Свежие записи из блогов Пыль-и-свет

Разве не аморально — заниматься работой, которая тебе отвратительна?

© "Обделённые" Урсулы Ле Гуин

© Предания о дзэнском монахе Иккю по прозвищу "Безумное Облако"

Моя жизнь начинала мне казаться похожей на русский роман - слишком много персонажей и слишком мало автомобильных погонь.

© "Счёт по головам" Дэвида Марусека

Лень он сделал своим знаменем, и никакие слова не могли его прогнать с этого поля битвы.

© "Рассказ о дервише и бездельнике"

Задёрганная домохозяйка

Наверное, у каждой женщины была или есть (а если нет, то не обольщайтесь — будет) такая знакомая: вечно жалуется на своего парня/мужа, раздувая вселенскую трагедию из малейшей размолвки, а если повода для размолвки нет, будьте покойны, придумает и в красках распишет его благоверному, а потом будет долго плакаться на благоверного подругам.

Вот то, что выше, и есть краткое словесное изображение Митицуна-но хаха, не оставившей в веках своего имени матери чиновника и поэта Фудзивара Митицуна, какой она предстаёт со страниц своего дневника, охватывающего около 20 лет её жизни и посвящённого преимущественно отношениям с супругом, Канэиэ. Какие-то эпизоды своей жизни Митицуна-но хаха описывала спустя некоторое время, и они представляют собой небольшие, но цельные зарисовки, другие же представлены копиями переписки, а переписываться в эпоху Хэйан любили долго и со вкусом, непременно стихами на цветной бумаге, прикреплённой к ветви приличествующего случаю и сезону растения — всё это сообщает супружеским ссорам особое очарование, неведомое обладателям смартфонов.

В самом деле, что может быть приятнее, чем высказать этому козлу всё, что о нём думаешь, в пяти строках изящного стихотворения, сочинённого при лунном свете, а потом приписать на полях что-нибудь гордое и небрежное, доказывающее, что он тебе безразличен?

Автор дневника изрядно утомляет своей нервозностью и непоследовательностью: вначале она равнодушно отвечает на письма ещё-не-мужа, не демонстрируя ни малейшего интереса, но, вступив в брак, принимается сетовать на холодность, недостаток внимания и редкость посещений, а когда супруг наконец заявляется на порог - обрушивает на него шквал упрёков и жалоб или, для разнообразия, замыкается в молчании. И после ухода мужа, конечно же, снова начинает плакать о своём одиночестве.

Ладно, в чём-то Митицуна-но хаха понять можно, Канэиэ тот ещё фрукт: надо совсем не иметь сердца, чтобы, направляясь в тайное любовное гнёздышко, с помпой проезжать мимо ворот законной супруги, дескать, пусть будет в курсе.

И если первое чувство, которое вызывает автор "Дневника эфемерной жизни" — это раздражение, то второе — сочувствие.

В самом деле, как тут не стать плаксой и истеричкой, как не помышлять о смерти или хотя бы уходе от мира, если вся жизнь — это домашние хлопоты, вечно отсутствующий муж да поездки по храмам в качестве способа развеяться? Любая бы ревмя ревела.

Умница и красавица

Нидзё, красавица из знатной семьи, особенно отличалась признанными при дворе поэтическим и музыкальным талантами, утончённым вкусом и безупречной светскостью. Очевидно, ничем хорошим это закончиться не могло.

В четырнадцать лет Нидзё стала императорской наложницей — со всеми последствиями, какие можно представить для юной девушки, оказавшейся в безраздельной власти могущественного мужчины. И в контексте эпохи это был на самом деле отличный старт — если бы Нидзё стала матерью принца или хотя бы принцессы. Но единственный ребёнок Нидзё от государя умер во младенчестве, и это предрешило её судьбу.

В записках Нидзё красочные описания прелестей и гадостей придворных будней и праздников перемежаются с мучительными размышлениями о её собственной бурной интимной жизни. Не будучи связанной узами брака, Нидзё с избытком возместила отсутствие супружеских переживаний терзаниями по поводу многочисленных и далеко не всегда добровольных любовных союзов.

Охладев к фаворитке, император не считал зазорным поделиться ею с заинтересованным другом, да и других кандидатов на роль любовников и покровителей в жизни Нидзё хватало, но, увы, надолго не хватило никого — неизвестно, когда именно закончилась жизнь Нидзё, но то, что скончалась она в нищете и одиночестве, практически не вызывает сомнений.

Но при этом нежная лиричность в сочетании с пристальным вниманием не только к личному, внутреннему, но и к окружающему миру, живое сочувствие к людям даже в те времена, когда, кажется, если кого и стоит жалеть так только себя, не покидают Нидзё до самых последних страниц её повести.

Она и вправду была очень красивая. Во всём.

Девочка-гик

Моя любимица: "С утра, лишь только рассветёт, и до поздней ночи, пока не одолеет дремота, я только и делала, что читала, придвинув поближе светильник. Очень скоро само собою вышло, что я знала прочитанное наизусть, и оно так и всплывало у меня перед глазами, мне это очень нравилось".

Мать этой девочки, которая так любила читать, была сестрой той самой Митицуна-но хаха, а вторая жена её отца, чиновника Сугавара-но Такасуэ, поэтесса Кадзуса-но-таю, состояла в родстве с той самой Мурасаки-сикибу*, написавшей "Повесть о Гэндзи" (и личный дневник, кстати, тоже), так что нет ничего удивительного в том, что жизнь автора "Одинокой луны в Сарасина" проходила под знаком любви к литературе.

Недолгая служба при дворе, не особенно счастливое, но бестревожное замужество, повседневные хлопоты — всё меркнет перед восторгом провинциалки, переехавшей в столицу и обнаружившей наконец книжное богатство, ранее известное ей лишь по рассказам близких. Книги, сны и мечты —вот чем жила дочь Сугавара-но Такасуэ.

И пусть под конец записок "одинокая луна" начинает укорять себя в том, что растратила жизнь на чтение, вместо того чтобы заботиться о душе, я никак не могу ей посочувствовать — её радостные записи о литературных открытиях выглядят куда более убедительными, нежели религиозные рассуждения.

Эта милая читательница была не только поглотительницей, но и создательницей моногатари, с разной степенью уверенности ей приписывают несколько повестей, в том числе переведённую на русский "Повесть о втором советнике Хамамацу", представляющую собой любовный роман сокрушительной для современного здравого смысла силы.

* Горегляд В.Н., Дневники и эссе в японской литературе X-XIII вв., М., 1975.

Я в который раз пожалел, что у меня нет автоматического оружия и места, где я смог бы свернуться калачиком, прижав его к себе, и отдохнуть.

© "Покойся с миром" Роджера Желязны