Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Вопреки опасениям Маклина, недавние противники вели себя спокойно. Правда, злорадством от них тянуло ощутимо – скорее всего, надеялись, что их «Мать» его если не развоплотит, то убьет на месте. Посмотрим. На всякий случай Маклин незаметно накинул на себя заклинание возврата. Если он будет тяжело ранен, убит или хотя бы потеряет сознание, его немедленно выдернет в отделанный мрамором холл родного Третьего. Бездыханный шеф, конечно, сотрудничков приведет в такой ступор, какого никогда не добиться живому, но разбираться с последствиями придется не им, а Совету. Потерпят, не маленькие.
Шагая по Пустоши, он помалу сканировал своих вынужденных спутников. Шваль – один к одному, этот, на носилках, оказывается, много где погеройствовал на ниве криминала, прежде, чем осел тут. Разворошить бы все это осиное гнездо пустынных кланов, да не выйдет – ещё во времена Вселенской войны Темнейший, Бездна его побери, даровал им нечто вроде ограниченного суверенитета под своей властью. Формально вся эта вольница относилась к юрисдикции Адмира, а на практике – и до Раймира, бывало, докочёвывала, и в Лазури светилась. Странно, что у СВРиБ только один оперативник пропал – здесь, случись чего, пол-армии закопать можно.
За размышлениями Маклин утратил чувство времени – и поэтому, когда злорадство, исходящее от его невольных проводников, стало буквально осязаемым, даже удивился – неужели пришли? неужели пришли? Вокруг по-прежнему расстилалась Пустошь. Ни стоянки, ни оазиса… ничего. Однако дочурка Мора остановилась, как вкопанная, а уж её ехидной улыбкой сейчас только гулей распугивать. Кстати, о гулях – Адан сотоварищи, бросив одеяла с полумёртвым дружком, тоже застыли и внимательно уставились на песок. Шепчут что-то в унисон.
Граф проследил за их взглядами. Плоская каменная плита с полустертой резьбой накрыта примитивным пустынным отводом глаз. Под ним – ошмётки старого, как мир, заклинания. «Вуаль забвения». Ну, здравствуй, Мать… давно не виделись и, по чести говоря, предпочел бы ещё столько же не встречаться.
– Незаметно, чтобы прекрасная дама была рада вашему появлению – Маклин издевательски посмотрел на своих пленников. – Возможно, вы ей надоели.
– Кровь, – облизнул пересохшие губы гуль. – Чтобы говорить с нами, ей нужна кровь.
– Никуда без взятки не сунуться, – сочувственно покивал головой граф. – Можете зарезаться все, я не возражаю, – пожал он плечами. – Киньте только жребий, кто останется в живых, чтобы нажаловаться на меня вашей патронессе.
– Зря лыбишься, узурпаторский прихвостень, – вскинулся Адан. На его и без того отталкивающем лице появилось высокомерное выражение, верхняя губа дёрнулась, обнажая кривые жёлтые клыки. – Мы будем убивать тебе подобных всюду, где бы вы ни прятались, а выживших – изгонять, как изгнали нас, ибо служение ложному господину хуже изгнания и смерти. Так будет, пока мир не примет милосердную руку Великой матери и не склонится перед её величием. Совращённые лживыми речами тирана и отвернувшие от неё своё лицо не убавят её силы, а лишь навлекут на себя возмездие огня Всеблагой. Тогда они захотят прервать свою пытку, но тем лишь ужесточат её стократно.
Этот ублюдок вполне мог бы стать через пару десятков лет весьма уважаемым муртадским шейхом и каждый день отправлять на смерть молоденьких дурачков-трупоедов. Маклин уже видел таких. Совмещают, значит, полезное с приятным, культ Лилит предоставлял для этого благодатнейшую почву.
– Всё предначертано: наш брат уже одной ногой в садах Великой матери, пусть его кровь приблизит твою смерть и смерть всех неверных. – Он равнодушно кивнул в сторону раненого. – Верни мне нож, и я покажу тебе.
От Маклина не укрылось, что к злорадству Улы добавилась чуть ли не гордость. Похоже, дочурка Мора всерьёз считала это уродливое существо не только достойным внимания мужчиной, но и своего рода духовным лидером. Вот уж воистину, грамотный промыв мозгов творит чудеса. В другой обстановке граф, пожалуй, от души бы посмеялся над подобным анекдотом, но сейчас веселиться как-то не тянуло.
– Резвый какой. Да ты и без ножа справишься, не первый раз, а? Вот это я понимаю, настоящее братство – всегда готов загрызть камрада ради великой цели.
– Смейся. Говорят, смех прогоняет страх. – Гуль проковылял к павшему товарищу и кивнул второму – Риад! – Парнишка помог подтащить тело на алтарь и встал рядом, переминаясь с ноги на ногу.
– Отойди! – рявкнул гуль. Затем, поморщившись, продолжил.
– О, владычица изначальных измерений, разящее вместилище очистительного пламени первородного Хаоса, услышь нас и прими верного сына в своё лоно. Даруй ему через боль и смерть вечное благословение и свободу, а нас осени своей милостью!
Пафос заметно подпортила слюна, потёкшая изо рта Адана, когда он уставился на жертву: очевидно, подонок изрядно проголодался. Вместо того, чтобы вскрыть клыками артерию и отойти, он прильнул к яремной вене, стремясь продлить удовольствие, и, судя по тому, что хлюпание перемежалось чавканьем, счёл нужным не только выпить, но и закусить, пока перегрызал горло сотоварищу. Маклин покосился на Улу. По всей видимости, ранее её любовник своих пищевых пристрастий не афишировал: девица отчетливо позеленела и закрыла руками рот. Несмотря на льющуюся кровь и мерное бормотание гуля, ничего не происходило. Озадаченные бандиты переглянулись.
Маклин вздохнул. Бросил «нитку», обвитую вокруг шеи Улы, на песок и пробормотал заклинание.
– Если двинешься с места, она тебя задушит, – проинформировал он пленницу. – Понятно? – та кивнула, продолжая бороться с тошнотой.
Граф подошел к плите. Сбросил с неё окровавленное тело, столь же равнодушно отшвырнул за шиворот застывшего у алтаря гуля. Внимательно посмотрел на пленников.
–Если кто-то попытается мне помешать, умрут все. И не от моей руки – я скормлю всех той силе, что сегодня отвернулась от вас, – он вынул из-за пазухи небольшой нож с чёрным, маслянисто блестевшим клинком, и плавно провел лезвием по предплечью. Глубокий разрез доли мгновения оставался сухим, но затем налился кровью. Маклин опустил руку, и тонкий ручеёк, в ярком беспощадном сиянии дня казавшийся чёрным, потёк на ранее запятнанную плиту. Кровь сперва растеклась лужицей, а затем неожиданно впиталась, словно камень превратился в губку. Демон удовлетворенно кивнул и закрыл рану заклинанием.
Вначале стало очень тихо.
Смолкли все звуки, казалось, замерло даже время. Над Пустошью поплыл терпкий аромат диковинных цветов, слишком тяжёлый, чтобы считаться приятным. У алтаря воздух сделался густым и плотным. И там, куда ушла кровь, из дрожащего марева начал медленно проступать силуэт. Он словно вобрал в себя изматывающую силу полуденного зноя, чтобы сделаться видимым, и неустанно менял обличья, ни на одной из форм надолго не останавливаясь. Все ступени от хищного зверя к эфирному божеству и обратно.
Несколько мгновений спустя калейдоскоп превращений завершился, и перед пустынными бандитами встала прекраснейшая из живущих. Бледное безупречное лицо, совершенное тело чувственной женщины – и ничего человеческого. Ожившая мраморная статуя, движимая негасимым пламенем древней жажды и готовая принять каждого в свои смертельные объятия.
Ткань наряда не скрывала роскошных форм, с этим гораздо лучше справлялись бы длинные волосы цвета тёмной бронзы, ниспадающие почти до самой земли, если бы они не приходили поминутно в движение, явно подчиняясь каким-то своим законам, основным из которых была изменчивая воля хозяйки. Была ли она на самом деле красива, никто не взялся бы сказать, но среди пустынников пронёсся благоговейный вздох. В ответ лениво блеснули из-под ресниц два жёлто-зелёных огонька и разомкнулись блестящие, словно чем-то подкрашенные губы, чуть приоткрыв ровный ряд белых острых зубов. Прозвучал негромкий голос, в чарующем тембре которого, однако, тренированный слух уловил бы нечто смутно тревожащее:
– Ты… – Было названо имя, которым Маклин давно не пользовался. У всех сотворённых были такие имена, хранившие вкус былого, подобно вину определённого года. Отпечатки эпохи, старые маски на стене. Человеческие маги наивно полагали, что если назвать истинное имя демона, то можно получить над ним безграничную власть. На самом деле это обычно работало не так, если дело вообще доходило до взаимодействий, отличных от пафосных театральных спектаклей, но демоны предпочитали культивировать выгодные им заблуждения.
– Приветствую тебя, Всемать. – Маклин поклонился не с обычной равнодушно-придворной учтивостью, он прекрасно понимал, с кем имеет дело.
– Их крови недостаточно. Ты знаешь, что нужно. – Маклин действительно знал, и хорошо, что подобного знания не было у этих обалдуев. Даже если они зальют всю Пустошь, эффекта не будет.
Он прекрасно помнил, как много лет назад все они, члены тогдашнего Совета, запечатали камеру Лилит. Ритуалы на крови были в Адмире под строгим запретом отчасти по причине кратковременного увлечения ими Темнейшего. При попытке воспроизвести его изобретения погибло или серьёзно пострадало немало народу: большое количество жизненно важных нюансов в сочетании с чудовищным чувством юмора Темнейшего сделали этот вид магии одним из самых сложных и опасных.
– Знаю. Его кровь. – В голове Маклина немедленно созрел нехитрый план, как подбросить драгоценному тирану парочку жирных навозных мух в утренний кофе. – Им её не достать.
– Без твоей помощи – да. У меня нет других союзников, даже Ламию и её ведьм настроили против меня. И теперь я могу слышать своих детей и говорить с ними, но не могу к ним выйти. Это пытка.
Лилит явно была не в курсе, что Ламия предпочла полюбовно договориться с Темнейшим о срыве освободительной операции и теперь была практически полновластной хозяйкой одной отдалённой Пластины. Свою банду отмороженных пустынных ведьм она прибрала с собой. Строить маленькую личную империю подальше от бдительного ока папаши – чертовски верная стратегия, особенно для женщины. Даже если какие-то слухи до Лилит и дошли, она скорее решила бы, что Князь в очередной раз запудрил всем мозги, чем поверила в то, что у собственной дочери их хватило настолько, чтобы не сесть в соседнюю камеру в Бездне за государственную измену.
– На то была веская причина.
– Он так захотел. Забрать всё, забрать всех. – Тёмные губы презрительно искривились, выплюнув следом ненавистное имя.
– Осторожно. – Маклин не был суеверен, но отлично знал, на чём те суеверия основывались.
И помнил, что случилось в те времена, когда Лилит была несколько ближе к своим детям: тогда Лазурь, сплотившаяся под знамёнами Великой матери, пошла войной на Адмир, нарушив и без того хрупкое равновесие сторон. Зато был создан прецедент, когда две вечно соперничающие сверхдержавы сумели договориться и отразить атаку совместными силами.
Лилит не обратила внимания на предупреждение, она продолжала говорить, и чем дольше она говорила, тем отчётливее проявлялась кипящая ненависть, дошедшая за тысячи лет выдержки до уровня мании. Маклин знал, что младшая из Высших опасна и непредсказуема, но теперь стало окончательно ясно, что вдобавок – совершенно безумна. Неудивительно, что даже Князь отчаялся договориться и был вынужден сдать бывшую подругу на попечение Мора. Хотя не исключено, что он лично способствовал развитию мании: по наблюдениям персонала, резкое ухудшение состояния у «пациентки» начиналось обычно аккурат после его посещений. Когда спустя положенный срок после очередного визита на свет появились Аида и Тойфель, в голову не одного только Маклина закралась крамольная мысль, что Темнейший мог бы любезно переехать из Осеннего к своей даме сердца, желательно на тех же условиях содержания. Возможно, раймирская фарминдустрия нашла бы препараты, действовавшие и на него.
Горе-разбойники, похоже, не заметили ничего угрожающего, Адан был захвачен чувством мрачного торжества, но откровенно удивлён тем, что всё пошло не так, как он полагал. Великая мать словно не заметила их, предпочтя разговор с прихвостнем узурпатора. Ула, затаив дыхание, прислушивалась к беседе: она поняла, где ошиблась, переводя древние тексты. Чем ближе к породе Чёрного Властелина жертва, тем большую силу имеет её кровь… Риад подходил всё ближе, на юношеском лице читалось немое восхищение. Пусть его старший брат погиб, не увидев лица Матери, но теперь пребывает с ней. Если сама Великая мать такова, то сколь прекрасны Сады её, где каждого праведного ждёт огненное блаженство вечного шабаша в объятиях черноглазых наложниц. Сколько их должно было приходиться на одного героя-воина, Риад не помнил точно. Адан с братом даже однажды чуть не поссорились на эту тему, а Ула надулась и язвительно сказала, что если брать каноничные свитки дословно, то вообще-то число священных дев шабаша, как ни крути, целым не выходит. Что делать с любой половиной загробной красотки Адан немедленно придумал, вызвав среди соратников взрыв веселья, а потом неожиданно строго велел Уле не лезть в мужские разговоры и заодно пересмотреть свои взгляды, поскольку такие толкования не могли быть ничем иным, как ловушкой отступников, легко обманывающих слабые умы. Стать после смерти непонятно какой половиной священной жены в садах Матери Уле явно не хотелось, но она промолчала. Она всегда помалкивала, стараясь лишний раз не раздражать Адана, у него и без того частенько случались вспышки гнева. Повезло ему с девушкой всё-таки.
Ула, наконец справившись с тошнотой, ревностно следила за поведением своих товарищей, и оно ей явно не нравилось. В какой-то момент девушка подумала, что у Благой богини всё же слишком резкие черты, скрывающие патологическую жестокость, болезненное упрямство, взбалмошность и лицемерие. А длинные прекрасные волосы вполне могли бы служить отличной заменой шёлковым шнурам наёмных убийц. Она сама испугалась этой мысли, вспомнив кое-какие упоминания о мстительности Великой матери, встреченные в запрещённых свитках.
В стремительно набирающем силу голосе Лилит слышался далёкий лай шакалов, визгливая перекличка гиен, стоны разрываемых на куски жертв. И дикий неумолчный вой ветра за стенами её узилища. На дне зрачков Всеблагой заплясали лихорадочные искры неистовой ярости. Тяжёлая волна волос обернулась живой хищной мантией, постоянно меняющийся узор на бледной коже завораживал. Песок ближайших барханов незаметно пришёл в движение, и ничего хорошего это не сулило. Температура вокруг алтаря с голограммой быстро поднималась, и Маклин понял, что связь пора обрывать.
– Я понял тебя, Всемать, и должен уйти, – не дожидаясь ответа, Маклин провел ножом над плитой. Заклинание, закрывавшее портал, сработало бы и без театральных жестов, но следовало учитывать неискушенность зрителей.
– Как я и предупреждал, – граф ехидно обвел взглядом свою притихшую аудиторию, – ваша компания даму изрядно утомила. Зато против моей она не возражает. О чем это говорит, драгоценные мои уголовнички?
– Повелевай нами, господин! – «драгоценные» рухнули на колени. Последним явно нехотя опустился Адан, измазанный в крови своего неудачливого приятеля. Ула осталась стоять, опасливо теребя «нитку» и вопросительно глядя на Маклина. Тот взглядом снял с шеи девицы удавку и кивнул. Закусив губу, дочка Мора опустилась на песок.
