Старый замок21 читатель тэги
Автор: Арабелла
#Средневековый быт искать «Средневековый быт» по всему сайту с другими тэгами
Обед на колесах и не только...
Огонь необходим не только для комфорта, но и для приготовления еды. В средневековом домашнем хозяйстве основными источниками теплоснабжения были большие очаги в комнатах или кухне, но нуждам отдельных людей лучше всего служили небольшие переносные жаровни, которые можно было разжечь везде, где бы ни захотелось, для той или иной цели.
Изобретательность принимает множество форм. Порой в живописи можно встретить несколько оригинальных решений общей проблемы, намеки на то, как обогреться или приготовить еду в далеко не идеальных условиях. Как в виде отдельных зарисовок, так и в виде мелких деталей, - изящных ноток, спрятанных в большой сцене.
скрытый текстВ холодный зимний день озябшие ноги поможет согреть маленькая угольная жаровня, незаметно расположенная под столом. Изображение небольшое, но на жаровне можно разглядеть две ручки, с помощью которых ее можно было переносить туда и обратно.
(Часослов середины 15 в. с иллюстрированным представлением времен года. Book of Hours France, Provence, ca. 1440-1450; Morgan Library, New York, ms m.358, fol. 2., Barthélemy d'Eyck, van Eyck).
Исключительные обстоятельства вынуждают великих людей иногда соглашаться на некоторую неформальность такого рода в том, как подается их обед. Блюда для ужина, изображенного на гобелене Байе собраны на импровизирванном сервировочном столе, изготовленном из щитов. Каждый из них слишком узок, чтобы использовать его в качестве столешницы, поэтому нужную ширину получили, разместив щиты таким образом, чтобы один перекрывал другой.
Ужин для банкета готовили на открытом воздухе, и оба больших очага, которые можно увидеть, были переносными. У печки / плиты есть ручки, а большая жаровня стоит на ножках, с помощью которых ее можно было поднять, а затем установить на любой поверхности, какой бы неровной она ни была.
Людям же попроще и менее возвышенным, подчас каждый день приходится проявлять смекалку для решения сложных жизненных проблем.
Ангелы сообщают пастухам благую весть о рождении Иисуса.
Страница из испанского служебника (Missal), сделанного в монастыре Порта Коэли, Валенсия (Porta Coeli monastery, Valencia), ок.1468 г.
Чтобы приготовить себе ужин вдали от домашних удобств, пастухи связали вместе три своих посоха или жерди наподобие небольшого вигвама, и установили его над небольшим костром на открытом пастбище, где пасутся их стада. С вершины этой конструкции свисает крюк, удерживая над огнем самое важное - котелок для супа. Горячая еда скоро будет готова, но будет ли у них время насладиться ужином перед путешествием в Вифлеем, зависит от воображения каждого зрителя.
Пирожники, как и вафельщики, понимали преимущество мобильности и использовали небольшие печи, установленные на колеса, чтобы можно было перемещать их с одного торгового места в другое. Такая печь могла кормить и горожан, и прибывших на ярмарку гостей свежей выпечкой, пополняя тем самым семейный бюджет. А учитывая ее мобильность, - позволяла расширять круг клиентов.
На Констанцком соборе* (1414-1418) среди прочего, также использовались передвижные печи для обеспечения едой тысяч посетителей. Печками занимались "приезжие хлебопеки", которые в годы собора получили специальное разрешение на проживание и торговлю. Пекари приезжали из разных районов, но в основном из Баварии и Италии. Конечно же, они не везли эти печи с собой из самого дома. Долгий путь по средневековым дорогам они едва ли могли бы выдержать, но вот собрать их на месте при наличии материала, для умельцев не составляло труда.
Для выпечки больших хлебов такие печи не годились - были для этого малы, к тому же, быстрее остывали. Поэтому пекли крендели, "хлебные кольца" (Ringbrote), и пирожки. Последние пользовались большой популярностью. При этом тесто в них шло скорее, в качестве своеобразной упаковки, а не для еды. В пирожки попадало все, что было под руками: курица, птица, пряные травы, специи, мясо, рыба. А плотная корочка теста позволяла начинке долго оставаться свежей, до нескольких дней.
Правда, не следовало забывать об осмотрительности.
Никто не мог поручиться, что в начинке действительно зайчатина, а не остатки еды из ближайшей таверны...
Передвижная печь в Констанце. (Ulrich Richental, Richentalchronik, 1465. Rosgartenmuseum, Constance, ms Hsl, fol. 23a.)
Печь, установленную на колеса, везут по улицам города. Она нагружена теплыми пирогами, которые доставляются продавщице на рынок для быстрой продажи в палатке под открытым небом.
(* XVI вселенский собор, проходивший в городе Констанце в комплексе зданий местного кафедрального собора. Созван папой Иоанном XXIII по настоянию германского императора Сигизмунда. Проходил с 16 ноября 1414 по 22 апреля 1418 года. Главной задачей собора было прекратить церковную схизму).
Перевод - частично из книги "Medieval Cook" Bridget Ann Henisch, частично - с немецкоязычных ресурсов).
Изобретательность принимает множество форм. Порой в живописи можно встретить несколько оригинальных решений общей проблемы, намеки на то, как обогреться или приготовить еду в далеко не идеальных условиях. Как в виде отдельных зарисовок, так и в виде мелких деталей, - изящных ноток, спрятанных в большой сцене.
скрытый текстВ холодный зимний день озябшие ноги поможет согреть маленькая угольная жаровня, незаметно расположенная под столом. Изображение небольшое, но на жаровне можно разглядеть две ручки, с помощью которых ее можно было переносить туда и обратно.
(Часослов середины 15 в. с иллюстрированным представлением времен года. Book of Hours France, Provence, ca. 1440-1450; Morgan Library, New York, ms m.358, fol. 2., Barthélemy d'Eyck, van Eyck).
Исключительные обстоятельства вынуждают великих людей иногда соглашаться на некоторую неформальность такого рода в том, как подается их обед. Блюда для ужина, изображенного на гобелене Байе собраны на импровизирванном сервировочном столе, изготовленном из щитов. Каждый из них слишком узок, чтобы использовать его в качестве столешницы, поэтому нужную ширину получили, разместив щиты таким образом, чтобы один перекрывал другой.
Ужин для банкета готовили на открытом воздухе, и оба больших очага, которые можно увидеть, были переносными. У печки / плиты есть ручки, а большая жаровня стоит на ножках, с помощью которых ее можно было поднять, а затем установить на любой поверхности, какой бы неровной она ни была.
Людям же попроще и менее возвышенным, подчас каждый день приходится проявлять смекалку для решения сложных жизненных проблем.
Ангелы сообщают пастухам благую весть о рождении Иисуса.
Страница из испанского служебника (Missal), сделанного в монастыре Порта Коэли, Валенсия (Porta Coeli monastery, Valencia), ок.1468 г.
Чтобы приготовить себе ужин вдали от домашних удобств, пастухи связали вместе три своих посоха или жерди наподобие небольшого вигвама, и установили его над небольшим костром на открытом пастбище, где пасутся их стада. С вершины этой конструкции свисает крюк, удерживая над огнем самое важное - котелок для супа. Горячая еда скоро будет готова, но будет ли у них время насладиться ужином перед путешествием в Вифлеем, зависит от воображения каждого зрителя.
Пирожники, как и вафельщики, понимали преимущество мобильности и использовали небольшие печи, установленные на колеса, чтобы можно было перемещать их с одного торгового места в другое. Такая печь могла кормить и горожан, и прибывших на ярмарку гостей свежей выпечкой, пополняя тем самым семейный бюджет. А учитывая ее мобильность, - позволяла расширять круг клиентов.
На Констанцком соборе* (1414-1418) среди прочего, также использовались передвижные печи для обеспечения едой тысяч посетителей. Печками занимались "приезжие хлебопеки", которые в годы собора получили специальное разрешение на проживание и торговлю. Пекари приезжали из разных районов, но в основном из Баварии и Италии. Конечно же, они не везли эти печи с собой из самого дома. Долгий путь по средневековым дорогам они едва ли могли бы выдержать, но вот собрать их на месте при наличии материала, для умельцев не составляло труда.
Для выпечки больших хлебов такие печи не годились - были для этого малы, к тому же, быстрее остывали. Поэтому пекли крендели, "хлебные кольца" (Ringbrote), и пирожки. Последние пользовались большой популярностью. При этом тесто в них шло скорее, в качестве своеобразной упаковки, а не для еды. В пирожки попадало все, что было под руками: курица, птица, пряные травы, специи, мясо, рыба. А плотная корочка теста позволяла начинке долго оставаться свежей, до нескольких дней.
Правда, не следовало забывать об осмотрительности.
Никто не мог поручиться, что в начинке действительно зайчатина, а не остатки еды из ближайшей таверны...
Передвижная печь в Констанце. (Ulrich Richental, Richentalchronik, 1465. Rosgartenmuseum, Constance, ms Hsl, fol. 23a.)
Печь, установленную на колеса, везут по улицам города. Она нагружена теплыми пирогами, которые доставляются продавщице на рынок для быстрой продажи в палатке под открытым небом.
(* XVI вселенский собор, проходивший в городе Констанце в комплексе зданий местного кафедрального собора. Созван папой Иоанном XXIII по настоянию германского императора Сигизмунда. Проходил с 16 ноября 1414 по 22 апреля 1418 года. Главной задачей собора было прекратить церковную схизму).
Перевод - частично из книги "Medieval Cook" Bridget Ann Henisch, частично - с немецкоязычных ресурсов).
Соколиная охота в средние века
Никто точно не знает, где и когда люди начали использовать обученных хищников для охоты за пищей, но теория говорит, что он, вероятно, появился у кочевников в азиатских степях около 2000-1600 гг. до н. э., откуда он распространился на восток в Китай и на запад в Аравию, Персию и Европу. Первое упоминание о том, что люди использовали хищных птиц для охоты, относится к ассирийскому барельефу, датированному началом VII века до н. э.
скрытый текстСчитается, что с ростом торговли соколиная охота достигла Средиземноморья около 400 г. н. э., где пожилой автор рассказал о своем юношеском желании иметь “быструю собаку и великолепного ястреба”.
Германские племена освоили ее примерно в шестом веке н. э., а к 875 г. н. э. он стал широко известен в Западной Европе и саксонской Англии.
Первым задокументированным английским сокольничим был саксонский король Кента Этельберт II (умер в 762 году), за которым в IX веке последовали Альфред Великий и Ательстан.
Существует несколько письменных источников о соколиной охоте в период до Средневековья, но уже около 1000 года стали появляться большие объемы искусства и литературы. Помимо того, что они были охотничьими птицами, соколы были символами власти, силы и превосходства и нашли свое место в гербе, знаменах и гобеленах. Знаменитый Гобелен Байе является одним из наиболее хорошо сохранившихся современных источников. Первые 10-15 метров вышивки посвящены соколиной охоте Гарольда Годвинсона.
Ограничения на охоту во времена англо-саксов еще не были сформированы. Каждый мог выдрессировать сокола и охотиться с ним на еще не
обжитых пространствах британских островов. Но с приходом норманнов, когда земля стала все больше попадать в частные владения, правила соколиной охоты стали регламентироваться. Для простолюдинов они ужесточились. Именно тогда охота стала сферой интересов правящих классов. Ей обучались с детства. Более того, сыновья дворян, не освоивших в должной мере этого искусства, могли прослыть невеждами, а их образование считалось неполным. Среди королей она и вовсе была частью этикета.
Конечно, высшее дворянство не тратило свое время на обучение птиц самостоятельно. У них часто были десятки сокольничих, нанятых в различных местах, чтобы обучать и поддерживать их здоровье. Такие наемные сокольничие сопровождали своих хозяев как в дипломатических миссиях, так и в военных кампаниях, кратких и продолжительных, местных и иностранных, независимо от уровня неудобств и расходов.
Пик интереса к соколиной охоте пришелся на период с 500 по 1600 год. Он стал строго регламентированным, почитаемым и популярным видом
развлечения почти среди всех социальных классов Европы. В Западной Европе и Великобритании соколиная охота вышла за рамки королевской забавы или была вынужденной практикой.
Вместо этого ее популярность стала тем, что социологи назвали бы "модой" или "прихотью", превратившись в символ статуса в средневековом обществе. От этого развлечения не оставалось в стороне и духовенство. Папа Лев X был страстным сокольничим охотником, который часто ездил на охоту со своими птицами. В некоторых религиозных орденах птиц брали даже на богослужения, так что монахини (из тех, кто редко появлялся без сокола на запястье), получали за это выговор от епископов, которые жаловались что подобная блажь мешает проводить литургию.
До Нормандского завоевания для соколиной охоты использовали в основном, местные виды ловчих птиц, но после 1066 года в Англию были ввезены другие, — такие, как кречет и новый подвид сапсана, и в течение следующих шести столетий популярность соколиной охоты неуклонно
росла. Вскоре почти все, от булочника до короля, стали держать соколов.
Средний горожанин, как правило, держал птиц попроще, менее приспособленных для охоты, таких как перепелятники и тетеревятники.
Птиц оберегали, выменивали на драгоценности, а любимчики заносились на фамильный герб.
"Длиннокрылые ястребы", или, точнее, соколы, такие как кречеты и сапсаны, были привилегией знати, потому как лучше подходили для соколиной охоты, и казались средневековому англичанину более благородными, чем другие виды.
В своде правил Book of Saint Albans (or Boke of Seynt Albans) - "Книга о соколах, охоте и владении оружием" (и-ва Сент-Олбанс), напечатанной в 1486 г., были определены отдельные виды птиц, которые предназначались для того или иного сословия. Первая классификация пернатых хищников появилась в Шотландии.
Так, королю полагалось охотиться с кречетом, принцу - с сапсаном, простолюдины не могли иметь птицу "дороже", чем пустельга.
Король: Gyr falcon - кречет (самец и самка)
Принц: Peregrine Falcon - сапсан (самка)
Герцог: Rock Falcon (subspecies of Peregrine) - скальный сокол (подвид сапсана)
Граф: Tiercel Peregrine Falcon (male) - сапсан (самец)
Барон: Bastarde Hawk - канюк
Рыцарь: Saker - балобан
Оруженосец, сквайр: Lanner - средиземноморский сокол (использовались преимущественно во Франции и Испании).
Леди: Female Merlin - дербник (самка)
Йомен: Goshawk or Hobby - ястреб-тетеревятник или чеглок
Священник: Female Sparrow hawk - ястреб-перепелятник (самка)
Младшие клирики: Male Sparrow hawk - ястреб-перепелятник (самец)
Простолюдины, пажи, слуги, дети: Kestrel - пустельга
Короли - сокольничие
Альфред Великий написал трактат о соколиной охоте.
Карл Великий считал, что все дворяне должны быть обучены искусству соколиной охоты.
Короли Ричард ЛС и Филипп-Август - брали своих птиц с собой в крестовый поход.
Человеком, которого многие считали величайшим любителем соколиной охоты всех времен, был
Фридрих II Гогенштауфен, император Священной Римской империи, король Сицилии и Иерусалима. Его книга "De Art Venandi Cum Avibus" (Искусство охоты с соколами), на написание которой ушло более 30 лет, была одной из первых научных работ по анатомии птиц, сделав его одним из основоположников орнитологии. Он также ввел арабский обычай надевать на соколов капюшоны, чтобы они были спокойны во время тренировок. Однажды он проиграл важную военную кампанию, потому что решил пойти на охоту вместо того, чтобы продолжать осаду крепости.
Ричард III создал первый в Британии питомник, где разводили и продавали лучших ловчих птиц.
Правда, позже Генрих VIII превратил его детище в конюшни, поскольку больше всего любил верховую езду.
Мария Шотландская, заключенная под стражу в замке Татбери, выходила за ворота тюрьмы лишь по особому поводу. Ей было позволено вместе с
сэром Ральфом Садлером несколько часов поохотиться со своими любимыми мерлинами. Это продолжалось до тех пор, пока Елизавета I не отменила для пленницы последнюю королевскую забаву.
Соколы настолько высоко ценились, что порой стоили больше, чем их вес в золоте, — когда использовались вместо монет в качестве выкупа.
Так, во время одного из крестовых походов в конце XIV века, Османский Султан Баязид захватил в плен сына Филиппа Смелого, герцога Бургундского. Отказавшись от предложенного выкупа в 200 000 золотых дукатов, султан пожелал и получил двенадцать белых кречетов, и украшенную драгоценными камнями перчатку от французского короля Карла VI.
Птицы также использовались как подношения мира. В 1276 году король Норвегии послал Эдуарду I восемь серых и трех белых кречетов в знак мира. Спустя триста лет, в 1552 году, царь Иван IV и королева Мария I обменялись кречетом и парой львов после того, как Россия и Англия установили дипломатические отношения.
Соколы были настолько важны в Англии, что там были созданы первые законы, направленные на защиту хищных птиц. Наказания за причинение вреда соколам часто были очень строгими. Во всех обществах, где была популярна соколиная охота, причинение вреда птицам, их гнездам, яйцам, только что вылупившимся птенцам рассматривалось как преступление, с соответствующими наказаниями.
Наказание за похищение обученных птиц также было суровым. В 14 веке епископ Илийский за кражу своих соколов, оставленных в церкви монастыря, отлучил воров от церкви.
Лучшими птицами считались соколы из Скандинавии. Окраска кречета варьировалась от серого в Скандинавии, особенно в Норвегии, до более светлого оттенка в Исландии и почти белого с черными отметинами в Гренландии. Соколы из Исландии и Гренландии отправлялись в королевские конюшни Норвегии и Дании, а оттуда их продавали торговой компании в Любеке на севере Германии, а затем переправляли через Альпы в Венецию, а оттуда в Александрию, Багдад и Константинополь.
Исландский Кречет уже в 1100-1220 годах экспортировался ко дворам Европы. Доставлять соколов домой из Исландии было довольно хлопотно, и людям приходилось преодолевать несколько сотен километров по примитивным дорогам. Многие птицы погибали во время этих долгих странствий, несмотря на самый лучший уход. Кроме того, на корабле должно было быть достаточно еды для соколов на обратном пути. Счет показывает, что 10 Соколов в течение 3 месяцев съедают 200 килограммов мяса, которое должно было быть постным и самого лучшего качества.
Соколов также отлавливали на открытых болотах Валкенсварда, в Голландии, где каждый год миллионы перелетных птиц останавливались на своем пути на юг, сопровождаемые соколами. Все средние века соколов ловили и обучали здесь для знати Европы.
Осенью рыцари и сокольничие со дворов всех феодальных лордов и королей собирались на оживленные средневековые аукционы, торгуясь друг с другом за лучшую из пойманных в тот год птиц. Деревня обладала монополией на рынке соколиной охоты вплоть до смерти последнего из знаменитой семьи Молленов сокольничих в 1937 году, что фактически привело к остановке Соколиного бизнеса в Европе. Любопытно, что на английских пустошах птицы могли быть пойманы с такой же легкостью, но никто не верил, что это возможно, и не пытался это сделать.
Соколиная охота была дорогой. В дополнение к первоначальной высокой цене, поддержание здоровья птицы тоже обходилось недешево. Также им требовалось сложное жилье, просторная клетка / вольер, известная как мьюз; насест, обитый толстой, мягкой ворсистой тканью (использовались вадмаль или фриз); кроме того, необходимые аксессуары, такие как капюшоны, ремни, колокольчики, и приманки, с которыми птицы были обучены. Поскольку птицам позволялось съесть лишь несколько лучших кусочков добычи, захваченной во время охоты, сокольничие были обязаны ежедневно кормить птиц сбалансированным кормом.
А стоили птицы и правда, дорого.
Так, в англо-саксонской Англии
Peregrin falcon - сапсан, оценивался в 1 фунт (372 гр.серебра), примерно столько же, сколько и хорошая лошадь.
Sparrow hawk - перепелятник - 24 денье / пенса (37 г серебра), примерно как две овцы.
(c) Ян Мортимер (Путеводитель по Средневековой Англии)
В описи имущества богатого купца, в 1383 г., значится:
Два ястреба (Hawk) и один "благородный" сокол - Falcon (genle) - 10 фунтов за всех.
Даже если считать, что цена ястреба к тому времени возросла, и птица оценивалась лишь вдвое дешевле сокола, в любом случае, обученный сапсан стоил уже около 5 фунтов. Т.е, стоимость 3 лошадей, или заработок умелого ремесленника или торговца за 8 месяцев.
(c) Robin S. Oggins "Kings and their hawks. Falconry in Medieval England":
Кречет оценивался в 8 ф. 13 ш. 4 п.;, но из 23 зарегистрированных оплат за кречетов семь стоили 5 фунтов или больше, а еще восемь около двух и больше.
Самой высокой зафиксированной ценой во время правления Генриха II, - 12 ф. 6ш. 8п., за четырех кречетов, посланных в подарок Барбароссе. Два белых кречета были куплены за 4 ф. 13 ш. 8 д., в то время как семь других оценивались в 1 ф. каждый, а два сокола (сапсана) были куплены за 26 ш. 8п., и 33 ш. 4.п. соответственно.
Цены на ястребов варьировались от 12 ш. до 2 ф. 13 ш. 4 п.
Самой высокой ценой, уплаченной за тетеревятника, было 10 ф.
(К слову, в 1242 году, 20 фунтов были ежегодным минимальным доходом с фригольда, при котором человека могли обязать стать рыцарем).
Скорость - это сильная сторона сокола. Если бы хищные птицы были самолетами, то орлы, канюки, коршуны были бы планерами, а соколы - реактивными самолетами. Оценки максимальной скорости пикирования сокола достигают 273 миль в час (440 км/ч), основанные на анализе видеозаписей полного вертикального пикирования птицы, сделанных военно-морской исследовательской лабораторией в Англии во время Второй мировой войны. Большинство биологов, однако, оценивают максимальную скорость сокола в 150-200 миль в час ( 240-320 км/ч), что все еще быстрее, чем любого другого животного на земле.
скрытый текстСчитается, что с ростом торговли соколиная охота достигла Средиземноморья около 400 г. н. э., где пожилой автор рассказал о своем юношеском желании иметь “быструю собаку и великолепного ястреба”.
Германские племена освоили ее примерно в шестом веке н. э., а к 875 г. н. э. он стал широко известен в Западной Европе и саксонской Англии.
Первым задокументированным английским сокольничим был саксонский король Кента Этельберт II (умер в 762 году), за которым в IX веке последовали Альфред Великий и Ательстан.
Существует несколько письменных источников о соколиной охоте в период до Средневековья, но уже около 1000 года стали появляться большие объемы искусства и литературы. Помимо того, что они были охотничьими птицами, соколы были символами власти, силы и превосходства и нашли свое место в гербе, знаменах и гобеленах. Знаменитый Гобелен Байе является одним из наиболее хорошо сохранившихся современных источников. Первые 10-15 метров вышивки посвящены соколиной охоте Гарольда Годвинсона.
Ограничения на охоту во времена англо-саксов еще не были сформированы. Каждый мог выдрессировать сокола и охотиться с ним на еще не
обжитых пространствах британских островов. Но с приходом норманнов, когда земля стала все больше попадать в частные владения, правила соколиной охоты стали регламентироваться. Для простолюдинов они ужесточились. Именно тогда охота стала сферой интересов правящих классов. Ей обучались с детства. Более того, сыновья дворян, не освоивших в должной мере этого искусства, могли прослыть невеждами, а их образование считалось неполным. Среди королей она и вовсе была частью этикета.
Конечно, высшее дворянство не тратило свое время на обучение птиц самостоятельно. У них часто были десятки сокольничих, нанятых в различных местах, чтобы обучать и поддерживать их здоровье. Такие наемные сокольничие сопровождали своих хозяев как в дипломатических миссиях, так и в военных кампаниях, кратких и продолжительных, местных и иностранных, независимо от уровня неудобств и расходов.
Пик интереса к соколиной охоте пришелся на период с 500 по 1600 год. Он стал строго регламентированным, почитаемым и популярным видом
развлечения почти среди всех социальных классов Европы. В Западной Европе и Великобритании соколиная охота вышла за рамки королевской забавы или была вынужденной практикой.
Вместо этого ее популярность стала тем, что социологи назвали бы "модой" или "прихотью", превратившись в символ статуса в средневековом обществе. От этого развлечения не оставалось в стороне и духовенство. Папа Лев X был страстным сокольничим охотником, который часто ездил на охоту со своими птицами. В некоторых религиозных орденах птиц брали даже на богослужения, так что монахини (из тех, кто редко появлялся без сокола на запястье), получали за это выговор от епископов, которые жаловались что подобная блажь мешает проводить литургию.
До Нормандского завоевания для соколиной охоты использовали в основном, местные виды ловчих птиц, но после 1066 года в Англию были ввезены другие, — такие, как кречет и новый подвид сапсана, и в течение следующих шести столетий популярность соколиной охоты неуклонно
росла. Вскоре почти все, от булочника до короля, стали держать соколов.
Средний горожанин, как правило, держал птиц попроще, менее приспособленных для охоты, таких как перепелятники и тетеревятники.
Птиц оберегали, выменивали на драгоценности, а любимчики заносились на фамильный герб.
"Длиннокрылые ястребы", или, точнее, соколы, такие как кречеты и сапсаны, были привилегией знати, потому как лучше подходили для соколиной охоты, и казались средневековому англичанину более благородными, чем другие виды.
В своде правил Book of Saint Albans (or Boke of Seynt Albans) - "Книга о соколах, охоте и владении оружием" (и-ва Сент-Олбанс), напечатанной в 1486 г., были определены отдельные виды птиц, которые предназначались для того или иного сословия. Первая классификация пернатых хищников появилась в Шотландии.
Так, королю полагалось охотиться с кречетом, принцу - с сапсаном, простолюдины не могли иметь птицу "дороже", чем пустельга.
Король: Gyr falcon - кречет (самец и самка)
Принц: Peregrine Falcon - сапсан (самка)
Герцог: Rock Falcon (subspecies of Peregrine) - скальный сокол (подвид сапсана)
Граф: Tiercel Peregrine Falcon (male) - сапсан (самец)
Барон: Bastarde Hawk - канюк
Рыцарь: Saker - балобан
Оруженосец, сквайр: Lanner - средиземноморский сокол (использовались преимущественно во Франции и Испании).
Леди: Female Merlin - дербник (самка)
Йомен: Goshawk or Hobby - ястреб-тетеревятник или чеглок
Священник: Female Sparrow hawk - ястреб-перепелятник (самка)
Младшие клирики: Male Sparrow hawk - ястреб-перепелятник (самец)
Простолюдины, пажи, слуги, дети: Kestrel - пустельга
Короли - сокольничие
Альфред Великий написал трактат о соколиной охоте.
Карл Великий считал, что все дворяне должны быть обучены искусству соколиной охоты.
Короли Ричард ЛС и Филипп-Август - брали своих птиц с собой в крестовый поход.
Человеком, которого многие считали величайшим любителем соколиной охоты всех времен, был
Фридрих II Гогенштауфен, император Священной Римской империи, король Сицилии и Иерусалима. Его книга "De Art Venandi Cum Avibus" (Искусство охоты с соколами), на написание которой ушло более 30 лет, была одной из первых научных работ по анатомии птиц, сделав его одним из основоположников орнитологии. Он также ввел арабский обычай надевать на соколов капюшоны, чтобы они были спокойны во время тренировок. Однажды он проиграл важную военную кампанию, потому что решил пойти на охоту вместо того, чтобы продолжать осаду крепости.
Ричард III создал первый в Британии питомник, где разводили и продавали лучших ловчих птиц.
Правда, позже Генрих VIII превратил его детище в конюшни, поскольку больше всего любил верховую езду.
Мария Шотландская, заключенная под стражу в замке Татбери, выходила за ворота тюрьмы лишь по особому поводу. Ей было позволено вместе с
сэром Ральфом Садлером несколько часов поохотиться со своими любимыми мерлинами. Это продолжалось до тех пор, пока Елизавета I не отменила для пленницы последнюю королевскую забаву.
Соколы настолько высоко ценились, что порой стоили больше, чем их вес в золоте, — когда использовались вместо монет в качестве выкупа.
Так, во время одного из крестовых походов в конце XIV века, Османский Султан Баязид захватил в плен сына Филиппа Смелого, герцога Бургундского. Отказавшись от предложенного выкупа в 200 000 золотых дукатов, султан пожелал и получил двенадцать белых кречетов, и украшенную драгоценными камнями перчатку от французского короля Карла VI.
Птицы также использовались как подношения мира. В 1276 году король Норвегии послал Эдуарду I восемь серых и трех белых кречетов в знак мира. Спустя триста лет, в 1552 году, царь Иван IV и королева Мария I обменялись кречетом и парой львов после того, как Россия и Англия установили дипломатические отношения.
Соколы были настолько важны в Англии, что там были созданы первые законы, направленные на защиту хищных птиц. Наказания за причинение вреда соколам часто были очень строгими. Во всех обществах, где была популярна соколиная охота, причинение вреда птицам, их гнездам, яйцам, только что вылупившимся птенцам рассматривалось как преступление, с соответствующими наказаниями.
Наказание за похищение обученных птиц также было суровым. В 14 веке епископ Илийский за кражу своих соколов, оставленных в церкви монастыря, отлучил воров от церкви.
Лучшими птицами считались соколы из Скандинавии. Окраска кречета варьировалась от серого в Скандинавии, особенно в Норвегии, до более светлого оттенка в Исландии и почти белого с черными отметинами в Гренландии. Соколы из Исландии и Гренландии отправлялись в королевские конюшни Норвегии и Дании, а оттуда их продавали торговой компании в Любеке на севере Германии, а затем переправляли через Альпы в Венецию, а оттуда в Александрию, Багдад и Константинополь.
Исландский Кречет уже в 1100-1220 годах экспортировался ко дворам Европы. Доставлять соколов домой из Исландии было довольно хлопотно, и людям приходилось преодолевать несколько сотен километров по примитивным дорогам. Многие птицы погибали во время этих долгих странствий, несмотря на самый лучший уход. Кроме того, на корабле должно было быть достаточно еды для соколов на обратном пути. Счет показывает, что 10 Соколов в течение 3 месяцев съедают 200 килограммов мяса, которое должно было быть постным и самого лучшего качества.
Соколов также отлавливали на открытых болотах Валкенсварда, в Голландии, где каждый год миллионы перелетных птиц останавливались на своем пути на юг, сопровождаемые соколами. Все средние века соколов ловили и обучали здесь для знати Европы.
Осенью рыцари и сокольничие со дворов всех феодальных лордов и королей собирались на оживленные средневековые аукционы, торгуясь друг с другом за лучшую из пойманных в тот год птиц. Деревня обладала монополией на рынке соколиной охоты вплоть до смерти последнего из знаменитой семьи Молленов сокольничих в 1937 году, что фактически привело к остановке Соколиного бизнеса в Европе. Любопытно, что на английских пустошах птицы могли быть пойманы с такой же легкостью, но никто не верил, что это возможно, и не пытался это сделать.
Соколиная охота была дорогой. В дополнение к первоначальной высокой цене, поддержание здоровья птицы тоже обходилось недешево. Также им требовалось сложное жилье, просторная клетка / вольер, известная как мьюз; насест, обитый толстой, мягкой ворсистой тканью (использовались вадмаль или фриз); кроме того, необходимые аксессуары, такие как капюшоны, ремни, колокольчики, и приманки, с которыми птицы были обучены. Поскольку птицам позволялось съесть лишь несколько лучших кусочков добычи, захваченной во время охоты, сокольничие были обязаны ежедневно кормить птиц сбалансированным кормом.
А стоили птицы и правда, дорого.
Так, в англо-саксонской Англии
Peregrin falcon - сапсан, оценивался в 1 фунт (372 гр.серебра), примерно столько же, сколько и хорошая лошадь.
Sparrow hawk - перепелятник - 24 денье / пенса (37 г серебра), примерно как две овцы.
(c) Ян Мортимер (Путеводитель по Средневековой Англии)
В описи имущества богатого купца, в 1383 г., значится:
Два ястреба (Hawk) и один "благородный" сокол - Falcon (genle) - 10 фунтов за всех.
Даже если считать, что цена ястреба к тому времени возросла, и птица оценивалась лишь вдвое дешевле сокола, в любом случае, обученный сапсан стоил уже около 5 фунтов. Т.е, стоимость 3 лошадей, или заработок умелого ремесленника или торговца за 8 месяцев.
(c) Robin S. Oggins "Kings and their hawks. Falconry in Medieval England":
Кречет оценивался в 8 ф. 13 ш. 4 п.;, но из 23 зарегистрированных оплат за кречетов семь стоили 5 фунтов или больше, а еще восемь около двух и больше.
Самой высокой зафиксированной ценой во время правления Генриха II, - 12 ф. 6ш. 8п., за четырех кречетов, посланных в подарок Барбароссе. Два белых кречета были куплены за 4 ф. 13 ш. 8 д., в то время как семь других оценивались в 1 ф. каждый, а два сокола (сапсана) были куплены за 26 ш. 8п., и 33 ш. 4.п. соответственно.
Цены на ястребов варьировались от 12 ш. до 2 ф. 13 ш. 4 п.
Самой высокой ценой, уплаченной за тетеревятника, было 10 ф.
(К слову, в 1242 году, 20 фунтов были ежегодным минимальным доходом с фригольда, при котором человека могли обязать стать рыцарем).
Скорость - это сильная сторона сокола. Если бы хищные птицы были самолетами, то орлы, канюки, коршуны были бы планерами, а соколы - реактивными самолетами. Оценки максимальной скорости пикирования сокола достигают 273 миль в час (440 км/ч), основанные на анализе видеозаписей полного вертикального пикирования птицы, сделанных военно-морской исследовательской лабораторией в Англии во время Второй мировой войны. Большинство биологов, однако, оценивают максимальную скорость сокола в 150-200 миль в час ( 240-320 км/ч), что все еще быстрее, чем любого другого животного на земле.
Средневековые профессии
Чем занимались люди в Средние века? И работали ли они вообще? А может, просто валялись целыми днями, а вещи волшебным образом создавались феями (коих в те времена было немеряно, наряду с драконами и прочими обитателями того мира)? Конечно, нет. У них не было инженеров электронщиков и программистов, зато были бондари, пекари, кузнецы и многие другие профессии, которые не давали обществу стоять на месте. Ниже небольшой (даже маленький) список ремесленных профессий, которые можно было встретить в каждом (или почти каждом) городе.
скрытый текстarmorer — оружейник
locksmith - слесарь (делает и чинит замки)
swordsmith - оружейный мастер (мастер ковки мечей)
scabbard maker - мастер ножен
blacksmith - кузнец (в основном, бытовых предметов и с/х орудий)
buckle maker - мастер пряжек, застежек
baker - пекарь (хлеб и х/булочные изделия)
brewer - пивовар
cheesemaker - сыродел, сыровар
pastrycook - пирожник
vintner - a winemaker - виноторговец, винодел
carpenter - плотник
wheelwright - a maker of wheels - колесник (ремесленник, изготовлявший колеса, телеги и кареты)
chandler — изготовитель и торговец свечами, мылом, маслом и красками. Также бакалейщик.
cooper — бочар / бондарь - делает и чинит бочки и кадки
woodcutter - лесоруб, дровосек
woodcarver - резчик по дереву
woodturner - столяр
charcoal burner - угольщик, углежог
mason - каменщик
stone carver - камнерез, резчик по камню
stonecutter - каменотес, камнерез
roofer - кровельщик (постройка и ремонт крыш)
thacker, thatcher - оne who covers roofs with thatch - кровельщик (тот, кто покрывает крыши соломой)
bottelier - maker of leather bottles - изготовитель кожаных бутылей
broom-dasher - maker of brooms - вязальщик веников и метел (Broom - в средние века название кустарника/дерева, из коего их изготавливали. Ракитник и Дрок)
clothier - портной, суконщик
cobbler - shoe maker - сапожник, башмачник
weaver - ткач
lacemaker - кружевник/ца
rugmaker - ковровщик
tailor - портной (шьет и ремонтирует одежду)
furrier - скорняк (шьет и чинит одежду из меха)
glover - перчаточник
coiner - чеканщик монет, также фальшивомонетчик
jeweler - ювелир
saddler - шорник, седельник (делает, продает и ремонтирует седла и кожаную упряжь для лошадей)
purse maker - шьет кошельки
bottelier - maker of leather bottles - изготовитель кожаных бутылей
tanner - кожевник
harness maker - шорник (делает, ремонтирует и продает упряжь и другое снаряжение для лошадей)
В действительности их гораздо больше. А есть еще "те, кто молится; те, кто трудится; и те, кто воюет". Полный список оных можно посмотреть здесь Medieval Occupations
Очень удобно - разбито по типам профессий. Правда, на английском.
и Здесь Jobs in the Middle Ages
Тоже на англ.яз.
скрытый текстarmorer — оружейник
locksmith - слесарь (делает и чинит замки)
swordsmith - оружейный мастер (мастер ковки мечей)
scabbard maker - мастер ножен
blacksmith - кузнец (в основном, бытовых предметов и с/х орудий)
buckle maker - мастер пряжек, застежек
baker - пекарь (хлеб и х/булочные изделия)
brewer - пивовар
cheesemaker - сыродел, сыровар
pastrycook - пирожник
vintner - a winemaker - виноторговец, винодел
carpenter - плотник
wheelwright - a maker of wheels - колесник (ремесленник, изготовлявший колеса, телеги и кареты)
chandler — изготовитель и торговец свечами, мылом, маслом и красками. Также бакалейщик.
cooper — бочар / бондарь - делает и чинит бочки и кадки
woodcutter - лесоруб, дровосек
woodcarver - резчик по дереву
woodturner - столяр
charcoal burner - угольщик, углежог
mason - каменщик
stone carver - камнерез, резчик по камню
stonecutter - каменотес, камнерез
roofer - кровельщик (постройка и ремонт крыш)
thacker, thatcher - оne who covers roofs with thatch - кровельщик (тот, кто покрывает крыши соломой)
bottelier - maker of leather bottles - изготовитель кожаных бутылей
broom-dasher - maker of brooms - вязальщик веников и метел (Broom - в средние века название кустарника/дерева, из коего их изготавливали. Ракитник и Дрок)
clothier - портной, суконщик
cobbler - shoe maker - сапожник, башмачник
weaver - ткач
lacemaker - кружевник/ца
rugmaker - ковровщик
tailor - портной (шьет и ремонтирует одежду)
furrier - скорняк (шьет и чинит одежду из меха)
glover - перчаточник
coiner - чеканщик монет, также фальшивомонетчик
jeweler - ювелир
saddler - шорник, седельник (делает, продает и ремонтирует седла и кожаную упряжь для лошадей)
purse maker - шьет кошельки
bottelier - maker of leather bottles - изготовитель кожаных бутылей
tanner - кожевник
harness maker - шорник (делает, ремонтирует и продает упряжь и другое снаряжение для лошадей)
В действительности их гораздо больше. А есть еще "те, кто молится; те, кто трудится; и те, кто воюет". Полный список оных можно посмотреть здесь Medieval Occupations
Очень удобно - разбито по типам профессий. Правда, на английском.
и Здесь Jobs in the Middle Ages
Тоже на англ.яз.
Котики...
Есть любопытнейшая книга Кетлин Уокер-Мейкл «Средневековые коты», которая рассказывает об их изображении в средневековых манускриптах.
Оказывается, котиков любили уже тогда и изображали очень часто, причем не только в бестиариях, т.е. в книгах о животных, где изображения котов не просто уместны, а необходимы, но и в текстах богословских, литургических и романтических. Иногда такие изображения не преследуют никакой цели, кроме развлечения читателя. Иногда они несут аллегорическую нагрузку – кот, играющий с мышью, символизирует Врага, играющего с человеческой душой.
Коты изображались как в естественном виде - охотящимися на мышей и змей, играющих с нитками или шипящих на собак, так и в шуточном - мыши используют котов как коней или штурмуют кошачьи замки. И даже в "очеловеченном" виде - с луком, или читающим проповеди или играющим на музыкальных инструментах.
Женщины в средневековом Лондоне
Взято Отсюда
Если мы хотим уяснить себе юридическое положение жительниц средневекового Лондона, нужно представить в целом жизнь женщин в рамках средневекового законодательства. Вольности и обычаи Лондона, даровавшие определенные привилегии живущим в городе мужчинам, сходным образом раздвигали границы закона применительно к женщинам. С точки зрения общего права первой половины XIII века, мужчина и женщина, вступив в брак, становились «едина плоть» - не в том смысле, что семейная чета представляла собой как бы «составного» человека, а в том, что юридически жена сливалась с мужем. Она принимала его имя и переставала быть отдельным юридическим лицом, разумеется, с некоторыми вариациями, в зависимости от того, шла ли речь о недвижимом или движимом имуществе. Английское законодательство по очевидным причинам больше волновала недвижимость (земля), чем движимое имущество, поскольку земля была основным источником богатства и статуса. Жена не могла предъявлять притязаний на земельные владения супруга при его жизни, однако закон гарантировал ей «вдовью долю» - треть мужних владений, которую она получала в пожизненное пользование.
скрытый текстВ XIV-XV вв. развилась другая практика: перед заключением брака родители жениха и невесты нередко сообща приобретали недвижимость, которую передавали в совместное владение молодой чете. Эта земля должна была достаться женщине в случае смерти мужа, вместо вдовьей доли, а затем перейти к детям. Вдова, в свою очередь, могла отказаться и потребовать традиционную вдовью долю. Кроме того, у женщины могли быть свои земельные владения, доставшиеся ей в приданое от родителей или по наследству. Теоретически муж не мог распоряжаться недвижимым имуществом жены без ее согласия, хотя на практике такое случалось нередко. Таким образом, закон давал женщине некоторую свободу действий: она не могла действовать независимо от мужа и не имела власти над его владениями, однако могла после его смерти потребовать треть. В отношении своих владений она сохраняла, как минимум, право вето и вновь получала полный контроль над ними, если становилась вдовой.
Но в отношении движимого имущества положение замужней женщины было довольно безрадостно. Закон считал разные домашние пожитки слишком малоценными и непрочными, чтобы уделять им особое внимание (что в случае зажиточных купеческих или ремесленных семей, конечно, было несправедливо). После заключения брака все движимое имущество жены переходило мужу, который мог распоряжаться им, как вздумается, а равно и вещами, которые доставались жене в браке (например, по наследству от родственников).
Но даже если муж имел право свободно распоряжаться семейным имуществом при жизни, после его смерти все оно делилось на три части: одна треть отходила вдове, другая детям, а третью надлежало употребить по воле завещателя, обычно во спасение души. Если детей не было, вдова получала половину имущества. Этот обычай (legitim) существовал в Англии до начала XV века, хотя и с разными оговорками.
Отразилось это и в практике составления завещаний: учитывая все вышесказанное, завещательница могла распорядиться своим имуществом лишь с согласия мужа. Вопрос, можно ли считать завещания жен законными, время от времени поднимался; постановление 1261 года гласило, что всякий, кто поощряет замужнюю женщину составить завещание, должен быть отлучен от церкви. Светские юристы, вероятно, имели свою точку зрения. Однако к XVI веку общепринятой нормой стало то, что завещания замужних женщин имели силу лишь в том случае, если были одобрены мужьями.
Несмотря на преобладающую концепцию «единства в браке», в одном случае закон все-таки признавал за женщиной полную независимость от мужа. Она имела право действовать в одиночку, если ее супруг постоянно проживал в другом месте, например приняв монашество или навсегда покинув королевство. В таких случаях закон позволял женщине заключать контракты и распоряжаться своими землями так, как если бы ее муж умер, хотя в глазах церкви она оставалась замужней. Закон был вынужден подчиниться здравому смыслу: когда речь шла о преступлении, муж и жена не считались «единой плотью», и невиновный не отвечал за виновного. По крайней мере, в этом английские законы признавали супругов двумя разными людьми.
Жительницы Лондона не имели права голоса в том, что касалось земельных владений их супругов. Однако лондонские законы недвусмысленно гласили, что муж не вправе отчуждать землю, которая находится в совместном владении супругов, если только жена открыто и добровольно не даст своего согласия. Это согласие надлежало официально зафиксировать в суде. Что любопытно, мэр и олдермены отстаивали право женщин сохранять совместно нажитое имущество после смерти мужа и распоряжаться им по собственному желанию (а в одном случае даже вопреки посмертной воле супруга!).
В Лондоне, как и в других местах, движимое имущество замужней женщины считалось принадлежащим супругу, во всяком случае теоретически. Но поскольку домашняя утварь составляла изрядную часть семейных активов, городской обычай (кутюм) подробно оговаривал природу и масштабы экономической власти мужа. Если у жены до вступления в брак были долги, они становились ответственностью супруга; если замужняя женщина становилась жертвой вора или грабителя, пара подавала совместный судебный иск, тем самым как бы подтверждая ущерб, причиненный жене. Так, Мод Рикмансуорт подала в суд на Джеффри – золотых дел мастера, который, по ее словам, похитил из ее дома в Смитфилде ценную утварь.
Мод особо подчеркнула, что имеет право подать в суд на Джеффри самостоятельно, поскольку на момент совершения кражи еще была не замужем. И наоборот: если в преступлении обвиняли жену, официальный иск подавался против мужа и жены как единого целого. Как в случае с завещаниями, для дачи показаний требовалось согласие мужа. Однако женщине предстояло самой отвечать перед судом, если ее супруг не являлся. Таким образом, хотя личность жены и ее имущество считались принадлежащими мужу, так что ущерб, причиненный жене, рассматривался как ущерб, причиненный ее супругу, тем не менее, женщина могла представать перед городским судом как истица и ответчица, даже если официально иск предъявлялся семейной паре в целом.
часть 2
Хотя может показаться, что права замужней женщины в Лондоне значительно ограничивались – в той мере, в какой городской обычай следовал общему праву – тем не менее, очевидно, что женщина, вступившая в брак с лондонским фрименом (полноправным горожанином), разделяла с ним привилегии, которые давал ему этот статус.
скрытый текстТак, в 1454 году некто Вильям Батайль в награду за долгую военную службу получил права гражданства, так что его жена могла открыть лавочку и заняться мелочной торговлей – эта привилегия принадлежала только фрименам. Замужние жительницы Лондона частенько имели собственное дело, а также принимали подростков в обучение ремеслу. Хотя договор с учеником заключался от имени мужа и жены сообща, в нем подчеркивалось, что ученик будет обучаться ремеслу жены. Женщины могли обучать не только девочек, но и мальчиков: так, Мод Пикот отдала своего сына в ученье на девять лет к Роберту Сэмпсону, сапожнику, и его жене Изабель, портнихе, чтобы тот обучался ремеслу Изабель.
Замужняя женщина в Лондоне имела возможность заниматься своим ремеслом самостоятельно (в таком случае она именовалась femme sole). Эта практика восходит, вероятно, к началу тринадцатого века, а 40-е годы четырнадцатого столетия получает исчерпывающее описание: «Если женщина, имеющая мужа, занимается в городе своим ремеслом, в каковое муж не вмешивается, такой женщину надлежит считать самостоятельной во всем, что касается ее ремесла». Городские законы оговаривали рамки экономической независимости для femme sole: она могла снять мастерскую, лавку или дом в городе и сама должна была вносить арендную плату (в случае неуплаты, именно она лично, а не ее муж, отвечала перед судом). «Как если бы она была не замужем», она вела счета и отвечала на все претензии, касающиеся ее предприятия, пусть даже в официальных документах неизбежно фигурировало имя мужа. К примеру, в 1444 году некто Джон Лоуэлл подал в суд на Эдварда Фрэнка и его жену Кэтрин, торговавшую пивом, требуя вернуть десять шиллингов и десять пенсов, которые, по его словам, она задолжала ему за четыре бочонка пива. Кэтрин отрицала свою вину и получила день на то, чтобы найти поручителей – то есть, определенное число мужчин и/или женщин, которые под присягой подтвердили бы ее невиновность.
Хотя в качестве лондонских femme sole порой упоминаются вдовы, складывается впечатление, что в основном на этот статус претендовали замужние женщины, в подавляющем большинстве – владелицы мелких мастерских, вышивальщицы, ткачихи, торговки, пивоварши. Замужняя женщина, избравшая путь femme sole, пользовалась определенной финансовой независимостью и вела дело на собственный страх и риск – арендовала мастерскую, зарабатывала деньги (или влезала в долги), платила налоги, обучала подмастерьев, нанимала слуг. С вероятностью, такая женщина выступала деловым партнером своего супруга, а их брак представлял собой союз экономически равных сторон. Кроме того, дополнительным преимуществом могла быть возможность в тяжелые времена «перекинуть» деньги или товар от одного партнера другому, избежав разорения.
Для вдов перспективы тоже были неплохими. Вдовья доля в Лондоне, как и повсюду в Англии, состояла из двух частей: во-первых, вдова имела право на так называемую «свободную скамью» (free bench), то есть часть дома, в котором они с мужем проживали на момент его смерти. В 1314 году «свободная скамья» некоей Элис, вдовы Джона Харроу, состояла из «зала», «хозяйской спальни» и погреба; кроме того, она имела право на совместное пользование кухней, конюшней, уборной и двором (да, все это оговаривалось в документах!). Однако семьдесят лет спустя другая вдова, Кристина Кленч, получила не часть дома мужа, а целый дом. После эпидемии чумы Лондон стал меньше страдать от перенаселения, что позволяло щедрее обеспечивать вдов. Кроме того, по обычаю вдова получала не просто помещение, но также и меблировку. Иными словами, лондонский обычай был великодушнее феодальной традиции, которая гарантировала вдове лишь сорок дней пребывания в доме покойного мужа.
Во-вторых, во вдовью долю входила треть (а в случае бездетности - половина) мужней недвижимости, с которой вдова могла получать пожизненный доход. Впрочем, регулярно вставал вопрос, вправе ли женщина пользоваться своей вдовьей долей безусловно или только в том случае, если она не выйдет замуж вторично. В XIV веке лондонские законы гласили, что вдова, выйдя замуж, теряет «свободную скамью», однако сохраняет за собой долю недвижимости первого мужа и доход с нее.
Таким образом, жительница Лондона могла, овдовев, получить и дом мужа, и его предприятие. Возможно, по экономическим причинам городские власти порой склонны были толковать этот закон в пользу женщины – если она была способна продолжить дело мужа. Так, в 1369 году Люси, вдова и вторая жена Генри Бретфорда, получила половину его имущества, поскольку детей у них не было – даже несмотря на то, что у Бретфорда были дети от первого брака.
Иными словами, лондонские вдовы находились в довольно выгодном положении. Им был гарантирован пожизненный доход с недвижимости покойного супруга, и они могли жить в прежнем доме и пользоваться мастерской либо лавкой вплоть до нового замужества – а если женщина предпочитала больше не выходить замуж, дом и предприятие были к ее услугам пожизненно. И если недвижимость после ее смерти должна была вернуться к наследникам мужа (и об этом надлежало помнить), то движимым имуществом, всякой ценной утварью и деньгами, которые ей доставались, она могла распоряжаться как угодно. В том числе, вдова была вправе составить завещание, ни у кого не спрашивая согласия, и никакие правила ее в этом не ограничивали.
Часть 3
В XIII-XIV веках мужчина мог стать полноправным гражданином Лондона (фрименом) тремя способами – отбыв ученичество у лондонского мастера; получив права гражданства по наследству; или купив так называемую «свободу». Известно, что девушки регулярно поступали в обучение в Лондоне и должным образом заключали договор, однако, если изучить списки людей, получивших «свободу» через ученичество, мы, как ни странно, не найдем там женщин.
скрытый текстВозможно, причина заключается в том, что усилия по приобретению гражданства не оправдывали тех привилегий, которые город давал женщине. Она не участвовала в политической жизни, а получить экономические преимущества (то есть, возможность держать лавку или мастерскую) могла просто через брак с фрименом.
Редко встречается и наследственное получение женщинами гражданских прав. Так, некая Элис Брайднелл была допущена в гильдию драпировщиков (и, следовательно, сделалась free woman of London) по уплате ею двадцати шиллингов, на том основании, что ее прапрадедушка был драпировщиком. Но это, судя по всему, исключительный случай.
Есть упоминания о женщинах, купивших себе «свободу» - вероятно, они, не будучи вдовами лондонских фрименов, желали воспользоваться экономическими преимуществами вольного города. Однако таких упоминаний весьма немного: среди 2000 людей, купивших себе права гражданства в 1437-1497 годах, женщин только три. Иными словами, основным способом получить «свободу» для женщин был брак; большинство женщин, обозначенных в городских документах как free women of London – это жены и вдовы лондонских фрименов. В 1465 году городской суд подтвердил «старинный обычай», согласно которому каждая женщина, вышедшая за фримена, не теряла прав гражданства и после смерти супруга, если оставалась вдовой (иными словами, она не могла передать гражданство новому мужу, если бы тот оказался не фрименом).
Интересно, что вдове лондонского фримена не просто позволялось продолжить дело мужа, но, некоторым образом, от нее этого ожидали. Городской экономический цикл должен был продолжаться без перебоев. Именно по этой причине лондонский обычай отдавал вдове дом покойного мужа (целиком или частично) не на сорок дней, а вплоть до вступления в новый брак.
Давая женщине эту привилегию, лондонские власти предполагали, что вдова будет вести хозяйство и продолжит обучать подмастерьев покойного супруга. Если вдова не справлялась с этой задачей, недовольный подмастерье мог пожаловаться мэру. В 1429 году Джон Хэчер сообщил суду, что, когда его хозяин, торговец скобяными изделиями, умер, вдова отказалась содержать его и учить, «так что он пришел в отчаяние». Если женщина не желала продолжать дело мужа, ей следовало договориться о передаче подмастерья другому мастеру, чтобы тот мог завершить свое обучение, согласно договору. Но большинство вдов не бросали дело мужа и заботились об учениках. Так, из тысячи подмастерьев, окончивших обучение в 1551-53 гг., пятьдесят человек, то есть пять процентов, были представлены городским властям вдовами своих покойных хозяев.
Что можно сказать о незамужних женщинах и среднем возрасте вступления в брак в ремесленной среде? Известно, что в Лондоне обучалось ремеслу немало девушек. Продолжительность обучения составляла 7-9 лет и исключала возможность брака в это время. Девочек редко отдавали в учение раньше десяти-двенадцати лет, поэтому можно предположить, что в Лондоне XIII-XIV веков было много девушек-учениц в возрасте до 20 лет, которые по завершении обучения, вероятно, в большинстве своем выходили замуж. К сожалению, мы не знаем, были ли замужем те женщины, чье семейное положение никак не обозначено в лондонских документах; о более или менее достоверной статистике здесь говорить трудно. Если судить по городам Северной Англии в целом - незамужние женщины из этого сословия, в основном мелкие торговки, жили, как правило, небогато и зачастую зависели от благорасположения родственников (если были не одиноки). Большинство женщин все-таки предпочитало искать стабильности в браке.
Опытная мастерица - вдова или жена фримена - могла жить богато, и ее возможности и перспективы не так уж сильно отличались от мужских. К примеру, некая Элис Клейвер, в 1483 году поставила 12 кип шелка и золотой парчи для коронационных облачений Ричарда III, кружева из лилового шелка и золотую нить для отделки коронационных мантий, а также белый шелк и золотое кружево для мантии королевы Анны. В число домочадцев Элис входили ее ученица, Кэтрин Клейвер (вероятно, родственница), мальчики-подмастерья (которых, возможно, обучал ее муж), двое слуг, а также двое маленьких сирот, мальчик и девочка, которых она приняла на воспитание из милости. Однако в XVI столетии ситуация начала меняться. В 1570 году гильдия драпировщиков не позволила мистеру Колверли и его жене взять на обучение девушку, «поскольку ничего подобного ранее не делалось». Этот случай дает понять, что к концу XVI века девушки-ученицы (в отличие, вероятно, от прислуги) стали редкостью. Это подтверждается и списками лондонских подмастерьев 1570-1640 гг.: среди 8000 поступивших в обучение нет ни одной женщины.
Взлет экономического потенциала женщин в английских городах был вызван последствиями чумы, когда женщинам пришлось занять опустевшие места на производстве. Однако к XVI веку демографический подъем окончательно снял проблему нехватки рабочей силы – напротив, предложение стало превышать спрос. По этой причине женщины оказались вытеснены с рынка квалифицированной рабочей силы. Разумеется, они продолжали заниматься разными ремеслами, но их положение было менее официальным и более зависимым, чем у подмастерьев. Кроме того, зажиточные купцы и торговцы все чаще переходили в сословие джентри, а жене джентльмена, хотя бы мелкого, не подобало работать в мастерской, обучать подмастерьев или торговать.
Если мы хотим уяснить себе юридическое положение жительниц средневекового Лондона, нужно представить в целом жизнь женщин в рамках средневекового законодательства. Вольности и обычаи Лондона, даровавшие определенные привилегии живущим в городе мужчинам, сходным образом раздвигали границы закона применительно к женщинам. С точки зрения общего права первой половины XIII века, мужчина и женщина, вступив в брак, становились «едина плоть» - не в том смысле, что семейная чета представляла собой как бы «составного» человека, а в том, что юридически жена сливалась с мужем. Она принимала его имя и переставала быть отдельным юридическим лицом, разумеется, с некоторыми вариациями, в зависимости от того, шла ли речь о недвижимом или движимом имуществе. Английское законодательство по очевидным причинам больше волновала недвижимость (земля), чем движимое имущество, поскольку земля была основным источником богатства и статуса. Жена не могла предъявлять притязаний на земельные владения супруга при его жизни, однако закон гарантировал ей «вдовью долю» - треть мужних владений, которую она получала в пожизненное пользование.
скрытый текстВ XIV-XV вв. развилась другая практика: перед заключением брака родители жениха и невесты нередко сообща приобретали недвижимость, которую передавали в совместное владение молодой чете. Эта земля должна была достаться женщине в случае смерти мужа, вместо вдовьей доли, а затем перейти к детям. Вдова, в свою очередь, могла отказаться и потребовать традиционную вдовью долю. Кроме того, у женщины могли быть свои земельные владения, доставшиеся ей в приданое от родителей или по наследству. Теоретически муж не мог распоряжаться недвижимым имуществом жены без ее согласия, хотя на практике такое случалось нередко. Таким образом, закон давал женщине некоторую свободу действий: она не могла действовать независимо от мужа и не имела власти над его владениями, однако могла после его смерти потребовать треть. В отношении своих владений она сохраняла, как минимум, право вето и вновь получала полный контроль над ними, если становилась вдовой.
Но в отношении движимого имущества положение замужней женщины было довольно безрадостно. Закон считал разные домашние пожитки слишком малоценными и непрочными, чтобы уделять им особое внимание (что в случае зажиточных купеческих или ремесленных семей, конечно, было несправедливо). После заключения брака все движимое имущество жены переходило мужу, который мог распоряжаться им, как вздумается, а равно и вещами, которые доставались жене в браке (например, по наследству от родственников).
Но даже если муж имел право свободно распоряжаться семейным имуществом при жизни, после его смерти все оно делилось на три части: одна треть отходила вдове, другая детям, а третью надлежало употребить по воле завещателя, обычно во спасение души. Если детей не было, вдова получала половину имущества. Этот обычай (legitim) существовал в Англии до начала XV века, хотя и с разными оговорками.
Отразилось это и в практике составления завещаний: учитывая все вышесказанное, завещательница могла распорядиться своим имуществом лишь с согласия мужа. Вопрос, можно ли считать завещания жен законными, время от времени поднимался; постановление 1261 года гласило, что всякий, кто поощряет замужнюю женщину составить завещание, должен быть отлучен от церкви. Светские юристы, вероятно, имели свою точку зрения. Однако к XVI веку общепринятой нормой стало то, что завещания замужних женщин имели силу лишь в том случае, если были одобрены мужьями.
Несмотря на преобладающую концепцию «единства в браке», в одном случае закон все-таки признавал за женщиной полную независимость от мужа. Она имела право действовать в одиночку, если ее супруг постоянно проживал в другом месте, например приняв монашество или навсегда покинув королевство. В таких случаях закон позволял женщине заключать контракты и распоряжаться своими землями так, как если бы ее муж умер, хотя в глазах церкви она оставалась замужней. Закон был вынужден подчиниться здравому смыслу: когда речь шла о преступлении, муж и жена не считались «единой плотью», и невиновный не отвечал за виновного. По крайней мере, в этом английские законы признавали супругов двумя разными людьми.
Жительницы Лондона не имели права голоса в том, что касалось земельных владений их супругов. Однако лондонские законы недвусмысленно гласили, что муж не вправе отчуждать землю, которая находится в совместном владении супругов, если только жена открыто и добровольно не даст своего согласия. Это согласие надлежало официально зафиксировать в суде. Что любопытно, мэр и олдермены отстаивали право женщин сохранять совместно нажитое имущество после смерти мужа и распоряжаться им по собственному желанию (а в одном случае даже вопреки посмертной воле супруга!).
В Лондоне, как и в других местах, движимое имущество замужней женщины считалось принадлежащим супругу, во всяком случае теоретически. Но поскольку домашняя утварь составляла изрядную часть семейных активов, городской обычай (кутюм) подробно оговаривал природу и масштабы экономической власти мужа. Если у жены до вступления в брак были долги, они становились ответственностью супруга; если замужняя женщина становилась жертвой вора или грабителя, пара подавала совместный судебный иск, тем самым как бы подтверждая ущерб, причиненный жене. Так, Мод Рикмансуорт подала в суд на Джеффри – золотых дел мастера, который, по ее словам, похитил из ее дома в Смитфилде ценную утварь.
Мод особо подчеркнула, что имеет право подать в суд на Джеффри самостоятельно, поскольку на момент совершения кражи еще была не замужем. И наоборот: если в преступлении обвиняли жену, официальный иск подавался против мужа и жены как единого целого. Как в случае с завещаниями, для дачи показаний требовалось согласие мужа. Однако женщине предстояло самой отвечать перед судом, если ее супруг не являлся. Таким образом, хотя личность жены и ее имущество считались принадлежащими мужу, так что ущерб, причиненный жене, рассматривался как ущерб, причиненный ее супругу, тем не менее, женщина могла представать перед городским судом как истица и ответчица, даже если официально иск предъявлялся семейной паре в целом.
часть 2
Хотя может показаться, что права замужней женщины в Лондоне значительно ограничивались – в той мере, в какой городской обычай следовал общему праву – тем не менее, очевидно, что женщина, вступившая в брак с лондонским фрименом (полноправным горожанином), разделяла с ним привилегии, которые давал ему этот статус.
скрытый текстТак, в 1454 году некто Вильям Батайль в награду за долгую военную службу получил права гражданства, так что его жена могла открыть лавочку и заняться мелочной торговлей – эта привилегия принадлежала только фрименам. Замужние жительницы Лондона частенько имели собственное дело, а также принимали подростков в обучение ремеслу. Хотя договор с учеником заключался от имени мужа и жены сообща, в нем подчеркивалось, что ученик будет обучаться ремеслу жены. Женщины могли обучать не только девочек, но и мальчиков: так, Мод Пикот отдала своего сына в ученье на девять лет к Роберту Сэмпсону, сапожнику, и его жене Изабель, портнихе, чтобы тот обучался ремеслу Изабель.
Замужняя женщина в Лондоне имела возможность заниматься своим ремеслом самостоятельно (в таком случае она именовалась femme sole). Эта практика восходит, вероятно, к началу тринадцатого века, а 40-е годы четырнадцатого столетия получает исчерпывающее описание: «Если женщина, имеющая мужа, занимается в городе своим ремеслом, в каковое муж не вмешивается, такой женщину надлежит считать самостоятельной во всем, что касается ее ремесла». Городские законы оговаривали рамки экономической независимости для femme sole: она могла снять мастерскую, лавку или дом в городе и сама должна была вносить арендную плату (в случае неуплаты, именно она лично, а не ее муж, отвечала перед судом). «Как если бы она была не замужем», она вела счета и отвечала на все претензии, касающиеся ее предприятия, пусть даже в официальных документах неизбежно фигурировало имя мужа. К примеру, в 1444 году некто Джон Лоуэлл подал в суд на Эдварда Фрэнка и его жену Кэтрин, торговавшую пивом, требуя вернуть десять шиллингов и десять пенсов, которые, по его словам, она задолжала ему за четыре бочонка пива. Кэтрин отрицала свою вину и получила день на то, чтобы найти поручителей – то есть, определенное число мужчин и/или женщин, которые под присягой подтвердили бы ее невиновность.
Хотя в качестве лондонских femme sole порой упоминаются вдовы, складывается впечатление, что в основном на этот статус претендовали замужние женщины, в подавляющем большинстве – владелицы мелких мастерских, вышивальщицы, ткачихи, торговки, пивоварши. Замужняя женщина, избравшая путь femme sole, пользовалась определенной финансовой независимостью и вела дело на собственный страх и риск – арендовала мастерскую, зарабатывала деньги (или влезала в долги), платила налоги, обучала подмастерьев, нанимала слуг. С вероятностью, такая женщина выступала деловым партнером своего супруга, а их брак представлял собой союз экономически равных сторон. Кроме того, дополнительным преимуществом могла быть возможность в тяжелые времена «перекинуть» деньги или товар от одного партнера другому, избежав разорения.
Для вдов перспективы тоже были неплохими. Вдовья доля в Лондоне, как и повсюду в Англии, состояла из двух частей: во-первых, вдова имела право на так называемую «свободную скамью» (free bench), то есть часть дома, в котором они с мужем проживали на момент его смерти. В 1314 году «свободная скамья» некоей Элис, вдовы Джона Харроу, состояла из «зала», «хозяйской спальни» и погреба; кроме того, она имела право на совместное пользование кухней, конюшней, уборной и двором (да, все это оговаривалось в документах!). Однако семьдесят лет спустя другая вдова, Кристина Кленч, получила не часть дома мужа, а целый дом. После эпидемии чумы Лондон стал меньше страдать от перенаселения, что позволяло щедрее обеспечивать вдов. Кроме того, по обычаю вдова получала не просто помещение, но также и меблировку. Иными словами, лондонский обычай был великодушнее феодальной традиции, которая гарантировала вдове лишь сорок дней пребывания в доме покойного мужа.
Во-вторых, во вдовью долю входила треть (а в случае бездетности - половина) мужней недвижимости, с которой вдова могла получать пожизненный доход. Впрочем, регулярно вставал вопрос, вправе ли женщина пользоваться своей вдовьей долей безусловно или только в том случае, если она не выйдет замуж вторично. В XIV веке лондонские законы гласили, что вдова, выйдя замуж, теряет «свободную скамью», однако сохраняет за собой долю недвижимости первого мужа и доход с нее.
Таким образом, жительница Лондона могла, овдовев, получить и дом мужа, и его предприятие. Возможно, по экономическим причинам городские власти порой склонны были толковать этот закон в пользу женщины – если она была способна продолжить дело мужа. Так, в 1369 году Люси, вдова и вторая жена Генри Бретфорда, получила половину его имущества, поскольку детей у них не было – даже несмотря на то, что у Бретфорда были дети от первого брака.
Иными словами, лондонские вдовы находились в довольно выгодном положении. Им был гарантирован пожизненный доход с недвижимости покойного супруга, и они могли жить в прежнем доме и пользоваться мастерской либо лавкой вплоть до нового замужества – а если женщина предпочитала больше не выходить замуж, дом и предприятие были к ее услугам пожизненно. И если недвижимость после ее смерти должна была вернуться к наследникам мужа (и об этом надлежало помнить), то движимым имуществом, всякой ценной утварью и деньгами, которые ей доставались, она могла распоряжаться как угодно. В том числе, вдова была вправе составить завещание, ни у кого не спрашивая согласия, и никакие правила ее в этом не ограничивали.
Часть 3
В XIII-XIV веках мужчина мог стать полноправным гражданином Лондона (фрименом) тремя способами – отбыв ученичество у лондонского мастера; получив права гражданства по наследству; или купив так называемую «свободу». Известно, что девушки регулярно поступали в обучение в Лондоне и должным образом заключали договор, однако, если изучить списки людей, получивших «свободу» через ученичество, мы, как ни странно, не найдем там женщин.
скрытый текстВозможно, причина заключается в том, что усилия по приобретению гражданства не оправдывали тех привилегий, которые город давал женщине. Она не участвовала в политической жизни, а получить экономические преимущества (то есть, возможность держать лавку или мастерскую) могла просто через брак с фрименом.
Редко встречается и наследственное получение женщинами гражданских прав. Так, некая Элис Брайднелл была допущена в гильдию драпировщиков (и, следовательно, сделалась free woman of London) по уплате ею двадцати шиллингов, на том основании, что ее прапрадедушка был драпировщиком. Но это, судя по всему, исключительный случай.
Есть упоминания о женщинах, купивших себе «свободу» - вероятно, они, не будучи вдовами лондонских фрименов, желали воспользоваться экономическими преимуществами вольного города. Однако таких упоминаний весьма немного: среди 2000 людей, купивших себе права гражданства в 1437-1497 годах, женщин только три. Иными словами, основным способом получить «свободу» для женщин был брак; большинство женщин, обозначенных в городских документах как free women of London – это жены и вдовы лондонских фрименов. В 1465 году городской суд подтвердил «старинный обычай», согласно которому каждая женщина, вышедшая за фримена, не теряла прав гражданства и после смерти супруга, если оставалась вдовой (иными словами, она не могла передать гражданство новому мужу, если бы тот оказался не фрименом).
Интересно, что вдове лондонского фримена не просто позволялось продолжить дело мужа, но, некоторым образом, от нее этого ожидали. Городской экономический цикл должен был продолжаться без перебоев. Именно по этой причине лондонский обычай отдавал вдове дом покойного мужа (целиком или частично) не на сорок дней, а вплоть до вступления в новый брак.
Давая женщине эту привилегию, лондонские власти предполагали, что вдова будет вести хозяйство и продолжит обучать подмастерьев покойного супруга. Если вдова не справлялась с этой задачей, недовольный подмастерье мог пожаловаться мэру. В 1429 году Джон Хэчер сообщил суду, что, когда его хозяин, торговец скобяными изделиями, умер, вдова отказалась содержать его и учить, «так что он пришел в отчаяние». Если женщина не желала продолжать дело мужа, ей следовало договориться о передаче подмастерья другому мастеру, чтобы тот мог завершить свое обучение, согласно договору. Но большинство вдов не бросали дело мужа и заботились об учениках. Так, из тысячи подмастерьев, окончивших обучение в 1551-53 гг., пятьдесят человек, то есть пять процентов, были представлены городским властям вдовами своих покойных хозяев.
Что можно сказать о незамужних женщинах и среднем возрасте вступления в брак в ремесленной среде? Известно, что в Лондоне обучалось ремеслу немало девушек. Продолжительность обучения составляла 7-9 лет и исключала возможность брака в это время. Девочек редко отдавали в учение раньше десяти-двенадцати лет, поэтому можно предположить, что в Лондоне XIII-XIV веков было много девушек-учениц в возрасте до 20 лет, которые по завершении обучения, вероятно, в большинстве своем выходили замуж. К сожалению, мы не знаем, были ли замужем те женщины, чье семейное положение никак не обозначено в лондонских документах; о более или менее достоверной статистике здесь говорить трудно. Если судить по городам Северной Англии в целом - незамужние женщины из этого сословия, в основном мелкие торговки, жили, как правило, небогато и зачастую зависели от благорасположения родственников (если были не одиноки). Большинство женщин все-таки предпочитало искать стабильности в браке.
Опытная мастерица - вдова или жена фримена - могла жить богато, и ее возможности и перспективы не так уж сильно отличались от мужских. К примеру, некая Элис Клейвер, в 1483 году поставила 12 кип шелка и золотой парчи для коронационных облачений Ричарда III, кружева из лилового шелка и золотую нить для отделки коронационных мантий, а также белый шелк и золотое кружево для мантии королевы Анны. В число домочадцев Элис входили ее ученица, Кэтрин Клейвер (вероятно, родственница), мальчики-подмастерья (которых, возможно, обучал ее муж), двое слуг, а также двое маленьких сирот, мальчик и девочка, которых она приняла на воспитание из милости. Однако в XVI столетии ситуация начала меняться. В 1570 году гильдия драпировщиков не позволила мистеру Колверли и его жене взять на обучение девушку, «поскольку ничего подобного ранее не делалось». Этот случай дает понять, что к концу XVI века девушки-ученицы (в отличие, вероятно, от прислуги) стали редкостью. Это подтверждается и списками лондонских подмастерьев 1570-1640 гг.: среди 8000 поступивших в обучение нет ни одной женщины.
Взлет экономического потенциала женщин в английских городах был вызван последствиями чумы, когда женщинам пришлось занять опустевшие места на производстве. Однако к XVI веку демографический подъем окончательно снял проблему нехватки рабочей силы – напротив, предложение стало превышать спрос. По этой причине женщины оказались вытеснены с рынка квалифицированной рабочей силы. Разумеется, они продолжали заниматься разными ремеслами, но их положение было менее официальным и более зависимым, чем у подмастерьев. Кроме того, зажиточные купцы и торговцы все чаще переходили в сословие джентри, а жене джентльмена, хотя бы мелкого, не подобало работать в мастерской, обучать подмастерьев или торговать.
Западноевропейская парфюмерия в 13-м веке.
Исторические детали
Использование трав и цветов для ароматизации воздуха было известно с древних времен. Обычно люди приносили гирлянды цветов и вешали ароматные растения в закрытом помещении. Приятный запах ассоциировался с хорошим здоровьем.
Для создания ароматных составов обычно использовались высушенные или размоченные и вываренные в воде, масле или жире( позже алкоголе) цветы, листья и корни.
скрытый текстУже с 9-ого века, была налажена торговля между Византией и Венецией, открывшая духи для Европы. Торговцы из Аравии поставляли духи от Багдада до мусульманской Испании. Аравийское искусство изготовления духов было развито очень высоко: перенявшие многое от персов, аравийцы также использовали компоненты из Китая, Индии и Африки, производя духи в больших количествах. Они стали использовать дистилляцию раньше 9-ого века! Однако, это не значит, что дистилляция спирта не использовалась более нигде: вариант с дистилляцией алкоголя был более применяемым во Франции в 13-ом веке, чем вариант, в котором алкоголь смешивался с водой.
Книга Rhazes Аl-Hawi, жившего в конце 9-ого/ в начале 10-ого столетия, содержала главу по косметике. В конце 12-го века она была переведена на латынь во Франции.
Мускус и цветочные духи были завезены в северо-западную Европу в 11-ых и 12-ых веках из Аравии.
Настои на спирте и парфюмерия использовались в северо-западной Европе и в 12-ом столетии, но не были сильно распространены.
В Англию духи на спиртовой основе пришли лишь в 14-ом столетии.
Растения, доступные для сбора или культивации
Ароматный репейник (Scented Agrimony) - использовались высушенные цветы и листья;
Береза – масло, добываемое из почек;
Боярышник - цветы;
Гравилат (Geum) - высушенные листья;
Донник (Melilotus) - высушенные цветы и листья;
Дубовый мох (лишайник) - использовался как фиксатор;
Дудник/дягель (Angelica) - предположительно, применялся от плохого настроения и инфекционных воспаллений; ароматное масло, извлеченное из семян использовалось в парфюмерии;
Иссоп (Hyssopus) - масло или высушенные листья;
Клевер - высушенные цветы;
Лаванда - высушенные цветы и листья;
Лилия - цветы;
Лимонная мята (Melissa officinalis) - масло из листьев или высушенные листья;
Мята – использовалась в медицинской (снотворное), кулинарной и парфюмерной целях;
Папоротник (обычный) - масло использовалось в медицине и парфюмерии;
Пижма (Tanacetum) - снотворное; высушенные листья;
Пиретрум (Chrysanthemum parthenium) - экстракт из цветов и листьев; использовался в медицине и, менее часто, в парфюмерии
Ракитник (Cytisus) - цветы;
Розмарин – снотворное; высушенные листья;
Ромашка - применялась как лекарство для восстановления сна; высушенные цветы или масло из цветов;
Рута (Ruta) – масло из листьев; медицинские и парфюмерные цели, предположительно, средство против ведьм;
Сладкий укроп - масло из семян; также использовался в кулинарии и медицине, предположительно, чтобы отразить сглаз и исправить дурное настроение;
Тысячелистник (Achillea millefolium)- высушенные цветы;
Фиалка (Viola) – масло из цветов;
Черная смородина – масло из бутонов;
Шалфей (Salvia) - высушенные листья;
Яблоко.
Импортировавшиеся компоненты
Абрикосовые косточки - масло из них часто используется в ранних Аравийских духах;
Алоэ – привезено в Европу арабами в 8-ом веке;
Альпийская роза – масло из корней;
Амбра;
Анис - медицинские и кулинарные цели; высушенные семена и масло;
Базилик (Ocimum) – кулинарные и парфюмерные цели; масло и высушенные листья;
Валериана - масло и корни; медицинское, кулинарные и парфюмерные цели;
Жасмин - листья, цветы и масло; обычно использовался в ранних Аравийских духах;
Камедь - смола; успокоительное;
Камфора - кристаллы, формировавшиеся из древесного масла; очень часто использовалась в ранних Аравийских духах;
Кассия (Cassia)( Коричное дерево) - высушенная кора;
Кедровая древесина - высушенные пруты и корни; масло использовалось для духов;
Любисток лекарственный (Levisticum officinale) - высушенные листья и корни;
Майоран – масло из семян и листьев, высушенные листья; медицинские, кулинарные и парфюмерные цели;
Mирра - смола;
Мирт - масло или высушенные цветы и листья, ягоды;
Мускус;
Резеда – масло из цветов;
Розовая вода;
Сандаловое дерево - масло из сердцевинной древесины;
Сладкий апельсин – масло из корки;
Стиракс (Styrax) - смола;
Твердый миндаль – масло из плода;
Тимьян - масло из листьев; листья;
Тмин - масло, извлеченное из плода и листьев; кулинарные и парфюмерные цели;
Укроп – масло, извлеченное из растения; кулинарные, медицинские и парфюмерные цели; предположительно, использовался против колдовства;
Фисташка туполистная (Pistacia mutica);
Чабер (Satureja) - высушенные листья и цветы; кулинария и парфюмерия;
Шафран.
Библиография
• The Perfume Handbook
Nigel Groom
Chapman & Hall; London SE1 8HN; 1992. ISBN 0 412 46320 2
Includes an A-Z of perfume plus recipes
• History of Perfume
Frances Kennett
George G Harrap & Co; London WC1V 7AX; 1975. ISBN 0 245 52135 6
Отсюда
Средневековая кухня - 6. Напитки.
Всем известно, что в Средние века вода напитком не считалась, по крайней мере в крупных городах, где она зачастую не отличалась чистотой из-за того, что отходы производства, помои и т.д. если и не сливались в реку напрямую, то рано или поздно все равно стекали в нее из городских канав. Пускай люди и не проводили параллели между питьем сырой воды и риском желудочных заболеваний, но, во всяком случае, скверный вкус наверняка должен был их отпугнуть. С другой стороны, пить воду избегали не только из боязни заболеть: если черпать воду для питья из реки было рискованно, то существовали колодцы и родники с относительно чистой водой. Употребление воды в качестве напитка было еще и показателем статуса. Если даже деревенские бедняки, которые могли брать чистую воду в ручье или роднике, предпочитали, тем не менее, эль и пиво, то довольствоваться водой приходилось тем, кто стоял на самой низкой общественной ступени и не мог позволить себе самых простых удовольствий.
скрытый текстБедняки пили эль, мед (mead) и сидр, на столе у богачей стояли также различные вина. С пивом и элем мало что могло сравниться по популярности в Средние века, но, помимо упомянутых напитков, нам известны гипокрас (вино со специями и травами), брэгот (пиво или mead со специями), сайзер (mead с яблоками), паймент (вино с медом/виноградный mead), перри (грушевый сидр). Заметим, что все эти напитки были слабее, чем их современные аналоги, и для того, чтобы всерьез опьянеть, требовалось выпить изрядное количество (так, например, в рацион каменщиков в XIII в. входили 3-3.5 литра пива/эля в день, и это была норма, официально выдаваемая им работодателем). Разбавленный эль вплоть до XX века входил в рацион учащихся в частных английских школах. Популярный миф гласит, что в Средневековье дети, допивая из кружек за взрослыми, приучались к пьянству чуть ли не с колыбели; но документы эпохи свидетельствуют, что для детей до пяти лет основным напитком было молоко, а подросткам до 14 лет предписывалось пить вино и эль только в разбавленном виде.
Но, хотя как эль, пиво и мед были самыми популярными напитками в Средние века, некоторые опции для тех, кто предпочитал безалкогольные напитки, все-таки существовали. Например, ячменная настойка – ячмень бросали в горячую воду и добавляли по вкусу мед. В поваренной книге XIV в. упоминается «шалфейная вода» - судя по всему, достаточно популярная. Шалфей следовало залить водой и оставить на ночь: «Чтобы приготовить кувшин воды, пахнущей шалфеем, возьмите 2 унции шалфея, обрежьте стебли и положите листья в кувшин». В результате получался приятный напиток, которым можно было освежить рот в промежутке между блюдами. По сходному рецепту готовилась и кориандровая вода. Состоятельные люди, имевшие возможность покупать заграничные фрукты, пили т.н. granatus – напиток, пришедший из Андалузии и представляющий, по сути, густой и сладкий гранатовый сироп, который при необходимости разбавляли горячей или холодной водой с сахаром либо смешивали с другими напитками. Его сдабривали специями, в том числе гвоздикой и мускатом, добавляли розовую воду, мяту, щавель или бурачник.
Готовили в богатых домах и «лимонную воду» (т.е., лимонад). Ее подслащивали медом и чаще всего подавали перед едой, для аппетита. Секаньябин – еще один напиток родом из Андалузии – представлял собой всего-навсего сочетание уксуса, воды и сахара, иногда с добавлением мяты, но, судя по частоте упоминаний, был очень популярен. Кларея представляла собой воду, которую кипятили с медом (1 часть меда на 12 частей воды) и специями (любыми доступными) и подавали охлажденной; в XIII веке этот напиток зачастую сопровождал монастырскую трапезу. Розовая и лавандовая вода пользовались популярностью у благородных дам. Как правило, готовились эти напитки просто: лепестки упомянутых цветов заливали сладкой водой. Ароматизированная вода вдобавок считалась лекарственным средством, стимулирующим пищеварение после обильного застолья («розовая вода снимает жар, укрепляет желудок и печень, очищает, увлажняет и облегчает тело, вызывает аппетит, исцеляет от водянки на ранней стадии – то есть, Божьим соизволением, она поистине чудесна»). «Византийское вино», известное со времен эллинизма, представляло собой воду, смешанную с красным уксусом, медом или фруктовым соком.
https://tal-gilas.livejournal.com/199733.html
скрытый текстБедняки пили эль, мед (mead) и сидр, на столе у богачей стояли также различные вина. С пивом и элем мало что могло сравниться по популярности в Средние века, но, помимо упомянутых напитков, нам известны гипокрас (вино со специями и травами), брэгот (пиво или mead со специями), сайзер (mead с яблоками), паймент (вино с медом/виноградный mead), перри (грушевый сидр). Заметим, что все эти напитки были слабее, чем их современные аналоги, и для того, чтобы всерьез опьянеть, требовалось выпить изрядное количество (так, например, в рацион каменщиков в XIII в. входили 3-3.5 литра пива/эля в день, и это была норма, официально выдаваемая им работодателем). Разбавленный эль вплоть до XX века входил в рацион учащихся в частных английских школах. Популярный миф гласит, что в Средневековье дети, допивая из кружек за взрослыми, приучались к пьянству чуть ли не с колыбели; но документы эпохи свидетельствуют, что для детей до пяти лет основным напитком было молоко, а подросткам до 14 лет предписывалось пить вино и эль только в разбавленном виде.
Но, хотя как эль, пиво и мед были самыми популярными напитками в Средние века, некоторые опции для тех, кто предпочитал безалкогольные напитки, все-таки существовали. Например, ячменная настойка – ячмень бросали в горячую воду и добавляли по вкусу мед. В поваренной книге XIV в. упоминается «шалфейная вода» - судя по всему, достаточно популярная. Шалфей следовало залить водой и оставить на ночь: «Чтобы приготовить кувшин воды, пахнущей шалфеем, возьмите 2 унции шалфея, обрежьте стебли и положите листья в кувшин». В результате получался приятный напиток, которым можно было освежить рот в промежутке между блюдами. По сходному рецепту готовилась и кориандровая вода. Состоятельные люди, имевшие возможность покупать заграничные фрукты, пили т.н. granatus – напиток, пришедший из Андалузии и представляющий, по сути, густой и сладкий гранатовый сироп, который при необходимости разбавляли горячей или холодной водой с сахаром либо смешивали с другими напитками. Его сдабривали специями, в том числе гвоздикой и мускатом, добавляли розовую воду, мяту, щавель или бурачник.
Готовили в богатых домах и «лимонную воду» (т.е., лимонад). Ее подслащивали медом и чаще всего подавали перед едой, для аппетита. Секаньябин – еще один напиток родом из Андалузии – представлял собой всего-навсего сочетание уксуса, воды и сахара, иногда с добавлением мяты, но, судя по частоте упоминаний, был очень популярен. Кларея представляла собой воду, которую кипятили с медом (1 часть меда на 12 частей воды) и специями (любыми доступными) и подавали охлажденной; в XIII веке этот напиток зачастую сопровождал монастырскую трапезу. Розовая и лавандовая вода пользовались популярностью у благородных дам. Как правило, готовились эти напитки просто: лепестки упомянутых цветов заливали сладкой водой. Ароматизированная вода вдобавок считалась лекарственным средством, стимулирующим пищеварение после обильного застолья («розовая вода снимает жар, укрепляет желудок и печень, очищает, увлажняет и облегчает тело, вызывает аппетит, исцеляет от водянки на ранней стадии – то есть, Божьим соизволением, она поистине чудесна»). «Византийское вино», известное со времен эллинизма, представляло собой воду, смешанную с красным уксусом, медом или фруктовым соком.
https://tal-gilas.livejournal.com/199733.html
Рождество английских королей
В стихах Александра Милна король Джон празднует Рождество в полном одиночестве (для интересующихся упомянутые стихи и перевод здесь ))).
Лишённый друзей, он всего лишь перебирает потрёпанные открытки прошлых лет и гадает, получит ли хоть одну в этом году. Душещипательная картина участи тирана, но не очень близкая к реальности. В Англии короли всегда праздновали Двенадцать Дней (от 25 декабря до 6 января) в максимальном блеске своего двора, и король Иоанн Безземельный не был исключением. (прим. Более того, день рождения короля Джона выпадал аккурат на канун Рождества, т.е. 24 декабря, а значит, еще один повод ожидать подарков)).
скрытый текстРождество было одним из трёх ежегодных поводов надеть государственную корону, сверкающую подобно нимбу. Эту вещицу сделали по заказу Уильяма Завоевателя, скопировав с короны Карла Великого. Обязательным дополнением к ней была горностаевая мантия. Для некоторых королей, вроде Генриха II, этого было достаточно, другие же не упускали случая дополнительно облачиться в шитые золотом дорогие одежды, иногда напоминая павлинов. В 1482 году один из королевских гостей отметил, что Эдвард IV, известный любитель красивых тряпок, явился перед двором «облачённым в великое множество самых дорогих платьев, очень отличающихся от обычно принятых в нашем королевстве». Другими известными модниками, естественно, были Генрих VIII и Елизавета.
Королевский двор был центром политической и социальной жизни, паутиной интриг, роскоши и власти, а в центре двора находился монарх, подобно солнцу, которое может и греть, и обжигать. Естественно, всё это не могло куда-то исчезать на время Рождества. Наоборот, редко какие праздники при дворе были более пышными. В конце концов, когда ещё так удобно под маской набожности, празднества и веселья предаться поиску связей, лоббизму, добыче благ и договорам с союзниками в вихре маскарадов, театральных представлений и весёлых игр.
Сами короли придавали особое значение Рождеству. Уильям Завоеватель символично выбрал Рождество днём своей коронации, другие короли проводили в это время ритуалы «лечения» подданных наложением рук. Монархи обязательно приглашали на праздник тех, с кем хотели обмолвиться словечком, так что остаться в одиночестве они никак не рисковали. Приглашение считалось приказом, от исполнения которого нельзя было отказаться. Единственными уважительными причинами отсутствия монарх мог признать лишь войну, крестовый поход, смертельную болезнь и рождение детей. Королева Елизавета особенно жёстко требовала присутствия своих нобилей в течение всех двенадцати дней торжеств. Однако, большинство придворных и не думало отказываться от уникальной возможности одновременно развлечься, вкусно поесть, поучаствовать в демонстрации богатства, пообщаться с другими благородными мужами, поглазеть на иностранных послов, узнать все слухи и почувствовать себя частью элиты.
Интересно, что Елизавета сама хотела наоборот спровадить сватавшегося к ней герцога Анжуйского в 1579 году до Рождества, мол, чтобы не отягощать его необходимостью делать дорогой подарок. Герцог на это только хмыкнул, подарил королеве брошь в виде усыпанного драгоценными камнями якоря и остался до февраля 1581 г., к вящей злости потенциальной невесты.
Подарки вообще были обязательной частью придворных праздников. Ими обменивались на 1 января (хотя в Англии новый год тогда начинался с 1 марта) или иногда на Двенадцатую Ночь. Лучше всего, естественно одаривали королевскую семью. Никто и не беспокоился, что золотой кошелёк, серебряное блюдо, драгоценности или экзотический зверёк по сути являлись взятками, в обмен на которые дарители ждали ответных благодеяний. Так, на Двенадцатую Ночь в 1392 году горожане Лондона, желая примирения с Ричардом II, подарили королю и королеве одногорбого верблюда и пеликана, которые тогда считались изумительными редкостями. Роберт Дадли, граф Лестер, год за годом умудрялся преподносить Елизавете не просто баснословно дорогие, но и оригинальные подарки. Например, на первое Рождество её правления она получила от фаворита элегантные шёлковые чулки, и больше никогда не носила шерстяных. Дадли однажды подарил королеве и наручные часы (может быть, первые в мире), усыпанные драгоценными камнями.
Сами монархи тоже любили вручать подарки, зачастую со скрытым смыслом. Чем роскошнее был подарок, тем сильнее было уважение, которое показывал король (или тем больше будет услуга, которую он вскоре попросит). Придворные почти дрались за места, с которых можно было видеть церемонию получения подарков от короля или королевы: полезно было знать, кому что подарили, и делать соответствующие выводы.
В XVII-XVIII вв. не только Масленица и Пасха, но даже застолья в дни различных святых и сезонные (по сути, языческие) праздники были более роскошными в плане еды, чем Рождество и Новый Год. Неизвестно, так ли это было при Тюдорах, но рождественские пиры поражали не меньше, чем роскошные одежды и подарки. Банкеты, балы и спортивные состязания шли бесконечной чередой. Хорошие куски перепадали даже нищим: королевским поварам специально приказывали в эти дни готовить с запасом, чтобы можно было не только поразить придворных и иностранных послов, но и раздать достаточно еды беднякам. У Елизаветы рождественский пир вообще был особым событием, так как обычно она любила есть без посторонних глаз, а тут позволяла себе при всех отведать изысканных блюд, которые ей подносили, вставая на колено, молодые дворяне.
Все двенадцать дней, по идее, были и временем мира, когда все войны, раздоры и свары должны были затихать. Однако, иногда праздники изрядно омрачались. Так, одна из первых и самых кровавых схваток в Войнах Роз произошла во время Рождества, 30 декабря 1460 года, когда в битве при Уэйкфилде Ричард герцог Йоркский и его сын граф Рутланд погибли в битве с Ланкастерами и их трупы были совершенно обезображены победителями.
В новогодний день 1593 года граф Эссекс раскрыл заговор против Елизаветы, в котором участвовал её личный врач Родриго Лопес. Королева, конечно, всё равно танцевала до часу ночи, но её явно преследовали невесёлые мысли о предателях. А в 1586 году, празднуя Рождество в Гринвиче, Елизавета написала официальный приказ о казни Марии Стюарт, на который поставила подпись в феврале.
Несладко пришлось на Рождество и архиепископу Кентерберийскому Томасу Бекету в 1170 году. Скорее всего, именно его проповедь в рождественское утро стала последней соломинкой, после которой Генрих II в типичном для Плантагенетов приступе ярости завопил «Ну неужели никто не избавит меня от этого беспокойного попа?!» Четверо придворных рыцарей моментально помчались исполнять рождественское пожелание короля, и поскакали в Кентербери, чтобы 29 декабря зарезать надоедливого архиепископа. Впрочем, Генриху от этого было мало хорошего.
https://antoin.livejournal.com/858910.html
Лишённый друзей, он всего лишь перебирает потрёпанные открытки прошлых лет и гадает, получит ли хоть одну в этом году. Душещипательная картина участи тирана, но не очень близкая к реальности. В Англии короли всегда праздновали Двенадцать Дней (от 25 декабря до 6 января) в максимальном блеске своего двора, и король Иоанн Безземельный не был исключением. (прим. Более того, день рождения короля Джона выпадал аккурат на канун Рождества, т.е. 24 декабря, а значит, еще один повод ожидать подарков)).
скрытый текстРождество было одним из трёх ежегодных поводов надеть государственную корону, сверкающую подобно нимбу. Эту вещицу сделали по заказу Уильяма Завоевателя, скопировав с короны Карла Великого. Обязательным дополнением к ней была горностаевая мантия. Для некоторых королей, вроде Генриха II, этого было достаточно, другие же не упускали случая дополнительно облачиться в шитые золотом дорогие одежды, иногда напоминая павлинов. В 1482 году один из королевских гостей отметил, что Эдвард IV, известный любитель красивых тряпок, явился перед двором «облачённым в великое множество самых дорогих платьев, очень отличающихся от обычно принятых в нашем королевстве». Другими известными модниками, естественно, были Генрих VIII и Елизавета.
Королевский двор был центром политической и социальной жизни, паутиной интриг, роскоши и власти, а в центре двора находился монарх, подобно солнцу, которое может и греть, и обжигать. Естественно, всё это не могло куда-то исчезать на время Рождества. Наоборот, редко какие праздники при дворе были более пышными. В конце концов, когда ещё так удобно под маской набожности, празднества и веселья предаться поиску связей, лоббизму, добыче благ и договорам с союзниками в вихре маскарадов, театральных представлений и весёлых игр.
Сами короли придавали особое значение Рождеству. Уильям Завоеватель символично выбрал Рождество днём своей коронации, другие короли проводили в это время ритуалы «лечения» подданных наложением рук. Монархи обязательно приглашали на праздник тех, с кем хотели обмолвиться словечком, так что остаться в одиночестве они никак не рисковали. Приглашение считалось приказом, от исполнения которого нельзя было отказаться. Единственными уважительными причинами отсутствия монарх мог признать лишь войну, крестовый поход, смертельную болезнь и рождение детей. Королева Елизавета особенно жёстко требовала присутствия своих нобилей в течение всех двенадцати дней торжеств. Однако, большинство придворных и не думало отказываться от уникальной возможности одновременно развлечься, вкусно поесть, поучаствовать в демонстрации богатства, пообщаться с другими благородными мужами, поглазеть на иностранных послов, узнать все слухи и почувствовать себя частью элиты.
Интересно, что Елизавета сама хотела наоборот спровадить сватавшегося к ней герцога Анжуйского в 1579 году до Рождества, мол, чтобы не отягощать его необходимостью делать дорогой подарок. Герцог на это только хмыкнул, подарил королеве брошь в виде усыпанного драгоценными камнями якоря и остался до февраля 1581 г., к вящей злости потенциальной невесты.
Подарки вообще были обязательной частью придворных праздников. Ими обменивались на 1 января (хотя в Англии новый год тогда начинался с 1 марта) или иногда на Двенадцатую Ночь. Лучше всего, естественно одаривали королевскую семью. Никто и не беспокоился, что золотой кошелёк, серебряное блюдо, драгоценности или экзотический зверёк по сути являлись взятками, в обмен на которые дарители ждали ответных благодеяний. Так, на Двенадцатую Ночь в 1392 году горожане Лондона, желая примирения с Ричардом II, подарили королю и королеве одногорбого верблюда и пеликана, которые тогда считались изумительными редкостями. Роберт Дадли, граф Лестер, год за годом умудрялся преподносить Елизавете не просто баснословно дорогие, но и оригинальные подарки. Например, на первое Рождество её правления она получила от фаворита элегантные шёлковые чулки, и больше никогда не носила шерстяных. Дадли однажды подарил королеве и наручные часы (может быть, первые в мире), усыпанные драгоценными камнями.
Сами монархи тоже любили вручать подарки, зачастую со скрытым смыслом. Чем роскошнее был подарок, тем сильнее было уважение, которое показывал король (или тем больше будет услуга, которую он вскоре попросит). Придворные почти дрались за места, с которых можно было видеть церемонию получения подарков от короля или королевы: полезно было знать, кому что подарили, и делать соответствующие выводы.
В XVII-XVIII вв. не только Масленица и Пасха, но даже застолья в дни различных святых и сезонные (по сути, языческие) праздники были более роскошными в плане еды, чем Рождество и Новый Год. Неизвестно, так ли это было при Тюдорах, но рождественские пиры поражали не меньше, чем роскошные одежды и подарки. Банкеты, балы и спортивные состязания шли бесконечной чередой. Хорошие куски перепадали даже нищим: королевским поварам специально приказывали в эти дни готовить с запасом, чтобы можно было не только поразить придворных и иностранных послов, но и раздать достаточно еды беднякам. У Елизаветы рождественский пир вообще был особым событием, так как обычно она любила есть без посторонних глаз, а тут позволяла себе при всех отведать изысканных блюд, которые ей подносили, вставая на колено, молодые дворяне.
Все двенадцать дней, по идее, были и временем мира, когда все войны, раздоры и свары должны были затихать. Однако, иногда праздники изрядно омрачались. Так, одна из первых и самых кровавых схваток в Войнах Роз произошла во время Рождества, 30 декабря 1460 года, когда в битве при Уэйкфилде Ричард герцог Йоркский и его сын граф Рутланд погибли в битве с Ланкастерами и их трупы были совершенно обезображены победителями.
В новогодний день 1593 года граф Эссекс раскрыл заговор против Елизаветы, в котором участвовал её личный врач Родриго Лопес. Королева, конечно, всё равно танцевала до часу ночи, но её явно преследовали невесёлые мысли о предателях. А в 1586 году, празднуя Рождество в Гринвиче, Елизавета написала официальный приказ о казни Марии Стюарт, на который поставила подпись в феврале.
Несладко пришлось на Рождество и архиепископу Кентерберийскому Томасу Бекету в 1170 году. Скорее всего, именно его проповедь в рождественское утро стала последней соломинкой, после которой Генрих II в типичном для Плантагенетов приступе ярости завопил «Ну неужели никто не избавит меня от этого беспокойного попа?!» Четверо придворных рыцарей моментально помчались исполнять рождественское пожелание короля, и поскакали в Кентербери, чтобы 29 декабря зарезать надоедливого архиепископа. Впрочем, Генриху от этого было мало хорошего.
https://antoin.livejournal.com/858910.html
Средневековая кухня - 5. Дама бубен варила бульон
Специалисты по исторической кулинарии утверждают, что суп – изобретение весьма древнее. Бросить разные ингредиенты в горшок, чтобы получить питательное, легко усвояемое, дешевое и простое в приготовлении блюдо, - это же совершенно естественно и неизбежно. :) Супы и их разновидности, холодные и горячие, существуют если не во всех странах, то, наверное, в большинстве. Новоанглийская похлебка из моллюсков, испанский гаспачо, русский борщ, итальянский минестроне, французский луковый суп, китайский вонтон… и так далее. В парижских «точках общепита» в XVI в. продавали густой мясной отвар – дешевое и сытное блюдо, считавшееся прекрасным «лекарством» от физического переутомления. А в 1765 году один предприимчивый парижанин открыл заведение, в котором готовили исключительно restoratifs (буквально – «восстанавливающие средства»), то есть супы – мясные, овощные, бульон (bouillion) и консоме.
скрытый текстСчитается, что слово суп (soup) этимологически восходит к позднелатинскому suppare – намокать, пропитывать. В свою очередь, оно произошло от древнегерманского корня “sup” с аналогичным значением. Латинское существительное suppa вошло в французский язык как soupe и означало первоначально хлеб, намоченный в бульоне, или бульон, сваренный на хлебе. В этом значении слово soupe (или sop) вошло в XVII веке в английский язык. До появления слова soup англичане называли аналогичное блюдо broth или pottage. Broth’ом заливали лежавшие в миске мясо, овощи и куски хлеба, иногда поджаренного (прообраз современных гренков). То есть, хлеб довольно долго составлял непременную часть этого блюда. Затем стало модно подавать бульон отдельно, и в начале XVIII века soupe окончательно занял место традиционного первого блюда в английской (и не только) кулинарии.
В Средние века broth (бульон) подавали к столу в мисках и зачастую пили прямо из них. Если для простонародья крепкий бульон мог служить отдельным блюдом, то в богатых домах он зачастую играл роль подливки или соуса к мясу и овощам. Вдобавок горячий broth был хорошим средством, чтоб они не остывали. Мясо и овощи порой подавали отдельно, а порой, нарезанные на мелкие кусочки, оставляли плавать в бульоне. В таких случаях содержимое вытаскивали из общих мисок при помощи ножа, а то и просто руками. Разумеется, воспитанный человек должен был уметь извлекать лакомые кусочки, не погружая чересчур глубоко руку в миску.
В XIV веке бульон уже не пили из мисок, а черпали ложками. Умение донести ложку до рта, не расплескав жидкость на стол и на воротник, считалось признаком воспитанности, об этом неоднократно упоминали авторы справочников по этикету. Ловкое пользование ложкой стало, своего рода, социальным маркером.
Рецепты супов есть во многих средневековых английских поваренных книгах. Так, в сборнике, составленном в конце XIV века придворными поварами Ричарда II, описаны несколько видов супов и бульонов, которыми предполагалось заливать лежавший в миске хлеб. Самый же большой перечень приведен в «Опытном поваре» Роберта Мэя, изданном в Лондоне в 1660 году. Из двухсот страниц книги примерно пятую часть занимают супы. Мэй, обучавшийся в Париже и успевший поработать поваром в тринадцати знатных английских домах, был хорошо знаком с модными европейскими веяниями; не отрываясь полностью от кулинарных традиций Средневековья, он, тем не менее, привнес некоторые новые идеи. В своей книге он знакомит англичан с французским раковым супом (bisque) и итальянским brodo с сыром и клецками (тортеллини). В числе овощей для супа упоминаются шпинат, морковь, артишоки, картофель, репа; вполне в духе средневековой традиции, супом опять-таки предполагается заливать поджаренный хлеб. На рисунках Мэя, изображающих варианты сервировки, в центре стола стоит огромная супница.
Вот некоторые занятные рецепты:
Яблочный суп
2 фунта яблок, без серединки, мелко порезанных
2 кварты воды
1 столовая ложка лимонной цедры
1 палочка корицы
Щепотка соли
200 г. сахара
2 столовых ложки муки
Треть стакана воды
Полстакана белого вина
Сварить яблоки с цедрой, солью и корицей. Варить на медленном огне под крышкой, пока не размягчатся. Размять, добавить сахар. Развести муку в воде, постепенно добавить к яблокам. Варить, пока суп слегка не загустеет, все время помешивая, чтоб не подгорело. Добавить вино. Подождать, пока не закипит, снять с огня и подавать.
Шотландская похлебка с курицей и пореем
На шесть-восемь порций:
Полкурицы
1-2 порея
2 кварты бульона
1 чайная ложка соли
Пол чайной ложки перца
Сварить сначала курицу, затем, если нужно, разбавить бульон водой. Вынув курицу, положить в бульон порей, соль и перец. Варить, пока лук не размягчится.
Сассекский суп
2 фунта говядины, порезать кубиками
2 столовых ложки муки
1 сельдерей, мелко порезанный
2 средних луковицы, мелко порезанных
Соль
Молотый черный перец
Три гвоздички
1 столовая ложка уксуса
1 столовая ложка сливочного масла
Стакан крепкого бульона
Посыпать мясо мукой и обжарить на сковородке на маленьком огне. Затем на той же сковородке обжарить сельдерей и лук. Положить на дно глубокой кастрюли слой лука и сельдерея, затем слой мяса – и так до верху, посыпав каждый слой солью и перцем. Добавьте гвоздику и уксус. Смазать сверху сливочным маслом, залить бульоном, накрыть крышкой и варить полтора часа.
Чесночный суп
6 столовых ложек растительного масла
6 зубчиков чеснока, мелко порезанных
300 грамм хлеба, порезать кубиками
1 чайная ложка паприки
Куриный бульон
Нарезанная петрушка
Вылить масло в кастрюлю, нагреть. Выложить в кастрюлю хлеб и чеснок и поджаривать до золотистой корочки. Добавить бульон и паприку. Варить 5-10 минут, пока хлеб не разойдется. Подавать, посыпав нарезанной петрушкой.
Суп из эля с луком (XV век)
Нарезать лук (не слишком мелко), сварить до частичной готовности, достать из кастрюли, позволить стечь. Затем обжарить в масле до полной готовности. В большой кастрюле смешать эль, лук, шафран и соль по вкусу. Довести до кипения, затем убавить огонь и варить еще до пятнадцати минут до получаса. Нарезать хлеб (черствый, без корочки) маленькими ломтиками или квадратиками, положить на дно миски, залить супом.
https://tal-gilas.livejournal.com/240257.html
скрытый текстСчитается, что слово суп (soup) этимологически восходит к позднелатинскому suppare – намокать, пропитывать. В свою очередь, оно произошло от древнегерманского корня “sup” с аналогичным значением. Латинское существительное suppa вошло в французский язык как soupe и означало первоначально хлеб, намоченный в бульоне, или бульон, сваренный на хлебе. В этом значении слово soupe (или sop) вошло в XVII веке в английский язык. До появления слова soup англичане называли аналогичное блюдо broth или pottage. Broth’ом заливали лежавшие в миске мясо, овощи и куски хлеба, иногда поджаренного (прообраз современных гренков). То есть, хлеб довольно долго составлял непременную часть этого блюда. Затем стало модно подавать бульон отдельно, и в начале XVIII века soupe окончательно занял место традиционного первого блюда в английской (и не только) кулинарии.
В Средние века broth (бульон) подавали к столу в мисках и зачастую пили прямо из них. Если для простонародья крепкий бульон мог служить отдельным блюдом, то в богатых домах он зачастую играл роль подливки или соуса к мясу и овощам. Вдобавок горячий broth был хорошим средством, чтоб они не остывали. Мясо и овощи порой подавали отдельно, а порой, нарезанные на мелкие кусочки, оставляли плавать в бульоне. В таких случаях содержимое вытаскивали из общих мисок при помощи ножа, а то и просто руками. Разумеется, воспитанный человек должен был уметь извлекать лакомые кусочки, не погружая чересчур глубоко руку в миску.
В XIV веке бульон уже не пили из мисок, а черпали ложками. Умение донести ложку до рта, не расплескав жидкость на стол и на воротник, считалось признаком воспитанности, об этом неоднократно упоминали авторы справочников по этикету. Ловкое пользование ложкой стало, своего рода, социальным маркером.
Рецепты супов есть во многих средневековых английских поваренных книгах. Так, в сборнике, составленном в конце XIV века придворными поварами Ричарда II, описаны несколько видов супов и бульонов, которыми предполагалось заливать лежавший в миске хлеб. Самый же большой перечень приведен в «Опытном поваре» Роберта Мэя, изданном в Лондоне в 1660 году. Из двухсот страниц книги примерно пятую часть занимают супы. Мэй, обучавшийся в Париже и успевший поработать поваром в тринадцати знатных английских домах, был хорошо знаком с модными европейскими веяниями; не отрываясь полностью от кулинарных традиций Средневековья, он, тем не менее, привнес некоторые новые идеи. В своей книге он знакомит англичан с французским раковым супом (bisque) и итальянским brodo с сыром и клецками (тортеллини). В числе овощей для супа упоминаются шпинат, морковь, артишоки, картофель, репа; вполне в духе средневековой традиции, супом опять-таки предполагается заливать поджаренный хлеб. На рисунках Мэя, изображающих варианты сервировки, в центре стола стоит огромная супница.
Вот некоторые занятные рецепты:
Яблочный суп
2 фунта яблок, без серединки, мелко порезанных
2 кварты воды
1 столовая ложка лимонной цедры
1 палочка корицы
Щепотка соли
200 г. сахара
2 столовых ложки муки
Треть стакана воды
Полстакана белого вина
Сварить яблоки с цедрой, солью и корицей. Варить на медленном огне под крышкой, пока не размягчатся. Размять, добавить сахар. Развести муку в воде, постепенно добавить к яблокам. Варить, пока суп слегка не загустеет, все время помешивая, чтоб не подгорело. Добавить вино. Подождать, пока не закипит, снять с огня и подавать.
Шотландская похлебка с курицей и пореем
На шесть-восемь порций:
Полкурицы
1-2 порея
2 кварты бульона
1 чайная ложка соли
Пол чайной ложки перца
Сварить сначала курицу, затем, если нужно, разбавить бульон водой. Вынув курицу, положить в бульон порей, соль и перец. Варить, пока лук не размягчится.
Сассекский суп
2 фунта говядины, порезать кубиками
2 столовых ложки муки
1 сельдерей, мелко порезанный
2 средних луковицы, мелко порезанных
Соль
Молотый черный перец
Три гвоздички
1 столовая ложка уксуса
1 столовая ложка сливочного масла
Стакан крепкого бульона
Посыпать мясо мукой и обжарить на сковородке на маленьком огне. Затем на той же сковородке обжарить сельдерей и лук. Положить на дно глубокой кастрюли слой лука и сельдерея, затем слой мяса – и так до верху, посыпав каждый слой солью и перцем. Добавьте гвоздику и уксус. Смазать сверху сливочным маслом, залить бульоном, накрыть крышкой и варить полтора часа.
Чесночный суп
6 столовых ложек растительного масла
6 зубчиков чеснока, мелко порезанных
300 грамм хлеба, порезать кубиками
1 чайная ложка паприки
Куриный бульон
Нарезанная петрушка
Вылить масло в кастрюлю, нагреть. Выложить в кастрюлю хлеб и чеснок и поджаривать до золотистой корочки. Добавить бульон и паприку. Варить 5-10 минут, пока хлеб не разойдется. Подавать, посыпав нарезанной петрушкой.
Суп из эля с луком (XV век)
Нарезать лук (не слишком мелко), сварить до частичной готовности, достать из кастрюли, позволить стечь. Затем обжарить в масле до полной готовности. В большой кастрюле смешать эль, лук, шафран и соль по вкусу. Довести до кипения, затем убавить огонь и варить еще до пятнадцати минут до получаса. Нарезать хлеб (черствый, без корочки) маленькими ломтиками или квадратиками, положить на дно миски, залить супом.
https://tal-gilas.livejournal.com/240257.html