Старый замок (публикации за 9 февраля 2020)21 читатель тэги
Автор: Арабелла
Средневековье - мир раннего взросления?
Один из распространенных мифов о Средневековье – это миф о том, что детство в Средние века заканчивалось рано и ребенок, едва успев достигнуть пубертатного возраста, уже считался взрослым (отсюда и ранние браки, и полная ответственность перед законом). Однако же практика показывает обратное: в Средневековье период взросления, скорее, искусственно продлевался (особенно для городской молодежи), и полноправное вступление молодого человека во взрослую жизнь происходило не в 12-14, а как минимум в 21 год, а то и позже. Иными словами, даже при тогдашней средней продолжительности жизни в 45-50 лет, оставлявшей, таким образом, не более 10-15 лет на активную «взрослую» деятельность, общество не спешило как можно скорее вытолкнуть детей и подростков в большой мир.
скрытый текстСчитается, что отрочество не признавалось в средневековом обществе как отдельная стадия жизни, но об этом трудно говорить с уверенностью. Подростки, несомненно, порой работали точно так же, как взрослые (особенно в деревне), но в то же время не имели право наследовать и вступать во владение земельной собственностью – как минимум до 21 года, иногда позже. Впрочем, подобное расхождение между количеством прав и уровнем ответственности характерно не только для Средневековья (так, в ХХ веке в целом ряде стран призывной возраст начинался с 18, а право голосовать юноша получал только в 21 год).
Если ребенку предназначено было покинуть родной дом до достижения полной зрелости, то, с вероятностью, происходило это именно в отроческие годы. Но, разумеется, это не значит, что его бросали на произвол судьбы. Из родной семьи он переходил в «приемную», где ему вновь предстояло находиться под опекой взрослых, которые кормили и одевали подростка, а тот, в свою очередь, обязан был им повиноваться как родителям. Даже когда молодые люди окончательно оставляли родителей и усваивали максимум взрослых обязанностей, общество продолжало их опекать и до определенной степени контролировать. Отрочество было также временем, когда юноше или девушке предстояло начать обучение, готовясь к взрослой жизни. В некотором смысле «учеба» - это определение, охватывающее значительный период жизни человека в Средние века.
Если принимать биологическое взросление как черту, отделяющую детство от отрочества, то физические изменения служат явными маркерами перехода от одной стадии к другой, и в Средневековье это вполне понимали. Средневековые авторы вполне ассоциировали подростковый возраст с резким расширением поведенческих рамок, с нарочитым «непослушанием», с усвоением «взрослого» взгляда на мир. Биологические и поведенческие изменения, впрочем, не обязательно шли в параллель с расширением социальных рамок; общество в Средние века искусственно продлевало период детства для юношей: они продолжали считаться социально «незрелыми» еще долго после наступления половой зрелости, и, сходным образом, откладывался срок перехода из отроческого состояния во взрослое. У женщин, разумеется, эти периоды распределялись несколько иначе, но тоже не вполне соответствовали биологическим стадиям. Хотя средневековые англичане предпочитали не выдавать дочерей замуж немедленно по достижении ими пубертатного возраста, они, тем не менее, больше склонны были ставить знак равенства между физической зрелостью и самостоятельностью, когда речь шла о девушках, нежели о юношах. Наконец, по-разному распределялись периоды детства, отрочества и взросления и в зависимости от социальной группы; в услужение нередко поступали раньше, чем в обучение, но при этом переход из статуса зависимого слуги в положение независимого горожанина мог состояться позднее, чем в норме у подмастерья.
Средневековье – это период, который, по сути, не знает «молодежной культуры» как феномена; для этого у средневековых подростков было слишком мало независимости, в том числе финансовой. Мы не знаем практически ничего о неформальных молодежных объединениях, специальных развлечениях и молодежной моде – то есть, о вещах, противопоставляющих подростков, с одной стороны, детям, а с другой – взрослым. Разумеется, в Средние века слуги и подмастерья активно участвовали во всяких городских возмущениях, но объединял их не столько возрастной, сколько социальный признак, и этим признаком была несамостоятельность. Даже взрослых слуг зачастую называли boys или children, маркируя тем самым их подчиненный статус – статус «ребенка», вне зависимости от реального возраста.
Средневековые авторы, преимущественно, молчат о признаках достижения физической зрелости, но надлежит помнить, что дело, скорее всего, не в отсутствии принципиального интереса к теме; сходным образом они обходят, скажем, и вопрос деторождения. Мы располагаем весьма незначительной информацией о возрасте, в котором в XIII-XV вв. девочки считались достигшими физической зрелости (не более десятка упоминаний о конкретных лицах), но, в среднем, это происходило в промежутке между 12 и 15 годами. Впрочем, наступление физической зрелости ни у женщин, ни у мужчин не сопровождалось никакими специальными церемониями. Проблемы, которые могло повлечь наступление физической зрелости у подростков, как минимум сознавались, и в связи с этим старшие принимали некоторые меры предосторожности: так, в монастырях рекомендовалось не укладывать юных послушников в одну постель, в спальне не следовало тушить свечу, и там должен был дежурить взрослый монах. Что касается молодежи из мирян, то различные сборники наставлений всячески предостерегали юношей против необузданных проявлений похоти – главной опасности, которая, по мнению средневековых авторов, подстерегала подростков в период созревания.
Юридическая граница детства, с другой стороны, была установлена достаточно четко. Как светское, так и церковное право не выделяло отрочество как отдельный период; мальчики старше двенадцати (как вариант, четырнадцати) лет становились полноправными налогоплательщиками, подростки обоего пола в том же возрасте наравне со взрослыми отвечали за преступления, потому что – предположительно – уже обрели способность сознавать незаконность своих поступков. Таким образом, подросток, едва выйдя из детства, начинал нести ответственность как взрослый; никакой «ювенальной юстиции» средневековье не знало. В то же время возраст вступления в права наследства – это двадцать один год, для мужчин и для женщин. Молодые женщины могли наследовать при вступлении в брак, если им было не меньше шестнадцати; девушки имели право вступать в брак с двенадцати лет, юноши с четырнадцати. Можно сделать вывод, что церковь способствовала заключению ранних браков, побыстрее «выталкивая», таким образом, подростков во взрослый мир. Но документы показывают, что пары, вступившие в брак в раннем возрасте, до совершеннолетия продолжали оставаться под контролем старших и не имели права самовластно распоряжаться имуществом.
Медицинские трактаты и поэмы, посвященные возрастам человека, не сходятся в вопросе о том, какой возраст надлежит считать переходным от детства к отрочеству. Птолемей, которого повсеместно цитировали в Средние века, считал, что подростковый возраст наступает в четырнадцать лет. В моралитэ под названием «Дитя и мир» четырнадцатилетний возраст – это период, когда персонаж начинает активно флиртовать и поддаваться похоти. Автор другого нравоучительного стихотворения утверждает, что юность наступает в 15 лет. Наконец, можно найти и вариант «двадцать пять» - таким образом, каждый из четырех периодов жизни продолжается равное количество лет.
Для многих средневековых подростков – преимущественно, мальчиков – переход от детства к отрочеству сопровождался поступлением в услужение или в обучение. В начале XIV в. четырнадцать лет – обычный возраст для поступления в обучение; городские ордонансы обозначали 13 как минимальный возраст, хотя сирот зачастую отдавали на выучку раньше – в некоторых случаях даже в 11 лет. Но постепенно, к концу XIV в., возраст подмастерьев, даже сирот, вырос с четырнадцати лет до пятнадцати и шестнадцати. В XV в. планка отодвинулась еще дальше – в Лондоне в подмастерья не брали раньше шестнадцати лет; нормой стало начало обучения в восемнадцать. Иными словами, социальная зрелость возобладала над биологической. Причин тому было несколько. Многие элитные гильдии – торговцы тканью, ювелиры, кузнецы – начали требовать, чтобы подростки непременно получили школьное образование, прежде чем поступать в обучение. Таким образом, мальчики стали проводить больше времени в школе, чем их сверстники двести-триста лет назад. Родители же деревенских подростков зачастую отпускали их учиться ремеслу лишь после того, как те успевали несколько лет поработать на земле и внести некоторый вклад в семейный бюджет; уход сыновей в город неизбежно означал для семьи потерю рабочей силы (что было особенно актуально в годы после Великой Чумы, когда население значительно сократилось). Таким образом, из деревень юноши стали приходить в город не в 13-14 лет, а в 18, 20 и даже позже. При сроке обучения в шесть, восемь, а иногда десять лет подмастерье в конце XIV-XV вв. получал статус самостоятельного (то есть, «взрослого») человека, имеющего право распоряжаться своей судьбой, имуществом, досугом, свободным временем и т.д.… как минимум в 23 года, а то и позже!
Девушки поступали в услужение и обучение раньше юношей; так, некий моряк по имени Джон Эрмайн утверждает, что его дочери было десять, когда она поступила в обучение к мастерице. Отец другой девушки, Кэтрин Лайтфут, напротив, жаловался, что ее отдали в мастерскую к плотнику против ее воли; плотник, в свою очередь, заявлял, что девушке исполнилось четырнадцать и она сама хотела заключить контракт. Отец утверждал, что на самом деле Кэтрин младше; когда он предстал с дочерью перед судом, мэр «после долгих расспросов и тщательного расследования» решил, что девушке действительно нет еще четырнадцати, а потому контракт надлежит расторгнуть.
Не имея необходимости непременно давать дочерям школьное образование, родители, возможно, и впрямь предпочитали переложить расходы по содержанию девушки на семью мастера. Возможно также, что девушки поступали в обучение достаточно рано, чтобы закончить его и заняться устройством личной жизни в возрасте 17-19 лет, а не в 25. После обучения у них появлялась возможность заключить приличный союз, имея за душой полезные профессиональные навыки и, вероятно, некоторую сумму денег. К XVI в. средний возраст подмастерья-новичка колебался от 18 до 22; некоторые гильдии даже официально запрещали принимать подростков младше 16.
В услужение порой поступали достаточно рано – иногда даже в семь лет – но, как правило, хозяева предпочитали брать детей постарше, что вполне логично. Сведения о возрасте маленьких слуг, в основном, можно почерпнуть из жалоб родителей на то, что их дети слишком малы, чтобы работать. Так, Джулиана Чемберлен подала в суд на Уильяма Клерка за то, что он незаконно забрал у нее дочь Элен, семи лет, и сделал служанкой в своем доме – на срок, опять же, в семь лет. По итогам Элен была отослана обратно к матери. Но в целом слугами становились раньше, чем подмастерьями: в услужение, преимущественно, шли дети, чьи родители не могли заплатить гильдии за обучение ремеслу; для слуг же предварительного обучения и школьного образования не требовалось. Городская и деревенская беднота, ищущая не обретения профессиональных навыков, а заработка, обычно вступала в жизнь рано и, как правило, переходила из детства в отрочество, не дожидаясь наступления физической зрелости.
https://tal-gilas.livejournal.com/216978.html
скрытый текстСчитается, что отрочество не признавалось в средневековом обществе как отдельная стадия жизни, но об этом трудно говорить с уверенностью. Подростки, несомненно, порой работали точно так же, как взрослые (особенно в деревне), но в то же время не имели право наследовать и вступать во владение земельной собственностью – как минимум до 21 года, иногда позже. Впрочем, подобное расхождение между количеством прав и уровнем ответственности характерно не только для Средневековья (так, в ХХ веке в целом ряде стран призывной возраст начинался с 18, а право голосовать юноша получал только в 21 год).
Если ребенку предназначено было покинуть родной дом до достижения полной зрелости, то, с вероятностью, происходило это именно в отроческие годы. Но, разумеется, это не значит, что его бросали на произвол судьбы. Из родной семьи он переходил в «приемную», где ему вновь предстояло находиться под опекой взрослых, которые кормили и одевали подростка, а тот, в свою очередь, обязан был им повиноваться как родителям. Даже когда молодые люди окончательно оставляли родителей и усваивали максимум взрослых обязанностей, общество продолжало их опекать и до определенной степени контролировать. Отрочество было также временем, когда юноше или девушке предстояло начать обучение, готовясь к взрослой жизни. В некотором смысле «учеба» - это определение, охватывающее значительный период жизни человека в Средние века.
Если принимать биологическое взросление как черту, отделяющую детство от отрочества, то физические изменения служат явными маркерами перехода от одной стадии к другой, и в Средневековье это вполне понимали. Средневековые авторы вполне ассоциировали подростковый возраст с резким расширением поведенческих рамок, с нарочитым «непослушанием», с усвоением «взрослого» взгляда на мир. Биологические и поведенческие изменения, впрочем, не обязательно шли в параллель с расширением социальных рамок; общество в Средние века искусственно продлевало период детства для юношей: они продолжали считаться социально «незрелыми» еще долго после наступления половой зрелости, и, сходным образом, откладывался срок перехода из отроческого состояния во взрослое. У женщин, разумеется, эти периоды распределялись несколько иначе, но тоже не вполне соответствовали биологическим стадиям. Хотя средневековые англичане предпочитали не выдавать дочерей замуж немедленно по достижении ими пубертатного возраста, они, тем не менее, больше склонны были ставить знак равенства между физической зрелостью и самостоятельностью, когда речь шла о девушках, нежели о юношах. Наконец, по-разному распределялись периоды детства, отрочества и взросления и в зависимости от социальной группы; в услужение нередко поступали раньше, чем в обучение, но при этом переход из статуса зависимого слуги в положение независимого горожанина мог состояться позднее, чем в норме у подмастерья.
Средневековье – это период, который, по сути, не знает «молодежной культуры» как феномена; для этого у средневековых подростков было слишком мало независимости, в том числе финансовой. Мы не знаем практически ничего о неформальных молодежных объединениях, специальных развлечениях и молодежной моде – то есть, о вещах, противопоставляющих подростков, с одной стороны, детям, а с другой – взрослым. Разумеется, в Средние века слуги и подмастерья активно участвовали во всяких городских возмущениях, но объединял их не столько возрастной, сколько социальный признак, и этим признаком была несамостоятельность. Даже взрослых слуг зачастую называли boys или children, маркируя тем самым их подчиненный статус – статус «ребенка», вне зависимости от реального возраста.
Средневековые авторы, преимущественно, молчат о признаках достижения физической зрелости, но надлежит помнить, что дело, скорее всего, не в отсутствии принципиального интереса к теме; сходным образом они обходят, скажем, и вопрос деторождения. Мы располагаем весьма незначительной информацией о возрасте, в котором в XIII-XV вв. девочки считались достигшими физической зрелости (не более десятка упоминаний о конкретных лицах), но, в среднем, это происходило в промежутке между 12 и 15 годами. Впрочем, наступление физической зрелости ни у женщин, ни у мужчин не сопровождалось никакими специальными церемониями. Проблемы, которые могло повлечь наступление физической зрелости у подростков, как минимум сознавались, и в связи с этим старшие принимали некоторые меры предосторожности: так, в монастырях рекомендовалось не укладывать юных послушников в одну постель, в спальне не следовало тушить свечу, и там должен был дежурить взрослый монах. Что касается молодежи из мирян, то различные сборники наставлений всячески предостерегали юношей против необузданных проявлений похоти – главной опасности, которая, по мнению средневековых авторов, подстерегала подростков в период созревания.
Юридическая граница детства, с другой стороны, была установлена достаточно четко. Как светское, так и церковное право не выделяло отрочество как отдельный период; мальчики старше двенадцати (как вариант, четырнадцати) лет становились полноправными налогоплательщиками, подростки обоего пола в том же возрасте наравне со взрослыми отвечали за преступления, потому что – предположительно – уже обрели способность сознавать незаконность своих поступков. Таким образом, подросток, едва выйдя из детства, начинал нести ответственность как взрослый; никакой «ювенальной юстиции» средневековье не знало. В то же время возраст вступления в права наследства – это двадцать один год, для мужчин и для женщин. Молодые женщины могли наследовать при вступлении в брак, если им было не меньше шестнадцати; девушки имели право вступать в брак с двенадцати лет, юноши с четырнадцати. Можно сделать вывод, что церковь способствовала заключению ранних браков, побыстрее «выталкивая», таким образом, подростков во взрослый мир. Но документы показывают, что пары, вступившие в брак в раннем возрасте, до совершеннолетия продолжали оставаться под контролем старших и не имели права самовластно распоряжаться имуществом.
Медицинские трактаты и поэмы, посвященные возрастам человека, не сходятся в вопросе о том, какой возраст надлежит считать переходным от детства к отрочеству. Птолемей, которого повсеместно цитировали в Средние века, считал, что подростковый возраст наступает в четырнадцать лет. В моралитэ под названием «Дитя и мир» четырнадцатилетний возраст – это период, когда персонаж начинает активно флиртовать и поддаваться похоти. Автор другого нравоучительного стихотворения утверждает, что юность наступает в 15 лет. Наконец, можно найти и вариант «двадцать пять» - таким образом, каждый из четырех периодов жизни продолжается равное количество лет.
Для многих средневековых подростков – преимущественно, мальчиков – переход от детства к отрочеству сопровождался поступлением в услужение или в обучение. В начале XIV в. четырнадцать лет – обычный возраст для поступления в обучение; городские ордонансы обозначали 13 как минимальный возраст, хотя сирот зачастую отдавали на выучку раньше – в некоторых случаях даже в 11 лет. Но постепенно, к концу XIV в., возраст подмастерьев, даже сирот, вырос с четырнадцати лет до пятнадцати и шестнадцати. В XV в. планка отодвинулась еще дальше – в Лондоне в подмастерья не брали раньше шестнадцати лет; нормой стало начало обучения в восемнадцать. Иными словами, социальная зрелость возобладала над биологической. Причин тому было несколько. Многие элитные гильдии – торговцы тканью, ювелиры, кузнецы – начали требовать, чтобы подростки непременно получили школьное образование, прежде чем поступать в обучение. Таким образом, мальчики стали проводить больше времени в школе, чем их сверстники двести-триста лет назад. Родители же деревенских подростков зачастую отпускали их учиться ремеслу лишь после того, как те успевали несколько лет поработать на земле и внести некоторый вклад в семейный бюджет; уход сыновей в город неизбежно означал для семьи потерю рабочей силы (что было особенно актуально в годы после Великой Чумы, когда население значительно сократилось). Таким образом, из деревень юноши стали приходить в город не в 13-14 лет, а в 18, 20 и даже позже. При сроке обучения в шесть, восемь, а иногда десять лет подмастерье в конце XIV-XV вв. получал статус самостоятельного (то есть, «взрослого») человека, имеющего право распоряжаться своей судьбой, имуществом, досугом, свободным временем и т.д.… как минимум в 23 года, а то и позже!
Девушки поступали в услужение и обучение раньше юношей; так, некий моряк по имени Джон Эрмайн утверждает, что его дочери было десять, когда она поступила в обучение к мастерице. Отец другой девушки, Кэтрин Лайтфут, напротив, жаловался, что ее отдали в мастерскую к плотнику против ее воли; плотник, в свою очередь, заявлял, что девушке исполнилось четырнадцать и она сама хотела заключить контракт. Отец утверждал, что на самом деле Кэтрин младше; когда он предстал с дочерью перед судом, мэр «после долгих расспросов и тщательного расследования» решил, что девушке действительно нет еще четырнадцати, а потому контракт надлежит расторгнуть.
Не имея необходимости непременно давать дочерям школьное образование, родители, возможно, и впрямь предпочитали переложить расходы по содержанию девушки на семью мастера. Возможно также, что девушки поступали в обучение достаточно рано, чтобы закончить его и заняться устройством личной жизни в возрасте 17-19 лет, а не в 25. После обучения у них появлялась возможность заключить приличный союз, имея за душой полезные профессиональные навыки и, вероятно, некоторую сумму денег. К XVI в. средний возраст подмастерья-новичка колебался от 18 до 22; некоторые гильдии даже официально запрещали принимать подростков младше 16.
В услужение порой поступали достаточно рано – иногда даже в семь лет – но, как правило, хозяева предпочитали брать детей постарше, что вполне логично. Сведения о возрасте маленьких слуг, в основном, можно почерпнуть из жалоб родителей на то, что их дети слишком малы, чтобы работать. Так, Джулиана Чемберлен подала в суд на Уильяма Клерка за то, что он незаконно забрал у нее дочь Элен, семи лет, и сделал служанкой в своем доме – на срок, опять же, в семь лет. По итогам Элен была отослана обратно к матери. Но в целом слугами становились раньше, чем подмастерьями: в услужение, преимущественно, шли дети, чьи родители не могли заплатить гильдии за обучение ремеслу; для слуг же предварительного обучения и школьного образования не требовалось. Городская и деревенская беднота, ищущая не обретения профессиональных навыков, а заработка, обычно вступала в жизнь рано и, как правило, переходила из детства в отрочество, не дожидаясь наступления физической зрелости.
https://tal-gilas.livejournal.com/216978.html
Городские школы 14-15 вв.
Школы становятся все более существенной чертой городской жизни в XIII-XIV вв.: многие гильдии требуют, чтобы будущий подмастерье получил хотя бы минимальное школьное образование, прежде чем поступить в обучение. В 1478 году главы гильдии ювелиров официально запрещают мастерам принимать в обучение подростков, которые не умеют читать и писать. Кожевники выдвигают аналогичное требование в 1490 г., а слесари требуют, чтобы будущий подмастерье сам написал свое имя, когда его вносят в списки учеников. Требования были так суровы, что некий Томас Бодин пожаловался на своего мастера, заявив, что сделался подмастерьем в возрасте четырнадцати лет, получив от хозяина обещание, что в первые полтора года он будет за собственный счет учиться грамматике, и еще полгода письму, однако хозяин немедленно приставил его к работе. Еще один молодой человек сетует, что хозяин, обещавший платить приходскому священнику за его обучение, вместо этого завалил его унизительными поручениями по дому, заставляя таскать воду и помогать на кухне. В XIV в. примерно сорок процентов молодых лондонцов (мирян) умели читать по латыни и пятьдесять процентов (или даже больше) – на родном языке, а также, возможно, по-французски. Авторы нравоучительных произведений, откликаясь на возросшую популярность образования, активно наставляют юношей, каким образом вести себя в школе. Частные же лица и городские власти идут навстречу растущему пспросу, открывая школы и завещая деньги на поддержку неимущих учеников.
скрытый текстШколы, в которых преподавали латынь, находились под контролем епископа; в начале XV столетия в Лондоне их число выросло от трех до шести. Многие выпускники затем поступали в Оксфорд или Кембридж, а впоследствии делали карьеру в богословской, юридической или административной сфере. Многие церкви, религизные братства и даже отдельные лица, как священники, так и миряне, также давали желающим начальное образование. В одной приходской церкви, например, находилась школа пения, для которой был нанят органист. В этой школе были два класса, и некоторые дети учились в ней за счет прихода, который, помимо обучения, оплачивал также одежду, обувь и стол учеников. Хор, в свою очередь, зарабатывал деньги, выступая в частных домах (например, на Рождество). Дети получали по одному пенсу за выступление. Некоторые городские школы существовали исключительно за счет доброхотных пожертвований; зачастую гильдии открывали школу за свой счет.
В большинстве своем программа городских школ включала некоторое количество латыни – и уж точно там обучали читать и писать на родном языке, а также основам бухучета. В 1415 г. вышел учебник, как мы бы сказали, делового французского, в предисловии к которому говорилось, что даже двенадцатилетний мальчик, пользуясь этим руководством, способен научиться читать, писать, вести счета и говорить по-французски всего лишь за три месяца. В свою очередь, появление многочисленных светских школ, в которых преподавали основы, так сказать, коммерческой грамотности, вызвало значительный подъем книготорговли. Что характерно, умение писать вовсе не обязательно сопутствовало умению читать; в целом ряде случаев мы встречаем людей, способных довольно бегло читать на родном языке (а то и на латыни), но при этом едва-едва способных написать собственное имя.
В некоторых завещаниях отражено желание респектабельных горожан гарантировать своим детям надлежащее образование. В ряде случаев завещатели оставляют суммы, достаточные для того, что ребенок мог продолжать обучение с 7-8 лет до 15-16. Предполагалось, что наследник должен научиться писать по-английски, по-французски и по-латыни, а также вести счета. В 1312 г. олдермен Николас Пикот в завещании указал, что его сыновья Николас и Джон должны посещать школу до тех пор, пока не научатся сочинять латинские стихи. В XIII в. значительно выросло и количество сельских школ (преимущественно при монастырях), хотя посещать их, преимущественно, могли дети йоменов. Землевладельцы, как правило, не желали наносить ущерб собственному благосостоянию – ведь выучившийся грамоте крестьянин, скорее всего, не вернулся бы за плуг. Сервам зачастую приходилось уплачивать своему лорду дополнительную подать за право отдать ребенка в школу, а также обещать, что в будущем он не примет постриг. Впрочем, для грамотного юноши из простолюдинов открывалось широкое поле деятельности в родном поместье: научившись грамоте, он мог вести судебные и финансовые записи, а то и становился управляющим.
Некоторые родители считали, что их дети должны получать образование за границей. Так, Кристина и Джон Герфорды договорились с неким Марком Сторци, чтобы тот взял их сына Томаса с собой в Пизу и там содержал его, пока Томас будет учиться в школе. Впрочем, когда Сторци предъявил счет, Кристина отказалась по нему платить.
Девочки из обеспеченных семей также получали образование. Так, завещание некоего свечника позволило его осиротевшей дочери посещать школу с 8 до 13 лет, что обошлось в 25 шиллингов (напомним, что положение сирот во многом зависело статуса их семьи; ребенок, даже лишившийся обоих родителей и проживающий в семье опекуна или наставника, отнюдь не переходил по умолчанию в категорию «бедных родственников», если семейный капитал делал его потенциально состоятельным членом гильдии). Немало документов указывает на то, что девочки посещали школу четыре-пять лет; они учились английскому и, возможно, французскому, а также счетоводству, но, скорее всего, их знакомство с латынью ограничивалось заучиванием молитв. Вполне возможно, что в начальных школах девочки учились вместе с мальчиками, но в лондонских документах упоминается как минимум одна женщина – глава школы, так что, возможно, существовали и отдельные школы для девочек. Поскольку, в частности, в Лондоне закон позволял женщинам заниматься ремеслом самостоятельно, а вдовам – продолжать дело своих мужей, родители весьма основательно готовили девочек к тому, чтобы в будущем они сделались компетентными хозяйками дома, лавки и мастерской. Нетрудно предположить, что образованная девушка – грамотная и умеющая вести счета – высоко котировалась как невеста.
Разумеется, моралисты не рассчитывали, что школьники автоматически усвоят правильные нормы поведения, и посвящали пространные трактаты тому, как надлежат держаться в школе. Примерному ученику следовало тщательно собирать свою сумку с утра, положив в нее письменные принадлежности – перо, пергамент или восковую табличку, палочку для писания. По пути в школу следовало уважительно приветствовать старших и никоим образом не опаздывать. При виде учителя, разумеется, надлежало снять головной убор и почтительно поклониться, а своих товарищей приветствовать ласково и по-дружески. Войдя в класс, ученик должен был сразу направиться на свое место, достать школьные принадлежности из сумки и с усердием приняться за учение, не отвлекаясь и не рассеиваясь, старательно отвечая на вопросы учителя и не вступая в споры с одноклассниками. Возвращаться же из школы примерному ученику полагалось чинно, вместо того чтобы «нестись бегом, с воплями и гиканьем». Авторы нравоучительных произведений утверждали: тому, кто ведет себя должным образом, обеспечены уважение старших и продвижение в обществе. Даже если он по рождению принадлежит к низшему сословию, он вполне может продвинуться в свете благодаря образованию.
Занятия в школе начинались достаточно рано, судя по тому, что детям, если верить документам и нравоучительным произведениям, следовало вставать «в шесть часов, самое позднее». Им рекомендовалось давать спать не более семи часов, тогда как для взрослых нормой считалось восемь-девять. После завтрака (который, разумеется, должен был быть умеренным и отнюдь не начинаться с эля или вина) школьнику следовало отправиться на урок, опрятно одевшись и прихватив с собой чистый носовой платок. На улице мальчику полагалось «держать голову поднятой, снимать шапку перед старшими и вежливо здороваться», а также избегать недостойных занятий – не швырять камнями в собак, лошадей и свиней, не передразнивать прохожих, не драться, не сквернословить, не терять сумку, шапку и перчатки. Моралисты отнюдь не преуменьшали опасности, подстерегавшие ребенка на улице: так, шестилетний Томас, сын Элис Уэствик, возвращаясь из школы в сумерках, свалился в стоявший во дворе котел с кипятком, а шестнадцатилетний подросток, решивший по пути умыться в канаве, упал в воду и утонул. Еще одного подростка, Томаса Голда, по его заявлению, поколотили двое испанцев, в то время как он шел по городу, «не нарушая королевского мира» (испанцы, впрочем, нашли свидетелей, что Томас Голд первым начал их задирать, и бедняга угодил в тюрьму за уличное буйство и дачу ложных показаний). Надо сказать, школьники далеко не всегда спешили следовать образцам для подражания: так, Уильям, сын Генри Роу, золотых дел мастера, «справлял нужду на улице и забрызгал башмак проходившего мимо молодого человека. Когда тот пожаловался, Уильям ударил его кулаком». Стоявший рядом взрослый мужчина упрекнул Уильяма, но подросток, придя в ярость, хватил непрошеного советчика по голове палкой.
На уроках ученики отвечали пройденное, повторяли вслед за учителем то, что надлежало усвоить на занятии, под его руководством или самостоятельно готовились к опросу и выполняли задания – переписывали тексты, переводили, заучивали, решали задачки, копировали прописи для упражнения в каллиграфии. По одному из сохранившихся «планов урока» конца XIV в. видно, что на занятии предполагалось изучение категории рода имен существительных (по книге фламандского грамматика XIII в. Эверарда Бетюнского), заучивание различных латинских глаголов, орфографические упражнения и изучение некоторых фигур речи. Для старших учеников нередко использовался метод вопросов и ответов; на примерах священных текстов разбиралось «правильное» и «неправильное» грамматическое употребление. Так, зачитав отрывок о пире в Кане Галилейской (Ut gustasset arehitrielinus aquam faсtum vinum), учитель мог спросить, как лучше сказать – factum или factam – исходя из правил грамматики. Отсюда вытекали и теоретические вопросы, позволявшие обсудить или прокомментировать определение и употребление отдельных частей речи (что такое глагол, каковы его функции и так далее). Грамматический комментарий, весьма пространный, со ссылками на разные трактаты, по сути, представлял собой отдельную отрасль знаний. Для запоминания использовались специальные приемы, в частности стихи, с помощью которых ученики могли удержать в памяти значительный объем информации. Например, такая «запоминалка» существовала для заучивания некоторых латинских предлогов:
A, ab, absque, coram, de,
palam, clam, cum, ex, et e,
sine, tenus, pro, et prae;
His super, subter, additio,
et in, sub, si fit statio.
А сможет ли кто-нибудь, не гугля, разгадать вот эту запоминалку? :)
Post epi pri pri pri di di di pascha fi
Телесные наказания, разумеется, в изрядной степени служили средством «поощрения» для нерадивых и укрощения для непослушных. Впрочем, не следует думать, что розга была единственным педагогическим приемом, а учителя представляли собой сплошь тиранов и мучителей; даже в те времена, когда практически любой проступок влек за собой суровое (а то и чрезмерное) наказание, тем не менее, общество не одобряло крайности и неоправданную жестокость. Средневековые педагоги, пользовавшиеся большим авторитетом у современников и потомков (например, Алкуин), утверждали, что к телесным наказаниям надлежит прибегать лишь в крайнем случае, а до тех пор действовать убеждением, внушением и примером. Они с отвращением писали о школах низшего разбора, «в которых целый день стоит крик разгневанных учителей и вопли учеников, которых подвергают порке, а полы усыпаны окровавленными прутьями». Некий любящий отец, золотых дел мастер по профессии, добился тюремного заключения для священника, которого нанял обучать своего сына, потому что священник «избил его до синяков». Наставник, в свою очередь, оправдывался тем, что не желал ребенку зла, а всего лишь «наказывал его, как и следует». И как, должно быть, радовались школьники, когда некий оксфордский преподаватель, вышедший однажды с утра пораньше нарезать прутьев для порки, поскользнулся, упал в реку и утонул.
https://tal-gilas.livejournal.com/227957.html
скрытый текстШколы, в которых преподавали латынь, находились под контролем епископа; в начале XV столетия в Лондоне их число выросло от трех до шести. Многие выпускники затем поступали в Оксфорд или Кембридж, а впоследствии делали карьеру в богословской, юридической или административной сфере. Многие церкви, религизные братства и даже отдельные лица, как священники, так и миряне, также давали желающим начальное образование. В одной приходской церкви, например, находилась школа пения, для которой был нанят органист. В этой школе были два класса, и некоторые дети учились в ней за счет прихода, который, помимо обучения, оплачивал также одежду, обувь и стол учеников. Хор, в свою очередь, зарабатывал деньги, выступая в частных домах (например, на Рождество). Дети получали по одному пенсу за выступление. Некоторые городские школы существовали исключительно за счет доброхотных пожертвований; зачастую гильдии открывали школу за свой счет.
В большинстве своем программа городских школ включала некоторое количество латыни – и уж точно там обучали читать и писать на родном языке, а также основам бухучета. В 1415 г. вышел учебник, как мы бы сказали, делового французского, в предисловии к которому говорилось, что даже двенадцатилетний мальчик, пользуясь этим руководством, способен научиться читать, писать, вести счета и говорить по-французски всего лишь за три месяца. В свою очередь, появление многочисленных светских школ, в которых преподавали основы, так сказать, коммерческой грамотности, вызвало значительный подъем книготорговли. Что характерно, умение писать вовсе не обязательно сопутствовало умению читать; в целом ряде случаев мы встречаем людей, способных довольно бегло читать на родном языке (а то и на латыни), но при этом едва-едва способных написать собственное имя.
В некоторых завещаниях отражено желание респектабельных горожан гарантировать своим детям надлежащее образование. В ряде случаев завещатели оставляют суммы, достаточные для того, что ребенок мог продолжать обучение с 7-8 лет до 15-16. Предполагалось, что наследник должен научиться писать по-английски, по-французски и по-латыни, а также вести счета. В 1312 г. олдермен Николас Пикот в завещании указал, что его сыновья Николас и Джон должны посещать школу до тех пор, пока не научатся сочинять латинские стихи. В XIII в. значительно выросло и количество сельских школ (преимущественно при монастырях), хотя посещать их, преимущественно, могли дети йоменов. Землевладельцы, как правило, не желали наносить ущерб собственному благосостоянию – ведь выучившийся грамоте крестьянин, скорее всего, не вернулся бы за плуг. Сервам зачастую приходилось уплачивать своему лорду дополнительную подать за право отдать ребенка в школу, а также обещать, что в будущем он не примет постриг. Впрочем, для грамотного юноши из простолюдинов открывалось широкое поле деятельности в родном поместье: научившись грамоте, он мог вести судебные и финансовые записи, а то и становился управляющим.
Некоторые родители считали, что их дети должны получать образование за границей. Так, Кристина и Джон Герфорды договорились с неким Марком Сторци, чтобы тот взял их сына Томаса с собой в Пизу и там содержал его, пока Томас будет учиться в школе. Впрочем, когда Сторци предъявил счет, Кристина отказалась по нему платить.
Девочки из обеспеченных семей также получали образование. Так, завещание некоего свечника позволило его осиротевшей дочери посещать школу с 8 до 13 лет, что обошлось в 25 шиллингов (напомним, что положение сирот во многом зависело статуса их семьи; ребенок, даже лишившийся обоих родителей и проживающий в семье опекуна или наставника, отнюдь не переходил по умолчанию в категорию «бедных родственников», если семейный капитал делал его потенциально состоятельным членом гильдии). Немало документов указывает на то, что девочки посещали школу четыре-пять лет; они учились английскому и, возможно, французскому, а также счетоводству, но, скорее всего, их знакомство с латынью ограничивалось заучиванием молитв. Вполне возможно, что в начальных школах девочки учились вместе с мальчиками, но в лондонских документах упоминается как минимум одна женщина – глава школы, так что, возможно, существовали и отдельные школы для девочек. Поскольку, в частности, в Лондоне закон позволял женщинам заниматься ремеслом самостоятельно, а вдовам – продолжать дело своих мужей, родители весьма основательно готовили девочек к тому, чтобы в будущем они сделались компетентными хозяйками дома, лавки и мастерской. Нетрудно предположить, что образованная девушка – грамотная и умеющая вести счета – высоко котировалась как невеста.
Разумеется, моралисты не рассчитывали, что школьники автоматически усвоят правильные нормы поведения, и посвящали пространные трактаты тому, как надлежат держаться в школе. Примерному ученику следовало тщательно собирать свою сумку с утра, положив в нее письменные принадлежности – перо, пергамент или восковую табличку, палочку для писания. По пути в школу следовало уважительно приветствовать старших и никоим образом не опаздывать. При виде учителя, разумеется, надлежало снять головной убор и почтительно поклониться, а своих товарищей приветствовать ласково и по-дружески. Войдя в класс, ученик должен был сразу направиться на свое место, достать школьные принадлежности из сумки и с усердием приняться за учение, не отвлекаясь и не рассеиваясь, старательно отвечая на вопросы учителя и не вступая в споры с одноклассниками. Возвращаться же из школы примерному ученику полагалось чинно, вместо того чтобы «нестись бегом, с воплями и гиканьем». Авторы нравоучительных произведений утверждали: тому, кто ведет себя должным образом, обеспечены уважение старших и продвижение в обществе. Даже если он по рождению принадлежит к низшему сословию, он вполне может продвинуться в свете благодаря образованию.
Занятия в школе начинались достаточно рано, судя по тому, что детям, если верить документам и нравоучительным произведениям, следовало вставать «в шесть часов, самое позднее». Им рекомендовалось давать спать не более семи часов, тогда как для взрослых нормой считалось восемь-девять. После завтрака (который, разумеется, должен был быть умеренным и отнюдь не начинаться с эля или вина) школьнику следовало отправиться на урок, опрятно одевшись и прихватив с собой чистый носовой платок. На улице мальчику полагалось «держать голову поднятой, снимать шапку перед старшими и вежливо здороваться», а также избегать недостойных занятий – не швырять камнями в собак, лошадей и свиней, не передразнивать прохожих, не драться, не сквернословить, не терять сумку, шапку и перчатки. Моралисты отнюдь не преуменьшали опасности, подстерегавшие ребенка на улице: так, шестилетний Томас, сын Элис Уэствик, возвращаясь из школы в сумерках, свалился в стоявший во дворе котел с кипятком, а шестнадцатилетний подросток, решивший по пути умыться в канаве, упал в воду и утонул. Еще одного подростка, Томаса Голда, по его заявлению, поколотили двое испанцев, в то время как он шел по городу, «не нарушая королевского мира» (испанцы, впрочем, нашли свидетелей, что Томас Голд первым начал их задирать, и бедняга угодил в тюрьму за уличное буйство и дачу ложных показаний). Надо сказать, школьники далеко не всегда спешили следовать образцам для подражания: так, Уильям, сын Генри Роу, золотых дел мастера, «справлял нужду на улице и забрызгал башмак проходившего мимо молодого человека. Когда тот пожаловался, Уильям ударил его кулаком». Стоявший рядом взрослый мужчина упрекнул Уильяма, но подросток, придя в ярость, хватил непрошеного советчика по голове палкой.
На уроках ученики отвечали пройденное, повторяли вслед за учителем то, что надлежало усвоить на занятии, под его руководством или самостоятельно готовились к опросу и выполняли задания – переписывали тексты, переводили, заучивали, решали задачки, копировали прописи для упражнения в каллиграфии. По одному из сохранившихся «планов урока» конца XIV в. видно, что на занятии предполагалось изучение категории рода имен существительных (по книге фламандского грамматика XIII в. Эверарда Бетюнского), заучивание различных латинских глаголов, орфографические упражнения и изучение некоторых фигур речи. Для старших учеников нередко использовался метод вопросов и ответов; на примерах священных текстов разбиралось «правильное» и «неправильное» грамматическое употребление. Так, зачитав отрывок о пире в Кане Галилейской (Ut gustasset arehitrielinus aquam faсtum vinum), учитель мог спросить, как лучше сказать – factum или factam – исходя из правил грамматики. Отсюда вытекали и теоретические вопросы, позволявшие обсудить или прокомментировать определение и употребление отдельных частей речи (что такое глагол, каковы его функции и так далее). Грамматический комментарий, весьма пространный, со ссылками на разные трактаты, по сути, представлял собой отдельную отрасль знаний. Для запоминания использовались специальные приемы, в частности стихи, с помощью которых ученики могли удержать в памяти значительный объем информации. Например, такая «запоминалка» существовала для заучивания некоторых латинских предлогов:
A, ab, absque, coram, de,
palam, clam, cum, ex, et e,
sine, tenus, pro, et prae;
His super, subter, additio,
et in, sub, si fit statio.
А сможет ли кто-нибудь, не гугля, разгадать вот эту запоминалку? :)
Post epi pri pri pri di di di pascha fi
Телесные наказания, разумеется, в изрядной степени служили средством «поощрения» для нерадивых и укрощения для непослушных. Впрочем, не следует думать, что розга была единственным педагогическим приемом, а учителя представляли собой сплошь тиранов и мучителей; даже в те времена, когда практически любой проступок влек за собой суровое (а то и чрезмерное) наказание, тем не менее, общество не одобряло крайности и неоправданную жестокость. Средневековые педагоги, пользовавшиеся большим авторитетом у современников и потомков (например, Алкуин), утверждали, что к телесным наказаниям надлежит прибегать лишь в крайнем случае, а до тех пор действовать убеждением, внушением и примером. Они с отвращением писали о школах низшего разбора, «в которых целый день стоит крик разгневанных учителей и вопли учеников, которых подвергают порке, а полы усыпаны окровавленными прутьями». Некий любящий отец, золотых дел мастер по профессии, добился тюремного заключения для священника, которого нанял обучать своего сына, потому что священник «избил его до синяков». Наставник, в свою очередь, оправдывался тем, что не желал ребенку зла, а всего лишь «наказывал его, как и следует». И как, должно быть, радовались школьники, когда некий оксфордский преподаватель, вышедший однажды с утра пораньше нарезать прутьев для порки, поскользнулся, упал в реку и утонул.
https://tal-gilas.livejournal.com/227957.html