Система светского правосудия в Англии на данный период представлена тремя ступенями: манориальный суд; суд графства (суд шерифа); королевский суд.

скрытый текст
1)Манориальный суд – это суд, проводимый лордом (держателем земли) в пределах своего поместья (манора), над людьми, к данному манору принадлежащими (сервами и йоменами). Манориальный суд не разбирает уголовные дела (так, человек, повинный в грабеже, крупном браконьерстве, убийстве и т.д. будет передан суду графства, а до тех пор, с вероятностью, будет содержаться в тюрьме или под поручительством); манориальному суду подсудны земельные тяжбы в пределах данного надела (например, дела о наследстве и получении лицензии на владение собственностью), скандалы и ссоры, нарушения общественного порядка, невыполнение арендаторами своих обязанностей, мелкие кражи, потравы и т.д. – т.е., все, что не является покушением на «королевский мир» и собственность короля . Для решения дела в подобном суде выбираются или назначаются присяжные (из числа законопослушных и благочестивых жителей манора), в чьи обязанности входит, дав присягу (отсюда и название), честно свидетельствовать о происходящем, а зачастую даже собирать информацию заблаговременно.

Таким образом, присяжные в описываемую эпоху – это отнюдь не лица, выносящие вердикт (как в более поздние времена), а, фактически, свидетели, в силу данной клятвы обязанные быть особенно беспристрастными. Основные наказания манориального суда, зафиксированные в хрониках, - это штрафы; но, несомненно, колодки и позорный столб также являлись непременной принадлежностью каждого манора. Записи о наложении подобных наказаний в манориальных хрониках практически не фиксировались за отсутствием экономической ценности :).
Манориальный суд имеет право приговаривать и к увечью, и к смертной казни (хотя, строго говоря, здесь сталкиваются королевское право и древний сеньориальный обычай, дозволяющий хозяину собственноручно повесить вора, взятого с поличным на своей земле). Также для освобождения обвиняемого из-под стражи и формального завершения суда требовалось поручительство законопослушного человека (иногда не одного, а двоих-троих), зачастую – с внесением денежного залога. В случае вторичного проступка перед судом могли предстать как провинившийся, так и незадачливый поручитель.
Женщина обычно не бывает поручителем в суде (исключение – если она выступает «адвокатом» для супруга); в число присяжных женщины допускаются также в исключительных случаях – например, если разбирается очередной матримониальный скандал или стоит вопрос о законнорожденности ребенка, то присяжные могут быть набраны из числа почтенных матрон.

Джон де Мигли против Джона, сына Роберта де Соурби, утверждает, что Джон назвал его ростовщиком, что ответчик отрицает. Ответчик доказал свою правоту и был оправдан, истец оштрафован на 12 пенсов.
Агнесс, дочь Джона дель Барна, платит 2 шиллинга за право владения пятью акрами земли, которые принадлежали ее отцу, [обязавшись исполнять повинности и кутюмы]. Поручители Адам и Джордан Нортойрэмы.
Джордан, сын Томаса Нортойрэма, жалуется на Джона, сына Роджера, говоря, что названный Джон убил принадлежавшую ему кобылу, а именно загнал ее до смерти. Джон, явившись в суд, это отрицает. Назначено расследование; опрошенные соседи под присягой показывают, что истец прав. Джону велено заплатить Джордану за кобылу, а также штраф; поручитель Адам де Ойрэм. Освобожден от уплаты по бедности.
Джордан де Шейклтонстол, Нелл де Уинтер, Джон Льювкин и Уильям, сын Элко Шейклтонстола, обвиняются в убийстве оленя. Остаются под поручительством сэра Ричарда де Торнхилла до следующего суда в Уэйкфилде.
Гилберт дель Боз и Джон ле Барн назначены лесничими в Гиперуме и Шайпдене; они поклялись верно и честно стеречь графские леса и дичь и выказывать свою преданность.
Джордан дель Дин платит полмарки за неявку в суд и за то, что разрушил графский загон, а также сбежал от судебного пристава. Найденные Джорданом поручители, Ричард и Генри де Копли, подтвердили, что ответчик по отношению к приставу и всем остальным был поведения доброго и мирного.
Элис, жена Бауглера, взломала замок на амбаре Роберта, сына Генри де Крайглистона, и украла четыре снопа пшеницы; Роберт погнался за ней, отнял зерно и отпустил. Оштрафована на 13 шиллингов 4 пенса, поручитель Ричард де Грейв.
Роберт Фокс против Гербо де Олвинтхорпа и Уильяма Фертинга; утверждает, что в воскресенье накануне дня св. Луки они забрали корову Уильяма Фуллерса, в обмен за кусок дуба (branch) ценой в 4 шиллинга, насильно и несправедливо, и отказались отдавать. Ответчики сказали, что забрали корову справедливо, за долг в 4 шиллинга, каковую сумму Роберт был им должен за помянутое дерево. Роберт, явившись в суд, говорит, что ничего им не должен. Разбирательство отложено до выяснения обстоятельств.
Приказано арестовать Джона, сына Элота де Гиперума, в ответ на жалобу Томаса, человека Ричарда де Бейтли, по обвинению в драке до крови.
Агнесс Лэмбот против Адама, сына Ричарда Олвинхорпа. Утверждает, что он избил ее; ответчик это отрицает. После того как опросили жителей Олвинхорпа, стало известно, что ответчик действительно избил ее, потому что она говорила оскорбительные слова его жене. Ответчик оштрафован на 12 пенсов и должен заплатить Агнесс за ущерб; истица оштрафована на такую же сумму в пользу жены Адама.
Изольда Сент-Освальд против Джека Ирландца, схваченного и арестованного за кражу. Говорит, что в воскресенье накануне Рождества, ночью, он украл у ней платье, отделанное черной овчиной, стоимостью в 8 шиллингов 6 пенсов, которое находилось у нее на хранении. Ответчик предстал перед судом и, в присутствии управляющего и коронера (?), сам признался в преступлении. Приговорен к повешению.

В каждом маноре, строго говоря, есть свои обычаи, которые могут быть весьма важны для сервов, а именно – какие права у них есть в отношении лорда (помимо права на жизнь и телесную сохранность). Такие права будут признаны обычаем и манориальным судом, но не общим правом и не шерифовым судом. Манориальные обычаи, впрочем, не настолько разнообразны, как можно ожидать. В пределах свободного города местные обычаи также могут бурно разрастаться, поскольку хартии, как правило, этому покровительствуют; обычай города становится законом города, иногда даже писаным. Менее богатый и влиятельный город часто соглашался принять в качестве особой привилегии обычаи другого, более знаменитого, города – например, Винчестера, Бристоля или Оксфорда – так что в особо трудном судебном лучае туда можно было послать за «консультацией».

2) Суды графства , как правило, проводятся под председательством шерифа. Подобный суд собирается определенное количество раз в год, как правило – четыре (приурочено к т.н. «квартальным срокам»), иногда даже чаще. Его представители (судьи из благородного сословия, назначенные королем на некоторый срок) разъезжают по графству, осуществляя правосудие. Одной из их функций была т.н. «очистка тюрем» (путём рассмотрения в суде дел заключённых, содержащихся в тюрьме в ожидании суда). В середине XII в. это нередко делалось и упрощенным образом – обычно тремя-четырьмя благороднорожденными представителями графства (таким образом, задолго до появления мировых судей, рыцари графства председательствовали в судах по уголовным делам).
Каждый год назначалось множество слушаний по поводу вступления в наследство (лишения наследства, смерти владельца и т.д.). Часто это также поручалось нескольким рыцарям графства; иногда для подобных дел назначался постоянный суд, которому, в свою очередь, позволялось выбирать помощников. Подобному «выездному» суду приходилось посещать немало городов и даже деревень в графстве, и это была тяжелая обязанность, поскольку обращения в суд случались очень часто (до двух тысяч дел в год).
Еще одной обязанностью было объезжать округ для отправления местного правосудия, что на тот момент представляло долгий и трудоемкий процесс. Судьи снабжались длинными списками вопросов, с которыми они должны были обращаться к местным представителям (на крупных выездных сессиях должны были присутствовать представители всех населенных пунктов графства). Каждый населенный пункт, в свою очередь, должен был отправить на судебную сессию своих присяжных (см. выше), которые клятвенно обязались оповестить судей о всех преступлениях, случившихся в округе, и о подозрительных личностях, проживающих в их городе/деревне. Таким образом, помянутые опросные листы содержали показания представителей (присяжных) и записи о том, что случилось в графстве с момента последней сессии суда (все преступления, нарушения королевских прав, пренебрежение административными обязанностями). Судьи могли неделями и даже месяцами заниматься этим утомительным делом, распределяя наказания и помилования. В состав такого суда, помимо благородных особ, назначенных на данный «сезон», обычно входили три-четыре постоянных судьи (помимо шерифа) – как правило, крупные местные землевладельцы. Епископы и аббаты, к неудовольствию многих церковников, также должны были осуществлять помощь на выездных сессиях. Возможно, подобное многолюдье служило для того, чтобы никто, представ перед лицом суда, не мог сказать, что его судят не равные.
Суд шерифа, проводимый не на выездной сессии, а в месте пребывания шерифа, как правило, собирается чаще - например, раз в месяц.

Примеры жалоб в суд графства (показания присяжных):

Говорят, что Ричард де Уордли покусился на королевскую дорогу (Сент-Мэри-Стрит), выстроив ступеньки восьми футов длиной и четырех футов шириной на входе в свой погреб, что нанесло городу и всем, кто ходил мимо, ущерб в 2 шиллинга в год. Сделал он это восемь лет назад.
Говорят, что Гилберт де Честертон загородил королевскую дорогу, выстроив три пролета ступенек у дверей трех своих погребов, напротив западного фронтона церкви Всех Святых в Стэмфорде, причинив городу и всем проходящим мимо ущерб в полмарки в год.
Настоятель св. Леонарда, что под Стэмфордом, владеет несколькими домами в приходе св. Марии у стэнфордского моста, которые приносят ему две марки в год. Он получил их 16 лет назад, в дар от Дэвида сына Уильяма, под чьим поручительством и за какие заслуги – неизвестно.
Говорят, что Уотер Дрэгон, сенешаль графа Уоррена, незаконно получил два шиллинга от Роберта Бронда за то, чтобы вывести его из-под суда.
Говорят, что Уолтер Дрэгон, сенешаль графа Уоррена, Эндрю Арктел и Александер Лукас, коронеры из Стэмфорда, а также Мэтью Истон, Люк Уэлдон, Эндрю Мор и Уолтер Клерк явились в дом Томаса Совиджа и вошли к нему в спальню. Там они взломали сундук и взяли серебряную чашу ценой в 30 шиллингов и деревянный кубок ценой в 10 шиллингов, оскорбив названного Томаса и облыжно обвинив его в укрывательстве воров. Взятые вещи они не возвращали, пока Томас не уплатил им четыре шиллинга.
Двое подозреваемых в браконьерстве были арестованы и посажены в тюрьму вблизи Раффордского аббатства, но были незаконно освобождены ночью, шайкой неизвестных людей, которые напали на стражу. Это сошло совершенно безнаказанно, хотя и было назначено следствие, во время которого стало известно, что обоих браконьеров знали по именам, но против них не соглашался свидетельствовать ни один человек…

3) Обычай королевского суда – один из английских обычаев, вошедший в общее (англо-саксонское) право. Что касается местных обычаев, то королевское правосудие, несомненно, выражает к ним уважение; во всяком случае, мы не встречаем никаких сознательных попыток истребить их. Тем не менее, королевский суд, приобретший верховенство над всеми другими судами, склонен считать свои правила единственно справедливыми. Тем, кто этому противоречит, придется доказывать не только то, что в их пользу – местная традиция, но и то, что эта традиция признана благотворной и одобрена решением местных судов.
Королевские суды быстро приобрели статус судов, имеющих верховную значимость. Количество просьб о помиловании или пересмотре дела росло год от года, и на каждой сессии в Вестминстере разбиралось огромное количество исков. Тяжущиеся, которые представали перед королевском судом, нередко были простолюдинами, спорившими из-за небольшого участка земли. Несомненно, что нация, в целом, доверяла этому могущественному центральному суду. Туда могли, при желании, обратиться богач и бедняк; по собственной воле свободный землевладелец мог миновать манориальный суд и суд графства и обратиться непосредственно к королю – и добиться успеха (тогда как в манориальном суде ему грозила бы опасность столкнуться с людьми, под присягой подтверждающими правдивость какого-нибудь устаревшего документа или обещания). Фактически, королевский суд стал средством анти-феодальной защиты; у него можно было попросить помощи против знати.

Судебная процедура и допрос с пристрастием
Ранняя английская история располагает кодексом законов англосаксонских королей. В них не идет речи о пытке как о наказании или способе установления вины, хотя наказания, несомненно, могли быть жестокими и предполагать увечье (например, отрезание носа или отрубание руки), и существовала, разумеется, смертная казнь. Король Ательстан (924-939) личным вмешательством поднял нижнюю границу возраста с 12 до 16 лет (для смертной казни). Заметим, что в XIX в., во время Диккенса, детей гораздо младше 16 лет в Британии вешали за кражу носового платка.
Вина или невиновность в наиболее серьезных случаях могла быть определена путем испытания (ордалии) – огнем, водой или судебным поединком. Ордалии неоднократно пытались запрещать или отменять (наконец, официально отменены Латеранским собором, кроме судебного поединка, в 1215 г.).
В континентальной Европе, где преобладало римское право, появилась новая система доказательства истины. Она требовала свидетельства двух очевидцев либо признания обвиняемого и дозволяла в особо серьезных случаях применения пытки, чтобы до суда получить необходимые показания.
Тем не менее, в Англии преобладало прецедентное право, не основанное на римской системе. Еще в донорманнские времена существовали суды присяжных; король Генрих II (1154-1189) расширил их использование и начал посылать судей в объезд по графствам для расследования серьезных дел. К середине 13 в. подобная система окончательно установилась в Англии – и пытки не были частью этой системы. Применять суровые меры (это не считалось собственно пыткой) официально дозволялось лишь в том случае, если обвиняемый в принципе отказывался говорить в суде – т.е., не признавал себя ни виновным, ни невиновным. В числе мер воздействия, например, на его грудь клали камни, все увеличивая тяжесть груза, – пока обвиняемый не соглашался выступать в суде (или не умирал). Также для тех, кто отказывался выступать перед судом, предполагалось особо суровое содержание в тюрьме – до тех пор, пока обвиняемый не умирал или не подчинялся. Впрочем, умерший в таком случае не считался приговоренным преступником, и его имущество не конфисковали.
Таким образом, в Англии, в отличие от континентальной Европы, пытка не считалась средством установления вины или невиновности . Несомненно, законодатели сами вполне сознавали потенциальную ненадежность признания, полученного под пыткой. Нередко обвиняемый, признавшийся под принуждением, впоследствии отказывался от своих слов, когда его просили повторить признание. Впрочем, толку от этого было немного: в таком случае, «принуждение» возобновляли, и обвиняемый быстро понимал, что только «добровольное признание» на последующем слушании спасет его от дальнейших мучений.
Система судебной пытки, характерная для римского права, в Англии так и не установилась официально, но, несомненно, существовала в слегка видоизмененном варианте. Вынудить человека сделать так, как угодно властям, - это была настолько распространенная практика, что трудно приписать ее исключительно требованиям судей. Преступник, осужденный за уголовное преступление, платился жизнью – но сначала представители власти нередко старались извлечь из «подопечного» максимум пользы, например, расспросить его о других, смежных, преступлениях и сообщниках.
Хотя систематическое использование пыток при расследовании преступлений никогда не было утверждено в средневековой английской криминальной процедуре официально , но, разумеется, они применялись против преступников или подозреваемых – не по мгновенному произволу судей, но будучи санкционированы «свыше» . Такое зачастую происходило, если суд имело дело с крупным преступлением: подстрекательство к мятежу, измена, заговорщицкая деятельность – но случалось и по более мелким поводам (убийство, грабеж, кража, конокрадство). В любом случае, на применение пытки требовался специальный ордер от вышестоящего представителя власти (например, от шерифа).

"Если муж совершил уголовное преступление, его имущество будет конфисковано; таким образом, жена теряет все права на приданое. Жены преступников не получают ничего из имущества, принадлежащего супругу. Когда некая женщина, вторично выйдя замуж, попыталась перед судом вернуть свое приданое, выяснилось, что она не может этого сделать, потому что ее первый муж был повешен за грабеж. Имущество преступников отходит в казну, а землю король получает в свое распоряжение на год и один день и может делать с ней, что хочет, после чего должен вернуть прежнему лорду."
https://sherwood-arrow.livejournal.com/40424.html

Отдельно следует сказать о Коронере.

Коронер - В 1194 году в Англии официально была введена должность, которая буквально означала – Представитель интересов короля или короны. В принципе эта должность была независима от шерифов, графов и др., она должна быть объективной и проводить расследование , когда было подозрение в насильственных действиях, связанных со смертью. Коронер собирает доказательства, улики, устанавливает причину смерти и убийства. Весь собранный материал по убийству он предоставляет коронерскому суду, который рассматривает дело и определяет и квалифицирует его характер и , если это имеет место убийство, то направляют дело дальше в высший суд.

скрытый текстКоронер может присутствовать на коронерском суде, отстаивать собранные им доказательства, убеждать присяжных в той или иной истине или развенчивать слухи и доклады свидетелей или других коронеров. Прежде чем предоставлять материалы в коронерский суд, коронер может сам выносить решения, на основании собранных доказательств и убедившись, что в деле нет криминального. Коронер должен знать законы и начальные знания в криминологии, психологии и врача. В принципе - это следователь и судмед эксперт средневековья по уголовному делу. Коронерский суд не принадлежал собственно к полиции или полицейским сыскным органам, но коль скоро он играет немаловажную роль во многих рассказах, представленных в антологии, уделим ему напоследок некоторое внимание. Время возникновения коронерского суда в Англии неизвестно, но по крайней мере к IX веку нашей эры он уже существовал. Первое известное упоминание о нем таково: «Король Альфред повесил судью, рассматривавшего коронерское дознание как определяющее».

Уже тогда коронерский суд не имел права решать вопрос о виновности или невинности подозреваемого, за игнорирование этого факта и поплатился попавший под королевскую руку судья. Таким образом, с самого своего основания институт коронеров обязан был решать одну главную задачу: в случае обнаружения мертвого тела определить, произошла ли смерть от естественных причин или это было убийство (или самоубийство). Однако была и другая задача, сформулированная одним из ближайших сторонников Ричарда Львиное Сердце Хьюбертом Уолтером после Третьего крестового похода и захвата короля герцогом Леопольдом Австрийским: поскольку королевские доходы (а в данном случае их можно было использовать для выкупа монарха из плена) в основном пополнялись за счет штрафов, накладываемых во время судебных процессов, было важно произвести запись свидетельских показаний — и это делал коронер, — чтобы судья, посетив город, где было совершено преступление, мог даже спустя продолжительное время вершить суд в пользу короны (имущество виновных в убийстве и самоубийц поступало в королевскую казну). Кстати, к Средневековью восходит и наличие жюри присяжных, выносивших вердикт, и открытость судебных заседаний, когда на дознание созывался весь город или деревня, где оно проводилось.

Закон и беспорядок -1. Жизнь вне закона

11 февраля 2020 (20:08:58) 272

Здесь речь пойдет о людях, которые за свои преступления или неповиновение законы были лишены тех прав, которыми пользовались их законопослушные соседи. Это – аутло, осужденные преступники и отлученные от церкви.

Объявление вне закона – это орудие древнего права, притом наиболее часто используемое. Фактически, это смертный приговор, произнесенный обществом, в котором нет полиции и профессиональных палачей. Настичь изгнанника и убить, как дикого зверя, - это право и долг всякого законопослушного человека. «Отныне на нем волчья голова» - эта фраза используется и в 13 в. Но, по мере того как растет власть государства и увеличивается количество королевских прав, статус аутло перестает быть настолько уж мрачным; вместо того чтобы быть подлинным наказанием, он, скорее, становится уголовной процедурой, средством вынудить беглого обвиняемого предстать перед судом. Судьи и юристы середины XII в. говорят, что можно прибегнуть к подобной каре лишь при в обвинении в преступлении, которое влечет за собой наказание в виде смертной казни или увечья (например, за убийство или грабеж). Хотя в реальной практике преступник зачастую объявляется вне закона, даже если совершенное им преступление не относится к тяжким уголовным, а представляет собой проступок (т.е. в принципе нарушает «королевский мир»). Это важно – поскольку к таким проступкам относится и браконьерство.

скрытый текстС течением времени выделяются два типа аутло – можно, по аналогии с церковным отлучением, назвать их «большим» и «малым». Человек, объявленный вне закона за тяжкое уголовное преступление, заочно приговаривается к смертной казни и лишается прав состояния с конфискацией имущества; человек, объявленный вне закона за меньший проступок или гражданское правонарушение (с течением времени значительно возрастает количество аутло именно по этой «статье»), находится в куда менее затруднительном положении. У него еще есть шанс оправдаться или добиться смягчения своей участи.
Аутло фактически беззащитен. В некоторых графствах закон воспрещает его убивать – только если он противится поимке или убегает от погони; но поймать его – долг каждого законопослушного человека. Но, скажем, в Глостершире и Герфордшире обычай дозволяет убить аутло при любых обстоятельствах и совершенно безнаказанно – так же, как убили бы волка. Если, зная его положение, кто-то дает аутло приют, - это преступление, караемое смертной казнью. Аутло – человек вне закона и без друзей. Он лишен всех собственнических, имущественных, договорных прав; король обязан разорить (lay waste) его землю, а лорд – конфисковать выморочный надел; все имущество отходит к королю; все договор, узы присяги и феодальной верности считаются расторгнутыми. Если король милует аутло, тот возвращается к жизни «как новорожденное дитя» - он способен приобрести новые права, но отнюдь не вернуть те, которые принадлежали ему до изгнанничества (чтобы восстановить прежний статус, ему придется заново пройти все соответствующие процедуры). Снятие статуса аутло – отдельная операция; помилованный аутло – это не прежний человек, вернувшийся в мир законов, а совершенно новое лицо.

Конфискация земли и имущества в наказание за тяжкие преступления приобретает жестокую форму. По закону, человек становится аутло не с момента произнесения приговора, а с момента совершения преступления, поэтому все юридические действия, совершенные преступником в промежутке между преступлением и судом, также считаются аннулированными. Кровь преступника «загрязнена», и дети, рожденные после совершения преступления, не имеют права наследовать – не только отцу, но и кому бы то ни было вообще.
Фактически, единственная возможность добиться помилования в данном случае – апелляция в вышестоящую инстанцию (королевский суд). Разумеется, это возможно в том случае, если есть хоть какой-то повод решить дело в пользу обвиняемого.

Согласно традиции, женщина не может быть объявлена вне закона, потому что она изначально не включена в систему права. Нетрудно предположить, что у этого правила очень древние истоки. Впрочем, начиная с середины XII в. женщина может стать если не аутло, то «ничейной» (waif), что влечет за собой сходные последствия (конфискация имущества, лишение наследственных прав и т.д.).

Отлучение от церкви

Отлучение близко к объявлению вне закона; фактически, это объявление вне _церковного_ закона; некогда это было последнее и самое страшное орудие правосудия против упрямого правонарушителя, но впоследствии стало привычной процедурой и превратилось в средство вызвать обвиняемых на суд. Представители духовной власти не могут схватить правонарушителя-мирянина или лишить его земли и имущества, поэтому, если преступник отказывается предстать перед судом, церковь должна прибегнуть к последнему средству. Если преступник не просит о снятии отлучения в течение сорока дней (этот период установлен уже в 12 в.), епископ имеет право оповестить короля и требовать указа об аресте нарушителя, которого затем надлежит держать в тюрьме, пока он не покорится.

Отлучение – это «духовная проказа»; отлученный не может подавать в суд – но в суд могут подать на него; за него нельзя молиться, разговаривать с ним, есть за одним столом. Священники время от времени жалуются, что эти строгости не соблюдаются и что король неохотно санкционирует арест отлученных. По большей части, английские короли придерживались принципа Вильгельма Завоевателя, что все их подданные – во всяком случае, «верхушка» - не могут быть отлучены без королевской санкции. Так, Эдвард I вынудил архиепископа Пекхэма снять отлучение с тех священников, которые недобросовестно относились к обязанности арестовывать отлученных прихожан; а в 1293 г. архиепископ Йоркский был оштрафован на четыре тысячи марок за то, что отлучил епископа Дархэмского.
Долго время оставалось неясным, какой суд – церковный или светский – должен решать подобные дела; лишь во времена Генриха III было решено, что в данных случаях представители духовной и светской власти должны действовать бок о бок.

Отлучение и гражданские права.

Отлучение действительно сходно с объявлением вне закона; но последствия светского приговора были куда более суровы, нежели последствия церковного суда. Отлучение, в отличие от объявления вне закона, не лишало человека никаких светских прав. Человек становился неспособен реализовать их, но снятие отлучения всегда было лишь вопросом времени, и ответчик мог продолжать жить прежней жизнью, как только мирился с церковью. Отлученный, даже находясь под действием приговора, мог приобретать новые права и распоряжаться своим имуществом; впрочем, те, кто, зная о его положении, имел с ним дело, совершали правонарушение, за которое их мог, по своему усмотрению, наказать церковный суд.

Прокаженные

Прокаженный является отлученным в подлинном смысле слова – хоть и не по суду, а по стечению обстоятельств. Он изгнан за пределы человеческого сообщества, его место – в больнице или приюте. Он не только не имеет права подавать в суд, совершать дарение и заключать договоры, но даже и неспособен наследовать. Впрочем, он остается полноправным владельцем того, что принадлежало ему до болезни.
https://sherwood-arrow.livejournal.com/38177.html

Multicolored world

11 февраля 2020 (16:25:02) 243

Когда мы думаем о средневековых простолюдинах, то зачастую представляем людей, одетых в грубую серую и коричневую холстину. Однако на самом деле в Средние века цветную одежду носили представители всех сословий. Посмотрите на иллюстрации манускриптов – это очень яркий, красочный мир.

Вопреки распространенному мнению, яркие цвета (в том числе пурпур) не были под запретом для всех, кроме знати (мы говорим о времени ДО введения законов на роскошь в Англии, т.е. в XII-XIII вв.). Конечно, классический "королевский пурпур", изготовлявшийся из особого вида моллюсков, был доступен далеко не всем, но даже крестьяне вполне могли сделать неплохой краситель из марены и вайды или некоторых лишайников, которые росли на камнях. Иными словами, для простых людей были доступны многие цвета – пускай не настолько яркие и стойкие, как цвета, полученные в результате обработки дорогими красителями, но тем не менее. У многих крестьянских семей были собственные делянки, на которой рос лен; многие также держали овец, которых стригли один или два раза в год, а шерсть пряли.
То, что сходило с ручного станка, по качеству вовсе не обязательно напоминало дерюгу; историческая практика показывает: как из шерсти, так и из льна можно было изготовить множество типов ткани, от толстой и плотной до нежной и тонкой. И, разумеется, ткань не обязательно должна была оставаться того же цвета, что и изначальное волокно. Из самых простых садовых и полевых растений крестьяне и горожане готовили разнообразные красители, окрашивавшие ткань в красный, синий, желтый, лиловый и даже зеленый цвета. Иногда полотно действительно оставляли некрашеным, но в большинстве случаев красили или хотя бы отбеливали.

скрытый текстПоскольку лен легко поддается воздействию солнечных лучей (а крашеный лен легко выгорает добела), его отбеливали, раскладывая полотно на солнце – и шили из льна, преимущественно, нижнюю одежду. Если льняная одежда желтела или пачкалась, достаточно было развесить ее на солнце, чтобы она вновь сделалась белой. Шерсть, напротив, хорошо удерживает краску. Верхнюю одежду преимущественно шили из шерстяной ткани и окрашивали в разные цвета, причем нежные пастельные оттенки, преобладающие в наши времена, в Средние века встречались гораздо реже. Окрашивали ткань, окуная ее в чаны, стоявшие на открытом огне (и, не могу не заметить, изрядное количество бытовых несчастных случаев связано именно с этими чанами, особенно если красильню устраивали на дому). Что характерно, получить коричневый и серый цвет – с которыми обычно ассоциируется наряд средневекового простолюдина – было сложнее, чем синий, красный или фиолетовый. Иными словами, одежда из необработанной (неокрашенной) ткани – достаточно четкий маркер либо низкого социального положения, либо крайнего смирения :). «Глуп тот, кто носит некрашеную одежду», - намекает один из участников йоркских мистерий – член гильдии красильщиков.

Символика цветов всегда представляла собой обширную область знания, причем, как и ныне, единогласия в ней не существовало. Так, в разных европейских странах красный цвет в эпоху Средних веков мог означать следующие вещи:

- высокий социальный статус, принадлежность к королевскому роду, к аристократии, к судейскому сословию (в Англии его носили судьи, пэры, члены городских магистратов, во Франции – королевские канцлеры, в Венеции и Флоренции – чиновники, занимавшие высокие правительственные посты)
- символ власти и силы
- в церковной традиции красный цвет означал огненные языки, явившиеся апостолам в день Пятидесятницы, кровь Христову, мученичество, распятие, христианское милосердие. С другой стороны, алый цвет символизировал и гордыню, и адское пламя.
- в университетах Падуи и Болоньи алый цвет ассоциировался с медициной
- «влюбленный носит алое, цвета крови»
- знак потусторонней силы, а также способ защиты от нее (алая нитка, которую повязывали, чтобы отпугнуть ведьм, алое коралловое ожерелье, защищающее от болезней и сглаза)
- символ доблести и военных успехов
- символ богатства

Оранжевый и желтый цвета

- «красный для бедных»: крестьяне и представители среднего сословия, подражавшие представителям высших классов, могли имитировать «благородный красный», окрашивая свои одежды более дешевыми красителями в оранжевый
- почти во всех итальянских городах в Средние века женщины легкого поведения обязаны были носить желтые платья; и во многих странах евреев обязывали нашивать на одежду желтый кружок или условное обозначение скрижали
- в Англии этот цвет символизировал баланс между алым цветом правосудия и белым цветом сострадания

Зеленый:

- молодость и весна (all in green наше-все)
- целомудрие
- любовь и радость

Синий:

- «цвет Богоматери» (особенно во Франции), вообще цвет, который подобает носить молодой девушке; цвет целомудрия, светлого начала
- в Англии синий считался традиционным цветом для прислуги; служители в гильдиях и административных учреждениях зачастую носили синие (или серые) ливреи
- «бирюзовый – цвет ревности»
- «влюбленный носит синий в знак верности»

Черный

- серьезность, сдержанность.
- траур (так, бургундский герцог Филипп Добрый носил черное платье после смерти своего отца в 1419 г. в знак скорби и памяти)
- цвет одежд знати и богачей, символизирующий утонченность и вкус
- черные ливреи носили королевские министры в знак своего подчинения воле короля
- символ униженности, смирения, поражения

- с XV в. черный цвет начинает символизировать мудрость, достоинство, величие; поскольку добиться при окраске чисто черного цвета можно было лишь при помощи недешевых красителей, этот цвет предполагал еще и высокий социальный статус. Этот цвет нередко носили торговцы
- черный был очень популярен в Венеции, где символизировал набожность и добродетель; черные одежды носили венецианские сенаторы, в Генуе – дож
- «черное носит влюбленный, изнемогающий от любви»
- в VIII в. приказом Карла Великого черный был «назначен» цветом крестьянской одежды
- папа Иннокентий III ок. 1200 г. объявил черный цветом скорби и покаяния; его уместно было носить во время Великого Поста.

Белый

- цвет чистоты и целомудрия

- «влюбленный носит белое в знак чистоты»

- по словам того же папы Иннокентия III, белый – это цвет непорочности, его уместно надевать во время праздников в честь Богоматери

- символ сострадания

- во Франции – цвет скорби и траура

В общем, символика цвета во многом напоминала нынешнюю – в том числе, в некоторой внутренней противоречивости. Так, в современной европейской культуре черный цвет обычно ассоциируется с трауром, но маленькое черное платье для коктейля – это символ утонченности и элегантности. Синий символизирует грусть – но первый приз на выставке, как правило, снабжен синей розеткой из лент. И так далее. Сходным образом, символическое значение цветов в Средние века менялось с течением времени, в зависимости от местной культуры и географических особенностей; у французов, англичан и испанцев «язык цвета» был закономерно разным. Единой системы символов не существовало, а разные системы нередко противоречили одна другой: так, королевский пурпур Христовых одежд был тем же самым, что и алый цвет греха. Некоторые общие заключения можно сделать лишь в зависимости от того, какие цвета – в силу экономических причин – считались более «статусными», а какие менее.

Рассказ о красителях – это очень обширная тема, которая заняла бы множество страниц. Приведу хотя бы несколько примеров (несомненно, люди, занимающиеся реконструкцией, способны составить гораздо более широкий список J ).

Красную краску получали из марены, которая была значительно дороже синего красителя, сделанного из вайды. Корни марены собирали только раз в год, тогда как листья вайды можно было обрывать несколько раз в году, а потому, разумеется, синий краситель был гораздо доступнее. Особенно щедрой землей в отношении природных красителей была Фландрия – Страна Ткачей. Там в изобилии росли растения, используемые для окраски тканей, и неудивительно, что первые сборники инструкций – именно фламандского происхождения.

Коричневого оттенка добивались при помощи ржавчины; черного – при помощи скорлупы незрелых орехов, которую толкли и оставляли гнить на протяжении семи дней, или же при помощи чернильных орешков, сваренных с квасцами и, пардон, мочой. В красный цвет ткань окрашивали также при помощи киновари, растертой на твердом камне и смешанной с квасцами; для получения темных оттенков красного киноварь смешивали с черной краской или с медянкой, после чего смесь кипятили в известковой воде или уксусе. Еще один оригинальный рецепт красного красителя заключался в том, что требовалось отварить крабов, истолочь их панцири и полученный порошок смешать с квасцами.

Желтый цвет можно было получить при помощи ягод барбариса, сваренного в воде с квасцами; зеленый – из яри-медянки или бузины, также в сочетании с известняковой водой и квасцами. Синий, помимо вайды, также получали из бузины – а также из пигмента ляпис-лазури (что было, разумеется, недешево). Вдобавок было отмечено, что, если производить окрашивание в медном чане, медь также придаст ткани синевато-зеленый цвет.

Список упоминаемых в срендевековых источниках разных (в том числе устаревших) названий разных цветов и оттенков:

abraham/abram - коричневый
aurnola - оранжевый

bowdy - пунцовый
brassel/ bristol - красный
brun - коричневый

brunetta - светло-коричневый
burel - темно-красный
carnation - ярко-красный

carsey - желтый
cendre - темно-серый
celestrine - светло-синий

ciclaton - золотистый
cramoisy - ярко-красный
cyclas - фиолетовый

falwe - желтый
gingerline - фиолетовый
goose-turd - желтовато-зеленый

graine - красный
grisart - светло-серый
gros de dos d'asne - серый (как ослиная шкура)

herbal - коричневато-зеленый
incarnate - красный
isabelle - желтый или светло-коричневый

lincoln - зеленый
lustie-gallant - ярко-алый

maidenhair - коричневый
mezereon - розовато-лиловый
milk-and-water - голубовато-белый

paonace - павлинья расцветка
pers - темно-синий
plombes - свинцово-серый

plunket - серовато-синий
popinjay - сине-зеленый
puce - фиолетовый
roy - желто-коричневый

sad - темный оттенок любого цвета
sanguin - кроваво-красный
stammel - красный

tenne - желто-коричневый
toley - ярко-красный
turkils - бирюзовый

verdulet - синевато-зеленый
vermel - ярко-красный

watchet - бледный зеленовато-синий
woad - синий

https://tal-gilas.livejournal.com/223298.html

Средневековая семья ч.2

9 февраля 2020 (21:30:22) 226

Право мужа наставлять жену было юридически подкреплено – как и обязанность жены повиноваться. Так, в манориальном суде Челгрейва присяжные постановили, что «Марджери Химгейлс потравила чужую пшеницу, а потому пускай муж ее накажет». Закон поддерживал главенствующее положение мужа, и за убийство супруга – хозяина и повелителя – женщина подвергалась наказанию как за измену. Главенствующая позиция мужа, впрочем, несла с собой и ответственность. Он должен был достойно содержать семью и обращаться с женой ласково, а также защищать ее.

скрытый текстМоралисты зачастую заключали свои наставления мужчинам напоминанием, что нет большего утешения в земной юдоли, чем нежная и любящая жена. Насколько мы можем судить по официальным источникам, в XIII-XV вв. семейные разногласия случались значительно реже, чем в XVI веке и позднее – во всяком случае, разногласия, решаемые в суде. Разумеется, мы вправе предположить, что время от времени тот или другой из супругов получал дома трепку в воспитательных целях, а соседи не жаловались, пока ситуация не выходила из-под контроля. Однако то, что мужчине принадлежало доминирующее положение с точки зрения закона – он главенствовал не только над собственной женой, но и над женщинами в целом, являясь, в отличие от них, лицом юридически полноправным – не означало автоматически, что он был вправе использовать свою власть во вред и исключительно по собственному усмотрению. Хотя, разумеется, золотых свадеб было весьма немного, браки, продолжавшиеся двадцать лет, встречались сплошь и рядом, и людям, на много лет связанным друг с другом, просто не оставалось иного выбора, кроме как научиться ладить.

Как обычно в традиционных крестьянских сообществах, первоочередным ожиданием средневековых крестьян, вступающих в брак, было рождение детей, которые рано или поздно начали бы вносить свою лепту в семейный бюджет, а также, в идеале, смогли бы позаботиться о престарелых родителях. Средневековые крестьяне имели, по крайней мере, некоторые представления о процессе зачатия и, возможно, контрацепции; во всяком случае, в низовой литературе роль мужчины нередко описывается достаточно откровенно (в одной из баллад переодевшийся коробейником соблазнитель предлагает девушке «порошок, от которого у девиц пухнет живот»). Разумеется, эти представления в чем-то были мифологичны: так, народное поверье гласило, что близнецы рождаются, если женщина неверна своему мужу. Впрочем, после зачатия роль отца минимизировалась: рождение ребенка было исключительно женским ритуалом. Из комнаты, где происходили роды, мужчин изгоняли. Неудивительно, что в средневековых гинекологических трактатах, составленных мужчинами, нет описания нормальных родов. В лучшем случае, там приводились описания кесарева сечения.

Информация о деторождении содержится едва ли не исключительно в фольклоре. Фольклорные источники отражают запрет на присутствие мужчин у ложа роженицы и тревогу, которую испытывают оба пола при нарушении этого табу. В одной из баллад отец предлагает роженице свою помощь, обещая завязать себе глаза, но молодая мать, вынужденная рожать в лесу, отправляет его за водой и горько сожалеет об отсутствии повитухи. Разумеется, в менее экстремальной ситуации повитуха непременно была рядом с роженицей, как изображено на многочисленных иллюстрациях. Роды были сопряжены с ощутимым риском, особенно если мать была слаба здоровьем или ребенок лежал неправильно. Чем тяжелее проходили роды, тем больше родственниц собирались у одра роженицы. В ход шли не только медицинские, но и символические средства: роды «облегчали», открывая двери, окна, сундуки, комоды… Но, невзирая на все опасности, связанные с деторождением, большинство женщин все-таки выдерживали роды: количество мужских завещаний свидетельствует, что жены – первые жены – в большинстве случаев переживали мужей. В 1550-99 гг. среднее число рождений в семье составляло 6, но, к сожалению, трудно судить о том, насколько эта цифра характерна для более ранних веков.

Помимо рождения и воспитания детей, семейная жизнь, в основном, предполагала для женщины работу в доме, а для мужчины – в поле. Но, разумеется, было в их жизни место и веселью и развлечениям. Как мы уже видели, многие увеселения принадлежали определенному полу или возрасту. Состязания в стрельбе и борьбе и травля быков были развлечениями взрослых мужчин, а перетягиванием веревки или хождением по невысоко натянутому канату могли развлекаться даже и люди старшего возраста. Что характерно, в первую очередь мы располагаем сведениями о типично мужских развлечениях именно потому, что связанные с ними несчастные случаи попадали в официальные документы. Женские развлечения, несомненно, были безопаснее, а потому, к сожалению, оставались за рамками судебных хроник. Женщины танцевали, катались на льду на самодельных коньках и санках, играли в мяч, в шары, в кегли и в кости, зимой - в снежки, отправлялись на лодочные прогулки. Некоторые сельские мероприятия предполагали совместное участие мужчин и женщин – в первую очередь, гильдейные праздники и пиры, на которых присутствовали крестьяне, их жены и взрослые дети. Приходские праздники также позволяли семейным парам развлечься вместе. И, разумеется, соседи тоже задавали обеды, на которые приглашали дружественные семьи. Средневековые супруги вовсе не жили в суровом уединении, без общения с другими парами.

Анализируя крестьянские браки с точки зрения экономической взаимозависимости, юридических предписаний (церковных и светских), фольклорных представлений и реальной практики, мы видим, что современные представления о браке в традиционном обществе зачастую оказываются неверными. Большинство браков не вписываются в зловещую картину «мрачной старины», где жены были рабынями или, в лучшем случае, служанками мужей, а их вклад в семейную экономику считался несущественным. Судебные записи свидетельствуют, что муж и жена вместе сидят за обедом, и, хотя именно жена ставит еду на стол, она не ведет себя как служанка и не стоит за спиной у мужа, пока тот ест. Муж и жена рядом идут по дороге, обсуждая свои проблемы, как это делают Марджери Кемп и ее муж. Различные сферы работы и развлечений вовсе не лишают семейные пары возможности вместе предаваться отдыху. Семья в глазах общества – не просто экономическая единица, но также союз, объединенный общественными обязанностями и совместными удовольствиями. Невозможно измерить подлинный «градус» привязанности между супругами, исходя из средневековых свидетельств, но можно сделать вывод, что жестокость отнюдь не являлась нормой, и муж, как правило, стремился обеспечить жену и отстоять ее интересы. Завещания с обеих сторон отражают высокий уровень доверия и теплых чувств.

Классическая патриархальная модель семейных отношений не вполне применима к средневековым английским крестьянам. Разумеется, закон трактовал мужеубийство как измену, но подобные случаи были настолько редки, что этот закон надлежит рассматривать, скорее, как абстракцию, нежели как реальную практику. Раздельные сферы работы у мужчин и женщин отнюдь не принижали значимость женского вклада в семейную экономику сравнительно с мужским и не служили свидетельством того, что средневековые мужчины считали именно так. В народных сказках на тему «Как муж и жена поменялись местами» оба супруга в равной степени жалуются, что работают больше всех. Отец не доминировал в процессе воспитания детей и отнюдь не являлся полноправным владыкой своих отпрысков; в первую очередь, с воспитанием была связана мать, в лучших традициях культа Богоматери.

Мужчина и женщина вступали в брак не ради развлечения и смены обстановки, они не стремились строить идеальную семью, и, даже если их история заканчивалась словами «и они жили долго и счастливо», это, как правило, случалось без какой-либо целенаправленной сознательной работы. Но средневековые супруги, как и современные, не могли позволить себе идти отдельными путями в браке.

Наиболее адекватное слово, описывающее брак в средневековом английском крестьянском обществе – партнерство. Оно было как экономическим, так и эмоциональным. Брак начинался с договора, обрисовывавшего экономическое состояние будущих супругов; традиционное распределение работ гарантировало, что домашнее хозяйство будет эффективно поддерживаться на плаву; необходимость строить планы на будущее (брак детей, сбережения на старость) требовала взаимного участия сторон. Разумеется, не все «браки-партнерства» оказывались успешными. Иногда муж угнетал жену, иногда тот или иной из супругов не оправдывал возлагаемых на него надежд; но исключения были не так уж многочисленны, и идеал оставался неизменным: муж и жена должны дружно налегать на колесо, чтобы брак оказался успешным. Совсем необязательно рисовать мрачную картину средневековой семьи, чтобы доказать, что она стала иной в современный период. И, разумеется, большое количество разводов в наше время не дает оснований для того, чтобы считать современный брак более совершенным по сравнению со средневековым. Скорее, следует рассматривать институт брака как нечто очень подвижное, способное адаптироваться к экономическим и социальным требованиям времени.

Средневековая семья ч.1

9 февраля 2020 (21:26:49) 276

Перевод главы из книги Барбары Ханауолт The Ties that Bound: Peasant Families in Medieval England

Отсюда

С заключением брака молодые люди вступали во взрослый мир – мир, где им предстояло растить потомство и совместно трудиться на благо семьи. Но, помимо практических аспектов семейной жизни, люди всех сословий обсуждали и анализировали хороший и дурной брак, перечисляя добродетели и пороки, которые бывают у мужей и жен. Ни одна стадия человеческой жизни не привлекала такого внимания со стороны моралистов, сатириков и просто любителей порассуждать. Детство и старость бледнеют в сравнении с брачными отношениями! Народная мудрость в отношении брака, со всеми его проблемами и теологическим подтекстом, блистательно подытожена Чосером в красочном прологе к рассказу Батской ткачихи. Из уст Алисон сыплются поговорки и изречения, отражающие мужскую точку зрению на женщин, с их слабость, дурным нравом и безграничным коварством…

скрытый текстМы слабы, правда, но господь взамен
Нам даровал коварство для измен,
Обман и слезы…

При исследовании подлинной жизни средневековых семей полезен как фольклор, так и изучение судебных документов. Большинство семейных пар, изо дня в день занятых выживанием, конечно, не располагало досугом для того, чтобы детально анализировать свою жизнь. Добыть хлеб насущный, вырастить достойных детей, избежать болезни и скопить немного денег на старость… большинство пар чувствовали себя совершенно счастливыми, если им удавалось достигнуть всего этого.

В церковной и народной литературе есть две традиции описания брачных отношений, дожившие до наших дней. Одна традиция – это постоянная война между полами, как описывается в прологе к рассказу Батской ткачихи. Женщины в этой войне устрашают мужей и манипулируют ими при помощи брани, слез и измен. Столкнувшись с пороками женщин, мужчина обычно вынужден прибегать к физическому насилию и колотить жену: «Укротить женщину невозможно словами, это можно сделать только палкой, и кто не бьет свою жену, когда она его оскорбляет, тот дурной глава семьи». Бывает, что роли меняются, и жена бьет мужа. Подобные стычки обычно обрисованы комически, с полным сознанием того, что они нежелательны – и не так уж часты. Изображения жен, бьющих своих мужей, разумеется, предназначены для развлечения, а не в качестве инструкции.

Впрочем, призывы к физическому и эмоциональному насилию в культуре изрядно уравновешены советами, выдержанными в русле второй традиции, которая рекомендует взаимное уважение и благонравие. В «Наставлении для приходского священника» (XIV в.) говорится, что священник на исповеди должен спрашивать у прихожан, помогают ли они свои женам в час нужды, и предостерегать их от ссор. Тот же совет повторяется и в назидательном стихотворении под названием «Как мудрый человек учил своего сына». Отец советует сыну не жениться из-за денег, но поначалу разузнать, достаточно ли девушка кротка, учтива и умна. «Если ты найдешь такую девицу, - говорит он, - лелей и не обременяй ее, потому что лучше есть хлеб в мире и покое, чем обед из сотни роскошных блюд, приправленных ссорой». Муж не должен сердить свою жену и называть ее дурными словами, но исправлять ее промахи мягко и справедливо. Он должен принимать сторону жены, если она жалуется, но прежде хорошенько вникнуть в суть дела, чтобы не пожалеть о своей поспешности. Парное стихотворение – «Как добрая женщина учила свою дочь» - словно в зеркале, отражает советы, данные молодому человеку. Девушке не следует с насмешкой отвергать женихов, но посоветоваться о браке с друзьями и близкими. Чтобы быть счастливой в браке, нужно уважать и любить мужа превыше всего на свете, на дурное настроение отвечать кроткими и ласковыми словами. Кроме того, женщине надлежит быть веселой, верной, неизменно выказывать почтение к мужу и твердой рукой управлять слугами. Короче говоря, добродетельная жена отрицает все рекомендации Батской ткачихи, кроме одной – мудро распоряжаться деньгами.

Литература, художественная и «справочная» (дидактическая), зачастую повествует о брачных ссорах и примирениях, но, если нас интересует истинное поведение людей в подобных ситуациях, следует обратиться к судебным записям. Разумеется, нужно относиться к ним с осторожностью, иначе наше внимание в первую очередь рискуют привлечь «яркие» случаи, связанные с прелюбодеянием и физической жестокостью, даже несмотря на то что их количество в процентном соотношении невелико. Вообще, большинство дел, разбираемых в поместных судах, так или иначе связаны с совместной деятельностью мужа и жены. Речь там идет о наследстве, о суммах (merchet), которую платили крестьяне своему лорду за право взять жену, о завещаниях, согласно которым жена оставалась душеприказчицей. Муж и жена работали в поле и дома как единое целое, и в судебных отчетах нередко фигурируют описания того, как супруги сообща занимались своими делами или вместе ужинали, когда случилась какая-то беда. Число брачных разногласий, завершавшихся трагедией, относительно невелико; так, в 1300-1381 гг. в уголовных судах лишь 0.7 процента всех тяжких преступлений – это преступления, совершенные одним членом семьи против другого. Если рассматривать отдельно убийства, лишь в 8 процентах случаев под подозрение подпадали домашние. Хотя во внутрисемейных междоусобицах, дошедших до уголовного суда, насилие действительно преобладает над прочими преступлениями, судебная статистика показывает, что братья чаще, нежели мужья, склонны были решать семейный спор силой или – в принципе – тащить родичей в суд.

Сообщества своими силами пытались ограничивать любителей ругаться и драться, потому что такие люди нарушали мирное существование деревни или прихода. Так, в Уэйкфилде в 1322 г. судья велел Ричарду Чайлду найти поручителей в знак того, что он «вернет жену домой и будет обращаться с ней достойно, честно и учтиво». В других случаях вмешивались родственники жены. Томас Эсхолф подал в суд на Джона де Скоулза, объявив, что они условились, что Джон будет обеспечивать Элен, дочь Томаса, едой и одеждой. Но Джон выгнал ее из дома и избил, так что она больше не могла там оставаться. Джон возражал, утверждая, что Элен ушла, забрав с собой все имущество. В другом случае избитая жена обратилась к брату, прося защиты от буяна-мужа. Брат ворвался в дом и навеки успокоил драчуна ударом топора.

Ревность и неверность также вносили разлад в семью и в сообщество. Моралисты убеждали мужчин и женщин не поддаваться ревности, потому что это верный способ рассориться с супругом. Но, разумеется, изменников наказывали. Так, Уэйкфилдский манориальный суд вызвал Джона Кенварда, который сошелся с Элис, дочерью Саймона из Гепворта, выгнав из дома свою жену. Сообщество сочло необходимым прибегнуть к серьезным санкциям: Джон заплатил крупный штраф – шесть шиллингов восемь пенсов – за неявку в суд. Другой мужчина, обвиненный в сожительстве с женщиной легкого поведения, заплатил сорок шиллингов штрафа. Впрочем, судебные записи свидетельствуют о том, что не только мужчины, но и женщины сбивались с пути истинного. Так, жена Томаса Лэнгсфилда изменила мужу и сбежала из деревни, прихватив с собой имущество супруга.

Супружеская неверность вполне могла послужить поводом для убийства. Джон Эдвин из Уэлда и Эмма, бывшая жена Уильяма Карпентера, а ныне сожительница Джона предстали перед судом в Хантингдоншире по обвинению в убийстве Уильяма. Впрочем, чаще бывало, что муж убивал жену и/или любовника. Так, Роберт Баузерман убил Джона Доти, который явился к нему домой ночью, когда Роберт спал, на свидание с его женой. Проснувшись, Роберт обнаружил, что жены рядом с ним нет; увидев ее в соседней комнате с Джоном, он убил незваного гостя. Давние претензии, усугубленные раздельным проживанием и воспитанием детей, также порой становились причинами преступлений. «Вечером 29 марта 1271 года Уолтер Бедель из Ренхолда пришел в дом своей жены Изабеллы, дочери Рейнольда, и попросил ее сходить с ним в Ренхольд и забрать бушель пшеницы, который он хотел дать ей для пропитания сыновей. Она пошла с ним. Когда они добрались до Долгого луга, Уолтер ударил ее ножом выше левого уха».

Брачные обеты, хотя они и ставились несколько ниже обета целомудрия, было нелегко расторгнуть. В английских церковных судах фигурируют несколько поводов для расторжения брака, но не все с одинаковой частотой. Слишком ранний брак и брак по принуждению достаточно редко появляются в прошениях о разводе – возможно, это свидетельствует о том, что подобные браки и заключались нечасто, поскольку общество, как и церковь, питало отвращение к таким союзам. Расторгнуть брак из-за родства было возможно, но не так просто. Зато двоеженство/двоемужество и наличие более раннего сговора – в ту пору, когда согласие сторон было достаточным условием для того, чтобы брак считался состоявшимся – вели к многочисленным спорным ситуациям и не раз становились поводами для развода.

Наличие предыдущего сговора было весьма распространенной причиной для расторжения брака – или, как минимум, расследования его законности. Церковный суд расследовал подобные дела тщательно и осторожно, потому что, к сожалению, они не раз становились полем для злоупотреблений и мошенничества. Одна из сторон могла заручиться поддержкой третьих лиц, готовых подтвердить наличие предыдущего сговора, и, таким образом, добиться расторжения брака. В одном случае, в Или, Уильям Чилтерн, два года назад обвенчавшийся с Амисией Нен, внезапно объявил, что уже был женат до того и потому его брак с Амисией надлежит считать незаконным, и что он «сделал это со зла». Некто Джоан Сквайр, условившись с Уильямом, подтвердила, что они были женаты на момент заключения брака с Амисией и что от этого союза были дети. Суд аннулировал брак Уильяма и Амисии. Однако вскорости Джоан сама вышла за другого и тем разоблачила свое мошенничество. Суд был вынужден признать свою ошибку и объявить союз Уильяма и Амисии действительным с самого начала.

В случае с внебрачным сожительством суды обычно старались сподвигнуть мужчину и женщину к официальному заключению брака, если только к тому не было препятствий. Зачастую при разборе таких дел в суде пара объявляла, что она уже жената, или же ей предписывалось сделать это как можно скорее. Но, однако ж, стороны могли и проявить упорство. Так, в 1376 году Томас Барбо и его возлюбленная Джоан Сестер предстали перед судом по обвинению в сожительстве. Джоан объявила, что они поженились в прошлом году в Стоурбридже, и попросила, чтобы Томаса официально объявили ее мужем. Но Томас оспорил слова подруги. Он сказал, что незадолго до праздника Крестовоздвижения объявил Джоан, что между ними все кончено. Однако, увидев, что она уходит, он впал в такое уныние, что чуть не покончил с собой. Явившись в слезах к Джоан, он сказал: «Если ты останешься со мной, я буду тебе верен». Джоан ответила, что не прочь остаться. Томас продолжал: «Джоан, я клянусь, что хочу жить с тобой», и Джоан ответила, что она согласна. После этого они стали жить как прежде. В суде Томас утверждал, что не намеревался вступать в брак, а только сожительствовать с Джоан. Суд добился компромисса, вынудив Томаса поклясться, что он откажется от «блудного сожительства» – или, в случае рецидива, возьмет Джоан в законные жены. Через два года Джоан стала женой Томаса. Видимо, он и впрямь не мог жить без нее :).

Вообще характерно, что священнослужители в подобных случаях играли, скорее, роль семейных консультантов, нежели строгих судей, хотя, разумеется, признавали, что некоторые пороки способны сделать узы брака непереносимыми. Показателен случай Роберта Хенденбая и его жены Маргарет, которая обратилась в йоркский суд в 1390 году, прося разрешения разъехаться с мужем из-за его жестокости. Суд посоветовал им попытаться «достичь примирения»: «если помянутый Роберт в будущем станет дурно обращаться с Маргарет и это докажут два надежных свидетеля, тогда помянутая Маргарет вправе получить развод». Суд зачастую требовал, чтобы муж в качестве гарантий примерного поведения в будущем нашел поручителей или внес залог деньгами или имуществом. Конечно, не все споры завершались примирением супругов. Так, Джон Колуэлл и его жена попросили о дозволении разойтись, потому что они «жили в ежедневном страхе за свою жизнь и предпочли бы жить в тюрьме, чем вместе». Им было разрешено жить отдельно, однако суд позаботился о том, чтобы детям Джона было выделено содержание. В плане соблюдения интересов детей характерен следующий случай: Гавиза, дочь Уильяма из Шеррингтона, вышла замуж и получила в приданое некую семейную недвижимость. Затем она оставила мужа и ушла жить к Томасу из Ширфорда. У них родился внебрачный сын, потом еще трое детей. Хотя церковные и светские власти порицали Гавизу (ее безуспешно увещевал даже знаменитый Роберт Гроссетест, канцлер Оксфордского университета и епископ Линкольнский), они не стали возражать, когда сын Гавизы предъявил свои права на материнское имущество в качестве законного наследника. Здесь, конечно, сыграло свою роль то, что у Гавизы не было детей в первом, официальном браке.

В плане достигнутого хотя бы временно компромисса интересен пример знаменитой визионерки Марджери Кемп: после четырнадцати родов она добилась от мужа, донимавшего ее требованием плотских утех, права хранить целомудрие при том условии, что они останутся жить в одном доме, будут есть за одним столом и она выплатит его долги. (Впрочем, в дальнейшем Кемпы все-таки разъехались и жили порознь, пока муж не состарился – тогда Марджери взяла его к себе и ухаживала за ним.)

Что характерно, разногласия свекровей и невесток, столь часто и драматически описываемые в фольклоре, в реальности возникали куда реже. Не в последнюю очередь это было связано с тем, что родители мужа редко жили с ним и его семьей – в большинстве случаев старики предпочитали жить отдельно от взрослого сына, пока у них хватало сил. Ссоры со старшим поколением редко возникают в судебных записях и почти никогда не становятся причиной преступлений. Марджери Кемп, при всех ее семейных сложностях, была доброй и любящей свекровью. Ее сын женился на немке и привез жену домой, чтобы познакомить с матерью, но спустя месяц после приезда скончался. Марджери лично отвезла вдову к ее родне в Германии, сочтя неприличным отпускать молодую женщину в путешествие одну.

Быт. Дома и замки. Жилища знати и простолюдинов. (Кратко).

9 февраля 2020 (14:13:19) 551

В к. 12 – начале 13 в. замки мало изменились с саксонских времен: т.н. холл (зал) становится центральным местом любого более или менее крупного строения (в монастыре роль зала выполняла трапезная, в университетах зал был местом общих собраний, и т.д.). В зале люди жили, ели, устраивали игры и шумные забавы, молодежь могла состязаться в фехтовании или играть в шары; в забавах участвовали собаки, которые искали кости, брошенные на пол, и дрались между собой; ночью здесь, на подстилках из тростника, спали слуги. Главный зал не стоит считать унылым и мрачным помещением, куда приходили только для того, чтобы попасть по лестнице в другие комнаты. Средневековый зал был просторным и гостеприимным – он являлся центром жизни в замке. В зале, помимо столов и скамей, стояли и шкафы, в которые можно было складывать все необходимые вещи (в том числе пожитки слуг и оружие), и умывальники, и поленницы, и шкафы для посуды. Спинки кресел украшали обычно кусками декоративной ткани (т.н. дорсарами), а на кресла и скамьи накладывали подушки или вышитые покрывала.
скрытый текстРукомойники использовались до и после еды; к каждому сидящему за большим столом пажи подносили специальные емкости для умывания, а также маленькие полотенца, чтобы вытереть руки. Менее знатные гости и слуги пользовались общими тазами, стоящими у входа. Если вспомнить, что вилок в то время не было и их заменяли пальцы, становится ясно, что умывальник был весьма необходимой частью интерьера. В конце зала строили помост, где стоял широкий стол, за которым обедали хозяин замка с гостями. Этот помост обычно отделялся от остального зала балдахином или занавесью из шерстяной или шелковой материи.
За исключением хозяйских покоев (солара), которые служили и спальней, и гостиной, главный зал был единственной большой комнатой в замке. Другие постройки, находящиеся во внутреннем дворе замка, по большей части деревянные, возводились для хозяйственных нужд, и между ними устраивались переходы, иногда по приставным лестницам, и коридоры. В богатых домах стены изнутри могли быть оштукатурены и даже расписаны фресками. В случае большого наплыва гостей деревянные дворовые постройки могли служить для них жильем, столовыми, комнатами отдыха и временными кухнями. Вода переносилась с места на место лишь вручную – в кадках, бочках и тазах; централизованного водоснабжения и канализации в замках предусмотрено не было, а освещение обеспечивалось только факелами или свечами.
Пищу, в отсутствие специального кухонного помещения, нередко готовили прямо по дворе замка, в больших котлах, и относили наверх по внутренней лестнице
Необходимым атрибутом большого господского дома или замка служило специальное помещение, где хранились разные домашние принадлежности и столовое белье, а также предметы гардероба, платья, занавеси, покрывала, подушки и т.д. В этом помещении также держали все ценности – кубки, чаши, кувшины и миски из драгоценных металлов, а также специи и восточные сладости. В кладовых находились запасы вина и пива, причем последнее обычно варили здесь же, на территории замка.

В окнах королевских замков и дворцов начало появляться стекло, но оно еще отнюдь не вошло в широкий обиход. В манорах и замках «рядовых» лордов окна не стеклили, однако маленькие кусочки стекла могли вставлять в орнамент оконного переплета – в качестве украшения. В качестве защиты от дождя и ветра служили ставни. В обиход начали входить ковры – их появление в Англии связано с именем Элеоноры Кастильской; крестоносцы, вероятно, также внесли свой вклад в распространение этой детали интерьера. Возвращаясь с Востока, они почти наверняка везли с собой красивые ковры. Иностранные торговцы, приезжающие на крупные английские ярмарки, обнаружили там спрос на ковры и начали закупать их в больших количествах и ввозить в страну.
Украшая жилые дома, церкви и соборы, обычно использовали три основных цвета – красный, голубой и желтый с небольшим добавлением золота. Вообще, в своих постройках англосаксы предпочитали дерево, а норманны – камень.
Дешевой глиняной и деревянной посудой пользовалось, преимущественно, беднейшее население, тогда как более состоятельные люди использовали металлические тарелки, чаши и т.д.
В каждом маноре был обнесенный стенами сад, за которым тщательно ухаживали и где выращивали цветы, целебные травы, овощи и фрукты; для производства масла выращивали ореховые деревья, упоминаются также капуста, горох и бобы, свекла, лук, чеснок, хмель. Что касается цветов, то хроники упоминают о розах, лилиях, подсолнухах, фиалках, маках и гвоздике. При маноре мог находиться и собственный водоем или пруд, где разводили рыбу. Основным средством придания кушаньям сладости служил мед, поэтому в поместьях зачастую была пасека.
Городские дома, преимущественно, строили из дерева, а крышу покрывали соломой, но частые разрушительные пожары привели горожан к мысли о том, что нужно позаботиться о собственной безопасности. Королевские и шерифские указы рекомендуют строить дома с черепичными крышами и железными трубами. Тем не менее, верхние этажи домой по-прежнему сооружались из дерева. В городских домах на первом этаже размещался зал – главное жилое помещение – к которому со двора примыкали пристройка с кухней, а также комната хозяев. Наверху располагался чердак. По обеим сторонам улицы вырывались канавы, куда вместе с дождевой водой стекали нечистоты и грязь; за тем, чтобы эти канавы не засорялись и не перегораживались, следили городские власти (они же штрафовали жителей и за выброс мусора и нечистот прямо на улицу).
Дома крестьян были очень похожи на деревянные жилища горожан – такие же простейшие сооружения с жилым помещением, к которому пристраивались небольшие сараи и навесы. Поля не были огорожена изгородями, а границы наделов отмечались полосками невспаханной земли; в лесах пасли свиней, а крупный рогатый скот, как правило, выпасался на общинных пастбищах.
Основными качествами жилища крестьянина и ремесленника были водонепроницаемость и способность сохранять тепло, при этом столь распространенные в средневековой Англии дома со сложенными из веток стенами и соломенными либо камышовыми крышами вовсе не отличались прочностью и надежностью. Воры с легкостью могли проникнуть в дом, подкопав одну из стен или прорезав в ней дыру – это было гораздо проще и безопаснее, чем пытаться взломать запертую дверь. Пол был земляной – его покрывали камышом или соломой, ради тепла и удобства для ног. В деревенском доме могло быть и два этажа – второй, в таком случае, служил чердаком, где обычно хранили припасы, а иногда и спали. Огонь в сложенном из торфа или дерева очаге курился круглые сутки в центре комнаты, а дым выходил через отверстие в крыше (дымовые трубы были значительной роскошью). Деревянные дымоходы, как правило, были повсеместно запрещены из-за существенной опасности пожара, а приобрести железную трубу (стоимостью ок. 2 шиллингов) могла не каждая семья.
Если дом принадлежал ремесленнику, то непременной деталью интерьера было большое окно в передней стене, с двумя горизонтальными ставнями, нижняя из которых служила прилавком и витриной для выставления товаров. Ремесленник значительно экономил, если ему не приходилось входить в дополнительные расходы и пристраивать к дому мастерскую и лавку.
Беднейшие крестьяне, как правило, ютились в одной комнате, чуть более состоятельные – в двух. В окнах, разумеется, не было стекол – только деревянные ставни, которые закрывались на ночь. Мебель была самая простая – стулья стоили дорого, и не всякий крестьянин мог их приобрести. Большинство обходилось простым деревянным столом и сундуками, в которых хранили вещи и на которых сидели. Инструменты и посуда висели на крюках вдоль стен. Бедные семьи нередко спали вповалку на полу, на соломе; более состоятельные могли обзавестись деревянной постелью, на которой спал глава семьи с супругой.
Еду готовили в котелке, повешенном над огнем, и пользовались деревянной или глиняной посудой. Свечи были так дороги, что крестьяне обычно обходились самодельными светильниками, сделанными из камышинки, обмакнутой в животный жир. В отсутствие отдельного помещения для скота (как правило, мало кто считал необходимым строить хлев для двух-трех овец или одной коровы), на ночь летом животных загоняли прямо в дом, а зимой они проводили там круглые сутки – для этого нередко жилище разделялось перегородкой.
https://sherwood-arrow.livejournal.com/43199.html

Еще немного
Средневековые крестьяне - богатые и бедные.

Сложно говорить о «среднем уровне жизни» для всех крестьян, как невозможно судить о среднем размере дома или надела.

скрытый текстНам известны списки имущества, принадлежавшего среднезажиточным крестьянам; так, некая Агнес из Малла имела дома медный котел емкостью в галлон, медную же кастрюлю ценой в шесть пенсов, два сундука без замков, но с крышками, один сундук без крышки и без днища, складной стол (кóзлы с положенной поперек доской). Другой крестьянин, Томас из Фриза, владел чаном, бочонком для эля и другим – для сока, скатертью, стулом, прялкой, сундуком, «разной столовой утварью», лопатой, топором, бороной, а также гребнями для шерсти и для льна. У Джона Уолла, зажиточного человека по деревенским стандартам, были «обычный стол на ножках», полотенце, серебряная ложка (одна), табурет, кубок для питья, одеяло и две пары простынь, матрас, сундуки, лампа и даже печь для обжига; для сельскохозяйственных работ он располагал двумя окованными железом повозками, одной навозной телегой, плугом, лошадиной запряжкой, вилами для навоза, вилами для уборки снопов, веялкой, топором, ситом и лукошком для семян. В беднейших семьях могло не быть даже этих, казалось бы, минимально необходимых вещей; так, в 1279 г. некий безземельный крестьянин на смертном одре завещает передать церкви свое сюрко, а сестре (прокаженной) отдать корову – свое единственное достояние (однако по итогам корову получил лорд, предъявивший свои права на имущество покойного). В Уэйкфилде сбежавшая из манора сервка оставила после себя всего-навсего небольшой сундук, пустой кувшин да мелкую кухонную утварь стоимостью в 4 шиллинга 2 пенса.

Посуда для повседневного пользования (миски, кувшины, горшки), судя по результатам археологических раскопок, была дешевой и изготовлялась на месте, причем не всегда обжигалась в специальных гончарных печах; тонкие и дорогие глазурованные кувшины ценились в крестьянских семьях весьма высоко – их привозили с дальних ярмарок и из крупных городов, порой за сотню миль. Серебро – особенно серебряные ложки – служили не только показателем статуса; также это была форма накопления и сбережения доходов. Они играли примерно ту же роль, что и женские украшения, одновременно демонстрируя семейное преуспеяние и служа эффективным способом хранения активов. Поскольку в деревенские дома, зачастую сложенные из самодельных кирпичей (глина пополам с соломой) или из плетеных щитов, обмазанных глиной, несложно было вломиться, крестьяне хранили серебряные ложки и прочую ценную утварь в запертых сундуках. Насколько ценным считалось нажитое имущество, можно судить по тому, какое количество записей повествует о несчастных случаях, связанных со спасением домашней утвари и иного добра. Так, одна женщина побежала было к колодцу за водой, чтобы залить начавшийся в доме пожар, но, сообразив, что тем временем успеет сгореть полотно, бросилась за ним в пылавший дом.

Можно вообразить себе внутренность среднезажиточного деревенского дома. В центре находился очаг – на небольшой возвышении, чтобы не загорелась солома, которой был устлан пол (тем не менее, судя по количеству бытовых пожаров, случалось это сплошь и рядом, если из очага выпадал уголек – и нередко в таких случаях гибли младенцы, которых придвигали в колыбельке поближе к огню). Над очагом висел глиняный горшок на треноге, а может быть, стоял медный котел. На огне почти непрерывно что-нибудь подогревалось или варилось – молоко, вода, сусло, каша и так далее – чтобы жар не пропадал даром. В некоторых домах был глиняный дымоход; остальные топились «по-черному». Миски, кувшины, ведерки, столовые приборы хранились в сундуках; частью меблировки непременно был стол – складной или «настоящий, на ножках». Складной стол был удобен тем, что его можно было убрать на ночь и лечь спать на полу – или же вынести на улицу в хорошую погоду, чтобы поужинать на свежем воздухе. Впрочем, такие столы бывали весьма ненадежны. В одной судебной жалобе говорится, что некто придя в гости к соседу и заведя горячий спор, ударил кулаком по столу в подтверждение своих слов, и противоположный конец доски, поднявшись, хватил его по лбу :). Там же, в доме, с потолка свисали копченые окорока, вяленая рыба и прочие припасы, а также развешанная для просушки одежда и ткань. Те семьи, которые не могли позволить себе покупку стульев и табуретов, обходились скамьями.

Более зажиточным семьям не приходилось тесниться в одной комнате; так, у одного торговца скотом в Йорке в доме был погреб, где хранились ткань, соль, серебряные ложки и прочие семейные сокровища; в комнате стояли кровати и сундуки; и была отдельная кухня. Верхом же роскоши, по деревенским меркам, была отдельная комната для гостей. На верхнем этаже (на чердаке) нередко отводили место для жилья престарелым членам семьи, если у выросших детей не было возможности отселиться. К сожалению, судя по судебным записям, несчастные старики нередко сваливались, карабкаясь по приставной лестнице наверх.

Помимо очага, дополнительным источником света служили, разумеется, свечи – но стоили они достаточно дорого и считались, скорее, предметом роскоши (фунт твердого свечного жира стоил в четыре раза дороже мяса). Ложась спать, хозяйка прикрепляла свечу на специальную подставку на стене или ставила на полку у постели – и не забывала задуть, чтобы ночью та не упала и не подожгла солому на полу. К сожалению, пожары по небрежности случались нередко, и в средневековых наставлениях по домоводству всячески напоминалось, что свечи, во всяком случае, нужно ставить подальше от постели.

Спали на соломенных тюфяках; судя по всему, только самые бедные семьи не могли позволить себе постельное белье. Муж и жена спали в одной постели, иногда вместе с грудным ребенком (или, как уже было сказано, ставили колыбельку возле очага); прочие дети зачастую спали все вместе в другой. В домах побогаче были пуховые перины и подушки, которые передавали детям по завещанию; но даже в 1557 году священник Уильям Харрисон, сетуя на изнеженность нынешнего поколения, описывает постель, на которой спал в юности: «Наши отцы и мы сами частенько спали на соломенных тюфяках, покрытых только простыней, под тонкими одеялами, с круглым поленом в головах вместо подушки. Если случалось так, что какой-нибудь человек обзаводился матрасом или периной или клал голову на набитый мешок, то он уж мнил себя богатым и устроенным не хуже лорда. Слугам же приходилось очень стараться, чтобы обзавестись простыней, поскольку они спали на тюфяках, и стебли соломы кололи им бока».
https://tal-gilas.livejournal.com/222147.html

Священнослужители (кратко)

9 февраля 2020 (13:16:00) 252

Утвердившись в Англии, норманны активно строили не только замки, но и соборы и монастыри; именно церковь, во многом, выполняла образовательные и культурные функции, и монастыри нередко становились центрами притяжения для тех, кто стремился посвятить себя общественной жизни. Если монастырская церковь была достаточно велика и являлась собором, то возглавлявшим ее духовным лицом уже был не аббат, а епископ, который имел право председательствовать на собрании каноников (т.н. капитуле). Настоятель монастыря (приор) и монахи содержали в должном порядке монастырские постройки.

Необходимая терминология :)
Собор – епископская церковь, главная в епархии.
Епархия (диоцез) – часть страны, церковный округ, возглавляемый епископом.
Приход – низшая территориальная единица церковного устройства; часть владений лорда.

скрытый текстМонастырь представлял собой весьма развитую структуру. Помимо помещений для собственных нужд монахов (трапезная, зал капитула, скрипторий, лазарет), при соборе нередко существуют специальные помещения для раздачи милостыни; школа для сирот и детей бедноты; конюшни и амбары для хранения зерна (из этих амбаров, т.н. десятинных, зачастую идет выдача «пособий» в голодный год). Постоялых дворов в Англии в это время не так уж много, поэтому путник, будь он купец или бродячий музыкант, вполне может рассчитывать на пищу и кров в монастыре. Одной из обязанностей монахов было оказывать гостеприимство проезжим и странникам и заботиться о них; размещали гостей в разных помещениях, в зависимости от сословной принадлежности каждого: комнаты к югу от входных ворот предназначались для бедных гостей и паломников, помещения в глубине двора отводились представителям более состоятельных сословий, а в покоях настоятеля принимали знатных феодалов или даже самого короля. В монастырь могли приходить и торговцы, предлагая свой товар, а иногда даже на церковном дворе, если он был достаточно просторен, устраивалась настоящая ярмарка. Также при монастыре обычно были пекарня, мельница и пивоварня.
Что касается иерархического устройства монастыря, то возглавлял его аббат, вторым лицом в обители был приор, являвшийся главным помощником аббата, а третьим – субприор, далее следовали монахи. Регент выполнял обязанности руководителя хора, иногда и библиотекаря; келарь фактически был управляющим и занимался всеми сторонами хозяйственной жизни монастыря; альмонарий занимался распределением милостыни; монастырский лекарь заботился о больных; один из опытных монахов отвечал за воспитание послушников. В женских монастырях организация и распорядок дня были примерно такими же.

В «Хронике» Жослена Бракелондского мы встречаем интересные сведения о выборе нового аббата. В Сент-Эдмуднсбери, в 1174 г., аббатом был Гуго, к тому времени уже глубокий старик. При нем монастырь погряз в долгах; ростовщики-евреи, ссудившие аббату деньги, взимали огромные проценты, и бедный аббат пребывал в совершенной растерянности. В 1180 г. Гуго умер от лихорадки, и после кончины аббата его слуги безжалостно разграбили занимаемое им помещение. Король назначил над монастырем опекуна и продолжал получать с обители доходы вплоть до 1182 г., пока наконец не счел возможным назначить выборы нового аббата. Шестеро старейших монахов выбрали из числа своих собратьев трех кандидатов, которых сочли достойнейшими, пешими отправились с этим списком к королю и, в его присутствии, после долгих обсуждений, избрали преемника Гуго. Новый настоятель получил статус пэра, стал лордом манора и имел под своим началом пятьдесят рыцарей. Целых четыре года понадобилось новому аббату на то, чтобы вернуть долги ростовщикам. Когда, наконец, с ними рассчитались, то выдворили за пределы обители и настрого запретили возвращаться.

Главный монашеский орден – бенедиктинский (основан в 529 г.). К нему принадлежал и св. Августин, апостол англосаксов. Также существуют ордена картезианцев (основан в IX в.), цистерцианцев (осн. в конце XI в.) и августинцев (осн. в V в.). Кроме обычных, возникли и рыцарские ордены; орден храмовников был основан в Иерусалиме в 1118 г., под управлением монахов-августинцев. Рыцари Св. Иоанна Иерусалимского, или госпитальеры, основали свой орден в 1092 г. Монашеский орден Святой Троицы, или тринитариев, был основан в 1197 г. для освобождения из неволи христианских пленников.

Аббаты занимали то же положение, что и лорды маноров, и у них были свои арендаторы – крепостные и свободные. Монастырские хронисты зачастую жалуются, как трудно бывает келарям собирать «урожай серебра» - т.е., пенни, взимавшееся с каждого домовладельца-арендатора взамен отбывания трудовой повинности – жатвы на монастырском поле: «Прежде чем город получил свободу, все они работали в жатву, как крепостные; от такой платы были освобождены лишь рыцари и священники». Если келарям не удавалось получить долг с богатых людей, то, дабы собрать искомую сумму, они нередко накладывали арест на имущество бедняков, забирая у них табуретки, котлы и даже входные двери. Это привело к таким беспорядкам, что в конце концов «урожай серебра» заменили другими налогами – например, в Лейкенхите жители должны были выловить в болотах четыре тысячи угрей; кроме того, монахи требовали от арендаторов отводить свой скот на ночь в монастырские загоны – чтобы получать навоз (но, естественно, жителям хотелось подобным образом обогащать собственные земли). Люди, которые изначально селились вокруг монастырей ради защиты и работы, постепенно добивались независимости и вместо отработок на монастырских землях платили денежную или продуктовую ренту.
Вообще, хозяйство монастыря напоминало хозяйство крупного замка или манора: монахи разводили скот, выращивали овощи, сеяли пшеницу и пекли собственный хлеб, делали сыр, сбивали масло, варили пиво, а во время ярмарок обменивали произведенные продукты на соль, вино, пряности или какие-нибудь хозяйственные принадлежности.

«На содержание соборного настоятеля Джона, к Рождеству (букв. «к рождественскому сбору налогов»), 7 фунтов 10 шиллингов. К Пасхе, тому же Джону, 8 фунтов. Ему же – 8 фунтов к Иванову дню. Ему же – к Михайлову дню 8 фунтов 10 шиллингов. Ему же – за проданное на корню зерно 26 фунтов. Ему же – за сыры и обмолоченное зерно 20 фунтов 16 шиллингов 10 пенсов. Ему же – за шерсть 6 фунтов 13 шиллингов 4 пенса. Ему же – выплата таллажа в 39 фунтов. Итого: 134 фунта 10 шиллингов 2 пенса» (Из Винчестерских хроник).

И, разумеется, уважающее себя аббатство не может обойтись без скриптория и библиотеки.

О борьбе светской власти с церковной за сферы влияния, а также историю Томаса Беккета см. здесь: http://ru.wikipedia.org/wiki/Бекет,_Томас

Деревенская церковь составляла неотъемлемую часть манора. Ее посещали и лорд, и виллан. Поскольку церковь была основана, в большинстве случаев, одним из благочестивых предков лорда, то лорд имел право назначения священника для деревни – человека, которого он считал пригодным для отправления богослужений (т.н. право патронажа). Приходской священник брал на себя ответственность за содержание алтаря, а прихожане поддерживали в должном виде остальные части помещения. Иногда именно в церкви хранились пожарные багры, которые применялись для того, чтобы стаскивать с крыш горящую солому (багры специально держали в приходской церкви, чтобы жители деревни могли гарантированно найти их здесь в случае необходимости). Также в церквях Северной и Северо-Восточной Англии нередко хранился плуг, который выносили в Пахотный понедельник – первый понедельник после Крещения. Плуг освящался накануне пахоты, что служило символическим началом земледельческих работ.
Также приходская церковь часто является местом проведения заседаний манориального церковного суда; именно здесь вилланы встречались с церковным судьей, обязанности которого выполнял церковный староста, и его помощниками. Кроме того, здесь решался вопрос об уплате церковной десятины.

Среди манориальных обычаев, связанных с церковью, были и такие:
- арендаторам, которые приходили уплатить ренту, бесплатно предлагалась кружка эля;
- церковный судья получал приношения ячменем, из которого, в виде особой привилегии, варил пиво и продавал, а выручка шла на содержание церкви;
- длина крестьянского пахотного надела определялась длиной церковного нефа.

На церковной паперти или во дворе церкви проводилось следствие и разбирались споры во время «сессий» манориального суда – там собирались представители соперничающих сторон, служилась месса, и спорщики клялись, что говорят правду, а соседи выступали в роли свидетелей. Также на паперти или в одном из церковных помещений могла находиться приходская школа.

Структура общества

9 февраля 2020 (13:11:13) 232

Краткий очерк соц. структуры.

Знать
Норманнское и саксонское дворянство (потомственное и новое; разных степеней достатка – от богатых графов до безземельных «сэров» из горожан и йоменов, получивших рыцарское звание в прошлом поколении за военные заслуги). NB: вальтер-скоттовское «тан» (вспомните Седрика Сакса) - понятие весьма расплывчатое и обозначает не только представителя старой англосаксонской знати; «тан» - это человек, который держит землю от короля или лорда и обязан ему военной службой (древнеангл. thegen – «воин»); фактически, это может быть любой свободнорожденный, не обязательно благородного происхождения. Точнее сказать, Вальтер Скотт смешивает саксонских танов с шотландскими (шотландский «тан», действительно, по рангу фактически равен графу и является главой клана). На нашей игре термин «тан» не употребляется.
В системе английских титулов (peerage) низшим является барон (титул введен Вильгельмом Завоевателем; обозначает непосредственного вассала короля, по аналогии с французской феодальной системой); также наличествуют граф (примерно с IX в.; обозначает достаточно крупного землевладельца, который держит свой фьеф от короля) и рыцарь («благородный сэр»; аналогично – «благородная дама»; рыцарь может быть и безземельным). Маркизы, виконты и герцоги на данный момент в системе не присутствуют (не раньше XIV в.!).

скрытый текстСвященнослужители. Архиепископы (Йоркский и Кентерберийский), епископы, городские и деревенские (приходские) священники, монахи и монахини из аббатств, настоятели аббатств и городских церквей… Монахи могут жить и вне обители – например, вести отшельнический образ жизни (вспомните отца Тука из «Айвенго»), странствовать, собирая пожертвования на нужды братии и проповедуя, жить в замке в качестве замкового капеллана, личного духовника хозяина или хозяйки, хрониста, наставника детей. Монахини, хотя они и более ограничены в территориальных перемещениях, также могут жить в замке или богатом доме в качестве наставницы молодых девушек. Монахини не имеют право исповедовать, даже друг друга (в монастыре исповедь у них принимает специально назначенный духовник-монах). В монахи может пойти человек практически любого происхождения – будь то младший отпрыск дворянского рода, которому все равно не светит наследство (в таком случае клерикальная карьера будет для него весьма желательной и, скорее всего, на ней будут настаивать родители), йомен, купец и даже серв. Серв, постригшийся в монахи, получает статус «вольного», и бывший лорд утрачивает все права на него; но если серв-монах вновь становится мирянином, то снова получает «крепостной» статус и возвращается в прежнее состояние.

Представители королевской власти (не стоит путать должность и дворянское звание; шериф – это административная должность, но при этом человек, на нее назначенный, по происхождению и нынешнему состоянию может быть гораздо ниже местных баронов – вплоть даже до того, что он может _не быть_ дворянином). Должность облекает человека значительными привилегиями и полномочиями: так, шериф обладает правом беспрепятственно войти в любой дом и замок на земле подведомственного ему округа, по одному лишь подозрению, что в этом доме/замке скрывается преступник. Также к представителям местной администрации относятся: шериф, судья (его обязанности может исполнять шериф, местный лорд либо некто, специально назначенный свыше), мэр (если наличествует в данном городе), бейлиф, королевский наместник, городской совет (консулат) – и т.д., в зависимости от специфики местного управления. Должность может быть как выборная (торговый старшина), так и назначаемая (присяжные). Административные должности занимают только лично свободные (свободнорожденные) люди.

Лица неблагородного происхождения
Купцы и ремесленники (разработанной системы гильдий как таковой еще не существует; но некоторые черты организации уже есть – например, определенные условия при приеме подмастерьев, соблюдение единой цены, торжественная клятва изготовлять продукцию надлежащего качества и соответственные репрессии за «обмер и недовес»; «корпоративные» праздники и покровители). Некоторые города – например, Йорк – входят в крупные международные торговые объединения, а потому быстрее развиваются и богатеют (и, соответственно, становятся своеобразными центрами притяжения – туда сходятся на заработки, на ярмарку, в надежде воспользоваться городскими привилегиями и т.д.).

Крестьяне:
Йомены – свободные держатели земли (арендаторы), ремесленники и фермеры; могут получить земельный участок от лорда, но при этом не становятся от него лично зависимыми и вольны по собственному желанию бросить надел и переселиться куда угодно.
Сервы (крепостные, виллане) – лично несвободные крестьяне-арендаторы, фермеры либо ремесленники (кузнецы, мельники и т.д.), не владеющие собственным наделом и обязанные выполнять за пользование землей трудовые повинности в пользу лорда. Серв не имеет права покинуть место своего проживания без ведома лорда – в противном случае, он считается беглым. Серва можно продать, но лишь с землей, на которой он проживает. Все имущество серва, движимое и недвижимое, принадлежит лорду и может быть изъято по желанию последнего; так же лорд (в рамках разумного, но, фактически, по собственному желанию) волен распоряжаться жизнью и телесной сохранностью своих крепостных.
Рабы. Рабство официально в Англии не отменено, но количество рабов _очень_ незначительно – и это не крестьяне, а, как правило, «приближенные» лорда и его семьи (шуты, няньки, кормилицы, личная прислуга). Рабский статус, как правило, передается из поколения в поколение. Также в числе домашних рабов (что более вероятно) могут находиться не-христиане (например, сарацины) – купленные либо военнопленные.
https://sherwood-arrow.livejournal.com/37077.html

Страницы: ← предыдущая 1 2 3 4

Материалы сайта предназначены для лиц старше 16 лет (16+)

Архив 15 читателей тэги

#Англия искать «Англия» по всему сайту с другими тэгами

Закон и беспорядок - 2. Судебная система. Коронер