День в истории Блогхауса: 13 октября 2020

Я тут немного пропала, потому что постить просто картиночки во флэшмоб не хочется, а писать как бы не о чем. Ничего нового не происходит, а что и происходит - бытовое, скучно сюда тащить. Так что малость пропала:) Эмоции какие-то дохлые, хочется их почувствовать, хоть бы и расплакаться, что ли, а их нет. Мне это не нравится. Смотрю на плюшевого порга в интернет-магазине... это мне цена в полторы тыщи большой казалась? Получите и распишитесь, он стоит четыре. Блин. А может, не блин:) Набрела тут аж на целый магазин "Штурмовик", а там открытки... Дайте все и побольше, а?:)

Кот - то еще хулиганье, скидывает книги с полок и химичит с компьютером, за что ему регулярно влетает.

#12 Маков цвет

Канон Кастлвания
Размер 1185 слов
Заметки 1. AU и возможное всякое злобно-злостное болтозабивание на детали, потому что мне нужен подорожник всё ещё. 2. Одно из наиболее характерных и древних значений мака — забвение, (смертный) сон

Проходит несколько лет, прежде чем они возвращаются сюда. Тревору кажется — он мог бы сбиться со счёта или с дороги, если бы не Сифа. Как будто что-то или кто-то водит их кругами, путает. Это становится заметнее по приближении к знакомым местам. Да и не такими уж знакомыми видятся земли, и от этого вовсе жутковато. Тишина окутывает весь край, и не разобрать, только покой в ней или холодная стынь. Нечисти, правда, не видать, и то ладно.

скрытый текстВ последние трое суток затянувшегося путешествия Тревор чувствует себя так, будто продирается куда-то с боем, хотя врагов, настоящих, как раньше, что-то не попадается, разве что приблудная мелкая сошка. И та — голь лесная, тень подзаборная — будто самой себе не рада. А путь всё равно выматывает: опять и опять выводят дорожки к сухому дереву, к буераку или ручейку, который они с Сифой точно уже видели.

Их так просто не взять.

И в конце концов неведомая сила сдаётся: распахивается молчаливая долина, и знакомо скалятся в отдалении высокие чёрные башни.

Тишина.

Солнце ещё высоко, и только — утешает себя Тревор, спешиваясь.

Сифа уже рядом с ним, делает маленький шаг вперёд, настрожённая, поражённая чем-то. Будто замечает, как иногда бывает не к добру, угрозу раньше него.

Бьёт в глаза красное, словно всё вокруг чем-то залито — даже у него сердце замирает. Только приблизившись ещё, они, наконец, понимают: это всего лишь цветы. Пышные маки едва-едва покачиваются, чувствуют неуловимый ветерок.

Красиво это должно быть — а сердце, всё одно, не на месте.

Тревор помнит о своей просьбе, но в эти мгновения не думается о семейном наследии. Они оба, не сговариваясь, прибавляют шагу, торопят уставших коней.

Даже привязывают их наспех.

В замке нет ни угрозы, ни предупреждения. Он сам сейчас похож на вампира, думается некстати. Не мёртый и не живой. Как будто в каком-то тягостном забытьи.

Было иначе, недобрым это место оставалось всегда, по мнению Тревора, но это почему-то хуже.

Он готовится снова сражаться с непонятной силой. Теперь ясно, что причина здесь.

Но замок не путает их, не строит подлянок. Ему как будто всё равно.

Сифа хмурится и сжимает кулаки «Этот... дом связан с хозяином, кажется»

Паршиво, как же паршиво, если она права. А она очень часто права.

«Алукард, ублюдок! Где ты есть!»

Сифа качает головой.

«Давай найдём его».

В конце концов и она принимается звать, но ответа нет. Они обходят древнее чёрное чудовище, и угрюмая громада замка не сопротивляется. Всё здесь лежит в забвении, в тишине, пусть и золотящейся в некоторых комнатах от солнца, но всё равно удушливой.

Снаружи такая же душная тишь. И маки. Они растут везде, пара цветов, особенно, кажется, ярких, пробилась у самой лестницы. В другом месте Тревор находит то, что могло быть когда-то огородом. Но и там почти всё заросло цветами.

***

Сифа находит его. Даже не объясняет Тревору: просто лицо у неё такое.

Это та самая комната, вдруг говорит она.

«Ты помнишь?»

Дерьмо.

Алукард спит. Он спит уже очень долго: комната не кажется жилой, и на белой сорочке и золотых волосах жёсткая сухая пыль. Это должно быть похоже на его прежний сон, в котором он провёл целый год, прежде чем они встретились. Должно быть, но это не так.

Может ли вообще вампир спать так долго и глубоко без гроба?

Алукард всё ещё другой, всё ещё человек хоть немного, пусть Тревор не поверил бы в это так сразу.

Но люди тоже спят иначе.

Его лицо осунулось, и волосы спутаны.

Нет смысла ждать его побуждения, и Тревору очень сильно хочется поскорее растолкать этого засранца, надавать пощёчин и зуботычин — только чтобы он не был таким неподвижным и, проклятье, таким несчастным. Но Сифа не позволяет ему даже как следует потрясти Алукарда.

Им самим нужен отдых — понимает Тревор, спустя время, но прежде чем устроиться на ночь, Сифа с осторожной нежностью смывает пыль с лица и рук спящего, вычёсывает её из волос, разбирает потускневшие пряди.

***

Солнце, конечно, тоже его не будит даже к тому времени, как они заканчивают насущные заботы (правду сказать, их многовато. Совсем не это Тревор и Сифа ожидали найти здесь).

Пусть они недостаточно сыты — это не так важно сейчас.

С похожими мыслями проходят один за другим несколько дней, но поиски ответов в книгах, замковых или семейных, не дают результата. Все попытки привести в жилой вид хоть несколько комнат тоже бесполезны, как будто тонут в равнодушной тишине.

Тревор и Сифа упорно продолжают жить, сражаясь с ней. Они выпалывают огород . Они добывают еду.

В маленькой спальне теперь чисто, но живой дух, наполнявший её когда-то так надёжно, что это сыграло и с хозяином, и с творцом грустную, злую шутку, кажется, исчез навсегда. Алукард, умытый, переодетый, прибранный, чудится Тревору частью этой неподвижной, будто умершей комнаты.

«Всё, хватит!»

Тревор сам себя чувствует бесполезным, куда более бесполезным сейчас, чем Сифа. Он не может помочь ни ей, ни Алукарду и пару часов кружит вокруг замка, по этому проклятому маковому полю, как разозлённый зверь. Кнут поёт в руках, сбивая крупные, яркие цветы, и от этого словно бы становится легче.

«Хватит, мы идём наружу», — объявляет Тревор, ворвавшись в комнату. И натыкается на резкий взгляд Сифы. Почти как на осколок льда.

Они оба мало говорят об этом, но есть вещь, о которой они оба знают.

Это была ошибка — оставлять его.

«Нет, ты не поняла», — Тревор вскидывает руки.

«Не так».

Больше ни за что.

«Мы все идём наружу»

Алукард всё ещё высоченный сукин сын, но Тревору всё же удаётся стащить его с постели вместе с покрывалом. Сифа сердится было, но затем как будто принимает какое-то решение и начинает собираться.

***

Полдень минул, но в воздухе тепло. Они не уходят далеко от замка — ни к чему.

Сифа успевает устроить место, но Тревор свою ношу сгружает только на время. И молча принимается заново выкашивать маки. Венчики разлетаются, будто разбиваются на кровавые капли, цветы сочно мнутся под сапогами, уступают — с неохотой, но всё же.

Узкий язык пламени вдруг начинает танцевать вокруг. Тревор не останавливается. Ворожба Сифы не причинит ему вреда, она слишком умела для такой оплошности.

Наконец, они прекращают свою странную битву. Этого пока довольно, понимают оба, не сговариваясь и переносят Алукарда на новое, чистое место. Сифа разводит костёр.

Умопомрачительно пахнет измятой травой, луговым цветом, дух которого пробился, наконец, сквозь въевшийся, всё последнее время едва уловимый, но тягостный запах маков. Пахнет огненным жаром и самим солнцем.

Оно всё ещё не тревожит сон Алукарда, но и не вредит ему.

Сейчас он не выглядит настолько неживым. В высоком небе пролетают птицы, их тени легко касаются спокойного, заострившегося лица спящего, и на мгновение кажется, что вот сейчас вздрогнут ресницы.

Тишина меняется.

Тревор обходит костёр и устраивается рядом с Алукардом. Сифа сидит с другой стороны, бережно касается светлых волос.

«Мы столько сюда добирались, неужели так и не увидимся?»
Тревор сжимает кулак.

«Слышишь, Алукард?

Давай, ублюдок. Просыпайся. Так у нас даже извиниться не получится»

Сифа медленно сжимает неподвижную ладонь .

«Адриан»

«Что?»

«Это его имя»

«Проснись, пожалуйста»

Адриан. Адриан, действительно. Кто-то ещё, кто-то, кроме убийцы Дракулы, кроме обещанного воина.

Это как-то по-дурацки — так держать руку другого мужчины.

«Давай, Адриан, чёрт, просыпайся, только глаза сразу не открывай, а то...»

«Тревор!»

Они тихо бранятся прямо над спящим, но рук не отпускают. Может, просто нет времени заметить.

«Возвращайся».
Длинные пальцы словно отогреваются в чужой хватке, чуть вздрагивают, сжимая их руки в ответ.

Всё-таки, решает Тревор, надо будет потом с ним подраться. Повод есть — Адриан действительно видел.

Видит.

Глаза у него широко распахнуты — неверящие, яркие, живые.

Церковь Матьяша — один из символов Будапешта. Здание с очень запутанной историей, причём путаница начинается с момента основания.

Датой основания считается 1015 год. Так гласит надпись на главном алтаре, сделанная в 1690-м году, а основателем считается первый венгерский король Иштван Святой, с которого началась династия Арпадов.

Разумеется, никаких документов, подтверждающих появление церкви в 1015 году, не сохранилось, так что это событие — скорее миф и красивая легенда. Куда более вероятно, что церковь основана королём Белой IV в 1245—1255 годах — примерно в то время, когда он основал Буду (будущий Будапешт).

Изначально церковь была посвящена Вознесению Богородицы, а официально называлась — Собор Всеблагой Девы (Девы Марии). В 1470 году, когда король Матьяш отремонтировал собор и построил новую колокольню, церковь освятили заново в честь апостола Матфея, небесного покровителя Матьяша, но над центральным входом до сих пор есть раскрашенный барельеф с изображением Девы Марии. Собор до сих пор зовётся "церковь Матьяша", хотя с 19-го века его официальное название — Главный Коронационный собор.

Увы, от того здания, которое было в Средние века, уже почти ничего не осталось. Церковь Матьяша перестраивалась чаще, чем какая-либо другая церковь в Венгрии. До того, как её перестроил Матьяш, она перестраивалась минимум дважды — при Лайоше Великом и Сигизмунде Люксембургском.

После Матьяша она перестраивалась ещё минимум пять раз:

- в середине 16-го века, когда Буду завоевали турки и превратили церковь в мечеть;

- в конце 17-го века, когда Буду отвоевали у турок, а церковь отдали иезуитам;

- в первой четверти 18-го века после пожара 1723 года;

- в середине 19-го века,

- а также в конце 19-го века в связи с празднованием 1000-летия Венгрии.

И это не считая долгих восстановительных работ после 2-й Мировой войны и масштабной реставрации 2006—2013 годов.

Церковь находится на центральной площади Старого города на Крепостной горе, так что любой, кто туда попадает, обязательно увидит это здание.

Пришлось раскорячиться, но я всё-таки сумела уместить это здание в горизонтальный кадр: