Старый замок21 читатель тэги

Взято Отсюда

Если мы хотим уяснить себе юридическое положение жительниц средневекового Лондона, нужно представить в целом жизнь женщин в рамках средневекового законодательства. Вольности и обычаи Лондона, даровавшие определенные привилегии живущим в городе мужчинам, сходным образом раздвигали границы закона применительно к женщинам. С точки зрения общего права первой половины XIII века, мужчина и женщина, вступив в брак, становились «едина плоть» - не в том смысле, что семейная чета представляла собой как бы «составного» человека, а в том, что юридически жена сливалась с мужем. Она принимала его имя и переставала быть отдельным юридическим лицом, разумеется, с некоторыми вариациями, в зависимости от того, шла ли речь о недвижимом или движимом имуществе. Английское законодательство по очевидным причинам больше волновала недвижимость (земля), чем движимое имущество, поскольку земля была основным источником богатства и статуса. Жена не могла предъявлять притязаний на земельные владения супруга при его жизни, однако закон гарантировал ей «вдовью долю» - треть мужних владений, которую она получала в пожизненное пользование.

скрытый текстВ XIV-XV вв. развилась другая практика: перед заключением брака родители жениха и невесты нередко сообща приобретали недвижимость, которую передавали в совместное владение молодой чете. Эта земля должна была достаться женщине в случае смерти мужа, вместо вдовьей доли, а затем перейти к детям. Вдова, в свою очередь, могла отказаться и потребовать традиционную вдовью долю. Кроме того, у женщины могли быть свои земельные владения, доставшиеся ей в приданое от родителей или по наследству. Теоретически муж не мог распоряжаться недвижимым имуществом жены без ее согласия, хотя на практике такое случалось нередко. Таким образом, закон давал женщине некоторую свободу действий: она не могла действовать независимо от мужа и не имела власти над его владениями, однако могла после его смерти потребовать треть. В отношении своих владений она сохраняла, как минимум, право вето и вновь получала полный контроль над ними, если становилась вдовой.
Но в отношении движимого имущества положение замужней женщины было довольно безрадостно. Закон считал разные домашние пожитки слишком малоценными и непрочными, чтобы уделять им особое внимание (что в случае зажиточных купеческих или ремесленных семей, конечно, было несправедливо). После заключения брака все движимое имущество жены переходило мужу, который мог распоряжаться им, как вздумается, а равно и вещами, которые доставались жене в браке (например, по наследству от родственников).
Но даже если муж имел право свободно распоряжаться семейным имуществом при жизни, после его смерти все оно делилось на три части: одна треть отходила вдове, другая детям, а третью надлежало употребить по воле завещателя, обычно во спасение души. Если детей не было, вдова получала половину имущества. Этот обычай (legitim) существовал в Англии до начала XV века, хотя и с разными оговорками.
Отразилось это и в практике составления завещаний: учитывая все вышесказанное, завещательница могла распорядиться своим имуществом лишь с согласия мужа. Вопрос, можно ли считать завещания жен законными, время от времени поднимался; постановление 1261 года гласило, что всякий, кто поощряет замужнюю женщину составить завещание, должен быть отлучен от церкви. Светские юристы, вероятно, имели свою точку зрения. Однако к XVI веку общепринятой нормой стало то, что завещания замужних женщин имели силу лишь в том случае, если были одобрены мужьями.
Несмотря на преобладающую концепцию «единства в браке», в одном случае закон все-таки признавал за женщиной полную независимость от мужа. Она имела право действовать в одиночку, если ее супруг постоянно проживал в другом месте, например приняв монашество или навсегда покинув королевство. В таких случаях закон позволял женщине заключать контракты и распоряжаться своими землями так, как если бы ее муж умер, хотя в глазах церкви она оставалась замужней. Закон был вынужден подчиниться здравому смыслу: когда речь шла о преступлении, муж и жена не считались «единой плотью», и невиновный не отвечал за виновного. По крайней мере, в этом английские законы признавали супругов двумя разными людьми.
Жительницы Лондона не имели права голоса в том, что касалось земельных владений их супругов. Однако лондонские законы недвусмысленно гласили, что муж не вправе отчуждать землю, которая находится в совместном владении супругов, если только жена открыто и добровольно не даст своего согласия. Это согласие надлежало официально зафиксировать в суде. Что любопытно, мэр и олдермены отстаивали право женщин сохранять совместно нажитое имущество после смерти мужа и распоряжаться им по собственному желанию (а в одном случае даже вопреки посмертной воле супруга!).
В Лондоне, как и в других местах, движимое имущество замужней женщины считалось принадлежащим супругу, во всяком случае теоретически. Но поскольку домашняя утварь составляла изрядную часть семейных активов, городской обычай (кутюм) подробно оговаривал природу и масштабы экономической власти мужа. Если у жены до вступления в брак были долги, они становились ответственностью супруга; если замужняя женщина становилась жертвой вора или грабителя, пара подавала совместный судебный иск, тем самым как бы подтверждая ущерб, причиненный жене. Так, Мод Рикмансуорт подала в суд на Джеффри – золотых дел мастера, который, по ее словам, похитил из ее дома в Смитфилде ценную утварь.
Мод особо подчеркнула, что имеет право подать в суд на Джеффри самостоятельно, поскольку на момент совершения кражи еще была не замужем. И наоборот: если в преступлении обвиняли жену, официальный иск подавался против мужа и жены как единого целого. Как в случае с завещаниями, для дачи показаний требовалось согласие мужа. Однако женщине предстояло самой отвечать перед судом, если ее супруг не являлся. Таким образом, хотя личность жены и ее имущество считались принадлежащими мужу, так что ущерб, причиненный жене, рассматривался как ущерб, причиненный ее супругу, тем не менее, женщина могла представать перед городским судом как истица и ответчица, даже если официально иск предъявлялся семейной паре в целом.

часть 2

Хотя может показаться, что права замужней женщины в Лондоне значительно ограничивались – в той мере, в какой городской обычай следовал общему праву – тем не менее, очевидно, что женщина, вступившая в брак с лондонским фрименом (полноправным горожанином), разделяла с ним привилегии, которые давал ему этот статус.

скрытый текстТак, в 1454 году некто Вильям Батайль в награду за долгую военную службу получил права гражданства, так что его жена могла открыть лавочку и заняться мелочной торговлей – эта привилегия принадлежала только фрименам. Замужние жительницы Лондона частенько имели собственное дело, а также принимали подростков в обучение ремеслу. Хотя договор с учеником заключался от имени мужа и жены сообща, в нем подчеркивалось, что ученик будет обучаться ремеслу жены. Женщины могли обучать не только девочек, но и мальчиков: так, Мод Пикот отдала своего сына в ученье на девять лет к Роберту Сэмпсону, сапожнику, и его жене Изабель, портнихе, чтобы тот обучался ремеслу Изабель.
Замужняя женщина в Лондоне имела возможность заниматься своим ремеслом самостоятельно (в таком случае она именовалась femme sole). Эта практика восходит, вероятно, к началу тринадцатого века, а 40-е годы четырнадцатого столетия получает исчерпывающее описание: «Если женщина, имеющая мужа, занимается в городе своим ремеслом, в каковое муж не вмешивается, такой женщину надлежит считать самостоятельной во всем, что касается ее ремесла». Городские законы оговаривали рамки экономической независимости для femme sole: она могла снять мастерскую, лавку или дом в городе и сама должна была вносить арендную плату (в случае неуплаты, именно она лично, а не ее муж, отвечала перед судом). «Как если бы она была не замужем», она вела счета и отвечала на все претензии, касающиеся ее предприятия, пусть даже в официальных документах неизбежно фигурировало имя мужа. К примеру, в 1444 году некто Джон Лоуэлл подал в суд на Эдварда Фрэнка и его жену Кэтрин, торговавшую пивом, требуя вернуть десять шиллингов и десять пенсов, которые, по его словам, она задолжала ему за четыре бочонка пива. Кэтрин отрицала свою вину и получила день на то, чтобы найти поручителей – то есть, определенное число мужчин и/или женщин, которые под присягой подтвердили бы ее невиновность.
Хотя в качестве лондонских femme sole порой упоминаются вдовы, складывается впечатление, что в основном на этот статус претендовали замужние женщины, в подавляющем большинстве – владелицы мелких мастерских, вышивальщицы, ткачихи, торговки, пивоварши. Замужняя женщина, избравшая путь femme sole, пользовалась определенной финансовой независимостью и вела дело на собственный страх и риск – арендовала мастерскую, зарабатывала деньги (или влезала в долги), платила налоги, обучала подмастерьев, нанимала слуг. С вероятностью, такая женщина выступала деловым партнером своего супруга, а их брак представлял собой союз экономически равных сторон. Кроме того, дополнительным преимуществом могла быть возможность в тяжелые времена «перекинуть» деньги или товар от одного партнера другому, избежав разорения.
Для вдов перспективы тоже были неплохими. Вдовья доля в Лондоне, как и повсюду в Англии, состояла из двух частей: во-первых, вдова имела право на так называемую «свободную скамью» (free bench), то есть часть дома, в котором они с мужем проживали на момент его смерти. В 1314 году «свободная скамья» некоей Элис, вдовы Джона Харроу, состояла из «зала», «хозяйской спальни» и погреба; кроме того, она имела право на совместное пользование кухней, конюшней, уборной и двором (да, все это оговаривалось в документах!). Однако семьдесят лет спустя другая вдова, Кристина Кленч, получила не часть дома мужа, а целый дом. После эпидемии чумы Лондон стал меньше страдать от перенаселения, что позволяло щедрее обеспечивать вдов. Кроме того, по обычаю вдова получала не просто помещение, но также и меблировку. Иными словами, лондонский обычай был великодушнее феодальной традиции, которая гарантировала вдове лишь сорок дней пребывания в доме покойного мужа.
Во-вторых, во вдовью долю входила треть (а в случае бездетности - половина) мужней недвижимости, с которой вдова могла получать пожизненный доход. Впрочем, регулярно вставал вопрос, вправе ли женщина пользоваться своей вдовьей долей безусловно или только в том случае, если она не выйдет замуж вторично. В XIV веке лондонские законы гласили, что вдова, выйдя замуж, теряет «свободную скамью», однако сохраняет за собой долю недвижимости первого мужа и доход с нее.
Таким образом, жительница Лондона могла, овдовев, получить и дом мужа, и его предприятие. Возможно, по экономическим причинам городские власти порой склонны были толковать этот закон в пользу женщины – если она была способна продолжить дело мужа. Так, в 1369 году Люси, вдова и вторая жена Генри Бретфорда, получила половину его имущества, поскольку детей у них не было – даже несмотря на то, что у Бретфорда были дети от первого брака.
Иными словами, лондонские вдовы находились в довольно выгодном положении. Им был гарантирован пожизненный доход с недвижимости покойного супруга, и они могли жить в прежнем доме и пользоваться мастерской либо лавкой вплоть до нового замужества – а если женщина предпочитала больше не выходить замуж, дом и предприятие были к ее услугам пожизненно. И если недвижимость после ее смерти должна была вернуться к наследникам мужа (и об этом надлежало помнить), то движимым имуществом, всякой ценной утварью и деньгами, которые ей доставались, она могла распоряжаться как угодно. В том числе, вдова была вправе составить завещание, ни у кого не спрашивая согласия, и никакие правила ее в этом не ограничивали.

Часть 3

В XIII-XIV веках мужчина мог стать полноправным гражданином Лондона (фрименом) тремя способами – отбыв ученичество у лондонского мастера; получив права гражданства по наследству; или купив так называемую «свободу». Известно, что девушки регулярно поступали в обучение в Лондоне и должным образом заключали договор, однако, если изучить списки людей, получивших «свободу» через ученичество, мы, как ни странно, не найдем там женщин.

скрытый текстВозможно, причина заключается в том, что усилия по приобретению гражданства не оправдывали тех привилегий, которые город давал женщине. Она не участвовала в политической жизни, а получить экономические преимущества (то есть, возможность держать лавку или мастерскую) могла просто через брак с фрименом.
Редко встречается и наследственное получение женщинами гражданских прав. Так, некая Элис Брайднелл была допущена в гильдию драпировщиков (и, следовательно, сделалась free woman of London) по уплате ею двадцати шиллингов, на том основании, что ее прапрадедушка был драпировщиком. Но это, судя по всему, исключительный случай.
Есть упоминания о женщинах, купивших себе «свободу» - вероятно, они, не будучи вдовами лондонских фрименов, желали воспользоваться экономическими преимуществами вольного города. Однако таких упоминаний весьма немного: среди 2000 людей, купивших себе права гражданства в 1437-1497 годах, женщин только три. Иными словами, основным способом получить «свободу» для женщин был брак; большинство женщин, обозначенных в городских документах как free women of London – это жены и вдовы лондонских фрименов. В 1465 году городской суд подтвердил «старинный обычай», согласно которому каждая женщина, вышедшая за фримена, не теряла прав гражданства и после смерти супруга, если оставалась вдовой (иными словами, она не могла передать гражданство новому мужу, если бы тот оказался не фрименом).
Интересно, что вдове лондонского фримена не просто позволялось продолжить дело мужа, но, некоторым образом, от нее этого ожидали. Городской экономический цикл должен был продолжаться без перебоев. Именно по этой причине лондонский обычай отдавал вдове дом покойного мужа (целиком или частично) не на сорок дней, а вплоть до вступления в новый брак.
Давая женщине эту привилегию, лондонские власти предполагали, что вдова будет вести хозяйство и продолжит обучать подмастерьев покойного супруга. Если вдова не справлялась с этой задачей, недовольный подмастерье мог пожаловаться мэру. В 1429 году Джон Хэчер сообщил суду, что, когда его хозяин, торговец скобяными изделиями, умер, вдова отказалась содержать его и учить, «так что он пришел в отчаяние». Если женщина не желала продолжать дело мужа, ей следовало договориться о передаче подмастерья другому мастеру, чтобы тот мог завершить свое обучение, согласно договору. Но большинство вдов не бросали дело мужа и заботились об учениках. Так, из тысячи подмастерьев, окончивших обучение в 1551-53 гг., пятьдесят человек, то есть пять процентов, были представлены городским властям вдовами своих покойных хозяев.

Что можно сказать о незамужних женщинах и среднем возрасте вступления в брак в ремесленной среде? Известно, что в Лондоне обучалось ремеслу немало девушек. Продолжительность обучения составляла 7-9 лет и исключала возможность брака в это время. Девочек редко отдавали в учение раньше десяти-двенадцати лет, поэтому можно предположить, что в Лондоне XIII-XIV веков было много девушек-учениц в возрасте до 20 лет, которые по завершении обучения, вероятно, в большинстве своем выходили замуж. К сожалению, мы не знаем, были ли замужем те женщины, чье семейное положение никак не обозначено в лондонских документах; о более или менее достоверной статистике здесь говорить трудно. Если судить по городам Северной Англии в целом - незамужние женщины из этого сословия, в основном мелкие торговки, жили, как правило, небогато и зачастую зависели от благорасположения родственников (если были не одиноки). Большинство женщин все-таки предпочитало искать стабильности в браке.

Опытная мастерица - вдова или жена фримена - могла жить богато, и ее возможности и перспективы не так уж сильно отличались от мужских. К примеру, некая Элис Клейвер, в 1483 году поставила 12 кип шелка и золотой парчи для коронационных облачений Ричарда III, кружева из лилового шелка и золотую нить для отделки коронационных мантий, а также белый шелк и золотое кружево для мантии королевы Анны. В число домочадцев Элис входили ее ученица, Кэтрин Клейвер (вероятно, родственница), мальчики-подмастерья (которых, возможно, обучал ее муж), двое слуг, а также двое маленьких сирот, мальчик и девочка, которых она приняла на воспитание из милости. Однако в XVI столетии ситуация начала меняться. В 1570 году гильдия драпировщиков не позволила мистеру Колверли и его жене взять на обучение девушку, «поскольку ничего подобного ранее не делалось». Этот случай дает понять, что к концу XVI века девушки-ученицы (в отличие, вероятно, от прислуги) стали редкостью. Это подтверждается и списками лондонских подмастерьев 1570-1640 гг.: среди 8000 поступивших в обучение нет ни одной женщины.

Взлет экономического потенциала женщин в английских городах был вызван последствиями чумы, когда женщинам пришлось занять опустевшие места на производстве. Однако к XVI веку демографический подъем окончательно снял проблему нехватки рабочей силы – напротив, предложение стало превышать спрос. По этой причине женщины оказались вытеснены с рынка квалифицированной рабочей силы. Разумеется, они продолжали заниматься разными ремеслами, но их положение было менее официальным и более зависимым, чем у подмастерьев. Кроме того, зажиточные купцы и торговцы все чаще переходили в сословие джентри, а жене джентльмена, хотя бы мелкого, не подобало работать в мастерской, обучать подмастерьев или торговать.

Взято Здесь и здесь

(в скобках курсив мой)

Тема обычно вызывает интерес, в основном, пожалуй, у тех авторов, которые пишут книжки в псевдосредневековом антураже. Ну, раз так, решил и я вставить свои пять копеек.
Отмечу сразу ВАЖНОЕ: средневековье – это тысяча лет и десятки стран. Составить такой список, который был бы применим к каждому году и каждой стране, невозможно. Потому, наверное, автору стоит представлять себе хотя бы примерно, к какому периоду ближе всего описываемый антураж: то ли раннее средневековье, то ли (условно) эпоха «Игры престолов», либо это времена «Трёх мушкетёров», которые, между нами говоря, уже и не средние века вовсе.

скрытый текстНачинаем с некоторых общих понятий (намеренно буду упрощать схему, поскольку дебри тут никому не нужны).

Феод – это наследуемое земельное владение, получаемое вассалом от сеньора на условиях несения военной службы, чаще всего конной.

Сеньор – это тот, кто жалует феод, вассал – кто его получает.

Соответственно «феодал» – это человек, владеющий феодом, (важно) полученным от сеньора. Т.е. король, как верховный собственник земли, феодалом не является, ибо сеньора у него нет. С другой стороны (это если лезть в дебри), то и король является вассалом господа бога, так как владеет землёй с его молчаливого позволения, а значит, с этой точки зрения может считаться феодалом.

Владение феодом подразумевает не только исполнение воинской службы, но и рациональное хозяйствование на земле, выполнение судебных, административных и прочих функций. В случае, если феодал, например, притесняет и разоряет крестьян, сам нарушает законы, это есть повод для лишения его феода.

Начинаем сверху.

Номер один в феодальной иерархии – король.

Вообще-то есть ещё и император, но в реальной истории мы можем назвать только одну долгоиграющую империю – Священную римскую. Тамошний император не являлся сеньором герцогов, поскольку не жаловал им землю (они получали её от предков), и сам выбирался из числа этих самых герцогов.

Итак, всё же КОРОЛЬ.

Сам термин происходит от имени франкского императора Карла (Carolus), умершего в начале 9-го века. Личность была выдающаяся, экстраординарная, произведшая столь большое впечатление на современников, что в скором времени каждый уважающий себя монарх стал считать своим долгом присовокупить к имени словечко «каролюс».

В настоящее время (даже в научных трудах) принято именовать верховных сеньоров средневековья королями, даже несмотря на то, что сам титул появляется не ранее конца 9-го века, а до того времени в документах их именовали как бог на душу положит: rex, dux, конунг, вождь и т.д.

Далее, ступенькой ниже – ГЕРЦОГ.

Герцог, нerzog, dux – пожалуй, самый древний германский титул, обозначавший военного вождя.

В отношениях герцогов и короля не так всё просто. Возьмём для примера Францию как самый яркий образец победившего феодализма. При первых королях из династии Капетингов (с 987 года) герцогом Аквитании (это на юге современной Франции) был один из отпрысков свергнутой предыдущей династии Каролингов. Т.е. Герцог Аквитании не являлся вассалом короля, поскольку владел своей землёй не по праву пожалования, а по праву наследства. Аналогично герцог Бургундии. Такого рода герцоги плюс король именовались «пэрами», т.е. «равными», а король был первым среди равных, чем-то вроде признанного старшего брата. НО! Король не имеет права требовать от них исполнения военной службы (только попросить) и не имеет права отобрать у них землю, поскольку они получили её не от него.

Примечание № 1

То есть что имеем в наличии? Государство представляет из себя разрозненные владения короля и герцогов (назовём их так) А, В, С и D. Эти пять человек – пэры, равные друг другу, а роль короля заключается в предводительствовании на войнах с другими государствами. Король, кстати, не всегда самый богатый и могущественный из них.

Но герцоги герцогам – рознь.

Рассмотрим такой вариант: когда норманны (викинги) в начале 10-го века захватили северо-запад Франции, король, будучи не в состоянии их прогнать, просто поставил их себе на службу. Ихнему конунгу было предложено: а) титул герцога и б) уже захваченная им земля получала статус герцогства. Разумеется, на условии, что новоявленный герцог Нормандии признает себя вассалом короля, на что тот согласился. На титул графа он, кстати, не соглашался и королю пришлось пойти на уступки.

Итак, на карте Франции появляется новое герцогство Е, а потом, может, и какое-нибудь F.

В германских языках нет терминов, которые позволяли бы различать статус герцогов А-D и герцогов Е-F, а вот в русском есть. Это что-то вроде Великих князей и просто князей.

Ещё раз: в отличие от Великих князей герцоги Е-F являются вассалами короля.

Ступенька № 3. МАРКИЗ

… или на германский манер «маркграф». Статус земли и соответствующий титул появились во времена императора Карла Великого. Он создал огромную территориально империю и, естественно, сил самого императора на охрану её границ попросту не хватало. По всем границам он учредил особые территории (марки), графы которых были обязаны монарху единственным – охраной рубежей. У этих людей, получивших название маркграфов, был самый полный объём прав и в отношении земли, и подвластного населения, вплоть до жизни и смерти. Они сами решали, какого размера войско у них будет, вершили суд, собирали налоги и проч. Им дозволялось всё, лишь бы граница спала спокойно. Неудивительно, что в скором времени маркизы стали практически полновластными (и могущественными) хозяевами своих земель, и в период ослабления королевской власти первыми обрели фактическую независимость.

Наверное, здесь стоит сделать важное примечание. Для тех, кто уверен, что король – это почти небожитель, перед которым герцоги и графы падают ниц и лебезят, чтобы сохранить свои владения. Увы, должен разочаровать. И для понимания ситуации порекомендовать к чтению/просмотру “Песнь Льда и Пламени” Дж. Мартина. Хотя и фэнтезятина, но весьма грамотная.

В пояснение ситуации вспомню одну историю.

Франция, Х век. Новоявленный король Гуго Капет, основатель династии, разгневавшись на неповиновение некоего графа, грозно воскликнул: “Ты что, забыл, кто сделал тебя графом?!”, услышал в ответ: “А ты что, забыл, кто сделал тебя королём?”

Ступенька № 4. ГРАФ

Первоначально граф – это просто должностное лицо, выполняющее какие-либо функции по приказу короля. В раннее средневековье мы имеем дворцовых графов (писари, судьи), графов – сборщиков налогов, графов-послов и т.д., а также – ВНИМАНИЕ – графов-управителей королевскими поместьями.

С течением времени и по мере ослабления королевской власти последние закрепляются в этих землях, правдами и неправдами получают права на них, а должность «граф» постепенно превращается в феодальный титул.

Примечание №2. Частенько встречаю следующее абсурдное утверждение, что герцоги, мол, это дети короля, а графы – это дети герцогов. Ну, ну. Всем известно, что воробьи – это дети голубей.

Парочка примеров:

В 11-м веке, во времена сильнейшего ослабления королевской власти во Франции, владения короля уменьшились до Города Парижа, части города Орлеана, нескольких владений между ними и небольшого графства под названием Артуа. Поскольку у короля уже не было возможности и дальше дробить свои владения, было решено, что старший наследник короля получает титул короля, следующий по старшинству – титул графа д’Артуа. Кстати, со временем так получилось, что титул графа д’Артуа превратился в старшее пэрство Французского королевства.

Другой пример: у короля Филиппа Красивого (ум. 1314) было три сына и каждому из них он пожаловал в качестве феода графство. Итак, мы имеем сыновей короля графов Пуатье, Де Ла Марш и… ещё кого-то, не помню.

Т.е. главный вывод: место человека в феодальной иерархии часто зависело не от титула, а от близости к верховной власти (не так уж это и ново, не правда ли?). Т.е. среди непосредственных вассалов короля могли быть герцоги, графы, бароны и т.д.

Ступенька № 5. ВИКОНТ

Если «граф» по-латыни comes, то виконты – vicecomes, т.е. буквально вице-графы, заместители графов. Первоначально это королевские чиновники, инспекторы, которые по велению короля осуществляли проверку того, как графы управляют вверенным им феодом. Со временем виконты устраивались на землях графов, получали хорошие подарки, в том числе и земельные, и сами мало-помалу превращались в феодалов, причём обратите внимание – в вассалов графов, а вовсе не короля, чьи интересы формально должны были блюсти.

Ступенька № 6. БАРОН

Слово происходит от испорченного латинского baro, что означает «мужчина».

И, наконец, ступенька № 7. РЫЦАРЬ, в переводе с немецкого – всадник.

Рыцарь – это младший дворянский титул. Формально рыцарь не может иметь вассалов, поскольку владеет минимально возможным по размеру феодом. Однако во времена феодальной раздробленности случалось, что талантливые и агрессивные представители этого сословия захватывали много больше земель, чем им обычно полагалось, и принимали от других рыцарей присягу верности.

Примечание № 3.

В феодальной иерархии королевства Англия самостоятельный титул «БАРОН» отсутствует. Здесь ниже виконта сразу следует рыцарь, а баронами именуются все дворяне от виконта и выше.

И в заключение Примечание № 4. ВАЖНОЕ.

Сплошь и рядом встречаю выдуманные истории, когда король за какие-нибудь заслуги делает какого-нибудь рыцаря графом. Или чем-то ещё.

Так вот.

Посмотрим на карту Франции. Сколько мы видим герцогств на протяжении средневековья? Нормандия, Бургундия, Аквитания, Гасконь, Бретань… кажется, никого не забыл.

ВАЖНОЕ заключается в том, что статус принадлежит ЗЕМЛЕ. Статус – неизменяем. Владелец герцогства называется герцогом, владелец графства – графом и т.д. Итого сколько во Франции герцогов? Правильно – ПЯТЬ. Чтобы королю кому-то пожаловать титул герцога, для начала надобно подарить ему не принадлежащее королю герцогство и, наверное, убить тамошнего герцога и всех его наследников, а это – ах и увы! – практически невозможно и попросту абсурдно.

Сказанное не применятся по отношению к так называемому периоду раннего нового времени, когда в европейских государствах господствовала абсолютная монархия. Король в 16-18 веках был богом и императором в своих землях и мог пожаловать что угодно и кому угодно, НО! – с большой оговоркой. Все предыдущие столетия короли потом и кровью усмиряли непокорных вассалов, казнили, отбирали у них земли, которые предки этих же королей пожаловали предкам этих вассалов. ВСЯ земля оказалась в руках короля, который теперь не горел желанием раздавать её обратно. И был найден удобный компромисс: достойному того человеку король жалует не землю, а просто титул, который приклеивается к фамилии, плюс соответствующее денежное содержание. Удобно? Да. Ведь у такого дворянина нет армии. В любой момент можно отобрать этот самый титул. И появляется, к примеру, герцог де Ришелье (знаете такого?). А слышали когда-нибудь о существовании герцогства Ришелье? То-то и оно.

И ещё одно исключение – Англия. В 15-м веке, на закате средневековья, когда король стал самым могущественным из сеньоров, он, чтобы подчеркнуть эксклюзивность монарха и его детей, учредил герцогства, которых в Англии до того не было. И плавным образом графства Йорк, Ланкастер, Глостер превращаются в герцогства. Просто ради того, чтобы подчеркнуть, что дети короля выше любого графа.

часть 2

Начнём опять с понятия «феод». Главное, что здесь следует уяснить, так это то, что феод (наследуемое земельное держание) НЕДЕЛИМ. То есть феодал (держатель феода) может оставить его в наследство целиком и только одному из своих детей. Иначе говоря, если у рыцаря есть только один феод, то он может завещать ему только одному ребёнку, а все прочие могут рассчитывать лишь на родительское благословение.

скрытый текстПри этом ситуация у феодалов побогаче чуть иная, хотя тоже не стопроцентно беспроигрышная.

Поясняю на примере. Жил-был в XI веке некий Вильгельм Бастард (более известный как Завоеватель), которому судьба предназначила стать наследником своего отца. До 1066 г. он носил титул герцога Нормандии. В 1066 г. Вильгельм становится королём Англии (по праву наследования или завоевания – разберёмся позже), и превращается в счастливого обладателя двух феодов. Теперь его титулы звучат как: герцог Нормандии, король Англии. Как водится во всех сказках, было у него три сына: Роберт, Вильгельм Рыжий и Генрих.
(вообще-то, справедливости ради, сыновей было четверо (как у "нашего" короля Генри) - имелся еще Ричард Нормандский, погибший в юности на охоте. И по иронии судьбы, в обоих случаях трон в итоге доставался младшенькому ).
Первое, о чём должен позаботиться любой монарх на случай экстраординарных ситуаций – это решение проблемы престолонаследия. И, став королём Англии, Вильгельм распределяет свои владения.

Первый сын Роберт становится… становится… а вот и не угадали! – герцогом Нормандии. Он получает отцовский феод, который, кстати, является старшим по отношению к Англии. Второй сын, Вильгельм Рыжий, после смерти своего отца должен унаследовать корону Англии. А вот с Генрихом была проблема – и это даже несмотря на всё богатство папы. Обычай – это закон. И Вильгельм Завоеватель завещает ему, ну, само собой, не кота, а 5000 фунтов серебром – немало, конечно, но ни грана земли, коей у него для младшего сына попросту не было. И только благодаря случайности (эта история нас сейчас не интересует) Генрих стал владельцем маленькой деревушки на северо-западе Франции.

РЕЗЮМЕ: если у феодала имеется во владении несколько феодов, то он вполне может обеспечить будущность всех своих детей, если последних не слишком много. Остальные могут рассчитывать либо на замужество, либо на церковную карьеру.

Сын или дочь?

Традиционно считается, что наследником родителя становится старший сын. И зачастую это представление превращается в худлите в какой-то фетиш, непререкаемую и неизменяемую вещь.

Так вот:

Пункт А) до определённого момента не существовало такого закона, который определял бы, что именно старший сын с математической точностью должен наследовать феод.

Пункт Б) до определённого момента не существовало закона, который определял бы, что это должен быть именно сын, а не дочь.

Пункт В) обычай=закон предоставлял феодалу право решать, кого из своих детей он сделает своим наследником.

Теперь примечания. В абсолютном большинстве случаев наследником действительно провозглашали сына. Потому что время суровое, опасное, военное; главное дело феодала – защита феода и подданных, а к суровому военному делу мужчины чисто физически приспособлены лучше.

Во-вторых, чаще всего это был именно старший сын, если только этому не мешали некоторые неприятные обстоятельства: например, старший мог быть сумасшедшим или что-то в таком духе, что мешало бы ему выполнять обязанности правителя. Тогда выбор падал на следующего по старшинству.

Если он был. А если в наличии только сын и дочь? Или только дочь?

Ещё раз читаем пункт Б. То-то и оно. И (представим) если бы у того же Вильгельма Завоевателя сыновей не было, а была лишь дочь, то именно она унаследовала бы его владения.

Обращаю внимание на следующее интересное обстоятельство. Об особенностях воспитания дворянских детей мы поговорим как-нибудь в следующий раз (может быть), а сейчас отмечу только следующее: девочки в принципе получали более разностороннее образование и воспитание, чем мальчики. Главное дело мужчины – махать мечом, а девочки – ещё и вести хозяйство. Поэтому девочек учили грамоте, счёту и ремёслам, а кроме прочего – и рыцарскому делу. Т.е. стрелять из лука и арбалета, махать мечом, сражаться копьём и прочее. Мало ли? Муж в отъезде, так что жена должна знать азы военного дела. То есть женщина в принципе ничуть не хуже мужчины была подготовлена к управлению владением.

И ещё одно примечание вдогонку: вы не найдёте закона или запрета, который запрещал бы женщинам участвовать в рыцарских турнирах. И они участвовали. Факт.

РЕЗЮМЕ: схема наследования, как видите, простая, реально работавшая, но не бесспорная. Не бесспорная потому, что эта неопределённость (кого папа назначит – тот будет наследником) являлась причиной многих междоусобиц. Когда, например, обделённый наследник заявлял, что отца опоили, обманули, завещание подменили, и на самом деле именно он должен получить старший феод и т.д. и т.п.

О мужьях и жёнах

И здесь мы опять должны вернуться к характеристикам многострадального феода.

Феоды НЕ ОБЪЕДИНЯЮТСЯ в одно целое. Каждый феод – это отдельное государство со своими обычаями, законами, национальными характеристиками, часто – системами денег, мер и весов.

Поясню на примере (безотносительно к современной политической ситуации, и дискуссий на эту тему разводить не собираюсь и вас прошу воздержаться). Просто ради примера: Россия и Крым. После присоединения Крыма он стал частью Российской Федерации, т.е. вошёл в состав России. Законы РФ стали на этой территории приоритетными, денежная система – тоже, и т.д.

Но вот после того, как Вильгельм Завоеватель стал королём Англии, НИКАКОГО ОБЪЕДИНЕНИЯ Англии и Нормандии не произошло. Англия не стала считаться частью Нормандского герцогства, и Нормандия не стала частью Английского королевства. Любовь-любовью, а стулья – врозь. Напомню: титул Вильгельма звучит: герцог Нормандии, король Англии. Он владелец и машины, и квартиры. Не машиноквартиры.

Далее. Ближе к телу, что называется. Т.е. к жёнам.



Начнём с ещё одного английского примера.

XII век. Генрих II Плантагенет, граф Анжуйский, герцог Нормандский, король Английский берёт в жёны Алиенору, герцогиню Аквитанскую и Гасконскую (на всякий случай – это крупные и богатые области на юге Франции).Смотрим на карту: красным обведены владения Генриха, синим – Алиеноры. Карта относится к немного более ранним временам, но в данном случае это не суть важно.

Генрих и Алиенора становятся супругами. А что делается с их титулами и владениями? Ничего, или почти ничего.

Генрих не становится герцогом Аквитанским и Гасконским. Эти земли – это так называемая вдовья доля, которая неотчуждаема и является владением Алиеноры и больше никого. Вассалы/подданные Алиеноры остаются только её вассалами и подданными. Алиенора НЕ превращается в вассала своего мужа, поскольку она НЕ получала от него землю на условиях несения военной службы. Таким образом, если Генрих ведёт с кем-то войну, он может рассчитывать на помощь своей супруги и её вассалов только если она согласится эту помощь ему оказать. Что не факт.

Ибо она – независимая самостоятельная правительница своих владений, а то, что выгодно Англии, вовсе не обязательно отвечает интересам Аквитании. Алиенора при этом получает титул королевы Англии. Но отнюдь не в смысле, что она становится владелицей Англии или госпожой английских феодалов. Это – в значительной степени формальность, вывеска. Этот титул – знак того, что она является законной супругой своего мужа и дети, ею от него рождённые, получат законное право на земли родителей. И если бы Алиенора (будь она глупа, а это не соответствует действительности) вдруг вздумала что-нибудь приказать какому-то английскому графу, то с превеликой вероятностью этот граф послал бы её куда подальше крупными буквами, и ничего бы ему за это не было. Аналогичная ситуация грозит и Генриху, если он посмеет вмешиваться во внутренние дела Аквитании.

В случае развода всё возвращается на круги своя, т.е. как и было до заключения брака.
И – последнее – об их детях. Чтобы не грузить вас историческими подробностями, обращусь к схеме. Итак, действующие лица:
– король королевства А, герцог герцогства Б, граф графства В – всё в одном лице

– его жена, королева А, герцогиня герцогства Г и герцогства Д.

– и их дети Е, Ж, З и т.д.

В случае, если у них несколько детей, эти дети наследуют земли родителей, но только после смерти родителей.

Предположим, что первой после многих счастливых лет брака умирает жена, и король превращается в вдовца. При этом!!! Не он наследует земли своей почившей супруги, но их совместные дети. И после смерти королевы состав действующих лиц меняется. Мы имеем:

– король королевства А, герцог герцогства Б, граф графства В – всё в одном лице. Остаётся без изменений.

– ребёнок Е, герцог герцогства Г

– ребёнок Ж, герцог герцогства Д

– ребенок З, пока без титулов.

Если же первым умирает муж, то дети в порядке старшинства наследуют его земли, но земли матери – только после её смерти.

Наверное, на этом пока закончу. Нюансов огромное количество, все жизненные ситуации в одну схему объединить сложно, так что писать и объяснять можно почти бесконечно.

Пишет Mirrinminttu
https://mirrinminttu.livejournal.com/416733.html

Эта история рассказывается в The Waltham Chronicle. Дело было ещё до завоевания Англии норманнами, но уже после того, как англо-саксы посадили себе на шею датчан. В Эссексе и Сомерсете тогда многие земли принадлежали Тови Гордому, который прибыл в Англию со своем предводителем Торкеллем Длинным. Судьба была к ним благосклонна - Торкелль, за заслуги перед королем Кнутом, стал эрлом Восточной Англии, а Тови - знаменосцем самого короля. В числе прочих владений, Тови владел поселением, которое тогда звалось Лангерсбери. И жил в этом Лангерсбери кузнец, которому однажды приснился странный сон. Приснился ему ангел, который сказал: иди на вершину холма св. Михаила и начинай копать, и ты найдешь там удивительный крест. Почему-то жене кузнеца эта идея совсем не понравилась, и никуда она супруга ночью не отпустила. Ну а утром кузнецу и вовсе стало не до раскопок - надо было работу работать.



скрытый текстТем не менее, как все знают, если уж небесным силам что-то понадобится от смертного человека, в покое его они не оставят. Ещё один раз ангел приснился кузнецу, а на третий раз так ударил недоверчивого малого по руке, что у того аж отпечаток остался от такого небесного прикосновения. В общем, отправился он копать. Естественно, добрые односельчане к кузнецу быстро присоединились (надеясь втайне, что кузнец просто ищет клад), и вскоре они выкопали удивительный крест - словно сделанный из черного мрамора, с фигурой Христа в полный рост, колокольчик и Святую Книгу.



Послали, как водится, за тем, кому данная земля принадлежала - за Тови. Ну, история умалчивает, сгонял ли тот глянуть на находку сразу. Наверное, да, живой же человек, любопытный. Потому что на следующее утро всё было чрезвычайно неторопливо и благолепно. После того как эрл проснулся и послушал мессу, он решил, с согласия прочих важных администраторов, что мелкие сокровища останутся в местной церкви, а вот большой крест надо доставить туда, куда будет угодно Господу. Почему-то, правда, эти люди решили, что Господу будет угодно, если реликвию представят в Кентербери, Гластонбери, Винчестере, Лондоне, и прочих местах, где находились престолы епископов. В общем, крест взвалили на повозку, в которую был запряден сильный рыжый бык, и... В общем, телега не сдвинулась с места.



Испробованы было всё: и тянули, и толкали, и дозапрягли в товарищи к быку других - всё бесполезно, телега словно корни в землю пустила. Все, в конце концов, смекнули, что быз воли Божьей такое навозможно. И Тови стал молиться, обещая отвезти реликвии туда и сюда, перечисляя церковь за церквью, но телега всё так же не двигалась с места. Тови всё молился, число известных ему церквей всё уменьшалось, и вот он упомянул церквушку в Уолтеме, которая тогда вряд ли была чем-то большим, чем хижиной под соломенной кровлей. Место, правда, было хорошее - среди лесов, рядом с рекой, и от Лондона не далеко. И стоило только эрлу упоминуть Уолтем, как телега тронулась с места, да так быстро, словно не бык её тянул, а она сама быка толкала.

В общем, Тови основал в Уолтеме небольшое аббатство, и крест остался там. Позднее, говорят, перед этим крестом молился от избавления от паралича сын всесильного придворного Харальд Годвинсон - и был исцелен, в благодарность перестроив построенное Тови. Говорят, что когда он стал королем Харальдом, он молился там перед битвой при Гастингсе, и стоило ему опуститься перед крестом на колени, Иисус на кресте опустил голову, словно в знак скорби. Говорят, что в этой церкви короля Харальда и похоронили. Каменный крест этот назывался Holy Rood, и, говорят, св. Маргарет увезла его с собой в Шотландию. Говорят также, что Эдвард I увез Холируд из Шотландии вместе со Скунским камнем, но в 1328 году шотландцы Холируд себе вернули - но только с тем, чтобы потерять его в 1346 году в битве при Невилл Кросс, после чего он хранился в кафедрале Дарема до самой Реформации, и был уничтожен кромвелевцами.

Замок
Графский замок - первое, что бросается в глаза приехавшему в Каркассон и пришедшему к цитадели, что венчает высокий холм на берегу реки Од. Он же (точнее, одна из его башен) - то, с чего фактически началось восстановление средневекового Каркассона в середине XIX века, так что можно сказать, что средневековый Каркассон как мы его знаем начался здесь.

Но это был долгий и сложный путь.



скрытый текстКонструкция

Замок Каркассона - одновременно часть цитадели и цитадель внутри цитадели.

Строительство нынешнего замка началось в 1130 году при виконте Бернарде Атоне Тренкавеле. Предыдущая резиденция правителей Каркассона располагалась, предположительно, на месте нынешних Нарбоннских ворот цитадели. Возможно, одной из причин, почему виконт Бернард Атон предпочел не перестраивать старый замок, а построить новый, была в том, что он посчитал более удачным другое место: над северным склоном холма, самым крутым, а еще - с видом на север, откуда обыкновенно и шли на Каркассон враги - остготы и франки Хлодвига, а в грядущие столетия - франки-крестоносцы, англичане под предводительством Эдварда Черного Принца и многие другие.

Построенный виконтом замок состоял из двух одноэтажных строений в форме буквы L, наблюдательной башни (посмотрите на фото выше - это четырехугольная башня, кстати, самая высокая и одна из самых старых во всей цитадели, построенная еще вестготами!) и небольшой часовни, посвященной Деве Марии. От остального верхнего города он отделялся палисадом. В целом, это был довольно скромный замок, но добротно построенный и хорошо укрепленный.


Так выглядел замок к началу XIII века

До 1209 года он служил резиденцией Тренкавелям, затем титул виконта Каркассона и права на эти земли перешли к Симону де Монфору, а девять лет спустя - к его сыну Амори; в 1224 году Амори покинул Лангедок и передал перешедшие к нему от отца титулы королю Франции. Немногим позже Каркассон стал центром сенешальства под прямым управлением из Парижа, а замок - штаб-квартирой сенешаля. Как можно логично предположить, Альбигойский крестовый поход, присоединение Каркассона к Франции и фактическое изгнание местной династии большого энтузиазма среди местных жителей не вызвали, а из этого столь же логично вытекает то, что сразу началась серьезная перестройка замка - превратившая его в настоящую крепость внутри крепости.

В течение одиннадцати лет, с 1228 по 1239 год, вместо палисада появилась сплошная стена, отделившая замок от остальной цитадели, а между стеной и замком - глубокий ров, через который был построен мост с подъемной секцией. Еще был построен барбикан, прикрывающий подступы к замку со стороны нижнего города. Словом, теперь замок, ставший резиденцией королевского сенешаля, был готов к обороне с любой стороны.





И, если внешние его укрепления в общем остались неизменными, то здания собственно замка многократно перестраивались между XIII и XIX веками.
Цитадель и замок оставались оборонительными сооружениями вплоть до середины XVII века - пока Каркассон был пограничным городом, охраняющим границу Франции и Арагона. В 1659 году мирный договор отодвинул границу на запад, и Каркассон свое оборонное значение фактически потерял - правда, в цитадели оставались гарнизон и арсенал. Французская революция и последующие события нанесли ей решающий удар: между 1804 и 1820 годами цитадель была исключена из списка военных объектов и окончательно оставлена армией, стены превратились в источник камня для строительства зданий в нижнем городе, а замок - в тюрьму.
Чем неприступнее крепость, тем надежнее из нее тюрьма, доказано замком Иф. Но если замок Иф служил тюрьмой почти четыреста лет, то замок Каркассона не проработал таковой и сорока.

Реконструкция

"Целых лет двадцать человек занимается каким-нибудь делом, например, читает римское право, а на двадцать первом - вдруг оказывается, что римское право ни при чем..." - эти слова Булгакова вполне могли относиться к Жан-Пьеру Кро-Мервьелю.

Жан-Пьер Кро-Мервьель жил в нижнем городе Каркассона, читал римское право, писал статьи в один из тулузских политических журналов, и в один не столь прекрасный день 1835 года обнаружил, что прямо перед его носом сносят средневековый барбикан - тот самый, построенный в XIII веке для прикрытия замка со стороны нижнего города, а теперь понадобившийся как источник камня для городского строительства.

На этом карьера Кро-Мервьеля в области римского права в общем закончилась, и началась его карьера гражданского активиста, историка и археолога.

Кро-Мервьель начал раскопки в соборе Сен-Назер в цитадели, обнаружил могилу епископа Радульфа - примерно тех же времен, что и разрушенный барбикан, добился включения Сен-Назера в список национальных памятников Франции - а это, в свою очередь, привело к тому, что в Каркассон приехал уже знаменитый архитектор и реставратор Эжен Виолле-ле-Дюк.

В 1844 году Виолле-ле-Дюк начал реставрацию Сен-Назера. Кроме реставрации собора, пока ни о чем речь не шла, даже наоборот - в 1850 году Наполеон III распорядился снести стены, к тому времени порядком разрушившиеся с течением времени. Здесь надо заметить, что до Французской революции во Франции к старинным соборам, замкам и стенам относились в лучшем случае равнодушно - ну, стоят и стоят; после Французской революции, разрушившей многое из стоявшего, общество, как это часто бывает в таких случаях, спохватилось и резко заинтересовалось сохранением и спасением того, что еще осталось. Вероятно, столетием раньше снос стен Каркассона не вызвал бы большого интереса публики, кроме той ее части, что связана со строительством и заинтересована в стройматериалах, но в середине XIX века времена и настроения были уже другими.

Так что в 1853 году император вместо этого одобрил проект полной реставрации цитадели - уж Кро-Мервьель, Виолле-ле-Дюк и друг и соратник последнего, инспектор комитета по делам национальных памятников Проспер Мериме, об этом позаботились.

Можно было бы предположить, что реставрация цитадели начнется с замка, но... именно этого и не произошло! Возможно, из-за того, что замок, в силу использования в качестве тюрьмы, был в гораздо лучшем состоянии, чем совсем заброшенные стены и башни укреплений вне его. До замка реставраторы дошли только в 1889 году, через десять лет после смерти Виолле-ле-Дюка, но с его проектом, а работами руководил его ученик Поль Босвильвальд. Замок был восстановлен в том виде, каким он был в качестве резиденции сенешаля, однако так и не была восстановлена часовня Богоматери, разрушенная в дни Французской революции - сейчас на то место, где она была, указывают лишь линии на фундаменте близ одной из внутренних стен.

Какой бы сложной ни была реставрация здания, восстановить внешний облик практически всегда проще, чем восстановить интерьер. После того, как замок Каркассона использовался сначала как арсенал, а потом как тюрьма, конечно, от интерьера мало что осталось - но и здесь иногда реставраторы могут что-то найти. Уже после завершения реставрации, в 1926 году, реставратор Пьер Эмбри обнаружил в большом зале донжона, под слоем штукатурки, росписи XII века.


Но в основном помещения замка используются как музейные залы для выставки археологических находок на территории города и ближайших окрестностей.

Так и получилось, что создание средневекового Каркассона началось с замка и закончилось им же - как, кстати, и знакомство со средневековым Каркассоном у гостя города начинается с вида на замок и заканчивается прогулкой по нему. Чтобы попасть в замок, надо сначала обойти цитадель до Нарбоннских ворот, расположенных почти прямо напротив замка, а затем пройти всю цитадель до входа в него.

А со стен открывается великолепный вид на окрестности, за некоторыми изменениями - почти такой же, как столетия назад, во времена Бернара Атона и строительства замка.


Слева - нижний город, а еще можно рассмотреть зубчатую стену, когда-то заканчивавшуюся тем самым барбиканом - по иронии истории, именно он восстановлен не был.

Отсюда
https://athenaie.livejournal.com/1120012.html

Шато-Гайар, любимое детище Ричарда ЛС.

Главная достопримечательность городка Лез-Андели в Верхней Нормандии - это, безусловно, развалины Шато-Гайара. Но о замке позднее. Сперва необходимо отметить, что город состоит из двух частей — Большого и Малого Андели. Городская мэрия находится в Большом Андели. Малый Андели расположен на берегу Сены, в месте впадения в неё двух маленьких речушек — Гран Ринг и Гамбо.

скрытый текст

Eglise Saint-Sauveur des Andelys

Герцог Нормандии Ришар IV Кур-де-Льон (Ричард I Английский, или Львиное Сердце), как и его современник Филипп II, был крестоносцем и строителем. Так или иначе, считается, что именно он повелел возвести замок Шато-Гайяр на господствовавшем над Сеной утесе Андели, с которого далеко вглубь просматривалась французская территория. Название переводится как «наглый замок», поскольку его строительство служило пощечиной сюзерену герцогов Нормандии — французскому королю. Замок, учитывая его внушительные размеры, построили довольно быстро — в периоде 1196 по 1198 гг., — на небольшом треугольном плато. Подойти к крепости представлялось возможным только с одной стороны, с которой путь захватчику преграждали рвы. Укрепления замка можно назвать «трехслойными» — атакующим приходилось бы овладеть одним за другим двумя поясами стен и собственно донжоном. Каждый следующий «слой» господствовал по высоте над предыдущим, так чтобы обороняющиеся всегда имели преимущество.

Перед внешним «бай» (или двором) замка пролегал глубокий и широкий ров, подобное же препятствие разделяло первый и второй эшелон обороны. Круглый донжон стоял en bee (иа высеченном в скале основании в виде «клюва»), крутые и прочные скаты которого представляли дополнительную сложность для «саперов» , вздумавших бы «минировать» твердыню. Непривычно полукруглые башни усиливали круглый донжон. Восточную часть высоты занимал независимый форпост — шатле (chutelet — уменьшительное от «замок». — Прим. пер.). Единственный путь в цитадель лежал по узкому каменному мосту через ров.

В 1203 г. Шато-Гайяр принадлежал королю Джону Английскому, младшему брату Ричарда. Гарнизоном командовал Роже де Ласи. Филипп II Август, король Франции, пришел, чтобы взять замок в рамках широкой кампании по изгнанию Плантагенетов с земель Франции. Захват мощной крепости служил своего рода ключевой операцией этой кампании. Падение замка фатально ослабило позицию Анжуйского дома, привело к потере им Нормандии и в итоге многих других владений. Сена представляла собой для Филиппа Августа естественный путь в Нормандию, и Шато-Гайяр являлся потому важнейшей целью. Филипп вторгся в Нормандию в 1203 г. и в августе подступил к твердыне. Перед тем он уже прибрал к рукам несколько ближайших фортов, чтобы изолировать главный и осложнить подачу помощи гарнизону. Сам Шато-Гайяр представлял лишь часть комплекса фортификаций в Лез-Андели. В одном месте на острове находилась укрепленная резиденция, от которой к обоим берегам вели мосты, а доступ со стороны реки прикрывал ров. Замок же помещался на высоте, господствующей над островом.

Во время Столетней войны Шато-Гайар попеременно переходил то к англичанам, то к французам. С 1449 года находится под контролем Франции. В 1599 году Генрих IV отдал распоряжение о сносе Шато-Гайара. Развалины замка охраняются государством как памятник истории с 1862 года.

Так Шато-Гайар выглядил в свои лучшие времена:



Отсюда

Строительство Шато-Гайар (фр. Château Gaillard) началось в 1196 году. Ричард Львиное Сердце, английский король и герцог Нормандии нуждался в новой цитадели взамен замка Жизор, который отошёл королю Филиппу-Августу по условиям Иссуденского мира (1195). Его целью была защита Нормандии от Филиппа II, новая крепость также должна была послужить базой, с которой Ричард намеревался завоевать часть Вексена, находившуюся под контролем Франции. Ричард пытался получить земли под замок путём переговоров. Но Вальтер де Кутанс, архиепископ Руана, не пожелал продать их, так как это была одна из самых прибыльных епархий, — прочие сильно пострадали во время войны.

Ричард захватил земли архиепископа. В ноябре 1196 года Вальтер де Кутанс отправился в Рим, чтобы добиться заступничества папы Целестина III. Со своей стороны Ричард также направил делегацию, представлявшую его интересы в Риме. Вальтер де Кутанс запретил в Нормандии исполнение всех церковных действий и треб. Роджер Ховеденский пишет о «непогребённых трупах, лежавших на улицах и площадях городов Нормандии». Распоряжение епископа было отменено в апреле 1197 года по указанию Целестина III после того, как Ричард подарил Вальтеру де Кутансу два поместья и порт Дьеп.

Замок был сооружён в необычайно короткие сроки. Уже через два года завершили основные работы. Одновременно у подножия замка был построен город Пти-Андели. В документах, относящихся к строительству замка, нет сведений о руководителе, главном архитекторе. Военный историк Аллен Браун предположил, что работами руководил сам Ричард, который часто бывал в Шато-Гайаре. По приблизительным оценкам строительство Шато-Гайара обошлось английской казне в 15—20 тыс. фунтов — больше, чем сооружение замков в Англии. (Крепость Дувр обошлась королю генриху, отцу Ричарда, в 7 тыс. фунтов).
Тактико-технические характеристики:

- Длина: 200 м.
- Ширина: 80 м.
- Высота: до 100 м. с учетом холма (основание над уровнем Сены в 10 м.)
- Общий бюджет проекта: 45 000 фунтов (15,75 тонны серебра) для всей программы укреплений (сам замок, мост через Сену, стена вокруг Couture и Пти-Андели).
- Использовано 4700 тонн камня.
- Донжон: внутренний диаметр 8 метров, высота 18 м.
- Толщина стены: 3-4 м.

3-D реконструкция в стиле Виолле ле Дюка


Подробнее рассмотреть виртуальную реконструкцию замка можно тут
http://www.virtuhall.com/chateau%20gaillard.htm

Шато Гайар

Прогулки по Франции. Верхняя Нормандия

Прогулки по Франции. Юг-Пиренеи

Пишет MirrinMinttu

Ф-мобное 8: Орден грандмонтинцев-3
С радостью возвращаюсь на английскую почву. Итак, у грандмонтинцев на этой почве было три приората: Албербери, Красволл и Гросмонт. Самым маленьким из них был приорат Албербери - всего на семь персон, хотя стандартные религиозные сообщества грандмонтинцев обычно состояли из ячеек в 13 человек, в честь 12 апостолов и Иисуса. А обязан своим XS размером приорат тому, что изначально его основатель собирался устроить там приорат арвезианского ордена (Arrouaisian Order - по сути, общежитие отшельников, не являющихся монахами, и просто живущих по более строгой версии канона августинцев). Кстати, таких арвезианских приоратов в Англии было даже больше, чем грандмонтинских - аж целых девять штук (впоследствии они стали аббатствами августинцев), тогда как во Франции их было всего три. А основателем этим был лорд Фульк III Фиц-Уорин, один из прообразов Робин Гуда.

скрытый текстНу как прообразом... Начну я лучше с отличия. Трепетная и храбрая девица Мэрион звалась, в данном случае, Мод ле Вавасур, и была не девицей, а вдовой Теобальда лорда Батлера, и матерью двоих детей. После шести лет брака, овдовевшей Мод пришлось вернуться из Ирландии к отцу, главному шерифу Ланкашира, который купил у короля Джона право на её опекунство, и на то, чтобы выдать свою дочь и наследницу обширных владений по собственному усмотрению. Мод была оценена в 1200 марок и двух быстроходных лошадей. Так что "злым шерифом" робингудовского эпоса был, на самом деле, отец.

Что касается самого Фулька Фиц-Уорина, то его склока с королем Джоном случилась из-за замка Виттингтон. Замок и правда был симпатичным, плюс, обладание собственным замком-крепостью сильно повышало престиж владельца. Соответственно, замки были ходовой валютой для королей, желавших кого-то наградить, и имели, поэтому, замысловатые истории своей принадлежности к какому-то определенному роду.


Whittington Castle

Именно Виттингтон был изначально укреплен до состояния замка во времена Анархии, для сторонника императрицы Матильды, норманна Гийома Пиперелла, который в Англии звался Вильгельмом Певереллом. Поскольку Виттингтон находился практически на границе с Уэльсом, в 1149 году его аннексировал для своего королевства Повис последний принц этого королевства, Мадог ап Маредид, который в этом замке и умер в 1160 году. Через пять лет, король Генри II отдал замок Роджеру де Повису, валлийцу, и дал даже средства на ремонт. Какое отношение замок имеет к Фиц-Уоренам, понять трудно. Кажется, он был когда-то доверен первому Фульку Певереллом. Но право точно было, потому что второй Фульк, бывший в дружеских отношениях с Генри II, этот замок получил, но так и не удосужился заплатить за право держать замок какие-то несчастные 40 марок. Поэтому замок формально так и остался в руках валлийцев. После смерти отца, наш Фульк III предложил 100 фунтов за права на замок, но король Джон предпочел отдать его в 1200 году сыну де Повиса, причем за какие-то 50 фунтов!

Дело могло быть в политике (и, скорее всего, было), но отношений между Джоном и Фульком имели в далеком детском прошлом один эпизод. Тогда, проигравший Фульку в шахматы Джон огрел противника шахматной доской по голове, а тот пнул Джона в живот. Джон, оскорбленный до глубины души (принц он или не принц?!) побежал жаловаться отцу, но тот навалял отпрыску за то, что парень сам не решает свои проблемы. Так это было или нет, но так рассказывает семейная легенда Фиц-Уоренов. Поэтому, когда замок Виттингтон был отдан Джоном Морису де Повису, Фульк воспринял это продолжением той драки (сдается мне, что и ему, в свою очередь, навалял его отец), и поднял против короля полномасштабное восстание. Вместе с ним восстали его братья Вильгельм, Филипп и Джон, и, соответственно, все люди, имеющие подчиненное к этому семейству положение.



Благородный разбойник Фиц-Уорен

Поскольку королю было в 1201 году не до Фиц-Уоренов, он просто послал разобраться с ними Хьюберта (Гая) де Бурга (будущего юстициария и графа Кента) - вот и наш "Гай Гисборн". Тот и разобрался. Фульку пришлось искать убежища в аббатстве Стэнли, откуда он тихенько перебрался во Францию и стал служить королю Филиппу. Впрочем, в 1203 они с Джоном помирились, тот его и его сторонников простил, и Фульк, заплативший 200 марок штрафа за свои приключения, в октябре 1204 года воцарился, наконец-то, в вожделенном замке. Больше они с королем не ссорились до 1215 года. Интересно, что легенда говорит о том, как Мод повсюду следовала за своим супругом, скрываясь вместе с ним в лесах, но на самом деле шериф Роберт де Вавасур отдал её Фульку в жены в октябре 1207 года. Вернув, естественно, те деньги, которые в свое время заплатил королю за это право. Но Фульк, похоже, мог себе позволить такие расходы. Тем более, что жена ему принесла земли в Норфолке и Ланкашире, плюс треть доходов от земель своего покойного мужа в Ирландии. Они прожили вместе 20 лет. Поскольку Фульк III прожил хорошо так за 80 лет, он, через много лет после смерти Мод, женился снова, но пережил и вторую жену.

Таким человеком был основатель приората Албербери. Строить он его начал около 1221 года, и строительство, очевидно, закончилось в 1226 году. Первым приглашенным аббатом, надзиравшим за процессом, был Алан из августинского аббатства Лиллешелл, который кротко мучался с явно недостаточным финансированием, но его сменил менее терпеливый аббат Уильям, который обозрел несоответствие амбиций заказчика и предоставленных в его распоряжение финансов, и объявил, что ему такая ноша не интересна. Вот тогда-то Фиц-Уорин и решил отказаться от идеи арвезианского приората, и вдохновился примером Валтера де Лэси, строившего грандмонтинский приорат в Красволле. Причем, Фиц-Уорин широким жестом подчинил свое детище прямиком аббатству в Гранмонте, а не тому же приорату в Красволле, чем обрек его на массу проблем в будущем. Поскольку приораты грандмонтинцев роскошью убранства не блистали, он дал в пользование приората довольно неплохие угодья. Тут было и право на рыбную ловлю в Северне, и общие права в Албербери и Пекнелле, манор в Ватборо, а также право строить мельницы. Земля, на которой был построен приорат, тоже была отдана в его собственность. Очень даже неплохо для шести монахов и аббата, не так ли?

К сожалению, у Албербери с самого начала были две проблемы. Во-первых, расположение в приграничье с Уэльсом, и, во-вторых, их подчиненность главному приорату, находящемуся за границей. Первая проблема проявлялась в буднях обитателей приората угнанным скотом и укораденным или уничтоженным зерном, а вторая... По сути, обитатели приората не могли и пальцем пошевелить в управлении своим хозяйством без разрешения приора в Гранмонте, но приор в Гранмонте требовал от дочернего приората половину дохода, который должны были приносить их владения. Опять же, административные проблемы Гранмонта во Франции неизбежно отражались на назначениях, которые мог делать только главный приор ордена. А мы помним, что о периодические скандалы в головном приорате обламывали зубы даже привычные ко всему администраторы папы. А потом началась Столетняя война. В 1337 году Эдвард III наложил арест на всё имущество грандмонтинских приоратов в Англии, поскольку их начальник был во Франции. В 1344 году, отчаявшийся приор Албербери официально заявил, что он является подданным английского короля, а не французского, что было официально подтверждено патроном приората, очередным Фиц-Уорином, которому и было дано право взять дела приората в свои руки, и самому назначать в него приоров.

Но, естественно, головной офис, так сказать, сдаваться не собирался, и продолжал назначать своих приоров. И снимать их с должности, как в 1357 году, когда приор Джон из Каблингтона был обвинен в растрате средств, жестоком поведении и убийстве. Король Эдвард III приказал начать расследование, но вмешался аббат Гранмонта, и, в результате, приор был просто смещен. К сожалению, я не нашла никакого материала по этому делу. Аналогичная ситуация случилась в 1364 году, когда приор Ричард из Стреттона был объявлен вне закона по обвинению в убийстве, и бежал из приората на время, нужное для получения королевского пардона. Естественно, на его место был назначен аббатом Грандмонта другой приор, Ричард из Хаттона. По этому случаю можно сказать только то, что Ричард из Стреттона королевского пардона не получил, потому что с 1365 года приором в Альбербери был Ричард из Хаттона. В конце концов, в 1369 году на аббатство был снова наложен арест, как на организацию, управляемую из-за границы. В 1441 году, король Генри VI отдал его колледжу Всех Святых в Оксфорде. В 1550-х годах приорат был перестроен в частный дом. При перестройке были найдены классические скелеты под лестницей, в количестве 5 штук, но никого не заинтересовало, кому они принадлежали.

https://MirrinMinttu.diary.ru/p219850099.htm

Lady Philosophy offers Boethius wings so his mind can fly aloft. The French School (15th Century)
Пишет MirrinMinttu:

О Средневековье и женской душе

Не так давно в дискуссии о феминизме мне сообщили, что в Средние века наличие души у женщины отрицалась вообще. В рамках именно той дискуссии что-то доказывать было бесполезно и незачем, так что напишу-ка я кое-что внятное о том, кто там что отрицал или не отрицал, и как вообще формировалось представление о человеке и человечестве во времена Средневековья. Начнем с того, что представления эти не появлялись из пустоты, или кому-то назло, или ради выгоды, а были результатами философских размышлений и философских диспутов. То есть, прежде чем кто-то лез на люди со своей теорией, он внимательно изучал труды классиков, осмысливал их, обдумывал, рассматривал в контексте своей современности, и только тогда формировал какую-то свою теорию о чем-то. Процесс для ученых с тех пор не изменился.

Конечно, поскольку все мы - люди, на направление мыслей философов-теологов влиял их личный жизненный опыт, как же без этого. И не без того, что каждая эпоха подвержена определенным веяниям, через призму которых люди воспринимали информацию, и от которых никто и никогда не был и не может быть свободен полностью. А сама Философия как наука считалась в Средние века дамой, вообще-то.

скрытый текстНет, я даже предположить не могу, кто впервые запустил "утку" о том, что Господь в буквальном смысле слова облегчил под общей анестезией Адама на одно ребро (почему не на пару-то, если все знают, что количество ребер и у мужчин тоже парное, причем ровно в том же количестве, что и у женщин), и выстругал из этого скудного материала Еву. Сейчас модно говорить о твиттеризации сознания, но ею, похоже, страдали задолго до изобретения Твиттера. Где-то с времен Реформации, когда библию начали толковать все, способные её прочесть, наконец, на родном языке. Но не обязательно понять. В связи с чем вскоре за первичной либерализацией наступило запрещение самопальных кружков изучения Библии, законодательно. Очень подробно о том, что Библию надо читать не только глазами, но и умом, прекрасно написал https://fomaru.livejournal.com/50158.html.

Вот Иоанна Златоуста "О женщинах", например, страшно любят растаскивать на цитаты как мизогинически настроенные мужчины, так и горящие идеями феминизма женщины. На самом же деле, Иоанн Златоуст никогда не говорил о том, что женщина не создана по образу Божьему. Он, собственно, писал, что после разделения Человека на мужчину и женщину, оба уже не были тем образом Божьим как изначальный единый Человек. И это было именно его мнением, его теорией, с которой было допустимо соглашаться или нет, а не каким-то каноном.

Что касается его нападок на женское тщеславие и женскую "поперечность", то я допускаю, что у почтенного епископа Константинопольского были вполне земные причины недолюбливать очень красивых женщин с сильной волей, потому что перед глазами у него был такой материал, как императрица Евдоксия, отношения с которой у Иоанна Златоуста определенно не сложились. Вряд ли она была, на самом деле, ужасной и/или порочной особой. За 10 лет супружества бедолага рожала семь раз, и это дело её, в конце концов, свело в могилу. Причем, супруг её выполнял, похоже, только функцию продолжения рода, всю политику тащила на себе Евдоксия - и за себя, и за императора. Так что причина неприязни к ней Иоанна Златоуста была в том, что они были политическими врагами, в первую очередь. Она видела себя покровительницей церкви, а её архиепископ видел себя пастырем императорской четы. К тому же, Евдоксия победила, выкинув вредного деда в кавказскую глушь.

Пошли дальше. По интернету гуляет утверждение, что на Маконском соборе в Бургундии, в 585 году, разбирался вопрос о том, есть ли у женщины душа. Нет, не разбирался, потому что существо без души не может проходить процесс крещения, исповедываться, принимать сакрамент и получать благословение и отпевание. Ни в какой момент истории христианства женщинам в вышеперечисленном не было отказано. Ну хоть несколько-то логических параллелей провести можно? Не обязательно же верить в любую скандально выглядящую глупость просто потому, что она легко гуглится.

На Маконском соборе разбиралась тонкость речевого оборота. В те времена, слово homo всё ещё обозначало "человеческое существо", то есть мужчина или женщина любого возраста, но также стало пониматься как "взрослый мужчина". Так что один из епископов обеспокоился, является ли этот оборот всё ещё применимым к женщине. Все остальные епископы (а их было, на минуточку, целых 63, плюс 5 епископских послов и 16 епископов без кафедр) успокоили сомневающегося, что Господь, сотворивший мужчину и женщину, называл обоих homo (нет, я не знаю, почему епископы верили, что Господь беседовал со своими созданиями на латыни, которую, впрочем, нынче так и называют часто - "божественная латынь"). История эта была записана Григорием Турским в его "Истории франков", и благополучно забыта на тысячелетие.

Пока, в конце 1500-х, сын лютерианского пастора Валенс Ацидалий, критик и поэт, пишущий на латыни, не решил написать в веселую минутку (он до конца жизни клялся, что также и в веселой компании) дурацкий памфлет Disputatio nova contra mulieres, qua probatur eas homines non esse, в котором он вспомнил и карикатурно развил историю Григория Турского. К сожалению для авторов, этот полет пера не только никого не развеселил, но и вызвал в обществе, светском и теологическом, изрядное раздражение. Молодой ученый из Магдебурга, Саймон Геддик, засучил рукава и написал анти-памфлет "В защиту женского пола", в котором обещал разбить все доводы Валенса, который, как он с удовольствием отметил, умер от удара вскоре после написания своего бесстыдного памфлета (действительно, Валенс умер в 28 лет). Снова прошли десятилетия, и памфлет Валенса был напечатан в 1647 году в Лионе - на итальянском языке и под названием "У женщин нет души, и они не являются людьми". Скандал разразился знатный. Писательница и монахиня Архангела Таработти написала пламенную статью "В защиту женщин, или О том, что женщины тоже люди" и обратила на ситуацию внимание самого папы Иннокентия X, который специальным декретом от 18 июля 1651 года объявил памфлет Валенса запрещенным.

Но если вы думаете, что история памфлета на этом закончилась, вы ошибаетесь. В 1670-х лютеранский пастор-немец из Франкфурта, Йоханнес Лейзер, устроился капелланом в датскую армию. Как ехидно заметил профессор из Дублинского университета Майкл Нолан, военная карьера так ударила пастору в голову, что он (очевидно, знакомый с памфлетом Валенса) вдохновился написать сочинение "Триумф полигамии", в котором защищал многоженство на основании того, что женщина является существом низшим по отношению к мужчине (предполагая, судя по всему, что количеством можно решить вопрос качества). А поскольку постулат "изучай классиков" в его больную голову был вбит накрепко, он обратился к тому же Маконскому собору, слегка изменив суть вышеизложенного инцидента об уместности применения слова homo к женщинам. У Лейзера вышло, что на соборе развернулась полнокровная дискуссия о том, является ли женщина человеком, хотя переврать результат пастор все-таки не посмел.

Через некоторое время гугенот Пьер Бейль, бежавший из Франции в Данию в 1681 году, наткнулся на сочинение Лейзера, и использовал "горячий материал" как аргумент против католицизма: "Для меня было странным узнать, что Собор всерьез разбирал вопрос о том, является ли женщина человеческим существом, и что это было подтверждено только после серьезных дебатов". К слову сказать, Бейль-то идиотом безусловно не был (но был человеком, безнадежно увязшим в попытках привить веротерпимость в эпоху, в которой она была политически не нужна), он просто совершил классическую ошибку, взяв за отправную точку для своих аргументов не первоисточник, а многократно переиначеный памфлет. В свое время, борясь за разделение церкви и государства, Французская Национальная Ассамблея вытащила уже аргумент Бойля как пример оскорбительного отношения церкви к женщинам.

Перейдем теперь к Фоме Аквинскому, к которому мизогинисты и феминисты любят апеллировать не меньше, чем цитировать Иоанна Златоуста. Речь идет о приписываемом ему утверждении, что женщина является просто дефектным мужчиной, и что женский эмбрион получает рациональную душу позже, чем мужской. Так вот, про души эмбрионов Фома Аквинский не писал вообще, а постулат о том, что женщина - это дефективный мужчина опровергал (не менее 6 раз, как пишет Нолан). Опять же: логика, ау! Фома Аквинский был средневековым философом-теологом XIII века, верившим в то, что Бог персонально сотворил женщину. Соответственно, как Божье творение она никак не может быть несовершенной. Он же и знаменит-то тем, что сформулировал доказательства бытия Бога, и тем, что прокламировал божественную благодать природы.

Вброс о "дефектности" женщины случился из-за не вполне корректного толкования выражения Аристотеля femina est mas occasionatus. То есть, Аристотель-то вообще писал на древнегреческом, на латынь его как-то переводили (не обязательно с греческого, кстати), и вот этого слова, occasionatus, в классической латыни нет вообще. Есть схоластическое толкование его как "непреднамеренная случайность" (гугл переводит его по-другому, но лучше верить Нолану и созвучности с "оказией"). Вообще, всё выражение в принципе выхвачено из контекста большой работы о репродуктивности - это раз. Более того, в своей работе о репродуктивности Аристотель рассуждал, отталкиваясь от представлений своего времени о том, как происходит образование эмбриона, так что не будем судить его строго, но пурги там много - это два.

В общем, так или иначе, но Фома Аквинский, который, как любой уважающий себя ученый, Аристотеля штудировал, озадачился всерьез. С одной стороны, если у тебя что-то получается неожиданно (то есть не то, что должно было получиться), то результат этот дефектен по отношению к намеченной цели. Значит ли это, что Аристотель утверждал, что женщина дефектна? Получается, что так. С другой стороны, Бог не может сотворить козу, если он намеревался сотворить грозу, так сказать - это же очевидно. То есть, женщину он явно сотворил сознательно, а не случайно. С третьей стороны, любого средневекового философа коллеги высмеяли бы прочь из своих рядов, если бы он заявил, что Аристотель написал какую-то ерунду, или переводчик накосячил. И что делать?!

Фома Аквинский выкрутился следующим пассажем: "With respect to the particular nature the female is something defective and occasionatum, for the active force in the male semen intends to produce a perfect likeness of itself in the male sex; but if a female should be generated, this is because of a weakness of the active force, or because of some indisposition of the material, or even because of a transmutation [brought about] by an outside influence . . . . But with respect to universal nature the female is not something occasionatum, but is by nature’s intention ordained for the work of generation. Now the intention of universal nature depends оn God, who is the universal author of nature. Therefore, in instituting nature, God produced not оnly the male but also the female" (С учетом специфичной природы, женщина является чем-то дефектным и случайным, поскольку активная сила в мужском семени предназначена для создания совершенного подобия самого себя в мужском полу; но если должна родиться женщина, это происходит из-за слабости активной силы, или из-за некоторого недомогания материала, или даже из-за трансмутации [вызванной] внешним влиянием. . . Но в отношении универсальной природы женщина не является чем-то случайным, но по замыслу природы предназначена для воспроизводства. То есть, намерение универсальной природы зависит от Бога, который является универсальным автором природы. Поэтому, установив природу, Бог произвел не только мужчину, но и женщину).

В общем, из-за этого хроменького пассажа Фому Аквинского и заклеймили отцом крылатой фазы о том, что "женщина - это дефектный мужчина". Это к тому, что даже паршиво выраженные мысли всегда стоит дочитать до конца и постараться понять, что же именно автор пытается выразить, и с какой стати он наворотил столько кругов, прежде чем мысль свою высказать.

Что же касается пассажа об эмбрионах и душе, то единственное (но многократное) обращение к теме эмбрионов у Фомы Аквинского встречается в утверждении, что эмбрион Христа был полностью сформирован с самого первого момента зачатия, тогда как другие, человеческие эмбрионы развиваются с едва намеченной заготовки, так сказать. Увы, и сюда ему пришлось прицепить неизбежного Аристотеля, причем, поскольку о непорочном зачатии и Иисусе античный мудрец не высказывался никак, сошла ссылка на "Историю животных" - такая же неуместная, как упоминание роли коммунистической партии в поваренной книге.

В общем и целом - ни средневековая философия, ни средневековая теология никогда не отрицали наличие души у женщины.

https://MirrinMinttu.diary.ru/p219980434.htm