Архив15 читателей тэги
Автор: Арабелла
#Средневековый быт искать «Средневековый быт» по всему сайту с другими тэгами
Гильдии в Нидерландах
Экономическая жизнь в городах Нидерландов и северо-западной Германии была глубоко опутана цеховой системой. Каждый город мог похвастаться множеством цехов, в Антверпене их насчитывалось свыше 100, а в большинстве крупных городов — несколько десятков. Главные цеха, как это было на протяжении столетий, продолжали оставаться самыми влиятельными органами городской жизни. Они охватывали весь спектр экономики, в них входили разные виды купцов и торговцев, объединенные в цеха, также как ремесленники, содержатели лавок, представители свободных профессий, извозчики и портовые грузчики. Как и в остальной части Европы в XVI в., производство в городах в основном было сосредоточено в небольших мастерских, и часто один-единственный мастер работал на себя, имея в помощниках нескольких подмастерьев и поденщиков. Цеха и их уставы пользовались поддержкой и поощрением городских властей, и они всегда оказывали сильное влияние на экономическую жизнь, иногда доходящее до ее полного удушения.
скрытый текстВо всех городах существовали цеха пекарей, мясников, торговцев рыбой, бакалейщиков, портных, сапожников, а также, зачастую, носильщиков и лодочников, и там, где существовала текстильная промышленность, ткачей, сукновалов, красильщиков и т.д. Самая важная функция цехов состояла в закреплении права на участие в любой торговой или экономической деятельности только за членами своей корпорации, которые должны были быть общепризнанными жителями города и обладать соответствующей квалификацией, а также платить членские взносы. От членов цеха также ожидалось согласие с оговоренными условиями выполнения работ, формами контроля за качеством продукции — пункт, на котором часто акцентировали внимание городские власти, — и иногда еще и предписанными ценами на продукцию. Таким образом, основной целью цехов было ограничение конкуренции, регулирование продукции и, в первую очередь, обеспечение некоторой уверенности в завтрашнем дне для полноправных членов; в то же время, цеха в определенной степени защищали потребителя от фальшивых или некачественных товаров. Существенной частью их деятельности, которая становилась более или менее приоритетной в зависимости от экономических и демографических обстоятельств, были дискриминационные меры против чужаков в пользу сыновей членов цеха. В Генте в начале XVI в. цех пивоваров ограничил прием в свои ряды, зарезервировав его почти целиком за сыновьями уже состоявших в нем мастеров.
Все цеха имели собственную символику, коллекции церемониальных предметов и палаты для заседаний; основные цеха в крупных городах владели цеховыми домами, которые часто принадлежали к числу самых внушительных городских зданий. До начала Реформации все они также участвовали в религиозных празднествах и процессиях и содержали собственные часовни и алтари в приходских церквях. Из своих членских взносов и сумм, собранных по подписке, они покрывали административные издержки и спонсировали культурные, социальные и религиозные события и празднества, которые проводили. Цеха также вносили существенный вклад в плеяду городских благотворительных учреждений, уделяя особое внимание оказанию помощи заболевшим, потерявшим трудоспособность или престарелым членам цеха и их семьям.
Корпоративный и регламентирующий дух цехов самым тесным образом переплетался с нуждами городского управления. Трудовая деятельность в городах всегда была подчинена очень высокой степени регуляции. Торговцы рыбой, например, могли продавать ее только на городском рыбном рынке, придерживаясь целого ряда правил. Более того, по мере того как промышленность и экономика Голландии и других северных провинций на протяжении XVI в. (до 1580-х гг.) все больше погружались в застой, главные цеха, регулирующие ткачество, пивоварение и розничную торговлю, стремились расширить свой контроль и ужесточить свои предписания, чтобы обеспечить максимальную защиту своим членам и не допустить в город товары и конкурентов извне.
У художников также был свой цех, названный в честь Святого Луки, и опять-таки, в каждом городе, где они проживали, они имели тщательно отлаженную администрацию, с уплатой членских вносов, квалификационными разрядами и уставами. Несомненно, они привносили корпоративный дух в творческую деятельность в главных центрах Нидерландов, и продолжали делать это, учредив свои цеха и в таких городах, как Роттердам (1609 г.), где в предыдущем десятилетии их не было. Цеха по-прежнему играли ведущую роль в жизни художников в Голландии в XVIII в. отсюда
скрытый текстВо всех городах существовали цеха пекарей, мясников, торговцев рыбой, бакалейщиков, портных, сапожников, а также, зачастую, носильщиков и лодочников, и там, где существовала текстильная промышленность, ткачей, сукновалов, красильщиков и т.д. Самая важная функция цехов состояла в закреплении права на участие в любой торговой или экономической деятельности только за членами своей корпорации, которые должны были быть общепризнанными жителями города и обладать соответствующей квалификацией, а также платить членские взносы. От членов цеха также ожидалось согласие с оговоренными условиями выполнения работ, формами контроля за качеством продукции — пункт, на котором часто акцентировали внимание городские власти, — и иногда еще и предписанными ценами на продукцию. Таким образом, основной целью цехов было ограничение конкуренции, регулирование продукции и, в первую очередь, обеспечение некоторой уверенности в завтрашнем дне для полноправных членов; в то же время, цеха в определенной степени защищали потребителя от фальшивых или некачественных товаров. Существенной частью их деятельности, которая становилась более или менее приоритетной в зависимости от экономических и демографических обстоятельств, были дискриминационные меры против чужаков в пользу сыновей членов цеха. В Генте в начале XVI в. цех пивоваров ограничил прием в свои ряды, зарезервировав его почти целиком за сыновьями уже состоявших в нем мастеров.
Все цеха имели собственную символику, коллекции церемониальных предметов и палаты для заседаний; основные цеха в крупных городах владели цеховыми домами, которые часто принадлежали к числу самых внушительных городских зданий. До начала Реформации все они также участвовали в религиозных празднествах и процессиях и содержали собственные часовни и алтари в приходских церквях. Из своих членских взносов и сумм, собранных по подписке, они покрывали административные издержки и спонсировали культурные, социальные и религиозные события и празднества, которые проводили. Цеха также вносили существенный вклад в плеяду городских благотворительных учреждений, уделяя особое внимание оказанию помощи заболевшим, потерявшим трудоспособность или престарелым членам цеха и их семьям.
Корпоративный и регламентирующий дух цехов самым тесным образом переплетался с нуждами городского управления. Трудовая деятельность в городах всегда была подчинена очень высокой степени регуляции. Торговцы рыбой, например, могли продавать ее только на городском рыбном рынке, придерживаясь целого ряда правил. Более того, по мере того как промышленность и экономика Голландии и других северных провинций на протяжении XVI в. (до 1580-х гг.) все больше погружались в застой, главные цеха, регулирующие ткачество, пивоварение и розничную торговлю, стремились расширить свой контроль и ужесточить свои предписания, чтобы обеспечить максимальную защиту своим членам и не допустить в город товары и конкурентов извне.
У художников также был свой цех, названный в честь Святого Луки, и опять-таки, в каждом городе, где они проживали, они имели тщательно отлаженную администрацию, с уплатой членских вносов, квалификационными разрядами и уставами. Несомненно, они привносили корпоративный дух в творческую деятельность в главных центрах Нидерландов, и продолжали делать это, учредив свои цеха и в таких городах, как Роттердам (1609 г.), где в предыдущем десятилетии их не было. Цеха по-прежнему играли ведущую роль в жизни художников в Голландии в XVIII в. отсюда
Рождество в средневековой Бургундии
Как Рождество праздновали в средневековой Бургундии?
День Всех Святых (1 ноября) предвещал окончание сельскохозяйственных работ. На День Святого Мартина (11 ноября) заканчивали посев озимых и удобряли почву (Святой Мартин, Сен-Мартен, особенно почитался в Нидерландах). В День Святого Клемента (23 ноября) крестьяне полностью завершали сев озимых. В День Святой Екатерины (25 ноября) сажали деревья и заканчивали помол зерна, поскольку в этот день прекращали сезонную работу все водяные мельницы.
скрытый текстМежду Днем Святой Екатерины и Днем Святого Андрея (30 ноября), особо почитаемого бургундскими герцогами святого, обычно выпадал снег. Сперва он таял, но после 30 ноября ложился сплошным покровом. Далее начинался авент (avent), т. е. предрождественский пост. Обычно он длился 3 недели. В Пикардии и Лотарингии верили, что в этот период по полям и ночным деревенским улочкам бродят души тех, кто принял насильственную смерть, и мешают людям служить вечернюю мессу. В Двух Бургундиях существовал древний церковный запрет жениться во время авента.
25 декабря наступал один из важнейших христианских праздников – Рождество или Ноэль (Noёl), приуроченный к языческому обряду зимнего солнцестояния. Задолго до наступления праздника в деревнях начинали откармливать гусей и резать свиней, заготавливая колбасы. Накануне Рождества в очаге разжигался обрядовый огонь, а сам очаг растапливался рождественским поленом. Во время рождественской трапезы вся семья собиралась за праздничным столом, который в урожайные годы ломился от ритуальных блюд, приготовленных из фасоли, гороха и чечевицы, пирогов, фруктов, орехов и каштанов. На отдельном блюде подавался рождественский хлеб, украшенный веточкой омелы и остролистом. После трапезы еду оставляли на столе, а сами шли на рождественскую мессу. Остатки еды раздавали нищим. Атмосферу праздника и веселья поддерживали факельные шествия, колядование, танцы и прыжки через огонь. отсюда
День Всех Святых (1 ноября) предвещал окончание сельскохозяйственных работ. На День Святого Мартина (11 ноября) заканчивали посев озимых и удобряли почву (Святой Мартин, Сен-Мартен, особенно почитался в Нидерландах). В День Святого Клемента (23 ноября) крестьяне полностью завершали сев озимых. В День Святой Екатерины (25 ноября) сажали деревья и заканчивали помол зерна, поскольку в этот день прекращали сезонную работу все водяные мельницы.
скрытый текстМежду Днем Святой Екатерины и Днем Святого Андрея (30 ноября), особо почитаемого бургундскими герцогами святого, обычно выпадал снег. Сперва он таял, но после 30 ноября ложился сплошным покровом. Далее начинался авент (avent), т. е. предрождественский пост. Обычно он длился 3 недели. В Пикардии и Лотарингии верили, что в этот период по полям и ночным деревенским улочкам бродят души тех, кто принял насильственную смерть, и мешают людям служить вечернюю мессу. В Двух Бургундиях существовал древний церковный запрет жениться во время авента.
25 декабря наступал один из важнейших христианских праздников – Рождество или Ноэль (Noёl), приуроченный к языческому обряду зимнего солнцестояния. Задолго до наступления праздника в деревнях начинали откармливать гусей и резать свиней, заготавливая колбасы. Накануне Рождества в очаге разжигался обрядовый огонь, а сам очаг растапливался рождественским поленом. Во время рождественской трапезы вся семья собиралась за праздничным столом, который в урожайные годы ломился от ритуальных блюд, приготовленных из фасоли, гороха и чечевицы, пирогов, фруктов, орехов и каштанов. На отдельном блюде подавался рождественский хлеб, украшенный веточкой омелы и остролистом. После трапезы еду оставляли на столе, а сами шли на рождественскую мессу. Остатки еды раздавали нищим. Атмосферу праздника и веселья поддерживали факельные шествия, колядование, танцы и прыжки через огонь. отсюда
Средневековая кухня
Вержюс (Верджус)
Виноград выращивают более 3000 лет. Пришли к "изобретению" вержюса вполне логично, когда подрезали лозы с недоспелыми ягодами, практичные виноградари начали думать, как с пользой их использовать, не выбрасывать же такое добро, так и появился вержюс в кулинарии)
Несмотря на то, что он достиг пика популярности в средние века, старейшее упоминание вержюса в рецепте датирована 71 годом н.э. в Римской империи.
скрытый текстБуквально вержюс означает "зеленый сок» (от французского «jus vert»). Это сок из незрелого винограда, незрелых яблок, щавеля, крыжовника, чего угодно, пока это "что угодно" незрелое. Вержюс очень распространенный ингредиент в средневековых поваренных книгах, особенно часто его можно встретить в рецептах родом из Средиземноморья. Популярен он и в более поздних рецептах, вплоть до 17 века, затем про него временно забыли, однако в наше время некоторые компании производят вержюс. Следует заметить, что современный кислый сок весьма мягкий, нежели должен быть. Отмечают, что чем старше вержюс, тем он мягче на вкус. Не стоит думать, что его употребляли тут же как выдавили сок из неспелых ягод, судя по записям, его хранили около года, от старого до нового урожая. Упоминают случаи, когда вержюса старого урожая не хватало или был израсходован и тогда остатки сока старого урожая смешивали со свежим, более резким. Старались избегать случаев, когда приходилось использовать сок нового урожая, отмечая, что он очень резкий на вкус.
Потому как вержюс не был доступен круглый год, в рецептах упоминаются альтернативы: уксус, крыжовник, лимонный сок или розовая вода. В Северной и Западной Европе вержюс вероятно делали из яблок, а не из винограда, что подразумевается климатическими условиями. Таким образом, яблочный уксус может быть замечательной альтернативой, если у вас нет возможности купить или сделать вержюс самостоятельно.
Не всякий сорт винограда годен для изготовления вина, так же не всякий виноград подходит и для изготовления вержюса. В источниках упоминается сорт белого винограда Gouais, который к сожалению практически вымер из-за непопулярности среди покупателей. Однако его "ДНК" содержится в сортах Пино и Шардоне. Во французских поваренных книгах советуют собирать виноград для вержюса в начале июля и сочетать сок из старого урожая и нового.
Виноград выращивают более 3000 лет. Пришли к "изобретению" вержюса вполне логично, когда подрезали лозы с недоспелыми ягодами, практичные виноградари начали думать, как с пользой их использовать, не выбрасывать же такое добро, так и появился вержюс в кулинарии)
Несмотря на то, что он достиг пика популярности в средние века, старейшее упоминание вержюса в рецепте датирована 71 годом н.э. в Римской империи.
скрытый текстБуквально вержюс означает "зеленый сок» (от французского «jus vert»). Это сок из незрелого винограда, незрелых яблок, щавеля, крыжовника, чего угодно, пока это "что угодно" незрелое. Вержюс очень распространенный ингредиент в средневековых поваренных книгах, особенно часто его можно встретить в рецептах родом из Средиземноморья. Популярен он и в более поздних рецептах, вплоть до 17 века, затем про него временно забыли, однако в наше время некоторые компании производят вержюс. Следует заметить, что современный кислый сок весьма мягкий, нежели должен быть. Отмечают, что чем старше вержюс, тем он мягче на вкус. Не стоит думать, что его употребляли тут же как выдавили сок из неспелых ягод, судя по записям, его хранили около года, от старого до нового урожая. Упоминают случаи, когда вержюса старого урожая не хватало или был израсходован и тогда остатки сока старого урожая смешивали со свежим, более резким. Старались избегать случаев, когда приходилось использовать сок нового урожая, отмечая, что он очень резкий на вкус.
Потому как вержюс не был доступен круглый год, в рецептах упоминаются альтернативы: уксус, крыжовник, лимонный сок или розовая вода. В Северной и Западной Европе вержюс вероятно делали из яблок, а не из винограда, что подразумевается климатическими условиями. Таким образом, яблочный уксус может быть замечательной альтернативой, если у вас нет возможности купить или сделать вержюс самостоятельно.
Не всякий сорт винограда годен для изготовления вина, так же не всякий виноград подходит и для изготовления вержюса. В источниках упоминается сорт белого винограда Gouais, который к сожалению практически вымер из-за непопулярности среди покупателей. Однако его "ДНК" содержится в сортах Пино и Шардоне. Во французских поваренных книгах советуют собирать виноград для вержюса в начале июля и сочетать сок из старого урожая и нового.
Хозяйка дома в средние века
Роль, которую играет хозяйка в доме оценить сложнее. "Голос" хозяйки не попал в записи. Принципы руководства домом, которые писал муж или отец, достаточно ясны, а вот ее личные взгляды и комментарии унесены с ней в могилу.
Можно сделать вывод из общих советов, которые касались дочерей и молодых жен - родственники рассматривали их как фигур, которые исполняли их рекомендации. Автор книги "Парижский домохозяин" говорит: ‘я оставляю вам право нанимать и увольнять слуг", но добавляет дельное предложение: "вы должны сначала поговорить со мной об этом и действовать по моему совету, потому что вы слишком молоды и вас могут обмануть".
Знак власти хозяйки - связка ключей, которыми она вольна закрывать и открывать комнаты, шкатулки и т.д. Известен пример, когда ключи отобрали у Маргарет Кемпе. Она перенесла нервный срыв и была не в состоянии заниматься домом. Первой вещью, которую она попросила, когда ей стало лучше - ключи.
скрытый текстХозяйка не только отвечала за то, что уже было куплено и хранилось в доме, но и принимала активное участие в покупке новых запасов. Мужчины семьи, возможно, и делали большую часть закупок, но именно хозяйка составляла список необходимого. По сути, роль, которую домохозяйка играла в ведении домашнего хозяйства, скорее роль посредника, который следил за исполнением приказа мужа или отца.
Чтобы хорошо выполнять свою домашнюю работу она должна разбираться в том, что просит выполнить слуг. Знания в ведении домохозяйства - ключ к успеху: "Мудрая домохозяйка это та, которая хорошо знакома со всем, что касается приготовления пищи и как лучше всего это организовать, а также умеет отдавать приказы слугам. Социальная дистанция между хозяйкой и слугами была, но в реальной жизни она должна быть готова засучив рукава помогать слугам, при необходимости.
Помимо секретов приготовления пищи, жена или дочь обязаны знать толк в приготовлении лекарств. Муж Маргарет Пастон написал домой в начале 1490-х годов, прося прислать специальную мазь, чтобы подлечить больное колено старого друга. Существует прочная связь между изготовлением лекарств и приготовлением пищи. Кулинарные рецепты в рукописях часто дополнялись медицинскими заметками.
Из записей неясно, насколько реально было приготовление пищи лично хозяйкой, но есть намеки, что при необходимости она готовила наравне со слугами. Вероятно, домохозяйки считали это неуместным и унизительным, делать большее, чем раздавать приказы и контролировать их выполнение. Однако были отголоски того, что жены занимались приготовлением сами, когда нужно было задобрить мужа. Иначе говоря, стимулом к самостоятельному приготовлению пищи была проверенная истина, что довольный муж - снисходительный муж. Парижский домохозяин описывает, как можно облегчить жизнь трудолюбивого мужа, когда он возвращается домой: снять обувь, вымыть ноги, надеть свежие чулки и обувь, хорошо ухаживать за ним, а также накрыть хороший ужин.
Один из друзей Франческо признавался, что жена балует его, готовя: "несколько жареных каштанов каждый день, прежде чем он отправляется на работу".
Известна одна из историй, которую в 14 веке рыцарь Ландри рассказал своим дочерям: дядя возвращается домой из путешествия с новыми платьями для двух любимых племянниц. Одна из них сильно просчиталась и не вышла поприветствовать дядю, пока не привела себя в порядок и не убедилась, что выглядит наилучшим образом. А другая приняла более хитрое решение - замешивать тесто. Когда в дом входит дядя, она сразу бросается обнимать его, хотя руки в липком тесте. Только когда видит что объятия испачкали дядю, резко останавливается, вспоминает о приличиях и извиняется за то, что появилась в таком виде. В итоге дядя обезоружен и любящей племяннице подарены оба платья, а вторая племянница получает только горький урок. отсюда
скрытый текстКак говорилось ранее, домохозяйки практически не оставляли кулинарных пометок и наиболее предпочитаемые блюда нам неизвестны, однако в искусстве можно найти описания "кулинарной мечты" низших сословий.
В Prima pastorum, в одной из двух пьес о пастухах, написанных в Уэйкфилде в первой половине 15 века, пастухи ужинают и попутно охранют стадо возле Вифлеема.
Сумка для еды превращается в рог изобилия в котором находят такие припасы, которые превосходят самые смелые ожидания пастуха.
Там нет ни каши, ни капусты, ни хлеба, ни сыра и ни одной фасолины. Там просто мясо в самом великолепном разнообразии. Там не только скромные лакомства, но есть и барские излишества которые и не снились, например острые соусы.
Суровые законы ограничивали крестьянина на каждом шагу. Реальность приносила разочарование, зато в искусстве можно было помечтать и насладиться маленькими приятными победами над тем, кто выше тебя. Удовлетворение от того, что крестьянин перехитрил закон и сытно поужинал, запечатлено в "The Taill of Rauf Coilyear", шотландской комедии конца 15 века.
Ральф, который зарабатывает на жизнь продажей угля, спасает императора Карла Великого, Ральф находит императора заблудившимся в зимнюю бурю и приводит домой на ужин. Жена Ральфа по этому случаю устраивает богатый стол, где оленина главное блюдо, (само собой разумеется олень добыт незаконным путем), ведь олень из личных владений самого Карла.
В реальном мире вознаграждение за работу и празднование принимали более реалистичные формы. Крестьяне работали на земле своего феодала, а в определенные дни землевладелец вознаграждал крестьян едой. Счета домашних хозяйств фиксируют эти вознаграждения. Выбор эля или воды для питья, сельди, колбасы или сыра для еды, вид хлеба (пшеница, рожь, ячмень, овес или смесь зерен), определялся частично традицией, частично обстоятельствами.
В течение 15 века произошло заметное увеличение количества мяса, выделяемого каждому рабочему, и возросли поставки лучших сортов хлеба, но эти приятные улучшения качества на самом деле не изменили характер оплаты. Вознаграждение за оказанные услуги состояло из хорошо знакомых крестьянам продуктов и диковинных блюд там не найти.
Экономия средств часто требуется, когда необходимо накопить на важный будущий случай. В средневековый период, как и в наш, это события жизни: рождение, брак, смерть. Все они отмечались полезным для всех способом - шикарным застольем, с помощью него семья и общество воздавали должное событию.
Между тем трудно найти факты того, что на определённое событие готовили особые блюда, но известно, что знакомые блюда предлагались в незнакомом ранее изобилии. Когда в начале 15 века Кэтрин Фоконсер попросили стать крестной матерью мальчика, а после церковной службы пригласила отца ребенка к себе домой, "где подарила хлеб, сыр и хорошее красное вино, поблагодарив его".
О свадебном пире в деревне Бригсток в 1306 году никаких подробностей меню не сохранилось, но еда, вероятно, роскошная, потому что отцу невесты пришлось заплатить 20 шиллингов, чтобы покрыть все расходы. Сумма более-менее эквивалентна стоимости одной коровы, которую он также подарил молодоженам.
Сельские жители собирались вместе не только на такие семейные торжества, но и на общинные. На ежегодный день святого местной церкви, прихожане богатой деревни в Норфолке собирали всей деревней деньги, чтобы отметить сам праздник, в том числе наняв профессионального повара для приготовления блюд. Ужин сытный, с большим акцентом на различные виды мяса, в том числе 5 ягнят, 6 свиней и 7 кроликов, а также отмечены блюда с молочными продуктами: яйцами, маслом, молоком и сливками. А завершал все это великолепие поистине роскошный штрих: специи, уксус, мед и даже сахар. Однако, нет никакого намека на то, как использовались эти ингредиенты или на то, сколько помощников было у повара. отсюда
Можно сделать вывод из общих советов, которые касались дочерей и молодых жен - родственники рассматривали их как фигур, которые исполняли их рекомендации. Автор книги "Парижский домохозяин" говорит: ‘я оставляю вам право нанимать и увольнять слуг", но добавляет дельное предложение: "вы должны сначала поговорить со мной об этом и действовать по моему совету, потому что вы слишком молоды и вас могут обмануть".
Знак власти хозяйки - связка ключей, которыми она вольна закрывать и открывать комнаты, шкатулки и т.д. Известен пример, когда ключи отобрали у Маргарет Кемпе. Она перенесла нервный срыв и была не в состоянии заниматься домом. Первой вещью, которую она попросила, когда ей стало лучше - ключи.
скрытый текстХозяйка не только отвечала за то, что уже было куплено и хранилось в доме, но и принимала активное участие в покупке новых запасов. Мужчины семьи, возможно, и делали большую часть закупок, но именно хозяйка составляла список необходимого. По сути, роль, которую домохозяйка играла в ведении домашнего хозяйства, скорее роль посредника, который следил за исполнением приказа мужа или отца.
Чтобы хорошо выполнять свою домашнюю работу она должна разбираться в том, что просит выполнить слуг. Знания в ведении домохозяйства - ключ к успеху: "Мудрая домохозяйка это та, которая хорошо знакома со всем, что касается приготовления пищи и как лучше всего это организовать, а также умеет отдавать приказы слугам. Социальная дистанция между хозяйкой и слугами была, но в реальной жизни она должна быть готова засучив рукава помогать слугам, при необходимости.
Помимо секретов приготовления пищи, жена или дочь обязаны знать толк в приготовлении лекарств. Муж Маргарет Пастон написал домой в начале 1490-х годов, прося прислать специальную мазь, чтобы подлечить больное колено старого друга. Существует прочная связь между изготовлением лекарств и приготовлением пищи. Кулинарные рецепты в рукописях часто дополнялись медицинскими заметками.
Из записей неясно, насколько реально было приготовление пищи лично хозяйкой, но есть намеки, что при необходимости она готовила наравне со слугами. Вероятно, домохозяйки считали это неуместным и унизительным, делать большее, чем раздавать приказы и контролировать их выполнение. Однако были отголоски того, что жены занимались приготовлением сами, когда нужно было задобрить мужа. Иначе говоря, стимулом к самостоятельному приготовлению пищи была проверенная истина, что довольный муж - снисходительный муж. Парижский домохозяин описывает, как можно облегчить жизнь трудолюбивого мужа, когда он возвращается домой: снять обувь, вымыть ноги, надеть свежие чулки и обувь, хорошо ухаживать за ним, а также накрыть хороший ужин.
Один из друзей Франческо признавался, что жена балует его, готовя: "несколько жареных каштанов каждый день, прежде чем он отправляется на работу".
Известна одна из историй, которую в 14 веке рыцарь Ландри рассказал своим дочерям: дядя возвращается домой из путешествия с новыми платьями для двух любимых племянниц. Одна из них сильно просчиталась и не вышла поприветствовать дядю, пока не привела себя в порядок и не убедилась, что выглядит наилучшим образом. А другая приняла более хитрое решение - замешивать тесто. Когда в дом входит дядя, она сразу бросается обнимать его, хотя руки в липком тесте. Только когда видит что объятия испачкали дядю, резко останавливается, вспоминает о приличиях и извиняется за то, что появилась в таком виде. В итоге дядя обезоружен и любящей племяннице подарены оба платья, а вторая племянница получает только горький урок. отсюда
скрытый текстКак говорилось ранее, домохозяйки практически не оставляли кулинарных пометок и наиболее предпочитаемые блюда нам неизвестны, однако в искусстве можно найти описания "кулинарной мечты" низших сословий.
В Prima pastorum, в одной из двух пьес о пастухах, написанных в Уэйкфилде в первой половине 15 века, пастухи ужинают и попутно охранют стадо возле Вифлеема.
Сумка для еды превращается в рог изобилия в котором находят такие припасы, которые превосходят самые смелые ожидания пастуха.
Там нет ни каши, ни капусты, ни хлеба, ни сыра и ни одной фасолины. Там просто мясо в самом великолепном разнообразии. Там не только скромные лакомства, но есть и барские излишества которые и не снились, например острые соусы.
Суровые законы ограничивали крестьянина на каждом шагу. Реальность приносила разочарование, зато в искусстве можно было помечтать и насладиться маленькими приятными победами над тем, кто выше тебя. Удовлетворение от того, что крестьянин перехитрил закон и сытно поужинал, запечатлено в "The Taill of Rauf Coilyear", шотландской комедии конца 15 века.
Ральф, который зарабатывает на жизнь продажей угля, спасает императора Карла Великого, Ральф находит императора заблудившимся в зимнюю бурю и приводит домой на ужин. Жена Ральфа по этому случаю устраивает богатый стол, где оленина главное блюдо, (само собой разумеется олень добыт незаконным путем), ведь олень из личных владений самого Карла.
В реальном мире вознаграждение за работу и празднование принимали более реалистичные формы. Крестьяне работали на земле своего феодала, а в определенные дни землевладелец вознаграждал крестьян едой. Счета домашних хозяйств фиксируют эти вознаграждения. Выбор эля или воды для питья, сельди, колбасы или сыра для еды, вид хлеба (пшеница, рожь, ячмень, овес или смесь зерен), определялся частично традицией, частично обстоятельствами.
В течение 15 века произошло заметное увеличение количества мяса, выделяемого каждому рабочему, и возросли поставки лучших сортов хлеба, но эти приятные улучшения качества на самом деле не изменили характер оплаты. Вознаграждение за оказанные услуги состояло из хорошо знакомых крестьянам продуктов и диковинных блюд там не найти.
Экономия средств часто требуется, когда необходимо накопить на важный будущий случай. В средневековый период, как и в наш, это события жизни: рождение, брак, смерть. Все они отмечались полезным для всех способом - шикарным застольем, с помощью него семья и общество воздавали должное событию.
Между тем трудно найти факты того, что на определённое событие готовили особые блюда, но известно, что знакомые блюда предлагались в незнакомом ранее изобилии. Когда в начале 15 века Кэтрин Фоконсер попросили стать крестной матерью мальчика, а после церковной службы пригласила отца ребенка к себе домой, "где подарила хлеб, сыр и хорошее красное вино, поблагодарив его".
О свадебном пире в деревне Бригсток в 1306 году никаких подробностей меню не сохранилось, но еда, вероятно, роскошная, потому что отцу невесты пришлось заплатить 20 шиллингов, чтобы покрыть все расходы. Сумма более-менее эквивалентна стоимости одной коровы, которую он также подарил молодоженам.
Сельские жители собирались вместе не только на такие семейные торжества, но и на общинные. На ежегодный день святого местной церкви, прихожане богатой деревни в Норфолке собирали всей деревней деньги, чтобы отметить сам праздник, в том числе наняв профессионального повара для приготовления блюд. Ужин сытный, с большим акцентом на различные виды мяса, в том числе 5 ягнят, 6 свиней и 7 кроликов, а также отмечены блюда с молочными продуктами: яйцами, маслом, молоком и сливками. А завершал все это великолепие поистине роскошный штрих: специи, уксус, мед и даже сахар. Однако, нет никакого намека на то, как использовались эти ингредиенты или на то, сколько помощников было у повара. отсюда
День Святого Валентина
Увы, в силу разных обстоятельств этот праздник вызывает у многих неприязненные чувства. Тут виновато и слишком агрессивное его навязывание массовой культурой, и в целом достаточно пошлая атрибутика, и ассоциация с 90-ми, из-за чего он сейчас для многих перешел в категорию навязанных нам стереотипов западной культуры.
Но давайте посмотрим на него непредвзято :)
скрытый текстВедь этот праздник имеет к нам, людям увлекающимся средневековой Англией, ее культурой, мышлением людей того времени, воссозданием их жизни, интересов и в том числе развлечений, самое непосредственное отношение.
До XIV века, судя по всему, святой Валентин никого особо не интересовал, и никаких романтических традиций вокруг него не было. И вполне вероятно, что подарила миру новый праздник именно Англия. А возможно даже лично Джеффри Чосер, написавший в честь помолвки короля Ричарда II в 1382 году поэму «Птичий парламент», где упомянул день святого Валентина как тот день, когда птицы находят себе пару:
For this was оn seynt Volantynys day
Whan euery bryd comyth there to chese his make.
Это, возможно, было распространенным народным поверьем, потому что этот же мотив встречается у другого поэта, Джона Гауэра. Хотя не факт, потому что Чосер и Гауэр были друзьями и без стеснения таскали идеи друг у друга.
Потом это же поверье насчет птиц и дня святого Валентина развивали еще двое поэтов из Савойи и Валенсии, правда первый из них, Отто III де Грандсон, был на службе у английского же короля, но зато французы утверждают, что именно он популяризовал эту идею за пределами Англии. А вот второй - Pere Aznar Pardo de la Casta, то ли губернатор Валенсии, то ли его сын (их звали одинаково), вроде бы с Англией не особо связан, поэтому мог написать свое стихотворение о дне святого Валентина самостоятельно. Поскольку датировка у его произведения довольно условная - конец XIV века - испанцы даже претендуют на то, что это он придумал день святого Валентина, а Чосер и остальные поэты уже только подхватили его идею.
Кстати, ни у одного из них точная дата не указывается, поэтому современные исследователи склоняются к тому, что поэты имели в виду другого святого Валентина, не февральского, а майского. С другой стороны, современникам было виднее, тем более что календарь в то время был юлианский, и тогдашнее 14 февраля, когда птички могли начинать петь и искать себе пару, приходилось (сюрприз) на современное 23 февраля.
Как бы то ни было, благодаря Чосеру, новому витку моды на куртуазность и Столетней войне, тесно связавшей английскую и французскую аристократию и богему, идею быстро подхватили и развили. Конкретно дата 14 февраля в качестве ежегодного праздника любви появилось в уставе Двора Любви, написанном при дворе французского короля Карла VI в 1400 году. Не факт, что его действительно сразу стали праздновать ежегодно, но в Двор Любви, этот неформальный клуб, входило около 950 человек, от самого короля до обычных горожан, так что популяризация была обеспечена. В уставе описываются пышные празднества, пиры, песенные и поэтические конкурсы, рыцарские турниры, танцы, и все это обязательно посвященное теме любви и оформленное соответствующей символикой. Правда, сам устав я к сожалению не видела, поэтому не могу точно сказать, упоминается ли в нем святой Валентин.
Зато вот знаменитый французский полководец и поэт Шарль Орлеанский, сидя в английском плену с 1415 по 1440 год, с большим интересом знакомился с английской поэзией (и даже написал некоторые стихи на английском языке). Взял ли он идею дня святого Валентина именно оттуда, или застал отголоски Двора Любви Карла VI (самому герцогу Орлеанскому в то время было только 6 лет), а может в высших кругах этот праздник уже стал традицией - непонятно. Но своей жене он из плена писал стихи и называл ее своей Валентиной.
Ну и наконец точное закрепление даты и праздника подтверждает письмо Марджери Брюс Джону Пастону, написанное в феврале 1476 года (иногда называют 1477 год), где она называет его своим Валентином. Марджери и Джон были представителями английского среднего класса, поэтому можно смело говорить о том, что праздник к тому времени был уже не элитным, а распространенным среди широких кругов населения. По крайней мере образованного.
Из любопытных деталей об упоминавшихся персонах:
* Король Ричард II и Анна Богемская, к помолвке которых была написана та самая поэма Чосера, жили в любви и согласии, после смерти Анны король очень горевал. А предположительная дата его смерти - 14 февраля (хотя есть и другие версии).
* Карл VI женился по собственному выбору, и первое время их брак с Изабеллой Баварской был счастливым, но потом король сошел с ума, стал агрессивным, и увы. Королева из страха за свою жизнь подложила ему фаворитку, Одетту де Шамдивер, и с ней король счастливо прожил еще 16 лет, хотя просветления у него случались все реже. Зато есть легенда, что именно они с Одеттой придумали карточные игры на сексуальные желания.
* Жена Шарля Орлеанского, Бонна, умерла за то время, что он сидел в тюрьме, и освободившись он женился снова. Зато на них можно полюбоваться - на знаменитой иллюстрации из Роскошного часослова герцога Беррийского изображена именно их помолвка.
* Марджери Брюс и Джон Пастон поженились и жили долго и счастливо.
отсюда
В дополнение
скрытый текстВчерашний пост в Архиве манускриптов натолкнул на мысль, что, несмотря на появление в позднесредневековое время первых "валентинок", вообще-то имя Валентин было довольно слабо распространено во Франции и Англии. И стало интересно, что знает база данных The Soldier in Later Medieval England о не-святых-Валентинах, служивших в XIV-XV вв. в армиях английских королей. При поиске по этому имени в базе, насчитывающей более 250 000 записей, нашлось всего 13 строк, которые, по-видимому, относятся к четырём (максимум, шести) людям.
- лучник Валентин Ремстон, состоявший в свите сэра Томаса де Пойнингса, в 1387 г. участвовал в морской экспедиции под командованием Ричарда ФицАлана, графа Арундела (TNA, E 101/40/33, m. 8, 23)
- Валентин Дюк служил в ноябре 1434 - январе 1435 гг. в качестве лучника в свите Джона Стэнло, генерального казначея Нормандии, а к марту 1435 г. стал латником в гарнизоне Аркура (AN, K 63/34/17).
- Валентин Дэвидсон в сентябре 1448 г. был лучником в гарнизоне Арфлёра под командованием Джона, лорда Толбота (BL, Add. Ch. 6989)
- Валентин Гуд или Гудс (Goud, Goudes) служил во Франции в 1441-1448 гг. причём под началом одного и того же капитана, сэра Томаса Ху. Сперва он был лучником в гарнизоне Манта (1441-1444 гг.) и принимал участие в попытках снабжать осаждённый Понтуаз в 1441 г. (BNF, Fr. 25776, nos. 1529, 1532, 1621, 1636). В 1447 г. он уже лучник в личной свите сэра Томаса, ставшего к тому времени канцлером Нормандии (BNF, Fr. 25777, nos. 1777, 1794). Наконец, в сентябре 1448 г. он снова в гарнизоне Манта, но уже как пеший латник (BNF, MS. Fr. 25778, no. 1826). На картинке его имя, записанное как Wallentin (а встречаются также варианты Valentin, Valentyn) идёт четвёртым в списке лучников.
Следует оговориться, что, возможно, в данном случае часть записей относятся к другим людям, поскольку в BNF Fr. 2577, no. 1532 фамилия Валентина записана как Gale, а в BNF Fr. 25776, no. 1621 как Jude. Это, кстати отличный повод заглянуть в оригинальные документы, как недавно описывалось в статье, поскольку данные в базу вбивали вполне живые и совсем не святые люди (не исключая вашего покорного слугу), и ошибки транскрипции порой встречаются, однако проверка показала, что здесь всё верно. И всё же, учитывая редкость имени и совпадение гарнизона и капитана, хочется полагать, что речь идёт об одном и том же воине.
превью
Wallentin Goudes - четвёртый в списке лучников свиты канцлера Нормандии сэра Томаса Ху от 21 февраля 1447 г. (BNF, MS. Fr. 25777, no. 1777).
отсюда
Но давайте посмотрим на него непредвзято :)
скрытый текстВедь этот праздник имеет к нам, людям увлекающимся средневековой Англией, ее культурой, мышлением людей того времени, воссозданием их жизни, интересов и в том числе развлечений, самое непосредственное отношение.
До XIV века, судя по всему, святой Валентин никого особо не интересовал, и никаких романтических традиций вокруг него не было. И вполне вероятно, что подарила миру новый праздник именно Англия. А возможно даже лично Джеффри Чосер, написавший в честь помолвки короля Ричарда II в 1382 году поэму «Птичий парламент», где упомянул день святого Валентина как тот день, когда птицы находят себе пару:
For this was оn seynt Volantynys day
Whan euery bryd comyth there to chese his make.
Это, возможно, было распространенным народным поверьем, потому что этот же мотив встречается у другого поэта, Джона Гауэра. Хотя не факт, потому что Чосер и Гауэр были друзьями и без стеснения таскали идеи друг у друга.
Потом это же поверье насчет птиц и дня святого Валентина развивали еще двое поэтов из Савойи и Валенсии, правда первый из них, Отто III де Грандсон, был на службе у английского же короля, но зато французы утверждают, что именно он популяризовал эту идею за пределами Англии. А вот второй - Pere Aznar Pardo de la Casta, то ли губернатор Валенсии, то ли его сын (их звали одинаково), вроде бы с Англией не особо связан, поэтому мог написать свое стихотворение о дне святого Валентина самостоятельно. Поскольку датировка у его произведения довольно условная - конец XIV века - испанцы даже претендуют на то, что это он придумал день святого Валентина, а Чосер и остальные поэты уже только подхватили его идею.
Кстати, ни у одного из них точная дата не указывается, поэтому современные исследователи склоняются к тому, что поэты имели в виду другого святого Валентина, не февральского, а майского. С другой стороны, современникам было виднее, тем более что календарь в то время был юлианский, и тогдашнее 14 февраля, когда птички могли начинать петь и искать себе пару, приходилось (сюрприз) на современное 23 февраля.
Как бы то ни было, благодаря Чосеру, новому витку моды на куртуазность и Столетней войне, тесно связавшей английскую и французскую аристократию и богему, идею быстро подхватили и развили. Конкретно дата 14 февраля в качестве ежегодного праздника любви появилось в уставе Двора Любви, написанном при дворе французского короля Карла VI в 1400 году. Не факт, что его действительно сразу стали праздновать ежегодно, но в Двор Любви, этот неформальный клуб, входило около 950 человек, от самого короля до обычных горожан, так что популяризация была обеспечена. В уставе описываются пышные празднества, пиры, песенные и поэтические конкурсы, рыцарские турниры, танцы, и все это обязательно посвященное теме любви и оформленное соответствующей символикой. Правда, сам устав я к сожалению не видела, поэтому не могу точно сказать, упоминается ли в нем святой Валентин.
Зато вот знаменитый французский полководец и поэт Шарль Орлеанский, сидя в английском плену с 1415 по 1440 год, с большим интересом знакомился с английской поэзией (и даже написал некоторые стихи на английском языке). Взял ли он идею дня святого Валентина именно оттуда, или застал отголоски Двора Любви Карла VI (самому герцогу Орлеанскому в то время было только 6 лет), а может в высших кругах этот праздник уже стал традицией - непонятно. Но своей жене он из плена писал стихи и называл ее своей Валентиной.
Ну и наконец точное закрепление даты и праздника подтверждает письмо Марджери Брюс Джону Пастону, написанное в феврале 1476 года (иногда называют 1477 год), где она называет его своим Валентином. Марджери и Джон были представителями английского среднего класса, поэтому можно смело говорить о том, что праздник к тому времени был уже не элитным, а распространенным среди широких кругов населения. По крайней мере образованного.
Из любопытных деталей об упоминавшихся персонах:
* Король Ричард II и Анна Богемская, к помолвке которых была написана та самая поэма Чосера, жили в любви и согласии, после смерти Анны король очень горевал. А предположительная дата его смерти - 14 февраля (хотя есть и другие версии).
* Карл VI женился по собственному выбору, и первое время их брак с Изабеллой Баварской был счастливым, но потом король сошел с ума, стал агрессивным, и увы. Королева из страха за свою жизнь подложила ему фаворитку, Одетту де Шамдивер, и с ней король счастливо прожил еще 16 лет, хотя просветления у него случались все реже. Зато есть легенда, что именно они с Одеттой придумали карточные игры на сексуальные желания.
* Жена Шарля Орлеанского, Бонна, умерла за то время, что он сидел в тюрьме, и освободившись он женился снова. Зато на них можно полюбоваться - на знаменитой иллюстрации из Роскошного часослова герцога Беррийского изображена именно их помолвка.
* Марджери Брюс и Джон Пастон поженились и жили долго и счастливо.
отсюда
В дополнение
скрытый текстВчерашний пост в Архиве манускриптов натолкнул на мысль, что, несмотря на появление в позднесредневековое время первых "валентинок", вообще-то имя Валентин было довольно слабо распространено во Франции и Англии. И стало интересно, что знает база данных The Soldier in Later Medieval England о не-святых-Валентинах, служивших в XIV-XV вв. в армиях английских королей. При поиске по этому имени в базе, насчитывающей более 250 000 записей, нашлось всего 13 строк, которые, по-видимому, относятся к четырём (максимум, шести) людям.
- лучник Валентин Ремстон, состоявший в свите сэра Томаса де Пойнингса, в 1387 г. участвовал в морской экспедиции под командованием Ричарда ФицАлана, графа Арундела (TNA, E 101/40/33, m. 8, 23)
- Валентин Дюк служил в ноябре 1434 - январе 1435 гг. в качестве лучника в свите Джона Стэнло, генерального казначея Нормандии, а к марту 1435 г. стал латником в гарнизоне Аркура (AN, K 63/34/17).
- Валентин Дэвидсон в сентябре 1448 г. был лучником в гарнизоне Арфлёра под командованием Джона, лорда Толбота (BL, Add. Ch. 6989)
- Валентин Гуд или Гудс (Goud, Goudes) служил во Франции в 1441-1448 гг. причём под началом одного и того же капитана, сэра Томаса Ху. Сперва он был лучником в гарнизоне Манта (1441-1444 гг.) и принимал участие в попытках снабжать осаждённый Понтуаз в 1441 г. (BNF, Fr. 25776, nos. 1529, 1532, 1621, 1636). В 1447 г. он уже лучник в личной свите сэра Томаса, ставшего к тому времени канцлером Нормандии (BNF, Fr. 25777, nos. 1777, 1794). Наконец, в сентябре 1448 г. он снова в гарнизоне Манта, но уже как пеший латник (BNF, MS. Fr. 25778, no. 1826). На картинке его имя, записанное как Wallentin (а встречаются также варианты Valentin, Valentyn) идёт четвёртым в списке лучников.
Следует оговориться, что, возможно, в данном случае часть записей относятся к другим людям, поскольку в BNF Fr. 2577, no. 1532 фамилия Валентина записана как Gale, а в BNF Fr. 25776, no. 1621 как Jude. Это, кстати отличный повод заглянуть в оригинальные документы, как недавно описывалось в статье, поскольку данные в базу вбивали вполне живые и совсем не святые люди (не исключая вашего покорного слугу), и ошибки транскрипции порой встречаются, однако проверка показала, что здесь всё верно. И всё же, учитывая редкость имени и совпадение гарнизона и капитана, хочется полагать, что речь идёт об одном и том же воине.
превью
Wallentin Goudes - четвёртый в списке лучников свиты канцлера Нормандии сэра Томаса Ху от 21 февраля 1447 г. (BNF, MS. Fr. 25777, no. 1777).
отсюда
Военная медицина: от Средневековья до Ренессанса
Отсюда
После падения Западной империи началась стремительная «варваризация» бывших провинций, где ликвидировалась римская власть, а вместе с нею все государственные и военные институты, созданные в эпоху античности. Дольше всех продержалась Италия, где при варварских королях наподобие Теодориха Великого или Теодахада по-прежнему функционировал Сенат и частично сохранялись прежние традиции и структуры, но и бывшая метрополия постепенно приходила в упадок.
скрытый текстМедицина – это прежде всего качественное образование и государственная поддержка такового. Понятно, что с разрушением Римской империи многочисленные школы в Галлии, Иберии или Азии исчезли, центром медицинского обучения осталась Александрия в принадлежащем Византии Египте. Однако после арабского завоевания Египта последние специалисты бежали в Константинополь, была частично потеряна и материально-информационная база в виде множества античных трактатов. В западной же Европе, раздираемой беспрестанными войнами между варварами, что образование, что любые понятия о профессиональной медицинской помощи откатились практически к первобытному состоянию – никто не спорит, готы, аланы или вандалы имели представление о траволечении, костоправстве или первой помощи при ранениях холодным оружием, но всё это оставалось на уровне самом ничтожном, в сравнении с римскими военными госпиталями. Наконец, сыграло свою роль и принятие христианства.
Давайте попробуем выяснить, а что же вообще происходило в области военной медицины как отдельной науки после гибели Рима.
Средневековье и торжество схоластики
С сожалением необходимо сказать, что термин «военная медицина» исчезает из истории цивилизации на долгие 600 лет, вплоть до появления в 1099 году первого после римлян специализированного военного подразделения, занятого не только боевыми действиями, но ещё и уходом за ранеными и больными – мы подразумеваем основание Ордена св. Иоанна Крестителя, более известного как Орден госпитальеров. Что происходило в обсуждаемой сфере в период т.н. Тёмных веков – нам неведомо, но на то эти века и называются тёмными. Во времена Каролингского возрождения при дворе Карла Великого уже подвизались несколько профессиональных врачей, сопровождавших монарха в непрестанных военных походах. Летописи сохранили имя еврейского лекаря Феррагута, а по одной из семейных легенд династии Медичи (Medici – врач, доктор), великих герцогов Тосканских, пращур будущих владетелей Флоренции тоже служил врачом у императора франков.
Наконец, в Европе начали постепенно возрождаться медицинские школы – самая первая и самая знаменитая появилась в Салерно в IX веке, что тоже является одним из достижений Каролингского возрождения. Преподавание велось по сохранившимся греческим и римским пособиям, среди как учащихся, так и преподавателей было много женщин – ещё один миф о Высоком Средневековье гласит, будто женщины вообще не допускались к науке, войне или политике, но это совершенно не так: если французская королева Алиенор Аквитанская ходила вместе с мужем во Второй крестовый поход, собрав собственный «отряд амазонок», то Абелла ди Кастелломата или Ребекка де Гуарна в Салерно вполне успешно преподавали общую медицину и писали научные трактаты. Кстати, именно в Салернской школе выделили фармакологию в отдельную науку, впервые со времён Рима.
Наконец, начали возрождаться госпитали – для начала в бенедиктинских монастырях, для лечения и ухода за больными и немощными. Обязательной была должность «брата-травника», выполнявшего роль монастырского врача и фармацевта – таковой подробно описан в известном романе Умберто Эко «Имя розы». Госпиталь в Иерусалиме был основан вообще в 600 году н.э. по поручению римского папы, через 200 лет его расширили по приказу императора Карла Великого, а в 1099 году, после взятия Иерусалима крестоносцами, на этой базе и основали духовно-рыцарский Орден госпитальеров – эту дату следует считать возрождением военной медицины как таковой. Хотя, конечно, никакого сравнения с великолепно организованными римскими здравницами-валетудинариями иерусалимский госпиталь крестоносцев не выдерживал по многим причинам.
Огромную роль играло низкое качество образования – рыцари ордена впоследствии разделились на братьев-воинов и братьев-лекарей, причём последние в случае военной опасности также могли сражаться. Вряд ли они заканчивали Салернскую школу – основной обязанностью госпитальеров исходно была забота о паломниках, а также их вооружённое сопровождение. Дадим слово историку Л. П. Красавину, точно сформулировавшему принципы организации ордена:
«…Аскетический идеал оказывал влияние не только на духовные слои. Он воздействовал и на мирян, и от слияния его с идеалом рыцарства получилась своеобразная форма – рыцарские ордена. Не будучи ещё аскетским, и не сливаясь ещё с монашеским, рыцарский идеал был уже идеалом христианским. Рыцари были, по мысли идеологов, защитниками слабых и безоружных, вдов и сирот, защитниками христианства от неверных и еретиков. Миссия защиты паломников в Святую Землю, помощи тем из них, которые, больные или бедные, в ней нуждались, защита Гроба Господня от неверных вытекала из идеала христианского рыцарства. Благодаря господству аскетического миросозерцания она сочеталась с принесением монашеских обетов, и так возникли рыцарские ордена».
Однако, с учётом того факта, что существование христианских королевств в Святой Земле в течение всей истории было связано с войной, а, следовательно, и с непрерывным потоком раненых и увечных, значение Иерусалимского госпиталя и его многочисленных филиалов переоценить трудно. Рыцари Св. Иоанна были фактически единственной организацией (вместе с лазаритами, т.е. орденом Св. Лазаря под юрисдикцией Константинополя), оказывавшей помощь на поле боя, а также с дальнейшим лечением и реабилитацией.
Поскольку в конфликтах с сарацинами случались более или менее длительные перерывы, как обычно и случается на спорных территориях, началось взаимопроникновение культур, включая и очень широкие медицинские знания арабов, опять же унаследованные ими от античных авторов или перенятые у индийцев и китайцев. Учиться у сарацин госпитальеры зазорным не считали и именно через орденские структуры в Европу начали проникать утерянные или забытые, а местами и существенно дополненные выдающимися арабскими лекарями знания.
Простой пример. Бичом того времени являлась лепра, или проказа – болезнь, казалось бы, малозаразная и теплолюбивая, но во времена Средневекового климатического оптимума, когда среднегодовые температуры были куда выше, проникшая с Востока в Европу и получившая просто катастрофическое распространение. Упомянутые выше лазариты начали решать проблему проказы весьма оригинальным способом – принимать в орден заболевших лепрой рыцарей и устраивать «карантинные лечебницы» для прокажённых-мирян. Отсюда, кстати, возник и термин «лазарет».
Благодаря арабским изысканиям в этой области госпитальеры и лазариты научились безошибочно диагностировать проказу, отделяя её от прочих кожных заболеваний – основными признаками являлись потеря чувствительности кожи (достаточно было укола иголкой), а также выпадение волос на поражённом участке. Лечить проказу, разумеется, в те времена не умели, но братья-рыцари делали главное: изолировали больных, давали им приют и уход.
Наконец, развитие средневековой медицины, включая военную, сильно зависело от общего состояния науки в ту эпоху. Господствовала схоластика – подход, в котором, в отличие от изысканий периода античности, определяющую роль играл не опыт, не эксперимент и не постоянные поиски нового, а систематизация и толкование наработанных ранее знаний – допустим, Аристотель считался настолько непререкаемым авторитетом, что любое противоречие его выкладкам воспринималось как безусловная ересь и попрание основ. Впрочем, схоластов можно похвалить хотя бы за то, что они вернули к жизни римское и греческое наследие, в том числе и в медицинской области, а также возвели в ранг авторитетов арабских учёных масштаба Авиценны. Но в этом крылась и ущербность, на столетия затормозившая прогресс, – Гален, признанное светило медицинской науки Рима, мог ошибаться, и его ошибки автоматически повторяли средневековые последователи, предпочитавшие ни в коем случае не спорить с древним гением.
Победить эти предрассудки смогли только после наступления Ренессанса, когда схоластика была признана бесперспективной, и началось активное экспериментаторство, включая вскрытие трупов ради исследовательских целей. Очень яркий пример последствий схоластического подхода случился в XIV веке: когда римский папа Климент V стал страдать мигренью, один из авиньонских лекарей вычитал у вполне авторитетного арабского автора, что головные боли лечатся… толчёными изумрудами. Папу немедля накормили этим волшебным снадобьем, после чего он вполне предсказуемо умер от перитонита: абразивная крошка разрушила стенки желудка и кишечника.
Тем не менее, мы должны быть благодарны эпохе Высокого Средневековья хотя бы за то, что после веков забвения военная медицина начала постепенно возрождаться, вновь появились госпитали-лечебницы, и врачебное искусство начали преподавать в университетах. Госпитальеры и ассоциированные с ними ордена св. Лазаря и, позже, св. Лазаря и Маврикия, на протяжении столетий оставались единственными организациями, трудившимися в военно-медицинской сфере.
Ренессанс и начало научного подхода
Столетняя война, о которой мы здесь неоднократно говорили, стала поворотным пунктом во всей военной истории европейской цивилизации. За этот период появились первые профессиональные армии, начало стремительно развиваться огнестрельное оружие, а, следовательно, резко изменился и характер повреждений, получаемый бойцами на полях сражений. Городские ополчения ещё с середины XIV века стали нанимать для своих отрядов лекарей, сопровождавших их в походе; немало было и разного рода «вольных цирюльников», прибивавшихся к армии – в конце концов, хоть кому-то надо было проводить ампутации или штопать раны? Безусловно, ни о каком квалифицированном или организованном оказании помощи тут речи и близко не шло, сплошная любительщина с не самыми хорошими видами на выживание для пострадавшего. В свою очередь, наёмные рутьеры частенько требовали от работодателя обеспечить их хоть какой-то медицинской помощью за его счёт.
Всё шло к тому, что рано или поздно европейские короли и полководцы задумаются об организации военно-медицинской службы на постоянной основе, хотя бы потому, что людские ресурсы небезграничны, особенно в условиях распространения огнестрельного оружия! Следовало позаботиться о возвращении в строй профессионалов, поскольку военное искусство само по себе усложнялось, и деревенщина с топором, взятый в ополчение, в подмётки не годился опытному рубаке, вдобавок способному управиться с аркебузой или кулевриной.
Первопроходцами в этом деле можно считать короля Фердинанда II Арагонского и королеву Изабеллу Кастильскую при осаде сарацинской Малаги летом 1487 года. Осада проводилась немалыми силами – 20 тысяч всадников, 50 тысяч пеших солдат и более 8 тысяч сил поддержки, включая специально отобранных медиков. Малага была сильно укреплена, гарнизон обладал достаточным количеством пушек и боеприпасов – крупные санитарные потери у осаждавших были неизбежны. Неизвестно, кто предложил использовать специальные повозки для постоянной эвакуации раненых в палаточные госпиталя за линией обстрела, но командовала этой службой сама королева Изабелла – считается, что со времён Древнего Рима это был первый прецедент в европейской истории с организацией такого рода «скорой помощи». Уход за ранеными осуществляли испанские монахи, и, как пишут в летописях, это оказало существенное влияние на боевой дух войска. Впоследствии похожая практика начала широко распространяться.
Здесь нельзя не упомянуть о «Галене эпохи Ренессанса» – французском хирурге Амбруазе Паре, родившемся в 1510 году. Поначалу вроде бы ничто не предвещало будущей блестящей карьеры сына небогатого сундучного мастера. Амбруаз был отдан в подмастерья цирюльнику, человеку не самому образованному, затем переехал в Париж, где поступил в медицинскую школу, имел обширную практику как армейский врач, участвуя в войнах 1536–1539 годов, и, наконец, получил магистерскую степень. Воевал Паре много, приобретая совершенно незаменимый опыт в хирургии, а поскольку эпоха господства схоластики подошла к своему логическому финалу, и церковь почти перестала относиться к анатомированию и исследованию человеческой плоти с подозрением, чреватым для врача неприятностями по линии инквизиции, Амбруаз Паре стал выдающимся практиком в области военной медицины.
Открытия Амбруаза Паре становятся эпохальными, сравнимыми с достижениями античных врачей, а зачастую их превосходящими. Он доказал, что прежнее заблуждение относительно огнестрельных ран – считалось, что эти раны отравлены, – безосновательно, и в действительности такие повреждения относятся к ожогам и ушибам. Паре ввёл практику перевязки (лигатуры) повреждённых сосудов и изобрёл изогнутую иглу с тремя гранями для наложения швов, которая используется до сих пор. Он разрабатывал протезы, совершенствовал технику ампутации, создавал новые хирургические инструменты. Заслуги Амбруаза Паре, простолюдина из провинции, со временем стали столь очевидны, что он получил должность лейб-медика короля Франции.
В целом XVI век стал временем настоящего пробуждения военной медицины, чему способствовали появившиеся книги по военно-полевой хирургии, успешно распространявшиеся благодаря массовому книгопечатанию. В Испании и Франции при регулярных полках появились профессиональные хирурги на государственном жаловании. Наконец, всего через год после смерти Амбруаза Паре, в 1591 году, король Франции утвердил первый, начиная со II века н.э., официальный документ об учреждении постоянной военно-медицинской службы – «Регламент о помощи раненым», в котором использовались и наработки бывшего лейб-медика его величества. В регламенте достаточно подробно описывался порядок оказания помощи, штатная численность медиков, снабжение, походные и стационарные госпиталя.
Для того, чтобы вернуть военную медицину к состоянию, хотя бы отдалённо приближенному к римским образцам, потребовалось едва ли не 1300 лет, и всё равно новшества внедрялись трудно, а наука оставалась на пещерном уровне: невзирая на исследования Паре, огнестрельные раны продолжали прижигать или заливать кипящим маслом, представления о гигиене, обезболивании и антисептике отсутствовали. Если в римских военных госпиталях-валетудинариях уровень смертности составлял 20–25% (во многом благодаря развитой антисептике), то показатели XVI–XVII веков удручают – более 70–75%. Даже в период Высокого Средневековья, когда (опять же, в противовес сложившимся заблуждениям и мифам) гигиеническая обстановка была значительно лучше, чем после начала Возрождения, выживало больше раненых – но тут следует сделать скидку на огнестрельные раны, которые исцеляются хуже, чем ранения, нанесённые холодным оружием…
Однако худшие времена миновали – военная медицина была вновь поставлена на службу государству и стала структурной частью европейских армий.
После падения Западной империи началась стремительная «варваризация» бывших провинций, где ликвидировалась римская власть, а вместе с нею все государственные и военные институты, созданные в эпоху античности. Дольше всех продержалась Италия, где при варварских королях наподобие Теодориха Великого или Теодахада по-прежнему функционировал Сенат и частично сохранялись прежние традиции и структуры, но и бывшая метрополия постепенно приходила в упадок.
скрытый текстМедицина – это прежде всего качественное образование и государственная поддержка такового. Понятно, что с разрушением Римской империи многочисленные школы в Галлии, Иберии или Азии исчезли, центром медицинского обучения осталась Александрия в принадлежащем Византии Египте. Однако после арабского завоевания Египта последние специалисты бежали в Константинополь, была частично потеряна и материально-информационная база в виде множества античных трактатов. В западной же Европе, раздираемой беспрестанными войнами между варварами, что образование, что любые понятия о профессиональной медицинской помощи откатились практически к первобытному состоянию – никто не спорит, готы, аланы или вандалы имели представление о траволечении, костоправстве или первой помощи при ранениях холодным оружием, но всё это оставалось на уровне самом ничтожном, в сравнении с римскими военными госпиталями. Наконец, сыграло свою роль и принятие христианства.
Давайте попробуем выяснить, а что же вообще происходило в области военной медицины как отдельной науки после гибели Рима.
Средневековье и торжество схоластики
С сожалением необходимо сказать, что термин «военная медицина» исчезает из истории цивилизации на долгие 600 лет, вплоть до появления в 1099 году первого после римлян специализированного военного подразделения, занятого не только боевыми действиями, но ещё и уходом за ранеными и больными – мы подразумеваем основание Ордена св. Иоанна Крестителя, более известного как Орден госпитальеров. Что происходило в обсуждаемой сфере в период т.н. Тёмных веков – нам неведомо, но на то эти века и называются тёмными. Во времена Каролингского возрождения при дворе Карла Великого уже подвизались несколько профессиональных врачей, сопровождавших монарха в непрестанных военных походах. Летописи сохранили имя еврейского лекаря Феррагута, а по одной из семейных легенд династии Медичи (Medici – врач, доктор), великих герцогов Тосканских, пращур будущих владетелей Флоренции тоже служил врачом у императора франков.
Наконец, в Европе начали постепенно возрождаться медицинские школы – самая первая и самая знаменитая появилась в Салерно в IX веке, что тоже является одним из достижений Каролингского возрождения. Преподавание велось по сохранившимся греческим и римским пособиям, среди как учащихся, так и преподавателей было много женщин – ещё один миф о Высоком Средневековье гласит, будто женщины вообще не допускались к науке, войне или политике, но это совершенно не так: если французская королева Алиенор Аквитанская ходила вместе с мужем во Второй крестовый поход, собрав собственный «отряд амазонок», то Абелла ди Кастелломата или Ребекка де Гуарна в Салерно вполне успешно преподавали общую медицину и писали научные трактаты. Кстати, именно в Салернской школе выделили фармакологию в отдельную науку, впервые со времён Рима.
Наконец, начали возрождаться госпитали – для начала в бенедиктинских монастырях, для лечения и ухода за больными и немощными. Обязательной была должность «брата-травника», выполнявшего роль монастырского врача и фармацевта – таковой подробно описан в известном романе Умберто Эко «Имя розы». Госпиталь в Иерусалиме был основан вообще в 600 году н.э. по поручению римского папы, через 200 лет его расширили по приказу императора Карла Великого, а в 1099 году, после взятия Иерусалима крестоносцами, на этой базе и основали духовно-рыцарский Орден госпитальеров – эту дату следует считать возрождением военной медицины как таковой. Хотя, конечно, никакого сравнения с великолепно организованными римскими здравницами-валетудинариями иерусалимский госпиталь крестоносцев не выдерживал по многим причинам.
Огромную роль играло низкое качество образования – рыцари ордена впоследствии разделились на братьев-воинов и братьев-лекарей, причём последние в случае военной опасности также могли сражаться. Вряд ли они заканчивали Салернскую школу – основной обязанностью госпитальеров исходно была забота о паломниках, а также их вооружённое сопровождение. Дадим слово историку Л. П. Красавину, точно сформулировавшему принципы организации ордена:
«…Аскетический идеал оказывал влияние не только на духовные слои. Он воздействовал и на мирян, и от слияния его с идеалом рыцарства получилась своеобразная форма – рыцарские ордена. Не будучи ещё аскетским, и не сливаясь ещё с монашеским, рыцарский идеал был уже идеалом христианским. Рыцари были, по мысли идеологов, защитниками слабых и безоружных, вдов и сирот, защитниками христианства от неверных и еретиков. Миссия защиты паломников в Святую Землю, помощи тем из них, которые, больные или бедные, в ней нуждались, защита Гроба Господня от неверных вытекала из идеала христианского рыцарства. Благодаря господству аскетического миросозерцания она сочеталась с принесением монашеских обетов, и так возникли рыцарские ордена».
Однако, с учётом того факта, что существование христианских королевств в Святой Земле в течение всей истории было связано с войной, а, следовательно, и с непрерывным потоком раненых и увечных, значение Иерусалимского госпиталя и его многочисленных филиалов переоценить трудно. Рыцари Св. Иоанна были фактически единственной организацией (вместе с лазаритами, т.е. орденом Св. Лазаря под юрисдикцией Константинополя), оказывавшей помощь на поле боя, а также с дальнейшим лечением и реабилитацией.
Поскольку в конфликтах с сарацинами случались более или менее длительные перерывы, как обычно и случается на спорных территориях, началось взаимопроникновение культур, включая и очень широкие медицинские знания арабов, опять же унаследованные ими от античных авторов или перенятые у индийцев и китайцев. Учиться у сарацин госпитальеры зазорным не считали и именно через орденские структуры в Европу начали проникать утерянные или забытые, а местами и существенно дополненные выдающимися арабскими лекарями знания.
Простой пример. Бичом того времени являлась лепра, или проказа – болезнь, казалось бы, малозаразная и теплолюбивая, но во времена Средневекового климатического оптимума, когда среднегодовые температуры были куда выше, проникшая с Востока в Европу и получившая просто катастрофическое распространение. Упомянутые выше лазариты начали решать проблему проказы весьма оригинальным способом – принимать в орден заболевших лепрой рыцарей и устраивать «карантинные лечебницы» для прокажённых-мирян. Отсюда, кстати, возник и термин «лазарет».
Благодаря арабским изысканиям в этой области госпитальеры и лазариты научились безошибочно диагностировать проказу, отделяя её от прочих кожных заболеваний – основными признаками являлись потеря чувствительности кожи (достаточно было укола иголкой), а также выпадение волос на поражённом участке. Лечить проказу, разумеется, в те времена не умели, но братья-рыцари делали главное: изолировали больных, давали им приют и уход.
Наконец, развитие средневековой медицины, включая военную, сильно зависело от общего состояния науки в ту эпоху. Господствовала схоластика – подход, в котором, в отличие от изысканий периода античности, определяющую роль играл не опыт, не эксперимент и не постоянные поиски нового, а систематизация и толкование наработанных ранее знаний – допустим, Аристотель считался настолько непререкаемым авторитетом, что любое противоречие его выкладкам воспринималось как безусловная ересь и попрание основ. Впрочем, схоластов можно похвалить хотя бы за то, что они вернули к жизни римское и греческое наследие, в том числе и в медицинской области, а также возвели в ранг авторитетов арабских учёных масштаба Авиценны. Но в этом крылась и ущербность, на столетия затормозившая прогресс, – Гален, признанное светило медицинской науки Рима, мог ошибаться, и его ошибки автоматически повторяли средневековые последователи, предпочитавшие ни в коем случае не спорить с древним гением.
Победить эти предрассудки смогли только после наступления Ренессанса, когда схоластика была признана бесперспективной, и началось активное экспериментаторство, включая вскрытие трупов ради исследовательских целей. Очень яркий пример последствий схоластического подхода случился в XIV веке: когда римский папа Климент V стал страдать мигренью, один из авиньонских лекарей вычитал у вполне авторитетного арабского автора, что головные боли лечатся… толчёными изумрудами. Папу немедля накормили этим волшебным снадобьем, после чего он вполне предсказуемо умер от перитонита: абразивная крошка разрушила стенки желудка и кишечника.
Тем не менее, мы должны быть благодарны эпохе Высокого Средневековья хотя бы за то, что после веков забвения военная медицина начала постепенно возрождаться, вновь появились госпитали-лечебницы, и врачебное искусство начали преподавать в университетах. Госпитальеры и ассоциированные с ними ордена св. Лазаря и, позже, св. Лазаря и Маврикия, на протяжении столетий оставались единственными организациями, трудившимися в военно-медицинской сфере.
Ренессанс и начало научного подхода
Столетняя война, о которой мы здесь неоднократно говорили, стала поворотным пунктом во всей военной истории европейской цивилизации. За этот период появились первые профессиональные армии, начало стремительно развиваться огнестрельное оружие, а, следовательно, резко изменился и характер повреждений, получаемый бойцами на полях сражений. Городские ополчения ещё с середины XIV века стали нанимать для своих отрядов лекарей, сопровождавших их в походе; немало было и разного рода «вольных цирюльников», прибивавшихся к армии – в конце концов, хоть кому-то надо было проводить ампутации или штопать раны? Безусловно, ни о каком квалифицированном или организованном оказании помощи тут речи и близко не шло, сплошная любительщина с не самыми хорошими видами на выживание для пострадавшего. В свою очередь, наёмные рутьеры частенько требовали от работодателя обеспечить их хоть какой-то медицинской помощью за его счёт.
Всё шло к тому, что рано или поздно европейские короли и полководцы задумаются об организации военно-медицинской службы на постоянной основе, хотя бы потому, что людские ресурсы небезграничны, особенно в условиях распространения огнестрельного оружия! Следовало позаботиться о возвращении в строй профессионалов, поскольку военное искусство само по себе усложнялось, и деревенщина с топором, взятый в ополчение, в подмётки не годился опытному рубаке, вдобавок способному управиться с аркебузой или кулевриной.
Первопроходцами в этом деле можно считать короля Фердинанда II Арагонского и королеву Изабеллу Кастильскую при осаде сарацинской Малаги летом 1487 года. Осада проводилась немалыми силами – 20 тысяч всадников, 50 тысяч пеших солдат и более 8 тысяч сил поддержки, включая специально отобранных медиков. Малага была сильно укреплена, гарнизон обладал достаточным количеством пушек и боеприпасов – крупные санитарные потери у осаждавших были неизбежны. Неизвестно, кто предложил использовать специальные повозки для постоянной эвакуации раненых в палаточные госпиталя за линией обстрела, но командовала этой службой сама королева Изабелла – считается, что со времён Древнего Рима это был первый прецедент в европейской истории с организацией такого рода «скорой помощи». Уход за ранеными осуществляли испанские монахи, и, как пишут в летописях, это оказало существенное влияние на боевой дух войска. Впоследствии похожая практика начала широко распространяться.
Здесь нельзя не упомянуть о «Галене эпохи Ренессанса» – французском хирурге Амбруазе Паре, родившемся в 1510 году. Поначалу вроде бы ничто не предвещало будущей блестящей карьеры сына небогатого сундучного мастера. Амбруаз был отдан в подмастерья цирюльнику, человеку не самому образованному, затем переехал в Париж, где поступил в медицинскую школу, имел обширную практику как армейский врач, участвуя в войнах 1536–1539 годов, и, наконец, получил магистерскую степень. Воевал Паре много, приобретая совершенно незаменимый опыт в хирургии, а поскольку эпоха господства схоластики подошла к своему логическому финалу, и церковь почти перестала относиться к анатомированию и исследованию человеческой плоти с подозрением, чреватым для врача неприятностями по линии инквизиции, Амбруаз Паре стал выдающимся практиком в области военной медицины.
Открытия Амбруаза Паре становятся эпохальными, сравнимыми с достижениями античных врачей, а зачастую их превосходящими. Он доказал, что прежнее заблуждение относительно огнестрельных ран – считалось, что эти раны отравлены, – безосновательно, и в действительности такие повреждения относятся к ожогам и ушибам. Паре ввёл практику перевязки (лигатуры) повреждённых сосудов и изобрёл изогнутую иглу с тремя гранями для наложения швов, которая используется до сих пор. Он разрабатывал протезы, совершенствовал технику ампутации, создавал новые хирургические инструменты. Заслуги Амбруаза Паре, простолюдина из провинции, со временем стали столь очевидны, что он получил должность лейб-медика короля Франции.
В целом XVI век стал временем настоящего пробуждения военной медицины, чему способствовали появившиеся книги по военно-полевой хирургии, успешно распространявшиеся благодаря массовому книгопечатанию. В Испании и Франции при регулярных полках появились профессиональные хирурги на государственном жаловании. Наконец, всего через год после смерти Амбруаза Паре, в 1591 году, король Франции утвердил первый, начиная со II века н.э., официальный документ об учреждении постоянной военно-медицинской службы – «Регламент о помощи раненым», в котором использовались и наработки бывшего лейб-медика его величества. В регламенте достаточно подробно описывался порядок оказания помощи, штатная численность медиков, снабжение, походные и стационарные госпиталя.
Для того, чтобы вернуть военную медицину к состоянию, хотя бы отдалённо приближенному к римским образцам, потребовалось едва ли не 1300 лет, и всё равно новшества внедрялись трудно, а наука оставалась на пещерном уровне: невзирая на исследования Паре, огнестрельные раны продолжали прижигать или заливать кипящим маслом, представления о гигиене, обезболивании и антисептике отсутствовали. Если в римских военных госпиталях-валетудинариях уровень смертности составлял 20–25% (во многом благодаря развитой антисептике), то показатели XVI–XVII веков удручают – более 70–75%. Даже в период Высокого Средневековья, когда (опять же, в противовес сложившимся заблуждениям и мифам) гигиеническая обстановка была значительно лучше, чем после начала Возрождения, выживало больше раненых – но тут следует сделать скидку на огнестрельные раны, которые исцеляются хуже, чем ранения, нанесённые холодным оружием…
Однако худшие времена миновали – военная медицина была вновь поставлена на службу государству и стала структурной частью европейских армий.
Средневековье и цены
Журнал расходов графини Лестер.
Потащено отсюда
Многие интересные детали, характеризующие жизнь и особенности этого периода, можно почерпнуть из журнала расходов, которые вела графиня Лестера в первой половине 1265 года. Они также отражают уровень жизни и размер жалований того времени. Датировку можно легко восстановить. Те исторические события, которые упомянуты в документе, можно отнести только к 1265 году. В некоторых случаях выплата жалованья производилась в 49-й год правления, восьмой день после Крещения падает на среду, что соответствует календарным данным того года. Очевидно, графиня Элеанора взяла эти записи с собой, когда покидала Дувр, и скорее всего привезла их в Монтаржи.
скрытый текстВ 1831 году они были приобретены попечителями Британского музея. Записи начинаются 19 февраля, но ссылки типа «вышеупомянутый» говорят о том, что начала не сохранилось. Домашние траты рассчитаны до 29 августа, хотя некоторые личные расходы дати¬рованы более поздними числами. Если клирик делал записи о ежедневных расходах на лицевой стороне листа, то на обратной его стороне находятся пометки о смешанных или персональных расходах, относящихся к тому же периоду, что и цифры на первой стороне. Когда Симон прибыл в Одигемский замок в пятницу 20 марта, начинается его личный список, и в день его отъезда 2 апреля он появляется снова. Записи расходов графини начинаются в Уоллингфорде, но она вскоре покинула это место и через Рединг поехала в Одигем, где оставалась до понедельника 1 июня, а уже оттуда отправилась в Дувр. Элеанора прибыла туда в понедельник 15 июня и пробыла там до 29 августа.
Достаточно трудно сравнить цены того времени с нашими, если учесть тот факт, что во времена Генриха III на эти деньги можно было купить в 15 раз больше, чем в 1914 году.
Счета свидетельствуют о том, что к Монфорам постоянно приходили посетители. Во вторник, 17 марта, старший сын графини Генрих приехал со своими кузенами принцем Эдуардом и Генрихом Германским. Другие сыновья, Симон, Ги, Амори и Ричард, приезжали и уезжали в разные дни. Среди гостей были графини Альбемарля, Глостера и Оксфорда. Чтобы перевезти графиню Глостера из Чиппенгема в Одигем, было потрачено 5 шиллингов. Следует также упомянуть заложников, захваченных баронами и их сторонниками, и священнослужителей. Дважды приезжал аббат Уэверли. Настоятельница приорства Винтней, в Гемпшире, монахи, а также настоятельница Эймсбери были близки графине по духу. Монах Винтнея получил 10 шиллингов за ризу, которую он сделал для капеллана графини, в качестве подарка к Пасхе. Капеллан Кемсинга в Кенте и Иоанн, настоятель Кетерингтона в Гемпшире, посещали Одигем. Среди сторонников дела баронов, которые были гостями замка, упоминается Томас Астли, рыцарь из Уорикшира, который потом погиб при Ившеме. Когда канцлер остановился в Солсбери, ему послали в подарок вино. Им был Томас де Кантилуп, который занимал этот пост благодаря баронам с 25 февраля по 10 августа. Затем он стал епископом Херефорда и был канонизирован после смерти. Раку с его мощами и по сей день можно видеть в Херефордском соборе.
Среди статей личных расходов постоянно упоминаются ботинки и туфли для разных людей. Например, туфли прачки Петрониллы стоили 1 шиллинг. Чепчик из черного муслина для графини обошелся в 14 шиллингов, в то время как за 14 длинных шпилек было заплачено два с половиной пенса. К празднованию Троицы обзаводились новой одеждой. Двенадцать элей* (* Эль — мера длины, равная в Англии 45 дюймам (1,14 м). — Прим. ред.) алой материи было приготовлено к этому празднику для мантии германского короля. Элеанора и ее дочь приобрели одежду того же цвета, но, возможно, более яркого оттенка. Принц Эдмунд, младший сын короля Римлян, удостоился ткани менее насыщенного цвета, а для летней одежды он получил полосатую ткань из Парижа.
В то же время были приобретены три плаща с капюшонами, два из которых были подарены королю и его сыну, а третий оставлен для гардероба графини. Унция шелковых нитей стоила 2 шиллинга, а три унции золотых — шиллинг. Когда заболела «девица Элеанора», потребовалось 8 шиллингов, чтобы послать мальчика и лошадь за цирюльником в Рединг, который сделал ей кровопускание. Его вознаграждение вместе с расходами составило 2 шиллинга 8 пенсов. 6 пенсов было заплачено за доставку письма юной леди ее кузену, принцу Эдуарду. Перед Пасхой монах графини получил 4 шиллинга, а во время пасхальной недели еще шиллинг в подарок. Брат Г. Бойон привез в Лондон 12 дюжин листов тонкого пергамена, чтобы сделать для Элеаноры-младшей карманный бревиарий, а позже заплачено 14 шиллингов за работу писца, которая была выполнена в Оксфорде под надзором вышеупомянутого монаха.
Шелковый пояс для Амори обошелся в 3 шиллинга и 4 пенса, в то время как 6 овечьих шкур для предметов одежды графини стоили всего 21 пенс. Среди мелких покупок можно назвать перья и иглы. Любопытная статья — расходы домашнего портного, когда он приехал в Лондон, чтобы обновить одежду. Это касалось той одежды, которая имела длинный ворс. Когда становились заметными потертости, его подрезали и даже старая одежда приобретала вид новой.
Для хранения серебряных кубков, принадлежащих графине, был сделан сундук из дубленой кожи. Он стоил 2 шиллинга и 1 пенс и был укреплен железными обручами, стоившими 1 шиллинг и 6 пенсов. 8 серебряных пенсов пошли на починку четырех ложек. Фиал для комнаты графини стоил 1 пенс. Ванна для Одигема, датированная другим числом, стоила 3 пенса. Позолоченную тарелку доставили в Лондон для юной леди и заплатили за нее 2 шиллинга 10 пенсов и 25 маленьких звезд по пенсу каждая, чтобы украсить ее кубок.
Золотая пряжка, которую графиня подарила Джону де Хею, горячему стороннику партии баронов, стоила 15 шиллингов. Встречаются нечастые упоминания о свечах и о том, что было заплачено 2 пенса за замок для сундука, в котором свечник хранил их. Доставка тростника, который стелили на пол зала и комнат графини, стоила 2 пенса. Есть запись и о коте, которого держали для ловли мышей. Был доставлен ящик для хранения ножей графини и два котелка для Амори. Моющим средствам отведено очень мало места, возможно потому, что по большей части их делали дома. С 25 декабря по 31 мая на них потратили 1 шиллинг 3 пенса, но эта статья расходов возросла во время поездки из Порчестера в Дувр — 1 шиллинг 4 пенса за несколько дней. Регулярной была статья расходов, связанная с тарелками, блюдами, кубками и скатертями. Лошадь для Амори стоила 30 шиллингов, а покупка новой кареты, обитой железом, и починка старой обошлись всего в 33 шиллинга. Рента за содержание кур в Кенилворте обошлась графине в 13 шиллингов 4 пенса.
Цены на продукты более постоянны. Основной повседневной статьей расходов были цветы, вино, пиво, мясо и рыба. Хлеб скорее всего делали из смеси пшеницы и ржи, хотя иногда упоминается мука более высокого качества, она названа «просеянной» или «измельченной»; вероятно, для маленьких булочек и сырного пирога.
Коробка имбирных пряников стоила 2 шиллинга 4 пенса, а четыре фунта этого же лакомства, как отмечено в другом месте, обошлись в 12 шиллингов. Поскольку мука, из которой пекли хлеб, давалась собакам Генриха Германского и молодых Монфоров, можно сделать вывод, что слугам давали еду не худшего качества и они ели тот же хлеб, что и их хозяева. Вино было преимущественно белым или красным, хотя в августе в Дувре преобладало сладкое вино. Ближе к концу записей упоминается также Гасконское вино.
Каждый день выпивали огромное количество пива. Как правило, его варили дома из ячменного солода, овса или пшеницы, хотя иногда его покупали в небольших количествах. Женщина-пивовар из Банбери получила 5 шиллингов за свою работу и 1 шиллинг 6 пенсов на дорогу домой. Самое большое количество пива, полученного за один день, — 252 галлона. Поскольку тогда не использовали хмель, пиво нужно было выпивать сразу и использовать пряности вместо специй. Когда его покупали, пиво стоило от полшиллинга до шиллинга за галлон. Довольно часто упоминается молоко. Его выпивали 9 галлонов в неделю. В другой раз упоминается 10 галлонов вдобавок к тем, которые были куплены за 2 пенса.
Есть записи и о воде, но деньги в данном случае скорее всего платили за то, чтобы доставить ее из ближайшего источника. В Дувре принести в замок из города воды на две недели стоило 13 пенсов.
Готовили на огне, а топливом служил древесный уголь или дрова. Есть статья расходов на доставку и рубку последних. Необходимым компонентом для жаркого был жир. Основные сорта мяса — говядина, баранина, свинина и телятина. Иногда также упоминается мясо козленка. Съедали большое количество кур и гусей. 14 июня в Винчелси за 35 гусей отдали 16 шиллингов 10 пенсов, а на следующий день за 4 дюжины кур заплатили 5 шиллингов 9 пенсов. Один раз привезли овец из Эверсли. Расходы для охоты на оленя с собаками составляли 6 пенсов. Ближе к истечению срока пребывания графини в Дувре охота стала необходимостью, а также нужно было доставать фураж для животных.
Корица, фенхель, петрушка, кислый сок и уксус были незаменимы на кухне. Съедали огромное количество яиц. 1600 штук обошлись в 6 шиллингов и 8 пенсов. В другом месте говорится, что 150 яиц были отданы в качестве ренты. Нужно не забыть про масло и сыр. А вот ассортимент упомянутых овощей весьма ограничен. Иногда они упоминаются все вместе, но выделены фасоль, горох и лук.
Поскольку домочадцы графини Лестера соблюдали Великий пост, а также постились по средам и пятницам, они съедали огромное количество рыбы. Наиболее распространенной была соленая сельдь, которой за один только день съедали несколько сотен штук. Один раз упоминается тысяча. Но ели и многие другие виды рыбы. В 15 шиллингов и 1 пенс обошлась доставка из Бристоля в Уоллингфорд 108 морских щук и трески, 32 морских угрей, 500 хеков. Из всего этого количества половину оставили на месте, а другую половину отвезли в Одигем. Вся морская собака (акула) была оставлена в Уоллингфорде, за исключением двух небольших кусков. Императору была отправлена бочка осетров. Кроме этого, можно назвать такие морепродукты, как окунь, лещ, лангуст, плотва, минога, угорь, солнечник, кефаль, камбала, кит, а также крабы, устрицы, креветки. Рыба, доставленная из Стейнса, стоила 10 шиллингов. Возможно, сам граф ел только свежую рыбу, поскольку во время его пребывания в Одигеме человек, рыбачивший в Фарнгеме 11 дней, получил 6 шиллингов и 3 пенса.
Фрукты упоминаются нечасто. Некоторое количество яблок было куплено за 4 с половиной пенса, а 300 груш, доставленные из Кентербери, — за 10 пенсов, в то время как за их доставку Колин Маршал получил 3 пенса. В подарок императору был послан изюм. Также упомянут инжир. Постоянно присутствуют записи о разных специях, таких как корица, гвоздика, тмин, финики, галангал (сорт осоки с пряным корнем), имбирь, лакрица, мускатный цвет, перец, рис, шафран, соль и сахар. 12 фунтов миндаля закончились за 11 дней. Есть упоминание о «белой пыли», возможно, речь идет о сахарной пудре.
Расходы на лошадей были значительными, поскольку они являлись единственным способом передвижения. Их среднее количество в Одигемском замке обычно не превышало 50, но иногда их число возрастало из-за лошадей посетителей. 19 марта тут было 334 лошади, включая коней принца Эдуарда, Генриха Германского и самого графа. Сено и овес упоминаются ежедневно, а иногда встречаются записи о подковах, гвоздях и расходы на кузнеца. 8 пенсов заплатили за то, чтобы накосить травы, и 15 — за клещи. Среди личных расходов много места отводится различным частям доспехов. Значитель¬ным пунктом были и гужевые перевозки. 33 шиллинга отдали за доставку шести бочек вина из Саутгемптона в Одигем и 5 шиллингов 8 пенсов — за две бочки из Портсмута. В 7 шиллингов обошлась перевозка бочки вина вместе с тюками воска и миндаля из Порчестера в Одигем. Заплатили 2 шиллинга за то, чтобы привезти финики и специи в Кенилворт для германского короля.
За доставку лаврового масла из Лондона отдали 3 пенса и 10 с половиной за то, чтобы привести 200 фиг из Уоллингфорда. Тогда не существовало почты и приходилось использовать посыльных, поэтому встречается много записей о том, что графиня отправляла с посыльным письмо своему мужу в Глостер и Херефорд. Имена посыльных наводят на определенные размышления. Среди них встречаются Слингевей и Требоди. Большинство слуг имеют саксонские имена, такие как портной Хике, Гоби-тести, Дикон, Ханде, Вилекин (слуга Ричарда де Монфора), Доб и Гарбаг.
Графиня была щедрой женщиной, поэтому встречаются частые упоминания о подарках для капеллы. С 8 по 15 июня она дала 4 шиллинга 6 пенсов. Часто давали еду беднякам. 14 апреля восемьсот человек получили три кварты хлеба и бочонок сидра. Несколько дней спустя слуги и бедняки съели три четверти быка. Покупался воск для свечей капеллы.
Некоторые представления об уровне жизни показывают размер жалованья. Обычный слуга-мужчина получал полтора пенса в день. Двое из них присматривали за жеребятами и борзыми графини. Егерь получал 2 пенса ежедневно. Когда рыбак Симона покинул Одигем и поехал в Кенилворт, он получил 5 шиллингов в качестве платы за полгода работы. Когда мальчик пекарь был отпущен, он получил 7 шиллингов за два года, но явно был этим недоволен. А когда Роджер Лионский доплатил ему еще три, он был вполне этим удовлетворен.
Беглое чтение этих записей создает впечатление, что графиня была умной женщиной, которая хорошо управлялась со своим семейством и хозяйством. Слуги были преданны ей и исполняли все распоряжения, даже когда это было небезопасно, а также сопровождали свою госпожу в Дувр и остались с ней в дни ее опалы. В доме всегда было изобилие еды. «Добродетельная женщина — сокровище для мужа, а женская мудрость — подарок для всего дома».
Прим.:
Для желающих ознакомиться с оригиналом "Manners and household expenses of England in the thirteenth and fifteenth centuries" ссылка на английском и латыни
Есть возможность выбрать в настройках формат txt, но при этом "портится" шрифт, однако разобраться можно.
Потащено отсюда
Многие интересные детали, характеризующие жизнь и особенности этого периода, можно почерпнуть из журнала расходов, которые вела графиня Лестера в первой половине 1265 года. Они также отражают уровень жизни и размер жалований того времени. Датировку можно легко восстановить. Те исторические события, которые упомянуты в документе, можно отнести только к 1265 году. В некоторых случаях выплата жалованья производилась в 49-й год правления, восьмой день после Крещения падает на среду, что соответствует календарным данным того года. Очевидно, графиня Элеанора взяла эти записи с собой, когда покидала Дувр, и скорее всего привезла их в Монтаржи.
скрытый текстВ 1831 году они были приобретены попечителями Британского музея. Записи начинаются 19 февраля, но ссылки типа «вышеупомянутый» говорят о том, что начала не сохранилось. Домашние траты рассчитаны до 29 августа, хотя некоторые личные расходы дати¬рованы более поздними числами. Если клирик делал записи о ежедневных расходах на лицевой стороне листа, то на обратной его стороне находятся пометки о смешанных или персональных расходах, относящихся к тому же периоду, что и цифры на первой стороне. Когда Симон прибыл в Одигемский замок в пятницу 20 марта, начинается его личный список, и в день его отъезда 2 апреля он появляется снова. Записи расходов графини начинаются в Уоллингфорде, но она вскоре покинула это место и через Рединг поехала в Одигем, где оставалась до понедельника 1 июня, а уже оттуда отправилась в Дувр. Элеанора прибыла туда в понедельник 15 июня и пробыла там до 29 августа.
Достаточно трудно сравнить цены того времени с нашими, если учесть тот факт, что во времена Генриха III на эти деньги можно было купить в 15 раз больше, чем в 1914 году.
Счета свидетельствуют о том, что к Монфорам постоянно приходили посетители. Во вторник, 17 марта, старший сын графини Генрих приехал со своими кузенами принцем Эдуардом и Генрихом Германским. Другие сыновья, Симон, Ги, Амори и Ричард, приезжали и уезжали в разные дни. Среди гостей были графини Альбемарля, Глостера и Оксфорда. Чтобы перевезти графиню Глостера из Чиппенгема в Одигем, было потрачено 5 шиллингов. Следует также упомянуть заложников, захваченных баронами и их сторонниками, и священнослужителей. Дважды приезжал аббат Уэверли. Настоятельница приорства Винтней, в Гемпшире, монахи, а также настоятельница Эймсбери были близки графине по духу. Монах Винтнея получил 10 шиллингов за ризу, которую он сделал для капеллана графини, в качестве подарка к Пасхе. Капеллан Кемсинга в Кенте и Иоанн, настоятель Кетерингтона в Гемпшире, посещали Одигем. Среди сторонников дела баронов, которые были гостями замка, упоминается Томас Астли, рыцарь из Уорикшира, который потом погиб при Ившеме. Когда канцлер остановился в Солсбери, ему послали в подарок вино. Им был Томас де Кантилуп, который занимал этот пост благодаря баронам с 25 февраля по 10 августа. Затем он стал епископом Херефорда и был канонизирован после смерти. Раку с его мощами и по сей день можно видеть в Херефордском соборе.
Среди статей личных расходов постоянно упоминаются ботинки и туфли для разных людей. Например, туфли прачки Петрониллы стоили 1 шиллинг. Чепчик из черного муслина для графини обошелся в 14 шиллингов, в то время как за 14 длинных шпилек было заплачено два с половиной пенса. К празднованию Троицы обзаводились новой одеждой. Двенадцать элей* (* Эль — мера длины, равная в Англии 45 дюймам (1,14 м). — Прим. ред.) алой материи было приготовлено к этому празднику для мантии германского короля. Элеанора и ее дочь приобрели одежду того же цвета, но, возможно, более яркого оттенка. Принц Эдмунд, младший сын короля Римлян, удостоился ткани менее насыщенного цвета, а для летней одежды он получил полосатую ткань из Парижа.
В то же время были приобретены три плаща с капюшонами, два из которых были подарены королю и его сыну, а третий оставлен для гардероба графини. Унция шелковых нитей стоила 2 шиллинга, а три унции золотых — шиллинг. Когда заболела «девица Элеанора», потребовалось 8 шиллингов, чтобы послать мальчика и лошадь за цирюльником в Рединг, который сделал ей кровопускание. Его вознаграждение вместе с расходами составило 2 шиллинга 8 пенсов. 6 пенсов было заплачено за доставку письма юной леди ее кузену, принцу Эдуарду. Перед Пасхой монах графини получил 4 шиллинга, а во время пасхальной недели еще шиллинг в подарок. Брат Г. Бойон привез в Лондон 12 дюжин листов тонкого пергамена, чтобы сделать для Элеаноры-младшей карманный бревиарий, а позже заплачено 14 шиллингов за работу писца, которая была выполнена в Оксфорде под надзором вышеупомянутого монаха.
Шелковый пояс для Амори обошелся в 3 шиллинга и 4 пенса, в то время как 6 овечьих шкур для предметов одежды графини стоили всего 21 пенс. Среди мелких покупок можно назвать перья и иглы. Любопытная статья — расходы домашнего портного, когда он приехал в Лондон, чтобы обновить одежду. Это касалось той одежды, которая имела длинный ворс. Когда становились заметными потертости, его подрезали и даже старая одежда приобретала вид новой.
Для хранения серебряных кубков, принадлежащих графине, был сделан сундук из дубленой кожи. Он стоил 2 шиллинга и 1 пенс и был укреплен железными обручами, стоившими 1 шиллинг и 6 пенсов. 8 серебряных пенсов пошли на починку четырех ложек. Фиал для комнаты графини стоил 1 пенс. Ванна для Одигема, датированная другим числом, стоила 3 пенса. Позолоченную тарелку доставили в Лондон для юной леди и заплатили за нее 2 шиллинга 10 пенсов и 25 маленьких звезд по пенсу каждая, чтобы украсить ее кубок.
Золотая пряжка, которую графиня подарила Джону де Хею, горячему стороннику партии баронов, стоила 15 шиллингов. Встречаются нечастые упоминания о свечах и о том, что было заплачено 2 пенса за замок для сундука, в котором свечник хранил их. Доставка тростника, который стелили на пол зала и комнат графини, стоила 2 пенса. Есть запись и о коте, которого держали для ловли мышей. Был доставлен ящик для хранения ножей графини и два котелка для Амори. Моющим средствам отведено очень мало места, возможно потому, что по большей части их делали дома. С 25 декабря по 31 мая на них потратили 1 шиллинг 3 пенса, но эта статья расходов возросла во время поездки из Порчестера в Дувр — 1 шиллинг 4 пенса за несколько дней. Регулярной была статья расходов, связанная с тарелками, блюдами, кубками и скатертями. Лошадь для Амори стоила 30 шиллингов, а покупка новой кареты, обитой железом, и починка старой обошлись всего в 33 шиллинга. Рента за содержание кур в Кенилворте обошлась графине в 13 шиллингов 4 пенса.
Цены на продукты более постоянны. Основной повседневной статьей расходов были цветы, вино, пиво, мясо и рыба. Хлеб скорее всего делали из смеси пшеницы и ржи, хотя иногда упоминается мука более высокого качества, она названа «просеянной» или «измельченной»; вероятно, для маленьких булочек и сырного пирога.
Коробка имбирных пряников стоила 2 шиллинга 4 пенса, а четыре фунта этого же лакомства, как отмечено в другом месте, обошлись в 12 шиллингов. Поскольку мука, из которой пекли хлеб, давалась собакам Генриха Германского и молодых Монфоров, можно сделать вывод, что слугам давали еду не худшего качества и они ели тот же хлеб, что и их хозяева. Вино было преимущественно белым или красным, хотя в августе в Дувре преобладало сладкое вино. Ближе к концу записей упоминается также Гасконское вино.
Каждый день выпивали огромное количество пива. Как правило, его варили дома из ячменного солода, овса или пшеницы, хотя иногда его покупали в небольших количествах. Женщина-пивовар из Банбери получила 5 шиллингов за свою работу и 1 шиллинг 6 пенсов на дорогу домой. Самое большое количество пива, полученного за один день, — 252 галлона. Поскольку тогда не использовали хмель, пиво нужно было выпивать сразу и использовать пряности вместо специй. Когда его покупали, пиво стоило от полшиллинга до шиллинга за галлон. Довольно часто упоминается молоко. Его выпивали 9 галлонов в неделю. В другой раз упоминается 10 галлонов вдобавок к тем, которые были куплены за 2 пенса.
Есть записи и о воде, но деньги в данном случае скорее всего платили за то, чтобы доставить ее из ближайшего источника. В Дувре принести в замок из города воды на две недели стоило 13 пенсов.
Готовили на огне, а топливом служил древесный уголь или дрова. Есть статья расходов на доставку и рубку последних. Необходимым компонентом для жаркого был жир. Основные сорта мяса — говядина, баранина, свинина и телятина. Иногда также упоминается мясо козленка. Съедали большое количество кур и гусей. 14 июня в Винчелси за 35 гусей отдали 16 шиллингов 10 пенсов, а на следующий день за 4 дюжины кур заплатили 5 шиллингов 9 пенсов. Один раз привезли овец из Эверсли. Расходы для охоты на оленя с собаками составляли 6 пенсов. Ближе к истечению срока пребывания графини в Дувре охота стала необходимостью, а также нужно было доставать фураж для животных.
Корица, фенхель, петрушка, кислый сок и уксус были незаменимы на кухне. Съедали огромное количество яиц. 1600 штук обошлись в 6 шиллингов и 8 пенсов. В другом месте говорится, что 150 яиц были отданы в качестве ренты. Нужно не забыть про масло и сыр. А вот ассортимент упомянутых овощей весьма ограничен. Иногда они упоминаются все вместе, но выделены фасоль, горох и лук.
Поскольку домочадцы графини Лестера соблюдали Великий пост, а также постились по средам и пятницам, они съедали огромное количество рыбы. Наиболее распространенной была соленая сельдь, которой за один только день съедали несколько сотен штук. Один раз упоминается тысяча. Но ели и многие другие виды рыбы. В 15 шиллингов и 1 пенс обошлась доставка из Бристоля в Уоллингфорд 108 морских щук и трески, 32 морских угрей, 500 хеков. Из всего этого количества половину оставили на месте, а другую половину отвезли в Одигем. Вся морская собака (акула) была оставлена в Уоллингфорде, за исключением двух небольших кусков. Императору была отправлена бочка осетров. Кроме этого, можно назвать такие морепродукты, как окунь, лещ, лангуст, плотва, минога, угорь, солнечник, кефаль, камбала, кит, а также крабы, устрицы, креветки. Рыба, доставленная из Стейнса, стоила 10 шиллингов. Возможно, сам граф ел только свежую рыбу, поскольку во время его пребывания в Одигеме человек, рыбачивший в Фарнгеме 11 дней, получил 6 шиллингов и 3 пенса.
Фрукты упоминаются нечасто. Некоторое количество яблок было куплено за 4 с половиной пенса, а 300 груш, доставленные из Кентербери, — за 10 пенсов, в то время как за их доставку Колин Маршал получил 3 пенса. В подарок императору был послан изюм. Также упомянут инжир. Постоянно присутствуют записи о разных специях, таких как корица, гвоздика, тмин, финики, галангал (сорт осоки с пряным корнем), имбирь, лакрица, мускатный цвет, перец, рис, шафран, соль и сахар. 12 фунтов миндаля закончились за 11 дней. Есть упоминание о «белой пыли», возможно, речь идет о сахарной пудре.
Расходы на лошадей были значительными, поскольку они являлись единственным способом передвижения. Их среднее количество в Одигемском замке обычно не превышало 50, но иногда их число возрастало из-за лошадей посетителей. 19 марта тут было 334 лошади, включая коней принца Эдуарда, Генриха Германского и самого графа. Сено и овес упоминаются ежедневно, а иногда встречаются записи о подковах, гвоздях и расходы на кузнеца. 8 пенсов заплатили за то, чтобы накосить травы, и 15 — за клещи. Среди личных расходов много места отводится различным частям доспехов. Значитель¬ным пунктом были и гужевые перевозки. 33 шиллинга отдали за доставку шести бочек вина из Саутгемптона в Одигем и 5 шиллингов 8 пенсов — за две бочки из Портсмута. В 7 шиллингов обошлась перевозка бочки вина вместе с тюками воска и миндаля из Порчестера в Одигем. Заплатили 2 шиллинга за то, чтобы привезти финики и специи в Кенилворт для германского короля.
За доставку лаврового масла из Лондона отдали 3 пенса и 10 с половиной за то, чтобы привести 200 фиг из Уоллингфорда. Тогда не существовало почты и приходилось использовать посыльных, поэтому встречается много записей о том, что графиня отправляла с посыльным письмо своему мужу в Глостер и Херефорд. Имена посыльных наводят на определенные размышления. Среди них встречаются Слингевей и Требоди. Большинство слуг имеют саксонские имена, такие как портной Хике, Гоби-тести, Дикон, Ханде, Вилекин (слуга Ричарда де Монфора), Доб и Гарбаг.
Графиня была щедрой женщиной, поэтому встречаются частые упоминания о подарках для капеллы. С 8 по 15 июня она дала 4 шиллинга 6 пенсов. Часто давали еду беднякам. 14 апреля восемьсот человек получили три кварты хлеба и бочонок сидра. Несколько дней спустя слуги и бедняки съели три четверти быка. Покупался воск для свечей капеллы.
Некоторые представления об уровне жизни показывают размер жалованья. Обычный слуга-мужчина получал полтора пенса в день. Двое из них присматривали за жеребятами и борзыми графини. Егерь получал 2 пенса ежедневно. Когда рыбак Симона покинул Одигем и поехал в Кенилворт, он получил 5 шиллингов в качестве платы за полгода работы. Когда мальчик пекарь был отпущен, он получил 7 шиллингов за два года, но явно был этим недоволен. А когда Роджер Лионский доплатил ему еще три, он был вполне этим удовлетворен.
Беглое чтение этих записей создает впечатление, что графиня была умной женщиной, которая хорошо управлялась со своим семейством и хозяйством. Слуги были преданны ей и исполняли все распоряжения, даже когда это было небезопасно, а также сопровождали свою госпожу в Дувр и остались с ней в дни ее опалы. В доме всегда было изобилие еды. «Добродетельная женщина — сокровище для мужа, а женская мудрость — подарок для всего дома».
Прим.:
Для желающих ознакомиться с оригиналом "Manners and household expenses of England in the thirteenth and fifteenth centuries" ссылка на английском и латыни
Есть возможность выбрать в настройках формат txt, но при этом "портится" шрифт, однако разобраться можно.
СМИ в Средние века
Когда-то новости стоили очень дорого — посланник, доставивший письмо из Венеции в Рим менее чем за сорок часов, мог получить за это 40 дукатов (примерно как мелкий чиновник за год). Но тариф уменьшался пропорционально задержке: если требовалось четыре дня, выдавали уже 10 дукатов. В XV веке сотрудникам курьерской службы герцога Милана Филиппа Марии Висконти ставили, например, такие KPI:
«Cito Cito Cito Cito volando di et nocte senza perdere tempo („Торопись, торопись, торопись, скачи и днем и ночью, не теряя ни минуты”)».
скрытый текстИ новости/слухи, что называется, «работали». Так, в начале 1490 годов весть о том, что Венеция одержала победу над египетским султаном, обрушила цены на перец на внешнем рынке (султан был монополистом по части пряностей и хлопка). Экономика самой Венеции тогда очень зависела от внешней политики, поскольку параллельно Германия пыталась ввести эмбарго (безуспешно) на венецианские товары. Поэтому торговцы как могли следили за малейшими колебаниями политической повестки и ходом конфликтов — от этого напрямую зависела их предпринимательская деятельность. В дальнейшем в ходе войны цены на перец вновь выросли, но снизилась стоимость тканей. Начался мир — все изменилось с точностью до наоборот.
Слово «пасквиль» образовано от топонима «Пасквино». Это народное название статуи в Риме рядом с Пьяцца Навона, на которую крепили листки с анонимными сатирическими памфлетами о разных важных персонах — такая своеобразная «газета „Колючка“» в духе времени. Пишут, что статую так назвали в честь особо отличившегося поношением высокопоставленных лиц итальянского башмачника XV века по фамилии Пасквино (отсюда «ругаться как сапожник»?). Так или иначе, безрукий торс изначально не был связан с прилепившимися к нему листками и коннотациями (это либо статуя III в. до н. э., либо ее поздняя копия, сюжет — «Менелай, несущий тело Патрокла»).
Пасквиль
Эндрю Петтигри пишет, что в одно время основными очагами развития коммерческих информационных агентств были Рим и Венеция. Венеция была торговым центром с развитыми дипломатическими сетями и торговлей в Восточном Средиземноморье и Леванте, а также центральным почтовым и дипломатическим узлом (Париж, Лион, Брюссель, Испания, Инсбрук). Рим был важнейшим центром политической и церковной власти, а также местом интриг и многочисленных дипломатических миссий.
«Различный характер этих двух городов отражался и в еженедельных новостных рассылках. <...> самые изобретательные авторы даже пытались предлагать бюллетени двух видов — обычные и премиальные для избранных клиентов. Все было хорошо до тех пор, пока не совершались ошибки, как это было в случае с одним римским журналистом, чей секретный листок с критикой папского дома вскоре оказался в руках папы. <...> Новоназначенному помощнику при дворе одного кардинала строго предписывалось не иметь контактов с журналистами. Его предупредили, что для них „выудить у тебя информацию, как отобрать конфетку у ребенка”».
Впрочем, наказывали не только двурушников. В 1587 году в Риме казнили «главу секты газетиров», а шестью годами ранее еще одного «райтера» приговорили к пожизненному заключению за распространение слухов о здоровье папы. Авторы информационных бюллетеней и пасквилянты нередко воспринимались как одни и те же люди (поскольку первые были на виду, а вторые — анонимы). Кто-то пытался доказывать, что он не верблюд, но это редко срабатывало — да и все участники новостного рынка были в курсе возможных рисков.
Еще одним источником новостей были паломники, поскольку они много путешествовали и видели разные страны. В 1300 году Святую Базилику посетили около 200 000 путешественников. Появились путеводители, в которых описывался маршрут, указывались геолокации мест для привалов, а позже стали публиковаться заметки и наблюдения о местном колорите разных стран и экзотических животных — скажем, жирафах.
В 1440 году, специально для демонстрации мощей в Ахене, куда ожидалось прибытие множества паломников, один немецкий предприниматель изготовил 32 000 зеркал на продажу, но прогорел (партнеры ошиблись и не смогли погасить ссуды). Зато, как пишет Петтигри, это только «вдохновило некоего Иоганна Гутенберга перенаправить свою энергию на другую экспериментальную коммерческую технологию: печать».
Первые печатные издания — а точнее, публиковавшиеся в них отчеты о казнях и криминальная хроника — сразу же завладели умами граждан.
«В основном эти криминальные листовки читали те, кто добился определенной стабильности и материального успеха. Они служили напоминанием о том, что даже в самых счастливых домах опасность непредсказуемо таится за каждым углом, а мир и порядок может быть разрушен в одно мгновение».
Житель Вангена (150 км от Цюриха) убил шестерых детей и жену за то, что уличил ее в воровстве. В Руане некий мужчина погубил трактирщика, его жену и ребенка. Обо всем этом писали на «первых полосах» (других зачастую и не было), снабжая иллюстрациями.
Пользовались популярностью и репортажи с публичных казней (а позже и так называемые дневники палача, неоднократно переписываемые), сенсации о небесных явлениях и новости о рождении детей с генетическими отклонениями. Относительно вторых и третьих правдоподобная информация соседствовала с мифотворчеством — бумага все терпела. Например, поэт Себастиан Брант в 1492 году воспел Энсисхеймский метеорит и надолго закрепился в тогдашнем «топе яндекса» (новости тогда долго не теряли свежести, о каком-то громком событии можно было писать и спустя 10–15 лет). А в XVII веке несколько изданий перепечатали историю о дожде из кукурузы, который помог голодающему семейству справиться с их бедственным положением.
Еще в XVI веке города и веси облетела новость о некоей женщине, якобы родившей кошку (вбиваешь в поисковик соответствующий несуразный запрос — находится аналогичная история из жизни современников). История эта настолько возбудила умы сильных мира того, что они инициировали расследование (хорошо, хоть кто-то был делом занят):
«В 1569 году английский Тайный совет получил донесение о том, что некая женщина родила кошку; графу Хантингтону, одному из членов совета, было поручено расследование. Хантингтон вскоре отправил архиепископу Гриндалу подробную запись дознания мнимой матери, которое он дополнил рисунком кошки. Когда Гриндал ознакомился с показаниями Хантингтона, он понял, что это была лишь мистификация, однако никто так и не смог выяснить, для чего ее учинили. Но ясно одно: само событие не трактовалось как однозначная выдумка, и достаточно много времени было потрачено властями на выяснение правды».
Также были популярны истории о мерменах — «морских монахах» или «морских епископах». Специальному корреспонденту удалось восстановить их облик в гравюрах.
Переломный момент для средств массовой информации начался в XVIII веке, а XIX стал, по выражению Петтигри, «веком триумфа газет».
«Поставщики новостей вытерпели многое в последние три века, с тех пор как в начале XVI века новости впервые стали товаром. Теперь у них появилась возможность достичь не только влияния, но и достоинства. Они больше не собирались быть, хотя бы в собственных глазах, презренными мелкими торгашами, но смогли стать „трибуной народа”. Камиль Демулен писал в „Революсьон де Франс э де Брабан”: „Итак, я журналист, и это прекрасное призвание. Это больше не жалкая продажная профессия, порабощенная правительством. Сегодня во Франции именно журналист хранит скрижали, определяет цензуру, контролирует сенаторов, консулов и самого диктатора” <...>».
Похоже, что Демулену все чаще приходится вертеться в гробу.
Демулен
Дмитрий Борисов — о книге Эндрю Петтигри «Изобретение новостей»
«Cito Cito Cito Cito volando di et nocte senza perdere tempo („Торопись, торопись, торопись, скачи и днем и ночью, не теряя ни минуты”)».
скрытый текстИ новости/слухи, что называется, «работали». Так, в начале 1490 годов весть о том, что Венеция одержала победу над египетским султаном, обрушила цены на перец на внешнем рынке (султан был монополистом по части пряностей и хлопка). Экономика самой Венеции тогда очень зависела от внешней политики, поскольку параллельно Германия пыталась ввести эмбарго (безуспешно) на венецианские товары. Поэтому торговцы как могли следили за малейшими колебаниями политической повестки и ходом конфликтов — от этого напрямую зависела их предпринимательская деятельность. В дальнейшем в ходе войны цены на перец вновь выросли, но снизилась стоимость тканей. Начался мир — все изменилось с точностью до наоборот.
Слово «пасквиль» образовано от топонима «Пасквино». Это народное название статуи в Риме рядом с Пьяцца Навона, на которую крепили листки с анонимными сатирическими памфлетами о разных важных персонах — такая своеобразная «газета „Колючка“» в духе времени. Пишут, что статую так назвали в честь особо отличившегося поношением высокопоставленных лиц итальянского башмачника XV века по фамилии Пасквино (отсюда «ругаться как сапожник»?). Так или иначе, безрукий торс изначально не был связан с прилепившимися к нему листками и коннотациями (это либо статуя III в. до н. э., либо ее поздняя копия, сюжет — «Менелай, несущий тело Патрокла»).
Пасквиль
Эндрю Петтигри пишет, что в одно время основными очагами развития коммерческих информационных агентств были Рим и Венеция. Венеция была торговым центром с развитыми дипломатическими сетями и торговлей в Восточном Средиземноморье и Леванте, а также центральным почтовым и дипломатическим узлом (Париж, Лион, Брюссель, Испания, Инсбрук). Рим был важнейшим центром политической и церковной власти, а также местом интриг и многочисленных дипломатических миссий.
«Различный характер этих двух городов отражался и в еженедельных новостных рассылках. <...> самые изобретательные авторы даже пытались предлагать бюллетени двух видов — обычные и премиальные для избранных клиентов. Все было хорошо до тех пор, пока не совершались ошибки, как это было в случае с одним римским журналистом, чей секретный листок с критикой папского дома вскоре оказался в руках папы. <...> Новоназначенному помощнику при дворе одного кардинала строго предписывалось не иметь контактов с журналистами. Его предупредили, что для них „выудить у тебя информацию, как отобрать конфетку у ребенка”».
Впрочем, наказывали не только двурушников. В 1587 году в Риме казнили «главу секты газетиров», а шестью годами ранее еще одного «райтера» приговорили к пожизненному заключению за распространение слухов о здоровье папы. Авторы информационных бюллетеней и пасквилянты нередко воспринимались как одни и те же люди (поскольку первые были на виду, а вторые — анонимы). Кто-то пытался доказывать, что он не верблюд, но это редко срабатывало — да и все участники новостного рынка были в курсе возможных рисков.
Еще одним источником новостей были паломники, поскольку они много путешествовали и видели разные страны. В 1300 году Святую Базилику посетили около 200 000 путешественников. Появились путеводители, в которых описывался маршрут, указывались геолокации мест для привалов, а позже стали публиковаться заметки и наблюдения о местном колорите разных стран и экзотических животных — скажем, жирафах.
В 1440 году, специально для демонстрации мощей в Ахене, куда ожидалось прибытие множества паломников, один немецкий предприниматель изготовил 32 000 зеркал на продажу, но прогорел (партнеры ошиблись и не смогли погасить ссуды). Зато, как пишет Петтигри, это только «вдохновило некоего Иоганна Гутенберга перенаправить свою энергию на другую экспериментальную коммерческую технологию: печать».
Первые печатные издания — а точнее, публиковавшиеся в них отчеты о казнях и криминальная хроника — сразу же завладели умами граждан.
«В основном эти криминальные листовки читали те, кто добился определенной стабильности и материального успеха. Они служили напоминанием о том, что даже в самых счастливых домах опасность непредсказуемо таится за каждым углом, а мир и порядок может быть разрушен в одно мгновение».
Житель Вангена (150 км от Цюриха) убил шестерых детей и жену за то, что уличил ее в воровстве. В Руане некий мужчина погубил трактирщика, его жену и ребенка. Обо всем этом писали на «первых полосах» (других зачастую и не было), снабжая иллюстрациями.
Пользовались популярностью и репортажи с публичных казней (а позже и так называемые дневники палача, неоднократно переписываемые), сенсации о небесных явлениях и новости о рождении детей с генетическими отклонениями. Относительно вторых и третьих правдоподобная информация соседствовала с мифотворчеством — бумага все терпела. Например, поэт Себастиан Брант в 1492 году воспел Энсисхеймский метеорит и надолго закрепился в тогдашнем «топе яндекса» (новости тогда долго не теряли свежести, о каком-то громком событии можно было писать и спустя 10–15 лет). А в XVII веке несколько изданий перепечатали историю о дожде из кукурузы, который помог голодающему семейству справиться с их бедственным положением.
Еще в XVI веке города и веси облетела новость о некоей женщине, якобы родившей кошку (вбиваешь в поисковик соответствующий несуразный запрос — находится аналогичная история из жизни современников). История эта настолько возбудила умы сильных мира того, что они инициировали расследование (хорошо, хоть кто-то был делом занят):
«В 1569 году английский Тайный совет получил донесение о том, что некая женщина родила кошку; графу Хантингтону, одному из членов совета, было поручено расследование. Хантингтон вскоре отправил архиепископу Гриндалу подробную запись дознания мнимой матери, которое он дополнил рисунком кошки. Когда Гриндал ознакомился с показаниями Хантингтона, он понял, что это была лишь мистификация, однако никто так и не смог выяснить, для чего ее учинили. Но ясно одно: само событие не трактовалось как однозначная выдумка, и достаточно много времени было потрачено властями на выяснение правды».
Также были популярны истории о мерменах — «морских монахах» или «морских епископах». Специальному корреспонденту удалось восстановить их облик в гравюрах.
Переломный момент для средств массовой информации начался в XVIII веке, а XIX стал, по выражению Петтигри, «веком триумфа газет».
«Поставщики новостей вытерпели многое в последние три века, с тех пор как в начале XVI века новости впервые стали товаром. Теперь у них появилась возможность достичь не только влияния, но и достоинства. Они больше не собирались быть, хотя бы в собственных глазах, презренными мелкими торгашами, но смогли стать „трибуной народа”. Камиль Демулен писал в „Революсьон де Франс э де Брабан”: „Итак, я журналист, и это прекрасное призвание. Это больше не жалкая продажная профессия, порабощенная правительством. Сегодня во Франции именно журналист хранит скрижали, определяет цензуру, контролирует сенаторов, консулов и самого диктатора” <...>».
Похоже, что Демулену все чаще приходится вертеться в гробу.
Демулен
Дмитрий Борисов — о книге Эндрю Петтигри «Изобретение новостей»
Средневековые таверны
Во "Льве и кастрюле" клиента, как в сказке,
Окружит вниманье, забота и почёт.
Пуховые перины, и мягкие пружины,
И нежность, и ласка, когда оплачен счёт.
Ни единой жалобы, сервис отличный -
У нас для иноземцев комфорт и уют.
А в этой забегаловке, в "Луне и яичнице",
Только голодранцы местные живут.
(С)
Уильям Портланд, клерк Лондонской гильдии пивоваров, с 1423 по 1426 г. записал названия более 50 таверн. В журнале Английского общества топонимов лингвист Барри Кокс из Университета Ноттингема, рассматривает эти названия и причины, по которым они их получили.
Вот некоторые из них.
скрытый текстСамым популярным названием был "Лебедь". В Лондоне оно красовалось на вывесках шести таверн.Таверны называли и в честь других птиц, например - "Журавль и Петух". Также имелись таверны под названием "Красный петух" и "Белый петух".
Таверна "Дельфин" (Dolphyn) - находилась рядом с церковью Св. Магнуса. Животным также были "посвящены" - Лошадь, Ягненок и Старый Бык.
"Семь звезд" (vij Sterres) - согласно средневековым знаниям, представляли солнце, луну, сатурн, юпитер, марс, венеру и меркурий. Еще одна таверна называлась "Три луны".
Эти три таверны были самыми модными в то время, и посидеть там мог не каждый. Если денег не хватало, горожане шли в таверны попроще.
"Голова короля" (kyngeshed) - несколько других таверн имели аналогичное название, в т.ч. "Голова лошади", "Голова барана" и "Голова сарацина".
Еще две таверны были посвящены именам святых: "Кристофер" - в честь святого покровителя путешественников, и "Св.Юлиан / Джулиан" - покровителя гостеприимства и гостиничного хозяйства.
"Оловянный горшок" (peauterpotte) - можно было отыскать на улице скобяных изделий в Чипсайде. Вероятно, она получила свое название от типа сосуда для питья.
"Pannier" (panyer) на Патерностер Роу (Paternoster Rowe) должна быть основана на французском слове panier, что означает "Хлебную корзину". Барри Кокс (Barrie Cox) пишет : "Это кажется подходящим названием для скромной закусочной и питейного заведения".
"Кролик" (Cony yn Conyhooplane), в староанглийском означало кролика (rabbit). По предположению Кокса, название подразумевало небольшую таверну, где подавали тушеного кролика.
Другими названиями для средневековых таверн были : Мяч, Корзина, Колокол, Крест, Чаша, Гирлянда, Зеленые ворота, Молоток, Решетка, Роза и две - Корабль.
Отсюда
Окружит вниманье, забота и почёт.
Пуховые перины, и мягкие пружины,
И нежность, и ласка, когда оплачен счёт.
Ни единой жалобы, сервис отличный -
У нас для иноземцев комфорт и уют.
А в этой забегаловке, в "Луне и яичнице",
Только голодранцы местные живут.
(С)
Уильям Портланд, клерк Лондонской гильдии пивоваров, с 1423 по 1426 г. записал названия более 50 таверн. В журнале Английского общества топонимов лингвист Барри Кокс из Университета Ноттингема, рассматривает эти названия и причины, по которым они их получили.
Вот некоторые из них.
скрытый текстСамым популярным названием был "Лебедь". В Лондоне оно красовалось на вывесках шести таверн.Таверны называли и в честь других птиц, например - "Журавль и Петух". Также имелись таверны под названием "Красный петух" и "Белый петух".
Таверна "Дельфин" (Dolphyn) - находилась рядом с церковью Св. Магнуса. Животным также были "посвящены" - Лошадь, Ягненок и Старый Бык.
"Семь звезд" (vij Sterres) - согласно средневековым знаниям, представляли солнце, луну, сатурн, юпитер, марс, венеру и меркурий. Еще одна таверна называлась "Три луны".
Эти три таверны были самыми модными в то время, и посидеть там мог не каждый. Если денег не хватало, горожане шли в таверны попроще.
"Голова короля" (kyngeshed) - несколько других таверн имели аналогичное название, в т.ч. "Голова лошади", "Голова барана" и "Голова сарацина".
Еще две таверны были посвящены именам святых: "Кристофер" - в честь святого покровителя путешественников, и "Св.Юлиан / Джулиан" - покровителя гостеприимства и гостиничного хозяйства.
"Оловянный горшок" (peauterpotte) - можно было отыскать на улице скобяных изделий в Чипсайде. Вероятно, она получила свое название от типа сосуда для питья.
"Pannier" (panyer) на Патерностер Роу (Paternoster Rowe) должна быть основана на французском слове panier, что означает "Хлебную корзину". Барри Кокс (Barrie Cox) пишет : "Это кажется подходящим названием для скромной закусочной и питейного заведения".
"Кролик" (Cony yn Conyhooplane), в староанглийском означало кролика (rabbit). По предположению Кокса, название подразумевало небольшую таверну, где подавали тушеного кролика.
Другими названиями для средневековых таверн были : Мяч, Корзина, Колокол, Крест, Чаша, Гирлянда, Зеленые ворота, Молоток, Решетка, Роза и две - Корабль.
Отсюда
Жизнь студенческая в средние века
Плата за обучение в средневековых университетах и другие бытовые подробности
Клуб одиноких христиан
Главное отличие средневековой студенческой жизни от современной в том, что в старину не было понятия «студентка». Женщинам высшее образование стало доступно лишь в эпоху развитого капитализма. А в Средние века в университетах были только студенты — молодые мужчины, подростки и даже мальчишки. Каждый университет устанавливал собственную планку минимального возраста для поступления. В Тулузе, например, студентом можно было стать с 10 лет. В Оксфорде — с 16. Профессора тоже были только мужчинами.
скрытый текстЕще одним обязательным требованием было вероисповедание. Университеты были тесно связаны с церковью, поэтому все студенты и преподаватели должны были быть христианами. У еврея, желающего попасть в университет в том или ином качестве, был один путь — креститься. Первым профессором из числа крещеных евреев в Оксфорде стал Джон Бристольский, начавший в 1321 году преподавать древнееврейский и древнегреческий языки.
Официальным языком высшего образования была латынь. На ней читали лекции, вели диспуты, сдавали экзамены. В университетах Германии специальный служитель, которого называли lupus («волк»), наблюдал за тем, чтобы студенты разговаривали только на латыни. Нарушителей штрафовали. Благодаря тому что на латыни велось преподавание во всех университетах Европы, студенты могли менять место учебы, а также выбирать город, где учиться и жить было дешевле. Но в быту, естественно, студенты пользовались и другими языками.
**
Платить или не платить?
Вскоре после возникновения первых университетов встал вопрос: кто и как должен платить преподавателям? Должны ли студенты платить за обучение или оплату труда профессоров должен взять на себя кто-то еще? В XII–XIII веках преобладающая точка зрения была такова — тому, кто учит, должен платить папа римский, церковный приход, король или местный феодал, но не ученики.
Святой Бернард Клервоский (XII век) считал преподавание за деньги постыдным способом заработка. Юристы той эпохи заявляли, что подлинные философы должны брать пример с Сократа, так как знание — дар Божий, им нельзя торговать.
Но так было в теории. На практике ситуация выглядела иначе. Если профессор университета не получал денег от церкви или местной власти, ему дозволялось собирать плату со студентов. А если профессору уже платили зарплату, деньги со студентов он требовать не мог. Но принимать — мог. Юрист Жоффруа из Пуатье (XIII век) полагал, что профессора могут получать деньги от студентов, но с оговорками.
Нельзя принимать деньги от того, чей отец — вор или ростовщик. Нельзя взимать плату за лекцию, посвященную вопросам морали.
Считалось также, что для беднейших студентов образование должно быть бесплатным. С самых богатых могли брать плату даже те профессора, которым платили зарплату церковь или феодал. Тот профессор, зарплата которого была достаточно высока, не мог взимать плату ни с кого, но мог принимать от случая к случаю подарки. Магистр Терризио из Атины, преподававший в Неапольском университете и получавший зарплату от короля, положительно отзывался о подарках в дни Великого поста.
Но возникала небольшая загвоздка. Кто должен решать — достаточно ли беден студент, чтобы не платить за обучение? А достаточно ли высока зарплата профессора, чтобы он не мог собирать деньги со студентов? На практике эти теоретические проблемы решались легко. Всем студентам приходилось платить. Богатым больше, бедным меньше.
**
ОТ каждого - по способностям
"В Коимбрском университете, старейшем в Португалии, согласно декрету короля Португалии Жуана I, изданному в 1392 году, на факультете права богатые студенты должны были платить профессору за годичный курс лекций 40 либр, студенты среднего достатка — 20, а бедные — 10. Десять либр соответствовало 9 граммам серебра. Дневной заработок квалифицированного рабочего в ту эпоху составлял примерно 5–6 либр.
Плату за обучение в Германии необходимо было вносить два раза в год — летом и зимой. Размер платы и здесь зависел от благосостояния студента и колебался от 2 до 10 с половиной грошей. Самые «бедные» освобождались от платы за обучение. Некоторым студентам материально помогали их церковные приходы. Пару обуви можно было в те годы купить за 2 гроша, курицу — за полгроша, крупную рыбину — за грош, овцу — за 4 гроша. Рабочий-поденщик зарабатывал 6–8 грошей в неделю, опытный рабочий — до 15.
Ежедневные расходы небогатого студента Оксфорда в начале XV века составляли от 1,5 до 2,5 пенса. Это небольшие деньги. Разнорабочий на стройке зарабатывал в день 3–4 пенса, кровельщик — 4,5. Если брать в расчет только расходы на еду, они не превышали у студентов одного пенса в день.
На протяжении столетия эти цифры мало менялись. Английский филолог Роберт Уиттинтон, учившийся в Оксфорде в конце XV века, вспоминал в зрелом возрасте, что в студенческие годы он неплохо жил на 7 пенсов в неделю.
Год учебы в Оксфорде вместе с поездками домой на каникулы обходился студенту (или его родителям) в 2,5–3,5 фунта. Впрочем, не каждому студенту. Те, кто учился на юридическом факультете, платили за обучение и проживание больше тех, кто учился на факультете свободных искусств. Богатый лондонский торговец шелком и бархатом Роберт из Бринкелая в течение 13 лет платил за пребывание некого Томаса (скорее всего, сына) в Оксфорде от 9 до 10 фунтов..
В записях проктора (инспектора) оксфордского Эксетер-колледжа Джона Арендела сохранились сведения о расходах молодых студентов, наставником которых он являлся. Вот как выглядели расходы некого У. Клавайла (вероятно, Уильяма) за осенний триместр 1424 года:
питание — 6 шиллингов 10 пенсов;
плата и чаевые прислуге (за приготовление пищи и закупку продуктов) — 2 шиллинга 8 пенсов;
проживание (койка в общей комнате на 2–4 человека) — 6 пенсов;
расходы на праздники — 1 шиллинг 8 пенсов;
поездка домой — 1 шиллинг;
книги и башмаки — 10 пенсов;
одежда, постельное белье и перчатки — 1 шиллинг 4 пенса;
плата за лекции — 1 шиллинг 8 пенсов;
свеча св. Николаю 6 декабря (обязательно для всех студентов под угрозой отчисления) — 2 пенса.
Итого: 16 шиллингов 8 пенсов.
**
Пеция — учебник своими руками
До изобретения печатного пресса Иоганном Гутенбергом обеспечивать студентов учебными пособиями было очень дорого. В Англии конца XIV века книга стоила около фунта (современные £1 тыс.).
Проблему в средневековых университетах решали с помощью системы коллективной переписки книг «пеция» (pecia в переводе с латыни — шкура). Копию книги делили на куски стандартного размера — обычно на четыре листа формата ин-фолио. На каждом листе умещалось четыре колонки текста. В каждой колонке было строго определенное число строк (обычно 60 или 62), в каждой строке — определенное число букв (обычно 30 или 32). Куски раздавались студентам для одновременного переписывания — строка в строку, буква в букву. Кто-то переписывал для себя, кто-то — для более богатых сотоварищей за плату. После проверки книга сшивалась.
Процесс переписывания по этой системе занимал не более недели, тогда как обычно у писца работа над одной книгой занимала полгода-год.
**
Вспоминайте иногда бедного студента
Бонкомпаньо да Синья, преподававший риторику в Болонском, а затем в Падуанском университете, с явным знанием дела писал: «Primum carmen scolarium est petitio expensarum nec unquam erit epistola, que non requirat argentum» («Любимая песня студента — это просьба об оплате расходов. Не найдется такого письма, в котором не было бы просьбы о деньгах»). Эти слова написаны почти 800 лет тому назад. Большинство сохранившихся в архивах писем средневековых студентов подтверждает это высказывание...
Некоторые студенты в письмах домой просили не деньги (или не только деньги), а необходимые в быту вещи. Так, два брата, изучавшие философию в Шартрской школе, просили мать прислать им овчины — на зимнюю одежду, пергамент, мел хорошего качества и отцовские сапоги.
Существовал целый ряд убедительных доводов, которые должны были эмоционально воздействовать на самых прижимистых родителей. В университетском городе все дорого, потому что: а) зима выдалась холодной; б) осенью был неурожай; в) война может прервать почтовое сообщение; г) в университете очень много студентов; д) гонца с деньгами ограбили по дороге; е) гонец сбежал с деньгами; ж) пишущий задолжал друзьям и евреям-ростовщикам.
Кто-то рисовал в письме страшные картины своей студенческой жизни. Студент Болонского университета сообщал, что вынужден просить милостыню, переходя от двери к двери по непролазной грязи, но все равно ему редко удается принести хоть что-то домой. Другой студент писал сестре, что ему приходится спать на соломе, укрыться нечем, на улицу он выходит босиком и без рубахи, а чем ему приходится питаться — стыдно сказать. Подействовало. Сестра прислала денег, две простыни и отрез дорогой ткани...
У средневековых студентов были возможности подработать на территории самого университета и за его пределами. В архивах кембриджского Тринити-колледжа сохранились документы о выплате студентам, работавшим в университетском саду. В оксфордском Мертон-колледже бедные студенты помогали строить новое здание библиотеки в 1373–1378 годах. Можно было устроиться слугой к богатому студенту или профессору. Работая в столовой или занимаясь уборкой коллегии, можно было снизить плату за проживание. Самым квалифицированным из доступных студентам видов заработка была работа переписчика, на которую всегда был спрос. Кроме того, в Оксфорде, Кембридже и в Парижском университете студент мог получить лицензию на сбор подаяния, освобождавшую его от возможной уголовной ответственности. Из-за этого у университетов возникали проблемы с профессиональными попрошайками, пытавшимися записаться в студенты...
В двух старейших английских университетах нуждающиеся бедные студенты и преподаватели могли в случае финансовых проблем взять в долг из «общего» сундука с деньгами. Такие сундуки обычно появлялись благодаря благотворителям. Например, в кембриджском колледже Тринити-Холл сундук, в котором было 100 фунтов, «основал» епископ Норвичский Уильям Бейтман, создатель самого колледжа.
Во избежание злоупотреблений сундук закрывался на три замка, ключи от которых были у трех хранителей, так что открыть сундук они могли, только собравшись вместе.
Ссуда была беспроцентной. Те, чей доход превышал определенную сумму, не могли брать деньги из сундука. Необходимо было оставить что-то ценное в качестве залога. Ценность залога должна была превышать взятую в долг сумму. В случае невозврата залог продавался. Преподаватели и студенты, учившиеся на степень магистра, могли одолжить из сундука до 4 фунтов. Обладатель степени бакалавра — до 30 шиллингов. Простой студент или университетский служитель — до 20 шиллингов. В 1480 году был принят запрет на прием в качестве залога книг, как рукописных, так и печатных. Позднее запрет отменили, но установили правило, по которому цена заложенной книги должна была вдвое превышать взятую в долг сумму. Из некоторых сундуков не разрешалось одалживать деньги студентам, отучившимся менее двух лет."
По газонам не ходить..
"Большинство профессоров и студентов жили в общежитиях. В Англии такие дома назывались коллегиями (коллежами, колледжами). В Германии и Австрии — бурсами (от латинского purse — кошелек). Во многих университетах на проживание за его пределами требовалось получить разрешение.
По идее коллегии должны были быть чем-то вроде монастыря (в реальности, конечно, дело обстояло не так). Строгий режим с ранним подъемом и отбоем, совместной трапезой. Далее — долгий и упорный труд: лекции, диспуты, самостоятельные занятия.
За различные нарушения студентам могло грозить исключение, арест, недопущение к экзамену на ученую степень, но самой частой мерой наказания был штраф. Например, студента Оксфорда могли оштрафовать, если он мешал заниматься другим студентам, создавал беспорядок в общежитии, оскорблял какие-либо нации или классы общества, высказывал еретические взгляды, подрывал авторитет общежития, общался с подозрительными личностями, играл в запрещенные игры, проникал в общежитие или покидал его в ночное время, ночевал за пределами общежития без разрешения, самовольно покидал Оксфорд. Запрещено было садиться за стол с кинжалом, не спрятанным в ножны. Ношение оружие запрещалось во всех случаях, кроме поездок за пределы города. Штраф полагался за нанесение травмы другому студенту камнем или кулаком. Если у пострадавшего текла кровь, штраф удваивался. За повторное нарушение такого рода виновный отчислялся из университета. Студенты должны были также компенсировать ущерб, нанесенный зданию общежития, а также за разбитую посуду и пятна на скатерти. Оштрафовать могли также тех, кто ходит по газонам, вытаптывая траву, моет руки в ведре с питьевой водой. Студентам запрещалось держать охотничьих собак и ловчих птиц.
В Венском университете студента могли наказать за нарушение распорядка дня, смех и свист на лекциях, посещение «подозрительных мест» в городе (например, кабаков). Нельзя было приводить женщин в общежитие.
В Лейпцигском университете студентам запрещалось драться, проводить время с проститутками, играть в азартные игры, ходить по городу ночью. Пойманным нарушителям грозил штраф или арест на день-два. За более серьезные прегрешения, например воровство и убийство, полагалось исключение из университета.
Студентам младшего возраста (до 18–20 лет, в зависимости от учебного заведения) штраф мог быть заменен поркой. Наибольшее распространение телесные наказания имели в английских университетах"
По материалам Отсюда
Расценки на обучение по Ходжесу
скрытый текстМонастырская школа – 2 фунта/год: 1392-1393 годы
Услуги наставника (в Крейдоне)
Обучение – 2 шиллинга/неделя: 1394 год
Учебный материал – 13 шиллингов 4 пенса/год: 1394 год
Услуги наставника (в Оксфорде)
Обучение – 104 шиллинга/год: 1374 год
Одежда студента – 40 шиллингов/год: 1374 год
Учебный материал – 26 шиллингов 8 пенсов/год: 1374 год
Обучение в университете
Минимальный курс – 2-3 фунтагод: конец XIV века
Курс студента из благородных – 4-10 фунтов/год: конец XIV века
Учебный материал – 10 шиллингов/месяц: конец XVI века
Стоимость 7 книг – 5 фунтов: 1479 год
Стоимость 126 книг – 113 фунтов: 1397 год
Стоимость аренды книги - 1-5 пенсов за pecia.
http://medieval.ucdavis.edu/120D/Money.html
Но помимо платы за обучение нужно было платить еще и за жилье, питание, одежду, книги и канц.принадлежности (в т.ч и свечи)))
А еще были платными экзамены на степень - вот они были дороги. И чем выше степень, тем выше плата. А помимо этого будущий бакалавр (низшая степень) должен был проставиться на угощение другим бакалаврам ))
Ну и от подарков на праздники преподаватели не отказывались.
Так что обучение было дорогим удовольствием.
И, возможно, не круглогодичным, а с некоторыми вакациями между триместрами.
Клуб одиноких христиан
Главное отличие средневековой студенческой жизни от современной в том, что в старину не было понятия «студентка». Женщинам высшее образование стало доступно лишь в эпоху развитого капитализма. А в Средние века в университетах были только студенты — молодые мужчины, подростки и даже мальчишки. Каждый университет устанавливал собственную планку минимального возраста для поступления. В Тулузе, например, студентом можно было стать с 10 лет. В Оксфорде — с 16. Профессора тоже были только мужчинами.
скрытый текстЕще одним обязательным требованием было вероисповедание. Университеты были тесно связаны с церковью, поэтому все студенты и преподаватели должны были быть христианами. У еврея, желающего попасть в университет в том или ином качестве, был один путь — креститься. Первым профессором из числа крещеных евреев в Оксфорде стал Джон Бристольский, начавший в 1321 году преподавать древнееврейский и древнегреческий языки.
Официальным языком высшего образования была латынь. На ней читали лекции, вели диспуты, сдавали экзамены. В университетах Германии специальный служитель, которого называли lupus («волк»), наблюдал за тем, чтобы студенты разговаривали только на латыни. Нарушителей штрафовали. Благодаря тому что на латыни велось преподавание во всех университетах Европы, студенты могли менять место учебы, а также выбирать город, где учиться и жить было дешевле. Но в быту, естественно, студенты пользовались и другими языками.
**
Платить или не платить?
Вскоре после возникновения первых университетов встал вопрос: кто и как должен платить преподавателям? Должны ли студенты платить за обучение или оплату труда профессоров должен взять на себя кто-то еще? В XII–XIII веках преобладающая точка зрения была такова — тому, кто учит, должен платить папа римский, церковный приход, король или местный феодал, но не ученики.
Святой Бернард Клервоский (XII век) считал преподавание за деньги постыдным способом заработка. Юристы той эпохи заявляли, что подлинные философы должны брать пример с Сократа, так как знание — дар Божий, им нельзя торговать.
Но так было в теории. На практике ситуация выглядела иначе. Если профессор университета не получал денег от церкви или местной власти, ему дозволялось собирать плату со студентов. А если профессору уже платили зарплату, деньги со студентов он требовать не мог. Но принимать — мог. Юрист Жоффруа из Пуатье (XIII век) полагал, что профессора могут получать деньги от студентов, но с оговорками.
Нельзя принимать деньги от того, чей отец — вор или ростовщик. Нельзя взимать плату за лекцию, посвященную вопросам морали.
Считалось также, что для беднейших студентов образование должно быть бесплатным. С самых богатых могли брать плату даже те профессора, которым платили зарплату церковь или феодал. Тот профессор, зарплата которого была достаточно высока, не мог взимать плату ни с кого, но мог принимать от случая к случаю подарки. Магистр Терризио из Атины, преподававший в Неапольском университете и получавший зарплату от короля, положительно отзывался о подарках в дни Великого поста.
Но возникала небольшая загвоздка. Кто должен решать — достаточно ли беден студент, чтобы не платить за обучение? А достаточно ли высока зарплата профессора, чтобы он не мог собирать деньги со студентов? На практике эти теоретические проблемы решались легко. Всем студентам приходилось платить. Богатым больше, бедным меньше.
**
ОТ каждого - по способностям
"В Коимбрском университете, старейшем в Португалии, согласно декрету короля Португалии Жуана I, изданному в 1392 году, на факультете права богатые студенты должны были платить профессору за годичный курс лекций 40 либр, студенты среднего достатка — 20, а бедные — 10. Десять либр соответствовало 9 граммам серебра. Дневной заработок квалифицированного рабочего в ту эпоху составлял примерно 5–6 либр.
Плату за обучение в Германии необходимо было вносить два раза в год — летом и зимой. Размер платы и здесь зависел от благосостояния студента и колебался от 2 до 10 с половиной грошей. Самые «бедные» освобождались от платы за обучение. Некоторым студентам материально помогали их церковные приходы. Пару обуви можно было в те годы купить за 2 гроша, курицу — за полгроша, крупную рыбину — за грош, овцу — за 4 гроша. Рабочий-поденщик зарабатывал 6–8 грошей в неделю, опытный рабочий — до 15.
Ежедневные расходы небогатого студента Оксфорда в начале XV века составляли от 1,5 до 2,5 пенса. Это небольшие деньги. Разнорабочий на стройке зарабатывал в день 3–4 пенса, кровельщик — 4,5. Если брать в расчет только расходы на еду, они не превышали у студентов одного пенса в день.
На протяжении столетия эти цифры мало менялись. Английский филолог Роберт Уиттинтон, учившийся в Оксфорде в конце XV века, вспоминал в зрелом возрасте, что в студенческие годы он неплохо жил на 7 пенсов в неделю.
Год учебы в Оксфорде вместе с поездками домой на каникулы обходился студенту (или его родителям) в 2,5–3,5 фунта. Впрочем, не каждому студенту. Те, кто учился на юридическом факультете, платили за обучение и проживание больше тех, кто учился на факультете свободных искусств. Богатый лондонский торговец шелком и бархатом Роберт из Бринкелая в течение 13 лет платил за пребывание некого Томаса (скорее всего, сына) в Оксфорде от 9 до 10 фунтов..
В записях проктора (инспектора) оксфордского Эксетер-колледжа Джона Арендела сохранились сведения о расходах молодых студентов, наставником которых он являлся. Вот как выглядели расходы некого У. Клавайла (вероятно, Уильяма) за осенний триместр 1424 года:
питание — 6 шиллингов 10 пенсов;
плата и чаевые прислуге (за приготовление пищи и закупку продуктов) — 2 шиллинга 8 пенсов;
проживание (койка в общей комнате на 2–4 человека) — 6 пенсов;
расходы на праздники — 1 шиллинг 8 пенсов;
поездка домой — 1 шиллинг;
книги и башмаки — 10 пенсов;
одежда, постельное белье и перчатки — 1 шиллинг 4 пенса;
плата за лекции — 1 шиллинг 8 пенсов;
свеча св. Николаю 6 декабря (обязательно для всех студентов под угрозой отчисления) — 2 пенса.
Итого: 16 шиллингов 8 пенсов.
**
Пеция — учебник своими руками
До изобретения печатного пресса Иоганном Гутенбергом обеспечивать студентов учебными пособиями было очень дорого. В Англии конца XIV века книга стоила около фунта (современные £1 тыс.).
Проблему в средневековых университетах решали с помощью системы коллективной переписки книг «пеция» (pecia в переводе с латыни — шкура). Копию книги делили на куски стандартного размера — обычно на четыре листа формата ин-фолио. На каждом листе умещалось четыре колонки текста. В каждой колонке было строго определенное число строк (обычно 60 или 62), в каждой строке — определенное число букв (обычно 30 или 32). Куски раздавались студентам для одновременного переписывания — строка в строку, буква в букву. Кто-то переписывал для себя, кто-то — для более богатых сотоварищей за плату. После проверки книга сшивалась.
Процесс переписывания по этой системе занимал не более недели, тогда как обычно у писца работа над одной книгой занимала полгода-год.
**
Вспоминайте иногда бедного студента
Бонкомпаньо да Синья, преподававший риторику в Болонском, а затем в Падуанском университете, с явным знанием дела писал: «Primum carmen scolarium est petitio expensarum nec unquam erit epistola, que non requirat argentum» («Любимая песня студента — это просьба об оплате расходов. Не найдется такого письма, в котором не было бы просьбы о деньгах»). Эти слова написаны почти 800 лет тому назад. Большинство сохранившихся в архивах писем средневековых студентов подтверждает это высказывание...
Некоторые студенты в письмах домой просили не деньги (или не только деньги), а необходимые в быту вещи. Так, два брата, изучавшие философию в Шартрской школе, просили мать прислать им овчины — на зимнюю одежду, пергамент, мел хорошего качества и отцовские сапоги.
Существовал целый ряд убедительных доводов, которые должны были эмоционально воздействовать на самых прижимистых родителей. В университетском городе все дорого, потому что: а) зима выдалась холодной; б) осенью был неурожай; в) война может прервать почтовое сообщение; г) в университете очень много студентов; д) гонца с деньгами ограбили по дороге; е) гонец сбежал с деньгами; ж) пишущий задолжал друзьям и евреям-ростовщикам.
Кто-то рисовал в письме страшные картины своей студенческой жизни. Студент Болонского университета сообщал, что вынужден просить милостыню, переходя от двери к двери по непролазной грязи, но все равно ему редко удается принести хоть что-то домой. Другой студент писал сестре, что ему приходится спать на соломе, укрыться нечем, на улицу он выходит босиком и без рубахи, а чем ему приходится питаться — стыдно сказать. Подействовало. Сестра прислала денег, две простыни и отрез дорогой ткани...
У средневековых студентов были возможности подработать на территории самого университета и за его пределами. В архивах кембриджского Тринити-колледжа сохранились документы о выплате студентам, работавшим в университетском саду. В оксфордском Мертон-колледже бедные студенты помогали строить новое здание библиотеки в 1373–1378 годах. Можно было устроиться слугой к богатому студенту или профессору. Работая в столовой или занимаясь уборкой коллегии, можно было снизить плату за проживание. Самым квалифицированным из доступных студентам видов заработка была работа переписчика, на которую всегда был спрос. Кроме того, в Оксфорде, Кембридже и в Парижском университете студент мог получить лицензию на сбор подаяния, освобождавшую его от возможной уголовной ответственности. Из-за этого у университетов возникали проблемы с профессиональными попрошайками, пытавшимися записаться в студенты...
В двух старейших английских университетах нуждающиеся бедные студенты и преподаватели могли в случае финансовых проблем взять в долг из «общего» сундука с деньгами. Такие сундуки обычно появлялись благодаря благотворителям. Например, в кембриджском колледже Тринити-Холл сундук, в котором было 100 фунтов, «основал» епископ Норвичский Уильям Бейтман, создатель самого колледжа.
Во избежание злоупотреблений сундук закрывался на три замка, ключи от которых были у трех хранителей, так что открыть сундук они могли, только собравшись вместе.
Ссуда была беспроцентной. Те, чей доход превышал определенную сумму, не могли брать деньги из сундука. Необходимо было оставить что-то ценное в качестве залога. Ценность залога должна была превышать взятую в долг сумму. В случае невозврата залог продавался. Преподаватели и студенты, учившиеся на степень магистра, могли одолжить из сундука до 4 фунтов. Обладатель степени бакалавра — до 30 шиллингов. Простой студент или университетский служитель — до 20 шиллингов. В 1480 году был принят запрет на прием в качестве залога книг, как рукописных, так и печатных. Позднее запрет отменили, но установили правило, по которому цена заложенной книги должна была вдвое превышать взятую в долг сумму. Из некоторых сундуков не разрешалось одалживать деньги студентам, отучившимся менее двух лет."
По газонам не ходить..
"Большинство профессоров и студентов жили в общежитиях. В Англии такие дома назывались коллегиями (коллежами, колледжами). В Германии и Австрии — бурсами (от латинского purse — кошелек). Во многих университетах на проживание за его пределами требовалось получить разрешение.
По идее коллегии должны были быть чем-то вроде монастыря (в реальности, конечно, дело обстояло не так). Строгий режим с ранним подъемом и отбоем, совместной трапезой. Далее — долгий и упорный труд: лекции, диспуты, самостоятельные занятия.
За различные нарушения студентам могло грозить исключение, арест, недопущение к экзамену на ученую степень, но самой частой мерой наказания был штраф. Например, студента Оксфорда могли оштрафовать, если он мешал заниматься другим студентам, создавал беспорядок в общежитии, оскорблял какие-либо нации или классы общества, высказывал еретические взгляды, подрывал авторитет общежития, общался с подозрительными личностями, играл в запрещенные игры, проникал в общежитие или покидал его в ночное время, ночевал за пределами общежития без разрешения, самовольно покидал Оксфорд. Запрещено было садиться за стол с кинжалом, не спрятанным в ножны. Ношение оружие запрещалось во всех случаях, кроме поездок за пределы города. Штраф полагался за нанесение травмы другому студенту камнем или кулаком. Если у пострадавшего текла кровь, штраф удваивался. За повторное нарушение такого рода виновный отчислялся из университета. Студенты должны были также компенсировать ущерб, нанесенный зданию общежития, а также за разбитую посуду и пятна на скатерти. Оштрафовать могли также тех, кто ходит по газонам, вытаптывая траву, моет руки в ведре с питьевой водой. Студентам запрещалось держать охотничьих собак и ловчих птиц.
В Венском университете студента могли наказать за нарушение распорядка дня, смех и свист на лекциях, посещение «подозрительных мест» в городе (например, кабаков). Нельзя было приводить женщин в общежитие.
В Лейпцигском университете студентам запрещалось драться, проводить время с проститутками, играть в азартные игры, ходить по городу ночью. Пойманным нарушителям грозил штраф или арест на день-два. За более серьезные прегрешения, например воровство и убийство, полагалось исключение из университета.
Студентам младшего возраста (до 18–20 лет, в зависимости от учебного заведения) штраф мог быть заменен поркой. Наибольшее распространение телесные наказания имели в английских университетах"
По материалам Отсюда
Расценки на обучение по Ходжесу
скрытый текстМонастырская школа – 2 фунта/год: 1392-1393 годы
Услуги наставника (в Крейдоне)
Обучение – 2 шиллинга/неделя: 1394 год
Учебный материал – 13 шиллингов 4 пенса/год: 1394 год
Услуги наставника (в Оксфорде)
Обучение – 104 шиллинга/год: 1374 год
Одежда студента – 40 шиллингов/год: 1374 год
Учебный материал – 26 шиллингов 8 пенсов/год: 1374 год
Обучение в университете
Минимальный курс – 2-3 фунтагод: конец XIV века
Курс студента из благородных – 4-10 фунтов/год: конец XIV века
Учебный материал – 10 шиллингов/месяц: конец XVI века
Стоимость 7 книг – 5 фунтов: 1479 год
Стоимость 126 книг – 113 фунтов: 1397 год
Стоимость аренды книги - 1-5 пенсов за pecia.
http://medieval.ucdavis.edu/120D/Money.html
Но помимо платы за обучение нужно было платить еще и за жилье, питание, одежду, книги и канц.принадлежности (в т.ч и свечи)))
А еще были платными экзамены на степень - вот они были дороги. И чем выше степень, тем выше плата. А помимо этого будущий бакалавр (низшая степень) должен был проставиться на угощение другим бакалаврам ))
Ну и от подарков на праздники преподаватели не отказывались.
Так что обучение было дорогим удовольствием.
И, возможно, не круглогодичным, а с некоторыми вакациями между триместрами.