Что почитать: свежие записи из разных блогов

Коллекции: книги

И. Макьюэн "Черные псы"

2 декабря 2022 (20:36:51) 4

Какое счастье, что я наконец-то закончила эти несчастные 256 страниц. Держалась до конца в надежде понять, к чему автор разводит все эти философские рассуждения. А вывод оказался простым как три копейки, так еще и поданным прямым текстом: начинать переустройство мира надо с переустройства внутреннего мира человека. Может, тогда, в условиях кризиса культуры XX века, это еще звучало как ответ на вопрос, куда идти дальше, но, как мне кажется, не сейчас.

Прочитала вот даже статью об этом романе — мало ли, чего не поняла. Но нет. Все поняла, но нравится от этого он мне больше не стал. Написал про одно, про другое, про третье, пятое-десятое, а толку-то...

леВА, блог «I did it again»

И. Ильф и Е. Петров "Золотой теленок"

2 декабря 2022 (11:06:11) 5

Помню свой восторг от едва ли не каждой строки их романа "Двенадцать стульев" — читать (т.е. слушать) было чистое наслаждение. Ждала, откровенно говоря, такого же фонтана и от "Золотого теленка". Но то ли ходы успели приесться, то ли мое изначальное отношение к этому произведению как вторичному сыграло свою роль, но в любом случае "Золотой теленок" не впечатлил, как мне того бы хотелось. Жалко В планах есть еще их же "Одноэтажная Америка", но это когда-нибудь потом.

Сейчас начала слушать роман Федора Сологуба "Мелкий бес". Возлагаю на него большие надежды: герой мерзкий прямо с первых страниц, а описанная жизнь — еще более мерзкая, но настоящая, а потому страшная. У-у-ух! Прямо захватило. Посмотрим, к чему все придет в конце. Иудушку у Салтыкова-Щедрина я тоже всю книгу ненавидела, а в последней главе так жалко его стало.

#я читатель

леВА, блог «I did it again»

Этель Лилиан Войнич "Овод"

21 ноября 2022 (14:05:27) 7

Есть первая (аудио)книга ноября!

Начиналось (да и продолжалось) чтение довольно уныло, аннотации к роману не выдавали, что его герой принадлежит романтическому типу, от которого меня воротит еще со школьных времен. Не давали бросить только малый объем и голос Всеволода Кузнецова... Зато последние две-три главы - это просто космос и разрыв, чуть не плакала. Потому что в момент последнего разговора Артура с кардиналом Монтанелли заходила в двери университета. Было бы странно расплакаться на пороге работы Но бахнуло прямо хорошо, даже Артур перестал бесить своей романтической исключительностью и непонятостью, чтоб их. А Монтанелли вся любовь В итоге не пожалела, что дотерпела до конца романа. До сих пор крякаю, что во всех своих жизненных невзгодах Артур в итоге винит Монтанелли, хотя начались они с того, что он сам себе все придумал и сам обиделся, но, пожалуй, там обстоятельства и возраст сыграли против него, а без этого и истории бы не случилось.

В тоску еще вгоняла очевидная манера письма девятнадцатого века, хотя я ожидала чего-то посовременнее от книги 1897 года.

#я читатель

Найотри, блог «Заброшенный замок»

* * *

24 августа 2022 (19:19:50) 88

#Толкинвёрс

Psoj_i_Sysoj, блог «Ad Dracones»

Ad Dracones. Оглавление

13 августа 2022 (21:13:56) 711BEST

Немного о названии

Часть 1

Глава 1. Благословенные – Áldottak

Глава 2. Столкновение – Ütközés

Глава 3. Начало пути – Az utazás kezdete

Глава 4. Драконьи зубы – Sárkány foga

Глава 5. Танец – Tánc

Глава 6. Вёрёшвар – Vörösvár

Глава 7. Происшествие – Baleset

Глава 8. На распутье – Útkereszteződésben

Глава 9. Беда не приходит одна – A baj nem jár egyedül

Глава 10. Красный снег – Vörös hó

Глава 11. Метель – Hóvihor

Глава 12. Шаг навстречу – Lépés felé

Глава 13. Тепло – Melegség

Глава 14. Руки целителя – Gyógyító keze

Глава 15. Сказки – Mesék

Глава 16. Горечь – Keserűség

Глава 17. Потеря – Veszteség

Глава 18. Голод – Éhség

Глава 19. Сотворение мира – Teremtés

Глава 20. Горячие камни – Meleg kövek

Глава 21. Тот, кто приходит во сне – Álomban járó

Глава 22. Капкан – Csapda

Глава 23. Беглец – Szökevény

Глава 24. Прости – Bocsánat

Глава 25. Колокольчики – Harangok

Глава 26. Железные перья – Vastoll

Глава 27. Имя – Név

Глава 28. Желание – Vágy

Глава 29. Шей – Varrj

Глава 30. Рубеж – A határon

Глава 31. Разные пути – Különféle utak

Глава 32. Узел – Csomó

Глава 33. Игла – Tű

Глава 34. Притяжение – Vonzalom

Глава 35. Трепет – Borzongás

Глава 36. Затеряться в глубине – Belemerülni a mélységbe

Глава 37. Обещание – Fogadalom

Глава 38. О голоде и золоте – Aranyról és éhségről

Часть 2

Глава 39. Горбун – Púpos

Глава 40. Разворошить осиное гнездо – Bolygatni a darázsfészket

Глава 41. Как песок сквозь пальцы – Mint a homok az ujjain

Глава 42. Козни дьявола – Ördög ármánya

Экстра 1. Огонёк – Tűz

Глава 43. Тень птицы – Madár árnyéke

Экстра 2. Самая лучшая сказка — A legjóbb mese

Глава 44. Вода точит камень – Lassú víz partot mos

Экстра 3. Хмель – Ittasság

Глава 45. Луч света — Fénysugár

Экстра 4. Случай на зимней дороге — Eset a téli úton

Глава 46. О прошлом и будущем — Múltról és jövőről

Экстра 5. Наставники – Tanítók

Глава 47. Поступать по своему, слушать лишь себя — A maga feje után megy

Экстра 6. Ветерок весенний свищет, Всяка птичка пару ищет — Tavaszi szél vizet áraszt, Minden madár társat választ

Часть 48. Где прошёл дракон — герою делать нечего — Ahol a sárkány elhaladt — a hősnek semmi köze

Экстра 7. Время — лучшее лекарство — Az idő a legjobb gyógyszer

Глава 49. Бессилие — Erőtlenség

#Ad Dracones

Psoj_i_Sysoj, блог «Ad Dracones»

Ad Dracones. Глава 49. Бессилие — Erőtlenség (Эрётленшэйг)

13 августа 2022 (21:13:35) 186

Предыдущая глава

Леле

Кажется, обо мне здесь все забыли — который уже день никто не приходит, чтобы побеседовать со мною, допросить или хотя бы пытать — лишь еду приносят исправно, хоть о ней нередко забываю я сам. В подобном холоде обычно хочется есть, но сейчас меня куда больше привлекает кувшин тёплого вина — оно позволяет согреться куда как быстрее, да и нельзя позволить, чтобы его постигла та же участь, что и подёрнутую неаппетитной плёнкой застывшего жира холодную похлёбку. Потягивая вино, я размышляю, по чьей милости удостоился подобной роскоши — или же сегодня какой-то праздник, в честь которого угощают всех заключённых? И всё же мне приятно думать, что кому-то здесь настолько небезразлична моя участь, что он вспомнил обо мне в этот холодный день.

читать дальшеВыглядывая из своей щели, крыса опасливо озирается, но, убедившись, что в этой камере по-прежнему нет никого, кроме меня, мигом смелеет и по-хозяйски направляется к моей миске. Глядя на неё, я не могу не думать, что уж ей-то наверняка всё равно, кто здесь сидит: заядлый преступник, предатель и заговорщик, или же ни в чём не повинный бедолага — всё, что волнует эту не по размеру уверенную в себе тварь — это аппетит узника, ведь, если он будет чересчур хорош, то этот человек мало того что не оставит ни крошки, так ещё и, чего доброго, сожрёт её саму. Если подумать, люди часто совершают ту же ошибку: боятся лишь тех, кто нахрапист и жаден до наживы, совершенно не обращая внимания на тихого соседа, который всегда готов посторониться и уступить — мне ли не знать, что от таких людей подчас исходит несравнимо бóльшая опасность, чем от их горластых соплеменников.

Похоже, крыса подавилась, спеша разделаться с чересчур обильной трапезой — она внезапно закашлялась, а потом её стошнило, и крыса побрела прочь от миски, но на полпути её одолела жадность и она вернулась. Вместо отвращения, обычно вздымающегося в душе при виде этого пакостного грызуна, я с отстранённым любопытством наблюдаю, как крыса бродит возле миски — пожалуй, она была на редкость тупа даже по крысиным меркам. И в то же время я чувствую укол мысли — кто как не я сам похож на эту крысу? Кто, как не я, уже ощущая на шее ледяное дыхание опускающегося меча, предпочитал его не замечать, отчаянно стремясь урвать крохи удовольствий, которые ещё оставались мне в этом мире?

Покачав головой, я отворачиваюсь от крысы — всё равно сейчас я не в состоянии помочь ни ей, ни себе.

***

…В первый день путешествия, сидя в повозке бок о бок с Инанной я ненадолго позволил себе поверить, что наслаждаюсь самой обычной поездкой, в конце которой меня ожидает что-то хорошее — всё, и погода, и мои спутники, и золотистый полог листвы, и мягкий ход повозки — складывалось так, что лучше и не придумаешь.

Атмосфера спокойствия и неспешности в караване лучше, чем чьи-либо заверения говорила о том, что в этих краях в последнее время царит мир; глядя на добродушно перешучивающихся друг с другом в ожидании сигнала двигаться караванщиков, я с трудом мог поверить в реальность того, что совсем недавно разгневанные люди с оружием в руках ополчились на соседа, предав огню его замок — а ведь это случилось не так уж далеко отсюда.

Единственными, кто не поддавался всеобщей расслабленности, были Верек и его подопечный; казалось, старший сын таинственной семьи Анте никогда не ослабляет бдительности — то ли в силу возложенной на него ответственности, то ли по склонности характера. Твердынец же просто сторонился всех так усердно, что достиг в своём стремлении полного успеха — его и впрямь никто не замечал. Пожалуй, не скажи мне Ирчи, кто он такой, заранее, я бы и сам не обратил на него ни малейшего внимания, ведь вокруг было полно куда более интересных объектов для наблюдения.

Одним из которых, что скрывать, была Инанна — когда мы наконец тронулись с места, я уговорил её сесть рядом с собой в повозку, тайком любуясь тем, как ветер играет выбившимися из-под платка прядками, которые казались игривыми и пушистыми, словно лапки котёнка; как она щурится на солнце, разглядывая за сжатыми полями щетину леса; как поправляет платок лёгким движением руки, грациозным, словно покачивание головки цветка.

Потому появление Ирчи вызвало лёгкую досаду — когда он поднялся на повозку, я посторонился, уступая ему место, а он, будто не замечая этого, придвинулся вплотную к Инанне и принялся что-то показывать ей, улыбаясь при этом во весь рот. В другое время я и сам не преминул бы прислушаться к тому, что он говорит, но тут я отвернулся, старательно разглядывая окрестности; на ясное солнце словно бы набежала туча. Но вскоре всё вернулось на круги своя — Ирчи спрыгнул с движущейся повозки на ухабистую обочину, будто это не стоило ему ни малейших усилий, и я с запозданием укорил себя за непрошенную мысль: «Неужто тебе так не терпится переломать себе ноги?» Я и сам не мог понять, отчего это так меня раздражает — не лучше ли радоваться последним прекрасным дням осени, пока у меня ещё есть такая возможность?

***

Наконец на привале мне выпал случай заговорить с твердынцем — и при звуках его гортанного выговора я испытал чувство сродни восторгу, так что на миг даже позабыл о том, что моя личина учителя — простая ложь, настолько меня увлёк его необычный язык.

Хоть и понимая, что моё любопытство не вполне уместно, я всё же не удержался от того, чтобы напрямую выказать свой интерес вслух, после чего Верек вполне справедливо указал на то, что мне это знать не положено; однако тут неожиданно вмешался сам господин Нерацу, заявив, что он не видит смысла в том, чтобы укрывать свой язык столь же тщательно, как прочие тайны своего народа. Воспользовавшись этим, я тут же принялся выспрашивать его, однако, видимо, мои вопросы показались ему чересчур сложными:

— Боюсь, что я и сам мало что смогу объяснить вам, ведь я плохо говорю по-валашски, — несколько смутившись, поведал он. — Но я постараюсь рассказать о том, что вам захочется узнать.

— У меня и в мыслях не было утруждать вас, — заверил его я, с улыбкой вспомнив своего наставника, который порой терял терпение, принимаясь сетовать на то, что это за тяжкий труд — пытаться вбить что-то в дубовые головы своих воспитанников. — Просто скажите что-нибудь на своём языке.

— Что же мне сказать? — растерялся господин Нерацу, и его взгляд поневоле задержался на том месте, где недавно сидел Ирчи — но тот уже куда-то ушёл.

— Может, какую-нибудь песню или сказку? — неожиданно пришла на помощь Инанна.

— Да, конечно. — Немного задумавшись, твердынец запел — так тихо, что сначала я, пожалуй, не смог бы разобрать ни слова, даже знай я его язык, но постепенно начал различать слова:

— Сурэ мустрэ, сурэ мару,
Децу, децу ыр-р-р-р,
Карэ сутэ, сутэ чару,
Парэ сецу ыр-р-р-р…

В сгущающихся сумерках рокот его голоса, что словно зарождался в глубине груди, звучал до странного успокаивающе — казалось, шелест листьев и потрескивание поленьев в костре вторили ему. Когда песня закончилась, Инанна спросила:

— Это колыбельная?

Поскольку она сказала это на нашем родном языке, мне пришлось пояснить:

— Песня, которую поют детям, чтобы они засыпали.

Твердынец кивнул.

— Если по-валашски, то это будет… дитя моё, дитя, приди, расти, расти. Ночь темна, тьма наступает, поскорей усни.

— Сурэ мустрэ, сурэ мару… — прищурившись, повторил я по памяти — мне всегда удавалось хорошо запоминать на слух. — Значит, на вашем языке «мустрэ» — это «мой», «сурэ» — «дитя», а «мару» — приди?

— Господин Вистан всё верно понял. То, что заканчивается на «у» — «мару», «децу» — это значит, что кто-то что-то делает.

— А Нерацу? — тут же спросил я.

— «Нерацу» значит… значит… тот, кто… — не на шутку задумался твердынец.

— «Разящий», — неохотно ответил Верек. — Родовые имена Твердыни всегда означают действие.

— Как это любопытно, — не преминул заметить я. — Насколько мне известно, наши имена обычно означают либо какое-то место, либо предмет или свойство — такие родовые имена, как у вас, у людей редко встретишь. — Вновь поймав на себе тяжёлый взгляд Верека, я предложил: — Однако, пожалуй, нам всем пора отдохнуть, ведь день выдался долгим, да и завтра предстоит нелёгкая дорога. Благодарю вас, господин Нерацу — я сохраню полученные от вас драгоценные знания глубоко в сердце и никому не поверю их без вашей на то воли.

Такое обещание вполне устроило как твердынца, так и его бдительного сопровождающего; что же до младшего брата Верека, так он давно уже клевал носом, явно жалея, что его не отпустили к другому костру вместе с Ирчи.

***

На следующий день я сидел у костра вместе с Эгиром и Инанной, наслаждаясь хорошим вечером и приятной компанией. Твердынец и Верек с Феньо рано удалились в свою палатку, а Ирчи вновь ушёл веселиться к соседнему костру. Неожиданно тишину ночи прорезали звуки дуды и нежные напевы свирели, к которым вскоре присоединился хор мужских голосов. Хоть поначалу Инанна не показывала вида, что её это интересует, она нет-нет да и поглядывала через плечо.

— Пойдёмте посмотрим, — предложил я наконец.

Инанна с радостью согласилась, помогая мне подняться на ноги, а Эгир проворчал:

— Было бы на что смотреть, — однако присоединился к нам.

Когда мы с Инанной подошли, веселье уже было в самом разгаре, и мы пристроились в круг тех, кто пел, хлопая в ладоши. Среди танцующих я сразу заметил белобрысую голову Ирчи — он отплясывал, будто у него под ногами была не земля, а пылающие угли. Пролетая мимо нас, он внезапно схватил за руку Инанну и выдернул из круга, будто ястреб перепёлку; я непроизвольно сделал шаг вслед за ней, но вовремя остановился.

Глядя на то, как танцуют эти двое, я чувствовал, что меня раздирают одновременно дикая зависть и столь же безудержное восхищение, настолько легки и слаженны были их движения. Мне казалось, что моё сердце не выдержит этого зрелища — оно колотилось с такой силой, будто это не они, а я из последних сил нёсся в неистовом танце — и всё же я продолжал смотреть, словно заворожённый, и одновременно проклинал судьбу за то, что мне довелось это увидеть.

Лишь когда Инанна, запыхавшаяся и раскрасневшаяся, заняла место рядом со мной, я, оглянувшись, внезапно увидел за спинами людей твердынца — не знаю, сколько он простоял так, прежде чем я его заметил. На его лице отблески огня сплетались с тенями, расцвечивая белую кожу причудливыми узорами, а в широко распахнутых глазах будто затаилась потаённая тоска. Поймав мой взгляд, он тут же исчез в ночи.

***

Вид высокой башни Вёрёшвара заставил меня подобраться. Возможно, причиной послужило то, что я впервые после заточения оказался в подобном городе — любопытные взгляды множества незнакомых людей, нависшие над головой стены замка и даже сам их кровавый цвет — всё наполняло душу недобрым предчувствием.

По правде говоря, я вздохнул с облегчением, оказавшись в стенах корчмы — здесь царили тишина и порядок, столь несвойственные обычным постоялым дворам. В ожидании наших спутников мы сидели в общем зале бок о бок с донельзя хмурым Феньо, которого не взяли на базар, и твердынцем, то и дело зябко поводящим плечами.

— Эгир, тебе доводилось бывать здесь прежде? — бездумно бросил я, и тут же пожалел о сказанном: ведь Эгир едва ли мог правдиво ответить на этот вопрос, не сболтнув ненароком лишнего, однако мой верный спутник ограничился односложным:

— Бывал. — Молчание длилось довольно долго, но потом он добавил: — С вашим батюшкой.

Хоть Инанна не произнесла ни слова, по интересу, вспыхнувшему в её взгляде, я догадывался, что она хочет спросить о многом; о своих родителях я прежде рассказывал лишь то, что они покинули этот мир, когда я был ещё ребёнком.

— Я служил ещё батюшке господина, — ответил ей за меня Эгир, кивая в мою сторону.

— Именно отец позаботился о том, чтобы я получил образование, — поспешил я перехватить инициативу в разговоре. — Так что благодаря его усилиям у меня теперь есть кусок хлеба.

— Ваш отец был весьма мудр, — отозвалась Инанна.

Невысказанное ею было яснее всяких слов: с таким увечьем, как у меня, только и остаётся, что зарабатывать на жизнь подобным трудом. При этом я вздохнул про себя, рассудив, что жизнь человека — всё равно что проточное озерцо: кажется, что она незыблема и постоянна, а на деле полнится водоворотами, в которых человек обретает и теряет всё как по мановению руки.

Наконец вернулись наши спутники, нагруженные мешками с припасами. Свалив их на пол, Ирчи вытащил из-за пазухи узорчатую шерстяную шаль и с безмерно гордым видом вручил Инанне. Она в нерешительности замерла, и на её лице отразилось удивление.

— В это время года в горах куда холоднее, чем на равнине, — не растерявшись, улыбнулся ей Ирчи. — Так что не отказывайтесь, эта шаль сослужит вам добрую службу!

Тогда Инанна всё-таки приняла подарок и тотчас примерила его. При этом я не мог не посетовать про себя, что столь простая идея не пришла в голову мне самому — ведь я мог бы сделать это ещё в Альбе-Юлии, если бы мои мысли не были поглощены другим!

Вместе с тем я окинул Ирчи оценивающим взглядом: неужели он в самом деле рассчитывает, что его назойливые знаки внимания возымеют действие?

***

С того момента, как мы покинули Вёрёшвар, всё пошло не так. Вначале произошёл несчастный случай с братом Верека, поставивший меня перед серьёзным выбором. Тогда я для себя решил, что во что бы то ни стало одолею остаток пути, даже если дальше мне придётся идти одному — до сих пор на мою долю и так выпало слишком много удачи. Когда всё наконец прояснилось, и мы решили, что нас покинут только двое, да и то на время — ведь Верек собирался тут же вернуться — то я вновь смог вздохнуть с облегчением, рассудив, что всё пошло на лад. Только Эгир украдкой качал головой, приговаривая: «Не к добру это…»

В то роковое утро меня не посетил ни малейший отголосок дурного предчувствия: день обещал быть погожим, Инанна уже встала и в палатку проникал аромат готовящейся на костре похлёбки, да и спина меня не особенно беспокоила, так что я неторопливо потягивался, думая о том, что пора бы вставать. Даже когда насторожился Эгир, я лишь перекатился на другой бок, с любопытством прислушиваясь: различив стук копыт, я решил, что это вернулся Верек.

Когда я понял, что по дороге скачет несколько всадников, в душу закралось опасение, и я приподнялся, чтобы шёпотом попросить Эгира:

— Глянь, что там такое!

Осторожно отодвинув полог палатки, Эгир выглянул сквозь узкую щель, я же так и продолжал сидеть на месте, кутаясь в одеяло. Вскоре стук копыт замер у нашей стоянки, и раздался зычный голос:

— Кто вы такие и сколько вас здесь?

Ответ Ирчи я разобрал с трудом, ведь он говорил тише. Эгир также не спешил объяснять, что он видит, неподвижно застыв у полога.

Затем тот же мужчина потребовал:

— Пусть все, кто в палатках, выйдут на свет! — и я поневоле напрягся, не зная, что предпринять.

Далее последовала какая-то малопонятная возня — голос предводителя немного отдалился, Ирчи что-то невнятно ему отвечал; внезапно совсем рядом с нами раздался женский вскрик — страха или боли, ему вторил протестующий крик Ирчи.

Не помня себя, я ринулся вон из палатки, но на спину тут же навалилась чудовищная тяжесть, вдавливая меня лицом в меховое одеяло, без остатка поглотившее мой собственный вопль. Я принялся вырываться так, словно меня пытались не удержать, а задушить, как утопающий бессознательно рвётся к свету из глубины, а в ушах по-прежнему стоял этот крик, лишающий меня остатков рассудка — мне казалось, что, если я немедленно не окажусь рядом с Инанной, то этот зов так и будет вечно преследовать меня, сводя с ума. И тут снаружи послышались новые звуки — звон мечей и крики. Сквозь марево паники пробилась мысль: кто же там сражается? Неужто кто-то пришёл нам на помощь? Когда всё стихло, Эгир наконец разжал руки, отпуская меня, и я вывалился из палатки — чтобы узреть представшее моим глазам побоище.

Снег был залит горячей кровью, от которой ещё шёл пар, и эта картина была столь необъяснимой в своей чудовищности, что я и вправду готов был поверить, что земля разверзлась, не выдержав творящихся на ней злодеяний, и исторгла чудовищ, которые разорвали этих людей на части.

Оглядываясь, я не сразу заметил господина Нерацу с окровавленным мечом — он склонился над распростёртым на земле Ирчи. В тот момент мысль, что этот щуплый твердынец в мгновение ока перебил всех напавших на нас, показалась мне столь невероятной, что я охотнее поверил бы в подземных монстров. Уставясь на него во все глаза, я чуть было не произнёс вслух: «Это ты?» — но тут из-за спины я услышал всхлип Инанны — она всё ещё сидела на окровавленном снегу. Я поспешил к ней и обнял, чтобы утешить, но Инанна тут же вырвалась из моих рук и бросилась к Ирчи — опустившись на снег, она уложила его голову к себе на колени, а я так и застыл на месте, как дурак, снедаемый ревностью и ещё более мучительным чувством вины и бессилия: ведь он пытался защитить её, а я — нет.

Я перевёл взгляд на Эгира — судя по тому, как тот стоял, озираясь, я понял, что случившееся здесь казалось ему не менее невероятным, чем мне. Затем он с досадой вскрикнул:

— Лошади! — и бросился к дороге — но, судя по тому, как он уставился вдаль, тех уже и след простыл.

Нахмурив брови, он подошёл и сжал моё плечо — и я без слов понял, что он хотел сказать: это были отнюдь не грабители, не случайные охотники за лёгкой наживой — это мой злой рок нашёл меня. Мы слишком сильно задержались в Альбе-Юлии.

***

Даже от единого воспоминания об ужасных событиях того дня меня прохватывает озноб, и я бессознательно кутаюсь в одеяло. Казалось бы, прошло немало времени, и над нами не раз нависала опасность неминуемой гибели, да и сейчас моя жизнь висит на волоске — и всё же для меня не было ничего более страшного, но в то же время и более отрезвляющего, чем то нападение. Прежде мне казалось, что перенесённые мною невзгоды успели закалить меня и умудрить, но до того момента я и понятия не имел, насколько безжалостен может быть этот мир — и насколько он щедр и благостен, раз спасение может быть столь нежданным и бескорыстным.

Пусть даже с тех пор я исчерпал всю удачу, отмеренную мне судьбой, пусть даже меня ждёт казнь — или, что ещё хуже, заточение до самого скончания дней — при мысли о протянутой мне тогда руке меня даже в стылой камере, где от каждого выдоха клубится пар, охватывает такое тепло, будто где-то внутри разгорается огонёк свечи. «Спасибо вам, господин Нерацу», — шепчу я в никуда, надеясь, что, если его ушей и не достигнут мои слова, то они послужат ему незримой опорой, что позволяет тяжело больному подняться с постели.

Цинеге

Дорога в Гран показалась мне более тяжкой, чем путь в Варод — отчасти потому, что туда мы ехали за разгадкой, а назад везли ответы, которые едва ли кого-то порадуют, а отчасти из-за того, что мертвец — не самый лучший попутчик, да и погода была на редкость мерзкой: днём нас то и дело заваливало сырым тяжёлым снегом, а по ночам подмораживало, сковывая рыхлый снег коркой, о которую кони ранили ноги. По такой дороге и всаднику ехать не очень-то весело, а уж тащиться с телегой — и вовсе одно мучение. Акош злился из-за любой заминки, то и дело потрясая поднятым кнутом, словно грозил самим небесам, которые в ответ равнодушно опорожняли на нас очередную тучу.

— Чай, в Гране нас уже потеряли, — с горечью пожаловался он, когда нам довелось встать на ночлег в расположенной в какой-то паре дней езды от столицы корчме.

— Так куда спешить-то? — попытался успокоить его я. — Этот, что с нами, уже бед не доставит, равно как и тот, что сидит в Гране. Разве ты сам не знаешь, что судилища не будет, пока не явится дюла — а его, скорее всего, раньше весны ждать не стоит. От лишнего дня ничего не изменится, давай-ка лучше хорошенько отдохнём, мы как никто это заслужили.

Судя по виду Акоша, он явно придерживался иного мнения, однако лишь махнул рукой, давая сигнал правившему подводой молодому воину по прозванью Чендеш [1], которого ишпан отправил с нами. Изначально Акош предложил дать нам в подмогу пару мужиков из Керитешфалу, но, стоило Элеку завести об этом разговор с жителями деревни, как все они воззрились на него с прямо-таки суеверным ужасом, а талтош объяснил, что убитый внушает им такой трепет, что толку от подобных помощников всё равно не будет, после чего предложил, что может поехать сам, буде то угодно господину ишпану, однако на это Элек вновь обругал их всех невежественным дурачьём, сказав, что его люди будут не в пример надёжнее этих деревенщин.

Хоть Акош завернул в корчму с явным нежеланием, видно было, что дорога утомила его ещё сильнее моего — подкрепившись основательным ужином, он после единственной чарки вина задремал прямо за столом. Тогда я поднялся с места, радуясь тому, что мягкие сапоги не издают никаких звуков, и сделал знак крутившемуся неподалёку корчмарю. Тот немедленно провёл меня в отдельную комнату, где снабдил пером, чернилами и небольшим листом пергамента. Хоть я успел по дороге до последнего слова продумать то, что собираюсь написать, мне понадобилось некоторое время, чтобы перенести всё на пергамент, и хозяин терпеливо дожидался, стоя рядом.

— Куда господин желает отправить послание? — спросил он, когда, закончив, я перечитал написанное, ожидая, пока подсохнут чернила.

— Оно предназначено турулу [2], у тебя найдётся подходящий крылатый посланец?

— А то как же, — отозвался он и провёл меня в комору, где стояли корзины с мирно курлыкающими голубями. — Отличная порода, — похвастал корчмарь, поднимая одну из корзин на уровень глаз, чтобы я мог рассмотреть её обитателя, — в дождь, в снег ли, в град — всё долетит подобно молнии.

Я с сомнением посмотрел на невзрачную с виду птицу, которая вовсе не сопротивлялась, когда её вытаскивали из корзины, и протянул хозяину свёрнутый пергамент. Корчмарь ловко приладил его к лапке голубя и, всё так же не выпуская птицу из рук, вместе со мной вышел во двор. Голубю явно не терпелось размять крылья — легко вспорхнув с рук, он и впрямь умчался с такой резвостью, коей позавидовала бы иная ласточка.

Когда я вернулся, Акош ещё дремал. Легонько похлопав его по плечу, я предложил:

— Чем тут носом клевать, лучше шёл бы, отдохнул на кровати, а то потом опять будешь ворчать, что шею ломит.

В ответ он недовольно поморщился — знать, шея уже затекла — и спросил:

— Ну что там, снег всё сыпет или перестал?

— Почти перестал, но ветер задувает будь здоров, — ответил я. После этого Акош молча поднялся с места и вслед за мной прошёл к комнате, которую нам троим выделил корчмарь для отдыха. Для меня стало немалым облегчением то, что Акош больше ни о чём не спрашивал — судя по тому, как он говорил о погоде, он не всё время спал, а мне совершенно не хотелось кривить перед ним душой. Быть может, он решил, что я отлучался за совершенно невинной надобностью — а если и нет, то предпочёл не допытываться, в чём дело.

***

Когда мы вышли к Дуне, едва начинал заниматься рассвет. Казалось, Акош с каждым шагом всё больше терял терпение — он то оглядывался на плетущуюся вслед за нами подводу, то всматривался в темнеющий на другой стороне реки Гран, постукивая по сапогу рукоятью кнута. Однако мы ещё не успели ступить на лёд, когда от прибрежной рощи отделился целый отряд — восемь конных воинов — и направился к нам неторопливо, словно они знали, что с подводой мы никуда не денемся.

Акош нахмурился, будто все его дурные предчувствия разом подтвердились, однако не тронулся с места. Я на всякий случай придвинулся к нему поближе и, перехватив удила левой рукой, правую опустил на меч, ожидая, пока неведомые воины сами назовут себя. Впрочем, не такие уж неведомые: едва они преодолели половину расстояния, как Акош нарушил молчание, громогласно спросив:

— Давненько не виделись, Каролд; какими судьбами? — То, что он умудрился издали признать в предрассветных сумерках давнего соратника мелека, было поистине удивительно; впрочем, дружелюбия в его голосе по случаю встречи со старым знакомым не было и в помине.

Вглядываясь в прочих всадников, я убедился, что, похоже, Каролд и впрямь прихватил с собой лучших из людей Онда. Сама их неторопливость свидетельствовала о том, насколько они уверены в своём превосходстве, а потому, отвечая Акошу, Каролд не стал ходить вокруг да около:

— И тебе привет, Акош. Наших ушей достигла скорбная весть, что ишпан Коппань был убит. Нам стало известно, что вы сопровождаете останки ишпана в Гран — так дозвольте избавить вас от хлопот, предоставив нам самолично отвезти покойного ишпана Коппаня к мелеку Онду, который позаботится о том, чтобы его предали достойному погребению.

Акош слушал его, не прерывая, пока я, наконец, не выдержал:

— Почему вы уверены, что мы везём с собой именно тело ишпана Коппаня? — Сказал я, заработав осуждающий взгляд Акоша. — Вплоть до того, что не считаете нужным спросить, так ли это?

— Мы можем немедленно это проверить, — заявил Каролд, направив коня к подводе. Чендеш растерянно переводил взгляд с него на меня с Акошем и обратно, не зная, стоит ли ему воспрепятствовать неизвестно откуда взявшимся воинам или же подчиниться. Каролд спешился, также испытующе воззрившись на Акоша.

— Согласно заведённому порядку, прежде нам надлежит доставить покойного в королевский замок, — ответил Акош. — Останки будут переданы мелеку Онду, когда о том распорядится кенде.

— Никто из власть предержащих не должен противиться тому, чтобы благородный человек был надлежащим образом погребён — в противном случае это можно счесть надругательством над умершим, попирающим все законы богов и людей, — тон Каролда оставался столь же ровным, однако в нём появился напор, перед которым не устоял бы человек менее сильный, чем мой старший товарищ.

— Вы готовы противиться воле кенде, дабы выполнить приказ, полученный от мелека? — напрямую спросил Акош.

— Если вы и впрямь получили подобный приказ, ниспровергающий вековые устои, от кенде, то позвольте спросить — есть ли у вас подтверждающая это печать?

Я готов был поспорить, что в этот момент Акош крепко выругался про себя, но внешне он никак не выказал своей досады, вытащив из сумы печать королевского судьи:

— Я уполномочен действовать по приказу корхи, а слово корхи доносит волю властителя до его подданных.

— Господин корха должен объявлять волю кенде, однако же вершить её надлежит дюле, а в его отсутствие его наместнику — мелеку Онду, буде тот пользуется безраздельным доверием дюлы, — нашёлся с ответом Каролд. — Посему извольте подчиниться печати высокородного мелека, который направил нас, дабы мы с почётом ввезли в Гран тело его почившего племянника.

Я испытующе воззрился на Акоша, гадая, будет ли он стоять на своём до последнего — и придётся ли нам втроём сражаться с восьмерыми воинами. Я видел, как ходят желваки у него на скулах, и всё же Акош с его богатым жизненным опытом отлично понимал, когда надлежит отступить.

— Быть посему, — бросил он. — И всё же лошадь мы забираем. Чендеш, выпрягай, да поживее, — велел он воину, который по-прежнему потерянно вертел головой, — поедешь на этой кобыле.

— Мы уезжаем? — спросил я.

— А что тут ещё делать? — буркнул в ответ Акош. Чендеш весьма сноровисто выпряг лошадь и тут же присоединился к нам, предоставив Каролду и его витязям решать, какого из боевых коней впрягать в подводу.

Когда мы выехали на середину реки, Акош наконец выругался вслух:

— Вот черти!

— Откуда же они узнали? — осторожно поинтересовался я.

— Да вестимо, откуда — я ж говорил, что и у Элека хватало тех, кто мог послать Онду весточку. Надо было дать знать корхе, чтобы выслал кого-нибудь нам навстречу, но, чего доброго, это в самом деле привело бы к стычке, а оно того не стоит. — Обернувшись ко мне, он ободряюще кивнул: — Собственно говоря, этот мертвец нам без надобности — ничего нового он ни нам, ни им уже не расскажет. Скверно лишь то, что Онд узнал о случившемся раньше кенде и корхи…

В ответ на это я лишь задумчиво кивнул, внимательно разглядывая простирающийся перед нами лёд — угоди мы сейчас в полынью, этим мы точно оказали бы мелеку Онду отменную услугу.

Примечания:

[1] Чендеш — Csendes — прозвание означает «спокойный, тихий, молчаливый, кроткий», то бишь, «тихоня»; напр. Csendes-óceán — «Тихий океан».

[2] Турул (венг. turul) — мифическая хищная птица, подробнее см. примечание к главе 15.