* * *

(…предыдущая часть) Эта иллюстрация имеет самое наиближайшее отношение к «Собаке Баскервилей»

[MORE=читать дальше]Надеюсь, что все узнали на ней небезызвестного Григория Александровича Печорина, взявшего за ухо слепого мальчика из Тамани. Напомню, каков был облик: Он был среднего роста; стройный, тонкий стан его и широкие плечи доказывали крепкое сложение, способное переносить все трудности кочевой жизни и перемены климатов, не побежденное ни развратом столичной жизни, ни бурями душевными; пыльный бархатный сюртучок его, застегнутый только на две нижние пуговицы, позволял разглядеть ослепительно-чистое белье, изобличавшее привычки порядочного человека; его запачканные перчатки казались нарочно сшитыми по его маленькой аристократической руке, и когда он снял одну перчатку, то я был удивлен худобой его бледных пальцев. Его походка была небрежна и ленива, но я заметил, что он не размахивал руками, — верный признак некоторой скрытности характера. Его кожа имела какую-то женскую нежность; белокурые волосы, вьющиеся от природы, так живописно обрисовывали его бледный, благородный лоб, на котором, только по долгом наблюдении, можно было заметить следы морщин, пересекавших одна другую и вероятно обозначавшихся гораздо явственнее в минуты гнева, или душевного беспокойства. Несмотря на светлый цвет его волос, усы его и брови были черные, — признак породы в человеке, так, как черная грива и черный хвост у белой лошади. Чтоб докончить портрет, я скажу, что у него был немного вздернутый нос, зубы ослепительной белизны и карие глаза; об глазах я должен сказать еще несколько слов. Во-первых, они не смеялись, когда он смеялся! — Вам не случалось замечать такой странности у некоторых людей?.. Это признак — или злого нрава, или глубокой постоянной грусти. Из-за полуопущенных ресниц они сияли каким-то фосфорическим блеском [господи, ну что же всем им так сдался этот фосфорический блеск! - glazo], если можно так выразиться. То не было отражение жара душевного, или играющего воображения: то был блеск, подобный блеску гладкой стали, ослепительный, но холодный; взгляд его — непродолжительный, но проницательный и тяжелый, оставлял по себе неприятное впечатление нескромного вопроса, и мог бы казаться дерзким, если б не был столь равнодушно-спокоен. Все эти замечания пришли мне на ум, может быть, только потому, что я знал некоторые подробности его жизни, и может быть на другого вид его произвел бы совершенно различное впечатление; но так как вы об нем не услышите ни от кого, кроме меня, то поневоле должны довольствоваться этим изображением. Скажу в заключение, что он был вообще очень недурен и имел одну из тех оригинальных физиогномий, которые особенно нравятся женщинам светским. Удивительное сходство, не правда ли? Вот ещё парочка иллюстраций к «Тамани». Вот тут он уже совсем как подпоручик Дуб из бравого солдата Швейка: А здесь, он в виде Тараса Бульбовича Мазепы, утопляющего княжну Муму: Автор картинок — известный английский художник-баталист Уильям Барнс Уоллен, сам удивительно схожий со своим англо-бурским представлением о печоринском облике: Он иллюстрировал и Конан Дойля, но не «Собаку Баскервилей», а, конечно, военные истории в виде «Подвигов и приключений бригадира Жерара». Так вот, эта замечательно разукрашенная Тамань вышла на первых страницах самого первого январского номера «Strand Magazine» — ежемесячного журнала беллетристики, который начал издаваться в Великобритании с января 1891 г. В переводе она называлась The Fair Smuggler (Strand Magazine, vol. 1, No 1, January 1891, p. 49 – 56). Надо сказать, что в Strand Magazine в том же году были опубликованы переводы пушкинской «Пиковой Дамы» (The Queen of Spades, стр. 87–104) , «Выстрела» (The Pistol Shot , стр. 114–123) и «Метели» (The Snowstorm, стр. 258–267). Для примера: слева — граф Сильвио, справа — возвращение русских войск после войны 1812 г.: Сильвио, стрелялся, как помним, запыленный, с бородой и в фуражке, а с развесисто-клюквенными войсками — и так всё ясно. Так вот, в том же году в журнале «Strand Magazine», вместе с Пушкиным и Лермонтовым (в славной компании) появились шесть рассказов Конан Дойля из серии «Приключений Шерлока Холмса» (Скандал в Богемии, Союз рыжих, Установление личности, Тайна Боскомской долины, Пять зёрнышек апельсина и Человек с рассеченной губой). И здесь впервые появились классические изображения Холмса, нарисованные Сидни Эдвардом Пэджетом: Он же иллюстрировал и «Собаку Баскервилей», первая глава которой была опубликована через 10 лет после «Скандала в Богемии» — в том же журнале «Strand Magazine» — Vol. XXII, No. 128, August, 1901, p. 122-132). Обратите внимание, в августе месяце, к чему вернусь как-нибудь позже, а пока, Гуго Баскервиль мчится: Мчится за беглянкой, которая, как сказано в переводе Н. Волжиной, «…побежала через болото в отчий дом, отстоявший от баскервильского поместья на три мили». А на самом деле: «…she came… so homeward across the moor, there being three leagues betwixt the Hall and her father's farm». Три мили = 4828 м. А три лиги = девять миль = 14484 м. Есть ведь разница: сколько бежать, догонять — около пяти километров или почти пятнадцать, да и в целом, для понимания географии всех происшествий. Начало погони:

Whereat Hugo ran from the house, crying to his grooms that they should saddle his mare and unkennel the pack, and giving the hounds a kerchief of the maid's, he swung them to the line, and so off full cry in the moonlight over the moor.

Гуго выбежал из замка, приказал конюхам оседлать его вороную кобылу и спустить собак и, дав им понюхать косынку, оброненную девицей, поскакал следом за громко лающей сворой по залитому лунным светом болоту.

Услыхавъ это, Гюго выбѣжалъ изъ дому и, вызывая конюховъ, приказалъ имъ осѣдлать его кобылу и выпуститъ собакъ. Когда это было сдѣлано, онъ далъ собакамъ понюхать головной платокъ дѣвушки, толкнулъ ихъ на слѣдъ и съ громкимъ крикомъ полетѣлъ по болоту, освѣщенному луной.

Перевод (как уже бывало) опережает текст, сообщая раньше автора о масти кобылы. Но вопрос в другом — что там было? — это свора с громким лаем или сам лично Гуго с громким криком помчался в лунном свете? А дело было так: Гуго не только дал собакам понюхать косынку, но ещё навел их на след девушки (в охотничьей терминологии — набросить на след = swing to the line) и пустил погоню по её свежим следам (full cry = погоня по свежим следам). Луна, между тем, действительно светила вовсю.

The moon shone clear above them, and they rode swiftly abreast, taking that course which the maid must needs have taken if she were to reach her own home. […] The moon was shining bright upon the clearing, and there in the centre lay the unhappy maid where she had fallen, dead of fear and of fatigue.

Луна сияла ярко, преследователи скакали все в ряд по тому пути, каким, по их расчетам, должна была бежать девица, если она имела намерение добраться до отчего [?] дома. […] Луна ярко освещала лужайку, посреди которой лежала несчастная девица, скончавшаяся от страха и потери сил.

Мѣсяцъ ясно свѣтилъ надъ ними, и они быстро скакали всѣ рядомъ по тому направленію, по которому обязательно должна была бѣжать дѣвушка, если она хотѣла вернуться домой. […] Мѣсяцъ ярко освѣщалъ площадку, и въ центрѣ ея лежала несчастная дѣвушка, упавшая сюда мертвою отъ страха и усталости.

(Итак, установленной причиной смерти потерпевшей служила потеря сил и страх, а не раны, нанесенные собакой и несовместимые с жизнью, как у Гуго с порванным горлом) Дальше — довольно просто: надо найти тот Михайлов день по старому стилю между 1647 и1660 гг. когда было полнолуние, и тем самым, установить точное время происшествия. Для этого, учитывая, что: (1) событие было в период с 1647 г. (когда был написан портрет Гуго) по 1660 г. (конец «Истории мятежа и гражданских войн в Англии…» лорда Кларендона); (2) англиканский Михайлов день в XVII веке был 29 сентября по юлианскому календарю, что соответствовало 9 октября григорианского ( а не 6 октября, как я ошибочно написал в предыдущей заметке); (3) заполночь с 9 на 10 октября н.с. полная луна должна была находиться на достаточной высоте над горизонтом в Дартмуре (координаты: 50°33′59″ с. ш. 4°00′00″ з. д.); (4) положение лунных теней на аутентичных иллюстрациях Пэджета позволяют однозначно установить направление погони и азимут от поместья Баскервилей на дом фермера; И используя уже применявшийся астрономический метод (Пушкинъ. Примѣты), получаем, что подходящие ночи были: с воскресенья на понедельник 1650 г. и с четверга на пятницу 1653 г., но, с учетом высоты луны, остается единственный вариант:

1653 год: (на картинке показано московское время, а в Дартмуре 4:30) Итак, смерть потерпевшей и её преследователя наступила с четверга на пятницу 29/30 сентября (9/10 октября н.с.) 1653 года в период между 3:30-4:30 утра по местному времени, примерно в 4-5 км от поместья Баскервилей по азимуту 120-140° на ЮВ, то есть, по направлению к «отчему» дому девушки, до которого от места её гибели оставалось ещё 10-11 км. А звезды, что видны на иллюстрациях Пэджета, должны были находиться в северной части небосклона и принадлежать к созвездиям Дракона, Большой Медведицы и, что характерно, Гончих Псов: Хотя, надо сказать, эти песики попали на небо попозже — в 1687 г. — когда Ян Гевелий поместил туда новое созвездие с собачками Астерион (Звёздочка) и Хара (Радость) — реинкарнировавшихся в 1960 г. в советских собак-космонавтов Белку и Стрелку, которые с триумфом вернулись на Землю. Были ли они в 1653 г. уже псами Волопаса, или же щенками собаки Баскервилей, или просто гончими из своры Гуго, сбежавшими на небо подале от жутковатой болотистой пустоши — этого установить пока не удалось. Единственно, что несомненно, так те явственные следствия сего грознаго и загадачнаго происшествiя, что не замедлили долго ждать: прямо на следующий день Земский собор в Московском Кремле принял решение о воссоединении Левобережной Украины с Россией (11 октября 1653 г.) , а уж через пару месяцев и сам английский гисторический пуританин Оливер Кромвель достиг высшей, и, как казалось, пожизненной власти, став Лордом-Протектором Англии, Шотландии и Ирландии (16 декабря 1653 г.) P.S. Бледный Филипп Филиппович пересек кухню и спросил старуху грозно: — Что вам надо? — Говорящую собачку любопытно поглядеть, — ответила старуха заискивающе и перекрестилась. Филипп Филиппович еще более побледнел, к старухе подошел вплотную и шепнул удушливо: — Сию секунду из кухни вон. (М. А. Булгаков. Собачье сердце). P.S.S. Полный месяц светил на камышевую крышку и белые стены моего нового жилища; на дворе, обведенном оградой из булыжника, стояла избочась другая лачужка, менее и древнее первой. Берег обрывом спускался к морю почти у самых стен ее, и внизу с беспрерывным ропотом плескались темносиние волны. Луна тихо смотрела на беспокойную, но покорную ей стихию, и я мог различить при свете ее, далеко от берега, два корабля, которых черные снасти, подобно паутине, неподвижно рисовались на бледной черте небосклона. «Суда в пристани есть, — подумал я: — завтра отправлюсь в Геленджик». (М. Ю. Лермонтов. Тамань). (продолжение следует…)