День в истории Блогхауса: 23 апреля 2021

– …Шеренкунджаста была известна своими познаниями не меньше, чем красотой, – говорил сказитель, – и так получилось, что к ней посватался грозный царь Аурегджан. – При этом имени пальцы сказителя пробежали по одному из барабанов, издав дробный стук, видимо, символизирующий нечто ужасное. – Принцесса была в ужасе, ибо Аурегджан слыл человеком жестокого нрава; говорили, что после того, как он собственнолично убедится, что его очередная жена есть жемчужина еще не сверленная, он своими руками предает ее смерти…

– А это как – «жемчужина еще не сверленная»? – тихонько спросила Веслана, стоящая за спиной у Ганила.

– Ну понимаешь… это… долго объяснять, я тебе потом скажу. А лучше спроси у Энцо, он должен знать…

– Принцесса Шеренкунджаста не могла отказать великому царю, – продолжал сказитель, – ибо это означало бы войну. Она согласилась стать его очередной женой; но про себя замыслила нечто… – Струнные аккорды сделались тихими-тихими; пальцы сказителя слегка водили по поверхности барабанов, издавая шелестящий звук. – И вот, когда Аурегджан оказался со своей женой наедине, она молвила ему следующее:

«О великий царь, полмира трепещет от твоего взгляда; но даже великие могут ошибаться и потом тяжко расплачиваться за свои ошибки, как то произошло с царевичем Раджраямой!»

«С царевичем Раджраямой? – поднял бровь великий царь. – Что же с ним случилось?»

«О, великий царь не слышал о несчастном царевиче Раджраяме?! – Принцесса всплеснула руками. – Пусть же он сядет здесь, рядом со мной, и выслушает сию историю…

Это произошло на острове Сернандиаб, еще до того, как царь царей Шахиншер принес в те края слово пророка Голеана. В те далекие времена на острове правил молодой царевич Раджраяма. Случилось однажды так, что царевицу пришло время жениться; на Сернандиаб съехались красивейшие и знатнейшие девы, желающие завоевать сердце царевича. Однако не только люди пришли на этот праздник – из джунглей во дворец пробралась карина…»

Струны затрепетали под пальцами сказителя, издавая зловещее тремоло.

– Карина… – с придыханием произнес рассказчик. – Нерожденная, чей истинный лик не знает никто, а если кто-то и видел, то уже ничего не расскажет. Сия Нерожденная нападает на людей, поглощая их души и тела, после чего принимает облик своей жертвы. Живя среди людей, она сеет беды и горести, дабы сии сорные семена, попав в души людские, проросли и приумножились, напитав Нерожденную своим ядовитым соком. И вот такое существо проникло в тот день во дворец блистательного царевича!..

Среди приехавших на Сернандиаб девушек была одна, по имени Маянали. Она была влюблена в прекрасного царевича, однако не верила, что сумеет завоевать его любовь. В то время как прочие невесты пили вино, болтали и играли друг с другом, она сторонилась их общества. И однажды, когда она была в саду, карина напала на нее, во едино мгновение поглотив ее тело и душу. Девушка перестала существовать, даже не успев вскрикнуть! А Нерожденная, приняв обличье съеденной девушки, направилась во дворец…

Невесты царевича продолжали развлекаться. На Маянали они даже не смотрели, ибо боялись осквернить свой взор взглядом на недостойную. В какой-то момент две из них, разговаривающие о чем-то, стали друг друга обвинять, затем перешли к оскорблениям и угрозам, затем сцепились в драке… Другие невесты кинулись разнимать драчуний, но вскоре и сами втянулись в это. В ход пошли ножи и шпильки для волос; пролилась кровь… Карина была довольна; ведь ей почти ничего не пришлось делать – только слегка подтолкнуть. Дух нездорового соперничества, что царил средь невест, дал богатый урожай злобы, ненависти и – как итог – смертной муки.

"Что происходит в моем дворце?! – воскликнул царевич. – Почему невесты калечат и убивают друг друга? Стража, утихомирьте их!"

Стражники ворвались в царские покои и принялись разнимать дерущихся девушек. Но карина наслала на них морок – и вот они уже видели себя на поле боя, окруженными врагами. Засверкали сабли, кровь ручьем хлынула на ковры, мешаясь с благовониями и вином из опрокинутых чаш. Хаос воцарился во дворце; впавшие в безумие стражники насиловали и убивали невест, расправлялись с прислугой и даже друг друга не щадили!.. В конце концов, придя в себя, они увидели, что вокруг нет врагов, а есть только изрубленные тела несчастных дев…

Раджраяму тем временем карина увела в сад. Но когда они остались наедине – Нерожденная почувствовала, что не может поглотить царевича. Карина не могла понять, что ей мешает – и в то же время прекрасно это понимала, но не как Нерожденная, а как та, чью душу она поглотила. Собственная душа карины была примитивна, словно пустота; но эта пустота обладала удивительной способностью копировать поглощенные ею души. Карина могла воспроизвести до тонкостей внешний вид и поведение очередной поглощенной жертвы – но в этой способности к подражанию таилась ловушка. Жертва и поглотивший ее убийца в какой-то момент могли поменяться местами – и тогда душа карины исчезала, а душа поглощенная и воспроизведенная становилась главной и единственной…

И лже-Маянали оказалась на пути к этой ловушке!.. Та часть ее, что пока принадлежала Нерожденной, не осознавала этого; та же часть, что притворялась поглощенной девой, не просто понимала – она желала попасть в эту ловушку!

И пока прислуга убирала мертвые тела и оттирала кровь – царевич и притворившаяся девушкой карина предавались в саду страсти.

Так Маянали-карина стала царевной Сернандиаба. Очень скоро она прослыла красивейшей из девушек острова; поэты изощрялись в красноречии, чтобы описать ее красоту. Молодой царевич любил ее без памяти; вскоре у них родился сын, названный Шарандалом. И все же она оставалась Нерожденной и по-прежнему нуждалась в страданиях и несчастьях рожденных. Но при этом ей все меньше хотелось приносить несчастья царевичу и его близким – человеческая природа брала верх над природой Нерожденной! Она так искусно подражала человеку, что, кажется, сама начала превращаться в человека.

Тем не менее… – Струны инструмента издали протяжную вибрацию. – Да, во дворце стало происходить нечто… Придворные, слуги пропадали без вести; некоторых потом находили растерзанными. Мудрецы были единодушны – то было дело рук Нерожденного. Но как найти его? И тогда Раджраяма пригласил во дворец легендарного мудреца с Крайнего Востока Фун-дзы.

Фун-дзы предположил, что Нерожденный скрывается где-то во дворце. Чтобы выявить нерожденного, мудрец начертал на полу в одном из дворцовых коридоров магический сигил, в центр которого положил амулет с начертанными заклинаниями – на его родине такими заклинаниями сдерживают одержимых. По замыслу Фун-дзы, одержимый Нерожденным, попав в сигил, не сможет оттуда выйти. Мудрец закрыл сигил ковром, а сам спрятался в нише и стал следить за проходящими. И царь, и все придворные проходили как ни в чем ни бывало; мудрец уже подумывал прекратить наблюдение – но тут в коридоре появилась Маянали с маленьким Шарандалом. Как ни в чем ни бывало царевна вступила на скрытый под ковром амулет – и остановилась, а младенец на ее руках проснулся и зарыдал. Мать покачала ребенка, успокаивая его, погладила по головке и, сойдя с амулета, пошла далее.

Фун-дзы немедленно направился к молодому царю.

"О средоточие мира! – произнес он, опустившись на колени пред троном. – Похоже, я нашел Нерожденного; но боюсь, мои слова переполнят сердце солнцеподобного владыки скорбью!.."

"Не бойся, говори! Я прийму любую правду, какой бы она не оказалась!"

"Твой сын, о опора порядка, стал для него сосудом. Конечно, мне ведомы способы изгнать Нерожденного; вот только я не уверен, что ребенок перенесет сии испытания…"

"Что же ты хочешь предложить мне?"

"Я всего лишь сообщаю о своих наблюдениях тому, чей разум сияет, подобно жемчужине. Пусть мудрейший из правителей сам решает, что ему делать."

"А что, если мы подождем, пока мой сын повзрослеет достаточно, чтобы перенести ритуал изгнания? Разумеется, мы разместим его под надежнной охраной; снабдим покои защитными амулетами, чтобы Нерожденный не смог никому причинить вреда."

"О лучезарный, твое решение мудро! Однако у меня есть еще кое-какие подозрения…"

"Что же ты подозреваешь? Не бойся, говори!"

"Рано, еще рано говорить об этом… Сначала я должен проверить все; и для этого мне кое-что понадобится…"

Руки сказителя заплясали по струнам, рождая быструю дребезжащую мелодию.

– Все было сделано так, – говорил сказитель, – как решил Раджраяма. Шарандала поместили в отдельных покоях, под наблюдением храбрейших воинов; ухаживали за ним кормилицы, которых Фун-дзы снабдил оберегами. Стены покоев были разрисованы сигилами и увешаны оберегами. Маянали со слезами на глазах просила, чтобы ей дозволили повидаться с сыном – но Раджраяма был непреклонен.

Тем временем Фун-дзы, получив искомое – две свежие бараньи туши и несколько кусков ягнячьего пергамента – приступил к своему собственному плану. По его приказу туши были разделаны определенным образом, части туш завернуты в пергамент и соединены веревками так, чтобы получилось подобие человеческого тела. На это «тело» Фун-дзы надел собственные халат и шапку, расместил его в собственной постели и окружил со всех сторон амулетами и заклятиями. У двери он начертил сигил, куда более мощный, чем ранее; однако амулет в его центр не положил. Сам же спрятался в соседней абсолютно пустой комнатке, взяв с собой один-единственный амулет.

Наступила ночь; Фун-дзы чутко прислушивался к звукам, доносящимся из-за стены. И наконец, он услышал нечеловеческие шаги и зловещее рычание, и понял, что Нерожденный вошел в его покои. Выскочив из комнаты, служившей ему прибежищем, он положил амулет в центр сигила и пригвоздил его ритуальным кинжалом – теперь Нерожденный не мог покинуть комнату!

Вскоре по дворцу разнеслась весть – мудрец Фун-дзы сумел запечатать Нерожденного! Дворцовая стража во главе с Его Величеством пришла посмотреть на побежденное чудовище. Но каково же было удивление Раджраямы, когда он узрел вместо чудовища перемазанную в крови собственную жену!

"Маянали, что ты здесь делаешь? – воскликнул он. – Почему ты вся в крови? Ты ранена?"

"Слава богам, нет, – ответила ему Маянали. – Я пришла к мудрецу Фун-дзы, молить допустить меня к Шарандалу. В полумраке я запнулась ногой о ковер и упала…"

"Ты лжешь, Нерожденный! – вскричал вошедший в комнату мудрец. – О великий государь, твоя жена – Нерожденный-оборотень, притворяющийся человеком! Я заманил его в эту ловушку, а чтобы не дать ему ввести государя в заблуждение – начертал на полу сигилы, что лишают всякое существо возможности лгать!.."

"Постой, о премудрый Фун-дзы! – прервал его Раджраяма. – Если мы не можем лгать, выходит, моя жена говорит чистую правду?"

Фун-дзы закусил в отчаянии губу. Он понял, что, желая перехитрить Нерожденного, перехитрил самого себя…

В последний раз проведя по струнам, сказитель прижал их пальцами, заставляя умолкнуть.

– Но тут пришло утро, – произнес он, – и Шеренкунджаста прекратила дозволенные речи…

«Что, если Веслану подменил демон-карина? – думал Ганил. – Возможно, она заставила меня убить… или навела ложные воспоминания… Ах, если бы я смог вернуться туда, в покинутый город! Найти могилу, раскопать ее, убедиться в том, что… что там нет трупа… или… Ах, если бы это было возможно!..»

И увидел, что в нескольких шагах от него стоит девушка. Девушка как девушка, разве что внешностью она не походила на местных – смуглых до темноты, черноволосых и черноглазых. Волосы пшенично-светлые, с рыжинкой, заплетены в косы; лицо слегка смуглое, усыпанное веснушками; глаза темные, серо-синие… Переселенка с северо-востока? Одежда ее тоже ничем особенным не отличалась – нормальный наряд небогатой крестьянки: домотканная юбка, рубаха, отделанная тонким мехом безрукавка. Разве что обувью ей служили не деревянные туфли, как у большинства местных крестьян, а легкие кожаные сапожки, какие обычно носят горожане. Но странность была не в этом.

Девушка смотрела на Ганила с явным удивлением. Как будто она знала его и очень удивилась (и даже слегка испугалась), увидев его здесь, среди древних развалин.

– Куда, парень, путь свой держишь? – Голос девушки был приятный, с легким акцентом; Ганил, пока ехал с Альбертином, побывал и в Хелиланде, и в Люцерии – но такого акцента нигде не слышал.

– Я… – растерянно произнес Ганил. – Я никуда… просто иду…

– Уж не в рыбацкую деревню идешь?

Это уже было явно подозрительно. Откуда эта девчонка знает, куда идет Ганил? Неужели…

– Нет, что ты!.. Мне туда не надо; что я там забыл? – Ганил старался говорить беззаботным тоном; но, кажется, тревога опять выдавала его.

– Не идешь? И не ходи. Пойдешь – пропадешь! Ни за грош! – Девушка пыталась изображать зловещую вещунью, и в другой ситуации это могло бы вызвать только улыбку.

Ганил хотел было заговорить с ней, спросить, откуда она знает про рыбацкую деревню, и почему туда нельзя идти – но девушка повернулась и стремглав кинулась прочь, скрывшись средь миртовых кустов. Ганил остался один, наедине с зародившимися сомнениями и тревогами. Кто эта девушка, откуда она знает Ганила – а в том, что она его знает, юноша почти не сомневался. Что означает ее предупреждение, действительно ли в рыбацкой деревне кроется какая-то опасность? Может, она агент Инквизиции – но тогда зачем она предупреждала его? А может, ее послал Альбертин или кто-то из единомышленников Энцо? А может… Пресвятой Голеан, как все сложно…

Размышляя так, Ганил добрался до деревни. Однако теперь мирный пейзаж казался ему зловещим. Шелестит прибой – но не слышны ли сквозь него чьи-то приглушенные шаги? Что-то мелькнуло среди развалившихся домиков – ветер колышет почти отвалившуюся доску, висящую на единственном гвозде, или кто-то пытается спрятаться среди руин? Ганил прислушивался к звукам, вглядывался в окружающий пейзаж, пытаясь понять – действительно ли он один на этом берегу?

Вот и хижина, служащая приютом Энцо и Тидору. Но сейчас в ней было нечто, что заставило Ганила насторожиться и взяться за эфес шпаги. Ему показалось, или дверь была чуть приоткрыта?.. Осторожно Ганил приблизился к хижине, открыл дверь, но вместо того, чтобы войти, отскочил назад.

И правильно сделал – иначе притаившийся за дверью человек в черной полумаске наверняка схватил бы его! Выхватив шпагу, Ганил сделал выпад – бросившийся на него незнакомец, одетый в черный плащ с пелериной и треуголку, по инерции буквально нанизался на клинок. Застонав, незнакомец упал навзничь, но к хижине уже спешили его сообщники – Ганил слышал их крики и топот сапог по гравию. Обернувшись, юноша вступил с ними в бой, стараясь не задумываться о том, сможет ли он противостоять нескольким взрослым мужчинам, далеко не дилетантам в фехтовании.

Отчаянно отбиваясь, Ганил сумел серьезно ранить одного из нападавших, но в итоге схватка закончилась так, как и должна была закончиться – юноша оказался прижат к стене хижины, и два клинка уперлись ему в грудь.

– Брось оружие! – крикнул стоящий за спинами людей в полумасках высокий мужчина. Маски на нем не было; его лицо украшали пышные бакенбарды. Ганил разжал пальцы – шпага со звоном упала на землю.

– Вот так-то оно лучше… – Подобрав шпагу Ганила, мужчина с бакенбардами сломал ее клинок и швырнул обломки на землю. – Теперь вяжите этого малого и тащите в карету! Уж мессир Палинчино заставит его рассказать, кто он, что делает здесь и какое имеет отношение к еретику и смутьяну Энцо! У мессира даже мертвые по…

Не договорив, мужчина вскрикнул и схватился за вонзившуюся ему прямо в грудь стрелу.

– Про-клять-е!.. – простонал он, оседая. – Она… от-рав-лена!..

Тем временем с крыши хижины соскочил мужчина с непокрытой головой; лицо его скрывала полумаска, однако даже она не могла помешать Ганилу узнать своего спасителя.

– Не смейте трогать моего друга! – крикнул Энцо, вступая в бой с «плащами». Лишенный оружия Ганил прижался к стене хижины, рядом с первым сраженным. Энцо заколол двоих нападавших; однако оставшиеся сумели взять его в кольцо. Казалось, неуловимый авантюрист все-таки попал в ловушку, из которой ему не выбраться – но тут один из «плащей» охнул и опустился на землю. Из спины его торчала стрела.

– Тидор! – радостно воскликнул Ганил, увидев выглядывающую из-за остатков стены одной из рыбацких хижин забинтованную голову. Но радость юноши была преждевременна. Грянули выстрелы – голова Тидора исчезла. Ганил надеялся, что спутник Энцо успел спрятаться, однако шансов на это было немного – слишком уж легкой мишенью он выглядел.

Схватив шпагу одного из нападавших, юноша ринулся на помощь Энцо. Шпага явно была тяжеловата для него, однако он не собирался обращать внимание на такие мелочи.

– Вот вам за Тидора! – Ганил сделал выпад, однако впопыхах не рассчитал дистанцию и лишь слегка задел одного из «плащей». – Ай! – вскричал он, присев и схватившись за плечо, после того, как в него попал брошенный кем-то камень.

Раздался выстрел; пуля, пройдя прямо над головой юноши, попала в дверь, выбив из нее щепки. Если бы Ганил не присел, пуля наверняка попала бы в него.

«Плащей» осталось совсем немного; один из них попытался ретироваться с места сражения. Но скрытьсяя ему не удалось – на его пути появился человек; «плащ» схватился было за шпагу, но тотчас же упал навзничь с торчащим из лба метательным ножом.

Тем временем Энцо наконец расправился с оставшимися «плащами».

– Ганил! – обратился он к юноше. – Ты как, не ранен?

– Нет, не ранен… – Ганил действительно отделался только царапинами и ушибленным плечом. – Что с Тидором, он жив?

– Конечно, жив.

– А… та девушка, которую я встретил у развалин храма? Она тоже ваша помощница?

– Какая девушка? – Изумление Энцо выглядело вполне искренним; однако Ганил почувствовал в его голосе наигранные нотки. Говоря по правде, юноша давно подозревал, что Энцо многого не договаривает. Это можно было понять – избранный им путь требовал даже своим ближайшим друзьям показывать ровно столько, сколько было нужно.

Юноша подошел к тому месту, где прятался Тидор. На мгновение сердце его замерло в скорби – он увидел торчащую из-за стены голову в капюшоне. Скрывающие лицо бинты были разорваны пулей. Но подойдя поближе, Ганил понял, что «голова» на самом деле была обмотанным бинтами тряпичным свертком, на который надели капюшон.

Обернувшись, юноша увидел, что Энцо разговаривает с тем самым человеком, поразившим «плаща» метательным ножом. В руке человек держал небольшой арбалет, какими обычно пользуются разбойники. Ганил узнал Тидора.

– Эй, Тидор? – Юноша подошел к разговаривающим. – Я думал, что ты немой…

– Он просто молчалив, – объяснил Энцо. – После того случая он… в общем, он не любит разговаривать…

В голосе авантюриста-исследователя Ганилу по-прежнему слышалось нечто наигранное, неискреннее. Энцо по-прежнему недоговаривал, и у Ганила вновь ожили подозрения – на этот раз все более определенные. Юноша уже приготовился спросить Энцо напрямик – как вдруг произошло непредвиденное.

Один из «плащей» – тот, что прятался в хижине и в итоге был заколот Ганилом одним из первых – оказался жив. Застонав, он открыл глаза, обвел взглядом присутствующих – Энцо, Тидора, подошедшего к ним Ганила – и вдруг из последних сил бросился на Тидора, вцепившись в его бинты и срывая их.

– Ведьма!.. – простонал он и упал замертво. Тидор стоял над ним, сжимая в руке окровавленный кинжал; другой рукой он пытался поправить бинты.

– Что все это значит? – Ганил уставился на авантюриста. – Что этот человек хотел сказать?

– Ну… он просто выругался… Знаешь, «ведьма», «шельма»…

– А по-моему, он назвал «ведьмой» Тидора…

– Ну… почему бы и нет?..

– Энцо, давай будем честными… Почему ты скрыл от меня, что «Тидор» на самом деле женщина?!

– Я?.. скрывал?.. Вообще-то скрывала она сама, а я… просто не стал ей возражать.

В это время «Тидор» откинула капюшон и окончательно содрала с лица бинты.

– Довольно! – сказала она. – Говорила я, что доверять ему не стоит!

«Тидор» оказался той самой девушкой, которую Ганил встретил на руинах храма. Сжимая рукоять кинжала, девушка с угрожающим видом шагнула навстречу юноше; тот на всякий случай выставил перед собой клинок шпаги.

– Веслана, перестань! – Энцо встал между молодыми людьми, повернувшись лицом к девушке. – Спрячь кинжал; этому юноше можно доверять!

– Считаешь так? Пусть. Только я не доверяю ему!.. Ты знаешь – я такие вещи чувствую; сердце не обманешь…

– Веслана? – подал голос Ганил. – Странное имя…

– Нормальное актравийское имя…

– Актравия? Но это же далеко на Востоке! Как она сюда попала?

– Княжество Актравия было разрушено ханом Тунгумом. Тех актравийцев, кого не вырезали ханские воины, угнали в рабство. Я выкупил ее на невольничьем рынке в Изербенстане, и вот она здесь, с нами…

…Неужели сердце не обманывало тогда Веслану? Неужели она уже тогда догадывалась, что все кончится вот так? Здесь, в наполовину утонувшем в песках безымянном городе, что станет мавзолеем для них двоих?

Все кончено. Ничего уже не исправить.

Никак не исправить. Не вернуть ни Марри, ни Эствано, ни Альбертина, ни Весланы… Можно лишь прийти к ним – на той стороне Реки Времени.

Но лучше не надо. Ибо даже в Лимбе он будет помнить, что он – убийца.

Убийца. Убийца. Убийца…

– …Кажись, приходит в себя…

– Его говорить… «у-бив-цо»? Что значить – моя не понимать!

– Вроде была с ним какая-то история, еще в приюте… Воды ему дайте, воды!

Перед глазами туман… Он в аду? Или, может, он еще жив? В таком случае, пусть его отпустят в ад…

Кто-то стал лить Ганилу в рот воду. Юноша дернулся.

– Пей, пей… – Голос, вне сомнений, принадлежал Энцо. – Какой же ты глупыш…

Над Ганилом склонились чьи-то лица – поначалу юноша не разбирал их черт. Но вот зрение прояснилось, и он узнал Энцо, Мардуфа и Скальдика. Немного поодаль стояли остальные участники экспедиции…

ЧТО?! ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!! ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ, ЧЕРТ ПОДЕРИ!

Веслана – живая и невредимая – стояла справа от Бамары. Кажется, она даже слегка улыбалась, словно посмеиваясь над юношей. Но Ганил отлично помнил, что убил ее! Неужели это был только сон? К счастью, это можно было проверить…

Привстав (тело все еще плохо слушалось), Ганил поднес к глазам свою правую руку. То, что он увидел, не оставило ему надежд.

Четыре царапины, едва успевшие подернуться нежным струпом с присохшими к нему песчинками. Царапины, оставленные когтями гуля. Ганил помнил, где он получил эти раны. В подвале разрушенного дома, где он похоронил Веслану.

Но Веслана оказалась жива (Ганил словно бы забыл, что еще недавно готов был молить демонов пустыни вернуть его возлюбленную). Почему, каким образом??

– Гос-спо-ди-и… – прошептал Ганил запекшимися губами. – Лучше бы я… ах…

И он потерял сознание.