День в истории Блогхауса: 15 апреля 2020

Предыдущая глава

– КЭ-ЛЕН-ТИН! – Эмилия отчаянно машет мне руками. Пока прочая команда ставит корабль на якорь, она балансирует на верхушке треугольного паруса, и выглядит это столь же опасно, как булыжник, висящий на травинке – для всякого, кто не знает мою кузину. Я размахиваю руками с не меньшим энтузиазмом, затем перекидываю через стену подарок капитана форта – верёвочную лестницу. Она соскальзывает на палубу с радостным гиканьем, исчезая за полотнищами парусов.

– Это твоя кузина? – бормочет Азотеги, стоя бок о бок со мной, и его глаза слегка поблескивают на солнце. – Почему-то я не удивлён.

читать дальше– Тс-с, – с широкой ухмылкой отзываюсь я. Корабль скользит к берегу, и матросы ставят его на якорь, перекидывая корзины с камнями [1] между вёслами штирборта [2]. По счастью, они обзавелись широкими, крепкими сходнями для лошадей, которые также спускают на берег. Если бы дзали пришлось прыгать на узкий трап, которым обычно пользуются моряки, пожалуй, пришлось бы им распрощаться с завтраком.

Я горжусь каждой доской этого корабля, словно построил его своими руками. Блестящие на солнце борта, тугие паруса – это моя воля привела его сюда. Если все сработает… Я ловлю себя на том, что украдкой поглядываю на Азотеги – доволен ли он так же, как и я сам, и до невозможности смущаюсь от того, что меня это вообще волнует.

Генерал пребывал в грозовом настроении с самого отбытия из города. По лагерю гуляют слухи, что старший генерал Джезимен, командующая союзной армией, разделяет его расположение духа. Но сейчас на его губах появляется лёгкая улыбка, а плечи расслабляются при взгляде на пришвартованный корабль. Моими стараниями, позвольте заметить. В животе зарождается любопытное щекочущее ощущение при мысли, что я способен порадовать столь высокопоставленного лорда настоящими делами, а не посредством идиотской связи.

Да что скрывать, я просто раздуваюсь от гордости, что смог отблагодарить его хотя бы такой малостью. Азотеги предоставил для Ханны кошелёк столь увесистый, что, благодаря его, я чуть не проглотил язык, но утром в день отъезда она так и не появилась. Дальнейшее ожидание грозило задержкой целой армии, так что генерал заверил меня, что поручит своему лучшему рекруту доставить деньги девушке. Я как можно деликатнее попросил, чтобы это была женщина.

Посланница нагнала нас утром следующего дня и, запыхавшись, вручила мне почти полный кошель обратно. Ханна явно взяла не более десяти монет, а остальные велела отдать тем, кто в них больше нуждается. Ну а затем, как рапортовала солдат, ушла из дворца, чтобы поискать работу в другом месте. Теперь этот кошелёк прикопан в наших вещах, поскольку я наотрез отказался принимать этот незаслуженный дар – возможно, по той же причине, по которой Ханна его возвратила.

Планки лестницы стучат по стене форта, когда Эмилия карабкается по ней, и я вцепляюсь в канаты, чтобы их не так сильно мотало. Ее чёрные глаза явно смеются над подобной предосторожностью: при необходимости Эм могла бы карабкаться и по голым камням. Перекинув ногу через стену, она оказывается рядом и, тряхнув копной длинных чёрных косичек, стискивает мою руку в приветственном рукопожатии.

– Хэй, Кэлентин. Что это на тебе за тряпки? – спрашивает она без предисловий, оглядывая меня с головы до ног.

– Получше твоих, – парирую я. Моё одеяние порядком отличается от синей с золотым дзалинской униформы, хотя соответствует ей по цвету. Понятия не имею, то ли её приберегли для сопровождающих армию знатных господ, то ли генерал заказал её специально для меня. Более светлая свободная туника раздувается на ветру, словно парус, сужаясь на бедрах. Плотно облегающие лодыжки штаны на бёдрах в два раза свободнее, чем следует, и прихвачены шнуром под туникой. Как ни странно, двигаться в таких одёжках на поверку куда сподручнее, чем в старых, да и попрохладнее, что я сполна оценил под палящим солнцем на марше к Зимородку.

Когда Эмилия издает не слишком старательно подавленный смешок, я несколько раз красноречиво дёргаю подбородком в сторону генерала. Её глаза тут же выпучиваются, и кузина сгибается в куда более почтительном поклоне, чем тот, на который с перепугу способен я.

– Я нижайше прошу прощения, милорд, – провозглашает она. – Надеюсь, вы извините моё неподобающее поведение.

– Извинений не требуется. – Его губы кривятся в нервной улыбке – если я верно понимаю, из-за волнения при первой встрече с моей семьёй. – Позволю себе предположить, что вы – Эмилия, капитан военного корабля «Морская ведьма» [3]?

– Да, милорд.

– Капитан? – потрясённо переспрашиваю я. – Поздравляю! Я не… ну, значит, – спохватываюсь я, путаясь в словах, – кузина, то есть, капитан Эмилия, позволь представить тебе Его Сиятельство верховного генерала Азотеги.

Она с обалдевшим видом прижимает кулак к плечу, а мой спутник прочищает горло:

– Я вас оставлю – вам наверняка многое надо друг другу сказать. Кэлентин, пожалуйста, собери прибывших капитанов в моей палатке на закате.

– Будет сделано, сэр! – Я салютую – кулак к сердцу и к щеке – на тот случай, если кто-то посмотрит в нашу сторону – он кивает и быстро удаляется к форту.

Эмилия присвистывает, глядя, как стражники пропускают его в ворота, и вновь принимается глазеть на меня:

– К чертям мое капитанство, – говорит она, – а вот кем ты сделался, что можешь позволить себе подобную фамильярность с верховным генералом?

– Это долгая история. – К сожалению, я пообещал Азотеги, что покамест никому не скажу ни слова о нашей связи, даже своим верным кузинам. – Главным образом, его флотским советником.

– Ого. – Она сдвигает брови. – А за каким бесом дзалинскому лорду вообще понадобился флотский советник?

– Чтобы обеспечить тебя работой, сестрёнка. – Я указываю сперва на пришвартованный корабль, затем – на тот, что как раз огибает излучину.

– Может, так и есть, – отвечает она с ноткой сомнения – явно чтобы меня поддразнить. В следующее мгновение она вновь расплывается в улыбке, наклоняясь, чтобы дёрнуть меня за ухо. – Ну хотя бы скажи, что ты повстречал тут хорошенькую девчонку.

– Ну, знаешь ли, сложно сказать – у разных людей разные вкусы, – отвечаю я, почёсывая подбородок, чтобы скрыть ухмылку. – Могу познакомить тебя по меньшей мере с двумя, которым я, кажется, по душе.

– Двумя? Ах ты негодник!

– Говорит та, у которой за спиной полный корабль мужиков. Ну а теперь расскажи-ка мне обо всем, что я упустил.

А упустил я немало. Не только Эмилия стала капитаном в этом сезоне: Стефано и Елена тоже получили повышение после того, как стареющие командиры «Владетельного» и «Госпожи вод» отошли от дел. Пираты в последние месяцы приободрились – от жары они всегда как бешеные – и флот нуждается в любой паре умелых матросских рук.

– Само собой, всё это не идёт ни в какое сравнение с тем, чтобы раздавать советы самому верховному генералу, – весело заключает она.

Я лишь киваю. Мне до боли совестно, что приходится прикидываться, будто я обошёл её в звании, в то время как всё, что я сделал – это не вовремя вылез пред светлые очи генерала. Мои кузены добивались своих мест потом и кровью, в то время как мне просто улыбнулась удача.

Правда, это весьма своеобразная удача. Святые так и не потрудились просветить меня, куда дует этот ветер.

– Боюсь, это не сделало меня ни на йоту умнее. Корабли Стефа и Елены я поставил последними в списке, – виновато сообщаю я, – потому что не знал об их повышении.

– Знал бы, если б спросил. – Эмилия со вздохом отвешивает мне лёгкую затрещину. – Почему ты ни словечка не передал? Последнее, что я о тебе слышала – это что ты слёг с ранением в голову, а потом до меня доходит, что ты шатаешься по королевству с дворянской шайкой.

– Я думал, тётя знает… – морщусь я.

– Только поэтому она не назначила плату за твою голову. Святые небеса. Ну что ж, я рада, что ты, по крайней мере, в порядке – причём более, чем когда-либо раньше.


***

К закату подтягиваются все пятеро капитанов: Эмилия; лысый кряжистый мужик по имени Фёдор; обладатель экзотически-голубых глаз и светлых волос – Самюэль; ходячая жердь – с этим я вместе служил на «Пеламиде» – Дмитрий [4]; и наконец, к немалому моему удивлению, мой старый капитан Иосиф с той же посудины. Его обветренное лицо так и сияет при виде меня.

– Знаешь, матрос Кэлентин, – вещает он, – вот уж не подумал бы, что ты выберешь мой корабль. Мне казалось, что я не очень-то тебе по нутру. И всё же мы оба здесь!

– Эх-хех, мы все здесь, – отзываюсь я.

Я провожу их через крепость и по лагерю. Большинство солдат уже привыкло, что я всё время здесь ошиваюсь, хотя по-прежнему не понимают, что я тут забыл, но целая группа людей, которые даже не думают кланяться каждому встречному, привлекает немало внимания. Капитаны пересмеиваются немного нервно, но следуют за мной к генеральской палатке с неколебимой уверенностью.

Я жестом велю им подождать снаружи, где они тут же принимаются соревноваться с охраной в суровой разновидности гляделок, и заныриваю под тент. Офицеры расселись на ящиках и стульях, сгрудившись над угольным наброском реки во главе с Азотеги; при моём появлении он бросает на меня мимолётный взгляд, и по его лицу разливается облегчение, прежде чем он успевает его подавить. Мои губы складываются в мимолётную сочувственную улыбку.

– Ваше Сиятельство герцог, лорды и леди севера, капитаны прибыли! – во всеуслышание объявляю я.

– Хорошо. – Генерал склоняется, что-то шепча посыльному – не Дереку; тому, должно быть, завидно до одурения – кивнув, он выбегает из палатки. – Старший генерал Джезимен и её офицеры вот-вот прибудут, – сообщает он. – Кэлентин, пригласи наших гостей внутрь.

В палатке тут же становится тесно. Азотеги и его шестеро офицеров сдвигаются вглубь, так что капитаны по большей части оказываются на моей верёвочной койке и сундуках с одеждой генерала. Освещенные закатными лучами и отблесками свешивающихся сверху ламп лица кажутся обагрёнными кровью, словно мы – пиратская шайка, планирующая очередной налёт, чтобы обрести достойное место под солнцем.

– А нам обязательно так тесниться? – шепчет мне Эмилия, когда я пристраиваюсь рядом в углу, наплевав на чувство собственного достоинства.

Прежде чем я успеваю ответить, тент вновь хлопает, и мимо шествует Джезимен со своими офицерами.

Когда генерал говорил, что она может побить Аджакса, я представлял себе женщину сходных габаритов: громадину со здоровенным мечом. Но на поверку генерал Джезимен оказывается тощей как плеть и жилистой, на пол-ладони ниже Джары, под окрашенными в тёмный цвет волосами проглядывает седина.

Никто так и не объяснил мне, каким образом она может победить того, кто раскатал нашу армию в блин, но, заговаривая о ней, любой то и дело поглядывал через плечо, будто она может в любой момент выпрыгнуть невесть откуда, словно мстительный дух; то же можно было наблюдать, когда речь шла о генерале – если не брать Дерека, который не мог выдавить из себя почти ничего, кроме мечтательных вздохов.

С ней девять офицеров, что наполняет меня сочувствием, несмотря на её репутацию: это ж сколько времени длятся их совещания?

Генерал кое-что рассказывал о них по дороге из Тальеги. Двоих я опознаю сразу: герцогиню Цзерри и её супруга, Джекса. Она – в вычурном лавандовом платье вместо армейской формы, он – в бледно-зелёном одеянии, оба наряда – под цвет их некрашеных волос. Я достаточно долго обретался в армии, чтобы тут же заключить, что перед нами – приличные дворяне, более привычные к танцам, чем к размахиванию мечом; и однако же оба предпочли поле брани.

Признаться, я надеялся перекинуться с ними словечком, потому как они на сегодняшний день единственная соединенная бъезфрецзингом пара на весь север; однако же теперь, глядя на них, я понимаю, что и двух слов не связал бы. Я уже привык запросто болтать с генералом, но приставать с вопросами к герцогине – это слишком даже для неотесанного моряка.

Единственный, которого мне удается опознать помимо них – это Чадзи Одноглазый, невысокий коренастый улыбчивый дзалин, у которого, как несложно догадаться, не хватает глаза.

Прочие дзалинские имена для меня сливаются воедино – немудрено язык свернуть. Их таланты и предпочитаемое ими оружие, однако, достаточно впечатляют, чтобы задержаться в памяти: один призывает смерч, другой – плавит металл; стрелы третьего достигают любой цели, молот четвёртого единым взмахом лишает противника брони. Порождённый связью талант герцогини Цзерри позволяет ей подчинять своей воле растения на многие лиги вокруг, а Джексу под силу разверзнуть землю – не то чтобы такие способности имели хоть какое-то применение в этих завязанных на чести поединках, но вот стереть с лица человеческую армию им вполне под силу.

Но сколь бы одарёнными воинами они ни были, кое-что, похоже, не меняется никогда: споры вспыхивают, как только заканчиваются взаимные представления.

– Мы не станем пересекать реку ночью, – непреклонно заявляет Джезимен. Её голос – низкий и грубоватый, словно у матросов, которые укуриваются какой-то дрянью. – Это и небезопасно, и против чести.

– Но иначе мы утратим элемент неожиданности, – настаивает Азотеги. Я не могу понять, о чём говорит особый наклон его головы, но он напоминает мне кота, который обнаружил чужака на своей территории и выбирает момент, чтобы наброситься на него.

– А что в нём толку? Форсируем реку днём и подождем на перекрёстке.

– А если они уже повернули на запад к горам?

И всё в таком духе.

Позже:

– Когда мы пошлём им вызов на поединок чести, чью армию будет представлять посланец?

Ещё позже:

– Что вы хотите сказать словами: где нам взять дерева для сходней?

Самое худшее во всем этом – что мы с Эмилией не можем обмениваться ехидными замечаниями, как делали в детстве в церкви: слишком уж острый у дзали слух.

Не лучше и то, что я не могу слинять: даже если бы я мог ускользнуть незамеченным, не покину же я свою кузину – да и идти мне особо некуда, учитывая, что добрая половина контингента расселась на моей кровати. Вздохнув, я прикрываю глаза настолько, насколько это представляется допустимым, и развлекаюсь мысленной игрой в «Волков и овец» с самим собой. Ночь всё не кончается, и вскоре мои овцы скачут через забор ровными рядами: сто вторая, сто третья…

В следующее мгновение Эмилия, устало улыбаясь, трясёт меня за плечо.

– Просыпайся, старина, – приговаривает она, – собрание кончилось. Я бы попросила тебя провести меня по лагерю, но ты, похоже, вот-вот свалишься снова, так что пойду-ка я на свой корабль до утра.

– Мр-р… – Хлопая глазами, я наконец выговариваю: – Извини. Завтра проведу. Ну, если время останется. От поединков.

– Разумеется. – Она целует меня в лоб, а я пожимаю ей руку, и она уходит.

Офицеры Джезак и Сира продолжают самозабвенно спорить, но Азотеги хватает одного взгляда на меня, чтобы выдворить обеих. Я невольно улыбаюсь при мысли о том, как это глупо: я всего-навсего слегка сонный, он же вблизи выглядит измотанным до смерти, и всё же не подумал бы выставить их ради собственного отдыха.

Генерал оседает на койку бок о бок со мной, склонив голову так, что она почти касается коленей.

– Что за безумие, – бормочет он. – Если поутру мы развернёмся обратно к Крику Чайки, то знай, что я не замыслил предательство, а лишь пытаюсь избежать того, чтобы придушить половину военного командования.

– Хех. – Я дружески пихаю его в бок локтем. – Я слыхал, что Джезимен – вдова, – сообщаю я с невинной улыбкой, – а ты – наш самый завидный жених. Может, это будет получше удушения?

– Уж лучше привяжите мне на шею камень и бросьте в море, – вздыхает он. Его голова клонится набок, слегка касаясь моего плеча, но я слишком устал, чтобы отстраниться от столь жалостного жеста. – И я не свободен.

Я открываю рот – и вновь захлопываю, вспомнив о просьбе Джары.

– Похоже, остальных ты в этом убедишь, только если женишься, – напропалую заявляю я, – хотя многих и это не остановит. Ты знаешь, что некоторые из младших офицеров обустроили твоё святилище в бараках? Джара мне показывала перед отъездом. И посвящённые леди Имоджене есть, и им без разницы, что она замужем за королевой.

– М-м, – сонно бормочет он, – так, может, поженимся?

– Не думаю, что это хорошая мысль, сэр, – с опаской гляжу на него я, но в ответ получаю лишь похрапывание. – Гм. Ну ладно. Эй – это же моя кровать!

Поскольку он куда тяжелее, чем кажется, пару раз попытавшись его спихнуть, я сдаюсь, оставив ему мою койку в качестве трофея, а сам растягиваюсь на его. Может, поженимся? – звучит в моей голове отголоском кошмара, и я натягиваю одеяло на голову, чтобы его заглушить.

Этой ночью мне снится Ханна. Она сидит на камне у берега в любимой тростниковой шляпе тетушки и смеётся над какой-то моей шуткой. Я улыбаюсь ей, и она протягивает руку, чтобы положить её мне на грудь.

– Я благодарна тебе за это, – говорит она, – но я – не та, что любит тебя. – И её глаза светятся подобно священным изумрудам, перьям на голове селезней, летнему тростнику, а её чёрные волосы на глазах укорачиваются под моими пальцами.

Сон заходит ещё дальше – её рука на моём бедре, а другая проводит по животу. Я льну к прикосновениям, полной грудью вдыхая морской воздух, и низкий голос усмехается мне в ухо:

– Будешь стонать слишком громко – разбудишь его, – от этого я сам моментально просыпаюсь.

Но рука на бедре никуда не делась.

Схватив агрессора за запястье, я разворачиваюсь – и застываю, уставясь на зелёные глаза и облако рыжих волос. Мы с Алимом пару мгновений пялимся друг на друга, пока до нас не доходит, и я даже не знаю, на чьем лице написано большее отвращение, когда мы отшатываемся в разные стороны.

Он замирает, словно не уверен, то ли ему накинуться на меня с кулаками, то ли бежать сломя голову, я же силюсь побороть свой гнев, чтобы вымолвить хоть что-то разумное.

– Ты что творишь, – шиплю я, но он вздрагивает, бросив взгляд на койку, где спит генерал. В глазах лекаря застывает ужас, губы распахнуты в беззвучном крике; я вздыхаю – и моя ярость улетучивается. Бранить его – всё равно что орать на солнце: толку никакого, а чувствуешь себя дурак дураком.

– Я ему не скажу, если ты не скажешь, – тихо обещаю я. Теперь паника в его глазах сменяется холодным колким подозрением, впрочем, вполне привычным для Алима.

– Почему? – настороженно спрашивает он. – Что ты потребуешь взамен?

– Ни… – Генерал со вздохом переворачивается на другой бок, и мы оба цепенеем. – В смысле, я тебе, конечно, благодарен, что ты зашёл проведать меня в такую рань, – говорю я в полный голос, протягивая лекарю руку, – но, как видишь, я в отличной форме.

– Ох, да, в отличной, – приговаривает он, и его взгляд так и мечется между нашими койками, в то время как Азотеги зевает, хлопая глазами на потолок. – Ты, гм, полный кретин. – Бросив на меня прощальный испуганный взгляд, он выскакивает из палатки.

– М-м, – сонно бормочет генерал, – что это было?

– Алим хотел проверить перед битвой, как моя рука, – сообщаю я. А если этот развратный тип не проявит благодарности за то, что я ради него солгал, то я ему сам в зубы дам, лорд он там или нет. Конечно, не его вина, что моё появление разрушило без малого всю его жизнь – но его характер превосходно довершает дело, доканывая остальное. – Спи давай, солнце ещё не встало.

Он уже угнездился на моих подушках.

– Мило с его стороны, – бормочет он. – Обычно он ведёт себя иначе, но порой бывает милым.

«Да уж, – думаю я, уставясь на его спину, – и насколько милым ты бы его счёл, не поменяйся мы кроватями?» Признаться, я всегда мог похвастаться крепким сном – и сколько раз доктор проскальзывал в нашу комнату? Если это случилось не впервые, надо думать, Азотеги не возражал, потому что, как бы крепок ни был мой сон, я бы уж точно проснулся, швырни он Алима через всю комнату.

Ну что ж, это послужило бы ему уроком. Я вновь натягиваю на голову одеяло, затем рывком спускаю его, чтобы любые ночные посетители, завидев мои светлые лохмы, поняли, что ошиблись койкой. А то, если следом пожалует ещё и Дерек, я за себя не отвечаю.


***

Однако обходится без дальнейших покушений на мою скромность, и настаёт день, яркий, ясный и жаркий, словно пустынный остров. По лагерю взад-вперёд носятся солдаты, подчиняясь выкрикам командиров, хватая броню, выводя лошадей. Под стеной перекликаются матросы, силясь превозмочь грохот, который производят сколачивающие сходни оруженосцы. На лбу проступает пот, и я в кои-то веки рад, что свободен от починки парусов и шлифовки весел.

На стене рядом с прочими офицерами виднеется коренастый силуэт генерала, так что я направляю стопы туда. У меня нет приличного предлога, чтобы присоединиться к ним, не привлекая особого внимания к нам обоим, так что я прохожу сквозь ворота, направляясь на берег аккурат под тем местом, где они сгрудились. Там народ грузит шесты от палаток в конную повозку, и я принимаюсь им помогать, чтобы незаметно болтаться поблизости. Могу представить, что начнётся, если я случайно сделаю лишний шаг в сторону – и генерал сверзится со стены.

План, некогда предложенный мной в Крике Чайки и перемолотый избыточным количеством собраний, весьма незамысловат: провести армии сквозь ворота, затем – по кораблям, нынче тщательно выстроенным в линию с перекинутыми между ними сходнями, на другой берег, а там – поднять солдат на стену по деревянному помосту. Когда на стене не останется свободного места, будет принято решение либо брать форт, если это покажется разумным, либо – спустить солдат по другую сторону стены по тому же помосту, перетащив его – а затем повторить все сначала. Азотеги утверждал, что, согласно договору, их солдаты не могут напрямую воспрепятствовать проходу, но будут мешать по мере возможности, затевая грозовые бури или плавя гвозди помоста. И, разумеется, они могут бросить нам вызов после того, как мы минуем стену.

Покончив с палаточными шестами, я гляжу вверх, прикрывая глаза от солнца. Азотеги лёгким кивком даёт знать, что заметил меня – интересно, как давно? Я большим пальцем указываю на лодки, и он вновь кивает, поворачивается к озадаченному офицеру рядом с ним.

Когда я запрыгиваю на борт «Морской ведьмы» Эмилии, приходится обождать, чтобы сердце не лопнуло от восторга. Поскрипывание досок под ногами, ветер, сдувающий волосы с разгорячённого лба – если закрыть глаза, можно представить, что я в порту, а крики за моей спиной – рыночный шум. Быть может, мы выходим в Проём, где я смогу увидеть резвящихся дельфинов; а быть может, мы направляемся в океанские просторы, где земля и вовсе исчезнет.

Открываю глаза – ничуть не бывало, мы по-прежнему на реке – вернее, на понтонном мосту, возведенном для солдат.

– Дурью маемся, братишка? – Капитан подходит, чтобы положить руку мне на запястье. – Думала, ты из этого вырос.

– А я думал, это ты у нас главная непоседа, – ухмыляюсь я, вновь разувая глаза. – Скоро начнётся, верно?

– Как только генералы дадут отмашку. – Пару мгновений мы просто стоим бок о бок, в согласном молчании глядя на творящуюся на берегу сутолоку. Затем она, прочистив горло, тихо добавляет:

– Кстати, о твоём верховном генерале. Сдаётся мне… ты не всё сказал.

Я бросаю на неё встревоженный взгляд, но ведь она знает о бъезфрецзинге не больше, чем знал я до того, как всё завертелось.

– Ну, как сказать…

– Не сказала бы, что так уж удивлена, но, боюсь, тёте будет непросто это принять – что ты не собираешься остепениться и всё такое. Возможно, стоит подготовить её заранее.

Что-что она только что сказала? Неужто это настолько очевидно?

– Генералу и правда приходится много разъезжать, но у него есть поместье в горах… постой, – обрываю я себя, сражённый внезапной мыслью: – Чему это ты не удивлена?

Она смеётся, накручивая косички на пальцы так, что они превращаются в сплошной узел.

– Ох, конечно, я знаю, что ты бывал с девушками. – Её белоснежные зубы так и сверкают в смуглой улыбке. – Но потому, что у тебя с Марией так ничего и не было, мы, некоторым образом, догадывались.

Я таращусь, словно у неё отросла вторая голова.

– За каким чёртом, – наконец выдавливаю я, – это связано с магией?

Взглядом, которым она награждает меня, можно счищать дёготь с палубы.

– А ты за каким чёртом решил, что я о магии?

В этот момент ворота со скрипом распахиваются, и нам приходится прервать эту странную беседу, поскольку в наступившей суматохе для каждого находится срочное дело.


***

Настолько тихо, насколько это вообще возможно для сотни лошадей и гружённых бронёй повозок, наши отряды проходят сквозь открытые ворота и принимаются строиться на берегу. Передо мной предстаёт уйма напряжённых, безрадостных солдатских лиц и множество матросов, которые старательно кусают губы, понимая, что смех может стоить им карьеры. Генералы нисходят со стены, и ряды расступаются перед ними, пропуская их на передовую. Там они садятся на своих громадных боевых коней, возвышаясь над толпой недвижно и прямо, будто мачты. Достаточно рискованно верхом пересекать настил, но на этом Азотеги и Джезимен были единодушны: стремление следовать за верховым командиром у дзали в крови.

Сами жеребцы c головы до хвоста облачены в златотканые попоны с синими уздечками и седельными ремнями. Подобная роскошь не только бросает пыль в глаза, но, как мне объяснил на спуске генерал, позволяет незаметно прикрыть глаза беспокойных коней шорами.

Плечом к плечу, словно две враждующие акулы, пойманные на один линь [5], генералы выдвигаются вперёд. Матросы уже не ухмыляются: все затаили дыхание в напряжённом ожидании, что же выйдет из этой затеи. На самом деле, воцаряется такая тишина, что слышен стук каждого копыта о доски.

Генералы следуют через «Морскую ведьму», «Единство» и «Перри Блюсона»; Азотеги находит меня взглядом и улыбается, самую малость, прежде чем лицо вновь застывает суровой маской. Они минуют «Тигровую акулу» и «Неуязвимого» – вот первые дзали и пересекли Зимородок. Когда они сходят на противоположный берег, никто не возносит приветственных криков, чтобы не обнаружить себя перед врагом, но по улыбкам, цветущим как на людских, так и на дзалинских физиономиях видно, что про себя все единодушно ликуют.

Теперь я вижу, что не ошибся, полагая, что эти стены никто толком не охраняет: довольно-таки мудрено пропустить целую армию, которая марширует через пять кораблей, чтобы затем штурмовать твои укрепления, однако никто не трубит тревогу.

Однако, видимо, время от времени они всё-таки выходят на стену, хотя бы справить нужду – мы наблюдаем, как отворяется дверь над стеной, из-за которой выкатывается полуодетый дзалин, зевая и протирая глаза.

Не успев толком спустить штаны, он сталкивается нос к носу с двумя генералами на боевых конях и доброй дюжиной солдат, которые уже успели подняться на стену.

Впервые на моей памяти эти их изощрённые законы чести действительно работают как надо: один из наших просто отводит солдата Рзалеза и растолковывает ему, что если тот просто постоит в сторонке, не предпринимая попыток звонить в колокол, дабы предупредить солдат других фортов, то не придётся брать его в плен. Кто-то даже любезно предлагает ему тунику, однако, поскольку она королевских цветов, тот вежливо отказывается. Пожалуй, дзали воистину достигли совершенства в искусстве завуалированных оскорблений.

Наши солдаты на стене облачаются в броню – просто проформы ради, как объясняет мне генерал – и предлагают не-вполне-пленнику проследовать с ними в форт, чему тот неохотно подчиняется. Поскольку он любезно оставил дверь распахнутой, нашим даже не требуется выяснять секретный стук или какой там ещё пароль. Я начинаю думать, что офицеры Рзалеза будут не в восторге, узнав, как у них обстоит дело с охраной. От стен форта эхом отражаются обескураженные крики, и несколько минут спустя группа солдат в жёлтой форме – и в разной степени облачённости – покидает форт, выходя на берег Зимородка через распахнутые ворота.

Генерал Джезимен интересуется, не желают ли солдаты Рзалеза бросить нам вызов на битву за форт, но они хмуро отклоняют её предложение. На сей раз никто не сдерживает победных воплей, которые мечутся меж двух стен, чтобы взлететь к небесам.

Наша армия меняет курс, дабы занять только что взятый нами форт. Офицеры задерживаются на стене ради лучшего обзора, а также чтобы вволю позлорадствовать в типичной дзалинской манере.

Когда становится очевидным, что план – мой план, ха! – в самом деле работает, они отсылают гонца на резвой лошадке на тракт, чтобы он доставил наш вызов. Посыльного выбрали из солдат Джезимен, поскольку её армия представляется достаточно внушительной, хоть её всё же можно одолеть, в то время как над жалкими двумя сотнями Азотеги они бы просто посмеялись. Ну да нам хотя бы не приходится скучать, гадая, поспеет ли гонец – переправа двух армий затягивается почти на всё утро.

Корабли остаются на месте с несколькими людьми из команды, ведь непросто было бы объяснить дзали, что они не смогут возвратиться домой, потому что их мост тем временем уплыл. Но прочие матросы увязываются за армией, глазея на то, как дзали утаптывают площадку для поединков, огораживая её частоколом – мои сотоварищи так и болтаются в тени стены, явно побаиваясь брататься с дворянами.

Это меня более чем устраивает, ведь я одновременно получаю предлог, чтобы околачиваться поблизости от генерала, и возможность перекинуться словечком со старыми приятелями.

Я почти позабыл, каково это – толкаться в компании людей – шумных, вонючих, дружелюбных, славных парней. Те, с кем я служил на «Пеламиде», дёргают меня за волосы, дивясь, как это я обошёлся без шрама, а новые знакомые предлагают глотнуть какой-то бурды из ходящей по рукам фляжки. И все желают знать, как это я продержался среди дворян так долго, и как до этого дошёл. Поскольку я не знаю, о чём им можно рассказывать, а о чём нет, то отвечаю, что по большей части это тоскливо, а предстоящее сражение – самая угарная штука из всего, что им доводилось видеть. Но на самом деле всем куда интереснее говорить о себе, так что я тут же пытаюсь перевести разговор.

– А ты правда кузен капитана Эмилии? – спрашивает её юнга лет восьми. Я киваю, и его радостное лицо тут же омрачается сомнением. – А ты вообще моряк? Ты же бледный, словно холмяк!

– Зуб даю, парень, – парирую я, привыкший к подобным вопросам. – Тётя выловила из моря короб с двумя младенцами – мной и кузиной Еленой. Так что я не был рожден моряком, но неплохо вписался.

– Гм. – Мальчишка задумчиво морщит нос. – Странно это для холмяков. А они не пытались вас разыскать?

– По правде, не знаю. Они никогда у нас не появлялись, но тётя считает, что едва ли кто станет засовывать младенцев в короб и пускать их в свободное плавание, если желает свидеться с ними в будущем.

В деревне наша с Еленой бледная кожа не привлекала особого внимания, чего не скажешь о флоте; потому-то лейтензанц и настраивал команду против меня, утверждая, что холмяку нельзя поручать управление кораблем. Но я доказал им, чего стою. Быть может, потому я и ощущаю такую потребность утвердиться в глазах дзали – вернее, поднять в их глазах весь людской род: прежде я с этим справлялся, потому знаю, что мне и это под силу.

– Ну а тебя разве никогда не посещало желание, чтобы вся твоя семья сгинула восвояси? – с улыбкой бросаю я взгляд на мальчишку.

– Ох, это да, – хмурится он. – И они порой говорят о нас, детях, то же самое. Но не думаю, чтобы они взаправду были способны вот так запузырить нас в море. Как холмяки до моря-то добрались?

– Если разведаешь, дай мне знать.

– Рафель, ты чего к Кэйлу пристал? – Приблизившись к нам, Эмилия ласково ворошит его волосы – мальчик морщится и спешит ретироваться. Глядя на его удаляющуюся спину, я не могу не думать о словах Ханны: если кто-то из дворян до него пальцем дотронется – натравлю Азотеги на этого мерзавца, и плевать, даже если это приведет к поражению в войне.

Однако же моряки умеют постоять за себя, да и я не замечал, чтобы кто-то из солдат бросил хотя бы единый заинтересованный взгляд в нашу сторону; надо сосредоточиться на этом и перестать дёргаться, а то точно с ума сойду.

– Когда начнётся-то? – с улыбкой спрашивает кузина, не ведая о моих тревогах.

– Всяко не раньше, чем подойдет армия противника. Ну а пока не могла бы ты объясниться…

В этот момент со стены доносится клич, и Эмилия хватает меня за плечо, чтобы, опираясь на него, подняться на цыпочки.

– Прибыли! – орёт она мне прямо в ухо.

Впереди показывается наш посланец на скачущей рысью лошадке – измотанный до крайности, но довольный собой – а за ним тянется армия Рзалеза с северных границ.

В палатках толковали о её численности, но я прежде и представить себе не мог тысячу человек кряду. Конечно, в Крике Чайки проживает на порядок больше народу, а то и на два порядка, но в городе не увидишь такого скопления бледных фигур, которые маршируют стройными рядами, наставив на меня оружие.

Наших где-то около семи сотен, так что их преимущество превышает всю армию Азотеги. Соотношение отнюдь не в нашу пользу, но зато наши войска воодушевлены успешным форсированием реки, так что строящиеся на поле противники их не устрашают.

К нам подъезжают их офицеры, возглавляемые высоким мужчиной с крашенными в каштановый волосами под генеральской фуражкой, пышущим яростью похлеще, чем мне когда-либо доводилось видеть в исполнении Азотеги. Сверкая колким взглядом, он, позабыв о приличиях, требует, чтобы наши офицеры спустились к ним. Те не отказывают себе в удовольствии помариновать его ожиданием, пока новобранцы не передвинут помост, чтобы съехать при полном параде – при этом я словно воочию слышу скрежет зубов вражеского генерала..

– Джезимен, – выплёвывает он. – Азотеги. Итак, мы встретились на поле боя; пусть победитель покроется славой.

– И тебе привет, Саце [6], – бормочет в ответ генерал Джезимен. Верный себе Азотеги ограничивается кивком.

– И чего они там топчутся? – бурчит Эмилия, вытягивая шею.

– О, скоро будет интереснее, – с лёгкой улыбкой вздыхаю я.

Офицеры и вправду быстро прекращают натянутый обмен любезностями, чтобы вновь разойтись. Поскольку вызов бросили мы, они высылают бойца на поле первыми – солдаты расступаются, пропуская воина в маске и золочёной броне . По мере того, как он – или она – выходит на поле, по рядам матросов проносится ропот. При приближении солдата камни начинают дрожать, а затем взмывают в воздух, описывая круги при каждом громовом шаге.

Ззара, – шепчутся наши солдаты. То, что это имя слышал даже я – оно упоминалось на совете королевы – воистину дурной признак. К тому времени, как она выходит на центр поля, её окружает смертоносный смерч: камни вращаются так быстро, что укрытую за серой пеленой фигуру выдают лишь отблески золота.

Однако моё внимание привлекает совсем другое.

– Нет, ну ты издеваешься, что ли? – испускаю я стон.

Не тратя времени на обсуждение, Азотеги соскакивает с лошади и, препоручив поводья стоящему рядом солдату, широкими шагами направляется на поле.

– Верховный генерал Фараз! – проносится над армиями голос герольда.

– Минутку, сестрёнка – извини… – Я проталкиваюсь сквозь толпу глазеющих матросов и срываюсь на бег, чтобы поспеть за оруженосцем генерала. Тот без вопросов спихивает мне броню, бурча под нос, что если уж так неймётся, то почему бы мне не таскать её всё время– я же улыбаюсь ему извиняющейся улыбкой, протискиваясь дальше сквозь ряды дзалинских солдат.

Взгляд генерала смягчается при виде меня, и ещё сильнее – когда я сую ему шлем, чтобы освободить руки.

– Вроде предполагалось, что ты не будешь сражаться, – бормочу я, набрасывая на него кожаную стёганку, синюю, словно сапфиры на иконах.

– Любое воодушевление пойдёт нам на пользу, – шепчет он в ответ. – А я должен восстановить своё доброе имя, равно как и моей армии. На сей раз я не потерплю поражения. – Когда его голова выныривает из ворота и я склоняюсь к нему, чтобы затянуть ремни, он кротко добавляет: – Хочу извиниться за то, что сказал прошлой ночью. Прежде не было удобного случая.

Мне даже не надо спрашивать, о каких именно он словах – а я-то надеялся, что он уже давно позабыл об этой оговорке.

– Ну а сейчас разве удобный? – Разобравшись с узлами, я опускаюсь на колени, чтобы прицепить к поясу кожаные щитки, прикрывающие бёдра.

– Пожалуй, не слишком, но это не дает мне покоя, а я бы предпочёл идти на битву без подобного груза на сердце, – отзывается он, почти не шевеля губами – впрочем, за шумом окрестных голосов, обсуждающих грядущую битву, и храпом лошадей его слова всё равно никто бы не разобрал. – Я знаю, что тебе это не по нраву.

– Всё в порядке, сэр. – С ногами покончено, и я распрямляюсь, чтобы помочь ему надеть кольчугу.

– Едва ли. – Он ловит мой взгляд, когда я поправляю её на плечах – это всё равно что натягивать парус на рею. – Полагаю, что в этом случае я едва ли вправе возражать – ведь речь идёт о ней.

– О ней, сэр? – рассеянно бросаю я, закрепляя наручи у него на запястьях: всё никак не могу понять, достаточно ли их затянул, и это меня отвлекает.

– Моя любимая дочь и мой любимый матрос – я слышал ваш разговор в нашей комнате. Я всё понимаю, Кэлентин. Мне следовало догадаться раньше.

Мои руки застывают, а челюсть, напротив, отвисает:

– Что? Сэр? – И какого дьявола он там успел наслушаться? Джара – и я…

Я не в силах собрать мысли воедино, не здесь и не сейчас – не под его взглядом, одновременно исполненным горя и обожания, словно у матери, узнавшей, что её сын погиб героем. Он ласково улыбается, опуская шлем на голову, и свободной рукой застёгивает его под подбородком.

– Тебе не придется нарушать своё обещание – чтобы она поговорила со мной первой. Вот что я хотел сказать тебе на случай, если бой пойдет не так. Считай, что я благословил тебя. – С этими словами он натягивает вторую перчатку и удаляется, сжимая в руке меч.

– Что? Сэр? – повторяю я, уставясь на то место, где он только что стоял. К тому времени, как я решаю броситься за ним и требовать, чтобы он выслушал меня, или хотя бы пожелать ему удачи, он уже на поле, подобравшийся перед атакой смертоносного смерча.

– Эх… чёрт.


Примечания переводчиков:

[1] Корзины с камнями – якоря в виде корзин с камнями применялись на кораблях античного флота. В них помещали необходимое число камней в зависимости от силы ветра и течения. Помимо корзин, использовались сети и мешки.

[2] Штирборт (нидерл. stuurboord, stuur – руль, boord – борт; англ. steerboard, позднее — англ. starboard) — правый по ходу движения борт судна.

[3] «Морская ведьма» - в оригинале “Currentwitch” – в букв. пер. с англ. «Ведьма стремнины (потока)».

[4] Фёдор и Дмитрий – это не мы придумали, их правда зовут Фёдор и Дмитрий – Fedor, Dmitrii – что вполне аутентично, поскольку это греческие имена :-)

[5] Линь – тонкий корабельный трос.

[6] Саце – в оригинале Szaze – мы взяли чтение “sz” как в венгерском, и “z” как в немецком.

Следующая глава

В третьей серии сделано все, чтобы убедить зрителя в невиновности Ингремов (или, по крайней мере, такой возможности), и с этой т.з. их очень жаль, конечно. Да и в любом случае подобной травли никто не заслуживает. Порадовало, что в реале все-таки собака выжила, ну и больше драмы там не нагоняли, довольно умеренно страдательная часть сделана. Но! Мне все еще жаль Пола Смита, особенно после разговора с предводителем синдиката . Обнять и плакать просто. Адвокат в исполнении Хелен Макрори шикарная. Насколько неуместна она в ГП, настолько хороша здесь. Шин зря жалуется, что его не пригласили во франшизу. А то поставили бы тоже какого-нибудь Малфоя играть, условно говоря, и народ бы плевался.
Криса Тарранта в этой серии было мало, но успел блеснуть в компании обвиняемых. Маленькая вставка-мюзикл - лучший момент! Хочется больше!
Итог: сериал хорош. Динамичный, достаточно человечный. Были некоторые невнятные моменты, как с этим учителем, например. Или пейджерами. Но цель, наверное, не в установлении непреложной истины, а попробовать взглянуть на историю под другим углом. Мне очень понравилось. Возможно, даже пересмотрю :)

©

Предыдущая глава

На сей раз тронный зал уставлен потрясающими скамьями с золотыми подушками – они окружают стол, на котором я запросто мог бы устроиться на ночлег. У создателя этих предметов обстановки с мрамором дело обстояло куда лучше, чем со здравым смыслом. На столе развернута карта целого королевства: по краям золотая, в центре – темно-синяя, словно вместо моря там зияет здоровенная дыра. Судя по тому, сколько мест уже занято, мы прибываем последними. Несколько офицеров прерывают спор, лишь чтобы поклониться Азотеги, и он кивает в ответ, прежде чем опуститься на скамью.

По периметру комнаты стоят несколько солдат – хотелось бы мне знать, охранники они, любовники, или просто торчат тут декорации ради. Стараясь подражать им по мере сил, я занимаю место в нескольких шагах от генерала, за его правым плечом. Не похоже, что мне предстоит участвовать в обсуждении, но, по крайней мере, я тут такой не один.

читать дальше– Джезимен [1] к нам присоединится? – слышу я голос Азотеги.

– Нет, – тихо отвечает офицер Сира, качая головой. – Старший генерал [2] этим утром переговорила с королевой и отбыла к своим подразделениям под Тальегой. Вы соединитесь с ними на марше.

Внезапно поднимается гул голосов, затем наступает тишина и все встают, приветствуя королеву. Она, как и остальные, облачена в военную форму, и лишь простой медный обруч на волосах выделяет её из числа офицеров. За её плечом стоит Имоджена в тёмно-зелёной накидке, которая при всей своей скромности заставляет её глаза и волосы сиять подобно звёздам. Она одаряет улыбкой всех собравшихся, и я замечаю немало направленных в её сторону завистливых взглядов. Все-таки королева – редкостная счастливица; это не подлежит сомнению, каким бы странным ни представлялся мне их союз.

– Прошу садиться, – предлагает королева, и все вновь занимают свои места, в то время как она устраивается на троне. Имоджена опускается на подушку сбоку от трона – какая жалость, что всем нам подушек не полагается. – Джезак, рапортуй.

Сурового вида женщина вытягивается по струнке, докладывая:

– Сегодня мы получили довольно тревожные вести: Рзалез переправляет без малого всю армию на северные границы, чтобы обогнуть реку Зимородок и соединить силы в форте. Когда они объединятся, их численность превысит тысячу. Учитывая, что бóльшая часть нашей армии сосредоточена на востоке, нам будет непросто перебросить туда достаточно сил, чтобы сравняться с ними. Под командованием генерала Джезимен – пять сотен, в дополнение к этому мы можем выпустить на поле двести тридцать бойцов. – Она машинально бросает взгляд на Сиру, при этом та опускает взгляд в пол.

Юный помощник офицера Джезак извлекает грифельную дощечку из стоящей у его ног сумки и рапортует:

– Численность гарнизона Святого Антона оценить непросто, но мы полагаем, что в его стенах находятся около четырехсот человек, считая Аджакса. Ещё шесть сотен, включая Фрериз и Ззару, движутся на север по направлению к Зимородку. Там они намерены разделиться, чтобы форсировать западные перевалы.

Я обращаю внимание на то, что ничего не упоминается о том, как они заполучили эту информацию. Хотя, основываясь на том, что я знаю о дзалинской чести, можно предположить, что Рзалез заблаговременно послал королеве вежливое письмо, извещая её о планах передвижения своих войск, чтобы она успела подготовить для них ночлег и закуски.

– Это оставляет нам несколько возможностей, – продолжает офицер Джезак. – Можно послать армию Джезимен на взятие форта, в то время как наши солдаты замедлят продвижение противника в горах. Если мы перехватим их на границе сразу за перевалами, то, возможно, их армия будет достаточно утомлена переходом, чтобы мы могли одолеть их меньшим числом. Соотношение будет лишь немногим более трёх к одному; мы уже побеждали при таком раскладе.

Судя по тому, как королева постукивает по подлокотнику трона кончиками пальцев, она относится к этой идее весьма скептически.

– Чтобы настичь их там, нам самим придется гнать солдат форсированным маршем, – замечает она. – Так что даже верховые под конец перехода будут вконец измотаны.

– Разумеется, миледи, – спешит согласиться Джезак. – Мы также могли бы отправить войска Джезимен им навстречу, в то время как сами прибудем ко второму дню сражения без излишней спешки. Правда, если Рзалез разгадает наше намерение и вышлет к месту сражения контингент форта, то нам придется иметь дело с объединёнными силами, и они задавят нас числом. В-третьих, мы могли бы послать обе армии на захват Святого Антона. Тогда это не потребовало бы особых усилий, учитывая, как объединение армий поднимет боевой дух. После этого остаётся дождаться, пока их силы не перевалят горы, достигнув нашего берега Зимородка, и выставить против них наши объединённые армии наряду с остатками контингента Святого Антона. Учитывая количество раненых с их стороны, наши силы будут приблизительно равны, если мы не потеряем бойцов при штурме.

Тра-та-там, – отбивают пальцы королевы.

– И всё же, – парирует она тоном, не предвещающим ничего хорошего, – количество пострадавших от рук Аджакса за одну последнюю битву заставляет призадуматься. Едва ли можно на это расcчитывать.

– Старший генерал Джезимен способна его одолеть…

– Способна, и только. А если она потерпит неудачу, то мы вновь потеряем добрых две сотни, как в прошлый раз, и это приведёт к тяжкому поражению. Позволю себе добавить, к окончательному поражению.

По лицу Джезак пробегает тень беспокойства, и она поневоле ёрзает на месте.

– Генерал Азотеги? Ваши соображения?

Я не могу видеть выражение его лица, стоя у него за спиной, но могу поспорить, что он вновь хмурится.

– Если Джезимен разделит свои силы, отправив половину нам в подкрепление, тогда меньшая группировка могла бы атаковать Зимородок, – предлагает он, – достаточно небольшая, чтобы, если они потерпят поражение, у нас оставался шанс.

Беловолосый дзалин прочищает горло:

– Она может не согласиться с подобным планом. Прошу прощения, сэр, но ваши отношения всегда оставляли желать лучшего. Что если она откажется?

– Она не ослушается королевского приказа! – рычит королева, однако и на её лице читается сомнение, когда она хмурится над картой с видом журавля, клюв которого застрял в болотной грязи. – И всё же я предпочла бы не отдавать его без крайней необходимости. Не стоит распылять её силы.

Имоджена вытягивает шею над коленями королевы, чтобы также взглянуть на карту, сосредоточенно поджав полные губы.

– Существуй способ объединить обе наши армии на марше раньше, это был бы лучший выход, верно? – спрашивает она. – Ведь тогда войска Рзалеза не смогли бы получить подкрепление из форта?

– Любопытно, – кивает Сира, и леди откидывается назад с лёгкой улыбкой на губах.

– И?.. – выжидательно бросает королева, но Имоджена лишь качает головой.

– Если посылать силы на юг, какие подразделения подойдут наилучшим образом? – несколько разочарованно спрашивает королева.

Спустя ещё два часа дискуссий о таких увлекательных материях, как сорт зерна, который лучше подойдет для фуража кавалерии и как его запаковать, мои ноги норовят отключиться наряду со мной самим. Когда наконец объявляют перерыв, Азотеги приходится потянуть меня за рубашку, чтобы я двинулся за ним.

– Прости, – бормочу я, щурясь от яркого дневного света, в то время как занемевшие ноги нещадно покалывает.

– Это я должен извиниться, – качает головой он, пересекая цветущий сад по направлению к столу, на котором слуга заблаговременно расставил стеклянные кубки с водой. – Я знал, что эта канитель затянется, но не думал, что настолько. – Подняв один из кубков, он предлагает его мне до странного церемонным жестом, затем берёт второй для себя. Я бы не прочь вылить содержимое себе на голову или попросить взамен кружку эля, но едва ли обретающиеся неподалеку офицеры это поймут. Вместо этого я прихлёбываю маленькими глотками с таким видом, словно каждая капля может оказаться последней. – Тебе ни к чему оставаться на дебаты после полудня. Может, у Джары найдется для тебя свободное время.

– По правде, это предложение звучит куда привлекательнее, – признаю я, – но не могу же я бросить тебя одного со всем этим?

Давненько мне не приходилось видеть, как он так заливается краской – он поспешно поднимает кубок, чтобы скрыть пылающие щеки, я же никак не могу взять в толк, что в моих словах могло его смутить. Но тут он с неподдельным облегчением восклицает:

– Ваше Высочество, какая честь!

Она незаметно подошла к нам со спины, сопутствуемая плывущей следом Имодженой.

– Генерал, – кивает она. – Матрос. Готова биться об заклад, что раньше, чем часа через четыре, эта канитель не закончится. Пари, Азотеги?

– Лишь дураки ставят против королевских особ, – отзывается он, и они обмениваются взглядом, значение которого мне не понятно. Однажды, – утешаюсь я, – я вытяну из него, что их связывает.

– Достаточно поджечь ковер – и совет прекратится в мгновение ока, – беспечно замечает Имоджена, улыбаясь в ответ на смешки, которые она вызывает у прочих дворян. – Хотя, вообще-то, у меня есть идея и получше. Кэлентин, скажи-ка нам, как наши войска могли бы добраться туда на лодке?

Азотеги застывает ледяной глыбой, и даже я не в силах понять, то ли она спрашивает всерьёз, то ли хочет поднять меня на смех весьма неприятным образом. И всё же она была так добра предыдущим вечером – быть может, её вопрос и впрямь лишён подвоха…

– На самом деле, – начинаю я, поднимая плечи, – от Крика Чайки до гор приличного водного пути не существует, по крайней мере, так выйдет не быстрее, чем пешком. Действуй я по-своему, я бы просто послал несколько судёнышек вверх по реке, чтобы наладить переправу на северной излучине, а затем двинул бы армию к перекрёстку у Зимородка.

Леди посылает королеве пленительную улыбку – та лишь хмурится и складывает руки на груди, прищурившись на меня.

– Продолжай, – велит она.

– Ну, они ведь не ожидают этого, Ваше Высочество, – отвечаю я, силясь совладать с беспокойством под её пристальным взглядом, – и потому не успеют вовремя заняться болт… то есть, советами, решая, кого куда послать. И хотя вам, пожалуй, и впрямь придётся собственноручно затаскивать своих солдат на борт, Ваше Высочество, Зимородок местами в ширину не превышает и сорока шагов. Чёрт, да вы могли бы составить четыре-пять лодок в ряд и перевести всех по их палубам аки посуху.

– В таком случае предстоит ещё преодолеть стены, – замечает Азотеги, поглядывая на меня искоса с нечитаемым выражением – то ли одобряет мои рассуждения, то ли мечтает, чтобы я наконец заткнулся. – Скальный форт пропустил бы нас, но вражеский – нет.

«Как, разве согласно вашим законам чести перед нами не распахнут ворота, если мы попросим как следует?» – проносится у меня в голове, однако мне хватает ума не высказывать это соображение вслух.

– Штурм фортов и впрямь может отнять чересчур много времени, – отвечаю я, начиная входить во вкус, – но что если попросту перевалить через стены? Я не заметил большого числа охранников ни на их стенах, ни на наших, да и что они могут сделать, кроме как попросить нас остановиться? Тут сгодится и деревянный трап. Можно проскользнуть ночью под самым их носом.

– Довольно, – приказывает королева, воздевая руку. Её сурово поджатые губы подёргиваются. – Всё это не более чем пустые прожекты. Для этого потребуется подыскать подходящие лодки и незамеченными форсировать реку– и всё это за крайне короткий срок. Однако над этим стоит призадуматься. Генерал, матрос. – Слегка склонив голову в ответ на наши поклоны, она стремительно шагает прочь. Имоджена спешит за ней, словно лебедь, семенящий вслед за бобром.

Азотеги смотрит им вслед с затаённой печалью, затем встряхивает головой, улыбаясь мне.

– Ты говорил, что хочешь что-то обсудить?

– Да, но… – Внезапно безоблачное небо словно бы темнеет, а тёплый воздух стынет. Бросив беглый взгляд на женщину, которая подливает воды в кубки, я предлагаю: – Может, пройдёмся?

– Разумеется.

По крайней мере, приятно поразмять ноги после забитого военными зала. Близость генерала кажется надёжной и до странного ненавязчивой, и я с удивлением понимаю, что воспринимаю его присутствие как нечто само собой разумеющееся. Что за странная мысль!

Однако проще думать об этом, чем о девушках, которые боятся посмотреть в мою сторону, чтобы не встретиться со мной взглядом.

– Я тут услышал одну историю, которая меня обеспокоила.

– Правильно – ты начал говорить об этом, когда нас прервали. – Склонив голову ко мне, он, подстраиваясь под мой приглушённый тон, тихо спрашивает: – Так в чём дело?

– Я говорил… кое с кем, – медленно произношу я, – о том, что иные из обитателей дворца принуждают других к постели. Тех, кто слабее, кто не может сказать «нет».

Широкие плечи генерала застывают недвижной глыбой.

– У тебя есть основания считать, – произносит он низким, угрожающим тоном, – что эти люди могут покуситься на тебя?

– Да нет, я не о том. Я бы не назвал себя слабым, да и за словом «нет» у меня дела не станет. Но далеко не каждый может защититься статусом фокуса генерала.

– А. – Он отклоняется, на мгновение сбиваясь с ровного шага. – Я полагаю – поправь меня, если это не так – что те, кого принуждают – люди.

Странные паузы в его речи заставляет сердито воззриться на него, когда мы пересекаем резной мостик.

– Чертовски верное предположение.

– Мне… доводилось слышать о такой практике. Некоторые утверждают, что их подчинённые сами того желают. А иных, похоже, это вовсе не волнует.

– И ты ничего не сделал, чтобы это прекратить? – спрашиваю я внезапно охрипшим голосом.

Он со вздохом ссутуливает плечи, сворачивая на аллею хвойных деревьев с нас ростом.

– Я не знаю, что сказать тебе, – с несчастным видом признаёт он. – Сам я никогда не занимался подобными вещами. И порой просил других не делать этого при мне. Но мне помнятся времена, когда в компании тех, кто выше меня по положению, я не вмешивался. Я не одобряю этого, но, признаться, я и впрямь не затеял ещё одну междоусобную войну, чтобы положить этому конец.

– Что же, – выплёвываю я, но повисшая вслед за этими словами пауза высасывает из меня весь запал. Что я могу ему сказать – чтобы он развил талант, который позволит ему отправиться в прошлое и заставить себя молодого развязывать войну? – Я понимаю, – тихо заканчиваю я. – Но… в будущем… ты мог бы?

– Кэлентин, – отвечает он, – если сама королева вознамерится изнасиловать кого-то на глазах всего двора, то, следуя твоему завету, я без колебаний проткну её собственным мечом.

– О. – Я искренне надеюсь, что никто не подслушивает нас, укрывшись за стеной ёлок. Проведя рукой по лицу, я отзываюсь: – Что ж, надеюсь, до этого не дойдёт, но я ценю твою поддержку.

Его пристальный взгляд не оставляет моего лица.

– Всегда.


***

После прогулки генерал всё-таки убеждает меня принять его предложение насчёт визита к Джаре – это и впрямь куда лучше, чем торчать тут до конца совета или вариться в мрачных мыслях, в одиночестве сидя в комнате, так что я неторопливо бреду к баракам. На моё счастье, дорожка вьётся вдоль высоких серых стен замка, иначе, погружённый в себя, я наверняка кончил бы в канаве.

Похоже, все как один солдаты наслаждаются погожим днём – как стоило бы и мне: большинство расположилось на открытом воздухе, занимаясь строевыми учениями и стрельбой по мишени или просто отдыхая. На краю пастбища я примечаю Джару, начищающую доспехи, и направляю свои стопы к ней.

Лишь приблизившись, я замечаю, что она с кем-то разговаривает, и замираю, не желая мешать беседе.

– …а потом он взаправду улыбнулся, – потрясённо вещает молодой дзалин – мгновение спустя я узнаю в нём утреннего огорошенного посыльного. – Я думал, что умру не сходя с места!

Джара глядит на него с насмешливой терпеливостью, как на симпатичного, но бестолкового паренька, который не может выйти в море из порта без подсказки. Тут она замечает меня и, просияв, машет рукой:

– Кэйл!

Из этого я заключаю, что она не слишком досадует на моё вмешательство. Тогда я подхожу к ним и опираюсь на изгородь, предварительно удостоверясь, что рядом не обретается одно из этих серых чудовищ.

– Доброго дня! – говорю я. – Чем занимаешься?

– Свожу ржавчину, – отвечает она, указывая на рыжие точки на металлических заклепках, – и слушаю, как Дерек провёл утро. Дерек, это матрос Кэлентин, с которым ты уже встречался; Кэйл, это солдат Дерек, пылкий почитатель генерала Азотеги.

Парень отчаянно краснеет, нервно сплетая пальцы.

– Н-ну, не знаю, заслужил ли я подобное звание, – смущённо бросает он. – Рад встрече, сэр.

Мне знакомо преклонение перед офицерами – в котором, признаться, сам я замечен не был – но сдаётся мне, что это какой-то иной вид почитания.

– А ты, – воодушевлённый его приветствием, я вновь ему подмигиваю, – чай, не подозревал, что у генерала есть чувство юмора?

– И юмор, и потрясающие плечи, – вздыхает парень.

Джара выглядит довольной, словно кошка, нализавшаяся сливок, когда она наклоняется, чтобы счистить очередное пятнышко ржавчины.

– Ты здесь с какой-то целью? – спрашивает она, продолжая скрести металл. – Я бы провела тебя по крепости, но нас выставили оттуда по случаю травли крыс. А моя командующая сказала, что, если я ещё хоть раз подойду к таверне, придётся мне подыскивать место в другой армии.

Я с усмешкой потираю переносицу.

– На флот тебя возьмут без разговоров – там выпивка, скорее, приветствуется. И всё же прости, что доставил тебе неприятности.

– Я сама виновата, матрос, мне и отвечать, – отмахивается она. – А ты, Дерек, напивался когда-нибудь?

Парень выглядит малость ошарашенным.

– Не-эт, – протягивает он. – А почему ты спрашиваешь?

– Может, это пошло бы тебе на пользу. Кэйл, как думаешь, генерал выпивает?

– Наверняка не знаю. – Я почёсываю подбородок, припоминая ночь, когда он вёл себя до ужаса патетично, даже по меркам дзали. – Но вполне возможно.

– Вот видишь? Не так уж это и плохо.

На лице парнишки любопытство борется с осуждением; наконец он вздыхает со словами:

– Может быть. Но мне кажется, ты просто меня дразнишь.

– Ну разумеется, дразню. В этом и есть главное предназначение младших солдат. Впрочем, если тебе не нравится – иди вон во флот. Кэйл, как вы поступаете с новичками?

– Обычно заставляем их вылизывать палубу. Или плыть за кораблём задом наперед. – Оба дзали глядят на меня в ужасе, и я ухмыляюсь. – А порой заставляем их пасти акул и скармливаем им их пальцы на руках и ногах, когда те проголодаются.

– Оу, – Джара морщит нос, – беру свои слова обратно. Дерек, правда в армии здорово? – Тот яростно кивает.

Когда она возобновляет чистку доспехов, я принимаюсь задумчиво разглядывать мальчишку, поневоле поддавшись любопытству. Джара явно не рассказала ему об узах, связывающих меня с её отцом, а может, ему на них наплевать. Приглянись нам одна женщина, у меня нашлось бы, что ему сказать. Однако вместо этого он вздыхает по мускулам человека, над которым я случайным образом заполучил некую власть. Странное положение, иначе не скажешь.

– Итак, Дерек, – спрашиваю я, не в силах побороть любопытство, – что же тебе всё-таки приглянулось в генерале?

Он награждает меня подозрительным взглядом, силясь понять, не разыгрываю ли я его вновь, но я сохраняю предельно невозмутимое лицо, и наконец он сдаётся.

– Ну, для начала, стойки, – вздыхает он. – В сражении он подобен прекрасному видению. Для этого ведь надо быть очень гибким, верно? Это просто невероятно. И его ноги… И ещё лицо. Всё дело в его лице. Мне нравится даже, как он хмурится.

Я вижу, как трясутся плечи Джары, хотя она не издает ни звука. Готов поспорить, он тоже не в курсе, кто её отец.

– Гм, – отзываюсь я, стараясь быть тактичным. – Это и вправду… впечатляет.

– Да-а, точно. Кстати, а как вы с ним познакомились? Я давно думаю над этим.

– Ну-у… – выдавливаю я, почёсывая кончик носа. Поскольку я не помню, имею ли право сообщать о векторной штуке, пока не выяснится талант, я решаю перестраховаться. – Флотский советник, – повторяю я. – Кто-то же должен разъяснить ему, как использовать корабли в этой войне.

Это вырывает у него тихий возглас: «О».

– Может, тогда замолвишь за меня словечко – вдруг я ему приглянусь? – с надеждой просит он.

Броня в руках Джары начинает предательски звякать.

– Ну, гм, – теряюсь я, – но у него же уже есть один, так ведь?

– Был, – сообщает парень, заговорщически склоняясь ко мне, – но я слышал, между ними случилась грандиозная ссора – в смысле, ещё грандиознее, чем обычно – и с тех пор никто не видал Джа Алима поблизости. И это к лучшему, потому что он, наверно, самый красивый мужчина королевства – против него у меня не было бы ни единого шанса.

Джара пару раз икает, затем, совладав с собой, поднимает голову и с почти серьёзным выражением лица интересуется:

– Раз он такой раскрасавец, что ж ты за ним не приударишь?

– Да что лекарь смыслит в войне? – морщит нос Дерек. – Вот мужчины, которые знают, как обращаться с мечом – это совсем другое дело…

– Знаешь, а я согласна, – радостно сообщает Джара. – А как насчёт тебя, Кэйл?

Похоже, её улыбку не пробить и самым осуждающим из взглядов.

– Честно, без понятия, – сдаваясь, отвечаю я со вздохом.

– Ну, не тяни – должно же у тебя быть какое-то мнение на этот счёт?

– Мускулы? – участливо подсказывает Дерек. – Какой-то особенный оттенок волос? Широкие подбородки? – Джара награждает его осуждающим взглядом, и он тотчас краснеет. – А что? – парирует он. – Люди тоже бывают красивыми.

– Ты чертовски прав, – с усмешкой отвечаю я. – Как насчёт такого: в мужчинах мне всегда нравилась честность и верность своему слову.

– И какое отношение это имеет к красоте? – с возмущённым видом переспрашивает молодой солдат.

– Ну хорошо: мне нравится честное выражение лица мужчины, который держит слово.

В конце концов парень прощается с нами под предлогом, что ему пора паковать снаряжение, пока не слишком поздно. Я полагаю, что мне стоит вернуться, чтобы дождаться генерала с совета, но Джара хватает меня за руку с напряжённым, будто якорная цепь, лицом.

– Мы можем где-нибудь потолковать наедине? – спрашивает она.

– Разумеется, – отвечаю я и тут же не на шутку задумываюсь над этим: в таверну-то путь заказан. – Ты умеешь играть в «Волков и овец»?

– Побью тебя с закрытыми глазами! – отвечает она, и на её лицо на мгновение возвращается улыбка. – Мама обожает эту игру.

Мы возвращаемся в дом Азотеги. Пока я расставляю фигуры, она бродит по комнате, выглядывая из окон и сунув нос в пару сундуков.

– Моя комната и рядом не стояла, – завистливо замечает она. – Везёт тебе.

– В чём-то – да, в чём-то – не очень. – Установив последнюю фигуру, я спрашиваю: – Волки или овцы?

– Волки, пожалуй.

Первые ходы мы делаем в молчании: я жду, пока она заговорит, а она явно собирается с духом. Когда я окружаю одну из её фигур в три хода, она вздыхает, понурившись.

– По казармам гуляют сплетни, – тихо начинает она, – что отец взял в любовники человека. Пожалуй, Дерек – единственный, до кого это ещё не дошло.

– Ну, положим, – отвечаю я, стараясь говорить ровным голосом, – это возмутительный бред, но я-то что могу с этим поделать? Принести извинения за то, что я – человек?

– Разумеется, нет! – Она поднимает на меня пламенеющий гневом взгляд. – Ты что, думаешь, мне есть до этого дело? Я лишь хочу, чтобы он был счастлив. Что меня тревожит – так это то, что у него нет любовника – ни человека, ни кого-либо другого. Все в курсе, что он порвал с Алимом, однако никто не решается к нему приблизиться из-за этих слухов, и он, со своей стороны, ни на кого и не посмотрит.

Мой глаз начинает подёргиваться.

– Так значит, тебя огорчает, что у твоего отца нет любовника.

– Разумеется, огорчает!

– Это так… заботливо с твоей стороны, – отзываюсь я, разрываясь между сомнением и неодобрением. – Пожалуй, заведи он любовника, это положительно сказалось бы на его характере, но сдаётся мне, что не моя это забота. – Я продвигаю свою овцу влево, наблюдая, как Джара ёрзает на стуле.

– Кэйл, ну почему ты с ним не спишь?

Моя рука дёргается, и одна овца вовсе слетает с доски. Но у меня хотя бы появляется возможность потянуть время, поднимая её с пола.

– Меня это не интересует.

– Я… во всех историях те, кто связан такими узами, не могут вынести даже мысли о том, чтобы дотронуться до кого-то другого. Скорее всего, у него никого, кроме тебя, не будет, до самого конца.

Я гляжу на неё, словно из морской дали. Ни единого любовника, до самой смерти? Что за дьявольская штука это бъезфрецзинг, связывающий вектора с тем, кто вовсе его не желает? Неужто те, кто связан с собаками, также не могут любить никого другого, равно как и тот бедолага с кожаным мячом?

С другой стороны, даже я не настолько любопытен, чтобы желать узнать ответ на этот вопрос.

– Это несправедливо, – наконец отвечаю я, – по отношению к нам обоим. Я так и знал, что этот бъезфрецзинг – сплошное сумасшествие. А что, если бы он оказался связан с младенцем? – Вспомнив слова Ханны, я добавляю: – Или с тем, у кого просто нет выбора?

– Но этого же не случилось. – Вновь ёрзает на сидении Джара. – Неужто это такая уж обуза? Или ты о нём столь плохого мнения?

– Да, – отрубаю я. – Это обуза.

– О, – отзывается она, ссутулив плечи. – Почему?

– Ну а почему ты со мной не переспишь? – поразмыслив над этим, спрашиваю я.

– Чего? – вскрикивает она и, выбросив руку вперёд, впивается ногтями в мою руку. – Что за чёртову игру ты затеял? – рычит она.

– А ты развлеки меня, – отвечаю я, в кои-то веки невозмутимо выдержав её взгляд.

Она сердито хмурится, прищуренные глаза сулят мне гибель, но я надеюсь, что наша дружба не даст ей разделать меня на две половинки мечом, покоящимся на стойке у кровати.

– Что ж, – выплёвывает она, – прежде всего, ты не в моем вкусе; затем – это породит политический скандал, и не будем забывать о том, что мой отец умрёт от разбитого сердца.

– Что и говорить, веские причины.

– Тогда зачем ты говоришь такие мерзкие вещи?

– Да потому, что я не могу «просто спать» с твоим отцом по сходным причинам. Он – мужчина, мало того, дзалин чертовски высокого полёта. Что скажут остальные, когда узнают, что он путается с человеком, к имени которого ровным счётом нечего прибавить?

– «Узнают» не так уж сильно отличается от «думают», – бурчит она, но уже без прежнего запала.

– Может, и нет, а может, да. И, кроме того, я… – я быстро переставляю фигуру, чтобы скрыть нарастающее смущение, – привязался к нему, что ли. Я не желал бы разбить даже сердце незнакомца, не говоря уже о друге, а ведь я хочу однажды завести детей. Ну а став его любовником, – так вот что на самом деле думают дзали при взгляде на меня? Не собака, а постельная игрушка? – к своей цели я точно не приближусь.

Джара сникает, глядя на меня такими несчастными глазами, что я хотел бы, чтобы мой ответ мог быть иным.

– Об этом я не подумала, – тихо признаёт она. – Я знаю, что для него не имеет значения, что ты – человек, и для меня тоже, а на всех, кто думает иначе, ему плевать. Но дети… тут я не знаю. Правда не знаю. Ты абсолютно уверен, что ничего по отношению к нему не чувствуешь?

Я смотрю на свою ладонь, на линии, вдоль которых он проводил пальцем на озере, и вспоминаю отблеск солнца на его волосах. Его глаза, когда он глядел на меня в королевском саду. Было ли в этом что-то? Не могу сказать наверняка: ведь я никогда не задумывался о подобном.

– Трудный вопрос, – бормочу я. – Мне не доводилось слышать, чтобы мужчины – в смысле, люди – становились любовниками, не считая случайных перепихов на море. И, врать не буду, от одной мысли об этом мне не по себе. Да это, наверно, и не главное, потому что – с ума он сходит или нет – не думаю, что он сам желает этого, судя по его поведению.

– Ну разумеется, желает, – отвечает она, хмуря лоб, – раз он любит тебя.

– Ну а твоя любовь к нему разве склоняет тебя к постели? – парирую я и тут же, сглотнув, быстро переставляю фигуру, про себя молясь, чтобы не выяснилось, что я только что обнаружил очередную особенность дзалинской культуры, о которой не очень-то хочу знать.

К счастью для моего многострадального рассудка, она трясёт головой:

– Само собой, нет. Но ты-то ему не дочь. И не сын, если уж на то пошло.

Я со вздохом предлагаю:

– Как насчёт поиграть во «Что, если»? – С этими словами я складываю руки, откинувшись на стуле, и гляжу на сгустившиеся между балками тени. – Скажем, просыпаюсь я как-то раз поутру и внезапно решаю, что он – самый сногсшибательный мужчина, какого мне доводилось видеть, а он падает в мои объятия, словно зардевшаяся дева.

Моя подруга фыркает, но сам я не улыбаюсь.

– Порой меня пугает та власть, которую я получил из-за этой порождённой связью неестественной привязанности, – еле слышно произношу я, ведь мне самому не нравится, как это звучит. – Я же не святой, Джара. Если любая сорвавшаяся с моего языка глупость будто вышибает из него весь воздух… то что будет, если он услышит жестокие слова от любовника?

– Ты говоришь о нем, словно он слаб, как младенец [3], – возражает она. – Уж поверь, он с этим справится.

Но она не видела его в тот день, когда я возвратился из таверны. Я поднимаю плечи, не желая продолжать этот спор.

– Ну что ж, поехали дальше. Что если в этом воображаемом мире мы вовсе друг другу не подойдём? Быть может, попробовав, я обнаружу, что всё-таки наличие мужских причиндалов и полное отсутствие грудей для меня – это чересчур, а он, глядя на моё человеческое лицо, будет видеть во мне низшее существо? Мы же тогда не сможем просто разойтись, чтобы никогда друг друга не видеть?

– И то правда, – неохотно признает она. – Но, может, всё-таки стоит хотя бы попробовать?

– Видишь ли, я не знаю твоего отца так же хорошо, как ты, но сдаётся мне, что он не пойдёт на такое лишь пробы ради. – Внезапно почувствовав себя вымотанным до предела, я роняю голову: – Если тебя беспокоит его личное счастье, то уверяю тебя, что не стану препятствовать тому, чтобы он нашел себе другого любовника, получше меня. Он может крутить с Алимом, Дереком, да хоть с половиной армии – тут полно комнат, так что я запросто могу переехать в соседнюю. Я так ему и скажу, только рукой махни.

Джара тянется через стол и вновь берёт меня за запястье – на сей раз бережно, поглаживая отметины, которые сама же и оставила.

– Это меня тоже беспокоит, – говорит она, глядя на меня умоляющим взглядом. – Если ты велишь ему найти другого любовника, как бы ты это ни подал… думаю, это его ранит.

– Это ставит нас обоих в чертовски сложное положение.

– Я знаю, и мне жаль, Кэйл. Может, если бы это исходило не от тебя… если ты правда в этом уверен, то я сама как-нибудь скажу ему об этом, ладно? Пожалуй, я смогу подать это помягче.

Капля воды, сияющая на его улыбающихся губах…

– Ясное дело, но я не хотел бы решать это вот так, сгоряча. – При этом я сам на себя досадую – хотел бы я, чтобы всё было проще, чтобы он был чудовищем или предателем – кем-нибудь, кого я мог бы возненавидеть. Я высвобождаю руку, чтобы сделать новый ход. – Но я обещаю, что, как только определюсь – можешь сказать ему об этом.

В этот момент я слышу тихий стук двери и поднимаю взгляд – на пороге стоит генерал, опираясь о косяк. Одной рукой он стаскивает башмак, другой – силится скрыть отчаянный зевок. Джара тут же принимается изображать отчаянную весёлость, и я присоединяюсь к ней, с широкой улыбкой глядя на то, как он силится сохранить равновесие.

– Доброго вечера, – устало улыбается в ответ Азотеги. – Вижу, ты всё-таки нашёл себе товарища по игре.

– Да, но она и вполовину не так хороша, как утверждает, – сообщаю я – она тут же с недовольным бурчанием съедает мою овцу, которую я по недосмотру оставил без защиты. – Ничего, сейчас отыграюсь!

– Пап, – протягивает она, морща нос, – он вредничает!

– Гм-м. – Приблизившись к нам, он смотрит на доску, потирая глаза тыльной стороной ладони. – Даже не знаю, за кого из вас болеть. Джара, поддержи-ка честь волчьего рода!

Уставленный на меня взгляд Джары молит: «Ты правда хочешь разбить его сердце?» Я отвожу глаза с мыслью: «Нет, потому я и медлю, вот в чём дело».

Он не умрёт от того, что поспит в одиночестве пару дней, или недель – сколько потребуется; как не умру и я, хотя мне тоже придётся несладко. Но я ничего не предприму, прежде чем не смогу с чистой совестью взглянуть ему в глаза, чтобы сказать: «Нет, ничего у нас не выйдет», – и лучше убью его, чем попробую, не будучи уверенным.

Что за нелепая штука с нами случилась, вынуждая нас на подобные решения. Но приходится жить с тем, что есть. Однажды я найду для нас ответ.

– Ни за кого из нас, – отвечаю я, – потому что ты падаешь на ходу. Ступай считать овец. В смысле, спать [4]. – Его дочь силится прикрыть рукой широкую ухмылку, и я гляжу на неё с вызовом, гадая, осмелится ли она дополнить мои слова.

– Пойду, – он прерывается, зевая, – но, пожалуй, вместо овец стоит посчитать корабли [5]. Нам вместе.

– Прошу прощения, сэр? – Я поднимаю глаза от доски, силясь сосредоточиться.

– Королева просит определиться, какие именно корабли следует послать вверх по реке.

Я гляжу на него, не веря своим ушам. По моему лицу медленно расползается улыбка, от которой оно едва не трескается надвое, и я испускаю пронзительный крик торжества. Джара хлопает в ладоши, и уголок губ генерала приподнимается.

– О, – отвечаю я, сияя как медный таз, – у меня уже есть парочка на примете.

Может, люди всегда будут ниже дзали. Может, дворяне всегда будут использовать свою силу против слабых. Но хоть в чём-то мы докажем им, что тоже чего-то стоим.

Он улыбается мне, и, глядя на него, я не знаю, могу ли его полюбить. Не знаю, пожелаю ли близости с ним. Единственное, в чём я уверен так же, как в бездонности его глаз цвета морской волны – так это в том, что хочу доказать ему, что я чего-то стою.

А там посмотрим, куда мы заплывём.


Примечания переводчиков:

[1] Джезимен – в оригинале Jazimen.

[2] Старший генерал – в оригинале General Secundus – в букв. пер. с англ. «второй генерал» – звание, изобретённое автором, как и «Верховный генерал» (General Superior), поэтому, чтобы перевести его, мы также прибегли к несуществующему званию – выше обычного генерала, но ниже верховного.

[3] Слаб, как младенец – в оригинале Weak as milk – в пер. с англ. «слаб как молоко».

[4] Ступай считать овец. В смысле, спать – в оригинале Get some sheep. I mean, sleep – игра слов, в пер. с англ. «Займись овцами. В смысле, сном».

[5] Но, пожалуй, вместо овец стоит посчитать корабли – в оригинале After you tell me what sheep. That is, ships – продолжение той же игры слов, в пер. с англ. «После того, как ты скажешь мне, какие овцы. В смысле, корабли».

Конец первой части

Следующая глава

Предыдущая глава

Наш день заканчивается на королевском тренировочном поле. Вернее, для генерала – на поле, я же стою, облокотившись о деревянные перила, и наблюдаю за ним сверху. Он дерётся с пятью младшими солдатами одновременно, они – в полной броне, он – в белой рубашке и с одним мечом. И ему явно не требуются мои пояснения насчёт металлической кожи – потому что он использует её сей момент и солдат это нисколько не удивляет.

– Можно к тебе присоединиться? – Повернувшись, я вижу рядом с собой улыбающуюся леди Имоджену. Сегодня на ней платье нежного розового оттенка утренней зари, даже более откровенное, чем предыдущее. Хорошо, что она – дзалинка, так что я знаю, когда отвести глаза, чтобы не пялиться на жену королевы. Мне приходит в голову, что, пожалуй, пора наконец посетить бордель, пока пребывание рядом с красивыми женщинами, на которых нельзя даже поднять глаза, не заставило меня окончательно утратить контроль; я уж и не помню, когда меня последний раз туда зазвали. На сей раз, пожалуй, пойду по собственному почину.

– Разумеется, миледи, – с поклоном отвечаю я, и она также опускает руки на перила.

читать дальше– Кто сражается? – спрашивает она, но смеётся, прежде чем я успеваю ответить. – Мне стоило догадаться. Знаешь, почему он использует свой талант подобным образом? Говорит, что иначе солдаты отказываются с ним биться, боясь задеть его. Ну а так они могут бить в полную силу; по крайней мере, в теории.

– Я как раз над этим думал, – бормочу я, глядя, как он с разворотом ныряет под меч. На запрокинутом лице – прямо-таки акулья ухмылка – не хотел бы я оказаться на месте того, кто на него замахнулся. – Он – прирожденный боец, не так ли, миледи?

– Полагаю, что тебе виднее. Я знаю, за какой конец держат меч, и немногим более того. И всё же мне всегда казалось, что, несмотря на весь его боевой азарт, подобное умение не приходит само по себе: он тренируется каждую свободную минуту – по крайней мере, раньше так делал. – Леди Имоджена со вздохом отворачивается от арены боя, опираясь спиной о перила. – Прежде я волновалась всякий раз, когда он не являлся домой после боя. А теперь…

– Джара, – догадываюсь я, улыбаясь в ответ на брошенный ею быстрый взгляд. – Она сказала мне, кто она на самом деле. Правда, я полагал, что ваши сражения безопасны. Или лишь несколько безопаснее прочих?

– Наверно, так и есть, но редкая битва обходится без серьёзных ранений. По правде сказать, сколь бы устрашающи ни были наши потери, я всегда вздыхаю с облегчением, услышав, что на поле выходит Аджакс. Он редко позволяет лезвию соскользнуть туда, куда не следует. Но – хватит о войне! – При этих словах лицо леди Имоджены озаряется лучезарной улыбкой, а глаза так и сверкают. Склонив голову набок, она вновь принимается наблюдать за сражением. – Итак, ты знаешь мою дочь. Разве она не чудо?

Я невольно расплываюсь в улыбке, приподняв плечи.

– Отличный друг, миледи, и сила, с которой стоит считаться.

– И я так думаю! Правда, в былые времена я желала, чтобы она уделяла чуточку больше внимания своим манерам, но… – Леди Имоджена вздыхает, и её глаза полнятся любовью, которой я почти завидую. – …Ведь тогда она не была бы такой замечательной, верно? Я рада, что она стала тебе добрым другом.

Это признание лишает меня дара речи, и я пару мгновений терзаю губу, раздумывая, стоит ли на это отвечать.

– Странные вещи вы говорите, миледи, – наконец отзываюсь я, поглядывая на поле, ибо в этот момент меня прерывает лязг металла: сшибив кого-то наземь, генерал прерывает схватку, чтобы в деталях объяснить, что именно случилось с бедным солдатом. – Большинство ваших были бы не в восторге от того, что их дочь водит знакомство с человеком – во всяком случае, из тех, что мне встречались.

– Откровенно говоря, я рада, что у неё появился хоть какой-то друг. Она всегда держалась особняком… А тут ещё и бъезфрецзинг. Что до Фараза, его мне тоже хотелось бы видеть счастливым. И, раз Джара считает, что ты достоин быть ей другом, то, надеюсь, он также может на тебя положиться.

– Благодарю вас, миледи. Похоже, что и вы ему хороший друг, не сочтите за дерзость.

– Вот уж Цзеса посмеялась бы от души! – Она и сама хихикает, прижимая ладонь к темным губам. – Очень мило с твоей стороны сказать мне об этом. Пожалуй, быть его другом проще, чем женой: вдоволь насмотревшись на его хмурую физиономию, мне всегда хотелось вылить чашку воды ему на макушку, и теперь я рада, что есть тот, кто может сделать это за меня. А ведь ты счастливец – при тебе он улыбается так часто.

– Ну так ведь… – начинаю я, радуясь, что отсвет заката маскирует разлившуюся по лицу краску, – полагаю, он просто вынужден улыбаться из-за всех этих дел со связью.

– Порой он и Джаре улыбался, – тихо отвечает она, и я с тошнотворным ужасом осознаю, что за дикую чушь только что сморозил – будто улыбаться его вынуждает лишь фальшивая любовь.

– Миледи, я вовсе не хотел сказать…

Имоджена качает головой, при этом каскад волос цвета водорослей колышется над плечами.

– Не волнуйся насчёт этого. Мы никогда не любили друг друга, хотя случались редкие моменты, когда мне этого хотелось. Ну а когда он обретался рядом вместе с этим кошмарным Ферраксом [1] Алимом, я только диву давалась, что вообще в нём находила… – Вздохнув, она добавляет, понизив голос: – Мне остаётся лишь желать – если ты найдёшь в себе достаточно доброты, чтобы выдержать всё это, Кэлентин – чтобы и ты его полюбил. Без сомнения, он тяжёлый человек, и холодный. Так тебе было бы проще. И, быть может… тебе удастся подарить ему хоть немного счастья, в чём я не преуспела.

Когда солнце окончательно опускается за стены замка, Азотеги прерывает схватку – теперь они что-то обсуждают, отослав кого-то за лампами, чтобы осветить поле. Проводя по перилам большим пальцем, я обдумываю её последние слова и морщусь, загнав занозу под кожу.

– Благодарю вас за это, миледи, – отвечаю я, силясь незаметно вытащить занозу. – А можно мне, ну, кое-что у вас спросить?

– Разумеется! Не стоило мне вести речь о столь мрачных вещах. Так о чём ты хочешь узнать?

Глядя на улыбающееся лицо леди Имождены, я понимаю, что больше не могу расспрашивать её о тайнах, кроющихся в прошлом Азотеги: обсуждать это за его спиной кажется предательством. Судорожно подыскивая иной вопрос, я выпаливаю:

– Какая она – королева?

Имоджена отстраняется, отчаянно хихикая, и на мгновение я улавливаю сходство с Джарой в её искрящихся глазах, прежде чем её веки опускаются.

– О, дорогой! – добродушно журит меня она. – Тебе следовало намекать и наводить меня на эту тему не менее часа, прежде чем вот так спросить. Об этом должен помнить каждый уважающий себя шпион!

– Шпион? – потрясённо переспрашиваю я. – Прошу простить меня, миледи, но я вовсе не это имел в виду. Я просто надеялся, что вы расскажете, что она за человек, поскольку, вроде как, они с генералом весьма близки. Ну, в каком-то роде, похожи.

– Ах вот оно что, – улыбается она. – Так значит, ты не охотник до пикантных подробностей?

Представляю, на что было похоже моё лицо, раз его выражение вызвало новый приступ веселья с её стороны.

– Ничего подобного, миледи!

– Какая жалость – а ведь я так люблю распространять противоречивые слухи о пристрастиях королевы. Цзеса несокрушима, как камень, свирепа, словно холмячка, и неумолима, будто солнце в разгар лета. Она и в самом деле имеет немало общего кое с кем, кого мы оба знаем. Но, в отличие от него, она превыше всего ставит здравый рассудок, и потому всегда готова переменить мнение, если представить ей убедительные доводы.

«Или прелестное личико, ждущее поцелуя, – внезапно подумалось мне. – Но разве её можно в этом винить?»

Тем временем леди продолжала улыбаться, наблюдая за мной сквозь тёмные ресницы.

– А иметь меня в союзниках – это весьма разумно, матрос, – нежнейшим голосом добавляет она.

– Я буду иметь это в виду, миледи.

– Как скажешь. Ах – кажется, пора мне тебя вернуть.

Взглянув на поле, я вижу, что поединщики наконец разошлись. Некоторые из них ковыляют к конюшням, на ходу стаскивая шлемы, чтобы стереть пот, в то время как Азотеги наставляет оставшуюся пару, демонстрируя им особый разворот, пока те наконец не повторяют его правильно. Тогда, одобрительно кивнув, он отсылает их вслед за первыми и поднимает голову, силясь разглядеть хоть что-то на тёмном балконе. Я машу рукой, и он указывает на лестницу, прежде чем исчезнуть под балконом.

– Благодарю вас за то, что удостоили меня беседой, миледи, – вновь кланяюсь я.

– Это мне стоит тебя благодарить. – Склонившись ко мне, Имоджена быстро шепчет: – Его слабость – это шея, – после чего, подмигнув, делает реверанс и растворяется в потёмках. Я же продолжаю таращиться ей вслед, недоумевая, что же именно она имела в виду, пока за спиной не раздаётся тяжёлая поступь генерала.

– Тут была Имоджена? – спрашивает он потускневшим от утомления голосом. – Я надеялся, что после того, как она зашла по собственному почину, она перестанет убегать, едва меня завидев.

– Не похоже, чтобы на сей раз она спасалась бегством, – отвечаю я, почёсывая подбородок. – Но разрази меня гром, если я знаю, как это назвать. – Бросив косой взгляд на побледневшее лицо генерала и его закрывающиеся на ходу глаза, я спрашиваю: – Домой?

– М-м…

Там он оглашает намерение принять ванну через коридор, заметив, что мне не обязательно его дожидаться, если я устал. Я бы и правда вздремнул, но это вполне может обождать. Сбросив обувь, я плюхаюсь на лучшую в мире кровать и, закинув руки за голову, пялюсь в потолок, обдумывая слова его бывшей жены.

Должно быть, на пару минут я всё же отключился, потому что в следующий момент генерал снова в комнате – склоняется над своей постелью, чтобы поправить светильник над ней. Он вновь без рубашки, и – я вскидываюсь со вскриком:

– Сэр, ваша спина!

Вздрогнув, он всё же продолжает возиться с лампой, не глядя в мою сторону.

– Это пустяки.

– В гробу я видал такие пустяки! – Его кожа испещрена синяками: синеватыми метками и желто-зелёными пятнами, которым явно больше недели от роду. Я слезаю с кровати, чтобы приглядеться получше. Ссадины по форме аккурат соответствуют металлическим шарикам, жёлтые – продолговатые, как метки от меча. – Значит, даже с кожей из металла это всё равно больно? – вырывается у меня.

– Она останавливает лезвие, но не поглощает удар. – Продолжая хмуриться, он, запустив руку за спину, хватает рубашку и поспешно её натягивает. – Я думал, ты спишь.

– Просто размышлял. Слушай, прекрати это! Дай мне посмотреть. – Я задираю его рубашку, цокая языком. – К сожалению, я не очень-то смыслю в припарках. Гм. У тебя есть какое-нибудь масло?

При этих словах он застывает – должно быть, ему и правда больно.

– Под кроватью, – тихо отзывается он.

– Странное место, ничего не скажешь, – приподнимаю бровь я, прежде чем залезть туда. И правда – там стоит сосуд, судя по форме, для заправки ламп. Налив немного на пальцы, я принимаюсь растирать его, походя отмечая, что оно почти лишено запаха – не чета тому, что мне доводилось встречать прежде. – Что это? – не удержавшись, спрашиваю я.

– Оливковое масло последнего отжима, – отрывисто отвечает он.

Я вновь вздёргиваю бровь: мои соотечественники-рыбаки по большей части заправляют лампы маслом тарпона [2], если кто-то из родственников не пришлет чего получше. Порой кому-то из деревни удаётся сторговать бочку рыбы за сосуд неочищенного оливкового масла, чтобы макать в него хлеб. Вот уж не думал, что дзали заправляют лампы столь драгоценной эссенцией – но, может, генерал всё же тщеславен, пусть это и не бросается в глаза: я слыхал от кузин, что порой хорошим оливковым маслом смазывают кожу, чтобы блестела.

– Снимай рубашку, – командую я.

Он позволяет ей соскользнуть по рукам, и я наклоняюсь, чтобы рассмотреть отметины поближе.

– При дневном свете было бы видно лучше, – замечаю я, – но, полагаю, сойдёт и так. – Я прижимаю ладонь к его спине как можно бережнее, принимаясь втирать масло в кожу. Он шипит сквозь зубы, когда я задеваю больное место, но, как и говорила Джара, не жалуется.

– Зачем же ты затеваешь подобные бои, если кончается вот этим? – спрашиваю я, растирая изгиб позвоночника.

– Нужно их научить… – Он умолкает, стоит мне коснуться особенно болезненной ссадины над поясом штанов, и вновь шипит.

– Тс-с, не так уж это и больно, – приговариваю я, чувствуя себя недавним близоруким магом: ничегошеньки в этих потёмках не видать, но мне остаётся лишь продолжать, пожав плечами. – Наверняка. А теперь объясни-ка мне, что ты там говорил про мою смерть.

– П-прошу прощения?

– Маг, – терпеливо повторяю я, – ты сказал ему, что погибнешь, если умру я.

– А. Это. – Он молчит довольно долго, пока я не начинаю слегка нажимать на его синяки нарочно, прежде чем их смазать. – Я правда не знаю, в чём тут причина; пожалуй, об этом тебе стоило распросить его. Мои знания ограничиваются детскими сказками: «Когда очи Атьях смежились навеки, Хитиом следом за ней бросился на свой меч…» Это не обязательно происходит сразу, возможно, всему виной боль от потери.

Потому что он любит меня слишком сильно, чтобы жить без меня. Я закрываю глаза, мечтая, чтобы тетя помассировала мою ноющую голову; её образ всегда лучше всего помогал избавиться от тяжких мыслей.

– А если умрешь ты, то я, быть может, не умру, потому что я, выходит, животное.

Его ответ звучит еле слышно:

– Или просто твоё горе не столь велико.

Я даже не знаю, что на это ответить. Что за идиотская, идиотская история с нами приключилась.

Я принимаюсь растирать масло по синяку на плече, и он тихо стонет, когда я слишком сильно нажимаю большим пальцем.

– На «Пеламиде» я поутру разминал спину всякому, кто отстоял ночную вахту. – С улыбкой замечаю на это я. – Так что у меня рука набита.

– Правда? – неопределённо отзывается он.

– Зуб даю. Тут дело в стимуле, видишь ли. Никому не улыбается стоять на вахте, когда все прочие спят, особенно учитывая, что нельзя терять бдительность: ты не просто слоняешься туда-сюда в ожидании, пока кто-нибудь пожалует, как ваши охранники, а вглядываешься в горизонт до боли в глазах. Ну а так, вместо того, чтобы воспринимать это как повинность, они думают: «Ну, хотя бы поутру меня ждёт массаж». Разумеется, сперва я заставляю их подать мне завтрак, просто чтоб не слишком расслаблялись. Кстати, об этом – у тебя там сплошные узлы, знаешь ли.

– Гм.

Я растираю ему плечи, пока напряжённые мышцы наконец не отпускает.

– Пожалуй, на этой стороне всё, – заключаю я, проводя большим пальцем вдоль позвоночника, чтобы подобрать сползающую каплю. – Повернись, чтобы я обработал остальные.

– Н-нет.

– Чего?

– Это… не стоит. Всё уже в порядке.

Малость выведенный из себя подобным упрямством, я заявляю, прожигая его затылок сердитым взглядом:

– И как ты сам собираешься обработать свои замечательные синяки, если половину из них просто не увидишь? А ну-ка дай взглянуть!

– Кэлентин, марш в свою постель, это приказ!

Теперь я уже раздражён не на шутку. Закупорив сосуд, я с силой опускаю его на пол и топаю к своей кровати.

– Да, сэр! – гаркаю я в ответ.

Пыхтя, что твои кузнечные мехи, генерал резким движением натягивает рубашку, затем набрасывает на плечи одеяло.

– У тебя всё? – отрывисто спрашивает он.

Теперь просьба Имоджены обретает некий смысл: возможно, с генералом и правда было бы проще иметь дело, будь я по-настоящему к нему привязан.

– Да, сэр.

Шорох с его стороны затихает, и до меня доносится еле слышный вздох.

– Прости меня, – тихо говорит он. – Из-за магии я… становлюсь раздражительным.

Мне остается лишь гадать, что за слово скрывалось за этой паузой, но я так ни до чего и не додумываюсь.

– Хорошо.


***

На следующее утро я вновь ожидаю за дверью прихода служанки, старательно лучась дружелюбной улыбкой. Наградив меня подозрительным взглядом, она устанавливает между нами корзину и подходит к очередному сундуку.

– Доброе утро, – сообщаю я её затянутой в синее льняное платье спине.

– Прошу извинить меня, милорд. Я не задержусь надолго.

– Я никакой не лорд, – повторяю я со вздохом. – Прошу прощения за грубость. Просто ни единая душа во всём дворце, не считая генерала, не желает перемолвиться со мной словом, а я понятия не имею, почему. Я надеялся, что ты, по меньшей мере, что-нибудь мне скажешь для начала. От меня что, дурно пахнет? Или всё дело в моих волосах? Или в том, что я дружу с генералом?

– Я сию минуту уйду, милорд.

– О господи! – Всплеснув руками, я оседаю на стену. – Ладно, ладно. Может, я чумной. Ну хоть скажи, почему ты спрашивала, богаты ли любовники генерала? Мне это который день кряду покоя не даёт.

Она косится через плечо, глядя почти в мою сторону.

– Это был… глупый вопрос, порожденной ложью от фальшивого друга. Да я и сама порядочная дура. – Она с лёгкой улыбкой оглядывает мою потрёпанную тунику. – За версту видно, что ты не богаче любого из нас.

– Ну да, наверно, – озадаченно отзываюсь я, – но почему это так важно для тебя?

Её улыбка увядает, и она возвращается к перекладыванию одежды в сундуке.

– Я слышала, что можно неплохо нажиться, если затащить в постель любовника генерала – ты ведь тоже человек. А я посулила за это место деньги, которых у меня нет, и теперь приходится как-то выкручиваться.

Я рад, что она не глядит в мою сторону, ведь, должно быть, мои щёки пылают, словно оперение нектарницы [3]. Она хотела затащить меня в постель – эта красавица – даже не спросив? Наверно, это польстило бы мне, если бы не прозвучало так, что на моем месте мог быть кто угодно.

И, опять же, глядя на неё, я не могу взять в толк, в чём тут дело. Ведь, похоже, она меня до ужаса боится: застывает всякий раз, стоит мне шелохнуться, а напряжённо поднятые плечи предупреждают любое движение в её сторону. В моём представлении соблазнение должно выглядеть как-то иначе, ради чего бы оно ни затевалось.

– Должно быть, ты и правда отчаянно нуждаешься, раз поглядываешь даже на вонючих моряков вроде меня.

Ее плечи поднимаются – и снова опадают.

– Ну, я в самом деле не то чтобы богат, – говорю я, – но как насчёт дзалинских лордов? Это они тут денежные мешки. Может, генерал на это и не сгодится – но ведь полно других. Ты – хорошенькая девушка, так что, полагаю, они против не будут. – Может, я и ошибаюсь – если вспомнить, как солдаты относятся к людям – но уж с глазами-то у них всё в порядке.

Внезапно её голос затихает.

– Они не платят, – отвечает она, – и не спрашивают. Особенно таких хорошеньких девушек, как я.

Я вмерзаю в стену, уставясь на линию её хрупких плеч, в то время как она складывает очередную тунику.

– Но ведь ты можешь уйти, – предлагаю я, когда ко мне возвращается дар речи. – Ты не должна оставаться здесь, с такими…

– А куда я пойду? – обращает она вопрос к корзине, которую тащит к следующему сундуку. – Здесь, во дворце, платят лучше всего, а мы с родителями и так едва сводим концы с концами. Да и распорядок… я могу проводить дома ночи, когда родители во мне нуждаются.

«Но ведь есть же армия», – едва не предложил я, но они не берут наших женщин.

– А генерал?.. – спрашиваю я слабым голосом, не уверенный, как буду жить дальше, если ответ придется мне не по душе.

Слава святым, она трясёт головой.

– Он не трогает никого из женщин. Да и мужчин тоже, кроме своего рыжего дружка… мы думали, что ты – его любовник, в особенности после того, как исчез рыжий.

– А, – отзываюсь я.

Чувствовал ли я когда-нибудь подобную беспомощность? Я не могу хватать каждого дзалина, угрозами добиваясь, чтобы тот никого не тащил в постель против воли, да и слушать меня никто не станет. Я не могу назваться её защитником; не могу найти ей другое место, ведь я никого здесь не знаю, и тем паче не смогу подыскать другое место всем её товаркам.

– Прости, – добавляю я хриплым голосом. – Могу я хоть чем-нибудь тебе помочь?

Она вздыхает, поднимая корзину, и поворачивается ко мне с мимолётнейшей из улыбок.

– Если найдёшь лишний горшок золота, дай мне знать. Ну а пока… пожалуйста, попроси генерала не ездить верхом в белой рубашке. Эти пятна – что-то кошмарное.

– Попрошу, – обещаю я с твёрдым намерением так и сделать. – А если кто-то ещё раз… ну, не спросит, скажи, что ты работаешь на него. В смысле, на генерала. Может, разницы и никакой, а возможно, это окажет действие.

– Гм. – Она делает шаг к двери, а затем тихо говорит в сторону. – Похоже, ты славный парень. Не беспокойся обо мне. Тут есть те, кто куда моложе меня и беззащитнее. Девочки и мальчики – дворяне неразборчивы. Если встретишь кого-то из них – может, стоит отдать этот горшок золота им.

– Если есть что-то в моих силах, то, клянусь, я это сделаю! –со всей серьёзностью отвечаю я. – Береги себя!

Она открывает дверь – и тут я спохватываюсь:

– Постой! – Служанка останавливается, уставив на меня вопросительный взгляд. – Прошу, скажи мне, как твоё имя?

Она качает темноволосой головой и, бросив:

– Ханна, – скрывается за дверью.


***

Когда возвращается генерал, я, прижав ладони к губам, сижу на кровати, с головой уйдя в свои мысли.

– Кэлентин? – нерешительно окликает меня он.

– Сэр, – бездумно отзываюсь я, затем трясу головой, поднимая глаза на него. – Прости.

Он мигом оказывается возле меня – словно и не было вчерашней размолвки – и опускается на одно колено перед кроватью.

– Прошу, скажи, что тебя беспокоит.

Я вздыхаю и тру лицо ладонями в тщетной попытке вернуть ясность рассудка. Единственное, что всплывает – это мысль, что я провёл слишком много времени рядом с Азотеги, раз то, что он становится на колени, дабы меня утешить, больше не кажется мне святотатством.

– Даже не знаю, как сказать… Просто думал о тех, кто использует свою власть над другими неподобающим образом. И, по правде сказать, у меня всё в голове перепуталось…

Хуже всего – то, что я считал, будто последние недели вёл тягостное существование. Видите ли, я больше не могу выйти в море, когда пожелаю, а вместо этого заточён в тесном пространстве с персоной, которая ведёт себя по меньшей мере странно. А по всему выходит, что мне ещё подфартило.

Что было бы, окажись я связанным с одним из тех лордов, которые не спрашивают? Скорее всего, попробуй он до меня дотронуться, я бы его убил, а потом они сожгли бы меня и всю мою деревню.

Не спасла бы и вся эта любовная галиматья с бъезфрецзингом. Я не настолько наивен, чтобы считать, будто любовь меняет личность. Был у нас один парень в деревне по имени Донно, который влюбился в сынишку корабельного плотника, и счёл, что это дает ему право на что угодно. Его обвязали камнями и сбросили в море, но прежде мальчик сломал шею, убегая от своего кошмара.

Моя жизнь могла стать не балаганом, но адом. Мне в самом деле повезло заполучить такого, как генерал.

Потому что жизнь иных уже стала адом.

– Могу я хоть чем-то помочь?

– А у тебя есть ведро денег? – вздыхаю я.

А Ханна – могу ли я по-прежнему восхищаться её красотой после всего, что услышал? К чему ей ухажёр, при таких обстоятельствах? Если ей кто и нужен, то явно не я – наверняка я утратил всякую привлекательность, как только выяснилось, что у меня нет денег; но, может, кто-нибудь, где-нибудь?

Надеюсь, что она его отыщет. Иначе это было бы слишком жестоко.

– Какое ведро – маленькое, как для ополаскивания ночного горшка, или большое, в каких воду носят?

Я моргаю, осознав, о чём только он что спросил.

– Ох, прошу прощения, – поспешно добавляю я. – Просто… у моей подруги некоторые проблемы с деньгами, и я пытаюсь придумать, чем бы ей помочь.

Он берёт меня за подбородок, заглядывая прямо в глаза.

– Большое ведро, – повторяет он, – или маленькое?

Нуждайся я сам, я скорее умер бы, чем попросил, но ради неё я могу пойти на лёгкий урон своему достоинству:

– Большое будет слегка подозрительно, – отвечаю я, силясь улыбнуться.

– Я подумаю, что можно сделать. – Он поднимается, протягивая руку. – Ну а теперь, если ты в порядке, боюсь, у меня есть дела с королевой, и тебя она также желает видеть.

Я не уверен, на что он рассчитывает, протягивая руку, но в следующее мгновение он её уже опускает.

– Итак, судьба одарила нас ещё одним советом, – отвечаю я, стараясь, чтобы хотя бы мой голос звучал весело. Поднявшись на ноги, я потягиваюсь, искренне надеясь, что меня не делает предателем своего рода – или одной-единственной женщины с грустными глазами – то, что я откладываю эти вопросы на потом. Я просто не знаю, как помочь Ханне – на этом самом месте и в настоящий момент. – Так пойдём?

– Разумеется.

Выйдя из дома, он ведёт меня в другую сторону, к тому флигелю дворца, где я ещё не бывал. Наверняка многие отдали бы правую ногу за то, чтобы хоть одним глазком взглянуть на великолепные сады и здания, мимо которых мы идём, но я больше не в силах любоваться ими как ни в чём не бывало. Вместо этого я всматриваюсь в каждого проходящего мимо дзалина и гадаю: а этот запирает дверь, когда в комнату заходит служанка? А вон тот прижимает посыльных к стене?

Но – стоп. Эти слова Ханны… Дело ведь не в том, что дзали обращаются с людьми, как с собаками: в конце концов, я слышал немало историй о наших лордах и леди, которые поступали со своими людьми не лучше – как Донно из нашей деревни поступил с тем, кто слабее. Было бы проще раз и навсегда решить, что любой с острым подбородком и большими глазами – твой прирождённый враг, но в жизни так не бывает.

Мне просто казалось… я думал, что дзали лучше нас, но теперь-то я знаю, что нет.

– Ты уверен, что ничего не хочешь мне рассказать?

Я колеблюсь, глядя на запрокинутое лицо Азотеги – на его миндалевидные ярко-зелёные глаза, смуглую, но сероватую кожу, озабоченно поджатые губы – уголки то опускаются, то приподнимаются в неуверенной улыбке. Против всех доводов разума, это лицо уже кажется мне и родным, и добрым. Даже мои сомнения не меняют того, что я ему доверяю.

– Я тут услышал одну историю, – начинаю я, оглядывая двор: садовник подравнивает розы, женщина-писец спешит мимо с кистью в руках. Может, они друзья Ханны; а может, услышав, как я говорю о горничной Азотеги, они догадаются, о ком речь. – Может, поговорим об этом позже?

– Хорошо, – отрывисто отзывается он, но тревога из глаз никуда не уходит.

И что-то в его взгляде согревает меня, давая понять, что всё не так уж безнадёжно, и я как-нибудь смогу помочь своим.

– Пожалуй, пора приободриться: нам ведь предстоит повидать королеву, – на ходу говорю я, потирая шею. – Ты же знаешь: советы всегда переполняют меня прямо-таки весенней свежестью.

Натянув улыбку, которая почти может сойти за естественную, Азотеги отвечает:

– Увы, мне нечего тебе предложить, кроме искромётных дискуссий и захватывающего упрямства.

– Которое по большей части – твоё собственное? – подхватываю я. Ожидающий нас у дверей молодой солдат награждает меня прямо-таки шокированным взглядом. Огромные светлые глаза, высокие скулы, что наверняка сводят девушек с ума – это всё тот же недавний посланец. Я подмигиваю ему, проходя мимо.

Генерал с лёгкой улыбкой парирует:

– Но зато я упорный. – Во взгляде, который он бросает на меня вслед за этим, мне видится обещание. И я верю, как биению собственного сердца, что он его сдержит.


Примечания переводчиков:

[1] Ферракс – здесь он в оригинале Ferrex, но затем местами будет то Ferrax, то Ferrex, и мы решили остановиться на этом варианте.

[2] Тарпон – в оригинале silverfish – Tarpon atlanticus, серебристая рыба до 2,5 м. размером, обычно обитает недалеко от берега. Интересно, что во Флориде есть компания «Тарпон», производящая оливковое масло – возможно, у автора возникли некие ассоциации.

[3] Нектарница – в оригинале sunbird – род Nectarinia, птицы с ярким опереньем и длинным тонким клювом.

Следующая глава

Предыдущая глава

Хотя на следующий день я просыпаюсь на рассвете – отнюдь не по собственной воле, ведь я уже привык к дзалинскому ритму жизни – служанка не появляется, вместо неё приходит пожилая холмячка. Когда я спрашиваю о девушке, она бросает на меня странный взгляд, а затем награждает щербатой улыбкой:

– Сегодня День святых, парень, – сообщает служанка. – Она отправилась в свою церковь. И тебе бы стоило, если уж на то пошло.

Видать, я и вправду потерял ход времени, раз умудрился забыть про День святых этого месяца. Я сердечно благодарю её и топаю к конюшням.

Азотеги чистит скребницей одно из своих серых чудовищ с таким видом, словно готов прождать моего пробуждения целый день, а после уверять, что он вовсе и не ждал, просто занимался своими делами. Вот это мне в нём и правда нравится.

читать дальше– Поговорил со своей подругой? – вежливо спрашивает он, когда я подхожу настолько близко, насколько мне позволяет подозрительная зверюга. Я не уточнял, почему не хочу выходить из дома этим утром, но он явно знает, что это из-за девушки.

– Не-а, – отвечаю я. – Она в церкви. Куда, кстати, сэр, я и сам хотел бы сходить, если это не доставит большого неудобства.

Он кивает, похлопывая лошадь по боку, и кладёт скребницу на подставку.

– Хочешь поговорить с ней?

– Нет, по правде, я вряд ли смог бы отыскать её там, не зная, в какую церковь она отправилась – их в столице слишком много, да и я иду туда не за этим. Хочу поклониться святым.

– А… разумеется. У меня самого совет с офицерами ближе к полудню… – Он уходит в свои мысли, поигрывая петлёй скребницы, затем тихо добавляет: – А тебе не сильно помешает, если я пойду с тобой? Я бы хотел посмотреть. Разумеется, если это неудобно, или в какой-то мере святотатственно, то у меня и тут полно дел.

Удивлённый, но и порядком польщённый, я улыбаюсь ему:

– Конечно, пойдём вместе. Но, может, вы не прочь переодеться во что-то помимо военной формы?

– Гм. – Он оглядывает свой отутюженный синий мундир: – А как ты думаешь, что бы подошло?

В итоге Азотеги выходит в город в обычной серой тунике – лишь вблизи видно, что это шёлк – и широкополой суконной шляпе, которую мы отрыли в одном из сундуков. Сравнивая его с прохожими, я все ещё могу сказать, что он – дзалин: выдают большие глаза и узкий подбородок – но перемена одежды и воистину творит чудеса. Нависающие поля шляпы оставляют глаза в тени, так что лишь тот, кто приглядится, может заметить отличия – а никто и не пытается. Его подбородок мог бы сойти за женский, если бы не коренастое телосложение – укротительнице быков в самый раз.

Когда мы выезжаем на улицу, там не так людно, как обычно: большинство людей в церкви, а дзали по большей части ещё спят. Поэтому спросить дорогу особо не у кого, но, стоит мне сказать Азотеги, что можно ориентироваться по колокольному звону, как он тут же ведёт меня в верном направлении. Завидный у них слух, ничего не скажешь.

– Могу ли я спросить, по какому поводу поход? – интересуется он. – Прежде ты не изъявлял желания посетить церковь.

– Ну в военном лагере это было малость проблематично, – с улыбкой отвечаю я. – Но сегодня – День святых, когда все, кроме тех, кто должен заботиться о скотине, берут выходной, чтобы сходить в церковь и помолиться по своему обычаю. Ну а поскольку ваш народ не жалует мясо быков и коз [1], в церковь идут почитай что все люди.

Он медленно моргает.

– А какое отношение быки и козы имеют к молитвам крестьян?

– Скот затем и держат, чтобы аристократы покупали мясо для своего стола, – пожимаю я плечами. – Большинство народу – ну, те, что не рыбаки, конечно – держат козу-другую ради молока и режут под старость, да, разумеется, птицу ради яиц, но у них нет потребности держать стадо в сотню голов или вроде того. Порой старики жалуются на это в тавернах, но против лишнего выходного не возражают.

– Любопытно, – бормочет он.

Когда мы подходим к небольшому каменному строению с вереницей весело позвякивающих под дуновением ветерка колокольчиков по фасаду, служба уже переместилась в молельный сад позади церкви. Меня это более чем устраивает, потому что большинство церемоний ужасающе скучны – не думаю, что Азотеги понравились бы эти разглагольствования.

Вместо того, чтобы идти на службу, я провожу его в открытые двери, задержавшись на мгновение, чтобы глаза привыкли к полумраку. Аромат сандала не столь хорош, как запах морской соли и рыбы, но и он напоминает о доме. Десять деревянных статуй, каждая – с половину человеческого роста, стоят у стен круглого зала, и я прохожу рядом с ними, вглядываясь в каждое лицо. К моему разочарованию, морских стражей Святого Антона и Святой Елены среди них нет; наверно, для этого стоило поискать церковь поближе к докам. Единственный знакомый мне из этой компании – это Святой Эльмо, покровитель огня и верный друг корабелов.

– Что ж, подойдёт, – бормочу я под нос. Повернувшись к генералу, я указываю на корзину у резных ног святого: – Я возьму одну из этих зажигалок. Если хочешь засвидетельствовать своё почтение, можешь тоже взять. Это, по сути, не молитва, просто что-то вроде приветствия.

Кивнув с крайне серьёзным видом, генерал опускается на колени, чтобы вытащить две длинные палочки с плоскими чёрными концами. Взяв одну, я показываю ему, как быстро проводить ею по камню, чтобы верхушка загорелась, и как вкладывать её в раскрытую ладонь святого.

– А что это такое? – сосредоточенно хмурится он на незажжённую палочку. – Это же не магия, так ведь?

– Не-а, – отвечаю я. – В детстве мне объясняли, как их делают, но сейчас уже не помню. Что-то, связанное с воспламеняющимися жидкостями. А теперь – тс-с.

Тут же затихнув, он вытягивается по стойке смирно, сложив руки на груди. Пряча улыбку, я тянусь вверх, чтобы поместить руку над сердцем Святого Эльмо, и закрываю глаза.

«Доброго тебе утра, – говорю я про себя. – Со мной немало всего случилось с тех пор, как я в последний раз говорил с вами, святыми…»

Закончив повествование о моей странной связи, изложенное словами, которые, надеюсь, понятны земному святому, я прошу о напутствии. Предыдущий День святых я провел с Эмилией [2] и Еленой, поддевая моих хихикающих кузин – они обсуждали корабль, на который надеялись поступить в этом году. На мгновение тоска по дому одолевает меня с новой силой, так что начинает щипать в глазах. Когда мне удаётся взять себя в руки, я распрямляюсь, вытирая вспотевшие ладони о рубашку.

– Готово, сэр, – сообщаю я генералу. – Простите, это не очень-то интересно.

Что-то в его серьёзном взгляде дает мне понять, что всё в порядке.

– Тебе не за что извиняться. Спасибо, что взял меня с собой.

Когда мы поворачиваем к выходу, дорогу перегораживает монахиня с метлой.

– Что же ты, сынок, – обращается она к моему спутнику, отставляя метлу, чтобы сложить руки на груди с мягкой улыбкой, – не уделишь минутку своим святым покровителям?

Я издаю протестующее бульканье, пытаясь сообразить, как бы разрешить эту ситуацию, но Азотеги просто качает головой:

– Боюсь, это место не для меня.

– Ерунда. Каждый может просить святого о заступничестве, – говорит она, наклоняя голову, чтобы заглянуть под его шляпу. Хотя монахиня тут же бледнеет, становясь похожей на холмячку, к её чести будь сказано, ей хватает решимости закончить: – Даже вы, милорд. Нет ли на вашем сердце тяжести, которую святые могли бы облегчить?

Я топчусь рядом, успев раза четыре щёлкнуть шеей, пока она терпеливо поясняет генералу постулаты и обычаи, а после даже присоединяется к нему в короткой молитве. Он послушно следует её указаниям, хотя, как мне кажется, скорее, чтобы сделать мне приятное или не дать несчастной женщине помереть от расстройства.

Когда мы удаляемся на несколько кварталов от церкви, я тихо благодарю его:

– С вашей стороны это был очень добрый поступок, сэр.

Он тихо смеётся, склоняя голову набок, чтобы улыбнуться мне из-под своей шляпы.

– Едва ли. Боюсь, я всё же согрешил против ваших святых. Надеюсь, ты не против того, что я молился о твоем благополучии.

– Правда? – слегка ошарашенно переспрашиваю я. Я уверен, что у него есть свои причины, но большинство людей молится за… конечно, я не сомневаюсь, что генерал, ну, любит меня, как бы противоестественны ни были его чувства, так что, казалось бы, нечему и удивляться. Однако это я и делаю. – Это был очень добрый поступок, сэр.

– К вопросу о доброте… – Он мнётся, потянувшись рукой к волосам и тут же отдёргивая её – странное движение, которое он совершает всякий раз, когда растерян. – Я хочу сказать, что те люди, с которыми я познакомился, они… совершенно не такие, какими я их представлял. И уж конечно, не похожи на холмяков. Они добрее, не столь гневливы…

Я фыркаю, засовывая большие пальцы за пояс.

– Ох, надеюсь вы не решили, будто все люди – сплошь святые, сэр? – говорю я. – И у нас есть свои паршивые овцы [3], как и у вас. Чёрт, даже столь превосходные образчики, как я, – нахально подмигиваю ему я, – не лишены недостатков.

– Наверно, – бормочет он, и уголок его рта приподнимается, прежде чем вернуться к обычному хмурому выражению. – Просто, как бы объяснить… скажи я одному из моих солдат, что люди имеют свои достоинства, они бы тут же согласились. Но при этом решили бы, что я говорю о внешности, или об отваге, или о трудолюбии. Я не знаю, как облечь в слова менее вещественные свойства, которые я вижу.

– Даже если вы подыщете эти слова, они просто улыбнутся и вежливо кивнут в ответ, – замечаю я. – Но я ценю, что вы находите время об этом подумать.

Он награждает меня кривоватой улыбкой.

– Это очень мило с твоей стороны. Кстати, я также оценил твою прямоту, когда королева сказала, что твоя идея транспортировки ниже всякой критики. Это могло кончиться политическим скандалом.

– Вы же знаете, что я ненавижу политические скандалы. – Я с улыбкой скромно приподнимаю плечи. – Сказать по правде, я чуть из ботинок не вывалился, когда она ко мне обратилась. Не думал, что королевы так поступают.

– Цзеса – то есть, Её Величество [4] – нередко делает необычный выбор; это лишняя причина следовать за ней.

Никто из нас не удивлён явлением посланца в военной форме, который ожидает нас во дворе. Чего не скажешь о самом послании: юноша отдает честь и, выпучив глаза на генерала, сообщает:

– Сэр, теоретики сообщают, что готовы вас принять!

– Идём? – обращается ко мне генерал, отчего глаза мальчишки выкатываются ещё сильнее.

– После вас, сэр.


***

Резиденция магов – величественное зрелище, даже в сравнении с прочими строениями расползшегося в разные стороны замка. Здание вдвое выше дома Азотеги сложено из огромных глыб не-пойми-чего, выкрашенных в королевский синий. Меня повергает в ступор как количество снующих то внутрь, то наружу людей – в смысле, дзали – так и резьба на двери: у её автора явно имелось пристрастие к виноградным лозам, скелетам и обнажённым женщинам, равно как и неограниченное количество времени на работу.

Внутри помещение выглядит так, словно некогда тут было несколько этажей, но потом все переборки убрали, дабы открыть купол, под которым поместилась бы боевая галера, и пол, на котором можно рассадить на обед весь флотский контингент в полном составе. Пол поделён на секции, в центре которых стоит стул, на каждом – дзалин в мантии. Те, кому не досталось стульев, бродят по залу, заговаривая с тем или другим по своему выбору. Отовсюду слышится гул голосов, а то и более странные звуки – кряканье, чириканье и жужжание.

Сидящий у дверей маг наставляет девочку с ярко-синими волосами:

– Сосредоточься, – велит он ей, – и на сей раз думай о жёлтом. – Она старательно жмурится, а мгновением позже вскрикивает, видя, что её волосы стали ядовито-зелёными.

Другого мага, ближе к центру, обступили олени; он грозит кулаком пунцовому от стыда лорду, который призывает нового оленя всякий раз, когда открывает рот в попытке извиниться. На балках расселась шумная стайка разноцветных попугаев. В углу хлещет град.

– Верховный генерал Азотеги! – радушно произносит беловолосый дзалин в ярко-зелёной мантии, подходя и кланяясь. – Благодарю вас, что тратите ваше драгоценное время на то, чтобы посетить нас.

На лице Азотеги сгущаются тучи, но затем оно разглаживается.

– Это я вас благодарю, – кратко отвечает он. – Полагаю, есть более уединённое место, где мы могли бы переговорить?

– Разумеется, разумеется! Ваш слуга может подождать снаружи; любое ваше желание для нас закон. Ну а теперь, где же тот счастливец?.. – Маг складывает ладони, испытующе оглядывая каждого оказавшегося рядом дзалина.

Молниеносным движением рука генерала сгребает ворот его мантии, рванув его вперёд.

– Извинись немедленно! – шипит он.

В то время как я готов вечно любоваться на то, как высокопоставленные дзали получают взбучку за свой снобизм, остальных поведение генерала порядком удивляет, притягивая любопытные взгляды. На самом деле, они не выглядят столь уж шокированными: возможно, генералы, удушающие магов, тут нередкое зрелище.

– Ваше Сиятельство, – как бы между делом замечаю я, – пожалуй, здесь для этого не место.

Яростно пыхтящему Азотеги отчаянным усилием воли удаётся совладать с собой, после чего он оборачивается ко мне, малость охолонув.

– Да, пожалуй, – рычит он. – Выйдем, маг.

Без того бледный дзалин с каждым мгновением белеет все сильнее, его глаза в панике мечутся между нами; наконец он сглатывает:

– Да, милорд. Вы право. В смысле, вправо.

Повернув направо, мы проходим через дверь слоновой кости с вырезанными на ней дзалинскими божественными символами. Она открывается в зал, размером сходный с тронным и изукрашенный похожим образом – в синих тонах, сверкающих позолотой. Что-то вроде стеклянного купола блестит по центру, окружая пространство, где спокойно улягутся трое.

– Подождите здесь, милорд! – предлагает маг, топчась на пороге, вслед за чем этот трус с быстротою молнии покидает поле битвы, хлопнув за собой дверью.

– Я напишу верховному магу, – бубнит Азотеги, прожигая дверь взглядом. – Я заполучу его извинения или его голову.

Мне остается лишь вздохнуть. Загребает против течения – вот что он делает.

Из-за купола в центре комнаты доносится шорох, и оттуда появляется ещё один дзалин, который надевает очки, прищуриваясь на нас. Его длинные волосы – ну, скажем, светло-красные – малость напоминают воронье гнездо.

– Боже правый! – восклицает он. – Должно быть, вы и есть верховный генерал Азотеги и его фокус. А я – Рейдзи, теоретик Топей Крика Чайки. Я не ожидал, что вы явитесь так скоро!

Получив лишь убийственный взгляд со стороны генерала, он моргает и переключается на меня:

– А вы, должно быть, Кэлентин из Эссеи, матрос с, постойте, как там ее – Ставриды [5]?

– Так точно; но мы зовем её Пеламидой, – отвечаю я, украдкой его разглядывая. Похоже, он неплохой мужик: впервые встречаю дзалина, который берёт на себя труд запомнить название корабля. – Рад знакомству.

– Это я очень рад. – Он хлопает в ладоши, широко улыбаясь. – Давайте-ка проведём парочку тестов! Что может быть интереснее? Прошло порядком времени с тех пор, как в Крике Чайки случался бъезфрецзинг, и выяснение приобретённого таланта – всегда крайне увлекательный процесс!

Азотеги издает нетерпеливый звук, и маг моргает, обиженный подобным небрежением. Я делаю шаг в его сторону, с улыбкой соглашаясь:


– Я уверен, что так оно и будет, – говорю я как можно мягче, – но можно нам с генералом сперва перекинуться парой слов?

– Хорошо, – с сомнением отзывается он, – но, прошу, поторопитесь: я не могу удерживать поле целый день напролет. – Он машет рукой в сторону стеклянной штуки по центру. – А я пока… пойду проверю силовые линии снаружи.

Едва за ним закрывается дверь, я кладу руки на плечи генералу и разворачиваю его к себе.

– Прошу прощения, – отвечаю я на недоумение в его взгляде. – Мне оскорбления нравятся ничуть не больше, чем тебе – врать не буду. Но. Нам ведь не представится другой возможности, верно? Нам надо поскорее вернуться на поле боя. И, поскольку я уж точно не владею никакой магией, это тебе придется сфокусироваться.

Когда я наконец закрываю рот, то едва не глотаю язык, осознав, что только что сказал: пора уже завязывать с отчитыванием самых влиятельных лиц королевства. Его губы сжимаются в тонкую линию, а глаза так и мечут молнии.

Но мгновение спустя он вздыхает и, к моему вящему изумлению, роняет голову мне на плечо. Тогда я понимаю, что сам притянул его слишком близко, но отступить назад было бы верхом неловкости, учитывая, что причиной тому был мой собственный неразумный жест.

– Это трудно, – выдыхает он в мою рубашку. – Долгие годы я злился из-за того, что теперь представляется сущими пустяками в сравнении с тем, как обращаются с тобой. А то, что ко мне относятся со всем почтением, ещё хуже. Но ты прав, как не раз бывал прав прежде.

– Эй, – выдавливаю я, чувствуя себя столь же расслабленно, как малёк в акульем рту, – я ведь тоже не святой, сэр. Может, я просто вижу вещи немного иначе, вот и всё. И я не могу не отдать должное вашей настойчивости и прямоте. Но, гм… – Я разжимаю руки и делаю широкий шаг в сторону. – Как насчет того, чтобы позвать несчастного мага обратно? – лучась улыбкой, предлагаю я и спешу открыть дверь, прежде чем скажу что-нибудь ещё более глупое.

Он дожидается прямо за дверью, созерцая толпу и нервно потирая руки. При виде меня он озаряется улыбкой – никогда прежде меня не встречали с подобным восторгом.

– Готовы? Отлично! – Маг влетает в комнату, не дожидаясь ответа. – Теперь, поскольку я не знаю, насколько вы информированы, гм, персоной, в обязанности которой это входит, остановите меня, если я начну повторяться. Что вам обоим известно о вашей связи?

Генерал предпринимает добросовестную попытку расслабиться, стоя на широко расставленных ногах, и кивает суетливому дзалину.

– Мы должны оставаться в пределах определённой дистанции вне столицы, – отрывисто сообщает он. – Но мы ещё не определили эту дистанцию. Эта связь порождает некий магический талант, помимо прирождённых. Она сопровождается определёнными… покровительственными эмоциями.

– Хорошо, хорошо! – поддакивает маг. – Что-нибудь ещё?

Мы с генералом обмениваемся взглядом, и я пожимаю плечами.

– Пожалуй, на этом всё, милорд.

Его улыбка тускнеет.

– В самом деле? – спрашивает он чуть ли не в ужасе от нашего невежества. – Ничего об истории, типах связей, пожизненной зависимости?.. Хоть о чём-нибудь?

Азотеги отводит взгляд.

– Если он умрёт, то и я тоже.

– Что? – шиплю я, уставясь на него, но он не поднимает глаз.

– Да, да, возможно и обратное, однако это ещё требует уточнения. В зависимости от того, насколько вы знакомы с историей вопроса, вас, быть может, удивит известие, что это – первая связь с человеком, о которой нам известно. Разумеется, и прежде отнюдь не всегда фокусы были личностями: связи устанавливались и с лошадьми, и с собаками; не следует также забывать вектора Юдзи [6] и его кожаный мяч. Его жизнь отлетела вместе с последним оригинальным куском кожи мяча. Известно, что Громоглав, собака вектора Эрики, не погиб вместе с ней, но вскоре издох от тоски по хозяйке. Так что здорово будет наконец узнать, как же обстоит дело с людьми!

Я в шоке таращусь на него, на всякий случай выбросив руку в сторону, чтобы не дать Азотеги наброситься на мага.

– Вы имеете в виду, что хотели бы выяснить, люди – это животные или нет, судя по тому, умру ли я со смертью генерала?

– Ох, нет, нет! – протестует маг, вскидывая руки. – Я же не собираюсь убивать кого-то из вас! Нет, просто будет интересно узнать это, когда придёт время. Но… если подумать, есть способы установить это раньше. Скажи, ты испытывал чувство неожиданной привязанности к генералу? Необъяснимое желание защитить его, влечение? Иссушающую тоску, когда его нет рядом, или что-то в этом роде?

Повисает длинная, неприятная пауза. Маг моргает и снимает очки, протирая их полой мантии.

– Ну, может, это проявится позже, – говорит он с наигранным весельем. – Ну а теперь перейдем к самой интересной части: магии! – Вновь водрузив очки на нос, он мечтательно улыбается. – Генерал, если вам не сложно, вы не пройдете в центр поля?

Всё ещё избегая встречаться со мной взглядом, мой вектор кивает и выходит вперёд. Он слегка содрогается, проходя сквозь то, что представлялось мне стеклянной стенкой, и бросает:

– Да?

– Если вы снимете мундир и тунику и отдадите мне, это будет просто восхитительно!

Я чуть было не открыл рот, чтобы сообщить во всеуслышание, что Азотеги ненавидит раздеваться прилюдно, но он принимается расстегивать свою форму без малейших возражений. Наверно, ради науки пойдешь и не на такое. С этой точки я вижу бледный шрам на пояснице – что-то вроде отметины от ожога, и невольно задумываюсь, не результат ли это поединка, подобного Джариному.

– Благодарю вас! – говорит маг, откладывая одежду. – Давайте пройдёмся по вашим обычным талантам. Не волнуйтесь: сказанное здесь не покинет этих стен. Если вам нужен какой-нибудь инвентарь для демонстрации, мы можем обеспечить всё, кроме растений: они не пройдут сквозь поле. Так что, если у вас есть таланты, связанные с растениями, просто опишите их.

– Хорошо. – Я вижу, как плечи Азотеги приподнимаются на вдохе.

Когда они опускаются, они сияют металлическим блеском.

– Потрясающе! – выкрикивает маг, бросаясь к скамье у стены, чтобы схватить грифельную доску и мел. – Просто превосходно! Не будете возражать, если я попробую, сэр?

Он кивает. Маг торопливо что-то записывает, затем кидается к корзине, полной металлических шариков. В следующее мгновение он уже швыряет их в генерала с разной скоростью и под разными углами – все они отскакивают с громким звяканьем.

Я заворожённо созерцаю это, воздев брови под потолок. Каждый клочок его кожи – по крайней мере, те, что видно – словно выкован из металла.

– А ведь это пригодилось бы во время битвы на прошлой неделе, – сухо замечаю я.

– В этом не было бы чести.

Я со вздохом потираю шею. Порой мне кажется, что в победе как таковой в их понимании слишком мало чести.

Наконец маг заканчивает со своими записями и оглашает:

– Следующее!

Генерал трясет головой с лёгким пощёлкиванием, и его кожа вновь темнеет, обретая привычный вид.

– Мне понадобится вода, – сообщает он.

Рейдзи тут же хватается за ведро, стоящее на краю поля.

– Для питья, – сухо уточняет Азотеги.

– Ох! – С этим магу пришлось малость повозиться, но в итоге он возвращается с кубком. Азотеги заглатывает содержимое, вручая сосуд обратно с кивком. Он зачем-то бросает взгляд в мою сторону, но тут же отводит.

– Магия отнимает много сил? – интересуюсь я.

– Таланты, – поправляет маг с таким видом, словно ему приходится делать это постоянно. – Магия бесформенна; таланты – нет. И некоторые потребляют много энергии, в то время как иные, напротив, придают сил. Имеется много теорий относительно причин, но не все они подтверждаются. И всё же я определенно должен добавить это в свой список… – Он косится на свою доску, бормоча под нос, затем спрашивает: – Обращение в металл вас изматывает?

– Да, – лаконично отвечает генерал. – Мне продолжить, или стоять здесь весь день?

– Ох, нет, так не пойдёт: поле столько не продержится. Прошу вас, продолжайте.

По лицу генерала пробегает тень недовольства – точно такое же выражение появляется, когда я неудачно пошучу. Вместо ответа он поднимает руку, наморщив лоб.

Я не сразу понимаю, что случилось, потому что поначалу мне кажется, что он стал невидимым, однако же я чётко вижу очертания его фигуры, так что это, очевидно, не так. Когда он смещается, я внезапно осознаю: он сам и его одежда обратились в зеркало, во много крат более чистое, чем те полированные пластины металла, что мне доводилось видеть.

Этот талант кажется не столь практичным, как первый, но, подумав над этим, я мигом измышляю пять-шесть возможных применений: среди прочих – слепить противника отражённым светом и поджигать предметы на расстоянии.

– Здорово, сэр! – улыбаюсь ему я. А также подавать сигналы кораблям, внушать противнику, что он сражается с самим собой… на самом деле, выходит довольно занятная картина.

– Подумать только, и пол тоже! – вступает потрясённый маг. Я опускаю глаза, чтобы убедиться, что он прав: пол обратился в зеркало вплоть до границ поля, которое, похоже, для того и предназначено. – Это обычное явление?

Генерал качает головой. Похоже, он не способен говорить, будучи зеркалом – это явный недостаток.

– Видимо, связь тому причиной, – бормочет маг. Он записывает и это, затем кивает мне. – Такое случается, – поясняет он. – Некоторые таланты полностью выходят из-под контроля, иные – усиливаются. Это зависит от силы связи. То есть, гм, от силы чувств, ощущаемых вектором, когда он впервые видит своего фокуса. И, прежде чем ты спросишь, потому что все спрашивают – нет, не существует возможности увеличить или снизить эту силу. Тут уж есть как есть.

– А есть способы ее измерить? – любопытствую я. Звучит многообещающе.

– По правде, трудно судить до наступления векторного момента – мгновения, когда он или она использует новый талант в полную силу при появлении смертельной угрозы. Но, поскольку я уверен, что генерал не допустит, чтобы твою жизнь подвергали риску, придётся отложить это до лучших времен.

Я в раздумьи почёсываю затылок.

– Выходит, что наш талант, каким бы он ни был, ставит меня под угрозу?

– О нет, не напрямую. Просто, угрожая тебе, легче всего поставить вектора в крайние условия.

– Вот как.

Азотеги превращается обратно, потирая горло с измученным видом.

– Мой третий талант – выращивание гортензий, – хрипло сообщает он. Я беру кубок со стола, зачёрпываю из ведра и подаю ему – он принимает с благодарным кивком.

Вновь осушив чашу, он произносит более твёрдым голосом:

– Четвёртый – приручение лошадей. Это все, что мне известны.

Похоже, маг разочарован, и выражение моего лица наверняка под стать ему: от наблюдения его талантов в действии захватывало дух.

– Что ж, спасибо, что поделились информацией, – отзывается маг, записывая и эти. – А теперь скажите, вы ведь уже проходили изначальные исследования в Топях? – Генерал кивает, заставляя Рейдзи просиять. – Чудесно! Значит, вы знаете, что делать. Прошу, приступайте к установлению вашего нового таланта. Мы будем в боковой комнате – да, кстати, ваша связь позволяет вам быть разделёнными дверью?

– Определённо, – отвечаю я, и маг подпихивает меня к выкрашенной в синий цвет двери. Я поглядываю через плечо – стеклянное поле становится непрозрачным.

Я дружески улыбаюсь магу, который присаживается на единственный предмет мебели в этой крохотной комнате – деревянную скамью.

– А почему это надо делать в одиночестве?

– О, ты же понимаешь, – уклончиво отвечает он, посмеиваясь. – Прости, наверно, не понимаешь. Извини – искушение слишком велико. Мне не так уж часто доводится беседовать с людьми, и порой я забываю, что некоторые вещи представляются им странными. Некоторые таланты – а бывает, что и все – мои соотечественники предпочитают держать в секрете: порой они непристойны или неприемлемы, а порой это просто что-то слишком личное. К тому же, трудно сконцентрироваться на них впервые, когда за тобой наблюдают – это волей-неволей отвлекает.

– Ясно. – В этом есть смысл, и всё же мне не нравится мысль, что он там один. Я как-то привык, что он всегда под боком. Может, это и есть та самая пресловутая тоска, что должна мучить меня в его отсутствие? Хотел бы я знать. Да нет, – в итоге решаю я. Скорее, это предчувствие, что он без меня выкинет какую-нибудь глупость, а мне потом разбирайся.

– Конечно, талант может и не проявиться сегодня, – радостно продолжает маг. – Большинство из них дают о себе знать в весьма специфических обстоятельствах, которых мы попросту не в силах смоделировать. Обычно мы работаем с носителями, чей талант уже известен, и помогаем им использовать их, ну, с пользой.

Я вздыхаю и закатываю глаза, вновь думая о металлической коже.

– Что-то мне подсказывает, что он и сам в курсе насчет возможностей применения подобной брони – есть в этом честь или нет.

– О, а я-то думал, что он просто сказал это из деликатности.

Я в недоумении опускаю на него взгляд.

– А это-то тут при чём?

Маг пару раз моргает, затем краснеет под стать своим волосам, внезапно заинтересовавшись собственными руками.

– Не заставляйте меня объяснять вам чувства вектора, – с жаром говорит он. – Но случается, что использование таланта может повредить новому участнику связи, или иначе отразиться на нём. Скажем, его зеркальный талант мог обратить в зеркало и тебя, сделав тем самым, к примеру, отличной мишенью для безжалостного врага.

– Ого. – От единой мысли об этом начинает ныть голова. Я также хлопаюсь на лавку, со вздохом откидываясь на стену. – Мог бы и сказать.

– О да, да. – Маг осторожно отодвигается от меня с робкой улыбкой. «Совсем как конопатый юнец», – мрачновато думаю я. Похоже, что все – за исключением, разве что, Джары – отсель будут обращаться со мной, либо как со шматом грязи, либо же прятаться от меня под стол.

– Но всё-таки… почему это ставит меня под угрозу?

– Гм, это несколько деликатный вопрос, и, конечно, мы этого в корне не одобряем, но… фокусов, то есть, аномальных фокусов, порой устраняли, чтобы избавиться от проблемного вектора. – Слегка нахмурившись, он добавляет: – Но генерал Азотеги популярен, так что тебе, по сути, не о чем волноваться.

– Прошу прощения, – я смотрю на него непонимающим взглядом, сжимая виски. – Вы имеете в виду, что меня могут убить, чтобы избавиться от генерала?

– Ну, как бы сказать… как я уже говорил, в данном случае это маловероятно. И, разумеется, гибель векторов и фокусов – страшная потеря для всего королевства, так как многие из их талантов незаменимы: например, призыв дождя в разгар засухи или падающей с неба пищи, и тому подобные.

– Разумеется, – бесстрастно отзываюсь я. – А почему подобный риск существует только для аномальных фокусов?

Едва прозвучали эти слова, как я и сам догадываюсь об ответе: какой же дзалин решится убить другого дзалина? Маг качает головой.

– Когда мои соотечественники образуют связь, оба являются одновременно вектором и фокусом, а убить вектора чрезвычайно трудно – и из-за магии, и из-за сил, дарованных его чувствами. Знаешь, самая потрясающая особенность этого явления – это то, насколько обычная преданность и желание защитить способны умножить способности носителя. Разумеется, любовь и опека, порожденные родительским инстинктом, также широко задокументированы, но даже среди родителей чрезвычайно редки случаи, когда их таланты хоть как-то усиливаются при угрозе ребенку. – Немного повеселев, он заканчивает: – Но, разумеется, ваша связь – это совершенно иной случай. Это действительно потрясающее явление.

Тут дверь открывается и в комнату заходит генерал с выражением лица под стать теме нашей беседы.

– Ничего, – бросает он. – Пойдём.

Я поднимаюсь на ноги и киваю, думая лишь о том, как бы меня не вырвало на пол – желудок словно завязался морским узлом. При взгляде на меня Азотеги хмурится, затем бросает убийственный взгляд на мага. Я трясу головой, надеясь, что он не накинется на него с кулаками. Едва ли его вина в том, что дело обстоит столь паршиво.

– Ох, уже уходите? – Маг сникает, осознав, что его драгоценные объекты исследования ускользают из рук, так что развлекать его будет некому. – Возвращайтесь поскорее! – заклинает он нас напоследок.

Оказавшись на улице, я шепчу генералу:

– Наверно, я и сам был бы зол на этого мага, если бы не сочувствовал ему из-за розовых волос.

Азотеги косо поглядывает на меня, хмуря лоб, на лице – борьба между гневом и недоумением.

– А что с ними не так?

– Гм… прошу прощения, очевидно, ничего.


Примечания переводчиков:

[1] Мясо быков и коз – в оригинале речь идёт о быках (волах) и козах – oxen and goat, но подразумевается, по сути, мясной скот, а козы под эту категорию не очень-то подходят – поверьте личному опыту переводчиков 6_6

[2] Эмилия – сперва она была Эмилией – Emilia, затем превратилась в Эмелию – Emelia, но мы решили оставить её имя в первоначальном виде.

[3] Паршивая овца – в оригинале bad egg, в букв. пер. с англ. «тухлое яйцо», в образном значении – никудышный человек, отвратительная личность.

[4] Её Величество – тут Азотеги в виде исключения правда зовёт королеву her majesty – видимо, в знак признания.

[5] Ставрида – в оригинале Navy Shark – в пер. с англ. «лазурная акула», в то время как название корабля Кэлентина – Bluefish, в букв. пер. с англ. «Синяя Рыба».

[6] Юдзи – в оригинале Yji – нам пришёл в голову такой вариант прочтения.

Следующая глава

Предыдущая глава

Утро бьёт по больной голове, словно я нырнул прямиком о скалы. Щуря налитые кровью глаза на деревянные балки, я пытаюсь понять, зачем проснулся – ведь спать было куда лучше. Мне снилось, что я гоняюсь за одним из этих гигантских жеребцов под дождём, зову и зову его, пока он не превращается в корабль а затем, совсем уж неожиданно, в стопку белья. Вот оно-то меня и будит, как бы бессмысленно это ни звучало.

Дверь открывается и сквозь неё протискивается корзина с бельём, что, по крайней мере, объясняет предшествующие метаморфозы.

У несущей её девушки глаза и волосы, как у моих земляков-рыбаков, а бронзовая кожа побледнее – как у северянки. При виде меня она замирает, и на лице отражается тревога. Но когда я киваю ей и приветливо улыбаюсь, она наконец проскальзывает в комнату, позволяя двери закрыться у неё за спиной.

Я не собирался ей мешать, но подол её синей юбки обшит треугольными монетками, совсем как у тёти – чтобы ветер не задирал, говорила она, к тому же, на чёрный день сгодится. Их металлическое позвякивание внезапно будит болезненный приступ тоски по дому, и всё, чего я хочу – поговорить с кем-то, кто, быть может, поймёт меня.

читать дальше– Помощь не нужна? – спрашиваю я, когда служанка проходит мимо. Она открывает один из сундуков, распространяя по комнате аромат кедра, и принимается перегружать туда бельё из корзины.

– Нет, милорд, – отвечает она, не отрывая глаз от работы. – Я сию минуту закончу, милорд. Прошу простить меня, я думала, вы ушли вместе с генералом.

Азотеги отбыл на очередной совет. Я начинаю подумывать, что ни у кого из офицеров нет каких-либо увлечений, и вместо того, чтобы обзавестись таковыми, они коротают время с теми, кому тоже нечем заняться, дабы те не покинули их сплочённую когорту.

– Никакой я не милорд, просто Кэлентин, – сообщаю я. В попытке хоть как-то разрядить обстановку я сажусь на кровати ровнее и пальцами зачёсываю свисающие на лицо пряди назад, чтобы не так сильно походить на уличную девку. – Давно работаешь во дворце?

Она ограничивается кивком.

– Ну хорошо, – говорю я, поглядывая на неё искоса. – Затыкаюсь и не мешаю. Просто дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится.

Однако снова уснуть представляется мне слишком грубым, так что я спускаю ноги с постели и пытаюсь придумать, чем бы заняться. Генерал таки купил на рынке набор для «Волков и овец» – мраморная штуковина самой тонкой выделки, что мне доводилось видеть, однако со всеми этими советами у него так и не нашлось времени, чтобы обучиться игре. Но есть разновидность, в которую можно играть и в одиночку, так что я достаю доску и принимаюсь расставлять фигуры.

– Если позволите… попросить об одной вещи, милорд, – очень тихо произносит служанка.

Я тут же разворачиваюсь к ней, всеми силами стараясь изобразить готовность помочь. Однако она не смотрит в мою сторону, так что мои попытки пропадают втуне.

– Да?

Она со стуком закрывает сундук и разгибается, опираясь ладонями об окованную железом крышку.

– Я слышала, что генерал очень богат, – наконец говорит она.

– Это точно, – отвечаю я, еле удерживаясь от того, чтобы просто показать на кучу дорогущих предметов, коими уставлена комната. – Не думаю, что многие подданные короны квартируются при дворце.

– Должно быть, он осыпает любовников подарками.

Так вот что ей нужно знать – правда, она выбрала довольно извилистый путь.

– Да я, вообще-то, не в курсе, – отвечаю я, чувствуя, как подрагивают губы. – Однако, если ты интересуешься насчёт него… по правде, не похоже, чтобы он подыскивал любовницу.

– Это-то я знаю. – Она наконец разворачивается ко мне, прижимая руку к груди, и глядит на меня грустными тёмными глазами. На меня уже так давно ни одна девушка из наших не смотрела столь завлекательно, что я не знаю, куда девать руки. Наконец я опираюсь ими о стоящую позади доску и чуть не валюсь с кровати, когда она шатается. Однако служанка не обращает внимания на мою неловкость, бросая лишь:

– Так значит, ты – не его любовник?

– Я? – вскрикиваю я, сражённый наповал. – О нет. Никоим образом. Я – его… – я тихо присвистываю, силясь придумать, как бы объяснить всё это без привлечения магии, которой толком не понимаю, и наконец останавливаюсь на этом: – …флотский советник.

– Но ты спишь в его комнате? – спрашивает она, наморщив лоб.

– На отдельной кровати! – поспешно добавляю я. – Просто я ему нравлюсь, и всё тут. Но не таким, гм, образом. Мы просто друзья.

Она прикусывает губу, заправляя длинный локон за ухо, и отворачивается.

– Я слышала иное, – бормочет она. В её словах мне не слышится ни обвинения, ни намёка на шантаж; скорее, она злится на того, кто ввел её в заблуждение. Рука на груди сжимается в кулак.

Я понятия не имею, как на это отвечать – прежде всего, потому, что вообще не понимаю, к чему она ведёт.

– А почему ты спрашиваешь? – наконец говорю я, чувствуя себя немного глупо. – Слушай, я ведь даже не знаю, как тебя зовут. Моё имя – Кэлентин.

– Тебе ни к чему моё имя, – отвечает она, вновь склоняясь к своей корзине резким, исполненным досады движением. – Я – никто. – Не прибавив ни слова, она покидает комнату.

– Ну и ну, – подытоживаю я, когда за ней захлопывается дверь, – что это вообще было?

Мгновение спустя дверь вновь распахивается.

– Значит, так, – объявляет генерал, врываясь в комнату и швыряя наземь фуражку, словно она лично его оскорбила, – я в этом городе не останусь ни секундой дольше.

Я хлопаю глазами, всё ещё ломая голову над странным поведением служанки.

– А я думал… – тут я останавливаюсь, напрягая память, – думал, что мы должны оставаться тут, пока эти ваши мыслители, или как их там, не установят природу нашей связи.

– А они взяли на себя труд выделить хоть миг своего драгоценного времени, чтобы переговорить с нами на неделе, пока мы болтаемся тут без дела? Нет. А выделят, прежде чем армия соберётся выступать? Снова нет. – Он принимается расхаживать по комнате, пересекая её в несколько широких шагов. – Так что давай-ка подождем ещё, чтобы враг наверняка захватил весь Зимородок.

Ещё пара подобных рейсов, и я прижимаю ладонь ко лбу, взмолившись:

– Прошу прощения, но у меня уже в голове всё плывет.
Он тут же останавливается, награждая меня одной из этих вымученных улыбок – она едва скрывает обуревающий его гнев, и мне остается лишь радоваться, что не я тому причина.

– Прости. Недостойно с моей стороны. Не стоило заговаривать об этом.

– Да бросьте, – отвечаю я, поднимая плечи. Когда-нибудь я всё-таки отучу его рассыпаться в извинениях из-за всякой ерунды. – Если хотите отсюда отчалить, то я в игре. Мне всё равно пора вставать. Я после того исцеляющего свитка ещё толком не расходил ногу, так что не прочь прошвырнуться на рынок. – Перевязь с меня также сняли, хоть рука болит будь здоров. Всё-таки есть некоторые преимущества в жизни с дзали, даже если одно из них зовут Алим. – Так как нам добиться этого от них?

На лице генерала при взгляде на меня разражается ярая борьба. Наконец он хлопается на кровать рядом с игральной доской, со вздохом роняя голову на колени.

– Никак. Маги пальцем не шевельнут без благословения королевы, даже если соединённая бъезфрецзингом пара оббивает их порог, а королева слишком занята, чтобы поднять этот вопрос.

– Может, попросить леди Имоджену о посредничестве? – предлагаю я, почёсывая подбородок.

– Гм. Я бы предпочел не вмешивать её без крайней необходимости. Это недостойно и… просто мне не по душе. К тому же, мы всё равно ожидаем прибытия подразделений Джезимен, так что, полагаю, остаётся только запастись терпением – но оно никогда не принадлежало к числу моих добродетелей.

– Говорят, чтобы совладать с нетерпением, лучше всего на что-нибудь отвлечься, – замечаю я. – Вы всегда можете сходить со мной в таверну.

Его глаз начинает подёргиваться.

– Знаешь, я получил крайне странный рапорт от командира Джары, – говорит он. –Похоже, ей объявили выговор за оглушительное пение в ранний час и неспособность держаться в седле весь следующий день. Прежде она никогда не страдала неуклюжестью, так что я был вынужден ответить ему, что понятия не имею, что послужило тому причиной. – Я стараюсь не ухмыляться слишком широко. Он вздыхает, качая головой: – Нет, я пойду не с тобой в таверну. И всё же. Могу я внести встречное предложение?

Вопрос звучит столь неуверенно, что я поневоле начинаю беспокоиться.

– Вестимо, – медленно отвечаю я.

На его лице появляется улыбка – трепетная, как осторожная птица.

– Я хотел бы проехаться по Королевскому лесу за стенами города. Осчастливишь меня своей компанией?

– Хотите сказать, без моей компании это, некоторым образом, невозможно, – вздыхаю я по поводу всех этих тупых заморочек с бъезфрецзингом. Пусть возможность узнать генерала получше на поверку оказалась не столь уж плоха, то, что вне стен города мы буквально неразделимы, по-прежнему отравляет моё существование, словно лопнувший парус.

Его лицо тут же застывает, а подбородок вздёргивается, словно его честь была задета.

– Я бы не стал давить на тебя подобным образом. Если не хочешь – так тому и быть: я не желаю никуда ехать в одиночку.

Эти ультиматумы всё ещё доставляют головную боль, однако со времени нашего знакомства я поднаторел в подавлении своих порывов, чтобы не выбалтывать первое, что приходит в голову – потому как то, чем я вовсе не хотел его обидеть, почему-то неизменно ранит его чувства.

– Ну, раз вы ставите вопрос так, тогда я тоже еду. – Осознав, что я только что ляпнул, я добавляю, подавив стон: – Вы ведь собираетесь ехать верхом, так ведь?

Вновь заигравшая на его губах улыбка яснее любого ответа. Подобрав фуражку, он ведёт меня к конюшням, размахивая руками и высоко держа голову – для него это всё равно что напевать от радости. Что ж, хоть кто-то из нас счастлив.

Конюшни помещаются на нижнем этаже – этот закрытый с трёх сторон загон с четвёртой открывается во двор, откуда и проникает свет. Лошади привязаны между стойками, поддерживающими потолок, рядом с мешками с зерном.

– Они здесь на утренней кормёжке, – сообщает генерал, и я киваю, словно знаю, где ещё они могут быть.

Трое лошадей – гигантские чудовища, которых в армии, похоже, штампуют, словно сахарное печенье, выводя из них неудержимых монстров. Рядом с ними топчется холёный поджарый вороной жеребчик, который вскидывается при появлении генерала, принимаясь пускать слюни ему на плечо, стоит тому подойти. В последнем стойле стоит хаотично испещрённая бурыми и белыми пятнами долговязая широкогрудая кляча, созерцающая нас взглядом, полным непередаваемой усталости от жизни.

– Этого славного парня зовут Стрела, – говорит он, почесывая щёку прилипчивого юнца. – А там – Перехватчица [1]; она не отходила от Джары, будучи жеребёнком. Пожалуйста, поздоровайся с ней, она не укусит.

Не сказать, чтоб я вообще не имел дела с лошадьми: многие из нашей деревни держат клячонку-другую, чтобы отвозить рыбу на рынок. Эта кобыла гораздо больше походит на них, чем на те серые боевые машины.

– Привет, – говорю я ей, и она опускает голову, чтобы я мог почесать ей за ушами, негромко фыркая, когда я подчиняюсь. – Значит, тебе тоже нравится Джара, а? Выходит, она выросла здесь?

– О, нет. Я послал за Перехватчицей в своё имение. – Внезапно Азотеги замолкает, занявшись упряжью Стрелы. Я вижу лишь его покрасневшую шею и дивлюсь столь странному поведению, пока до меня не доходит: и самому генералу, и его дочери неторопливая, невозмутимая лошадка совершенно без надобности.

Бе-э-эз ума от тебя, – говорила Джара в таверне. Похоже на то, раз не останавливается перед тем, чтобы тащить какую-то лошадь через полстраны, на тот случай, если я соглашусь на неё взгромоздиться.

– Ну что ж, – я ещё разок почёсываю её напоследок, – мне дадут седло, или всё будет сурово?


***

В итоге я получаю своё седло, хотя генерал тут же вырывается вперёд, оставив меня тащиться позади. Прежде чем мы куда-либо едем, он помогает мне забраться на лошадь и водит её по двору кругами, чтобы убедиться, что я смогу сохранять равновесие. Это довольно-таки унизительно, потому что все проходящие мимо слуги останавливаются, чтобы попялиться, как дзалинский лорд уговаривает старую кобылу сделать ещё парочку шагов.

– Я слышал, что учиться ездить на лошади – это всё равно что привыкать к плаванью по морю, – сообщает он мне, распираемый энтузиазмом; по крайней мере, мне так кажется. Для конюших, скалящих на нас зубы перед уборной, надо думать, его речь звучит слегка задумчиво. – У меня никогда не было возможности сравнить. Как думаешь, это правда?

Я крепче вцепляюсь в удила и гриву, стараясь не замечать, как далеко земля.

– И да, и нет, – выдавливаю я сквозь сжатые зубы. – Корабельная палуба куда как шире. И когда шатает так сильно – это значит, что ты угодил в бурю, и всё вот-вот полетит в тартарары.

Похоже, его это позабавило:

– Если эта походка кажется тебе тряской, то боюсь предположить, что ты скажешь о рыси.

Наконец он решает, что я и сам вполне справлюсь, так что мы покидаем двор и следуем к дворцовым воротам, он во главе на гарцующем чёрном жеребце. Там мы сталкиваемся со стражниками и кое-чем ещё непредусмотренным: чтобы избежать несчастных случаев, по городу запрещено верховое движение всем, кроме дзалинских дворян, которые вправе творить всё, что пожелают. Видя, что имеют дело с верховным генералом, герцогом Азотеги, стражники пытаются как можно иносказательнее объяснить, что он может следовать дальше верхом, но не я.

Едва не дымясь от возмущения, генерал в конце концов обрывает эту дискуссию, заявив, что мы оба спешимся. Судя по виду охранников, они уже завидели свою смерть на горизонте. В любое другое время я бы улыбнулся им, чтобы подбодрить, но мне всё это тоже поперек горла. Так что, боюсь, их не слишком-то утешило то, что они прочли на моём лице.

От дворца к городским воротам есть два основных пути: длинный и запруженный. Мы сперва направляемся к главной улице, широкой, как боевая галера, и донельзя забитой лотками и прохожими, но чёрный жеребчик Азотеги артачится, вращая глазами. Так что нас ждёт длинный путь. Теперь каждое движение генерала свидетельствует о переполняющем его негодовании, хорошее настроение как ветром сдуло.

Наконец мы покидаем стены города и ведём лошадей по мосту надо рвом, от которого так несёт, что даже у меня не возникает желания окунуться. Открывшаяся перед нами травянистая равнина сплошь покрыта палатками – пристанище для тех, кому не хватило места в городе, или же тех, кто собирается двигаться дальше, не задерживаясь. Навстречу бегут чумазые детишки – поглазеть на генерала и лошадок, и радостно вопят, когда я улыбаюсь и машу им в ответ. Азотеги же слишком занят совершенствованием своего хмурого вида, чтобы вообще их заметить; но когда я пихаю его локтем в бок и велю ему перестать пугать детей, он, по крайней мере, пытается смягчить мрачное выражение лица, когда мы проезжаем мимо них.

Но стоит нам достигнуть леса, как его лоб разглаживается и уголки искривлённых губ наконец приподнимаются. Перекинув удила через шею коня, он единым движением запрыгивает на него с грацией, которой я отчаянно завидую. Мои собственные попытки оседлать Перехватчицу не делают чести матросу, который способен держаться на ногах в самый отчаянный шторм, но кобыла невозмутимо воспринимает мои потуги, лишь единожды фыркнув, пока я на неё карабкаюсь.

Генерал объясняет мне, как пустить лошадь шагом и остановиться, и мы отправляемся вглубь леса по извилистой тропке.

– В лесу я всегда обретаю покой, – замечает генерал, придерживая своего резвого жеребца, чтобы не вырывался вперёд. Тот мотает головой и принимается выделывать кренделя в знак протеста против навязанной ему черепашьей скорости. – Тишина, птичьи голоса…

– Всё это есть и на море, и небо вдобавок, – замечаю я.

– Наверно. И всё же я не слыхал, чтобы кто-то утонул в деревьях. – Он улыбается при взгляде на мою гримасу.

– Ну а облака не горят, – парирую я, но без запала. Последние несколько дней генерал являл собой весьма печальное зрелище – то пышущий гневом, то онемевший от стыда. Я дивлюсь лишь тому, что он продержался так долго, но и подумать не мог, что это напряжение выльется в верховую прогулку. По правде, я рад видеть, что он наконец расслабляется.

Мы едем так долго, что мой зад начинает саднить, когда перед нами внезапно открывается широкая, поросшая невысокой травой поляна. Азотеги удовлетворенно вздыхает, веля:

– Пожалуйста, придержи лошадь. Я мигом.

Я приподнимаю брови, однако подчиняюсь, отпустив удила – кобыла тут же принимается щипать травку.

– А куда вы…

Но он уже ударил Стрелу пятками с громким гиканьем, и они оба исчезают в долю мгновения. Чёрный жеребец уносится прочь быстрее, чем любая виденная мною доселе лошадь.

Если бы Джара не объяснила мне насчет того, что вектора и фокусы не могут далеко разойтись, я решил бы, что он попросту бросил меня на голодную смерть.

– По крайней мере, хоть ты не собираешься от меня удрать, – делюсь я с кобылой, похлопывая её по шее. Она игнорирует мой жест, находя траву куда более достойной внимания.

Топ-топ-топ копыт по земле знаменует их возвращение. Генерал прижимается к конской спине размытым тёмным пятно на фоне древесной зелени. Он с оглушительным топотом проносится по поляне, напоминая о падающих звездах и сигающих угрях – единственных известных мне вещах, что способны перемещаться с такой скоростью.

Порыв ветра срывает с его головы фуражку, прежде чем он вновь растворяется среди деревьев. Желая быть хоть чем-то полезным, я понукаю свою кобылу пятками, затем похлопываю, и наконец со всей силы ударяю по крупу, прежде чем она со вздохом плетётся в ту сторону. Добравшись до нужного мне места, она с готовностью останавливается, чтобы угоститься травой близ генеральской фуражки, не трогаясь с места, пока я изобретаю причудливый способ, как бы спешиться, желательно не головой об землю.

Азотеги вновь объявляется в разгар моих попыток раскрутить его фуражку на пальце – я уже успел принять непринуждённую позу, прислонившись к тёплому боку моей кобылы.

– И кто-то еще говорил, будто плавание опасно? – протягиваю я.

Я прежде не видел его столь беззаботным – суровое лицо словно мигом помолодело на многие годы.

– Я знаю, что делаю. – Он подхватывает фуражку прежде, чем мне удается освоить трюк с вращением, и нахлобучивает на тёмные волосы. – Идём, у меня для тебя есть сюрприз.

Я никак не могу решить, стоит ли это того, чтобы вновь забираться в седло.

– А это далеко? – спрашиваю я, поглядывая на Перехватчицу, которая в ответ моргает со схожим энтузиазмом.

– Ты солдат или размазня? – Азотеги тянется вниз, чтобы запустить пальцы в мои длинные волосы на удивление игривым жестом, и я нервно втягиваю воздух. – Пару шагов от силы. Если свистнешь, Перехватчица последует за тобой.

Скептически относясь к этому предположению, я тем не менее высвистываю первые ноты «Славного улова». Уши обеих лошадей мигом вздрагивают, и Перехватчица делает пару шагов в мою сторону, Стрела также подходит. Усмехнувшись при виде выражения лица генерала, я веду обоих через лужайку, переходя со «Звёздных любовников» на «Танец на ярмарке Ионны».

– Ты околдовал даже моих лошадей, – говорит генерал с тёплой полуулыбкой. Налетевший ветерок отбрасывает волосы ему на глаза, так что он становится похожим на изваяния их древних героев. – А теперь налево – и увидишь.

Я поворачиваю туда, насвистывая «Сюрприз для дракона». Тропа почти исчезает, потому что большие деревья начисто извели поросль под своим пологом, но лошади легко ступают по ковру из сосновых иголок. Когда в поле зрения вновь возникают кусты, я начинаю догадываться, и едва моих ушей достигает первый всплеск, я уже несусь туда со всей скоростью, какую могу себе позволить.

Это озеро; или скорее пруд, через который я мог бы перебросить камень, но всё равно это вода. Если я не ошибаюсь, это – один из тех источников, что берут начало в горах – глубже, чем кажется, и холодный, словно дыхание ящерицы. Издав победный крик, подобный генеральскому, я сбрасываю обувь, скидываю тунику, швырнув ею в ошарашенного генерала, и ныряю.

Вода, зеленоватая и восхитительная, смыкается надо мной. Я открываю глаза, выдыхая через нос, и еле удерживаюсь от того, чтобы не улыбаться проплывающей мимо стайке черепашек, и бледно-серебристой рыбке, стрельнувшей при виде меня в тёмную пучину. Я дома. Я выныриваю, отплёвываясь и смеясь.

Азотеги так и застыл на своём коне, вцепившись в удила побелевшими костяшками, но делает попытку улыбнуться при виде меня. Я кричу ему, приподняв брови:

– Ну а ты чего застрял?

– Ты уверен, что это безопасно? – встревоженно спрашивает он.

Я вновь погружаюсь, пуская пузыри в его сторону.

– Разумеется, это безопасно! – уверяю я, вновь появляясь на поверхности. – Ты когда-нибудь видел, чтобы я отмочил что-то безрассудное за всё то время, что ты меня знаешь? Завидев акул или подмигивающих сирен, даже я бы сюда не полез.

– Что правда, то правда, – признает он и, поёрзав на конской спине, соскальзывает на землю, чтобы привязать лошадей к ветви дерева.

Не обращая внимания на этого зануду, я переворачиваюсь на спину, позволяя воде себя держать. Между крон деревьев просвечивает небо, словно принадлежащий мне одному маленький голубой мир. Улыбаясь, я похлопываю пальцами по воде, как прежде делали мы с кузиной Эмилией, а затем едва сдерживаю смех, когда подплывшая рыбка принимается их пощипывать, принимая за наживку.

Азотеги аккуратно развешивает мою тунику на ветвях и подходит к озеру. Там он садится прямо на берег и – надо отдать ему должное – даже не смотрит, куда, не задумываясь, что станется с его формой.

– Доволен? – тихо спрашивает он.

– Всё больше и больше! – отвечаю я, пару раз ударив ногами, чтобы подплыть поближе. – А ты часто сюда ходишь?

– Прежде – да, но с тех пор я здесь давненько не был. Я больше не задерживаюсь в столице надолго, и потому здесь накапливается много дел. Мне всегда нравилось смотреть, как цапли охотятся у воды. Но сам я туда не заходил, понятное дело.

– Ха. – Я улыбаюсь и потягиваюсь, на миг погружаясь под воду; этот неугомонный тип испуганно вскрикивает и тянется ко мне, не отдавая себе отчёта в своих действиях. Я принимаю вертикальное положение, вытрясая воду из ушей, и затем предлагаю: – А ты не хочешь?

– Прости, чего?

– Поплавать, – поясняю я. – Вернее, просто поплескаться – тут тебе едва ли по грудь будет, кроме, разве что, самой серёдки.

– А… нет.

Удивил донельзя, нечего сказать. Я ухмыляюсь, брызгая в него водой с кончиков пальцев.

– Вот всегда ты так. Говоришь, что каждое моё желание для тебя – закон, а сам отказываешься верить, что я тебя не утоплю.

Мимо проплывает рыбка покрупнее, и я прищуриваюсь на неё, прикидывая, хватит ли у меня прыти, чтобы её изловить – и уже собираюсь попробовать, когда генерал решительно поднимается на ноги.

– Ладно, – напряжённо произносит он. – Я это сделаю.

– Ух. – Я хлопаю на него глазами. – Да не стоит, правда. Я ж просто шутил. Я в курсе, какого дз… твои люди мнения о воде.

– Я отнюдь не типичный представитель своего народа. – Он нагибается, чтобы развязать шнурки, затем снимает ботинки и небрежно отставляет их прочь. – Снимать рубашку – это обязательно, или просто такой обычай?

– Вообще-то, согласно обычаю надо снимать всё, но штаны лучше оставить, если не знаешь местную растительность и живность, – поясняю я, недоверчиво на него поглядывая. Возможно, не стоит упоминать о рыбах, от которых помогают штаны, прежде чем он решится зайти в воду. Не один моряк лишился своей мужественности посредством угрей, населяющих тёплые воды. – К тому же, приятно накинуть что-нибудь сухое, когда вылезаешь на берег.

Его пальцы пробегают по рядам пуговиц на мундире, и мне на ум приходит, что я никогда прежде не видел его без рубашки. Потому-то последние несколько недель я и сам спал одетым, щадя его чувства. Его движения и впрямь замедляются, когда он стягивает мундир, а по шее разливается краска.

Его тело представляется мне вполне нормальным, за исключением разве что сияющего фиолетовым светом камня у основания его шеи, что загадочным образом сросся с кожей. Ну и волос – похоже, у дзали они нигде, кроме макушки, не растут. Я был готов к тому, чтобы узреть впечатляющие мускулы, но никак не здоровый застарелый шрам от сабли, что сбегает по ребрам, заворачиваясь на бок. При виде него я невольно присвистываю.

– И как ты это пережил? – не удерживаюсь я.

– Удача, – кратко отвечает он. – И скорость. Что теперь?

– А? Ах, да. Наверное, проще для начала сесть на берег и спустить ноги в воду.

Охотно опустившись наземь, подальше от воды, генерал протягивает над её поверхностью ладонь с растопыренными пальцами, но даже это толком не выходит: прежде чем пальцы успевают коснуться воды, рука конвульсивно стискивается в кулак и отдёргивается. Его грудь судорожно вздымается, и, к немалому моему удивлению, я вижу, как по его обнажённой коже пробегает озноб, хотя в глазах и сжатых губах читается предельная концентрация.

– Знаешь, ты ведь не обязан этого делать, – сочувственно бросаю я. – Не каждый может преодолеть подобный страх.

– Я сумею.

Ну что ж, раз он собрался сделать это всерьёз – я собаку съел на уламывании нерешительных моряков.

– Эй, – осторожно окликаю его я. – Ты ведь пьёшь её, верно? Так значит, она не убьет тебя единым прикосновением.

Он кивает, но не поднимает на меня глаз.

Что ж, пора ввести в действие те самые бесчестные уловки, которые он так ненавидит.

– К тому же, мне ведь ничего не делается. – Я зачерпываю воду ладонью и даю ей стечь сквозь пальцы. – Видишь? Вот эта горсточка явно безопасна. Его глаза пристально следят за каждой каплей.

– Нет, ты потрогай, – предлагаю я.

Его взгляд неуверенно блуждает между моими глазами, губами и рукой, словно он не знает, на чём остановиться. Я наблюдаю за ним с лёгкой улыбкой.

Наконец его рука тянется к моей, медленно, словно растущий побег. Теперь его грудь не вздымается, и он вовсе затаивает дыхание, опуская кончики пальцев в лужицу на моей руке. Я стою недвижно, будто кипарис, в то время как он осторожно поглаживает кожу моей ладони, прослеживая её линии. На мгновение мелькает алый язык, когда он нервно облизывает губы. Он сплетает пальцы с моими, тёплый, словно янтарь против моей мокрой кожи, и лишь тогда медленно поднимает взгляд.

И тут я бросаю его в пруд.

От его вопля лошади едва не срываются с места в панике, а над деревьями взмывает стайка растревоженно кричащих птиц. Всплеск получается потрясный – меня окатывает с головы до ног – видимо, он куда тяжелее, чем можно предположить при его комплекции.

Он поднимается на ноги, красный от злости, и ревёт благим матом:

– Кэлентин! Фокус ты мне или нет – оторву голову и насажу на пику!

Я гогочу так отчаянно, что не в силах ответить. Мне тотчас приходится отплыть назад, когда он на меня набрасывается, что не так-то просто, когда давишься смехом.

– Что… я… да это вовсе не смешно! Зачем ты… – Его захлёстывает волной, так что он захлёбывается собственными словами. Наконец проплевавшись, он испепеляет меня взглядом, похожий на самую мокрую и несчастную швабру на свете. – Зачем ты это сделал? – наконец спрашивает он с убитым видом.

– Морская традиция, – провозглашаю я, похлопывая его по спине. – Если не бросать в воду тех, кто её боится, они никогда не решатся. Ну а теперь приободрись, а то я не стану учить тебя плавать.

Он обеспокоенно поглядывает на берег, только сейчас осознав, где оказался.

– Но я же, вроде, уже в воде – разве этого недостаточно? Могу я выйти на берег?

– Прошу прощения, но я от тебя не отстану. Можешь не плавать, если не хочешь, но ты останешься в воде, пока до тебя не дойдет, что она не набросится на тебя без моего дозволения.

– Очень смешно, – мрачно отзывается он, однако кивает, поколебавшись пару мгновений, глядя мне в глаза с серьезностью, которую я не могу не оценить. Я улыбаюсь ему и вновь ныряю.

Может, я бы и убедил его поплавать, если бы как следует постарался. Но мне вовсе не понравилось, как он отреагировал, когда я якобы усомнился в его доверии, не говоря уже о том, когда швырнул в воду. Я шутил, но он-то нет. Желудок сжимается при мысли: чёрт, а ведь я мог бы заставить его утопиться, задайся я такой целью. Вот уж не думал, что буду на такое способен.

«Ну что ж, – решаю я, – что толку теперь об этом сожалеть – главное не делать такого впредь. Пусть меня не коснется капля воды, если я нарушу это обещание».

Когда я выныриваю, передо мной предстаёт изрядно побледневший генерал.

– Кажется… кажется, в воде что-то есть, – сообщает он обморочным шёпотом.
– Ну да, – отзываюсь я, вовремя спохватившись, чтобы не добавить «сэр». – Это называется «рыба». – Я искренне надеюсь, что это не та самая рыба, ради которой не следует снимать штаны. Вот уж тогда Азотеги точно больше к воде на милю не подойдёт.

Его нахмуренное лицо подёргивается:

– Они щекочутся.

– Хм-м-м.

На какое-то время повисает та самая умиротворённая, приятная тишина, пока я плаваю, а он пытается ходить взад-вперёд по дну. Немного подумав, я замечаю:

– Знаешь, а ведь большинство моряков не умеет плавать.

Он тут же вскидывает глаза на меня.

– Как же так?

– Не находится, кому их обучить, или они слишком гордые, чтобы просить об этом. Я умею, потому что тетя настояла, чтобы мы все выучились, но это редкость.

– Но… что же они делают при кораблекрушении?

– Тонут, – безучастно сообщаю я.

Он шумно втягивает воздух, с помертвевшим лицом следя, как я заплываю на глубину.

– Тогда зачем же они идут во флот? – тихо спрашивает он.

– Отчасти потому, что кто-то должен сдерживать пиратский произвол. Но по большей части, потому что им велят.

– Я не знал. – Генерал хмурится, глядя на воду. – Если бы королева приказала им учиться, это спасло бы жизни?

– По правде, не знаю, – отвечаю я, почёсывая затылок. – Но когда мне разбили голову, я смог добраться до скал лишь благодаря тому, что научился плавать прежде, чем ходить. – Ухмыльнувшись, я добавляю: – Надеюсь, тебя это не отвратит. Думаю, что подобный указ и впрямь бы не помешал.

– Почему это меня должно отвратить то, что спасло тебе жизнь? – На его лице – вновь обида и боль несправедливо задетого чувства.

Я досадливо сдуваю лезущие в глаза волосы; порой кажется, что у него есть чувство юмора, порой – что нет.

– Да я же просто шутил. Ну, по большей части. Я же вижу, сколько неприятностей доставляю, донимая тебя глупыми предложениями во время собраний и забрасывая тебя в пруды.

– Надеюсь, последнее не войдет в привычку. А что до первого… – Он поднимает руку, позволяя воде стечь сквозь пальцы. – Может, ещё есть надежда поднять флот в их глазах, но я бы не стал ждать этого с затаённым дыханием.

– На самом деле, задерживать дыхание под водой весьма кстати. – Я брызгаю на него водой, и он наконец улыбается, разрываясь между раздражением и чем-то, что можно даже назвать счастьем.

Когда солнце садится, мы, немного обсохнув, направляемся ко дворцу. Там Азотеги поджидает угрюмая офицер Джезак, однако замолкает на полуслове, завидев наши мокрые волосы и штаны.

– Что… случилось? – спрашивает она, хмурясь на безоблачное небо.

– Я выбрался поплавать, – с непроницаемой физиономией сообщает генерал и, не задержавшись ни на мгновение, проезжает мимо ошарашенной дзалинки. Мне также удаётся сохранить серьёзное лицо, но, стоит нам завернуть за угол, как я расплываюсь в такой улыбке, что ноют щёки.

И, впервые за всё время нашего знакомства, Азотеги улыбается, даже не взглянув в мою сторону.


Примечание переводчиков:

[1] Перехватчица – в оригинале имя лошади – Catchup, первое значение этого слова – «кетчуп» :-) Также это сленговое «перехват» - мы подумали, что в данном контексте это звучит лучше.

Следующая глава

Предыдущая глава

Самое большое, что мне доводилось видеть – это море. Но второе – Крик Чайки: предо мною высятся ряды домов, окрашенных под яркое летнее небо; стены нависают над головой; бешено полощутся над черепичными крышами флаги, словно стремясь спастись от следующих за ними по пятам пиратов. Жаль только, что всё это мне приходится созерцать из повозки.

«Флаги», – думаю я, улыбаясь, словно нализавшийся сметаны кот, при виде флага с кружкой эля и алой птичкой.

– Таверна! – ликую я, привлекая косой взгляд следующего рядом с повозкой всадника.

У меня ни капли во рту не было с самого начала этой истории. Дзали, странные создания, похоже, вообще не выпивают, тем паче во время военной кампании. Но в Крике Чайки проживает поровну людей и дзалинских дворян, со всеми прилагающимися радостями жизни. Может, мне и бордель с ипподромом попадутся? Я расплываюсь в улыбке, сползая на попоны, устилающие дно тележки. Всё-таки есть некие преимущества в том, чтобы быть заложником побеждённой армии.

читать дальшеНа самом деле, если булочки на прилавке, мимо которого мы проезжаем, на вкус столь же восхитительны, как их аромат, то побеждённым армиям следовало бы запретить вход в столицу. Может, это сподвигло бы их сражаться получше.

Армия расквартирована в бараках, но офицеры направляются во дворец, и я вместе с ними. Прежде чем мы разделимся, Джара подбегает к моей повозке, обещая, что проведёт меня по городу после того, как она с товарищами «вытащат головы из задниц, вернув их к мечу». Я же обещаю поставить ей человеческую выпивку, и она улыбается до ушей, салютуя мне.

Генерал едет впереди, погружённый в беседу с суровой офицершей Джезак, не желая афишировать нашу связь перед остальными. Сдаётся мне, что все офицеры уже в курсе, судя по их реакции в палатке, так что мог бы мне хоть рукой махнуть. Но лишь святые знают, что с ним – может, всё ещё злится. После поражения он выдавил из себя что-то вроде извинения и сообщил, что мне подадут повозку, так что мне не придётся ковылять всю дорогу до Крика Чайки. Вот, собственно, и всё.

Ну да я хотя бы не единственный инвалид на этом пути. Рядом со мной – темноволосая офицер: она сломала бедро в своём втором поединке. Она представилась мне как Сира Сараз, и я надеюсь, что это добрый знак – заполучить её первое имя наряду со вторым. Она не слишком-то разговорчива, но хотя бы не обращается со мной, словно с учёной собачкой, что приятно.

– Гляди, – тихо говорит она, кивая на здоровенные ворота впереди. – Флаг генерала не поднят. Королева то ли не знает о нашем прибытии, то ли не рада ему.

Я прищуриваюсь на полощущиеся над серой стеной флаги.

– Так, значит, все эти армии расквартированы здесь, м’леди?

– Нет, это всё флаги придворных. Далеко не все из них возглавляют армию, как мой господин Азотеги. – Её черные глаза на миг задерживаются на его прямой спине, и улыбка смягчается при словах: – Но его одного вполне достаточно.

По моему мнению, наш вечно хмурый генерал не заслуживает столь нежных взглядов, тем паче от столь прелестной дамы. Она, что, тоже его бывшая? Я вздыхаю, потирая затылок здоровой рукой. Мне в самом деле пора это прояснить, пока я не попятился от догадок.

Королевский дворец отличается от крепости Тальега так же, как она сама – от нашей захудалой башенки в Эссее. Крик Чайки был великим городом задолго до дедовских времен и пережил сотни королей и королев, у каждого из которых имелось по сотне идей, как должен выглядеть королевский замок. Так что на настоящий момент тут есть аж четыре красные башни в разных стилях, с загибающимися кровлями и причудливым орнаментом на верхушке. Одна-таки похожа на сиську, и, сдаётся мне, не случайно. Стены дворца – местами из золотистого песчаника, местами – из приземистых серых блоков или обожжённого кирпича. Внутренняя отделка иных из построек изящнее прикосновения женской кисти – сплошь белый мрамор и тонкая ковка, в то время как грубый камень других, похоже, способен выдержать осаду. Радом с одним таким серым уродом генерал натягивает удила, кивая мне.

– Похоже, я приехал! – радостно сообщаю я Сире, спрыгивая с тележки на здоровую ногу. – Желаю вам скорейшего выздоровления!

– И тебе, – кивает она мне и отворачивается прежде, чем на неё падает одобрительный взгляд генерала.

– Она милая, – сообщаю я ему, когда он спешивается и отдает поводья ожидающему рядом мальчику-конюшему. Если она и правда одна из его бывших жен, то у него хороший вкус: она в равной степени красивая и отважная перед лицом чертовски болезненных испытаний.

– Правда? – говорит он, бесстрастный, словно чёрствая горбушка, проводя меня сквозь арку в стене и затем через двор. Я поднимаю брови на потеху его спине, дивясь, что же его гложет.

Оказывается, вся эта махина и есть дом генерала – тут живёт он, когда находится в столице, и святые знают, кто, когда его нет. Тут спален не меньше, чем в гостинице, две гардеробные – так они зовут уборную, как выяснилось – и собственные кухни. Разумеется, из всего этого изобилия мы займём одну-единственную комнату, но в той, куда он меня отвёл, спокойно разместились бы шестеро. Помост, который он отводит под мою постель, не меньше капитанского мостика «Пеламиды», и кто-то не пожалел времени на то, чтобы расписать стену под потрясающе правдоподобный лес, в тон зелёному ковру и подушкам. Я присвистываю, вертясь на каблуках:

– Ничего себе.

– Мне всегда здесь нравилось. – Его голос малость оттаивает, что даёт мне надежду: может, он уже не сердится? – Пожалуйста, чувствуй себя здесь как дома. Я пойду проведаю лошадей в конюшнях и мигом вернусь.

– Хорошо, сэр! – Когда он уходит, я направляюсь прямиком к кровати и с размаху опускаюсь, пружиня на ней. Она колышется, словно вода, когда сбрасываешь лот. Я мечтательно улыбаюсь, подумывая о том, не слишком ли будет, если я прилягу подремать прямо сейчас чисто для пробы?

– Поставь сундук здесь – о! – Зашедшая было дзалинка отшатывается, завидев меня. Мне ещё не приходилось видеть приличную – ну, в смысле, не военную – дворянку, за исключением леди Эссеи, а эта жизнерадостная госпожа явно рыбка из этой венценосной стайки. Её нетронутые краской ярко-бирюзовые волосы спадают до пояса белого платья, чудно оттеняя огромные глаза того же цвета. Низкий вырез демонстрирует стройную шею и более чем достойную внимания грудь. Но самое приятное в её внешности – это всё-таки улыбка, что тут же расцветает при виде меня.

Эта улыбка напоминает мне о Джаре и, как следствие, об обещанной выпивке. Может, эта леди также не откажется составить нам компанию, и мы пройдемся по городу втроём?

– Ну разве это не восхитительно! – восклицает она, прижимая руки к груди. – Ты не против помочь нам? Ох, нет, я вижу, ты ранен. Прости меня, я буду молиться за твоё скорейшее выздоровление!

А ведь порой слыть домашним любимцем не так уж и плохо.

– Что вы, леди, я здоров как бык [1], – говорю я, отчаянно надеясь, что моя улыбка не столь идиотская, как я её ощущаю. – Чем могу помочь?

– По правде, вот эти сундуки…

Выглянув в холл, я вижу старика, который мужественно пытается поднять один из дубовых сундуков, коими уставлен пол. Я хватаюсь за ручку со своей стороны, и он благодарно кивает, не в силах вымолвить ни слова. Вместе мы по очереди затаскиваем сундуки в комнату и ставим туда, куда велит леди.

– Тебе не кажется, что вон тот загораживает доступ к окну? – спрашивает она, задумчиво покусывая нижнюю губу и поглаживая подбородок. – Наверно, стоит сдвинуть его немного левее. Он любит глядеть в окно по ночам – как бы ему не налететь на этот сундук в темноте.

Приподняв брови в ответ на это странное замечание, я послушно толкаю тяжелый сундук.

– Превосходно, – ослепительно улыбается она мне.

– Кэлентин? Что… – В комнату заходит Азотеги, рассеянно отряхивая руки от сена – похоже, изрядно обслюнявленного – и застывает на полуслове при виде дамы.

Бросив на них единый взгляд, старый слуга бормочет извинения и исчезает. Я гляжу ему вслед, мучимый нехорошим предчувствием, что он знает что-то такое, о чём мне предстоит догадываться в срочном порядке.

– Как удачно, генерал, – говорит леди, приседая в глубоком реверансе. – Я надеялась увидеть вас первой.

Он вытягивает руки по швам и кланяется в ответ, зажатый, как обычно, но это ещё сильнее бросается в глаза в сравнении с грацией его гостьи.

– Леди Имоджена. Могу я узнать, чем вызвано подобное желание?

Она издает тихий мелодичный смешок и присаживается на краешек моей постели.

– Дражайший мой, может, я просто хотела тебя повидать. – Кровать пружинит, и она подскакивает на ней, точь-в-точь как я только что. – Кстати, зачем тебе понадобилась вторая кровать? Ожидаешь гостей? Эта даже лучше, чем моя кровать в Сайе.

Генерал бросает на меня быстрый взгляд, словно что-то подсчитывая в уме, и вновь обращается к ней.

– Имоджена, это – мой фокус, Кэлентин. Матрос Кэлентин, позволь представить тебе Имоджену, леди замка Сайя.

– Очень приятно, – бормочу я, слишком шокированный его признанием, чтобы произвести что-либо более связное.

– Твой кто? – изумляется она, уставясь на меня, и её кожа принимает зелёный оттенок под стать волосам. Она тут же склоняется пополам в поклоне, причем её плечи дрожат, словно у свежепойманной птички, и я вдруг понимаю, что она смертельно напугана.

– Ваше Сиятельство, примите мои глубочайшие извинения… Я не знала… я попросила его…

– Это всё моя вина, – вмешиваюсь я. – Я сам вызвался.

– Я… вижу. – Генерал быстро справляется с шоком, отметая его единым взмахом руки. – Имоджена, в этом нет нужды. Пожалуйста, просто скажи, зачем явилась.

– Правда? – потрясённо отзывается она и, выпрямившись, изящным жестом складывает руки на коленях, расплываясь в улыбке, в то время как на её лицо возвращается нормальный цвет. – Сердечно благодарю тебя за снисходительность, но не могу удержаться от вопроса: что это «пожалуйста» делает на твоих губах? Фокус, это твоих рук дело?

Лицо Азотеги темнеет даже сильнее обычного.

– Причина, – рычит он.

– А, вот это уже ближе к тому, что я ожидала. – Её улыбка ширится, затем внезапно пропадает, сменяясь испытующим, неуверенным выражением.

– Королева… приветствует тебя от её имени.

– Так уж и приветствует? – Голос генерала прямо-таки сочится желчью. Он пересекает комнату и останавливается рядом со мной, глядя в окно на раскинувшийся внизу город. – Отчего-то мне с трудом в это верится.

– Ну… по правде… ей следовало бы тебя поприветствовать. – Дама вздыхает, и её плечи горестно опускаются. – Ладно, это я тебя приветствую. Она же, главным образом, выражает желание видеть тебя как можно скорее. Ну, это если вкратце.

– Она может выражаться как её душе угодно. Я не ожидаю милости, коей не заслужил. Я не внял полученному совету и проиграл битву.

Интересно, это он о моём совете или о ещё чьём-то? Я украдкой слежу за ним краем глаза, но он не отрывает взгляда от окна – без сомнения, планируя возможные пути атаки и отступления по улицам города.

– Досадная случайность, но уж точно не катастрофа. – Имоджена поднимается с кровати и скользит по комнате, останавливаясь за спиной генерала. В нашем углу явно становится тесновато, но я не могу освободить его от собственной персоны, не перепрыгнув через сундук и не распихав господ самым что ни на есть бесцеремонным образом. Хотя при том участии, что я принимаю в беседе, я мог бы с тем же успехом изображать сидящую на стене муху, не будь я столь высоким. – Фараз, она не гневается на тебя. Я просто хотела предупредить, что она может быть с тобой немного… холодна.

Он вздыхает, наклоняясь вперёд, пока его лоб не касается стекла.

– Понимаю. Спасибо за предупреждение.

– Пожалуйста, и это тебе спасибо. С ума сойти. Всегда рада услужить, милорд. – Она в самом деле мне подмигивает, и я неуверенно улыбаюсь в ответ. – Значит, скоро увидимся. Рада знакомству, Кэлентин. – Дама вновь приседает в реверансе, затем выскальзывает из комнаты.

Азотеги молчит как рыба, и вместо объяснений прихватывает полу моей туники с такой силой, что подушечки пальцев белеют.

– Так что же, – спрашиваю я, не в силах долее совладать с любопытством, – Она – одна из твоих бывших жён?

Он тяжко вздыхает, затуманивая стекло, и еле слышно отзывается:

– Да. – Затем он оборачивается ко мне: – И как, во имя всех богов, ты об этом проведал?

– О… э… гм… – Я и не подумал, что могу подставить Джару своим любопытством по части того, о чём мне знать не полагается. – Ну, слухи ходят. А отчего вы разошлись?
– А почему ты спрашиваешь? – подозрительно прищуривается он.

– Да просто потому что мне не помешает быть в курсе – как знать, может, ты её бил, или она убежала с твоим лучшим другом…

– Хм. – Теперь его лицо искажается, словно в воздухе запахло кислятиной, и он вновь устремляет взгляд в окно. – Выходит, ты боишься, что я буду дурно с тобой обращаться, или что от меня никакого проку?

На самом-то деле я просто переживал за него и его леди, но раз уж речь зашла…

– Там, откуда я родом, супруги не расстаются до самой смерти, – поясняю я. – Они могут разойтись, если дела совсем плохи, но обычно стараются преодолеть противоречия. Развод же допустим, только если одному из них грозит серьёзная опасность со стороны другого. Я догадываюсь, что у вас, дзали, всё иначе, однако…

– Некоторые живут так, как описал ты, – тихо отвечает он. – А мой народ следует принципу обновления. Каждый год пара возобновляет свои клятвы перед богами и близкими. Если же они решают этого не делать, союз автоматически расторгается. Мы с Имодженой очень разные люди, и наш брак был всецело политическим. Когда нужное количество лет минуло, мы не стали возобновлять наш союз.

Я почёсываю затылок, силясь уложить всё это в голове.

– Наверно, это удобно.

Он вздыхает, чертя пальцами непонятные узоры по стеклу.

– А ты… ты правда думаешь, что я её бил?

– Не-а, – говорю я, смущаясь за нас обоих. Порой я просто забываю о том, как глубоко его ранит любое моё слово. По его осанке видно, как он пытается оградиться от подобного воздействия, но не в силах этого сделать. Пытаясь придать голосу беспечность, я заверяю: – Конечно, нет – сожалею, что я вообще это ляпнул. Вы, сэр, отнюдь не маленький пушистый зайчик, однако я не вижу в вас жестокости.

Азотеги кивает, но угрюмое настроение его не покидает, так что я пихаю его плечом в надежде хоть немного подбодрить.

– Ну же, – радостно бросаю я, – нам ещё предстоит выволочка от королевы. Не всем дарована такая привилегия, знаете ли.

– Не дождусь этой светлой минуты. – Однако же на сей раз при взгляде на меня он еле заметно улыбается.


***

Королевский тронный зал являет собой совершенно невероятное зрелище: сплошь роспись и сине-золотая мозаика. От самого входа до подножия сверкающего позолотой трона по тёмному полу тянется ковер, также золотой. Я словно иду по устланному водорослями морскому дну на встречу с русалкой. От всего этого великолепия мне не по себе, но, чёрт меня побери, это стоит видеть.

Да и сама королева опрокидывает любые ожидания. Даже по её сидящей фигуре видно, что она не уступит мне ростом, а испытующий взгляд глаз цвета морской волны так и проникает в самую душу, словно плавник сквозь волны. Однако её простое бурое платье не изысканнее пресловутых водорослей, столь же строгое и безыскусное, как её лицо. Тусклый тёмно-русый цвет её волос не позволяет забыть о том, что она – когда того требуют обстоятельства – тоже воин.

У её ног сидит Имоджена, картинно распустив юбки по полу, и сияет подобно жемчужине на фоне мрачного облачения королевы. Не познакомься я с ней ранее, я бы решил, что она и есть королева, а женщина на троне – суровый визирь из сказок.

– Азотеги. – Низкий голос королевы раскатывается по залу, заглушая все прочие звуки. Его интонация – ну, владетельная, одним словом: повелительная, непререкаемая и страшно разочарованная.

На самом деле, даже странно, что мы одни в зале, не считая стражников: в её голосе столько желчи, что я почти ожидаю публичного поношения, вроде отсутствующего на бастионе флага – интересно, генерал думает о том же?

Он подходит к трону, опускаясь на одно колено. Поскольку никто не удосужился объяснить мне, как себя вести, я просто кланяюсь, потихоньку отползая назад.

– Госпожа, – произносит генерал с завидным спокойствием, – я принес вам вести о поражении у реки Зимородок.

Держу пари на что угодно, она и так об этом знала.

Королева барабанит пальцами по подлокотнику трона – тра-та-там, тра-та-там, не произнося ни слова – лишь смотрит на него, сердито нахмурившись.

Мгновения тянутся всё медленнее и мучительнее.

Имоджена переводит взгляд с одного на другую – ей всё это нравится явно не больше, чем прочим участникам немой сцены. Затем она расцветает в улыбке, прелестной, как весна, и ещё более неожиданной, и поднимает лицо к женщине на троне.

– Цзеса, – окликает она её певучим голосом.

Королева вздрагивает и оглядывается на неё, прищурившись.

– Сейчас не время, – бурчит она.

– Цзе-са! – Улыбка Имоджены расширяется вместе с глазами. Хоть убейте, в жизни не смогу представить её рядом с Азотеги.

Терпение королевы иссякает, и она склоняется над дамой, прожигая её взглядом. Это настоящая битва воли – гневное лицо против ясного. Но именно королева первой отводит глаза со вздохом.

– Ну ладно, – ворчит она, затем склоняется ниже и запечатлевает поцелуй на подставленных с готовностью губах. – Больше не буду его пытать. А теперь ступай, пока тебя не выдворили силой.

Имоджена тут же вскакивает на ноги и проплывает через зал, походя взъерошив волосы Азотеги.

Я же украдкой касаюсь подбородка, чтобы проверить, на месте ли моя челюсть.

– Итак, поведай же мне, доблестнейший из генералов, – вздыхает королева, откидываясь на спинку трона, – как нам оправиться от этого поражения.

Азотеги наконец распрямляет доселе покаянно склонённую спину, но остаётся на полу, подогнув под себя ноги.

– Мы восстановим равновесие сил, если возьмем один из их собственных фортов по южную сторону реки, госпожа, – говорит он, не тратя времени на хождение вокруг да около. – Устроим им свой Святой Антон у Лосиного Брода или Скалистого Форта.

– Рзалез двинется дальше на север, – резко качает головой королева, при этом блик света падает на тонкий металлический обруч, стягивающий тёмные волосы – тусклая медная корона под стать платью. – Сейчас ему нет дела до южных рубежей. Он только затем и форсировал горы на пути к Зимородку. Так что мы ничего не добьёмся, отыгрываясь подобным образом.

Постойте-ка – дзали навернули такой круг по горам, лишь бы обогнуть речку от силы сорока шагов в ширину? Я прижимаю руку к тыльной стороне шеи, стараясь не закатывать глаза слишком сильно.

– Быть может, он пойдёт на переговоры, если мы атакуем его непосредственные владения?

– Будем брать Рзалез? – фыркает королева и вновь барабанит по подлокотнику. – Будь мы на это способны, мы бы не просто вернули укрепления Зимородока – это положило бы конец всей Западной войне. Беда в том, что ради этого нам придется форсировать всей армией практически непроходимые горы. Это даже не обсуждается.

– Может… есть и другой путь, – медленно произносит Азотеги и тут же замолкает.

– Ну? – хмурится она в ожидании продолжения.

– Кэлентин, изволь.

Я чуть из шкуры не выпрыгиваю – вот уж не ожидал, что он ко мне обратится. Королева прошивает меня взглядом, задерживаясь на забинтованной ноге и руке на перевязи, извалянной в конском волосе форме и растрёпанных волосах. Вопреки всем ожиданиям, в её глазах нет предвзятости.

– Подойди, – велит она.

Я поспешно подчиняюсь и кланяюсь как можно ниже; что хорошо в сломанной руке – так это то, что она висит ровно под тем углом, который требуется для красивого поклона.

– Д-доброго утра, миледи королева, – выдавливаю я. – То есть, прошу прощения, Ваше Королевское Высочество.

Она умудряется выказать всю силу своего нетерпения лёгким движением двух пальцев.

– Прекрати суетиться. Я знаю, кто ты. Говори.

– Расскажи, как бы ты добирался до южных болот из Крика Чайки, – поясняет Азотеги.

Если в конце концов выяснится, что королева и генерал – тоже родственники, я не то чтобы сильно удивлюсь.

– По правде, Ваше Высочество, – начинаю я, стиснув кулак как можно сильнее, чтобы не поддаться соблазну хрустеть шеей, – «Пеламида» проделала бы этот путь за пару дней, а ведь это самый медленный из ваших боевых кораблей – ну, или был им.

– Гм. – Она некоторое время не отрывает взгляда от моего лица, затем её губы складываются в занятный изгиб. – Скажи-ка мне, фокус: можно ли погрузить на боевые корабли лошадей?

– Да, Ваше Высочество. Табуны не перелетели в Море Чаек над горами, Ваше Высочество. –Тысяча лошадей прибыла из равнинных городов на восток задолго до моего рождения, но ещё остались старые моряки, которые были тому свидетелями.

– Ха! Я начинаю понимать, о чём говорилось в твоём последнем письме, генерал. И сколько людей может вместить корабль?

– Полная команда составляет две сотни, Ваше Высочество. И восемьдесят человек сверх, если никто из них не сядет на весла. Разумеется, с лошадьми будет поменьше. Но это с расчётом на существующие корабли, Ваше Высочество – а ведь можно снарядить и покрупнее. К тому же, есть ещё рыболовецкие суда – они могут брать больше пассажиров при меньшей команде.

– Наколько?

– Где-то по двадцать каждая, Ваше Высочество. Но ведь в вашем королевстве, дайте подумать, не меньше двух сотен таких судов. Может, намного больше – мне не приходило в голову считать.

Она с улыбкой откидывает голову на спинку трона:

– Что ж, над этим стоит поразмыслить…


***

– Ну а потом она… потом королева сказала, что более глупой идеи в жизни не слышала, – говорю я, наклоняя голову, чтобы разглядеть, осталось ли в кружке хоть что-нибудь. Когда я сказал генералу, куда направляемся мы с Джарой, он ответил, что я могу идти куда мне вздумается, потому что он всё равно идёт на очередной совет, так что я могу не торопиться. Думаю, что он просто-напросто взревновал. – Сказала, что ей придется лично затаскивать каждого солдата на корабль или же наблюдать, как они дезертируют сотнями.

Джара икает, бросая на меня долгий взгляд, который, наверно, выглядел бы умудрённым, если бы не висящая на её носу капля эля.

– Ну, так это ж правда. Ещё какая.

– Ерунда, – добродушно парирую я. – Вот ты бы села на корабль, если бы я сказал тебе, что он воднобезопасный… водно… упорный?

– Нет. Нет и нет. – Дзалинка хмурится на собственную кружку и трясёт её, пока из неё не выплёскивается пена. – Ни за тебя, ни за всё золото мира, ни за… чёрт, как там дальше? Любовь, золото и колодец желаний…

– Не слыхал о таком.

Поскольку я не знаю города, а она никогда не бывала в таверне, мы просто выбираем самый привлекательный флаг – медведь, сцепившийся с белоносой акулой. Я тут же сообщаю трактирщику, что его акула неправильная, и он отвечает, что ему об этом твердит каждый моряк, так что я могу заткнуться и пить себе спокойно. Что мы и делаем.

Здесь темно, людно и шумно. Обширный очаг отгорожен решёткой – видимо, чтобы никто из наклюкавшихся посетителей туда не свалился. Мне тут нравится, хоть собравшаяся компания – почти сплошь мужики. Джара поначалу была настроена скептически, но после того, как несколько солдат угостили её кружечкой, она тоже быстро освоилась. Думаю, они не в курсе, что она – дзалинка: форму в темноте не разглядеть. Чёрт, да с той широкой шляпой, которую она напялила, чтобы скрыть подпалённую шевелюру, не разберёшь даже, что она девушка.

Как бы то ни было, я наконец в таверне, и благодаря тому кристаллу – или как там его – о котором рассказала Джара, могу вволю напиваться, пока генерал просиживает штаны на очередном утомительном совете. Более того, на дне моей кружки и впрямь что-то плещется. В принципе, я могу отнести остатки генералу чисто из милосердия. Сделав пробный глоток, я перекатываю его во рту; по правде, на вкус это сущая перебродившая моча, так что вряд ли ему понравится. Проглотив, я спрашиваю:

– Так почему нет?

– Не хватает любви. – Она испускает тяжёлый вздох из самой глубины души, роняя голову на стол. – Вообще никаких ухажёров. У вас на лодке есть симпатичные парни? Может, я бы тогда и согласилась.

– Ни одного? – поражаюсь я. – Шлёпни меня селедкой и назови меня Салли! Мы могли бы взойти на корабль вместе. Ну… или побыть вместе вне него. – Ухмыляясь, я наклоняюсь вперёд и тыкаю её в плечо: – Эй, порой говорят, что я симпатичный.

Она отпихивает мою руку, прикрыв глаза.

– Три раза «ха». Да будь ты хоть воплощением Азедрисикаля. Папаша меня во сне прирежет. И как я тогда найду себе мужа?

Теперь в моей кружке уж точно пусто. По счастью, мальчишка-разносчик ставит мне следующую, прежде чем я начинаю страдать всерьёз. И это хорошо, потому что разговор человека и дзали без всухую невозможен.

– Дай-ка я угадаю, – протягиваю я после очередного глотка, – ему не нравятся блондины?

– О, нет, он лю-у-убит блондинов.

– Знаю, – нетвёрдо отвечаю я. – То есть, не это, я имею в виду… а что там я имел в виду? А, ну да, это всё потому, что я – человек. Или рыбак. Или не ненавижу воду. Думаю, твоему отцу будет по фигу, блондин я там, синий или фиолетовый в крапинку, если я попытаюсь ухлёстывать за его дочерью. Гм. Прошу прощения.

– А ведь раньше я носила серёжки и всё такое, – жалуется Джара, уткнувшись носом в сгиб локтя. – А теперь вместо них я ношу шлем.

Я хлопаю глазами, пытаясь понять, в какой момент упустил нить беседы.

– Чего?

– Серёжки. – Она прищипывает мочки ушей, чтобы продемонстрировать крохотные тёмные гвоздики. – Люди их надевают, чтобы показать, что они в поиске. Мои люди. Ну а вы что делаете, чтобы дать девушке понять, что имеете на неё виды?

– Как сказать, – отвечаю я. Дворянка она там или нет, с ней говорить о таких вещах куда проще, чем с верховым генералом, однако же я так и не уяснил, какие темы для дзали запретны, а какие – нет. – Можно так, а можно эдак…

– Ну дава-а-ай. – Она пару раз пихает меня локтем.

– Ой! Хорошо. Можно сказать ей, что она хорошенькая, поцеловать разок-другой, угостить выпивкой. Это действует… иногда. Думаю, что и с мужчинами должно сработать.

Джара внезапно вскидывается и склоняется ко мне, подозрительно прищурившись.

– Ты ведь шутишь насчёт меня, верно? Ты меня не целовал, но угостил выпивкой…

Так, пора давать задний ход, причём срочно. Случается, что мужчин бичуют за то, что они заигрывали с благородной девушкой, которая сочла себя оскорблённой; мне стоило вспомнить об этом, прежде чем начинать. Я воздвигаю между нами кружку и широкую улыбку.

– Разумеется, шучу! Дзалинка и человек, э? Леди и бедняк?

Она вновь оседает на стуле, сердито глядя на меня.

– Что за бред сивой кобылы! Я бы не прочь подцепить человека, если найду достойного внимания. Без обид. Но никто из нас не станет спать с фокусом. Вот потому-то отец меня прибьё-о-от…

– Ну да, потому что дзали ничего не имеют против людей, – кисло отвечаю я. – Если ещё хоть кто-нибудь начнет мне улыбаться, будто я говорящий пёс…

– О-о-ох, ты о том, что они обращаются с тобой, будто тебе тридцать? Прости, дорогуша, – передразнивает она, скаля зубы, – не думаю, что ты готова для настоящего боя. Может, потренируешься ещё немножко? Блин. Так что не думай, будто ты первый в этой упряжке, матрос. Нет, это всё потому, что ты – фокус. Если кто-нибудь посмеет оскорбить тебя, то ему свернут шею. Но на самом-то деле любой из них хотел бы оказаться на твоем месте, из политических соображений, вот в чём штука. Так что они из кожи вон лезут, чтобы вежливостью довести тебя до ручки.

– Гадство какое, – вздыхаю я. – Выпьем же за то, чтобы давать в зубы любому, кто улыбнётся таким образом, вне зависимости от причин.

– Давай. – Мы чокаемся кружками и выпиваем.

– Ты, наверно, – начинает она, слегка запинаясь, – наверно, ты думаешь, что мы просто ужасны. Все ведут себя мерзко, и всё такое. Тебя, небось, всё тут достало?

– Здесь или в армии? – Я задумчиво морщу лоб. – Да не сказал бы. С одной стороны, застрять на суше – это и правда кошмар. С другой – сказать генералу, что иду выпить, и получить его напутствия и полные карманы золота в ответ – в этом что-то есть.

– А что в этом такого? – хмурится она.

– Может, для тебя и ничего, – отвечаю я, разглядывая её. – А для меня это страннее трёхголовой козы. Знаешь, не так это всё и плохо, даже если хочется порой дать в морду одному-другому стражнику…

– Моя мать сказала бы на это, что насилием ничего не решишь, – вздыхает Джара. – Ну а отец – выбирай свои битвы мудрее. А я думаю, что оба они неправы. Твоя точка зрения мне больше по душе. Надирать задницу всем.

– Даже мне? – Я надуваю губы поверх кружки.

– Не-э-э. Отец меня убьё-о-от. Он скажет, что это бесславная битва. Никакой чести – вот в чём проблема. Если кто-то собирается тебе наподдать, говоришь ему, что в этом нет чести – и всё тут.

– Честь, – фыркаю я. – Даже не начинай трали-вали на этот счёт – а то я скажу то, о чём сам потом пожалею.

– О-о-о, сожаления… Вот о чём я правда жалею – так это о том, что не нашла себе мужа до войны. Тогда я была хороша.

– Да ты и сейчас высший класс! – уверяю я. Она малость сникает, поэтому я улыбаюсь пошире и добавляю: – Настоящая принцесса.


– Никакая я не принцесса, – прищуривается она.

Поднабравшийся докер подваливает к нашему столу и шлёпает перед ней кружку с улыбкой, которую явно почитает неотразимой.

– Ты можешь стать моей принцессой.

– Проваливай, – одновременно отзываемся мы, и он уходит, бурча под нос.

– Слушай, ну хоть ты не повторяй за Алимом, – требует она, с силой тыкая меня острым пальцем в грудь. – Это просто подло. То, что моя мать крутит с королевой, ещё не делает меня принцессой!

Мой эль разливается на полстола, и я одновременно пытаюсь вытереть его рукавом и восстановить перехваченное дыхание.

– Чего? – наконец выдавливаю я.

– Ты ведь её видал? – спрашивает она, угрюмо помахивая кружкой. – Самая очаровательная женщина королевства – только это отовсюду и слышно. И жизнерадостная. Уж такая жизнерадостная. Не пойми меня неправильно, я тоже люблю радоваться жизни. Но чем больше ты расстроен, тем жизнерадостнее становится она. А если ты счастлив, то ей как-то не по себе. Представляешь, как это раздражает?

– Нет-нет-нет, – твержу я, когда ко мне возвращается способность говорить. – Я имею в виду, что это несколько неожиданно. Я бы в жизни такого не подумал, но, раз она – твоя мать, то, значит, твой отец…

Она очень медленно моргает.

– Мама не раз была замужем, – встревоженно отзывается она. – Не то, что я. Вот у неё проблем с мужчинами никогда не возникало. Или с женщинами. Я пока что не хочу жену, потому что сначала надо завести хотя бы одного ребенка. Я не очень привередлива. Наверно, хорошего чувства юмора будет достаточно. Ну, неплохо ещё, чтобы на него было приятно смотреть…

– Ты не ответила, – замечаю я, вцепившись в этот вопрос подобно устрице. – Генерал – твой?..

– Так, значит, он не сказал? – фыркает она. – Ну разумеется, дурачок. Неужто он похож на того, кто доверяет хоть кому-то, помимо собственной плоти и крови? Ха, да он даже этого не делает. Ты не обратил внимания, что он не познакомил тебя с моими братьями? Не-э-э, они для этого недостаточно хороши… – Она покрутила запястьем в воздухе, видимо, пытаясь тем самым изобразить, что значит для неё это слово. – Не, только я, единственная, кто пошёл в солдаты. Но это другое. Лично я не хочу замуж за солдата. Ты знаешь хоть одного приличного из них?

Я всё ещё пытаюсь свыкнуться с фактом, что у генерала вообще есть дети, не говоря о том, что одна из них сидит прямо передо мной.

– А сколько у него вообще?

– Э?

– Детей.

– А-а. Три. В смысле, не считая меня. Все от жены номер один, – она вздымает палец в воздух, – которая умерла. Она вроде как, была вполне себе ничего, но я её не знала. Все мои братья – порядочные лоботрясы. Ни одного ребёнка от жены номер два, – она отгибает второй палец, – которая с ним больше не разговаривает. Она живёт где-то за горами. Ну и я – от жены номер три, – к двум пальцам присоединяется третий, – которая теперь жена королевы. Как я и говорила.

– Ты – его дочь, – не перестаю удивляться я.

– Ну да, я ж сказала, – отвечает она, скроив гримасу. – И ты сам сказал, что я – высший класс, пусть и не в силах найти мужа. Так… быть может, мой отец не столь уж безнадёжен? – Она улыбается загадочной улыбкой – совсем как кузина Эмилия, когда хочет, чтобы я поддержал её в разговоре, к которому и не прислушивался.

– Да я и не говорил такого, – хмурясь, я отхлебываю эль. – Хотя не прочь узнать, что бы на это сказали его жены. Я имею в виду, что, пожалуй, он далеко не самая приветливая личность и ненавидит море, как и все вы, но временами вполне он себе ничего, когда сам того захочет.

– Вот как, – фыркает она. – Он от тебя бе-э-эз ума, а ты заявляешь, что богатейший и талантливейший мужчина нашего королевства – «вполне ничего». – Джара вновь вздыхает. – Хотела бы я, чтоб по мне так кто-нибудь с ума-а-а сходил.

– Разумеется, он без ума, – ворчу я в ответ. – Я так понял, этим все вектора страдают. Один взгляд – и, та-дам, прощай, разум. А если у него и есть какие-либо особые таланты, помимо потрясного хука левой, то я не в курсе.

Джара кладёт подбородок на ладонь и мечтательно улыбается, глядя в пространство.

– Лично я не гонюсь за богатством. Сразу так и скажу – мол, у меня самой денег предостаточно. С тебя – мёд, с меня – доход. Устроим пикник. Давно хотела.

Я потираю лоб, глядя в свою кружку, и пытаюсь вспомнить, сколько уже выдул.

– С твоим отцом?

– Не-э-эт, балда. С ухажёром. Мой отец не переносит мёд. И он обалденно талантлив. Полевые сражения, по тысяче с каждой стороны – он выиграет всякое. И победит кого угодно, кроме Аджакса – любым другим он поле выметет. Ты просто застал его сложный период. Он может балансировать мечом на подбородке, но не любит этого демонстрировать. Однако в моём детстве делал так, чтобы рассмешить меня. Все мои братья и сёстры были слишком взрослыми, чтобы со мной играть.

– Наверно, это было тоскливо. Мы с кузенами и кузинами всегда играли вместе. – Я морщу лоб, силясь сосредоточиться, и наконец признаю: – Нет, не могу представить его за этим занятием.

– Ясное дело! Однако так и было. Если что-то нужно – он берёт и делает. И не жалуется при этом. Можешь подлавливать его сколько угодно, и всё-таки не дождёшься. – Она вздыхает, добавляя: – На самом деле, это здорово. Думаю, мне понравился бы парень, который никогда не жалуется. Ты таких знаешь?

– Ты же вроде говорила, что не привередлива?

– Фр-р. Ну и что такого в том, чтобы стремиться к лучшему? Вот мой отец – он всегда стремится к идеалу. Ты попадаешь всего на волосок от цели – и на тебе, он опять недоволен. Он просто ненавидит мятую одежду, беспорядок и всё такое.

Я бросаю взгляд на собственную тунику, видавшую лучшие времена.

– Ну тогда, должно быть, я его и правда с ума свожу.

– Ну да. Согласно моей теории, ты вмещаешь в себя столько вещей, которые он ненавидит, что они попросту нейтрализуют друг друга. – Она вновь рисует круги, затем пытается крутануть кружку.

– Гы-ы, вот спасибо.

– Не-э-э, я ж не говорю, что это плохо. Кроме того, сама я думаю, что ты вполне себе ничего. – Она ухмыляется и несколько раз тычет меня в бок. – Особенно для светловолосого человеческого матросского голодранца. Ты заставляешь его думать. И он стал гораздо приветливее с тех пор, как ты у него появился.

– Это всё потому, что он спятил.

– Тебе просто нравится так думать. – Внезапно она фыркает, заявляя: – Да чего тебе не хватает, скажи на милость? Отец, он… ну, хорошо, с чувством юмора у него и правда туговато. Но зато он красивый. Правда ведь?

– Мне-то почём знать? Я в таких вещах не разбираюсь. – Хоть я уже порядком выпил, видимо, этого всё же недостаточно.

– Пра-а-а-а-авда? Ну так давай потренируемся. Вон тот парень, – она указывает на стол у дверей; по счастью, ни один из сидящих за ним не смотрит в нашу сторону, – он красивый?

– Джара, – устало отзываюсь я, – мне по барабану.

– Да нет, он вон там – ты даже не смотришь! – Наконец она теряет терпение и, схватив меня за волосы, разворачивает мою голову в ту сторону.

– Грудь маловата, – бросаю я, морщась от боли.

Джара хмурится и отпускает мои космы, затем, склонив голову, созерцает себя критическим взглядом.

– Да и у меня не то чтобы очень, – выносит она вердикт. – Но ты на неё и не смотрел, когда сказал, что я симпатичная. Так что насчёт него?

Я почитаю за нужное сдаться, чем препираться весь вечер, и со вздохом начинаю:

– Ну ладно. Вон тот, черноволосый? – Он хотя бы веселится от души, заходясь хохотом в попытках закончить шутку. Его друзьям, похоже, не так смешно. – Его глаза ничего. – Чёрные, под стать волосам, они напоминают мне о доме, хотя его кожа для этого слишком бледная. Однако одних глаз вполне достаточно: хоть какое-то разнообразие после зелёных, которые я бессменно созерцаю последние недели.

– Вообще-то я не о нём, хотя он тоже неплох. Я о рыжем.

Тот со скучающим видом сидит напротив тёмноволосого и хмурится, склонив голову на плечо. Я не вижу в нём ровным счётом ничего привлекательного и делюсь этим наблюдением. Затем ухмыляюсь, пихая её в бок:

– Кислый, рыжий, вечно всем недовольный – никого тебе не напоминает?

– Ох, даже не шути об этом, – бурчит она. – Я его просто ненавижу. Всегда-а-а его ненавидела. Он такой… ох. Отец…

– …меня убьё-о-о-о-от, – заканчиваем мы хором. Я откидываюсь, самозабвенно хохоча, и вдруг осознаю одну вещь.

– У меня никогда не было такого друга, как ты, – изрекаю я, поражённый собственным признанием. – Ну, не считая родственников.

– А я говорила, что я… – Джара машет рукой, затем падает лицом на стол и начинает похрапывать.


***

Позже тем вечером, оттащив Джару к баракам, я тщетно пытаюсь вспомнить путь, которым мы шли, в конечном счёте нахожу нашу комнату лишь милостью святых и проскальзываю туда как можно тише, полагая, что генерал уже спит. Однако он стоит у открытого окна, созерцая ночной город.

– Сэр? – удивлённо бормочу я.

Он тут же оборачивается. Луна озаряет половину лица, превращая его в создание из тьмы и света, ночной бриз колышет короткие пряди.

«Красивый ли он?» – невольно думаю я, глядя на него. А какое мне до этого дело? Сам не знаю.

– Извини, – тихо говорит он. – Я правда собирался лечь – так что и впредь не беспокойся о времени. Просто не мог заснуть.

– Как скажете, сэр.

Лично я только и мечтаю добраться до кровати, так что, не мешкая, пересекаю комнату, разуваюсь и падаю на перину из гусиного пуха.

– Ты разишь моим титулом, будто молотом. – Он разворачивается, облокотившись на подоконник, так что теперь виден лишь тёмный силуэт. – И каждый удар приходится по мне. Хотел бы я, чтобы ты не нуждался в подобном орудии.

Быть может, генерал тоже успел приложиться к стратегическим запасам в каком-нибудь из его сундуков? Многовато разговоров и выпивки для одного дня – и всё же я честно пытаюсь сморгнуть застящую взор дымку.

– Простите, – искренне отзываюсь я. – Но в моём арсенале не так уж много оружия.

– Да уж, твоя судьба оказалась неважным кузнецом… Прости меня – если это помогает тебе держаться, или просто просится на язык – можешь называть меня сколь угодно неприятными эпитетами.

– Лучше не буду, – зеваю я. – Обычно я славный парень, знаете ли. Просто вся эта несуразица сбивает меня с толку. Кстати, об этом… Джара сказала мне. О вас обоих, я имею в виду.

– Странно, что ты не прослышал об этом раньше. Хоть я всячески стараюсь, чтобы наши имена не связывали, и Джара могла сама прокладывать себе дорогу, это всё равно выходит наружу.

– Ну да. Ясно. Но ты мне не сказал.

– Я… да, верно. И за это я тоже извиняюсь.

– Ты не можешь извиняться за то, что не сказал мне что-то, не говоря при этом, почему, – замечаю я, мужественно борясь с дремотой. – Мне, в смысле. Ведь я едва ли способен повлиять на её карьеру.

– Боюсь, ответ глупый, но простой. – Он наконец отходит от окна, тут же растворяясь в тени своей кровати. – Мне просто не хотелось, чтобы ты об этом узнал. Я думал, что, живя рядом с тем, кто ничего не знает о моём прошлом… ну, мне казалось, что ты поможешь мне забыть о нём.

Я стараюсь разглядеть его, но темнота, расстояние и эль – всё против меня.

– Ни одна река не в силах смыть прошлого – так мне всегда говорили.

– Похоже, так и есть, – тяжело вздыхает он во тьме ночи.


Примечание переводчиков:

[1] Здоров как бык – в оригинале fit as a fiddle – в пер. с англ. «здоров как скрипач (скрипка)».

Следующая глава