Что почитать: свежие записи из разных блогов
Записи с тэгом #прикладная некромантия из разных блогов
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Глава 8, где вазир Меджнун подкидывает дровишек в костёр Нового Вавилона, а очередное заседание Тёмного совета плавно перетекает в поминки
Читать?На скорый успех рассчитывать не приходилось, а драгоценное время стремительно утекало. Насчёт пары-тройки десятилетий на раскачку Вавилона он солгал. Лайле плевать, а тупой солдафон не увидит и собственный уд, даже если наступит на него. Куда уж такому оценивать вероятности. Но всё можно изменить, если знать, как.
Саламандра сердито зашипела – Баалю пришлось отвлечься, чтобы бросить ей очередной огненный шарик. Она проворно ухватила его пастью и поволокла в камин, «кормить огонь». Старая игра неплохо отвлекала девчонку и помогала ему собраться с мыслями. Ящерка выбралась из пляшущих языков магического пламени и скользнула на ложе, едва не запутавшись в смятом покрывале.
– Устала? – поддел дочку Бааль. Та в ответ лишь лукаво улыбнулась и швырнула в него подушкой.
– А ты проверь.
Бааль фыркнул, подушка рассыпалась кучкой пепла.
– Вести от матушки?
– Какое там, – Хулюд упёрла кулачки в подбородок, всем своим видом выражая скуку и неодобрение. – Сердится, даже нас с сестрицей видеть не желает. А кого желает – тех больше никто не видит.
– Нервы, стало быть, разошлись, – кивнул Бааль, взращивая на ладони ещё один крохотный огненный шар. – Понимаемо.
Встретил жадный взгляд дочери – и когда шар на ладони подрос до размеров крупного персика, бросил ей. Поймала и отправила в камин, затем подгребла под себя пару подушек и вздохнула.
– Государчика тоже не привечает, злющий ходит аж своих поедом ест. А здоровяку опала постельная – тьфу. Где чресла погреть сыщет, пока дело делает. Впору подумать, что не на том муже печать. Сестрица говорит, хороша парочка – осёл да вол.
С кем бы могла сравнить его Люциферова дочка, Бааль спрашивать воздержался. К звериным кличкам он неизменно питал некоторое подспудное отвращение.
– По мне, так больше на хорька похож, уж больно пронырлив. Отрадно, что пополнения в зверинце пока нет. Твоя матушка слишком доверчива. Тьма прохвостов вкруг неё вьётся, а все как на подбор – ни украсть, ни покараулить.
Хулюд хитро покосилась на Бааля.
– А сам-то куда годишься? Его выгнали – он и пошёл. Гляди, пока тут просиживаешь, будет пополнение. Намедни народу прибыло, и в сады не завернули. А некоторых в Совет сунули с порога.
– Кого это? – огненный шар расцвёл на ладони почти незаметно и успел дорасти до размера небольшой дыни. Хулюд приглашающе улыбнулась. Когда желанная добыча в обход неё с треском влетела в камин, девчонка надула губы и отвернулась. Разумеется, выбрав позу пособлазнительней.
– Баста! Ничего тебе больше не скажу!
Бааль возвёл глаза к высоким сводам, но потайных запасов терпения там не обнаружилось. Извлёк из воздуха широкий браслет – старое золото, грубая чеканка, неровные крупные кабошоны огненных опалов. Подбросил на ладони и с силой метнул, угодив паршивке чуть пониже спины.
Хулюд обиженно взвизгнула, извернулась, но подношение прибрала шустро. – А так?
Повертела новую игрушку, наслаждаясь блеском камней, и смеха ради нацепила на ногу. Металл моментально вскипел, опалы треснули и рассыпались, украшение впиталось в кожу, не причинив ни малейшего вреда. Стараясь блюсти недовольную мину, проронила:
– Недобитки-белоризники да вольные шатуны с других Пластин. Не возилась бы тут с тобой, может, знала бы точней, кто будут и чем дышат.
– Невелика беда, управимся. Оставь их мне. Негоже царевне, как простой певичке, вызнавать да разнюхивать.
Хулюд расхохоталась, все выдуманные обиды были враз забыты. Отсмеялась, смахнула с густых ресниц пару слезинок.
– Сам заместо меня пойдёшь, красивый? Ой, умора!
Бааль не выдержал и хмыкнул.
– Заливайся, царевна, сколько влезет, а всё одно непорядок. На что мужи нужны державе, коли всё за них разгребать? И ты, и сестрица Цейя в Совете принуждены слушать речи грубые и грязные, а видеть – и того гаже. А уж к палаческому ремеслу нежных девиц приставить – позор двору как есть. Лбы здоровые обивку хозяйством трут, а вашими ручками, значит, суд правый вершится. Цена тому укладу – дырявая медяшка, а правителю – и вовсе вараний хвост.
Хулюд затихла и внимала каждому слову, лицо её в свете пламени приняло выражение мечтательное и жадное. Меж белых зубов мелькнул розовый кончик языка – привычка чуть прикусывать его во время обдумывания очередной каверзы осталась у дочки с детских лет.
– Ты б не дозволил?
– Срывать цветы, вкушать плоды – и только. Дела государственные – яд и скверна, жёнам и дочерям мараться не след. Твоя матушка поступает мудро, препоручая бремя забот советникам. Выбор не всегда верен, приходится лично вникать – с того ей же самой прямой вред выходит. Попробуй вместо ожерелья на шею булыжник с мостовой повесить, рада ли будешь?
При упоминании тяжкой монаршей доли матери Хулюд не проявила ни капли сочувствия, её занимало нечто гораздо более важное. Прекратила задумчиво водить пальцем по шёлку покрывал, вычерчивая невидимые узоры, и с надеждой взглянула на Бааля.
– А может, ну их в печку, сердце моё?
– Кого? – Бааль с трудом поспевал за переменами настроения дочери.
– Да всех, – медленно произнесла Хулюд с рассудительностью сумасшедшей. Скулы окрасил лёгкий румянец, глаза лихорадочно горели. – Пусть тут сами любятся как хотят! А мы тоже сами, без них. Веер – знатная махина, Пластины считать устанешь. Где-то ж такого важного до сих пор ждут, божеством всемогущим почитают. Айда туда? Ты да я, да верных сколько-то сведём со двора, чем плохо? Не всем по нраву под матушкой ходить или под государчиком её. Побегут как миленькие, только свистни!
– Заманчиво, царевна, ох, заманчиво, – улыбка вышла вполне искренней и тёплой. Кого другого заподозрил бы немедля, но Хулюд при всём своём наивном коварстве избалованного ребёнка была слишком помешана. Врождённое умственное расстройство девчонки в стенах Золотого города обрело законченную форму, а с его появлением переплавилось в нечто большее – и придало особый шарм: всё можно простить за такую верность. Хулюд потянула носом и нахмурилась.
– Чуешь?
Бааль принюхался. Пахло свежей кровью, ещё тёплой. Что за дурацкие шутки? Охранные заклятия не потревожены, ни малейших признаков атаки.
– А, вот где протечка, – Хулюд верхним чутьём дошла почти до выхода – и тут же отпрянула. Кровь сочилась из-под дверей, небольшая лужица увеличивалась на глазах, заливая каменный пол. Колебалась из стороны в сторону, словно искала что-то. Или кого-то. Бааль вскинул руку – и поток послушно замер. От него отделились тонкие ручейки, и в их противоестественных извивах спустя миг проступило одно-единственное слово.
Подал дочери знак отойти подальше. Та не послушалась, окунула палец в блестящее тёмное озерцо и принялась с интересом разглядывать.
– Кровь нечестивых оросит поля? – Бааль скривился. – Неисправимый пошляк. Хулюд, прекрати!
Дочь отняла от губ перемазанный кровью палец и с видом заправского дегустатора сообщила:
– Бедняжка Залим. Полный болван, но хоть красавчик.
– Целых две причины сделать из него пригласительную карточку, если ты спятивший от ревности маньяк-самодур, – проворчал Бааль. Пришлось покинуть кресло и сменить халат на нечто более подходящее случаю.
Хулюд одобрила нарочитую простоту наряда и тоном, не допускающим возражений, заявила:
– Я с тобой!
Спорить Бааль не стал, выждал, пока ящерка взберётся по ноге и угнездится за воротом рубахи, и только потом открыл портал.
***
Двери на сей раз гостеприимно распахнуты – дескать, никаких тайных злоумышлений. Учёл ошибки, да все ли? Ловушка как есть – народу прибыло, а снова никого из миньонов рыжей, если не считать Цейю. Выглядит не слишком довольной – вон как впилась ногтями в подлокотник. Ну ещё бы, покойный Залим вовсю пользовал не только мать, но и дочь, а та не успела натешиться. И труп болтливого любовничка со вспоротым от уха до уха горлом – так себе зрелище. А вот чаша из мориона, куда сливали кровь, недурна.
Колкие взгляды, удивлённые шепотки, на лицах многих откровенное недоумение. Знакомых мало – с одной стороны скверно, а с другой – если что и знают, так не больше Денницы и двух оставшихся подельников.
– Ба! Открытое заседание! Осторожней, государчик, эдак и до демократии докатишься, – Бааль подивился, сколь прилипчиво оказалось данное дочкой прозвание, само легло на язык. – Моё почтение новоприбывшим и новопреставленным.
– Как и было сказано: кровь одного предателя призвала другого, – прошелестел Денница со своего места. – Сядь и умолкни.
Бааль лучезарно оскалился. Пригласить заимодавца на кровь должника – и так грубо обыграть сходство ритуалов. Фарс чистой воды.
– Никак неможно. Столько свежих лиц. Тебя послушали, теперь мой черёд!
Мальфес вжался в спинку кресла и, кажется, дышал через раз. Кесеф, судя по взгляду, мысленно увещевал патрона сбавить обороты. В головы им или не лазил, или не понял, что нашёл там.
– Слава твоя известна, Бэл, – донёсся от окна бархатный голос. – Вряд ли есть, что прибавить. А убавить стоит.
– Пристанище всех обездоленных мужей и кров отчаявшихся жён, князь Ситри, – Бааль отвесил шутовской поклон и указал на занятое останками Залима кресло. – Располагайся, вон и место освободилось. Паскудник не ответил, сделал вид, что поглощён созерцанием пейзажа за окном.
Бааль обзавёлся по-настоящему добротным креслом – здешнее псевдоимперское эпигонство в убогом вкусе Денницы годилась разве что на дрова – и уселся в углу комнаты так, чтобы видеть всех. Создать проще, чем достать, а? Ящерка торопливо скользнула на грудь, пользуясь сменой положения. Бааль велел ей угомониться – неужто дурочка думает, будто кто-то может навредить ему? Сжечь всех нетрудно, увещевать интересней.
Перешёптывания и косые взгляды его развлекали – беспокойтесь, красавцы, ёрзайте, чем больше подозрений – тем больше ошибок.
Государчик нервно дёрнул щекой, но промолчал, даёт своей пастве выговориться, чтобы потом никому не пришло в голову его перебить. Любопытно, решит устроить подобие судилища или незатейливо укажет пальцем и призовет разорвать в клочья?
Бааль водворил рядом с креслом здоровенный напольный кальян и картинно поднес к губам резной мундштук. Уголья в чашке едва тлели, распространяя характерный запах, словно кто-то сжигал палую листву.
– Любовь черни стоит дёшево, порыв Лайлы мимолётен. Нынче не отопрёшься, не отбрешешься, не надейся, – заверил Денница. – Никто не соблазнится твоими баснями. Пришёл не с миром, принёс лишь распри и яд измены. Но я чту женский каприз, потому оставлю тебе жизнь. И отпущу восвояси. Уйди сейчас. Когда избалованный хозяйкой пёс лает без толку и норовит укусить верных – его гонят прочь. Или поступают иначе.
– Экое великодушие, – Бааль отнял мундштук от губ и издевательски прицельно выпустил изо рта дым. – Зачем звал, раз сразу гонишь? Я принял приглашение, но уйду не раньше, чем сочту нужным. А сочту нужным уйти только тогда, когда все, кто собрался за этим столом, поймут предельно простую истину. Их единственный шанс на победу – не ты. Я.
Люцифер снисходительно усмехнулся, на деле вышла скорее нервная судорога.
– Какую победу, безумец? Мы выжмем эту Пластину досуха и уйдём без потерь. Руины старого мира не стоят того, чтобы цепляться за них. Но для тебя при новом порядке не найдётся дела. Воюй с кем пожелаешь, хоть с двумя державами разом. А если слаб в коленках, забейся в нору поглубже и утешай гордыню славословиями недолговечных.
Плох император, очень плох. И потому треплив сверх всякой меры. Тяжко ему в высшей лиге – втащить втащили, а играть не на что, промотался.
– Не зря тебя, владыка милостивый, – Бааль поморщился от укуса ящерки, отчего титул прозвучал издевательски, – в Бездну определили, ай, не зря. – Бааль покачал головой. – Башка в облаках, от жизни далёк, как от истинного могущества. Кто тебе даст выжимать эту Пластину? Одноглазый упивается сластью бойни в границах Джаганната, пока мы ничем не задеваем Раймир. Сидя на Пустошах в окружении недолговечных, ифритов и изгоев мы безопасны. Но займется нами, как только решит, будто мы ему угрожаем. Его брат исчез, не оставив адреса, но уверяю тебя, он жив. Смерть почувствовали бы не только заклятые, но и члены обоих Советов. Даже бывшие – а нас таких здесь немало. Когда приползёт нога за ногу, трон его должен быть занят достойным. Иначе несдобровать всем вам... Не думаю, что среди Пластин Веера для вас найдётся достаточно отдалённая, чтоб укрыться от Шемаля. Стервец мстителен, хуже того – во мщении своём изощрённо мелочен. Как и его брат. Все эти списки низложенных и забытых, пустые саркофаги с постаментами… Всё это мемориальное дерьмо на две стороны – как бишь там его… Дхурта?
Маска презрительного спокойствия сползла с лица Денницы, будто оплавилась. Жаль, схватиться на месте неможно – вот удивился бы государчик.
– Трус. Подстрекатель. Слишком хорошо осведомлён. Обоих калек предавали не раз, мы же мирно заберём своё. Сунутся следом – пожалеют, – глаза Денницы недобро загорелись, ухмылялся, дёргал углом рта, мысленно споря с кем-то ещё. Того и гляди пену ронять начнёт. Чудесно. Даже безнадёжные кретины убедятся, что пошли на поводу у полоумного маньяка. – Знаю, под кем ты видишь Адмир, всегда видел. Чужими руками жар загребать… Да не пойдут за тобой! Хоть из-под полы армию доставай. Молчать! – рявкнул на тихо паникующего Кесефа, чем вызвал редкие, но вполне отчётливые смешки. Прикусил губу и откинулся на спинку кресла, сверля Бааля неприязненным взглядом. Отёр кровь якобы незаметным движением и добавил: – Уймись. Не то сядешь, да не на трон.
– Трус как раз тот, кто предлагает оставаться на месте, – Бааль сделал ещё одну затяжку и обвёл глазами собравшихся. – Ни один из вас не желает подумать на пару шагов вперед? Готовы ждать, пока вас обвинят в измене вслед за покойником? Кто дальше? Кто больше? – Цейя поймала взгляд якобы омерзительного ей «беглого премьера» и лихо отзеркалила, глаза её сияли шальным и цепким блеском, что лишь раззадорило ораторский пыл:
– Ты? Ты? А может, ты? – Бааль указывал перстом то в одного, то в другого из числа сидящих. Кто-то неловко засмеялся и потупил взор, кто-то возвёл очи горе, кто-то невозмутимо пожал плечами, а мерзавец Ситри процедил: «Сворачивай спектакль!» – и отвернулся, старательно излучая равнодушие.
На лице Люцифера тоже нарисовалось отсутствующее выражение – в какие выси воспарил мыслями, неведомо. Прикрыл глаза ладонью, изрёк устало:
– Убить упрямую тварь? Или пожаловать-таки колпак с бубенцами… Вижу, многих его шутовство забавляет. Что скажете, господа советники?
– От одного шута иной раз пользы больше, чем от сонма министров. Пусть допоёт свои комические куплеты, там порешим, наш ли это случай, – подала голос Цейя.
Хороша девка, больше в мать, чем в отца, всё ж. Повела плечами – и многие забыли, как дышать вольным воздухом Нового Вавилона.
– Забавный ведь, совсем отчаянный. Как раздразненный ратель.
Бааль благодушно кивнул Цейе, кашлянул и зло подмигнул Люциферу изувеченным глазом.
– Пока нет Шемаля, мы должны взять хотя бы Пандем. Адмир ляжет под тех, кто будет в столице, если не перегибать палку с новыми законами. Переть дуром через Пустоши бессмысленно – это здесь мы защищены магией Госпожи, а дальше наше войско, сколь бы велико оно ни было, обречено уткнуться в мощный магический вал, отделяющий Пандем от Пустошей. В отсутствие Шемаля и ряда, скажем так, моих коллег, он наверняка слабее, чем был, но всё равно представляет собой угрозу. Просто перебросить портал на адмирскую или раймирскую территорию не выйдет – найдётся, кому захлопнуть дверь. Я предлагаю взять не качеством, а количеством – если уйма небольших групп будет пытаться открыть порталы, а в городе найдутся те, кто будет рваться к нам – а они найдутся, всех, кто слышит зов Госпожи, вряд ли удалось вычислить и нейтрализовать, у противника банально не хватит сил. Пандем огромен, контролировать всю территорию сразу они не смогут. Мы же не будем тратить лишних ресурсов – как только портал пытаются запечатать, бросаем. Рано или поздно они не успеют – и тогда в тот проход, который удастся приоткрыть или из города, или от нас, пойдут штурмовые группы. Сильные маги и боевики, неважно, владеющие ли магией. Магия Осеннего не подчинится никому, кроме, её можно не брать в расчёт. Как только мы закрепимся хотя бы в одном из Кругов, – он окинул взглядом слушателей, помнят ли они, что некогда так именовались районы города, – дело пойдет быстрее. Те, кто сейчас едва слышат зов, ощутят его куда сильнее, когда рядом окажутся верные Госпожи с её амулетами. К нам начнут присоединяться. Захватив Адмир, мы усилим свою армию, и тогда Раймиру придется нелегко.
– Зачем вообще рисковать магами? – Таиф задал резонный для некроманта вопрос. Загремел в Бездну именно за то, что полагал мертвецов венцом творения и изо всех сил превращал живых в эту высшую форму. – Можно швырять в приоткрытый портал поднятых покойников, человечков или других животных. Пусть они сделают дело, а мы ступим на покорённые земли как победители.
– Мертвецы, хидирин, что угодно – но только как дополнение к группе, без магов им не сдюжить, – отмахнулся Бааль. Но, оглядев аудиторию, вынужден был признать, что идея не рисковать своими драгоценными задницами, выдвинутая Таифом, пожалуй, нашла изрядно почитателей.
– Предлагаю эксперимент. Следите за руками, – Бааль вынул из кармана небольшой нешлифованный огненный опал, покрутил в пальцах, чтобы все видели, сжал в ладони. Из кулака потекли огненные капли, и что-то незримое пронеслось над столом. Труп в кресле дёрнулся и медленно, словно преодолевая сопротивление воды, сел. Опершись о стол, встал и оскалился – возможно, это должно было означать улыбку. Повертел головой – сидящие рядом вскочили и поспешно отошли к стене, но они не интересовали существо. Оно что-то пробормотало себе под нос на старинном наречии и задвигалось куда быстрее, нежели раньше, отшвырнуло кресло и направилось к Люциферу, разминая пальцы, словно собиралось вцепиться ему в горло. Тифон рявкнул какое-то короткое заклинание, но кадавр дёрнул головой, словно отмахивался от мухи, и шага не сбавил. Денница смотрел недоверчиво, не понимая, что происходит, но очухался вовремя – испепелил тянущиеся к нему руки до того, как они сомкнулись под кадыком. Обрубок неуклюже завалился на несостоявшуюся жертву, был брезгливо сброшен на пол и добит одновременно несколькими заклинаниями – ага, сподвижнички проснулись.
– Рехнулся, лайдак? – Денница вскочил. Некогда белая рубаха на груди перепачкана жирным чёрным пеплом, рот кривится, пальцы скрючились, как когти, – неужели возьмется за боевые заклинания?
– Сядь... государь. Это всего лишь опыт. Показать всем заинтересованным, что часть нашего войска могут составить приблудные хидирин. И сразу пояснить, что против сильных бойцов, хорошо владеющих магией, они не выстоят и получаса в открытом столкновении. Куда приятней было бы, останься разум при них. Образчик вы видели – увы, полная развалина, однако свою задачу он исполнил с блеском. Но в арсенале есть и не столь рамольные особи. Менять тела на ходу – весьма полезное свойство наших бесплотных друзей. Пусть порезвятся на славу, сколько успеют.
– От безделья рукоделье, – фыркнул Ситри, не оборачиваясь. Рисовался перед единственной обозримой дамой в меру разумения. – Освоил азы некромагии на досуге и преподносишь как гениальную новацию в ведении войны. Какие ещё рецепты наготове? Отравить колодцы и устроить праздник ожившей мертвечины на радость всем труполюбам? Или без затей закидать столицу содержимым скотомогильников?
– Прежде всего неплохо бы спросить мнения генерала Мастемы. Не позабавит ли его этот анекдот, – нежно улыбнулась Цейя. – Армия не стража, да и у стражи в Вавилоне жизнь больше праздная. Печать надёжно бережёт от военных переворотов и прочих искушений, но не от застоя крови.
– Спросим, непременно спросим, – проворчал Денница, явно имея в виду что-то своё. От обсуждения устранился, но утомлённый вид был скорее очередной маской, глаза бы сказали больше – потому и прятал, потому и прикрывал.
Высокое собрание отборного сброда Люциферова дочка окончательно прибрала к рукам. Унаследованными от обоих родителей талантами распоряжалась прицельно и с толком. На редкие нестройные возражения адресно не ответила. Лишь переменила одну эффектную позу на другую и с милой улыбкой добила сомневающихся главным аргументом:
– Госпожа Вавилонская изрядно не в духе. Если ни один из державных мужей не сможет развеять её скуку, то очень скоро она явит всем свой гнев. Кто же станет первым? И следующим? – мерзавка весьма недурно воспроизвела интонации Бааля. Изящный пальчик разил всех без разбора, не обойдя и папаши.
– Ты? Или ты? А, может быть, ты?
***
Когда Малеф явился в зал, Маклин уже был на месте и о чём-то переговаривался с Рейной. О «подарке» от Михаэля граф сообщил ему почти сразу, как и о том, что просмотреть кристалл не удалось. Причина блока теперь сомнений не вызывала.
В воздухе витало ощущение какой-то нелепой ошибки, глобального сбоя. Возможно, Малеф принёс его с собой – или же оно было общим. Успех казался временным, краткая передышка вызывала не облегчение, а тревогу. Спецы-вероятностники в один голос твердили о невозможности увидеть хоть что-нибудь, горизонт событий заволокло крепче прежнего.
Астарот вполголоса беседовал с Левиафаном, сестрица рассеянно чесала за ухом дремлющего у неё на коленях Алерта.
– Привет, ушастый, – заслышав голос Малефа, отоцион приоткрыл глаза. – Все в одной лодке, а куда выгребем – один Хаос знает.
Лис фыркнул, Аида тоже шутки не оценила:
– Он скоро вернётся. Господин местоблюститель готов спорить на собственный хвост.
– Не уверен, что с того всем немедля полегчает, госпожа, – несмотря на отсутствие в зале тех, кто не был в курсе брачной аферы двадцатилетней давности, Малеф старался блюсти декорум. Рейна без труда расколола этот орешек, но отнеслась с пониманием.
– Чем порадуешь? – начальница прекратила терзать графа и переключилась на Малефа. Он лишь пожал плечами.
– Заброска прошла удачно, толку – как с варана шерсти. В основном ворох уличных сплетен о придворной жизни – кто, с кем, в какой позе. Чего не знают, то придумают. Но свара двух фаворитов очень развлекает народ, и число сочувствующих «вазиру Меджнуну» стремительно растёт. Как и число новых сторонников Лилит. Показательные судилища и локальные пожары временно прекратились, теперь народ помимо оргий увлечён идеей некоего нового порядка. Но ни одна скотина даже с трезвых глаз не в силах внятно объяснить суть. Всё, что удаётся вытрясти – звонкие общие фразы. Якобы все, даже простые вавилонцы, смогут внести свою лепту, чтобы приблизить его. Произносят вслух, впадают в нездоровую эйфорию и начисто отключаются от собеседника. Либо реагируют на отдельные слова и начинают спорить неведомо с кем.
– Простенькая, но убойная массовая оморочка с механизмом взаимоподпитки – вбросил заразу, а дальше сами раскрутят и растащат, – кивнул Маклин.
– Знакомая вонь, – Рейна скривилась. – Старые надёжные рецепты.
Над столом бесшумно возникла голограмма – но Асмодея не заметил бы только слепой. Выглядел княжеский любимец ещё хуже, чем в прошлый раз. Утопал в кресле, зябко кутаясь в просторный тармаламовый халат, отороченный мехом – и это несмотря на жару.
– Так понимаю, лично вы дойти уже не в силах? – спросила Рейна, смерив опоздавшего ледяным взглядом. – Вконец промотались?
Асмодей не удостоил её ответом и обратился отчего-то к Астароту:
– Имею право. Prima vigilia. Удостоверьте, любезный Прокурор.
– Да чтоб его! – Астарот возвёл глаза к потолку. – Имеет. Однако если это очередной фарс, я лично обеспечу вам переход формального повода в действительный.
До Малефа не сразу дошло, что домашний наряд позёра сочетал в себе два основных оттенка траура. Дополняла образ скорбящего страдальца ажурная чугунная серьга в левом ухе.
– Пожалуйте, – Асмодей махнул рукой, открывая портал. Члены Совета, не исключая и Рейны, внезапно спорить не стали. Аида несколько растерялась, но муж что-то шепнул ей, так что она бережно пересадила лиса в корзинку и отправилась следом за остальными.
В резиденцию Асмодея, судя по всему, не заносило одного Малефа. Он даже слегка пожалел об отсутствии Хэма, рыжему идея тризны в борделе пришлась бы по вкусу. Рейна придерживалась иного мнения, при виде фривольной обстановки и весьма условно одетых слуг обоего пола – они же, скорее всего, дети клана – поджала губы и уселась на низкий диванчик. На несчастного подавальщика посмотрела так, что тот стушевался и отступил, опасливо покосившись на Асмодея. Если бы Малеф знал коллег хуже, эта сценка могла его позабавить. Подозвал бедолагу – парнишка просиял и на радостях едва не опрокинул поднос с напитками.
– Вон с глаз моих, убожище, – брюзгливо процедил глава дома, не открывая глаз. – В наказание мне послан.
Потомки Асмодея проявили удивительную сплочённость – тут же захлопотали вокруг гостей, стараясь прикрыть отступление проштрафившегося товарища. Стайка девиц шустро притащила подбитую фиолетовым бархатом шкуру – Асмодей с видимым удовольствием погрузил босые ноги в густой мех химеры – наполнили бокал из объёмистой бутыли, лишённой этикеток, и подали длинную мортовую трубку с серебряным мундштуком. После того, как Асмодей закурил, Малеф был готов поклясться, что в чаше отнюдь не табак. После пары жадных затяжек, Асмодей открыл глаза и произнёс уже куда живее:
– Вот так сложишь голову на благо страны, а ни одна жаба за гробом не квакнет. Располагайтесь без стеснения.
Алерт понял приглашение по-своему, выпрыгнул из корзинки и отправился исследовать шкуру. Видеть пушистых тварей тёмно-зелёного цвета ему вряд ли доводилось. Ткнулся носом, опробовал на зуб, покрутился и свернулся клубком.
Золотоволосая красотка, на которую Малеф имел неосторожность засмотреться не только как мужчина, тоже расположилась без стеснения, напрочь перекрыв обзор. Галантно поцеловал в плечо и шёпотом попросил не мешать.
Полуобнаженные очаровашки обоего пола возникали молчаливыми прекрасными видениями то с подносом, уставленным бокалами или рюмками, то с огромными, полными закусок блюдами. Асмодей курил, прикрыв глаза, иногда нервно прикладывался к бокалу и, казалось, ни на кого не смотрел. Страдал с размахом, картинно и эталонно, но о долге хозяина, как выяснилось, не забыл: объявил тост, как только у каждого из присутствующих оказался в руке полный бокал. Тост прозвучал странно. «И примет всех нас Хаос». Помирать Малеф не спешил, и прежде, чем выпить, оглядел присутствующих. Вряд ли, конечно, Асмодей вытащил сюда весь наличествующий Совет, чтобы устроить массовое отравление, но все же... Однако все спокойно приложились к бокалам, не опасаясь подвоха. Золотоволосая красотка с обнаженными плечами крайне незаметно сменила диспозицию и теперь полулежала на шкуре траурной расцветки, словно невзначай касаясь щекой колена Прокурора. Её подруги, с вероятностью – сёстры или ещё какие родственницы – столь же ненавязчиво оккупировали места на ковре рядом с прочими гостями. Возле облюбованного Стальной Миледи диванчика застыл статуей красивый юноша, рядом с Аидой и Левиафаном после недолгого замешательства возникла похожая, как двойняшки, смуглая рыжеватая парочка, уделявшая больше внимания друг другу, чем гостям.
Прокурор изучил свой бокал на просвет и первым нарушил тягостное молчание:
– Валяй, Мак. Пока уважаемый хозяин дома не воспользовался более радикальными методами поправки здоровья. И нечего пялиться, грёбаный симулянт. Ты не вдова усопшего и не скорбящая мать.
Златовласка у ног Астарота замаскировала смешок кашлем. Асмодей на выпад не отреагировал, слишком хорошо вошёл в образ.
– В самом деле, драгоценный граф. Не каждый день нас покидают собратья, стоявшие у истоков мира. Любые иные вести на эдаком фоне – пустяк, птичий щебет против рёва урагана. Малыш Малефициано тоже присутствует, так что я полагаю, теперь проблем с кристаллом не возникнет.
Маклин смерил Асмодея тяжёлым взглядом и подчёркнуто медленно перевел глаза на прелестницу рядом с собой. Асмодей устало смежил веки:
– Дети моего Дома верны мне, но возможно, наш дорогой покойный друг не хотел бы, чтобы его послание увидели незнакомцы, – изящным жестом он отослал слуг. Кажется, Прокурор с некоторым сожалением смотрел вслед златокудрой прелестнице.
Граф извлёк из кармана кристалл и попробовал активировать его. Тщетно. Та же участь постигла и похожий на первый, как две капли воды, кристалл, небрежно выуженный Асмодеем откуда-то из складок отороченного мехом халата. – Старый фокус, – Маклин понимающе кивнул. – Ранее паранойи такого масштаба за покойным не замечалось, – подойдя к креслу, он забрал кристалл у Асмодея, положил оба на пол в центре зала и поманил к себе Малефицио: – Спорю на что угодно, друг мой, что третий кристалл у вас.
Княжеский сын кивнул и принялся рыться по карманам. Найдя кристалл, покрутил его в пальцах, в очередной раз попробовал активировать, и, потерпев предсказуемую неудачу, швырнул к первым двум. Как только три кристалла соприкоснулись, над ними засветилась голограмма.
Михаэль. Осунувшийся, в глазах вместо обычной равнодушной настороженности злое, нездоровое веселье.
– Благодарю своих кредиторов за терпение и перед Хаосом свидетельствую, что долг сейчас будет выплачен окончательно, – звучным, созданным для команд, голосом произнес глава Второго дома Раймира. Далее изображение слегка расплылось – очевидно, Михаэль двигался очень быстро, или же часть происходящего осталась заблаговременно скрыта заклинанием.
Затем появилась обманчиво мирная картинка – высокий крепкий светловолосый мужчина с обветренным лицом обнимает за плечи болезненного вида бледного смазливого юношу, что-то ласково говорит ему, быстро сменившаяся другой, не столь невинной – рука, лежавшая на плече мальчишки, переместилась на его подбородок, вторая молнией скользнула к затылку... Через мгновение светловолосый бережно поднял на руки ещё подёргивающееся тело – голова неестественно откинулась, шея характерно удлинилась – и пристроил его в кресло так ласково, словно покойник мог что-то чувствовать.
Несколько минут записи ничего не происходило – Михаэль подчёркнуто спокойно сидел в кресле в профиль к зрителям, глядя перед собой, что-то пил из хрустального стакана с толстым дном. Затем повернулся и посмотрел прямо в кадр – в глазах то же злое веселье, губы обмётаны, будто в лихорадке.
– Как только яд сделает своё дело, сработает одна милая игрушка «Огненных ангелов». Старая гвардия должна помнить, ею пользовались для того, чтобы уничтожить трупы своих, если не было никакой возможности их забрать. Таким образом, на этой Пластине мы более не встретимся ни в каком виде, а в Хаосе, не исключено, не узнаем друг друга. Счастливо оставаться, – он отсалютовал стаканом и запись оборвалась.
Какое-то время все сидели молча. Аида с глазами по шеолу сжала руку мужа, тот успокаивающе приобнял супругу, не проронив ни слова. Чудовищная картина обрела недостающие детали.
Рейна поверх бокала поочерёдно смерила всех троих кредиторов многозначительным взглядом, особенно пристальный достался Малефу.
– Зря грешили на Одноглазого.
– О, не скажите, – притихший было мнимый больной снова подал голос. –Сдаётся мне, Михаэль опасался, что после отставки ему уготовано нечто совершенно не совместимое с его принципами. Огонь стёр малейшие следы, нет тела – нет дела. От кого охранял своё посмертие покойный меч державы?
Рейна устало потёрла переносицу.
– Звучит как очередное некромантское дерьмо.
– Выглядит так же, – кивнул Маклин. – Но нежелание украшать своей персоной раймирский аналог Зала Славы или оказаться живым покойником на посмертной службе вполне можно понять, – он осушил бокал, подобрал один из кристаллов и снова положил в карман. – Ты для этого воспользовался правом на вигилию? – хмуро поинтересовался он у Асмодея. – Только не начинай рассказывать, будто страдаешь так сильно, что не мог не собрать у одра болезни старых друзей – большая часть здесь присутствующих видела тебя после куда более страшных переделок, чем чужая добровольная смерть.
– От чего я страдаю – не ваша забота, – Асмодей поморщился и махнул рукой, разгоняя дым от трубки. Или пытаясь избавиться от чего-то невидимого и очень назойливого. – Вам будет чем заняться и без того, если мой информатор верно всё понял. Новый Вавилон готовит вторжение в Пандем.
– К-к-как? – не выдержала Аида. Прочие молчали, недоумённое тяжелое безмолвие прервала Рейна.
– Подробнее, пожалуйста, – она умудрялась сидеть на низком уютном диванчике прямо, как на троне. – Откуда информация, уровень достоверности, когда получена... И если поступила ранее, чем пять минут назад, потрудитесь объяснить, зачем был нужен этот спектакль.
– Государя и повелителя с нами нет. И пока это неизменно, я, милостью сил, меня создавших, буду держать ответ только перед ними. Готов принять заботу обо всех питомцах Правящего дома, но не более. Вам, миледи, – обращение мерзавец выплюнул с презрением, достойным Бааля, – я не должен ничего.
Папашин лис навострил уши и глухо рыкнул.
– Извольте видеть, господин председатель со мной согласен.
– Похоже, не симулирует. Болен не на шутку, – Левиафан подгрёб нервно комкающую подол супругу чуть не на колени, тоже почуял, что от княжеского фаворита фонит в лучших традициях его патрона. – Хворь скверная, где тёрся, чтоб подцепить такое, – умолчи, с нами дамы.
Рейна держалась безукоризненно. Легко было представить, как она, не меняясь в лице, распыляет Асмодея на мельчайше частицы. Настолько взбешённой Малеф начальницу ещё не видел.
Асмодей промокнул рукавом покрытый испариной лоб и неприятно улыбнулся. Так скалилась растерзанная синьора Випера, сейчас идеально симметричное лицо выглядело гораздо паскуднее.
– Зря, адмирал. Погост на водах всё ещё погост. Утопленников считают в полосе прибоя. Неважно. Ненужно. Итак, как и было сказано, из Золотого города к нам пойдут напрямки, без луж и песка.
Рейна побарабанила пальцами по подлокотнику диванчика, склонила голову набок и произнесла, ни к кому адресно не обращаясь.
– Умышленное сокрытие сведений, касающихся любой угрозы государственной безопасности...
– Сбавь обороты, шальной, – дружеским тоном посоветовал Левиафан. – Штормит тебя изрядно. Лучше расскажи по порядку. Коли совсем тяжко – граф подсобит.
– Что вы с ним церемонитесь, как с невестой! – вмешался Астарот. От его вопля папашин лис вздрогнул и недовольно приоткрыл глаза. – Взять да вывернуть эту мусорную корзину. В интересах державы и доброго народа.
Судя по выражению глаз Рейны, идея показалась ей крайне соблазнительной.
– Постойте, – послышался вкрадчивый голос Аваддона, следом объявился и он сам. На удивление бодр и свеж, одет в штатское, причем с несвойственной ему обычно небрежностью.
– Опаздываете, зятёк, – поприветствовал его Асмодей. – Отвлекали сестрицу от державных дел её дамского научного кружка?
– Прошу извинить, – ответил Аваддон, ясно дав всем понять, кого именно и за что. – Всадники, Даджалл и прочие, до кого я смог дотянуться, уже в курсе. План сырой, оригинальностью не блещет… Но это Бэл.
Встретив недоумённые взгляды товарищей, Аваддон покосился на «шурина» и выразительно кашлянул. – И снова прошу прощения. Кристаллы с копией записи, доставшейся мне от одного старого должника, перешлю безотлагательно, но вряд ли кому удастся извлечь из них больше, чем сумел я. В ближайшее время нас ждут попытки занять Пандем с помощью точечных ударов множества мелких групп. Тактика известная, как только какой-то из групп удастся прорваться и зацепиться здесь, удержав портал, туда же ударят всеми наличными силами. Кто именно пойдёт с той стороны – неизвестно. Сомневаюсь, что старина Бэл рискнет своей раззолоченной задницей, из Люцифера и в лучшие времена на поле боя толку было мало. На месте генералов рыжей стервы я не ставил бы всё на один удачный прорыв и готовил бы несколько ударных групп, готовых развить успех.
– Пандем защищён от вторжения извне... – Малеф допил вино и сосредоточенно вертел в руках пустой бокал. – Для того, чтобы кто-то, замысливший вред, мог войти сюда, нужно, чтобы портал открыли изнутри.
– Не то, чтобы это было невероятно, – сухо произнёс Астарот. – Вы же не думаете, что наши милые игры с лотереей и раздача микстур затронули всех, кого следовало?
– Давайте не тратить время на риторические упражнения, – поморщилась Стальная Миледи. – В теории магическая защита города должна была реагировать на попытки взлома изнутри, как и снаружи. Но в отсутствие Самаэля, Бэла и множества иных, кто раньше делился с ней силой, я не поставила бы на это последний шеол. Можем ли мы что-то сделать, чтобы вовремя обнаружить портал?
– Патрули, – Маклин и Малеф произнесли это практически одновременно.
Аваддон кивнул.
– Выброс энергии, которая нужна для открытия портала, засечёт даже ребёнок с соответствующим амулетом. Зная место, можно перебросить туда группу из боевиков и магов, чтобы захлопнуть дверь, а возможно, и прищемить ею чьи-нибудь не в меру прыткие конечности...
– Раз уж нам так сказочно везёт – прищемим, непременно прищемим. Надеюсь, ваш должник не успел проиграться ещё кому-нибудь в Золотых палатах? – Малеф зло улыбнулся и смерил министра обороны внимательным взглядом. – Не хотелось бы испортить сюрприз.
Аваддон растянул губы в ответной ухмылке.
– Вам ведь известно, кому выпадает порой слишком большая удача?
– Каждому здесь известно, – Малеф умел смотреть в упор не хуже прочих и лучше многих.
Стылый взгляд Аваддона чуть потеплел.
– Единственно верный настрой. Отрадно видеть, приятно слышать.
Саламандра сердито зашипела – Баалю пришлось отвлечься, чтобы бросить ей очередной огненный шарик. Она проворно ухватила его пастью и поволокла в камин, «кормить огонь». Старая игра неплохо отвлекала девчонку и помогала ему собраться с мыслями. Ящерка выбралась из пляшущих языков магического пламени и скользнула на ложе, едва не запутавшись в смятом покрывале.
– Устала? – поддел дочку Бааль. Та в ответ лишь лукаво улыбнулась и швырнула в него подушкой.
– А ты проверь.
Бааль фыркнул, подушка рассыпалась кучкой пепла.
– Вести от матушки?
– Какое там, – Хулюд упёрла кулачки в подбородок, всем своим видом выражая скуку и неодобрение. – Сердится, даже нас с сестрицей видеть не желает. А кого желает – тех больше никто не видит.
– Нервы, стало быть, разошлись, – кивнул Бааль, взращивая на ладони ещё один крохотный огненный шар. – Понимаемо.
Встретил жадный взгляд дочери – и когда шар на ладони подрос до размеров крупного персика, бросил ей. Поймала и отправила в камин, затем подгребла под себя пару подушек и вздохнула.
– Государчика тоже не привечает, злющий ходит аж своих поедом ест. А здоровяку опала постельная – тьфу. Где чресла погреть сыщет, пока дело делает. Впору подумать, что не на том муже печать. Сестрица говорит, хороша парочка – осёл да вол.
С кем бы могла сравнить его Люциферова дочка, Бааль спрашивать воздержался. К звериным кличкам он неизменно питал некоторое подспудное отвращение.
– По мне, так больше на хорька похож, уж больно пронырлив. Отрадно, что пополнения в зверинце пока нет. Твоя матушка слишком доверчива. Тьма прохвостов вкруг неё вьётся, а все как на подбор – ни украсть, ни покараулить.
Хулюд хитро покосилась на Бааля.
– А сам-то куда годишься? Его выгнали – он и пошёл. Гляди, пока тут просиживаешь, будет пополнение. Намедни народу прибыло, и в сады не завернули. А некоторых в Совет сунули с порога.
– Кого это? – огненный шар расцвёл на ладони почти незаметно и успел дорасти до размера небольшой дыни. Хулюд приглашающе улыбнулась. Когда желанная добыча в обход неё с треском влетела в камин, девчонка надула губы и отвернулась. Разумеется, выбрав позу пособлазнительней.
– Баста! Ничего тебе больше не скажу!
Бааль возвёл глаза к высоким сводам, но потайных запасов терпения там не обнаружилось. Извлёк из воздуха широкий браслет – старое золото, грубая чеканка, неровные крупные кабошоны огненных опалов. Подбросил на ладони и с силой метнул, угодив паршивке чуть пониже спины.
Хулюд обиженно взвизгнула, извернулась, но подношение прибрала шустро. – А так?
Повертела новую игрушку, наслаждаясь блеском камней, и смеха ради нацепила на ногу. Металл моментально вскипел, опалы треснули и рассыпались, украшение впиталось в кожу, не причинив ни малейшего вреда. Стараясь блюсти недовольную мину, проронила:
– Недобитки-белоризники да вольные шатуны с других Пластин. Не возилась бы тут с тобой, может, знала бы точней, кто будут и чем дышат.
– Невелика беда, управимся. Оставь их мне. Негоже царевне, как простой певичке, вызнавать да разнюхивать.
Хулюд расхохоталась, все выдуманные обиды были враз забыты. Отсмеялась, смахнула с густых ресниц пару слезинок.
– Сам заместо меня пойдёшь, красивый? Ой, умора!
Бааль не выдержал и хмыкнул.
– Заливайся, царевна, сколько влезет, а всё одно непорядок. На что мужи нужны державе, коли всё за них разгребать? И ты, и сестрица Цейя в Совете принуждены слушать речи грубые и грязные, а видеть – и того гаже. А уж к палаческому ремеслу нежных девиц приставить – позор двору как есть. Лбы здоровые обивку хозяйством трут, а вашими ручками, значит, суд правый вершится. Цена тому укладу – дырявая медяшка, а правителю – и вовсе вараний хвост.
Хулюд затихла и внимала каждому слову, лицо её в свете пламени приняло выражение мечтательное и жадное. Меж белых зубов мелькнул розовый кончик языка – привычка чуть прикусывать его во время обдумывания очередной каверзы осталась у дочки с детских лет.
– Ты б не дозволил?
– Срывать цветы, вкушать плоды – и только. Дела государственные – яд и скверна, жёнам и дочерям мараться не след. Твоя матушка поступает мудро, препоручая бремя забот советникам. Выбор не всегда верен, приходится лично вникать – с того ей же самой прямой вред выходит. Попробуй вместо ожерелья на шею булыжник с мостовой повесить, рада ли будешь?
При упоминании тяжкой монаршей доли матери Хулюд не проявила ни капли сочувствия, её занимало нечто гораздо более важное. Прекратила задумчиво водить пальцем по шёлку покрывал, вычерчивая невидимые узоры, и с надеждой взглянула на Бааля.
– А может, ну их в печку, сердце моё?
– Кого? – Бааль с трудом поспевал за переменами настроения дочери.
– Да всех, – медленно произнесла Хулюд с рассудительностью сумасшедшей. Скулы окрасил лёгкий румянец, глаза лихорадочно горели. – Пусть тут сами любятся как хотят! А мы тоже сами, без них. Веер – знатная махина, Пластины считать устанешь. Где-то ж такого важного до сих пор ждут, божеством всемогущим почитают. Айда туда? Ты да я, да верных сколько-то сведём со двора, чем плохо? Не всем по нраву под матушкой ходить или под государчиком её. Побегут как миленькие, только свистни!
– Заманчиво, царевна, ох, заманчиво, – улыбка вышла вполне искренней и тёплой. Кого другого заподозрил бы немедля, но Хулюд при всём своём наивном коварстве избалованного ребёнка была слишком помешана. Врождённое умственное расстройство девчонки в стенах Золотого города обрело законченную форму, а с его появлением переплавилось в нечто большее – и придало особый шарм: всё можно простить за такую верность. Хулюд потянула носом и нахмурилась.
– Чуешь?
Бааль принюхался. Пахло свежей кровью, ещё тёплой. Что за дурацкие шутки? Охранные заклятия не потревожены, ни малейших признаков атаки.
– А, вот где протечка, – Хулюд верхним чутьём дошла почти до выхода – и тут же отпрянула. Кровь сочилась из-под дверей, небольшая лужица увеличивалась на глазах, заливая каменный пол. Колебалась из стороны в сторону, словно искала что-то. Или кого-то. Бааль вскинул руку – и поток послушно замер. От него отделились тонкие ручейки, и в их противоестественных извивах спустя миг проступило одно-единственное слово.
Подал дочери знак отойти подальше. Та не послушалась, окунула палец в блестящее тёмное озерцо и принялась с интересом разглядывать.
– Кровь нечестивых оросит поля? – Бааль скривился. – Неисправимый пошляк. Хулюд, прекрати!
Дочь отняла от губ перемазанный кровью палец и с видом заправского дегустатора сообщила:
– Бедняжка Залим. Полный болван, но хоть красавчик.
– Целых две причины сделать из него пригласительную карточку, если ты спятивший от ревности маньяк-самодур, – проворчал Бааль. Пришлось покинуть кресло и сменить халат на нечто более подходящее случаю.
Хулюд одобрила нарочитую простоту наряда и тоном, не допускающим возражений, заявила:
– Я с тобой!
Спорить Бааль не стал, выждал, пока ящерка взберётся по ноге и угнездится за воротом рубахи, и только потом открыл портал.
***
Двери на сей раз гостеприимно распахнуты – дескать, никаких тайных злоумышлений. Учёл ошибки, да все ли? Ловушка как есть – народу прибыло, а снова никого из миньонов рыжей, если не считать Цейю. Выглядит не слишком довольной – вон как впилась ногтями в подлокотник. Ну ещё бы, покойный Залим вовсю пользовал не только мать, но и дочь, а та не успела натешиться. И труп болтливого любовничка со вспоротым от уха до уха горлом – так себе зрелище. А вот чаша из мориона, куда сливали кровь, недурна.
Колкие взгляды, удивлённые шепотки, на лицах многих откровенное недоумение. Знакомых мало – с одной стороны скверно, а с другой – если что и знают, так не больше Денницы и двух оставшихся подельников.
– Ба! Открытое заседание! Осторожней, государчик, эдак и до демократии докатишься, – Бааль подивился, сколь прилипчиво оказалось данное дочкой прозвание, само легло на язык. – Моё почтение новоприбывшим и новопреставленным.
– Как и было сказано: кровь одного предателя призвала другого, – прошелестел Денница со своего места. – Сядь и умолкни.
Бааль лучезарно оскалился. Пригласить заимодавца на кровь должника – и так грубо обыграть сходство ритуалов. Фарс чистой воды.
– Никак неможно. Столько свежих лиц. Тебя послушали, теперь мой черёд!
Мальфес вжался в спинку кресла и, кажется, дышал через раз. Кесеф, судя по взгляду, мысленно увещевал патрона сбавить обороты. В головы им или не лазил, или не понял, что нашёл там.
– Слава твоя известна, Бэл, – донёсся от окна бархатный голос. – Вряд ли есть, что прибавить. А убавить стоит.
– Пристанище всех обездоленных мужей и кров отчаявшихся жён, князь Ситри, – Бааль отвесил шутовской поклон и указал на занятое останками Залима кресло. – Располагайся, вон и место освободилось. Паскудник не ответил, сделал вид, что поглощён созерцанием пейзажа за окном.
Бааль обзавёлся по-настоящему добротным креслом – здешнее псевдоимперское эпигонство в убогом вкусе Денницы годилась разве что на дрова – и уселся в углу комнаты так, чтобы видеть всех. Создать проще, чем достать, а? Ящерка торопливо скользнула на грудь, пользуясь сменой положения. Бааль велел ей угомониться – неужто дурочка думает, будто кто-то может навредить ему? Сжечь всех нетрудно, увещевать интересней.
Перешёптывания и косые взгляды его развлекали – беспокойтесь, красавцы, ёрзайте, чем больше подозрений – тем больше ошибок.
Государчик нервно дёрнул щекой, но промолчал, даёт своей пастве выговориться, чтобы потом никому не пришло в голову его перебить. Любопытно, решит устроить подобие судилища или незатейливо укажет пальцем и призовет разорвать в клочья?
Бааль водворил рядом с креслом здоровенный напольный кальян и картинно поднес к губам резной мундштук. Уголья в чашке едва тлели, распространяя характерный запах, словно кто-то сжигал палую листву.
– Любовь черни стоит дёшево, порыв Лайлы мимолётен. Нынче не отопрёшься, не отбрешешься, не надейся, – заверил Денница. – Никто не соблазнится твоими баснями. Пришёл не с миром, принёс лишь распри и яд измены. Но я чту женский каприз, потому оставлю тебе жизнь. И отпущу восвояси. Уйди сейчас. Когда избалованный хозяйкой пёс лает без толку и норовит укусить верных – его гонят прочь. Или поступают иначе.
– Экое великодушие, – Бааль отнял мундштук от губ и издевательски прицельно выпустил изо рта дым. – Зачем звал, раз сразу гонишь? Я принял приглашение, но уйду не раньше, чем сочту нужным. А сочту нужным уйти только тогда, когда все, кто собрался за этим столом, поймут предельно простую истину. Их единственный шанс на победу – не ты. Я.
Люцифер снисходительно усмехнулся, на деле вышла скорее нервная судорога.
– Какую победу, безумец? Мы выжмем эту Пластину досуха и уйдём без потерь. Руины старого мира не стоят того, чтобы цепляться за них. Но для тебя при новом порядке не найдётся дела. Воюй с кем пожелаешь, хоть с двумя державами разом. А если слаб в коленках, забейся в нору поглубже и утешай гордыню славословиями недолговечных.
Плох император, очень плох. И потому треплив сверх всякой меры. Тяжко ему в высшей лиге – втащить втащили, а играть не на что, промотался.
– Не зря тебя, владыка милостивый, – Бааль поморщился от укуса ящерки, отчего титул прозвучал издевательски, – в Бездну определили, ай, не зря. – Бааль покачал головой. – Башка в облаках, от жизни далёк, как от истинного могущества. Кто тебе даст выжимать эту Пластину? Одноглазый упивается сластью бойни в границах Джаганната, пока мы ничем не задеваем Раймир. Сидя на Пустошах в окружении недолговечных, ифритов и изгоев мы безопасны. Но займется нами, как только решит, будто мы ему угрожаем. Его брат исчез, не оставив адреса, но уверяю тебя, он жив. Смерть почувствовали бы не только заклятые, но и члены обоих Советов. Даже бывшие – а нас таких здесь немало. Когда приползёт нога за ногу, трон его должен быть занят достойным. Иначе несдобровать всем вам... Не думаю, что среди Пластин Веера для вас найдётся достаточно отдалённая, чтоб укрыться от Шемаля. Стервец мстителен, хуже того – во мщении своём изощрённо мелочен. Как и его брат. Все эти списки низложенных и забытых, пустые саркофаги с постаментами… Всё это мемориальное дерьмо на две стороны – как бишь там его… Дхурта?
Маска презрительного спокойствия сползла с лица Денницы, будто оплавилась. Жаль, схватиться на месте неможно – вот удивился бы государчик.
– Трус. Подстрекатель. Слишком хорошо осведомлён. Обоих калек предавали не раз, мы же мирно заберём своё. Сунутся следом – пожалеют, – глаза Денницы недобро загорелись, ухмылялся, дёргал углом рта, мысленно споря с кем-то ещё. Того и гляди пену ронять начнёт. Чудесно. Даже безнадёжные кретины убедятся, что пошли на поводу у полоумного маньяка. – Знаю, под кем ты видишь Адмир, всегда видел. Чужими руками жар загребать… Да не пойдут за тобой! Хоть из-под полы армию доставай. Молчать! – рявкнул на тихо паникующего Кесефа, чем вызвал редкие, но вполне отчётливые смешки. Прикусил губу и откинулся на спинку кресла, сверля Бааля неприязненным взглядом. Отёр кровь якобы незаметным движением и добавил: – Уймись. Не то сядешь, да не на трон.
– Трус как раз тот, кто предлагает оставаться на месте, – Бааль сделал ещё одну затяжку и обвёл глазами собравшихся. – Ни один из вас не желает подумать на пару шагов вперед? Готовы ждать, пока вас обвинят в измене вслед за покойником? Кто дальше? Кто больше? – Цейя поймала взгляд якобы омерзительного ей «беглого премьера» и лихо отзеркалила, глаза её сияли шальным и цепким блеском, что лишь раззадорило ораторский пыл:
– Ты? Ты? А может, ты? – Бааль указывал перстом то в одного, то в другого из числа сидящих. Кто-то неловко засмеялся и потупил взор, кто-то возвёл очи горе, кто-то невозмутимо пожал плечами, а мерзавец Ситри процедил: «Сворачивай спектакль!» – и отвернулся, старательно излучая равнодушие.
На лице Люцифера тоже нарисовалось отсутствующее выражение – в какие выси воспарил мыслями, неведомо. Прикрыл глаза ладонью, изрёк устало:
– Убить упрямую тварь? Или пожаловать-таки колпак с бубенцами… Вижу, многих его шутовство забавляет. Что скажете, господа советники?
– От одного шута иной раз пользы больше, чем от сонма министров. Пусть допоёт свои комические куплеты, там порешим, наш ли это случай, – подала голос Цейя.
Хороша девка, больше в мать, чем в отца, всё ж. Повела плечами – и многие забыли, как дышать вольным воздухом Нового Вавилона.
– Забавный ведь, совсем отчаянный. Как раздразненный ратель.
Бааль благодушно кивнул Цейе, кашлянул и зло подмигнул Люциферу изувеченным глазом.
– Пока нет Шемаля, мы должны взять хотя бы Пандем. Адмир ляжет под тех, кто будет в столице, если не перегибать палку с новыми законами. Переть дуром через Пустоши бессмысленно – это здесь мы защищены магией Госпожи, а дальше наше войско, сколь бы велико оно ни было, обречено уткнуться в мощный магический вал, отделяющий Пандем от Пустошей. В отсутствие Шемаля и ряда, скажем так, моих коллег, он наверняка слабее, чем был, но всё равно представляет собой угрозу. Просто перебросить портал на адмирскую или раймирскую территорию не выйдет – найдётся, кому захлопнуть дверь. Я предлагаю взять не качеством, а количеством – если уйма небольших групп будет пытаться открыть порталы, а в городе найдутся те, кто будет рваться к нам – а они найдутся, всех, кто слышит зов Госпожи, вряд ли удалось вычислить и нейтрализовать, у противника банально не хватит сил. Пандем огромен, контролировать всю территорию сразу они не смогут. Мы же не будем тратить лишних ресурсов – как только портал пытаются запечатать, бросаем. Рано или поздно они не успеют – и тогда в тот проход, который удастся приоткрыть или из города, или от нас, пойдут штурмовые группы. Сильные маги и боевики, неважно, владеющие ли магией. Магия Осеннего не подчинится никому, кроме, её можно не брать в расчёт. Как только мы закрепимся хотя бы в одном из Кругов, – он окинул взглядом слушателей, помнят ли они, что некогда так именовались районы города, – дело пойдет быстрее. Те, кто сейчас едва слышат зов, ощутят его куда сильнее, когда рядом окажутся верные Госпожи с её амулетами. К нам начнут присоединяться. Захватив Адмир, мы усилим свою армию, и тогда Раймиру придется нелегко.
– Зачем вообще рисковать магами? – Таиф задал резонный для некроманта вопрос. Загремел в Бездну именно за то, что полагал мертвецов венцом творения и изо всех сил превращал живых в эту высшую форму. – Можно швырять в приоткрытый портал поднятых покойников, человечков или других животных. Пусть они сделают дело, а мы ступим на покорённые земли как победители.
– Мертвецы, хидирин, что угодно – но только как дополнение к группе, без магов им не сдюжить, – отмахнулся Бааль. Но, оглядев аудиторию, вынужден был признать, что идея не рисковать своими драгоценными задницами, выдвинутая Таифом, пожалуй, нашла изрядно почитателей.
– Предлагаю эксперимент. Следите за руками, – Бааль вынул из кармана небольшой нешлифованный огненный опал, покрутил в пальцах, чтобы все видели, сжал в ладони. Из кулака потекли огненные капли, и что-то незримое пронеслось над столом. Труп в кресле дёрнулся и медленно, словно преодолевая сопротивление воды, сел. Опершись о стол, встал и оскалился – возможно, это должно было означать улыбку. Повертел головой – сидящие рядом вскочили и поспешно отошли к стене, но они не интересовали существо. Оно что-то пробормотало себе под нос на старинном наречии и задвигалось куда быстрее, нежели раньше, отшвырнуло кресло и направилось к Люциферу, разминая пальцы, словно собиралось вцепиться ему в горло. Тифон рявкнул какое-то короткое заклинание, но кадавр дёрнул головой, словно отмахивался от мухи, и шага не сбавил. Денница смотрел недоверчиво, не понимая, что происходит, но очухался вовремя – испепелил тянущиеся к нему руки до того, как они сомкнулись под кадыком. Обрубок неуклюже завалился на несостоявшуюся жертву, был брезгливо сброшен на пол и добит одновременно несколькими заклинаниями – ага, сподвижнички проснулись.
– Рехнулся, лайдак? – Денница вскочил. Некогда белая рубаха на груди перепачкана жирным чёрным пеплом, рот кривится, пальцы скрючились, как когти, – неужели возьмется за боевые заклинания?
– Сядь... государь. Это всего лишь опыт. Показать всем заинтересованным, что часть нашего войска могут составить приблудные хидирин. И сразу пояснить, что против сильных бойцов, хорошо владеющих магией, они не выстоят и получаса в открытом столкновении. Куда приятней было бы, останься разум при них. Образчик вы видели – увы, полная развалина, однако свою задачу он исполнил с блеском. Но в арсенале есть и не столь рамольные особи. Менять тела на ходу – весьма полезное свойство наших бесплотных друзей. Пусть порезвятся на славу, сколько успеют.
– От безделья рукоделье, – фыркнул Ситри, не оборачиваясь. Рисовался перед единственной обозримой дамой в меру разумения. – Освоил азы некромагии на досуге и преподносишь как гениальную новацию в ведении войны. Какие ещё рецепты наготове? Отравить колодцы и устроить праздник ожившей мертвечины на радость всем труполюбам? Или без затей закидать столицу содержимым скотомогильников?
– Прежде всего неплохо бы спросить мнения генерала Мастемы. Не позабавит ли его этот анекдот, – нежно улыбнулась Цейя. – Армия не стража, да и у стражи в Вавилоне жизнь больше праздная. Печать надёжно бережёт от военных переворотов и прочих искушений, но не от застоя крови.
– Спросим, непременно спросим, – проворчал Денница, явно имея в виду что-то своё. От обсуждения устранился, но утомлённый вид был скорее очередной маской, глаза бы сказали больше – потому и прятал, потому и прикрывал.
Высокое собрание отборного сброда Люциферова дочка окончательно прибрала к рукам. Унаследованными от обоих родителей талантами распоряжалась прицельно и с толком. На редкие нестройные возражения адресно не ответила. Лишь переменила одну эффектную позу на другую и с милой улыбкой добила сомневающихся главным аргументом:
– Госпожа Вавилонская изрядно не в духе. Если ни один из державных мужей не сможет развеять её скуку, то очень скоро она явит всем свой гнев. Кто же станет первым? И следующим? – мерзавка весьма недурно воспроизвела интонации Бааля. Изящный пальчик разил всех без разбора, не обойдя и папаши.
– Ты? Или ты? А, может быть, ты?
***
Когда Малеф явился в зал, Маклин уже был на месте и о чём-то переговаривался с Рейной. О «подарке» от Михаэля граф сообщил ему почти сразу, как и о том, что просмотреть кристалл не удалось. Причина блока теперь сомнений не вызывала.
В воздухе витало ощущение какой-то нелепой ошибки, глобального сбоя. Возможно, Малеф принёс его с собой – или же оно было общим. Успех казался временным, краткая передышка вызывала не облегчение, а тревогу. Спецы-вероятностники в один голос твердили о невозможности увидеть хоть что-нибудь, горизонт событий заволокло крепче прежнего.
Астарот вполголоса беседовал с Левиафаном, сестрица рассеянно чесала за ухом дремлющего у неё на коленях Алерта.
– Привет, ушастый, – заслышав голос Малефа, отоцион приоткрыл глаза. – Все в одной лодке, а куда выгребем – один Хаос знает.
Лис фыркнул, Аида тоже шутки не оценила:
– Он скоро вернётся. Господин местоблюститель готов спорить на собственный хвост.
– Не уверен, что с того всем немедля полегчает, госпожа, – несмотря на отсутствие в зале тех, кто не был в курсе брачной аферы двадцатилетней давности, Малеф старался блюсти декорум. Рейна без труда расколола этот орешек, но отнеслась с пониманием.
– Чем порадуешь? – начальница прекратила терзать графа и переключилась на Малефа. Он лишь пожал плечами.
– Заброска прошла удачно, толку – как с варана шерсти. В основном ворох уличных сплетен о придворной жизни – кто, с кем, в какой позе. Чего не знают, то придумают. Но свара двух фаворитов очень развлекает народ, и число сочувствующих «вазиру Меджнуну» стремительно растёт. Как и число новых сторонников Лилит. Показательные судилища и локальные пожары временно прекратились, теперь народ помимо оргий увлечён идеей некоего нового порядка. Но ни одна скотина даже с трезвых глаз не в силах внятно объяснить суть. Всё, что удаётся вытрясти – звонкие общие фразы. Якобы все, даже простые вавилонцы, смогут внести свою лепту, чтобы приблизить его. Произносят вслух, впадают в нездоровую эйфорию и начисто отключаются от собеседника. Либо реагируют на отдельные слова и начинают спорить неведомо с кем.
– Простенькая, но убойная массовая оморочка с механизмом взаимоподпитки – вбросил заразу, а дальше сами раскрутят и растащат, – кивнул Маклин.
– Знакомая вонь, – Рейна скривилась. – Старые надёжные рецепты.
Над столом бесшумно возникла голограмма – но Асмодея не заметил бы только слепой. Выглядел княжеский любимец ещё хуже, чем в прошлый раз. Утопал в кресле, зябко кутаясь в просторный тармаламовый халат, отороченный мехом – и это несмотря на жару.
– Так понимаю, лично вы дойти уже не в силах? – спросила Рейна, смерив опоздавшего ледяным взглядом. – Вконец промотались?
Асмодей не удостоил её ответом и обратился отчего-то к Астароту:
– Имею право. Prima vigilia. Удостоверьте, любезный Прокурор.
– Да чтоб его! – Астарот возвёл глаза к потолку. – Имеет. Однако если это очередной фарс, я лично обеспечу вам переход формального повода в действительный.
До Малефа не сразу дошло, что домашний наряд позёра сочетал в себе два основных оттенка траура. Дополняла образ скорбящего страдальца ажурная чугунная серьга в левом ухе.
– Пожалуйте, – Асмодей махнул рукой, открывая портал. Члены Совета, не исключая и Рейны, внезапно спорить не стали. Аида несколько растерялась, но муж что-то шепнул ей, так что она бережно пересадила лиса в корзинку и отправилась следом за остальными.
В резиденцию Асмодея, судя по всему, не заносило одного Малефа. Он даже слегка пожалел об отсутствии Хэма, рыжему идея тризны в борделе пришлась бы по вкусу. Рейна придерживалась иного мнения, при виде фривольной обстановки и весьма условно одетых слуг обоего пола – они же, скорее всего, дети клана – поджала губы и уселась на низкий диванчик. На несчастного подавальщика посмотрела так, что тот стушевался и отступил, опасливо покосившись на Асмодея. Если бы Малеф знал коллег хуже, эта сценка могла его позабавить. Подозвал бедолагу – парнишка просиял и на радостях едва не опрокинул поднос с напитками.
– Вон с глаз моих, убожище, – брюзгливо процедил глава дома, не открывая глаз. – В наказание мне послан.
Потомки Асмодея проявили удивительную сплочённость – тут же захлопотали вокруг гостей, стараясь прикрыть отступление проштрафившегося товарища. Стайка девиц шустро притащила подбитую фиолетовым бархатом шкуру – Асмодей с видимым удовольствием погрузил босые ноги в густой мех химеры – наполнили бокал из объёмистой бутыли, лишённой этикеток, и подали длинную мортовую трубку с серебряным мундштуком. После того, как Асмодей закурил, Малеф был готов поклясться, что в чаше отнюдь не табак. После пары жадных затяжек, Асмодей открыл глаза и произнёс уже куда живее:
– Вот так сложишь голову на благо страны, а ни одна жаба за гробом не квакнет. Располагайтесь без стеснения.
Алерт понял приглашение по-своему, выпрыгнул из корзинки и отправился исследовать шкуру. Видеть пушистых тварей тёмно-зелёного цвета ему вряд ли доводилось. Ткнулся носом, опробовал на зуб, покрутился и свернулся клубком.
Золотоволосая красотка, на которую Малеф имел неосторожность засмотреться не только как мужчина, тоже расположилась без стеснения, напрочь перекрыв обзор. Галантно поцеловал в плечо и шёпотом попросил не мешать.
Полуобнаженные очаровашки обоего пола возникали молчаливыми прекрасными видениями то с подносом, уставленным бокалами или рюмками, то с огромными, полными закусок блюдами. Асмодей курил, прикрыв глаза, иногда нервно прикладывался к бокалу и, казалось, ни на кого не смотрел. Страдал с размахом, картинно и эталонно, но о долге хозяина, как выяснилось, не забыл: объявил тост, как только у каждого из присутствующих оказался в руке полный бокал. Тост прозвучал странно. «И примет всех нас Хаос». Помирать Малеф не спешил, и прежде, чем выпить, оглядел присутствующих. Вряд ли, конечно, Асмодей вытащил сюда весь наличествующий Совет, чтобы устроить массовое отравление, но все же... Однако все спокойно приложились к бокалам, не опасаясь подвоха. Золотоволосая красотка с обнаженными плечами крайне незаметно сменила диспозицию и теперь полулежала на шкуре траурной расцветки, словно невзначай касаясь щекой колена Прокурора. Её подруги, с вероятностью – сёстры или ещё какие родственницы – столь же ненавязчиво оккупировали места на ковре рядом с прочими гостями. Возле облюбованного Стальной Миледи диванчика застыл статуей красивый юноша, рядом с Аидой и Левиафаном после недолгого замешательства возникла похожая, как двойняшки, смуглая рыжеватая парочка, уделявшая больше внимания друг другу, чем гостям.
Прокурор изучил свой бокал на просвет и первым нарушил тягостное молчание:
– Валяй, Мак. Пока уважаемый хозяин дома не воспользовался более радикальными методами поправки здоровья. И нечего пялиться, грёбаный симулянт. Ты не вдова усопшего и не скорбящая мать.
Златовласка у ног Астарота замаскировала смешок кашлем. Асмодей на выпад не отреагировал, слишком хорошо вошёл в образ.
– В самом деле, драгоценный граф. Не каждый день нас покидают собратья, стоявшие у истоков мира. Любые иные вести на эдаком фоне – пустяк, птичий щебет против рёва урагана. Малыш Малефициано тоже присутствует, так что я полагаю, теперь проблем с кристаллом не возникнет.
Маклин смерил Асмодея тяжёлым взглядом и подчёркнуто медленно перевел глаза на прелестницу рядом с собой. Асмодей устало смежил веки:
– Дети моего Дома верны мне, но возможно, наш дорогой покойный друг не хотел бы, чтобы его послание увидели незнакомцы, – изящным жестом он отослал слуг. Кажется, Прокурор с некоторым сожалением смотрел вслед златокудрой прелестнице.
Граф извлёк из кармана кристалл и попробовал активировать его. Тщетно. Та же участь постигла и похожий на первый, как две капли воды, кристалл, небрежно выуженный Асмодеем откуда-то из складок отороченного мехом халата. – Старый фокус, – Маклин понимающе кивнул. – Ранее паранойи такого масштаба за покойным не замечалось, – подойдя к креслу, он забрал кристалл у Асмодея, положил оба на пол в центре зала и поманил к себе Малефицио: – Спорю на что угодно, друг мой, что третий кристалл у вас.
Княжеский сын кивнул и принялся рыться по карманам. Найдя кристалл, покрутил его в пальцах, в очередной раз попробовал активировать, и, потерпев предсказуемую неудачу, швырнул к первым двум. Как только три кристалла соприкоснулись, над ними засветилась голограмма.
Михаэль. Осунувшийся, в глазах вместо обычной равнодушной настороженности злое, нездоровое веселье.
– Благодарю своих кредиторов за терпение и перед Хаосом свидетельствую, что долг сейчас будет выплачен окончательно, – звучным, созданным для команд, голосом произнес глава Второго дома Раймира. Далее изображение слегка расплылось – очевидно, Михаэль двигался очень быстро, или же часть происходящего осталась заблаговременно скрыта заклинанием.
Затем появилась обманчиво мирная картинка – высокий крепкий светловолосый мужчина с обветренным лицом обнимает за плечи болезненного вида бледного смазливого юношу, что-то ласково говорит ему, быстро сменившаяся другой, не столь невинной – рука, лежавшая на плече мальчишки, переместилась на его подбородок, вторая молнией скользнула к затылку... Через мгновение светловолосый бережно поднял на руки ещё подёргивающееся тело – голова неестественно откинулась, шея характерно удлинилась – и пристроил его в кресло так ласково, словно покойник мог что-то чувствовать.
Несколько минут записи ничего не происходило – Михаэль подчёркнуто спокойно сидел в кресле в профиль к зрителям, глядя перед собой, что-то пил из хрустального стакана с толстым дном. Затем повернулся и посмотрел прямо в кадр – в глазах то же злое веселье, губы обмётаны, будто в лихорадке.
– Как только яд сделает своё дело, сработает одна милая игрушка «Огненных ангелов». Старая гвардия должна помнить, ею пользовались для того, чтобы уничтожить трупы своих, если не было никакой возможности их забрать. Таким образом, на этой Пластине мы более не встретимся ни в каком виде, а в Хаосе, не исключено, не узнаем друг друга. Счастливо оставаться, – он отсалютовал стаканом и запись оборвалась.
Какое-то время все сидели молча. Аида с глазами по шеолу сжала руку мужа, тот успокаивающе приобнял супругу, не проронив ни слова. Чудовищная картина обрела недостающие детали.
Рейна поверх бокала поочерёдно смерила всех троих кредиторов многозначительным взглядом, особенно пристальный достался Малефу.
– Зря грешили на Одноглазого.
– О, не скажите, – притихший было мнимый больной снова подал голос. –Сдаётся мне, Михаэль опасался, что после отставки ему уготовано нечто совершенно не совместимое с его принципами. Огонь стёр малейшие следы, нет тела – нет дела. От кого охранял своё посмертие покойный меч державы?
Рейна устало потёрла переносицу.
– Звучит как очередное некромантское дерьмо.
– Выглядит так же, – кивнул Маклин. – Но нежелание украшать своей персоной раймирский аналог Зала Славы или оказаться живым покойником на посмертной службе вполне можно понять, – он осушил бокал, подобрал один из кристаллов и снова положил в карман. – Ты для этого воспользовался правом на вигилию? – хмуро поинтересовался он у Асмодея. – Только не начинай рассказывать, будто страдаешь так сильно, что не мог не собрать у одра болезни старых друзей – большая часть здесь присутствующих видела тебя после куда более страшных переделок, чем чужая добровольная смерть.
– От чего я страдаю – не ваша забота, – Асмодей поморщился и махнул рукой, разгоняя дым от трубки. Или пытаясь избавиться от чего-то невидимого и очень назойливого. – Вам будет чем заняться и без того, если мой информатор верно всё понял. Новый Вавилон готовит вторжение в Пандем.
– К-к-как? – не выдержала Аида. Прочие молчали, недоумённое тяжелое безмолвие прервала Рейна.
– Подробнее, пожалуйста, – она умудрялась сидеть на низком уютном диванчике прямо, как на троне. – Откуда информация, уровень достоверности, когда получена... И если поступила ранее, чем пять минут назад, потрудитесь объяснить, зачем был нужен этот спектакль.
– Государя и повелителя с нами нет. И пока это неизменно, я, милостью сил, меня создавших, буду держать ответ только перед ними. Готов принять заботу обо всех питомцах Правящего дома, но не более. Вам, миледи, – обращение мерзавец выплюнул с презрением, достойным Бааля, – я не должен ничего.
Папашин лис навострил уши и глухо рыкнул.
– Извольте видеть, господин председатель со мной согласен.
– Похоже, не симулирует. Болен не на шутку, – Левиафан подгрёб нервно комкающую подол супругу чуть не на колени, тоже почуял, что от княжеского фаворита фонит в лучших традициях его патрона. – Хворь скверная, где тёрся, чтоб подцепить такое, – умолчи, с нами дамы.
Рейна держалась безукоризненно. Легко было представить, как она, не меняясь в лице, распыляет Асмодея на мельчайше частицы. Настолько взбешённой Малеф начальницу ещё не видел.
Асмодей промокнул рукавом покрытый испариной лоб и неприятно улыбнулся. Так скалилась растерзанная синьора Випера, сейчас идеально симметричное лицо выглядело гораздо паскуднее.
– Зря, адмирал. Погост на водах всё ещё погост. Утопленников считают в полосе прибоя. Неважно. Ненужно. Итак, как и было сказано, из Золотого города к нам пойдут напрямки, без луж и песка.
Рейна побарабанила пальцами по подлокотнику диванчика, склонила голову набок и произнесла, ни к кому адресно не обращаясь.
– Умышленное сокрытие сведений, касающихся любой угрозы государственной безопасности...
– Сбавь обороты, шальной, – дружеским тоном посоветовал Левиафан. – Штормит тебя изрядно. Лучше расскажи по порядку. Коли совсем тяжко – граф подсобит.
– Что вы с ним церемонитесь, как с невестой! – вмешался Астарот. От его вопля папашин лис вздрогнул и недовольно приоткрыл глаза. – Взять да вывернуть эту мусорную корзину. В интересах державы и доброго народа.
Судя по выражению глаз Рейны, идея показалась ей крайне соблазнительной.
– Постойте, – послышался вкрадчивый голос Аваддона, следом объявился и он сам. На удивление бодр и свеж, одет в штатское, причем с несвойственной ему обычно небрежностью.
– Опаздываете, зятёк, – поприветствовал его Асмодей. – Отвлекали сестрицу от державных дел её дамского научного кружка?
– Прошу извинить, – ответил Аваддон, ясно дав всем понять, кого именно и за что. – Всадники, Даджалл и прочие, до кого я смог дотянуться, уже в курсе. План сырой, оригинальностью не блещет… Но это Бэл.
Встретив недоумённые взгляды товарищей, Аваддон покосился на «шурина» и выразительно кашлянул. – И снова прошу прощения. Кристаллы с копией записи, доставшейся мне от одного старого должника, перешлю безотлагательно, но вряд ли кому удастся извлечь из них больше, чем сумел я. В ближайшее время нас ждут попытки занять Пандем с помощью точечных ударов множества мелких групп. Тактика известная, как только какой-то из групп удастся прорваться и зацепиться здесь, удержав портал, туда же ударят всеми наличными силами. Кто именно пойдёт с той стороны – неизвестно. Сомневаюсь, что старина Бэл рискнет своей раззолоченной задницей, из Люцифера и в лучшие времена на поле боя толку было мало. На месте генералов рыжей стервы я не ставил бы всё на один удачный прорыв и готовил бы несколько ударных групп, готовых развить успех.
– Пандем защищён от вторжения извне... – Малеф допил вино и сосредоточенно вертел в руках пустой бокал. – Для того, чтобы кто-то, замысливший вред, мог войти сюда, нужно, чтобы портал открыли изнутри.
– Не то, чтобы это было невероятно, – сухо произнёс Астарот. – Вы же не думаете, что наши милые игры с лотереей и раздача микстур затронули всех, кого следовало?
– Давайте не тратить время на риторические упражнения, – поморщилась Стальная Миледи. – В теории магическая защита города должна была реагировать на попытки взлома изнутри, как и снаружи. Но в отсутствие Самаэля, Бэла и множества иных, кто раньше делился с ней силой, я не поставила бы на это последний шеол. Можем ли мы что-то сделать, чтобы вовремя обнаружить портал?
– Патрули, – Маклин и Малеф произнесли это практически одновременно.
Аваддон кивнул.
– Выброс энергии, которая нужна для открытия портала, засечёт даже ребёнок с соответствующим амулетом. Зная место, можно перебросить туда группу из боевиков и магов, чтобы захлопнуть дверь, а возможно, и прищемить ею чьи-нибудь не в меру прыткие конечности...
– Раз уж нам так сказочно везёт – прищемим, непременно прищемим. Надеюсь, ваш должник не успел проиграться ещё кому-нибудь в Золотых палатах? – Малеф зло улыбнулся и смерил министра обороны внимательным взглядом. – Не хотелось бы испортить сюрприз.
Аваддон растянул губы в ответной ухмылке.
– Вам ведь известно, кому выпадает порой слишком большая удача?
– Каждому здесь известно, – Малеф умел смотреть в упор не хуже прочих и лучше многих.
Стылый взгляд Аваддона чуть потеплел.
– Единственно верный настрой. Отрадно видеть, приятно слышать.
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Глава 7, в которой раймирский премьер-министр продолжает спасать страну, наплевав на мнение главы государства
Читать?Непривычное безлюдье и тишина на Музейной площади – очередные приметы времени. Уж тут-то всегда толокся народ, от желающих хлебнуть культуры приезжих до праздношатающихся местных. В голову настойчиво лезла мысль о собственном идиотизме. По джунглям уже прогулялся, результат – хрен в фуражку. Куда яснее-то, сиди тихо, не отсвечивай, господин премьер.
– А пошёл ты… – Михаэль сплюнул под ноги и зло сощурился. Так и самому тронуться недолго, в собственном малодушии чудится эхо чужой воли.
Бросил взгляд на цветочные часы – апофеоз двух маний разом, магнит для туристов – и удивился: впервые за сотни лет они дали сбой и зажили бурной растительной жизнью, отказавшись выполнять прежние функции.
На правах старого приятеля кивнул Непьющим. Мраморные колоссы гнули спины под фронтоном Исторического музея, неся свою вечную службу. Некогда могучие, но слишком гордые, за что сюда и загремели.
Если дознался точно и рассчитал верно – сработает. Не нужно бить стёкла, поджигать мусорные урны, орать похабщину под окнами Шахматного кабинета или мочиться на колесо Ратхи. Лакомая приманка для сволочей вовсе не бесчинства любого сорта, а магия и жизнь. Первого в избытке, второе в наличии, но к кормушке пока никто не спешил.
В тонкостях некромантии Михаэль разбирался не лучше большинства собратьев. Но доверенные спецы подтверждали его наблюдения: что садовые паразиты, что хидирин – одной природы погань. Спятившие недобитки, привязанные к материальному миру бренными останками, – ещё куда ни шло. Прежние маруты подчинялись воле оператора и казались вполне разумными. С новыми творилась необъяснимая ерунда, будто кто-то открыл ворота в непроявленное и созывал оттуда всю дрянь, что может откликнуться. Беспамятные, голодные и неуправляемые сгустки Хаоса могли попасть в чужое тело, воспользовавшись ошибкой мага, но этим и тела не требовались.
Михаэль заметил вдалеке группку прохожих – появились со стороны Лакейской улицы и застыли в нерешительности. Не обладающим магией и достаточным количеством денег приходилось покидать дома чтобы запастись провизией, но они вряд ли стали бы считать ворон, постарались побыстрее пересечь площадь и скрыться в одном из переулков, ведущих в жилые кварталы. Попущением Хаоса иногда вываливались в город беззащитные бедолаги с других Пластин, не понимающие, куда попали. Бывало, целыми группами – экскурсанты, сектанты, маги-дилетанты и другие любопытные кретины. Но сейчас порталы пришлось перекрыть, иссяк и поток потерянцев.
Все примерно одного роста, стоят как вкопанные. Одеты совершенно обычно, по сложению и платью не разобрать, девицы или парни. Лица скрыты капюшонами. Печальное следствие скуки – мода рядиться до неузнаваемости и испытывать судьбу, попутно пугая редких встречных, среди молодняка не сошла на нет даже после пары неприятных инцидентов.
Михаэль поморщился – только ряженых дурней недоставало. Быстрым шагом направился к ним, заорал на ходу, замахал руками:
– Эй, оболтусы! Проваливайте по домам!
Все пятеро синхронно повернули головы. Из-под капюшонов на Михаэля жадно уставилась пустота.
Михаэль выругался. И как не почуял? За добрых горожан эти твари могли сойти лишь издали. Словно им дали общий образец, но не потрудились или не смогли разъяснить, как он устроен. В итоге вышло нечто совершенно противоестественное.
Михаэль пресёк попытку взять его в кольцо и опустил защитный купол. Ни к чему проверять, сколько марутов способно уместиться на площади.
– Далеко забрались, шуньята, – сразу не бросились, замерли полукругом, изучая добычу. При звуках его голоса заготовки лиц подёрнулись лёгкой рябью, словно пытались принять отчётливые очертания. – Здесь смуты нет, только я.
Свора недолепков подбиралась всё ближе. Почти незаметно – если моргать.
– Отставить! – гаркнул Михаэль, будто ему под горячую руку попались нерадивые новобранцы. – Кто старший по званию? Представьтесь по форме!
На лице центрового открылась узкая длинная щель. Послышался монотонный, быстро нарастающий гул. С флангов рванули одновременно. Жажда победила осторожность, но кое-что сделалось понятней.
Центровой выглядел озадаченным, насколько это было возможно прочесть по его специфической мимике. Добыча оказалась охотником, уйти не вышло, вот беда.
– Отряд расформирован, – сухо констатировал Михаэль, когда последние клочья эфира истаяли в воздухе. – А ты… капрал Счастливчик, понижен до вестового.
Понятливостью существо отличалось лишь на фоне прочих, потому пришлось разжевать:
– Передай Рудре: пусть найдёт меня. Уяснил? Просто кивни, без фокусов. А то и тебя уволю.
Характерный жест, подкрепивший слова, тварь истолковала верно. Дёрнула верхним углом ротовой щели, мотнула башкой и исчезла.
***
Некоторые вопросы следовало решить до первой звезды на небе, терпение терял не он один. Как скоро его сообщение доставят, и золочёный паскудник явится на зов, Михаэля не волновало – насущные дела сожрали всё внимание и прорву времени.
Захотят взять главного «заговорщика» – вперёд и с песней. Свиту любого размера Рудра не протащит и по прямому приказу владыки, приглашение адресное.
Составил дочери компанию за обедом, пришёл к выводу, что чем скорее Белла отправится навестить дорогую госпожу ди Малефико и её доброго супруга, тем меньше шансов у неё разделить участь брата. Девочка изрядно оживилась и заняла свою хорошенькую головку невероятно важными проблемами вроде достойного подарка друзьям семьи. Михаэль кивал, соглашался, вставлял уместные реплики в разговор, так что Белла не догадалась, что отец внимает её грандиозным замыслам примерно как щебету птиц за окном.
Спровадив дочь готовиться к отъезду, выслушал неутешительный отчёт семейного врача. Казалось бы, куда уж хуже, но ничто не слишком, когда речь об Изидоре. Новая схема лечения откровенно попахивала овощеводством, но болезнь сына не оставляла выбора.
Ночь выдалась душной, спать не получалось – Михаэль набросил халат и вышел в сад. Щёлкнул пальцами и удовлетворенно кивнул, ощутив влажную тяжесть запотевшего стакана. Поднёс к губам, но не успел отпить – соткавшаяся прямо из-под ног фигура со смехом рассыпалась вокруг него, не преминув нашвырять в стакан песка с дорожки. Михаэль брезгливо отшвырнул хрусталину.
– Нашёл, – песок вновь собрался, уплотнившись. Только там, где полагалось быть растрёпанной золотистой шевелюре, по-прежнему клубился, словно зарождающаяся пустынная буря. – Не скажу, что это было сложно, дворец твой стоит там же, где и тысячу лет назад. Хотя сейчас разумнее было бы сменить адресок, – песчаное идолище снова рассыпалось, чтобы возродиться чем-то сверкающим – алмазом или горным хрусталём, а может, белым топазом.
– Многие сменили, – Михаэль обзавёлся новым стаканом и сделал большой глоток. – Но я не привык к переездам и уж тем более к играм в прятки. А твои новые питомцы всё же годятся на роль почтовых голубей. Слишком прожорливых, впрочем, зерна не напасёшься.
– Самые прожорливые и глупые – не вполне мои, – прозрачные глаза в свете луны играли бликами, как озёрная вода, и были столь же равнодушны. Моим было лишь стремление открыть дверь – в отличие от тебя, я за последние лет этак пятьсот полюбил играть в прятки.
– И привычки соваться куда не надо не забросил, – подозрения постепенно переросли в уверенность, но легче от этого не стало. – Ответственность не платье, так просто не снять. Если думаешь, что с попущения папаши можешь разводить этих тварей, то ты зарвался. Ещё немного – и перемахнёшь флажок Кааны. Лазурский эксперимент твоего кузена чуть не обернулся катастрофой. Так что сделай над собой усилие, возьми «не вполне своих» дегенератов под контроль, а лучше засунь туда, откуда вылезли. Пока они не додумались шарить по домам в поисках корма – их слишком много и с каждым днём становится всё больше.
– Про ответственность ты, кажется, уже пытался рассказать моему папаше? – язвительные интонации, невесёлый смешок, и, если не смотреть на это подобие ледяной статуи, а просто слушать голос, казалось, что говорит живой. – Если мне удастся выйти за дверь, я уведу с собой всех – своих и пришлых. Немного подождать, и, возможно, папаша очнётся и вышвырнет меня вон – это было бы замечательно, не находишь?
Михаэль снова приложился к стакану, на сей раз более основательно. Ответил в тон, не скрывая раздражения.
– О, да. У нас же уйма времени. Торопиться некуда ни ему, ни тем более тебе. Это хидирин и прежние маруты с голодухи могли жрать сородичей, пустышки, видимо, брезгуют. Даже если их налетит достаточно, чтоб осилить такого, как ты – полнейшая безопасность твоей заднице обеспечена. Всю оставшуюся вечность можно дёргать отца за фалды в надежде получить желаемое. Как ты уведёшь всех, если сейчас не можешь держать в узде? Или хотя бы закрыть эту грёбаную дверь? Всегда терпеть не мог некромантов – в частности, за подобные кульбиты и самомнение размером с Белый дворец. Распыли паскудников, отдай приказ тем, кто ещё слушается, – уже будет легче, но нет. Все они – часть личной армии великого вождя, что уведёт их за пределы обитаемого мира.
– Сколько пафоса, – луна светила так ярко, что видны были переливы цвета, камень то темнел, то светлел до прозрачности, – Ты вряд ли поверишь, но свою дверь я закрыл, как только понял, что происходит. Беда в том, что я не в силах закрыть то, что открыто другим. И тех, кто приходит оттуда, много сложнее заставить слушаться, зато не так уж сложно напугать. Согнать в стадо. Понимаешь? Ни один пастух не может заставить стадо неделю стоять без движения и пищи, а перегнать табун с пастбища на пастбище сможет даже ватага деревенских мальчишек.
– Скромный пастушок, сын садовника, – Михаэль фыркнул. – Не буду спрашивать, к чему тебе это. Куда важнее, твой папаша всё ещё не склонен замечать то, что не несёт вреда ему лично. И вообще хоть что-нибудь. Терять уже нечего, могу сходить снова. Итог заранее известен – очередная пара сапог всмятку, а Его Светлейшество даже не спросит, где стучали.
– К чему мне – что? – глаза Рудры потемнели, резче обозначились скулы, но на губах по-прежнему, как приклеенная, держалась легкая, небрежная улыбка. Хрустальный стервец уже в детстве доводил своего папашу до белого каления, с одинаково жизнерадостным выражением физиономии принимая наказания и награды. – Ты не понимаешь, для чего мне нужна свобода?
Эк вывернул. Каков при жизни, таков и после. Михаэль допил виски, разгрыз попавшую в рот подтаявшую ледяшку и ответил:
– Всем нужна. Да товар редкий, стоит дорого. И подделок прорва. К трону твоей матушки сколько народу удрало за обещанной вольницей. Ты бы тоже рискнул, небось, будь поводок похлипче?
– А то, – согласно кивнул паршивец. – Готов мчаться в любой момент, сняв штаны.
Михаэль скептически воззрился на собеседника. Скромность в арсенале достоинств Рудры не числилась и в лучшие времена, так что нимало не смутился и продолжил задумчиво красоваться в лунном свете. В памяти всплыли городские легенды о Золотом принце, ходившие даже среди подружек Беллы. Найти волшебную статую прекрасного юноши, поцеловать – и успех в любовных делах обеспечен. Менее радужные версии в основном описывали случаи, когда девицы влюблялись в ожившего идола, теряли рассудок и пропадали без вести. Или когда кавалеры умалишённых являлись в Эдем в поисках соперника – с тем же результатом.
– Кто ж откажется хлебнуть древней свободы? На эту удочку с завидным постоянством ловились оба миродержца.
– Они много на что ловились, – каменные глаза блестели, словно живые. – Я помню мать много лучше, чем мои братья. Мне, конечно, никто не рассказывал подробностей её эскапад, но я был пронырливым ребенком, а потом – весьма наблюдательным юношей, ну и с фрейлинами у меня довольно рано завязались отношения, побуждающие к нежнейшей откровенности, – мечтательный взгляд Рудры свидетельствовал о том, что о той поре воспоминания у него сохранились весьма приятные. Ещё бы – на обаятельного красавца придворные дамы вешались бы, даже не будь он сыном двух Изначальных владык, а уж когда ходячее совершенство еще и золотой принц... тут дай Хаос, чтобы сил и здоровья хватало на всех желающих. – Тебя не удивляло, что, когда мать решила стать единоличной правительницей, я не пошёл под её знамена?
Михаэль пожал плечами.
– Какой-то врождённый дефект, полагаю. Патологическое здравомыслие или излишек психического здоровья. В правящей семье редко, но случается.
– Не уверен насчет здравомыслия, но грязных игр не люблю, – хрустальный истукан совершенно мальчишески фыркнул. – А маменька играла грязно даже по меркам августейших семейств. Возможно, её поняли бы кукушки – но не папаша с дядюшкой.
– Трюк впору недолговечным… – Михаэль недоумённо умолк, но сходу вспомнил пару-тройку сказочно идиотских курьёзов из другой оперы и продолжил с язвительной ухмылкой. – Хотя после некоторых особо бурных и длительных венценосных досугов и кирпич в люльке за потомка признать можно, и имя ему дать, и даже какое-то время спустя пытаться воспитывать. Вдруг и до этого докатились, да замели под коврик срамоту. Но ты на кукушонка не тянешь, уж прости.
– Когда все это завертелось, меня тоже проверяли, – едва заметная тень то ли брезгливости, то ли старой обиды в глазах, но улыбнулся тепло, как о чём-то хорошем вспомнил. – Не скажу, что это было приятно, но весьма познавательно. К тому же, благодаря одной из моих тогдашних подружек, крутившейся у Рафаэля, для меня это стало куда меньшей неожиданностью, чем для прочих собратьев по несчастью.
– Представляю радость государей. Рыжая стерва натянула носы обоим. Знатный бы вышел придворный анекдот, когда бы не вуаль забвения и прочие средства, – как ни странно, Михаэль искренне наслаждался беседой. Обычный разговор о делах минувших дней. Если забыть, чем стал теперь наследник Адинатхи, и кем стал он сам. – Не можешь заставить владык сожрать друг друга – выстави дураками. Она со всеми проворачивает или то, или это, или всё вкупе.
– Я долго не понимал, зачем оно ей понадобилось, – длинные пальцы легли на виски, словно унимая начинающуюся головную боль. Чему там болеть, это камень и магия, жизни в этом конструкте нет, но странным попущением Хаоса парень выглядит едва ли не более живым, чем его собеседник. – Допёр много позже – как ты, наверное, догадываешься, пока я не научился создавать себе тела, единственное, чем можно было развлекаться – это воспоминания. Сделав своих кровных детей законными наследниками лучших семейств Адмира и Раймира, а на их место подсунув владыкам потомков обычных, пусть и родовитых, оставалось научиться призывать своих чад и управлять ими, как заблагорассудится. Дальше – дело техники, когда «кукушат» станет достаточно много, можно будет приказать и ждать, когда они принесут тебе на блюдечке единоличную власть над Пластиной, а в конце концов – и над всем Веером. Мать не собиралась довольствоваться положением третьей владычицы, её не устроила бы даже роль Первой среди равных... быть Единственной – вот чего она хотела. Если бы я понял это раньше, то был бы среди тех, кто разрушал Вавилон. А тогда я всего лишь обозлился на то, что она втянула меня и всех прочих в свою скотскую игру с подменами, сделала подозреваемыми тех, кто ни сном ни духом не был замешан, и предпочёл остаться в стороне. Впрочем, нельзя сказать, что я дезертировал с Первой вселенской, не дойдя до вербовочного пункта – в конце концов, мне было чуть больше сотни лет, и от меня никто ничего не ждал и не хотел. Магия в этом возрасте довольно слаба и нестабильна, а обычных боевиков хватало без меня. Так что я довольно неплохо провел время, завоевав парочку Пластин, и вернулся, когда все было кончено.
Михаэль слушал, не прерывая – «хозяин сада», «озёрник», «золотой принц», инструмент державной воли, командир бесплотного легиона… Где-то под ворохом ипостасей начисто скрылся забавный в своей неугомонности бойкий мальчишка, обожавший задавать неудобные вопросы и подмечать любые несостыковки и противоречия в наставлениях менторов и собственного отца. Скрылся, но не исчез.
– На сей раз имеем те же яйца от рыжей кукушки, вид сбоку, выдержка гран резерва. И вряд ли она улетит на зимовку, прихватив всю стаю психопатов, – проворчал Михаэль. – Благодарю за честность, Камал. Если уж нельзя ликвидировать дерьмо щелчком пальцев, можно хоть не звать его золотом.
– Это, неназываемое золотом, можно ликвидировать только вместе с магией, – улыбка на изящно очерченных губах стала шире. – Причём на всей Пластине. Выдам тебе ужасную тайну: папаша явно всерьез обдумывал этот финт, но не из гуманизма и не ради спасения добрых горожан. Просто исчезновение магии – единственное, что способно убить меня в моем нынешнем забавном состоянии. Но я ещё здесь, значит, это в то же время – единственное, что или недоступно в принципе, или сопряжено с такими сложностями, что Светлейшеству проще терпеть меня, нежели разгребать последствия.
Хрустальный красавец заразительно расхохотался.
– Представь, какая злая шутка Хаоса: если бы ещё тогда он дал мне всё, чего я хотел, вполне возможно, я довольно быстро свернул бы себе шею – даже высшие демоны не бессмертны, а осторожность никогда не светилась среди моих многочисленных пороков. Но он ошибся – и никогда не признает этого, владыка всеведущ и непогрешим. Кстати, о всеведении: если ты думаешь, что твой трогательный альянс с кшатри остался незамеченным, подумай снова. И ещё. Не повторяй моих ошибок, мне не нужен такой марут, как ты, – он снова засмеялся, но смех оборвался шорохом – статуя рассыпалась песком, и вскоре на дорожке не осталось ни следа.
***
Спал скверно, поднялся совершенно разбитым. Витавший в покоях тяжёлый дух настроения не улучшил – каким ветром принесло эту терпкую приторную вонь? С отвращением выпил кофе – даже он, казалось, пропитался неведомой дрянью. Когда вышел на веранду в надежде проветриться, с запозданием обнаружил источник запаха: на одной из полочек жардиньерки красовалась хрустальная чаша, полная голубых лотосов, свежих и жирных.
Испепелить композицию помешало лишь то, что треклятая мебель была подарком дочери. Изабелла обожала изящные вещицы и редкие растения. Искренне хотела порадовать отца, оживив обстановку. Кто мог знать, что будущие события заставят возненавидеть любую зелень?
Трогать цветы не стал – и без того знал, куда идти. Лотосов в одноимённом озере было полно, но такие росли лишь в одном месте.
Портал сработал криво: Михаэлю пришлось выбираться из прибрежных кустов, оставляя на них обрывки одежды.
– Трюкач хренов, – со всей оставшейся вежливостью прорычал в спину повелителю. Тот не ответил, продолжая созерцать пейзаж, будто отдыхающий горожанин. Видок и впрямь пляжный, всего платья – алые шальвары. Мокрые волосы в полном беспорядке. Никак купаться изволил. Полоскать державные в озёрной водичке, пока все, кому не плевать, мечутся с горящими подхвостьями, – отличная идея.
– По вашему приказанию прибыл.
Светлейший вошёл в воду, пошарил в камышах и извлёк оттуда бутылку. Этикетка предсказуемо стёрта, судя по характерной форме – игристое. В руке Светлейшего возник кинжал с длинным лезвием. Одним точным движением снёс горлышко вместе с пробкой, вторым – воткнул кинжал в песок. Выбрался на сушу и подал бутылку Михаэлю.
– Пей.
Михаэль подчинился, глядя на одноглазую сволочь в упор. Мог выбрать, что угодно – мало ли в погребах напитков со всех концов Веера? Гордость раймирского виноделия, мзаар. Любимое лотосовое пойло покойной благоверной, с внеплановыми «нотами фиалки» – на посуду государь не расщедрился. Михаэль молча материализовал бокал и отёр кровь с губ.
– Что прикажешь праздновать?
– Твои успехи, разумеется, – Светлейший налил Михаэлю и отсалютовал бутылкой. После пары добрых глотков внимательно уставился на собеседника. Зеркальные стёкла и собственное смехотворно жалкое отражение в них действовали на нервы.
– Ты похож на упыря, – проворчал Михаэль. – Вон и болото под боком.
Светлейший оскалился в улыбке, сходство сделалось полным.
– Каков храбрец! Всегда ценил это в тебе, Махасена.
– На твои сраные ребусы нет времени.
Светлейший отвернулся к озеру и произнёс с какой-то странной, отрешённо-мечтательной интонацией:
– Времени действительно нет.
– Ты звал меня – я пришёл. Но если единственно для того, чтобы слушать пространный бред, то…
– Я слушаю. Расскажи, что ещё ты решил за моей спиной?
– Ничего во вред державе. В отличие от твоего бездействия.
– Неужто? Снёсся с предателями, ударился в самоуправство – и остался чист? – не говорил, шипел, как василиск. И мешал обычную речь с ментальной.
– Думаешь, стоило поджечь столицу и бренчать на кифаре, пока горит? Тотальное милосердие, полное исцеление. Толку никакого, зато красиво, – Михаэль устало опустился на землю и залпом осушил свой бокал. – Как высокая должность без полномочий.
Повисла долгая неприятная пауза – неужто всерьёз обдумывал перспективу?
– Мало тебе, – укоризненно заметил Светлейший. О переподчинении ведомства кшатри он, несомненно, знал. Рахаб с Зерахилем делали что могли, и попытки спасти оставшееся население оказались успешней, чем возня в Джаганнате. Но Адинатха сейчас способен увидеть заговор даже на дне собственного нужника.
– Другим через край. Нашлась пропажа?
Вопрос, по шкале тупости достойный отметки между лоботомированным гулем и Аралимом, но лучше Адинатха стравит пар, чем снова примется нести витиеватую чушь и ухмыляться, как маньяк. По оттенку молчания Михаэль прочёл ответ. Скверно, очень скверно.
– Так понимаю, на случай очередных экспериментов начал прочёсывать области за пределами разумного?
– И?
– На свет твоего фонаря оттуда валит толпа недоделков. Новый образец вестников монаршей воли – хищные прожорливые дрожжи.
– К пустым скрижалям приставлен талантливый писарь, оставь заботы ему. Не бери на себя слишком много, – оскорбительно беспечный тон. Михаэль с трудом сдержался, чтобы не выругаться. Того и гляди, снова отъедет мыслями в неведомые дали и утопит в потоках треклятых метафор.
– Распылять или уводить. Других способов избавиться от них я не нашёл. А допрежь всего – перекрыть источник.
Адинатха обернулся и склонил голову набок, виски тут же сдавило, в ушах появился неприятный низкий гул.
– Взгляни, – небрежным жестом указал на бескрайние просторы озера. – Что ты видишь?
– Грёбаную лужу и кучу грёбаных лотосов в ней, – проворчал Михаэль, недовольный новым раундом игры в шарады, да ещё таким унизительно банальным. Смена спектра уюта атмосфере не придала. За деревьями то тут, то там мелькали бледные тени. Листва шевелилась без ветра. Белая дымка над водой постепенно густела и медленно расползалась к берегам. Болото болотом, сонное и злое.
Светлейший покачал головой.
– Нет так нет. Но сил добраться сюда хватило.
– Не меняй тему. Отпусти Рудру, дай ему увести эти полчища прочь отсюда.
Адинатха прикончил вино и неотрывно смотрел на Михаэля, покачивая пустым сосудом. Давление стало сильнее.
– Кого ещё ты решил облагодетельствовать, кроме доброго народа, который, случись что, и не вспомнит о тебе? И кроме моего сына, слишком гордого для просьб?
Михаэль сжал челюсти до зубовного хруста, чтобы не заорать. Выдохнул и нарочито медленно произнёс:
– Если тебе угодно, чтобы я просил – изволь. Буду должен. Бери, что хочешь.
Государь издал тихий сухой смешок, подошёл почти вплотную и наклонился. Очки съехали на нос, открыв печальную картину. Правый глаз целиком затянут мерцающим ртутным бельмом, левый – с почти незаметной щелью зрачка.
По свистящему шёпоту и непроизвольным подёргиваниям пальцев стало ясно, что Адинатха разозлён куда сильнее, чем в прошлый раз.
– Зря лезешь в долги, беспокойная совесть державы. Прежний не погашен.
Михаэль не отвёл взгляда, бросил обречённо:
– И что прикажешь делать дальше? Тихо ржаветь в углу или скончаться на месте?
Государь внезапно отступил и снова уставился куда-то за горизонт. Задавать правильные вопросы сумасшедшим Михаэль всегда был не мастак.
– Приказывать не стану, – и снова резкая смена настроения, тон исполнен простоты и дружелюбия. Даже дышать сделалось как будто легче. – Лишь попрошу, на правах старого друга и товарища. Помоги моему сыну.
– Уничтожить пустых?
– Займи его место, – Адинатха лучезарно скалился, наслаждаясь своим гениальным озарением. – Это будет лучшим решением для всех! Не справился – да пусть проваливает. Как только вступишь в должность, разумеется. Отставка с нынешней пойдёт в счёт давнего долга, способ – выбирай на свой вкус.
Михаэль тупо моргал, глядя поверх монаршей головы. Затем изобразил жидкие аплодисменты и смерил государя тяжёлым взглядом. Тот пребывал в полном восторге от новой идеи и сарказм начисто проигнорировал.
– Наконец ты сможешь увидеть всё в истинном свете! Полномочиями обеспечу, обо всём позабочусь.
Где Михаэль видал заботу повелителя и его лично, Светлейший так и не услышал. Сил лаяться не осталось. Михаэль сцепил руки в замок и опустил голову, глядя себе под ноги.
– До встречи, Махасена! Насколько скорой – зависит от тебя.
Раздался громкий всплеск. Исполинский зухос взрезал озёрную гладь, какое-то время можно было разглядеть уродливую морду, кусок гребнистой спины и длинный хвост. Пару мгновений спустя одноглазое чудовище скрылось в волнах и более не показалось.
***
Солнце клонилось к закату. Михаэль избегал смотреть на часы – знал и без того, что все они, начиная от настенных и заканчивая карманными, встали. Ему доводилось видеть такое не раз. Слуг это не касалось – остановилось лишь время их хозяина. Рассчитывать никого не стал, но отпустил всех, наплел отборнейшей чуши, которую сам толком не запомнил. Какая разница, что сдабривать мороком – кивали и повиновались бы, даже брякни он о своём новом назначении смотрителем химерьих нор, министром снабжения выгребных ям или главным маляром оси Веера.
С оставшимися делами управился быстрее, чем можно было представить. Хорошая мина при плохой игре – один из его коронных номеров. Просто отдать нужные распоряжения и обеспечить их точное и неукоснительное исполнение – то, к чему привык он, к чему привыкли все. Всё как всегда. Ещё один день в Раймире. Михаэль прислушался – тишину кабинета отравлял какой-то неуловимый диссонанс. Вазу с лотосами он по возвращении с высочайшей аудиенции в сердцах выкинул в окно, уже не рискуя никого переполошить странным поведением. Лично убедился, что в огромном здании дворца остались лишь двое. Сообщить стервятнику радостную весть некому – а когда узнает, будет слишком поздно. Не всесилен государь, время вспять не повернёт – а школярские шуточки с часовыми механизмами может шутить в своё удовольствие. Стоп. Вот оно. Мерзкое раздражающее тиканье издавал подарок Адинатхи. Стрелки на искорёженном поплывшем циферблате не двигались, лишь слегка подрагивали на месте. Давления долговой клятвы он пока не ощущал, но это не значило ровным счётом ничего. Михаэль сплюнул и поднялся на ноги. Жена улыбалась ему с портрета так же мягко и кротко, как при жизни. Он улыбнулся ей и сдвинул потайной рычажок, спрятанный за панелью. Когда он вошёл, проход бесшумно закрылся за спиной. Стучать не стал – вряд ли возможно было нарушить покой сына или отвлечь того от важных дел.
В комнатах стояла та же звенящая тишина, пахло чистотой и свежестью. Везде царил идеальный порядок, правда, пришлось убрать все зеркала, даже небьющиеся, – болезненная мания пациента подолгу разглядывать своё отражение насторожила лекарей.
– Доро? – негромко позвал Михаэль, но ответа не дождался. Не найдя сына на привычном месте, прошёлся по комнатам – неужто воспользовался отсутствием опеки и удрал? Чушь, не в том состоянии парень, чтобы его тянуло на длительные прогулки, да и охранные заклятия не потревожены.
Наконец догадался заглянуть на балкон – там и обнаружил одинокую фигуру, расслабленно утопавшую в кресле. Бледен, веки опухли, синева под глазами такая, будто всю ночь кутил. Отросшие волосы небрежно перехвачены шёлковой лентой, одет странно – как на выход собрался, но не смог совладать с костюмом и упал без сил.
– А, вот ты где, – осторожно поприветствовал Михаэль, стараясь сохранять привычный тон. – Решил вернуться в свет?
– Их слишком много, – пожаловался сын, слабо шевельнув кистью. Совсем как в детстве, когда выбегал одетый кое-как, таща на хвосте легион негодующих нянек.
– Это ничего. Всё равно уже поздновато для прогулок.
– Я должен, – тихо и упрямо произнёс Изидор. – Но я не могу.
Михаэль сжал зубы и отвёл глаза. Его гордость, наследник, признанный красавец, дуэлянт и повеса… Новые зелья забили очередной гвоздь в крышку гроба, где был похоронен этот образ.
– Она зовёт.
– Кто зовёт, Доро? – Михаэль насторожился.
– Она. Ты не слышишь. Она говорит, я буду свободен, – в тусклых голубых глазах появился лихорадочный блеск. – Нужно только быть сильным и прийти к ней! – Изидор резко поднялся в кресле, но тут же упал обратно.
– Эге, дружок, не торопись, – Михаэль ободряюще похлопал сына по руке. – Нельзя же показываться в таком виде, куда это годится.
– Мне нужно зеркало.
– Чушь, – Михаэль говорил всё уверенней, и от этой уверенности его тошнило. – Настоящий мужчина способен одеться и в полной темноте.
Тень улыбки пробежала по лицу Изидора, он попытался нащупать непослушные пуговицы, но вновь потерпел поражение. Попросил жалко, почти умоляюще:
– Не надо больше лекарств.
– Их больше не будет, Доро. Обещаю тебе.
В мутном взгляде сына отразилась благодарность.
Михаэль помог застегнуть рубашку и жилет, повязал шейный платок, провёл рукой по волосам. Изидор всё это время сидел неподвижно и словно к чему-то прислушивался. В его больном мозгу, судя по всему, происходила некая напряжённая работа.
– Где Белла? Где все? Я звал, но никто больше не приходит.
Михаэль пожалел, что отпустил семейного врача вместе со всеми. Улыбнулся широко, насколько мог.
– Я здесь. Вперёд, лентяй! Развалясь в креслах, никто прогулок не совершает.
Помог сыну подняться – тот пожелал подойти к краю, оперся о гладкий мрамор парапета, нагретый солнцем за день.
– Красиво, – Изидор мечтательно улыбнулся, глядя в сад. – Матушка говорила, спать на закате нельзя. Но никогда не поясняла, почему. Ты не знаешь?
– Не знаю, Доро, – солгал Михаэль, обняв сына за плечи. Тот совсем по-детски ответил на редкую ласку. И не успел ничего понять или почувствовать.
Михаэль поднял обмякшее тело на руки и отнёс обратно в кресло. Устроил поудобнее, словно это могло иметь какое-то значение. Прикрыл сыну глаза – теперь и вправду казалось, что парень просто задремал, неудобно примостив голову. Повторил, сам не понимая, зачем и для кого:
– Не знаю, Доро, не знаю.
Сел в соседнее кресло, извлёк из воздуха сигару. Срезал кончик, задумчиво закурил. В кармане звякнула горсть кристаллов – достал и её. Вроде бы никого не позабыл. Подбросил вверх – и каждый отправился по назначению, блеснув в лучах перед тем, как раствориться. Дойдут в расчётное – ни раньше, ни позже.
Сжал в руке приятно прохладный бокал, цедил мелкими глотками, перемежая с затяжками. Не зря берёг для особого случая, не думал, правда, что для такого.
Когда от сигары осталась половина, Михаэль запустил особый режим охранной системы дворца. На свой вкус, значит… Подавил смешок – подобное веселье означало, что яд уже начал действовать. Глубоко затянулся и выдохнул, наблюдая, как дым уносит прочь.
Тепло улыбнулся сыну и отсалютовал бокалом за горизонт.
– Выкуси!
– А пошёл ты… – Михаэль сплюнул под ноги и зло сощурился. Так и самому тронуться недолго, в собственном малодушии чудится эхо чужой воли.
Бросил взгляд на цветочные часы – апофеоз двух маний разом, магнит для туристов – и удивился: впервые за сотни лет они дали сбой и зажили бурной растительной жизнью, отказавшись выполнять прежние функции.
На правах старого приятеля кивнул Непьющим. Мраморные колоссы гнули спины под фронтоном Исторического музея, неся свою вечную службу. Некогда могучие, но слишком гордые, за что сюда и загремели.
Если дознался точно и рассчитал верно – сработает. Не нужно бить стёкла, поджигать мусорные урны, орать похабщину под окнами Шахматного кабинета или мочиться на колесо Ратхи. Лакомая приманка для сволочей вовсе не бесчинства любого сорта, а магия и жизнь. Первого в избытке, второе в наличии, но к кормушке пока никто не спешил.
В тонкостях некромантии Михаэль разбирался не лучше большинства собратьев. Но доверенные спецы подтверждали его наблюдения: что садовые паразиты, что хидирин – одной природы погань. Спятившие недобитки, привязанные к материальному миру бренными останками, – ещё куда ни шло. Прежние маруты подчинялись воле оператора и казались вполне разумными. С новыми творилась необъяснимая ерунда, будто кто-то открыл ворота в непроявленное и созывал оттуда всю дрянь, что может откликнуться. Беспамятные, голодные и неуправляемые сгустки Хаоса могли попасть в чужое тело, воспользовавшись ошибкой мага, но этим и тела не требовались.
Михаэль заметил вдалеке группку прохожих – появились со стороны Лакейской улицы и застыли в нерешительности. Не обладающим магией и достаточным количеством денег приходилось покидать дома чтобы запастись провизией, но они вряд ли стали бы считать ворон, постарались побыстрее пересечь площадь и скрыться в одном из переулков, ведущих в жилые кварталы. Попущением Хаоса иногда вываливались в город беззащитные бедолаги с других Пластин, не понимающие, куда попали. Бывало, целыми группами – экскурсанты, сектанты, маги-дилетанты и другие любопытные кретины. Но сейчас порталы пришлось перекрыть, иссяк и поток потерянцев.
Все примерно одного роста, стоят как вкопанные. Одеты совершенно обычно, по сложению и платью не разобрать, девицы или парни. Лица скрыты капюшонами. Печальное следствие скуки – мода рядиться до неузнаваемости и испытывать судьбу, попутно пугая редких встречных, среди молодняка не сошла на нет даже после пары неприятных инцидентов.
Михаэль поморщился – только ряженых дурней недоставало. Быстрым шагом направился к ним, заорал на ходу, замахал руками:
– Эй, оболтусы! Проваливайте по домам!
Все пятеро синхронно повернули головы. Из-под капюшонов на Михаэля жадно уставилась пустота.
Михаэль выругался. И как не почуял? За добрых горожан эти твари могли сойти лишь издали. Словно им дали общий образец, но не потрудились или не смогли разъяснить, как он устроен. В итоге вышло нечто совершенно противоестественное.
Михаэль пресёк попытку взять его в кольцо и опустил защитный купол. Ни к чему проверять, сколько марутов способно уместиться на площади.
– Далеко забрались, шуньята, – сразу не бросились, замерли полукругом, изучая добычу. При звуках его голоса заготовки лиц подёрнулись лёгкой рябью, словно пытались принять отчётливые очертания. – Здесь смуты нет, только я.
Свора недолепков подбиралась всё ближе. Почти незаметно – если моргать.
– Отставить! – гаркнул Михаэль, будто ему под горячую руку попались нерадивые новобранцы. – Кто старший по званию? Представьтесь по форме!
На лице центрового открылась узкая длинная щель. Послышался монотонный, быстро нарастающий гул. С флангов рванули одновременно. Жажда победила осторожность, но кое-что сделалось понятней.
Центровой выглядел озадаченным, насколько это было возможно прочесть по его специфической мимике. Добыча оказалась охотником, уйти не вышло, вот беда.
– Отряд расформирован, – сухо констатировал Михаэль, когда последние клочья эфира истаяли в воздухе. – А ты… капрал Счастливчик, понижен до вестового.
Понятливостью существо отличалось лишь на фоне прочих, потому пришлось разжевать:
– Передай Рудре: пусть найдёт меня. Уяснил? Просто кивни, без фокусов. А то и тебя уволю.
Характерный жест, подкрепивший слова, тварь истолковала верно. Дёрнула верхним углом ротовой щели, мотнула башкой и исчезла.
***
Некоторые вопросы следовало решить до первой звезды на небе, терпение терял не он один. Как скоро его сообщение доставят, и золочёный паскудник явится на зов, Михаэля не волновало – насущные дела сожрали всё внимание и прорву времени.
Захотят взять главного «заговорщика» – вперёд и с песней. Свиту любого размера Рудра не протащит и по прямому приказу владыки, приглашение адресное.
Составил дочери компанию за обедом, пришёл к выводу, что чем скорее Белла отправится навестить дорогую госпожу ди Малефико и её доброго супруга, тем меньше шансов у неё разделить участь брата. Девочка изрядно оживилась и заняла свою хорошенькую головку невероятно важными проблемами вроде достойного подарка друзьям семьи. Михаэль кивал, соглашался, вставлял уместные реплики в разговор, так что Белла не догадалась, что отец внимает её грандиозным замыслам примерно как щебету птиц за окном.
Спровадив дочь готовиться к отъезду, выслушал неутешительный отчёт семейного врача. Казалось бы, куда уж хуже, но ничто не слишком, когда речь об Изидоре. Новая схема лечения откровенно попахивала овощеводством, но болезнь сына не оставляла выбора.
Ночь выдалась душной, спать не получалось – Михаэль набросил халат и вышел в сад. Щёлкнул пальцами и удовлетворенно кивнул, ощутив влажную тяжесть запотевшего стакана. Поднёс к губам, но не успел отпить – соткавшаяся прямо из-под ног фигура со смехом рассыпалась вокруг него, не преминув нашвырять в стакан песка с дорожки. Михаэль брезгливо отшвырнул хрусталину.
– Нашёл, – песок вновь собрался, уплотнившись. Только там, где полагалось быть растрёпанной золотистой шевелюре, по-прежнему клубился, словно зарождающаяся пустынная буря. – Не скажу, что это было сложно, дворец твой стоит там же, где и тысячу лет назад. Хотя сейчас разумнее было бы сменить адресок, – песчаное идолище снова рассыпалось, чтобы возродиться чем-то сверкающим – алмазом или горным хрусталём, а может, белым топазом.
– Многие сменили, – Михаэль обзавёлся новым стаканом и сделал большой глоток. – Но я не привык к переездам и уж тем более к играм в прятки. А твои новые питомцы всё же годятся на роль почтовых голубей. Слишком прожорливых, впрочем, зерна не напасёшься.
– Самые прожорливые и глупые – не вполне мои, – прозрачные глаза в свете луны играли бликами, как озёрная вода, и были столь же равнодушны. Моим было лишь стремление открыть дверь – в отличие от тебя, я за последние лет этак пятьсот полюбил играть в прятки.
– И привычки соваться куда не надо не забросил, – подозрения постепенно переросли в уверенность, но легче от этого не стало. – Ответственность не платье, так просто не снять. Если думаешь, что с попущения папаши можешь разводить этих тварей, то ты зарвался. Ещё немного – и перемахнёшь флажок Кааны. Лазурский эксперимент твоего кузена чуть не обернулся катастрофой. Так что сделай над собой усилие, возьми «не вполне своих» дегенератов под контроль, а лучше засунь туда, откуда вылезли. Пока они не додумались шарить по домам в поисках корма – их слишком много и с каждым днём становится всё больше.
– Про ответственность ты, кажется, уже пытался рассказать моему папаше? – язвительные интонации, невесёлый смешок, и, если не смотреть на это подобие ледяной статуи, а просто слушать голос, казалось, что говорит живой. – Если мне удастся выйти за дверь, я уведу с собой всех – своих и пришлых. Немного подождать, и, возможно, папаша очнётся и вышвырнет меня вон – это было бы замечательно, не находишь?
Михаэль снова приложился к стакану, на сей раз более основательно. Ответил в тон, не скрывая раздражения.
– О, да. У нас же уйма времени. Торопиться некуда ни ему, ни тем более тебе. Это хидирин и прежние маруты с голодухи могли жрать сородичей, пустышки, видимо, брезгуют. Даже если их налетит достаточно, чтоб осилить такого, как ты – полнейшая безопасность твоей заднице обеспечена. Всю оставшуюся вечность можно дёргать отца за фалды в надежде получить желаемое. Как ты уведёшь всех, если сейчас не можешь держать в узде? Или хотя бы закрыть эту грёбаную дверь? Всегда терпеть не мог некромантов – в частности, за подобные кульбиты и самомнение размером с Белый дворец. Распыли паскудников, отдай приказ тем, кто ещё слушается, – уже будет легче, но нет. Все они – часть личной армии великого вождя, что уведёт их за пределы обитаемого мира.
– Сколько пафоса, – луна светила так ярко, что видны были переливы цвета, камень то темнел, то светлел до прозрачности, – Ты вряд ли поверишь, но свою дверь я закрыл, как только понял, что происходит. Беда в том, что я не в силах закрыть то, что открыто другим. И тех, кто приходит оттуда, много сложнее заставить слушаться, зато не так уж сложно напугать. Согнать в стадо. Понимаешь? Ни один пастух не может заставить стадо неделю стоять без движения и пищи, а перегнать табун с пастбища на пастбище сможет даже ватага деревенских мальчишек.
– Скромный пастушок, сын садовника, – Михаэль фыркнул. – Не буду спрашивать, к чему тебе это. Куда важнее, твой папаша всё ещё не склонен замечать то, что не несёт вреда ему лично. И вообще хоть что-нибудь. Терять уже нечего, могу сходить снова. Итог заранее известен – очередная пара сапог всмятку, а Его Светлейшество даже не спросит, где стучали.
– К чему мне – что? – глаза Рудры потемнели, резче обозначились скулы, но на губах по-прежнему, как приклеенная, держалась легкая, небрежная улыбка. Хрустальный стервец уже в детстве доводил своего папашу до белого каления, с одинаково жизнерадостным выражением физиономии принимая наказания и награды. – Ты не понимаешь, для чего мне нужна свобода?
Эк вывернул. Каков при жизни, таков и после. Михаэль допил виски, разгрыз попавшую в рот подтаявшую ледяшку и ответил:
– Всем нужна. Да товар редкий, стоит дорого. И подделок прорва. К трону твоей матушки сколько народу удрало за обещанной вольницей. Ты бы тоже рискнул, небось, будь поводок похлипче?
– А то, – согласно кивнул паршивец. – Готов мчаться в любой момент, сняв штаны.
Михаэль скептически воззрился на собеседника. Скромность в арсенале достоинств Рудры не числилась и в лучшие времена, так что нимало не смутился и продолжил задумчиво красоваться в лунном свете. В памяти всплыли городские легенды о Золотом принце, ходившие даже среди подружек Беллы. Найти волшебную статую прекрасного юноши, поцеловать – и успех в любовных делах обеспечен. Менее радужные версии в основном описывали случаи, когда девицы влюблялись в ожившего идола, теряли рассудок и пропадали без вести. Или когда кавалеры умалишённых являлись в Эдем в поисках соперника – с тем же результатом.
– Кто ж откажется хлебнуть древней свободы? На эту удочку с завидным постоянством ловились оба миродержца.
– Они много на что ловились, – каменные глаза блестели, словно живые. – Я помню мать много лучше, чем мои братья. Мне, конечно, никто не рассказывал подробностей её эскапад, но я был пронырливым ребенком, а потом – весьма наблюдательным юношей, ну и с фрейлинами у меня довольно рано завязались отношения, побуждающие к нежнейшей откровенности, – мечтательный взгляд Рудры свидетельствовал о том, что о той поре воспоминания у него сохранились весьма приятные. Ещё бы – на обаятельного красавца придворные дамы вешались бы, даже не будь он сыном двух Изначальных владык, а уж когда ходячее совершенство еще и золотой принц... тут дай Хаос, чтобы сил и здоровья хватало на всех желающих. – Тебя не удивляло, что, когда мать решила стать единоличной правительницей, я не пошёл под её знамена?
Михаэль пожал плечами.
– Какой-то врождённый дефект, полагаю. Патологическое здравомыслие или излишек психического здоровья. В правящей семье редко, но случается.
– Не уверен насчет здравомыслия, но грязных игр не люблю, – хрустальный истукан совершенно мальчишески фыркнул. – А маменька играла грязно даже по меркам августейших семейств. Возможно, её поняли бы кукушки – но не папаша с дядюшкой.
– Трюк впору недолговечным… – Михаэль недоумённо умолк, но сходу вспомнил пару-тройку сказочно идиотских курьёзов из другой оперы и продолжил с язвительной ухмылкой. – Хотя после некоторых особо бурных и длительных венценосных досугов и кирпич в люльке за потомка признать можно, и имя ему дать, и даже какое-то время спустя пытаться воспитывать. Вдруг и до этого докатились, да замели под коврик срамоту. Но ты на кукушонка не тянешь, уж прости.
– Когда все это завертелось, меня тоже проверяли, – едва заметная тень то ли брезгливости, то ли старой обиды в глазах, но улыбнулся тепло, как о чём-то хорошем вспомнил. – Не скажу, что это было приятно, но весьма познавательно. К тому же, благодаря одной из моих тогдашних подружек, крутившейся у Рафаэля, для меня это стало куда меньшей неожиданностью, чем для прочих собратьев по несчастью.
– Представляю радость государей. Рыжая стерва натянула носы обоим. Знатный бы вышел придворный анекдот, когда бы не вуаль забвения и прочие средства, – как ни странно, Михаэль искренне наслаждался беседой. Обычный разговор о делах минувших дней. Если забыть, чем стал теперь наследник Адинатхи, и кем стал он сам. – Не можешь заставить владык сожрать друг друга – выстави дураками. Она со всеми проворачивает или то, или это, или всё вкупе.
– Я долго не понимал, зачем оно ей понадобилось, – длинные пальцы легли на виски, словно унимая начинающуюся головную боль. Чему там болеть, это камень и магия, жизни в этом конструкте нет, но странным попущением Хаоса парень выглядит едва ли не более живым, чем его собеседник. – Допёр много позже – как ты, наверное, догадываешься, пока я не научился создавать себе тела, единственное, чем можно было развлекаться – это воспоминания. Сделав своих кровных детей законными наследниками лучших семейств Адмира и Раймира, а на их место подсунув владыкам потомков обычных, пусть и родовитых, оставалось научиться призывать своих чад и управлять ими, как заблагорассудится. Дальше – дело техники, когда «кукушат» станет достаточно много, можно будет приказать и ждать, когда они принесут тебе на блюдечке единоличную власть над Пластиной, а в конце концов – и над всем Веером. Мать не собиралась довольствоваться положением третьей владычицы, её не устроила бы даже роль Первой среди равных... быть Единственной – вот чего она хотела. Если бы я понял это раньше, то был бы среди тех, кто разрушал Вавилон. А тогда я всего лишь обозлился на то, что она втянула меня и всех прочих в свою скотскую игру с подменами, сделала подозреваемыми тех, кто ни сном ни духом не был замешан, и предпочёл остаться в стороне. Впрочем, нельзя сказать, что я дезертировал с Первой вселенской, не дойдя до вербовочного пункта – в конце концов, мне было чуть больше сотни лет, и от меня никто ничего не ждал и не хотел. Магия в этом возрасте довольно слаба и нестабильна, а обычных боевиков хватало без меня. Так что я довольно неплохо провел время, завоевав парочку Пластин, и вернулся, когда все было кончено.
Михаэль слушал, не прерывая – «хозяин сада», «озёрник», «золотой принц», инструмент державной воли, командир бесплотного легиона… Где-то под ворохом ипостасей начисто скрылся забавный в своей неугомонности бойкий мальчишка, обожавший задавать неудобные вопросы и подмечать любые несостыковки и противоречия в наставлениях менторов и собственного отца. Скрылся, но не исчез.
– На сей раз имеем те же яйца от рыжей кукушки, вид сбоку, выдержка гран резерва. И вряд ли она улетит на зимовку, прихватив всю стаю психопатов, – проворчал Михаэль. – Благодарю за честность, Камал. Если уж нельзя ликвидировать дерьмо щелчком пальцев, можно хоть не звать его золотом.
– Это, неназываемое золотом, можно ликвидировать только вместе с магией, – улыбка на изящно очерченных губах стала шире. – Причём на всей Пластине. Выдам тебе ужасную тайну: папаша явно всерьез обдумывал этот финт, но не из гуманизма и не ради спасения добрых горожан. Просто исчезновение магии – единственное, что способно убить меня в моем нынешнем забавном состоянии. Но я ещё здесь, значит, это в то же время – единственное, что или недоступно в принципе, или сопряжено с такими сложностями, что Светлейшеству проще терпеть меня, нежели разгребать последствия.
Хрустальный красавец заразительно расхохотался.
– Представь, какая злая шутка Хаоса: если бы ещё тогда он дал мне всё, чего я хотел, вполне возможно, я довольно быстро свернул бы себе шею – даже высшие демоны не бессмертны, а осторожность никогда не светилась среди моих многочисленных пороков. Но он ошибся – и никогда не признает этого, владыка всеведущ и непогрешим. Кстати, о всеведении: если ты думаешь, что твой трогательный альянс с кшатри остался незамеченным, подумай снова. И ещё. Не повторяй моих ошибок, мне не нужен такой марут, как ты, – он снова засмеялся, но смех оборвался шорохом – статуя рассыпалась песком, и вскоре на дорожке не осталось ни следа.
***
Спал скверно, поднялся совершенно разбитым. Витавший в покоях тяжёлый дух настроения не улучшил – каким ветром принесло эту терпкую приторную вонь? С отвращением выпил кофе – даже он, казалось, пропитался неведомой дрянью. Когда вышел на веранду в надежде проветриться, с запозданием обнаружил источник запаха: на одной из полочек жардиньерки красовалась хрустальная чаша, полная голубых лотосов, свежих и жирных.
Испепелить композицию помешало лишь то, что треклятая мебель была подарком дочери. Изабелла обожала изящные вещицы и редкие растения. Искренне хотела порадовать отца, оживив обстановку. Кто мог знать, что будущие события заставят возненавидеть любую зелень?
Трогать цветы не стал – и без того знал, куда идти. Лотосов в одноимённом озере было полно, но такие росли лишь в одном месте.
Портал сработал криво: Михаэлю пришлось выбираться из прибрежных кустов, оставляя на них обрывки одежды.
– Трюкач хренов, – со всей оставшейся вежливостью прорычал в спину повелителю. Тот не ответил, продолжая созерцать пейзаж, будто отдыхающий горожанин. Видок и впрямь пляжный, всего платья – алые шальвары. Мокрые волосы в полном беспорядке. Никак купаться изволил. Полоскать державные в озёрной водичке, пока все, кому не плевать, мечутся с горящими подхвостьями, – отличная идея.
– По вашему приказанию прибыл.
Светлейший вошёл в воду, пошарил в камышах и извлёк оттуда бутылку. Этикетка предсказуемо стёрта, судя по характерной форме – игристое. В руке Светлейшего возник кинжал с длинным лезвием. Одним точным движением снёс горлышко вместе с пробкой, вторым – воткнул кинжал в песок. Выбрался на сушу и подал бутылку Михаэлю.
– Пей.
Михаэль подчинился, глядя на одноглазую сволочь в упор. Мог выбрать, что угодно – мало ли в погребах напитков со всех концов Веера? Гордость раймирского виноделия, мзаар. Любимое лотосовое пойло покойной благоверной, с внеплановыми «нотами фиалки» – на посуду государь не расщедрился. Михаэль молча материализовал бокал и отёр кровь с губ.
– Что прикажешь праздновать?
– Твои успехи, разумеется, – Светлейший налил Михаэлю и отсалютовал бутылкой. После пары добрых глотков внимательно уставился на собеседника. Зеркальные стёкла и собственное смехотворно жалкое отражение в них действовали на нервы.
– Ты похож на упыря, – проворчал Михаэль. – Вон и болото под боком.
Светлейший оскалился в улыбке, сходство сделалось полным.
– Каков храбрец! Всегда ценил это в тебе, Махасена.
– На твои сраные ребусы нет времени.
Светлейший отвернулся к озеру и произнёс с какой-то странной, отрешённо-мечтательной интонацией:
– Времени действительно нет.
– Ты звал меня – я пришёл. Но если единственно для того, чтобы слушать пространный бред, то…
– Я слушаю. Расскажи, что ещё ты решил за моей спиной?
– Ничего во вред державе. В отличие от твоего бездействия.
– Неужто? Снёсся с предателями, ударился в самоуправство – и остался чист? – не говорил, шипел, как василиск. И мешал обычную речь с ментальной.
– Думаешь, стоило поджечь столицу и бренчать на кифаре, пока горит? Тотальное милосердие, полное исцеление. Толку никакого, зато красиво, – Михаэль устало опустился на землю и залпом осушил свой бокал. – Как высокая должность без полномочий.
Повисла долгая неприятная пауза – неужто всерьёз обдумывал перспективу?
– Мало тебе, – укоризненно заметил Светлейший. О переподчинении ведомства кшатри он, несомненно, знал. Рахаб с Зерахилем делали что могли, и попытки спасти оставшееся население оказались успешней, чем возня в Джаганнате. Но Адинатха сейчас способен увидеть заговор даже на дне собственного нужника.
– Другим через край. Нашлась пропажа?
Вопрос, по шкале тупости достойный отметки между лоботомированным гулем и Аралимом, но лучше Адинатха стравит пар, чем снова примется нести витиеватую чушь и ухмыляться, как маньяк. По оттенку молчания Михаэль прочёл ответ. Скверно, очень скверно.
– Так понимаю, на случай очередных экспериментов начал прочёсывать области за пределами разумного?
– И?
– На свет твоего фонаря оттуда валит толпа недоделков. Новый образец вестников монаршей воли – хищные прожорливые дрожжи.
– К пустым скрижалям приставлен талантливый писарь, оставь заботы ему. Не бери на себя слишком много, – оскорбительно беспечный тон. Михаэль с трудом сдержался, чтобы не выругаться. Того и гляди, снова отъедет мыслями в неведомые дали и утопит в потоках треклятых метафор.
– Распылять или уводить. Других способов избавиться от них я не нашёл. А допрежь всего – перекрыть источник.
Адинатха обернулся и склонил голову набок, виски тут же сдавило, в ушах появился неприятный низкий гул.
– Взгляни, – небрежным жестом указал на бескрайние просторы озера. – Что ты видишь?
– Грёбаную лужу и кучу грёбаных лотосов в ней, – проворчал Михаэль, недовольный новым раундом игры в шарады, да ещё таким унизительно банальным. Смена спектра уюта атмосфере не придала. За деревьями то тут, то там мелькали бледные тени. Листва шевелилась без ветра. Белая дымка над водой постепенно густела и медленно расползалась к берегам. Болото болотом, сонное и злое.
Светлейший покачал головой.
– Нет так нет. Но сил добраться сюда хватило.
– Не меняй тему. Отпусти Рудру, дай ему увести эти полчища прочь отсюда.
Адинатха прикончил вино и неотрывно смотрел на Михаэля, покачивая пустым сосудом. Давление стало сильнее.
– Кого ещё ты решил облагодетельствовать, кроме доброго народа, который, случись что, и не вспомнит о тебе? И кроме моего сына, слишком гордого для просьб?
Михаэль сжал челюсти до зубовного хруста, чтобы не заорать. Выдохнул и нарочито медленно произнёс:
– Если тебе угодно, чтобы я просил – изволь. Буду должен. Бери, что хочешь.
Государь издал тихий сухой смешок, подошёл почти вплотную и наклонился. Очки съехали на нос, открыв печальную картину. Правый глаз целиком затянут мерцающим ртутным бельмом, левый – с почти незаметной щелью зрачка.
По свистящему шёпоту и непроизвольным подёргиваниям пальцев стало ясно, что Адинатха разозлён куда сильнее, чем в прошлый раз.
– Зря лезешь в долги, беспокойная совесть державы. Прежний не погашен.
Михаэль не отвёл взгляда, бросил обречённо:
– И что прикажешь делать дальше? Тихо ржаветь в углу или скончаться на месте?
Государь внезапно отступил и снова уставился куда-то за горизонт. Задавать правильные вопросы сумасшедшим Михаэль всегда был не мастак.
– Приказывать не стану, – и снова резкая смена настроения, тон исполнен простоты и дружелюбия. Даже дышать сделалось как будто легче. – Лишь попрошу, на правах старого друга и товарища. Помоги моему сыну.
– Уничтожить пустых?
– Займи его место, – Адинатха лучезарно скалился, наслаждаясь своим гениальным озарением. – Это будет лучшим решением для всех! Не справился – да пусть проваливает. Как только вступишь в должность, разумеется. Отставка с нынешней пойдёт в счёт давнего долга, способ – выбирай на свой вкус.
Михаэль тупо моргал, глядя поверх монаршей головы. Затем изобразил жидкие аплодисменты и смерил государя тяжёлым взглядом. Тот пребывал в полном восторге от новой идеи и сарказм начисто проигнорировал.
– Наконец ты сможешь увидеть всё в истинном свете! Полномочиями обеспечу, обо всём позабочусь.
Где Михаэль видал заботу повелителя и его лично, Светлейший так и не услышал. Сил лаяться не осталось. Михаэль сцепил руки в замок и опустил голову, глядя себе под ноги.
– До встречи, Махасена! Насколько скорой – зависит от тебя.
Раздался громкий всплеск. Исполинский зухос взрезал озёрную гладь, какое-то время можно было разглядеть уродливую морду, кусок гребнистой спины и длинный хвост. Пару мгновений спустя одноглазое чудовище скрылось в волнах и более не показалось.
***
Солнце клонилось к закату. Михаэль избегал смотреть на часы – знал и без того, что все они, начиная от настенных и заканчивая карманными, встали. Ему доводилось видеть такое не раз. Слуг это не касалось – остановилось лишь время их хозяина. Рассчитывать никого не стал, но отпустил всех, наплел отборнейшей чуши, которую сам толком не запомнил. Какая разница, что сдабривать мороком – кивали и повиновались бы, даже брякни он о своём новом назначении смотрителем химерьих нор, министром снабжения выгребных ям или главным маляром оси Веера.
С оставшимися делами управился быстрее, чем можно было представить. Хорошая мина при плохой игре – один из его коронных номеров. Просто отдать нужные распоряжения и обеспечить их точное и неукоснительное исполнение – то, к чему привык он, к чему привыкли все. Всё как всегда. Ещё один день в Раймире. Михаэль прислушался – тишину кабинета отравлял какой-то неуловимый диссонанс. Вазу с лотосами он по возвращении с высочайшей аудиенции в сердцах выкинул в окно, уже не рискуя никого переполошить странным поведением. Лично убедился, что в огромном здании дворца остались лишь двое. Сообщить стервятнику радостную весть некому – а когда узнает, будет слишком поздно. Не всесилен государь, время вспять не повернёт – а школярские шуточки с часовыми механизмами может шутить в своё удовольствие. Стоп. Вот оно. Мерзкое раздражающее тиканье издавал подарок Адинатхи. Стрелки на искорёженном поплывшем циферблате не двигались, лишь слегка подрагивали на месте. Давления долговой клятвы он пока не ощущал, но это не значило ровным счётом ничего. Михаэль сплюнул и поднялся на ноги. Жена улыбалась ему с портрета так же мягко и кротко, как при жизни. Он улыбнулся ей и сдвинул потайной рычажок, спрятанный за панелью. Когда он вошёл, проход бесшумно закрылся за спиной. Стучать не стал – вряд ли возможно было нарушить покой сына или отвлечь того от важных дел.
В комнатах стояла та же звенящая тишина, пахло чистотой и свежестью. Везде царил идеальный порядок, правда, пришлось убрать все зеркала, даже небьющиеся, – болезненная мания пациента подолгу разглядывать своё отражение насторожила лекарей.
– Доро? – негромко позвал Михаэль, но ответа не дождался. Не найдя сына на привычном месте, прошёлся по комнатам – неужто воспользовался отсутствием опеки и удрал? Чушь, не в том состоянии парень, чтобы его тянуло на длительные прогулки, да и охранные заклятия не потревожены.
Наконец догадался заглянуть на балкон – там и обнаружил одинокую фигуру, расслабленно утопавшую в кресле. Бледен, веки опухли, синева под глазами такая, будто всю ночь кутил. Отросшие волосы небрежно перехвачены шёлковой лентой, одет странно – как на выход собрался, но не смог совладать с костюмом и упал без сил.
– А, вот ты где, – осторожно поприветствовал Михаэль, стараясь сохранять привычный тон. – Решил вернуться в свет?
– Их слишком много, – пожаловался сын, слабо шевельнув кистью. Совсем как в детстве, когда выбегал одетый кое-как, таща на хвосте легион негодующих нянек.
– Это ничего. Всё равно уже поздновато для прогулок.
– Я должен, – тихо и упрямо произнёс Изидор. – Но я не могу.
Михаэль сжал зубы и отвёл глаза. Его гордость, наследник, признанный красавец, дуэлянт и повеса… Новые зелья забили очередной гвоздь в крышку гроба, где был похоронен этот образ.
– Она зовёт.
– Кто зовёт, Доро? – Михаэль насторожился.
– Она. Ты не слышишь. Она говорит, я буду свободен, – в тусклых голубых глазах появился лихорадочный блеск. – Нужно только быть сильным и прийти к ней! – Изидор резко поднялся в кресле, но тут же упал обратно.
– Эге, дружок, не торопись, – Михаэль ободряюще похлопал сына по руке. – Нельзя же показываться в таком виде, куда это годится.
– Мне нужно зеркало.
– Чушь, – Михаэль говорил всё уверенней, и от этой уверенности его тошнило. – Настоящий мужчина способен одеться и в полной темноте.
Тень улыбки пробежала по лицу Изидора, он попытался нащупать непослушные пуговицы, но вновь потерпел поражение. Попросил жалко, почти умоляюще:
– Не надо больше лекарств.
– Их больше не будет, Доро. Обещаю тебе.
В мутном взгляде сына отразилась благодарность.
Михаэль помог застегнуть рубашку и жилет, повязал шейный платок, провёл рукой по волосам. Изидор всё это время сидел неподвижно и словно к чему-то прислушивался. В его больном мозгу, судя по всему, происходила некая напряжённая работа.
– Где Белла? Где все? Я звал, но никто больше не приходит.
Михаэль пожалел, что отпустил семейного врача вместе со всеми. Улыбнулся широко, насколько мог.
– Я здесь. Вперёд, лентяй! Развалясь в креслах, никто прогулок не совершает.
Помог сыну подняться – тот пожелал подойти к краю, оперся о гладкий мрамор парапета, нагретый солнцем за день.
– Красиво, – Изидор мечтательно улыбнулся, глядя в сад. – Матушка говорила, спать на закате нельзя. Но никогда не поясняла, почему. Ты не знаешь?
– Не знаю, Доро, – солгал Михаэль, обняв сына за плечи. Тот совсем по-детски ответил на редкую ласку. И не успел ничего понять или почувствовать.
Михаэль поднял обмякшее тело на руки и отнёс обратно в кресло. Устроил поудобнее, словно это могло иметь какое-то значение. Прикрыл сыну глаза – теперь и вправду казалось, что парень просто задремал, неудобно примостив голову. Повторил, сам не понимая, зачем и для кого:
– Не знаю, Доро, не знаю.
Сел в соседнее кресло, извлёк из воздуха сигару. Срезал кончик, задумчиво закурил. В кармане звякнула горсть кристаллов – достал и её. Вроде бы никого не позабыл. Подбросил вверх – и каждый отправился по назначению, блеснув в лучах перед тем, как раствориться. Дойдут в расчётное – ни раньше, ни позже.
Сжал в руке приятно прохладный бокал, цедил мелкими глотками, перемежая с затяжками. Не зря берёг для особого случая, не думал, правда, что для такого.
Когда от сигары осталась половина, Михаэль запустил особый режим охранной системы дворца. На свой вкус, значит… Подавил смешок – подобное веселье означало, что яд уже начал действовать. Глубоко затянулся и выдохнул, наблюдая, как дым уносит прочь.
Тепло улыбнулся сыну и отсалютовал бокалом за горизонт.
– Выкуси!
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Безобразная Эльза
Когда посреди ночи к молодому уборщику вдруг заявляется таинственная незнакомка, привычная размеренная жизнь резко обретает яркий вкус и новые краски.
Читать?Закончив разбирать свежие конспекты, Гирд пришёл к выводу, что мастер Дарис на самом деле куда хитрее, чем кажется. Уже не первый раз его речь, такая складная и красивая, в письменном изложении превращалась в кучу бессмысленной шелухи. Наверняка какая-то защитная магия – иначе с чего бы старик так язвительно высмеивал страсть ученика к записям? У самого весь дом ими набит, и весь стол завален. «Опять бумагу переводишь, павианья морда?» – самый добродушный комментарий, какого удостаивался корпевший над тетрадью Гирд. Его стремление унести с собой драгоценные крупицы знаний наставнику безмерно льстило, и, помимо того, давало пищу для новых шуток.
Дарис вообще был изрядный весельчак и остроумец, что проявлялось особенно ярко к концу посиделок, когда хрустальный графин с «подкрепляющим зельем» наполовину пустел, а сухая теория изрядно разбавлялась забавными случаями из практики мастера. Никакой связи между ними Гирд не замечал ни разу, но слушал с большой охотой, как и его товарищи. Дита ловко подливала масла в светильник красноречия и «зелья» в стакан, прочно заняв роль верной служанки. Даже право чистить трубку мастера отвоевала себе. Ниал и Заки до таких форм обожания не доходили, но внимали жадно, ловя каждое слово. Приключения как в романах, а всё – чистейшая правда из уст живого участника событий! В чистоте этой правды Гирд в последнее время позволял себе сомневаться – но ни разу вслух, упаси Хаос. Что плохого в том, чтобы слегка приукрасить прошлое? Или представить себя на месте кого-то другого, сохранив всё остальное? Магом Дарис правда был, и не из последних. Если б не страсть к различным «подкрепляющим зельям», вероятно, до сих пор сохранил и место на службе, и лицензию некроманта. Зато теперь щедро делился секретами магического ремесла с теми, кого иные и на порог не пустили бы. Плату брал символическую – работой по дому да запасами впрок. Гирду приносить любую еду, кроме выпивки, запретил строго-настрого под смешки остальных. Может, всё же погнал бы взашей, но любовь к диковинкам всякого сорта, в том числе живым и разумным, забарывала предубеждение против Гирдовой персоны в числе учеников. Надёжным союзником благородного чувства неизменно выступала слабость к полынному ликёру. Или, как звал его мастер, «павлинной тинктуре». Помогала узреть вечное сияние палитры Хаоса на полностью раскрытых пластинах Веера, прошлых, настоящих и будущих. Дальше наступала благостная стадия Пеликана – «время кормить птенцов кровоточащим мясом опыта, вырываемого из памяти сердца». Ночную стадию Феникса обычно дозволялось наблюдать только Дите. Она же брала на себя хлопоты вокруг утреннего мрачного Ворона и дневного капризного Лебедя.
Гирда проблемы циклической смены ипостасей мастера внутри духовного птичника не волновали – главное, ему позволили остаться, приняли в узкий круг посвящённых и причастных. Вначале круг был несколько шире, но нерадивые или слишком чувствительные уходили сами. После одного внеочередного собрания их без объяснений покинули две девицы, имена которых мастер велел вычеркнуть из книги жизни. Дита утверждала, что они попросту зашоренные бесперспективные дуры, Заки и Ниал молчали, как под заклинанием, а Гирд не стал допытываться, отчего его приглашение в тот день где-то затерялось. «Ифритскую сволочь» – весёлого парня с мечтой о левитации и неистощимым запасом неожиданных вопросов и касы Дарис уличил в воровстве и спустил с лестницы. Вышло весьма зрелищно, парень в полёте даже успел отблагодарить наставника. Пожелания «мешок плодов на опохмелку» Гирд не понял. Как и выражения «блудливое свирло». Цветистая всё-таки речь у ифритов, красивая.
Сегодня всё шло тихо и почти по-домашнему. Лёгкий разнос за паршивый кофе – сами виноваты, позабыли внести в список провизии, да чуть больше ворчания по поводу нерасторопности Диты. В период магических бурь мастер придирался к любым мелочам и был чувствительней беременной матроны. Как только Дита разбавила «драконью мочу» изрядной порцией одного из таинственных эликсиров, в комнате запахло жжёными орехами и ванилью, а наставник сменил гнев на милость. Но быстро утомился и отправил всех восвояси раньше обычного, разочарованных и понурых. Казалось бы, бытовая магия – благодатная тема. Столько заклинаний, которые может освоить практически любой, причём не только для повседневных нужд. И такой пшик вместо урока. Гирд понадеялся, что, когда наконец дойдут до некромантии, мастер будет в лучшем настроении. И не заметит, что его библиотекой кто-то пользовался. Гирд старался быть воплощением аккуратности и бережности, и не по его вине книга о воскрешении мёртвых лишилась десятка страниц вначале. Оглавление, вводный раздел – без них книга, на взгляд Гирда, ценности не утратила, потому он переписал её и честно вернул на место. Жаль, тогда ещё не освоил копирующее заклинание, с ним добывать знания оказалось куда проще. Поначалу Гирд робел и боялся слежки или опасных защитных чар, но потом увидел Диту, шарящую по шкафам, будто у себя дома, и спросил, как же так. Девушка со смехом ответила, мол, мастер привык к дворцовым порядкам, в Янтарном кабинете у Князя тоже всё вот так – заходи кто хочешь, бери что хочешь. Полная свобода воли. Никаких дешёвых трюков. Ифритик-то сдуру погорел, не на то позарился.
По кокетливому виду Диты и её лукавой улыбке Гирд мало что понял, но в открытую по-прежнему ничего не брал. Мало ли, кому и что дозволено. Когда ветер со стороны Бездны, поди знай, что выметет из углов на чердаке у мастера.
Желудок громко заурчал, тоскуя о пропущенном ужине. Хорошо, только сейчас, ох бы наслушался свежих острот о своей диете. Накинул куртку, вынул из ларя загодя оставленную плошку и пошёл наверх. Трапеза на воздухе под звёздами – одно из простых житейских удовольствий, неплохо помогавшее побороть дурную привычку есть за чтением. Снял крышку и принюхался – дозрело идеально, густой сладковатый аромат ударил в ноздри, провоцируя в желудке бравурный концерт. Уцепил кусок и сунул в рот, попутно отметив, что ногти надо бы постричь. Слишком быстро отрастают, никакого с ними сладу. А телятина просто восторг, как бы не пришлось идти за добавкой…
Услышав тихий треск, Гирд насторожился. Глянул на привычные сполохи в небе, затем осмотрелся вокруг. На расстоянии пяти шагов от него возникла маленькая светящаяся точка, которая быстро увеличилась в размерах и теперь напоминала большое овальное зеркало. Портал? Это кого ж к нему на порог принесло в столь поздний час? По поверхности портала пробежала рябь, и перед Гирдом предстало чудное видение: прелестная незнакомка в чёрной мантии, увешанная амулетами. Ступила на песок и опасливо заозиралась. Гирд от удивления перестал работать челюстями и даже кровь не стёр с подбородка. Но вовремя вспомнил о вежливости и гостеприимстве, помахал рукой и промычал приветствие. Глаза у девицы сделались по шеолу. Гирд едва не поперхнулся в попытке спешно проглотить недожёванное, но жестами показал, что он не причинит вреда и очень даже рад визиту.
Девица в панике отпрянула, споткнулась о камень и крепко приложилась спиной о землю. Портал бесшумно схлопнулся, тело незнакомки осталось лежать, судорожно подёргиваясь. Гирд выронил плошку и одним прыжком оказался рядом, но помочь незадачливой магичке сейчас могли разве что лучшие медики Мора. Угодить в закрывающийся портал – кошмарная судьба. Половина головы всмятку, после такого даже Изначальные не всегда выживают, а тут явно недолговечная. Похоже, человечка. Никаких признаков регенерации и вообще уже… никаких.
Гирд опустился на песок рядом с телом незнакомки, вглядываясь в искажённые застывшие черты. Совсем ведь молоденькая, лет двадцать, не больше. Дурочка, куда ж ты полезла… Гирд слышал про бедолаг, что волей Хаоса выкидывало с других Пластин. Но анекдоты про «попаданцев» смешными не считал никогда. Ну что бы ей не выпасть где-нибудь в городе, где проще простого получить помощь? А здесь, на выселках, у норы придурка-недоучки… Остался бы в подземельях дядюшки Мора, глядишь, выучился чему толковому. До сих пор только полы драить способен и чужое брать втихаря, нечего сказать, смышлён. По меркам родной деревни и вовсе гений.
Гирд скрежетнул зубами в бессильной злобе. Ну какой же сказочный идиот! Его, его она испугалась! Ошиблась сама или буря магическая поспособствовала, – и что видит прекрасная дева на выходе из портала: косматое чудище во тьме мертвечиной чавкает, мычит и машет когтистыми лапами! Туп как гуль – вот уж воистину. А страшен даже по меркам своих соплеменников. До того пообвыкся в столице, что аж забыл, какое впечатление производит. Всё шуточки, всё юмор. Культурная ассимиляция. А на морде и прочей наружности – вся тяжесть мужеского проклятия ночного народа.
Спохватился, взрыл ногтями песок – опять вслух думает, очередная скверная привычка от одинокой жизни. Из слушателей мёртвая бывшая красотка и ночные птицы. Или злые духи. Орут одинаково мерзко. Шакалов и лис в этих местах он давно распугал, а ведь пытался приручить.
Незнакомка была, пожалуй, красивей Диты. Шёлковая мантия нараспашку – странный выбор наряда для путешествий, но, может, она на свидание к жениху собралась. Грудь поменьше, но какая талия, какие ноги, обнять и плакать.
Кость тонкая, кожа белая, волос рыжий. Богиня, как её воспевали фанатики. А лицо… Бережно укрыл жуткое месиво широкими ладонями, прикрыл глаза и сосредоточился. Да, кажется, таким лицо девушки было совсем недавно. У Гирда раньше получалось чинить простые вещи вроде одежды и домашней утвари. Голова не чашка, но хоть форму вернуть… Один из амулетов под рубахой завибрировал, быстро теряя заряд. Процесс восстановления потребовал больше энергии, пришлось задействовать следующую побрякушку.
Взглянув на дело рук своих, Гирд поморщился. Волосы удались на славу, а вот портретное сходство – скорее в духе авангарда, если не наивного искусства. Ладно, всё снова чисто, цело и находится почти там, где должно. Даже если бы каким-то чудом он смог вернуть незнакомке красоту – что бы это изменило?
Добропорядочный горожанин сообщил бы егерям о находке, трусливый – прикопал бы девицу под бархан. Какой-нибудь больной ублюдок вроде Салика и вовсе счёл бы её двойным подарком судьбы. Гирд недолюбливал своих сородичей, подвизавшихся при больничном морге санитарами, не только за грубость и узкий кругозор.
Незавидная участь всех неопознанных и невостребованных ждёт и его незнакомку. Похоронить где-то поблизости будет спасением. Но Гирд не мог отвести глаз от неподвижной красавицы, и смотрел так пристально, что на миг ему даже почудилось, будто голова девушки шевельнулась. Увы, всего лишь игра воображения и ночного ветра. Легко поднял тело, перехватил поудобнее, словно боялся разбудить спящую. Откинул с лица девушки непослушную прядь и с трудом удержался от того, чтобы не зарыться носом в роскошную копну волос. От них так славно пахло сандалом, мёдом и цветами апельсинового дерева, что Гирд почувствовал себя извращенцем. Отдать красавицу пескам Пустошей казалось немыслимой жестокостью. Но не мог же он оставить её себе. Или…
Гирд не ожидал что такая мысль вообще способна его посетить. Сложно и почти незаконно… Ноги сами понесли вниз, к заветным тетрадям. Уложил гостью на кровать, пожалев о том, что подушка у него всего одна, и принялся искать среди прочих списков ту самую книгу. Заряженных амулетов в довесок к скромным личным силам должно хватить. Штраф, отработки, что угодно… О казнях или тюремных сроках за воскрешение без лицензии Гирд не слышал. Воскрешённых в городе полным-полно, с виду ничем не отличаются от прочих горожан, если не знать. Какая же они «нежить», если живут и работают как все, даже в армии служат? Отвратительные подробности про «мертвецкие сласти» Гирд чуть не затолкал Салику обратно в глотку на том злосчастном перекуре. Выставили из «весёлого дома», вот и насочинял гнусностей в отместку.
Так, со знаками разобрался, хоть и пришлось изрядно поскрипеть мозгами. Произношение не идеально, но адаптированные варианты словесных формул всё же разыскал в паре других источников. Специалисты Мора оживляли покойников чуть ли не на щелчок пальцев – но Гирд запросто мог не разглядеть деталей, его с товарищами из цеха присылали как уборщиков и подсобных рабочих, а не студентов-экскурсантов. Возможно, не застал какой-то подготовительный этап. Или у них там попросту своя система. Сколько практиков – столько методов. В том числе и провальных…
Гирд заставил себя собраться. Спокойствие, сосредоточенность и острота внимания – иначе вараний хвост цена всем усилиям.
Для нанесения призывающих знаков выбрал чернила. Не очень солидно, зато практично. Про особые составы нигде ничего не говорилось. Вряд ли маги древности повсюду ходили с тележкой зелий и артефактов на любой случай. Верней всего, брали то, что было под рукой. Кровь – самый простой и логичный вариант, но попахивает запрещённой магией. Может, и не криминал, если просто как краску использовать, но вдруг да? Тут точно штрафом не отделаешься. Закончил роспись, отошёл на шаг и залюбовался – знаки на теле сплетались в причудливый узор, ни единой лишней чёрточки или точечки. Пришлось всё же зажечь светильник – Гирд отлично видел и без него, но представил, каково будет гостье очнуться в полной темноте, в чужой постели, возле которой топчется жуткое страшилище. Что если она с какой-то очень далёкой Пластины? Амулетов-переводчиков среди трофеев с прошлой работы нет, придётся объясняться знаками.
Ещё раз пробежал глазами по строчкам формул, кашлянул и принялся нараспев читать заклинание, держа в уме проблемные ударения. Спустя нужное число повторов положил руку на грудь девушки – амулеты тут же завибрировали, разряжаясь один за другим. Внезапно навалилась усталость, на плечи будто повесили тяжёлый груз. Перед тем, как нанести последний элемент печати над пупком, Гирд почувствовал лёгкое дуновение ветра, по ногам потянуло холодом. Но не сбился и завершил ритуал до конца. Кулём осел на пол и посмотрел на гостью. Всё также прекрасна, неподвижна и абсолютно мертва.
– Прости меня, – только и смог сказать Гирд.
Разум подсказывал, что всё к лучшему, но грудь распирало от глухой безнадёжной тоски. Какое затмение на него нашло, с чего вдруг – сам не понимал. «Рехнёшься со своих книжек, полотёр!» – нашёл пророков, где не чаял. Вообразил себя великим магом, а на деле ишачья задница, даже с амулетами. От бессилия хотелось выть. Гирд прикусил костяшки пальцев и виновато посмотрел на незнакомку.
Контрольный срок в книге не обозначили, очередная ненужная деталь, по мнению автора. Вот так разуверишься, зароешь, а гостья очнётся в песчаной могиле, чтоб умереть второй раз.
Всё, пора взять себя в руки и вспомнить о дисциплине. Поспать, сколько осталось, отработать смену, а потом схоронить мечту.
Гирд извлёк из плетёной корзины кучу отложенной на починку ветоши и бросил на пол у кровати. Погасил лампу и устроился в гнезде из тряпок, изредка ворочаясь с боку на бок и прислушиваясь. Наконец усталость взяла верх, и Гирд провалился в сон, напоенный ароматом кожи и волос гостьи и нежностью её ласк.
Проснулся от ощущения пристального взгляда, рывком сел и оказался лицом к лицу с незнакомкой. В прекрасных голубых глазах светилась жизнь и не было ни капли страха! Может, он продолжает спать? Есть же такие сны, когда вроде бы встал, умылся и пошёл по делам, а потом бац! – и снова открываешь глаза в постели. Гирд привычно куснул себя за костяшки пальцев, но видение не растаяло.
– Ты говорил во сне, – сказало оно. Голос низкий, волнующий, он звучал для ушей Гирда как музыка.
– Извини, – Гирд густо покраснел, вспомнив свой сон. – Надеюсь, я не очень тебя напугал.
– Ты совсем не похож на злодея, – серьёзно заявила незнакомка. – Ты добрый.
Вместо истерики и попытки убежать – комплименты? Гирд ошалело уставился на девушку. Улыбнулась, но не пошутила.
– Давно ты… проснулась? – ничего умнее в голову не пришло, Гирд изо всех сил старался смотреть незнакомке в глаза, а не куда-нибудь пониже. Закутаться в одеяло она сообразила, но поза всё равно открывала взору весьма прельстивую картину. Девушка, кажется, не заметила его смятения. Наморщила гладкий лоб и закусила губу. Нижняя была чуть пухлее верхней, что придавало ещё больше очарования.
– Не знаю. Открыла глаза и всё. Как я тут очутилась? И почему на мне какие-то закорючки и нет одежды?
– Ты м-хм… потерялась, – Гирд тщательно выбирал подходящие слова, которые при этом не были бы откровенным враньём. – Выпала из портала возле моего дома и… ударилась головой. Разве ты не помнишь?
Незнакомка совсем растерялась.
– Нет. Если честно, я совсем ничего не помню, – грустно созналась она. – Даже собственное имя.
– Беда, – покачал головой Гирд, испытывая сочувствие пополам с гадкой, подленькой радостью – она забыла всё, она его не боится и ни в чём не винит! – У меня остались твоя одежда и амулеты. Одно могу точно сказать, ты – магичка. И судя по тому, что у нас никаких проблем с языковым барьером, родом откуда-то с ближних Пластин.
Вручил незнакомке имущество, она рассеянно перебирала вещи без малейшего проблеска узнавания. Губы её начали подрагивать – того и гляди, заплачет.
– Погоди горевать, вдруг память вернётся. И магия тоже, – утешил Гирд, от всей души надеясь на обратное. Прибавил, не зная, что ещё сказать: – Есть хочешь?
Девушка неуверенно качнула головой и спросила:
– У тебя не найдётся чего-нибудь более… пристойного из одежды? Ума не приложу, куда она отправилась в таком виде… Та, другая я.
Гирд замаскировал честный ответ задумчивым покашливанием. Искренне был бы рад, если б она всегда ходила нагишом, но нельзя ж такое ляпнуть сходу.
– Что-нибудь сообразим. Я всё принесу, только скажи. Ох ты ж Хаос милосердный! – взгляд Гирда упал на часы. После ремонта они спешили минут на двадцать, зато шли совершенно бесшумно, и сейчас пророчили хозяину опоздание, если он продолжит болтать с незнакомкой. – Извини, но мне пора бежать на службу. Не подумай, будто я тебя бросаю, – это ненадолго, до вечера обернусь. Если хочешь, подкину до города, в участке наверняка смогут помочь с твоей памятью, там есть менталисты.
Глаза девушки испуганно расширились.
– Нет! – резко возразила она. Затем выпростала руки из-под одеяла и принялась нервно комкать край. – В таком виде я буду похожа на сумасшедшую побродяжку. И эти письмена по всему телу…
– Я идиот, прости. – Гирд скрылся за шторкой, отделяющей просторную комнату от чулана. Намываться песочком времени уже нет, но платье переменить настоятельно необходимо. – Будь в доме полной хозяйкой, бери, что хочешь. Вода в углу у входа, из еды, правда, только чёрствые лепёшки и забродившие финики.
Вернулся в комнату, нашарил в недрах ларя парочку пирожков с ливером, надёжно замотанных в тряпицу. Позавтракает на месте, в конце концов целоваться он ни с кем в городе не собирается, а уж к вечеру приведёт себя в порядок.
– Сюда лучше не заглядывай. Думаю, по моей наружности ты догадалась, каков у меня рацион.
Незнакомка кивнула и улыбнулась.
Странная она всё-таки. Неужели чтобы женщина посмотрела на него так, она должна сначала получить смертельную травму головы, а затем воскреснуть? Впрочем, неважно. Когда Гирд вышел из портала у служебного входа больницы, сердце его ликовало. Гостья отказалась уходить, и осталась в его доме не из одной лишь стыдливости.
День прошёл как в тумане – Гирду было плевать на всё дальше и гуще обычного. Насмешки не задевали даже по касательной, брань отскакивала как мяч от стенки. Начальство изрядно удивилось, когда он попросил отпуск по семейным обстоятельствам, но согласилось без разговоров. И даже разрешило уйти после того, как он отдраит душевые на третьем этаже. Заодно и сполоснулся – такое везение, что жди кирпич на голову. Уходя, глянул на себя в зеркало – растрёпанный, дикоглазый, счастливый оскал от уха до уха – да, этому парню лучше ни в чём не отказывать, вылитый маньяк. Как на крыльях понёсся добывать всё необходимое для прекрасной гостьи. Действовать пришлось по собственному разумению – Гирд понятия не имел о её вкусах и предпочтениях. Пришлось перерыть до самого дна все баки в парочке проверенных «блошиных гнёзд», чтобы найти что-то путное, для себя тоже прихватил пару обновок. Немного подлатать тут, подновить там – плёвое дело прямо на ходу.
Зарядил все амулеты в уличном терминале, сунул нос в Инфернет с вусмерть залапанного собратьями-горожанами экрана и, удостоверившись, что писем на его адрес сегодня нет, понёсся на рынок.
Госпожа Тинаг встретила его приветливей обычного и поинтересовалась, чего это он такой всклокоченный, аж искры летят. Уж не влюбился ли? Эта чуткая и мудрая женщина относилась к Гирду почти по-матерински и всегда находила для него работу. На примитивные шуточки про царицу прилавка и её ручного зверёныша, рослая орчанка отвечала коротким и полным презрения «Ша!», но чаще всего просто скалила жёлтые клыки и выразительно покачивала длинным разделочным ножом.
На вопрос ответил без слов и отправился разгружать свежую поставку. Очень может быть, что и влюбился. Гирд вообще влюблялся чаще, чем следовало. И неизвестно, что было обидней – получать от ворот поворот или оказываться в постели очередной искательницы острых ощущений лишь потому, что ту от пресыщенности чувств потянуло к эстетике отвратительного. Во втором случае вечер проходил, несомненно, приятней, но вне плотских утех личность Гирда красавиц не интересовала. О нём тут же забывали. А капризы некоторых случайных любовниц и вовсе наводили на мысль, что для них он просто чуть более приличная альтернатива скотоложеству. Мусорщик, трупоед, самец. Увы, большинство его соплеменников и собратьев по полу действительно вело себя в городе весьма огорчительно. Забияк, лентяев и выпивох дома хватало, но жестоких преступников среди них не водилось. А в столице как с цепи срывались, криминальная сводка без гулей – день даром прошёл. Потому Гирд разумно перебрался поближе к Пустошам, даже не попытав счастья в другом квартале.
Госпожа Тинаг наградила заранее припасённым свёртком мясной снеди и хмурым взглядом. Опять втрескался, балбес, сегодня рот до ушей, а завтра сопли на кулак. Шумно втянула ноздрями воздух, принюхиваясь к чему-то. Цокнула языком и сняла с руки грубую алую нитку, почти незаметную среди уймы разномастных браслетов, украшавших запястья. «Крышка на твой жбан в самый раз!» – после таких слов Гирд безропотно надел подарок и поблагодарил хозяйку. Та благосклонно кивнула, отвесила лёгкий подзатыльник и пожелала удачи в бою. Дословно фраза означала «не сдохни, куча дерьма!» и требовала ответа ещё более грубого. Гирд с удовольствием произнёс нужные слова. Маленькая безобидная игра неизменно радовала обоих с тех пор, как Тинаг заметила интерес Гирда к языку её народа. Хорошо бы узнать побольше и об амулетах, когда представится удобный случай. Ему, несомненно, достался защитный – но причём тут голова в одной связке с сердечными увлечениями? От приворотов что ли решила оградить госпожа Тинаг? Гирд весело фыркнул, чем привёл в замешательство парочку у цветочной лавки. Человечки и наверняка недавно в городе, даже извиниться не успел, как скрылись в толпе. До чего хрупкие и впечатлительные – совсем как его гостья. Цветы – идея неплохая, но лучше угостить красавицу чем-нибудь вкусным. Иные брезгливо обзывали дары «кормушки» браком, просрочкой и мусором, а сами «кормушки» – не иначе как «помойками». Но если выбрать самые доброкачественные продукты без гнили и плесени и применить простое заклинание «хранитель» – нипочём не скажешь, что они добыты за звонкое спасибо на задворках рынка.
Фрукты, сладости, орехи, всего понемногу – что-нибудь гостье обязательно понравится! Пустынным вихрем пронёсся по рядам, удивляя смотрителей павильона необычайной придирчивостью. Очень скоро в ход пошла верная складная сумка. Найденный в благотворительных баках артефакт выглядел откопанным из могилы, зато умещался в кармане. В это чудо можно было затолкать целую тележку барахла, а вес поклажи при этом оставался смехотворно лёгким.
Донельзя довольный набегом Гирд шагнул в портал.
Гостью он застал за весьма странным занятием. Сидела на кровати, закутавшись в одеяло, как в кокон, и внимательно изучала своё отражение. Зеркалом ей служила до блеска начищенная медная миска. Рядом валялось измаранное красными чернилами полотенце – надо полагать, оттирала ненавистные «закорючки». Когда она обернулась, то выглядела не слишком довольной.
– Вижу, ты тут не скучала.
– Обманщик, – незнакомка обвиняюще указала на стол, где лежали тетради. – Эти узоры на мне… Они точно такие, как там! Ты что-то сделал со мной?
Идиот! Кретин! Ишачья задница! Забыл на самом виду – и думал, она не заметит.
Умоляюще глянул на девушку.
– Выслушай меня, прошу. Это сложно объяснить так сразу. Понимаешь, когда ты споткнулась… То задела головой границу портала. Он схлопнулся и… всё.
Гирд опустил глаза. Он ненавидел себя за этот жалкий лепет.
– Я лишь хотел исправить. И вот. Я пойму, если ты захочешь уйти после такого, но я не мог сказать сразу. Я даже не был уверен, получится ли. А потом, когда проснулся и понял, что ты жива…
Умолк в ожидании новых обвинений, но услышал только тихий вздох.
– Какая же дура, – медленно произнесла девушка, словно бы размышляя вслух. – Коварный похититель унёс бы манускрипт с собой. И убрал подальше то перо с красными чернилами. И вообще… Ох! – тут гостья всплеснула руками и взволнованно зачастила: – Да это я должна просить прощения! Хаос знает что лезет в голову, когда вот так сидишь одна посреди пустыни, не помня ничего о себе! Ты спас меня, вернул из мёртвых, а я…
От излишне эмоциональной жестикуляции одеяло сползло с хрупких плеч гостьи и грозило устремиться дальше.
– Ты – лучшее, что со мной случалось за всю мою здешнюю жизнь! – выпалил Гирд и метнулся за сумкой. – Вот, смотри, что я принёс!
Жестом фокусника извлёк свёрток с одеждой. Маневр удался, красавица увлечённо занялась осмотром и примеркой. Гирд деликатно пошуршал пакетами и скрылся в чулане. К обилию наготы на улицах и вольным нравам столицы он успел привыкнуть, но мужчиной от этого быть не перестал. Возня с собственными обновками слегка отвлекла, заодно разжаловал пару старых штанов до ветоши, после бесконечных починок они должны были состоять из магии минимум наполовину.
– Эй! Где ты там?
Вышел на зов и залюбовался. Простое кочевничье платье оказалось ей великовато, но всё же удивительно шло. Наверное, из-за небесно-голубого цвета, оттенявшего фарфоровую бледность кожи, пламя волос и хрустальную чистоту взгляда.
– Ты такая красивая!
Глаза гостьи недоверчиво блеснули в свете лампы.
– Красивая?
– Настолько, что я готов съесть тебя живьём, – пылко заверил Гирд и поспешно добавил. – Не бойся, это просто игра слов. У орков есть и более м-хм... приземлённые варианты, с продолжением.
Девушка улыбнулась его нехитрой шутке.
– Ты ужасно милый, слишком милый для кровожадного зверства и всякого неприличия. И столько для меня сделал. А я даже не спросила, как тебя зовут.
Гирд назвался, и гостья повторила короткое имя с такой нежностью, какой не удостаивала его ни одна женщина.
– Очень мужественное и надёжное, как ты сам. Жаль, своего я не помню, – радость её вновь угасла. – Беспамятка, пустая голова…
– Эльза, – обратился Гирд к девушке, вдохновлённый внезапным озарением. – Можно, я буду звать тебя Эльза?
Девушка на миг задумалась, а потом утвердительно кивнула.
– Ты дал мне новую жизнь. Почему бы не дать и новое имя? Эльза. Мне нравится.
Гирд едва удержался от того, чтобы заключить девушку в объятия, но вовремя вспомнил о важном.
– Должно быть, ты здорово проголодалась! Если честно, я тоже не против перекусить. Думаю, не помешает маленький пикник на воздухе. Здесь у меня м-хм… тесновато. Не дворец, что поделать.
Под удивлённым взглядом Эльзы принялся разгружать сумку. Рассказ о свойствах чудо-вещи она восприняла с живейшим интересом. Помогая с разбором снеди, едва не споткнулась пару раз – сандалии сидели слишком свободно, пришлось подогнать по ноге. Эльза, к величайшему удовольствию Гирда, позволила сделать это, не снимая их.
Тем не менее, от дальнейших хлопот её пришлось решительно отстранить. Роль радушного хозяина дома была Гирду в новинку, но он быстро вошёл во вкус. Галантным жестом набросил на плечи Эльзы накидку, вручил фонарик, а сам прихватил еду и всё остальное.
Ещё вчера он ужинал здесь совсем один, а теперь с ним самая лучшая девушка в мире!
С костром на радостях перестарался. Эльза перебралась подальше от яркого пламени, но в глазах её читалось искреннее восхищение.
– Ты настоящий волшебник!
– Да если бы, – с сожалением отозвался Гирд, нарезая зрелый козий сыр вслед за сыровяленым мясом. Оливки изрядно перебродили, но, к счастью, проголодавшаяся Эльза не обратила на это внимания, лишь старалась половчее и подальше кидать косточки. – Силёнок маловато, мой народ в этом смысле звёзд с неба не хватает. Но с амулетами оно ничего, вполне сносно. Говорят, есть особые упражнения, чтоб развивать дар, но дельных я пока не нашёл. В Сети сплошная чушь, а мастер считает, что вначале нужно овладеть теорией. «Слабак опростается – только штаны на выброс, сильный – весь город в дерьме». И ведь что обидно, лёгкие, наверное, как алфавит. Такое знающие в голове держат, не в библиотеке.
– Какой грубиян твой учитель, – заметила Эльза, отправив в полёт очередную косточку. – Вроде, шутка, а звучит зло. Сам-то он из каких?
– М-хм… Скорее, нечто среднее, – за такую характеристику мастер Дарис вбил бы Гирда в песок по шею и помочился сверху, но сейчас никак не мог подслушать вольные речи. – Придворный некромант в отставке. Алхимия подвела – предпочитал слишком высокий градус во всём. Кстати, вина хочешь? Финиковое, самодельное.
Эльза сморщила носик и отказалась. Может, не любила финики, а может, слишком замурзанной выглядела обтянутая кожей фляга. Пока Гирду удалось понять, что девушке нравятся оливки и чаала. Ловко почистил подбитую дыньку и, стараясь не чавкать, завёл рассказ о здешнем укладе. Эльза хорошо умела слушать, перебивала редко и по делу, хотя у неё наверняка накопился миллион вопросов. «Попаданцы» из баек обычно проявляли удручающую глупость в сочетании с соразмерной по силе наглостью, но ему повезло – девушка оказалась смелой и любознательной, впитывала сведения, как губка. Странно было рассказывать самые простые вещи – про Веер, Раймир, Адмир и Лазурь. Про Пустоши, Пандем и государя, что на троне с начала мира, умеет обернуться любой живой тварью и вообще всемогущ и всеведущ, хоть и весёлый на всю голову. Талантливым оратором Гирд себя назвать не мог, но в его изложении Эльзу увлекла даже Вселенская война. Не самая подходящая тема для девушки, а поди ж ты. Значения многих слов пришлось разъяснять на ходу – в смысле технического и магического прогресса родная Пластина Эльзы, очевидно, отставала. Поэтому, наверное, Эльзины амулеты казались просто украшениями. Для чего они и как их использовать – Эльза не вспомнила, а он не понял. Зато про свой арсенал поведал с удовольствием, умолчав разве что о том, где умудрился раздобыть столько по-настоящему мощных и прочных игрушек. С интересом трогала, рассматривала и восторгалась удобством.
– А это? – Эльза несколько опасливо указала на красную нитку на запястье Гирда.
– Подарок одной славной женщины. Какая-то орочья магия. У них в ходу защитные чары, наверное, что-нибудь в этом духе.
Эльза нахмурилась.
– Ты же говорил, орки – злой народ…
– Суровые и воинственные – не значит злые, – мягко поправил Гирд. – И не все из них склонны принимать чью-то сторону на войне или в мирной жизни. Это стереотип. Такая, понимаешь, грубая оценка по самым худшим чертам. Навроде как ифриты – обязательно воры, пьяницы и дебоширы, демоны, особенно чистокровные, – жадные коварные зазнайки, мнящие, будто солнце по утрам встаёт из их подхвостья, оборотни, ши и прочие лазурцы – невежественные лесные дикари, а гули – падальщики, уроды и тупицы, если речь не о женщинах. Человечки – недолговечные, глупые и хрупкие детишки, болеют, стареют, без сильного хозяина – «сто лет и нет». Про каждого найдётся звонкая гадость. Дурацкий, в общем, взгляд, хоть и не с пустого места взялся.
– Грустная картина, – согласилась Эльза. – Но всё же не слишком ли опрометчиво носить орочий амулет, точно не зная его свойств? Ты ведь не орк. И от чего это твоя подруга надумала тебя охранять?
Вот это да! Неужто, Эльза ревнует? Гирд спрятал амулет под рукав и улыбнулся.
– Брось, госпожа Тинаг мне как добрая тётушка. В Пандеме живёт дольше, чем мы с тобой на свете, всякого повидала. Потому и заботится. Звала даже устроиться при рынке, мол, негоже жить одному на отшибе среди шакалов, ящериц и злых духов.
– Тут водятся злые духи? – глаза Эльзы изумлённо округлились. – Про вспышки и сияние в небе ты мне объяснил, а про духов ни словечка!
Как назло, неподалёку что-то зашуршало, и Эльза вздрогнула, уставившись в темноту.
– А, всего лишь лисы. Давненько не показывались, пушистые прохвосты. Если подойдут ближе – не бойся. Они, конечно, те ещё страшные хищники и прирождённые убийцы, когда терзают пойманного мотылька или иную мелкую живность, но для нас совершенно безвредны. Один такой даже во дворце живёт, прямо в покоях у государя. Как по мне, уж лучше иметь в соседях лис, чем драконов или ночных птиц – вот уж кто орёт так, что поневоле поверишь в летающих над барханами призраков. Пойду поздороваюсь с нашим гостем! Или гостями, – Гирд подмигнул и удалился в ту сторону, откуда слышал шум.
Удачный предлог для отлучки. Парочку отоционов он и правда встретил – рылись в песке не то закапывая что-то, не то наоборот. Почуяли Гирда и дунули прочь. Когда вернулся, то заметил, что к фруктам и сыру Эльза отнеслась весьма благосклонно, к мясу же так и не притронулась. Лимонно-мятной воды в бутылке слегка убыло. Всё-таки пора обзавестись стаканами, настолько привык обходиться малым, что не подумал об этом. Вдруг Эльзе претит пить из одной посуды с малознакомым парнем, да ещё и гулем. Она же человечка, от любой мелочи способна захворать.
– Удрали, паршивцы, – развёл руками Гирд.
– Жаль, было бы забавно их попотчевать не только нашими объедками, – Эльза запустила дынной коркой в ночную тьму и потянулась. – Может быть, тогда они разрешили бы себя погладить...
Гирд немедля пожалел, что не умеет превращаться в потешную смесь кошки с собакой. И порадовался догоравшему без присмотра костру. При скудном для человечьих глаз освещении Эльза вряд ли заметит, до какой степени Гирд сейчас рад её обществу.
– Ничего, завтра… то есть уж сегодня отправимся в город. Чёрные пустынные лисы там водятся. Я имею в виду, не в зверинцах. Зверинцы тоже есть. И музеи, и галереи, и театры с парками. Самый интересный комплекс, конечно, при Осеннем. Думал, в Пандем приеду – первым делом туда, а всё мимо мотаюсь, ни разу не выбрался.
– Скорей бы оказаться среди этих чудес… – мечтательно вздохнула Эльза и глаза её игриво блеснули. – А ты будешь моим провожатым и защитником!
На том и порешили. Пикник пришлось свернуть, глупо засиживаться до рассвета накануне насыщенного дня. Встретить восход солнца они ещё успеют. Гирд позволил себе надеяться, что судьба подарит ему множество рассветов вместе с Эльзой.
Об удобствах для себя опять забыл, так что на ночлег устроились по-прежнему. Но засыпая в куче тряпок на полу, Гирд чувствовал себя невероятно счастливым, ведь Эльза пожелала ему спокойной ночи.
Когда проснулся утром, Эльзы рядом не было, зато на кровати ждало блюдо с остатками вчерашней пирушки. Какая же она заботливая! Поставил сюрприз на стол и выудил из ларя то, что нуждалось в более срочном истреблении. М-да, придётся что-нибудь придумать, благовониями тут не обойдёшься. Эльза не жаловалась на запах и удивительно спокойно отнеслась к сведениям о кулинарных изысках Гирда, но какой же девушке понравятся подобные ароматы, если она не родилась гулькой?
Покончив с едой, Гирд привёл себя в порядок. Завершающим штрихом пригладил буйные вихры, после сна как обычно торчавшие во все стороны, и поднялся наверх.
Эльза сидела на песке под навесом и сосредоточенно крутила в руках амулет-переноску, что-то тихо бормоча. Заметила Гирда и просияла.
– Доброе утро! Нашла его на столе, не смогла удержаться, уж больно занятная вещичка.
– А, это разовый. Оставил для коллекции. Путёвка до Звезды, в смысле, до площади Звезды, потому и форма такая. Готова к столичным приключениям? Тогда гляди в оба, покажу в действии кое-что посильнее. Только тебе придётся держаться за меня и ни в коем случае не отпускать, пока не окажемся на месте.
Эльза с горящими от любопытства глазами взяла Гирда под локоть, от чего сердце забилось чаще. Гордый и взволнованный, он повёл девушку в светящуюся арку.
– Где мы? – спросила Эльза, оглядываясь вокруг.
– На Госпитальной. Виды не открыточные, но отсюда удобнее добраться до городского портала. Я работаю в больнице неподалёку, так что этот район мне знаком.
– Ты лекарь?
– Уборщик, – честно ответил Гирд. – Не самая блестящая должность, зато работы всегда завались.
– Любой труд почётен, – возразила Эльза. – А тяжёлый и грязный – почётен вдвойне.
Ни капли презрения во взгляде и фальши в словах. Эта девушка – клад, чистое золото и дар Хаоса!
– Пройдём здесь, – смущённо буркнул Гирд. – Так короче.
Воздух дрожал от жары, редкие прохожие спешили по своим делам. Во дворах и вовсе было тихо и почти пустынно, лишь парочка юных влюблённых угощалась мороженым в тени жасминового куста. Хорошо смотрятся, гармонично – хрупкая блондинка с короткой стрижкой и высоченный темноволосый парень с гривой до плеч и выбритыми на висках модными узорами. Когда Гирд с Эльзой прошли мимо, дама ткнула своего кавалера в бок и что-то шепнула на ухо.
Эльза крепче сжала локоть Гирда и ускорила шаг.
– Не бери в голову. Здесь не так часто встретишь гуля под ручку с красавицей-человечкой. Гадают, наверное, уж не приворожил ли я тебя.
Шутка Эльзу не развеселила, и серьёзность эта показалась Гирду особенно трогательной.
– Эй, вы! Стойте! – Гирд обернулся и увидел, как их нагоняет давешняя парочка. Только сейчас разглядел егерские медальоны у обоих.
– Не бойся, они просто патрульные, – но Эльза растерянно жалась к своему защитнику и молчала, от страха она словно впала в ступор.
– Приветствую доблестных стражей порядка!
– Смотри-ка, говорящий, – усмехнулась девица. Её товарищ проигнорировал нелюбезное замечание, его гораздо больше интересовала Эльза. Патрульные переглянулись, девица решительно сжала служебный медальон и под пальцами заплясал злой зелёный огонёк. Да что с ними не так?
– Какое-то недоразумение, господа? Мы с подругой просто гуляем…
– Отойди от неё, – тихо скомандовал егерь. – Быстро!
– Руби, дурень! – рявкнула девица так громко, что Эльза от испуга лишилась чувств. Едва успел поймать обмякшее тело, и тут патрульный дёрнулся и схватился за виски. Выгнулся, как в припадке, захрипел, глаза закатились.
– Говны драконьи! – девица махнула рукой в его сторону, и оглушённый заклинанием егерь рухнул бесчувственной колодой. Гирд успел рассмотреть неприметное стальное колечко на безымянном пальце, а потом провалился в темноту.
Когда пришёл в себя, не смог пошевелиться. Язык не слушался.
С огромным трудом разлепил веки. Куда его приволокли? Слишком чисто для участка.
– О, уже зенками лупает, – Гирд узнал голос патрульной психопатки. – Дубовый как все гули. Надо было сразу вырубать обоих. Тери идиот.
– Неспровоцированное нападение на мирных граждан, – возразил приятный баритон. – Твоему напарнику по уму медаль на грудь полагается. А потом дополнительный инструктаж по технике безопасности и десяток лишних смен. С тобой на пару, воительница.
Гирд скосил глаза – совсем рядом, в двух шагах на мраморном полу лежало тело, наскоро прикрытое чёрным мешком. Из-под него обильно сочилась бурая жижа, и шёл сильный характерный запах. При виде знакомых огненных локонов из горла вырвался глухой рык.
– Смирно, мандрил! – одёрнула его патрульная.
В пику грубиянке Гирд всё же отлепил щёку от пола и кое-как поднялся. Девица устроилась прямо на ковре подле огромного и сплошь заваленного бумагами стола. Что за странное место? Вроде, обстановка богатая, хоть и без вензелей с позолотой, а стульев нет. Только пустое кресло и больничная кушетка возле окна. На ней лежал второй патрульный, над которым колдовал невысокий коротко стриженый демон в штатском. Девица при этом смотрела ему в спину со смесью страха, обожания и надежды.
– Он живой хоть? А то ж когда попутчик на козлы лезет, возницу и может и того...
– С мёртвым я бы не возился, – процедил демон таким тоном, что девица побледнела и стушевалась. – И закончил бы значительно быстрее, если бы не развлекал беседой любознательных стажёров.
Блондинка шмыгнула носом и опустила глаза.
– Простите, сэр. А что хидир?
– Хидир – всё, – будничным тоном сообщил демон и занял место в кресле. Повадка хозяйская, начальничья. – И писем не напишет, и вряд ли позвонит. Практикум по изгнанию в мои планы не входил.
Глаза девицы сделались по шеолу, у Гирда, наверное, тоже. Большая шишка, хоть выглядит таким простым. Эдакий терпеливый наставник, добрый дядюшка. Если не считать кушетки и медицинских инструментов в кабинете. Угодил в пыточную Третьего отделения, в лапы к дознавателю?
– Что ж, твою версию я услышал, мнение твоего приятеля об инциденте мне известно. Стало быть, пришёл черёд нашего гостя.
Девица фыркнула, за что удостоилась выразительного взгляда от начальства и принялась теребить шнуровку берцев.
– До начала беседы егерь обязан представиться. Абсолютно любой. Начиная со стажёра городской патрульной службы, заканчивая мной.
Гирд похолодел. Допрашивать его собирался не просто большой начальник. Царь и бог Третьего отделения, великий и ужасный граф Маклин.
Всё происходящее и до этого казалось нелепым сном, но теперь он, кажется, плавно переходил в кошмар. Живая страница учебника истории, легендарный Палач грозным и суровым всё ещё не выглядел. И меньше всего походил на маньяка. Но когда подошёл совсем близко и смерил колючим взглядом глубоко посаженных глаз, Гирд почувствовал себя навозным жуком, которого вот-вот раздавят.
– Я всё расскажу, добрый господин, – голос полностью вернулся, но прозвучал глухо и жалко.
Великий и ужасный устало вздохнул.
– Мы поступим проще. Интересы государства неоспоримо затронуты, потому мне даже не требуется добровольное согласие.
Всё вокруг вдруг сделалось размытым, виски кольнуло, а в голове неприятно защекотало. Длилось это, к счастью, недолго.
– Ну что там? – с любопытством спросила неугомонная девица. – Сектант? Сообщник?
– Сказочный… случай, – в голосе Маклина Гирду почудилось недоброе веселье. – У нас тут не абы кто, некромант-самородок! И очень удачливый сын гульской матери. Автор вот этого шедевра, – Маклин указал на задёрнутые мешком останки Эльзы.
– Он что, где-то спёр тело? Или, не дай Хаос…
– Само к нему пришло, буквально на порог. Такая же доморощенная магичка, вывалилась из портала на Пустошах. Увидела красавца за едой, с перепугу споткнулась и рухнула головой в портал. Тут бы и конец истории, но мальчик оказался совестливым. Решил сначала подлатать башку, как дырявый чайник, а потом ещё и оживить по книжке. Жаль, в той книжке не было ни слова о разнице между воскрешением из мёртвых и поднятием трупа. Он искренне считал некроконструкт живой девушкой.
Гирд в замешательстве смотрел то на Маклина, то на Эльзу. Граф снова вздохнул, потёр переносицу и преувеличенно внятно, как слабоумному или ребёнку, пояснил:
– Можешь успокоиться, ты не преступник. Скорее жертва надувательства.
– Но Эльза… Она…
– Увы, твой бесплотный приятель при жизни был мужского пола. Нашёл пустой сосуд и занял. Логичнее было взять тебя, а не притворяться девушкой мечты, но, видимо, у него извращённое чувство юмора. Опять же, кто рассказал бы ему всё, что он пропустил за столько лет?
Девица согнулась в приступе беззвучного хохота.
Воистину, всем потехам потеха – его снова использовали. И на сей раз даже не ветреная красотка, какой-то не одну сотню лет мёртвый злодей. Такой древний, что для жителей Пандема скорее элемент фольклора, чем реальная опасность.
– Но вот так, почти в столице – разве сейчас это возможно? – вопрос сорвался с языка удивительно легко.
Однако, вместо наказания за дерзость или насмешек последовал спокойный ответ:
– У войны долгое эхо. Выброс энергии от портала попаданки приманил хидира или просто магической бурей вынесло – неважно. Твари ничто бы не помешало присвоить твоё туловище, когда она получила всю информацию. Костюм не из парадных, зато добротный и крепкий. В городе сожрал бы душу, как начинку из пирожка, а ошмётки бросил гнить, перепрыгнув в другое тело.
– Так значит, сохранность тела, как и ускоренное разложение зависят от воли хидира… – интерес Гирда вызвал у девицы новый приступ веселья.
– Нет, ну гляньте каков учёный, на персте верчёный!
Маклин улыбнулся, но по-прежнему криво и даже слегка сочувственно.
– Подруге-орчанке бочонок пива поставь. Или ещё что-нибудь. Сильная шаманка. Когда б не её подарок, осталась бы от тебя такая же зловонная лужа, как от этой несчастной.
Ошеломлённый Гирд коснулся красной нитки на запястье. Откровения сыпались, как горох из дырявого мешка. Что ещё ему предстоит услышать? И что с ним будет после всего этого?
– Что будет, что будет… – задумчиво произнёс Маклин, хотя Гирд совершенно точно не озвучивал последний вопрос. Грозный шеф Третьего отделения щёлкнул пальцами, и перед Гирдом приземлилось ведро с водой, следом шлёпнулась тряпка.
– Уберёшь натюрморт – и проваливай.
Всесильному и всемогущему Изначальному не составило бы труда тем же щелчком пальцев убрать останки и развеять запах, но Гирд отогнал прочь непочтительную мысль.
Не смотреть в глаза, не слушать, не слышать, не думать.
Засучить рукава и взяться за работу. Сложить мусор в мешок, завязать потуже, поставить у стены, после вынести в бак на улице. А пока собрать, прополоскать, отжать. Это всего лишь грязь, обычная грязь, и бороться с ней очень просто. Собрать, прополоскать, отжать. Вытереть, прополоскать, отжать. Протереть, прополоскать, отжать. Снова и снова, пока не станет совсем чисто. Ещё немного потереть и не останется ни пятнышка. Ни единого грёбаного пятнышка на грёбаном мраморном полу.
– Эй, парень! Алло-алло, приём, как слышно? Сэр, он, кажись, того… тронулся. Вы ему мозги не поломали?
Гирд поднял голову. Над ним стояла патрульная грубиянка, вид у неё был слегка растерянный. Из-за стола раздражённо проворчали:
– Он в порядке, стажёр. Проводи обратно и не забудь извиниться. Сеанс трудотерапии окончен.
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Глава 2, где странные события в Раймире получают более развёрнутое описание, а командоры кшатри занимаются осмотром главной достопримечательности Сифра
Его опоздания никто толком не заметил – следить за соблюдением этикета и отпускать ленивые остроты в адрес проштрафившихся оказалось особо некому. Михаэль вполголоса беседовал с чрезвычайно мрачным Рафаэлем, потому лишь метнул острый взгляд исподлобья. Кресла Двухголовых пустовали. Траур Сешат по сыну, видимо, оказался вполне искренним: даже когда государь наконец утомился затворничать, госпожа министр культуры так и не объявилась. Не почтила присутствием и сейчас. Уриэль тоже не соизволил.
Бедолага Аралим, превращённый волей Светлейшего в наглядное пособие, если не сказать хуже, заседаний больше не пропускал. В этот раз демонстрировал тактику молчаливого сопротивления – судя по размеру зрачков и стеклянному отсутствующему взгляду, шеф службы безопасности защитил восприятие от посягательств по высшему разряду. Во всяком случае, более хотелось верить в неукротимый дух младшенького, нежели в побочные эффекты ментального вмешательства.
С грохотом распахнулись парадные двери читать дальше– Светлейший, по своему обыкновению, шествовал медленно и степенно, словно на большом приёме в сопровождении свиты. В левой руке зачем-то – большие песочные часы на подушке из шёлкового бархата. Двигался так бережно, что казалось, будто государь ведёт под ручку невидимую даму. Или устроил на локте чью-то отрубленную голову, стараясь не запачкать рукав и полы длинного пиджака цвета слоновой кости. В правой – небрежно, на отлёте – трёхгранная трость с вроде бы безобидным навершием – простой и удобной кинжальной рукояткой. Волосы при этом заплетены в тугую лакейскую косу. Что это сочетание могло значить, Джибриль угадывать воздержался.
Отец меж тем галантно отодвинул кресло госпожи Сешат и водрузил шедевр на стол. Любовно коснулся стеклянного бока верхней колбы, устраивая часы на мягком бархате – и стало ясно, что в них совсем не песок. Ласковая улыбка – и равнодушный блеск очков вместо взгляда. "Удобно ли тебе, дорогая?"
Горло сдавило, перед глазами помимо воли возникла картина: бесконечные и бесконечно милые отцовскому сердцу экспонаты знаменитой коллекции часов.
Минута почтительного молчания затянулась, лишь едва слышно пересыпался в колбах пепел. Наконец замер и он. Прекрасный профиль на оправе смотрел туда, где времени больше не было.
Михаэль слишком пристально и не вполне верноподданно изучал застывшую персону Светлейшего – зеркальные стёкла блеснули в его сторону. Но задержались недолго, найдя цель поближе. Михаэль же не опустил и не отвёл взгляда.
– Порой самое жалкое зрелище может являть истинную силу, – негромко произнёс Светлейший, обращаясь к Аралиму. – Характер, достаточно твёрдый, чтобы упорствовать в своём заблуждении, заслуживает уважения. И подобающей награды. – Один щелчок пальцев – и полуприкрытые глаза Аралима распахнулись, взгляд обрёл болезненную ясность. То, от чего он пытался сбежать, снова настигло его.
– Сегодня мы видим всё особенно отчётливо и рады разделить эту кристальную чистоту с достойными. Благотворные перемены не подобает встречать иначе. Неподкупные слуги престола под руководством нового министра обороны помогут донести нашу волю до всех.
Короткий взмах руки – и резко поднявшийся на ноги Михаэль рухнул на место, преданный собственным, ударившим под колени креслом.
– Приветствуешь преемника, Махасена? Несколько преждевременно. Впрочем, он в этом не нуждается, как и в представлении. Пора наконец пригласить его к нашему собранию, без хвалебных песен и торжественных возлияний. – Эхо удара трости об пол вернулось резким порывом холодного ветра. По левую руку от Светлейшего из быстро уплотняющегося эфира соткалась высокая фигура.
– Сад за стеной, отец, – Рудра одарил всех жизнерадостной улыбкой, совсем как на портретах. Для бесстрастного покойника он слишком откровенно наслаждался всеобщим замешательством. – По слову твоему воинство незримых обретёт плоть и голос.
– Адинатха, очнись! Это грёбаное безумие!
Громовой вопль Михаэля не услышал бы только глухой. Но Светлейший лишь коротко кивнул мёртвому сыну, и тихий монотонный гул, которому никто вначале не придал особого значения, перерос в победный рёв многоголосого потока и выплеснулся под своды зала, туманным подрагивающим маревом растекаясь повсюду.
Это походило на небольшой уютный военный переворот. У каждого входа, у окон и за каждым министерским креслом встали в жуткой пародии на услужливых официантов полупрозрачные фигуры, вместо лиц – калейдоскоп текучих изменчивых масок. То пламя, что когда-то расплавило их суть, теперь обжигало мир. Обретший облик серебристой статуи Рудра смотрел на этих тварей с почти отеческой любовью и гордостью. Последний штрих – на марутах появилась одежда, полностью повторяющая сегодняшний наряд Светлейшего. Их командир остался нагим.
– Столица – вертоград наш, где проводники нашей воли должны ступать свободно. Чтобы призвать к порядку тех, кто распространяет нечестие и отравляет воздух смрадом крамолы, – Светлейший медленно развернулся к Михаэлю. – Ты ошибаешься, подобно многим. Для истинно верных смерти нет. Как нет лжи. Не способны на неё сами и чрезвычайно чутки к утратившим преданность и впавшим в прелесть материи. Ни чинов, ни званий для них не существует, потому любому, выбравшему путь врага трона, они даруют милосердие без промедления. Так мы намерены облегчить среди прочего тяжкую ношу ведомства кшатри.
"Э, да Двухголовым не позавидуешь!" – отстранённо подумал тогда Джибриль, и даже не слишком удивился, услышав в своей голове тихий смешок Рудры.
От Иды не утаил ничего, даже этой детали. И неприятно удивился реакции. «Истинно верные служат престолу и в посмертии. Видимые тела лишь облегчат их работу». Знакомая риторика, почти будничный тон. Это было не легкомыслие, нет. И даже не простая радость от того, что под удар попали бывшие любимцы Светлейшего, в которых она видела угрозу. Понимание. Им обоим эта наука была знакома и весьма дорого обошлась. Чтобы чутко прозревать мотивы миродержцев, нужно постоянно балансировать на грани. Разгорающийся пыл Иды его тревожил. Раньше приглашения Светлейшего её пугали, теперь же страх исчез. Странно воодушевлённая, она тщательно готовилась к очередной встрече. Как и сегодня.
Его присутствие почувствовала сразу, однако выдержала паузу. Нехотя отняла от губ резной мундштук, и, выпустив очередную струйку дыма, бросила:
– Да, Габи?
Джибриль настороженно относился к курительным сборам. И запах этого знал прекрасно. Автор у него был тот же, что и у сопутствующей причудливой безделицы из алого янтаря, ставшей для Иды своего рода талисманом. Джибрилю до всё возрастающих отрицательных величин не нравилось внимание Светлейшего к семье и к жене лично. В регулярных дарах, безупречно подобранных по предпочтениям адресата, формально не было ничего сколько-нибудь предосудительного. Настораживало, что так считала и сама Ида – похоже, не замечала откровенного поощрения её старых и весьма опасных привычек. Идея, что однажды можно утратить контроль и попасть не в ту грань настроения покровителя, в её светлую голову не приходила даже сейчас.
– Тебе лучше на время уехать из города. Проведать детей всегда приятно и полезно. Остальное я улажу.
– Он будет разочарован. Прямо не скажет, но в следующий раз пришлёт, к примеру, гортензии совершенно возмутительной расцветки. А тебе – вилок декоративной капусты, – жена, казалось, не разделяла его беспокойства. В жёлто-зелёных глазах плясали лукавые искорки. Докурила, отложила мундштук и улыбнулась. – Взгляни на свежий букет, если сомневаешься, сочти раскрывшиеся бутоны. При этом оттенке и с учётом фазы луны, ничто не может быть дурно истолковано…
Его демонстративное невнимание к флористическим шифровкам Светлейшего Иде было прекрасно известно. Джибрилю отчётливо захотелось плюнуть на всё и не пускать жену ни на какие рандеву. Государь и повелитель должен был понять его в этом случае хотя бы как мужчина.
– …Некая радость, которую ему угодно разделить с нами. Дядюшка не может причинить мне вред, и ты прекрасно знаешь, почему, – гордо вздёрнутый подбородок, азартно блестящие глаза и знакомые поддразнивающие интонации. Словно читая мысли, Ида мгновенно оказалась рядом, длинные золотистые волосы струились за ней, как мантия. Обвила руками, привычным движением прижалась – ей нравилось слушать стук сердца. Замечательная переиимчивость, самоубийственная уверенность. И треклятая курительная смесь, якобы помогавшая собраться с мыслями. Оставалось надеяться, что на этот раз упрямица вернётся из Белого дворца не с посыльным. В виде каких-нибудь очаровательных настольных часиков со сложным механизмом. В янтарной оправе.
– Разумеется. Отец, будь трон его незыблем, всегда действует исключительно во благо.
***
Светлейший убедился в готовности принять правила, потому приветствовал всяческую откровенность и естественность – по крайней мере, ей хотелось именно так понимать его благодушие. Что-то в тёплой улыбке тревожило – вероятно, нынешняя невозможность убедиться в отсутствии контраста с выражением глаз: их надёжно скрывали непрозрачные стёкла очков.
Отца ей удалось отчасти научиться понимать. Насколько шедевр мог бы понять мастера. Простым поделкам этого не дано, им проще гневно разлететься на осколки, осесть злой стеклянной пылью в закоулках памяти. То, что они испытывают в своём бесконечном "здесь и сейчас" – свободный выбор. Неисчислимые оттенки горечи и страданий, ослепляющая ярость, чистая беспримесная ненависть, холодное отчуждение – что угодно из богатой палитры эмоций, но всё – без малейшего проблеска понимания. Обломки несбывшегося, у которых нет ничего, кроме душевных ран. Но рана ране рознь. Иной раз потеря крови куда предпочтительней потери смысла. Именно так они оказались в "зале надежд". Как лучшее доказательство того, что и для неудачных чад в сердце отца всегда есть место.
Совсем как те, в саду. Государь и повелитель не зря приглашал её на прогулки по Эдему, и именно во время одной из них приказал обращаться по-семейному, без титулов. И лучше было верить, что так скульптор принял способного ученика.
Сквозняк донёс смутный горьковатый запах лекарственных трав.
– Всего лишь память, Ида. Скверная шутница, если дать ей волю, – голос дядюшки прозвучал на границе обычной и ментальной речи. Тойфель замерла, непроизвольно расфокусировав сознание, и почтительно склонила голову.
Нельзя даже в мыслях позволить себе ни намека на неуместное любопытство, лишь готовность к диалогу, вежливый интерес, нотки родственной приязни... Почувствовав движение за спиной, она не обернулась – должно быть, слуги, вызванные дядюшкой, принесли закуски и напитки. Но когда практически над головой раздался тихий, чуть хрипловатый смех, вздрогнула и оглянулась.
– Незаметно, чтобы мне были здесь рады, – обнажённая золотистая статуя пригладила ладонями растрёпанную, чуть вьющуюся гриву и заразительно ухмыльнулась, прежде чем согнуть спину в пародии на поклон.
Решив обратить свой дурацкий промах в преимущество, Тойфель с небрежной улыбкой подала руку для поцелуя. Плавный жест вышел на редкость иерофантским, но кузена это ничуть не смутило, скорее, послужило новым поводом для веселья – приложился он вполне искренне, внимательно глядя в глаза.
– Надеюсь, вы простите мне мою слабость, дорогой брат. Не каждый день доводится видеть и слышать ранее невидимых и безмолвных. На этот счёт в народе бытует любопытное поверье, но я всегда полагала его вздором.
– Народные поверья обычно далеки от реальности, – читать в серых глазах было не легче, чем увидеть солнце на затянутом тучами небе. – Но иногда бывают забавны, – мелькнула и скрылась, словно шальной солнечный зайчик, улыбка, и точёное скуластое лицо вновь стало серьёзным. – Раймир полон забав, стоит ли молодой красавице тратить время на изучение верований добрых горожан?
– У всех свои причуды, – с напускным легкомыслием ответила Тойфель. – Тем более, что в Раймире порой сложно разглядеть тонкую грань, отделяющую легенды от реальности. Кажется, будто между ними в некоторых случаях нет никакой разницы. Это действительно забавно – если кто-то погибает, но остаётся живым в памяти добрых горожан – можно ли считать, что он был мёртв, когда народный вымысел вдруг делается правдой?
– Хаос знает, – равнодушно пожала плечами статуя. – Не думаю, что сейчас это важно хоть для кого-то, – длинным бесшумным движением кузен шагнул мимо Тойфель к столу и склонил голову.
– Я жду дальнейших приказаний, отец.
Очень интересно, значит, с ней он общался не по своей воле, а по приказу владыки, и не преминул дать ей это понять. Тойфель в очередной раз упустила момент появления дядюшки – сейчас он задумчиво правил что-то в альбоме для набросков, не обращая на гостей ни малейшего внимания. Когда она предприняла осторожную попытку разглядеть будущий шедевр, соизволил оторваться от своего занятия. Зеркальные стёкла уставились на сына и племянницу, на губах появилась снисходительная улыбка.
– Встань на место и повернись чуть левее.
***
– Потрясающе внушаемые ребята, – кочевник в потрёпанной пыльной одежде со вздохом облегчения размотал прикрывавший лицо платок и немедленно поднёс к губам серебряную флягу, украшенную тонкими линиями гравировки. – Я боялся, что разгонять толпу паломников придётся дольше, а тут ойте-нате, легкая вуалька забвения – и все сразу расползлись по норам, дырам и шатрам, забыв, для чего потащились среди ночи на эти выселки. Идеальный электорат! – мужчина сделал ещё глоток и ткнул в бок товарища. Тот ощупью взял флягу, продолжая неотрывно смотреть на золотую исполиншу. – Ты, кажется, загипнотизирован зрелищем ворот, из которых мы оба появились на этот свет? Не могу сказать, что запомнил процесс достаточно хорошо, чтобы всерьёз комментировать достоверность изображения…
– Модель близко и в деталях изучали многие. Но масштаб и размах в сочетании с предельно близким народу чувством прекрасного резко сужают круг кандидатур, – бесцветные глаза блеснули живой ртутью. Накира искренне развеселило то, чего другому следовало бы опасаться.
– Доказательств нет, но сдаётся мне, чистил ты одну морду, а попал ровно по той, до которой не дотянулся даже отец.
– Если верить ностальгическим излияниям дядюшки под чужой личиной о "кровавых соплях", дражайшие старшие родственники в свое время недурно порезвились, – фыркнул Мункар. – И ведь такого в речах "избранника богини" полным-полно, когда посмотришь внимательно. Не мы одни способны это увидеть.
– Чтобы увидеть – надо смотреть. Так на трюк с масихом попался даже отец…
– ... который с самого начала подчёркнуто игнорировал происходящее на Перешейке. Что ему очередной лжепророк, как объявился, так и сгинет. Но потом в идеально отлаженной системе безопасности Эдема внезапно обнаружилась дыра размером с командора стражей. Брат позволил гостю срезать золотую ветвь, но вместо окончательной смерти получил видимое тело и новые полномочия. Будь я проклят, если что-нибудь понимаю.
– Судя по свежим новостям с первой линии обороны, никто не понимает. И лучший вид на столицу нынче – сквозь дно стакана, – Накир нахмурился и отхлебнул из фляги. – Я сомневаюсь, что тут и вправду ошибка оператора, а не какая-то хитрая игра нашего недостаточно покойного брата, но внезапно вспыхнувшая у Михаэля неприязнь к этому тандему показательна. Некромагов того уровня, что смогли бы перехватить управление у отца или подчинить вышедший из повиновения дух, у нас в обойме нет. Нет даже тех, что смогли бы объяснить.
– Как сказать. Кстати, о видах, – Мункар выразительно посмотрел на близнеца. Затем встал с небрежно брошенного на песок пёстрого одеяла и потянулся. – Любопытно, насколько далеко мы разогнали жаждущих переночевать под сенью маменьки – пардон, Златой Богини – паломников? У меня такое ощущение, что на выстрел вокруг – ни единого живого существа крупнее таракана.
Накир снова устремил взгляд на статую.
– Думаю, можно и без "дальней слежки" обойтись – всё одно лезть на пьедестал этой дурновкусной махины, заодно и глянем, далеко ли ближайший костер у шатра. Пока попробуем разговорить этих молодчиков. Вдруг нам повезло, и они просто спятили от ужаса, а не умерли?
– Угасает мысль – остаются эмоции, а если и жизнь угасла – в данном случае с сохранностью тел никаких проблем. Тебе ведь тоже не нравится удивительная обычность шедевра? Бывают, конечно, и просто уродливые идолища, бывают особые скульптуры, но если руку приложил дядюшка…
– Ищи подвох.
Накир первым подошёл к жутковатой скульптурной парочке, положил руку на лоб одному из пострадавших и сосредоточился. Брат последовал его примеру.
Ни следа личности, ни единого проблеска какой бы то ни было жизни. Золото и ничего более – просто металл, молчаливый и холодный. Бесповоротно и окончательно пустая оболочка. Близнецы в замешательстве уставились друг на друга, пытаясь удержать рванувшую карьером за горизонт мысль.
Не расправа фанатика, не эффектная, но почти безвредная смертная жертва. Способ казни родом из братского Адмира, варварство тех времён, когда сумасшествие матери поставили на службу правосудию. Пародия на старый жреческий номер "приди и возьми". "Просьба, столь же смиренная, сколь и яростная, песня сердца, полёт души и мольба безумно влюблённого". Редкий, поистине бесценный дар капризной даме от могущественного поклонника.
Беззвучный дуэт вышел в лучших традициях дядюшки. Ёмко, образно и сразу по всем основным адресам.
– "Каждый должен принести в дар самое дорогое". Он же в открытую заявил, что за дань взыщет с каждого желающего! Намеренно не заботясь о том, насколько верно его поймут. Важно лишь формальное согласие. Слепить золотую статую мог бы хоть из песка. Натащенный народом хлам…
– …добровольно отданная привязка. Как подпись под договором.
– Несчастные идиоты не понимали, что подписывают таким образом.
– Кто им виноват? Он даже не обманывал – честно говорил о матери, и о том, что отдать следует самое ценное. Умолчал лишь о том, что отдавать придется постоянно.
– Полагаешь, перепившими дармового винца и этой парой воришек жертвы не ограничились? – Накир покосился на брата. – Дядюшка, конечно, мало чем отличается от отца, и не похвалюсь, что способен понять мотивы обоих наших достопочтенных старших родственников не то, что в полной мере, но хотя бы наполовину, однако зачем бы ему создавать источник энергии для безумицы, заключенной в Бездне?
– Не знаю. Но готов спорить на любую сумму, сомнительный памятник матушкиным красотам – не просто безвкусный монумент. Это нечто вроде амулета, понемногу отбирающего энергию и жизненные силы у наиболее ревностных адептов или просто неудачливых туристов, слишком долго болтающихся рядом. Ты заметил, что здесь нет никакой мелкой живности? Даже вездесущих чёрных лис. А уж эти-то крутятся везде, где есть шанс поживиться хоть огрызком мяса или лепёшки.
– Примитивный инстинкт спасает шкуры дикому зверью, пока существа формально более разумные радостно ложатся на фуршетный стол. Какая ирония.
Бедолага Аралим, превращённый волей Светлейшего в наглядное пособие, если не сказать хуже, заседаний больше не пропускал. В этот раз демонстрировал тактику молчаливого сопротивления – судя по размеру зрачков и стеклянному отсутствующему взгляду, шеф службы безопасности защитил восприятие от посягательств по высшему разряду. Во всяком случае, более хотелось верить в неукротимый дух младшенького, нежели в побочные эффекты ментального вмешательства.
С грохотом распахнулись парадные двери читать дальше– Светлейший, по своему обыкновению, шествовал медленно и степенно, словно на большом приёме в сопровождении свиты. В левой руке зачем-то – большие песочные часы на подушке из шёлкового бархата. Двигался так бережно, что казалось, будто государь ведёт под ручку невидимую даму. Или устроил на локте чью-то отрубленную голову, стараясь не запачкать рукав и полы длинного пиджака цвета слоновой кости. В правой – небрежно, на отлёте – трёхгранная трость с вроде бы безобидным навершием – простой и удобной кинжальной рукояткой. Волосы при этом заплетены в тугую лакейскую косу. Что это сочетание могло значить, Джибриль угадывать воздержался.
Отец меж тем галантно отодвинул кресло госпожи Сешат и водрузил шедевр на стол. Любовно коснулся стеклянного бока верхней колбы, устраивая часы на мягком бархате – и стало ясно, что в них совсем не песок. Ласковая улыбка – и равнодушный блеск очков вместо взгляда. "Удобно ли тебе, дорогая?"
Горло сдавило, перед глазами помимо воли возникла картина: бесконечные и бесконечно милые отцовскому сердцу экспонаты знаменитой коллекции часов.
Минута почтительного молчания затянулась, лишь едва слышно пересыпался в колбах пепел. Наконец замер и он. Прекрасный профиль на оправе смотрел туда, где времени больше не было.
Михаэль слишком пристально и не вполне верноподданно изучал застывшую персону Светлейшего – зеркальные стёкла блеснули в его сторону. Но задержались недолго, найдя цель поближе. Михаэль же не опустил и не отвёл взгляда.
– Порой самое жалкое зрелище может являть истинную силу, – негромко произнёс Светлейший, обращаясь к Аралиму. – Характер, достаточно твёрдый, чтобы упорствовать в своём заблуждении, заслуживает уважения. И подобающей награды. – Один щелчок пальцев – и полуприкрытые глаза Аралима распахнулись, взгляд обрёл болезненную ясность. То, от чего он пытался сбежать, снова настигло его.
– Сегодня мы видим всё особенно отчётливо и рады разделить эту кристальную чистоту с достойными. Благотворные перемены не подобает встречать иначе. Неподкупные слуги престола под руководством нового министра обороны помогут донести нашу волю до всех.
Короткий взмах руки – и резко поднявшийся на ноги Михаэль рухнул на место, преданный собственным, ударившим под колени креслом.
– Приветствуешь преемника, Махасена? Несколько преждевременно. Впрочем, он в этом не нуждается, как и в представлении. Пора наконец пригласить его к нашему собранию, без хвалебных песен и торжественных возлияний. – Эхо удара трости об пол вернулось резким порывом холодного ветра. По левую руку от Светлейшего из быстро уплотняющегося эфира соткалась высокая фигура.
– Сад за стеной, отец, – Рудра одарил всех жизнерадостной улыбкой, совсем как на портретах. Для бесстрастного покойника он слишком откровенно наслаждался всеобщим замешательством. – По слову твоему воинство незримых обретёт плоть и голос.
– Адинатха, очнись! Это грёбаное безумие!
Громовой вопль Михаэля не услышал бы только глухой. Но Светлейший лишь коротко кивнул мёртвому сыну, и тихий монотонный гул, которому никто вначале не придал особого значения, перерос в победный рёв многоголосого потока и выплеснулся под своды зала, туманным подрагивающим маревом растекаясь повсюду.
Это походило на небольшой уютный военный переворот. У каждого входа, у окон и за каждым министерским креслом встали в жуткой пародии на услужливых официантов полупрозрачные фигуры, вместо лиц – калейдоскоп текучих изменчивых масок. То пламя, что когда-то расплавило их суть, теперь обжигало мир. Обретший облик серебристой статуи Рудра смотрел на этих тварей с почти отеческой любовью и гордостью. Последний штрих – на марутах появилась одежда, полностью повторяющая сегодняшний наряд Светлейшего. Их командир остался нагим.
– Столица – вертоград наш, где проводники нашей воли должны ступать свободно. Чтобы призвать к порядку тех, кто распространяет нечестие и отравляет воздух смрадом крамолы, – Светлейший медленно развернулся к Михаэлю. – Ты ошибаешься, подобно многим. Для истинно верных смерти нет. Как нет лжи. Не способны на неё сами и чрезвычайно чутки к утратившим преданность и впавшим в прелесть материи. Ни чинов, ни званий для них не существует, потому любому, выбравшему путь врага трона, они даруют милосердие без промедления. Так мы намерены облегчить среди прочего тяжкую ношу ведомства кшатри.
"Э, да Двухголовым не позавидуешь!" – отстранённо подумал тогда Джибриль, и даже не слишком удивился, услышав в своей голове тихий смешок Рудры.
От Иды не утаил ничего, даже этой детали. И неприятно удивился реакции. «Истинно верные служат престолу и в посмертии. Видимые тела лишь облегчат их работу». Знакомая риторика, почти будничный тон. Это было не легкомыслие, нет. И даже не простая радость от того, что под удар попали бывшие любимцы Светлейшего, в которых она видела угрозу. Понимание. Им обоим эта наука была знакома и весьма дорого обошлась. Чтобы чутко прозревать мотивы миродержцев, нужно постоянно балансировать на грани. Разгорающийся пыл Иды его тревожил. Раньше приглашения Светлейшего её пугали, теперь же страх исчез. Странно воодушевлённая, она тщательно готовилась к очередной встрече. Как и сегодня.
Его присутствие почувствовала сразу, однако выдержала паузу. Нехотя отняла от губ резной мундштук, и, выпустив очередную струйку дыма, бросила:
– Да, Габи?
Джибриль настороженно относился к курительным сборам. И запах этого знал прекрасно. Автор у него был тот же, что и у сопутствующей причудливой безделицы из алого янтаря, ставшей для Иды своего рода талисманом. Джибрилю до всё возрастающих отрицательных величин не нравилось внимание Светлейшего к семье и к жене лично. В регулярных дарах, безупречно подобранных по предпочтениям адресата, формально не было ничего сколько-нибудь предосудительного. Настораживало, что так считала и сама Ида – похоже, не замечала откровенного поощрения её старых и весьма опасных привычек. Идея, что однажды можно утратить контроль и попасть не в ту грань настроения покровителя, в её светлую голову не приходила даже сейчас.
– Тебе лучше на время уехать из города. Проведать детей всегда приятно и полезно. Остальное я улажу.
– Он будет разочарован. Прямо не скажет, но в следующий раз пришлёт, к примеру, гортензии совершенно возмутительной расцветки. А тебе – вилок декоративной капусты, – жена, казалось, не разделяла его беспокойства. В жёлто-зелёных глазах плясали лукавые искорки. Докурила, отложила мундштук и улыбнулась. – Взгляни на свежий букет, если сомневаешься, сочти раскрывшиеся бутоны. При этом оттенке и с учётом фазы луны, ничто не может быть дурно истолковано…
Его демонстративное невнимание к флористическим шифровкам Светлейшего Иде было прекрасно известно. Джибрилю отчётливо захотелось плюнуть на всё и не пускать жену ни на какие рандеву. Государь и повелитель должен был понять его в этом случае хотя бы как мужчина.
– …Некая радость, которую ему угодно разделить с нами. Дядюшка не может причинить мне вред, и ты прекрасно знаешь, почему, – гордо вздёрнутый подбородок, азартно блестящие глаза и знакомые поддразнивающие интонации. Словно читая мысли, Ида мгновенно оказалась рядом, длинные золотистые волосы струились за ней, как мантия. Обвила руками, привычным движением прижалась – ей нравилось слушать стук сердца. Замечательная переиимчивость, самоубийственная уверенность. И треклятая курительная смесь, якобы помогавшая собраться с мыслями. Оставалось надеяться, что на этот раз упрямица вернётся из Белого дворца не с посыльным. В виде каких-нибудь очаровательных настольных часиков со сложным механизмом. В янтарной оправе.
– Разумеется. Отец, будь трон его незыблем, всегда действует исключительно во благо.
***
Светлейший убедился в готовности принять правила, потому приветствовал всяческую откровенность и естественность – по крайней мере, ей хотелось именно так понимать его благодушие. Что-то в тёплой улыбке тревожило – вероятно, нынешняя невозможность убедиться в отсутствии контраста с выражением глаз: их надёжно скрывали непрозрачные стёкла очков.
Отца ей удалось отчасти научиться понимать. Насколько шедевр мог бы понять мастера. Простым поделкам этого не дано, им проще гневно разлететься на осколки, осесть злой стеклянной пылью в закоулках памяти. То, что они испытывают в своём бесконечном "здесь и сейчас" – свободный выбор. Неисчислимые оттенки горечи и страданий, ослепляющая ярость, чистая беспримесная ненависть, холодное отчуждение – что угодно из богатой палитры эмоций, но всё – без малейшего проблеска понимания. Обломки несбывшегося, у которых нет ничего, кроме душевных ран. Но рана ране рознь. Иной раз потеря крови куда предпочтительней потери смысла. Именно так они оказались в "зале надежд". Как лучшее доказательство того, что и для неудачных чад в сердце отца всегда есть место.
Совсем как те, в саду. Государь и повелитель не зря приглашал её на прогулки по Эдему, и именно во время одной из них приказал обращаться по-семейному, без титулов. И лучше было верить, что так скульптор принял способного ученика.
Сквозняк донёс смутный горьковатый запах лекарственных трав.
– Всего лишь память, Ида. Скверная шутница, если дать ей волю, – голос дядюшки прозвучал на границе обычной и ментальной речи. Тойфель замерла, непроизвольно расфокусировав сознание, и почтительно склонила голову.
Нельзя даже в мыслях позволить себе ни намека на неуместное любопытство, лишь готовность к диалогу, вежливый интерес, нотки родственной приязни... Почувствовав движение за спиной, она не обернулась – должно быть, слуги, вызванные дядюшкой, принесли закуски и напитки. Но когда практически над головой раздался тихий, чуть хрипловатый смех, вздрогнула и оглянулась.
– Незаметно, чтобы мне были здесь рады, – обнажённая золотистая статуя пригладила ладонями растрёпанную, чуть вьющуюся гриву и заразительно ухмыльнулась, прежде чем согнуть спину в пародии на поклон.
Решив обратить свой дурацкий промах в преимущество, Тойфель с небрежной улыбкой подала руку для поцелуя. Плавный жест вышел на редкость иерофантским, но кузена это ничуть не смутило, скорее, послужило новым поводом для веселья – приложился он вполне искренне, внимательно глядя в глаза.
– Надеюсь, вы простите мне мою слабость, дорогой брат. Не каждый день доводится видеть и слышать ранее невидимых и безмолвных. На этот счёт в народе бытует любопытное поверье, но я всегда полагала его вздором.
– Народные поверья обычно далеки от реальности, – читать в серых глазах было не легче, чем увидеть солнце на затянутом тучами небе. – Но иногда бывают забавны, – мелькнула и скрылась, словно шальной солнечный зайчик, улыбка, и точёное скуластое лицо вновь стало серьёзным. – Раймир полон забав, стоит ли молодой красавице тратить время на изучение верований добрых горожан?
– У всех свои причуды, – с напускным легкомыслием ответила Тойфель. – Тем более, что в Раймире порой сложно разглядеть тонкую грань, отделяющую легенды от реальности. Кажется, будто между ними в некоторых случаях нет никакой разницы. Это действительно забавно – если кто-то погибает, но остаётся живым в памяти добрых горожан – можно ли считать, что он был мёртв, когда народный вымысел вдруг делается правдой?
– Хаос знает, – равнодушно пожала плечами статуя. – Не думаю, что сейчас это важно хоть для кого-то, – длинным бесшумным движением кузен шагнул мимо Тойфель к столу и склонил голову.
– Я жду дальнейших приказаний, отец.
Очень интересно, значит, с ней он общался не по своей воле, а по приказу владыки, и не преминул дать ей это понять. Тойфель в очередной раз упустила момент появления дядюшки – сейчас он задумчиво правил что-то в альбоме для набросков, не обращая на гостей ни малейшего внимания. Когда она предприняла осторожную попытку разглядеть будущий шедевр, соизволил оторваться от своего занятия. Зеркальные стёкла уставились на сына и племянницу, на губах появилась снисходительная улыбка.
– Встань на место и повернись чуть левее.
***
– Потрясающе внушаемые ребята, – кочевник в потрёпанной пыльной одежде со вздохом облегчения размотал прикрывавший лицо платок и немедленно поднёс к губам серебряную флягу, украшенную тонкими линиями гравировки. – Я боялся, что разгонять толпу паломников придётся дольше, а тут ойте-нате, легкая вуалька забвения – и все сразу расползлись по норам, дырам и шатрам, забыв, для чего потащились среди ночи на эти выселки. Идеальный электорат! – мужчина сделал ещё глоток и ткнул в бок товарища. Тот ощупью взял флягу, продолжая неотрывно смотреть на золотую исполиншу. – Ты, кажется, загипнотизирован зрелищем ворот, из которых мы оба появились на этот свет? Не могу сказать, что запомнил процесс достаточно хорошо, чтобы всерьёз комментировать достоверность изображения…
– Модель близко и в деталях изучали многие. Но масштаб и размах в сочетании с предельно близким народу чувством прекрасного резко сужают круг кандидатур, – бесцветные глаза блеснули живой ртутью. Накира искренне развеселило то, чего другому следовало бы опасаться.
– Доказательств нет, но сдаётся мне, чистил ты одну морду, а попал ровно по той, до которой не дотянулся даже отец.
– Если верить ностальгическим излияниям дядюшки под чужой личиной о "кровавых соплях", дражайшие старшие родственники в свое время недурно порезвились, – фыркнул Мункар. – И ведь такого в речах "избранника богини" полным-полно, когда посмотришь внимательно. Не мы одни способны это увидеть.
– Чтобы увидеть – надо смотреть. Так на трюк с масихом попался даже отец…
– ... который с самого начала подчёркнуто игнорировал происходящее на Перешейке. Что ему очередной лжепророк, как объявился, так и сгинет. Но потом в идеально отлаженной системе безопасности Эдема внезапно обнаружилась дыра размером с командора стражей. Брат позволил гостю срезать золотую ветвь, но вместо окончательной смерти получил видимое тело и новые полномочия. Будь я проклят, если что-нибудь понимаю.
– Судя по свежим новостям с первой линии обороны, никто не понимает. И лучший вид на столицу нынче – сквозь дно стакана, – Накир нахмурился и отхлебнул из фляги. – Я сомневаюсь, что тут и вправду ошибка оператора, а не какая-то хитрая игра нашего недостаточно покойного брата, но внезапно вспыхнувшая у Михаэля неприязнь к этому тандему показательна. Некромагов того уровня, что смогли бы перехватить управление у отца или подчинить вышедший из повиновения дух, у нас в обойме нет. Нет даже тех, что смогли бы объяснить.
– Как сказать. Кстати, о видах, – Мункар выразительно посмотрел на близнеца. Затем встал с небрежно брошенного на песок пёстрого одеяла и потянулся. – Любопытно, насколько далеко мы разогнали жаждущих переночевать под сенью маменьки – пардон, Златой Богини – паломников? У меня такое ощущение, что на выстрел вокруг – ни единого живого существа крупнее таракана.
Накир снова устремил взгляд на статую.
– Думаю, можно и без "дальней слежки" обойтись – всё одно лезть на пьедестал этой дурновкусной махины, заодно и глянем, далеко ли ближайший костер у шатра. Пока попробуем разговорить этих молодчиков. Вдруг нам повезло, и они просто спятили от ужаса, а не умерли?
– Угасает мысль – остаются эмоции, а если и жизнь угасла – в данном случае с сохранностью тел никаких проблем. Тебе ведь тоже не нравится удивительная обычность шедевра? Бывают, конечно, и просто уродливые идолища, бывают особые скульптуры, но если руку приложил дядюшка…
– Ищи подвох.
Накир первым подошёл к жутковатой скульптурной парочке, положил руку на лоб одному из пострадавших и сосредоточился. Брат последовал его примеру.
Ни следа личности, ни единого проблеска какой бы то ни было жизни. Золото и ничего более – просто металл, молчаливый и холодный. Бесповоротно и окончательно пустая оболочка. Близнецы в замешательстве уставились друг на друга, пытаясь удержать рванувшую карьером за горизонт мысль.
Не расправа фанатика, не эффектная, но почти безвредная смертная жертва. Способ казни родом из братского Адмира, варварство тех времён, когда сумасшествие матери поставили на службу правосудию. Пародия на старый жреческий номер "приди и возьми". "Просьба, столь же смиренная, сколь и яростная, песня сердца, полёт души и мольба безумно влюблённого". Редкий, поистине бесценный дар капризной даме от могущественного поклонника.
Беззвучный дуэт вышел в лучших традициях дядюшки. Ёмко, образно и сразу по всем основным адресам.
– "Каждый должен принести в дар самое дорогое". Он же в открытую заявил, что за дань взыщет с каждого желающего! Намеренно не заботясь о том, насколько верно его поймут. Важно лишь формальное согласие. Слепить золотую статую мог бы хоть из песка. Натащенный народом хлам…
– …добровольно отданная привязка. Как подпись под договором.
– Несчастные идиоты не понимали, что подписывают таким образом.
– Кто им виноват? Он даже не обманывал – честно говорил о матери, и о том, что отдать следует самое ценное. Умолчал лишь о том, что отдавать придется постоянно.
– Полагаешь, перепившими дармового винца и этой парой воришек жертвы не ограничились? – Накир покосился на брата. – Дядюшка, конечно, мало чем отличается от отца, и не похвалюсь, что способен понять мотивы обоих наших достопочтенных старших родственников не то, что в полной мере, но хотя бы наполовину, однако зачем бы ему создавать источник энергии для безумицы, заключенной в Бездне?
– Не знаю. Но готов спорить на любую сумму, сомнительный памятник матушкиным красотам – не просто безвкусный монумент. Это нечто вроде амулета, понемногу отбирающего энергию и жизненные силы у наиболее ревностных адептов или просто неудачливых туристов, слишком долго болтающихся рядом. Ты заметил, что здесь нет никакой мелкой живности? Даже вездесущих чёрных лис. А уж эти-то крутятся везде, где есть шанс поживиться хоть огрызком мяса или лепёшки.
– Примитивный инстинкт спасает шкуры дикому зверью, пока существа формально более разумные радостно ложатся на фуршетный стол. Какая ирония.
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Глава 9, в которой раймирского министра обороны ожидают дурные вести, а адмирала флота Его Инфернального Величества – неожиданный посетитель
– Надеюсь, ты скучал без меня, мой мальчик? – игриво обратился Асмодей к бесчувственному телу на кровати. Что-то, промелькнувшее в его тоне, зацепило чуткий слух графа. Тошнотворный лексикон министра культуры, конечно, под завязку был набит «котиками», «птенчиками», «детками» и прочей… фауной, но обращение к преступнику, покушавшемуся на его жизнь, прозвучало с оттенком какой-то неясной грусти. Асмодей присел рядом, почти ласково потрепал по щеке своего несостоявшегося убийцу и обратился к спутникам:
– Вы предпочитаете начать с осмотра места преступления или мне взбодрить парнишку для задушевной беседы? – Надеюсь, ты скучал без меня, мой мальчик? – игриво обратился Асмодей к бесчувственному телу на кровати. Что-то, промелькнувшее в его тоне, зацепило чуткий слух графа. Тошнотворный лексикон министра культуры, конечно, под завязку был набит «котиками», «птенчиками», «детками» и прочей… фауной, но обращение к преступнику, покушавшемуся на его жизнь, прозвучало с оттенком какой-то неясной грусти. Асмодей присел рядом, почти ласково потрепал по щеке своего несостоявшегося убийцу и обратился к спутникам:
– Вы предпочитаете начать с осмотра места преступления или мне взбодрить парнишку для задушевной беседы?
Малефицио промолчал, разглядывая обстановку, а Маклин дал знак повременить.
– Для начала я хочу выслушать твою версию, – а про себя отметил, что в номере дешёвого отеля и в отсутствие постояльцев больше беспорядка, чем после этой попытки убийства. Никаких следов борьбы.
– О, пребанальнейшая история. Мы познакомились в ближайшем баре, я сразу заприметил этого красавчика и счёл весьма интересным тот факт, что он отправился развлекаться, так сказать, инкогнито. Мне стало любопытно, кто же скрывается под столь хорошо сделанной личиной, не меняя формы. Когда понял, что меня он не знает и принимает всё за чистую монету, сделалось ещё занимательней. Естественно, его истинное лицо разглядеть было несложно, сложней было проделать это так, чтобы мальчишка ничего не ощутил. Надо сказать, в настоящем виде он гораздо приятнее, хотя оба варианта внешности не совсем в моём вкусе. Но наша неопытная невеста вполне могла бы клюнуть. По мне, так слишком похож на своего папашу в молодости. И такой же параноик. Был совершенно один, даже без прикрытия. Зачем бы?
– Гораздо интереснее, что в этом баре забыли вы, – подал голос Малефицио, быстро утомившись непритязательными интерьерами и словоохотливостью непрошеного соратника, – район не из элитных.
– Угадай, – Асмодей с лёгкой улыбкой склонил голову к плечу, кокетливо глянув на Малефа. Тот снова отвернулся к окну.
Асмодей, которого сейчас могли бы заставить заткнуться лишь приказ Князя или экспансивная пуля в голову, продолжил:
– Так вот, друзья мои, заподозрив неладное, я самоотверженно решил идти до конца, ведь на кону оказалось благополучие Цветка Пандема. Дальше событиями управлял Хаос. Предпочтения пылкого юноши оказались слегка специфичны, но совершенно несовместимы со статусом княжеского зятя. Выбранные методы я назвал бы неряшливыми, но техника была недурна, очень недурна. Когда я помог мальчонке полностью расслабиться, он сделался излишне… напористым. И сменил инструмент, хотя поначалу эта идея у меня особых восторгов или возражений не вызвала: трость – предмет особый, обращение с ним сродни высокому искусству. – Выражение возвышенной мечтательности, нарисовавшееся на смазливой физиономии министра культуры, по уровню непристойности легко могло соперничать с двумя сменами разнузданных оргий в лучшем борделе Пандема.
– Ближе к делу. – Прервал неловкую паузу Маклин, покосившись на безупречно прямую спину Малефа, на которой в любой момент могли проступить годовые кольца. – Это допрос, а не сборище клуба Анонимных Извращенцев.
– Извращение – понятие глубоко субъективное, дорогой граф. К примеру, нанесение визитов собственной супруге только тогда, когда начинаете находить у неё под кроватью чужие сапоги, может считаться или не считаться извращением исключительно исходя из того, кому те сапоги принадлежат. – Словно бы говоря о чём-то совершенно абстрактном, ответил Асмодей. Бросив быстрый взгляд на лицо Маклина, удовлетворённо улыбнулся уголками губ, однако довольно резво свернул все лирические отступления.
– В общем, как только я окончательно убедился, что такой супруг дочери моего любезного друга совершенно не подходит, то парализовал милашку и направился к вам.
– Благодарю за подробный рассказ. – Произнёс Маклин таким тоном, что Асмодей счёл за лучшее покинуть кровать и переместиться в кресло. Малеф внимательно вглядывался в лицо преступника, словно пытаясь просканировать содержимое его головы прежде графа.
– Тонкая работа, – подал голос Асмодей, рассматривая подобранную с пола трость. Со знанием дела повертел в руках, осторожно провёл пальцами по металлическим пластинам под набалдашником, и после короткого щелчка трость увенчал потайной клинок. – Против хорошего копья в спальне я обычно ничего не имею, но реши наш красавчик поиграть со мной в змееборца, могло выйти весьма неловко…
– Вас не затруднит ненадолго заткнуться? – Малефицио прервал очередную серию словоблудия на старте, о чём незамедлительно пожалел.
– Ну зачем так грубо, милый. После всего, что между нами было, мы вполне можем перейти на «ты», – томные взгляды министра культуры, по мнению многих, заслуживали отдельной статьи в адмирских Кодексах. Как и почему отец с первых дней мира числил Асмодея среди своих ближайших друзей, становилось для Малефа всё более сомнительной загадкой. – Если уж драгоценный граф взялся за дело, будь уверен, его не остановит даже фестиваль военных оркестров.
Маклин не обратил на сказанное никакого внимания, сосредоточившись на лежавшем. «Красавчик» Изидор, наследник Второго дома Раймира, единственная слабость непробиваемого Михаэля. Прекрасно это понимал и пользовался, гадёныш: столько лет покрывать преступления сына мог или такой же безумец, или любящий отец. Впрочем, иногда грань между одним и другим так тонка, что не видна вовсе. За самим Михаэлем числилось немало, но ни один из эпизодов доказан не был. Даже расследование гибели его первой жены благополучно заглохло.
Это кладбище отеческих надежд не зря заинтересовало Асмодея: мальчишке нужны были даже не дамы из специфических заведений Эфора – некроборделей и клубов самоубийц. Не результат, процесс. Рыться в голове у парализованного, но сознающего происходящее юнца сначала было не слишком просто: в Раймире, с его законом о мыслепреступлениях, аристократия училась закрываться от ментального сканирования едва ли не раньше, чем держать вилку. Маклин холодно улыбнулся и усилил нажим – в конце концов, если раймирский министр обороны столько лет защищал извращенца, сыночка, оставшегося идиотом после допроса, он точно не выбросит на улицу. Впрочем, стандартная защита от сканирования оказалась не настолько прочной, чтобы перепуганный мальчишка мог сопротивляться, рискуя проститься с рассудком. Правильно, не стесняйся, покажи, о чём ты думал…
Ещё одна помойка. Калечить отчаянно сопротивляющуюся партнёршу, периодически проверяя, чтобы та оставалась в сознании и понимала, что её ждёт. Как только приступ проходил, накатывала волна страха. Неплохим средством от него оказались безнаказанность и своеобразное чувство юмора господина министра обороны – поставлять в качестве любовниц для сыночка приговорённых к смертной казни надо было ещё додуматься… Здесь, в Адмире, женишок сперва контролировал себя, но сорвался.
В бар его понесло в полном убеждении, что прошлое убийство было случайностью, и он в состоянии остановиться. Разумеется, ошибался – но стресс требовал выхода. Способностью Третьего дома чувствовать партнёра Асмодей, как к нему ни относись, гарантированно обладал никак не на уровне обычного суккуба – Маклин готов был ставить мешок шеолов против обгрызенной бараньей лопатки, что к решительным действиям Изидора незаметно, недоказуемо, но довольно уверенно подтолкнули. Мальчишка обнаружил подвох только тогда, когда то, что уже должно было перестать дышать, вдруг открыло глаза, улыбнулось и сбросило ремни, как приставшую к рукаву нитку. Парализовали Михаэлева сынка не только и не столько чары, сколько панический ужас и полная уверенность, что живым из комнаты ему не выйти, после того, как он понял, кто стоит над ним в обличье скучающей любительницы свиданий на одну ночь.
Граф отвернулся. Малефицио по-прежнему изучал пейзаж за окном – как не проглядел дыру в стекле, непонятно. Асмодей, развалившись в кресле, косился то на Маклина, то на Малефа, но молчал. Должно быть устал или решил не нарываться.
– Последняя проверка, – не обращаясь ни к кому, процедил Маклин. – Сейчас мы доставим сюда девчонку. Покойные не лгут.
– Может, обойдёмся без кукольных спектаклей? – манерно вскинул брови Асмодей. – Если господину министру будет недостаточно слова трёх членов Тёмного совета…
– Существует установленная процедура, – Маклин жестом остановил Асмодея, явно намеревавшегося продолжить препирательства. – Малефицио, составите мне компанию?
– Если надо, я готов, – тот прекратил гипнотизировать неприглядную картину за окном. – Но почему бы нам не переместить её сюда прямиком из морга?
– Из здания Третьего отделения ничего нельзя забрать на расстоянии, – сообщил граф. – И отправить туда можно только служебным заклинанием или амулетом. Сами подумайте, что было бы, если бы улики или бумаги из управления любой сильный маг мог забрать, когда вздумается… Та же система, что и у вас в СВРиБ, учтите, если соберётесь когда-нибудь совершить преступление.
Малефицио кивнул. Судя по тому, как парень избегал смотреть на Асмодея, идея противозаконных деяний в адрес ближнего казалась ему довольно привлекательной.
Маклин вынул из воздуха стальной амулет на длинной цепочке.
– Можете надеть на шею или намотать на руку, как удобнее. Не будем тратить время попусту.
Оттиск служебного амулета, личная печать, все необходимые отметки на пергаменте. От предложения дежурного «упаковать» законсервированный заклинаниями труп Маклин отмахнулся.
– Малефицио, вы способны донести эту леди на руках? – граф кивнул на стройное тело, благодаря заклинаниям словно парящее над столом. Жертва была прикрыта тонкой тканью, но повреждения, сходные с теми, что с такой гордостью демонстрировал Асмодей, были очевидны.
Начальник СВРиБ кивнул с непроницаемым выражением и подхватил труп на руки. В этот момент Маклин снял заклинания. Казавшееся негнущимся и невесомым тело оказалось неожиданно тяжелым, но гибким, словно мешок с мокрым тряпьем. Малефицио не изменился в лице, перехватил тело поудобнее и оглянулся на Маклина:
– Открыть портал?
– Амулета хватит, – граф пристально вгляделся в застывшее лицо. В ярком неподвижном свете мальчишка сам смахивал на покойника. – Тебе это – он резко кивнул на труп в руках Малефа, – нравится?
– Нет, – всё тот же бесцветный голос.
– И не должно, – граф кивнул. – Асмодей сегодня несколько перебрал со спецэффектами. Если бы на твоем месте оказался более слабый маг, могло и прокатить.
За время их отсутствия в комнате ничего не изменилось. Асмодей, кажется, задремал в кресле – по крайней мере, резко распахнувшиеся огромные глаза господина министра культуры по несфокусированности и наивности могли соперничать с младенческими. Он молча наблюдал за тем, как Малеф, повинуясь жесту Маклина, укладывает девушку рядом с парализованным Изидором, но, как только тело оказалось на постели, внезапно оживился.
– Встань, дочь Третьего дома, – в баритоне Асмодея почему-то не осталось и следа манерности. Подчиняясь приказу, девушка приподнялась, согнувшись в талии, как складываемый перочинный нож. В открывшихся глазах промелькнуло нечто, похожее на узнавание.
– Асмодей, – Маклин покосился на князя инкубата и суккубата с плохо скрываемым раздражением, – не припомню тебя в списках зарегистрированных практикующих некромантов.
– Я выше этих формальностей, – на ярких безупречного рисунка губах мелькнула самодовольная улыбка.
– Если ты не прекратишь вмешиваться, – сухо предупредил Маклин, – на формальности начну плевать уже я. Не думаю, что тебе это понравится.
– Как знать, – протянул Асмодей, но тут же распростёрся в кресле, утомленно махнув изящной рукой, на пальцах продолжали переливаться оставшиеся от образа скучающей провинциальной аристократки кольца. – Впрочем, не навязываю свою помощь, можешь разбираться сам.
– Девочка моя, – голос снова стал жёстким, – тебе придется слушаться другого. Ответь на все его вопросы, и Хаос примет тебя.
Ничего нового допрос не принёс. Когда мёртвой девушке показали по-прежнему скрытого личиной Изидора, она опознала своего последнего клиента. Кристаллы с записью Маклин столь же небрежно, как и предыдущие, ссыпал в карман. Тело убитой, повинуясь заклинанию, безжизненно вытянулось рядом с убийцей, наблюдавшим за происходящим остекленелыми от животного ужаса глазами.
***
– Ты дурная примета, Палач. Особенно в эти часы, – проворчал раймирец, неприязненно уставившись на Маклина. Собеседники Михаэля обычно быстро начинали чувствовать себя очень неуютно, как заблудившиеся в джунглях охотники, осознавшие, что из чащи на них уже некоторое время с интересом смотрит пара вот таких же пронзительно-голубых глаз, к которым прилагается шестьдесят стоунов мышц, острые клыки и когти.
– Увидим. У меня к тебе несколько вопросов. – Маклин махнул рукой, предоставляя Михаэлю лучший обзор. – Видишь парня на кровати?
– И не только его. Ты потревожил меня, чтобы похвастаться? – приподнял бровь Михаэль.
– Смотри внимательнее. – Граф с удовольствием наблюдал, как широкая ухмылка медленно сползает с лица собеседника. – Уверен, ты лучше меня знаешь, что произошло с его дамой. Скажи, сколько у нее было предшественниц?
– За дурака меня держишь? – в голосе Михаэля появились рокочущие ноты.
– Отнюдь. После того, как твоего наследничка взяли на горячем, я мог бы сразу отправить его в Бездну.
– Горячее давно покрылось льдом. Девица отлично сохранилась, но умерла не вчера. При твоём уровне доступа сфабриковать подобное – раз плюнуть. Решил выслужиться перед хозяином и повесить новые подвиги его беглого сынка на моего оболтуса?
– Вольный воздух Адмира слегка вскружил крошке голову, так что одной дамой дело не ограничилось, – послышался приторный баритон Асмодея, который устал скрывать своё присутствие. – Но радуйся, Бештер, первый слуга Светлейшего, карающий меч Раймира, правящий твёрдо и у престола стоящий по праву: всем прелестницам столицы твой сын накануне вечером предпочёл меня.
Взгляд Михаэля застыл в одной точке где-то над головой Маклина и приобрёл почти стеклянную прозрачность. По бокам напряжённо сжатых челюстей вздулись и заходили желваки. Михаэлю не требовалось особых усилий, чтобы выглядеть угрожающе, с его телосложением это впечатление скорее следовало постоянно контролировать. Неожиданно перед ним возник бокал, и раймирец осушил его одним глотком.
– Вторая жертва. Точнее, потерпевший, – сухо прокомментировал явление Асмодея Маклин.
– Член Совета Тёмных князей, какая неожиданность, – Михаэль поморщился. – Не томи, Палач, выкладывай, спрятан ли у тебя под кроватью в этом клоповнике ваш премьер-министр, и сидит ли в шкафу Темнейший?
– Отца здесь нет, но у меня к вам вопрос как у брата невесты. – Граф понимающе усмехнулся, увидев реакцию Михаэля на очередное действующее лицо этой пьесы – ситуация стремительно теряла адекватность, а в официальном изложении и вовсе напоминала бы бред пациента Бездны.
– Что бы вы стали делать, если бы Изидор настолько… расслабился не с безвестной беднягой из Третьего дома, а в супружеской спальне с моей сестрой?
Михаэль брезгливо стряхнул со стола осколки раздавленного бокала, не обращая внимания на пачкающую столешницу кровь, но ответил неожиданно спокойно:
– Она ещё и дочь Лилит, парень. Не исключено, что мне выпало бы радоваться счастью юной четы да заходить проведать многочисленных внуков. Убить её он не смог бы, она его – тоже. Чем не секрет удачного брака?
Даже у Асмодея хватило такта промолчать. Михаэль смотрел не на собеседников и даже не на распростёртого на кровати Изидора. Маклин догадывался, в сколь давнее прошлое устремлён этот взгляд, и кого видит сейчас перед собой былой противник.
Первая часть формулы договора не была сказана вслух, не была и утроена, но старые правила того не требовали. Ритуальный ответ прозвучал без колебаний, резкий, как падение ножа гильотины:
– Буду должен.
***
Тавмант не был настолько влюбчив, чтобы сворачивать шею вслед каждой встречной, но только что к нему обратилась ожившая мечта любого парня. Если, конечно, вытащить её из мешковатых шмоток, которые она нацепила явно для конспирации. Ну или для того, чтобы не нарушать дорожное движение и не провоцировать массовые беспорядки. Явилась по дядюшкину душу, о чём сообщила скромно, безо всякого кокетства. Это только добавило ей прелести. Тавмант что-то отвечал на автомате, стараясь как можно дольше задержать и одновременно надеясь, что его напарница и кузина всё-таки смилостивится и примет экстренный сигнал сердечного бедствия.
– Фина, выручай. Если та, что сейчас зайдёт, не очередная беременная любовница нашего дядюшки, сделай милость, выясни адресок. Судя по одежде и говору, явно местная, но я не то что не видел её раньше, я даже не слышал о ней.
– Твой кредит в моём банке доверия и так слишком широк, дорогуша. Кто умолял перекинуться и посидеть за него на дежурстве, чтобы он мог удрать с дружками на охоту? Рассказы про обильную добычу и грандиозную попойку после остались единственным проявлением твоей благодарности. А теперь мне прикажешь выступать ещё и в роли уличной сводни? – сердито отозвалась Фина. – Даже не мечтай.
При виде нескладного чучела на пороге девушка нахмурилась, но не проронила ни слова. Бестолковый кузен перегрелся на солнышке, перебрал вина в обед, или тут замешаны какие-то хитрые приворотные чары? Дядюшка Леви всё же проявлял излишнее великодушие, позволяя пропускать во дворец чуть ли не любого, будь он даже нищим тапочником, ночующим на пляже. Та же чрезмерная широта души владыки Архипелага приводила сюда бессчётных дам и девиц самого разного пошиба, иногда и с детьми. Вдовы, сироты, мнимые родственнички, неудачливые авантюристы, наивно полагающие себя достойными денежного содержания. Щедростью криоса пытались воспользоваться слишком многие. К какой категории относился этот визитёр, намётанный глаз Фины определить не смог. Одно удалось прояснить сразу – никакие чары в деле всё-таки не участвовали, маскировкой или приворотами тут и не пахло. Скорее всего – и правда девчонка, судя по тому, как нервным движением заправила под шляпу выбившуюся прядь волос. Но кому это вообще важно, кроме разгильдяя Тавманта? Гораздо интереснее другое: понять, с чем явилась, не вышло – полный вакуум вместо обычного потока сознания. Не блок, не щит, какая-то противоестественная кромешная пустота. Фина сосредоточилась, надеясь зацепить хоть что-нибудь. От напряжения тут же заныли виски, противно отдавая в затылок. Преодолевая нарастающий шум в ушах, девушка встряхнула головой и потёрла глаза онемевшими пальцами. Посетительница продолжала молчать, глядя в пол, и, судя по всему, провалившуюся попытку сканирования даже не заметила. Не то её сморила проклятая духота, не то девица и вовсе не в себе.
– Эй, подруга! – Посетительница слабо шевельнулась, но глаз не подняла. Отчасти Фина её понимала, самой потребовалось некоторое усилие, чтобы прервать затянувшуюся паузу. – Ты же не можешь тут сидеть, пока на тебе кораллы не вырастут. Криоса нет, и о своих планах он мне, видишь ли, не докладывает – так что не поручусь, что сегодня ты его дождешься. Обычно к нему со своими проблемами приходят каждое новолуние, а до него, – морская ведьма сосредоточилась, – ещё дня три. Если у тебя что срочное, так иди к ратуше – там не только мэр и совет старейшин, там рядом приют для обездоленных, суд, казармы городской стражи и всё прочее, что может понадобиться в стеснённых обстоятельствах.
Странная девица снова никак не отреагировала.
В дверь приёмной просунулась лохматая голова – Тавмант очевидно устал ждать мысленного сообщения.
– Прекрасные дамы, – заговорщическим тоном сообщил молодой демон, – вчера вечером я выиграл в карты бутылочку вина, которое, по слухам, предпочитает адмирский владыка. Не материализовать ли её прямо здесь и не распить ли прямо сейчас? Криоса нет, скоро закат, нас сменит ночная стража, так почему бы не провести оставшиеся пару часов веселее, чем прошедшие десять?
Фина возвела глаза к потолку. Возможно, бокал вина сделал бы сложившуюся ситуацию несколько приятнее, но не говорить же об этом кузену.
– Манта, твои трущобные привычки стремительно переходят на новый уровень: теперь не только пить на службе, так ещё и угощать посетителей. Осталось дождаться ночной стражи и устроить вечеринку прямо в дядюшкином кабинете. Полагаю, он будет просто счастлив, если случайно решит нас навестить.
– Фи, в кого ты такая зануда? Дядюшка никогда не порицал питие вина в компании прекрасных дам...
– Возможно, настало время начать, – из-за двери за спиной Фины вышел Левиафан и оглядел собравшихся. Тавмант моментально утратил весь энтузиазм под тяжёлым взглядом криоса, а побледневшая Фина досадливо кивнула в сторону неподвижной девчонки:
– Что у неё к вам за срочное дело – так и не объяснила, но уходить категорически отказывается.
– Я разберусь, – коротко бросил Левиафан. Слава Хаосу, это не государь и повелитель, но, если подозрения верны, убирать гостью подальше от оболтусов следовало аккуратно. И быстро. В приёмной и без того фонило, как в палате Бездны. Эти двое – ребята, конечно, дубовые, но просиди они так до конца смены – неизвестно, чем бы кончилось. Он осторожно приблизился.
– Девочка, ты меня слышишь?
Фигура в кресле, секунду назад напоминавшая искусно сделанный манекен, резко распрямилась и в попытке встать слепо рухнула на руки адмиралу, довольно чувствительно залепив лбом в грудь. Он вынужденно приобнял девчонку, вцепившуюся в него не хуже осьминога, и под аккомпанемент глухих сдавленных рыданий растворился в воздухе вместе с ней, оставив подчинённых в полном недоумении. Единственное, что оба поняли – узнать адресок незнакомки юному любителю карт, вина и женщин точно не светит.
***
Перебрасывая портал, адмирал спешил убрать рыдающую и фонящую, как идущий вразнос реактор, дочь владыки подальше от всего живого и, похоже, не подрассчитал: в погребе, конечно, не было никого живого, если не считать винных дрожжей, но вряд ли это помещение сойдет за гостиную. Отцепив от себя беспомощно всхлипывающую Аиду, Левиафан огляделся и счёл, что пузатый бочонок в углу – вполне подходящее кресло. Материализовал на нём подушку, усадил Аиду и задумчиво посмотрел вокруг. Слуги бывали здесь чаще и наверняка ориентировались лучше, но звать их не следовало. Ладно... Повинуясь движению руки, где-то под сводами подвала загорелся свет. Адмирал дистанционно и во многом наугад выудил откуда-то из недр дальнего стеллажа бутылку. Напряжение сказывалось – вытаскивая пробку, он раскрошил бутылочное горлышко, но вовремя спохватился – осколки не попали внутрь, а, повинуясь заклинанию, заплясали вокруг и сложились в пару повисших в воздухе бокалов. Плеснув себе, он пригубил напиток. Неплохой ром... есть надежда, что девчонке перехватит дыхание настолько, что она забудет, как рыдать. Во второй бокал ром полился до краев. Аида вздрогнула, отшатнувшись от неожиданно возникшего перед ней резко, но приятно пахнущего подношения.
– Это что? – она взяла бокал, но по-прежнему принюхивалась к содержимому.
– Отрадно в кои-то веки увидеть кристально честное княжеское дитя, – иронически произнес Левиафан. – Ты хочешь сказать, что ни разу не совершала набегов на папашин шкаф? Или что среди добычи никогда не оказывался ром?
– Не такой, – Аида еще раз понюхала напиток. – Пахло иначе.
– На Островах ром настаивают на травах и специях, а не просто выдерживают в бочках, – как ребёнку, пояснил адмирал. – Не понравится – найду что-нибудь другое.
Аида сделала осторожный глоток, вкус напитка оказался ярким, как фейерверк. Пряный и терпкий, но более мягкий, чем дары отцовского шкафа. Совершенно некстати вспомнилось, как отец впервые застукал её за расхищением закромов. Ругать не стал, просто налил бокал доверху и с ласковой усмешкой сказал, что если она выпьет всё до капли, то ей будет позволено забрать бутылку с собой и в дальнейшем полноправно пользоваться всем, что найдёт на полках. Очнулась она только утром следующего дня, с жуткой головной болью, и первое что увидела – недопитую бутылку рома на прикроватном столике. Рядом красовался маленький изящный флакончик с запиской. Лежит теперь где-то в шкатулках, среди прочих отцовских подарков. Аида бессильно опустила голову, глаза снова защипало, пустота в груди всё росла и росла. В попытке собрать волю в кулак она сделала ещё один изрядный глоток… и громко, безобразно и совершенно непозволительно разрыдалась.
Левиафан поморщился – ни женских, ни детских слёз он не любил. Что там случилось-то, если папашина любимица при упоминании о Князе ударяется в истерику? Выбрала неподходящего жениха или пошла по стопам старшей сестры? Надоело участвовать в старом тягомотном ритуале? Последнее как причину всерьёз рассматривать было смешно – закон дозволял невесте, в случае, если никто ей так и не приглянулся, раздать неудачливым претендентам ответные дары, да и отправить восвояси, а через несколько лет снова собрать желающих попытать счастья. Пользовались полным отказом редко, но, как полагал адмирал, лишь потому, что обычно к началу ярмарки на примете у всякой уважающей себя невесты уже имелась пара-тройка достойных кандидатур. Всё сводилось к выбору наиболее нравящегося ухажёра. Остальные обычно тоже внакладе не оставались – после того, как невеста выбирала будущего мужа, неудачникам опять же преподносили утешительные подарки. Кто был поумнее, без супруги не уезжал всё равно – вокруг любой невесты постоянно крутилась целая стая придворных дам и дев, куда более озабоченных устройством собственной личной жизни, нежели благом патронессы. Так что, Хаос побери Самаэля, могло там произойти?
Левиафан погладил плачущую Аиду по голове. Девица припала к нему и зарыдала ещё пуще. В то, что её драгоценного папашу Хаос-таки побрал, Левиафан не верил ни на секунду: если бы что-то произошло с Темнейшим, член Совета почувствовал бы это немедленно.
– Ты пытаешься превратиться в парковый фонтан? – поинтересовался он у Аиды. – Или разругалась с женихом?
Для того, чтобы по обрывочным фразам, перемежаемым шмыганием носом и сбивчивыми извинениями, понять, что произошло, следовало быть менталистом уровня Маклина. Адмирал пошёл более долгим, но менее затратным путем: влил в Аиду еще бокал рома, а затем материализовал умывальный тазик, сделанный из огромной, сияющей изнутри перламутром ракушки, и наполнил его холодной морской водой. Выливать без малого ведро на растрёпанную голову безутешной девицы было, конечно, некуртуазно, зато для прекращения истерики – самое то. Задохнувшись от возмущения, Аида вскинулась и с удивлением обвела взглядом погреб, бокал в своей руке и Левиафана, продолжавшего небрежно держать опустевшую посудину.
– В Бездну женихов! И Тойфеля с его господином Дипломатом туда же! – выпалила девушка. – Из-за них он меня выгнал… – нижняя губа снова предательски дрогнула, и Левиафан понял, что если не перехватить инициативу, то он может хоть до утра вычерпывать море на голову княжеской дочери.
– Папаша тебя выгнал? – спокойно уточнил он. – Из завещания-то хоть вычеркнул, как положено в благородных семействах?
Аида сперва хихикнула, попытавшись представить Князя на смертном одре в окружении нотариусов и менталистов, а затем расхохоталась. Довольно нервозно, но в целом, как счёл адмирал, это было много лучше слёз.
– Просвети, откуда возле тебя взялся Тойфель, – жёстко продолжил он, – и кого ты называешь Дипломатом?
Лицо Аиды свело очередной судорогой неконтролируемого и крайне неприятного веселья:
– Моя вина, я его спрятала. То есть её… Думала, тихо уедут с Габриэлем, но она… они… Идиотка! Война была в ярости, мы же всё делали тайно. Потом вызвали Мора. Теперь решают без меня, а отец… Он был прав, он всегда оказывается прав! Какая ирония… – Аида внезапно расхохоталась, хотя ничего смешного в её словах не было. Адмирала продрало до костей, и атмосфера погреба была тут совершенно ни при чём. На слабость нервов он тоже не мог пожаловаться даже в эпоху юности мира. В отчаянном смехе девушки проступали безошибочно узнаваемые интонации. Он слишком хорошо их помнил.
Редкостно невовремя, – по его реакции девчонка вряд ли сможет что-то прочитать, но лучше всё же прогуляться к стеллажам лично, не привлекая магию. Гадай теперь, это полное развитие всех унаследованных от обоих родителей способностей и качеств? Научившись с этим управляться, девчонка, пожалуй, при желании легко заменит армию наёмных убийц. Или от переживаний и обиды – изгнание она, похоже, полагала настоящим, хотя по тому, что удалось понять, это больше походило на очередную идиотскую шутку Первого среди равных – врождённые способности обострились и вызвали единичный всплеск, который может не повториться более никогда?
Адмирал очень старался не реагировать на отчётливое движение у себя за спиной. Обернулся за мгновение до того, как девчонка, обмякнув на своём шутовском троне, склонилась лицом в колени и задремала в этой неудобной позе, а бокал, выпавший из разжавшихся пальцев, разлетелся о каменный пол.
– Вы предпочитаете начать с осмотра места преступления или мне взбодрить парнишку для задушевной беседы? – Надеюсь, ты скучал без меня, мой мальчик? – игриво обратился Асмодей к бесчувственному телу на кровати. Что-то, промелькнувшее в его тоне, зацепило чуткий слух графа. Тошнотворный лексикон министра культуры, конечно, под завязку был набит «котиками», «птенчиками», «детками» и прочей… фауной, но обращение к преступнику, покушавшемуся на его жизнь, прозвучало с оттенком какой-то неясной грусти. Асмодей присел рядом, почти ласково потрепал по щеке своего несостоявшегося убийцу и обратился к спутникам:
– Вы предпочитаете начать с осмотра места преступления или мне взбодрить парнишку для задушевной беседы?
Малефицио промолчал, разглядывая обстановку, а Маклин дал знак повременить.
– Для начала я хочу выслушать твою версию, – а про себя отметил, что в номере дешёвого отеля и в отсутствие постояльцев больше беспорядка, чем после этой попытки убийства. Никаких следов борьбы.
– О, пребанальнейшая история. Мы познакомились в ближайшем баре, я сразу заприметил этого красавчика и счёл весьма интересным тот факт, что он отправился развлекаться, так сказать, инкогнито. Мне стало любопытно, кто же скрывается под столь хорошо сделанной личиной, не меняя формы. Когда понял, что меня он не знает и принимает всё за чистую монету, сделалось ещё занимательней. Естественно, его истинное лицо разглядеть было несложно, сложней было проделать это так, чтобы мальчишка ничего не ощутил. Надо сказать, в настоящем виде он гораздо приятнее, хотя оба варианта внешности не совсем в моём вкусе. Но наша неопытная невеста вполне могла бы клюнуть. По мне, так слишком похож на своего папашу в молодости. И такой же параноик. Был совершенно один, даже без прикрытия. Зачем бы?
– Гораздо интереснее, что в этом баре забыли вы, – подал голос Малефицио, быстро утомившись непритязательными интерьерами и словоохотливостью непрошеного соратника, – район не из элитных.
– Угадай, – Асмодей с лёгкой улыбкой склонил голову к плечу, кокетливо глянув на Малефа. Тот снова отвернулся к окну.
Асмодей, которого сейчас могли бы заставить заткнуться лишь приказ Князя или экспансивная пуля в голову, продолжил:
– Так вот, друзья мои, заподозрив неладное, я самоотверженно решил идти до конца, ведь на кону оказалось благополучие Цветка Пандема. Дальше событиями управлял Хаос. Предпочтения пылкого юноши оказались слегка специфичны, но совершенно несовместимы со статусом княжеского зятя. Выбранные методы я назвал бы неряшливыми, но техника была недурна, очень недурна. Когда я помог мальчонке полностью расслабиться, он сделался излишне… напористым. И сменил инструмент, хотя поначалу эта идея у меня особых восторгов или возражений не вызвала: трость – предмет особый, обращение с ним сродни высокому искусству. – Выражение возвышенной мечтательности, нарисовавшееся на смазливой физиономии министра культуры, по уровню непристойности легко могло соперничать с двумя сменами разнузданных оргий в лучшем борделе Пандема.
– Ближе к делу. – Прервал неловкую паузу Маклин, покосившись на безупречно прямую спину Малефа, на которой в любой момент могли проступить годовые кольца. – Это допрос, а не сборище клуба Анонимных Извращенцев.
– Извращение – понятие глубоко субъективное, дорогой граф. К примеру, нанесение визитов собственной супруге только тогда, когда начинаете находить у неё под кроватью чужие сапоги, может считаться или не считаться извращением исключительно исходя из того, кому те сапоги принадлежат. – Словно бы говоря о чём-то совершенно абстрактном, ответил Асмодей. Бросив быстрый взгляд на лицо Маклина, удовлетворённо улыбнулся уголками губ, однако довольно резво свернул все лирические отступления.
– В общем, как только я окончательно убедился, что такой супруг дочери моего любезного друга совершенно не подходит, то парализовал милашку и направился к вам.
– Благодарю за подробный рассказ. – Произнёс Маклин таким тоном, что Асмодей счёл за лучшее покинуть кровать и переместиться в кресло. Малеф внимательно вглядывался в лицо преступника, словно пытаясь просканировать содержимое его головы прежде графа.
– Тонкая работа, – подал голос Асмодей, рассматривая подобранную с пола трость. Со знанием дела повертел в руках, осторожно провёл пальцами по металлическим пластинам под набалдашником, и после короткого щелчка трость увенчал потайной клинок. – Против хорошего копья в спальне я обычно ничего не имею, но реши наш красавчик поиграть со мной в змееборца, могло выйти весьма неловко…
– Вас не затруднит ненадолго заткнуться? – Малефицио прервал очередную серию словоблудия на старте, о чём незамедлительно пожалел.
– Ну зачем так грубо, милый. После всего, что между нами было, мы вполне можем перейти на «ты», – томные взгляды министра культуры, по мнению многих, заслуживали отдельной статьи в адмирских Кодексах. Как и почему отец с первых дней мира числил Асмодея среди своих ближайших друзей, становилось для Малефа всё более сомнительной загадкой. – Если уж драгоценный граф взялся за дело, будь уверен, его не остановит даже фестиваль военных оркестров.
Маклин не обратил на сказанное никакого внимания, сосредоточившись на лежавшем. «Красавчик» Изидор, наследник Второго дома Раймира, единственная слабость непробиваемого Михаэля. Прекрасно это понимал и пользовался, гадёныш: столько лет покрывать преступления сына мог или такой же безумец, или любящий отец. Впрочем, иногда грань между одним и другим так тонка, что не видна вовсе. За самим Михаэлем числилось немало, но ни один из эпизодов доказан не был. Даже расследование гибели его первой жены благополучно заглохло.
Это кладбище отеческих надежд не зря заинтересовало Асмодея: мальчишке нужны были даже не дамы из специфических заведений Эфора – некроборделей и клубов самоубийц. Не результат, процесс. Рыться в голове у парализованного, но сознающего происходящее юнца сначала было не слишком просто: в Раймире, с его законом о мыслепреступлениях, аристократия училась закрываться от ментального сканирования едва ли не раньше, чем держать вилку. Маклин холодно улыбнулся и усилил нажим – в конце концов, если раймирский министр обороны столько лет защищал извращенца, сыночка, оставшегося идиотом после допроса, он точно не выбросит на улицу. Впрочем, стандартная защита от сканирования оказалась не настолько прочной, чтобы перепуганный мальчишка мог сопротивляться, рискуя проститься с рассудком. Правильно, не стесняйся, покажи, о чём ты думал…
Ещё одна помойка. Калечить отчаянно сопротивляющуюся партнёршу, периодически проверяя, чтобы та оставалась в сознании и понимала, что её ждёт. Как только приступ проходил, накатывала волна страха. Неплохим средством от него оказались безнаказанность и своеобразное чувство юмора господина министра обороны – поставлять в качестве любовниц для сыночка приговорённых к смертной казни надо было ещё додуматься… Здесь, в Адмире, женишок сперва контролировал себя, но сорвался.
В бар его понесло в полном убеждении, что прошлое убийство было случайностью, и он в состоянии остановиться. Разумеется, ошибался – но стресс требовал выхода. Способностью Третьего дома чувствовать партнёра Асмодей, как к нему ни относись, гарантированно обладал никак не на уровне обычного суккуба – Маклин готов был ставить мешок шеолов против обгрызенной бараньей лопатки, что к решительным действиям Изидора незаметно, недоказуемо, но довольно уверенно подтолкнули. Мальчишка обнаружил подвох только тогда, когда то, что уже должно было перестать дышать, вдруг открыло глаза, улыбнулось и сбросило ремни, как приставшую к рукаву нитку. Парализовали Михаэлева сынка не только и не столько чары, сколько панический ужас и полная уверенность, что живым из комнаты ему не выйти, после того, как он понял, кто стоит над ним в обличье скучающей любительницы свиданий на одну ночь.
Граф отвернулся. Малефицио по-прежнему изучал пейзаж за окном – как не проглядел дыру в стекле, непонятно. Асмодей, развалившись в кресле, косился то на Маклина, то на Малефа, но молчал. Должно быть устал или решил не нарываться.
– Последняя проверка, – не обращаясь ни к кому, процедил Маклин. – Сейчас мы доставим сюда девчонку. Покойные не лгут.
– Может, обойдёмся без кукольных спектаклей? – манерно вскинул брови Асмодей. – Если господину министру будет недостаточно слова трёх членов Тёмного совета…
– Существует установленная процедура, – Маклин жестом остановил Асмодея, явно намеревавшегося продолжить препирательства. – Малефицио, составите мне компанию?
– Если надо, я готов, – тот прекратил гипнотизировать неприглядную картину за окном. – Но почему бы нам не переместить её сюда прямиком из морга?
– Из здания Третьего отделения ничего нельзя забрать на расстоянии, – сообщил граф. – И отправить туда можно только служебным заклинанием или амулетом. Сами подумайте, что было бы, если бы улики или бумаги из управления любой сильный маг мог забрать, когда вздумается… Та же система, что и у вас в СВРиБ, учтите, если соберётесь когда-нибудь совершить преступление.
Малефицио кивнул. Судя по тому, как парень избегал смотреть на Асмодея, идея противозаконных деяний в адрес ближнего казалась ему довольно привлекательной.
Маклин вынул из воздуха стальной амулет на длинной цепочке.
– Можете надеть на шею или намотать на руку, как удобнее. Не будем тратить время попусту.
Оттиск служебного амулета, личная печать, все необходимые отметки на пергаменте. От предложения дежурного «упаковать» законсервированный заклинаниями труп Маклин отмахнулся.
– Малефицио, вы способны донести эту леди на руках? – граф кивнул на стройное тело, благодаря заклинаниям словно парящее над столом. Жертва была прикрыта тонкой тканью, но повреждения, сходные с теми, что с такой гордостью демонстрировал Асмодей, были очевидны.
Начальник СВРиБ кивнул с непроницаемым выражением и подхватил труп на руки. В этот момент Маклин снял заклинания. Казавшееся негнущимся и невесомым тело оказалось неожиданно тяжелым, но гибким, словно мешок с мокрым тряпьем. Малефицио не изменился в лице, перехватил тело поудобнее и оглянулся на Маклина:
– Открыть портал?
– Амулета хватит, – граф пристально вгляделся в застывшее лицо. В ярком неподвижном свете мальчишка сам смахивал на покойника. – Тебе это – он резко кивнул на труп в руках Малефа, – нравится?
– Нет, – всё тот же бесцветный голос.
– И не должно, – граф кивнул. – Асмодей сегодня несколько перебрал со спецэффектами. Если бы на твоем месте оказался более слабый маг, могло и прокатить.
За время их отсутствия в комнате ничего не изменилось. Асмодей, кажется, задремал в кресле – по крайней мере, резко распахнувшиеся огромные глаза господина министра культуры по несфокусированности и наивности могли соперничать с младенческими. Он молча наблюдал за тем, как Малеф, повинуясь жесту Маклина, укладывает девушку рядом с парализованным Изидором, но, как только тело оказалось на постели, внезапно оживился.
– Встань, дочь Третьего дома, – в баритоне Асмодея почему-то не осталось и следа манерности. Подчиняясь приказу, девушка приподнялась, согнувшись в талии, как складываемый перочинный нож. В открывшихся глазах промелькнуло нечто, похожее на узнавание.
– Асмодей, – Маклин покосился на князя инкубата и суккубата с плохо скрываемым раздражением, – не припомню тебя в списках зарегистрированных практикующих некромантов.
– Я выше этих формальностей, – на ярких безупречного рисунка губах мелькнула самодовольная улыбка.
– Если ты не прекратишь вмешиваться, – сухо предупредил Маклин, – на формальности начну плевать уже я. Не думаю, что тебе это понравится.
– Как знать, – протянул Асмодей, но тут же распростёрся в кресле, утомленно махнув изящной рукой, на пальцах продолжали переливаться оставшиеся от образа скучающей провинциальной аристократки кольца. – Впрочем, не навязываю свою помощь, можешь разбираться сам.
– Девочка моя, – голос снова стал жёстким, – тебе придется слушаться другого. Ответь на все его вопросы, и Хаос примет тебя.
Ничего нового допрос не принёс. Когда мёртвой девушке показали по-прежнему скрытого личиной Изидора, она опознала своего последнего клиента. Кристаллы с записью Маклин столь же небрежно, как и предыдущие, ссыпал в карман. Тело убитой, повинуясь заклинанию, безжизненно вытянулось рядом с убийцей, наблюдавшим за происходящим остекленелыми от животного ужаса глазами.
***
– Ты дурная примета, Палач. Особенно в эти часы, – проворчал раймирец, неприязненно уставившись на Маклина. Собеседники Михаэля обычно быстро начинали чувствовать себя очень неуютно, как заблудившиеся в джунглях охотники, осознавшие, что из чащи на них уже некоторое время с интересом смотрит пара вот таких же пронзительно-голубых глаз, к которым прилагается шестьдесят стоунов мышц, острые клыки и когти.
– Увидим. У меня к тебе несколько вопросов. – Маклин махнул рукой, предоставляя Михаэлю лучший обзор. – Видишь парня на кровати?
– И не только его. Ты потревожил меня, чтобы похвастаться? – приподнял бровь Михаэль.
– Смотри внимательнее. – Граф с удовольствием наблюдал, как широкая ухмылка медленно сползает с лица собеседника. – Уверен, ты лучше меня знаешь, что произошло с его дамой. Скажи, сколько у нее было предшественниц?
– За дурака меня держишь? – в голосе Михаэля появились рокочущие ноты.
– Отнюдь. После того, как твоего наследничка взяли на горячем, я мог бы сразу отправить его в Бездну.
– Горячее давно покрылось льдом. Девица отлично сохранилась, но умерла не вчера. При твоём уровне доступа сфабриковать подобное – раз плюнуть. Решил выслужиться перед хозяином и повесить новые подвиги его беглого сынка на моего оболтуса?
– Вольный воздух Адмира слегка вскружил крошке голову, так что одной дамой дело не ограничилось, – послышался приторный баритон Асмодея, который устал скрывать своё присутствие. – Но радуйся, Бештер, первый слуга Светлейшего, карающий меч Раймира, правящий твёрдо и у престола стоящий по праву: всем прелестницам столицы твой сын накануне вечером предпочёл меня.
Взгляд Михаэля застыл в одной точке где-то над головой Маклина и приобрёл почти стеклянную прозрачность. По бокам напряжённо сжатых челюстей вздулись и заходили желваки. Михаэлю не требовалось особых усилий, чтобы выглядеть угрожающе, с его телосложением это впечатление скорее следовало постоянно контролировать. Неожиданно перед ним возник бокал, и раймирец осушил его одним глотком.
– Вторая жертва. Точнее, потерпевший, – сухо прокомментировал явление Асмодея Маклин.
– Член Совета Тёмных князей, какая неожиданность, – Михаэль поморщился. – Не томи, Палач, выкладывай, спрятан ли у тебя под кроватью в этом клоповнике ваш премьер-министр, и сидит ли в шкафу Темнейший?
– Отца здесь нет, но у меня к вам вопрос как у брата невесты. – Граф понимающе усмехнулся, увидев реакцию Михаэля на очередное действующее лицо этой пьесы – ситуация стремительно теряла адекватность, а в официальном изложении и вовсе напоминала бы бред пациента Бездны.
– Что бы вы стали делать, если бы Изидор настолько… расслабился не с безвестной беднягой из Третьего дома, а в супружеской спальне с моей сестрой?
Михаэль брезгливо стряхнул со стола осколки раздавленного бокала, не обращая внимания на пачкающую столешницу кровь, но ответил неожиданно спокойно:
– Она ещё и дочь Лилит, парень. Не исключено, что мне выпало бы радоваться счастью юной четы да заходить проведать многочисленных внуков. Убить её он не смог бы, она его – тоже. Чем не секрет удачного брака?
Даже у Асмодея хватило такта промолчать. Михаэль смотрел не на собеседников и даже не на распростёртого на кровати Изидора. Маклин догадывался, в сколь давнее прошлое устремлён этот взгляд, и кого видит сейчас перед собой былой противник.
Первая часть формулы договора не была сказана вслух, не была и утроена, но старые правила того не требовали. Ритуальный ответ прозвучал без колебаний, резкий, как падение ножа гильотины:
– Буду должен.
***
Тавмант не был настолько влюбчив, чтобы сворачивать шею вслед каждой встречной, но только что к нему обратилась ожившая мечта любого парня. Если, конечно, вытащить её из мешковатых шмоток, которые она нацепила явно для конспирации. Ну или для того, чтобы не нарушать дорожное движение и не провоцировать массовые беспорядки. Явилась по дядюшкину душу, о чём сообщила скромно, безо всякого кокетства. Это только добавило ей прелести. Тавмант что-то отвечал на автомате, стараясь как можно дольше задержать и одновременно надеясь, что его напарница и кузина всё-таки смилостивится и примет экстренный сигнал сердечного бедствия.
– Фина, выручай. Если та, что сейчас зайдёт, не очередная беременная любовница нашего дядюшки, сделай милость, выясни адресок. Судя по одежде и говору, явно местная, но я не то что не видел её раньше, я даже не слышал о ней.
– Твой кредит в моём банке доверия и так слишком широк, дорогуша. Кто умолял перекинуться и посидеть за него на дежурстве, чтобы он мог удрать с дружками на охоту? Рассказы про обильную добычу и грандиозную попойку после остались единственным проявлением твоей благодарности. А теперь мне прикажешь выступать ещё и в роли уличной сводни? – сердито отозвалась Фина. – Даже не мечтай.
При виде нескладного чучела на пороге девушка нахмурилась, но не проронила ни слова. Бестолковый кузен перегрелся на солнышке, перебрал вина в обед, или тут замешаны какие-то хитрые приворотные чары? Дядюшка Леви всё же проявлял излишнее великодушие, позволяя пропускать во дворец чуть ли не любого, будь он даже нищим тапочником, ночующим на пляже. Та же чрезмерная широта души владыки Архипелага приводила сюда бессчётных дам и девиц самого разного пошиба, иногда и с детьми. Вдовы, сироты, мнимые родственнички, неудачливые авантюристы, наивно полагающие себя достойными денежного содержания. Щедростью криоса пытались воспользоваться слишком многие. К какой категории относился этот визитёр, намётанный глаз Фины определить не смог. Одно удалось прояснить сразу – никакие чары в деле всё-таки не участвовали, маскировкой или приворотами тут и не пахло. Скорее всего – и правда девчонка, судя по тому, как нервным движением заправила под шляпу выбившуюся прядь волос. Но кому это вообще важно, кроме разгильдяя Тавманта? Гораздо интереснее другое: понять, с чем явилась, не вышло – полный вакуум вместо обычного потока сознания. Не блок, не щит, какая-то противоестественная кромешная пустота. Фина сосредоточилась, надеясь зацепить хоть что-нибудь. От напряжения тут же заныли виски, противно отдавая в затылок. Преодолевая нарастающий шум в ушах, девушка встряхнула головой и потёрла глаза онемевшими пальцами. Посетительница продолжала молчать, глядя в пол, и, судя по всему, провалившуюся попытку сканирования даже не заметила. Не то её сморила проклятая духота, не то девица и вовсе не в себе.
– Эй, подруга! – Посетительница слабо шевельнулась, но глаз не подняла. Отчасти Фина её понимала, самой потребовалось некоторое усилие, чтобы прервать затянувшуюся паузу. – Ты же не можешь тут сидеть, пока на тебе кораллы не вырастут. Криоса нет, и о своих планах он мне, видишь ли, не докладывает – так что не поручусь, что сегодня ты его дождешься. Обычно к нему со своими проблемами приходят каждое новолуние, а до него, – морская ведьма сосредоточилась, – ещё дня три. Если у тебя что срочное, так иди к ратуше – там не только мэр и совет старейшин, там рядом приют для обездоленных, суд, казармы городской стражи и всё прочее, что может понадобиться в стеснённых обстоятельствах.
Странная девица снова никак не отреагировала.
В дверь приёмной просунулась лохматая голова – Тавмант очевидно устал ждать мысленного сообщения.
– Прекрасные дамы, – заговорщическим тоном сообщил молодой демон, – вчера вечером я выиграл в карты бутылочку вина, которое, по слухам, предпочитает адмирский владыка. Не материализовать ли её прямо здесь и не распить ли прямо сейчас? Криоса нет, скоро закат, нас сменит ночная стража, так почему бы не провести оставшиеся пару часов веселее, чем прошедшие десять?
Фина возвела глаза к потолку. Возможно, бокал вина сделал бы сложившуюся ситуацию несколько приятнее, но не говорить же об этом кузену.
– Манта, твои трущобные привычки стремительно переходят на новый уровень: теперь не только пить на службе, так ещё и угощать посетителей. Осталось дождаться ночной стражи и устроить вечеринку прямо в дядюшкином кабинете. Полагаю, он будет просто счастлив, если случайно решит нас навестить.
– Фи, в кого ты такая зануда? Дядюшка никогда не порицал питие вина в компании прекрасных дам...
– Возможно, настало время начать, – из-за двери за спиной Фины вышел Левиафан и оглядел собравшихся. Тавмант моментально утратил весь энтузиазм под тяжёлым взглядом криоса, а побледневшая Фина досадливо кивнула в сторону неподвижной девчонки:
– Что у неё к вам за срочное дело – так и не объяснила, но уходить категорически отказывается.
– Я разберусь, – коротко бросил Левиафан. Слава Хаосу, это не государь и повелитель, но, если подозрения верны, убирать гостью подальше от оболтусов следовало аккуратно. И быстро. В приёмной и без того фонило, как в палате Бездны. Эти двое – ребята, конечно, дубовые, но просиди они так до конца смены – неизвестно, чем бы кончилось. Он осторожно приблизился.
– Девочка, ты меня слышишь?
Фигура в кресле, секунду назад напоминавшая искусно сделанный манекен, резко распрямилась и в попытке встать слепо рухнула на руки адмиралу, довольно чувствительно залепив лбом в грудь. Он вынужденно приобнял девчонку, вцепившуюся в него не хуже осьминога, и под аккомпанемент глухих сдавленных рыданий растворился в воздухе вместе с ней, оставив подчинённых в полном недоумении. Единственное, что оба поняли – узнать адресок незнакомки юному любителю карт, вина и женщин точно не светит.
***
Перебрасывая портал, адмирал спешил убрать рыдающую и фонящую, как идущий вразнос реактор, дочь владыки подальше от всего живого и, похоже, не подрассчитал: в погребе, конечно, не было никого живого, если не считать винных дрожжей, но вряд ли это помещение сойдет за гостиную. Отцепив от себя беспомощно всхлипывающую Аиду, Левиафан огляделся и счёл, что пузатый бочонок в углу – вполне подходящее кресло. Материализовал на нём подушку, усадил Аиду и задумчиво посмотрел вокруг. Слуги бывали здесь чаще и наверняка ориентировались лучше, но звать их не следовало. Ладно... Повинуясь движению руки, где-то под сводами подвала загорелся свет. Адмирал дистанционно и во многом наугад выудил откуда-то из недр дальнего стеллажа бутылку. Напряжение сказывалось – вытаскивая пробку, он раскрошил бутылочное горлышко, но вовремя спохватился – осколки не попали внутрь, а, повинуясь заклинанию, заплясали вокруг и сложились в пару повисших в воздухе бокалов. Плеснув себе, он пригубил напиток. Неплохой ром... есть надежда, что девчонке перехватит дыхание настолько, что она забудет, как рыдать. Во второй бокал ром полился до краев. Аида вздрогнула, отшатнувшись от неожиданно возникшего перед ней резко, но приятно пахнущего подношения.
– Это что? – она взяла бокал, но по-прежнему принюхивалась к содержимому.
– Отрадно в кои-то веки увидеть кристально честное княжеское дитя, – иронически произнес Левиафан. – Ты хочешь сказать, что ни разу не совершала набегов на папашин шкаф? Или что среди добычи никогда не оказывался ром?
– Не такой, – Аида еще раз понюхала напиток. – Пахло иначе.
– На Островах ром настаивают на травах и специях, а не просто выдерживают в бочках, – как ребёнку, пояснил адмирал. – Не понравится – найду что-нибудь другое.
Аида сделала осторожный глоток, вкус напитка оказался ярким, как фейерверк. Пряный и терпкий, но более мягкий, чем дары отцовского шкафа. Совершенно некстати вспомнилось, как отец впервые застукал её за расхищением закромов. Ругать не стал, просто налил бокал доверху и с ласковой усмешкой сказал, что если она выпьет всё до капли, то ей будет позволено забрать бутылку с собой и в дальнейшем полноправно пользоваться всем, что найдёт на полках. Очнулась она только утром следующего дня, с жуткой головной болью, и первое что увидела – недопитую бутылку рома на прикроватном столике. Рядом красовался маленький изящный флакончик с запиской. Лежит теперь где-то в шкатулках, среди прочих отцовских подарков. Аида бессильно опустила голову, глаза снова защипало, пустота в груди всё росла и росла. В попытке собрать волю в кулак она сделала ещё один изрядный глоток… и громко, безобразно и совершенно непозволительно разрыдалась.
Левиафан поморщился – ни женских, ни детских слёз он не любил. Что там случилось-то, если папашина любимица при упоминании о Князе ударяется в истерику? Выбрала неподходящего жениха или пошла по стопам старшей сестры? Надоело участвовать в старом тягомотном ритуале? Последнее как причину всерьёз рассматривать было смешно – закон дозволял невесте, в случае, если никто ей так и не приглянулся, раздать неудачливым претендентам ответные дары, да и отправить восвояси, а через несколько лет снова собрать желающих попытать счастья. Пользовались полным отказом редко, но, как полагал адмирал, лишь потому, что обычно к началу ярмарки на примете у всякой уважающей себя невесты уже имелась пара-тройка достойных кандидатур. Всё сводилось к выбору наиболее нравящегося ухажёра. Остальные обычно тоже внакладе не оставались – после того, как невеста выбирала будущего мужа, неудачникам опять же преподносили утешительные подарки. Кто был поумнее, без супруги не уезжал всё равно – вокруг любой невесты постоянно крутилась целая стая придворных дам и дев, куда более озабоченных устройством собственной личной жизни, нежели благом патронессы. Так что, Хаос побери Самаэля, могло там произойти?
Левиафан погладил плачущую Аиду по голове. Девица припала к нему и зарыдала ещё пуще. В то, что её драгоценного папашу Хаос-таки побрал, Левиафан не верил ни на секунду: если бы что-то произошло с Темнейшим, член Совета почувствовал бы это немедленно.
– Ты пытаешься превратиться в парковый фонтан? – поинтересовался он у Аиды. – Или разругалась с женихом?
Для того, чтобы по обрывочным фразам, перемежаемым шмыганием носом и сбивчивыми извинениями, понять, что произошло, следовало быть менталистом уровня Маклина. Адмирал пошёл более долгим, но менее затратным путем: влил в Аиду еще бокал рома, а затем материализовал умывальный тазик, сделанный из огромной, сияющей изнутри перламутром ракушки, и наполнил его холодной морской водой. Выливать без малого ведро на растрёпанную голову безутешной девицы было, конечно, некуртуазно, зато для прекращения истерики – самое то. Задохнувшись от возмущения, Аида вскинулась и с удивлением обвела взглядом погреб, бокал в своей руке и Левиафана, продолжавшего небрежно держать опустевшую посудину.
– В Бездну женихов! И Тойфеля с его господином Дипломатом туда же! – выпалила девушка. – Из-за них он меня выгнал… – нижняя губа снова предательски дрогнула, и Левиафан понял, что если не перехватить инициативу, то он может хоть до утра вычерпывать море на голову княжеской дочери.
– Папаша тебя выгнал? – спокойно уточнил он. – Из завещания-то хоть вычеркнул, как положено в благородных семействах?
Аида сперва хихикнула, попытавшись представить Князя на смертном одре в окружении нотариусов и менталистов, а затем расхохоталась. Довольно нервозно, но в целом, как счёл адмирал, это было много лучше слёз.
– Просвети, откуда возле тебя взялся Тойфель, – жёстко продолжил он, – и кого ты называешь Дипломатом?
Лицо Аиды свело очередной судорогой неконтролируемого и крайне неприятного веселья:
– Моя вина, я его спрятала. То есть её… Думала, тихо уедут с Габриэлем, но она… они… Идиотка! Война была в ярости, мы же всё делали тайно. Потом вызвали Мора. Теперь решают без меня, а отец… Он был прав, он всегда оказывается прав! Какая ирония… – Аида внезапно расхохоталась, хотя ничего смешного в её словах не было. Адмирала продрало до костей, и атмосфера погреба была тут совершенно ни при чём. На слабость нервов он тоже не мог пожаловаться даже в эпоху юности мира. В отчаянном смехе девушки проступали безошибочно узнаваемые интонации. Он слишком хорошо их помнил.
Редкостно невовремя, – по его реакции девчонка вряд ли сможет что-то прочитать, но лучше всё же прогуляться к стеллажам лично, не привлекая магию. Гадай теперь, это полное развитие всех унаследованных от обоих родителей способностей и качеств? Научившись с этим управляться, девчонка, пожалуй, при желании легко заменит армию наёмных убийц. Или от переживаний и обиды – изгнание она, похоже, полагала настоящим, хотя по тому, что удалось понять, это больше походило на очередную идиотскую шутку Первого среди равных – врождённые способности обострились и вызвали единичный всплеск, который может не повториться более никогда?
Адмирал очень старался не реагировать на отчётливое движение у себя за спиной. Обернулся за мгновение до того, как девчонка, обмякнув на своём шутовском троне, склонилась лицом в колени и задремала в этой неудобной позе, а бокал, выпавший из разжавшихся пальцев, разлетелся о каменный пол.
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Кандидатовка
Психически нестабильный правитель с омерзительным характером у руля великой державы — это не проблема, а самое обычное дело. Проблема — если он практически всемогущ и настолько удачлив, что убить или сместить его пока не вышло и у самых горячих энтузиастов. Потому приходится выполнять любые странные капризы государя, даже когда ему взбредает в голову внезапно оставить трон и заодно сменить политический режим.
В результате после сотен тысяч лет безудержной тирании в Адмире объявлены президентские выборы, демократия, паника и веселье. Для кого-то это — изрядная головная боль, для кого-то очередной шанс наконец осуществить давние планы, для кого-то — просто повод лихо поразвлечься, пользуясь моментом.
В результате после сотен тысяч лет безудержной тирании в Адмире объявлены президентские выборы, демократия, паника и веселье. Для кого-то это — изрядная головная боль, для кого-то очередной шанс наконец осуществить давние планы, для кого-то — просто повод лихо поразвлечься, пользуясь моментом.
Осторожно, компостмодернизм! После того, что авторы сотворили с русским языком, они ему очень и очень обязаны. Спонсоры вдохновения — чудовищный климат средней полосы, скидочная политика алкомаркетов и современное состояние информационной среды. Все совпадения случайны, всё, что вы воспримете серьёзно, будет использовано против вас.
Глава 1, где происходит то, чему совершенно не следовало бы случаться
Глава 1, где происходит то, чему совершенно не следовало бы случаться
Распахивать дверь в Тайную Канцелярию с ноги, без стука и вопроса, нельзя ли, давненько никто не решался. И когда тяжеленная дубовая дура грохнула в стену так, что с потолка отвалился кусок лепнины, происходящее показалось начальнику Службы внешней разведки и безопасности Адмира дурным сном.
Тем более что на пороге — каковских он будет, это в каком Круге уже не то, что не закусывают, но даже и перерывов между первой и второй не делают?! — появился незнакомый демонёнок. Ничем не примечательный — хотя умыться и причесаться визитеру бы не помешало, да и драные штаны могли быть почище.
— Нехреново вы тут устроились, — с восхищением оглядывая кабинет, протянул мальчишка. — Слуги народа адского и пламени блядского... или наоборот. Неважно. Я тоже хочу млеть, как стейк на сковородке, и ни за что не отвечать.
Будь начальник СВРиБ Малефицио ди Малефико субъектом более нервным, он бы уже обрушил на внезапного визитёра с десяток разнообразных кар за неуставные речи и неподобающий вид. Но сей достойный слуга народа жил на свете не первую сотню лет, поэтому просто негромко и вежливо сказал куда-то в пространство:
— Охрана!
Вместо того, чтобы спешно убраться, откуда пришел, хам в рваных штанах и с вороньим гнездом на голове, казалось, еще больше развеселился.
— И не жалко тебе их? — с тоской в голосе произнес он.
— Судя по тому, что тебя не уложили мордой в пол, у них есть основания себя жалеть. Кто ты такой и где охрана? — на второй части предложения Малефицио повысил голос. — Некомпетентные сотрудники будут уволены.
— Вижу, не жалко, — стервец продолжал валять дурака. — Дай волю, ты всех разгонишь, хоть посмертно... — он старательно скривил подвижную физиономию низшего демона в подобии скорбной гримасы, утёр грязной рукой воображаемую слезу и покосился на Малефицио, словно ища в том признаки раскаяния или подозрений в адрес неведомо как и куда расточившейся охраны.
Не заметив оных, нахал не смутился, но подпустил надрыва в юношеский тенорок. — Меня, небось, тоже уволишь? Без пенсии и выходного пособия?!
Начальник СВРиБ потряс головой и протер глаза: интонации казались смутно знакомыми. Правда, тембр голоса, внешность и все прочее никак не соответствовали, однако ж охрана куда-то подевалась. И дверь, весившая около полутонны, впечаталась в стену уж больно легко и непринужденно.
Неприятное чувство, посетившее его вместе с нахальным, но безобидным с виду гостем, усилилось. Из юношески ясных глаз на него смотрело что-то очень большое, опасное и крайне нестабильное. Вместо того чтобы, как внезапно захотелось, разбить окно столом и прыгнуть вниз, он вскочил и поклонился:
— Приветствую, Вашес-с-ство. Могли бы не трудиться, по-родственному голограмму прислать.
— Голограмма — это скучно, — скривил еще более трагическую морду маль... ох, нет, уже не мальчишка, а неопределенного возраста мужчина. По-прежнему в драных штанах, но уже не в рубашке, а в странного фасона парадном кителе адмирала несуществующего (или же существующего, но никак не в Адмире, Раймире или на любой из известных Пластин) флота. Вместо кокарды на псевдоадмиральской фуражке красовался то ли изрядных размеров драгоценный камень, то ли банальная стекляшка. С Князем никогда нельзя было знать заранее, а выяснять почему-то не тянуло. — К тому же голограмма не способна передать глубины отеческого беспокойства, которое я испытываю, — неожиданно высокопарно продолжил он. — Твое здоровье, Малеф, беспокоит меня чуть меньше, чем моё собственное. А уж как моё-то в последнее время сдаёт — я и рассказать боюсь.
Лицо Малефа тем временем становилось всё более схожим с каменными истуканами, стерегущими древние гробницы. Несмотря на высочайший уровень ментальной дисциплины, он в экстренном режиме перебрал варианты мучительной казни, которую мог предварять таким пассажем сиятельный отец нации. Что характерно, вопроса «за что?» в голове так и не мелькнуло, кошка прекрасно знала, на какой именно шматок сала она нацеливалась последние полсотни лет. Во рту появился мерзкий привкус провала, но Малефицио старался не обращать на него внимания.
— Не уверен, что верно вас понял, Вашес-с-ство.
— Да что тут непонятного? — развел руками тот и вздохнул настолько искренне, что подвоха сынок не заподозрил бы, даже если бы носил имя Полиграф. — Устал я, понимаешь? Тысячи, сотни тысяч лет — и все одно и то же, сплошь интриги... — тут Князь чуть не вышел из образа, слишком пристально уставившись на кровиночку, но вовремя спохватился и изобразил во взоре томность. Хотел было симулировать нервный тик — гулять так гулять! — но передумал. Кем-кем, а идиотом Малефицио не был, и мог что-нибудь заподозрить раньше времени.
Малефицио осознал, что казнь за измену престолу может быть отложена на неопределённый срок, но что для этого надо сделать, пока не понял. Посему решил на всякий случай выразить базовые верноподданические чувства, слегка подыграв государю.
— Простите, не вполне понятно, как Вашес-с-ство могли бы устать. Ведь вы, как всем известно, первозданны, уникальны, неутомимы и совершенно очевидно бессмертны.
— В том-то и дело! — буркнул Князь. Заговорить о бессмертии старшенький, по его прикидкам, должен был на пару реплик раньше. Неспроста он такой показательно тупой да верноподданный... — Люцифер вон тоже бессмертный, пару геологических эпох в Бездне Приапом торчит. А я тут с вами, идиотами, в том же стиле — ни развлечься, ни по Пластинам пошататься, всем тут задницы, считай, подтираю. Хватит! Без меня жить учитесь!
Первую радостную мысль Малефициано не успел сбить на взлёте, поэтому следом незамедлительно подтянулась вторая. Насчет стола, окна и надёжных острых скал внизу. Медитировать вместо того, чтобы реагировать, не стоило. Можно было запросто угодить в помянутую Бездну, к Люциферу в соседушки.
Малеф склонился перед отцом почтительно, но не слишком: картинного подобострастия Князь не выносил.
— Какая роль в вашем плане отводится мне?
— А это не мой план, — ехидно сообщил Князь. — Теперь это твой план. Ты обязан придумать, как назначить мне максимально достойного преемника, попутно убедив население Адмира, что преемник, кем бы он ни оказался, — их свободный и радостный выбор. Хоть котел дырявый на трон водрузить — а чтобы любили и почитали, как собственного законно выбранного владыку. Задача ясна?
— Вас понял, — Малефицио не дрогнул голосом, хотя и чуял, что ничем хорошим затея не кончится. Отец опять задумал развлечься, почему-то в первую очередь именно за его счёт. Иного повода столь явно и издевательски предлагать концепцию, которую блистательно обкатали в рамках проекта «Человечество», быть не могло. Впрочем, незачем пытаться предотвращать бардак, которым ты уже назначен руководить. — Приступаю.
— Приступай, приступай, — по всей видимости, владыка Адмира остался доволен — иначе с чего бы ему медленно исчезать, изображая на прощание Чеширского кота. Тревожила лишь последней растворившаяся в эфире улыбка: человеческая, но очень, очень зубастая.
Глава 2, где не происходит ничего, что не происходило бы в любом из обитаемых миров
Глава 2, где не происходит ничего, что не происходило бы в любом из обитаемых миров
Скучавшая без дела Война, коль скоро апокалипсиса в ближайшее время не намечалось, прилагала все усилия, чтобы спровоцировать хотя бы скромный локальный конфликтик. На данном этапе ее устроил бы даже мордобой среди пленённых ее чарами местных идиотов. Но увы.
Неимоверно дорогой, пафосный и невыносимо скучный курорт, куда ее занесло за компанию с Хэмьеном, находился на Перешейке. Любые серьёзные конфликты, смертоубийство и сведение давних счетов на этой нейтральной полосе между Раймиром и Адмиром исключались: нарушители старого доброго правила "Что происходит на Перешейке, остается на Перешейке, свершившееся за его пределами никого не волнует", отправлялись прямиком в жерло любого из местных вулканов.
Посему военные базы с обеих сторон нейтралки боеготовностью не блистали, а их ограниченный во всех смыслах слова контингент пух от скуки и почти дармовой выпивки, стараясь оправдать свое наличие в приграничье усиленным кадрежом хоть сколько-то симпатичных курортниц.
Симпатичность с точки зрения жителей Веера, обладавших зачастую весьма своеобразной и не вполне антропоморфной внешностью, была понятием крайне растяжимым — посему присвистываний вслед, предложений прогуляться и даже более смелых авансов Всаднице хватало бы с лихвой, кабы не рыжее патлатое чудовище. Что было особенно обидно, чудовище нимало не возражало бы, вздумайся ей развлечься, но бравые вояки откровенно опасались связываться с то ли подругой, то ли любовницей, то ли вовсе полусестрой одного из наследников Князя.
Война мечтательно зажмурилась и нежно улыбнулась, в подробностях представляя себе, что сделала бы своими руками с теми, кто пустил эту похабень гулять по всему Перешейку. Слух у нее был, как у чёрной пустынной лисы, а шёпот горничных этажом ниже не оставлял простора для фантазий. Дескать, оба высоченные, рыжие, мускулистые — притом девку эту со спины с мужиком перепутать, как два пальца об котёл, верно говорили на рынке. — Да и в лице схожесть есть, родная вряд ли, а кровная — кто ж Владыку нашего не знает, приплода от него — пол-Веера. — Ай, да я у них вчера прибиралась в номерах, детьми клянусь, что спали в одной постели, и явно не как кровным по совести положено. Простыни на полу, одежда мало не на люстре, а бесстыдница по всему Перешейку шляется, сверкая сиськами. Уже все и всё в подробностях рассмотрели, один вопрос остался — на жопе-то тоже тату набито, или нет? — Чему удивляешься, детки все в папашу! Князь с сёстрами не спит, конечно — только потому, что нету сестёр, а так бы...
Закончив (к сожалению, только в мечтах) заживо скармливать сплетниц скучающему сейчас в конюшне столичных казарм любимому коню, рыжему, наглому и плотоядному, как и хозяйка, Война потянулась за телефоном.
Пожаловаться на скуку и ограниченность местных жителей очень хотелось, поэтому, перебрав пол-адресной книжки, Война решительно ткнула в переплетение двух одинаковых рун. Судя по тому, что вызываемый абонент ответил на звонок мгновенно, не одна Война изнывала от безделья. Это настораживало: обычно фавориткам Князя было некогда скучать. После долгого и на изрядную часть состоявшего из междометий общения с давней коллегой, Война поняла: из этого, если не повезет, вылезет не паршивенький локальный конфликт, а натуральная Вторая Вселенская. Если, конечно, дети и соратники окажутся достойными своего сумасшедшего папаши и вождя.
Покинув гостиную шикарного номера для новобрачных (никакой свадьбы на горизонте не намечалось, но это были самые приличные комнаты в гостинице), она решительно отправилась в спальню.
— Встать, сука, трибунал проспишь! — рыжая красотка в босоножках и шортах плюхнулась на кровать и пощекотала безмятежно сопящего Хэмьена за рёбра.
Хэм, единственный из отпрысков Князя, боявшийся государственной службы сильнее, чем армии и свадьбы вместе взятых, оказался в этом всеми демиургами забытом пафосном месте исключительно потому, что умудрился в очередной раз в хлам и тряпки разругаться с драгоценным родителем. При дворе не зря шутили, что вторая чудовищная семейная черта представителей правящего дома — характер. Первой был выдающийся нос, но он не мешал жить даже Князевым дочкам. Дурацкие лингвистические выверты, благодаря которым слово "нос" на адском звучало для носителей других языков крайне неприличным и весёлым образом, сделали выражение "не суй свой нос в чужие дела" весьма популярным и породили целый пласт анекдотов, где незадачливому ухажеру любой расы предлагалось устыдиться, сравнив свои репродуктивные богатства с носом любого из владетельного семейства.
В очередном творческом запое Хэмьена угораздило написать песенку, посвящённую обожаемому папочке, и высоким штилем обвинить того (исключительно для красного словца, пасквиль был от первого и до последнего слова выдумкой) ни много ни мало — в воровстве детей, тяжелейшем, по меркам местных Кодексов, проступке. Себя чрезмерно вдохновившийся третьей бутылкой палёной мистофелевки гений, что логично, выдал за невинную и никем не понятую жертву. На тот момент у Князя случился особенно мерзкий период экзистенциальной тоски, сильно обеднивший вполне пристойное для тирана и деспота чувство юмора и вызвавший к жизни приличествующую всякому уважающему себя диктатору паранойю. Никто не удивился, когда незадачливая рок-звезда, даже не собрав в дорогу чемоданов, исчезла из Адмира в чём была. Оставаться в столице, когда прошёл слушок, что любящий отец собственноручно натаскивает на твои несвежие носки свору егерей из Третьего, было бы идиотизмом или героизмом, а героев Князь хоронил хоть и с почестями, но ещё до заката текущего дня.
Хэм и сам понимал, что единственным разумным поступком с момента покупки ящика этой грешной мистофелевки было то, что на Перешеек он удрал не в одиночестве. Война, одна из четвёрки наиболее доверенных лиц Князя, именуемых Всадниками апокалипсиса, почему-то решила стать временной любовницей Хэма. За какие достоинства она его прибрала к рукам, и сколько это продлится, местечковый гений понятия не имел, но здраво рассудил, что проблемы следует решать по мере поступления. Тем более, что из всех его проблем Война была наименьшей — с ней было весело, законный брак, дети и прочие дамские аксессуары её совершенно не интересовали. Соответствовать постельным стандартам привычной к гвардейским казармам подружки при его молодости, здоровье и выносливости было не слишком сложно, скорее, приятно.
Лениво и безуспешно ловя гуляющие по рёбрам ладони, Хэм вынул фамильный профиль из кучи подушек и беззлобно пробормотал:
— Отставить панику в обозе, каких-то пару часов — и я весь твой.
Но когда Войну останавливала дипломатия, тем более такая бездарная?
— Подъём, подъём... — подруга не унималась, стащила простыню и расшвыряла подушки.
— Какого хрена? — несчастная жертва Войны из природной вредности глаз не открывала. — Был тебе ночью подъём, и не единожды... Ты ж меня инвалидом сделаешь, а я и так с детства морально контуженный.
— Будет тебе не только морально, — женщина вытянулась на разорённой кровати и принялась старательно превращать и без того спутанную шевелюру Хэмьена в импровизированные дреды, стараясь дёргать посильнее, чтобы не заснул снова. — Будет тебе и физически. Хочешь до старости сидеть на Перешейке, сиди, не жалко. Но когда через пару сотен лет сам от скуки побежишь в вулкан прыгать, вспомни, как тебя старательно будили! Авось в завещании меня пропишешь. Мелочь, а приятно.
— Из-под какого котла дровишки, м-м? И что должно мне помочь вылезти из этой дыры? Ты затрахала всех наличных егерей до смерти или нашла, собрала и перестирала мои носки, чтобы до них никто не добрался? — меланхолично поинтересовался мерзавец, игнорируя куафёрские усилия Войны. Не обращать внимания на почти центнер первосортных мышц, навалившихся на грудь с невинной яростью голодной пустынной лисы-отоциона, было непросто, но Хэм слишком вымотался, чтобы до завтрака устраивать гладиаторские бои.
— Помнишь, твой папаша как-то вбросил в одном из миров идею дурацкой политической игры?
— Было дело, выстрелило отменно. Такого количества хаоса оптом, со скидкой тот мир давно не получал. Ты пришла проверить, как у меня с новейшей историей миров Веера?
— Слушок пошел, что у нас ту же пульку пишут, но ты в раскладе не значишься.
Хэм понял, что чувствует скорпион, которого вдруг передумали жрать, потому что Война оставила его в покое и села на кровати, скрестив ноги. От неожиданности он тоже сел. Почесал голову, застряв в спутанных патлах пальцами, и витиевато выругался. Фундамент семиэтажной конструкции состоял из краткого описания состояния ментального здоровья патриарха, первые этажи констатировали возможность возрастных изменений даже у Темнейшего, далее возвышались пожелания самых странных и патологических досугов всему совету Тёмных князей, а крыша со шпилем, башенками и горгульями состояла из верноподданнического пожелания совместной радостной прокреации всем помянутым.
— Свежие новости из столицы — лучший будильник, — расхохоталась ничуть не смущённая Война. — Похожие словесные кренделя я слышала пару-тройку сотен лет назад, когда твой папаша с Азраилом вдрызг переругались из-за мамаши ди Малефико. В общем, последние сплетни из Осеннего дворца дали мне идейку, как тебе вернуться в столицу и не шарахаться от каждого куста. Не надейся, валяясь в кровати, ты ничего не узнаешь: мы с тобой, к сожалению, тут не единственные, кто способен слышать, о чем шепчутся этажом выше или ниже. Так что вставай, завтракать на пленэре будем.
Спрыгнув с кровати, Война покрутилась перед зеркалом, занимавшим почти всю стену, и сочла, что босоножки и минималистичного вида шорты — вполне приличное одеяние. Одумавшись, дополнила наряд одной из валявшихся на кресле маек Хэмьена, причем заправив подол с одной стороны, другую оставила свисать сбоку хвостом.
Хэму ничего не оставалось, как последовать за неугомонной подругой. Тем более, что война, как говорится, войной, но обед, то есть, завтрак, обед, ужин и ряд импровизированных перекусов он предпочитал не пропускать. Завтрак, желательно, в постель, но Война же...
Глава 3, в которой раскрываются секреты изготовления политических кандидатов из подручных материалов
Глава 3, в которой раскрываются секреты изготовления политических кандидатов из подручных материалов
В катакомбах под Осенним дворцом властвовала тьма. Те, кто коротал там вечность, более не нуждались в свете или тепле, а тот, чьи тяжёлые шаги размеренно дробили вязкую и удивительно напряжённую тишину, мог обходиться без подобных излишеств. Полы длинного халата прошуршали вдоль ряда внушительных резных саркофагов и замерли возле еще не потускневшего надгробия у западной стены.
— Здравствуй, дорогуша. Извини, давно не виделись, дела, дела, — по голосу читалось, что Князя привела сюда отнюдь не скорбь по безвременно ушедшей любовнице. — Пора вставать!
Визитёр игриво хлопнул по крышке саркофага и отвесил шутовской полупоклон. Внутри что-то завозилось, послышались скрежет и сдавленное шипение.
— Кудрявая, что ж ты не рада, — довольно мелодично прокомментировал возню ленивый баритон. — Я надеялся на понимание, что только благодаря моей снисходительности за фокусы с приворотным зельем ты отправилась сюда, а не в кормушки гвардейских коней. Но всякое терпение имеет свои границы, так что предупреждаю: любой кульбит — и переедешь отсюда под бок к первой местной звезде. Сложный характер у женщины, ни с кем не может ужиться, в последнее время плохо выглядит и совсем одичала…
Шипение из недр саркофага стихло, но возня не прекратилась.
— Ожидание встречи после долгой разлуки — половина удовольствия от воссоединения! — между пальцами визитёра вспыхнул и заплясал болотный зеленый огонь, осветивший площадку возле надгробия. — Очень романтично, постараемся не тревожить соседей, — в неверном свете зелёного пламени лицо говорящего выглядело лишенной возраста и особых примет маской.
Повинуясь еле заметному кивку, многотонная каменная крышка поднялась над саркофагом.
— Встань, Рахма.
Поднявшаяся на зов покойница при жизни была очень эффектной женщиной, но тление оставило от былой красоты лишь пышные светлые волосы, высокий рост и изящество сложения. Голова в странной пародии на кокетство склонилась к плечу, выдавая причину смерти одной из любимых игрушек Князя.
Рахма неловко выбралась из своей гробницы и застыла, вцепившись скрюченными пальцами в край саркофага. Судя по выражению остатков лица, только предупреждение и сомнения по поводу собственной способности быстро перемещаться помешали ей немедленно броситься на своего «благодетеля».
Князь, не слишком любивший пользоваться мимикой, был вынужден поморщиться:
— А ведь говорил же этим идиотам: хранить бережно. Прости, любимая, так получилось! Но не отчаивайся, у Мора станешь краше прежнего. Выше нос, тебя ждёт блестящая политическая карьера!
Покойница оскалилась и зашипела.
Через пару дней Рахма разглядывала своё отражение в большом зеркале без малейшего отвращения. Князь не обманул: ребята Мора постарались на славу, такой красавицей она даже при жизни не была.
Взяв с туалетного столика расчёску, женщина начала укладывать длинные золотистые кудри в сложную высокую прическу. В подобном обрамлении ее точёное породистое лицо и огромные карие глаза всегда смотрелись выигрышнее.
— Могла бы вызвать служанок, Мор тебе выделил целую свору своих симпатяжек не для того, чтобы они изнывали от безделья, — прокомментировали откуда-то сбоку. Не требовалось отрываться от зеркала, чтобы понять, что в роскошном старинном кресле уже развалился и лыбится во весь рот "этот мерзавец".
— Ты меня еще глаза красить поучи! — огрызнулась Рахма, с трудом подавив желание запустить в Темнейшего расчёской.
— Не сомневайся, узнаешь много нового, — не смутился тот. — Но поднимал я тебя не для того, чтобы практиковаться в макияже.
— Если бы не твои шуточки, мне и краситься не нужно было бы! Тебе не понять, как ужасно стать гниющим, омерзительным куском мяса, способным привлечь разве что могильных червей!
— Нет смысла жить, если ты некрасив, да? Но обижаться тебе, в сущности, не на что — человеческий срок краток. Даже не случись между нами досадного недопонимания, над твоей могилкой давно бы рылись в песке лисы.
— Да уж лучше лисы, прожила бы как человек и умерла человеком, а не твоей игрушкой!
— Тебя никто не неволил, — в голосе собеседника скрежетнул металл. — Вопреки басням, что распускают обо мне по всем Пластинам, я не навязываю свое общество дамам и не ворую детей из колыбелек. К слову, информация, что я награждаю за верность и караю за предательство, полностью достоверна, — финальную фразу Князь счел достаточно афористичной, чтобы, едва завершив её, исчезнуть из облюбованного кресла.
Если кого-то из соседей и огорчило, что особняк, стоявший заброшенным около сотни лет, разительно изменился за последнюю неделю, вслух никто не высказывался: задевать протеже властителя Пандема было небезопасно. Впрочем, старая-новая соседка хлопот не доставляла — драк или серенад под окнами красотки больше не водилось. Поводов для сплетен всё равно хватало. Первым и главным был цветущий вид Рахмы, не постаревшей ни на день за многие десятилетия отсутствия. А ведь о короткой жизни "человечков" и их на редкость мимолетной молодости население Пандема прекрасно знало. Молодость магические ухищрения сохраняли, но на срок жизни короткоживущих серьезно повлиять не удавалось. Если демон пары сотен лет отроду считался еще юным, а в полную силу входил, бывало, и к полутысяче, то от человека, умудрившегося дожить до запредельного возраста с помощью чужой магии, оставалась лишь иссохшая оболочка. Исключением являлись очень сильные колдуны, но беда в том, что никакими особыми способностями Рахма бин Игар не обладала, и даже по низким человеческим стандартам могла считаться разве что неплохой знахаркой.
Еще одним поводом для сплетен стала охрана и обслуга особняка, сплошь набранная из самок гулей. В отличие от туповатых и неказистых самцов племени трупоедов, самки считались красотками по меркам большинства разумных рас. Любви окружающих это не добавляло: очарование и грация делали ночных хищниц-падальщиц еще опаснее.
Конечно, в гаремах наиболее одиозных обитателей Пандема встречались гулицы, поговаривали, что из гулей набрана вся прислуга Мора, а некоторые приписывали неразговорчивому экспериментатору и жену-гуля, что, конечно, было вымыслом, но официально не опровергалось. Но чтобы молодая красивая человечица свободно гуляла среди опасных и злобных тварей?
Странное дело, твари не разбегались, подкопов под окрестные дома и нападений на прохожих не совершали, а "возвратившаяся" Рахма, хоть ни с кем и не откровенничала, была неизменно любезна, что постепенно успокоило кумушек.
И всё же, оказавшись в доме, где воздух был пропитан гульскими благовониями, мускусными, тяжелыми, но великолепно маскирующими своеобразный запах ночного народа, нельзя было не нервничать. Не стал исключением и прибывший от Азраила посыльный. Один из влиятельнейших членов Совета князей презирал новомодные изобретения и никогда не упускал случая подчеркнуть древность своего происхождения. Витиеватое письмо, где министр иностранных дел Адмира просил "прекрасную Рахму" о встрече наедине, было написано от руки четким старомодным почерком с резким наклоном влево и упаковано в конверт, запечатанный натуральным красным сургучом. Согласно старым традициям, письмо сопровождалось дорогостоящим и недолговечным подарком: корзинкой свежих фруктов из трёх разных миров Веера. В древности жест свидетельствовал недюжинную магическую силу дарителя, способного быстро и без ущерба для себя перемещаться между пластинами Веера и даже доставлять оттуда скоропортящиеся нежные "артефакты". Сейчас традиции можно было соблюсти, послав слуг на городской рынок, но старый дипломат наверняка не пожалел магии и собственной персоной прогулялся по Пластинам.
Это особенно льстило тем, что по старинному этикету не обязывало получательницу. Дама могла принять, вернуть и даже выбросить подарок, согласиться или отказать во встрече, назначить крайне неудобные место и время для визита.
Рахма, разумеется, приняла дар без капризов: попросив посыльного подождать, черкнула ответную записку. Дескать, премного наслышана от нашего общего знакомого, не слишком доброго, но неизменно объективного, о славных деяниях возглавляемой вами службы, польщена интересом, что Тёмный князь проявил к "бедной изгнаннице, чье имя стерлось из памяти горожан", и с удовольствием приму блистательного рыцаря в своем скромном жилище хоть даже этим вечером.
Молодой, едва разменявший третью сотню лет демонёнок был счастлив, что долго ждать не пришлось — аромат гульских благовоний и пристальные взгляды красавиц в ливреях на холёную упитанную лошадь, на коей он прибыл все по той же старинной моде, парня нервировали. Отвесив поклон и приложившись к ручке "прекрасной хозяйки", вестовой сиганул в седло и был таков.
Из-за дверей малой гостиной, где теперь заседал импровизированный избирательный штаб, состоящий из единственного, но очень влиятельного помощника госпожи кандидата, доносился знакомый всему Вееру голос. Сегодня оратор не напрягался: разговаривать по телефону он мог даже во сне.
— Средства фонда частично пойдут на развитие гуманитарных наук и образования, госпожа бин Игар считает этот пункт своей предвыборной программы одним из главных, — Князь воззрился на вошедшую Рахму с непередаваемым ехидством и подмигнул ей. — Нет, переговорить с госпожой бин Игар никак невозможно, сожалею. Её время расписано на неделю вперёд, направляйте предложения в письменном виде, пожертвования в фонд принимаются во всех банковских отделениях Адмира. Да, переводы со счетов, зарегистрированных в Раймире, также возможны, размер комиссии уточняйте у агентов. Увы, переводы с Перешейка невозможны, поскольку еще одним пунктом предвыборной программы прекрасной Рахмы бин Игар является борьба с коррупцией. Мы не можем принимать пожертвования невыясненного происхождения и надеемся на ваше понимание.
Рахма прятала подаренную корзинку за спиной, но это не помогло.
— Полдник? Это очень мило, моя прелесть, — бросив трубку, вымогатель пожертвований мгновенно оказался за спиной у бывшей любовницы и выхватил из корзинки фрукт, похожий на шипастый зеленый шар. Не предложив поделиться, Князь немедленно оборвал с подарка кожуру и принялся жевать его, заливая рубашку на груди резко и свежо пахнущим соком.
— Неплохо, неплохо, — пробормотал он с набитым ртом. — Мы популярны у электората — на чёрном рынке это потянуло бы на свой вес золотом. Полезная штучка — слабый афродизиак, никаких побочек, но на представителей вашего вида через пару-тройку часов после приема оказывает примерно такое же действие, как сыворотка правды. На поднятых мертвецов желаемого эффекта не произведет, так что на тебя продукт переводить не стану. Спрошу сразу: кому щедрому и недальновидному ты назначила свидание?
Рахма проклинала себя, что не догадалась немедля отправить корзинку на кухню с одной из гулиц — те наверняка не польстились бы на фрукты, их организмы не принимали ничего, кроме трупного мяса.
— Это не твоё дело, но мне нечего скрывать. Один из Тёмных князей пожелал выказать мне свое почтение, — неохотно ответила она.
— Предвыборная кампания набирает обороты, — облизнулся Темнейший. — Вот и конкуренты косяком пошли. Дело чести не разочаровать дорогого гостя, у старой гвардии на этом пунктик.
— Твое присутствие нежелательно, — Рахма не сдавала позиций. — Я согласилась встретиться наедине. Если за время моего отсутствия местный язык не изменился до неузнаваемости, "наедине" не означает "под присмотром бывшего любовника".
— А любовников тут и не будет, — изумлённая Рахма смотрела уже не на ехидную мужскую физиономию, а на бледное остроносенькое личико незнакомой юной демоницы. Трогательная невысокая девушка провела рукой по волосам, поправила свободного покроя платье, маскировавшее аккуратный кругленький животик, и до отвращения знакомым голосом сообщила:
— Что сказать гостю по поводу моего отсутствия — придумай сама. Свидание наедине не предусматривает изгнания из дома слуг и секретарей, поэтому не нервничай — присутствие скромной секретарши, помогающей кандидатке в президенты Адмира, твое обещание Тёмному князю никак не нарушает, — невинно похлопав глазами, девчонка выбежала из кабинета, на ходу звонко выкрикнув мелодичным контральто:
— Схожу пну наших кухонных бездельниц, а то до вечера не управятся же!
Рахма утомленно прикрыла глаза. Что стоило этому мерзкому позёру перекинуться столом или креслом? В конце концов, гобелен на стене — вполне почтенное украшение. Повис бы в гостиной, коль скоро ему непременно надо своими глазами увидеть вечернего гостя, но нет — задумал изрядно накалить ситуацию. Гулицы в качестве слуг и охраны у человеческой дамы — уже достаточно экстравагантно, но молодая беременная пандемка чистой старой крови, находящаяся в подобном балагане, — немыслимо и непредставимо.
Короткие сумерки незаметно сменились вечерней темнотой. В саду уже горели фонари, когда у ворот появился всадник на холёной игреневой кобыле. Обменявшись парой фраз с охраной, он въехал во двор, слегка всполошив своим явлением ночной народ.
Кобыла фыркала и злобно косилась на гулиц, седок был невозмутим. Лицо его скрывал широкий капюшон.
Легко спешившись, он потрепал кобылку по шее и повелительным жестом поднял раскрытую ладонь на уровне груди, запрещая конюхам приближаться.
— Мара прекрасно обойдется без вас, — визитер расслабил подпругу и небрежно забросил повод на луку седла. — Не суйтесь ей в зубы, и она вас не тронет. — Не тронет, — с нажимом повторил он, внимательно глядя в глаза лошади. — Поняла, девочка?
Та оскалилась, показав клыки, больше похожие на волчьи, чем на конские, и неохотно кивнула. Плотоядные лошади, частенько называемые "диомедовыми" в честь приволокшего первую парочку странных зверей с какой-то отдаленной Пластины сумасшедшего подручного Мора, обладали интеллектом примерно семилетнего ребенка. У всех лошадников, рисковавших завести себе крайне дорогого в выращивании и содержании хищного коня, разговоры с питомцем были обязательным элементом дрессуры.
Ласково шлёпнув лошадь по крупу, гость поднялся на крыльцо, где его уже ждали.
— Благодарю за внимание к моей скромной просьбе, — откинув капюшон, высокий худощавый мужчина галантно склонился над протянутой для поцелуя рукой Рахмы.
— Вы оказываете мне огромную честь своим визитом, блистательный рыцарь, — не осталась в долгу Рахма.
Азраил с интересом взирал на человечицу, которая умудрилась в одночасье заинтриговать весь Пандем. Красива, не отнять, но чтобы соваться в адмирскую политику, нужна сила. Зачем Темнейший не просто затеял эту оскорбительно примитивную чехарду вокруг трона, от участия в которой презрительно отказалась почти вся старая гвардия, но и поддерживает неизвестно из какого сундука вытащенную марионетку? Переступив порог, Темный князь поморщился: гульской парфюмерией восхищались отнюдь не за изысканность.
— Прекрасный дом, моя госпожа, и оригинальный выбор слуг, — Азраил коротко кивнул в сторону конюшен.
— Все по воле Темнейшего, — кивнула Рахма. — Без его помощи это хозяйство было бы мне не по силам. Расторопность и исполнительность прислуги вы сможете оценить лично, — улыбнулась она. — В парадной гостиной сервирован лёгкий ужин. Я отвыкла от мужского общества, поэтому заранее прошу простить, если прием покажется слишком скромным...
— Благодарю, но не стоит беспокоиться. Меня несложно порадовать благородной простотой и откровенностью, столь редкой при дворе. Кстати о дворе: не присоединится ли к нам ваш покровитель и мой старый друг?
— Вы знаете, сколь велика лежащая на нём ответственность, — закатила глаза Рахма. — К сожалению, Темнейший не посвящает меня в свои планы, а я не рискую спрашивать. Буду счастлива, если он присоединится к нам, но что значит счастье женщины в сравнении с судьбами миров...
— Если от этого зависит ваше счастье, я буду уповать на то, что государственные дела сегодня позволят моему другу насладиться отдыхом в преданном ему кругу.
За ужином Азраил обратил внимание на то, что радушная хозяйка больше играет с едой на тарелке, чем ест, и почти не прикасается к вину. Тёмный князь не мог опасаться серьезной попытки отравления — человеческие яды почти не вредили демонам. Старому приятелю куда проще было бы избавиться от него в Осеннем дворце, где правила исключительно магия Темнейшего. Однако даже расстройство желудка или головная боль, если Рахма вдруг решит выслуживаться, совершенно не привлекают — и Тёмный князь оглядел антураж магическим зрением. Пища и напитки не сдобрены ничем, кроме качественных специй, зато его визави, гостиная, слуги и весь дом были, словно тонкой вуалью, прикрыты аурой Темнейшего. Похоже, на создание эффектной картинки Первый среди равных не поскупился, швырнул чуть ли не годовой для более слабого демона, не принадлежащего к Совету, резерв энергии. Там, где томно откинулась на спинку кресла светловолосая дама, магия Князя скручивалась в сложный узор, похожий на извивы артерий и вен, и тяжелой каплей пульсировала где-то в районе солнечного сплетения женщины. Футляр же, заключавший в себе энергию, способную создавать и разрушать миры, был восхитительно, безнадежно и беспросветно неживым.
Это объясняло необычную красоту и безукоризненную салонную сдержанность обитательницы особняка, но ничуть не помогало проникнуть в цель игры. Беседы с этим манекеном на территории Темнейшего будут пустой тратой времени, а вот выманить её на свою не помешало бы. Гость вздохнул и встал из-за стола:
— Простите, что вынужден лишить себя вашего общества, но мне пора. Исполнен надежды на ответный визит, — он поклонился и снова коснулся губами узкой прохладной руки.
От предложения вернуть визит в ближайшее время Рахма не отказалась. Азраил не понял, выполняет ли она указания Темнейшего, или обладает свободой воли и играет свою партию. Вряд ли на ней заклятие вроде тех, которыми мечены все четверо Всадников Апокалипсиса: считается, что узор лояльности можно наложить только на живое существо, обладающее магией или хотя бы ее зачатками, но вдруг?
Решив, что разобраться будет проще там, где нет постоянного фона магии Князя, он простился коротким кивком и направился к выходу. В дверях его едва не сбила с ног ожившая стопка бумаг — по крайней мере, тащившую весь этот хлам девицу Азраил заметил не сразу.
— Умоляю, простите мою неловкость, — девчонка попыталась изобразить книксен, получилось так себе. — Госпожа Рахма должна подписать это сегодня же, чтобы фонд получил пожертвования в срок, — трогательно вскинув брови, она улыбнулась Азраилу. — Возможно, член Совета князей не откажется пожертвовать хоть пару шеолов на специальный проект госпожи Рахмы, созданный для того, чтобы помогать оказавшимся в сложном положении женщинам вне зависимости от их расы, племени и магических способностей?
Деловитая наглость и умильная мордочка секретарши сочетались очень забавно. Только поэтому странность происходящего дошла до министра иностранных дел Адмира не сразу. Секундой позже Тёмный князь был близок к тому, чтобы застыть на месте с открытым ртом, как впервые оказавшийся на площади Звезды провинциал. На побегушках у мёртвой человечицы находилась молоденькая пандемка, у которой благородное происхождение и ветвистая родословная были буквально написаны на бледном миловидном лице. Азраил потёр переносицу, украдкой глядя на девушку магическим зрением: если от Рахмы магию можно было не прятать, то молодая демоница могла не заметить любопытства по неопытности, а могла и счесть оскорбительным.
К счастью, девчонка не заметила ни любопытства, ни того, что гость хозяйки едва устоял на ногах. Азраил с трудом сохранил показную невозмутимость, проворчал что-то благодушно-невразумительное и вызвался помочь отнести бумаги. Секретарша легко рассталась с ношей, но напомнила, что подписать их следует немедля. Министр кивнул, судорожно пытаясь понять, почему ее контральто звучит весьма знакомо. Наверняка встречал при дворе, но где, когда, и главное — что молодая аристократка может делать в компании ожившей покойницы и стаи гулиц? Он еще внимательнее оглядел незнакомку. Та не смутилась, наоборот, выпрямилась во весь рост. По всей видимости, девица была еще и беременна. Веер и все его пластины, сколько их ни на есть, что себе думает ее родня?! Такое пренебрежение к собственному потомству демонстрируют разве что обитатели Лазури, но те-то и плодятся, как черные пустынные лисы. Интересно, какой клан пора строем отправлять в Бездну подлечить головушки? — член Совета князей снова переключился на магическое зрение, намереваясь прояснить этот вопрос.
Прояснить не удалось: та же вуаль магии Темнейшего, что окружала Рахму и на ней была вполне проницаема для многотысячелетней силы Азраила, ограждала молодую пандемку каменной стеной. Ломать стену, чтобы понять, с кем девица связана узами родства, или прочитать, к какой расе принадлежит будущий ребёнок, было бы преступлением: столь качественно поставленный щит мог убить, стараясь сберечь.
Логика, конечно, намекала, что, коль скоро драгоценный соратник озаботился безопасностью простой секретарши, то она ему не чужая. Блудная неожиданно объявившаяся дочка? Новая любовница, которую Темнейший прячет ото всех, и от заклятых приятелей из Совета, и от ревнивой Смерти?
Азраил даже ощутил себя помолодевшим — аромат свеженькой запутанной интриги призывно щекотал ноздри.
— Прелестная леди, вы обворожительны, — министр поклонился и поднес руку девицы к губам. — Надеюсь, мы еще не единожды увидимся.
Загадка оказалась хоть и молоденькой, но очевидно не из робких — радостно ухмыльнулась в ответ и прочирикала, что ее имя, конечно, господину из Совета вряд ли что скажет, однако она очень рада видеть столь могущественного и влиятельного политика. После реверанса, выполненного на этот раз потрясающе чётко, красотка собрала подписанные Рахмой бумаги и удалилась.
Азраил подумал пойти за ней и завязать разговор, но мысленно одёрнул себя. Незачем превращать себя в посмешище, бегая по полному гулиц особняку за девицей, годящейся ему в правнучки. Как минимум до конца кампании быть ей при госпоже кандидате, так что в данный момент выгоднее убедить Рахму, что интересуют его лишь несравненная красота и политические планы человечицы.
Глава 4, в которой демонстрируется несомненная польза умеренного алкоголизма для улучшения политической обстановки
Глава 4, в которой демонстрируется несомненная польза умеренного алкоголизма для улучшения политической обстановки
Малефицио заперся в кабинете, плотно задернул шторы и для верности опечатал комнату комплексом надёжных, ещё от матушки выученных заклятий. Он сомневался, что эти меры предосторожности спасут от новых визитов папаши, но уповал на то, что Князь слишком занят своими дурацкими играми. Агенты, работавшие чуть ли не в три смены, доносили, что владыка Адмира в последнее время зачастил в пропахший гулями особняк, где поселилась его странная кукла-кандидатка.
Малеф извлёк из бара бутылку рома и плотно набил любимую трубку: вот уже две недели он метался, как ошпаренный, но толку от этого было немного. Он всё еще не понимал, какая гадюка ужалила любезного папеньку под фалды на этот раз.
Тактику "не спеши выполнять приказ — возможно, его отменят", популярную во множестве миров, Малеф уже опробовал. Первые пару дней исполнительный сын всемогущего отца активно занимался собственными делами, пока не удостоился голограммы из Осеннего. Призрак папаши в халате и с самокруткой в зубах сварливо осведомился, почему до сих пор ни один из кандидатов на пост президента не зарегистрирован в свеженьком избирательном комитете, и, кстати, почему оный избирком вообще не создан? Пришлось спешно исправлять положение, причем — ах, ирония! — силами собственной службы. Целый флигель выделил, штат секретарш набрал — точнее, назначил, приставив к делу наименее ценных полевых агентов и наиболее исполнительных новичков. Главной проблемой комитета было то, что регистрироваться кандидатом на пост Темнейшего... тьфу ты, президента, не желал никто. По всей форме, от руки писанные, личной печатью снабженные и сопровождаемые церемониальными подарками приглашения всему Совету принять участие в предвыборной гонке, не дали ничего. Если, конечно, не считать того, что подарки все адресаты оставили себе, по каковой причине представительский фонд СВРиБ изрядно отощал. Восемь из тринадцати членов Совета не удостоили ответом. Парочка наиболее дипломатичных официально поинтересовалась здоровьем уважаемого батюшки, а старый политикан Азраил в довесок к вопросам о здравии Князя выказал еще искреннее беспокойство за судьбу его сына и пригласил Малефа, буде возникнет необходимость, без стеснения воспользоваться контактами МИДа и отдохнуть на любой из обитаемых Пластин, с которыми установлены прочные и тёплые дипотношения. Маммона витиевато отказался: магическим зрением Малеф прочел упрятанное под официальные обороты "Парень, ты сдурел? Ты во что меня втравить хочешь?". Асмодей воспользовался случаем, чтобы предложить "прекрасному юному другу" принять участие в совместных постельных упражнениях. Старый развратник предлагал подобные досуги всем и при каждом случае, так что умудрился достать до икоты даже ко всему привычных инкубов и суккубов, то есть официальных зарегистрированных проституток мужеска и женска пола.
Чтобы доказать всем, что опасности нет, и Князь идею одобрил, Малефицио зарегистрировался сам, получил удостоверение личности кандидата в президенты Адмира за № 001, и даже шлёпнул на этот грешный кусок пергамента официальную печать. Громов, молний и обвинений в госизмене не последовало. Но даже выступление Малефицио в прайм-тайм по самому популярному каналу Инферно-ТВ, сопровождаемое демонстрацией сляпанного на скорую руку документа, не помогло. Заявок не было.
Начальник СВРиБ тяжело вздохнул, вспомнив, как в прошлом тысячелетии Князь внезапно и надолго заперся в своих покоях, наотрез отказавшись выходить к народу накануне крупного военного парада. Все принесённые на подпись документы выкидывал с балкона, а одного особо рьяного парламентёра случайно зашиб метко пущенным оттуда же сапогом для верховой езды. В гардеробной куда-то пропал княжий любимый китель, но слуги так и не смогли его отыскать. Пришлось срочно выдёргивать придворного фаворита-модельера с Перешейка, чтобы пошить замену. Казалось бы, зачем устраивать подобное шоу из-за какой-то тряпки, будучи практически всемогущим?
О том, что собой представляет его родитель, Малефицио предпочитал не задумываться на трезвую голову, посему за первой бутылкой рома неизбежно последовала вторая. Фестиваль воспоминаний свидетельствовал, что сколь бы странны ни были поступки папаши, даже у самых экстравагантных имелась веская причина. Например, в истории с кителем вытащенный с Перешейка модельер оказался шпионом Раймира. И, кабы не требование "найти и притащить немедленно", без помех обстряпал бы свои дела, пользуясь царящей на Перешейке атмосферой расслабленной лени. Так вот, следовало понять, какие неочевидные цели может преследовать этот бред с выборами?
Сперва Малеф заподозрил, что папаша всё-таки окончательно в курсе его давней хрустальной мечты получить трон Адмира, чтобы передать его впоследствии собственным детям. Виды на уютный престол Империи нелюбезно портили многочисленные братцы, практически заградотрядами бродившие по коридорам дворца. Не зря помимо прочих своих километровых титулов батюшка носит ещё и звание отца народов. Тут Малефицио завистливо хмыкнул, вспомнив про распространённую у многих культур традицию, когда старший сын правителя, вступая на престол, уничтожает остальную поросль со чады и домочадцы.
Но дальнейшее показало, что смелые фантазии сыночка вряд ли могли стать основной причиной переполоха в сиятельном курятнике, даже если и были известны папаше. Темнейший явно задумал более масштабную и странную игру. Вытащил практически из-под полы халата человечицу, по слухам, якшавшуюся с гулями, и зарегистрировал её очередной кандидаткой. Чтобы придать происходящему оттенок сюрреалистической комедии, лично уселся в её избирательный комитет. Анекдоты на тему, в каких позах Князь готовит себе преемницу, начали ходить по Пандему буквально на следующий день. Хуже того, с Перешейка нагло вернулся Хэм (не иначе, решил устроить прощальный концерт перед казнью) и тоже — в избирком. Теперь рыжая беспардонная скотина спокойно разгуливала по городу, помахивая удостоверением кандидата № 003, а его избирательный штаб почему-то обосновался в доме Войны. В довесок прекрасная младшая сестричка Аида дневала и ночевала в этом вертепе. Ну, хоть третьей к себе в постель эти отморозки её не внесли, а ведь и такие слушки агенты уже передавали. Война заклята на лояльность, предаст Князя — костей не соберет в самом буквальном смысле, а за Аиду папенька кому угодно голову открутит, бывали прецеденты.
Малефицио печально встряхнул бутылку и на просвет оценил уровень янтарной резко пахнущей субстанции. Вторая бутылка рома, как говорится, казала дно, а ясности не прибавлялось. Может ли быть так, что все происходящее — некий план "Преемник", главная роль в коем отведена, вопреки здравому смыслу, не ему, а драгоценному братцу с его похабными песенками и пьяными дебошами? Ладно песенки, вереница девиц и репутация эталонного раздолбая, но у него же брат-близнец — раймирец, спасибо странным извивам семейной генетики и периодической тяге папеньки к прогулкам по чужим постелям.
Вконец запутавшийся Малеф залпом допил остатки рома и, облокотившись о столешницу, бессильно уронил голову на руки.
— Мама, мамочка дорогая, — пьяно всхлипнул он. — Во что я встрял, и что мне с этим делать, ма-а-а-ма!
Глава 5, в которой аристократы вынуждены сами варить кофе и воровать алкоголь, а лисы — размышлять о высоких материях
Глава 5, в которой аристократы вынуждены сами варить кофе и воровать алкоголь, а лисы — размышлять о высоких материях
Пробуждение не порадовало Малефа, но отнюдь не из-за похмелья. Жители Адмира в этом плане были на редкость крепкими ребятами, однако спать лицом в столешницу они не любили даже в трезвом виде. Начальник СВРиБ выпрямился в кресле и принялся разминать затёкшие конечности, преисполнясь чувством смутного отвращения. Надрался, как мальчишка, разве что сопли по физиономии не размазывал. Минута слабости в Пандеме стоит очень дорого, особенно если твой отец — не продавец жареных варанов с перекрёстка, а первое лицо в стране. Лучше было не представлять издевательских комментариев, на которые был способен Князь, осени его идея в этот момент почтить сына визитом. К счастью, в кабинете был только Малеф и его невесёлые мысли. Впрочем, счастье было кратко.
Перешибая запахи застоявшегося табачного дыма и перегара, комнату окутал аромат духов, знакомых Малефу с детства. Ничего хорошего сие не предвещало: дополнения к обычной голограмме были довольно трудоёмки, посему злоупотребляла парфюмом, пейзажами и прочими спецэффектами только старая аристократия.
— Я услышала тебя, сын, и немедля прибуду, — произнёс призрак герцогини ди Малефико. — Распорядись приготовить фамильный особняк, я не собираюсь останавливаться в свинарнике, который тебе угодно считать своим домом!
Малефа прошиб холодный пот. Значит, вчера он не только пошлейшим образом перебрал, но умудрился перед отключкой оставить паническое послание матери? "И почему я не круглый сирота?" — мелькнула в голове печальная мысль. На другие, увы, времени не оставалось. Если он не встретит родительницу так, чтобы маман осталась довольна, останется только надраться вторично и голографировать Темнейшему с покорной просьбой убить его на месте. Возможно, папаша даже согласится.
Через сутки сверкал не только фамильный особняк ди Малефико — жутковатое строение, которое Малеф недолюбливал за помпезность, странным образом сочетавшуюся с видом крепости, способной выдержать многомесячную осаду. С мылом драили даже прилегавшую к парадному въезду часть улицы. Парадность же появления Герцогини оказалась сомнительной. Явно желая стать на ближайшую неделю главной героиней адмирских сплетен, она прибыла одетой по моде той Пластины, где провела последние пару сотен лет, и, соответственно, в авто тамошнего производства. "Майбах Экселеро" с черноволосой красавицей неопределенного возраста за рулем, конечно, заставил не одного зеваку восхищенно присвистнуть, но особого фурора не вызвал. Экстравагантные аристократы, таскавшие со всех Пластин понравившиеся "артефакты" и пытавшиеся ввести их в моду в Адмире, бывало, выдавали фортели и покруче. Да, конечно, от силы проходящего по мирам зависело, сколько и чего он может переместить на родину, но после того, как лет сто назад Даджалл вернулся с какой-то из Пластин на танке, развлекаться сувенирами максимального размера стало популярным. Подумаешь, "Экселеро", не карьерный самосвал "Катерпиллер" же...
Малеф прекрасно понимал, что недостаток народного восхищения придётся компенсировать собственной исполнительностью и расторопностью, поэтому сделал всё, чтобы самый отъявленный перфекционист не нашёл повода придраться. Особняк напоминал картинку из рекламного проспекта, кусты и даже деревья были подстрижены по линеечке, кладовые и винный погреб ломились, а на столе в гостиной красовались вазы с фруктами и цветами. Вышколенная прислуга, спешно переманенная в рамках личного одолжения из летней резиденции Азраила, была готова выполнять любые повеления госпожи, не переспрашивая и не ошибаясь.
Тем не менее, когда Малеф, как подобает хорошему сыну, подбежал к машине, распахнул дверь со стороны водителя и, почтительно поклонившись, подал матери руку, чтобы сопроводить в дом, он чувствовал себя школьником, которому в любую минуту может нагореть за несделанное домашнее задание. Мать, деятельная и властная, во времена своей силы и славы при дворе вызывала одновременно восхищение и страх. Именно поэтому её собственное имя вскоре скрылось за титулом, и иначе как Герцогиней подругу Князя никто не называл.
Благосклонно кивнув сыну, она слегка коснулась его щеки своей, изображая родственный поцелуй.
— Рада видеть в добром здравии, — мелодично пропела герцогиня. — Твоя голограмма меня удивила. Я надеюсь получить исчерпывающие объяснения, как только мы окажемся наедине.
— Приношу извинения за этот постыдный момент слабости. Надеюсь, я не слишком обеспокоил. Весьма признателен, что вы прибыли столь скоро, временно лишив ваших внуков своего мудрого руководства. Позвольте узнать, все ли здоровы?
— Да, конечно, дети благополучны и шлют наилучшие пожелания, — кивнула Герцогиня. — Но я примчалась сюда не для того, чтобы беседовать о погоде, природе и семье — это можно было бы обсудить и через голограмму. Расскажи, что именно довело тебя до вчерашнего скотского состояния. Не вздумай увиливать — у меня остались знакомства в столице. Несмотря на то, что ты некогда предпочёл уехать с отцом, я не держу зла и готова помочь, если это окажется в моей власти. Дотронувшись до плеча сына, она чёткой скороговоркой произнесла старинную магическую формулу: "ни с тобой, ни из тебя, ни для тебя я не совершу то, чего не желал бы ты сам". Подобная клятва в давние времена считалась обязательной для того, чтобы сообщники или партнеры по любому делу могли друг другу доверять, но в настоящем считалась архаикой. Малефицио про себя вздохнул, но вернул ритуальную клятву, как того требовал обычай.
Утаивать что-либо от матери было бессмысленно. Тот факт, что она находилась вдалеке от столичного вертепа сплетников, вовсе не означал блаженного неведения: — До вас наверняка доходили слухи о новом батюшкином аттракционе. Вынужден признать, что я в тупике. Но надеюсь, что вам удастся указать мне выход из лабиринта. Когда в столице творится такое, даже члены Совета пребывают в недоумении. Их удача, что отец на этот раз сосредоточил своё внимание на мне. Впрочем, не только. Известны ли вам имена моих, с позволения сказать, соперников? Я был вынужден оказаться на одной ступеньке с поющим шутом и какой-то человечицей. Если Хэмьена знает весь Пандем, то "прекрасная Рахма" — это натуральное оскорбление общественного вкуса. Вы значительно дольше знаете нашего дорогого Князя и наверняка можете предположить, во имя чего ему понадобилось изображать начальника в штабе собственной куклы. Хуже того, в штабе Хэма заправляет Война. Доверенное лицо, заклятое на лояльность, таскается за исполнителем похабных сатирических песенок. Недавно к ним прибилась папочкина любимица, наш нежный "цветок Пандема". Могли бы для комплекта туда ещё Дубля позвать, но, видимо, не смогли вытащить его из очередного притона...
Герцогиня вздохнула.
— Конечно, слухи до меня доходили, но цельной картины я выстроить пока не смогла. Несомненно одно: если в стане "противника" твоего отца, не рискуя жизнью, отирается Война или любой другой из этой четверки, значит, противник — липовый. Заклятие на лояльность невозможно обойти, оно проявляется татуировкой на коже, от которой единственное спасение — отрезать татуированную часть тела.
— Не хотел бы шокировать вас детальными описаниями, но поверьте, отрубить руку или ногу несложно.
— Я не договорила. Татуировка лояльности идет от локтя до середины спины, после разрубания пополам никому не выжить. Заклятие может снять тот, кто накладывал, но тогда исчезнет татуировка. Я давненько не видела Войну, но в последний раз татуировка была при ней. Что говорят твои агенты?
— Те, кто прикреплён к этой парочке, не рассказывают ничего цензурного, но про тату упоминали. На Хэме, впрочем, ничего не нарисовано...
— Тогда очевидно, что Война выполняет волю Темнейшего. Субъект вроде твоего сводного брата нуждается в постоянном контроле. Князь, как известно, в прошлом прекрасно справлялся с комическими ролями. Возможно, и у его сына в репертуаре не только амплуа площадного бунтаря с балалайкой.
— Спихнуть такого со сцены на трон — вполне в духе папочкиных шуток, над которыми громче всех смеётся он сам. К тому же от Хэма и его разнообразных подвигов народ в хроническом восторге. Ситком «1001 способ выбесить Темнейшего» весь Адмир смотрит затаив дыхание с того момента, как братец подрос настолько, чтобы хвататься за бутылку, гитару и девиц. Но в таком случае, кого папенька отрядил ко мне? Не может же он наблюдать за подергушками единственного таракана на беговой дорожке?
Герцогиня задумалась. Резон в рассуждениях сыночка был. Возможно, папаша наконец взялся таким странным образом натаскивать Хэма — по доходившим до нее раймирским сплетням, рыжего близнеца, Арвеля, взяли в оборот буквально с колыбели, готовя из него если и не преемника Светлейшего, то как минимум премьер-министра.
Женщина взяла из вазы яблоко и задумчиво покрутила его в воздухе, держа за хвостик. Красный бочок, желтый бочок — от вращения краски сливались, и яблоко казалось оранжевым. Интересно, приходила ли бывшему любовнику в голову мысль, что, если поменять местами двух близнецов, подмену можно будет вычислить только по манерам и вкусам, но не по внешности? Не собрался ли он таким странным образом наверстать упущенное, устроив повесе с гитарой нечто вроде обучения в полевых условиях? Если да, Малефу впору не завидовать Хэму, а прыгать до потолка, что им папаша пока что не заинтересовался настолько предметно. Поди знай, что Темнейшему взбредет в голову...
— Ты в жизни не узнаешь, что Князь за тобой наблюдает, если он не захочет спугнуть тебя раньше времени, — "осчастливила" она сына. — Мало того, что перекидывается он лучше, чем любой, кого я видела, так ещё и платит щедро. Перекупить любого из твоих подчинённых или слуг ему не составит труда.
— Когда он решил повесить на меня эти грешные выборы, я чуть сам не перекинулся от его спектакля. Другой вопрос, зачем демонстрировать, что бродячий цирк, называемый избирштабом моего братца, под его эгидой. Не все могут делать логичные выводы, располагая нужным объёмом информации, потому за него проголосуют, приняв надзор Войны за одобрение Самого. А папочка, значит, отменно развлечётся, наблюдая через дырку в кармане моего камердинера, как я сяду в лужу. Прекрасно! — Малеф досадливо пнул крутившуюся под ногами лисицу, явно рассчитывавшую на объедки со стола. Эти твари обитали при особняке издавна и в целом не доставляли хлопот. Но этот прошмыгнувший мимо зверёк стал случайной мишенью для накопившегося раздражения.
— Держи себя в руках, — сухо одёрнула его мать. — Отоцион перед тобой ничем не провинился. Лучше не гонять их, когда эти зверьки забегают в дом — с Пустошей чего только не приползает и не прилетает. Скорпион в туфле или гадюка под кроватью, да и обычные тараканы тебе вряд ли помогут на выборах. Ты не задумывался, почему дом, рядом с которым в саду или парке есть колония этих тварей, стоит дороже?
— Простите, матушка, — Малеф был недоволен мелочной придирчивостью вместо трепетного сочувствия, но виду не показал. — Я полагал, что это очередная почтенная традиция, утратившая смысл ещё до моего рождения. Но тут их никто не гонит, хотя они уже весь сад перерыли.
— Не столько традиция, сколько здравый смысл, — пожала плечами Герцогиня. — Можно регулярно накладывать заклятия от ядовитых насекомых и змей, рискуя не упомянуть новый вид, притащенный из других миров невнимательным соседом или слишком изобретательным врагом. Но проще держать дома отоционов — они питаются мелочью такого рода и не страдают от яда. Особенно приятно, что магия на них не действует — ну или почти не действует. Им не нужно заклинаний, им достаточно добычи и иногда объедков со стола. Я не прикармливаю их и не приучаю к рукам, но не выгоняю, если забегают из сада. Чаще всего они суются в дом летом, когда на свет летят мошки и ночные бабочки. А этого, скорее всего, привлек запах фруктов и цветов, и дурачок понадеялся на поживу.
— Благодарю за увлекательную лекцию о природе, но у нас сейчас проблемы посерьёзнее, чем недолюбленные отоционы. — Матушкины нотации успели надоесть Малефу ещё в детстве, отчасти поэтому он так радостно уехал в столицу, когда появилась возможность.
Герцогиня напряженно застыла, прислушиваясь к чему-то.
— Возможно, сейчас часть проблем разрешится... — она склонила голову к плечу, сделавшись похожей на птицу. — Или к твоим для разнообразия добавится парочка моих.
Запыхавшийся слуга еще договаривал "посланник от Князя просит встречи с герцогиней ди Малефико", а упомянутый посланник, плечистый темноволосый демон в мундире сотника гвардии Князя, четким, почти строевым шагом вошел в гостиную и, церемонно поклонившись, застыл на пороге. Герцогиня, встав из-за стола, сделала несколько шагов навстречу посланцу и встала так, чтобы закрыть собой сына.
— Поистине, Темнейший всеведущ: о моем скромном семейном визите уже известно в Осеннем дворце! А ведь я только переступила порог своего дома и даже не успела распаковать чемоданы, — достойная дама не лгала: чемоданов она действительно не распаковывала, ибо примчалась лишь с дорожной сумкой, набитой кое-какими полезными, но совершенно нелегальными в большинстве миров амулетами. — Что вам приказано передать, офицер?
— Его Инфернальное Величество счастлив снова приветствовать вас в столице и в знак глубочайшего уважения просит принять скромный подарок, — отчеканил гвардеец, вручая Герцогине хрустальный футляр, заключавший в себе редкой красоты чёрную орхидею, маленькую, очень изысканную, с нежными махровыми лепестками. К футляру прилагались непрозрачный мешочек и записка.
— Передайте Князю мою искреннюю благодарность, — наверняка посыльный расскажет, как нежно герцогиня ди Малефико прижала подарок к лицу и поцеловала перед тем, как неторопливо развернуть записку. Это хорошо. Будем надеяться, что бывшедрагоценнейший позабыл, как выглядели придворные дрязги в том мире, где Герцогиня провела изрядную часть жизни, и не догадается, что сентиментальность в этом жесте не ночевала. Предусмотрительность требовала помимо применения магического зрения ещё банальной органолептической проверки — нелишне понюхать, не пропитан ли дар каким-нибудь заковыристым ядом. Конечно, во времена их бурного романа, плодом которого стал Малеф, страстью к практическому применению своих познаний в токсикологии Князь не отличался, но, возможно, текущее положение светил и геомагнитных линий подсказало ему, что пора начать?
Посланец смерил обстановку профессиональным оценивающим взглядом, затем коротко кивнул и удалился. Ни одного лишнего слова, машина во плоти. Сравнивать гвардейцев с живыми механизмами составляло ещё одну старую пандемскую традицию. Кое-кто считал, что Мору удалось вывести пресловутых универсальных солдат для личной охраны Темнейшего, однако это было чистой воды вымыслом.
— Что пишет любезный батюшка? — осведомился Малеф, едва киборг с эполетами скрылся за дверью.
— О тебе — ничего, — коротко ответила Герцогиня, пряча письмо в карман сшитого на заказ пиджака. Взглянув на вытянувшуюся физиономию сыночка, сжалилась: — Пара приятных, не особо значимых фраз, приглашение после выборов заходить поболтать о старых-добрых временах и сожаление, что мы практически не видимся при дворе. Последнее смахивает на изощрённое издевательство, если вспомнить, почему я покинула Пандем. Ах да, ещё этот старый негодяй, — последнее было произнесено столь нежным тоном, что могло сойти за признание в любви, — соизволил прислать мне немного кофе. Знает, чем купить вечную признательность девушки, — тут Герцогиня улыбнулась.
— Будем надеяться, что наш маэстро эпистолярного жанра просто использовал повод лишний раз восхитить нас своим всеведением. Эффектные жесты — его конёк. Очевидно, вы были правы, матушка, — Малеф был рад, что вести не разочаровали Герцогиню, но нервозность не проходила. — В любом случае нам остаётся наблюдать за обстановкой. Кандидатов по-прежнему трое, и это явно конечное число. А кофе я бы на вашем месте проверил более тщательно. Чувство юмора у батюшки чернее государственного флага, — почтительный сын не удержался от шпильки.
— Не учи отца... гхм... то есть, мать, — фыркнула герцогиня. — Как видишь, я пока не предлагаю выпить по чашечке кофе.
—Можно поэкспериментировать на слугах, а если выживут и не свихнутся, прикажите сварить нам, — Малеф был не прочь переключить матушкину кипучую энергию на слуг. — Их прислал Азраил, так что, думаю, ребята привычные, наш министр — большой поклонник старины.
— Азраил? — заинтересовалась герцогиня ди Малефико. — Очень рада, что ты поддерживаешь отношения с давним другом семьи. Странно, что он не пожелал приветствовать меня на родине — надеюсь, он в полном здравии и не в опале?
— Здоровей меня будет, — буркнул сын, недовольный, что примчавшаяся якобы в тревоге за него мать охотнее говорит о зверушках и министре иностранных дел, но только не о выходке Темнейшего. — Насчёт опалы я бы не поручился. Мои "хвосты" видели его въезжающим в ворота особняка той самой кандидатки-человечицы, у которой безвылазно торчит папенька. Кто знает, что там творилось, и не разругались ли они вдрызг. Подслушать или подсмотреть невозможно даже с помощью магии, ясно же, кто ставил щиты. Но докладывают, что уезжал наш могущественный друг явно не со спокойной душой.
Герцогиня нехорошо прищурилась и поджала губы.
— Не ожидала, — медленно произнесла она. — Похоже, что Азраилу совершенно всё равно, за кем увиваться, лишь бы вожделенная игрушка принадлежала твоему отцу.
Малеф не вполне понял, какая муха укусила матушку, но подозревал, что с расспросами лучше не лезть.
— Так что, будем экспериментировать на слугах? — нарочито бодро сказал он и потянулся к пакету.
— Оставь! — мать выхватила у него кофе с необычайным для светской дамы проворством. — Я сама проверю зёрна, и, если все в порядке, сварю нам по чашечке. Этот сорт я не доверю ни слугам, ни тебе — это единственный кофе, который употребляет Князь, и рецепты там соответствующие.
Малефицио пожал плечами, но спорить не стал, и, отговорившись работой, которой из-за выборов стало непозволительно много, отправился в Управление. Для разнообразия пешком — может, хоть прогулка выветрит тревожные мысли?
Оставшись одна, герцогиня, как и обещала, принялась за проверку подарка. Орхидея явно не таила угрозы, а вот кофе мог быть сдобрен неприятными, хоть и не смертельными, добавками, скрытыми от магического зрения. Князь любил дурацкие шутки и был гениальным алхимиком — опасное сочетание, если учесть предвыборную гонку. Магическое зрение показало, что зёрна так же чисты, как и цветок, но смутная тревога не оставляла женщину. Возможно, дело не в потенциальной опасности бывшего любовника, а в том, что её старый друг тоже оказался замешан в эту неприглядную историю? Чтобы прогнать неприятные мысли, она взялась за приготовление напитка. Привычные манипуляции и одуряющий запах, поднимавшийся сперва от размолотых в пыль зёрен, а затем — и от джезвы, успокаивали, но расслабляться не следовало. Чтобы избавиться от сомнений, Герцогиня плеснула немного сваренного кофе в первую попавшуюся плошку, приказала служанке щедро разбавить напиток свежим молоком и отнести в сад. Девица озадаченно посмотрела на новую хозяйку — на её памяти никому не приходило в голову поить лучшим кофе Веера садовых лис — но чётко выполнила поручение. Чтобы сохранить свежеприготовленный кофе горячим, Герцогиня наложила несложное заклятие и вернулась в гостиную. Выходящие в сад окна позволяли ей наблюдать за зверьками, поодиночке, осторожно выбиравшимися к непривычно, но вкусно пахнущей миске. Подождать не больше часа — твари мелкие, если в напиток что-то подмешано, подействует быстро — и станет ясно, что делать. То ли возвращаться и спокойно наслаждаться напитком, то ли посылать "законсервированный" заклятием кофе Темнейшему за шиворот. Или в штаны, куда попадёт. Сейчас Герцогиня была настолько зла, что при своей недюжинной магической силе могла надеяться пробить заклинанием даже защиту Князя. Вопрос, останется ли она в живых после такого демарша, не особо волновал — под маской благородной дамы скрывалась темпераментная фурия с редкостно богатой биографией. Прикидывая, какими именно заклинаниями и насколько точно можно попытаться прошибить щит Темнейшего, светскую сдержанность она отбросила, как сбрасывают надоевшие туфли на высоких каблуках: ди Малефико чертила пальцем на столе какие-то знаки и печати, будто ребенок, увлечённо расписывающий ковер или обои. Вскоре её отвлек шум — отоционы оживленно носились друг за другом, вякали, визжали, рылись в песке и перевернули миску, стараясь добыть из пустой посудины ещё хоть капельку, — в общем, вели себя, как подобает сытым здоровым животным, получившим неожиданную дозу бодрящей субстанции. Понаблюдав за тварями ещё немного, Герцогиня заметила, что те, кто первыми прибежал к миске, потихоньку успокаиваются и с явной надеждой на добавку делают подкоп под тяжелую керамическую посудину. Не заметив ничего хоть сколько-то подозрительного, женщина улыбнулась и решительно направилась на кухню. Доверить слугам сервировать кофе она не могла: во времена её юности те, кто излишне полагался на впервые увиденную челядь, бывало, заканчивали свои дни очень неприятными способами.
В кабинете пылал камин, но тепла было немногим больше, чем в прозрачных водах Коцита. Аида зябко поёжилась, ожидая, пока воздух прогреется. О причудах температуры воздуха в этой комнате ходили легенды. Всё списывали на знаменитую рассеянность монарха: дескать, несмотря на свою антропоморфность, он забывает про ограничения, связанные с этой формой, отчего существенно страдает комфорт посетителей. На самом деле, если Темнейший что-то забывал, то единственно затем, чтоб потом «неожиданно» вспомнить, когда гости расслабились и решили, что все позади, либо когда понимал: если затянуть шуточку еще на пару секунд, посторонних придётся выносить и как-то утилизировать.
Аида оглядела внушительный отцовский стол, вечно заваленный важным государственным хламом. В здешнем хаосе не действовали общепринятые законы, помимо книг и бумаг обретались странные вещи, назначение которых не определялось с первого взгляда, а шанса на второй могло не представиться. По-имперски внушительно выглядела даже пепельница: окурки складывались в такие причудливые конструкции, что дух захватывало даже у знаменитых скульпторов-авангардистов.
Комната одновременно напоминала жилище удачливого мародёра, кунсткамеру, библиотеку, лабораторию и опиумный притон. У всех, кто попадал туда впервые, возникало стойкое ощущение, что они накурились какой-то редкостно забористой дряни. У некоторых оно оставалось на всю жизнь в качестве милого сувенира. Возможно, дело было в любимой трубке Князя, за безопасность которой для психического и прочего здоровья даже самых стойких существ не поручился бы ни один нарколог Веера. Бытовало поверье: тот, кто хотя бы пару раз затянется ею безо всяких последствий, станет новым правителем Адмира. Байку пустил гулять Темнейший, любивший наблюдать, как его "Особый сбор № 69" превращает в конфитюр мозг очередного недоузурпатора. Но любящая дочь не претендовала на престол, а в кабинет заглянула навестить здешний барный шкаф, также обладавший довольно зловещей репутацией.
В сумке позвякивала пара бутылок, добытых в партизанском рейде по дворцовым погребам, но с учётом аппетитов братца и его новой подружки куда уместней была бы пара вёдер. Требовалось нечто особенное, а что могло быть круче коллекции настоек, приготовленных батюшкой собственноручно. Брать с нижней полки Аида не стала — ей было прекрасно известно, что самые опасные и непредсказуемые составы находились именно там. Дотянувшись до прошлогодней мандрагоровки, идеально подходящей для коктейлей, она умыкнула пузатую бутылку с синей сургучной печатью на грязной этикетке. Тут из-под дивана высунулась любопытная морда довольно крупной лисы-отоциона. Что его разбудило — шаги, звон бутылок, перепад температуры или что иное — неизвестно, но зверь немедля закружил под ногами у Аиды, коротко потявкивая и распушив хвост.
— Алерт, кыш! — шикнула девушка. — Лис ещё сильнее напушился и состроил умильную морду, но воззванию не внял, принялся с повизгиванием метаться по комнате, прыгать на кресла и диван и скрести стены и пол, словно желал прорыть в камне нору. Аида в недоумении наблюдала, не понимая, что взбудоражило почтенного батюшкина питомца. Алерт жил здесь, сколько Аида себя помнила, хотя срок жизни отоциона за это время должен был не единожды истечь. Если вспомнить, что некоторые отцовские метрессы отличались редкостным для своей расы долгожительством, то причуда не одну сотню лет сохранять лиса уже не казалась экстравагантной. Он, по крайней мере, исправно уничтожал всё, что могло завестись в покоях, исключая разве что помянутых метрессок. Принцип "ты жив, пока нужен Князю", по всей видимости, распространялся даже на домашних животных. Отчаявшись утихомирить Алерта, Аида выудила какую-то очень красивую и очень пыльную бутылку: пока папенька не накрыл её возле шкафа, надо успеть прибрать лучшее. На этикетке значилось: "Полироль №10, улучшает рост здорового копытного рога при условии регулярного использования". Аида удивлённо вздёрнула бровки: видимо, она многого не знала об отце…
— Интересный выбор для коктейльной вечеринки, — раздалось у неё за спиной, — я бы на твоём месте прихватил мандрагоровки или хотя бы кальвадос, если надо чем-то триумфально встретить утро.
В кресле за столом вальяжно развалился любимый родитель, а на его коленях вытянулся моментально угомонившийся Алерт. Тонкие длинные пальцы перебирали пушистую шерсть зверька, словно нащупывая невидимые струны. Аида сделала книксен и мысленно хихикнула, столь забавным показалось ей сходство между этой идиллической картиной и полотнами известных мастеров с некоторых Пластин. Правда, лицо отца было отрешённым, а глаза казались бездонными чёрными провалами, что не сочеталось с обычной благодушно-насмешливой манерой речи. Как правило, подобные диссонансы не предвещали ничего хорошего.
— Спасибо, папа. Что стряслось с Алертом? Этот мохнатый террорист сначала чуть не разгромил кабинет, а теперь тих и благостен.
— Поиграл и успокоился, — равнодушно ответил Князь. — Они все так себя ведут. — Однако глаза отца были по-прежнему черны и безжизненны, а лис, умиротворенно подставляющий для почесывания то бока, то живот, еле слышно поскуливал.
Аида снова поёжилась, хотя знала, что комната давно прогрелась. Последовав совету, вернула на полку подозрительную полироль и выудила кальвадос. Бутылки в сумке брякнули, принимая в свои ряды выдержанного ветерана дубовой бочки. Раз уж нагоняя не случилось, Аида решила ловить момент, и сгребла еще бутылку мандрагоровки: запас карман не тянет. Уходить со столь богатой добычей молча казалось неправильным.
— Папа, а сколько лет Алерту? — светски поинтересовалась она. — Или, когда отоцион умирает, ты просто берешь похожего и называешь Алертом?
— Это было бы слишком просто, — интонации и мимика Темнейшего окончательно рассинхронизировались. — Он не как Всадники, девочка моя. Алерт — единственный в своём роде. Когда-то, задолго до твоего рождения, я мог себе позволить долгие прогулки по Вееру. Но он был тогда другим, нестабильным, Пластины стремительно меняли облик: только что был единый континент — и вот уже осколки расползаются во все стороны, как тараканы при ярком свете. Как-то мне спешно пришлось убираться прочь. Вернулся в Адмир и обнаружил, что прибрал с собой изрядный кусок ландшафта. Часть водившегося там зверья погибла от шока и магического излучения. А лисы уцелели, расплодились и прижились. Этого щенка я вытащил из капюшона и забрал на память о прогулке. Видимо, магией его шарахнуло сильнее всех, он крупный и умнее не только своих сородичей, но и некоторых министров. А что не разговаривает, так в покоях есть всё необходимое, ему просить нечего.
Князь вышел из странной медитативной задумчивости, растянул губы в привычной кривой ухмылке и небрежно спихнул Алерта с колен. Лис обиженно фыркнул, но безропотно ушёл куда-то под кресло.
— А он может разговаривать? — Аида не поверила. На её взгляд, отцовский питомец ничем не отличался от прочих отоционов, кроме размера и отсутствия боязливости, присущей дикарям. — Алерт, Алерт, — девушка порылась в карманах и вытащила несколько вяленых виноградин. — Иди ко мне!
Лис неспешно подошел и потянулся к винограду. Аида убрала руку.
— Нет, сперва попроси, я ещё ни разу не слышала, как ты разговариваешь!
Алерт отрывисто вякнул и попытался выпросить ягоды, привстав на задние лапы. Говорить он отказывался наотрез, и виноградины пришлось отдать за так.
— Чем-то ты ему не угодила, — пожал плечами отец. — Возможно, когда в следующий раз придёшь обносить мой бар, сначала уважишь обитающего тут не один десяток тысяч лет лисопатриарха, и он соизволит тебе что-нибудь сказать. Но он настолько стар и мудр, что даже со мной иногда не разговаривает, — стало окончательно понятно, что Князь шутит, его глаза больше не казались чёрными дырами, а приобрели обычный светло-карий цвет.
— Да ну тебя, так и знала, что ты не всерьёз, — Аида надулась и подхватила сумку с бутылками. На неприметной потёртой кожаной торбе лежало заклятие, позволявшее ей растягиваться почти вдвое, но при этом вчетверо облегчавшее вес упакованного добра. В старину такие сумки обожали странствующие торговцы, и бесчисленное множество похабных анекдотов было посвящено предположениям касаемо сорта идущей на изготовление торбочек кожи. Сейчас подобные вещицы стали музейной редкостью.
Алерт, успевший расправиться с виноградом, сыто щурился. Смешной щенок-самка у Великого, смелый, но глупый. Великий всегда говорит правду, но не всегда полностью, поэтому бесхвостое племя, привыкшее рыть в разные стороны и искать то, чего нет, не доверяет Ему. До последней шерстинки верят ему лишь лисы, те, чьим предкам он дал изобильную, хоть и опасную Пустошь и много прекрасных тенистых садов, где не переводятся вкусные насекомые и сочная падалица. Но так же, как Бесхвостым не дано понять Величия, Хвостатым недоступна речь. Алерт не умел разговаривать, да и понимал произносимое при нём лишь отдельными короткими созвучиями. Но слушать Великого и доносить до барханного народа Его волю лис мог без слов. Он чувствовал Великого, а барханный народ чуял Алерта. Когда Великий приказывал, лис мысленно говорил со своим народом, передавая ему волю Того, Кто Подарил Лисам Мир. Это в кабинете Великого его звали странной кличкой, а среди своих собратьев он был известен многим поколениям как пророк Фырф.
Когда барханный народ видел или чуял что-то, достойное внимания Великого, старый лис узнавал об этом, принюхиваясь к ветру, ловя чуткими ушами любой шорох. Он передавал, что беспокоит братьев, и, если Великий считал тревогу не пустой, дозорные щедро вознаграждались. Тушка кролика, упавшая из мешка мясника, доставившего провизию в особняк, множество свежих куриных потрохов и сочных мясных обрезков, вывезенных из владений Мора в пески Пустоши после очередного странного эксперимента, неожиданно расплодившиеся в парке полёвки — много, много возможностей одарить племя за верную службу. Глупые Бесхвостые, не видящие за барханами Пустоши, пытались заставить лис служить себе магией и разнообразными ухищрениями, но тщетно. Кому нужна нелепая навязчивость не умеющих Видеть и Слушать, если племя, ведомое мудрым Фырфом, испокон веков ходило под рукой Великого и грелось у ног Его?
Глава 6, из которой становится ясно, сколь условны в мире, где водится магия, различия между Ж и М
Глава 6, из которой становится ясно, сколь условны в мире, где водится магия, различия между Ж и М
Такого оживления древние стены Пандема давно не видели: город бурлил слухами и выкипал от любопытства, оправдывая одно из своих многочисленных прозвищ — Большой Котёл. Того, кто заварил всю эту кашу, изрядно побаивались, но любили, чему немало способствовала не только щедрость Темнейшего, но и его известная склонность к экстравагантным выходкам. Возможности от души посмеяться столичный народ никогда не упускал. Сначала все потешались над бедолагой Малефицио, которого по-адски давно перекрестили в Малефа, норовя поставить ударение подальше. Новоявленный кандидат явно не был рад, что его представляют просто как Малефа бен Самаэля, поскольку бен Самаэлем мог запросто называться и сын от горничной. Но он блюл аристократическую сдержанность, всячески подчеркивая, что является достойным продолжателем дела своего отца. Лозунги составлялись с явным намерением взбесить Совет: Малеф не забыл, как Тёмные князья фактически предпочли спрятаться за его спину, выжидая, чем закончится новая папашина затея. "Одна Преисподняя, один народ, один князь!" Ехидные обитатели Пандема неизменно подрисовывали на плакатах заглавную букву, а некоторые, особо благожелательные, и кое-что ещё, дабы выразить уверенность в мощном потенциале первого кандидата. На митингах среди своих сторонников, не столь многочисленных, как хотелось бы, Малеф держался внушительно и твёрдо, светил дорогими костюмами и харизмой, хотя многие признавали, что по длине и пламенности речей сын намного уступает отцу. Это, наряду с тем, как кандидат якобы заманивал ещё хоть кого-нибудь зарегистрироваться дорогими подарками, стало темой анекдотов: сплетники водились и в СВРиБ. Наиболее популярные сюжеты повествовали, как незадачливый претендент на престол слёзно уговаривал младших братьев принять участие в предвыборной гонке. Пикантность ситуации состояла в том, что Даджалл, по примеру старших товарищей, игнорировал весь этот балаган, запершись на военной базе. А брат-близнец Аиды, Тойфель, прозванный Дублем за максимальное сходство с официальным, красовавшимся на шеолах, обликом Темнейшего, вообще не подозревал о происходящем, поскольку большую часть времени проводил на реабилитации в одной из закрытых клиник в Бездне.
Вернувшаяся в столицу Герцогиня добавляла кампании Малефа шарма и, что было гораздо важнее, голосов в стане старой аристократии.
"Прекрасная Рахма" тоже выглядела уверенно, хотя над её программой по защите женщин слегка посмеивались, как и над необычным для человечицы ораторским искусством. Шутки про искусство, которое она постигала под чутким руководством Темнейшего, гуляли повсюду, от аристократических салонов до пивных. Князь подогревал этот ажиотаж неотлучным присутствием при особе Рахмы и довольно двусмысленными хвалебными отзывами в адрес новой звезды политического небосклона. Правда, периодически Князь забывался и с трибуны «по-отечески» разносил в пух и прах третьего кандидата. Хэм в долгу не оставался. Несколько концертов едва не закончились прибытием княжеской гвардии и службы спасения, настолько велика, особенно среди юных восторженных пандемок, в мирное время довольно далёких от политики, была народная любовь к хулигану с микрофоном. Апофеозом одного концерта стали попытки фанаток прорваться на сцену под исполнение знаменитого оппозиционного хита, снабжённого издевательским посвящением начальнику избирательного штаба Прекрасной Рахмы. На другом чуть не начался стихийный митинг против вмешательства раймирской внешней разведки в адмирские дела. Всему виной — невесть кем пущенный слушок про способность Хэма пребывать сразу в нескольких местах. Его истоки объяснялись скорее привычкой рыжего повесы стремительно перемещаться из бара в паб, везде встревая то в подтанцовки, то в потасовки.
Самый скандальный митинг готовился так, как готовится 90% военных переворотов и президентских импичментов во всех мирах Веера и сопредельных Вселенных — совершенно невинно и в тесной дружеской компании.
В штабе Хэма — точнее, в доме Войны, где означенный штаб квартировал — было чисто только потому, что в большинстве миров Веера ходило поверье, что если Война кого отметит, счастливчик непременно станет великим полководцем. Поскольку как именно происходит "отмечание", в каждой из Пластин имелись свои версии, в качестве добровольной прислуги "за всё" вокруг Войны постоянно крутились новобранцы. Госпожа командир могла не беспокоиться за состояние кладовых, погреба и комнат, благо дом был невелик и располагался через дорогу от казарм. Не любивший денников Интервент, в просторечии — Веник — в полной безопасности бродил по двору и валялся на травке в саду, заменяя своей плотоядной персоной свору сторожевых собак. Конь был избалован, начищен до блеска и накормлен от пуза, хотя верхом садиться на него не решались — против кусков печенки и прочих доброхотных даяний зверь не имел ничего, а вот чрезмерную фамильярность пресекал, показательно клацая роскошными волчьими клыками и злобно закладывая уши. Коллективное обожание привело к тому, что Война, редко бывавшая дома, обычно понятия не имела, что там появилось за время её отсутствия. В этот раз "ребятишки", как она шутливо именовала свою свиту, приволокли в гостиную не только букеты цветов и полмешка разнообразных сезонных фруктов, но и здоровенную кадку с фикусом. Фикус был косоват, кривоват и странен, но нагло зеленел и выглядел очень бодро. То, что во время заседаний штаба в кадку периодически отправляли неудавшиеся коктейли, казалось, шло дереву только на пользу. Использование кадки вместо пепельницы тоже не вредило (хотя, возможно, спасали парни, вовремя выгребавшие эти сомнительные удобрения). После того, как пьяный Хэмьен чуть не уснул, стоя в обнимку с фикусом, Война подумывала вынести кадку во двор, но потом решила не обижать "ребятишек" — они ж от чистого сердца.
— Какой гульский выкидыш придумал про вездесущесть Хэма? Дайте мне его или её, у меня Интервент два дня парной печенки не ел, — Война поерзала на полу, вытянула мускулистые ноги, походя пнув кадку с многострадальным фикусом, и закатила глаза к потолку. — Вы иллюзиями решили побаловаться, идиоты? В городе две трети в этом смыслят лучше вас, и как минимум половина лучше меня.
— Сгони с дивана рыжую скотину да допроси, что он хотел этим сказать, — воззрилась на недовольную Войну Аида. Она плюхнула очередную торбу с бутылками на рабочий стол и рылась в бумагах, пытаясь понять, что происходило в её отсутствие.
— Тогда печенку сводного братца оставь себе, — мрачно покосилась на подругу Война. — Интервента травить не дам! Чем он думал, а? Иллюзия плоха тем, что придётся отводить глаза всей толпе на площади; все хотя бы относительно старые демоны или просто сильные малолетки видят через неё, как сквозь марлю. В качественный отвод глаз столько энергии влетит, что твой папаша вытянет, мужики из Совета, я — с трудом.
— Кто запустил сплетни — в душе не ведаю, но это логично. Вы, ребятушки, себя в зеркало давно видели?
— Кто это "мы"? — скривилась Война.
— Независимый кандидат на диване в некоторых ракурсах на тебя смахивает, хотя, я так понимаю, в кои-то веки похождения моего папаши тут ни при чем, — усмехнулась Аида и метко швырнула окурок в кадку. — Хэм, мать твою с крыльями, ты там что, до апокалипсиса дрыхнуть будешь?
Брат и соратник ухом не повёл.
— Если он тебе нужен, не ори, — хихикнула Война. — Когда спит, ни хрена не слышит, проверено. — Она легко поднялась с пола, подмигнула Аиде, дескать, смотри, и завалилась на диван, вмяв при этом Хэма физиономией в пыльную спинку.
— Курсант, вот вы спите, а там война! — фыркнула она прямо в ухо Хэму. — Эту проспите, до следующей не доживете!
Дальше с вмятого в диван и качественно обездвиженного привалившимся к нему телом Хэма начали аккуратно стаскивать сперва рубашку, а потом — гулять, так на все деньги — и штаны. К чести жертвы грубого насилия следует сказать, что очухался он ещё при расстёгивании ремня.
Хэм, по примеру сиятельного батюшки, окончательно оборзел и обленился, поэтому соизволил разве что занять более удобное для ведения бесед положение довольно сонной, но до крайности глумливой диванной подушки.
— Ты вот этим думал? — длиннопалая ладонь Войны скользнула под расстегнутый ремень. — Не, этим ты точно не думал, — рука осталась, где была, что не смутило никого из присутствовавших. Хэм даже поёрзал на диване, чтобы всем было комфортнее.
— А вот если ты повернешься... — Война буквально мурлыкала, и Хэм повелся. Повернулся. О чем немедленно пожалел.
— Вот этой частью своего организма, дорогой... — Хэм никогда не подозревал, что, оказывается, когда щиплют за задницу — это не очень похоже на ухаживание, и поклялся, что, если выйдет из этой аферы живым, ни к единой даме так клеиться не станет.
— Вот ею, аспид, ты и думал, — Война разошлась. — Теперь, пожалуйста, — обе её руки продолжали хозяйничать в штанах у любовника, — любой из деталей своего прекрасного организма придумай, как выкручиваться.
Хэмьен последовал мудрому совету: начал незамедлительно выкручиваться, да так яростно, что чуть не спихнул с дивана вошедшую в педагогический кураж Войну, и едва удержался сам. Оказалось, что надежда и опора адской нации спала практически в обнимку с недопитым стаканом, поэтому финального крушения режима не произошло.
— Совесть имей, женщина! У меня э-э... голова болит! — Нагло заявила жертва и одним махом опустошила заначку. Аида состроила кислую мину:
— Один брат — наркоман, второй — алкоголик, мать в психушке, папаша — Темнейший. Вот же повезло с наследственностью, выиграла в генетическую лотерею, нечего сказать! Если заснёшь опять, бестолочь, я тебе этот фикус в задницу засуну!
Фикус зашелестел листьями (сквозняк, не иначе), но на это никто не обратил внимания.
— Ой, милый, проснулся? — Война вытащила руки из Хэмовых штанов и плотоядно улыбнулась. — Выспался? Давай-давай, расскажи, что тебе снилось? Княжеский трон? Ликующий Пандемониум? Не томи, колись, откуда идея про твое всеведение и вездесущесть?
— Это не мои идеи, мне подбросили, — сделал невинное лицо Хэмьен. — Наш добрый народ хочет видеть то, что ему нравится, то есть как можно больше экземпляров меня. Не сваливай на мою голову галлюцинации электората!
— Ему подбросили! — Война снова полезла в Хэмовы штаны, правда, теперь не в полурасстегнутую ширинку, а как при обыске, по карманам, включая монетный. — Не томи, птичка певчая, выкладывай, что ещё тебе подкинули? Ангельскую пыль, священные реликвии Ватикана или пару граммов полония? Кокс можешь оставить себе, а что посерьёзнее рекомендовала бы сдать папаше. Авось удрать успеешь, пока он тебя в Бездну не запихнул.
— Какую-то рыжую курву прямо на диван подбросили. Спать мешает и в карманах роется. Как есть засланка! Это она меня подставила, зуб даю! — Хэм порвал бы рубаху на груди в качестве завершающего штриха, если бы Война её не стащила. — А если серьёзно, кому мешало, что кандидат отдыхает перед ответственным мероприятием?
— Не догадываешься? — из карманов руки Войны перебрались обратно. — В данный момент очень хочется понять, на кой хрен ты всех так подставил? Мы должны тебе обеспечить "вездесущесть", которую какая-то засланная сука пообещала, а ты неизвестно зачем подтвердил. Тебя вынесут на носилках, если ты попытаешься надурить хотя бы квартал, не говоря уж о половине мегаполиса, молод еще.
— Ну как зачем? Потому что мог, — пожал плечами Хэм. — Вездесущность у нашего электоратишки — это по моим прикидкам от силы две точки в городе. Остальное сделают пандемские кумушки со своими длинными языками. Потом скажут, что нас было по два, по четыре, по шесть, да ещё в каких-нибудь экзотических видах. Я бы пошутил, что мне неоткуда взять свою копию, но видал я ту копию вместе с его райскими другалями известно где. Речь на сутки я закатывать не буду, это папочкин любимый номер, петь собираюсь максимум полчасика, так что из своих любой потянет.
— Любой? — Война вскочила с дивана и с отвращением сплюнула в кадку с фикусом. — В толпе, на изрядную долю любопытной или враждебной, держать твой внешний вид и манеру говорить, а потом еще спеть, точно копируя тебя, не так и просто. "Любой" скорее помрет на трибуне.
Аида меланхолично закурила очередную сигариллу, наблюдая за отражением в большом зеркале на противоположной стене.
— Я извиняюсь за повтор, ребятушки, но вы что, в Бездне трахались? У зеркала поиграйте в "найди десять отличий". Если найдёте, очень удивлюсь.
Заинтригованная Война спрыгнула с дивана, сдёрнув оттуда — всё за те же многострадальные штаны — Хэмьена. Тот в последний момент сгруппировался по-кошачьи и чудом избежал сомнительной радости в виде отбитого копчика.
Решив, что спать не дадут, а дальше зеркала вряд ли потащат, Хэмьен лениво выпрямился, обхватил Войну за талию и провальсировал к зеркалу. После чего столь же деловито стащил с неё потрепанную майку, хмуро буркнув: вот одно отличие мы устранили, затем столь же нагло расстегнул на любовнице шорты, державшиеся на честном слове и паре простеньких заклятий — а вот и второе накрылось Бездной, вполне нетрезвой...
Хихикающая Война не возражала, и, чтобы восстановить декорум, Аиде пришлось выразительно хмыкнуть.
— Оркестр, вы там не заигрались?
— Ну, два отличия я нашел — Хэмьен цапнул Войну за обнажённую грудь и заржал. — Можно я не буду демонстрировать третье, ты мне как-никак сестра, хоть и всего лишь единокровная.
Война игриво ткнула локтем Хэмьена куда-то в район солнечного сплетения и прищурилась. — Роста и мышечной массы у меня поменьше, морда не слишком похожа и волосы светлее. Но тут подгонять немного, тряхнуть, что ли, стариной? Я с войны в мужской шкуре не гуляла, повода не было.
— А я боялась, что по причине терминальной тупости моего братца вы упустите возможность пошутить с размахом.
— Пошутить можно, — фыркнула Война. — Но для простоты, уж извини, придется тебе полюбоваться на нас обоих нагишом. — Раздевайся, — рявкнула она Хэму, стаскивая с себя остатки одежды. — Мне тебя надо скопировать. И одежду проще напялить потом, чем ещё на её материализацию силы гробить.
— Давай, братец, снимай штаны и думай об Империи,— улыбка Аиды сделалась совсем издевательской.
— Сиськи втянуть не забудь, — съязвил Хэм, удостоившись за хамство испепеляющего взгляда от сестры и подзатыльника от любовницы (шутливого, но, тем не менее, чувствительного — рука у Войны была не легче Князевой).
Через пару мгновений язвить Хэму расхотелось — вместо проверенной собутыльницы и любовницы перед ним стоял братец из Рая. Почему-то со сложной многоцветной татуировкой от локтя до середины спины и с заколкой-кинжальчиком в скрученных на затылке волосах, но этим различия исчерпывались.
— Я даже не знаю, кто из вас лучше. Различить сможет разве что Интервент, — восхитилась Аида
— Его не обманешь, — оскалился обнажённый мужчина с татуировкой. — Веник даже не запах чует, а вот это, — обхватив себя руками, словно ему вдруг стало зябко, парень похлопал ладонью по собственному татуированному плечу. — Это не свести, папаша ваш на славу потрудился
— Много твой конь понимает, можно подумать. Вот женщины — дело другое, точно отличат. Оригинал всегда лучше, чем какие-то перевёртыши, не обижайся... дорогая, — Хэм слегка запнулся при обращении, поскольку никак не мог привыкнуть к новому облику Войны.
— Не смеши, — скривилась его новоотштампованная копия. — Можно проверить на любой из твоих баб.
— Серьёзно? А чего только на одной, боишься, всех не потянешь? — похабно хохотнул Хэмьен.
— Всех сразу ты сам не потянешь, — хмыкнула копия, в отличие от оригинала, ничуть не смущавшаяся. По поведению было ясно, что надевала она подобный костюмчик далеко не в первый раз. Настолько сконфуженным Аида не видела Хэмьена никогда.
Война вытащила из тяжёлого узла волос кинжал, оказавшийся не декоративным, а вполне рабочим, с волнистым, напоминающим крис, лезвием, и влёгкую отмахнула около полуметра волос, оставив гриву примерно до лопаток, неотличимую от Хэмовой.
— Эй, красавцы, вам бы одеться не помешало. Желательно так, чтобы роспись авторства моего папочки никто не увидел, — напомнила Аида. — Или вы решили проверять свои чары на дамах прямо у двери штаба? Могу выступить арбитром, но только после митинга. Потом хоть на скорость соревнуйтесь с книгами отзывов наперевес.
— Дело говоришь, — парень с татуировкой одним движением оказался в углу, где валялась груда нестираной одежды, бутылки, пакеты от адбургеров, и поморщился. — Родной, ты везде такой срач разводишь, что хочется напалмиком пройтись. Что тут надевать? Майку, в которой трое умерло? Грязные штаны, которые ты даже испепелить поленился? Учти, с меня станется прогуляться до трибуны нагишом и тем похоронить твою политическую карьеру окончательно.
На выручку брату пришла Аида.
— Чем тебе не угодила бытовая магия? Пара заклинаний, и всё будет чистеньким.
— Выдавай эту пару сама. И поскорее. Мне ещё и костюм с реквизитом подгонять? Бессмысленный расход энергии. Можно швыряться магией на уборку, шмотки и прикуривание от пальца, а потом внезапно обнаружить, что сил осталось — только выспаться и пожрать.
Аида пожала плечами, брезгливо извлекла из сомнительного братского кургана охапку вещей, постояла с ними в руках, сосредоточено хмурясь, после чего швырнула на диван. Вещи резко пахли озоном. — Не благодарите.
Грязь исчезла, но менее потрёпанными одеяния не стали.
— Скромность придется по душе избирателям. Было бы круто, если бы вы вдвоем еще на одну лошадь взгромоздились.
— Веника не дам, — огрызнулся на выходе один из Хэмьенов. — Не для того эта розочка расцвела, чтобы дрова таскать.
"Дрова" обиженно фыркнули, не глядя, лягнули куда-то назад и предсказуемо получили от своей копии очередной подзатыльник. Поскольку выходить из штаба вдвоем было бы неоправданным риском, Хэмьен-Война телепортировался прямо на трибуну на главной площади и в очередной раз подумал, что возиться с молодняком, может, и весело, но накладно. Оригинал отправился на свою точку в довольно мрачном расположении духа: столкновение с собственной копией с детства не предвещало ничего хорошего. Тем не менее, он смотрел в будущее с оптимизмом — сцену Хэм любил.
Глава 7, в которой одни ловят шпионов, другие тешатся иллюзиями, а предвыборная гонка идёт своим чередом
Глава 7, в которой одни ловят шпионов, другие тешатся иллюзиями, а предвыборная гонка идёт своим чередом
Митинга кандидата №003 город ждал, как капризный ребёнок обещанного похода в цирк. Хэмовы концерты всегда были в центре внимания всех новостных хроник, причём никаких усилий в этом направлении фронтмен группы "Врата" не прилагал. Однажды, не выдержав общей вдохновенной атмосферы, вспыхнул синтезатор, но Хэм не оплошал, выгнал со сцены слегка подгоревшего клавишника и, заняв его место, сыграл одну из самых трогательных баллад. После этого случая импровизированное фаер-шоу стало едва ли не визитной карточкой группы. В другой раз Хэму приспичило прямо на сцене крупного рок-фестиваля бросить вызов гитаристу выступавшей до него команды. В третий — умудрился, не прерывая пения, одновременно подкрепляться ромом и принимать бурные ласки от прорвавшейся на сцену поклонницы.
Будучи сильно не в духе, Хэм мог так поприветствовать фанатов в начале концерта, что, окажись на их месте люди менее благожелательные, нахалу пришлось бы несладко. Впрочем, драки на сцене тоже случались, особенно когда Хэму приходили в голову очередные сногсшибательные фокусы вроде сморкания в государственный флаг или вытаскивания на сцену подброшенного в гримёрку младенца с воплем: "Это чьё?".
Вот и сегодня собравшийся на площади Звезды народ предвкушал нечто подобное. На этот раз любимец публики был без группы, и кто-то уже пошутил, что, в отличие от вокалиста, музыканты "Врат" не могли находиться одновременно в двух местах.
— Любезные мои доверчивые идиоты! — Хэм был как всегда одет нарочито небрежно и со вчерашнего вечера явно не вышел из того вдохновенного состояния, которое часто вынуждало его сматываться из города. — Я никогда не лез в этот придворный дурдом… потому что там родился. А это — лекарство от моей родовой травмы. Продолжая пить, я помогаю Империи! — Мерзавец сделал изрядный глоток из бутылки, в которой явно была не минералка. — Вам тоже не помешает! — он щедро окропил передние ряды, чем вызвал в толпе радостные вопли. — Я ушёл на сцену, чтобы видеть поменьше мутных рож, поющих о своём с целью срубить бабла. В отличие от оппонентов, любись они конём моего отца, я хотя бы умею петь без фальши и фанеры. — В толпе раздались смешки: все живо представили фурор, который мог бы произвести в зале Совета злонравный вороной жеребец, и в мирное время почти не уступавший по сложности характера своему хозяину. Звали коня Армагеддон, но об этом мало кто помнил, поскольку сам Князь ласково называл эту тварь несколько иначе. Но все твёрдо знали: если Пиздец встретился без хозяина, добра не жди. Впрочем, наличие венценосного седока не давало стопроцентных гарантий безопасности. Князю даже пришлось со временем отказаться от личного участия в парадах, потому что конь был органически неспособен идти позади других, а в авангарде свечил, бесился и вытанцовывал, желая рвануть карьером куда-нибудь за горизонт. — Вы слышите моё послание в своих сердцах! Если угодно охарактеризовать меня как политика, то вот вам одно слово — эротический. Давайте считать, что я вломился в князюшник чисто из праздного любопытства. Я вовсе не вождь, который принесёт вам процветание и свободу, свободу от собственной слабости. Всё это внутри вас, я лишь озвучиваю возможности. Не бойтесь пройти от известного к неизвестному, а ориентиром пусть послужит моя музыка!
Герцогиня, посетившая одну из своих подруг, скучала — старая сплетница Имельда потеряла квалификацию и вот уже битый час рассказывала не о настроениях в городе или при дворе, а про своих немногочисленных, но, без сомнения, гениальных внуков, правнуков и праправнуков. Не желая показаться невежливой (никогда не знаешь, чем может быть полезен любой из прежних знакомых), герцогиня время от времени вставляла в разговор вежливые фразы, однако её внимание куда больше привлекало разворачивающееся за окном на площади Звезды зрелище. "Что бы и не пошутить?" — лениво подумала госпожа ди Малефико и, несложным заклинанием превратив огромный бриллиант в коктейльном кольце в зеркальце-рефлектор, швырнула через всю площадь простенькую иллюзию. Если — точнее, когда — поднимется переполох, Имельде придется слезть с любимого конька. А приставленной к княжескому сыночку для охраны рыжей дамочке придется объявиться — странно, кстати, что её не видно, да и сводная сестрица этого красавчика где-то болтается. Может ли оказаться так, что Хэмьен тоже пустышка? Вот и проверим...
Касание чужой магии Война ощутила, но, поскольку угрозы или агрессии в этом лучике не было никакой, внимания не обратила. "Наверное, осветители мудрят", — подумала она, продолжая подстраивать гитару и добродушно улыбаясь хэмьеновской фамильной кривоватой улыбочкой прорвавшимся к сцене девчонкам. Внезапно округлившиеся глаза юных демониц, отшатнувшихся от сцены, озадачили — рыжая была готова спорить на что угодно, что расколоть маскарад смог бы разве что Князь. Тогда в чем дело?
Ответ не заставил себя ждать. Обычный нестройный шум в толпе перерос в угрожающий гул, послышались отдельные выкрики "Забери меня Бездна!", "Не может быть!".
— Кандидат липовый! — Раздался чей-то истерический вопль. — Подменыш белоризников!
Война остолбенела: какого хрена примерещилось этим наркоманам в толпе? "Интересное кино", — она выудила из памяти простенькое заклинание "взгляд со стороны". От зеркала оно отличалось тем, что показывало картинку с поправкой на взгляд постороннего, без обычных для любой отражающей поверхности или фото искажений, поэтому "взглядом" вовсю пользовались модницы перед выходом из дома, чтобы убедиться, что со всех сторон и ракурсов они прекрасны как рассвет, и выругалась — к счастью, голосом Хэма. Вместо нечёсаного рокера в драных штанах и линялой майке "взгляд" показал ей огненного ангела, какими их описывают в страшных детских сказках. Всякие там радужные сияния от волос и тела, сверкающие белые одежды и тому подобная низкопробная мишура, которой, как было доподлинно известно Войне, в Раймире мало кто баловался, да и то больше на маскарадах. Иллюзия была наложена мастерски. Война, оставаясь в шкуре Хэма, попробовала убрать морок. Изображение потускнело, но не исчезло. Возникло искушение шарахнуть по лучику парочкой проверенных боевых примочек — пусть те, кто там развлекается, получат в комнату магическую связку гранат. Идею пришлось с сожалением отмести — рядом с возможным провокатором могли находиться ни в чем не виноватые сторонние наблюдатели, а Темнейший вряд ли оценит смерти и разрушения прямо в центре столицы.
Существовал ещё один способ гарантированно избавиться от картинки — вернуть свой вид. Тот, кто накладывал иллюзию, метил в Хэмьена — иначе преобразились бы все, кто оказался на пути луча. Нет Хэмьена — нет иллюзии. Все это Война обдумывала, лениво уворачиваясь от тянущихся к ней рук, пиная особо ретивых патриотов, желавших стащить "раймирского подменыша" со сцены, и отмахиваясь гитарой от не слишком активно летевших на сцену боевых заклинаний сомнительной эффективности. Развлекаться она могла сколь угодно долго: добрые горожане даже толпой не представляли серьезной угрозы, но игра не радовала. Достаточно одного серьезного заклинания, на которое она машинально ответит хотя бы в четверть силы — и прощай, мирный город. Отдельно неприятно, что, пришиби она кого-то, молва спишет все на Хэма — подставлять рыжую бестолочь не хотелось. "Поиграли, и будет", — решила Война и, схватив микрофон, дополнительно накинула на него парочку адресных заклятий, чтобы уж точно "пробило". "Веник, ко мне!", — для того, чтобы перемахнуть ограду и добежать до площади, коню понадобится время, ну так пару минут можно и подурачиться...
То, что злющий, как хеллхаунд, Интервент помчится сломя голову, Войну не беспокоило — он так же, как кони прочих Всадников, прекрасно ориентировался на улицах и был известен всему Пандему. Соваться под ноги плотоядной твари никто бы не решился. Толпа, напиравшая на сцену, неожиданно отхлынула, люди заозирались и наиболее сообразительные, забыв о "раймирском засланце", старались убраться подальше. Кто-то со страху перекинулся скунсом, и над толпой поплыл запах меркаптана. Другой повезло меньше — то ли устала, швыряясь заклинаниями, то ли просто была слабосильна — и женские истошные вопли "Убери копыта с моего хвоста!" зазвенели над площадью, изрядно добавив неразберихи.
Главным кошмаром дня стал Веник. Хозяйку он любил ("Кому война, а кому мать родна", как говорится), и, увидев, что она светится (горит!) и отбивается от лезущих со всех сторон двуногих, осатанел. Кусаясь и по-собачьи отшвыривая недостаточно быстро спасавшихся зрителей грудью и ударами головы, Веник проложил широкую дорогу к сцене — при желании Война вполне могла бы убраться с площади пешком. Но накопившаяся энергия требовала выхода. Особенно радовало, что все шпионы и агенты, будь они от Малефа, Князя или кого-то из Совета, сойдут с ума, пытаясь понять, как и когда Хэм научился ладить с Интервентом, и не мечен ли парень тем же заклятием лояльности, что и четверка Всадников. Пусть гадают, не нового ли Всадника Темнейший готовит из сына, пусть понервничают...
— Молодец, иди сюда, — Хэмьен погладил задравшего башку Интервента. Затем спокойно, будто спускался по ступенькам, сделал шаг — и оказался стоящим на спине неосёдланного рыжего коня. — Какой переполох из-за обычного сценического грима! — принялся издеваться он. — Конь — и тот умнее вас. Он не принял бы раймирского засланца, а вот меня готов покатать, правда? — Веник энергично кивнул — в конце концов, хозяйка не первый раз надевает мужскую шкуру, чего бы и нет? Если и тяжелее, то совсем ненамного.
Этого оказалось многовато даже для привычных ко всему пандемцев. Словно извиняясь за устроенный переполох, люди качнулись к Хэму, но ближе подходить не стали. По сравнению с реальным недовольным Веником, скалящимся на всех, призрачный ангел казался своим в доску парнем.
— Я не верю, что вы все тут настолько трусливы, что испугались нового сценического грима, — еще громче заорал Хэм. — Принять топорно сделанную иллюзию за реальную внешность — да ни фига, я не верю, что моих поклонников так легко обмануть! Наверняка настоящие раймирские засланцы спрятались в толпе и подстрекали всех, используя запрещенные заклинания, но я верю, что вы найдёте их! За каждого провокатора мой брат и конкурент кандидат № 001 заплатит золотом по весу, — ну хоть Малефу гадость сделать, подумала Война, и то хлеб. Воодушевлённая обещанием золота, толпа кинулась искать провокаторов, утратив интерес к концерту. "Раздосадованного" Хэма роль непонятого толпой гения вполне устроила. Он неспешно удалялся с площади под крики "бей провокаторов!" и "лови раймирскую сволочь!", стоя на спине Веника, который, словно проникнувшись торжественностью момента, выступал церемониальным шагом, высоко поднимая ноги, словно цирковая лошадка.
Герцогиня ди Малефико следила за этой сценой, не отрываясь. Имельда понятия не имела, что за переполох следует благодарить Герцогиню, но разразилась прочувствованным монологом про бессмысленность и распущенность молодёжи. "Я не переживу, если мои внучки станут, как эта рыжая стерва", — прочувствованно воскликнула она, указывая туда, где в переплетении улиц медной искрой маячила фигура всадника: устав выпендриваться, Хэмьен сел верхом, прекратив балансировать у лошади на спине и читать мораль всем, кто по-прежнему видел в нём ангела. Герцогиня пропустила "стерву" мимо ушей, полагая, что старинная приятельница просто желала обругать несносного музыканта пообиднее. Она забыла, что несколько тысяч лет назад, когда обе они были еще юны, Имельда делла Караччио считалась подающей большие надежды ясновидицей.
Глава 8, в которой можно наблюдать одно из самых несвоевременных озарений и подготовку маленького кулуарного дворцового переворота на конспиративных шести сотках
Глава 8, в которой можно наблюдать одно из самых несвоевременных озарений и подготовку маленького кулуарного дворцового переворота на конспиративных шести сотках
Отцовский подарок, вопреки опасениям, не перетравил садовых лис и не свёл с ума прислугу, бодрил и прояснял мысли, а на вкус оказался выше всяких похвал. Малеф вошел в студию, одинаково сдержанно приветствуя всех, от гримеров до ведущих. Месяц пролетел незаметно, завтра "день тишины", послезавтра кульминация этого фарса. Братец после своего скандального шоу, считай, вылетел: слишком уж хороша и удобна старая недобрая коллизия с подменышами. Ай да матушка, пошутила не хуже Князя. Судя по тому, что очередной посыльный из Осеннего приволок еще фирменного княжеского кофе и пару бутылок превосходного вина из личных погребов Князя, папаша оценил.
Впрочем, он всегда смеётся последним: по данным опросов его кукла лидирует. Патриоты предпочитают подыгрывать действующему правителю, ручная златовласка послушно открывает рот и кивает по свистку, а ходят на ее выступления исключительно оценить новые костюмы и свежие анекдоты уважаемого господина начальника штаба. Смешно и дико: всемогущий владыка Адмира на посылках у человечицы. Неожиданно для себя Малеф сначала коротко хмыкнул, а затем, не удержавшись, расхохотался прямо в микрофон с такой искренностью, которой не позволял себе с детства. Смех рвался из груди против его воли. Давно потерянное спокойствие вернулось, вместе с ним пришла кристальная ясность мыслей. Гори оно всё вечным пламенем, папаша хотел фарса — будет ему комедия дель арте и Арлекин в шмотках от Бриони. Когда Малеф наконец смог подавить хохот, в студии воцарилась напряжённая тишина. Он прочистил горло, смахнул выступившие слёзы и, криво улыбнувшись, обратился к народу:
— Я собирался сказать вам многое, но сейчас понял, сколь унизительно положение кандидата на эту позолоченную табуретку, которую вы зовете Тёмным троном. Торговать лицом на фоне папашиного портрета нет смысла, рассуждения о демократии — шелуха и мусор. Вы — идиоты, если не понимаете этого. У меня нет никаких конструктивных предложений, кроме очевидного — взять себя за шкирку и вынести на помойку истории. Вы — опора этой бесполезной системы. Если вы рассчитываете что-то изменить своими голосами, у меня для вас плохие новости. Если вы выберете меня, я очень удивлюсь. Если завтра останетесь дома, пойму. Шоу закончено, — коротко кивнув в камеру, Малеф встал и вышел из студии, ощущая странную лёгкость, похожую на опьянение. Он не понимал, что на него нашло, но одним из плюсов новообретённого состояния было полнейшее равнодушие к возможным последствиям.
Любезно одолженные в особняк ди Малефико слуги столь же любезно информировали Азраила о том, что после шикарной истерики в прайм-тайм кандидат №001 долго пытался понять, что побудило его вместо зажигательной агитационной речи выдать страстный монолог с предложением саботировать выборы. Герцогиня была взбешена, но Пандем не покинула, оставшись при сыне. Азраил сожалел, что не приветствовал в городе старую подругу, предпочтя вежливости маленькое частное расследование тайн пропахшего гулями особняка. Памятуя о взрывном темпераменте Герцогини, он не сомневался, что при случае ему это припомнят, но рассчитывал, что, если все пойдет, как хотелось бы, победителя Герцогиня не осудит. При фиаско недовольство прекрасной дамы будет последним, что могло бы его взволновать: покойники обычно равнодушны к женским чарам и капризам. Даже к обаянию удивительной женщины, которой было мало статуса фаворитки и матери отпрыска Темнейшего. Азраил помнил, как серьёзно повздорил с Князем: Герцогиня хотела стать полновластной соправительницей, и вполне заслуживала такой чести. В ответ её любовник расхохотался и предложил его, Азраила, кандидатуру. Дескать, вот тебе князь, бери в законные супруги хоть завтра, Совет вам да любовь, из Тёмного в Темнейшего сама перекрасишь. Герцогиня оскорбилась, хлопнула дверью и спешно уехала из столицы, забрав с собой новорожденного сына. Хотя не только Азраил — почти любой из Совета был готов ввести в свой дом аристократку старой крови, которая помимо магической силы и солидного капитала гарантированно могла подарить клану достойного наследника. Министр усмехнулся: размышлять о былом и несбывшемся — удел бездельников, а ему не следует транжирить время. Призвав слуг, он приказал снабдить подарками и немедленно отправить несколько писем.
Рахма была довольна результатами предвыборной кампании, но донельзя раздражена тем, что бывшедрагоценнейший регулярно заседал у неё в штабе и не пропустил ни одного из её официальных выступлений. Наблюдая за оживлённо треплющимся мало не по всем сразу телефонам господином руководителем избирштаба, Рахма не раз думала проверить, подключён ли хоть один аппарат к сети. После особенно витиеватых хвалебных речей в её адрес Рахме невыразимо хотелось пришибить венценосное радио совершенно пустой папкой с тезисами или выкинуть с трибуны. Темнейший держался с ней насмешливо-ровно, как с упрямым ребёнком или избалованным питомцем, но было видно, что чужая злость только удобряет сады княжеского красноречия. Видимо, этот мерзавец не способен жить без чужих эмоций, причём их качество его не волнует. На фоне Князя с его бесконечным завораживающим словоблудием и безумными нарядами Рахма даже в своих глазах выглядела именно тем, чем её называли — марионеткой. Слово «кукла», на её родной Пластине вполне нейтральное, в Адмире считалось довольно оскорбительным, содержащим в себе намёк на тот материал, из которого Мор безуспешно пытался получить пресловутых универсальных солдат. Безмозглая и быстро надоедающая искусственно созданная игрушка богатой знати, годная лишь для постельных утех.
Что самое обидное, этой же точки зрения, по-видимому, придерживался Совет. Ни один Тёмный, за исключением Азраила, не попытался нанести ей визит. Рахма не вполне представляла, какую роль ей отведут после выборов, но не сомневалась, что Темнейший по-прежнему будет всем заправлять, создав для себя подходящую должность в "новом" госаппарате. Было бы недурно найти себе другого могущественного покровителя, способного гарантировать безопасность и поддержание жизни. Осторожные намёки Азраила, конечно, давали некоторую надежду, но если чему Рахма и научилась за годы придворной жизни, так это не доверять сладким речам здешних лизоблюдов. Правда, ей почти нечего ему предложить и неизвестно, достаточно ли он надёжен.
В Пандеме в день тишины запрет на разнообразную агитацию наложили до отвращения примитивно: ровно в полночь накрылось теле— и радиовещание, дружно "легли" телефонная связь и Инфернет, а в качестве вишенки на тортик над Адмиром повис туман, мешавший любому колдовству сложнее обычной бытовой магии. Впрочем, паники это не вызвало. Столичные жители привыкли решительно ко всему и считали, что в случае реальной опасности их владыка найдёт способ всех оповестить и защитить. День выдался солнечным и тёплым, поэтому на улицах и площадях стихийно организовались гулянки и танцы, превратившие день перед итоговым голосованием во внеочередной государственный праздник.
Толпы на улицах сделали слежку за кем бы то ни было пустой затеей: в толчее было очень легко вытащить из кармана кошелек, но не вести объект. Особенно если "объект" предпочтет выйти пешком, без эскорта. Рахма не ожидала, что ускользнуть из особняка так просто. Штаб Князю, очевидно, надоел — по крайней мере, с утра он не появлялся ни в одной из своих ипостасей. Гулицы, не получая приказов, обычно не обращали на нее внимания, а причесаться и одеться несложно и самой. Женщина ещё раз перечитала письмо Азраила. Тёмный предлагал ей приятно провести время в одном из его загородных домов, отдохнуть перед решающим днем в карьере, отвлечься от тревог. "Если вы решите почтить меня визитом, экипаж будет ждать вас у северного выхода с площади Звезды в течение трёх часов, начиная с полудня", — обещал он. Колебалась Рахма недолго: терять было нечего. Она старалась выглядеть беспечной — кандидатка в президенты не под домашним арестом.
Обещанный "экипаж" оказался притащенным с какой-то из Пластин странным, но удобным двухместным авто, причем за рулём был хозяин. То ли не доверял никому, то ли решил воспользоваться случаем поговорить без свидетелей.
После витиеватых благодарностей за согласие и столь же витиеватых за приглашение в салоне воцарилось неловкое молчание. Маленький, словно игрушечный автомобильчик со скоростью пешехода переполз переполненные народом улицы и выбрался на дорогу, ведущую к Осеннему дворцу, где можно было прибавить скорость.
— Не волнуйтесь, — Азраил заметил, что Рахма испуганно покосилась на оставшуюся за спиной каменную громаду, окруженную парком. — Мне не больше, чем вам, охота встречаться со старым другом.
— Его мало волнуют чужие желания, — резкий ответ прозвучал, когда очертания знакомых всему Адмиру стен окончательно скрылись из виду. — Кроме того, никто не может с уверенностью знать его местонахождение.
— Сегодня он сам себе подпортил игру, — усмехнулся министр. — Никто не пробьется за поставленную им завесу. Как только сам он сделает что-то более серьезное, чем прикурить от пальца, всплеск на общем фоне неизбежно заметят. Не то, чтобы это его смутило, но зато мы сразу узнаем о его присутствии.
— Меня его появление тоже вряд ли смутило бы, — поджала губы Рахма. — Поэтому, полагаю, ожидать его визита не стоит. В городе есть, чем заняться и без нас.
— Очень надеюсь, что скучать ему не придется, — Азраил прибавил скорость, желая скорее убраться в тихий прибрежный район, где шанс встретить знакомых был минимален. Приглашая Рахму в "одну из загородных резиденций", он слегка лукавил: речь шла о небольшом домике, в незапамятные времена купленном через подставное лицо для встреч с полезными, но не слишком принимаемыми в свете людьми. Домик на отшибе имел прямой выход к морю и как нельзя лучше годился для встречи с мертвой креатурой Князя — не в последнюю очередь потому, что был обвешан охранными заклятиями, словно собака блохами. Азраил надеялся, что ни одно сегодня не сработает: старые чары гуманностью не отличались и обычно убивали или увечили посягнувших на хозяина. Если магия Князя не просто поддерживает подобие жизни в Рахме, а обладает собственной волей и может сподвигнуть на агрессивные действия, не исключено, что от главной кандидатки в президенты Адмира останется горстка пепла. К счастью, ничто пока не предвещало такого поворота. Спутница искренне радовалась прогулке и с любопытством смотрела в окно, а когда столица практически осталась позади, заметно расслабилась.
— Добро пожаловать в одну из моих скромных тайных нор, — Азраил уже вышел и распахнул дверь со стороны пассажирки. — Не обращайте внимания на пейзаж — это чары, не люблю незваных гостей.
Выжженный солнцем пустырь на окраине коттеджного поселка оказался мороком — выйдя из машины, Рахма почувствовала под ногами приятно пружинящую траву. В следующий момент из ниоткуда возник небольшой старый садик с аккуратно выложенными галькой тропинками и парой разросшихся кустов, усыпанных странными, похожими на черную малину ягодами. Она заподозрила, что морок — не единственное охранное ухищрение, припасённое Азраилом, но волноваться не стала: какой смысл уважаемому министру покушаться на её жизнь даже в том случае, если они не смогут договориться к обоюдной выгоде? Лёгкой походкой женщина прошла к дому, почти заросшему густой зеленью, что забавным образом контрастировало с образцовой ухоженностью прочего ландшафта.
— Скажите, министр, а бывали случаи, когда ваша иллюзия не срабатывала?
— Пока нет — только потому, что наш общий друг, к счастью, не слишком озабочен моей персоной, — хмыкнул Азраил. — Если опасаетесь, что нас заметили вместе, будьте спокойны — любой сторонний наблюдатель видит сейчас всего лишь пустырь, консервную банку, пару кирпичей и греющихся на них ящериц, недостаточно крупных, чтобы захотеть на них поохотиться ради ужина.
— Если бы я действительно опасалась, осталась бы в отвратительном гулятнике, — презрительная полуулыбка Рахмы выдала Азраилу больше, чем обычное для жителей Адмира отвращение к ночному народу. — Хотя, возможно, это было бы гораздо умнее, посему жажду услышать, ради чего рискую. Вам прекрасно известна подозрительность нашего общего друга: в случае чего вопросы будут не только ко мне.
— Да, разумеется, — Азраила забавляло нетерпение человечицы. Видимо, альянс с Князем ее не слишком устраивает — или все это тонкая игра старого друга. Легко верится, что компания гулиц не совсем то, о чем может мечтать любой, кто не родился самцом гуля. Она говорит о риске — не намек ли это на клятву лояльности? Если так, то никаких серьезных разговоров, придется разыгрывать любителя экзотики и как можно скорее отвозить красотку обратно.
— Наш общий друг очень дорожит вами, но вряд ли сочтёт криминалом прогулку за город, — уклонился от прямого ответа министр. — Кстати, что вы предпочтете — пройти в гостиную или, может, посидеть с напитками в саду?
— Вы знаете его дольше, поэтому способны начертить диаграмму колебаний уровня его доверия гораздо точнее меня, — Рахма отчётливо ощущала, насколько быстро утекает время. — Если не возражаете, я предпочту остаться здесь, пребывание взаперти порядком утомило.
— Прекрасно, — взмахом руки Азраил материализовал на лужайке под деревом пару кресел. Подумав, добавил к ним изящный столик и блюдо с фруктами. — Какие напитки вы предпочитаете в это время дня? — поинтересовался он и, не дожидаясь ответа, материализовал запотевший графин с темным маслянисто вязким вином. — Командария, — пояснил он, — в свое время наш общий друг не мыслил без нее ни одного застолья.
Рахма кивнула, мысленно посылая "общего друга" куда-нибудь поглубже в Бездну, и удобно устроилась в одном из кресел, испытывая желание сбросить туфли и совершенно непозволительным с точки зрения придворного этикета образом расположиться, поджав ноги. Положительно, загородная обстановка действовала на неё умиротворяюще. Здесь пахло травами и цветами, а не гульскими благовониями, от которых у неё случались фантомные мигрени, но хозяин этого райского уголка не спешил делиться с ней информацией. Начинать серьёзный разговор первой было опрометчиво, поэтому она задумчиво крутила в руках бокал, краем глаза наблюдая за собеседником.
— Думаю, вас уже можно поздравить с постом президента, — усмехнулся Азраил. — После всего, что уже сделал для вашей победы покровитель, выборы — пустая формальность. Надеюсь, вы это понимаете. Мне как министру иностранных дел было бы очень интересно узнать, каким вы видите свой кабинет — или, правильнее будет сказать, ваш кабинет при Князе?
— У вас отменное чувство юмора. — Рахме прискучило играть с бокалом. — Даже в роли скромного вице-президента Его Инфернальное Бывшевеличество не отдаст мне на откуп и выбор обоев для зала заседаний.
— Да, бархатные обои вышли из моды пару столетий назад, — легко согласился собеседник. — Но думаю, что касаемо интерьера вы сможете договориться с Темнейшим или сделать все по-своему, не ставя его в известность. Его не слишком занимает антураж, поэтому любые косметические перемены он, скорее всего, даже не заметит. Другое дело — если перемены коснутся его персоны, — тут собеседник коротко взглянул на Рахму. Пока не сказано ничего, что сойдет за измену престолу, но если собеседница хочет избавиться от опеки Темнейшего, намек вполне понятен. Переборщить опасно: узор лояльности преподносит сюрпризы. Известны случаи, когда меченые бросались с ножом на тех, кто просто непочтительно отозвался о хозяине. Азраил не боялся даже не из-за охранных заклинаний — он вполне мог постоять за себя, не пользуясь ни магией, ни оружием. Но было бы очень неприятно лишить Адмир главной кандидатки в президенты накануне дня выборов — этого ему не простит не только Темнейший, но и ушлые букмекеры по всей стране, набравшие ставок на исход выборов на миллионы полновесных шеолов ассигнациями.
— Я бы дорого дала, чтобы посмотреть на подобные перемены, но, к сожалению, мне нечего предложить, — Рахма пристально вгляделась в лицо министра. Опасалась она отнюдь не ловушек хитрого царедворца, а того, что в последний момент он может предать, прикрывшись какой-нибудь чеканной дипломатической формулировкой. Он привёз её сюда явно не для того, чтоб вызвать на откровенность и сдать своему повелителю. Важнее другое: если удастся сменить режиссёра, не уготована ли в новой пьесе ей та же роль бессловесного реквизита?
— Лично вам, как Прекрасной Рахме и ставленнице Темнейшего — да, нечего, — Азраил не единожды сталкивался с тем, что с человечками иногда лучше всего окупается честность, не все умеют вычленять нужную информацию из хитросплетений слов. — Те, кто предан Князю, по-прежнему будут вести дела с ним напрямую, не нуждаясь в посреднице, а те, кто устал от фанаберий Первого среди равных, не пойдут к марионетке нашего капризного божества. Но как госпожа президент вы — правда, очень недолго — сможете предложить очень многое. Например, место в правительстве. На подделку Князь не пойдет — он сам затеял эту игру и не захочет нарушать свои же правила, сколь бы странными они ни были. Ваш указ с назначением кого угодно в обход Темнейшего будет документом, с которым ему придется считаться. И насколько этот указ будет выполнен, зависит не от вас, а от лиц, в нем упомянутых. Им, а не вам, нужно будет противостоять Темнейшему.
— И за малый срок можно успеть достаточно. Если мой указ не пойдёт на растопку камина, то я готова вписать рядом с должностью вице-президента ваше имя. Но в этом случае мне нужны надёжные гарантии личной безопасности.
— Я не могу дать вам гарантий ровно так же, как не могу ничего гарантировать себе: если не выгорит, и все сложится так, как хочет Князь, Бездна — самое мягкое, на что я смогу рассчитывать. До момента подписания указа моя жизнь в ваших руках. Стоит вам рассказать своему покровителю об этой поездке и нашем разговоре... — если Азраил и сгущал краски, то слегка. Всем было известно, что положение соратника и друга еще с тех времен, когда Веер состоял из ежесекундно меняющихся кусков материи, ни от чего не спасет, если старый приятель посягнет на безопасность Империи. — Я могу с легким сердцем поклясться, что в случае успеха приложу все усилия к тому, чтобы ваше положение не ухудшилось в сравнении с нынешним. В той мере, в которой это может зависеть от меня, разумеется, я не всемогущ. Если вы готовы принять такую формулировку, клятва произнесена.
— Я вас услышала и принимаю. На мой счёт можете быть спокойны. Но я потребую также вашего личного присутствия при подписании назначений. Во избежание досадных случайностей. Темнейший может быть далеко не единственным, кому не понравится такой сюжетный ход.
— Здраво мыслите. Успокою вас: при введении нового чиновника в должность по традиции присутствует весь Совет князей. Разумеется, я там буду. Более того, имеются основания полагать, что на нашу сторону, если дойдет до серьезных недоразумений, встанет часть Совета Тёмных. Первому среди равных пора перестать считать себя единственным умным среди идиотов.
Рахма улыбнулась. Все оборачивалось лучше, чем она могла рассчитывать: Тёмный не ограничился обещаниями, а поклялся, что не станет действовать ей во вред. Она знала, что клятв демоны не нарушают, могут искать обходные пути, лазейки в формулировках, как опытные юристы, но не более того. Азраил был в достаточной степени честен. Знает ли он, что она такое, или считает обычной человеческой женщиной? Спросить напрямую — выдать себя. Оставалось действовать обходными путями. Возможно, это шанс почувствовать себя на самом деле живой, хоть на час... Если ее оскорбят, она не связана никакими клятвами и не смутится рассказать Князю об этой прекрасной во всех отношениях поездке. Продолжая улыбаться, она встала, по-кошачьи потянулась, затем подошла к сидящему Азраилу и, опустившись перед ним на колени, закинула руки ему на плечи.
— Там и тогда, где я жила до встречи с Князем, передача наложницы из одних рук в другие не считалась завершенной, пока после обязательного периода очищения новый господин не подтверждал свое формальное право фактически. Только тогда наложница могла навсегда войти в его дом и теряла все обязательства перед прежним владельцем, а те дети, что появлялись у нее, принадлежали новому, а не прежнему господину. Возможно, этот обычай не покажется вам глупым старым суеверием? — она склонила голову набок и пристально посмотрела в глаза министра. Брезгливость, презрение, отвращение — о, эти эмоции она прекрасно знала и наверняка сумела бы прочесть их отражение. Но ничего, кроме легкого недоумения не плеснулось в похожих на полированный обсидиан зрачках.
— Вы уверены, дорогая сообщница, что старинные обычаи такого рода имели хождение в среде политических заговорщиков? — её визави улыбался, и улыбка не показалась Рахме оскорбительной. Вставая с кресла, он приобнял её, поднимая с колен. — Тогда вынужден повторить уже звучавший сегодня вопрос: предпочтёте пройти в дом или останемся здесь?
Глава 9, в которой количество неожиданных превращений превышает все мыслимые нормы, но некоторым образом торжествует вселенская справедливость
Глава 9, в которой количество неожиданных превращений превышает все мыслимые нормы, но некоторым образом торжествует вселенская справедливость
Избирательный штаб Хэмьена мог бы войти в историю как самый пофигистичный. Поняв, что никакого реального шанса на победу нет, блистательная троица ничуть не огорчилась. Война, конечно, долго ругала на чём свет стоит неведомого любителя спецэффектов, а Хэм с Аидой дружным семейным фронтом сочувственно хмыкали и подливали подруге в периодически пустеющий стакан. Себя, естественно, тоже не забывали, а Хэм был склонен не забывать и о своей группе, так что в результате организовался акустический концерт для избранной публики. Под утро Хэмовых корешей-музыкантов пришлось разогнать: перебравший басист с воплем "Видал я ваш день тишины!" чуть не выкинул из окна многострадальный штабной фикус, а барабанщик самым нелепым образом начал подкатывать свои ударные к Князевой любимой дочке. Стихийное развитие этого бардака в собственном доме Войну, разумеется, не устроило. Аида осталась сидеть на полу с бутылкой и перед тем, как уснуть, увлечённо расписала кадку губной помадой. Днём, едва продрав глаза, все отправились в ближайший избирательный участок.
— Зачем мы туда идем? — недоумевала Аида. — Хэму для победы на выборах не хватает наших трёх голосов?
— Мы надеемся, что Малефу не хватает как раз столько, и мечтаем их ему обеспечить, — расхохоталась Война, за-ради торжественного дня щеголявшая в полурасстегнутой чуть не до ремня парадной форме и с ярким макияжем. — Ты же помнишь, как он показательно исстрадался в студии — такую призовую рефлексию и под скополамином нечасто выдают. Интересно, не глотнул ли он с утра для храбрости из папашина бара — от Князевых тинктур и не такие спецэффекты бывают. Если он так не желает в правительство, грех не подложить начальнику СВРиБ жирную свинью. Мальчиков я тоже агитнула, выгорит — повеселимся.
— В этот раз он хоть не был похож на оборотня в мороженую треску, — хохотнул Хэм. — Я думал, он мне вообще не родня, а тут внезапно во весь экран полез фамильный темперамент. Как не кинуться на выручку дорогому брату? А если он даже с нашей неоценимой помощью не выиграет, я ему утешительную песню посвящу.
Аида закатила глаза, но промолчала. Спокойствие изменило ей на входе в избирательный участок: толпа желающих проголосовать тянулась на полквартала. Каждый проголосовавший получал "от оргкомитета" бутылку все той же дешевой мистофелевки, ради выборов снабженной этикеткой "Кандидатовка".
Что предсказуемо, толкаться в очереди Война не пожелала. С радостным воплем "пропустите без очереди беременную женщину с детьми, ветерана Первой Вселенской и члена профсоюза суккубов!" она вломилась в участок, держа Хэма и Аиду за руки. Отпустила только для того, чтобы сцапать три белых шарика — специально для неграмотных в зале висели портреты кандидатов, помеченные нужным цветом, — и прямо с порога метко отправить все три в урну, стоящую под портретом начальника СВРиБ. "Чтоб тебя выбрали!" — пробормотала она, и, сунув Хэму честно заработанную кандидатовку с напутствием не отставать, вымелась прочь.
— Я эту дрянь пить не буду! — возмутилась Аида.
— Тебе и не предлагают, — безмятежно парировала Война. — И тебе тоже, — польстившемуся на мистофелевку Хэму достался подзатыльник. — Это я ребятишкам отдам, а мы с вами будем пить что-нибудь поинтереснее под сенью фикуса в цвету.
— Учитывая, чем мы его поливаем, вряд ли он в благодарность решит зацвести. И чего бутылку сразу ребятишкам-то? Мы не обязаны её пить, существуют представительские расходы, — Хэм почему-то питал слабость к напитку пандемских люмпенов.
— Нарвем цветочков в саду, прицепим скрепками, — проявила изобретательность Аида, мало обеспокоенная судьбой халявной выпивки. — Надо ж отметить твой блистательный провал, а на похороны принято приносить цветы.
— Само собой. Могу своих позвать, они должны были уже отойти после вчерашнего, — живо откликнулся Хэм.
— Если после вчерашнего они не научились себя вести, то отойдут они у меня за грань Веера, — фыркнула Война. — И еще поблагодарят, я точно отправлю туда быстрее и безболезненнее, чем Князь.
— У меня всё было под контролем! — вклинилась возмущённая Аида. — И вообще, папаша назначил кого-то моей дуэньей?
Хэм заржал, вспомнив, как выносил во двор бесчувственное тело драммера, которое, однако, продолжало делать бессвязные авансы уже отсутствующей собеседнице. — Да он же был вчера в умат, от него не то что тебя, а шляпную вешалку убирать следовало. Или наутро сочетать браком. Он по пьяни раза три уже женился.
Аида отвернулась. В конце концов, она уже совершеннолетняя и как-нибудь разобралась бы и без братца с его подружкой. Однако праведное негодование оказалось не самым интересным времяпрепровождением. Когда все ввалились в дом и стали решать, что из притащенных верными "ребятишками" из казармы блюд необходимо сжевать как можно скорее, а что подождет до завтра, и что бы такого коктейльного изобразить из оставшихся со вчерашнего дня ингредиентов, она охотно принимала участие в обсуждении. В комнате успели на скорую руку прибраться, но кое-какие следы разгула всё ещё оставались. Особенно выделялись валявшиеся повсюду исписанные текстами песен салфетки, и новый дизайн кадки фикуса-страстотерпца.
— Да у нас тут творческий салон, — задумчиво произнёс Хэм, собирая салфетки с пола. Почти все основные виды бесполезных искусств. Надо было ещё Дубля позвать, слепил бы статую "Малеф, разрывающий шаблоны Адмира" или ещё какой барельеф-горельеф с аномалиями и превращениями. Кстати, подруга дней моих суровых, ты вчера обещала сказочных историй про них, но мы, кажется, слишком много тебе налили.
— Да ладно там сказочных, — отмахнулась Война. — Знаешь, какая самая страшная сказка при перекидках наскоро?
— Застрянешь на середине? — предположила оторвавшаяся от созерцания собственных художеств Аида. Некоторые лозунги на кадке заставляли задуматься.
— В непривычную форму в боевых условиях перекидывается только идиот, там не то, что застрять на середине, с конечностями разобраться уже подвиг. Шмотки. Про них часто забывают, и результат, если девчонка вроде тебя перекидывается в здоровенного орка — рваные вдрызг лохмотья и голый организм. Зимой неуютненько.
Аида хихикнула, анекдот про то, где лазурские оборотни прячут одежду, она тоже слышала. Хэм меланхолично разлил напитки и привычно убрался со своим стаканом на диван.
— Ну чего бы этой красотке орком вчера не перекинуться? Тогда барабанщик с гитаристом сами на брудершафт из окна сиганули бы, не пришлось бы их таскать.
— Скорее всего, рано ей, — пожала плечами Война. — А может, не в отца. Не все же метаморфы.
Лица княжеских отпрысков сделались озадаченными, каждого из них явно терзало одно и то же, но Хэм успел первым:
— Надобности не было, не армиями же командую, как некоторые, а Аидке одна нервотрёпка. Не узнают наш "цветок Пандема" на общей грядке, затопчут ещё...
— Для армии оно ни к чему, больше для удобства и развлечения. Хотя развлекаться надоедает самое позднее к полутысяче лет, обычно берут себе комфортный облик, да в нем и ходят.
— Ты на днях побывала практически совершенством, но предпочла старый костюмчик? — было затруднительно понять, Хэм шутит или правда искренне недоумевает. — Допускаю, лично я не сто шеолов, чтобы нравиться всем, но в мужской шкуре должно быть комфортнее!
— Это ещё почему? — Аида долила в свой стакан остатки очередных даров княжеского шкафа и вопросительно посмотрела в сторону Войны.
— Удобнее исключительно на тех Пластинах, где женщин не принимают всерьез, — хихикнула Война. — А так — дело вкуса. Кстати, — она пристально посмотрела на Хэма. — Ты-то с чего взял, что парнем быть удобнее, мерил женскую шкуру и не понравилось, или чисто в теории?
— Ничего я не мерил, — отрезал Хэм. — Это очевидно!
— А ты примерь, и потом суди, — Война потянулась за бутылкой и щедро доплеснула в стакан Хэма какой-то очередной аидиной добычи.
— Тоже мне, напугала. Можно подумать, превращусь и решу остаться первой царевной подземного царства... Чего делать-то надо? Отец на эту тему ничего не рассказывал, не мамашу же было спрашивать.
— Да там ничего сложного, — Война махнула рукой. — Сильные метаморфы в детстве от любой эмоции могут перекинуться. Кто послабее, те с возрастом обучаются, и обычно не в любую форму, а так, пара-тройка от силы. А кому-то вообще не дано. Ты в детстве играть, представляя себя кем-то другим, хоть персонажем сказки или зверьком каким-нибудь, не пробовал?
— Пробовал, а то. Как слышали с братцем после очередного косяка от батюшки с десяток характеристик, так сразу и представляли, точнее, пытались, уж очень родитель заковыристые гибриды поминал.
Вместо того, чтобы посочувствовать бедняге, Война расхохоталась — ей было прекрасно известно, что ругается Темнейший почище отставного фельдфебеля, и гипотетические позывы малолетних княжеских отпрысков превратиться во что-нибудь экзотическое, помянутое папашей при разносе, временно лишили её дара речи. — Здесь спасовал бы кто угодно, — выдавила она сквозь хохот. — Я слабо представляю, как можно перекинуться в охеревшего бездновыблядка или в светлоёбского мудоопарыша... Не об этом речь. Первый раз ты должен видеть перед собой или очень четко представлять то, во что хочешь перекинуться. Потом будет легче, форма запоминается, но первый раз лучше иметь образец перед глазами. Надо хотеть стать этим существом — ну или предметом, но это намного сложнее, в неживое перекидываться страшно. Потом происходит нечто вроде перехода — и ты уже другой. Обратный механизм тот же.
— Ну что, теперь твоя очередь образцово-показательно заголяться, — ухмыльнулся Хэм. Аида поняла, что маневр Войны удался, и спрятала улыбку за стаканом.
— Ради тебя — что угодно, — Война лениво стянула через голову полурасстегнутый китель, под которым ничего не было, швырнула в угол. Туда же отправились сапоги и брюки. Весьма символического вида белье повисло на фикусе. — Тебе налить для сосредоточения?
— Налить в любом случае, — согласился Хэм, загоревшийся проверить свои возможности. Он воззрился на подругу, подавив некоторый естественный, но очень отвлекающий порыв, замер и, казалось, даже дышал через раз. Спустя пару минут он разочарованно потянулся за стаканом, проворчав что-то про бабские фанаберии и дурацкие традиции.
— Ну, может тебе тоже ещё рано, в другой раз получится, - попыталась подбодрить брата Аида.
— Мужиков своих так утешать будешь! — рявкнула на нее сердитая рыжая девица, грохнув стаканом. Война оглушительно расхохоталась.
— Ничего так получилось, — оценила она. — Хоть к Даджаллу в Легион вербуй!
Хэм подскочил на диване, судорожно заглянул под майку, оторопел, но в штаны с дальнейшей ревизией всё-таки не полез. На лице недавнего маскулинного кумира молодёжи отразилась неописуемая гамма чувств.
— Очень миленько, — подлила масла в огонь сестрица. — Кажется, у нас с тобой один размер! Если ты решишь так всегда ходить, сможем меняться одеждой. Подожди, — она порылась в своей антикварной торбе и выудила косметичку, вместительную, как сумка для пикника. — Сейчас я тебя накрашу, причешу, пойдем разводить драгоценного папашу — мол, ты его дочь с какой-то из отдаленных Пластин, еще неизвестная, но уже очень любимая.
Радужная перспектива окончательно добила Хэма. С обсценным воплем протеста он шарахнулся от сестры, путаясь в неудобных для его нынешних параметров брюках.
— Так как насчет Легиона? — не унималась Война. — Краситься не хочешь, к папе идти не желаешь... у Даджалла прекрасно платят и девчонки вполне толковые!
— Ещё и ржёте, пеляди! — Хэм наконец обрёл дар цензурной речи, но обижаться не прекратил. — У тебя вообще-то должен быть шкурный интерес относительно моего возвращения на исходные! — обратился перевёртыш к веселящейся любовнице.
— Какой шкурный интерес, я о тебе забочусь, — Война старательно делала серьезное лицо. — Не зашло, перекинься обратно, тоже мне, проблема. Хотя я бы на твоем месте недельку погуляла, посмотрела... может, понравится.
— По Бездне погуляй, может, понравится! — с типично хэмовским сценическим надрывом передразнила девица, расхаживая по комнате. — Я занят на клеточном уровне, а вы меня своим бодрым ржанием отвлекаете. Тьфу, даже протрезвел из-за вас!
— Мы не виноваты, — Война, и не думавшая одеваться, протянула несчастному очередной стакан. — Перекидываешься — много сил тратишь, для организма за эту секунду, считай, сутки уходят. Так что все выветрилось.
— Скотство, — сплюнула рыжая и плюхнулась на пол возле кадки. — Старательно надираешься, и всё впустую. Хотя это объясняет, какого хрена мой батюшка не расстаётся с бутылкой и способен превратиться хоть в стаю озверевших драконов, хоть в матрас с клопами. Трезвый правитель — горе Империи.
Фигура в мешковатой одежде застыла в такой трагической позе, что сжалился бы самый бесчувственный наблюдатель. Впрочем, у всех присутствовавших в комнате понятия о жалости были специфические.
— Да перекинься, что ты комедию ломаешь, — Война не понимала, в чем драма. — Сказками, что можно не вернуться, детей пугают, чтобы раньше времени не пытались перекинуться в то, что им еще не по силам. Ребенка может осенить закосить хоть под куст крапивы, но ни умений, ни концентрации, ни сил не хватит, а тебе-то что? Взрослый же и сил как у Веника... дурости, впрочем, тоже.
— Иди ты! — огрызнулась девица, не поднимая головы.
— Ну ладно, сейчас я тебе помогу... так помогу, что на всю жизнь запомнишь, — ойкнула даже Аида, потому что на месте обнаженной Войны внезапно возник неприятного вида жилистый плечистый мужик, похожий на тех наемников из Лазури, что частенько приходили наниматься в Пандем кто в армию, кто надсмотрщиками на Пустошь или охранниками. Разноцветную татуировку кое-где пересекали старые шрамы, в рыжих прядях поблескивала преждевременная седина. Он неторопливо подошел к недовольной девице и издевательски медленно потянулся к ее растрепанной шевелюре. Широкая, покрытая шрамами лапища схватила пустоту — откатившийся в сторону Хэм завопил что-то нечленораздельное и швырнул в нахала первым, что подвернулось под руку. Брошенный сапог врезался в кадку — наемник, увидев, что его задача выполнена, снова уступил место Войне.
— Только не говори, что я все это время спал с этим вот… — простонал Хэм, хватаясь за голову.
— Уверяю, ты бы заметил. Не думала, что после жизни с отцом тебя способен так потрясти чужой маскарадный костюмчик.
— Извини, в этом смысле я с папашей не жил, и посему... Нет, девицы, вы как хотите, а я прогуляюсь, авось голова прочистится, — с этими словами Хэм скрылся за дверью.
— Знаешь, в чем-то он прав, я и не представляла, что ты можешь быть такой, — Аида затолкала так и не пригодившуюся косметичку обратно и, порывшись, выудила из бездонной торбы плотно укутанный сверток. — Пойдем в сад, я Венику свежей печенки притащила.
— Я еще пожалела нашего гения, не стала перекидываться в орка или вервольфа.
— Я в детстве пыталась в папашиного лиса превратиться, чтобы проще подслушивать. Но не получилось. Можно узнать, я вообще не смогу ни в кого перекинуться, или просто в лису не умею?
— Считается, что можно. Знаешь же эту дурацкую игру, "охота на невест", когда девок на выданье пугают и смотрят, кто перекинется, а кто нет?
— Слышала, — Аида фыркнула. — Девчонки специально бегали на гулянки на площадь Звезды. Вроде кто не перекинется, если пугают, удачно замуж выйдет. Но меня папаша не пускал никогда. А тебя пугали?
— Тебя на свете не было, когда пугали, — Война рассмеялась. — Для замужа понятно, если девушка не перекинется, больше шансов, что она может стабильно держать женскую форму и нормально выносит и родит. Но это, скорее, проверка на способность сохранять облик. Меня пугали — я не перекидывалась, зато по морде могла врезать. Но перекидываться научилась, и лучше многих. Мать твоя не метаморф, зато папаша хоть ту самую стаю драконов изобразит. Насчет тебя — время покажет, чья кровь сильнее.
Вопросы наследственного распределения способностей среди отпрысков правящего дома волновали, как оказалось впоследствии, не только любимую дочь Темнейшего.
Аида жалела, что закончилась предвыборная гонка: ей нравилось в компании брата и его пассии, и даже не из-за постоянной атмосферы лихого раздолбайства, витавшей в штабе. Сегодня после мастер-класса по метаморфозам, от которого братец ещё не скоро оправится, у неё оставались кое-какие вопросы. Причём не к Войне, а к любимому батюшке, который, оказывается, самым подлым образом запрещал вполне безобидную забаву, запирая дочь во дворце во время "охоты на невест". Вернувшись в Осенний, она первым делом направилась в кабинет Темнейшего. Дверь никогда не бывала заперта, равно как и ящики со шкафами: кабинет прекрасно защищал себя в отсутствие хозяина.
Аиде бояться было нечего. Она вошла, даже не постучав. Привычная тишина, но в этот раз хотя бы довольно тепло. Отца в кабинете нет. Аида разочарованно вздохнула: такой обличительный порыв пропадает! Но должен же старый варан приползти обратно в своё логово. Девушка по-хозяйски заинтересовалась, что нового батюшка завёл в своём барном шкафу, но с удивлением обнаружила плотно придвинутым к дверцам штабное зелёное чудовище в размалёванной кадке. Такой же кривой, такой же замусоренный, такой же бодрый.
— Грёбаная Бездна, а ты тут откуда? — поприветствовала фикус девушка, машинально пнув кадку. — Временно бросаю пить, а то чего только не примерещится после выборов.
Аида плюхнулась в кресло, пододвинула пепельницу и достала из верхнего ящика стола пачку своих любимых сигарилл. Отец всегда оставлял их там с тех пор, как она начала курить. Вспомнив прошлый визит, полезла в сумку за припасёнными для батюшкиного лиса кусочками вяленого мяса.
— Алерт! Алерт! Иди сюда, — отоцион, как обычно, вылез из-под дивана и неторопливо пошел на зов. Щенок-самка добрый, припас гостинец, наверняка опять будет дурачиться и чего-то требовать, но в конце концов отдаст всё, что принес…
Но тут лис понял, что щенок-самка воистину дочь Того, Кто Подарил Лисам Мир! Она не поленилась, принесла сюда кусочек сада, чтобы старому лису не приходилось бегать по своим делам из кабинета. Хороший, умный щенок, уже сейчас она заботливее Великого, возможно, когда вырастет, сможет стать достойным божеством в лисьем пантеоне. Алерт благодарно вякнул и решил немедля опробовать царский подарок. Он легко запрыгнул в кадку, сосредоточенно порылся в земле, усыпав пол окурками и мелкими камешками, и пристроился ритуально пометить новую территорию. Очень, очень уместный и нужный подарок!
— Грёбаная Бездна, только тебя мне не хватало! — над головой старейшего представителя барханного народа прогремел голос Великого. Мгновением позже лис понял, что совершает святотатство, но остановить начатое не мог: вместо благословенного уголка сада под хвостом оказался до боли знакомый сапог. Неужели Великий хотел забрать принесенный щенком-самкой кусочек земли себе? Может ли Тот, Кто Подарил Лисам Мир быть так мелочен? Алерт взвизгнул и пулей умчался под диван: не смеет скромный лис претендовать на собственность Великого.
Аида застыла в полном замешательстве, испугавшись не меньше старого отоциона: на месте кадки с заплёванным штабным фикусом мрачно возвышался любимый папенька, но в каком же — Веер и все пластины его! — плачевном виде. Пиджак и штаны залиты неведомой дрянью и густо присыпаны сигаретным пеплом. В длинных спутанных волосах застряли цветы, крошки и пара окурков. Разило от всемогущего владыки Адмира, как от взорвавшегося возле помойки самогонного аппарата. Девушке немедленно стало ясно, что рецепты всех наиболее неудачных коктейлей с еженощных заседаний в штабе Князь теперь знает наизусть. Темнейший в гробовом молчании отряхнул прах предвыборной гонки с сапог, рассеянно порылся в карманах и извлёк оттуда горсть пивных пробок, похожие на халтурные конфетти клочки исписанных бумажек, сломанный штопор, использованные салфетки и мятые алые стринги. Последние под его тяжёлым взглядом вспыхнули и рассыпались горсткой золы. Выражение лица Темнейшего не позволяло проникнуть в сложную гамму чувств, которые он испытывал по поводу подобных издержек трансформации. Последнее, что Аида успела отметить, — следы собственной губной помады оттенка "глубокая депрессия" на многострадальных отцовских сапогах. "In hoc signo vinces", да уж. Не дожидаясь, пока драгоценный родитель решит, что следует избавиться от свидетелей своего эффектного появления, Аида спешно ретировалась. Озадаченный Алерт наблюдал из-под дивана, как щенок-самка улепетывает по коридору в наиболее прекрасной, единственно угодной Великому форме: огромные уши, красивый темный чепрачок на спине, длинные быстрые лапки и пушистый хвост.
Глава 10, рассказывающая о печальной судьбе демократии при тоталитарных режимах и о том, как мало порой надо для конца настоящей мужской дружбы
Глава 10, рассказывающая о печальной судьбе демократии при тоталитарных режимах и о том, как мало порой надо для конца настоящей мужской дружбы
Формальные итоги выборов никого не удивили, хотя благодаря извращённому чувству юмора адмирцев Малефу не хватило для победы буквально пары голосов. На Тёмный трон впервые в истории взошла, во-первых, женщина, во-вторых, человечица, и в-третьих — вообще кто-то кроме Князя. Однако в столице не сомневались, что у главы нового правительства госпожи Президента будет подозрительно знакомое по изображениям на шеолах лицо, да и сам государственный аппарат вряд ли ждут кардинальные перемены. Отдельные энтузиасты надеялись, что сменят хотя бы министра культуры: за последние полторы тысячи лет врио Асмодей утомил не только ширнармассы, но и Совет князей. Ранее кресло занимал Люцифер, но спятил в результате попытки неудачного госпереворота, и некогда обласканного Князем раймирца-перебежчика ныне держали в Бездне, превратив практически в местную достопримечательность.
Судя по лицам Тёмных, часть притащилась в зал Совета для галочки, а часть — посмотреть на кукольный спектакль. Многие удачно совмещали, помня, что во времена, когда Пандем звался иначе, собрания иногда заканчивались импровизированным фаер-шоу и массовыми жертвами. Но любопытные и осторожные равно недоумевали, отчего правитель стремится передать власть своей марионетке нетерпеливее, чем девственник — жениться.
Церемония вышла короткой, зато запоминающейся. Парадный пронос офицерами княжеской гвардии государственного флага, увесистого фолианта в чёрном кожаном переплёте и наскоро выуженного из закромов Темнейшего подобия президентских регалий наблюдали в почтительном молчании. Князь не явился. При попытках премьер-министра Бааля его вызвать, раздражённо ответил, что присутствовать никак не может. Затем благословил Прекрасную Рахму "занять подобающее её выдающимся заслугам место", а всех прочих — "присесть на ось Веера". Официальный гимн Адмира, очередного свеженаписанного текста коего никто не знал наизусть, явно был сочтен неподходящим для такой малозначащей оказии. Вместо него на церемонии звучала бодрая песня о том, что всякий, не нашедший дорогу из одного трактира в другой, непременно умрет. Сбиты с толку оказались даже те, кто пришёл формально отметиться и не был настроен искать в происходящем бездны смысла.
Рахма, казалось, ничуть не удивилась отсутствию своего покровителя. Выглядела бледнее обычного, но была довольна, когда Бааль произнёс дежурную торжественную речь и вручил перевязь со звездой. Регалия смотрелась на редкость безвкусно, хотя камни были отменные — в центре звезды находились рубиновый крест и изумрудный лист клевера, заключенные в круг из голубой эмали, обрамлённый розовыми бриллиантами. Где Темнейший добыл этот дорогостоящий китч — оставалось только догадываться.
После инаугурации общая нервозность обстановки усилилась. Совет князей не понимал, зачем этот фарс понадобилось доводить до логического конца, и главное — зачем здесь они? В этой обстановке классическое развлечение Совета, уютный мордобой парочки заклятых дружков — министра юстиции Астарота и шефа легендарного Третьего отделения Маклина — прошло практически незамеченным. Их дежурно разняли, так что Азраил даже не успел по ходу банкета отвлечься, съездив, якобы для поддержания порядка, по наглой роже Астарота. Адмирал имперского флота Левиафан процедил через губу что-то насчет зажравшейся тыловой сволочи, но уточнять, кто имелся в виду, князья не захотели — шуток с мордобитием коллега не понимал, а бил обычно первым и на поражение. Бааль оглядел собравшихся, словно стервятник — умирающих в засуху антилоп, и сделал неутешительные для Совета выводы. Вопреки обыкновению, он не стал занимать свое место за столом, обосновался в углу ближе к выходу, материализовав для себя удобное кресло с ножками в виде птичьих лап. Далее последовало немыслимое: впервые за несколько сотен лет старый варан отослал прочь половину вечно таскавшихся за ним сыновей. Остались старшие, посильнее и поопытнее. Азраил покосился на семейство и одобрительно хмыкнул: являться в Совет с оружием строго запрещалось, но Зевель и Иаль при необходимости сами по себе могли заменить пару рот княжеской Гвардии.
— Предлагаю госпоже Президенту, — Бааль, как всегда, говорил тихо, сорванным голосом, глядя не на адресата, а куда-то за воображаемую линию горизонта, — помочь каждому из нас достойно исполнить роль в не нами написанном сценарии, — премьер равнодушно, но очень широко и белозубо ухмыльнулся в пространство. — Чем скорее Прекрасная Рахма сформирует свой кабинет и подпишет назначения, тем быстрее мы все, включая и ее саму, отправимся по домам. Есть возражения? Не слышу. Прекрасно. Приступайте, — Бааль откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, словно короткий монолог его утомил.
По старинке все важные — или названные таковыми — документы писались от руки, пером и на пергаменте. После выступления Бааля все необходимое немедля появилось перед Рахмой. Женщина задумалась, затем, словно решившись на что-то, пододвинула к себе пергамент и обмакнула перо в чернильницу так, будто хотела проткнуть ее насквозь. Стряхнув перо, Рахма столь же решительно коснулась им пергамента, но внезапно дернулась и застыла, судорожно ловя ртом воздух. Рука прочертила неровную полосу и остановилась, как сломавшийся самописец. Следивший за сообщницей магическим зрением Азраил увидел, как сложное заклятие, ранее связывавшее тело и питавшую его энергию, разворачивается и слабеет, словно порвавшаяся часовая пружина.
Верная маленькая секретарша, до этого момента стоявшая за спинкой кресла безмолвной статуэткой, бросилась приводить госпожу в чувство, походя отшвырнув сидящих ближе всего к патронессе членов Совета. Озадаченные князья вскочили, но, проделав то же, что и Азраил, поняли, что никакая опасность им не грозит. Кто-то презрительно хмыкнул, кто-то пожал плечами и равнодушно отвернулся. Азраил успел восстановить магический узор, но покойница оставалась без сознания.
— Вы спасете её? — на глазах у секретарши блестели слёзы, нижняя губа предательски подрагивала. Ещё немного — и девчонка разревётся в голос. Бездна побери режиссера этого фарса — облечённый верховной властью некроконструкт висит между жизнью и смертью, беременная аристократка того и гляди родит в зале Совета, а эти древние идиоты готовы вяло похлопать очередной шуточке Темнейшего и разойтись. Бааль с Аваддоном, соблюдая формальности, попытались снова вызвать Князя, но ответа не удостоились. Премьер, сохраняя скучающий вид, просчитывал возможные варианты. В то, что Азраил неудачно подошел к объекту, не верилось — все было по плану до того, как кукла коснулась пергамента. Лист, чернила и перо гарантированно свободны от заклятий. Оставалась сама кукла. И заклятие, наложенное Князем. Бааль покосился на Аваддона: тот старательно игнорировал его и Азраила, словно ни триумвирата, ни заговора никогда не существовало. Это с одной стороны логично — нет ничего глупее, чем оказаться в Бездне за несостоявшийся государственный переворот. С другой — настораживало, поскольку за себя и своих Бааль ручался. Азраил кинулся на помощь "госпоже Президенту", неизбежно сделавшись объектом для умозаключений и кулуарных пересудов на сотню лет вперед. А вот министр обороны, похоже, заблаговременно ушел в свою оборону. Круговую. Глухую. Не подкопаешься.
Впрочем, оставаться здесь далее не имело смысла. На правах премьер-министра Бааль поблагодарил Совет за понимание и человечность — последнее прозвучало как ругательство; высказал надежду, что недуг Прекрасной Рахмы не окажется "по-настоящему смертельным", виртуозно игнорируя вопросительные взгляды тех, кто наблюдал за состоянием помянутой Рахмы магическим зрением. Наконец, сославшись на многочисленные дела, отбыл в сопровождении одного из сыновей, оставив второго наблюдать за дальнейшими событиями.
— Вы спасете ее? — секретарша, по всей видимости, уцепилась за единственного относительно знакомого в этом бардаке, и Азраил понял, что разбираться с неожиданно пошедшим вкривь и вкось планом придется ему. Настораживало отсутствие Князя — выбросов магии от сработавшего заклинания, лежавшего на Рахме, попыток наложить новый узор и активизировавшегося щита на девчонке должно бы хватить для образования парочки симпатичных черных дыр. Если владыку Адмира это не заинтересовало, вариантов немного. Первый и очевидный — переполох срежиссирован. Азраил собрался с силами и просканировал зал. Ничего — магией Темнейшего продолжало тянуть от бездыханной Рахмы и, разумеется, от щита девчонки.
— Полагаю, что это не по силам никому из присутствующих, — он старался не пугать девицу еще больше. — Надеюсь, вашей патронессе помогут в другом месте, — простенькое, но мощное заклинание, стандартно призывающее в зал Совета командира дежурной смены гвардейцев, сработало как надо, несмотря на дестабилизирующие колебания магии щита. Распорядившись касаемо транспортировки госпожи Президента во владения Мора, Азраил счел свою миссию выполненной. Девчонка очевидно думала иначе.
— Неужели мы бросим ее? — она ухватилась за рукав Азраила с неожиданной для такого хрупкого существа силой. — Я бы хотела быть рядом…
— Хорошо, — Азраил пожал плечами. Неожиданное рвение молоденькой демоницы было ему совершенно непонятно — в конце концов, женщине в ее положении, явно находящейся под опекой Князя, логичнее было бы воззвать к покровителю и убраться в безопасное место. — Я готов сопровождать вас к Мору, убедитесь, что для вашей госпожи делается все возможное. Потом настоятельно советовал бы вам отправиться домой — и, разумеется, также готов вас проводить, — кстати, где ее дом, не в гульем особняке же.
Казенный экипаж с невозмутимым дежурным гвардейцем в роли кучера катил по улицам так быстро, как это позволяла неизменная толпа в центре города и то и дело попадающиеся навстречу кареты, авто и прочие средства передвижения, используемые скучающей аристократией. Отсутствие серьезных аварий при адмирском наплевательстве на все и вся было принято объяснять магией, а особо верноподданные ссылались на волю Темнейшего. Азраил считал, что магия или Князь — примерно одно и то же, но всю эту вольницу неплохо бы заставить соблюдать хоть какие-то правила — на многих знакомых ему Пластинах к дорожному движению в черте города относились совершенно иначе. Идея навесить функции дорожных инспекторов на отмороженных егерей Маклина показалась ему забавной, но девицу, сидевшую рядом, молчание не устраивало.
— Вы были близким другом госпожи Рахмы? — беспардонно поинтересовалась она.
— Ваша патронесса была неплохим человеком, — ушел от прямого ответа Азраил.
— Она тоже очень тепло отзывалась о вас, — кивнула девчонка. Азраил насторожился: насколько он успел понять, его сообщница вряд ли стала бы откровенничать с креатурой Князя, сколь бы безобидной та ни была. — Говорила, что вы добрый, — продолжала щебетать его спутница. Министр прекрасно знал: ни один адмирец в здравом уме не назвал бы кого-то из князей Совета добрым или злым, с тем или другим мировое равновесие не имело ничего общего. Что, Бездна побери, тут происходит? Азраил повернулся к девушке:
— Девочка моя, — подобного обманчиво отеческого тона опасалось все министерство иностранных дел, и основания на то имелись. — Понятия не имею, откуда вы, но даже в Раймире для совета Светлых используют другие определения. Не желаете рассказать доброму, — он издевательски подчеркнул эпитет, — дядюшке Азраилу, кто — или что — вы такое? Клянусь, "ни с тобой, ни из тебя, ни для тебя я не совершу то, чего не желала бы ты сама", — четкой скороговоркой произнес он старинную формулу.
После ритуального ответа губы собеседника разъехались в неприятной ухмылке, как молния на брюках паркового эксгибициониста. Первый среди равных привычно развалился на сиденье и внимательно следил за реакцией.
— На кой хрен тебе это понадобилось? — выдохнул Азраил. Он ждал чего угодно, но щит, который не защищает, а маскирует, не пришел бы ему в голову. Такого никто на его памяти не делал, скрыть облик куда проще и быстрее десятком менее энергозатратных способов.
— Согласись, прекрасно получилось, — старый друг неприкрыто наслаждался. — Совет ничего не заподозрил, даже ты купился. Вас, помнящих Веер совсем другим, на Пластинах зовут демиургами, но провести оказалось легче, чем неопытный молодняк. Для свиты нашей рок-звезды пришлось, представь себе, перекидываться в фикус. На девчонку они бы не клюнули, а вот от дерева не ждали подвоха. Могущество Совета безгранично, но вы об этом забыли, променяв Веер на придворные и семейные интриги.
— Ты решил произнести передо мной речь, которую неделю репетировал для Совета, но поленился озвучить в зале, не желая раскрывать инкогнито? Польщен высочайшим доверием. Обычай держать всех за идиотов — не лучший способ вербовать союзников, — Азраил понимал, что с оппонентом следует говорить на понятном ему языке, и оборвал разговор максимально неожиданным и эффектным жестом, на который был способен в настоящий момент. Рывком распахнув дверь кареты, он издевательски козырнул владыке и, не дожидаясь реакции, выпрыгнул на мостовую. Затеряться в лабиринте Старого города, вплотную прилегающей к Пустошам наиболее древней части Пандема, он мог и без магии.
— Это похоже на конец настоящей мужской дружбы, — пробормотал оставшийся в одиночестве Князь. — Можешь возвращаться, — сообщил он кучеру и покинул карету, в прямом смысле слова растаяв в воздухе.
Глава 11 и последняя, в которой Князь использует повод нарядиться в траур, происходит вынужденная смена состава Совета, столица обзаводится новой достопримечательностью, а некоторые отдаленные Пластины — свежеиспеченными адмирскими политэмигрантами
Глава 11 и последняя, в которой Князь использует повод нарядиться в траур, происходит вынужденная смена состава Совета, столица обзаводится новой достопримечательностью, а некоторые отдаленные Пластины — свежеиспеченными адмирскими политэмигрантами
Вице-президент Адмира, врио Президента, по-прежнему Первый среди равных, Темнейший и бессменный председатель Совета, утомленно позировал на фоне хрустальных стен возведённого в рекордные сроки мавзолея. Новенький егерский костюм продуманно сочетал традиционные цвета большого и малого траура — фиолетовый и зелёный, и наиболее изысканным и глубоким оттенком фиолетового радовали высокие сапоги из драконьей кожи. К траурному одеянию прилагались вдвое меньшее, чем обычно, количество драгоценностей, спутанная волнистая шевелюра, давненько не встречавшаяся с расческой, и примерно суточная небритость. Красные якобы от слез глаза были сочтены избыточной деталью, посему смотрел Темнейший на журналистов совершенно спокойно и даже с некоторой иронией. Постукивая тяжёлой тростью, он медленно поднялся на трибуну. Сегодня его хромота была особенно заметна, и первые ряды собравшихся на конференцию по случаю открытия мавзолея фактически ушедшей госпожи Президента с пристальным любопытством взирали на трость: сменный набалдашник на ней служил для посвященных индикатором настроения Темнейшего. На одной из пресс-конференций лет пятьсот назад Князь махом испортил отношения со всеми СМИ, как провластными, так и оппозиционными, посоветовав журналистам поговорить с тростью и исчезнув из зала. Сегодня трость венчало изображение изящной женской головы, удивительно напоминавшей чертами лица Прекрасную Рахму.
— Мы готовились шагнуть в демократическое будущее, но госпожу Президента очень некстати сразил тяжелый недуг, затруднивший ее участие в политической жизни Адмира. Мы должны верить, что передовые достижения адской медицины не просто смогут поддерживать жизнь Прекрасной Рахмы, но и найдут средство, чтобы вернуть её! До этого момента я облечен полномочиями, отказ от которых был бы хуже любого преступления. Безвластие порождает хаос, а наша государственность держится на порядке и стабильности.
В задних рядах кто-то, не полностью проспавшись после выборов, развернул потрепанный, но пришедшийся ко двору плакат с избирательной кампании Малефа. Несмотря на то, что заглавная буква в слове "князь" была торопливо подрисована губной помадой неестественного цвета, все операторы "Инферно-ТВ" и "Адмир-портала", как по команде, принялись снимать это проявление всемерной народной поддержки и гнать в эфир оптимистичную картинку. Толпящиеся под трибуной журналисты затеяли горячий спор, умерла ли Рахма, или так спит, кому-то пришла в голову воистину светлая мысль опробовать на госпоже Президенте достижения народной медицины — в частности, проверить, нельзя ли разбудить красавицу поцелуем.
— На данный момент были использованы все, подчеркиваю, все известные науке методики, — звучно изрек Князь.
— Значит, не только целовали, — со знанием дела хихикнула известная всему Пандему обозревательница светской хроники, немедля собрав возле себя компанию желавших выяснить максимальное количество подробностей касаемо бурной жизни двора и Совета — на изрядную долю вымышленных предприимчивой красоткой. Поскольку Князь предпочел не затягивать ни свое выступление, ни общение с журналистами, дальнейшее все сильнее напоминало балаган. Посвященные открытию нового памятника репортажи оппозиционных изданий в тот же вечер вышли под заголовками "Пышные похороны демократии" и "Данс макабр, второе отделение", но в общем и целом спектакль под названием "Выборы" можно было считать успешно закончившимся.
В рабочем порядке Темнейший объявил о предоставлении министру иностранных дел длительного отпуска в связи с состоянием здоровья, но последнее слово произнёс так, что от спекуляций на тему не удержались даже диомедовы кони.
Аваддон в том же рабочем порядке отбыл по делам своего ведомства во внезапно ставшие горячими точки некоторых весьма отдалённых Пластин. Придворные немедля усмотрели в этом стальную хватку хозяина Янтарного кабинета и косвенное доказательство причастности министра обороны к путанице в документах. Врио министра обороны на неопределенный срок был назначен Даджалл. Отсидеться, как водилось ранее, на военной базе не удалось, приходилось участвовать в заседаниях Совета. Была бы на то его воля, Даджалл в любой момент предпочел бы партию ржавых танков выводку бен Баалей, которых он едко именовал "бааль-бесами", ленясь придумывать более заковыристые характеристики. Собственных единокровных братцев, которых Темнейшему взбрело под фуражку засунуть в Совет, он, впрочем, ценил не выше.
Самым неожиданным назначением стал Хэмьен бен Самаэль, не по своей воле и, как поговаривают, после громкого скандала едва ли не с мордобоем в отцовском кабинете, занявший временно опустевшее кресло Азраила. Хэм в расстроенных чувствах готовился сбежать все на тот же Перешеек и сидеть там до скончания времен, помешала сестра. Аида набилась ему в помощницы с неожиданного отцовского одобрения и клятвенно пообещала таскать на министерские заседания лучшие экземпляры княжеской алкогольной коллекции.
Малефа оставили на прежней должности, но забывать его финальное выступление во время предвыборной вакханалии Тёмные князья не собирались. Совет приветствовал начальника СВРиБ фейерверком глумливого остроумия, умело замаскированного под одобрение: мол, должен же быть в нашем многогрешном серпентарии хоть один честный и правдивый персонаж, практически, оппозиция Его Величества. Величеством Князя называть не перестали, несмотря на новый порядок, но он с присущей ему скромностью не стал уделять внимания точности в этих вопросах.
Элегантно засунутый в Совет княжеский выводок с лёгкой руки дядюшки Бааля стали именовать "Темнейшенькими". Самому Баалю, патриарху второго по величине и влиятельности после правящего клана, жаловаться было не на что. Формальных доказательств его причастности к незаметно провалившейся попытке переворота не обнаружилось. Но многозначительным взглядом, способным без труда просверлить каменную столешницу, Первый среди равных старого соратника для профилактики дальнейших эксцессов-таки одарил. Некоторым для того, чтобы удалиться в свой замок под добровольный домашний арест, хватало и меньшего.
Наблюдатели из Раймира и Лазури, следившие за ходом первых адмирских выборов, и иностранные журналисты, освещавшие эту краткую вспышку демократии на политическом горизонте Адмира, сходились на том, что обставлено все было в достаточной мере цивилизованно, но вот раздаваемая на избирательных участках мистофелевка могла бы быть и почище. Впоследствии в Лазури и Раймире независимо друг от друга вышли справочники по кухне и напиткам Адмира. Оба, как назло, под одним и тем же названием "Как я в очередной раз чудом остался жив". Иск о плагиате и встречный иск о нем же заняли куда больше времени, сил, денег и внимания публики, нежели вся история с выборами. Sic transit политическая борьба.
- #бытовой алкоголизм
- #в мире животных
- #смерть автора
- #всё это рок-н-ролл
- #дипломатия
- #массовые беспорядки
- #мимикрия и маскировка
- #некрофилия
- #неожиданные встречи
- #позвоните родителям
- #политика
- #прикладная некромантия
- #прикладная педагогика
- #примитивные религиозные культы
- #разговоры
- #секс по телефону и без
- #сложные семейные отношения
- #сплетни
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Глава 10, рассказывающая о печальной судьбе демократии при тоталитарных режимах и о том, как мало порой надо для конца настоящей мужской дружбы
Все совпадения с чем бы то ни было, реально существующим или когда-либо существовавшим, случайны.
Формальные итоги выборов никого не удивили, хотя благодаря извращённому чувству юмора адмирцев Малефу не хватило для победы буквально пары голосов. На Тёмный трон впервые в истории взошла во-первых, женщина, во-вторых, человечица, и в-третьих – вообще кто-то кроме Князя. Однако в столице не сомневались, что у главы нового правительства госпожи Президента будет подозрительно знакомое по изображениям на шеолах лицо, да и сам государственный аппарат вряд ли ждут кардинальные перемены. Отдельные энтузиасты надеялись...Отдельные энтузиасты надеялись, что сменят хотя бы министра культуры: временно, последние полторы тысячи лет врио Асмодей утомил не только ширнармассы, но и Совет князей. Ранее кресло занимал Люцифер, но спятил в результате попытки неудачного госпереворота, и некогда обласканного Князем раймирца-перебежчика ныне держали в Бездне, превратив практически в местную достопримечательность.
Судя по лицам Тёмных, часть притащилась в зал Совета для галочки, а часть – посмотреть на кукольный спектакль. Многие удачно совмещали, помня, что во времена, когда Пандем звался иначе, собрания иногда заканчивались импровизированным фаер-шоу и массовыми жертвами. Но любопытные и осторожные равно недоумевали, отчего правитель стремится передать власть своей марионетке нетерпеливее, чем девственник – жениться.
Церемония вышла короткой, зато запоминающейся. Парадный пронос офицерами княжеской гвардии государственного флага, увесистого фолианта в чёрном кожаном переплёте и наскоро выуженного из закромов Темнейшего подобия президентских регалий наблюдали в почтительном молчании. Князь не явился. При попытках премьер-министра Бааля его вызвать, раздражённо ответил, что присутствовать никак не может. Затем благословил Прекрасную Рахму «занять подобающее её выдающимся заслугам место», а всех прочих – «присесть на ось Веера». Официальный гимн Адмира, очередного свеженаписанного текста коего никто не знал наизусть, явно был сочтен неподходящим для такой малозначащей оказии. Вместо него на церемонии звучала бодрая песня о том, что всякий, не нашедший дорогу из одного трактира в другой, непременно умрет. Сбиты с толку оказались даже те, кто пришёл формально отметиться, и не был настроен искать в происходящем бездны смысла.
Рахма, казалось, ничуть не удивилась отсутствию своего покровителя. Выглядела бледнее обычного, но была довольна, когда Бааль произнёс дежурную торжественную речь и вручил перевязь с алмазной звездой. Регалия выглядела на редкость безвкусно, хотя камни были отменные – в центре звезды находились рубиновый крест и изумрудный лист клевера, заключенные в круг из голубой эмали, обрамлённый розовыми бриллиантами. Где Темнейший добыл этот дорогостоящий китч – оставалось только догадываться.
После инаугурации общая нервозность обстановки усилилась. Совет князей не понимал, зачем этот фарс понадобилось доводить до логического конца, и главное – зачем здесь они? В этой обстановке классическое развлечение Совета, уютный мордобой парочки заклятых дружков – министра юстиции Астарота и шефа легендарного Третьего отделения Маклина – прошло практически незамеченным. Их дежурно разняли, так что Азраил даже не успел по ходу банкета отвлечься, съездив, якобы для поддержания порядка, по наглой роже Астарота. Ответственный за государственную безопасность Адмира Левиафан процедил через губу что-то насчет зажравшейся тыловой сволочи, но уточнять, кто имелся в виду, князья не захотели – шуток с мордобитием Лев не понимал, а стрелял обычно первым и на поражение. Бааль явился к концу мероприятия, оглядел собравшихся, словно стервятник – умирающих в засуху антилоп, и сделал неутешительные для Совета выводы. Вопреки обыкновению, он не стал занимать свое место за столом, обосновался в углу ближе к выходу, материализовав для себя удобное кресло с ножками в виде птичьих лап. Далее последовало немыслимое: впервые за несколько сотен лет старый варан отослал прочь половину вечно таскавшихся за ним сыновей. Остались старшие, посильнее и поопытнее. Азраил покосился на семейство и одобрительно хмыкнул: являться в Совет с оружием строго запрещалось, но Зевель и Иаль при необходимости сами по себе могли заменить пару рот княжеской Гвардии.
– Предлагаю госпоже Президенту, – Бааль, как всегда, говорил тихо, сорванным голосом, глядя не на адресата, а куда-то за воображаемую линию горизонта, – помочь каждому из нас достойно исполнить роль в не нами написанном сценарии, – старый варан равнодушно, но очень широко и белозубо ухмыльнулся в пространство. – Чем скорее Прекрасная Рахма сформирует свой кабинет и подпишет назначения, тем быстрее мы все, включая и ее саму, отправимся по домам. Есть возражения? Не слышу. Прекрасно. Приступайте, – Бааль откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, словно короткий монолог его утомил.
По старинке все важные – или названные таковыми – документы писались от руки, пером и на пергаменте. После выступления Бааля все необходимое немедля появилось перед Рахмой, словно материализовавшись из воздуха. Женщина задумалась, затем, словно решившись на что-то, пододвинула к себе пергамент и обмакнула перо в чернильницу так, будто хотела проткнуть ее насквозь. Стряхнув перо, Рахма столь же решительно коснулась им пергамента, но внезапно дернулась и застыла, судорожно ловя ртом воздух. Рука прочертила неровную полосу и остановилась, как сломавшийся самописец. Следивший за сообщницей магическим зрением Азраил увидел, как сложное заклятие, ранее связывавшее тело и питавшую его энергию, разворачивается и слабеет, словно порвавшаяся часовая пружина.
Верная маленькая секретарша, до сего момента безмолвной статуэткой стоявшая за спинкой кресла, бросилась приводить госпожу в чувство, походя отшвырнув сидящих ближе всего к патронессе членов Совета. Озадаченные князья вскочили, но, проделав то же, что и Азраил, поняли, что никакая опасность им не грозит. Кто-то презрительно хмыкнул, кто-то пожал плечами и равнодушно отвернулся. Азраил успел восстановить магический узор, но покойница оставалась без сознания.
– Вы спасете её? – на глазах у секретарши блестели слёзы, нижняя губа предательски подрагивала. Ещё немного – и девчонка разревётся в голос. Бездна побери режиссера этого фарса – облечённый верховной властью некроконструкт висит между жизнью и смертью, беременная аристократка того и гляди родит в зале Совета, а эти древние идиоты готовы вяло похлопать очередной шуточке Темнейшего и разойтись. Бааль с Аваддоном, соблюдая формальности, попытались снова вызвать Темнейшего, но ответа не удостоились. Премьер, сохраняя скучающий вид, просчитывал возможные варианты. В то, что Азраил неудачно подошел к объекту, не верилось – все шло по плану до того, как кукла коснулась пергамента. Лист, чернила, перо были свободны от заклятий. Оставалась сама кукла. И заклятие, наложенное Князем. Бааль покосился на Абаддона: тот старательно игнорировал его и Азраила, словно ни триумвирата, ни заговора никогда не существовало. Это с одной стороны логично – нет ничего глупее, чем оказаться в Бездне за несостоявшийся государственный переворот. С другой – настораживало, поскольку за себя и своих Бааль ручался. Азраил кинулся на помощь «госпоже Президенту», неизбежно сделавшись объектом для умозаключений и кулуарных пересудов на сотню лет вперед. А вот министр обороны, похоже, заблаговременно ушел в оборону. Круговую. Глухую. Не подкопаешься.
Впрочем, оставаться здесь далее не имело смысла. На правах премьер-министра Бааль поблагодарил Совет за понимание и человечность – последнее прозвучало как ругательство; высказал надежду, что недуг Прекрасной Рахмы не окажется «по-настоящему смертельным», талантливо игнорируя вопросительные взгляды тех, кто наблюдал за «состоянием здоровья» помянутой Рахмы магическим зрением. Наконец, сославшись на многочисленные дела, отбыл в сопровождении одного из сыновей, оставив второго наблюдать за дальнейшими событиями.
– Вы спасете ее? – секретарша, по всей видимости, уцепилась за единственного относительно знакомого в этом бардаке, и Азраил понял, что разбираться с неожиданно пошедшим вкривь и вкось планом придется ему. Настораживало отсутствие Князя – выбросов магии от сработавшего заклинания, лежавшего на Рахме, попыток наложить новый узор и активизировавшегося щита на девчонке должно бы хватить для образования парочки симпатичных черных дыр. Если владыку Адмира это не заинтересовало, вариантов немного. Первый и очевидный – переполох срежиссирован. Азраил собрался с силами и просканировал зал. Ничего – магией Темнейшего продолжало тянуть от бездыханной Рахмы и, разумеется, от щита девчонки.
– Полагаю, что это не по силам никому из присутствующих, – он старался не пугать девицу еще больше. – Надеюсь, вашей патронессе помогут в другом месте, – простенькое, но мощное заклинание, стандартно призывающее в зал Совета командира дежурной смены гвардейцев, сработало как надо, несмотря на дестабилизирующие колебания магии щита. Распорядившись касаемо транспортировки госпожи Президента во владения Мора, Азраил счел свою миссию выполненной. Девчонка очевидно думала иначе.
– Неужели мы бросим ее? – она ухватилась за рукав Азраила с неожиданной для такого хрупкого существа силой. – Я хотела бы быть рядом…
– Хорошо, – Азраил пожал плечами. Неожиданное рвение молоденькой демоницы было ему совершенно непонятно – в конце концов, женщине в ее положении, явно находящейся под опекой Князя, логичнее было бы воззвать к покровителю и убраться в безопасное место. – Я готов сопровождать вас к Мору, убедитесь, что для вашей госпожи делается все возможное. Потом настоятельно советовал бы вам отправиться домой – и, разумеется, также готов вас проводить, – кстати, где ее дом, не в гульем особняке же.
Казенный экипаж с невозмутимым дежурным гвардейцем в роли кучера катил по улицам так быстро, как это позволяла неизменная толпа в центре города и то и дело попадающиеся навстречу кареты, авто и прочие средства передвижения, используемые скучающей аристократией. Отсутствие серьезных аварий при адмирском наплевательстве на все и вся было принято объяснять магией, а особо верноподданные ссылались на волю Темнейшего. Азраил считал, что магия или Князь, что примерно одно и то же, но всю эту вольницу неплохо бы заставить соблюдать хоть какие-то правила – на многих знакомых ему Пластинах к дорожному движению в черте города относились совершенно иначе. Идея навесить функции дорожных инспекторов на отмороженных егерей Маклина показалась ему забавной, но девицу, сидевшую рядом, молчание не устраивало.
– Вы были близким другом госпожи Рахмы? – беспардонно поинтересовалась она.
– Ваша патронесса была неплохим человеком, – ушел от прямого ответа Азраил.
– Она тоже очень тепло отзывалась о вас, – кивнула девчонка. Азраил насторожился: насколько он успел понять, его сообщница вряд ли стала бы откровенничать с креатурой Князя, сколь бы безобидной та ни была. – Говорила, что вы добрый, – продолжала щебетать его спутница. Министр прекрасно знал: ни один адмирец в здравом уме не назвал бы кого-то из князей Совета добрым или злым, с тем или другим мировое равновесие не имело ничего общего. Что, Бездна его забери, тут происходит? Азраил повернулся к девушке:
– Девочка моя, – подобного обманчиво отеческого тона опасалось все министерство иностранных дел, и основания на то имелись. – Понятия не имею, откуда вы, но даже в Раймире для совета Светлых используют другие определения. Не желаете рассказать доброму, – он издевательски подчеркнул эпитет, – дядюшке Азраилу, кто – или что – вы такое? Клянусь, что ни с вами, ни из вас, ни для вас я не сделаю ничего, чего не хотели бы вы сами, – четкой скороговоркой произнес он старинную формулу.
После стандартного ритуального ответа губы собеседника разъехались в неприятной ухмылке, как молния на брюках паркового эксгибициониста. Первый среди равных привычно развалился на сиденье и внимательно следил за реакцией.
– На кой хрен тебе это понадобилось? – выдохнул Азраил. Он ждал чего угодно, но щит, который не защищает, а маскирует, не пришел бы ему в голову. Такого никто на его памяти не делал, скрыть облик куда проще и быстрее десятком менее энергозатратных способов.
– Согласись, прекрасно получилось, – старый друг неприкрыто наслаждался. – Совет ничего не заподозрил, даже ты купился. Вас, помнящих Веер совсем другим, на Пластинах зовут демиургами, но провести вас оказалось легче, чем неопытный молодняк. Для свиты нашей рок-звезды пришлось, представь себе, перекидываться в фикус. На девчонку они бы не клюнули, а вот от дерева не ждали подвоха. Могущество Совета безгранично, но вы об этом забыли, променяв Веер на придворные и семейные интриги.
– Ты решил произнести передо мной речь, которую неделю репетировал для Совета, но поленился озвучить в зале, не желая раскрывать инкогнито? Польщен высочайшим доверием. Обычай держать всех за идиотов – не лучший способ вербовать союзников, – Азраил понимал, что с оппонентом следует говорить на понятном ему языке, и оборвал разговор максимально неожиданным и эффектным жестом, на который был способен в настоящий момент. Рывком распахнув дверь кареты., он издевательски козырнул владыке и, не дожидаясь реакции, выпрыгнул на мостовую. Затеряться в лабиринте Старого города, вплотную прилегающей к Пустошам наиболее древней части Пандема, он мог и без магии.
– Это похоже на конец настоящей мужской дружбы, – пробормотал оставшийся в одиночестве Князь. – Можешь возвращаться на площадь Совета, – сообщил он кучеру и покинул карету, в прямом смысле слова растаяв в воздухе.
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Глава 3, в которой раскрываются секреты изготовления политических кандидатов из подручных материалов
+18, любые совпадения с чем бы то ни было случайны.
В катакомбах под Осенним дворцом властвовала тьма. Те, кто коротал там вечность, более не нуждались в свете или тепле, а тот, чьи тяжёлые шаги размеренно дробили вязкую и удивительно напряжённую тишину, мог обходиться без подобных излишеств. Полы длинного халата прошуршали вдоль ряда внушительных резных саркофагов и замерли возле еще не потускневшего надгробия у западной стены.Продолжение под катом— Здравствуй, дорогуша. Извини, давно не виделись, дела, дела, – по голосу читалось, что Князя привела сюда отнюдь не скорбь по безвременно ушедшей любовнице. – Пора вставать!
Визитёр игриво хлопнул по крышке саркофага и отвесил шутовской полупоклон. Внутри что-то завозилось, послышались скрежет и сдавленное шипение.
— Кудрявая, что ж ты не рада, — довольно мелодично прокомментировал возню ленивый баритон. — Я надеялся на понимание, что только благодаря моей снисходительности за фокусы с приворотным зельем ты отправилась сюда, а не в кормушки гвардейских коней. Но всякое терпение имеет свои границы, так что предупреждаю: любой кульбит — и переедешь отсюда под бок к первой местной звезде. Сложный характер у женщины, ни с кем не может ужиться, в последнее время плохо выглядит и совсем одичала…
Шипение из недр саркофага стихло, но возня не прекратилась.
— Ожидание встречи после долгой разлуки – половина удовольствия от воссоединения! – между пальцами визитёра вспыхнул и заплясал болотный зеленый огонь, осветивший площадку возле надгробия. – Очень романтично, постараемся не тревожить соседей, — в неверном свете зелёного пламени лицо говорящего выглядело лишенной возраста и особых примет маской.
Повинуясь еле заметному кивку, многотонная каменная крышка поднялась над саркофагом.
— Встань, Рахма.
Поднявшаяся на зов покойница при жизни была очень эффектной женщиной, но тление оставило от былой красоты лишь пышные светлые волосы, высокий рост и изящество сложения. Голова в странной пародии на кокетство склонилась к плечу, выдавая причину смерти одной из любимых игрушек Князя.
Рахма неловко выбралась из своей гробницы и застыла, вцепившись скрюченными пальцами в край саркофага. Судя по выражению остатков лица, только предупреждение и сомнения по поводу собственной способности быстро перемещаться помешали ей немедленно броситься на своего «благодетеля».
Князь, не слишком любивший пользоваться мимикой, был вынужден поморщиться:
— А ведь говорил же этим идиотам: хранить бережно. Прости, любимая, так получилось! Но не отчаивайся, у Мора станешь краше прежнего. Выше нос, тебя ждёт блестящая политическая карьера!
Покойница оскалилась и зашипела.
Через пару дней Рахма разглядывала своё отражение в большом зеркале без малейшего отвращения. Князь не обманул: ребята Мора постарались на славу, такой красавицей она даже при жизни не была.
Взяв с туалетного столика расчёску, женщина начала укладывать длинные золотистые кудри в сложную высокую прическу. В подобном обрамлении ее точеное породистое лицо и огромные карие глаза всегда смотрелись выигрышнее.
— Могла бы вызвать служанок, Мор тебе выделил целую свору своих симпатяжек не для того, чтобы они изнывали от безделья, — прокомментировали откуда-то сбоку. Не требовалось отрываться от зеркала, чтобы понять, что в роскошном старинном кресле уже развалился и лыбится во весь рот «этот мерзавец».
— Ты меня еще глаза красить поучи! — огрызнулась Рахма, с трудом подавив желание запустить в Темнейшего расчёской.
— Не сомневайся, узнаешь много нового, — не смутился тот. – Но поднимал я тебя не для того, чтобы практиковаться в макияже.
— Если бы не твои шуточки, мне и краситься не нужно было бы! Тебе не понять, как ужасно стать гниющим, омерзительным куском мяса, способным привлечь разве что могильных червей!
— Нет смысла жить, если ты некрасив, да? Но обижаться тебе, в сущности, не на что — человеческий срок краток. Даже не случись между нами досадного недопонимания, над твоей могилкой давно бы рылись в песке лисы.
— Да уж лучше лисы, прожила бы как человек и умерла человеком, а не твоей игрушкой!
— Тебя никто не неволил, — в голосе оппонента скрежетнул металл. — Вопреки басням, что распускают обо мне по всем Пластинам, я не навязываю свое общество дамам и не ворую детей из колыбелек. К слову, информация, что я награждаю за верность и караю за предательство, полностью достоверна, — финальную фразу Князь счел достаточно афористичной, чтобы, едва завершив ее, исчезнуть из облюбованного кресла.
Если кого-то из соседей и огорчило, что особняк, стоявший заброшенным около сотни лет, разительно изменился за последнюю неделю, вслух никто не высказывался: задевать протеже властителя Пандема было небезопасно. Впрочем, старая-новая соседка хлопот не доставляла — драк или серенад под окнами красотки больше не водилось. Поводов для сплетен все равно хватало. Первым и главным был цветущий вид Рахмы, не постаревшей ни на день за многие десятилетия отсутствия. А ведь о короткой жизни "человечков" и их на редкость мимолетной молодости население Пандема прекрасно знало. Молодость магические ухищрения сохраняли, но на срок жизни короткоживущих серьезно повлиять не удавалось. Если демон пары сотен лет отроду считался еще юным, а в полную силу входил, бывало, и к полутысяче, то от человека, умудрившегося дожить до запредельного возраста с помощью чужой магии, оставалась лишь иссохшая оболочка. Исключением являлись очень сильные колдуны, но беда в том, что никакими особыми способностями Рахма бин Игар не обладала, и даже по низким человеческим стандартам могла считаться разве что неплохой знахаркой.
Еще одним поводом для сплетен стала охрана и обслуга особняка, сплошь набранная из самок гулей. В отличие от туповатых и неказистых самцов племени трупоедов, самки считались красотками по меркам большинства разумных рас. Любви окружающих это не добавляло: очарование и грация делали ночных хищниц-падальщиц еще опаснее.
Конечно, в гаремах наиболее одиозных обитателей Пандема встречались гулицы, поговаривали, что из гулей набрана вся прислуга Мора, а некоторые приписывали неразговорчивому экспериментатору и жену-гуля (что, конечно, было вымыслом, но официально не опровергалось). Но чтобы молодая красивая человечка свободно гуляла среди опасных и злобных тварей?
Странное дело, твари не разбегались, подкопов под окрестные дома и нападений на прохожих не совершали, а "возвратившаяся" Рахма, хоть ни с кем и не откровенничала, была неизменно любезна, что постепенно успокоило кумушек.
И всё же, оказавшись в доме, где воздух был пропитан гульскими благовониями, мускусными, тяжелыми, но великолепно маскирующими своеобразный запах ночного народа, нельзя было не нервничать. Не стал исключением и прибывший от Азраила посыльный. Один из влиятельнейших членов Совета князей презирал новомодные изобретения и никогда не упускал случая подчеркнуть древность своего происхождения. Витиеватое письмо, где министр иностранных дел Адмира просил "прекрасную Рахму" о встрече наедине, было написано от руки четким старомодным почерком с резким наклоном влево и упаковано в конверт, запечатанный натуральным красным сургучом. Согласно старым традициям, письмо сопровождалось дорогостоящим и недолговечным подарком: корзинкой свежих фруктов из трёх разных миров Веера. В древности жест свидетельствовал недюжинную магическую силу дарителя, способного быстро и без ущерба для себя перемещаться между пластинами Веера и даже доставлять оттуда скоропортящиеся нежные "артефакты". Сейчас традиции можно было соблюсти, послав слуг на городской рынок, но старый дипломат наверняка не пожалел магии и собственной персоной прогулялся по Пластинам.
Это особенно льстило тем, что по старинному этикету не обязывало получательницу. Дама могла принять, вернуть и даже выбросить подарок, согласиться или отказать во встрече, назначить крайне неудобные место и время для визита.
Рахма, разумеется, приняла дар без капризов: попросив посыльного подождать, черкнула ответную записку. Дескать, премного наслышана от нашего общего знакомого, не слишком доброго, но неизменно объективного, о славных деяниях возглавляемой вами службы, польщена интересом, что Темный князь проявил к "бедной изгнаннице, чье имя стерлось из памяти горожан", и с удовольствием приму блистательного рыцаря в своем скромном жилище хоть даже этим вечером.
Молодой, едва разменявший третью сотню лет демонёнок был счастлив, что долго ждать не пришлось — аромат гульских благовоний и пристальные взгляды красавиц в ливреях на холёную упитанную лошадь, на коей он прибыл все по той же старинной моде, парня нервировали. Отвесив поклон и приложившись к ручке "прекрасной хозяйки", вестовой сиганул в седло и был таков.
Из-за дверей малой гостиной, где теперь заседал импровизированный избирательный штаб, состоящий из единственного, но очень влиятельного помощника госпожи кандидата, доносился знакомый всему Вееру голос. Сегодня оратор не напрягался: разговаривать по телефону он мог даже во сне.
— Средства фонда частично пойдут на развитие гуманитарных наук и образования, госпожа бин Игар считает этот пункт своей предвыборной программы одним из главных, — Князь воззрился на вошедшую Рахму с непередаваемым ехидством и подмигнул ей. — Нет, переговорить с госпожой бин Игар никак невозможно, сожалею. Её время расписано на неделю вперёд, направляйте предложения в письменном виде, пожертвования в фонд принимаются во всех банковских отделениях Адмира. Да, переводы со счетов, зарегистрированных в Раймире, также возможны, размер комиссии уточняйте у агентов. Увы, переводы с Перешейка невозможны, поскольку еще одним пунктом предвыборной программы прекрасной Рахмы бин Игар является борьба с коррупцией. Мы не можем принимать пожертвования невыясненного происхождения и надеемся на ваше понимание.
Рахма прятала подаренную корзинку за спиной, но это не помогло.
— Полдник? Это очень мило, моя прелесть, — бросив трубку, вымогатель пожертвований мгновенно оказался за спиной у бывшей любовницы и выхватил из корзинки фрукт, похожий на шипастый зеленый шар. Не предложив поделиться, Князь немедленно оборвал с подарка кожуру и принялся жевать его, заливая рубашку на груди резко и свежо пахнущим соком.
— Неплохо, неплохо, — пробормотал он с набитым ртом. — Мы популярны у электората — на черном рынке это потянуло бы на свой вес золотом. Полезная штучка — слабый афродизиак, никаких побочек, но на представителей вашего вида через пару-тройку часов после приема оказывает примерно такое же действие, как сыворотка правды. На поднятых мертвецов желаемого эффекта не произведет, так что на тебя продукт переводить не стану. Спрошу сразу: кому щедрому и недальновидному ты назначила свидание?
Рахма проклинала себя, что не догадалась немедля отправить корзинку на кухню с одной из гулиц — те наверняка не польстились бы на фрукты, их организмы не принимали ничего, кроме трупного мяса.
— Это не твое дело, но мне нечего скрывать. Один из Совета темных князей пожелал выказать мне свое почтение, — неохотно ответила она.
— Предвыборная кампания набирает обороты, — облизнулся Темнейший. — Вот и конкуренты косяком пошли. Дело чести не разочаровать дорогого гостя, у старой гвардии на этом пунктик.
— Твое присутствие нежелательно, — Рахма не сдавала позиций. — Я согласилась встретиться наедине. Если за время моего отсутствия местный язык не изменился до неузнаваемости, "наедине" не означает "под присмотром бывшего любовника".
— А любовников тут и не будет, — изумлённая Рахма смотрела уже не на ехидную мужскую физиономию, а на бледное остроносенькое личико незнакомой юной демоницы. Трогательная невысокая девушка провела рукой по волосам, поправила свободного покроя платье, маскировавшее аккуратный кругленький животик, и до отвращения знакомым голосом сообщила:
— Что сказать гостю по поводу моего отсутствия — придумай сама. Свидание наедине не предусматривает изгнания из дома слуг и секретарей, поэтому не нервничай — присутствие скромной секретарши, помогающей кандидатке в президенты Адмира, твое обещание Темному князю никак не нарушает, — невинно похлопав глазами, девчонка выбежала из кабинета, на ходу звонко выкрикнув мелодичным контральто:
— Схожу пну наших кухонных бездельниц, а то до вечера не управятся же!
Рахма утомленно прикрыла глаза. Что стоило этому мерзкому позёру перекинуться столом или креслом? В конце концов, гобелен на стене — вполне почтенное украшение. Повис бы в гостиной, коль скоро ему непременно надо своими глазами увидеть вечернего гостя, но нет — задумал изрядно накалить ситуацию. Гулицы в качестве слуг и охраны у человеческой дамы — уже достаточно экстравагантно, но молодая беременная пандемка чистой старой крови, находящаяся в подобном балагане, — немыслимо и непредставимо.
Короткие сумерки незаметно сменились вечерней темнотой. В саду уже горели фонари, когда у ворот появился всадник на холёной игреневой кобыле. Обменявшись парой фраз с охраной, он въехал во двор, слегка всполошив своим явлением ночной народ.
Кобыла фыркала и злобно косилась на гулиц, седок был невозмутим. Лицо его скрывал широкий капюшон.
Легко спешившись, он потрепал кобылку по шее и повелительным жестом поднял раскрытую ладонь на уровне груди, запрещая конюхам приближаться.
— Мара прекрасно обойдется без вас, — визитер расслабил подпругу и небрежно забросил повод на луку седла. — Не суйтесь ей в зубы, и она вас не тронет. — Не тронет, — с нажимом повторил он, внимательно глядя в глаза лошади. — Поняла, девочка?
Та оскалилась, показав клыки, больше похожие на волчьи, чем на конские, и неохотно кивнула. Плотоядные лошади, частенько называемые "диомедовыми" в честь приволокшего первую парочку странных зверей с какой-то отдаленной Пластины сумасшедшего подручного Мора, обладали интеллектом примерно семилетнего ребенка. У всех лошадников, рисковавших завести себе крайне дорогого в выращивании и содержании хищного коня, разговоры с питомцем были обязательным элементом дрессуры.
Ласково шлёпнув лошадь по крупу, гость поднялся на крыльцо, где его уже ждали.
— Благодарю за внимание к моей скромной просьбе, — откинув капюшон, высокий худощавый мужчина галантно склонился над протянутой для поцелуя рукой Рахмы.
— Вы оказываете мне огромную честь своим визитом, блистательный рыцарь, — не осталась в долгу Рахма.
Азраил с интересом взирал на человечицу, которая умудрилась в одночасье заинтриговать весь Пандем. Красива, не отнять, но чтобы соваться в адмирскую политику, нужна сила. Зачем Темнейший не просто затеял эту оскорбительно примитивную чехарду вокруг трона, от участия в которой презрительно отказалась почти вся старая гвардия, но и поддерживает неизвестно из какого сундука вытащенную марионетку? Переступив порог, Темный князь поморщился: гульской парфюмерией восхищались отнюдь не за изысканность.
— Прекрасный дом, моя госпожа, и оригинальный выбор слуг, — Азраил коротко кивнул в сторону конюшен.
— Все по воле Темнейшего, — кивнула Рахма. — Без его помощи это хозяйство было бы мне не по силам. Расторопность и исполнительность прислуги вы сможете оценить лично, — улыбнулась она. — В парадной гостиной сервирован скромный ужин. Я отвыкла от мужского общества, поэтому заранее прошу простить, если прием покажется слишком скромным...
— Благодарю, но не стоит беспокоиться. Меня несложно порадовать благородной простотой и откровенностью, столь редкой при дворе. Кстати о дворе: не присоединится ли к нам ваш покровитель и мой старый друг?
— Вы знаете, сколь велика лежащая на нем ответственность, — закатила глаза Рахма. — К сожалению, Темнейший не посвящает меня в свои планы, а я не рискую спрашивать. Буду счастлива, если он присоединится к нам, но что значит счастье женщины в сравнении с судьбами миров...
— Если от этого зависит ваше счастье, я буду уповать на то, что государственные дела сегодня позволят моему другу насладиться отдыхом в преданном ему кругу.
За ужином Азраил обратил внимание на то, что радушная хозяйка больше играет с едой на тарелке, чем ест, и почти не прикасается к вину. Тёмный князь не мог опасаться серьезной попытки отравления — человеческие яды почти не вредили демонам. Старому приятелю куда проще было бы избавиться от него в Осеннем дворце, где правила исключительно магия Темнейшего. Однако даже расстройство желудка или головная боль, если Рахма вдруг решит выслуживаться, совершенно не привлекают — и Тёмный князь оглядел антураж магическим зрением. Пища и напитки не сдобрены ничем, кроме качественных специй, зато его визави, гостиная, слуги и весь дом были, словно тонкой вуалью, прикрыты аурой Темнейшего. Похоже, на создание эффектной картинки Первый среди равных не поскупился, швырнул чуть ли не годовой для более слабого демона, не принадлежащего к Совету, резерв энергии. Там, где томно откинулась на спинку кресла светловолосая дама, магия Князя скручивалась в сложный узор, похожий на извивы артерий и вен, и тяжелой каплей пульсировала где-то в районе солнечного сплетения женщины. Футляр же, заключавший в себе энергию, способную создавать и разрушать миры, был восхитительно, безнадежно и беспросветно неживым.
Это объясняло необычную красоту и безукоризненную салонную сдержанность обитательницы особняка, но ничуть не помогало проникнуть в цель игры. Беседы с этим манекеном на территории Темнейшего будут пустой тратой времени, а вот выманить её на свою не помешало бы. Гость вздохнул и встал из-за стола:
— Простите, что вынужден лишить себя вашего общества, но мне пора. Исполнен надежды на ответный визит, — он поклонился и снова коснулся губами узкой прохладной руки.
От предложения вернуть визит в ближайшее время Рахма не отказалась. Азраил не понял, выполняет ли она указания Темнейшего, или обладает свободой воли и играет свою партию. Вряд ли на ней заклятие вроде тех, которыми мечены все четверо Всадников Апокалипсиса: считается, что узор лояльности можно наложить только на живое существо, обладающее магией или хотя бы ее зачатками, но вдруг?
Решив, что разобраться будет проще там, где нет постоянного фона магии Князя, он простился коротким кивком и направился к выходу. В дверях его едва не сбила с ног ожившая стопка бумаг — по крайней мере, тащившую весь этот хлам девицу Азраил заметил не сразу.
— Умоляю, простите мою неловкость, — девчонка попыталась изобразить книксен, получилось так себе. — Госпожа Рахма должна подписать это сегодня же, чтобы фонд получил пожертвования в срок, — трогательно вскинув брови, она улыбнулась Азраилу. — Возможно, член Совета князей не откажется пожертвовать хоть пару шеолов на специальный проект госпожи Рахмы, созданный для того, чтобы помогать оказавшимся в сложном положении женщинам вне зависимости от их расы, племени и магических способностей?
Деловитая наглость и умильная мордочка секретарши сочетались очень забавно. Только поэтому странность происходящего дошла до министра иностранных дел Адмира не сразу. Секундой позже Тёмный князь был близок к тому, чтобы застыть на месте с открытым ртом, как впервые оказавшийся на площади Звезды провинциал. На побегушках у мёртвой человечицы находилась молоденькая пандемка, у которой благородное происхождение и ветвистая родословная были буквально написаны на бледном миловидном лице. Азраил потёр переносицу, украдкой глядя на девушку магическим зрением: если от Рахмы магию можно было не прятать, то молодая демоница могла не заметить любопытства по неопытности, а могла и счесть оскорбительным.
К счастью, девчонка не заметила ни любопытства, ни того, что гость хозяйки едва устоял на ногах. Азраил с трудом сохранил показную невозмутимость, проворчал что-то благодушно-невразумительное и вызвался помочь отнести бумаги. Секретарша легко рассталась с ношей, но напомнила, что подписать их следует немедля. Министр кивнул, судорожно пытаясь понять, почему ее контральто звучит весьма знакомо. Наверняка встречал при дворе, но где, когда, и главное — что молодая аристократка может делать в компании ожившей покойницы и стаи гулиц? Он еще внимательнее оглядел незнакомку. Та не смутилась, наоборот, выпрямилась во весь рост. По всей видимости, девица была еще и беременна. Веер и все его пластины, сколько их ни на есть, что себе думает ее родня?! Такое пренебрежение к собственному потомству демонстрируют разве что обитатели Лазури, но те-то и плодятся, как черные пустынные лисы. Интересно, какой клан пора строем отправлять в Бездну подлечить головушки? — член Совета князей снова переключился на магическое зрение, намереваясь прояснить этот вопрос.
Прояснить не удалось: та же вуаль магии Темнейшего, что окружала Рахму и на ней была вполне проницаема для многотысячелетней силы Азраила, ограждала молодую пандемку каменной стеной. Ломать стену, чтобы понять, с кем девица связана узами родства, или прочитать, к какой расе принадлежит будущий ребенок, было бы преступлением: столь качественно поставленный щит мог убить, стараясь сберечь.
Логика, конечно, намекала, что, коль скоро драгоценный соратник озаботился безопасностью простой секретарши, то она ему не чужая. Блудная неожиданно объявившаяся дочка? Новая любовница, которую Темнейший прячет ото всех, и от заклятых приятелей из Совета, и от ревнивой Смерти?
Азраил даже ощутил себя помолодевшим — аромат свеженькой запутанной интриги призывно щекотал ноздри.
— Прелестная леди, вы обворожительны, — министр поклонился и поднес руку девицы к губам. — Надеюсь, мы еще не единожды увидимся.
Загадка оказалась хоть и молоденькой, но очевидно не из робких — радостно ухмыльнулась в ответ и прочирикала, что ее имя, конечно, господину из Совета вряд ли что скажет, однако она очень рада видеть столь могущественного и влиятельного политика. После реверанса, выполненного на этот раз потрясающе чётко, красотка собрала подписанные Рахмой бумаги и удалилась.
Азраил подумал пойти за ней и завязать разговор, но мысленно одёрнул себя. Незачем превращать себя в посмешище, бегая по полному гулиц особняку за девицей, годящейся ему в правнучки. Как минимум до конца кампании быть ей при госпоже кандидате, так что в данный момент выгоднее убедить Рахму, что интересуют его лишь несравненная красота и политические планы человечицы.