Кто не слышал, что возвращаться домой за забытой вещью — плохая примета? А если уж пришлось вернуться за кошельком/сумкой/ключами, то следует посмотреться в зеркало. Или что нельзя отдавать деньги вечером? Но если сильно надо, то положите пачку на какую-нибудь поверхность — стол/стул/диван, и вуаля, сделка закрыта (узнала об этом от молодого парня, у которого покупала б/у ноутбук:)
О некоторых распространенных способах избегания пишет, например, Альберт Байбурин.
В свою очередь, Мария Каспина изучила, как ашкеназские евреи Восточной Европы обходили ряд прямых религиозных запретов, которые были выработаны в еврейской традиционной культуре. А столкновение закона и обычая было довольно частым явлением. Например, на праздник Пурим принято было, чтобы мужчины переодевались в женские костюмы и наоборот. В то же время в Торе прямо сказано: «Да не будет одежды мужской на женщине, и да не наденет мужчина женское платье, ибо мерзость пред Богом, Всесильным твоим, всякий делающий это (Втор 22:5)».
Каспина выделяет три типа обхода прямых запретов или способов нарушения предписаний. Первый путь укоренен в галахической* еврейской традиции и называется пикуах нефеш — «спасение жизни». Суть его состоит в том, что если очень нужно сделать что-то запретное, чтобы спасти жизнь человека, то можно нарушить законы субботы или разрешить больному есть во время поста в Йом Киппур. Амулеты строго запрещены в Библии, однако если они помогли спасти жизнь человеку, закон разрешает их использование. Поэтому на многих амулетах часто можно видеть надпись «проверено, действенно». продолжение следует…
Все на том же портале «История России в фотографиях» нашла подборку «В фотообъективе Кунсткамеры: антропологическая фотография». В связи с этим позволю себе лирическое отступление. В прошлом году мне довелось поработать в пресс-службе нашего губера. В сентябре были выборы, и за несколько месяцев наш отдел изъездил практически весь регион — от пыльных заволжских степей-полупустынь до лесов и холмов Правобережья. Надо сказать, что Саратовская область довольно пёстрая в этническом плане. Какие только народы не живут здесь, и в общем-то глаз привык к самым разным типажам. Однажды мы поехали на Акатуй — чувашский праздник, посвященный началу посевной. Его праздновали в селе на краю географии, где мобильные превращаются в тыкву (нет сети). Когда видишь эти смуглые скуластые лица и слышишь незнакомую речь, пресловутое «разнообразие народов» обретает смысл.
К чему это я? К тому, что можно бесконечно всматриваться в лица людей на фотографиях из Кунсткамеры и размышлять, как много всего получилось из одного ковчега:) Если мало, то вот ещё подборки: раз и два.
Прекрасное из Facebook к годовщине смерти Ленина.
Леонид Соловьев (будущий автор книг про Ходжу Насреддина) дебютировал в центральной печати сборником «Ленин в творчестве народов Востока» (Московский рабочий, 1930) – собранием якобы фольклорных текстов, якобы услышанных составителем-энтузиастом из уст народных сказителей на просторах Средней Азии и записанных по свежим следам. В действительности сборник представлял собою наглую мистификацию – плод оригинального творчества Соловьева. По преданию, вскоре после выхода книжки по следам Соловьева была направлена из Ташкента фольклорная экспедиция (автор с понятным трепетом ожидал результатов), которая (автор с облегчением выдохнул) «нашла» узбекские и таджикские оригиналы всех – за исключением одной (!) – песен, «записанных и переведенных» Соловьевым...
Сведения об этом издании и его неординарной судьбе подробно изложены в остроумной статье Михаила Гронаса «Лосев, Бродский, Уолкотт, Хини, Элиот, Оден, Йейтс, Вертов, Ленин и Ходжа Насреддин».
(статья и правда остроумная — как «Бродский оплакал Элиота вслед за Оденом, который оплакал Йейтса вслед за безвестными узбекскими или туркменскими сказителями, которые оплакали Ленина в фильме Вертова»)
Ниже вниманию читателей предлагается только один (потому что один из самых коротких) «народно-поэтический отклик» на кончину Ленина, якобы записанный в Старом Коканде восемнадцатилетним фольклористом-собирателем.
Историк и кулинарный критик Шмиль Холланд так вкусно рассказывал на «Эшкофесте» о местной кухне и переплетении кулинарных традиций что я пропала. К тому моменту я уже попробовала лахух в йеменском гараже-«ресторане» у Кармеля и всё думала, зачем же они едят недожаренные оладьи.
Холланд рассказал много интересного. Что хала «прибыла» в Эрец Исраэль из Европы, лахух — из Йемена, а лепешки, напоминающие любимый лаваш с рынка, — из Бухары. Что репатрианты искали замену привычным ингредиентам и способам приготовления — и находили. Так, в Восточной Европе гефилте-фиш готовили из «подручной» рыбы, благо рек было в изобилии. Классический вариант — из щуки. Только в Одессе (понятно почему) готовили иначе. В Израиле репатрианты не нашли полноводных рек и пресноводной рыбы. Зато были пруды, организованные агентством «Сохнут», с карпами. «И теперь здесь, если ты делаешь гефилте-фиш не из карпа, это почти приравнивается к тяжкому греху», — иронизирует Холланд.
Государство умудрилось найти замену рису, кускусу и пасте «ферфалах». Потом, когда наладился импорт риса, на него перешли палестинцы, доселе использовавшие пшеницу (булгур и фрике).
Адаптировались и к отсутствию печей с глиняными горшками. Кугл/кугель стали готовить на примусах в форме с отверстием посередине. И «целое поколение выросло со знанием, что у кугла в середине есть дырка».
Холланд говорит, что еда динамична. Остается только порадоваться, что при всех изменениях кулинария тот ещё консерватор.
Фольклор — одна из интереснейших тем. Не псевдорусские псевдококошники, а то, чем жили предки, что было для них плотью и кровью. Мои предки были людьми простыми: с одной стороны — «просто» бедняки-крестьяне, с другой стороны — старообрядцы-беспоповцы, обжившие территорию вокруг реки Большой Иргиз.
В прошлом году наткнулась на книгу «Русская свадьба», где авторы подробно описали свадебный обряд в нескольких селениях Вологодской области. То есть надо держать в уме, что это северная локальная традиция, а не общероссийская, как можно было бы подумать из названия. Очень интересное чтение: и про заселение края, и про устройство дома, и про семейную жизнь, и про сложные социальные связи. Сделаю несколько «выжимок» оттуда.
Еще не так давно девицы и женщины наших деревень постоянно пряли. Пряли всю зиму, пряли днями и неделями. Трудно представить, какое количество пряжи надо было наготовить, чтобы одеть всю большую крестьянскую семью. Потому и были красивы прялки, что с ними не расставались с осени до весны. На все посиделки или беседы девушка ходила с прялкой—«пресницей». Причем, уходя из дому на беседу, брали уже не простую, которая служила «позався», а самую нарядную, резную, чаще всего подарок парня—«вечеровальника». И пока пелись песни, пока шутили и смеялись, заигрывали с парнями, руки безостановочно работали, пальцы, смоченные слюной, сучили пряжу, тянулась и тянулась нить. Ткали в великий пост, а пряли с филипьева дня до великого поста. За всю зиму только на святках дозволялось не прясть. Да и то родители требовали, чтобы дочь хоть простень (одно веретено с пряжею) да напряла.
Лучшее
Материалы сайта предназначены для лиц старше 16 лет (16+)