Архив (публикации за 9 февраля 2020)15 читателей тэги
Автор: Арабелла
Структура общества
Краткий очерк соц. структуры.
Знать
Норманнское и саксонское дворянство (потомственное и новое; разных степеней достатка – от богатых графов до безземельных «сэров» из горожан и йоменов, получивших рыцарское звание в прошлом поколении за военные заслуги). NB: вальтер-скоттовское «тан» (вспомните Седрика Сакса) - понятие весьма расплывчатое и обозначает не только представителя старой англосаксонской знати; «тан» - это человек, который держит землю от короля или лорда и обязан ему военной службой (древнеангл. thegen – «воин»); фактически, это может быть любой свободнорожденный, не обязательно благородного происхождения. Точнее сказать, Вальтер Скотт смешивает саксонских танов с шотландскими (шотландский «тан», действительно, по рангу фактически равен графу и является главой клана). На нашей игре термин «тан» не употребляется.
В системе английских титулов (peerage) низшим является барон (титул введен Вильгельмом Завоевателем; обозначает непосредственного вассала короля, по аналогии с французской феодальной системой); также наличествуют граф (примерно с IX в.; обозначает достаточно крупного землевладельца, который держит свой фьеф от короля) и рыцарь («благородный сэр»; аналогично – «благородная дама»; рыцарь может быть и безземельным). Маркизы, виконты и герцоги на данный момент в системе не присутствуют (не раньше XIV в.!).
скрытый текстСвященнослужители. Архиепископы (Йоркский и Кентерберийский), епископы, городские и деревенские (приходские) священники, монахи и монахини из аббатств, настоятели аббатств и городских церквей… Монахи могут жить и вне обители – например, вести отшельнический образ жизни (вспомните отца Тука из «Айвенго»), странствовать, собирая пожертвования на нужды братии и проповедуя, жить в замке в качестве замкового капеллана, личного духовника хозяина или хозяйки, хрониста, наставника детей. Монахини, хотя они и более ограничены в территориальных перемещениях, также могут жить в замке или богатом доме в качестве наставницы молодых девушек. Монахини не имеют право исповедовать, даже друг друга (в монастыре исповедь у них принимает специально назначенный духовник-монах). В монахи может пойти человек практически любого происхождения – будь то младший отпрыск дворянского рода, которому все равно не светит наследство (в таком случае клерикальная карьера будет для него весьма желательной и, скорее всего, на ней будут настаивать родители), йомен, купец и даже серв. Серв, постригшийся в монахи, получает статус «вольного», и бывший лорд утрачивает все права на него; но если серв-монах вновь становится мирянином, то снова получает «крепостной» статус и возвращается в прежнее состояние.
Представители королевской власти (не стоит путать должность и дворянское звание; шериф – это административная должность, но при этом человек, на нее назначенный, по происхождению и нынешнему состоянию может быть гораздо ниже местных баронов – вплоть даже до того, что он может _не быть_ дворянином). Должность облекает человека значительными привилегиями и полномочиями: так, шериф обладает правом беспрепятственно войти в любой дом и замок на земле подведомственного ему округа, по одному лишь подозрению, что в этом доме/замке скрывается преступник. Также к представителям местной администрации относятся: шериф, судья (его обязанности может исполнять шериф, местный лорд либо некто, специально назначенный свыше), мэр (если наличествует в данном городе), бейлиф, королевский наместник, городской совет (консулат) – и т.д., в зависимости от специфики местного управления. Должность может быть как выборная (торговый старшина), так и назначаемая (присяжные). Административные должности занимают только лично свободные (свободнорожденные) люди.
Лица неблагородного происхождения
Купцы и ремесленники (разработанной системы гильдий как таковой еще не существует; но некоторые черты организации уже есть – например, определенные условия при приеме подмастерьев, соблюдение единой цены, торжественная клятва изготовлять продукцию надлежащего качества и соответственные репрессии за «обмер и недовес»; «корпоративные» праздники и покровители). Некоторые города – например, Йорк – входят в крупные международные торговые объединения, а потому быстрее развиваются и богатеют (и, соответственно, становятся своеобразными центрами притяжения – туда сходятся на заработки, на ярмарку, в надежде воспользоваться городскими привилегиями и т.д.).
Крестьяне:
Йомены – свободные держатели земли (арендаторы), ремесленники и фермеры; могут получить земельный участок от лорда, но при этом не становятся от него лично зависимыми и вольны по собственному желанию бросить надел и переселиться куда угодно.
Сервы (крепостные, виллане) – лично несвободные крестьяне-арендаторы, фермеры либо ремесленники (кузнецы, мельники и т.д.), не владеющие собственным наделом и обязанные выполнять за пользование землей трудовые повинности в пользу лорда. Серв не имеет права покинуть место своего проживания без ведома лорда – в противном случае, он считается беглым. Серва можно продать, но лишь с землей, на которой он проживает. Все имущество серва, движимое и недвижимое, принадлежит лорду и может быть изъято по желанию последнего; так же лорд (в рамках разумного, но, фактически, по собственному желанию) волен распоряжаться жизнью и телесной сохранностью своих крепостных.
Рабы. Рабство официально в Англии не отменено, но количество рабов _очень_ незначительно – и это не крестьяне, а, как правило, «приближенные» лорда и его семьи (шуты, няньки, кормилицы, личная прислуга). Рабский статус, как правило, передается из поколения в поколение. Также в числе домашних рабов (что более вероятно) могут находиться не-христиане (например, сарацины) – купленные либо военнопленные.
https://sherwood-arrow.livejournal.com/37077.html
Знать
Норманнское и саксонское дворянство (потомственное и новое; разных степеней достатка – от богатых графов до безземельных «сэров» из горожан и йоменов, получивших рыцарское звание в прошлом поколении за военные заслуги). NB: вальтер-скоттовское «тан» (вспомните Седрика Сакса) - понятие весьма расплывчатое и обозначает не только представителя старой англосаксонской знати; «тан» - это человек, который держит землю от короля или лорда и обязан ему военной службой (древнеангл. thegen – «воин»); фактически, это может быть любой свободнорожденный, не обязательно благородного происхождения. Точнее сказать, Вальтер Скотт смешивает саксонских танов с шотландскими (шотландский «тан», действительно, по рангу фактически равен графу и является главой клана). На нашей игре термин «тан» не употребляется.
В системе английских титулов (peerage) низшим является барон (титул введен Вильгельмом Завоевателем; обозначает непосредственного вассала короля, по аналогии с французской феодальной системой); также наличествуют граф (примерно с IX в.; обозначает достаточно крупного землевладельца, который держит свой фьеф от короля) и рыцарь («благородный сэр»; аналогично – «благородная дама»; рыцарь может быть и безземельным). Маркизы, виконты и герцоги на данный момент в системе не присутствуют (не раньше XIV в.!).
скрытый текстСвященнослужители. Архиепископы (Йоркский и Кентерберийский), епископы, городские и деревенские (приходские) священники, монахи и монахини из аббатств, настоятели аббатств и городских церквей… Монахи могут жить и вне обители – например, вести отшельнический образ жизни (вспомните отца Тука из «Айвенго»), странствовать, собирая пожертвования на нужды братии и проповедуя, жить в замке в качестве замкового капеллана, личного духовника хозяина или хозяйки, хрониста, наставника детей. Монахини, хотя они и более ограничены в территориальных перемещениях, также могут жить в замке или богатом доме в качестве наставницы молодых девушек. Монахини не имеют право исповедовать, даже друг друга (в монастыре исповедь у них принимает специально назначенный духовник-монах). В монахи может пойти человек практически любого происхождения – будь то младший отпрыск дворянского рода, которому все равно не светит наследство (в таком случае клерикальная карьера будет для него весьма желательной и, скорее всего, на ней будут настаивать родители), йомен, купец и даже серв. Серв, постригшийся в монахи, получает статус «вольного», и бывший лорд утрачивает все права на него; но если серв-монах вновь становится мирянином, то снова получает «крепостной» статус и возвращается в прежнее состояние.
Представители королевской власти (не стоит путать должность и дворянское звание; шериф – это административная должность, но при этом человек, на нее назначенный, по происхождению и нынешнему состоянию может быть гораздо ниже местных баронов – вплоть даже до того, что он может _не быть_ дворянином). Должность облекает человека значительными привилегиями и полномочиями: так, шериф обладает правом беспрепятственно войти в любой дом и замок на земле подведомственного ему округа, по одному лишь подозрению, что в этом доме/замке скрывается преступник. Также к представителям местной администрации относятся: шериф, судья (его обязанности может исполнять шериф, местный лорд либо некто, специально назначенный свыше), мэр (если наличествует в данном городе), бейлиф, королевский наместник, городской совет (консулат) – и т.д., в зависимости от специфики местного управления. Должность может быть как выборная (торговый старшина), так и назначаемая (присяжные). Административные должности занимают только лично свободные (свободнорожденные) люди.
Лица неблагородного происхождения
Купцы и ремесленники (разработанной системы гильдий как таковой еще не существует; но некоторые черты организации уже есть – например, определенные условия при приеме подмастерьев, соблюдение единой цены, торжественная клятва изготовлять продукцию надлежащего качества и соответственные репрессии за «обмер и недовес»; «корпоративные» праздники и покровители). Некоторые города – например, Йорк – входят в крупные международные торговые объединения, а потому быстрее развиваются и богатеют (и, соответственно, становятся своеобразными центрами притяжения – туда сходятся на заработки, на ярмарку, в надежде воспользоваться городскими привилегиями и т.д.).
Крестьяне:
Йомены – свободные держатели земли (арендаторы), ремесленники и фермеры; могут получить земельный участок от лорда, но при этом не становятся от него лично зависимыми и вольны по собственному желанию бросить надел и переселиться куда угодно.
Сервы (крепостные, виллане) – лично несвободные крестьяне-арендаторы, фермеры либо ремесленники (кузнецы, мельники и т.д.), не владеющие собственным наделом и обязанные выполнять за пользование землей трудовые повинности в пользу лорда. Серв не имеет права покинуть место своего проживания без ведома лорда – в противном случае, он считается беглым. Серва можно продать, но лишь с землей, на которой он проживает. Все имущество серва, движимое и недвижимое, принадлежит лорду и может быть изъято по желанию последнего; так же лорд (в рамках разумного, но, фактически, по собственному желанию) волен распоряжаться жизнью и телесной сохранностью своих крепостных.
Рабы. Рабство официально в Англии не отменено, но количество рабов _очень_ незначительно – и это не крестьяне, а, как правило, «приближенные» лорда и его семьи (шуты, няньки, кормилицы, личная прислуга). Рабский статус, как правило, передается из поколения в поколение. Также в числе домашних рабов (что более вероятно) могут находиться не-христиане (например, сарацины) – купленные либо военнопленные.
https://sherwood-arrow.livejournal.com/37077.html
Священнослужители (кратко)
Утвердившись в Англии, норманны активно строили не только замки, но и соборы и монастыри; именно церковь, во многом, выполняла образовательные и культурные функции, и монастыри нередко становились центрами притяжения для тех, кто стремился посвятить себя общественной жизни. Если монастырская церковь была достаточно велика и являлась собором, то возглавлявшим ее духовным лицом уже был не аббат, а епископ, который имел право председательствовать на собрании каноников (т.н. капитуле). Настоятель монастыря (приор) и монахи содержали в должном порядке монастырские постройки.
Необходимая терминология :)
Собор – епископская церковь, главная в епархии.
Епархия (диоцез) – часть страны, церковный округ, возглавляемый епископом.
Приход – низшая территориальная единица церковного устройства; часть владений лорда.
скрытый текстМонастырь представлял собой весьма развитую структуру. Помимо помещений для собственных нужд монахов (трапезная, зал капитула, скрипторий, лазарет), при соборе нередко существуют специальные помещения для раздачи милостыни; школа для сирот и детей бедноты; конюшни и амбары для хранения зерна (из этих амбаров, т.н. десятинных, зачастую идет выдача «пособий» в голодный год). Постоялых дворов в Англии в это время не так уж много, поэтому путник, будь он купец или бродячий музыкант, вполне может рассчитывать на пищу и кров в монастыре. Одной из обязанностей монахов было оказывать гостеприимство проезжим и странникам и заботиться о них; размещали гостей в разных помещениях, в зависимости от сословной принадлежности каждого: комнаты к югу от входных ворот предназначались для бедных гостей и паломников, помещения в глубине двора отводились представителям более состоятельных сословий, а в покоях настоятеля принимали знатных феодалов или даже самого короля. В монастырь могли приходить и торговцы, предлагая свой товар, а иногда даже на церковном дворе, если он был достаточно просторен, устраивалась настоящая ярмарка. Также при монастыре обычно были пекарня, мельница и пивоварня.
Что касается иерархического устройства монастыря, то возглавлял его аббат, вторым лицом в обители был приор, являвшийся главным помощником аббата, а третьим – субприор, далее следовали монахи. Регент выполнял обязанности руководителя хора, иногда и библиотекаря; келарь фактически был управляющим и занимался всеми сторонами хозяйственной жизни монастыря; альмонарий занимался распределением милостыни; монастырский лекарь заботился о больных; один из опытных монахов отвечал за воспитание послушников. В женских монастырях организация и распорядок дня были примерно такими же.
В «Хронике» Жослена Бракелондского мы встречаем интересные сведения о выборе нового аббата. В Сент-Эдмуднсбери, в 1174 г., аббатом был Гуго, к тому времени уже глубокий старик. При нем монастырь погряз в долгах; ростовщики-евреи, ссудившие аббату деньги, взимали огромные проценты, и бедный аббат пребывал в совершенной растерянности. В 1180 г. Гуго умер от лихорадки, и после кончины аббата его слуги безжалостно разграбили занимаемое им помещение. Король назначил над монастырем опекуна и продолжал получать с обители доходы вплоть до 1182 г., пока наконец не счел возможным назначить выборы нового аббата. Шестеро старейших монахов выбрали из числа своих собратьев трех кандидатов, которых сочли достойнейшими, пешими отправились с этим списком к королю и, в его присутствии, после долгих обсуждений, избрали преемника Гуго. Новый настоятель получил статус пэра, стал лордом манора и имел под своим началом пятьдесят рыцарей. Целых четыре года понадобилось новому аббату на то, чтобы вернуть долги ростовщикам. Когда, наконец, с ними рассчитались, то выдворили за пределы обители и настрого запретили возвращаться.
Главный монашеский орден – бенедиктинский (основан в 529 г.). К нему принадлежал и св. Августин, апостол англосаксов. Также существуют ордена картезианцев (основан в IX в.), цистерцианцев (осн. в конце XI в.) и августинцев (осн. в V в.). Кроме обычных, возникли и рыцарские ордены; орден храмовников был основан в Иерусалиме в 1118 г., под управлением монахов-августинцев. Рыцари Св. Иоанна Иерусалимского, или госпитальеры, основали свой орден в 1092 г. Монашеский орден Святой Троицы, или тринитариев, был основан в 1197 г. для освобождения из неволи христианских пленников.
Аббаты занимали то же положение, что и лорды маноров, и у них были свои арендаторы – крепостные и свободные. Монастырские хронисты зачастую жалуются, как трудно бывает келарям собирать «урожай серебра» - т.е., пенни, взимавшееся с каждого домовладельца-арендатора взамен отбывания трудовой повинности – жатвы на монастырском поле: «Прежде чем город получил свободу, все они работали в жатву, как крепостные; от такой платы были освобождены лишь рыцари и священники». Если келарям не удавалось получить долг с богатых людей, то, дабы собрать искомую сумму, они нередко накладывали арест на имущество бедняков, забирая у них табуретки, котлы и даже входные двери. Это привело к таким беспорядкам, что в конце концов «урожай серебра» заменили другими налогами – например, в Лейкенхите жители должны были выловить в болотах четыре тысячи угрей; кроме того, монахи требовали от арендаторов отводить свой скот на ночь в монастырские загоны – чтобы получать навоз (но, естественно, жителям хотелось подобным образом обогащать собственные земли). Люди, которые изначально селились вокруг монастырей ради защиты и работы, постепенно добивались независимости и вместо отработок на монастырских землях платили денежную или продуктовую ренту.
Вообще, хозяйство монастыря напоминало хозяйство крупного замка или манора: монахи разводили скот, выращивали овощи, сеяли пшеницу и пекли собственный хлеб, делали сыр, сбивали масло, варили пиво, а во время ярмарок обменивали произведенные продукты на соль, вино, пряности или какие-нибудь хозяйственные принадлежности.
«На содержание соборного настоятеля Джона, к Рождеству (букв. «к рождественскому сбору налогов»), 7 фунтов 10 шиллингов. К Пасхе, тому же Джону, 8 фунтов. Ему же – 8 фунтов к Иванову дню. Ему же – к Михайлову дню 8 фунтов 10 шиллингов. Ему же – за проданное на корню зерно 26 фунтов. Ему же – за сыры и обмолоченное зерно 20 фунтов 16 шиллингов 10 пенсов. Ему же – за шерсть 6 фунтов 13 шиллингов 4 пенса. Ему же – выплата таллажа в 39 фунтов. Итого: 134 фунта 10 шиллингов 2 пенса» (Из Винчестерских хроник).
И, разумеется, уважающее себя аббатство не может обойтись без скриптория и библиотеки.
О борьбе светской власти с церковной за сферы влияния, а также историю Томаса Беккета см. здесь: http://ru.wikipedia.org/wiki/Бекет,_Томас
Деревенская церковь составляла неотъемлемую часть манора. Ее посещали и лорд, и виллан. Поскольку церковь была основана, в большинстве случаев, одним из благочестивых предков лорда, то лорд имел право назначения священника для деревни – человека, которого он считал пригодным для отправления богослужений (т.н. право патронажа). Приходской священник брал на себя ответственность за содержание алтаря, а прихожане поддерживали в должном виде остальные части помещения. Иногда именно в церкви хранились пожарные багры, которые применялись для того, чтобы стаскивать с крыш горящую солому (багры специально держали в приходской церкви, чтобы жители деревни могли гарантированно найти их здесь в случае необходимости). Также в церквях Северной и Северо-Восточной Англии нередко хранился плуг, который выносили в Пахотный понедельник – первый понедельник после Крещения. Плуг освящался накануне пахоты, что служило символическим началом земледельческих работ.
Также приходская церковь часто является местом проведения заседаний манориального церковного суда; именно здесь вилланы встречались с церковным судьей, обязанности которого выполнял церковный староста, и его помощниками. Кроме того, здесь решался вопрос об уплате церковной десятины.
Среди манориальных обычаев, связанных с церковью, были и такие:
- арендаторам, которые приходили уплатить ренту, бесплатно предлагалась кружка эля;
- церковный судья получал приношения ячменем, из которого, в виде особой привилегии, варил пиво и продавал, а выручка шла на содержание церкви;
- длина крестьянского пахотного надела определялась длиной церковного нефа.
На церковной паперти или во дворе церкви проводилось следствие и разбирались споры во время «сессий» манориального суда – там собирались представители соперничающих сторон, служилась месса, и спорщики клялись, что говорят правду, а соседи выступали в роли свидетелей. Также на паперти или в одном из церковных помещений могла находиться приходская школа.
Необходимая терминология :)
Собор – епископская церковь, главная в епархии.
Епархия (диоцез) – часть страны, церковный округ, возглавляемый епископом.
Приход – низшая территориальная единица церковного устройства; часть владений лорда.
скрытый текстМонастырь представлял собой весьма развитую структуру. Помимо помещений для собственных нужд монахов (трапезная, зал капитула, скрипторий, лазарет), при соборе нередко существуют специальные помещения для раздачи милостыни; школа для сирот и детей бедноты; конюшни и амбары для хранения зерна (из этих амбаров, т.н. десятинных, зачастую идет выдача «пособий» в голодный год). Постоялых дворов в Англии в это время не так уж много, поэтому путник, будь он купец или бродячий музыкант, вполне может рассчитывать на пищу и кров в монастыре. Одной из обязанностей монахов было оказывать гостеприимство проезжим и странникам и заботиться о них; размещали гостей в разных помещениях, в зависимости от сословной принадлежности каждого: комнаты к югу от входных ворот предназначались для бедных гостей и паломников, помещения в глубине двора отводились представителям более состоятельных сословий, а в покоях настоятеля принимали знатных феодалов или даже самого короля. В монастырь могли приходить и торговцы, предлагая свой товар, а иногда даже на церковном дворе, если он был достаточно просторен, устраивалась настоящая ярмарка. Также при монастыре обычно были пекарня, мельница и пивоварня.
Что касается иерархического устройства монастыря, то возглавлял его аббат, вторым лицом в обители был приор, являвшийся главным помощником аббата, а третьим – субприор, далее следовали монахи. Регент выполнял обязанности руководителя хора, иногда и библиотекаря; келарь фактически был управляющим и занимался всеми сторонами хозяйственной жизни монастыря; альмонарий занимался распределением милостыни; монастырский лекарь заботился о больных; один из опытных монахов отвечал за воспитание послушников. В женских монастырях организация и распорядок дня были примерно такими же.
В «Хронике» Жослена Бракелондского мы встречаем интересные сведения о выборе нового аббата. В Сент-Эдмуднсбери, в 1174 г., аббатом был Гуго, к тому времени уже глубокий старик. При нем монастырь погряз в долгах; ростовщики-евреи, ссудившие аббату деньги, взимали огромные проценты, и бедный аббат пребывал в совершенной растерянности. В 1180 г. Гуго умер от лихорадки, и после кончины аббата его слуги безжалостно разграбили занимаемое им помещение. Король назначил над монастырем опекуна и продолжал получать с обители доходы вплоть до 1182 г., пока наконец не счел возможным назначить выборы нового аббата. Шестеро старейших монахов выбрали из числа своих собратьев трех кандидатов, которых сочли достойнейшими, пешими отправились с этим списком к королю и, в его присутствии, после долгих обсуждений, избрали преемника Гуго. Новый настоятель получил статус пэра, стал лордом манора и имел под своим началом пятьдесят рыцарей. Целых четыре года понадобилось новому аббату на то, чтобы вернуть долги ростовщикам. Когда, наконец, с ними рассчитались, то выдворили за пределы обители и настрого запретили возвращаться.
Главный монашеский орден – бенедиктинский (основан в 529 г.). К нему принадлежал и св. Августин, апостол англосаксов. Также существуют ордена картезианцев (основан в IX в.), цистерцианцев (осн. в конце XI в.) и августинцев (осн. в V в.). Кроме обычных, возникли и рыцарские ордены; орден храмовников был основан в Иерусалиме в 1118 г., под управлением монахов-августинцев. Рыцари Св. Иоанна Иерусалимского, или госпитальеры, основали свой орден в 1092 г. Монашеский орден Святой Троицы, или тринитариев, был основан в 1197 г. для освобождения из неволи христианских пленников.
Аббаты занимали то же положение, что и лорды маноров, и у них были свои арендаторы – крепостные и свободные. Монастырские хронисты зачастую жалуются, как трудно бывает келарям собирать «урожай серебра» - т.е., пенни, взимавшееся с каждого домовладельца-арендатора взамен отбывания трудовой повинности – жатвы на монастырском поле: «Прежде чем город получил свободу, все они работали в жатву, как крепостные; от такой платы были освобождены лишь рыцари и священники». Если келарям не удавалось получить долг с богатых людей, то, дабы собрать искомую сумму, они нередко накладывали арест на имущество бедняков, забирая у них табуретки, котлы и даже входные двери. Это привело к таким беспорядкам, что в конце концов «урожай серебра» заменили другими налогами – например, в Лейкенхите жители должны были выловить в болотах четыре тысячи угрей; кроме того, монахи требовали от арендаторов отводить свой скот на ночь в монастырские загоны – чтобы получать навоз (но, естественно, жителям хотелось подобным образом обогащать собственные земли). Люди, которые изначально селились вокруг монастырей ради защиты и работы, постепенно добивались независимости и вместо отработок на монастырских землях платили денежную или продуктовую ренту.
Вообще, хозяйство монастыря напоминало хозяйство крупного замка или манора: монахи разводили скот, выращивали овощи, сеяли пшеницу и пекли собственный хлеб, делали сыр, сбивали масло, варили пиво, а во время ярмарок обменивали произведенные продукты на соль, вино, пряности или какие-нибудь хозяйственные принадлежности.
«На содержание соборного настоятеля Джона, к Рождеству (букв. «к рождественскому сбору налогов»), 7 фунтов 10 шиллингов. К Пасхе, тому же Джону, 8 фунтов. Ему же – 8 фунтов к Иванову дню. Ему же – к Михайлову дню 8 фунтов 10 шиллингов. Ему же – за проданное на корню зерно 26 фунтов. Ему же – за сыры и обмолоченное зерно 20 фунтов 16 шиллингов 10 пенсов. Ему же – за шерсть 6 фунтов 13 шиллингов 4 пенса. Ему же – выплата таллажа в 39 фунтов. Итого: 134 фунта 10 шиллингов 2 пенса» (Из Винчестерских хроник).
И, разумеется, уважающее себя аббатство не может обойтись без скриптория и библиотеки.
О борьбе светской власти с церковной за сферы влияния, а также историю Томаса Беккета см. здесь: http://ru.wikipedia.org/wiki/Бекет,_Томас
Деревенская церковь составляла неотъемлемую часть манора. Ее посещали и лорд, и виллан. Поскольку церковь была основана, в большинстве случаев, одним из благочестивых предков лорда, то лорд имел право назначения священника для деревни – человека, которого он считал пригодным для отправления богослужений (т.н. право патронажа). Приходской священник брал на себя ответственность за содержание алтаря, а прихожане поддерживали в должном виде остальные части помещения. Иногда именно в церкви хранились пожарные багры, которые применялись для того, чтобы стаскивать с крыш горящую солому (багры специально держали в приходской церкви, чтобы жители деревни могли гарантированно найти их здесь в случае необходимости). Также в церквях Северной и Северо-Восточной Англии нередко хранился плуг, который выносили в Пахотный понедельник – первый понедельник после Крещения. Плуг освящался накануне пахоты, что служило символическим началом земледельческих работ.
Также приходская церковь часто является местом проведения заседаний манориального церковного суда; именно здесь вилланы встречались с церковным судьей, обязанности которого выполнял церковный староста, и его помощниками. Кроме того, здесь решался вопрос об уплате церковной десятины.
Среди манориальных обычаев, связанных с церковью, были и такие:
- арендаторам, которые приходили уплатить ренту, бесплатно предлагалась кружка эля;
- церковный судья получал приношения ячменем, из которого, в виде особой привилегии, варил пиво и продавал, а выручка шла на содержание церкви;
- длина крестьянского пахотного надела определялась длиной церковного нефа.
На церковной паперти или во дворе церкви проводилось следствие и разбирались споры во время «сессий» манориального суда – там собирались представители соперничающих сторон, служилась месса, и спорщики клялись, что говорят правду, а соседи выступали в роли свидетелей. Также на паперти или в одном из церковных помещений могла находиться приходская школа.
Быт. Дома и замки. Жилища знати и простолюдинов. (Кратко).
В к. 12 – начале 13 в. замки мало изменились с саксонских времен: т.н. холл (зал) становится центральным местом любого более или менее крупного строения (в монастыре роль зала выполняла трапезная, в университетах зал был местом общих собраний, и т.д.). В зале люди жили, ели, устраивали игры и шумные забавы, молодежь могла состязаться в фехтовании или играть в шары; в забавах участвовали собаки, которые искали кости, брошенные на пол, и дрались между собой; ночью здесь, на подстилках из тростника, спали слуги. Главный зал не стоит считать унылым и мрачным помещением, куда приходили только для того, чтобы попасть по лестнице в другие комнаты. Средневековый зал был просторным и гостеприимным – он являлся центром жизни в замке. В зале, помимо столов и скамей, стояли и шкафы, в которые можно было складывать все необходимые вещи (в том числе пожитки слуг и оружие), и умывальники, и поленницы, и шкафы для посуды. Спинки кресел украшали обычно кусками декоративной ткани (т.н. дорсарами), а на кресла и скамьи накладывали подушки или вышитые покрывала.
скрытый текстРукомойники использовались до и после еды; к каждому сидящему за большим столом пажи подносили специальные емкости для умывания, а также маленькие полотенца, чтобы вытереть руки. Менее знатные гости и слуги пользовались общими тазами, стоящими у входа. Если вспомнить, что вилок в то время не было и их заменяли пальцы, становится ясно, что умывальник был весьма необходимой частью интерьера. В конце зала строили помост, где стоял широкий стол, за которым обедали хозяин замка с гостями. Этот помост обычно отделялся от остального зала балдахином или занавесью из шерстяной или шелковой материи.
За исключением хозяйских покоев (солара), которые служили и спальней, и гостиной, главный зал был единственной большой комнатой в замке. Другие постройки, находящиеся во внутреннем дворе замка, по большей части деревянные, возводились для хозяйственных нужд, и между ними устраивались переходы, иногда по приставным лестницам, и коридоры. В богатых домах стены изнутри могли быть оштукатурены и даже расписаны фресками. В случае большого наплыва гостей деревянные дворовые постройки могли служить для них жильем, столовыми, комнатами отдыха и временными кухнями. Вода переносилась с места на место лишь вручную – в кадках, бочках и тазах; централизованного водоснабжения и канализации в замках предусмотрено не было, а освещение обеспечивалось только факелами или свечами.
Пищу, в отсутствие специального кухонного помещения, нередко готовили прямо по дворе замка, в больших котлах, и относили наверх по внутренней лестнице
Необходимым атрибутом большого господского дома или замка служило специальное помещение, где хранились разные домашние принадлежности и столовое белье, а также предметы гардероба, платья, занавеси, покрывала, подушки и т.д. В этом помещении также держали все ценности – кубки, чаши, кувшины и миски из драгоценных металлов, а также специи и восточные сладости. В кладовых находились запасы вина и пива, причем последнее обычно варили здесь же, на территории замка.
В окнах королевских замков и дворцов начало появляться стекло, но оно еще отнюдь не вошло в широкий обиход. В манорах и замках «рядовых» лордов окна не стеклили, однако маленькие кусочки стекла могли вставлять в орнамент оконного переплета – в качестве украшения. В качестве защиты от дождя и ветра служили ставни. В обиход начали входить ковры – их появление в Англии связано с именем Элеоноры Кастильской; крестоносцы, вероятно, также внесли свой вклад в распространение этой детали интерьера. Возвращаясь с Востока, они почти наверняка везли с собой красивые ковры. Иностранные торговцы, приезжающие на крупные английские ярмарки, обнаружили там спрос на ковры и начали закупать их в больших количествах и ввозить в страну.
Украшая жилые дома, церкви и соборы, обычно использовали три основных цвета – красный, голубой и желтый с небольшим добавлением золота. Вообще, в своих постройках англосаксы предпочитали дерево, а норманны – камень.
Дешевой глиняной и деревянной посудой пользовалось, преимущественно, беднейшее население, тогда как более состоятельные люди использовали металлические тарелки, чаши и т.д.
В каждом маноре был обнесенный стенами сад, за которым тщательно ухаживали и где выращивали цветы, целебные травы, овощи и фрукты; для производства масла выращивали ореховые деревья, упоминаются также капуста, горох и бобы, свекла, лук, чеснок, хмель. Что касается цветов, то хроники упоминают о розах, лилиях, подсолнухах, фиалках, маках и гвоздике. При маноре мог находиться и собственный водоем или пруд, где разводили рыбу. Основным средством придания кушаньям сладости служил мед, поэтому в поместьях зачастую была пасека.
Городские дома, преимущественно, строили из дерева, а крышу покрывали соломой, но частые разрушительные пожары привели горожан к мысли о том, что нужно позаботиться о собственной безопасности. Королевские и шерифские указы рекомендуют строить дома с черепичными крышами и железными трубами. Тем не менее, верхние этажи домой по-прежнему сооружались из дерева. В городских домах на первом этаже размещался зал – главное жилое помещение – к которому со двора примыкали пристройка с кухней, а также комната хозяев. Наверху располагался чердак. По обеим сторонам улицы вырывались канавы, куда вместе с дождевой водой стекали нечистоты и грязь; за тем, чтобы эти канавы не засорялись и не перегораживались, следили городские власти (они же штрафовали жителей и за выброс мусора и нечистот прямо на улицу).
Дома крестьян были очень похожи на деревянные жилища горожан – такие же простейшие сооружения с жилым помещением, к которому пристраивались небольшие сараи и навесы. Поля не были огорожена изгородями, а границы наделов отмечались полосками невспаханной земли; в лесах пасли свиней, а крупный рогатый скот, как правило, выпасался на общинных пастбищах.
Основными качествами жилища крестьянина и ремесленника были водонепроницаемость и способность сохранять тепло, при этом столь распространенные в средневековой Англии дома со сложенными из веток стенами и соломенными либо камышовыми крышами вовсе не отличались прочностью и надежностью. Воры с легкостью могли проникнуть в дом, подкопав одну из стен или прорезав в ней дыру – это было гораздо проще и безопаснее, чем пытаться взломать запертую дверь. Пол был земляной – его покрывали камышом или соломой, ради тепла и удобства для ног. В деревенском доме могло быть и два этажа – второй, в таком случае, служил чердаком, где обычно хранили припасы, а иногда и спали. Огонь в сложенном из торфа или дерева очаге курился круглые сутки в центре комнаты, а дым выходил через отверстие в крыше (дымовые трубы были значительной роскошью). Деревянные дымоходы, как правило, были повсеместно запрещены из-за существенной опасности пожара, а приобрести железную трубу (стоимостью ок. 2 шиллингов) могла не каждая семья.
Если дом принадлежал ремесленнику, то непременной деталью интерьера было большое окно в передней стене, с двумя горизонтальными ставнями, нижняя из которых служила прилавком и витриной для выставления товаров. Ремесленник значительно экономил, если ему не приходилось входить в дополнительные расходы и пристраивать к дому мастерскую и лавку.
Беднейшие крестьяне, как правило, ютились в одной комнате, чуть более состоятельные – в двух. В окнах, разумеется, не было стекол – только деревянные ставни, которые закрывались на ночь. Мебель была самая простая – стулья стоили дорого, и не всякий крестьянин мог их приобрести. Большинство обходилось простым деревянным столом и сундуками, в которых хранили вещи и на которых сидели. Инструменты и посуда висели на крюках вдоль стен. Бедные семьи нередко спали вповалку на полу, на соломе; более состоятельные могли обзавестись деревянной постелью, на которой спал глава семьи с супругой.
Еду готовили в котелке, повешенном над огнем, и пользовались деревянной или глиняной посудой. Свечи были так дороги, что крестьяне обычно обходились самодельными светильниками, сделанными из камышинки, обмакнутой в животный жир. В отсутствие отдельного помещения для скота (как правило, мало кто считал необходимым строить хлев для двух-трех овец или одной коровы), на ночь летом животных загоняли прямо в дом, а зимой они проводили там круглые сутки – для этого нередко жилище разделялось перегородкой.
https://sherwood-arrow.livejournal.com/43199.html
Еще немного
Средневековые крестьяне - богатые и бедные.
Сложно говорить о «среднем уровне жизни» для всех крестьян, как невозможно судить о среднем размере дома или надела.
скрытый текстНам известны списки имущества, принадлежавшего среднезажиточным крестьянам; так, некая Агнес из Малла имела дома медный котел емкостью в галлон, медную же кастрюлю ценой в шесть пенсов, два сундука без замков, но с крышками, один сундук без крышки и без днища, складной стол (кóзлы с положенной поперек доской). Другой крестьянин, Томас из Фриза, владел чаном, бочонком для эля и другим – для сока, скатертью, стулом, прялкой, сундуком, «разной столовой утварью», лопатой, топором, бороной, а также гребнями для шерсти и для льна. У Джона Уолла, зажиточного человека по деревенским стандартам, были «обычный стол на ножках», полотенце, серебряная ложка (одна), табурет, кубок для питья, одеяло и две пары простынь, матрас, сундуки, лампа и даже печь для обжига; для сельскохозяйственных работ он располагал двумя окованными железом повозками, одной навозной телегой, плугом, лошадиной запряжкой, вилами для навоза, вилами для уборки снопов, веялкой, топором, ситом и лукошком для семян. В беднейших семьях могло не быть даже этих, казалось бы, минимально необходимых вещей; так, в 1279 г. некий безземельный крестьянин на смертном одре завещает передать церкви свое сюрко, а сестре (прокаженной) отдать корову – свое единственное достояние (однако по итогам корову получил лорд, предъявивший свои права на имущество покойного). В Уэйкфилде сбежавшая из манора сервка оставила после себя всего-навсего небольшой сундук, пустой кувшин да мелкую кухонную утварь стоимостью в 4 шиллинга 2 пенса.
Посуда для повседневного пользования (миски, кувшины, горшки), судя по результатам археологических раскопок, была дешевой и изготовлялась на месте, причем не всегда обжигалась в специальных гончарных печах; тонкие и дорогие глазурованные кувшины ценились в крестьянских семьях весьма высоко – их привозили с дальних ярмарок и из крупных городов, порой за сотню миль. Серебро – особенно серебряные ложки – служили не только показателем статуса; также это была форма накопления и сбережения доходов. Они играли примерно ту же роль, что и женские украшения, одновременно демонстрируя семейное преуспеяние и служа эффективным способом хранения активов. Поскольку в деревенские дома, зачастую сложенные из самодельных кирпичей (глина пополам с соломой) или из плетеных щитов, обмазанных глиной, несложно было вломиться, крестьяне хранили серебряные ложки и прочую ценную утварь в запертых сундуках. Насколько ценным считалось нажитое имущество, можно судить по тому, какое количество записей повествует о несчастных случаях, связанных со спасением домашней утвари и иного добра. Так, одна женщина побежала было к колодцу за водой, чтобы залить начавшийся в доме пожар, но, сообразив, что тем временем успеет сгореть полотно, бросилась за ним в пылавший дом.
Можно вообразить себе внутренность среднезажиточного деревенского дома. В центре находился очаг – на небольшой возвышении, чтобы не загорелась солома, которой был устлан пол (тем не менее, судя по количеству бытовых пожаров, случалось это сплошь и рядом, если из очага выпадал уголек – и нередко в таких случаях гибли младенцы, которых придвигали в колыбельке поближе к огню). Над очагом висел глиняный горшок на треноге, а может быть, стоял медный котел. На огне почти непрерывно что-нибудь подогревалось или варилось – молоко, вода, сусло, каша и так далее – чтобы жар не пропадал даром. В некоторых домах был глиняный дымоход; остальные топились «по-черному». Миски, кувшины, ведерки, столовые приборы хранились в сундуках; частью меблировки непременно был стол – складной или «настоящий, на ножках». Складной стол был удобен тем, что его можно было убрать на ночь и лечь спать на полу – или же вынести на улицу в хорошую погоду, чтобы поужинать на свежем воздухе. Впрочем, такие столы бывали весьма ненадежны. В одной судебной жалобе говорится, что некто придя в гости к соседу и заведя горячий спор, ударил кулаком по столу в подтверждение своих слов, и противоположный конец доски, поднявшись, хватил его по лбу :). Там же, в доме, с потолка свисали копченые окорока, вяленая рыба и прочие припасы, а также развешанная для просушки одежда и ткань. Те семьи, которые не могли позволить себе покупку стульев и табуретов, обходились скамьями.
Более зажиточным семьям не приходилось тесниться в одной комнате; так, у одного торговца скотом в Йорке в доме был погреб, где хранились ткань, соль, серебряные ложки и прочие семейные сокровища; в комнате стояли кровати и сундуки; и была отдельная кухня. Верхом же роскоши, по деревенским меркам, была отдельная комната для гостей. На верхнем этаже (на чердаке) нередко отводили место для жилья престарелым членам семьи, если у выросших детей не было возможности отселиться. К сожалению, судя по судебным записям, несчастные старики нередко сваливались, карабкаясь по приставной лестнице наверх.
Помимо очага, дополнительным источником света служили, разумеется, свечи – но стоили они достаточно дорого и считались, скорее, предметом роскоши (фунт твердого свечного жира стоил в четыре раза дороже мяса). Ложась спать, хозяйка прикрепляла свечу на специальную подставку на стене или ставила на полку у постели – и не забывала задуть, чтобы ночью та не упала и не подожгла солому на полу. К сожалению, пожары по небрежности случались нередко, и в средневековых наставлениях по домоводству всячески напоминалось, что свечи, во всяком случае, нужно ставить подальше от постели.
Спали на соломенных тюфяках; судя по всему, только самые бедные семьи не могли позволить себе постельное белье. Муж и жена спали в одной постели, иногда вместе с грудным ребенком (или, как уже было сказано, ставили колыбельку возле очага); прочие дети зачастую спали все вместе в другой. В домах побогаче были пуховые перины и подушки, которые передавали детям по завещанию; но даже в 1557 году священник Уильям Харрисон, сетуя на изнеженность нынешнего поколения, описывает постель, на которой спал в юности: «Наши отцы и мы сами частенько спали на соломенных тюфяках, покрытых только простыней, под тонкими одеялами, с круглым поленом в головах вместо подушки. Если случалось так, что какой-нибудь человек обзаводился матрасом или периной или клал голову на набитый мешок, то он уж мнил себя богатым и устроенным не хуже лорда. Слугам же приходилось очень стараться, чтобы обзавестись простыней, поскольку они спали на тюфяках, и стебли соломы кололи им бока».
https://tal-gilas.livejournal.com/222147.html
скрытый текстРукомойники использовались до и после еды; к каждому сидящему за большим столом пажи подносили специальные емкости для умывания, а также маленькие полотенца, чтобы вытереть руки. Менее знатные гости и слуги пользовались общими тазами, стоящими у входа. Если вспомнить, что вилок в то время не было и их заменяли пальцы, становится ясно, что умывальник был весьма необходимой частью интерьера. В конце зала строили помост, где стоял широкий стол, за которым обедали хозяин замка с гостями. Этот помост обычно отделялся от остального зала балдахином или занавесью из шерстяной или шелковой материи.
За исключением хозяйских покоев (солара), которые служили и спальней, и гостиной, главный зал был единственной большой комнатой в замке. Другие постройки, находящиеся во внутреннем дворе замка, по большей части деревянные, возводились для хозяйственных нужд, и между ними устраивались переходы, иногда по приставным лестницам, и коридоры. В богатых домах стены изнутри могли быть оштукатурены и даже расписаны фресками. В случае большого наплыва гостей деревянные дворовые постройки могли служить для них жильем, столовыми, комнатами отдыха и временными кухнями. Вода переносилась с места на место лишь вручную – в кадках, бочках и тазах; централизованного водоснабжения и канализации в замках предусмотрено не было, а освещение обеспечивалось только факелами или свечами.
Пищу, в отсутствие специального кухонного помещения, нередко готовили прямо по дворе замка, в больших котлах, и относили наверх по внутренней лестнице
Необходимым атрибутом большого господского дома или замка служило специальное помещение, где хранились разные домашние принадлежности и столовое белье, а также предметы гардероба, платья, занавеси, покрывала, подушки и т.д. В этом помещении также держали все ценности – кубки, чаши, кувшины и миски из драгоценных металлов, а также специи и восточные сладости. В кладовых находились запасы вина и пива, причем последнее обычно варили здесь же, на территории замка.
В окнах королевских замков и дворцов начало появляться стекло, но оно еще отнюдь не вошло в широкий обиход. В манорах и замках «рядовых» лордов окна не стеклили, однако маленькие кусочки стекла могли вставлять в орнамент оконного переплета – в качестве украшения. В качестве защиты от дождя и ветра служили ставни. В обиход начали входить ковры – их появление в Англии связано с именем Элеоноры Кастильской; крестоносцы, вероятно, также внесли свой вклад в распространение этой детали интерьера. Возвращаясь с Востока, они почти наверняка везли с собой красивые ковры. Иностранные торговцы, приезжающие на крупные английские ярмарки, обнаружили там спрос на ковры и начали закупать их в больших количествах и ввозить в страну.
Украшая жилые дома, церкви и соборы, обычно использовали три основных цвета – красный, голубой и желтый с небольшим добавлением золота. Вообще, в своих постройках англосаксы предпочитали дерево, а норманны – камень.
Дешевой глиняной и деревянной посудой пользовалось, преимущественно, беднейшее население, тогда как более состоятельные люди использовали металлические тарелки, чаши и т.д.
В каждом маноре был обнесенный стенами сад, за которым тщательно ухаживали и где выращивали цветы, целебные травы, овощи и фрукты; для производства масла выращивали ореховые деревья, упоминаются также капуста, горох и бобы, свекла, лук, чеснок, хмель. Что касается цветов, то хроники упоминают о розах, лилиях, подсолнухах, фиалках, маках и гвоздике. При маноре мог находиться и собственный водоем или пруд, где разводили рыбу. Основным средством придания кушаньям сладости служил мед, поэтому в поместьях зачастую была пасека.
Городские дома, преимущественно, строили из дерева, а крышу покрывали соломой, но частые разрушительные пожары привели горожан к мысли о том, что нужно позаботиться о собственной безопасности. Королевские и шерифские указы рекомендуют строить дома с черепичными крышами и железными трубами. Тем не менее, верхние этажи домой по-прежнему сооружались из дерева. В городских домах на первом этаже размещался зал – главное жилое помещение – к которому со двора примыкали пристройка с кухней, а также комната хозяев. Наверху располагался чердак. По обеим сторонам улицы вырывались канавы, куда вместе с дождевой водой стекали нечистоты и грязь; за тем, чтобы эти канавы не засорялись и не перегораживались, следили городские власти (они же штрафовали жителей и за выброс мусора и нечистот прямо на улицу).
Дома крестьян были очень похожи на деревянные жилища горожан – такие же простейшие сооружения с жилым помещением, к которому пристраивались небольшие сараи и навесы. Поля не были огорожена изгородями, а границы наделов отмечались полосками невспаханной земли; в лесах пасли свиней, а крупный рогатый скот, как правило, выпасался на общинных пастбищах.
Основными качествами жилища крестьянина и ремесленника были водонепроницаемость и способность сохранять тепло, при этом столь распространенные в средневековой Англии дома со сложенными из веток стенами и соломенными либо камышовыми крышами вовсе не отличались прочностью и надежностью. Воры с легкостью могли проникнуть в дом, подкопав одну из стен или прорезав в ней дыру – это было гораздо проще и безопаснее, чем пытаться взломать запертую дверь. Пол был земляной – его покрывали камышом или соломой, ради тепла и удобства для ног. В деревенском доме могло быть и два этажа – второй, в таком случае, служил чердаком, где обычно хранили припасы, а иногда и спали. Огонь в сложенном из торфа или дерева очаге курился круглые сутки в центре комнаты, а дым выходил через отверстие в крыше (дымовые трубы были значительной роскошью). Деревянные дымоходы, как правило, были повсеместно запрещены из-за существенной опасности пожара, а приобрести железную трубу (стоимостью ок. 2 шиллингов) могла не каждая семья.
Если дом принадлежал ремесленнику, то непременной деталью интерьера было большое окно в передней стене, с двумя горизонтальными ставнями, нижняя из которых служила прилавком и витриной для выставления товаров. Ремесленник значительно экономил, если ему не приходилось входить в дополнительные расходы и пристраивать к дому мастерскую и лавку.
Беднейшие крестьяне, как правило, ютились в одной комнате, чуть более состоятельные – в двух. В окнах, разумеется, не было стекол – только деревянные ставни, которые закрывались на ночь. Мебель была самая простая – стулья стоили дорого, и не всякий крестьянин мог их приобрести. Большинство обходилось простым деревянным столом и сундуками, в которых хранили вещи и на которых сидели. Инструменты и посуда висели на крюках вдоль стен. Бедные семьи нередко спали вповалку на полу, на соломе; более состоятельные могли обзавестись деревянной постелью, на которой спал глава семьи с супругой.
Еду готовили в котелке, повешенном над огнем, и пользовались деревянной или глиняной посудой. Свечи были так дороги, что крестьяне обычно обходились самодельными светильниками, сделанными из камышинки, обмакнутой в животный жир. В отсутствие отдельного помещения для скота (как правило, мало кто считал необходимым строить хлев для двух-трех овец или одной коровы), на ночь летом животных загоняли прямо в дом, а зимой они проводили там круглые сутки – для этого нередко жилище разделялось перегородкой.
https://sherwood-arrow.livejournal.com/43199.html
Еще немного
Средневековые крестьяне - богатые и бедные.
Сложно говорить о «среднем уровне жизни» для всех крестьян, как невозможно судить о среднем размере дома или надела.
скрытый текстНам известны списки имущества, принадлежавшего среднезажиточным крестьянам; так, некая Агнес из Малла имела дома медный котел емкостью в галлон, медную же кастрюлю ценой в шесть пенсов, два сундука без замков, но с крышками, один сундук без крышки и без днища, складной стол (кóзлы с положенной поперек доской). Другой крестьянин, Томас из Фриза, владел чаном, бочонком для эля и другим – для сока, скатертью, стулом, прялкой, сундуком, «разной столовой утварью», лопатой, топором, бороной, а также гребнями для шерсти и для льна. У Джона Уолла, зажиточного человека по деревенским стандартам, были «обычный стол на ножках», полотенце, серебряная ложка (одна), табурет, кубок для питья, одеяло и две пары простынь, матрас, сундуки, лампа и даже печь для обжига; для сельскохозяйственных работ он располагал двумя окованными железом повозками, одной навозной телегой, плугом, лошадиной запряжкой, вилами для навоза, вилами для уборки снопов, веялкой, топором, ситом и лукошком для семян. В беднейших семьях могло не быть даже этих, казалось бы, минимально необходимых вещей; так, в 1279 г. некий безземельный крестьянин на смертном одре завещает передать церкви свое сюрко, а сестре (прокаженной) отдать корову – свое единственное достояние (однако по итогам корову получил лорд, предъявивший свои права на имущество покойного). В Уэйкфилде сбежавшая из манора сервка оставила после себя всего-навсего небольшой сундук, пустой кувшин да мелкую кухонную утварь стоимостью в 4 шиллинга 2 пенса.
Посуда для повседневного пользования (миски, кувшины, горшки), судя по результатам археологических раскопок, была дешевой и изготовлялась на месте, причем не всегда обжигалась в специальных гончарных печах; тонкие и дорогие глазурованные кувшины ценились в крестьянских семьях весьма высоко – их привозили с дальних ярмарок и из крупных городов, порой за сотню миль. Серебро – особенно серебряные ложки – служили не только показателем статуса; также это была форма накопления и сбережения доходов. Они играли примерно ту же роль, что и женские украшения, одновременно демонстрируя семейное преуспеяние и служа эффективным способом хранения активов. Поскольку в деревенские дома, зачастую сложенные из самодельных кирпичей (глина пополам с соломой) или из плетеных щитов, обмазанных глиной, несложно было вломиться, крестьяне хранили серебряные ложки и прочую ценную утварь в запертых сундуках. Насколько ценным считалось нажитое имущество, можно судить по тому, какое количество записей повествует о несчастных случаях, связанных со спасением домашней утвари и иного добра. Так, одна женщина побежала было к колодцу за водой, чтобы залить начавшийся в доме пожар, но, сообразив, что тем временем успеет сгореть полотно, бросилась за ним в пылавший дом.
Можно вообразить себе внутренность среднезажиточного деревенского дома. В центре находился очаг – на небольшой возвышении, чтобы не загорелась солома, которой был устлан пол (тем не менее, судя по количеству бытовых пожаров, случалось это сплошь и рядом, если из очага выпадал уголек – и нередко в таких случаях гибли младенцы, которых придвигали в колыбельке поближе к огню). Над очагом висел глиняный горшок на треноге, а может быть, стоял медный котел. На огне почти непрерывно что-нибудь подогревалось или варилось – молоко, вода, сусло, каша и так далее – чтобы жар не пропадал даром. В некоторых домах был глиняный дымоход; остальные топились «по-черному». Миски, кувшины, ведерки, столовые приборы хранились в сундуках; частью меблировки непременно был стол – складной или «настоящий, на ножках». Складной стол был удобен тем, что его можно было убрать на ночь и лечь спать на полу – или же вынести на улицу в хорошую погоду, чтобы поужинать на свежем воздухе. Впрочем, такие столы бывали весьма ненадежны. В одной судебной жалобе говорится, что некто придя в гости к соседу и заведя горячий спор, ударил кулаком по столу в подтверждение своих слов, и противоположный конец доски, поднявшись, хватил его по лбу :). Там же, в доме, с потолка свисали копченые окорока, вяленая рыба и прочие припасы, а также развешанная для просушки одежда и ткань. Те семьи, которые не могли позволить себе покупку стульев и табуретов, обходились скамьями.
Более зажиточным семьям не приходилось тесниться в одной комнате; так, у одного торговца скотом в Йорке в доме был погреб, где хранились ткань, соль, серебряные ложки и прочие семейные сокровища; в комнате стояли кровати и сундуки; и была отдельная кухня. Верхом же роскоши, по деревенским меркам, была отдельная комната для гостей. На верхнем этаже (на чердаке) нередко отводили место для жилья престарелым членам семьи, если у выросших детей не было возможности отселиться. К сожалению, судя по судебным записям, несчастные старики нередко сваливались, карабкаясь по приставной лестнице наверх.
Помимо очага, дополнительным источником света служили, разумеется, свечи – но стоили они достаточно дорого и считались, скорее, предметом роскоши (фунт твердого свечного жира стоил в четыре раза дороже мяса). Ложась спать, хозяйка прикрепляла свечу на специальную подставку на стене или ставила на полку у постели – и не забывала задуть, чтобы ночью та не упала и не подожгла солому на полу. К сожалению, пожары по небрежности случались нередко, и в средневековых наставлениях по домоводству всячески напоминалось, что свечи, во всяком случае, нужно ставить подальше от постели.
Спали на соломенных тюфяках; судя по всему, только самые бедные семьи не могли позволить себе постельное белье. Муж и жена спали в одной постели, иногда вместе с грудным ребенком (или, как уже было сказано, ставили колыбельку возле очага); прочие дети зачастую спали все вместе в другой. В домах побогаче были пуховые перины и подушки, которые передавали детям по завещанию; но даже в 1557 году священник Уильям Харрисон, сетуя на изнеженность нынешнего поколения, описывает постель, на которой спал в юности: «Наши отцы и мы сами частенько спали на соломенных тюфяках, покрытых только простыней, под тонкими одеялами, с круглым поленом в головах вместо подушки. Если случалось так, что какой-нибудь человек обзаводился матрасом или периной или клал голову на набитый мешок, то он уж мнил себя богатым и устроенным не хуже лорда. Слугам же приходилось очень стараться, чтобы обзавестись простыней, поскольку они спали на тюфяках, и стебли соломы кололи им бока».
https://tal-gilas.livejournal.com/222147.html
Леди Мэрион
О том, что женщина, как и мужчина, могла оказаться вне закона за совершенное преступление и скрываться (с той разницей, что такая женщина называлась не outlaw, а waif, буквально «ничья»), мне писать уже доводилось. Были также и женщины, сами не подпадавшие под действие приговора, но добровольно уходившие в изгнание вместе со своими мужьями, братьями, возлюбленными. Были, наконец, и те, кто оставался жить на прежнем месте (за кровное или брачное родство с аутло закон не карал, воспрещалось лишь поддерживать связь и оказывать помощь) и превращал свое жилище в убежище, принимая родных, да и просто знакомых. Интересно, что женская «неправоспособность» перед лицом закона могла помочь преступнице избежать наказания: так, некая Джейн, которая помогала обосновавшейся в лесу разбойничьей шайке, заманивая неосторожных путников, была помилована на том основании, что заниматься этим неблагоугодным делом ее принудил муж.
скрытый текстДева Мэрион изначально была персонажем даже не баллад, а так называемых майских игр, проходивших обычно в мае и в начале июня и, как правило, приуроченных к Троицыну дню. В ранних балладах о Робин Гуде (как минимум до XVI в.) нет упоминаний о деве Мэрион. Но робингудовские истории зачастую переделывались в пьески, которые разыгрывали во время майских празднеств. Одним из непременных персонажей этих пьес была Королева (или Леди) мая, как это было во многих народных традициях (в том числе, например, в окситанской). Впоследствии она полностью сливается с Мэрион (хотя в некоторых текстах фигурируют они обе) и получает в возлюбленные Робина. Поскольку майские празднества были тесно связаны с образами плодородия, новой жизни и т.д., Королева мая не отличалась особой сдержанностью. Но, когда в литературе появляется дева Мэрион, ее изображают совершенно иначе – она, разумеется, образец добродетели и целомудрия.
Одни исследователи полагают, что дева Мэрион изначально воплощала Деву Марию, другие называют ее языческой богиней; и Робин и Мэрион как персонажи Майских игр упоминаются с XV в., но, вероятно, изначально были частью совершенно разных традиций. Не исключено, что Мэрион в Майских играх вообще происходит от французской пастушки Марион, подруги пастушка Робена (см. «Игра о Робене и Марион» Адама де ла Алля, ок. 1283 г.) – как случилось, например, с французскими рыцарскими романами, этот текст мог также перекочевать в Англию. Не совсем ясно, существовала ли изначально прямая связь между Робин Гудом – героем баллад и Робином – героем ранних Майских игр, но со временем они действительно слились, и к ним прибавился персонаж Мэрион, и с XVI в. они начали фигурировать вместе. Мэрион ранних Майских игр – это веселая разбитная девица, несомненная простолюдинка, к которой слово «дева» применимо с изрядной натяжкой. Александр Барклей, английский поэт начала XVI в., упоминает некую «веселую историю о девице Мэрион, а еще о Робин Гуде». Что интересно, традиция «пасторальной любви» оживает в балладе, опубликованной в 1716 г., под названием «Рождение, воспитание, подвиги и женитьба Робин Гуда», где возлюбленную главного героя зовут «Клоринда, королева пастушек» (в некоторых позднейших авторских текстах Мэрион берет себе имя «Клоринда»).
Робин Гуд, снабженный благородным происхождением и «доказательствами» своего реального исторического существования, появляется в конце XVI в., не в последнюю очередь под влиянием возникшего при дворе интереса к образам и сюжетам «лесных баллад», которые неоднократно становятся темой придворных празднеств. К этому времени деву Мэрион тоже делают благородной особой, хотя она и сохраняет некоторые черты прежней веселой девицы и «пастушки»; английский прозаик Томас Нэш в 1592 г., описывая виденную им «игру» о Робин Гуде и монахе, отмечает, что Мэрион играл актер по имени Мартин и, судя по всему, позволял себе изрядные вольности (пьеса-то, в конце концов, была комическая).
В балладе «Робин Гуд и дева Мэрион» (XVII в.) Мэрион – прекрасная девушка благородного происхождения, которая превосходит красотой Елену Троянскую и Джейн Шор. Разлученная со своим возлюбленным, она переодевается мальчиком-пажом и отправляется в лес на поиски Робина Гуда. Как часто бывает в балладах, они, не узнав друг друга, вступают в бой и лишь после этого открываются друг другу. Эта баллада – вполне в русле традиции «Робин Гуд – историческое лицо и граф Хантингтон», начало которой было положено в конце XVI в.
В популярной культуре ХХ в. Мэрион, как правило, - девушка знатного происхождения с мятежным характером. В «Приключениях Робин Гуда» 1938 года она отважна и верна; изначальная неприязнь к Робину связана не с благородным происхождением Мэрион, а с отвращением к грабежам. В «Истории Робин Гуда и его веселых ребят» (1952) Мэрион, хоть и будучи придворной дамой Алиеноры Аквитанской, ведет себя как типичная девчонка-сорванец и даже удирает в лес в мужской одежде. В «Принце воров» она – двоюродная сестра короля, а в экранизации 2006 года – дочь шерифа, обрученная с Робином до того, как он отправился в Святую землю. Разумеется, в качестве сильного женского персонажа Мэрион обрела популярность и в литературе, особенно у авторов с феминистским уклоном. В романах Терезы Томлинсон Форествайф (1993-2000) повествование идет от лица Мэрион – благородной норманнской девушки. С помощью своей кормилицы она сбегает от ненавистного брака в Шервудский лес, где знакомится с Робином и ее людьми. Сходный сюжет и в романе «Дева Мэрион» Эльзы Уотсон.
У литературной Мэрион нет никакого четко зафиксированного источника; авторы, обрабатывавшие истории о Робин Гуде, с легкостью подгоняли образ Мэрион под свою концепцию и требования сюжета. Где-то она – норманнская дворянка, идеальная леди, где-то – сирота-саксонка. Разумеется, ее восприятие менялось в зависимости от требований эпохи. Так, в викторианские времена Мэрион чаще представляли возвышенной и добродетельной норманнской аристократкой. В наше время она зачастую менее высокородна и более активна, вплоть до того, что авторы делают ее опытной лучницей и фехтовальщицей. Кстати, увлечение стрельбой из лука не так уж странно для благородной дамы эпохи Средневековья – стрельба входила в число желательных умений, в том числе, и для женщин.
Видоизменялась с течением времени и любовная линия. В экранизации 1938 года Робин и Мэрион влюбляются друг в друга, когда он в лесу нападает на ее кортеж. В книге Роберта Маккинли «Шервудские разбойники» Мэрион и Робин любят друг друга с детства. Большинство современных интерпретаций истории Робин Гуда заканчиваются тем, что Робин и Мэрион женятся, когда король Ричард прощает Робину его лесные подвиги.
Что же говорит нам история? Реально существовавший outlaw Роберт Ход (или Год) из Уэйкфилда был женат на женщине по имени Матильда и, возможно, вместе с ней ушел в Барнсдейльский лес после того, как его покровитель, мятежный Томас Плантагенет, граф Ланкастер, потерпел поражение у Боробриджа в стычке с королевскими войсками (1322). Дочь Матильда была у Роберта Фицуолтера, предводителя баронского восстания, которому пришлось бежать из Англии после неудавшегося покушения на короля Джона (легенда гласит, что Джон пытался соблазнить Матильду, чем и вызвал месть разгневанного отца). Эта самая Матильда, по мнению некоторых исследователей, и есть «прекрасная дева Мэрион», упомянутая Мандэем в его пьесе 1601 г. «Падение Роберта, графа Хантингдона», несмотря на то, что драматург называет ее Матильдой Фицуотер (вероятно, искаженное «Фицуолтер»). Не исключено, впрочем, что драматург спутал двух реально существовавших Матильд – Матильду, жену Роберта Года (о которой нам неизвестно ничего, кроме имени, но, возможно, в XVI в. представления о ней были несколько шире), и Матильду Фицуолтер.
Полное название пьесы Мандэя гласит: «Падение Роберта, графа Хантингдона, впоследствии названного Робин Гудом, его любовь к Целомудренной Матильде, дочери лорда Фицуотера, впоследствии названной прекрасной девой Мэрион, а также Смерть Робин Гуда и ужасная Трагедия Целомудренной Матильды, или девы Мэрион, отравленной Королем Джоном».
Литературная традиция XVII-XVIII веков «помещала» деву Мэрион в аббатство Св. Девы Марии в Литл-Данмоу (Эссекс). Это была фамильная церковь Роберта Фицуолтера. Тело Матильды, по некоторым версиям – отравленной Джоном, было перевезено в монастырскую часовню в Литл-Данмоу и погребено там. Филипп Морант, эссекский историк, пересказывает легенду о прекрасной Матильде так: «Король Джон хотел соблазнить эту прекрасную и благочестивую леди, и его противозаконные желания положили начало войне между королем и баронами… Матильда жила в Данмоу, куда к ней явился гонец, якобы с любовными излияниями от короля, а когда она не уступила, он отравил ее и она умерла». Заметим, кстати, что первый лорд Данмоу, прадед Матильды, был женат на Мод де Сент-Лиз, дочери графа Хантингдона, так что, возможно, смешение персонажей произошло и по этой линии
1. Robert FitzRichard 1st Lord of Dunmow +++ Maud De St. Liz d. of the Earl of Huntingdon ===> Walter FitzRobert 2nd Lord
2 Walter FitzRobert 2nd Lord +++ Maud De Lucy of Diss ===> Matilda FitzRobert [FitzWalter] и Robert Rohese 3rd Lord Blount
3. Matilda FitzRobert [FitzWalter]+++ William De Luvetot of Hallamshire ==>Maud De Luvetot
3.1 Robert Rohese 3rd Lord Blount +++ Gunnora De Valoignes ==> Matilda FitzWalter (“The Fair Maid) и Sir Walter
скрытый текстЕще одна героическая Матильда (или Мод), которая, возможно, послужила прототипом для девы Мэрион, - это Мод Вавасур, она же Мод Фицуорен. Дочь ланкаширского шерифа, в 1206 г. она вышла за Фалька Фицуорена из Шропшира. Фальк уже успел отметиться как участник целой череды баронских возмущений в 1200-07 годах и побывать вне закона; когда в феврале 1214 г. король Джон отправился в Пуату, Фальк был в числе сопровождавших его баронов – и уже в 1216 г., по непонятной причине, его земли в очередной раз отходят в казну. Этого человека, прожившего столь бурную жизнь, также рассматривают как одного из прототипов Робин Гуда. Что характерно, Фальк поддержал вышеупомянутого Роберта Фицуолтера во время баронского восстания против короля Джона в 1215 г. А «Роман о Фальке Фицуорене», написанный, вероятно, при его жизни, почти буквально повторяет некоторые сюжетные повороты текстов о Робин Гуде. Судите сами:
Ближайший помощник Робина – Маленький Джон. Ближайший помощник Фалька Фицуорена – Джон, его родной брат.
Робин приказывает Джону останавливать на дороге путников и приводить их в лагерь. Фальк, в свою очередь, приказывает останавливать на дороге проезжающих мимо торговцев. В обоих текстах невольные гости должны расплатиться за обед, после чего могут отправляться своей дорогой.
Фальк теряет замок Уиттингтон – свое фамильное достояние. В поздних балладах Робин Гуд – это лишенный наследства граф Хантингдон.
Джон Фицуорен объявляет главному антагонисту – сэру Морису – что был рожден в Шотландии. Маленький Джон рассказывает шерифу, что был рожден в Холдернессе.
Принц Джон преследует Матильду Фицуорен. Пускай не в балладах, но в пьесе Мандэя Матильду Фицуолтер преследует шериф ноттингемский.
Матильда Фицуорен уходит в лес вместе со своим мужем, объявленным вне закона. В пьесе Мандэя Матильда Фицуолтер присоединяется к Робину в Шервудском лесу и принимает имя Мэрион.
Изгнанники в «Фальке Фицуорене» ищут убежища в Шрусберийском замке, у сэра Льюиса. В «Деяниях Робин Гуда» изгнанники скрываются в замке сэра Ричарда Ли.
Судя по всему, автор «Деяний» заимствовал некоторые сюжетные элементы из истории Фалька Фицуорена, как это сделал впоследствии Мандэй и некоторые другие. Различие между Фальком историческим и Фальком литературным в том, что автор «Романа о Фальке Фицуорене» женил своего героя первым браком на леди Мод де Ко. Однако как причудливо сплетается реальность! В реальности Мод де Ко была замужем за Ричардом Лексингтоном, отцом судьи Лексингтона, который в Йорке в 1225 г. разбирал дело некоего Роберта Хода (или Худа)…
https://tal-gilas.livejournal.com/2014/01/
скрытый текстДева Мэрион изначально была персонажем даже не баллад, а так называемых майских игр, проходивших обычно в мае и в начале июня и, как правило, приуроченных к Троицыну дню. В ранних балладах о Робин Гуде (как минимум до XVI в.) нет упоминаний о деве Мэрион. Но робингудовские истории зачастую переделывались в пьески, которые разыгрывали во время майских празднеств. Одним из непременных персонажей этих пьес была Королева (или Леди) мая, как это было во многих народных традициях (в том числе, например, в окситанской). Впоследствии она полностью сливается с Мэрион (хотя в некоторых текстах фигурируют они обе) и получает в возлюбленные Робина. Поскольку майские празднества были тесно связаны с образами плодородия, новой жизни и т.д., Королева мая не отличалась особой сдержанностью. Но, когда в литературе появляется дева Мэрион, ее изображают совершенно иначе – она, разумеется, образец добродетели и целомудрия.
Одни исследователи полагают, что дева Мэрион изначально воплощала Деву Марию, другие называют ее языческой богиней; и Робин и Мэрион как персонажи Майских игр упоминаются с XV в., но, вероятно, изначально были частью совершенно разных традиций. Не исключено, что Мэрион в Майских играх вообще происходит от французской пастушки Марион, подруги пастушка Робена (см. «Игра о Робене и Марион» Адама де ла Алля, ок. 1283 г.) – как случилось, например, с французскими рыцарскими романами, этот текст мог также перекочевать в Англию. Не совсем ясно, существовала ли изначально прямая связь между Робин Гудом – героем баллад и Робином – героем ранних Майских игр, но со временем они действительно слились, и к ним прибавился персонаж Мэрион, и с XVI в. они начали фигурировать вместе. Мэрион ранних Майских игр – это веселая разбитная девица, несомненная простолюдинка, к которой слово «дева» применимо с изрядной натяжкой. Александр Барклей, английский поэт начала XVI в., упоминает некую «веселую историю о девице Мэрион, а еще о Робин Гуде». Что интересно, традиция «пасторальной любви» оживает в балладе, опубликованной в 1716 г., под названием «Рождение, воспитание, подвиги и женитьба Робин Гуда», где возлюбленную главного героя зовут «Клоринда, королева пастушек» (в некоторых позднейших авторских текстах Мэрион берет себе имя «Клоринда»).
Робин Гуд, снабженный благородным происхождением и «доказательствами» своего реального исторического существования, появляется в конце XVI в., не в последнюю очередь под влиянием возникшего при дворе интереса к образам и сюжетам «лесных баллад», которые неоднократно становятся темой придворных празднеств. К этому времени деву Мэрион тоже делают благородной особой, хотя она и сохраняет некоторые черты прежней веселой девицы и «пастушки»; английский прозаик Томас Нэш в 1592 г., описывая виденную им «игру» о Робин Гуде и монахе, отмечает, что Мэрион играл актер по имени Мартин и, судя по всему, позволял себе изрядные вольности (пьеса-то, в конце концов, была комическая).
В балладе «Робин Гуд и дева Мэрион» (XVII в.) Мэрион – прекрасная девушка благородного происхождения, которая превосходит красотой Елену Троянскую и Джейн Шор. Разлученная со своим возлюбленным, она переодевается мальчиком-пажом и отправляется в лес на поиски Робина Гуда. Как часто бывает в балладах, они, не узнав друг друга, вступают в бой и лишь после этого открываются друг другу. Эта баллада – вполне в русле традиции «Робин Гуд – историческое лицо и граф Хантингтон», начало которой было положено в конце XVI в.
В популярной культуре ХХ в. Мэрион, как правило, - девушка знатного происхождения с мятежным характером. В «Приключениях Робин Гуда» 1938 года она отважна и верна; изначальная неприязнь к Робину связана не с благородным происхождением Мэрион, а с отвращением к грабежам. В «Истории Робин Гуда и его веселых ребят» (1952) Мэрион, хоть и будучи придворной дамой Алиеноры Аквитанской, ведет себя как типичная девчонка-сорванец и даже удирает в лес в мужской одежде. В «Принце воров» она – двоюродная сестра короля, а в экранизации 2006 года – дочь шерифа, обрученная с Робином до того, как он отправился в Святую землю. Разумеется, в качестве сильного женского персонажа Мэрион обрела популярность и в литературе, особенно у авторов с феминистским уклоном. В романах Терезы Томлинсон Форествайф (1993-2000) повествование идет от лица Мэрион – благородной норманнской девушки. С помощью своей кормилицы она сбегает от ненавистного брака в Шервудский лес, где знакомится с Робином и ее людьми. Сходный сюжет и в романе «Дева Мэрион» Эльзы Уотсон.
У литературной Мэрион нет никакого четко зафиксированного источника; авторы, обрабатывавшие истории о Робин Гуде, с легкостью подгоняли образ Мэрион под свою концепцию и требования сюжета. Где-то она – норманнская дворянка, идеальная леди, где-то – сирота-саксонка. Разумеется, ее восприятие менялось в зависимости от требований эпохи. Так, в викторианские времена Мэрион чаще представляли возвышенной и добродетельной норманнской аристократкой. В наше время она зачастую менее высокородна и более активна, вплоть до того, что авторы делают ее опытной лучницей и фехтовальщицей. Кстати, увлечение стрельбой из лука не так уж странно для благородной дамы эпохи Средневековья – стрельба входила в число желательных умений, в том числе, и для женщин.
Видоизменялась с течением времени и любовная линия. В экранизации 1938 года Робин и Мэрион влюбляются друг в друга, когда он в лесу нападает на ее кортеж. В книге Роберта Маккинли «Шервудские разбойники» Мэрион и Робин любят друг друга с детства. Большинство современных интерпретаций истории Робин Гуда заканчиваются тем, что Робин и Мэрион женятся, когда король Ричард прощает Робину его лесные подвиги.
Что же говорит нам история? Реально существовавший outlaw Роберт Ход (или Год) из Уэйкфилда был женат на женщине по имени Матильда и, возможно, вместе с ней ушел в Барнсдейльский лес после того, как его покровитель, мятежный Томас Плантагенет, граф Ланкастер, потерпел поражение у Боробриджа в стычке с королевскими войсками (1322). Дочь Матильда была у Роберта Фицуолтера, предводителя баронского восстания, которому пришлось бежать из Англии после неудавшегося покушения на короля Джона (легенда гласит, что Джон пытался соблазнить Матильду, чем и вызвал месть разгневанного отца). Эта самая Матильда, по мнению некоторых исследователей, и есть «прекрасная дева Мэрион», упомянутая Мандэем в его пьесе 1601 г. «Падение Роберта, графа Хантингдона», несмотря на то, что драматург называет ее Матильдой Фицуотер (вероятно, искаженное «Фицуолтер»). Не исключено, впрочем, что драматург спутал двух реально существовавших Матильд – Матильду, жену Роберта Года (о которой нам неизвестно ничего, кроме имени, но, возможно, в XVI в. представления о ней были несколько шире), и Матильду Фицуолтер.
Полное название пьесы Мандэя гласит: «Падение Роберта, графа Хантингдона, впоследствии названного Робин Гудом, его любовь к Целомудренной Матильде, дочери лорда Фицуотера, впоследствии названной прекрасной девой Мэрион, а также Смерть Робин Гуда и ужасная Трагедия Целомудренной Матильды, или девы Мэрион, отравленной Королем Джоном».
Литературная традиция XVII-XVIII веков «помещала» деву Мэрион в аббатство Св. Девы Марии в Литл-Данмоу (Эссекс). Это была фамильная церковь Роберта Фицуолтера. Тело Матильды, по некоторым версиям – отравленной Джоном, было перевезено в монастырскую часовню в Литл-Данмоу и погребено там. Филипп Морант, эссекский историк, пересказывает легенду о прекрасной Матильде так: «Король Джон хотел соблазнить эту прекрасную и благочестивую леди, и его противозаконные желания положили начало войне между королем и баронами… Матильда жила в Данмоу, куда к ней явился гонец, якобы с любовными излияниями от короля, а когда она не уступила, он отравил ее и она умерла». Заметим, кстати, что первый лорд Данмоу, прадед Матильды, был женат на Мод де Сент-Лиз, дочери графа Хантингдона, так что, возможно, смешение персонажей произошло и по этой линии
1. Robert FitzRichard 1st Lord of Dunmow +++ Maud De St. Liz d. of the Earl of Huntingdon ===> Walter FitzRobert 2nd Lord
2 Walter FitzRobert 2nd Lord +++ Maud De Lucy of Diss ===> Matilda FitzRobert [FitzWalter] и Robert Rohese 3rd Lord Blount
3. Matilda FitzRobert [FitzWalter]+++ William De Luvetot of Hallamshire ==>Maud De Luvetot
3.1 Robert Rohese 3rd Lord Blount +++ Gunnora De Valoignes ==> Matilda FitzWalter (“The Fair Maid) и Sir Walter
скрытый текстЕще одна героическая Матильда (или Мод), которая, возможно, послужила прототипом для девы Мэрион, - это Мод Вавасур, она же Мод Фицуорен. Дочь ланкаширского шерифа, в 1206 г. она вышла за Фалька Фицуорена из Шропшира. Фальк уже успел отметиться как участник целой череды баронских возмущений в 1200-07 годах и побывать вне закона; когда в феврале 1214 г. король Джон отправился в Пуату, Фальк был в числе сопровождавших его баронов – и уже в 1216 г., по непонятной причине, его земли в очередной раз отходят в казну. Этого человека, прожившего столь бурную жизнь, также рассматривают как одного из прототипов Робин Гуда. Что характерно, Фальк поддержал вышеупомянутого Роберта Фицуолтера во время баронского восстания против короля Джона в 1215 г. А «Роман о Фальке Фицуорене», написанный, вероятно, при его жизни, почти буквально повторяет некоторые сюжетные повороты текстов о Робин Гуде. Судите сами:
Ближайший помощник Робина – Маленький Джон. Ближайший помощник Фалька Фицуорена – Джон, его родной брат.
Робин приказывает Джону останавливать на дороге путников и приводить их в лагерь. Фальк, в свою очередь, приказывает останавливать на дороге проезжающих мимо торговцев. В обоих текстах невольные гости должны расплатиться за обед, после чего могут отправляться своей дорогой.
Фальк теряет замок Уиттингтон – свое фамильное достояние. В поздних балладах Робин Гуд – это лишенный наследства граф Хантингдон.
Джон Фицуорен объявляет главному антагонисту – сэру Морису – что был рожден в Шотландии. Маленький Джон рассказывает шерифу, что был рожден в Холдернессе.
Принц Джон преследует Матильду Фицуорен. Пускай не в балладах, но в пьесе Мандэя Матильду Фицуолтер преследует шериф ноттингемский.
Матильда Фицуорен уходит в лес вместе со своим мужем, объявленным вне закона. В пьесе Мандэя Матильда Фицуолтер присоединяется к Робину в Шервудском лесу и принимает имя Мэрион.
Изгнанники в «Фальке Фицуорене» ищут убежища в Шрусберийском замке, у сэра Льюиса. В «Деяниях Робин Гуда» изгнанники скрываются в замке сэра Ричарда Ли.
Судя по всему, автор «Деяний» заимствовал некоторые сюжетные элементы из истории Фалька Фицуорена, как это сделал впоследствии Мандэй и некоторые другие. Различие между Фальком историческим и Фальком литературным в том, что автор «Романа о Фальке Фицуорене» женил своего героя первым браком на леди Мод де Ко. Однако как причудливо сплетается реальность! В реальности Мод де Ко была замужем за Ричардом Лексингтоном, отцом судьи Лексингтона, который в Йорке в 1225 г. разбирал дело некоего Роберта Хода (или Худа)…
https://tal-gilas.livejournal.com/2014/01/
Средневековая семья ч.1
Перевод главы из книги Барбары Ханауолт The Ties that Bound: Peasant Families in Medieval England
Отсюда
С заключением брака молодые люди вступали во взрослый мир – мир, где им предстояло растить потомство и совместно трудиться на благо семьи. Но, помимо практических аспектов семейной жизни, люди всех сословий обсуждали и анализировали хороший и дурной брак, перечисляя добродетели и пороки, которые бывают у мужей и жен. Ни одна стадия человеческой жизни не привлекала такого внимания со стороны моралистов, сатириков и просто любителей порассуждать. Детство и старость бледнеют в сравнении с брачными отношениями! Народная мудрость в отношении брака, со всеми его проблемами и теологическим подтекстом, блистательно подытожена Чосером в красочном прологе к рассказу Батской ткачихи. Из уст Алисон сыплются поговорки и изречения, отражающие мужскую точку зрению на женщин, с их слабость, дурным нравом и безграничным коварством…
скрытый текстМы слабы, правда, но господь взамен
Нам даровал коварство для измен,
Обман и слезы…
При исследовании подлинной жизни средневековых семей полезен как фольклор, так и изучение судебных документов. Большинство семейных пар, изо дня в день занятых выживанием, конечно, не располагало досугом для того, чтобы детально анализировать свою жизнь. Добыть хлеб насущный, вырастить достойных детей, избежать болезни и скопить немного денег на старость… большинство пар чувствовали себя совершенно счастливыми, если им удавалось достигнуть всего этого.
В церковной и народной литературе есть две традиции описания брачных отношений, дожившие до наших дней. Одна традиция – это постоянная война между полами, как описывается в прологе к рассказу Батской ткачихи. Женщины в этой войне устрашают мужей и манипулируют ими при помощи брани, слез и измен. Столкнувшись с пороками женщин, мужчина обычно вынужден прибегать к физическому насилию и колотить жену: «Укротить женщину невозможно словами, это можно сделать только палкой, и кто не бьет свою жену, когда она его оскорбляет, тот дурной глава семьи». Бывает, что роли меняются, и жена бьет мужа. Подобные стычки обычно обрисованы комически, с полным сознанием того, что они нежелательны – и не так уж часты. Изображения жен, бьющих своих мужей, разумеется, предназначены для развлечения, а не в качестве инструкции.
Впрочем, призывы к физическому и эмоциональному насилию в культуре изрядно уравновешены советами, выдержанными в русле второй традиции, которая рекомендует взаимное уважение и благонравие. В «Наставлении для приходского священника» (XIV в.) говорится, что священник на исповеди должен спрашивать у прихожан, помогают ли они свои женам в час нужды, и предостерегать их от ссор. Тот же совет повторяется и в назидательном стихотворении под названием «Как мудрый человек учил своего сына». Отец советует сыну не жениться из-за денег, но поначалу разузнать, достаточно ли девушка кротка, учтива и умна. «Если ты найдешь такую девицу, - говорит он, - лелей и не обременяй ее, потому что лучше есть хлеб в мире и покое, чем обед из сотни роскошных блюд, приправленных ссорой». Муж не должен сердить свою жену и называть ее дурными словами, но исправлять ее промахи мягко и справедливо. Он должен принимать сторону жены, если она жалуется, но прежде хорошенько вникнуть в суть дела, чтобы не пожалеть о своей поспешности. Парное стихотворение – «Как добрая женщина учила свою дочь» - словно в зеркале, отражает советы, данные молодому человеку. Девушке не следует с насмешкой отвергать женихов, но посоветоваться о браке с друзьями и близкими. Чтобы быть счастливой в браке, нужно уважать и любить мужа превыше всего на свете, на дурное настроение отвечать кроткими и ласковыми словами. Кроме того, женщине надлежит быть веселой, верной, неизменно выказывать почтение к мужу и твердой рукой управлять слугами. Короче говоря, добродетельная жена отрицает все рекомендации Батской ткачихи, кроме одной – мудро распоряжаться деньгами.
Литература, художественная и «справочная» (дидактическая), зачастую повествует о брачных ссорах и примирениях, но, если нас интересует истинное поведение людей в подобных ситуациях, следует обратиться к судебным записям. Разумеется, нужно относиться к ним с осторожностью, иначе наше внимание в первую очередь рискуют привлечь «яркие» случаи, связанные с прелюбодеянием и физической жестокостью, даже несмотря на то что их количество в процентном соотношении невелико. Вообще, большинство дел, разбираемых в поместных судах, так или иначе связаны с совместной деятельностью мужа и жены. Речь там идет о наследстве, о суммах (merchet), которую платили крестьяне своему лорду за право взять жену, о завещаниях, согласно которым жена оставалась душеприказчицей. Муж и жена работали в поле и дома как единое целое, и в судебных отчетах нередко фигурируют описания того, как супруги сообща занимались своими делами или вместе ужинали, когда случилась какая-то беда. Число брачных разногласий, завершавшихся трагедией, относительно невелико; так, в 1300-1381 гг. в уголовных судах лишь 0.7 процента всех тяжких преступлений – это преступления, совершенные одним членом семьи против другого. Если рассматривать отдельно убийства, лишь в 8 процентах случаев под подозрение подпадали домашние. Хотя во внутрисемейных междоусобицах, дошедших до уголовного суда, насилие действительно преобладает над прочими преступлениями, судебная статистика показывает, что братья чаще, нежели мужья, склонны были решать семейный спор силой или – в принципе – тащить родичей в суд.
Сообщества своими силами пытались ограничивать любителей ругаться и драться, потому что такие люди нарушали мирное существование деревни или прихода. Так, в Уэйкфилде в 1322 г. судья велел Ричарду Чайлду найти поручителей в знак того, что он «вернет жену домой и будет обращаться с ней достойно, честно и учтиво». В других случаях вмешивались родственники жены. Томас Эсхолф подал в суд на Джона де Скоулза, объявив, что они условились, что Джон будет обеспечивать Элен, дочь Томаса, едой и одеждой. Но Джон выгнал ее из дома и избил, так что она больше не могла там оставаться. Джон возражал, утверждая, что Элен ушла, забрав с собой все имущество. В другом случае избитая жена обратилась к брату, прося защиты от буяна-мужа. Брат ворвался в дом и навеки успокоил драчуна ударом топора.
Ревность и неверность также вносили разлад в семью и в сообщество. Моралисты убеждали мужчин и женщин не поддаваться ревности, потому что это верный способ рассориться с супругом. Но, разумеется, изменников наказывали. Так, Уэйкфилдский манориальный суд вызвал Джона Кенварда, который сошелся с Элис, дочерью Саймона из Гепворта, выгнав из дома свою жену. Сообщество сочло необходимым прибегнуть к серьезным санкциям: Джон заплатил крупный штраф – шесть шиллингов восемь пенсов – за неявку в суд. Другой мужчина, обвиненный в сожительстве с женщиной легкого поведения, заплатил сорок шиллингов штрафа. Впрочем, судебные записи свидетельствуют о том, что не только мужчины, но и женщины сбивались с пути истинного. Так, жена Томаса Лэнгсфилда изменила мужу и сбежала из деревни, прихватив с собой имущество супруга.
Супружеская неверность вполне могла послужить поводом для убийства. Джон Эдвин из Уэлда и Эмма, бывшая жена Уильяма Карпентера, а ныне сожительница Джона предстали перед судом в Хантингдоншире по обвинению в убийстве Уильяма. Впрочем, чаще бывало, что муж убивал жену и/или любовника. Так, Роберт Баузерман убил Джона Доти, который явился к нему домой ночью, когда Роберт спал, на свидание с его женой. Проснувшись, Роберт обнаружил, что жены рядом с ним нет; увидев ее в соседней комнате с Джоном, он убил незваного гостя. Давние претензии, усугубленные раздельным проживанием и воспитанием детей, также порой становились причинами преступлений. «Вечером 29 марта 1271 года Уолтер Бедель из Ренхолда пришел в дом своей жены Изабеллы, дочери Рейнольда, и попросил ее сходить с ним в Ренхольд и забрать бушель пшеницы, который он хотел дать ей для пропитания сыновей. Она пошла с ним. Когда они добрались до Долгого луга, Уолтер ударил ее ножом выше левого уха».
Брачные обеты, хотя они и ставились несколько ниже обета целомудрия, было нелегко расторгнуть. В английских церковных судах фигурируют несколько поводов для расторжения брака, но не все с одинаковой частотой. Слишком ранний брак и брак по принуждению достаточно редко появляются в прошениях о разводе – возможно, это свидетельствует о том, что подобные браки и заключались нечасто, поскольку общество, как и церковь, питало отвращение к таким союзам. Расторгнуть брак из-за родства было возможно, но не так просто. Зато двоеженство/двоемужество и наличие более раннего сговора – в ту пору, когда согласие сторон было достаточным условием для того, чтобы брак считался состоявшимся – вели к многочисленным спорным ситуациям и не раз становились поводами для развода.
Наличие предыдущего сговора было весьма распространенной причиной для расторжения брака – или, как минимум, расследования его законности. Церковный суд расследовал подобные дела тщательно и осторожно, потому что, к сожалению, они не раз становились полем для злоупотреблений и мошенничества. Одна из сторон могла заручиться поддержкой третьих лиц, готовых подтвердить наличие предыдущего сговора, и, таким образом, добиться расторжения брака. В одном случае, в Или, Уильям Чилтерн, два года назад обвенчавшийся с Амисией Нен, внезапно объявил, что уже был женат до того и потому его брак с Амисией надлежит считать незаконным, и что он «сделал это со зла». Некто Джоан Сквайр, условившись с Уильямом, подтвердила, что они были женаты на момент заключения брака с Амисией и что от этого союза были дети. Суд аннулировал брак Уильяма и Амисии. Однако вскорости Джоан сама вышла за другого и тем разоблачила свое мошенничество. Суд был вынужден признать свою ошибку и объявить союз Уильяма и Амисии действительным с самого начала.
В случае с внебрачным сожительством суды обычно старались сподвигнуть мужчину и женщину к официальному заключению брака, если только к тому не было препятствий. Зачастую при разборе таких дел в суде пара объявляла, что она уже жената, или же ей предписывалось сделать это как можно скорее. Но, однако ж, стороны могли и проявить упорство. Так, в 1376 году Томас Барбо и его возлюбленная Джоан Сестер предстали перед судом по обвинению в сожительстве. Джоан объявила, что они поженились в прошлом году в Стоурбридже, и попросила, чтобы Томаса официально объявили ее мужем. Но Томас оспорил слова подруги. Он сказал, что незадолго до праздника Крестовоздвижения объявил Джоан, что между ними все кончено. Однако, увидев, что она уходит, он впал в такое уныние, что чуть не покончил с собой. Явившись в слезах к Джоан, он сказал: «Если ты останешься со мной, я буду тебе верен». Джоан ответила, что не прочь остаться. Томас продолжал: «Джоан, я клянусь, что хочу жить с тобой», и Джоан ответила, что она согласна. После этого они стали жить как прежде. В суде Томас утверждал, что не намеревался вступать в брак, а только сожительствовать с Джоан. Суд добился компромисса, вынудив Томаса поклясться, что он откажется от «блудного сожительства» – или, в случае рецидива, возьмет Джоан в законные жены. Через два года Джоан стала женой Томаса. Видимо, он и впрямь не мог жить без нее :).
Вообще характерно, что священнослужители в подобных случаях играли, скорее, роль семейных консультантов, нежели строгих судей, хотя, разумеется, признавали, что некоторые пороки способны сделать узы брака непереносимыми. Показателен случай Роберта Хенденбая и его жены Маргарет, которая обратилась в йоркский суд в 1390 году, прося разрешения разъехаться с мужем из-за его жестокости. Суд посоветовал им попытаться «достичь примирения»: «если помянутый Роберт в будущем станет дурно обращаться с Маргарет и это докажут два надежных свидетеля, тогда помянутая Маргарет вправе получить развод». Суд зачастую требовал, чтобы муж в качестве гарантий примерного поведения в будущем нашел поручителей или внес залог деньгами или имуществом. Конечно, не все споры завершались примирением супругов. Так, Джон Колуэлл и его жена попросили о дозволении разойтись, потому что они «жили в ежедневном страхе за свою жизнь и предпочли бы жить в тюрьме, чем вместе». Им было разрешено жить отдельно, однако суд позаботился о том, чтобы детям Джона было выделено содержание. В плане соблюдения интересов детей характерен следующий случай: Гавиза, дочь Уильяма из Шеррингтона, вышла замуж и получила в приданое некую семейную недвижимость. Затем она оставила мужа и ушла жить к Томасу из Ширфорда. У них родился внебрачный сын, потом еще трое детей. Хотя церковные и светские власти порицали Гавизу (ее безуспешно увещевал даже знаменитый Роберт Гроссетест, канцлер Оксфордского университета и епископ Линкольнский), они не стали возражать, когда сын Гавизы предъявил свои права на материнское имущество в качестве законного наследника. Здесь, конечно, сыграло свою роль то, что у Гавизы не было детей в первом, официальном браке.
В плане достигнутого хотя бы временно компромисса интересен пример знаменитой визионерки Марджери Кемп: после четырнадцати родов она добилась от мужа, донимавшего ее требованием плотских утех, права хранить целомудрие при том условии, что они останутся жить в одном доме, будут есть за одним столом и она выплатит его долги. (Впрочем, в дальнейшем Кемпы все-таки разъехались и жили порознь, пока муж не состарился – тогда Марджери взяла его к себе и ухаживала за ним.)
Что характерно, разногласия свекровей и невесток, столь часто и драматически описываемые в фольклоре, в реальности возникали куда реже. Не в последнюю очередь это было связано с тем, что родители мужа редко жили с ним и его семьей – в большинстве случаев старики предпочитали жить отдельно от взрослого сына, пока у них хватало сил. Ссоры со старшим поколением редко возникают в судебных записях и почти никогда не становятся причиной преступлений. Марджери Кемп, при всех ее семейных сложностях, была доброй и любящей свекровью. Ее сын женился на немке и привез жену домой, чтобы познакомить с матерью, но спустя месяц после приезда скончался. Марджери лично отвезла вдову к ее родне в Германии, сочтя неприличным отпускать молодую женщину в путешествие одну.
Отсюда
С заключением брака молодые люди вступали во взрослый мир – мир, где им предстояло растить потомство и совместно трудиться на благо семьи. Но, помимо практических аспектов семейной жизни, люди всех сословий обсуждали и анализировали хороший и дурной брак, перечисляя добродетели и пороки, которые бывают у мужей и жен. Ни одна стадия человеческой жизни не привлекала такого внимания со стороны моралистов, сатириков и просто любителей порассуждать. Детство и старость бледнеют в сравнении с брачными отношениями! Народная мудрость в отношении брака, со всеми его проблемами и теологическим подтекстом, блистательно подытожена Чосером в красочном прологе к рассказу Батской ткачихи. Из уст Алисон сыплются поговорки и изречения, отражающие мужскую точку зрению на женщин, с их слабость, дурным нравом и безграничным коварством…
скрытый текстМы слабы, правда, но господь взамен
Нам даровал коварство для измен,
Обман и слезы…
При исследовании подлинной жизни средневековых семей полезен как фольклор, так и изучение судебных документов. Большинство семейных пар, изо дня в день занятых выживанием, конечно, не располагало досугом для того, чтобы детально анализировать свою жизнь. Добыть хлеб насущный, вырастить достойных детей, избежать болезни и скопить немного денег на старость… большинство пар чувствовали себя совершенно счастливыми, если им удавалось достигнуть всего этого.
В церковной и народной литературе есть две традиции описания брачных отношений, дожившие до наших дней. Одна традиция – это постоянная война между полами, как описывается в прологе к рассказу Батской ткачихи. Женщины в этой войне устрашают мужей и манипулируют ими при помощи брани, слез и измен. Столкнувшись с пороками женщин, мужчина обычно вынужден прибегать к физическому насилию и колотить жену: «Укротить женщину невозможно словами, это можно сделать только палкой, и кто не бьет свою жену, когда она его оскорбляет, тот дурной глава семьи». Бывает, что роли меняются, и жена бьет мужа. Подобные стычки обычно обрисованы комически, с полным сознанием того, что они нежелательны – и не так уж часты. Изображения жен, бьющих своих мужей, разумеется, предназначены для развлечения, а не в качестве инструкции.
Впрочем, призывы к физическому и эмоциональному насилию в культуре изрядно уравновешены советами, выдержанными в русле второй традиции, которая рекомендует взаимное уважение и благонравие. В «Наставлении для приходского священника» (XIV в.) говорится, что священник на исповеди должен спрашивать у прихожан, помогают ли они свои женам в час нужды, и предостерегать их от ссор. Тот же совет повторяется и в назидательном стихотворении под названием «Как мудрый человек учил своего сына». Отец советует сыну не жениться из-за денег, но поначалу разузнать, достаточно ли девушка кротка, учтива и умна. «Если ты найдешь такую девицу, - говорит он, - лелей и не обременяй ее, потому что лучше есть хлеб в мире и покое, чем обед из сотни роскошных блюд, приправленных ссорой». Муж не должен сердить свою жену и называть ее дурными словами, но исправлять ее промахи мягко и справедливо. Он должен принимать сторону жены, если она жалуется, но прежде хорошенько вникнуть в суть дела, чтобы не пожалеть о своей поспешности. Парное стихотворение – «Как добрая женщина учила свою дочь» - словно в зеркале, отражает советы, данные молодому человеку. Девушке не следует с насмешкой отвергать женихов, но посоветоваться о браке с друзьями и близкими. Чтобы быть счастливой в браке, нужно уважать и любить мужа превыше всего на свете, на дурное настроение отвечать кроткими и ласковыми словами. Кроме того, женщине надлежит быть веселой, верной, неизменно выказывать почтение к мужу и твердой рукой управлять слугами. Короче говоря, добродетельная жена отрицает все рекомендации Батской ткачихи, кроме одной – мудро распоряжаться деньгами.
Литература, художественная и «справочная» (дидактическая), зачастую повествует о брачных ссорах и примирениях, но, если нас интересует истинное поведение людей в подобных ситуациях, следует обратиться к судебным записям. Разумеется, нужно относиться к ним с осторожностью, иначе наше внимание в первую очередь рискуют привлечь «яркие» случаи, связанные с прелюбодеянием и физической жестокостью, даже несмотря на то что их количество в процентном соотношении невелико. Вообще, большинство дел, разбираемых в поместных судах, так или иначе связаны с совместной деятельностью мужа и жены. Речь там идет о наследстве, о суммах (merchet), которую платили крестьяне своему лорду за право взять жену, о завещаниях, согласно которым жена оставалась душеприказчицей. Муж и жена работали в поле и дома как единое целое, и в судебных отчетах нередко фигурируют описания того, как супруги сообща занимались своими делами или вместе ужинали, когда случилась какая-то беда. Число брачных разногласий, завершавшихся трагедией, относительно невелико; так, в 1300-1381 гг. в уголовных судах лишь 0.7 процента всех тяжких преступлений – это преступления, совершенные одним членом семьи против другого. Если рассматривать отдельно убийства, лишь в 8 процентах случаев под подозрение подпадали домашние. Хотя во внутрисемейных междоусобицах, дошедших до уголовного суда, насилие действительно преобладает над прочими преступлениями, судебная статистика показывает, что братья чаще, нежели мужья, склонны были решать семейный спор силой или – в принципе – тащить родичей в суд.
Сообщества своими силами пытались ограничивать любителей ругаться и драться, потому что такие люди нарушали мирное существование деревни или прихода. Так, в Уэйкфилде в 1322 г. судья велел Ричарду Чайлду найти поручителей в знак того, что он «вернет жену домой и будет обращаться с ней достойно, честно и учтиво». В других случаях вмешивались родственники жены. Томас Эсхолф подал в суд на Джона де Скоулза, объявив, что они условились, что Джон будет обеспечивать Элен, дочь Томаса, едой и одеждой. Но Джон выгнал ее из дома и избил, так что она больше не могла там оставаться. Джон возражал, утверждая, что Элен ушла, забрав с собой все имущество. В другом случае избитая жена обратилась к брату, прося защиты от буяна-мужа. Брат ворвался в дом и навеки успокоил драчуна ударом топора.
Ревность и неверность также вносили разлад в семью и в сообщество. Моралисты убеждали мужчин и женщин не поддаваться ревности, потому что это верный способ рассориться с супругом. Но, разумеется, изменников наказывали. Так, Уэйкфилдский манориальный суд вызвал Джона Кенварда, который сошелся с Элис, дочерью Саймона из Гепворта, выгнав из дома свою жену. Сообщество сочло необходимым прибегнуть к серьезным санкциям: Джон заплатил крупный штраф – шесть шиллингов восемь пенсов – за неявку в суд. Другой мужчина, обвиненный в сожительстве с женщиной легкого поведения, заплатил сорок шиллингов штрафа. Впрочем, судебные записи свидетельствуют о том, что не только мужчины, но и женщины сбивались с пути истинного. Так, жена Томаса Лэнгсфилда изменила мужу и сбежала из деревни, прихватив с собой имущество супруга.
Супружеская неверность вполне могла послужить поводом для убийства. Джон Эдвин из Уэлда и Эмма, бывшая жена Уильяма Карпентера, а ныне сожительница Джона предстали перед судом в Хантингдоншире по обвинению в убийстве Уильяма. Впрочем, чаще бывало, что муж убивал жену и/или любовника. Так, Роберт Баузерман убил Джона Доти, который явился к нему домой ночью, когда Роберт спал, на свидание с его женой. Проснувшись, Роберт обнаружил, что жены рядом с ним нет; увидев ее в соседней комнате с Джоном, он убил незваного гостя. Давние претензии, усугубленные раздельным проживанием и воспитанием детей, также порой становились причинами преступлений. «Вечером 29 марта 1271 года Уолтер Бедель из Ренхолда пришел в дом своей жены Изабеллы, дочери Рейнольда, и попросил ее сходить с ним в Ренхольд и забрать бушель пшеницы, который он хотел дать ей для пропитания сыновей. Она пошла с ним. Когда они добрались до Долгого луга, Уолтер ударил ее ножом выше левого уха».
Брачные обеты, хотя они и ставились несколько ниже обета целомудрия, было нелегко расторгнуть. В английских церковных судах фигурируют несколько поводов для расторжения брака, но не все с одинаковой частотой. Слишком ранний брак и брак по принуждению достаточно редко появляются в прошениях о разводе – возможно, это свидетельствует о том, что подобные браки и заключались нечасто, поскольку общество, как и церковь, питало отвращение к таким союзам. Расторгнуть брак из-за родства было возможно, но не так просто. Зато двоеженство/двоемужество и наличие более раннего сговора – в ту пору, когда согласие сторон было достаточным условием для того, чтобы брак считался состоявшимся – вели к многочисленным спорным ситуациям и не раз становились поводами для развода.
Наличие предыдущего сговора было весьма распространенной причиной для расторжения брака – или, как минимум, расследования его законности. Церковный суд расследовал подобные дела тщательно и осторожно, потому что, к сожалению, они не раз становились полем для злоупотреблений и мошенничества. Одна из сторон могла заручиться поддержкой третьих лиц, готовых подтвердить наличие предыдущего сговора, и, таким образом, добиться расторжения брака. В одном случае, в Или, Уильям Чилтерн, два года назад обвенчавшийся с Амисией Нен, внезапно объявил, что уже был женат до того и потому его брак с Амисией надлежит считать незаконным, и что он «сделал это со зла». Некто Джоан Сквайр, условившись с Уильямом, подтвердила, что они были женаты на момент заключения брака с Амисией и что от этого союза были дети. Суд аннулировал брак Уильяма и Амисии. Однако вскорости Джоан сама вышла за другого и тем разоблачила свое мошенничество. Суд был вынужден признать свою ошибку и объявить союз Уильяма и Амисии действительным с самого начала.
В случае с внебрачным сожительством суды обычно старались сподвигнуть мужчину и женщину к официальному заключению брака, если только к тому не было препятствий. Зачастую при разборе таких дел в суде пара объявляла, что она уже жената, или же ей предписывалось сделать это как можно скорее. Но, однако ж, стороны могли и проявить упорство. Так, в 1376 году Томас Барбо и его возлюбленная Джоан Сестер предстали перед судом по обвинению в сожительстве. Джоан объявила, что они поженились в прошлом году в Стоурбридже, и попросила, чтобы Томаса официально объявили ее мужем. Но Томас оспорил слова подруги. Он сказал, что незадолго до праздника Крестовоздвижения объявил Джоан, что между ними все кончено. Однако, увидев, что она уходит, он впал в такое уныние, что чуть не покончил с собой. Явившись в слезах к Джоан, он сказал: «Если ты останешься со мной, я буду тебе верен». Джоан ответила, что не прочь остаться. Томас продолжал: «Джоан, я клянусь, что хочу жить с тобой», и Джоан ответила, что она согласна. После этого они стали жить как прежде. В суде Томас утверждал, что не намеревался вступать в брак, а только сожительствовать с Джоан. Суд добился компромисса, вынудив Томаса поклясться, что он откажется от «блудного сожительства» – или, в случае рецидива, возьмет Джоан в законные жены. Через два года Джоан стала женой Томаса. Видимо, он и впрямь не мог жить без нее :).
Вообще характерно, что священнослужители в подобных случаях играли, скорее, роль семейных консультантов, нежели строгих судей, хотя, разумеется, признавали, что некоторые пороки способны сделать узы брака непереносимыми. Показателен случай Роберта Хенденбая и его жены Маргарет, которая обратилась в йоркский суд в 1390 году, прося разрешения разъехаться с мужем из-за его жестокости. Суд посоветовал им попытаться «достичь примирения»: «если помянутый Роберт в будущем станет дурно обращаться с Маргарет и это докажут два надежных свидетеля, тогда помянутая Маргарет вправе получить развод». Суд зачастую требовал, чтобы муж в качестве гарантий примерного поведения в будущем нашел поручителей или внес залог деньгами или имуществом. Конечно, не все споры завершались примирением супругов. Так, Джон Колуэлл и его жена попросили о дозволении разойтись, потому что они «жили в ежедневном страхе за свою жизнь и предпочли бы жить в тюрьме, чем вместе». Им было разрешено жить отдельно, однако суд позаботился о том, чтобы детям Джона было выделено содержание. В плане соблюдения интересов детей характерен следующий случай: Гавиза, дочь Уильяма из Шеррингтона, вышла замуж и получила в приданое некую семейную недвижимость. Затем она оставила мужа и ушла жить к Томасу из Ширфорда. У них родился внебрачный сын, потом еще трое детей. Хотя церковные и светские власти порицали Гавизу (ее безуспешно увещевал даже знаменитый Роберт Гроссетест, канцлер Оксфордского университета и епископ Линкольнский), они не стали возражать, когда сын Гавизы предъявил свои права на материнское имущество в качестве законного наследника. Здесь, конечно, сыграло свою роль то, что у Гавизы не было детей в первом, официальном браке.
В плане достигнутого хотя бы временно компромисса интересен пример знаменитой визионерки Марджери Кемп: после четырнадцати родов она добилась от мужа, донимавшего ее требованием плотских утех, права хранить целомудрие при том условии, что они останутся жить в одном доме, будут есть за одним столом и она выплатит его долги. (Впрочем, в дальнейшем Кемпы все-таки разъехались и жили порознь, пока муж не состарился – тогда Марджери взяла его к себе и ухаживала за ним.)
Что характерно, разногласия свекровей и невесток, столь часто и драматически описываемые в фольклоре, в реальности возникали куда реже. Не в последнюю очередь это было связано с тем, что родители мужа редко жили с ним и его семьей – в большинстве случаев старики предпочитали жить отдельно от взрослого сына, пока у них хватало сил. Ссоры со старшим поколением редко возникают в судебных записях и почти никогда не становятся причиной преступлений. Марджери Кемп, при всех ее семейных сложностях, была доброй и любящей свекровью. Ее сын женился на немке и привез жену домой, чтобы познакомить с матерью, но спустя месяц после приезда скончался. Марджери лично отвезла вдову к ее родне в Германии, сочтя неприличным отпускать молодую женщину в путешествие одну.
Средневековая семья ч.2
Право мужа наставлять жену было юридически подкреплено – как и обязанность жены повиноваться. Так, в манориальном суде Челгрейва присяжные постановили, что «Марджери Химгейлс потравила чужую пшеницу, а потому пускай муж ее накажет». Закон поддерживал главенствующее положение мужа, и за убийство супруга – хозяина и повелителя – женщина подвергалась наказанию как за измену. Главенствующая позиция мужа, впрочем, несла с собой и ответственность. Он должен был достойно содержать семью и обращаться с женой ласково, а также защищать ее.
скрытый текстМоралисты зачастую заключали свои наставления мужчинам напоминанием, что нет большего утешения в земной юдоли, чем нежная и любящая жена. Насколько мы можем судить по официальным источникам, в XIII-XV вв. семейные разногласия случались значительно реже, чем в XVI веке и позднее – во всяком случае, разногласия, решаемые в суде. Разумеется, мы вправе предположить, что время от времени тот или другой из супругов получал дома трепку в воспитательных целях, а соседи не жаловались, пока ситуация не выходила из-под контроля. Однако то, что мужчине принадлежало доминирующее положение с точки зрения закона – он главенствовал не только над собственной женой, но и над женщинами в целом, являясь, в отличие от них, лицом юридически полноправным – не означало автоматически, что он был вправе использовать свою власть во вред и исключительно по собственному усмотрению. Хотя, разумеется, золотых свадеб было весьма немного, браки, продолжавшиеся двадцать лет, встречались сплошь и рядом, и людям, на много лет связанным друг с другом, просто не оставалось иного выбора, кроме как научиться ладить.
Как обычно в традиционных крестьянских сообществах, первоочередным ожиданием средневековых крестьян, вступающих в брак, было рождение детей, которые рано или поздно начали бы вносить свою лепту в семейный бюджет, а также, в идеале, смогли бы позаботиться о престарелых родителях. Средневековые крестьяне имели, по крайней мере, некоторые представления о процессе зачатия и, возможно, контрацепции; во всяком случае, в низовой литературе роль мужчины нередко описывается достаточно откровенно (в одной из баллад переодевшийся коробейником соблазнитель предлагает девушке «порошок, от которого у девиц пухнет живот»). Разумеется, эти представления в чем-то были мифологичны: так, народное поверье гласило, что близнецы рождаются, если женщина неверна своему мужу. Впрочем, после зачатия роль отца минимизировалась: рождение ребенка было исключительно женским ритуалом. Из комнаты, где происходили роды, мужчин изгоняли. Неудивительно, что в средневековых гинекологических трактатах, составленных мужчинами, нет описания нормальных родов. В лучшем случае, там приводились описания кесарева сечения.
Информация о деторождении содержится едва ли не исключительно в фольклоре. Фольклорные источники отражают запрет на присутствие мужчин у ложа роженицы и тревогу, которую испытывают оба пола при нарушении этого табу. В одной из баллад отец предлагает роженице свою помощь, обещая завязать себе глаза, но молодая мать, вынужденная рожать в лесу, отправляет его за водой и горько сожалеет об отсутствии повитухи. Разумеется, в менее экстремальной ситуации повитуха непременно была рядом с роженицей, как изображено на многочисленных иллюстрациях. Роды были сопряжены с ощутимым риском, особенно если мать была слаба здоровьем или ребенок лежал неправильно. Чем тяжелее проходили роды, тем больше родственниц собирались у одра роженицы. В ход шли не только медицинские, но и символические средства: роды «облегчали», открывая двери, окна, сундуки, комоды… Но, невзирая на все опасности, связанные с деторождением, большинство женщин все-таки выдерживали роды: количество мужских завещаний свидетельствует, что жены – первые жены – в большинстве случаев переживали мужей. В 1550-99 гг. среднее число рождений в семье составляло 6, но, к сожалению, трудно судить о том, насколько эта цифра характерна для более ранних веков.
Помимо рождения и воспитания детей, семейная жизнь, в основном, предполагала для женщины работу в доме, а для мужчины – в поле. Но, разумеется, было в их жизни место и веселью и развлечениям. Как мы уже видели, многие увеселения принадлежали определенному полу или возрасту. Состязания в стрельбе и борьбе и травля быков были развлечениями взрослых мужчин, а перетягиванием веревки или хождением по невысоко натянутому канату могли развлекаться даже и люди старшего возраста. Что характерно, в первую очередь мы располагаем сведениями о типично мужских развлечениях именно потому, что связанные с ними несчастные случаи попадали в официальные документы. Женские развлечения, несомненно, были безопаснее, а потому, к сожалению, оставались за рамками судебных хроник. Женщины танцевали, катались на льду на самодельных коньках и санках, играли в мяч, в шары, в кегли и в кости, зимой - в снежки, отправлялись на лодочные прогулки. Некоторые сельские мероприятия предполагали совместное участие мужчин и женщин – в первую очередь, гильдейные праздники и пиры, на которых присутствовали крестьяне, их жены и взрослые дети. Приходские праздники также позволяли семейным парам развлечься вместе. И, разумеется, соседи тоже задавали обеды, на которые приглашали дружественные семьи. Средневековые супруги вовсе не жили в суровом уединении, без общения с другими парами.
Анализируя крестьянские браки с точки зрения экономической взаимозависимости, юридических предписаний (церковных и светских), фольклорных представлений и реальной практики, мы видим, что современные представления о браке в традиционном обществе зачастую оказываются неверными. Большинство браков не вписываются в зловещую картину «мрачной старины», где жены были рабынями или, в лучшем случае, служанками мужей, а их вклад в семейную экономику считался несущественным. Судебные записи свидетельствуют, что муж и жена вместе сидят за обедом, и, хотя именно жена ставит еду на стол, она не ведет себя как служанка и не стоит за спиной у мужа, пока тот ест. Муж и жена рядом идут по дороге, обсуждая свои проблемы, как это делают Марджери Кемп и ее муж. Различные сферы работы и развлечений вовсе не лишают семейные пары возможности вместе предаваться отдыху. Семья в глазах общества – не просто экономическая единица, но также союз, объединенный общественными обязанностями и совместными удовольствиями. Невозможно измерить подлинный «градус» привязанности между супругами, исходя из средневековых свидетельств, но можно сделать вывод, что жестокость отнюдь не являлась нормой, и муж, как правило, стремился обеспечить жену и отстоять ее интересы. Завещания с обеих сторон отражают высокий уровень доверия и теплых чувств.
Классическая патриархальная модель семейных отношений не вполне применима к средневековым английским крестьянам. Разумеется, закон трактовал мужеубийство как измену, но подобные случаи были настолько редки, что этот закон надлежит рассматривать, скорее, как абстракцию, нежели как реальную практику. Раздельные сферы работы у мужчин и женщин отнюдь не принижали значимость женского вклада в семейную экономику сравнительно с мужским и не служили свидетельством того, что средневековые мужчины считали именно так. В народных сказках на тему «Как муж и жена поменялись местами» оба супруга в равной степени жалуются, что работают больше всех. Отец не доминировал в процессе воспитания детей и отнюдь не являлся полноправным владыкой своих отпрысков; в первую очередь, с воспитанием была связана мать, в лучших традициях культа Богоматери.
Мужчина и женщина вступали в брак не ради развлечения и смены обстановки, они не стремились строить идеальную семью, и, даже если их история заканчивалась словами «и они жили долго и счастливо», это, как правило, случалось без какой-либо целенаправленной сознательной работы. Но средневековые супруги, как и современные, не могли позволить себе идти отдельными путями в браке.
Наиболее адекватное слово, описывающее брак в средневековом английском крестьянском обществе – партнерство. Оно было как экономическим, так и эмоциональным. Брак начинался с договора, обрисовывавшего экономическое состояние будущих супругов; традиционное распределение работ гарантировало, что домашнее хозяйство будет эффективно поддерживаться на плаву; необходимость строить планы на будущее (брак детей, сбережения на старость) требовала взаимного участия сторон. Разумеется, не все «браки-партнерства» оказывались успешными. Иногда муж угнетал жену, иногда тот или иной из супругов не оправдывал возлагаемых на него надежд; но исключения были не так уж многочисленны, и идеал оставался неизменным: муж и жена должны дружно налегать на колесо, чтобы брак оказался успешным. Совсем необязательно рисовать мрачную картину средневековой семьи, чтобы доказать, что она стала иной в современный период. И, разумеется, большое количество разводов в наше время не дает оснований для того, чтобы считать современный брак более совершенным по сравнению со средневековым. Скорее, следует рассматривать институт брака как нечто очень подвижное, способное адаптироваться к экономическим и социальным требованиям времени.