Предыдущая глава
Ирчи
На сей раз я позаботился о том, чтобы под рукой был не только ковш с водой, но ещё и плошка с мясным отваром, рассудив, что для иной пищи пока рановато. Однако, вопреки моим надеждам, отвар успел остыть, да и вода стала совсем холодной – а он всё спал. Наконец за дверью послышались голоса – и я, наверно, впервые за всё время нашего знакомства подосадовал на то, что наши спутники явились слишком рано.
читать дальшеТем не менее, я сделал всё, силясь не показать этого – выйдя в сени, чтобы не разбудить раненого прежде времени, я сердечно поприветствовал новоприбывших, спросив, где побывали сегодня Инанна с Вистаном.
– Мы опять ходили к реке. – Инанна оглянулась на спутника с легкой улыбкой. – Наверно, это странно, будто она нас притягивает.
– Мост и вправду хорош, – поддержал её я. – Сказывают, его в стародавние времена построили ромеи, когда владели всеми этими землями. – Я и сам всякий раз им любуюсь, проходя по этому пути. – Я умолчал о том, что теперь при виде этого моста впервые задумался о том, сколько крови на нём на самом деле пролилось.
– Вам не следовало заходить так далеко, – недовольно заметил Эгир. – Знай я, куда вы собираетесь, отправился бы с вами.
– Обещаю, что впредь мы не будем такими беспечными, – пообещал ему Вистан.
– Верь вам теперь, – проворчал Эгир, но даже в этом упрёке мне послышалась улыбка. – Так мы можем видеть господина Нерацу?
– Он сейчас спит, но, если не шуметь, то полагаю, что можно, – ответил я. – Думаю, что он рад будет видеть всех вас, – тут я вновь малость покривил душой, про себя надеясь, что моё присутствие для него будет желаннее прочих – ну хоть на самую малую толику.
Рассадив гостей на своей лавке, я отправился к хозяйке, чтобы подогреть отвар.
– А чем угостить господ? – удержала она меня, когда я уже собрался уходить.
– Даже не знаю, – отговорился я. – Думаю, что после того, как мы с седмицу провели без какой-либо приличной пищи, всё будет вкусно.
– Неужто целую седмицу? – всплеснула руками хозяйка. – И под открытым небом – тут и ноги протянуть недолго!
– Тем более с такими помощниками, как господин Коппань, – вырвалось у меня.
– А ты знаешь, что к нам на двор он тоже заходил, – понизив голос, сообщила Хайнал. – Всё выспрашивал, какие тут есть тайные тропы и всё такое. Говорил, что уполномочен королевским указом изловить опасных преступников. Правда, ушёл он несолоно хлебавши, – при этих словах она даже приосанилась. – Мой муж сразу смекнул, что человек он дурной и дело его неправое. Выгнать-то со двора он его не мог, но сказал, что лучше бы ему с этим обратиться к ишпану Элеку – тот, мол, охотно окажет любое содействие вершителям королевской воли. Ясное дело, такой ответ ему пришелся не по нраву – его словно ветром сдуло. Вот только, скажу я тебе, – Хайнал вновь понизила голос до шёпота и ухватила меня за рукав, будто я собирался сбежать – что на тот момент было не так уж далеко от истины, – скверных людей в этом селении хватает, как и в любом другом, так что, сдаётся мне, он всё же нашел себе достаточно помощников да советчиков.
– Вы бы лучше рассказали об этом самому господину Вистану, – предложил я, осторожно высвобождая рукав. – А теперь, уж простите, мне надо поторопиться – господа ждут.
– Что ж, заходи, как будет надобность, – с лёгкой обидой в голосе отозвалась Хайнал.
***
Подходя к двери, я услышал за ней голоса. Меня охватила досада – сказал же я, что нельзя шуметь – а потом сердце и вовсе упало: пусть я и не мог слышать ответов того, к кому они обращались, я понял, что они беседуют с Кемисэ – и от души обругал и себя, и словоохотливую хозяйку: вот же, дал слово, и где оно теперь? Я осторожно приоткрыл дверь и проскользнул внутрь, стараясь оставаться незамеченным.
И всё же взгляд Кемисэ тотчас меня нашёл – когда я различил на его губах слабую улыбку, у меня немного отлегло от сердца.
– Хотите пить, господин Нерацу? – предложил я.
– Спасибо, Эгир дал мне воды, – просипел он, и моё минутное облегчение тотчас сменилось такой досадой, что мне до нестерпимости захотелось выкинуть что-нибудь ребяческое: уйти, хлопнув дверью, или бросить какую-нибудь резкость, о которой наверняка буду жалеть, вроде: «Меня, что ли, не могли дождаться?» Казалось, будто я упустил не просто возможность помочь твердынцу сделать пару глотков, а позволил всем упованиям и надеждам вылететь в трубу. Сдержавшись, я сумел натянуть в ответ улыбку и сообщил:
– Я принес мясной отвар – надеюсь, вы осилите хотя бы пару ложек.
Сделав движение головой, которое вполне можно было счесть за кивок, он вновь обратился к Эгиру:
– У вас серьёзная рана?
– Жить буду, – отшутился Эгир. – Зато теперь я могу следить за любым вверенным мне делом вполглаза – и никто не вправе меня в этом упрекнуть.
– Мне так жаль, – опечалился Кемисэ.
– Кто бы говорил, – невесело усмехнулся Эгир. Помедлив, он добавил: – Если бы один из вас погиб, не знаю, как я смог бы с этим жить.
При всей простоте этого признания ясно было, что оно исходит из самой глубины его сердца – подобную откровенность мужчина может позволить себе нечасто, тем паче перед другими людьми. Когда же я осознал подлинный смысл его слов, у меня внутри что-то дрогнуло: прежде я считал само собой разумеющимся, что вдали от дома моя жизнь дорога разве что мне самому. Судите сами: господин Нерацу – такая важная персона, Вистан – как выяснилось, тоже, жизнь Инанны священна хотя бы потому, что она – женщина, а Эгир – воин, а значит, принадлежит к благородному званию; только я один – бездомный мальчишка, о котором если походя и вспомнят, то разве чтобы подивиться, куда это я запропастился. Мы с Эгиром не всегда ладили – во всяком случае, мне так казалось, потому-то подобные речи и застали меня врасплох.
Пока я думал, что бы сказать в ответ – всё, что приходило в голову, не годилось для того, чтобы выразить мою благодарность – Кемисэ ответил:
– Если бы вы погибли, я бы всё равно что лишился отца.
В сравнении с этими словами всё, что я мог бы насочинять, прозвучало бы невнятным лепетом. Похоже, как бы хорошо я ни относился к Эгиру, сколь бы высоко не ставил его навыки, опыт и сдержанность – кому ещё удалось бы так долго прикидываться слугой, ничем не давая знать о своем истинном положении? – мои чувства не шли ни в какое сравнение с отношением Нерацу. С некоторой долей покровительственности я подумал, что Кемисэ вообще слишком уж легко привязывается к людям – хорошо, когда попадаются такие достойные люди, как Эгир, которые с лихвой отплатят тебе за добро, но если встретится тот, кто, изображая лишь видимость заботы, будет бесстыдно пользоваться его положением и талантами?
Глянув на твердынца, я спохватился, что и сам хорош: увлекшись этими размышлениями, и не заметил, что тот, должно быть утомился: шутка ли – худо-бедно поддерживать беседу, когда каждый вдох даётся с трудом? Поймав взгляд Эгира, я украдкой указал головой на дверь – тот меня понял, во всеуслышание заявив:
– Нам пора возвращаться, мы ещё зайдём попозже.
Казалось, твердынец заснул, стоило двери за ними закрыться – веки смежились, дыхание вновь стало ровным и спокойным.
Я уселся на лавку и, опустив голову на руки, повинился:
– Простите, что не сдержал обещания – вы очнулись, а меня не было рядом.
– Ничего, – шепнул он так тихо, что сперва я думал, что мне почудилось. Мгновение спустя он добавил: – Ведь сейчас ты здесь.
– Дайте мне знать, если вам захочется пить или ещё чего, – тотчас предложил я, но похоже, на сей раз он и впрямь провалился в сон.
После всего этого мне уже совершенно не хотелось покидать пределы комнаты – я так и сидел там, латая одежду, пока мне не принесли поесть сытной мясной похлебки. Зайдя проведать раненого с новой лоханью ароматного настоя, Дару посетовал, что его не было, когда твердынец просыпался:
– Мне надо бы с ним поговорить, чтобы оценить его состояние.
– Простите, что не позвал вас, – повинился я, но талтош лишь махнул рукой:
– Я бы всё равно не смог. Тот, что был ранен в живот, скончался.
При этих словах меня посетило двойственное чувство: с одной стороны я, вроде как, ощутил облегчение от того, что он погиб не от моей руки, а с другой стороны, осознание того, что это была рука Кемисэ, отчего-то было ничуть не лучше. Да и вообще от того, что, пока мы как ни в чём не бывало беседовали, где-то за стеной умирал неведомый человек, пробирала дрожь.
Похоже, старосте обсуждать это хотелось ничуть не больше моего, потому как он тотчас откланялся, и я вновь остался наедине со спящим и ворохом его продырявленной одежды. Работы всё ещё было предостаточно: покончив с верхним платьем, я перешел к нижним халатам, а их было аж три штуки.
– Это ж надо было столько на себя напялить, – пошутил я, разглядывая очередную из них – из светло-голубого льна, совершенно простую, если не считать нашитой по краю рукавов золотой тесьмы. – Наверно, когда на тебе столько всего надёвано, это сродни кожаному доспеху… Хотя не заметно, чтобы помогало от меча – вот от палки, может, и была бы какая-то защита…
Ближе к ночи Кемисэ вновь очнулся – на сей раз он даже сумел повернуться на бок без моей помощи, правда, лицо его при этом исказилось, словно внутри что-то треснуло.
– Эй-эй, полегче! – предостерёг его я. – И не пытайтесь опираться на раненую руку!
При этом, поддерживая его, я по случайности сам оказался под его рукой – и невольно зарделся, обнаружив себя в этом неуклюжем объятии, но пытаться высвободиться из-под него значило причинить боль Кемисэ, потому я просто дотянулся до печи, чтобы снять с неё плошку с ещё теплым отваром.
– Давайте-ка вы попробуете поесть, – предложил я, боясь дышать и отчаянно надеясь, что он не обратит внимания на мой румянец. Внутри я весь съёжился, раздираемый стремлением продлить прикосновение, прильнуть ещё теснее – и бежать от него, от щекотных волн жара, которые оно во мне порождало.
Осторожно придерживая его за спину и затылок одной рукой, другой я поднёс к его губам ложку с отваром, сосредоточившись на том, чтобы пальцы не тряслись – ему без того было непросто сделать первые глотки – это ясно было по тому, как содрогалось его тело: незаметно для глаза, но моя рука отчётливо ощущала эти краткие спазмы.
Одолев половину плошки, он с облегчением опустился на постель. Я нагнулся, чтобы выскользнуть из-под его руки, не тревожа её, но его ладонь неожиданно задержалась на моем затылке, и я так и замер в нелепой склонённой позе просителя, не решаясь разорвать это прикосновение.
– Откуда это? – шепнул он.
– Сущая ерунда, – как можно беспечнее отозвался я и осторожно приподнялся – при этом ладонь сместилась на лопатки, и я вновь застыл, вспоминая, как же давно никто не трогал мою спину таким вот жестом – одновременно покровительственным, нежным и собственническим. Под этими пальцами я ощутил себя луком, готовым выгибаться до отказа, покоряясь воле владельца – хоть сломаться, если его воля превозможет мою прочность. – Один из тех вояк Коппаня на меня напал – но ему повезло куда меньше моего. Из-за этого я и не смог помешать тем лучникам, что стреляли в вас, – закончил я севшим голосом.
– Я так хотел защитить тебя – и не сумел, – выдохнул он, спрятав лицо в подушку.
– Оставьте эти глупости, – велел я, стараясь подражать Эгиру. – Если бы не вы, то… – Я невольно содрогнулся, вновь представив себе того мужика с искаженным яростью лицом – как он приговаривал: «Ты ведь поможешь нам найти своих дружков, верно?» – Пойду-ка я позову Дару, – с этими словами я всё-таки поднялся с пола, бережно уложив его руку на лавку. – Он сказал, что ему необходимо с вами поговорить.
Когда я нашел Дару, тот весьма бесцеремонно велел мне:
– Ступай-ка обожди в другом месте, я тебя потом позову.
– Я мог бы помочь, – без особой надежды бросил я, но в ответ получил лишь:
– Я справлюсь и сам.
Гадая, о чём же эдаком талтош хочет говорить с твердынцем с глазу на глаз, я отправился к общему столу, и там наткнулся эту парочку: безрукого и раненого в ногу. Похоже, они меня не узнали, несмотря на настороженный взгляд, которым я их наградил – видимо, приняли за одного из многочисленных челядинцев хозяина. Они казались подавленными, что и неудивительно, учитывая недавнюю смерть их товарища – и гибель в бою всех прочих, включая предводителя.
Первым моим побуждением было убраться подобру-поздорову, но, поразмыслив, я всё же решил присесть рядом и послушать, о чём они толкуют.
– Куда ж теперь податься после всего этого?.. – размышлял однорукий.
– Разве что обратиться к Онду, – бросил второй, раненный в ногу. На этом месте я насторожился: мне ли не понимать, что, если эти вояки и впрямь поведают Онду о всем случившемся, всем нам, включая Дару, не поздоровится. Но первый лишь покачал головой:
– Никак забыл, что говорил господин Коппань? За потерю пленника мелек с каждого из нас голову снимет, а уж после того, как нас застала врасплох кучка измождённых путников, тем паче лучше не показываться ему на глаза, особливо учитывая, что теперь мы единственные, кто может об этом рассказать – чуешь, чем тут пахнет?
Уловив намёк, второй угрюмо понурился, и всё же не преминул заметить:
– Скажешь тоже – измождённые путники; один этот дьявол, что нас изувечил, стоил полусотни.
– Да уж, такого никто из нас не ожидал, – признал первый. – Впрочем, могли бы и сами догадаться – я уже тогда, на перевале, говорил, что не мог всех положить тот вояка – он, сказывают, служил ещё отцу Дёзё.
Тут я всё-таки решился вмешаться в разговор, хоть и не ожидал, что достигну этим хоть чего-то путного:
– А вы не думали о том, чтобы послужить делу правды? Ведь теперь вам не грех задуматься о том, что ваши рассказы могут дорогого стоить.
Этим я добился лишь того, что они воззрились на меня с недоверием.
– Постой-ка, – прищурился однорукий, – так ты и есть тот мальчишка-лучник?
– А если бы и я? – отозвался я, невольно отодвигаясь.
– Неплохо стреляешь, – бросил он. – Я сам был в этом хорош, но теперь уж дело прошлое…
Тут меня к моему немалому облегчению отозвал Дару, сказав, что господин Нерацу спит, так что я могу быть свободен до вечера. Это время я решил употребить на то, чтобы вновь навестить гостевой дом.
Там полным ходом шли приготовления к отъезду – во дворе уже появилась добротно сбитая тележка с парой лохматых лошадок, а в ней – сложенная палатка: хоть дальнейший путь Вистана, Эгира и Инанны пролегал по селениям, похоже, на сей раз они решили подготовиться ко всему.
Вистана с Инанной я вновь не застал: по словам Эгира, они были заняты приобретением провизии у местных крестьян. На сей раз я не стал отказываться от пива, хоть, судя по его количеству в баклаге, старый воин успел основательно распробовать его в моё отсутствие.
– Ты ведь о нём позаботишься? – бросил Эгир после продолжительного молчания, на протяжении которого мы отдавали должное отменно сваренному напитку.
– Разумеется, – отозвался я, и не подумав спросить, о ком это он.
– Душа у меня болит, – признался Эгир, – оставлять вас одних, двух мальчишек.
– Скажете тоже, – оскорбился я: почитая себя вполне зрелым мужчиной, господина Нерацу я считал совсем взрослым – ведь он на несколько лет меня старше. – Разве вы так и не убедились, что на меня можно положиться? – Словно в подтверждение этого я сделал здоровенный глоток пива из кружки, и надо же было Эгиру бросить в этот самый момент:
– Можно, только уж больно легко ты поддаешься страстям.
Подавившись, я выплюнул почти все пиво на стол – я тотчас решил, будто он неведомым образом прочел всё мои потаённые желания, Эгир же невозмутимо докончил:
– Вот как тогда, на переправе – я ж говорил, плохая это затея, а тебе похвастать своей ловкостью да удалью захотелось, верно?
– Ну, не без этого, – признался я, с облегчением вытирая рот рукавом.
– Так вот, впредь не лезь на рожон ради похвальбы, – наставил меня старик. – Тем паче, если тем самым подвергаешь опасности не только себя самого.
– Не буду, – сухо отозвался я.
Вернувшиеся Вистан и Инанна не чинясь присоединились к нам за столом и принялись расспрашивать о здоровье твердынца. Я не без гордости поведал, что он уже может есть, но о том, чтобы пуститься в путь, само собой, речь пойдёт не скоро. Подхватив мою мысль, господин Вистан заметил:
– Ну а мы, увы, не можем больше медлить, но прежде, разумеется, хотим попрощаться с господином Нерацу.
При этих словах у меня невольно сжалось сердце: Кемисэ ведь и без того тяжело – каждый вдох причиняет боль, а когда поворачивается на бок, кажется, будто вся постель утыкана гвоздями, а тут ещё предстоит прощание со спутниками, с которыми, по его собственному признанию, он успел сродниться. Видимо, заметив печаль на моем лице, Эгир предусмотрительно заметил:
– Вам не следует торопиться – на твоём месте я бы подождал до весны, пока не потеплеет как следует, тогда-то господин Нерацу точно оправится.
– Дай-то Благословенная Матушка, – не задумываясь, отозвался я, невольно хмурясь. В этот момент я впервые осознал, что зимовать мне предстоит не в Гране, как я предполагал, а в этой затерянной в горах деревне, где и заняться-то толком нечем. Да и весной, когда я планировал воротиться, мне предстояло продолжить путь к Цитадели – ещё не известно, сколько это займёт времени. Даже удивительно, что я задумался об этом лишь сейчас – прежде чем мы отправились в путь, это было единственным, что меня занимало.
– Тебе обязательно нужно завернуть в Гран на обратной дороге, – вырвал меня из раздумий голос Инанны, – чтобы поведать, как дела у господина Нерацу.
– И узнать, что постановил королевский суд, – брякнул я, но по встретившему мои слова мрачному молчанию тотчас понял, что обсуждать эту тему не хочется никому. Словно тоже о чём-то вспомнив, господин Вистан обратился ко мне:
– Ирчи, мы должны поговорить об оплате.
– Вы можете расплатиться со мной в Гране, – великодушно предложил я, прикидывая, с какими незапланированными тратами им предстоит столкнуться – взять хотя бы новую повозку и лошадь.
– Я бы предпочёл не оставлять долгов, – мягко, но непреклонно возразил Вистан. Когда я прошёл следом за ним в уютную натопленную комнату по соседству, он не торопясь отсчитал серебряные денарии и, вложив их в мою ладонь, заверил: – Я не питаю иллюзий, будто то, что сделали для нас вы с господином Нерацу, можно оценить деньгами, и потому надеюсь, что смогу выразить свою признательность иначе. Помни об одном: если судьба будет ко мне милостива, двери моего дома для тебя всегда открыты.
Я поблагодарил его с тяжёлым сердцем, чуя в его словах предвестие беды, и на прощание бросил:
– Заходите, господин Нерацу теперь гораздо чаще приходит в себя, хоть по-прежнему много спит.
Кемисэ
Когда Ирчи выходит, я тотчас обращаюсь к старосте:
– Я обязан вам жизнью. – Говорить всё ещё трудно, так что, хотя мне хочется сказать много, много больше, приходится ограничиться этим.
Бросив на меня нечитаемый взгляд, он молвит:
– Я залечил ваши раны – это верно. Но к жизни вас вернул не я. – Помолчав, он продолжает: – Ирис кажется совершенно обычным парнем, верно ведь? Тем не менее, именно он был тем, кто вернул вас с того света.
Не понимая, о ком он говорит, я уставил на Дару удивлённый взгляд – заметив это, он поясняет:
– Ирис – это Ирчи, его полное имя, как цветок. Имя и для людей значит не меньше, чем для твердынцев… Когда я повстречался с ним в первый раз, то увидел, что за ним следят духи – я бы оставил его на обучение, но понял, что у него иной путь. Потому-то я ничего не стал ему говорить – он по-прежнему пребывает в неведении.
Я не в силах удержаться от вопроса:
– Что это за путь?
– Путь человека – тайна для него самого, – бросает Дару. – Могу сказать лишь, что ваша с ним встреча была предопределена.
Сам того не зная, он задевает в моей душе струну, звучание которой будоражит сердце с невиданной силой, но Дару продолжает, гася зародившуюся было надежду:
– Но он ни о чём не ведает, и, быть может, это ему на благо, ведь знание – своего рода принуждение. – Помедлив, он добавляет: – Кажется, что слова легки как воздух, но каждое из них может связать крепче любых пут.
– Я должен быть благодарен судьбе за встречу с ним, – шепчу я, чувствуя, как рассудок вновь обволакивает дремотная тяжесть. – Сколько бы она ни продлилась…
Примечание:
Венгерское название этой главы – A határon (О хотарон) – переводится как "На границе", "На грани" или "На рубеже".
Следующая глава
Комментарии