Что почитать: свежие записи из разных блогов
Записи с тэгом #неожиданные встречи из разных блогов
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Глава 8, где вазир Меджнун подкидывает дровишек в костёр Нового Вавилона, а очередное заседание Тёмного совета плавно перетекает в поминки
Читать?На скорый успех рассчитывать не приходилось, а драгоценное время стремительно утекало. Насчёт пары-тройки десятилетий на раскачку Вавилона он солгал. Лайле плевать, а тупой солдафон не увидит и собственный уд, даже если наступит на него. Куда уж такому оценивать вероятности. Но всё можно изменить, если знать, как.
Саламандра сердито зашипела – Баалю пришлось отвлечься, чтобы бросить ей очередной огненный шарик. Она проворно ухватила его пастью и поволокла в камин, «кормить огонь». Старая игра неплохо отвлекала девчонку и помогала ему собраться с мыслями. Ящерка выбралась из пляшущих языков магического пламени и скользнула на ложе, едва не запутавшись в смятом покрывале.
– Устала? – поддел дочку Бааль. Та в ответ лишь лукаво улыбнулась и швырнула в него подушкой.
– А ты проверь.
Бааль фыркнул, подушка рассыпалась кучкой пепла.
– Вести от матушки?
– Какое там, – Хулюд упёрла кулачки в подбородок, всем своим видом выражая скуку и неодобрение. – Сердится, даже нас с сестрицей видеть не желает. А кого желает – тех больше никто не видит.
– Нервы, стало быть, разошлись, – кивнул Бааль, взращивая на ладони ещё один крохотный огненный шар. – Понимаемо.
Встретил жадный взгляд дочери – и когда шар на ладони подрос до размеров крупного персика, бросил ей. Поймала и отправила в камин, затем подгребла под себя пару подушек и вздохнула.
– Государчика тоже не привечает, злющий ходит аж своих поедом ест. А здоровяку опала постельная – тьфу. Где чресла погреть сыщет, пока дело делает. Впору подумать, что не на том муже печать. Сестрица говорит, хороша парочка – осёл да вол.
С кем бы могла сравнить его Люциферова дочка, Бааль спрашивать воздержался. К звериным кличкам он неизменно питал некоторое подспудное отвращение.
– По мне, так больше на хорька похож, уж больно пронырлив. Отрадно, что пополнения в зверинце пока нет. Твоя матушка слишком доверчива. Тьма прохвостов вкруг неё вьётся, а все как на подбор – ни украсть, ни покараулить.
Хулюд хитро покосилась на Бааля.
– А сам-то куда годишься? Его выгнали – он и пошёл. Гляди, пока тут просиживаешь, будет пополнение. Намедни народу прибыло, и в сады не завернули. А некоторых в Совет сунули с порога.
– Кого это? – огненный шар расцвёл на ладони почти незаметно и успел дорасти до размера небольшой дыни. Хулюд приглашающе улыбнулась. Когда желанная добыча в обход неё с треском влетела в камин, девчонка надула губы и отвернулась. Разумеется, выбрав позу пособлазнительней.
– Баста! Ничего тебе больше не скажу!
Бааль возвёл глаза к высоким сводам, но потайных запасов терпения там не обнаружилось. Извлёк из воздуха широкий браслет – старое золото, грубая чеканка, неровные крупные кабошоны огненных опалов. Подбросил на ладони и с силой метнул, угодив паршивке чуть пониже спины.
Хулюд обиженно взвизгнула, извернулась, но подношение прибрала шустро. – А так?
Повертела новую игрушку, наслаждаясь блеском камней, и смеха ради нацепила на ногу. Металл моментально вскипел, опалы треснули и рассыпались, украшение впиталось в кожу, не причинив ни малейшего вреда. Стараясь блюсти недовольную мину, проронила:
– Недобитки-белоризники да вольные шатуны с других Пластин. Не возилась бы тут с тобой, может, знала бы точней, кто будут и чем дышат.
– Невелика беда, управимся. Оставь их мне. Негоже царевне, как простой певичке, вызнавать да разнюхивать.
Хулюд расхохоталась, все выдуманные обиды были враз забыты. Отсмеялась, смахнула с густых ресниц пару слезинок.
– Сам заместо меня пойдёшь, красивый? Ой, умора!
Бааль не выдержал и хмыкнул.
– Заливайся, царевна, сколько влезет, а всё одно непорядок. На что мужи нужны державе, коли всё за них разгребать? И ты, и сестрица Цейя в Совете принуждены слушать речи грубые и грязные, а видеть – и того гаже. А уж к палаческому ремеслу нежных девиц приставить – позор двору как есть. Лбы здоровые обивку хозяйством трут, а вашими ручками, значит, суд правый вершится. Цена тому укладу – дырявая медяшка, а правителю – и вовсе вараний хвост.
Хулюд затихла и внимала каждому слову, лицо её в свете пламени приняло выражение мечтательное и жадное. Меж белых зубов мелькнул розовый кончик языка – привычка чуть прикусывать его во время обдумывания очередной каверзы осталась у дочки с детских лет.
– Ты б не дозволил?
– Срывать цветы, вкушать плоды – и только. Дела государственные – яд и скверна, жёнам и дочерям мараться не след. Твоя матушка поступает мудро, препоручая бремя забот советникам. Выбор не всегда верен, приходится лично вникать – с того ей же самой прямой вред выходит. Попробуй вместо ожерелья на шею булыжник с мостовой повесить, рада ли будешь?
При упоминании тяжкой монаршей доли матери Хулюд не проявила ни капли сочувствия, её занимало нечто гораздо более важное. Прекратила задумчиво водить пальцем по шёлку покрывал, вычерчивая невидимые узоры, и с надеждой взглянула на Бааля.
– А может, ну их в печку, сердце моё?
– Кого? – Бааль с трудом поспевал за переменами настроения дочери.
– Да всех, – медленно произнесла Хулюд с рассудительностью сумасшедшей. Скулы окрасил лёгкий румянец, глаза лихорадочно горели. – Пусть тут сами любятся как хотят! А мы тоже сами, без них. Веер – знатная махина, Пластины считать устанешь. Где-то ж такого важного до сих пор ждут, божеством всемогущим почитают. Айда туда? Ты да я, да верных сколько-то сведём со двора, чем плохо? Не всем по нраву под матушкой ходить или под государчиком её. Побегут как миленькие, только свистни!
– Заманчиво, царевна, ох, заманчиво, – улыбка вышла вполне искренней и тёплой. Кого другого заподозрил бы немедля, но Хулюд при всём своём наивном коварстве избалованного ребёнка была слишком помешана. Врождённое умственное расстройство девчонки в стенах Золотого города обрело законченную форму, а с его появлением переплавилось в нечто большее – и придало особый шарм: всё можно простить за такую верность. Хулюд потянула носом и нахмурилась.
– Чуешь?
Бааль принюхался. Пахло свежей кровью, ещё тёплой. Что за дурацкие шутки? Охранные заклятия не потревожены, ни малейших признаков атаки.
– А, вот где протечка, – Хулюд верхним чутьём дошла почти до выхода – и тут же отпрянула. Кровь сочилась из-под дверей, небольшая лужица увеличивалась на глазах, заливая каменный пол. Колебалась из стороны в сторону, словно искала что-то. Или кого-то. Бааль вскинул руку – и поток послушно замер. От него отделились тонкие ручейки, и в их противоестественных извивах спустя миг проступило одно-единственное слово.
Подал дочери знак отойти подальше. Та не послушалась, окунула палец в блестящее тёмное озерцо и принялась с интересом разглядывать.
– Кровь нечестивых оросит поля? – Бааль скривился. – Неисправимый пошляк. Хулюд, прекрати!
Дочь отняла от губ перемазанный кровью палец и с видом заправского дегустатора сообщила:
– Бедняжка Залим. Полный болван, но хоть красавчик.
– Целых две причины сделать из него пригласительную карточку, если ты спятивший от ревности маньяк-самодур, – проворчал Бааль. Пришлось покинуть кресло и сменить халат на нечто более подходящее случаю.
Хулюд одобрила нарочитую простоту наряда и тоном, не допускающим возражений, заявила:
– Я с тобой!
Спорить Бааль не стал, выждал, пока ящерка взберётся по ноге и угнездится за воротом рубахи, и только потом открыл портал.
***
Двери на сей раз гостеприимно распахнуты – дескать, никаких тайных злоумышлений. Учёл ошибки, да все ли? Ловушка как есть – народу прибыло, а снова никого из миньонов рыжей, если не считать Цейю. Выглядит не слишком довольной – вон как впилась ногтями в подлокотник. Ну ещё бы, покойный Залим вовсю пользовал не только мать, но и дочь, а та не успела натешиться. И труп болтливого любовничка со вспоротым от уха до уха горлом – так себе зрелище. А вот чаша из мориона, куда сливали кровь, недурна.
Колкие взгляды, удивлённые шепотки, на лицах многих откровенное недоумение. Знакомых мало – с одной стороны скверно, а с другой – если что и знают, так не больше Денницы и двух оставшихся подельников.
– Ба! Открытое заседание! Осторожней, государчик, эдак и до демократии докатишься, – Бааль подивился, сколь прилипчиво оказалось данное дочкой прозвание, само легло на язык. – Моё почтение новоприбывшим и новопреставленным.
– Как и было сказано: кровь одного предателя призвала другого, – прошелестел Денница со своего места. – Сядь и умолкни.
Бааль лучезарно оскалился. Пригласить заимодавца на кровь должника – и так грубо обыграть сходство ритуалов. Фарс чистой воды.
– Никак неможно. Столько свежих лиц. Тебя послушали, теперь мой черёд!
Мальфес вжался в спинку кресла и, кажется, дышал через раз. Кесеф, судя по взгляду, мысленно увещевал патрона сбавить обороты. В головы им или не лазил, или не понял, что нашёл там.
– Слава твоя известна, Бэл, – донёсся от окна бархатный голос. – Вряд ли есть, что прибавить. А убавить стоит.
– Пристанище всех обездоленных мужей и кров отчаявшихся жён, князь Ситри, – Бааль отвесил шутовской поклон и указал на занятое останками Залима кресло. – Располагайся, вон и место освободилось. Паскудник не ответил, сделал вид, что поглощён созерцанием пейзажа за окном.
Бааль обзавёлся по-настоящему добротным креслом – здешнее псевдоимперское эпигонство в убогом вкусе Денницы годилась разве что на дрова – и уселся в углу комнаты так, чтобы видеть всех. Создать проще, чем достать, а? Ящерка торопливо скользнула на грудь, пользуясь сменой положения. Бааль велел ей угомониться – неужто дурочка думает, будто кто-то может навредить ему? Сжечь всех нетрудно, увещевать интересней.
Перешёптывания и косые взгляды его развлекали – беспокойтесь, красавцы, ёрзайте, чем больше подозрений – тем больше ошибок.
Государчик нервно дёрнул щекой, но промолчал, даёт своей пастве выговориться, чтобы потом никому не пришло в голову его перебить. Любопытно, решит устроить подобие судилища или незатейливо укажет пальцем и призовет разорвать в клочья?
Бааль водворил рядом с креслом здоровенный напольный кальян и картинно поднес к губам резной мундштук. Уголья в чашке едва тлели, распространяя характерный запах, словно кто-то сжигал палую листву.
– Любовь черни стоит дёшево, порыв Лайлы мимолётен. Нынче не отопрёшься, не отбрешешься, не надейся, – заверил Денница. – Никто не соблазнится твоими баснями. Пришёл не с миром, принёс лишь распри и яд измены. Но я чту женский каприз, потому оставлю тебе жизнь. И отпущу восвояси. Уйди сейчас. Когда избалованный хозяйкой пёс лает без толку и норовит укусить верных – его гонят прочь. Или поступают иначе.
– Экое великодушие, – Бааль отнял мундштук от губ и издевательски прицельно выпустил изо рта дым. – Зачем звал, раз сразу гонишь? Я принял приглашение, но уйду не раньше, чем сочту нужным. А сочту нужным уйти только тогда, когда все, кто собрался за этим столом, поймут предельно простую истину. Их единственный шанс на победу – не ты. Я.
Люцифер снисходительно усмехнулся, на деле вышла скорее нервная судорога.
– Какую победу, безумец? Мы выжмем эту Пластину досуха и уйдём без потерь. Руины старого мира не стоят того, чтобы цепляться за них. Но для тебя при новом порядке не найдётся дела. Воюй с кем пожелаешь, хоть с двумя державами разом. А если слаб в коленках, забейся в нору поглубже и утешай гордыню славословиями недолговечных.
Плох император, очень плох. И потому треплив сверх всякой меры. Тяжко ему в высшей лиге – втащить втащили, а играть не на что, промотался.
– Не зря тебя, владыка милостивый, – Бааль поморщился от укуса ящерки, отчего титул прозвучал издевательски, – в Бездну определили, ай, не зря. – Бааль покачал головой. – Башка в облаках, от жизни далёк, как от истинного могущества. Кто тебе даст выжимать эту Пластину? Одноглазый упивается сластью бойни в границах Джаганната, пока мы ничем не задеваем Раймир. Сидя на Пустошах в окружении недолговечных, ифритов и изгоев мы безопасны. Но займется нами, как только решит, будто мы ему угрожаем. Его брат исчез, не оставив адреса, но уверяю тебя, он жив. Смерть почувствовали бы не только заклятые, но и члены обоих Советов. Даже бывшие – а нас таких здесь немало. Когда приползёт нога за ногу, трон его должен быть занят достойным. Иначе несдобровать всем вам... Не думаю, что среди Пластин Веера для вас найдётся достаточно отдалённая, чтоб укрыться от Шемаля. Стервец мстителен, хуже того – во мщении своём изощрённо мелочен. Как и его брат. Все эти списки низложенных и забытых, пустые саркофаги с постаментами… Всё это мемориальное дерьмо на две стороны – как бишь там его… Дхурта?
Маска презрительного спокойствия сползла с лица Денницы, будто оплавилась. Жаль, схватиться на месте неможно – вот удивился бы государчик.
– Трус. Подстрекатель. Слишком хорошо осведомлён. Обоих калек предавали не раз, мы же мирно заберём своё. Сунутся следом – пожалеют, – глаза Денницы недобро загорелись, ухмылялся, дёргал углом рта, мысленно споря с кем-то ещё. Того и гляди пену ронять начнёт. Чудесно. Даже безнадёжные кретины убедятся, что пошли на поводу у полоумного маньяка. – Знаю, под кем ты видишь Адмир, всегда видел. Чужими руками жар загребать… Да не пойдут за тобой! Хоть из-под полы армию доставай. Молчать! – рявкнул на тихо паникующего Кесефа, чем вызвал редкие, но вполне отчётливые смешки. Прикусил губу и откинулся на спинку кресла, сверля Бааля неприязненным взглядом. Отёр кровь якобы незаметным движением и добавил: – Уймись. Не то сядешь, да не на трон.
– Трус как раз тот, кто предлагает оставаться на месте, – Бааль сделал ещё одну затяжку и обвёл глазами собравшихся. – Ни один из вас не желает подумать на пару шагов вперед? Готовы ждать, пока вас обвинят в измене вслед за покойником? Кто дальше? Кто больше? – Цейя поймала взгляд якобы омерзительного ей «беглого премьера» и лихо отзеркалила, глаза её сияли шальным и цепким блеском, что лишь раззадорило ораторский пыл:
– Ты? Ты? А может, ты? – Бааль указывал перстом то в одного, то в другого из числа сидящих. Кто-то неловко засмеялся и потупил взор, кто-то возвёл очи горе, кто-то невозмутимо пожал плечами, а мерзавец Ситри процедил: «Сворачивай спектакль!» – и отвернулся, старательно излучая равнодушие.
На лице Люцифера тоже нарисовалось отсутствующее выражение – в какие выси воспарил мыслями, неведомо. Прикрыл глаза ладонью, изрёк устало:
– Убить упрямую тварь? Или пожаловать-таки колпак с бубенцами… Вижу, многих его шутовство забавляет. Что скажете, господа советники?
– От одного шута иной раз пользы больше, чем от сонма министров. Пусть допоёт свои комические куплеты, там порешим, наш ли это случай, – подала голос Цейя.
Хороша девка, больше в мать, чем в отца, всё ж. Повела плечами – и многие забыли, как дышать вольным воздухом Нового Вавилона.
– Забавный ведь, совсем отчаянный. Как раздразненный ратель.
Бааль благодушно кивнул Цейе, кашлянул и зло подмигнул Люциферу изувеченным глазом.
– Пока нет Шемаля, мы должны взять хотя бы Пандем. Адмир ляжет под тех, кто будет в столице, если не перегибать палку с новыми законами. Переть дуром через Пустоши бессмысленно – это здесь мы защищены магией Госпожи, а дальше наше войско, сколь бы велико оно ни было, обречено уткнуться в мощный магический вал, отделяющий Пандем от Пустошей. В отсутствие Шемаля и ряда, скажем так, моих коллег, он наверняка слабее, чем был, но всё равно представляет собой угрозу. Просто перебросить портал на адмирскую или раймирскую территорию не выйдет – найдётся, кому захлопнуть дверь. Я предлагаю взять не качеством, а количеством – если уйма небольших групп будет пытаться открыть порталы, а в городе найдутся те, кто будет рваться к нам – а они найдутся, всех, кто слышит зов Госпожи, вряд ли удалось вычислить и нейтрализовать, у противника банально не хватит сил. Пандем огромен, контролировать всю территорию сразу они не смогут. Мы же не будем тратить лишних ресурсов – как только портал пытаются запечатать, бросаем. Рано или поздно они не успеют – и тогда в тот проход, который удастся приоткрыть или из города, или от нас, пойдут штурмовые группы. Сильные маги и боевики, неважно, владеющие ли магией. Магия Осеннего не подчинится никому, кроме, её можно не брать в расчёт. Как только мы закрепимся хотя бы в одном из Кругов, – он окинул взглядом слушателей, помнят ли они, что некогда так именовались районы города, – дело пойдет быстрее. Те, кто сейчас едва слышат зов, ощутят его куда сильнее, когда рядом окажутся верные Госпожи с её амулетами. К нам начнут присоединяться. Захватив Адмир, мы усилим свою армию, и тогда Раймиру придется нелегко.
– Зачем вообще рисковать магами? – Таиф задал резонный для некроманта вопрос. Загремел в Бездну именно за то, что полагал мертвецов венцом творения и изо всех сил превращал живых в эту высшую форму. – Можно швырять в приоткрытый портал поднятых покойников, человечков или других животных. Пусть они сделают дело, а мы ступим на покорённые земли как победители.
– Мертвецы, хидирин, что угодно – но только как дополнение к группе, без магов им не сдюжить, – отмахнулся Бааль. Но, оглядев аудиторию, вынужден был признать, что идея не рисковать своими драгоценными задницами, выдвинутая Таифом, пожалуй, нашла изрядно почитателей.
– Предлагаю эксперимент. Следите за руками, – Бааль вынул из кармана небольшой нешлифованный огненный опал, покрутил в пальцах, чтобы все видели, сжал в ладони. Из кулака потекли огненные капли, и что-то незримое пронеслось над столом. Труп в кресле дёрнулся и медленно, словно преодолевая сопротивление воды, сел. Опершись о стол, встал и оскалился – возможно, это должно было означать улыбку. Повертел головой – сидящие рядом вскочили и поспешно отошли к стене, но они не интересовали существо. Оно что-то пробормотало себе под нос на старинном наречии и задвигалось куда быстрее, нежели раньше, отшвырнуло кресло и направилось к Люциферу, разминая пальцы, словно собиралось вцепиться ему в горло. Тифон рявкнул какое-то короткое заклинание, но кадавр дёрнул головой, словно отмахивался от мухи, и шага не сбавил. Денница смотрел недоверчиво, не понимая, что происходит, но очухался вовремя – испепелил тянущиеся к нему руки до того, как они сомкнулись под кадыком. Обрубок неуклюже завалился на несостоявшуюся жертву, был брезгливо сброшен на пол и добит одновременно несколькими заклинаниями – ага, сподвижнички проснулись.
– Рехнулся, лайдак? – Денница вскочил. Некогда белая рубаха на груди перепачкана жирным чёрным пеплом, рот кривится, пальцы скрючились, как когти, – неужели возьмется за боевые заклинания?
– Сядь... государь. Это всего лишь опыт. Показать всем заинтересованным, что часть нашего войска могут составить приблудные хидирин. И сразу пояснить, что против сильных бойцов, хорошо владеющих магией, они не выстоят и получаса в открытом столкновении. Куда приятней было бы, останься разум при них. Образчик вы видели – увы, полная развалина, однако свою задачу он исполнил с блеском. Но в арсенале есть и не столь рамольные особи. Менять тела на ходу – весьма полезное свойство наших бесплотных друзей. Пусть порезвятся на славу, сколько успеют.
– От безделья рукоделье, – фыркнул Ситри, не оборачиваясь. Рисовался перед единственной обозримой дамой в меру разумения. – Освоил азы некромагии на досуге и преподносишь как гениальную новацию в ведении войны. Какие ещё рецепты наготове? Отравить колодцы и устроить праздник ожившей мертвечины на радость всем труполюбам? Или без затей закидать столицу содержимым скотомогильников?
– Прежде всего неплохо бы спросить мнения генерала Мастемы. Не позабавит ли его этот анекдот, – нежно улыбнулась Цейя. – Армия не стража, да и у стражи в Вавилоне жизнь больше праздная. Печать надёжно бережёт от военных переворотов и прочих искушений, но не от застоя крови.
– Спросим, непременно спросим, – проворчал Денница, явно имея в виду что-то своё. От обсуждения устранился, но утомлённый вид был скорее очередной маской, глаза бы сказали больше – потому и прятал, потому и прикрывал.
Высокое собрание отборного сброда Люциферова дочка окончательно прибрала к рукам. Унаследованными от обоих родителей талантами распоряжалась прицельно и с толком. На редкие нестройные возражения адресно не ответила. Лишь переменила одну эффектную позу на другую и с милой улыбкой добила сомневающихся главным аргументом:
– Госпожа Вавилонская изрядно не в духе. Если ни один из державных мужей не сможет развеять её скуку, то очень скоро она явит всем свой гнев. Кто же станет первым? И следующим? – мерзавка весьма недурно воспроизвела интонации Бааля. Изящный пальчик разил всех без разбора, не обойдя и папаши.
– Ты? Или ты? А, может быть, ты?
***
Когда Малеф явился в зал, Маклин уже был на месте и о чём-то переговаривался с Рейной. О «подарке» от Михаэля граф сообщил ему почти сразу, как и о том, что просмотреть кристалл не удалось. Причина блока теперь сомнений не вызывала.
В воздухе витало ощущение какой-то нелепой ошибки, глобального сбоя. Возможно, Малеф принёс его с собой – или же оно было общим. Успех казался временным, краткая передышка вызывала не облегчение, а тревогу. Спецы-вероятностники в один голос твердили о невозможности увидеть хоть что-нибудь, горизонт событий заволокло крепче прежнего.
Астарот вполголоса беседовал с Левиафаном, сестрица рассеянно чесала за ухом дремлющего у неё на коленях Алерта.
– Привет, ушастый, – заслышав голос Малефа, отоцион приоткрыл глаза. – Все в одной лодке, а куда выгребем – один Хаос знает.
Лис фыркнул, Аида тоже шутки не оценила:
– Он скоро вернётся. Господин местоблюститель готов спорить на собственный хвост.
– Не уверен, что с того всем немедля полегчает, госпожа, – несмотря на отсутствие в зале тех, кто не был в курсе брачной аферы двадцатилетней давности, Малеф старался блюсти декорум. Рейна без труда расколола этот орешек, но отнеслась с пониманием.
– Чем порадуешь? – начальница прекратила терзать графа и переключилась на Малефа. Он лишь пожал плечами.
– Заброска прошла удачно, толку – как с варана шерсти. В основном ворох уличных сплетен о придворной жизни – кто, с кем, в какой позе. Чего не знают, то придумают. Но свара двух фаворитов очень развлекает народ, и число сочувствующих «вазиру Меджнуну» стремительно растёт. Как и число новых сторонников Лилит. Показательные судилища и локальные пожары временно прекратились, теперь народ помимо оргий увлечён идеей некоего нового порядка. Но ни одна скотина даже с трезвых глаз не в силах внятно объяснить суть. Всё, что удаётся вытрясти – звонкие общие фразы. Якобы все, даже простые вавилонцы, смогут внести свою лепту, чтобы приблизить его. Произносят вслух, впадают в нездоровую эйфорию и начисто отключаются от собеседника. Либо реагируют на отдельные слова и начинают спорить неведомо с кем.
– Простенькая, но убойная массовая оморочка с механизмом взаимоподпитки – вбросил заразу, а дальше сами раскрутят и растащат, – кивнул Маклин.
– Знакомая вонь, – Рейна скривилась. – Старые надёжные рецепты.
Над столом бесшумно возникла голограмма – но Асмодея не заметил бы только слепой. Выглядел княжеский любимец ещё хуже, чем в прошлый раз. Утопал в кресле, зябко кутаясь в просторный тармаламовый халат, отороченный мехом – и это несмотря на жару.
– Так понимаю, лично вы дойти уже не в силах? – спросила Рейна, смерив опоздавшего ледяным взглядом. – Вконец промотались?
Асмодей не удостоил её ответом и обратился отчего-то к Астароту:
– Имею право. Prima vigilia. Удостоверьте, любезный Прокурор.
– Да чтоб его! – Астарот возвёл глаза к потолку. – Имеет. Однако если это очередной фарс, я лично обеспечу вам переход формального повода в действительный.
До Малефа не сразу дошло, что домашний наряд позёра сочетал в себе два основных оттенка траура. Дополняла образ скорбящего страдальца ажурная чугунная серьга в левом ухе.
– Пожалуйте, – Асмодей махнул рукой, открывая портал. Члены Совета, не исключая и Рейны, внезапно спорить не стали. Аида несколько растерялась, но муж что-то шепнул ей, так что она бережно пересадила лиса в корзинку и отправилась следом за остальными.
В резиденцию Асмодея, судя по всему, не заносило одного Малефа. Он даже слегка пожалел об отсутствии Хэма, рыжему идея тризны в борделе пришлась бы по вкусу. Рейна придерживалась иного мнения, при виде фривольной обстановки и весьма условно одетых слуг обоего пола – они же, скорее всего, дети клана – поджала губы и уселась на низкий диванчик. На несчастного подавальщика посмотрела так, что тот стушевался и отступил, опасливо покосившись на Асмодея. Если бы Малеф знал коллег хуже, эта сценка могла его позабавить. Подозвал бедолагу – парнишка просиял и на радостях едва не опрокинул поднос с напитками.
– Вон с глаз моих, убожище, – брюзгливо процедил глава дома, не открывая глаз. – В наказание мне послан.
Потомки Асмодея проявили удивительную сплочённость – тут же захлопотали вокруг гостей, стараясь прикрыть отступление проштрафившегося товарища. Стайка девиц шустро притащила подбитую фиолетовым бархатом шкуру – Асмодей с видимым удовольствием погрузил босые ноги в густой мех химеры – наполнили бокал из объёмистой бутыли, лишённой этикеток, и подали длинную мортовую трубку с серебряным мундштуком. После того, как Асмодей закурил, Малеф был готов поклясться, что в чаше отнюдь не табак. После пары жадных затяжек, Асмодей открыл глаза и произнёс уже куда живее:
– Вот так сложишь голову на благо страны, а ни одна жаба за гробом не квакнет. Располагайтесь без стеснения.
Алерт понял приглашение по-своему, выпрыгнул из корзинки и отправился исследовать шкуру. Видеть пушистых тварей тёмно-зелёного цвета ему вряд ли доводилось. Ткнулся носом, опробовал на зуб, покрутился и свернулся клубком.
Золотоволосая красотка, на которую Малеф имел неосторожность засмотреться не только как мужчина, тоже расположилась без стеснения, напрочь перекрыв обзор. Галантно поцеловал в плечо и шёпотом попросил не мешать.
Полуобнаженные очаровашки обоего пола возникали молчаливыми прекрасными видениями то с подносом, уставленным бокалами или рюмками, то с огромными, полными закусок блюдами. Асмодей курил, прикрыв глаза, иногда нервно прикладывался к бокалу и, казалось, ни на кого не смотрел. Страдал с размахом, картинно и эталонно, но о долге хозяина, как выяснилось, не забыл: объявил тост, как только у каждого из присутствующих оказался в руке полный бокал. Тост прозвучал странно. «И примет всех нас Хаос». Помирать Малеф не спешил, и прежде, чем выпить, оглядел присутствующих. Вряд ли, конечно, Асмодей вытащил сюда весь наличествующий Совет, чтобы устроить массовое отравление, но все же... Однако все спокойно приложились к бокалам, не опасаясь подвоха. Золотоволосая красотка с обнаженными плечами крайне незаметно сменила диспозицию и теперь полулежала на шкуре траурной расцветки, словно невзначай касаясь щекой колена Прокурора. Её подруги, с вероятностью – сёстры или ещё какие родственницы – столь же ненавязчиво оккупировали места на ковре рядом с прочими гостями. Возле облюбованного Стальной Миледи диванчика застыл статуей красивый юноша, рядом с Аидой и Левиафаном после недолгого замешательства возникла похожая, как двойняшки, смуглая рыжеватая парочка, уделявшая больше внимания друг другу, чем гостям.
Прокурор изучил свой бокал на просвет и первым нарушил тягостное молчание:
– Валяй, Мак. Пока уважаемый хозяин дома не воспользовался более радикальными методами поправки здоровья. И нечего пялиться, грёбаный симулянт. Ты не вдова усопшего и не скорбящая мать.
Златовласка у ног Астарота замаскировала смешок кашлем. Асмодей на выпад не отреагировал, слишком хорошо вошёл в образ.
– В самом деле, драгоценный граф. Не каждый день нас покидают собратья, стоявшие у истоков мира. Любые иные вести на эдаком фоне – пустяк, птичий щебет против рёва урагана. Малыш Малефициано тоже присутствует, так что я полагаю, теперь проблем с кристаллом не возникнет.
Маклин смерил Асмодея тяжёлым взглядом и подчёркнуто медленно перевел глаза на прелестницу рядом с собой. Асмодей устало смежил веки:
– Дети моего Дома верны мне, но возможно, наш дорогой покойный друг не хотел бы, чтобы его послание увидели незнакомцы, – изящным жестом он отослал слуг. Кажется, Прокурор с некоторым сожалением смотрел вслед златокудрой прелестнице.
Граф извлёк из кармана кристалл и попробовал активировать его. Тщетно. Та же участь постигла и похожий на первый, как две капли воды, кристалл, небрежно выуженный Асмодеем откуда-то из складок отороченного мехом халата. – Старый фокус, – Маклин понимающе кивнул. – Ранее паранойи такого масштаба за покойным не замечалось, – подойдя к креслу, он забрал кристалл у Асмодея, положил оба на пол в центре зала и поманил к себе Малефицио: – Спорю на что угодно, друг мой, что третий кристалл у вас.
Княжеский сын кивнул и принялся рыться по карманам. Найдя кристалл, покрутил его в пальцах, в очередной раз попробовал активировать, и, потерпев предсказуемую неудачу, швырнул к первым двум. Как только три кристалла соприкоснулись, над ними засветилась голограмма.
Михаэль. Осунувшийся, в глазах вместо обычной равнодушной настороженности злое, нездоровое веселье.
– Благодарю своих кредиторов за терпение и перед Хаосом свидетельствую, что долг сейчас будет выплачен окончательно, – звучным, созданным для команд, голосом произнес глава Второго дома Раймира. Далее изображение слегка расплылось – очевидно, Михаэль двигался очень быстро, или же часть происходящего осталась заблаговременно скрыта заклинанием.
Затем появилась обманчиво мирная картинка – высокий крепкий светловолосый мужчина с обветренным лицом обнимает за плечи болезненного вида бледного смазливого юношу, что-то ласково говорит ему, быстро сменившаяся другой, не столь невинной – рука, лежавшая на плече мальчишки, переместилась на его подбородок, вторая молнией скользнула к затылку... Через мгновение светловолосый бережно поднял на руки ещё подёргивающееся тело – голова неестественно откинулась, шея характерно удлинилась – и пристроил его в кресло так ласково, словно покойник мог что-то чувствовать.
Несколько минут записи ничего не происходило – Михаэль подчёркнуто спокойно сидел в кресле в профиль к зрителям, глядя перед собой, что-то пил из хрустального стакана с толстым дном. Затем повернулся и посмотрел прямо в кадр – в глазах то же злое веселье, губы обмётаны, будто в лихорадке.
– Как только яд сделает своё дело, сработает одна милая игрушка «Огненных ангелов». Старая гвардия должна помнить, ею пользовались для того, чтобы уничтожить трупы своих, если не было никакой возможности их забрать. Таким образом, на этой Пластине мы более не встретимся ни в каком виде, а в Хаосе, не исключено, не узнаем друг друга. Счастливо оставаться, – он отсалютовал стаканом и запись оборвалась.
Какое-то время все сидели молча. Аида с глазами по шеолу сжала руку мужа, тот успокаивающе приобнял супругу, не проронив ни слова. Чудовищная картина обрела недостающие детали.
Рейна поверх бокала поочерёдно смерила всех троих кредиторов многозначительным взглядом, особенно пристальный достался Малефу.
– Зря грешили на Одноглазого.
– О, не скажите, – притихший было мнимый больной снова подал голос. –Сдаётся мне, Михаэль опасался, что после отставки ему уготовано нечто совершенно не совместимое с его принципами. Огонь стёр малейшие следы, нет тела – нет дела. От кого охранял своё посмертие покойный меч державы?
Рейна устало потёрла переносицу.
– Звучит как очередное некромантское дерьмо.
– Выглядит так же, – кивнул Маклин. – Но нежелание украшать своей персоной раймирский аналог Зала Славы или оказаться живым покойником на посмертной службе вполне можно понять, – он осушил бокал, подобрал один из кристаллов и снова положил в карман. – Ты для этого воспользовался правом на вигилию? – хмуро поинтересовался он у Асмодея. – Только не начинай рассказывать, будто страдаешь так сильно, что не мог не собрать у одра болезни старых друзей – большая часть здесь присутствующих видела тебя после куда более страшных переделок, чем чужая добровольная смерть.
– От чего я страдаю – не ваша забота, – Асмодей поморщился и махнул рукой, разгоняя дым от трубки. Или пытаясь избавиться от чего-то невидимого и очень назойливого. – Вам будет чем заняться и без того, если мой информатор верно всё понял. Новый Вавилон готовит вторжение в Пандем.
– К-к-как? – не выдержала Аида. Прочие молчали, недоумённое тяжелое безмолвие прервала Рейна.
– Подробнее, пожалуйста, – она умудрялась сидеть на низком уютном диванчике прямо, как на троне. – Откуда информация, уровень достоверности, когда получена... И если поступила ранее, чем пять минут назад, потрудитесь объяснить, зачем был нужен этот спектакль.
– Государя и повелителя с нами нет. И пока это неизменно, я, милостью сил, меня создавших, буду держать ответ только перед ними. Готов принять заботу обо всех питомцах Правящего дома, но не более. Вам, миледи, – обращение мерзавец выплюнул с презрением, достойным Бааля, – я не должен ничего.
Папашин лис навострил уши и глухо рыкнул.
– Извольте видеть, господин председатель со мной согласен.
– Похоже, не симулирует. Болен не на шутку, – Левиафан подгрёб нервно комкающую подол супругу чуть не на колени, тоже почуял, что от княжеского фаворита фонит в лучших традициях его патрона. – Хворь скверная, где тёрся, чтоб подцепить такое, – умолчи, с нами дамы.
Рейна держалась безукоризненно. Легко было представить, как она, не меняясь в лице, распыляет Асмодея на мельчайше частицы. Настолько взбешённой Малеф начальницу ещё не видел.
Асмодей промокнул рукавом покрытый испариной лоб и неприятно улыбнулся. Так скалилась растерзанная синьора Випера, сейчас идеально симметричное лицо выглядело гораздо паскуднее.
– Зря, адмирал. Погост на водах всё ещё погост. Утопленников считают в полосе прибоя. Неважно. Ненужно. Итак, как и было сказано, из Золотого города к нам пойдут напрямки, без луж и песка.
Рейна побарабанила пальцами по подлокотнику диванчика, склонила голову набок и произнесла, ни к кому адресно не обращаясь.
– Умышленное сокрытие сведений, касающихся любой угрозы государственной безопасности...
– Сбавь обороты, шальной, – дружеским тоном посоветовал Левиафан. – Штормит тебя изрядно. Лучше расскажи по порядку. Коли совсем тяжко – граф подсобит.
– Что вы с ним церемонитесь, как с невестой! – вмешался Астарот. От его вопля папашин лис вздрогнул и недовольно приоткрыл глаза. – Взять да вывернуть эту мусорную корзину. В интересах державы и доброго народа.
Судя по выражению глаз Рейны, идея показалась ей крайне соблазнительной.
– Постойте, – послышался вкрадчивый голос Аваддона, следом объявился и он сам. На удивление бодр и свеж, одет в штатское, причем с несвойственной ему обычно небрежностью.
– Опаздываете, зятёк, – поприветствовал его Асмодей. – Отвлекали сестрицу от державных дел её дамского научного кружка?
– Прошу извинить, – ответил Аваддон, ясно дав всем понять, кого именно и за что. – Всадники, Даджалл и прочие, до кого я смог дотянуться, уже в курсе. План сырой, оригинальностью не блещет… Но это Бэл.
Встретив недоумённые взгляды товарищей, Аваддон покосился на «шурина» и выразительно кашлянул. – И снова прошу прощения. Кристаллы с копией записи, доставшейся мне от одного старого должника, перешлю безотлагательно, но вряд ли кому удастся извлечь из них больше, чем сумел я. В ближайшее время нас ждут попытки занять Пандем с помощью точечных ударов множества мелких групп. Тактика известная, как только какой-то из групп удастся прорваться и зацепиться здесь, удержав портал, туда же ударят всеми наличными силами. Кто именно пойдёт с той стороны – неизвестно. Сомневаюсь, что старина Бэл рискнет своей раззолоченной задницей, из Люцифера и в лучшие времена на поле боя толку было мало. На месте генералов рыжей стервы я не ставил бы всё на один удачный прорыв и готовил бы несколько ударных групп, готовых развить успех.
– Пандем защищён от вторжения извне... – Малеф допил вино и сосредоточенно вертел в руках пустой бокал. – Для того, чтобы кто-то, замысливший вред, мог войти сюда, нужно, чтобы портал открыли изнутри.
– Не то, чтобы это было невероятно, – сухо произнёс Астарот. – Вы же не думаете, что наши милые игры с лотереей и раздача микстур затронули всех, кого следовало?
– Давайте не тратить время на риторические упражнения, – поморщилась Стальная Миледи. – В теории магическая защита города должна была реагировать на попытки взлома изнутри, как и снаружи. Но в отсутствие Самаэля, Бэла и множества иных, кто раньше делился с ней силой, я не поставила бы на это последний шеол. Можем ли мы что-то сделать, чтобы вовремя обнаружить портал?
– Патрули, – Маклин и Малеф произнесли это практически одновременно.
Аваддон кивнул.
– Выброс энергии, которая нужна для открытия портала, засечёт даже ребёнок с соответствующим амулетом. Зная место, можно перебросить туда группу из боевиков и магов, чтобы захлопнуть дверь, а возможно, и прищемить ею чьи-нибудь не в меру прыткие конечности...
– Раз уж нам так сказочно везёт – прищемим, непременно прищемим. Надеюсь, ваш должник не успел проиграться ещё кому-нибудь в Золотых палатах? – Малеф зло улыбнулся и смерил министра обороны внимательным взглядом. – Не хотелось бы испортить сюрприз.
Аваддон растянул губы в ответной ухмылке.
– Вам ведь известно, кому выпадает порой слишком большая удача?
– Каждому здесь известно, – Малеф умел смотреть в упор не хуже прочих и лучше многих.
Стылый взгляд Аваддона чуть потеплел.
– Единственно верный настрой. Отрадно видеть, приятно слышать.
Саламандра сердито зашипела – Баалю пришлось отвлечься, чтобы бросить ей очередной огненный шарик. Она проворно ухватила его пастью и поволокла в камин, «кормить огонь». Старая игра неплохо отвлекала девчонку и помогала ему собраться с мыслями. Ящерка выбралась из пляшущих языков магического пламени и скользнула на ложе, едва не запутавшись в смятом покрывале.
– Устала? – поддел дочку Бааль. Та в ответ лишь лукаво улыбнулась и швырнула в него подушкой.
– А ты проверь.
Бааль фыркнул, подушка рассыпалась кучкой пепла.
– Вести от матушки?
– Какое там, – Хулюд упёрла кулачки в подбородок, всем своим видом выражая скуку и неодобрение. – Сердится, даже нас с сестрицей видеть не желает. А кого желает – тех больше никто не видит.
– Нервы, стало быть, разошлись, – кивнул Бааль, взращивая на ладони ещё один крохотный огненный шар. – Понимаемо.
Встретил жадный взгляд дочери – и когда шар на ладони подрос до размеров крупного персика, бросил ей. Поймала и отправила в камин, затем подгребла под себя пару подушек и вздохнула.
– Государчика тоже не привечает, злющий ходит аж своих поедом ест. А здоровяку опала постельная – тьфу. Где чресла погреть сыщет, пока дело делает. Впору подумать, что не на том муже печать. Сестрица говорит, хороша парочка – осёл да вол.
С кем бы могла сравнить его Люциферова дочка, Бааль спрашивать воздержался. К звериным кличкам он неизменно питал некоторое подспудное отвращение.
– По мне, так больше на хорька похож, уж больно пронырлив. Отрадно, что пополнения в зверинце пока нет. Твоя матушка слишком доверчива. Тьма прохвостов вкруг неё вьётся, а все как на подбор – ни украсть, ни покараулить.
Хулюд хитро покосилась на Бааля.
– А сам-то куда годишься? Его выгнали – он и пошёл. Гляди, пока тут просиживаешь, будет пополнение. Намедни народу прибыло, и в сады не завернули. А некоторых в Совет сунули с порога.
– Кого это? – огненный шар расцвёл на ладони почти незаметно и успел дорасти до размера небольшой дыни. Хулюд приглашающе улыбнулась. Когда желанная добыча в обход неё с треском влетела в камин, девчонка надула губы и отвернулась. Разумеется, выбрав позу пособлазнительней.
– Баста! Ничего тебе больше не скажу!
Бааль возвёл глаза к высоким сводам, но потайных запасов терпения там не обнаружилось. Извлёк из воздуха широкий браслет – старое золото, грубая чеканка, неровные крупные кабошоны огненных опалов. Подбросил на ладони и с силой метнул, угодив паршивке чуть пониже спины.
Хулюд обиженно взвизгнула, извернулась, но подношение прибрала шустро. – А так?
Повертела новую игрушку, наслаждаясь блеском камней, и смеха ради нацепила на ногу. Металл моментально вскипел, опалы треснули и рассыпались, украшение впиталось в кожу, не причинив ни малейшего вреда. Стараясь блюсти недовольную мину, проронила:
– Недобитки-белоризники да вольные шатуны с других Пластин. Не возилась бы тут с тобой, может, знала бы точней, кто будут и чем дышат.
– Невелика беда, управимся. Оставь их мне. Негоже царевне, как простой певичке, вызнавать да разнюхивать.
Хулюд расхохоталась, все выдуманные обиды были враз забыты. Отсмеялась, смахнула с густых ресниц пару слезинок.
– Сам заместо меня пойдёшь, красивый? Ой, умора!
Бааль не выдержал и хмыкнул.
– Заливайся, царевна, сколько влезет, а всё одно непорядок. На что мужи нужны державе, коли всё за них разгребать? И ты, и сестрица Цейя в Совете принуждены слушать речи грубые и грязные, а видеть – и того гаже. А уж к палаческому ремеслу нежных девиц приставить – позор двору как есть. Лбы здоровые обивку хозяйством трут, а вашими ручками, значит, суд правый вершится. Цена тому укладу – дырявая медяшка, а правителю – и вовсе вараний хвост.
Хулюд затихла и внимала каждому слову, лицо её в свете пламени приняло выражение мечтательное и жадное. Меж белых зубов мелькнул розовый кончик языка – привычка чуть прикусывать его во время обдумывания очередной каверзы осталась у дочки с детских лет.
– Ты б не дозволил?
– Срывать цветы, вкушать плоды – и только. Дела государственные – яд и скверна, жёнам и дочерям мараться не след. Твоя матушка поступает мудро, препоручая бремя забот советникам. Выбор не всегда верен, приходится лично вникать – с того ей же самой прямой вред выходит. Попробуй вместо ожерелья на шею булыжник с мостовой повесить, рада ли будешь?
При упоминании тяжкой монаршей доли матери Хулюд не проявила ни капли сочувствия, её занимало нечто гораздо более важное. Прекратила задумчиво водить пальцем по шёлку покрывал, вычерчивая невидимые узоры, и с надеждой взглянула на Бааля.
– А может, ну их в печку, сердце моё?
– Кого? – Бааль с трудом поспевал за переменами настроения дочери.
– Да всех, – медленно произнесла Хулюд с рассудительностью сумасшедшей. Скулы окрасил лёгкий румянец, глаза лихорадочно горели. – Пусть тут сами любятся как хотят! А мы тоже сами, без них. Веер – знатная махина, Пластины считать устанешь. Где-то ж такого важного до сих пор ждут, божеством всемогущим почитают. Айда туда? Ты да я, да верных сколько-то сведём со двора, чем плохо? Не всем по нраву под матушкой ходить или под государчиком её. Побегут как миленькие, только свистни!
– Заманчиво, царевна, ох, заманчиво, – улыбка вышла вполне искренней и тёплой. Кого другого заподозрил бы немедля, но Хулюд при всём своём наивном коварстве избалованного ребёнка была слишком помешана. Врождённое умственное расстройство девчонки в стенах Золотого города обрело законченную форму, а с его появлением переплавилось в нечто большее – и придало особый шарм: всё можно простить за такую верность. Хулюд потянула носом и нахмурилась.
– Чуешь?
Бааль принюхался. Пахло свежей кровью, ещё тёплой. Что за дурацкие шутки? Охранные заклятия не потревожены, ни малейших признаков атаки.
– А, вот где протечка, – Хулюд верхним чутьём дошла почти до выхода – и тут же отпрянула. Кровь сочилась из-под дверей, небольшая лужица увеличивалась на глазах, заливая каменный пол. Колебалась из стороны в сторону, словно искала что-то. Или кого-то. Бааль вскинул руку – и поток послушно замер. От него отделились тонкие ручейки, и в их противоестественных извивах спустя миг проступило одно-единственное слово.
Подал дочери знак отойти подальше. Та не послушалась, окунула палец в блестящее тёмное озерцо и принялась с интересом разглядывать.
– Кровь нечестивых оросит поля? – Бааль скривился. – Неисправимый пошляк. Хулюд, прекрати!
Дочь отняла от губ перемазанный кровью палец и с видом заправского дегустатора сообщила:
– Бедняжка Залим. Полный болван, но хоть красавчик.
– Целых две причины сделать из него пригласительную карточку, если ты спятивший от ревности маньяк-самодур, – проворчал Бааль. Пришлось покинуть кресло и сменить халат на нечто более подходящее случаю.
Хулюд одобрила нарочитую простоту наряда и тоном, не допускающим возражений, заявила:
– Я с тобой!
Спорить Бааль не стал, выждал, пока ящерка взберётся по ноге и угнездится за воротом рубахи, и только потом открыл портал.
***
Двери на сей раз гостеприимно распахнуты – дескать, никаких тайных злоумышлений. Учёл ошибки, да все ли? Ловушка как есть – народу прибыло, а снова никого из миньонов рыжей, если не считать Цейю. Выглядит не слишком довольной – вон как впилась ногтями в подлокотник. Ну ещё бы, покойный Залим вовсю пользовал не только мать, но и дочь, а та не успела натешиться. И труп болтливого любовничка со вспоротым от уха до уха горлом – так себе зрелище. А вот чаша из мориона, куда сливали кровь, недурна.
Колкие взгляды, удивлённые шепотки, на лицах многих откровенное недоумение. Знакомых мало – с одной стороны скверно, а с другой – если что и знают, так не больше Денницы и двух оставшихся подельников.
– Ба! Открытое заседание! Осторожней, государчик, эдак и до демократии докатишься, – Бааль подивился, сколь прилипчиво оказалось данное дочкой прозвание, само легло на язык. – Моё почтение новоприбывшим и новопреставленным.
– Как и было сказано: кровь одного предателя призвала другого, – прошелестел Денница со своего места. – Сядь и умолкни.
Бааль лучезарно оскалился. Пригласить заимодавца на кровь должника – и так грубо обыграть сходство ритуалов. Фарс чистой воды.
– Никак неможно. Столько свежих лиц. Тебя послушали, теперь мой черёд!
Мальфес вжался в спинку кресла и, кажется, дышал через раз. Кесеф, судя по взгляду, мысленно увещевал патрона сбавить обороты. В головы им или не лазил, или не понял, что нашёл там.
– Слава твоя известна, Бэл, – донёсся от окна бархатный голос. – Вряд ли есть, что прибавить. А убавить стоит.
– Пристанище всех обездоленных мужей и кров отчаявшихся жён, князь Ситри, – Бааль отвесил шутовской поклон и указал на занятое останками Залима кресло. – Располагайся, вон и место освободилось. Паскудник не ответил, сделал вид, что поглощён созерцанием пейзажа за окном.
Бааль обзавёлся по-настоящему добротным креслом – здешнее псевдоимперское эпигонство в убогом вкусе Денницы годилась разве что на дрова – и уселся в углу комнаты так, чтобы видеть всех. Создать проще, чем достать, а? Ящерка торопливо скользнула на грудь, пользуясь сменой положения. Бааль велел ей угомониться – неужто дурочка думает, будто кто-то может навредить ему? Сжечь всех нетрудно, увещевать интересней.
Перешёптывания и косые взгляды его развлекали – беспокойтесь, красавцы, ёрзайте, чем больше подозрений – тем больше ошибок.
Государчик нервно дёрнул щекой, но промолчал, даёт своей пастве выговориться, чтобы потом никому не пришло в голову его перебить. Любопытно, решит устроить подобие судилища или незатейливо укажет пальцем и призовет разорвать в клочья?
Бааль водворил рядом с креслом здоровенный напольный кальян и картинно поднес к губам резной мундштук. Уголья в чашке едва тлели, распространяя характерный запах, словно кто-то сжигал палую листву.
– Любовь черни стоит дёшево, порыв Лайлы мимолётен. Нынче не отопрёшься, не отбрешешься, не надейся, – заверил Денница. – Никто не соблазнится твоими баснями. Пришёл не с миром, принёс лишь распри и яд измены. Но я чту женский каприз, потому оставлю тебе жизнь. И отпущу восвояси. Уйди сейчас. Когда избалованный хозяйкой пёс лает без толку и норовит укусить верных – его гонят прочь. Или поступают иначе.
– Экое великодушие, – Бааль отнял мундштук от губ и издевательски прицельно выпустил изо рта дым. – Зачем звал, раз сразу гонишь? Я принял приглашение, но уйду не раньше, чем сочту нужным. А сочту нужным уйти только тогда, когда все, кто собрался за этим столом, поймут предельно простую истину. Их единственный шанс на победу – не ты. Я.
Люцифер снисходительно усмехнулся, на деле вышла скорее нервная судорога.
– Какую победу, безумец? Мы выжмем эту Пластину досуха и уйдём без потерь. Руины старого мира не стоят того, чтобы цепляться за них. Но для тебя при новом порядке не найдётся дела. Воюй с кем пожелаешь, хоть с двумя державами разом. А если слаб в коленках, забейся в нору поглубже и утешай гордыню славословиями недолговечных.
Плох император, очень плох. И потому треплив сверх всякой меры. Тяжко ему в высшей лиге – втащить втащили, а играть не на что, промотался.
– Не зря тебя, владыка милостивый, – Бааль поморщился от укуса ящерки, отчего титул прозвучал издевательски, – в Бездну определили, ай, не зря. – Бааль покачал головой. – Башка в облаках, от жизни далёк, как от истинного могущества. Кто тебе даст выжимать эту Пластину? Одноглазый упивается сластью бойни в границах Джаганната, пока мы ничем не задеваем Раймир. Сидя на Пустошах в окружении недолговечных, ифритов и изгоев мы безопасны. Но займется нами, как только решит, будто мы ему угрожаем. Его брат исчез, не оставив адреса, но уверяю тебя, он жив. Смерть почувствовали бы не только заклятые, но и члены обоих Советов. Даже бывшие – а нас таких здесь немало. Когда приползёт нога за ногу, трон его должен быть занят достойным. Иначе несдобровать всем вам... Не думаю, что среди Пластин Веера для вас найдётся достаточно отдалённая, чтоб укрыться от Шемаля. Стервец мстителен, хуже того – во мщении своём изощрённо мелочен. Как и его брат. Все эти списки низложенных и забытых, пустые саркофаги с постаментами… Всё это мемориальное дерьмо на две стороны – как бишь там его… Дхурта?
Маска презрительного спокойствия сползла с лица Денницы, будто оплавилась. Жаль, схватиться на месте неможно – вот удивился бы государчик.
– Трус. Подстрекатель. Слишком хорошо осведомлён. Обоих калек предавали не раз, мы же мирно заберём своё. Сунутся следом – пожалеют, – глаза Денницы недобро загорелись, ухмылялся, дёргал углом рта, мысленно споря с кем-то ещё. Того и гляди пену ронять начнёт. Чудесно. Даже безнадёжные кретины убедятся, что пошли на поводу у полоумного маньяка. – Знаю, под кем ты видишь Адмир, всегда видел. Чужими руками жар загребать… Да не пойдут за тобой! Хоть из-под полы армию доставай. Молчать! – рявкнул на тихо паникующего Кесефа, чем вызвал редкие, но вполне отчётливые смешки. Прикусил губу и откинулся на спинку кресла, сверля Бааля неприязненным взглядом. Отёр кровь якобы незаметным движением и добавил: – Уймись. Не то сядешь, да не на трон.
– Трус как раз тот, кто предлагает оставаться на месте, – Бааль сделал ещё одну затяжку и обвёл глазами собравшихся. – Ни один из вас не желает подумать на пару шагов вперед? Готовы ждать, пока вас обвинят в измене вслед за покойником? Кто дальше? Кто больше? – Цейя поймала взгляд якобы омерзительного ей «беглого премьера» и лихо отзеркалила, глаза её сияли шальным и цепким блеском, что лишь раззадорило ораторский пыл:
– Ты? Ты? А может, ты? – Бааль указывал перстом то в одного, то в другого из числа сидящих. Кто-то неловко засмеялся и потупил взор, кто-то возвёл очи горе, кто-то невозмутимо пожал плечами, а мерзавец Ситри процедил: «Сворачивай спектакль!» – и отвернулся, старательно излучая равнодушие.
На лице Люцифера тоже нарисовалось отсутствующее выражение – в какие выси воспарил мыслями, неведомо. Прикрыл глаза ладонью, изрёк устало:
– Убить упрямую тварь? Или пожаловать-таки колпак с бубенцами… Вижу, многих его шутовство забавляет. Что скажете, господа советники?
– От одного шута иной раз пользы больше, чем от сонма министров. Пусть допоёт свои комические куплеты, там порешим, наш ли это случай, – подала голос Цейя.
Хороша девка, больше в мать, чем в отца, всё ж. Повела плечами – и многие забыли, как дышать вольным воздухом Нового Вавилона.
– Забавный ведь, совсем отчаянный. Как раздразненный ратель.
Бааль благодушно кивнул Цейе, кашлянул и зло подмигнул Люциферу изувеченным глазом.
– Пока нет Шемаля, мы должны взять хотя бы Пандем. Адмир ляжет под тех, кто будет в столице, если не перегибать палку с новыми законами. Переть дуром через Пустоши бессмысленно – это здесь мы защищены магией Госпожи, а дальше наше войско, сколь бы велико оно ни было, обречено уткнуться в мощный магический вал, отделяющий Пандем от Пустошей. В отсутствие Шемаля и ряда, скажем так, моих коллег, он наверняка слабее, чем был, но всё равно представляет собой угрозу. Просто перебросить портал на адмирскую или раймирскую территорию не выйдет – найдётся, кому захлопнуть дверь. Я предлагаю взять не качеством, а количеством – если уйма небольших групп будет пытаться открыть порталы, а в городе найдутся те, кто будет рваться к нам – а они найдутся, всех, кто слышит зов Госпожи, вряд ли удалось вычислить и нейтрализовать, у противника банально не хватит сил. Пандем огромен, контролировать всю территорию сразу они не смогут. Мы же не будем тратить лишних ресурсов – как только портал пытаются запечатать, бросаем. Рано или поздно они не успеют – и тогда в тот проход, который удастся приоткрыть или из города, или от нас, пойдут штурмовые группы. Сильные маги и боевики, неважно, владеющие ли магией. Магия Осеннего не подчинится никому, кроме, её можно не брать в расчёт. Как только мы закрепимся хотя бы в одном из Кругов, – он окинул взглядом слушателей, помнят ли они, что некогда так именовались районы города, – дело пойдет быстрее. Те, кто сейчас едва слышат зов, ощутят его куда сильнее, когда рядом окажутся верные Госпожи с её амулетами. К нам начнут присоединяться. Захватив Адмир, мы усилим свою армию, и тогда Раймиру придется нелегко.
– Зачем вообще рисковать магами? – Таиф задал резонный для некроманта вопрос. Загремел в Бездну именно за то, что полагал мертвецов венцом творения и изо всех сил превращал живых в эту высшую форму. – Можно швырять в приоткрытый портал поднятых покойников, человечков или других животных. Пусть они сделают дело, а мы ступим на покорённые земли как победители.
– Мертвецы, хидирин, что угодно – но только как дополнение к группе, без магов им не сдюжить, – отмахнулся Бааль. Но, оглядев аудиторию, вынужден был признать, что идея не рисковать своими драгоценными задницами, выдвинутая Таифом, пожалуй, нашла изрядно почитателей.
– Предлагаю эксперимент. Следите за руками, – Бааль вынул из кармана небольшой нешлифованный огненный опал, покрутил в пальцах, чтобы все видели, сжал в ладони. Из кулака потекли огненные капли, и что-то незримое пронеслось над столом. Труп в кресле дёрнулся и медленно, словно преодолевая сопротивление воды, сел. Опершись о стол, встал и оскалился – возможно, это должно было означать улыбку. Повертел головой – сидящие рядом вскочили и поспешно отошли к стене, но они не интересовали существо. Оно что-то пробормотало себе под нос на старинном наречии и задвигалось куда быстрее, нежели раньше, отшвырнуло кресло и направилось к Люциферу, разминая пальцы, словно собиралось вцепиться ему в горло. Тифон рявкнул какое-то короткое заклинание, но кадавр дёрнул головой, словно отмахивался от мухи, и шага не сбавил. Денница смотрел недоверчиво, не понимая, что происходит, но очухался вовремя – испепелил тянущиеся к нему руки до того, как они сомкнулись под кадыком. Обрубок неуклюже завалился на несостоявшуюся жертву, был брезгливо сброшен на пол и добит одновременно несколькими заклинаниями – ага, сподвижнички проснулись.
– Рехнулся, лайдак? – Денница вскочил. Некогда белая рубаха на груди перепачкана жирным чёрным пеплом, рот кривится, пальцы скрючились, как когти, – неужели возьмется за боевые заклинания?
– Сядь... государь. Это всего лишь опыт. Показать всем заинтересованным, что часть нашего войска могут составить приблудные хидирин. И сразу пояснить, что против сильных бойцов, хорошо владеющих магией, они не выстоят и получаса в открытом столкновении. Куда приятней было бы, останься разум при них. Образчик вы видели – увы, полная развалина, однако свою задачу он исполнил с блеском. Но в арсенале есть и не столь рамольные особи. Менять тела на ходу – весьма полезное свойство наших бесплотных друзей. Пусть порезвятся на славу, сколько успеют.
– От безделья рукоделье, – фыркнул Ситри, не оборачиваясь. Рисовался перед единственной обозримой дамой в меру разумения. – Освоил азы некромагии на досуге и преподносишь как гениальную новацию в ведении войны. Какие ещё рецепты наготове? Отравить колодцы и устроить праздник ожившей мертвечины на радость всем труполюбам? Или без затей закидать столицу содержимым скотомогильников?
– Прежде всего неплохо бы спросить мнения генерала Мастемы. Не позабавит ли его этот анекдот, – нежно улыбнулась Цейя. – Армия не стража, да и у стражи в Вавилоне жизнь больше праздная. Печать надёжно бережёт от военных переворотов и прочих искушений, но не от застоя крови.
– Спросим, непременно спросим, – проворчал Денница, явно имея в виду что-то своё. От обсуждения устранился, но утомлённый вид был скорее очередной маской, глаза бы сказали больше – потому и прятал, потому и прикрывал.
Высокое собрание отборного сброда Люциферова дочка окончательно прибрала к рукам. Унаследованными от обоих родителей талантами распоряжалась прицельно и с толком. На редкие нестройные возражения адресно не ответила. Лишь переменила одну эффектную позу на другую и с милой улыбкой добила сомневающихся главным аргументом:
– Госпожа Вавилонская изрядно не в духе. Если ни один из державных мужей не сможет развеять её скуку, то очень скоро она явит всем свой гнев. Кто же станет первым? И следующим? – мерзавка весьма недурно воспроизвела интонации Бааля. Изящный пальчик разил всех без разбора, не обойдя и папаши.
– Ты? Или ты? А, может быть, ты?
***
Когда Малеф явился в зал, Маклин уже был на месте и о чём-то переговаривался с Рейной. О «подарке» от Михаэля граф сообщил ему почти сразу, как и о том, что просмотреть кристалл не удалось. Причина блока теперь сомнений не вызывала.
В воздухе витало ощущение какой-то нелепой ошибки, глобального сбоя. Возможно, Малеф принёс его с собой – или же оно было общим. Успех казался временным, краткая передышка вызывала не облегчение, а тревогу. Спецы-вероятностники в один голос твердили о невозможности увидеть хоть что-нибудь, горизонт событий заволокло крепче прежнего.
Астарот вполголоса беседовал с Левиафаном, сестрица рассеянно чесала за ухом дремлющего у неё на коленях Алерта.
– Привет, ушастый, – заслышав голос Малефа, отоцион приоткрыл глаза. – Все в одной лодке, а куда выгребем – один Хаос знает.
Лис фыркнул, Аида тоже шутки не оценила:
– Он скоро вернётся. Господин местоблюститель готов спорить на собственный хвост.
– Не уверен, что с того всем немедля полегчает, госпожа, – несмотря на отсутствие в зале тех, кто не был в курсе брачной аферы двадцатилетней давности, Малеф старался блюсти декорум. Рейна без труда расколола этот орешек, но отнеслась с пониманием.
– Чем порадуешь? – начальница прекратила терзать графа и переключилась на Малефа. Он лишь пожал плечами.
– Заброска прошла удачно, толку – как с варана шерсти. В основном ворох уличных сплетен о придворной жизни – кто, с кем, в какой позе. Чего не знают, то придумают. Но свара двух фаворитов очень развлекает народ, и число сочувствующих «вазиру Меджнуну» стремительно растёт. Как и число новых сторонников Лилит. Показательные судилища и локальные пожары временно прекратились, теперь народ помимо оргий увлечён идеей некоего нового порядка. Но ни одна скотина даже с трезвых глаз не в силах внятно объяснить суть. Всё, что удаётся вытрясти – звонкие общие фразы. Якобы все, даже простые вавилонцы, смогут внести свою лепту, чтобы приблизить его. Произносят вслух, впадают в нездоровую эйфорию и начисто отключаются от собеседника. Либо реагируют на отдельные слова и начинают спорить неведомо с кем.
– Простенькая, но убойная массовая оморочка с механизмом взаимоподпитки – вбросил заразу, а дальше сами раскрутят и растащат, – кивнул Маклин.
– Знакомая вонь, – Рейна скривилась. – Старые надёжные рецепты.
Над столом бесшумно возникла голограмма – но Асмодея не заметил бы только слепой. Выглядел княжеский любимец ещё хуже, чем в прошлый раз. Утопал в кресле, зябко кутаясь в просторный тармаламовый халат, отороченный мехом – и это несмотря на жару.
– Так понимаю, лично вы дойти уже не в силах? – спросила Рейна, смерив опоздавшего ледяным взглядом. – Вконец промотались?
Асмодей не удостоил её ответом и обратился отчего-то к Астароту:
– Имею право. Prima vigilia. Удостоверьте, любезный Прокурор.
– Да чтоб его! – Астарот возвёл глаза к потолку. – Имеет. Однако если это очередной фарс, я лично обеспечу вам переход формального повода в действительный.
До Малефа не сразу дошло, что домашний наряд позёра сочетал в себе два основных оттенка траура. Дополняла образ скорбящего страдальца ажурная чугунная серьга в левом ухе.
– Пожалуйте, – Асмодей махнул рукой, открывая портал. Члены Совета, не исключая и Рейны, внезапно спорить не стали. Аида несколько растерялась, но муж что-то шепнул ей, так что она бережно пересадила лиса в корзинку и отправилась следом за остальными.
В резиденцию Асмодея, судя по всему, не заносило одного Малефа. Он даже слегка пожалел об отсутствии Хэма, рыжему идея тризны в борделе пришлась бы по вкусу. Рейна придерживалась иного мнения, при виде фривольной обстановки и весьма условно одетых слуг обоего пола – они же, скорее всего, дети клана – поджала губы и уселась на низкий диванчик. На несчастного подавальщика посмотрела так, что тот стушевался и отступил, опасливо покосившись на Асмодея. Если бы Малеф знал коллег хуже, эта сценка могла его позабавить. Подозвал бедолагу – парнишка просиял и на радостях едва не опрокинул поднос с напитками.
– Вон с глаз моих, убожище, – брюзгливо процедил глава дома, не открывая глаз. – В наказание мне послан.
Потомки Асмодея проявили удивительную сплочённость – тут же захлопотали вокруг гостей, стараясь прикрыть отступление проштрафившегося товарища. Стайка девиц шустро притащила подбитую фиолетовым бархатом шкуру – Асмодей с видимым удовольствием погрузил босые ноги в густой мех химеры – наполнили бокал из объёмистой бутыли, лишённой этикеток, и подали длинную мортовую трубку с серебряным мундштуком. После того, как Асмодей закурил, Малеф был готов поклясться, что в чаше отнюдь не табак. После пары жадных затяжек, Асмодей открыл глаза и произнёс уже куда живее:
– Вот так сложишь голову на благо страны, а ни одна жаба за гробом не квакнет. Располагайтесь без стеснения.
Алерт понял приглашение по-своему, выпрыгнул из корзинки и отправился исследовать шкуру. Видеть пушистых тварей тёмно-зелёного цвета ему вряд ли доводилось. Ткнулся носом, опробовал на зуб, покрутился и свернулся клубком.
Золотоволосая красотка, на которую Малеф имел неосторожность засмотреться не только как мужчина, тоже расположилась без стеснения, напрочь перекрыв обзор. Галантно поцеловал в плечо и шёпотом попросил не мешать.
Полуобнаженные очаровашки обоего пола возникали молчаливыми прекрасными видениями то с подносом, уставленным бокалами или рюмками, то с огромными, полными закусок блюдами. Асмодей курил, прикрыв глаза, иногда нервно прикладывался к бокалу и, казалось, ни на кого не смотрел. Страдал с размахом, картинно и эталонно, но о долге хозяина, как выяснилось, не забыл: объявил тост, как только у каждого из присутствующих оказался в руке полный бокал. Тост прозвучал странно. «И примет всех нас Хаос». Помирать Малеф не спешил, и прежде, чем выпить, оглядел присутствующих. Вряд ли, конечно, Асмодей вытащил сюда весь наличествующий Совет, чтобы устроить массовое отравление, но все же... Однако все спокойно приложились к бокалам, не опасаясь подвоха. Золотоволосая красотка с обнаженными плечами крайне незаметно сменила диспозицию и теперь полулежала на шкуре траурной расцветки, словно невзначай касаясь щекой колена Прокурора. Её подруги, с вероятностью – сёстры или ещё какие родственницы – столь же ненавязчиво оккупировали места на ковре рядом с прочими гостями. Возле облюбованного Стальной Миледи диванчика застыл статуей красивый юноша, рядом с Аидой и Левиафаном после недолгого замешательства возникла похожая, как двойняшки, смуглая рыжеватая парочка, уделявшая больше внимания друг другу, чем гостям.
Прокурор изучил свой бокал на просвет и первым нарушил тягостное молчание:
– Валяй, Мак. Пока уважаемый хозяин дома не воспользовался более радикальными методами поправки здоровья. И нечего пялиться, грёбаный симулянт. Ты не вдова усопшего и не скорбящая мать.
Златовласка у ног Астарота замаскировала смешок кашлем. Асмодей на выпад не отреагировал, слишком хорошо вошёл в образ.
– В самом деле, драгоценный граф. Не каждый день нас покидают собратья, стоявшие у истоков мира. Любые иные вести на эдаком фоне – пустяк, птичий щебет против рёва урагана. Малыш Малефициано тоже присутствует, так что я полагаю, теперь проблем с кристаллом не возникнет.
Маклин смерил Асмодея тяжёлым взглядом и подчёркнуто медленно перевел глаза на прелестницу рядом с собой. Асмодей устало смежил веки:
– Дети моего Дома верны мне, но возможно, наш дорогой покойный друг не хотел бы, чтобы его послание увидели незнакомцы, – изящным жестом он отослал слуг. Кажется, Прокурор с некоторым сожалением смотрел вслед златокудрой прелестнице.
Граф извлёк из кармана кристалл и попробовал активировать его. Тщетно. Та же участь постигла и похожий на первый, как две капли воды, кристалл, небрежно выуженный Асмодеем откуда-то из складок отороченного мехом халата. – Старый фокус, – Маклин понимающе кивнул. – Ранее паранойи такого масштаба за покойным не замечалось, – подойдя к креслу, он забрал кристалл у Асмодея, положил оба на пол в центре зала и поманил к себе Малефицио: – Спорю на что угодно, друг мой, что третий кристалл у вас.
Княжеский сын кивнул и принялся рыться по карманам. Найдя кристалл, покрутил его в пальцах, в очередной раз попробовал активировать, и, потерпев предсказуемую неудачу, швырнул к первым двум. Как только три кристалла соприкоснулись, над ними засветилась голограмма.
Михаэль. Осунувшийся, в глазах вместо обычной равнодушной настороженности злое, нездоровое веселье.
– Благодарю своих кредиторов за терпение и перед Хаосом свидетельствую, что долг сейчас будет выплачен окончательно, – звучным, созданным для команд, голосом произнес глава Второго дома Раймира. Далее изображение слегка расплылось – очевидно, Михаэль двигался очень быстро, или же часть происходящего осталась заблаговременно скрыта заклинанием.
Затем появилась обманчиво мирная картинка – высокий крепкий светловолосый мужчина с обветренным лицом обнимает за плечи болезненного вида бледного смазливого юношу, что-то ласково говорит ему, быстро сменившаяся другой, не столь невинной – рука, лежавшая на плече мальчишки, переместилась на его подбородок, вторая молнией скользнула к затылку... Через мгновение светловолосый бережно поднял на руки ещё подёргивающееся тело – голова неестественно откинулась, шея характерно удлинилась – и пристроил его в кресло так ласково, словно покойник мог что-то чувствовать.
Несколько минут записи ничего не происходило – Михаэль подчёркнуто спокойно сидел в кресле в профиль к зрителям, глядя перед собой, что-то пил из хрустального стакана с толстым дном. Затем повернулся и посмотрел прямо в кадр – в глазах то же злое веселье, губы обмётаны, будто в лихорадке.
– Как только яд сделает своё дело, сработает одна милая игрушка «Огненных ангелов». Старая гвардия должна помнить, ею пользовались для того, чтобы уничтожить трупы своих, если не было никакой возможности их забрать. Таким образом, на этой Пластине мы более не встретимся ни в каком виде, а в Хаосе, не исключено, не узнаем друг друга. Счастливо оставаться, – он отсалютовал стаканом и запись оборвалась.
Какое-то время все сидели молча. Аида с глазами по шеолу сжала руку мужа, тот успокаивающе приобнял супругу, не проронив ни слова. Чудовищная картина обрела недостающие детали.
Рейна поверх бокала поочерёдно смерила всех троих кредиторов многозначительным взглядом, особенно пристальный достался Малефу.
– Зря грешили на Одноглазого.
– О, не скажите, – притихший было мнимый больной снова подал голос. –Сдаётся мне, Михаэль опасался, что после отставки ему уготовано нечто совершенно не совместимое с его принципами. Огонь стёр малейшие следы, нет тела – нет дела. От кого охранял своё посмертие покойный меч державы?
Рейна устало потёрла переносицу.
– Звучит как очередное некромантское дерьмо.
– Выглядит так же, – кивнул Маклин. – Но нежелание украшать своей персоной раймирский аналог Зала Славы или оказаться живым покойником на посмертной службе вполне можно понять, – он осушил бокал, подобрал один из кристаллов и снова положил в карман. – Ты для этого воспользовался правом на вигилию? – хмуро поинтересовался он у Асмодея. – Только не начинай рассказывать, будто страдаешь так сильно, что не мог не собрать у одра болезни старых друзей – большая часть здесь присутствующих видела тебя после куда более страшных переделок, чем чужая добровольная смерть.
– От чего я страдаю – не ваша забота, – Асмодей поморщился и махнул рукой, разгоняя дым от трубки. Или пытаясь избавиться от чего-то невидимого и очень назойливого. – Вам будет чем заняться и без того, если мой информатор верно всё понял. Новый Вавилон готовит вторжение в Пандем.
– К-к-как? – не выдержала Аида. Прочие молчали, недоумённое тяжелое безмолвие прервала Рейна.
– Подробнее, пожалуйста, – она умудрялась сидеть на низком уютном диванчике прямо, как на троне. – Откуда информация, уровень достоверности, когда получена... И если поступила ранее, чем пять минут назад, потрудитесь объяснить, зачем был нужен этот спектакль.
– Государя и повелителя с нами нет. И пока это неизменно, я, милостью сил, меня создавших, буду держать ответ только перед ними. Готов принять заботу обо всех питомцах Правящего дома, но не более. Вам, миледи, – обращение мерзавец выплюнул с презрением, достойным Бааля, – я не должен ничего.
Папашин лис навострил уши и глухо рыкнул.
– Извольте видеть, господин председатель со мной согласен.
– Похоже, не симулирует. Болен не на шутку, – Левиафан подгрёб нервно комкающую подол супругу чуть не на колени, тоже почуял, что от княжеского фаворита фонит в лучших традициях его патрона. – Хворь скверная, где тёрся, чтоб подцепить такое, – умолчи, с нами дамы.
Рейна держалась безукоризненно. Легко было представить, как она, не меняясь в лице, распыляет Асмодея на мельчайше частицы. Настолько взбешённой Малеф начальницу ещё не видел.
Асмодей промокнул рукавом покрытый испариной лоб и неприятно улыбнулся. Так скалилась растерзанная синьора Випера, сейчас идеально симметричное лицо выглядело гораздо паскуднее.
– Зря, адмирал. Погост на водах всё ещё погост. Утопленников считают в полосе прибоя. Неважно. Ненужно. Итак, как и было сказано, из Золотого города к нам пойдут напрямки, без луж и песка.
Рейна побарабанила пальцами по подлокотнику диванчика, склонила голову набок и произнесла, ни к кому адресно не обращаясь.
– Умышленное сокрытие сведений, касающихся любой угрозы государственной безопасности...
– Сбавь обороты, шальной, – дружеским тоном посоветовал Левиафан. – Штормит тебя изрядно. Лучше расскажи по порядку. Коли совсем тяжко – граф подсобит.
– Что вы с ним церемонитесь, как с невестой! – вмешался Астарот. От его вопля папашин лис вздрогнул и недовольно приоткрыл глаза. – Взять да вывернуть эту мусорную корзину. В интересах державы и доброго народа.
Судя по выражению глаз Рейны, идея показалась ей крайне соблазнительной.
– Постойте, – послышался вкрадчивый голос Аваддона, следом объявился и он сам. На удивление бодр и свеж, одет в штатское, причем с несвойственной ему обычно небрежностью.
– Опаздываете, зятёк, – поприветствовал его Асмодей. – Отвлекали сестрицу от державных дел её дамского научного кружка?
– Прошу извинить, – ответил Аваддон, ясно дав всем понять, кого именно и за что. – Всадники, Даджалл и прочие, до кого я смог дотянуться, уже в курсе. План сырой, оригинальностью не блещет… Но это Бэл.
Встретив недоумённые взгляды товарищей, Аваддон покосился на «шурина» и выразительно кашлянул. – И снова прошу прощения. Кристаллы с копией записи, доставшейся мне от одного старого должника, перешлю безотлагательно, но вряд ли кому удастся извлечь из них больше, чем сумел я. В ближайшее время нас ждут попытки занять Пандем с помощью точечных ударов множества мелких групп. Тактика известная, как только какой-то из групп удастся прорваться и зацепиться здесь, удержав портал, туда же ударят всеми наличными силами. Кто именно пойдёт с той стороны – неизвестно. Сомневаюсь, что старина Бэл рискнет своей раззолоченной задницей, из Люцифера и в лучшие времена на поле боя толку было мало. На месте генералов рыжей стервы я не ставил бы всё на один удачный прорыв и готовил бы несколько ударных групп, готовых развить успех.
– Пандем защищён от вторжения извне... – Малеф допил вино и сосредоточенно вертел в руках пустой бокал. – Для того, чтобы кто-то, замысливший вред, мог войти сюда, нужно, чтобы портал открыли изнутри.
– Не то, чтобы это было невероятно, – сухо произнёс Астарот. – Вы же не думаете, что наши милые игры с лотереей и раздача микстур затронули всех, кого следовало?
– Давайте не тратить время на риторические упражнения, – поморщилась Стальная Миледи. – В теории магическая защита города должна была реагировать на попытки взлома изнутри, как и снаружи. Но в отсутствие Самаэля, Бэла и множества иных, кто раньше делился с ней силой, я не поставила бы на это последний шеол. Можем ли мы что-то сделать, чтобы вовремя обнаружить портал?
– Патрули, – Маклин и Малеф произнесли это практически одновременно.
Аваддон кивнул.
– Выброс энергии, которая нужна для открытия портала, засечёт даже ребёнок с соответствующим амулетом. Зная место, можно перебросить туда группу из боевиков и магов, чтобы захлопнуть дверь, а возможно, и прищемить ею чьи-нибудь не в меру прыткие конечности...
– Раз уж нам так сказочно везёт – прищемим, непременно прищемим. Надеюсь, ваш должник не успел проиграться ещё кому-нибудь в Золотых палатах? – Малеф зло улыбнулся и смерил министра обороны внимательным взглядом. – Не хотелось бы испортить сюрприз.
Аваддон растянул губы в ответной ухмылке.
– Вам ведь известно, кому выпадает порой слишком большая удача?
– Каждому здесь известно, – Малеф умел смотреть в упор не хуже прочих и лучше многих.
Стылый взгляд Аваддона чуть потеплел.
– Единственно верный настрой. Отрадно видеть, приятно слышать.
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Глава 7, в которой раймирский премьер-министр продолжает спасать страну, наплевав на мнение главы государства
Читать?Непривычное безлюдье и тишина на Музейной площади – очередные приметы времени. Уж тут-то всегда толокся народ, от желающих хлебнуть культуры приезжих до праздношатающихся местных. В голову настойчиво лезла мысль о собственном идиотизме. По джунглям уже прогулялся, результат – хрен в фуражку. Куда яснее-то, сиди тихо, не отсвечивай, господин премьер.
– А пошёл ты… – Михаэль сплюнул под ноги и зло сощурился. Так и самому тронуться недолго, в собственном малодушии чудится эхо чужой воли.
Бросил взгляд на цветочные часы – апофеоз двух маний разом, магнит для туристов – и удивился: впервые за сотни лет они дали сбой и зажили бурной растительной жизнью, отказавшись выполнять прежние функции.
На правах старого приятеля кивнул Непьющим. Мраморные колоссы гнули спины под фронтоном Исторического музея, неся свою вечную службу. Некогда могучие, но слишком гордые, за что сюда и загремели.
Если дознался точно и рассчитал верно – сработает. Не нужно бить стёкла, поджигать мусорные урны, орать похабщину под окнами Шахматного кабинета или мочиться на колесо Ратхи. Лакомая приманка для сволочей вовсе не бесчинства любого сорта, а магия и жизнь. Первого в избытке, второе в наличии, но к кормушке пока никто не спешил.
В тонкостях некромантии Михаэль разбирался не лучше большинства собратьев. Но доверенные спецы подтверждали его наблюдения: что садовые паразиты, что хидирин – одной природы погань. Спятившие недобитки, привязанные к материальному миру бренными останками, – ещё куда ни шло. Прежние маруты подчинялись воле оператора и казались вполне разумными. С новыми творилась необъяснимая ерунда, будто кто-то открыл ворота в непроявленное и созывал оттуда всю дрянь, что может откликнуться. Беспамятные, голодные и неуправляемые сгустки Хаоса могли попасть в чужое тело, воспользовавшись ошибкой мага, но этим и тела не требовались.
Михаэль заметил вдалеке группку прохожих – появились со стороны Лакейской улицы и застыли в нерешительности. Не обладающим магией и достаточным количеством денег приходилось покидать дома чтобы запастись провизией, но они вряд ли стали бы считать ворон, постарались побыстрее пересечь площадь и скрыться в одном из переулков, ведущих в жилые кварталы. Попущением Хаоса иногда вываливались в город беззащитные бедолаги с других Пластин, не понимающие, куда попали. Бывало, целыми группами – экскурсанты, сектанты, маги-дилетанты и другие любопытные кретины. Но сейчас порталы пришлось перекрыть, иссяк и поток потерянцев.
Все примерно одного роста, стоят как вкопанные. Одеты совершенно обычно, по сложению и платью не разобрать, девицы или парни. Лица скрыты капюшонами. Печальное следствие скуки – мода рядиться до неузнаваемости и испытывать судьбу, попутно пугая редких встречных, среди молодняка не сошла на нет даже после пары неприятных инцидентов.
Михаэль поморщился – только ряженых дурней недоставало. Быстрым шагом направился к ним, заорал на ходу, замахал руками:
– Эй, оболтусы! Проваливайте по домам!
Все пятеро синхронно повернули головы. Из-под капюшонов на Михаэля жадно уставилась пустота.
Михаэль выругался. И как не почуял? За добрых горожан эти твари могли сойти лишь издали. Словно им дали общий образец, но не потрудились или не смогли разъяснить, как он устроен. В итоге вышло нечто совершенно противоестественное.
Михаэль пресёк попытку взять его в кольцо и опустил защитный купол. Ни к чему проверять, сколько марутов способно уместиться на площади.
– Далеко забрались, шуньята, – сразу не бросились, замерли полукругом, изучая добычу. При звуках его голоса заготовки лиц подёрнулись лёгкой рябью, словно пытались принять отчётливые очертания. – Здесь смуты нет, только я.
Свора недолепков подбиралась всё ближе. Почти незаметно – если моргать.
– Отставить! – гаркнул Михаэль, будто ему под горячую руку попались нерадивые новобранцы. – Кто старший по званию? Представьтесь по форме!
На лице центрового открылась узкая длинная щель. Послышался монотонный, быстро нарастающий гул. С флангов рванули одновременно. Жажда победила осторожность, но кое-что сделалось понятней.
Центровой выглядел озадаченным, насколько это было возможно прочесть по его специфической мимике. Добыча оказалась охотником, уйти не вышло, вот беда.
– Отряд расформирован, – сухо констатировал Михаэль, когда последние клочья эфира истаяли в воздухе. – А ты… капрал Счастливчик, понижен до вестового.
Понятливостью существо отличалось лишь на фоне прочих, потому пришлось разжевать:
– Передай Рудре: пусть найдёт меня. Уяснил? Просто кивни, без фокусов. А то и тебя уволю.
Характерный жест, подкрепивший слова, тварь истолковала верно. Дёрнула верхним углом ротовой щели, мотнула башкой и исчезла.
***
Некоторые вопросы следовало решить до первой звезды на небе, терпение терял не он один. Как скоро его сообщение доставят, и золочёный паскудник явится на зов, Михаэля не волновало – насущные дела сожрали всё внимание и прорву времени.
Захотят взять главного «заговорщика» – вперёд и с песней. Свиту любого размера Рудра не протащит и по прямому приказу владыки, приглашение адресное.
Составил дочери компанию за обедом, пришёл к выводу, что чем скорее Белла отправится навестить дорогую госпожу ди Малефико и её доброго супруга, тем меньше шансов у неё разделить участь брата. Девочка изрядно оживилась и заняла свою хорошенькую головку невероятно важными проблемами вроде достойного подарка друзьям семьи. Михаэль кивал, соглашался, вставлял уместные реплики в разговор, так что Белла не догадалась, что отец внимает её грандиозным замыслам примерно как щебету птиц за окном.
Спровадив дочь готовиться к отъезду, выслушал неутешительный отчёт семейного врача. Казалось бы, куда уж хуже, но ничто не слишком, когда речь об Изидоре. Новая схема лечения откровенно попахивала овощеводством, но болезнь сына не оставляла выбора.
Ночь выдалась душной, спать не получалось – Михаэль набросил халат и вышел в сад. Щёлкнул пальцами и удовлетворенно кивнул, ощутив влажную тяжесть запотевшего стакана. Поднёс к губам, но не успел отпить – соткавшаяся прямо из-под ног фигура со смехом рассыпалась вокруг него, не преминув нашвырять в стакан песка с дорожки. Михаэль брезгливо отшвырнул хрусталину.
– Нашёл, – песок вновь собрался, уплотнившись. Только там, где полагалось быть растрёпанной золотистой шевелюре, по-прежнему клубился, словно зарождающаяся пустынная буря. – Не скажу, что это было сложно, дворец твой стоит там же, где и тысячу лет назад. Хотя сейчас разумнее было бы сменить адресок, – песчаное идолище снова рассыпалось, чтобы возродиться чем-то сверкающим – алмазом или горным хрусталём, а может, белым топазом.
– Многие сменили, – Михаэль обзавёлся новым стаканом и сделал большой глоток. – Но я не привык к переездам и уж тем более к играм в прятки. А твои новые питомцы всё же годятся на роль почтовых голубей. Слишком прожорливых, впрочем, зерна не напасёшься.
– Самые прожорливые и глупые – не вполне мои, – прозрачные глаза в свете луны играли бликами, как озёрная вода, и были столь же равнодушны. Моим было лишь стремление открыть дверь – в отличие от тебя, я за последние лет этак пятьсот полюбил играть в прятки.
– И привычки соваться куда не надо не забросил, – подозрения постепенно переросли в уверенность, но легче от этого не стало. – Ответственность не платье, так просто не снять. Если думаешь, что с попущения папаши можешь разводить этих тварей, то ты зарвался. Ещё немного – и перемахнёшь флажок Кааны. Лазурский эксперимент твоего кузена чуть не обернулся катастрофой. Так что сделай над собой усилие, возьми «не вполне своих» дегенератов под контроль, а лучше засунь туда, откуда вылезли. Пока они не додумались шарить по домам в поисках корма – их слишком много и с каждым днём становится всё больше.
– Про ответственность ты, кажется, уже пытался рассказать моему папаше? – язвительные интонации, невесёлый смешок, и, если не смотреть на это подобие ледяной статуи, а просто слушать голос, казалось, что говорит живой. – Если мне удастся выйти за дверь, я уведу с собой всех – своих и пришлых. Немного подождать, и, возможно, папаша очнётся и вышвырнет меня вон – это было бы замечательно, не находишь?
Михаэль снова приложился к стакану, на сей раз более основательно. Ответил в тон, не скрывая раздражения.
– О, да. У нас же уйма времени. Торопиться некуда ни ему, ни тем более тебе. Это хидирин и прежние маруты с голодухи могли жрать сородичей, пустышки, видимо, брезгуют. Даже если их налетит достаточно, чтоб осилить такого, как ты – полнейшая безопасность твоей заднице обеспечена. Всю оставшуюся вечность можно дёргать отца за фалды в надежде получить желаемое. Как ты уведёшь всех, если сейчас не можешь держать в узде? Или хотя бы закрыть эту грёбаную дверь? Всегда терпеть не мог некромантов – в частности, за подобные кульбиты и самомнение размером с Белый дворец. Распыли паскудников, отдай приказ тем, кто ещё слушается, – уже будет легче, но нет. Все они – часть личной армии великого вождя, что уведёт их за пределы обитаемого мира.
– Сколько пафоса, – луна светила так ярко, что видны были переливы цвета, камень то темнел, то светлел до прозрачности, – Ты вряд ли поверишь, но свою дверь я закрыл, как только понял, что происходит. Беда в том, что я не в силах закрыть то, что открыто другим. И тех, кто приходит оттуда, много сложнее заставить слушаться, зато не так уж сложно напугать. Согнать в стадо. Понимаешь? Ни один пастух не может заставить стадо неделю стоять без движения и пищи, а перегнать табун с пастбища на пастбище сможет даже ватага деревенских мальчишек.
– Скромный пастушок, сын садовника, – Михаэль фыркнул. – Не буду спрашивать, к чему тебе это. Куда важнее, твой папаша всё ещё не склонен замечать то, что не несёт вреда ему лично. И вообще хоть что-нибудь. Терять уже нечего, могу сходить снова. Итог заранее известен – очередная пара сапог всмятку, а Его Светлейшество даже не спросит, где стучали.
– К чему мне – что? – глаза Рудры потемнели, резче обозначились скулы, но на губах по-прежнему, как приклеенная, держалась легкая, небрежная улыбка. Хрустальный стервец уже в детстве доводил своего папашу до белого каления, с одинаково жизнерадостным выражением физиономии принимая наказания и награды. – Ты не понимаешь, для чего мне нужна свобода?
Эк вывернул. Каков при жизни, таков и после. Михаэль допил виски, разгрыз попавшую в рот подтаявшую ледяшку и ответил:
– Всем нужна. Да товар редкий, стоит дорого. И подделок прорва. К трону твоей матушки сколько народу удрало за обещанной вольницей. Ты бы тоже рискнул, небось, будь поводок похлипче?
– А то, – согласно кивнул паршивец. – Готов мчаться в любой момент, сняв штаны.
Михаэль скептически воззрился на собеседника. Скромность в арсенале достоинств Рудры не числилась и в лучшие времена, так что нимало не смутился и продолжил задумчиво красоваться в лунном свете. В памяти всплыли городские легенды о Золотом принце, ходившие даже среди подружек Беллы. Найти волшебную статую прекрасного юноши, поцеловать – и успех в любовных делах обеспечен. Менее радужные версии в основном описывали случаи, когда девицы влюблялись в ожившего идола, теряли рассудок и пропадали без вести. Или когда кавалеры умалишённых являлись в Эдем в поисках соперника – с тем же результатом.
– Кто ж откажется хлебнуть древней свободы? На эту удочку с завидным постоянством ловились оба миродержца.
– Они много на что ловились, – каменные глаза блестели, словно живые. – Я помню мать много лучше, чем мои братья. Мне, конечно, никто не рассказывал подробностей её эскапад, но я был пронырливым ребенком, а потом – весьма наблюдательным юношей, ну и с фрейлинами у меня довольно рано завязались отношения, побуждающие к нежнейшей откровенности, – мечтательный взгляд Рудры свидетельствовал о том, что о той поре воспоминания у него сохранились весьма приятные. Ещё бы – на обаятельного красавца придворные дамы вешались бы, даже не будь он сыном двух Изначальных владык, а уж когда ходячее совершенство еще и золотой принц... тут дай Хаос, чтобы сил и здоровья хватало на всех желающих. – Тебя не удивляло, что, когда мать решила стать единоличной правительницей, я не пошёл под её знамена?
Михаэль пожал плечами.
– Какой-то врождённый дефект, полагаю. Патологическое здравомыслие или излишек психического здоровья. В правящей семье редко, но случается.
– Не уверен насчет здравомыслия, но грязных игр не люблю, – хрустальный истукан совершенно мальчишески фыркнул. – А маменька играла грязно даже по меркам августейших семейств. Возможно, её поняли бы кукушки – но не папаша с дядюшкой.
– Трюк впору недолговечным… – Михаэль недоумённо умолк, но сходу вспомнил пару-тройку сказочно идиотских курьёзов из другой оперы и продолжил с язвительной ухмылкой. – Хотя после некоторых особо бурных и длительных венценосных досугов и кирпич в люльке за потомка признать можно, и имя ему дать, и даже какое-то время спустя пытаться воспитывать. Вдруг и до этого докатились, да замели под коврик срамоту. Но ты на кукушонка не тянешь, уж прости.
– Когда все это завертелось, меня тоже проверяли, – едва заметная тень то ли брезгливости, то ли старой обиды в глазах, но улыбнулся тепло, как о чём-то хорошем вспомнил. – Не скажу, что это было приятно, но весьма познавательно. К тому же, благодаря одной из моих тогдашних подружек, крутившейся у Рафаэля, для меня это стало куда меньшей неожиданностью, чем для прочих собратьев по несчастью.
– Представляю радость государей. Рыжая стерва натянула носы обоим. Знатный бы вышел придворный анекдот, когда бы не вуаль забвения и прочие средства, – как ни странно, Михаэль искренне наслаждался беседой. Обычный разговор о делах минувших дней. Если забыть, чем стал теперь наследник Адинатхи, и кем стал он сам. – Не можешь заставить владык сожрать друг друга – выстави дураками. Она со всеми проворачивает или то, или это, или всё вкупе.
– Я долго не понимал, зачем оно ей понадобилось, – длинные пальцы легли на виски, словно унимая начинающуюся головную боль. Чему там болеть, это камень и магия, жизни в этом конструкте нет, но странным попущением Хаоса парень выглядит едва ли не более живым, чем его собеседник. – Допёр много позже – как ты, наверное, догадываешься, пока я не научился создавать себе тела, единственное, чем можно было развлекаться – это воспоминания. Сделав своих кровных детей законными наследниками лучших семейств Адмира и Раймира, а на их место подсунув владыкам потомков обычных, пусть и родовитых, оставалось научиться призывать своих чад и управлять ими, как заблагорассудится. Дальше – дело техники, когда «кукушат» станет достаточно много, можно будет приказать и ждать, когда они принесут тебе на блюдечке единоличную власть над Пластиной, а в конце концов – и над всем Веером. Мать не собиралась довольствоваться положением третьей владычицы, её не устроила бы даже роль Первой среди равных... быть Единственной – вот чего она хотела. Если бы я понял это раньше, то был бы среди тех, кто разрушал Вавилон. А тогда я всего лишь обозлился на то, что она втянула меня и всех прочих в свою скотскую игру с подменами, сделала подозреваемыми тех, кто ни сном ни духом не был замешан, и предпочёл остаться в стороне. Впрочем, нельзя сказать, что я дезертировал с Первой вселенской, не дойдя до вербовочного пункта – в конце концов, мне было чуть больше сотни лет, и от меня никто ничего не ждал и не хотел. Магия в этом возрасте довольно слаба и нестабильна, а обычных боевиков хватало без меня. Так что я довольно неплохо провел время, завоевав парочку Пластин, и вернулся, когда все было кончено.
Михаэль слушал, не прерывая – «хозяин сада», «озёрник», «золотой принц», инструмент державной воли, командир бесплотного легиона… Где-то под ворохом ипостасей начисто скрылся забавный в своей неугомонности бойкий мальчишка, обожавший задавать неудобные вопросы и подмечать любые несостыковки и противоречия в наставлениях менторов и собственного отца. Скрылся, но не исчез.
– На сей раз имеем те же яйца от рыжей кукушки, вид сбоку, выдержка гран резерва. И вряд ли она улетит на зимовку, прихватив всю стаю психопатов, – проворчал Михаэль. – Благодарю за честность, Камал. Если уж нельзя ликвидировать дерьмо щелчком пальцев, можно хоть не звать его золотом.
– Это, неназываемое золотом, можно ликвидировать только вместе с магией, – улыбка на изящно очерченных губах стала шире. – Причём на всей Пластине. Выдам тебе ужасную тайну: папаша явно всерьез обдумывал этот финт, но не из гуманизма и не ради спасения добрых горожан. Просто исчезновение магии – единственное, что способно убить меня в моем нынешнем забавном состоянии. Но я ещё здесь, значит, это в то же время – единственное, что или недоступно в принципе, или сопряжено с такими сложностями, что Светлейшеству проще терпеть меня, нежели разгребать последствия.
Хрустальный красавец заразительно расхохотался.
– Представь, какая злая шутка Хаоса: если бы ещё тогда он дал мне всё, чего я хотел, вполне возможно, я довольно быстро свернул бы себе шею – даже высшие демоны не бессмертны, а осторожность никогда не светилась среди моих многочисленных пороков. Но он ошибся – и никогда не признает этого, владыка всеведущ и непогрешим. Кстати, о всеведении: если ты думаешь, что твой трогательный альянс с кшатри остался незамеченным, подумай снова. И ещё. Не повторяй моих ошибок, мне не нужен такой марут, как ты, – он снова засмеялся, но смех оборвался шорохом – статуя рассыпалась песком, и вскоре на дорожке не осталось ни следа.
***
Спал скверно, поднялся совершенно разбитым. Витавший в покоях тяжёлый дух настроения не улучшил – каким ветром принесло эту терпкую приторную вонь? С отвращением выпил кофе – даже он, казалось, пропитался неведомой дрянью. Когда вышел на веранду в надежде проветриться, с запозданием обнаружил источник запаха: на одной из полочек жардиньерки красовалась хрустальная чаша, полная голубых лотосов, свежих и жирных.
Испепелить композицию помешало лишь то, что треклятая мебель была подарком дочери. Изабелла обожала изящные вещицы и редкие растения. Искренне хотела порадовать отца, оживив обстановку. Кто мог знать, что будущие события заставят возненавидеть любую зелень?
Трогать цветы не стал – и без того знал, куда идти. Лотосов в одноимённом озере было полно, но такие росли лишь в одном месте.
Портал сработал криво: Михаэлю пришлось выбираться из прибрежных кустов, оставляя на них обрывки одежды.
– Трюкач хренов, – со всей оставшейся вежливостью прорычал в спину повелителю. Тот не ответил, продолжая созерцать пейзаж, будто отдыхающий горожанин. Видок и впрямь пляжный, всего платья – алые шальвары. Мокрые волосы в полном беспорядке. Никак купаться изволил. Полоскать державные в озёрной водичке, пока все, кому не плевать, мечутся с горящими подхвостьями, – отличная идея.
– По вашему приказанию прибыл.
Светлейший вошёл в воду, пошарил в камышах и извлёк оттуда бутылку. Этикетка предсказуемо стёрта, судя по характерной форме – игристое. В руке Светлейшего возник кинжал с длинным лезвием. Одним точным движением снёс горлышко вместе с пробкой, вторым – воткнул кинжал в песок. Выбрался на сушу и подал бутылку Михаэлю.
– Пей.
Михаэль подчинился, глядя на одноглазую сволочь в упор. Мог выбрать, что угодно – мало ли в погребах напитков со всех концов Веера? Гордость раймирского виноделия, мзаар. Любимое лотосовое пойло покойной благоверной, с внеплановыми «нотами фиалки» – на посуду государь не расщедрился. Михаэль молча материализовал бокал и отёр кровь с губ.
– Что прикажешь праздновать?
– Твои успехи, разумеется, – Светлейший налил Михаэлю и отсалютовал бутылкой. После пары добрых глотков внимательно уставился на собеседника. Зеркальные стёкла и собственное смехотворно жалкое отражение в них действовали на нервы.
– Ты похож на упыря, – проворчал Михаэль. – Вон и болото под боком.
Светлейший оскалился в улыбке, сходство сделалось полным.
– Каков храбрец! Всегда ценил это в тебе, Махасена.
– На твои сраные ребусы нет времени.
Светлейший отвернулся к озеру и произнёс с какой-то странной, отрешённо-мечтательной интонацией:
– Времени действительно нет.
– Ты звал меня – я пришёл. Но если единственно для того, чтобы слушать пространный бред, то…
– Я слушаю. Расскажи, что ещё ты решил за моей спиной?
– Ничего во вред державе. В отличие от твоего бездействия.
– Неужто? Снёсся с предателями, ударился в самоуправство – и остался чист? – не говорил, шипел, как василиск. И мешал обычную речь с ментальной.
– Думаешь, стоило поджечь столицу и бренчать на кифаре, пока горит? Тотальное милосердие, полное исцеление. Толку никакого, зато красиво, – Михаэль устало опустился на землю и залпом осушил свой бокал. – Как высокая должность без полномочий.
Повисла долгая неприятная пауза – неужто всерьёз обдумывал перспективу?
– Мало тебе, – укоризненно заметил Светлейший. О переподчинении ведомства кшатри он, несомненно, знал. Рахаб с Зерахилем делали что могли, и попытки спасти оставшееся население оказались успешней, чем возня в Джаганнате. Но Адинатха сейчас способен увидеть заговор даже на дне собственного нужника.
– Другим через край. Нашлась пропажа?
Вопрос, по шкале тупости достойный отметки между лоботомированным гулем и Аралимом, но лучше Адинатха стравит пар, чем снова примется нести витиеватую чушь и ухмыляться, как маньяк. По оттенку молчания Михаэль прочёл ответ. Скверно, очень скверно.
– Так понимаю, на случай очередных экспериментов начал прочёсывать области за пределами разумного?
– И?
– На свет твоего фонаря оттуда валит толпа недоделков. Новый образец вестников монаршей воли – хищные прожорливые дрожжи.
– К пустым скрижалям приставлен талантливый писарь, оставь заботы ему. Не бери на себя слишком много, – оскорбительно беспечный тон. Михаэль с трудом сдержался, чтобы не выругаться. Того и гляди, снова отъедет мыслями в неведомые дали и утопит в потоках треклятых метафор.
– Распылять или уводить. Других способов избавиться от них я не нашёл. А допрежь всего – перекрыть источник.
Адинатха обернулся и склонил голову набок, виски тут же сдавило, в ушах появился неприятный низкий гул.
– Взгляни, – небрежным жестом указал на бескрайние просторы озера. – Что ты видишь?
– Грёбаную лужу и кучу грёбаных лотосов в ней, – проворчал Михаэль, недовольный новым раундом игры в шарады, да ещё таким унизительно банальным. Смена спектра уюта атмосфере не придала. За деревьями то тут, то там мелькали бледные тени. Листва шевелилась без ветра. Белая дымка над водой постепенно густела и медленно расползалась к берегам. Болото болотом, сонное и злое.
Светлейший покачал головой.
– Нет так нет. Но сил добраться сюда хватило.
– Не меняй тему. Отпусти Рудру, дай ему увести эти полчища прочь отсюда.
Адинатха прикончил вино и неотрывно смотрел на Михаэля, покачивая пустым сосудом. Давление стало сильнее.
– Кого ещё ты решил облагодетельствовать, кроме доброго народа, который, случись что, и не вспомнит о тебе? И кроме моего сына, слишком гордого для просьб?
Михаэль сжал челюсти до зубовного хруста, чтобы не заорать. Выдохнул и нарочито медленно произнёс:
– Если тебе угодно, чтобы я просил – изволь. Буду должен. Бери, что хочешь.
Государь издал тихий сухой смешок, подошёл почти вплотную и наклонился. Очки съехали на нос, открыв печальную картину. Правый глаз целиком затянут мерцающим ртутным бельмом, левый – с почти незаметной щелью зрачка.
По свистящему шёпоту и непроизвольным подёргиваниям пальцев стало ясно, что Адинатха разозлён куда сильнее, чем в прошлый раз.
– Зря лезешь в долги, беспокойная совесть державы. Прежний не погашен.
Михаэль не отвёл взгляда, бросил обречённо:
– И что прикажешь делать дальше? Тихо ржаветь в углу или скончаться на месте?
Государь внезапно отступил и снова уставился куда-то за горизонт. Задавать правильные вопросы сумасшедшим Михаэль всегда был не мастак.
– Приказывать не стану, – и снова резкая смена настроения, тон исполнен простоты и дружелюбия. Даже дышать сделалось как будто легче. – Лишь попрошу, на правах старого друга и товарища. Помоги моему сыну.
– Уничтожить пустых?
– Займи его место, – Адинатха лучезарно скалился, наслаждаясь своим гениальным озарением. – Это будет лучшим решением для всех! Не справился – да пусть проваливает. Как только вступишь в должность, разумеется. Отставка с нынешней пойдёт в счёт давнего долга, способ – выбирай на свой вкус.
Михаэль тупо моргал, глядя поверх монаршей головы. Затем изобразил жидкие аплодисменты и смерил государя тяжёлым взглядом. Тот пребывал в полном восторге от новой идеи и сарказм начисто проигнорировал.
– Наконец ты сможешь увидеть всё в истинном свете! Полномочиями обеспечу, обо всём позабочусь.
Где Михаэль видал заботу повелителя и его лично, Светлейший так и не услышал. Сил лаяться не осталось. Михаэль сцепил руки в замок и опустил голову, глядя себе под ноги.
– До встречи, Махасена! Насколько скорой – зависит от тебя.
Раздался громкий всплеск. Исполинский зухос взрезал озёрную гладь, какое-то время можно было разглядеть уродливую морду, кусок гребнистой спины и длинный хвост. Пару мгновений спустя одноглазое чудовище скрылось в волнах и более не показалось.
***
Солнце клонилось к закату. Михаэль избегал смотреть на часы – знал и без того, что все они, начиная от настенных и заканчивая карманными, встали. Ему доводилось видеть такое не раз. Слуг это не касалось – остановилось лишь время их хозяина. Рассчитывать никого не стал, но отпустил всех, наплел отборнейшей чуши, которую сам толком не запомнил. Какая разница, что сдабривать мороком – кивали и повиновались бы, даже брякни он о своём новом назначении смотрителем химерьих нор, министром снабжения выгребных ям или главным маляром оси Веера.
С оставшимися делами управился быстрее, чем можно было представить. Хорошая мина при плохой игре – один из его коронных номеров. Просто отдать нужные распоряжения и обеспечить их точное и неукоснительное исполнение – то, к чему привык он, к чему привыкли все. Всё как всегда. Ещё один день в Раймире. Михаэль прислушался – тишину кабинета отравлял какой-то неуловимый диссонанс. Вазу с лотосами он по возвращении с высочайшей аудиенции в сердцах выкинул в окно, уже не рискуя никого переполошить странным поведением. Лично убедился, что в огромном здании дворца остались лишь двое. Сообщить стервятнику радостную весть некому – а когда узнает, будет слишком поздно. Не всесилен государь, время вспять не повернёт – а школярские шуточки с часовыми механизмами может шутить в своё удовольствие. Стоп. Вот оно. Мерзкое раздражающее тиканье издавал подарок Адинатхи. Стрелки на искорёженном поплывшем циферблате не двигались, лишь слегка подрагивали на месте. Давления долговой клятвы он пока не ощущал, но это не значило ровным счётом ничего. Михаэль сплюнул и поднялся на ноги. Жена улыбалась ему с портрета так же мягко и кротко, как при жизни. Он улыбнулся ей и сдвинул потайной рычажок, спрятанный за панелью. Когда он вошёл, проход бесшумно закрылся за спиной. Стучать не стал – вряд ли возможно было нарушить покой сына или отвлечь того от важных дел.
В комнатах стояла та же звенящая тишина, пахло чистотой и свежестью. Везде царил идеальный порядок, правда, пришлось убрать все зеркала, даже небьющиеся, – болезненная мания пациента подолгу разглядывать своё отражение насторожила лекарей.
– Доро? – негромко позвал Михаэль, но ответа не дождался. Не найдя сына на привычном месте, прошёлся по комнатам – неужто воспользовался отсутствием опеки и удрал? Чушь, не в том состоянии парень, чтобы его тянуло на длительные прогулки, да и охранные заклятия не потревожены.
Наконец догадался заглянуть на балкон – там и обнаружил одинокую фигуру, расслабленно утопавшую в кресле. Бледен, веки опухли, синева под глазами такая, будто всю ночь кутил. Отросшие волосы небрежно перехвачены шёлковой лентой, одет странно – как на выход собрался, но не смог совладать с костюмом и упал без сил.
– А, вот ты где, – осторожно поприветствовал Михаэль, стараясь сохранять привычный тон. – Решил вернуться в свет?
– Их слишком много, – пожаловался сын, слабо шевельнув кистью. Совсем как в детстве, когда выбегал одетый кое-как, таща на хвосте легион негодующих нянек.
– Это ничего. Всё равно уже поздновато для прогулок.
– Я должен, – тихо и упрямо произнёс Изидор. – Но я не могу.
Михаэль сжал зубы и отвёл глаза. Его гордость, наследник, признанный красавец, дуэлянт и повеса… Новые зелья забили очередной гвоздь в крышку гроба, где был похоронен этот образ.
– Она зовёт.
– Кто зовёт, Доро? – Михаэль насторожился.
– Она. Ты не слышишь. Она говорит, я буду свободен, – в тусклых голубых глазах появился лихорадочный блеск. – Нужно только быть сильным и прийти к ней! – Изидор резко поднялся в кресле, но тут же упал обратно.
– Эге, дружок, не торопись, – Михаэль ободряюще похлопал сына по руке. – Нельзя же показываться в таком виде, куда это годится.
– Мне нужно зеркало.
– Чушь, – Михаэль говорил всё уверенней, и от этой уверенности его тошнило. – Настоящий мужчина способен одеться и в полной темноте.
Тень улыбки пробежала по лицу Изидора, он попытался нащупать непослушные пуговицы, но вновь потерпел поражение. Попросил жалко, почти умоляюще:
– Не надо больше лекарств.
– Их больше не будет, Доро. Обещаю тебе.
В мутном взгляде сына отразилась благодарность.
Михаэль помог застегнуть рубашку и жилет, повязал шейный платок, провёл рукой по волосам. Изидор всё это время сидел неподвижно и словно к чему-то прислушивался. В его больном мозгу, судя по всему, происходила некая напряжённая работа.
– Где Белла? Где все? Я звал, но никто больше не приходит.
Михаэль пожалел, что отпустил семейного врача вместе со всеми. Улыбнулся широко, насколько мог.
– Я здесь. Вперёд, лентяй! Развалясь в креслах, никто прогулок не совершает.
Помог сыну подняться – тот пожелал подойти к краю, оперся о гладкий мрамор парапета, нагретый солнцем за день.
– Красиво, – Изидор мечтательно улыбнулся, глядя в сад. – Матушка говорила, спать на закате нельзя. Но никогда не поясняла, почему. Ты не знаешь?
– Не знаю, Доро, – солгал Михаэль, обняв сына за плечи. Тот совсем по-детски ответил на редкую ласку. И не успел ничего понять или почувствовать.
Михаэль поднял обмякшее тело на руки и отнёс обратно в кресло. Устроил поудобнее, словно это могло иметь какое-то значение. Прикрыл сыну глаза – теперь и вправду казалось, что парень просто задремал, неудобно примостив голову. Повторил, сам не понимая, зачем и для кого:
– Не знаю, Доро, не знаю.
Сел в соседнее кресло, извлёк из воздуха сигару. Срезал кончик, задумчиво закурил. В кармане звякнула горсть кристаллов – достал и её. Вроде бы никого не позабыл. Подбросил вверх – и каждый отправился по назначению, блеснув в лучах перед тем, как раствориться. Дойдут в расчётное – ни раньше, ни позже.
Сжал в руке приятно прохладный бокал, цедил мелкими глотками, перемежая с затяжками. Не зря берёг для особого случая, не думал, правда, что для такого.
Когда от сигары осталась половина, Михаэль запустил особый режим охранной системы дворца. На свой вкус, значит… Подавил смешок – подобное веселье означало, что яд уже начал действовать. Глубоко затянулся и выдохнул, наблюдая, как дым уносит прочь.
Тепло улыбнулся сыну и отсалютовал бокалом за горизонт.
– Выкуси!
– А пошёл ты… – Михаэль сплюнул под ноги и зло сощурился. Так и самому тронуться недолго, в собственном малодушии чудится эхо чужой воли.
Бросил взгляд на цветочные часы – апофеоз двух маний разом, магнит для туристов – и удивился: впервые за сотни лет они дали сбой и зажили бурной растительной жизнью, отказавшись выполнять прежние функции.
На правах старого приятеля кивнул Непьющим. Мраморные колоссы гнули спины под фронтоном Исторического музея, неся свою вечную службу. Некогда могучие, но слишком гордые, за что сюда и загремели.
Если дознался точно и рассчитал верно – сработает. Не нужно бить стёкла, поджигать мусорные урны, орать похабщину под окнами Шахматного кабинета или мочиться на колесо Ратхи. Лакомая приманка для сволочей вовсе не бесчинства любого сорта, а магия и жизнь. Первого в избытке, второе в наличии, но к кормушке пока никто не спешил.
В тонкостях некромантии Михаэль разбирался не лучше большинства собратьев. Но доверенные спецы подтверждали его наблюдения: что садовые паразиты, что хидирин – одной природы погань. Спятившие недобитки, привязанные к материальному миру бренными останками, – ещё куда ни шло. Прежние маруты подчинялись воле оператора и казались вполне разумными. С новыми творилась необъяснимая ерунда, будто кто-то открыл ворота в непроявленное и созывал оттуда всю дрянь, что может откликнуться. Беспамятные, голодные и неуправляемые сгустки Хаоса могли попасть в чужое тело, воспользовавшись ошибкой мага, но этим и тела не требовались.
Михаэль заметил вдалеке группку прохожих – появились со стороны Лакейской улицы и застыли в нерешительности. Не обладающим магией и достаточным количеством денег приходилось покидать дома чтобы запастись провизией, но они вряд ли стали бы считать ворон, постарались побыстрее пересечь площадь и скрыться в одном из переулков, ведущих в жилые кварталы. Попущением Хаоса иногда вываливались в город беззащитные бедолаги с других Пластин, не понимающие, куда попали. Бывало, целыми группами – экскурсанты, сектанты, маги-дилетанты и другие любопытные кретины. Но сейчас порталы пришлось перекрыть, иссяк и поток потерянцев.
Все примерно одного роста, стоят как вкопанные. Одеты совершенно обычно, по сложению и платью не разобрать, девицы или парни. Лица скрыты капюшонами. Печальное следствие скуки – мода рядиться до неузнаваемости и испытывать судьбу, попутно пугая редких встречных, среди молодняка не сошла на нет даже после пары неприятных инцидентов.
Михаэль поморщился – только ряженых дурней недоставало. Быстрым шагом направился к ним, заорал на ходу, замахал руками:
– Эй, оболтусы! Проваливайте по домам!
Все пятеро синхронно повернули головы. Из-под капюшонов на Михаэля жадно уставилась пустота.
Михаэль выругался. И как не почуял? За добрых горожан эти твари могли сойти лишь издали. Словно им дали общий образец, но не потрудились или не смогли разъяснить, как он устроен. В итоге вышло нечто совершенно противоестественное.
Михаэль пресёк попытку взять его в кольцо и опустил защитный купол. Ни к чему проверять, сколько марутов способно уместиться на площади.
– Далеко забрались, шуньята, – сразу не бросились, замерли полукругом, изучая добычу. При звуках его голоса заготовки лиц подёрнулись лёгкой рябью, словно пытались принять отчётливые очертания. – Здесь смуты нет, только я.
Свора недолепков подбиралась всё ближе. Почти незаметно – если моргать.
– Отставить! – гаркнул Михаэль, будто ему под горячую руку попались нерадивые новобранцы. – Кто старший по званию? Представьтесь по форме!
На лице центрового открылась узкая длинная щель. Послышался монотонный, быстро нарастающий гул. С флангов рванули одновременно. Жажда победила осторожность, но кое-что сделалось понятней.
Центровой выглядел озадаченным, насколько это было возможно прочесть по его специфической мимике. Добыча оказалась охотником, уйти не вышло, вот беда.
– Отряд расформирован, – сухо констатировал Михаэль, когда последние клочья эфира истаяли в воздухе. – А ты… капрал Счастливчик, понижен до вестового.
Понятливостью существо отличалось лишь на фоне прочих, потому пришлось разжевать:
– Передай Рудре: пусть найдёт меня. Уяснил? Просто кивни, без фокусов. А то и тебя уволю.
Характерный жест, подкрепивший слова, тварь истолковала верно. Дёрнула верхним углом ротовой щели, мотнула башкой и исчезла.
***
Некоторые вопросы следовало решить до первой звезды на небе, терпение терял не он один. Как скоро его сообщение доставят, и золочёный паскудник явится на зов, Михаэля не волновало – насущные дела сожрали всё внимание и прорву времени.
Захотят взять главного «заговорщика» – вперёд и с песней. Свиту любого размера Рудра не протащит и по прямому приказу владыки, приглашение адресное.
Составил дочери компанию за обедом, пришёл к выводу, что чем скорее Белла отправится навестить дорогую госпожу ди Малефико и её доброго супруга, тем меньше шансов у неё разделить участь брата. Девочка изрядно оживилась и заняла свою хорошенькую головку невероятно важными проблемами вроде достойного подарка друзьям семьи. Михаэль кивал, соглашался, вставлял уместные реплики в разговор, так что Белла не догадалась, что отец внимает её грандиозным замыслам примерно как щебету птиц за окном.
Спровадив дочь готовиться к отъезду, выслушал неутешительный отчёт семейного врача. Казалось бы, куда уж хуже, но ничто не слишком, когда речь об Изидоре. Новая схема лечения откровенно попахивала овощеводством, но болезнь сына не оставляла выбора.
Ночь выдалась душной, спать не получалось – Михаэль набросил халат и вышел в сад. Щёлкнул пальцами и удовлетворенно кивнул, ощутив влажную тяжесть запотевшего стакана. Поднёс к губам, но не успел отпить – соткавшаяся прямо из-под ног фигура со смехом рассыпалась вокруг него, не преминув нашвырять в стакан песка с дорожки. Михаэль брезгливо отшвырнул хрусталину.
– Нашёл, – песок вновь собрался, уплотнившись. Только там, где полагалось быть растрёпанной золотистой шевелюре, по-прежнему клубился, словно зарождающаяся пустынная буря. – Не скажу, что это было сложно, дворец твой стоит там же, где и тысячу лет назад. Хотя сейчас разумнее было бы сменить адресок, – песчаное идолище снова рассыпалось, чтобы возродиться чем-то сверкающим – алмазом или горным хрусталём, а может, белым топазом.
– Многие сменили, – Михаэль обзавёлся новым стаканом и сделал большой глоток. – Но я не привык к переездам и уж тем более к играм в прятки. А твои новые питомцы всё же годятся на роль почтовых голубей. Слишком прожорливых, впрочем, зерна не напасёшься.
– Самые прожорливые и глупые – не вполне мои, – прозрачные глаза в свете луны играли бликами, как озёрная вода, и были столь же равнодушны. Моим было лишь стремление открыть дверь – в отличие от тебя, я за последние лет этак пятьсот полюбил играть в прятки.
– И привычки соваться куда не надо не забросил, – подозрения постепенно переросли в уверенность, но легче от этого не стало. – Ответственность не платье, так просто не снять. Если думаешь, что с попущения папаши можешь разводить этих тварей, то ты зарвался. Ещё немного – и перемахнёшь флажок Кааны. Лазурский эксперимент твоего кузена чуть не обернулся катастрофой. Так что сделай над собой усилие, возьми «не вполне своих» дегенератов под контроль, а лучше засунь туда, откуда вылезли. Пока они не додумались шарить по домам в поисках корма – их слишком много и с каждым днём становится всё больше.
– Про ответственность ты, кажется, уже пытался рассказать моему папаше? – язвительные интонации, невесёлый смешок, и, если не смотреть на это подобие ледяной статуи, а просто слушать голос, казалось, что говорит живой. – Если мне удастся выйти за дверь, я уведу с собой всех – своих и пришлых. Немного подождать, и, возможно, папаша очнётся и вышвырнет меня вон – это было бы замечательно, не находишь?
Михаэль снова приложился к стакану, на сей раз более основательно. Ответил в тон, не скрывая раздражения.
– О, да. У нас же уйма времени. Торопиться некуда ни ему, ни тем более тебе. Это хидирин и прежние маруты с голодухи могли жрать сородичей, пустышки, видимо, брезгуют. Даже если их налетит достаточно, чтоб осилить такого, как ты – полнейшая безопасность твоей заднице обеспечена. Всю оставшуюся вечность можно дёргать отца за фалды в надежде получить желаемое. Как ты уведёшь всех, если сейчас не можешь держать в узде? Или хотя бы закрыть эту грёбаную дверь? Всегда терпеть не мог некромантов – в частности, за подобные кульбиты и самомнение размером с Белый дворец. Распыли паскудников, отдай приказ тем, кто ещё слушается, – уже будет легче, но нет. Все они – часть личной армии великого вождя, что уведёт их за пределы обитаемого мира.
– Сколько пафоса, – луна светила так ярко, что видны были переливы цвета, камень то темнел, то светлел до прозрачности, – Ты вряд ли поверишь, но свою дверь я закрыл, как только понял, что происходит. Беда в том, что я не в силах закрыть то, что открыто другим. И тех, кто приходит оттуда, много сложнее заставить слушаться, зато не так уж сложно напугать. Согнать в стадо. Понимаешь? Ни один пастух не может заставить стадо неделю стоять без движения и пищи, а перегнать табун с пастбища на пастбище сможет даже ватага деревенских мальчишек.
– Скромный пастушок, сын садовника, – Михаэль фыркнул. – Не буду спрашивать, к чему тебе это. Куда важнее, твой папаша всё ещё не склонен замечать то, что не несёт вреда ему лично. И вообще хоть что-нибудь. Терять уже нечего, могу сходить снова. Итог заранее известен – очередная пара сапог всмятку, а Его Светлейшество даже не спросит, где стучали.
– К чему мне – что? – глаза Рудры потемнели, резче обозначились скулы, но на губах по-прежнему, как приклеенная, держалась легкая, небрежная улыбка. Хрустальный стервец уже в детстве доводил своего папашу до белого каления, с одинаково жизнерадостным выражением физиономии принимая наказания и награды. – Ты не понимаешь, для чего мне нужна свобода?
Эк вывернул. Каков при жизни, таков и после. Михаэль допил виски, разгрыз попавшую в рот подтаявшую ледяшку и ответил:
– Всем нужна. Да товар редкий, стоит дорого. И подделок прорва. К трону твоей матушки сколько народу удрало за обещанной вольницей. Ты бы тоже рискнул, небось, будь поводок похлипче?
– А то, – согласно кивнул паршивец. – Готов мчаться в любой момент, сняв штаны.
Михаэль скептически воззрился на собеседника. Скромность в арсенале достоинств Рудры не числилась и в лучшие времена, так что нимало не смутился и продолжил задумчиво красоваться в лунном свете. В памяти всплыли городские легенды о Золотом принце, ходившие даже среди подружек Беллы. Найти волшебную статую прекрасного юноши, поцеловать – и успех в любовных делах обеспечен. Менее радужные версии в основном описывали случаи, когда девицы влюблялись в ожившего идола, теряли рассудок и пропадали без вести. Или когда кавалеры умалишённых являлись в Эдем в поисках соперника – с тем же результатом.
– Кто ж откажется хлебнуть древней свободы? На эту удочку с завидным постоянством ловились оба миродержца.
– Они много на что ловились, – каменные глаза блестели, словно живые. – Я помню мать много лучше, чем мои братья. Мне, конечно, никто не рассказывал подробностей её эскапад, но я был пронырливым ребенком, а потом – весьма наблюдательным юношей, ну и с фрейлинами у меня довольно рано завязались отношения, побуждающие к нежнейшей откровенности, – мечтательный взгляд Рудры свидетельствовал о том, что о той поре воспоминания у него сохранились весьма приятные. Ещё бы – на обаятельного красавца придворные дамы вешались бы, даже не будь он сыном двух Изначальных владык, а уж когда ходячее совершенство еще и золотой принц... тут дай Хаос, чтобы сил и здоровья хватало на всех желающих. – Тебя не удивляло, что, когда мать решила стать единоличной правительницей, я не пошёл под её знамена?
Михаэль пожал плечами.
– Какой-то врождённый дефект, полагаю. Патологическое здравомыслие или излишек психического здоровья. В правящей семье редко, но случается.
– Не уверен насчет здравомыслия, но грязных игр не люблю, – хрустальный истукан совершенно мальчишески фыркнул. – А маменька играла грязно даже по меркам августейших семейств. Возможно, её поняли бы кукушки – но не папаша с дядюшкой.
– Трюк впору недолговечным… – Михаэль недоумённо умолк, но сходу вспомнил пару-тройку сказочно идиотских курьёзов из другой оперы и продолжил с язвительной ухмылкой. – Хотя после некоторых особо бурных и длительных венценосных досугов и кирпич в люльке за потомка признать можно, и имя ему дать, и даже какое-то время спустя пытаться воспитывать. Вдруг и до этого докатились, да замели под коврик срамоту. Но ты на кукушонка не тянешь, уж прости.
– Когда все это завертелось, меня тоже проверяли, – едва заметная тень то ли брезгливости, то ли старой обиды в глазах, но улыбнулся тепло, как о чём-то хорошем вспомнил. – Не скажу, что это было приятно, но весьма познавательно. К тому же, благодаря одной из моих тогдашних подружек, крутившейся у Рафаэля, для меня это стало куда меньшей неожиданностью, чем для прочих собратьев по несчастью.
– Представляю радость государей. Рыжая стерва натянула носы обоим. Знатный бы вышел придворный анекдот, когда бы не вуаль забвения и прочие средства, – как ни странно, Михаэль искренне наслаждался беседой. Обычный разговор о делах минувших дней. Если забыть, чем стал теперь наследник Адинатхи, и кем стал он сам. – Не можешь заставить владык сожрать друг друга – выстави дураками. Она со всеми проворачивает или то, или это, или всё вкупе.
– Я долго не понимал, зачем оно ей понадобилось, – длинные пальцы легли на виски, словно унимая начинающуюся головную боль. Чему там болеть, это камень и магия, жизни в этом конструкте нет, но странным попущением Хаоса парень выглядит едва ли не более живым, чем его собеседник. – Допёр много позже – как ты, наверное, догадываешься, пока я не научился создавать себе тела, единственное, чем можно было развлекаться – это воспоминания. Сделав своих кровных детей законными наследниками лучших семейств Адмира и Раймира, а на их место подсунув владыкам потомков обычных, пусть и родовитых, оставалось научиться призывать своих чад и управлять ими, как заблагорассудится. Дальше – дело техники, когда «кукушат» станет достаточно много, можно будет приказать и ждать, когда они принесут тебе на блюдечке единоличную власть над Пластиной, а в конце концов – и над всем Веером. Мать не собиралась довольствоваться положением третьей владычицы, её не устроила бы даже роль Первой среди равных... быть Единственной – вот чего она хотела. Если бы я понял это раньше, то был бы среди тех, кто разрушал Вавилон. А тогда я всего лишь обозлился на то, что она втянула меня и всех прочих в свою скотскую игру с подменами, сделала подозреваемыми тех, кто ни сном ни духом не был замешан, и предпочёл остаться в стороне. Впрочем, нельзя сказать, что я дезертировал с Первой вселенской, не дойдя до вербовочного пункта – в конце концов, мне было чуть больше сотни лет, и от меня никто ничего не ждал и не хотел. Магия в этом возрасте довольно слаба и нестабильна, а обычных боевиков хватало без меня. Так что я довольно неплохо провел время, завоевав парочку Пластин, и вернулся, когда все было кончено.
Михаэль слушал, не прерывая – «хозяин сада», «озёрник», «золотой принц», инструмент державной воли, командир бесплотного легиона… Где-то под ворохом ипостасей начисто скрылся забавный в своей неугомонности бойкий мальчишка, обожавший задавать неудобные вопросы и подмечать любые несостыковки и противоречия в наставлениях менторов и собственного отца. Скрылся, но не исчез.
– На сей раз имеем те же яйца от рыжей кукушки, вид сбоку, выдержка гран резерва. И вряд ли она улетит на зимовку, прихватив всю стаю психопатов, – проворчал Михаэль. – Благодарю за честность, Камал. Если уж нельзя ликвидировать дерьмо щелчком пальцев, можно хоть не звать его золотом.
– Это, неназываемое золотом, можно ликвидировать только вместе с магией, – улыбка на изящно очерченных губах стала шире. – Причём на всей Пластине. Выдам тебе ужасную тайну: папаша явно всерьез обдумывал этот финт, но не из гуманизма и не ради спасения добрых горожан. Просто исчезновение магии – единственное, что способно убить меня в моем нынешнем забавном состоянии. Но я ещё здесь, значит, это в то же время – единственное, что или недоступно в принципе, или сопряжено с такими сложностями, что Светлейшеству проще терпеть меня, нежели разгребать последствия.
Хрустальный красавец заразительно расхохотался.
– Представь, какая злая шутка Хаоса: если бы ещё тогда он дал мне всё, чего я хотел, вполне возможно, я довольно быстро свернул бы себе шею – даже высшие демоны не бессмертны, а осторожность никогда не светилась среди моих многочисленных пороков. Но он ошибся – и никогда не признает этого, владыка всеведущ и непогрешим. Кстати, о всеведении: если ты думаешь, что твой трогательный альянс с кшатри остался незамеченным, подумай снова. И ещё. Не повторяй моих ошибок, мне не нужен такой марут, как ты, – он снова засмеялся, но смех оборвался шорохом – статуя рассыпалась песком, и вскоре на дорожке не осталось ни следа.
***
Спал скверно, поднялся совершенно разбитым. Витавший в покоях тяжёлый дух настроения не улучшил – каким ветром принесло эту терпкую приторную вонь? С отвращением выпил кофе – даже он, казалось, пропитался неведомой дрянью. Когда вышел на веранду в надежде проветриться, с запозданием обнаружил источник запаха: на одной из полочек жардиньерки красовалась хрустальная чаша, полная голубых лотосов, свежих и жирных.
Испепелить композицию помешало лишь то, что треклятая мебель была подарком дочери. Изабелла обожала изящные вещицы и редкие растения. Искренне хотела порадовать отца, оживив обстановку. Кто мог знать, что будущие события заставят возненавидеть любую зелень?
Трогать цветы не стал – и без того знал, куда идти. Лотосов в одноимённом озере было полно, но такие росли лишь в одном месте.
Портал сработал криво: Михаэлю пришлось выбираться из прибрежных кустов, оставляя на них обрывки одежды.
– Трюкач хренов, – со всей оставшейся вежливостью прорычал в спину повелителю. Тот не ответил, продолжая созерцать пейзаж, будто отдыхающий горожанин. Видок и впрямь пляжный, всего платья – алые шальвары. Мокрые волосы в полном беспорядке. Никак купаться изволил. Полоскать державные в озёрной водичке, пока все, кому не плевать, мечутся с горящими подхвостьями, – отличная идея.
– По вашему приказанию прибыл.
Светлейший вошёл в воду, пошарил в камышах и извлёк оттуда бутылку. Этикетка предсказуемо стёрта, судя по характерной форме – игристое. В руке Светлейшего возник кинжал с длинным лезвием. Одним точным движением снёс горлышко вместе с пробкой, вторым – воткнул кинжал в песок. Выбрался на сушу и подал бутылку Михаэлю.
– Пей.
Михаэль подчинился, глядя на одноглазую сволочь в упор. Мог выбрать, что угодно – мало ли в погребах напитков со всех концов Веера? Гордость раймирского виноделия, мзаар. Любимое лотосовое пойло покойной благоверной, с внеплановыми «нотами фиалки» – на посуду государь не расщедрился. Михаэль молча материализовал бокал и отёр кровь с губ.
– Что прикажешь праздновать?
– Твои успехи, разумеется, – Светлейший налил Михаэлю и отсалютовал бутылкой. После пары добрых глотков внимательно уставился на собеседника. Зеркальные стёкла и собственное смехотворно жалкое отражение в них действовали на нервы.
– Ты похож на упыря, – проворчал Михаэль. – Вон и болото под боком.
Светлейший оскалился в улыбке, сходство сделалось полным.
– Каков храбрец! Всегда ценил это в тебе, Махасена.
– На твои сраные ребусы нет времени.
Светлейший отвернулся к озеру и произнёс с какой-то странной, отрешённо-мечтательной интонацией:
– Времени действительно нет.
– Ты звал меня – я пришёл. Но если единственно для того, чтобы слушать пространный бред, то…
– Я слушаю. Расскажи, что ещё ты решил за моей спиной?
– Ничего во вред державе. В отличие от твоего бездействия.
– Неужто? Снёсся с предателями, ударился в самоуправство – и остался чист? – не говорил, шипел, как василиск. И мешал обычную речь с ментальной.
– Думаешь, стоило поджечь столицу и бренчать на кифаре, пока горит? Тотальное милосердие, полное исцеление. Толку никакого, зато красиво, – Михаэль устало опустился на землю и залпом осушил свой бокал. – Как высокая должность без полномочий.
Повисла долгая неприятная пауза – неужто всерьёз обдумывал перспективу?
– Мало тебе, – укоризненно заметил Светлейший. О переподчинении ведомства кшатри он, несомненно, знал. Рахаб с Зерахилем делали что могли, и попытки спасти оставшееся население оказались успешней, чем возня в Джаганнате. Но Адинатха сейчас способен увидеть заговор даже на дне собственного нужника.
– Другим через край. Нашлась пропажа?
Вопрос, по шкале тупости достойный отметки между лоботомированным гулем и Аралимом, но лучше Адинатха стравит пар, чем снова примется нести витиеватую чушь и ухмыляться, как маньяк. По оттенку молчания Михаэль прочёл ответ. Скверно, очень скверно.
– Так понимаю, на случай очередных экспериментов начал прочёсывать области за пределами разумного?
– И?
– На свет твоего фонаря оттуда валит толпа недоделков. Новый образец вестников монаршей воли – хищные прожорливые дрожжи.
– К пустым скрижалям приставлен талантливый писарь, оставь заботы ему. Не бери на себя слишком много, – оскорбительно беспечный тон. Михаэль с трудом сдержался, чтобы не выругаться. Того и гляди, снова отъедет мыслями в неведомые дали и утопит в потоках треклятых метафор.
– Распылять или уводить. Других способов избавиться от них я не нашёл. А допрежь всего – перекрыть источник.
Адинатха обернулся и склонил голову набок, виски тут же сдавило, в ушах появился неприятный низкий гул.
– Взгляни, – небрежным жестом указал на бескрайние просторы озера. – Что ты видишь?
– Грёбаную лужу и кучу грёбаных лотосов в ней, – проворчал Михаэль, недовольный новым раундом игры в шарады, да ещё таким унизительно банальным. Смена спектра уюта атмосфере не придала. За деревьями то тут, то там мелькали бледные тени. Листва шевелилась без ветра. Белая дымка над водой постепенно густела и медленно расползалась к берегам. Болото болотом, сонное и злое.
Светлейший покачал головой.
– Нет так нет. Но сил добраться сюда хватило.
– Не меняй тему. Отпусти Рудру, дай ему увести эти полчища прочь отсюда.
Адинатха прикончил вино и неотрывно смотрел на Михаэля, покачивая пустым сосудом. Давление стало сильнее.
– Кого ещё ты решил облагодетельствовать, кроме доброго народа, который, случись что, и не вспомнит о тебе? И кроме моего сына, слишком гордого для просьб?
Михаэль сжал челюсти до зубовного хруста, чтобы не заорать. Выдохнул и нарочито медленно произнёс:
– Если тебе угодно, чтобы я просил – изволь. Буду должен. Бери, что хочешь.
Государь издал тихий сухой смешок, подошёл почти вплотную и наклонился. Очки съехали на нос, открыв печальную картину. Правый глаз целиком затянут мерцающим ртутным бельмом, левый – с почти незаметной щелью зрачка.
По свистящему шёпоту и непроизвольным подёргиваниям пальцев стало ясно, что Адинатха разозлён куда сильнее, чем в прошлый раз.
– Зря лезешь в долги, беспокойная совесть державы. Прежний не погашен.
Михаэль не отвёл взгляда, бросил обречённо:
– И что прикажешь делать дальше? Тихо ржаветь в углу или скончаться на месте?
Государь внезапно отступил и снова уставился куда-то за горизонт. Задавать правильные вопросы сумасшедшим Михаэль всегда был не мастак.
– Приказывать не стану, – и снова резкая смена настроения, тон исполнен простоты и дружелюбия. Даже дышать сделалось как будто легче. – Лишь попрошу, на правах старого друга и товарища. Помоги моему сыну.
– Уничтожить пустых?
– Займи его место, – Адинатха лучезарно скалился, наслаждаясь своим гениальным озарением. – Это будет лучшим решением для всех! Не справился – да пусть проваливает. Как только вступишь в должность, разумеется. Отставка с нынешней пойдёт в счёт давнего долга, способ – выбирай на свой вкус.
Михаэль тупо моргал, глядя поверх монаршей головы. Затем изобразил жидкие аплодисменты и смерил государя тяжёлым взглядом. Тот пребывал в полном восторге от новой идеи и сарказм начисто проигнорировал.
– Наконец ты сможешь увидеть всё в истинном свете! Полномочиями обеспечу, обо всём позабочусь.
Где Михаэль видал заботу повелителя и его лично, Светлейший так и не услышал. Сил лаяться не осталось. Михаэль сцепил руки в замок и опустил голову, глядя себе под ноги.
– До встречи, Махасена! Насколько скорой – зависит от тебя.
Раздался громкий всплеск. Исполинский зухос взрезал озёрную гладь, какое-то время можно было разглядеть уродливую морду, кусок гребнистой спины и длинный хвост. Пару мгновений спустя одноглазое чудовище скрылось в волнах и более не показалось.
***
Солнце клонилось к закату. Михаэль избегал смотреть на часы – знал и без того, что все они, начиная от настенных и заканчивая карманными, встали. Ему доводилось видеть такое не раз. Слуг это не касалось – остановилось лишь время их хозяина. Рассчитывать никого не стал, но отпустил всех, наплел отборнейшей чуши, которую сам толком не запомнил. Какая разница, что сдабривать мороком – кивали и повиновались бы, даже брякни он о своём новом назначении смотрителем химерьих нор, министром снабжения выгребных ям или главным маляром оси Веера.
С оставшимися делами управился быстрее, чем можно было представить. Хорошая мина при плохой игре – один из его коронных номеров. Просто отдать нужные распоряжения и обеспечить их точное и неукоснительное исполнение – то, к чему привык он, к чему привыкли все. Всё как всегда. Ещё один день в Раймире. Михаэль прислушался – тишину кабинета отравлял какой-то неуловимый диссонанс. Вазу с лотосами он по возвращении с высочайшей аудиенции в сердцах выкинул в окно, уже не рискуя никого переполошить странным поведением. Лично убедился, что в огромном здании дворца остались лишь двое. Сообщить стервятнику радостную весть некому – а когда узнает, будет слишком поздно. Не всесилен государь, время вспять не повернёт – а школярские шуточки с часовыми механизмами может шутить в своё удовольствие. Стоп. Вот оно. Мерзкое раздражающее тиканье издавал подарок Адинатхи. Стрелки на искорёженном поплывшем циферблате не двигались, лишь слегка подрагивали на месте. Давления долговой клятвы он пока не ощущал, но это не значило ровным счётом ничего. Михаэль сплюнул и поднялся на ноги. Жена улыбалась ему с портрета так же мягко и кротко, как при жизни. Он улыбнулся ей и сдвинул потайной рычажок, спрятанный за панелью. Когда он вошёл, проход бесшумно закрылся за спиной. Стучать не стал – вряд ли возможно было нарушить покой сына или отвлечь того от важных дел.
В комнатах стояла та же звенящая тишина, пахло чистотой и свежестью. Везде царил идеальный порядок, правда, пришлось убрать все зеркала, даже небьющиеся, – болезненная мания пациента подолгу разглядывать своё отражение насторожила лекарей.
– Доро? – негромко позвал Михаэль, но ответа не дождался. Не найдя сына на привычном месте, прошёлся по комнатам – неужто воспользовался отсутствием опеки и удрал? Чушь, не в том состоянии парень, чтобы его тянуло на длительные прогулки, да и охранные заклятия не потревожены.
Наконец догадался заглянуть на балкон – там и обнаружил одинокую фигуру, расслабленно утопавшую в кресле. Бледен, веки опухли, синева под глазами такая, будто всю ночь кутил. Отросшие волосы небрежно перехвачены шёлковой лентой, одет странно – как на выход собрался, но не смог совладать с костюмом и упал без сил.
– А, вот ты где, – осторожно поприветствовал Михаэль, стараясь сохранять привычный тон. – Решил вернуться в свет?
– Их слишком много, – пожаловался сын, слабо шевельнув кистью. Совсем как в детстве, когда выбегал одетый кое-как, таща на хвосте легион негодующих нянек.
– Это ничего. Всё равно уже поздновато для прогулок.
– Я должен, – тихо и упрямо произнёс Изидор. – Но я не могу.
Михаэль сжал зубы и отвёл глаза. Его гордость, наследник, признанный красавец, дуэлянт и повеса… Новые зелья забили очередной гвоздь в крышку гроба, где был похоронен этот образ.
– Она зовёт.
– Кто зовёт, Доро? – Михаэль насторожился.
– Она. Ты не слышишь. Она говорит, я буду свободен, – в тусклых голубых глазах появился лихорадочный блеск. – Нужно только быть сильным и прийти к ней! – Изидор резко поднялся в кресле, но тут же упал обратно.
– Эге, дружок, не торопись, – Михаэль ободряюще похлопал сына по руке. – Нельзя же показываться в таком виде, куда это годится.
– Мне нужно зеркало.
– Чушь, – Михаэль говорил всё уверенней, и от этой уверенности его тошнило. – Настоящий мужчина способен одеться и в полной темноте.
Тень улыбки пробежала по лицу Изидора, он попытался нащупать непослушные пуговицы, но вновь потерпел поражение. Попросил жалко, почти умоляюще:
– Не надо больше лекарств.
– Их больше не будет, Доро. Обещаю тебе.
В мутном взгляде сына отразилась благодарность.
Михаэль помог застегнуть рубашку и жилет, повязал шейный платок, провёл рукой по волосам. Изидор всё это время сидел неподвижно и словно к чему-то прислушивался. В его больном мозгу, судя по всему, происходила некая напряжённая работа.
– Где Белла? Где все? Я звал, но никто больше не приходит.
Михаэль пожалел, что отпустил семейного врача вместе со всеми. Улыбнулся широко, насколько мог.
– Я здесь. Вперёд, лентяй! Развалясь в креслах, никто прогулок не совершает.
Помог сыну подняться – тот пожелал подойти к краю, оперся о гладкий мрамор парапета, нагретый солнцем за день.
– Красиво, – Изидор мечтательно улыбнулся, глядя в сад. – Матушка говорила, спать на закате нельзя. Но никогда не поясняла, почему. Ты не знаешь?
– Не знаю, Доро, – солгал Михаэль, обняв сына за плечи. Тот совсем по-детски ответил на редкую ласку. И не успел ничего понять или почувствовать.
Михаэль поднял обмякшее тело на руки и отнёс обратно в кресло. Устроил поудобнее, словно это могло иметь какое-то значение. Прикрыл сыну глаза – теперь и вправду казалось, что парень просто задремал, неудобно примостив голову. Повторил, сам не понимая, зачем и для кого:
– Не знаю, Доро, не знаю.
Сел в соседнее кресло, извлёк из воздуха сигару. Срезал кончик, задумчиво закурил. В кармане звякнула горсть кристаллов – достал и её. Вроде бы никого не позабыл. Подбросил вверх – и каждый отправился по назначению, блеснув в лучах перед тем, как раствориться. Дойдут в расчётное – ни раньше, ни позже.
Сжал в руке приятно прохладный бокал, цедил мелкими глотками, перемежая с затяжками. Не зря берёг для особого случая, не думал, правда, что для такого.
Когда от сигары осталась половина, Михаэль запустил особый режим охранной системы дворца. На свой вкус, значит… Подавил смешок – подобное веселье означало, что яд уже начал действовать. Глубоко затянулся и выдохнул, наблюдая, как дым уносит прочь.
Тепло улыбнулся сыну и отсалютовал бокалом за горизонт.
– Выкуси!
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Глава 6, в которой державные мужи Нового Вавилона заняты устранением неугодных, а правительство Вольного Перешейка – обедом в лучшем ресторане Сифра
Читать?Для мудрого и могущественного государя Денница показал себя на диво мелочным. Покои Баалю отвели оскорбительно скромные и не поленились придать им наивозможно запущенный вид. Разве что от клопов и плесени воздержались – слишком отдавало бы антуражем дешёвой гостиницы.
Никаких проблем с магией Бааль пока не заметил, но менять почти ничего не стал – какой смысл? Большую часть времени всё равно проводил не здесь. Лайла очень старалась, чтобы кровь новообретённого возлюбленного пореже приливала к голове, и в целом изучать и проверять прочие его возможности не спешила. А он не рвался их продемонстрировать.
На очередной настойчивый вызов дочери снова не ответил – единственное преданное ему существо, но сейчас её общество скорее утомило бы, чем развлекло. Зажёг огонь, подвинул кресло поближе и молча смотрел на пляшущие языки пламени.
Откуда-то с потолка неожиданно спикировала маленькая чёрно-жёлтая ящерка и едва не угодила в каминную решётку. Бааль поморщился и обратился к неразумному созданию:
– Хулюд! Я же велел бросить эти фокусы.
– Если ты не идёшь ко мне, я сама приду к тебе, – паршивка растянулась на ворохе шкур у камина и беспечно болтала ногами. – Пока матушка выпустила из когтей, чем ты таким занят, сердце моё? Считаешь пылинки в этом чулане?
Бааль извлёк из воздуха шёлковый халат и бросил дочери.
– Прикройся.
Девчонка ловко поймала тряпку, скомкала и отправила обратно. Жёлто-зелёные глаза озорно блестели.
– Сам прикройся, охальник. Бродяги царевнам не указ. А придворные завистники пусть брешут, ну их в печку.
Бааль сурово уставился на бесстыдницу – ни малейших признаков совести! – шёлк вспыхнул и рассыпался ворохом искр.
– Смотри, что принесла, – на сей раз в Бааля полетела увесистая бутылка в тонкой золотой оплётке. Извлёк из воздуха бокалы, выстрелил пробкой в потолок и разлил вино под насмешливым взглядом гостьи. Девчонке явно не терпелось поделиться сплетнями.
– Виночерпий из тебя – загляденье!
Напиток оказался недурен, ожидал какой-нибудь гадости с бодрящим привкусом мела и карболки и ароматом облюбованных котами кустов. Где дочка взяла прошлый подарочек, сомневаться нужды не было. Улыбнулся снисходительно.
– Иду на повышение, значит. Чем ещё порадуешь?
Хулюд пригубила вино и хихикнула.
– У матушки завелась комнатная собачка. Крупненькая такая, лазурской породы. С огненным опалом на шлейке. Любопытно, оставит при себе или сотворит с нею что-нибудь забавное и выпустит на волю? Как того урода-шейха. Ну и рожа у него была – вот уж действительно, Покойник.
– Должен кто-то подбирать кости и путаться под ногами, – ответил Бааль, догадавшись, о ком речь. – А что с Покойником? В сады никак?
Хулюд отрицательно мотнула головой.
– Куда тебе судить, мужлан! К делам державным-то не допущен. На Пустоши, созывать своих братьев и сестёр к костру Великой. Правда, государчик Лучезарный влез со своей указкой, подпортил задумку – делиться всематушка не любит. Был бы вестник весь её, да впополам вышло.
– Осёл без корма сбесится, – поддержал игру Бааль. – А так везёт тележку, хвостом машет, ушами прядёт, копытцами цокает… Среди себя и вовсе высокой породы жеребец.
Дочка сморщила носик и качнула пустым бокалом.
– Лягнуть-куснуть и сытый рад. Когда хозяйку запросто – чужака тем паче.
– Да что ты, – Бааль ухмыльнулся. Пламя в камине вспыхнуло ярче, пена в бокале дочери рванула за край, но та не оплошала и ловко поймала языком. – Какая наглая, вредная, избалованная тварь.
Хулюд рассмеялась – обожала дурачить даже тех, кто ей нравился, резвилась, как дитя. Картинно потянулась, подставляя теплу камина попеременно то живот, то бока, бросила тем же лукавым тоном:
– В народе говорят, умелого погонщика с доброй палкой довольно, чтоб вылечить хворую скотину. А то и целое стадо. Так ли, нет ли – тебе видней.
–Увижу, коли покажешь, царевна. Всё видит лишь Хаос.
При виде такого смирения нахалка развеселилась пуще прежнего.
– Совсем пропадёшь без меня. Заплутаешь, не сыщешь, где ж такого красивого ждать не ждут, а приём горячий окажут.
– Ай, пропаду, – покладисто вздохнул Бааль, приготовившись ввязаться в очередную авантюру.
– Догоняй! – на месте разнеженной нагой девицы снова очутилась саламандра. Ящерка скользнула к дверям, оставляя крошечные следы, невидимые для прочих.
Идти пришлось быстро, но не так уж долго. Плутовка сжалилась, не стала водить кругами. Такие трюки не удались бы в Осеннем, Белом или Пепельном, но госпожа Вавилонская открыто поощряла беспорядки в собственном дворце.
Отбраковка поголовья сообразно закону жизни. Не турнир же устраивать.
Защитный барьер на входе имелся и, несомненно, доставил бы массу острых ощущений любому вторженцу. Ловушка на дурака. Но зачем портить сюрприз и стучать в двери? Если посмотреть, как следует, можно понять: никаких дверей на самом деле нет. И этой пародии на зал совета тоже лучше бы не было, но она отлично подходила сборищу. Никого из подпечатных рыжей стервы, никого из недостаточно лояльных. Узок ближний круг, зато поёт согласно, заслушаешься. По одному лишь вопросу раздор.
– Так-так. Опускаюсь всё ниже, аж самому любопытно, – вслух произнёс Бааль.
Заметили, вскочили с мест, рожи ошалелые, у Элигора уж и удар наготове. Один Денница лениво приоткрыл глаза и подал знак – сядьте, мол. Переглянулся с верными, процедил:
– Явился, кого не звали. Прочь.
– Ежели помянут в нужный час – и без зова зайти не грешно, государь-калека. О ком речь – тот и навстречь, – Бааль устроился за столом с самым непринуждённым видом.
– Тебе не место здесь. Оглох, меченая рожа? – поддержал патрона Мальфес. Подчёркнуто смотрел куда-то мимо Бааля, словно тот был частью окружающей обстановки. Но слишком уж старательно. Оставшаяся троица прихлебателей молчала тяжело и напряжённо. Первым не выдержал Залим, как всегда, сама прямота:
– Думал найти под юбками госпожи кресло в Совете? Многие искали, да сами потерялись.
Что сказал Кесеф, услышал только Бааль. С тех пор, как бедолаге укоротили язык, в его распоряжении остались лишь мысленная речь и выразительные взгляды. Ни то, ни другое Бааль ответом не удостоил.
– Как пришёл – ты объяснил. Но не объяснил, зачем, – старина Лиго, пожалуй, единственный, кто заслуживал внимания в Люциферовой шайке. Не только как единственный бывший соотечественник.
Бааль мельком глянул на Денницу – тот, похоже, давно перебрался за грань разумного. Звериное чутьё и маска, приросшая к лицу. Молчаливо поощрял токование клевретов, сохраняя величественный вид.
– Праздник нужен душе, а какой – веришь, сам не ведаю, – Бааль закинул ноги на столешницу и развёл руками. – Не всё ж бренное тешить.
– На дуэль нарываешься? Мало от жизни досталось? – хохотнул Залим. Всё о своём, морда смазливая. – Руки марать зазорно, сам подохнешь, как рыжая наиграется. Сегодня ты, завтра другой – кто считает, тот жалеет.
Лицо Денницы исказила недовольная гримаса. Кесеф злорадно блестел глазами – что-то нашёптывал безмолвно, доливал масла в светильник безумия.
– Не по чину, – отрезал Мальфес. – Ни нам, ни тем паче государю.
– Совсем неможно, – согласился Бааль, сладко улыбаясь. – Сам болтотерпец всемилостивый и светозарный полуправитель Вавилонский – и драться с фаворитом царицы, будто опереточный ревнивый муженёк? На палках помериться по-простецки или вовсе на кулачках… – Бааль изобразил пару шуточных неловких ударов.
– Истинное величие для оскорблений недосягаемо, – глухо и отчётливо произнёс Люцифер. И растаял в воздухе.
Всплеск силы Бааль почуял слишком поздно, спинка кресла разлетелась в щепки, ворот вымок мгновенно. Рванулся, ударил не глядя. Глаза залило, руки не слушались. Вдохнул хрипло и застыл в неудобной позе. Сквозь тёплую липкую муть и шум в ушах доносились отрывистые далёкие вопли. Решают, кому добивать? Новых ударов, однако, не последовало. Сначала ощутил неприятный озноб и тошноту, на смену им пришёл знакомый дикий голод. Приемлемо. Рука на подлокотнике наконец подчинилась – подвижность возвращалась скорей обычного. Отёр лицо рукавом, огляделся.
Оставшиеся верные упоённо грызлись над телом подонка Лиго.
– Острая личная неприязнь.
Все трое обернулись и вытаращились, как на восставшего покойника. Догадаются или спишут на обычную для Изначальных выносливость?
– Официальная причина смерти, – пояснил свою мысль Бааль. Внутренности жгло и выворачивало – чем не повод быть дружелюбней? – И не придётся втолковывать государыне, зачем ваша тёплая компания собиралась вдали от лишних ушей и глаз. Для дуэли народу многовато, для оргии – слишком скромно, зато для кружка заговорщиков – в самую меру. Как вам такое предложение?
– Поверит лжецу и одному из своих тюремщиков? За дураков нас держишь.
Бааль поощрительно улыбнулся. Продолжай огрызаться, Залим, не стесняйся. Ближе поганец не подошёл, наоборот. Его подельники, судя по лицам, бурно обсуждали кое-какие свежие изменения в атмосфере зала, мешающие гордо плюнуть под ноги и уйти. Когда Бааль покинул останки кресла и неторопливо двинулся к троице, дошло до всех.
– Живые должники или мёртвые мятежники?
К неудовольствию Бааля упорствовать никто не стал.
***
С чего вдруг старого скорпиона осенила мысль отобедать в «Крылатом быке», Решка точно не знала, но догадывалась. С дедом в последнее время не стало вовсе никакого сладу – писал кучу писем неведомо кому, принимал посыльных, подолгу запирался с прочими советничками. Объяснять не трудились, но хоть в покое оставляли – облапошить почётный караул или беднягу Альсара было не в пример проще.
Колоритный кабачок «для своих» всегда походил на скрытое в недрах Старого города царство, живущее по собственным законам. Никакие вихри перемен не затрагивали ни его, ни его величественную хозяйку. Год открытия не помнил никто, заведение было принято считать чуть не ровесником Сифра. Расхожее присловье «Когда «Бычок» закроется – город накроется» отражало всю меру народной любви. Сюда захаживал самый разный люд – от нищих бродяг до могущественных вельмож. Первых часто и бескорыстно угощали от щедрот владелицы, а вторых её же капризом могли выкинуть за порог и отказать в обслуживании за любую плату. Кем бы ни была на самом деле госпожа Анни, она могла себе позволить не только завести подобные порядки, но и поддерживать их веками.
Сегодня Сифру ничего не грозило. Символ благополучия никуда не исчез и, как водится, скрывал внутри куда больше, чем можно вообразить снаружи. В том числе и залы для особых гостей, достойные скорее дворца, нежели кабака, пусть и роскошного. С момента выхода из портала затея больше напоминала визит к правящей особе, нежели обычный обед в ресторане. Приём им оказали подобающий, но без малейшего оттенка подобострастия. Дары приняли как должное – дед не поскупился, растряс свои закрома – проводили и усадили за стол, оставив наслаждаться уютом добротной старины. Ни затхлости гробниц, ни музейной показухи, ни бьющей в глаза пышности – всё вокруг дышало той простотой, надёжностью и удобством, какие отличают подлинную роскошь от дутой фальшивки. Возраст многих предметов обстановки Решка затруднилась определить, но виду не подала. Вспомнила только Зоэлевы шуточки про «тётушкин храм» – им «Крылатый бык», полный верных служителей и почтительных прихожан, по сути и являлся.
Напитки и закуски возникли без участия слуг, не вызвав у Решки ни малейшего интереса – от вида пищи её мутило с самого утра, очередное снадобье Нешер она ловко спровадила в вазу с цветами. И поступила верно – к полудню цветы привяли, а тошнота унялась сама, уступив место удивительной бодрости. Эфор тоже не спешил приступать к трапезе, рассеянно налил вина себе и Решке, и цедил по глотку, уставившись в пространство. Зачем было волочь сюда его и уж тем более Дастура?
Дед со жреческой сноровкой вознёс хвалу прекрасной хозяйке, милостивой владычице и прочая, и прочая. Знатную литанию залудил, на одном дыхании.
Тут бы по всему ей явиться – ан нет. Нешер поддержала тост с откровенным скепсисом, Дастур осушил свой кубок и придвинул поближе пару блюд.
– Что ж, садразам, хоть отобедаем прилично.
– Жуй да помалкивай, – огрызнулся Малхаз. – На то и годишься, долмаед.
– Напомните, зачем вы давитесь нашим хлебом, оставив Эблу на попечение наследников? – произнесла Решка самым невинным тоном. Угольная харя прожевала очередной кусок и ухмыльнулась.
– Ради старой дружбы и прелести любовной осады, моя царица.
– Высшие, как вам, несомненно, известно, уважаемый Дастур, чем ближе к Изначальным – тем больше любят покуражиться, – Эфор долил себе вина и покосился на Решку. – Не торопите события. Когда вы лишь зритель, а не участник, таковое желание запросто может возобладать над разумом. И обойтись дороже, чем рассчитывали.
Дастур согласно кивнул и перешёл с долмы на суджук.
– Зрители, участники – кто где, порой не разобрать. А вы от Изначальных вниз через дорожку, потому слушать ваши советы – всё равно, что лить в уши драконью мочу.
– Добрые традиции славной Эблы. Изысканны и искренни, как зад павиана, – Эфор дразнил собеседника вроде бы от скуки, но в словах его чувствовалась поддержка.
Подвеска кольнула холодом – и грызня «совета раритетов» с «учителем танцев» разом схлынула. Тишина сделалась слишком густой, слишком насмешливой. Рядом, совсем близко – Решка прикрыла глаза и попыталась увидеть – бесполезно. Выпалила по наитию туда, откуда ей почудилось движение:
– Как здоровье дядюшки Дамаза?
– Жаловаться не на что, – хищная улыбка, ласковый взгляд в цвет лазуритовому ожерелью. – Слава Хаосу.
Госпожа Анни заняла место во главе стола и укоризненно бросила Малхазу:
– Думал, обижу? Царя вашего за вихры таскала, да мало. Господ министров его тако же. На то и племяннички, с племянницами разговор другой.
Промолчала даже неугомонная Нешер. Дед огладил бороду, ответил осторожно:
– Давно не захаживали, не гневись. Заварил твой племянничек котёл доверху – расхлёбывать все ложки изломали.
– Вижу, – хозяйка оглядела всю честную компанию. – Приборы у соседей одалживать приходится. Весточек не шлёт, а куда сгинул, сдаётся мне, вам лучше знать.
– За чужое не спрашивай, амира, – покачала головой Нешер. – Не мы спровадили. Подвеску с царством девчонке оставил, а радость с собой унёс. До сих пор тоскует.
Решка едва удержалась, чтоб не запустить в старуху кубком. Горазда сказки сочинять! Однако острый взгляд госпожи Анни заметно смягчился.
– Ушедшего догонять – что ветер ловить.
Меззе исчезли, на столе возникла новая перемена блюд. Решка отстранённо отметила из всего изобилия лишь большой поднос с жареным козлёнком в душистых травах и пузатый кувшин с касой. Хозяйка смотрела на ароматный пар, поднимающийся от кушаний, словно пыталась прочесть там какое-то послание.
– Иных хоть привяжи, не удержишь, – нарушил паузу Малхаз.
– Была охота, – госпожа Анни махнула унизанной перстнями рукой. – Покамест довольно тех, кто не торопится в Золотой город. А он не торопится к нам.
– Как бы Золотой город не пришёл, откуда не ждали, – Малхаз подвёл к главному. – Вести с Пустошей долетают либо тревожные, либо откровенно скверные. Совет шейхов теперь состоит из одного Кайса, и это уже не прежний безобидный пройдоха, а сеятель вражды и жнец безумия.
– Судя по его действиям, кое-что от прежнего «я» там осталось, – вступил в беседу Эфор. – К несчастью для всех нас, это существо вполне сопоставимо с княжескими Всадниками не только по силе, но и по степени самостоятельности. Как прочешет Пустоши, явится проведать старых друзей.
Дастур налил себе касы и мрачно усмехнулся.
– Пустоши провернут старый дипломатический фокус – помашут высокому гостю цветами да лягут под Вавилон. Покойнику нужны маги и потомки Лилит, а не головы бывших товарищей в мешке. Будь всё по-вашему – с Сифра бы начал. То, что случилось в Нахаре – целиком следствие прискорбной глупости наследников покойного брата Мансура.
– Если личный мотив укладывается в русло общей миссии и не противоречит воле заклявшего – заклятый сам вправе выбирать, оставить ли от садов пепелище или просто повытоптать розы. Сифр ему бы не отдали сразу – правящая чета не настолько спятила, чтобы начинать завоевания и вербовку с ближних окраин. Здесь нечего ловить и нет смысла собирать народ под знамёна – кого зацепило, давно убрались.
Госпожа Анни слушала, не перебивая. Эфора изучала особенно пристально. Тот отчего-то беспокойно пялился на Решку, только что знаков не подавал. Прочие тоже смотрели странно – да что с ними такое? Решка сфокусировалась на подвеске – больше никакого холода, шёлковое тёплое прикосновение камня успокаивало, глушило тревогу и очищало слух.
– Поистине удивительные известия. Впрочем, мои возможности куда скромнее возможностей Адмира. Если бы пришлось спешно эвакуировать весь город…
– Было бы совершенно непонятно, куда, – Эфору ни заинтересованный взгляд, ни вкрадчивый тон ожидаемо не понравились, поспешил заговорить зубы. – К тому же мои нынешние полномочия весьма ограничены. Подать сигнал – не значит получить мгновенную помощь.
– Будем уповать на милость Хаоса, чтобы до этого не дошло, – Малхаз, несмотря на траурную атмосферу, несколько воспрял духом. – Но нам пригодится любое содействие.
– При условии полной взаимности. Состояние всех городских подземелий не в моей власти.
– Ещё что-нибудь? – дед спросил скорее из вежливости, донельзя довольный исходом визита.
– Пустячок. Государыня Хали справилась о здравии своего непутёвого дядюшки. Сама не ест, не пьёт, бледна аж впрозелень, глаза шальные. Мой черёд узнать по-родственному, – госпожа Анни стала будто выше ростом, ожерелье окутало мягкое, но грозное сияние. – Помалу скармливаете девчонку подвеске в обмен на вражьи тайны?
Решка бурно запротестовала, но её не услышали. Вскочили со своих мест господа и госпожа советники, легли на плечи цепкие ладони Эфора – зачем, для чего, она же научилась всё контролировать!
Вначале увидела лишь размытые очертания огромного шатра. Пахнуло жаром, от густой и острой смеси ароматов закружилась голова.
– Соберись! – напомнил строгий голос Эфора.
Картинка сделалась чётче, удалось зацепиться и разглядеть получше: золотая чеканная розетка под потолком, из которой струились широкие полотна полупрозрачной кисеи. Словно раскрытые лепестки гигантского опрокинутого цветка, они образовывали округлый свод, спускаясь вдоль стен до самого низа. От розетки тянулись червлёные прутья обрамления – точь-в-точь прожилки. На полу – мерцающая голубоватая белизна «текучего» ковра перемежалась с густым грубым мехом разбросанных в беспорядке волчьих шкур. Подбиты чёрным бархатом, когти вызолочены, вместо глаз – удивительно живые огненные опалы. До Решки вдруг дошло, что для обычных волков шкуры изрядно великоваты. Почему-то от этого зрелища засосало в желудке, как от голода. Сглотнув горькую слюну, она попыталась обернуться, но Эфор держал за плечи хоть и деликатно, но крепко.
– Детали, радость моя. Привяжись к ним. Смотри вокруг, пока тебя не видят, чем меньше ты нервничаешь – тем меньше вероятность, что тебя заметят, – он слегка надавил большими пальцами туда, где шея переходит в плечи, указательными ласково поглаживал за ушами. – Не бойся, смотри.
Решке хотелось сбросить чужие руки, вскочить и выбежать вон. Но любопытство пересилило: в конце концов, мало найдется тех, кто откажется подглядеть и подслушать что-то интересное, совершенно не рискуя получить по морде дверью, распахнувшейся не ко времени. Она сосредоточилась и сжала подвеску в кулаке, словно этот булыжник был якорем, привязывающим к здравому рассудку.
Так, по центру комнаты ложе, причем такое, что и впятером переночевать несложно. Невелика редкость. Покрывала сбиты, на них трое, нагишом. Женщина с длинными, спутанными, чуть вьющимися рыжими волосами сидела и с отсутствующей улыбкой заплетала в косички упавшие на лицо пряди, опираясь спиной на грудь и живот бритоголового демона. Он лежал, уткнув подбородок в согнутую руку, и был настолько велик, что вполне взрослая и вряд ли миниатюрная, если судить по длине ног и плечам женщина выглядела рядом с ним ребёнком. Второй демон расположился на краю ложа, спиной к зрителю. Наверное, скрестил ноги перед собой или подтянул колени к подбородку – Решке неизвестны были иные способы удобно устроиться на мягком сиденьи без спинки. Не тронутая загаром кожа, вряд ли высокого роста, но сложен недурно – это все, что можно о нём сказать. Тёмно-русые волосы с заметной рыжиной и лёгкой проседью лежат неровно и не достигают плеч – скорее всего, отросшая короткая стрижка, а не наскоро срезанная копна длинных волос.
Лежащий скривился и процедил:
– Стихийная забава с одной дамой – не основание для дружбы. Пока что я не услышал ничего, что убедило бы меня не пытаться тебя убить.
– Валяй, – негромкий насмешливый голос показался вполне приятным, но Эфор за её спиной отчётливо вздрогнул, а господа советники оживлённо зашушукались. – Сделай подарок Деннице и врагам госпожи. Чем меньше верных Изначальных у её трона – тем слабее Вавилон. Сложно понять – просто запомни.
Женщина пошевелила ногами, откровенно любуясь их длиной, и легонько, будто бы случайно пнула провокатора в поясницу.
– Слова, слова... – протянул лежащий. – Ты предлагаешь нам рискнуть слишком многим ради сомнительных перспектив. Повтори, может, я не расслышал? Ты даже не рвёшься возглавить любую из групп, атакующих защиту Адмира. Ты хочешь отсидеться в безопасности, пока наши лучшие бойцы будут прорываться в город?
– Весьма сожалею, воля госпожи, – отозвался соперник, повернувшись вполоборота. Жёлтые глаза выражали хрустальную, дистиллированную искренность и соразмерное же презрение. Несмотря на отросшую шевелюру, выбрит чисто, волевое лицо казалось смутно знакомым. Но жуткий шрам, пересекающий лоб и перекашивающий левый глаз, Решка наверняка запомнила бы. – И чем сомнительна перспектива получить новую базу и её ресурсы? Опасаешься, что папочка внезапно вернётся домой и надерёт тебе задницу? Или соскучился по Джаганнату?
– Получить-то было бы недурно, – лежащий подергал кистью. Очевидно, рука, на которую он опирался, затекла, а тревожить даму, решившую, что ему подойдет роль диванного валика, демон опасался. – Вопросы вызывает предлагаемый метод. Когда на прорыв одновременно идёт много мелких групп – это риск. Если нападающие будут слабы, их раздавят сразу, как только они окажутся в порталах. Да что там, если эти группы будут состоять из лишенных магии ифритов и недолговечных, достаточно, чтобы на другом конце порталов нашлись Изначальные или их потомки, умеющие управляться с магией. Им не нужно будет даже вступать в бой – достаточно схлопнуть портал, и часть находящихся в нем окажется на исходной точке, а часть – погибнет.
– Ц-ц-ц, слишком долгий отдых от дел за счёт государства, – покачал головой желтоглазый. – Масштабной войне в старом стиле давно конец. Наша цель – Совет. Поредевший, ослабленный, рассредоточенный и на изрядную долю состоящий из даров генетической свалки. Очаровательная суматоха, вызванная кровным зовом Лайлы, в самом разгаре – армия, егеря, все при деле. Но ты совершенно прав, швырять в Пандем откровенный мусор не стоит. Пусть валяется на улицах Вавилона, обращаясь в ценный перегной.
– Про то, насколько слаб нынешний Тёмный Совет, нам известно только с твоих слов, пришелец, – лежащий чуть изменил положение тела и по-хозяйски облапил свободной рукой грудь рыжей, явно не возражавшей против такого положения дел. Для женщины, не единожды дававшей жизнь потомству, грудь у богини была потрясающе упруга и невелика, теряясь в огромной ладони. – Возможно, твой план – ловушка для наивных, ты ничем не доказал, что тебе можно доверять.
– Разумеется. Сплю и вижу, как бы подвести под удар лучшие силы и получить орден за героизм, – желтоглазый тоже устроился поудобнее, улёгся, примостив голову к коленям рыжей. Та попыталась его отпихнуть, довольно вяло и кокетливо, но он ловко прижал её ноги к кровати и принялся рассеянно оглаживать, подбираясь выше. – А моя опала – специально подготовленный спектакль. Ты раскрыл шпиона и предателя. Предлагаю немедленно меня казнить. Только сначала поделись, что предлагаешь ты? Понимаю, Раймир выглядит куда соблазнительней. Народ – покорные бараны, полторы калеки в Совете, покойник у руля. А бесплотная братия поможет скорее нам, чем им, – от сладострастного оскала желтоглазого Решку передёрнуло. – Адинатха будет очень рад гостям, возможно, даже выйдет встретить. А можем и дальше тут сидеть, пока не явится второй мошенник, лет двадцать-тридцать у нас есть, если не больше.
Женщина извернулась, от души влепив «диванному валику» локтем и весьма чувствительно пнув желтоглазого.
– Практика – критерий истины, – властные интонации, певучий мелодичный голос с едва заметным металлом в тембре, тревожным, будоражащим, но не настолько, чтобы быть неприятным. – Чем препираться, как базарные торговки, лучше занялись бы делом. Порог моего шатра в следующий раз переступит лишь тот, кто принесёт мне весть о победе. Безразлично, большой или малой, главное – настоящей. С меня довольно дутых планов и праздной грызни. Убирайтесь вон, оба!
Картинка резко померкла, эхо приказа оставило лёгкую дрожь и покалывание в висках. Хватка Эфора разжалась, перед лицом замаячил глиняный кубок с грубым изображением стеблей тростника. Содержимое пахло вином, травами и мёдом.
– Держи, – госпожа Анни произнесла это таким тоном, что Решка безоговорочно подчинилась.
Напиток оказался куда вкуснее снадобий Нешер, но и коварнее – после пары глотков Решка чувствовала себя так, словно сделала добрую затяжку ганджа. Она примостила кубок на подлокотник кресла и оглядела собравшихся. Нешер и Анни о чем-то шепчутся, но непохоже, чтобы ссорились. На разбойничьей роже Дастура странное мечтательное выражение – того и гляди, слюни пустит. Да и у деда физиономия благостная, не понять, с чего. Она оглянулась – Эфор продолжал стоять за креслом, как стражник, разве что руки убрал с её плеч на обтянутый вытертым бархатом подлокотник. И то же странное выражение на красивой физиономии, хотя, конечно, до деда с Дастуром далеко. Те размякли, как масло на солнцепёке, а этот наоборот, напрягся и бледный, словно поднятый покойник. Впрочем, красивый мужик, что так, что эдак, пожалуй, даже хорошо, что предпочитает своих собратьев по полу – не хватало еще вляпаться в очередной романчик.
Она закинула руку за голову, нащупала тонкие пальцы, чуть сжала. Демон склонился к ее уху:
– Да, маленькая царица?
– Что с ними? – Решка дёрнула подбородком в сторону деда с Дастуром. – Довольные, как женихи на свадьбе. А ведь ничего хорошего мы не услышали, наоборот... если попрут на Адмир, то и нам несдобровать.
– Ваша богиня, – Эфор щекотно фыркнул ей в ухо. – И её нагота.
– И что? – Решка искренне не понимала. – Уж эти-то два бандита на своём веку на голых красоток насмотрелись. Ты б видел дедов гарем, там на любой вкус девицы. Не в упрек божеству, но до дедовой любимицы Амины ей далековато, разве что голос приятнее.
– Ты женщина, маленькая царица, – Эфор заговорщически хихикнул. – Тебе не понять.
– Не слепая же...
– Её каждый видит по-своему, если бы тебя влекли женщины – поверь, ты рыдала бы от восторга, увидев идеальную возлюбленную...
– Не похоже, чтоб те двое видели в ней какой-то идеал. Каждый к себе тянул как простую девку – что верзила, что тот, со шрамом. И препирались меж собой, будто без неё начали, – Решка подавила смешок. – А она их как котов с рыбного прилавка! Кто они?
Эфор ответил уже безо всякого веселья:
– Изначальные. И спятившие. Как с ней обходился Денница, ты видела. Бритый великан – генерал Мастема. Покопайся в свитках, найдёшь уйму интересного. Второй – новое увлечение богини, вернее сказать, забытое старое. Закадычный и подколодный дружок твоего деда и всей шейховской братии, бывший адмирский визирь.
– Твой отец? Сразу и не узнать, – Решка удивлённо повернула голову и встретила мрачный и злой взгляд Эфора.
– Увы, он. Где его так перепахало, один Хаос знает. Жаль, не насмерть, – демон коснулся собственного шрама на щеке, словно тот до сих пор мог болеть. Решка, повинуясь мимолётному порыву, крепко сжала пальцы Эфора. Тот прикрыл глаза в знак понимания и благодарности.
– Ты смотри, прилип господин учитель, никак кресло царицы ему чем намазано? – Дастур, чтоб его осью Веера по затылку хлопнуло. Ткнул деда локтем в бок, заставив вынырнуть из сладостных грёз.
Решка ослепительно улыбнулась старому пройдохе.
– Прошу не отвлекать от важнейшего дела – мы спорим о том, какое имя дать нашему первенцу! И вы изрядно снизили шансы, что малыш будет назван в вашу честь, – полюбовалась обалдевшими лицами Дастура и дедули, подмигнула Нешер и Анни и снова повернулась к Эфору.
– Он же Изначальный, почему не избавился от шрама? Даже обычные целители-демоны сводят рубцы от ожогов буквально парой заклинаний! Да что там, если повреждения свежие, хватит и амулета из недорогих – в детстве я обожала крутиться возле плиты и путаться под ногами у кухарки, то таскала свежие котлетки со сковороды, то клянчила пенки от варенья, так что обжигалась постоянно. Если бы не эти амулетики – их всегда держали в корзинке на кухне – то была бы вся в шрамах.
Эфор потрогал щеку и криво ухмыльнулся.
– Это не те шрамы, маленькая царица. Когда увечье наносится магией, боевым заклинанием или проклятием, от амулетов с кухни толку не будет. Целитель, даже очень хороший, поможет не остаться калекой, но полностью следы убрать не сумеет. Если бы не медики Мора, той стороной моей рожи, в которую прилетело брошенное папашей пресс-папье, можно было бы вызывать выкидыши и пугать детей – потому, что к тяжеленной дуре из золота и нефрита прилагалось небольшое отеческое проклятие. Кабы не оно, на мне уже через год не было бы ни малейшей метки.
– Ох и невзлюбил кто-то твоего отца. Впрочем, не могу винить, у меня от него мурашки по коже. Видела давно и мельком – вельможа как вельможа, морда хитрая, плевка просит, – Решка не очень понимала, чего вдруг разболталась, но не на площади да при народе, среди своих же. – Пафос, парча, бакенбарды дурацкие. Все с дедом запирались, только кальянный дым из-под дверей. Добродушный такой был, вальяжный – а это… – она зябко дёрнула плечами. Хотела продолжить, но на смену прежней неприятной мысли тут же пришла более интересная. – Уж не потому ли ваш владыка и раймирский с начала времён хромые? Ну точно! Повздорили из-за рыжей да передрались до увечий, – Решка всё-таки не выдержала и хихикнула.
Нешер молчала и одобрительно улыбалась.
– Ты что ей дала, госпожа? – дед обеспокоенно покосился на Решку. – У нас новая беда на пороге, решать надобно, как быть и что делать, а девчонка резвится вовсю. Не к добру это.
– Пусть приходит в себя, не трогай её, – госпожа Анни махнула округлой рукой, зазвенели многочисленные браслеты. – Адмирским всё доложат без твоей отмашки, – она остро глянула на Эфора. – Наши мальчики и так готовят бойцов, на Пустошах немало любителей побаловать, так что зря пугать тарайин и других Вавилоном нам не с руки – больше воинов, чем есть, из воздуха не появится. Не пыхти зря, жрец, что будет – то будет, Хаос милостив к тем, кто не теряет головы.
Никаких проблем с магией Бааль пока не заметил, но менять почти ничего не стал – какой смысл? Большую часть времени всё равно проводил не здесь. Лайла очень старалась, чтобы кровь новообретённого возлюбленного пореже приливала к голове, и в целом изучать и проверять прочие его возможности не спешила. А он не рвался их продемонстрировать.
На очередной настойчивый вызов дочери снова не ответил – единственное преданное ему существо, но сейчас её общество скорее утомило бы, чем развлекло. Зажёг огонь, подвинул кресло поближе и молча смотрел на пляшущие языки пламени.
Откуда-то с потолка неожиданно спикировала маленькая чёрно-жёлтая ящерка и едва не угодила в каминную решётку. Бааль поморщился и обратился к неразумному созданию:
– Хулюд! Я же велел бросить эти фокусы.
– Если ты не идёшь ко мне, я сама приду к тебе, – паршивка растянулась на ворохе шкур у камина и беспечно болтала ногами. – Пока матушка выпустила из когтей, чем ты таким занят, сердце моё? Считаешь пылинки в этом чулане?
Бааль извлёк из воздуха шёлковый халат и бросил дочери.
– Прикройся.
Девчонка ловко поймала тряпку, скомкала и отправила обратно. Жёлто-зелёные глаза озорно блестели.
– Сам прикройся, охальник. Бродяги царевнам не указ. А придворные завистники пусть брешут, ну их в печку.
Бааль сурово уставился на бесстыдницу – ни малейших признаков совести! – шёлк вспыхнул и рассыпался ворохом искр.
– Смотри, что принесла, – на сей раз в Бааля полетела увесистая бутылка в тонкой золотой оплётке. Извлёк из воздуха бокалы, выстрелил пробкой в потолок и разлил вино под насмешливым взглядом гостьи. Девчонке явно не терпелось поделиться сплетнями.
– Виночерпий из тебя – загляденье!
Напиток оказался недурен, ожидал какой-нибудь гадости с бодрящим привкусом мела и карболки и ароматом облюбованных котами кустов. Где дочка взяла прошлый подарочек, сомневаться нужды не было. Улыбнулся снисходительно.
– Иду на повышение, значит. Чем ещё порадуешь?
Хулюд пригубила вино и хихикнула.
– У матушки завелась комнатная собачка. Крупненькая такая, лазурской породы. С огненным опалом на шлейке. Любопытно, оставит при себе или сотворит с нею что-нибудь забавное и выпустит на волю? Как того урода-шейха. Ну и рожа у него была – вот уж действительно, Покойник.
– Должен кто-то подбирать кости и путаться под ногами, – ответил Бааль, догадавшись, о ком речь. – А что с Покойником? В сады никак?
Хулюд отрицательно мотнула головой.
– Куда тебе судить, мужлан! К делам державным-то не допущен. На Пустоши, созывать своих братьев и сестёр к костру Великой. Правда, государчик Лучезарный влез со своей указкой, подпортил задумку – делиться всематушка не любит. Был бы вестник весь её, да впополам вышло.
– Осёл без корма сбесится, – поддержал игру Бааль. – А так везёт тележку, хвостом машет, ушами прядёт, копытцами цокает… Среди себя и вовсе высокой породы жеребец.
Дочка сморщила носик и качнула пустым бокалом.
– Лягнуть-куснуть и сытый рад. Когда хозяйку запросто – чужака тем паче.
– Да что ты, – Бааль ухмыльнулся. Пламя в камине вспыхнуло ярче, пена в бокале дочери рванула за край, но та не оплошала и ловко поймала языком. – Какая наглая, вредная, избалованная тварь.
Хулюд рассмеялась – обожала дурачить даже тех, кто ей нравился, резвилась, как дитя. Картинно потянулась, подставляя теплу камина попеременно то живот, то бока, бросила тем же лукавым тоном:
– В народе говорят, умелого погонщика с доброй палкой довольно, чтоб вылечить хворую скотину. А то и целое стадо. Так ли, нет ли – тебе видней.
–Увижу, коли покажешь, царевна. Всё видит лишь Хаос.
При виде такого смирения нахалка развеселилась пуще прежнего.
– Совсем пропадёшь без меня. Заплутаешь, не сыщешь, где ж такого красивого ждать не ждут, а приём горячий окажут.
– Ай, пропаду, – покладисто вздохнул Бааль, приготовившись ввязаться в очередную авантюру.
– Догоняй! – на месте разнеженной нагой девицы снова очутилась саламандра. Ящерка скользнула к дверям, оставляя крошечные следы, невидимые для прочих.
Идти пришлось быстро, но не так уж долго. Плутовка сжалилась, не стала водить кругами. Такие трюки не удались бы в Осеннем, Белом или Пепельном, но госпожа Вавилонская открыто поощряла беспорядки в собственном дворце.
Отбраковка поголовья сообразно закону жизни. Не турнир же устраивать.
Защитный барьер на входе имелся и, несомненно, доставил бы массу острых ощущений любому вторженцу. Ловушка на дурака. Но зачем портить сюрприз и стучать в двери? Если посмотреть, как следует, можно понять: никаких дверей на самом деле нет. И этой пародии на зал совета тоже лучше бы не было, но она отлично подходила сборищу. Никого из подпечатных рыжей стервы, никого из недостаточно лояльных. Узок ближний круг, зато поёт согласно, заслушаешься. По одному лишь вопросу раздор.
– Так-так. Опускаюсь всё ниже, аж самому любопытно, – вслух произнёс Бааль.
Заметили, вскочили с мест, рожи ошалелые, у Элигора уж и удар наготове. Один Денница лениво приоткрыл глаза и подал знак – сядьте, мол. Переглянулся с верными, процедил:
– Явился, кого не звали. Прочь.
– Ежели помянут в нужный час – и без зова зайти не грешно, государь-калека. О ком речь – тот и навстречь, – Бааль устроился за столом с самым непринуждённым видом.
– Тебе не место здесь. Оглох, меченая рожа? – поддержал патрона Мальфес. Подчёркнуто смотрел куда-то мимо Бааля, словно тот был частью окружающей обстановки. Но слишком уж старательно. Оставшаяся троица прихлебателей молчала тяжело и напряжённо. Первым не выдержал Залим, как всегда, сама прямота:
– Думал найти под юбками госпожи кресло в Совете? Многие искали, да сами потерялись.
Что сказал Кесеф, услышал только Бааль. С тех пор, как бедолаге укоротили язык, в его распоряжении остались лишь мысленная речь и выразительные взгляды. Ни то, ни другое Бааль ответом не удостоил.
– Как пришёл – ты объяснил. Но не объяснил, зачем, – старина Лиго, пожалуй, единственный, кто заслуживал внимания в Люциферовой шайке. Не только как единственный бывший соотечественник.
Бааль мельком глянул на Денницу – тот, похоже, давно перебрался за грань разумного. Звериное чутьё и маска, приросшая к лицу. Молчаливо поощрял токование клевретов, сохраняя величественный вид.
– Праздник нужен душе, а какой – веришь, сам не ведаю, – Бааль закинул ноги на столешницу и развёл руками. – Не всё ж бренное тешить.
– На дуэль нарываешься? Мало от жизни досталось? – хохотнул Залим. Всё о своём, морда смазливая. – Руки марать зазорно, сам подохнешь, как рыжая наиграется. Сегодня ты, завтра другой – кто считает, тот жалеет.
Лицо Денницы исказила недовольная гримаса. Кесеф злорадно блестел глазами – что-то нашёптывал безмолвно, доливал масла в светильник безумия.
– Не по чину, – отрезал Мальфес. – Ни нам, ни тем паче государю.
– Совсем неможно, – согласился Бааль, сладко улыбаясь. – Сам болтотерпец всемилостивый и светозарный полуправитель Вавилонский – и драться с фаворитом царицы, будто опереточный ревнивый муженёк? На палках помериться по-простецки или вовсе на кулачках… – Бааль изобразил пару шуточных неловких ударов.
– Истинное величие для оскорблений недосягаемо, – глухо и отчётливо произнёс Люцифер. И растаял в воздухе.
Всплеск силы Бааль почуял слишком поздно, спинка кресла разлетелась в щепки, ворот вымок мгновенно. Рванулся, ударил не глядя. Глаза залило, руки не слушались. Вдохнул хрипло и застыл в неудобной позе. Сквозь тёплую липкую муть и шум в ушах доносились отрывистые далёкие вопли. Решают, кому добивать? Новых ударов, однако, не последовало. Сначала ощутил неприятный озноб и тошноту, на смену им пришёл знакомый дикий голод. Приемлемо. Рука на подлокотнике наконец подчинилась – подвижность возвращалась скорей обычного. Отёр лицо рукавом, огляделся.
Оставшиеся верные упоённо грызлись над телом подонка Лиго.
– Острая личная неприязнь.
Все трое обернулись и вытаращились, как на восставшего покойника. Догадаются или спишут на обычную для Изначальных выносливость?
– Официальная причина смерти, – пояснил свою мысль Бааль. Внутренности жгло и выворачивало – чем не повод быть дружелюбней? – И не придётся втолковывать государыне, зачем ваша тёплая компания собиралась вдали от лишних ушей и глаз. Для дуэли народу многовато, для оргии – слишком скромно, зато для кружка заговорщиков – в самую меру. Как вам такое предложение?
– Поверит лжецу и одному из своих тюремщиков? За дураков нас держишь.
Бааль поощрительно улыбнулся. Продолжай огрызаться, Залим, не стесняйся. Ближе поганец не подошёл, наоборот. Его подельники, судя по лицам, бурно обсуждали кое-какие свежие изменения в атмосфере зала, мешающие гордо плюнуть под ноги и уйти. Когда Бааль покинул останки кресла и неторопливо двинулся к троице, дошло до всех.
– Живые должники или мёртвые мятежники?
К неудовольствию Бааля упорствовать никто не стал.
***
С чего вдруг старого скорпиона осенила мысль отобедать в «Крылатом быке», Решка точно не знала, но догадывалась. С дедом в последнее время не стало вовсе никакого сладу – писал кучу писем неведомо кому, принимал посыльных, подолгу запирался с прочими советничками. Объяснять не трудились, но хоть в покое оставляли – облапошить почётный караул или беднягу Альсара было не в пример проще.
Колоритный кабачок «для своих» всегда походил на скрытое в недрах Старого города царство, живущее по собственным законам. Никакие вихри перемен не затрагивали ни его, ни его величественную хозяйку. Год открытия не помнил никто, заведение было принято считать чуть не ровесником Сифра. Расхожее присловье «Когда «Бычок» закроется – город накроется» отражало всю меру народной любви. Сюда захаживал самый разный люд – от нищих бродяг до могущественных вельмож. Первых часто и бескорыстно угощали от щедрот владелицы, а вторых её же капризом могли выкинуть за порог и отказать в обслуживании за любую плату. Кем бы ни была на самом деле госпожа Анни, она могла себе позволить не только завести подобные порядки, но и поддерживать их веками.
Сегодня Сифру ничего не грозило. Символ благополучия никуда не исчез и, как водится, скрывал внутри куда больше, чем можно вообразить снаружи. В том числе и залы для особых гостей, достойные скорее дворца, нежели кабака, пусть и роскошного. С момента выхода из портала затея больше напоминала визит к правящей особе, нежели обычный обед в ресторане. Приём им оказали подобающий, но без малейшего оттенка подобострастия. Дары приняли как должное – дед не поскупился, растряс свои закрома – проводили и усадили за стол, оставив наслаждаться уютом добротной старины. Ни затхлости гробниц, ни музейной показухи, ни бьющей в глаза пышности – всё вокруг дышало той простотой, надёжностью и удобством, какие отличают подлинную роскошь от дутой фальшивки. Возраст многих предметов обстановки Решка затруднилась определить, но виду не подала. Вспомнила только Зоэлевы шуточки про «тётушкин храм» – им «Крылатый бык», полный верных служителей и почтительных прихожан, по сути и являлся.
Напитки и закуски возникли без участия слуг, не вызвав у Решки ни малейшего интереса – от вида пищи её мутило с самого утра, очередное снадобье Нешер она ловко спровадила в вазу с цветами. И поступила верно – к полудню цветы привяли, а тошнота унялась сама, уступив место удивительной бодрости. Эфор тоже не спешил приступать к трапезе, рассеянно налил вина себе и Решке, и цедил по глотку, уставившись в пространство. Зачем было волочь сюда его и уж тем более Дастура?
Дед со жреческой сноровкой вознёс хвалу прекрасной хозяйке, милостивой владычице и прочая, и прочая. Знатную литанию залудил, на одном дыхании.
Тут бы по всему ей явиться – ан нет. Нешер поддержала тост с откровенным скепсисом, Дастур осушил свой кубок и придвинул поближе пару блюд.
– Что ж, садразам, хоть отобедаем прилично.
– Жуй да помалкивай, – огрызнулся Малхаз. – На то и годишься, долмаед.
– Напомните, зачем вы давитесь нашим хлебом, оставив Эблу на попечение наследников? – произнесла Решка самым невинным тоном. Угольная харя прожевала очередной кусок и ухмыльнулась.
– Ради старой дружбы и прелести любовной осады, моя царица.
– Высшие, как вам, несомненно, известно, уважаемый Дастур, чем ближе к Изначальным – тем больше любят покуражиться, – Эфор долил себе вина и покосился на Решку. – Не торопите события. Когда вы лишь зритель, а не участник, таковое желание запросто может возобладать над разумом. И обойтись дороже, чем рассчитывали.
Дастур согласно кивнул и перешёл с долмы на суджук.
– Зрители, участники – кто где, порой не разобрать. А вы от Изначальных вниз через дорожку, потому слушать ваши советы – всё равно, что лить в уши драконью мочу.
– Добрые традиции славной Эблы. Изысканны и искренни, как зад павиана, – Эфор дразнил собеседника вроде бы от скуки, но в словах его чувствовалась поддержка.
Подвеска кольнула холодом – и грызня «совета раритетов» с «учителем танцев» разом схлынула. Тишина сделалась слишком густой, слишком насмешливой. Рядом, совсем близко – Решка прикрыла глаза и попыталась увидеть – бесполезно. Выпалила по наитию туда, откуда ей почудилось движение:
– Как здоровье дядюшки Дамаза?
– Жаловаться не на что, – хищная улыбка, ласковый взгляд в цвет лазуритовому ожерелью. – Слава Хаосу.
Госпожа Анни заняла место во главе стола и укоризненно бросила Малхазу:
– Думал, обижу? Царя вашего за вихры таскала, да мало. Господ министров его тако же. На то и племяннички, с племянницами разговор другой.
Промолчала даже неугомонная Нешер. Дед огладил бороду, ответил осторожно:
– Давно не захаживали, не гневись. Заварил твой племянничек котёл доверху – расхлёбывать все ложки изломали.
– Вижу, – хозяйка оглядела всю честную компанию. – Приборы у соседей одалживать приходится. Весточек не шлёт, а куда сгинул, сдаётся мне, вам лучше знать.
– За чужое не спрашивай, амира, – покачала головой Нешер. – Не мы спровадили. Подвеску с царством девчонке оставил, а радость с собой унёс. До сих пор тоскует.
Решка едва удержалась, чтоб не запустить в старуху кубком. Горазда сказки сочинять! Однако острый взгляд госпожи Анни заметно смягчился.
– Ушедшего догонять – что ветер ловить.
Меззе исчезли, на столе возникла новая перемена блюд. Решка отстранённо отметила из всего изобилия лишь большой поднос с жареным козлёнком в душистых травах и пузатый кувшин с касой. Хозяйка смотрела на ароматный пар, поднимающийся от кушаний, словно пыталась прочесть там какое-то послание.
– Иных хоть привяжи, не удержишь, – нарушил паузу Малхаз.
– Была охота, – госпожа Анни махнула унизанной перстнями рукой. – Покамест довольно тех, кто не торопится в Золотой город. А он не торопится к нам.
– Как бы Золотой город не пришёл, откуда не ждали, – Малхаз подвёл к главному. – Вести с Пустошей долетают либо тревожные, либо откровенно скверные. Совет шейхов теперь состоит из одного Кайса, и это уже не прежний безобидный пройдоха, а сеятель вражды и жнец безумия.
– Судя по его действиям, кое-что от прежнего «я» там осталось, – вступил в беседу Эфор. – К несчастью для всех нас, это существо вполне сопоставимо с княжескими Всадниками не только по силе, но и по степени самостоятельности. Как прочешет Пустоши, явится проведать старых друзей.
Дастур налил себе касы и мрачно усмехнулся.
– Пустоши провернут старый дипломатический фокус – помашут высокому гостю цветами да лягут под Вавилон. Покойнику нужны маги и потомки Лилит, а не головы бывших товарищей в мешке. Будь всё по-вашему – с Сифра бы начал. То, что случилось в Нахаре – целиком следствие прискорбной глупости наследников покойного брата Мансура.
– Если личный мотив укладывается в русло общей миссии и не противоречит воле заклявшего – заклятый сам вправе выбирать, оставить ли от садов пепелище или просто повытоптать розы. Сифр ему бы не отдали сразу – правящая чета не настолько спятила, чтобы начинать завоевания и вербовку с ближних окраин. Здесь нечего ловить и нет смысла собирать народ под знамёна – кого зацепило, давно убрались.
Госпожа Анни слушала, не перебивая. Эфора изучала особенно пристально. Тот отчего-то беспокойно пялился на Решку, только что знаков не подавал. Прочие тоже смотрели странно – да что с ними такое? Решка сфокусировалась на подвеске – больше никакого холода, шёлковое тёплое прикосновение камня успокаивало, глушило тревогу и очищало слух.
– Поистине удивительные известия. Впрочем, мои возможности куда скромнее возможностей Адмира. Если бы пришлось спешно эвакуировать весь город…
– Было бы совершенно непонятно, куда, – Эфору ни заинтересованный взгляд, ни вкрадчивый тон ожидаемо не понравились, поспешил заговорить зубы. – К тому же мои нынешние полномочия весьма ограничены. Подать сигнал – не значит получить мгновенную помощь.
– Будем уповать на милость Хаоса, чтобы до этого не дошло, – Малхаз, несмотря на траурную атмосферу, несколько воспрял духом. – Но нам пригодится любое содействие.
– При условии полной взаимности. Состояние всех городских подземелий не в моей власти.
– Ещё что-нибудь? – дед спросил скорее из вежливости, донельзя довольный исходом визита.
– Пустячок. Государыня Хали справилась о здравии своего непутёвого дядюшки. Сама не ест, не пьёт, бледна аж впрозелень, глаза шальные. Мой черёд узнать по-родственному, – госпожа Анни стала будто выше ростом, ожерелье окутало мягкое, но грозное сияние. – Помалу скармливаете девчонку подвеске в обмен на вражьи тайны?
Решка бурно запротестовала, но её не услышали. Вскочили со своих мест господа и госпожа советники, легли на плечи цепкие ладони Эфора – зачем, для чего, она же научилась всё контролировать!
Вначале увидела лишь размытые очертания огромного шатра. Пахнуло жаром, от густой и острой смеси ароматов закружилась голова.
– Соберись! – напомнил строгий голос Эфора.
Картинка сделалась чётче, удалось зацепиться и разглядеть получше: золотая чеканная розетка под потолком, из которой струились широкие полотна полупрозрачной кисеи. Словно раскрытые лепестки гигантского опрокинутого цветка, они образовывали округлый свод, спускаясь вдоль стен до самого низа. От розетки тянулись червлёные прутья обрамления – точь-в-точь прожилки. На полу – мерцающая голубоватая белизна «текучего» ковра перемежалась с густым грубым мехом разбросанных в беспорядке волчьих шкур. Подбиты чёрным бархатом, когти вызолочены, вместо глаз – удивительно живые огненные опалы. До Решки вдруг дошло, что для обычных волков шкуры изрядно великоваты. Почему-то от этого зрелища засосало в желудке, как от голода. Сглотнув горькую слюну, она попыталась обернуться, но Эфор держал за плечи хоть и деликатно, но крепко.
– Детали, радость моя. Привяжись к ним. Смотри вокруг, пока тебя не видят, чем меньше ты нервничаешь – тем меньше вероятность, что тебя заметят, – он слегка надавил большими пальцами туда, где шея переходит в плечи, указательными ласково поглаживал за ушами. – Не бойся, смотри.
Решке хотелось сбросить чужие руки, вскочить и выбежать вон. Но любопытство пересилило: в конце концов, мало найдется тех, кто откажется подглядеть и подслушать что-то интересное, совершенно не рискуя получить по морде дверью, распахнувшейся не ко времени. Она сосредоточилась и сжала подвеску в кулаке, словно этот булыжник был якорем, привязывающим к здравому рассудку.
Так, по центру комнаты ложе, причем такое, что и впятером переночевать несложно. Невелика редкость. Покрывала сбиты, на них трое, нагишом. Женщина с длинными, спутанными, чуть вьющимися рыжими волосами сидела и с отсутствующей улыбкой заплетала в косички упавшие на лицо пряди, опираясь спиной на грудь и живот бритоголового демона. Он лежал, уткнув подбородок в согнутую руку, и был настолько велик, что вполне взрослая и вряд ли миниатюрная, если судить по длине ног и плечам женщина выглядела рядом с ним ребёнком. Второй демон расположился на краю ложа, спиной к зрителю. Наверное, скрестил ноги перед собой или подтянул колени к подбородку – Решке неизвестны были иные способы удобно устроиться на мягком сиденьи без спинки. Не тронутая загаром кожа, вряд ли высокого роста, но сложен недурно – это все, что можно о нём сказать. Тёмно-русые волосы с заметной рыжиной и лёгкой проседью лежат неровно и не достигают плеч – скорее всего, отросшая короткая стрижка, а не наскоро срезанная копна длинных волос.
Лежащий скривился и процедил:
– Стихийная забава с одной дамой – не основание для дружбы. Пока что я не услышал ничего, что убедило бы меня не пытаться тебя убить.
– Валяй, – негромкий насмешливый голос показался вполне приятным, но Эфор за её спиной отчётливо вздрогнул, а господа советники оживлённо зашушукались. – Сделай подарок Деннице и врагам госпожи. Чем меньше верных Изначальных у её трона – тем слабее Вавилон. Сложно понять – просто запомни.
Женщина пошевелила ногами, откровенно любуясь их длиной, и легонько, будто бы случайно пнула провокатора в поясницу.
– Слова, слова... – протянул лежащий. – Ты предлагаешь нам рискнуть слишком многим ради сомнительных перспектив. Повтори, может, я не расслышал? Ты даже не рвёшься возглавить любую из групп, атакующих защиту Адмира. Ты хочешь отсидеться в безопасности, пока наши лучшие бойцы будут прорываться в город?
– Весьма сожалею, воля госпожи, – отозвался соперник, повернувшись вполоборота. Жёлтые глаза выражали хрустальную, дистиллированную искренность и соразмерное же презрение. Несмотря на отросшую шевелюру, выбрит чисто, волевое лицо казалось смутно знакомым. Но жуткий шрам, пересекающий лоб и перекашивающий левый глаз, Решка наверняка запомнила бы. – И чем сомнительна перспектива получить новую базу и её ресурсы? Опасаешься, что папочка внезапно вернётся домой и надерёт тебе задницу? Или соскучился по Джаганнату?
– Получить-то было бы недурно, – лежащий подергал кистью. Очевидно, рука, на которую он опирался, затекла, а тревожить даму, решившую, что ему подойдет роль диванного валика, демон опасался. – Вопросы вызывает предлагаемый метод. Когда на прорыв одновременно идёт много мелких групп – это риск. Если нападающие будут слабы, их раздавят сразу, как только они окажутся в порталах. Да что там, если эти группы будут состоять из лишенных магии ифритов и недолговечных, достаточно, чтобы на другом конце порталов нашлись Изначальные или их потомки, умеющие управляться с магией. Им не нужно будет даже вступать в бой – достаточно схлопнуть портал, и часть находящихся в нем окажется на исходной точке, а часть – погибнет.
– Ц-ц-ц, слишком долгий отдых от дел за счёт государства, – покачал головой желтоглазый. – Масштабной войне в старом стиле давно конец. Наша цель – Совет. Поредевший, ослабленный, рассредоточенный и на изрядную долю состоящий из даров генетической свалки. Очаровательная суматоха, вызванная кровным зовом Лайлы, в самом разгаре – армия, егеря, все при деле. Но ты совершенно прав, швырять в Пандем откровенный мусор не стоит. Пусть валяется на улицах Вавилона, обращаясь в ценный перегной.
– Про то, насколько слаб нынешний Тёмный Совет, нам известно только с твоих слов, пришелец, – лежащий чуть изменил положение тела и по-хозяйски облапил свободной рукой грудь рыжей, явно не возражавшей против такого положения дел. Для женщины, не единожды дававшей жизнь потомству, грудь у богини была потрясающе упруга и невелика, теряясь в огромной ладони. – Возможно, твой план – ловушка для наивных, ты ничем не доказал, что тебе можно доверять.
– Разумеется. Сплю и вижу, как бы подвести под удар лучшие силы и получить орден за героизм, – желтоглазый тоже устроился поудобнее, улёгся, примостив голову к коленям рыжей. Та попыталась его отпихнуть, довольно вяло и кокетливо, но он ловко прижал её ноги к кровати и принялся рассеянно оглаживать, подбираясь выше. – А моя опала – специально подготовленный спектакль. Ты раскрыл шпиона и предателя. Предлагаю немедленно меня казнить. Только сначала поделись, что предлагаешь ты? Понимаю, Раймир выглядит куда соблазнительней. Народ – покорные бараны, полторы калеки в Совете, покойник у руля. А бесплотная братия поможет скорее нам, чем им, – от сладострастного оскала желтоглазого Решку передёрнуло. – Адинатха будет очень рад гостям, возможно, даже выйдет встретить. А можем и дальше тут сидеть, пока не явится второй мошенник, лет двадцать-тридцать у нас есть, если не больше.
Женщина извернулась, от души влепив «диванному валику» локтем и весьма чувствительно пнув желтоглазого.
– Практика – критерий истины, – властные интонации, певучий мелодичный голос с едва заметным металлом в тембре, тревожным, будоражащим, но не настолько, чтобы быть неприятным. – Чем препираться, как базарные торговки, лучше занялись бы делом. Порог моего шатра в следующий раз переступит лишь тот, кто принесёт мне весть о победе. Безразлично, большой или малой, главное – настоящей. С меня довольно дутых планов и праздной грызни. Убирайтесь вон, оба!
Картинка резко померкла, эхо приказа оставило лёгкую дрожь и покалывание в висках. Хватка Эфора разжалась, перед лицом замаячил глиняный кубок с грубым изображением стеблей тростника. Содержимое пахло вином, травами и мёдом.
– Держи, – госпожа Анни произнесла это таким тоном, что Решка безоговорочно подчинилась.
Напиток оказался куда вкуснее снадобий Нешер, но и коварнее – после пары глотков Решка чувствовала себя так, словно сделала добрую затяжку ганджа. Она примостила кубок на подлокотник кресла и оглядела собравшихся. Нешер и Анни о чем-то шепчутся, но непохоже, чтобы ссорились. На разбойничьей роже Дастура странное мечтательное выражение – того и гляди, слюни пустит. Да и у деда физиономия благостная, не понять, с чего. Она оглянулась – Эфор продолжал стоять за креслом, как стражник, разве что руки убрал с её плеч на обтянутый вытертым бархатом подлокотник. И то же странное выражение на красивой физиономии, хотя, конечно, до деда с Дастуром далеко. Те размякли, как масло на солнцепёке, а этот наоборот, напрягся и бледный, словно поднятый покойник. Впрочем, красивый мужик, что так, что эдак, пожалуй, даже хорошо, что предпочитает своих собратьев по полу – не хватало еще вляпаться в очередной романчик.
Она закинула руку за голову, нащупала тонкие пальцы, чуть сжала. Демон склонился к ее уху:
– Да, маленькая царица?
– Что с ними? – Решка дёрнула подбородком в сторону деда с Дастуром. – Довольные, как женихи на свадьбе. А ведь ничего хорошего мы не услышали, наоборот... если попрут на Адмир, то и нам несдобровать.
– Ваша богиня, – Эфор щекотно фыркнул ей в ухо. – И её нагота.
– И что? – Решка искренне не понимала. – Уж эти-то два бандита на своём веку на голых красоток насмотрелись. Ты б видел дедов гарем, там на любой вкус девицы. Не в упрек божеству, но до дедовой любимицы Амины ей далековато, разве что голос приятнее.
– Ты женщина, маленькая царица, – Эфор заговорщически хихикнул. – Тебе не понять.
– Не слепая же...
– Её каждый видит по-своему, если бы тебя влекли женщины – поверь, ты рыдала бы от восторга, увидев идеальную возлюбленную...
– Не похоже, чтоб те двое видели в ней какой-то идеал. Каждый к себе тянул как простую девку – что верзила, что тот, со шрамом. И препирались меж собой, будто без неё начали, – Решка подавила смешок. – А она их как котов с рыбного прилавка! Кто они?
Эфор ответил уже безо всякого веселья:
– Изначальные. И спятившие. Как с ней обходился Денница, ты видела. Бритый великан – генерал Мастема. Покопайся в свитках, найдёшь уйму интересного. Второй – новое увлечение богини, вернее сказать, забытое старое. Закадычный и подколодный дружок твоего деда и всей шейховской братии, бывший адмирский визирь.
– Твой отец? Сразу и не узнать, – Решка удивлённо повернула голову и встретила мрачный и злой взгляд Эфора.
– Увы, он. Где его так перепахало, один Хаос знает. Жаль, не насмерть, – демон коснулся собственного шрама на щеке, словно тот до сих пор мог болеть. Решка, повинуясь мимолётному порыву, крепко сжала пальцы Эфора. Тот прикрыл глаза в знак понимания и благодарности.
– Ты смотри, прилип господин учитель, никак кресло царицы ему чем намазано? – Дастур, чтоб его осью Веера по затылку хлопнуло. Ткнул деда локтем в бок, заставив вынырнуть из сладостных грёз.
Решка ослепительно улыбнулась старому пройдохе.
– Прошу не отвлекать от важнейшего дела – мы спорим о том, какое имя дать нашему первенцу! И вы изрядно снизили шансы, что малыш будет назван в вашу честь, – полюбовалась обалдевшими лицами Дастура и дедули, подмигнула Нешер и Анни и снова повернулась к Эфору.
– Он же Изначальный, почему не избавился от шрама? Даже обычные целители-демоны сводят рубцы от ожогов буквально парой заклинаний! Да что там, если повреждения свежие, хватит и амулета из недорогих – в детстве я обожала крутиться возле плиты и путаться под ногами у кухарки, то таскала свежие котлетки со сковороды, то клянчила пенки от варенья, так что обжигалась постоянно. Если бы не эти амулетики – их всегда держали в корзинке на кухне – то была бы вся в шрамах.
Эфор потрогал щеку и криво ухмыльнулся.
– Это не те шрамы, маленькая царица. Когда увечье наносится магией, боевым заклинанием или проклятием, от амулетов с кухни толку не будет. Целитель, даже очень хороший, поможет не остаться калекой, но полностью следы убрать не сумеет. Если бы не медики Мора, той стороной моей рожи, в которую прилетело брошенное папашей пресс-папье, можно было бы вызывать выкидыши и пугать детей – потому, что к тяжеленной дуре из золота и нефрита прилагалось небольшое отеческое проклятие. Кабы не оно, на мне уже через год не было бы ни малейшей метки.
– Ох и невзлюбил кто-то твоего отца. Впрочем, не могу винить, у меня от него мурашки по коже. Видела давно и мельком – вельможа как вельможа, морда хитрая, плевка просит, – Решка не очень понимала, чего вдруг разболталась, но не на площади да при народе, среди своих же. – Пафос, парча, бакенбарды дурацкие. Все с дедом запирались, только кальянный дым из-под дверей. Добродушный такой был, вальяжный – а это… – она зябко дёрнула плечами. Хотела продолжить, но на смену прежней неприятной мысли тут же пришла более интересная. – Уж не потому ли ваш владыка и раймирский с начала времён хромые? Ну точно! Повздорили из-за рыжей да передрались до увечий, – Решка всё-таки не выдержала и хихикнула.
Нешер молчала и одобрительно улыбалась.
– Ты что ей дала, госпожа? – дед обеспокоенно покосился на Решку. – У нас новая беда на пороге, решать надобно, как быть и что делать, а девчонка резвится вовсю. Не к добру это.
– Пусть приходит в себя, не трогай её, – госпожа Анни махнула округлой рукой, зазвенели многочисленные браслеты. – Адмирским всё доложат без твоей отмашки, – она остро глянула на Эфора. – Наши мальчики и так готовят бойцов, на Пустошах немало любителей побаловать, так что зря пугать тарайин и других Вавилоном нам не с руки – больше воинов, чем есть, из воздуха не появится. Не пыхти зря, жрец, что будет – то будет, Хаос милостив к тем, кто не теряет головы.
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Глава 5, в которой адмирский министр культуры подвергается грубому насилию, но его это ничуть не радует, а раймирский премьер продолжает являть собой редкий образец адекватности и эффективности
Читать?«Доведите до кипения, добавьте Amanita pantherina и Amanita regalis, сварите и упарьте до нужных кондиций».
Малефицио сердито ругнулся и захлопнул книгу – надо или хотя бы изредка спать, или выбирать чтиво попроще. Треклятая книга над ним издевалась – до кипения он почти дошёл и до нужных кондиций упарился, не хватало только вместо недочитанной главы найти этот невероятно полезный кулинарный совет. Судя по всему, какой-то очередной особый соус, способный стать причиной массовых беспорядков, смены государственного строя или хотя бы рождения новой религии.
Душевное здоровье папаша не смог бы найти и в словаре с закладкой, потому Малефа уже мало что удивляло, скорее бесило до белых глаз. Вчерашнее описание действия некоторых проклятий свидетельствовало о том, что подопытных регулярно навещали и весьма заботливо следили за изменением состояния. Если выбросить из головы, кем они доводились исследователю и чем закончили – повествование весьма увлекательное.
Бросил тоскливый взгляд на стопку просмотренных донесений, сводок, отчётов и прочей макулатуры – огромная куча свежего драконьего навоза со всех концов Пластины, и как её разгребать – только Хаос знает. Зато доложить обо всём одной фразой очень легко.
***
Зал выглядел сиротливо: в столь урезанном составе Совет давненько не собирался. Малефицио поприветствовал Рейну легким поклоном, кивнул собравшимся и уселся рядом с графом. Судя по припухшим от недосыпа глазам, защитному костюму из драконьей кожи и обветренному лицу, заклинание призыва выдернуло его никак не из уютной постели.
Малефицио покосился на прочих присутствующих. Вместо Азазеля явилась голограмма, и та ненадолго. Скороговоркой сообщила, что все договоренности по размещению гостей из Адмира на других Пластинах достигнуты, осталась лишь пара непрояснённых моментов, но в ближайшую неделю разрешатся и они, с отсутствующим взором поскребла небритую щёку и, не дожидаясь соизволения Стальной Миледи, растаяла.
Даже Асмодей не мог похвастать обычным лощёным цветущим видом: синева под глазами, бледность, роскошная шевелюра явно не встречалась со щёткой минимум сутки. Стальная Миледи, как всегда, безупречна – но резко очерченные губы сжаты практически в нитку, а в глазах словно лёд застыл. Малеф потёр собственные глаза, наверняка красные от недосыпа, и подумал, что сторонний наблюдатель, случись он здесь, мог бы легко перепутать сборище самых могущественных магов Веера с измотанной компанией путешественников, застрявших на неделю в транзитном аэропорту на какой-нибудь паршивенькой Пластине. Самым приличным из всех выглядел символ государственности – свернулся в корзинке подле Рейны и сладко спал, прикрыв нос пушистым хвостом. Чтобы ненароком не последовать его примеру, Малеф обеспечил себя чашкой кофе.
– Предлагаю начать с новоприбывших, – Рейна кивнула Асмодею, который противу обычного не рвался взять слово, сидел молча, крутя в пальцах серебряную бонбоньерку с гербом Правящего дома. Вниманию к своей персоне не обрадовался совершенно.
– Ситуация в Сифре полностью под контролем. Но толку – пшик, пустая работа. Я оставил там своего помощника на случай, если стрясётся что-нибудь из ряда вон выходящее, но теперь курортная столица фактически пригород Вавилона, а номинальное правительство – не больше, чем эксцентричная администрация в сонном заштатном городишке. Братская держава – оплот стабильности: недурная кухня, приятный климат, стремительное сокращение численности населения и созерцательный покой. Ничего интересного.
– Кстати, о сокращающемся населении, – Малеф допил кофе залпом. – В Вавилоне оно растёт – за счет постоянного притока паломников. И похоже, правящие безумцы устраивают нечто вроде фильтрации, превращая в хлеб и зрелища недостаточно сильных и лояльных. Скорее всего, когда чистых окончательно отделят от нечистых, – он скривился, – нас ждут пренеприятные кульбиты. Постоянно вариться в собственном соку это кубло не сможет.
– Уж не рискнул ли ты туда прогуляться, мальчик? – окружённые синевой глаза Асмодея удивленно распахнулись.
– Там были мои люди, – Малеф снова потёр глаза. Похоже, от кофе пора переходить к стимуляторам посильнее.
– Что ещё они рассказывают? – Асмодей был прилипчив и участлив, как психотерапевт.
– Уже ничего, – зло ответил Малеф.
– Восхитительно, – Рейна наградила тяжёлым взглядом и его, и Асмодея. – Один под видом дипломатической миссии ушёл в загул, второй умудрился потерять своих людей в Вавилоне. Что ж, не будь этих – взяли б подставных. Самая мирная держава любви и веселья предсказуемо ищет внешнего врага. С внутренними у них куда проще – коварным предателем автоматически станет любой, кто проиграл в драке за место под юбками Лилит.
Асмодей поперхнулся – похоже, крошки разгрызенного леденца попали не в то горло. Унял кашель, промокнул глаза шёлковым платочком и выдал равнодушным тоном светского сплетника:
– Думаю, долго ждать не придётся. В гареме рыжей извращенки знатное пополнение, и на роль смирного наложника с опахалом оно вряд ли согласится. В какой канаве валялся её новый принц-компост, неизвестно, но вылез оттуда полным сил и окончательно рехнувшимся. Герой-башка-с-дырой, подпечатная боевая кукла на побегушках и опальный визирь-маньяк – славная упряжка для державной триги, далеко увезёт.
Лица всех присутствующих мрачно вытянулись.
– Что ещё вы забыли нам сообщить? – прошипела Рейна, с трудом сохраняя самообладание.
– Сущие пустяки – Бешеная Дотти со свитой отбыла к своей богиньке. Хорошая новость лишь для волков Лазури.
– Даже если бы вздумала вернуться обратно – сейчас там мои братья в сопровождении Всадников. Амулет предка до сих пор не подарил психичке хоть сколько-то заметное могущество, а оставшимся сторонникам не до неё, – Малеф понимал, что своей репликой оказывает мерзавцу услугу – ох, не договаривает господин Гадюка, да и выглядит слишком плачевно. Вымотать Асмодея пьянством и развратом – всё равно что кота парной телятиной.
– А что стряслось? – Асмодей немедля оживился.
– Ничего интересного, сущие пустяки, – передразнил Малеф скучающие интонации. – Всего лишь очередные разборки отсталых дикарей в лесной глухомани. Но у нас же курс на всеобщее примирение, вот Даджалл со Смертью и отправились мирить волков, а лояльный нам королевский двор ши в ответ на запрос о помощи получил Хэма. Если он не справится с задачей разнять дерущихся, Война по крайней мере сможет как следует развлечься.
– Ряды редеют, – скорбно вздохнул Асмодей. – Мало было эпидемии и Вавилона, ещё и провинции решили подкинуть хлопот. Мы сегодня удивительно узким кругом – из старой гвардии я да граф.
Рейна обычно на подколки такого сорта не реагировала, но сейчас будто невзначай потянулась за княжеской печатью.
– Маммона в Уделе, пришёл на выручку дочери и зятю вместе с Гладом. Упёртые горняки молчали до последнего, а теперь мы вынуждены организовывать эвакуацию и там. И заодно гасить волну ненависти в сторону «адмирской погани». Трон Рюбецаль сохранил бы, но одно дело заткнуть свору древних ревнителей чистоты крови, а другое – спасти взбесившихся, в числе которых его собственная жена. Обращение больных в камень – решение хорошее, но временное. И если вы не заметили, эпоха, когда на совет являлись почесать о товарищей языки и кулаки, закончилась.
– О некоторых... товарищей кулаки мне, признаться, очень хочется почесать, – граф, до этого момента напоминавший манекен и, похоже, спавший с открытыми глазами, зашевелился. Повёл затёкшими плечами, положил на стол руки, сцепив пальцы в замок, и воззрился на Асмодея. Тот немедля принял вид поруганной невинности, синева под глазами и растрепанная шевелюра дополняли маску лучше некуда:
– Не возьму в толк, чем бы я заслуживал такую немилость, драгоценный граф.
– Не знаю, – честно ответил Маклин без тени улыбки, – но чувствую. Но если ты позволишь мне просмотреть воспоминания о твоих недавних вояжах –разумеется, исключая личные, – мне будет намного проще извиниться. Коли найду, за что.
Малефицио исподлобья глянул на Стальную Миледи. В этом зале разве что она обладает властью прижать синьора Виперу и выяснить, что его так измучило в обычной рутинной поездке. Если причина невинная и сугубо личная, Малеф готов на всю оставшуюся жизнь дать обет трезвости и целомудрия – благо, наверняка не придется, не тот кадр.
Асмодей возмущённо скрестил руки на груди.
– О, раз вежливо просят разрешения и обещают извиниться после, то изнасилование волшебным образом превратится в дружескую беседу. Шарить по головам соратников, когда примерещилась какая-то чушь – что за нездоровые раймирские штучки? В таком состоянии лучше держитесь подальше от меня и моих воспоминаний. Мне больно это говорить, но вы сейчас похожи на психопата.
– Кому бы говорить о психопатах, – Малеф не удержался от мысленной шпильки в адрес Асмодея, но у того не хватило приличия хотя бы из вежливости смутиться. Ответом Малефу стал младенчески ясный взор из-под длиннющих ресниц и чуть надутые губы. Позёр неисправим, но явно что-то скрывает. – Кстати, он мне до сих пор должен, – теперь мысленная речь адресовалась Маклину. – Причём дважды. За некрофильский перформанс в роли синьоры Виперы и за фокус с бутылками в вашем кабинете. Не истратить ли один из должков, чтобы прижать нашего дорогого друга? Хаос побери, я не менталист, но даже я чувствую, что с ним что-то не так.
Маклин ухмыльнулся и прикрыл глаза – дескать, дело твоё, но будь у меня такие карты на руках – не оплошал бы.
– Думаю, господин Гадюка, к вам проявили достаточно уважения. Ответьте встречной любезностью – Малеф встал и через стол протянул Асмодею раскрытую ладонь, на которой заплясали язычки синеватого пламени.
Помимо удивления во взгляде прежней и нынешней начальницы Малеф заметил одобрение.
– Он ваш, господа, – на губах Рейны застыла мстительная улыбка.
– Глупое юношеское расточительство! – воскликнул Асмодей, решивший сопротивляться до последнего. – Подумай, мальчик, такими дарами судьбы не разбрасываются столь легкомысленно… Ты готов променять помощь главы Третьего дома на потачку чужой паранойе и собственной неприязни?
– Ничего личного, просто интересы державы, – с мягким нажимом произнёс Малефицио. – Ими можно оправдать что угодно, но и вы поднаторели в искусстве выворачиваться. А тут всё просто – пусть и малый, но должок. Граф будет нежен, не волнуйтесь. Возможно, вы даже не останетесь идиотом.
Асмодей поморщился – сопротивляться долговому обязательству он, оказывается, мог, но без особой приятности.
– Я им уже остался. Пусть оба – он и госпожа премьер – дадут клятву, и валяйте, насильники. Но учтите, умолчал я исключительно о своём скромном подвиге.
– Излишняя скромность – уже не добродетель, – граф перебрался ближе к Асмодею и после непременного «ни с тобой, ни из тебя, ни для тебя» официальным тоном поинтересовался:
– Мне транслировать интересующую всех часть ваших воспоминаний вовне, или составить докладную по форме с изложением фактов?
Княжеский фаворит устало махнул унизанной кольцами рукой.
– На твое усмотрение, Палач. Если не умрёшь от зависти, поделюсь с тобой адреском той раймирской цыпочки.
Рейна извлекла из воздуха стальную флягу с причудливой инкрустацией из крупных и грубо огранённых альмандинов, составлявших её сигил, и произвела серию глотков, демонстративных и почти музыкальных. Ого, полуведёрный объём, старая работа – Малеф, похоже, не один пытался найти папашу с помощью сделанных им вещей. После чего смерила всех участников цирка бритвенно-острым взглядом и отправила под своды зала затребованную формулу.
Маклин пронаблюдал, как его увёртливая добыча становится законной, и приступил к процедуре.
Сцена в садовом павильоне мининдел Раймира сильнее всего заинтересовала Малефицио. Реальное применение запрещённой кровной магии. У него мелькнула мысль, что обратиться к Асмодею за парой-тройкой уроков в счёт оставшегося долга куда проще, чем продираться через книжные описания и экспериментировать. Очевидно, для того чтобы понять, о чем он думает, Стальной Миледи не нужен был менталист. Она мрачно уставилась на него и беззвучно произнесла:
– Дурная идея, малыш. Напоминаю: это все ещё билет в Бездну, если не в саркофаг.
Малефицио поспешно сделал невинное лицо, но, по всей видимости, получилось не очень убедительно.
Маклин завершил свои манипуляции с равнодушием оператора в кинозале. Внешне ни удивления, ни отвращения не выказал – но Асмодея, как ни крути, знал куда дольше.
Жертва беспрецедентного насилия одарила всех кислой улыбочкой и в целом выглядела как степлившийся брют – откровенно несвеж, но пара пузырьков в запасе осталась.
– Поставили тельца против яйца – довольны?
– Более чем, – Рейна задумчиво провела рукой по короткой стрижке, не нуждающейся в расчёске, и сделала ещё один глоток из фляги с альмандинами. – У меня есть некоторые предположения о том, что произошло с нашим беглецом, и что он из себя теперь может представлять, но они нуждаются в проверке. Также предупреждаю: всё, что касается кровных заклятий, остается в силе.
– Бывшей госпоже министру чрезвычайных мер такие слова не к лицу, – Асмодей вновь воспользовался содержимым своей бонбоньерки. – Астарота здесь нет, но он бы, несомненно, подтвердил мою правоту. И как вы собираетесь проверять свои подозрения? Сманить сластёнку из садов Лилит вам, извините, нечем.
Папашин лис в корзинке издал протяжный вздох и потянулся, дёрнув во сне всеми четырьмя лапами.
– А зачем сманивать? Можно просто послать вас в Вавилон и посмотреть на результат, – Малефицио простодушно улыбнулся. – Прекрасная легенда для внедрения, обзаведёмся наконец надёжным информатором прямо при дворе.
Рейна шутки не оценила:
– Никаких внедрений. Прежних глаз и ушей хватило на приличный срок, так что просто отправь ещё кого-нибудь. Джибриль бен Бааль может скончаться в любой момент от самых разнообразных причин, и неизвестно, кто займёт его место. Учитывая официальную позицию Раймира, на непременное содействие рассчитывать глупо.
Малеф невесело фыркнул.
– Неплохо было бы смотреть новости из Вавилона, как тамошние добрые горожане, но такой подарок нам вряд ли сделают.
– Рыжая лярва точно не обрадуется горячему поклоннику на Ратхе под окнами дворца, – Асмодей скривил губы, всем видом выражая презрение. – Потому не даст развернуть вещание вовне, даже если мания величия Денницы возьмёт верх. Слухи о «граде тысячи чудес» привлекают не меньше, чем прямые репортажи оттуда. Уйма журналистской шушеры в первые дни понеслась туда в надежде на поживу – что характерно, вначале бурный восторг и сплошь дармовая реклама, а теперь – ни слуху, ни духу. Околпачивать и стричь овечек куда проще внутри Вавилона, постепенно расширяя границы.
Левиафан объявился в зале неожиданно и потрёпанным видом напоминал пирата. Не слишком удачливого, но всё ещё лихого. На заросшем щетиной лице прорезалась неизменная дельфинья ухмылка, а стеклянный блеск глаз и бодрая походка разом выдали общий для всех членов совета недуг.
Адмирал устроился в кресле очень осторожно, придерживая рукой свободную парусиновую куртку на животе. Ранен, что ли? И где умудрился? Додумать Малеф не успел: из ворота куртки высунулось остренькое отоционье рыльце. Зверёк поводил чёрным влажным носом и довольно шустро выпрыгнул на стол, свернувшись прямо перед адмиралом странным подобием меховой шапки.
– Вы принесли подружку господину председателю надеясь, что он замолвит о вас словечко по возвращении Темнейшего? – Асмодей опрометчиво счёл адмирала очередным кандидатом на разнос от Рейны и оживился. – Возможно, господин председатель это и оценит, но для случки вам следовало выбрать другое место и время, дорогой коллега.
– Кто о чем, а патриарх Третьего дома о работе, – процедил Левиафан. Обвёл поредевший Совет взглядом: внимательнее всего на него смотрели Рейна и немедля пробудившийся Алерт. Судя по подёргиванию носа и настороженным ушам, единственным, кто не был в замешательстве и сразу понял, что к чему, оказался княжеский лис. Он запрыгнул на стол, победительно вереща, и помчался прямиком к «подружке». Та зашевелилась и пискнула в ответ. Судя по всему, между зверьками завязалась оживлённая беседа.
– Премилая парочка, – Асмодей всегда расцветал в обществе тех, чьи дела шли не лучшим образом. – Смелее, господин председатель, дама определённо вам благоволит!
– Это. Моя. Жена, – отчеканил Левиафан тоном, отлично подходящим для просветления слабоумных нерадивых матросов и министра культуры. – Завязывай долбить, метаморфа от обычной лисы не отличаешь.
Асмодей обиженно поджал губы и отвесил вежливый поклон.
– Приношу вашей пушистой супруге свои искренние извинения. Так отчаялись найти Самаэля, что решили спросить у его питомца через переводчика? Совсем плохи дела в вашем полуподводном царстве.
– Странно, – словно ни к кому не обращаясь, произнес Маклин. – Несколько раз мне доводилось лазить в голове многоуважаемого министра культуры, и я готов был поклясться, что он – кто угодно, но не идиот. Похоже, я ошибся, ибо сейчас происходит демонстрация уникального кретинизма. Ты считаешь, Строитель, что Самаэль оставил лису адресок? Потрясающе. Кроме того, ты, кажется, забываешь, что эти твари кишат везде – и лучших разведчиков мы не могли бы найти, если бы с ними удалось договориться. Левиафан полагает, что его супруга может поговорить с лисом Темнейшего? Идея прекрасна, даже если дело не выгорит, попытка нам ничем не навредит и ничего не стоит. А если удастся договориться с господином местоблюстителем, то, возможно, получится столковаться с кем-нибудь из его племени. Чем дурно, если Самаэля будут искать лисы? И чем нам помешает, если какой-нибудь достойный представитель этого народа проберётся в Вавилон? Следящие заклинания любого пошиба могут раскрыть демона-метаморфа, но настоящий отоцион не заинтересует ровным счётом никого.
При упоминании безобидного прозвища Асмодея отчётливо перекосило. Малеф что-то слышал об этом, вроде бы забавная история, связанная с каким-то недолговечным царьком, но подробностей вызнать не смог.
– Проблемы с чувством юмора и тяга к конспирологии – первые признаки подступающего сумасшествия, Потрошитель. Лишь невинная маленькая шутка для оживления обстановки и поддержания боевого духа товарищей – а ты вывернул всё так, будто своим всеведеньем Самаэль обязан каким-то безмозглым пушистикам. Зоошпионаж, надо же.
Малефицио начал искренне опасаться, что кто-то из коллег не выдержит. В другое время он бы с удовольствием понаблюдал за дракой, а то и принял бы участие – но теперь эти развлечения могли слишком дорого обойтись.
– Надеюсь, министр культуры прискорбно ошибся относительно положения дел на Архипелаге. Очень хотелось бы услышать хоть какие-то хорошие новости.
– Мне легче, чем вам, – Левиафан с интересом следил за лисами, расположившимися прямо перед ним. Те, похоже, и вправду о чем-то разговаривали – верещание и попискивание зверьков напоминало диалог, а их поведение нимало не было схоже с брачными играми. – На Архипелаге не так много потомков Лилит, а кроме того, большинство демонов в той или иной степени метаморфы, и многие практически живут на кораблях. Когда моя супруга обнаружила, что оборот помогает от того, что одержимые именуют «шум крови в голове», изрядная часть сухопутного населения перебралась на пляжи. Как только возникает некая странная мысль или хоть тень её – море и облик любой угодной страдальцу морской твари. Разумеется, на пляжах дежурят полиция и медики, и, конечно, пришлось обеспечить желающим постоянно оставаться на берегу приличные условия существования, но в целом пока мы отделываемся легче, чем любой крупный город вдали от моря, благодарение Хаосу.
– Весьма своевременное открытие, – Рейна тоже внимательно следила за общением отоционов. – Буду рада познакомиться с вашей супругой поближе, когда она будет в более подходящем облике.
– Обстоятельства, при которых ей удалось прояснить спасительное свойство метаморфизма, особенно интересны, – Малеф был готов спорить на что угодно, что в бонбоньерке Асмодея были отнюдь не простые конфеты. – Говорят, она родом из Пандема – какая-то старая аристократическая фамилия?
– Если она пожелает рассказать вам о своей семье, я не стану возражать, –небрежно ответил адмирал. Ласково провёл пальцем около огромного пушистого уха – лиса потёрлась головой об руку, но взвякнула не слишком довольно – очевидно, не желала отвлекаться.
Отвлечься пришлось адмиралу и прочим, наблюдавшим за животными: в зале появилась голограмма. Льняные волосы, безжалостно стянутые в хвост, аквамариновые глаза, бледное лицо с тонкими резкими чертами, поверх расшитого жемчугом изящного коктейльного платья наброшена хламида, напоминающая лабораторный халат с огромными карманами. Леди Нэга, на этот раз не во плоти и без своего недолговечного – или же он находился вне поля зрения собравшихся.
– Кажется, у нас наметился некоторый просвет, – сообщила голограмма, и, порывшись в кармане, извлекла оттуда большой флакон с чем-то, на вид напоминающим денатурат.
Рейна резко поднялась в кресле и коротким жестом пригласила доложить. Заткнулся даже фонтан министра культуры.
– Прошу прощения, не тот образец, – Нэга передала флакон в чьи-то услужливые руки, подозрительно похожие на тонкокостные и длиннопалые грабли Мора, и без малейшего смущения достала из-за подвязки узкую колбу. – Вот! Результаты испытаний ошеломительны. Моза! – ответ прозвучал крайне невнятно, потому Нэга продолжила доклад сама. – Феноменальный талант, универсальная формула. Безумие завязано на магию – и эта карта легла превосходно. Итак. Состав блокирует магию, возможность творить заклинания, и делает это куда эффективнее обычных успокаивающих средств. Блок полный. Достаточно однократного приема. Никаких побочных эффектов.
Рейна скептически побарабанила пальцами по столу.
– Дорогая, ответь мне, только честно – ты сама согласилась бы на излечение такой ценой? Если, как у прочих подобных конкоктов, процесс необратим, большинство пострадавших предпочтет смерть – и я их пойму.
– В этом и прорыв! – оказалось, «мать лихорадок» обладает совершенно замечательной яркой улыбкой. – С помощью Мозы нам удалось разработать антидот, позволяющий, когда исчезнет необходимость в блокировке, магию вернуть. Да, не сразу, а постепенно, потребуется неоднократный приём средства, но это даёт нам возможность полностью прекратить «одержимость». Разумеется, нам понадобится время на изготовление нужного количества зелья...
– Ах, ирония, – голос Асмодея наполнился сочувствием. – Вы подарили доброму народу шанс на спасение, пусть и призрачный. Но не в силах спасти несчастных детей бывшего Дома вашей родственницы… и пассии.
Взгляд Нэги покрылся невидимой наледью.
В кои-то веки Асмодей счёл нужным пояснить, но понятнее стало далеко не всем:
– Младший сын Бааля от малолетней дурочки-лунатички. Со старшим всё скоро будет кончено, если не отлипнет от потомка первой законной крокодилицы, но малыша действительно жаль. Тихо угаснет на руках у приёмной семьи…
– Лай пуделя, стосковавшегося по хозяину, печальное зрелище. Я даже не стану требовать извинений, – голограмма вспыхнула ярче. – Господа, прошу прощения за сцену. Вся информация о новом средстве находится здесь – из кармана появилась горсть кристаллов, немедля полетевшая в Асмодея, и изображение растаяло в воздухе. Кристаллы оказались вполне материальны, и Малеф злорадно отметил, что увернуться несносному княжескому фавориту удалось не от всех. Распылить кристаллы или перенаправить их так, чтобы досталось не только ему, не посмел, а изворотливость всё же имеет свои пределы.
***
Беседа с Рафаэлем побила все рекорды бесполезности. Осторожничал министр здравоохранения, свою шкуру берёг. Издавна берёг, иначе под печать не пошёл бы. Хороши нынче опоры трона – марионетки, смертники да покойники. Шахматные фигурки, приклеенные к доске спятившим гроссмейстером. Габриэль, однако, проявил себя куда лучше, чем можно было ожидать. Словно пытался успеть сделать всё, от него зависящее, в самые короткие сроки. Сведения получал не только по своей линии, но и через каналы брата – башка у Аралима в лучшие времена годилась лишь для питья и тумаков, а после коррекционного вмешательства государя отказала вовсе. Хоть Бааль в Вавилоне, хоть Вторая вселенская у ворот – ему что, очередная сводка, подтереться и забыть. Золотой беспорточник хозяйничал вовсю, но ни в разведку, ни в армию не лез – бодро объедал просторы Раймира и довольствовался личным войском мёртвых. Своих верных Михаэль удержал от пары-тройки опасных глупостей. Проверять границы дозволенного и открыто нарушать их – в случае с Адинатхой безразлично.
На вызов Михаэль ответил не сразу.
– Ещё одна пропажа нашлась.
– Рады видеть в добром здравии, – ответил Накир. Его брат наверняка отирался где-то поблизости.
– Таким и запомните, – висельный юмор давно набил оскомину, но для иного поводов не было.
Холодный ртутный взгляд и спокойное лицо командора кшатри не дрогнули – очевидно, шутка не показалась ему хоть сколько-то забавной.
– Что, наш венценосный родитель так и не пришёл в себя, вместо реальных врагов озабочен мнимой изменой? Или драгоценный старший брат изловчился порвать поводок?
– Мой преемник очень занят в Раймире, – Михаэль криво ухмыльнулся, – так что поводок, полагаю, на месте. Что же до вашего сиятельного отца... Сложно сказать, что или кого он разыскивает в данный момент. Я чем дальше, тем меньше пользуюсь его доверием.
– Мир не ограничивается нашей многострадальной родиной, – медленно и вроде как в пространство произнес Накир. Повёл рукой и несколько расширил поле голограммы, позволив увидеть не только свое лицо. Опальный кшатри был бос, обнажён по пояс и одет только в свободные черные брюки, стянутые на талии шнурком. За спиной собеседника простиралась поросшая травой и невысокими цветами лужайка, заканчивавшаяся стеной из туй или кипарисов – в ботанике Михаэль был не силён. По лужайке игривым котёнком мотался здоровенный леопард в безуспешных попытках поймать сверкающую, словно солнечный зайчик, антилопу. Существование этого копытного монстра, режущего глаза сиянием, очевидно, поддерживала демоница, стоявшая к зрителю спиной. Девица была растрёпана, из высокой прически выбивались выкрашенные во все цвета радуги пушистые пряди, и скорее раздета, чем одета: подол платьица с огромным вырезом на спине заканчивался на пару ладоней выше колен.
Наконец леопарду повезло – антилопа рухнула на траву, сбитая мощным броском, но растворилась, едва коснувшись земли. Озадаченный зверь в два прыжка добрался до шутницы и повалил на землю уже её – падать девчонка, очевидно, умела, покатилась по земле, как акробатка. Однако леопард оказался быстрее – попытавшись вскочить, девушка уткнулась в пятнистый меховой бок. Обхватила леопарда за шею и повалилась в траву, заставив животное вытянуться, а потом улегшись на него головой и плечами, как на диванный валик.
Недурно, – завистливо подумал Михаэль. Неизвестно, где находится этот чудесный уголок, но парни там не скучают. Да и любые шпионы, ищущие двоих неотличимых друг от друга мужчин или двух огромных кошек, вряд ли отреагируют на девушку с ручным зверем или одинокого мужика.
– С комфортом устроились. Зашёл бы в гости, да дел по горло, – Михаэль усмехнулся, подкрепив слова соответствующим жестом. – Можете не волноваться, в розыск вас всё ещё не подали и даже арест на имущество не наложен. Разве что решите отбыть к матушке в Золотой город – это будет куда сложнее объяснить дипломатической инициативой, внезапно вспыхнувшим любовным интересом или желанием лично добыть ценные сведения для трона.
– Матушка и на расстоянии умудряется обеспечить нам определённые неудобства, – признался Накир, потерев висок. – Отец с братцем, как выяснилось, пошли по неверному пути: если хватает силы воли, то, чтобы ничего не натворить по матушкиной указке, достаточно убить наиболее разумную ипостась или её способность к заклятиям. Если перекинуться, когда в голову настойчиво лезет нечто омерзительное, становится не в пример легче. Ну или, как здесь недавно выяснилось, можно лишиться магии – тогда воздействие исчезнет. Если честно, даже старые добрые бездненские составы мне не понравились, поэтому спасаемся кхм... подвижными играми или охотой. На всякий случай своих людей мы предупредили. Наши заместители – вы с ними знакомы, прекрасные ребята – при необходимости будут подчиняться вам, если вы спроецируете им из своей памяти эту картинку – он махнул рукой за плечо. Девица с разноцветной причёской, по-прежнему отворачиваясь от зрителя, теперь сидела на валяющемся в траве леопарде верхом и старательно пристраивала на лобастую башку яркий венок из луговых цветов. Запомните. Случайный менталист не выудит из этой картинки ничего путного, а то и сочтет сном или эротической фантазией, – кшатри ухмыльнулся. – И на всякий случай повторюсь – Раймир – не единственное обитаемое место на Пластине, а в Веере их много.
Михаэль удивления не выказал, но живописную и несколько вольную интерпретацию игральной карты в умозрительные реестры занёс.
– Лишней такая «фантазия» не будет, благодарю. Поскольку ваши замы подчиняются сейчас одному командиру – чувству самосохранения. Те, кому удалось выжить. Белую гвардию вашего брата манит отнюдь не запах крамолы. Есть ощущение, что бесплотные подонки расплодились и обнаглели настолько, что порой докучают даже своему предводителю. Лекарство предсказуемо оказалось страшнее болезни – ну хоть с общим наркозом минздрав превосходно справляется. О других Пластинах речи пока не идёт – хотя ресурсов достаточно даже сейчас, количество не всегда компенсирует качество.
– Чем богаты, – развёл руками Накир.
Михаэль кивнул в знак признательности и прервал связь.
Девица старательно отворачивалась, но сложить два и два смог бы любой, кто видел на приёме в мэрии Сифра пару франтов в обнимку с дочерью Чистильщика. Глубокая разведка в тылу врага.
Михаэль вынул из ящика сигару, задумчиво покрутил в пальцах, срезал кончик и закурил. Вакации за пределами Раймира пошли парням на пользу.
Дочка в последнее время жаловалась на кошмары – всегда была чуткой и чрезмерно впечатлительной. Общую тревожно-траурную атмосферу в шкаф не запрёшь, просачивается даже в девичьи сны. Недуг матери и брата её не коснулся, но, когда кругом сходят с ума вприпрыжку и наперегонки, кто даст гарантию? Смена обстановки куда лучше пичканья микстурами и враньём.
Когда от сигары остался жалкий окурок, бросил его в пепельницу и послал вызов. Раздражающе мерно тикали часы на столе – треклятый подарок Адинатхи после нескольких досадных случайностей обзавёлся уродливо поплывшим циферблатом, но работать продолжал исправно. Кроме этого издевательски тонкого напоминания о неоплаченном долге тишину ничто не нарушало. Разница во времени, уйма дел, банальная конспирация. Мало ли причин.
– Дым спасаемой державы? – мягкий голос Герцогини прозвучал раньше, чем появилась голограмма. Наглухо закрытое старомодное платье на другой бы смотрелось нелепым маскарадным костюмом, ей же удивительно шло.
– Прими вы моё предложение, я бы непременно бросил курить.
Улыбнулась уголками губ, грустно качнула головой – обычный ответ на привычную шутку. Смотрела внимательно и очень серьёзно.
– Вряд ли вы связались со мной лишь для того, чтобы напомнить о несбывшемся. Вести из Адмира не радуют, но, по крайней мере, приходят регулярно, чего нельзя сказать о Раймире, – пухлые, красиво очерченные губы дрогнули, словно она хотела сказать что-то ещё, но передумала.
– Стабильность крематория, безмятежность колумбария. Смотритель разогнал всех неравнодушных и остался один посреди этого великолепия, – Михаэль скривился. – Вы поступили мудро, покинув нас. В нынешних условиях прелестной даме легко зачахнуть и поддаться унынию – ни балов, ни приёмов, в моде сидеть по норам и блюсти идиотский самоналоженный домашний арест. На фоне белого безмолвия столицы вольная жизнь в провинции должна казаться глотком свежего воздуха. Если, конечно, в провинции всё благополучно.
– Домашний арест? Самоналоженный? – синие глаза изумлённо распахнулись. – Я, конечно, помню о высочайшей ментальной дисциплине граждан Раймира, но не подозревала, что оная доходит до столь странного аскетизма с тюремным оттенком, – Кора фыркнула. – Похоже, сменив Пластину, я не прогадала, события минувших лет подсказывают, что на титульной и в провинции не отсидеться.
– Таких высот дисциплина достигла благодаря летучим отрядам золочёного нудиста. Новое пополнение отличается исключительным усердием. И странной близорукостью. Я с трудом смог объяснить дочери, почему стоит отклонить приглашение подружки на маленький пикник в Эдеме. Белла очень доверчива, но всё же не круглая дура. Чем дальше от Джаганната, Раймира и нашей Пластины в целом – тем спокойней. Многие последовали вашему примеру. И примеру хозяина той замечательной глуши, где можно получать дурные вести без риска и радоваться малым милостям Хаоса.
– Слухи про распоясавшихся марутов до меня доходили, – Кора вздохнула. – Странно, мне как-то довелось видеть их командира мельком – даже не сразу поняла, кто это. Но он не произвел на меня впечатления злобного или чрезмерно жестокого, – она замялась. – Даже помог вовремя убраться из оранжереи. Не понимаю, зачем Наи понадобилось выпускать безмолвных из сада, не понимаю... но в любом случае, вы правы, для юной девушки Эдем в это время – неподходящее место.
Разумеется, взрыв в оранжерее никакая не случайность – и сейчас Михаэль был искренне рад, что по части лишних жертв мёртвый мерзавец в тот раз оказался куда щепетильнее Светлейшего или своих питомцев.
– Объяснить, вероятно, смог бы Рафаэль. Как и то, почему, пока государь давал аудиенции, к его обычному костюму непременно прилагались зеркальные очки. Но его печать – в том числе и печать молчания. А Белла сохранила о вас весьма нежные воспоминания. Ей сейчас очень одиноко. Любимый брат снова в отъезде – врал и не краснел – отец вечно занят, а с подругами – сами понимаете. Хандрит, капризничает – вдруг встреча с той, что проявила к ней участие почти материнское, поможет девочке вернуться к нормальной жизни? Не успел вовремя выдать замуж – но и узницей во дворце держать не хочу. Особенно когда не знаю, где придётся встретить утро будущего дня – Вавилон новый, дерьмо старое.
– Очень жаль, что милая Белла не стала моей невесткой – видит Хаос, я сделала для этого всё возможное, но сын оказался больше похож на своего отца, чем мне бы хотелось, – она махнула рукой. – Не уверена, что девочке здесь понравится – вынуждена предупредить, что в основном Пластина населена недолговечными, и у них довольно странное отношение к магии. Верные подданные именуют нас с супругом «король-чародей» и «королева-ведьма», – она очаровательно, по-девчоночьи хихикнула. – Но, если её это не смутит, она всегда будет желанной гостьей. Как и вы, – взгляд Коры стал очень серьезным. – Азраил поймет.
Михаэль криво усмехнулся и покачал головой.
– Пока подданные верны и отношение к магии выражают не с помощью вил и факелов – мир вертится в нужном темпе. Я воспитывал Беллу как любой на моём месте – но не всякая дочь короля способна стать королевой. Она не принесёт вашему двору ничего, кроме радости. А её отец не доставит хлопот ни вам, ни Азраилу. Передайте ему мою благодарность. Если бы его бывший товарищ вёл себя разумнее, возможно, мне не пришлось бы вас беспокоить.
– Никаких вил, – она снова улыбнулась. – Здесь странные верования, довольно разномастные, но все они сходятся на том, что магия – дар богов, а с богами шутки плохи. Белле будут грозить здесь разве что тоска по дому и недостаток магически одарённых женихов. Хотя вторая беда, возможно, не так велика. Последние события заставили многих искать себе более безопасное пристанище. А что до товарищей... О ком речь? – поинтересовалась Кора. – Благоразумие не помешало бы очень и очень многим из наших общих знакомых.
– Бэл, чтоб ему щедротами Рыжей захлебнуться. Мог принять прощение и вернуться в Адмир, мог молча послать Темнейшему ось Веера за щеку и уйти подальше. Кто так подпалил ему… бакенбарды, что из ссылки понесло прямиком к трону Лилит, мне неведомо. Говорят, вконец спятил – не верю. Как скоро Новый Вавилон сменит хозяина – вопрос риторический. И куда ударит – пирог с начинкой не в пример вкусней пустого, как выражается Уриэль.
– Бааль? – имя бывшего премьера Кора произнесла с отчетливо брезгливым выражением. – Подался к Лилит? Не рада это слышать, но ничуть не удивлена. Удивляет лишь то, что к этому столь благодушно отнёсся Светлейший. Ему следовало бы знать, следовало, даже без меня, – она нервно переплела пальцы.
Михаэль тяжело опёрся локтями о столешницу и сцепил ладони. Уставился на собеседницу в упор, не рискуя напугать, – часть шарма Коры всегда заключалась в том, что с нею это было исключено.
– Знать что?
– Что наш общий знакомец нарушает все запреты, – тихо, но твёрдо произнесла она. – Он выпил как минимум двоих, обладавших магией, – увы, я пришла слишком поздно, и не застала процесса, хотя в полной мере оценила результат. Свидетельствовать лично могу лишь, что он также поглотил древний артефакт, принадлежавший Лилит. Не из самых мощных, но этого достаточно. Я пыталась рассказать об этом Светлейшему, но он не был расположен что-либо выслушивать.
Великолепно. Вернулся к истокам. Каннибализм с гарниром из артефактов – дошёл ли до некрофагии образец умеренности и осторожности? Это уже не тревожный звоночек вроде прежнего закрытого гастримаргического клуба, набатный колокол с вырванным языком. Кора, Кора, прекраснейшее воплощение гордости и несговорчивости – и они спасли тебе жизнь.
– Разделяю вашу скорбь. Из тех, кто однажды ступил на этот путь, чудовищами на моей памяти не сделались лишь двое.
– У третьего не получилось, ручаюсь, – Кора очередного вранья не учуяла, зло сощурилась. – Я постаралась подпортить его триумф, но, видимо, не преуспела. Изначального даже покалечить непросто, не говорю – убить, но старые боевые заклинания вам известны лучше моего. «Петля Хаоса» должна была надолго вывести его из строя – поверьте, магии я не пожалела. Увы, – она пожала плечами. – Не посылала справиться о здоровье, однако вряд ли сейчас мы обсуждали бы его явление ко двору.
– Восхищён и признателен, – Михаэль сжал ладонь, словно укрывал в ней нервные тонкие пальцы Коры. – И могу сообщить, что шрам обидчику вы оставили изрядный. Остальное предоставьте мне.
Малефицио сердито ругнулся и захлопнул книгу – надо или хотя бы изредка спать, или выбирать чтиво попроще. Треклятая книга над ним издевалась – до кипения он почти дошёл и до нужных кондиций упарился, не хватало только вместо недочитанной главы найти этот невероятно полезный кулинарный совет. Судя по всему, какой-то очередной особый соус, способный стать причиной массовых беспорядков, смены государственного строя или хотя бы рождения новой религии.
Душевное здоровье папаша не смог бы найти и в словаре с закладкой, потому Малефа уже мало что удивляло, скорее бесило до белых глаз. Вчерашнее описание действия некоторых проклятий свидетельствовало о том, что подопытных регулярно навещали и весьма заботливо следили за изменением состояния. Если выбросить из головы, кем они доводились исследователю и чем закончили – повествование весьма увлекательное.
Бросил тоскливый взгляд на стопку просмотренных донесений, сводок, отчётов и прочей макулатуры – огромная куча свежего драконьего навоза со всех концов Пластины, и как её разгребать – только Хаос знает. Зато доложить обо всём одной фразой очень легко.
***
Зал выглядел сиротливо: в столь урезанном составе Совет давненько не собирался. Малефицио поприветствовал Рейну легким поклоном, кивнул собравшимся и уселся рядом с графом. Судя по припухшим от недосыпа глазам, защитному костюму из драконьей кожи и обветренному лицу, заклинание призыва выдернуло его никак не из уютной постели.
Малефицио покосился на прочих присутствующих. Вместо Азазеля явилась голограмма, и та ненадолго. Скороговоркой сообщила, что все договоренности по размещению гостей из Адмира на других Пластинах достигнуты, осталась лишь пара непрояснённых моментов, но в ближайшую неделю разрешатся и они, с отсутствующим взором поскребла небритую щёку и, не дожидаясь соизволения Стальной Миледи, растаяла.
Даже Асмодей не мог похвастать обычным лощёным цветущим видом: синева под глазами, бледность, роскошная шевелюра явно не встречалась со щёткой минимум сутки. Стальная Миледи, как всегда, безупречна – но резко очерченные губы сжаты практически в нитку, а в глазах словно лёд застыл. Малеф потёр собственные глаза, наверняка красные от недосыпа, и подумал, что сторонний наблюдатель, случись он здесь, мог бы легко перепутать сборище самых могущественных магов Веера с измотанной компанией путешественников, застрявших на неделю в транзитном аэропорту на какой-нибудь паршивенькой Пластине. Самым приличным из всех выглядел символ государственности – свернулся в корзинке подле Рейны и сладко спал, прикрыв нос пушистым хвостом. Чтобы ненароком не последовать его примеру, Малеф обеспечил себя чашкой кофе.
– Предлагаю начать с новоприбывших, – Рейна кивнула Асмодею, который противу обычного не рвался взять слово, сидел молча, крутя в пальцах серебряную бонбоньерку с гербом Правящего дома. Вниманию к своей персоне не обрадовался совершенно.
– Ситуация в Сифре полностью под контролем. Но толку – пшик, пустая работа. Я оставил там своего помощника на случай, если стрясётся что-нибудь из ряда вон выходящее, но теперь курортная столица фактически пригород Вавилона, а номинальное правительство – не больше, чем эксцентричная администрация в сонном заштатном городишке. Братская держава – оплот стабильности: недурная кухня, приятный климат, стремительное сокращение численности населения и созерцательный покой. Ничего интересного.
– Кстати, о сокращающемся населении, – Малеф допил кофе залпом. – В Вавилоне оно растёт – за счет постоянного притока паломников. И похоже, правящие безумцы устраивают нечто вроде фильтрации, превращая в хлеб и зрелища недостаточно сильных и лояльных. Скорее всего, когда чистых окончательно отделят от нечистых, – он скривился, – нас ждут пренеприятные кульбиты. Постоянно вариться в собственном соку это кубло не сможет.
– Уж не рискнул ли ты туда прогуляться, мальчик? – окружённые синевой глаза Асмодея удивленно распахнулись.
– Там были мои люди, – Малеф снова потёр глаза. Похоже, от кофе пора переходить к стимуляторам посильнее.
– Что ещё они рассказывают? – Асмодей был прилипчив и участлив, как психотерапевт.
– Уже ничего, – зло ответил Малеф.
– Восхитительно, – Рейна наградила тяжёлым взглядом и его, и Асмодея. – Один под видом дипломатической миссии ушёл в загул, второй умудрился потерять своих людей в Вавилоне. Что ж, не будь этих – взяли б подставных. Самая мирная держава любви и веселья предсказуемо ищет внешнего врага. С внутренними у них куда проще – коварным предателем автоматически станет любой, кто проиграл в драке за место под юбками Лилит.
Асмодей поперхнулся – похоже, крошки разгрызенного леденца попали не в то горло. Унял кашель, промокнул глаза шёлковым платочком и выдал равнодушным тоном светского сплетника:
– Думаю, долго ждать не придётся. В гареме рыжей извращенки знатное пополнение, и на роль смирного наложника с опахалом оно вряд ли согласится. В какой канаве валялся её новый принц-компост, неизвестно, но вылез оттуда полным сил и окончательно рехнувшимся. Герой-башка-с-дырой, подпечатная боевая кукла на побегушках и опальный визирь-маньяк – славная упряжка для державной триги, далеко увезёт.
Лица всех присутствующих мрачно вытянулись.
– Что ещё вы забыли нам сообщить? – прошипела Рейна, с трудом сохраняя самообладание.
– Сущие пустяки – Бешеная Дотти со свитой отбыла к своей богиньке. Хорошая новость лишь для волков Лазури.
– Даже если бы вздумала вернуться обратно – сейчас там мои братья в сопровождении Всадников. Амулет предка до сих пор не подарил психичке хоть сколько-то заметное могущество, а оставшимся сторонникам не до неё, – Малеф понимал, что своей репликой оказывает мерзавцу услугу – ох, не договаривает господин Гадюка, да и выглядит слишком плачевно. Вымотать Асмодея пьянством и развратом – всё равно что кота парной телятиной.
– А что стряслось? – Асмодей немедля оживился.
– Ничего интересного, сущие пустяки, – передразнил Малеф скучающие интонации. – Всего лишь очередные разборки отсталых дикарей в лесной глухомани. Но у нас же курс на всеобщее примирение, вот Даджалл со Смертью и отправились мирить волков, а лояльный нам королевский двор ши в ответ на запрос о помощи получил Хэма. Если он не справится с задачей разнять дерущихся, Война по крайней мере сможет как следует развлечься.
– Ряды редеют, – скорбно вздохнул Асмодей. – Мало было эпидемии и Вавилона, ещё и провинции решили подкинуть хлопот. Мы сегодня удивительно узким кругом – из старой гвардии я да граф.
Рейна обычно на подколки такого сорта не реагировала, но сейчас будто невзначай потянулась за княжеской печатью.
– Маммона в Уделе, пришёл на выручку дочери и зятю вместе с Гладом. Упёртые горняки молчали до последнего, а теперь мы вынуждены организовывать эвакуацию и там. И заодно гасить волну ненависти в сторону «адмирской погани». Трон Рюбецаль сохранил бы, но одно дело заткнуть свору древних ревнителей чистоты крови, а другое – спасти взбесившихся, в числе которых его собственная жена. Обращение больных в камень – решение хорошее, но временное. И если вы не заметили, эпоха, когда на совет являлись почесать о товарищей языки и кулаки, закончилась.
– О некоторых... товарищей кулаки мне, признаться, очень хочется почесать, – граф, до этого момента напоминавший манекен и, похоже, спавший с открытыми глазами, зашевелился. Повёл затёкшими плечами, положил на стол руки, сцепив пальцы в замок, и воззрился на Асмодея. Тот немедля принял вид поруганной невинности, синева под глазами и растрепанная шевелюра дополняли маску лучше некуда:
– Не возьму в толк, чем бы я заслуживал такую немилость, драгоценный граф.
– Не знаю, – честно ответил Маклин без тени улыбки, – но чувствую. Но если ты позволишь мне просмотреть воспоминания о твоих недавних вояжах –разумеется, исключая личные, – мне будет намного проще извиниться. Коли найду, за что.
Малефицио исподлобья глянул на Стальную Миледи. В этом зале разве что она обладает властью прижать синьора Виперу и выяснить, что его так измучило в обычной рутинной поездке. Если причина невинная и сугубо личная, Малеф готов на всю оставшуюся жизнь дать обет трезвости и целомудрия – благо, наверняка не придется, не тот кадр.
Асмодей возмущённо скрестил руки на груди.
– О, раз вежливо просят разрешения и обещают извиниться после, то изнасилование волшебным образом превратится в дружескую беседу. Шарить по головам соратников, когда примерещилась какая-то чушь – что за нездоровые раймирские штучки? В таком состоянии лучше держитесь подальше от меня и моих воспоминаний. Мне больно это говорить, но вы сейчас похожи на психопата.
– Кому бы говорить о психопатах, – Малеф не удержался от мысленной шпильки в адрес Асмодея, но у того не хватило приличия хотя бы из вежливости смутиться. Ответом Малефу стал младенчески ясный взор из-под длиннющих ресниц и чуть надутые губы. Позёр неисправим, но явно что-то скрывает. – Кстати, он мне до сих пор должен, – теперь мысленная речь адресовалась Маклину. – Причём дважды. За некрофильский перформанс в роли синьоры Виперы и за фокус с бутылками в вашем кабинете. Не истратить ли один из должков, чтобы прижать нашего дорогого друга? Хаос побери, я не менталист, но даже я чувствую, что с ним что-то не так.
Маклин ухмыльнулся и прикрыл глаза – дескать, дело твоё, но будь у меня такие карты на руках – не оплошал бы.
– Думаю, господин Гадюка, к вам проявили достаточно уважения. Ответьте встречной любезностью – Малеф встал и через стол протянул Асмодею раскрытую ладонь, на которой заплясали язычки синеватого пламени.
Помимо удивления во взгляде прежней и нынешней начальницы Малеф заметил одобрение.
– Он ваш, господа, – на губах Рейны застыла мстительная улыбка.
– Глупое юношеское расточительство! – воскликнул Асмодей, решивший сопротивляться до последнего. – Подумай, мальчик, такими дарами судьбы не разбрасываются столь легкомысленно… Ты готов променять помощь главы Третьего дома на потачку чужой паранойе и собственной неприязни?
– Ничего личного, просто интересы державы, – с мягким нажимом произнёс Малефицио. – Ими можно оправдать что угодно, но и вы поднаторели в искусстве выворачиваться. А тут всё просто – пусть и малый, но должок. Граф будет нежен, не волнуйтесь. Возможно, вы даже не останетесь идиотом.
Асмодей поморщился – сопротивляться долговому обязательству он, оказывается, мог, но без особой приятности.
– Я им уже остался. Пусть оба – он и госпожа премьер – дадут клятву, и валяйте, насильники. Но учтите, умолчал я исключительно о своём скромном подвиге.
– Излишняя скромность – уже не добродетель, – граф перебрался ближе к Асмодею и после непременного «ни с тобой, ни из тебя, ни для тебя» официальным тоном поинтересовался:
– Мне транслировать интересующую всех часть ваших воспоминаний вовне, или составить докладную по форме с изложением фактов?
Княжеский фаворит устало махнул унизанной кольцами рукой.
– На твое усмотрение, Палач. Если не умрёшь от зависти, поделюсь с тобой адреском той раймирской цыпочки.
Рейна извлекла из воздуха стальную флягу с причудливой инкрустацией из крупных и грубо огранённых альмандинов, составлявших её сигил, и произвела серию глотков, демонстративных и почти музыкальных. Ого, полуведёрный объём, старая работа – Малеф, похоже, не один пытался найти папашу с помощью сделанных им вещей. После чего смерила всех участников цирка бритвенно-острым взглядом и отправила под своды зала затребованную формулу.
Маклин пронаблюдал, как его увёртливая добыча становится законной, и приступил к процедуре.
Сцена в садовом павильоне мининдел Раймира сильнее всего заинтересовала Малефицио. Реальное применение запрещённой кровной магии. У него мелькнула мысль, что обратиться к Асмодею за парой-тройкой уроков в счёт оставшегося долга куда проще, чем продираться через книжные описания и экспериментировать. Очевидно, для того чтобы понять, о чем он думает, Стальной Миледи не нужен был менталист. Она мрачно уставилась на него и беззвучно произнесла:
– Дурная идея, малыш. Напоминаю: это все ещё билет в Бездну, если не в саркофаг.
Малефицио поспешно сделал невинное лицо, но, по всей видимости, получилось не очень убедительно.
Маклин завершил свои манипуляции с равнодушием оператора в кинозале. Внешне ни удивления, ни отвращения не выказал – но Асмодея, как ни крути, знал куда дольше.
Жертва беспрецедентного насилия одарила всех кислой улыбочкой и в целом выглядела как степлившийся брют – откровенно несвеж, но пара пузырьков в запасе осталась.
– Поставили тельца против яйца – довольны?
– Более чем, – Рейна задумчиво провела рукой по короткой стрижке, не нуждающейся в расчёске, и сделала ещё один глоток из фляги с альмандинами. – У меня есть некоторые предположения о том, что произошло с нашим беглецом, и что он из себя теперь может представлять, но они нуждаются в проверке. Также предупреждаю: всё, что касается кровных заклятий, остается в силе.
– Бывшей госпоже министру чрезвычайных мер такие слова не к лицу, – Асмодей вновь воспользовался содержимым своей бонбоньерки. – Астарота здесь нет, но он бы, несомненно, подтвердил мою правоту. И как вы собираетесь проверять свои подозрения? Сманить сластёнку из садов Лилит вам, извините, нечем.
Папашин лис в корзинке издал протяжный вздох и потянулся, дёрнув во сне всеми четырьмя лапами.
– А зачем сманивать? Можно просто послать вас в Вавилон и посмотреть на результат, – Малефицио простодушно улыбнулся. – Прекрасная легенда для внедрения, обзаведёмся наконец надёжным информатором прямо при дворе.
Рейна шутки не оценила:
– Никаких внедрений. Прежних глаз и ушей хватило на приличный срок, так что просто отправь ещё кого-нибудь. Джибриль бен Бааль может скончаться в любой момент от самых разнообразных причин, и неизвестно, кто займёт его место. Учитывая официальную позицию Раймира, на непременное содействие рассчитывать глупо.
Малеф невесело фыркнул.
– Неплохо было бы смотреть новости из Вавилона, как тамошние добрые горожане, но такой подарок нам вряд ли сделают.
– Рыжая лярва точно не обрадуется горячему поклоннику на Ратхе под окнами дворца, – Асмодей скривил губы, всем видом выражая презрение. – Потому не даст развернуть вещание вовне, даже если мания величия Денницы возьмёт верх. Слухи о «граде тысячи чудес» привлекают не меньше, чем прямые репортажи оттуда. Уйма журналистской шушеры в первые дни понеслась туда в надежде на поживу – что характерно, вначале бурный восторг и сплошь дармовая реклама, а теперь – ни слуху, ни духу. Околпачивать и стричь овечек куда проще внутри Вавилона, постепенно расширяя границы.
Левиафан объявился в зале неожиданно и потрёпанным видом напоминал пирата. Не слишком удачливого, но всё ещё лихого. На заросшем щетиной лице прорезалась неизменная дельфинья ухмылка, а стеклянный блеск глаз и бодрая походка разом выдали общий для всех членов совета недуг.
Адмирал устроился в кресле очень осторожно, придерживая рукой свободную парусиновую куртку на животе. Ранен, что ли? И где умудрился? Додумать Малеф не успел: из ворота куртки высунулось остренькое отоционье рыльце. Зверёк поводил чёрным влажным носом и довольно шустро выпрыгнул на стол, свернувшись прямо перед адмиралом странным подобием меховой шапки.
– Вы принесли подружку господину председателю надеясь, что он замолвит о вас словечко по возвращении Темнейшего? – Асмодей опрометчиво счёл адмирала очередным кандидатом на разнос от Рейны и оживился. – Возможно, господин председатель это и оценит, но для случки вам следовало выбрать другое место и время, дорогой коллега.
– Кто о чем, а патриарх Третьего дома о работе, – процедил Левиафан. Обвёл поредевший Совет взглядом: внимательнее всего на него смотрели Рейна и немедля пробудившийся Алерт. Судя по подёргиванию носа и настороженным ушам, единственным, кто не был в замешательстве и сразу понял, что к чему, оказался княжеский лис. Он запрыгнул на стол, победительно вереща, и помчался прямиком к «подружке». Та зашевелилась и пискнула в ответ. Судя по всему, между зверьками завязалась оживлённая беседа.
– Премилая парочка, – Асмодей всегда расцветал в обществе тех, чьи дела шли не лучшим образом. – Смелее, господин председатель, дама определённо вам благоволит!
– Это. Моя. Жена, – отчеканил Левиафан тоном, отлично подходящим для просветления слабоумных нерадивых матросов и министра культуры. – Завязывай долбить, метаморфа от обычной лисы не отличаешь.
Асмодей обиженно поджал губы и отвесил вежливый поклон.
– Приношу вашей пушистой супруге свои искренние извинения. Так отчаялись найти Самаэля, что решили спросить у его питомца через переводчика? Совсем плохи дела в вашем полуподводном царстве.
– Странно, – словно ни к кому не обращаясь, произнес Маклин. – Несколько раз мне доводилось лазить в голове многоуважаемого министра культуры, и я готов был поклясться, что он – кто угодно, но не идиот. Похоже, я ошибся, ибо сейчас происходит демонстрация уникального кретинизма. Ты считаешь, Строитель, что Самаэль оставил лису адресок? Потрясающе. Кроме того, ты, кажется, забываешь, что эти твари кишат везде – и лучших разведчиков мы не могли бы найти, если бы с ними удалось договориться. Левиафан полагает, что его супруга может поговорить с лисом Темнейшего? Идея прекрасна, даже если дело не выгорит, попытка нам ничем не навредит и ничего не стоит. А если удастся договориться с господином местоблюстителем, то, возможно, получится столковаться с кем-нибудь из его племени. Чем дурно, если Самаэля будут искать лисы? И чем нам помешает, если какой-нибудь достойный представитель этого народа проберётся в Вавилон? Следящие заклинания любого пошиба могут раскрыть демона-метаморфа, но настоящий отоцион не заинтересует ровным счётом никого.
При упоминании безобидного прозвища Асмодея отчётливо перекосило. Малеф что-то слышал об этом, вроде бы забавная история, связанная с каким-то недолговечным царьком, но подробностей вызнать не смог.
– Проблемы с чувством юмора и тяга к конспирологии – первые признаки подступающего сумасшествия, Потрошитель. Лишь невинная маленькая шутка для оживления обстановки и поддержания боевого духа товарищей – а ты вывернул всё так, будто своим всеведеньем Самаэль обязан каким-то безмозглым пушистикам. Зоошпионаж, надо же.
Малефицио начал искренне опасаться, что кто-то из коллег не выдержит. В другое время он бы с удовольствием понаблюдал за дракой, а то и принял бы участие – но теперь эти развлечения могли слишком дорого обойтись.
– Надеюсь, министр культуры прискорбно ошибся относительно положения дел на Архипелаге. Очень хотелось бы услышать хоть какие-то хорошие новости.
– Мне легче, чем вам, – Левиафан с интересом следил за лисами, расположившимися прямо перед ним. Те, похоже, и вправду о чем-то разговаривали – верещание и попискивание зверьков напоминало диалог, а их поведение нимало не было схоже с брачными играми. – На Архипелаге не так много потомков Лилит, а кроме того, большинство демонов в той или иной степени метаморфы, и многие практически живут на кораблях. Когда моя супруга обнаружила, что оборот помогает от того, что одержимые именуют «шум крови в голове», изрядная часть сухопутного населения перебралась на пляжи. Как только возникает некая странная мысль или хоть тень её – море и облик любой угодной страдальцу морской твари. Разумеется, на пляжах дежурят полиция и медики, и, конечно, пришлось обеспечить желающим постоянно оставаться на берегу приличные условия существования, но в целом пока мы отделываемся легче, чем любой крупный город вдали от моря, благодарение Хаосу.
– Весьма своевременное открытие, – Рейна тоже внимательно следила за общением отоционов. – Буду рада познакомиться с вашей супругой поближе, когда она будет в более подходящем облике.
– Обстоятельства, при которых ей удалось прояснить спасительное свойство метаморфизма, особенно интересны, – Малеф был готов спорить на что угодно, что в бонбоньерке Асмодея были отнюдь не простые конфеты. – Говорят, она родом из Пандема – какая-то старая аристократическая фамилия?
– Если она пожелает рассказать вам о своей семье, я не стану возражать, –небрежно ответил адмирал. Ласково провёл пальцем около огромного пушистого уха – лиса потёрлась головой об руку, но взвякнула не слишком довольно – очевидно, не желала отвлекаться.
Отвлечься пришлось адмиралу и прочим, наблюдавшим за животными: в зале появилась голограмма. Льняные волосы, безжалостно стянутые в хвост, аквамариновые глаза, бледное лицо с тонкими резкими чертами, поверх расшитого жемчугом изящного коктейльного платья наброшена хламида, напоминающая лабораторный халат с огромными карманами. Леди Нэга, на этот раз не во плоти и без своего недолговечного – или же он находился вне поля зрения собравшихся.
– Кажется, у нас наметился некоторый просвет, – сообщила голограмма, и, порывшись в кармане, извлекла оттуда большой флакон с чем-то, на вид напоминающим денатурат.
Рейна резко поднялась в кресле и коротким жестом пригласила доложить. Заткнулся даже фонтан министра культуры.
– Прошу прощения, не тот образец, – Нэга передала флакон в чьи-то услужливые руки, подозрительно похожие на тонкокостные и длиннопалые грабли Мора, и без малейшего смущения достала из-за подвязки узкую колбу. – Вот! Результаты испытаний ошеломительны. Моза! – ответ прозвучал крайне невнятно, потому Нэга продолжила доклад сама. – Феноменальный талант, универсальная формула. Безумие завязано на магию – и эта карта легла превосходно. Итак. Состав блокирует магию, возможность творить заклинания, и делает это куда эффективнее обычных успокаивающих средств. Блок полный. Достаточно однократного приема. Никаких побочных эффектов.
Рейна скептически побарабанила пальцами по столу.
– Дорогая, ответь мне, только честно – ты сама согласилась бы на излечение такой ценой? Если, как у прочих подобных конкоктов, процесс необратим, большинство пострадавших предпочтет смерть – и я их пойму.
– В этом и прорыв! – оказалось, «мать лихорадок» обладает совершенно замечательной яркой улыбкой. – С помощью Мозы нам удалось разработать антидот, позволяющий, когда исчезнет необходимость в блокировке, магию вернуть. Да, не сразу, а постепенно, потребуется неоднократный приём средства, но это даёт нам возможность полностью прекратить «одержимость». Разумеется, нам понадобится время на изготовление нужного количества зелья...
– Ах, ирония, – голос Асмодея наполнился сочувствием. – Вы подарили доброму народу шанс на спасение, пусть и призрачный. Но не в силах спасти несчастных детей бывшего Дома вашей родственницы… и пассии.
Взгляд Нэги покрылся невидимой наледью.
В кои-то веки Асмодей счёл нужным пояснить, но понятнее стало далеко не всем:
– Младший сын Бааля от малолетней дурочки-лунатички. Со старшим всё скоро будет кончено, если не отлипнет от потомка первой законной крокодилицы, но малыша действительно жаль. Тихо угаснет на руках у приёмной семьи…
– Лай пуделя, стосковавшегося по хозяину, печальное зрелище. Я даже не стану требовать извинений, – голограмма вспыхнула ярче. – Господа, прошу прощения за сцену. Вся информация о новом средстве находится здесь – из кармана появилась горсть кристаллов, немедля полетевшая в Асмодея, и изображение растаяло в воздухе. Кристаллы оказались вполне материальны, и Малеф злорадно отметил, что увернуться несносному княжескому фавориту удалось не от всех. Распылить кристаллы или перенаправить их так, чтобы досталось не только ему, не посмел, а изворотливость всё же имеет свои пределы.
***
Беседа с Рафаэлем побила все рекорды бесполезности. Осторожничал министр здравоохранения, свою шкуру берёг. Издавна берёг, иначе под печать не пошёл бы. Хороши нынче опоры трона – марионетки, смертники да покойники. Шахматные фигурки, приклеенные к доске спятившим гроссмейстером. Габриэль, однако, проявил себя куда лучше, чем можно было ожидать. Словно пытался успеть сделать всё, от него зависящее, в самые короткие сроки. Сведения получал не только по своей линии, но и через каналы брата – башка у Аралима в лучшие времена годилась лишь для питья и тумаков, а после коррекционного вмешательства государя отказала вовсе. Хоть Бааль в Вавилоне, хоть Вторая вселенская у ворот – ему что, очередная сводка, подтереться и забыть. Золотой беспорточник хозяйничал вовсю, но ни в разведку, ни в армию не лез – бодро объедал просторы Раймира и довольствовался личным войском мёртвых. Своих верных Михаэль удержал от пары-тройки опасных глупостей. Проверять границы дозволенного и открыто нарушать их – в случае с Адинатхой безразлично.
На вызов Михаэль ответил не сразу.
– Ещё одна пропажа нашлась.
– Рады видеть в добром здравии, – ответил Накир. Его брат наверняка отирался где-то поблизости.
– Таким и запомните, – висельный юмор давно набил оскомину, но для иного поводов не было.
Холодный ртутный взгляд и спокойное лицо командора кшатри не дрогнули – очевидно, шутка не показалась ему хоть сколько-то забавной.
– Что, наш венценосный родитель так и не пришёл в себя, вместо реальных врагов озабочен мнимой изменой? Или драгоценный старший брат изловчился порвать поводок?
– Мой преемник очень занят в Раймире, – Михаэль криво ухмыльнулся, – так что поводок, полагаю, на месте. Что же до вашего сиятельного отца... Сложно сказать, что или кого он разыскивает в данный момент. Я чем дальше, тем меньше пользуюсь его доверием.
– Мир не ограничивается нашей многострадальной родиной, – медленно и вроде как в пространство произнес Накир. Повёл рукой и несколько расширил поле голограммы, позволив увидеть не только свое лицо. Опальный кшатри был бос, обнажён по пояс и одет только в свободные черные брюки, стянутые на талии шнурком. За спиной собеседника простиралась поросшая травой и невысокими цветами лужайка, заканчивавшаяся стеной из туй или кипарисов – в ботанике Михаэль был не силён. По лужайке игривым котёнком мотался здоровенный леопард в безуспешных попытках поймать сверкающую, словно солнечный зайчик, антилопу. Существование этого копытного монстра, режущего глаза сиянием, очевидно, поддерживала демоница, стоявшая к зрителю спиной. Девица была растрёпана, из высокой прически выбивались выкрашенные во все цвета радуги пушистые пряди, и скорее раздета, чем одета: подол платьица с огромным вырезом на спине заканчивался на пару ладоней выше колен.
Наконец леопарду повезло – антилопа рухнула на траву, сбитая мощным броском, но растворилась, едва коснувшись земли. Озадаченный зверь в два прыжка добрался до шутницы и повалил на землю уже её – падать девчонка, очевидно, умела, покатилась по земле, как акробатка. Однако леопард оказался быстрее – попытавшись вскочить, девушка уткнулась в пятнистый меховой бок. Обхватила леопарда за шею и повалилась в траву, заставив животное вытянуться, а потом улегшись на него головой и плечами, как на диванный валик.
Недурно, – завистливо подумал Михаэль. Неизвестно, где находится этот чудесный уголок, но парни там не скучают. Да и любые шпионы, ищущие двоих неотличимых друг от друга мужчин или двух огромных кошек, вряд ли отреагируют на девушку с ручным зверем или одинокого мужика.
– С комфортом устроились. Зашёл бы в гости, да дел по горло, – Михаэль усмехнулся, подкрепив слова соответствующим жестом. – Можете не волноваться, в розыск вас всё ещё не подали и даже арест на имущество не наложен. Разве что решите отбыть к матушке в Золотой город – это будет куда сложнее объяснить дипломатической инициативой, внезапно вспыхнувшим любовным интересом или желанием лично добыть ценные сведения для трона.
– Матушка и на расстоянии умудряется обеспечить нам определённые неудобства, – признался Накир, потерев висок. – Отец с братцем, как выяснилось, пошли по неверному пути: если хватает силы воли, то, чтобы ничего не натворить по матушкиной указке, достаточно убить наиболее разумную ипостась или её способность к заклятиям. Если перекинуться, когда в голову настойчиво лезет нечто омерзительное, становится не в пример легче. Ну или, как здесь недавно выяснилось, можно лишиться магии – тогда воздействие исчезнет. Если честно, даже старые добрые бездненские составы мне не понравились, поэтому спасаемся кхм... подвижными играми или охотой. На всякий случай своих людей мы предупредили. Наши заместители – вы с ними знакомы, прекрасные ребята – при необходимости будут подчиняться вам, если вы спроецируете им из своей памяти эту картинку – он махнул рукой за плечо. Девица с разноцветной причёской, по-прежнему отворачиваясь от зрителя, теперь сидела на валяющемся в траве леопарде верхом и старательно пристраивала на лобастую башку яркий венок из луговых цветов. Запомните. Случайный менталист не выудит из этой картинки ничего путного, а то и сочтет сном или эротической фантазией, – кшатри ухмыльнулся. – И на всякий случай повторюсь – Раймир – не единственное обитаемое место на Пластине, а в Веере их много.
Михаэль удивления не выказал, но живописную и несколько вольную интерпретацию игральной карты в умозрительные реестры занёс.
– Лишней такая «фантазия» не будет, благодарю. Поскольку ваши замы подчиняются сейчас одному командиру – чувству самосохранения. Те, кому удалось выжить. Белую гвардию вашего брата манит отнюдь не запах крамолы. Есть ощущение, что бесплотные подонки расплодились и обнаглели настолько, что порой докучают даже своему предводителю. Лекарство предсказуемо оказалось страшнее болезни – ну хоть с общим наркозом минздрав превосходно справляется. О других Пластинах речи пока не идёт – хотя ресурсов достаточно даже сейчас, количество не всегда компенсирует качество.
– Чем богаты, – развёл руками Накир.
Михаэль кивнул в знак признательности и прервал связь.
Девица старательно отворачивалась, но сложить два и два смог бы любой, кто видел на приёме в мэрии Сифра пару франтов в обнимку с дочерью Чистильщика. Глубокая разведка в тылу врага.
Михаэль вынул из ящика сигару, задумчиво покрутил в пальцах, срезал кончик и закурил. Вакации за пределами Раймира пошли парням на пользу.
Дочка в последнее время жаловалась на кошмары – всегда была чуткой и чрезмерно впечатлительной. Общую тревожно-траурную атмосферу в шкаф не запрёшь, просачивается даже в девичьи сны. Недуг матери и брата её не коснулся, но, когда кругом сходят с ума вприпрыжку и наперегонки, кто даст гарантию? Смена обстановки куда лучше пичканья микстурами и враньём.
Когда от сигары остался жалкий окурок, бросил его в пепельницу и послал вызов. Раздражающе мерно тикали часы на столе – треклятый подарок Адинатхи после нескольких досадных случайностей обзавёлся уродливо поплывшим циферблатом, но работать продолжал исправно. Кроме этого издевательски тонкого напоминания о неоплаченном долге тишину ничто не нарушало. Разница во времени, уйма дел, банальная конспирация. Мало ли причин.
– Дым спасаемой державы? – мягкий голос Герцогини прозвучал раньше, чем появилась голограмма. Наглухо закрытое старомодное платье на другой бы смотрелось нелепым маскарадным костюмом, ей же удивительно шло.
– Прими вы моё предложение, я бы непременно бросил курить.
Улыбнулась уголками губ, грустно качнула головой – обычный ответ на привычную шутку. Смотрела внимательно и очень серьёзно.
– Вряд ли вы связались со мной лишь для того, чтобы напомнить о несбывшемся. Вести из Адмира не радуют, но, по крайней мере, приходят регулярно, чего нельзя сказать о Раймире, – пухлые, красиво очерченные губы дрогнули, словно она хотела сказать что-то ещё, но передумала.
– Стабильность крематория, безмятежность колумбария. Смотритель разогнал всех неравнодушных и остался один посреди этого великолепия, – Михаэль скривился. – Вы поступили мудро, покинув нас. В нынешних условиях прелестной даме легко зачахнуть и поддаться унынию – ни балов, ни приёмов, в моде сидеть по норам и блюсти идиотский самоналоженный домашний арест. На фоне белого безмолвия столицы вольная жизнь в провинции должна казаться глотком свежего воздуха. Если, конечно, в провинции всё благополучно.
– Домашний арест? Самоналоженный? – синие глаза изумлённо распахнулись. – Я, конечно, помню о высочайшей ментальной дисциплине граждан Раймира, но не подозревала, что оная доходит до столь странного аскетизма с тюремным оттенком, – Кора фыркнула. – Похоже, сменив Пластину, я не прогадала, события минувших лет подсказывают, что на титульной и в провинции не отсидеться.
– Таких высот дисциплина достигла благодаря летучим отрядам золочёного нудиста. Новое пополнение отличается исключительным усердием. И странной близорукостью. Я с трудом смог объяснить дочери, почему стоит отклонить приглашение подружки на маленький пикник в Эдеме. Белла очень доверчива, но всё же не круглая дура. Чем дальше от Джаганната, Раймира и нашей Пластины в целом – тем спокойней. Многие последовали вашему примеру. И примеру хозяина той замечательной глуши, где можно получать дурные вести без риска и радоваться малым милостям Хаоса.
– Слухи про распоясавшихся марутов до меня доходили, – Кора вздохнула. – Странно, мне как-то довелось видеть их командира мельком – даже не сразу поняла, кто это. Но он не произвел на меня впечатления злобного или чрезмерно жестокого, – она замялась. – Даже помог вовремя убраться из оранжереи. Не понимаю, зачем Наи понадобилось выпускать безмолвных из сада, не понимаю... но в любом случае, вы правы, для юной девушки Эдем в это время – неподходящее место.
Разумеется, взрыв в оранжерее никакая не случайность – и сейчас Михаэль был искренне рад, что по части лишних жертв мёртвый мерзавец в тот раз оказался куда щепетильнее Светлейшего или своих питомцев.
– Объяснить, вероятно, смог бы Рафаэль. Как и то, почему, пока государь давал аудиенции, к его обычному костюму непременно прилагались зеркальные очки. Но его печать – в том числе и печать молчания. А Белла сохранила о вас весьма нежные воспоминания. Ей сейчас очень одиноко. Любимый брат снова в отъезде – врал и не краснел – отец вечно занят, а с подругами – сами понимаете. Хандрит, капризничает – вдруг встреча с той, что проявила к ней участие почти материнское, поможет девочке вернуться к нормальной жизни? Не успел вовремя выдать замуж – но и узницей во дворце держать не хочу. Особенно когда не знаю, где придётся встретить утро будущего дня – Вавилон новый, дерьмо старое.
– Очень жаль, что милая Белла не стала моей невесткой – видит Хаос, я сделала для этого всё возможное, но сын оказался больше похож на своего отца, чем мне бы хотелось, – она махнула рукой. – Не уверена, что девочке здесь понравится – вынуждена предупредить, что в основном Пластина населена недолговечными, и у них довольно странное отношение к магии. Верные подданные именуют нас с супругом «король-чародей» и «королева-ведьма», – она очаровательно, по-девчоночьи хихикнула. – Но, если её это не смутит, она всегда будет желанной гостьей. Как и вы, – взгляд Коры стал очень серьезным. – Азраил поймет.
Михаэль криво усмехнулся и покачал головой.
– Пока подданные верны и отношение к магии выражают не с помощью вил и факелов – мир вертится в нужном темпе. Я воспитывал Беллу как любой на моём месте – но не всякая дочь короля способна стать королевой. Она не принесёт вашему двору ничего, кроме радости. А её отец не доставит хлопот ни вам, ни Азраилу. Передайте ему мою благодарность. Если бы его бывший товарищ вёл себя разумнее, возможно, мне не пришлось бы вас беспокоить.
– Никаких вил, – она снова улыбнулась. – Здесь странные верования, довольно разномастные, но все они сходятся на том, что магия – дар богов, а с богами шутки плохи. Белле будут грозить здесь разве что тоска по дому и недостаток магически одарённых женихов. Хотя вторая беда, возможно, не так велика. Последние события заставили многих искать себе более безопасное пристанище. А что до товарищей... О ком речь? – поинтересовалась Кора. – Благоразумие не помешало бы очень и очень многим из наших общих знакомых.
– Бэл, чтоб ему щедротами Рыжей захлебнуться. Мог принять прощение и вернуться в Адмир, мог молча послать Темнейшему ось Веера за щеку и уйти подальше. Кто так подпалил ему… бакенбарды, что из ссылки понесло прямиком к трону Лилит, мне неведомо. Говорят, вконец спятил – не верю. Как скоро Новый Вавилон сменит хозяина – вопрос риторический. И куда ударит – пирог с начинкой не в пример вкусней пустого, как выражается Уриэль.
– Бааль? – имя бывшего премьера Кора произнесла с отчетливо брезгливым выражением. – Подался к Лилит? Не рада это слышать, но ничуть не удивлена. Удивляет лишь то, что к этому столь благодушно отнёсся Светлейший. Ему следовало бы знать, следовало, даже без меня, – она нервно переплела пальцы.
Михаэль тяжело опёрся локтями о столешницу и сцепил ладони. Уставился на собеседницу в упор, не рискуя напугать, – часть шарма Коры всегда заключалась в том, что с нею это было исключено.
– Знать что?
– Что наш общий знакомец нарушает все запреты, – тихо, но твёрдо произнесла она. – Он выпил как минимум двоих, обладавших магией, – увы, я пришла слишком поздно, и не застала процесса, хотя в полной мере оценила результат. Свидетельствовать лично могу лишь, что он также поглотил древний артефакт, принадлежавший Лилит. Не из самых мощных, но этого достаточно. Я пыталась рассказать об этом Светлейшему, но он не был расположен что-либо выслушивать.
Великолепно. Вернулся к истокам. Каннибализм с гарниром из артефактов – дошёл ли до некрофагии образец умеренности и осторожности? Это уже не тревожный звоночек вроде прежнего закрытого гастримаргического клуба, набатный колокол с вырванным языком. Кора, Кора, прекраснейшее воплощение гордости и несговорчивости – и они спасли тебе жизнь.
– Разделяю вашу скорбь. Из тех, кто однажды ступил на этот путь, чудовищами на моей памяти не сделались лишь двое.
– У третьего не получилось, ручаюсь, – Кора очередного вранья не учуяла, зло сощурилась. – Я постаралась подпортить его триумф, но, видимо, не преуспела. Изначального даже покалечить непросто, не говорю – убить, но старые боевые заклинания вам известны лучше моего. «Петля Хаоса» должна была надолго вывести его из строя – поверьте, магии я не пожалела. Увы, – она пожала плечами. – Не посылала справиться о здоровье, однако вряд ли сейчас мы обсуждали бы его явление ко двору.
– Восхищён и признателен, – Михаэль сжал ладонь, словно укрывал в ней нервные тонкие пальцы Коры. – И могу сообщить, что шрам обидчику вы оставили изрядный. Остальное предоставьте мне.
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Глава 4, где адмирский посол отправляется сеять дружбу на просторах братской державы
Читать?Обедом Асмодей остался вполне доволен – нарочито без изысков, зато и без малейших гастрономических примет местного колорита. Нового повара Уриэль выписал прямиком из Пандема, лишив один из лучших ресторанов столицы всякой надежды на процветание. Нужда потакать причудам любимой супруги временно отпала – та разумно предпочла проводить последний триместр беременности подальше от Джаганната. Так что ни один лотос не пострадал, к великому удовольствию хозяина и гостя. При всей своей эталонной верноподданности к некоторым традициям раймирской кухни Уриэль пристрастия не питал.
По дороге до кабинета Асмодей удовлетворённо отметил изменения в обстановке дворца – благотворное влияние жены, бодрящее дуновение хаоса в закосневшем царстве порядка и безупречности. Впрочем, старый хрыч спокойно приказал бы снести всё до основания и перестроить заново, приди его сокровищу в голову подобная прихоть.
Кабинет остался островком стабильности в море перемен – как и сам Уриэль. Его сомнительная коллекция идолят со времён последнего визита изрядно разрослась, отвоевав новые пространства.
Уриэль после оживлённой, но не слишком содержательной застольной беседы хранил радушное молчание. Вечно он так, пока не расшевелишь – сплошные многозначительные взгляды и загадочные улыбки. Будто Светлейший в награду за заслуги не только пожаловал ему неприкосновенный статус, но и открыл все тайны мироздания разом.
Асмодей принял любезно наполненный бокал. Выдержанное мессарское красное, достойный ответ на дары нежданного гостя. Окинул взглядом многочисленные шкафы и витрины и отсалютовал хозяину дома.
– Сноровка скульптора, дотошность таксидермиста – за ваше удивительное мастерство, дорогой зять!
– Благодарю, – добродушное спокойствие Уриэля приняло лукавый оттенок. – Сафира тоже никогда не упускает случая пройтись насчёт моих безобидных слабостей.
– Вы слишком щедро тратите на них свой досуг, вот малышка и ревнует. Но близкие редко выносят конкуренцию с искусством, – Асмодей прикрыл глаза, смакуя вино. Фигурки на столе он приметил сразу. Вот они, прелести внезапных визитов. Миниатюрные фигурки-двойники создавались Уриэлем не из одной лишь чистой любви к ремеслу – и великое благо для всех, что в их кругу энвольтация годилась лишь для подобия слежки. К чему тысячелетиями забавляться с примитивными игрушками, когда полно иных способов разузнать, как поживает давний враг или соратник? Если только Уриэль в своих экспериментах не поднялся на новый, недосягаемый ранее уровень…
– Замыслили полноценную композицию? – Асмодей кивнул в сторону фигурок. – Похоже, пару болванчиков придётся подновить.
Для Уриэля зрелище тоже стало сюрпризом.
Рыжая стерва цела. Заметная трещина в фарфоровой голове Люцифера выглядела весьма иронично. Третья фигурка почернела и запеклась почти до неузнаваемости, но приметный мундир старого образца, даже сделавшись антрацитовым, помог понять, что герцог Маркос, первый командор кшатри навсегда покинул этот мир. А печать на челе надёжно удостоверяла причину. Четвёртый опознанный вольт изображал… старину Бэла. Асмодей не сдержался и присвистнул – ай да зятёк, ай да светоч раймирской законности! Нужные компоненты из параноика нельзя выбить даже в счёт долга жизни, ну да иных способов полно. Куда важнее другое: если смотреть истинным зрением, фигурка сияла. Непривычно мощно, болезненно и чуть грязновато – вроде как некоторые недавние и особо могущественные пациенты Бездны, а всё же немного иначе. Как не понять – перспективы упущены, дворец сгорел, в клане раскол. Ожил сластёнка, воспрял, закопошился. А коли и впрямь спятил – тем интересней.
Уриэль подчёркнуто равнодушно натянул перчатку из драконьей кожи и, взяв со стола угольно-черную фигурку, опустил её в стоявшую рядом каменную шкатулку. Поправил оставшиеся и недовольно поджал губы.
– Хаос крайне причудливо тасует колоду, но, к сожалению, не раскрывает правил этой увлекательной игры. Если у вас, драгоценный тесть, есть идеи, что бывший адмирский министр забыл в этой банде отщепенцев, самое время поделиться... по-родственному, разумеется. Ни с тобой, ни из тебя, ни для тебя... если у вас были какие-то сомнения на мой счет, – он стряхнул перчатку с руки и выжидательно посмотрел на Асмодея.
– Свою смерть, разве что, – Асмодей фыркнул. Издёвка тонкая, как ствол корабельной сосны, – о его тщетных розысках Бэла вплоть до вызова на дуэль не знает только ленивый. А вот чем опальный министр так волновал самого Уриэля? Двойника-то не зря выложил поближе вместе с прочими.
– Подробности, полагаю, мы скоро выясним и без гаданий. Не думал, что ваши идолята способны отражать такие тонкости – кто где да с кем на одном поле. Какое полезное свойство – можно не посещать заседания Совета, издалека любуясь страданиями товарищей. Некоторых экспонатов, конечно, в коллекции недостаёт… Хотя как знать, что за жемчужины скрыты в тайниках у того, кто побывал в кресле премьер-министра Раймира и остался жив.
– Увы, коллекция не полна и не всеобъемлюща, – символ раймирского правосудия вздохнул. – Совет без председателя – это нонсенс, как мясной пирог без мяса. Всерьёз эти игры воспринимает лишь молодежь.
Асмодей насторожился – бросаться случайными словами было совсем не в духе Уриэля.
– Председатель без Совета куда сквернее – да ещё склонный к затворничеству после череды убийственных капризов, – немного сочувствия не помешает, впрочем, вполне искреннего. Асмодей не хотел бы очутиться на месте любого из раймирских коллег.
– Если верить слухам, – зятёк чуть склонил голову набок и посмотрел на Асмодея с нескрываемым ехидством, – наш высокопоставленный отшельник ныне обретается в одном из своих любимых эдемских павильонов. Не исключено, что гость, испытывающий страстную любовь к экзотической растительности, совершенно случайно встретится в этих кущах с садовником...
Асмодей сделал вид, будто обдумывает идею, и небрежно потянулся к миниатюрной копии опального министра, но Уриэль ловко пресёк манёвр – одной рукой долил в бокалы вина, а другой сдвинул всю компанию двойников подальше.
– Уж послали так послали, – Асмодей улыбнулся и подмигнул, мол, все свои, чего таиться. – Какая забота о сохранности экспонатов! Они сами не берегут себя так, как бережёт их создатель.
Уриэль обороны не ослабил, но шутливый настрой поддержал:
– В народе есть присказка на сей счёт – «старый что малый». Кто бережёт свои игрушки, кто ломает – то по вкусу.
Малые тоже были тут как тут – обретённый сын продолжал упорствовать в своём рвении. Да что у них стряслось, неужто псевдобогиня с гаремом безнадёжных и выводком безумных оказалась настолько мелочна, что заинтересовалась двориком «народной царицы»?
Асмодей невозмутимо кивнул, осушил свой бокал и поднялся.
– Беседы с вами, дорогой зять, – особый сорт роскоши. Мы непременно насладимся ими снова, а сейчас позвольте вас покинуть.
Уриэль не стал его удерживать – не столько из чувства такта, сколько из желания как можно скорее приступить к осмотру остальных экспонатов.
Спустился в сад – удручающее торжество геометрической гармонии везде и всюду, за исключением розария. Дочь обожала яркие крупные цветы с сильным запахом, и они закономерно и весьма уместно заменили очередной зелёный лабиринт. Но идею сохранила – найти в колючих зарослях дорогу к павильону без позволения хозяйки порой не могли даже слуги.
Улёгся на нагретую солнцем скамью, прикрыл глаза и процедил:
– Что за срочность, Эф? Вторая Вселенская началась?
– Пока нет, – голос Эфора звучал непривычно глухо и устало. – Но вербовка набирает обороты. Первый Всадник Нового Вавилона тайно отправился на Пустоши в поисках «истинных детей» – потомков Лилит, таких же, как он сам.
– Кто?
– Кайс Покойник. Отцов-пещерников из свиты маленькой царицы едва удар не хватил, когда узнали, что главный ревнитель чистоты крови и хранитель традиций в их уютной секте – смесок, а магический дар после заточения «богини» маскировал мощными амулетами. Печать Лилит и кольцо Люцифера превратили его в живой артефакт пропаганды.
Асмодей брезгливо поморщился.
– Не удивлюсь, если очередные исчадия этой нимфоманки вскоре обнаружатся в конюшнях, на псарнях, в зверинцах или на скотных дворах. Шок, сенсация: в родословную диомедовых коней затесалась рыжая бешеная кобыла!
Никакой реакции, хотя обычно на шутки покровителя Эфор отвечал, и не из подобострастия или светской любезности. Асмодей открыл глаза и после придирчивого осмотра голограммы констатировал:
– Отвратительно выглядишь.
– Цена полученных сведений оказалась чуть выше, только и всего. Державная чета, как выяснилось, способна производить неизгладимое впечатление и на расстоянии. Если поднатаскаю девчонку ещё немного, и она не свихнётся, мы получим управляемый доступ в Золотой дворец. При ней слишком много наставников – и ни один не догадался, что собой представляют её «видения». Разве что старуха Хамсин, но вместо обучения контролю угощала питомицу блокаторами – дурочка сильна, упряма и эмоционально нестабильна, словом, идеальный сосуд или орудие. Насчёт её родителей седая сволочь только кашляла в бороду, но готов спорить на что угодно: один из них Изначальный.
– Ох уж эти ифриты, достойные дети… матери-природы. Такой прелестный следящий кристалл им доверять – что дураку хрустальный кубок, разобьют и руки изрежут. Утешил бы соломенную вдовушку, глядишь, с тобой бы разоткровенничалась к вящей пользе.
– Я не в её вкусе, но за старшего товарища сойду. Решить проблему с волками она мне уже доверила. Точнее, с Конрадом – его полоумная мамаша удрала выть на луну в Вавилон, прихватив с собой свиту и символ власти, на который парнишка давно вострил клыки. Пришлось оказать ему дружескую помощь и поддержку, – Эфор криво усмехнулся. – Шустрый оказался сукин сын. Извинения принёс, но остался должен.
– Ручной йенский волчок, прелестно, – Асмодей приподнялся на локте, снова приглядываясь к Эфору. Как оборотень вообще мог зацепить такого бойца? – Ах, да, мне тоже есть, чем тебя порадовать. Когда будешь тренировать ученицу, готовься любоваться на кровного папашу. По моим сведениям, наш непотопляемый недавно всплыл в Вавилоне и вряд ли станет вести тихую созерцательную жизнь в кустах.
Эфор выглядел так, будто даже дышать для него – обременительное усилие, при упоминании родителя по лицу пробежала едва заметная судорога.
Терпение Асмодея лопнуло.
– Не только гувернёр и укротитель, но ещё и печальный клоун. Спрашиваю последний раз: какого хрена с тобой творится? Могу открыть проход и выяснить всё сам, но предпочту услышать от тебя.
– Не только со мной, – снова кривая кислая ухмылка. – Свистопляска началась почти сразу после того, как сгорел дотла отцовский дворец. Сначала я не придал этому значения. Как и мои братья. Зевель сейчас без пяти минут пациент Бездны, что до Иаля – трудно сказать, он никогда не блистал ни выдержкой, ни рассудительностью. Но у обоих, по слухам, серьёзные проблемы с пожарной безопасностью. Хуже всех Берит – безобидный тихоня нынче вылитый кататоник. Феор то ли ушёл достаточно далеко, чтобы не зацепило, то ли его мать виртуозно наставила папаше рога. О Джибриле мне известно то же, что и всякому – по примеру названного отца ушёл в затвор и носа не кажет из своего загородного поместья.
– Жаль, Бэл не принял мой вызов. Я бы спас его от бесчестья, а вас – от этой головной боли. Будем уповать на то, что в Вавилоне ему окажут подобающий приём. А пока держись подальше от пострадавших и никуда не встревай. Магнитом для неприятностей ты был и без всяких проклятий. Свободен.
Асмодей оборвал связь и поднялся со скамьи. Прежние планы придётся слегка отложить – но чего не сделаешь ради ещё одного несчастного сына старого друга!
***
Убедившись, что дражайший супруг её видит, а его голографический собеседник – нет, Тойфель крайне выразительно закатила глаза и высунула язык. Создала в воздухе фигурку бегущей, теряя туфли на высоком каблуке, светловолосой дамы, неженственно чиркнула ребром ладони по горлу и поспешно покинула малую гостиную, предварительно развеяв не только карикатурную беглянку, но и собственную забытую в кресле шаль. В качестве финального штриха приложила благоверного «дальней слежкой».
– Прекрасно, – Габриэль кивнул, то ли отвечая на заданный собеседником вопрос, то ли комментируя её старания. – Тем не менее, это ничуть не отвечает на вопрос, какой ветер Хаоса несёт вас на порог моей скромной обители.
– Вы просто копия вашего батюшки! Ни слова в простоте – и весь в делах державных день деньской… – которого из двух Асмо поимел в виду, ожидаемо не уточнил. – Уверен, вы будете рады глотку свежего воздуха и хорошего вина!
Окна со звоном распахнулись, и на столе возникли обильные и пышно украшенные дары хозяину дома и его семейству. А в кресле напротив сиял белозубой улыбкой сам даритель. Муж и бровью не повёл. Глупо ожидать, что этот голубок просто постучится в стекло и улетит восвояси, если сказать «кыш!». Даже папаша порой пошучивал, мол, есть только две напасти, от которых ему не помогают никакие средства, – хромота и Асмодей...
Несносное творение Хаоса, способное провести даже владыку Адмира, ловко вскрыло одну из бутылок и плеснуло в собственный бокал. Принюхалось, покрутило вино в стеклянном цветке лилейника – рыжеватое опаловое стекло придавало напитку странный отсвет, словно гасли в очаге уголья, запекаясь кровью и пеплом – и пригубило.
– Ни с тобой, ни для тебя, ни из тебя... – Габи ожидаемо кивнул и пробормотал формальный ответ, после чего также обзавелся бокалом. Равнодушно продегустировал, столь же формально отметил благородство напитка и сделал пару дежурных комплиментов тонкому вкусу дарителя.
Асмо благодушно кивнул. Безупречный оскал и неправдоподобно красивое лицо, бокал похож на цветок, сорванный в саду скучающим щёголем, всё портит только это выражение скуки, граничащее с оскорблением. Тойфель прекрасно знала, что наиболее утомлённый и равнодушный вид папашин любимец принимал именно тогда, когда был сосредоточен на чем-то для него интересном или обдумывал новое «приключение». Этим словом обозначались самые разные пакости – от вполне невинных до граничащих с государственной изменой. Впрочем, тонкую черту Асмодей ни разу не переступал.
– Надеюсь, ваша прелестная супруга позже к нам присоединится? – ври больше, третий тут явно лишний, ты просто желаешь выяснить, не рехнулась ли дочь Темнейшего и беглой преступницы так же, как множество иных «добрых граждан» с менее благородной, но всё же заковыристой родословной.
– Дам с вами нет, потому присутствие хозяйки дома определяется только её желанием, – Габи пустил в ход одну из своих лучших улыбок, правда, в теперешнем изводе она вышла чуть более натянутой. К середине дня ему слегка полегчало, не иначе от мысли, что в Вавилоне наверняка уже выстроилась очередь из желающих пустить Бааля на сувениры. За обедом смог обнаружить вкус у части блюд – пусть и совершенно неожиданный. Но напитки всё ещё упорно отказывались сотрудничать, даже его любимый выдержанный херес продолжал прикидываться омерзительным пойлом из тех, что подают доброму народу с тележек-разливаек в трущобах. – У моей жены очаровательно непоседливый характер, как вам известно. Вряд ли наша беседа покажется ей сколько-нибудь занимательной.
– Как по мне, – сегодня цвет глаз Асмодея напоминал штормовое море, – тема родственных проклятий весьма увлекательна, – опустевший бокал он не стал ставить на стол, крутил в тонких длинных пальцах. – Чем ближе родство, теснее отношения и крепче принесенные клятвы, тем заметнее эффект. Если родство формально, а узы давно разорваны, может и вовсе не затронуть, но почему-то в некоторых случаях, – шторм постепенно уходил, тёмная синева с прозеленью светлела, – оказываются бессильны даже вассальные клятвы, принесенные иным Домам. Занимательно, не так ли?
Манипуляции с бокалом не заметил бы только слепой, а зрение, по счастью, Габи пока не отшибло. Но на различные ребусы и тонкие намёки он всегда плевал с презрением породистого верблюда. И прекрасно понял, что изучают его в том числе и магическим зрением. В глазах мелькнули недобрые красноватые огоньки – в такие моменты он казался особенно привлекательным.
– О, если ваша правая рука уже не та, что прежде – в конце концов, никто не всесилен! – отточенным жестом не дал гостю вставить реплику и сам ответил на незаданный вопрос, заставив задуматься о начинке дарёного напитка. – Благодарю за беспокойство – сами видите, дела мои идут лучше некуда. Названный отец, будь трон его незыблем, – автократор, слетевший с катушек. К счастью, уже настолько, что за недозволенные речи меня даже не скормят покойникам, не выставят в сад и не обратят какой-нибудь клепсидрой. Может быть. Кровный отец – спятивший маньяк-поджигатель, новая звезда гарема воспрявшей и восстановленной, старший брат – удачливый узурпатор, трое средних – агрессивный параноик, запойный идиот и сутенёр-головорез, младший – где-то между предметами обстановки и овощными культурами. С женой и детьми повезло, тут не поспоришь. Замечательно поживаем, в целом просто превосходно, одна только беда – народ кончается, чтоб его!
Асмо жадно ловил каждое слово, всем своим видом поощряя собеседника.
– Не думаю, что вам стоит опасаться гнева Светлейшего. А вот проклятия – несомненно. Ваша бравада запросто может быть одним из симптомов. Подобная пакость раскручивается постепенно, но неотвратимо – и неизвестно, не пойдёт ли дальше. Вашему первенцу досталось причудливое наследство – перспектива кровного бешенства от бабки и возможное смертельное проклятие от деда…
Понятно, чего примчал, дымя подхвостьем. Второй эпидемии в своём Доме опасаешься – шляться по борделям Бааль подчёркнуто брезговал, а всё ж хозяйство своё на привязи не держал.
– У этой проблемы только одно очевидное решение, но осуществить его трудно даже вам, – упоминание о детях в подобном ключе мужа не порадовало. Сатиса отправили подальше сразу после выходки Тами, за обеими девицами зорко следили, но были готовы в том числе и к худшему.
Асмодей обрадовался, будто только и ждал этой реплики.
– Отчего же. Есть способ. Проверенный временем, надёжный…
– И незаконный, – отрезал Габи.
То-то же, щелеумок. Закатай губу, не угостят и за ворот.
– Как можно! Я и подумать бы не решился о таком, друг мой! – Асмодей мастерски изобразил смесь испуга и оскорблённой невинности. – Никаких внуков, никакой жестокости! Нужен лишь как можно более близкий и как можно более сильный родственник. Ваш брат Феор – лучшая кандидатура, но, боюсь, пока я его разыщу, может случиться непоправимое. В случае успеха никто не выдаст обстоятельств, приведших сюда опасного сумасшедшего. Мараться отцеубийством не придётся.
– Призвать сюда опасного сумасшедшего, – вкрадчиво повторил Габи, как психиатр, уточняющий картину бреда у больного. – С помощью очень простого и безопасного ритуала, строго запрещённого лишь среди слабосильных и несведущих. А вы благородно сразитесь с безумцем и одержите победу. Я ничего не упустил?
– Напрасно иронизируете, – Асмодей укоризненно посмотрел на собеседника. – Всё действительно очень просто – вы же не думаете, что на заре мира в ходу были долгие камлания и пышные церемонии, чтобы выдернуть какого-нибудь мерзавца из той щели, куда он вздумал забиться.
– Зато на заре мира были в ходу провокации, – съехидничал муж, глотая редкое вино с тем же вежливым отвращением, с каким она сама при необходимости выпивала мерзкое снадобье, заглушавшее голос матери, но почти лишавшее возможности творить магию. – Насколько я помню, даже в эталонно здравом рассудке папаша не отличался кротостью и миролюбием. Пытаться вытащить его запретной магией туда, где находятся мои дети и жена, не кажется мне хорошей идеей. А использование запрещённой магии крови – которой, к слову, я не владею – где-нибудь в Эдеме с вероятностью заинтересует если не притихшее в свете последних событий ведомство кшатри, так нынешних любимцев самодержца.
Асмодей утомлённо закатил глаза.
– А что вы можете сделать? Подать жалобу Светлейшему? Потребовать экстрадиции Бааля в Раймир? Между прочим, один из признаков добротного смертного проклятия – маленькие милые искажения в восприятии жертвы, мешающие предпринять разумные меры противодействия. Беспечность, паранойя, приверженность букве закона, неуверенность в собственных силах – любые подходящие отговорки на самом деле льют воду не на вашу мельницу. Впрочем, уламывать вас, как капризную кокетку, не стану. Вдруг вы такой сказочный везунчик, что дождётесь смерти Бааля вперёд собственной?
Тойфель стиснула зубы, чтобы не заорать: «Соглашайся!»
Запрещённая задолго до её рождения кровная магия, секрет, который папаша наотрез отказался раскрывать даже наследнику. И Асмодей, готовый поделиться знаниями – при этом старинная формула, запрещающая наносить вред, была произнесена. На краткий миг ей остро захотелось ввалиться в гостиную и предложить участвовать – когда ещё выдастся случай. Но здравый смысл взял верх.
Габи продолжал медленно пить давно утратившее для него оттенки вкуса вино. Надеется надраться, чтобы в случае чего свалить всё на Асмо? Вряд ли. Наконец муж отставил бокал в сторону и невесело улыбнулся.
– Покупаю, – он встал из-за стола и принялся расхаживать по гостиной. – Предлагаю на всякий случай перебраться в садовый павильон, – заметив скептический огонёк в глазах визитёра, соблаговолил пояснить:
– На самом деле подземная алхимическая лаборатория в дальнем углу сада. Что нам понадобится?
– Приличный нож, лучше бы не металлический. Обсидиан, кремень, кость, стекло – безразлично. Еда и питье – иногда мне кажется, что кровавые заклятья запретили исключительно ради экономии продуктов и выпивки, одно из неизбежных последствий этих экспериментов – дикий голод, если повезет остаться в живых.
Габи сделал вид, будто последнюю фразу не расслышал, и, что-то сосредоточенно пробормотав, прищёлкнул пальцами.
– На всякий случай кроме провизии я переместил туда обычный набор зелий. Все остальное наверняка найдется на месте. Предпочитаете прогуляться по саду, или мне открыть портал?
Асмо предсказуемо выбрал второе. Лабораторию изучил внимательно, кивал, вздыхал, цокал языком – только что до дегустации неподписанных составов не дошёл.
– Вы ведь никогда не были заядлым алхимиком. А увлечения вашей супруги в этой сфере до замужества ограничивались обносом барного шкафа в Янтарном кабинете.
– Хаос изменчив, – в тон гостю ответил Габи, незаметно убирая лишнее из поля зрения любителя совать нос в чужие дела. – В роли жертвенного барашка мне тоже раньше выступать не доводилось. Так что буду рад услышать все детали вашего гениального плана, в том числе и те, что касаются моего участия.
– Мне нужна только ваша кровь – отданная добровольно и с пониманием цели. И ваше желание найти кровного родича и призвать его, – Асмодей перебирал ножи, словно повар, намеревающийся создать очередной шедевр. Попробовал пару приглянувшихся ногтем, взвесил оба, убрал один. Тонкое, аж на просвет, обсидиановое лезвие, деревянная рукоять с выжженным рисунком – варан и отоцион раздирают невесть откуда взявшуюся в месте обитания этих скотин рыбину. Тойфель помнила этот нож, в нежном детстве утащенный из папашиного кабинета, но могла бы поклясться, что он так и валяется где-то в ящике бюро в давным-давно уже не принадлежащих ей покоях в Осеннем. Впору подумать, что Асмодей притащил его с собой...
Точно так же придирчиво позёр изучал разнообразные чашки и пробирки – в этом недостатка не было, хотя многие явно нуждались в мытье. Выбрав керамическую посудину размером с плошку для супа, Асмо сдул с неё пыль, а затем ещё и ополоснул, использовав для этой цели коньяк, прихваченный мужем вместе с остальной провизией. Тойфель удивленно приоткрыла рот – папаша в своё время, очевидно, выдумывал смертоносные фокусы, не просыхая. Итак, необходимость очищающих заклинаний явно преувеличена, дальше что?
Дальше всё было просто – плошка и нож перекочевали к Габи вместе с напутствием:
– Режьте, где хотите и как хотите, но не закрывайте порез, пока не наберется хотя бы половина посудины. Пока кровь течёт, просите найти того, кто вам её подарил, затем передайте мне нож и чашу.
Муж кивнул, повернулся к Асмо спиной и сосредоточился. Один быстрый и точный надрез – и первые капли упали в плошку. Судя по выражению лица, Габи подошёл к делу со всей серьёзностью – и если бы мог, вернул бы дядюшке Баалю его проклятие с процентами. Тонкий ценитель родственных чувств и льющейся крови за плечом мужа мечтательно облизнулся – и для него же лучше, если эдак предвкушал разборки с любезным дружком, а не что-нибудь менее доблестное. «Дальней слежки», похоже, не учуял – и кое-каких иных секретов, скрытых даже от Габи.
– Готово, – лицо мужа побледнело, хотя крови он потерял всего ничего.
– Благодарю, – промурлыкал Асмодей и очень осторожно, словно боясь расплескать, обеими руками схватил плошку и приподнял. На секунду Тойфель показалось, что он собирается выпить содержимое, и она поморщилась, но склонностью к каннибализму Асмо явно не страдал. Скучающее выражение исчезло, точёные, неправдоподобно правильные черты застыли, словно лик статуи, зрачки расширились, полностью поглотив цвета – хотя, возможно, Асмодей всего лишь в очередной раз сменил оттенок глаз. Казалось, что князь без слов разговаривает с тёмной, лаково поблескивающей жидкостью, и то, что он слышит, причиняет ему физическую боль. Секунды сливались в минуты, застывшая фигура казалась неживой и постепенно теряла краски – в то время как кровь в плошке постепенно становилась все ярче. Тойфель сощурилась. То ли у Асмо начали дрожать руки, то ли содержимое плошки вместо того, чтобы, как положено, остывать и сворачиваться, мерно пульсировало, будто по-прежнему, повинуясь сокращениям сердца, текло по артериям. Противоестественность происходящего завораживала, и Тойфель пропустила момент, когда вместо глиняной миски в пальцах Асмодея оказался сгусток кроваво-красного света. Сперва шар был небольшим, но почти ослепительным, затем, увеличиваясь, утрачивал яркость. Когда сияющий розовый свет погас совсем, бледный, как покойник, Асмодей медленно разжал пальцы. Вместо того, чтобы упасть на каменный пол и брызнуть осколками, миска беззвучно растеклась и впиталась в плиты, словно вода. Асмодей зябко обхватил себя руками и медленно, как сомнамбула, отправился к столу, на котором в беспорядке громоздились бутылки и закуски.
Муж, всю церемонию державшийся в стороне и, кажется, даже дышать опасавшийся, вопросительно взглянул и, увидев слабый, но очевидно приглашающий жест, подошёл ближе.
– Две новости, – даже с набитым ртом Асмодей умудрялся говорить довольно чётко. – Обе – полное дерьмо.
– Точнее можно?
– Отсутствие результата. И его причина – что-то несколько... изменило твоего папашу. Или кто-то. До сего дня я был уверен, что намеренно противиться призыву крови могут разве что братья-миродержцы.
Столь искреннего удивления на холёной фаворитской роже Тойфель не видела давно. Габи зрелищем не впечатлился и, похоже, вообще не понял, чего избежал. Прихватил бутылку и сел на пол рядом с Асмо. Великолепный натюрморт: парочка новоиспечённых подельников. Хоть сейчас в багетную и на гвоздь.
***
Злоупотреблять гостеприимством бедняги Джибриля Асмодей не стал – в истинно безнадёжной ситуации мужчина имеет право надраться без свидетелей. Душу изливать вряд ли решил бы, но и без того сказал достаточно. Неизвестно, что могло бы произойти, явись Бааль на зов в своём нынешнем состоянии. Кто бы мог подумать – опора Тёмного трона подалась в примаки к госпоже Вавилонской, да ещё устроила столь низкопробный спектакль. Уместней эта звенящая пошлость смотрелась бы в спальне, а не посреди площади при всём честном народе, но вкусы Лайлы никогда не отличались изысканностью. Как и механизмы оболванивания внутри капкана. Денница, впрочем, никогда бы не наградил соперника сколько-нибудь лестным прозвищем, даже получив тяжкое ранение в голову. Тут явно постарался провокатор с другой стороны – «вазир Меджнун», надо же… Асмодей поморщился и сплюнул, нечаянно попав на собственные туфли. Ругнулся, вытер носок о траву – ветер в Эдеме, похоже, подобные проявления эмоций не одобрял. Интересно, если выбросить мимо урны, к примеру, смятую газету – её отбросит в лицо якобы случайным порывом? Геноцид, репрессии и чистота в саду. Хороший бы вышел лозунг в духе государственной программы исправления всех и вся. Или хотя бы заголовок в путеводителе.
Торчать у Лотосового прудика ему наскучило – он успел до тошноты налюбоваться открыточными видами, пошвырять в воду камни и слегка вздремнуть. Затем искупался, целеустремленно доплыв едва ли не до середины. Но золотой паршивец не объявился и тогда. Асмодей выбрался на берег, не удосужившись высушиться заклинанием, натянул одежду на мокрое тело и решительно зашагал в самые непролазные дебри, по дороге ломая и испепеляя все, что вызывало его неудовольствие. По правде говоря, с самым искренним наслаждением он испепелил бы Белый дворец вместе с засевшим в нём типом. В таком настроении идти на поклон к затворнику не очень-то хотелось, если Уриэль не соврал, последний раз несносное чудовище наблюдалось в Призрачном павильоне – он же Мёртвый город и сад Скорби. Самая гуща и чаща, довольно мерзкое местечко даже по меркам эстетики отвратительного.
Раньше в Эдеме, как и в парке при Осеннем, круглосуточно кипела жизнь, но с тех пор, как Адонаи стал отшельником, а некогда бесплотные и покорные маруты неожиданно вошли в фавор, ночью в дальние закоулки сада рисковали соваться только те, кому надоело жить. Или имелись иные веские, а то и криминальные основания блуждать по ночам среди буйной растительности. Чем дальше от входа и дворца, тем больше нынешний Эдем напоминал тропический девственный лес: душный, яркий и опасный. Опасности Асмодея не страшили, от плотоядных лиан он поначалу уворачивался, потом, устав от бессмысленной гимнастики, попросту испепелял нахальную зелень. Если бы кому-то этой ночью взбрело навесить на адмирского гостя «дальнюю слежку», несчастный шпион остекленел бы от однообразия открывавшихся картин. Сперва гость обошёл почти все павильоны, в одном для чего-то обзавёлся старым треснутым зеркалом с мутной амальгамой, но прелестной оправой из серебра и черепахового панциря, а в другом подобрал обломок то ли посоха, то ли трости.
Чем дальше, тем сильнее Асмодей подозревал, что Белый пора переименовывать: Темнейший не появлялся, несмотря на многочисленные призывы, а его венценосный брат присутствовал на Пластине, но не вмешивался решительно ни во что. На Адонаи это было непохоже – зато как нельзя лучше соответствовало любимой управленческой методе Князя. В эту схему ложились и бездненские беглецы, и обнаглевшие маруты со своим Золотым Командиром: не так-то просто даже для почти всесильного Первого среди равных перехватить управление заклятием, которое накладывал не он. И остервеневшая растительность – ни малейшей страсти к культурному садоводству Князь отродясь не проявлял. Даже потрёпанный и лишившийся половины сановников Светлый совет в общей картине смотрелся гармонично. А уж то, что ему, одному из сильнейших темных князей, было отказано в аудиенции... нет, положительно это было самым подозрительным. Самаэль, конечно, понимал, что его давний фаворит и ближайший друг раскроет подобный маскарад при встрече, отсюда и необъяснимая грубость.
Золочёная сволочь тоже не показалась, хотя всё время, угробленное в скитаниях по Эдему, Асмодей звал «хозяина сада» разнообразными заклинаниями, разве что «ау!» не кричал.
Зло пнув какой-то огромный, похожий на дождевик-переросток синий гриб, Асмодей оказался вознагражден тучей спор. Почему-то оранжевых и резко, до тошноты пахнущих ландышем. Он выругался и, очистив одежду и волосы заклинанием, в который раз сменил направление. Вскоре заросли поредели, то и дело попадались прогалины с остатками каких-то строений – скорее всего, все тех же садовых павильонов, будь они неладны. Рядом с некоторыми развалинами ещё стояли скульптуры – поросшие лишайником, пострадавшие то ли от вандалов, то ли от непогоды, утратившие даже подобие привлекательности. Асмодей прошел мимо очередного каменного урода – кусок головы и рука валяются рядом с постаментом, ноги и тело до пояса заплетены вездесущими хмелем и девичьим виноградом, не понять, кого имел в виду скульптор – и вздрогнул, почувствовав, как сзади на плечо легла тяжёлая рука. Скосив глаза, он увидел поросшие цветным лишайником каменные пальцы, дёрнул плечом, пытаясь высвободиться, но тщетно – что бы или кто бы это ни был, держать добычу он умел. Сделав шаг назад и прижавшись к каменному телу, повернуться Асмодею удалось – теперь статуя, мимо которой он так равнодушно прошёл, практически сжимала его в объятиях. Обломки, некогда лежавшие у ног, неожиданно оказались на месте – трещина, пролегавшая от виска к затылку, напоминала шрам, а бурый лишайник походил на запёкшуюся кровь.
– Потрясающе, – кислый тон Асмодея не выдал, что именно этой встречи он искал почти всю ночь. – Так понимаю, драгоценные камни и металлы приберегаются на выход, а это – домашняя пижама?
По щеке статуи скользнула спешащая удрать мокрица – и бесследно исчезла в углу глаза, поглощённая шероховатой поверхностью камня.
Хватка не ослабла, от истукана веяло сыростью и холодом. Асмодею почудился запах прелых водорослей и ила.
– Желаешь предложить свои услуги портного? – бархатный, чуть хрипловатый баритон звучал насмешливо.
– Слава Хаосу, бегать и предлагать свои услуги, словно бродячий портняжка, у меня нет нужды, – Асмодей покачал головой. – Как и метаться по лесу в поисках желающих любви и ласки, – он ловко вывернулся из объятий статуи и даже похлопал по холодному каменному плечу. – Можно сказать, я пришёл заключить сделку. Взаимовыгодную, если будет на то воля Хаоса.
Тишина вокруг сделалась удушливо густой и плотной, появилось ощущение пристальных и очень голодных взглядов. Рудра повелительно махнул кому-то невидимому и очевидно не слишком понятливому за спиной Асмодея и скрестил руки на груди. Оборачиваться тёмный князь не стал, сохраняя оживлённый и беспечный вид.
– Ты потревожил младших, – удивительное отеческое благодушие, граничащее с нежностью, знакомый тон мягкого извинения. И пустой мёртвый взгляд статуи. – Что ж, возможность поверить хозяину сада свои чаяния есть у любого.
– Для начала – ни с тобой, ни из тебя...
– ... ничего сделать не может уже никто, – язвительно закончил Рудра вместо Асмодея. – Как полагаешь, папаша не пробовал завершить начатое, выяснив, что получилось совершенно не так, как хотелось бы? Вопрос риторический, – каменная рука потёрла трещину-шрам, сдирая корку лишайника. – Обычно те, кто приходит излить мне душу, не утруждают себя формулами вежливости, и меня это более чем устраивает. Когда-то меня, конечно, воспитывали, но это было давно и при жизни, – он мечтательно улыбнулся. – Возможно, если бы я послал вежливость в Бездну ещё тогда, всем было бы лучше.
Асмодей сочувственно вздохнул.
– Всё возможно, если воли достаточно. Но вопрос не только в силе, а и в принадлежности. Сейчас ты остаёшься собой, даже полностью утратив прежнее тело, однако кое-что сильно отравило радость победы духа над материей.
– Скорее, кое-кто, – сухой хрипловатый смех. – Но про себя я знаю почти всё. И хотел бы услышать о тебе – что побудило бегать по саду, как перепивший недолговечный? Ты говорил о сделке – что тебе нужно? И что ты готов предложить?
Асмодей махнул рукой в сторону осыпавшейся невысокой стены. Вместо груды камней появился вычурный диван. Каменный и более напоминающий памятник на могиле неизвестного дивана, нежели мебель.
– Есть мнение, – невозмутимо сообщил Асмодей, – что бывший адмирский премьер выглядел бы много лучше в саркофаге, чем возле трона твоей матери.
– Я давно вышел из того возраста, когда личность отчима имеет хоть какое-то значение, – каменное лицо не дрогнуло. – Кроме того, даже если бы я мечтал узреть его в саркофаге, дороги в Вавилон мне нет. То, что мои ребята и я сам более не привязаны к саду, не открывает для нас границ Раймира.
– Сад за стеной, – Асмодей сделал широкий жест. – Кто распахнёт ворота – или обрушит стену – так ли важно? Посрамивший свою погибель обязан ли хранить верность памяти убийцы?
Насладился паузой – если Самаэль занял место брата, вряд ли решит прервать её. Если же это молчание Адонаи – прямо или косвенно ответит его мёртвый сын. – Я не всесилен – но тот, кто нынче скрылся ото всех, возможно, захочет подарить достойной уважения воле истинную свободу. А если твой новый отчим заявится в Раймир до того – нужно будет лишь свистнуть погромче. Его голова – моя и ничья больше. По праву сорванной дуэли.
– Понимаю, все предложенное укладывается в старую добрую схему «если бы, да кабы»? – ехидная улыбка, картинно вздёрнутые брови над миндалевидными, чуть раскосыми глазами – испятнанный лишайниками идол, очевидно, устал от примитивизма, теперь его лицо было проработано куда лучше и обладало очаровательно живой мимикой. – То есть, ежели вдруг папаша окажется не в себе или не собой... и тому подобное. Что ж, полагаю, я не солгу и не рискую нарушить обещания, заверив, что во всех этих случаях буду действовать по обстоятельствам, сообразуясь с собственной выгодой, – он с комичной торжественностью приложил руку к груди – у живого примерно там находилось бы сердце – и даже привстал с облюбованного дивана, чтобы поклониться.
– Благодарю за щедрый дар, – каменное существо хозяйским жестом похлопало по ближайшему подлокотнику. – Моя нынешняя форма несколько ограничивает бессмысленный, хоть и эффектный расход магии.
По дороге до кабинета Асмодей удовлетворённо отметил изменения в обстановке дворца – благотворное влияние жены, бодрящее дуновение хаоса в закосневшем царстве порядка и безупречности. Впрочем, старый хрыч спокойно приказал бы снести всё до основания и перестроить заново, приди его сокровищу в голову подобная прихоть.
Кабинет остался островком стабильности в море перемен – как и сам Уриэль. Его сомнительная коллекция идолят со времён последнего визита изрядно разрослась, отвоевав новые пространства.
Уриэль после оживлённой, но не слишком содержательной застольной беседы хранил радушное молчание. Вечно он так, пока не расшевелишь – сплошные многозначительные взгляды и загадочные улыбки. Будто Светлейший в награду за заслуги не только пожаловал ему неприкосновенный статус, но и открыл все тайны мироздания разом.
Асмодей принял любезно наполненный бокал. Выдержанное мессарское красное, достойный ответ на дары нежданного гостя. Окинул взглядом многочисленные шкафы и витрины и отсалютовал хозяину дома.
– Сноровка скульптора, дотошность таксидермиста – за ваше удивительное мастерство, дорогой зять!
– Благодарю, – добродушное спокойствие Уриэля приняло лукавый оттенок. – Сафира тоже никогда не упускает случая пройтись насчёт моих безобидных слабостей.
– Вы слишком щедро тратите на них свой досуг, вот малышка и ревнует. Но близкие редко выносят конкуренцию с искусством, – Асмодей прикрыл глаза, смакуя вино. Фигурки на столе он приметил сразу. Вот они, прелести внезапных визитов. Миниатюрные фигурки-двойники создавались Уриэлем не из одной лишь чистой любви к ремеслу – и великое благо для всех, что в их кругу энвольтация годилась лишь для подобия слежки. К чему тысячелетиями забавляться с примитивными игрушками, когда полно иных способов разузнать, как поживает давний враг или соратник? Если только Уриэль в своих экспериментах не поднялся на новый, недосягаемый ранее уровень…
– Замыслили полноценную композицию? – Асмодей кивнул в сторону фигурок. – Похоже, пару болванчиков придётся подновить.
Для Уриэля зрелище тоже стало сюрпризом.
Рыжая стерва цела. Заметная трещина в фарфоровой голове Люцифера выглядела весьма иронично. Третья фигурка почернела и запеклась почти до неузнаваемости, но приметный мундир старого образца, даже сделавшись антрацитовым, помог понять, что герцог Маркос, первый командор кшатри навсегда покинул этот мир. А печать на челе надёжно удостоверяла причину. Четвёртый опознанный вольт изображал… старину Бэла. Асмодей не сдержался и присвистнул – ай да зятёк, ай да светоч раймирской законности! Нужные компоненты из параноика нельзя выбить даже в счёт долга жизни, ну да иных способов полно. Куда важнее другое: если смотреть истинным зрением, фигурка сияла. Непривычно мощно, болезненно и чуть грязновато – вроде как некоторые недавние и особо могущественные пациенты Бездны, а всё же немного иначе. Как не понять – перспективы упущены, дворец сгорел, в клане раскол. Ожил сластёнка, воспрял, закопошился. А коли и впрямь спятил – тем интересней.
Уриэль подчёркнуто равнодушно натянул перчатку из драконьей кожи и, взяв со стола угольно-черную фигурку, опустил её в стоявшую рядом каменную шкатулку. Поправил оставшиеся и недовольно поджал губы.
– Хаос крайне причудливо тасует колоду, но, к сожалению, не раскрывает правил этой увлекательной игры. Если у вас, драгоценный тесть, есть идеи, что бывший адмирский министр забыл в этой банде отщепенцев, самое время поделиться... по-родственному, разумеется. Ни с тобой, ни из тебя, ни для тебя... если у вас были какие-то сомнения на мой счет, – он стряхнул перчатку с руки и выжидательно посмотрел на Асмодея.
– Свою смерть, разве что, – Асмодей фыркнул. Издёвка тонкая, как ствол корабельной сосны, – о его тщетных розысках Бэла вплоть до вызова на дуэль не знает только ленивый. А вот чем опальный министр так волновал самого Уриэля? Двойника-то не зря выложил поближе вместе с прочими.
– Подробности, полагаю, мы скоро выясним и без гаданий. Не думал, что ваши идолята способны отражать такие тонкости – кто где да с кем на одном поле. Какое полезное свойство – можно не посещать заседания Совета, издалека любуясь страданиями товарищей. Некоторых экспонатов, конечно, в коллекции недостаёт… Хотя как знать, что за жемчужины скрыты в тайниках у того, кто побывал в кресле премьер-министра Раймира и остался жив.
– Увы, коллекция не полна и не всеобъемлюща, – символ раймирского правосудия вздохнул. – Совет без председателя – это нонсенс, как мясной пирог без мяса. Всерьёз эти игры воспринимает лишь молодежь.
Асмодей насторожился – бросаться случайными словами было совсем не в духе Уриэля.
– Председатель без Совета куда сквернее – да ещё склонный к затворничеству после череды убийственных капризов, – немного сочувствия не помешает, впрочем, вполне искреннего. Асмодей не хотел бы очутиться на месте любого из раймирских коллег.
– Если верить слухам, – зятёк чуть склонил голову набок и посмотрел на Асмодея с нескрываемым ехидством, – наш высокопоставленный отшельник ныне обретается в одном из своих любимых эдемских павильонов. Не исключено, что гость, испытывающий страстную любовь к экзотической растительности, совершенно случайно встретится в этих кущах с садовником...
Асмодей сделал вид, будто обдумывает идею, и небрежно потянулся к миниатюрной копии опального министра, но Уриэль ловко пресёк манёвр – одной рукой долил в бокалы вина, а другой сдвинул всю компанию двойников подальше.
– Уж послали так послали, – Асмодей улыбнулся и подмигнул, мол, все свои, чего таиться. – Какая забота о сохранности экспонатов! Они сами не берегут себя так, как бережёт их создатель.
Уриэль обороны не ослабил, но шутливый настрой поддержал:
– В народе есть присказка на сей счёт – «старый что малый». Кто бережёт свои игрушки, кто ломает – то по вкусу.
Малые тоже были тут как тут – обретённый сын продолжал упорствовать в своём рвении. Да что у них стряслось, неужто псевдобогиня с гаремом безнадёжных и выводком безумных оказалась настолько мелочна, что заинтересовалась двориком «народной царицы»?
Асмодей невозмутимо кивнул, осушил свой бокал и поднялся.
– Беседы с вами, дорогой зять, – особый сорт роскоши. Мы непременно насладимся ими снова, а сейчас позвольте вас покинуть.
Уриэль не стал его удерживать – не столько из чувства такта, сколько из желания как можно скорее приступить к осмотру остальных экспонатов.
Спустился в сад – удручающее торжество геометрической гармонии везде и всюду, за исключением розария. Дочь обожала яркие крупные цветы с сильным запахом, и они закономерно и весьма уместно заменили очередной зелёный лабиринт. Но идею сохранила – найти в колючих зарослях дорогу к павильону без позволения хозяйки порой не могли даже слуги.
Улёгся на нагретую солнцем скамью, прикрыл глаза и процедил:
– Что за срочность, Эф? Вторая Вселенская началась?
– Пока нет, – голос Эфора звучал непривычно глухо и устало. – Но вербовка набирает обороты. Первый Всадник Нового Вавилона тайно отправился на Пустоши в поисках «истинных детей» – потомков Лилит, таких же, как он сам.
– Кто?
– Кайс Покойник. Отцов-пещерников из свиты маленькой царицы едва удар не хватил, когда узнали, что главный ревнитель чистоты крови и хранитель традиций в их уютной секте – смесок, а магический дар после заточения «богини» маскировал мощными амулетами. Печать Лилит и кольцо Люцифера превратили его в живой артефакт пропаганды.
Асмодей брезгливо поморщился.
– Не удивлюсь, если очередные исчадия этой нимфоманки вскоре обнаружатся в конюшнях, на псарнях, в зверинцах или на скотных дворах. Шок, сенсация: в родословную диомедовых коней затесалась рыжая бешеная кобыла!
Никакой реакции, хотя обычно на шутки покровителя Эфор отвечал, и не из подобострастия или светской любезности. Асмодей открыл глаза и после придирчивого осмотра голограммы констатировал:
– Отвратительно выглядишь.
– Цена полученных сведений оказалась чуть выше, только и всего. Державная чета, как выяснилось, способна производить неизгладимое впечатление и на расстоянии. Если поднатаскаю девчонку ещё немного, и она не свихнётся, мы получим управляемый доступ в Золотой дворец. При ней слишком много наставников – и ни один не догадался, что собой представляют её «видения». Разве что старуха Хамсин, но вместо обучения контролю угощала питомицу блокаторами – дурочка сильна, упряма и эмоционально нестабильна, словом, идеальный сосуд или орудие. Насчёт её родителей седая сволочь только кашляла в бороду, но готов спорить на что угодно: один из них Изначальный.
– Ох уж эти ифриты, достойные дети… матери-природы. Такой прелестный следящий кристалл им доверять – что дураку хрустальный кубок, разобьют и руки изрежут. Утешил бы соломенную вдовушку, глядишь, с тобой бы разоткровенничалась к вящей пользе.
– Я не в её вкусе, но за старшего товарища сойду. Решить проблему с волками она мне уже доверила. Точнее, с Конрадом – его полоумная мамаша удрала выть на луну в Вавилон, прихватив с собой свиту и символ власти, на который парнишка давно вострил клыки. Пришлось оказать ему дружескую помощь и поддержку, – Эфор криво усмехнулся. – Шустрый оказался сукин сын. Извинения принёс, но остался должен.
– Ручной йенский волчок, прелестно, – Асмодей приподнялся на локте, снова приглядываясь к Эфору. Как оборотень вообще мог зацепить такого бойца? – Ах, да, мне тоже есть, чем тебя порадовать. Когда будешь тренировать ученицу, готовься любоваться на кровного папашу. По моим сведениям, наш непотопляемый недавно всплыл в Вавилоне и вряд ли станет вести тихую созерцательную жизнь в кустах.
Эфор выглядел так, будто даже дышать для него – обременительное усилие, при упоминании родителя по лицу пробежала едва заметная судорога.
Терпение Асмодея лопнуло.
– Не только гувернёр и укротитель, но ещё и печальный клоун. Спрашиваю последний раз: какого хрена с тобой творится? Могу открыть проход и выяснить всё сам, но предпочту услышать от тебя.
– Не только со мной, – снова кривая кислая ухмылка. – Свистопляска началась почти сразу после того, как сгорел дотла отцовский дворец. Сначала я не придал этому значения. Как и мои братья. Зевель сейчас без пяти минут пациент Бездны, что до Иаля – трудно сказать, он никогда не блистал ни выдержкой, ни рассудительностью. Но у обоих, по слухам, серьёзные проблемы с пожарной безопасностью. Хуже всех Берит – безобидный тихоня нынче вылитый кататоник. Феор то ли ушёл достаточно далеко, чтобы не зацепило, то ли его мать виртуозно наставила папаше рога. О Джибриле мне известно то же, что и всякому – по примеру названного отца ушёл в затвор и носа не кажет из своего загородного поместья.
– Жаль, Бэл не принял мой вызов. Я бы спас его от бесчестья, а вас – от этой головной боли. Будем уповать на то, что в Вавилоне ему окажут подобающий приём. А пока держись подальше от пострадавших и никуда не встревай. Магнитом для неприятностей ты был и без всяких проклятий. Свободен.
Асмодей оборвал связь и поднялся со скамьи. Прежние планы придётся слегка отложить – но чего не сделаешь ради ещё одного несчастного сына старого друга!
***
Убедившись, что дражайший супруг её видит, а его голографический собеседник – нет, Тойфель крайне выразительно закатила глаза и высунула язык. Создала в воздухе фигурку бегущей, теряя туфли на высоком каблуке, светловолосой дамы, неженственно чиркнула ребром ладони по горлу и поспешно покинула малую гостиную, предварительно развеяв не только карикатурную беглянку, но и собственную забытую в кресле шаль. В качестве финального штриха приложила благоверного «дальней слежкой».
– Прекрасно, – Габриэль кивнул, то ли отвечая на заданный собеседником вопрос, то ли комментируя её старания. – Тем не менее, это ничуть не отвечает на вопрос, какой ветер Хаоса несёт вас на порог моей скромной обители.
– Вы просто копия вашего батюшки! Ни слова в простоте – и весь в делах державных день деньской… – которого из двух Асмо поимел в виду, ожидаемо не уточнил. – Уверен, вы будете рады глотку свежего воздуха и хорошего вина!
Окна со звоном распахнулись, и на столе возникли обильные и пышно украшенные дары хозяину дома и его семейству. А в кресле напротив сиял белозубой улыбкой сам даритель. Муж и бровью не повёл. Глупо ожидать, что этот голубок просто постучится в стекло и улетит восвояси, если сказать «кыш!». Даже папаша порой пошучивал, мол, есть только две напасти, от которых ему не помогают никакие средства, – хромота и Асмодей...
Несносное творение Хаоса, способное провести даже владыку Адмира, ловко вскрыло одну из бутылок и плеснуло в собственный бокал. Принюхалось, покрутило вино в стеклянном цветке лилейника – рыжеватое опаловое стекло придавало напитку странный отсвет, словно гасли в очаге уголья, запекаясь кровью и пеплом – и пригубило.
– Ни с тобой, ни для тебя, ни из тебя... – Габи ожидаемо кивнул и пробормотал формальный ответ, после чего также обзавелся бокалом. Равнодушно продегустировал, столь же формально отметил благородство напитка и сделал пару дежурных комплиментов тонкому вкусу дарителя.
Асмо благодушно кивнул. Безупречный оскал и неправдоподобно красивое лицо, бокал похож на цветок, сорванный в саду скучающим щёголем, всё портит только это выражение скуки, граничащее с оскорблением. Тойфель прекрасно знала, что наиболее утомлённый и равнодушный вид папашин любимец принимал именно тогда, когда был сосредоточен на чем-то для него интересном или обдумывал новое «приключение». Этим словом обозначались самые разные пакости – от вполне невинных до граничащих с государственной изменой. Впрочем, тонкую черту Асмодей ни разу не переступал.
– Надеюсь, ваша прелестная супруга позже к нам присоединится? – ври больше, третий тут явно лишний, ты просто желаешь выяснить, не рехнулась ли дочь Темнейшего и беглой преступницы так же, как множество иных «добрых граждан» с менее благородной, но всё же заковыристой родословной.
– Дам с вами нет, потому присутствие хозяйки дома определяется только её желанием, – Габи пустил в ход одну из своих лучших улыбок, правда, в теперешнем изводе она вышла чуть более натянутой. К середине дня ему слегка полегчало, не иначе от мысли, что в Вавилоне наверняка уже выстроилась очередь из желающих пустить Бааля на сувениры. За обедом смог обнаружить вкус у части блюд – пусть и совершенно неожиданный. Но напитки всё ещё упорно отказывались сотрудничать, даже его любимый выдержанный херес продолжал прикидываться омерзительным пойлом из тех, что подают доброму народу с тележек-разливаек в трущобах. – У моей жены очаровательно непоседливый характер, как вам известно. Вряд ли наша беседа покажется ей сколько-нибудь занимательной.
– Как по мне, – сегодня цвет глаз Асмодея напоминал штормовое море, – тема родственных проклятий весьма увлекательна, – опустевший бокал он не стал ставить на стол, крутил в тонких длинных пальцах. – Чем ближе родство, теснее отношения и крепче принесенные клятвы, тем заметнее эффект. Если родство формально, а узы давно разорваны, может и вовсе не затронуть, но почему-то в некоторых случаях, – шторм постепенно уходил, тёмная синева с прозеленью светлела, – оказываются бессильны даже вассальные клятвы, принесенные иным Домам. Занимательно, не так ли?
Манипуляции с бокалом не заметил бы только слепой, а зрение, по счастью, Габи пока не отшибло. Но на различные ребусы и тонкие намёки он всегда плевал с презрением породистого верблюда. И прекрасно понял, что изучают его в том числе и магическим зрением. В глазах мелькнули недобрые красноватые огоньки – в такие моменты он казался особенно привлекательным.
– О, если ваша правая рука уже не та, что прежде – в конце концов, никто не всесилен! – отточенным жестом не дал гостю вставить реплику и сам ответил на незаданный вопрос, заставив задуматься о начинке дарёного напитка. – Благодарю за беспокойство – сами видите, дела мои идут лучше некуда. Названный отец, будь трон его незыблем, – автократор, слетевший с катушек. К счастью, уже настолько, что за недозволенные речи меня даже не скормят покойникам, не выставят в сад и не обратят какой-нибудь клепсидрой. Может быть. Кровный отец – спятивший маньяк-поджигатель, новая звезда гарема воспрявшей и восстановленной, старший брат – удачливый узурпатор, трое средних – агрессивный параноик, запойный идиот и сутенёр-головорез, младший – где-то между предметами обстановки и овощными культурами. С женой и детьми повезло, тут не поспоришь. Замечательно поживаем, в целом просто превосходно, одна только беда – народ кончается, чтоб его!
Асмо жадно ловил каждое слово, всем своим видом поощряя собеседника.
– Не думаю, что вам стоит опасаться гнева Светлейшего. А вот проклятия – несомненно. Ваша бравада запросто может быть одним из симптомов. Подобная пакость раскручивается постепенно, но неотвратимо – и неизвестно, не пойдёт ли дальше. Вашему первенцу досталось причудливое наследство – перспектива кровного бешенства от бабки и возможное смертельное проклятие от деда…
Понятно, чего примчал, дымя подхвостьем. Второй эпидемии в своём Доме опасаешься – шляться по борделям Бааль подчёркнуто брезговал, а всё ж хозяйство своё на привязи не держал.
– У этой проблемы только одно очевидное решение, но осуществить его трудно даже вам, – упоминание о детях в подобном ключе мужа не порадовало. Сатиса отправили подальше сразу после выходки Тами, за обеими девицами зорко следили, но были готовы в том числе и к худшему.
Асмодей обрадовался, будто только и ждал этой реплики.
– Отчего же. Есть способ. Проверенный временем, надёжный…
– И незаконный, – отрезал Габи.
То-то же, щелеумок. Закатай губу, не угостят и за ворот.
– Как можно! Я и подумать бы не решился о таком, друг мой! – Асмодей мастерски изобразил смесь испуга и оскорблённой невинности. – Никаких внуков, никакой жестокости! Нужен лишь как можно более близкий и как можно более сильный родственник. Ваш брат Феор – лучшая кандидатура, но, боюсь, пока я его разыщу, может случиться непоправимое. В случае успеха никто не выдаст обстоятельств, приведших сюда опасного сумасшедшего. Мараться отцеубийством не придётся.
– Призвать сюда опасного сумасшедшего, – вкрадчиво повторил Габи, как психиатр, уточняющий картину бреда у больного. – С помощью очень простого и безопасного ритуала, строго запрещённого лишь среди слабосильных и несведущих. А вы благородно сразитесь с безумцем и одержите победу. Я ничего не упустил?
– Напрасно иронизируете, – Асмодей укоризненно посмотрел на собеседника. – Всё действительно очень просто – вы же не думаете, что на заре мира в ходу были долгие камлания и пышные церемонии, чтобы выдернуть какого-нибудь мерзавца из той щели, куда он вздумал забиться.
– Зато на заре мира были в ходу провокации, – съехидничал муж, глотая редкое вино с тем же вежливым отвращением, с каким она сама при необходимости выпивала мерзкое снадобье, заглушавшее голос матери, но почти лишавшее возможности творить магию. – Насколько я помню, даже в эталонно здравом рассудке папаша не отличался кротостью и миролюбием. Пытаться вытащить его запретной магией туда, где находятся мои дети и жена, не кажется мне хорошей идеей. А использование запрещённой магии крови – которой, к слову, я не владею – где-нибудь в Эдеме с вероятностью заинтересует если не притихшее в свете последних событий ведомство кшатри, так нынешних любимцев самодержца.
Асмодей утомлённо закатил глаза.
– А что вы можете сделать? Подать жалобу Светлейшему? Потребовать экстрадиции Бааля в Раймир? Между прочим, один из признаков добротного смертного проклятия – маленькие милые искажения в восприятии жертвы, мешающие предпринять разумные меры противодействия. Беспечность, паранойя, приверженность букве закона, неуверенность в собственных силах – любые подходящие отговорки на самом деле льют воду не на вашу мельницу. Впрочем, уламывать вас, как капризную кокетку, не стану. Вдруг вы такой сказочный везунчик, что дождётесь смерти Бааля вперёд собственной?
Тойфель стиснула зубы, чтобы не заорать: «Соглашайся!»
Запрещённая задолго до её рождения кровная магия, секрет, который папаша наотрез отказался раскрывать даже наследнику. И Асмодей, готовый поделиться знаниями – при этом старинная формула, запрещающая наносить вред, была произнесена. На краткий миг ей остро захотелось ввалиться в гостиную и предложить участвовать – когда ещё выдастся случай. Но здравый смысл взял верх.
Габи продолжал медленно пить давно утратившее для него оттенки вкуса вино. Надеется надраться, чтобы в случае чего свалить всё на Асмо? Вряд ли. Наконец муж отставил бокал в сторону и невесело улыбнулся.
– Покупаю, – он встал из-за стола и принялся расхаживать по гостиной. – Предлагаю на всякий случай перебраться в садовый павильон, – заметив скептический огонёк в глазах визитёра, соблаговолил пояснить:
– На самом деле подземная алхимическая лаборатория в дальнем углу сада. Что нам понадобится?
– Приличный нож, лучше бы не металлический. Обсидиан, кремень, кость, стекло – безразлично. Еда и питье – иногда мне кажется, что кровавые заклятья запретили исключительно ради экономии продуктов и выпивки, одно из неизбежных последствий этих экспериментов – дикий голод, если повезет остаться в живых.
Габи сделал вид, будто последнюю фразу не расслышал, и, что-то сосредоточенно пробормотав, прищёлкнул пальцами.
– На всякий случай кроме провизии я переместил туда обычный набор зелий. Все остальное наверняка найдется на месте. Предпочитаете прогуляться по саду, или мне открыть портал?
Асмо предсказуемо выбрал второе. Лабораторию изучил внимательно, кивал, вздыхал, цокал языком – только что до дегустации неподписанных составов не дошёл.
– Вы ведь никогда не были заядлым алхимиком. А увлечения вашей супруги в этой сфере до замужества ограничивались обносом барного шкафа в Янтарном кабинете.
– Хаос изменчив, – в тон гостю ответил Габи, незаметно убирая лишнее из поля зрения любителя совать нос в чужие дела. – В роли жертвенного барашка мне тоже раньше выступать не доводилось. Так что буду рад услышать все детали вашего гениального плана, в том числе и те, что касаются моего участия.
– Мне нужна только ваша кровь – отданная добровольно и с пониманием цели. И ваше желание найти кровного родича и призвать его, – Асмодей перебирал ножи, словно повар, намеревающийся создать очередной шедевр. Попробовал пару приглянувшихся ногтем, взвесил оба, убрал один. Тонкое, аж на просвет, обсидиановое лезвие, деревянная рукоять с выжженным рисунком – варан и отоцион раздирают невесть откуда взявшуюся в месте обитания этих скотин рыбину. Тойфель помнила этот нож, в нежном детстве утащенный из папашиного кабинета, но могла бы поклясться, что он так и валяется где-то в ящике бюро в давным-давно уже не принадлежащих ей покоях в Осеннем. Впору подумать, что Асмодей притащил его с собой...
Точно так же придирчиво позёр изучал разнообразные чашки и пробирки – в этом недостатка не было, хотя многие явно нуждались в мытье. Выбрав керамическую посудину размером с плошку для супа, Асмо сдул с неё пыль, а затем ещё и ополоснул, использовав для этой цели коньяк, прихваченный мужем вместе с остальной провизией. Тойфель удивленно приоткрыла рот – папаша в своё время, очевидно, выдумывал смертоносные фокусы, не просыхая. Итак, необходимость очищающих заклинаний явно преувеличена, дальше что?
Дальше всё было просто – плошка и нож перекочевали к Габи вместе с напутствием:
– Режьте, где хотите и как хотите, но не закрывайте порез, пока не наберется хотя бы половина посудины. Пока кровь течёт, просите найти того, кто вам её подарил, затем передайте мне нож и чашу.
Муж кивнул, повернулся к Асмо спиной и сосредоточился. Один быстрый и точный надрез – и первые капли упали в плошку. Судя по выражению лица, Габи подошёл к делу со всей серьёзностью – и если бы мог, вернул бы дядюшке Баалю его проклятие с процентами. Тонкий ценитель родственных чувств и льющейся крови за плечом мужа мечтательно облизнулся – и для него же лучше, если эдак предвкушал разборки с любезным дружком, а не что-нибудь менее доблестное. «Дальней слежки», похоже, не учуял – и кое-каких иных секретов, скрытых даже от Габи.
– Готово, – лицо мужа побледнело, хотя крови он потерял всего ничего.
– Благодарю, – промурлыкал Асмодей и очень осторожно, словно боясь расплескать, обеими руками схватил плошку и приподнял. На секунду Тойфель показалось, что он собирается выпить содержимое, и она поморщилась, но склонностью к каннибализму Асмо явно не страдал. Скучающее выражение исчезло, точёные, неправдоподобно правильные черты застыли, словно лик статуи, зрачки расширились, полностью поглотив цвета – хотя, возможно, Асмодей всего лишь в очередной раз сменил оттенок глаз. Казалось, что князь без слов разговаривает с тёмной, лаково поблескивающей жидкостью, и то, что он слышит, причиняет ему физическую боль. Секунды сливались в минуты, застывшая фигура казалась неживой и постепенно теряла краски – в то время как кровь в плошке постепенно становилась все ярче. Тойфель сощурилась. То ли у Асмо начали дрожать руки, то ли содержимое плошки вместо того, чтобы, как положено, остывать и сворачиваться, мерно пульсировало, будто по-прежнему, повинуясь сокращениям сердца, текло по артериям. Противоестественность происходящего завораживала, и Тойфель пропустила момент, когда вместо глиняной миски в пальцах Асмодея оказался сгусток кроваво-красного света. Сперва шар был небольшим, но почти ослепительным, затем, увеличиваясь, утрачивал яркость. Когда сияющий розовый свет погас совсем, бледный, как покойник, Асмодей медленно разжал пальцы. Вместо того, чтобы упасть на каменный пол и брызнуть осколками, миска беззвучно растеклась и впиталась в плиты, словно вода. Асмодей зябко обхватил себя руками и медленно, как сомнамбула, отправился к столу, на котором в беспорядке громоздились бутылки и закуски.
Муж, всю церемонию державшийся в стороне и, кажется, даже дышать опасавшийся, вопросительно взглянул и, увидев слабый, но очевидно приглашающий жест, подошёл ближе.
– Две новости, – даже с набитым ртом Асмодей умудрялся говорить довольно чётко. – Обе – полное дерьмо.
– Точнее можно?
– Отсутствие результата. И его причина – что-то несколько... изменило твоего папашу. Или кто-то. До сего дня я был уверен, что намеренно противиться призыву крови могут разве что братья-миродержцы.
Столь искреннего удивления на холёной фаворитской роже Тойфель не видела давно. Габи зрелищем не впечатлился и, похоже, вообще не понял, чего избежал. Прихватил бутылку и сел на пол рядом с Асмо. Великолепный натюрморт: парочка новоиспечённых подельников. Хоть сейчас в багетную и на гвоздь.
***
Злоупотреблять гостеприимством бедняги Джибриля Асмодей не стал – в истинно безнадёжной ситуации мужчина имеет право надраться без свидетелей. Душу изливать вряд ли решил бы, но и без того сказал достаточно. Неизвестно, что могло бы произойти, явись Бааль на зов в своём нынешнем состоянии. Кто бы мог подумать – опора Тёмного трона подалась в примаки к госпоже Вавилонской, да ещё устроила столь низкопробный спектакль. Уместней эта звенящая пошлость смотрелась бы в спальне, а не посреди площади при всём честном народе, но вкусы Лайлы никогда не отличались изысканностью. Как и механизмы оболванивания внутри капкана. Денница, впрочем, никогда бы не наградил соперника сколько-нибудь лестным прозвищем, даже получив тяжкое ранение в голову. Тут явно постарался провокатор с другой стороны – «вазир Меджнун», надо же… Асмодей поморщился и сплюнул, нечаянно попав на собственные туфли. Ругнулся, вытер носок о траву – ветер в Эдеме, похоже, подобные проявления эмоций не одобрял. Интересно, если выбросить мимо урны, к примеру, смятую газету – её отбросит в лицо якобы случайным порывом? Геноцид, репрессии и чистота в саду. Хороший бы вышел лозунг в духе государственной программы исправления всех и вся. Или хотя бы заголовок в путеводителе.
Торчать у Лотосового прудика ему наскучило – он успел до тошноты налюбоваться открыточными видами, пошвырять в воду камни и слегка вздремнуть. Затем искупался, целеустремленно доплыв едва ли не до середины. Но золотой паршивец не объявился и тогда. Асмодей выбрался на берег, не удосужившись высушиться заклинанием, натянул одежду на мокрое тело и решительно зашагал в самые непролазные дебри, по дороге ломая и испепеляя все, что вызывало его неудовольствие. По правде говоря, с самым искренним наслаждением он испепелил бы Белый дворец вместе с засевшим в нём типом. В таком настроении идти на поклон к затворнику не очень-то хотелось, если Уриэль не соврал, последний раз несносное чудовище наблюдалось в Призрачном павильоне – он же Мёртвый город и сад Скорби. Самая гуща и чаща, довольно мерзкое местечко даже по меркам эстетики отвратительного.
Раньше в Эдеме, как и в парке при Осеннем, круглосуточно кипела жизнь, но с тех пор, как Адонаи стал отшельником, а некогда бесплотные и покорные маруты неожиданно вошли в фавор, ночью в дальние закоулки сада рисковали соваться только те, кому надоело жить. Или имелись иные веские, а то и криминальные основания блуждать по ночам среди буйной растительности. Чем дальше от входа и дворца, тем больше нынешний Эдем напоминал тропический девственный лес: душный, яркий и опасный. Опасности Асмодея не страшили, от плотоядных лиан он поначалу уворачивался, потом, устав от бессмысленной гимнастики, попросту испепелял нахальную зелень. Если бы кому-то этой ночью взбрело навесить на адмирского гостя «дальнюю слежку», несчастный шпион остекленел бы от однообразия открывавшихся картин. Сперва гость обошёл почти все павильоны, в одном для чего-то обзавёлся старым треснутым зеркалом с мутной амальгамой, но прелестной оправой из серебра и черепахового панциря, а в другом подобрал обломок то ли посоха, то ли трости.
Чем дальше, тем сильнее Асмодей подозревал, что Белый пора переименовывать: Темнейший не появлялся, несмотря на многочисленные призывы, а его венценосный брат присутствовал на Пластине, но не вмешивался решительно ни во что. На Адонаи это было непохоже – зато как нельзя лучше соответствовало любимой управленческой методе Князя. В эту схему ложились и бездненские беглецы, и обнаглевшие маруты со своим Золотым Командиром: не так-то просто даже для почти всесильного Первого среди равных перехватить управление заклятием, которое накладывал не он. И остервеневшая растительность – ни малейшей страсти к культурному садоводству Князь отродясь не проявлял. Даже потрёпанный и лишившийся половины сановников Светлый совет в общей картине смотрелся гармонично. А уж то, что ему, одному из сильнейших темных князей, было отказано в аудиенции... нет, положительно это было самым подозрительным. Самаэль, конечно, понимал, что его давний фаворит и ближайший друг раскроет подобный маскарад при встрече, отсюда и необъяснимая грубость.
Золочёная сволочь тоже не показалась, хотя всё время, угробленное в скитаниях по Эдему, Асмодей звал «хозяина сада» разнообразными заклинаниями, разве что «ау!» не кричал.
Зло пнув какой-то огромный, похожий на дождевик-переросток синий гриб, Асмодей оказался вознагражден тучей спор. Почему-то оранжевых и резко, до тошноты пахнущих ландышем. Он выругался и, очистив одежду и волосы заклинанием, в который раз сменил направление. Вскоре заросли поредели, то и дело попадались прогалины с остатками каких-то строений – скорее всего, все тех же садовых павильонов, будь они неладны. Рядом с некоторыми развалинами ещё стояли скульптуры – поросшие лишайником, пострадавшие то ли от вандалов, то ли от непогоды, утратившие даже подобие привлекательности. Асмодей прошел мимо очередного каменного урода – кусок головы и рука валяются рядом с постаментом, ноги и тело до пояса заплетены вездесущими хмелем и девичьим виноградом, не понять, кого имел в виду скульптор – и вздрогнул, почувствовав, как сзади на плечо легла тяжёлая рука. Скосив глаза, он увидел поросшие цветным лишайником каменные пальцы, дёрнул плечом, пытаясь высвободиться, но тщетно – что бы или кто бы это ни был, держать добычу он умел. Сделав шаг назад и прижавшись к каменному телу, повернуться Асмодею удалось – теперь статуя, мимо которой он так равнодушно прошёл, практически сжимала его в объятиях. Обломки, некогда лежавшие у ног, неожиданно оказались на месте – трещина, пролегавшая от виска к затылку, напоминала шрам, а бурый лишайник походил на запёкшуюся кровь.
– Потрясающе, – кислый тон Асмодея не выдал, что именно этой встречи он искал почти всю ночь. – Так понимаю, драгоценные камни и металлы приберегаются на выход, а это – домашняя пижама?
По щеке статуи скользнула спешащая удрать мокрица – и бесследно исчезла в углу глаза, поглощённая шероховатой поверхностью камня.
Хватка не ослабла, от истукана веяло сыростью и холодом. Асмодею почудился запах прелых водорослей и ила.
– Желаешь предложить свои услуги портного? – бархатный, чуть хрипловатый баритон звучал насмешливо.
– Слава Хаосу, бегать и предлагать свои услуги, словно бродячий портняжка, у меня нет нужды, – Асмодей покачал головой. – Как и метаться по лесу в поисках желающих любви и ласки, – он ловко вывернулся из объятий статуи и даже похлопал по холодному каменному плечу. – Можно сказать, я пришёл заключить сделку. Взаимовыгодную, если будет на то воля Хаоса.
Тишина вокруг сделалась удушливо густой и плотной, появилось ощущение пристальных и очень голодных взглядов. Рудра повелительно махнул кому-то невидимому и очевидно не слишком понятливому за спиной Асмодея и скрестил руки на груди. Оборачиваться тёмный князь не стал, сохраняя оживлённый и беспечный вид.
– Ты потревожил младших, – удивительное отеческое благодушие, граничащее с нежностью, знакомый тон мягкого извинения. И пустой мёртвый взгляд статуи. – Что ж, возможность поверить хозяину сада свои чаяния есть у любого.
– Для начала – ни с тобой, ни из тебя...
– ... ничего сделать не может уже никто, – язвительно закончил Рудра вместо Асмодея. – Как полагаешь, папаша не пробовал завершить начатое, выяснив, что получилось совершенно не так, как хотелось бы? Вопрос риторический, – каменная рука потёрла трещину-шрам, сдирая корку лишайника. – Обычно те, кто приходит излить мне душу, не утруждают себя формулами вежливости, и меня это более чем устраивает. Когда-то меня, конечно, воспитывали, но это было давно и при жизни, – он мечтательно улыбнулся. – Возможно, если бы я послал вежливость в Бездну ещё тогда, всем было бы лучше.
Асмодей сочувственно вздохнул.
– Всё возможно, если воли достаточно. Но вопрос не только в силе, а и в принадлежности. Сейчас ты остаёшься собой, даже полностью утратив прежнее тело, однако кое-что сильно отравило радость победы духа над материей.
– Скорее, кое-кто, – сухой хрипловатый смех. – Но про себя я знаю почти всё. И хотел бы услышать о тебе – что побудило бегать по саду, как перепивший недолговечный? Ты говорил о сделке – что тебе нужно? И что ты готов предложить?
Асмодей махнул рукой в сторону осыпавшейся невысокой стены. Вместо груды камней появился вычурный диван. Каменный и более напоминающий памятник на могиле неизвестного дивана, нежели мебель.
– Есть мнение, – невозмутимо сообщил Асмодей, – что бывший адмирский премьер выглядел бы много лучше в саркофаге, чем возле трона твоей матери.
– Я давно вышел из того возраста, когда личность отчима имеет хоть какое-то значение, – каменное лицо не дрогнуло. – Кроме того, даже если бы я мечтал узреть его в саркофаге, дороги в Вавилон мне нет. То, что мои ребята и я сам более не привязаны к саду, не открывает для нас границ Раймира.
– Сад за стеной, – Асмодей сделал широкий жест. – Кто распахнёт ворота – или обрушит стену – так ли важно? Посрамивший свою погибель обязан ли хранить верность памяти убийцы?
Насладился паузой – если Самаэль занял место брата, вряд ли решит прервать её. Если же это молчание Адонаи – прямо или косвенно ответит его мёртвый сын. – Я не всесилен – но тот, кто нынче скрылся ото всех, возможно, захочет подарить достойной уважения воле истинную свободу. А если твой новый отчим заявится в Раймир до того – нужно будет лишь свистнуть погромче. Его голова – моя и ничья больше. По праву сорванной дуэли.
– Понимаю, все предложенное укладывается в старую добрую схему «если бы, да кабы»? – ехидная улыбка, картинно вздёрнутые брови над миндалевидными, чуть раскосыми глазами – испятнанный лишайниками идол, очевидно, устал от примитивизма, теперь его лицо было проработано куда лучше и обладало очаровательно живой мимикой. – То есть, ежели вдруг папаша окажется не в себе или не собой... и тому подобное. Что ж, полагаю, я не солгу и не рискую нарушить обещания, заверив, что во всех этих случаях буду действовать по обстоятельствам, сообразуясь с собственной выгодой, – он с комичной торжественностью приложил руку к груди – у живого примерно там находилось бы сердце – и даже привстал с облюбованного дивана, чтобы поклониться.
– Благодарю за щедрый дар, – каменное существо хозяйским жестом похлопало по ближайшему подлокотнику. – Моя нынешняя форма несколько ограничивает бессмысленный, хоть и эффектный расход магии.
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Глава 3, в которой Новый Вавилон радушно принимает нежданного высокого гостя
Читать?Город утопал в садах – они встречали входящих первыми, приглушали палящий зной пустыни и дарили живительную тень. Раскалённый воздух пропитывали чарующие ароматы множества цветов. Взбудораженные предвкушением чудес толпы текли к воротам, не в силах противиться чарам Вавилона. Новая жизнь, свежая кровь. Без них любые архитектурные изыски – лишь декорация, гигантский каменный труп. Он откинул капюшон, подставляя лицо прикосновениям ветра, и жадно вдохнул золотистое пьянящее марево. Вот что кружит голову сильнее вина в фонтанах и весёлого смеха женщин. Отчётливая, неуловимая – среди нагретого мрамора и пряной смеси смол, навевающих воспоминания о храмовых благовониях. Свобода старого мира. Впечатляющая симфония для всех инструментов восприятия, стирающая границы между ними.
Прежняя планировка воссоздана до мельчайших деталей, идти по улицам можно хоть с закрытыми глазами. Но лучше не стоит – плата за беспечность здесь была несколько выше, чем в любой столице. В кольце древних стен прежние ходульные законы заменял один-единственный.
Пёстрое многоголосие шумных площадей, беспокойное движение повсюду. Искристая суета с наступлением ночи не утихала, наоборот, жарче разгоралась вместе с непременными кострами в честь богини. Он мог бы найти виллу или остановиться в гостинице, благо не всех устраивал первобытный уют в Садах Великой. Но было в этом нечто освежающее, бодрящее. Пару раз его уже пытались убить – атмосфера мира и всеобщей любви ничуть не мешала резать кошельки и глотки. Прятаться он не собирался, сейчас легко мог бы повторить маскировочный трюк хромого шельмака. Но к чему уподобляться? Пусть заметят, пусть явятся. Приди и рискни. Вавилонская госпожа наверняка внимательно следит за ним с тех пор, как он вошёл в ворота. Где она, там и свита. Камерный спектакль «Вазир-бродяга и город тысячи соблазнов» должен прийтись Лайле по вкусу. Если уж принц-консорт из выгребной ямы её устроил. Хотя следовало отдать должное – сотни лет заточения пошли на пользу прощелыге, избавился от сиропных манер и ложной скромности. И если судить по выкрутасам, единственной печатью на нём нынче оставалась лишь печать безумия.
Метким броском в заросли знаменитого раймирского сорняка отправился измятый стебель, пришлось сорвать ещё один цветок.
– Ай, эфенди, плюнь! Плюнь, тебе говорят! Не то худо будет! – попрошайка, вертевшаяся неподалёку уже около четверти часа, осмелилась приблизиться и с любопытством наблюдала, как он с видимым удовольствием разжёвывает нежные лепестки. – Пустынную розу зверь не ест, птица не клюёт, а ты уплетаешь за милую душу, будто больной верблюд!
Нашла, наконец, к чему прицепиться. Однако это даже забавно. Он ответил вежливой улыбкой, помня о своей роли скромного паломника, но доброхотному совету не последовал. Ему нравился терпкий сок и сладкий аромат цветов олеандра. Ифритка тоже была недурна – если отмыть и причесать.
– Меджнун! – припечатала пройда и бесцеремонно ухватила его за рукав, звеня тяжёлыми браслетами. – Вольно ж тебе травиться посреди садов Великой. Какая печаль заела такого важного эфенди? Дай руку, не бойся. Всё расскажу без утайки – как верх брать, куда поворачивать…
– Э, да я сам тебе погадаю, красавица! Ждут тебя пустой карман да холодный зиндан, если вовремя не свернёшь с кривой дорожки, – глядя в бесстыжие жёлто-зелёные глаза, аккуратно извлёк руку девушки из-под своего плаща, а во вторую вложил шеол. Усилием воли удержался, чтобы не разделить вкус «пустынной розы».
– Проваливай!
Гадалка расхохоталась. Игриво толкнула бедром в бедро, пёстрые шёлковые лохмотья на полной груди затрепетали, от пышных юбок поднялось небольшое облако пыли.
– Какой сердитый! Ещё свидимся, эфенди! Эхейе!
Клюнула ладонь, как курица зерно, и спешно удалилась – глянул через плечо, не смог различить соблазнительный силуэт. Дура дурой, а опасность чует.
Устроился поудобнее, прислонившись спиной к нагретому камню, и смежил веки. Дремал чутко, вполглаза, потому не пропустил момент, когда вокруг стало слишком тихо. Знакомая вонь, новые оттенки: прогорклое оружейное масло, горелые чуть подгнившие потроха, давно спёкшаяся кровь пополам с ржавчиной.
– Раньше из твоих подвалов пахло опрятнее. Сточная канава жизни сделала тебя неряхой.
– Не сметь! – особо ретивый десятник не выдержал. Ещё бы, такое безобидное нечто, смехотворный побродяжка, стиравший платье в винном фонтане, а сушивший на ветках, пока объезжал очередную сведённую с чужого двора кобылку. Мозголомов поровну с фокусниками, серьёзно? Бааль фыркнул и открыл глаза:
– И вам не хворать. Располагайтесь без чинов, прошу вас. Сыграть не желаете?
Мастема молча изучал противника. Что ж, бодливому быку в утешение лишь забор покрепче.
– Приятно ведь, когда воля госпожи совпадает с твоей собственной? Принесёшь мою голову на блюде – прекрасный дар любви и верности.
Блюдо Бааль извлёк из воздуха и метнул под ноги. Сверху приземлилась пара костей из того же старого золота: единица и двойка, три крошечных чёрных бриллианта замерли, глухо поблёскивая.
Мастема нахмурил высокий лоб, кивнул подручным. Схлынули, застыли поодаль.
– Разве что на пару орешков. Что взять с шулера, – улыбнулся одними губами. Серые глаза блестели холодно и жадно, как пыточные свёрла. Если бы мог – вонзил бы парочку, наматывая волокна плоти на острые грани, следом раздробил бы кости… Ничуть не переменился.
– Понимаю, поддержать тебе нечем, – сочувственно покачал головой Бааль. – Прости, хватил лишку. Будь по-твоему, орешки так орешки. Но чур, весь кулёк на кон.
– Зубы обломаешь, – Мастема сел напротив и взвесил кубы на ладони. – Даром-то взять – больше выгоды.
– Выгоды больше, почёт другой, – Бааль равнодушно наблюдал, как Мастема изучает кости. – Всего один бросок, добрый амир, – вдруг повезёт?
– В щель твои фокусы, – Мастема с силой швырнул кости обратно. – И трёп туда же.
На мысленный приказ никто не отозвался – половина олухов тщетно пыталась удержать рассыпающийся защитный купол, пока другая давилась едким серым дымом, выкашливая его вместе с хлопьями сажи. Мастема вскочил на ноги, резко схватившись за щеку. Бааль улыбнулся, заметив нечто весьма лестное в глазах противника.
– Зубы беспокоят? – скорлупки остальных орешков трескались одна за другой, обнажая спелые ядра. Упоительная карусель оттенков. Суть личности на пороге посмертия выходит на первый план.
Зрелище определённо стало бы новой сенсацией, однако болевой порог раймирского мясника всегда был излишне близок к дубовым бессмысленным скотам. Где-то между гулем, орком и Князем. Но благодаря этому подарку природы любезно успел восстановить равновесие и пикантно разозлиться.
– Двойка, – Бааль махнул рукой в сторону скрытых травой кубов. – Не взыщи, добрый амир, воля Хаоса. И старый обычай – мечи, коли взялся. Наша прелестная судия сие удостоверила. Благодарю за игру. При случае непременно повторим.
***
Ни один вечер здесь не обходился без игрищ у огня. Как только спускалась ночь, повсюду загорались костры, и самый большой полыхал на дворцовой площади. Поляна в чаще и пляшущее на ней исполинское пламя – что может быть более манящим и чарующим в густом мраке первобытной тьмы? Бааль старался держаться подальше от дворца – Вавилонская госпожа могла счесть, будто он покорно топчется у порога. Но после стычки с Мастемой решил уступить искушению – и слетавшимся к огню, и разжигавшим его стоило напомнить: даже прирученные чудовища не безопасны.
Народу набежало преизрядно, острая вонь предвкушения временами заглушала буйство цветущих джунглей и запах жареного мяса. Подогретые выпивкой компании, парочки, такие же одиночки, как он сам, – все были погружены в свои нехитрые занятия, но определённо чего-то ждали. Бааль присел на бортик фонтана, извлёк из воздуха кубок – не помешает промочить глотку. Черпать побрезговал, поднёс к струям, брызжущим из отверстых вараньих пастей, и, когда полилось через край, отпил. Аромата почти нет, но вкус превосходно ярок и свеж – зелёные хрусткие персики и молодой подземный мёд. Никакой известковой кислятины. Недурно, Лайла.
Сложенный по всем правилам костёр выглядел поистине грандиозно, как священный идол – для полноты сходства к подножию даже натащили цветов. Что внутри, стоило разглядеть повнимательней, истинным зрением. Совершенно особые поленья – вот откуда эта фальшивая нота. Липкий смолистый страх, тупой животный ужас приговорённых. Бааль сделал ещё пару глотков и облизнулся.
Рядом какой-то бродяга – совсем молодой парнишка, не старше Берита – шумно хлебал прямо из фонтана. Бааль снисходительно наблюдал, как раздуваются худые бока, затем ткнул свесившееся через бортик тело в поясницу носком сапога. Тело вяло лягнуло в ответ и обернулось, утирая рот.
– Эта жопа не продаётся.
– Скажи, любезный, почему костёр до сих пор не запалили? Чего ждут так долго?
Юнец фыркнул, смерил Бааля оценивающим взглядом и ответствовал без всякого уважения:
– Ты что, с Золотой Шахны упал? Луну не видишь? Младшая хозяйка шабаша ищет нового мужа.
Бааль кивнул в знак благодарности и потерял всякий интерес к собеседнику. Полная луна и впрямь была отчётливо видна в ясном небе. Но словоохотливый поганец не унялся. Фамильярно стукнул кулаком в Баалев кубок и заявил:
– Выпьем за мою наречённую, папаша!
Бааль добродушно ухмыльнулся и поддержал тост.
– Вдруг выберет, да не тебя?
– А кого ж ещё-то? Я тут один такой красивый, – мальчишка горделиво подбоченился и подмигнул. – Не занимай очередь, старые кости хороши для шарбы, а не для ложа дочери Богини! Знатный у тебя стаканчик, где подрезал?
Многообещающий юнец. В родном Сифре лет через пятьдесят окончил бы свой славный путь в тележке мусорщика. Здесь не доживёт до конца недели. Так почему бы не придать остатку его жизни немного смысла?
– Что, нравится? – Бааль вновь наполнил кубок, отпил и протянул мальчишке. Тот ухватил подношение цепко, как обезьянка, совершенно завороженный блеском рубинов и золота. – Славный будет подарок твоей невесте.
Парень издал радостный вопль, потом воровато огляделся, спохватившись.
– За удачу! – осушил кубок и поплёлся прочь, пока странный собутыльник не передумал или не потребовал чего-нибудь сомнительного взамен.
– Береги себя.
Бааль проводил его взглядом, и всё с той же добродушной усмешкой наблюдал, как мальчишка пару раз споткнулся и чуть не упал в чей-то костёр. Шальвары занялись охотно, а крики и попытки потушить, не выпуская из рук кубок, вызывали только хохот – откуда пирующим знать, что бедолага не смог бы избавиться от драгоценного подарка, даже если бы очень захотел. К тому же бегущий и истошно вопящий живой факел – чем не развлечение? Никто не дёрнулся помочь, когда парень с разбега влетел в основание костра, ударился головой об одно из толстенных брёвен, да так и остался там, нелепо скрючившись. Отвернулись и забыли, здесь не принято сосредотачиваться на подобных вещах слишком долго. Костёр, к неудовольствию Бааля, не вспыхнул – треклятый мальчишка не сгодился даже на растопку. Но приятное разнообразие всё же внёс.
Разгул вокруг неумолимо набирал обороты – в ожидании главного события добрые вавилонцы времени даром не теряли. Музыка, нестройное пение, шумные пляски, охи и вздохи тех, кто не стал рассчитывать на благосклонность хозяйки шабаша и нашёл себе пару попроще. Чем сильнее Баалем овладевали скука и отвращение, тем отчётливее ощущалось покалывание в кончиках пальцев. Какой там шабаш – попросту бардак, зловонное месиво пьяных случек среди мусора и объедков.
– Я говорила, ещё свидимся, эфенди, – Бааль обернулся и встретил насмешливый взгляд давешней красотки-попрошайки. Умыться и привести себя в порядок для гулянки вертихвостка не удосужилась, скорее наоборот – на щеке пятно сажи, волосы растрёпаны, юбки смяты, подол заляпан. Наверняка вовсю пророчила по кустам хмурое утро всем желающим.
– Что ж, награду отработала честно, – не стал и пытаться скрыть раздражение. Навязчивость в женщинах или мужчинах он презирал одинаково. – Чего ещё тебе надо?
Гадалка рассмеялась и взглядом указала на костёр.
– Того же, чего и тебе. Полешко-то подкинул, да сырое попалось, не занялось без доброй искры.
Бааль прищурился – странные речи для трущобной потаскушки. Девица подошла ближе, заглянула в лицо, словно пытаясь прочесть в нём что-то, известное только ей. Ответил нарочито небрежно, не выходя из роли приезжего:
– Да говорят, неможно жечь, покуда здешняя царевна не выберет себе мужа на ночь.
Замарашка забавно сморщила носик, глаза вспыхнули в полутьме, впитав все оттенки окружающей зелени. Ухватила за рукав, будто увлечённый игрой ребёнок.
– А ты мог бы, эфенди? Изождались, все зенки проглядели. Вдруг не придёт – бывало всяко. Перепьются, перелюбятся, а её нет. Капризная стерва.
Бааль хмыкнул – женщины редко отзываются друг о друге с искренней похвалой. Девчонка восприняла это по-своему – обвила цепкими ручками, уткнулась в грудь и пробормотала неожиданно кротко:
– Ты можешь, эфенди, я знаю, я вижу. Зажги костёр. Пусть горит. Просто горит здесь. Для меня и для тебя.
Пламя с торжествующим рёвом взлетело вверх по брёвнам под приветственный вой толпы и отчаянный, безнадёжный – и неслышный никому, кроме – вопль изнутри костра, быстро рассыпавшийся на отдельные задыхающиеся хрипы. Исполинский столб огня словно стремился расплавить небесный свод и поглотить обитаемый мир. Жадно тянулся во все стороны разом, щедро разбрасывал искры и метко стрелял угольями. Ближние стоянки полыхали вовсю, многие добрые горожане уже катались по земле, ломали кусты и разбивали головы о камни мостовой и бортики фонтанов.
– Лучшего и желать нельзя, правда? – повинуясь мимолётному порыву, подхватил девицу на руки. А она словно того и ждала – крепко обняла за шею и рассмеялась. Нежно, слегка безумно – и щемяще знакомо.
– Далеко ль нести собрался, эфенди?
– А куда прикажешь, царевна.
Притворщица поцеловала Бааля в висок и ловко спрыгнула на землю. В очаровательной взбалмошной головёнке только что дозрела очередная шалость – и его твёрдо вознамерились взять в подельники. Куда и зачем – какой смысл спрашивать, если ответ находится на расстоянии вытянутой руки? Он лишь едва слышно окликнул девчонку по имени. Она одарила его лукавой улыбкой и потянула за собой в арку портала.
Ждал чего угодно, вплоть до ловушек – но плутовка вновь его удивила. Мириады магических светильников поначалу почти ослепили, пришлось накинуть капюшон, но в толпе его замешательства никто не заметил. Народ постоянно прибывал, многие поначалу выглядели куда более оглушёнными и обескураженными, но быстро приходили в себя – добрые горожане порой готовы восстать из мёртвых, лишь бы не пропустить дармовое развлечение.
Бааль бегло оценил обстановку и недоумённо приподнял бровь – они стояли посреди руин. Расчищенных, подновлённых, но заранее проигравших в сражении с вавилонским буйством зелени. Девчонка никуда не делась, и, хотя с виду это он вёл её под руку, направление определяла она. Хорошенький дуэт – бродяга и гадалка. И не самый колоритный в этой кунсткамере – сюда пускали даже нежить и гулей, причём эти ржавые звенья пищевой цепочки умудрялись мирно соседствовать друг с другом. Присутствие Изначальных в периметре придавало атмосфере особую охотничью прелесть. Морочить малых приятно – как бывает приятно раз в триста лет хлебнуть самого дешёвого ледяного пива в жаркий полдень. Чтобы уже к обеду пуститься на поиски чего-нибудь более интересного.
– Слегка припозднились, – глаза девчонки озорно блестели. – Но это ты виноват, эфенди. – Знакомцев ищешь?
– А что искать, сами найдутся, – плутовке нравилось его дразнить, ему – делать вид, что поддался.
По обрывкам мыслей и разговоров догадался, что тут затеяли. Храм Правосудия? Юмор с душком, идеи – и того хлеще, но оголодавшим без магии бедолагам любые помои в радость, любые басни по вкусу. На старые-то дрожжи лить – много ума не надо. «Богиня вернулась, и славен дом её – всё сущее». «Всематери нет нужды тешить гордыню, видя везде лик свой». «Праведный суд Вавилона открыт всякому».
Бааль скривился, его спутница хихикнула: мимо проволокли статую. В чём именно и перед кем провинилась мраморная красотка – понятно. Чей-то постельный капкан сработал вхолостую. Голову и конечности отбили безобразно, получившийся обрубок теперь только в пыточной поставить. Следом семенил Мальфес, старый извращенец никогда не умел вовремя остановиться – и, судя по роже, в этот раз только страх перед патроном хоть как-то сдержал его порывы. Любопытно, помощник главного зодчего – и защита, и орудие казни. Сам Лучезарный руки не приложил, как и его возлюбленная. Парный трон был пуст, но патриоты державы иллюзий видели всё в уютном свете дозволенной истины и особо не волновались.
Мальфес или не узнал его, или попросту не заметил – красовался перед съёмочными кристаллами, опьянённый реакцией толпы.
Следующее блюдо подали незамедлительно. Невзрачные безликие типы в нарядах заезжих гуляк – наёмные убийцы или лазутчики, с высокой вероятностью второе. И самой мирной державе не обойтись без коварных вражеских шпионов. Сопровождала их высокая фигуристая темноволосая девушка. Платье-сетка в пол и длинный белый плащ, небрежно накинутый на плечи, придавали ей вид капризной принцессы, сбежавшей на свидание прямо с бала.
Народ встретил её восторженным рёвом – Цейя, прелестный лик справедливого суда Всематери, милосердная госпожа формы вещей. Бросила взгляд в сторону пустого трона, по лицу пробежала тень недовольства. Обошла вкруг преступников, внимательно изучая каждого.
– Скажите доброму народу, зачем вы явились в город?
На опоенных или зачарованных жертвы не походили, тот, что был постарше, бойко ответил вопросом на вопрос:
– Действительно, зачем бы? По телевизору или в Сети глядели, так может, сюда бы и не попали…
– Скажи хоть, в чём вина, добрая госпожа. За чьи грехи помирать-то? – слаженно работают, только по чьему сценарию. – Или дальше, как на таможне? Про запрещённые предметы и вещества потолкуем?
– Амулеты защитные от лихих людей, антидоты – а как без них в любой поездке? Умял неведомую плюшку с голодухи – и вместо достопримечательностей стенами уборной любуйся, – ворчливо подхватил напарник.
В толпе раздались смешки – комичная парочка балагуров не спешила каяться и сознаваться.
– Я бы рада вам поверить. Такие бравые ребята, такие смелые… – девушка погладила старшего по щеке. – Но вас взяли при попытке связаться с руководством.
– Неправда ваша, мы дядюшку вызывали! – звонко крикнул младший. – А что дядюшка в Адмире живёт – то не преступление. Тоже приехать вот хотел, надо ж обсказать старику, где лучшие кабаки да бордели, – тц-ц, слабая импровизация, хотя защита нападением и уход в клоунаду – излюбленный адмирский стиль. Понятно, отчего их не сдали мозголомам сразу.
Цейя удвоила ласки, сделалась сама нежность и понимание:
– А как зовут бедного старенького дядюшку, у которого такие заботливые племянники? У него же есть имя, малыш?
На лице старшего напарника отразилось отчётливое «Молчи, дурак!», но что он мог противопоставить чарам дочери Лилит?
Дурак не смолчал, а Цейя грустно улыбнулась.
– Полный тёзка, да? Хороший дядюшка, находчивые племянники. Пожалуй, мы вас отпустим. И в самом деле, какие-такие секреты вы могли бы выведать? Вы же добрые и безобидные парни…
Выкрики в толпе стали громче, в Новом Вавилоне шпиков звали по-старому, и Цейе это пришлось по нраву. Щеки её порозовели от удовольствия, она хлопнула в ладоши:
– Бегите, крысятки, вы свободны!
Одежда арестантов ворохом осела на помост, в ней с отчаянным писком что-то копошилось. Цейя поддела край куртки, и две упитанные чёрные крысы ринулись прочь.
Началась азартная ловля «адмирских крысюков», с гиканьем и прибаутками. Цейя удовлетворённо оглядела поднятый переполох и устроилась в тени обломка колонны, закутавшись в плащ. Казалось, ей чего-то недоставало.
Куда подевалась плутовка, Бааль в общей суматохе не заметил. И эта перемена оказалась не единственной – парный трон больше не пустовал.
Венценосная чета, наконец, пожаловала – и в каком же насладительном виде! Государь Денница будто прямиком с поля боя – камзол изодран, голова в бинтах, взгляд болезненно-ясный. И очень скверный. На месте лекарей Бааль бы первым делом предложил скрыть подобное разоблачительное безобразие повязкой. Судя по ширине зрачков, Лучезарный пошёл по стопам братьев-мировращенцев и просто запил контузию чем-то убойным. А может, Рыжая подсобила. Сама целёхонька и довольна донельзя. Кровь и грязь на платье выглядят очередной прихотью модельера. Цейя даже не потрудилась изобразить дочернее беспокойство и тихо исчезла. Инсценировка? Добрый народ такими вопросами не задавался. «Кто? Как? Почему?» – никакого терпения, желай правители полной приватности, так не явились бы вовсе.
– Сегодняшний день печален для меня и радостен для Вавилона, – голос Люцифера звучал гулко и скорбно. – Наш верный друг и давний соратник оказался подлым предателем. Но он не достиг своей цели: я всё ещё жив! Ибо я тот, кто я есть – и вы знаете, кто я. Не по лживым наветам врагов, по правде жизни, что сейчас перед вами без прикрас. Я мог бы скрыть свою горечь – но злодей угрожал не только мне. В безумии своём он посягнул и на жизнь той, что для всех нас дороже собственной!
Бааля перекосило от непреодолимого отвращения. Благо посреди импровизированного митинга в поддержку чудом спасшегося избранника богини можно было позволить себе что угодно. Под дружное скандирование жертв пропаганды сожрать ближайших соседей и сплясать нагишом – как нечего делать, никто не заметит. Хотя страдающая дева-держава, возможно, и оценила бы.
– Советник Маркос! – из нежных уст Лайлы приговор прозвучал как приглашение. Тишина вокруг сделалась гробовой.
Действительно ближний круг полутора государей. Отец-основатель ведомства кшатри, создатель идеальной машины порядка и воздаяния. Бааль питал к Маркосу нечто вроде уважения даже после его участия в провальной раймирской афере Лайлы. Маркос сумел скрыться от гнева Адонаи, одурачить егерей и медиков… Хорошо, Самаэль тогда всё же послушал мудрого совета и принял лишь тех, кто годился на роль безопасной игрушки, потому Маркоса отдали на потеху Третьему отделению. Подарок недолго радовал Аластора – на одном из допросов поставил настолько мощный ментальный щит, что навсегда похоронил под ним свой разум.
Бааль напряг истинное зрение – тц-ц-ц, не бережёт себя государь, похоже, попал под один из коронных боевых номеров Маркоса, чуть меньше везения или сторонней помощи – и скальп Люцифера пошёл бы на сувениры. Маркоса доставили вместе с креслом. Никаких пут, кандалов или сдерживающих заклинаний, никакого конвоя. Расслабленная поза, спокойное лицо, венок в волосах – небрежный штрих к портрету упорствующего злодея. Торжество во взгляде мрачное, отчаянное. Даже Лайле от него достались лишь печаль и презрение, какого заслуживала бы дешёвая шлюха, пойманная с сонным зельем возле подноса с бокалами. На собственную казнь как победитель – старина Маркос верен себе. Сейчас ему вряд ли больно – телом он почти не владеет, а в сознании остаётся силой воли и милостью Хаоса. Цветущая дрянь пустила глубокие корни, и, скорее всего, успела добраться до лобных долей – полупарализованная жертва куда удобней бодрой и разговорчивой.
Тянуть драматическую паузу дальше не стали, иначе пришлось бы глумиться над коматозником или трупом.
– Вина твоя тяжела, но ты ещё можешь искупить её, – судя по преувеличенно чёткой дикции, Люцифер сдерживался из последних сил. «Топиар» – трюк старый и эффектный, но скачки роста зависели не только от движений жертвы, но и от воли заклявшего. Денница и тут нашёл способ выгулять свою манию. Сквозь беднягу Маркоса прорастала «Утренняя звезда», неистребимый раймирский сорняк-паразит.
– Если ты примешь наше прощение и обязанность более никогда не предавать Вавилон – мы вновь назовём тебя своим другом.
Не нахлобучили бы «топиаром» – прямо здесь рискнул бы закончить начатое. Лайла, несомненно, могла помочь ему – но что бы выиграла от замены? Сейчас демонстрировала типично женское кокетливое безразличие. Позы принимала отменно соблазнительные и примеривалась добить неудачливого поклонника. Но Люцифер успел первым.
Рваные неряшливые линии изуродовали щёку приговорённого, и финальный штрих вызвал последний отчаянный всплеск жизни. Маркос уже не мог толком ответить, но умудрился послать всех подальше да поглубже без слов. Ненасытная зелень поглотила его в считанные мгновения. Затянула, заплела, алыми цветами заполонила – и новый шедевр для садов богини был готов.
Толпа постепенно впала в странное оцепенение – ни криков одобрения, ни воплей ужаса. Передние ряды и вовсе походили на сборище сомнамбул. Подойдут ближе – и голодная воронка затянет их с концами. Лайла осторожно коснулась руки Люцифера – тщетно. Привычки путать паству с пищей за Денницей ранее не водилось, но когда и начинать, если не теперь.
Бааль без помех преодолел расстояние до цветущей фигуры и старался выглядеть как можно беспечней – для пущего эффекта принялся насвистывать простенькую мелодию идиотской песенки про козла и деву. И подчёркнуто не обращал внимания на пристальный взгляд Лайлы.
В полном молчании срывал цветок за цветком, пока не почуял, что хватка Денницы ослабла – добрый народ встрепенулся и начал помалу приходить в себя. К подножию трона Бааль шёл, уже сопровождаемый положенными шепотками, охами и вздохами. Ещё бы, новое действующее лицо в спектакле, какой-то прощелыга обнёс труп предателя и лезет преклонять колено с охапкой сорняков!
– Яркие цветы, проросшие на отравленной почве, – пустяк, – весело и зло произнёс Бааль. – Будь у меня богатая держава, несметное войско или верный клан – отдал бы всё. Но какой дар может преподнести безродный бродяга той, у чьих ног весь мир?
Не выпуская букета, уселся на нижней ступени тронной лестницы.
В чертах Лайлы появилась мягкость, лёгкий румянец окрасил щёки – казалось, о раненом избраннике она позабыла напрочь, и пара-тройка ответов на риторический вопрос у неё нашлась бы. Денница наконец очнулся и перестал походить на собственный надгробный памятник. Голос обрёл живые едкие интонации, хотя звучал вначале через силу.
– Вино Вавилона играет со слабыми злые шутки. Милостыню раздаем у дворца в новолуние, а ты явился в суд.
– Не по вашим щедротам тоскую, не по вам сгораю свечой и сохну, как полынь на солнце, – отрезал Бааль, состроив оскорблённую мину. – А на площади раздавайте кому угодно, лишь бы по согласию и лошадям не в испуг.
Не подозревавший о своём чудесном спасении добрый народ принялся шумно упражняться в остроумии, чем не добавил государю душевного равновесия. Голова у него наверняка раскалывалась, несмотря на принятые зелья, – Бааль наградил противника омерзительно широкой улыбкой и принялся ощипывать цветок из букета, изображая популярное в народе гадание.
– Не гневи богиню, – Люцифер устало махнул рукой. – Ступай проспись.
– От пригласит она в свои чертоги – так непременно. До утра проспимся, с огоньком да с оттяжечкой. Вам-то с таким увечьем теперь на покой, к лекарям. Иное неможно – здоровью вред и богине лишние заботы.
– Запахнись, лайдак, куда вывалил! Блох натрясёшь, шелка загадишь... Язык длинный, поганый, по нему венец карьеры тебе – шут да золотарь. Но воров не привечаем – на пиру поймает кто за руку, зашибёт вгорячах. А в нужниках сам задавишься – вору ж хоть дерьма, а даром.
– Прав государь, – Лайла обворожительно улыбнулась, всё внимание моментально оказалось приковано к ней. Знакомый тон, знакомые приёмы. Стиснула нежной ручкой плечо Люцифера – так зажгло страдальца, аж из образа выпал, и продолжила. – От чистого сердца и слова в дар принять не зазорно, а ты говоришь – и лжёшь, не своё берёшь – и портишь.
– Что испорчено – то выправлю. В остальном суди как знаешь, госпожа, – Бааль принял истинный облик и швырнул букет к подножию трона – цветы вспыхнули на лету, и вместо них во все стороны брызнули и покатились по ступеням крупные огненные опалы.
Люцифер откинулся на спинку трона и смежил веки – вряд ли кто заметил в мимолётном взгляде обещание скорой расправы. Народ резвился вовсю – узнали, сволочи, помнят. Комментарии и клички сыпались, как горох из дырявого мешка, Баалю показалось, что он узнал звонкий голос паршивки Хулюд – кто ещё мог так гордо приветствовать «вазира Меджнуна»?
Лайла поднялась во весь рост – парочку признаков несомненного одобрения устроенного балагана и своей персоны Бааль и без того прекрасно разглядел в шелках лифа.
– Место прошлому – за порогом, будущему – за поворотом. Такова моя воля и воля владыки, – смотрела рыжая стерва отнюдь не на соправителя. – Вавилон примет всех, кто готов отдать ему свою верность. Огненные камни были символом моих слёз, но сегодня это слёзы радости. Разделите же их без стеснения!
Слишком прекрасна, чтобы меняться. Дармовые опалы вмиг сделали их невидимками. Первым ушёл Люцифер – что ж, одной проблемой меньше.
– Бессмысленная давка.
– Уже нет, старый ты скаред, – рыжая слишком глубоко запустила когти, по всему видать, стосковалась. – Со мною, из меня и для меня…
– Я совершу лишь то, чего хотел бы сам.
Прежняя планировка воссоздана до мельчайших деталей, идти по улицам можно хоть с закрытыми глазами. Но лучше не стоит – плата за беспечность здесь была несколько выше, чем в любой столице. В кольце древних стен прежние ходульные законы заменял один-единственный.
Пёстрое многоголосие шумных площадей, беспокойное движение повсюду. Искристая суета с наступлением ночи не утихала, наоборот, жарче разгоралась вместе с непременными кострами в честь богини. Он мог бы найти виллу или остановиться в гостинице, благо не всех устраивал первобытный уют в Садах Великой. Но было в этом нечто освежающее, бодрящее. Пару раз его уже пытались убить – атмосфера мира и всеобщей любви ничуть не мешала резать кошельки и глотки. Прятаться он не собирался, сейчас легко мог бы повторить маскировочный трюк хромого шельмака. Но к чему уподобляться? Пусть заметят, пусть явятся. Приди и рискни. Вавилонская госпожа наверняка внимательно следит за ним с тех пор, как он вошёл в ворота. Где она, там и свита. Камерный спектакль «Вазир-бродяга и город тысячи соблазнов» должен прийтись Лайле по вкусу. Если уж принц-консорт из выгребной ямы её устроил. Хотя следовало отдать должное – сотни лет заточения пошли на пользу прощелыге, избавился от сиропных манер и ложной скромности. И если судить по выкрутасам, единственной печатью на нём нынче оставалась лишь печать безумия.
Метким броском в заросли знаменитого раймирского сорняка отправился измятый стебель, пришлось сорвать ещё один цветок.
– Ай, эфенди, плюнь! Плюнь, тебе говорят! Не то худо будет! – попрошайка, вертевшаяся неподалёку уже около четверти часа, осмелилась приблизиться и с любопытством наблюдала, как он с видимым удовольствием разжёвывает нежные лепестки. – Пустынную розу зверь не ест, птица не клюёт, а ты уплетаешь за милую душу, будто больной верблюд!
Нашла, наконец, к чему прицепиться. Однако это даже забавно. Он ответил вежливой улыбкой, помня о своей роли скромного паломника, но доброхотному совету не последовал. Ему нравился терпкий сок и сладкий аромат цветов олеандра. Ифритка тоже была недурна – если отмыть и причесать.
– Меджнун! – припечатала пройда и бесцеремонно ухватила его за рукав, звеня тяжёлыми браслетами. – Вольно ж тебе травиться посреди садов Великой. Какая печаль заела такого важного эфенди? Дай руку, не бойся. Всё расскажу без утайки – как верх брать, куда поворачивать…
– Э, да я сам тебе погадаю, красавица! Ждут тебя пустой карман да холодный зиндан, если вовремя не свернёшь с кривой дорожки, – глядя в бесстыжие жёлто-зелёные глаза, аккуратно извлёк руку девушки из-под своего плаща, а во вторую вложил шеол. Усилием воли удержался, чтобы не разделить вкус «пустынной розы».
– Проваливай!
Гадалка расхохоталась. Игриво толкнула бедром в бедро, пёстрые шёлковые лохмотья на полной груди затрепетали, от пышных юбок поднялось небольшое облако пыли.
– Какой сердитый! Ещё свидимся, эфенди! Эхейе!
Клюнула ладонь, как курица зерно, и спешно удалилась – глянул через плечо, не смог различить соблазнительный силуэт. Дура дурой, а опасность чует.
Устроился поудобнее, прислонившись спиной к нагретому камню, и смежил веки. Дремал чутко, вполглаза, потому не пропустил момент, когда вокруг стало слишком тихо. Знакомая вонь, новые оттенки: прогорклое оружейное масло, горелые чуть подгнившие потроха, давно спёкшаяся кровь пополам с ржавчиной.
– Раньше из твоих подвалов пахло опрятнее. Сточная канава жизни сделала тебя неряхой.
– Не сметь! – особо ретивый десятник не выдержал. Ещё бы, такое безобидное нечто, смехотворный побродяжка, стиравший платье в винном фонтане, а сушивший на ветках, пока объезжал очередную сведённую с чужого двора кобылку. Мозголомов поровну с фокусниками, серьёзно? Бааль фыркнул и открыл глаза:
– И вам не хворать. Располагайтесь без чинов, прошу вас. Сыграть не желаете?
Мастема молча изучал противника. Что ж, бодливому быку в утешение лишь забор покрепче.
– Приятно ведь, когда воля госпожи совпадает с твоей собственной? Принесёшь мою голову на блюде – прекрасный дар любви и верности.
Блюдо Бааль извлёк из воздуха и метнул под ноги. Сверху приземлилась пара костей из того же старого золота: единица и двойка, три крошечных чёрных бриллианта замерли, глухо поблёскивая.
Мастема нахмурил высокий лоб, кивнул подручным. Схлынули, застыли поодаль.
– Разве что на пару орешков. Что взять с шулера, – улыбнулся одними губами. Серые глаза блестели холодно и жадно, как пыточные свёрла. Если бы мог – вонзил бы парочку, наматывая волокна плоти на острые грани, следом раздробил бы кости… Ничуть не переменился.
– Понимаю, поддержать тебе нечем, – сочувственно покачал головой Бааль. – Прости, хватил лишку. Будь по-твоему, орешки так орешки. Но чур, весь кулёк на кон.
– Зубы обломаешь, – Мастема сел напротив и взвесил кубы на ладони. – Даром-то взять – больше выгоды.
– Выгоды больше, почёт другой, – Бааль равнодушно наблюдал, как Мастема изучает кости. – Всего один бросок, добрый амир, – вдруг повезёт?
– В щель твои фокусы, – Мастема с силой швырнул кости обратно. – И трёп туда же.
На мысленный приказ никто не отозвался – половина олухов тщетно пыталась удержать рассыпающийся защитный купол, пока другая давилась едким серым дымом, выкашливая его вместе с хлопьями сажи. Мастема вскочил на ноги, резко схватившись за щеку. Бааль улыбнулся, заметив нечто весьма лестное в глазах противника.
– Зубы беспокоят? – скорлупки остальных орешков трескались одна за другой, обнажая спелые ядра. Упоительная карусель оттенков. Суть личности на пороге посмертия выходит на первый план.
Зрелище определённо стало бы новой сенсацией, однако болевой порог раймирского мясника всегда был излишне близок к дубовым бессмысленным скотам. Где-то между гулем, орком и Князем. Но благодаря этому подарку природы любезно успел восстановить равновесие и пикантно разозлиться.
– Двойка, – Бааль махнул рукой в сторону скрытых травой кубов. – Не взыщи, добрый амир, воля Хаоса. И старый обычай – мечи, коли взялся. Наша прелестная судия сие удостоверила. Благодарю за игру. При случае непременно повторим.
***
Ни один вечер здесь не обходился без игрищ у огня. Как только спускалась ночь, повсюду загорались костры, и самый большой полыхал на дворцовой площади. Поляна в чаще и пляшущее на ней исполинское пламя – что может быть более манящим и чарующим в густом мраке первобытной тьмы? Бааль старался держаться подальше от дворца – Вавилонская госпожа могла счесть, будто он покорно топчется у порога. Но после стычки с Мастемой решил уступить искушению – и слетавшимся к огню, и разжигавшим его стоило напомнить: даже прирученные чудовища не безопасны.
Народу набежало преизрядно, острая вонь предвкушения временами заглушала буйство цветущих джунглей и запах жареного мяса. Подогретые выпивкой компании, парочки, такие же одиночки, как он сам, – все были погружены в свои нехитрые занятия, но определённо чего-то ждали. Бааль присел на бортик фонтана, извлёк из воздуха кубок – не помешает промочить глотку. Черпать побрезговал, поднёс к струям, брызжущим из отверстых вараньих пастей, и, когда полилось через край, отпил. Аромата почти нет, но вкус превосходно ярок и свеж – зелёные хрусткие персики и молодой подземный мёд. Никакой известковой кислятины. Недурно, Лайла.
Сложенный по всем правилам костёр выглядел поистине грандиозно, как священный идол – для полноты сходства к подножию даже натащили цветов. Что внутри, стоило разглядеть повнимательней, истинным зрением. Совершенно особые поленья – вот откуда эта фальшивая нота. Липкий смолистый страх, тупой животный ужас приговорённых. Бааль сделал ещё пару глотков и облизнулся.
Рядом какой-то бродяга – совсем молодой парнишка, не старше Берита – шумно хлебал прямо из фонтана. Бааль снисходительно наблюдал, как раздуваются худые бока, затем ткнул свесившееся через бортик тело в поясницу носком сапога. Тело вяло лягнуло в ответ и обернулось, утирая рот.
– Эта жопа не продаётся.
– Скажи, любезный, почему костёр до сих пор не запалили? Чего ждут так долго?
Юнец фыркнул, смерил Бааля оценивающим взглядом и ответствовал без всякого уважения:
– Ты что, с Золотой Шахны упал? Луну не видишь? Младшая хозяйка шабаша ищет нового мужа.
Бааль кивнул в знак благодарности и потерял всякий интерес к собеседнику. Полная луна и впрямь была отчётливо видна в ясном небе. Но словоохотливый поганец не унялся. Фамильярно стукнул кулаком в Баалев кубок и заявил:
– Выпьем за мою наречённую, папаша!
Бааль добродушно ухмыльнулся и поддержал тост.
– Вдруг выберет, да не тебя?
– А кого ж ещё-то? Я тут один такой красивый, – мальчишка горделиво подбоченился и подмигнул. – Не занимай очередь, старые кости хороши для шарбы, а не для ложа дочери Богини! Знатный у тебя стаканчик, где подрезал?
Многообещающий юнец. В родном Сифре лет через пятьдесят окончил бы свой славный путь в тележке мусорщика. Здесь не доживёт до конца недели. Так почему бы не придать остатку его жизни немного смысла?
– Что, нравится? – Бааль вновь наполнил кубок, отпил и протянул мальчишке. Тот ухватил подношение цепко, как обезьянка, совершенно завороженный блеском рубинов и золота. – Славный будет подарок твоей невесте.
Парень издал радостный вопль, потом воровато огляделся, спохватившись.
– За удачу! – осушил кубок и поплёлся прочь, пока странный собутыльник не передумал или не потребовал чего-нибудь сомнительного взамен.
– Береги себя.
Бааль проводил его взглядом, и всё с той же добродушной усмешкой наблюдал, как мальчишка пару раз споткнулся и чуть не упал в чей-то костёр. Шальвары занялись охотно, а крики и попытки потушить, не выпуская из рук кубок, вызывали только хохот – откуда пирующим знать, что бедолага не смог бы избавиться от драгоценного подарка, даже если бы очень захотел. К тому же бегущий и истошно вопящий живой факел – чем не развлечение? Никто не дёрнулся помочь, когда парень с разбега влетел в основание костра, ударился головой об одно из толстенных брёвен, да так и остался там, нелепо скрючившись. Отвернулись и забыли, здесь не принято сосредотачиваться на подобных вещах слишком долго. Костёр, к неудовольствию Бааля, не вспыхнул – треклятый мальчишка не сгодился даже на растопку. Но приятное разнообразие всё же внёс.
Разгул вокруг неумолимо набирал обороты – в ожидании главного события добрые вавилонцы времени даром не теряли. Музыка, нестройное пение, шумные пляски, охи и вздохи тех, кто не стал рассчитывать на благосклонность хозяйки шабаша и нашёл себе пару попроще. Чем сильнее Баалем овладевали скука и отвращение, тем отчётливее ощущалось покалывание в кончиках пальцев. Какой там шабаш – попросту бардак, зловонное месиво пьяных случек среди мусора и объедков.
– Я говорила, ещё свидимся, эфенди, – Бааль обернулся и встретил насмешливый взгляд давешней красотки-попрошайки. Умыться и привести себя в порядок для гулянки вертихвостка не удосужилась, скорее наоборот – на щеке пятно сажи, волосы растрёпаны, юбки смяты, подол заляпан. Наверняка вовсю пророчила по кустам хмурое утро всем желающим.
– Что ж, награду отработала честно, – не стал и пытаться скрыть раздражение. Навязчивость в женщинах или мужчинах он презирал одинаково. – Чего ещё тебе надо?
Гадалка рассмеялась и взглядом указала на костёр.
– Того же, чего и тебе. Полешко-то подкинул, да сырое попалось, не занялось без доброй искры.
Бааль прищурился – странные речи для трущобной потаскушки. Девица подошла ближе, заглянула в лицо, словно пытаясь прочесть в нём что-то, известное только ей. Ответил нарочито небрежно, не выходя из роли приезжего:
– Да говорят, неможно жечь, покуда здешняя царевна не выберет себе мужа на ночь.
Замарашка забавно сморщила носик, глаза вспыхнули в полутьме, впитав все оттенки окружающей зелени. Ухватила за рукав, будто увлечённый игрой ребёнок.
– А ты мог бы, эфенди? Изождались, все зенки проглядели. Вдруг не придёт – бывало всяко. Перепьются, перелюбятся, а её нет. Капризная стерва.
Бааль хмыкнул – женщины редко отзываются друг о друге с искренней похвалой. Девчонка восприняла это по-своему – обвила цепкими ручками, уткнулась в грудь и пробормотала неожиданно кротко:
– Ты можешь, эфенди, я знаю, я вижу. Зажги костёр. Пусть горит. Просто горит здесь. Для меня и для тебя.
Пламя с торжествующим рёвом взлетело вверх по брёвнам под приветственный вой толпы и отчаянный, безнадёжный – и неслышный никому, кроме – вопль изнутри костра, быстро рассыпавшийся на отдельные задыхающиеся хрипы. Исполинский столб огня словно стремился расплавить небесный свод и поглотить обитаемый мир. Жадно тянулся во все стороны разом, щедро разбрасывал искры и метко стрелял угольями. Ближние стоянки полыхали вовсю, многие добрые горожане уже катались по земле, ломали кусты и разбивали головы о камни мостовой и бортики фонтанов.
– Лучшего и желать нельзя, правда? – повинуясь мимолётному порыву, подхватил девицу на руки. А она словно того и ждала – крепко обняла за шею и рассмеялась. Нежно, слегка безумно – и щемяще знакомо.
– Далеко ль нести собрался, эфенди?
– А куда прикажешь, царевна.
Притворщица поцеловала Бааля в висок и ловко спрыгнула на землю. В очаровательной взбалмошной головёнке только что дозрела очередная шалость – и его твёрдо вознамерились взять в подельники. Куда и зачем – какой смысл спрашивать, если ответ находится на расстоянии вытянутой руки? Он лишь едва слышно окликнул девчонку по имени. Она одарила его лукавой улыбкой и потянула за собой в арку портала.
Ждал чего угодно, вплоть до ловушек – но плутовка вновь его удивила. Мириады магических светильников поначалу почти ослепили, пришлось накинуть капюшон, но в толпе его замешательства никто не заметил. Народ постоянно прибывал, многие поначалу выглядели куда более оглушёнными и обескураженными, но быстро приходили в себя – добрые горожане порой готовы восстать из мёртвых, лишь бы не пропустить дармовое развлечение.
Бааль бегло оценил обстановку и недоумённо приподнял бровь – они стояли посреди руин. Расчищенных, подновлённых, но заранее проигравших в сражении с вавилонским буйством зелени. Девчонка никуда не делась, и, хотя с виду это он вёл её под руку, направление определяла она. Хорошенький дуэт – бродяга и гадалка. И не самый колоритный в этой кунсткамере – сюда пускали даже нежить и гулей, причём эти ржавые звенья пищевой цепочки умудрялись мирно соседствовать друг с другом. Присутствие Изначальных в периметре придавало атмосфере особую охотничью прелесть. Морочить малых приятно – как бывает приятно раз в триста лет хлебнуть самого дешёвого ледяного пива в жаркий полдень. Чтобы уже к обеду пуститься на поиски чего-нибудь более интересного.
– Слегка припозднились, – глаза девчонки озорно блестели. – Но это ты виноват, эфенди. – Знакомцев ищешь?
– А что искать, сами найдутся, – плутовке нравилось его дразнить, ему – делать вид, что поддался.
По обрывкам мыслей и разговоров догадался, что тут затеяли. Храм Правосудия? Юмор с душком, идеи – и того хлеще, но оголодавшим без магии бедолагам любые помои в радость, любые басни по вкусу. На старые-то дрожжи лить – много ума не надо. «Богиня вернулась, и славен дом её – всё сущее». «Всематери нет нужды тешить гордыню, видя везде лик свой». «Праведный суд Вавилона открыт всякому».
Бааль скривился, его спутница хихикнула: мимо проволокли статую. В чём именно и перед кем провинилась мраморная красотка – понятно. Чей-то постельный капкан сработал вхолостую. Голову и конечности отбили безобразно, получившийся обрубок теперь только в пыточной поставить. Следом семенил Мальфес, старый извращенец никогда не умел вовремя остановиться – и, судя по роже, в этот раз только страх перед патроном хоть как-то сдержал его порывы. Любопытно, помощник главного зодчего – и защита, и орудие казни. Сам Лучезарный руки не приложил, как и его возлюбленная. Парный трон был пуст, но патриоты державы иллюзий видели всё в уютном свете дозволенной истины и особо не волновались.
Мальфес или не узнал его, или попросту не заметил – красовался перед съёмочными кристаллами, опьянённый реакцией толпы.
Следующее блюдо подали незамедлительно. Невзрачные безликие типы в нарядах заезжих гуляк – наёмные убийцы или лазутчики, с высокой вероятностью второе. И самой мирной державе не обойтись без коварных вражеских шпионов. Сопровождала их высокая фигуристая темноволосая девушка. Платье-сетка в пол и длинный белый плащ, небрежно накинутый на плечи, придавали ей вид капризной принцессы, сбежавшей на свидание прямо с бала.
Народ встретил её восторженным рёвом – Цейя, прелестный лик справедливого суда Всематери, милосердная госпожа формы вещей. Бросила взгляд в сторону пустого трона, по лицу пробежала тень недовольства. Обошла вкруг преступников, внимательно изучая каждого.
– Скажите доброму народу, зачем вы явились в город?
На опоенных или зачарованных жертвы не походили, тот, что был постарше, бойко ответил вопросом на вопрос:
– Действительно, зачем бы? По телевизору или в Сети глядели, так может, сюда бы и не попали…
– Скажи хоть, в чём вина, добрая госпожа. За чьи грехи помирать-то? – слаженно работают, только по чьему сценарию. – Или дальше, как на таможне? Про запрещённые предметы и вещества потолкуем?
– Амулеты защитные от лихих людей, антидоты – а как без них в любой поездке? Умял неведомую плюшку с голодухи – и вместо достопримечательностей стенами уборной любуйся, – ворчливо подхватил напарник.
В толпе раздались смешки – комичная парочка балагуров не спешила каяться и сознаваться.
– Я бы рада вам поверить. Такие бравые ребята, такие смелые… – девушка погладила старшего по щеке. – Но вас взяли при попытке связаться с руководством.
– Неправда ваша, мы дядюшку вызывали! – звонко крикнул младший. – А что дядюшка в Адмире живёт – то не преступление. Тоже приехать вот хотел, надо ж обсказать старику, где лучшие кабаки да бордели, – тц-ц, слабая импровизация, хотя защита нападением и уход в клоунаду – излюбленный адмирский стиль. Понятно, отчего их не сдали мозголомам сразу.
Цейя удвоила ласки, сделалась сама нежность и понимание:
– А как зовут бедного старенького дядюшку, у которого такие заботливые племянники? У него же есть имя, малыш?
На лице старшего напарника отразилось отчётливое «Молчи, дурак!», но что он мог противопоставить чарам дочери Лилит?
Дурак не смолчал, а Цейя грустно улыбнулась.
– Полный тёзка, да? Хороший дядюшка, находчивые племянники. Пожалуй, мы вас отпустим. И в самом деле, какие-такие секреты вы могли бы выведать? Вы же добрые и безобидные парни…
Выкрики в толпе стали громче, в Новом Вавилоне шпиков звали по-старому, и Цейе это пришлось по нраву. Щеки её порозовели от удовольствия, она хлопнула в ладоши:
– Бегите, крысятки, вы свободны!
Одежда арестантов ворохом осела на помост, в ней с отчаянным писком что-то копошилось. Цейя поддела край куртки, и две упитанные чёрные крысы ринулись прочь.
Началась азартная ловля «адмирских крысюков», с гиканьем и прибаутками. Цейя удовлетворённо оглядела поднятый переполох и устроилась в тени обломка колонны, закутавшись в плащ. Казалось, ей чего-то недоставало.
Куда подевалась плутовка, Бааль в общей суматохе не заметил. И эта перемена оказалась не единственной – парный трон больше не пустовал.
Венценосная чета, наконец, пожаловала – и в каком же насладительном виде! Государь Денница будто прямиком с поля боя – камзол изодран, голова в бинтах, взгляд болезненно-ясный. И очень скверный. На месте лекарей Бааль бы первым делом предложил скрыть подобное разоблачительное безобразие повязкой. Судя по ширине зрачков, Лучезарный пошёл по стопам братьев-мировращенцев и просто запил контузию чем-то убойным. А может, Рыжая подсобила. Сама целёхонька и довольна донельзя. Кровь и грязь на платье выглядят очередной прихотью модельера. Цейя даже не потрудилась изобразить дочернее беспокойство и тихо исчезла. Инсценировка? Добрый народ такими вопросами не задавался. «Кто? Как? Почему?» – никакого терпения, желай правители полной приватности, так не явились бы вовсе.
– Сегодняшний день печален для меня и радостен для Вавилона, – голос Люцифера звучал гулко и скорбно. – Наш верный друг и давний соратник оказался подлым предателем. Но он не достиг своей цели: я всё ещё жив! Ибо я тот, кто я есть – и вы знаете, кто я. Не по лживым наветам врагов, по правде жизни, что сейчас перед вами без прикрас. Я мог бы скрыть свою горечь – но злодей угрожал не только мне. В безумии своём он посягнул и на жизнь той, что для всех нас дороже собственной!
Бааля перекосило от непреодолимого отвращения. Благо посреди импровизированного митинга в поддержку чудом спасшегося избранника богини можно было позволить себе что угодно. Под дружное скандирование жертв пропаганды сожрать ближайших соседей и сплясать нагишом – как нечего делать, никто не заметит. Хотя страдающая дева-держава, возможно, и оценила бы.
– Советник Маркос! – из нежных уст Лайлы приговор прозвучал как приглашение. Тишина вокруг сделалась гробовой.
Действительно ближний круг полутора государей. Отец-основатель ведомства кшатри, создатель идеальной машины порядка и воздаяния. Бааль питал к Маркосу нечто вроде уважения даже после его участия в провальной раймирской афере Лайлы. Маркос сумел скрыться от гнева Адонаи, одурачить егерей и медиков… Хорошо, Самаэль тогда всё же послушал мудрого совета и принял лишь тех, кто годился на роль безопасной игрушки, потому Маркоса отдали на потеху Третьему отделению. Подарок недолго радовал Аластора – на одном из допросов поставил настолько мощный ментальный щит, что навсегда похоронил под ним свой разум.
Бааль напряг истинное зрение – тц-ц-ц, не бережёт себя государь, похоже, попал под один из коронных боевых номеров Маркоса, чуть меньше везения или сторонней помощи – и скальп Люцифера пошёл бы на сувениры. Маркоса доставили вместе с креслом. Никаких пут, кандалов или сдерживающих заклинаний, никакого конвоя. Расслабленная поза, спокойное лицо, венок в волосах – небрежный штрих к портрету упорствующего злодея. Торжество во взгляде мрачное, отчаянное. Даже Лайле от него достались лишь печаль и презрение, какого заслуживала бы дешёвая шлюха, пойманная с сонным зельем возле подноса с бокалами. На собственную казнь как победитель – старина Маркос верен себе. Сейчас ему вряд ли больно – телом он почти не владеет, а в сознании остаётся силой воли и милостью Хаоса. Цветущая дрянь пустила глубокие корни, и, скорее всего, успела добраться до лобных долей – полупарализованная жертва куда удобней бодрой и разговорчивой.
Тянуть драматическую паузу дальше не стали, иначе пришлось бы глумиться над коматозником или трупом.
– Вина твоя тяжела, но ты ещё можешь искупить её, – судя по преувеличенно чёткой дикции, Люцифер сдерживался из последних сил. «Топиар» – трюк старый и эффектный, но скачки роста зависели не только от движений жертвы, но и от воли заклявшего. Денница и тут нашёл способ выгулять свою манию. Сквозь беднягу Маркоса прорастала «Утренняя звезда», неистребимый раймирский сорняк-паразит.
– Если ты примешь наше прощение и обязанность более никогда не предавать Вавилон – мы вновь назовём тебя своим другом.
Не нахлобучили бы «топиаром» – прямо здесь рискнул бы закончить начатое. Лайла, несомненно, могла помочь ему – но что бы выиграла от замены? Сейчас демонстрировала типично женское кокетливое безразличие. Позы принимала отменно соблазнительные и примеривалась добить неудачливого поклонника. Но Люцифер успел первым.
Рваные неряшливые линии изуродовали щёку приговорённого, и финальный штрих вызвал последний отчаянный всплеск жизни. Маркос уже не мог толком ответить, но умудрился послать всех подальше да поглубже без слов. Ненасытная зелень поглотила его в считанные мгновения. Затянула, заплела, алыми цветами заполонила – и новый шедевр для садов богини был готов.
Толпа постепенно впала в странное оцепенение – ни криков одобрения, ни воплей ужаса. Передние ряды и вовсе походили на сборище сомнамбул. Подойдут ближе – и голодная воронка затянет их с концами. Лайла осторожно коснулась руки Люцифера – тщетно. Привычки путать паству с пищей за Денницей ранее не водилось, но когда и начинать, если не теперь.
Бааль без помех преодолел расстояние до цветущей фигуры и старался выглядеть как можно беспечней – для пущего эффекта принялся насвистывать простенькую мелодию идиотской песенки про козла и деву. И подчёркнуто не обращал внимания на пристальный взгляд Лайлы.
В полном молчании срывал цветок за цветком, пока не почуял, что хватка Денницы ослабла – добрый народ встрепенулся и начал помалу приходить в себя. К подножию трона Бааль шёл, уже сопровождаемый положенными шепотками, охами и вздохами. Ещё бы, новое действующее лицо в спектакле, какой-то прощелыга обнёс труп предателя и лезет преклонять колено с охапкой сорняков!
– Яркие цветы, проросшие на отравленной почве, – пустяк, – весело и зло произнёс Бааль. – Будь у меня богатая держава, несметное войско или верный клан – отдал бы всё. Но какой дар может преподнести безродный бродяга той, у чьих ног весь мир?
Не выпуская букета, уселся на нижней ступени тронной лестницы.
В чертах Лайлы появилась мягкость, лёгкий румянец окрасил щёки – казалось, о раненом избраннике она позабыла напрочь, и пара-тройка ответов на риторический вопрос у неё нашлась бы. Денница наконец очнулся и перестал походить на собственный надгробный памятник. Голос обрёл живые едкие интонации, хотя звучал вначале через силу.
– Вино Вавилона играет со слабыми злые шутки. Милостыню раздаем у дворца в новолуние, а ты явился в суд.
– Не по вашим щедротам тоскую, не по вам сгораю свечой и сохну, как полынь на солнце, – отрезал Бааль, состроив оскорблённую мину. – А на площади раздавайте кому угодно, лишь бы по согласию и лошадям не в испуг.
Не подозревавший о своём чудесном спасении добрый народ принялся шумно упражняться в остроумии, чем не добавил государю душевного равновесия. Голова у него наверняка раскалывалась, несмотря на принятые зелья, – Бааль наградил противника омерзительно широкой улыбкой и принялся ощипывать цветок из букета, изображая популярное в народе гадание.
– Не гневи богиню, – Люцифер устало махнул рукой. – Ступай проспись.
– От пригласит она в свои чертоги – так непременно. До утра проспимся, с огоньком да с оттяжечкой. Вам-то с таким увечьем теперь на покой, к лекарям. Иное неможно – здоровью вред и богине лишние заботы.
– Запахнись, лайдак, куда вывалил! Блох натрясёшь, шелка загадишь... Язык длинный, поганый, по нему венец карьеры тебе – шут да золотарь. Но воров не привечаем – на пиру поймает кто за руку, зашибёт вгорячах. А в нужниках сам задавишься – вору ж хоть дерьма, а даром.
– Прав государь, – Лайла обворожительно улыбнулась, всё внимание моментально оказалось приковано к ней. Знакомый тон, знакомые приёмы. Стиснула нежной ручкой плечо Люцифера – так зажгло страдальца, аж из образа выпал, и продолжила. – От чистого сердца и слова в дар принять не зазорно, а ты говоришь – и лжёшь, не своё берёшь – и портишь.
– Что испорчено – то выправлю. В остальном суди как знаешь, госпожа, – Бааль принял истинный облик и швырнул букет к подножию трона – цветы вспыхнули на лету, и вместо них во все стороны брызнули и покатились по ступеням крупные огненные опалы.
Люцифер откинулся на спинку трона и смежил веки – вряд ли кто заметил в мимолётном взгляде обещание скорой расправы. Народ резвился вовсю – узнали, сволочи, помнят. Комментарии и клички сыпались, как горох из дырявого мешка, Баалю показалось, что он узнал звонкий голос паршивки Хулюд – кто ещё мог так гордо приветствовать «вазира Меджнуна»?
Лайла поднялась во весь рост – парочку признаков несомненного одобрения устроенного балагана и своей персоны Бааль и без того прекрасно разглядел в шелках лифа.
– Место прошлому – за порогом, будущему – за поворотом. Такова моя воля и воля владыки, – смотрела рыжая стерва отнюдь не на соправителя. – Вавилон примет всех, кто готов отдать ему свою верность. Огненные камни были символом моих слёз, но сегодня это слёзы радости. Разделите же их без стеснения!
Слишком прекрасна, чтобы меняться. Дармовые опалы вмиг сделали их невидимками. Первым ушёл Люцифер – что ж, одной проблемой меньше.
– Бессмысленная давка.
– Уже нет, старый ты скаред, – рыжая слишком глубоко запустила когти, по всему видать, стосковалась. – Со мною, из меня и для меня…
– Я совершу лишь то, чего хотел бы сам.
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Глава 2, где опальный адмирский министр узнаёт дурные вести и принимает важное решение, а народная царица получает неожиданную помощь
Читать?Пустота скользила по коридорам вслед за ним, звуки шагов вязли и растворялись в её глумливом молчании. Кто велел погасить огни, кто отпустил слуг, кто посмел отдавать здесь приказы? И как их решились исполнить в обход воли хозяина? Бааль оскалился в темноту, ища, на ком бы выместить гнев – тщетно. Дворец будто вымер. Огромное здание, днём и ночью полное жизни и движения, замерло, застыло – для полного сходства с покинутыми виллами врагов Империи недоставало только следов мародёрства и слоя пыли под ногами. Идеальный порядок и гулкая пустота, цеплявшаяся за полы его одеяний, слишком живая для этой гробницы. Что-то осталось здесь, не сбежало вместе со всеми, угнездилось под сводами, впиталось в стены. Оно следило из чёрной глади зеркал, пряталось за каждым поворотом.
Игры разума, не более, как и слабый, но удручающе неотвязный запах. Эхо прошлого или будущего? Безмолвие смеялось над ним, ожидая, когда он даст слабину и позовёт. Смехотворная провокация.
Нет смысла окликать ушедших. С теми, кто оставил своего владыку, следовало поступить иначе. Согласно древнему обычаю.
Из покоев младшего сына он сразу шагнул в кабинет. На сегодня прогулок достаточно.
Высокая фигура у окна не обернулась. Лишь зябко повела плечами и выдохнула. Копну тёмных вьющихся волос окутало густое облако дыма. Вот откуда эти миазмы. Омерзительная смесь, всё равно что курить грязь из канавы в гульских трущобах. Из её покоев вонь так до конца и не выветрилась, несмотря на все ухищрения, включая магические.
Бааль с недовольным видом устроился в кресле и уставился на гостью. Она, вопреки ожиданиям, не исчезла.
– Скажи на милость, что ты находишь в этой дряни, девочка? – с некоторым облегчением произнёс Бааль. Со спины сходство было полным. Впрочем, лицом и характером мерзавка тоже удалась в мать.
– Мне по вкусу. Вам – и особенно вашему зятю – что драконьего навоза поесть. Тройное удовольствие! – Димена коротко рассмеялась. – А, теперь уже двойное, но я как-нибудь переживу. Ради блага клана.
Интонация ясно дала понять, что строптивая дочь имеет в виду.
– И ты караулила меня здесь лишь ради этого?
– Не только. До сих пор не научилась злиться на тебя как следует, – ловкое жонглирование обращениями тоже уцепила с материнского подола, но выходило куда мягче. – Знаю, ты думал и о нас. Теперь я могу завершить то, чего не успел твой… сотрапезник. – Яду сцедила в самую меру. Иного эти паузы убили бы на месте. – Всю отборную шваль дорогой покойный Молох хоть и не забрал с собой, но любезно переправил невесть куда. Остальные пойдут за мной без лишних возражений.
– Запрещаю, – Бааль решительно рубанул воздух в ответ на невозможные речи. С ума она, что ли, сошла от свалившейся в руки власти? Главой дома должен быть Адро, как старший наследник.
– Сколь вам угодно, – голос Димены, вкрадчивый и обманчиво ласковый, прозвучал прямо над ухом. Украшать собой оконный проём и дымить напоказ ей наскучило, решила прибегнуть к излюбленному трюку. Если закрыть глаза, покажется, будто за креслом стоит сама Нитокрис во плоти. Терзать окружающих она предпочитала именно в такой манере.
– Можете даже испепелить меня на месте. Или отравить. Или обратить, скажем, в ширму. Пожалуй, вышло бы иронично… – Димена присела на подлокотник и нежно обняла за шею. – Но тогда все, решительно все удостоверят новый замечательный факт семейной истории Великого дома. А с ним и ваше безумие. Мнимое, конечно же.
Отпрянула, со значением покрутила на пальце крупное кольцо, откинула крышечку – внутри скромно поблёскивал крошечный прозрачный кристалл.
Бааль ожидал чего-то подобного – слишком уж нагло держалась, будто нарочно пыталась вывести из себя. Скользнул равнодушным взглядом, бросил презрительно:
– Кто?
Пусть болтает, из яда этой кобры тоже может выйти полезное зелье.
– Братец Эфор едва ль испрашивал благословения, чтобы присягнуть дядюшке Асмо, – тц-ц, передавил. Почуяла напряжение, заговорила медленнее, тщательно выбирая слова. Страха, которым за версту несло от Зевеля и прочих, Бааль не ощущал. – Как и малышка Моза, сбежавшая под крылышко к своему любовнику. Кому в радость есть с чужого стола, а кому-то – накрывать свой.
Димена вынула из-за корсажа тонкий конверт с фамильным гербом и положила перед Баалем.
– Вряд ли содержимое тебя порадует. Береги себя, отец.
Приятное тепло неискренних объятий резко сменилось холодом, словно за воротник всыпали горсть колотого льда. Димена ушла, оставив шлейф скрытого торжества и странной горечи. Бааль втянул ноздрями воздух и чутко прислушался. Мёд, кожа, пряности, тяжёлый едкий душок курительного сбора – и ничего более. Быть может, последняя милая шутка – беречь себя он неизменно советовал тем, кого намеревался вскоре извести. Что ж. Врагам незачем знать, что нет больше таких ядов и заклятий нет, что способны убить его. Письмо вскрыл безо всяких предосторожностей. Узнал почерк Феора, пробежал взглядом несколько раз, строчки плясали перед глазами, снова и снова сообщая о вероломном предательстве.
С отвращением отбросил послание прочь, едва уняв покалывание в кончиках пальцев. Желание сжечь клочок бумаги на лету было слишком сильным. Теперь понятно, по крайней мере, куда провалился младший оболтус. «Иаль – калека умственный, Зевель – моральный, за Беритом присмотрит сын того, кого ты больше всего ненавидишь».
Димена, Моза, треклятый недоносок Балто – и кто во главе всей шайки? Феор, само миролюбие, само спокойствие. Столетиями изображать равнодушие к власти и полное нежелание участвовать в планах клана – талант! Бааль аж задохнулся от злости и восхищения. Узнай, как любимый первенец всех надул, ненаглядная Нитокрис, пожалуй, хохотала бы до слёз. Он почти слышал её смех.
Плевать. За сыном ушли самые слабые и трусливые твари. Ещё более жалкие – попрятались по норам, страшась гнева истинного владыки. Он помнил всех и каждого, но их имена, заслуги и проступки больше не имели значения.
Бааль оглядел обстановку кабинета – нетерпеливые огненные змейки уже резвились повсюду, щедро рассыпая бесчисленные искры и расползаясь всё дальше. Что могло – занималось сразу, прочее – медленно тлело и плавилось, готовясь стать новым блюдом в славном пиршестве.
Жаль, нельзя пригласить к трапезе всех отступников, но отчего бы не передать гостинцев особо приближённым и отличившимся? Иногда ведь достаточно одной свечи и хорошего ветра, чтобы выгорел целый квартал. Старый фокус, почти ровесник мира, потому изысканно прост и, разумеется, запрещён. Капли крови падали в огонь и сворачивались, забавно шипя и потрескивая, – и среди этих звуков отчётливо проступал ответ.
Брызнули стёкла внутри и снаружи: погребальный звон и сигнал тревоги слились в ликующем крещендо. Бааль закрыл порезы на руках и благосклонно кивнул, будто вышколенной прислуге, вовремя подавшей платок. Дворец умирал окончательно, самой чистой из смертей. Дышал шумно и хрипло, вывалив из оконных рам гибкие и жадные огненные языки. Разумно всё же уйти до того, как взлетит на воздух здешняя алхимическая лаборатория. Кто хранит всех – тому и хоронить павших, прости, приятель, сегодня это ты.
Но как отказать себе в удовольствии провести покорную стихию до парадного входа? Решительно невозможно. С каждым шагом дышалось вольготнее, с плеч вместе с пеплом и золой облетал тяжкий груз. Надолго ли хватит той лёгкости? «И когда Бездна почти пуста, а Вавилон из песка восстал…»
Спускаясь по объятой пламенем лестнице к выходу, сквозь рёв и грохот Бааль наконец расслышал собственный беспечный свист. Надо же. Одна из первых версий гимна тогда ещё будущей Империи. Та, что так нравилась ей. Им обоим.
***
«Полноправная властительница Вольного Перешейка и наместница Всематери на земле, благочестивая и милосердная государыня Хали…»
Решка горько усмехнулась – с последних страниц всех официальных бумаг «подруга пророка» исчезла вместе с любыми упоминаниями о Зоэле Фирсетском, избраннике богини. Дед постарался – в лучших традициях мести сгинувшим врагам и старых проклятий, «ты уйдёшь – и тебя забудут». Нешер объяснила, что такое «вуаль забвения»: именно этого эффекта дед пытался достичь, не прибегая к магии.
Ничего не сумел сделать лишь с флагом и гимном. Деву облагородили, насколько это было возможно, но козла при ней пришлось оставить. Новый текст песни в памяти добрых граждан укореняться никак не желал. Оно и понятно, умельцы Лино – хорошие поэты, но «народный» вариант был столь уморительно похабен и фантастически прилипчив, что положенные на ту же нехитрую музыку разумные и правильные слова никак не могли соперничать с залихватским творчеством уличных мальчишек. То бишь с совместным мелодико-поэтическим откровением пророка и его верных. Но какой смысл в этом теперь, когда ожили древние легенды и невозможное свершилось? С тех пор, как из небытия поднялся проклятый город, не то, что титулы, а и жизнь «государыни Хали» стоят не дороже ослиной отрыжки. Запретные свитки не лгали, вопреки уверениям деда. Пусть в отношении многих мужчин богиня и была справедлива, но её собственный нрав – нуга с толчёным алмазом.
– Что-то не так, девочка? Ты снова видела что-нибудь? – старый скорпион в последнее время почтителен и заботлив до тошноты, да и все прочие обращаются с нею так, будто она смертельно больна.
– Да, только что. Очередной кусок бессмысленно перепорченной бумаги, – тон вышел излишне резким, но как совладать, если вечно лезет поперёк?
Дед в своём новом амплуа долготерпеливого наставника при капризной царице лишь кротко вздохнул и вперил в правящую особу слишком пристальный взгляд.
– Твоя наставница и все мы очень опечалены тем, как ты изводишь себя. К чему тратить столько сил на то, с чем без труда управятся помощники?
– Зоэль всегда читал каждую цидульку, прежде чем подмахивать, – от упоминания имени пророка и жемчужин его лексикона почтенного старца не перекосило только благодаря большому опыту придворного лицедейства. Угол рта, впрочем, многообещающе дёрнулся, потому Решка решила продолжать в том же духе.
– Что ещё господа и госпожа советники вздумают провернуть моим именем? Прикажут пошить и надеть на статую богини исполинские шальвары? Введут официальный штраф для всех, кто продолжает звать монумент Золотой Шахной? Ещё какую-нибудь столь же важную глупость сродни ремонту во дворце, коему назначено пойти под снос?
– Ты всё-таки что-то видела, – обеспокоенно качнул головой дед. – И не сказала даже Нешер.
Ну, разумеется. Рада была бы ослепнуть, оглохнуть, лишиться всех прочих чувств и памяти заодно. Сказка ожила, обернулась кошмаром – и поселилась в её снах. Или, скорее, видениях – злая грёза подстерегала не только ночью. Добросовестный пересказ жутких картин окончательно привёл её к роли не то редкой фарфоровой статуэтки, не то гранаты с разболтанной чекой.
– И что бы она сделала? Сунула мне в клювик очередное бесполезное зелье? – с тех пор, как Решка перестала пить снадобья пустынной ведьмы, видения постепенно становились ярче и чётче, а уверенность в себе крепла. – Если Перешеек благословлён богиней, ифриты – избранный народ, коего не коснулось безумие нечестивых, чего нам страшиться? Бегите следом за другими старейшинами к подножию трона – вдруг вашу судьбу Всемать решит иначе. Всё больше смелости, чем сидеть и ждать, покуда за нами придёт её армия праведных.
Дед всё же не выдержал, сверкнул глазищами из-под седых бровей.
– Эк разошлась грозная государыня, – знакомые интонации. «Разгоготалась, глупая гусыня», – дальше обычно следовали наставления и назидания. – Раз преисполнилась мудрости своей до краёв, – давай, учи нас, дураков старых, трусливых да магией обделённых. На тебя вся надежда!
Крыть было нечем. Потому Решка со стуком отбросила перо, едва не опрокинув чернильницу. Вот вам повелительная державность! Черпайте больше, мажьте гуще и ешьте молча.
Мелочную радость старого скорпиона омрачило внезапное вторжение. Двери со стуком распахнулись, на пороге возник недовольный Альсар и доложил:
– К вам помощник адмирского посла. Я велел ему подождать, но он и слушать не желает!
– Истинно так, – за спиной телохранителя возник смазливый спутник Асмодея со шрамом на щеке. – Не желаю. Когда охотничий пёс вынужден притворяться комнатной собачкой, выносить это зрелище нет никаких сил. Поглядим, каков из тебя виночерпий, – Альсар едва успел поймать брошенную ему объёмистую бутылку тёмного стекла. Пыль с неё стерли наскоро и не до конца.
– Да стой ты, – двери захлопнулись прямо перед носом у Альсара. Красавчик обаятельно улыбнулся и приглашающе махнул рукой – на низком столике у входа возник серебряный поднос, а за ним маленькие бокалы на тонких изящных ножках. Совершенно некстати Решка вспомнила, как дед однажды попытался привить пророку и царю зачатки хороших манер и отучить, наконец, жрать херес прямо из горла. Зоэль предсказуемо закусил удила и сердечно попросил деда больше не позорить «детскими рюмашками» ифритский народ и Великую мать.
Поймала на себе взгляд тёмно-жёлтых глаз – вроде бы тёплый и располагающий, как и подобает, но слишком тяжёлый для легкомысленного повесы. Явно не пытается понравиться – честен хоть в этом, стало быть, не считает кромешной дурой, не способной прочесть досье. Судя по дарам, явился к деду. Устроился в кресле, словно визит утомил его в самом начале.
Альсар вскрыл бутылку и вопросительно уставился на гостя. Тот кивнул, не глядя.
– Лить вино невесть кому – дурная примета, – неприязненно заметил Альсар, наполнив четыре бокала. – У нас говорят так: знай всех, кого угощаешь. Ничейная чаша зовёт лишних, амир.
– О, кочевничьи суеверия, очаровательно, – Эфор усмехнулся и взял с подноса бокал. – Впрочем, парнишка хитёр – и на вашем месте, государыня, я бы к нему присмотрелся. Клан Хамсин всегда славился силой, норовом и… преданностью – по душевной склонности вольный ветер Пустошей способен на истинно прекрасные безрассудства!
Что-то в тоне гостя заставило деда покинуть свой пост подле Решки – не иначе, пустил в ход амулетное жульство, пытаясь точнее угадать цель визита. С напитками Альсар подсуетился не хуже вышколенных подавальщиков, но губы поджал. Скрывать яркие эмоции, когда лицо не задёрнуто платком по самые глаза, ему всё ещё было сложновато. Как и предполагалось, любимый «чаёк» пророка, только противу обычного изрядно горчит. И по аромату – будто в залитый выдержанным подземным мёдом саркофаг какого-нибудь шейха кинули щедрую горсть царских орехов.
Малхаз смаковал странный херес, аж глаза прикрыл от удовольствия – дарителю надо продемонстрировать, сколь высоко оценили угощение. Но не больше – достопочтенный младший посол сам задал тон визита, церемонные ответные потчеванья тут ни к чему. На самом деле старый скорпион попросту изучал «союзника» и выжидал, спросить прямо – значит уронить честь садразама и мудрейшего из шейхов Совета. Решка занималась тем же, но томная неподвижность гостя сбивала с толку. Проступала в его облике непонятная дисгармония: с виду типичный столичный хлыщ – холёный, балованный, опасный. Всё при нём, ой, да не всё. Пришлось отвлечься от этой картины пересчётом бокальцев. Не шесть. А вот семь или восемь – как так? Один лишний или два? Или таковых нет вовсе, когда включить в счёт волчицу с сыном?
Эфор этот манёвр скорее почуял, чем заметил. Живость тона вполне сошла бы за натуральную, оставь он глаза прикрытыми.
– Убеждаюсь, что для злых языков Сифра нет сласти лакомей, чем ваша красота, государыня Хали. Приятно видеть, что слухи о пошатнувшемся на почве грёз здоровье царицы – лишь наветы неверных.
От Альсара сейчас можно было без помех палить костры, зажигать светильники или прикуривать – Решка небрежным жестом поправила причёску, парень повиновался беспрекословно и сделал вид, будто изучает пейзаж за окном. На деда такие трюки уже не действовали, по крайней мере, вне тронного зала.
– Наставница Нешер зорко следит за успехами избранницы Великой и не допустит даже малейшего вреда, – сухо, неприятно, лживо. Про ваш славный «тройственный союз» Кувира-Хамсин-Эбла на улицах языки стёрли, чесавши.
– Госпожа и родоначальница прославленного браком с дочерью владыки Адмира клана Хамсин, бесспорно, хороша в этом. И верна себе. Но её умения – как и ваши, дядюшка, – во-первых, древние. Во-вторых, ифритские. А доля «порченой крови» у государыни Хали весьма велика, слава Хаосу. Я пришёл помочь, – последнее было адресовано Решке лично.
Благодарим покорнейше, заметил говорящую подставку могущественного артефакта. Опал, впрочем, никак не реагировал на одиозную персону.
Ответить Решка не успела – резная панель возле шкафа бесшумно отъехала в сторону, и к высокому обществу присоединилась «госпожа и родоначальница». За ней маячила угольно-чёрная рожа министра разбойных дел.
– А вы легки на помине. По адмирским поверьям, сие пророчит долгую жизнь. Целую ручки, – даже не привстал, мерзавец, лишь отсалютовал бокалом. – Ба! Да ещё с эскортом. Счастлив видеть в добром здравии, шейх Дастур. Снова прячетесь под юбками у дам, а, старый конокрад?
Нешер плавным мановением руки отпустила Альсара прочь и благосклонно кивнула, словно бы случайно вошла в комнату и ни словечка из ранее сказанного не услышала. Дастур осклабился и развёл руками – даже жестикуляция эблассца отличалась редкой по силе двусмысленностью.
– Эфор бен Бааль, лучший сын лучшего друга всех шейхов. Соболезнуем вашей утрате.
В равнодушных глазах помощника посла мелькнул алый огонёк – и отразился почти видимой точкой прицела меж бровей Дастура. Голос сохранил бархатную мягкость, но короткое слово на староадмирском прозвучало с хлёстким оттенком площадной брани. Буря экспрессии, часть шарма Третьего дома, ну конечно же.
– Доверенные лица… Почти в полном составе – и могут засвидетельствовать искренность моих намерений. Если вы согласны, – тут Эфор снова уставился на Решку, по-прежнему тяжело, но без угрозы, – я прошу вас открыть мне что-нибудь, известное всем присутствующим. Прочее поведаете после, но тоже не таясь. Как сообщали бы лейб-медику о неудобной, но легко решаемой проблеме…
Решка помедлила, прикидывая, чего добивается этот пройдоха. Подобраться поближе к подвеске? Сын почти всемогущего Изначального, известного коллекционера магических редкостей – не смешно, унесите. Трона Вольного Перешейка? Тому, кто манкировал возможностью сделаться зятем владыки Адмира и отрёкся от кровной родни ради возможности жить по своему разумению? Причём с избранником весьма скромного происхождения и положения. Отчаянный малый. Если и не поверит, «совету раритетов» знатная выйдет вилка в бок. Много воли взяли.
– Я дам вам больше – открою ранее не известное никому, – Решка скромно потупилась, нащупав спрятанную в рукаве подвеску. Та отозвалась теплом, словно дружеское рукопожатие. Судя по протестующим тайным знакам деда, она рассудила верно. Зоэлев камень пока проявил себя наиболее преданным из её советников, ни разу не ошибся и не солгал, а договариваться и трактовать она наловчилась. Вот так, наверное, и начинается безумие, а чем заканчивается… Проклятый шейх шейхов Аджи Даххак вначале лишь вынужденно кормил проросших из его спины змей. Но со временем привязался к ним, холил и лелеял, называя друзьями, братьями и мудрейшими из визирей. Впрочем, то, что несчастный творил, окончательно утратив разум, – детские игры по сравнению с забавами правителей Нового Вавилона.
Поняв, что паузой того и гляди воспользуется неугомонная Нешер, Решка взяла себя в руки и заговорила. Советникам ведь тоже не терпелось узнать, что она скрывает – да-да, многомудрые, читать некоторые намеренья бывает не сложнее, чем очередные дурные вести в донесениях. Хотела начать иначе, да получилось сбивчиво, сумбурно:
– Благодатные кущи, сады богини – страшное место, гиблое место. Золотой город сводит слабых с ума, заставляет терять себя и в конце концов поглощает. Перепившие дармового вина из хрустальных фонтанов падают без чувств, и Вавилон забирает их. Где вечером забывались пьяным сном кутилы – к утру лишь цветы, травы и кусты шумят, откликаясь ветру. Таким проще всего – растворяются в беспамятстве, возрождаются иными, и не страдают, став пищей для своих собратьев. Бесчисленная дичь должна чем-то пробавляться, прежде чем съедят и её. Круговорот жизни и смерти. Изобилие в садах Великой имеет свою цену. Но куда хуже тем, кто получил «помилование» и второй шанс. Превращённые насильственно и забывающие медленно.
Восстанавливая дыхание, Решка сполна насладилась тем, как Дастур посерел и прошептал, обращаясь к деду:
– Мансур и Тахир с сыновьями…
– О, не печальтесь, – к удивлению Решки, она не сразу узнала свой голос, так переливчато-нежно и одновременно мерзко он прозвучал. – Баран и верблюд были откровенно староваты, но крепость веры, чистота помыслов и добрый маринад воистину творят чудеса. Блюдо пришлось всем по вкусу. Особенно хвалили голубей – нежные, сладкие, а косточки мягкие, аж во рту тают! Никакого вина не надо, после такого и ключевая вода пьянит…
Зубы неприятно звякнули о край бокала – подвеска заметно нагрелась, но, не встретив понимания, попросту стрельнула в локоть чем-то вроде электрического разряда. Намёк тонкий, как бревно: некоторые впечатления лучше вовремя запивать. Вдохнула аромат хереса, отметила краем глаза – к ней шагнула только Нешер, да и та остановилась на полдороге.
– Царский стол, значит, – то ли подыграть решила, хитрая ведьма, то ли вспомнила что.
У простых не хуже. Дикая, странная жизнь, но об иной никто и не мыслит в стенах Вавилона. Алчно берут, что успевают, покуда не пришёл их черёд – и никаких тревог, сомнений, рассуждений. Только вечный праздник огня и веселья, шум музыки, яркие краски салютов в ночном небе – а за ними неугасимая жажда, выжигающая изнутри, сжирающая заживо…
Эфор умел сохранять неподвижность почище бывалого снайпера – одна радость, в глаза не смотрел. И в голову не лез.
– В восхищении, – вальяжный красавчик поднялся и отвесил Решке лёгкий поклон. Кажется, не из одной лишь тяги к светской театральности, а из каких-то более интересных соображений. – Ни из тебя, ни для тебя, ни ради тебя я не совершу того, чего не пожелала бы ты сама.
– Погоди, кучук-амир, больно скор ты на слова и дела. Дай понять, что продаёшь – государыня-то у нас юна, добра и доверчива, да только есть кому рядом встать, – и снова госпожа наставница рвётся в бой. Воистину, с финиковой пальмы инжир не падает, а младший посол, очень возможно, прав насчёт Альсара.
– Полноте, мудрейшая, эту формулу вы частенько слышали из разных уст с разных сторон, – Эфор одарил любезной улыбкой всех присутствующих. – Государыня Хали сказала своё слово, а я – своё.
– Наставница Нешер права, – Решка церемонно кивнула пустынной ведьме. –Ваш патрон прежде не скупился на подобные речи, соловьём разливался про руки помощи на чреслах дружбы, с тем и отбыл восвояси. Как и раймирские принцы. Щедры дары в закрытом ларце.
Эфор вздохнул понимающе и несколько устало. Сощурился, глядя на подвеску, – когда она успела показаться из рукава, Решка не заметила.
– Некоторые ларцы лучше не открывать, а дары не трогать. Но, как говорят заядлые игроки – «взялся – мечи, поймал – держи». Всех присутствующих, кто не желает удалиться, попрошу сохранять спокойствие и – по возможности – тишину. Чем меньше помех, тем лучше связь. Камень оснащён дополнительными защитными чарами на случай потери контроля.
На столе рядом с бокалами возник крупный кристалл – такие использовали для записи или съёмок.
Решка догадалась, к чему идёт дело.
– Нас могут засечь с той стороны?
Эфор пожал плечами.
– Я не всесилен. И, насколько понимаю, прежняя хозяйка подвески вам грезилась не всегда? Добро, добро… Всё ещё любопытней, чем предполагалось! Представьте, куда бы вам хотелось сунуть ваш изящный шпионский носик – наивозможно ясно и чётко, до предельного натяжения воли – и мягко отпустите снаряд. Понимаете, о чём я говорю? По глазам вижу, «дальняя слежка» для вас не пустой звук… – сухой менторский тон, пулемётная очередь слов, ну хоть на камень смотреть не просит – не может же знать, что этот этап она давно прошла. Неужто она и вправду такая простушка, у которой всё написано на лице? Внутрь Золотого дворца смогла попасть случайно – после просмотра очередных эфиров и бдений в дедовой библиотеке резиденция богини и её верных не выходила из головы. Подобраться поближе, невидимой и бесплотной тенью пройти по коридорам до самых тайных закоулков, в самое сердце страшного города…
– Вы меня слышите? Соберитесь. Иначе так и будете обнюхивать костровища на площади и любоваться расчленёнкой в пыточных. Или в один прекрасный день вас занесёт прямо в спальню госпожи Вавилонской – и это станет концом подруги пророка. Останется лишь седая слюнявая идиотка с пустым взглядом, никчёмная вешалка для символа власти – и это в лучшем случае…
Голос Эфора звучал всё глуше, словно из колодца доносились и пререкания советников – жужжание надоедливых насекомых, вездесущих крупных мух с зеленоватыми спинками, гудение пчёл в густом влажном воздухе. В ноздри ударил запах земли, прелых листьев, цветов, песка и мёда – до того приторно-сладкая могильная смесь, что аж слегка замутило.
Просторная комната, обставленная с безликой небрежной роскошью, – не оранжерея, несмотря на обилие раскрытых бутонов и липкую духоту. Окна задёрнуты плотными алыми шторами. Везде золотой, белый и алый. Даже цветы подобраны в той же гамме. Вряд ли чьи-то покои – скорее, гостиная или зал для приватных аудиенций. Жить в таких условиях смог бы только душевнобольной, хотя, судя по отделке потолка, форме светильников и прочим более мелким деталям, здешние декораторы удрали из Бездны вместе с правителями – и любой посетитель оказывался заперт внутри их воплощённой мании.
Одно из кресел было занято – фигура казалась очередным экспонатом выставки диковин, частью обстановки. Сухопарый мужчина неопределённого возраста с безжизненным застывшим лицом и водянистыми глазами выглядел, как искусно забальзамированный труп. По парадным одеждам в цветах клана и возгласам господ советников, Решка поняла, кто перед ней.
– Кайс Покойник, чтоб мне провалиться! Припал к подножию трона, значит. Достойный жребий.
– Похоже, теперь он Кайс Чучело. Мудра богиня. Подать на стол эту падаль – даже гули передрищут…
Лицо нынешнего главы Совета шейхов и очертания предметов сделались расплывчатыми и начали отдаляться.
– Держи на мушке, – прозвучал над головой баритон Эфора. – Ничто не должно отвлечь. Не сбивай дыхание, цепляйся за мелочи, любой якорь сгодится. Разве не забавно – чучело шейха в пустой комнате?
Решка хотела сбросить с плеч руки младшего посла, но ей показалось, будто чучело моргнуло.
От курильниц поползли тонкие струйки удушливого дыма, и в комнате неслышно появились двое. Некто в белом занял резное, обитое тускло-алым бархатом кресло у камина. Скрылся за высокой спинкой, сделавшей бы честь любому трону. На просторном диванчике чуть поодаль устроилась женщина: Решке пришлось приложить усилия, чтобы как следует разглядеть её. Возгласы господ министров, окрик Нешер и мягкий нажим Эфора: «Детали, маленькая царица. Целое состоит из частей».
Щедро украшенный крупными белыми опалами корсаж, узорная вышивка на коротком подоле – причудливо переплетающиеся папоротники и хвощи. Разложенный, как хвост диковинной птицы, шлейф, отделанный россыпью мелких бриллиантов. Всё это великолепие горело и сияло оттенками старого золота в тон тяжёлой копне волос, собранной в сложный узел.
Миниатюрная копия треклятого памятника в платье выглядела куда более примечательно, чем без. Сменила одну царственную позу на другую и проронила:
– Подойди.
– Да, госпожа, – даже голос, как у покойника, дурно поднятого некромантом-неумёхой.
Вздымающаяся над вырезом корсажа роскошная витрина для не менее роскошного колье пленила несчастного настолько, что на лице его наконец прорезалось выражение – и напрочь опровергло спорную идею, будто чувства к женщине способны облагородить мужчину. Такие – определённо нет.
Показанные во всей красе длинные стройные ноги окончательно подкосили и приблизившегося шейха, и мужскую часть «совета раритетов», и даже, кажется, Эфора.
Решка пожалела, что столь пристально разглядывала колье в виде виноградных лоз, но уж слишком тонкой была работа, слишком маняще блестели жёлтые ягодки опалов и бриллиантовые капельки на изумрудных листьях. Обувь оказалась куда проще – и Решка с непонятным злорадством отметила, что золотые сандалии всеблагой богини пришлись бы впору какому-нибудь дюжему легионеру.
– Я слышала твою ложь. Теперь хочу услышать правду, – женщина взирала на гостя благосклонно, но вкрадчивый нежный голос таил смутную угрозу. – Ты привёл ко мне отступников и пришёл сам. Дай мне правду, Кайс Суад, и я решу, станет ли обманщик обманщиков шейхом шейхов.
– Какую правду, госпожа?
– Единственную. На что ты готов ради меня?
– На всё, – выдохнул шейх, сорвав с головы платок. Женщина ласково улыбнулась, но в жёлто-зелёных глазах появился неприятный блеск. Совершенная красота храмовой статуи – и первобытная звериная жестокость хищника, забавляющегося с беспомощной добычей.
– Слова без дел пусты. Примешь ли ты знак моей любви, что свяжет нас навечно?
Вместо ответа несчастный ринулся лобзать обнажённое колено своего божества, словно нарочно выставленное для поцелуя. Божество уцепило бессвязно бормочущую жертву за подбородок и исполосовало лоб острыми длинными ногтями. Затем бегло прошлось алым гибким языком по кровоточащему узору. Шейх впал в ступор, замер подле богини, глядя куда-то в пространство. Та потрепала его по шее, будто ласкала пса.
Из кресла у камина раздались скупые аплодисменты. Мужчина в белом поднялся, и Решка смогла разглядеть его получше, о чём тотчас пожалела. Когда-то он, вероятно, был очень красив, а нынче выглядел ожившим трупом почище Кайса. Не лицо, посмертная маска, изредка подёргиваемая судорогой мрачного исступления. Движения царя, взгляд маньяка.
– Теперь он нравится мне куда больше! А тебе, Халиль? – подала голос женщина.
Чудовище в белом молча провело рукой по волосам возлюбленной, грубым хозяйским жестом коснулось шеи – словно передразнивая обращение с шейхом.
– Готов на всё ради госпожи? – негромкий, глухой, будто давно сорванный голос пробирал до дрожи в позвоночнике. – Твой достойный потомок наконец-то искренен, Лайла. И по-прежнему абсолютно бесполезен вместе со всей своей магией и бессчётным выводком таких же мешков дерьма и вожделений. Но я исправлю это.
Женщина повернула голову и лукаво улыбнулась чудовищу.
– Он верен высшей цели, а не личной выгоде. Всё, как ты и хотел.
Чудовище издало короткий шипящий смешок. Решке на миг показалось, что Люцифер сейчас свернёт любовнице шею, но он лишь извлёк из воздуха массивное золотое кольцо с рубином и бросил Кайсу.
– Прими и мой дар, бессменный глава будущего Совета Пустошей, шейх шейхов и голос Нового Вавилона.
Кайс отмер, но повиновался далеко не сразу – как только он надел кольцо, богиня недовольно поджала узкие губы и выпрямилась, от былой расслабленности не осталось и следа.
Люцифер растянул рот в довольной усмешке и обратился к шейху.
– Как ты чувствуешь себя теперь?
– Обновлённым, государь, – печать на лбу быстро заживала и сейчас изгладилась совсем, не оставив ни единого шрама. Решку вновь замутило, не то от запаха цветов, не то от противоестественности зрелища – вместо прежней, пусть и неприятной личности перед правящей четой стоял живой инструмент, идеальный фанатик, лишённый собственных желаний и стремлений. Простая и понятная страсть, разожжённая Лилит, приняла иную, законченную форму.
– Превосходно. Желаешь ли власти и силы большей, чем была дарована тебе?
– Лишь быть достойным их. Если я паду, моё место займут дети клана.
– Не волнуйся об этом. Ты жив, пока служишь Вавилону. Донеси нашу волю в самые отдалённые уголки Пустошей, найди и приведи к нам своих братьев и сестёр. Таких же, как ты и часть твоего клана. Истинным детям Вавилона больше нет нужды прятаться и притворяться. Все, кто посмеет оказать сопротивление, будут усмирены. У Нового Вавилона нет врагов. Как нет границ – Вавилон там, где ступают истинные его чада, Вавилон там, куда простирается их взор. Град великолепный, сокрушительный, неисчислимый и неизбывный – везде и всюду.
Слова сыпались и сыпались, блестящие и тяжёлые, как монеты – голос разносился под сводами зала, отражался гулким эхом, множился в хрустале и звенел в зеркалах, шуршал золотом парчи и шёлка, тёк ручьями порфиры по мраморным полам, заставлял их плавиться, обнажая под плитами алчно отверстый зев бездонного тёмного колодца…
Руку ожгло знакомой болью, в лицо плеснула затхлая сырость. Решка зажмурилась, зашлась кашлем, а когда отдышалась и проморгалась, то увидела прямо перед собой вполне натурально смущённого и совершенно искренне довольного Эфора.
– Мои извинения, слегка перестарался, но этот светильник безумия следовало погасить. Болевой порог у тебя – многим на зависть, подвеска за ним не поспевает. Пришлось импровизировать, – он указал на разбросанные по полу цветы и пустую вазу. Ни деда, ни Нешер, ни даже Дастура в комнате не было.
– Где все?
– Убил, надругался и съел каждого. С особой жестокостью, – Эфор возвёл глаза к потолку. – Тётка вывела седых кобелей на одной сворке, лишь только дошло, чем пахнет. И мне подсобила, – посол поморщился и потёр висок. –Опасаться стоит не её снадобий и не меня. Вавилон всегда ищет своё – и берёт, если находит. Не увидит он, проглядит она – и безошибочно поймают оба. Ты на троне всего ничего, а паранойя как у Изначальных. Я бы предложил обильную трапезу после такого, но ты явно не расположена…
Беседу прервал стук дверей – в кабинет ворвался взъерошенный и запыхавшийся Альсар.
– Амир Эфор!
– Ну хоть не кучук, хозяйчик или господинчик. Какого тебе вараньего, дурень?
– Чокнутая сука сбежала вместе со свитой. Её сын рвёт и мечет.
– Надеюсь, не буквально. Только взбесившегося оборотня нам недоставало. Кликни девиц, пусть приберут здесь и подготовят купальню для государыни. А мы с тобой пока навестим скорбящего – как-никак, с этого момента он глава лазурского посольства и его единственный представитель.
Решка хотела возразить – ещё один явился распоряжаться её именем! – но лишь махнула рукой. Что толку прыгать из окна горящего дома, когда на улице ураган?
Игры разума, не более, как и слабый, но удручающе неотвязный запах. Эхо прошлого или будущего? Безмолвие смеялось над ним, ожидая, когда он даст слабину и позовёт. Смехотворная провокация.
Нет смысла окликать ушедших. С теми, кто оставил своего владыку, следовало поступить иначе. Согласно древнему обычаю.
Из покоев младшего сына он сразу шагнул в кабинет. На сегодня прогулок достаточно.
Высокая фигура у окна не обернулась. Лишь зябко повела плечами и выдохнула. Копну тёмных вьющихся волос окутало густое облако дыма. Вот откуда эти миазмы. Омерзительная смесь, всё равно что курить грязь из канавы в гульских трущобах. Из её покоев вонь так до конца и не выветрилась, несмотря на все ухищрения, включая магические.
Бааль с недовольным видом устроился в кресле и уставился на гостью. Она, вопреки ожиданиям, не исчезла.
– Скажи на милость, что ты находишь в этой дряни, девочка? – с некоторым облегчением произнёс Бааль. Со спины сходство было полным. Впрочем, лицом и характером мерзавка тоже удалась в мать.
– Мне по вкусу. Вам – и особенно вашему зятю – что драконьего навоза поесть. Тройное удовольствие! – Димена коротко рассмеялась. – А, теперь уже двойное, но я как-нибудь переживу. Ради блага клана.
Интонация ясно дала понять, что строптивая дочь имеет в виду.
– И ты караулила меня здесь лишь ради этого?
– Не только. До сих пор не научилась злиться на тебя как следует, – ловкое жонглирование обращениями тоже уцепила с материнского подола, но выходило куда мягче. – Знаю, ты думал и о нас. Теперь я могу завершить то, чего не успел твой… сотрапезник. – Яду сцедила в самую меру. Иного эти паузы убили бы на месте. – Всю отборную шваль дорогой покойный Молох хоть и не забрал с собой, но любезно переправил невесть куда. Остальные пойдут за мной без лишних возражений.
– Запрещаю, – Бааль решительно рубанул воздух в ответ на невозможные речи. С ума она, что ли, сошла от свалившейся в руки власти? Главой дома должен быть Адро, как старший наследник.
– Сколь вам угодно, – голос Димены, вкрадчивый и обманчиво ласковый, прозвучал прямо над ухом. Украшать собой оконный проём и дымить напоказ ей наскучило, решила прибегнуть к излюбленному трюку. Если закрыть глаза, покажется, будто за креслом стоит сама Нитокрис во плоти. Терзать окружающих она предпочитала именно в такой манере.
– Можете даже испепелить меня на месте. Или отравить. Или обратить, скажем, в ширму. Пожалуй, вышло бы иронично… – Димена присела на подлокотник и нежно обняла за шею. – Но тогда все, решительно все удостоверят новый замечательный факт семейной истории Великого дома. А с ним и ваше безумие. Мнимое, конечно же.
Отпрянула, со значением покрутила на пальце крупное кольцо, откинула крышечку – внутри скромно поблёскивал крошечный прозрачный кристалл.
Бааль ожидал чего-то подобного – слишком уж нагло держалась, будто нарочно пыталась вывести из себя. Скользнул равнодушным взглядом, бросил презрительно:
– Кто?
Пусть болтает, из яда этой кобры тоже может выйти полезное зелье.
– Братец Эфор едва ль испрашивал благословения, чтобы присягнуть дядюшке Асмо, – тц-ц, передавил. Почуяла напряжение, заговорила медленнее, тщательно выбирая слова. Страха, которым за версту несло от Зевеля и прочих, Бааль не ощущал. – Как и малышка Моза, сбежавшая под крылышко к своему любовнику. Кому в радость есть с чужого стола, а кому-то – накрывать свой.
Димена вынула из-за корсажа тонкий конверт с фамильным гербом и положила перед Баалем.
– Вряд ли содержимое тебя порадует. Береги себя, отец.
Приятное тепло неискренних объятий резко сменилось холодом, словно за воротник всыпали горсть колотого льда. Димена ушла, оставив шлейф скрытого торжества и странной горечи. Бааль втянул ноздрями воздух и чутко прислушался. Мёд, кожа, пряности, тяжёлый едкий душок курительного сбора – и ничего более. Быть может, последняя милая шутка – беречь себя он неизменно советовал тем, кого намеревался вскоре извести. Что ж. Врагам незачем знать, что нет больше таких ядов и заклятий нет, что способны убить его. Письмо вскрыл безо всяких предосторожностей. Узнал почерк Феора, пробежал взглядом несколько раз, строчки плясали перед глазами, снова и снова сообщая о вероломном предательстве.
С отвращением отбросил послание прочь, едва уняв покалывание в кончиках пальцев. Желание сжечь клочок бумаги на лету было слишком сильным. Теперь понятно, по крайней мере, куда провалился младший оболтус. «Иаль – калека умственный, Зевель – моральный, за Беритом присмотрит сын того, кого ты больше всего ненавидишь».
Димена, Моза, треклятый недоносок Балто – и кто во главе всей шайки? Феор, само миролюбие, само спокойствие. Столетиями изображать равнодушие к власти и полное нежелание участвовать в планах клана – талант! Бааль аж задохнулся от злости и восхищения. Узнай, как любимый первенец всех надул, ненаглядная Нитокрис, пожалуй, хохотала бы до слёз. Он почти слышал её смех.
Плевать. За сыном ушли самые слабые и трусливые твари. Ещё более жалкие – попрятались по норам, страшась гнева истинного владыки. Он помнил всех и каждого, но их имена, заслуги и проступки больше не имели значения.
Бааль оглядел обстановку кабинета – нетерпеливые огненные змейки уже резвились повсюду, щедро рассыпая бесчисленные искры и расползаясь всё дальше. Что могло – занималось сразу, прочее – медленно тлело и плавилось, готовясь стать новым блюдом в славном пиршестве.
Жаль, нельзя пригласить к трапезе всех отступников, но отчего бы не передать гостинцев особо приближённым и отличившимся? Иногда ведь достаточно одной свечи и хорошего ветра, чтобы выгорел целый квартал. Старый фокус, почти ровесник мира, потому изысканно прост и, разумеется, запрещён. Капли крови падали в огонь и сворачивались, забавно шипя и потрескивая, – и среди этих звуков отчётливо проступал ответ.
Брызнули стёкла внутри и снаружи: погребальный звон и сигнал тревоги слились в ликующем крещендо. Бааль закрыл порезы на руках и благосклонно кивнул, будто вышколенной прислуге, вовремя подавшей платок. Дворец умирал окончательно, самой чистой из смертей. Дышал шумно и хрипло, вывалив из оконных рам гибкие и жадные огненные языки. Разумно всё же уйти до того, как взлетит на воздух здешняя алхимическая лаборатория. Кто хранит всех – тому и хоронить павших, прости, приятель, сегодня это ты.
Но как отказать себе в удовольствии провести покорную стихию до парадного входа? Решительно невозможно. С каждым шагом дышалось вольготнее, с плеч вместе с пеплом и золой облетал тяжкий груз. Надолго ли хватит той лёгкости? «И когда Бездна почти пуста, а Вавилон из песка восстал…»
Спускаясь по объятой пламенем лестнице к выходу, сквозь рёв и грохот Бааль наконец расслышал собственный беспечный свист. Надо же. Одна из первых версий гимна тогда ещё будущей Империи. Та, что так нравилась ей. Им обоим.
***
«Полноправная властительница Вольного Перешейка и наместница Всематери на земле, благочестивая и милосердная государыня Хали…»
Решка горько усмехнулась – с последних страниц всех официальных бумаг «подруга пророка» исчезла вместе с любыми упоминаниями о Зоэле Фирсетском, избраннике богини. Дед постарался – в лучших традициях мести сгинувшим врагам и старых проклятий, «ты уйдёшь – и тебя забудут». Нешер объяснила, что такое «вуаль забвения»: именно этого эффекта дед пытался достичь, не прибегая к магии.
Ничего не сумел сделать лишь с флагом и гимном. Деву облагородили, насколько это было возможно, но козла при ней пришлось оставить. Новый текст песни в памяти добрых граждан укореняться никак не желал. Оно и понятно, умельцы Лино – хорошие поэты, но «народный» вариант был столь уморительно похабен и фантастически прилипчив, что положенные на ту же нехитрую музыку разумные и правильные слова никак не могли соперничать с залихватским творчеством уличных мальчишек. То бишь с совместным мелодико-поэтическим откровением пророка и его верных. Но какой смысл в этом теперь, когда ожили древние легенды и невозможное свершилось? С тех пор, как из небытия поднялся проклятый город, не то, что титулы, а и жизнь «государыни Хали» стоят не дороже ослиной отрыжки. Запретные свитки не лгали, вопреки уверениям деда. Пусть в отношении многих мужчин богиня и была справедлива, но её собственный нрав – нуга с толчёным алмазом.
– Что-то не так, девочка? Ты снова видела что-нибудь? – старый скорпион в последнее время почтителен и заботлив до тошноты, да и все прочие обращаются с нею так, будто она смертельно больна.
– Да, только что. Очередной кусок бессмысленно перепорченной бумаги, – тон вышел излишне резким, но как совладать, если вечно лезет поперёк?
Дед в своём новом амплуа долготерпеливого наставника при капризной царице лишь кротко вздохнул и вперил в правящую особу слишком пристальный взгляд.
– Твоя наставница и все мы очень опечалены тем, как ты изводишь себя. К чему тратить столько сил на то, с чем без труда управятся помощники?
– Зоэль всегда читал каждую цидульку, прежде чем подмахивать, – от упоминания имени пророка и жемчужин его лексикона почтенного старца не перекосило только благодаря большому опыту придворного лицедейства. Угол рта, впрочем, многообещающе дёрнулся, потому Решка решила продолжать в том же духе.
– Что ещё господа и госпожа советники вздумают провернуть моим именем? Прикажут пошить и надеть на статую богини исполинские шальвары? Введут официальный штраф для всех, кто продолжает звать монумент Золотой Шахной? Ещё какую-нибудь столь же важную глупость сродни ремонту во дворце, коему назначено пойти под снос?
– Ты всё-таки что-то видела, – обеспокоенно качнул головой дед. – И не сказала даже Нешер.
Ну, разумеется. Рада была бы ослепнуть, оглохнуть, лишиться всех прочих чувств и памяти заодно. Сказка ожила, обернулась кошмаром – и поселилась в её снах. Или, скорее, видениях – злая грёза подстерегала не только ночью. Добросовестный пересказ жутких картин окончательно привёл её к роли не то редкой фарфоровой статуэтки, не то гранаты с разболтанной чекой.
– И что бы она сделала? Сунула мне в клювик очередное бесполезное зелье? – с тех пор, как Решка перестала пить снадобья пустынной ведьмы, видения постепенно становились ярче и чётче, а уверенность в себе крепла. – Если Перешеек благословлён богиней, ифриты – избранный народ, коего не коснулось безумие нечестивых, чего нам страшиться? Бегите следом за другими старейшинами к подножию трона – вдруг вашу судьбу Всемать решит иначе. Всё больше смелости, чем сидеть и ждать, покуда за нами придёт её армия праведных.
Дед всё же не выдержал, сверкнул глазищами из-под седых бровей.
– Эк разошлась грозная государыня, – знакомые интонации. «Разгоготалась, глупая гусыня», – дальше обычно следовали наставления и назидания. – Раз преисполнилась мудрости своей до краёв, – давай, учи нас, дураков старых, трусливых да магией обделённых. На тебя вся надежда!
Крыть было нечем. Потому Решка со стуком отбросила перо, едва не опрокинув чернильницу. Вот вам повелительная державность! Черпайте больше, мажьте гуще и ешьте молча.
Мелочную радость старого скорпиона омрачило внезапное вторжение. Двери со стуком распахнулись, на пороге возник недовольный Альсар и доложил:
– К вам помощник адмирского посла. Я велел ему подождать, но он и слушать не желает!
– Истинно так, – за спиной телохранителя возник смазливый спутник Асмодея со шрамом на щеке. – Не желаю. Когда охотничий пёс вынужден притворяться комнатной собачкой, выносить это зрелище нет никаких сил. Поглядим, каков из тебя виночерпий, – Альсар едва успел поймать брошенную ему объёмистую бутылку тёмного стекла. Пыль с неё стерли наскоро и не до конца.
– Да стой ты, – двери захлопнулись прямо перед носом у Альсара. Красавчик обаятельно улыбнулся и приглашающе махнул рукой – на низком столике у входа возник серебряный поднос, а за ним маленькие бокалы на тонких изящных ножках. Совершенно некстати Решка вспомнила, как дед однажды попытался привить пророку и царю зачатки хороших манер и отучить, наконец, жрать херес прямо из горла. Зоэль предсказуемо закусил удила и сердечно попросил деда больше не позорить «детскими рюмашками» ифритский народ и Великую мать.
Поймала на себе взгляд тёмно-жёлтых глаз – вроде бы тёплый и располагающий, как и подобает, но слишком тяжёлый для легкомысленного повесы. Явно не пытается понравиться – честен хоть в этом, стало быть, не считает кромешной дурой, не способной прочесть досье. Судя по дарам, явился к деду. Устроился в кресле, словно визит утомил его в самом начале.
Альсар вскрыл бутылку и вопросительно уставился на гостя. Тот кивнул, не глядя.
– Лить вино невесть кому – дурная примета, – неприязненно заметил Альсар, наполнив четыре бокала. – У нас говорят так: знай всех, кого угощаешь. Ничейная чаша зовёт лишних, амир.
– О, кочевничьи суеверия, очаровательно, – Эфор усмехнулся и взял с подноса бокал. – Впрочем, парнишка хитёр – и на вашем месте, государыня, я бы к нему присмотрелся. Клан Хамсин всегда славился силой, норовом и… преданностью – по душевной склонности вольный ветер Пустошей способен на истинно прекрасные безрассудства!
Что-то в тоне гостя заставило деда покинуть свой пост подле Решки – не иначе, пустил в ход амулетное жульство, пытаясь точнее угадать цель визита. С напитками Альсар подсуетился не хуже вышколенных подавальщиков, но губы поджал. Скрывать яркие эмоции, когда лицо не задёрнуто платком по самые глаза, ему всё ещё было сложновато. Как и предполагалось, любимый «чаёк» пророка, только противу обычного изрядно горчит. И по аромату – будто в залитый выдержанным подземным мёдом саркофаг какого-нибудь шейха кинули щедрую горсть царских орехов.
Малхаз смаковал странный херес, аж глаза прикрыл от удовольствия – дарителю надо продемонстрировать, сколь высоко оценили угощение. Но не больше – достопочтенный младший посол сам задал тон визита, церемонные ответные потчеванья тут ни к чему. На самом деле старый скорпион попросту изучал «союзника» и выжидал, спросить прямо – значит уронить честь садразама и мудрейшего из шейхов Совета. Решка занималась тем же, но томная неподвижность гостя сбивала с толку. Проступала в его облике непонятная дисгармония: с виду типичный столичный хлыщ – холёный, балованный, опасный. Всё при нём, ой, да не всё. Пришлось отвлечься от этой картины пересчётом бокальцев. Не шесть. А вот семь или восемь – как так? Один лишний или два? Или таковых нет вовсе, когда включить в счёт волчицу с сыном?
Эфор этот манёвр скорее почуял, чем заметил. Живость тона вполне сошла бы за натуральную, оставь он глаза прикрытыми.
– Убеждаюсь, что для злых языков Сифра нет сласти лакомей, чем ваша красота, государыня Хали. Приятно видеть, что слухи о пошатнувшемся на почве грёз здоровье царицы – лишь наветы неверных.
От Альсара сейчас можно было без помех палить костры, зажигать светильники или прикуривать – Решка небрежным жестом поправила причёску, парень повиновался беспрекословно и сделал вид, будто изучает пейзаж за окном. На деда такие трюки уже не действовали, по крайней мере, вне тронного зала.
– Наставница Нешер зорко следит за успехами избранницы Великой и не допустит даже малейшего вреда, – сухо, неприятно, лживо. Про ваш славный «тройственный союз» Кувира-Хамсин-Эбла на улицах языки стёрли, чесавши.
– Госпожа и родоначальница прославленного браком с дочерью владыки Адмира клана Хамсин, бесспорно, хороша в этом. И верна себе. Но её умения – как и ваши, дядюшка, – во-первых, древние. Во-вторых, ифритские. А доля «порченой крови» у государыни Хали весьма велика, слава Хаосу. Я пришёл помочь, – последнее было адресовано Решке лично.
Благодарим покорнейше, заметил говорящую подставку могущественного артефакта. Опал, впрочем, никак не реагировал на одиозную персону.
Ответить Решка не успела – резная панель возле шкафа бесшумно отъехала в сторону, и к высокому обществу присоединилась «госпожа и родоначальница». За ней маячила угольно-чёрная рожа министра разбойных дел.
– А вы легки на помине. По адмирским поверьям, сие пророчит долгую жизнь. Целую ручки, – даже не привстал, мерзавец, лишь отсалютовал бокалом. – Ба! Да ещё с эскортом. Счастлив видеть в добром здравии, шейх Дастур. Снова прячетесь под юбками у дам, а, старый конокрад?
Нешер плавным мановением руки отпустила Альсара прочь и благосклонно кивнула, словно бы случайно вошла в комнату и ни словечка из ранее сказанного не услышала. Дастур осклабился и развёл руками – даже жестикуляция эблассца отличалась редкой по силе двусмысленностью.
– Эфор бен Бааль, лучший сын лучшего друга всех шейхов. Соболезнуем вашей утрате.
В равнодушных глазах помощника посла мелькнул алый огонёк – и отразился почти видимой точкой прицела меж бровей Дастура. Голос сохранил бархатную мягкость, но короткое слово на староадмирском прозвучало с хлёстким оттенком площадной брани. Буря экспрессии, часть шарма Третьего дома, ну конечно же.
– Доверенные лица… Почти в полном составе – и могут засвидетельствовать искренность моих намерений. Если вы согласны, – тут Эфор снова уставился на Решку, по-прежнему тяжело, но без угрозы, – я прошу вас открыть мне что-нибудь, известное всем присутствующим. Прочее поведаете после, но тоже не таясь. Как сообщали бы лейб-медику о неудобной, но легко решаемой проблеме…
Решка помедлила, прикидывая, чего добивается этот пройдоха. Подобраться поближе к подвеске? Сын почти всемогущего Изначального, известного коллекционера магических редкостей – не смешно, унесите. Трона Вольного Перешейка? Тому, кто манкировал возможностью сделаться зятем владыки Адмира и отрёкся от кровной родни ради возможности жить по своему разумению? Причём с избранником весьма скромного происхождения и положения. Отчаянный малый. Если и не поверит, «совету раритетов» знатная выйдет вилка в бок. Много воли взяли.
– Я дам вам больше – открою ранее не известное никому, – Решка скромно потупилась, нащупав спрятанную в рукаве подвеску. Та отозвалась теплом, словно дружеское рукопожатие. Судя по протестующим тайным знакам деда, она рассудила верно. Зоэлев камень пока проявил себя наиболее преданным из её советников, ни разу не ошибся и не солгал, а договариваться и трактовать она наловчилась. Вот так, наверное, и начинается безумие, а чем заканчивается… Проклятый шейх шейхов Аджи Даххак вначале лишь вынужденно кормил проросших из его спины змей. Но со временем привязался к ним, холил и лелеял, называя друзьями, братьями и мудрейшими из визирей. Впрочем, то, что несчастный творил, окончательно утратив разум, – детские игры по сравнению с забавами правителей Нового Вавилона.
Поняв, что паузой того и гляди воспользуется неугомонная Нешер, Решка взяла себя в руки и заговорила. Советникам ведь тоже не терпелось узнать, что она скрывает – да-да, многомудрые, читать некоторые намеренья бывает не сложнее, чем очередные дурные вести в донесениях. Хотела начать иначе, да получилось сбивчиво, сумбурно:
– Благодатные кущи, сады богини – страшное место, гиблое место. Золотой город сводит слабых с ума, заставляет терять себя и в конце концов поглощает. Перепившие дармового вина из хрустальных фонтанов падают без чувств, и Вавилон забирает их. Где вечером забывались пьяным сном кутилы – к утру лишь цветы, травы и кусты шумят, откликаясь ветру. Таким проще всего – растворяются в беспамятстве, возрождаются иными, и не страдают, став пищей для своих собратьев. Бесчисленная дичь должна чем-то пробавляться, прежде чем съедят и её. Круговорот жизни и смерти. Изобилие в садах Великой имеет свою цену. Но куда хуже тем, кто получил «помилование» и второй шанс. Превращённые насильственно и забывающие медленно.
Восстанавливая дыхание, Решка сполна насладилась тем, как Дастур посерел и прошептал, обращаясь к деду:
– Мансур и Тахир с сыновьями…
– О, не печальтесь, – к удивлению Решки, она не сразу узнала свой голос, так переливчато-нежно и одновременно мерзко он прозвучал. – Баран и верблюд были откровенно староваты, но крепость веры, чистота помыслов и добрый маринад воистину творят чудеса. Блюдо пришлось всем по вкусу. Особенно хвалили голубей – нежные, сладкие, а косточки мягкие, аж во рту тают! Никакого вина не надо, после такого и ключевая вода пьянит…
Зубы неприятно звякнули о край бокала – подвеска заметно нагрелась, но, не встретив понимания, попросту стрельнула в локоть чем-то вроде электрического разряда. Намёк тонкий, как бревно: некоторые впечатления лучше вовремя запивать. Вдохнула аромат хереса, отметила краем глаза – к ней шагнула только Нешер, да и та остановилась на полдороге.
– Царский стол, значит, – то ли подыграть решила, хитрая ведьма, то ли вспомнила что.
У простых не хуже. Дикая, странная жизнь, но об иной никто и не мыслит в стенах Вавилона. Алчно берут, что успевают, покуда не пришёл их черёд – и никаких тревог, сомнений, рассуждений. Только вечный праздник огня и веселья, шум музыки, яркие краски салютов в ночном небе – а за ними неугасимая жажда, выжигающая изнутри, сжирающая заживо…
Эфор умел сохранять неподвижность почище бывалого снайпера – одна радость, в глаза не смотрел. И в голову не лез.
– В восхищении, – вальяжный красавчик поднялся и отвесил Решке лёгкий поклон. Кажется, не из одной лишь тяги к светской театральности, а из каких-то более интересных соображений. – Ни из тебя, ни для тебя, ни ради тебя я не совершу того, чего не пожелала бы ты сама.
– Погоди, кучук-амир, больно скор ты на слова и дела. Дай понять, что продаёшь – государыня-то у нас юна, добра и доверчива, да только есть кому рядом встать, – и снова госпожа наставница рвётся в бой. Воистину, с финиковой пальмы инжир не падает, а младший посол, очень возможно, прав насчёт Альсара.
– Полноте, мудрейшая, эту формулу вы частенько слышали из разных уст с разных сторон, – Эфор одарил любезной улыбкой всех присутствующих. – Государыня Хали сказала своё слово, а я – своё.
– Наставница Нешер права, – Решка церемонно кивнула пустынной ведьме. –Ваш патрон прежде не скупился на подобные речи, соловьём разливался про руки помощи на чреслах дружбы, с тем и отбыл восвояси. Как и раймирские принцы. Щедры дары в закрытом ларце.
Эфор вздохнул понимающе и несколько устало. Сощурился, глядя на подвеску, – когда она успела показаться из рукава, Решка не заметила.
– Некоторые ларцы лучше не открывать, а дары не трогать. Но, как говорят заядлые игроки – «взялся – мечи, поймал – держи». Всех присутствующих, кто не желает удалиться, попрошу сохранять спокойствие и – по возможности – тишину. Чем меньше помех, тем лучше связь. Камень оснащён дополнительными защитными чарами на случай потери контроля.
На столе рядом с бокалами возник крупный кристалл – такие использовали для записи или съёмок.
Решка догадалась, к чему идёт дело.
– Нас могут засечь с той стороны?
Эфор пожал плечами.
– Я не всесилен. И, насколько понимаю, прежняя хозяйка подвески вам грезилась не всегда? Добро, добро… Всё ещё любопытней, чем предполагалось! Представьте, куда бы вам хотелось сунуть ваш изящный шпионский носик – наивозможно ясно и чётко, до предельного натяжения воли – и мягко отпустите снаряд. Понимаете, о чём я говорю? По глазам вижу, «дальняя слежка» для вас не пустой звук… – сухой менторский тон, пулемётная очередь слов, ну хоть на камень смотреть не просит – не может же знать, что этот этап она давно прошла. Неужто она и вправду такая простушка, у которой всё написано на лице? Внутрь Золотого дворца смогла попасть случайно – после просмотра очередных эфиров и бдений в дедовой библиотеке резиденция богини и её верных не выходила из головы. Подобраться поближе, невидимой и бесплотной тенью пройти по коридорам до самых тайных закоулков, в самое сердце страшного города…
– Вы меня слышите? Соберитесь. Иначе так и будете обнюхивать костровища на площади и любоваться расчленёнкой в пыточных. Или в один прекрасный день вас занесёт прямо в спальню госпожи Вавилонской – и это станет концом подруги пророка. Останется лишь седая слюнявая идиотка с пустым взглядом, никчёмная вешалка для символа власти – и это в лучшем случае…
Голос Эфора звучал всё глуше, словно из колодца доносились и пререкания советников – жужжание надоедливых насекомых, вездесущих крупных мух с зеленоватыми спинками, гудение пчёл в густом влажном воздухе. В ноздри ударил запах земли, прелых листьев, цветов, песка и мёда – до того приторно-сладкая могильная смесь, что аж слегка замутило.
Просторная комната, обставленная с безликой небрежной роскошью, – не оранжерея, несмотря на обилие раскрытых бутонов и липкую духоту. Окна задёрнуты плотными алыми шторами. Везде золотой, белый и алый. Даже цветы подобраны в той же гамме. Вряд ли чьи-то покои – скорее, гостиная или зал для приватных аудиенций. Жить в таких условиях смог бы только душевнобольной, хотя, судя по отделке потолка, форме светильников и прочим более мелким деталям, здешние декораторы удрали из Бездны вместе с правителями – и любой посетитель оказывался заперт внутри их воплощённой мании.
Одно из кресел было занято – фигура казалась очередным экспонатом выставки диковин, частью обстановки. Сухопарый мужчина неопределённого возраста с безжизненным застывшим лицом и водянистыми глазами выглядел, как искусно забальзамированный труп. По парадным одеждам в цветах клана и возгласам господ советников, Решка поняла, кто перед ней.
– Кайс Покойник, чтоб мне провалиться! Припал к подножию трона, значит. Достойный жребий.
– Похоже, теперь он Кайс Чучело. Мудра богиня. Подать на стол эту падаль – даже гули передрищут…
Лицо нынешнего главы Совета шейхов и очертания предметов сделались расплывчатыми и начали отдаляться.
– Держи на мушке, – прозвучал над головой баритон Эфора. – Ничто не должно отвлечь. Не сбивай дыхание, цепляйся за мелочи, любой якорь сгодится. Разве не забавно – чучело шейха в пустой комнате?
Решка хотела сбросить с плеч руки младшего посла, но ей показалось, будто чучело моргнуло.
От курильниц поползли тонкие струйки удушливого дыма, и в комнате неслышно появились двое. Некто в белом занял резное, обитое тускло-алым бархатом кресло у камина. Скрылся за высокой спинкой, сделавшей бы честь любому трону. На просторном диванчике чуть поодаль устроилась женщина: Решке пришлось приложить усилия, чтобы как следует разглядеть её. Возгласы господ министров, окрик Нешер и мягкий нажим Эфора: «Детали, маленькая царица. Целое состоит из частей».
Щедро украшенный крупными белыми опалами корсаж, узорная вышивка на коротком подоле – причудливо переплетающиеся папоротники и хвощи. Разложенный, как хвост диковинной птицы, шлейф, отделанный россыпью мелких бриллиантов. Всё это великолепие горело и сияло оттенками старого золота в тон тяжёлой копне волос, собранной в сложный узел.
Миниатюрная копия треклятого памятника в платье выглядела куда более примечательно, чем без. Сменила одну царственную позу на другую и проронила:
– Подойди.
– Да, госпожа, – даже голос, как у покойника, дурно поднятого некромантом-неумёхой.
Вздымающаяся над вырезом корсажа роскошная витрина для не менее роскошного колье пленила несчастного настолько, что на лице его наконец прорезалось выражение – и напрочь опровергло спорную идею, будто чувства к женщине способны облагородить мужчину. Такие – определённо нет.
Показанные во всей красе длинные стройные ноги окончательно подкосили и приблизившегося шейха, и мужскую часть «совета раритетов», и даже, кажется, Эфора.
Решка пожалела, что столь пристально разглядывала колье в виде виноградных лоз, но уж слишком тонкой была работа, слишком маняще блестели жёлтые ягодки опалов и бриллиантовые капельки на изумрудных листьях. Обувь оказалась куда проще – и Решка с непонятным злорадством отметила, что золотые сандалии всеблагой богини пришлись бы впору какому-нибудь дюжему легионеру.
– Я слышала твою ложь. Теперь хочу услышать правду, – женщина взирала на гостя благосклонно, но вкрадчивый нежный голос таил смутную угрозу. – Ты привёл ко мне отступников и пришёл сам. Дай мне правду, Кайс Суад, и я решу, станет ли обманщик обманщиков шейхом шейхов.
– Какую правду, госпожа?
– Единственную. На что ты готов ради меня?
– На всё, – выдохнул шейх, сорвав с головы платок. Женщина ласково улыбнулась, но в жёлто-зелёных глазах появился неприятный блеск. Совершенная красота храмовой статуи – и первобытная звериная жестокость хищника, забавляющегося с беспомощной добычей.
– Слова без дел пусты. Примешь ли ты знак моей любви, что свяжет нас навечно?
Вместо ответа несчастный ринулся лобзать обнажённое колено своего божества, словно нарочно выставленное для поцелуя. Божество уцепило бессвязно бормочущую жертву за подбородок и исполосовало лоб острыми длинными ногтями. Затем бегло прошлось алым гибким языком по кровоточащему узору. Шейх впал в ступор, замер подле богини, глядя куда-то в пространство. Та потрепала его по шее, будто ласкала пса.
Из кресла у камина раздались скупые аплодисменты. Мужчина в белом поднялся, и Решка смогла разглядеть его получше, о чём тотчас пожалела. Когда-то он, вероятно, был очень красив, а нынче выглядел ожившим трупом почище Кайса. Не лицо, посмертная маска, изредка подёргиваемая судорогой мрачного исступления. Движения царя, взгляд маньяка.
– Теперь он нравится мне куда больше! А тебе, Халиль? – подала голос женщина.
Чудовище в белом молча провело рукой по волосам возлюбленной, грубым хозяйским жестом коснулось шеи – словно передразнивая обращение с шейхом.
– Готов на всё ради госпожи? – негромкий, глухой, будто давно сорванный голос пробирал до дрожи в позвоночнике. – Твой достойный потомок наконец-то искренен, Лайла. И по-прежнему абсолютно бесполезен вместе со всей своей магией и бессчётным выводком таких же мешков дерьма и вожделений. Но я исправлю это.
Женщина повернула голову и лукаво улыбнулась чудовищу.
– Он верен высшей цели, а не личной выгоде. Всё, как ты и хотел.
Чудовище издало короткий шипящий смешок. Решке на миг показалось, что Люцифер сейчас свернёт любовнице шею, но он лишь извлёк из воздуха массивное золотое кольцо с рубином и бросил Кайсу.
– Прими и мой дар, бессменный глава будущего Совета Пустошей, шейх шейхов и голос Нового Вавилона.
Кайс отмер, но повиновался далеко не сразу – как только он надел кольцо, богиня недовольно поджала узкие губы и выпрямилась, от былой расслабленности не осталось и следа.
Люцифер растянул рот в довольной усмешке и обратился к шейху.
– Как ты чувствуешь себя теперь?
– Обновлённым, государь, – печать на лбу быстро заживала и сейчас изгладилась совсем, не оставив ни единого шрама. Решку вновь замутило, не то от запаха цветов, не то от противоестественности зрелища – вместо прежней, пусть и неприятной личности перед правящей четой стоял живой инструмент, идеальный фанатик, лишённый собственных желаний и стремлений. Простая и понятная страсть, разожжённая Лилит, приняла иную, законченную форму.
– Превосходно. Желаешь ли власти и силы большей, чем была дарована тебе?
– Лишь быть достойным их. Если я паду, моё место займут дети клана.
– Не волнуйся об этом. Ты жив, пока служишь Вавилону. Донеси нашу волю в самые отдалённые уголки Пустошей, найди и приведи к нам своих братьев и сестёр. Таких же, как ты и часть твоего клана. Истинным детям Вавилона больше нет нужды прятаться и притворяться. Все, кто посмеет оказать сопротивление, будут усмирены. У Нового Вавилона нет врагов. Как нет границ – Вавилон там, где ступают истинные его чада, Вавилон там, куда простирается их взор. Град великолепный, сокрушительный, неисчислимый и неизбывный – везде и всюду.
Слова сыпались и сыпались, блестящие и тяжёлые, как монеты – голос разносился под сводами зала, отражался гулким эхом, множился в хрустале и звенел в зеркалах, шуршал золотом парчи и шёлка, тёк ручьями порфиры по мраморным полам, заставлял их плавиться, обнажая под плитами алчно отверстый зев бездонного тёмного колодца…
Руку ожгло знакомой болью, в лицо плеснула затхлая сырость. Решка зажмурилась, зашлась кашлем, а когда отдышалась и проморгалась, то увидела прямо перед собой вполне натурально смущённого и совершенно искренне довольного Эфора.
– Мои извинения, слегка перестарался, но этот светильник безумия следовало погасить. Болевой порог у тебя – многим на зависть, подвеска за ним не поспевает. Пришлось импровизировать, – он указал на разбросанные по полу цветы и пустую вазу. Ни деда, ни Нешер, ни даже Дастура в комнате не было.
– Где все?
– Убил, надругался и съел каждого. С особой жестокостью, – Эфор возвёл глаза к потолку. – Тётка вывела седых кобелей на одной сворке, лишь только дошло, чем пахнет. И мне подсобила, – посол поморщился и потёр висок. –Опасаться стоит не её снадобий и не меня. Вавилон всегда ищет своё – и берёт, если находит. Не увидит он, проглядит она – и безошибочно поймают оба. Ты на троне всего ничего, а паранойя как у Изначальных. Я бы предложил обильную трапезу после такого, но ты явно не расположена…
Беседу прервал стук дверей – в кабинет ворвался взъерошенный и запыхавшийся Альсар.
– Амир Эфор!
– Ну хоть не кучук, хозяйчик или господинчик. Какого тебе вараньего, дурень?
– Чокнутая сука сбежала вместе со свитой. Её сын рвёт и мечет.
– Надеюсь, не буквально. Только взбесившегося оборотня нам недоставало. Кликни девиц, пусть приберут здесь и подготовят купальню для государыни. А мы с тобой пока навестим скорбящего – как-никак, с этого момента он глава лазурского посольства и его единственный представитель.
Решка хотела возразить – ещё один явился распоряжаться её именем! – но лишь махнула рукой. Что толку прыгать из окна горящего дома, когда на улице ураган?
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
С неба звёздочка упала
После удивительных капризов природы в маленькой тихой деревушке начинают бесследно пропадать сначала козы, а потом и люди.
Читать?Сверкнула в чёрном небе яркая вспышка, пронеслась над лесом, оставляя огненный след, – да и рухнула в густую чащу. Красивая звезда, хвостатая, таких Молли не видала. И никто в деревне не видал. Простые-то валятся с небосвода, как срок им приходит, раз – и всё, никаких чудес. Желания загадывать не больше проку, чем опадающей листве заветные мечты шептать или у первого снега счастья клянчить.
Кто на суженых гадал – тем вовсе смех и грех. В какой стороне живёт-поживает будущий муженёк или жёнушка, звезда указала точно, хоть каждая балда отнекивалась и норовила махнуть рукой куда угодно, лишь бы не туда. Оно и понятно – место гиблое, лес глухой да топи.
Пошутили и забыли, мало ли ложных примет. А только с той ночи всё и не заладилось. Сначала заморозки не ко времени ударили, точно годовое колесо вспять пошло. Потом скот пропадать начал, как выгонят в ночное – козы не досчитаются. Пастушка бранили на все лады – уж до того дошли, что сочинили, будто дурачина Колокольчик своей настоящей родне коз сбывал в обмен на новые песенки. Добранились, удрал в слезах бедняга Томми искать пропавших животин и сам сгинул следом. Забили тревогу, собрали ватагу, прочесали окрестности частым гребнем – фьють, пустота. Ни волков, ни уж тем более Лесных. Дурнее коз они, что ли, чтоб показываться толпе сердитых мужиков с дрекольем? У Лесных жизнь своя, у людей своя. Давно бок о бок с ними живут, вредить не вредят – вот пошутить могут, на праздники – самое милое дело под сидр и пляски.
А тут весельем и не пахло, мужики смурные вернулись, нахохленные. Неладно в лесу, дескать. Тихо-тихо, аж слышно, как мухи кашляют. Поначалу ничего, потом страх дикий нападает, бежать охота на все четыре стороны. И ведь не робкого десятка, все тропинки знают, куда не надо – не сунулись бы, а разобрало, как сопливых мальцов. У кого ушибы, у кого вывихи, у старосты и вовсе шишка на лбу и нос на сторону: глаза сдуру зажмурил и в дерево влетел. Нос-то Молли горемыке со щеки соскребла и на место поставила, только как теперь соседям в глаза смотреть, вернулись без мальчишки, зато с полными штанами. Хвала судьбе и предкам, хоть от заикания лечить никого не пришлось. Жаль, матушка не дожила, нашла бы пару ласковых и настойку покрепче для такого случая. И уж точно б не позволила всё валить на лесной народ. Молли тоже не позволила, вроде как невзначай напомнила и про звезду хвостатую, и про сбесившуюся после её падения погоду – вдруг неспроста оно. Младшие Лесные небесным светилам не указчики, сами не рады, небось. А старших и вовсе никто не встречал из ныне живущих.
Созвали сход, хотели было снарядить гонца к знающему человеку – а староста ни в какую, крепко его стыд заел. Рассказать ведь придётся про свой позор. Увещевать, улещивать, соглашаться, что с тех пор, как отправилась к предкам Хетти Кочерга, то есть добрая госпожа Малоун, все хвори и печали её соплячка лечит как умеет. Девка расторопная, а матери всё ж не чета.
Из ближайших соседушек вдова Харрис, но она старше, чем была мать. И здоровьем похлипче, в прошлом году обезножела совсем. От дел не отошла, но сама не поедет, хоть на закорках неси. А старый Оуэн Миллер, если согласится, так поди знай, какую плату запросит. На зависть бодр, только чудит год от году больше и страньше. На ярмарках давно молва идёт: за силу и здоровье с потрохами запродался Сыч невесть кому. Ни один преемник у него дольше года не сдюжил пока, даже родные. Мрут и мрут – и всё дико, по-дурацки как-то. На Лесных не похоже, те иначе б взыскивали. А к кому в долги влез, на своей шкуре выяснять – увольте. Ну как осилит задачку и попросит Молли в услужение на годик? С него станется, по доброй воле к нему нынче неохотно идут.
Молли сердито сплюнула в траву и поднялась. Проверила карманы, карманчики и кармашки, каковых на её рабочем платье было великое множество, и большая часть потайные. Всё на месте, нечего лавку просиживать, пора навестить владения. Норов у матушки и впрямь был крут, ну так пусть убедятся, что Молли его вполне унаследовала. За него-то матушка и любила младшую, пусть и очень по-своему. Наказывала строже, ругалась, как возчик. Но знала: достались «последышу» её железная воля и постоянное стремление испытать себя. Только спрятаны до поры, как монетка внутри сдобного пирожка – вроде и на благо, а зуб сломать запросто.
Венком с прошлой ярмарки Молли не то, чтоб гордилась, но раз уж предки и природа щедро одарили её всем, кроме разве что высокого роста, глупо не пользоваться. Уважаемая знахарка не обязана выглядеть огородным пугалом или ходячей покойницей, может и Летней королевой быть. И «Пышечка» звучит куда приятней «Кочерги».
Только ступила в тень деревьев – флимары почуяли, налетели, свесились. Молли кивнула, дав понять, что на поясной поклон не расщедрится. И задумалась, что творится с полем – пасынки леса будто испарились, а ведь за калиткой в этот час её всегда поджидали шумные, похожие на кузнечиков создания. Умертвий тоже не видать. А должны бы показаться хоть из приличия и родственным правом. Ловить посреди поля старшего покойного дядю Молли привыкла, сложнее было бы втолковать возможным любопытным, отчего Длинный Дик таков нынче. Помер до срока на грани – и вернулся межевым. Совсем безобидный, если глупостей не делать. Всё ж не в подорожники или скрестные угодил, те злее бешеных собак и голоднее трясины бывают.
Цыкнула на разгалдевшуюся мелочь – а им что, хохочут, ухают, но как-то без огонька. И ни одной сплетни, побасенки или сказочки не заводят.
– Чего вылезли, лодыри? Не ваш час, так и брысь пошли! – не выдержала Молли и погрозила пальцем ближайшему засранцу, болтавшемуся вверх тормашками на толстом суку.
– Не наш! Не наш! – тоненьким голоском отозвалось существо, перебирая когтистыми задними лапками. Круглые совиные глазища смотрели с надеждой. – Брысь! Брысь! Пошли!
Остальные подхватили, зашебуршились, кто-то на радостях хлопнулся в кусты, будто куль с мукой, но тут же вспорхнул обратно.
– Белены объелись, сорочьи дети, – заключила Молли. – Дальше что?
– Дальше – что! Дальше! Пошли! – второй вопрос привёл флимаров в бурный восторг, стая двинула вглубь, маня за собой. По древним правилам, говорить с ними не стоило, а задавать вопросы – тем более. Якобы после третьего отклика беспечного путника ждала участь законной добычи. По счастью, нынче светлый день, до деревни рукой подать, да и флимары хоть дурные, а свои. Матушка говорила, раньше крупнее были и смекалистее. Но считать и тогда не умели.
Из обрывков трескотни уловила лишь то, что в чаще и правда завелась какая-то гнусь, которую надо выгнать. На том бы и разворачивать оглобли, не лезть в одиночку... А кого с собой звать невесть на какую тварь, когда цвет деревни стрекача задал? Ни вида, ни повадок флимары описать не смогли бы даже под заклятьем – олухи пернатые, что с них взять. Одно ясно, не орешками гость неведомый питается, козами… и пастушками. Нагнанная жуть – не его ли?
Лес пошёл тёмный, недобрый, до поворота к болоту добралась уже без провожатых, намеренно выбрала обходной путь и перестала отвечать на зовы. Тишина и правда хоть топором руби – значит, не промахнулась, Молчуны рядом. Их спросить? Всё видят, всё слышат через землю – кто корнями, кто каменным боком. Да забаловались вконец ещё при матушке. Она-то им вперёд платила, вот и обленились – взять закуп возьмут, а ответа – ждать состаришься. То ли на людей похожи больше, чем про них думать принято, то ли время у них по-иному течёт.
Тропинка то и дело терялась в густой траве, вскоре пропала с концами. Кусты и деревья обступили со всех сторон. Молли обернулась – ничего и никого.
– Тьфу ты, путалка! – не все, значит, притихли да разбежались. Пришлось разуться и переменить башмаки местами. Кто первый догадался эдак потешить Лесных? И что забавного нашли в том создания, жившие на свете задолго до того, как появились первые люди?
– Отдай дорогу! – крикнула Молли, притопнув ногой. Высоко в кронах зашумел ветер, на макушку свалилась вылущенная шишка. Судя по звукам сверху, величиной шаловливая белочка была мало не с телёнка. Каких только мороков не напустят – и напрасно, знают же, что не по грибы пришла.
Пока перебирала в уме, которым средством бить дальше, дорогу наконец отдали. Но её тотчас преградил диковинный зверь. Не лесной кот, не рысь. Тулово длинное, лапы мощные. Шкура гладкая, цветом как у оленя, на шее и грудаке светлые подпалы, а морду будто в кучу угля сунул, да не до конца отряхнулся. Длинный гибкий хвост слегка подрагивает – и кончик хвоста тоже чёрный. Подкрался бесшумно, мог бы прыгнуть со спины и задрать, ан нет, обошёл да вылез. И стоит, глаза пялит. Удивление в них через край, не звериное, человечье совсем. Оборотень? Перевёртыш? Не принц же зачарованный, в самом деле. Красивущая скотина.
– С миром иду, не балуй, – Молли решила проверить свою догадку. В случае неудачи её всего-то разорвут на кусочки и сожрут, как косулю.
Зверь повёл носом и фыркнул – не похоже, чтоб собрался напасть. Смотрел по-прежнему странно – будто не он чудо-юдо не пойми откуда, а Молли. Развернулся и неторопливо потрусил вперёд, чуть прихрамывая на переднюю лапу. Совершенно сбитая с толку Молли поплелась следом, ходить в башмаках не на ту ногу – удовольствие так себе. Хищник вывел к небольшой поляне, где вместо роя голодных фей или хотя бы лёжки козлоногих обнаружилась одинокая охотничья стоянка. Зверь убедился, что Молли не собирается сбежать, и нырнул в полотняной шатёр. Оттуда вскоре донеслась резкая гортанная речь, из которой удалось выяснить только то, что говорящий обладает приятным голосом и очень зол. Полотнище надулось, как парус, и наружу вывалился ладный черноволосый парень, с виду не старше Молли. Внутри шатра что-то с грохотом посыпалось на землю, а парень обернулся, сжимая в руке рвань, до нашествия фей, несомненно, бывшую его одеждой.
– Сволочи! – в сердцах прошипел он, повесив на шею цепочку с подвеской – гладкой простой пластинкой. Измочаленные тряпки отбросил прочь, дескать, подавитесь. – Ну хоть амулет-переводчик не спёрли.
– Брезгуют железом мелкаши, – произнесла Молли, заинтересованно разглядывая амулет. Ни символов, ни узоров, вещь неприметная, а вместе с тем презанятная. – Гнездо большое, старое, могли б не только обнести да портки попортить. Сперва напугались, а как осмелели – повылезли. И попали прямо на праздник урожая. Сам виноват.
– Малые народцы и другие сорта вредителей и паразитов? Не учёл.
– Сам-то чужого сроду не брал, понятно, – прищурилась Молли. – Скажи тогда, добрый человек, козочки тебе не попадались? Две белых, одна рыжая.
Парень скривился и фыркнул, в человечьем обличье у него это получилось ещё выразительней. Настоящий красавчик, когда рожи не корчит, и стыдливостью природа не пожаловала. В чём мать родила рассекает, однако не красуется, как деревенские охламоны на речке, привычно ему. Да и то – нагишом показаться чего ж зазорного, родители знатно постарались. С рукой у него неладно, снаружи целёхонька, а беспокоит.
– Мой косяк, – поди ж ты, сходу сознался, мог бы наплести с три короба. Снова влез в шатёр, вернулся приодетым – нашлись запасные штаны и рубаха на босу грудь. Чудно скроены, но по уму. Порылся по многочисленным карманам, кинул Молли монету. Поймала, глянула – тяжёленькая и вот как бы не золотая? Присмотрелась получше, ахнула. И вправду золото, да только спереди на ней мужик какой-то чужой, носатый. Что написано – не разобрать. Перевернула – а там и вовсе дракон с крыльями нараспашку. Парень истолковал её удивление на свой лад:
– Чего? Две башки за три – княжеская щедрость! Целое стадо купить можно, и ещё сдача останется. За хлопоты, стало быть, накинул.
Не то хвалится, не то за жадину принял. Или зубы заговаривает?
– И куда мне с ними, фокусы показывать? – Молли повертела золотой между пальцами и сунула в кармашек. – Превратится в какую-нибудь пакость, а меня если не ославят, так засмеют.
– Сама ты… Это ж Старый Шэм! – совершенно искренне возмутился парень. – Он любой деньгой прикинется. Но всегда честно! Что мы, фейри какие, чтоб конскими яблоками платить или жухлыми листьями?
Первую часть сказанного Молли не вполне поняла, вторая её немного успокоила. Но на всякий случай решила пустить в ход ледяную вежливость. Надулась и скрестила руки на груди. При её сложении это выглядело мило и всегда производило неизгладимое впечатление. И сейчас позволило вдобавок скрытно тронуть мешочек с развей-травой. Первое средство от любой наслани, а что не сразу спохватилась – не признак ли добротных чар?
– Очень любезненько, сударь… не знаю вашего имени. А за пастушка сколько полагается по вашим расценкам?
Парень аж подкинулся от обиды. Больше на себя, чем на Молли, но под половичок замёл лихо. Упал на колени, отвесил глубокий поклон: южанин – он южанин и есть.
– Зовите как хотите, лишь бы не Брысью, как местные плоды гулянок дохлых сов с пьяными ведьмаками. Родители и приятели знают меня под именем Марти. И лишь с хорошей стороны. Детокрадом не слыву, душегубом-людоедом – подавно.
– Не трогал мальца, значит? – не меняя сурового тона, переспросила Молли. И попыталась припомнить хоть одну подходящую быличку или сказку, в которой не нашлось бы подвоха с Той стороны. – Дуришь ты меня, добрый человек, не пойму, как – а чую. Выкладывай, откуда ты такой взялся на мою голову. Не то всю деревню сюда приведу, перед людьми ответ будешь держать.
Мог бы насмерть заколдовать, зверем загрызть или хоть пугнуть до обморока. Или просто взять и исчезнуть с хохотом. Ничего не сделал, только глазами сверкнул. Не наврал, значит, что не душегуб-то.
– Ведьма, а повадка как у дознавателя в участке! Но те всегда представляются, прежде чем вопросами сыпать. Сказала б хоть, красивая, как зовут тебя.
– Не ведьма, знахарка, – поправила Молли, суровость её сделалась более искренней. Вечно валят всех в одну кучу, плевать людям, что она, что Сыч, что тётка Харрис. Было б дело сделано, а как – не их забота. Вот сорвётся если – тогда спросят за всё, чего не припомнят – то придумают. – Потому и зовут меня как совсем припрёт: «Помоги, госпожа Молли, пропадаем!»
Назвавший себя Марти принял это с преувеличенной серьёзностью. Приложил руку к груди и мотнул курчавой головой:
– Не губи, добрая госпожа Молли! Считай, припёрло мне. Всё – край, вилы. Пропадаю! – улыбка у паршивца зубастая, но обаятельная, и взгляд хитрющий. Махнул рукой на бревно, лежавшее подле шатра. – Располагайся, гостьей будешь. Заодно и переобуешься, небось, ноги сбила. Это обряд такой или местная мода?
– Какой же ты колдун, когда простых вещей не знаешь, – степенно проронила Молли, воспользовавшись приглашением.
– Паршивый, – грустно улыбнулся Марти. – И неудачливый вдобавок. Хотя насчёт последнего я уж в сомнении. Дважды повезло – набрёл на красотку знающую да не пугливую, а она меня не выдала селянам на растерзание.
– Ты клинья-то не подбивай, диво лесное, – наведя порядок в обувке, Молли ощутила себя гораздо увереннее. – Ещё не вечер.
– Справедливо, – тотчас согласился поганец. – Предложил бы махнуть стаканчик за знакомство, да обратно ж мой косяк – личный припас в первый день вышел, а от лавочки нашей таких щедрот не предусмотрено. О! – Марти хлопнул себя по лбу и снова полез в шатёр. Вернулся и гордо выложил на бревно добычу: большая закрытая плошка с нарисованным на ней дракончиком – опять крылатым! – и тонкая пластинка с орехами на обёртке. Накормить пытается, хоть и сказал, что не фейского племени. Их же уйма разных, но про тех, что оборачиваются огромными странными кошками или падучей звездой, никто не слыхивал.
– Да чего ты? Думаешь, отравлю? – Марти смотрел с подкупающим по силе недоумением. Потом в карих глазах мелькнула тень внезапной мысли, он хлопнул себя по бедру здоровой рукой и расхохотался.
– Дурень я, как есть дурень, гнать меня в три шеи не только со службы, но и из приличного общества. За выдающееся слабоумие. Закрутки тут у вас наверняка другие, а шоколаду и вовсе не довезли.
Молли поджала губы. Совсем дремучей считает, как заезжие торговцы на ярмарках, обожавшие без спросу объяснять, что у них на прилавке для какой нужды.
– Одну правду о себе уже сказал, молодец. Что съестное это – ежу понятно. Непонятно только, чего коз таскал тогда?
– Видишь ли, какая штука… – Марти призадумался, подбирая слова. Рассказывать ему было неприятно, нос морщил, ухмылялся криво. – По первости мне не то, что банку вскрыть, вздохнуть было тяжко. Высота-то ого-го, а я не высший демон, чтоб порхать по небу как птица. Звероформа не подспорье – сама видала, с ней только шутить про посадку на все четыре лапы. Маскировку забацал, падение замедлил, а поломался всё равно. Портал, сволота такая, не туда открылся. Сбой путевого амулета, ошибка в расчётах – и я тут. Милостью Хаоса, не по частям, и без потери груза. Тушёнка, конечно, харч надёжный, но на свежачке-то лечение шустрее идёт.
– Погоди, – Молли понадеялась, что сейчас её глаза не размером с суповую миску. – Даже с твоим амулетом на голову не налазит.
– Вот чудачка. То ей всё выложи как на духу, а то давай потише. Попаданец я. Полный попаданец, – заключил Марти и принялся терзать плошку выуженным из кармана ножом. Чтоб эдак железом об железо – одно мягче другого должно быть. Морщился, шипел, больной рукой орудуя, но с третьей попытки крышку вырезал. Левша, значит. Уцепил кусок мяса и передал Молли плошку и нож.
– От нашего стола вашему. Невелик изыск, но уж чем богаты. Не на пикник собирался, это в мощные амулеты-складни хоть обед из трёх блюд уложи, хоть званый ужин с подавальщицами вместе.
Молли с любопытством покосилась на жующего «попаданца» – ясно теперь, откуда шатёр и прочее добро! – и понюхала подношение. Пахло по-домашнему уютно, похоже на тушёную в травах индюшку. На вкус оказалось чем-то средним между нею и старой лосятиной. Снедь как снедь. На плошке помимо дракончика имелась крупная надпись на непонятном языке.
– А что за мясо?
– Верный товарищ. Лучшая тушёнка в столице.
Молли закашлялась, Марти любезно хлопнул её по спине. Не сильно, скорее игривый шлепок под видом дружеской помощи. Молли отмахнулась и негодующе уставилась на хлебосола.
– А говорил, не людоед!
– И что дурень – тоже говорил. Оттого шутки у меня под стать, – виновато развёл руками Марти. – Никакой человечины или иных разумных мяс. Это ж подсудное дело! Про товарища – то просто название, игра слов. А так – что на картинке, то и в банке. Для общего удобства, не все ж грамоту знать обязаны.
Молли поставила еду на землю и устало потёрла глаза, пытаясь увериться, что это очень длинный и очень странный сон. Ну ладно духи, мертвяки, призраки… но драконы – чистой воды вымысел! И теперь она точно узнала, каков он на вкус в тушёном виде. С языка сам собой сорвался неимоверно глупый вопрос:
– Как же здоровенную ящерицу завалить, если она летать умеет?
Марти хмыкнул и выдал нечто уж вовсе несусветное:
– А кто их пустит с фермы-то? Дикие да, летают – шильники, к примеру, даже в город лезут иногда. Но этих паскуд не едят, они ж падальщики до кучи. Да прочих дичков и не трогают особо – от них щиты магические ставят, кто попроще – шугают или подтравливают втихушку. Для сложных случаев служаки есть. А чтоб прям самим бить – не бьют, недоставало ещё на государя попасть. Он, конечно, народу отец родной, но если вилами в жопу угостить – обидится, в запале не пожалеет.
Молли подумала и решила, что раз уж вляпалась в сказку с разбегу, то и вести себя надо по её законам. Диво неведомое – это как раз то, с чем не встречались раньше. Само по себе – часть природы. Кому и духи диво или дядя Дик. Хотя он скорее исключение, но тоже ведь существует и даже пользу приносит. Чем же в таком случае неведомый король-дракон хуже дяди Дика?
– То есть, мужик с монеты…
– Ага. Мог бы я, как он, чтоб чем хочешь перекинуться, так не шлёпнулся бы в болото, – Марти вздохнул и снова поморщился, шевельнув покалеченной рукой. Молли эти страдания надоели. Колдун-иноземец, а от деревенских обалдуев недалеко ушёл, те к знахарке с мелкой хворью не стучатся, тянут, пока не заматереет и в могилу не потащит.
– Сильно болит?
– Пустяк. Слабость после поломки – понятное дело, обычно враз проходит, как поешь и выспишься, но в ваших краях магии маловато. Третий день сплю да ем, то ничего, вроде, а то накатит…
– В болото, говоришь, свалился? – прищурилась Молли, услышав знакомые жалобы. – Что поломал, зажило, а теперь постреливает иногда? И противненько так зудит изнутри?
– Особенно когда сиднем не сижу, – кивнул Марти и почесался. – Организм выздоравливает, всё путём. Говорю ж, с магией у вас негусто, хоть и получше, чем на родине груза – вот уж где полный швах. Портал-то не только открыть, но и удержать надо. Жду вот, коплю силы.
– Покажи-ка руку, копилка, – велела Молли, мысленно прикидывая, не забыла ли пополнить запас толчёного корня дремляка.
Марти живенько сбросил рубаху. Как же – девушка приятная его за телеса ухватить предложила. Разлакомился, паршивец, опять глазки строить начал.
– А полный осмотр – только на втором свидании?
Молли смолчала, целиком поглощённая работой. Сам тощий, как палка от метлы, а сильный. В шутку напряг мускулы – и, сам того не зная, очень облегчил задачу. Попался, гадёныш! Сейчас бы его на раз-два, да рук лишних нету. Нащупанный бугорок слабо шевельнулся и утёк из-под пальцев чуть в сторону.
– Крикунца подцепил, бедолага, – Молли цокнула языком. – Неглубоко сидит, зароется – хуже будет.
– Кого? – теперь настала очередь Марти переспрашивать.
– Увидишь. Нож давай. Кипятку срочно взять негде, ну да ладно, – она вынула из кармашка пузырёк. Обтёрла нож, проверила лезвие, щедро полила его настойкой для промывки ран – болезный потянул носом, округлил глаза и возмутился:
– Зажала, значит, за знакомство-то можно было хоть по глоточку.
– Потерпишь, – привычно огрызнулась Молли. – Смирно сядь. И рубашку скатай да в зубы возьми.
– Кто ещё душегуб тут… – буркнул Марти. – Без кляпов обойдусь.
К чести болтуна, не заорал. Наоборот, притих и будто на чём-то сосредоточился. Надрез получился ровный, крови вышло немного – блестящий, мерно пульсирующий бок тварюшки Молли углядела сразу. Толчёный в мелкую пыль дремляк сверху – и обождать, чтоб впитался.
Осторожно влезла в надрез, прощупала вокруг, сколько успел выесть, и очень удивилась. Уцепила тугое скользкое тельце со стороны хвоста, слегка скрутила, чтобы не вырвался, надавила и с трудом вытащила наружу.
– Вон какой у тебя нахлебник, болотный подарочек, – Марти при виде отвратной морды червяка, на которой торчали три пары крепких, чуть изогнутых жвал, присвистнул. Никак, шутки свои развязные вспомнил и прикинул, насколько ему повезло. Молли бросила сонного червя на землю и хорошенько потопталась, давя до красновато-мясной жижи. Пригляделась – в месиве под подошвами подёргивались мелкие ошмётки, точно конского волоса настригли. Везуч её новый знакомец, словно ему все фейри скопом ворожат. Еще неделя – в мешок с крикунцами превратился бы.
– Пока грызёт – молчит. Если наживую выдирать – орёт дурниной. А если оставить – сам вскоре орать будешь, пока не рехнёшься. Лося или оленя подчистую ушатывает, даром что мелкая дрянь, а прожорливая.
– Демоны – народ прочный, нас без запивки не сожрёшь! – даже с развороченной рукой Марти умудрился принять горделивую позу. – Глянь, сама убедишься.
Молли уставилась на рану и ахнула. Та зарастала на глазах, точно по волшебству. Промыть не успела, как на коже остался лишь неровный, но едва заметный шрам.
– Ясно теперь, чего другой уж от боли выл бы, а ты только морщился да чесался. Крикунец мясо ест, ты наращиваешь. Так его и запер. А поскольку всяк, кто хорошо ест, гадит не хуже, отсюда и слабость твоя затяжная…
Договорить Молли не дали, едва в крепких объятиях не задохнулась. Силища у болезного и правда оказалась недюжинная, а благодарность безудержная – целовал куда попало, в ухо угодил – аж зазвенело.
– Пусти, медведь! Рёбра сломаешь! – Молли ловко вывернулась, когда почуяла, что её собрались усадить на колени.
– А я чего, я ж от души! – ни капли смущения в карих глазах. – Или так противен?
Молли не ответила. Чего врать попусту.
Марти меж тем успел натянуть рубаху и разминал руки. Пошевелил пальцами, сплёл их в какую-то заковыристую фигуру – и шагах в пяти от бревна на земле появилась крошечная яркая точка. Как только она начала увеличиваться, расцепил пальцы и встряхнул кистями – точка исчезла.
– Спасительница! Должен буду! – с сияющим лицом выпалил Марти, задев босой ногой плошку с драконятиной... или дракониной? Та покатилась в траву, но парень не обратил на это внимания. – Я ж теперь могу двигать отсюда, только груз заберу. Башку мне, конечно, открутят, но ничего, обратно прирастёт. – После увиденного чудесного исцеления Молли уже не была уверена, шутит он или нет.
Юркнул за полотнище и вернулся с небольшим ящиком, к которому были приторочены лямки. Тронул что-то в кармане куртки – шатёр со всем его загадочным содержимым растаял в воздухе.
– Товар-то у тебя битый, растяпа, – несколько обиженно заметила Молли, указав на прореху в стенке ящика. Как руку подлатала – всё, прощай, милашка. Потискал – и будет с тебя, не поминай лихом.
К сожалению или к счастью, Марти мыслей читать не умел, потому только отмахнулся и зачастил:
– Ерунда! Заказчик всяко жалобу накатает, срок доставки дольше обещанного. Ну, упаковка нарушена, да, слегка фонит, зато груз цел. У вас же никто не помер? – наткнулся на острый взгляд Молли и смущённо отвёл глаза. – Извини, чушь смолол, ты-то вон жива-здорова. И погоду крутило всего ничего, не климатическая же катастрофа. Что не так? Всё так. Присядем на дорожку?
Марти уселся на бревно и умолк, глядя в землю, словно ждал чего-то. Молли тяжело вздохнула, представив, как вернётся в деревню – ну кто захочет ей поверить? Монета не поможет, золото с Той стороны счастья никому не приносило. Оставалось ещё кое-что. Матушкиных записей немного жаль, но Молли знала их назубок – низкий поклон покойной за науку да за выбитую леность. «Всё в памяти держи! Котелок дырявый, решето нашейное, свистушка с ушками!»
– Ты сказал, должен будешь.
– Не отпираюсь. Что хочешь, проси! – пылко откликнулся Марти, но поспешил уточнить. – То есть, в разумных пределах. Я ж не всесилен.
– Надо одну сказку былью сделать, – тихо и серьёзно сказала Молли. – Она коротенькая совсем и донельзя глупая. Пошла соплячка-знахарка одна-одинёшенька на диво лесное кровожадное… Да так и пропала.
Марти замешкался лишь на мгновение – понял, просиял, заулыбался во весь рот.
– А думал, не нравлюсь. Сама велела клинья не подбивать. Ты ж вон какая… – взгляд и мысль балабола дружно забуксовали на крутых поворотах прелестей Молли, но преодолели препятствия с честью: в глаза всё-таки посмотрел. – Словом, не коза, чтоб без спросу тягать.
– Считай, был спрос. Теперь воруй, – Молли не смогла сдержать ответную улыбку, наблюдая, как дуралей резво спрыгнул с бревна, взвалил поклажу на спину, путаясь в лямках, и принялся выписывать пальцами змеиную свадьбу. Светящаяся точка послушно сверкнула на прежнем месте и росла быстрее, чем в прошлый раз. Когда достигла размеров колодезной дыры, коварный похититель взял довольную добычу под руку и повёл к порталу.
Напоследок Молли оглянулась и хихикнула – ну и рожи будут у тех, кто найдёт в траве позабытую посудину с летучим дракончиком. Если Лесные раньше не утащат.
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Непруха
Один день из жизни юного и очень предприимчивого покорителя адмирской столицы.
Читать?– Ашир! Где тебя носило, лентяй? В какой злой щели застрял?
Широ молчал, привычно подметая взглядом пол под ногами. За честный ответ не похвалят, а оправдания – удел виновных. И не оправдания сейчас хотел слушать досточтимый и многоуважаемый Баи бен Фархад, а звук собственного голоса. «Нуди больше, плати меньше» – готовый девиз для надутого жлоба, впору на визитках печатать. И шиш с маком там же, как символ щедрости и плодородия. А лучше сразу на вывеску, нынешняя всё одно хлам, если не на свалку, то в музей. Уличные лотки с едой задорней оформлены, чем этот фамильный склеп. Владелец – натурально пережиток древности, Широ его живьём не видал ни разу, но составил вполне обоснованное мнение, что он тот ещё дурак. Кто ж умный дочку-красавицу выдаст за никчёмного спесивого индюка.
Хотя Баи не перечили, сегодня он был в ударе. Пусть блажит: по его разумению, даже в нынешний прогрессивный век зазывала обязан торчать подле лавки, как цепной пёс у своей конуры. Идея расширить рекламные горизонты и вести дела по-новому, с удобством расположившись в кофейне на соседней улице, в крохотном мозгу Баи точно не уместилась бы.
Потому Широ продолжал стоять истуканом, пропуская мимо ушей добрую половину обличительной речи приказчика. Расходился всё пуще, того и гляди, возвысит голос ещё на пару тонов – и лопнет от натуги, забрызгав желчью и дерьмом обшарпанные стены лавчонки. Широ выказал должное почтение и принялся внимательно следить за пируэтами указательного пальца Баи. Перстенёк-то на нём новенький, маловат, зато не мединная дутая поделка… Изо всех сил старался не смотреть на гневно подрагивающий полуторный подбородок. Украшавшая его сомнительная поросль имела удивительное сходство с теми причёсками, что многие прелестницы скрывали под юбками или в складках шальвар.
Уф, со смехом совладал. Может, похвалить ночное усердие его супруги и избавить несчастного от жалкого существования, в котором вес имели порой совершенно бессмысленные вещи?
– …каждодневный труд, усердие и прилежание! Именно они сделали меня тем, кого ты видишь перед собой!
Жулика, нудилу и рогача?
Баи вдруг побагровел и принялся уморительно хватать ртом воздух. Либо разжился амулетом для чтения мыслей, либо Широ опять не удержал язык на привязи.
Ну и хрен с ними со всеми. Отличный день для увольнения!
С обидным смешком вымелся за дверь, не дожидаясь, покуда несостоявшийся благодетель даст расчёт. Скудное дневное жалованье в тумаки Баи перевёл бы с княжеской щедростью. Что поделать, никто не любит честность и прямоту.
Вложил в простой и ёмкий жест всё своё презрение и двинулся прочь от обители гнусных рабовладельцев, предусмотрительно ускорив шаг. С одной стороны, не повезло – мог урвать крупный кусок, а получил жалкие ошмётки. С другой – ради них Баи не станет поднимать бучу, поскольку сам выйдет виноватым, не доглядел. Стоило ему сначала тестюшкин гадюшник нормальной охранной системой оборудовать, а уж потом на рекламу замахиваться.
Если разобраться, Широ преподал горе-торгашам маленький полезный урок. Догадайся Баи проверить, всё ли на месте, тайну волшебного исчезновения выручки всяко не раскроет. И личность того злодея, что подучил уличных мальчишек кидать камушки в окно и кричать «Лоноликий скупердяй, рогоносец и жирдяй!» – тоже.
Денёк выдался жаркий, впрочем, иные в Пандеме бывали редки. Широ слышал уйму всяких баек про то, что столичная погода напрямую зависит от воли государя. Якобы как-то встал с хромой ноги опора и надёжа или не в то горло похмелился – и вместо песчаной бури город накрыла снежная. Брехня или нет – кому не плевать? От хозяина с такими закидонами лучше держаться подальше, потому во дворец наниматься Широ всё-таки не отважился, хоть друзья и звали. Шикарные условия, гарантии, то-сё… Э, нет, шикарные условия – это те, в которых живёшь не тужишь, пальцем о палец не ударив. За сладкий кусок с венценосного стола, может, ещё семь потов сгонят и три шкуры сдерут. Даром, что ли, те, кто при дворце устроился, поначалу в красках расписывали привольную жизнь, дескать, целый город в городе и государство в государстве, сплошная благодать, потом слали весточки всё реже – и наконец пропадали совсем. И там рутина. Сперва заманит, потом затянет. Нет уж, других лопухов поищите! Нельзя сказать, чтобы Широ питал непреодолимое отвращение к любому труду. Просто был твёрдо уверен: должен найтись способ зажить так, как мечтается. Всё ведь возможно в мире, где есть магия, даже когда самому этого добра природа не подарила.
Отмахав ещё полквартала, Широ призадумался о важном: как лучше отпраздновать свободу? Не для того он сбросил трудовой хомут, чтобы слоняться по улицам, словно страдающий от несчастной любви поэт или ещё какой сумасшедший оборванец из сказок. Решение возникло само собой – буквально показалось за поворотом. «Варан и лисица» – кабачок в истинно столичном духе. В родных краях никому бы и в голову не пришло поместить на вывеску извечных врагов, сунув им в зубы одну виноградную гроздь на двоих. Хмельной мир лучше трезвой драки – мысль не новая, зато здравая.
– Ба, Червонец! Здорово! – Широ обернулся на зов и встретился взглядом со своим земляком. Дамир расположился за столом с полной приятностью: выпивки залейся, закуски завались. Гуляет на все деньги, сволочь!
– И тебе не хворать, Лапша. Каким ветром? – Широ учуял дивный аромат дармовщинки, а потому стерпел и прозвище, прозрачно намекавшее разом на его масть и незавидную участь десятого фермерского сына, и удушающий захват, сходивший у Дамира за дружеское объятие.
– Попутным, – хохотнул Лапша, наливая вино в глиняный стакан для воды. – Попрощаться зашёл. После свадьбы с кабаками завязать придётся.
– Свинота, – припечатал Широ, опрокинув угощение в глотку. – Весточки не прислал, не то, что приглашения! Отвальную когда гуляем?
– Не любит моя Элали такой романтики, – слегка виновато улыбнулся Лапша. – Уговор у нас, чтоб всё без шума и кутежей обошлось.
И напрасно не любит. Немало надо в себя влить, чтоб эдакое сокровище не в койку, а в магистрат тащить припёрло. Ушлая бабёнка – нашла крепкую шею, и самой сесть, и выводок свой пристроить.
– Всё, пропал ты, братец, – Широ с преувеличенным сочувствием хлопнул товарища по плечу. – Приворожила, не иначе. Сходил бы, проверился.
– Вот и она сперва послала. Только к докторам, головушку подлечить. Потому как в магистрате проверяльщики специальные сидят. В мозгах пошарят и отправят куда подальше. Спятивших не брачуют, закон такой.
– Эк она тебя. Шутки шутками, а если и правда надо свой котелок какому-то магую подставлять, чтоб жениться разрешили, то это уж ни в какие ворота! – возмутился Широ. – Дурацкий закон, негоже нос совать в чужие мысли.
– Да смотрят просто, чтоб добровольно, в здравом уме и не под чарами или зельями, – пояснил Лапша. – Не в Раймире живём, слава Хаосу. Вот уж где работа тебе враз нашлась бы. Только рот откроешь – и в башку лезть не надо, пожалте, господин злостный преступник, асфоделовые поля пропалывать, трудиться на благо страны.
– На соседних грядках корячились бы, хохмач. Или в одном цеху гробовую стружку снимали, из которой забывуху гонят, – беззлобно огрызнулся Широ. – С темы-то не соскакивай, долго ненаглядную уламывал?
– Я упорный, ты ж знаешь. Даже когда трезвый. Поворчала-поворчала, да и согласилась. Живём гладко, не грызёмся, пострелята меня уж отцом зовут.
Ещё бы. Им кто кормит и не обижает – тот и папаша. Обвели простака вокруг пальца, а он и рад-радёшенек, сам уговорил зазнобу замуж идти.
Широ утащил с блюда кусок осбана, налил ещё вина и торжественно поднял свой стакан.
– Ну, за удачу! Чую, лишней не будет.
Лапша хитро ухмыльнулся и поддержал тост.
– Удачи мне с горкой отсыпали. Заказчики косяком прут, будто другие мастера из города испарились. Сначала грешил на совпадение – одним угодил, а они меня своим друзьям и присоветовали. Потом думать стало некогда, только успевай поворачиваться. В такие сферы взлетел, дышать боязно.
Широ завистливо вздохнул.
– Так вот на какие шиши пируем. Окучил толстосумов, молодчага! У богатых-то, поди, запрос до небес и понт за горизонт. Тяжко тебе, должно быть, со снобами, что без магии и спину не почешут.
– Разный народ попадается, – уклончиво ответил Лапша. – Что всего смешней, мода у этих чудаков на всё безмагичное, но добротно сделанное. Силу на каждый чих расходовать – заклиналка отвалится. И человечков нанимают, если руки откуда надо растут, а котелок варит. Надоест дурью маяться – айда к нам.
– Благодарствую, – фыркнул Широ. – Я свою удачу сам за хвост поймаю, настоящую. Без обид, но пахать без продыху, чтоб дела в гору пошли – долгая история. К старости разбогатеешь, а тратить наследники будут.
– Да ты, никак, провидцем заделался? – перебил его Лапша. – Элали моя нынче богачка! Какая-то дальняя родственница у ней сыскалась, всё своё состояние по завещанию отписала.
Широ присвистнул от удивления.
– Случай, как со страниц бульварного романчика про бедную сиротку-красотку! Такого сладкого чёсу – в каждом втором ближе к финалу. Но чтоб в жизни…
– О чём и толкую. Не подвёл слепой, хоть я до последнего не верил. Слишком уж просто всё, больше на шутку похоже.
– Чего? – Широ недоумённо уставился на приятеля. Любил на уши приседать и байки травить одна другой краше, вот и сейчас за старое взялся.
– Того! Площадь Чудес народ не от балды так назвал.
– Ещё бы… Забыл, как мы в первый раз там очутились? Только из портала шасть – у тебя свёрток с деньгами пропал из-под рубахи, а у меня сумка исчезла. Нашлась в мусорке, пустая. Сплошные чудеса!
– Зря зубоскалишь. Лучше слушай и на ус мотай, – взгляд приятеля сделался неожиданно серьёзным. – Главное чудо той площади сразу-то не приметишь, но скрывается оно на самом виду. Людям показывается в облике уличного музыканта. Кто говорит, дух города это, кто и вовсе считает самим Хаосом во плоти. Потому ликов у него множество, однако есть верные приметы, как распознать. Во-первых, он слепой, но ни поводыря, ни палки при нём нет. Во-вторых, всегда молчит. Без голоса его музыка. Я его высоченным седым стариком видал, может, потому что так представил себе древнего и могущественного духа. Саз его мне запомнился – добротный, богато украшенный, странно было видеть такой в руках у бродяги.
– И что с ним делать, с твоим слепым артистом? В ножки кланяться и умолять исполнить желание?
– Подарок сделать от всего сердца. Что поднесёшь, то и получишь. С деньгами у нас туго было, но чем плоха свежая лепешка на подносе? С тех времён остался, когда я в учениках ходил. На продажу не выставишь, простоват, да и узор такой нынче не в моде. Но не дрянь бракодельная. А лепёшки у моей Элали, даже пустые – объеденье.
– Ишь ты, за такую малость прям расщедрился. И как к нему ещё очередь не стоит?
– Не захочет – так нипочём его не встретишь, хоть каждый день на площадь ходи. Знает он откуда-то, кому помощь нужна, все беды и радости каждого в городе ему известны.
– Тогда этому гаду не ускользнуть! – убеждённо заключил Широ. – Мне как раз надо, и позарез! Достало убиваться за пару медяков. А вот попрёт если – я ж не оплошаю, враз поднимусь!
Лапша подвинул ближе к Широ блюдо с закусками. В голосе приятеля послышалась странная смесь восхищения и сочувствия:
– Как был шебутной, так и остался! Знай, у нас тебе всегда рады.
Угу, особенно разлюбезная вдовушка Элали. На почётное место усадит, детишкам в пример поставит дядюшку Ашира. И лучшие шелка выходные в нужник вывесит на подтирку дорогому незваному гостю.
Нет уж, дудки! Широ и под пыткой не сказал бы, что приличную постель сегодня добывать придётся не на щелчок пальцев.
– Век не забуду доброты душевной. И на работу взять готов, и к себе в дом пустить. Может, ещё и меди подкинешь? С первого же прибытка отдам, не думай.
– Опять с места турнули? – вздохнул Лапша с лёгким упрёком и пошарил по карманам в поисках кошеля. – Нигде до новолуния не держишься.
– Нрав у меня слишком лёгкий, вот и сдувает. Ничего, Пандем большой, как-нибудь да осяду. – Широ прибрал горстку монет, отметив, что на сей раз она изрядно меньше. Но не слишком огорчился: Лапша принадлежал к числу немногих избранных, кому Широ вообще возвращал долги. – Подсобит мне твой господин Столица, первым делом жди в гости! Адрес прежний?
Лапша подтвердил, что из своих трущоб съезжать не намерен, и крепко обнял на прощание. Золотое сердце у парня! Завсегда готов выручить без назиданий и поучений. Вот что значит настоящий друг и верный товарищ!
Слава Хаосу за эту встречу и недурной перекус. Думать на голодный желудок всегда сложнее, а тут только угостился и прогулялся до ветру – сразу светлая мысль в башку забрела. Воистину, озарение не спрашивает, где снизойти!
Отчего бы и правда не дёрнуть до Портальной? Для вечерних планов она подходит не хуже, чем любая площадь поблизости. Даже удобнее, больше народу – меньше пригляду. Никакими вопиюще особыми приметами пока не обзавёлся, исключая разве что дурацкую татуировку. Пока дрых беспробудно, набила ему одна звезда… на память. Какое там вдохновение на неё накатило, Широ разбираться не стал, смылся без опохмелки. Немного жалел потом – деваха с придурью, а всё ж высший класс, фигуристая да оборотистая, салон крепко держала в прибыли. Только помимо росписи промышляла и пробойным делом. Клиентура валом валила и с запросами не стеснялась – кому для магуйства, кому для красоты, а кто и просто извращуга двинутый. Шутки про срам с колокольчиком вовсе не шутками оказались.
От кабака до ближнего портала рукой подать. Благо, понаставили на каждом углу, была бы медь в карманах и поводы прыгать по городу голодной блохой.
Портальная с отвычки дала обильную шумовую пену. Казалось, народ движется со всех сторон сразу. Многоголосая болтовня, убойная смесь запахов, ароматов и откровенной вони. Перегретое масло, горелый кунжут пополам с таким же нигелем, матёрая баранина… О, вот здесь должно быть недурно. Пахнет по-домашнему почти, и на задворках не общественный сортир. Где вкусно едят – там не гадят, верный признак приличного заведения. Можно потом сюда вернуться, когда вынесут с чёрного хода бесплатное угощение на радость бедноте. Очередные потачки и подачки, хвалёная державная щедрость. Высоко забрались от народа правители, жопы за облаками не видно. Думают, будто сытая босота воровать и бузить не станет. Ха! Дали на халяву булку, украдёт бутылку. А потом той бутылкой череп кому-нибудь проломит. Сажать голодранцев надо, а поди ж ты, кормят, как уток у канавы.
Прямо по курсу ничего нового: привет, Руина.
Натурально торчит посреди площади груда развалин, такой вот причудливый архитектурный замысел. Уместней была бы только огромная куча драконьего навоза с позолотой. Государь лично руку приложил. Официально памятник времён Вселенской войны – обрушил и не велел восстанавливать. Куда вела арка, зачем снёс напрочь и навзничь – одному ему ведомо. Экскурсоводы так и говорят, в путеводителях тоже ни строчки толковой, всё больше про охрану государством и надёжный защитный купол. Мрачноватое зрелище, хоть бы в зелёный покрасили или в фиолетовый.
Тут кто-то дёрнул Широ за рукав.
– Дя-адь, купи папироску для форсу и лоску! – бойко пропищало дитё, настолько тощее, лохматое и чумазое, что непонятно было, пацан или девка. На шее у этого чучела действительно висел небольшой лоток с сигаретами.
– Не курю, – соврал Широ, но нахальный торгашонок не отставал, семенил рядом, с надеждой заглядывая в глаза.
– Дя-адь, а дай тогда медяшку на барашка?
– У Князя во дворце получишь. Брысь, шкильда! – раздражённо прошипел Широ и замахнулся отвесить подзатыльник. Дитё как ветром сдуло. Вслед Широ полетел сердитый окрик:
– Ну и кутак ты, дядя!
Широ в знак согласия с такой лестной характеристикой показал за спину средний палец. С мелюзгой ещё не препирался.
Стрельнул курева у влюблённой парочки с баулами и двинул дальше. Пока из музыкантов не приметил никого, подходящего под описание. Патлатый паренёк, старательно косящий под вокалиста «Врат» с компанией таких же раздолбаев, потасканная дылда, задыхающимся голоском лепечущая под гитару что-то о вечной любви и неземной страсти, косой скрипач, которого наверняка выгнали из оркестра за пьянство, и какой-то бородатый тип с дербокой – монотонно лупил в барабан и кружился на месте.
Дважды у Широ спросили дорогу, трижды предлагали погадать – паршивые, значит, гадальщики, раз не увидели, куда он их пошлёт.
Стоило сесть передохнуть с кульком орешков – тут же нарисовалась очередная попрошайка. Собой ничего такая блондиночка, только пузо на нос лезет и глаза от слёз опухли. На лавку рядом плюхнулась вроде как от усталости и переживаний. Ещё чуток – и на колени бы угодила одним полушарием. Отодвинулась, скромница, только носом пошмыгивает и платочек грязный в руках комкает.
– Простите…
– Охотно прощу. Я сегодня добрый, – кивнул Широ, с хрустом разгрызая орех. Дрянь редкая – перцу в посыпку перебухали, а мёд зажали.
– Голова закружилась, – тем же извиняющимся тоном пояснила девица.
– У всех бывает. Столица – место такое, башку не только вскружить, а и совсем свернуть может.
– Здешняя я. Просто у меня… – блондинка всхлипнула и умолкла.
Местная, хрустально честная. Ну даёт, артистка! Дальше, чего доброго, рыдать начнёт или обморок изобразит. Пора валить.
– С вашей хворью к лекарям надо. Или дома сидеть, у родни под крылышком, – рассудительно заметил Широ. – А вас на площадь понесло, в самую гущу.
Блондинка спрятала лицо в ладонях и разрыдалась. Горько, безнадёжно и совершенно беззвучно. Выпавший из руки платок полетел на мостовую.
Широ не стал его подбирать и шустро убрался прочь, не оглядываясь.
Если на ночевальщицу нарвался – умора, сам хотел этот фокус провернуть с какой-нибудь сердоболюшкой. Интересно, брюхо настоящее? И девица ли это вообще. Попросит такая проводить, а в переулке обернётся бугаём и по кумполу огреет. Или приятелей свистнет за тем же самым. Да мало ли разводок придумано для тех, у кого жалость вместо мозгов.
А если всё по-честному, так не его печаль, не он дурище чрево набивал. На этом Широ выкинул плаксу из головы, а треклятые орешки в урну – пасть пекло, будто углей горячих хапнул. Перед мысленным взором возник запотевший стакан ледяного пива, пришлось срочно паломничать за спасительным видением в ближайшую разливайку. Утолив жажду, Широ с новыми силами пустился на поиски – не пожива, так потеха, всё сгодится и всё найдётся.
Обрадовался было, когда заметил саксофонщика – в тёмных очках товарищ, вдруг эдак преобразился тот, кто ему нужен? Знатно играет, опять же, и с виду настоящий маэстро! Оказалось, виртуоз зорче многих – углядел пустую руку над шляпой, склонился пониже и как дунул! Такую руладу заложил, чуть мозги через ноздри не выбило. Зрители от хохота впокат, пришлось проваливать без задержек. Не маэстро, сволочь последняя, любого ни в чём не повинного горожанина мог инвалидом оставить…
Полуголого небритого типа со свирелью Широ опасливо обошёл по широкой дуге. С трёх шагов померещилось, что бродяга старую берцовую кость с обломанного конца гложет, а странные звуки со стороны доносятся. Протяжные, тоскливые и тревожные – сквозняк от них до самых печёнок. Не то вой, не то свист, не то скрежет. Не пойми что, а не песня. Дудка и вблизи стрёмная оказалась. А бродяге плевать, знай наяривает свою замогильную музыку, аж глаза прикрыл от вдохновения. Один подбит, оба залиты. Ни монетки в засаленной кепке с полуоторванным козырьком, только початая бутылка рядышком. В уличной пылище вся, без пробки, без этикетки. Не то дары низкопробных разливаек, не то вовсе из помойки вынул, чтоб воду из фонтана черпать. Аромат от нищего и его подстилки свидетельствовал в пользу первой версии. Широ с отвращением сплюнул – и по случайности угодил прямо в пустую кепку. Пьяное туловище не обратило на это ни малейшего внимания. Привык, поди, ещё и рад, что не в морду. Не дай Хаос до такого докатиться…
Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, навеянных гадким зрелищем, пошёл поглазеть на народ у фонтана Свиданий. Не прокатило, не полегчало. Милуются, обжимаются, потягивают кто чего, радостные все, как нарочно. Пьющих с горя состоятельных одиночек не завезли-с. Романтичные парочки, хохочущие стайки парней и девиц, смешанные компашки, семьи с детьми и прочая ярмарка чужого счастья и благоденствия.
Широ проводил взглядом двух умопомрачительно роскошных красоток, уносящих в когтях какого-то гуляку в дорогом костюме, и решил: курс пора менять. Лапша наверняка придумал всемогущего слепого, чтобы не очень выставляться со своим везением. Сочинит байку, балабол, а люди верят. То страхи свои закапывать идут на перекрёсток, то любовь из колодца доставать в полнолуние…Тьфу.
Часы на площади пробили положенное число раз, глумливо извещая Широ: пожрать за счёт города без толчеи и суеты он безвозвратно опоздал. Тут или в первых рядах идти, или не идти вовсе. Ладно, завтра попробует податься на какой-нибудь крупный рынок, там всегда полно дармовой снеди и лавочниц с большими сердцами. Простой честный парень, недавно в городе, за любую работу готов приняться, дали бы кров и кусок хлеба. Придётся, конечно, соответствовать хотя бы первое время, а там, глядишь, вывезет дорожка трудовая на мягкие хозяйские перины.
К подошве пристал какой-то мусор, очередная рекламная листовка или купон. Отлепил, пригляделся – билет мгновенной лотереи «Везучий случай». Опять отец нации дурью маялся, чем ещё заняться, когда ты с начала мира на троне и столько же не просыхал. Говорят, раньше название другое было, пришлось подрихтовать для благозвучности.
Защитный слой с обратной стороны целёхонек. Даже если под ним мизер – уже удача. По мере того, как Широ орудовал ребром монетки, открывая цифру за цифрой, удивление сменялось дикой безумной радостью. Закусил губу, чтоб не заорать в голос.
Ещё раз убедился, что это не обман зрения, ущипнул себя за ляжку и, морщась от боли, упрятал подарок судьбы понадёжней да подальше. В голове звенело, вечерние огни сияли разноцветьем победного салюта. Ха! Выкусите все! Свершилось, наконец, сбылось вымечтанное и заслуженное! Если эдакую гору золота да в рост под хороший процент… Не всю сумму разом, конечно, что-то надо на обзаведение оставить, дом, мебель, то-сё. Небось налог придётся уплатить немаленький. Выдадут ли всё сразу, или скажут подождать?
Мысли толпились в голове, выталкивая друг друга прочь. Пока самой настойчивой и здравой выглядела идея пойти обмыть удачу. Глупо нестись сломя голову к Монетному двору, чтоб ночевать на пороге главной лотерейной конторы. Завалиться бы к Лапше, утереть нос, но лучше явиться потом, с полным блеском и треском. Чтоб все увидели и узнали!
«Терновый куст» Широ с негодованием отмёл, поскольку одно время бывал в этом кафе удручающе часто – работал посыльным. «Драконье гнездо» открылось совсем недавно и, судя по всему, кормился там в основном народ семейный. «Приют алхимика» вообще бар, причём для сильных духом, «Рыжуля» – владения Третьего дома, кондитерская для страдальцев постельной немощью. В «Чащу» лучше не соваться, если не родился волком, даже от пива одно название, так, солодовая шипучка. А это ещё что? Раньше здесь была неплохая ифритская закусочная без вывески, зато с курильней в подвале. А теперь нечто унылое и безликое под названием «Жратва». При чём тут сноп колосьев и серп, Широ понял не сразу, а потом фыркнул, досадуя на свою невнимательность. Ясно, очередной загон для травоядных модников, любителей пожевать листья и корешки за цену стейка.
Когда в поле зрения возникла призывно сияющая огнями «Колесница», Широ издал победный вопль. Сама судьба вела его туда! Ресторан всегда манил не только забавным украшением фасада и причудливой вечерней иллюминацией. По слухам, владелец «Колесницы» сбежал из Раймира и был там раньше большой шишкой. Любопытно было бы глянуть на живую легенду хоть краешком глаза: ушёл мужик из державных воротил в кабатчики и в ус не дует. Как его звали – всем велел забыть, нынче только Шеф и никак иначе. Может, покажется ненадолго в зале по обычаю своей профессии.
На входе никого, вот прям так – любой с улицы ввались, а по одежке не встретят и за шкирбот не выкинут. Внутри натурально Белый дворец, в зале и вовсе кабинет раймирского тирана. Всё, как на картинках: пол в шашечку, мраморы с хрусталями, потолки до небес зеркальные, ковры текучие и ширмы расписные. По стенам прорва часов всякого фасона, все на ходу, а тиканья не слышно. Несколько просторных залов для клиентов с простыми заказами и отдельные комнаты – для тех, у кого запросы поинтересней. Не любят богачи нос к носу с соседями рассиживаться. Да и ни к чему оно, чтоб на тебя глазели, если взял чего заковыристое.
Широ сделал выбор в пользу приватной комнаты – если уж гулять, то по высшему разряду. Только задницу приземлил – на столе меню в белом сафьяне с золотым обрезом. Никаких вам «попробуйте то, рекомендуем это…»
На каждой странице красивым шрифтом прописано, для чего или от чего блюда на картинках. «Приправы», ишь ты. Ну, на здоровье не жалуемся, с удачей сегодня тоже полный порядок, расслабляющими грёзами в курильне наслаждаться надо… Будущее глянуть? Вот это дельно. Вдруг завалялись какие гвозди в завтрашнем сапоге? Если же гладко всё, чем не развлечение на себя счастливого полюбоваться? Среди всех блюд Широ приглянулось жаркое из буйволятины, а запивку сходу выбрать не смог – ни одного знакомого названия.
Словно почуяв его замешательство, бесшумно возник официант – весь в белом, даже полумаска на лице. Голос звучал любезно и приветливо, но Широ сделалось слегка не по себе – услышать его внутри своей головы он никак не ждал. Официант успокоил Широ, мол, всё для комфорта гостей, ничего, кроме комфорта гостей, и ничего против. Ненавязчиво посоветовал, что выбрать, и уточнил, не нужны ли дополнительные «приправы» к напитку. Даже подмашку о непременной выплате, магуйскую, разумеется, взял столь деликатно, что Широ позабыл спросить, отчего в меню нет ценников. Только попросил его не беспокоить. Официант понимающе улыбнулся и растаял в воздухе, оставив Широ в полном восхищении таким сервисом. Сколько б в итоге ни содрали – уж не дороже денег.
Внезапному появлению жаркого и вина Широ не удивился, он уже смекнул, каковы здешние порядки. От кушанья поднимался дивный аромат каких-то незнакомых специй, на вкус оно оказалось умопомрачительно нежным, каждый кусочек таял во рту и блаженно оседал маслянистым теплом в желудке. Опомниться не успел, уплёл всё подчистую. Даже остатки мясного сока с тарелки вытер куском лепёшки. Куда лучше говядины, хоть, по сути, та же корова и есть.
Потягивая мелкими глотками густое сладкое вино, прислушивался к себе – никаких видений, прозрений или озарений насчёт грядущего дня. Спустя полбокала засомневался. Может быть, он невнимательно прочёл или не так понял? Да что там понимать, слышал и не раз про волшебные блюда из «Колесницы», съел – и готово.
Из вежливости решил подождать ещё – официант славный малый, вино – сказка, каждый день бы такое пил. Вокруг уют и покой, чего хай поднимать раньше времени. Широ устроился поудобнее и сделал большой глоток, смакуя одновременно вино и мысли. Пить, утопая в роскошном кресле, и ждать чудесного видения завтрашнего триумфа – отличный способ скоротать время. Приятно было думать о новом себе – деятельном и пробивном хозяине рекламного агентства, распекающем остолопов-подчинённых. Или, слаще того, строгом, но справедливом домовладельце. Ведь если купить домик и сдавать жильё внаём, то от Широ потребуется только вовремя взимать плату. Очень надёжное вложение, надёжнее банковской возни. Там деньги сто раз прокрутят и выжмут досуха в свой карман, процентишко вкладчицкий на этом фоне так, губы помазать.
Жениться можно будет не на первой встречной кубышке, а при полном согласии чувств капиталы сочетать. Или бедную взять, зато благодарную. Есть ведь где-то и такие. Но красивую, уж это обязательно. Чтоб увидел – и сразу глаз загорелся, а бабочки в животе порх-порх…
Удовлетворенный мечтательный вздох не удался. Винные брызги веером легли на белоснежную скатерть, Широ дёрнулся вперёд, но вместо кашля вышел лишь сиплый захлёбывающийся всхлип. Напрасно разевал рот в поисках воздуха, скрёб горло, хватался за грудь и бил ногами в мягкую ткань. Воздуха всё не было и не было. Следом пропали звуки и угас свет.
Ещё миг – и в приватной комнате одного из лучших ресторанов столицы снова воцарилась идеальная тишина.
Читать?– Ашир! Где тебя носило, лентяй? В какой злой щели застрял?
Широ молчал, привычно подметая взглядом пол под ногами. За честный ответ не похвалят, а оправдания – удел виновных. И не оправдания сейчас хотел слушать досточтимый и многоуважаемый Баи бен Фархад, а звук собственного голоса. «Нуди больше, плати меньше» – готовый девиз для надутого жлоба, впору на визитках печатать. И шиш с маком там же, как символ щедрости и плодородия. А лучше сразу на вывеску, нынешняя всё одно хлам, если не на свалку, то в музей. Уличные лотки с едой задорней оформлены, чем этот фамильный склеп. Владелец – натурально пережиток древности, Широ его живьём не видал ни разу, но составил вполне обоснованное мнение, что он тот ещё дурак. Кто ж умный дочку-красавицу выдаст за никчёмного спесивого индюка.
Хотя Баи не перечили, сегодня он был в ударе. Пусть блажит: по его разумению, даже в нынешний прогрессивный век зазывала обязан торчать подле лавки, как цепной пёс у своей конуры. Идея расширить рекламные горизонты и вести дела по-новому, с удобством расположившись в кофейне на соседней улице, в крохотном мозгу Баи точно не уместилась бы.
Потому Широ продолжал стоять истуканом, пропуская мимо ушей добрую половину обличительной речи приказчика. Расходился всё пуще, того и гляди, возвысит голос ещё на пару тонов – и лопнет от натуги, забрызгав желчью и дерьмом обшарпанные стены лавчонки. Широ выказал должное почтение и принялся внимательно следить за пируэтами указательного пальца Баи. Перстенёк-то на нём новенький, маловат, зато не мединная дутая поделка… Изо всех сил старался не смотреть на гневно подрагивающий полуторный подбородок. Украшавшая его сомнительная поросль имела удивительное сходство с теми причёсками, что многие прелестницы скрывали под юбками или в складках шальвар.
Уф, со смехом совладал. Может, похвалить ночное усердие его супруги и избавить несчастного от жалкого существования, в котором вес имели порой совершенно бессмысленные вещи?
– …каждодневный труд, усердие и прилежание! Именно они сделали меня тем, кого ты видишь перед собой!
Жулика, нудилу и рогача?
Баи вдруг побагровел и принялся уморительно хватать ртом воздух. Либо разжился амулетом для чтения мыслей, либо Широ опять не удержал язык на привязи.
Ну и хрен с ними со всеми. Отличный день для увольнения!
С обидным смешком вымелся за дверь, не дожидаясь, покуда несостоявшийся благодетель даст расчёт. Скудное дневное жалованье в тумаки Баи перевёл бы с княжеской щедростью. Что поделать, никто не любит честность и прямоту.
Вложил в простой и ёмкий жест всё своё презрение и двинулся прочь от обители гнусных рабовладельцев, предусмотрительно ускорив шаг. С одной стороны, не повезло – мог урвать крупный кусок, а получил жалкие ошмётки. С другой – ради них Баи не станет поднимать бучу, поскольку сам выйдет виноватым, не доглядел. Стоило ему сначала тестюшкин гадюшник нормальной охранной системой оборудовать, а уж потом на рекламу замахиваться.
Если разобраться, Широ преподал горе-торгашам маленький полезный урок. Догадайся Баи проверить, всё ли на месте, тайну волшебного исчезновения выручки всяко не раскроет. И личность того злодея, что подучил уличных мальчишек кидать камушки в окно и кричать «Лоноликий скупердяй, рогоносец и жирдяй!» – тоже.
Денёк выдался жаркий, впрочем, иные в Пандеме бывали редки. Широ слышал уйму всяких баек про то, что столичная погода напрямую зависит от воли государя. Якобы как-то встал с хромой ноги опора и надёжа или не в то горло похмелился – и вместо песчаной бури город накрыла снежная. Брехня или нет – кому не плевать? От хозяина с такими закидонами лучше держаться подальше, потому во дворец наниматься Широ всё-таки не отважился, хоть друзья и звали. Шикарные условия, гарантии, то-сё… Э, нет, шикарные условия – это те, в которых живёшь не тужишь, пальцем о палец не ударив. За сладкий кусок с венценосного стола, может, ещё семь потов сгонят и три шкуры сдерут. Даром, что ли, те, кто при дворце устроился, поначалу в красках расписывали привольную жизнь, дескать, целый город в городе и государство в государстве, сплошная благодать, потом слали весточки всё реже – и наконец пропадали совсем. И там рутина. Сперва заманит, потом затянет. Нет уж, других лопухов поищите! Нельзя сказать, чтобы Широ питал непреодолимое отвращение к любому труду. Просто был твёрдо уверен: должен найтись способ зажить так, как мечтается. Всё ведь возможно в мире, где есть магия, даже когда самому этого добра природа не подарила.
Отмахав ещё полквартала, Широ призадумался о важном: как лучше отпраздновать свободу? Не для того он сбросил трудовой хомут, чтобы слоняться по улицам, словно страдающий от несчастной любви поэт или ещё какой сумасшедший оборванец из сказок. Решение возникло само собой – буквально показалось за поворотом. «Варан и лисица» – кабачок в истинно столичном духе. В родных краях никому бы и в голову не пришло поместить на вывеску извечных врагов, сунув им в зубы одну виноградную гроздь на двоих. Хмельной мир лучше трезвой драки – мысль не новая, зато здравая.
– Ба, Червонец! Здорово! – Широ обернулся на зов и встретился взглядом со своим земляком. Дамир расположился за столом с полной приятностью: выпивки залейся, закуски завались. Гуляет на все деньги, сволочь!
– И тебе не хворать, Лапша. Каким ветром? – Широ учуял дивный аромат дармовщинки, а потому стерпел и прозвище, прозрачно намекавшее разом на его масть и незавидную участь десятого фермерского сына, и удушающий захват, сходивший у Дамира за дружеское объятие.
– Попутным, – хохотнул Лапша, наливая вино в глиняный стакан для воды. – Попрощаться зашёл. После свадьбы с кабаками завязать придётся.
– Свинота, – припечатал Широ, опрокинув угощение в глотку. – Весточки не прислал, не то, что приглашения! Отвальную когда гуляем?
– Не любит моя Элали такой романтики, – слегка виновато улыбнулся Лапша. – Уговор у нас, чтоб всё без шума и кутежей обошлось.
И напрасно не любит. Немало надо в себя влить, чтоб эдакое сокровище не в койку, а в магистрат тащить припёрло. Ушлая бабёнка – нашла крепкую шею, и самой сесть, и выводок свой пристроить.
– Всё, пропал ты, братец, – Широ с преувеличенным сочувствием хлопнул товарища по плечу. – Приворожила, не иначе. Сходил бы, проверился.
– Вот и она сперва послала. Только к докторам, головушку подлечить. Потому как в магистрате проверяльщики специальные сидят. В мозгах пошарят и отправят куда подальше. Спятивших не брачуют, закон такой.
– Эк она тебя. Шутки шутками, а если и правда надо свой котелок какому-то магую подставлять, чтоб жениться разрешили, то это уж ни в какие ворота! – возмутился Широ. – Дурацкий закон, негоже нос совать в чужие мысли.
– Да смотрят просто, чтоб добровольно, в здравом уме и не под чарами или зельями, – пояснил Лапша. – Не в Раймире живём, слава Хаосу. Вот уж где работа тебе враз нашлась бы. Только рот откроешь – и в башку лезть не надо, пожалте, господин злостный преступник, асфоделовые поля пропалывать, трудиться на благо страны.
– На соседних грядках корячились бы, хохмач. Или в одном цеху гробовую стружку снимали, из которой забывуху гонят, – беззлобно огрызнулся Широ. – С темы-то не соскакивай, долго ненаглядную уламывал?
– Я упорный, ты ж знаешь. Даже когда трезвый. Поворчала-поворчала, да и согласилась. Живём гладко, не грызёмся, пострелята меня уж отцом зовут.
Ещё бы. Им кто кормит и не обижает – тот и папаша. Обвели простака вокруг пальца, а он и рад-радёшенек, сам уговорил зазнобу замуж идти.
Широ утащил с блюда кусок осбана, налил ещё вина и торжественно поднял свой стакан.
– Ну, за удачу! Чую, лишней не будет.
Лапша хитро ухмыльнулся и поддержал тост.
– Удачи мне с горкой отсыпали. Заказчики косяком прут, будто другие мастера из города испарились. Сначала грешил на совпадение – одним угодил, а они меня своим друзьям и присоветовали. Потом думать стало некогда, только успевай поворачиваться. В такие сферы взлетел, дышать боязно.
Широ завистливо вздохнул.
– Так вот на какие шиши пируем. Окучил толстосумов, молодчага! У богатых-то, поди, запрос до небес и понт за горизонт. Тяжко тебе, должно быть, со снобами, что без магии и спину не почешут.
– Разный народ попадается, – уклончиво ответил Лапша. – Что всего смешней, мода у этих чудаков на всё безмагичное, но добротно сделанное. Силу на каждый чих расходовать – заклиналка отвалится. И человечков нанимают, если руки откуда надо растут, а котелок варит. Надоест дурью маяться – айда к нам.
– Благодарствую, – фыркнул Широ. – Я свою удачу сам за хвост поймаю, настоящую. Без обид, но пахать без продыху, чтоб дела в гору пошли – долгая история. К старости разбогатеешь, а тратить наследники будут.
– Да ты, никак, провидцем заделался? – перебил его Лапша. – Элали моя нынче богачка! Какая-то дальняя родственница у ней сыскалась, всё своё состояние по завещанию отписала.
Широ присвистнул от удивления.
– Случай, как со страниц бульварного романчика про бедную сиротку-красотку! Такого сладкого чёсу – в каждом втором ближе к финалу. Но чтоб в жизни…
– О чём и толкую. Не подвёл слепой, хоть я до последнего не верил. Слишком уж просто всё, больше на шутку похоже.
– Чего? – Широ недоумённо уставился на приятеля. Любил на уши приседать и байки травить одна другой краше, вот и сейчас за старое взялся.
– Того! Площадь Чудес народ не от балды так назвал.
– Ещё бы… Забыл, как мы в первый раз там очутились? Только из портала шасть – у тебя свёрток с деньгами пропал из-под рубахи, а у меня сумка исчезла. Нашлась в мусорке, пустая. Сплошные чудеса!
– Зря зубоскалишь. Лучше слушай и на ус мотай, – взгляд приятеля сделался неожиданно серьёзным. – Главное чудо той площади сразу-то не приметишь, но скрывается оно на самом виду. Людям показывается в облике уличного музыканта. Кто говорит, дух города это, кто и вовсе считает самим Хаосом во плоти. Потому ликов у него множество, однако есть верные приметы, как распознать. Во-первых, он слепой, но ни поводыря, ни палки при нём нет. Во-вторых, всегда молчит. Без голоса его музыка. Я его высоченным седым стариком видал, может, потому что так представил себе древнего и могущественного духа. Саз его мне запомнился – добротный, богато украшенный, странно было видеть такой в руках у бродяги.
– И что с ним делать, с твоим слепым артистом? В ножки кланяться и умолять исполнить желание?
– Подарок сделать от всего сердца. Что поднесёшь, то и получишь. С деньгами у нас туго было, но чем плоха свежая лепешка на подносе? С тех времён остался, когда я в учениках ходил. На продажу не выставишь, простоват, да и узор такой нынче не в моде. Но не дрянь бракодельная. А лепёшки у моей Элали, даже пустые – объеденье.
– Ишь ты, за такую малость прям расщедрился. И как к нему ещё очередь не стоит?
– Не захочет – так нипочём его не встретишь, хоть каждый день на площадь ходи. Знает он откуда-то, кому помощь нужна, все беды и радости каждого в городе ему известны.
– Тогда этому гаду не ускользнуть! – убеждённо заключил Широ. – Мне как раз надо, и позарез! Достало убиваться за пару медяков. А вот попрёт если – я ж не оплошаю, враз поднимусь!
Лапша подвинул ближе к Широ блюдо с закусками. В голосе приятеля послышалась странная смесь восхищения и сочувствия:
– Как был шебутной, так и остался! Знай, у нас тебе всегда рады.
Угу, особенно разлюбезная вдовушка Элали. На почётное место усадит, детишкам в пример поставит дядюшку Ашира. И лучшие шелка выходные в нужник вывесит на подтирку дорогому незваному гостю.
Нет уж, дудки! Широ и под пыткой не сказал бы, что приличную постель сегодня добывать придётся не на щелчок пальцев.
– Век не забуду доброты душевной. И на работу взять готов, и к себе в дом пустить. Может, ещё и меди подкинешь? С первого же прибытка отдам, не думай.
– Опять с места турнули? – вздохнул Лапша с лёгким упрёком и пошарил по карманам в поисках кошеля. – Нигде до новолуния не держишься.
– Нрав у меня слишком лёгкий, вот и сдувает. Ничего, Пандем большой, как-нибудь да осяду. – Широ прибрал горстку монет, отметив, что на сей раз она изрядно меньше. Но не слишком огорчился: Лапша принадлежал к числу немногих избранных, кому Широ вообще возвращал долги. – Подсобит мне твой господин Столица, первым делом жди в гости! Адрес прежний?
Лапша подтвердил, что из своих трущоб съезжать не намерен, и крепко обнял на прощание. Золотое сердце у парня! Завсегда готов выручить без назиданий и поучений. Вот что значит настоящий друг и верный товарищ!
Слава Хаосу за эту встречу и недурной перекус. Думать на голодный желудок всегда сложнее, а тут только угостился и прогулялся до ветру – сразу светлая мысль в башку забрела. Воистину, озарение не спрашивает, где снизойти!
Отчего бы и правда не дёрнуть до Портальной? Для вечерних планов она подходит не хуже, чем любая площадь поблизости. Даже удобнее, больше народу – меньше пригляду. Никакими вопиюще особыми приметами пока не обзавёлся, исключая разве что дурацкую татуировку. Пока дрых беспробудно, набила ему одна звезда… на память. Какое там вдохновение на неё накатило, Широ разбираться не стал, смылся без опохмелки. Немного жалел потом – деваха с придурью, а всё ж высший класс, фигуристая да оборотистая, салон крепко держала в прибыли. Только помимо росписи промышляла и пробойным делом. Клиентура валом валила и с запросами не стеснялась – кому для магуйства, кому для красоты, а кто и просто извращуга двинутый. Шутки про срам с колокольчиком вовсе не шутками оказались.
От кабака до ближнего портала рукой подать. Благо, понаставили на каждом углу, была бы медь в карманах и поводы прыгать по городу голодной блохой.
Портальная с отвычки дала обильную шумовую пену. Казалось, народ движется со всех сторон сразу. Многоголосая болтовня, убойная смесь запахов, ароматов и откровенной вони. Перегретое масло, горелый кунжут пополам с таким же нигелем, матёрая баранина… О, вот здесь должно быть недурно. Пахнет по-домашнему почти, и на задворках не общественный сортир. Где вкусно едят – там не гадят, верный признак приличного заведения. Можно потом сюда вернуться, когда вынесут с чёрного хода бесплатное угощение на радость бедноте. Очередные потачки и подачки, хвалёная державная щедрость. Высоко забрались от народа правители, жопы за облаками не видно. Думают, будто сытая босота воровать и бузить не станет. Ха! Дали на халяву булку, украдёт бутылку. А потом той бутылкой череп кому-нибудь проломит. Сажать голодранцев надо, а поди ж ты, кормят, как уток у канавы.
Прямо по курсу ничего нового: привет, Руина.
Натурально торчит посреди площади груда развалин, такой вот причудливый архитектурный замысел. Уместней была бы только огромная куча драконьего навоза с позолотой. Государь лично руку приложил. Официально памятник времён Вселенской войны – обрушил и не велел восстанавливать. Куда вела арка, зачем снёс напрочь и навзничь – одному ему ведомо. Экскурсоводы так и говорят, в путеводителях тоже ни строчки толковой, всё больше про охрану государством и надёжный защитный купол. Мрачноватое зрелище, хоть бы в зелёный покрасили или в фиолетовый.
Тут кто-то дёрнул Широ за рукав.
– Дя-адь, купи папироску для форсу и лоску! – бойко пропищало дитё, настолько тощее, лохматое и чумазое, что непонятно было, пацан или девка. На шее у этого чучела действительно висел небольшой лоток с сигаретами.
– Не курю, – соврал Широ, но нахальный торгашонок не отставал, семенил рядом, с надеждой заглядывая в глаза.
– Дя-адь, а дай тогда медяшку на барашка?
– У Князя во дворце получишь. Брысь, шкильда! – раздражённо прошипел Широ и замахнулся отвесить подзатыльник. Дитё как ветром сдуло. Вслед Широ полетел сердитый окрик:
– Ну и кутак ты, дядя!
Широ в знак согласия с такой лестной характеристикой показал за спину средний палец. С мелюзгой ещё не препирался.
Стрельнул курева у влюблённой парочки с баулами и двинул дальше. Пока из музыкантов не приметил никого, подходящего под описание. Патлатый паренёк, старательно косящий под вокалиста «Врат» с компанией таких же раздолбаев, потасканная дылда, задыхающимся голоском лепечущая под гитару что-то о вечной любви и неземной страсти, косой скрипач, которого наверняка выгнали из оркестра за пьянство, и какой-то бородатый тип с дербокой – монотонно лупил в барабан и кружился на месте.
Дважды у Широ спросили дорогу, трижды предлагали погадать – паршивые, значит, гадальщики, раз не увидели, куда он их пошлёт.
Стоило сесть передохнуть с кульком орешков – тут же нарисовалась очередная попрошайка. Собой ничего такая блондиночка, только пузо на нос лезет и глаза от слёз опухли. На лавку рядом плюхнулась вроде как от усталости и переживаний. Ещё чуток – и на колени бы угодила одним полушарием. Отодвинулась, скромница, только носом пошмыгивает и платочек грязный в руках комкает.
– Простите…
– Охотно прощу. Я сегодня добрый, – кивнул Широ, с хрустом разгрызая орех. Дрянь редкая – перцу в посыпку перебухали, а мёд зажали.
– Голова закружилась, – тем же извиняющимся тоном пояснила девица.
– У всех бывает. Столица – место такое, башку не только вскружить, а и совсем свернуть может.
– Здешняя я. Просто у меня… – блондинка всхлипнула и умолкла.
Местная, хрустально честная. Ну даёт, артистка! Дальше, чего доброго, рыдать начнёт или обморок изобразит. Пора валить.
– С вашей хворью к лекарям надо. Или дома сидеть, у родни под крылышком, – рассудительно заметил Широ. – А вас на площадь понесло, в самую гущу.
Блондинка спрятала лицо в ладонях и разрыдалась. Горько, безнадёжно и совершенно беззвучно. Выпавший из руки платок полетел на мостовую.
Широ не стал его подбирать и шустро убрался прочь, не оглядываясь.
Если на ночевальщицу нарвался – умора, сам хотел этот фокус провернуть с какой-нибудь сердоболюшкой. Интересно, брюхо настоящее? И девица ли это вообще. Попросит такая проводить, а в переулке обернётся бугаём и по кумполу огреет. Или приятелей свистнет за тем же самым. Да мало ли разводок придумано для тех, у кого жалость вместо мозгов.
А если всё по-честному, так не его печаль, не он дурище чрево набивал. На этом Широ выкинул плаксу из головы, а треклятые орешки в урну – пасть пекло, будто углей горячих хапнул. Перед мысленным взором возник запотевший стакан ледяного пива, пришлось срочно паломничать за спасительным видением в ближайшую разливайку. Утолив жажду, Широ с новыми силами пустился на поиски – не пожива, так потеха, всё сгодится и всё найдётся.
Обрадовался было, когда заметил саксофонщика – в тёмных очках товарищ, вдруг эдак преобразился тот, кто ему нужен? Знатно играет, опять же, и с виду настоящий маэстро! Оказалось, виртуоз зорче многих – углядел пустую руку над шляпой, склонился пониже и как дунул! Такую руладу заложил, чуть мозги через ноздри не выбило. Зрители от хохота впокат, пришлось проваливать без задержек. Не маэстро, сволочь последняя, любого ни в чём не повинного горожанина мог инвалидом оставить…
Полуголого небритого типа со свирелью Широ опасливо обошёл по широкой дуге. С трёх шагов померещилось, что бродяга старую берцовую кость с обломанного конца гложет, а странные звуки со стороны доносятся. Протяжные, тоскливые и тревожные – сквозняк от них до самых печёнок. Не то вой, не то свист, не то скрежет. Не пойми что, а не песня. Дудка и вблизи стрёмная оказалась. А бродяге плевать, знай наяривает свою замогильную музыку, аж глаза прикрыл от вдохновения. Один подбит, оба залиты. Ни монетки в засаленной кепке с полуоторванным козырьком, только початая бутылка рядышком. В уличной пылище вся, без пробки, без этикетки. Не то дары низкопробных разливаек, не то вовсе из помойки вынул, чтоб воду из фонтана черпать. Аромат от нищего и его подстилки свидетельствовал в пользу первой версии. Широ с отвращением сплюнул – и по случайности угодил прямо в пустую кепку. Пьяное туловище не обратило на это ни малейшего внимания. Привык, поди, ещё и рад, что не в морду. Не дай Хаос до такого докатиться…
Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, навеянных гадким зрелищем, пошёл поглазеть на народ у фонтана Свиданий. Не прокатило, не полегчало. Милуются, обжимаются, потягивают кто чего, радостные все, как нарочно. Пьющих с горя состоятельных одиночек не завезли-с. Романтичные парочки, хохочущие стайки парней и девиц, смешанные компашки, семьи с детьми и прочая ярмарка чужого счастья и благоденствия.
Широ проводил взглядом двух умопомрачительно роскошных красоток, уносящих в когтях какого-то гуляку в дорогом костюме, и решил: курс пора менять. Лапша наверняка придумал всемогущего слепого, чтобы не очень выставляться со своим везением. Сочинит байку, балабол, а люди верят. То страхи свои закапывать идут на перекрёсток, то любовь из колодца доставать в полнолуние…Тьфу.
Часы на площади пробили положенное число раз, глумливо извещая Широ: пожрать за счёт города без толчеи и суеты он безвозвратно опоздал. Тут или в первых рядах идти, или не идти вовсе. Ладно, завтра попробует податься на какой-нибудь крупный рынок, там всегда полно дармовой снеди и лавочниц с большими сердцами. Простой честный парень, недавно в городе, за любую работу готов приняться, дали бы кров и кусок хлеба. Придётся, конечно, соответствовать хотя бы первое время, а там, глядишь, вывезет дорожка трудовая на мягкие хозяйские перины.
К подошве пристал какой-то мусор, очередная рекламная листовка или купон. Отлепил, пригляделся – билет мгновенной лотереи «Везучий случай». Опять отец нации дурью маялся, чем ещё заняться, когда ты с начала мира на троне и столько же не просыхал. Говорят, раньше название другое было, пришлось подрихтовать для благозвучности.
Защитный слой с обратной стороны целёхонек. Даже если под ним мизер – уже удача. По мере того, как Широ орудовал ребром монетки, открывая цифру за цифрой, удивление сменялось дикой безумной радостью. Закусил губу, чтоб не заорать в голос.
Ещё раз убедился, что это не обман зрения, ущипнул себя за ляжку и, морщась от боли, упрятал подарок судьбы понадёжней да подальше. В голове звенело, вечерние огни сияли разноцветьем победного салюта. Ха! Выкусите все! Свершилось, наконец, сбылось вымечтанное и заслуженное! Если эдакую гору золота да в рост под хороший процент… Не всю сумму разом, конечно, что-то надо на обзаведение оставить, дом, мебель, то-сё. Небось налог придётся уплатить немаленький. Выдадут ли всё сразу, или скажут подождать?
Мысли толпились в голове, выталкивая друг друга прочь. Пока самой настойчивой и здравой выглядела идея пойти обмыть удачу. Глупо нестись сломя голову к Монетному двору, чтоб ночевать на пороге главной лотерейной конторы. Завалиться бы к Лапше, утереть нос, но лучше явиться потом, с полным блеском и треском. Чтоб все увидели и узнали!
«Терновый куст» Широ с негодованием отмёл, поскольку одно время бывал в этом кафе удручающе часто – работал посыльным. «Драконье гнездо» открылось совсем недавно и, судя по всему, кормился там в основном народ семейный. «Приют алхимика» вообще бар, причём для сильных духом, «Рыжуля» – владения Третьего дома, кондитерская для страдальцев постельной немощью. В «Чащу» лучше не соваться, если не родился волком, даже от пива одно название, так, солодовая шипучка. А это ещё что? Раньше здесь была неплохая ифритская закусочная без вывески, зато с курильней в подвале. А теперь нечто унылое и безликое под названием «Жратва». При чём тут сноп колосьев и серп, Широ понял не сразу, а потом фыркнул, досадуя на свою невнимательность. Ясно, очередной загон для травоядных модников, любителей пожевать листья и корешки за цену стейка.
Когда в поле зрения возникла призывно сияющая огнями «Колесница», Широ издал победный вопль. Сама судьба вела его туда! Ресторан всегда манил не только забавным украшением фасада и причудливой вечерней иллюминацией. По слухам, владелец «Колесницы» сбежал из Раймира и был там раньше большой шишкой. Любопытно было бы глянуть на живую легенду хоть краешком глаза: ушёл мужик из державных воротил в кабатчики и в ус не дует. Как его звали – всем велел забыть, нынче только Шеф и никак иначе. Может, покажется ненадолго в зале по обычаю своей профессии.
На входе никого, вот прям так – любой с улицы ввались, а по одежке не встретят и за шкирбот не выкинут. Внутри натурально Белый дворец, в зале и вовсе кабинет раймирского тирана. Всё, как на картинках: пол в шашечку, мраморы с хрусталями, потолки до небес зеркальные, ковры текучие и ширмы расписные. По стенам прорва часов всякого фасона, все на ходу, а тиканья не слышно. Несколько просторных залов для клиентов с простыми заказами и отдельные комнаты – для тех, у кого запросы поинтересней. Не любят богачи нос к носу с соседями рассиживаться. Да и ни к чему оно, чтоб на тебя глазели, если взял чего заковыристое.
Широ сделал выбор в пользу приватной комнаты – если уж гулять, то по высшему разряду. Только задницу приземлил – на столе меню в белом сафьяне с золотым обрезом. Никаких вам «попробуйте то, рекомендуем это…»
На каждой странице красивым шрифтом прописано, для чего или от чего блюда на картинках. «Приправы», ишь ты. Ну, на здоровье не жалуемся, с удачей сегодня тоже полный порядок, расслабляющими грёзами в курильне наслаждаться надо… Будущее глянуть? Вот это дельно. Вдруг завалялись какие гвозди в завтрашнем сапоге? Если же гладко всё, чем не развлечение на себя счастливого полюбоваться? Среди всех блюд Широ приглянулось жаркое из буйволятины, а запивку сходу выбрать не смог – ни одного знакомого названия.
Словно почуяв его замешательство, бесшумно возник официант – весь в белом, даже полумаска на лице. Голос звучал любезно и приветливо, но Широ сделалось слегка не по себе – услышать его внутри своей головы он никак не ждал. Официант успокоил Широ, мол, всё для комфорта гостей, ничего, кроме комфорта гостей, и ничего против. Ненавязчиво посоветовал, что выбрать, и уточнил, не нужны ли дополнительные «приправы» к напитку. Даже подмашку о непременной выплате, магуйскую, разумеется, взял столь деликатно, что Широ позабыл спросить, отчего в меню нет ценников. Только попросил его не беспокоить. Официант понимающе улыбнулся и растаял в воздухе, оставив Широ в полном восхищении таким сервисом. Сколько б в итоге ни содрали – уж не дороже денег.
Внезапному появлению жаркого и вина Широ не удивился, он уже смекнул, каковы здешние порядки. От кушанья поднимался дивный аромат каких-то незнакомых специй, на вкус оно оказалось умопомрачительно нежным, каждый кусочек таял во рту и блаженно оседал маслянистым теплом в желудке. Опомниться не успел, уплёл всё подчистую. Даже остатки мясного сока с тарелки вытер куском лепёшки. Куда лучше говядины, хоть, по сути, та же корова и есть.
Потягивая мелкими глотками густое сладкое вино, прислушивался к себе – никаких видений, прозрений или озарений насчёт грядущего дня. Спустя полбокала засомневался. Может быть, он невнимательно прочёл или не так понял? Да что там понимать, слышал и не раз про волшебные блюда из «Колесницы», съел – и готово.
Из вежливости решил подождать ещё – официант славный малый, вино – сказка, каждый день бы такое пил. Вокруг уют и покой, чего хай поднимать раньше времени. Широ устроился поудобнее и сделал большой глоток, смакуя одновременно вино и мысли. Пить, утопая в роскошном кресле, и ждать чудесного видения завтрашнего триумфа – отличный способ скоротать время. Приятно было думать о новом себе – деятельном и пробивном хозяине рекламного агентства, распекающем остолопов-подчинённых. Или, слаще того, строгом, но справедливом домовладельце. Ведь если купить домик и сдавать жильё внаём, то от Широ потребуется только вовремя взимать плату. Очень надёжное вложение, надёжнее банковской возни. Там деньги сто раз прокрутят и выжмут досуха в свой карман, процентишко вкладчицкий на этом фоне так, губы помазать.
Жениться можно будет не на первой встречной кубышке, а при полном согласии чувств капиталы сочетать. Или бедную взять, зато благодарную. Есть ведь где-то и такие. Но красивую, уж это обязательно. Чтоб увидел – и сразу глаз загорелся, а бабочки в животе порх-порх…
Удовлетворенный мечтательный вздох не удался. Винные брызги веером легли на белоснежную скатерть, Широ дёрнулся вперёд, но вместо кашля вышел лишь сиплый захлёбывающийся всхлип. Напрасно разевал рот в поисках воздуха, скрёб горло, хватался за грудь и бил ногами в мягкую ткань. Воздуха всё не было и не было. Следом пропали звуки и угас свет.
Ещё миг – и в приватной комнате одного из лучших ресторанов столицы снова воцарилась идеальная тишина.
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Безобразная Эльза
Когда посреди ночи к молодому уборщику вдруг заявляется таинственная незнакомка, привычная размеренная жизнь резко обретает яркий вкус и новые краски.
Читать?Закончив разбирать свежие конспекты, Гирд пришёл к выводу, что мастер Дарис на самом деле куда хитрее, чем кажется. Уже не первый раз его речь, такая складная и красивая, в письменном изложении превращалась в кучу бессмысленной шелухи. Наверняка какая-то защитная магия – иначе с чего бы старик так язвительно высмеивал страсть ученика к записям? У самого весь дом ими набит, и весь стол завален. «Опять бумагу переводишь, павианья морда?» – самый добродушный комментарий, какого удостаивался корпевший над тетрадью Гирд. Его стремление унести с собой драгоценные крупицы знаний наставнику безмерно льстило, и, помимо того, давало пищу для новых шуток.
Дарис вообще был изрядный весельчак и остроумец, что проявлялось особенно ярко к концу посиделок, когда хрустальный графин с «подкрепляющим зельем» наполовину пустел, а сухая теория изрядно разбавлялась забавными случаями из практики мастера. Никакой связи между ними Гирд не замечал ни разу, но слушал с большой охотой, как и его товарищи. Дита ловко подливала масла в светильник красноречия и «зелья» в стакан, прочно заняв роль верной служанки. Даже право чистить трубку мастера отвоевала себе. Ниал и Заки до таких форм обожания не доходили, но внимали жадно, ловя каждое слово. Приключения как в романах, а всё – чистейшая правда из уст живого участника событий! В чистоте этой правды Гирд в последнее время позволял себе сомневаться – но ни разу вслух, упаси Хаос. Что плохого в том, чтобы слегка приукрасить прошлое? Или представить себя на месте кого-то другого, сохранив всё остальное? Магом Дарис правда был, и не из последних. Если б не страсть к различным «подкрепляющим зельям», вероятно, до сих пор сохранил и место на службе, и лицензию некроманта. Зато теперь щедро делился секретами магического ремесла с теми, кого иные и на порог не пустили бы. Плату брал символическую – работой по дому да запасами впрок. Гирду приносить любую еду, кроме выпивки, запретил строго-настрого под смешки остальных. Может, всё же погнал бы взашей, но любовь к диковинкам всякого сорта, в том числе живым и разумным, забарывала предубеждение против Гирдовой персоны в числе учеников. Надёжным союзником благородного чувства неизменно выступала слабость к полынному ликёру. Или, как звал его мастер, «павлинной тинктуре». Помогала узреть вечное сияние палитры Хаоса на полностью раскрытых пластинах Веера, прошлых, настоящих и будущих. Дальше наступала благостная стадия Пеликана – «время кормить птенцов кровоточащим мясом опыта, вырываемого из памяти сердца». Ночную стадию Феникса обычно дозволялось наблюдать только Дите. Она же брала на себя хлопоты вокруг утреннего мрачного Ворона и дневного капризного Лебедя.
Гирда проблемы циклической смены ипостасей мастера внутри духовного птичника не волновали – главное, ему позволили остаться, приняли в узкий круг посвящённых и причастных. Вначале круг был несколько шире, но нерадивые или слишком чувствительные уходили сами. После одного внеочередного собрания их без объяснений покинули две девицы, имена которых мастер велел вычеркнуть из книги жизни. Дита утверждала, что они попросту зашоренные бесперспективные дуры, Заки и Ниал молчали, как под заклинанием, а Гирд не стал допытываться, отчего его приглашение в тот день где-то затерялось. «Ифритскую сволочь» – весёлого парня с мечтой о левитации и неистощимым запасом неожиданных вопросов и касы Дарис уличил в воровстве и спустил с лестницы. Вышло весьма зрелищно, парень в полёте даже успел отблагодарить наставника. Пожелания «мешок плодов на опохмелку» Гирд не понял. Как и выражения «блудливое свирло». Цветистая всё-таки речь у ифритов, красивая.
Сегодня всё шло тихо и почти по-домашнему. Лёгкий разнос за паршивый кофе – сами виноваты, позабыли внести в список провизии, да чуть больше ворчания по поводу нерасторопности Диты. В период магических бурь мастер придирался к любым мелочам и был чувствительней беременной матроны. Как только Дита разбавила «драконью мочу» изрядной порцией одного из таинственных эликсиров, в комнате запахло жжёными орехами и ванилью, а наставник сменил гнев на милость. Но быстро утомился и отправил всех восвояси раньше обычного, разочарованных и понурых. Казалось бы, бытовая магия – благодатная тема. Столько заклинаний, которые может освоить практически любой, причём не только для повседневных нужд. И такой пшик вместо урока. Гирд понадеялся, что, когда наконец дойдут до некромантии, мастер будет в лучшем настроении. И не заметит, что его библиотекой кто-то пользовался. Гирд старался быть воплощением аккуратности и бережности, и не по его вине книга о воскрешении мёртвых лишилась десятка страниц вначале. Оглавление, вводный раздел – без них книга, на взгляд Гирда, ценности не утратила, потому он переписал её и честно вернул на место. Жаль, тогда ещё не освоил копирующее заклинание, с ним добывать знания оказалось куда проще. Поначалу Гирд робел и боялся слежки или опасных защитных чар, но потом увидел Диту, шарящую по шкафам, будто у себя дома, и спросил, как же так. Девушка со смехом ответила, мол, мастер привык к дворцовым порядкам, в Янтарном кабинете у Князя тоже всё вот так – заходи кто хочешь, бери что хочешь. Полная свобода воли. Никаких дешёвых трюков. Ифритик-то сдуру погорел, не на то позарился.
По кокетливому виду Диты и её лукавой улыбке Гирд мало что понял, но в открытую по-прежнему ничего не брал. Мало ли, кому и что дозволено. Когда ветер со стороны Бездны, поди знай, что выметет из углов на чердаке у мастера.
Желудок громко заурчал, тоскуя о пропущенном ужине. Хорошо, только сейчас, ох бы наслушался свежих острот о своей диете. Накинул куртку, вынул из ларя загодя оставленную плошку и пошёл наверх. Трапеза на воздухе под звёздами – одно из простых житейских удовольствий, неплохо помогавшее побороть дурную привычку есть за чтением. Снял крышку и принюхался – дозрело идеально, густой сладковатый аромат ударил в ноздри, провоцируя в желудке бравурный концерт. Уцепил кусок и сунул в рот, попутно отметив, что ногти надо бы постричь. Слишком быстро отрастают, никакого с ними сладу. А телятина просто восторг, как бы не пришлось идти за добавкой…
Услышав тихий треск, Гирд насторожился. Глянул на привычные сполохи в небе, затем осмотрелся вокруг. На расстоянии пяти шагов от него возникла маленькая светящаяся точка, которая быстро увеличилась в размерах и теперь напоминала большое овальное зеркало. Портал? Это кого ж к нему на порог принесло в столь поздний час? По поверхности портала пробежала рябь, и перед Гирдом предстало чудное видение: прелестная незнакомка в чёрной мантии, увешанная амулетами. Ступила на песок и опасливо заозиралась. Гирд от удивления перестал работать челюстями и даже кровь не стёр с подбородка. Но вовремя вспомнил о вежливости и гостеприимстве, помахал рукой и промычал приветствие. Глаза у девицы сделались по шеолу. Гирд едва не поперхнулся в попытке спешно проглотить недожёванное, но жестами показал, что он не причинит вреда и очень даже рад визиту.
Девица в панике отпрянула, споткнулась о камень и крепко приложилась спиной о землю. Портал бесшумно схлопнулся, тело незнакомки осталось лежать, судорожно подёргиваясь. Гирд выронил плошку и одним прыжком оказался рядом, но помочь незадачливой магичке сейчас могли разве что лучшие медики Мора. Угодить в закрывающийся портал – кошмарная судьба. Половина головы всмятку, после такого даже Изначальные не всегда выживают, а тут явно недолговечная. Похоже, человечка. Никаких признаков регенерации и вообще уже… никаких.
Гирд опустился на песок рядом с телом незнакомки, вглядываясь в искажённые застывшие черты. Совсем ведь молоденькая, лет двадцать, не больше. Дурочка, куда ж ты полезла… Гирд слышал про бедолаг, что волей Хаоса выкидывало с других Пластин. Но анекдоты про «попаданцев» смешными не считал никогда. Ну что бы ей не выпасть где-нибудь в городе, где проще простого получить помощь? А здесь, на выселках, у норы придурка-недоучки… Остался бы в подземельях дядюшки Мора, глядишь, выучился чему толковому. До сих пор только полы драить способен и чужое брать втихаря, нечего сказать, смышлён. По меркам родной деревни и вовсе гений.
Гирд скрежетнул зубами в бессильной злобе. Ну какой же сказочный идиот! Его, его она испугалась! Ошиблась сама или буря магическая поспособствовала, – и что видит прекрасная дева на выходе из портала: косматое чудище во тьме мертвечиной чавкает, мычит и машет когтистыми лапами! Туп как гуль – вот уж воистину. А страшен даже по меркам своих соплеменников. До того пообвыкся в столице, что аж забыл, какое впечатление производит. Всё шуточки, всё юмор. Культурная ассимиляция. А на морде и прочей наружности – вся тяжесть мужеского проклятия ночного народа.
Спохватился, взрыл ногтями песок – опять вслух думает, очередная скверная привычка от одинокой жизни. Из слушателей мёртвая бывшая красотка и ночные птицы. Или злые духи. Орут одинаково мерзко. Шакалов и лис в этих местах он давно распугал, а ведь пытался приручить.
Незнакомка была, пожалуй, красивей Диты. Шёлковая мантия нараспашку – странный выбор наряда для путешествий, но, может, она на свидание к жениху собралась. Грудь поменьше, но какая талия, какие ноги, обнять и плакать.
Кость тонкая, кожа белая, волос рыжий. Богиня, как её воспевали фанатики. А лицо… Бережно укрыл жуткое месиво широкими ладонями, прикрыл глаза и сосредоточился. Да, кажется, таким лицо девушки было совсем недавно. У Гирда раньше получалось чинить простые вещи вроде одежды и домашней утвари. Голова не чашка, но хоть форму вернуть… Один из амулетов под рубахой завибрировал, быстро теряя заряд. Процесс восстановления потребовал больше энергии, пришлось задействовать следующую побрякушку.
Взглянув на дело рук своих, Гирд поморщился. Волосы удались на славу, а вот портретное сходство – скорее в духе авангарда, если не наивного искусства. Ладно, всё снова чисто, цело и находится почти там, где должно. Даже если бы каким-то чудом он смог вернуть незнакомке красоту – что бы это изменило?
Добропорядочный горожанин сообщил бы егерям о находке, трусливый – прикопал бы девицу под бархан. Какой-нибудь больной ублюдок вроде Салика и вовсе счёл бы её двойным подарком судьбы. Гирд недолюбливал своих сородичей, подвизавшихся при больничном морге санитарами, не только за грубость и узкий кругозор.
Незавидная участь всех неопознанных и невостребованных ждёт и его незнакомку. Похоронить где-то поблизости будет спасением. Но Гирд не мог отвести глаз от неподвижной красавицы, и смотрел так пристально, что на миг ему даже почудилось, будто голова девушки шевельнулась. Увы, всего лишь игра воображения и ночного ветра. Легко поднял тело, перехватил поудобнее, словно боялся разбудить спящую. Откинул с лица девушки непослушную прядь и с трудом удержался от того, чтобы не зарыться носом в роскошную копну волос. От них так славно пахло сандалом, мёдом и цветами апельсинового дерева, что Гирд почувствовал себя извращенцем. Отдать красавицу пескам Пустошей казалось немыслимой жестокостью. Но не мог же он оставить её себе. Или…
Гирд не ожидал что такая мысль вообще способна его посетить. Сложно и почти незаконно… Ноги сами понесли вниз, к заветным тетрадям. Уложил гостью на кровать, пожалев о том, что подушка у него всего одна, и принялся искать среди прочих списков ту самую книгу. Заряженных амулетов в довесок к скромным личным силам должно хватить. Штраф, отработки, что угодно… О казнях или тюремных сроках за воскрешение без лицензии Гирд не слышал. Воскрешённых в городе полным-полно, с виду ничем не отличаются от прочих горожан, если не знать. Какая же они «нежить», если живут и работают как все, даже в армии служат? Отвратительные подробности про «мертвецкие сласти» Гирд чуть не затолкал Салику обратно в глотку на том злосчастном перекуре. Выставили из «весёлого дома», вот и насочинял гнусностей в отместку.
Так, со знаками разобрался, хоть и пришлось изрядно поскрипеть мозгами. Произношение не идеально, но адаптированные варианты словесных формул всё же разыскал в паре других источников. Специалисты Мора оживляли покойников чуть ли не на щелчок пальцев – но Гирд запросто мог не разглядеть деталей, его с товарищами из цеха присылали как уборщиков и подсобных рабочих, а не студентов-экскурсантов. Возможно, не застал какой-то подготовительный этап. Или у них там попросту своя система. Сколько практиков – столько методов. В том числе и провальных…
Гирд заставил себя собраться. Спокойствие, сосредоточенность и острота внимания – иначе вараний хвост цена всем усилиям.
Для нанесения призывающих знаков выбрал чернила. Не очень солидно, зато практично. Про особые составы нигде ничего не говорилось. Вряд ли маги древности повсюду ходили с тележкой зелий и артефактов на любой случай. Верней всего, брали то, что было под рукой. Кровь – самый простой и логичный вариант, но попахивает запрещённой магией. Может, и не криминал, если просто как краску использовать, но вдруг да? Тут точно штрафом не отделаешься. Закончил роспись, отошёл на шаг и залюбовался – знаки на теле сплетались в причудливый узор, ни единой лишней чёрточки или точечки. Пришлось всё же зажечь светильник – Гирд отлично видел и без него, но представил, каково будет гостье очнуться в полной темноте, в чужой постели, возле которой топчется жуткое страшилище. Что если она с какой-то очень далёкой Пластины? Амулетов-переводчиков среди трофеев с прошлой работы нет, придётся объясняться знаками.
Ещё раз пробежал глазами по строчкам формул, кашлянул и принялся нараспев читать заклинание, держа в уме проблемные ударения. Спустя нужное число повторов положил руку на грудь девушки – амулеты тут же завибрировали, разряжаясь один за другим. Внезапно навалилась усталость, на плечи будто повесили тяжёлый груз. Перед тем, как нанести последний элемент печати над пупком, Гирд почувствовал лёгкое дуновение ветра, по ногам потянуло холодом. Но не сбился и завершил ритуал до конца. Кулём осел на пол и посмотрел на гостью. Всё также прекрасна, неподвижна и абсолютно мертва.
– Прости меня, – только и смог сказать Гирд.
Разум подсказывал, что всё к лучшему, но грудь распирало от глухой безнадёжной тоски. Какое затмение на него нашло, с чего вдруг – сам не понимал. «Рехнёшься со своих книжек, полотёр!» – нашёл пророков, где не чаял. Вообразил себя великим магом, а на деле ишачья задница, даже с амулетами. От бессилия хотелось выть. Гирд прикусил костяшки пальцев и виновато посмотрел на незнакомку.
Контрольный срок в книге не обозначили, очередная ненужная деталь, по мнению автора. Вот так разуверишься, зароешь, а гостья очнётся в песчаной могиле, чтоб умереть второй раз.
Всё, пора взять себя в руки и вспомнить о дисциплине. Поспать, сколько осталось, отработать смену, а потом схоронить мечту.
Гирд извлёк из плетёной корзины кучу отложенной на починку ветоши и бросил на пол у кровати. Погасил лампу и устроился в гнезде из тряпок, изредка ворочаясь с боку на бок и прислушиваясь. Наконец усталость взяла верх, и Гирд провалился в сон, напоенный ароматом кожи и волос гостьи и нежностью её ласк.
Проснулся от ощущения пристального взгляда, рывком сел и оказался лицом к лицу с незнакомкой. В прекрасных голубых глазах светилась жизнь и не было ни капли страха! Может, он продолжает спать? Есть же такие сны, когда вроде бы встал, умылся и пошёл по делам, а потом бац! – и снова открываешь глаза в постели. Гирд привычно куснул себя за костяшки пальцев, но видение не растаяло.
– Ты говорил во сне, – сказало оно. Голос низкий, волнующий, он звучал для ушей Гирда как музыка.
– Извини, – Гирд густо покраснел, вспомнив свой сон. – Надеюсь, я не очень тебя напугал.
– Ты совсем не похож на злодея, – серьёзно заявила незнакомка. – Ты добрый.
Вместо истерики и попытки убежать – комплименты? Гирд ошалело уставился на девушку. Улыбнулась, но не пошутила.
– Давно ты… проснулась? – ничего умнее в голову не пришло, Гирд изо всех сил старался смотреть незнакомке в глаза, а не куда-нибудь пониже. Закутаться в одеяло она сообразила, но поза всё равно открывала взору весьма прельстивую картину. Девушка, кажется, не заметила его смятения. Наморщила гладкий лоб и закусила губу. Нижняя была чуть пухлее верхней, что придавало ещё больше очарования.
– Не знаю. Открыла глаза и всё. Как я тут очутилась? И почему на мне какие-то закорючки и нет одежды?
– Ты м-хм… потерялась, – Гирд тщательно выбирал подходящие слова, которые при этом не были бы откровенным враньём. – Выпала из портала возле моего дома и… ударилась головой. Разве ты не помнишь?
Незнакомка совсем растерялась.
– Нет. Если честно, я совсем ничего не помню, – грустно созналась она. – Даже собственное имя.
– Беда, – покачал головой Гирд, испытывая сочувствие пополам с гадкой, подленькой радостью – она забыла всё, она его не боится и ни в чём не винит! – У меня остались твоя одежда и амулеты. Одно могу точно сказать, ты – магичка. И судя по тому, что у нас никаких проблем с языковым барьером, родом откуда-то с ближних Пластин.
Вручил незнакомке имущество, она рассеянно перебирала вещи без малейшего проблеска узнавания. Губы её начали подрагивать – того и гляди, заплачет.
– Погоди горевать, вдруг память вернётся. И магия тоже, – утешил Гирд, от всей души надеясь на обратное. Прибавил, не зная, что ещё сказать: – Есть хочешь?
Девушка неуверенно качнула головой и спросила:
– У тебя не найдётся чего-нибудь более… пристойного из одежды? Ума не приложу, куда она отправилась в таком виде… Та, другая я.
Гирд замаскировал честный ответ задумчивым покашливанием. Искренне был бы рад, если б она всегда ходила нагишом, но нельзя ж такое ляпнуть сходу.
– Что-нибудь сообразим. Я всё принесу, только скажи. Ох ты ж Хаос милосердный! – взгляд Гирда упал на часы. После ремонта они спешили минут на двадцать, зато шли совершенно бесшумно, и сейчас пророчили хозяину опоздание, если он продолжит болтать с незнакомкой. – Извини, но мне пора бежать на службу. Не подумай, будто я тебя бросаю, – это ненадолго, до вечера обернусь. Если хочешь, подкину до города, в участке наверняка смогут помочь с твоей памятью, там есть менталисты.
Глаза девушки испуганно расширились.
– Нет! – резко возразила она. Затем выпростала руки из-под одеяла и принялась нервно комкать край. – В таком виде я буду похожа на сумасшедшую побродяжку. И эти письмена по всему телу…
– Я идиот, прости. – Гирд скрылся за шторкой, отделяющей просторную комнату от чулана. Намываться песочком времени уже нет, но платье переменить настоятельно необходимо. – Будь в доме полной хозяйкой, бери, что хочешь. Вода в углу у входа, из еды, правда, только чёрствые лепёшки и забродившие финики.
Вернулся в комнату, нашарил в недрах ларя парочку пирожков с ливером, надёжно замотанных в тряпицу. Позавтракает на месте, в конце концов целоваться он ни с кем в городе не собирается, а уж к вечеру приведёт себя в порядок.
– Сюда лучше не заглядывай. Думаю, по моей наружности ты догадалась, каков у меня рацион.
Незнакомка кивнула и улыбнулась.
Странная она всё-таки. Неужели чтобы женщина посмотрела на него так, она должна сначала получить смертельную травму головы, а затем воскреснуть? Впрочем, неважно. Когда Гирд вышел из портала у служебного входа больницы, сердце его ликовало. Гостья отказалась уходить, и осталась в его доме не из одной лишь стыдливости.
День прошёл как в тумане – Гирду было плевать на всё дальше и гуще обычного. Насмешки не задевали даже по касательной, брань отскакивала как мяч от стенки. Начальство изрядно удивилось, когда он попросил отпуск по семейным обстоятельствам, но согласилось без разговоров. И даже разрешило уйти после того, как он отдраит душевые на третьем этаже. Заодно и сполоснулся – такое везение, что жди кирпич на голову. Уходя, глянул на себя в зеркало – растрёпанный, дикоглазый, счастливый оскал от уха до уха – да, этому парню лучше ни в чём не отказывать, вылитый маньяк. Как на крыльях понёсся добывать всё необходимое для прекрасной гостьи. Действовать пришлось по собственному разумению – Гирд понятия не имел о её вкусах и предпочтениях. Пришлось перерыть до самого дна все баки в парочке проверенных «блошиных гнёзд», чтобы найти что-то путное, для себя тоже прихватил пару обновок. Немного подлатать тут, подновить там – плёвое дело прямо на ходу.
Зарядил все амулеты в уличном терминале, сунул нос в Инфернет с вусмерть залапанного собратьями-горожанами экрана и, удостоверившись, что писем на его адрес сегодня нет, понёсся на рынок.
Госпожа Тинаг встретила его приветливей обычного и поинтересовалась, чего это он такой всклокоченный, аж искры летят. Уж не влюбился ли? Эта чуткая и мудрая женщина относилась к Гирду почти по-матерински и всегда находила для него работу. На примитивные шуточки про царицу прилавка и её ручного зверёныша, рослая орчанка отвечала коротким и полным презрения «Ша!», но чаще всего просто скалила жёлтые клыки и выразительно покачивала длинным разделочным ножом.
На вопрос ответил без слов и отправился разгружать свежую поставку. Очень может быть, что и влюбился. Гирд вообще влюблялся чаще, чем следовало. И неизвестно, что было обидней – получать от ворот поворот или оказываться в постели очередной искательницы острых ощущений лишь потому, что ту от пресыщенности чувств потянуло к эстетике отвратительного. Во втором случае вечер проходил, несомненно, приятней, но вне плотских утех личность Гирда красавиц не интересовала. О нём тут же забывали. А капризы некоторых случайных любовниц и вовсе наводили на мысль, что для них он просто чуть более приличная альтернатива скотоложеству. Мусорщик, трупоед, самец. Увы, большинство его соплеменников и собратьев по полу действительно вело себя в городе весьма огорчительно. Забияк, лентяев и выпивох дома хватало, но жестоких преступников среди них не водилось. А в столице как с цепи срывались, криминальная сводка без гулей – день даром прошёл. Потому Гирд разумно перебрался поближе к Пустошам, даже не попытав счастья в другом квартале.
Госпожа Тинаг наградила заранее припасённым свёртком мясной снеди и хмурым взглядом. Опять втрескался, балбес, сегодня рот до ушей, а завтра сопли на кулак. Шумно втянула ноздрями воздух, принюхиваясь к чему-то. Цокнула языком и сняла с руки грубую алую нитку, почти незаметную среди уймы разномастных браслетов, украшавших запястья. «Крышка на твой жбан в самый раз!» – после таких слов Гирд безропотно надел подарок и поблагодарил хозяйку. Та благосклонно кивнула, отвесила лёгкий подзатыльник и пожелала удачи в бою. Дословно фраза означала «не сдохни, куча дерьма!» и требовала ответа ещё более грубого. Гирд с удовольствием произнёс нужные слова. Маленькая безобидная игра неизменно радовала обоих с тех пор, как Тинаг заметила интерес Гирда к языку её народа. Хорошо бы узнать побольше и об амулетах, когда представится удобный случай. Ему, несомненно, достался защитный – но причём тут голова в одной связке с сердечными увлечениями? От приворотов что ли решила оградить госпожа Тинаг? Гирд весело фыркнул, чем привёл в замешательство парочку у цветочной лавки. Человечки и наверняка недавно в городе, даже извиниться не успел, как скрылись в толпе. До чего хрупкие и впечатлительные – совсем как его гостья. Цветы – идея неплохая, но лучше угостить красавицу чем-нибудь вкусным. Иные брезгливо обзывали дары «кормушки» браком, просрочкой и мусором, а сами «кормушки» – не иначе как «помойками». Но если выбрать самые доброкачественные продукты без гнили и плесени и применить простое заклинание «хранитель» – нипочём не скажешь, что они добыты за звонкое спасибо на задворках рынка.
Фрукты, сладости, орехи, всего понемногу – что-нибудь гостье обязательно понравится! Пустынным вихрем пронёсся по рядам, удивляя смотрителей павильона необычайной придирчивостью. Очень скоро в ход пошла верная складная сумка. Найденный в благотворительных баках артефакт выглядел откопанным из могилы, зато умещался в кармане. В это чудо можно было затолкать целую тележку барахла, а вес поклажи при этом оставался смехотворно лёгким.
Донельзя довольный набегом Гирд шагнул в портал.
Гостью он застал за весьма странным занятием. Сидела на кровати, закутавшись в одеяло, как в кокон, и внимательно изучала своё отражение. Зеркалом ей служила до блеска начищенная медная миска. Рядом валялось измаранное красными чернилами полотенце – надо полагать, оттирала ненавистные «закорючки». Когда она обернулась, то выглядела не слишком довольной.
– Вижу, ты тут не скучала.
– Обманщик, – незнакомка обвиняюще указала на стол, где лежали тетради. – Эти узоры на мне… Они точно такие, как там! Ты что-то сделал со мной?
Идиот! Кретин! Ишачья задница! Забыл на самом виду – и думал, она не заметит.
Умоляюще глянул на девушку.
– Выслушай меня, прошу. Это сложно объяснить так сразу. Понимаешь, когда ты споткнулась… То задела головой границу портала. Он схлопнулся и… всё.
Гирд опустил глаза. Он ненавидел себя за этот жалкий лепет.
– Я лишь хотел исправить. И вот. Я пойму, если ты захочешь уйти после такого, но я не мог сказать сразу. Я даже не был уверен, получится ли. А потом, когда проснулся и понял, что ты жива…
Умолк в ожидании новых обвинений, но услышал только тихий вздох.
– Какая же дура, – медленно произнесла девушка, словно бы размышляя вслух. – Коварный похититель унёс бы манускрипт с собой. И убрал подальше то перо с красными чернилами. И вообще… Ох! – тут гостья всплеснула руками и взволнованно зачастила: – Да это я должна просить прощения! Хаос знает что лезет в голову, когда вот так сидишь одна посреди пустыни, не помня ничего о себе! Ты спас меня, вернул из мёртвых, а я…
От излишне эмоциональной жестикуляции одеяло сползло с хрупких плеч гостьи и грозило устремиться дальше.
– Ты – лучшее, что со мной случалось за всю мою здешнюю жизнь! – выпалил Гирд и метнулся за сумкой. – Вот, смотри, что я принёс!
Жестом фокусника извлёк свёрток с одеждой. Маневр удался, красавица увлечённо занялась осмотром и примеркой. Гирд деликатно пошуршал пакетами и скрылся в чулане. К обилию наготы на улицах и вольным нравам столицы он успел привыкнуть, но мужчиной от этого быть не перестал. Возня с собственными обновками слегка отвлекла, заодно разжаловал пару старых штанов до ветоши, после бесконечных починок они должны были состоять из магии минимум наполовину.
– Эй! Где ты там?
Вышел на зов и залюбовался. Простое кочевничье платье оказалось ей великовато, но всё же удивительно шло. Наверное, из-за небесно-голубого цвета, оттенявшего фарфоровую бледность кожи, пламя волос и хрустальную чистоту взгляда.
– Ты такая красивая!
Глаза гостьи недоверчиво блеснули в свете лампы.
– Красивая?
– Настолько, что я готов съесть тебя живьём, – пылко заверил Гирд и поспешно добавил. – Не бойся, это просто игра слов. У орков есть и более м-хм... приземлённые варианты, с продолжением.
Девушка улыбнулась его нехитрой шутке.
– Ты ужасно милый, слишком милый для кровожадного зверства и всякого неприличия. И столько для меня сделал. А я даже не спросила, как тебя зовут.
Гирд назвался, и гостья повторила короткое имя с такой нежностью, какой не удостаивала его ни одна женщина.
– Очень мужественное и надёжное, как ты сам. Жаль, своего я не помню, – радость её вновь угасла. – Беспамятка, пустая голова…
– Эльза, – обратился Гирд к девушке, вдохновлённый внезапным озарением. – Можно, я буду звать тебя Эльза?
Девушка на миг задумалась, а потом утвердительно кивнула.
– Ты дал мне новую жизнь. Почему бы не дать и новое имя? Эльза. Мне нравится.
Гирд едва удержался от того, чтобы заключить девушку в объятия, но вовремя вспомнил о важном.
– Должно быть, ты здорово проголодалась! Если честно, я тоже не против перекусить. Думаю, не помешает маленький пикник на воздухе. Здесь у меня м-хм… тесновато. Не дворец, что поделать.
Под удивлённым взглядом Эльзы принялся разгружать сумку. Рассказ о свойствах чудо-вещи она восприняла с живейшим интересом. Помогая с разбором снеди, едва не споткнулась пару раз – сандалии сидели слишком свободно, пришлось подогнать по ноге. Эльза, к величайшему удовольствию Гирда, позволила сделать это, не снимая их.
Тем не менее, от дальнейших хлопот её пришлось решительно отстранить. Роль радушного хозяина дома была Гирду в новинку, но он быстро вошёл во вкус. Галантным жестом набросил на плечи Эльзы накидку, вручил фонарик, а сам прихватил еду и всё остальное.
Ещё вчера он ужинал здесь совсем один, а теперь с ним самая лучшая девушка в мире!
С костром на радостях перестарался. Эльза перебралась подальше от яркого пламени, но в глазах её читалось искреннее восхищение.
– Ты настоящий волшебник!
– Да если бы, – с сожалением отозвался Гирд, нарезая зрелый козий сыр вслед за сыровяленым мясом. Оливки изрядно перебродили, но, к счастью, проголодавшаяся Эльза не обратила на это внимания, лишь старалась половчее и подальше кидать косточки. – Силёнок маловато, мой народ в этом смысле звёзд с неба не хватает. Но с амулетами оно ничего, вполне сносно. Говорят, есть особые упражнения, чтоб развивать дар, но дельных я пока не нашёл. В Сети сплошная чушь, а мастер считает, что вначале нужно овладеть теорией. «Слабак опростается – только штаны на выброс, сильный – весь город в дерьме». И ведь что обидно, лёгкие, наверное, как алфавит. Такое знающие в голове держат, не в библиотеке.
– Какой грубиян твой учитель, – заметила Эльза, отправив в полёт очередную косточку. – Вроде, шутка, а звучит зло. Сам-то он из каких?
– М-хм… Скорее, нечто среднее, – за такую характеристику мастер Дарис вбил бы Гирда в песок по шею и помочился сверху, но сейчас никак не мог подслушать вольные речи. – Придворный некромант в отставке. Алхимия подвела – предпочитал слишком высокий градус во всём. Кстати, вина хочешь? Финиковое, самодельное.
Эльза сморщила носик и отказалась. Может, не любила финики, а может, слишком замурзанной выглядела обтянутая кожей фляга. Пока Гирду удалось понять, что девушке нравятся оливки и чаала. Ловко почистил подбитую дыньку и, стараясь не чавкать, завёл рассказ о здешнем укладе. Эльза хорошо умела слушать, перебивала редко и по делу, хотя у неё наверняка накопился миллион вопросов. «Попаданцы» из баек обычно проявляли удручающую глупость в сочетании с соразмерной по силе наглостью, но ему повезло – девушка оказалась смелой и любознательной, впитывала сведения, как губка. Странно было рассказывать самые простые вещи – про Веер, Раймир, Адмир и Лазурь. Про Пустоши, Пандем и государя, что на троне с начала мира, умеет обернуться любой живой тварью и вообще всемогущ и всеведущ, хоть и весёлый на всю голову. Талантливым оратором Гирд себя назвать не мог, но в его изложении Эльзу увлекла даже Вселенская война. Не самая подходящая тема для девушки, а поди ж ты. Значения многих слов пришлось разъяснять на ходу – в смысле технического и магического прогресса родная Пластина Эльзы, очевидно, отставала. Поэтому, наверное, Эльзины амулеты казались просто украшениями. Для чего они и как их использовать – Эльза не вспомнила, а он не понял. Зато про свой арсенал поведал с удовольствием, умолчав разве что о том, где умудрился раздобыть столько по-настоящему мощных и прочных игрушек. С интересом трогала, рассматривала и восторгалась удобством.
– А это? – Эльза несколько опасливо указала на красную нитку на запястье Гирда.
– Подарок одной славной женщины. Какая-то орочья магия. У них в ходу защитные чары, наверное, что-нибудь в этом духе.
Эльза нахмурилась.
– Ты же говорил, орки – злой народ…
– Суровые и воинственные – не значит злые, – мягко поправил Гирд. – И не все из них склонны принимать чью-то сторону на войне или в мирной жизни. Это стереотип. Такая, понимаешь, грубая оценка по самым худшим чертам. Навроде как ифриты – обязательно воры, пьяницы и дебоширы, демоны, особенно чистокровные, – жадные коварные зазнайки, мнящие, будто солнце по утрам встаёт из их подхвостья, оборотни, ши и прочие лазурцы – невежественные лесные дикари, а гули – падальщики, уроды и тупицы, если речь не о женщинах. Человечки – недолговечные, глупые и хрупкие детишки, болеют, стареют, без сильного хозяина – «сто лет и нет». Про каждого найдётся звонкая гадость. Дурацкий, в общем, взгляд, хоть и не с пустого места взялся.
– Грустная картина, – согласилась Эльза. – Но всё же не слишком ли опрометчиво носить орочий амулет, точно не зная его свойств? Ты ведь не орк. И от чего это твоя подруга надумала тебя охранять?
Вот это да! Неужто, Эльза ревнует? Гирд спрятал амулет под рукав и улыбнулся.
– Брось, госпожа Тинаг мне как добрая тётушка. В Пандеме живёт дольше, чем мы с тобой на свете, всякого повидала. Потому и заботится. Звала даже устроиться при рынке, мол, негоже жить одному на отшибе среди шакалов, ящериц и злых духов.
– Тут водятся злые духи? – глаза Эльзы изумлённо округлились. – Про вспышки и сияние в небе ты мне объяснил, а про духов ни словечка!
Как назло, неподалёку что-то зашуршало, и Эльза вздрогнула, уставившись в темноту.
– А, всего лишь лисы. Давненько не показывались, пушистые прохвосты. Если подойдут ближе – не бойся. Они, конечно, те ещё страшные хищники и прирождённые убийцы, когда терзают пойманного мотылька или иную мелкую живность, но для нас совершенно безвредны. Один такой даже во дворце живёт, прямо в покоях у государя. Как по мне, уж лучше иметь в соседях лис, чем драконов или ночных птиц – вот уж кто орёт так, что поневоле поверишь в летающих над барханами призраков. Пойду поздороваюсь с нашим гостем! Или гостями, – Гирд подмигнул и удалился в ту сторону, откуда слышал шум.
Удачный предлог для отлучки. Парочку отоционов он и правда встретил – рылись в песке не то закапывая что-то, не то наоборот. Почуяли Гирда и дунули прочь. Когда вернулся, то заметил, что к фруктам и сыру Эльза отнеслась весьма благосклонно, к мясу же так и не притронулась. Лимонно-мятной воды в бутылке слегка убыло. Всё-таки пора обзавестись стаканами, настолько привык обходиться малым, что не подумал об этом. Вдруг Эльзе претит пить из одной посуды с малознакомым парнем, да ещё и гулем. Она же человечка, от любой мелочи способна захворать.
– Удрали, паршивцы, – развёл руками Гирд.
– Жаль, было бы забавно их попотчевать не только нашими объедками, – Эльза запустила дынной коркой в ночную тьму и потянулась. – Может быть, тогда они разрешили бы себя погладить...
Гирд немедля пожалел, что не умеет превращаться в потешную смесь кошки с собакой. И порадовался догоравшему без присмотра костру. При скудном для человечьих глаз освещении Эльза вряд ли заметит, до какой степени Гирд сейчас рад её обществу.
– Ничего, завтра… то есть уж сегодня отправимся в город. Чёрные пустынные лисы там водятся. Я имею в виду, не в зверинцах. Зверинцы тоже есть. И музеи, и галереи, и театры с парками. Самый интересный комплекс, конечно, при Осеннем. Думал, в Пандем приеду – первым делом туда, а всё мимо мотаюсь, ни разу не выбрался.
– Скорей бы оказаться среди этих чудес… – мечтательно вздохнула Эльза и глаза её игриво блеснули. – А ты будешь моим провожатым и защитником!
На том и порешили. Пикник пришлось свернуть, глупо засиживаться до рассвета накануне насыщенного дня. Встретить восход солнца они ещё успеют. Гирд позволил себе надеяться, что судьба подарит ему множество рассветов вместе с Эльзой.
Об удобствах для себя опять забыл, так что на ночлег устроились по-прежнему. Но засыпая в куче тряпок на полу, Гирд чувствовал себя невероятно счастливым, ведь Эльза пожелала ему спокойной ночи.
Когда проснулся утром, Эльзы рядом не было, зато на кровати ждало блюдо с остатками вчерашней пирушки. Какая же она заботливая! Поставил сюрприз на стол и выудил из ларя то, что нуждалось в более срочном истреблении. М-да, придётся что-нибудь придумать, благовониями тут не обойдёшься. Эльза не жаловалась на запах и удивительно спокойно отнеслась к сведениям о кулинарных изысках Гирда, но какой же девушке понравятся подобные ароматы, если она не родилась гулькой?
Покончив с едой, Гирд привёл себя в порядок. Завершающим штрихом пригладил буйные вихры, после сна как обычно торчавшие во все стороны, и поднялся наверх.
Эльза сидела на песке под навесом и сосредоточенно крутила в руках амулет-переноску, что-то тихо бормоча. Заметила Гирда и просияла.
– Доброе утро! Нашла его на столе, не смогла удержаться, уж больно занятная вещичка.
– А, это разовый. Оставил для коллекции. Путёвка до Звезды, в смысле, до площади Звезды, потому и форма такая. Готова к столичным приключениям? Тогда гляди в оба, покажу в действии кое-что посильнее. Только тебе придётся держаться за меня и ни в коем случае не отпускать, пока не окажемся на месте.
Эльза с горящими от любопытства глазами взяла Гирда под локоть, от чего сердце забилось чаще. Гордый и взволнованный, он повёл девушку в светящуюся арку.
– Где мы? – спросила Эльза, оглядываясь вокруг.
– На Госпитальной. Виды не открыточные, но отсюда удобнее добраться до городского портала. Я работаю в больнице неподалёку, так что этот район мне знаком.
– Ты лекарь?
– Уборщик, – честно ответил Гирд. – Не самая блестящая должность, зато работы всегда завались.
– Любой труд почётен, – возразила Эльза. – А тяжёлый и грязный – почётен вдвойне.
Ни капли презрения во взгляде и фальши в словах. Эта девушка – клад, чистое золото и дар Хаоса!
– Пройдём здесь, – смущённо буркнул Гирд. – Так короче.
Воздух дрожал от жары, редкие прохожие спешили по своим делам. Во дворах и вовсе было тихо и почти пустынно, лишь парочка юных влюблённых угощалась мороженым в тени жасминового куста. Хорошо смотрятся, гармонично – хрупкая блондинка с короткой стрижкой и высоченный темноволосый парень с гривой до плеч и выбритыми на висках модными узорами. Когда Гирд с Эльзой прошли мимо, дама ткнула своего кавалера в бок и что-то шепнула на ухо.
Эльза крепче сжала локоть Гирда и ускорила шаг.
– Не бери в голову. Здесь не так часто встретишь гуля под ручку с красавицей-человечкой. Гадают, наверное, уж не приворожил ли я тебя.
Шутка Эльзу не развеселила, и серьёзность эта показалась Гирду особенно трогательной.
– Эй, вы! Стойте! – Гирд обернулся и увидел, как их нагоняет давешняя парочка. Только сейчас разглядел егерские медальоны у обоих.
– Не бойся, они просто патрульные, – но Эльза растерянно жалась к своему защитнику и молчала, от страха она словно впала в ступор.
– Приветствую доблестных стражей порядка!
– Смотри-ка, говорящий, – усмехнулась девица. Её товарищ проигнорировал нелюбезное замечание, его гораздо больше интересовала Эльза. Патрульные переглянулись, девица решительно сжала служебный медальон и под пальцами заплясал злой зелёный огонёк. Да что с ними не так?
– Какое-то недоразумение, господа? Мы с подругой просто гуляем…
– Отойди от неё, – тихо скомандовал егерь. – Быстро!
– Руби, дурень! – рявкнула девица так громко, что Эльза от испуга лишилась чувств. Едва успел поймать обмякшее тело, и тут патрульный дёрнулся и схватился за виски. Выгнулся, как в припадке, захрипел, глаза закатились.
– Говны драконьи! – девица махнула рукой в его сторону, и оглушённый заклинанием егерь рухнул бесчувственной колодой. Гирд успел рассмотреть неприметное стальное колечко на безымянном пальце, а потом провалился в темноту.
Когда пришёл в себя, не смог пошевелиться. Язык не слушался.
С огромным трудом разлепил веки. Куда его приволокли? Слишком чисто для участка.
– О, уже зенками лупает, – Гирд узнал голос патрульной психопатки. – Дубовый как все гули. Надо было сразу вырубать обоих. Тери идиот.
– Неспровоцированное нападение на мирных граждан, – возразил приятный баритон. – Твоему напарнику по уму медаль на грудь полагается. А потом дополнительный инструктаж по технике безопасности и десяток лишних смен. С тобой на пару, воительница.
Гирд скосил глаза – совсем рядом, в двух шагах на мраморном полу лежало тело, наскоро прикрытое чёрным мешком. Из-под него обильно сочилась бурая жижа, и шёл сильный характерный запах. При виде знакомых огненных локонов из горла вырвался глухой рык.
– Смирно, мандрил! – одёрнула его патрульная.
В пику грубиянке Гирд всё же отлепил щёку от пола и кое-как поднялся. Девица устроилась прямо на ковре подле огромного и сплошь заваленного бумагами стола. Что за странное место? Вроде, обстановка богатая, хоть и без вензелей с позолотой, а стульев нет. Только пустое кресло и больничная кушетка возле окна. На ней лежал второй патрульный, над которым колдовал невысокий коротко стриженый демон в штатском. Девица при этом смотрела ему в спину со смесью страха, обожания и надежды.
– Он живой хоть? А то ж когда попутчик на козлы лезет, возницу и может и того...
– С мёртвым я бы не возился, – процедил демон таким тоном, что девица побледнела и стушевалась. – И закончил бы значительно быстрее, если бы не развлекал беседой любознательных стажёров.
Блондинка шмыгнула носом и опустила глаза.
– Простите, сэр. А что хидир?
– Хидир – всё, – будничным тоном сообщил демон и занял место в кресле. Повадка хозяйская, начальничья. – И писем не напишет, и вряд ли позвонит. Практикум по изгнанию в мои планы не входил.
Глаза девицы сделались по шеолу, у Гирда, наверное, тоже. Большая шишка, хоть выглядит таким простым. Эдакий терпеливый наставник, добрый дядюшка. Если не считать кушетки и медицинских инструментов в кабинете. Угодил в пыточную Третьего отделения, в лапы к дознавателю?
– Что ж, твою версию я услышал, мнение твоего приятеля об инциденте мне известно. Стало быть, пришёл черёд нашего гостя.
Девица фыркнула, за что удостоилась выразительного взгляда от начальства и принялась теребить шнуровку берцев.
– До начала беседы егерь обязан представиться. Абсолютно любой. Начиная со стажёра городской патрульной службы, заканчивая мной.
Гирд похолодел. Допрашивать его собирался не просто большой начальник. Царь и бог Третьего отделения, великий и ужасный граф Маклин.
Всё происходящее и до этого казалось нелепым сном, но теперь он, кажется, плавно переходил в кошмар. Живая страница учебника истории, легендарный Палач грозным и суровым всё ещё не выглядел. И меньше всего походил на маньяка. Но когда подошёл совсем близко и смерил колючим взглядом глубоко посаженных глаз, Гирд почувствовал себя навозным жуком, которого вот-вот раздавят.
– Я всё расскажу, добрый господин, – голос полностью вернулся, но прозвучал глухо и жалко.
Великий и ужасный устало вздохнул.
– Мы поступим проще. Интересы государства неоспоримо затронуты, потому мне даже не требуется добровольное согласие.
Всё вокруг вдруг сделалось размытым, виски кольнуло, а в голове неприятно защекотало. Длилось это, к счастью, недолго.
– Ну что там? – с любопытством спросила неугомонная девица. – Сектант? Сообщник?
– Сказочный… случай, – в голосе Маклина Гирду почудилось недоброе веселье. – У нас тут не абы кто, некромант-самородок! И очень удачливый сын гульской матери. Автор вот этого шедевра, – Маклин указал на задёрнутые мешком останки Эльзы.
– Он что, где-то спёр тело? Или, не дай Хаос…
– Само к нему пришло, буквально на порог. Такая же доморощенная магичка, вывалилась из портала на Пустошах. Увидела красавца за едой, с перепугу споткнулась и рухнула головой в портал. Тут бы и конец истории, но мальчик оказался совестливым. Решил сначала подлатать башку, как дырявый чайник, а потом ещё и оживить по книжке. Жаль, в той книжке не было ни слова о разнице между воскрешением из мёртвых и поднятием трупа. Он искренне считал некроконструкт живой девушкой.
Гирд в замешательстве смотрел то на Маклина, то на Эльзу. Граф снова вздохнул, потёр переносицу и преувеличенно внятно, как слабоумному или ребёнку, пояснил:
– Можешь успокоиться, ты не преступник. Скорее жертва надувательства.
– Но Эльза… Она…
– Увы, твой бесплотный приятель при жизни был мужского пола. Нашёл пустой сосуд и занял. Логичнее было взять тебя, а не притворяться девушкой мечты, но, видимо, у него извращённое чувство юмора. Опять же, кто рассказал бы ему всё, что он пропустил за столько лет?
Девица согнулась в приступе беззвучного хохота.
Воистину, всем потехам потеха – его снова использовали. И на сей раз даже не ветреная красотка, какой-то не одну сотню лет мёртвый злодей. Такой древний, что для жителей Пандема скорее элемент фольклора, чем реальная опасность.
– Но вот так, почти в столице – разве сейчас это возможно? – вопрос сорвался с языка удивительно легко.
Однако, вместо наказания за дерзость или насмешек последовал спокойный ответ:
– У войны долгое эхо. Выброс энергии от портала попаданки приманил хидира или просто магической бурей вынесло – неважно. Твари ничто бы не помешало присвоить твоё туловище, когда она получила всю информацию. Костюм не из парадных, зато добротный и крепкий. В городе сожрал бы душу, как начинку из пирожка, а ошмётки бросил гнить, перепрыгнув в другое тело.
– Так значит, сохранность тела, как и ускоренное разложение зависят от воли хидира… – интерес Гирда вызвал у девицы новый приступ веселья.
– Нет, ну гляньте каков учёный, на персте верчёный!
Маклин улыбнулся, но по-прежнему криво и даже слегка сочувственно.
– Подруге-орчанке бочонок пива поставь. Или ещё что-нибудь. Сильная шаманка. Когда б не её подарок, осталась бы от тебя такая же зловонная лужа, как от этой несчастной.
Ошеломлённый Гирд коснулся красной нитки на запястье. Откровения сыпались, как горох из дырявого мешка. Что ещё ему предстоит услышать? И что с ним будет после всего этого?
– Что будет, что будет… – задумчиво произнёс Маклин, хотя Гирд совершенно точно не озвучивал последний вопрос. Грозный шеф Третьего отделения щёлкнул пальцами, и перед Гирдом приземлилось ведро с водой, следом шлёпнулась тряпка.
– Уберёшь натюрморт – и проваливай.
Всесильному и всемогущему Изначальному не составило бы труда тем же щелчком пальцев убрать останки и развеять запах, но Гирд отогнал прочь непочтительную мысль.
Не смотреть в глаза, не слушать, не слышать, не думать.
Засучить рукава и взяться за работу. Сложить мусор в мешок, завязать потуже, поставить у стены, после вынести в бак на улице. А пока собрать, прополоскать, отжать. Это всего лишь грязь, обычная грязь, и бороться с ней очень просто. Собрать, прополоскать, отжать. Вытереть, прополоскать, отжать. Протереть, прополоскать, отжать. Снова и снова, пока не станет совсем чисто. Ещё немного потереть и не останется ни пятнышка. Ни единого грёбаного пятнышка на грёбаном мраморном полу.
– Эй, парень! Алло-алло, приём, как слышно? Сэр, он, кажись, того… тронулся. Вы ему мозги не поломали?
Гирд поднял голову. Над ним стояла патрульная грубиянка, вид у неё был слегка растерянный. Из-за стола раздражённо проворчали:
– Он в порядке, стажёр. Проводи обратно и не забудь извиниться. Сеанс трудотерапии окончен.