Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Старый скорпион никогда ничего не делает просто так. Решка скромно потупилась, изображая смущение от расточаемых Малхазом похвал. Умница, красавица… ты, никак, собрался меня послать не просто с кем-нибудь переспать или что-нибудь спереть, и стараешься подсластить пилюлю? Надо держать ухо востро, – когда вместо привычного уменьшительного старикан без запинки произнес её полное имя, молодая женщина осторожно покосилась на шейха из-под пушистых длинных ресниц. Мать, явившаяся с какой-то из отдалённых Пластин, назвала дочь странным именем тамошней древней богини, но, кажется, кроме покойной матушки и её самой его никто ещё не произносил вслух. Эрешкигаль, значит. Что-что?
Чем дальше, тем страннее – или дед чего-то не договаривает. В прогулке к тарайин не было ровным счетом ничего опасного. Даже если оставить в стороне, что часть адептов была знакома Решке с их совместного детства, а часть – по отроческим, куда более смелым похождениям, праправнучку одного из шейхов никто из ифритов не рискнул бы обидеть, будь она хоть беспомощной, не умеющей за себя постоять деревенской дурочкой. Какой ни будь женщина, а оскорбить её – оскорбить клан, мало желающих рискнуть здоровьем, а то и жизнью ради сомнительного удовольствия поглумиться над слабой.
читать дальше***
Новый этап всё ещё неизвестного Зоэлева плана привёл на окраину – очевидно, амир вознамерился сделать то, что не удалось им с Лино, вернуть Фероза к разумной жизни вне молитв и плясок. После потасовки в «Крылатом быке» о возвращении легенды узнали решительно все – мало того, что ухитрился ускользнуть от Нержеля и его прихвостней, так совершенно неожиданно удивил даже тётушку Анни. Никто не думал, что в карманах Зоэля найдутся денежки, когда он во всеуслышанье заявил, будто готов разом возместить бриллианту инфраструктуры Сифра последствия воспитания Его Мэрскости стадом онагров и вопиюще низкую компетентность городской стражи. Тётушка отнеслась к этому пассажу с недоверием, но явно гордилась, что её библиотека помогла превратить ораторское искусство воспитанника в оружие массового поражения – из тех, кто не успел разбежаться, с точным значением всех слов были знакомы разве что приезжие балагуры, прочий народ либо догадывался по контексту, либо делал собственные выводы, более забавные, нежели верные. Читал Зоэль так же, как жил в целом – беспорядочно и жадно, с вилл он воровал в том числе и книги, от учёных трактатов до сборников легкомысленной поэзии. Когда амир развязал вынутый из-за пазухи небольшой свёрток, вздох удивления вырвался даже у тётушки. Самоналоженный штраф был уплачен с блеском – на выцветшем зелёном шёлке покоилась россыпь отборных неогранённых изумрудов. На них можно было, пожалуй, не просто сделать ремонт, а перестроить здание полностью и ещё изрядное время вовсе не думать о выручке. Все сочли, что на Пустошах Зоэлю посчастливилось найти один из кладов, а он в ответ на все предположения только загадочно улыбался и шутил. Слухи моментально разлетелись по городу, старый Сифр будто очнулся от своей дремоты, а его обитатели предвкушали новые, пока не совершённые подвиги Козьего Вора, которые можно будет неспешно и со вкусом обсудить за чашечкой кофе или стаканчиком горячительного.
Но если вот так, как сейчас, встать спиной к городу, то в единый миг отлетали все посторонние мысли. Начинало казаться, что нет более ни блистательного Сифра, ни других городов, нет ничего, кроме бескрайних барханов и звёздного неба, и последний оплот жизни – эта маленькая площадка, на которой сошлись те безрассудные, что спешили укрыться от невзгод жизни в таинственной тени первобытных чудес.
Раньше тарайин собирались для своих церемоний прямо на Круглой площади, но как только число смертельных случаев переполнило чашу терпения городских властей, место пришлось сменить. Древние обычаи и традиции высоко ценились мэрией лишь в том случае, если не мешали бурному денежному потоку питать городскую казну. Даже когда ифриты совсем перестали подниматься в воздух, вернуться им не позволили: мозги на мостовой – дурной финал любого аттракциона, а для того, чтобы дарить туристам уникальную возможность отбить копчик, поскользнувшись на чьих-нибудь внутренностях, давно существовали рыбные рынки и гульские трущобы.
Гулко били барабаны, тягуче и пронзительно вторила их ритму зурна. От курильниц поднимался терпкий тяжёлый дым. В свете факелов заброшенный клочок земли преображался, становясь частью великих Пустошей, вплотную подступавших к городу. Колыбель могущества и могила всего сущего, безжалостная и справедливая, каждому путнику возвращающая то, что у него на сердце.
Шёл третий круг, фигуры адептов плавно двигались друг за другом в священном танце, каждый вращался вкруг себя, воздевая одну руку к небу, а вторую обращая к земле. Фероз неотрывно следил за ними со своего импровизированного престола – бараньей шкуры, выкрашенной в алый, цвет крови, огня и самой жизни, столь любезный Богине. Наряд новоявленного шейха тоже был ал до последней нити кисточки на феске, венчавшей бритую налысо голову. Чёрные одежды танцоров символизировали ту непроглядную тьму, что разгоняет лишь пламя Всематери. Всё также лилась музыка, вращались фигуры, но Керим вздрогнул почти за секунду до того, как сбился общий строй. Мелодия звучала иначе, наполняя даже душу неверующего отзвуком неведомых страстей. Ошеломлённые танцоры отступили к краям, пытаясь понять, кто допустил ошибку, Фероз бросил гневный взгляд на музыкантов, но барабанщики и зурначи не отнимали рук от инструментов, словно одержимые какой-то стихией. Кто-то попытался заново вернуть ускользающую радость, но вскоре оставил эту затею. Лишь один упорный, видимо, новичок, был готов рискнуть и принять вызов неведомых сил. Ритм постепенно ускорялся, заставляя несчастного крутиться, как взбесившееся веретено, и то прижимать руки к груди в порыве нездешней тоски, то широко раскидывать их в попытке объять весь мир. Никто не тронулся с места, чтобы прервать недозволенное действо – до того диким исступлением веяло от высокой фигуры, что того и гляди упадёт замертво, отведя гнев Богини. И не понять, через какое коленце завораживающая неистовая пляска переходит в подобие припадка и обратно. Только лихо сверкают глаза в прорезях платка, да пронимает широкие плечи смельчака мимолётная дрожь. Ещё один заход – и ещё, и – вздох вырвался даже у Керима – очередной виток невидимой спирали оторвал танцора от земли и поднял высоко в воздух, продолжая раскручивать. Просторные одежды чёрным парусом реяли на ветру, искры, упавшие со стёртых каблуков, быстро гасли в песке, но на это почти никто не обратил внимания – теперь все ждали только одного, неизбежного. Музыка смолкла. И вознёсшийся стремительно пал, а точнее, легко приземлился, как уличный мальчишка, прыгающий с высокого забора.
– Славный у вас тут кружок народных танцев! – взмыленный Зоэль с облегчением избавил свою бедовую голову от полуразмотанного и сбившегося на сторону убора и лучезарно улыбнулся всем сразу. – Идейных безумцев принимаете?
Фероз спешно покинул своё место, встал напротив Зоэля и с чувством провозгласил:
– Воистину, весь мир – ковёр под ногами Великой матери. Куда ни обращаешь взгляд – всюду лик её и присутствие!
Затем обнял новобранца и друга так крепко, что кости затрещали. Неоспоримый плюс искренней веры – будь все эти церемонии для Фероза просто поводом покрасоваться и заслужить почёт, Зоэлю достались бы удавка или кинжал, и отнюдь не в подарок. При всей объявленной благости и полном миролюбии, поголовье насмешников, приходивших поизгаляться по пьяни, изрядно проредилось: в рядах тарайин Фероз был не единственным бывшим наёмником.
Церемонию закончил так, как того требовали обычаи – ровно в конце третьего круга он поприветствовал молодого послушника и объятием благословил общность устремлений, но народ не спешил расходиться – всем хотелось посмотреть на «летуна», который смог воспарить и не разбиться. Но шейх подал знак к окончанию священного действа и скрылся в своём шатре за площадкой вместе с новым адептом. Менее удачливые танцоры всё ещё были крайне убедительны и эффективны в роли охранников, потому легко убедили добрых горожан не гневить Богиню своим назойливым вниманием к её скромным служителям. Керим успешно проскочил этот кордон и поспешил присоединиться к приятелям.
– … и прежде, чем мирское богатство утечёт из рук, как песок, стань господином формы сотворённых вещей, а не рабом её, и скажи так: «Я ищу укрытия от тебя в лоне Всематери милосердной!»
На подвижном лице Зоэля немедля нарисовалось крайне похабное выражение, но мгновенно сменилось возвышенно-задумчивым, словно бы он искренне пытался проникнуться смыслом услышанной мудрости.
– Сдаётся мне, провозглашающие подобное прячутся от богатства недостаточно искусно, и оно всё время их настигает. Потому и живут не в палатках, а в душных дворцах, набитых слугами и антиквариатом. А жрать и вовсе принуждены какую-то фаршированную друг другом противоестественную дрянь в десять перемен под старое-престарое вино из пыльных кувшинов. От такой жизни желудок делается немощен, взгляд тускл, а чресла вялы. У слабых духом в похмельную башку поутру первым делом лезут мысли об умеренности, причём у отдельных страдальцев – об умеренности всеобщей. Душа моя всегда оплакивала подобный жребий, а ремесло помогало освободить бедняг от власти коварных объектов обладания. Я ли не истинный господин формы вещей после этого?
– Если бы я не видел твоего полёта, дал бы затрещину за такие шутки. А теперь поди разбери, как толковать. Если то не фокус, мне бы послать весточку наставнику и отдать тебе свою шапку младшего шейха.
– На что мне твоя шапка, когда и своя пока без дыр! – Зоэль тряхнул крепко спутанной курчавой гривой. – А твой наставник сам меня найдёт.
Керим улыбнулся. Любитель обычной жареной на мангале козлятины свысока относился к сложным блюдам, но от старого вина, сегодня также ставшего жертвой его обличительной тирады, не отказывался никогда – вором он был удачливым и мог позволить себе хоть купаться в хороших напитках.
– Драгоценный амир, – окликнул он Зоэля. – Если ты не лелеешь планов куда-нибудь улететь прямо сейчас, мы могли бы помочь миру избавиться от части столь презираемых тобой пыльных кувшинов с вином. Если вы оба, друзья мои, не возражаете, Феро мог бы послать кого-то из своих учеников в мою лавку – я черкну приказчику, чтобы отправил нам не «Серебро Сифра», а «Старое золото», оно много богаче на вкус.
Предложение нашло среди Зоэля живейший отклик, правда, сходу подверглось некоторой критике.
– К чему гонять бедняг взад-назад, жестокий властелин коммерции? Я же сказал тебе, что мы займёмся перераспределением благ, – и пора пришла. Любезно внесённый мною штраф за куртуазную неполноценность Нержеля бен Шакаля требует достойной компенсации. Платить я согласен лишь за друзей, красивых женщин и прочих социально угнетённых лиц, а этот генетический провал двух империй ни к одной категории пока не относится, – амир небрежно взмахнул рукой – и вдоль стены от входа выстроились стеллажи с кувшинами и бутылками. – Также я полагаю, что после полученных травм наш беспардонно дорогой градоначальник прекрасно обойдётся без обычных своих разносолов, – низкий столик едва выдержал свалившееся на него изобилие. – Ну и наконец, уже от других щедрот – привет тебе, дорогой блудный Феро, да и нам всем – фирменный козлёнок с травами тётушки Анни. Керим, что застыл, как просватанная девица! Наливай!
Керим развел руками.
– Тебе придется подождать, брат мой и друг, для начала я должен разобраться с угощением. Не думаю, что гроздьям спелого винограда и нежному сыру идут на пользу стоящий на них поднос с козлёнком и крупная дыня, да и копчёная грудинка, мне кажется, отвратительно себя ощущает, оказавшись в тазу с вареньем на ковре.
– Не хватало ещё нам самим сервировать стол и есть взаперти, когда вокруг шатается столько свободных рук и всегда готовых сожрать дармовое угощение ртов, – Фероз выглянул из-за полога шатра и кликнул адептов. Первыми, продолжая доругиваться, подбежала игравшая в кости у соседнего шатра четверка.
– Что прикажет шейх? – нахально улыбнулась девица с густой копной тёмных волос, повязанной ярким шёлковым платком.
Зоэль, уже ухитрившийся всё-таки утащить и открыть кувшин, даже не удосужившись стереть с него пыль, не глядя ответил вместо Фероза.
– Я не шейх, но приказать могу. Именем Великой матери и своим собственным: всем пить! Но сначала спасать провизию, в погребах у мэра меньший бардак, чем на кухнях.
– Приветствую очаровательную Решку, – Феро отвесил поклон. – Вряд ли досточтимый Малхаз обрадуется, узнав, что украшение его клана оказалось в моём шатре в роли служанки. Если поручение, с которым вы заглянули, не слишком безотлагательно, составьте нам компанию на правах гостьи.
Дамочка лукаво улыбнулась, бойко перевязала платок так, чтобы спрятать пышные локоны, и деловито просочилась в шатёр первой.
– Шейх Фероз, какие церемонии между единоверцами! Мы семья, и я с удовольствием поухаживаю за вами и вашими гостями, мужчины не умеют так красиво резать и раскладывать мясо и фрукты.
Керим внимательно следил за нею – знаком с правнучкой всесильного Малхаза он был лишь понаслышке, но злые языки поговаривали, что обаятельная нахалка выполняет самые разные поручения деда, даже те, для которых логичнее было бы пригласить Зоэля. Не пойман – не вор, конечно, да и слухам не всегда можно верить, но… на всякий случай надо бы спросить Феро, давно ли среди тарайин затесалась эта краля.
Зоэль, который мог оставаться без всеобщего внимания немногим дольше пятилетнего ребёнка, с интересом уставился на новоприбывшую и результат пристального смотра открывшихся красот, который на более отсталых Пластинах сошёл бы за оскорбительное домогательство, мгновенно тронул флюгер настроения порывом лирического ветра.
– О, стало быть, семья! Братец Феро, а не представишь ли ты мне сию прелестную дальнюю родственницу как подобает? Голос разума настойчиво говорит мне, что Решка – неподходящее имя для такой фемины, слишком отдаёт нумизматической фамильярностью, а то и вовсе душком народных азартных игр.
– Увы, – Фероз покачал головой, – как госпожа была представлена мне шейхом, так и именую её. Если мы и родня, как угодно было признать госпоже, то не столь и близкая.
Улыбка Зоэля сделалась ещё шире, голос моментально обзавёлся дополнительными обертонами, адресованными отнюдь не друзьям.
– Не вижу в том никакой беды, кроме радости: иногда близкое родство может быть ко злу. Роза Садов Всематери, молю, оставьте в покое грудинку! – Зоэль мгновенно оказался подле девушки, бережно, но тем не менее весьма цепко ухватил её за талию и торжественно водрузил на своё место. – Вы будете сегодня символ, идол и эталон нашей Богини, договорились? Нельзя же приставлять богиню к сырам и нарезкам! Феро, я не понимаю, ты служитель культа – и согласился на такое святотатство!
– Я протестовал, – вяло отозвался тот. – Но, если госпожа чего-то захочет, пытаться ей помешать – дурная трата времени.
Он оказался прав – девушка, очутившись на подушке, с которой вскочил Зоэль, не растерялась. Вытащив из рукава небольшой ножик с костяной ручкой, увенчанной копытцем, она что-то пробормотала и сделала лёгкий взмах – здоровенная дыня медленно, словно нехотя, подкатилась к Решке. Нож, очевидно, одновременно был и призывающим предметы амулетом, слабым, но вполне действующим.
– Верю, что столь галантный незнакомец, – она искоса кокетливо взглянула на Зоэля, – сможет добыть не только место за столом для нежданной гостьи, но и достойное этого плода блюдо.
– Воля женщины – воля Всематери, – жёлтые глаза амира весело блеснули, а в следующее мгновение под дыней оказалось простое бронзовое блюдо. Керим понял первым – не удержался и присвистнул, сообразив, насколько эта примитивная и грубоватая для неискушённого глаза вещь старше всех присутствующих вместе взятых.
Решка наклонилась и взяла блюдо с пола. Несмотря на тяжесть посудины и огромную дыню, она управилась с ношей так легко, словно та была картонной, даже ножик продолжала держать, прижав безымянным и мизинцем к ладони.
– Лучшего ложа не удостаиваются и персики из Эдема, – восхищенно произнесла она, сияющими глазами уставившись на замысловатый резной узор. – Я счастлива, что Всемать привела меня сегодня в этот шатёр и позволила встретить одного из самых примечательных сынов своих.
«Примечательный сын», предусмотрительно устроившийся подле свалившегося на их головы символа богини, молча разливал вино. Только сейчас Керим обратил внимание, что его платье адепта из чёрного сделалось тёмно-зелёным. Или было таким сразу, но в свете факелов и буйстве пляски никто не заметил? Он непонимающе уставился на амира, а тот лишь подмигнул в ответ и вновь обратил взор к правнучке Малхаза.
– Говорят, будто она очень ревнива, но это вздор – иначе бы все прекрасные дети её никогда не встречались и гибли от тоски в объятиях недостойных, магия угасла, а род долгоживущих прервался бы.
Решка водрузила блюдо в центр низкого столика. Неизвестно, когда она успела, но дыня теперь представляла настоящее произведение искусства – из нее был вырезан цветок наподобие розы, причем каждый лепесток этого творения был отдельным ровным ломтиком плода. Она ловко вытащила один из лепестков, не потревожив остальные, взяла простой глиняный бокал и чуть приподняла, словно салютуя собравшимся. Пригубив, она оценивающе покатала вино на языке и удивленно взглянула на Фероза:
– Шейх Фероз, ваш шатёр сегодня полон чудес. Не только незнакомец, щедро одаренный Всематерью, но и вино, которого не должно было оказаться ни за чьим столом в Сифре, – мэр так восхитился, попробовав его, что отправил управляющего с наказом купить всю партию. Неужели Всемать услышала молитвы детей своих, и мэр, разорившись, распродает имущество и погреба?
Фероз, похоже, тоже пытался понять, что за метаморфозы постигли наряд амира, потому ответил обращённым к нему вопросом.
– Не льщу себя надеждой раскрыть эти тайны, но раз уж брат мой Зоэль снова обретён волей Всематери, то сможет пролить в мой шатёр свет костров истины – как удаётся то, что ранее считалось утраченным искусством для всякого ифрита?
– Вопрос содержит в себе ответ, – по лицу Зоэля трудно было что-то прочитать. – Понимаю, прекрасная… Решка, вы меня не знаете. Но вы меня узнаете. Все узнают. Не сейчас и не здесь, но в свидетелях и очевидцах недостатка не будет. А пока дай-ка мне свою руку, брат Феро. Не бойся, пророчить тебе грядущее намерений не имею, хоть Керим и подтвердит – прогнозы касаемо красоток, что найдут нас сами, сегодня сбылись.
Фероз протянул раскрытую ладонь, амир положил на неё янтарную гроздь винограда, сомкнув пальцы.
– Где соберутся во имя Всематери трое – там дух её среди них, – он послал выразительный взгляд Решке, а потом коротко кивнул Ферозу. – Отведай сам и раздай братьям. Как распорядиться иными дарами, я скажу, когда придёт час.
***
Война давно оставила попытки связаться со старой подругой. Даже вздумай она ради этого объявить общий сбор четвёрки Всадников, как в былые времена, вряд ли бы откликнулся кто-то, кроме Мора. Смерть после окончания ярмарки предпочла со всем возможным достоинством устраниться от придворной жизни, предоставив желающим закрывать бреши и пополнять кадровый резерв самостоятельно. А желающие, разумеется, набежали, как голодные гули на свежий скотомогильник. Поскольку Смерть слишком быстро вернулась в Пандем и с тех пор не покидала своей резиденции, Война серьёзно подозревала, что чем хуже шла игра, тем дороже обходилась хорошая мина.
Когда портал закрылся, и последние искры погасли в высокой траве, Война, бесшумно ступая, прошла за ограду. Тяжёлые кованые прутья почти скрылись в цепких объятиях лиан, некогда ухоженные дорожки заросли, превратившись в узкие тропинки. Молчаливые силуэты, возникшие из темноты, были едва отличимы от садовых статуй. Гостеприимный оскал черепов вместо лиц – мужских, женских, детских.
– Хозяйка дома, прекрасно, – Война невесело ухмыльнулась в ответ. Невысокая фигурка в белом отделилась от остальных и указала вглубь сада, откуда сквозь заросли пробивался свет, отражаясь в тёмных окнах особняка. Девочка выжидательно застыла, не сводя с гостьи пустых глазниц.
Война вздохнула, пошарила по карманам и протянула ей небольшую золотую фляжку.
– Чем богаты, дорогая. – Девочка довольно хихикнула, поправила съехавший на лоб венок, тонкие косточки пальцев хищно обняли подношение. Фигуры, преграждавшие путь, растаяли в воздухе, но Война чувствовала, что за ней продолжают наблюдать.
Капризы пандемской погоды в последнее время не подчинялись никаким законам, но здесь надоевшая духота слегка поумерила свою силу. Запахи ночных цветов заглушал аромат курильниц, на резные глянцевые листья в неверном свете масляных светильников ложились длинные тени.
В плетёном кресле, поджав ноги, устроилась высокая смуглая женщина. Никакого сходства с фавориткой Князя, утончённой светлокожей брюнеткой, похожей на статуэтку из костяного фарфора. Резкие до грубости экзотические черты, пухлые губы, кожа цвета меди и глаза, тёмные, как дым от горящей плоти. Она задумчиво водила пальцами по грубо размалёванной деревянной дощечке, несколько таких же небрежно валялись на низком столике рядом с початой бутылкой мескаля. У ножки кресла, как диковинный питомец, притулился большой саквояж. В его раскрытой пасти виднелись те же нехитрые поделки вперемешку с какими-то бумажками, флакончиками и прочими вещицами, выглядевшими, как мусор с заброшенного чердака. А саквояж, пожалуй, при жизни был крокодилом весьма солидных размеров – не зухос, конечно, но не любая же Пластина – Зоопарк.
В безделицах, которыми было набито нутро покойной рептилии, не было ни грана магии, но и просто хламом их счёл бы только глупец. На одной из дощечек Война разглядела примитивный рисунок, больше похожий на вдохновенную фиксацию чьего-то наркотического бреда. Не то драка, не то оргия, не то детский праздник, но изображённый над всей этой человеческой каруселью скелет в пышном платье кое-что прояснял.
– Сувениры из отпуска? – нарочито беспечно осведомилась Война, воздержавшись от комментариев по поводу разительно изменившегося облика подруги. Этот костюмчик она помнила, и ничего хорошего он не предвещал.
– Из самоволки, – Смерть одарила Войну быстрым взглядом исподлобья, словно ждала какого-то подвоха. Гладящие дощечку пальцы напряглись, сделавшись похожими на когти. – Не ждала тебя так скоро, надеялась, что он не слишком зол.
– Меня никто не посылал, – Война подвинула к столику кресло-близнец того, в котором расположилась хозяйка дома, и уселась, не дожидаясь приглашения. Точно так же, не спрашивая разрешения, материализовала простой деревянный кубок с вырезанным по краю узором из рябиновых веток и наполнила его мескалем из початой бутылки. Плеснула малую толику на каменный пол, пригубила. Едва заметно скривилась, но сделала ещё глоток прежде, чем поставить кубок на стол. – Ни с тобой, ни из тебя, ни для тебя…
Смерть метнулась стремительно, словно атакующая змея, и отвечала на формулу, уже стоя на коленях перед креслом, где устроилась подруга. – Прости. – Колеблющиеся огоньки светильников превратили выступившие на глазах слезы в капли расплавленного золота.
– Прощено и забыто, – равнодушно отозвалась Война. – На твоем месте я, возможно, решила бы так же – мы слишком давно не болтали наедине, Хаос изменчив, а властитель непредсказуем.
– И непостижим, – Смерть зло оскалилась, встала и вернулась на прежнее место. Порывшись в саквояже, выудила оттуда коротенькую трубку, очевидно, вырезанную из початка, и полосатый кисет. Закурив, сосредоточенно вгляделась в дым.
– Огонь и земля говорят об одном и том же, – молвила она после небольшой паузы. – Ты не спрашивала осоку и серебро?
– Нет, – Война залпом допила остававшийся мескаль, не чувствуя вкуса, и щелчком пальцев заставила появиться на каменных плитах небольшое озерцо. Зачерпнула воды, вынула из кармана тонкий белый платок и окунула край в кубок. Ткань мгновенно окрасилась алым. Кубок и ткань полетели на пол и исчезли вместе с озерцом. Длинная плеть лианы, заскользившая было к нему, разочарованно поникла, когда остатки влаги ушли в землю, впитавшись между плит.
– Всё говорит об одном, – подытожила Смерть с некоторой горечью.
– Но почему-то отказывает в любезности назвать время, место и причину, – рыжая завернула длинное солдатское ругательство. – Без этого толку от мрачных знамений – как с варана шерсти.
Смерть отложила трубку и снова запустила руку в свой бездонный саквояж. Теперь на свет из недр покойного крокодила появилась горсть разноцветной фасоли и высохших, сморщенных ягод кофе, полдесятка полустертых монет, пара ракушек и несколько ржавых оружейных гильз. Все это полетело на столешницу хаотичной россыпью.
– Максимилиан, – негромко произнесла хозяйка дома. На зов тотчас явился слуга. Глазниц у него оказалось три – даже Война не сразу поняла, почему, а гладкая черепная кость была покрыта замысловатым узором. В руках прислужник бережно держал небольшой деревянный поднос. Война вгляделась магическим зрением в деревяшку с облезшей позолотой и тихо присвистнула – вещь была очень старой даже по меркам демонов. На матовой поверхности были горкой насыпаны черепа – пара птичьих, кошачий и несколько лисьих или принадлежавших небольшим собакам. Черепа тоже оказались на столешнице, слуга с подносом поклонился и отступил в тень лиан.
Натюрморт на столике зашевелился. Предметы медленно пришли в движение, распределяясь по невидимой разметке – так складываются в узоры железные опилки на тарелке, если поднести к донышку магнит.
Смерть подалась вперёд и уставилась на картинку, явно имевшую для неё какой-то смысл. Под её взглядом несколько фасолин сгорело, раскололся и превратился в горсть песка птичий череп, загорелись глаза у одного из собачьих или лисьих черепов. Война с интересом наблюдала, стараясь не дышать.
– Он или она. Мы или Раймир. Раньше, чем думали, – выдохнула Смерть. Когда одна из ягод неожиданно выстрелила тонким, нежным ростком, женщина торжествующе оскалилась, а затем утомленно откинулась на спинку кресла и вытерла пот со лба. Стол сам собой очистился – и на этот раз хищная лиана успела. Её воздушные корни жадно обвили обломки черепа и несколько фасолин вместе с хрупким кофейным ростком.
