Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
– Отчего вы так мрачны, друзья мои? – Асмодей, обладавший тактичностью голубя, на красноречивые взгляды Малефа и Маклина отреагировал как на приглашение, хотя компания министра культуры – последнее, что им сейчас требовалось. – Дорогой граф и вовсе не проронил и словечка за всё заседание.
– Зато чтобы заткнуть твой фонтан, чуть не понадобилась аж Большая княжеская печать, – машинально огрызнулся Маклин и, услышав характерный вздох, моментально осознал свою ошибку.
– Я не привык довольствоваться малым, – ответил Асмодей и ловко вклинился между коллегами, уцепив при этом Малефа под локоть, чем вызвал мгновенное и острое желание сбросить папашин озабоченный репейник с ближайшего моста, а лучше уронить прямо на голову хозяину. Маклин, которому повезло больше, лишь неприязненно покосился на болтливого попутчика. Жертвы переглянулись: обоим стало ясно, что избавиться от Асмодея без применения силы решительно невозможно, а устраивать драку на улице было бы до крайности глупо. Маклин кивнул Малефу и резким жестом открыл портал.
– А куда мы, собственно, направляемся? – живо поинтересовался княжеский любимец, но, поскольку ответа не получил, просто покрепче ухватился за свой молчаливо протестующий буксир и вместе с ним последовал за графом.
читать дальшеОказавшись в своём рабочем кабинете, Маклин занял привычное место за столом и первым делом полез в барный шкаф.
– Отцепитесь, – чеканно-вежливо процедил Малефицио, начав серьёзно подозревать, что у папаши в закромах имелся специальный репеллент – как-то же ему удалось избавиться от постоянного присутствия фаворита при своей особе.
– В счёт долга? – игриво спросил Асмодей, ослабляя хватку.
– По любви! – парировал Малефицио и поспешил обосноваться на широком подоконнике, подальше от сомнительных притязаний. На долю Асмодея осталась допросная кушетка – рабочий процесс шефа Третьего отделения не предполагал иной мебели для посетителей, а все остальные обходились без церемоний. Министр культуры был не сильно обрадован перспективой, но устроился там, приняв самую непринуждённую позу. После чего драматически возвёл глаза к потолку и обратился к хозяину кабинета:
– Ах, доктор, моя жизнь – сплошной стресс. Нервы совершенно расшатаны заседаниями Совета и неразделённой любовью!
Серия тихих щелчков послужила ответом – и Асмодей оказался надёжно привязан к кушетке. После неудачной попытки освободиться, возмущённо уставился на Маклина. Граф ответил ему гостеприимной каннибальской улыбкой, а пристяжные ремни затянулись чуть туже.
– Будь моим гостем, – радушно предложил он, заклинанием отправляя один из наполненных бокалов Малефицио, а затем доливая в свой. – Но я – не Темнейший, твои выходки поощрять не намерен. Полезно напомнить о порядках Третьего отделения, когда-нибудь да пригодится.
– Никогда не думал, что вы предпочитаете игры в злого дознавателя, но признаюсь, это так… пленительно, – протянул Асмодей, смерив свои путы и обстановку взглядом, исполненным порочной беззащитности. – Я готов сотрудничать со следствием любыми способами. Даже с риском для жизни. А наш красавчик Малефициано будет смотреть или присоединится?
Малефицио молча приложил бокал к виску и уставился в окно, невольно задумавшись о том, какой кошмарный и наверняка противоестественный катаклизм происходил в недрах Хаоса в тот день, когда из них выбрался Асмодей. Некоторые воспоминания при всём желании из памяти не стереть, но в данном случае это несомненно к лучшему.
– Следующим будет подан кляп, если не прикрутишь клоунаду, – предупредил Маклин, поморщившись. Он с удовольствием бы отправил Асмодея вместе с кушеткой прямо в Янтарный, но при всей своей докучливости княжеский фаворит обычно приносил меньше вреда, не будучи предоставленным самому себе.
– Подготовка госпереворота или просто оргия с расчленёнкой? – сарказм в голосе Михаэля только что водрузил свой флаг на очередной взятой высоте. Голограмма превосходно позволяла разглядеть хмурое лицо раймирца – видимо, в Светлом совете тоже не наблюдалось радостного единения.
– Когда в деле замешан синьор Випера, порой бывает трудно отличить одно от другого, – язвительно отозвался Малеф. – Но вы в любом случае промахнулись.
– О, Михаэль, какой приятный сюрприз! – Асмодей немедленно переключился на министра обороны. – Как здоровье малыша Изидора?
– Зашейте ему пасть, граф, вам сподручней, – Михаэль стряхнул пепел с сигары и наконец задал главный и основной вопрос, волновавший всех. – Могу я узнать, какого хрена обдолбаная ифритская сволочь машет древним драконьим дерьмом на всю Пластину? И какую ещё случайную документацию половых капризов Самаэля вы забыли спровадить в мусоросжигатель?
– Не звени ключами, Бештер, – в тон собеседнику ответил Маклин. – Не на плацу.
– Я один обратил внимание, что, помимо реликвария шейхов, этот затейник, похоже, обнёс нашего экс-державного сластёнку? – заметил Асмодей со скучающей миной. – Бедняжка Нитокрис, даже после жизни её не оставляют в покое. Хотя надо отдать должное, с тех пор, как её внешний облик был приведён к полной гармонии с внутренним, она сделалась гораздо более удобной. И надёжной – знали бы вы, что ей приходилось выдерживать!
– Пусть эти сведения умрут вместе с тобой, – оборвал Маклин очередной заход. – Бааль вполне мог прибрать к рукам нужный документ и найти исполнителя, но он не идиот. Всей выгоды ему – сидеть и надеяться, что Темнейший рассудит так же, когда очнётся.
– Если только он не сам это придумал, – подозрительно прищурился Михаэль. – Прецеденты были. Опять же, кому на полном серьёзе понадобилось бы трясти знамёнами рыжей и бросать вызов Раймиру?
– После своего загула он не в том состоянии, чтобы устраивать дорогостоящее шоу с очередным подсыльным лжепророком, – с обидой в голосе отметил Асмодей. – Возможно, его сивая мегера могла бы ответить на вопрос, где он столь безобразно промотался, но очевидно не желает этого делать. С таким же успехом ифритский подарок может быть прямиком из Шахматного кабинета. Вдруг кое-кто решил разбавить сплетни о бесплодных шашнях свеженькими некрологами?
– Завязывай таскать у шефа порошок, Шамад. Любимые отморозки Светлейшего уже двинули прощупывать почву. Это так, на случай, если кто из вас вздумает влезть туда же. Мальчишка проболтался, когда закусился с Малхазом – крайне неканоничный, но достоверный вариант истории шейха-полудурка в одной связке с упоминанием хидирин. Возможно, в рамках ифритской традиции, а возможно – и как предупреждение. Где он там шлялся – неизвестно, но Пустоши в целом паршивое место для одиноких прогулок.
– Позвольте, но что стихийным и беспамятным до хода истории? Сожрать или покуражиться – свидетельств довольно, – с неподдельным интересом уточнил Малефицио. Ему доводилось встречать упоминания о свободных духах Пустошей, не имевших физического тела, но обладавших огромной силой. Опасные эксперименты с развоплощением в большинстве случаев приводили к утрате памяти, а то и личности. В такую ловушку можно было угодить случайно, так что любой достаточно сильный Высший, погибший в песках, имел шанс продолжить свою жизнь беспокойным духом подле собственной мумии, постепенно сходя с ума. Подобные твари могли вселяться в животных или неосторожных путешественников, но в очерках не было ни слова о каком-то более осмысленном вреде, нежели гибель парочки караванов, вымершее селение или возникновение новых идиотских культов и верований среди краткоживущих. Говорящий лошак или пылающее фиговое дерево – отличный цирковой аттракцион, но сомнительный проводник воли высших сил.
– Любишь старые книжки, парень, – читай их все и до конца. – Михаэль снисходительно посмотрел на задумавшегося Малефа. Башковитый малый, но не приведи Хаос ему схлестнуться с Двухголовыми. Тех тоже очень интересовали предания древности. – Для беглых генералов бешеной ведьмы халявный сосуд с таким послужным списком – отличный шанс реванша. А шейхи за магию отдадут что угодно. Их понимание сущности хидирин – как раз оттуда. От таких оставалась идея слепой преданности и стремление освободить свою царицу любой ценой. И сила. А красивые слова сам знаешь, как пишутся – под очередной кувшин и в дыму священных трав.
– Даже если предполагать худшее, он один. Лазурь далеко, с магией дело обстоит чуть лучше, чем у шейхов, да и грызня между собой занимает тамошние кланы больше, чем возрождение былой славы, – резонно заметил Маклин. – Он надорвётся и повредит сосуд. Впрочем, этот самозваный избранник забытой и погребённой может быть и просто бастардом какого-нибудь Высокого дома. Ему за четыреста – возможно, манифестация способностей. Угроза жизни, найденный артефакт, артистический темперамент и ифритские суеверия – совокупно имеем на выходе все эти пляски. Мало до него было кретинов – взять хотя бы секту тарайин, из-за которой Круглую площадь едва не переименовали в Скользкую. Тоже кому-то что-то померещилось возле старого алтаря из-за очередного бездненского катаклизма – и началось. Теперь не падают, что крайне неудобно в перспективе.
– Да, отчёт об организованном налёте на администрацию Сифра и посольство все читали, – поморщился Михаэль. – Только ифритской освободительной авиации нам недоставало. Верховодит там Фероз ибн Фирсет, бывший наёмный убийца, сектант и – как вы могли догадаться – названый брат во сиротстве этого треклятого Зоэля. Прочий народ просто подтянулся спускать пар и спасать из горящих зданий ценное имущество.
– Объекты культурного наследия пострадали не меньше, – подал голос Асмодей. – Какая архитектура пропала, эталонный колониальный стиль! Дикари! Сожгли старейший увеселительный дом Сифра только потому, что этот кретин Нержель решил там укрыться! Даром, что одновременно родич вашего финансиста и нашего перемещенца. Вроде дальний, а такой недалёкий… Мой атташе сообщил, что его кхм… арестовали, когда он пытался сбежать, но спьяну не смог открыть портал. У него что-то личное и с нашей кучерявой крупнокалиберной проблемой, и с его вторым побратимом – Элинором Фирсетским. Жуткий тип, но недурной администратор. Шоу с изгнанием низложенного мэра удалось на славу, в лучших традициях факиров. Даже я не уверен, что стоило вставлять орудие народного гнева так глубоко без предварительной подготовки, но зато силы оставили страдальца до того, как подожгли запал. К тому же ему помогли с порталом и любезно отправили в сторону его прежней провинции. Лино большой затейник, даже руки сковал так, что за счёт выворотного угла трудности у бедняги будут не только с нижними… конечностями.
Собеседники с явным злорадством наблюдали за попытками министра культуры сопроводить очередной пассаж бурной жестикуляцией, но такими мелочами смутить Асмодея было невозможно. – А вообще я полагаю, что вы слишком усложняете. Если пройтись по ситуации бритвенным станком простой истины, то налицо действие ифритской преступной группировки под патронажем местных деятелей культа. Ну побуянят, ну захватят что-нибудь, ну поиграют в свободу, равенство и братство. Все мы знаем, чем всё закончится, даже без предсказаний – наблюдали бессчётно на разных Пластинах. Этот очаровательный дебошир – вор, а не политик. Добрые горожане проспятся и поймут, что его обещания – пустой звук, а барахла с разгромленных вилл классового врага на всю жизнь не хватит. Зачем туристам отправляться туда, где вместо привычного веселья пьяные толпы, пожары и религиозные фанатики? Сутенёр, убийца и верный оруженосец-лавочник – хорошая банда, но не правительство. А Малхаз и его однокультники – просто древность с антресолей истории. Достаточно напомнить народу, кем были и что творили при Лилит эти почтенные благообразники, – всех замуруют в их пещерах. Меня всегда поражал этот парадокс – объявить богиней чокнутую стерву, у которой с начала мира на все случаи два рефлекса, да и те суть один. Почему бы не избрать для поклонения кого-нибудь действительно прекрасного и могущественного, но не имеющего привычки жрать собственных последователей?
– Мне кажется, кто-то обладает на редкость избирательной памятью и предпочитает забывать о своих славных деяниях, как только они были совершены, – Маклин с холодным любопытством патологоанатома уставился на Асмодея.
Тот ответил ему проникновенным нежным взглядом из-под полуопущенных ресниц. Даже будучи спелёнутым ремнями, министр культуры умудрился каким-то образом принять позу поэлегантнее, но это всё, на что его хватило, – видимо, оборудование графского кабинета оказалось не по зубам даже высшему метаморфу.
– Нет, вы решительно ко мне неравнодушны, дорогой граф! Зная вашу исключительную разборчивость, я польщён. Так приятно находиться в окружении друзей, которые действительно ценят мои таланты. Скажу без утайки – лишь с вами я чувствую себя по-настоящему в безопасности. С удовольствием бы поднял бокал за наш прекрасный союз!
Прочувствованная речь Асмодея внезапно прервалась сердитым фырканьем – на голову оратора обильно полилась вода.
– Прозит, – довольно кивнул Михаэль. – Извини, дошла одна содовая, вероятно, знаменитая защита Третьего не пропустила виски и стакан. Алкоголь и бьющиеся предметы, потенциальный источник.
Малефицио слез с подоконника, держа в руках только что материализованную бутылку. Чистые бокалы возникли на столе в тот же миг. – Рекомендую, – он разлил вино, подумав, снабдил один бокал трубочкой и отправил получившуюся конструкцию к Асмодею. – Порто из папашиных закромов. Безопасен, я проверил, – в подтверждение своих слов демон плеснул в собственный бокал и невозмутимо вернулся на подоконник, очевидно предпочитая ложу партеру в этом спонтанном театре.
Асмодей присвистнул.
– Мальчик, – вкрадчиво произнес он, – я не отказался бы узнать, как тебе удается магия в кабинете, где даже я ничего не могу сделать, и какими заклинаниями ты умудряешься воровать бутылки из Осеннего на расстоянии.
– Эта магия настолько ужасна, что я предпочту унести свои тайны в могилу, – пафосно ответил Малефицио. Маклин закашлялся, довольно удачно маскируя смешок. Михаэль и Асмодей, судя по всему, приняли подначку за чистую монету – теперь к княжескому сыну были прикованы уже два заинтересованных взгляда. Асмодей твердо вознамерился выяснить, каким образом наглому мальчишке удается обходить защитные заклинания двух Высших неизмеримо сильнее него, посему поспешно пробормотал «ни с тобой, ни из тебя…» и пообещал считать за собой ещё один небольшой долг, если тайна столь сильного заклинания будет раскрыта. В конце концов, если парень польстится на сделку и сдаст хотя бы контрзаклятия к защите на кабинете Палача, обмен можно будет счесть крайне выгодным.
Малефицио ещё некоторое время поторговался, но, наконец, соизволил снова слезть с подоконника. Церемонно попросив у графа прощения за то, что из личных меркантильных побуждений он раскроет одну из самых жутких тайн Третьего отделения, и дождавшись мрачного «Вот ничего молодым доверить нельзя», демон полез за пазуху. Вместо какого-нибудь древнего амулета он вытащил из-за ворота стальную служебную пластинку Третьего и покачал ею, словно гипнотизёр.
– Служебный амулет, добровольно и собственноручно выданный мной, – широко ухмыльнулся граф, – позволяет свободно пользоваться магией даже в моем кабинете. Как видишь, иногда быть зарегистрированным сотрудником Третьего отделения на редкость полезно.
Михаэль коротко хохотнул.
– Один – ноль, – кисло отозвался Асмодей. – Если и для Осеннего существует схожая бижутерия, готов приобрести её за любую названную тобой сумму.
– Увы, – скорбно вздохнул Малефицио, – разбогатеть мне не суждено. – Он вытянул перед собой руки, словно подставляя запястья под невидимые наручники. – Никаких побрякушек, кроме наглости – этими самыми руками я старательно перетаскал домой как минимум десяток ящиков любимого папочкиного пойла из погребов Осеннего. За дополнительную плату готов назвать место, где стоят стеллажи с наиболее интересным вином.
Асмодей утомлённо закатил глаза и заключил трагическим материнским тоном:
– Весь, весь в отца! Жесток, бессердечен и коварен! – после чего отважился испробовать угощение, проделав перед тем с несчастной трубочкой несколько искусных и довольно зрелищных манипуляций. Эффект оказался строго противоположным задуманному, но зрители стойко выдержали и эту культурную программу.
– Характер – в папу, внешность – в маму, – протянул Михаэль. – Хотя наоборот, боюсь, результат мог оказаться ничуть не безобиднее.
***
Рейна предпочла бы обойтись без визита в Янтарный, но помимо повестки дня следовало утрясти и ещё кое-что, о чем забыли в общей суматохе. Устное распоряжение никому, кроме Асмодея, не пришло в голову ни оспаривать, ни даже проверять, но нарушать древние порядки не стоило – и отдельные песчинки могут доставлять изрядное неудобство, попав в туфли, но бесчисленное множество таких песчинок, поднятое ветром, означает бурю, которая вначале ослепит тебя, а затем погребёт с головой. На стук каблуков, гулко разносившийся по коридору, выглянула Мэгс, верный часовой у владетельного тела. Рейна усмехнулась: идея вынести Первого среди равных и обустроить в мавзолее по соседству с Прекрасной Рахмой показалась ей вполне уместной. Переименовать достопримечательность в Мавзолей Адекватности помешало бы лишь то, что даже в обычном своём состоянии Его Инфернальное Величество был олицетворением каких угодно свойств и качеств, кроме этого.
– С кардамоном, – коротко распорядилась Рейна и прошла в кабинет.
Внутри стояла всё та же гробовая тишина, но обстановка в целом выглядела несколько менее удручающей. Госпожа премьер, бросив беглый взгляд в сторону дивана, неодобрительно нахмурилась, молча прошла к столу и заняла княжеское любимое кресло. За давний срок своей службы ей доводилось наблюдать государя и повелителя в самых разных видах и состояниях, но любой клоунаде обязан быть какой-то предел.
На её вторжение хозяин кабинета никак не отреагировал, зато прислужница оказалась крайне расторопной и, судя по аромату напитка, толк в варке кофе знала. Жаль, если её труды отправятся дракону под хвост, но что поделать.
– Благодарю, Маргарита, можете быть свободны, – судя по лицу бывшей няньки, та поняла сказанное в смысле скорее философском и осмелилась не согласиться, но исчезла с почтительным поклоном. Любопытно наблюдать, как практически всемогущему владыке по какой-то загадочной причине искренне сострадает недолговечная служанка.
Рейна задумчиво побарабанила пальцами по столу, оглядев царивший на нём бардак, затем произнесла, недобро сощурившись:
– Три вопроса. Всего три.
– Проклятая дрезина… – донеслось глухое рычание с дивана. Рейна лишь пожала плечами, нимало не принимая сказанное на свой счёт. Подождала ещё, но в награду получила лишь бессвязные обрывки военных мемуаров. Пришлось оставить слабую надежду с первого захода перевести в нужное русло мутный поток княжеского сознания.
– … а потом выпал снег, и мы победили.
Рейна не стала и пытаться предполагать, с каких даров собственного шкафа Князя унесло в эти дали, но машинально поправила.
– Это был не снег, государь.
– Но мы победили.
Пригубила кофе, убедившись, что он всё ещё достаточно горяч, и поднялась.
– Начнём с простого. – Она стояла над распростёртым на подушках телом, глядя на ароматный пар, поднимавшийся от чашки. – Ситуация на Перешейке. Есть несколько способов. – Темнейший продолжал изображать шедевр надгробной скульптуры, но предполагаемую скорбную торжественность убивала на корню одна деталь – весьма искусно вышитая карта Веера, украшавшая шёлковые боксёрские трусы Владыки. Оценивать детализацию и точность масштаба госпожа премьер воздержалась, сочтя, что это, конечно, могло бы вывести Князя из диванной комы, но провоцировать очередной раунд идиотских шуток тысячелетней выдержки не было ни времени, ни смысла.
– И что прикажешь сообщить Совету? – с нажимом произнесла Рейна, качнув чашкой особенно выразительно. Только теперь Владыка изволил ответить. Не открывая глаз, скривился, проворчал «Дебилы, блядь!» и отвернулся, прекратив наконец демонстрировать державный географический анфас. Госпожа премьер поставила чашку прямо на покрывало, звякнув блюдцем, и покачала головой.
– Подпись и печать, пошляк.
***
Столице некогда было присвоено имя, созвучное древнему названию дворцового комплекса и его окрестностей. В грубом дословном переводе оно означало «место покоя». Сад же для всех остался Эдемским, по старому стилю именования. Очередная отцовская шутка-головоломка, исполненная многих смыслов. Но зерно истины в ней всё же было: никакие политические вихри и военные катастрофы не имели сюда доступа. Само время, казалось, было выведено за лацкан и навсегда оставлено за чертой воображаемых ворот. Войти сюда мог любой, при должной чистоте помыслов ему ничто не угрожало в этом источнике вселенской тишины и безмятежности.
Добрые горожане издавна завели традицию – оставлять на ветвях деревьев цветные ленты в дар невидимым стражам, чтобы те были милостивы, уберегли от беды и передавали государю и повелителю все насущные чаяния. Стихийно возникший в народе ритуал неизменно приводил адресата в хорошее расположение духа, и в этом случае Арвель отчасти понимал, в чём соль: стража не носила никакого оружия, лишь тонкие шёлковые шнуры, как символ мирного и бескровного разрешения возможных конфликтов.
Жители столицы проявляли исключительный сочинительский талант, из поколения в поколение обогащая городской фольклор. Выдумали, будто скульптуры возле дворца приносят несчастье, если слишком долго смотреть на них перед заходом солнца. Впрочем, это нелепое суеверие хотя бы спасало прекрасные статуи от любителей добывать удачу трением.
В народном воображении сад якобы обладал сознанием и сам определял, какую тропинку кинуть под ноги вошедшему и куда по ней привести. Забавное оправдание собственного топографического кретинизма или обычной неграмотности, мешавшей прочесть указатели и таблички, зато с моралью для тех, кто рисковал пренебречь правилами безопасности.
Арвель часто размышлял о том, как устроены добрые горожане, даже одно время изучал их быт и нравы, но отец решительно пресёк увлечение, как абсолютно бесполезное в делах будущего управления Советом: там никаких добрых горожан точно не было.
С одной стороны, движения простых душ были просты, как плевок верблюда, но с другой – порою в них появлялось что-то совершенно неестественное, непостижимое в свете заданных условий. По счастью, эти всплески имели безобидный характер, даже когда случались сбои в целеполагании, в основном у ментально поражённых. Но то, что они отваживались выказать своё недовольство какой-нибудь малозначительной мелочью открыто и совершенно мирно, даже не сбиваясь в группы, и делали это с великим почтением к самому институту верховной власти, говорило всё же в пользу правильной и здоровой основы, заложенной в ходе многотысячелетней усердной работы ради всеобщего процветания. Некоторые недолговечные предпочитали пользоваться достижениями развлекательных технологий, потому хлопот соответствующим ведомствам доставляли и того меньше. Вот она – истинная свобода, позволявшая выражать без помех даже откровенное безумие.
Давняя привычка проветривать голову прогулками привела туда, где редко можно было встретить посторонних. Считалось, что отдельные участки сада иногда скрываются от глаз случайных посетителей и попасть туда совершенно невозможно, даже будучи чемпионом по ориентированию на местности с полной сумкой поисковых амулетов и картой Эдема в придачу. Это было правдой, но объяснялось вовсе не мистическим «сознанием сада», а священным и неотъемлемым правом на уединение для всех, кто мог поставить достаточно мощный купол.
Редкий гранат отец привез из какой-то очередной отлучки, когда Арвеля ещё на свете не было. В цвету легко узнавался издалека по нежно-розовому оттенку лепестков. Сейчас на фоне своих собратьев казался скорее кустарником – всего пятнадцать футов в высоту – куда такому тягаться с иными старожилами сада, среди которых встречались настоящие исполины. Арвель печально усмехнулся случайной мысли о символическом родстве весьма несходных и далёких друг от друга сущностей и поднял глаза к тёмному небу, высокому и ясному. Ни облачка, даже звёзд как будто стало меньше, а те, что остались – потускнели. Погасить их – и останется только благодатная безбрежная чернота, легко растворяющая любые тревоги и сомнения. В её молчаливом и торжественном сиянии многое порой виделось отчётливее, но часто пользоваться таким методом было чревато последствиями, как всякое злоупотребление. Не это ли ощущают деревья, отказываясь подчинять движение своей листвы порывам ветра?
Едва уловимая дрожь вдоль позвоночника – как сработавшее охранное заклинание. Арвель замер, мгновенно остановив беспорядочный поток образов – инстинктивно ловить флюид внезапного присутствия он научился раньше брата и потому реже получал дядюшкиной вездесущей тростью в детстве, а в юности почти всегда успешно избегал проявлений внезапного и острого, как ломающаяся под ногами ледяная кромка, недовольства государя и повелителя.
Обернувшись, встретил ровный, чуть насмешливый взгляд и поспешил преклонить колено, почтительно приложившись к отцовскому перстню. Скрыть своё смятение нечего было и пытаться.
– Нам известно, – коротко ответил Светлейший. – И чего же ты хочешь от нас? – После минутной паузы продолжил, тон его стал гораздо прохладнее. –Иерархия и почтение к существующему благодаря ей порядку обеспечивают неукоснительное исполнение всех распоряжений. Всё к вящей силе и славе, ничего во вред и ничего выше интересов государства. Если исполняется лишь большинство указаний, стоит проверить, не являются ли они частью совершенно естественных процессов в общей системе. Предписывать полуденному солнцу нагревать песок может любой. Для всего остального нужно быть немного больше своего кресла.
– Прости, отец. – Вслух произнёс Арвель, осмелившись поднять голову.
Хотел было продолжить, но Светлейший небрежным движением руки остановил зарождающийся поток слов. Застывший прозрачный взгляд был направлен куда-то сквозь сына. – Мы видим, сколь искренне ты ищешь совета. И потому скорбим о нашей ошибке, – ни раздражения, ни гнева, в голосе слышались лишь скука и брезгливость. – Ступай.
Прощальный поклон юного премьер-министра выглядел так, словно его ударили под дых. Светлейший после исчезновения сына продолжал пристально изучать заросли за деревьями, а затем быстрым шагом направился к самому старому гранату. Блеснуло лезвие ножа. Срезанную ветвь мгновенно окутало мягкое золотое сияние, становившееся всё ярче. Тот, кто выглядел в точности как владыка Раймира, торжествующе улыбнулся теням сада и растворился в воздухе.
