Что почитать: свежие записи из разных блогов

– А ты как думаешь?

– Не знаю… У меня дурное предчувствие.

– Это пустыня, Веслана. Здесь у всех дурное предчувствие… Слышала, что говорят местные? Если долго прислушиваться к тишине, джинны похитят твой разум.

– Джинны, хе… – Веслана смешно сморщила носик. – Местные кругом видят этих джиннов. Стоит только сделать что-нибудь не то, и джинны сделают тебе что-нибудь нехорошее. У нас тоже старейшины говорили – не ходите в лес, иначе быть беде!

– А ты ходила?

– Да… Не было там ничего особенного, только круглая поляна да идолы трухлявые по краям. Когда-то, до Святой Церкви, там поклонялись местным духам. А вскоре… – Веслана нахмурилась.

– Что вскоре?

– Да сам знаешь что. Таежный хан Тунгум, воспользовавшись тем, что Актравия воевала с соседями, напал на нас и разорил. Моих родителей убили, меня продали в рабство… Если бы не Энцо, была бы я сейчас в гареме какого-нибудь шейха… – Снова сморщив носик, Веслана улыбнулась, однако глаза ее оставались грустными.

– Да, кстати, а что ты думаешь об Энцо? Кто он такой, откуда взялся?

– Не знаю. – Девушка пожала плечами. – Выкупил меня на невольничьем рынке. Я уже ничего хорошего и не ждала, но он сказал, что готов дать мне свободу.

– А ты?

– А я бы и рада, да только куда мне идти? Актравии больше нет; Тунгум и сговорившиеся с ним соседние княжества пожгли и разграбили все, что смогли. Некуда мне возвращаться, некуда… И я осталась.

– Почему же он тебя выкупил?

– Не знаю. Загадка…

Энцо и впрямь был загадкой. Никто не мог сказать, сколько ему лет – ему могло быть и двадцать пять, и пятьдесят. Впрочем, вряд ли он был уж слишком молод – ибо пять лет назад он уже производил впечатление бывалого человека. Энцо был отличным фехтовальщиком и метким стрелком; впрочем, даже без оружия он оказывался серьезным противником. При этом он был умен, хорошо знал несколько языков, разбирался и в истории, и в алхимии, и в механике. Вряд ли простолюдин мог получить такое образование… хотя, с другой стороны, сам Ганил был далеко не дворянского рода.

Впервые они встретились три года назад, в Арконцце.

…После Ахатенбурга с его дождями, кривыми грязными улочками и болезненно-бледными обитателями, королевство Талласия показалось Ганилу раем земным. Здесь под непорочно-синим небом раскинулись изумрудно-зеленые холмы, на которых местные пастухи пасли стада коров. Пастухи выглядели беззаботными, словно герои сказок, что когда-то рассказывала Ганилу сестра. Казалось, здесь эти сказки стали былью.

– Да, здешние жители умеют радоваться, – улыбнулся Альбертин, когда мальчишка рассказал ему о своих впечатлениях, – но и ненавидеть они умеют не хуже. Избави тебя святой Голеан в чем-нибудь обидеть талассита! Он виду не подаст, будет с тобой так же дружелюбен, как и всегда… А потом ты проснешься с ножом в сердце!

Вскоре они прибыли в столицу Талласии Арконццу. Здесь Альбертин и Ганил расстались.

– Прости, – скказал тогда инквизитор, – но я должен тебя оставить. Дальше ты как-нибудь уж сам…

– Почему? Ты не хочешь, чтобы меня считали любимчиком инквизитора?

– И это тоже. Но не только… Думаю, ты давно понял, что я покровительствую тебе не только из благотворительности. Я хочу сделать из тебя инструмент Инквизиции. Хороший инструмент… – Помолчав, Альбертин добавил: – Это значит, что ты должен уметь сам находить цель, сам выбирать, как тебе действовать: рубить с плеча или резать, точно хирург, ни на волосок больше или меньше… Я дам тебе адрес профессора Академии Кошкоглазых Чикконды; ты отнесешь ему рекомендательное письмо…

Чикконда оказался немолодым уже человеком, весьма подвижным для своего возраста. Поначалу он встретил Ганила со строгим видом, однако после того, как он прочитал письмо, его взгляд смягчился.

– О, прелестно! – воскликнул он, разглядывая юношу так пристально, что Ганил смутился. – Так значит, молодой сеньор желает припасть к источнику мудрости, что с давних лет изливается в стенах Академии? М-м, похвально, похвально…

«Молодой сеньор»! Еще недавно Ганила не называли иначе, как приблудышем и пащенком. От волнения его голова даже закружилась. Все-таки в приюте ему долго вбивали (в том числе в прямом смысле) мрачную истину: Господь не вознаграждает людей, ибо люди этого недостойны. Судьба дарит подарки только для того, чтобы потом отнять их вместе с тем, что тебе дорого.

Но пока судьба не спешила оставлять своего нежданного фаворита. Профессор позволил Ганилу поселиться у него в особняке; юноша спал в собственной постели, умывался из принесенного служанкой рукомойника и носил чистую, постиранную прачкой одежду. Еще совсем недавно подобная роскошь казалась ему чем-то сказочным, вроде золотых дворцов. Занятия в Академии Кошкоглазых (получившей свое название от девиза, призывающего студентов «быть зоркими, словно дикие кошки») еще не начались, и свободного времени у Ганила было хоть отбавляй.

Арконцца ничем не напоминала задыхающийся от сырости и гнилостного духа Ахатенбург. Ее выложенные брусчаткой улицы пропахли морской солью и свежестью. Вода в уличных каналах была настолько чиста, что ее можно было пить. Шпили городских зданий возносились навстречу солнцу; Ганил словно бы попал в сказочную страну добрых великанов. С моря дул игривый бриз; если идти навстречу ему, то можно увидеть, как над портом вздымаетсяя лес корабельных мачт. А еще дальше, за мачтами, лежала бескрайняя синяя равнина, уходящая к горизонту. Море, великое море!..

Припортовые кварталы кишели матросским людом со всех концов земли. Чикконда говорил, что к этим кварталам приличному человеку лучше даже не приближаться; однако Ганил, навидавшийся с «крысенышами» всякого, не очень-то боялся здешней публики.

Тогда-то он и увидел высокого человека с красивым лицом, о чем-то беседовавшего со сгорбленным карликом-нищим. Незнакомец был одет без излишнего щегольства: камзол, штаны, сапоги, плащ и шляпа с полями – все явно видало виды. На боку висела перевязь со шпагой, а из-за пояса торчали два пистолета – по всем признакам, этот человек был не из тех, кого можно просто так завалить и обобрать.

Впоследствии Ганил готов был поклясться – что-то в тот момент он почувствовал. Может, сердце замерло на долю мгновения, или чуть увлажнились ладони. Такое бывало иногда с Ганилом; в какой-то ничем не примечательный внешне момент его посещали непонятные предчувствия, и почти всегда оказывалось, что эти предчувствия были не зря. Но он понял это уже потом, когда незнакомый мужчина обрел имя: Энцо.

– «…Когда святых супругов привели к экзарху, – читал он, – тот повелел содрать с них кожу живьем; и сие тотчас было исполнено… Не удовольствовавшись страданиями несчастных, экзарх распорядился кожу, что содрали с Аддины, надеть на Кориана, и наоборот. Затем мучеников отвели обратно в тюрьму, в надежде на то, что их время уже сочтено. Но на следующий день стражи, войдя в темницу, узрели, что Аддина и Кориан живы, и раны их исцелели…» Б-рр, жуть, какая…

На протяжении столетий адепты Святой Церкви подвергались преследованиям и пыткам. Их зажаривали на медленном огне, сдирали кожу и засыпали солью, зарывали живьем в землю, скармливали тиграм и крысам… А потом, спустя время, экзархи, цари и вожди склонялись перед Святой Церковью, и теперь уже ее врагов ждали пытки и казни. Но в этот раз сочувствия к казнимым не было; напротив, их палачи всячески прославлялись.

– «…И тогда послы ладдитов сказали: "Мы готовы сдаться, но при условии, что ваш царь поклянется своим богом в том, что не тронет ни одного из вражеских воинов!" – "Что ж, – ответствовал им святой Саран, – все знают, что мое слово – закон. И в этот раз я сдержу обещание, что я дал вам!" И в самом деле, ни один из воинов Ладдии не был им убит; вместо этого Саран велел взять их жен и детей, зашить их живыми внутрь воловьих туш и…»

Ганил вдруг резко поднял взор от страницы. В либрариуме он был не один. Незнакомый мужчина в светском платье шагал вдоль книжных шкафов, внимательно приглядываясь к переплетам.

«Странно… Без личного разрешения настоятеля собора посторонних вряд ли пустят сюда. Тем более, если он не служит Святой Церкви…»

Мужчина тоже заметил мальчишку.

– Ох, прости… Кажется, я тебе помешал?

– Нет…

– Хм!.. – Незнакомец подошел к Ганилу ближе. – Кирикола? Не возражаешь, если я взгляну? – Не дожидаясь слов послушника, он взял том «О природе мироздания…», пролистал несколько страниц, затем с разочарованным видом положил его на место.

– Так я и думал… – произнес он грустным голосом. – Опять новодел…

– Не понял…

– Дело в том, что Кирикола неоднократно провозглашался еретиком. Естественно, его труды начинали уничтожать; спустя какое-то время опрометчивое решение пришлось пересмотреть, однако многие ценные труды оказались утеряны…

– Разве Кириколу объявляли еретиком? Мне об этом ничего не рассказывали.

– Конечно, такого тебе бы здесь не рассказали, – усмехнулся незнакомец. – Детище святого Голеана должно оставаться чистым и непорочным, хоть отдельные его члены и могут ошибаться. После того, как репутация Кириколы была восстановлена, распоряжения об уничтожении его трудов немедленно отозвали, как будто их и не было. Монахам дали указ восстановить утерянное… вот только как это сделать, если оригиналы уже обратились в пепел? Монахи компилировали вместе уцелевшие куски, зачастую принадлежащие совсем другим авторам, перемежали их отсебятиной – и в итоге получались вот такие вот поделки. – Незнакомец похлопал по обложке трактата. – Скажу тебе откровенно: большая часть содержимого либрариумов – новодел, не имеющий никакого отношения к тем, чьи имена на нем стоит. Тем не менее, иногда в этой груде навоза попадается нечто действительно ценное. Нынче Инквизиция стала умнее: с запрещенных книг, прежде чем их уничтожить, теперь снимают копии, ибо никогда не знаешь, как повернутся обстоятельства в будущем… Да, кстати, я не представился. Альбертин, легат Святой Инквизиции.

Ганил почувствовал, как внутри него поднимается жар. Лицо Альбертина, шкафы с книгами, стены либрариума – все это заслоняло видение глаза в окружении окровавленных тряпок; во взгляде – боль, мольба о пощаде и отчаяние от осознания бесполезности любых мольб.

«Ваш бог – бог зла, и вы – слуги Дьявола! Будь прокляты вы, ваши попы и ваш гнусный божок!..»

«Смотри, сученыш, не отворачивайся! То же самое и тебя ждет! Будет твоя кожа пузыриться и слезать; а потом ты будешь вечность мучиться в аду!.. Вечно! Вечно!..»

«Знайте: кроме того ада, где дьявол наказывает грешников, есть и ад земной! И от него вам уж точно не уйти!..»

Не чудовище, не изверг – обычный человек с приятным лицом и благородными манерами. Именно такие люди с приятными лицами убили его сестру и хотели убить его. Может быть, этот Альбертин и допрашивал ее, чтобы лишний раз подкрепить уже подписанный приговор. С едва заметной улыбочкой он задавал ей вопросы, любой ответ на которые только утягощал ее участь, в то время как палач дробил ей кости и рвал мясо раскаленными клещами…

Похоже, иного выбора у Ганила теперь не будет – либо бежать, либо погибнуть. Ничего – он не пропал, когда бродяжничал с «крысенышами», не пропадет и теперь. Впрочем, даже если и пропадет – это не должно его пугать. Ибо он хоть немного, но отомстил псам святого Голеана за свою сестру, убитую ими!..

Резким движением Ганил вскинул руки, протянув их к горлу Альбертина… точнее попытался протянуть. Альбертин, не меняясь в лице, железной хваткой схватил мальчишку за запястья и развел в стороны.

– Зачем ты это делаешь? – Голос легата был по-прежнему спокоен, но в нем появилось напряжение. – Считаешь меня ответственным за гибель своей сестры?

Он знает! Ярость в сердце мальчика сменилась страхом. Конечно, прошлое Ганила не было секретом; настоятель приюта не раз напоминал приблудышу, что его в любой момент могут вышвырнуть вон и отдать в лапы инквизиции. Теперь-то уж точно его ждет костер… Значит, терять ему нечего, вот только… вырваться бы…

– Знай, я не имел отношения к гибели твоей сестры, – продолжал Альбертин. – Я не занимаюсь еретиками; у меня другая задача – поиск утерянного знания. Кстати, инквизитор, которого ты избил горящим поленом, серьезно обгорел и вскоре умер. Расследование инцидента вскрыло злоупотребления местных инквизиторов; виновные были отстранены от работы и сосланы в дальние монастыри. Можешь не беспокоиться, гибель твоей сестры не осталась безнаказанной!

– Что… с того?.. – Ганил был готов идти до конца – если уж ему не удалось отомстить за сестру, он хотя бы воссоединится с ней. – Церковь… святого Голеана… это скопище душевных уродов!.. А Инквизиция следит, чтобы они, чего доброго, не лишились доходов, высасываемых из паствы! Стоит кому-нибудь усомниться в служителях церкви, как вы хватаете его, бросаете в подземелье, пытаете!.. Он хотел вернуть справедливость, о которой забыли попы; а вместо этого вы заливаете ему горло свинцом!

– Выслушай меня, Ганил, просто выслушай… То, что Церковь наша прогнила насквозь, я знаю без тебя – и куда лучше тебя. И тем не менее, я служу Церкви. Я видел людей, которые тоже начинали с мести церковникам – из-за личных обид, как ты, или из-за общего недовольства, или просто из желания утвердить свое эго… И если таких людей не находит Инквизиция, их собирают под свои знамена культисты. Они ищут потенциальных аколитов, чтобы обратить их в свою веру. Ты слышал о культистах?

– Немного… Но ведь это же неправда, да?..

– Конечно, неправда, ибо правда гораздо хуже… – Альбертин все еще держал Ганила за руки, но хватку ослабил, так что мальчик вполне мог освободиться. Однако тот продолжал слушать легата. – Обычно путь в бездну начинается вполне невинно: человек хочет знаний, справедливости, славы и успеха… И он считает, что Святая Церковь не способна ему это дать. В действительности, друг, этот человек прав – Церковь ничего этого не дает; она лишь указывает направление, ведущее не в бездну. Но человек этого не понимает. И он примыкает к почитателям Древних. Когда-то Древние построили могучую империю; однако сила их была не от Бога… точнее, не от того Бога, которому служил святой Голеан. Человек хочет познать истины, написанные не для подобных ему; а заканчивает, в лучшем случае, безумием или преступлением. В худшем же… нет, лучше тебе этого не знать, ибо это слишком ужасно для твоего ума! Когда-то и я сам… тоже… Да, я искал справедливости и едва не оступился! К счастью, мне повезло выйти на верную дорогу… А теперь скажи: если я предложу и тебе проследовать этой дорогой – что ответишь на это ты?..

По лицу Энцо Ганил понял, что тот уже давно пришел к таким же выводам, но не желал их озвучить.

– Думаешь? Хм…

– Ассасин успел сбежать?

– Никуда он не сбежал, он здесь. – Энцо кивнул в сторону, где лежало нечто продолговатое, накрытое холстом. Сглотнув, юноша подошел к трупу ассасина и приподнял холст.

– Он… убит?..

– Я заколол его, когда он подбирался к окну, карабкаясь по торчащим из стен деревянным шипам… У тебя, наверное, бывает такое чувство, что не все в порядке? Вроде бы все, как обычно; однако тебя гложет чувство тревоги…

– Да… Только что со мной было нечто подобное. Я спустился сюда, и вот… увидел…

– Значит, ты понимаешь меня… Так вот, я вышел на улицу. Стояла тишина… Ах, какая тишина! В нее хочется вслушиваться, пытаться уловить хоть какие-то звуки. Кажется, что в этой тишине, как золото в песке, скрыты великие тайны; услышь их, пойми их – и ты узнаешь то, что знали Древние. Правда, это, скорее всего, будет стоить тебе рассудка… Но тех, кто ищет знаний, такие мелочи не остановят!.. Ну так вот, вместо слов Великой Истины я услышал шорох, как будто кто-то подбирался к гостинице. Я, если честно, с самого начала предчувствовал неладное. Напевая себе под нос и нарочито громко шаркая ногами, я отошел в сторону, а затем достал из ножен шпагу и…

– Ты взял с собой шпагу?

– Так же, как и ты взял с собой кинжал. Так вот, с обнаженной шпагой я, стараясь не шуметь, вернулся на прежнее место. У меня уже не было сомнений: кто-то пытается забраться по стене гостиницы. Я отчетливо слышал шорох – кто-то карабкался по шипам. Но ему не удалось вскарабкаться высоко… Сказать по правде, я погорячился. Лучше было бы оглушить его внезапным ударом, а потом расспросить его насчет нанимателей. Что поделать, иногда лучший вариант приходит в голову тогда, когда уже поздно…

– А что делать мне?! – вмешался в разговор хозяин гостиницы. – Если люди узнают, что у меня побывал ассасин, я буду разорен! Ни один постоялец больше не захочет оставаться в доме, куда могут в любой момент нагрянуть исчадья Горного Старца! И так дела у меня уже идут не ахти…

– Не бойся, – Энцо повернулся к хозяину гостиницы, – никто не узнает. Просто нужно избавиться от трупа.

– Но как? Не могу же я его просто выбросить, словно мусор!

– Послушай, уважаемый… Этот человек – последователь шейха Ассана по прозвищу Горный Старец, которого калиф Али ибн Мухаммед – да вкушает его душа блаженство в садах гурий! – объявил еретиком и врагом веры! Он недостоин благочестивого погребения – напротив, заслуживает, чтобы после смерти его тело бросили на растерзание презренным собакам! Так что, избавившись от его трупа, ты совершишь благое дело… Тем более, тебе не придется стараться – всю грязную работу я возьму на себя.

– Охх…

Тем временем Ганил подошел к телу. Откинув полотнище прочь, он увидел лицо молодого человека лет двадцати – как он и ожидал, незнакомое ему. Расстегнув на трупе куртку, юноша методично обшаривал потайные карманы.

– Ого! – Он положил рядом с собой найденные предметы: метательные ножи, связку бечевки и стеклянный флакончик с буроватой жидкостью. – А это что? Письмо…

– Какое письмо? – Энцо обернулся.

– Просто мне в голову пришла мысль… Что, если он приходил вовсе не за тем, чтобы нам навредить? Что, если он был всего лишь связным между Инквизицией и ее агентом? Похоже, я оказался прав…

В руке Ганил держал листок бумаги.

– Письмо?

– Да, но, если честно… Взгляни сам!

– Хм… Оно зашифровано!.. Не возражаешь, если я возьму его? Я немного разбираюсь в подобных вещах.

Звезды лили свой призрачный свет на пока еще спящий Сараиф. Развалины домов напоминали скелеты гротескных животных, которые, говорят, во множестве жили при Древних, а ныне об их существовании напоминают только рисунки в старых бестиариях, запрещенных Инквизицией. Далеко впереди угадывались громады монолитов. И все это окутывала тишина – та тишина, что больше присуща иномирным безднам, нежели земле.

Восток светлел. Скоро на горизонте появится солнце и прогонит тьму прочь. Муэдзины с минаретов вознесут хвалу Господу и пророку его, святому Голеану. Откроют свои лавки купцы и менялы, на базарной площади начнут собираться странствующие торговцы со своим немудреным товаром. Начнется новый день, полный жары и песка.

Но сейчас здесь было тихо. И Ганил вслушивался в тишину, будто и впрямь надеялся расслышать сквозь нее Слова, Что Ответят На Все.

– Ай-ляй-ля-ля-ляй! Ай-ляй-ля-ля-ляй!

– Ах, ты? – Ганил обернулся. К нему шел хозяин гостиницы со светильником в руке.

– Мне стало тревожно за тебя! – объяснил хозяин гостиницы. – Кто слишком долго слушает тишину, тому в уши входят джинны и похищают его разум. Он начинает бредить, видеть причудливые здания и парящих меж них существ, и в конце концов, остатки разума покидают его, он уходит в пустыню и превращается в пожирающего мертвечину гуля. Пой, чтобы отпугнуть джиннов, чтобы они не похитили у тебя рассудок! О-вай-ля-ля-ля-а!

Ганил хотел возразить хозяину гостиницы какой-нибудь резкостью, но передумал – в конце концов, то, что говорил этот человек, не было лишено здравого смысла.

– Мы и так скоро уйдем в пустыню, – произнес он. – Энцо говорит, что намерен дойти до Метрополиса.

– Метрополис?! Ох, его точно поцеловали джинны! Неужели кто-то верит в эту легенду?

– Он знает, что это правда…

– Лучше верить, истинно говорю, лучше верить! Верить в то, что это ложь, нашептанная пустынными джиннами! Ибо, если это правда… – Хозяин гостиницы запнулся. – Нет, это ложь, вредная ложь!

Ганил отвернулся. Вопреки ожиданиям, предчувствие чего-то неправильного и опасного не пропало. «Боюсь, не стоило мне отдавать это письмо Энцо, – подумал он, кутаясь в плащ. – Все-таки мало ли что… Ведь я сказал ему не все; я точно знаю, что, по крайней мере, один агент Инквизиции среди нас есть. И этот агент – я…»