Бортжурнал32 читателя тэги

Автор: Хонор Харрингтон

#размышлизмы искать «размышлизмы» по всему сайту с другими тэгами

* * *

Как известно, у всего на свете есть китайский клон. Но одно исключение из этого правила я знаю. Оренбургский пуховый платок. Оренбургских коз пытались разводить в других местах не один раз, и всегда бесполезно. Пух мгновенно портится - становится толстым, грубым и колючим. Можно в точности повторить узор оригинальной паутинки, но шаль размером 2 на 2 метра через обручальное кольцо не протянешь. В такой ажурной, сквозной, невесомой шали можно ходить в тридцатиградусный мороз - и будет тепло. Большим платком, плотным, с узорчатой каймой, можно укрыться, как одеялом.

В последнее время частенько попадаются цветные паутинки - розовые, зелёные, голубые... Иногда это красиво, но это не тру. Настоящая паутинка, тру-паутинка бывает только белой или серой. Всё остальное - ересь и изврат.

 

Олень у Мирового Древа

Собственно на эту мысль навёл меня сарматский олень. Стоит он на улице Советской, представляет собою копию золотой статуэтки IV века до н. э., найденной в сарматском кургане, и местное оренбургское население считает, что для того, чтобы выпросить у судьбы счастья, надо потереть оленю нос. Поэтому данная часть оленьего организма сияет, как новый самовар. Но меня занимают весьма развесистые рога этой зверюги. Лично мне всё время кажется, что это не совсем рога, а ещё и изображение Мирового Древа. Благо изображения оленей возле Оси мира встречаются по всей Евразии, от Скандинавии до Китая... Но исследования на эту тему мне нигде не попадались, сами сарматы письменности к сожалению не придумали, так что, это чисто мои домыслы и вымыслы. Я так вижу (с).

В Сантьяго идёт дождь, или Забытая дата

Как умирают монахи - интересовался один герой Олди. И сам себе ответил: по-всякому. Президенты тоже умирают по-всякому. Кто-то тихо-мирно своей смертью, кто-то от пули в результате властных разборок... А вот тот очкарик в пиджаке и свитере - в центре фотографии - спустя пару десятков минут погибнет в бою. Защищая свою резиденцию, свою страну, свой народ. Сальвадор Альенде Госсенс, первый и последний президент социалистической Чили.

 

Вот думаю я себе...

А думаю, слушая одну песенку, вот о чём. Есть такое воинское звание - команданте. На наши деньги в испанской армии майор, в венесуэльской вроде бы подполковник. Это официально. А неофициально - признанный, уважаемый и любимый командир. Такой, за которым в огонь, в воду, в варп, к чёрту на рога... И сдаётся мне, что примархи, конечно, крутые ребята, но команданте никого из них не назовешь. Разве что Дэйту, но леди Одиннадцатого голимы фанон).

Ностальгически-ролевое

Как всегда, какой-нибудь пустяк, случайное слово может вызвать самые неожиданные ассоциации и воспоминания. :На сей раз роль спускового крючка сыграл абсолютно невинный вопрос в абсолютно невинной беседе про ролевые игры. Кто-то поинтересовался, какая ролёвка была у меня самой первой...

Было это так давно, что скоро станет неправдой - в шестидесятых годах прошлого века. Я тогда жила в стольном граде Москве и было мне... ну, не больше десяти лет. Компьютеры тогда существовали разве что в фантастических романах, про интернет по-моему даже братцы Стругацкие не задумывались (а что такое, кстати, их БВИ, как не глобальная сеть?) Нашу дворовую компанию это не смущало: всё прочитанное либо пускалось по рукам, либо пересказывалось. Иногда разыгрывалось - если сюжет заинтересовал. А потом кто-то притащил Буссенара - "Капитан Сорви-голова"... Большой московский двор вполне сошёл за южноафриканский вельд. Да, мы переиграли англо-бурскую войну. В пользу буров, естественно. И это был мой первый опыт как в ролевых играх, так и в альтернативной истории.

Про живопись

Не знаю, где тот деятель с ютуба нашёл в "Весне" Боттичелли платонизм, сотонизм и прочие ужасти. Хотя конечно, как во всяком талантливом произведении, смыслов там наверняка больше одного. Меня гораздо больше Гермеса и Граций занимает Флора - барышня, что разбрасывает цветы из подола. Если смотреть на неё прямо, она улыбается совершенно по-девичьи - загадочно, лукаво и немного кокетливо. Но если посмотреть чуть сбоку - кажется, что она с трудом сдерживает слёзы...

О прочитанном 2.0

Чем дальше я читаю Розова, тем больше мне хочется устроить в его меганезийской Утопии какую-нибудь пакость. Чисто посмотреть, как будут вылезать. А то хорошо устроились ребята - и генномодифицированные растения разводят, и в ядерный клуб шомором прошмыгнули...Что-то мне во всём этом не нравится, а что - не пойму. Вот представьте себе, сколько эти ваши ГМО- триффиды тянут из почвы. А островные почвы как правило бедны и быстро истощаются. И хотя большую часть этих триффидов можно использовать как удобрения - этого мало... Но Утопия вообще не особенно приятное место.

* * *

Всякий раз удивляюсь - какую гору информации иной раз приходится перерыть ради пары эпизодов фанфика. Зато теперь я хорошо представляю, каким путём отправить персонажа из Лондона в Александрию)

О прочитанном

Всё-таки самые странные книги я нахожу по наводке ребёнка. Если бы не он, мимо книг некоего Александра Розова я бы прошла, не заметив. Итак, серия книг под общим названием "Конфедерация Меганезия". Островное государство, в котором закон - Великая Хартия. В Хартии лозунг студенческих бунтов во Франции 1968 года - "Запрещается запрещать" - уравновешивается важной оговоркой: ты можешь жить, как угодно, если это не вредит окружающим, но не можешь навязывать свой образ жизни другим. За это следует быстрое и жёсткое наказание - смертная казнь либо депортация. Первая книга, собственно, так и называется - "Депортация". Не знаю, как будет в следующих книгах, но в первой сюжет отсутствует как факт. Идут длинные диалоги героев, в которых объясняется устройство Меганезии и удобство и прекрасность жизни в ней.

Очень многабукаффВеликая Хартия запрещает контроль актов морального выбора. Мы вправе подвергнуть моральному террору любую группу лиц с особыми обычаями, неприемлемыми для свободных людей. Эта группа вправе ответить нам тем же. Правительство не может сюда лезть, а обязано только пресекать насилие и угрозы его применения. Таково правило о невмешательстве в частную жизнь, верно?
Репортер улыбнулся и кивнул.
— Конечно. Но, как мы помним, Абу Салих привел контраргумент: Великая Хартия — это учение этического нигилизма. О какой свободе морального выбора можно говорить, если одно из этических учений объявлено высшим законом и обеспечено правительственным принуждением?
— Этому типу я отвечал длинно, вам отвечу коротко и наглядно. Человек имеет право свободно владеть своим имуществом, верно?
— Согласен. Но какое…
— Эта камера — ваше имущество? — перебил Грендаль.
— Да, и что?
Грендаль подмигнул ему, взял камеру со стола и положил к себе на колени.
— Вот так. Теперь она моя, и я свободно ей владею. Есть возражения?
— С чего это она ваша, сен Влков?
— С того, что она у меня, вы же видите.
— Но она у вас потому, что вы ее у меня отняли, — возразил Секар.
— Вы зовете полицию, — констатировал Грендаль, — Иржи, будь другом, сыграй полисмена.
Мальчик вытер измазанную кремом физиономию, наставил на Грендаля указательный палец и строгим голосом заявил:
— Вы арестованы за грабеж! Верните эту вещь владельцу и следуйте за мной!
Грендаль быстро вернул камеру на стол, поднял руки вверх и пояснил.
— Вот видите, сен Секар, в чем различие между владением своей вещью и владением чужой? Так и с моральным выбором. Он принадлежит личности, и личность может распорядиться им так и этак, как захочет и когда захочет.
— В том числе, сделать выбор в пользу патриархальной морали, — вставил Секар.
Грендаль энергично кивнул.
— Да. Но только за себя, а не за соседа. Если личность принуждает соседа к своей морали, то присваивает чужое право. Как я, в случае с вашей камерой. Никто не говорит, что запрет отбирать чужую вещь — это нигилистическое отношение к владению, верно? Говорят наоборот: что это — защита права владения. Такую же защиту Великая Хартия обеспечивает праву на моральный выбор. При чем тут нигилизм?
— Гм, — задумчиво сказал репортер, — все это очень наглядно, но есть существенная разница. В отличие от свободы владения, свобода морали ограничивается социальными нормами. Я имею в виду запрет на общественно-опасные поступки, на тот же грабеж, в частности.
— Никаких отличий, — спокойно ответил Грендаль, — то же самое касается владения вещами, которые, находясь в частных руках, создавали бы угрозу для всех. Люди договариваются, чтобы частные лица не владели атомными бомбами или национальными электросетями.
— Есть страны, где национальные электросети находятся в частных руках, — заметил Секар.
— В этих странах и грабят безнаказанно, — парировал Грендаль, — причем именно те, в чьих руках электросети. Попробуйте их наказать. Они вам электричество выключат — и все.
— Ага, — сказал репортер, — я попробую сформулировать. Значит, возможность навязать окружающим свою мораль так же опасна, как частное владение атомной бомбой?
— Грен, ты этого не говорил, — вмешалась бдительная Лайша, подливая всем чая.
— Я помню, милая. Хотя, то, что сказал сен Секар, кажется мне правильным.
— Просто я хотел перейти к вопросу о мере наказания, — пояснил репортер, — ведь, если смотреть практически, то патриархально настроенные граждане всего лишь нахулиганили в нескольких магазинах, клубах и кинотеатрах. Обычно за это бывает штраф и небольшой срок лишения свободы, ведь так?
— Именно так, — подтвердил Грендаль, — но их преступление состояло не в хулиганстве, а в попытке запугать граждан и навязать правительству представления своей социальной группы. А как это называется, знает даже ребенок.
Иржи оторвался от чая и выпалил.
— Это называется «тирания» и карается высшей мерой гуманитарной самозащиты.
И пояснил свои слова недвусмысленным жестом, завязав узел воображаемой веревки.
— Ого! — изумился Секар, — откуда такие познания?
— Будто вы в школе не учились, — в свою очередь изумился мальчик.
Репортер задумчиво поскреб щетинистый подбородок.
— Не знал, что теперь этому учат в школе…
— И правильно делают, что учат, — вмешалась Лайша, — мы в свое время нахлебались всяких там высших интересов нации, и нечего нашим детям наступать на эти грабли.
— К счастью, Великая Хартия позволяет заменить смертную казнь депортацией, — разрядил обстановку Грендаль, — мне бы очень не хотелось приговаривать девятнадцать человек к лишению жизни.
— А если бы не существовало такой альтернативы, как депортация? — спросил репортер.
— Эта альтернатива придумана еще древними эллинами. Мало ли по каким путям могла бы пойти история? Это беллетристика, а у нас — реальность.
Секар улыбнулся и развел руками.
— Хорошо, сен Влков, давайте вернемся к реальности. Как вы прокомментируете заявление представителя Human Rights Watch о том, что в Конфедерации создана — цитирую по памяти — «обстановка тотального глумления над идеалами религиозно-культурных общин, чья мораль и чьи взгляды отличаются от правительственных»?
— О реальности, так о реальности, — согласился Грендаль, — давайте мысленно перенесемся на какой-нибудь из ближайших крупных островов. Ну, например, Нукуалофа. И заглянем в первое попавшееся открытое кафе у берега океана. Что мы увидим?
— Ничего особенного, — предположил репортер, — люди кушают, пьют напитки, или там…
— Мы увидим, — перебил Грендаль, — совершенно разных людей, отдыхающих согласно своему вкусу, но при этом соблюдающих необходимый минимум общих правил. Кто-то может сидеть там во фраке, кто-то — в купальнике, кто-то — в лава-лава, а кто-то — вообще голым. Это — личное дело каждого. Но никто не вправе ломать мебель или нападать на других посетителей и каждый должен платить за то, что съел и выпил. Это так, верно?
Репортер кивнул и Грендаль продолжил.
— При этом, конечно, одним людям может не нравиться внешний вид или стиль поведения других. К примеру, пуританина будут смущать раздетые натуралисты, натуралистам не понравятся мусульмане, закутанные с ног до головы в темную ткань, а мусульманам будет неприятно, что у большинства женщин открыты лица, а у многих — и другие части тела.
Каждый может поспорить с другим о вкусах и приличиях, но другой вправе остаться при своем мнении и даже вообще отказаться обсуждать эту тему, если ему не интересно. Но никто не должен навязывать свой вкус другому. Если пуританин начнет силой натягивать на натуралиста костюм, а тот начнет сдирать с пуританина одежду, то будет черт те что.


Скажу сразу: я пока не понимаю, нравится мне такое устройство общества или нет. Похоже, что существовать оно может только на островах. И вопросов у меня много. Например как будет вести себя данное общество в случае внешней угрозы? То есть "Армия существует на мои налоги - вот пусть и воюет, а у меня другие дела найдутся" или "Вставай, страна огромная"? Первый вариант хорош при войне с какими-нибудь голозадыми папуасами, да и то
...был не трус афганец и зулус,
А Фуззи-Вуззи - этот стоил всех
(с)
Опять же американцы в 1945 году наглядно показали, как надо брать островную державу...
Что же будет в ходе затяжного конфликта - вопрос.
Ещё вопрос - как это общество переживёт внутренние кризисы - например, когда возможности его развития исчерпаются? Возможно, это будет показано в следующих книгах, и это один из поводов читать дальше.

На дне

На дне хорошо. Спокойно. Ну и что, что в долгах по уши, и заткнуть даже самые неотложные дыры проблематично. Ну и что, что дошла до ручки -побираюсь в этих ваших. Раз уже на дне - чего теперь дёргаться-то? Сижу себе, пишу фичок, Инти Ильимани слушаю - благодать! Маньяна пор ла маньяна, говорят в таких случаях испанцы. Завтра утром подумаем...

 


Лучшее   Правила сайта   Вход   Регистрация   Восстановление пароля

Материалы сайта предназначены для лиц старше 16 лет (16+)