День в истории Блогхауса: 28 марта 2024
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Глава 7, в которой раймирский премьер-министр продолжает спасать страну, наплевав на мнение главы государства
Читать?Непривычное безлюдье и тишина на Музейной площади – очередные приметы времени. Уж тут-то всегда толокся народ, от желающих хлебнуть культуры приезжих до праздношатающихся местных. В голову настойчиво лезла мысль о собственном идиотизме. По джунглям уже прогулялся, результат – хрен в фуражку. Куда яснее-то, сиди тихо, не отсвечивай, господин премьер.
– А пошёл ты… – Михаэль сплюнул под ноги и зло сощурился. Так и самому тронуться недолго, в собственном малодушии чудится эхо чужой воли.
Бросил взгляд на цветочные часы – апофеоз двух маний разом, магнит для туристов – и удивился: впервые за сотни лет они дали сбой и зажили бурной растительной жизнью, отказавшись выполнять прежние функции.
На правах старого приятеля кивнул Непьющим. Мраморные колоссы гнули спины под фронтоном Исторического музея, неся свою вечную службу. Некогда могучие, но слишком гордые, за что сюда и загремели.
Если дознался точно и рассчитал верно – сработает. Не нужно бить стёкла, поджигать мусорные урны, орать похабщину под окнами Шахматного кабинета или мочиться на колесо Ратхи. Лакомая приманка для сволочей вовсе не бесчинства любого сорта, а магия и жизнь. Первого в избытке, второе в наличии, но к кормушке пока никто не спешил.
В тонкостях некромантии Михаэль разбирался не лучше большинства собратьев. Но доверенные спецы подтверждали его наблюдения: что садовые паразиты, что хидирин – одной природы погань. Спятившие недобитки, привязанные к материальному миру бренными останками, – ещё куда ни шло. Прежние маруты подчинялись воле оператора и казались вполне разумными. С новыми творилась необъяснимая ерунда, будто кто-то открыл ворота в непроявленное и созывал оттуда всю дрянь, что может откликнуться. Беспамятные, голодные и неуправляемые сгустки Хаоса могли попасть в чужое тело, воспользовавшись ошибкой мага, но этим и тела не требовались.
Михаэль заметил вдалеке группку прохожих – появились со стороны Лакейской улицы и застыли в нерешительности. Не обладающим магией и достаточным количеством денег приходилось покидать дома чтобы запастись провизией, но они вряд ли стали бы считать ворон, постарались побыстрее пересечь площадь и скрыться в одном из переулков, ведущих в жилые кварталы. Попущением Хаоса иногда вываливались в город беззащитные бедолаги с других Пластин, не понимающие, куда попали. Бывало, целыми группами – экскурсанты, сектанты, маги-дилетанты и другие любопытные кретины. Но сейчас порталы пришлось перекрыть, иссяк и поток потерянцев.
Все примерно одного роста, стоят как вкопанные. Одеты совершенно обычно, по сложению и платью не разобрать, девицы или парни. Лица скрыты капюшонами. Печальное следствие скуки – мода рядиться до неузнаваемости и испытывать судьбу, попутно пугая редких встречных, среди молодняка не сошла на нет даже после пары неприятных инцидентов.
Михаэль поморщился – только ряженых дурней недоставало. Быстрым шагом направился к ним, заорал на ходу, замахал руками:
– Эй, оболтусы! Проваливайте по домам!
Все пятеро синхронно повернули головы. Из-под капюшонов на Михаэля жадно уставилась пустота.
Михаэль выругался. И как не почуял? За добрых горожан эти твари могли сойти лишь издали. Словно им дали общий образец, но не потрудились или не смогли разъяснить, как он устроен. В итоге вышло нечто совершенно противоестественное.
Михаэль пресёк попытку взять его в кольцо и опустил защитный купол. Ни к чему проверять, сколько марутов способно уместиться на площади.
– Далеко забрались, шуньята, – сразу не бросились, замерли полукругом, изучая добычу. При звуках его голоса заготовки лиц подёрнулись лёгкой рябью, словно пытались принять отчётливые очертания. – Здесь смуты нет, только я.
Свора недолепков подбиралась всё ближе. Почти незаметно – если моргать.
– Отставить! – гаркнул Михаэль, будто ему под горячую руку попались нерадивые новобранцы. – Кто старший по званию? Представьтесь по форме!
На лице центрового открылась узкая длинная щель. Послышался монотонный, быстро нарастающий гул. С флангов рванули одновременно. Жажда победила осторожность, но кое-что сделалось понятней.
Центровой выглядел озадаченным, насколько это было возможно прочесть по его специфической мимике. Добыча оказалась охотником, уйти не вышло, вот беда.
– Отряд расформирован, – сухо констатировал Михаэль, когда последние клочья эфира истаяли в воздухе. – А ты… капрал Счастливчик, понижен до вестового.
Понятливостью существо отличалось лишь на фоне прочих, потому пришлось разжевать:
– Передай Рудре: пусть найдёт меня. Уяснил? Просто кивни, без фокусов. А то и тебя уволю.
Характерный жест, подкрепивший слова, тварь истолковала верно. Дёрнула верхним углом ротовой щели, мотнула башкой и исчезла.
***
Некоторые вопросы следовало решить до первой звезды на небе, терпение терял не он один. Как скоро его сообщение доставят, и золочёный паскудник явится на зов, Михаэля не волновало – насущные дела сожрали всё внимание и прорву времени.
Захотят взять главного «заговорщика» – вперёд и с песней. Свиту любого размера Рудра не протащит и по прямому приказу владыки, приглашение адресное.
Составил дочери компанию за обедом, пришёл к выводу, что чем скорее Белла отправится навестить дорогую госпожу ди Малефико и её доброго супруга, тем меньше шансов у неё разделить участь брата. Девочка изрядно оживилась и заняла свою хорошенькую головку невероятно важными проблемами вроде достойного подарка друзьям семьи. Михаэль кивал, соглашался, вставлял уместные реплики в разговор, так что Белла не догадалась, что отец внимает её грандиозным замыслам примерно как щебету птиц за окном.
Спровадив дочь готовиться к отъезду, выслушал неутешительный отчёт семейного врача. Казалось бы, куда уж хуже, но ничто не слишком, когда речь об Изидоре. Новая схема лечения откровенно попахивала овощеводством, но болезнь сына не оставляла выбора.
Ночь выдалась душной, спать не получалось – Михаэль набросил халат и вышел в сад. Щёлкнул пальцами и удовлетворенно кивнул, ощутив влажную тяжесть запотевшего стакана. Поднёс к губам, но не успел отпить – соткавшаяся прямо из-под ног фигура со смехом рассыпалась вокруг него, не преминув нашвырять в стакан песка с дорожки. Михаэль брезгливо отшвырнул хрусталину.
– Нашёл, – песок вновь собрался, уплотнившись. Только там, где полагалось быть растрёпанной золотистой шевелюре, по-прежнему клубился, словно зарождающаяся пустынная буря. – Не скажу, что это было сложно, дворец твой стоит там же, где и тысячу лет назад. Хотя сейчас разумнее было бы сменить адресок, – песчаное идолище снова рассыпалось, чтобы возродиться чем-то сверкающим – алмазом или горным хрусталём, а может, белым топазом.
– Многие сменили, – Михаэль обзавёлся новым стаканом и сделал большой глоток. – Но я не привык к переездам и уж тем более к играм в прятки. А твои новые питомцы всё же годятся на роль почтовых голубей. Слишком прожорливых, впрочем, зерна не напасёшься.
– Самые прожорливые и глупые – не вполне мои, – прозрачные глаза в свете луны играли бликами, как озёрная вода, и были столь же равнодушны. Моим было лишь стремление открыть дверь – в отличие от тебя, я за последние лет этак пятьсот полюбил играть в прятки.
– И привычки соваться куда не надо не забросил, – подозрения постепенно переросли в уверенность, но легче от этого не стало. – Ответственность не платье, так просто не снять. Если думаешь, что с попущения папаши можешь разводить этих тварей, то ты зарвался. Ещё немного – и перемахнёшь флажок Кааны. Лазурский эксперимент твоего кузена чуть не обернулся катастрофой. Так что сделай над собой усилие, возьми «не вполне своих» дегенератов под контроль, а лучше засунь туда, откуда вылезли. Пока они не додумались шарить по домам в поисках корма – их слишком много и с каждым днём становится всё больше.
– Про ответственность ты, кажется, уже пытался рассказать моему папаше? – язвительные интонации, невесёлый смешок, и, если не смотреть на это подобие ледяной статуи, а просто слушать голос, казалось, что говорит живой. – Если мне удастся выйти за дверь, я уведу с собой всех – своих и пришлых. Немного подождать, и, возможно, папаша очнётся и вышвырнет меня вон – это было бы замечательно, не находишь?
Михаэль снова приложился к стакану, на сей раз более основательно. Ответил в тон, не скрывая раздражения.
– О, да. У нас же уйма времени. Торопиться некуда ни ему, ни тем более тебе. Это хидирин и прежние маруты с голодухи могли жрать сородичей, пустышки, видимо, брезгуют. Даже если их налетит достаточно, чтоб осилить такого, как ты – полнейшая безопасность твоей заднице обеспечена. Всю оставшуюся вечность можно дёргать отца за фалды в надежде получить желаемое. Как ты уведёшь всех, если сейчас не можешь держать в узде? Или хотя бы закрыть эту грёбаную дверь? Всегда терпеть не мог некромантов – в частности, за подобные кульбиты и самомнение размером с Белый дворец. Распыли паскудников, отдай приказ тем, кто ещё слушается, – уже будет легче, но нет. Все они – часть личной армии великого вождя, что уведёт их за пределы обитаемого мира.
– Сколько пафоса, – луна светила так ярко, что видны были переливы цвета, камень то темнел, то светлел до прозрачности, – Ты вряд ли поверишь, но свою дверь я закрыл, как только понял, что происходит. Беда в том, что я не в силах закрыть то, что открыто другим. И тех, кто приходит оттуда, много сложнее заставить слушаться, зато не так уж сложно напугать. Согнать в стадо. Понимаешь? Ни один пастух не может заставить стадо неделю стоять без движения и пищи, а перегнать табун с пастбища на пастбище сможет даже ватага деревенских мальчишек.
– Скромный пастушок, сын садовника, – Михаэль фыркнул. – Не буду спрашивать, к чему тебе это. Куда важнее, твой папаша всё ещё не склонен замечать то, что не несёт вреда ему лично. И вообще хоть что-нибудь. Терять уже нечего, могу сходить снова. Итог заранее известен – очередная пара сапог всмятку, а Его Светлейшество даже не спросит, где стучали.
– К чему мне – что? – глаза Рудры потемнели, резче обозначились скулы, но на губах по-прежнему, как приклеенная, держалась легкая, небрежная улыбка. Хрустальный стервец уже в детстве доводил своего папашу до белого каления, с одинаково жизнерадостным выражением физиономии принимая наказания и награды. – Ты не понимаешь, для чего мне нужна свобода?
Эк вывернул. Каков при жизни, таков и после. Михаэль допил виски, разгрыз попавшую в рот подтаявшую ледяшку и ответил:
– Всем нужна. Да товар редкий, стоит дорого. И подделок прорва. К трону твоей матушки сколько народу удрало за обещанной вольницей. Ты бы тоже рискнул, небось, будь поводок похлипче?
– А то, – согласно кивнул паршивец. – Готов мчаться в любой момент, сняв штаны.
Михаэль скептически воззрился на собеседника. Скромность в арсенале достоинств Рудры не числилась и в лучшие времена, так что нимало не смутился и продолжил задумчиво красоваться в лунном свете. В памяти всплыли городские легенды о Золотом принце, ходившие даже среди подружек Беллы. Найти волшебную статую прекрасного юноши, поцеловать – и успех в любовных делах обеспечен. Менее радужные версии в основном описывали случаи, когда девицы влюблялись в ожившего идола, теряли рассудок и пропадали без вести. Или когда кавалеры умалишённых являлись в Эдем в поисках соперника – с тем же результатом.
– Кто ж откажется хлебнуть древней свободы? На эту удочку с завидным постоянством ловились оба миродержца.
– Они много на что ловились, – каменные глаза блестели, словно живые. – Я помню мать много лучше, чем мои братья. Мне, конечно, никто не рассказывал подробностей её эскапад, но я был пронырливым ребенком, а потом – весьма наблюдательным юношей, ну и с фрейлинами у меня довольно рано завязались отношения, побуждающие к нежнейшей откровенности, – мечтательный взгляд Рудры свидетельствовал о том, что о той поре воспоминания у него сохранились весьма приятные. Ещё бы – на обаятельного красавца придворные дамы вешались бы, даже не будь он сыном двух Изначальных владык, а уж когда ходячее совершенство еще и золотой принц... тут дай Хаос, чтобы сил и здоровья хватало на всех желающих. – Тебя не удивляло, что, когда мать решила стать единоличной правительницей, я не пошёл под её знамена?
Михаэль пожал плечами.
– Какой-то врождённый дефект, полагаю. Патологическое здравомыслие или излишек психического здоровья. В правящей семье редко, но случается.
– Не уверен насчет здравомыслия, но грязных игр не люблю, – хрустальный истукан совершенно мальчишески фыркнул. – А маменька играла грязно даже по меркам августейших семейств. Возможно, её поняли бы кукушки – но не папаша с дядюшкой.
– Трюк впору недолговечным… – Михаэль недоумённо умолк, но сходу вспомнил пару-тройку сказочно идиотских курьёзов из другой оперы и продолжил с язвительной ухмылкой. – Хотя после некоторых особо бурных и длительных венценосных досугов и кирпич в люльке за потомка признать можно, и имя ему дать, и даже какое-то время спустя пытаться воспитывать. Вдруг и до этого докатились, да замели под коврик срамоту. Но ты на кукушонка не тянешь, уж прости.
– Когда все это завертелось, меня тоже проверяли, – едва заметная тень то ли брезгливости, то ли старой обиды в глазах, но улыбнулся тепло, как о чём-то хорошем вспомнил. – Не скажу, что это было приятно, но весьма познавательно. К тому же, благодаря одной из моих тогдашних подружек, крутившейся у Рафаэля, для меня это стало куда меньшей неожиданностью, чем для прочих собратьев по несчастью.
– Представляю радость государей. Рыжая стерва натянула носы обоим. Знатный бы вышел придворный анекдот, когда бы не вуаль забвения и прочие средства, – как ни странно, Михаэль искренне наслаждался беседой. Обычный разговор о делах минувших дней. Если забыть, чем стал теперь наследник Адинатхи, и кем стал он сам. – Не можешь заставить владык сожрать друг друга – выстави дураками. Она со всеми проворачивает или то, или это, или всё вкупе.
– Я долго не понимал, зачем оно ей понадобилось, – длинные пальцы легли на виски, словно унимая начинающуюся головную боль. Чему там болеть, это камень и магия, жизни в этом конструкте нет, но странным попущением Хаоса парень выглядит едва ли не более живым, чем его собеседник. – Допёр много позже – как ты, наверное, догадываешься, пока я не научился создавать себе тела, единственное, чем можно было развлекаться – это воспоминания. Сделав своих кровных детей законными наследниками лучших семейств Адмира и Раймира, а на их место подсунув владыкам потомков обычных, пусть и родовитых, оставалось научиться призывать своих чад и управлять ими, как заблагорассудится. Дальше – дело техники, когда «кукушат» станет достаточно много, можно будет приказать и ждать, когда они принесут тебе на блюдечке единоличную власть над Пластиной, а в конце концов – и над всем Веером. Мать не собиралась довольствоваться положением третьей владычицы, её не устроила бы даже роль Первой среди равных... быть Единственной – вот чего она хотела. Если бы я понял это раньше, то был бы среди тех, кто разрушал Вавилон. А тогда я всего лишь обозлился на то, что она втянула меня и всех прочих в свою скотскую игру с подменами, сделала подозреваемыми тех, кто ни сном ни духом не был замешан, и предпочёл остаться в стороне. Впрочем, нельзя сказать, что я дезертировал с Первой вселенской, не дойдя до вербовочного пункта – в конце концов, мне было чуть больше сотни лет, и от меня никто ничего не ждал и не хотел. Магия в этом возрасте довольно слаба и нестабильна, а обычных боевиков хватало без меня. Так что я довольно неплохо провел время, завоевав парочку Пластин, и вернулся, когда все было кончено.
Михаэль слушал, не прерывая – «хозяин сада», «озёрник», «золотой принц», инструмент державной воли, командир бесплотного легиона… Где-то под ворохом ипостасей начисто скрылся забавный в своей неугомонности бойкий мальчишка, обожавший задавать неудобные вопросы и подмечать любые несостыковки и противоречия в наставлениях менторов и собственного отца. Скрылся, но не исчез.
– На сей раз имеем те же яйца от рыжей кукушки, вид сбоку, выдержка гран резерва. И вряд ли она улетит на зимовку, прихватив всю стаю психопатов, – проворчал Михаэль. – Благодарю за честность, Камал. Если уж нельзя ликвидировать дерьмо щелчком пальцев, можно хоть не звать его золотом.
– Это, неназываемое золотом, можно ликвидировать только вместе с магией, – улыбка на изящно очерченных губах стала шире. – Причём на всей Пластине. Выдам тебе ужасную тайну: папаша явно всерьез обдумывал этот финт, но не из гуманизма и не ради спасения добрых горожан. Просто исчезновение магии – единственное, что способно убить меня в моем нынешнем забавном состоянии. Но я ещё здесь, значит, это в то же время – единственное, что или недоступно в принципе, или сопряжено с такими сложностями, что Светлейшеству проще терпеть меня, нежели разгребать последствия.
Хрустальный красавец заразительно расхохотался.
– Представь, какая злая шутка Хаоса: если бы ещё тогда он дал мне всё, чего я хотел, вполне возможно, я довольно быстро свернул бы себе шею – даже высшие демоны не бессмертны, а осторожность никогда не светилась среди моих многочисленных пороков. Но он ошибся – и никогда не признает этого, владыка всеведущ и непогрешим. Кстати, о всеведении: если ты думаешь, что твой трогательный альянс с кшатри остался незамеченным, подумай снова. И ещё. Не повторяй моих ошибок, мне не нужен такой марут, как ты, – он снова засмеялся, но смех оборвался шорохом – статуя рассыпалась песком, и вскоре на дорожке не осталось ни следа.
***
Спал скверно, поднялся совершенно разбитым. Витавший в покоях тяжёлый дух настроения не улучшил – каким ветром принесло эту терпкую приторную вонь? С отвращением выпил кофе – даже он, казалось, пропитался неведомой дрянью. Когда вышел на веранду в надежде проветриться, с запозданием обнаружил источник запаха: на одной из полочек жардиньерки красовалась хрустальная чаша, полная голубых лотосов, свежих и жирных.
Испепелить композицию помешало лишь то, что треклятая мебель была подарком дочери. Изабелла обожала изящные вещицы и редкие растения. Искренне хотела порадовать отца, оживив обстановку. Кто мог знать, что будущие события заставят возненавидеть любую зелень?
Трогать цветы не стал – и без того знал, куда идти. Лотосов в одноимённом озере было полно, но такие росли лишь в одном месте.
Портал сработал криво: Михаэлю пришлось выбираться из прибрежных кустов, оставляя на них обрывки одежды.
– Трюкач хренов, – со всей оставшейся вежливостью прорычал в спину повелителю. Тот не ответил, продолжая созерцать пейзаж, будто отдыхающий горожанин. Видок и впрямь пляжный, всего платья – алые шальвары. Мокрые волосы в полном беспорядке. Никак купаться изволил. Полоскать державные в озёрной водичке, пока все, кому не плевать, мечутся с горящими подхвостьями, – отличная идея.
– По вашему приказанию прибыл.
Светлейший вошёл в воду, пошарил в камышах и извлёк оттуда бутылку. Этикетка предсказуемо стёрта, судя по характерной форме – игристое. В руке Светлейшего возник кинжал с длинным лезвием. Одним точным движением снёс горлышко вместе с пробкой, вторым – воткнул кинжал в песок. Выбрался на сушу и подал бутылку Михаэлю.
– Пей.
Михаэль подчинился, глядя на одноглазую сволочь в упор. Мог выбрать, что угодно – мало ли в погребах напитков со всех концов Веера? Гордость раймирского виноделия, мзаар. Любимое лотосовое пойло покойной благоверной, с внеплановыми «нотами фиалки» – на посуду государь не расщедрился. Михаэль молча материализовал бокал и отёр кровь с губ.
– Что прикажешь праздновать?
– Твои успехи, разумеется, – Светлейший налил Михаэлю и отсалютовал бутылкой. После пары добрых глотков внимательно уставился на собеседника. Зеркальные стёкла и собственное смехотворно жалкое отражение в них действовали на нервы.
– Ты похож на упыря, – проворчал Михаэль. – Вон и болото под боком.
Светлейший оскалился в улыбке, сходство сделалось полным.
– Каков храбрец! Всегда ценил это в тебе, Махасена.
– На твои сраные ребусы нет времени.
Светлейший отвернулся к озеру и произнёс с какой-то странной, отрешённо-мечтательной интонацией:
– Времени действительно нет.
– Ты звал меня – я пришёл. Но если единственно для того, чтобы слушать пространный бред, то…
– Я слушаю. Расскажи, что ещё ты решил за моей спиной?
– Ничего во вред державе. В отличие от твоего бездействия.
– Неужто? Снёсся с предателями, ударился в самоуправство – и остался чист? – не говорил, шипел, как василиск. И мешал обычную речь с ментальной.
– Думаешь, стоило поджечь столицу и бренчать на кифаре, пока горит? Тотальное милосердие, полное исцеление. Толку никакого, зато красиво, – Михаэль устало опустился на землю и залпом осушил свой бокал. – Как высокая должность без полномочий.
Повисла долгая неприятная пауза – неужто всерьёз обдумывал перспективу?
– Мало тебе, – укоризненно заметил Светлейший. О переподчинении ведомства кшатри он, несомненно, знал. Рахаб с Зерахилем делали что могли, и попытки спасти оставшееся население оказались успешней, чем возня в Джаганнате. Но Адинатха сейчас способен увидеть заговор даже на дне собственного нужника.
– Другим через край. Нашлась пропажа?
Вопрос, по шкале тупости достойный отметки между лоботомированным гулем и Аралимом, но лучше Адинатха стравит пар, чем снова примется нести витиеватую чушь и ухмыляться, как маньяк. По оттенку молчания Михаэль прочёл ответ. Скверно, очень скверно.
– Так понимаю, на случай очередных экспериментов начал прочёсывать области за пределами разумного?
– И?
– На свет твоего фонаря оттуда валит толпа недоделков. Новый образец вестников монаршей воли – хищные прожорливые дрожжи.
– К пустым скрижалям приставлен талантливый писарь, оставь заботы ему. Не бери на себя слишком много, – оскорбительно беспечный тон. Михаэль с трудом сдержался, чтобы не выругаться. Того и гляди, снова отъедет мыслями в неведомые дали и утопит в потоках треклятых метафор.
– Распылять или уводить. Других способов избавиться от них я не нашёл. А допрежь всего – перекрыть источник.
Адинатха обернулся и склонил голову набок, виски тут же сдавило, в ушах появился неприятный низкий гул.
– Взгляни, – небрежным жестом указал на бескрайние просторы озера. – Что ты видишь?
– Грёбаную лужу и кучу грёбаных лотосов в ней, – проворчал Михаэль, недовольный новым раундом игры в шарады, да ещё таким унизительно банальным. Смена спектра уюта атмосфере не придала. За деревьями то тут, то там мелькали бледные тени. Листва шевелилась без ветра. Белая дымка над водой постепенно густела и медленно расползалась к берегам. Болото болотом, сонное и злое.
Светлейший покачал головой.
– Нет так нет. Но сил добраться сюда хватило.
– Не меняй тему. Отпусти Рудру, дай ему увести эти полчища прочь отсюда.
Адинатха прикончил вино и неотрывно смотрел на Михаэля, покачивая пустым сосудом. Давление стало сильнее.
– Кого ещё ты решил облагодетельствовать, кроме доброго народа, который, случись что, и не вспомнит о тебе? И кроме моего сына, слишком гордого для просьб?
Михаэль сжал челюсти до зубовного хруста, чтобы не заорать. Выдохнул и нарочито медленно произнёс:
– Если тебе угодно, чтобы я просил – изволь. Буду должен. Бери, что хочешь.
Государь издал тихий сухой смешок, подошёл почти вплотную и наклонился. Очки съехали на нос, открыв печальную картину. Правый глаз целиком затянут мерцающим ртутным бельмом, левый – с почти незаметной щелью зрачка.
По свистящему шёпоту и непроизвольным подёргиваниям пальцев стало ясно, что Адинатха разозлён куда сильнее, чем в прошлый раз.
– Зря лезешь в долги, беспокойная совесть державы. Прежний не погашен.
Михаэль не отвёл взгляда, бросил обречённо:
– И что прикажешь делать дальше? Тихо ржаветь в углу или скончаться на месте?
Государь внезапно отступил и снова уставился куда-то за горизонт. Задавать правильные вопросы сумасшедшим Михаэль всегда был не мастак.
– Приказывать не стану, – и снова резкая смена настроения, тон исполнен простоты и дружелюбия. Даже дышать сделалось как будто легче. – Лишь попрошу, на правах старого друга и товарища. Помоги моему сыну.
– Уничтожить пустых?
– Займи его место, – Адинатха лучезарно скалился, наслаждаясь своим гениальным озарением. – Это будет лучшим решением для всех! Не справился – да пусть проваливает. Как только вступишь в должность, разумеется. Отставка с нынешней пойдёт в счёт давнего долга, способ – выбирай на свой вкус.
Михаэль тупо моргал, глядя поверх монаршей головы. Затем изобразил жидкие аплодисменты и смерил государя тяжёлым взглядом. Тот пребывал в полном восторге от новой идеи и сарказм начисто проигнорировал.
– Наконец ты сможешь увидеть всё в истинном свете! Полномочиями обеспечу, обо всём позабочусь.
Где Михаэль видал заботу повелителя и его лично, Светлейший так и не услышал. Сил лаяться не осталось. Михаэль сцепил руки в замок и опустил голову, глядя себе под ноги.
– До встречи, Махасена! Насколько скорой – зависит от тебя.
Раздался громкий всплеск. Исполинский зухос взрезал озёрную гладь, какое-то время можно было разглядеть уродливую морду, кусок гребнистой спины и длинный хвост. Пару мгновений спустя одноглазое чудовище скрылось в волнах и более не показалось.
***
Солнце клонилось к закату. Михаэль избегал смотреть на часы – знал и без того, что все они, начиная от настенных и заканчивая карманными, встали. Ему доводилось видеть такое не раз. Слуг это не касалось – остановилось лишь время их хозяина. Рассчитывать никого не стал, но отпустил всех, наплел отборнейшей чуши, которую сам толком не запомнил. Какая разница, что сдабривать мороком – кивали и повиновались бы, даже брякни он о своём новом назначении смотрителем химерьих нор, министром снабжения выгребных ям или главным маляром оси Веера.
С оставшимися делами управился быстрее, чем можно было представить. Хорошая мина при плохой игре – один из его коронных номеров. Просто отдать нужные распоряжения и обеспечить их точное и неукоснительное исполнение – то, к чему привык он, к чему привыкли все. Всё как всегда. Ещё один день в Раймире. Михаэль прислушался – тишину кабинета отравлял какой-то неуловимый диссонанс. Вазу с лотосами он по возвращении с высочайшей аудиенции в сердцах выкинул в окно, уже не рискуя никого переполошить странным поведением. Лично убедился, что в огромном здании дворца остались лишь двое. Сообщить стервятнику радостную весть некому – а когда узнает, будет слишком поздно. Не всесилен государь, время вспять не повернёт – а школярские шуточки с часовыми механизмами может шутить в своё удовольствие. Стоп. Вот оно. Мерзкое раздражающее тиканье издавал подарок Адинатхи. Стрелки на искорёженном поплывшем циферблате не двигались, лишь слегка подрагивали на месте. Давления долговой клятвы он пока не ощущал, но это не значило ровным счётом ничего. Михаэль сплюнул и поднялся на ноги. Жена улыбалась ему с портрета так же мягко и кротко, как при жизни. Он улыбнулся ей и сдвинул потайной рычажок, спрятанный за панелью. Когда он вошёл, проход бесшумно закрылся за спиной. Стучать не стал – вряд ли возможно было нарушить покой сына или отвлечь того от важных дел.
В комнатах стояла та же звенящая тишина, пахло чистотой и свежестью. Везде царил идеальный порядок, правда, пришлось убрать все зеркала, даже небьющиеся, – болезненная мания пациента подолгу разглядывать своё отражение насторожила лекарей.
– Доро? – негромко позвал Михаэль, но ответа не дождался. Не найдя сына на привычном месте, прошёлся по комнатам – неужто воспользовался отсутствием опеки и удрал? Чушь, не в том состоянии парень, чтобы его тянуло на длительные прогулки, да и охранные заклятия не потревожены.
Наконец догадался заглянуть на балкон – там и обнаружил одинокую фигуру, расслабленно утопавшую в кресле. Бледен, веки опухли, синева под глазами такая, будто всю ночь кутил. Отросшие волосы небрежно перехвачены шёлковой лентой, одет странно – как на выход собрался, но не смог совладать с костюмом и упал без сил.
– А, вот ты где, – осторожно поприветствовал Михаэль, стараясь сохранять привычный тон. – Решил вернуться в свет?
– Их слишком много, – пожаловался сын, слабо шевельнув кистью. Совсем как в детстве, когда выбегал одетый кое-как, таща на хвосте легион негодующих нянек.
– Это ничего. Всё равно уже поздновато для прогулок.
– Я должен, – тихо и упрямо произнёс Изидор. – Но я не могу.
Михаэль сжал зубы и отвёл глаза. Его гордость, наследник, признанный красавец, дуэлянт и повеса… Новые зелья забили очередной гвоздь в крышку гроба, где был похоронен этот образ.
– Она зовёт.
– Кто зовёт, Доро? – Михаэль насторожился.
– Она. Ты не слышишь. Она говорит, я буду свободен, – в тусклых голубых глазах появился лихорадочный блеск. – Нужно только быть сильным и прийти к ней! – Изидор резко поднялся в кресле, но тут же упал обратно.
– Эге, дружок, не торопись, – Михаэль ободряюще похлопал сына по руке. – Нельзя же показываться в таком виде, куда это годится.
– Мне нужно зеркало.
– Чушь, – Михаэль говорил всё уверенней, и от этой уверенности его тошнило. – Настоящий мужчина способен одеться и в полной темноте.
Тень улыбки пробежала по лицу Изидора, он попытался нащупать непослушные пуговицы, но вновь потерпел поражение. Попросил жалко, почти умоляюще:
– Не надо больше лекарств.
– Их больше не будет, Доро. Обещаю тебе.
В мутном взгляде сына отразилась благодарность.
Михаэль помог застегнуть рубашку и жилет, повязал шейный платок, провёл рукой по волосам. Изидор всё это время сидел неподвижно и словно к чему-то прислушивался. В его больном мозгу, судя по всему, происходила некая напряжённая работа.
– Где Белла? Где все? Я звал, но никто больше не приходит.
Михаэль пожалел, что отпустил семейного врача вместе со всеми. Улыбнулся широко, насколько мог.
– Я здесь. Вперёд, лентяй! Развалясь в креслах, никто прогулок не совершает.
Помог сыну подняться – тот пожелал подойти к краю, оперся о гладкий мрамор парапета, нагретый солнцем за день.
– Красиво, – Изидор мечтательно улыбнулся, глядя в сад. – Матушка говорила, спать на закате нельзя. Но никогда не поясняла, почему. Ты не знаешь?
– Не знаю, Доро, – солгал Михаэль, обняв сына за плечи. Тот совсем по-детски ответил на редкую ласку. И не успел ничего понять или почувствовать.
Михаэль поднял обмякшее тело на руки и отнёс обратно в кресло. Устроил поудобнее, словно это могло иметь какое-то значение. Прикрыл сыну глаза – теперь и вправду казалось, что парень просто задремал, неудобно примостив голову. Повторил, сам не понимая, зачем и для кого:
– Не знаю, Доро, не знаю.
Сел в соседнее кресло, извлёк из воздуха сигару. Срезал кончик, задумчиво закурил. В кармане звякнула горсть кристаллов – достал и её. Вроде бы никого не позабыл. Подбросил вверх – и каждый отправился по назначению, блеснув в лучах перед тем, как раствориться. Дойдут в расчётное – ни раньше, ни позже.
Сжал в руке приятно прохладный бокал, цедил мелкими глотками, перемежая с затяжками. Не зря берёг для особого случая, не думал, правда, что для такого.
Когда от сигары осталась половина, Михаэль запустил особый режим охранной системы дворца. На свой вкус, значит… Подавил смешок – подобное веселье означало, что яд уже начал действовать. Глубоко затянулся и выдохнул, наблюдая, как дым уносит прочь.
Тепло улыбнулся сыну и отсалютовал бокалом за горизонт.
– Выкуси!
– А пошёл ты… – Михаэль сплюнул под ноги и зло сощурился. Так и самому тронуться недолго, в собственном малодушии чудится эхо чужой воли.
Бросил взгляд на цветочные часы – апофеоз двух маний разом, магнит для туристов – и удивился: впервые за сотни лет они дали сбой и зажили бурной растительной жизнью, отказавшись выполнять прежние функции.
На правах старого приятеля кивнул Непьющим. Мраморные колоссы гнули спины под фронтоном Исторического музея, неся свою вечную службу. Некогда могучие, но слишком гордые, за что сюда и загремели.
Если дознался точно и рассчитал верно – сработает. Не нужно бить стёкла, поджигать мусорные урны, орать похабщину под окнами Шахматного кабинета или мочиться на колесо Ратхи. Лакомая приманка для сволочей вовсе не бесчинства любого сорта, а магия и жизнь. Первого в избытке, второе в наличии, но к кормушке пока никто не спешил.
В тонкостях некромантии Михаэль разбирался не лучше большинства собратьев. Но доверенные спецы подтверждали его наблюдения: что садовые паразиты, что хидирин – одной природы погань. Спятившие недобитки, привязанные к материальному миру бренными останками, – ещё куда ни шло. Прежние маруты подчинялись воле оператора и казались вполне разумными. С новыми творилась необъяснимая ерунда, будто кто-то открыл ворота в непроявленное и созывал оттуда всю дрянь, что может откликнуться. Беспамятные, голодные и неуправляемые сгустки Хаоса могли попасть в чужое тело, воспользовавшись ошибкой мага, но этим и тела не требовались.
Михаэль заметил вдалеке группку прохожих – появились со стороны Лакейской улицы и застыли в нерешительности. Не обладающим магией и достаточным количеством денег приходилось покидать дома чтобы запастись провизией, но они вряд ли стали бы считать ворон, постарались побыстрее пересечь площадь и скрыться в одном из переулков, ведущих в жилые кварталы. Попущением Хаоса иногда вываливались в город беззащитные бедолаги с других Пластин, не понимающие, куда попали. Бывало, целыми группами – экскурсанты, сектанты, маги-дилетанты и другие любопытные кретины. Но сейчас порталы пришлось перекрыть, иссяк и поток потерянцев.
Все примерно одного роста, стоят как вкопанные. Одеты совершенно обычно, по сложению и платью не разобрать, девицы или парни. Лица скрыты капюшонами. Печальное следствие скуки – мода рядиться до неузнаваемости и испытывать судьбу, попутно пугая редких встречных, среди молодняка не сошла на нет даже после пары неприятных инцидентов.
Михаэль поморщился – только ряженых дурней недоставало. Быстрым шагом направился к ним, заорал на ходу, замахал руками:
– Эй, оболтусы! Проваливайте по домам!
Все пятеро синхронно повернули головы. Из-под капюшонов на Михаэля жадно уставилась пустота.
Михаэль выругался. И как не почуял? За добрых горожан эти твари могли сойти лишь издали. Словно им дали общий образец, но не потрудились или не смогли разъяснить, как он устроен. В итоге вышло нечто совершенно противоестественное.
Михаэль пресёк попытку взять его в кольцо и опустил защитный купол. Ни к чему проверять, сколько марутов способно уместиться на площади.
– Далеко забрались, шуньята, – сразу не бросились, замерли полукругом, изучая добычу. При звуках его голоса заготовки лиц подёрнулись лёгкой рябью, словно пытались принять отчётливые очертания. – Здесь смуты нет, только я.
Свора недолепков подбиралась всё ближе. Почти незаметно – если моргать.
– Отставить! – гаркнул Михаэль, будто ему под горячую руку попались нерадивые новобранцы. – Кто старший по званию? Представьтесь по форме!
На лице центрового открылась узкая длинная щель. Послышался монотонный, быстро нарастающий гул. С флангов рванули одновременно. Жажда победила осторожность, но кое-что сделалось понятней.
Центровой выглядел озадаченным, насколько это было возможно прочесть по его специфической мимике. Добыча оказалась охотником, уйти не вышло, вот беда.
– Отряд расформирован, – сухо констатировал Михаэль, когда последние клочья эфира истаяли в воздухе. – А ты… капрал Счастливчик, понижен до вестового.
Понятливостью существо отличалось лишь на фоне прочих, потому пришлось разжевать:
– Передай Рудре: пусть найдёт меня. Уяснил? Просто кивни, без фокусов. А то и тебя уволю.
Характерный жест, подкрепивший слова, тварь истолковала верно. Дёрнула верхним углом ротовой щели, мотнула башкой и исчезла.
***
Некоторые вопросы следовало решить до первой звезды на небе, терпение терял не он один. Как скоро его сообщение доставят, и золочёный паскудник явится на зов, Михаэля не волновало – насущные дела сожрали всё внимание и прорву времени.
Захотят взять главного «заговорщика» – вперёд и с песней. Свиту любого размера Рудра не протащит и по прямому приказу владыки, приглашение адресное.
Составил дочери компанию за обедом, пришёл к выводу, что чем скорее Белла отправится навестить дорогую госпожу ди Малефико и её доброго супруга, тем меньше шансов у неё разделить участь брата. Девочка изрядно оживилась и заняла свою хорошенькую головку невероятно важными проблемами вроде достойного подарка друзьям семьи. Михаэль кивал, соглашался, вставлял уместные реплики в разговор, так что Белла не догадалась, что отец внимает её грандиозным замыслам примерно как щебету птиц за окном.
Спровадив дочь готовиться к отъезду, выслушал неутешительный отчёт семейного врача. Казалось бы, куда уж хуже, но ничто не слишком, когда речь об Изидоре. Новая схема лечения откровенно попахивала овощеводством, но болезнь сына не оставляла выбора.
Ночь выдалась душной, спать не получалось – Михаэль набросил халат и вышел в сад. Щёлкнул пальцами и удовлетворенно кивнул, ощутив влажную тяжесть запотевшего стакана. Поднёс к губам, но не успел отпить – соткавшаяся прямо из-под ног фигура со смехом рассыпалась вокруг него, не преминув нашвырять в стакан песка с дорожки. Михаэль брезгливо отшвырнул хрусталину.
– Нашёл, – песок вновь собрался, уплотнившись. Только там, где полагалось быть растрёпанной золотистой шевелюре, по-прежнему клубился, словно зарождающаяся пустынная буря. – Не скажу, что это было сложно, дворец твой стоит там же, где и тысячу лет назад. Хотя сейчас разумнее было бы сменить адресок, – песчаное идолище снова рассыпалось, чтобы возродиться чем-то сверкающим – алмазом или горным хрусталём, а может, белым топазом.
– Многие сменили, – Михаэль обзавёлся новым стаканом и сделал большой глоток. – Но я не привык к переездам и уж тем более к играм в прятки. А твои новые питомцы всё же годятся на роль почтовых голубей. Слишком прожорливых, впрочем, зерна не напасёшься.
– Самые прожорливые и глупые – не вполне мои, – прозрачные глаза в свете луны играли бликами, как озёрная вода, и были столь же равнодушны. Моим было лишь стремление открыть дверь – в отличие от тебя, я за последние лет этак пятьсот полюбил играть в прятки.
– И привычки соваться куда не надо не забросил, – подозрения постепенно переросли в уверенность, но легче от этого не стало. – Ответственность не платье, так просто не снять. Если думаешь, что с попущения папаши можешь разводить этих тварей, то ты зарвался. Ещё немного – и перемахнёшь флажок Кааны. Лазурский эксперимент твоего кузена чуть не обернулся катастрофой. Так что сделай над собой усилие, возьми «не вполне своих» дегенератов под контроль, а лучше засунь туда, откуда вылезли. Пока они не додумались шарить по домам в поисках корма – их слишком много и с каждым днём становится всё больше.
– Про ответственность ты, кажется, уже пытался рассказать моему папаше? – язвительные интонации, невесёлый смешок, и, если не смотреть на это подобие ледяной статуи, а просто слушать голос, казалось, что говорит живой. – Если мне удастся выйти за дверь, я уведу с собой всех – своих и пришлых. Немного подождать, и, возможно, папаша очнётся и вышвырнет меня вон – это было бы замечательно, не находишь?
Михаэль снова приложился к стакану, на сей раз более основательно. Ответил в тон, не скрывая раздражения.
– О, да. У нас же уйма времени. Торопиться некуда ни ему, ни тем более тебе. Это хидирин и прежние маруты с голодухи могли жрать сородичей, пустышки, видимо, брезгуют. Даже если их налетит достаточно, чтоб осилить такого, как ты – полнейшая безопасность твоей заднице обеспечена. Всю оставшуюся вечность можно дёргать отца за фалды в надежде получить желаемое. Как ты уведёшь всех, если сейчас не можешь держать в узде? Или хотя бы закрыть эту грёбаную дверь? Всегда терпеть не мог некромантов – в частности, за подобные кульбиты и самомнение размером с Белый дворец. Распыли паскудников, отдай приказ тем, кто ещё слушается, – уже будет легче, но нет. Все они – часть личной армии великого вождя, что уведёт их за пределы обитаемого мира.
– Сколько пафоса, – луна светила так ярко, что видны были переливы цвета, камень то темнел, то светлел до прозрачности, – Ты вряд ли поверишь, но свою дверь я закрыл, как только понял, что происходит. Беда в том, что я не в силах закрыть то, что открыто другим. И тех, кто приходит оттуда, много сложнее заставить слушаться, зато не так уж сложно напугать. Согнать в стадо. Понимаешь? Ни один пастух не может заставить стадо неделю стоять без движения и пищи, а перегнать табун с пастбища на пастбище сможет даже ватага деревенских мальчишек.
– Скромный пастушок, сын садовника, – Михаэль фыркнул. – Не буду спрашивать, к чему тебе это. Куда важнее, твой папаша всё ещё не склонен замечать то, что не несёт вреда ему лично. И вообще хоть что-нибудь. Терять уже нечего, могу сходить снова. Итог заранее известен – очередная пара сапог всмятку, а Его Светлейшество даже не спросит, где стучали.
– К чему мне – что? – глаза Рудры потемнели, резче обозначились скулы, но на губах по-прежнему, как приклеенная, держалась легкая, небрежная улыбка. Хрустальный стервец уже в детстве доводил своего папашу до белого каления, с одинаково жизнерадостным выражением физиономии принимая наказания и награды. – Ты не понимаешь, для чего мне нужна свобода?
Эк вывернул. Каков при жизни, таков и после. Михаэль допил виски, разгрыз попавшую в рот подтаявшую ледяшку и ответил:
– Всем нужна. Да товар редкий, стоит дорого. И подделок прорва. К трону твоей матушки сколько народу удрало за обещанной вольницей. Ты бы тоже рискнул, небось, будь поводок похлипче?
– А то, – согласно кивнул паршивец. – Готов мчаться в любой момент, сняв штаны.
Михаэль скептически воззрился на собеседника. Скромность в арсенале достоинств Рудры не числилась и в лучшие времена, так что нимало не смутился и продолжил задумчиво красоваться в лунном свете. В памяти всплыли городские легенды о Золотом принце, ходившие даже среди подружек Беллы. Найти волшебную статую прекрасного юноши, поцеловать – и успех в любовных делах обеспечен. Менее радужные версии в основном описывали случаи, когда девицы влюблялись в ожившего идола, теряли рассудок и пропадали без вести. Или когда кавалеры умалишённых являлись в Эдем в поисках соперника – с тем же результатом.
– Кто ж откажется хлебнуть древней свободы? На эту удочку с завидным постоянством ловились оба миродержца.
– Они много на что ловились, – каменные глаза блестели, словно живые. – Я помню мать много лучше, чем мои братья. Мне, конечно, никто не рассказывал подробностей её эскапад, но я был пронырливым ребенком, а потом – весьма наблюдательным юношей, ну и с фрейлинами у меня довольно рано завязались отношения, побуждающие к нежнейшей откровенности, – мечтательный взгляд Рудры свидетельствовал о том, что о той поре воспоминания у него сохранились весьма приятные. Ещё бы – на обаятельного красавца придворные дамы вешались бы, даже не будь он сыном двух Изначальных владык, а уж когда ходячее совершенство еще и золотой принц... тут дай Хаос, чтобы сил и здоровья хватало на всех желающих. – Тебя не удивляло, что, когда мать решила стать единоличной правительницей, я не пошёл под её знамена?
Михаэль пожал плечами.
– Какой-то врождённый дефект, полагаю. Патологическое здравомыслие или излишек психического здоровья. В правящей семье редко, но случается.
– Не уверен насчет здравомыслия, но грязных игр не люблю, – хрустальный истукан совершенно мальчишески фыркнул. – А маменька играла грязно даже по меркам августейших семейств. Возможно, её поняли бы кукушки – но не папаша с дядюшкой.
– Трюк впору недолговечным… – Михаэль недоумённо умолк, но сходу вспомнил пару-тройку сказочно идиотских курьёзов из другой оперы и продолжил с язвительной ухмылкой. – Хотя после некоторых особо бурных и длительных венценосных досугов и кирпич в люльке за потомка признать можно, и имя ему дать, и даже какое-то время спустя пытаться воспитывать. Вдруг и до этого докатились, да замели под коврик срамоту. Но ты на кукушонка не тянешь, уж прости.
– Когда все это завертелось, меня тоже проверяли, – едва заметная тень то ли брезгливости, то ли старой обиды в глазах, но улыбнулся тепло, как о чём-то хорошем вспомнил. – Не скажу, что это было приятно, но весьма познавательно. К тому же, благодаря одной из моих тогдашних подружек, крутившейся у Рафаэля, для меня это стало куда меньшей неожиданностью, чем для прочих собратьев по несчастью.
– Представляю радость государей. Рыжая стерва натянула носы обоим. Знатный бы вышел придворный анекдот, когда бы не вуаль забвения и прочие средства, – как ни странно, Михаэль искренне наслаждался беседой. Обычный разговор о делах минувших дней. Если забыть, чем стал теперь наследник Адинатхи, и кем стал он сам. – Не можешь заставить владык сожрать друг друга – выстави дураками. Она со всеми проворачивает или то, или это, или всё вкупе.
– Я долго не понимал, зачем оно ей понадобилось, – длинные пальцы легли на виски, словно унимая начинающуюся головную боль. Чему там болеть, это камень и магия, жизни в этом конструкте нет, но странным попущением Хаоса парень выглядит едва ли не более живым, чем его собеседник. – Допёр много позже – как ты, наверное, догадываешься, пока я не научился создавать себе тела, единственное, чем можно было развлекаться – это воспоминания. Сделав своих кровных детей законными наследниками лучших семейств Адмира и Раймира, а на их место подсунув владыкам потомков обычных, пусть и родовитых, оставалось научиться призывать своих чад и управлять ими, как заблагорассудится. Дальше – дело техники, когда «кукушат» станет достаточно много, можно будет приказать и ждать, когда они принесут тебе на блюдечке единоличную власть над Пластиной, а в конце концов – и над всем Веером. Мать не собиралась довольствоваться положением третьей владычицы, её не устроила бы даже роль Первой среди равных... быть Единственной – вот чего она хотела. Если бы я понял это раньше, то был бы среди тех, кто разрушал Вавилон. А тогда я всего лишь обозлился на то, что она втянула меня и всех прочих в свою скотскую игру с подменами, сделала подозреваемыми тех, кто ни сном ни духом не был замешан, и предпочёл остаться в стороне. Впрочем, нельзя сказать, что я дезертировал с Первой вселенской, не дойдя до вербовочного пункта – в конце концов, мне было чуть больше сотни лет, и от меня никто ничего не ждал и не хотел. Магия в этом возрасте довольно слаба и нестабильна, а обычных боевиков хватало без меня. Так что я довольно неплохо провел время, завоевав парочку Пластин, и вернулся, когда все было кончено.
Михаэль слушал, не прерывая – «хозяин сада», «озёрник», «золотой принц», инструмент державной воли, командир бесплотного легиона… Где-то под ворохом ипостасей начисто скрылся забавный в своей неугомонности бойкий мальчишка, обожавший задавать неудобные вопросы и подмечать любые несостыковки и противоречия в наставлениях менторов и собственного отца. Скрылся, но не исчез.
– На сей раз имеем те же яйца от рыжей кукушки, вид сбоку, выдержка гран резерва. И вряд ли она улетит на зимовку, прихватив всю стаю психопатов, – проворчал Михаэль. – Благодарю за честность, Камал. Если уж нельзя ликвидировать дерьмо щелчком пальцев, можно хоть не звать его золотом.
– Это, неназываемое золотом, можно ликвидировать только вместе с магией, – улыбка на изящно очерченных губах стала шире. – Причём на всей Пластине. Выдам тебе ужасную тайну: папаша явно всерьез обдумывал этот финт, но не из гуманизма и не ради спасения добрых горожан. Просто исчезновение магии – единственное, что способно убить меня в моем нынешнем забавном состоянии. Но я ещё здесь, значит, это в то же время – единственное, что или недоступно в принципе, или сопряжено с такими сложностями, что Светлейшеству проще терпеть меня, нежели разгребать последствия.
Хрустальный красавец заразительно расхохотался.
– Представь, какая злая шутка Хаоса: если бы ещё тогда он дал мне всё, чего я хотел, вполне возможно, я довольно быстро свернул бы себе шею – даже высшие демоны не бессмертны, а осторожность никогда не светилась среди моих многочисленных пороков. Но он ошибся – и никогда не признает этого, владыка всеведущ и непогрешим. Кстати, о всеведении: если ты думаешь, что твой трогательный альянс с кшатри остался незамеченным, подумай снова. И ещё. Не повторяй моих ошибок, мне не нужен такой марут, как ты, – он снова засмеялся, но смех оборвался шорохом – статуя рассыпалась песком, и вскоре на дорожке не осталось ни следа.
***
Спал скверно, поднялся совершенно разбитым. Витавший в покоях тяжёлый дух настроения не улучшил – каким ветром принесло эту терпкую приторную вонь? С отвращением выпил кофе – даже он, казалось, пропитался неведомой дрянью. Когда вышел на веранду в надежде проветриться, с запозданием обнаружил источник запаха: на одной из полочек жардиньерки красовалась хрустальная чаша, полная голубых лотосов, свежих и жирных.
Испепелить композицию помешало лишь то, что треклятая мебель была подарком дочери. Изабелла обожала изящные вещицы и редкие растения. Искренне хотела порадовать отца, оживив обстановку. Кто мог знать, что будущие события заставят возненавидеть любую зелень?
Трогать цветы не стал – и без того знал, куда идти. Лотосов в одноимённом озере было полно, но такие росли лишь в одном месте.
Портал сработал криво: Михаэлю пришлось выбираться из прибрежных кустов, оставляя на них обрывки одежды.
– Трюкач хренов, – со всей оставшейся вежливостью прорычал в спину повелителю. Тот не ответил, продолжая созерцать пейзаж, будто отдыхающий горожанин. Видок и впрямь пляжный, всего платья – алые шальвары. Мокрые волосы в полном беспорядке. Никак купаться изволил. Полоскать державные в озёрной водичке, пока все, кому не плевать, мечутся с горящими подхвостьями, – отличная идея.
– По вашему приказанию прибыл.
Светлейший вошёл в воду, пошарил в камышах и извлёк оттуда бутылку. Этикетка предсказуемо стёрта, судя по характерной форме – игристое. В руке Светлейшего возник кинжал с длинным лезвием. Одним точным движением снёс горлышко вместе с пробкой, вторым – воткнул кинжал в песок. Выбрался на сушу и подал бутылку Михаэлю.
– Пей.
Михаэль подчинился, глядя на одноглазую сволочь в упор. Мог выбрать, что угодно – мало ли в погребах напитков со всех концов Веера? Гордость раймирского виноделия, мзаар. Любимое лотосовое пойло покойной благоверной, с внеплановыми «нотами фиалки» – на посуду государь не расщедрился. Михаэль молча материализовал бокал и отёр кровь с губ.
– Что прикажешь праздновать?
– Твои успехи, разумеется, – Светлейший налил Михаэлю и отсалютовал бутылкой. После пары добрых глотков внимательно уставился на собеседника. Зеркальные стёкла и собственное смехотворно жалкое отражение в них действовали на нервы.
– Ты похож на упыря, – проворчал Михаэль. – Вон и болото под боком.
Светлейший оскалился в улыбке, сходство сделалось полным.
– Каков храбрец! Всегда ценил это в тебе, Махасена.
– На твои сраные ребусы нет времени.
Светлейший отвернулся к озеру и произнёс с какой-то странной, отрешённо-мечтательной интонацией:
– Времени действительно нет.
– Ты звал меня – я пришёл. Но если единственно для того, чтобы слушать пространный бред, то…
– Я слушаю. Расскажи, что ещё ты решил за моей спиной?
– Ничего во вред державе. В отличие от твоего бездействия.
– Неужто? Снёсся с предателями, ударился в самоуправство – и остался чист? – не говорил, шипел, как василиск. И мешал обычную речь с ментальной.
– Думаешь, стоило поджечь столицу и бренчать на кифаре, пока горит? Тотальное милосердие, полное исцеление. Толку никакого, зато красиво, – Михаэль устало опустился на землю и залпом осушил свой бокал. – Как высокая должность без полномочий.
Повисла долгая неприятная пауза – неужто всерьёз обдумывал перспективу?
– Мало тебе, – укоризненно заметил Светлейший. О переподчинении ведомства кшатри он, несомненно, знал. Рахаб с Зерахилем делали что могли, и попытки спасти оставшееся население оказались успешней, чем возня в Джаганнате. Но Адинатха сейчас способен увидеть заговор даже на дне собственного нужника.
– Другим через край. Нашлась пропажа?
Вопрос, по шкале тупости достойный отметки между лоботомированным гулем и Аралимом, но лучше Адинатха стравит пар, чем снова примется нести витиеватую чушь и ухмыляться, как маньяк. По оттенку молчания Михаэль прочёл ответ. Скверно, очень скверно.
– Так понимаю, на случай очередных экспериментов начал прочёсывать области за пределами разумного?
– И?
– На свет твоего фонаря оттуда валит толпа недоделков. Новый образец вестников монаршей воли – хищные прожорливые дрожжи.
– К пустым скрижалям приставлен талантливый писарь, оставь заботы ему. Не бери на себя слишком много, – оскорбительно беспечный тон. Михаэль с трудом сдержался, чтобы не выругаться. Того и гляди, снова отъедет мыслями в неведомые дали и утопит в потоках треклятых метафор.
– Распылять или уводить. Других способов избавиться от них я не нашёл. А допрежь всего – перекрыть источник.
Адинатха обернулся и склонил голову набок, виски тут же сдавило, в ушах появился неприятный низкий гул.
– Взгляни, – небрежным жестом указал на бескрайние просторы озера. – Что ты видишь?
– Грёбаную лужу и кучу грёбаных лотосов в ней, – проворчал Михаэль, недовольный новым раундом игры в шарады, да ещё таким унизительно банальным. Смена спектра уюта атмосфере не придала. За деревьями то тут, то там мелькали бледные тени. Листва шевелилась без ветра. Белая дымка над водой постепенно густела и медленно расползалась к берегам. Болото болотом, сонное и злое.
Светлейший покачал головой.
– Нет так нет. Но сил добраться сюда хватило.
– Не меняй тему. Отпусти Рудру, дай ему увести эти полчища прочь отсюда.
Адинатха прикончил вино и неотрывно смотрел на Михаэля, покачивая пустым сосудом. Давление стало сильнее.
– Кого ещё ты решил облагодетельствовать, кроме доброго народа, который, случись что, и не вспомнит о тебе? И кроме моего сына, слишком гордого для просьб?
Михаэль сжал челюсти до зубовного хруста, чтобы не заорать. Выдохнул и нарочито медленно произнёс:
– Если тебе угодно, чтобы я просил – изволь. Буду должен. Бери, что хочешь.
Государь издал тихий сухой смешок, подошёл почти вплотную и наклонился. Очки съехали на нос, открыв печальную картину. Правый глаз целиком затянут мерцающим ртутным бельмом, левый – с почти незаметной щелью зрачка.
По свистящему шёпоту и непроизвольным подёргиваниям пальцев стало ясно, что Адинатха разозлён куда сильнее, чем в прошлый раз.
– Зря лезешь в долги, беспокойная совесть державы. Прежний не погашен.
Михаэль не отвёл взгляда, бросил обречённо:
– И что прикажешь делать дальше? Тихо ржаветь в углу или скончаться на месте?
Государь внезапно отступил и снова уставился куда-то за горизонт. Задавать правильные вопросы сумасшедшим Михаэль всегда был не мастак.
– Приказывать не стану, – и снова резкая смена настроения, тон исполнен простоты и дружелюбия. Даже дышать сделалось как будто легче. – Лишь попрошу, на правах старого друга и товарища. Помоги моему сыну.
– Уничтожить пустых?
– Займи его место, – Адинатха лучезарно скалился, наслаждаясь своим гениальным озарением. – Это будет лучшим решением для всех! Не справился – да пусть проваливает. Как только вступишь в должность, разумеется. Отставка с нынешней пойдёт в счёт давнего долга, способ – выбирай на свой вкус.
Михаэль тупо моргал, глядя поверх монаршей головы. Затем изобразил жидкие аплодисменты и смерил государя тяжёлым взглядом. Тот пребывал в полном восторге от новой идеи и сарказм начисто проигнорировал.
– Наконец ты сможешь увидеть всё в истинном свете! Полномочиями обеспечу, обо всём позабочусь.
Где Михаэль видал заботу повелителя и его лично, Светлейший так и не услышал. Сил лаяться не осталось. Михаэль сцепил руки в замок и опустил голову, глядя себе под ноги.
– До встречи, Махасена! Насколько скорой – зависит от тебя.
Раздался громкий всплеск. Исполинский зухос взрезал озёрную гладь, какое-то время можно было разглядеть уродливую морду, кусок гребнистой спины и длинный хвост. Пару мгновений спустя одноглазое чудовище скрылось в волнах и более не показалось.
***
Солнце клонилось к закату. Михаэль избегал смотреть на часы – знал и без того, что все они, начиная от настенных и заканчивая карманными, встали. Ему доводилось видеть такое не раз. Слуг это не касалось – остановилось лишь время их хозяина. Рассчитывать никого не стал, но отпустил всех, наплел отборнейшей чуши, которую сам толком не запомнил. Какая разница, что сдабривать мороком – кивали и повиновались бы, даже брякни он о своём новом назначении смотрителем химерьих нор, министром снабжения выгребных ям или главным маляром оси Веера.
С оставшимися делами управился быстрее, чем можно было представить. Хорошая мина при плохой игре – один из его коронных номеров. Просто отдать нужные распоряжения и обеспечить их точное и неукоснительное исполнение – то, к чему привык он, к чему привыкли все. Всё как всегда. Ещё один день в Раймире. Михаэль прислушался – тишину кабинета отравлял какой-то неуловимый диссонанс. Вазу с лотосами он по возвращении с высочайшей аудиенции в сердцах выкинул в окно, уже не рискуя никого переполошить странным поведением. Лично убедился, что в огромном здании дворца остались лишь двое. Сообщить стервятнику радостную весть некому – а когда узнает, будет слишком поздно. Не всесилен государь, время вспять не повернёт – а школярские шуточки с часовыми механизмами может шутить в своё удовольствие. Стоп. Вот оно. Мерзкое раздражающее тиканье издавал подарок Адинатхи. Стрелки на искорёженном поплывшем циферблате не двигались, лишь слегка подрагивали на месте. Давления долговой клятвы он пока не ощущал, но это не значило ровным счётом ничего. Михаэль сплюнул и поднялся на ноги. Жена улыбалась ему с портрета так же мягко и кротко, как при жизни. Он улыбнулся ей и сдвинул потайной рычажок, спрятанный за панелью. Когда он вошёл, проход бесшумно закрылся за спиной. Стучать не стал – вряд ли возможно было нарушить покой сына или отвлечь того от важных дел.
В комнатах стояла та же звенящая тишина, пахло чистотой и свежестью. Везде царил идеальный порядок, правда, пришлось убрать все зеркала, даже небьющиеся, – болезненная мания пациента подолгу разглядывать своё отражение насторожила лекарей.
– Доро? – негромко позвал Михаэль, но ответа не дождался. Не найдя сына на привычном месте, прошёлся по комнатам – неужто воспользовался отсутствием опеки и удрал? Чушь, не в том состоянии парень, чтобы его тянуло на длительные прогулки, да и охранные заклятия не потревожены.
Наконец догадался заглянуть на балкон – там и обнаружил одинокую фигуру, расслабленно утопавшую в кресле. Бледен, веки опухли, синева под глазами такая, будто всю ночь кутил. Отросшие волосы небрежно перехвачены шёлковой лентой, одет странно – как на выход собрался, но не смог совладать с костюмом и упал без сил.
– А, вот ты где, – осторожно поприветствовал Михаэль, стараясь сохранять привычный тон. – Решил вернуться в свет?
– Их слишком много, – пожаловался сын, слабо шевельнув кистью. Совсем как в детстве, когда выбегал одетый кое-как, таща на хвосте легион негодующих нянек.
– Это ничего. Всё равно уже поздновато для прогулок.
– Я должен, – тихо и упрямо произнёс Изидор. – Но я не могу.
Михаэль сжал зубы и отвёл глаза. Его гордость, наследник, признанный красавец, дуэлянт и повеса… Новые зелья забили очередной гвоздь в крышку гроба, где был похоронен этот образ.
– Она зовёт.
– Кто зовёт, Доро? – Михаэль насторожился.
– Она. Ты не слышишь. Она говорит, я буду свободен, – в тусклых голубых глазах появился лихорадочный блеск. – Нужно только быть сильным и прийти к ней! – Изидор резко поднялся в кресле, но тут же упал обратно.
– Эге, дружок, не торопись, – Михаэль ободряюще похлопал сына по руке. – Нельзя же показываться в таком виде, куда это годится.
– Мне нужно зеркало.
– Чушь, – Михаэль говорил всё уверенней, и от этой уверенности его тошнило. – Настоящий мужчина способен одеться и в полной темноте.
Тень улыбки пробежала по лицу Изидора, он попытался нащупать непослушные пуговицы, но вновь потерпел поражение. Попросил жалко, почти умоляюще:
– Не надо больше лекарств.
– Их больше не будет, Доро. Обещаю тебе.
В мутном взгляде сына отразилась благодарность.
Михаэль помог застегнуть рубашку и жилет, повязал шейный платок, провёл рукой по волосам. Изидор всё это время сидел неподвижно и словно к чему-то прислушивался. В его больном мозгу, судя по всему, происходила некая напряжённая работа.
– Где Белла? Где все? Я звал, но никто больше не приходит.
Михаэль пожалел, что отпустил семейного врача вместе со всеми. Улыбнулся широко, насколько мог.
– Я здесь. Вперёд, лентяй! Развалясь в креслах, никто прогулок не совершает.
Помог сыну подняться – тот пожелал подойти к краю, оперся о гладкий мрамор парапета, нагретый солнцем за день.
– Красиво, – Изидор мечтательно улыбнулся, глядя в сад. – Матушка говорила, спать на закате нельзя. Но никогда не поясняла, почему. Ты не знаешь?
– Не знаю, Доро, – солгал Михаэль, обняв сына за плечи. Тот совсем по-детски ответил на редкую ласку. И не успел ничего понять или почувствовать.
Михаэль поднял обмякшее тело на руки и отнёс обратно в кресло. Устроил поудобнее, словно это могло иметь какое-то значение. Прикрыл сыну глаза – теперь и вправду казалось, что парень просто задремал, неудобно примостив голову. Повторил, сам не понимая, зачем и для кого:
– Не знаю, Доро, не знаю.
Сел в соседнее кресло, извлёк из воздуха сигару. Срезал кончик, задумчиво закурил. В кармане звякнула горсть кристаллов – достал и её. Вроде бы никого не позабыл. Подбросил вверх – и каждый отправился по назначению, блеснув в лучах перед тем, как раствориться. Дойдут в расчётное – ни раньше, ни позже.
Сжал в руке приятно прохладный бокал, цедил мелкими глотками, перемежая с затяжками. Не зря берёг для особого случая, не думал, правда, что для такого.
Когда от сигары осталась половина, Михаэль запустил особый режим охранной системы дворца. На свой вкус, значит… Подавил смешок – подобное веселье означало, что яд уже начал действовать. Глубоко затянулся и выдохнул, наблюдая, как дым уносит прочь.
Тепло улыбнулся сыну и отсалютовал бокалом за горизонт.
– Выкуси!
Очень-Тёмная-Вода, блог «Глаз Бури»
9. Три Гармонии
Верхний мир
Лунный остров
Обитель-в-обраках
Восточная зал для медитаций.
Мы входим в круглый зал для медитаций.
В обычные дни, тут на полу, едва виднеется четырёхугольная мандала Мироздания, рисунок которой занимает почти всё пространство пола, включая в себя созвездия Небесные стволы и Земные ветви, и всё это, распределяется по 24 пикам (направлениям). Но сегодня, их пересекает диск Небесной пластины, зависший над полом и едва не касающийся его, в котором 40 медных колец, широкими лентами опоясывают «Небесный пруд» – прозрачную сферу, находящуюся в центре зала. Исписанные древними символами, кольца, медленно движутся, каждый в своём ритме.
Мы проходим и садимся напротив друг друга, согласно Стихиям.
Я на Севере, Хуа Чен на Юг. Его лицо на редкость серьёзно и сосредоточенно. Видно, что он нервничает и есть от чего. Ни ему, ни мне, никогда не приходилось заниматься калибровкой Небесного равновесия, но мы оба откуда-то знаем, КАК это делать.
Да, это задача для Небожителей высокого ранга, которых на данный момент, в наших трёх мирах, не осталось. Был всего один и тот с ума сошел… Разлом устроил.
Однако, демоны нашего уровня, тоже в состоянии справиться. Учитывая, что один Небожитель тут всё-таки есть, номинально.
Сорок колец, уложило бы нас насмерть, без надежды на возрождение. Вытянув все жизненные силы, какие есть и даже те, которых нет. Но все сорок нам не нужны, а с тремя, мы справимся.
– Нам нужно поднять только три Кольца от наших миров. Остальные не трогаем. Их случившееся, не задевает. Удар был точечный… – говорю я и чувствую, как пространство зала уплотняется, от наличия в нём Изначальных Потоков. Воздух становиться густым словно мёд.
скрытыйк текстХуа Чен, кивает.
Мы оба, не сговариваясь, преображаемся в изначальные формы Стихий, распадаясь на первоэлементы Огня и Воды, и скользим по древним знакам Небесной пластины, зажигая одни и охлаждая другие.
Стены зала исчезают открывая бескрайнее пространство в котором завис наш диск, с переливающейся радужным огнём,Сферой небесных вод, в центре. Мы продолжаем свой изначальный бег Стихий, не отвлекаясь на преобразования пространства вокруг нас. Достигаем в этом танце Огня и Воды равновесия Сил… и, первое Кольцо, сверкая огнём, поднимается над Сферой Небесного пруда. Встаёт, почти вертикально. Рядом, замирает второе, отливая тёмным светом синих всполохов и грозовых разрядов. Верхний и Нижний миры, откликнулись на Зов. Осталось поднять Средний…
Возвращаем себе привычную форму, и войдя в Синхрон, листаем небесные слои, опускаясь всё ниже и ниже, до самого Среднего мира. Остаёмся парить в облаках над водными просторами вместе с Небесной пластиной. Далеко внизу, сверкающей искрой виден Лунный остров. Что ж. Не хотелось но придётся воспользоваться крайней мерой. Я выдыхаю и начинаю… Ну, скажем, петь. Если эти завывающие низкочастотные звуки, можно назвать пением. Хуа Чен морщиться, но терпит. Вычерчивает, по застрявшему Кольцу, огненные знаки поверх моих ледяных, сплетая это в замысловатые узоры. Третье кольцо дрожит но не поднимается, словно меч застрявший в камне. Увеличиываю амплитуду голоса, уходя в запредельные глубины звуков… вкладывая в них всю мощь на которую способен… Огненные перекаты пляшут по Кольцу.
Медленно, очень медленно, очень тяжело, третье Кольцо поднимается, отливая тяжелым золотом и занимает свою позицию. Все три Кольца приходят в неторопливое гармоничное движение вокруг Небесного пруда.
«Три гармонии» созданы.
Мы больше не видим ни Небесную пластину, ни остальные 37 колец. Они исчезли, остались только эти три, уменьшившись до размеров, безболезненно помещающихся в центре зала стены которого снова были на месте, как и пол. Сфера Небесных вод находящаяся в центре всей конструкции, приобрела мягкое жемчужное сияние, утихомирив полыхание Колец.
Хуа Чен, обойдя новоявленную Гармонию по восточной стороне зала, подходит ко мне его рука замирает едва начав движение. Я изображаю какое-то подобие улыбки на лице (даже на это сил не осталось) мысленно радуюсь, что он передумал совершать дружеское похлопывание по плечу, иначе тащил бы меня на себе.
– Ну и голос у тебя – фыркает он, делая вид, что ничего не случилось. – Пойдём, пока нас тут совсем не доели.
Поддерживаемый Искателем цветов, я делаю шаг в светящееся марево за дверями.
Лунный остров
Обитель-в-обраках
Восточная зал для медитаций.
Мы входим в круглый зал для медитаций.
В обычные дни, тут на полу, едва виднеется четырёхугольная мандала Мироздания, рисунок которой занимает почти всё пространство пола, включая в себя созвездия Небесные стволы и Земные ветви, и всё это, распределяется по 24 пикам (направлениям). Но сегодня, их пересекает диск Небесной пластины, зависший над полом и едва не касающийся его, в котором 40 медных колец, широкими лентами опоясывают «Небесный пруд» – прозрачную сферу, находящуюся в центре зала. Исписанные древними символами, кольца, медленно движутся, каждый в своём ритме.
Мы проходим и садимся напротив друг друга, согласно Стихиям.
Я на Севере, Хуа Чен на Юг. Его лицо на редкость серьёзно и сосредоточенно. Видно, что он нервничает и есть от чего. Ни ему, ни мне, никогда не приходилось заниматься калибровкой Небесного равновесия, но мы оба откуда-то знаем, КАК это делать.
Да, это задача для Небожителей высокого ранга, которых на данный момент, в наших трёх мирах, не осталось. Был всего один и тот с ума сошел… Разлом устроил.
Однако, демоны нашего уровня, тоже в состоянии справиться. Учитывая, что один Небожитель тут всё-таки есть, номинально.
Сорок колец, уложило бы нас насмерть, без надежды на возрождение. Вытянув все жизненные силы, какие есть и даже те, которых нет. Но все сорок нам не нужны, а с тремя, мы справимся.
– Нам нужно поднять только три Кольца от наших миров. Остальные не трогаем. Их случившееся, не задевает. Удар был точечный… – говорю я и чувствую, как пространство зала уплотняется, от наличия в нём Изначальных Потоков. Воздух становиться густым словно мёд.
скрытыйк текстХуа Чен, кивает.
Мы оба, не сговариваясь, преображаемся в изначальные формы Стихий, распадаясь на первоэлементы Огня и Воды, и скользим по древним знакам Небесной пластины, зажигая одни и охлаждая другие.
Стены зала исчезают открывая бескрайнее пространство в котором завис наш диск, с переливающейся радужным огнём,Сферой небесных вод, в центре. Мы продолжаем свой изначальный бег Стихий, не отвлекаясь на преобразования пространства вокруг нас. Достигаем в этом танце Огня и Воды равновесия Сил… и, первое Кольцо, сверкая огнём, поднимается над Сферой Небесного пруда. Встаёт, почти вертикально. Рядом, замирает второе, отливая тёмным светом синих всполохов и грозовых разрядов. Верхний и Нижний миры, откликнулись на Зов. Осталось поднять Средний…
Возвращаем себе привычную форму, и войдя в Синхрон, листаем небесные слои, опускаясь всё ниже и ниже, до самого Среднего мира. Остаёмся парить в облаках над водными просторами вместе с Небесной пластиной. Далеко внизу, сверкающей искрой виден Лунный остров. Что ж. Не хотелось но придётся воспользоваться крайней мерой. Я выдыхаю и начинаю… Ну, скажем, петь. Если эти завывающие низкочастотные звуки, можно назвать пением. Хуа Чен морщиться, но терпит. Вычерчивает, по застрявшему Кольцу, огненные знаки поверх моих ледяных, сплетая это в замысловатые узоры. Третье кольцо дрожит но не поднимается, словно меч застрявший в камне. Увеличиываю амплитуду голоса, уходя в запредельные глубины звуков… вкладывая в них всю мощь на которую способен… Огненные перекаты пляшут по Кольцу.
Медленно, очень медленно, очень тяжело, третье Кольцо поднимается, отливая тяжелым золотом и занимает свою позицию. Все три Кольца приходят в неторопливое гармоничное движение вокруг Небесного пруда.
«Три гармонии» созданы.
Мы больше не видим ни Небесную пластину, ни остальные 37 колец. Они исчезли, остались только эти три, уменьшившись до размеров, безболезненно помещающихся в центре зала стены которого снова были на месте, как и пол. Сфера Небесных вод находящаяся в центре всей конструкции, приобрела мягкое жемчужное сияние, утихомирив полыхание Колец.
Хуа Чен, обойдя новоявленную Гармонию по восточной стороне зала, подходит ко мне его рука замирает едва начав движение. Я изображаю какое-то подобие улыбки на лице (даже на это сил не осталось) мысленно радуюсь, что он передумал совершать дружеское похлопывание по плечу, иначе тащил бы меня на себе.
– Ну и голос у тебя – фыркает он, делая вид, что ничего не случилось. – Пойдём, пока нас тут совсем не доели.
Поддерживаемый Искателем цветов, я делаю шаг в светящееся марево за дверями.
Виктор Гурьянов, блог «Цветы зла»
* * *
Приболел, анализы (кровь) сдам на следующей неделе, хотя планировал завтра.
Хонор Харрингтон, блог «Бортжурнал»
Праздные размышления
Сидим с ребёнком, завтракаем. Бутерброд: тоненький, с полсантиметра толщиной, кусок хлеба, сверху колбаса. И я смотрю на это и думаю: вот по-нашему тонкий кусок хлеба - толщиной, например, в палец, а не в три. И бесконечные возгласы мам и бабушек, обращённые к детям: " Ешь с хлебом!" И всеобщее глубокое убеждение, что без хлеба невкусно, а главное - несытно. Такое впечатление, что страх голода у нас уже в генах впечатан. Мне попадались по жизни люди, которые умудрялись есть с хлебом даже макароны. А уж каши всякие с хлебом я и сама ем. Такие вот дела.
Люблю иногда навернуть жареный батат. А еще эта суперкультура, если клубни в порядке, хранится при комнатной температуре даже не знаю сколько. В темноте, наверное, вечность. Короче, позапрошлой осенью купила я бататов. Что-то съела, а потом наступила весна и моя депрессия, при которой готовить что-то для себя заставить себя я не могла, а больше у нас никто батат не ест. Батат лежал под столом и летом-таки пророс. Я долго смотрела на его укоризненные фиолетовые листочки, которые потихоньку росли и даже не думали вянуть и наконец облегчить мою совесть. В сентябре я, чуток оклемавшись, все же вырезала глазки с ними (а чо, похож на картофель, значит будет картофелем) и воткнула в заброшенную миникассету для рассады на подоконнике. Остальной батат съела, что характерно, во вкусе он вообще не потерял. Уникальный овощ.
Глазков было четыре, конечно же, все немедленно прижились и выпустили настоящие листья. Это потом я прочитала, что укореняют батат вместе со всем клубнем. Хаха, сказали мои глазки. Один я все же засушила, потому что в ячейке кассеты мало места, земля быстро сохнет, а я в темноте не всегда видела, куда лью. А батат влаголюбив, как я выяснила на опыте. Что он свето- и теплолюбив, я и так подозревала, а у нас опять же тьма на подоконнике. А когда на улице -30, как весь январь эту зиму, так и холод. Всю зиму я собиралась купить им лампы для подсветки, но так и не собралась. Бататы не росли, но и помирать не собирались, дерзко топорщили маленькие зеленые листики и как бы говорили "врешь, не убьешь". Тут как-то быстро наступила весна, и мне сделали еще сюрприз.
Насущное, так сказать.
Нашла я таки жареные бобы подешевле, китайские. Купила кг, смотрю на них, т.е. не совсем уже смотрю, ибо стало заметно меньше кг. Надо бы уже объестся ими и успокоиться, но они не такие калорийные как орехи или семечки, поэтому процесс успокоения затягивается.
Ночью гуляла по яндекс-деливери, и он с какого-то перепугу вдруг выдал мне в поиске какой-то Магнит гипермаркет в Вологде. Там я увидела нутовую и гороховую муку и захотела их в коллекцию, и только днем, когда доставка оказалась по-прежнему недоступна, поняла причину. В обычных магазинах такого, конечно, нет, придется из гиперов заказывать.