Семь чудовищ Медного берега5 читателей тэги
#размышления + #Нуремхет как она есть с другими тэгами
О моей ценностной ориентации
Щас кисонька попиздит про традиционные ценности, все как вы любите.
Но начнем издалека. Когда я задумываюсь над тем, какая эпоха мне ближе прочих, к какой я могла бы принадлежать, какую хотела бы реконструировать, стань я реконом, это явно что-то из каменного века. Может быть, неолит, он прикольный.
Дело в том, что и на сегодняшнюю реальность я смотрю как будто из далекой древности, а потому многое, что сейчас кажется людям едва ли не исконным, для меня новодел.
Что касается традиционных ценностей, при всем моем к ним уважении, они не более чем одна из форм ценностей вечных. Вот, например. Существует Бог и потребность человека общаться с Богом. И существуют религии как формы такого общения. Или, скажем, есть потребность в продолжении рода. И существуют брак и семья как формы такого продолжения.
Но дело в том, что Бог существовал тогда, когда не было религии, и будет существовать, когда ее не станет. Дети рождались и до появления семьи и будут рождаться, когда она упразднится. Любовь пребудет независимо от того, освящена ли она узами брака. Порядочность сохранится тогда, когда закон забудется. Общение продолжится, когда замолкнет последнее слово языка. Народ не исчезнет с исчезновением государства, а цивилизация не исчезнет с исчезновением народа. Понимаете, к чему я клоню? Многого, что сейчас для нас свято, когда-то не было и когда-то не будет. Но некоторые вещи останутся неизменными, покуда существует человек.
Проблема традиционных ценностей и их последующего разрушения в том, что люди крепко спаивают форму с содержанием, и, когда рушится форма, само содержание ставят под сомнение. Если нам больше не нужна религия, может, и Бога нет? Если больше необязательно жениться, может, и дети не нужны? Если мы не знаем языков друг друга, то не сможем ни общаться, ни дружить? Если мы вне закона, то и вне морали, получается?
Лол, нет.
Казалось бы, это несложно, но на деле я за всю жизнь встретила только два художественных произведения, бравших за нравственную основу вечные ценности. Голое содержание, а не отдельную форму. Это "Инуяша" (аниме-сериал, а не манга) и цикл Тертлдава "Хроники пропавшего легиона". Одной фразой я охарактеризовала бы их посыл так: милосердие выше закона. И даром что оба произведения о войне, войне, еще раз войне и потом снова чуть-чуть войне, они создают внутри художественного мира удивительно уютный уголок, убежище души, утешение сердца. В таком мире хочется жить.
Да и я пытаюсь в своих историях отвязывать вечные ценности от конкретной формы. Например, показать, что зарождение любви и дружбы возможно и при языковом барьере ("Свеча Бергеле"). Или что любовь и продолжение рода - все, что сейчас ассоциируется с браком и семьей - возможны не просто вне этого контекста, но и вне привычной модели человеческих отношений ("Зима огненная"). Ну, и так далее.
В общем, мою ценностную ориентацию вы поняли. :)
* * *
Пипец, котяточки, здесь я рассуждаю про разные тонкие материи, энергию, предназначение и вот это все, что, конечно, очень хочется читать вечером пятницы под пивко.
Если исходить из точки зрения, что предназначение человека - это не одна дорога (профессия, образ жизни), а скорее общее направление, то я бы навскидку определила свое предназначение как канализировать энергию. В идеале - направлять на созидание, если не получается - просто поглощать, чтобы она не рванула и не натворила бед. Обо мне и моем подходе к жизни емко говорят строки Волошина:
Не пресекайте, но готовьте русла
Избытку сил.
И если исходить из такого понимания предназначения, оно довольно многое объясняет.
1. В частности, мое умение отвлекать внимание и отводить глаза. Конечно, этому способствовала жизнь с двумя, мягко скажем, неуравновешенными родственницами. Но они скорее помогали мне оттачивать мастерство смягчения истерик, чем развили его с нуля.
2. Это объясняет отсутствие категоричности. Вы не встретите в моем лице обвинителя кого бы то ни было, я всегда стараюсь уладить дело миром, понять все стороны и прийти к компромиссу. Зачем уничтожать зло, если можно найти ему применение.
3. Это объясняет мое нежное отношение к западноевропейскому менталитету. Традиционному, конечно, а не к тому, что сейчас под ним стереотипно понимается. Романо-германские народы для меня - бесконечный и бесконтрольный источник энергии, часто направляемой хоть куда, поле непаханое для работы, их бы энтузиазм да в мирное русло! Здесь надо сказать, что народы США, Канады, Австралии и прочих заморских стран, принадлежащих к условному "западному миру" я так не воспринимаю. Эти народы в моих глазах получили от своих европейских предков частицу силы - но дальше эта частица развивалась самостоятельно, не подпитываясь тесной связью с европейской традицией, как это было, например, у крестоносных государств Ближнего Востока. То есть заокеанские "западные" народы для меня все-таки сами по себе, Европа сама по себе.
4. Это объясняет мой азарт от возможности получить в свое распоряжение огромные деньги, или огромную власть, или огромное могущество - и найти им достойное применение, а не слить и не закопать в землю. В душе от подобных мыслей поселяется воодушевление "найти русла будет нелегко, но как же интересно!".
5. Это объясняет даже, не поверите, мою склонность к многобрачию. Энергию можно конвертировать, конечно, но лучшее качество она приобретает тогда, когда расходуется на то, ради чего выделялась. Если ты любишь Васю, Колю и Сашу, то, поскольку это разные люди, ты и любишь каждого по-своему. И любовь для Саши не слишком здорово конвертировать в любовь для Коли (хотя можно, конечно). Также в моих историях часто (а в последнее время - всегда) есть мотив отношений "женщина и воинское сообщество". Иногда я думаю, что неплохо было бы написать и просто "женщина и мужчина", но душа пока не лежит. Возможно, потому что придумывать отводные русла для энергии целого войска интереснее, чем для одного-единственного человека.
6. То, что вызывает во мне ощущение прекрасного и правильного - это равномерное течение. Не закупорка и запрет, но и не взрыв и бесконтрольное расплескивание. Я в полной мере придерживаюсь мнения, что если беспредел нельзя предотвратить, его нужно возглавить. И что, дабы не быть рабом дурной привычки, нужно ввести ее в управляемое русло. Потому я не люблю ни сухие книги, где яркого и прекрасного касаются лишь едва, ни слишком эмоциональные, ну, знаете, все эти "эмоции на грани", когда что ни предложение - то крайность.
7. Как человек, ищущий русла, я естественно люблю так называемые беспроигрышные варианты. Это каналы, в которые можно слить любые количества энергии - и это пойдет только на пользу. Это, например, когда ты говоришь себе "если у меня появятся лишние деньги, я буду тратить их на ..."; "если у меня появится свободное время и я не буду знать, чем заняться, я потрачу его на ...". И так далее. Настоящих беспроигрышных вариантов мало - и потому они ценны. Никакая благотворительность, никакое изучение языков к ним отношения не имеют, во всяком случае для меня. Естественно, беспроигрышные варианты для каждого свои.
* * *
Меня почти полжизни занимает тема разграбления средневековых городов. Причем разграбления не стихийного, а организованного, с временными рамками (как правило, три дня). Не берусь судить, почему она так для меня привлекательна. Возможно, потому что являет собой весьма уважаемое мною качество традиционных культур - вводить темнейшие человеческие страсти в управляемое русло.
Я не любитель излишней жестокости, посему Чингисхан сотоварищи из этого поля выпадают, ибо степняки жгли на все деньги и их разгул для меня несколько чересчур. Но вот европейские армии, заботящиеся больше о том, чтобы разжиться сокровищами, чем чтобы уничтожить или запугать местное население, - это другое дело. Как писал Умберто Эко, рассказывая о захвате Константинополя крестоносцами, разграбление города напоминает скорее не разрушение, а строительство наоборот. Все, что может представлять ценность, растаскивается, разбирается и вывозится.
Я сегодня, кстати, узнала, что дома во время таких грабежей поджигали не затем, шо красиво горит, а затем, чтобы они служили своего рода плавильнями, в которые можно бросать собранный металл.
Вообще не знаю, существует ли хорошая художественная или документальная литература на эту тему, где разграблению какого-нибудь города была бы посвящена, скажем, целая глава. Я пока читала только отрывок про грабежи у Никиты Хониата - одного константинопольского чела, который был свидетелем разорения и несколько дней пытался выбраться из захваченного города вместе с семьей.
Что я могу сказать. По тенденциозным воплям в византийских пабликах мне казалось, что крестоносцы творили какую-то нереальную дичь, так что шакальные видосики из горячих точек отдыхают. Но нет. Описания Хониата, конечно, полны горя, ведь для него, как и для многих горожан, должно быть, в те дни небо пало на землю. Но на мой взгляд, взгляд человека двадцать первого столетия, да еще не слишком религиозного, все это напоминает больше пьяную веселуху, чем проявление черной злобы.
Бесспорно, византийцам было больно оттого, что варвары бросают в переплавку произведения искусства. Что они не делают различий между обычной утварью и церковной и могут использовать чашу для причастия, ну, просто как чашу. Что они могут ввести в храм лошадь, дабы вывезти что-то тяжелое.
Но как-то я не заметила упоминаний массовых убийств или пыток. Полагаю, были и они - ведь надо же было крестоносцам узнавать, куда горожане попрятали золотишко. Но, судя по всему, в топ-10 развлечений пытки не входили. Изнасилования, конечно, были, хотя тот же Хониат пробирался по городу с женой и взрослыми дочерьми, которым велел вымазать лица грязью, чтобы не вызвать лишнего любопытства - и никто их не тронул. Он приводит даже рассказ о каком-то рыцаре, похитившем, кажется, дочь плотника, но с тем рыцарем поговорил то ли сам плотник, то ли священник, и он девушку вернул.
Да, столицу обнесли изрядно, но, повторюсь, я готовилась узреть больше жести, а тут все вышло относительно лайтово.
Чего, к сожалению, не скажешь, о взятии Фессалоник итало-норманнами. Теми самыми итало-норманнами, которые исторический прототип намдалени. С одной стороны, разграбление Фессалоник было местью сицилийского короля за то, что византийский император жестоко его кинул. Это кидалово имело далеко идущие последствия для всей норманнской Сицилии, но войско ее не могло того знать. Да и кинул их византийский император, а не обитатели Фессалоник. Тем не менее, когда я читала свидетельства (во всяком случае, надеюсь, что это были свидетельства, ибо кто автор текста, я не посмотрела) очевидца, там все было прямо плохо. В отличие от простой алчности крестоносцев, тут явно виделась злоба. Здесь упоминается массовая резня. Если кого не убивали, а просто грабили, это, по мнению захватчиков, было величайшее милосердие. Что сицилийцы делали в храмах, я, пожалуй, не буду говорить, чтобы хоть как-то сохранить их лицо. Вы ведь все равно не пойдете гуглить. Скажу только, что если крестоносцам было, похоже, просто все равно, норманнское войско храмы именно оскверняло.
Доходило до того, что военачальникам приходилось бить своих людей мечом либо плашмя, либо всерьез, чтобы они немного охолонули. У меня в "Годе Кошки", кстати, есть похожая сцена. Один из главных героев собирается убить девочку в захваченном замке - просто потому что может. А командир войска, видя это, бьет его под руку тэссеном, нанося неглубокую, но весьма неприятную рану.
Под конец скажу, что эпизоды разграбления городов мне иногда снятся. Я в них оказываюсь среди несчастных горожан, но почему-то такие сны не вызывают у меня ни горечи, ни страха. В них я, как правило, знаю, как себя вести, понимаю, что происходит, и в целом держусь молодцом. Но с другой стороны, там и армия захватчиков больше нацелена на наживу, чем на истребление. Одна моя кисуля высказала мнение, что это могут быть воспоминания из прошлой жизни, но так как в этих снах я нередко вижу тех, кого знала в этой, что-то я сомневаюсь в этой теории.
Моя школьная повесть о Халиноми - подумать только, тринадцать лет прошло! - начинается с разграбления города. Повесть настолько детская, что, едва поняв это, я удалила ее со всех ресурсов, где размещала. Но одна мысль оттуда кажется мне занятной. Ее излагает отец героини как раз перед началом грабежей (еще не зная, что город будет разорен, но, видно, не ожидая от пришедшего войска ничего хорошего): "Если судьба стоит у ворот, отворяй скорее. Судьбе ничего не стоит их снести, но, если ты откроешь первой, она может счесть, что вы друзья".