Июль. Самый что ни на есть разыюлистый июль с вездесущим тополиным пухом, удушающей жарой, бурными, но не приносящими облегчения ливнями и эскимо «Вечерний Екатеринбург» по акции.
А в екатеринбургском театре оперы и балета (который в процессе ребрендинга переименовали в Урал Опера Балет, то есть, простите, в Ural Opera Ballet, что, с одной стороны, конечно, указывает на то, что старый добрый оперный растёт и развивается, но, с другой стороны, представляет собой просто набор слов) открылась продажа билетов на новогодние концерты, и я в раздрае. Я не готова. Я не могу планировать зимний праздник в такой атмосфере. Да я, если честно, в целом не готова планировать свою жизнь на полгода вперёд: вдруг меня не будет? вдруг Екатеринбурга не будет? вдруг не будет зимы? Что угодно может пойти не так; например, мне не захочется праздника.
Кто все эти люди, в июле раскупающие билеты на зимние представления, в каком мире они живут?
Вчера я собиралась лечь пораньше, воскресенье, как-никак, но дождь пошёл чуть ли не в ту же минуту, как я раскрыла давно желанную и совсем недавно обретённую книгу Чета ван Дузера про морских чудовищ на старинных картах, и сначала я немного потерялась во времени и пространстве (и сносках), а потом ужасно захотела кефира со сладкой булкой. Булки дома не нашлось, только зачерствевшая горбушка чиабатты, и я очень романтично сжевала её под кефир, глядя в мокрую заоконную тьму, что естественным образом повлекло за собой размышления о бренности всего сущего, скорбях земной юдоли и моём собственном жалком существовании, которое я влачу так уныло, так бесцельно и уже так долго. Грустить и жалеть себя ─ слаще любой булки или даже пирожного, и, главное, предаваться этому занятию можно бесконечно.
В общем, я опять не выспалась.
Полночи искала стихотворение Омара Хайяма в сборнике хайку, и то, что занималась я этим не наяву, а во сне, абсурдности происходившего ничуть не умалило: вот зачем мне сдалось искать рубаи, которые я наизусть помню?
В пекарне: женщина хотела купить маленькому ребёнку шаньгу с картошкой; маленький ребёнок хотел круассан с шоколадом. Это была битва с заведомо предрешённым исходом.
Июнь вспомнил, что он лето, и под конец вжарил со всей силы. Я согрелась, перестала кашлять, и теперь, разумеется, подыхаю. В такую погоду лежать бы в зелёной тени в обнимку с толстым фэнтезийным романом (у меня есть!) и лениво собираться купить мороженого на завтрак; или хотя бы просто из квартиры не выходить, но увы.
Мороженое на завтрак, впрочем, никто не отменял. Во дворе яростно цветёт шиповник, в городе ─ всё: разноцветные наряды, разноцветные волосы, разноцветные татуировки. Летние люди.
«Loch Lomond» — печальная, нежная, очень красивая баллада, но в чьём бы исполнении я её ни услышала, на память неизменно приходит «Дядя Фред в весеннее время» Вудхауза и рушит, зараза, всё лирическое настроение.
— Поражаюсь иронии судьбы, — отвечал граф. — Бушует беда, звонят врачам, стелят постели, ставят компрессы, а два молодых человека беспечно играют на бильярде. Поневоле припомнишь пожар Рима.
— Э? — повторил лорд Бошем.
— Кто-то заболел? — спросил Мартышка. — Не Бакстер?
— Я бы не назвал это болезнью, — ответил ему дядя. — В него швырнули яйцо. Но герцог… Швырял он и, размахнувшись свыше меры, вывихнул предплечье. Когда я его покинул, руку подвязали, пострадавший пил ячменную воду.
— Вот это да! — отозвался лорд Бошем. — Прямо сказать, не повезло.
— Да, он испытывает немалые муки.
— Наверное, отделал Бакстера как следует? — с надеждой спросил Мартышка.
— Вот именно. Признаюсь, уважение мое возросло. Есть еще что-то такое в старой аристократии! Троцкому в жизни не попасть яйцом в секретаря.
Лорд Бошем попытался глубже проникнуть в проблему.
— А почему, — спросил он, — Данстабл швыряется яйцами?
— Так я и думал, что вы спросите, — одобрил его лорд Икенхем. — Все двигалось к этому с неотступностью греческой трагедии. По-видимому, один садовник привержен к стихам Роберта Бернса о берегах Лох-Ломонда. Он свистит их и даже поет под окном у герцога. Тот затаился, подстерегая его с целой корзиной яиц. Сегодня по неведомой причине, стихи эти запел Бакстер. Мы с герцогом толковали о том, о сем, когда услышали его голос, и герцог, словно цирковой тюлень, нырнул в гардероб, а вынырнул — с корзинкой. Необходимо пояснить, что он предубежден против самой песни. Судя по всему, его чувствительный слух оскорбляет неточная рифма, вернее — ее отсутствие. И впрямь, что это такое? «Приду-у-у» — «Лох-Ломонда»! А может, «приду» — «берегу»? Как посмотреть… Конечно, в его годы небезопасно швыряться яйцами. Знал бы — предупредил бы, но…
Аккурат перед праздничными выходными я подхватила какой-то исключительно зловредный вирус, и всё воскресенье проспала с перерывами на сморкание, кашляние и чихание, а в понедельник и вторник сморкалась, кашляла и чихала с перерывами на сон.
Не так обидно за эти три дня, как за вечер среды, когда я прикинула, что вполне в состоянии после работы одолеть одну остановку до метро и, закинувшись холлсовскими леденцами, провести три часа в кинозале, но вот перспектива потом в одиннадцатом часу пилить до дома меня, мягко говоря, не греет. И ничто другое не согреет тоже, потому что после отключения отопления исчезла и горячая горячая вода, бывает только холодная горячая вода и горячая вода комнатной температуры, а в квартире холодно.
Вот так я не посмотрела «Макбета». Сейчас, очухавшись немного, конечно, жалею, тем более что в начале июня я по схожей причине упустила «Укрощение строптивой», ту самую постановку, на которую один раз уже не попала, ─ лежала, замотавшись в одеяло, и скулила только от мысли, что придётся ехать с пересадкой на другой конец города.
Не получилось из меня героини в обычной жизни, в общем. Даже ради Шекспира.
В июле обещают ещё одного «Макбета», уже другого, но я даже не загадываю. Я очень ждала этого и «Укрощение строптивой», так сильно предвкушала, что, когда не вышло, ощущение осталось такое, будто я лишилась чего-то, уже мне принадлежавшего, а не просто провела без развлечений пару вечеров, как я обычно их провожу.
Будто мне нечем себя занять; вон, квартира с прошлой недели стоит неприбранная, и нужно забрать из пункта выдачи заказов мою новую обувь, пока она там совсем пылью не покрылась. А я всё ещё Человек-Сопля, силой насморочного хрюкотанья способный посрамить трубы иерихонские.
Из-за футбольного (футбольного же?) чемпионата в городе усилили меры безопасности. В метро охрана, обязательное просвечивание клади крупнее клатча, толпы и ощутимо концентрирующаяся в воздухе ненависть опаздывающих на работу. Чтобы не попадать в самую толчею, нужно выходить пораньше ─ а у меня и так обычно минут 15-20 в запасе на случай, если вдруг понадобится обойти капитальную лужу, сунуть нос в цветущий куст или в очередной раз проникнуться бренностью всего сущего ─ и это «ещё пораньше» вдохновляет добавить немного ненависти лично от себя, так что по мере сил и я участвую в создании общей атмосферы безопасности.
Обжаренный в соли миндаль в скорлупе. Зачем я его попробовала. Вся жизнь поделилась на две фазы: есть миндаль ─ благодать и лепота, нет миндаля ─ тлен и безысходность. На прошлой неделе купила сразу килограмм с надеждой наесться вволю и попуститься уже, но, видимо, это так не работает. Какая нелепая зависимость.
На предыдущей работе была возможность покупать чай и кофе с большой уценкой, на этой время от времени перепадают разные бесплатные мелочи с плеча отдела маркетинга: на моей памяти раздавали парфюмерные тестеры, блеск для губ, тушь, вчера вот были лаки для ногтей. По закону вероятности однажды должны принести что-нибудь действительно нужное.
Лучшее
Материалы сайта предназначены для лиц старше 16 лет (16+)