Неприкаянный старый фрагмент, который только в условиях помянутого кризиса можно было бы пристегнуть к одному из сюжетов. Поэтому взяли напильник, доработали и кладём так.
В корзину эта виньетка не улетела не из-за одной лишь барной карты Темнейшего, а ещё и потому что иногда ПОВы – не то, чем кажутся. Рецепты коктейлей по версии самых отбитых барменов нашей Пластины можно найти в комментариях.
Светлейшему этим вечером было на редкость тошно. Он периодически делал какие-то пометки в столбиках формул, изредка бормоча себе под нос. Кошмарного вида столбцы предательски пересекали предназначенные для них границы, сползая на крышку стола и дальше, к новым просторам. Творец застывал в глубокой задумчивости, а потом вдруг начинал мерить комнату быстрыми шагами, попутно пытаясь то ли размять ноющее колено, то ли отвесить пинка абстрактному противнику в пылу неведомого спора. Так он маялся довольно долго, пока, наконец, охваченный внезапным озарением, не стёр десяток знаков в районе подоконника, и не вписал на освободившееся место семь других, после чего рухнул в стоявшее рядом кресло и устало откинулся на спинку, прикрыв глаза. Уф, сошлось, кажется. Уж в этот-то раз должно, должно…
– Тут как минимум две ошибки. – Тут как минимум две ошибки, – при звуках знакомого голоса интеллигентное лицо Светлейшего привычно скривилось.
– Мог бы как минимум постучать, прежде чем войти.
– Интересно, зачем бы мне это?
Хотя глаз Светлейший не открывал, он был совершенно уверен, что его гость улыбается с непередаваемым, концентрированным сарказмом. Немедленно убедиться в правильности своих ощущений Творец не смог, поскольку визитёр стоял к нему спиной и внимательно разглядывал дальнюю стену, где были записаны относительно свежие результаты работы божественного разума. Пару раз непрошеному гостю даже пришлось изогнуть шею под явно не предусмотренным для таких упражнений углом, отчего отдельные пряди взлохмаченных тёмных волос выбились из-под воротника редингота, куда были невесть зачем заправлены. Редингот, как и все остальные составляющие крайне странного выходного ансамбля этого господина, выглядел пыльным и помятым настолько, что провоцировал ряд весьма правдоподобных версий, проливающих свет на то, как и при каких обстоятельствах оный господин довёл гардероб до столь неподобающего состояния. Впрочем, узкое смуглое лицо, доведённое тою же легкомысленной небрежностью до состояния физиономии, явно служило основой к подбору всего остального, да и вообще выглядело так, словно его хозяин мог бы наилучшим образом вписаться в какой угодно наряд. Суточная рыжеватая щетина тому нисколько бы не помешала, а в данном случае была даже кстати.
Приличный вид сохраняли лишь две вещи: чёрная трость с костяным набалдашником в форме человеческой головы, лицо которой обладало благородными чертами, присущими обычно немецким классицистам, и тёмного стекла бутылка, в коей мерцало и переливалось неопознаваемое на первый взгляд содержимое. На второй оно могло оказаться хорошим коньяком, а после предварительной дегустации — и вовсе средством от ревматизма, но тоже весьма недурным. Дешёвой отравы данный господин не держал, это оскорбляло его чувство прекрасного.
– Зачем явился?
– Прослышал, что у тебя проблемы. Дай, думаю, зайду проведать старика. Может, чем и помогу.
– Благодарю, очень тронут. На этом можешь считать свою миссию завершённой.
– Увы, друг мой, не могу. Глубокое и искреннее чувство благодарности за неоценимую помощь и поддержку в аналогичной ситуации вкупе с врождённым благородством и тонкостью натуры требуют от меня, чтобы я ответил на безмолвный вопль отчаяния, и, протянув руку дружбы, извлёк своего собрата из гибельной трясины экзистенциальной тоски…
– Будь так любезен, убери свою руку дружбы в карман и выметайся.
Посетитель прервал вдохновенное вещание, грозившее изрядно затянуться, и укоризненно вздохнул. – Так и знал, что ты скажешь нечто подобное. Всё равно не уйду. У всех, знаешь ли, бывает хандра, творческий кризис, маниакально-депрессивный психоз. Нечто в этом духе. Я сам неоднократно ступал на эти зыбкие пути и выходил обратно.
– После чего хандра и кризис с психозом начинались у всех остальных, – без улыбки продолжил Светлейший.
– Вот умеешь добрым словом душу согреть. Сразу чувствую: не зря живу и тружусь, не покладая разума, – довольно кивнул гость, не поведя и бровью. – Возле той стены — три ошибки. Неужто из-за них?
– Ты сказал, что две, – отозвался хозяин кабинета, окончательно утратив оптимизм.
– Я сказал "минимум". А подольше посидим, уверен, и ещё что интересное сыщется. – Глаза Князя, оба по какому-то удивительному стечению обстоятельств на данный момент имевшие обычный светло-карий цвет, не выражали и тени хотя бы одного из продекларированных ранее чувств. Такие глаза могли бы со всем возможным достоинством украшать, например, чучело рыси. С той разницей, что рысь выглядела бы гораздо более дружелюбной и заинтересованной в чём-либо.
– Интересное?
– Ну да. Если оставить как есть, а вот тут немного изменить… — Князь присел на корточки, стёр две строки на полу возле шкафа и начал увлечённо что-то вписывать и перечерчивать. Светлейший неотрывно следил за метаморфозами символического узора, задумчиво кивал, но вскоре спохватился:
– Не трогай ничего, этот проект ещё не запущен. А то опять получится как в прошлый раз, знаю я тебя.
– В этом вся суть. И потом, всегда можно сказать, что та или иная ошибка – часть изначального замысла. Или что это козни страшного и ужасного меня. Всему-то тебя учить надо!
– Да провались ты… – Светлейший не закончил, но направление было указано совершенно недвусмысленно.
Ухмылка Князя стала шире, но приятности от этого не приобрела.
– Тому не надо далеко ходить, у кого недвижимость в Пандеме, – Темнейший поднялся, избавился от бутылки, поставив её на стол, после чего примирительно добавил:
– А я тебе подарочек принёс. Бодрит материю и дух, так сказать. Ты же в благодарность шлёшь меня туда, куда предпочтительней было бы отправить какую-нибудь распутную фройляйн. В соответствии с кое-чьим великим планом по упорядочению всего и вся.
– Ничего, вот там дамочек заодно и поискал бы, – ещё сердито, но уже с некоторым едва уловимым оттенком благодушия проворчал Светлейший. – Хотя твой плачевный вид ясно говорит о том, что этим ты и занимался последние двести-триста лет, причём в каких-то отвратительных катакомбах.
Князь не отреагировал на последний выпад. Его лицо, обладавшее в этом воплощении не слишком богатой, но чрезвычайно выразительной мимикой, осталось абсолютно невозмутимым.
На столе тем временем возникла пара фужеров и блюдечко из знаменитого шеольского фарфора с нарезанным лимоном. Темнейший с брезгливым осуждением посмотрел на неуместный фрукт, после чего тот исчез вместе с блюдечком, видимо, устыдившись. Обычно этот фокус Князь практиковал на своих приближённых, но в данном случае сделал неутешительный вывод, что лимон и кусок фарфора куда более понятливы и расторопны. Разлив напиток, Князь церемонно кивнул собеседнику и осведомился:
– На брудершафт?
Создатель одарил его неприязненным взглядом и, подождав, пока жидкость согреется, внимательно принюхался. Ничего подозрительного, впрочем, ему заметить так и не удалось, поэтому он осторожно отпил, после чего одобрительно хмыкнул.
– Что, хорош? – торжествующе улыбнулся Князь. – Недаром всё-таки приказал переоборудовать четыре яруса дворцового сада под плантации.
Светлейший с полным правом поперхнулся и немедленно начал прислушиваться к собственным ощущениям. Пока всё было тихо, ни дух, ни материя никак не отреагировали на княжеский подарок.
– Что ты на этот раз решил на мне протестировать, мерзавец?
– О, не беспокойся, сам пью, но пока жив и даже вполне материален. Иногда, – заверил Князь, но спокойнее Творцу не сделалось. Изготовление различных алкогольных напитков было одним из любимых занятий адского монарха, однако результат принятия его высокоградусных шедевров почти всегда оказывался непредсказуем. Среди тех, кто пренебрег здравым смыслом и подавил инстинкт самосохранения настолько, что соглашался выпить с Князем, были неоднократно отмечены разнообразные интересные последствия: немедленное впадение в буйное безумие, тихий маразм, кому разной степени глубины и даже развоплощение. Среди дегустаторов женского пола был зафиксирован любопытный случай внематочной беременности, однако нет решительно никаких причин утверждать, что казус был прямым следствием распития одного довольно хитрого ликёра. По самым свежим и достоверным придворным слухам, наименьший вред для жизни и здоровья представляли Князевы коктейли, хотя некоторые из них, к примеру, "Кровавая баня", "Секс на дыбе", "Ошибка Евы" и "Osculum infame" всё-таки пришлось внести в список запрещённых напитков в подавляющем большинстве миров.
Зрелище безмятежно устроившегося напротив вселенского Зла было отнюдь не на первом месте в списке успокоительных средств. Зло, меж тем, задумчиво извлекло из кармана причудливого вида трубку и кожаный кисет, чего Светлейший уж никак стерпеть не мог, несмотря на своё легендарное милосердие.
– Убери немедленно. У меня четыре архангела до сих пор не в себе после твоего прошлого кальянного вечера, – не успев высказаться, Творец немедленно раскаялся: дежурная Князева ухмылка приобрела дополнительный и при этом донельзя похабный оттенок. В этот раз Темнейший даже не снизошёл до вербализации, поэтому его собеседник решил вернуться к затронутой ранее теме:
– Ты вообще много чего пьёшь. Я спрашивал, безопасно ли это для тех, кто не ты?
– Чего не знаю, того не знаю, – пожал плечами Темнейший. – Видишь ли, эта штучка на всех действует различно, но гнал я её исключительно для своих скромных нужд. Меня она относительно успешно примиряет с непроходимым идиотизмом окружающих, а уж чем тебе поможет – поживём, увидим. Я бы надеялся, что исцелит от побочек материализации, поскольку забронзовел ты, братец, изрядно. Но одной порции для проверки эффекта будет недостаточно, имей в виду.
Светлейший попытался понять, шутит ли его извечный оппонент. Если Князь и шутил, никаких подсказок по этому поводу он давать не желал. Примерно с таким же выражением он мог бы доводить до ума новый мир или до ручки старый, скучать в пыточных подвалах Третьего отделения или читать сонеты одной из своих многочисленных пассий. Возможно, этим и многим другим он на данный момент и занимался, помимо того, что в очередной раз мешал брату спокойно размышлять. Светлейший страдальчески вздохнул, вспомнив собственный зарок выгонять "утешителя" и "вдохновителя" до того, как тот начнёт говорить. Сегодня он явно опоздал с изгнанием. Пытаться провернуть такое сейчас было уже поздно: выдворить владыку Адмира откуда-то, где он с полным удобством расположился, не получилось пока ни у одного, даже самого опытного и сильного экзорциста. Оставалось неизбежное. Создатель принял его с должным мужеством и стойкостью, понимая при этом в своей неизбывной мудрости, что ничем хорошим подобный приступ героизма явно не закончится.
– Ну, наливай по второй, что ли.
...Утро выдалось не по-раймирски пасмурным. В серебристом неярком свете особенно сюрреалистично выглядела нарисованная поверх формул австралийская ехидна. Часть картинки, будто в насмешку над затертыми значками, гордо переползала на пол, подоконник и даже на стекло, словно рисовавший пользовался не мелом, а как минимум "царской водкой".