Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Решка сто раз успела соскучиться по тем временам, когда от неё требовалось всего-то шпионить на благо клана и пополнять дедову коллекцию артефактов. Смешно – на побегушках была всё же больше себе хозяйка, а теперь с нею обращаются как с фарфоровой вазой и ни на миг не оставляют одну, даже в покоях дежурят девицы тётки Нешер. Почтительные, услужливые, ни злобы, ни зависти – то ли воспитаны так, то ли знают, что звание преемницы – не блюдо лукума. А всё одно смотрят украдкой, будто на диковинку из зверинца. Хоть не отравят, да и никто не отравит – маленький эксперимент с шарфом показал, что если подвеска не успевает уберечь от контакта с ядом, то действует как териак. В ответ на вопрос о приворотах Нешер только рассмеялась и рассказала одну историю времён своей юности, после которой образы грозного шейха Дастура и многомудрого всезнающего деда приобрели новые краски. Но тёткиных зелий девушка всё равно избегала при малейшей возможности, – что они там укрепляют на самом деле, одной Нешер и известно. Есть же рецепты на дружбу и на доверие, вполне безвредные для жизни и здоровья. Что если причина видений и обморока – какое-нибудь адресное заклятие на кубке с вином? Кочевники сложили немало песен о любви к просторам и свободе, однако клан Хамсин не спешил обратно на Пустоши.
До слуха внезапно донёсся какой-то шум на нижнем этаже, невнятная ругань вперемежку с рычанием. Решка, невзирая на протесты почётного караула, спустилась вниз – она же не узница в конце концов, имеет право выяснить, кто и зачем притащил сюда псов и по поводу чего свара.
читать дальше– В чём дело, Альсар?
– Лазурские… единоверцы, – молодой кочевник сообщил очевидное почтительным тоном, но вместе с тем посмотрел на гостей – судя по платью и внушительным габаритам, это могли быть только волки – так, будто обнаружил на крыльце дохлого дракона и размышлял, как бы половчее его убрать. – Ваша наставница вместе с другими советниками просили беспокоить только в случае, если сама Великая мать вернётся к нам во плоти, но сомневаюсь, что она выбрала бы для этого столь воинственный облик. – Он учтиво кивнул в сторону главы странного посольства, высокой статной матроны, каковая немедля вознаградила его пристальным взглядом, полным сожаления, что глотка мальчишки надежно прикрыта слоями платка.
Черноволосый великан-телохранитель выдвинулся вперёд, вовремя оказавшись между конфликтующими сторонами.
– Матушка, полагаю, юнца стоит похвалить за усердие. Что ты скажешь, если наша охрана начнёт пускать в замок любых незнакомцев? – Теперь взгляда в область яремной вены удостоился и миротворец, из чего Решка вывела несложное заключение, что чердак у достойной дамы не в порядке, и если она и правда посол, то хорошо бы до вина и закусок подать ей дротик с транквилизатором, а лучше парочку. Во имя дружбы народов и согласия меж единоверцами.
– Прочь с дороги, дурак. Щенок не угроза, – проворчала матрона низким хрипловатым голосом, гораздо более приятным, чем те звуки, что всполошили слуг и Решку. Выглядела при этом так, словно простая речь для неё была чем-то утомительным, требующим излишнего напряжения.
– Благословение Богини дому и хозяевам его. Мы проделали долгий и трудный путь не для того, чтобы обивать пороги. Волки Йенской стаи кланяются лишь Великой – и более никому.
Вернувшийся на исходную позицию верзила немедля опроверг эти слова, подмигнул Решке и тоном заправского церемониймейстера сообщил:
– Её светлость блистательная и непреклонная леди Доротея Кримхильдсдоттир, одна из предводительниц величайшей стаи Лазурной Орды и верховная хранительница таинств Матери-Волчицы.
Что-то в словах сына леди Доротею не устроило, но воздержание от выдачи затрещины, по всей видимости, далось ей куда легче светской непринуждённости.
– Пропусти их, Альсар, под моим кровом всегда рады тем, кто искренне чтит Великую мать и древний закон.
– Ты ещё кто? – ледяным тоном поинтересовалась «блистательная и непреклонная» и совершенно по-звериному дёрнула носом, принюхиваясь. Если у её стиля заводить друзей в Лазури много поклонников, неудивительно, отчего там никак не могут вынуть голову из задницы междоусобиц.
– Всего лишь Хали, скромная дочь народа Вольного Перешейка, – Решка потупилась и словно бы невзначай достала из рукава подвеску.
– Полноправная его владычица и наместница Всематери на земле.
Леди Доротея издала одобрительный смешок, который для слуха любого неискушённого в дипломатии прозвучал бы как вульгарное презрительное хмыканье. Светло-карие, почти жёлтые глаза изучающе уставились на опал. По лицу пробежала тень алчного благоговения, в равной мере свойственного страстным коллекционерам и ревностным служителям Богини. Телохранитель волчицы уделил Решке куда больше внимания, что нисколько её не обрадовало – глупо полагать, будто его интерес хоть на гран искренен выше пояса.
– Наместница Всематери вне сомнения читает в сердце верных слуг Великой. И потому не оскорбится, что не была сразу узнана, – вкрадчиво, насколько это было возможно при её громком голосе и монументальном сложении, осведомилась гостья. – Разрешит ли сиятельная Хали облобызать подвеску, принадлежащую богине волков?
– Коль желаете расстаться со своей мор... красотой, лобзайте, – сухо сообщила возникшая за спиной Решки Нешер. Девушка покосилась на пустынную ведьму и с трудом удержалась, чтобы не хихикнуть: привычные полотняные штаны и длинную рубаху наставницы теперь скрывал златотканый халат, которым не погнушался бы и Зоэль – когда только успела. Ворот и отвороты расшитого каменьями роскошного выкидыша портновского искусства были украшены мехом. Изрядно потёртым, но крайне похожим на собачий или волчий.
– Я обращалась не к тебе, отступница, – леди Доротея без боя не сдавалась, но протянутую к подвеске руку отдёрнула, и на том спасибо. – Дар Всематери – не твоя добыча, и ты не смеешь помыкать мной!
– Девочка повторила бы тебе то же самое, волчица, пусть и вежливее, чем я, – Нешер откинула с лица жёсткую, тронутую сединой смоляную прядь, на пальце сверкнул опал. – Ты находишься на пороге моего шатра, и я не разрешаю тебе войти.
Этого Решка не стерпела: в конце концов, волки прибыли к ней, а не к дедовой закадычной подруге.
– Полагаю, уважаемые послы не собирались напрашиваться на ночлег. Любая гостиница Сифра будет рада паломникам из Лазури, – она с вызовом взглянула на леди Доротею. – Отдохните с дороги, посмотрите, как чтут Всематерь здешние жители, и, если у вас останутся вопросы, я с радостью отвечу на них в более подходящей обстановке.
Леди Доротея смотрела на Нешер слишком пристально, словно прикидывая, как поизящнее выпотрошить. Затем продемонстрировала впечатляющий сладострастный оскал, очевидно заменявший в арсенале достойной дамы дружелюбную улыбку. Великан-телохранитель с неожиданным для своих габаритов проворством вновь оказался рядом.
– Двое могут вести стаю, – процедила волчица, наконец удостоив вниманием и Решку. В голосе появились сочувственные ноты. – Но сердца стаи всегда принадлежат одному. Таков завет Всематери, закон жизни. Если согласия с ним нет в малом, это дурной знак. Слабый клан ждёт хромая судьба.
– Похоже, круг желающих припасть к нежной ручке несравненной властительницы Перешейка стремительно расширяется, – нарушил напряжённую паузу весёлый голос Дастура. – Если вам понадобится дворец побольше, чтобы разместить всех, о прекраснейшая драгоценность кувирской сокровищницы, могу предложить свой. Особенно вам должен прийтись по вкусу тамошний зверинец…
– Длинный язык что парадный халат – ковры метёт красиво, да самому наступить и споткнуться недолго, – огрызнулась Решка, ощущая отчётливое желание благословить почтенного шейха подвеской в лоб. Тот лишь снисходительно усмехнулся и осчастливил Решку очередной литанией, которая сошла бы при желании за объявление войны, клятву в вечной верности, хвалу Богине, заздравный тост средней паршивости или довольно грязный постельный аванс.
К концу фразы физиономия эблассца, однако, поутратила и черноту, и самоуверенность: до него наконец дошло, что никто не услышал ни единого звука. Волки вообще мало что поняли. То ли не читали по губам, то ли ораторские изыски Дастура оказались для них слишком витиеватыми.
– Всё по слову наместницы Великой, – раздался звучный голос деда, а следом появился и он сам, в обычном великолепии столпа веры, разве что казался бодрее и даже моложе. Не то возвращение на большую арену так подействовало, не то ради спектакля для дорогих незваных применил какие-то трюки кроме домашнего портала и простенького амулетика, который Решка в шутку звала «рыбкой». – Речи, что не должны быть сказаны, не будут услышаны.
Дастур метнул укоризненный взгляд в сторону язвительно улыбающейся Нешер, деду досталось нехитрое, но искреннее обещание мужского счастья через трон, Вавилон и древний закон.
Дед просто-таки лучился довольством. Решка недоверчиво прищурилась – на её вкус, заткнутого амулетом велеречивого эбласского хамла для этого было маловато. Предчувствия не обманули – Малхаз, порывшись в поясном кошеле, извлёк оттуда несколько кристаллов, и, сосредоточенно нахмурившись, выбрал самый крупный.
– Наша прекрасная гостья из Лазури наверняка не имела чести лицезреть въезд своего адмирского коллеги, а всем прочим, даже заставшим это примечательное действо, наверняка захочется освежить в памяти наиболее занимательные картины, – заявил он и активировал кристалл. На свои прихоти Малхаз денег не жалел никогда – игрушка была из тех, что позволяла создать для наблюдателя эффект почти полного присутствия, не ограничиваясь движущейся картинкой. Не магу – а магом господин первый советник мог считаться только при наличии мешка артефактов – подобный каприз обошёлся бы в полновесный кошель шеолов.
Эффект оказался незабываемым – поднятая вереницей мотоциклистов пыль взлетела над утоптанной площадкой – и леди Доротея аж фыркнула и чихнула. Дедова подруга близоруко прищурилась, когда красавчик-брюнет сиганул с движущейся машины на постамент Великой, и проворчала: «Торопится господин посол, как голый в хаммам». По мнению Решки, господин если куда и торопился, так скорее отбыть номер – кристалл отлично приближал картинку, и в сияющих глазах адмирского князя ей чудилась та же тоскливая злость, что изредка проскальзывала во взгляде Зоэля. Решка покосилась на деда – судя по тому, что с загорелой и выдубленной пустынным ветром физиономии возлюбленного родича не сходило все то же самодовольное выражение кота, приложившегося к баклаге сливок, самое интересное было впереди. И точно – после кадров, запечатлевших кортеж Асмодея, въезжавший в гостеприимно распахнутые кованые ворота одного из старинных особняков, на экране появился господин мэр собственной персоной. Забавно взъерошенный, в кое-как запахнутой домашней бархатной куртке. Привычное спокойствие могильщика ему изменило – по крайней мере, затянутая в перчатку рука, сжимавшая пергамент, едва заметно подрагивала. – Мэрия блистательного Сифра по повелению... – Лино смущённо кашлянул и поднял к глазам развёрнутый лист, – по велению своих сердец устраивает в честь прибытия высокого гостя из Совета Тёмных торжественный прием. Надеюсь, наместница Великой матери, её соратники и друзья, а также прочие достойные гости Свободного Перешейка не откажутся почтить... – по всей видимости, в тексте отсутствовал достаточно безопасный оборот, и господину народному мэру пришлось справляться самому. – О точном времени наш гость позже сообщит мэрии... то есть, мэрия сообщит гостям, разумеется... – кристалл милосердно погас. На официальную запись это не походило никоим образом – очевидно, какой-то дедов наймит умудрился заснять господина мэра репетирующим официальное выступление перед зеркалом.
***
Доротея смотрела на домик, окружённый неухоженным, буйно разросшимся садом, как на издохшего в бескормицу старого лося, но вслух неудовольствия не выказывала. С её точки зрения, «вполне приличными покоями» имели право зваться лишь комнаты в особняке, что оттягал себе адмирский нахальный хлыщ, но даже если оставить вопрос финансирования в стороне, свита вряд ли пришла бы в восторг от каменной громады с крохотным садиком. Мнение приспешников – не забота вожака, но к чему восстанавливать против себя ближайшее окружение. Кстати, о ближайшем....
– Конрад, – она бесцеремонно пихнула сына в бок. – Не стоило тебе набивать брюхо за ужином. Я желаю поохотиться в твоем обществе сегодня.
– Нынешние угодья не радуют изобилием дичи, матушка, – без малейшего воодушевления отозвался наследник. – Разве только говорящей. Но разминка не повредит, всё одно застряли здесь, покуда пленённые слухами о вашем шарме заезжие воротилы не соблаговолят пригласить на бал. Роли друзей и соратников красотки заполучить не вышло, так может достойными гостями сочтут… – последнюю фразу Конрад проворчал себе под нос, сделав вид, будто крайне раздосадован исключительно невезением и отсутствием должного уважения к благородным волкам в этих удушливо-жарких и не таких уж цивилизованных краях.
– Прикажу – ящериц пойдёшь ловить, – безапелляционно рыкнула леди Доротея. – Изволь принять истинную форму.
Заметив на груди сына амулет-переноску, презрительно сплюнула.
– Дрянь. Дешёвые фокусы делают тебя слабым. Без мешка побрякушек советник дерзкой сучки – жалкий седой пройдоха. Ты хочешь стать таким?
– Насколько мне известно, он служил Богине задолго до того, как её свергли и заточили в темницу. Был свидетелем силы и славы. Как и остальные двое.
– От них несёт смертью так, что провонял весь город.
– Легенды редко пахнут лавандой и розмарином. Кому, как не законной наследнице великого Нортана, судить справедливо о верном выборе средств для высоких целей?
Гневный взгляд Конрад встретил без страха, но всё же мудро решил не превращать беседу в поединок и склонил голову.
– Не смей равнять священные реликвии с грошовым барахлом, а нас – со всякой копчёной падалью. Знаю прекрасно, из чьей пасти пена. Хорст – брехливая продажная сводня, дай волю – уложит под Адмир не только свою сестрицу-сквернохлёбку, а и всех волков разом. Шевелись!
Тон, каким был отдан приказ, к обсуждению не располагал, потому Конрад покорно сбросил одежду, дурацкий амулет полетел следом – что от него проку в истинной форме. Сбруя с камнем Нортана пригодилась бы куда больше, поскольку обладала ещё и ценным свойством мгновенной подгонки по статям владельца. Не очень-то в духе славных волчьих традиций, зато никаких шансов для нынешнего вожака лишиться артефакта. К сожалению, природа щедро одарила мать предусмотрительностью на грани паранойи, потому на усовершенствование символа безраздельной власти она не поскупилась.
Мир расцвёл новыми оттенками запахов, а дурное настроение матери обрело более определённые очертания. Она и не подумала перекинуться следом, вместо этого пристально изучала повисшую в небе луну. Странно огромное, похожее на перевёрнутый ржавый серп светило сулило опасность. Зверь недоумённо ткнулся носом в бедро хозяйки. Та непривычно ласково потрепала волка по загривку и велела:
– Идём, милый. У нас не так много времени.
В истинном обличье двигаться было приятнее – если не приходилось, как сейчас, соизмерять бодрую волчью рысцу с шагом сородича в нелепой двуногой форме. Конрад старался не выдавать раздражения, зная изощрённую злопамятность матери. Ночной воздух изобиловал запахами. В антропоморфном виде слышны едва заметно или вовсе неразличимы, зато в истинном – отчётливы, как прописи, по которым учатся выводить первые каракули глупые щенки. Здесь недавно торчали палатки и горел костёр – но стоянка покинута, пару дней, не меньше, угли совсем остыли. Чуть подальше весь день крутился разносчик с напитками – вода со льдом попадала на песок, и теперь он хранил послевкусие лимона и мяты. Конрад облизнулся и покосился на мать – она словно шла по следу, не сворачивая и не отвлекаясь. Он принюхался – неприятный шлейф каких-то заклинаний, висевший над Перешейком, к ночи будто сгустился. Раздумывая, чем бы это могло оказаться, Конрад едва не пропустил куда более интересный аромат. Сухой, горячий – не запах, отголосок запаха...
Мать пёрла вперед, не обращая внимания ни на что. Волк еще раз втянул воздух ноздрями… Дикий пятнистый кот – серьезный противник... Конрад слегка вздыбил холку и насторожил уши. Ни звука, ни шороха, след звериного запаха по мере приближения приобретает странный оттенок. Розмарин, аир и бадьян – невидимые в ночной мгле коты недавно валялись на душистом свежем белье или приняли ванну? Волк усмехнулся. Очевидно, не только его матери этим вечером влетела промеж ушей мысль погулять – и очень похоже на то, что неизвестные конкуренты заняты своими делами. Возможно, следовало бы дать матери знать, что они не одни, невзирая на тьму – но приказа охранять он не получал. Глава стаи желает поохотиться – и пусть, – Конрад снова покосился на мать и демонстративно пометил крупный обломок известняка.
Послышались резкие вопли и хлопанье крыльев – что-то спугнуло ночных птиц. Конрад дёрнулся было на шум, но лапы помимо воли продолжили нести его за вожаком. Как только на горизонте показалась статуя Золотой Суки, леди Доротея удвоила скорость, казалось, каждый новый шаг придавал ей сил. Конрад прижал уши и оскалился – ветер донёс запах одновременно манящий и отталкивающий, отдалённо похожий на тот, что выдаёт укушенных молчаливой смертью до того, как они начинают рвать глотки.
Когда статная мадам, за которой уныло, как болонка, тащился матёрый волчище, наконец, достигла своей цели – прильнула к постаменту и застыла в экстазе, ладонями и лицом словно вплавившись в золотую громаду, Асмодей недоумённо вскинул брови: энергия уже минут пять как уходила куда угодно, кроме этой ненасытной прорвы, рассеивалась едва заметными ручейками в пространстве. По его прикидкам, монстр теперь был безобиден – хотя, возможно, дамочка-оборотень – просто сумасшедшая фанатичка, бьющаяся в экстазе по десять раз на день... Он сосредоточенно вгляделся и нахмурился, прикусив губу. Да чтоб ты провалился со своими сюрпризами, Самаэль! Тёмному князю никогда ещё столь сильно не хотелось пришибить обожаемого друга и повелителя чем ни попадя, лишь бы проняло. По-видимому, статуя могла перекачивать энергию не только в одну сторону – и, как только поток извне иссяк, для воздействия на очередную истеричку в ход пошло накопленное.
Конрад припал к земле, стараясь не привлекать к себе внимания. К счастью, ветерок по-прежнему дул в его сторону. Песок, погасшие костры и странные кошки, любящие плескаться в воде с травяными отварами, слегка отвлекали от непонятного и в обычном виде неощутимого тревожного аромата, исходившего от золотой статуи. Когда мать рванула к постаменту чудовища, он благоразумно сбавил шаг и отстал – если впоследствии ему это припомнят, можно будет рассказать про кошек и отговориться тем, что в такой ситуации логично прикрывать тылы.
Конрад не знал, сколько времени прошло прежде, чем мать соизволила отлипнуть от смердящей махины. Звезды почти не сдвинулись, но казалось, что ждал он изрядно. Вместо того, чтобы вернуться, мать пошла вперёд странным танцующим шагом. Конрад короткими перебежками последовал за ней, то и дело снова приникая к земле, чтобы не быть замеченным. Он не мог взять в толк, чего боится – судя по доносившемуся запаху, коты не были настроены враждебно и, скорее всего, не двинулись с места – вероятно, успели поохотиться на окрестных фермах и обожраться вдоволь.
Мать? Её патологически бурных и непредсказуемых припадков гнева он опасался, как и любой в стае. Но бояться до звона в ушах и ползать на брюхе, будто щенок? Неписаный кодекс, существующий под луной столько же, сколько и сами волки, запрещал самцам убивать или ранить соплеменниц, но в любой из форм Конрад настолько превосходил любую самку в силе и весе, что без особого труда мог спастись, даже возжелай мать напасть на него всерьёз. Тем не менее, страх не уходил, и Конрад продолжал красться где короткими перебежками, где ползком. Мать замедлила шаг и заозиралась, и волк распластался в тени, отбрасываемой монументом в ярком свете луны. Странно, с виду идол не столь велик, но тень от него застилала окружающее пространство похлеще грозовой тучи... В двуногой форме он заподозрил бы какие-то заклинания и, возможно, даже попытался бы разобраться в этом феномене, но в нынешней лишь отметил несоответствие. И порадовался, что тень достаточно надёжно скрывает его – кто угодно, если это не зверь с тонким чутьем или демон, умеющий видеть не глазами, а силой магии, сможет пройти в паре шагов и не заметить затаившегося.
Ветер немного усилился – и Конрад понял, что было страннее всего. Запах матери, запах родной стаи он ощутил бы даже сквозь удушливую какофонию парфюмерной лавки. Но сейчас не чуял ничего знакомого. Вонь идола, запахи жилья, странный тяжелый аромат, похожий на мускус из все той же парфюмерной лавки, слабый запах чистой кошачьей шерсти и каких-то трав – кстати, он стал резче. Коты решили покинуть лежку и подобрались ближе. Не было печали... впрочем, когда – если – они решат напасть, тогда и будем разбираться. Конрад держал нос по ветру, но запаха стаи не было. Он вгляделся в пятна пляшущих в лунном свете теней. Мать плавным текучим шагом обходила пустырь и каким-то не своим голосом, словно взятым взаймы у женщины моложе и утончённей, выкликала имя. Смутно знакомое – но так, как бывает знакомо нечто, мельком прочитанное в детстве.
– Шамад! Я же знаю, ты здесь! – в голосе матери прорезались капризные нотки избалованной всеобщей любимицы. Столь мелодичных и нежных интонаций у Доротеи Йенской на памяти сына не водилось ни для кого и никогда, как и знакомцев со странным, больше напоминающим кличку именем. – Брось, не дури. Это ведь ты, Шамад! Явись!
«Хороши мы будем, если бессмысленное камлание затянется до утра», – Конрад недовольно вздёрнул губу. С рассветом сюда потянутся паломники, торгаши, попрошайки и прочие – и мать в запылённом платье и с растрепавшейся от беготни причёской, взывающая к неизвестному Шамаду станет прекрасным развлечением для толпы, – он всерьёз задумался над тем, чтобы перекинуться, собраться с силами, непочтительно приложить вожака каким-нибудь проверенным заклинанием и унести. Сейчас, когда свидетелей, считай, нет, это можно сделать – а вот утром подобный поворот добавит перца в представление, после которого потешаться над дикарями-провинциалами будет весь Перешеек. Взвешивая многочисленные за и против, он отвлёкся, и вздрогнул, как укушенный блохой, когда в ответ на призывы матери из тьмы раздался бархатный мужской голос.
– Кому это среди ночи пришло в голову имя, которое я успел дважды забыть и десяток раз сменить? – признавший себя Шамадом демон, неизвестно откуда взявшись, застыл там, где мать не единожды проходила, и теперь смотрел ей в спину, ожидая реакции. Его появление словно разогнало тень – по крайней мере, теперь Конрад куда более чётко видел в лунном свете. Сухощавый плечистый мужик в простых полотняных брюках и свободной рубахе навыпуск, похоже, искренне наслаждался ситуацией – когда мать, дёрнувшись, будто марионетка, резко развернулась и бегом бросилась к нему, он уклонился от объятий легким движением танцора. – Неужели Вольный Перешеек так оскудел, что женщины в порыве страсти вынуждены искать утешителя на помойках и пустырях? – в тоне говорящего слышался сдерживаемый смех и ещё что-то, чему Конрад даже в антропоморфном виде не сумел бы подобрать названия.
– Я ждала тебя, я искала тебя и нашла. А ты не желаешь меня касаться? – в голосе матери теперь не было ни единой знакомой Конраду ноты. Ни тембр, ни интонации, ни запах... да что с ней, в конце концов? – волк всматривался в женщину и с ужасом отмечал, что она, кажется, стала стройнее и сменила масть. Он знал, что она носит амулет Нортана, не снимая, но влиять на внешность по желанию владельца прадедовский камень никак не мог.
– За свою жизнь мне не раз доводилось обнимать незнакомок, но обычно эту игру начинал я сам, – мужчина ухмыльнулся. Конрад узнал его. Адмирский посол. Тёмный князь и, поговаривают, лучший друг Зекста Ягера, порождения тьмы и холода. О Зексте Ягере мать не говорила иначе, как с пеной у пасти, но никого из его соратников отродясь не поминала – и сейчас рвётся обниматься так, словно он любовь всей жизни или первенец, украденный из колыбели.
– Ты забыл меня? – эталонное, чистейшее, хрустальной искренности удивление в голосе. – Не лги, Шамад, ты не мог, не мог... это он заставил тебя, проклятый! – захлёбывающийся рыданиями голос явно желал неизвестному «проклятому» проклясться дальше, да как можно глубже и полнее, если судить по интонациям. Литания звучала на каком-то иностранном языке, и слов он, как ни напрягал слух, разобрать не мог.
– Какой слог, какие обороты, – восхитился адмирец. – Пара пожеланий изрядно запоздала, дорогая моя, он прекрасно справился без твоей помощи – но кажется, будто результат пришёлся ему по нраву, – кривая ухмылка Асмодея заставила волка вздрогнуть. Он буквально шкурой чувствовал повисшее в воздухе напряжение. Зверь с удивлением отметил, что теперь женщина, бывшая его матерью, не только вела себя как умалишённая, но вдобавок источала аромат дикой течной волчицы, молодой и неистовой. Демон ощущал что-то сходное – с поправкой на пол и видовую принадлежность, разумеется, и очевидно – много сильнее. Волк слышал лишь запах, не более, глаза и разум не обманывали его. На демона эта магия, чужая, недобрая, действовала куда мощнее. Сохранять невозмутимый вид ему становилось непросто. Запах, изменившийся голос, слегка поплывший взгляд, чуть более скованные движения – и когда мать в очередной раз кинулась послу на грудь, он то ли не стал уворачиваться, то ли попросту не успел.
Ни девственником, ни ханжой Конрад не был, но и любителем понаблюдать за чужими брачными играми себя назвать не мог. Однако то, что происходило сейчас, обладало какой-то противоестественной мрачной притягательностью. Если странный танец, когда женщина пыталась поймать адмирца в объятия, а тот уклонялся, напоминал дуэль, то с момента, когда нечто, бывшее его матерью, впилось в губы демона поцелуем, а тот прижал её к себе, вслепую разрывая шнуровку платья на спине, это превратилось в драку не на жизнь, а на смерть. Сходству немало способствовало то, что нормально снять одежду парочка не потрудилась. Всё, что можно было наспех расстегнуть, было расстёгнуто, прочее – разорвано, пыль, смешавшись с потом и кровью из царапин, естественным образом обратилась в грязь, но этих одержимых вряд ли остановила бы даже песчаная буря. Когда после очередного жутковатого поцелуя любовники оторвались друг от друга и синхронным жестом размазали по лицам кровь из потрескавшихся губ, а потом столь же синхронно расхохотались, Конрад мельком подумал, что это не следовало видеть никому – но зрелище завораживало, и отвернуться волк не мог. В какой-то момент он не выдержал и зажмурился.
Когда капризный, задыхающийся, охрипший от сладострастных стонов женский голос понёс нечто уж вовсе несусветное про форточку, которую бессердечный возлюбленный зачем-то захлопнул, лишив последней надежды, а сейчас, сейчас, когда он убедился, что чувства не остыли, мог бы и открыть, пусть не насовсем, пусть только на прощание, на несколько минут, волк недоуменно распахнул глаза. Какие форточки на пустыре, в самом-то деле... Женщина в измятом, разорванном и пыльном платье стояла на коленях рядом с сидевшим на земле полуголым господином послом и нежно гладила его по лицу, стирая кровь и грязь, но оттолкнула, когда он ловко поддел лохмотья лифа и впился в грудь жадным поцелуем. И снова перешла на иностранный язык, гортанный, незнакомый волку. Уже не уговаривала, а требовала или обещала – Конрад видел, как посол ненадолго задумался, а затем неохотно кивнул. Видимо, согласился – встал, завозился с ремнём на штанах и медленно, через силу пошёл к монументу следом за манившей его женщиной.
Запах больших кошек усилился – они тоже наблюдали за происходящим и теперь подбирались ближе к действующим лицам. Конрад вяло подумал, что, если бы они хотели напасть, это куда как проще было бы сделать, когда парочка была занята друг другом, а он не мог оторваться от созерцания игрищ. Тем временем адмирец, следовавший за любовницей, словно послушный щенок, дошёл до постамента и, одним прыжком оказавшись наверху, за руки втащил туда подругу. Платье не выдержало – верх окончательно сполз с плеч. На белой, словно светящейся в лунном сиянии коже резко, как и шрамы, выделялись тонкие ремешки, охватывающие тело. И раскалённым углем пламенел амулет старого Нортана. Жаль, что посол, разрывая шнуровку, не позаботился и о древней побрякушке – Конрад бы не оплошал, подобрал её и стал вожаком стаи по праву, но увы...От размышлений о власти, в очередной раз ускользнувшей, мелькнувшей перед носом, как проворная дичь, волка отвлек шорох. Ранее незримые кошки уже не скрывались – двинули прямиком к смердящему идолу. Конрада они то ли не заметили, то ли совершенно им не заинтересовались – волка одинаково устраивала любая из причин, но на всякий случай он не шевельнулся. Две фигуры, застывшие на постаменте, собирались продолжать свои забавы – коленопреклоненная женщина расстегивала штаны на любовнике, а тот чуть откинулся назад, на бедро золотой великанши, и запрокинул лицо к звёздам. Запах идола стал ещё неприятнее – волк цинично подумал, что, пожалуй, не находись Богиня в заточении, подобные упражнения могли бы быть сочтены оскорблением святыни, эти двое явно не собирались приносить никакой жертвы. Неожиданно землю под ним тряхнуло – а затем обманчивая ночная тишина с грохотом разлетелась на осколки разрозненных звуков. Прижавшийся к земле волк увидел, как золотое изваяние дрогнуло, будто пытаясь привстать, но гибкая чёрная тень метнулась наверх, сталкивая с монумента два переплетённых тела. Конрад, не раздумывая, бросился к упавшим – верность требовала помочь соплеменнице. А честь – милосердно прекратить мучения, если спасение невозможно. Перекинулся на бегу – и чуть не сбил с ног какого-то парня, склонившегося над упавшими. Кажется, оба были живы – по крайней мере, адмирец сидел, прислонившись спиной к постаменту и обхватив голову руками, а мать, лёжа, силилась запахнуть на груди обрывки платья. Недалеко от них спрыгнул с постамента чёрный леопард, издевательски-дружелюбно лизнул Асмодея в нос и принял истинную форму. – Прекрасная ночь, не находите? – светски осведомился мускулистый парень с серебристыми глазами и, не дожидаясь ответа, наклонился над лежащей женщиной. Та держалась в сознании из последних сил, на одной природной злости. О совершённых подвигах имела весьма смутное представление и немедля выразила его потоком отборной брани, сделавшей честь любому пьяному солдафону. После чего хрипло рыкнула: «Рви ремни, дурак. Да хер за ворот без доброй воли!», смежила веки и обмякла.
Господин посол, наоборот, внезапно приободрился.
– Проективная одержимость, котятки, не выдерживает никакого сравнения с обычной. Сосуд выбран недурно, признаю. Чрезвычайно… выносливый, – демон неприятно облизнулся, бросив взгляд на бесчувственное тело волчицы. – Однако ваша мать не смогла бы достичь своей цели, даже открой я ей канал шириной с ворота Осеннего. Но я ценю ваше беспокойство о моей персоне.
От слов Асмодея несло нездоровой эйфорической бравадой, чего он совершенно не осознавал.
– Ну разумеется. Стоило положиться на волю Хаоса и просто посмотреть, кто кого сожрёт.
– Мы не одни, – второй демон, похожий на говорившего, как отражение в воде, тронул родича за плечо. – Насколько я успел понять, дама вне опасности, просто... утомлена, – грубоватые черты тронула едва заметная ухмылка. – Думаю, ни у кого нет вопросов к гостям из Лазури? – светлоглазый повернулся к Конраду. – Друг мой, вы достаточно пришли в себя, чтобы донести эту женщину до её собственной спальни, а главное – объяснить, куда мне следует открыть портал?
Офигенный персонаж. Нет, там все реально классные. Мне минимум трое ещё очень сильно понравились, остальные просто понравились. Но Рамуда... да... Хочу второй сезон.
