Что почитать: свежие записи из разных блогов

Его опоздания никто толком не заметил – следить за соблюдением этикета и отпускать ленивые остроты в адрес проштрафившихся оказалось особо некому. Михаэль вполголоса беседовал с чрезвычайно мрачным Рафаэлем, потому лишь метнул острый взгляд исподлобья. Кресла Двухголовых пустовали. Траур Сешат по сыну, видимо, оказался вполне искренним: даже когда государь наконец утомился затворничать, госпожа министр культуры так и не объявилась. Не почтила присутствием и сейчас. Уриэль тоже не соизволил.
Бедолага Аралим, превращённый волей Светлейшего в наглядное пособие, если не сказать хуже, заседаний больше не пропускал. В этот раз демонстрировал тактику молчаливого сопротивления – судя по размеру зрачков и стеклянному отсутствующему взгляду, шеф службы безопасности защитил восприятие от посягательств по высшему разряду. Во всяком случае, более хотелось верить в неукротимый дух младшенького, нежели в побочные эффекты ментального вмешательства.
С грохотом распахнулись парадные двери читать дальше– Светлейший, по своему обыкновению, шествовал медленно и степенно, словно на большом приёме в сопровождении свиты. В левой руке зачем-то – большие песочные часы на подушке из шёлкового бархата. Двигался так бережно, что казалось, будто государь ведёт под ручку невидимую даму. Или устроил на локте чью-то отрубленную голову, стараясь не запачкать рукав и полы длинного пиджака цвета слоновой кости. В правой – небрежно, на отлёте – трёхгранная трость с вроде бы безобидным навершием – простой и удобной кинжальной рукояткой. Волосы при этом заплетены в тугую лакейскую косу. Что это сочетание могло значить, Джибриль угадывать воздержался.
Отец меж тем галантно отодвинул кресло госпожи Сешат и водрузил шедевр на стол. Любовно коснулся стеклянного бока верхней колбы, устраивая часы на мягком бархате – и стало ясно, что в них совсем не песок. Ласковая улыбка – и равнодушный блеск очков вместо взгляда. "Удобно ли тебе, дорогая?"
Горло сдавило, перед глазами помимо воли возникла картина: бесконечные и бесконечно милые отцовскому сердцу экспонаты знаменитой коллекции часов.
Минута почтительного молчания затянулась, лишь едва слышно пересыпался в колбах пепел. Наконец замер и он. Прекрасный профиль на оправе смотрел туда, где времени больше не было.
Михаэль слишком пристально и не вполне верноподданно изучал застывшую персону Светлейшего – зеркальные стёкла блеснули в его сторону. Но задержались недолго, найдя цель поближе. Михаэль же не опустил и не отвёл взгляда.
– Порой самое жалкое зрелище может являть истинную силу, – негромко произнёс Светлейший, обращаясь к Аралиму. – Характер, достаточно твёрдый, чтобы упорствовать в своём заблуждении, заслуживает уважения. И подобающей награды. – Один щелчок пальцев – и полуприкрытые глаза Аралима распахнулись, взгляд обрёл болезненную ясность. То, от чего он пытался сбежать, снова настигло его.
– Сегодня мы видим всё особенно отчётливо и рады разделить эту кристальную чистоту с достойными. Благотворные перемены не подобает встречать иначе. Неподкупные слуги престола под руководством нового министра обороны помогут донести нашу волю до всех.
Короткий взмах руки – и резко поднявшийся на ноги Михаэль рухнул на место, преданный собственным, ударившим под колени креслом.
– Приветствуешь преемника, Махасена? Несколько преждевременно. Впрочем, он в этом не нуждается, как и в представлении. Пора наконец пригласить его к нашему собранию, без хвалебных песен и торжественных возлияний. – Эхо удара трости об пол вернулось резким порывом холодного ветра. По левую руку от Светлейшего из быстро уплотняющегося эфира соткалась высокая фигура.
– Сад за стеной, отец, – Рудра одарил всех жизнерадостной улыбкой, совсем как на портретах. Для бесстрастного покойника он слишком откровенно наслаждался всеобщим замешательством. – По слову твоему воинство незримых обретёт плоть и голос.
– Адинатха, очнись! Это грёбаное безумие!
Громовой вопль Михаэля не услышал бы только глухой. Но Светлейший лишь коротко кивнул мёртвому сыну, и тихий монотонный гул, которому никто вначале не придал особого значения, перерос в победный рёв многоголосого потока и выплеснулся под своды зала, туманным подрагивающим маревом растекаясь повсюду.
Это походило на небольшой уютный военный переворот. У каждого входа, у окон и за каждым министерским креслом встали в жуткой пародии на услужливых официантов полупрозрачные фигуры, вместо лиц – калейдоскоп текучих изменчивых масок. То пламя, что когда-то расплавило их суть, теперь обжигало мир. Обретший облик серебристой статуи Рудра смотрел на этих тварей с почти отеческой любовью и гордостью. Последний штрих – на марутах появилась одежда, полностью повторяющая сегодняшний наряд Светлейшего. Их командир остался нагим.
– Столица – вертоград наш, где проводники нашей воли должны ступать свободно. Чтобы призвать к порядку тех, кто распространяет нечестие и отравляет воздух смрадом крамолы, – Светлейший медленно развернулся к Михаэлю. – Ты ошибаешься, подобно многим. Для истинно верных смерти нет. Как нет лжи. Не способны на неё сами и чрезвычайно чутки к утратившим преданность и впавшим в прелесть материи. Ни чинов, ни званий для них не существует, потому любому, выбравшему путь врага трона, они даруют милосердие без промедления. Так мы намерены облегчить среди прочего тяжкую ношу ведомства кшатри.
"Э, да Двухголовым не позавидуешь!" – отстранённо подумал тогда Джибриль, и даже не слишком удивился, услышав в своей голове тихий смешок Рудры.
От Иды не утаил ничего, даже этой детали. И неприятно удивился реакции. «Истинно верные служат престолу и в посмертии. Видимые тела лишь облегчат их работу». Знакомая риторика, почти будничный тон. Это было не легкомыслие, нет. И даже не простая радость от того, что под удар попали бывшие любимцы Светлейшего, в которых она видела угрозу. Понимание. Им обоим эта наука была знакома и весьма дорого обошлась. Чтобы чутко прозревать мотивы миродержцев, нужно постоянно балансировать на грани. Разгорающийся пыл Иды его тревожил. Раньше приглашения Светлейшего её пугали, теперь же страх исчез. Странно воодушевлённая, она тщательно готовилась к очередной встрече. Как и сегодня.
Его присутствие почувствовала сразу, однако выдержала паузу. Нехотя отняла от губ резной мундштук, и, выпустив очередную струйку дыма, бросила:
– Да, Габи?
Джибриль настороженно относился к курительным сборам. И запах этого знал прекрасно. Автор у него был тот же, что и у сопутствующей причудливой безделицы из алого янтаря, ставшей для Иды своего рода талисманом. Джибрилю до всё возрастающих отрицательных величин не нравилось внимание Светлейшего к семье и к жене лично. В регулярных дарах, безупречно подобранных по предпочтениям адресата, формально не было ничего сколько-нибудь предосудительного. Настораживало, что так считала и сама Ида – похоже, не замечала откровенного поощрения её старых и весьма опасных привычек. Идея, что однажды можно утратить контроль и попасть не в ту грань настроения покровителя, в её светлую голову не приходила даже сейчас.
– Тебе лучше на время уехать из города. Проведать детей всегда приятно и полезно. Остальное я улажу.
– Он будет разочарован. Прямо не скажет, но в следующий раз пришлёт, к примеру, гортензии совершенно возмутительной расцветки. А тебе – вилок декоративной капусты, – жена, казалось, не разделяла его беспокойства. В жёлто-зелёных глазах плясали лукавые искорки. Докурила, отложила мундштук и улыбнулась. – Взгляни на свежий букет, если сомневаешься, сочти раскрывшиеся бутоны. При этом оттенке и с учётом фазы луны, ничто не может быть дурно истолковано…
Его демонстративное невнимание к флористическим шифровкам Светлейшего Иде было прекрасно известно. Джибрилю отчётливо захотелось плюнуть на всё и не пускать жену ни на какие рандеву. Государь и повелитель должен был понять его в этом случае хотя бы как мужчина.
– …Некая радость, которую ему угодно разделить с нами. Дядюшка не может причинить мне вред, и ты прекрасно знаешь, почему, – гордо вздёрнутый подбородок, азартно блестящие глаза и знакомые поддразнивающие интонации. Словно читая мысли, Ида мгновенно оказалась рядом, длинные золотистые волосы струились за ней, как мантия. Обвила руками, привычным движением прижалась – ей нравилось слушать стук сердца. Замечательная переиимчивость, самоубийственная уверенность. И треклятая курительная смесь, якобы помогавшая собраться с мыслями. Оставалось надеяться, что на этот раз упрямица вернётся из Белого дворца не с посыльным. В виде каких-нибудь очаровательных настольных часиков со сложным механизмом. В янтарной оправе.
– Разумеется. Отец, будь трон его незыблем, всегда действует исключительно во благо.
***
Светлейший убедился в готовности принять правила, потому приветствовал всяческую откровенность и естественность – по крайней мере, ей хотелось именно так понимать его благодушие. Что-то в тёплой улыбке тревожило – вероятно, нынешняя невозможность убедиться в отсутствии контраста с выражением глаз: их надёжно скрывали непрозрачные стёкла очков.
Отца ей удалось отчасти научиться понимать. Насколько шедевр мог бы понять мастера. Простым поделкам этого не дано, им проще гневно разлететься на осколки, осесть злой стеклянной пылью в закоулках памяти. То, что они испытывают в своём бесконечном "здесь и сейчас" – свободный выбор. Неисчислимые оттенки горечи и страданий, ослепляющая ярость, чистая беспримесная ненависть, холодное отчуждение – что угодно из богатой палитры эмоций, но всё – без малейшего проблеска понимания. Обломки несбывшегося, у которых нет ничего, кроме душевных ран. Но рана ране рознь. Иной раз потеря крови куда предпочтительней потери смысла. Именно так они оказались в "зале надежд". Как лучшее доказательство того, что и для неудачных чад в сердце отца всегда есть место.
Совсем как те, в саду. Государь и повелитель не зря приглашал её на прогулки по Эдему, и именно во время одной из них приказал обращаться по-семейному, без титулов. И лучше было верить, что так скульптор принял способного ученика.
Сквозняк донёс смутный горьковатый запах лекарственных трав.
– Всего лишь память, Ида. Скверная шутница, если дать ей волю, – голос дядюшки прозвучал на границе обычной и ментальной речи. Тойфель замерла, непроизвольно расфокусировав сознание, и почтительно склонила голову.
Нельзя даже в мыслях позволить себе ни намека на неуместное любопытство, лишь готовность к диалогу, вежливый интерес, нотки родственной приязни... Почувствовав движение за спиной, она не обернулась – должно быть, слуги, вызванные дядюшкой, принесли закуски и напитки. Но когда практически над головой раздался тихий, чуть хрипловатый смех, вздрогнула и оглянулась.
– Незаметно, чтобы мне были здесь рады, – обнажённая золотистая статуя пригладила ладонями растрёпанную, чуть вьющуюся гриву и заразительно ухмыльнулась, прежде чем согнуть спину в пародии на поклон.
Решив обратить свой дурацкий промах в преимущество, Тойфель с небрежной улыбкой подала руку для поцелуя. Плавный жест вышел на редкость иерофантским, но кузена это ничуть не смутило, скорее, послужило новым поводом для веселья – приложился он вполне искренне, внимательно глядя в глаза.
– Надеюсь, вы простите мне мою слабость, дорогой брат. Не каждый день доводится видеть и слышать ранее невидимых и безмолвных. На этот счёт в народе бытует любопытное поверье, но я всегда полагала его вздором.
– Народные поверья обычно далеки от реальности, – читать в серых глазах было не легче, чем увидеть солнце на затянутом тучами небе. – Но иногда бывают забавны, – мелькнула и скрылась, словно шальной солнечный зайчик, улыбка, и точёное скуластое лицо вновь стало серьёзным. – Раймир полон забав, стоит ли молодой красавице тратить время на изучение верований добрых горожан?
– У всех свои причуды, – с напускным легкомыслием ответила Тойфель. – Тем более, что в Раймире порой сложно разглядеть тонкую грань, отделяющую легенды от реальности. Кажется, будто между ними в некоторых случаях нет никакой разницы. Это действительно забавно – если кто-то погибает, но остаётся живым в памяти добрых горожан – можно ли считать, что он был мёртв, когда народный вымысел вдруг делается правдой?
– Хаос знает, – равнодушно пожала плечами статуя. – Не думаю, что сейчас это важно хоть для кого-то, – длинным бесшумным движением кузен шагнул мимо Тойфель к столу и склонил голову.
– Я жду дальнейших приказаний, отец.
Очень интересно, значит, с ней он общался не по своей воле, а по приказу владыки, и не преминул дать ей это понять. Тойфель в очередной раз упустила момент появления дядюшки – сейчас он задумчиво правил что-то в альбоме для набросков, не обращая на гостей ни малейшего внимания. Когда она предприняла осторожную попытку разглядеть будущий шедевр, соизволил оторваться от своего занятия. Зеркальные стёкла уставились на сына и племянницу, на губах появилась снисходительная улыбка.
– Встань на место и повернись чуть левее.
***
– Потрясающе внушаемые ребята, – кочевник в потрёпанной пыльной одежде со вздохом облегчения размотал прикрывавший лицо платок и немедленно поднёс к губам серебряную флягу, украшенную тонкими линиями гравировки. – Я боялся, что разгонять толпу паломников придётся дольше, а тут ойте-нате, легкая вуалька забвения – и все сразу расползлись по норам, дырам и шатрам, забыв, для чего потащились среди ночи на эти выселки. Идеальный электорат! – мужчина сделал ещё глоток и ткнул в бок товарища. Тот ощупью взял флягу, продолжая неотрывно смотреть на золотую исполиншу. – Ты, кажется, загипнотизирован зрелищем ворот, из которых мы оба появились на этот свет? Не могу сказать, что запомнил процесс достаточно хорошо, чтобы всерьёз комментировать достоверность изображения…
– Модель близко и в деталях изучали многие. Но масштаб и размах в сочетании с предельно близким народу чувством прекрасного резко сужают круг кандидатур, – бесцветные глаза блеснули живой ртутью. Накира искренне развеселило то, чего другому следовало бы опасаться.
– Доказательств нет, но сдаётся мне, чистил ты одну морду, а попал ровно по той, до которой не дотянулся даже отец.
– Если верить ностальгическим излияниям дядюшки под чужой личиной о "кровавых соплях", дражайшие старшие родственники в свое время недурно порезвились, – фыркнул Мункар. – И ведь такого в речах "избранника богини" полным-полно, когда посмотришь внимательно. Не мы одни способны это увидеть.
– Чтобы увидеть – надо смотреть. Так на трюк с масихом попался даже отец…
– ... который с самого начала подчёркнуто игнорировал происходящее на Перешейке. Что ему очередной лжепророк, как объявился, так и сгинет. Но потом в идеально отлаженной системе безопасности Эдема внезапно обнаружилась дыра размером с командора стражей. Брат позволил гостю срезать золотую ветвь, но вместо окончательной смерти получил видимое тело и новые полномочия. Будь я проклят, если что-нибудь понимаю.
– Судя по свежим новостям с первой линии обороны, никто не понимает. И лучший вид на столицу нынче – сквозь дно стакана, – Накир нахмурился и отхлебнул из фляги. – Я сомневаюсь, что тут и вправду ошибка оператора, а не какая-то хитрая игра нашего недостаточно покойного брата, но внезапно вспыхнувшая у Михаэля неприязнь к этому тандему показательна. Некромагов того уровня, что смогли бы перехватить управление у отца или подчинить вышедший из повиновения дух, у нас в обойме нет. Нет даже тех, что смогли бы объяснить.
– Как сказать. Кстати, о видах, – Мункар выразительно посмотрел на близнеца. Затем встал с небрежно брошенного на песок пёстрого одеяла и потянулся. – Любопытно, насколько далеко мы разогнали жаждущих переночевать под сенью маменьки – пардон, Златой Богини – паломников? У меня такое ощущение, что на выстрел вокруг – ни единого живого существа крупнее таракана.
Накир снова устремил взгляд на статую.
– Думаю, можно и без "дальней слежки" обойтись – всё одно лезть на пьедестал этой дурновкусной махины, заодно и глянем, далеко ли ближайший костер у шатра. Пока попробуем разговорить этих молодчиков. Вдруг нам повезло, и они просто спятили от ужаса, а не умерли?
– Угасает мысль – остаются эмоции, а если и жизнь угасла – в данном случае с сохранностью тел никаких проблем. Тебе ведь тоже не нравится удивительная обычность шедевра? Бывают, конечно, и просто уродливые идолища, бывают особые скульптуры, но если руку приложил дядюшка…
– Ищи подвох.
Накир первым подошёл к жутковатой скульптурной парочке, положил руку на лоб одному из пострадавших и сосредоточился. Брат последовал его примеру.
Ни следа личности, ни единого проблеска какой бы то ни было жизни. Золото и ничего более – просто металл, молчаливый и холодный. Бесповоротно и окончательно пустая оболочка. Близнецы в замешательстве уставились друг на друга, пытаясь удержать рванувшую карьером за горизонт мысль.
Не расправа фанатика, не эффектная, но почти безвредная смертная жертва. Способ казни родом из братского Адмира, варварство тех времён, когда сумасшествие матери поставили на службу правосудию. Пародия на старый жреческий номер "приди и возьми". "Просьба, столь же смиренная, сколь и яростная, песня сердца, полёт души и мольба безумно влюблённого". Редкий, поистине бесценный дар капризной даме от могущественного поклонника.
Беззвучный дуэт вышел в лучших традициях дядюшки. Ёмко, образно и сразу по всем основным адресам.
– "Каждый должен принести в дар самое дорогое". Он же в открытую заявил, что за дань взыщет с каждого желающего! Намеренно не заботясь о том, насколько верно его поймут. Важно лишь формальное согласие. Слепить золотую статую мог бы хоть из песка. Натащенный народом хлам…
– …добровольно отданная привязка. Как подпись под договором.
– Несчастные идиоты не понимали, что подписывают таким образом.
– Кто им виноват? Он даже не обманывал – честно говорил о матери, и о том, что отдать следует самое ценное. Умолчал лишь о том, что отдавать придется постоянно.
– Полагаешь, перепившими дармового винца и этой парой воришек жертвы не ограничились? – Накир покосился на брата. – Дядюшка, конечно, мало чем отличается от отца, и не похвалюсь, что способен понять мотивы обоих наших достопочтенных старших родственников не то, что в полной мере, но хотя бы наполовину, однако зачем бы ему создавать источник энергии для безумицы, заключенной в Бездне?
– Не знаю. Но готов спорить на любую сумму, сомнительный памятник матушкиным красотам – не просто безвкусный монумент. Это нечто вроде амулета, понемногу отбирающего энергию и жизненные силы у наиболее ревностных адептов или просто неудачливых туристов, слишком долго болтающихся рядом. Ты заметил, что здесь нет никакой мелкой живности? Даже вездесущих чёрных лис. А уж эти-то крутятся везде, где есть шанс поживиться хоть огрызком мяса или лепёшки.
– Примитивный инстинкт спасает шкуры дикому зверью, пока существа формально более разумные радостно ложатся на фуршетный стол. Какая ирония.