Что почитать: свежие записи из разных блогов
Категория: проза и поэзия
Хромой Рысь, блог «Сны и сказки»
Ангел-хранитель
Одна из первых "зарисовок". Корявенькая коротышка, но вот вспомнилась опять в контексте, так что публикую вновь.
Psoj_i_Sysoj, блог «В те года я открыл зоопарк»
В те года я открыл зоопарк
Название новеллы: 我开动物园那些年 / Those Years I Opened a Zoo / The years When I Ran the Zoo / Those Years I Operated a Zoo
Автор: 拉棉花糖的兔子 / Lа Miаnhuа Tаng De Tuzi / Ла Мяньхуа Тан Дэ Туцзы
Релиз: 2017
Выпуск завершен (199 глав + 9 экстр)
Перевод с китайского: Sankou Rekka / 三光烈火
Редактирование: Псой и Сысой
Вычитка: kaos
Бедный как церковная мышь выпускник университета Дуань Цзяцзэ внезапно становится наследником частного зоопарка, вдобавок подписав (навязанный ему) контракт, согласно которому должен обихаживать следующих персон: Лу Я, Да Цзи, Бай Сучжэнь, Хэйсюна и прочих столь же благородных обитателей зоопарка.
Теперь ему даже во сне не даёт покоя поток клиентов.
С этих самых пор в зоопарке появилась надобность в таком нововведении как возрастной ценз: лицам, не достигшим 21 года, нельзя принимать участие в посещении господина Лу Я.
И с этих же пор Дуань Цзяцзэ, подобно буддийскому монаху, неустанно корпеет над всеми этими вековыми уложениями и законами о нечистой силе.
......
Много лет спустя Дуань Цзяцзэ и Лу Я на ежегодном собрании разыграли отрывок из сяншэна:
Дуань Цзяцзэ: Лу Я, не ходивший даже в младшую школу и за десятки тысяч лет превратившийся в вечного бездельника, наконец нашёл работу: устроился в зоопарк Лин Ю экспонатом...
Лу Я: ...
Оглавление:
Глава 5. Новые виды, новый работник
Глава 6. Подготовка к бета-тестированию
Глава 7. Первая партия посетителей. Часть 1
Глава 8. Первая партия посетителей. Часть 2
Глава 9. Непредвиденная ситуация. Часть 1
Глава 10. Непредвиденная ситуация. Часть 2
Глава 11. Ремонт и модернизация
Глава 15. На сцену выходит Ю Су
Глава 16. Люди, будьте бдительнее!
Глава 18. Перед началом работы
Глава 19. Мы открываемся! Часть 1
Глава 20. Мы открываемся! Часть 2
Глава 21. Добрая слава начинает давать плоды
4
Psoj_i_Sysoj, блог «В те года я открыл зоопарк»
В те года я открыл зоопарк. Глава 23. Спустившийся с гор даос. Часть 2
Предыдущая глава
За эти выходные зоопарк принял две тысячи двести посетителей, что с лихвой превышало норму, установленную заданием!
Даже если за следующие пять дней не придёт ни одного посетителя, Дуань Цзяцзэ сможет с чистой совестью плевать в потолок, полёживая в центре обслуживания.
К тому же, эти два дня работы заложили для зоопарка «Лин Ю» хорошую почву: благодаря телевидению и публикациям в интернете его популярность стремительно возросла, и на посетителей он также оказал благоприятное впечатление — одним словом, у «Лин Ю» складывалась неплохая репутация.
читать дальшеСамым удивительным было то, что всего за два дня у них появились постоянные клиенты: Ю Су обрела собственный небольшой фан-клуб, члены которого уже договорились вернуться сюда на следующих выходных, чтобы вновь полюбоваться на лису.
За эти выходные все чертовски устали. Вечером в понедельник Дуань Цзяцзэ пригласил однокурсников на пикник, чтобы отблагодарить их за неоценимую помощь.
Его однокурсники то и дело вздыхали от переизбытка чувств:
— Когда телега подъедет к горе — дорога найдётся [1]. Подумать только, всего месяц назад наш Цзяцзя [2], словно бесприютный пёс, не мог найти работу по специальности — и вот он уже успешный предприниматель!
— Давайте поаплодируем Дуань Цзяцзэ, он первым из нас основал своё дело! Если тебе понадобится помощь, только свистни!
— Как теперь жить дальше? Уж лучше пойду работать в твой зоопарк животным…
Все дружно рассмеялись и принялись соглашаться:
— О да, я тоже хочу, чтобы сестричка Сяо Су меня кормила.
Дуань Цзяцзэ аж взмок:
— Дорогие братья и сёстры, я от души благодарен вам за помощь! Если вы и правда этого хотите, то это не стоит даже упоминания — корма на вас точно хватит.
На этом пикнике Дуань Цзяцзэ немало выпил, и если бы остальные не принимали во внимание, что ему завтра на работу, то он бы точно так легко не отделался. В итоге он до того захмелел, что его не слушались ноги, так что обратно он взял такси.
Выйдя из машины, Дуань Цзяцзэ увидел несколько человек у ворот зоопарка, из них двое были в полицейской форме. От этого он слегка протрезвел и двинулся к ним нетвёрдой походкой:
— Господа полицейские, что… что здесь случилось?
Полицейские тотчас поддержали его, узнав молодого человека, который в прошлый раз подавал им заявление.
— Директор Дуань, мы уж думали, вы не вернётесь! Взгляните-ка на этих двоих.
Перед Дуань Цзяцзэ предстали двое даосских монахов: один тучный, другой — худощавый и интеллигентный на вид.
— Это — собратья того маленького даоса, на которого вы в прошлый раз подали заявление, — пояснил полицейский, — Шао Усин и Цзян Ушуй из монастыря Линьшуй.
«О боже мой! Этот мелкий даос прислал сюда своих старших, чтобы поквитаться со мной!» — в панике подумал Дуань Цзяцзэ, протрезвев окончательно.
Он поспешно вскинул руки, словно демонстрируя свою невиновность:
— Но я не причинил ему никакого вреда!
Худощавый даос со смехом ответил:
— Не беспокойтесь, мы здесь не для того, чтобы создавать вам проблемы. Мы пригласили товарищей полицейских, чтобы они подтвердили наши личности. Мы надеемся, что мы с вами сможем побеседовать в спокойной обстановке. Прошу, не волнуйтесь, мы не станем прибегать к бесчестным приёмам.
Они не ожидали, что после закрытия не обнаружат здесь ни Дуань Цзяцзэ, ни других сотрудников зоопарка. На предложение подождать его полицейские заявили, что бюджет участка не позволяет им держать большой штат, а потому, если директор зоопарка вскорости не вернётся, то они просто-напросто уедут.
Стоило Дуань Цзяцзэ это услышать, как у него тут же разболелась голова.
«Я знаю, что вы хотите со мной поговорить, но я-то не хочу, чтобы вы узнали о том, что знаю я, а потому не имею ни малейшего желания с вами разговаривать», — подумалось ему.
— Видите ли, дело обстоит так, что я сегодня слишком много выпил на встрече с однокурсниками, и теперь у меня раскалывается голова. Почему бы вам, господа даосы, не оставить мне ваши контакты, и позже я сам с вами свяжусь, хорошо? — со всей искренностью ответил он вслух. — Я также надеюсь, что вы передадите мои чистосердечные извинения вашему шиди, в прошлый раз между нами возникло недопонимание.
Дуань Цзяцзэ вызывал доверие одним своим видом, а его слова были пронизаны добродушием. Даже Шао Усин и Цзян Ушуй, которые много лет обретались в мире цзянху [3], не смогли противиться его обаянию.
— Я всё понимаю, — заверил его Шао Усин, вытаскивая визитку. — Надеюсь, что вы свяжетесь со мной как можно скорее после того, как хорошенько отдохнёте, ведь дело, о котором мы хотим поговорить, крайне важное.
— Понимаю, даочжан, — поспешил согласиться Дуань Цзяцзэ и бережно принял визитку из его рук.
Таким образом, встреча закончилась удачно, Шао Усин и Цзян Шуй удалились вместе с полицейскими. Помахав им на прощание, Дуань Цзяцзэ направился в «Лин Ю».
По дороге к зданию администрации молодой человек рассматривал визитку. Её дизайн воистину впечатлял: на плотной шелковистой бумаге высшего качества в две строки красовались иероглифы: «Монастырь Линьшуй, заведующий канцелярией Шао Усин», на обратной стороне был указан номер телефона.
Засовывая визитку в карман брюк, Дуань Цзяцзэ обратил внимание, что в комнате отдыха всё ещё горит свет. Открыв дверь, он обнаружил там поглощённых просмотром сериала Ю Су и Лу Я.
В их комнатах не было телевизоров, и, хоть у Лу Я имелся мобильник, он утверждал, что это устройство из мира богов, а потому несовместимо с сетью мира людей.
Дуань Цзяцзэ перевёл взгляд на экран и обалдел: там шло «Возвышение в ранг духов» [4].
— Директор вернулся! — Ю Су улучила момент, чтобы улыбнуться ему.
Дуань Цзяцзэ не удержался от вопроса:
— Всё на самом деле так и было, как тут показывают?
— Вы, верно, шутите! — рассмеялась Ю Су. — Как может быть правдой то, что показывают в сериале? Даже романы грешат неточностями, а основанные на них сериалы — и подавно.
Дуань Цзяцзэ растерялся.
— Тогда позволь задать тебе нескромный вопрос, — наконец решился он. — Насколько похожа на неё была твоя телесная оболочка? — Он указал на красивую актрису, которая играла Да Цзи.
Прожив достаточно долгое время под одной крышей с малышкой Ю Су, он не мог не задаваться вопросом, как на самом деле выглядела легендарная наложница.
— Красота в глазах смотрящего [5], — скромно ответила Ю Су и тут же переменила тему: — Однако сила Девятихвостой лисы не только во внешности.
Дуань Цзяцзэ кивнул, вспоминая одурманенных её чарами посетителей. Как говорится в пословице, «красота в костях, а не в коже» — тем более это касалось унаследованных Девятихвостой лисой талантов её рода.
— Директор, присаживайтесь, посмотрите вместе с нами! — предложила Ю Су, видя, что он всё так же стоит в дверях.
— Не буду. Я немного перебрал, так что, пожалуй, пойду спать, и вы тоже… — уголки губ Дуань Цзяцзэ приподнялись, и он закончил: …а впрочем, ладно, можете смотреть, сколько хотите.
***
На следующий день Дуань Цзяцзэ проснулся ожидаемо поздно и встал только в половине девятого, но сегодня в зоопарке был выходной. Хотя во второй половине дня ему предстояло собеседование, с утра он мог всласть полениться.
К этому времени прибыли все сотрудники зоопарка, и Дуань Цзяцзэ вышел их поприветствовать.
— Директор, — горестно обратилась к нему Сяо Су, — сегодня утром, придя на работу, я увидела, что малышка Су сидит в комнате отдыха и смотрит телевизор. У неё даже глаза покраснели. Я спросила, как долго она его смотрит, и она ответила, что всю ночь не спала. Потом она взглянула на часы, потёрла глаза и сказала, что сейчас умоется и пойдёт в школу. Когда я сделала Лу-гэ замечание, что за режимом ребёнка нужно следить, иначе она испортит зрение, он только фыркнул и заявил: «Испортит — её проблемы»!
«А чего ещё ждать от Лу Я?..» — бессильно подумал Дуань Цзяцзэ.
— Хоть это и не моя дочь, я не могу с этим смириться! — не унималась Сяо Су. — Мне всегда казалось, что отношениям Лу-гэ и малышки Су недостаёт родственной теплоты, а вот вы хорошо с ней ладите. Вы же можете позаботиться о ней, директор?
Видя, как сокрушается Сяо Су, Дуань Цзяцзэ не знал, куда деваться от смущения:
— Я… я постараюсь.
— Вот и хорошо! — тут же обрадовалась Сяо Су.
На самом же деле Дуань Цзяцзэ задумался о покупке ещё двух телевизоров, чтобы Лу Я и Сяо Су могли смотреть их у себя.
Однако он был нищим директором, которому приходилось тщательно планировать свои расходы, а потому он решил взять телевизоры в рассрочку — ведь если его между делом прибьёт молнией, то не придётся выплачивать остаток стоимости…
К тому времени, как он переоделся, двое вчерашних даосов начисто выветрились у него из головы — впрочем, он с самого начала вовсе не собирался с ними встречаться.
Да и как он мог начистоту говорить с даосами о подобных вещах? Ведь если они узнают, что он спутался с нечистой силой, то посчитают его, как это там… беспутным [6]?
— Кстати говоря, на следующей неделе мы начнём сооружение Центра обслуживания посетителей, прямо здесь. — Дуань Цзяцзэ жестами изобразил дверной проём. — Строительство продлится недолго и никак не повлияет на обслуживание посетителей.
— Директор, а у вас на это точно есть деньги?! — засомневалась Сяо Су.
— На это как раз есть, — отмахнулся от неё Дуань Цзяцзэ. — А вот после окончания строительства их точно уже не будет!
Сяо Су потеряла дар речи.
***
После полудня Дуань Цзяцзэ провёл собеседование с целой группой претендентов. Оказалось, что искать сотрудников через агентство — куда проще, чем нанимать их самостоятельно. Все эти люди уже прошли предварительный отбор согласно его требованиям, и теперь ему только и оставалось, что выбирать среди подходящих кандидатов.
Дуань Цзяцзэ сразу нашёл трёх новых сотрудников: девушку по имени Сюй Вэнь и двух молодых людей — Ван Чжао и Ван Ибая.
Ван Чжао и Ван Ибаю предстояло помогать Лю Биню и Сюй Чэндуну в уходе за животными, так что теперь их штат был полностью укомплектован; ну а в наиболее горячее время они всегда смогут нанять временных работников. Девушки взяли на себя бухгалтерию и центр обслуживания посетителей: Сяо Су будет заниматься финансами и при необходимости помогать Сюй Вэнь.
После завершения строительства центра обслуживания они смогут объединить в одном месте ресепшен, кассу по продаже билетов, стойку информации, магазинчик сувениров и другие функции.
Вот что в настоящий момент занимало все мысли Дуань Цзяцзэ. Основываясь на том, как были обновлены вольеры, он ожидал, что и центр обслуживания посетителей также будет выстроен по высшему разряду.
— Как думаешь, какую задачу нам надо будет выполнить, чтобы разжиться полноценным аквариумом? — спросил Дуань Цзяцзэ, витая в облаках [7].
— А что, того, что уже есть, недостаточно? — Лу Я перекосило от отвращения. — Изначально почитаемый больше всего на свете ненавидит всяких морских гадов! В былые дни я проглатывал их, едва завидев!
Лу Я принадлежал к огненной стихии, а потому не терпел ничего, что связано с водой [8]. Ну а поскольку ему нельзя было убивать своих товарищей по «Лин Ю», он ограничивался тем, что постоянно запугивал рыб в аквариуме.
Дуань Цзяцзэ совсем не понравились его слова.
— А я думаю, что рыбки очень даже милые. Их легко содержать, и они красивые.
Лу Я ухмыльнулся, и на его прекрасном лице появилось выражение необычайного презрения.
«Ну, знаете… — возмутился про себя Дуань Цзяцзэ. — На сей раз этот пернатый хрен в самом деле напрашивается».
Вот так незаметно над зоопарком поднялись два здоровенных флага, предупреждающих о внезапном повороте сюжета [9]…
Примечания автора:
Внимание! В этот четверг я получаю VIP, и в тот же день выложу три главы, прошу, зацените, чтобы поддержать меня! (☆^O^☆)
Примечания переводчика:
[1] Когда телега подъедет к горе — дорога найдётся 车到山前必有路 (chē dào shānqián bì yǒu lù) — кит. поговорка, обр. в знач. «Выход всегда найдётся», «Кривая вывезет».
[2] Цзяцзя — 佳佳 (Jiājiā) — фамильярное сокращение имени Цзяцзэ, подобные сокращения иногда применяются членами семьи по отношению к младшим и близкими друзьями.
[3] Цзянху 江湖 (jiānghú) — в букв. пер. с кит. «реки и озера», означает мир свободных людей, от шарлатанов и шулеров (к примеру, гадателей и алхимиков), до мастеров боевых искусств, обычно — головорезов и грабителей, но они могут быть и благородными героями.
[4] «Возвышение в ранг духов» 封神榜 (fēngshénbǎng) — также «Инвеститура богов», «Сотворение богов», «Обретение богов» — сериал на основе романа XVI века, приписываемого Сюй Чжунлиню и Лу Сисину. Сериал был снят в 2001 г. в Гонконге. Действие происходит в эпоху упадка династии Шан (1600–1046 гг. до н.э.) и возвышения династии Чжоу (1046–256 гг. до н.э.). Сюжет повествует, в частности, о свержении тирана Шан Чжоу-вана, наложницей которого была Да Цзи (она же малышка Ю Су).
[5] Красота в глазах смотрящего — в оригинале идиома 各花入各眼 (gè huā rù gé yǎn) — в букв. пер. с кит. «каждый цветок входит в каждый глаз», образно также «о вкусах не спорят».
[6] Беспутный — в оригинале употребляется слово 奸 (jiān), которое обозначает как «коварный, вероломный, предатель», так и «распутник» и «обесчестить».
[7] Витая в облаках — в оригинале YY — сокращённое от 意淫 (yìyín), что означает как означает как «сексуальное желание» (в частности, получение удовлетворения от сексуальных фантазий без самого акта), так и «несбыточная мечта». Также обозначает удовлетворение, которое достигается детальным представлением желанного результата, и используется для обозначения несбыточных мечтаний, «воздушных замков», а также ситуаций, когда кто-то бахвалится заведомо недостижимыми результатами, чтобы вызывать всеобщее одобрение.
Таким названием обознались новеллы с наивным сюжетом, полным логических дыр, и мощным главным героем, направленные исключительно на удовлетворение читателя. В современной сетевой литературе так называют прекрасную, но нереалистичную фантазию.
[8] Лу Я принадлежал к огненной стихии, а потому не терпел ничего, что связано с водой — в оригинале идиома 水火不相容 (shuǐ huǒ bù xiāng róng) — в пер. с кит. «быть несовместимыми, как огонь и вода», обр. в знач. «взаимно исключать друг друга; противоположности несовместимы».
[9] Флаг, предупреждающий о внезапном повороте сюжета — в оригинале flag — от японского フラグ (Furagu), популярный интернет-мем, означающий триггер развития сюжета; впоследствии значение расширилось до «значок, обозначающий какое-либо особое событие».
За эти выходные зоопарк принял две тысячи двести посетителей, что с лихвой превышало норму, установленную заданием!
Даже если за следующие пять дней не придёт ни одного посетителя, Дуань Цзяцзэ сможет с чистой совестью плевать в потолок, полёживая в центре обслуживания.
К тому же, эти два дня работы заложили для зоопарка «Лин Ю» хорошую почву: благодаря телевидению и публикациям в интернете его популярность стремительно возросла, и на посетителей он также оказал благоприятное впечатление — одним словом, у «Лин Ю» складывалась неплохая репутация.
читать дальшеСамым удивительным было то, что всего за два дня у них появились постоянные клиенты: Ю Су обрела собственный небольшой фан-клуб, члены которого уже договорились вернуться сюда на следующих выходных, чтобы вновь полюбоваться на лису.
За эти выходные все чертовски устали. Вечером в понедельник Дуань Цзяцзэ пригласил однокурсников на пикник, чтобы отблагодарить их за неоценимую помощь.
Его однокурсники то и дело вздыхали от переизбытка чувств:
— Когда телега подъедет к горе — дорога найдётся [1]. Подумать только, всего месяц назад наш Цзяцзя [2], словно бесприютный пёс, не мог найти работу по специальности — и вот он уже успешный предприниматель!
— Давайте поаплодируем Дуань Цзяцзэ, он первым из нас основал своё дело! Если тебе понадобится помощь, только свистни!
— Как теперь жить дальше? Уж лучше пойду работать в твой зоопарк животным…
Все дружно рассмеялись и принялись соглашаться:
— О да, я тоже хочу, чтобы сестричка Сяо Су меня кормила.
Дуань Цзяцзэ аж взмок:
— Дорогие братья и сёстры, я от души благодарен вам за помощь! Если вы и правда этого хотите, то это не стоит даже упоминания — корма на вас точно хватит.
На этом пикнике Дуань Цзяцзэ немало выпил, и если бы остальные не принимали во внимание, что ему завтра на работу, то он бы точно так легко не отделался. В итоге он до того захмелел, что его не слушались ноги, так что обратно он взял такси.
Выйдя из машины, Дуань Цзяцзэ увидел несколько человек у ворот зоопарка, из них двое были в полицейской форме. От этого он слегка протрезвел и двинулся к ним нетвёрдой походкой:
— Господа полицейские, что… что здесь случилось?
Полицейские тотчас поддержали его, узнав молодого человека, который в прошлый раз подавал им заявление.
— Директор Дуань, мы уж думали, вы не вернётесь! Взгляните-ка на этих двоих.
Перед Дуань Цзяцзэ предстали двое даосских монахов: один тучный, другой — худощавый и интеллигентный на вид.
— Это — собратья того маленького даоса, на которого вы в прошлый раз подали заявление, — пояснил полицейский, — Шао Усин и Цзян Ушуй из монастыря Линьшуй.
«О боже мой! Этот мелкий даос прислал сюда своих старших, чтобы поквитаться со мной!» — в панике подумал Дуань Цзяцзэ, протрезвев окончательно.
Он поспешно вскинул руки, словно демонстрируя свою невиновность:
— Но я не причинил ему никакого вреда!
Худощавый даос со смехом ответил:
— Не беспокойтесь, мы здесь не для того, чтобы создавать вам проблемы. Мы пригласили товарищей полицейских, чтобы они подтвердили наши личности. Мы надеемся, что мы с вами сможем побеседовать в спокойной обстановке. Прошу, не волнуйтесь, мы не станем прибегать к бесчестным приёмам.
Они не ожидали, что после закрытия не обнаружат здесь ни Дуань Цзяцзэ, ни других сотрудников зоопарка. На предложение подождать его полицейские заявили, что бюджет участка не позволяет им держать большой штат, а потому, если директор зоопарка вскорости не вернётся, то они просто-напросто уедут.
Стоило Дуань Цзяцзэ это услышать, как у него тут же разболелась голова.
«Я знаю, что вы хотите со мной поговорить, но я-то не хочу, чтобы вы узнали о том, что знаю я, а потому не имею ни малейшего желания с вами разговаривать», — подумалось ему.
— Видите ли, дело обстоит так, что я сегодня слишком много выпил на встрече с однокурсниками, и теперь у меня раскалывается голова. Почему бы вам, господа даосы, не оставить мне ваши контакты, и позже я сам с вами свяжусь, хорошо? — со всей искренностью ответил он вслух. — Я также надеюсь, что вы передадите мои чистосердечные извинения вашему шиди, в прошлый раз между нами возникло недопонимание.
Дуань Цзяцзэ вызывал доверие одним своим видом, а его слова были пронизаны добродушием. Даже Шао Усин и Цзян Ушуй, которые много лет обретались в мире цзянху [3], не смогли противиться его обаянию.
— Я всё понимаю, — заверил его Шао Усин, вытаскивая визитку. — Надеюсь, что вы свяжетесь со мной как можно скорее после того, как хорошенько отдохнёте, ведь дело, о котором мы хотим поговорить, крайне важное.
— Понимаю, даочжан, — поспешил согласиться Дуань Цзяцзэ и бережно принял визитку из его рук.
Таким образом, встреча закончилась удачно, Шао Усин и Цзян Шуй удалились вместе с полицейскими. Помахав им на прощание, Дуань Цзяцзэ направился в «Лин Ю».
По дороге к зданию администрации молодой человек рассматривал визитку. Её дизайн воистину впечатлял: на плотной шелковистой бумаге высшего качества в две строки красовались иероглифы: «Монастырь Линьшуй, заведующий канцелярией Шао Усин», на обратной стороне был указан номер телефона.
Засовывая визитку в карман брюк, Дуань Цзяцзэ обратил внимание, что в комнате отдыха всё ещё горит свет. Открыв дверь, он обнаружил там поглощённых просмотром сериала Ю Су и Лу Я.
В их комнатах не было телевизоров, и, хоть у Лу Я имелся мобильник, он утверждал, что это устройство из мира богов, а потому несовместимо с сетью мира людей.
Дуань Цзяцзэ перевёл взгляд на экран и обалдел: там шло «Возвышение в ранг духов» [4].
— Директор вернулся! — Ю Су улучила момент, чтобы улыбнуться ему.
Дуань Цзяцзэ не удержался от вопроса:
— Всё на самом деле так и было, как тут показывают?
— Вы, верно, шутите! — рассмеялась Ю Су. — Как может быть правдой то, что показывают в сериале? Даже романы грешат неточностями, а основанные на них сериалы — и подавно.
Дуань Цзяцзэ растерялся.
— Тогда позволь задать тебе нескромный вопрос, — наконец решился он. — Насколько похожа на неё была твоя телесная оболочка? — Он указал на красивую актрису, которая играла Да Цзи.
Прожив достаточно долгое время под одной крышей с малышкой Ю Су, он не мог не задаваться вопросом, как на самом деле выглядела легендарная наложница.
— Красота в глазах смотрящего [5], — скромно ответила Ю Су и тут же переменила тему: — Однако сила Девятихвостой лисы не только во внешности.
Дуань Цзяцзэ кивнул, вспоминая одурманенных её чарами посетителей. Как говорится в пословице, «красота в костях, а не в коже» — тем более это касалось унаследованных Девятихвостой лисой талантов её рода.
— Директор, присаживайтесь, посмотрите вместе с нами! — предложила Ю Су, видя, что он всё так же стоит в дверях.
— Не буду. Я немного перебрал, так что, пожалуй, пойду спать, и вы тоже… — уголки губ Дуань Цзяцзэ приподнялись, и он закончил: …а впрочем, ладно, можете смотреть, сколько хотите.
***
На следующий день Дуань Цзяцзэ проснулся ожидаемо поздно и встал только в половине девятого, но сегодня в зоопарке был выходной. Хотя во второй половине дня ему предстояло собеседование, с утра он мог всласть полениться.
К этому времени прибыли все сотрудники зоопарка, и Дуань Цзяцзэ вышел их поприветствовать.
— Директор, — горестно обратилась к нему Сяо Су, — сегодня утром, придя на работу, я увидела, что малышка Су сидит в комнате отдыха и смотрит телевизор. У неё даже глаза покраснели. Я спросила, как долго она его смотрит, и она ответила, что всю ночь не спала. Потом она взглянула на часы, потёрла глаза и сказала, что сейчас умоется и пойдёт в школу. Когда я сделала Лу-гэ замечание, что за режимом ребёнка нужно следить, иначе она испортит зрение, он только фыркнул и заявил: «Испортит — её проблемы»!
«А чего ещё ждать от Лу Я?..» — бессильно подумал Дуань Цзяцзэ.
— Хоть это и не моя дочь, я не могу с этим смириться! — не унималась Сяо Су. — Мне всегда казалось, что отношениям Лу-гэ и малышки Су недостаёт родственной теплоты, а вот вы хорошо с ней ладите. Вы же можете позаботиться о ней, директор?
Видя, как сокрушается Сяо Су, Дуань Цзяцзэ не знал, куда деваться от смущения:
— Я… я постараюсь.
— Вот и хорошо! — тут же обрадовалась Сяо Су.
На самом же деле Дуань Цзяцзэ задумался о покупке ещё двух телевизоров, чтобы Лу Я и Сяо Су могли смотреть их у себя.
Однако он был нищим директором, которому приходилось тщательно планировать свои расходы, а потому он решил взять телевизоры в рассрочку — ведь если его между делом прибьёт молнией, то не придётся выплачивать остаток стоимости…
К тому времени, как он переоделся, двое вчерашних даосов начисто выветрились у него из головы — впрочем, он с самого начала вовсе не собирался с ними встречаться.
Да и как он мог начистоту говорить с даосами о подобных вещах? Ведь если они узнают, что он спутался с нечистой силой, то посчитают его, как это там… беспутным [6]?
— Кстати говоря, на следующей неделе мы начнём сооружение Центра обслуживания посетителей, прямо здесь. — Дуань Цзяцзэ жестами изобразил дверной проём. — Строительство продлится недолго и никак не повлияет на обслуживание посетителей.
— Директор, а у вас на это точно есть деньги?! — засомневалась Сяо Су.
— На это как раз есть, — отмахнулся от неё Дуань Цзяцзэ. — А вот после окончания строительства их точно уже не будет!
Сяо Су потеряла дар речи.
***
После полудня Дуань Цзяцзэ провёл собеседование с целой группой претендентов. Оказалось, что искать сотрудников через агентство — куда проще, чем нанимать их самостоятельно. Все эти люди уже прошли предварительный отбор согласно его требованиям, и теперь ему только и оставалось, что выбирать среди подходящих кандидатов.
Дуань Цзяцзэ сразу нашёл трёх новых сотрудников: девушку по имени Сюй Вэнь и двух молодых людей — Ван Чжао и Ван Ибая.
Ван Чжао и Ван Ибаю предстояло помогать Лю Биню и Сюй Чэндуну в уходе за животными, так что теперь их штат был полностью укомплектован; ну а в наиболее горячее время они всегда смогут нанять временных работников. Девушки взяли на себя бухгалтерию и центр обслуживания посетителей: Сяо Су будет заниматься финансами и при необходимости помогать Сюй Вэнь.
После завершения строительства центра обслуживания они смогут объединить в одном месте ресепшен, кассу по продаже билетов, стойку информации, магазинчик сувениров и другие функции.
Вот что в настоящий момент занимало все мысли Дуань Цзяцзэ. Основываясь на том, как были обновлены вольеры, он ожидал, что и центр обслуживания посетителей также будет выстроен по высшему разряду.
— Как думаешь, какую задачу нам надо будет выполнить, чтобы разжиться полноценным аквариумом? — спросил Дуань Цзяцзэ, витая в облаках [7].
— А что, того, что уже есть, недостаточно? — Лу Я перекосило от отвращения. — Изначально почитаемый больше всего на свете ненавидит всяких морских гадов! В былые дни я проглатывал их, едва завидев!
Лу Я принадлежал к огненной стихии, а потому не терпел ничего, что связано с водой [8]. Ну а поскольку ему нельзя было убивать своих товарищей по «Лин Ю», он ограничивался тем, что постоянно запугивал рыб в аквариуме.
Дуань Цзяцзэ совсем не понравились его слова.
— А я думаю, что рыбки очень даже милые. Их легко содержать, и они красивые.
Лу Я ухмыльнулся, и на его прекрасном лице появилось выражение необычайного презрения.
«Ну, знаете… — возмутился про себя Дуань Цзяцзэ. — На сей раз этот пернатый хрен в самом деле напрашивается».
Вот так незаметно над зоопарком поднялись два здоровенных флага, предупреждающих о внезапном повороте сюжета [9]…
Примечания автора:
Внимание! В этот четверг я получаю VIP, и в тот же день выложу три главы, прошу, зацените, чтобы поддержать меня! (☆^O^☆)
Примечания переводчика:
[1] Когда телега подъедет к горе — дорога найдётся 车到山前必有路 (chē dào shānqián bì yǒu lù) — кит. поговорка, обр. в знач. «Выход всегда найдётся», «Кривая вывезет».
[2] Цзяцзя — 佳佳 (Jiājiā) — фамильярное сокращение имени Цзяцзэ, подобные сокращения иногда применяются членами семьи по отношению к младшим и близкими друзьями.
[3] Цзянху 江湖 (jiānghú) — в букв. пер. с кит. «реки и озера», означает мир свободных людей, от шарлатанов и шулеров (к примеру, гадателей и алхимиков), до мастеров боевых искусств, обычно — головорезов и грабителей, но они могут быть и благородными героями.
[4] «Возвышение в ранг духов» 封神榜 (fēngshénbǎng) — также «Инвеститура богов», «Сотворение богов», «Обретение богов» — сериал на основе романа XVI века, приписываемого Сюй Чжунлиню и Лу Сисину. Сериал был снят в 2001 г. в Гонконге. Действие происходит в эпоху упадка династии Шан (1600–1046 гг. до н.э.) и возвышения династии Чжоу (1046–256 гг. до н.э.). Сюжет повествует, в частности, о свержении тирана Шан Чжоу-вана, наложницей которого была Да Цзи (она же малышка Ю Су).
[5] Красота в глазах смотрящего — в оригинале идиома 各花入各眼 (gè huā rù gé yǎn) — в букв. пер. с кит. «каждый цветок входит в каждый глаз», образно также «о вкусах не спорят».
[6] Беспутный — в оригинале употребляется слово 奸 (jiān), которое обозначает как «коварный, вероломный, предатель», так и «распутник» и «обесчестить».
[7] Витая в облаках — в оригинале YY — сокращённое от 意淫 (yìyín), что означает как означает как «сексуальное желание» (в частности, получение удовлетворения от сексуальных фантазий без самого акта), так и «несбыточная мечта». Также обозначает удовлетворение, которое достигается детальным представлением желанного результата, и используется для обозначения несбыточных мечтаний, «воздушных замков», а также ситуаций, когда кто-то бахвалится заведомо недостижимыми результатами, чтобы вызывать всеобщее одобрение.
Таким названием обознались новеллы с наивным сюжетом, полным логических дыр, и мощным главным героем, направленные исключительно на удовлетворение читателя. В современной сетевой литературе так называют прекрасную, но нереалистичную фантазию.
[8] Лу Я принадлежал к огненной стихии, а потому не терпел ничего, что связано с водой — в оригинале идиома 水火不相容 (shuǐ huǒ bù xiāng róng) — в пер. с кит. «быть несовместимыми, как огонь и вода», обр. в знач. «взаимно исключать друг друга; противоположности несовместимы».
[9] Флаг, предупреждающий о внезапном повороте сюжета — в оригинале flag — от японского フラグ (Furagu), популярный интернет-мем, означающий триггер развития сюжета; впоследствии значение расширилось до «значок, обозначающий какое-либо особое событие».
Хромой Рысь, блог «Сны и сказки»
Лагерь
Ещё один сон-мир. В отличии от предыдущих, зимних миров, здесь правит лето. Прибрежный городок под палящим солнцем. Огромные водные пространства насыщенных синих тонов и безоблачное небо под стать ему. Берег же подобен тигру: рыже-коричневый цвет стен домов и песка пересекают чёрные полосы металлоконструкций. Морской воздух лёгким бризом. И череда перевоплощений впереди.
- #сны
Psoj_i_Sysoj, блог «Кроваво-красный на висках — не бегонии цвет»
Кроваво-красный на висках — не бегонии цвет
Кроваво-красный на висках — не бегонии цвет / 鬓边不是海棠红 (Binbian Bushi Haitanghong) / Winter Begonia
Автор: 水如天儿 (Shuǐ rú tiān-r) / Water Like Sky
Год выпуска: 2017
131 глава, выпуск завершён.
Перевод с китайского: Диана Котова (DianaTheMarion)
Редакция: Псой и Сысой
Вычитка: kaos
В 1933 году Бэйпин [1] был самым оживлённым городом Китая. Здесь царила совершенно особая атмосфера — не такая, как в разгульном Шанхае, городе иностранцев — прекрасные голоса, напевы куньцюй [2], стук банцзы [3], циньские арии [4], торопливые сказы — любые виды традиционных искусств, какие только можно себе представить, сплетались здесь воедино. То была эпоха, когда традиционный театр [5] с тысячелетней историей был в зените славы, а один из последних глав театральных трупп этого направления Шан Сижуй царил в этом исполненном изящества мире.
читать дальшеВсего одно выступление на банкете, одна встреча — и вернувшийся из Шанхая Чэн Фэнтай, второй господин дома Чэн, знакомится с этим именитым актером пекинской оперы, о котором ходит столько сплетен и легенд. Сняв с одежд Шан Сижуя брошь в форме китайской сливы [6], он с улыбкой прикрепит её к своему привлекающему внимание западному костюму. И глазом моргнуть не успел, а тело уже вознеслось в Дворец бессмертия. Шан Сижуй поёт, выступает, а мы со вторым господином следуем за ним по пятам.
Чэн Фэнтай сказал ему: «Стоит тебе пожелать, и я всегда буду рядом с тобой». Их отношения зародились на представлении, и их слова походили на фразы из пьесы. Теперь, когда история талантливой и романтической пары представлена на суд образованных господ-читателей, они, лишь бросив взгляд, вспомнят эту фразу: «Кроваво-красный на висках — не бегонии цвет».
[1] Бэйпин 北平(běipíng) — название Пекина с 1928 по 1949 г., в букв. пер. с кит. «Северное спокойствие».
[2] Куньцюй, или куньшанская опера 昆曲 (kūnqǔ) — один из локальных жанров традиционной китайской музыкальной драмы.
[3] Банцзы 梆子 (bāngzi) — деревянный барабанчик, под ритм которого исполняется одноимённая китайская музыкальная драма.
[4] Циньские арии 秦腔 (qínqiāng) — мелодии с отбиваемым ритмом большого барабана.
[5] Традиционный театр — в оригинале 梨园 (Líyuán) Лиюань — «грушевый сад» — такое название носила придворная музыкальная труппа, основанная танским императором Сюань Цзуном; обр. в знач. «театр».
[6] Китайская слива 红梅 (hóngméi) — хунмэй — красная слива (Armeniaca mume L.).
Автор: 水如天儿 (Shuǐ rú tiān-r) / Water Like Sky
Год выпуска: 2017
131 глава, выпуск завершён.
Перевод с китайского: Диана Котова (DianaTheMarion)
Редакция: Псой и Сысой
Вычитка: kaos
В 1933 году Бэйпин [1] был самым оживлённым городом Китая. Здесь царила совершенно особая атмосфера — не такая, как в разгульном Шанхае, городе иностранцев — прекрасные голоса, напевы куньцюй [2], стук банцзы [3], циньские арии [4], торопливые сказы — любые виды традиционных искусств, какие только можно себе представить, сплетались здесь воедино. То была эпоха, когда традиционный театр [5] с тысячелетней историей был в зените славы, а один из последних глав театральных трупп этого направления Шан Сижуй царил в этом исполненном изящества мире.
читать дальшеВсего одно выступление на банкете, одна встреча — и вернувшийся из Шанхая Чэн Фэнтай, второй господин дома Чэн, знакомится с этим именитым актером пекинской оперы, о котором ходит столько сплетен и легенд. Сняв с одежд Шан Сижуя брошь в форме китайской сливы [6], он с улыбкой прикрепит её к своему привлекающему внимание западному костюму. И глазом моргнуть не успел, а тело уже вознеслось в Дворец бессмертия. Шан Сижуй поёт, выступает, а мы со вторым господином следуем за ним по пятам.
Чэн Фэнтай сказал ему: «Стоит тебе пожелать, и я всегда буду рядом с тобой». Их отношения зародились на представлении, и их слова походили на фразы из пьесы. Теперь, когда история талантливой и романтической пары представлена на суд образованных господ-читателей, они, лишь бросив взгляд, вспомнят эту фразу: «Кроваво-красный на висках — не бегонии цвет».
[1] Бэйпин 北平(běipíng) — название Пекина с 1928 по 1949 г., в букв. пер. с кит. «Северное спокойствие».
[2] Куньцюй, или куньшанская опера 昆曲 (kūnqǔ) — один из локальных жанров традиционной китайской музыкальной драмы.
[3] Банцзы 梆子 (bāngzi) — деревянный барабанчик, под ритм которого исполняется одноимённая китайская музыкальная драма.
[4] Циньские арии 秦腔 (qínqiāng) — мелодии с отбиваемым ритмом большого барабана.
[5] Традиционный театр — в оригинале 梨园 (Líyuán) Лиюань — «грушевый сад» — такое название носила придворная музыкальная труппа, основанная танским императором Сюань Цзуном; обр. в знач. «театр».
[6] Китайская слива 红梅 (hóngméi) — хунмэй — красная слива (Armeniaca mume L.).
Оглавление:
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Psoj_i_Sysoj, блог «Кроваво-красный на висках — не бегонии цвет»
Кроваво-красный на висках — не бегонии цвет. Глава 18
Предыдущая глава
Двое мужчин сидели в тёмном кафе. Чэн Фэнтай заказал для Шан Сижуя шоколадное пирожное и блины с джемом, себе же — только чашку кофе. Шан Сижуй жадно зачерпывал крем — его аппетит воистину поражал воображение. Чэн Фэнтай наблюдал за ним, покуривая сигарету.
— Почему второй господин в тот день ушёл? — облизывая ложку, спросил Шан Сижуй — Я тебя искал. — Когда он поднял на Чэн Фэнтая взгляд, отточенный многолетней игрой на сцене, его глаза сверкнули в сумраке кафе, обретя неизведанное прежде очарование. — Покидая «Дворец вечной жизни», вы чувствовали удовлетворение?
читать дальшеРаз уж Шан Сижуй сам затронул «Дворец вечной жизни», Чэн Фэнтаю было что сказать на это — он наконец смог в полной мере излить все те чувства, что он сдерживал вот уже несколько дней, так что пустился в рассуждения о том, насколько волнующей и превосходной была пьеса. Его дар красноречия и полученное в Англии образование в сфере театрального искусства не прошли даром — он разливался соловьём необычайно долго. Шан Сижуй был приятно удивлён и необычайно тронут. Поаплодировав Чэн Фэнтаю, он со вздохом сказал:
— Мне тоже очень нравится эта часть… Да, только второй господин и обратил внимание на текст.
В сердце Шан Сижуя долгое время царило холодное запустение. Казалось, играя, он проживал многие тысячи лет, однако в действительности он был весьма поверхностным молодым человеком, который страстно жаждал восхищения толпы, славы и признания. От прочувствованного отзыва такого зрителя, как Чэн Фэнтай, каждое слово которого попадало прямо в сердце, у Шан Сижуя голова пошла кругом.
Он с улыбкой отхлебнул кофе — и язык тут же онемел от горечи. Тогда Шан Сижуй добавил два кусочка сахара, но даже размешав его, не осмеливался пригубить вновь. Он всей душой внимал словам Чэн Фэнтая. С виду тот казался обычным прожигателем жизни, однако, когда он был по-настоящему чем-то увлечён, то полностью преображался, превращаясь в красноречивого романтика. Он курил и хмурил брови, а в глубине его глаз плескалась неизъяснимая тоска — он казался бродячим певцом, загадочным и непостижимым.
Шан Сижуй никогда бы не подумал, что такой современный господин может дать его пьесе столь высокую оценку, да к тому же с подобной глубиной. Впрочем, это уже едва ли можно было счесть обычным изумлением — скорее уж подлинным чудом.
— Я всегда думал, что, как бы хорошо ни играли актёры, они и герои пьес — всё-таки не одно и то же. Лишь после того, как я встретил тебя, я понял, что человек может быть единым целым с героем пьесы.
— Это потому, что я играю всей душой, — ответил Шан Сижуй.
Чэн Фэнтай курил сигарету, смакуя его слова, и размышлял о том, как личность Шан Сижуя наслаивается на героев его пьес, переплетаясь с ними. Шан Сижуй говорил: «Я бы умер за свою шицзе!» — а потом Ян-гуйфэй повесилась на склоне Мавэй. Ян-гуйфэй была любима превыше всех [1] и жила в неописуемой роскоши — и всё же в конце концов её возлюбленный не смог спасти её и оставил одну, пожелав, чтобы она пожертвовала собой. Шан Сижуй обладал великолепным артистическим голосом, будучи настоящим светочем «грушевого сада», и жил, греясь в лучах славы — однако любимая отвергла его, бросив в горьком одиночестве [2] средь бурных вод суетного мира. Выходит, что Шан Сижуй и Ян-гуйфэй в самом деле были похожи.
При этой мысли Чэн Фэнтай ощутил, как его охватывает жар и дрожь — он уже не мог спокойно усидеть на месте. Его устремлённый на Шан Сижуя взгляд был исполнен пронзительной страсти — в точности как той ночью на горе Сяншань, но теперь в нём было больше нежности.
Перевалило за час ночи, за окном простиралась безбрежная пелена снега и тумана. В кафе оставались лишь эти двое да парочка влюблённых иностранцев, что шептались, склонясь друг к другу. Мальчик-слуга украдкой зевнул — его глаза так и слипались. Шан Сижуй погрузился в молчание вслед за Чэн Фэнтаем. Только что, расчувствовавшись, они столько друг другу наговорили, что теперь им нужно было время, чтобы переварить всё это. Однако происходящее уже не имело отношения к театру: Чэн Фэнтай принял решение, и Шан Сижуй, словно почувствовав это, пребывал в предвкушении. Один был готов к действию, другой ожидал его следующего шага. Под поверхностью этого безмолвия крылось пробуждающееся напряжение, под воздействием которого мирно текущее время ощущалось, будто «пустой звук» в начале проигрывающейся пластинки, исполненный предчувствием грядущей яркой ноты.
Наконец Чэн Фэнтай торжественно произнёс:
— Шан Сижуй…
— Да, второй господин? — тут же отозвался тот.
Однако Чэн Фэнтай не торопился с ответом. Он затушил сигарету, поставил локоть на стол и глубоким голосом сказал:
— Я останусь с тобой, сколько пожелаешь.
Шан Сижуй не был уверен, что правильно понял смысл его слов. Помедлив, он пробормотал:
— Второй господин… это…
— Я знаю, что ты не испытываешь недостатка в компании, — пояснил Чэн Фэнтай. — Однако я отличаюсь от них всех.
Сердце Шан Сижуя застучало как барабан.
— Второй господин и правда не такой, как все. Но почему… почему вы внезапно…
Нежный взгляд Чэн Фэнтая искрился соблазном:
— Если ты — Ян-гуйфэй, то у тебя должен быть свой Тан Мин-хуан; если ты — Юй Цзи, то рядом с тобой должен быть Чу-баван [3]! А сейчас ты одинок, из этого не выйдет пьесы.
Шан Сижуй устремил неподвижный взгляд на Чэн Фэнтая:
— Второй господин правда… хочет стать моей сценой?
— Да! — с улыбкой ответил Чэн Фэнтай. — Ты можешь выступать на моей ладони! — Едва он сказал это, как глаза Шан Сижуя наполнились слезами — так его тронули слова Чэн Фэнтая.
— Я боюсь, что тогда мне за всю жизнь не выскочить из ладони [4] второго господина.
Их чувства зародились из драмы, и этот будто бы любовный разговор тоже походил на текст пьесы. Поначалу Чэн Фэнтай беспокоился, не стало ли его признание слишком внезапным, но когда он увидел слёзы в глазах Шан Сижуя, то понял, что тот очень долго ждал человека, подобного ему.
Шан Сижуй склонил голову, и по его щекам скатилась пара слезинок. Чэн Фэнтай подошёл к нему, поднял с сидения, обнял и похлопал по спине.
Молодой человек шмыгнул носом и ответил:
— Второй господин, можно, я над этим подумаю? — Он в самом деле не знал, сможет ли полюбить кого-то от всего сердца после Цзян Мэнпин. Она так глубоко его ранила, что, казалось, вытянула все его душевные силы.
— Хорошо. Подумай над этим. Я подожду, — с тихим смехом ответил Чэн Фэнтай. — Дождусь, когда смогу следовать за Шан-лаобанем.
Когда Шан Сижуй уже готов был разрыдаться от переполняющих его чувств, Чэн Фэнтай отвёз его домой. Всю дорогу он держал его за руку, пока не шепнул, что они приехали. Шан Сижуй кивнул и неохотно вышел из машины. Чэн Фэнтай проследил за тем, как он зашёл в ворота, прежде чем велеть Лао Гэ двинуться с места. Видя, что эти двое вымотались в мгновение ока, Лао Гэ тотчас всё понял, и специально поехал медленно, чтобы Чэн Фэнтай мог вволю поностальгировать.
***
Когда Сяо Лай отперла ворота и увидела тень на заднем сидении машины, она невольно нахмурилась. А уж когда она заметила, что глаза Шан Сижуя влажны, кончик носа покраснел, а на губах блуждает что-то вроде пьяной улыбки, то и вовсе оторопела. Вот уже четыре года она не видела у него столь живого выражения лица. То, что случилось в Пинъяне, оказало на Шан Сижуя столь глубокое воздействие, что он, от природы живой и бойкий, сделался вялым и будто бы от всего уставшим; он даже говорил меньше обычного, стал безразличен к людям. Хоть порой на его губах появлялась улыбка, души она не достигала. Радость ли, гнев ли — всё оставалось лишь на поверхности, в сердце же царило неизменное ледяное спокойствие. Казалось, часть Шан Сижуя умерла в Пинъяне. Однако сегодня его лицо против всех ожиданий озаряла идущая от самого сердца, искренняя и светлая улыбка — и это ещё сильнее напугало Сяо Лай.
Но Шан Сижуй не обратил на это внимания: пройдя мимо Сяо Лай, он свернул налево, принявшись снимать шарф. Он уже размотал его наполовину, когда его пальцы внезапно замерли: он сообразил, что шарф на него только что надел второй господин, и ещё сильнее расплылся в улыбке. Перехватив шарф на манер струящегося рукава, он взмахнул им и, набрав воздуха в лёгкие, что было сил запел:
— Ах! Супруга! Подожди немного, твой император прогуляется с тобой!!!
Хоть Шан Сижуй и пел в амплуа дань, его голос, будто отлитый из золота и серебра, не уступал амплуа шэн.
Пронзив все тридцать три неба, он сотряс алхимическую печь, в которой Лао-цзы [5] готовил пилюлю бессмертия. Стояла глубокая ночь, и от звуков его пения «на востоке заплакали дети, на западе залаяли собаки», перебудив всех на два ли [6] в округе, а с крыш попадал снег. Даже те, что не были знатоками оперы, повскакивали с постелей среди ночи и через несколько дворов принялись превозносить Шан Сижуя:
— Ай да Шан-лаобань! Браво!!!
Шан Сижуй, подняв руки к небу, сложил их в знак благодарности своей публике.
Глядя на него, Сяо Лай подумала, что, видимо, он опять спятил.
***
Шан Сижуй был так счастлив, что ему недосуг было размышлять над этим; а вот Чэн Фэнтая, напротив, по дороге домой охватило беспокойство. Он ведь прекрасно знал, что на горе живёт тигр, и всё равно полез туда [7]; такой человек, как Шан Сижуй, который то и дело сходит с ума, может вцепиться в него мёртвой хваткой — и как только его угораздило с ним связаться?
В Бэйпине — и даже во всём Китае были сотни и тысячи актёров, которых он мог бы заполучить, но именно Шан Сижуя добиваться не следовало. Разумеется, можно было раскошелиться, чтобы сблизиться с ним, вот только ни в коем случае нельзя было поддаваться чувствам. В этом мире все состоятельные люди — будь то чиновники или крупные коммерсанты, актёры и знаменитые куртизанки, и даже добропорядочные замужние дамы и юные барышни на выданье — все они, прикрываясь богатством и властью, предавались безумствам; оставив нравственные устои простым людям, они почитали их за не стоящую упоминания нелепость. С виду они были образцами чести и достоинства, но если заглянуть под эту изящную оболочку, то глазам открылась бы сплошная грязь да гниль. Однако эта беспорядочная жизнь представляет собой способ не выходить за рамки стремления к богатству и власти, погони за чувственными наслаждениями и славой — этих четырёх основополагающих страстей. Пока ты держишься в этих рамках, можно считать, что ты не переступил черту — хаосу есть предел, и в нём даже можно усмотреть некоторую систему. Однако если выйти за рамки этих четырёх страстей, как в случае Чэн Фэнтая: по отношению к Шан Сижую он не вынашивал никаких намерений, связанных с деньгами, положением и вообще чем-либо материальным, лишь лелеял чувства глубоко в своём сердце, — то ваше будущее станет неопределённым, а удача и неудача — непредсказуемыми.
Чэн Фэнтай раздумывал о старшей сестре и её муже, о своей жене и младшем шурине, а также о двоюродном брате с невесткой, с которыми он недавно познакомился: похоже, всех его родных и близких связывали с Шан Сижуем запутанные отношения, исполненные как непримиримой вражды, так и привязанности [8]. Если в один прекрасный день всё тайное станет явным [9], то всех их ждут большие неприятности.
Чэн Фэнтай закинул ногу на ногу и закурил. От Северного переулка Логу до Южного машина добралась в мгновение ока, так что он не успел сделать и двух затяжек, когда Лао Гэ открыл перед ним дверь.
Второй господин вышел из машины и, бросив на землю недокуренную сигарету, раздавил её носком ботинка. Так или иначе, сейчас ему настолько нравился этот актёр, что он не находил себе места [10]. Он должен был непременно заполучить его, а уж после будь что будет.
Примечания переводчика:
[1] Любима превыше всех — в оригинале 三千宠爱在一身 (sānqiān chǒng'ài zài yīshēn) — в пер. с кит. «любовь к трём тысячам в одном теле» — образно о том, что из трёх тысяч красавиц гарема император любил и баловал лишь одну.
[2] Горькое одиночество — в оригинале чэнъюй 形影相吊 (xíngyǐng xiāngdiào) — в пер. с кит. «тело и тень жалеют друг друга», обр. в знач. «в полном одиночестве», «один как перст».
[3] Тан Мин-хуан 唐明皇 (Táng Míng-huáng) (685-762) — более известен под храмовым именем Тан Сюаньцзун, личное имя — Ли Лунцзи. Правил империей Тан с 712 по 756 гг. При нём столицу перенесли в Чанъань. Стремился к установлению спокойствия в стране, в связи с чем было проведено множество социальных реформ и заключены мирные договоры с соседями. Однако в конце его правления начались вторжения с запада и севера, и в конце концов Тан Мин-хуан был изгнан из столицы в результате мятежа Ань Лушаня, после чего власть перешла к его сыну.
Чу-баван 楚霸王 (Chǔ-bàwáng) — Сян Юй, правитель восточного Чу. Подробнее см. в примечании 21 к главе 1.
[4] Выскочить из ладони — в оригинале 跳出五指山了 (tiàochū Wǔzhshān le) — в пер. с кит. «выпрыгнуть из горы Учжишань», букв. «гора пяти пальцев». По всей видимости, отсылка к эпизоду из романа У Чэнъэня «Путешествие на Запад», где Сунь Укун поспорил с Буддой, что сумеет покинуть его ладонь; пролетев большое расстояние, он пометил скалу, до которой долетел, после чего вернулся, решив, что выиграл, однако Будда продемонстрировал ему, что та гора была лишь его пальцем.
[5] Лао-цзы — в оригинале 太上老君 (tàishàng lǎojūn) — Тайшань Лао-цзюнь, Верховный достопочтенный владыка Лао — образ Лао-цзы в даосском пантеоне.
[6] Два ли — около километра.
[7] Он ведь прекрасно знал, что на горе живёт тигр, и всё равно полез туда 明知山有虎，偏向虎山行 (míngzhī shān yǒu hǔ, piān xiàng hǔ shān xíng) — «знать что на горе тигр, но все равно идти в ту сторону», китайская поговорка, обр. в знач. «не бояться трудностей», «рискнуть».
[8] Запутанные отношения, исполненные как непримиримой вражды, так и расположения — в оригинале два чэнъюя:
千丝万缕 (qiānsī wànlǚ) — в пер. с кит. «тысячи шелковинок и десятки тысяч нитей», обр. в знач. «многочисленные незримые узы, тесная связь».
恩怨情仇 (ēnyuàn qíngchóu) — в пер. с кит. «милость и вражда», «любовь и ненависть», «симпатия и антипатия».
[9] Всё тайное станет явным — в оригинале чэнъюй 东窗事发 (dōng chuāng shì fā) — в пер. с кит. «дело, задуманное у восточного окна, обнаружилось», обр. в знач. «тайное злодейство стало явным, злое дело обнаружилось, история вышла наружу».
Происходит из сюжета произведения Лю Ицина «Дело Цяньтан. Дело, задуманное у восточного окна». Согласно сюжету, Цинь Гуй, сановник династии Тан, у восточного окна своего дома замыслил убийство национального героя Юэ Фэя (1103-1141), который возглавил оборону страны от вторжения чжурчжэней. Жена Цинь Гуя, госпожа Ван, укрепила его решимость словами: «Отпустить тигра просто, сложно снова его поймать». После этого, когда Цинь Гуй переплывал озеро Сиху, его лодка прохудилась, тогда он увидел человека с распущенными волосами, который сурово сказал ему: «Ты стал тем, кто нанёс ущерб своей родине и её народу, то я подал прошение небу, и император его утвердил», после чего Цинь Гуй погиб. Вскоре после этого казнили и его сына Си. Тогда госпожа Ван, задумавшись о смерти, приготовила вино и обратилась к алхимику, чтобы узнать о судьбе своего мужа в загробном мире. Увидев сына Цинь Гуя, заточённого в кандалы, алхимик спросил, где его отец. Тот ответил: «Батюшка в Фэнду (столица загробного мира)». Алхимик заметил, что Цинь Гуй, как и Моци Се, закован в железные колодки, и тогда тот воскликнул: «Могу я удручить вас просьбой передать моей жене, что дело, задуманное у восточного окна, раскрылось!»
[10] Не находил себе места 寝食难安 (qǐn shí nán ān) — в пер. с кит. «не спит и не ест от беспокойства», обр. в знач. также «охвачен тревогой».
Двое мужчин сидели в тёмном кафе. Чэн Фэнтай заказал для Шан Сижуя шоколадное пирожное и блины с джемом, себе же — только чашку кофе. Шан Сижуй жадно зачерпывал крем — его аппетит воистину поражал воображение. Чэн Фэнтай наблюдал за ним, покуривая сигарету.
— Почему второй господин в тот день ушёл? — облизывая ложку, спросил Шан Сижуй — Я тебя искал. — Когда он поднял на Чэн Фэнтая взгляд, отточенный многолетней игрой на сцене, его глаза сверкнули в сумраке кафе, обретя неизведанное прежде очарование. — Покидая «Дворец вечной жизни», вы чувствовали удовлетворение?
читать дальшеРаз уж Шан Сижуй сам затронул «Дворец вечной жизни», Чэн Фэнтаю было что сказать на это — он наконец смог в полной мере излить все те чувства, что он сдерживал вот уже несколько дней, так что пустился в рассуждения о том, насколько волнующей и превосходной была пьеса. Его дар красноречия и полученное в Англии образование в сфере театрального искусства не прошли даром — он разливался соловьём необычайно долго. Шан Сижуй был приятно удивлён и необычайно тронут. Поаплодировав Чэн Фэнтаю, он со вздохом сказал:
— Мне тоже очень нравится эта часть… Да, только второй господин и обратил внимание на текст.
В сердце Шан Сижуя долгое время царило холодное запустение. Казалось, играя, он проживал многие тысячи лет, однако в действительности он был весьма поверхностным молодым человеком, который страстно жаждал восхищения толпы, славы и признания. От прочувствованного отзыва такого зрителя, как Чэн Фэнтай, каждое слово которого попадало прямо в сердце, у Шан Сижуя голова пошла кругом.
Он с улыбкой отхлебнул кофе — и язык тут же онемел от горечи. Тогда Шан Сижуй добавил два кусочка сахара, но даже размешав его, не осмеливался пригубить вновь. Он всей душой внимал словам Чэн Фэнтая. С виду тот казался обычным прожигателем жизни, однако, когда он был по-настоящему чем-то увлечён, то полностью преображался, превращаясь в красноречивого романтика. Он курил и хмурил брови, а в глубине его глаз плескалась неизъяснимая тоска — он казался бродячим певцом, загадочным и непостижимым.
Шан Сижуй никогда бы не подумал, что такой современный господин может дать его пьесе столь высокую оценку, да к тому же с подобной глубиной. Впрочем, это уже едва ли можно было счесть обычным изумлением — скорее уж подлинным чудом.
— Я всегда думал, что, как бы хорошо ни играли актёры, они и герои пьес — всё-таки не одно и то же. Лишь после того, как я встретил тебя, я понял, что человек может быть единым целым с героем пьесы.
— Это потому, что я играю всей душой, — ответил Шан Сижуй.
Чэн Фэнтай курил сигарету, смакуя его слова, и размышлял о том, как личность Шан Сижуя наслаивается на героев его пьес, переплетаясь с ними. Шан Сижуй говорил: «Я бы умер за свою шицзе!» — а потом Ян-гуйфэй повесилась на склоне Мавэй. Ян-гуйфэй была любима превыше всех [1] и жила в неописуемой роскоши — и всё же в конце концов её возлюбленный не смог спасти её и оставил одну, пожелав, чтобы она пожертвовала собой. Шан Сижуй обладал великолепным артистическим голосом, будучи настоящим светочем «грушевого сада», и жил, греясь в лучах славы — однако любимая отвергла его, бросив в горьком одиночестве [2] средь бурных вод суетного мира. Выходит, что Шан Сижуй и Ян-гуйфэй в самом деле были похожи.
При этой мысли Чэн Фэнтай ощутил, как его охватывает жар и дрожь — он уже не мог спокойно усидеть на месте. Его устремлённый на Шан Сижуя взгляд был исполнен пронзительной страсти — в точности как той ночью на горе Сяншань, но теперь в нём было больше нежности.
Перевалило за час ночи, за окном простиралась безбрежная пелена снега и тумана. В кафе оставались лишь эти двое да парочка влюблённых иностранцев, что шептались, склонясь друг к другу. Мальчик-слуга украдкой зевнул — его глаза так и слипались. Шан Сижуй погрузился в молчание вслед за Чэн Фэнтаем. Только что, расчувствовавшись, они столько друг другу наговорили, что теперь им нужно было время, чтобы переварить всё это. Однако происходящее уже не имело отношения к театру: Чэн Фэнтай принял решение, и Шан Сижуй, словно почувствовав это, пребывал в предвкушении. Один был готов к действию, другой ожидал его следующего шага. Под поверхностью этого безмолвия крылось пробуждающееся напряжение, под воздействием которого мирно текущее время ощущалось, будто «пустой звук» в начале проигрывающейся пластинки, исполненный предчувствием грядущей яркой ноты.
Наконец Чэн Фэнтай торжественно произнёс:
— Шан Сижуй…
— Да, второй господин? — тут же отозвался тот.
Однако Чэн Фэнтай не торопился с ответом. Он затушил сигарету, поставил локоть на стол и глубоким голосом сказал:
— Я останусь с тобой, сколько пожелаешь.
Шан Сижуй не был уверен, что правильно понял смысл его слов. Помедлив, он пробормотал:
— Второй господин… это…
— Я знаю, что ты не испытываешь недостатка в компании, — пояснил Чэн Фэнтай. — Однако я отличаюсь от них всех.
Сердце Шан Сижуя застучало как барабан.
— Второй господин и правда не такой, как все. Но почему… почему вы внезапно…
Нежный взгляд Чэн Фэнтая искрился соблазном:
— Если ты — Ян-гуйфэй, то у тебя должен быть свой Тан Мин-хуан; если ты — Юй Цзи, то рядом с тобой должен быть Чу-баван [3]! А сейчас ты одинок, из этого не выйдет пьесы.
Шан Сижуй устремил неподвижный взгляд на Чэн Фэнтая:
— Второй господин правда… хочет стать моей сценой?
— Да! — с улыбкой ответил Чэн Фэнтай. — Ты можешь выступать на моей ладони! — Едва он сказал это, как глаза Шан Сижуя наполнились слезами — так его тронули слова Чэн Фэнтая.
— Я боюсь, что тогда мне за всю жизнь не выскочить из ладони [4] второго господина.
Их чувства зародились из драмы, и этот будто бы любовный разговор тоже походил на текст пьесы. Поначалу Чэн Фэнтай беспокоился, не стало ли его признание слишком внезапным, но когда он увидел слёзы в глазах Шан Сижуя, то понял, что тот очень долго ждал человека, подобного ему.
Шан Сижуй склонил голову, и по его щекам скатилась пара слезинок. Чэн Фэнтай подошёл к нему, поднял с сидения, обнял и похлопал по спине.
Молодой человек шмыгнул носом и ответил:
— Второй господин, можно, я над этим подумаю? — Он в самом деле не знал, сможет ли полюбить кого-то от всего сердца после Цзян Мэнпин. Она так глубоко его ранила, что, казалось, вытянула все его душевные силы.
— Хорошо. Подумай над этим. Я подожду, — с тихим смехом ответил Чэн Фэнтай. — Дождусь, когда смогу следовать за Шан-лаобанем.
Когда Шан Сижуй уже готов был разрыдаться от переполняющих его чувств, Чэн Фэнтай отвёз его домой. Всю дорогу он держал его за руку, пока не шепнул, что они приехали. Шан Сижуй кивнул и неохотно вышел из машины. Чэн Фэнтай проследил за тем, как он зашёл в ворота, прежде чем велеть Лао Гэ двинуться с места. Видя, что эти двое вымотались в мгновение ока, Лао Гэ тотчас всё понял, и специально поехал медленно, чтобы Чэн Фэнтай мог вволю поностальгировать.
***
Когда Сяо Лай отперла ворота и увидела тень на заднем сидении машины, она невольно нахмурилась. А уж когда она заметила, что глаза Шан Сижуя влажны, кончик носа покраснел, а на губах блуждает что-то вроде пьяной улыбки, то и вовсе оторопела. Вот уже четыре года она не видела у него столь живого выражения лица. То, что случилось в Пинъяне, оказало на Шан Сижуя столь глубокое воздействие, что он, от природы живой и бойкий, сделался вялым и будто бы от всего уставшим; он даже говорил меньше обычного, стал безразличен к людям. Хоть порой на его губах появлялась улыбка, души она не достигала. Радость ли, гнев ли — всё оставалось лишь на поверхности, в сердце же царило неизменное ледяное спокойствие. Казалось, часть Шан Сижуя умерла в Пинъяне. Однако сегодня его лицо против всех ожиданий озаряла идущая от самого сердца, искренняя и светлая улыбка — и это ещё сильнее напугало Сяо Лай.
Но Шан Сижуй не обратил на это внимания: пройдя мимо Сяо Лай, он свернул налево, принявшись снимать шарф. Он уже размотал его наполовину, когда его пальцы внезапно замерли: он сообразил, что шарф на него только что надел второй господин, и ещё сильнее расплылся в улыбке. Перехватив шарф на манер струящегося рукава, он взмахнул им и, набрав воздуха в лёгкие, что было сил запел:
— Ах! Супруга! Подожди немного, твой император прогуляется с тобой!!!
Хоть Шан Сижуй и пел в амплуа дань, его голос, будто отлитый из золота и серебра, не уступал амплуа шэн.
Пронзив все тридцать три неба, он сотряс алхимическую печь, в которой Лао-цзы [5] готовил пилюлю бессмертия. Стояла глубокая ночь, и от звуков его пения «на востоке заплакали дети, на западе залаяли собаки», перебудив всех на два ли [6] в округе, а с крыш попадал снег. Даже те, что не были знатоками оперы, повскакивали с постелей среди ночи и через несколько дворов принялись превозносить Шан Сижуя:
— Ай да Шан-лаобань! Браво!!!
Шан Сижуй, подняв руки к небу, сложил их в знак благодарности своей публике.
Глядя на него, Сяо Лай подумала, что, видимо, он опять спятил.
***
Шан Сижуй был так счастлив, что ему недосуг было размышлять над этим; а вот Чэн Фэнтая, напротив, по дороге домой охватило беспокойство. Он ведь прекрасно знал, что на горе живёт тигр, и всё равно полез туда [7]; такой человек, как Шан Сижуй, который то и дело сходит с ума, может вцепиться в него мёртвой хваткой — и как только его угораздило с ним связаться?
В Бэйпине — и даже во всём Китае были сотни и тысячи актёров, которых он мог бы заполучить, но именно Шан Сижуя добиваться не следовало. Разумеется, можно было раскошелиться, чтобы сблизиться с ним, вот только ни в коем случае нельзя было поддаваться чувствам. В этом мире все состоятельные люди — будь то чиновники или крупные коммерсанты, актёры и знаменитые куртизанки, и даже добропорядочные замужние дамы и юные барышни на выданье — все они, прикрываясь богатством и властью, предавались безумствам; оставив нравственные устои простым людям, они почитали их за не стоящую упоминания нелепость. С виду они были образцами чести и достоинства, но если заглянуть под эту изящную оболочку, то глазам открылась бы сплошная грязь да гниль. Однако эта беспорядочная жизнь представляет собой способ не выходить за рамки стремления к богатству и власти, погони за чувственными наслаждениями и славой — этих четырёх основополагающих страстей. Пока ты держишься в этих рамках, можно считать, что ты не переступил черту — хаосу есть предел, и в нём даже можно усмотреть некоторую систему. Однако если выйти за рамки этих четырёх страстей, как в случае Чэн Фэнтая: по отношению к Шан Сижую он не вынашивал никаких намерений, связанных с деньгами, положением и вообще чем-либо материальным, лишь лелеял чувства глубоко в своём сердце, — то ваше будущее станет неопределённым, а удача и неудача — непредсказуемыми.
Чэн Фэнтай раздумывал о старшей сестре и её муже, о своей жене и младшем шурине, а также о двоюродном брате с невесткой, с которыми он недавно познакомился: похоже, всех его родных и близких связывали с Шан Сижуем запутанные отношения, исполненные как непримиримой вражды, так и привязанности [8]. Если в один прекрасный день всё тайное станет явным [9], то всех их ждут большие неприятности.
Чэн Фэнтай закинул ногу на ногу и закурил. От Северного переулка Логу до Южного машина добралась в мгновение ока, так что он не успел сделать и двух затяжек, когда Лао Гэ открыл перед ним дверь.
Второй господин вышел из машины и, бросив на землю недокуренную сигарету, раздавил её носком ботинка. Так или иначе, сейчас ему настолько нравился этот актёр, что он не находил себе места [10]. Он должен был непременно заполучить его, а уж после будь что будет.
Примечания переводчика:
[1] Любима превыше всех — в оригинале 三千宠爱在一身 (sānqiān chǒng'ài zài yīshēn) — в пер. с кит. «любовь к трём тысячам в одном теле» — образно о том, что из трёх тысяч красавиц гарема император любил и баловал лишь одну.
[2] Горькое одиночество — в оригинале чэнъюй 形影相吊 (xíngyǐng xiāngdiào) — в пер. с кит. «тело и тень жалеют друг друга», обр. в знач. «в полном одиночестве», «один как перст».
[3] Тан Мин-хуан 唐明皇 (Táng Míng-huáng) (685-762) — более известен под храмовым именем Тан Сюаньцзун, личное имя — Ли Лунцзи. Правил империей Тан с 712 по 756 гг. При нём столицу перенесли в Чанъань. Стремился к установлению спокойствия в стране, в связи с чем было проведено множество социальных реформ и заключены мирные договоры с соседями. Однако в конце его правления начались вторжения с запада и севера, и в конце концов Тан Мин-хуан был изгнан из столицы в результате мятежа Ань Лушаня, после чего власть перешла к его сыну.
Чу-баван 楚霸王 (Chǔ-bàwáng) — Сян Юй, правитель восточного Чу. Подробнее см. в примечании 21 к главе 1.
[4] Выскочить из ладони — в оригинале 跳出五指山了 (tiàochū Wǔzhshān le) — в пер. с кит. «выпрыгнуть из горы Учжишань», букв. «гора пяти пальцев». По всей видимости, отсылка к эпизоду из романа У Чэнъэня «Путешествие на Запад», где Сунь Укун поспорил с Буддой, что сумеет покинуть его ладонь; пролетев большое расстояние, он пометил скалу, до которой долетел, после чего вернулся, решив, что выиграл, однако Будда продемонстрировал ему, что та гора была лишь его пальцем.
[5] Лао-цзы — в оригинале 太上老君 (tàishàng lǎojūn) — Тайшань Лао-цзюнь, Верховный достопочтенный владыка Лао — образ Лао-цзы в даосском пантеоне.
[6] Два ли — около километра.
[7] Он ведь прекрасно знал, что на горе живёт тигр, и всё равно полез туда 明知山有虎，偏向虎山行 (míngzhī shān yǒu hǔ, piān xiàng hǔ shān xíng) — «знать что на горе тигр, но все равно идти в ту сторону», китайская поговорка, обр. в знач. «не бояться трудностей», «рискнуть».
[8] Запутанные отношения, исполненные как непримиримой вражды, так и расположения — в оригинале два чэнъюя:
千丝万缕 (qiānsī wànlǚ) — в пер. с кит. «тысячи шелковинок и десятки тысяч нитей», обр. в знач. «многочисленные незримые узы, тесная связь».
恩怨情仇 (ēnyuàn qíngchóu) — в пер. с кит. «милость и вражда», «любовь и ненависть», «симпатия и антипатия».
[9] Всё тайное станет явным — в оригинале чэнъюй 东窗事发 (dōng chuāng shì fā) — в пер. с кит. «дело, задуманное у восточного окна, обнаружилось», обр. в знач. «тайное злодейство стало явным, злое дело обнаружилось, история вышла наружу».
Происходит из сюжета произведения Лю Ицина «Дело Цяньтан. Дело, задуманное у восточного окна». Согласно сюжету, Цинь Гуй, сановник династии Тан, у восточного окна своего дома замыслил убийство национального героя Юэ Фэя (1103-1141), который возглавил оборону страны от вторжения чжурчжэней. Жена Цинь Гуя, госпожа Ван, укрепила его решимость словами: «Отпустить тигра просто, сложно снова его поймать». После этого, когда Цинь Гуй переплывал озеро Сиху, его лодка прохудилась, тогда он увидел человека с распущенными волосами, который сурово сказал ему: «Ты стал тем, кто нанёс ущерб своей родине и её народу, то я подал прошение небу, и император его утвердил», после чего Цинь Гуй погиб. Вскоре после этого казнили и его сына Си. Тогда госпожа Ван, задумавшись о смерти, приготовила вино и обратилась к алхимику, чтобы узнать о судьбе своего мужа в загробном мире. Увидев сына Цинь Гуя, заточённого в кандалы, алхимик спросил, где его отец. Тот ответил: «Батюшка в Фэнду (столица загробного мира)». Алхимик заметил, что Цинь Гуй, как и Моци Се, закован в железные колодки, и тогда тот воскликнул: «Могу я удручить вас просьбой передать моей жене, что дело, задуманное у восточного окна, раскрылось!»
[10] Не находил себе места 寝食难安 (qǐn shí nán ān) — в пер. с кит. «не спит и не ест от беспокойства», обр. в знач. также «охвачен тревогой».
Psoj_i_Sysoj, блог «В те года я открыл зоопарк»
В те года я открыл зоопарк. Глава 22. Спустившийся с гор даос. Часть 1
Предыдущая глава
В тот момент Дуань Цзяцзэ и подумать не мог, что несколько месяцев спустя главный золотой приз на международном конкурсе фотографии будет присуждён снимку невозмутимого молодого даоса и яростно ревущего льва, которые смотрят друг на друга сквозь стекло. Эта фотография получила название «Тайцзи [1]».
Разумеется, её сделал не Дуань Цзяцзэ, и даже не один из множества посетителей, которые увлечённо снимали эту сцену, а весьма удачно заехавший в Дунхай для сбора местного фольклора фоторепортёр.
Юный даос ещё немного постоял напротив вольера и направился к следующему павильону. Как по одежде и манере держать себя, так и по поведению он резко выделялся среди остальных посетителей.
Не похоже было, что он явился сюда на экскурсию — казалось, он что-то искал.
читать дальшеПоследовав за ним из любопытства, Дуань Цзяцзэ обратил внимание, что даос по очереди осматривает все павильоны, один за другим, ненадолго задерживаясь напротив каждого животного.
Обычным посетителям тоже свойственно останавливаться при виде того, как животные делают что-то занятное, однако не похоже было, что молодого даоса интересует их поведение: едва приглядевшись, он тут же шёл дальше, больше не обращая на зверей никакого внимания, а потому Дуань Цзяцзэ заподозрил, что этот юноша тут вовсе не ради них.
Директор зоопарка и сам не понимал, зачем ходит за ним, но чем дольше он наблюдал за юношей, тем более странным казалось его поведение и всё больше сомнений закрадывалось в душу Дуань Цзяцзэ.
Обойдя почти весь зоопарк, молодой даос не спешил его покидать — вместо этого он поинтересовался у одного из сотрудников:
— Здравствуйте, не подскажете, как найти вашего директора?
Сотрудник, который на самом деле был однокурсником Дуань Цзяцзэ, сразу же заметил, что тот следует за юношей, держась от него на некотором расстоянии. Хорошие манеры молодого человека усыпили его бдительность, так что он не задумываясь брякнул:
— А разве это не он? Зачем он тебе?
Стоило юному даосу обернуться, как его взгляд тут же упал на молодого директора.
Пришлось Дуань Цзяцзэ, который всё это время следил за ним, в смущении сделать вид, что также недоумённо оглядывается — про себя же он на все корки крыл ненароком сдавшего его товарища.
Тем временем, юноша уже направлялся к нему.
Дуань Цзяцзэ не оставалось ничего другого, кроме как подпереть ближайшую стену, глазея по сторонам. Когда даос приблизился, Дуань Цзяцзэ со сдержанной улыбкой поинтересовался:
— Здравствуйте, юный даочжан [2]. Чем могу быть вам полезен?
— Здравствуйте, — серьёзно ответил молодой даос. — Меня зовут Ло Учжоу, я совершенствуюсь в храме Линьшуй. — Вытащив из-за пазухи маленькую книжку, он раскрыл её и протянул директору.
— Э?.. — растерялся Дуань Цзяцзэ.
Этот маленький даос по имени Ло Учжоу был изящно сложён и совсем юн, и при этом не по годам невозмутим. Однако его последующие слова звучали немного пугающе:
— Директор, в вашем зоопарке водится нечистая сила. Надеюсь, что вы сможете немедленно эвакуировать посетителей, и тогда я с ней…
Не успел Ло Учжоу закончить, как Дуань Цзяцзэ закричал:
— Староста! Старина Тан!
Находящиеся неподалёку одногруппники тут же подошли.
— Помогите-ка мне проводить этого школьника к выходу, — невозмутимо велел им Дуань Цзяцзэ. — Похоже, он пересмотрел сериалов.
Стоило старосте и старине Тану взглянуть на этого юношу, как у них на лицах отразилось: «С ним всё ясно — вырядился в даоса…» Самого Ло Учжоу слова Дуань Цзяцзэ порядком удивили:
— Но я правда даос! Можете справиться на официальном сайте Ассоциации даосизма [3], там значится номер моего удостоверения…
Во взглядах одногруппников Дуань Цзяцзэ мелькнуло любопытство.
Директор зоопарка нетерпеливо заявил:
— Не надо мне тут никакого изгнания демонов, никакого колдовства; я — материалист!
Двое свидетелей внезапно осознали, что в последние годы тлетворные ветра феодальных суеверий задули с новой силой: повсюду расплодились разнообразные ринпоче [4] и мастера, которые на деле являются не более чем шарлатанами и аферистами. Даже если удостоверение этого даоса настоящее… разве порядочный монах станет вламываться в чужой дом, чтобы без спроса охотиться на злых духов?
Старина Тан и староста подхватили юношу с двух сторон, однако тот неожиданно взбежал по стене, сделал сальто, вырвавшись из их рук, и преспокойно приземлился на ноги.
Оказавшиеся рядом посетители зоопарка дружно ахнули.
Потрясённые одногруппники Дуань Цзяцзэ больше не осмеливались его трогать — этот юноша уже не казался им простым лжецом.
Дуань Цзяцзэ невозмутимо достал телефон и набрал 110 [5].
«Мне в самом деле жаль, братишка, но…»
***
Вскоре Дуань Цзяцзэ наблюдал, как двое полицейских забирают юного даоса. Прежде чем сесть в машину, тот оглянулся на директора зоопарка.
Молодой человек поневоле почувствовал угрызения совести, и подслушанные разговоры посетителей их только усугубили:
— Так это настоящий даос?
— Должно быть, нет; раз уж полиция его забрала — стало быть, мошенник.
— Думаю, это беглый мальчуган с синдромом школоты [6]…
От пережитого напряжения у Дуань Цзяцзэ чуть не подкосились колени.
Тем временем Лу Я решил устроить себе небольшую передышку в зале у билетной кассы, где сейчас не было посетителей. Видя, что Дуань Цзяцзэ машет ему рукой, подзывая к себе, он лишь лениво бросил:
— В чём дело?
— А ты поди сюда, я тебе кое-что расскажу.
Лу Я нехотя кивнул:
— Подожди немного, сейчас встану и подойду.
Услышав это, Сяо Су пару раз хихикнула.
Не выдержав, Дуань Цзяцзэ попросту вошёл и выволок Лу Я наружу, попутно велев Сяо Су:
— Разрешаю тебе сделать перерыв.
Утащив безучастного Лу Я за угол, Дуань Цзяцзэ спросил:
— Ты видел только что даосского монаха?
— Ну, видел.
— Он сказал, что в нашем зоопарке водится нечисть!!!
Лу Я и Дуань Цзяцзэ обменялись взглядами.
— И тебя это вообще не волнует? — наконец потребовал Дуань Цзяцзэ.
— Но она и правда здесь есть, — как ни в чём не бывало ответил Лу Я.
— Я-то знаю, но теперь это знает и он! — взорвался Дуань Цзяцзэ. — А ещё он хотел, чтобы я помог ему изловить нечистую силу! Этот парень из храма Линьшуй, где собралось по меньшей мере сто восемьдесят даосов! О небеса, мне пришлось прикинуться дурачком и вызвать полицию, чтобы они его забрали!!!
По контрасту с психующим Дуань Цзяцзэ Лу Я был разве что несколько озадачен:
— И что с того?
Тут уж у Дуань Цзяцзэ не нашлось слов.
Ну ладно, предположим, это и впрямь не так уж важно. Похоже, для Лу Я этот даос в самом деле ничем не отличался от давнишних крестьян из деревни, которые создавали им неприятности. Под влиянием невозмутимости Лу Я Дуань Цзяцзэ и сам непостижимым образом успокоился.
***
В это самое время в отделение полиции Хайцзяо стремительным шагом вошёл мужчина средних лет в одеянии даоса.
— Здравствуйте, меня зовут Шао Усин, — сообщил он дежурному полицейскому.
Тот мигом вскочил на ноги:
— Шао-даочжан, прошу, следуйте за мной, ваш шиди [7] здесь.
Пройдя за ним, Шао Усин тут же увидел своего шиди — тот оцепенело сидел на стуле, рядом с ним стояла пустая коробка из-под еды и бутылка минеральной воды.
К нему поспешил начальник полицейского участка:
— Управляющий Шао пришёл! Мы позаботились о том, чтобы ваш шиди не испытывал никаких неудобств.
— Премного благодарю, что приглядели за моим шиди, — с благодарностью пожал ему руку Шао Усин.
Будучи заведующим канцелярией храма Линьшуй, Шао Усин отвечал за разнообразнейшие аспекты повседневной жизни монастыря, а потому в городе у него было множество деловых связей и имелся весьма широкий круг знакомств. Прознав о том, что Ло Учжоу угодил в полицейский участок, он тут же позвонил своим друзьям, а затем лично явился за своим шиди.
Начальник полицейского участка был сама любезность:
— Всё это сущие пустяки, я уже всё выяснил. Директор зоопарка нашего района решил, что ваш шиди — помешанный на сериалах школьник, сбежавший из дома, вот и вызвал полицию. Вы можете забрать его прямо сейчас, а с городской общественностью я сам всё улажу.
После этого обмена любезностями Шао Усин покинул участок вместе с Ло Учжоу.
Лишь тогда юный даос подал голос:
— Шисюн [8], я потерпел неудачу.
Полагая, что сможет одним махом справиться с нечистью, он сам угодил в переплёт [9].
— Ты ещё недостаточно знаешь мир, как мог учитель отпустить тебя на подобное задание? — покачал головой Шао Усин. — Ладно, давай прежде вернёмся, и ты расскажешь обо всём как следует.
Этот юноша был единственным учеником настоятеля Чжоу и обладал воистину непревзойдённым талантом в мире совершенствующихся — подобное дарование редко встретишь и раз в столетие. В свои четырнадцать он уже успел превзойти старших братьев по учёбе, а потому вполне мог в одиночку справиться со столь серьёзной задачей.
Вот только в том, что касалось общения с людьми, ситуация была прямо противоположна его успехам в совершенствовании. По счастью, насколько можно было судить, эта грозная нечистая сила никак не дала о себе знать.
***
— …Когда тот мелкий даос сказал, что у нас в зоопарке нечистая сила, я пришёл в полное замешательство! И ведь с этим не поспоришь! И откуда он только узнал об этом?! А потом он заявил, что я должен немедленно эвакуировать посетителей, чтобы он мог изловить всю нечисть!!!
Так Дуань Цзяцзэ с жаром пересказывал Ю Су события этого дня.
Та с жадностью ловила каждое слово, будто слушая увлекательную сказку.
— И всё? — с сожалением спросила она, когда он закончил, отпив воды, чтобы смочить горло. — И ты не узнал, что случилось с ним в полицейском участке?
— Наверно, его освободили — в конце концов, его удостоверение даоса подлинное. Я записал номер и потом проверил, — тихо ответил Дуань Цзяцзэ. — Выходит, я подставил добросердечного маленького даоса.
— Если бы ты мне ничего не сказал, то я бы и не догадалась, что сегодня среди посетителей затесался даос, прямо у меня под носом, — задумалась Ю Су. — Духовная сила людей настолько ослабла в эти дни, что даосы почти не отличаются от обычных людей.
После разделения трёх миров духовная сила в мире людей истощилась, так что для Ю Су все эти монахи не представляли ровным счётом никакого интереса. Что сильные, что слабые даосы были всё равно что муравьи перед лицом великого древнего демона.
Хоть Дуань Цзяцзэ не слишком разбирался во всём этом, он прекрасно знал, что Ю Су и Лу Я одинаково безжалостны, а потому предостерёг их:
— Как знать, в будущем он может прийти ещё раз, но вам ни в коем случае нельзя давать волю рукам! В наши времена убийство может привести к большим неприятностям, так что просто выпроводите его поделикатнее, и всё тут.
Обдумав его слова, Лу Я кивнул.
При виде этого Дуань Цзяцзэ не на шутку встревожился:
— Позвольте спросить, этот Чрезмерно почитаемый [10] понимает, что значит «поделикатнее»?
— То, что я не прибил тебя, когда ты назвал меня «Чрезмерно почитаемым», считается? — парировал Лу Я.
— …Вполне, вполне, Безмерно почитаемый, — испуганно заверил его Дуань Цзяцзэ.
Примечания автора:
Наряду с BL позвольте прорекламировать моё произведение в жанре BG (гет), оно называется «Вкусненькая я». Там в сюжете как раз наступил переломный момент, пожалуйста, почитайте, если интересно~
Примечания переводчика:
[1] Тайцзи 太极 (tàijí) — великий (изначальный) предел; единая энергия «ци», существовавшая до появления земли и неба, выделения сил инь и ян; безграничность вселенной.
[2] Даочжан 道长 (dàozhǎng) — обращение к служителю даосского храма, даосскому монаху.
[3] Всекитайская ассоциация даосизма 中国道教协会 (Zhōngguó dàojiào xiéhuì) — основана в 1957 году, духовное управление располагается в храме Белых облаков в Пекине. Выпускает журнал «Китайский даосизм».
[4] Ринпоче — в оригинале 仁波切 (rénqièbō) — почётное звание буддистов, в пер. с тибетского «драгоценный», призванный переродившимся, старший, уважаемый лама или учитель дхармы.
[5] 110 — номер вызова полиции в Китае.
[6] Синдром школоты — в оригинале 中二 (zhōngèr), от中二病 (zhōngèrbìng) сленговое «наивный, недалекий», или же «школота».
Описание синдрома школоты (странного поведения подростков в пору полового созревания) пришло из японской культуры (яп. Chūnibyō). Страдающие этим синдромом люди ведут себя, словно обладают сакральным знанием, свысока глядя на всех прочих, или даже верят, будто обладают сверхспособностями. Различают несколько стадий этого синдрома:
Тип DQN — от «dokyun», в пер. с яп. «гопота, быдло» — симулируют антисоциальное поведение, хотя на самом деле с их социальностью все в порядке, и рассказывают дикие истории о своей преступной деятельности;
Субкультурный тип — занимают нишу какой-либо субкультуры, имеют какую-либо «крутую» фишку;
Тип «Злой Глаз» — делают вид, будто обладают сверхспособностями, выдумывая себе псевдоним в соответствии с ними.
[7] Шиди 师弟 (shīdì) — «братец-наставник», или младший брат по учению — младший по возрасту соученик или младший сын коллеги или учителя.
[8] Шисюн 师兄 (shīxiōng) — «брат-наставник», или старший брат по учению — старший по возрасту соученик, старший подмастерье или старший сын коллеги или учителя.
[9] Угодил в переплёт — в оригинале чэнъюй 打草惊蛇 (dǎcǎo jīngshé) косил траву, спугнул змею; обр. вспугнуть, насторожить, неосторожным поступком навлекать на себя внимание противника; вспугнуть раньше времени
[10] Чрезмерно почитаемый — в оригинале 太君 (tàijūn) — тайцзюнь — в пер. с кит. «Ваша матушка» — вежливое обращение к матери большого чиновника.
Сам иероглиф 太 (tài) означает «чрезмерно, чересчур».
Лексема 太君 (tàijūn) также употребляется при обращении к японцам в качестве замены более оскорбительного 日本鬼子 (rìběn guǐzi) — в пер. с кит. «японский чёрт», возникшей в период японской оккупации.
Дуань Цзяцзэ оговорился, употребив это уничижительное прозвище вместо «Безмерно почитаемый» — в оригинале «небесный гений» 道君 (dàojūn) — даоцзюнь — букв. «государь дао», почтительное звание главных святых в иерархии даосских бессмертных.
В тот момент Дуань Цзяцзэ и подумать не мог, что несколько месяцев спустя главный золотой приз на международном конкурсе фотографии будет присуждён снимку невозмутимого молодого даоса и яростно ревущего льва, которые смотрят друг на друга сквозь стекло. Эта фотография получила название «Тайцзи [1]».
Разумеется, её сделал не Дуань Цзяцзэ, и даже не один из множества посетителей, которые увлечённо снимали эту сцену, а весьма удачно заехавший в Дунхай для сбора местного фольклора фоторепортёр.
Юный даос ещё немного постоял напротив вольера и направился к следующему павильону. Как по одежде и манере держать себя, так и по поведению он резко выделялся среди остальных посетителей.
Не похоже было, что он явился сюда на экскурсию — казалось, он что-то искал.
читать дальшеПоследовав за ним из любопытства, Дуань Цзяцзэ обратил внимание, что даос по очереди осматривает все павильоны, один за другим, ненадолго задерживаясь напротив каждого животного.
Обычным посетителям тоже свойственно останавливаться при виде того, как животные делают что-то занятное, однако не похоже было, что молодого даоса интересует их поведение: едва приглядевшись, он тут же шёл дальше, больше не обращая на зверей никакого внимания, а потому Дуань Цзяцзэ заподозрил, что этот юноша тут вовсе не ради них.
Директор зоопарка и сам не понимал, зачем ходит за ним, но чем дольше он наблюдал за юношей, тем более странным казалось его поведение и всё больше сомнений закрадывалось в душу Дуань Цзяцзэ.
Обойдя почти весь зоопарк, молодой даос не спешил его покидать — вместо этого он поинтересовался у одного из сотрудников:
— Здравствуйте, не подскажете, как найти вашего директора?
Сотрудник, который на самом деле был однокурсником Дуань Цзяцзэ, сразу же заметил, что тот следует за юношей, держась от него на некотором расстоянии. Хорошие манеры молодого человека усыпили его бдительность, так что он не задумываясь брякнул:
— А разве это не он? Зачем он тебе?
Стоило юному даосу обернуться, как его взгляд тут же упал на молодого директора.
Пришлось Дуань Цзяцзэ, который всё это время следил за ним, в смущении сделать вид, что также недоумённо оглядывается — про себя же он на все корки крыл ненароком сдавшего его товарища.
Тем временем, юноша уже направлялся к нему.
Дуань Цзяцзэ не оставалось ничего другого, кроме как подпереть ближайшую стену, глазея по сторонам. Когда даос приблизился, Дуань Цзяцзэ со сдержанной улыбкой поинтересовался:
— Здравствуйте, юный даочжан [2]. Чем могу быть вам полезен?
— Здравствуйте, — серьёзно ответил молодой даос. — Меня зовут Ло Учжоу, я совершенствуюсь в храме Линьшуй. — Вытащив из-за пазухи маленькую книжку, он раскрыл её и протянул директору.
— Э?.. — растерялся Дуань Цзяцзэ.
Этот маленький даос по имени Ло Учжоу был изящно сложён и совсем юн, и при этом не по годам невозмутим. Однако его последующие слова звучали немного пугающе:
— Директор, в вашем зоопарке водится нечистая сила. Надеюсь, что вы сможете немедленно эвакуировать посетителей, и тогда я с ней…
Не успел Ло Учжоу закончить, как Дуань Цзяцзэ закричал:
— Староста! Старина Тан!
Находящиеся неподалёку одногруппники тут же подошли.
— Помогите-ка мне проводить этого школьника к выходу, — невозмутимо велел им Дуань Цзяцзэ. — Похоже, он пересмотрел сериалов.
Стоило старосте и старине Тану взглянуть на этого юношу, как у них на лицах отразилось: «С ним всё ясно — вырядился в даоса…» Самого Ло Учжоу слова Дуань Цзяцзэ порядком удивили:
— Но я правда даос! Можете справиться на официальном сайте Ассоциации даосизма [3], там значится номер моего удостоверения…
Во взглядах одногруппников Дуань Цзяцзэ мелькнуло любопытство.
Директор зоопарка нетерпеливо заявил:
— Не надо мне тут никакого изгнания демонов, никакого колдовства; я — материалист!
Двое свидетелей внезапно осознали, что в последние годы тлетворные ветра феодальных суеверий задули с новой силой: повсюду расплодились разнообразные ринпоче [4] и мастера, которые на деле являются не более чем шарлатанами и аферистами. Даже если удостоверение этого даоса настоящее… разве порядочный монах станет вламываться в чужой дом, чтобы без спроса охотиться на злых духов?
Старина Тан и староста подхватили юношу с двух сторон, однако тот неожиданно взбежал по стене, сделал сальто, вырвавшись из их рук, и преспокойно приземлился на ноги.
Оказавшиеся рядом посетители зоопарка дружно ахнули.
Потрясённые одногруппники Дуань Цзяцзэ больше не осмеливались его трогать — этот юноша уже не казался им простым лжецом.
Дуань Цзяцзэ невозмутимо достал телефон и набрал 110 [5].
«Мне в самом деле жаль, братишка, но…»
***
Вскоре Дуань Цзяцзэ наблюдал, как двое полицейских забирают юного даоса. Прежде чем сесть в машину, тот оглянулся на директора зоопарка.
Молодой человек поневоле почувствовал угрызения совести, и подслушанные разговоры посетителей их только усугубили:
— Так это настоящий даос?
— Должно быть, нет; раз уж полиция его забрала — стало быть, мошенник.
— Думаю, это беглый мальчуган с синдромом школоты [6]…
От пережитого напряжения у Дуань Цзяцзэ чуть не подкосились колени.
Тем временем Лу Я решил устроить себе небольшую передышку в зале у билетной кассы, где сейчас не было посетителей. Видя, что Дуань Цзяцзэ машет ему рукой, подзывая к себе, он лишь лениво бросил:
— В чём дело?
— А ты поди сюда, я тебе кое-что расскажу.
Лу Я нехотя кивнул:
— Подожди немного, сейчас встану и подойду.
Услышав это, Сяо Су пару раз хихикнула.
Не выдержав, Дуань Цзяцзэ попросту вошёл и выволок Лу Я наружу, попутно велев Сяо Су:
— Разрешаю тебе сделать перерыв.
Утащив безучастного Лу Я за угол, Дуань Цзяцзэ спросил:
— Ты видел только что даосского монаха?
— Ну, видел.
— Он сказал, что в нашем зоопарке водится нечисть!!!
Лу Я и Дуань Цзяцзэ обменялись взглядами.
— И тебя это вообще не волнует? — наконец потребовал Дуань Цзяцзэ.
— Но она и правда здесь есть, — как ни в чём не бывало ответил Лу Я.
— Я-то знаю, но теперь это знает и он! — взорвался Дуань Цзяцзэ. — А ещё он хотел, чтобы я помог ему изловить нечистую силу! Этот парень из храма Линьшуй, где собралось по меньшей мере сто восемьдесят даосов! О небеса, мне пришлось прикинуться дурачком и вызвать полицию, чтобы они его забрали!!!
По контрасту с психующим Дуань Цзяцзэ Лу Я был разве что несколько озадачен:
— И что с того?
Тут уж у Дуань Цзяцзэ не нашлось слов.
Ну ладно, предположим, это и впрямь не так уж важно. Похоже, для Лу Я этот даос в самом деле ничем не отличался от давнишних крестьян из деревни, которые создавали им неприятности. Под влиянием невозмутимости Лу Я Дуань Цзяцзэ и сам непостижимым образом успокоился.
***
В это самое время в отделение полиции Хайцзяо стремительным шагом вошёл мужчина средних лет в одеянии даоса.
— Здравствуйте, меня зовут Шао Усин, — сообщил он дежурному полицейскому.
Тот мигом вскочил на ноги:
— Шао-даочжан, прошу, следуйте за мной, ваш шиди [7] здесь.
Пройдя за ним, Шао Усин тут же увидел своего шиди — тот оцепенело сидел на стуле, рядом с ним стояла пустая коробка из-под еды и бутылка минеральной воды.
К нему поспешил начальник полицейского участка:
— Управляющий Шао пришёл! Мы позаботились о том, чтобы ваш шиди не испытывал никаких неудобств.
— Премного благодарю, что приглядели за моим шиди, — с благодарностью пожал ему руку Шао Усин.
Будучи заведующим канцелярией храма Линьшуй, Шао Усин отвечал за разнообразнейшие аспекты повседневной жизни монастыря, а потому в городе у него было множество деловых связей и имелся весьма широкий круг знакомств. Прознав о том, что Ло Учжоу угодил в полицейский участок, он тут же позвонил своим друзьям, а затем лично явился за своим шиди.
Начальник полицейского участка был сама любезность:
— Всё это сущие пустяки, я уже всё выяснил. Директор зоопарка нашего района решил, что ваш шиди — помешанный на сериалах школьник, сбежавший из дома, вот и вызвал полицию. Вы можете забрать его прямо сейчас, а с городской общественностью я сам всё улажу.
После этого обмена любезностями Шао Усин покинул участок вместе с Ло Учжоу.
Лишь тогда юный даос подал голос:
— Шисюн [8], я потерпел неудачу.
Полагая, что сможет одним махом справиться с нечистью, он сам угодил в переплёт [9].
— Ты ещё недостаточно знаешь мир, как мог учитель отпустить тебя на подобное задание? — покачал головой Шао Усин. — Ладно, давай прежде вернёмся, и ты расскажешь обо всём как следует.
Этот юноша был единственным учеником настоятеля Чжоу и обладал воистину непревзойдённым талантом в мире совершенствующихся — подобное дарование редко встретишь и раз в столетие. В свои четырнадцать он уже успел превзойти старших братьев по учёбе, а потому вполне мог в одиночку справиться со столь серьёзной задачей.
Вот только в том, что касалось общения с людьми, ситуация была прямо противоположна его успехам в совершенствовании. По счастью, насколько можно было судить, эта грозная нечистая сила никак не дала о себе знать.
***
— …Когда тот мелкий даос сказал, что у нас в зоопарке нечистая сила, я пришёл в полное замешательство! И ведь с этим не поспоришь! И откуда он только узнал об этом?! А потом он заявил, что я должен немедленно эвакуировать посетителей, чтобы он мог изловить всю нечисть!!!
Так Дуань Цзяцзэ с жаром пересказывал Ю Су события этого дня.
Та с жадностью ловила каждое слово, будто слушая увлекательную сказку.
— И всё? — с сожалением спросила она, когда он закончил, отпив воды, чтобы смочить горло. — И ты не узнал, что случилось с ним в полицейском участке?
— Наверно, его освободили — в конце концов, его удостоверение даоса подлинное. Я записал номер и потом проверил, — тихо ответил Дуань Цзяцзэ. — Выходит, я подставил добросердечного маленького даоса.
— Если бы ты мне ничего не сказал, то я бы и не догадалась, что сегодня среди посетителей затесался даос, прямо у меня под носом, — задумалась Ю Су. — Духовная сила людей настолько ослабла в эти дни, что даосы почти не отличаются от обычных людей.
После разделения трёх миров духовная сила в мире людей истощилась, так что для Ю Су все эти монахи не представляли ровным счётом никакого интереса. Что сильные, что слабые даосы были всё равно что муравьи перед лицом великого древнего демона.
Хоть Дуань Цзяцзэ не слишком разбирался во всём этом, он прекрасно знал, что Ю Су и Лу Я одинаково безжалостны, а потому предостерёг их:
— Как знать, в будущем он может прийти ещё раз, но вам ни в коем случае нельзя давать волю рукам! В наши времена убийство может привести к большим неприятностям, так что просто выпроводите его поделикатнее, и всё тут.
Обдумав его слова, Лу Я кивнул.
При виде этого Дуань Цзяцзэ не на шутку встревожился:
— Позвольте спросить, этот Чрезмерно почитаемый [10] понимает, что значит «поделикатнее»?
— То, что я не прибил тебя, когда ты назвал меня «Чрезмерно почитаемым», считается? — парировал Лу Я.
— …Вполне, вполне, Безмерно почитаемый, — испуганно заверил его Дуань Цзяцзэ.
Примечания автора:
Наряду с BL позвольте прорекламировать моё произведение в жанре BG (гет), оно называется «Вкусненькая я». Там в сюжете как раз наступил переломный момент, пожалуйста, почитайте, если интересно~
Примечания переводчика:
[1] Тайцзи 太极 (tàijí) — великий (изначальный) предел; единая энергия «ци», существовавшая до появления земли и неба, выделения сил инь и ян; безграничность вселенной.
[2] Даочжан 道长 (dàozhǎng) — обращение к служителю даосского храма, даосскому монаху.
[3] Всекитайская ассоциация даосизма 中国道教协会 (Zhōngguó dàojiào xiéhuì) — основана в 1957 году, духовное управление располагается в храме Белых облаков в Пекине. Выпускает журнал «Китайский даосизм».
[4] Ринпоче — в оригинале 仁波切 (rénqièbō) — почётное звание буддистов, в пер. с тибетского «драгоценный», призванный переродившимся, старший, уважаемый лама или учитель дхармы.
[5] 110 — номер вызова полиции в Китае.
[6] Синдром школоты — в оригинале 中二 (zhōngèr), от中二病 (zhōngèrbìng) сленговое «наивный, недалекий», или же «школота».
Описание синдрома школоты (странного поведения подростков в пору полового созревания) пришло из японской культуры (яп. Chūnibyō). Страдающие этим синдромом люди ведут себя, словно обладают сакральным знанием, свысока глядя на всех прочих, или даже верят, будто обладают сверхспособностями. Различают несколько стадий этого синдрома:
Тип DQN — от «dokyun», в пер. с яп. «гопота, быдло» — симулируют антисоциальное поведение, хотя на самом деле с их социальностью все в порядке, и рассказывают дикие истории о своей преступной деятельности;
Субкультурный тип — занимают нишу какой-либо субкультуры, имеют какую-либо «крутую» фишку;
Тип «Злой Глаз» — делают вид, будто обладают сверхспособностями, выдумывая себе псевдоним в соответствии с ними.
[7] Шиди 师弟 (shīdì) — «братец-наставник», или младший брат по учению — младший по возрасту соученик или младший сын коллеги или учителя.
[8] Шисюн 师兄 (shīxiōng) — «брат-наставник», или старший брат по учению — старший по возрасту соученик, старший подмастерье или старший сын коллеги или учителя.
[9] Угодил в переплёт — в оригинале чэнъюй 打草惊蛇 (dǎcǎo jīngshé) косил траву, спугнул змею; обр. вспугнуть, насторожить, неосторожным поступком навлекать на себя внимание противника; вспугнуть раньше времени
[10] Чрезмерно почитаемый — в оригинале 太君 (tàijūn) — тайцзюнь — в пер. с кит. «Ваша матушка» — вежливое обращение к матери большого чиновника.
Сам иероглиф 太 (tài) означает «чрезмерно, чересчур».
Лексема 太君 (tàijūn) также употребляется при обращении к японцам в качестве замены более оскорбительного 日本鬼子 (rìběn guǐzi) — в пер. с кит. «японский чёрт», возникшей в период японской оккупации.
Дуань Цзяцзэ оговорился, употребив это уничижительное прозвище вместо «Безмерно почитаемый» — в оригинале «небесный гений» 道君 (dàojūn) — даоцзюнь — букв. «государь дао», почтительное звание главных святых в иерархии даосских бессмертных.
Следущая глава
Psoj_i_Sysoj, блог «Кроваво-красный на висках — не бегонии цвет»
Кроваво-красный на висках — не бегонии цвет. Глава 17
Предыдущая глава
После представления, когда публика уже разошлась, Чэн Фэнтай всё сидел, не двигаясь с места, и никак не мог прийти в себя. Он размышлял о том, что такие классические трагедии, как «Ромео и Джульетта», которые ему доводилось видеть, в сравнении с пьесой Шан Сижуя были всё равно что «Маленькая вдова, посещающая могилу» [1] — вместо душевной боли одно лишь жеманство да попытка разжалобить публику всхлипывающими детьми. Хотя «Дворец вечной жизни» рассказывал всем известную историю любви между императором и наложницей, в интерпретации Шан Сижуя она сильно переменилась: теперь акцент в ней ставился не на романтических чувствах, а на превратностях жизненного пути. Величественный стиль пьесы не мог не тронуть сердце мужчины.
читать дальшеМножество людей в зрительном зале аплодировали Шан Сижую и восклицали «Браво!» — их привлекла громкая слава, слухи и царящее в театре оживление — но сколько из них по-настоящему понимали его искусство? Ведь если бы они в самом деле поняли, то сидели бы сейчас в забытьи, подобно Чэн Фэнтаю, не в силах даже пошевелиться, в ожидании, когда зачарованная душа вернётся из странствия по золотому веку танской династии.
Чэн Фэнтай вновь взял платок, перевернул его, вытер слёзы, высморкался и наконец вышел из театра. Он разревелся, как последний сукин сын, и теперь не мог появиться за кулисами из боязни осрамиться.
На улице шёл снег — это был первый снег этой зимой в Бэйпине. Чернильное небо противостояло девственно-чистой земле, будто весь мир разделился на инь и ян. Засунув руки в карманы, Чэн Фэнтай медленно двинулся по направлению к переулку Логу. Лао Гэ дважды просигналил ему, спрашивая, не желает ли второй господин сесть в машину, но тот не отозвался. Понятия не имея, что с ним приключилось, водитель почёл за нужное больше его не трогать, так что просто снизил скорость до предела и медленно покатил вслед за ним.
Тем временем Шан Сижуй за кулисами снимал грим, выслушивая славословия Шэн Цзыюня — тот непременно заходил после каждого выступления, чтобы петь ему восторженные [2] дифирамбы — казалось, сегодня он был преисполнен ещё большего возбуждения, чем исполнитель главной роли.
Шан Сижуй продолжал то и дело поглядывать на дверь — так и не дождавшись Чэн Фэнтая, он наконец не выдержал и прервал Шэн Цзыюня:
— А где же второй господин?
— Кажется, перед представлением он успел где-то напиться, и у него из-за света фонарей заслезились глаза. Наверно, он так и сидит на том же месте, приходит в себя.
Тут Шан Сижуй и сам припомнил, как, выходя на поклон, успел заметить следы слёз на лице Чэн Фэнтая. Странное выражение его лица встревожило Шан Сижуя — Чэн Фэнтай будто с трудом сдерживал сильнейшую боль. Это никак не походило на опьянение. Сняв остатки грима с помощью масла, Шан Сижуй тут же бросился обратно на сцену — но в ложе уже никого не было. Уйти не попрощавшись было совсем не похоже на второго господина, и это привело Шан Сижуя в ещё большее недоумение. Не обращая внимания на продолжающего звать его Шэн Цзыюня, он запалил фонарь «Летучая мышь» и поспешил в тёмный проулок за театром — лишь там он наконец заметил спину Чэн Фэнтая, который удалялся сквозь снег. Казалось, его терзали тысячи мучительных эмоций, и это порождало тревогу.
Шан Сижуй не стал догонять его — вместо этого он прибавил огня в фонаре и какое-то время молча наблюдал за ним. Он хотел задать второму господину множество вопросов — как он сегодня играл? Понял ли он его выступление? Понравилось ли ему? Однако что-то подсказывало Шан Сижую, что сейчас стоит повременить с вопросами. Снег валил всё сильнее, и вскоре силуэт Чэн Фэнтая растворился за его завесой, тогда Шан Сижуй вернулся в театр.
Было уже за полночь, а Чэн Фэнтай всё брёл сквозь снег, Лао Гэ напрасно следовал за ним всю дорогу до дома. Пальто Чэн Фэнтая промокло насквозь, а его волосы и плечи покрылись слоем тающего снега. Зайдя в ворота, он направился прямиком во внутренний двор, не проронив ни слова встретившимся по пути слугам. Поскольку вторая госпожа по-прежнему придерживалась порядков маньчжурской аристократии, когда она отправлялась спать, во дворе женской половины дома рядами дежурили привезённые ею в Бэйпин служанки, чтобы в любой момент можно было послать их с поручениями. При виде Чэн Фэнтая тётушка Линь, которая стояла на страже во флигеле, обрадовалась ему и, расплывшись в улыбке, принялась сметать снег с его плеч.
— Что за день такой сегодня? Второй господин, желая вернуться домой, не побоялся даже эдакого снегопада! Вторая госпожа нынче рано отошла ко сну, а четвёртая барышня за ужином переела йогурта, и теперь у неё немного болит живот, так что она приняла лекарство и тоже легла.
Повернувшись к тётушке Линь, Чэн Фэнтай пристально всмотрелся в её лицо, слегка сдвинув брови. Смущённая подобным вниманием служанка в недоумении вновь обратилась к нему, но Чэн Фэнтай всё продолжал на неё таращиться, и выражение лица у него было, будто он только что очнулся от кошмара. Схватив его за руку, тётушка Линь встряхнула его несколько раз — никакого отклика.
— Второй господин! — испуганно воскликнула она. — Второй господин, что с вами? Инхуа [3]! Инхуа, скорее позови вторую госпожу!
Вторая госпожа привыкла к тому, что муж нередко проводит ночи вне дома, в особенности когда его угощает Торговая палата — ведь после застолья никак не избежать оживлённого общения с его хозяевами — а потому она давно уже уснула, держа на руках младшего сынишку. И вот среди ночи переполошённые служанки — молодая и старая — ввалились к ней в спальню, таща за собой Чэн Фэнтая, у которого был абсолютно потерянный вид. Перепугавшись не на шутку, вторая госпожа с помощью служанок раздела мужа, вытерла его и напоила горячим молоком. Чэн Фэнтай бесстрастно позволял им вертеть себя, кормить и раздевать, но никак не реагировал на это — его дух будто покинул тело.
Вторая госпожа в ужасе переглянулась с тётушкой Линь.
— Близится Дунчжи [4], — понизив голос, сказала служанка. — Боюсь, как бы второй господин не подцепил по дороге что-то нечистое.
— Вам немало лет, вы многое повидали, — обеспокоенно отозвалась вторая госпожа. — Скорее избавьтесь от этой нечисти!
— Это несложно, — заверила её тётушка Линь, после чего принесла с туалетного столика горшочек с румянами, обмакнула в него кончик пальца и, что-то бормоча себе под нос, собралась было провести линию между бровей Чэн Фэнтая.
Но тот внезапно очнулся и, схватив служанку за запястье, отвёл её руку:
— Что это ты делаешь?
Вторая госпожа и тётушка Линь вздохнули с облегчением и, похлопывая себя по коленям, принялись посмеиваться:
— Вот и славно! Второй господин, вы только что были одержимы.
— Что за чепуха? — недовольно нахмурившись, отмахнулся от них Чэн Фэнтай. — Ступайте отсюда, я спать хочу. — Тут он заметил, что лежащий на кане младший сынишка проснулся из-за поднятой женщинами суматохи — однако вместо того, чтобы расплакаться, он бесшумно лежал под одеялом, распахнув большие смышлёные глаза.
— И его пусть заберут! — раздражённо велел Чэн Фэнтай, указывая подбородком на младенца.
— Сейчас, сейчас! — засуетилась вторая госпожа.
Когда служанки унесли третьего маленького господина, Чэн Фэнтай залез под одеяло и испустил долгий, необычайно горестный вздох.
В подобном упадке духа вторая госпожа не видела мужа с тех самых пор, когда ему было шестнадцать — тогда его семья разорилась и он потерял всё, а потому она не могла не встревожиться. Склонившись к уху Чэн Фэнтая, она прошептала:
— Что эти люди из Торговой палаты тебе сделали? Опять чинят тебе препятствия?
Чэн Фэнтай молча покачал головой.
— Тогда что с тобой приключилось?
— Ничего особенного, — ответил Чэн Фэнтай, прикрыв глаза. — Просто тоска взяла.
Обычно вторая госпожа делала вид, что не придаёт его переживаниям большого значения, однако в глубине души она любила его, как родное дитя. При этих словах она прониклась к нему такой жалостью, что не знала, что и делать.
— Отчего же ты тоскуешь? — нежно спросила она, поглаживая лицо Чэн Фэнтая тонкими пальцами.
— Ян-гуйфэй повесилась, а Тан Мин-хуан умер от скорби.
От подобного заявления брови второй госпожи изумлённо взлетели, и она царапнула его ногтём по подбородку:
— Ты что, спятил?
— Да, я спятил, — спокойно согласился Чэн Фэнтай.
На этом вторая госпожа погасила лампу и тоже легла в постель — у неё пропала всякая охота с ним разговаривать. Когда Чэн Фэнтай сходит с ума, лучше не обращать на это внимания.
Чэн Фэнтай ещё долго не мог отойти от дикого опьянения «Дворцом вечной жизни» Шан Сижуя, и потому молчал целыми днями напролёт, будто его дух покинул тело. Он больше не выходил ни развлекаться в компании с женщинами, ни играть в маджонг, ни на деловые переговоры. В одночасье утратив интерес ко всему, он затворился в доме и курил сигары, подводил счета и вздыхал, не выходя из состояния душевного оцепенения. Временами он просто обнимал свою сестрёнку Чачу-эр и сидел с ней день напролёт. Она читала, обвив шею брата руками, а Чэн Фэнтай будто бы грезил наяву, так что комнату оглашал лишь тихий шорох страниц. Когда вторая госпожа натыкалась на эту сцену, она не могла удержаться от упрёков:
— Твоя сестра уже взрослая барышня, как ты можешь вот так с ней обниматься? Хоть вы с ней брат и сестра, всё же между женщинами и мужчинами следует делать различие! Как ты это объяснишь, если кто-нибудь увидит?!
Однако Чэн Фэнтай вот так обнимался с Чачей-эр уже семь лет кряду и не видел в этом ничего неподобающего. Если его что-то тяготило, в объятиях младшей сестры ему всегда становилось легче. Когда в их дом пришла беда, Чача-эр была ещё совсем маленькой, будто живая куколка, и лишь постоянно обнимая её, Чэн Фэнтай находил в себе силы пережить тяжёлые времена. После стольких лет Чача-эр так привыкла нежиться в руках брата, что это нисколько не мешало ей заниматься своими делами: есть, читать, складывать оригами или попросту дремать.
Похоже, сегодня Чэн Фэнтай всё же услышал наставления жены краем уха.
— Так ты у нас взрослая барышня? — повторил он, похлопав Чачу-эр по попе.
— Угу, — отозвалась девочка.
— Значит, старшему братцу больше не следует обниматься с тобой. Слезай.
Поёрзав, Чача-эр так и не сдвинулась с места, и Чэн Фэнтай был этому только рад. Приподняв брови, он устремил беспомощный взгляд на жену, продолжая как ни в чём не бывало держать Чачу-эр в объятиях.
Вторая госпожа не знала, что и сказать на это. Однако, поразмыслив, она решила, что в последние дни Чэн Фэнтай и впрямь пребывает во власти какого-то безумия, так что, если ему так уж хочется обниматься с младшей сестрой — пусть себе пообнимается пару дней, уж лучше это, чем какие-то чудачества. Немного погодя она вызвала к себе водителя Лао Гэ, чтобы как следует его расспросить. Характер Чэн Фэнтая порядком отличался от нрава других богатых господ — он не держал при себе личного слуги, так что Лао Гэ был самым близким человеком из его окружения. Стоило водителю услышать, что его хочет видеть вторая госпожа, как у него затряслись ноги и застучали зубы от страха, и он тут же выболтал ей половину правды о «Малой резиденции», а именно, признал, что второй господин Фань прячет там танцовщицу. На самом деле Лао Гэ и сам не знал правды о помешательстве Чэн Фэнтая, а потому лишь мельком упомянул театр «Цинфэн» и Шан Сижуя. Услышав это, вторая госпожа тут же призвала к себе младшего брата и обрушилась на него с обвинениями:
— Скажи-ка мне, что ты сотворил со своим старшим зятем? Ты только взгляни, что с ним стало — ни ест, ни пьёт, совсем сник — и всё из-за тебя!
Фань Лянь, у которого Чэн Фэнтай в «Малой резиденции» отобрал женщину, был всё ещё на него зол, а потому ему было непросто найти слова для оправдания. Свесив голову, он молча принимал попрёки старшей сестры. Наконец, с силой сведя брови, он вздохнул:
— Эх, ну раз так, пожалуй, зайду к нему… Попрошу у этого почтенного господина прощения.
На сей раз Чэн Фэнтай не обнимался с Чачей-эр, потому что девочка ушла заниматься музыкой. Второй господин возился с граммофоном, который привёз из Шанхая. Его долгое время не запускали, и то ли на нём губительно сказалась царящая в традиционном китайском доме влажность, то ли попросту вышла из строя какая-то деталь — так или иначе, он не желал издавать ни звука. Когда Фань Лянь вошёл, Чэн Фэнтай поманил его к себе:
— А ты вовремя! Ты ведь учился на инженера? Помоги-ка разобраться, отчего он не играет!
Фань Лянь хотел было ответить, что он потратил столько времени на учёбу не ради прихотей того, кто ведёт себя с ним, будто с посторонним, и всё же он приблизился, раздражённо заметив:
— Братец, да ты же вилку в розетку не вставил — было бы странно, если бы он играл!
Когда электричество было подключено, из граммофона полился мягкий чарующий женский голос — он исполнял песенку, популярную на Шанхайской набережной пару лет назад. Едва заслышав нежные обволакивающие звуки южного выговора певицы, Фань Лянь почувствовал, как у него размякают кости [5]. Опустившись на стул, он отпил чаю, наслаждаясь переливами мелодии. Внезапно Чэн Фэнтай со скрежетом сменил пластинку. Эту пачку пластинок давно не доставали, так что конверты уже успели пожелтеть. Не дослушав и пары фраз, второй господин вновь сменил пластинку, и так же бегло [6] перебрал ещё несколько. Наконец в комнату вбежала служанка:
— Второй господин, третья барышня жалуется, что звук слишком громкий, вы ей мешаете.
— Ясно, — помахал рукой Чэн Фэнтай. Когда служанка вышла, он швырнул стопку пластинок на кан, затем забрался на него сам и, прислонившись к окну, закурил. — Отвратительно. Ни одна не способна усладить слух.
Фань Лянь присел рядом с ним, перевернул пластинки и аккуратно сложил их.
— Если уж это тебе не нравится, то кто же способен тебе угодить?
После продолжительного молчания Чэн Фэнтай медленно произнёс:
— Шан Сижуй.
Тут-то в уме Фань Ляня всё наконец сошлось. «Я уже давно смекнул, что между вами двумя какие-то грязные делишки, а ты ещё и отрицал!» — злорадно подумал он и с умыслом спросил:
— Как я посмотрю, второй господин начинает проникаться оперой?
Взглянув на него искоса, Чэн Фэнтай улыбнулся.
Тут-то Фань Лянь окончательно уверился в своих догадках. Он хлопнул Чэн Фэнтая по колену, а потом встряхнул его:
— Так дело в опере? Тогда это легко уладить: у меня есть все его пластинки, забирай на здоровье. Но если тебя интересует не только опера…
Фань Лянь покачал головой. Сперва он хотел дать Чэн Фэнтаю совет, но тут же решил, что это бесполезно. Другие люди легко проникались к Шан Сижую жалостью, потому что не знали, что он из себя представляет; однако что до Чэн Фэнтая, то он прежде слышал сплетни и не раз видел Шан Сижуя воочию — а на празднике в честь первого месяца сына ему довелось созерцать безумие этого человека во всей красе. Если Чэн Фэнтай угодил в сети этого актёра, то, должно быть, он и сам повредился рассудком — тогда никто уже не сумеет убедить его сойти с этой гибельной дорожки.
— На самом деле, мне и впрямь полюбилась не только опера, — попыхивая сигарой, ответил Чэн Фэнтай. — Но не воображай на этот счёт всякий вздор.
Фань Лянь весь обратился во слух [7]. Чэн Фэнтай поджал губы и долгое время подбирал слова, прежде чем смог сформулировать фразу:
— Я чувствую, что у Шан Сижуя есть что-то на сердце. Он не столь прост, как кажется на первый взгляд. Он воистину сошёл со страниц пьесы.
— Когда я впервые увидел его в Пинъяне, — с улыбкой поведал Фань Лянь, — то посвятил ему такие слова: «Тело — в мирской суете [8], душа — в пьесе». Разумеется, он непрост — я давно это понял. В противном случае я бы на него и не взглянул после того, как он так жестоко обошёлся с Чан Чжисинем. Талант, достойный восхищения, — со вздохом добавил он.
— Я говорю не о том, как хорошо он поёт, в этом я ничего не понимаю, — возразил Чэн Фэнтай. — Я имею в виду, что… его душа самого высшего свойства, его мысли и чувства отличаются тонкостью и богатством. Он не из тех актёров, что полагаются на один лишь голос, в сравнении с ним даже мы с тобой — не более чем бурдюки для вина и мешки для риса [9], ходячие мертвецы.
— Эй, говори за себя! — со смехом возразил Фань Лянь. — Нечего приплетать тут меня, нет никаких «нас».
Чэн Фэнтай улыбнулся ему, но против обыкновения не стал язвить в ответ. У Фань Ляня возникло чувство, что его старший зять внезапно сделался очень тихим, будто к нему вернулась юношеская застенчивость. На самом же деле раньше Чэн Фэнтай был именно таким, просто, занявшись торговлей, он привык иметь дело с людьми самого низкого пошиба. Претерпев всевозможные беды [10] бренного мира, он сам мало-помалу сделался изрядным мерзавцем и проходимцем [11], однако когда ему доводилось встретиться с чем-то, что по-настоящему трогало его сердце, то эта сторона его натуры вновь возвращалась к жизни.
— Прежде я не понимал, отчего эти школяры вместо того, чтобы хорошенько заниматься своей наукой, сближаются с актёрами, — продолжил Чэн Фэнтай. — Однако после встречи с Шан Сижуем мне это открылось. Младший шурин, не скрою от тебя, что я…
Но в этот самый момент Чача-эр, закончив занятие, распахнула дверь и вбежала в комнату. Хлопнувшись на руки Чэн Фэнтаю, она заявила, что устала и хочет спать, совершенно не обращая внимания на присутствие Фань Ляня. Тот поспешно вскочил на ноги — он хотел было предостеречь старшего зятя, но не мог сделать этого при девочке. Чэн Фэнтай зажал в зубах сигару, снял с Чачи-эр верхнюю одежду, укутал её в одеяло, взял на руки и обнял. Фань Лянь не раз наблюдал, как его старший зять обжимается с женщинами самого разного сорта, флиртуя с ними, и теперь, когда он увидел, как Чэн Фэнтай обнимает младшую сестру, ему стало не по себе, так что он поспешил попрощаться и вышел.
После разговора с Фань Лянем Чэн Фэнтай успокоился. Теперь он наконец прозрел и твёрдо знал, чего хочет. С наступлением ночи он протёр лицо горячим полотенцем, нанёс крем, принарядился — и вот такой расфранчённый, напомаженный [12] и благоухающий отправился на прогулку. Обычно вторая госпожа больше всего на свете ненавидела, когда он вот так уходил из дома и шатался не пойми где — по делу или без — будто ночной бродяга. Однако то, что муж несколько дней безвылазно просидел дома, не на шутку встревожило вторую госпожу, и потому, когда он вновь начал вести себя как обычно, это её только порадовало — пожелав ему развеяться как следует, она заверила его, что в доме всё спокойно и он может не торопиться обратно.
Этой ночью Чэн Фэнтай направился к Шан Сижую.
На сей раз он не пошёл за кулисы. Повсюду раскинулось белое полотно «малых снегов» [13], и Чэн Фэнтай, велев Лао Гэ припарковать машину у входа в проулок, просто молча сидел на заднем сидении и курил. Маленькие снежинки залетали в полуоткрытое окно и ложились ему на лицо, но Чэн Фэнтай будто этого не замечал. А вот Лао Гэ начал замерзать — он то и дело вжимал голову в плечи и потирал ладони. Оглянувшись на Чэн Фэнтая, он подумал, что хозяин в последнее время и впрямь не такой, как обычно. Вот, к примеру, ждёт здесь Шан Сижуя, который сейчас выступает — так не лучше ли было бы посидеть за кулисами, в тепле и уюте? Неужто, оставаясь под снегом у его дверей, он таким образом проявляет уважение к этому Шану [14] — иначе зачем бы ему так делать?
Когда представление закончилось, у ворот театра собрались заядлые театралы и долго не расходились в надежде хоть одним глазком взглянуть на Шан-лаобаня и воздать ему почести лично. Однако именно из-за того, что там столпилось множество возбуждённых людей, Шан Сижуй не решался показываться, дабы не послужить причиной беспорядков. Около получаса спустя запал поклонников наконец иссяк, и они постепенно разошлись — теперь в переулок лишь по двое-по трое выходили актёры, которые играли в пьесе. Актрисы, судя по их броским нарядам [15], спешили на ночные вечеринки, у входа в переулок их дожидались рикши. Наконец в противоположном конце переулка показались медленно идущие рука об руку Шан Сижуй и Сяо Лай — хозяин и служанка шли под одним зонтом. Поскольку Шан Сижуй был выше на голову, он держал зонт, а у Сяо Лай на сгибе локтя висел ротанговый короб — должно быть, там был чайный набор Шан Сижуя и закуски. Под снегом они жались друг к другу — эта картина казалась исполненной душевного тепла.
Едва завидев Шан Сижуя, Чэн Фэнтай внезапно потянулся к рулю и дважды нажал на клаксон — Лао Гэ аж подскочил от неожиданности. Шан Сижуй и Сяо Лай одновременно обернулись на сигнал; Шан Сижуй тут же узнал машину по маленькой блестящей женщине на бампере [16] и расплылся в радостной улыбке. Увидев выражение его лица, Сяо Лай и сама догадалась, чья это машина — ей уже давно не доводилось видеть, чтобы кто-то так поднимал настроение её хозяину одним своим появлением. Девушка вмиг переменилась в лице и замерла на месте, не желая идти дальше.
При взгляде на Чэн Фэнтая Сяо Лай вспомнился Пинъян. Тогда Чан Чжисинь тоже был известным покровителем труппы «Шуйюнь». Третий господин Чан казался приятным и культурным человеком с тонким вкусом, который к тому же был весьма щедр. Он даже уговорил брата и сестру Шан и Цзян поставить для него «Легенду о Белой змее». Однако Сяо Лай знала, что Шан Сижуй невзлюбил Чан Чжисиня с первого же взгляда — как-то он по секрету сказал ей: «Этот человек с самого начала был мне отвратителен — я сразу почувствовал, что он многое у меня отнимет, и я ничего не смогу с этим поделать. И сама видишь — всё так и случилось».
И сейчас Сяо Лай чувствовала то же самое по отношению к Чэн Фэнтаю.
Сунув зонтик из промасленной бумаги в руку девушки, Шан Сижуй торопливо велел ей: «Жди меня дома», а сам, не обращая внимания на сыплющий с неба снег, бросился к машине. Чэн Фэнтай уже распахнул ему дверь, схватил его за руку и втащил внутрь. Машина тут же тронулась с места, а Сяо Лай с зонтом бездумно пробежала несколько шагов следом — душа её была объята тревогой и унынием.
В машине Шан Сижуй потряс головой, стряхнул снег с одежды и лучезарно улыбнулся:
— Как долго второй господин ждал? Почему вы не прошли за кулисы?
Вместо ответа Чэн Фэнтай поглядел на него с лёгкой улыбкой, совсем не походящей на прежнюю — в ней больше не было насмешки, лишь сдержанная нежность, таящая в себе множество невысказанных слов и мыслей. Теперь он казался приличным и серьёзным человеком, лишь в глазах проглядывала еле различимая тень соблазна, говорящая о том, что он не в силах отказаться от своих намерений — всё-таки он по-прежнему оставался всё тем же повесой [17].
— Куда мы едем? — спросил Шан Сижуй.
— Позвольте пригласить Шан-лаобаня на лёгкий ужин, — растягивая слова, ответил Чэн Фэнтай. — Чего Шан-лаобань желает отведать?
— Хочу чего-нибудь сладкого, — не задумываясь, ответил Шан Сижуй.
Примечания переводчика:
[1] «Маленькая вдова, посещающая могилу» 小寡妇上坟似 (Xiǎo guǎfù shàngfén shì) — традиционная аньхойская опера, основанная на народных песнях, танцах и легендах. По сюжету молодая деревенская вдова с маленькими детьми приходит на кладбище на праздник Цинмин, чтобы прибраться на могиле мужа.
[2] Восторженные — в оригинале чэнъюй 眉飞色舞 (méi fēi sè wǔ) — в букв. пер. с кит. «брови взлетают, цвета прыгают», обр. в знач. «ликовать, восхищаться, прийти в восторг».
[3] Инхуа 樱花 (yīnghuā) — имя служанки означает «цветы вишни (или сакуры)».
[4] Дунчжи — здесь 东至 (dōngzhì), иное написание 22 сезона традиционного сельскохозяйственного календаря Дунчжи 冬至 (dōngzhì), или Зимнего солнцестояния. На Дунчжи приходится один из дней поминовения усопших, а потому он считается довольно опасным с той точки зрения, что к человеку может привязаться какая-то потусторонняя сущность.
[5] Размякли кости — в оригинале 骨头缝发痒 (gǔtou fèng fā yǎng) — в букв. пер. с кит. «зачесался до костей».
[6] Бегло — в оригинале чэнъюй 走马观花 (zǒumǎ guānhuā) — в пер. с кит. «любоваться цветами на скаку», обр. в знач. «мельком, поверхностно».
[7] Обратился во слух — в оригинале чэнъюй 洗耳恭听 (xǐ’ěrgōngtīng) — в пер. с кит. «промыть уши и почтительно внимать», обр. в знач. «внимательно слушать, отнестись с полным вниманием».
[8] Мирская суета — в оригинале 红尘 (hóngchén) — в пер. с кит. «багровая пыль», обр. также в знач. «столб пыли, мишура, показная роскошь».
[9] Бурдюки для вина и мешки для риса — в оригинале чэнъюй 酒囊饭袋 (jiǔnáng fàndài), обр. в значении «никчёмный человек, дармоед».
[10] Всевозможные беды — в оригинале 三千 (sānqiān) — в пер. с кит. «три тысячи», обр. в знач. «очень много» и «три тысячи кар», «всевозможные наказания».
[11] Проходимец — в оригинале чэнъюй 油嘴滑舌 (yóuzuǐ huáshé) — в пер. с кит. «масляные уста и скользкий язык», обр. в знач. «легкомысленный, болтун, шутник».
[12] Напомаженный — в оригинале 油头粉面 (yóutóufěnmiàn) — в пер. с кит. «жирная голова, напудренное лицо», обр. в знач. «густо накрашенный, размалёванный», а также «франт, щёголь» и «проститутка».
[13] Малые снега 小雪 (xiǎoxuě) — двадцатый сезон китайского сельскохозяйственного календаря, наступает 22-23 ноября, отнесён ко второй половине десятого лунного месяца.
[14] Оставаясь под снегом у его дверей, он таким образом проявляет уважение к этому Шану — возможно, в оригинале присутствует игра слов: 商门 (Shāng mén) — как букв. «ворота Шана», так и «школа Шана, последователи Шана», а следующее за ними 立雪 (lìxuě) — как букв. «оставаться под снегом», так и «проявлять уважение к учителю, стремиться к учёбе».
[15] Броские наряды — в оригинале чэнъюй 花枝招展 (huāzhī zhāozhǎn) — в пер. с кит. «цветущие ветки во всей красе», обр. о нарядной женщине.
[16] Маленькая блестящая женщина на бампере — украшающая капот автомобилей марки Роллс-Ройс фигурка «дух экстаза» — символическое изображение богини Ники. С 1923 года стала непременным атрибутом автомобилей этой марки, с 2003 года права на фигурку принадлежат фирме BMW.
Скульптор Чарльз Сайкс воплотил в ней «разумную скорость, грацию и красоту, дух, в котором нет ни капли вульгарности, фривольности и ража».
Моделью для статуэтки послужила Элеанора Веласко Торнтон — секретарь и возлюбленная Джона Дугласа-Скотта-Монтегю, второго барона Монтегю-Белью, друга Чарльза Стюарта Роллса и инженера Фредерика Генри Ройса — основателей компании Rolls-Royce.
[17] Повеса 小白脸 (xiǎobáiliǎn) — в букв. пер. с кит. «маленькое белое личико», обр. в знач. «женственный мужчина», «молодой любовник», «альфонс, содержанец».
После представления, когда публика уже разошлась, Чэн Фэнтай всё сидел, не двигаясь с места, и никак не мог прийти в себя. Он размышлял о том, что такие классические трагедии, как «Ромео и Джульетта», которые ему доводилось видеть, в сравнении с пьесой Шан Сижуя были всё равно что «Маленькая вдова, посещающая могилу» [1] — вместо душевной боли одно лишь жеманство да попытка разжалобить публику всхлипывающими детьми. Хотя «Дворец вечной жизни» рассказывал всем известную историю любви между императором и наложницей, в интерпретации Шан Сижуя она сильно переменилась: теперь акцент в ней ставился не на романтических чувствах, а на превратностях жизненного пути. Величественный стиль пьесы не мог не тронуть сердце мужчины.
читать дальшеМножество людей в зрительном зале аплодировали Шан Сижую и восклицали «Браво!» — их привлекла громкая слава, слухи и царящее в театре оживление — но сколько из них по-настоящему понимали его искусство? Ведь если бы они в самом деле поняли, то сидели бы сейчас в забытьи, подобно Чэн Фэнтаю, не в силах даже пошевелиться, в ожидании, когда зачарованная душа вернётся из странствия по золотому веку танской династии.
Чэн Фэнтай вновь взял платок, перевернул его, вытер слёзы, высморкался и наконец вышел из театра. Он разревелся, как последний сукин сын, и теперь не мог появиться за кулисами из боязни осрамиться.
На улице шёл снег — это был первый снег этой зимой в Бэйпине. Чернильное небо противостояло девственно-чистой земле, будто весь мир разделился на инь и ян. Засунув руки в карманы, Чэн Фэнтай медленно двинулся по направлению к переулку Логу. Лао Гэ дважды просигналил ему, спрашивая, не желает ли второй господин сесть в машину, но тот не отозвался. Понятия не имея, что с ним приключилось, водитель почёл за нужное больше его не трогать, так что просто снизил скорость до предела и медленно покатил вслед за ним.
Тем временем Шан Сижуй за кулисами снимал грим, выслушивая славословия Шэн Цзыюня — тот непременно заходил после каждого выступления, чтобы петь ему восторженные [2] дифирамбы — казалось, сегодня он был преисполнен ещё большего возбуждения, чем исполнитель главной роли.
Шан Сижуй продолжал то и дело поглядывать на дверь — так и не дождавшись Чэн Фэнтая, он наконец не выдержал и прервал Шэн Цзыюня:
— А где же второй господин?
— Кажется, перед представлением он успел где-то напиться, и у него из-за света фонарей заслезились глаза. Наверно, он так и сидит на том же месте, приходит в себя.
Тут Шан Сижуй и сам припомнил, как, выходя на поклон, успел заметить следы слёз на лице Чэн Фэнтая. Странное выражение его лица встревожило Шан Сижуя — Чэн Фэнтай будто с трудом сдерживал сильнейшую боль. Это никак не походило на опьянение. Сняв остатки грима с помощью масла, Шан Сижуй тут же бросился обратно на сцену — но в ложе уже никого не было. Уйти не попрощавшись было совсем не похоже на второго господина, и это привело Шан Сижуя в ещё большее недоумение. Не обращая внимания на продолжающего звать его Шэн Цзыюня, он запалил фонарь «Летучая мышь» и поспешил в тёмный проулок за театром — лишь там он наконец заметил спину Чэн Фэнтая, который удалялся сквозь снег. Казалось, его терзали тысячи мучительных эмоций, и это порождало тревогу.
Шан Сижуй не стал догонять его — вместо этого он прибавил огня в фонаре и какое-то время молча наблюдал за ним. Он хотел задать второму господину множество вопросов — как он сегодня играл? Понял ли он его выступление? Понравилось ли ему? Однако что-то подсказывало Шан Сижую, что сейчас стоит повременить с вопросами. Снег валил всё сильнее, и вскоре силуэт Чэн Фэнтая растворился за его завесой, тогда Шан Сижуй вернулся в театр.
Было уже за полночь, а Чэн Фэнтай всё брёл сквозь снег, Лао Гэ напрасно следовал за ним всю дорогу до дома. Пальто Чэн Фэнтая промокло насквозь, а его волосы и плечи покрылись слоем тающего снега. Зайдя в ворота, он направился прямиком во внутренний двор, не проронив ни слова встретившимся по пути слугам. Поскольку вторая госпожа по-прежнему придерживалась порядков маньчжурской аристократии, когда она отправлялась спать, во дворе женской половины дома рядами дежурили привезённые ею в Бэйпин служанки, чтобы в любой момент можно было послать их с поручениями. При виде Чэн Фэнтая тётушка Линь, которая стояла на страже во флигеле, обрадовалась ему и, расплывшись в улыбке, принялась сметать снег с его плеч.
— Что за день такой сегодня? Второй господин, желая вернуться домой, не побоялся даже эдакого снегопада! Вторая госпожа нынче рано отошла ко сну, а четвёртая барышня за ужином переела йогурта, и теперь у неё немного болит живот, так что она приняла лекарство и тоже легла.
Повернувшись к тётушке Линь, Чэн Фэнтай пристально всмотрелся в её лицо, слегка сдвинув брови. Смущённая подобным вниманием служанка в недоумении вновь обратилась к нему, но Чэн Фэнтай всё продолжал на неё таращиться, и выражение лица у него было, будто он только что очнулся от кошмара. Схватив его за руку, тётушка Линь встряхнула его несколько раз — никакого отклика.
— Второй господин! — испуганно воскликнула она. — Второй господин, что с вами? Инхуа [3]! Инхуа, скорее позови вторую госпожу!
Вторая госпожа привыкла к тому, что муж нередко проводит ночи вне дома, в особенности когда его угощает Торговая палата — ведь после застолья никак не избежать оживлённого общения с его хозяевами — а потому она давно уже уснула, держа на руках младшего сынишку. И вот среди ночи переполошённые служанки — молодая и старая — ввалились к ней в спальню, таща за собой Чэн Фэнтая, у которого был абсолютно потерянный вид. Перепугавшись не на шутку, вторая госпожа с помощью служанок раздела мужа, вытерла его и напоила горячим молоком. Чэн Фэнтай бесстрастно позволял им вертеть себя, кормить и раздевать, но никак не реагировал на это — его дух будто покинул тело.
Вторая госпожа в ужасе переглянулась с тётушкой Линь.
— Близится Дунчжи [4], — понизив голос, сказала служанка. — Боюсь, как бы второй господин не подцепил по дороге что-то нечистое.
— Вам немало лет, вы многое повидали, — обеспокоенно отозвалась вторая госпожа. — Скорее избавьтесь от этой нечисти!
— Это несложно, — заверила её тётушка Линь, после чего принесла с туалетного столика горшочек с румянами, обмакнула в него кончик пальца и, что-то бормоча себе под нос, собралась было провести линию между бровей Чэн Фэнтая.
Но тот внезапно очнулся и, схватив служанку за запястье, отвёл её руку:
— Что это ты делаешь?
Вторая госпожа и тётушка Линь вздохнули с облегчением и, похлопывая себя по коленям, принялись посмеиваться:
— Вот и славно! Второй господин, вы только что были одержимы.
— Что за чепуха? — недовольно нахмурившись, отмахнулся от них Чэн Фэнтай. — Ступайте отсюда, я спать хочу. — Тут он заметил, что лежащий на кане младший сынишка проснулся из-за поднятой женщинами суматохи — однако вместо того, чтобы расплакаться, он бесшумно лежал под одеялом, распахнув большие смышлёные глаза.
— И его пусть заберут! — раздражённо велел Чэн Фэнтай, указывая подбородком на младенца.
— Сейчас, сейчас! — засуетилась вторая госпожа.
Когда служанки унесли третьего маленького господина, Чэн Фэнтай залез под одеяло и испустил долгий, необычайно горестный вздох.
В подобном упадке духа вторая госпожа не видела мужа с тех самых пор, когда ему было шестнадцать — тогда его семья разорилась и он потерял всё, а потому она не могла не встревожиться. Склонившись к уху Чэн Фэнтая, она прошептала:
— Что эти люди из Торговой палаты тебе сделали? Опять чинят тебе препятствия?
Чэн Фэнтай молча покачал головой.
— Тогда что с тобой приключилось?
— Ничего особенного, — ответил Чэн Фэнтай, прикрыв глаза. — Просто тоска взяла.
Обычно вторая госпожа делала вид, что не придаёт его переживаниям большого значения, однако в глубине души она любила его, как родное дитя. При этих словах она прониклась к нему такой жалостью, что не знала, что и делать.
— Отчего же ты тоскуешь? — нежно спросила она, поглаживая лицо Чэн Фэнтая тонкими пальцами.
— Ян-гуйфэй повесилась, а Тан Мин-хуан умер от скорби.
От подобного заявления брови второй госпожи изумлённо взлетели, и она царапнула его ногтём по подбородку:
— Ты что, спятил?
— Да, я спятил, — спокойно согласился Чэн Фэнтай.
На этом вторая госпожа погасила лампу и тоже легла в постель — у неё пропала всякая охота с ним разговаривать. Когда Чэн Фэнтай сходит с ума, лучше не обращать на это внимания.
Чэн Фэнтай ещё долго не мог отойти от дикого опьянения «Дворцом вечной жизни» Шан Сижуя, и потому молчал целыми днями напролёт, будто его дух покинул тело. Он больше не выходил ни развлекаться в компании с женщинами, ни играть в маджонг, ни на деловые переговоры. В одночасье утратив интерес ко всему, он затворился в доме и курил сигары, подводил счета и вздыхал, не выходя из состояния душевного оцепенения. Временами он просто обнимал свою сестрёнку Чачу-эр и сидел с ней день напролёт. Она читала, обвив шею брата руками, а Чэн Фэнтай будто бы грезил наяву, так что комнату оглашал лишь тихий шорох страниц. Когда вторая госпожа натыкалась на эту сцену, она не могла удержаться от упрёков:
— Твоя сестра уже взрослая барышня, как ты можешь вот так с ней обниматься? Хоть вы с ней брат и сестра, всё же между женщинами и мужчинами следует делать различие! Как ты это объяснишь, если кто-нибудь увидит?!
Однако Чэн Фэнтай вот так обнимался с Чачей-эр уже семь лет кряду и не видел в этом ничего неподобающего. Если его что-то тяготило, в объятиях младшей сестры ему всегда становилось легче. Когда в их дом пришла беда, Чача-эр была ещё совсем маленькой, будто живая куколка, и лишь постоянно обнимая её, Чэн Фэнтай находил в себе силы пережить тяжёлые времена. После стольких лет Чача-эр так привыкла нежиться в руках брата, что это нисколько не мешало ей заниматься своими делами: есть, читать, складывать оригами или попросту дремать.
Похоже, сегодня Чэн Фэнтай всё же услышал наставления жены краем уха.
— Так ты у нас взрослая барышня? — повторил он, похлопав Чачу-эр по попе.
— Угу, — отозвалась девочка.
— Значит, старшему братцу больше не следует обниматься с тобой. Слезай.
Поёрзав, Чача-эр так и не сдвинулась с места, и Чэн Фэнтай был этому только рад. Приподняв брови, он устремил беспомощный взгляд на жену, продолжая как ни в чём не бывало держать Чачу-эр в объятиях.
Вторая госпожа не знала, что и сказать на это. Однако, поразмыслив, она решила, что в последние дни Чэн Фэнтай и впрямь пребывает во власти какого-то безумия, так что, если ему так уж хочется обниматься с младшей сестрой — пусть себе пообнимается пару дней, уж лучше это, чем какие-то чудачества. Немного погодя она вызвала к себе водителя Лао Гэ, чтобы как следует его расспросить. Характер Чэн Фэнтая порядком отличался от нрава других богатых господ — он не держал при себе личного слуги, так что Лао Гэ был самым близким человеком из его окружения. Стоило водителю услышать, что его хочет видеть вторая госпожа, как у него затряслись ноги и застучали зубы от страха, и он тут же выболтал ей половину правды о «Малой резиденции», а именно, признал, что второй господин Фань прячет там танцовщицу. На самом деле Лао Гэ и сам не знал правды о помешательстве Чэн Фэнтая, а потому лишь мельком упомянул театр «Цинфэн» и Шан Сижуя. Услышав это, вторая госпожа тут же призвала к себе младшего брата и обрушилась на него с обвинениями:
— Скажи-ка мне, что ты сотворил со своим старшим зятем? Ты только взгляни, что с ним стало — ни ест, ни пьёт, совсем сник — и всё из-за тебя!
Фань Лянь, у которого Чэн Фэнтай в «Малой резиденции» отобрал женщину, был всё ещё на него зол, а потому ему было непросто найти слова для оправдания. Свесив голову, он молча принимал попрёки старшей сестры. Наконец, с силой сведя брови, он вздохнул:
— Эх, ну раз так, пожалуй, зайду к нему… Попрошу у этого почтенного господина прощения.
На сей раз Чэн Фэнтай не обнимался с Чачей-эр, потому что девочка ушла заниматься музыкой. Второй господин возился с граммофоном, который привёз из Шанхая. Его долгое время не запускали, и то ли на нём губительно сказалась царящая в традиционном китайском доме влажность, то ли попросту вышла из строя какая-то деталь — так или иначе, он не желал издавать ни звука. Когда Фань Лянь вошёл, Чэн Фэнтай поманил его к себе:
— А ты вовремя! Ты ведь учился на инженера? Помоги-ка разобраться, отчего он не играет!
Фань Лянь хотел было ответить, что он потратил столько времени на учёбу не ради прихотей того, кто ведёт себя с ним, будто с посторонним, и всё же он приблизился, раздражённо заметив:
— Братец, да ты же вилку в розетку не вставил — было бы странно, если бы он играл!
Когда электричество было подключено, из граммофона полился мягкий чарующий женский голос — он исполнял песенку, популярную на Шанхайской набережной пару лет назад. Едва заслышав нежные обволакивающие звуки южного выговора певицы, Фань Лянь почувствовал, как у него размякают кости [5]. Опустившись на стул, он отпил чаю, наслаждаясь переливами мелодии. Внезапно Чэн Фэнтай со скрежетом сменил пластинку. Эту пачку пластинок давно не доставали, так что конверты уже успели пожелтеть. Не дослушав и пары фраз, второй господин вновь сменил пластинку, и так же бегло [6] перебрал ещё несколько. Наконец в комнату вбежала служанка:
— Второй господин, третья барышня жалуется, что звук слишком громкий, вы ей мешаете.
— Ясно, — помахал рукой Чэн Фэнтай. Когда служанка вышла, он швырнул стопку пластинок на кан, затем забрался на него сам и, прислонившись к окну, закурил. — Отвратительно. Ни одна не способна усладить слух.
Фань Лянь присел рядом с ним, перевернул пластинки и аккуратно сложил их.
— Если уж это тебе не нравится, то кто же способен тебе угодить?
После продолжительного молчания Чэн Фэнтай медленно произнёс:
— Шан Сижуй.
Тут-то в уме Фань Ляня всё наконец сошлось. «Я уже давно смекнул, что между вами двумя какие-то грязные делишки, а ты ещё и отрицал!» — злорадно подумал он и с умыслом спросил:
— Как я посмотрю, второй господин начинает проникаться оперой?
Взглянув на него искоса, Чэн Фэнтай улыбнулся.
Тут-то Фань Лянь окончательно уверился в своих догадках. Он хлопнул Чэн Фэнтая по колену, а потом встряхнул его:
— Так дело в опере? Тогда это легко уладить: у меня есть все его пластинки, забирай на здоровье. Но если тебя интересует не только опера…
Фань Лянь покачал головой. Сперва он хотел дать Чэн Фэнтаю совет, но тут же решил, что это бесполезно. Другие люди легко проникались к Шан Сижую жалостью, потому что не знали, что он из себя представляет; однако что до Чэн Фэнтая, то он прежде слышал сплетни и не раз видел Шан Сижуя воочию — а на празднике в честь первого месяца сына ему довелось созерцать безумие этого человека во всей красе. Если Чэн Фэнтай угодил в сети этого актёра, то, должно быть, он и сам повредился рассудком — тогда никто уже не сумеет убедить его сойти с этой гибельной дорожки.
— На самом деле, мне и впрямь полюбилась не только опера, — попыхивая сигарой, ответил Чэн Фэнтай. — Но не воображай на этот счёт всякий вздор.
Фань Лянь весь обратился во слух [7]. Чэн Фэнтай поджал губы и долгое время подбирал слова, прежде чем смог сформулировать фразу:
— Я чувствую, что у Шан Сижуя есть что-то на сердце. Он не столь прост, как кажется на первый взгляд. Он воистину сошёл со страниц пьесы.
— Когда я впервые увидел его в Пинъяне, — с улыбкой поведал Фань Лянь, — то посвятил ему такие слова: «Тело — в мирской суете [8], душа — в пьесе». Разумеется, он непрост — я давно это понял. В противном случае я бы на него и не взглянул после того, как он так жестоко обошёлся с Чан Чжисинем. Талант, достойный восхищения, — со вздохом добавил он.
— Я говорю не о том, как хорошо он поёт, в этом я ничего не понимаю, — возразил Чэн Фэнтай. — Я имею в виду, что… его душа самого высшего свойства, его мысли и чувства отличаются тонкостью и богатством. Он не из тех актёров, что полагаются на один лишь голос, в сравнении с ним даже мы с тобой — не более чем бурдюки для вина и мешки для риса [9], ходячие мертвецы.
— Эй, говори за себя! — со смехом возразил Фань Лянь. — Нечего приплетать тут меня, нет никаких «нас».
Чэн Фэнтай улыбнулся ему, но против обыкновения не стал язвить в ответ. У Фань Ляня возникло чувство, что его старший зять внезапно сделался очень тихим, будто к нему вернулась юношеская застенчивость. На самом же деле раньше Чэн Фэнтай был именно таким, просто, занявшись торговлей, он привык иметь дело с людьми самого низкого пошиба. Претерпев всевозможные беды [10] бренного мира, он сам мало-помалу сделался изрядным мерзавцем и проходимцем [11], однако когда ему доводилось встретиться с чем-то, что по-настоящему трогало его сердце, то эта сторона его натуры вновь возвращалась к жизни.
— Прежде я не понимал, отчего эти школяры вместо того, чтобы хорошенько заниматься своей наукой, сближаются с актёрами, — продолжил Чэн Фэнтай. — Однако после встречи с Шан Сижуем мне это открылось. Младший шурин, не скрою от тебя, что я…
Но в этот самый момент Чача-эр, закончив занятие, распахнула дверь и вбежала в комнату. Хлопнувшись на руки Чэн Фэнтаю, она заявила, что устала и хочет спать, совершенно не обращая внимания на присутствие Фань Ляня. Тот поспешно вскочил на ноги — он хотел было предостеречь старшего зятя, но не мог сделать этого при девочке. Чэн Фэнтай зажал в зубах сигару, снял с Чачи-эр верхнюю одежду, укутал её в одеяло, взял на руки и обнял. Фань Лянь не раз наблюдал, как его старший зять обжимается с женщинами самого разного сорта, флиртуя с ними, и теперь, когда он увидел, как Чэн Фэнтай обнимает младшую сестру, ему стало не по себе, так что он поспешил попрощаться и вышел.
После разговора с Фань Лянем Чэн Фэнтай успокоился. Теперь он наконец прозрел и твёрдо знал, чего хочет. С наступлением ночи он протёр лицо горячим полотенцем, нанёс крем, принарядился — и вот такой расфранчённый, напомаженный [12] и благоухающий отправился на прогулку. Обычно вторая госпожа больше всего на свете ненавидела, когда он вот так уходил из дома и шатался не пойми где — по делу или без — будто ночной бродяга. Однако то, что муж несколько дней безвылазно просидел дома, не на шутку встревожило вторую госпожу, и потому, когда он вновь начал вести себя как обычно, это её только порадовало — пожелав ему развеяться как следует, она заверила его, что в доме всё спокойно и он может не торопиться обратно.
Этой ночью Чэн Фэнтай направился к Шан Сижую.
На сей раз он не пошёл за кулисы. Повсюду раскинулось белое полотно «малых снегов» [13], и Чэн Фэнтай, велев Лао Гэ припарковать машину у входа в проулок, просто молча сидел на заднем сидении и курил. Маленькие снежинки залетали в полуоткрытое окно и ложились ему на лицо, но Чэн Фэнтай будто этого не замечал. А вот Лао Гэ начал замерзать — он то и дело вжимал голову в плечи и потирал ладони. Оглянувшись на Чэн Фэнтая, он подумал, что хозяин в последнее время и впрямь не такой, как обычно. Вот, к примеру, ждёт здесь Шан Сижуя, который сейчас выступает — так не лучше ли было бы посидеть за кулисами, в тепле и уюте? Неужто, оставаясь под снегом у его дверей, он таким образом проявляет уважение к этому Шану [14] — иначе зачем бы ему так делать?
Когда представление закончилось, у ворот театра собрались заядлые театралы и долго не расходились в надежде хоть одним глазком взглянуть на Шан-лаобаня и воздать ему почести лично. Однако именно из-за того, что там столпилось множество возбуждённых людей, Шан Сижуй не решался показываться, дабы не послужить причиной беспорядков. Около получаса спустя запал поклонников наконец иссяк, и они постепенно разошлись — теперь в переулок лишь по двое-по трое выходили актёры, которые играли в пьесе. Актрисы, судя по их броским нарядам [15], спешили на ночные вечеринки, у входа в переулок их дожидались рикши. Наконец в противоположном конце переулка показались медленно идущие рука об руку Шан Сижуй и Сяо Лай — хозяин и служанка шли под одним зонтом. Поскольку Шан Сижуй был выше на голову, он держал зонт, а у Сяо Лай на сгибе локтя висел ротанговый короб — должно быть, там был чайный набор Шан Сижуя и закуски. Под снегом они жались друг к другу — эта картина казалась исполненной душевного тепла.
Едва завидев Шан Сижуя, Чэн Фэнтай внезапно потянулся к рулю и дважды нажал на клаксон — Лао Гэ аж подскочил от неожиданности. Шан Сижуй и Сяо Лай одновременно обернулись на сигнал; Шан Сижуй тут же узнал машину по маленькой блестящей женщине на бампере [16] и расплылся в радостной улыбке. Увидев выражение его лица, Сяо Лай и сама догадалась, чья это машина — ей уже давно не доводилось видеть, чтобы кто-то так поднимал настроение её хозяину одним своим появлением. Девушка вмиг переменилась в лице и замерла на месте, не желая идти дальше.
При взгляде на Чэн Фэнтая Сяо Лай вспомнился Пинъян. Тогда Чан Чжисинь тоже был известным покровителем труппы «Шуйюнь». Третий господин Чан казался приятным и культурным человеком с тонким вкусом, который к тому же был весьма щедр. Он даже уговорил брата и сестру Шан и Цзян поставить для него «Легенду о Белой змее». Однако Сяо Лай знала, что Шан Сижуй невзлюбил Чан Чжисиня с первого же взгляда — как-то он по секрету сказал ей: «Этот человек с самого начала был мне отвратителен — я сразу почувствовал, что он многое у меня отнимет, и я ничего не смогу с этим поделать. И сама видишь — всё так и случилось».
И сейчас Сяо Лай чувствовала то же самое по отношению к Чэн Фэнтаю.
Сунув зонтик из промасленной бумаги в руку девушки, Шан Сижуй торопливо велел ей: «Жди меня дома», а сам, не обращая внимания на сыплющий с неба снег, бросился к машине. Чэн Фэнтай уже распахнул ему дверь, схватил его за руку и втащил внутрь. Машина тут же тронулась с места, а Сяо Лай с зонтом бездумно пробежала несколько шагов следом — душа её была объята тревогой и унынием.
В машине Шан Сижуй потряс головой, стряхнул снег с одежды и лучезарно улыбнулся:
— Как долго второй господин ждал? Почему вы не прошли за кулисы?
Вместо ответа Чэн Фэнтай поглядел на него с лёгкой улыбкой, совсем не походящей на прежнюю — в ней больше не было насмешки, лишь сдержанная нежность, таящая в себе множество невысказанных слов и мыслей. Теперь он казался приличным и серьёзным человеком, лишь в глазах проглядывала еле различимая тень соблазна, говорящая о том, что он не в силах отказаться от своих намерений — всё-таки он по-прежнему оставался всё тем же повесой [17].
— Куда мы едем? — спросил Шан Сижуй.
— Позвольте пригласить Шан-лаобаня на лёгкий ужин, — растягивая слова, ответил Чэн Фэнтай. — Чего Шан-лаобань желает отведать?
— Хочу чего-нибудь сладкого, — не задумываясь, ответил Шан Сижуй.
Примечания переводчика:
[1] «Маленькая вдова, посещающая могилу» 小寡妇上坟似 (Xiǎo guǎfù shàngfén shì) — традиционная аньхойская опера, основанная на народных песнях, танцах и легендах. По сюжету молодая деревенская вдова с маленькими детьми приходит на кладбище на праздник Цинмин, чтобы прибраться на могиле мужа.
[2] Восторженные — в оригинале чэнъюй 眉飞色舞 (méi fēi sè wǔ) — в букв. пер. с кит. «брови взлетают, цвета прыгают», обр. в знач. «ликовать, восхищаться, прийти в восторг».
[3] Инхуа 樱花 (yīnghuā) — имя служанки означает «цветы вишни (или сакуры)».
[4] Дунчжи — здесь 东至 (dōngzhì), иное написание 22 сезона традиционного сельскохозяйственного календаря Дунчжи 冬至 (dōngzhì), или Зимнего солнцестояния. На Дунчжи приходится один из дней поминовения усопших, а потому он считается довольно опасным с той точки зрения, что к человеку может привязаться какая-то потусторонняя сущность.
[5] Размякли кости — в оригинале 骨头缝发痒 (gǔtou fèng fā yǎng) — в букв. пер. с кит. «зачесался до костей».
[6] Бегло — в оригинале чэнъюй 走马观花 (zǒumǎ guānhuā) — в пер. с кит. «любоваться цветами на скаку», обр. в знач. «мельком, поверхностно».
[7] Обратился во слух — в оригинале чэнъюй 洗耳恭听 (xǐ’ěrgōngtīng) — в пер. с кит. «промыть уши и почтительно внимать», обр. в знач. «внимательно слушать, отнестись с полным вниманием».
[8] Мирская суета — в оригинале 红尘 (hóngchén) — в пер. с кит. «багровая пыль», обр. также в знач. «столб пыли, мишура, показная роскошь».
[9] Бурдюки для вина и мешки для риса — в оригинале чэнъюй 酒囊饭袋 (jiǔnáng fàndài), обр. в значении «никчёмный человек, дармоед».
[10] Всевозможные беды — в оригинале 三千 (sānqiān) — в пер. с кит. «три тысячи», обр. в знач. «очень много» и «три тысячи кар», «всевозможные наказания».
[11] Проходимец — в оригинале чэнъюй 油嘴滑舌 (yóuzuǐ huáshé) — в пер. с кит. «масляные уста и скользкий язык», обр. в знач. «легкомысленный, болтун, шутник».
[12] Напомаженный — в оригинале 油头粉面 (yóutóufěnmiàn) — в пер. с кит. «жирная голова, напудренное лицо», обр. в знач. «густо накрашенный, размалёванный», а также «франт, щёголь» и «проститутка».
[13] Малые снега 小雪 (xiǎoxuě) — двадцатый сезон китайского сельскохозяйственного календаря, наступает 22-23 ноября, отнесён ко второй половине десятого лунного месяца.
[14] Оставаясь под снегом у его дверей, он таким образом проявляет уважение к этому Шану — возможно, в оригинале присутствует игра слов: 商门 (Shāng mén) — как букв. «ворота Шана», так и «школа Шана, последователи Шана», а следующее за ними 立雪 (lìxuě) — как букв. «оставаться под снегом», так и «проявлять уважение к учителю, стремиться к учёбе».
[15] Броские наряды — в оригинале чэнъюй 花枝招展 (huāzhī zhāozhǎn) — в пер. с кит. «цветущие ветки во всей красе», обр. о нарядной женщине.
[16] Маленькая блестящая женщина на бампере — украшающая капот автомобилей марки Роллс-Ройс фигурка «дух экстаза» — символическое изображение богини Ники. С 1923 года стала непременным атрибутом автомобилей этой марки, с 2003 года права на фигурку принадлежат фирме BMW.
Скульптор Чарльз Сайкс воплотил в ней «разумную скорость, грацию и красоту, дух, в котором нет ни капли вульгарности, фривольности и ража».
Моделью для статуэтки послужила Элеанора Веласко Торнтон — секретарь и возлюбленная Джона Дугласа-Скотта-Монтегю, второго барона Монтегю-Белью, друга Чарльза Стюарта Роллса и инженера Фредерика Генри Ройса — основателей компании Rolls-Royce.
[17] Повеса 小白脸 (xiǎobáiliǎn) — в букв. пер. с кит. «маленькое белое личико», обр. в знач. «женственный мужчина», «молодой любовник», «альфонс, содержанец».
Следующая глава
+, микроблог «adres-bloga»
очень милый рыже-белый котик, уже не котёнок, но ещё и не взрослый кот, залез в песочницу и сидел среди детских игрушек. и сам был как игрушка.