Это мой любимый тегзд с этой ФБ. И поскольку она официально фсё, я оч хочу притащить его, ну не везде и всюду, но в принципе.
Название: О великом путешественнике и лунном зайце
Автор Зелёный бамбуковый лес
Бета: самобетинг
Размер: мини 1648 слов
Канон Bleach/Блич
Пейринг/Персонажи: Бьякуя, Соджун, Хисана, Рукия
Категория: джен с проблесками гета
Жанр: драма
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Глупые сказки — это очень важно, или о дорогих сердцу привычках.
Примечание: Вакамэ, как мы все помним (или не помним) - Посол морских водорослей, любимый персонаж Бьякуи. Автора крайне занимал вопрос о том, откуда это создание вообще взялось, а также почему визуально оно так смахивает на рисунки Рукии.
Давным-давно...Давным-давно — тогда у отца волосы были короче, а белую гладкую штуку, вечно немного соскальзывавшую, страшно хотелось из них вытянуть — так вот, именно тогда, когда мир был существенно проще, отец и сотворил для них двоих эту небольшую традицию. По правде сказать, назвать это так Бьякуе, до поры, в голову не приходило. Слишком уж отличалась эта привычка, похожая на дурную выходку, от строгих и торжественных вещей, выверенных и отшлифованных временем. Традиции, кроме того, всегда имели своё место.
Этой вещи места почти не было, но, много позже, он всё оберегал её, сам не зная зачем, с таким упорством, с каким обычно хранил то, чему его учили. Может, даже упорнее — хотя признаться в этом он не согласился бы ни за что и никогда.
«Давным-давно, хотя, возможно, и нет, нельзя, знаешь ли, сказать наверняка...» — так отец начал в самый первый вечер, неподобающим образом устроившись на скамье рядом с Бьякуей. Не имело значения, что скамья стояла в очень секретном месте, к которому Бьякуя продрался через запущенные кусты, основательно оцарапавшись.
В тот день Бьякуя и без того был раздосадован, и то, что его так легко обнаружили, когда он надеялся затаиться со своей обидой в дальнем углу сада, смирения ему не добавило. Насупившись, он посмотрел на отца исподлобья.
Тот сидел, расслабленно опираясь на руки, и на Бьякую как будто не смотрел.
— Так вот, — вздохнул он задумчиво, — нельзя сказать точно... — всё-таки стрельнул глазами вниз, чуть дрогнули ресницы: слушает ли? Как будто надеялся, что Бьякуя не заметит.
Бькуя засопел. Нужно было молчать и выдерживать характер, но этот неуклюжий какой-то рассказ тоже подстегнул его возмущение.
— Почему нельзя? — не выдержал он через несколько мгновений, — если это сказание или повесть, то всегда даты есть. Ну... только если иногда записывают плохо... А в сказке положено, чтобы давным-давно, — решительно добавил он, подумав.
— Почему? — переспросил отец, как будто засомневался. Неправильная у него была сказка. — В моей сказке это не так уж важно. К тому же, как я уже сказал, нельзя быть уверенным. Тот, с кем эта история случилась, может быть, до сих пор путешествует...
Сказки, которые рассказывали ему няньки, обычно всегда имели конец — ну хоть какой-нибудь — и Бьякуя озадачился.
Он не подумал тогда о том, как легко отцу удалось его поймать, и просто поёрзал немного на месте, спросив всё-таки:
— А с кем она случилась?
"Так вот, однажды — давай сойдёмся на этом — господин Вакамэ отправился из дому на далёкий Фруктовый остров, где ещё не бывал никто из его народа. А надо тебе знать, что прежде самого путешествия на остров, господин Вакамэ одолел долгий путь к Верхнему Морю... Что? Нет, видишь ли, дом его стоит глубоко на дне, и в его стране принято считать Верхнее Море, так зовётся гладь, что видят жители земли вроде нас, ненадёжным и очень опасным местом. Сначала он путешествовал на небольших пузырях воздуха (ты можешь заметить такие в пруду, когда вода спокойна), потом ему очень помогла одна рыба... Что? Она его не съела, что ты. Какая? Дай подумать...
Сказка у отца была неправильная, но, возможно, в этом было что-то неясно-притягательное, никак не отпускавшее Бькую. Она всё тянулась и тянулась, возобновляясь от случая к случаю. Вдвоём они тщательно обсудили и удивительную рыбу, решив, в конце концов, что она тоже немало путешествовала по морю и приплыла из таких мест, где огромный сильный радужный хвост не считался чем-то из ряда вон выходящим. Бькуя также узнал, что на Фруктовом острове правил Клубничный король, большой чудак, совершенно невыносимый. Хотя и не такой уж плохой парень, да и правитель тоже, по заверениям отца. С господином Вакамэ король не поладил и время от времени мечтал его изловить и научить вышивать крестом. Куда сварливей был господин Ананас — капитан пиратов, мечтавший первым отыскать все сокровища, которые на островах далёкого-далёкого моря, хранились, конечно, в неисчислимом количестве. Это был очень упрямый соперник, и Бькуя искренне волновался, сможет ли господин Вакамэ, храбрый путешественник, перехитрить капитана ещё раз.
***
Дед этого увлечения не разделял — Бьякуя помнил другой вечер, когда, приближаясь к покоям деда, дабы пожелать ему доброй ночи, услышал разговор. Он не стал бы подслушивать, но из комнаты раздалось:
— Войди, Бьякуя.
И тогда он вошёл и молча слушал негромкий, размеренный, сухой голос деда. Выходило, что всё неправильно, но Бькуя не мог понять, почему.
— Это только истории, отец, — лейтенант Кучики сидел, прямой и аккуратный, до странности посторонний, и кенсейкан сейчас ровно покоился в волосах.
Мир сдвинулся.
— Пустые истории, Соджун, ни морали, ничего.
Тень знакомого, непозволительного, скользнула по лицу, но глаз отец не поднял.
— И только, поверь. Забава. Но я могу дать ему это. Недолго, и не повредит ни знаниям, ни мастерству. Ни моей работе.
Дед помолчал и только качнул головой.
— Я всё ещё не вижу причины, по которой ты тратишь время на это.
— Прости мне мою прихоть, отец.
"Это — наше с тобой, Бьякуя".
Время ускользало и рассыпалось на кусочки, дни менялись, и его мир менялся исподволь — а потом однажды изменился непоправимо.
"Это — наше с тобой".
***
Дни и годы медленно выжигали привычки, заменяя одни другими, осыпая прежние пеплом и впечатывая новые в само его существо. Но временами, выводя ровные ряды иероглифов, Бьякуя ловил себя на том, что на бумагу просачиваются брызги далёкого моря, и опять господин Вакамэ беседует с чайками, дразнит Клубничного кроля и отважно спасается от капитана Ананаса на самой высокой мачте, а затем сбегает с помощью старого своего приятеля — Альбатроса.
Он засовывал листы не в стол, куда подальше, где никто не мог найти это даже случайно. Где оно таилось и спало, скрытое даже от него.
Рассказывать о величайшем путешественнике всё равно было особо некому.
А потом Бьякуя оказался на самом отвратительном своём дежурстве в дальнем Руконгае. И снова что-то в мире пошло не так — Бьякуя обнаружил это, когда вместо того, чтобы выкинуть поскорее минувшие недели из головы после возвращения, снова отправился туда.
— Вы очень добры, — сказала она серьёзно. В той накидке, которую он принёс, эта девушка совершенно тонула и выглядела почти странно.
Почему-то он не подумал "смешно".
Хисана, так её звали.
Он сидел и смотрел, как движутся её плечи — стирая, она бережно сняла и свернула накидку, подвязала рукава.
Бьякуя ждал, пока она закончит с делами.
Хисана не садилась слишком близко, устраивалась в стороне, но вся была воплощённым вниманием, тихой радостью, принявшей зримый облик, и поэтому расстояние как будто исчезало. И он принимался рассказывать. Бьякуя не помнил, с чего начиналась история, которою он впервые рассказал спасенной от Пустого девушке. Большеглазая и измученная, она показалась ему такой несчастной, что он должен был сделать что-то со всем этим. Хоть что-то. Он мог бы купить ей почти любую вещь здесь, стоило только поискать, но для того, чтобы прогнать страх, этого было недостаточно. Ему, шинигами, это оказалось не по силам.
И тогда Бьякуя начал говорить. Сидя вот так же на берегу и отстранённо прижимая пальцы к продранному в схватке рукаву, он всё говорил и говорил ей о далёком море. А когда замолчал, насторожённый тишиной, — понял, что девушка смотрит, не отрываясь. Уже безо всякого страха. Было что-то в этом взгляде такое, отчего вся случившаяся нелепость показалась простой и правильной.
***
Порой она тоже рассказывала что-то. Уже позже, когда, сидя вдвоём, они точно знали, что никто в огромном и богатом доме не посмеет их потевожить — Хисана рассказывала, почти шёпотом, как-то по-детски.
Но этим историям, сказала она однажды, никогда не достаёт счастья. Она и не знала других, там, откуда она принесла их, других и не было.
А старая сказка Бьякуи, наконец, снова ожила, потекла лениво от случая к случаю.
Любимой частью Хисаны была встреча с лунным зайцем.
«Однажды господин Вакамэ задумал одолеть до конца лунную дорогу. Та, что у самого края света, надёжней, чем те, какие бывают на воде в других местах. Поздно ночью Луна у края так близко к морю, что можно добраться по этой дорожке до границ небесных земель. Там, у ручья, в который падают звёзды, в стороне от жилищ лунных вельмож, в маленьком домике живёт заяц. Он самый знаменитый в небесной стране чайный мастер...»
Заяц, конечно, стал хорошим другом господина Вакамэ. И даже несколько раз составил ему компанию в странствиях, хотя не мог уходить из дома надолго: у него была большая семья, и он всегда возвращался к ней.
***
Хисана сумела то, чего не удалось Бьякуе: нарисовала господина Вакамэ таким, каким он, несомненно, был. Однажды, во время занятий каллиграфией, Бькуя заметил рядом со стопкой исписанных неловким почерком Хисаны листов ещё один. Это привело её в необъяснимое смятение.
— Господин мой...
Он молча созерцал рисунок, поражённый по-настоящему.
— Не сочти за дерзость, это...
— Это он.
Никогда у Бьякуи не получалось: слишком выверенными были черты, слишком сильна была отточенная обучением привычка. Но здесь всё было по-другому. И, загадочным образом, это был величайший из путешественников, отправившийся повидать мир по единственной причине, как когда-то сказал отец.
«Это было весело».
Бьякуя совершенно неподобающе подхватил её, тоненькую и удивлённую и тихо сказал:
— Спасибо.
С тех пор он учился рисованию у Хисаны не меньше, чем она у него каллиграфии.
Хисана заверяла, что получается хорошо.
Рисунки множились, и там теперь были и Король, и Капитан пиратов.
И, конечно, Лунный заяц.
А потом мир снова изменился непоправимо.
***
Рукия была насторожённой и тихой, и теперь он воистину не мог ничего исправить как когда-то.
Он всё ещё помнил, так чётко, словно это было вчера, как Хисана сказала тогда, в первый раз:
«Вы всё ещё можете рассказывать такие истории». Для неё это было словно доказательством чего-то. Это было какое-то волшебное заклинание, стиравшее следы времени и непреодолимые границы.
"Вы можете..."
Больше он не мог.
Видеть Рукию, осознавать её молчаливое присутствие, её смиренное принятие, было почти невыносимо.
Прошла целая холодная вечность.
А затем однажды он увидел забытый ею листок бумаги. Увидел и почувствовал раздажение: неаккуратность была недостатком. Вот только...
У этого зайца уши не такие — понял он, очнувшись от оцепенения. Не такие, неправильные уши, Хисана рисовала немного иначе.
"Это — наше с тобой"
Но заяц был. Бьякуя убрал его, спрятал туда, где дремало, пылилось их далёкое яркое море, подёрнувшееся льдом.
***
Когда Бьякуя в очередной раз проснулся, в палате не было ни души.
Только новый заяц маячил в уголке небольшого листа на стуле у изголовья койки. У Бьякуи не было ничего подходящего, но он точно знал: нужно будет дорисовать господина Вакамэ. Прошло столько времени, и он не практиковался, но это было не так важно. Почему-то казалось, что сейчас у него получится.
