Предыдущая глава
Генерал закидывает меч за спину, выставив перед собой кинжал. Ззара медленно обнажает своё оружие, удерживая его расслабленными пальцами. Вращающиеся в воздухе камни собираются за её спиной, словно капюшон кобры, раздувающийся перед смертельным броском. После Святого Антона я не уверен, что смогу на это смотреть.
Азотеги медленно приближается, лезвие кинжала обращается в размытую вспышку – а затем он просто поворачивается спиной к противнице и уходит с поля. Это действие кажется столь безумным, что я едва не кричу, веля ему вернуться, а сердце бьётся в ушах от страха, коему я не в силах подобрать имя – а затем она падает навзничь, и наши солдаты принимаются вопить как одержимые.
– Да! – Дерек, просочившийся сквозь толпу для лучшего обзора, орёт рядом со мной, вскидывая кулак в воздух. – Это – наш генерал!
– Чего? – Я изумлённо глазею на то, как Азотеги невозмутимо присоединяется к остальным офицерам. – Что вообще произошло?
читать дальше– Коджакснаги! – паренёк качается на пятках, улыбаясь во весь рот. – Вот так и должно быть. Ты же видел только бой с Аджаксом, верно? Понимаешь, он никого не подпускает близко – а это как раз любимый стиль боя генерала. Ззара обычно обретается на западных границах, так что никогда не выходила против моего милорда герцога – иначе я бы об этом слышал – а потому она не в курсе, что его нельзя подпускать к себе ни на мгновение.
У меня просто нет слов.
– Мы все знаем, на что он пошёл, когда вызвался против Аджакса, – продолжает Дерек, не обращая на меня внимания. – Никто из нас не смог бы победить. Своим примером он показал нам, что проиграть не позорно, но биться следует до последнего. Теперь ты понимаешь, почему он столь бесподобен – всегда готов пожертвовать собой ради нас.
– Раз ты так на него запал, почему бы тебе не выйти за него? – бурчит стоящий в нашем ряду солдат.
Покраснев как рак, Дерек бормочет что-то насчёт того, что у него нет шансов.
Стоит мне заслышать о женитьбе, как мой желудок переворачивается от воспоминания о его последних словах. Вот с чего он решил, будто Джара имеет на меня подобные виды? Но Азотеги продолжает обсуждать с офицерами грядущий бой, упорно уклоняясь от моих попыток встретиться с ним взглядом, и я нехотя сдаюсь. По крайней мере, на сей раз он в сознании; остаётся надеяться, что его хватит, чтобы меня выслушать.
Однако же меня прямо-таки распирает от желания хоть кому-нибудь пожаловаться, тем паче, что поблизости есть кое-кто, кому не помешало бы об этом узнать. Заприметив в море голов удаляющийся от меня знакомый всклокоченный ёршик, я устремляюсь следом, отчаянно петляя между солдатами.
Когда я похлопываю её по плечу, Джара оборачивается, наморщив нос.
– Я занята, – заявляет она, раскатывая передо мной папирусный свиток. – Послание для герцогини. Может, после поговорим.
Проглотив отчаянный призыв о помощи, я молю:
– Поскорее, если можно, – а затем: – Постой-ка, герцогине Цзерри? А нельзя как-нибудь осторожненько расспросить её об их связи?
– Чего? Гм, а идея-то неплоха… Держи – и делай вид, что ты здесь по делу. – С этими словами она отстёгивает с пояса меч, вручив его мне, а затем следует дальше. Герцогиня и её супруг не смешиваются с офицерами – они стоят у ограды поля, наблюдая за неприятельской армией. Сегодня на ней зелёное бархатное платье и сюрко без рукавов, сплошь расшитое беспорядочными завитками, он – в светло-оранжевом шёлковом камзоле. В море синего с золотом они выделяются, словно пара журавлей в курятнике. Я надеюсь, что им в этих нарядах не так жарко, как кажется со стороны, потому что сегодня вновь немилосердно припекает.
– Послание для Вашего Сиятельства. – Джара церемонно вручает ей свиток. Наградив её мимолетной улыбкой, герцогиня пробегает послание глазами, разворачивая его по мере чтения.
– Гм-м, – бормочет она. – Эта часть о перемещениях армий весьма любопытна. Как думаешь, у Рзалеза есть возможность перебросить сюда контингент из форта Антон? Едва ли они воспользуются лодками.
– Не нравится мне эта строчка про Аджакса, – хмурится её супруг. – Попахивает неприятностями. – Я вздрагиваю, всматриваясь в него: он и не взглянул на послание, продолжая созерцать ряды противника.
– Ваша связь позволяет вам читать одновременно, миледи? – интересуется Джара, умилительно улыбаясь. – Просто потрясающе. Мне всегда было интересно, как это будет, если я тоже кого-нибудь повстречаю.
Оторвавшись от письма, герцогиня устремляет на Джару исполненный стоического терпения взгляд – словно мать, в сотый раз велящая ребёнку не лезть с ногами на стол.
– Да, дорогая. Это не лишено преимуществ, – бросает она и вновь обращается к мужу: – Но, может, им удастся соорудить мост рядом со скалами…
Моя подруга поглядывает на меня с сомнением, но я жестом велю ей продолжать.
– Я слышала, недавно появилась ещё одна связанная бъезфрецзингом пара, но пока никто не знает, кто это, – заявляет она с энтузиазмом, который даже на мой невзыскательный взгляд звучит фальшиво.
Однако своей цели он достигает.
– Правда? – Герцогиня склоняет голову набок. – Как занятно. Должно быть, они ещё не выявили свой талант, иначе я бы знала. Быть может, ты об этом слышал, дорогой? – Мужчина трясёт головой, поджимая губы, но по-прежнему не сводит взгляда с облачённых в жёлтое солдат.
– Наверно, это очень трудно? – продолжает Джара. – Сложнее, чем с обычным талантом?
– Ох, намного! Ведь нужно перебирать невероятнейшие возможности, пока что-нибудь не сработает; это тебе не поднимать птиц в воздух или сотрясать камни. Поэтому, даже раскрыв свой талант, я поначалу не знала, к чему его применить, пока мы жили в городе. Я думала, что предел моих возможностей – заставить цветок на подоконнике зацвести. А потом на улицах поднялся шум из-за того, что комитету по устройству весенней ярмарки пришлось открывать все выставки на две недели раньше… Ну а Джекс впервые смог разверзнуть землю, спасая одного из моих призовых жеребят – бедняжка свалился в яму.
– В результате весь табун с ума посходил – вот и результат моих усилий, – замечает он. – Смотри-ка, любимая, кажется, там Фрериз.
– Правда? Похоже, нас ждет знатный бой. Прости, дорогая, сейчас я немного занята.
– Разумеется, разумеется… – Кланяясь, Джара пятится, затем оттаскивает меня обратно в толпу. – Ну и натерпелась я стыда из-за тебя, – шипит она, прожигая меня взглядом.
– Что ж, потому-то ты – хороший друг, – улыбаюсь я в ответ.
– Хмф. Ну а теперь, что ты там так жаждал мне сказать?
Я открываю рот – и тут же закрываю его. Как это ни досадно, мне внезапно приходит в голову, что затевать разговор о нас и о женитьбе посреди толпы её сотоварищей – не самая мудрая мысль.
– Ну, – бросаю я, – не здесь. Может, отойдём?
– Непременно, как только война закончится, – суховато отвечает она. – Я ведь тоже сражаюсь – не забыл? – Забрав у меня меч, она вновь пристёгивает его к поясу с видом мрачного удовлетворения.
– Может, хотя бы после поединков? – молю я с отчаянием пьяницы, которого на три года закляли от выпивки.
– Спасибо за дурное предзнаменование. Нельзя так говорить, а то наверняка проиграю.
– Ох… – Я морщусь, потому что кто-кто, а матросы отлично знают, насколько важна удача в сражении. – Прости.
– Посмотрим, смогу ли я побороть эту примету. – Она со вздохом запускает пятерню в волосы, поворачиваясь на каблуках. – Слушай, если тебе и правда не терпится, как насчет вашей палатки? У неё достаточно толстые стенки, если не желаешь, чтобы тебя подслушали. По правилам мы не должны покидать поля, но можем скрыться там.
– Отличная идея! – Эта мысль позволяет мне мигом воспрять духом. Когда оглашают очередную пару бойцов, мы пробираемся в задние ряды, а затем проскальзываем в относительно опустевший лагерь.
В том-то и беда, что не вполне опустевший: возле нашей палатки как из-под земли вырастает долговязая фигура, опирающаяся на передний шест. При виде меня на лице Алима воцаряется почти нерешительное выражение – ощутимый прогресс по сравнению с обычным, и я гадаю, не явился ли он, чтобы обсудить свои ночные похождения. Но, стоит ему заметить Джару, как неуверенность сменяется язвительной ухмылкой:
– Что это вы тут шныряете? – протягивает он.
– Не твоего ума дело, – шипит Джара, мигом ощетинившись. – Ты бы поразмыслил над этим где-нибудь в другом месте?
Его взгляд перепархивает с неё на меня, и на лице появляется предвкушение жестокой забавы.
– Как думаешь, кому было бы любопытно узнать об этом? – тихо спрашивает он, и Джара вздрагивает, побелев подобно холмячке.
– Уж явно не тому, кому не следует об этом говорить. – Встретившись с ним взглядом, я высоко вскидываю бровь, напоминая, что он мне кое-чем обязан. Он вновь ухмыляется, но мгновением позже дёргает подбородком и удаляется. Хотел бы я знать, зачем он вообще приходил.
– А ну поди сюда, ты… – начинает Джара, но я трогаю её за плечо, качая головой. – Кэйл, это несправедливо! – протестует она. – Ты же знаешь, как больно будет моему, гм, генералу, если он хотя бы допустит мысль…
– Малость поздновато беспокоиться об этом, – бормочу я, поглядывая по сторонам – не нарисуется ли ещё какой-нибудь любитель создавать проблемы. Удовлетворившись результатами осмотра, я жестом приглашаю Джару в палатку, но на всякий случай приглушаю голос. – Помнишь, как мы беседовали в его комнате, ещё в городе?
Её золотистая кожа бледнеет пуще прежнего.
– Ты же не… – шипит она.
– Нет, нет, речь не об этом! Он подошёл к концу разговора, когда ты велела мне ничего не говорить, и… он думает, что ты хочешь выйти за меня!
Пару мгновений Джара просто таращится на меня, затем её ясные глаза расширяются.
– Ох, – выдыхает она. – Постой, что? Как он вообще мог до такого додуматься?
А я-то надеялся, что, может, она и правда не против.
– Не знаю! – шепчу я в ответ. – Не помню, чтобы мы говорили о наших отношениях или чём-то подобном. – При взгляде на неё в душу невольно закрадывается тревога. – Но ты же… не говорила ему ничего такого, правда?
– Нет! – Джара стискивает виски, буравя меня сердитым взглядом. – Отличная была бы идея, сообщить моему отцу, что я собралась замуж, после всего того, что мы тогда обсуждали! И не сказать, чтобы с тех пор что-то изменилось …
– Надо думать, нет. – Я запускаю пальцы в волосы и, наткнувшись на пару колтунов, выдыхаю: – Извини, я не имел в виду ничего такого…
– Да ладно… Святые небеса. И что он сказал, когда ты объяснил, что это не так?
– Я не успел, – мрачно сообщаю я. – Он вывалил это на меня прямиком перед тем, как выйти на поле, и не думаю, что остальным офицерам понравилось бы, если бы я прервал поединок, чтобы объясниться.
– Он как, разозлился? – слабым голосом спрашивает она.
– Не-а. Если уж на то пошло, похоже, он был даже рад. – Не считая того, что чуть не расплакался. – Но мне от этого было не легче.
– Можно подумать, боги не велят ему сражаться за своё счастье – разве что по королевскому приказу. Ох, это меня с ума сведёт. – Она проводит ладонями по глазам, затем вытирает их, рыча: – Лучше бы меня сегодня вызвали – я дико хочу кому-нибудь навалять.
– Уж поверь, я тебе завидую.
– Угу. – Сквозь пелену гнева на её лице проступает сочувствие. – Надо думать. – Просияв, она предлагает: – Можешь врезать Алиму!
– Но ты же говорила, что он меня уроет?
– Ты же не упоминал, что хочешь выжить в этом бою?
Когда мы направляемся обратно, я, убедившись, что мы по-прежнему одни, тихо спрашиваю:
– А ты не знаешь… ну… – Чувствуя себя полным идиотом, я умолкаю, морща лоб, чтобы собраться с мыслями. – Как ты думаешь, генерал всё ещё доверяет Алиму? Я к тому, что ты, вроде, волновалась, как бы он ему не донёс.
– Доверяет? – Она вздыхает, вращая плечами словно в попытке отбросить неприятные мысли. – Они были партнерами пять лет кряду, и всё это время их мотало между сопливой идиллией и полным отвращением друг к другу. Если бы, выйдя за тебя, можно было положить конец этому союзу, я бы пошла на это тотчас, наплевав на всё на свете. Но, насколько я знаю, они очень серьёзно подходили к своему братству по охоте – а это подразумевает доверие. Самое поганое, что настучать на нас с его стороны – даже не предательство; мы-то знаем, что уединились в палатке отнюдь не для того, чтобы поразвлечься, но если бы ты улизнул с кем-то другим, то, будь уверен, я сама желала бы, чтобы это дошло до отца – разумеется, если бы не знала, каков ты.
– И на том спасибо, – сухо отзываюсь я. – Думаю, он также не прочь бы знать, с кем проводишь время ты.
Она корчит мне рожу, прищипывая гвоздики на мочках ушей.
– Если бы. Как думаешь, может, стоит найти Алима и связать его до конца битвы?
– Он мне кое-чем обязан, – пожимаю плечами я. – Думаю, он будет молчать.
– Уж надеюсь. Я бы не прочь утащить отца прямо сейчас, чтобы вправить ему мозги, но он ненавидит, когда его отвлекают в разгар планирования. О боги… как только всё закончится, я сей же миг приведу его в чувство, а если увижу рядом Алима, то самолично выкрикну его имя перед следующим поединком и выпихну чертова урода на поле без брони. Или одежды.
Мы расходимся перед полем, она присоединяется к своим товарищам, я – к своим. Вместо прежнего дружелюбия меня встречают заливистыми свистками и косыми взглядами, а разговоры тут же затихают, стоит мне пройти мимо. Я улыбаюсь в ответ, вздыхая про себя.
Рядом с Эмилией стоит её юнга, засунув большие пальцы за верёвочный пояс. В отличие от прочих он даже не пытается скрывать своих мыслей:
– И чего это ты всё норовишь смыться к дворянам? – хмурится он. – Мы для тебя уже недостаточно хороши?
– Не то чтобы, – натянуто улыбаюсь я, глядя на него сверху вниз. – Все они – просто ходячая неприятность.
– Врёшь ведь. – Однако подозрение на его лице быстро сменяется улыбкой – по крайней мере, одного мне удаётся убедить. – Мы видели, что ты кое-кого с собой прихватил. Она на тебя запала?
Кузина грозит ему пальцем, а потом поворачивается, чтобы подмигнуть мне.
– Ты ведь обещал познакомить меня с девушкой-другой, верно? И как же закадрить благородную леди?
– Ну… как-то так, – отвечаю я, не вполне уверенный, на что она намекает своим подмигиванием. – Насколько я могу судить, они грезят о военных с хорошим чувством юмора, которые не особо много ноют.
– Ого, – потрясённо отзывается мальчик. – Может, и я разживусь женой-дзалинкой?
– Лет через десять посмотрим, – обрывает его Эмилия. – Так когда начнётся настоящая битва, морячок?
– Ну а на что ты, по-твоему, смотришь? – ухмыляюсь я. На поле очередной солдат с глухим ударом валится с ног, вызывая горестный стон дзали. – Чёрт, первый в их пользу. – Насколько я могу судить, до сих пор пал лишь один из наших, в то время как с другой стороны поля под белыми флагами лежат несколько недвижных тел. – Выходит, теперь четыре к одному.
– Шутишь, что ли? – бросает она, уставясь на меня.
– Не-а.
Её мальчишка хмурится и морщит нос, глядя на поле.
– Зачем они посылают в бой девчонок, если они продувают, как та, первая?
Мои брови уползают вверх, в то время как я колеблюсь между сложным ответом и лёгкой ложью.
– Ну, во-первых, обычно они не проигрывают. Твой капитан, Эмилия, тоже ведь сражается – разве нет?
– Ну, да, – признает он. – Но это другое. Она никогда не проигрывает. А вот мои сестры не умеют драться.
– Гм… что скажешь, сестрёнка?
– Вот спасибо, – сухо отзывается она. – Рафель, мелкая ты дубина, все порой проигрывают. Просто большинство наших девочек растят иначе, не готовя из них моряков, а уж солдатами им тем паче не бывать. А их девочек воспитывают так же, как и мальчиков, с малых лет обучая их размахивать мечами и скакать на лошадях.
– Но это же против природы, – замечает оказавшийся поблизости матрос – готов поспорить на корабль, что он не из команды Эмилии. – Кому ж тогда растить детей и следить за расходами? И кто захочет жениться на сплошь покрытой шрамами бабе?
– Не знаю, как они там решают дело с детьми, – признаю я, почёсывая затылок, – но, похоже, они и с этим неплохо управляются. К тому же, у них не один муж или жена, они сменяют их одного за другим. – Я решаю не упоминать о таком аспекте, как мужчины, женящиеся на мужчинах, и женщинах, выходящих за женщин. – Может, другие подсобляют. И, конечно, это дело вкуса, но я лично ничего не имею против боевых шрамов.
– Даже не пытайся понять, что движет этими дворянами, – вмешивается другой матрос. – Наживёшь только беды да головную боль.
«Очень даже может быть, – думаю я, глядя на очередную пару бойцов, выходящую на поле. – Но не такие уж мы разные, если присмотреться. Конечно, я не до конца их понимаю, однако они смеются, плачут и любят, как и мы».
По счастью, Джара выходит победительницей в обоих своих поединках, одолев жилистого солдата с коротким луком и здоровенного мужика с топором. На закате битвы прекращаются с более чем благоприятным для нас результатом: сто восемьдесят наших против их двухсот пятидесяти трех посапывают близ поля. Я решаю не мешать Джаре выяснять отношения с отцом, что, к тому же, дарует мне возможность провести побольше времени со своими. Сидя на берегу, мы пируем сушёным козьим мясом и элем, плетя байки в сгущающихся сумерках.
Однако когда на небо выкатывается луна, я отмахиваюсь от приглашений остаться до утра, хотя это причиняет мне немалую боль: я не успокоюсь, пока не уверюсь в том, что Джаре удалось достучаться до генерала.
Азотеги сидит на койке, изучая чертёж в свете небольшой лампы. Заслышав меня, он поднимает глаза, и его лицо озаряется улыбкой, мимолётной, словно язычок пламени.
– Доброго вечера. А я уж решил было, что ты останешься на корабле кузины.
Может, он и правда так думал, но, как всегда, не ложится, ожидая моего возвращения. Однажды он дождётся за это хорошего подзатыльника. Иногда, впрочем… не так это и плохо, если подумать.
– Не-а. – Я присаживаюсь на стопку одеял, которая служит моей постелью на время этой кампании и зеваю. – Я хотел поговорить с вами, сэр.
– Надеюсь, не о том, что мы уже обсудили. – Он вновь углубляется в изучение своего свитка – вернее, старательно делает вид.
– Именно об этом, – говорю я, буравя его затылок взглядом. Мой желудок тревожно ворочается, когда я неуверенно спрашиваю: – Вы ведь говорили с Джарой?
– Её лейтензанцу поступил рапорт о солдатах, которые шастают в лагерь на свидания в разгар битвы, так что она посадила всех своих подчинённых под арест до завтрашнего дня.
Ох уж эта гадина ползучая – я пинаю тент палатки, стиснув зубы. Он ведь мне должен, а не Джаре. Убедившись, что я вновь способен контролировать свой голос, я сообщаю:
– Между мной и Джарой ничего такого нет.
– М-м.
Его слепое неверие бьёт пуще удара под дых, куда больнее, чем можно было ожидать. Я ведь никогда ему не врал, делая всё возможное, лишь бы заслужить его уважение, а теперь он и слушать меня не желает?
– Я… – начинаю я, проглотив первые слова, что просились на язык, – у вас есть причины мне не верить?
– Ты ведь обещал, что позволишь ей поговорить со мной первой. Я не хочу толкать тебя на нарушение каких-либо зароков, так что не волнуйся об этом.
– Какого… сэр, – стону я. – Вы всё поняли неправильно. Джара мне – просто хороший друг, и обещала поговорить совершенно не об этом. К тому же, она дала мне понять, что хочет выйти за – как там она выразилась – смазливого военного с чувством юмора, который никогда не жалуется.
Азотеги опускает чертёж, чтобы смерить меня ничего не выражающим взглядом.
Я чувствую, как к моим щекам приливает жар, словно я впервые удостоился комплимента.
– В смысле, вашего военного, – поспешно поправляюсь я. – Как мне кажется.
– Что же, – отрывисто бросает он, – так о чём она должна была поговорить?
Я открываю рот – и закрываю. Что было бы хуже – выложить правду как она есть или солгать? Да всего лишь о том, что тебе следует найти другого любовника на тот случай, если со мной тебе ничего не светит. Джара боялась, что это его подкосит, хотя я не очень-то понял, почему. Насколько мне известно, любовь обычно не мешает завести связь на стороне.
– Не о женитьбе, – наконец выдавливаю я.
– Довольно. Тебе я своё мнение высказал – теперь буду говорить с ней.
Мне не остаётся ничего, кроме как, в отчаянии всплеснув руками, повалиться на груду одеял.
– Прошу прощения. – Матерчатая крыша всяко не заслуживает злобной гримасы, которую я корчу при словах: – Это Алим натолкнул вас на подобную мысль?
Вслед за шорохом откладываемых свитков я слышу выдох, которым Азотеги задувает лампу.
– Нет, – тихо отвечает он, словно его голос угас вместе с пламенем. – Я и сам в состоянии сделать определённые выводы. К тому же, я не разговариваю с ним с самой Тальеги.
Надо думать, на протяжении ночных визитов нужды в разговорах не возникает. Моя злая рожа перекашивается ещё пуще, когда я раздражённо скребу подбородок при мысли о том, что творится в двух шагах от меня.
– Пожалуй, мне не помешает бритва.
– Я распоряжусь об этом.
– Благодарю. – Взбив подушку, я натягиваю на плечи одно из одеял, скорее ради утешения, чем для тепла – после жаркого дня благоуханная ночная прохлада нисходит на меня сущим благословением – и устраиваюсь поудобнее. Под низко провисающей койкой примостился какой-то острый камень, уткнувшийся мне в спину – и, как выясняется, когда я пытаюсь нашарить его в темноте, под полом палатки притаился ещё один.
Глупый, упрямый, гордый генерал, слишком озабоченный кажущейся незыблемостью моей чести, чтобы хотя бы выслушать меня – блин горелый. В тусклых отсветах походных костров, проникающих сквозь тент, я вижу очертания его смиренно сгорбленных плеч. Ну как мне, скажите на милость, злиться на него достаточно долго, чтобы это хоть на что-то повлияло, когда перед глазами стоит его печальный взгляд?
Я вновь поднимаюсь с тихим ворчанием, потратив какое-то время на то, чтобы убрать проклятущий камень. Когда мои старания наконец увенчиваются успехом, я прочищаю горло, угрюмо признавая:
– Кстати, вы славно сражались сегодня.
– Спасибо. – От тепла в его голосе мне делается только хуже.
***
Этой ночью я просыпаюсь от вопля, с которым что-то большое грохается оземь, пролетев через всю палатку, вслед за чем звучит топот удаляющихся шагов. Я силюсь продрать глаза, в то время как генерал садится на койке, едва видимый в свечении угасающих костров.
– Что это было? – спрашивает Азотеги, озадаченный не меньше меня самого. – Я… мне показалось, что в моей постели кто-то был.
Хоть что-то пошло как надо – лишь осознание этого способно наделить меня беззастенчивой улыбкой до ушей. Однако мой голос на диво ровен:
– Я никого не видел, сэр. Может, вам приснилось?
– Да… надо думать. Прости, что разбудил.
***
Следующий день, само собой, сулит ещё больше битв. В тщетных попытках пробудиться я, зевая, спрашиваю, когда наконец объявят победителя.
– Сражение всегда длится два дня, – просвещает меня генерал, обуваясь. – Потому-то так важно соблюдать стратегический баланс между способными бойцами и теми, что послабее, чтобы сберечь силы на следующий день. Если встречаются очень большие армии, то несколько сражений может проходить параллельно; но это было бы невыгодно для нас, учитывая количественное соотношение, потому мы не согласились на такой тип битвы. У кого к концу второго дня окажется больше павших – тот и проиграл.
– А если ничья? – любопытствую я, стягивая свои вихры лентой – её прошлой ночью раздобыла для меня Эмилия после того, как я чуть не подпалил свою шевелюру на костре. Неплохо бы их подстричь, но я не знаю, как это проделывают дзали, а цирюльника в Крике Чайки я не нашёл.
– Никогда не слыхал о подобном, но на этот случай тоже есть правила. Если это и вправду случится, то обратимся к старейшинам, они помнят, как с этим разобрались в предыдущий раз.
– Угу. А можно задать ещё один глупый вопрос… – Его плечи тут же напрягаются – он явно ожидает, что я опять заговорю о Джаре. Вообще-то, я так и собирался поступить, но, вздохнув про себя, смиряюсь с тем, что ещё не время – а то, чего доброго, он из-за меня продует бой.
Потому я просто выпаливаю первое, что приходит в голову:
– А почему Рзалез вообще затеял восстание против короны?
Азотеги подвязывает тунику, не спуская с меня глаз. В смущении роняя руки, я бормочу:
– Просто мы на корабле о таком не говорили, вот в чем штука.
– Нет… Прости, порой при взгляде на тебя… о чём ты там спрашивал? Рзалез? – Он принимается складывать одеяла на кровати, но я замечаю, что кончики его ушей покраснели. – Хорошо. Что тебе известно о битве на Менгаденовой топи [1]?
На мгновение прищурившись в раздумьях, я выдаю своим лучшим голосом пьяного пирата:
Король наш в болоте посеял корону,
Страну растерзали мерзавцы при троне,
Но тут на принцессу наш удалец
Напялил из злата и грязи венец…
Он вновь таращится на меня – на сей раз с совершенно другим выражением – и я поражаюсь:
– Ты что, никогда не слышал «Из грязи в князи»? Да ты ж герой этой чертовой песенки!
– Не имел удовольствия, – произносит он голосом, которым уговаривают вооружённого человека опустить топор. – К чему слагать обо мне песни до моей кончины?
– Ради истории? – осторожно бросаю я и, расправив плечи, куда более словоохотливо продолжаю: – Честное слово, это не я её написал! Вообще-то она, по большей части, довольно лестная – ты там просто предел совершенства. – При этом я отчаянно надеюсь, что он не заставит меня пропеть особо похабные куплеты, потому как не знаю, что бы почувствовал сам, начни кто сочинять песни о моём мужском достоинстве.
– Поверю тебе на слово, – слабым голосом отзывается он. – Напялил из злата… о, боги. Ладно. Короче говоря, там было очень мокро и погано. Король Филокотес Злосчастный был последним из нечестивых королей, что не сбежали за море или за пустыню, и сущим бичом равнинных племён, которые поддержали нас. Когда король погиб в битве, само собой, пошли споры, кому править: единственному сыну короля, который тогда ещё был в колыбели, Теодоросу, или же дочери нашей Королевы гор, Цзесе.
Его голос постепенно обретает мелодичные интонации наших лучших сказителей, так что я пристраиваюсь поудобнее и, опершись спиной на палаточную ось, ловлю каждое слово. Я-то ожидал, что он ограничится от силы парой фраз – впрочем, сгодилось бы и это, лишь бы он отвлекся. Между делом я ловлю себя на мысли, что у него красивый голос, и тут же отметаю её, гадая, откуда она вообще взялась.
– Одни были против того, чтобы править людьми, считая, что вовсе не стоит иметь с ними дел. Другие поддерживали идею захвата власти, в их числе были Взаритецы, пользовавшиеся большим влиянием на нашей родине. Они объявили, что желают основать собственное королевство и согласны принять власть над этими землями. Однако это поставило бы Взаритецев над Цзесой, что иные могли счесть оскорблением. Тогда по-быстрому порешили, что Цзеса будет править в статусе принцессы, пока Теодорос не достигнет совершеннолетия. Ей предстояло назначить временных правителей в разные части королевства, дабы обеспечить стабильность и порядок, в то время как Взаритецам дали понять, что они могут основывать свое королевство, где им заблагорассудится – но не здесь.
– Временных? – повторяю я, приподнимая бровь. – С тех пор минуло полвека!
Уголок губ Азотеги подёргивается при этих словах.
– Для моих людей это вполне укладывается в рамки временного, но ты прав в том, что ситуация переменилась. В короткий промежуток времени между оглашением решения и нашим возвращением с поля боя маленький Теодорос был убит. – Моя челюсть падает, но он призывает меня к молчанию, подняв руку. – Полагаю, об этом не упоминается в твоей песне… это происшествие сохранили в тайне, чтобы избежать волнений. Я не сомневаюсь, что и ты не станешь об этом распространяться. Не то чтобы это до сих пор держалось в секрете, но вопрос крайне деликатный, так что не стоит поднимать его без оглядки.
Генерал явно не имел счастья лицезреть меня после пары-другой кружечек, так что придётся мне исправляться в самом что ни на есть срочном порядке, чтобы соответствовать столь лестному мнению о себе.
– Виновного так и не нашли, но больше всего от убийства выигрывала наша партия – хоть это противно всем законам ведения войны. Основных подозреваемых было двое: герцог Рзалез, самый досточтимый из наших старейшин, винил принцессу; она же полагала, что это могли сотворить Взаритецы, чтобы посеять волнение на наших землях и благодаря этому захватить власть. У каждой из партий имелись исконные союзники, так что всё закончилось размежеванием. Взаритецы завоевали людей востока и теперь шлют войска на север, дабы расширить свои владения. В этих краях, по которым мы странствуем сейчас, моих людей немного, и они встречаются лишь среди военных, следя за поддержанием мира и порядка – разумеется, не считая крепости Рзалез и её обитателей.
Я присвистываю, приваливаясь к деревянному шесту.
– Ну хорошо, допустим, я понял, почему королева и Взаритецы не ладят, но насчёт Рзалеза по-прежнему ничего не ясно. Выходит, мы воюем с ним лишь потому, что он думает – но не может доказать – что королева убила маленького принца – а её подобное подозрение оскорбляет?
Азотеги качает головой, уставив на меня хмурый взгляд.
– Если быть правдивым до конца, то мы воюем потому, что за истекшие пять десятков лет он ни на йоту не смягчил свои неприемлемые условия. Согласно изначальному договору, если он победит в войне, то Цзеса должна сложить с себя корону, признав отсутствие преемника – ведь Теодорос мёртв. На деле же это значит, что страна перейдёт под власть Взаритецев, и… в общем, это никому не пойдёт на пользу, в особенности твоим людям.
И вновь эта дзалинская честь.
– А разве нельзя заключить новый договор?
– Если мы победим в войне, то Рзалез признает ошибочность своей позиции, но не ранее, – вздыхает Азотеги. – Вот почему война на западном фронте жизненно важна, но, как бы сказать, не неотложна: Рзалез не стремится к власти. Сдаётся мне, что его подчинённые подобрались к Святому Антону и взяли его по собственной инициативе, а не по воле Рзалеза. Не все они разделяют его взгляды относительно ненавязчивого правления, что само по себе проблема.
– То есть, мы воюем с Рзалезом, потому что он не в силах признать, что был неправ?
– Порой войны затевались и по более ничтожным причинам – но нет. Рзалез не подчинится незаконному правлению, равно как и сотни семей его союзников – которые, позволю себе повториться, отнюдь не сплошь разделяют его взгляды на политику и дипломатию. Всегда существует опасение, что Рзалез внезапно скончается – ведь кто знает, кому суждено продолжить его дело: Саце, командиру его армии, или Фрериз – самому безжалостному из его воинов. Потому-то королева и послала нас через реку, чтобы оттеснить Рзалеза на последний рубеж, заставив отослать войска на север. Взаритецы стягивают силы, так что с этой войной нужно покончить как можно скорее.
На лице генерала внезапно появляется утомлённо-насторожённое выражение, словно он ожидает, что я начну возражать. Разрываясь между любопытством и смятением, я наконец выдаю:
– Ну что же… Я рад, что мой план этому способствует.
– Как и я. – Явно смутившись, Азотеги встаёт и тремя стремительными движениями приглаживает волосы. Не глядя в мою сторону, он добавляет: – Я тоже хочу кое о чём тебя попросить. Если мы сегодня победим… Я тут поразмыслил надо всем этим, и вот что… Я подумал… прости. Могу ли я попросить, в том случае, если наши войска одержат победу…
– Соберитесь, сэр, – прочистив горло, прошу я.
– Я пытаюсь, – Он бросает на меня быстрый взгляд с кривоватой улыбкой. – Так вот, если мы победим, то наши планы не требуют немедленного возвращения в столицу. Конечно, я знаю, что у тебя там есть подруга… но я подумал, может, ты окажешь мне честь сопроводить меня в моё поместье? Не думаю, что в самом поместье найдётся озеро, но, должно быть, оно есть в конце тропинки, по которой я пока не ездил верхом. Разумеется, Джара поедет с нами, если получит увольнительную.
Упоминание её имени вновь возвращает нас ко вчерашнему неловкому разговору. Должно быть, Азотеги заметил перемену в моём лице, потому как, прежде чем я успеваю раскрыть рот, поднимает руку, заявляя не терпящим возражений тоном:
– Или не поедет – это уж как вам самим будет угодно.
– Что же, – вздыхаю я, разрываясь между здравым смыслом и желанием покончить с этим недоразумением, – вообще-то, я был бы не прочь увидеться с Ханной, чтобы спросить, пошли ли ей впрок те деньги…
Его улыбка больше не кажется такой вымученной, а взгляд слегка светлеет.
– Разумеется, пока нет никаких гарантий, что мы победим, – тихо добавляет он.
Понимающая грусть в глазах генерала на поверку ещё хуже, чем все его заходы насчет женитьбы и застенчивой служанки вместе взятые.
– Следует верить в лучшее, сэр. – Я поднимаюсь на ноги, крутясь, чтобы размять затекшую спину. Вот ведь чёртовы камни. – Мы непременно победим, и на вас не будет ни царапинки – и тогда я подумаю над вашим предложением.
– Гм-м. – Он приподнимает тёмные брови. – Ты же понимаешь, что одолеть меня в поединке способен только Аджакс.
– Не знаю-не знаю, слыхал, что генерал Джезимен – на редкость коварный боец, – невинно бросаю я, надеясь выдавить из него улыбку. – Ещё раз схлестнётесь с ней в споре – и тотчас разживётесь вызовом на поединок. – Я расплываюсь в улыбке, когда он фыркает; и его плечи всё ещё подрагивают от смеха, когда он выходит, откинув полог.
Слава всем святым, Джара обретается прямо за порогом, милуясь с одним из жеребцов Азотеги. Завидя нас, она отрывисто салютует, во весь голос гаркнув:
– Прошу на пару слов, генерал, с глазу на глаз!
Я замечаю, как в ответ на это предложение его глаз начинает подёргиваться, но нас двое против одного.
– Прошу прощения, что задержал Его Сиятельство, солдат Джара! – чеканю я, возвращая ей приветствие. – Пойду проведаю корабли! – Она вновь затаскивает его в палатку, в то время как я осторожно пробираюсь сквозь лагерь.
Прежде чем за ними опускается полог, мне удаётся мельком взглянуть в лицо Азотеги. Облегчения, на которое я уповал, там и в помине нет; вместо этого моим глазам предстаёт лишь тихая грусть в опущенном долу взгляде, и застывший в скорбной гримасе рот. Впервые с того момента, как он меня огорошил, меня посещает мысль, от которой желудок словно проваливается в пятки: а что если у него была причина надеяться, что мы с Джарой уговорились? Что если мы, сами того не зная, лишь запутали всё ещё сильнее?
Что же, в конечном итоге от лжи никогда никто не выигрывает. Нахмурившись, я пинаю лежащий на тропинке камень. О, святые, хоть вы ему скажите, чтобы он поискал счастья с кем-нибудь другим.
Примечание переводчиков:
[1] Менгаденова топь – в оригинале – Herring Fen, в дословном пер. с англ. – «Сельдяное болото». Менгаден – устаревшее название атлантического менхэдена (Brevoortia tyrannus) – рыбы из семейства сельдевых, которая на английском также называется herring.
Следующая глава