Лучшее за всё время
Psoj_i_Sysoj, блог «Логово Псоя и Сысоя»
Система «Спаси-Себя-Сам» для Главного Злодея. Глава 83. Пик противостояния Бин-мэй и Бин-гэ. Часть 2
Предыдущая глава
Первым, кого Шэнь Цинцю увидел на следующий день, открыв глаза, был всё ещё покоящийся в его объятиях Ло Бинхэ.
Краски отчасти вернулись на его бледное лицо, так что он выглядел гораздо лучше, чем прошлой ночью. В Шэнь Цинцю, напротив, не осталось ни следа бодрости, которая не покидала его до того самого момента, как он уснул, чтобы пробудиться совершенно измотанным и со словно забитой ватой головой.
Хотя стоило ли удивляться этому после того, как он всю ночь передавал духовную энергию Ло Бинхэ, пока наконец не отключился?
читать дальшеРесницы Ло Бинхэ медленно приподнялись, и он уставил на Шэнь Цинцю взгляд, в котором бушевала настоящая буря противоречивых чувств, а затем неторопливым жестом убрал от себя руки заклинателя.
Это движение наконец пробудило Шэнь Цинцю, чем и воспользовался Ло Бинхэ, чтобы выбраться из постели.
Это мало сказать, что озадачило Шэнь Цинцю: с каких это пор его ученик, которого прежде никакими силами было не выпихнуть из постели, вылетает из неё без малейшей причины, будто ошпаренный?
— Чего ради ты вскочил ни свет ни заря? — нахмурился он, надавив на переносицу [1]. — Решил сделать завтрак? Не утруждай себя этим сегодня.
На Ло Бинхэ по-прежнему была лишь тонкая нижняя рубаха, из-за распахнутого ворота которой виднелось перекрестье шрамов, уже начинающих затягиваться, оставляя по себе лишь бледные следы: Шэнь Цинцю готов был поспорить, что к концу дня пропадут и они. Голое тело проглядывало и в разрывах ткани — что же до верхнего платья, то оно окончательно пришло в негодность.
— Твоя старая одежда по-прежнему хранится в задней комнате, — предложил ученику Шэнь Цинцю. — Инъин и прочие её не трогали.
Скрывшись за ширмой, Ло Бинхэ поспешил туда.
Его взору открылся целый маленький мир: стол, стулья, кровать, шкаф, полки — всё из бамбука, и нигде ни пылинки. У постели имелся даже прикроватный столик. Свитки разложены в идеальном порядке, кисти — по цветам и длине. Открыв дверь шкафчика, он нашел там аккуратные стопки белых одеяний, над которыми висели поясные нефритовые подвески [2].
Тем временем Шэнь Цинцю неторопливо уселся, спустив ноги на пол, и принялся массировать виски, оглядываясь в поисках обуви.
Из-за того, что ему не удалось толком выспаться, в душе подспудно нарастало раздражение.
Этот сон всё длился и длился, воскрешая события далёкого прошлого.
Даже та позорная история в городе Шуанху, куда он отправился, чтобы разобраться с Кожеделом, и та всплыла! Чёрт, да он даже сны как-то умудрялся видеть в этом тягомотном сне!
Все события этой его жизни, от собрания Союза бессмертных и чумы Цзиньланя до смерти в Хуаюэ и Священного мавзолея вспыхивали перед его глазами, словно картинки в фонаре-калейдоскопе [3] — в особенности допекали эпизоды, где он, измордованный, блевал кровью, а на его теле колосились побеги цинсы…
В его бедную голову разом набилось столько снов, что ей впору лопнуть!
Должно быть, всему виной то, что заснул, передавая духовную энергию Ло Бинхэ: если его разум нестабилен, то и спящий рядом мог пострадать от этого.
Ло Бинхэ, переодевшись, вернулся, а Шэнь Цинцю всё ещё пребывал в бесплодных поисках своей обуви. Плюнув на это бесполезное начинание, он поманил ученика и, когда тот приблизился, притянул его к себе.
— Что ты собираешься делать? — не поддаваясь, бросил Ло Бинхэ, вскинув брови.
— А ты как думаешь? — парировал Шэнь Цинцю, извлекая из-под подушки ленту для волос и деревянный гребень.
Тогда Ло Бинхэ послушно уселся перед учителем, продолжая вертеться по сторонам.
— Что это ты там высматриваешь? — походя бросил Шэнь Цинцю, расчёсывая ему волосы.
Хоть лёд настороженности не желал таять в глазах Ло Бинхэ, его тон несколько смягчился:
— Навещая пик Цинцзин в последние годы, я всякий раз так торопился, что не имел возможности толком осмотреться.
Зажав ленту во рту, Шэнь Цинцю улучил момент, чтобы украдкой заплести ученику косичку.
— Ну так теперь насмотришься вволю, — бросил он. — Я прогуляюсь на пик Байчжань и велю Лю Цингэ приструнить своих обормотов. Где это видано, чтобы адептов Цинцзин гоняли с их собственного пика!
Помедлив, Ло Бинхэ медленно повернулся. Раздвинув губы в улыбке, он мягко окликнул его:
— Учитель?
— Гм?
— Учитель.
— Гм.
Он произносил это так, словно впервые решился обратиться к Шэнь Цинцю подобным образом. Произнося это так и эдак, он всякий раз получал ответ, и, казалось, это лишь сильнее его распаляло. Наконец, не выдержав, Шэнь Цинцю подхватил веер и легонько шлёпнул ученика по затылку:
— Что это ты заладил? Одного раза вполне достаточно. Не строй из себя пятилетку.
От этого удара лицо Ло Бинхэ потемнело, но он мигом взял себя в руки.
— Учителю плохо спалось? — спросил он с лёгкой улыбкой, отводя взгляд.
«А ты как думаешь — когда всю ночь прижимаюсь к тебе, как тут поспишь нормально?» — выругался про себя Шэнь Цинцю, вслух же бросил с безразличной интонацией:
— Просто снилось кое-что из прошлого.
— Может, следующей ночью мне стоит обнять учителя, чтобы ему спалось лучше? — невинно предложил его ученик.
Вот уж воистину надо быть Ло Бинхэ, чтобы как ни в чём не бывало молоть подобные вещи. Закончив с причёской ученика, Шэнь Цинцю похлопал его по макушке, прежде чем спихнуть с кровати:
— Ступай, ступай!
После этого он и вправду отправился на пик Байчжань, как обещал.
Поскольку Шэнь Цинцю давно протоптал сюда дорожку [4], ему не требовалось посылать визитную карточку [5], чтобы посетить местного горного лорда. Приведя себя в порядок и проглотив пару ложек каши, которую подал Мин Фань, он отбыл, велев Ло Бинхэ «послушно дожидаться возвращения этого учителя». Но пожелает ли этот ученик подчиниться, вот в чём вопрос?
Стоило Ло Бинхэ открыть дверь, как к нему бросилась миниатюрная фигурка в оранжевом одеянии. Присмотревшись, Ло Бинхэ расплылся во фривольной [6] улыбке:
— Инъин.
Мог ли он предвидеть, что при этих словах Нин Инъин вздрогнет, побледнев от испуга?
— А-Ло, что с тобой случилось? Ты не ударился головой? Почему ты меня так называешь? Что ещё за Инъин? Право, это звучит жутко!
Ло Бинхэ так растерялся, что не нашёлся с ответом.
На лице Нин Инъин отразился пущий ужас:
— Почему ты больше не зовешь меня шицзе Нин?
— Шицзе Нин, — выдавил Ло Бинхэ сквозь стиснутые зубы, и девушка вздохнула с облегчением.
— Вот так и следует, — наставительно велела она, похлопав себя по груди. — Это так не похоже на тебя — называть меня иначе ни с того, ни с сего. Пусть учитель и выделяет [7] тебя, это не значит, что тебе больше не нужно отдавать дань уважения старшим. Только так мы сохраним честь нашего пика и докажем, что усилия учителя не пропали впустую.
При этих словах на лбу Ло Бинхэ вспучились вены. Не выдержав, он оборвал Нин Инъин.
— Я должен кое-что спросить у тебя.
На лице девушки появилась понимающая улыбка.
Широким жестом вручив ему метёлку для пыли и метлу, она бросила:
— Шицзе уже знает. Держи.
Ло Бинхэ вновь утратил дар речи, от неожиданности безропотно приняв эти «подношения».
— А-Ло, прошу, не смущайся так, — прочувствованно заявила ему Нин Инъин, как только они скрылись в стенах Бамбуковой хижины. — Я знаю, что тебе всегда нравилось единолично прибирать дом учителя. Поскольку тебя с учителем так долго не было, нам с дашисюном [8] ничего не оставалось, кроме как делать это самим, однако теперь, когда ты вернулся, шицзе не станет тебе мешать, отнимая у тебя любимое дело. Шицзе все понимает.
«Что ты там понимаешь?» — чуть не вырвалось у окончательно сбитого с толку Ло Бинхэ.
Не говоря ни слова, он развернулся, чтобы отправиться на пик Сяньшу.
Его адепты всегда привечали Ло Бинхэ, где бы им ни доводилось встретиться.
В прошлом Шэнь Цинцю нередко посылал его сюда с различными поручениями: доставить сообщение, пригласить кого-то или что-то одолжить — так что его там все знали в лицо.
Что греха таить, адепты мужского пола со всех пиков норовили всеми правдами и неправдами [9] забрести на Сяньшу, чтобы хоть одним глазком взглянуть на обитающих там сказочных красавиц, и большинство из них лелеяло мечту добраться до купальни. Стоит ли говорить, что подобные поползновения заканчивались тем, что воздушные создания у… [пи-и-и] [10] их до смерти своими чересчур материальными мечами. Лишь Ло Бинхэ никогда не выходил за рамки безупречной вежливости, держась от прелестниц пика Сяньшу на почтительном расстоянии, так что постепенно завоевал в их кругах репутацию весьма достойного молодого человека – благодаря этому ему даже дозволялось дожидаться во внутренних покоях.
— Шисюн Ло, — отвесила ему почтительный поклон скрывающаяся за вуалью Лю Минъянь. Не успел он ответить, как она предположила: — Полагаю, шисюн Ло посетил нас по поручению шибо Шэня, чтобы пригласить моего учителя? Прошу обождать минутку, я тотчас вернусь, как только устрою наших сотоварищей [11], прибывших с вершины Тяньи.
Само собой, этими сотоварищами оказались те самые три даоски.
Обступив Лю Минъянь, словно три прелестных лазоревых цветка — белый лотос в изысканном букете, они, зардевшись, во все глаза уставились на Ло Бинхэ. Обменявшись смущёнными шёпотками, они принялись игриво переминаться с ноги на ногу. Так, словно покачивающиеся на ветру цветочки, они и скрылись во внутренних покоях, оставив Ло Бинхэ терпеливо дожидаться возвращения Лю Минъянь.
Потоптавшись на месте, он обратил внимание на книгу, выглядывающую из-под груды свитков на столе — девушка явно засунула её туда в спешке.
Выходит, даже у Лю Минъянь есть что скрывать.
Как ни в чём не бывало вытащив книжицу на свет, он окинул её беглым взглядом, найдя обложку чересчур кричащей, а три иероглифа, составляющих название — ещё более вычурными, чем подпись автора. Ло Бинхэ неодобрительно нахмурился, но, разобрав подпись автора — Люсу Мяньхуа [12] — с улыбкой открыл книжицу.
***
Когда Шэнь Цинцю вернулся после разговора по душам за чашкой чая на пике Байчжань, Ло Бинхэ уже дожидался его в Бамбуковой хижине. Едва переступив через порог, заклинатель ощутил направленный на него взгляд, обжигающий подобно двум лучам лазера.
Шэнь Цинцю осёкся, мельком подумав: «И почему мне так боязно закрывать дверь?» =口=
Откинувшийся на кровати Ло Бинхэ с улыбкой обратился к нему:
— В чём дело? Почему учитель не хочет подойти?
В мягком голосе читался лёгкий упрёк, но во взгляде сквозило совсем иное.
Не дождавшись реакции на свои слова, Ло Бинхэ неторопливо окинул учителя взглядом с ног до головы, будто видя его впервые в жизни — и словно желая снять с него кожу одними глазами.
Шэнь Цинцю был воистину прекрасно сложён: хорошо развитые, но не слишком широкие плечи, тонкая талия и длинные ноги. Все эти многослойные одеяния цвета цин прятали завидную фигуру — стройную, изящную и невероятно притягательную.
Да, так и есть — противостоять подобному обаянию непросто.
Наощупь закрыв дверь за спиной, Шэнь Цинцю успел сделать лишь пяток шагов, прежде чем очутился в объятиях Ло Бинхэ — хватка на его талии была прямо-таки железной.
Ладони Ло Бинхэ заскользили по его бокам, то поглаживая, то стискивая.
«Э-э, руки, руки! — пронеслось в сознании Шэнь Цинцю. — Эй, имей совесть! Куда руки тянешь?!»
Заклинатель в панике ухватился за запястья ученика. Воспользовавшись его замешательством, Ло Бинхэ мигом развернул его — и вот неведомо как Шэнь Цинцю очутился на коленях ученика с разведёнными в стороны бёдрами, полностью обездвиженный. Проведя рукой по шее, Ло Бинхэ силой развернул его голову, чтобы их губы соединились.
Шэнь Цинцю не осмеливался шелохнуться. Чёрт, да разве можно пошевелиться без последствий в эдакой-то позе?
На самом деле, они проделывали ещё и не такое – но то был особый случай: ради предотвращения подобной катастрофы можно отбросить чувство даже собственного достоинства и всякий стыд. С той поры за половину месяца, что Шэнь Цинцю провёл в Царстве демонов с Ло Бинхэ, тот — из чувства вины, стыда или уж неведомо по какой причине — никогда не переходил границ.
Но теперь вместе со временем и местом, казалось, переменилось и всё прочее, вновь становясь с ног на голову.
Солнце ещё даже не закатилось — кто же занимается подобным среди дня?
Или этот ребёнок уже не в силах сдерживать свои желания?
Шэнь Цинцю определённо не привык так вот обжиматься с людьми, пребывающими в полном сознании. Однако разум Ло Бинхэ напоминал ему тонкий фарфор: только тронь — разлетится вдребезги, так что не стоило рисковать, подвергая его новым ударам, и потому Шэнь Цинцю всё же решился ответить, медленно разомкнув губы.
Как ни странно, это тело, которое в течение всего периода, что в нём пребывал Шэнь Цинцю, казалось настолько напряженным и нечувствительным, что любое прикосновение вызывало дискомфорт — казалось, у него вовсе не было эрогенных зон — под лёгкими прикосновениями Ло Бинхэ начало отзываться вспышками жгучего желания.
С каких это пор Ло Бинхэ сделался таким опытным в этом вопросе?
Он ведь совсем недавно был девственником — разве нет?
Всего один-единственный раз — и то по наитию, а тут внезапно такое мастерство?
Где в этой жизни справедливость, а? Я вас спрашиваю, где?
То едва касаясь его губ, то впиваясь в них голодными укусами, Ло Бинхэ умело возбуждал его танцующим в его рту кончиком языка. Не в силах примериться к его ритму, Шэнь Цинцю начал задыхаться, но, стоило ему отпрянуть, как Ло Бинхэ тотчас притянул его обратно, углубив поцелуй ещё сильнее. Не в силах нормально вздохнуть, Шэнь Цинцю нахмурился, закрыв глаза, а потому не мог видеть вспышку злобы, промелькнувшую в глазах Ло Бинхэ.
С трудом удерживаясь на бёдрах ученика, Шэнь Цинцю подсознательно потянулся к его воротнику, чтобы, ухватившись за него, удержать равновесие, однако промахнулся, коснувшись его кожи.
Безупречно гладкой кожи, незапятнанной ни единым изъяном.
В этот самый момент в мозгу Шэнь Цинцю будто сверкнула молния.
Собрав в ладони духовную энергию, он направил убийственный удар прямо в сердце Ло Бинхэ.
Тот принял его, даже не моргнув, и, издав короткий сухой смешок, схватил Шэнь Цинцю за запястье правой руки, в то время как пальцы второй по-прежнему сжимали его горло. Удерживая заклинателя таким образом, он ловко перевернулся, придавив Шэнь Цинцю к кровати своим весом.
— В чём дело, учитель? — проворковал он с улыбкой. — Разве вы больше не любите своего ученика? Не желаете отдаться ему?
«Да шёл бы ты туда, откуда явился!» — выругался про себя Шэнь Цинцю, вслух же выкрикнул:
— Отвали!
Начав с поцелуев, Ло Бинхэ впивался в его губы все сильнее, и вскоре металлический вкус крови наполнил рот Шэнь Цинцю. Сложив печать пальцами левой руки, заклинатель призвал со стола Сюя. Воспользовавшись тем, что движения Ло Бинхэ от возбуждения утратили чёткость, Шэнь Цинцю ухитрился, согнув ногу, врезать ему коленом в грудь, однако прежде чем заклинатель успел подняться, на его щиколотке сомкнулась железная хватка. Стоило Шэнь Цинцю обернуться, как Ло Бинхэ одним рывком перевернул его, вновь оказавшись сверху. Не теряя времени даром, он придавил тело заклинателя, согнув его ногу так, что колено прижалось к груди.
И все это одним махом!
— Где он?! — выплюнул Шэнь Цинцю.
Поддельный Ло Бинхэ склонил голову:
— Вы о ком, учитель? Если обо мне, то вот же я!
Усилием воли выровняв голос, Шэнь Цинцю спросил:
— Как ты здесь очутился?
Как ни в чем не бывало играя с его волосами, Ло Бинхэ бросил:
— А я, в свою очередь, хотел бы знать, как учитель догадался?
Твою ж мать — ему ли не знать наперечёт все шрамы Ло Бинхэ, учитывая, что он их и породил!
— Ты в самом деле желаешь знать? — процедил Шэнь Цинцю.
Прижавшись к нему всем телом, Ло Бинхэ изрёк ледяным, и в то же время игривым тоном:
— Почему бы и нет? В конце концов, у нас полно времени, чтобы выяснить всё — мало-помалу.
— Тогда как насчёт того, чтобы обернуться и воочию узреть самого себя?
Улыбка застыла на лице Ло Бинхэ — и он мигом развернулся.
В сумерках комнаты проступило лицо, как две капли воды похожее на его собственное.
Его выражение было столь холодным, что от одного взгляда до костей пробирал озноб — а глаза сияли отблесками пламени, бушующего в душе.
Примечания переводчиков:
[1] Надавив на переносицу – Шэнь Цинцю надавил на акупунктурную точку V1 Цзин-мин 睛明 (jīngmíng) – в букв. пер. с кит. – «ясный глаз». Воздействие на нее способствует прояснению зрения и снижению головной боли.
[2] Поясная нефритовая подвеска 佩玉 (pèiyù) – украшения пояса у аристократов.
[3] Фонарь-калейдоскоп 走马灯 (zǒumǎdēng) — в букв. пер. с кит. «фонарь скачущих лошадей» — фонарь со свечой и маленькой каруселью внутри, которая вращается от движения разогретого воздуха.
[4] Давно протоптал сюда дорожку – в оригинале 轻车熟路 (qīngchēshúlù) – в пер. с кит. «лёгкий экипаж и знакомая дорога», образно в значении «делать хорошо знакомое дело; идти по проторенной дорожке».
[5] Визитная карточка 拜帖 (bàitiě) – ещё одно изобретение китайцев :-) Использовалась официальными лицами, дворянами и прочими высокопоставленными господами, чтобы предуведомить другую сторону о визите.
[6] Фривольная – в оригинале 春风道 (chūn fēngdǎo) – в букв. пер. с кит. «весеннее ветреное настроение», весна, как вы помните, означает также любовную страсть.
[7] Выделяет – в оригинале 疼 (téng) – в пер. с кит. «болеть душой, относиться с нежностью, обожать, сильно любить».
[8] Дашисюн 大师兄 (dàshīxiōng) – в букв. пер. с кит. «самый старший брат по школе», или же «старший ученик».
[9] Всеми правдами и неправдами – в оригинале 鬼头鬼脑 (guǐtóuguǐnǎo) в букв. пер. с кит. «голова демона, мозг демона», образно в значении «дьявольский план; хитрый, изворотливый, действующий тихой сапой».
[10] [пи-и-и] – в оригинале 【哔——】- подражание звуку «пи». Сам иероглиф 哔 (bì) самостоятельно не употребляется.
[11] Сотоварищи – в оригинале 道友 (dàoyǒu) – даою – в пер. с кит. «единоверцы», в букв. пер. – «друг на пути».
[12] Люсу Мяньхуа 柳宿眠花 (Liǔsù Miánhuā) – в букв. пер. с кит. «спящий средь ив цветок», Лю – «ива», как в фамилии Лю Минъянь. Если же поменять иероглифы местами – Мяньхуа Сулю 眠花宿柳 (Miánhuā Sùliǔ), то получится «спать среди цветов, ночевать в ивах», в образном значении – «проводить ночи в публичных домах».
Следующая глава
Первым, кого Шэнь Цинцю увидел на следующий день, открыв глаза, был всё ещё покоящийся в его объятиях Ло Бинхэ.
Краски отчасти вернулись на его бледное лицо, так что он выглядел гораздо лучше, чем прошлой ночью. В Шэнь Цинцю, напротив, не осталось ни следа бодрости, которая не покидала его до того самого момента, как он уснул, чтобы пробудиться совершенно измотанным и со словно забитой ватой головой.
Хотя стоило ли удивляться этому после того, как он всю ночь передавал духовную энергию Ло Бинхэ, пока наконец не отключился?
читать дальшеРесницы Ло Бинхэ медленно приподнялись, и он уставил на Шэнь Цинцю взгляд, в котором бушевала настоящая буря противоречивых чувств, а затем неторопливым жестом убрал от себя руки заклинателя.
Это движение наконец пробудило Шэнь Цинцю, чем и воспользовался Ло Бинхэ, чтобы выбраться из постели.
Это мало сказать, что озадачило Шэнь Цинцю: с каких это пор его ученик, которого прежде никакими силами было не выпихнуть из постели, вылетает из неё без малейшей причины, будто ошпаренный?
— Чего ради ты вскочил ни свет ни заря? — нахмурился он, надавив на переносицу [1]. — Решил сделать завтрак? Не утруждай себя этим сегодня.
На Ло Бинхэ по-прежнему была лишь тонкая нижняя рубаха, из-за распахнутого ворота которой виднелось перекрестье шрамов, уже начинающих затягиваться, оставляя по себе лишь бледные следы: Шэнь Цинцю готов был поспорить, что к концу дня пропадут и они. Голое тело проглядывало и в разрывах ткани — что же до верхнего платья, то оно окончательно пришло в негодность.
— Твоя старая одежда по-прежнему хранится в задней комнате, — предложил ученику Шэнь Цинцю. — Инъин и прочие её не трогали.
Скрывшись за ширмой, Ло Бинхэ поспешил туда.
Его взору открылся целый маленький мир: стол, стулья, кровать, шкаф, полки — всё из бамбука, и нигде ни пылинки. У постели имелся даже прикроватный столик. Свитки разложены в идеальном порядке, кисти — по цветам и длине. Открыв дверь шкафчика, он нашел там аккуратные стопки белых одеяний, над которыми висели поясные нефритовые подвески [2].
Тем временем Шэнь Цинцю неторопливо уселся, спустив ноги на пол, и принялся массировать виски, оглядываясь в поисках обуви.
Из-за того, что ему не удалось толком выспаться, в душе подспудно нарастало раздражение.
Этот сон всё длился и длился, воскрешая события далёкого прошлого.
Даже та позорная история в городе Шуанху, куда он отправился, чтобы разобраться с Кожеделом, и та всплыла! Чёрт, да он даже сны как-то умудрялся видеть в этом тягомотном сне!
Все события этой его жизни, от собрания Союза бессмертных и чумы Цзиньланя до смерти в Хуаюэ и Священного мавзолея вспыхивали перед его глазами, словно картинки в фонаре-калейдоскопе [3] — в особенности допекали эпизоды, где он, измордованный, блевал кровью, а на его теле колосились побеги цинсы…
В его бедную голову разом набилось столько снов, что ей впору лопнуть!
Должно быть, всему виной то, что заснул, передавая духовную энергию Ло Бинхэ: если его разум нестабилен, то и спящий рядом мог пострадать от этого.
Ло Бинхэ, переодевшись, вернулся, а Шэнь Цинцю всё ещё пребывал в бесплодных поисках своей обуви. Плюнув на это бесполезное начинание, он поманил ученика и, когда тот приблизился, притянул его к себе.
— Что ты собираешься делать? — не поддаваясь, бросил Ло Бинхэ, вскинув брови.
— А ты как думаешь? — парировал Шэнь Цинцю, извлекая из-под подушки ленту для волос и деревянный гребень.
Тогда Ло Бинхэ послушно уселся перед учителем, продолжая вертеться по сторонам.
— Что это ты там высматриваешь? — походя бросил Шэнь Цинцю, расчёсывая ему волосы.
Хоть лёд настороженности не желал таять в глазах Ло Бинхэ, его тон несколько смягчился:
— Навещая пик Цинцзин в последние годы, я всякий раз так торопился, что не имел возможности толком осмотреться.
Зажав ленту во рту, Шэнь Цинцю улучил момент, чтобы украдкой заплести ученику косичку.
— Ну так теперь насмотришься вволю, — бросил он. — Я прогуляюсь на пик Байчжань и велю Лю Цингэ приструнить своих обормотов. Где это видано, чтобы адептов Цинцзин гоняли с их собственного пика!
Помедлив, Ло Бинхэ медленно повернулся. Раздвинув губы в улыбке, он мягко окликнул его:
— Учитель?
— Гм?
— Учитель.
— Гм.
Он произносил это так, словно впервые решился обратиться к Шэнь Цинцю подобным образом. Произнося это так и эдак, он всякий раз получал ответ, и, казалось, это лишь сильнее его распаляло. Наконец, не выдержав, Шэнь Цинцю подхватил веер и легонько шлёпнул ученика по затылку:
— Что это ты заладил? Одного раза вполне достаточно. Не строй из себя пятилетку.
От этого удара лицо Ло Бинхэ потемнело, но он мигом взял себя в руки.
— Учителю плохо спалось? — спросил он с лёгкой улыбкой, отводя взгляд.
«А ты как думаешь — когда всю ночь прижимаюсь к тебе, как тут поспишь нормально?» — выругался про себя Шэнь Цинцю, вслух же бросил с безразличной интонацией:
— Просто снилось кое-что из прошлого.
— Может, следующей ночью мне стоит обнять учителя, чтобы ему спалось лучше? — невинно предложил его ученик.
Вот уж воистину надо быть Ло Бинхэ, чтобы как ни в чём не бывало молоть подобные вещи. Закончив с причёской ученика, Шэнь Цинцю похлопал его по макушке, прежде чем спихнуть с кровати:
— Ступай, ступай!
После этого он и вправду отправился на пик Байчжань, как обещал.
Поскольку Шэнь Цинцю давно протоптал сюда дорожку [4], ему не требовалось посылать визитную карточку [5], чтобы посетить местного горного лорда. Приведя себя в порядок и проглотив пару ложек каши, которую подал Мин Фань, он отбыл, велев Ло Бинхэ «послушно дожидаться возвращения этого учителя». Но пожелает ли этот ученик подчиниться, вот в чём вопрос?
Стоило Ло Бинхэ открыть дверь, как к нему бросилась миниатюрная фигурка в оранжевом одеянии. Присмотревшись, Ло Бинхэ расплылся во фривольной [6] улыбке:
— Инъин.
Мог ли он предвидеть, что при этих словах Нин Инъин вздрогнет, побледнев от испуга?
— А-Ло, что с тобой случилось? Ты не ударился головой? Почему ты меня так называешь? Что ещё за Инъин? Право, это звучит жутко!
Ло Бинхэ так растерялся, что не нашёлся с ответом.
На лице Нин Инъин отразился пущий ужас:
— Почему ты больше не зовешь меня шицзе Нин?
— Шицзе Нин, — выдавил Ло Бинхэ сквозь стиснутые зубы, и девушка вздохнула с облегчением.
— Вот так и следует, — наставительно велела она, похлопав себя по груди. — Это так не похоже на тебя — называть меня иначе ни с того, ни с сего. Пусть учитель и выделяет [7] тебя, это не значит, что тебе больше не нужно отдавать дань уважения старшим. Только так мы сохраним честь нашего пика и докажем, что усилия учителя не пропали впустую.
При этих словах на лбу Ло Бинхэ вспучились вены. Не выдержав, он оборвал Нин Инъин.
— Я должен кое-что спросить у тебя.
На лице девушки появилась понимающая улыбка.
Широким жестом вручив ему метёлку для пыли и метлу, она бросила:
— Шицзе уже знает. Держи.
Ло Бинхэ вновь утратил дар речи, от неожиданности безропотно приняв эти «подношения».
— А-Ло, прошу, не смущайся так, — прочувствованно заявила ему Нин Инъин, как только они скрылись в стенах Бамбуковой хижины. — Я знаю, что тебе всегда нравилось единолично прибирать дом учителя. Поскольку тебя с учителем так долго не было, нам с дашисюном [8] ничего не оставалось, кроме как делать это самим, однако теперь, когда ты вернулся, шицзе не станет тебе мешать, отнимая у тебя любимое дело. Шицзе все понимает.
«Что ты там понимаешь?» — чуть не вырвалось у окончательно сбитого с толку Ло Бинхэ.
Не говоря ни слова, он развернулся, чтобы отправиться на пик Сяньшу.
Его адепты всегда привечали Ло Бинхэ, где бы им ни доводилось встретиться.
В прошлом Шэнь Цинцю нередко посылал его сюда с различными поручениями: доставить сообщение, пригласить кого-то или что-то одолжить — так что его там все знали в лицо.
Что греха таить, адепты мужского пола со всех пиков норовили всеми правдами и неправдами [9] забрести на Сяньшу, чтобы хоть одним глазком взглянуть на обитающих там сказочных красавиц, и большинство из них лелеяло мечту добраться до купальни. Стоит ли говорить, что подобные поползновения заканчивались тем, что воздушные создания у… [пи-и-и] [10] их до смерти своими чересчур материальными мечами. Лишь Ло Бинхэ никогда не выходил за рамки безупречной вежливости, держась от прелестниц пика Сяньшу на почтительном расстоянии, так что постепенно завоевал в их кругах репутацию весьма достойного молодого человека – благодаря этому ему даже дозволялось дожидаться во внутренних покоях.
— Шисюн Ло, — отвесила ему почтительный поклон скрывающаяся за вуалью Лю Минъянь. Не успел он ответить, как она предположила: — Полагаю, шисюн Ло посетил нас по поручению шибо Шэня, чтобы пригласить моего учителя? Прошу обождать минутку, я тотчас вернусь, как только устрою наших сотоварищей [11], прибывших с вершины Тяньи.
Само собой, этими сотоварищами оказались те самые три даоски.
Обступив Лю Минъянь, словно три прелестных лазоревых цветка — белый лотос в изысканном букете, они, зардевшись, во все глаза уставились на Ло Бинхэ. Обменявшись смущёнными шёпотками, они принялись игриво переминаться с ноги на ногу. Так, словно покачивающиеся на ветру цветочки, они и скрылись во внутренних покоях, оставив Ло Бинхэ терпеливо дожидаться возвращения Лю Минъянь.
Потоптавшись на месте, он обратил внимание на книгу, выглядывающую из-под груды свитков на столе — девушка явно засунула её туда в спешке.
Выходит, даже у Лю Минъянь есть что скрывать.
Как ни в чём не бывало вытащив книжицу на свет, он окинул её беглым взглядом, найдя обложку чересчур кричащей, а три иероглифа, составляющих название — ещё более вычурными, чем подпись автора. Ло Бинхэ неодобрительно нахмурился, но, разобрав подпись автора — Люсу Мяньхуа [12] — с улыбкой открыл книжицу.
***
Когда Шэнь Цинцю вернулся после разговора по душам за чашкой чая на пике Байчжань, Ло Бинхэ уже дожидался его в Бамбуковой хижине. Едва переступив через порог, заклинатель ощутил направленный на него взгляд, обжигающий подобно двум лучам лазера.
Шэнь Цинцю осёкся, мельком подумав: «И почему мне так боязно закрывать дверь?» =口=
Откинувшийся на кровати Ло Бинхэ с улыбкой обратился к нему:
— В чём дело? Почему учитель не хочет подойти?
В мягком голосе читался лёгкий упрёк, но во взгляде сквозило совсем иное.
Не дождавшись реакции на свои слова, Ло Бинхэ неторопливо окинул учителя взглядом с ног до головы, будто видя его впервые в жизни — и словно желая снять с него кожу одними глазами.
Шэнь Цинцю был воистину прекрасно сложён: хорошо развитые, но не слишком широкие плечи, тонкая талия и длинные ноги. Все эти многослойные одеяния цвета цин прятали завидную фигуру — стройную, изящную и невероятно притягательную.
Да, так и есть — противостоять подобному обаянию непросто.
Наощупь закрыв дверь за спиной, Шэнь Цинцю успел сделать лишь пяток шагов, прежде чем очутился в объятиях Ло Бинхэ — хватка на его талии была прямо-таки железной.
Ладони Ло Бинхэ заскользили по его бокам, то поглаживая, то стискивая.
«Э-э, руки, руки! — пронеслось в сознании Шэнь Цинцю. — Эй, имей совесть! Куда руки тянешь?!»
Заклинатель в панике ухватился за запястья ученика. Воспользовавшись его замешательством, Ло Бинхэ мигом развернул его — и вот неведомо как Шэнь Цинцю очутился на коленях ученика с разведёнными в стороны бёдрами, полностью обездвиженный. Проведя рукой по шее, Ло Бинхэ силой развернул его голову, чтобы их губы соединились.
Шэнь Цинцю не осмеливался шелохнуться. Чёрт, да разве можно пошевелиться без последствий в эдакой-то позе?
На самом деле, они проделывали ещё и не такое – но то был особый случай: ради предотвращения подобной катастрофы можно отбросить чувство даже собственного достоинства и всякий стыд. С той поры за половину месяца, что Шэнь Цинцю провёл в Царстве демонов с Ло Бинхэ, тот — из чувства вины, стыда или уж неведомо по какой причине — никогда не переходил границ.
Но теперь вместе со временем и местом, казалось, переменилось и всё прочее, вновь становясь с ног на голову.
Солнце ещё даже не закатилось — кто же занимается подобным среди дня?
Или этот ребёнок уже не в силах сдерживать свои желания?
Шэнь Цинцю определённо не привык так вот обжиматься с людьми, пребывающими в полном сознании. Однако разум Ло Бинхэ напоминал ему тонкий фарфор: только тронь — разлетится вдребезги, так что не стоило рисковать, подвергая его новым ударам, и потому Шэнь Цинцю всё же решился ответить, медленно разомкнув губы.
Как ни странно, это тело, которое в течение всего периода, что в нём пребывал Шэнь Цинцю, казалось настолько напряженным и нечувствительным, что любое прикосновение вызывало дискомфорт — казалось, у него вовсе не было эрогенных зон — под лёгкими прикосновениями Ло Бинхэ начало отзываться вспышками жгучего желания.
С каких это пор Ло Бинхэ сделался таким опытным в этом вопросе?
Он ведь совсем недавно был девственником — разве нет?
Всего один-единственный раз — и то по наитию, а тут внезапно такое мастерство?
Где в этой жизни справедливость, а? Я вас спрашиваю, где?
То едва касаясь его губ, то впиваясь в них голодными укусами, Ло Бинхэ умело возбуждал его танцующим в его рту кончиком языка. Не в силах примериться к его ритму, Шэнь Цинцю начал задыхаться, но, стоило ему отпрянуть, как Ло Бинхэ тотчас притянул его обратно, углубив поцелуй ещё сильнее. Не в силах нормально вздохнуть, Шэнь Цинцю нахмурился, закрыв глаза, а потому не мог видеть вспышку злобы, промелькнувшую в глазах Ло Бинхэ.
С трудом удерживаясь на бёдрах ученика, Шэнь Цинцю подсознательно потянулся к его воротнику, чтобы, ухватившись за него, удержать равновесие, однако промахнулся, коснувшись его кожи.
Безупречно гладкой кожи, незапятнанной ни единым изъяном.
В этот самый момент в мозгу Шэнь Цинцю будто сверкнула молния.
Собрав в ладони духовную энергию, он направил убийственный удар прямо в сердце Ло Бинхэ.
Тот принял его, даже не моргнув, и, издав короткий сухой смешок, схватил Шэнь Цинцю за запястье правой руки, в то время как пальцы второй по-прежнему сжимали его горло. Удерживая заклинателя таким образом, он ловко перевернулся, придавив Шэнь Цинцю к кровати своим весом.
— В чём дело, учитель? — проворковал он с улыбкой. — Разве вы больше не любите своего ученика? Не желаете отдаться ему?
«Да шёл бы ты туда, откуда явился!» — выругался про себя Шэнь Цинцю, вслух же выкрикнул:
— Отвали!
Начав с поцелуев, Ло Бинхэ впивался в его губы все сильнее, и вскоре металлический вкус крови наполнил рот Шэнь Цинцю. Сложив печать пальцами левой руки, заклинатель призвал со стола Сюя. Воспользовавшись тем, что движения Ло Бинхэ от возбуждения утратили чёткость, Шэнь Цинцю ухитрился, согнув ногу, врезать ему коленом в грудь, однако прежде чем заклинатель успел подняться, на его щиколотке сомкнулась железная хватка. Стоило Шэнь Цинцю обернуться, как Ло Бинхэ одним рывком перевернул его, вновь оказавшись сверху. Не теряя времени даром, он придавил тело заклинателя, согнув его ногу так, что колено прижалось к груди.
И все это одним махом!
— Где он?! — выплюнул Шэнь Цинцю.
Поддельный Ло Бинхэ склонил голову:
— Вы о ком, учитель? Если обо мне, то вот же я!
Усилием воли выровняв голос, Шэнь Цинцю спросил:
— Как ты здесь очутился?
Как ни в чем не бывало играя с его волосами, Ло Бинхэ бросил:
— А я, в свою очередь, хотел бы знать, как учитель догадался?
Твою ж мать — ему ли не знать наперечёт все шрамы Ло Бинхэ, учитывая, что он их и породил!
— Ты в самом деле желаешь знать? — процедил Шэнь Цинцю.
Прижавшись к нему всем телом, Ло Бинхэ изрёк ледяным, и в то же время игривым тоном:
— Почему бы и нет? В конце концов, у нас полно времени, чтобы выяснить всё — мало-помалу.
— Тогда как насчёт того, чтобы обернуться и воочию узреть самого себя?
Улыбка застыла на лице Ло Бинхэ — и он мигом развернулся.
В сумерках комнаты проступило лицо, как две капли воды похожее на его собственное.
Его выражение было столь холодным, что от одного взгляда до костей пробирал озноб — а глаза сияли отблесками пламени, бушующего в душе.
Примечания переводчиков:
[1] Надавив на переносицу – Шэнь Цинцю надавил на акупунктурную точку V1 Цзин-мин 睛明 (jīngmíng) – в букв. пер. с кит. – «ясный глаз». Воздействие на нее способствует прояснению зрения и снижению головной боли.
[2] Поясная нефритовая подвеска 佩玉 (pèiyù) – украшения пояса у аристократов.
[3] Фонарь-калейдоскоп 走马灯 (zǒumǎdēng) — в букв. пер. с кит. «фонарь скачущих лошадей» — фонарь со свечой и маленькой каруселью внутри, которая вращается от движения разогретого воздуха.
[4] Давно протоптал сюда дорожку – в оригинале 轻车熟路 (qīngchēshúlù) – в пер. с кит. «лёгкий экипаж и знакомая дорога», образно в значении «делать хорошо знакомое дело; идти по проторенной дорожке».
[5] Визитная карточка 拜帖 (bàitiě) – ещё одно изобретение китайцев :-) Использовалась официальными лицами, дворянами и прочими высокопоставленными господами, чтобы предуведомить другую сторону о визите.
[6] Фривольная – в оригинале 春风道 (chūn fēngdǎo) – в букв. пер. с кит. «весеннее ветреное настроение», весна, как вы помните, означает также любовную страсть.
[7] Выделяет – в оригинале 疼 (téng) – в пер. с кит. «болеть душой, относиться с нежностью, обожать, сильно любить».
[8] Дашисюн 大师兄 (dàshīxiōng) – в букв. пер. с кит. «самый старший брат по школе», или же «старший ученик».
[9] Всеми правдами и неправдами – в оригинале 鬼头鬼脑 (guǐtóuguǐnǎo) в букв. пер. с кит. «голова демона, мозг демона», образно в значении «дьявольский план; хитрый, изворотливый, действующий тихой сапой».
[10] [пи-и-и] – в оригинале 【哔——】- подражание звуку «пи». Сам иероглиф 哔 (bì) самостоятельно не употребляется.
[11] Сотоварищи – в оригинале 道友 (dàoyǒu) – даою – в пер. с кит. «единоверцы», в букв. пер. – «друг на пути».
[12] Люсу Мяньхуа 柳宿眠花 (Liǔsù Miánhuā) – в букв. пер. с кит. «спящий средь ив цветок», Лю – «ива», как в фамилии Лю Минъянь. Если же поменять иероглифы местами – Мяньхуа Сулю 眠花宿柳 (Miánhuā Sùliǔ), то получится «спать среди цветов, ночевать в ивах», в образном значении – «проводить ночи в публичных домах».
Следующая глава
Господь Валерий, блог «Как говорит господь Валерий»
ОТРЫВОК ИЗ КНИГИ «Я И МОЯ ВСЕЛЕННАЯ. УРОКИ ЭГОИЗМА»
https://ridero.ru/books/ya_i_moya_vselennaya/
На первый взгляд это может показаться странным, но паразитические отношения проигрышны для обеих сторон. Тот, кто позволяет на себе паразитировать, тратит свои ресурсы, не получая ничего равнозначно ценного взамен, то есть он работает себе в убыток. Паразит хоть и получает на халяву какие-то блага, но он зависит от того, на ком паразитирует, и в его окружении находятся лишь другие паразиты и готовые на них работать лохи. Поэтому эгоист сам избегает быть паразитом и изгоняет их из своего окружения.
Что же до так называемого альтруизма, то это либо готовность отдать себя в руки тех или иных паразитов; либо паразитическая приманка для идиотов. Во втором случае под видом действий ради других «альтруисты» заставляют других без всякой выгоды для себя действовать в угоду интересов «альтруистов». Наиболее яркими примерами таких «альтруистов» являются религиозные лидеры и организации и политические вожди.
Psoj_i_Sysoj, блог «Логово Псоя и Сысоя»
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 82. Пик противостояния между Бин-мэй и Бин-гэ [1]. Часть 1
Предыдущая глава
Само собой, первой остановкой учителя и ученика на пути с хребта Цанцюн (откуда их изгнало неумолимое общественное мнение) стала верховная ставка Ло Бинхэ в северных землях Царства демонов.
Ранее, пребывая под «домашним арестом», Шэнь Цинцю имел удовольствие ознакомиться с его подземным дворцом. Тогда почва вокруг скрупулёзно воссозданной Бамбуковой хижины была хорошенько вскопана, удобрена и засажена бамбуком, который, впрочем, увядал, едва взойдя — так произошло с несколькими волнами всходов кряду. Однако в итоге усилия преданных сторонников Ло Бинхэ возымели успех: неведомо какими методами они таки добились того, что нынче пышная листва бамбука нежно шелестела под порывами ветра.
читать дальшеКак и ожидалось, первый десяток дней Ло Бинхэ буквально не отлипал от Шэнь Цинцю, и заклинатель безропотно это сносил. Потом, однако, его ученик взял себя в руки, в одночасье сделавшись внимательным и обходительным кавалером, который тотчас заявил, что разногласия между северными и южными землями Царства демонов требуют его немедленного внимания, наконец-то оставив учителя в покое.
Само собой, это было не более чем отговоркой — истинной причиной было то, что Шэнь Цинцю наотрез отказался делить с ним постель, тем самым вновь разбив хрустальное сердце [2] девы Ло [3] на тысячу осколков [пока-пока!]
Ну ладно, может, он и отказал ему просто по привычке — будь Ло Бинхэ хоть немного настойчивей, он бы согласился!
Кто ж знал, что, едва Ло Бинхэ выйдет за дверь, махнув рукой на прощание, как тотчас кинется лить слёзы в темном углу [4].
Догадываясь, что, вместо того, чтобы заняться делом, его ученик схоронился где-то во внутренних покоях дворца, Шэнь Цинцю решил, в кои-то веки взяв на себя инициативу, разыскать его, дабы погладить по шёрстке [5].
Во внутренние покои вход был заказан всем — разумеется, за исключением Шэнь Цинцю. Ло Бинхэ недвусмысленно заявил, что учитель волен ходить где пожелает — можно подумать, кто-то и без этого осмелился бы преградить ему путь.
Пройдя во внутренние покои прогулочным шагом, Шэнь Цинцю к своему немалому удивлению не обнаружил там своего ученика, так что решил тщательнее изучить его таинственное обиталище.
Он как раз собирался хорошенько осмотреть всё вокруг, когда каменная дверь внезапно распахнулась, и в комнату нетвёрдой походкой ввалилась тёмная фигура.
Сперва Шэнь Цинцю бросил на вошедшего суровый взгляд, однако, узнав его, невольно вскрикнул:
— Ло Бинхэ?
Похоже, в отличие от него, сам Ло Бинхэ был порядком ошарашен подобной встречей.
Зрачки его ученика мигом сузились до размеров булавочной головки, и лицо Шэнь Цинцю отразилось в угольно-чёрных глазах — за долю секунды царивший в его взгляде ледяной холод обратился в замешательство.
Однако заклинатель не обратил внимания на перемены в лице ученика, потому что в тот момент его куда больше занимала свежая кровь, заливавшая того с головы до ног. Сделав пару шагов к нему, Ло Бинхэ внезапно покачнулся — Шэнь Цинцю тотчас подскочил, подхватив его, при этом он бессознательно отметил, что кровь сплошь пропитала одежду на спине ученика.
— Что случилось? Кто это сделал? — встревоженно спросил он.
В самом деле, кто мог сотворить подобное с Ло Бинхэ на его собственной территории? Так или иначе, это был явный сбой программы… Или, став гомосексуалистом, Ло Бинхэ вместе с аурой жеребца утратил и ореол неуязвимости главного героя?
Ло Бинхэ хрипло рыкнул сквозь стиснутые зубы:
— Уйди!
«Уйди»?! Он что, велит ему… бежать от опасности?
— Хорошо, уходим, — поспешно согласился Шэнь Цинцю, привычным движением обхватывая его за талию.
Мог ли он предвидеть, что в следующий момент Ло Бинхэ, поджав губы, отпихнёт его?
Он впервые оттолкнул его на памяти Шэнь Цинцю! Само собой, тот, окончательно сбитый с толку, решил, что ученик велит ему спасаться самому.
Он не хотел впутывать в это учителя?
Во всяком случае, это было единственным объяснением, пришедшим в голову Шэнь Цинцю.
— Прекрати! — велел он. — Учитель отведёт тебя на хребет Цанцюн.
На лбу Ло Бинхэ тотчас набухли вены.
— Я туда не пойду! — прохрипел он.
«Ну вот, опять он за своё…» — устало заключил Шэнь Цинцю, вслух бросив:
— Снова твои капризы? Прежде всего, тебя надо отвести в безопасное убежище… — С этими словами он опустил ладонь на спину Ло Бинхэ — и тот замер.
В его тело устремился мощный поток тёплой духовной энергии.
Чувствуя, что жизнь ученика теперь вне опасности, Шэнь Цинцю извлёк Сюя из ножен и, обхватив Ло Бинхэ, воспарил в небо вместе с ним.
Поскольку Сюя происходил с пика Ваньцзянь, барьер хребта Цанцюн не представлял для него препятствия, так что Шэнь Цинцю смог проникнуть в родную школу незамеченным.
Но от кого он никогда не мог укрыться, даже сохранив своё появление в тайне от остальных — так это от собственных адептов: кто-то уже находился в Бамбуковой хижине, когда он затащил в неё Ло Бинхэ.
Мин Фань подметал, что-то бормоча себе под нос, а Нин Инъин с закатанными рукавами метёлкой смахивала пыль с верхних полок, стоя на бамбуковой скамеечке.
Они оба были изрядно огорошены внезапным появлением Шэнь Цинцю, который явился, распахнув дверь ударом ноги, однако, узнав его, тотчас воскликнули в один голос:
— Учи…
Шэнь Цинцю поспешно провёл пальцами по губам, словно закрывая рот на молнию, и ученики мигом притихли.
— Ну и что вы раскричались? — прошептал он. — Хотите, чтобы сюда сбежался весь пик Байчжань в полном составе?
А Лю Цингэ не преминул бы примчаться, заслышав о появлении Шэнь Цинцю — и куда он тогда, спрашивается, спрячет Ло Бинхэ, учитывая его нынешнее состояние?
И следует ли упоминать, что самыми неутомимыми бузотёрами, не желающими примириться с существованием Ло Бинхэ в одном мире с ними, были эти самые малолетние террористы с пика Байчжань — и это при том, что сам Ло Бинхэ не давал им сдачи, таким образом превращаясь в мальчика для битья. Пусть они и не могли причинить ему серьёзного вреда, всё же приятного в этом было мало.
Большие глаза Нин Инъин ещё сильнее расширились, и она поспешно прижала ладони ко рту, судорожно кивая, словно клюющий рис цыплёнок. Заметив, что Ло Бинхэ весь в крови, она тотчас отдёрнула руки от лица, воскликнув:
— Учитель, что случилось с А-Ло?
Ло Бинхэ бросил на Мин Фаня недоумевающий взгляд, прямо-таки сочившийся ненавистью — словно задетый обжигающим холодом этого взгляда адепт крепче вцепился в рукоять метлы и втянул голову в плечи, едва удержавшись на ногах.
Всецело поглощённый заботой об ученике Шэнь Цинцю не обратил на это внимания. Усадив Ло Бинхэ на край постели, он велел адептам:
— Это всего лишь небольшое ранение, так что вы оба можете идти. Набор первой помощи с пика Цяньцао лежит на прежнем месте?
— Мы ничего не трогали, — торжественно отозвалась Нин Инъин. — Всё на тех же местах. Учитель, вам нужна наша помощь?
— Нет, этот наставник сам справится, — отмахнулся Шэнь Цинцю.
Выпроводив адептов, он помог Ло Бинхэ разместиться на кровати, подложив ему под спину подушку, после чего, опустившись на корточки, принялся стаскивать с него сапоги.
Его ученик продолжал хранить молчание, плотно сжав губы — он уставил на белоснежную шею Шэнь Цинцю неподвижный взгляд блестящих глаз, в котором настороженность то и дело сменялась смертельной холодностью.
Полагая, что ученик безмолвствует, потому что слишком слаб, Шэнь Цинцю взял мягкое полотенце, чтобы вытереть стекающий по лбу холодный пот. Вынув несколько бутылочек и горшочков из предоставленного Му Цинфаном набора, он вернулся и протянул руку, чтобы раздеть Ло Бинхэ.
Тот схватил его за руку с такой силой, что Шэнь Цинцю нахмурился — он хотел было шлёпнуть ученика по лбу, но левая рука была занята.
— Прекрати упрямиться, — бросил он, понизив голос. — Я должен позаботиться о твоих ранах.
Поскольку Ло Бинхэ и не думал выпускать его руку, Шэнь Цинцю, потеряв терпение, вытряхнул разноцветные пилюли в левую ладонь и попросту запихнул их в рот ученика.
Лицо Ло Бинхэ, рот которого был до отказа забит разнокалиберными пилюлями, потемнело, и он наконец убрал руку. Воспользовавшись этим, Шэнь Цинцю поспешил стащить с него одеяния. Окинув тело ученика беглым взглядом, он так и не решил, с чего начать, так что вновь взялся за полотенце, чтобы промокнуть кровь.
Открытые раны источали завитки демонической энергии. Само собой, это были не обычные раны — в противном случае они бы давным-давно затянулись. Осторожно промывая их, Шэнь Цинцю не преминул спросить:
— Где ты пропадал все эти дни? И с кем умудрился схлестнуться, что он довёл тебя до подобного состояния?
Не получив ни слова в ответ, Шэнь Цинцю обтёр кожу на груди и взялся за запястье, чтобы послушать пульс, как учил Му Цинфан: если состояние ученика и впрямь тяжёлое, то лучше позвать лорда Цяньцао, а с прочими проблемами можно разобраться по мере поступления.
Вновь окинув беглым взглядом грудь и тыльную сторону запястья Ло Бинхэ, он испытал странное чувство, что что-то тут не так.
Чего-то явно недоставало.
Однако при виде побледневших губ и потухших глаз ученика эта мысль тотчас вылетела у Шэнь Цинцю из головы, и он присел на кровать, вновь вливая в его тело духовную энергию.
По мере того, как её поток заполнял каналы Ло Бинхэ, его напряжённые до предела мышцы постепенно расслаблялись. Испустив тихий вздох облегчения, Шэнь Цинцю склонился, чтобы заключить ученика в объятия.
Однако тот вновь вырвался.
Когда его оттолкнули второй раз кряду, Шэнь Цинцю растерянно бросил, отшвыривая полотенце:
— Да что с тобой такое?
При виде угрюмой настороженности, наводнившей глаза Ло Бинхэ, заклинатель закатил глаза:
— И что не так на этот раз? Неужто до сих пор злишься из-за того, что я пару дней назад не пожелал спать с тобой? Неужто это того стоит?
При этих словах уголок губ Ло Бинхэ ощутимо дёрнулся.
Хоть всё это успело изрядно поддостать Шэнь Цинцю, он всё-таки не удержался от того, чтобы пощупать лоб ученика.
— Слегка горячеват, — пробормотал он. — Тебя не лихорадит?
Внезапно снаружи послышался звенящий от напряжения голос Нин Инъин:
— Шишу Лю, пожалуйста, не входите — учитель сейчас не может вас принять!
Обычно она говорила так тихо, что собеседнику подчас требовалось сделать усилие, чтобы её расслышать — поднимая голос, она явно пыталась тем самым предостеречь Шэнь Цинцю. Тот не мешкая подскочил с кровати — и в тот самый момент, когда он задёрнул занавесь, деревянная дверь с грохотом распахнулась.
В комнату стремительными шагами прошествовал Лю Цингэ с мечом за спиной. Все ещё пряча одну руку, Шэнь Цинцю поприветствовал его, приподняв брови:
— Шиди Лю, надеюсь, у тебя все благополучно?
— Законы хребта Цанцюн недвусмысленно гласят, — без предисловий начал тот, — что Ло Бинхэ сюда вход заказан.
— Первый раз слышу о подобном законе, — отозвался Шэнь Цинцю.
— Он новый.
— Это правда, учитель, — поддакнул просунувший голову в дверь Мин Фань. — Его действительно недавно приняли — просто шибо Юэ не поручал высечь его на камне вместе с прочими постановлениями — однако все про него знают…
— Умолкни! — оборвал его Шэнь Цинцю.
Вот только не говорите, что этот негодник [6] Лю Цингэ и позвал!!!
Боготворя все, что связано с пиком Байчжань, Мин Фань и впрямь имел обыкновение докладывать обо всем Лю Цингэ — воистину шпион в стане Цинцзин!
Ладно бы ещё просто обожал пик Ста Битв, но стучать им на своих же [7] — это, право, чересчур!
Ну погоди, я ещё призову тебя к порядку!
Удостоившийся подобной отповеди Мин Фань поспешил ретироваться. Нин Инъин, напротив, продолжала топтаться на пороге, явно опасаясь оставлять учителя наедине с его буйным шиди. При тактическом отступлении Мин Фаня она не преминула хорошенько отдавить ему ногу, обругав его за то, что он ещё сильнее усложнил без того непростую ситуацию.
После того, как адепты покинули хижину, Лю Цингэ рывком отодвинул занавес.
Его глазам предстал полусидящий на кровати Ло Бинхэ. Его глаза так и сверкали опасливой враждебностью, словно у раненого молодого леопарда. Уставив на Лю Цингэ горящий жаждой убийства взгляд, холодный и острый, словно ледяные ножи, и обжигающий, словно ядовитое пламя, он сжал руки в кулаки, готовясь нанести смертельный удар. Шэнь Цинцю поспешил встать между ними — опершись одной ногой о кровать, он заслонил собой Ло Бинхэ и взмолился:
— Шиди, не надо!
— Он ранен? — озадаченно бросил Лю Цингэ.
За одно это Шэнь Цинцю готов был поклониться ему в ноги.
— Иначе я бы не притащил его сюда, — вздохнул он. — Шиди Лю, прошу, просто сделай вид, будто ты этого не видел — не выгоняй его сейчас!
— Почему же он не остался в Царстве демонов? — продолжал недоумевать Лю Цингэ.
Да потому что именно там ему и наваляли!
— У нас там кое-что случилось… — уклончиво бросил Шэнь Цинцю.
— Что, восстание демонов? — предположил Лю Цингэ.
— Ну… — Мельком бросив взгляд на Ло Бинхэ, Шэнь Цинцю принялся судорожно соображать, имеет ли право оглашать подобные сведения во вражеском стане, и в конце концов решил ограничиться туманным: — Возможно.
— Надо было предоставить ему разбираться самому, — хмыкнул Лю Цингэ. — Хребет Цанцюн — твоя тихая гавань, а не его.
Внезапно Ло Бинхэ испустил сухой смешок, но тут же заскрежетал зубами: дала о себе знать рана в груди. Заслышав, как он шипит от боли, Шэнь Цинцю преисполнился решимости.
— Шиди Лю, — строго бросил он, — не забывай, что ты находишься на пике Цинцзин.
А значит, только лорд Цинцзин имеет право на окончательное решение, кому уходить отсюда, а кому оставаться!
Поскольку на это Лю Цингэ и впрямь нечего было возразить, он холодно заявил:
— Защищай его и дальше, коли охота!
Бросив это в лицо собрату, он протопал к выходу — однако какую-то пару мгновений спустя вернулся, швырнув что-то Шэнь Цинцю.
Поймав этот предмет, тот с изумлением обнаружил, что это — складной веер.
Тот самый, который он потерял во время битвы на реке Ло. В самом деле поразительно, как Лю Цингэ умудряется находить его раз за разом — между ним и старым веером явно существовала особая связь [8]! Пожалуй, стоило бы подарить ему эту вещицу, дабы они воссоединились навеки…
— Шиди Лю всегда заботится обо мне, — сухо кашлянув, поблагодарил его Шэнь Цинцю.
Взмахнув рукавом, Лю Цингэ удалился окончательно [9].
Внезапно сзади послышался охрипший голос Ло Бинхэ:
— …Лю Цингэ? — с неподдельным сомнением бросил он.
— Не обращай внимания, — заверил его Шэнь Цинцю. — Шиди Лю всегда такой: просто дай ему повозмущаться вволю — и он сам уйдёт.
Ло Бинхэ сузил глаза, причём на его лице появилось выражение напряжённой задумчивости.
Опустив веер на стол, Шэнь Цинцю принялся утешать его:
— Не волнуйся: после того, как этот учитель замолвил за тебя словечко, твой шишу Лю больше не станет чинить тебе препятствий. А если адепты пика Байчжань снова вздумают напасть на тебя — наподдай им как следует, и дело с концом. Главное, не убивай их — а так можешь действовать в полную силу. Считай, что тем самым ты отстаиваешь честь пика Цинцзин.
Чем дольше слушал Ло Бинхэ, тем более странным блеском загорались его глаза.
— …Учитель? — осторожно окликнул он Шэнь Цинцю, словно прощупывая почву.
— Да? — тут же склонил голову тот, при этом его голос был проникнут такой теплотой и участием, словно он готов был выполнить любое желание ученика по первому знаку. Отведя взгляд, Ло Бинхэ приподнял уголки губ в слабой улыбке.
— Нет, ничего. Я просто хотел… попробовать вас окликнуть.
Шэнь Цинцю уже успел привыкнуть к тому, что это великовозрастное дитя имеет обыкновение денно и нощно призывать учителя, а потому лишь погладил его по затылку:
— Ложись спать. Что бы там ни творилось в Царстве демонов, всё подождёт до твоего полного выздоровления.
Ло Бинхэ еле заметно кивнул.
Шэнь Цинцю тут же склонился, чтобы, убрав подушку из-под спины ученика, помочь ему улечься. Перед тем, как это сделать, он бережно развязал ленту, стягивающую волосы ученика, чтобы не мешала.
Погасив лампу, Шэнь Цинцю скинул шуршащие верхние одеяния и улёгся на кровать сам.
— Спи давай, — бросил он, обняв Ло Бинхэ. — Этот учитель поможет тебе выровнять энергию [10].
Ведь то, что теперь он готов заснуть с ним рядом, обнимая его, должно развеять все былые обиды, разве нет?
Прикрыв глаза, Шэнь Цинцю усилием воли привёл свою духовную энергию в как можно более спокойное состояние, и её тихое биение, подобное волнам ночного прилива, тесно переплелось с пульсацией энергии Ло Бинхэ.
Пара чистых глаз распахнулась в ночи, источая холодный блеск, и довольно долго созерцала оценивающим взглядом спящего Шэнь Цинцю.
Длинные волосы учителя рассыпались по рукам ученика, запутавшись в его пальцах. Прихватив чёрную прядь, Ло Бинхэ сжал пальцы, раз за разом бесшумно проговаривая его имя:
Шэнь Цинцю.
Шэнь Цинцю.
Уголки его губ приподнялись в зловещей улыбке, расползшейся по лицу этого мнимого Ло Бинхэ.
Он только что обнаружил кое-что весьма любопытное — именно от этого его глаза засверкали предвкушением жестокого развлечения.
Этой ночью сон Шэнь Цинцю казался нескончаемым и безнадёжно запутанным.
Примечания переводчиков:
[1] Бин-мэй 冰妹 (bīng mèi) и Бин-гэ 冰哥 (bīng gē) – в пер. с кит. соответственно «младшая сестричка Ло» и «старший братец Ло» – «фанатские» прозвища Ло Бинхэ из этой новеллы и оригинального Ло Бинхэ из «Пути гордого бессмертного демона».
[2] Хрустальное сердце — в оригинале BLX — акроним словосочетания 玻璃心 (bōlixīn) — в букв. пер. с кит. «стеклянное сердце», в образном значении «ранимая душа, чересчур обидчивый человек, переживать по пустякам».
[3] Дева Ло — 少女 (shàonǚ) — шаонюй — в пер. с кит. «молодая девушка, девица, молодая женщина».
[4] Лить слёзы в тёмном углу — в оригинале 找角落蹲地种蘑菰 (zhǎo jiǎoluò dūn de zhǒng mógū) — в букв. пер. с кит. «подыскать угол, чтобы, сидя на корточках, растить грибы» — то бишь в переносном значении «сырость разводить».
[5] Погладить по шёрстке 顺毛 (shùnmáo) – кит. идиома, означающая «не противоречить, во всем соглашаться».
[6] Негодник 熊孩子 (xióngháizi) сюнхайцзы — в букв. пер. с кит. «медвежонок», в образном значении – «шалун, озорник, проказник».
[7] Стучать на своих же — в оригинале 胳膊肘往外拐 (gēbozhǒu wǎngwài guǎi) — в букв. пер. с кит. «выставить локти наружу», в образном значении — «поддержать чужих против своих».
[8] Особая связь – в оригинале 有缘 (yǒuyuán) – пер. с кит. «связаны предопределением, созданы друг для друга, предназначены друг другу».
[9] Удалился, взмахнув рукавом 拂袖而去 (fú xiù ér qù) – кит. идиома, означающая «удалиться в раздражении; уйти, хлопнув дверью».
[10] Выровнять энергию – в оригинале 调息 (tiáoxī) – в букв. пер. с кит. «отрегулировать дыхание».
Следующая глава
Само собой, первой остановкой учителя и ученика на пути с хребта Цанцюн (откуда их изгнало неумолимое общественное мнение) стала верховная ставка Ло Бинхэ в северных землях Царства демонов.
Ранее, пребывая под «домашним арестом», Шэнь Цинцю имел удовольствие ознакомиться с его подземным дворцом. Тогда почва вокруг скрупулёзно воссозданной Бамбуковой хижины была хорошенько вскопана, удобрена и засажена бамбуком, который, впрочем, увядал, едва взойдя — так произошло с несколькими волнами всходов кряду. Однако в итоге усилия преданных сторонников Ло Бинхэ возымели успех: неведомо какими методами они таки добились того, что нынче пышная листва бамбука нежно шелестела под порывами ветра.
читать дальшеКак и ожидалось, первый десяток дней Ло Бинхэ буквально не отлипал от Шэнь Цинцю, и заклинатель безропотно это сносил. Потом, однако, его ученик взял себя в руки, в одночасье сделавшись внимательным и обходительным кавалером, который тотчас заявил, что разногласия между северными и южными землями Царства демонов требуют его немедленного внимания, наконец-то оставив учителя в покое.
Само собой, это было не более чем отговоркой — истинной причиной было то, что Шэнь Цинцю наотрез отказался делить с ним постель, тем самым вновь разбив хрустальное сердце [2] девы Ло [3] на тысячу осколков [пока-пока!]
Ну ладно, может, он и отказал ему просто по привычке — будь Ло Бинхэ хоть немного настойчивей, он бы согласился!
Кто ж знал, что, едва Ло Бинхэ выйдет за дверь, махнув рукой на прощание, как тотчас кинется лить слёзы в темном углу [4].
Догадываясь, что, вместо того, чтобы заняться делом, его ученик схоронился где-то во внутренних покоях дворца, Шэнь Цинцю решил, в кои-то веки взяв на себя инициативу, разыскать его, дабы погладить по шёрстке [5].
Во внутренние покои вход был заказан всем — разумеется, за исключением Шэнь Цинцю. Ло Бинхэ недвусмысленно заявил, что учитель волен ходить где пожелает — можно подумать, кто-то и без этого осмелился бы преградить ему путь.
Пройдя во внутренние покои прогулочным шагом, Шэнь Цинцю к своему немалому удивлению не обнаружил там своего ученика, так что решил тщательнее изучить его таинственное обиталище.
Он как раз собирался хорошенько осмотреть всё вокруг, когда каменная дверь внезапно распахнулась, и в комнату нетвёрдой походкой ввалилась тёмная фигура.
Сперва Шэнь Цинцю бросил на вошедшего суровый взгляд, однако, узнав его, невольно вскрикнул:
— Ло Бинхэ?
Похоже, в отличие от него, сам Ло Бинхэ был порядком ошарашен подобной встречей.
Зрачки его ученика мигом сузились до размеров булавочной головки, и лицо Шэнь Цинцю отразилось в угольно-чёрных глазах — за долю секунды царивший в его взгляде ледяной холод обратился в замешательство.
Однако заклинатель не обратил внимания на перемены в лице ученика, потому что в тот момент его куда больше занимала свежая кровь, заливавшая того с головы до ног. Сделав пару шагов к нему, Ло Бинхэ внезапно покачнулся — Шэнь Цинцю тотчас подскочил, подхватив его, при этом он бессознательно отметил, что кровь сплошь пропитала одежду на спине ученика.
— Что случилось? Кто это сделал? — встревоженно спросил он.
В самом деле, кто мог сотворить подобное с Ло Бинхэ на его собственной территории? Так или иначе, это был явный сбой программы… Или, став гомосексуалистом, Ло Бинхэ вместе с аурой жеребца утратил и ореол неуязвимости главного героя?
Ло Бинхэ хрипло рыкнул сквозь стиснутые зубы:
— Уйди!
«Уйди»?! Он что, велит ему… бежать от опасности?
— Хорошо, уходим, — поспешно согласился Шэнь Цинцю, привычным движением обхватывая его за талию.
Мог ли он предвидеть, что в следующий момент Ло Бинхэ, поджав губы, отпихнёт его?
Он впервые оттолкнул его на памяти Шэнь Цинцю! Само собой, тот, окончательно сбитый с толку, решил, что ученик велит ему спасаться самому.
Он не хотел впутывать в это учителя?
Во всяком случае, это было единственным объяснением, пришедшим в голову Шэнь Цинцю.
— Прекрати! — велел он. — Учитель отведёт тебя на хребет Цанцюн.
На лбу Ло Бинхэ тотчас набухли вены.
— Я туда не пойду! — прохрипел он.
«Ну вот, опять он за своё…» — устало заключил Шэнь Цинцю, вслух бросив:
— Снова твои капризы? Прежде всего, тебя надо отвести в безопасное убежище… — С этими словами он опустил ладонь на спину Ло Бинхэ — и тот замер.
В его тело устремился мощный поток тёплой духовной энергии.
Чувствуя, что жизнь ученика теперь вне опасности, Шэнь Цинцю извлёк Сюя из ножен и, обхватив Ло Бинхэ, воспарил в небо вместе с ним.
Поскольку Сюя происходил с пика Ваньцзянь, барьер хребта Цанцюн не представлял для него препятствия, так что Шэнь Цинцю смог проникнуть в родную школу незамеченным.
Но от кого он никогда не мог укрыться, даже сохранив своё появление в тайне от остальных — так это от собственных адептов: кто-то уже находился в Бамбуковой хижине, когда он затащил в неё Ло Бинхэ.
Мин Фань подметал, что-то бормоча себе под нос, а Нин Инъин с закатанными рукавами метёлкой смахивала пыль с верхних полок, стоя на бамбуковой скамеечке.
Они оба были изрядно огорошены внезапным появлением Шэнь Цинцю, который явился, распахнув дверь ударом ноги, однако, узнав его, тотчас воскликнули в один голос:
— Учи…
Шэнь Цинцю поспешно провёл пальцами по губам, словно закрывая рот на молнию, и ученики мигом притихли.
— Ну и что вы раскричались? — прошептал он. — Хотите, чтобы сюда сбежался весь пик Байчжань в полном составе?
А Лю Цингэ не преминул бы примчаться, заслышав о появлении Шэнь Цинцю — и куда он тогда, спрашивается, спрячет Ло Бинхэ, учитывая его нынешнее состояние?
И следует ли упоминать, что самыми неутомимыми бузотёрами, не желающими примириться с существованием Ло Бинхэ в одном мире с ними, были эти самые малолетние террористы с пика Байчжань — и это при том, что сам Ло Бинхэ не давал им сдачи, таким образом превращаясь в мальчика для битья. Пусть они и не могли причинить ему серьёзного вреда, всё же приятного в этом было мало.
Большие глаза Нин Инъин ещё сильнее расширились, и она поспешно прижала ладони ко рту, судорожно кивая, словно клюющий рис цыплёнок. Заметив, что Ло Бинхэ весь в крови, она тотчас отдёрнула руки от лица, воскликнув:
— Учитель, что случилось с А-Ло?
Ло Бинхэ бросил на Мин Фаня недоумевающий взгляд, прямо-таки сочившийся ненавистью — словно задетый обжигающим холодом этого взгляда адепт крепче вцепился в рукоять метлы и втянул голову в плечи, едва удержавшись на ногах.
Всецело поглощённый заботой об ученике Шэнь Цинцю не обратил на это внимания. Усадив Ло Бинхэ на край постели, он велел адептам:
— Это всего лишь небольшое ранение, так что вы оба можете идти. Набор первой помощи с пика Цяньцао лежит на прежнем месте?
— Мы ничего не трогали, — торжественно отозвалась Нин Инъин. — Всё на тех же местах. Учитель, вам нужна наша помощь?
— Нет, этот наставник сам справится, — отмахнулся Шэнь Цинцю.
Выпроводив адептов, он помог Ло Бинхэ разместиться на кровати, подложив ему под спину подушку, после чего, опустившись на корточки, принялся стаскивать с него сапоги.
Его ученик продолжал хранить молчание, плотно сжав губы — он уставил на белоснежную шею Шэнь Цинцю неподвижный взгляд блестящих глаз, в котором настороженность то и дело сменялась смертельной холодностью.
Полагая, что ученик безмолвствует, потому что слишком слаб, Шэнь Цинцю взял мягкое полотенце, чтобы вытереть стекающий по лбу холодный пот. Вынув несколько бутылочек и горшочков из предоставленного Му Цинфаном набора, он вернулся и протянул руку, чтобы раздеть Ло Бинхэ.
Тот схватил его за руку с такой силой, что Шэнь Цинцю нахмурился — он хотел было шлёпнуть ученика по лбу, но левая рука была занята.
— Прекрати упрямиться, — бросил он, понизив голос. — Я должен позаботиться о твоих ранах.
Поскольку Ло Бинхэ и не думал выпускать его руку, Шэнь Цинцю, потеряв терпение, вытряхнул разноцветные пилюли в левую ладонь и попросту запихнул их в рот ученика.
Лицо Ло Бинхэ, рот которого был до отказа забит разнокалиберными пилюлями, потемнело, и он наконец убрал руку. Воспользовавшись этим, Шэнь Цинцю поспешил стащить с него одеяния. Окинув тело ученика беглым взглядом, он так и не решил, с чего начать, так что вновь взялся за полотенце, чтобы промокнуть кровь.
Открытые раны источали завитки демонической энергии. Само собой, это были не обычные раны — в противном случае они бы давным-давно затянулись. Осторожно промывая их, Шэнь Цинцю не преминул спросить:
— Где ты пропадал все эти дни? И с кем умудрился схлестнуться, что он довёл тебя до подобного состояния?
Не получив ни слова в ответ, Шэнь Цинцю обтёр кожу на груди и взялся за запястье, чтобы послушать пульс, как учил Му Цинфан: если состояние ученика и впрямь тяжёлое, то лучше позвать лорда Цяньцао, а с прочими проблемами можно разобраться по мере поступления.
Вновь окинув беглым взглядом грудь и тыльную сторону запястья Ло Бинхэ, он испытал странное чувство, что что-то тут не так.
Чего-то явно недоставало.
Однако при виде побледневших губ и потухших глаз ученика эта мысль тотчас вылетела у Шэнь Цинцю из головы, и он присел на кровать, вновь вливая в его тело духовную энергию.
По мере того, как её поток заполнял каналы Ло Бинхэ, его напряжённые до предела мышцы постепенно расслаблялись. Испустив тихий вздох облегчения, Шэнь Цинцю склонился, чтобы заключить ученика в объятия.
Однако тот вновь вырвался.
Когда его оттолкнули второй раз кряду, Шэнь Цинцю растерянно бросил, отшвыривая полотенце:
— Да что с тобой такое?
При виде угрюмой настороженности, наводнившей глаза Ло Бинхэ, заклинатель закатил глаза:
— И что не так на этот раз? Неужто до сих пор злишься из-за того, что я пару дней назад не пожелал спать с тобой? Неужто это того стоит?
При этих словах уголок губ Ло Бинхэ ощутимо дёрнулся.
Хоть всё это успело изрядно поддостать Шэнь Цинцю, он всё-таки не удержался от того, чтобы пощупать лоб ученика.
— Слегка горячеват, — пробормотал он. — Тебя не лихорадит?
Внезапно снаружи послышался звенящий от напряжения голос Нин Инъин:
— Шишу Лю, пожалуйста, не входите — учитель сейчас не может вас принять!
Обычно она говорила так тихо, что собеседнику подчас требовалось сделать усилие, чтобы её расслышать — поднимая голос, она явно пыталась тем самым предостеречь Шэнь Цинцю. Тот не мешкая подскочил с кровати — и в тот самый момент, когда он задёрнул занавесь, деревянная дверь с грохотом распахнулась.
В комнату стремительными шагами прошествовал Лю Цингэ с мечом за спиной. Все ещё пряча одну руку, Шэнь Цинцю поприветствовал его, приподняв брови:
— Шиди Лю, надеюсь, у тебя все благополучно?
— Законы хребта Цанцюн недвусмысленно гласят, — без предисловий начал тот, — что Ло Бинхэ сюда вход заказан.
— Первый раз слышу о подобном законе, — отозвался Шэнь Цинцю.
— Он новый.
— Это правда, учитель, — поддакнул просунувший голову в дверь Мин Фань. — Его действительно недавно приняли — просто шибо Юэ не поручал высечь его на камне вместе с прочими постановлениями — однако все про него знают…
— Умолкни! — оборвал его Шэнь Цинцю.
Вот только не говорите, что этот негодник [6] Лю Цингэ и позвал!!!
Боготворя все, что связано с пиком Байчжань, Мин Фань и впрямь имел обыкновение докладывать обо всем Лю Цингэ — воистину шпион в стане Цинцзин!
Ладно бы ещё просто обожал пик Ста Битв, но стучать им на своих же [7] — это, право, чересчур!
Ну погоди, я ещё призову тебя к порядку!
Удостоившийся подобной отповеди Мин Фань поспешил ретироваться. Нин Инъин, напротив, продолжала топтаться на пороге, явно опасаясь оставлять учителя наедине с его буйным шиди. При тактическом отступлении Мин Фаня она не преминула хорошенько отдавить ему ногу, обругав его за то, что он ещё сильнее усложнил без того непростую ситуацию.
После того, как адепты покинули хижину, Лю Цингэ рывком отодвинул занавес.
Его глазам предстал полусидящий на кровати Ло Бинхэ. Его глаза так и сверкали опасливой враждебностью, словно у раненого молодого леопарда. Уставив на Лю Цингэ горящий жаждой убийства взгляд, холодный и острый, словно ледяные ножи, и обжигающий, словно ядовитое пламя, он сжал руки в кулаки, готовясь нанести смертельный удар. Шэнь Цинцю поспешил встать между ними — опершись одной ногой о кровать, он заслонил собой Ло Бинхэ и взмолился:
— Шиди, не надо!
— Он ранен? — озадаченно бросил Лю Цингэ.
За одно это Шэнь Цинцю готов был поклониться ему в ноги.
— Иначе я бы не притащил его сюда, — вздохнул он. — Шиди Лю, прошу, просто сделай вид, будто ты этого не видел — не выгоняй его сейчас!
— Почему же он не остался в Царстве демонов? — продолжал недоумевать Лю Цингэ.
Да потому что именно там ему и наваляли!
— У нас там кое-что случилось… — уклончиво бросил Шэнь Цинцю.
— Что, восстание демонов? — предположил Лю Цингэ.
— Ну… — Мельком бросив взгляд на Ло Бинхэ, Шэнь Цинцю принялся судорожно соображать, имеет ли право оглашать подобные сведения во вражеском стане, и в конце концов решил ограничиться туманным: — Возможно.
— Надо было предоставить ему разбираться самому, — хмыкнул Лю Цингэ. — Хребет Цанцюн — твоя тихая гавань, а не его.
Внезапно Ло Бинхэ испустил сухой смешок, но тут же заскрежетал зубами: дала о себе знать рана в груди. Заслышав, как он шипит от боли, Шэнь Цинцю преисполнился решимости.
— Шиди Лю, — строго бросил он, — не забывай, что ты находишься на пике Цинцзин.
А значит, только лорд Цинцзин имеет право на окончательное решение, кому уходить отсюда, а кому оставаться!
Поскольку на это Лю Цингэ и впрямь нечего было возразить, он холодно заявил:
— Защищай его и дальше, коли охота!
Бросив это в лицо собрату, он протопал к выходу — однако какую-то пару мгновений спустя вернулся, швырнув что-то Шэнь Цинцю.
Поймав этот предмет, тот с изумлением обнаружил, что это — складной веер.
Тот самый, который он потерял во время битвы на реке Ло. В самом деле поразительно, как Лю Цингэ умудряется находить его раз за разом — между ним и старым веером явно существовала особая связь [8]! Пожалуй, стоило бы подарить ему эту вещицу, дабы они воссоединились навеки…
— Шиди Лю всегда заботится обо мне, — сухо кашлянув, поблагодарил его Шэнь Цинцю.
Взмахнув рукавом, Лю Цингэ удалился окончательно [9].
Внезапно сзади послышался охрипший голос Ло Бинхэ:
— …Лю Цингэ? — с неподдельным сомнением бросил он.
— Не обращай внимания, — заверил его Шэнь Цинцю. — Шиди Лю всегда такой: просто дай ему повозмущаться вволю — и он сам уйдёт.
Ло Бинхэ сузил глаза, причём на его лице появилось выражение напряжённой задумчивости.
Опустив веер на стол, Шэнь Цинцю принялся утешать его:
— Не волнуйся: после того, как этот учитель замолвил за тебя словечко, твой шишу Лю больше не станет чинить тебе препятствий. А если адепты пика Байчжань снова вздумают напасть на тебя — наподдай им как следует, и дело с концом. Главное, не убивай их — а так можешь действовать в полную силу. Считай, что тем самым ты отстаиваешь честь пика Цинцзин.
Чем дольше слушал Ло Бинхэ, тем более странным блеском загорались его глаза.
— …Учитель? — осторожно окликнул он Шэнь Цинцю, словно прощупывая почву.
— Да? — тут же склонил голову тот, при этом его голос был проникнут такой теплотой и участием, словно он готов был выполнить любое желание ученика по первому знаку. Отведя взгляд, Ло Бинхэ приподнял уголки губ в слабой улыбке.
— Нет, ничего. Я просто хотел… попробовать вас окликнуть.
Шэнь Цинцю уже успел привыкнуть к тому, что это великовозрастное дитя имеет обыкновение денно и нощно призывать учителя, а потому лишь погладил его по затылку:
— Ложись спать. Что бы там ни творилось в Царстве демонов, всё подождёт до твоего полного выздоровления.
Ло Бинхэ еле заметно кивнул.
Шэнь Цинцю тут же склонился, чтобы, убрав подушку из-под спины ученика, помочь ему улечься. Перед тем, как это сделать, он бережно развязал ленту, стягивающую волосы ученика, чтобы не мешала.
Погасив лампу, Шэнь Цинцю скинул шуршащие верхние одеяния и улёгся на кровать сам.
— Спи давай, — бросил он, обняв Ло Бинхэ. — Этот учитель поможет тебе выровнять энергию [10].
Ведь то, что теперь он готов заснуть с ним рядом, обнимая его, должно развеять все былые обиды, разве нет?
Прикрыв глаза, Шэнь Цинцю усилием воли привёл свою духовную энергию в как можно более спокойное состояние, и её тихое биение, подобное волнам ночного прилива, тесно переплелось с пульсацией энергии Ло Бинхэ.
Пара чистых глаз распахнулась в ночи, источая холодный блеск, и довольно долго созерцала оценивающим взглядом спящего Шэнь Цинцю.
Длинные волосы учителя рассыпались по рукам ученика, запутавшись в его пальцах. Прихватив чёрную прядь, Ло Бинхэ сжал пальцы, раз за разом бесшумно проговаривая его имя:
Шэнь Цинцю.
Шэнь Цинцю.
Уголки его губ приподнялись в зловещей улыбке, расползшейся по лицу этого мнимого Ло Бинхэ.
Он только что обнаружил кое-что весьма любопытное — именно от этого его глаза засверкали предвкушением жестокого развлечения.
Этой ночью сон Шэнь Цинцю казался нескончаемым и безнадёжно запутанным.
Примечания переводчиков:
[1] Бин-мэй 冰妹 (bīng mèi) и Бин-гэ 冰哥 (bīng gē) – в пер. с кит. соответственно «младшая сестричка Ло» и «старший братец Ло» – «фанатские» прозвища Ло Бинхэ из этой новеллы и оригинального Ло Бинхэ из «Пути гордого бессмертного демона».
[2] Хрустальное сердце — в оригинале BLX — акроним словосочетания 玻璃心 (bōlixīn) — в букв. пер. с кит. «стеклянное сердце», в образном значении «ранимая душа, чересчур обидчивый человек, переживать по пустякам».
[3] Дева Ло — 少女 (shàonǚ) — шаонюй — в пер. с кит. «молодая девушка, девица, молодая женщина».
[4] Лить слёзы в тёмном углу — в оригинале 找角落蹲地种蘑菰 (zhǎo jiǎoluò dūn de zhǒng mógū) — в букв. пер. с кит. «подыскать угол, чтобы, сидя на корточках, растить грибы» — то бишь в переносном значении «сырость разводить».
[5] Погладить по шёрстке 顺毛 (shùnmáo) – кит. идиома, означающая «не противоречить, во всем соглашаться».
[6] Негодник 熊孩子 (xióngháizi) сюнхайцзы — в букв. пер. с кит. «медвежонок», в образном значении – «шалун, озорник, проказник».
[7] Стучать на своих же — в оригинале 胳膊肘往外拐 (gēbozhǒu wǎngwài guǎi) — в букв. пер. с кит. «выставить локти наружу», в образном значении — «поддержать чужих против своих».
[8] Особая связь – в оригинале 有缘 (yǒuyuán) – пер. с кит. «связаны предопределением, созданы друг для друга, предназначены друг другу».
[9] Удалился, взмахнув рукавом 拂袖而去 (fú xiù ér qù) – кит. идиома, означающая «удалиться в раздражении; уйти, хлопнув дверью».
[10] Выровнять энергию – в оригинале 调息 (tiáoxī) – в букв. пер. с кит. «отрегулировать дыхание».
Следующая глава
Psoj_i_Sysoj, блог «Мастер календаря»
Мастер календаря. Глава 4 — 12.02.2027. Няньсы. Часть 2
Предыдущая глава
Уже минуло девять, когда Сяо Наньчжу пробудился окончательно.
Хмурясь, он вышел из спальни, потирая висок в тщетных попытках изгнать из головы сковавший все мысли тягостный туман.
Людям свойственно расслабляться, попадая в благоприятную среду — так случилось и с ним. Ну а после того, что произошло этой ночью, мозг привычного к армейским будням Сяо Наньчжу и вовсе отказывался работать.
Телефон показал два пропущенных звонка от Сыту Чжана. Зажав его между щекой и плечом, Сяо Наньчжу двинулся на кухню, однако, подходя к холодильнику, замер на полушаге, вспомнив, что там теперь хранится.
— Ну что, проспался наконец? — зазвучал из трубки ленивый голос Сыту Чжана.
читать дальше— Угу, — бросил Сяо Наньчжу, бездумно цепляя пальцем дверцу холодильника. Несмотря на то, что он никак не мог выбросить из головы ночное происшествие, упоминать о нём точно не стоило — можно подумать, хоть кто-нибудь поверит. — Чё названиваешь ни свет ни заря? — бесцеремонно бросил он — при том, что его мысли были всецело заняты содержимым холодильника, он едва уделял внимание разговору с другом.
— Хэй, такой молодой и уже проблемы с памятью? — со вздохом протянул Сыту Чжан. — Мы ж вчера договорились — я обещал, что найду тебе работу после Нового Года — вспомнил? У меня тьма знакомств, так что, поспрашивав, наверняка что-нибудь подыщем, но ты должен пообещать мне, что сходишь со мной на обед пару-тройку раз — такие вещи лучше обсуждать за столом, ясно тебе? Теперь ты больше не можешь вести себя, как тебе заблагорассудится, так-то, Сяо Наньчжу…
Он так и продолжал пилить его, будто распекающая на все корки нянюшка [1], однако Сяо Наньчжу понимал, что друг искренне хочет помочь ему, а потому не прерывал поток вдохновенной болтовни, хоть и знал, что он не такой человек, который может побрататься с людьми после пары рюмок — в противном случае он бы не оказался в столь затруднительном положении, так и не сумев приспособиться к службе в армии.
Справедливости ради, зная о норове друга детства не понаслышке, Сыту Чжан и впрямь делал всё возможное, чтобы сгладить острые углы — даже позволил ему сохранить лицо, первым предложив помощь, не дожидаясь, пока тот попросит — что и говорить, такие друзья и впрямь на вес золота.
При этой мысли Сяо Наньчжу испытал укол вины [2] — в самом деле, в его ли положении привередничать? Раз уж Сыту Чжан ради него готов пойти на такие хлопоты, то и от него не убудет, если он пару раз сходит пообедать с его приятелями.
Пока он раздумывал над этим, Сыту Чжан продолжал развивать тему:
— В общем, приходи сегодня на встречу [3], ясно? Будет один из моих самых крупных клиентов — он всегда заказывает весь спектр услуг. Знаешь, кто он? Менеджер по продажам в страховой компании! Представляешь, какие у него связи и ресурсы? Он точно тебе поможет! Если будешь работать на него, твоё будущее обеспечено! Ну а не подойдёт — подыщем тебе что-нибудь другое. Среди инвесторов, скажем — у меня в знакомых даже распространители товаров для здоровья! Из этой индустрии вышла тьма успешных людей! Разумеется, лучше всего искать работу сразу после Нового года! Ну как, по-твоему, хорошо этот братец [4] заботится о тебе вместо твоей бабули, а? — при этих словах Сыту Чжан довольно усмехнулся.
Вот так, поддразнивая друга детства [5] посулами, в которые сам не очень-то верил, Сыту Чжан внезапно оборвал звонок — зная, что грядёт вспышка раздражения со стороны Сяо Наньчжу, он предпочёл не дать ему шанса на отпор. Лишённый возможности ответить, Сяо Наньчжу засунул телефон в карман, однако ничего не мог поделать с накатившей волной досады. Наконец, не выдержав, он тихо выругался:
— Да пошёл ты! Почему бы попросту не сказать, что хочешь засунуть меня в сетевой маркетинг [6]…
Ему оставалось лишь, стиснув зубы, признать собственную беспомощность в этом новом для него мире — можно подумать, он сам желал чего-то иного, кроме как решить наконец проблему с работой и жить себе спокойно.
Но в нынешнем обществе, где всё решают связи и дипломы, что называется, без смазки никуда не пролезешь.
Как всегда, стресс вызвал острое желание закурить. Нахмурившись, Сяо Наньчжу бездумно уставился на магнитик из супермаркета — единственное украшение дверцы холодильника. Поджав губы, он машинально взялся за дверцу — однако прежде, чем он успел её открыть, из холодильника послышался приглушённый чих.
Уже столкнувшись с двумя необъяснимыми явлениями кряду, теперь Сяо Наньчжу не страшился ничего.
В конце концов, сейчас-то на дворе белый день — да и разве он, грозный и бесстрашный бывалый солдат, не сможет голыми руками совладать с каким-то там демоном? Пожалуй, даже к лучшему, что он наконец сможет хоть на ком-то выместить злость за терзающие его жизненные проблемы!
Пока он ожидал появления нечисти, готовясь тотчас наподдать ей, дверца холодильника медленно отворилась, а затем… оттуда материализовался молодой человек в традиционной укороченной куртке поверх одеяния цвета цин [7] с побелевшими от инея волосами — он во весь голос причитал, стуча зубами от холода:
— В самом деле, где это видано! Кто ставит кондиционер на такой холод среди зимы? Этот молодой господин [8] точно простудится, ведь он спал нагишом на таком морозе… Апчхи! Апчхи!
Сяо Наньчжу застыл как громом поражённый.
***
На вид явившийся из календаря Няньсы [9] казался утончённым учёным или поэтом лет двадцати — его будто овеивал аромат чернил, а ясное чело отмечала печать одарённости.
Ему нечасто случалось покидать старый календарь, так что он сполна наслаждался преимуществами своего весьма вольготного графика.
В свободное время он обычно устраивал декламацию под аккомпанемент у себя в кабинете, почитывал книги, просматривал свитки или слушал куньцюй [11] старшей сестрице Манчжун [12] или младшей сестрице Гуюй [13], в которых был давно и безнадёжно влюблён.
Хоть его соседом и был мелкий любитель карпов Сяонянь, шумный ребёнок, который имел обыкновение носиться в детских штанишках, сверкая голой попой, и не давал ему спать спокойно, ничто до сих пор не мешало Няньсы вести излюбленную им размеренную жизнь, всецело посвящённую искусству.
Пусть он не представлял собой ни важный праздник, ни фазу солнечного или лунного цикла — лишь один из самых обычных дней — это вовсе не значило, что он должен просто опустить руки! Что если однажды ему суждено сделаться днём памяти какого-нибудь великого человека?
Подобные помыслы позволяли Няньсы не только держаться на плаву, но и давали силы, чтобы упорно трудиться.
Всякий раз, когда наставал его день, молодой поэт покидал свою страницу, чтобы поработать для владельца старого календаря.
Подобная рутина повторялась тысячелетиями. Как один из духов календаря, он по воле мастера мог дать наиболее точные предсказания на день, предупредить о грядущих несчастьях и истолковать сны — а порой ему даже случалось изгонять злых духов.
И все 364 товарища Няньсы исполняли те же обязанности при старых мастерах календаря.
За это время они сменялись бесчисленное количество раз — всё же человеческий век не чета веку духов.
Каждого работодателя Няньсы доводилось встречать от силы несколько десятков раз — и к каждой из встреч многое успевало перемениться [14]. А пять лет назад очередная хозяйка календаря покинула их — это было весьма печальное прощание, погрузившее его в длительную скорбь.
Няньсы отлично помнил, как впервые встретился с этой хозяйкой календаря по имени Сяо — тогда она показалась ему весьма вздорной и придирчивой, но, в конце концов, тогда ей сравнялся всего-то двадцать один год!
Откопав календарь в старой рухляди, доставшейся ей по наследству от отца-скопидома, она случайно открыла его секреты — обычным людям не по силам даже представить себе подобного.
Однако же девушка не выказала ни толики страха, без колебаний изъявив желание стать мастером календаря. Минуло немало лет, течение которых ничуть не сказалось на Няньсы, однако его хозяйка Сяо Жухуа за это время из девушки превратилась в старушку.
Наконец госпожа Сяо слегла. Пусть ленивые духи календаря прежде то и дело сетовали на то, как она загружала их работой, будучи полной энергии, теперь, когда у неё не осталось сил их гонять, никто этому не обрадовался.
Праздник двойной девятки [15] предложил устроить сбор пожертвований, чтобы от всей души поднести их бабушке Сяо. День медсестёр [16] принялся увещевать всех следить за здоровьем и предпринимать необходимые меры против рака. Праздник середины осени [17] прислал две коробки специально приготовленных «лунных пряников» [18] из дворца Гуанхань [19], чтобы выразить свои чувства. Ну а День детей [20] только и делал, что ревел весь день напролёт, вцепившись в руку бабушки Сяо.
Так уж вышло, что даже они, всемогущие духи календаря, ничего не могут поделать, когда человеческая жизнь близится к завершению…
Няньсы понадобилось немало времени, чтобы пережить это горе.
Он сложил для бабушки Сяо прекрасный акростих — но, к сожалению, она ушла из жизни не в его день, так что он так и не успел его прочесть ей.
Всё, что ему запомнилось — это сдавленные рыдания мальчишки в больничной палате. С этого дня у запертых внутри старого календаря духов больше не было хозяина.
За время этого бессрочного отпуска на журнальном столике, где теперь лежали рабочие контракты, успел накопиться изрядный слой пыли.
Когда умерла госпожа Сяо, Няньсы и все прочие духи уже приготовились обсудить условия работы с новым мастером, однако её незадачливый внук, похоже, ничего не смыслил в деле своей бабушки. Всё, чего он желал — это покинуть этот город, и ему дела не было до того, что свыше трёхсот его потенциальных подчинённых годами собирают пыль, вися на стенке.
Постепенно даже недосягаемые духи важных праздников, обычно не нисходящие до столь несущественных проблем, начали роптать, возмущаясь подобным небрежением. Этот парень отсутствовал пять лет кряду — глянув на себя в зеркало накануне, Няньсы обнаружил, что за это время на его безупречно гладком подбородке успела отрасти борода.
Ближе к полуночи Сяонянь куда-то унёсся, а затем вернулся, горестно завывая.
Пожелав проведать несчастного ребёнка, Няньсы даже сбрил по этому поводу бороду.
Няньу [21] и прочие тотчас принялись настаивать, чтобы он поговорил с Сяо Наньчжу о его идеалах, мечтах, жизненных планах — одним словом, о том, желает ли он стать мастером календаря — и Няньсы принял на себя эту почётную миссию.
Однако при этом он меньше всего ожидал, что его встретит пронизывающий холод и поток ледяного ветра прямо в лицо.
— Где это видано! Кто ставит кондиционер на такой холод среди зимы? Этот молодой господин точно простудится на таком морозе… Апчхи! Апчхи!
Примечания Шитоу Ян (автора):
Будущий сердечный друг героя — это не его друг детства и не Няньсы, а другой дух календаря.
До его появления ещё несколько глав, так что придётся подождать. ⊙▽⊙
Я слишком устала, чтобы работать сверхурочно. Извините, но ничего не могу с этим поделать T^T
Примечания переводчиков:
[1] Нянюшка — в оригинале 老妈子 (lǎomāzi) — в пер. с кит. «служанка (особенно в возрасте), старушка, нянька» (устаревшее).
[2] Испытал укол вины — в оригинале 不识好歹 (bù shí hǎodǎi) — в букв. пер. с кит. «не знать, что хорошо и что плохо», образно — «не отличать добро от зла».
[3] Встреча — в оригинале 酒局 (jiǔjú) — в пер. с кит. «вечеринка с алкоголем, пьянка, сходка».
[4] Братец — в оригинале 哥们儿 (gēmenr) гэмэнь-эр — разговорное «парень, чувак, братишка».
[5] Друг детства — в оригинале 发小 (fàxiǎo) фасяо — в пер. с кит. «близкий друг с детства, друг с горшка».
[6] Сетевой маркетинг 传/销 (chuán/xiāo) — в пер. с кит. «сетевой маркетинг, многоуровневый маркетинг, финансовая пирамида, инвестиционная пирамида». Нелегальная инвестиционная схема, основанная на иерархической структуре.
[7] Цвет цин — 青色 (qīngsè) весьма сложный цвет, который может варьироваться от зелёного до голубого. В современной культуре цвет цин олицетворяет собой традиционность и историчность. 马褂 (mǎguà) магуа обозначает традиционную китайскую куртку, надевающуюся поверх халата.
[8] Молодой господин 公子 (gōngzǐ) гунцзы — в пер. с кит. буквально «сын дворянина» или «сын общества».
[9] Няньсы 廿四 (niàn sì) — 24-й день месяца.
[10] Куньцюй 昆曲 (kūnqǔ) — один из локальных жанров традиционной китайской музыкальной драмы.
[11] Любовные послания — в оригинале 花筏 (huā fá) — в букв. пер. с кит. «цветочный плот».
[12] Манчжун 芒种 (mángzhòng) — в пер. с кит. «остистый колос» — период года с 6 или 7 июня; отнесён к первой половине 5-го лунного месяца.
[13] Гуюй 谷雨 (gǔyǔ) — в пер. с кит. «хлебные дожди» — период года с 20 или 21 апреля, отнесён ко второй половине 3-го лунного месяца.
[14] Многое успевало перемениться — в оригинале 物是人非 (wù shì rén fēi) — в букв. пер. с кит. «вещи остались прежними, а люди — нет (зачастую указывает на тоску по минувшим дням и старым друзьям или умершим).
[15] Праздник двойной девятки 重阳节 (chóngyángjié) Чунянцзе — отмечается 9-го числа 9-го лунного месяца, также носит название «праздник хризантем». Девять — «янское» число; девятый день девятого лунного месяца (дважды девять) обладает огромной силой ян и поэтому потенциально опасен. Для преодоления этой опасности традиция велит взобраться на высокую гору, пить хризантемовое вино и носить ветви кизила лекарственного. Хризантемы и кизил считаются очищающими растениями.
[16] День медсестёр — 护士节 (Hùshìjié) Хушицзе — Международный день медицинской сестры, отмечается 12 мая, в день рождения Флоренс Найтингейл, стоявшей у истоков службы сестёр милосердия.
[17] Праздник середины осени — 中秋节 (zhōngqiūjié) Чжунцюцзе — отмечается 15-го числа 8-го месяца по китайскому лунному календарю, также именуется «праздником Луны». Широко отмечается в Китае и Вьетнаме. По своей значимости этот праздник уступает только Китайскому Новому году. Вечер любования полной луной, сопровождаемый угощением «лунными пряниками». Ритуальная сторона празднества наиболее широко отображена в возжигании благовоний Чанъэ — мифической жительнице Луны. Считается, что в этот день лунный диск «самый яркий и круглый в году». Спутником Чанъэ на луне считается кролик, который толчёт в ступе снадобье бессмертия.
[18] Лунные пряники —五仁月饼 (wǔ rén yuèbǐng) у жэнь юэбин — или «лунные лепёшки» с начинкой из пяти видов орехов. Обычно юэбины круглые или квадратные, примерно 10 см в диаметре и 4-5 см. в толщину, начинены пастой из сладких бобов или лотоса. Их принято дарить родственникам и клиентам.
[19] Дворец Гуанхань — 广寒宫 (guǎnghángōng) — в пер. с кит. «Дворец Великого холода», лунные чертоги, в образном значении — «луна».
[20] День детей — 儿童节 (értóngjié) Эртунцзе — под этим названием в Китае существуют два праздника: День детей (4 апреля, с 1931 года в Китае) и Международный день защиты детей (1 июня, с 1949 г.).
[21] Няньу 廿五 (niànwǔ) — в пер. с кит. «двадцать пятое число месяца».
Следующая глава
Уже минуло девять, когда Сяо Наньчжу пробудился окончательно.
Хмурясь, он вышел из спальни, потирая висок в тщетных попытках изгнать из головы сковавший все мысли тягостный туман.
Людям свойственно расслабляться, попадая в благоприятную среду — так случилось и с ним. Ну а после того, что произошло этой ночью, мозг привычного к армейским будням Сяо Наньчжу и вовсе отказывался работать.
Телефон показал два пропущенных звонка от Сыту Чжана. Зажав его между щекой и плечом, Сяо Наньчжу двинулся на кухню, однако, подходя к холодильнику, замер на полушаге, вспомнив, что там теперь хранится.
— Ну что, проспался наконец? — зазвучал из трубки ленивый голос Сыту Чжана.
читать дальше— Угу, — бросил Сяо Наньчжу, бездумно цепляя пальцем дверцу холодильника. Несмотря на то, что он никак не мог выбросить из головы ночное происшествие, упоминать о нём точно не стоило — можно подумать, хоть кто-нибудь поверит. — Чё названиваешь ни свет ни заря? — бесцеремонно бросил он — при том, что его мысли были всецело заняты содержимым холодильника, он едва уделял внимание разговору с другом.
— Хэй, такой молодой и уже проблемы с памятью? — со вздохом протянул Сыту Чжан. — Мы ж вчера договорились — я обещал, что найду тебе работу после Нового Года — вспомнил? У меня тьма знакомств, так что, поспрашивав, наверняка что-нибудь подыщем, но ты должен пообещать мне, что сходишь со мной на обед пару-тройку раз — такие вещи лучше обсуждать за столом, ясно тебе? Теперь ты больше не можешь вести себя, как тебе заблагорассудится, так-то, Сяо Наньчжу…
Он так и продолжал пилить его, будто распекающая на все корки нянюшка [1], однако Сяо Наньчжу понимал, что друг искренне хочет помочь ему, а потому не прерывал поток вдохновенной болтовни, хоть и знал, что он не такой человек, который может побрататься с людьми после пары рюмок — в противном случае он бы не оказался в столь затруднительном положении, так и не сумев приспособиться к службе в армии.
Справедливости ради, зная о норове друга детства не понаслышке, Сыту Чжан и впрямь делал всё возможное, чтобы сгладить острые углы — даже позволил ему сохранить лицо, первым предложив помощь, не дожидаясь, пока тот попросит — что и говорить, такие друзья и впрямь на вес золота.
При этой мысли Сяо Наньчжу испытал укол вины [2] — в самом деле, в его ли положении привередничать? Раз уж Сыту Чжан ради него готов пойти на такие хлопоты, то и от него не убудет, если он пару раз сходит пообедать с его приятелями.
Пока он раздумывал над этим, Сыту Чжан продолжал развивать тему:
— В общем, приходи сегодня на встречу [3], ясно? Будет один из моих самых крупных клиентов — он всегда заказывает весь спектр услуг. Знаешь, кто он? Менеджер по продажам в страховой компании! Представляешь, какие у него связи и ресурсы? Он точно тебе поможет! Если будешь работать на него, твоё будущее обеспечено! Ну а не подойдёт — подыщем тебе что-нибудь другое. Среди инвесторов, скажем — у меня в знакомых даже распространители товаров для здоровья! Из этой индустрии вышла тьма успешных людей! Разумеется, лучше всего искать работу сразу после Нового года! Ну как, по-твоему, хорошо этот братец [4] заботится о тебе вместо твоей бабули, а? — при этих словах Сыту Чжан довольно усмехнулся.
Вот так, поддразнивая друга детства [5] посулами, в которые сам не очень-то верил, Сыту Чжан внезапно оборвал звонок — зная, что грядёт вспышка раздражения со стороны Сяо Наньчжу, он предпочёл не дать ему шанса на отпор. Лишённый возможности ответить, Сяо Наньчжу засунул телефон в карман, однако ничего не мог поделать с накатившей волной досады. Наконец, не выдержав, он тихо выругался:
— Да пошёл ты! Почему бы попросту не сказать, что хочешь засунуть меня в сетевой маркетинг [6]…
Ему оставалось лишь, стиснув зубы, признать собственную беспомощность в этом новом для него мире — можно подумать, он сам желал чего-то иного, кроме как решить наконец проблему с работой и жить себе спокойно.
Но в нынешнем обществе, где всё решают связи и дипломы, что называется, без смазки никуда не пролезешь.
Как всегда, стресс вызвал острое желание закурить. Нахмурившись, Сяо Наньчжу бездумно уставился на магнитик из супермаркета — единственное украшение дверцы холодильника. Поджав губы, он машинально взялся за дверцу — однако прежде, чем он успел её открыть, из холодильника послышался приглушённый чих.
Уже столкнувшись с двумя необъяснимыми явлениями кряду, теперь Сяо Наньчжу не страшился ничего.
В конце концов, сейчас-то на дворе белый день — да и разве он, грозный и бесстрашный бывалый солдат, не сможет голыми руками совладать с каким-то там демоном? Пожалуй, даже к лучшему, что он наконец сможет хоть на ком-то выместить злость за терзающие его жизненные проблемы!
Пока он ожидал появления нечисти, готовясь тотчас наподдать ей, дверца холодильника медленно отворилась, а затем… оттуда материализовался молодой человек в традиционной укороченной куртке поверх одеяния цвета цин [7] с побелевшими от инея волосами — он во весь голос причитал, стуча зубами от холода:
— В самом деле, где это видано! Кто ставит кондиционер на такой холод среди зимы? Этот молодой господин [8] точно простудится, ведь он спал нагишом на таком морозе… Апчхи! Апчхи!
Сяо Наньчжу застыл как громом поражённый.
***
На вид явившийся из календаря Няньсы [9] казался утончённым учёным или поэтом лет двадцати — его будто овеивал аромат чернил, а ясное чело отмечала печать одарённости.
Ему нечасто случалось покидать старый календарь, так что он сполна наслаждался преимуществами своего весьма вольготного графика.
В свободное время он обычно устраивал декламацию под аккомпанемент у себя в кабинете, почитывал книги, просматривал свитки или слушал куньцюй [11] старшей сестрице Манчжун [12] или младшей сестрице Гуюй [13], в которых был давно и безнадёжно влюблён.
Хоть его соседом и был мелкий любитель карпов Сяонянь, шумный ребёнок, который имел обыкновение носиться в детских штанишках, сверкая голой попой, и не давал ему спать спокойно, ничто до сих пор не мешало Няньсы вести излюбленную им размеренную жизнь, всецело посвящённую искусству.
Пусть он не представлял собой ни важный праздник, ни фазу солнечного или лунного цикла — лишь один из самых обычных дней — это вовсе не значило, что он должен просто опустить руки! Что если однажды ему суждено сделаться днём памяти какого-нибудь великого человека?
Подобные помыслы позволяли Няньсы не только держаться на плаву, но и давали силы, чтобы упорно трудиться.
Всякий раз, когда наставал его день, молодой поэт покидал свою страницу, чтобы поработать для владельца старого календаря.
Подобная рутина повторялась тысячелетиями. Как один из духов календаря, он по воле мастера мог дать наиболее точные предсказания на день, предупредить о грядущих несчастьях и истолковать сны — а порой ему даже случалось изгонять злых духов.
И все 364 товарища Няньсы исполняли те же обязанности при старых мастерах календаря.
За это время они сменялись бесчисленное количество раз — всё же человеческий век не чета веку духов.
Каждого работодателя Няньсы доводилось встречать от силы несколько десятков раз — и к каждой из встреч многое успевало перемениться [14]. А пять лет назад очередная хозяйка календаря покинула их — это было весьма печальное прощание, погрузившее его в длительную скорбь.
Няньсы отлично помнил, как впервые встретился с этой хозяйкой календаря по имени Сяо — тогда она показалась ему весьма вздорной и придирчивой, но, в конце концов, тогда ей сравнялся всего-то двадцать один год!
Откопав календарь в старой рухляди, доставшейся ей по наследству от отца-скопидома, она случайно открыла его секреты — обычным людям не по силам даже представить себе подобного.
Однако же девушка не выказала ни толики страха, без колебаний изъявив желание стать мастером календаря. Минуло немало лет, течение которых ничуть не сказалось на Няньсы, однако его хозяйка Сяо Жухуа за это время из девушки превратилась в старушку.
Наконец госпожа Сяо слегла. Пусть ленивые духи календаря прежде то и дело сетовали на то, как она загружала их работой, будучи полной энергии, теперь, когда у неё не осталось сил их гонять, никто этому не обрадовался.
Праздник двойной девятки [15] предложил устроить сбор пожертвований, чтобы от всей души поднести их бабушке Сяо. День медсестёр [16] принялся увещевать всех следить за здоровьем и предпринимать необходимые меры против рака. Праздник середины осени [17] прислал две коробки специально приготовленных «лунных пряников» [18] из дворца Гуанхань [19], чтобы выразить свои чувства. Ну а День детей [20] только и делал, что ревел весь день напролёт, вцепившись в руку бабушки Сяо.
Так уж вышло, что даже они, всемогущие духи календаря, ничего не могут поделать, когда человеческая жизнь близится к завершению…
Няньсы понадобилось немало времени, чтобы пережить это горе.
Он сложил для бабушки Сяо прекрасный акростих — но, к сожалению, она ушла из жизни не в его день, так что он так и не успел его прочесть ей.
Всё, что ему запомнилось — это сдавленные рыдания мальчишки в больничной палате. С этого дня у запертых внутри старого календаря духов больше не было хозяина.
За время этого бессрочного отпуска на журнальном столике, где теперь лежали рабочие контракты, успел накопиться изрядный слой пыли.
Когда умерла госпожа Сяо, Няньсы и все прочие духи уже приготовились обсудить условия работы с новым мастером, однако её незадачливый внук, похоже, ничего не смыслил в деле своей бабушки. Всё, чего он желал — это покинуть этот город, и ему дела не было до того, что свыше трёхсот его потенциальных подчинённых годами собирают пыль, вися на стенке.
Постепенно даже недосягаемые духи важных праздников, обычно не нисходящие до столь несущественных проблем, начали роптать, возмущаясь подобным небрежением. Этот парень отсутствовал пять лет кряду — глянув на себя в зеркало накануне, Няньсы обнаружил, что за это время на его безупречно гладком подбородке успела отрасти борода.
Ближе к полуночи Сяонянь куда-то унёсся, а затем вернулся, горестно завывая.
Пожелав проведать несчастного ребёнка, Няньсы даже сбрил по этому поводу бороду.
Няньу [21] и прочие тотчас принялись настаивать, чтобы он поговорил с Сяо Наньчжу о его идеалах, мечтах, жизненных планах — одним словом, о том, желает ли он стать мастером календаря — и Няньсы принял на себя эту почётную миссию.
Однако при этом он меньше всего ожидал, что его встретит пронизывающий холод и поток ледяного ветра прямо в лицо.
— Где это видано! Кто ставит кондиционер на такой холод среди зимы? Этот молодой господин точно простудится на таком морозе… Апчхи! Апчхи!
Примечания Шитоу Ян (автора):
Будущий сердечный друг героя — это не его друг детства и не Няньсы, а другой дух календаря.
До его появления ещё несколько глав, так что придётся подождать. ⊙▽⊙
Я слишком устала, чтобы работать сверхурочно. Извините, но ничего не могу с этим поделать T^T
Примечания переводчиков:
[1] Нянюшка — в оригинале 老妈子 (lǎomāzi) — в пер. с кит. «служанка (особенно в возрасте), старушка, нянька» (устаревшее).
[2] Испытал укол вины — в оригинале 不识好歹 (bù shí hǎodǎi) — в букв. пер. с кит. «не знать, что хорошо и что плохо», образно — «не отличать добро от зла».
[3] Встреча — в оригинале 酒局 (jiǔjú) — в пер. с кит. «вечеринка с алкоголем, пьянка, сходка».
[4] Братец — в оригинале 哥们儿 (gēmenr) гэмэнь-эр — разговорное «парень, чувак, братишка».
[5] Друг детства — в оригинале 发小 (fàxiǎo) фасяо — в пер. с кит. «близкий друг с детства, друг с горшка».
[6] Сетевой маркетинг 传/销 (chuán/xiāo) — в пер. с кит. «сетевой маркетинг, многоуровневый маркетинг, финансовая пирамида, инвестиционная пирамида». Нелегальная инвестиционная схема, основанная на иерархической структуре.
[7] Цвет цин — 青色 (qīngsè) весьма сложный цвет, который может варьироваться от зелёного до голубого. В современной культуре цвет цин олицетворяет собой традиционность и историчность. 马褂 (mǎguà) магуа обозначает традиционную китайскую куртку, надевающуюся поверх халата.
[8] Молодой господин 公子 (gōngzǐ) гунцзы — в пер. с кит. буквально «сын дворянина» или «сын общества».
[9] Няньсы 廿四 (niàn sì) — 24-й день месяца.
[10] Куньцюй 昆曲 (kūnqǔ) — один из локальных жанров традиционной китайской музыкальной драмы.
[11] Любовные послания — в оригинале 花筏 (huā fá) — в букв. пер. с кит. «цветочный плот».
[12] Манчжун 芒种 (mángzhòng) — в пер. с кит. «остистый колос» — период года с 6 или 7 июня; отнесён к первой половине 5-го лунного месяца.
[13] Гуюй 谷雨 (gǔyǔ) — в пер. с кит. «хлебные дожди» — период года с 20 или 21 апреля, отнесён ко второй половине 3-го лунного месяца.
[14] Многое успевало перемениться — в оригинале 物是人非 (wù shì rén fēi) — в букв. пер. с кит. «вещи остались прежними, а люди — нет (зачастую указывает на тоску по минувшим дням и старым друзьям или умершим).
[15] Праздник двойной девятки 重阳节 (chóngyángjié) Чунянцзе — отмечается 9-го числа 9-го лунного месяца, также носит название «праздник хризантем». Девять — «янское» число; девятый день девятого лунного месяца (дважды девять) обладает огромной силой ян и поэтому потенциально опасен. Для преодоления этой опасности традиция велит взобраться на высокую гору, пить хризантемовое вино и носить ветви кизила лекарственного. Хризантемы и кизил считаются очищающими растениями.
[16] День медсестёр — 护士节 (Hùshìjié) Хушицзе — Международный день медицинской сестры, отмечается 12 мая, в день рождения Флоренс Найтингейл, стоявшей у истоков службы сестёр милосердия.
[17] Праздник середины осени — 中秋节 (zhōngqiūjié) Чжунцюцзе — отмечается 15-го числа 8-го месяца по китайскому лунному календарю, также именуется «праздником Луны». Широко отмечается в Китае и Вьетнаме. По своей значимости этот праздник уступает только Китайскому Новому году. Вечер любования полной луной, сопровождаемый угощением «лунными пряниками». Ритуальная сторона празднества наиболее широко отображена в возжигании благовоний Чанъэ — мифической жительнице Луны. Считается, что в этот день лунный диск «самый яркий и круглый в году». Спутником Чанъэ на луне считается кролик, который толчёт в ступе снадобье бессмертия.
[18] Лунные пряники —五仁月饼 (wǔ rén yuèbǐng) у жэнь юэбин — или «лунные лепёшки» с начинкой из пяти видов орехов. Обычно юэбины круглые или квадратные, примерно 10 см в диаметре и 4-5 см. в толщину, начинены пастой из сладких бобов или лотоса. Их принято дарить родственникам и клиентам.
[19] Дворец Гуанхань — 广寒宫 (guǎnghángōng) — в пер. с кит. «Дворец Великого холода», лунные чертоги, в образном значении — «луна».
[20] День детей — 儿童节 (értóngjié) Эртунцзе — под этим названием в Китае существуют два праздника: День детей (4 апреля, с 1931 года в Китае) и Международный день защиты детей (1 июня, с 1949 г.).
[21] Няньу 廿五 (niànwǔ) — в пер. с кит. «двадцать пятое число месяца».
Следующая глава
Дракуловед, блог «Бесконечное путешествие по Венгрии»
Дворец в Вышеграде. Часть 1, вводная
Начнём рассказ про королевский дворец в Вышеграде, он же — Мраморный дворец, хотя мрамора там уже почти нет и вообще от дворца остались только руины.
Честно говоря, начинать рассказ страшно, потому что эта часть экскурсии по Вышеграду будет очень долгой. Даже дольше, чем по крепости, ведь дворец, хоть и разрушенный, остаётся очень-очень большим. В нём куча комнат и залов, причём практически в каждом помещении есть что-то интересное.
Дворец расположен у подножия горы, на которой находится Вышеградская крепость.
Kentigerna, блог «книгофрения»
о книге {Лори Форест - Черная ведьма}
Влетаю к вам в ленту с утра пораньше со свеженьким обзором на "Черную ведьму".
Посмотреть его можно вот тут: https://www.instagram.com/p/B04OayZi_vo/
А еще можно лайкнуть, подписаться, поделиться мнением.
Короче, можно все, ребята, ловите момент, когда я еще буду такая добрая поутру.
Psoj_i_Sysoj, блог «Логово Псоя и Сысоя»
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 81. История начинается…
Предыдущая глава (с цензурой)
Предыдущая глава (без цензуры)
«Путь гордого бессмертного демона» — гаремный роман о герое-жеребце и его многочисленных жёнах — это с самого начала дал понять его автор, небезызвестный Сян Тянь Да Фэйцзи.
А Шэнь Цинцю был персонажем, гетеросексуальность которого ни у кого не вызывала сомнений — так чистосердечно считал и он сам с момента появления на свет.
Так что, если бы, когда Шэнь Юань впервые раскрыл это превосходное, на удивление добротное произведение, стиль которого превышал даже его весьма высокие запросы, кто-нибудь сказал бы ему: «Хэй, а ты в курсе, что сам будешь предаваться гейству с главным героем этой штуки — мало того, сам ляжешь под него и раздвинешь ноги!» — то он взял бы все пятьдесят весьма увесистых томов и зарядил бы этому доброхоту по голове с такой силой, чтобы мозги вылетели наружу.
читать дальшеТеперь же он вновь болтался в пустом пространстве, в котором уже успел побывать перед тем, как войти в этот мир, с единственным развлечением в виде разносящегося по нему гугл-транслейтовского голоса, во всеуслышание вещающего:
[Приветствуем вас! Благодаря вашей усердной работе и активной кооперации ваш счёт достиг необходимого минимального значения для повышения уровня.]
[Система рада сообщить вам, что ваш статус повышен до Младшего VIP-юзера. Позвольте напомнить вам, что VIP-юзеры могут воспользоваться продвинутой функцией «Спаси-Себя-Сам».]
[Когда ваши очки здоровья достигают минимального значения, вы можете однократно восстановить шкалу здоровья.]
Подумать только — полную шкалу [1]!
А этот VIP-статус — воистину неплохая штука!
— Гм, я как раз об этом, — прервал вещание Шэнь Цинцю. — Говоришь, это «Спаси-Себя-Сам» может использоваться только один раз? И только для меня самого?
[Верно.]
Перед Шэнь Цинцю встала нешуточная дилемма. Он ведь вытянул бóльшую часть демонической энергии из тела Ло Бинхэ, так что даже уничтожение Синьмо не должно было сильно ему повредить. Однако заверения его всхлипывающего ученика о том, что он предпочтёт умереть вместе с учителем, порядком его беспокоили: с него в самом деле станется покончить с собой, не дожидаясь воскрешения Шэнь Цинцю!
— А что Ло Бинхэ? — поспешно переспросил он. — Как он там?
[В данный момент запросы о главном источнике энергии для вас недоступны. Желаете просмотреть историю своих достижений?]
«К чёрту этот VIP-статус, который даже такой малости не позволяет!» — в сердцах выругался про себя Шэнь Цинцю, однако, как бы ни переполняла его тревога, он вынужден был признать, что тут ничего не поделаешь. Тем временем Система не унималась:
[Желаете просмотреть историю своих достижений?]
«Не похоже, чтобы у меня был выбор», — буркнул про себя Шэнь Цинцю и, смирившись, махнул рукой:
— Валяй!
С торжественной фоновой музыкой перед ним неторопливо развернулся длиннющий свиток:
[Избежав 20 ударов грома в результате успешного удаления метки «Гром с небес», вы получаете награду за прохождение сюжетной стадии «Переполненная чаша терпения».]
[По достижении 5000 очков крутости вы получаете награду «Вполне читабельная писанина».]
[За прохождение как минимум трех насыщенных драматизмом [2] эпизодов вы получаете награду «Собачья жизнь [3]».]
[За устранение незначительных сюжетных линий, наводнявших основной сюжет, вы получаете достижение «Несравненный повелитель вод [4]».]
[Выявив скрытых персонажей и заполнив сюжетные дыры, вы успешно удалили метку «Сплошные сюжетные дыры».]
[Количество баллов расположения превысило возможный максимум, за что вы получаете награду «Годная дрочка [5]».]
[Вы удачно довели сюжет до требуемого Системой стандарта. Резюме: История обделённого любовью юного героя с синдромом школоты [6], который возжаждал уничтожить мир.]
При виде последней строчки Шэнь Цинцю утратил дар речи.
У него не было ни малейшего шанса — стоило распрощаться с надеждами в самом начале. Впрочем, если взглянуть правде в лицо, в глубине души он знал это с первого дня своей новой жизни. С того самого момента от низкопробного гаремного романа про жеребца-осеменителя эта история с неторопливой неотвратимостью катящегося под откос паровоза двинула к полной подъемов и падений истории о поехавшем крышей от любви девственнике, окончательно запутавшемся в своих чувствах [7].
Уставясь затуманенным взглядом на этот непрерывный ряд переливающихся медалек, Шэнь Цинцю внезапно заметил в левом верхнем углу списка достижений розовый символ «♀», поставивший его в тупик.
Само собой, он знал, что этот значок означает женщину, в то время как «♂» — мужчину, но вот его присутствие на списке изрядно сбивало с толку. Наконец, не выдержав, Шэнь Цинцю спросил:
— Что этот значок тут делает?
[Значок «♀» означает, что перечисленные в списке достижения особенно ценятся в женской природе [8].]
— …шутишь, что ли? — мрачно отозвался Шэнь Цинцю.
[Жанровая принадлежность «Пути гордого бессмертного демона» была скорректирована в соответствии с изменением сюжета.] — радостно поведала Система.
Постой-ка.
С каких пор этот горе-роман превратился в женское чтиво?
Неудивительно, что эта сопливая мелодрама умудрилась зашибить столько наград! Вот только его почему-то забыли поставить в известность о том, что теперь набор очков идёт по стандартам любовного романа!
Да даже если так — откуда у женского романа такое достижение как «Годная дрочка»? Им и дрочить-то нечего!
Неужели конечной целью всего этого было отдать историю на растерзание фанаткам-яойщицам?
С этой мыслью Шэнь Цинцю таки выхаркал всю ту кровь, что копилась в его горле с самого момента перерождения.
В результате этого действа вокруг него тотчас материализовалось множество голов.
Нин Инъин, Мин Фань, Ци Цинци, Му Цинфан и множество других — все они сгрудились у его изголовья, перебивая друг друга предположениями: «О нет, учителя рвёт кровью — неужто учитель умирает?!» или «Нет-нет, это, как раз, хороший признак!» — и тому подобными. Их окружали холодные влажные каменные стены, лишь пара крохотных свечей рассеивала тьму. Только Шэнь Цинцю сообразил, что находится в пещере Линси, как его голову прошил приступ пронзительной боли, заставив его скрючиться на жёстком каменном ложе. Схватившись за виски, он отсёк звуки внешнего мира — но окрик Лю Цингэ проник и через этот заслон:
— Отойдите, вы все!
Стоило ему возвысить голос, как все тотчас умолкли — впрочем, адепты не преминули украдкой показать лорду Байчжань язык, прежде чем покорно разойтись перед Лю Цингэ, который заступил их место со скрещенными на груди руками.
Наконец-то найдя, на кого тут можно положиться, Шэнь Цинцю вцепился в младшего сотоварища с мольбой:
— Что с Ло Бинхэ?
— Мёртв! — выпалил Лю Цингэ с потемневшим лицом.
— …мёртв? — беспомощно повторил Шэнь Цинцю.
Неужто он и впрямь поддался ребяческому порыву, последовав за учителем и в смерти [9]?
Впившись взглядом в лицо Лю Цингэ в отчаянной попытке прочесть на нём признаки того, что это лишь шутка — можно подумать, Лю Цингэ когда-либо шутит — Шэнь Цинцю рывком сел, причём тело тотчас запротестовало, отозвавшись тупой болью в нижней части.
Скривившись, он тотчас шлёпнулся обратно на ложе.
Для Лю Цингэ это явно оказалось слишком — бесстрашный лорд Байчжань отпрянул, едва не оступившись. Судя по отразившейся на его лице борьбе, он явно разрывался между желанием подойти, чтобы что-то сказать, и убежать прочь. Схватив Лю Цингэ за рукав, Ци Цинци одёрнула его:
— Ты только полюбуйся на себя — что ты творишь! Мы же велели тебе не пугать его, а ты так его огорошил, что он вновь свалился в обморок!
Шэнь Цинцю слабо взмахнул рукой, успокаивая сестру по школе:
— Я вовсе не падал в обморок. У меня… — «…просто кое-что болит с такой силой, что я едва ли смогу сидеть в ближайшее время…» — закончил он про себя.
Прежде Нин Инъин и пикнуть бы не посмела в присутствии грозного лорда Байчжань, однако за последние годы, похоже, она успела поднабраться дерзости, судя по тому, с каким пылом она напустилась на Лю Цингэ, топнув ногой:
— Шишу Лю, как же так можно! Какую бы неприязнь вы ни питали к А-Ло, вы же знаете, что учитель только что очнулся и ему нельзя волноваться, и всё же… говорите всё, что в голову взбредет, не думая, что это может погубить учителя!
— Шисюн Лю, — неодобрительно поддакнул ей Му Цинфан, — в самом деле, нельзя же так с больными! Это всяко не пойдет на пользу!
Впервые подвергшийся всеобщему осуждению Лю Цингэ с позором отступил к столу, выпалив:
— Всё, молчу!
Прижимая одну руку к виску, другой Шэнь Цинцю схватился за поясницу.
— Кто-нибудь в конце концов скажет мне, умер он или нет?
— Нет! — выплюнула Ци Цинци. — Этот негодник, думая, что ты умираешь, едва не отправился следом за тобой, однако когда шиди Му сказал, что ты всё ещё дышишь и с тобой всё будет в порядке — с чего бы ему умирать?
«Благодарение Небесам, эта история не завершилась столь нелепым финалом, — взмолился про себя Шэнь Цинцю. — Никто бы не вынес ещё одного подобного тупизма [10]…»
Он понимал, что Лю Цингэ бросил ему в лицо сообщение о смерти Ло Бинхэ лишь из мелочной мстительности, и всё-таки он заставил старое сердце Шэнь Цинцю замереть от страха на пару мгновений, и потому тот не удержался от упрёка:
— Горный лорд Лю, как ты мог поступить со мной подобным образом? Я спросил тебя, потому что я тебе доверяю. Сказать по правде, я разочарован.
Лю Цингэ уставился на него одним из своих свирепейших взглядов. Не особенно впечатлённый этим Шэнь Цинцю кое-как принял сидячее положение, бдительно следя, чтобы на пострадавшие части тела не оказывалось слишком большого давления, и спросил:
— Так что, в конце концов, произошло? Как я оказался на пике Цинцзин? Что там с хребтом Майгу? И где Ло Бинхэ?
— Нет нужды беспокоиться о хребте Майгу, — ответила Ци Цинци. — Он давным-давно разлетелся на куски.
— На куски? — потрясённо повторил Шэнь Цинцю.
— Разве не ты уничтожил Синьмо вместе с Ло Бинхэ? А уничтожение меча вызвало разрушение хребта.
— Да-да, учитель, — подтвердил кое-как протиснувшийся к его постели Мин Фань. — Большая часть обломков попадала на лёд, пробив здоровенные дыры. После этого лёд на реке Ло быстро стаял. Туда же упали и вы с Ло Бинхэ, а шишу Лю выловил вас обоих оттуда.
Шэнь Цинцю как раз принял чашку чая из рук Нин Инъин, но, по счастью, так и не успел сделать ни глотка, иначе заплевал бы чаем всё покрывало.
— Обоих?!
Он невольно бросил смущённый взгляд на Лю Цингэ. Если он верно помнит (а такое, пожалуй, забудешь!), они с Ло Бинхэ только-только закончили перед тем, как он уничтожил меч!
И, пусть ученик и помог ему одеться, на его теле оставалось достаточно свидетельств греха — было бы странно, если бы остроглазый лорд Лю ничего не заметил.
Неудивительно, что теперь он сверлит его этим полным очистительного огня взором! Это ж какой пример для подрастающего поколения [11]!
— Ну да, выловил, — проворчала Ци Цинци, — вцепившихся в друг друга с такой силой, словно вас уже постигло трупное окоченение — вас невозможно было разделить никакими силами. И все это видели — позор на весь наш хребет…
Вот уж это было определенно излишним — Шэнь Цинцю и так умирал от раскаяния. Сколько бы предосторожностей он ни предпринимал, как бы не пытался избежать сей прискорбной участи, он всё же умудрился подкинуть дровишек в топку «Сожалений горы Чунь»…
А вот что немало удивило его, так это то, что Ло Бинхэ безропотно отпустил его на пик Цинцзин вместо того, чтобы вновь умыкнуть учителя, что куда больше соответствовало бы его извращённой логике. Подозревая в этом какой-то подвох, он вновь потребовал:
— Так где сейчас Ло Бинхэ?
— Учитель столько дней провел в забытьи, — отозвалась как всегда почтительная Нин Инъин. — Разумеется, ему оставалось только отправиться за лекарством…
За лекарством?! Его учитель только что чудом избежал смерти, восстановив полную шкалу здоровья, а этот мальчишка носится бог весть где вместо того, чтобы покорно ожидать его пробуждения вместе с остальными, преклонив колени у изголовья? Нет чтобы послать за лекарством кого-нибудь из своих младших адептов!
— …поскольку шишу и шибо выдворили его отсюда… — еле слышно закончила Нин Инъин.
Более не в силах сохранять отстранённый вид, Шэнь Цинцю во всеуслышание фыркнул.
Ничего удивительного, что Ло Бинхэ с позором выставили с хребта Цанцюн после того, что он тут вытворял — но то, что грозный главный герой с этим смирился, уйдя несолоно хлебавши, воистину поражало, наполняя сердце невольным сочувствием.
Что ж, если он в порядке… значит, всё хорошо.
«Да и что с ним станется, если подумать…» — При этой мысли Шэнь Цинцю внезапно переменился в лице:
— Глава школы!
Как он мог забыть, что рядом с ним был ещё один герой на последнем издыхании — Юэ Цинъюань!
Перекатившись, он кое-как сунул ноги в сапоги, бросившись вон из пещеры. Не ожидая от него такой прыти, прочие на мгновение остолбенели, прежде чем ринуться за ним.
— Шисюн Шэнь, вам следует немедленно вернуться в постель! — заклинал его Му Цинфан.
Выскочив из пещеры Линси на едином дыхании, Шэнь Цинцю всей грудью вдохнул напоённый влагой чистый благоуханный воздух гор. Внезапно угольно-чёрное небо расцветили несколько золотистых вспышек. Прислушавшись, заклинатель уловил шум голосов и звуки празднества, доносящиеся с пика Цюндин.
— Что там творится? — спросил Шэнь Цинцю, подтягивая голенища сапог в ожидании остальных. — Что там за гуляния? И где глава школы?
Поправив перекосившийся ворот, Ци Цинци раздражённо бросила:
— Надо же, и о главе школы вспомнил! Жив он.
— Шисюн Шэнь, вы очнулись как нельзя вовремя, — улыбнулся Му Цинфан. — Не пропустите празднество.
Услышав, что с Юэ Цинъюанем все благополучно, Шэнь Цинцю испустил долгий вздох облегчения. Выходит, использование меча на хребте Майгу всё же не поглотило его жизненный срок без остатка — а в противном случае Шэнь Цинцю не знал бы, как с этим жить. При этом он поневоле задумался: знают ли остальные о зловещем секрете Сюаньсу?
Утолив терзавшие его тревоги, Шэнь Цинцю принялся как ни в чем не бывало гадать про себя: что это за праздник? Не в честь ли того, что он пришел в себя? Право слово, стоило ли пускаться на подобные издержки [12]?..
Словно угадав его мысли, Лю Цингэ не замедлил разрушить иллюзии старшего брата по школе:
— Отмечают то, что удалось предотвратить слияние двух царств — к тебе это не имеет никакого отношения.
— Ну, могли бы заодно отпраздновать и моё пробуждение, — смущённо пробормотал Шэнь Цинцю.
Поскольку отмечалось спасение всего мира, само собой, празднование не ограничилось хребтом Цанцюн: были приглашены все заклинательские школы и кланы, принимавшие участие в битве на реке Ло, потому-то над пиком Цюндин реял неутихающий гомон, а сквозь толпу было не протолкнуться. Среди этого пёстрого собрания Шэнь Цинцю удалось углядеть несколько знакомых лиц: три даоски осаждали кого-то, вознося хвалу нежными голосами — при ближайшем рассмотрении величественной фигурой со скрытым вуалью лицом оказалась Лю Минъянь.
При виде этого щебечущего скопления членов гарема Ло Бинхэ, состязающегося на звание главной красотки, Шэнь Цинцю посетило весьма странное ощущение. Прежде он самозабвенно любовался ими, представляя их в объятиях главного героя, но теперь не мог вызвать в себе былых чувств. Искоса глянув на них ещё раз, он разобрал слова:
— Милая сестрица, драгоценная госпожа, любезная старейшина, не осчастливите ли нас самоличной подписью?
— Нам с таким трудом удалось добиться встречи с уважаемым автором, позвольте нам сохранить память об этом моменте!
— Разрешите спросить, ваше произведение уже разошлось? А ещё копии будут?
В руках они держали пачку кричаще-ярких брошюр, показавшихся Шэнь Цинцю смутно знакомыми — что-то в них определённо привлекало его внимание. Но в тот самый момент, когда он собрался было подойти, чтобы как следует разглядеть три начертанных на обложке крупных иероглифа, рядом промелькнула знакомая тень.
Сделав пару шагов к силящемуся остаться незаметным человеку, Шэнь Цинцю цепко ухватил его за ворот:
— И ты ещё осмеливаешься появляться на пике Цюндин? — процедил он сквозь зубы. — Не боишься, что Ци Цинци снимет с тебя шкуру [13]?
Пойманный с поличным Шан Цинхуа тотчас бухнулся на колени, но убедившись, что это Шэнь Цинцю, с облегчением выдохнул:
— Зачем ты так, братец Огурец [14] — что бы там ни было, мы же всё-таки с тобой приятели: прибыли из одного мира и претерпели сходные беды. К чему же ты встречаешь меня столь жестокими словами?
— Раз ты не боишься тут шнырять, — рассудил Шэнь Цинцю, — значит, тебе удалось-таки оправдаться?
— Так и есть, — признал Шан Цинхуа. — Но боюсь, если я расскажу, как именно, я причиню братцу Огурцу немало огорчений. Возможно, я даже вновь займу пост горного лорда Аньдин — а все благодаря влиянию Бин-гэ, многая ему лета.
— И Юэ Цинъюань дозволил тебе вернуться? — поразился Шэнь Цинцю.
— Возвращение блудного сына, который полностью признал свои ошибки, — торжественно изрёк Шан Цинхуа. — Да ведь я ничего особо ужасного [15] и не делал — зачем же ему меня гнать?
Выпустив его, Шэнь Цинцю сердито буркнул:
— Глава школы чересчур добр.
— А иначе отчего бы на него сыпалось столько невзгод? — философски рассудил Шан Цинхуа, поправляя ворот. — Добротой всегда пользуются.
— Что-то ты не особо горюешь над тем, как вся эта глупая неразбериха искорёжила сюжет твоего расчудесного романа, — съязвил Шэнь Цинцю, смерив его пристальным взглядом.
— Я бы так не сказал, — беспечно отозвался Шан Цинхуа. — Может, для тебя это не более чем дурацкая неразбериха, но для Бин-гэ в этом, возможно, заключается смысл всей его жизни.
Пресвятые помидоры, куда катится этот мир, если сам его творец изрекает подобные вещи?
— Да чтоб тебя, — ошарашенно бросил Шэнь Цинцю, — ты ведь не преобразился обратно в оригинального Шан Цинхуа?..
— Зачем ты так? — повторил Шан Цинхуа, на сей раз совершенно серьёзно. — Я просто молодой человек, не лишённый литературного вкуса. Что удивительного в том, что у меня тоже есть свои чувства и идеалы?
— Идеалы, говоришь? — холодно усмехнулся Шэнь Цинцю. — Почему ж в твоем произведении вместо них я вижу лишь беспардонное потакание низменным фанатским инстинктам? — И это не говоря о том, что эта самая рука умудрялась строчить по десять тысяч слов за день, порой разражаясь и двадцатью тысячами — если бы не подобные скорости, едва ли «Путь гордого бессмертного демона» удержался бы на плаву на ранних стадиях публикации!
— Думаешь, я всегда писал такое вот бессюжетное барахло, подделываясь под фанатские вкусы? — развёл руками Шан Цинхуа. — Прежде я подвизался в настоящей литературе [16], но она не пользовалась спросом, так что мне ничего не оставалось, кроме как снизить планку на потребу публике. Что и говорить, писательство нередко порождает пустоту в душе. Чем писать о выпиленном из фанеры герое-жеребце, мне больше по душе было бы создать такого, как нынешний Бин-гэ — чудаковатого и погрязшего в противоречиях, с нелёгкой судьбой и сложным характером.
— Я понял, — угрюмо заключил Шэнь Цинцю, — тебе больше по душе писать про геев.
— А ты, как я посмотрю, погряз в предубеждениях, — не замедлил поддеть его Шан Цинхуа. — Между прочим, люди искусства любят подобные образы. Художественная литература к ним весьма благосклонна, ты знал об этом? — Он всё более увлекался, судорожно взмахивая руками: — Братец Огурец, а ведь если бы Система не выбрала тебя, моего самого преданного читателя, то, возможно, сюжет не отклонился бы так сильно, продолжая придерживаться моей держащейся на соплях линии. Хоть в той реальности я и не смог остаться верным своим идеалам — да и кто бы под давлением одиночества и бедности смог бы — сотворив из «Пути гордого бессмертного демона» фанатский ширпотреб, в этом мире, благодаря тебе одному, всё, что я на самом деле хотел написать, воплотилось прямо перед моими глазами! Так-то, братец Огурец!
Он торжественно похлопал Шэнь Цинцю по плечу, прочувствованно бросив:
— Ты — избранный, брат. Благодаря тебе у меня не осталось больше сожалений на жизненном пути!
«И почему мне кажется, что Система и этот мир в целом порождены отвращением вынужденного подчиниться вкусам публики автора к собственному творению?» — пронеслось в голове у Шэнь Цинцю, который, не желая принимать на себя незаслуженный титул «избранного», парировал:
— Это кто это твой «самый преданный читатель»?
— Всяко не ты, — торжествуя, отмахнулся Шан Цинхуа. — Ты — самый ярый анти-фанат [17], и я с тобой не разговариваю.
Шэнь Цинцю как раз собирался бросить: «Я, безусловно “анти”, но никакой не “фанат”!», как Шан Цинхуа начал мурлыкать под нос что-то вроде: «Тяжка благодарность под жаром страстей, губы никнут к губам в поцелуе, пусть эта ночь до рассвета длится, день за днём, ночь за ночью, пусть вечно длится» — на подозрительно знакомый мотив, от которого у Шэнь Цинцю начинали чесаться руки. Уставив палец на собеседника, он вопросил, скрипнув зубами:
— Шан Цинхуа, что это ты там напеваешь?
Тот продолжал, будто не слыша его:
— «Наступит ли завтра новый день? Достигнет ли Чжэнъян [18] зенита? Когда он начнёт клониться к закату, раздастся тихий шёпот осени. Обнажённый Сюя — брызги ледяного нектара. Отчаянные мольбы среди сдавленных всхлипов не возымеют успеха, ибо он воспрянет вновь…»
— Заебись… — бросил поражённый в самое сердце Шэнь Цинцю. — Попробуй только спеть хотя бы ещё одну строчку — и увидишь, что будет!
— Почему бы вам не прислушаться ко мне хоть раз в жизни, Шэнь-дада [19]? — бросил Шан Цинхуа. — Вам не следует быть таким беспечным в обращении с другими людьми — ведь Бин-гэ сходит от этого с ума. «Сожаления горы Чунь» пошли в народ, будучи у всех на слуху [20]. Вы — два легендарных гея этого мира, как ты не понимаешь? Конечно, ты можешь заткнуть мне рот, но смысла в этом будет немного — ты не сможешь заткнуть рты всем…
Наконец-то Шэнь Цинцю мог без зазрения совести вздуть это Великое Божество.
Это уже ни в какие ворота! Где это видано?!
Этот автор, что испещрил своё произведение сюжетными дырами, будто заправский бульдозер; чьи настырные персонажи даже в Сибири [21] цветут и пахнут [22]; который умудряется привлекать читателей к доведению до ума своего корявого сюжета, приговаривая при этом: «Сперва добейся! [23]», сполна заслужил, чтобы его забили до смерти!
Но в тот самый момент, когда он намеревался затащить Сян Тянь Да Фэйцзи в ближайший лесочек, чтобы разобраться с ним по-свойски, из-за спины внезапно раздалось знакомое «А-ми-то-фо!»
— Это воистину благословение — видеть горного лорда Шэня живым и здоровым, — добродушно поприветствовал его великий мастер Учэнь.
По возможности восстановив душевное равновесие, Шэнь Цинцю обернулся, чтобы увидеть двух настоятелей храма Чжаохуа, шествующих к нему бок о бок с Юэ Цинъюанем.
Шэнь Цинцю тотчас отпустил Шан Цинхуа и, украдкой оправившись, обратился к ним с искренней улыбкой:
— Глава школы, великие мастера Учэнь и Уван.
К его немалому облегчению, вид у Юэ Цинъюаня был вполне здоровый — он тотчас улыбнулся в ответ. Уван наградил Шэнь Цинцю неодобрительным взглядом и, невольно содрогнувшись, тотчас двинулся прочь с выражением лица, словно у старомодного конфуцианского моралиста при виде падшей женщины.
— Прошу, горный лорд Шэнь, не держите обиды на великого мастера Увана, — обратился к Шэнь Цинцю настоятель Учэнь. — С тех самых пор, как этот старый монах потерял ноги в Цзиньлане, великий мастер Уван питает исключительно сильную неприязнь к демонической расе — и, как следствие, к горному лорду Шэню…
— Не берите в голову, — равнодушно бросил Шэнь Цинцю, потирая переносицу.
Ему в самом деле было без разницы, что там себе надумал этот плешивый осёл.
— Однако нынче он куда менее категоричен, чем прежде, — продолжил настоятель Учэнь. — Всё то время, что Тяньлан-цзюнь находился в храме Чжаохуа, великий мастер Уван ничем его не стеснял.
— Тяньлан-цзюня заточили в храме Чжаохуа? — тотчас переспросил Шэнь Цинцю.
— Я бы не назвал это заточением, — отозвался великий мастер Учэнь. — Этот старый монах лишь хотел побеседовать с ним о дхарме [24] и в то же время помочь ему замедлить разложение тела из «корня бессмертия». Спустя несколько лет, как только его состояние стабилизируется, он сможет нас покинуть, чтобы продолжить странствовать по Царству людей или вернуть прах Чжучжи-лана на родину. Этот старый монах верит, что в его сердце нет дурных помыслов — если они когда-то и были, то оставили его.
Не так давно в городе Цзиньлань ноги великого мастера Учэня были пожраны чумой, навеянной сеятелями, которых послал туда Тяньлан-цзюнь — и всё же монах не держит на демона ни тени обиды. Шэнь Цинцю не мог не восхититься подобным всепрощением, не лишённым и доли здравого расчёта.
При их последней встрече Шэнь Цинцю и сам почувствовал, что Тяньлан-цзюнь едва ли захочет повторить свою разрушительную попытку — его намерение и в первый раз отнюдь не шло из глубины сердца.
Вот только без неотступно следующего за ним малость простоватого Чжучжи-лана, оплачивающего счета, обращающего в бегство любых врагов, подбирающего ужасающие его самого книжонки для своего господина, его наверняка будет преследовать неотступная печаль.
Как и самого Шэнь Цинцю сейчас.
С этим монахи удалились к Главному залу Цюндин, однако Юэ Цинъюань, хоть правила хозяина и предписывали это, не пошел с ними. Застыв на месте, он молча глядел на Шэнь Цинцю. Тот отчего-то почувствовал себя неловко под этим пристальным взором.
— Сяо Цзю… — бросил Юэ Цинъюань, словно бы прощупывая почву.
— Шисюн, я — Цинцю, — мягко напомнил Шэнь Цинцю.
Хоть объяснить правду Юэ Цинъюаню не так-то просто, он надеялся, что всё же сможет показать ему разницу.
— …Да, Цинцю, — вздрогнув, слабо улыбнулся глава школы. — Шиди Цинцю.
Взгляд Шэнь Цинцю невольно скользнул к Сюаньсу на его поясе, однако, не успел он заговорить, как Юэ Цинъюань заверил его:
— Нет нужды беспокоиться, шиди. После празднования я на пару месяцев удалюсь для уединенной медитации, так что скоро буду в полном порядке.
— Глава школы больше не должен вести себя столь… порывисто, — пожурил его Шэнь Цинцю. — Уровень духовной энергии можно восстановить, как и силы, но вот жизненный срок — едва ли.
— Мой жизненный срок — не единственное, чего нельзя воротить, — медленно покачал головой Юэ Цинъюань.
Средь множества ликующих адептов они побрели к Главному залу Цюндин под треск фейерверков.
— Что будешь делать дальше? — бросил глава школы.
— Пока не знаю, — признался Шэнь Цинцю. — Подожду возвращения Ло Бинхэ — а там посмотрим.
— Как я посмотрю, ты и впрямь сильно привязан к этому своему ученику, — усмехнулся Юэ Цинъюань.
Шэнь Цинцю ещё раздумывал, что ему следует ответить, когда он заговорил вновь:
— Шиди, помни о том, что хребет Цанцюн всегда примет тебя, когда бы ты ни пожелал вернуться, устав от странствий по миру [25].
Этот серьёзный, исполненный искренности тон был как ничто иное свойственен главе школы Цанцюн, который непременно выполнял любое обещание — а если ему не удавалось, то делал всё возможное, дабы возместить этот проступок, не считаясь с ценой.
С самого первого дня, когда он оказался в этом мире, Шэнь Цинцю отказывался принимать на себя роль оригинального злодея этого романа — проведя между собой и ним чёткую границу, он всегда гордился тем, что поступает прямо противоположным образом. Впервые его посетила столь дикая, мучительная мысль: если бы только он был Шэнь Цзю, то всё было бы хорошо.
Если бы Шэнь Цзю мог услышать эти слова Юэ Цинъюаня, то всё было бы хорошо.
Погружённый в свои мысли Шэнь Цинцю постепенно замедлял шаг, пока не поднял голову, вглядываясь вдаль, будто что-то почувствовал. Отделённый от него толпой празднующих, перед высокой белокаменной платформой павильона Цюндин стоял Ло Бинхэ.
Казалось, он вовсе не замечает никого вокруг себя, однако этого нельзя было сказать об окружавших его людях: стоило им кинуть взгляд на Ло Бинхэ, как на их лицах расцветали самые разнообразные эмоции. Шэнь Цинцю бессознательно сделал пару стремительных шагов в его направлении, но, опомнившись, оглянулся на следующего за ним.
— Ступай, — ободряюще бросил застывший за его спиной Юэ Цинъюань — он всегда был за его плечом незримой молчаливой опорой, и так тому и быть.
Как-то раз распоясавшаяся толпа демонов ворвалась на Цюндин, дабы похвалиться силой и удалью, предавая все, на что падал взгляд, огню и мечу — пострадавшая от их бесчинств платформа лишилась нескольких плиток.
На избороздившие её трещины и уставился Ло Бинхэ, опустив голову, когда его ушей достиг знакомый шорох разворачиваемого веера. Пара белых сапог скрыла трещину на камне, сквозь которую уже пробивались молодая поросль.
Ло Бинхэ вскинул голову.
— Никаких вопросов, — встряхнул веером Шэнь Цинцю, — пока ты не ответишь этому учителю: с каких это пор ученик, которому полагается ждать пробуждения учителя с почтением и смирением, вместо этого шатается незнамо где?
Ло Бинхэ с трудом удалось совладать с собой:
— Никто не рад мне на хребте Цанцюн. Я мог лишь прокрасться сюда, словно вор, чтобы тайком взглянуть на учителя. Когда я не нашел его в пещере Линси, то решил было, что его спрятали или учитель вновь ушёл…
Слушая своего обиженного в лучших чувствах ученика, Шэнь Цинцю не мог не вспомнить о словах Шан Цинхуа.
Не вмешайся он, Ло Бинхэ окончательно погрузился бы во тьму, превратившись в безжалостного тирана из оригинального романа, который способен не моргнув глазом голыми руками обратить врага в человека-палку, в душе проклиная и мир, и себя самого. Теперь же перед ним стоит чересчур сентиментальный молодой человек — не сказать, чтобы это было таким уж прогрессом, но… к лучшему или к худшему, было в нём и то, за что его можно полюбить, верно?
По крайней мере, сам Шэнь Цинцю обнаружил, что подобный Ло Бинхэ ему по душе [26].
— И, зная, что тебя отсюда прогонят, — вздохнул Шэнь Цинцю, — ты все равно покорно отпустил меня на хребет Цанцюн?
— Я подумал, что учитель наверняка сильнее всего захочет увидеть хребет Цанцюн при пробуждении… — пробормотал Ло Бинхэ.
Вновь изменяя своему бесстрастному образу, Шэнь Цинцю хлопнул его веером по лбу, сердито бросив:
— Разумеется, этот учитель больше всего хотел бы увидеть тебя!
Ло Бинхэ безропотно вынес удар, однако его лицо тотчас покраснело, а глаза увлажнились — по всему было видно, что он хочет что-то сказать, но не может решиться. От этого взгляда Шэнь Цинцю от кончиков пальцев ног до макушки охватила тошнотворная слабость — но, стоило ему подумать, что он не в силах этого вынести, как его внимание отвлекли крики и звон вынимаемых из ножен мечей.
Стоявший в воротах павильона Цюндин Ян Исюань выкрикнул:
— Так и есть: демонический ублюдок вновь осмелился докучать шибо Шэню!
На его клич тотчас отозвались [27] бессчётные озлобленные голоса:
— И эта тварь ещё осмеливается являться сюда?! К оружию! Где мой меч?
— Шисюн, это же мой меч, верните! Хотите сражаться — сходите за своим!
Неудивительно, что Ло Бинхэ предпочёл не дожидаться его пробуждения — похоже, таковы были нынче понятия хребта Цанцюн о «тёплом приёме».
— Что тут скажешь, — беспомощно бросил Шэнь Цинцю. — Пожалуй, ты был прав — при таком отношении тебе и впрямь не оставалось ничего иного, кроме как прокрадываться тайком.
— Я ведь и прежде говорил, что мне здесь не рады, — тихо бросил Ло Бинхэ.
— Не переживай, — велел Шэнь Цинцю, коснувшись его макушки. — Этот учитель всегда тебе рад.
Тем временем пик Цюндин оглашали всё новые кровожадные вопли — как вполне искренние, так и явно нарочитые. Похоже, ряду адептов не терпелось увидеть, как мир вновь погрузится в хаос после столь недавнего избавления. Благоразумное большинство, однако, продолжало делать вид, что попросту не замечает [28] присутствия Ло Бинхэ — этого Родоначальника Мирового Зла.
Не зная, смеяться ему или плакать, Шэнь Цинцю бросил:
— Пожалуй, и впрямь лучше уйти.
Ло Бинхэ долго медлил, прежде чем повторить:
— Уйти?
— Разве ты сам не плакался мне только что, будто тебя здесь не привечают? — кивнул Шэнь Цинцю. — Вот и ступай туда, где приветят. — Помедлив, он добавил: — В любом случае, куда бы ты ни направился, на сей раз этот учитель пойдёт с тобой.
Стоило ему вымолвить это, как лицо всегда производившего впечатление весьма смышлёного юноши Ло Бинхэ приняло столь идиотическое выражение, что Шэнь Цинцю больно было на это смотреть.
Поскольку он сказал это в полный голос не только перед собравшимися здесь адептами Цанцюн, но и перед приглашенными на празднество заклинателями, они с их тонким слухом не могли не разобрать его слов, однако все тотчас сделали вид, будто ровным счётом ничего не слышали. Те, что любовались фейерверками, принялись воодушевлённо указывать на небо, те, что разговаривали — смеяться с такой отдачей, что едва не обрушили кровлю Главного зала вновь.
Что и говорить, солидарность для поддержания доброго имени и впрямь всегда была отличительной чертой адептов хребта Цанцюн — однако даже она была не в силах остановить Лю Цингэ. Спрыгнув с крыши павильона, он, раскрасневшись от гнева, напустился на Шэнь Цинцю:
— Эй, ты!
Ци Цинци отреагировала ему под стать:
— …право, эта старуха [29] больше не в силах этого выносить! Ступай, куда хочешь! Шэнь Цинцю, ты… вы, двое… Пошли отсюда, Минъянь! Куда это ты уставилась? Никогда не видела парочку бесстыдников?
— Шимэй, — взмолился в ответ Шэнь Цинцю, — не порти себе карму [30]! Ты же тем самым вредишь собственной репутации!
Да уж, подумать только, до чего в итоге докатился хребет Цанцюн: мало того, что здесь прикрывали злодеяния своего собрата, способствуя его бегству от праведного наказания, а также водили тёмные дела с демонами — эта школа взрастила учителя и ученика, сделавшихся звездами порнографии. Могло ли что-нибудь иное оставить столь же жуткое впечатление в сердцах людей? Поразмыслив, Шэнь Цинцю так ничего и не надумал.
Взяв ученика за руку, словно ребёнка, он повёл его прочь; однако вскоре каким-то образом оказалось, что это Ло Бинхэ ведёт его.
Накрывшие его руку пальцы постепенно сжимались — пока их хватка не сделалась болезненной. Ло Бинхэ медленно поднял глаза, и в их безбрежной тьме отразилась целая река мерцающих на небосводе звезд.
Хоть Шэнь Цинцю давно привык к этому зрелищу, нынче его взгляд на ученика переменился [31], будто у монаха, вернувшегося из паломничества на Запад [32].
Перенеся бесчисленные тяготы и страдания, пройдя через очистительное горнило пыток и испытаний, он наконец сдался своему сотрясающему основы мира ученику, с великим трудом достигнув просветления. Как после всего этого упрекать Ло Бинхэ, если тот и проронит пару слезинок — в конце концов, он такой, какой есть. Сказать по правде, весь этот бурный и непредсказуемый, будто американские горки, сюжет довел Шэнь Цинцю до такой крайности, что и он больше не хотел сдерживать свои застарелые слезы.
Что же до преображения этого в самом деле необычайного романа — верно не только то, что его новый сюжет утолил все ожидания Сян Тянь Да Фэйцзи, но и то, что его Непревзойденный хейтер больше не мог сказать в его адрес ничего дурного.
Пусть автор не удосужился заполнить сюжетные дыры — этому старику это вполне по силам. Где в среде фанатов гаремных романов вы ещё найдете такого, который готов посвятить свою жизнь [33] их искоренению? Не говоря уже о вытягивании за уши из омута посредственности этой тупой, примитивной, бессвязной писанины!
Ну, пусть на этом пути и не обошлось без пары прискорбных казусов… что же… в конце концов, «сперва добейся!»
На самом деле, эта история началась в тот самый миг, как он открыл «Путь гордого бессмертного демона»; и в тот момент, когда он закрыл роман, она все ещё была далека от завершения.
И пусть та история, что ходит по нашему миру из уст в уста, завершилась — та, что происходит между мной и тобой, только началась.
Примечания переводчиков:
[1] Полная шкала здоровья – в оригинале 满血复活 (mǎnxiě fùhuó) – кит. игровой сленг «воскреситься с полным здоровьем», в образном значении «собраться с силами».
[2] Насыщенный драматизмом — в оригинале 狗血 (gǒuxiě) — в букв. пер. с кит. «собачья кровь», образно — «сопли с сахаром».
[3] Собачья жизнь — в оригинале 狗血淋头 (gǒuxiě lín tóu) — в букв. пер. с кит. — «поток собачьей крови на голову» (см. предыдущее примечание), образно — «проклинать, ругать на чем свет стоит».
[4] Несравненный повелитель вод 无敌水神 (wúdí shuǐ shén) — в букв. пер. с кит. «не имеющий себе равных речной бог».
[5] Годная дрочка — в оригинале 尚可一撸 (shàngkě yī lū) может означать как «как следует потереть», «хорошенько выбранить», так и, собственно, это самое.
[6] Синдром школоты – 中二病 (zhōngèrbìng) — в букв. пер. с кит. — «уровень второго класса средней школы», сленговое «наивный, недалекий».
В английском переводе «chuunibyou syndrome» — в букв. пер. с яп. «синдром второго класса средней школы» — страдающие им люди ведут себя, словно обладают сакральным знанием, свысока глядя на всех прочих, или даже верят, будто обладают сверхспособностями. Различают несколько стадий этого синдрома:
Тип DQN — от «dokyun», в пер. с яп. «гопота, быдло» — симулируют антисоциальное поведение, хотя на самом деле с их социальностью все в порядке, и рассказывают дикие истории о своей преступной деятельности;
Субкультурный тип — занимают нишу какой-либо субкультуры, имеют какую-либо «крутую» фишку.
Тип «Злой Глаз» — делают вид, будто обладают сверхспособностями, выдумывая себе псевдоним в соответствии с ними.
[7] Окончательно запутавшийся в своих чувствах 患得患失 (huàn dé huàn shī) — в пер. с кит. «бояться получить и бояться потерять», в образном значении — «всего бояться, жить в постоянном беспокойстве, не решаться на что-то».
[8] Ценятся в женской природе 女性向荣誉 (nǚ xìngxiàng róngyù) — в пер. с кит. «прославленные/пышно цветущие природные наклонности женщины»
[9] Последовать и в смерти – в оригинале 殉情 (xùnqíng) – сюньцин – в букв. пер. с кит. «пожертвовать собой во имя любви», что означает «совершить двойное самоубийство из-за невозможности быть вместе» (зачастую из-за протеста родителей).
[10] Нелепый финал… подобный тупизм — в оригинале 阴错阳差 (yīncuò yángchā) — в пер. с кит. «несчастливые дни (60-теричного календарного цикла)», а также «печальная ошибка, несчастное недоразумение, невозможная путаница, неразбериха».
[11] Какой пример для подрастающего поколения – в оригинале 伤风败俗 (shāngfēng bàisú) – в пер. с кит. «действовать разлагающе на нравы и устои; падение нравов и устоев».
[12] Подобные издержки — в оригинале 大张旗鼓 (dàzhāngqígǔ) — в букв. пер. с кит. «развернуть знамёна и ударить в барабаны», образно в значении «с размахом», «всеми силами».
[13] Снимет шкуру – в оригинале 剐 (guǎ) – в пер. с кит. «уколоться, порезаться», устаревшее – «состругивать мясо с костей; четвертовать».
[14] Братец Огурец – 瓜兄 (guā xiōng) – Гуа-сюн – в букв. пер. с кит. «Братец Бахча» (тыква, дыня или арбуз), в переносном значении также «придурковатый, излишне наивный». Вот так «уважительно» Шан Цинхуа сокращает псевдоним Шэнь Цинцю :)
[15] Ничего особо ужасного – в оригинале 伤天害理 (shāngtiān hàilǐ) – в пер. с кит. «нарушать законы божеские и человеческие; подрывать моральные устои; поступать бессовестно».
[16] Настоящая литература – 纯文学 (chúnwénxué) — в пер. с кит. «литература ради литературы». До 4 мая 1919 г. так назывались философские и исторические произведения, после — художественная литература.
[17] Анти-фанат 黑粉 (hēifěn) — хэйфэн — в букв. пер. с кит. «черный порошок» (тонер для принтера), сленговое — «ненавистник, хейтер», в то время как 粉 (fěn) — сленговое «фанат» (по созвучию с «фэн»).
[18] Чжэнъян 正阳 (zhèngyáng) – имя меча Ло Бинхэ переводится как «полдень», порождая каламбур, а также как «сила стоящего на юге солнца» и «разгар лета (четвёртый месяц по лунному календарю)».
[19] -Дада 大大 (dàda) — неформальное вежливое обращение, пер. с кит. «отец», «дядюшка».
[20] У всех на слуху 十八摸 (shíbā mō) — в букв. пер. с кит. «догадываться о восьми из десяти», популярная народная песня, пару строчек которой может напеть каждый, но очень мало кто знает ее целиком.
[21] Сибирь — нет, правда Сибирь 西伯利亚 (xībólìyà).
[22] Цветут и пахнут 喜大普奔 (xǐ dà pǔ bēn) — первые иероглифы фразы 喜闻乐见，大快人心，普天同庆，奔走相告 — в пер. с кит. «радостная новость, все празднуют и спешат её распространить».
[23] Сперва добейся — в оригинале латиницей youcanyouup — сокращенное от «you can you up, no can no BB» на чинглише, дословный перевод: «Если можешь — валяй, а не можешь — заткнись», где BB — bullshiting.
[24] Дхарма 佛法 (fófǎ) — в пер. с кит. «все дхармы [познанные Буддой]», означает также буддизм в целом. Дхарма в пер. с санскр. — «то, что удерживает или поддерживает», совокупность установленных норм и правил, соблюдение которых необходимо для поддержания космического порядка. В зависимости от контекста, дхарма может означать «нравственные устои», «религиозный долг», «универсальный закон бытия» и т. п.
[25] Странствия по миру – в оригинале 漂泊 (piāobó) – в пер. с кит. «носиться по волнам, плыть по воле волн», образно в значении «скитаться, бродяжничать».
[26] Ему по душе – в оригинале 吃这一套 (chī zhèyītào) – в букв. пер. с кит. «он ест этот набор».
[27] На его клич отозвались бессчётные голоса – в оригинале 一呼百应 (yī hū bǎi yìng) – в букв. пер. с кит. «на один призыв отзывается сотня»
[28] Продолжало делать вид, что попросту не замечает – в оригинале 睁一只眼闭一只眼 (zhēng yī zhī yǎn, bì yī zhī yǎn) – в букв. пер. с кит. «один глаз открыт, а другой ― закрыт», в образном значении – «закрывать на что-то глаза, смотреть сквозь пальцы».
[29] Эта старуха – в оригинале 老娘 (lǎoniáng) – лаонян – в пер. с кит. «мать, мамаша, повивальная бабка», так называют себя женщины во время перепалки.
[30] Не порти себе карму – в оригинале 口业 (kǒuyè) – в пер. с кит. буддийское «словесный грех» – использование речи во вред (например, ложь, хвастовство). Любопытно, что также это переводится как «искусство стихосложения».
[31] Взгляд переменился — в оригинале 沧桑 (cāngsāng) — сокращённое от идиомы 沧海桑田 (cānghǎi sāngtián) — в букв. пер. с кит. «где было синее море, там ныне тутовые рощи», в образном значении — «огромные перемены, превратности судьбы».
[32] Паломничество на Запад – в оригинале 取经 (qǔjīng) – в букв. пер. с кит. «добывать сутры» - отсылка к паломничеству в Индию монаха Сюань Цзана, который привёз в Китай канонические буддийские сутры и перевёл их. О его странствии повествует классический китайский роман У Чэнъэня «Путешествие на Запад». В образном значении – «обращаться за опытом, идти на выучку, перенимать знания».
[33] Посвятить всю жизнь – в оригинале 身先士卒 (shēnxiān shìzú) – в пер. с кит. «сражаться в первых рядах бойцов».
Следующая глава
Предыдущая глава (без цензуры)
«Путь гордого бессмертного демона» — гаремный роман о герое-жеребце и его многочисленных жёнах — это с самого начала дал понять его автор, небезызвестный Сян Тянь Да Фэйцзи.
А Шэнь Цинцю был персонажем, гетеросексуальность которого ни у кого не вызывала сомнений — так чистосердечно считал и он сам с момента появления на свет.
Так что, если бы, когда Шэнь Юань впервые раскрыл это превосходное, на удивление добротное произведение, стиль которого превышал даже его весьма высокие запросы, кто-нибудь сказал бы ему: «Хэй, а ты в курсе, что сам будешь предаваться гейству с главным героем этой штуки — мало того, сам ляжешь под него и раздвинешь ноги!» — то он взял бы все пятьдесят весьма увесистых томов и зарядил бы этому доброхоту по голове с такой силой, чтобы мозги вылетели наружу.
читать дальшеТеперь же он вновь болтался в пустом пространстве, в котором уже успел побывать перед тем, как войти в этот мир, с единственным развлечением в виде разносящегося по нему гугл-транслейтовского голоса, во всеуслышание вещающего:
[Приветствуем вас! Благодаря вашей усердной работе и активной кооперации ваш счёт достиг необходимого минимального значения для повышения уровня.]
[Система рада сообщить вам, что ваш статус повышен до Младшего VIP-юзера. Позвольте напомнить вам, что VIP-юзеры могут воспользоваться продвинутой функцией «Спаси-Себя-Сам».]
[Когда ваши очки здоровья достигают минимального значения, вы можете однократно восстановить шкалу здоровья.]
Подумать только — полную шкалу [1]!
А этот VIP-статус — воистину неплохая штука!
— Гм, я как раз об этом, — прервал вещание Шэнь Цинцю. — Говоришь, это «Спаси-Себя-Сам» может использоваться только один раз? И только для меня самого?
[Верно.]
Перед Шэнь Цинцю встала нешуточная дилемма. Он ведь вытянул бóльшую часть демонической энергии из тела Ло Бинхэ, так что даже уничтожение Синьмо не должно было сильно ему повредить. Однако заверения его всхлипывающего ученика о том, что он предпочтёт умереть вместе с учителем, порядком его беспокоили: с него в самом деле станется покончить с собой, не дожидаясь воскрешения Шэнь Цинцю!
— А что Ло Бинхэ? — поспешно переспросил он. — Как он там?
[В данный момент запросы о главном источнике энергии для вас недоступны. Желаете просмотреть историю своих достижений?]
«К чёрту этот VIP-статус, который даже такой малости не позволяет!» — в сердцах выругался про себя Шэнь Цинцю, однако, как бы ни переполняла его тревога, он вынужден был признать, что тут ничего не поделаешь. Тем временем Система не унималась:
[Желаете просмотреть историю своих достижений?]
«Не похоже, чтобы у меня был выбор», — буркнул про себя Шэнь Цинцю и, смирившись, махнул рукой:
— Валяй!
С торжественной фоновой музыкой перед ним неторопливо развернулся длиннющий свиток:
[Избежав 20 ударов грома в результате успешного удаления метки «Гром с небес», вы получаете награду за прохождение сюжетной стадии «Переполненная чаша терпения».]
[По достижении 5000 очков крутости вы получаете награду «Вполне читабельная писанина».]
[За прохождение как минимум трех насыщенных драматизмом [2] эпизодов вы получаете награду «Собачья жизнь [3]».]
[За устранение незначительных сюжетных линий, наводнявших основной сюжет, вы получаете достижение «Несравненный повелитель вод [4]».]
[Выявив скрытых персонажей и заполнив сюжетные дыры, вы успешно удалили метку «Сплошные сюжетные дыры».]
[Количество баллов расположения превысило возможный максимум, за что вы получаете награду «Годная дрочка [5]».]
[Вы удачно довели сюжет до требуемого Системой стандарта. Резюме: История обделённого любовью юного героя с синдромом школоты [6], который возжаждал уничтожить мир.]
При виде последней строчки Шэнь Цинцю утратил дар речи.
У него не было ни малейшего шанса — стоило распрощаться с надеждами в самом начале. Впрочем, если взглянуть правде в лицо, в глубине души он знал это с первого дня своей новой жизни. С того самого момента от низкопробного гаремного романа про жеребца-осеменителя эта история с неторопливой неотвратимостью катящегося под откос паровоза двинула к полной подъемов и падений истории о поехавшем крышей от любви девственнике, окончательно запутавшемся в своих чувствах [7].
Уставясь затуманенным взглядом на этот непрерывный ряд переливающихся медалек, Шэнь Цинцю внезапно заметил в левом верхнем углу списка достижений розовый символ «♀», поставивший его в тупик.
Само собой, он знал, что этот значок означает женщину, в то время как «♂» — мужчину, но вот его присутствие на списке изрядно сбивало с толку. Наконец, не выдержав, Шэнь Цинцю спросил:
— Что этот значок тут делает?
[Значок «♀» означает, что перечисленные в списке достижения особенно ценятся в женской природе [8].]
— …шутишь, что ли? — мрачно отозвался Шэнь Цинцю.
[Жанровая принадлежность «Пути гордого бессмертного демона» была скорректирована в соответствии с изменением сюжета.] — радостно поведала Система.
Постой-ка.
С каких пор этот горе-роман превратился в женское чтиво?
Неудивительно, что эта сопливая мелодрама умудрилась зашибить столько наград! Вот только его почему-то забыли поставить в известность о том, что теперь набор очков идёт по стандартам любовного романа!
Да даже если так — откуда у женского романа такое достижение как «Годная дрочка»? Им и дрочить-то нечего!
Неужели конечной целью всего этого было отдать историю на растерзание фанаткам-яойщицам?
С этой мыслью Шэнь Цинцю таки выхаркал всю ту кровь, что копилась в его горле с самого момента перерождения.
В результате этого действа вокруг него тотчас материализовалось множество голов.
Нин Инъин, Мин Фань, Ци Цинци, Му Цинфан и множество других — все они сгрудились у его изголовья, перебивая друг друга предположениями: «О нет, учителя рвёт кровью — неужто учитель умирает?!» или «Нет-нет, это, как раз, хороший признак!» — и тому подобными. Их окружали холодные влажные каменные стены, лишь пара крохотных свечей рассеивала тьму. Только Шэнь Цинцю сообразил, что находится в пещере Линси, как его голову прошил приступ пронзительной боли, заставив его скрючиться на жёстком каменном ложе. Схватившись за виски, он отсёк звуки внешнего мира — но окрик Лю Цингэ проник и через этот заслон:
— Отойдите, вы все!
Стоило ему возвысить голос, как все тотчас умолкли — впрочем, адепты не преминули украдкой показать лорду Байчжань язык, прежде чем покорно разойтись перед Лю Цингэ, который заступил их место со скрещенными на груди руками.
Наконец-то найдя, на кого тут можно положиться, Шэнь Цинцю вцепился в младшего сотоварища с мольбой:
— Что с Ло Бинхэ?
— Мёртв! — выпалил Лю Цингэ с потемневшим лицом.
— …мёртв? — беспомощно повторил Шэнь Цинцю.
Неужто он и впрямь поддался ребяческому порыву, последовав за учителем и в смерти [9]?
Впившись взглядом в лицо Лю Цингэ в отчаянной попытке прочесть на нём признаки того, что это лишь шутка — можно подумать, Лю Цингэ когда-либо шутит — Шэнь Цинцю рывком сел, причём тело тотчас запротестовало, отозвавшись тупой болью в нижней части.
Скривившись, он тотчас шлёпнулся обратно на ложе.
Для Лю Цингэ это явно оказалось слишком — бесстрашный лорд Байчжань отпрянул, едва не оступившись. Судя по отразившейся на его лице борьбе, он явно разрывался между желанием подойти, чтобы что-то сказать, и убежать прочь. Схватив Лю Цингэ за рукав, Ци Цинци одёрнула его:
— Ты только полюбуйся на себя — что ты творишь! Мы же велели тебе не пугать его, а ты так его огорошил, что он вновь свалился в обморок!
Шэнь Цинцю слабо взмахнул рукой, успокаивая сестру по школе:
— Я вовсе не падал в обморок. У меня… — «…просто кое-что болит с такой силой, что я едва ли смогу сидеть в ближайшее время…» — закончил он про себя.
Прежде Нин Инъин и пикнуть бы не посмела в присутствии грозного лорда Байчжань, однако за последние годы, похоже, она успела поднабраться дерзости, судя по тому, с каким пылом она напустилась на Лю Цингэ, топнув ногой:
— Шишу Лю, как же так можно! Какую бы неприязнь вы ни питали к А-Ло, вы же знаете, что учитель только что очнулся и ему нельзя волноваться, и всё же… говорите всё, что в голову взбредет, не думая, что это может погубить учителя!
— Шисюн Лю, — неодобрительно поддакнул ей Му Цинфан, — в самом деле, нельзя же так с больными! Это всяко не пойдет на пользу!
Впервые подвергшийся всеобщему осуждению Лю Цингэ с позором отступил к столу, выпалив:
— Всё, молчу!
Прижимая одну руку к виску, другой Шэнь Цинцю схватился за поясницу.
— Кто-нибудь в конце концов скажет мне, умер он или нет?
— Нет! — выплюнула Ци Цинци. — Этот негодник, думая, что ты умираешь, едва не отправился следом за тобой, однако когда шиди Му сказал, что ты всё ещё дышишь и с тобой всё будет в порядке — с чего бы ему умирать?
«Благодарение Небесам, эта история не завершилась столь нелепым финалом, — взмолился про себя Шэнь Цинцю. — Никто бы не вынес ещё одного подобного тупизма [10]…»
Он понимал, что Лю Цингэ бросил ему в лицо сообщение о смерти Ло Бинхэ лишь из мелочной мстительности, и всё-таки он заставил старое сердце Шэнь Цинцю замереть от страха на пару мгновений, и потому тот не удержался от упрёка:
— Горный лорд Лю, как ты мог поступить со мной подобным образом? Я спросил тебя, потому что я тебе доверяю. Сказать по правде, я разочарован.
Лю Цингэ уставился на него одним из своих свирепейших взглядов. Не особенно впечатлённый этим Шэнь Цинцю кое-как принял сидячее положение, бдительно следя, чтобы на пострадавшие части тела не оказывалось слишком большого давления, и спросил:
— Так что, в конце концов, произошло? Как я оказался на пике Цинцзин? Что там с хребтом Майгу? И где Ло Бинхэ?
— Нет нужды беспокоиться о хребте Майгу, — ответила Ци Цинци. — Он давным-давно разлетелся на куски.
— На куски? — потрясённо повторил Шэнь Цинцю.
— Разве не ты уничтожил Синьмо вместе с Ло Бинхэ? А уничтожение меча вызвало разрушение хребта.
— Да-да, учитель, — подтвердил кое-как протиснувшийся к его постели Мин Фань. — Большая часть обломков попадала на лёд, пробив здоровенные дыры. После этого лёд на реке Ло быстро стаял. Туда же упали и вы с Ло Бинхэ, а шишу Лю выловил вас обоих оттуда.
Шэнь Цинцю как раз принял чашку чая из рук Нин Инъин, но, по счастью, так и не успел сделать ни глотка, иначе заплевал бы чаем всё покрывало.
— Обоих?!
Он невольно бросил смущённый взгляд на Лю Цингэ. Если он верно помнит (а такое, пожалуй, забудешь!), они с Ло Бинхэ только-только закончили перед тем, как он уничтожил меч!
И, пусть ученик и помог ему одеться, на его теле оставалось достаточно свидетельств греха — было бы странно, если бы остроглазый лорд Лю ничего не заметил.
Неудивительно, что теперь он сверлит его этим полным очистительного огня взором! Это ж какой пример для подрастающего поколения [11]!
— Ну да, выловил, — проворчала Ци Цинци, — вцепившихся в друг друга с такой силой, словно вас уже постигло трупное окоченение — вас невозможно было разделить никакими силами. И все это видели — позор на весь наш хребет…
Вот уж это было определенно излишним — Шэнь Цинцю и так умирал от раскаяния. Сколько бы предосторожностей он ни предпринимал, как бы не пытался избежать сей прискорбной участи, он всё же умудрился подкинуть дровишек в топку «Сожалений горы Чунь»…
А вот что немало удивило его, так это то, что Ло Бинхэ безропотно отпустил его на пик Цинцзин вместо того, чтобы вновь умыкнуть учителя, что куда больше соответствовало бы его извращённой логике. Подозревая в этом какой-то подвох, он вновь потребовал:
— Так где сейчас Ло Бинхэ?
— Учитель столько дней провел в забытьи, — отозвалась как всегда почтительная Нин Инъин. — Разумеется, ему оставалось только отправиться за лекарством…
За лекарством?! Его учитель только что чудом избежал смерти, восстановив полную шкалу здоровья, а этот мальчишка носится бог весть где вместо того, чтобы покорно ожидать его пробуждения вместе с остальными, преклонив колени у изголовья? Нет чтобы послать за лекарством кого-нибудь из своих младших адептов!
— …поскольку шишу и шибо выдворили его отсюда… — еле слышно закончила Нин Инъин.
Более не в силах сохранять отстранённый вид, Шэнь Цинцю во всеуслышание фыркнул.
Ничего удивительного, что Ло Бинхэ с позором выставили с хребта Цанцюн после того, что он тут вытворял — но то, что грозный главный герой с этим смирился, уйдя несолоно хлебавши, воистину поражало, наполняя сердце невольным сочувствием.
Что ж, если он в порядке… значит, всё хорошо.
«Да и что с ним станется, если подумать…» — При этой мысли Шэнь Цинцю внезапно переменился в лице:
— Глава школы!
Как он мог забыть, что рядом с ним был ещё один герой на последнем издыхании — Юэ Цинъюань!
Перекатившись, он кое-как сунул ноги в сапоги, бросившись вон из пещеры. Не ожидая от него такой прыти, прочие на мгновение остолбенели, прежде чем ринуться за ним.
— Шисюн Шэнь, вам следует немедленно вернуться в постель! — заклинал его Му Цинфан.
Выскочив из пещеры Линси на едином дыхании, Шэнь Цинцю всей грудью вдохнул напоённый влагой чистый благоуханный воздух гор. Внезапно угольно-чёрное небо расцветили несколько золотистых вспышек. Прислушавшись, заклинатель уловил шум голосов и звуки празднества, доносящиеся с пика Цюндин.
— Что там творится? — спросил Шэнь Цинцю, подтягивая голенища сапог в ожидании остальных. — Что там за гуляния? И где глава школы?
Поправив перекосившийся ворот, Ци Цинци раздражённо бросила:
— Надо же, и о главе школы вспомнил! Жив он.
— Шисюн Шэнь, вы очнулись как нельзя вовремя, — улыбнулся Му Цинфан. — Не пропустите празднество.
Услышав, что с Юэ Цинъюанем все благополучно, Шэнь Цинцю испустил долгий вздох облегчения. Выходит, использование меча на хребте Майгу всё же не поглотило его жизненный срок без остатка — а в противном случае Шэнь Цинцю не знал бы, как с этим жить. При этом он поневоле задумался: знают ли остальные о зловещем секрете Сюаньсу?
Утолив терзавшие его тревоги, Шэнь Цинцю принялся как ни в чем не бывало гадать про себя: что это за праздник? Не в честь ли того, что он пришел в себя? Право слово, стоило ли пускаться на подобные издержки [12]?..
Словно угадав его мысли, Лю Цингэ не замедлил разрушить иллюзии старшего брата по школе:
— Отмечают то, что удалось предотвратить слияние двух царств — к тебе это не имеет никакого отношения.
— Ну, могли бы заодно отпраздновать и моё пробуждение, — смущённо пробормотал Шэнь Цинцю.
Поскольку отмечалось спасение всего мира, само собой, празднование не ограничилось хребтом Цанцюн: были приглашены все заклинательские школы и кланы, принимавшие участие в битве на реке Ло, потому-то над пиком Цюндин реял неутихающий гомон, а сквозь толпу было не протолкнуться. Среди этого пёстрого собрания Шэнь Цинцю удалось углядеть несколько знакомых лиц: три даоски осаждали кого-то, вознося хвалу нежными голосами — при ближайшем рассмотрении величественной фигурой со скрытым вуалью лицом оказалась Лю Минъянь.
При виде этого щебечущего скопления членов гарема Ло Бинхэ, состязающегося на звание главной красотки, Шэнь Цинцю посетило весьма странное ощущение. Прежде он самозабвенно любовался ими, представляя их в объятиях главного героя, но теперь не мог вызвать в себе былых чувств. Искоса глянув на них ещё раз, он разобрал слова:
— Милая сестрица, драгоценная госпожа, любезная старейшина, не осчастливите ли нас самоличной подписью?
— Нам с таким трудом удалось добиться встречи с уважаемым автором, позвольте нам сохранить память об этом моменте!
— Разрешите спросить, ваше произведение уже разошлось? А ещё копии будут?
В руках они держали пачку кричаще-ярких брошюр, показавшихся Шэнь Цинцю смутно знакомыми — что-то в них определённо привлекало его внимание. Но в тот самый момент, когда он собрался было подойти, чтобы как следует разглядеть три начертанных на обложке крупных иероглифа, рядом промелькнула знакомая тень.
Сделав пару шагов к силящемуся остаться незаметным человеку, Шэнь Цинцю цепко ухватил его за ворот:
— И ты ещё осмеливаешься появляться на пике Цюндин? — процедил он сквозь зубы. — Не боишься, что Ци Цинци снимет с тебя шкуру [13]?
Пойманный с поличным Шан Цинхуа тотчас бухнулся на колени, но убедившись, что это Шэнь Цинцю, с облегчением выдохнул:
— Зачем ты так, братец Огурец [14] — что бы там ни было, мы же всё-таки с тобой приятели: прибыли из одного мира и претерпели сходные беды. К чему же ты встречаешь меня столь жестокими словами?
— Раз ты не боишься тут шнырять, — рассудил Шэнь Цинцю, — значит, тебе удалось-таки оправдаться?
— Так и есть, — признал Шан Цинхуа. — Но боюсь, если я расскажу, как именно, я причиню братцу Огурцу немало огорчений. Возможно, я даже вновь займу пост горного лорда Аньдин — а все благодаря влиянию Бин-гэ, многая ему лета.
— И Юэ Цинъюань дозволил тебе вернуться? — поразился Шэнь Цинцю.
— Возвращение блудного сына, который полностью признал свои ошибки, — торжественно изрёк Шан Цинхуа. — Да ведь я ничего особо ужасного [15] и не делал — зачем же ему меня гнать?
Выпустив его, Шэнь Цинцю сердито буркнул:
— Глава школы чересчур добр.
— А иначе отчего бы на него сыпалось столько невзгод? — философски рассудил Шан Цинхуа, поправляя ворот. — Добротой всегда пользуются.
— Что-то ты не особо горюешь над тем, как вся эта глупая неразбериха искорёжила сюжет твоего расчудесного романа, — съязвил Шэнь Цинцю, смерив его пристальным взглядом.
— Я бы так не сказал, — беспечно отозвался Шан Цинхуа. — Может, для тебя это не более чем дурацкая неразбериха, но для Бин-гэ в этом, возможно, заключается смысл всей его жизни.
Пресвятые помидоры, куда катится этот мир, если сам его творец изрекает подобные вещи?
— Да чтоб тебя, — ошарашенно бросил Шэнь Цинцю, — ты ведь не преобразился обратно в оригинального Шан Цинхуа?..
— Зачем ты так? — повторил Шан Цинхуа, на сей раз совершенно серьёзно. — Я просто молодой человек, не лишённый литературного вкуса. Что удивительного в том, что у меня тоже есть свои чувства и идеалы?
— Идеалы, говоришь? — холодно усмехнулся Шэнь Цинцю. — Почему ж в твоем произведении вместо них я вижу лишь беспардонное потакание низменным фанатским инстинктам? — И это не говоря о том, что эта самая рука умудрялась строчить по десять тысяч слов за день, порой разражаясь и двадцатью тысячами — если бы не подобные скорости, едва ли «Путь гордого бессмертного демона» удержался бы на плаву на ранних стадиях публикации!
— Думаешь, я всегда писал такое вот бессюжетное барахло, подделываясь под фанатские вкусы? — развёл руками Шан Цинхуа. — Прежде я подвизался в настоящей литературе [16], но она не пользовалась спросом, так что мне ничего не оставалось, кроме как снизить планку на потребу публике. Что и говорить, писательство нередко порождает пустоту в душе. Чем писать о выпиленном из фанеры герое-жеребце, мне больше по душе было бы создать такого, как нынешний Бин-гэ — чудаковатого и погрязшего в противоречиях, с нелёгкой судьбой и сложным характером.
— Я понял, — угрюмо заключил Шэнь Цинцю, — тебе больше по душе писать про геев.
— А ты, как я посмотрю, погряз в предубеждениях, — не замедлил поддеть его Шан Цинхуа. — Между прочим, люди искусства любят подобные образы. Художественная литература к ним весьма благосклонна, ты знал об этом? — Он всё более увлекался, судорожно взмахивая руками: — Братец Огурец, а ведь если бы Система не выбрала тебя, моего самого преданного читателя, то, возможно, сюжет не отклонился бы так сильно, продолжая придерживаться моей держащейся на соплях линии. Хоть в той реальности я и не смог остаться верным своим идеалам — да и кто бы под давлением одиночества и бедности смог бы — сотворив из «Пути гордого бессмертного демона» фанатский ширпотреб, в этом мире, благодаря тебе одному, всё, что я на самом деле хотел написать, воплотилось прямо перед моими глазами! Так-то, братец Огурец!
Он торжественно похлопал Шэнь Цинцю по плечу, прочувствованно бросив:
— Ты — избранный, брат. Благодаря тебе у меня не осталось больше сожалений на жизненном пути!
«И почему мне кажется, что Система и этот мир в целом порождены отвращением вынужденного подчиниться вкусам публики автора к собственному творению?» — пронеслось в голове у Шэнь Цинцю, который, не желая принимать на себя незаслуженный титул «избранного», парировал:
— Это кто это твой «самый преданный читатель»?
— Всяко не ты, — торжествуя, отмахнулся Шан Цинхуа. — Ты — самый ярый анти-фанат [17], и я с тобой не разговариваю.
Шэнь Цинцю как раз собирался бросить: «Я, безусловно “анти”, но никакой не “фанат”!», как Шан Цинхуа начал мурлыкать под нос что-то вроде: «Тяжка благодарность под жаром страстей, губы никнут к губам в поцелуе, пусть эта ночь до рассвета длится, день за днём, ночь за ночью, пусть вечно длится» — на подозрительно знакомый мотив, от которого у Шэнь Цинцю начинали чесаться руки. Уставив палец на собеседника, он вопросил, скрипнув зубами:
— Шан Цинхуа, что это ты там напеваешь?
Тот продолжал, будто не слыша его:
— «Наступит ли завтра новый день? Достигнет ли Чжэнъян [18] зенита? Когда он начнёт клониться к закату, раздастся тихий шёпот осени. Обнажённый Сюя — брызги ледяного нектара. Отчаянные мольбы среди сдавленных всхлипов не возымеют успеха, ибо он воспрянет вновь…»
— Заебись… — бросил поражённый в самое сердце Шэнь Цинцю. — Попробуй только спеть хотя бы ещё одну строчку — и увидишь, что будет!
— Почему бы вам не прислушаться ко мне хоть раз в жизни, Шэнь-дада [19]? — бросил Шан Цинхуа. — Вам не следует быть таким беспечным в обращении с другими людьми — ведь Бин-гэ сходит от этого с ума. «Сожаления горы Чунь» пошли в народ, будучи у всех на слуху [20]. Вы — два легендарных гея этого мира, как ты не понимаешь? Конечно, ты можешь заткнуть мне рот, но смысла в этом будет немного — ты не сможешь заткнуть рты всем…
Наконец-то Шэнь Цинцю мог без зазрения совести вздуть это Великое Божество.
Это уже ни в какие ворота! Где это видано?!
Этот автор, что испещрил своё произведение сюжетными дырами, будто заправский бульдозер; чьи настырные персонажи даже в Сибири [21] цветут и пахнут [22]; который умудряется привлекать читателей к доведению до ума своего корявого сюжета, приговаривая при этом: «Сперва добейся! [23]», сполна заслужил, чтобы его забили до смерти!
Но в тот самый момент, когда он намеревался затащить Сян Тянь Да Фэйцзи в ближайший лесочек, чтобы разобраться с ним по-свойски, из-за спины внезапно раздалось знакомое «А-ми-то-фо!»
— Это воистину благословение — видеть горного лорда Шэня живым и здоровым, — добродушно поприветствовал его великий мастер Учэнь.
По возможности восстановив душевное равновесие, Шэнь Цинцю обернулся, чтобы увидеть двух настоятелей храма Чжаохуа, шествующих к нему бок о бок с Юэ Цинъюанем.
Шэнь Цинцю тотчас отпустил Шан Цинхуа и, украдкой оправившись, обратился к ним с искренней улыбкой:
— Глава школы, великие мастера Учэнь и Уван.
К его немалому облегчению, вид у Юэ Цинъюаня был вполне здоровый — он тотчас улыбнулся в ответ. Уван наградил Шэнь Цинцю неодобрительным взглядом и, невольно содрогнувшись, тотчас двинулся прочь с выражением лица, словно у старомодного конфуцианского моралиста при виде падшей женщины.
— Прошу, горный лорд Шэнь, не держите обиды на великого мастера Увана, — обратился к Шэнь Цинцю настоятель Учэнь. — С тех самых пор, как этот старый монах потерял ноги в Цзиньлане, великий мастер Уван питает исключительно сильную неприязнь к демонической расе — и, как следствие, к горному лорду Шэню…
— Не берите в голову, — равнодушно бросил Шэнь Цинцю, потирая переносицу.
Ему в самом деле было без разницы, что там себе надумал этот плешивый осёл.
— Однако нынче он куда менее категоричен, чем прежде, — продолжил настоятель Учэнь. — Всё то время, что Тяньлан-цзюнь находился в храме Чжаохуа, великий мастер Уван ничем его не стеснял.
— Тяньлан-цзюня заточили в храме Чжаохуа? — тотчас переспросил Шэнь Цинцю.
— Я бы не назвал это заточением, — отозвался великий мастер Учэнь. — Этот старый монах лишь хотел побеседовать с ним о дхарме [24] и в то же время помочь ему замедлить разложение тела из «корня бессмертия». Спустя несколько лет, как только его состояние стабилизируется, он сможет нас покинуть, чтобы продолжить странствовать по Царству людей или вернуть прах Чжучжи-лана на родину. Этот старый монах верит, что в его сердце нет дурных помыслов — если они когда-то и были, то оставили его.
Не так давно в городе Цзиньлань ноги великого мастера Учэня были пожраны чумой, навеянной сеятелями, которых послал туда Тяньлан-цзюнь — и всё же монах не держит на демона ни тени обиды. Шэнь Цинцю не мог не восхититься подобным всепрощением, не лишённым и доли здравого расчёта.
При их последней встрече Шэнь Цинцю и сам почувствовал, что Тяньлан-цзюнь едва ли захочет повторить свою разрушительную попытку — его намерение и в первый раз отнюдь не шло из глубины сердца.
Вот только без неотступно следующего за ним малость простоватого Чжучжи-лана, оплачивающего счета, обращающего в бегство любых врагов, подбирающего ужасающие его самого книжонки для своего господина, его наверняка будет преследовать неотступная печаль.
Как и самого Шэнь Цинцю сейчас.
С этим монахи удалились к Главному залу Цюндин, однако Юэ Цинъюань, хоть правила хозяина и предписывали это, не пошел с ними. Застыв на месте, он молча глядел на Шэнь Цинцю. Тот отчего-то почувствовал себя неловко под этим пристальным взором.
— Сяо Цзю… — бросил Юэ Цинъюань, словно бы прощупывая почву.
— Шисюн, я — Цинцю, — мягко напомнил Шэнь Цинцю.
Хоть объяснить правду Юэ Цинъюаню не так-то просто, он надеялся, что всё же сможет показать ему разницу.
— …Да, Цинцю, — вздрогнув, слабо улыбнулся глава школы. — Шиди Цинцю.
Взгляд Шэнь Цинцю невольно скользнул к Сюаньсу на его поясе, однако, не успел он заговорить, как Юэ Цинъюань заверил его:
— Нет нужды беспокоиться, шиди. После празднования я на пару месяцев удалюсь для уединенной медитации, так что скоро буду в полном порядке.
— Глава школы больше не должен вести себя столь… порывисто, — пожурил его Шэнь Цинцю. — Уровень духовной энергии можно восстановить, как и силы, но вот жизненный срок — едва ли.
— Мой жизненный срок — не единственное, чего нельзя воротить, — медленно покачал головой Юэ Цинъюань.
Средь множества ликующих адептов они побрели к Главному залу Цюндин под треск фейерверков.
— Что будешь делать дальше? — бросил глава школы.
— Пока не знаю, — признался Шэнь Цинцю. — Подожду возвращения Ло Бинхэ — а там посмотрим.
— Как я посмотрю, ты и впрямь сильно привязан к этому своему ученику, — усмехнулся Юэ Цинъюань.
Шэнь Цинцю ещё раздумывал, что ему следует ответить, когда он заговорил вновь:
— Шиди, помни о том, что хребет Цанцюн всегда примет тебя, когда бы ты ни пожелал вернуться, устав от странствий по миру [25].
Этот серьёзный, исполненный искренности тон был как ничто иное свойственен главе школы Цанцюн, который непременно выполнял любое обещание — а если ему не удавалось, то делал всё возможное, дабы возместить этот проступок, не считаясь с ценой.
С самого первого дня, когда он оказался в этом мире, Шэнь Цинцю отказывался принимать на себя роль оригинального злодея этого романа — проведя между собой и ним чёткую границу, он всегда гордился тем, что поступает прямо противоположным образом. Впервые его посетила столь дикая, мучительная мысль: если бы только он был Шэнь Цзю, то всё было бы хорошо.
Если бы Шэнь Цзю мог услышать эти слова Юэ Цинъюаня, то всё было бы хорошо.
Погружённый в свои мысли Шэнь Цинцю постепенно замедлял шаг, пока не поднял голову, вглядываясь вдаль, будто что-то почувствовал. Отделённый от него толпой празднующих, перед высокой белокаменной платформой павильона Цюндин стоял Ло Бинхэ.
Казалось, он вовсе не замечает никого вокруг себя, однако этого нельзя было сказать об окружавших его людях: стоило им кинуть взгляд на Ло Бинхэ, как на их лицах расцветали самые разнообразные эмоции. Шэнь Цинцю бессознательно сделал пару стремительных шагов в его направлении, но, опомнившись, оглянулся на следующего за ним.
— Ступай, — ободряюще бросил застывший за его спиной Юэ Цинъюань — он всегда был за его плечом незримой молчаливой опорой, и так тому и быть.
Как-то раз распоясавшаяся толпа демонов ворвалась на Цюндин, дабы похвалиться силой и удалью, предавая все, на что падал взгляд, огню и мечу — пострадавшая от их бесчинств платформа лишилась нескольких плиток.
На избороздившие её трещины и уставился Ло Бинхэ, опустив голову, когда его ушей достиг знакомый шорох разворачиваемого веера. Пара белых сапог скрыла трещину на камне, сквозь которую уже пробивались молодая поросль.
Ло Бинхэ вскинул голову.
— Никаких вопросов, — встряхнул веером Шэнь Цинцю, — пока ты не ответишь этому учителю: с каких это пор ученик, которому полагается ждать пробуждения учителя с почтением и смирением, вместо этого шатается незнамо где?
Ло Бинхэ с трудом удалось совладать с собой:
— Никто не рад мне на хребте Цанцюн. Я мог лишь прокрасться сюда, словно вор, чтобы тайком взглянуть на учителя. Когда я не нашел его в пещере Линси, то решил было, что его спрятали или учитель вновь ушёл…
Слушая своего обиженного в лучших чувствах ученика, Шэнь Цинцю не мог не вспомнить о словах Шан Цинхуа.
Не вмешайся он, Ло Бинхэ окончательно погрузился бы во тьму, превратившись в безжалостного тирана из оригинального романа, который способен не моргнув глазом голыми руками обратить врага в человека-палку, в душе проклиная и мир, и себя самого. Теперь же перед ним стоит чересчур сентиментальный молодой человек — не сказать, чтобы это было таким уж прогрессом, но… к лучшему или к худшему, было в нём и то, за что его можно полюбить, верно?
По крайней мере, сам Шэнь Цинцю обнаружил, что подобный Ло Бинхэ ему по душе [26].
— И, зная, что тебя отсюда прогонят, — вздохнул Шэнь Цинцю, — ты все равно покорно отпустил меня на хребет Цанцюн?
— Я подумал, что учитель наверняка сильнее всего захочет увидеть хребет Цанцюн при пробуждении… — пробормотал Ло Бинхэ.
Вновь изменяя своему бесстрастному образу, Шэнь Цинцю хлопнул его веером по лбу, сердито бросив:
— Разумеется, этот учитель больше всего хотел бы увидеть тебя!
Ло Бинхэ безропотно вынес удар, однако его лицо тотчас покраснело, а глаза увлажнились — по всему было видно, что он хочет что-то сказать, но не может решиться. От этого взгляда Шэнь Цинцю от кончиков пальцев ног до макушки охватила тошнотворная слабость — но, стоило ему подумать, что он не в силах этого вынести, как его внимание отвлекли крики и звон вынимаемых из ножен мечей.
Стоявший в воротах павильона Цюндин Ян Исюань выкрикнул:
— Так и есть: демонический ублюдок вновь осмелился докучать шибо Шэню!
На его клич тотчас отозвались [27] бессчётные озлобленные голоса:
— И эта тварь ещё осмеливается являться сюда?! К оружию! Где мой меч?
— Шисюн, это же мой меч, верните! Хотите сражаться — сходите за своим!
Неудивительно, что Ло Бинхэ предпочёл не дожидаться его пробуждения — похоже, таковы были нынче понятия хребта Цанцюн о «тёплом приёме».
— Что тут скажешь, — беспомощно бросил Шэнь Цинцю. — Пожалуй, ты был прав — при таком отношении тебе и впрямь не оставалось ничего иного, кроме как прокрадываться тайком.
— Я ведь и прежде говорил, что мне здесь не рады, — тихо бросил Ло Бинхэ.
— Не переживай, — велел Шэнь Цинцю, коснувшись его макушки. — Этот учитель всегда тебе рад.
Тем временем пик Цюндин оглашали всё новые кровожадные вопли — как вполне искренние, так и явно нарочитые. Похоже, ряду адептов не терпелось увидеть, как мир вновь погрузится в хаос после столь недавнего избавления. Благоразумное большинство, однако, продолжало делать вид, что попросту не замечает [28] присутствия Ло Бинхэ — этого Родоначальника Мирового Зла.
Не зная, смеяться ему или плакать, Шэнь Цинцю бросил:
— Пожалуй, и впрямь лучше уйти.
Ло Бинхэ долго медлил, прежде чем повторить:
— Уйти?
— Разве ты сам не плакался мне только что, будто тебя здесь не привечают? — кивнул Шэнь Цинцю. — Вот и ступай туда, где приветят. — Помедлив, он добавил: — В любом случае, куда бы ты ни направился, на сей раз этот учитель пойдёт с тобой.
Стоило ему вымолвить это, как лицо всегда производившего впечатление весьма смышлёного юноши Ло Бинхэ приняло столь идиотическое выражение, что Шэнь Цинцю больно было на это смотреть.
Поскольку он сказал это в полный голос не только перед собравшимися здесь адептами Цанцюн, но и перед приглашенными на празднество заклинателями, они с их тонким слухом не могли не разобрать его слов, однако все тотчас сделали вид, будто ровным счётом ничего не слышали. Те, что любовались фейерверками, принялись воодушевлённо указывать на небо, те, что разговаривали — смеяться с такой отдачей, что едва не обрушили кровлю Главного зала вновь.
Что и говорить, солидарность для поддержания доброго имени и впрямь всегда была отличительной чертой адептов хребта Цанцюн — однако даже она была не в силах остановить Лю Цингэ. Спрыгнув с крыши павильона, он, раскрасневшись от гнева, напустился на Шэнь Цинцю:
— Эй, ты!
Ци Цинци отреагировала ему под стать:
— …право, эта старуха [29] больше не в силах этого выносить! Ступай, куда хочешь! Шэнь Цинцю, ты… вы, двое… Пошли отсюда, Минъянь! Куда это ты уставилась? Никогда не видела парочку бесстыдников?
— Шимэй, — взмолился в ответ Шэнь Цинцю, — не порти себе карму [30]! Ты же тем самым вредишь собственной репутации!
Да уж, подумать только, до чего в итоге докатился хребет Цанцюн: мало того, что здесь прикрывали злодеяния своего собрата, способствуя его бегству от праведного наказания, а также водили тёмные дела с демонами — эта школа взрастила учителя и ученика, сделавшихся звездами порнографии. Могло ли что-нибудь иное оставить столь же жуткое впечатление в сердцах людей? Поразмыслив, Шэнь Цинцю так ничего и не надумал.
Взяв ученика за руку, словно ребёнка, он повёл его прочь; однако вскоре каким-то образом оказалось, что это Ло Бинхэ ведёт его.
Накрывшие его руку пальцы постепенно сжимались — пока их хватка не сделалась болезненной. Ло Бинхэ медленно поднял глаза, и в их безбрежной тьме отразилась целая река мерцающих на небосводе звезд.
Хоть Шэнь Цинцю давно привык к этому зрелищу, нынче его взгляд на ученика переменился [31], будто у монаха, вернувшегося из паломничества на Запад [32].
Перенеся бесчисленные тяготы и страдания, пройдя через очистительное горнило пыток и испытаний, он наконец сдался своему сотрясающему основы мира ученику, с великим трудом достигнув просветления. Как после всего этого упрекать Ло Бинхэ, если тот и проронит пару слезинок — в конце концов, он такой, какой есть. Сказать по правде, весь этот бурный и непредсказуемый, будто американские горки, сюжет довел Шэнь Цинцю до такой крайности, что и он больше не хотел сдерживать свои застарелые слезы.
Что же до преображения этого в самом деле необычайного романа — верно не только то, что его новый сюжет утолил все ожидания Сян Тянь Да Фэйцзи, но и то, что его Непревзойденный хейтер больше не мог сказать в его адрес ничего дурного.
Пусть автор не удосужился заполнить сюжетные дыры — этому старику это вполне по силам. Где в среде фанатов гаремных романов вы ещё найдете такого, который готов посвятить свою жизнь [33] их искоренению? Не говоря уже о вытягивании за уши из омута посредственности этой тупой, примитивной, бессвязной писанины!
Ну, пусть на этом пути и не обошлось без пары прискорбных казусов… что же… в конце концов, «сперва добейся!»
На самом деле, эта история началась в тот самый миг, как он открыл «Путь гордого бессмертного демона»; и в тот момент, когда он закрыл роман, она все ещё была далека от завершения.
И пусть та история, что ходит по нашему миру из уст в уста, завершилась — та, что происходит между мной и тобой, только началась.
Примечания переводчиков:
[1] Полная шкала здоровья – в оригинале 满血复活 (mǎnxiě fùhuó) – кит. игровой сленг «воскреситься с полным здоровьем», в образном значении «собраться с силами».
[2] Насыщенный драматизмом — в оригинале 狗血 (gǒuxiě) — в букв. пер. с кит. «собачья кровь», образно — «сопли с сахаром».
[3] Собачья жизнь — в оригинале 狗血淋头 (gǒuxiě lín tóu) — в букв. пер. с кит. — «поток собачьей крови на голову» (см. предыдущее примечание), образно — «проклинать, ругать на чем свет стоит».
[4] Несравненный повелитель вод 无敌水神 (wúdí shuǐ shén) — в букв. пер. с кит. «не имеющий себе равных речной бог».
[5] Годная дрочка — в оригинале 尚可一撸 (shàngkě yī lū) может означать как «как следует потереть», «хорошенько выбранить», так и, собственно, это самое.
[6] Синдром школоты – 中二病 (zhōngèrbìng) — в букв. пер. с кит. — «уровень второго класса средней школы», сленговое «наивный, недалекий».
В английском переводе «chuunibyou syndrome» — в букв. пер. с яп. «синдром второго класса средней школы» — страдающие им люди ведут себя, словно обладают сакральным знанием, свысока глядя на всех прочих, или даже верят, будто обладают сверхспособностями. Различают несколько стадий этого синдрома:
Тип DQN — от «dokyun», в пер. с яп. «гопота, быдло» — симулируют антисоциальное поведение, хотя на самом деле с их социальностью все в порядке, и рассказывают дикие истории о своей преступной деятельности;
Субкультурный тип — занимают нишу какой-либо субкультуры, имеют какую-либо «крутую» фишку.
Тип «Злой Глаз» — делают вид, будто обладают сверхспособностями, выдумывая себе псевдоним в соответствии с ними.
[7] Окончательно запутавшийся в своих чувствах 患得患失 (huàn dé huàn shī) — в пер. с кит. «бояться получить и бояться потерять», в образном значении — «всего бояться, жить в постоянном беспокойстве, не решаться на что-то».
[8] Ценятся в женской природе 女性向荣誉 (nǚ xìngxiàng róngyù) — в пер. с кит. «прославленные/пышно цветущие природные наклонности женщины»
[9] Последовать и в смерти – в оригинале 殉情 (xùnqíng) – сюньцин – в букв. пер. с кит. «пожертвовать собой во имя любви», что означает «совершить двойное самоубийство из-за невозможности быть вместе» (зачастую из-за протеста родителей).
[10] Нелепый финал… подобный тупизм — в оригинале 阴错阳差 (yīncuò yángchā) — в пер. с кит. «несчастливые дни (60-теричного календарного цикла)», а также «печальная ошибка, несчастное недоразумение, невозможная путаница, неразбериха».
[11] Какой пример для подрастающего поколения – в оригинале 伤风败俗 (shāngfēng bàisú) – в пер. с кит. «действовать разлагающе на нравы и устои; падение нравов и устоев».
[12] Подобные издержки — в оригинале 大张旗鼓 (dàzhāngqígǔ) — в букв. пер. с кит. «развернуть знамёна и ударить в барабаны», образно в значении «с размахом», «всеми силами».
[13] Снимет шкуру – в оригинале 剐 (guǎ) – в пер. с кит. «уколоться, порезаться», устаревшее – «состругивать мясо с костей; четвертовать».
[14] Братец Огурец – 瓜兄 (guā xiōng) – Гуа-сюн – в букв. пер. с кит. «Братец Бахча» (тыква, дыня или арбуз), в переносном значении также «придурковатый, излишне наивный». Вот так «уважительно» Шан Цинхуа сокращает псевдоним Шэнь Цинцю :)
[15] Ничего особо ужасного – в оригинале 伤天害理 (shāngtiān hàilǐ) – в пер. с кит. «нарушать законы божеские и человеческие; подрывать моральные устои; поступать бессовестно».
[16] Настоящая литература – 纯文学 (chúnwénxué) — в пер. с кит. «литература ради литературы». До 4 мая 1919 г. так назывались философские и исторические произведения, после — художественная литература.
[17] Анти-фанат 黑粉 (hēifěn) — хэйфэн — в букв. пер. с кит. «черный порошок» (тонер для принтера), сленговое — «ненавистник, хейтер», в то время как 粉 (fěn) — сленговое «фанат» (по созвучию с «фэн»).
[18] Чжэнъян 正阳 (zhèngyáng) – имя меча Ло Бинхэ переводится как «полдень», порождая каламбур, а также как «сила стоящего на юге солнца» и «разгар лета (четвёртый месяц по лунному календарю)».
[19] -Дада 大大 (dàda) — неформальное вежливое обращение, пер. с кит. «отец», «дядюшка».
[20] У всех на слуху 十八摸 (shíbā mō) — в букв. пер. с кит. «догадываться о восьми из десяти», популярная народная песня, пару строчек которой может напеть каждый, но очень мало кто знает ее целиком.
[21] Сибирь — нет, правда Сибирь 西伯利亚 (xībólìyà).
[22] Цветут и пахнут 喜大普奔 (xǐ dà pǔ bēn) — первые иероглифы фразы 喜闻乐见，大快人心，普天同庆，奔走相告 — в пер. с кит. «радостная новость, все празднуют и спешат её распространить».
[23] Сперва добейся — в оригинале латиницей youcanyouup — сокращенное от «you can you up, no can no BB» на чинглише, дословный перевод: «Если можешь — валяй, а не можешь — заткнись», где BB — bullshiting.
[24] Дхарма 佛法 (fófǎ) — в пер. с кит. «все дхармы [познанные Буддой]», означает также буддизм в целом. Дхарма в пер. с санскр. — «то, что удерживает или поддерживает», совокупность установленных норм и правил, соблюдение которых необходимо для поддержания космического порядка. В зависимости от контекста, дхарма может означать «нравственные устои», «религиозный долг», «универсальный закон бытия» и т. п.
[25] Странствия по миру – в оригинале 漂泊 (piāobó) – в пер. с кит. «носиться по волнам, плыть по воле волн», образно в значении «скитаться, бродяжничать».
[26] Ему по душе – в оригинале 吃这一套 (chī zhèyītào) – в букв. пер. с кит. «он ест этот набор».
[27] На его клич отозвались бессчётные голоса – в оригинале 一呼百应 (yī hū bǎi yìng) – в букв. пер. с кит. «на один призыв отзывается сотня»
[28] Продолжало делать вид, что попросту не замечает – в оригинале 睁一只眼闭一只眼 (zhēng yī zhī yǎn, bì yī zhī yǎn) – в букв. пер. с кит. «один глаз открыт, а другой ― закрыт», в образном значении – «закрывать на что-то глаза, смотреть сквозь пальцы».
[29] Эта старуха – в оригинале 老娘 (lǎoniáng) – лаонян – в пер. с кит. «мать, мамаша, повивальная бабка», так называют себя женщины во время перепалки.
[30] Не порти себе карму – в оригинале 口业 (kǒuyè) – в пер. с кит. буддийское «словесный грех» – использование речи во вред (например, ложь, хвастовство). Любопытно, что также это переводится как «искусство стихосложения».
[31] Взгляд переменился — в оригинале 沧桑 (cāngsāng) — сокращённое от идиомы 沧海桑田 (cānghǎi sāngtián) — в букв. пер. с кит. «где было синее море, там ныне тутовые рощи», в образном значении — «огромные перемены, превратности судьбы».
[32] Паломничество на Запад – в оригинале 取经 (qǔjīng) – в букв. пер. с кит. «добывать сутры» - отсылка к паломничеству в Индию монаха Сюань Цзана, который привёз в Китай канонические буддийские сутры и перевёл их. О его странствии повествует классический китайский роман У Чэнъэня «Путешествие на Запад». В образном значении – «обращаться за опытом, идти на выучку, перенимать знания».
[33] Посвятить всю жизнь – в оригинале 身先士卒 (shēnxiān shìzú) – в пер. с кит. «сражаться в первых рядах бойцов».
Следующая глава
Скрытое содержимое
Я подтверждаю, что мне уже 18 лет и что я могу просматривать записи с возрастным ограничением.
