Что почитать: свежие записи из разных блогов

Коллекции: книги

Дорога.

6 мая 2021 (02:30:28) 173

Бесконечная дорога, уходящяя вперёд. Серое полотно затмило все небо, на котором изредко проглядывались темного цвета точи. Вместе с серой погодой шел лёгкий дождь, в порыве ветра который даже издавал гулкий шум, похожий взрыв тысячи совсем маленьких бомбочек. С виду чистые лужи были тут и там, превращая землю под собой в сгусток грязи, в который наступив кажется, что уходить в эту кашу можно бесконечно, словно в совсем маленьких маленькое болото.

По обе стороны от дороги текли неприятные на вид канавы. Вода в них была противного цвета, темная, а из под низа пробивалась не менее противная, серая трава. Все отходы с дороги, весь мусор редко проезжающих машин скопился тут, медленно уходя по канаве вдаль, куда-то далеко.

Дорога шла бесконечно. Сколько я по ней иду? Чувство времени я потерял ещё вчера. Сутки не менялись, небо не на секунду не меняло свой цвет. Разменные шаги, метр за метром. Боль в стопах ушла уже как пол дня назад, по осуществлению. Я не знаю куда я иду, а откуда - уже и забыл. Мне просто надо идти. Меня что-то ждёт. Что-то хорошее, светлое, что-то доброе. А может я иду по дороги к смерти? Может, меня ждёт лишь разочарование? Может, дорога кончится тупиком, и весь мой путь станет бессмысленным? Но лучше верить в лучшее верить в доброе, хорошее конец. Может, меня встретит человек? Или нечто, что мой мозг даже не сможет обработать? А может, я сойду с ума от одиночества своего пути? Машины что проносились рядом даже не тормозили. Видимо, там такие же люди, что по какой либо случайности нашли более короткий способ добраться. А может, они лишь быстрее приближались к неминуемую концу. Этого мне знать не дано, как и им.

Мысли идут со мной в шаг. Мысли о прошлом сменились мыслями о настоящем, и кажется, скоро начнутся мысли о будущем. Весь мой путь. - от прошлого к будущему. Дорога усыпана воспоминаниями, каждый новый метр - новый момент в жизни, то хороший, то плохой. Вот, детство. Я со своей матерью стою у лорька, выбирая себе мороженное. Вот, новый шаг - первый звонок, первый класс. Каждый шаг - переживание прошлого, и неменуемое будущее. Первое время мысли заставляли запутаться в себе, теряя суть реальности, но со временем волна времени словно пошла плавно, и голова нормально воспринимала все происходящее.

Увижу ли я конец? Путь лежит слишком далеко, выдержу ли я? А может, меня проверяют? Может, это чья-то шутка, или же чьё-то испытание? Не знаю , но надо двигаться дальше. Ощущение реальности уже потерялась, дорога хоть и была сельской, казалась какой-то сверх реалистичной. Слишком насыщенно все это. Ещё и мысли, что идут со мной вернее самого близкого друга. Такое редко когда случается, и я в каком-то смысле даже счастливчик. Если в конце начало нового, то это - незабываемый опыт. А может, я даже и не вспомню? Может, весь мой путь - воображение погибающего мозга? Или же зарождение нечто нового? Странные догадки.

Откуда я иду? Вспомнить бы, но мне этого не дано. Я словно уже появился в своем пути, пути жизни. Словно гипноз, никакого понимания, только шаг вперёд. Зачем - не знаю, куда - тем более, откуда - не помню.

Шли четвертые сутки. Или вторые? К черту, я даже не буду пытаться понять время. Но спереди что-то показалось. Кажется, дорога кончается. Впереди что-то бескрайнее, нечто.. прекрасное. Завидев такое я воодушевился. Видимо, моя дорога приведет меня к нирване? К раю? Но что есть высшее блаженство? Я вряд-ли даже осознаю это. Даже попав в это пространство, в это состояние - я даже этого не осознаю.

Странно, мне ничего не хочется. У меня нет никаких желаний, кроме как следовать по маршруту. После такого маршрута мне даже не захотелось есть, пить. Магия, или иллюзия? Может, сон, что уйдет в самые глубины моего сознания, оставаясь в голове лишь обрывками увиденного? Слишком странно, и я не могу понять даже почему.

Шаг, ещё шаг. С каждым метром конец приближался. И тут всплыл новый вопрос, который не задавал себе только тот, кто вовсе не умеет мыслить. Кто я? Человек? А что я сделал, что

бы быть человеком? Почему я могу, имею право себя так называть? Я пыль, что прилетела сюда

из неизведанного? Или же зверь, что начал думать? Чья-то игрушка, и даже эти мысли - игра для кого-то? Да и кто услышит все мои эти размышления? Возможно, я просто чья-то выдумка. Размышление, которое так хотелось сказать кому либо, но не имея такого человека рядом. Я рассказ? Раздумие? Не важно. Может, я вовсе не существую, или же существую вне стандартного нам всем мира. Может, у меня свой план, своя территория? Что ж, эта территория весьма ограничена. Ограничена моей дорогой. Или не моей?

Это вода? Океан? Я смог разглядеть. Конец был совсем близко, осталось лишь рукой протянуть. Шаг, шаг. Вот он, конец. Я прошел последний метр дороги, и... Это берег? Песчаный, прекрасный, однотонный берег. Впереди виднелись скалы, выпирающие из синевы безграничной воды.

Это прекрасно. Океан, или нечто более, более столь красивым, что можно было просто наблюдать за мирным течением воды, что расходится как расходятся пути нашей жизни.

Я сел на песок. Солнце так и не появилось, но песок был теплым. Странно все это, но странное - прекрасно. Кажется, разум начал проясняться. Я шел за этим, за концом. И кажется, я осознал. Я - выдумка? Хах, весь мой путь не имеет смысла. Вся моя жизнь - чьей-то рассказ, который даже возможно никто не прочтёт. Но я не в силах противится. Это не мой выбор, это моя судьба. И я закончил свою дорогу.

Я - рассказ. Рассказ о дороге жизни. Я не знал кто меня ведёт и куда, но мне этого знать не надо. А вы кто? Может, тоже выдумка? Сон? Вы это не осознаете, вам этого не позволят, как мне.

Глаза закрылись, перед глазами свет. Вот и конец. Прощайте. Прощай.

Пингвин, блог «Записи потерявшегося.»

Недосказанность. Часть 2, "Прогулка".

6 мая 2021 (02:30:11) 148

Прогулка по парку. Что может быть лучше? Глаза бегали по темному небу, вглядываясь на редкие звезды. Улыбка на лице еле виднелась, вся ситуация давала какой никакой отдых от повседневной рутины, от вечно злого босса, от косых взглядов коллег по офису. Как же он ненавидел свою работу. Каждый день в офисе, где запах пота перебивает даже запах в еды в обеденный перерыв, где каждый день тебя пилят как брусок. Ну, он сам выбрал себе такую профессию. А значит - терпи. Сам выбрал себе котёл.

Витя шёл вперед. Этот парк для него был нечто большим, чем просто зеленая зона его спального района. Здесь он часто был с ней. От воспоминаний улыбка пропадала с лица, а взгляд падал на землю. Каждый раз одно и тоже.

Воспоминание. 3 года назад, 19 августа, дата вбилась в голову, их последняя прогулка. Теплый вечер, этот же парк. Прямая дорога шла между зелеными деревьями, высокой травой. Ещё недавно прошёл дождь, от которого они даже не успели толком скрыться. Тишину вечернего парка прерывал их смех. Они всегда веселились. Кана всегда смеялась с шуток Вити, ему нравился её смех. Нежный голос отдавался эхом даже в такие моменты, а когда она просто говорила - он словно пропадал. Все вокруг глохло, и оставался лишь её голос. Она была его музой, его любовью.

- Я скоро уезжаю. - смех прекратился. Он понял, скоро настанет день разлуки.

Они остановились. Тоскливые глаза упали на Кану, смотря на ту.

- Опять?

- Следующим летом я сюда перееду. - попыталась утешить Кана.

Уже несколько лет она приезжала всего лишь на три месяца, которых им конечно же, было мало. Этого времени очень мало, что бы насладится друг другом. Слишком мало. Сейчас же появилась надежда. Надежда на то, что уже через год она не уедет.

- Ну.. Хорошо тогда. Пошли.

Это был их последний разговор с того момента. Боль ударила в грудь. Последний день когда они были вместе. Впереди уже показалась скамья, на которой те часто сидели. Усевшись на ту он вздохнул. Он так её и не дождался. Обстоятельство сыграли ужасную шутку. Всего через 4 месяца после её уезда - он так же переехал.

Конечно, он перебрался не так далеко, его город находился всего в 40 минут езды, но не только в этом дело.

С переездом на него вывалились новые трудности. Поиск новый работы, абсолютное одиночество. Вся жизнь перевернулась. Так прошёл год, перебежки с работы на работу, сомнительные знакомства. Алкоголизм. Не он, не она - не писали друг другу. Они словно забыли о друг друге, словно их что-то останавливало. Когда же парень осознал потерю - было поздно что либо менять. Она уже не отвечала. Может, нашла себе парня? Может, обиделась? В любом случае - уже нечего не вернуть.

Усталые глаза поднялись к звёздам. Он пришёл сюда за воспоминаниями, пришёл своими же руками вонзить себе нож в сердце, и у него это получилось. Все прошедшее нахлынуло на него, словно иглы вбиваясь под кожу и изрезая его.

Он был готов отдать все, что бы встретиться с ней ещё раз. Ему достаточно было просто извиниться. Может, они ещё смогут возобновить общения. Ведь он так и не осмелился нечего ей сказать. Он не разу не говорил о своих чувствах. Вероятно, это её ранило, но и Кана молчала. Их любовь не требовала слов, они все понимали, но сейчас, сейчас он хотел подарить ей свое сердце завязанное на аккуратный бант, сказать все что так и не сказал. Но что бы это вернуло? Нечего.

Глаза бегали небу. Тусклые звёзды ели светили, как маленькие лучики, напоминая что сейчас он, фактически, не один.

Витя поднялся. Впереди ещё были 100 метров до выхода из парка, где находилась остановка до станции, где он уже сядет на автобус и отправится в свой город последним рейсом. Ноги медленно перебирались, выводя парня из парка, и сами же подводя его к скамейке на остановке, куда он и сел. Голову обхватили руки, скользя по лицу. Он снова сам решил сделать себе больно.

Недосказанность. Воспоминания. Дорога домой.

Пингвин, блог «Записи потерявшегося.»

Недосказанность. Часть 1, "Сон".

6 мая 2021 (02:29:14) 144

- Все, до завтра. - прозвучал до боли знакомый голос в наушниках. За ним сразу же последовал сигнал, означающий выход собеседника с канала. Сергей отправился спать, оставляя Кану один на один с компьютером. Как он думал.

Выключив тот, девушка потянулась. Сладкое ощущение растяжение мышц пошло по телу от рук до ног, и уже просачивались первые зевки. На часах уже час ночи, но завтра выходной, а значит время ещё есть. Но сон как на зло просится, а тут уж не поспоришь.

Повернувшись она заметила знакомый силуэт в кровати. Да, это был он. Он не спал, ожидая когда его дева наконец-то доиграет. С темноты виднелась улыбка, что вбивалась ей прямо в сердце, отдавая там теплом, улыбка родного человека, любимого человека.

- Ты закончила? - довольно басисто прозвучало, и парень постучал по уже готовому месту рядом с собой, намекая что бы та ложилась спать.

- Да, зайка. Закончила. А что мы.. - не договаривая легка она в кровать. Губы Каны тут же впились в его, сливаясь в страстном поцелуе. Сладкий поцелуй быстро, словно пуля расходился по телу. По телу даже прошла дрожь. Как же давно его не было рядом.

Сон закончился. Яркие лучи солнца пробились через незакрытое шторами окно(которое она редко когда закрывала) прямо в лицо, заставляя глаза распахнутся, и тут же закрыться от жгучей боли. Но боль от глаз куда быстрее гасла чем та, что осталась после сна. Он снова приходил, снова был рядом. Такие мгновения заставляли почувствовать близость рядом с ушедшим.

Дни давно перестали идти в счёт. Когда они разбежались? Мозг не может запомнить плохое именно по этому дату Кана уж точно не запомнила. Но само ощущение недосказанности, ощущение боли и опустошения ещё на долго засели внутри, и кажется что теперь они уже будут её сопровождать вечно. Или же пережиток? Может ещё пару таких ночей и воспоминания уйдут? Его лицо будет забыто как лицо любого, кого она видела на остановках, в автобусе? Такая мысль была после каждого прихода. Но каждый раз она была ложной. Он приходил, и видимо не собирался уходить.

Ещё немного подумав о том, что было, о счастливом прошлом, весёлых прогулках по паркам, о вечерах на крыше и санады под гитару, она все же поднялась. Ночнушка в которой она спала явно потрепалась, и одна из лямок даже свалилась, а носок неприятно задрало. Приведя себя более менее в порядок (достаточный, что бы чувствовать себя комфортно утром) она встала. Нет, идти к крану и набирать себе воду, включать чайник для освежающего чая не хотелось. После каждого такого прихода она лишь подходила к окну и вглядывалась в город со своего этажа. Внизу уже гуляли дети, матери с чадом на колясках были тут и там, где-то проезжали машины, а солнце же было уже высоко, которое и было виновницей пробуждения. Взгляд на живой город отгонял мысли о том сне, но не заставлял уйти их в небытие. Слёзы сами наворачивались. Пачка не крепких сигарет лежала на подоконнике, словно ждала своего момента, ожидая когда красные от слёз глаза достанут из неё порцию успокоительного. Рука сама потянулась за сигаретой, а рядом лежащая зажигалка дополняла картину и спасала ситуацию.

Пару щелчков и пламя поднялось из железного фитиля, а за ним сразу же поджигая сигарету. Отжав кнопку Кана затянулась. Приятный дым ушёл в тело, пробираясь к лёгким, никотин пошёл по крови прямо к мозгу.

Дым разошёлся по комнате, и дама даже не думала открывать окно. Она надеялась, что вся дымная завеса отгонит мысли, но они лишь лезли, а с ними - капали слёзы. Он не любил сигареты. Никогда. Каждый раз, когда он видел во рту Каны сигарету, он быстро их вытаскивал из её рта и ломал. Конечно же, это был повод для сор, она часто возникала по этому поводу, но и не отметить то, как все-таки он о ней заботился - нельзя было. Возможно, только из-за него она и не стала заядлой курильщицей, хоть и полностью бросить не смогла.

Последняя затяжка, сигарета кончалась. Кана открыло окно и выкинула ещё тлеющий фильтр, и оставив окно открытым уселась на свое кресло, уставившись в одну точку. Воспоминания нахлынули волной, унося её в недра былого, отправляя её на дно своей безнадёжности. Как так получилось? Красивая история оборвалась таким концом.

Прогулки по вечернему городу, когда он водил её по самым грязным закоулкам панельных клеток, которые она так не любила, но шла, ведь шел он. А эти посиделки за лавкой? Её любимое. И шутили, и разговаривали. И даже дрались в шутку. И как же по детски прятали руки, связанные вместе. Они явно любили друг друга, но так и не сказали нечего. Не она, не он. При каждой их встречи он всегда обращал внимание лишь на неё, а она на него. Но может они обманывали друг друга? Детская влюблённость? А может ей кажется? Возможно она себе все это придумала? Такие мысли резали ножом, пробираясь к сердцу, оставляя колотые. Нет, он точно чувствовал тоже самое. Пока времени, она себя в этом убеждала. Хотела убеждать.

Кана резко вздернула голову. "Все, хватит ныть." - пронеслось у неё в голове, и она поднялась. Ноги поплелись на кухню, и в мыслях теперь встал чайник. Освежающий черный будет сейчас как раз кстати. С парой кубиков сахара, как она и любит. Нажав на кнопку, предварительно оценив сколько воды в чайнике, она взяла чистую кружку и чай, поставив все на стол. И снова воспоминания. Именно тут они часто пили чай. И она даже не заметила, что взяла его кружку. Чертовы мысли перебили свист чайника, терпеть уже не было сил, и что есть мочи она кинула кружку в пол, а та в свою очередь разлетелась по кухне с визгом летящих осколков. Кана упала на пол, прижимаясь к стене и прижимая к себе ноги. Он её не отпустит.

Недосказанность, воспоминания. Это все, что осталось.

Найотри, блог «Заброшенный замок»

* * *

27 апреля 2021 (21:09:36) 165

#Толкинвёрс

Найотри, блог «Заброшенный замок»

* * *

23 апреля 2021 (10:24:26) 146

#Толкинвёрс

Найотри, блог «Заброшенный замок»

* * *

21 апреля 2021 (07:01:25) 160

#Толкинвёрс

Psoj_i_Sysoj, блог «Ad Dracones»

Ad Dracones. Глава 47. Поступать по своему, слушать лишь себя — A maga feje után megy (О мого фэйе утан мэдь) [1]

11 апреля 2021 (18:47:40) 542

Предыдущая глава

Леле

Мысль, что возникла у меня в ту ночь на башне, была зёрнышком, из которого пока не проклюнулся росток — чтобы она дала плоды, мне понадобилось немало дней, на протяжении которых я усердно упражнялся, стараясь пройти в день как можно больше. Также я прислушивался к тому, что говорят люди, и не чурался до смешного простых вопросов, хоть и не решался задавать напрямик те, что волновали меня сильнее всего.

Из этих разговоров я узнал, что Коппань со своими людьми скрылся — скорее всего, умчался в столицу, чтобы плакаться дяде на причинённую обиду. Люди ишпана Зомбора дружно сетовали на не ко времени проявившееся миролюбие их господина, считая, что этого зверя нужно было прикончить в его логове, но сам я отлично понимал, что остановило ишпана: его вину нельзя было счесть тяжкой, пока он не пошёл на умышленное убийство хозяина крепости, а что до вражды вождей в отдалённых частях страны, то старый кенде всегда смотрел на неё сквозь пальцы.

В отличие от них, я был далёк от мысли, что Коппань задержится в Гране: яснее ясного, что прежде всего он постарается удостовериться в моей смерти, и не успокоится, пока не отыщет меня — живым или мёртвым. Я же для себя твёрдо решил одно: теперь, когда мне чудом удалось вырваться из заточения, я ни за что не вернусь в клетку — пусть даже ценой собственной жизни.

читать дальшеКак только решение созрело, я попросил Эгира отвести меня к ишпану Зомбору, когда тот будет располагать временем, чтобы поговорить со мной наедине. Узнав о том, что я хочу его видеть, мой добрый хозяин тут же позвал меня. Чем дожидаться, пока я доковыляю до парадного зала, ему было бы куда проще прийти ко мне самому, но он уважал моё желание говорить не в спальне, сидя на постели, как немощный больной, а за столом, как положено при решении серьёзных дел.

Нам подали вино и лепёшки, и, усевшись напротив Зомбора, я не торопясь начал:

— Не найдётся подходящих слов, коими я мог бы выразить всю мою благодарность за то, что вы не только спасли мне жизнь, но и даровали безопасный кров.

— Стоит ли говорить об этом, — отмахнулся Зомбор. — Если бы волею богов твой отец был жив, уверен, что он не колеблясь сделал бы для моих детей то же самое.

— К моему великому сожалению, я не могу обещать многого, — покаялся я, — но в будущем приложу все усилия, чтобы отблагодарить вас за доброту.

— Право, к чему это, — поморщился ишпан, явно собираясь возразить мне, но я перебил его, продолжив:

— Тем паче, что я отлично понимаю, что, оставаясь здесь, плачу вам злом за добро.

— О чём это ты? — удивился Зомбор. — Неужто считаешь, что гость может быть в тягость моему дому?

— Боюсь, что ишпан Коппань не оставит вас в покое, если узнает, что я живу под вашей крышей.

— Мне дела нет до этого негодяя, — помрачнел Зомбор, — если он совсем не ценит своей жалкой жизни, так пусть приходит! Второй раз я не буду столь милостив!

— Всё дело в том, что он потерял не только зáмок, но и важного пленника, — заметил я. — Коппань не сможет забыть об этом, даже если пожелает.

Зомбор уставился на меня, сдвинув брови:

— Откуда ему знать, что ты здесь? Люди Коппаня не могли видеть, как мы тебя забирали. Ради твоего покоя и безопасности я не стану предавать эту историю огласке, хоть мне не по душе скрывать чужие преступления. Ну а сам Коппань, скорее всего, решит, что ты погиб при штурме крепости — не хочу напоминать тебе, но до этого и впрямь было недалеко.

Вместо того, чтобы возражать ему, я продолжил:

— Я слышал, что люди ишпана Коппаня разбирают камни крепости — скорее всего, ищут моё тело среди погибших. Не знаю, как Коппань, но мелек Онд, сколько бы лет ни прошло, будет гадать, жив ли я, а потому наверняка потребует от своего племянника, чтобы тот привёз ему если не моё тело, то хотя бы голову.

— Что ж, пусть ищет, — невозмутимо заявил Зомбор. — Мне даже по душе, что ему отныне не видать покоя — а что до тебя, то прекрати тревожиться понапрасну.

— И всё же, едва ли моё появление в вашем замке могло остаться незамеченным.

— И что с того — никто из моих людей не будет распространяться об этом, — вновь нахмурился Зомбор.

Я не стал напоминать ему о том, что каждый может проговориться и без дурных побуждений — достаточно одного неосторожного слова, и не пройдёт пары дней, как эта новость достигнет нужных ушей. Не стал я говорить Зомбору и о том, что, как бы отважны ни были его люди и он сам, как бы крепки ни были стены, всё же им не устоять против клеветы и злобных наветов. Вместо всего этого я сказал:

— Даже если так, я не желаю всю жизнь прятаться. Раз уж мне посчастливилось вырваться из заточения, я хочу распорядиться своей свободой иначе. Я отправлюсь в Гран, чтобы добиваться справедливости — не только для себя, но и для всех, кто пострадал от произвола Коппаня и мелека Онда.

— Да разве тебе по силам тягаться с ними? — в сердцах воскликнул Зомбор.

— Я расскажу о их преступлениях на королевском суде, — заявил я, а про себя подумал: «…А если у меня не выйдет, то хотя бы разворошу это осиное гнездо».

— Ты что же, думаешь, что я не хочу справедливости? — сердито бросил Зомбор. — Но ты же не дитя — должен понимать, что в этом мире не всё подчиняется твоим желаниям. — Справившись со вспышкой раздражения, он продолжил: — Я понимаю, отчего простые люди так стремятся на суд короля — в иное время им не добиться, чтобы на их тяжбы обратил взор королевский судья. Но зачем тебе подобная спешка, да ещё сейчас, когда ты ходишь-то с трудом? Лучше дождаться весны, когда ты успеешь окрепнуть, набраться сил — вот тогда я созову соседей, которые тоже успели настрадаться от Коппаня, и мы вместе отправимся в Гран — думаешь, кенде не склонит слух к нашему слову?

— Я не могу ждать до весны, — упрямо покачал головой я. — У меня есть время, лишь пока Коппань думает, что я мёртв — как только он убедится, что это не так, мне и впрямь будет не выйти за порог. — Собравшись с духом, я продолжил: — Нельзя давать мелеку Онду времени обернуть всё в свою пользу, обелив племянника и очернив тех, кто пострадал от его рук! Если же в Гран соберётся столь большая процессия, то слух об этом мигом долетит до мелека, и, будьте уверены, он не преминет этим воспользоваться! Но если я отправлюсь в путь один, обратясь в безымянного простолюдина, то никто и не взглянет в мою сторону — так ишпану Коппаню найти меня будет не проще, чем рыбёшку в бурном море.

— Я в жизни не слышал ничего более сумасбродного! — выпалил ишпан Зомбор. — Надеюсь, что ты образумишься, иначе придётся мне тебя запереть.

— Вы не станете этого делать, — спокойно возразил я. — Потому как вы не злодей, подобный Коппаню, и не лишите свободы равного вам по рождению.

По тому, как вытянулось лицо Зомбора, было видно, до какой степени его задело подобное сравнение.

— Видят боги, этот мальчишка обезумел, — в сердцах бросил он и, резко поднявшись с места, вышел.

Оставшись в одиночестве, я перевёл дух, подумав про себя, что первый бой я выдержал — вот только теперь мне предстояла куда более тяжёлая битва. Сказать по правде, я немного смалодушничал, решив сперва проверить, хватит ли мне духу противостоять ишпану Зомбору — ведь я отлично понимал, что совладать с Эгиром куда сложнее. Всё же ишпан, сколь бы великодушным хозяином он ни был, как бы ни чтил память моего отца, оставался мне чужим человеком — чего ради ему лезть из кожи вон, пытаясь остановить того, кто сам преисполнился желания во что бы то ни стало сунуть голову в петлю? А вот с Эгиром было совсем иное дело — после того, как я лишился родителей, а родичи либо предали, либо позабыли обо мне, старый дружинник моего отца, как ни крути, остался мне самым близким человеком на этом свете. Ему я не смог бы сказать в лицо: «Не твоё дело, как я собираюсь распорядиться своей жизнью!» — да и сам Эгир, который принял меня в свою семью, назвав сыном, не стал бы меня слушать.

Потому-то я не мог найти себе места от волнения, отлично понимая, что пышущий праведным негодованием Зомбор непременно передаст всё Эгиру, требуя, чтобы тот вразумил своего подопечного. Всё внутри сжималось в предвкушении того, что я вот-вот увижу полный укоризны взгляд Эгира — и одновременно я чувствовал невольное облегчение от того, что не мне придётся рассказывать ему о моём намерении.

Волновался я не зря — когда какое-то время спустя Эгир зашёл ко мне, вид у него был донельзя хмурый. Вместо того, чтобы тут же разразиться упрёками, он какое-то время молчал, словно собраться с духом, чтобы заговорить, ему было ничуть не проще, чем мне. Наконец он без всяких предисловий спросил:

— Отчего вы желаете уйти?

Я тоже ответил не сразу, какое-то время собираясь с мыслями.

— Это не сиюминутное решение, — наконец начал я. — Я долго думал — как о том, в каком я сейчас положении, так и о том, что мне делать дальше — и пришёл к заключению, что иного пути для меня нет. Будь это в моей воле, я пожелал бы навсегда остаться здесь, с тобой; да вот только боюсь, что те, что однажды лишили меня свободы, не дадут мне покоя. Некогда я не смог заступиться за матушку, и потому теперь не желаю навлечь беду на тех, кто был добр ко мне.

— Сейчас вам куда важнее думать о себе, нежели о других, — сказал на это Эгир. — Но если вам от этого так тяжело на душе, в таком случае, вы вольны выбирать место, где желали бы жить, но только пусть оно будет подальше от Грана.

Я несколько опешил от подобного заявления, не зная, что ответить на это. Пока я думал, Эгир продолжил:

— Я принёс клятву вашему батюшке, и, пусть я не сумел служить ему всю свою жизнь, как обещал, сама судьба послала мне возможность сдержать своё слово. Если же я отпущу вас на верную смерть, то разве это не то же самое, как растоптать саму память о моём господине? Неужто жизнь, дарованная вам батюшкой и матушкой, так мало для вас значит? Вы в самом деле желаете, чтобы ваш род прервался?

— Я вовсе не стремлюсь к смерти, — отозвался я. — Иначе давно выбрал бы более верный способ. Я лишь желаю понять — то, что я сумел вернуться к жизни, будучи погребённым заживо — есть ли в этом хоть какой-то смысл? Мне говорят, что стоит смириться и с увечьем, и с тем, что мне приходится скрываться, будто преступнику — и тихо-мирно коротать свои дни, словно весна моей жизни уже минула и силы мои на исходе — но это не так! Ты прав, что не подобает в своём высокомерии требовать у богов чего-либо, кроме жизни — ведь они могут отнять и её; вот только для меня это не жизнь! Я не могу довольствоваться теплом, покоем да вкусной пищей, зная, что те, что виновны в смерти моей матери, в попрании памяти моего отца, живут отнятым у меня добром — ведь если я смирюсь с этим, то тем самым признаю, что всё так и должно быть, что ложь всегда торжествует над правдой, сила — над праведностью! Всё, чего я желаю, выйдя к королю — это узнать, есть ли ещё хоть толика справедливости в этом мире!

Когда отзвучало последнее слово, повисла тишина — Эгир рассматривал свои натруженные ладони, обуреваемый неведомыми мне мыслями. Наконец он отозвался с тяжким вздохом:

— Что ж, будь по-вашему. Я лишь надеюсь, что дух господина не осудит меня за то, что я согласен с вами. — Но только я вздохнул с облегчением, как Эгир заявил: — Но уж о том, что вы отправитесь туда в одиночестве, и речи быть не может — вы как хотите, я а иду с вами.

Когда я попытался разубедить его, Эгир ответил мне лишь:

— Либо я иду с вами, либо оставайтесь здесь — причём последнее мне больше по душе. А если вы боитесь, что это привлечёт к вам внимание, — продолжил он, — то можете не тревожиться: я скажусь простым слугой, а в лицо меня знают немногие.

— Что за безумная идея? — буркнул я, невольно подражая ишпану Зомбору.

— Уж не безумнее вашей, — хмыкнул в ответ Эгир.

***

Пусть о лучшем спутнике, чем Эгир, я и мечтать не мог, мне претила мысль, что своей авантюрой я вырываю его из семьи, не говоря уже о том, что отбираю верного воина у господина, который дал мне кров, однако после того, как Эгир сказал Зомбору, что собирается идти со мной, пути назад уже не было. Хоть ишпан и выразил недовольство тем, что Эгир, вместо того, чтобы отговорить меня, в итоге поддержал мою сумасбродную затею, он нехотя признал, что это всяко лучше, чем отпускать меня одного.

Поначалу я и сам не мог поверить, что меня так вот просто отпускают, приготовившись к тому, что придётся уходить одному, прихватив лишь то, что было на мне, а уж там как-нибудь добираться до Грана — в конце концов, калеки и похуже меня, бывало, одолевали куда более значительные расстояния, превозмогая ненастье и невзгоды. Однако на это мне решаться так и не пришлось: на следующий же день Эгир сообщил мне, что, уж коли мы отправляемся в путь, то надобно собираться в дорогу.

— Что же, какие поступят распоряжения? — хитровато прищурился старый воин. — Сколько нам понадобится зерна, сколько жира, сколько фуража?

Тут-то, сказать по правде, я немного растерялся — пусть я в целом представлял себе, что мне потребуется в дороге, подлинного опыта у меня не было: перед заточением я был слишком мал, чтобы мне доверяли такое ответственное дело — а потому я молчал, судорожно соображая, сколько дней мы проведём в пути, сколько нам нужно еды — а ведь нужно не забыть и про шкуры для палатки, про одеяла и тёплую одежду…

— Может статься, господин передумал? — поддразнил меня Эгир. — Или говорил всё это лишь для красного словца?

Я понимал, что должен ему возразить, но моя голова по-прежнему была забита подсчётами, так что в ответ я лишь нахмурился:

— Я обо всём позабочусь, мне нужно лишь немного времени, чтобы собраться с мыслями.

— Мне б в ваши года подобную рассудительность, — не сводя с меня насмешливого взгляда, покачал головой Эгир. — Уж точно не пришлось бы ни голодать в походах, ни тащить лишнюю тяжесть. — Тут он наконец махнул рукой, давая понять, что закончил со своими подначками. — Со сборами вам, конечно же, помогут, но вы уж приглядите, чтобы всё было как следует.

Вскоре после ухода Эгира ко мне пришла его жена Эмеше, которая, будучи ровесницей моей матери, некогда была ей доброй подругой — у меня до сих пор не изгладились обрывки воспоминаний, как они, занимаясь рукоделием бок о бок, за работой напевали песни — то весёлые, то печальные, звуки которых смешивались в моём сознании с шумом ветра за стенкой летней юрты. Потому и сейчас, когда я смотрел на её доброе лицо, мне казалось, что рядом с Эмеше я ощущаю незримое присутствие матери, а к её голосу примешиваются отголоски материнского. Когда я только появился в крепости, она сразу приняла меня как родного, не сокрушаясь о моём увечье и будто вовсе меня не жалея, но тем не менее тут же окружила меня заботой, мягкой и ненавязчивой, так что порой мне приходилось напоминать себе, что я — отнюдь не сын госпожи Эмеше и пользуюсь её добротой без всякого на то права.

Вот и сейчас вместо того, чтобы сокрушаться о нашем грядущем отъезде, она сразу завела речь о том, что путь предстоит неблизкий и до зимы недалеко — а потому непременно нужно позаботиться о тёплой одежде. Вскоре зашла Пирошка с ворохом тёплых вещей, и они вместе принялись прикидывать, что из них можно перешить, чтобы подошло на меня. Для меня было немалой отрадой заметить, что в её манере держаться не ощущается прежнего уныния, а в глазах появился живой блеск.

За этот день мы успели обсудить многое из того, что потребно в пути, потому как Эмеше разбиралась в этом не хуже своего мужа — Эгир оставил меня в умелых руках. Моё же участие в сборах свелось к тому, что я лишь расспрашивал, что, по её мнению, я не предусмотрел, какие неожиданности могут ждать меня в пути. За всё это время у меня нашлось лишь одно возражение — когда Эмеше завела речь о том, что мне неплохо бы прихватить с собой пару халатов понаряднее, чтобы было в чём предстать перед кенде.

— Мне это не понадобится, — заверил её я.

— Но как же, — принялась увещевать меня Пирошка, — вы ведь едете не куда-то, а в столицу — где же рядиться в парчу и шёлк, как не там? Если уж идти во дворец, то надобно выглядеть подобающе…

— Сейчас в этом нет необходимости, — прервал её я и, заметив, что девушка переменилась в лице, поспешил добавить: — Вот доберусь до столицы, там и подыщу себе что-нибудь…

Эмеше тут же меня поддержала, по-видимому, догадываясь о причинах моего отказа:

— Конечно же, в Гране наверняка найдутся наряды пороскошнее, чем в нашей глуши!

Тут уж Пирошка не нашлась, что возразить, хотя исподволь старалась отобрать более красивую одежду мне в дорогу. Под конец дня она, изрядно смутившись, преподнесла мне пару носков из овечьей шерсти, прошептав:

— Я связала их для вас, чтобы вы не простыли в холода.

Стоит ли говорить, что этот скромный дар растрогал меня куда сильнее, чем любые шелка и парча — приняв его, я пообещал:

— Они станут тёплым напоминанием о вашей доброте.

***

Узнав о том, что мы с Эгиром собираемся в Гран, Дюси тут же принялся плакаться, что отец нипочём не желает брать его с собой, намекая, чтобы я переубедил старика — однако я отлично понимал, что не в силах это сделать, а если бы Эгир ко мне и прислушался, сам отсоветовал бы ему брать с собой среднего сына, которому наше путешествие представляется захватывающим приключением, из которого он вернулся бы овеянным славой.

— Должен же кто-то в отсутствие Эгира позаботиться о семье, — увещевал я Дюси, когда они со старшим братом помогали мне собирать вещи в дорогу.

— Отец то же говорит, — вздыхал Дюси. — Но ведь мать с младшим братом будут здесь в полной безопасности, в отличие от вас с отцом — разве от меня не будет больше пользы, если я отправлюсь с вами?

Стоящий рядом Арпад тут же оборвал его:

— Что ты такое говоришь? Какая опасность может грозить господину Леле, когда рядом наш батюшка? — Обернувшись ко мне, он тут же заверил: — С ним вам уж точно ничего не грозит, можете быть спокойны — по силе, отваге и благоразумию никого равного отцу не сыщешь — не то что этот сорви-голова. — С этими словами он отвесил брату шутливый подзатыльник.

— Ну а ты и рад дома сидеть, — съязвил в ответ тот.

— Как отец вернётся — придёт и наш черёд разгуляться, а до тех пор кто-то должен занять его место.

Я был благодарен Арпаду за то, что он, вместо того, чтобы упрекать меня, что я отнимаю отца от семьи, стремился меня подбодрить — правда, при этом я не мог избавиться от ощущения, что прежде всего старший сын Эгира пытается убедить в этом себя самого, отчего на меня накатывало чувство вины такой силы, равного которому не способны вызвать никакие упрёки.

***

Когда я рассказал Бенце о том, что покидаю крепость, лекарь, с которым мы успели сдружиться за долгими беседами, принялся осуждающе качать головой, вновь и вновь напоминая мне о том, как опасны для меня холода, сырость и прочие невзгоды, сопутствующие путешествиям. Я же в ответ лишь уверял, что благодаря его радению чувствую себя полным сил, так что без особого труда преодолею этот путь, ведь и в дороге я ни в чём не отступлю от его указаний.

Огорчённый столь легкомысленным отношением к его словам лекарь отвернулся, чтобы собрать для меня все необходимые микстуры. Тотчас воспользовавшись этим, я сунул за пазуху керамическую баночку с порошком из аконита, а на её место поставил другую, под которую подложил узкую полоску пергамента с заблаговременно сделанной надписью: «Сей препарат взял ваш недостойный пациент Леле, дабы хранить до самого крайнего случая», — по счастью, лекарь ничего не заметил, так что я сумел проделать всё это абсолютно безнаказанно.

Эту и впрямь заслуживающую осуждения кражу я замыслил некоторое время назад — благодаря доверию, которое питал ко мне Бенце, осуществить её не представляло трудности, но я беспокоился о том, что в похищении могут обвинить кого-нибудь другого: всё же речь шла о сильном яде, а потому я подготовил эту записку, искренне надеясь, что лекарь не решит, что зря тратил на меня силу своего убеждения.

***

При расставании ишпан Зомбор вручил мне увесистый кошель с серебром.

— Мне понадобится едва ли десятая часть, — заверял его я, но он лишь похлопал по кошелю в моих руках:

— Пусть ты и не прислушался к моим советам, от этого ты отказаться не можешь: кто знает, что приключится с тобой в дороге, а деньги никогда лишними не будут.

Я же при этом про себя подумал, что, прознай кто об этом кошеле, поводов охотиться на меня стало бы на один больше.

***

Дорога началась споро — когда мы выехали с Эгиром, ещё стояли погожие осенние деньки. Я ощущал удивительный подъём духа, словно вместе с фальшивой личиной и впрямь примерил на себя чужую жизнь. То, что для странствия я выбрал именно образ учителя, близкого мне человека, наполняло душу теплом, будто позволяя ощутить его присутствие, а потому, сидя на козлах рядом с Эгиром, я беспечно болтал с ним, на ходу придумывая детали моей мнимой биографии.

Поначалу задумчивый, Эгир также мало-помалу заразился моим приподнятым настроением, перебрасываясь со мной шутками.

— А откуда такое странное имя — Вистан? — спросил он.

— Даже не знаю, — смущённо ответил я, — по правде, чем страннее имя, тем оно правдоподобнее, ведь никто не подумает, что кто-то будет брать себе необычное имя, желая скрываться. Оно созвучно с «висса» — вернуться назад, а разве не это я собираюсь сделать?

Проезжая через ближайшее селение, мы повстречались с саксонскими купцами, которые направлялись в Нодьсебен [2] — поскольку нам было по дороге, мы решили присоединиться к ним, и они охотно взяли нас в свой обоз, ведь известно, что чем больше людей, тем меньше опасность нападения разбойников.

Само собой, я, несмотря на неудовольствие Эгира, не преминул перебраться к зазывавшему меня к себе купцу, который торговал украшениями, ведь я желал проверить, не потерял ли я способность говорить на языке саксов. Это мне неплохо удалось, так что мой собеседник даже несколько раз похвалил меня, уверяя, что прежде не встречал столь чистой речи у моих соотечественников. Разумеется, при этом он изрядно преувеличивал, но видно было, что я и впрямь доставил ему нехитрое удовольствие, поговорив с ним на его родном языке вдали от дома. Узнав, что я — учитель, он принялся радушно зазывать меня к себе на родину после того, как у моего нанимателя из Грана пропадёт надобность в моих услугах:

— Ваше варварское наречие — господин ведь простит меня за подобные слова? — чересчур причудливо, чтобы можно было изучить его без помощи человека, сведущего в иных языках, а сейчас, когда император стремится расширить связи с народами, живущими под его рукой, знающие люди прямо-таки на вес золота…

Предпочтя пропустить мимо ушей последнее высказывание, я заверил его, что непременно обдумаю его предложение, а потом попросил:

— Кстати о золоте: быть может, господин покажет мне свои превосходные товары?

Вдохновлённый нашей беседой сакс, по-видимому, решил, что я и впрямь могу что-нибудь у него приобрести, так что принялся раскладывать передо мной всевозможные кольца, фибулы, булавки — а я знай нахваливал их, приговаривая, что, конечно же, местные умельцы не в силах изготовить ничего, сравнимого со столь изящными вещицами. На самом деле мною двигало лишь праздное любопытство — я хотел увидеть, что за драгоценные вещи завозят в нашу страну из чужих земель, но до поры не заметил ничего по-настоящему достойного внимания: у моей матушки украшения были куда как более тонкой работы. И всё же один перстень привлёк мой взгляд — не слишком крупный, он хорошо сидел на моём исхудавшем пальце, но меня в нём заинтересовало отнюдь не это.

Видя, что я примеряю его, торговец понимающе улыбнулся:

— У этой вещицы флорентийской работы есть секрет, достойный того, чтобы за него заплатить. — С этими словами он наклонился ко мне и поддел еле заметный выступ — верхняя часть перстня с камнем в золотом ободке отошла, открывая небольшую выемку. Понизив голос, торговец добавил: — Сюда можно засыпать сонное или любовное зелье — или иное, что заблагорассудится владельцу.

Тон его голоса при этом мне совсем не понравился, однако, закрыв перстень, я тут же спросил, сколько он стоит и расплатился, не торгуясь.

Разумеется, после подобной сделки торговец начал с удвоенной силой расписывать другие товары, но, осмотрев их с вежливым интересом, я возвратился в свою повозку, сославшись на усталость.

— О чём это вы так долго беседовали с тем немцем? — строго вопросил Эгир, употребив слово, коим склави именовали саксов [3].

— О торговле, — улыбнулся я. — Он похвалялся иноземными товарами, это было весьма занятно.

— Не стал бы я доверять им на вашем месте, ещё обчистят, — поджал губы Эгир, который относился ко всем иноземным пришельцам с предубеждением бывалого вояки. — Вы как хотите, а меня никто не убедит в том, что они приходят на нашу землю с добром.

Я не стал с ним спорить — этот день был слишком хорош для разногласий.

К сожалению, на следующий день погода испортилась, начались дожди; по дороге от Нодьсебена, которую мы делили уже с купцами из числа соотечественников, я умудрился подхватить простуду.

По счастью, один из наших попутчиков, ювелир Саболч, который возвращался домой от заказчика, отнёсся ко мне со всей сердечностью: дал вина с пряностями, изгоняющего из тела стужу, отвлекал от разнывшейся спины разговорами, предложил собственную меховую полость в добавок к моей. К сожалению, его участие, равно как и забота Эгира, не смогли мне помочь, так что по прибытии в Альбу-Юлию случилось именно то, против чего предостерегал меня Бенце — я совсем разболелся, так что был не в силах самостоятельно подняться на ноги.

Тут наш добрый спутник пошёл ещё дальше в своём участии — радушно пригласил нас с Эгиром отдохнуть под его крышей, чтобы я мог как следует поправиться перед возобновлением пути.

Эгир

Над городом начинали сгущаться сумерки, а я всё бродил по улицам, не разбирая дороги. В голове слегка гудело и от крепкого хмеля, и от переполняющих её мыслей. Казалось бы, мои самые худшие опасения не подтвердились, и всё же то, что я узнал из разговора с друзьями, преисполнило меня ещё большей тревоги: довольно было того, что господин Леле выступил против второго по силе человека нашего королевства, так теперь от старых товарищей я узнал, в сколь опасную игру ввязался мой господин, сам того не подозревая: его протест против несправедливости грозил обратиться в мощное течение разлившейся реки, которая сама не ведает, что снесёт на своём пути, уничтожая собственное русло.

После того, как Бако и Фекете пообещали, что разузнают в замке всё, что смогут, я чувствовал, что не смогу уснуть, ломая голову над вопросами, на которые нет и не могло быть ответа.

Бездумно блуждая по тёмным улицам, я остановился перед высокими деревянными воротами, впервые задумавшись, в какую часть города меня занесло. За забором, как назло, тут же залаяли собаки, старательно надрывая глотки, и я хотел было отойти, чтобы не полошить людей на ночь глядя, но тут из-за ворот высунулся мальчишка и с любопытством уставился на меня:

— Кто вы, добрый человек? Уж не господин ли Эгир?

Я остановился как вкопанный, дивясь, откуда ему известно моё имя.

— Мне велели впустить в дом господина по имени Эгир, будь то даже глухой ночью, — добавил мальчик, видя, что я замер на месте — это было куда красноречивее любых заверений, что это я самый и есть, после чего он распахнул калитку, втягивая меня внутрь.

Я был слишком потрясён, чтобы сопротивляться — прежде чем я успел подумать, что, должно быть, меня с кем-то спутали, калитка за мной уже захлопнулась, и я очутился на просторном дворе зажиточного дома.

Впустив меня, мальчик тут же сломя голову ринулся обратно в дом — видимо, доложить о том, что за посетитель пожаловал на порог в такой час.

На крыльцо с фонарём в руке вышел статный молодой человек, который прищурился на меня из-под тёмных кудрей, на вид ему было столько же лет, сколько и моему старшему сыну. Черты его красивого лица и орехового цвета глаза тотчас показались мне знакомыми.

— Вы будете господин Эгир? Сестрица немало рассказывала о вас, — поприветствовал он меня радушной улыбкой. — А где же… — Он растерянно оглядел пустой двор, словно ища взглядом кого-то ещё.

— Да, я и есть Эгир, но я пришёл один, — поспешил ответить я. — А вы, стало быть, брат госпожи Инанны?

— Вот как, — кивнул молодой человек и тут же спохватился: — Меня зовут Фейеш [4]. Прошу пройти в дом — ни к чему стоять на холоде.

Проследовав в главную комнату, он пригласил меня сесть за низкий стол и сам уселся рядом, скрестив ноги. Оглядываясь по сторонам, я дивился тому, что впервые с того дня, как покинул дом, чувствую себя уютно и покойно, невзирая на всю странность происходящего.

— Прошу простить сестрицу, что не встретила вас сама, — обратился ко мне Фейеш. — Она сейчас с батюшкой.

— Как поживает ваш почтенный отец? — тут же спросил я, досадуя на то, что не догадался задать этот вопрос сразу.

— Эта осень плохо сказалась на его здоровье, — нахмурившись, поведал молодой человек, машинально поглаживая доски стола. — Мы уж думали, что сестра не поспеет, чтобы застать его в живых. Когда зима встала на пороге, мы решили, что раньше весны её ждать не стоит — а тут такая нежданная радость. Стоило ей приехать, как отец мигом передумал помирать — так приободрился, что вновь начал подниматься с постели, чтобы заняться делами.

В комнату тихо вошла нарядно одетая девушка — и я чуть было не вскочил с места, чтобы поприветствовать госпожу Инанну, но тут же понял, что в сумерках принял за неё другую. Поставив передо мной кринку кислого молока и миску мёда, она жестом велела зашедшей следом девушке помоложе положить передо мной ещё тёплые лепёшки, после чего обе столь же беззвучно вышли. Несмотря на то, что я только что явился из корчмы, там все мои мысли были настолько заняты тяготами господина Леле и волнением от встречи со старыми друзьями, что я больше пил, чем ел, а потому не смог удержаться от того, чтобы тут же не разломить лепёшку и окунуть её в мёд.

— По правде говоря, когда я узнал, с какими опасностями по пути столкнулась сестра, я пожалел о том, что известил её о болезни отца, — со вздохом признался Фейеш. — Тем горячее наша благодарность вам за то, что помогли Инанне добраться до родного дома невредимой.

Настала моя очередь заверить его:

— Моя заслуга в том совсем невелика. Госпожа Инанна всегда поддерживала нас, давая всем нам силы и мужество для преодоления трудностей пути… — тут я замолчал на полуслове, сообразив, что едва ли госпожа Инанна поведала родным обо всём, что с произошло с нами на перевале, но её брат, похоже, не обратил на это внимания.

— Да, наша сестрица всегда была такой… Вы не представляете, что значит для нас её присутствие...

При этих словах в комнате вновь возник женский силуэт — на сей раз это, безусловно, была сама госпожа Инанна, хоть она немало изменилась с нашей последней встречи. Она слегка осунулась и побледнела, вместе с тем в её манере держаться появилось что-то величественное, исполненное чувства собственного достоинства — будто она никогда не покидала отчего крова, где привыкла быть хозяйкой, и ей не приходилось дрожать от страха, холода и голода на перевале рядом с такими же бесприютными скитальцами.

— Мой добрый Эгир, прошу простить, что заставила тебя ждать, — тут же поприветствовала меня она, опускаясь на подушку по другую сторону от брата. — Своим приходом ты доставил мне большую радость, ведь я не могла не волноваться о тебе.

Увидев её, мне сразу захотелось поведать ей о господине Леле, чтобы развеять худшие опасения. Словно прочитав мои мысли, госпожа Инанна заверила:

— Мы обо всём успеем поговорить позже. Что тебе сейчас нужно — так это как следует отдохнуть.

Решив, что тем самым она спешит попрощаться со мной, я поднялся на ноги:

— Тогда позвольте откланяться, час уж поздний.

— К чему это вам уходить на ночь глядя? — встал следом за мной Фейеш. — Для вас уже приготовили постель в моей комнате.

— Я не хочу доставлять лишних хлопот господину и госпоже, в особенности когда вашему батюшке нездоровится, — принялся возражать я. — Мы… Я устроился в корчме, так что не стану вас стеснять.

— Что же это за корчма? — с дружелюбной улыбкой поинтересовался Фейеш.

Не видя причины скрывать это теперь, я ответил:

— Та, что у речного порога, в паре дворов от городской стены.

Взмахом руки подозвав ожидающего у двери мальчика, Фейеш велел:

— Сбегай-ка туда и принеси вещи господина Эгира — а что не сможешь унести сразу, доставь утром с помощниками. — Я не успел и рта открыть, как он, весьма довольный собой, пояснил: — Ни к чему господину с самого начала было селиться в какой-то там корчме, когда в Гране есть те, что всегда рады видеть его в своём доме, проживи вы тут хоть целую вечность.

Инанна на это лишь одобрительно кивнула, из чего я заключил, что это решение принадлежало ей — а значит, мне оставалось лишь смириться.

Устраиваясь на застланном ковром удобном ложе, я вновь поразился тому, что так быстро сроднился с этим домом — и тут же поневоле подумал: каково-то сейчас в застенках господину Леле?

— Я распорядился, чтобы утром вас не беспокоили, господин Эгир, — заверил меня Фейеш. — Вы поздно ложитесь, так что поспите подольше.

— Но ведь и молодой господин Фейеш из-за меня тоже заполночь всё ещё на ногах, — ответил на это я.

Молодой человек мягко улыбнулся и предложил:

— Ни к чему так чиниться, зовите меня просто Фейешем.

— Тогда и меня следует называть просто Эгиром, — предложил я в ответ.

Примечания:

[1] Поступать по своему, слушать лишь себя — идиома A maga feje után megy (О мого фэйе утан мэдь) — в букв. пер. с венг. — «следовать за собственной головой».

[2] Нодьсебен — венг. Nagyszeben, рум. Сибиу (Sibiu), нем. Германштадт (Hermannstadt). Город в Трансильвании, впервые упоминается в XII веке, важный торговый центр в Средние Века, являлся центром трансильванских саксонцев вплоть до Второй мировой войны.

[3] Употребив слово, коим склави именовали саксов — венгерское слово «немец, немецкий» — német — происходит от славянского корня.

[4] Фейеш (Fejes) — в пер. с венг. «головастый», так прозывают упрямых людей.

Следующая глава