Семь чудовищ Медного берега5 читателей тэги
#творческое + #размышления с другими тэгами
* * *
Мело, свет прятала пурга.
Он шел без мыслей о возврате.
И в западню он вел врага,
Вел к неминуемой расплате.
©️ Сколот
С тех пор как я услышала эту песню, у меня в голове бродит один сюжет. Не уверена, что когда-нибудь его напишу, потому как он требует большого мастерства и предполагается в двух исполнениях.
Меня много лет занимает вопрос вражды. Причем не личной вражды, а скорее вооруженного соперничества, когда вы вроде оба хорошие люди, но притязаете на одно и то же, и разногласия ваши миром не решить. Вопрос отношения к врагу и отношений с врагом всегда был мне интересен.
А сюжет выглядит так: главному герою поручают заманить крупный вражеский отряд в западню. И вот герой встречается с отрядом, вешает им лапшу на уши ("знаю короткий путь до столицы", "тут недалеко айфоны по семь тыщ", "там затоплено, давайте покажу обход" и так далее) и ведет в западню. Путь длится не один день и предполагает промежуточные ловушки, чтобы немного проредить отряд до подхода к месту возмездия. И в этом пути герой внезапно видит, что перед ним не черная свора, а такие же люди, как он сам. Они разделяют с ним воду и пищу, огонь и шатер. Они вытаскивают его из болота, шутят, вспоминают своих родных, рассуждают о будущем. В некой мере герой даже привязывается к ним и, зная, где расположены промежуточные ловушки, старается вести отряд обходным путем.
Тем не менее, он заводит их в западню. Потому что будь они хоть образцом дружелюбия, это его враги.
Таково первое исполнение.
Во втором исполнении предполагается главный женский персонаж. Ведь чтобы вести отряд в ловушку, не нужно быть дофига воином, достаточно знать местность. И здесь уже концовка другая. Понятно, что есть множество женщин, которые будут рассуждать, как первый герой: каковы бы они ни были, это мои враги. Но все же, думаю, для женщины более естественно сжалиться над врагом. Промучившись совестью добрую половину пути, она ближе к его концу все же говорит: ребята, у меня для вас шоковые новости, там дальше ничего хорошего, и про айфоны по семь тыщ я наврала. Поворачивайте назад, да и мне бы неплохо, вряд ли меня теперь погладят по головке.
* * *
Сколько их, взоры к жаркому небу подняв,
На песке погибало от жажды!
А могли бы пройти этот путь за три дня,
Как потом и случилось однажды.
Н. Болтянская
Сегодня я обнаружила, что в первой трети повести, которую я пишу, у героини появляется реальная возможность без особых усилий устроить свою жизнь. Если бы она ею воспользовалась, остального сюжета просто не случилось бы. А не воспользоваться причины нет - это совпадает с ее желаниями, да и сама она не тот человек, что будет отмазываться в духе нучтовыненадо, янеготова, давайтечерезгодик и так далее. Иными словами, если бы ей только пришла в голову эта мысль, можно было бы пускать титры. Единственная причина, по которой героиня не устроила свою жизнь сразу как это стало возможным - она просто не подумала об этом. Пусть бросит в нее камень тот, кто никогда не упускал удачных шансов.
Но суть даже не в этом. Ведь может статься, она далеко не единственный человек, кому достаточно принять одно простое решение, чтобы все шло хорошо. Кто продолжает идти сложным путем или вовсе никуда не идет лишь потому, что нужная мысль пока не пришла ему в голову, хотя лежит на поверхности.
Мне нужно об этом подумать.
* * *
В школе у нас были уроки белорусской и русской литературы. Я сейчас задумалась, выходит, мы учились больше, чем российские дети, или они догонялись какими-то другими дисциплинами - так много вопросов, так мало ответов. Это были не самые мои любимые предметы, но по выпуске я хорошо запомнила разницу между ними. Белорусская классика от русской отличалась для меня двумя чертами. Во-первых, в белорусской литературе всегда была некая доля мистики, фантастики, мифологического восприятия мира (в 1844-46 гг. даже был выпущен сборник "Беларусь в фантастических рассказах" - задолго до зарождения фантастики как таковой). Даже если эта мистика не играла там особой роли, не совала рояли по кустам и вообще это повесть о фашистах, она там была. Во-вторых, когда ты заканчивал читать произведение белорусского классика, ощущение от него колебалось в диапазоне от "все хорошо" или "все будет хорошо" до "все плохо, но...". Какой бы ни описывался трэш, общее впечатление от текста никогда не бывало мрачным, всегда оставалась некая жизнеутверждающая нота. Русская классика давала куда более разнообразное послевкусие - от "как шикарно, надо ваять фанфик" до "хлебнул яду". Часть русских классиков, очевидно, ничего плохого не видела в том, чтобы закончить произведение в духе "все плохо, живи с этим, ну, или не живи".
Я не скажу, какая из литератур мне нравилась больше - видно, никакая, я в целом не слишком любила литературу. Но вот что я заметила. Теперь, когда я пишу сама, концовки моих произведений остаются в диапазоне от "все хорошо" до "все плохо, но...". Это золотой стандарт, от которого я не отхожу. Наверное, я могла бы написать и что-то депрессивное, без жизнеутверждающего последнего аккорда, но для меня такие тексты не имеют смысла. Не думаю, что на меня повлияла белорусская классика. Ее я читала лишь чуть более охотно, чем параграф по биологии. Но теперь я, кажется, понимаю, что двигало ее авторами.