Предыдущая глава
Форт Святой Антон нависает над устьем реки Зимородок белоснежной громадой – одним словом, это надо видеть. Это самая большая крепость из тех четырёх, что стоят по нашему, северному берегу. Они противостоят трём твердыням по южному берегу, возвышаясь на холмах, словно зубы во рту старика. Его губы образуют две крепостные стены серого камня, каждая в три человеческих роста высотой – они стоят на страже, отделяя нас от мятежников. Должно быть, когда-то эти укрепления были чудом инженерного искусства, но теперь каменная губа справа от форта разорвана, так что захваченный Святой Антон больше не связан с соседями.
Наш лагерь также представляет собой выдающееся зрелище. Мне в жизни не доводилось видеть столько белых треугольных палаток, расположившихся ровными рядами, будто хорошо заякоренные рыболовные ялики. На краю лагеря к каждой палатке привязано по лошади, а то и не по одной, гораздо крупнее тех кляч, с которыми приходилось иметь дело мне. В центре лагеря возвышается палатка генерала, увенчанная реющим на ветру красным флагом.
читать дальшеЛиния палаток повторяет изгиб стены, которая сбегает от Святого Антона прямо к морю. Вот почему мне дела нет ни до каких фортификаций и планировки лагеря – просто стою на холмике близ генеральской палатки лицом на восток и улыбаюсь во весь рот.
Если хорошенько прищуриться, то земли и вовсе не видно – только водная гладь. Расправив грудь, вбираешь лишь тёплый, солоноватый, влажный воздух – восхитительное дыхание моря. Если прислушаться, можно различить, как перекрикиваются рыбаки над дневным уловом. На их флагштоке реет голубой цветок, окаймленный водорослями – я не узнаю этот герб, но охотно вытатуировал бы его на своей руке. Дом.
Генерал выходит из палатки и останавливается рядом со мной. Он почему-то смотрит на меня, а не на берег – вот уж напрасно, такой вид пропадает!
– Скоро начнется сражение, – говорит он. – Я должен идти на совет, но я попросил Джару подождать вместе с тобой. Я… солдаты Рзалеза не должны узнать, что я стал вектором, и потому я не смогу говорить с тобой во время битвы.
– Да, сэр! – Я набираю в лёгкие побольше морского воздуха, чтобы запасти на будущее, ведь неизвестно, когда представится новая возможность. – Здорово будет увидеть дружелюбное лицо.
В мгновение ока ласковая улыбка генерала преображается в волчий оскал:
– Кто был недружелюбен?
– Да никто в особенности, сэр. – Он что, беспокоится, как бы кто не пнул его породистую собачонку? Внезапно меня охватывает стыд за эту мысль, и я провожу рукой по лицу, чтобы вернуть душевное равновесие. Выражение его лица совершенно искреннее, и не его вина, что я застрял среди дворян, которые меня ни во что не ставят. – Ну… вы ж понимаете. То, что я – человек и всё такое, многим кажется неуместным…
– Ничего неуместного в этом нет. – Сделав несколько глубоких вдохов, он приходит в себя; его рука тянется к волосам, но на полпути он спохватывается и вытягивает её вдоль тела. – Ясно. Если это повторится, дай мне знать. Ещё кое-что. Я попросил Фе… Джа Алима, чтобы он обработал твои раны перед началом битвы, на случай, если после он слишком утомится. Он обещал, что скоро зайдёт.
А я-то надеялся, что на сей раз пронесёт. Но мне удается ответить, не поморщившись:
– Благодарю вас, сэр.
Он протягивает руку и берет меня за рукав большим и указательным пальцем – осторожно, словно срывая полевой цветок. Он делает так с того случая в башне – что-то вроде негласного компромисса между его желанием близости и моим ощущением неловкости. Затем он опускает руку, кивает мне и вышагивает по направлению к скоплению палаток.
Стоит ему скрыться из виду, как тут же появляется рыжий дзалин – он что, прятался, ожидая ухода генерала?
– А вот и мой любимый пациент, – бурчит Джа Алим, подходя ко мне.
Мне удается приветствовать его улыбкой, что погружает его в пущее недовольство.
– Хорошо провёл ночь, не так ли? – спрашивает он, не трудясь изобразить участие, и принимается развязывать перевязь на шее, на которой держится моя рука. – Сядь, чтоб тебя. Ты сущая каланча.
Я послушно опускаюсь на корточки, пропуская мимо ушей ехидный комментарий на тему моих отношений с генералом.
– А что значит Джа, кстати говоря? – спрашиваю я вместо ответа.
– Это значит, невежда, что я уполномочен лечить раны. И что-то я не припомню, чтобы у тебя было звание, уполномочивающее тебя обращаться ко мне. – Он вешает кусок ткани на моё здоровое плечо и простирает ладонь над сломанной рукой; на моих глазах она начинает светиться, и я потрясённо наблюдаю за этим, пока от яркого сияния не начинают наворачиваться слёзы.
– Ваша правда, – покладисто отзываюсь я, смаргивая их, – но, может, я сам с собой разговариваю.
– Хмф.
Я слышу тихое поскрипывание иссохшей земли под подошвами и, оглянувшись через плечо, вижу подходящую к палатке Джару; естественно, Алим тут же награждает меня оплеухой, чтоб не дёргался. Девушка машет мне, но улыбка тут же испаряется с её лица, стоит ей завидеть доктора.
– Ты действительно хочешь, чтобы генерал узнал, как ты обращаешься с его фокусом? – холодно интересуется она.
– Думаешь, мне до этого есть дело? – шипит он в ответ, затягивая перевязь, и принимается разбинтовывать мою голову. – Что он ещё мне может сделать? А маленькой принцессе уже не терпится наябедничать?
Глаза Джары сужаются, и я решаю вмешаться, прежде чем единственную расположенную ко мне особу арестуют за убийство ещё до начала битвы.
– Эй, Джара, – отвлекаю я её, – как я вообще выгляжу? Не видал своего отражения с того дня, как был ранен.
Она удерживается от гневной отповеди, явно готовой сорваться с языка, и неимоверным усилием возвращает себе самообладание, хотя её губы ещё подёргиваются.
– Ну… тебе словно швабру на голову надели. А это нормально, что они такие кудрявые?
– Выходит, меня не обрили? – тотчас просиял я.
– Ты что думаешь, мы – варвары? – бурчит Алим. – Твоя драгоценная шевелюра в целости и сохранности – пока я не передумаю. Из соображений гигиены, естественно, – бросает он, видя, что Джара уже готова возразить.
Я хотел было спросить, были ли у него когда-нибудь друзья, но решаю, что, пожалуй, это не лучший вопрос из тех, что можно задать раздражительному лекарю, который в данный момент работает над швами на твоей голове.
По завершении обследования Алим объявляет, что бинты мне более не понадобятся, и что я вполне заслужил ходить по лагерю в таком виде, вслед за чем поспешно ретируется. Сдаётся мне, что, несмотря на всю его браваду, на самом деле ему не так уж наплевать на то, что Джара скажет генералу.
– А ты что, правда принцесса? – спрашиваю я, когда он удаляется.
– А что, похоже? – закатывает глаза она. – Видишь ли, Джа Алим принадлежит к тому ублюдочному типу людей, которые считают, что нет ничего смешнее, чем прохаживаться по поводу чьего-либо происхождения. Идём-ка, а то не поспеем на поле до начала битвы.
Тут я замечаю, что она звенит с каждым шагом – и вижу пристёгнутый на боку меч в чёрных кожаных ножнах.
– А ты сегодня тоже будешь биться?
– Надеюсь, – отвечает она с недовольной гримасой. – Учитывая, как обычно составляют списки, наверно, пройдёт не один час, прежде чем меня вызовут. До этого момента могу составить тебе компанию.
Мне как-то неуютно от мысли, что её пошлют в гущу битвы, однако я напоминаю себе, что она – дзалинка, и у меня нет никакого права удерживать её от исполнения своего долга. Но если её ослепительная улыбка исчезнет под боевыми шрамами… Я провожу рукой по лицу, стараясь думать о чём-нибудь другом.
– Кстати, разве тебе не полагается облачиться в броню? – спрашиваю я, глядя на мальчишку, который пробегает мимо с хлопающим на ветру кожаным колетом [1] едва ли не больше него ростом. – Или твоя форма понадёжней моей?
Кто-то подыскал мне сине-золотое одеяние, наверно, потому, что предыдущая одёжка уже начала попахивать. По правде, обновки идут мне куда больше, чем мой флотский бурый, поскольку в кои-то веки подходят по размеру.
Джара самозабвенно смеётся, откинув голову.
– Ты же не считаешь, что я буду часами париться в броне? Нагревается на солнце не хуже любой другой железки и ноги натирает. Не, мы их надеваем, когда понадобится.
Но ведь и генерал тоже без лат, если подумать.
– А верховный генерал участвует в битве?
– Скорее всего, нет. Обычно он тоже выходит на поле, но считается, что вектора не должны… в общем, это зависит от того, кто есть у них в форте.
А это-то какое имеет значение? – хочу спросить я, но в этот момент мы подходим к полю битвы, и у меня появляется целый ворох других вопросов.
Кто-то притоптал траву, образовав ровный круг перед фортом, и окружил его шестами. На некоторых висят белые тряпочки, я так и не понял, по какому принципу. Наши солдаты собрались вокруг этой площадки группами по двое – по трое, а вовсе не боевыми рядами, как повествуется в дедовских рассказах.
Вокруг снуёт гораздо больше людей, чем мне приходилось видеть за последнее время, большинство держат доспехи или топчутся справа от поля, и у меня зарождается слабая надежда перемолвиться с ними хотя бы словечком.
Но самая странная рыба притаилась посередине пруда: ворота форта открыты настежь, и тем не менее никто не несётся в проход с мечами наголо. Рядом околачивается несколько солдат в жёлтой форме легионов Рзалеза, но не похоже, чтобы они стояли на страже: скорее, глазеют на наших, походя обмениваясь впечатлениями.
А наши офицеры сбились в тесную группу рядом с площадкой, не проявляя никакого желания послать армию на штурм. Вместо этого они стараются переорать друг друга, угрожающе размахивая грифельными досками вроде той, которой пользуется генерал. Ну, естественно, вопят все, кроме Азотеги, который коротает время, то согласно кивая, то строя угрожающие гримасы.
Вдоволь налюбовавшись на всё это, я спрашиваю:
– А что тут вообще происходит?
– Что ты имеешь в виду? – изогнув бровь, Джара, в свою очередь, оглядывает поле. – Вроде, то же, что и всегда.
Высокий пронзительный сигнал горна приканчивает наш разговор и мои барабанные перепонки. Жёлтые солдаты тут же подбираются, скрывшись за воротами. Внезапно над стенами и башнями возникает целый ряд голов в жёлтых шлемах, таращащихся на нас. Я хватаю Джару за руку, готовый утащить её, завидя лук или метательное копье.
– Нам обязательно стоять так близко? – шепчу я.
Она стряхивает мою руку, уставясь на меня.
– Тс-с, – шипит она в ответ, затем тихо добавляет: – Конечно! Иначе мы вообще ничего не разглядим.
Звяканье, эхом отразившееся от ворот крепости, заставляет меня вздрогнуть, и оттуда выходит один-единственный солдат. Он – хотя это с тем же успехом может быть и она – с головы до ног закован в броню: со шлема свисает кольчужная сетка, закрывая лицо. Я не больно-то разбираюсь в броне – она не слишком популярна среди моряков, для которых вопрос плавучести в любую минуту может стать решающим, но я знаю, что металл держит удар куда лучше кожи, а этот боец так и сияет на солнце. Десятки тысяч стальных колечек склёпаны друг с другом наподобие якорной цепи, соединяя цельные пластины на груди, руках и ногах. Даже каждый палец защищен собственной пластинкой.
По нашим рядам пробегает шепоток. Я толком ничего не разобрал, кроме повторяемого слева: «Пезебас? Пезебас?» и «Цзарикс!» – справа.
– Что происходит? – повторяю я.
– Тс-с! Погоди… – отмахивается Джара.
Солдат выходит на центр площадки и извлекает длинный меч из притороченных сбоку ножен, вздымая его в воздух. С чистого неба тут же ударяет молния, уйдя в землю рядом с ним. Лошади ржут и пятятся, солдаты кричат, а я смаргиваю слёзы с ослеплённых вспышкой глаз.
Серак, – пробегает по рядам.
– Серак Буреносный, – поясняет Джара и кивает, скрестив руки на груди. – Интересный выбор, но не то чтобы неожиданный. Всегда предпочитают начать с устрашения.
– Постой-ка, – бормочу я, протирая глаза здоровой рукой. – Ты что, хочешь сказать, он это сделал?
– Ну разумеется, – отвечает дзалинка с чарующей улыбкой – и я вновь ловлю себя на мысли, что, не будь она дворянкой… – Все применяют подвластные им магические способности во время битвы. Едва ли Серак и впрямь поджарит кого-то молнией, но у него и другие трюки припрятаны в наручах.
Не то чтобы это что-то проясняло.
– Значит… выходит, он тоже сфокусирован? Ты же, вроде, говорила, что вектора обычно не сражаются?
– Нет, если этого можно избежать. – Покосившись на меня, она спрашивает: – О небеса, ты что, вообще ничего в этом не смыслишь? Таланты такого масштаба применяются в управлении страной, да порой в крупномасштабных битвах. Они слишком ценны, чтобы рисковать ими в единичных сражениях. Любой обладает пятью-шестью теми или иными магическими дарами, которые разрешено использовать на поле брани. Джа Алим исцеляет, Серак призывает громы, молнии и ливень. Правда, далеко не все способности применимы в бою, потому-то не каждый может стать воином.
Ни черта мы не знаем о дзали, – походя думаю я. Ну, почти. Скрестив руки на груди под стать ей, я спрашиваю:
– А как звали великого морского дракона, которого одолел Святой Антон? Как называется церемониальный напиток Криводревной деревушки? Какому богу поклоняется племя Серого холма?
– О чём это ты? Какое это отношение имеет к сражениям?
На её лице отражается искреннее недоумение, и я был бы тупым и неблагодарным, как бочковая сельдь, если плюну в лицо единственной персоне, что выказывает мне хоть толику доброты.
– Не бери в голову, – вздыхаю я. – Ну а ты… какие штуки ты умеешь делать?
Джара фыркает и трясёт головой, глядя на поле.
– О таких вещах просто так не спрашивают, Кэлентин. Это слишком личный вопрос, если не сказать – неприличный.
– Ох, прости. – Тем временем, солдат на площадке опускает меч, вызывающим жестом обращая его в сторону нашей армии. – Но вот насчёт него я уже знаю, что он управляет погодой.
– Некоторые не могут удержаться от выпендрёжа.
Спор среди офицеров возобновляется с новой силой, пока высокий дзалин с белыми прядями в волосах не провозглашает:
– Солдат Пакс!
Среди защитников форта также поднимается шум, и я вижу, что многие головы яростно кивают. На нашей стороне двое мужчин принимаются напяливать броню на коренастого мускулистого дзалина: сперва – кожаный дублет с набойками, затем – кольчугу. Он яростно скалится, когда на него водружают шлем с пикой на макушке.
– Его лицо не закрыто, в отличие от Серака, – замечаю я. – Это плохо?
Джара прижимает ладонь ко лбу.
– Нет, если Серак не собирается ударить Пакса в лицо, – вздыхает она. – А если он это сделает, то тем самым нарушит столько договоров и принципов, что я помру от старости, прежде чем их перечислю. Слушай, давай просто посмотрим, а?
– Слушаюсь, сэр.
Мне не раз приходилось участвовать в сражениях, так что мне хорошо знакомы все эти чувства: тошнотворный страх ожидания, близящаяся опасность, возбуждение и ярость, что захлестывают, стоит скрестить клинки. Ну а эти солдаты как-то слишком расслаблены. Если их волнует битва, которая последует за этой демонстрацией, то они это искусно скрывают. Правда, в позе некоторых заметно нетерпение, словно у голодного ребёнка, который ждёт, когда горшок закипит, иные же скалят зубы, будто уже победили.
Ей-богу, это больше напоминает игру в кости, чем войну. Мне резко хочется засесть неподалеку с удочкой: если и дальше пойдет в том же духе, то я хотя бы без улова не останусь.
Я также знаю, насколько быстро обычно протекают подобные стычки. Это в кукольном театре действующие лица подолгу завывают друг перед другом во время драки, в море же всё обычно заканчивается парой ударов сабли. Не назовёшь это действо и красивым.
Но, выходит, сверкающие доспехи сильно меняют дело. Солдат Пакс издает угрожающий рёв, устремляясь на площадку, и замахивается коротким тяжёлым мечом с той неуловимой для глаза дзалинской стремительностью. Серак уходит в сторону, но недостаточно быстро: меч скребёт по нагрудной пластине с такой силой, что у меня ажно в ушах звенит. Обычного человека подобный удар прикончил бы, но он лишь оставляет уродливую борозду на доспехах.
– Нет-нет-нет, – бормочет Джара. – Не пытайся соперничать с ним в стремительности! Это ж тупо!
– А что в этом такого? – недоумеваю я, глядя на то, как они оба отскакивают, чтобы тут же схлестнуться вновь.
– Пакс метит в зазоры подмышек – вот, глянь, когда Серак поднимает меч – и, если бы тот не ушёл достаточно быстро, он мог бы попасть. Он выделывается, стремясь пробить кольчугу грубой силой.
– А чего бы тогда не закрыть эти зазоры? – Это кажется вполне очевидным решением проблемы, как подвешивание бочки с маслом над парусом.
– А ты попробуй подвигаться с железяками в подмышках. Некоторые, кстати, так и делают, но тогда нечего рассчитывать на быстрые финты. Но, по правде, даже это было бы лучше того, как двигается этот придурок.
Мне-то представляется, что с его движениями всё в полном порядке: оба бойца скользят, то отходя, то наступая, так, что видны одни блики.
– Ну а что с ними не так?
– Смотри, вот опять! Паксу следовало бы кружить возле него в ожидании удачного момента, чтобы поднырнуть и ударить, а не бросаться в лобовую атаку. Глаза б мои не видели. – Однако же она почему-то не отворачивается.
Серак совершает очередной разворот, и наш боец успевает поймать его меч, отбивая его в сторону и подбираясь ближе. Молниеносный солдат отступает и замахивается, обрушивая удар на руку противника – но он вновь приходится по броне. Я начинаю думать, что наш боец в невыгодном положении из-за более короткого оружия, но зато он компенсирует это стремительностью. Ну, наверно. Во всяком случае, похоже, ни один из ударов не достигает желаемого. Хотя, казалось бы, просвет в подмышке – самая что ни на есть очевидная цель, на практике попасть в них на поверку не так уж просто: боец легко уворачивается или просто ставит блок мечом, если противник подходит слишком близко.
После двухминутного созерцания этого действа звон металла о металл уже отдается зудом в зубах.
– В этих поединках вообще бывают победители? – спрашиваю я у Джары.
Она меня не слышит: как раз в этот момент Пакс получает удар по ноге, и она вздрагивает, стискивая кулаки, будто сама готова ринуться в бой.
– Давай, давай, давай! – самозабвенно вопит она.
Внезапно раздается рёв толпы, и я оглядываюсь на поле – Сераку удалось захлестнуть руку противника мечом, прижав его к земле, подобно борцу. Наш солдат дёрнулся было в сторону, но лезвие Серака уже прижато к его обнажённой шее – и внезапно Пакс затихает, его меч падает наземь, а сам он безвольно обмякает.
– Он что, умер? – потрясённо спрашиваю я, поднимаясь на цыпочки, чтобы лучше видеть.
– Подлец! Мошенник! – кричит Джара, потрясая кулаком, затем её плечи со стоном опускаются. – Нет… все лезвия покрыты сонным снадобьем. Чёрт бы его побрал. Выходит, ты был прав насчет его шлема. Напомни мне, чтобы не повторяла его ошибку.
– Вот уж не думал, что этим всё кончится. – Я гляжу, как пара солдат подбегает, чтобы унести поверженного товарища. Серак марширует обратно к форту, вздымая руку в кольчужной перчатке в знак победы под приветствия товарищей. Ещё одна молния срывается с неба, когда он заходит в ворота.
– Позёр, – рычит моя спутница.
Солдаты вновь принимаются копошиться, получая приказы офицеров. Те, что носят броню, начинают разбредаться по рядам. Я вытягиваюсь, наблюдая за их перемещениями по мере того, как они выстраиваются в ряды.
– Ну хорошо, – бросаю я, улавливая нарастающее возбуждение. – Теперь-то битва начнётся?
– Да щас. Они ещё некоторое время будут решать, кого послать следующим. Надеюсь, что не Серака. Вообще-то, теоретически он может выходить сколько угодно раз, пока его не выведут из строя, но обычно за сильными бойцами посылают несколько тех, что послабее, а чемпионов придерживают на случай, если они понадобятся позже.
Я открываю рот и вновь его захлопываю.
– Ты что, хочешь сказать, что будет ещё несколько этих поединков?
– Пока победитель не определится, – кивает она.
Я кошусь на неё. Затем разворачиваюсь лицом к лицу. Потом снова скашиваю глаза на поле, напряжённо раздумывая.
– Итак, – наконец говорю я, – что будет, если все наши солдаты проиграют, как Пакс?
– Я ж тебе говорила на прошлой неделе: отступим к Крику Чайки для перегруппировки, чтобы вернуться со свежими силами, способными их одолеть.
– Одолеть таким вот образом? – спрашиваю я неодобрительно.
– А как ещё?
– И что – никаких жертв?
– Ну… в принципе они возможны, – говорит она, торжественно поджимая губы. – Случаются несчастные случаи: кто-то поскользнется, или нанесет удар сильнее, чем рассчитывал. Тогда рядом с их домом поставят памятник сочинят оду-другую.
У меня просто нет слов, и всё тут.
Битых три часа мы наблюдаем за тем, как солдаты в тяжёлой броне бьют, замахиваются, стреляют, метают копья и молоты друг в друга. Некоторые сражаются верхом, прочие – пешими. Одни используют магию, другие же полагаются на силу и ловкость. Перед нами проходят солдаты, способные заставить камни бросаться на противника, а птиц – пикировать вниз отвлекающим манёвром, вызывать дождь, превращающий землю под ногами в грязь. В какой-то момент они вынуждены объявить перерыв, пока люди из обоих лагерей бегом подтаскивали кипы сена, чтобы просушить почву перед следующим поединком.
Мое насмешливое любопытство сменяется непониманием, затем – неприятием, скукой и наконец унынием. Ничего не скажешь, это куда более цивилизованное зрелище, чем кровавые дедовские рассказы о вываливающихся внутренностях и моровых поветриях. Но наши солдаты продолжают проигрывать сражение за сражением – и так все три часа, так что на нынешний момент счёт таков: шестьдесят семь их побед на пятьдесят наших. Таким манером мы вот-вот уступим важный форпост Рзалезу, что отнюдь не приблизит нас к единому счастливому государству под эгидой королевы.
И при этом никому – ну правда никому – не приходит в голову жульничать. Нет чтобы втихую послать отряд в обход крепости и атаковать с тыла, или отравить их провиант – сделать хоть что-нибудь похожее на войну в моём понимании, одним словом. Однажды жёлтые ублюдки выслали двух солдат разом – но тогда наши просто отправили двоих им навстречу. А могли бы послать пару сотен – вот тогда бы день удался.
Правда, не сказать, что это сплошь облачка и розы. Первые несколько поединков спустя я чуть не плевался, диву даваясь, что кто-то соглашается участвовать в этой глупой забаве. Но когда всё пространство близ поля усеивают спящие мёртвым сном воины, становится не по себе от их неподвижности – я словно стою на краю братской могилы.
Наши соперники уносят своих павших в форт, что представляется мне более правильным: вид кучи тел товарищей отнюдь не способствует поднятию моего духа, и подозреваю, что это верно и для прочих. Почему Генерал не прикажет разнести их по палаткам или хотя бы просто убрать с глаз долой – это не укладывается у меня в голове.
Наверно, всё дело в воинской чести.
На сей раз они высылают широкоплечего бойца с двумя изогнутыми мечами. Он с криком вздымает их в воздух – и лезвия вспыхивают. Джара закатывает глаза, хоть как-то развеивая унылую атмосферу, а я фыркаю.
– Он как, ещё больший придурок, чем Серак, или такой же? – спрашиваю я.
– О, дело обстоит намного хуже. Ты погляди на его шлем: он покрасил его в цвет пламени.
Боец делает несколько медленных пассов пылающими мечами, демонстрируя кольчужные рукавицы, также красные.
– Наверно, это что-то вроде брачного танца, – предполагаю я, заставив Джару захихикать.
И тут беловолосый дзалин выкрикивает:
– Солдат Джара!
С её застывшего лица моментально сбегает веселье, но затем она вновь делает попытку улыбнуться.
– Что ж, как насчет того, чтоб я научила этого фанфарона танцевать как следует?
Бледный конопатый юнец подбегает с броней и помогает ей облачиться. Посмотрев свыше ста нелепых поединков, я приблизительно представляю, куда какой предмет крепится, так что, когда мальчишка продевает её левую руку в прорезь дублета, я принимаюсь затягивать завязки на правой, орудуя одной рукой.
– Ты уверен, что справишься? – спрашивает Джара, и я замечаю, что она куда охотнее следит за мной, чем за фланированием своего соперника по полю.
Я шутливо прищуриваюсь на неё, силясь подбодрить:
– Ты же не станешь сомневаться в способности моряка затягивать узлы? Я могу вязать их пальцами ног, не говоря уже о руке.
Мальчик косится на нас, сглатывает и принимается за следующий ремень.
– Эй, слушай сюда, – говорю я, осмотрев результаты его работы. – Ты как бы… в общем, предоставь узлы мне, а ты просто подавай мне части и говори, куда их присобачить, идёт?
Вдвоём мы вскоре обращаем Джару во впечатляющий образчик боевого вооружения. Её шлем снабжен простой металлической полоской, защищающей нос, но она лишь строит гримасу, видя, что я беспокоюсь на этот счёт.
– Первая битва – чистой воды случайность, матрос. Со мной всё будет в порядке. Спасибо, парень. – Она кивает мальчику – тот краснеет и поспешно отступает.
– Удачи, – напутствую её я. Она шутливо салютует мне, а затем со звоном направляется на площадку.
– Эй, – обращаюсь я к юнцу, дружески пихая его локтем здоровой руки в бок, и он обращает на меня глаза, полные ужаса. Вот что во мне такого, что так пугает детей? Может, моя непокорная шевелюра? – Она как, хороша на поле?
– О да! – яростно кивает он. Затем, помедлив, он снова сглатывает, добавив: – Ну, и Лазен тоже. Ну, этот, огненный.
Я медленно выдыхаю. Почти никто не погибает в этих сражениях – так она сказала. Но все-таки порой складывают оду и ставят памятник.
Моя шея хрустит трижды, когда я понимаю, что она ростом ровно по грудь противнику. В её руках – маленький квадратный щит, отнюдь не выглядящий хорошей защитой, и всего один тонкий меч. Когда Лазен издает боевой клич и принимается крутиться вокруг неё, причём его мечи сливаются в размытое огненно-серебристое сияние, мне требуется усилие, чтобы не отвести взгляд.
Но она быстрая, почти столь же стремительная, как генерал. Её крохотный щит служит не для защиты, а для того, чтобы захватывать изогнутые лезвия и отбивать их в сторону. Они действуют в отличной связке – щит, открывающий противника, и устремляющийся в брешь меч. Мне от силы пару раз приходилось одновременно выполнять два дела обоими руками, и это было ох как непросто – ей же удается это безо всяких усилий, словно на поле двое воинов с нашей стороны.
В промежутках между ударами она всякий раз отступает, и оба бойца пару мгновений примериваются к новой атаке. Сегодня я повидал достаточно сражений, чтобы понимать, в чём смысл происходящего: они нащупывают то, что Джара называет брешью в защите, чтобы направить лезвие туда, где противник не сможет его отбить.
И явно чем больше внимания этому уделяет боец, тем больше опыта он – или она – имеет. Более слабые бойцы просто оголтело бросаются друг на друга. И, по правде сказать, такие поединки куда зрелищнее.
Пылающие мечи, конечно, смотрятся впечатляюще. Они вычерчивают в воздухе обалденные огненные фигуры, но, похоже, по боевым качествам ничуть не лучше любого другого меча. Если что их и отличает – так это замедленность движений: похоже, Лазен расходует немало сил на то, чтобы поддерживать горение.
А затем одно из лезвий задевает косу Джары, что скачет по её плечам.
Мы с мальчишкой одновременно издаём негодующий возглас, как и прочие наши солдаты. Я не догадался спрятать косу под доспехи – и почему она мне не напомнила?
Огонь взлетает по волосам под шлем. Джара с криком срывает его, отбрасывая щит в сторону, и краткий ливень сбивает пламя, прежде чем оно успевает добраться до чего-то помимо косы.
Я пытаюсь предостеречь её – чёрт, да весь наш лагерь пытается – да и она сама наверняка чует опасность…
Джара крутится на месте, отбивая один из кривых мечей шлемом и подныривая под другой. Ещё один крик – и дождь гасит огонь на оружии противника.
Я шумно радуюсь наряду с прочими, затем толкаю мальчика:
– А почему она не сделала этого в самом начале?
– У некоторых из них проблемы с магией, пока они не разозлятся или что-то вроде того, – отвечает он, поднимаясь на цыпочки, чтобы лучше видеть. Он вздрагивает, когда меч Лазена бьет по ноге Джары с такой силой, что точно останется здоровенный синяк, несмотря на броню. – В общем, без понятия, почему.
Наша дзалинка быстро обращает землю под ногами противника в грязь, на которой он поскальзывается; но, падая на спину, он успевает схватить её за нагрудную пластину. Они оба шлёпаются наземь и борются, силясь подняться – словно играющие на берегу выдры, с той лишь разницей, что те не пытаются прикончить друг друга.
Оба отбрасывают мечи и хватаются за кинжалы, перекатываясь по земле. Джара в лучшей позиции, но она с криком отшатывается, когда Лазен выбрасывает пылающую руку ей прямо в лицо.
К несчастью, вторая рука с кинжалом наготове.
Джара пытается дотянуться до противника, но её веки смежаются, трепеща, словно крылья бабочки, шлем откатывается в сторону, и сама она валится на землю.
Глядя на то, как Джару уносят с поля, я старательно напоминаю себе о том, что она просто спит. Не видно ни капли крови, и солдат, ковыляющий с поля боя, ударил ее не так уж сильно. Осмотрев её, целитель во всеуслышание сообщает, что она не ранена.
Я ликую, но прочие солдаты издают столь горестный возглас, словно их сердца в одночасье разбиты.
– Это что же, – сердито брякаю я, – они хотели, чтоб её ранили?
– Да нет же, – выдыхает мальчишка, – ты погляди!
На поле выкатывается самый высокий дзалин из всех, что мне доводилось видеть. В отличие от прочих, он не носит шлема; его заплетенные в косу волосы отливают ярко-оранжевым. В отличие от натурального цвета Алима, не похоже, чтобы его шевелюра говорила о том, что её обладатель – лекарь.
Его кольчужная рукавица сжимает длинную алебарду, и хотя вместо того, чтобы размахивать ею, он просто упирает древко в землю, это куда более впечатляющее зрелище, чем все трюки предыдущих бойцов вместе взятые. Пожалуй, его руки будут толщиной с мою талию.
– Это же Аджакс, – стонет юнец. – Полагали, что он на юге! Должно быть, его выдернули оттуда – это несколько недель пути, а генерала Джезимен с нами нет! Только у неё и есть шанс в бою против него!
– Кто бросит мне вызов? – провозглашает он в сторону жалких остатков нашей армии, и жёлтые поддерживают его дружным рёвом.
Взоры нетерпеливо топчущихся солдат обращены на офицеров, которые яростно шепчутся промеж себя. Похоже, судя по его жестам беловолосого, он настаивает на собственной кандидатуре, но воительница с острыми чертами лица всякий раз трясет головой. Третий указывает на небо; четвёртая – на лошадей.
Тут Азотеги бросает свою грифельную табличку оземь с глухим стуком, все замолкают, и в наступившей тишине он отрывисто кивает герольду.
Затем он снимается с места – отчего-то на каждый его шаг я совершаю свой, и внезапно понимаю: должно быть, это то самое расстояние, которое допускает наша связь.
– Ох, чёрт! – выдыхаю я.
К группе офицеров направляется мужчина с комплектом блестящей брони – и мне приходится соображать быстро. Вокруг болтаются люди, всё ещё продолжая спорить – я затесываюсь промеж них, трогаю мужчину за плечо и перехватываю его ношу прежде, чем он успевает возразить.
– Я об этом позабочусь, – с улыбкой заверяю я и направляюсь к моему генералу.
– Верховный генерал Фараз! – слегка неохотно объявляет герольд, и в гудении солдат Рзалеза слышится хотя бы оттенок беспокойства.
– Славный вызов! – отзывается великан с площадки.
– Вот, сэр… то есть, Ваше Сиятельство, поправляюсь я, когда один из офицеров награждает меня подозрительным взглядом, и встаю на колени, чтобы закрепить броню на лодыжках. Доспехи Азотеги куда роскошнее, чем у Джары, с тонкой гравировкой на пластинах и золотой вышивкой на сапфировом бархате, которым обшит его кожаный дублет.
– Я, кажется, велел тебе держаться в стороне, – еле слышно произносит он, но его рука опускается, чтобы дотронуться до пряди моих волос так, чтобы никто не заметил. Я в кои-то веки не возражаю: отталкивать того, кому вот-вот вобьют голову в плечи, представляется мне верхом жестокости.
Помогая ему влезть в кольчугу, я шепчу:
– Ты можешь победить?
– Ни один солдат на нашем поле не в силах меня одолеть.
Он увернулся от моего вопроса, словно угорь – что, как подозреваю, само по себе является ответом. Если он не сможет побить Аджакса – то иные не смогут и подавно.
Ну хотя бы его шлем закрывает лицо полностью, – утешаю я себя. Внезапно меня охватывает стыд: я тут тревожусь о шкурных интересах, а ведь, если этот гигант возьмет верх, едва ли обойдется без кровопролития. Генерал вёл себя более чем предупредительно все эти дни, хотя это явно шло против его природы. Я просто не хочу, чтобы он пострадал.
У его ног – простой меч с кожаной рукоятью и кинжал с широкой крестовиной, который чем-то напоминает мне мачту с убранными парусами, и я надеюсь, что это хорошая примета. Генерал пристёгивает оружие по бокам, затем защипывает пальцами подол моей рубашки, так сильно, что ткань едва не рвётся. Я не вижу выражения его лица, но знаю, что сквозь прорези шлема его глаза устремлены на меня.
– Хорошего сражения, верховный генерал.
Он кивает и направляется к площадке.
– Азотеги, – обращается к нему гигант с видом почти встревоженным, – ты что же, не получишь напутствия от своего брата по охоте?
Генерал колеблется пару мгновений, затем оборачивается, выискивая в толпе Алима. Рыжеволосый доктор обретается близ рядов спящих солдат, мрачный, словно грозовая туча; когда взгляд генерала наконец останавливается на нём, он разворачивается и топает по направлению к палаткам. Жёлтые солдаты сопровождают его уход радостными криками, а плечи Азотеги едва заметно опускаются.
При виде этого я и сам падаю духом, не в силах избавиться от мысли, что это всё моя вина, а вовсе не воля провидения, что поставила меня между ними.
– Мне не требуется удача, чтобы тебя побить, – холодно отзывается генерал, поднимая меч, чтобы получить жидкие воодушевляющие возгласы от нашей команды.
На это сражение тяжко смотреть. Азотеги движется, словно видение – стремительный, как ураган и столь же мощный, но никакой ветер не в силах противостоять скале.
Единый рост их бойца и длина его руки уже в состоянии внушить ужас, ну а алебарда делает его и вовсе непобедимым. Её лезвие короткое в сравнении с мечом генерала, но Аджакс использует оба конца с одинаковой эффективностью.
Он может ударить древком в грудь, вышибая воздух из лёгких, и отбросить противника назад. Может попасть между ног, пригвоздив его к земле. Размахивая алебардой, словно топором, может достать противника в любой точке поля.
Нашему генералу удается нанести удачный удар, вышибая алебарду из рук Аджакса, но, когда он устремляется в атаку, перед ним встает та же дилемма, что и перед прочими бойцами: проклятущая броня. Генерал замахивается мечом прежде, чем соперник успевает отреагировать, лезвие устремлено к шее между нагрудником и незащищенной головой. Наша армия ликует – и тут Аджакс попросту отбрасывает Азотеги в сторону и, выхватив притороченный к поясу меч, бьёт его плашмя по шлему. Оглушённый генерал пошатывается, затем вновь собирается с силами, чтобы броситься на Аджакса.
Оба меча не выдерживают столкновения, и поединок внезапно превращается в рукопашную. Они сходятся, стремясь сорвать броню соперника, и вновь расходятся, словно лоси во время гона. Скорость генерала даёт ему преимущество, но Аджакс попросту слишком велик; его рука по-прежнему может достать Азотеги где угодно. Несколько ударов этих облачённых в броню кулаков – и генерал замедляется, шаг теряет твёрдость, а движения рук – уверенность.
Ему удается вцепиться в руку Аджакса – и вот его наруч со звоном падает наземь. Гигант же просто поднимает руку, с улыбкой глядя на то, как Азотеги яростно бьёт по ней кинжалом. Аджакс также обнажает кинжал, и перед генералом встает нелёгкая задача. Он скользит вперёд и назад, словно щука сквозь тростник, так что его соперник не может прицелиться в просветы между пластинами, но всякий его удар ближе к цели.
И тут Азотеги везёт как утопленнику – он спотыкается о брошенную наземь алебарду. Он почти не запнулся, выровнявшись, словно умелый танцор, и я начинаю понимать, почему солдаты подчас смотрят на него как на божество – и тут же выгибается назад, уклоняясь от удара; его собственный кинжал взлетает и падает, как прилив…
Но достигшие цели удары уже сделали своё дело. Теряя равновесие, он пошатывается, тряся головой в попытке прогнать утомление. Гигант нависает над ним…
Я не видел удара, сразившего Азотеги, но все мы слышим грохот его падения. Вражеский солдат предупредительно отступает, зачехляя кинжал, в то время как наши целители выбегают на площадку. Я стискиваю подол здоровой рукой.
– Запястье, – провозглашает целитель.
Все мы испускаем вздох облегчения, даже огромный боец. На самом деле, он производит впечатление неплохого парня, который в иной ситуации вполне мог бы мне понравиться и всяко не заслужил моей пламенной ненависти.
Но сейчас предел моих мечтаний – сбросить его чёртову бронированную тушу с самой высокой мачты, что мне подвернётся.
– Кто на нового? – грохочет он.
Этой ночью я лежу на своей койке в генеральской палатке и смотрю, как он спит. Проникающие сквозь стенки отблески горящих снаружи огней отбрасывают причудливые пятна на его кожу – их не счесть, в отличие от наших потерь. Пятьдесят один – с их стороны, двести двадцать восемь – с нашей. Вот так мы потеряли Святой Антон, гордость Зимородка.
И тогда я произношу в тишину палатки:
– Большего идиотства я сроду не видывал.
Примечание переводчиков:
[1] Колет – от фр. collet — «воротник» — мужская приталенная куртка без рукавов (жилет) до бёдер или до талии, обычно из светлой кожи, использовался в качестве лёгкого доспеха, надевался поверх дублета (верхняя одежда, плотно сидящая на теле, часто использовалась в качестве поддоспешника).
Следующая глава
Комментарии