Бортжурнал32 читателя тэги

Итак:

Правила жизни в городе Оренбурге.

Знай, о неосторожный путник, приехавший в Оренбург: первое мистическое явление, с которым ты познакомишься, попав в этот город – оренбургский дождичек. О нет, это не банальный дождь, не гроза, не ливень и даже не всемирный потоп. Это гораздо страшнее. Это шквалистый ветер, срывающий крыши во всех смыслах, мрачная и замогильно-ужасная чёрная туча на полнеба, ни капли дождя и ПЫЛЬ.

Пыль здесь всегда. Она прилетает с ветром из степи, сыплется с небес вместо дождя, в неё распадаются тела умерших жителей… Пыль – это сущность Оренбурга.

Куда бы ни шёл ты по улицам Оренбурга, выйдешь либо к Уралу, либо в степь. А если к Уралу, то в сущности тоже в степь, ибо Зауральная роща не в счёт. Это просто старый саженый лес, в котором нет ничего страшнее дачников, а они обычно безвредные. Если, конечно, электричество есть.

Другое дело – степь… Если однажды тебе покажется, что нет никакого Оренбурга, что это полуденный морок, мираж – ты ближе к истине, чем думаешь, о путник. Сбившись в степи с дороги, ты можешь выйти к сарматскому кочевью или к радиоактивным пустошам, оставшимся после Третьей Мировой. Время в Степи – не более, чем условность.

Заблудившись в городе, никогда не спрашивай дорогу у местных – объяснят. Но через пять секунд объяснений ты перестанешь понимать, где вообще находишься.

Не забывай, о путник, что Оренбург – не Москва и не Питер: здесь с одинаковым удовольствием едят шаурму и шаверму, а бордюры и поребрики всем пофигу.

Если ты собрался купаться – будь почтителен с уральским Водяным. Он так-то не злой, но большой юморист, и подходящая яма на дне, куда ты ухнешь с головой, у него всегда найдётся.

Невредно будет испросить благословения и покровительства у хранителя города – языческого идола, стоящего в аккурат напротив кафедрального собора. Идол имеет вид бронзовой скульптуры казака с пикой в руке, верхом на жеребце. С первого же взгляда ясно, что это именно жеребец, а не кобыла или, не приведи Хан Тенгри, мерин.

Если тебе станут рассказывать про подземный ход, что ведёт от здания областной администрации к набережной Урала – не верь, это всё враки. На самом деле никакая холера не знает, куда он ведёт: ни один из тех, кто пытался выяснить, не вернулся, чтобы рассказать об этом.

И какая бы причина ни привела тебя в Оренбург, о беспечный путешественник, обратно ты уже не выберешься. Не тот это город, что может отпустить свою добычу.

Что ты не одна такая поленом стукнутая: http://banka.varenie.life/zaraznyj-bzik-moego-muzha-istoriya-semejnoj-zhizni/?fbclid=IwAR1ZQZuoa6evVruKaCjZ9Jrj06Tl9oVTmbxcXTQWior8NjBDk3aiPj_NNOg

Например мой комп зовётся Бран. Почему - а х его з. Но любой, кто хоть раз имел с ним дело, сразу понимает: Бран. И никак иначе.

И появилась у меня мысль, и стала я её думать. Давным-давно тому назад одного врача настолько задолбали пациенты, что он плюнул на всё, сел и написал Евангелие от Луки... Это не богохульство. Это сочувствие.

Я это к чему? К тому, что у всякого врача набирается баек, подобных изложенным автором "Будней...", мильён и маленькая тележка. У меня они тоже есть. Связаны они в основном с временами службы в деревне. Например некая булановская бабка - татарка лет восьмидесяти с лишним, плохо говорившая по-русски. Бабка жаловалась на то, что "голова болит, блядовать охота". С помощью переводчицы- то ли дочки, то ли внучки, то ли вовсе невестки - выяснилось, что охота ей блевать. У бабки повышалось давление и на этом фоне начиналась рвота. Или дед, уверенный, что таблетки - это всё химия, а вот уколы... Впрочем он не один такой был. Особенно деревенские почему-то уважали "горячий укол" - хлористый кальций внутривенно. Если "горячий" не назначили, стало быть, и не лечат вовсе.

Или история о том, как я была и. о. главного врача участковой больнички на двадцать пять коек... Случилось, что в нашем богоспасаемом заведении сдохло отопление. В феврале, ага. А кочегар, он же слесарь, он же швец-жнец-на-дуде-игрец Петя, пребывает дома в состоянии невесомости. Некоторое время я пыталась его из этого состояния вывести путём уговоров и увещеваний. Петя смотрел на меня туманным взором и никак не мог уразуметь, что, собственно, мне из-под него надо. И тогда меня посетило некое тёмное вдохновение. Я вдохнула поглубже и следующие минут десять объясняла Пете, что я думаю о том, кто есть он сам, кто есть его родственники до седьмого колена в обе стороны, куда ему следует пойти и чем заняться в указанном адресе. Вспомнив ради такого случая все известные мне матерные слова и сходу придумав с полдесятка новых.

-Ты чё, Лексанна, - сказал оторопевший Петя, - сразу сказать не могла? Поехали, поглядим. Не переживай, сделаем.

Ещё была в моей врачебной жизни Жучка. Как её звали по паспорту, уже не помню, а прозвище она получила за визгливый голосок и общую поганость характера. Была Жучка профессиональным ипохондриком и смысл жизни своей видела в поиске болячек в своём организме. То она долбала лаборантку, требуя чуть не каждый день делать ей анализ крови. Если результат её не устраивал, следовал упрёк:

- Не, Валька, это у тебя машинка врёт! Я чую - у меня моглобин низкий.

У меня она потом допытывалась, можно ли ей "от моглобина" пить коньяк с молоком. Я ей посоветовала не портить ни то, ни другое и пить коньяк отдельно, а молоко отдельно. Потом Жучка почему-то уверилась, что у неё рак желудка и повадилась ходить ко мне на рентгеноскопию. Попутно интересовалась, можно ли ей пить от этого дела сулему - говорят, помогает...

В конце концов сработала на ней старая истина - не ищи, а то найдёшь. У Жучки обнаружилась фибромиома матки, которую она пыталась лечить народными средствами. В результате угодила с тяжелейшим маточным кровотечением в ЦРБ, где её и благополучно прооперировали. Но это уже было без меня.

Так что, я очень хорошо понимаю, почему врачи нередко становятся писателями...

Когда-нибудь я придумаю фанфик, который будет начинаться примерно так: таверна "Зелёная Мышь" видела многое. Например вдрызг пьяного примарха Тысячи Сынов, орущего "Долог путь до Типерери" за компанию с не менее пьяными эльдарами... Пением это нельзя было назвать при всем желании - в своё время уши Рыжему оттоптало целое стадо гроксов, а голоса у него сроду не было.

С чего я вдруг вспомнила - чёрт знает. С того, наверно, что на ютубе наткнулась на"Ой, мороз-мороз" в исполнении Оренбургского хора. Это в нашем крае любимая застольная песня.

Так вот, давным-давно тому назад развесёлая компания студентов-медиков отбывала картофельно-трудовую повинность в Тюльганском районе. Жили мы в деревенском клубе, девчата в зале, а парни - в двух комнатах "предбанника". После работы, отмывшись, отдышавшись и поужинав, занимались кто чем. Иногда парням приходила в головы мысль устроить нам шкоду, а поскольку рубильник был на их стороне, они выключали свет. Но у нас было против этого безотказное средство - мы пели. Начинали мы обычно с чего-нибудь лёгкого и незатейливого - "Виновата ли я", "Шумел камыш", или ещё чего-нибудь столь же длинного и жалостливого. Если это не помогало, в ход шла тяжёлая артиллерия - песни из репертуара Вахтанга Кикабидзе, исполняемые с непередаваемым "грузинским акцентом". Если же парней и это не брало, задействовался резерв Главного Командования - песня про белую собаку... О, это было великое произведение. Оно состояло из куплета -

Купи мне белую собаку, мама,

Купи!

И припева:

Но собаки нет у меня,

Нет у меня собаки!

Исполнялось столько раз, на сколько хватало куража у исполнителей и терпения у слушателей. Обычно парни сдавались повторе на четвёртом-пятом. Рекорд их максимальной выдержки составлял двадцать один куплет, а минимальной - свет включили после первой строчки.

Этим нехитрые радости деревенской жизни не исчерпывались. Ещё были танцы по выходным и почти обязательные драки наших пацанов с местными. И поездка на пикник не машине техпомощи. И разбитая стеклянная банка, осколки которой оказались на моей койке, что я выяснила только утром, когда проснулась. И сумасшедшее караоке с невключёнными гитарами под "Paint it Black". И много чего ещё. Но это история для другого раза.

Что меня восхищает в родном городе, так это его, так сказать, микротопонимика. Есть, например, у нас остановки Октябрьская и Ноябрьская - на одной трассе, и ладно ещё не подряд. Есть улицы 8-го Марта, 9-го января и 12-го декабря. Ещё по троллейбусному маршруту №4 были когда-то две шикарные остановки: официально одна называлась "Кинотеатр "Урал", вторая - "Кинотеатр "Буревестник" Все водители троллейбусов объявляли их только "Кино-церковь" и "Кино-баня" - по заведениям располагавшимся напротив. Сейчас уже ни "Урала", ни "Буревестника" нет, бани по-моему тоже. А церковь - Никольский собор - стоит. Один городской район носит весёленькое названьице Мёртвый Город. Говорят, потому, что начинался с двух домов в чистом поле. Подмаячный посёлок традиционно именуется Шанхай - не в одном Оренбурге так называли районы, населённые беднотой и разным криминальным элементом. Ещё у нас есть Париж - район около сельхозакадемии. Почему так, не знаю, но могу предположить. Возможно, в тех местах когда-то квартировали французы - их после войны 1812 года в Оренбургском казачьем войске было дофигища. В общем большей части названий я могу найти объяснение - и Ренда, и Форштадт, и Новостройка... Но вот чего не понимаю, так это двух вещей: почему Авиагородок упорно называют Африкой и почему дом из красного кирпича на улице Челюскинцев зовётся Мадрид...

Когда мы приехали в Оренбург в 67-м году, в этом городе существовали всего две породы собак - "бульдог" и "овчарка". Различение шло по хвосту: есть хвост - овчарка, нет хвоста - бульдог. По этому признаку наша Дези была в группе "бульдогов", ибо в те времена хвосты доберманам купировали в обязательном порядке.