Что почитать: свежие записи из разных блогов
Arnel, блог «Pili Puppet Show»
* * *
Виктор Гурьянов, сообщество «Флешмобы»
* * *
1 день - Ваш любимый цвет?
2 день - Ваш любимый цвет глаз.
3 день - Ваше любимое число.
4 день - Ваша первая любовь.
5 день - Любимые актёры?
скрытый текст6 день - 5 девушек/парней, которых вы находите привлекательными.
7 день - Ваша любимая цитата и пару слов о ней.
8 день - Расскажите о своём идеале.
9 день - Вы курите?
10 день - Ваша мечта.
11 день - Опишите ваш типичный день.
12 день - Как вы относитесь к геям и лесбиянкам?
13 день - То, что вы сегодня ели.
14 день - Насколько важным вы считаете обучение?
15 день - Что вы любите больше всего?
16 день - Ваше любимое блюдо.
17 день - 100 фактов про вас.
18 день - Ваше увлечение.
19 день - Ваш лучший друг.
20 день - Ты любишь жизнь?
21 день - Ваш любимый фильм? Чем нравиться?
22 день - Где бы Вы хотели побывать?
23 день - Есть тату?
24 день - Что для вас боль?
25 день - Ваши родители.
26 день - 8 вещей, раздражающих вас.
27 день - Любимые сериалы?
28 день - 5 вещей, без которых вы не можете жить.
29 день - 7 ваших страхов/фобий.
30 день - Есть дом.животные?
31 день - Незнакомец, который вам понравился.
32 день - 5 вещей, которые вы очень хотите.
33 день - Ваш любимый интернет-друг.
34 день - Любимые исполнители?
35 день - 4 воспоминания, которые вы никогда не забудете.
36 день - 3 слова/выражения, которые вы используете каждый день.
37 день - 2 поступка, о которых вы мечтаете.
38 день - Чтобы ты хотел в себе изменить?
39 день - Каким ты раньше был человеком?
40 день - Какие качества присутствуют в тебе?
41 день - Чтобы ты сделал для близких, если бы умел всё?
42 день - Ты часто врёшь?
43 день - Много ли для тебя значат социальные сети?
44 день - Что для тебя главное в человеке?
45 день - Знаком ли ты хоть с одним человеком, который родился в тот же день, что и ты?
46 день - Составь топ поступков, которых бы ты никогда не сделал.
47 день - Чего ты никогда не простишь?
48 день - Бывали ли моменты, когда ты был на волосок от смерти?
49 день - Расставь приоритетно: деньги, карьера, любовь, семья, секс, душевное равновесие, общественное благо.
50 день - Когда тебе было по-настоящему страшно?
51 день - Что ты делаешь, когда тебе плохо?
2 день - Ваш любимый цвет глаз.
3 день - Ваше любимое число.
4 день - Ваша первая любовь.
5 день - Любимые актёры?
скрытый текст6 день - 5 девушек/парней, которых вы находите привлекательными.
7 день - Ваша любимая цитата и пару слов о ней.
8 день - Расскажите о своём идеале.
9 день - Вы курите?
10 день - Ваша мечта.
11 день - Опишите ваш типичный день.
12 день - Как вы относитесь к геям и лесбиянкам?
13 день - То, что вы сегодня ели.
14 день - Насколько важным вы считаете обучение?
15 день - Что вы любите больше всего?
16 день - Ваше любимое блюдо.
17 день - 100 фактов про вас.
18 день - Ваше увлечение.
19 день - Ваш лучший друг.
20 день - Ты любишь жизнь?
21 день - Ваш любимый фильм? Чем нравиться?
22 день - Где бы Вы хотели побывать?
23 день - Есть тату?
24 день - Что для вас боль?
25 день - Ваши родители.
26 день - 8 вещей, раздражающих вас.
27 день - Любимые сериалы?
28 день - 5 вещей, без которых вы не можете жить.
29 день - 7 ваших страхов/фобий.
30 день - Есть дом.животные?
31 день - Незнакомец, который вам понравился.
32 день - 5 вещей, которые вы очень хотите.
33 день - Ваш любимый интернет-друг.
34 день - Любимые исполнители?
35 день - 4 воспоминания, которые вы никогда не забудете.
36 день - 3 слова/выражения, которые вы используете каждый день.
37 день - 2 поступка, о которых вы мечтаете.
38 день - Чтобы ты хотел в себе изменить?
39 день - Каким ты раньше был человеком?
40 день - Какие качества присутствуют в тебе?
41 день - Чтобы ты сделал для близких, если бы умел всё?
42 день - Ты часто врёшь?
43 день - Много ли для тебя значат социальные сети?
44 день - Что для тебя главное в человеке?
45 день - Знаком ли ты хоть с одним человеком, который родился в тот же день, что и ты?
46 день - Составь топ поступков, которых бы ты никогда не сделал.
47 день - Чего ты никогда не простишь?
48 день - Бывали ли моменты, когда ты был на волосок от смерти?
49 день - Расставь приоритетно: деньги, карьера, любовь, семья, секс, душевное равновесие, общественное благо.
50 день - Когда тебе было по-настоящему страшно?
51 день - Что ты делаешь, когда тебе плохо?
Резервная копия, блог «Мемуары тэнши»
2.2 Мемуары тэнши: Ночь Равноденствия
Хикари-но ками использовал любой предлог, чтобы лишний раз позвонить.
— Ты не потеряла бумажку с графиком вывоза мусора?
— Нет, конечно. Она всё ещё висит на холодильнике.
— Смотри не потеряй, это важно! Пропустишь день — потом долго ждать придётся.
— Да знаю я, знаю. Не волнуйся. Не потеряю, не пропущу и ждать не придётся.
читать дальшеИ обругав про себя чёртову японскую систему утилизации бытовых отходов, так исправно работавшую даже в мире сновидений, я отправилась сортировать мусор, сверяясь с графиком. Вот, например, я живу одна, и любого вида мусора произвожу по минимуму, так мне не страшно и пропустить недельку-другую, а каково-то приходится семьям, с маленькими детьми, например? Вывоз использованных "памперсов" строго по графику один раз в неделю! А где, скажите, хранить их всю эту неделю?..
А в следующий раз:
— Ты не забываешь вынимать почту? Счета не трогай, я сам с ними разберусь, когда приеду, всё остальное можешь смело выбрасывать — это реклама.
— Хорошо, счета не трону, рекламу выброшу. Письма от поклонниц тоже выбрасывать?
— А что, разве что-то пришло? — в голосе Хикари-но ками появилась явная заинтересованность.
— Нет, — ответила я сокрушённо, — ни одного ещё не вытаскивала.
— Ну и зачем тогда спрашиваешь?
— На всякий случай. Мало ли что-то придёт, а я не знаю, что с этим делать?..
— Нет, ты письма ни в коем случае не выбрасывай — это же невежливо!
— Я пошутила, ками, не беспокойся. Конечно же, я ничего не выброшу. Если только что-то придёт...
"Ну почему сейчас?!.." — рычала я про себя, возвращаясь вечером из супермаркета, на ходу пытаясь вынуть из кармана надрывающийся мобильник и при этом не растерять покупки из очень экологичных, но ужасно непрактичных бумажных пакетов.
— Ты куда пропала? Я звоню-звоню домой, а трубку никто не берёт...
— Ходила за продуктами, — ответила я как можно беспечнее, с ловкостью мартышки поддерживая коленом уже почти выскользнувший из моих, как оказалось, не слишком цепких объятий пакет и пытаясь подбородком прижать телефон к плечу, чтобы освободить руку.
— О, это кстати! Завтра вечером я приеду, приготовишь что-нибудь на ужин?
— Хорошо, но только если действительно "что-нибудь", потому что — ты ведь знаешь, — я не очень-то умею, как ты любишь...
— Да ерунда какая, я всё съем! А что у тебя с голосом? Почему пыхтишь?
— Пакеты тяжёлые, рвутся! — уже почти простонала я, доковыляв всё-таки кое-как до ближайшей скамейки и плюхнувшись на неё с размаху вместе с этими злосчастными пакетами. Немного отдышавшись и сообразив, что Хикари-но ками всё ещё не отключился, я неожиданно спросила:
— Ты волновался что ли?
— Конечно, — как всегда невозмутимо отозвался он.
— Ну, прости. Когда в следующий раз куда-нибудь соберусь, оставлю запись на автоответчике.
— Слушай, Саку-чан... У тебя точно всё в порядке? - спросил ками чуть изменившимся голосом.
— Точно.
— Ты не скучаешь там... одна?
— Да нет, не особо, — ответила я, стараясь, чтобы голос звучал как можно беспечнее. — Сплю от души, читаю потихоньку твою мангу, балую себя десертами и смотрю сериалы.
И всё это, конечно же, была ложь, до последнего слова, но ему об этом знать совсем не обязательно.
— Ах, ну если так, то рад это слышать. Тогда до завтра?
— Да-да, до завтра! - ответила я бодро и отключила вызов.
До завтра, да...
Как же всё-таки здесь рано темнеет. И почему-то с наступлением сумерек, количество прохожих и автомобилей моментально сокращается в разы, хотя ещё совсем не поздно. Интересно, это характерно только для данного конкретного района или для всего Токио в целом? Или же это такая особенность отражённой реальности? Я сидела в одиночестве на скамейке, обнимая пакеты с покупками, под таким же, как и я, одиноким бледным фонарём, и мне казалось, что я будто бы затерялась во мраке где-то далеко-далеко, в самых дальних закоулках Вселенной, и уже никто никогда не придёт и не выведет меня обратно, и я так и просижу здесь всю жизнь, отрешённая, неподвижная, лишённая голоса, лишённая слёз, пока не погаснет фонарь...
Мобильник снова ожил, и я вздрогнула, прогоняя наваждение. Звонок был от Мидзу-но ками, и я, не успев удивиться, автоматически приняла его. И услышала в трубке всего два слова:
— Иди домой.
— Но как ты..?! — начала было я, но он не дослушал.
— Иди домой, — снова повторил ками и отключился.
Всё ещё не придя в себя до конца, я встала, перехватила поудобнее пакеты, и без лишних размышлений зашагала в сторону "Берлоги". Саку-чан послушная девочка, всегда беспрекословно исполняет то, что ей говорят. Да, иногда даже слишком послушная. А вот если бы я тогда взяла на себя труд хоть немного задуматься над тем, что делаю, то немало бы удивилась выбранному направлению...
***
Хикари-но ками приехал к ужину, как и обещал.
— Ой, что это там? — спросила я, приподнимаясь на цыпочки, чтобы удобнее было засунуть нос в большую картонную коробку у него в руках.
— Подожди-подожди, давай сперва куда-нибудь поставим...
Освобождая место на низком столике возле дивана, я быстренько сдвинула в сторону стопку журналов и разноцветных конвертов. Вопреки обещанию, я не стала выбрасывать ничего из почтового ящика, опасаясь по невнимательности принять за рекламу и случайно выкинуть что-нибудь важное. Ками пристроил коробку и осторожно вынул оттуда что-то, тщательно укутанное в несколько слоёв мягкого синтепонового утеплителя. Пока он бережно разворачивал упаковку, я нетерпеливо пританцовывала рядом, сгорая от любопытства. Когда-то он обмолвился, что хочет всерьёз заняться созданием уюта в "Берлоге" — переклеить, наконец, обои, поменять мебель, — и я подумала, что сегодня он решил сделать первый шаг и принёс какую-нибудь милую интерьерную безделушку, вроде статуэтки или вазы. И ведь почти угадала.
— О-о! Бонсай! — восхищённо прошептала я , когда из-под слоёв синтепона показались первые листики.
Хикари-но ками бросил на меня быстрый взгляд и загадочно улыбнулся. Я решительно поднырнула руками под его руки и начала осторожно помогать.
— Это сакура, — сообщил ками, продолжая улыбаться. — Не священная, поэтому сейчас не цветёт — не сезон. Но женщины в питомнике заверили, что весной на ней непременно будут цветочки, если правильно ухаживать.
— Ах, какая красавица! — проворковала я, легонько погладив пальцем крепенький ствол. Деревце было хоть и небольшое, но ухоженное и сильное, как румяный плотный ребёночек. На овальном керамическом горшке тёмно-коричневого цвета, почти незаметные с первого взгляда под слоем блестящей глазури, резвились в облаках два длинных дракона, нарисованные тонкими бледно-золотыми штрихами.
— Нравится? — обрадовался Хикари-но ками. — Я понимаю, что нашу храмовую сакуру эта тебе никогда не заменит, но всё равно... Ты доставишь мне огромное удовольствие, Саку-чан, если примешь её! Я долго думал, какая бы тебе понравилась больше всего, и в конце концов выбрал эту.
Я плотно обхватила пальцами горшочек и несколько секунд напряжённо прислушивалась к ощущениям, зажмурившись.
— Я чувствую, что эта малышка отнюдь не неженка: она крепкая и здоровенькая, и весной обязательно расцветёт. И хотя я никогда ещё не ухаживала за бонсаями и предполагаю, что дело это непростое, но постараюсь изо всех сил и с радостью буду заботиться о ней. Спасибо, ками!..
Голос предательски дрожал, выдавая вдруг охватившее меня волнение, когда пальцы почувствовали отголоски знакомых вибраций. Это крохотное деревце имело ту же энергетическую природу, и пусть на нём не было сейчас розовых цветов, пахло почти точно так же, как и сакура во дворе храма.
— Мне хотелось хоть чем-нибудь порадовать тебя сегодня, Саку-чан, — проговорил Хикари-но ками. — Странно, что ты забыла... Год назад тебе дали крылья...
— Ах, да... — пробормотала я, осторожно, как ребёнка, прижимая к себе маленькую сакуру. — Я действительно забыла...
— Ну, главное, что я не забыл, — улыбнулся ками, запихивая в коробку ошмётки утеплителя. — А, вот ещё — я же купил тебе специальный справочник! — сообщил он, доставая со дна коробки толстенький «фолиант». — Он, правда, на японском, и я догадываюсь, что самостоятельно ты его не осилишь, но ничего, почитаем потом как-нибудь вместе, да?
— Непременно! — оживилась я, впиваясь жадными глазами в книгу. Мне уже не терпелось поскорее полистать её, чтобы как можно быстрее пополнить свои более чем скудные познания о комнатных бонсаях.
Пока мы ужинали, маленькая сакура гордо красовалась на столе между нами. Хикари-но ками проявлял удивительную терпимость в отношении моей стряпни, во всяком случае, в глаза почти никогда не критиковал. То ли понимал, что с человека, воспитанного в совершенно другой культуре, сложно что-то требовать, то ли просто жалел. Сказать по правде, я не особо-то и старалась угодить ему, и готовила всегда то, что умела, время от времени импровизируя с некоторыми местными продуктами. Иногда, если ками оставался на ночь, завтрак он готовил сам, и это неизменно было маленьким пиршеством для желудка. Вот только посуды при этом он пачкал столько, сколько мне не удалось бы и за неделю. Сейчас, меланхолично ковыряясь палочками у себя в миске и наблюдая краем глаза за тем, как ест Хикари-но ками, я всё никак не могла набраться решимости спросить у него, как поживает Кадзэ-но ками. С тех пор как я уехала, мы не виделись, он ни разу не позвонил, и в те дни, когда я приезжала в храм, его там не бывало с самого утра и до позднего вечера. При мне никто не заводил разговоров о нём — видимо, щадили мои чувства, — а расспрашивать специально я почему-то всегда стеснялась. Может быть, это и к лучшему. Разве не для того я хотела сбежать из храма, чтобы избежать нечаянных встреч с Повелителем Ветров? Но если бы это принесло хоть какое-нибудь облегчение... День за днём, совершая одни и те же действия, произнося одни и те же слова, я увязала всё сильнее и сильнее в собственном горе, пряча его глубоко в себя и тщательно оберегая от посторонних глаз. Мне казалось, что в этом я хорошо преуспела. Пожалуй, только Мидзу-но ками мог бы понять, что творилось в те дни с моим сердцем.
— Почему ты так плохо ешь? — спросил Хикари-но ками, чуть-чуть наклоняясь влево — видимо, веточки сакуры заслоняли моё лицо.
Я вздохнула:
— Да вот, что-то в последнее время так получается... Должно быть, я просто быстро наедаюсь...
Ками задумчиво хмыкнул в ответ. Я встала и принялась неторопливо убирать со стола.
— Можно я спрошу у тебя... кое-что? — решилась я наконец, когда мы перебрались в гостиную и уютно устроились на разных концах дивана, укрыв ноги одним пледом. Сентябрьская жара спала, погода испортилась: весь сегодняшний день моросил дождь и с залива дул резкий пронизывающий ветер, из-за чего в тонкостенной квартирке сразу же стало холодно и неуютно.
— Спрашивай, — отозвался Хикари-но ками, не отрывая сощуренных глаз от разложенных на коленях квитанций, пришедших в его отсутствие.
— У моего ка... у Кадзэ-но ками... всё хорошо? — выдавила я с трудом, давясь каждым словом.
— Да, насколько я могу судить...
Спрашивать что-то ещё я не посмела. Выудила из-за диванной подушки пульт от стереосистемы, набрала программу установленного плей-листа... Негромкие мягкие аккорды "Across The Universe" постепенно растворяли повисшее напряжение. Хикари-но ками небрежно шлёпнул квитанции на столик, заулыбался и сладко потянулся всем телом, стараясь захапать на свою сторону побольше пледа. Я издала возмущённый возглас и принялась отстаивать свой кусок шерстяного тепла. Некоторое время мы смеялись и возились, перетягивая плед, но в конце концов сошлись на ничьей. Ками откинулся назад, в медово-жёлтом приглушённом электрическом свете его узкие внимательные глаза вдруг утратили отблески звёздного сияния и стали обычными, человеческими.
— С кем ещё я мог бы вот так спокойно послушать "Битлз" сегодня вечером, а, тэнши? — спросил он вдруг тихо, без тени улыбки.
Я отчего-то смутилась и не нашла, что ответить, поэтому просто промолчала.
— У меня нет такой развитой способности чувствовать, как у вас с Мидзу-но ками, да она здесь и не нужна, достаточно просто посмотреть на тебя... Не надо больше убеждать меня, что у тебя всё в порядке, ладно? — продолжал ками так же тихо, не сводя с меня глаз. — Ведь ты же не ешь, почти не спишь, и уж точно не смотришь сериалы.
— Прости, — ответила я, смутившись ещё сильнее от того, что моя маленькая ложь разоблачена. — Я знала, что ты по доброте душевной начнёшь беспокоиться, и не хотела тебя расстраивать.
— Ты сильно скучаешь здесь? Может быть, стоит вернуться в храм? Там ты, по крайней мере, не будешь одна.
— Если я вернусь, ничего ведь не изменится, верно?
— Может и так. А может и нет. Это зависит от того, для чего ты уехала. Для того ли, чтобы захлопнуться в себе до конца жизни и смаковать свои страдания, или для того, чтобы сражаться с собой до конца.
— Я сражаюсь, ками. Но пока проигрываю на всех фронтах.
— Ты опять забыла, Саку-чан, что между двумя крайностями всегда пролегает Третий путь... Не нужно изводить себя в бесплодных битвах. Разве оба твоих ками никогда не говорили, что большое сердце — это непреодолимый недостаток твоей сущности, а значит, и победить его невозможно? Просто проиграй себе.
Я вздохнула:
— Благодарю за совет, ками. Я попробую поискать для себя возможность Третьего пути...
— Подумай хорошенько. Возможно, что Третий путь ничего хорошего тебе и не принесёт. Я ещё слабоват в роли духовного наставника, поэтому не воспринимай это как совет...
Сытный ужин, тёплый плед, приглушённый свет и космический голос Леннона, тихо льющийся из динамиков стереосистемы, убаюкали Хикари-но ками: он уже давно дремал, свернувшись калачиком на своём конце дивана, обнимая подушку. Я тоже постаралась поудобнее угнездиться на своём конце, и задумчиво слушала музыку, уткнувшись подбородком в сложенные на подлокотнике руки. Маленькая сакура стола сейчас на журнальном столике в ярком пятне света от настольной лампы, и, казалось, впитывала каждым листиком это тёплое электрическое "солнце" и плавно струящиеся аккорды "Битлз". Мне хорошо было видно её со своего места. Я думала о том, будут ли её лепесточки весной такими же розовыми, как лепестки священной сакуры... Однажды, давным-давно уже, Мидзу-но ками ненароком обмолвился, что хорошо знает, каково приходится его "сосудам силы", потому что поддерживать вечное цветение — это очень тяжело... Ой!.. "Вечное цветение"?.. Ну конечно же!
Я резко соскочила с дивана, запутавшись в пледе и стягивая его за собой на пол. Хикари-но ками моментально проснулся и сел, отбросив подушку.
— Что случилось? — спросил он с явным беспокойством.
Я услышала, но не ответила, стоя на коленях перед журнальным столиком и сосредоточенно растирала ладони, подготавливая их к работе.
— Эй, Саку-чан, да что с тобой?
Почувствовав, как пробуждённая сила заструилась во мне, устремляясь к кончикам пальцев, я осторожно поднесла руки к маленькой зелёной кроне, и только тогда повернула голову к взволнованно сопевшему в ожидании ответа ками.
— Эта сакура будет цвести! — пообещала я, всем своим существом ощущая радость собственной улыбки в тот момент. — Кажется, я поняла, как добиться вечного цветения, ками!
— Думаешь, одной твоей силы тут хватит? — спросил он с сомнением, как бы невзначай кладя руки мне на плечи. Моментально возникшее во всём теле покалывание недвусмысленно говорило о том, что звёздный свет Хикари-но ками свободно проходил сквозь меня, вливаясь через мои пальцы в деревце... Но как-то неправильно расходовать божественную силу на такие пустяки. Я осторожно пошевелила плечами, пытаясь стряхнуть его руки:
— Всё в порядке, ками! Уверена, что и сама справлюсь.
Но он в ответ только усмехнулся:
— Эй, мне, между прочим, тоже хочется поскорее увидеть, как эта малышка расцветёт! Что плохого в том, если я немного помогу?
...Спустя несколько дней маленькая сакура сбросила листья. А спустя ещё примерно недели две Хикари-но ками привёз бутылку вина, и мы хорошенько отпраздновали рождение пяти кругленьких тёмно-розовых бутонов. Ежедневная подпитка деревца магической силой порядком выматывала, но зато ко мне вернулся хороший аппетит и сон вновь стал относительно спокойным...
***
Момотаро-сан появилась в моей жизни как раз в те дни, когда маленькая сакура сбросила листочки, и я по незнанию ударилась в панику, решив, что своими магическими экспериментами погубила-таки несчастное деревце. Хикари-но ками, в силу своей божественной "специализации" на Абсолютном Равновесии тоже мало что понимавший в сфере Созидания, как-то не слишком уверенно выразил надежду, что всё обойдётся, когда я позвонила ему и с горестными стенаниями пожаловалась на судьбу, одарившую меня кривыми руками и безмозглой головой.
— В крайнем случае, если мы не сможем спасти эту, я привезу тебе другую, — попытался он меня утешить, но я, как капризный ребёнок, твердила, что уже привязалась именно к этой, и другой мне не надо.
— Слушай, Саку-чан, я тут недавно подумал... — вдруг прервал мои сетования Хикари-но ками, — а как ты относишься к кошкам?
— К кошкам? — переспросила я, слегка опешив от резкой смены темы. — Вообще-то хорошо... Да нет, даже очень хорошо! Я люблю кошек.
— Отрадно это слышать, потому что я как раз хотел попросить тебя... В общем, раз уж ты живёшь у меня, не могла бы ты заодно присмотреть за одной... ммм... хвостатой особой?
— За какой осо... за кошкой что ли?
— Угу. За кошкой.
— В принципе, могла бы. Конечно.
— Хорошо, — обрадовался ками. — Наконец-то моя кошечка вернётся домой!
— Твоя?! У тебя есть кошка? — закричала я в трубку, не в силах справиться с изумлением.
— Не ори, пожалуйста, — мягко попросил ками. — Да, у меня есть кошка. А что тебя так удивило?
— Прости, я нечаянно... Никогда даже не слышала о том, что у тебя есть животное... или, может быть, даже животные?..
— Нет-нет, не волнуйся, других животных у меня нет.
— ...в общем, поэтому и удивилась, — закончила я.
— Понятно, что ты не слышала. В последний год у меня было не слишком много свободного времени, приходилось постоянно курсировать между "Берлогой", храмом и ещё парой-тройкой мест, поэтому кошка жила у моих племянниц...
— У тебя есть племянницы?! — снова взвыла я в трубку, начисто забыв, что минуту назад пообещала больше не орать.
Хикари-но ками рассмеялся:
— А ты думаешь, я чем-то хуже других, ха-ха? Конечно, у меня есть племянницы, почему бы им, собственно, и не быть? И у них весь последний год жила моя кошка. Знаю, что о ней там хорошо заботились, но... я страшно скучаю, когда её нет рядом. И как я уже сказал, раз теперь ты живёшь у меня, значит, будет кому присмотреть за Момо. Я познакомлю вас... — ками сделал паузу, словно прикидывая что-то в уме, — завтра! Да, пожалуй, завтра я как раз успею съездить за ней.
И на следующий день хвостатая особа полностью перешла под мою опеку. Я как раз собиралась понежиться в джакузи и даже уже почти разделась, когда запиликал домофон. Хикари-но ками всегда пользовался своими ключами, поэтому я решила было поначалу не открывать — ведь я никого не ждала, — но домофон пищал и пищал не переставая, и от этого звука у меня начало сводить зубы.
— Прости, Саку-чан, не могла бы ты открыть мне дверь? — как-то странно простонал Хикари-но ками, когда я щёлкнула кнопкой переговорного устройства. — У меня руки заняты.
— Представляешь, я только чуть-чуть приоткрыл переноску, потому что мне показалось, что в машине слишком жарко... — жаловался он, спустя несколько минут, задрав футболку и с тоской рассматривая шесть длинных глубоких царапин у себя на груди. — Чёрт знает, как она вообще умудрилась протиснуться в такую крохотную щёлочку!
— Подожди, сейчас чем-нибудь обработаю, — предложила я, на ходу вспоминая, где тут видела аптечку.
— Да не нужно, — поморщился ками, быстро опуская футболку. — И ведь всю дорогу она просидела спокойно на заднем сидении, а когда мы приехали, и я попытался вытащить её из машины... Хорошо, что без глаз не остался!
Он усмехнулся и покосился на виновницу своих страданий. Та, как ни в чём не бывало, намывала мордочку лапкой, устроившись на его брошенной на диване куртке.
— Но ты не переживай, Саку-чан, Момо совсем не агрессивная, — быстро заверил меня Хикари-но ками. — Она, наверное, просто испугалась. И вдобавок сердится на меня за то, что долго не навещал её.
— Момо, да? — переспросила я, осторожно приближаясь, чтобы получше разглядеть свою будущую подопечную. Изящная кошечка — отметила я про себя, — с короткой плюшевой шёрсткой розовато-рыжего цвета, без каких-либо пятнышек или полосочек, и с поразительными глазами цвета расплавленного золота. Настоящая красавица.
— Момотаро, — уточнил ками.
— А, так она... всё-таки котик?
Из-за отсутствия в японском грамматического рода у существительных подобные уточнения приходилось делать регулярно. Всё это время мне казалось, что мы говорим о кошке женского пола, но при этом я хорошо помнила, что Момотаро звали волшебного мальчика из сказки, родившегося из персика...
— Нет, ну что ты! Это кошка. Девочка.
— А имя?.. Разве не?..
— А-а, я понял, — снова рассмеялся ками. — Ну да, Момотаро в сказке был мальчиком, но это всё-таки девочка, и зовут её так в честь одной гейши. Кстати, она была весьма популярной в конце позапрошлого века. Я выбрал это имя, потому что у них мордочки очень похожи... то есть, я хочу сказать... в общем, покажу тебе потом её фотографию в Интернете, сама всё увидишь.
— Ладно, — кивнула я.
Кошка перестала умываться и презрительно уставилась на меня большими золотистыми глазами. В этом взгляде так явственно прочитывались все её мысли, что я невольно отпрянула.
— Ой, она смотрит совсем как Кадзэ-но ками! — выдохнула я, медленно опускаясь на пол возле дивана.
— Она ещё не поняла, кто ты, — отозвался Хикари-но ками.
Кошка продолжала пристально смотреть на меня, выставив вперёд лапку с наполовину выпущенными когтями, наглядно демонстрируя, как она поступит, в случае неожиданной атаки с моей стороны. "А девушка-то с характером!" — подумала я, и осторожно возобновила попытку приблизиться.
— Здравствуйте, Момотаро-сан, — вежливо поприветствовала я гордое создание. — Очень рада познакомиться с Вами.
Кошка всё ещё смотрела недоверчиво, но однако же, видя, что я не собираюсь нападать, спрятала когти.
Хикари-но ками опустился на пол рядом со мной:
— Момо-чан, эта тэнши теперь живёт с нами и будет заботиться о тебе в моё отсутствие. Я знаю — она добрая, ей вполне можно доверять. Было бы хорошо, чтобы ты тоже приглядывала за ней, потому что сейчас у неё не самое лучшее время. Могу я рассчитывать на то, что вы найдёте общий язык?
Момотаро переводила взгляд с него на меня и обратно, и, казалось, размышляла. И хотя она даже не поменяла позы, я видела, как стремительно оттаивали её глаза.
— Не волнуйся, ками, — прошептала я, не поворачивая головы, — чувствую, что мы не просто найдём общий язык с госпожой Момотаро. Мы непременно подружимся.
И мы в самом деле подружились, и даже быстрее, чем я ожидала. Момо как-то сразу приняла меня как равную, и действительно оказалась совсем не такой заносчивой злюкой, какой хотела казаться поначалу. Она не любила, когда её тискали, но сама охотно шла на руки и ложилась на колени, доверчиво прижимаясь ко мне тёплым мягким бочком. Мы спали вместе, ели вместе, вместе пытались смотреть ужасное японское телевидение и с трудом разбирать отдельные предложения в справочнике по уходу за бонсаями. Когда я уезжала утром в храм, Момо садилась возле вешалки, провожая, а когда я возвращалась вечером, то она неизменно встречала меня на том же самом месте.
— Что ты сделала с моей кошечкой, Саку-чан? — шутливо спрашивал время от времени заезжавший к нам Хикари-но ками. — Она явно любит тебя больше, чем меня! Смотри, я ревновать начну!
На самом деле маленькая госпожа Момотаро вряд ли могла бы полюбить кого-нибудь больше, чем его. Я поняла это однажды, когда тихонько гладила её перед сном, рассказывая что-то о Кадзэ-но ками. В сумраке золотые глаза блеснули совсем не по-кошачьи, маленькая головка с острыми ушками нырнула под моей рукой и ткнулась в грудь. Момо-чан хорошо знала, что чувствует покинутая женщина. Так чувствует себя кошка, которую любимый хозяин отдаёт в хорошие, но совершенно чужие руки...
***
— И даже не пытайся выдумать какой-нибудь благовидный предлог, чтобы отвертеться, — строго предупредил Старший Первосвященник, при этом так зыркнув в мою сторону, что я чуть не проглотила кисточку, кончик которой грызла по дурацкой привычке, неистребимой ещё со школы.
Честно говоря, именно это я и собиралась сделать, как только услышала, что официальной церемонии в этом году не будет.
— Осеннее Равноденствие — важный сезонный праздник, тэнши, и чёрта с два ты у меня его пропустишь! — гремел Первосвященник, грозно размахивая у меня над головой свёрнутой в рулончик тетрадкой, в которую обычно заносил какие-то коротенькие расчёты — то ли бухгалтерские выкладки, то ли сметы затрат на предстоящие торжества.
Я постаралась как можно горестнее вздохнуть и состроить скорбные глазки.
— Гуджи-сама, но ведь церемонии всё равно не будет, значит и моя помощь Вам не нужна... Уж от банкета-то освободите, а?
— Ещё чего! Думаешь, ты здесь только для работы нужна? А просто повеселиться со всеми, тем более, что такая возможность крайне редко выдаётся? Не дури, Саку-чан. Я уже говорил, кажется, куда тебе надо засунуть свои бабские глупости?
— Говорили, — пробормотала я, потупившись.
— Вот и не дури, — повторил Первосвященник.
Ему, конечно, хорошо говорить. А мне придётся сидеть всю ночь бок о бок с Кадзэ-но ками, и делать вид, что всё хорошо...
Да, Осеннее Равноденствие — важный сезонный праздник. Обычно к этому времени приурочивают посвящения, да я и сама принимала своё ровно год назад именно в ночь Равноденствия, поэтому и для меня этот праздник особенный. Но в нынешнем году выдалось редкое затишье — у Мидзу-но ками было очень мало новеньких, и никто из них ещё не закончил обучение, поэтому-то и никаких официальных мероприятий не намечалось, и все три ками единогласно сошлись на том, что праздничную церемонию вполне можно заменить тихим домашним банкетом. Первосвященники едва ли не запрыгали от радости, когда узнали, что посторонних в эти дни в храме не будет, а значит, можно смело задвинуть на выматывающую и силы и нервы подготовку, и только я не считала это стечение обстоятельств удачным. Конечно, в случае, если бы состоялась официальная церемония, мне всё равно пришлось бы столкнуться лицом к лицу с Кадзэ-но ками, но к подобной ситуации я успела уже мысленно подготовиться — работа есть работа, как сказал тогда господин Старший Первосвященник. Но пить сакэ в саду и вести непринуждённую беседу... смогу ли? Глядя на то, с какой генеральской решимостью Первосвященник размахивал надо мной тетрадкой, я подумала, что по всей видимости отвертеться всё-таки не получится...
— Подарок? Мне?! — переспросила я, недоуменно разглядывая внушительную кучу коробок и пакетов, посреди которой сидел радостно улыбавшийся Мидзу-но ками.
— Ну да, тебе! — промурлыкал ками. — У кого-то же всё-таки сегодня День рождения...
— Нет-нет, ками, у меня уже был! Летом, — поспешила я исправить промах сияющего божества.
Он насупился и покачал головой с лёгкой укоризной, словно сетуя на мою несообразительность.
— Сегодня день, когда моя девочка стала тэнши, — пояснил он.
Мне вдруг стало ужасно неловко.
— Но после всего того, что я натворила, мне кажется, уж подарков-то я точно не заслуживаю… — пробормотала я, краснея.
— Заслуживаешь, конечно! — заверил меня Мидзу-но ками, выдёргивая с самого низа большую плоскую коробку, от чего вся куча, естественно, тут же развались. — Я вообще люблю дарить подарки своим девочкам... И не своим тоже! — быстро добавил он, заметив, что я уже открыла рот, чтобы возражать. — Ками, знаешь ли, провалами в памяти не страдают, поэтому давай не будем в сотый раз повторять то, что мы оба хорошо знаем, ладно?
И не дожидаясь ответа, он склонился над коробкой и принялся нетерпеливо разрывать пальцами нарядную бумажную обёртку.
— Так, посмотрим-посмотрим, не перепутал ли я коробочки, — бормотал он, снимая крышку. — А! Смотри-ка, не перепутал! Цвет серебристо-голубой, хорошо оттенит глаза, журавлики и цветы павлонии по подолу — всё, как я и хотел для тебя, моя дорогая. И хотя цвет и узор не соответствуют времени года... но знаешь, я ужасно не люблю осеннего увядания!..
Я благодарила и благодарила без остановки, а ками кивал головой и довольно улыбался.
— Надеюсь, что сегодня вечером я смогу увидеть, как это кимоно будет сиять на тебе, девочка.
— Непременно, ками!.. Если только найдётся кто-нибудь добрый, кто поможет мне завязать оби...
— А я как раз сегодня очень добрый, Саку-чан, — промурлыкал Мидзу-но ками, закатывая глаза и любовно поглаживая себя по коленке, словно бы сам млел от собственной доброты. — Но мне, к несчастью, некогда — посмотри только, сколько тут ещё подарков! Да и потом... развязывал-то я пояса часто, а вот завязывать... Не уверен, что хорошо получится...
При этом он улыбался такой чистой и радостной улыбкой, что никто бы и не заподозрил, для чего он развязывал пояса. Нет, ну просто само воплощение божественной невинности!
Я призадумалась было, к кому обратиться за помощью. Дело вроде бы не такое трудное, но без определённых навыков тут не справиться, значит нужен кто-то, кто хотя бы в теории имеет представление о том, как завязывается оби на женском кимоно.
Мидзу-но ками внимательно следил за выражением моего лица, не переставая улыбаться. Потом сосредоточенно порылся в складках своих многочисленных накидок и извлёк на свет самый тривиальный потрёпанный блокнот. Быстро перелистав странички, испещрённые разными интересными рисуночками и довольно-таки корявыми иероглифами, он ткнул своим красивым тонким пальцем в группу каракулей.
— Вот! Госпожа Накамура, приятнейшая женщина, мой давний-давний дорогой друг... хотя вообще-то "сосуд любви", — поправился ками, рассмеявшись. — Во-первых, я точно знаю, что у неё нет предрассудков касательно отречений, а во-вторых, она живёт тут неподалёку — если идти напрямик через лесок, то минут за тридцать-сорок спокойно дойдёшь. Сейчас я позвоню и обо всём договорюсь...
И из складок цветных шёлковых накидок уже выныривала божественно красивая рука, на ходу раскрывая отточенным жестом мобильник-слайдер...
...Госпожа Накамура действительно оказалась милейшей женщиной, и это впечатление не смогла испортить даже парочка её малолетних крикливых и до ужаса приставучих внуков, так и норовивших потрогать ручонками интересную тётю европейской внешности. Бабушка периодически извинялась за их недостойное, по её же собственным словам, поведение, однако даже и не пыталась приструнить наглеющую на глазах малышню. Но зато я была одета и причёсана действительно быстро и красиво, и в добавок ещё получила кучу ценных советов, как следует носить национальную японскую одежду: как ходить, садиться, вставать, чтобы не помять подол, не запачкать таби и не навернуться где-нибудь ненароком в дзори. Из всех прилагающихся к моему новому роскошному кимоно аксессуаров, именно обувь вызывала у меня больше всего опасений — высота "платформы" была гораздо большей той, которую я носила со своим облачением "ученицы додзё". И даже та, минимальная высота, доставляла мне много проблем, если приходилось совершать маршрут длиннее, чем тот, что вёл напрямую из спальни Кадзэ-но ками до церемониального зала. Сейчас же мне вообще предстояло топать минут сорок по тёмным зарослям на высоченных негнущихся подошвах, державшихся на ногах на двух тоненьких ремешках, и вдобавок не слишком приятно хлопающих по пяткам, и я уже заранее была уверенна, что непременно переломаю где-нибудь ноги. Но, хвала богам, со мной был пакет с повседневной одеждой, в которой я пришла к госпоже Накамура, а в нём — любезные сердцу разношенные кроссовки!
Распрощавшись в бесконечных благодарностях и поклонах с "давним-давним дорогим другом", а по совместительству и "сосудом любви", Мидзу-но ками, я , чтобы не ранить ненароком эстетические и патриотические чувства доброй женщины, доковыляла до лесочка и только там переобулась. Если бы какой-нибудь несчастный попался мне тогда навстречу на дороге, он заработал бы икоту от смеха, и то в лучшем случае. Шутка ли — повстречаться с одиноко бредущей в сумраке светловолосой европейкой с пышными формами в изысканнейшем кимоно и... кроссовках! Более нелепой картины трудно даже представить. Но на моё счастье, короткой дорогой до храма местные пользовались нечасто, и уж никак не в канун ночи Осеннего Равноденствия...
Хотя я уже чувствовала, что опаздываю, идти быстрее никак не получалось. И не только из-за того, что кимоно — не самая удобная одежда для пеших прогулок. Я ни на минуту не забывала, что мне вот-вот предстоит встретиться лицом к лицу с Повелителем Ветров, с которым мы не виделись с самого моего переезда в Токио. Причина, по которой мы расстались, всё ещё оставалась неразрешённой загадкой, и в последнее время это стало изводить меня едва ли не больше, чем сам факт разрыва: если я не вижу, где оступилась, значит не застрахована от повторения ошибки и, как следствие, ещё большей неприязни со стороны Кадзэ-но ками... Да, я готова была признать, что зациклилась на этом, но мысль о вероятном презрении, на которое я могу жестоко напороться, заглянув в его глаза, причиняла почти физические страдания. И я неосознанно оттягивала момент нашей встречи насколько возможно...
Благодарение богам, я догадалась снять кроссовки возле чайного домика, и оставила там же пакет с одеждой. У особы, глянувшей на меня из зеркальца, был бледный и унылый, совсем не праздничный, вид. Надо было послушаться госпожу Накамура и использовать побольше косметики, но я не люблю яркий макияж, даже по особенным случаям... Вот ещё и руки подрагивают, как у неврастенички. Какой там, к чертям, праздник в таком-то виде? Я всё ещё подумывала, не сбежать ли мне. Пусть это невежливо, путь даже чудовищно невежливо, и мне непременно влетит и от Первосвященников, и от ками...
— Дура и трусиха! — прошептала я зло своему отражению. — Не удивительно, что такая безмозглая дурында в конце концов осталась одна! Даже Мидзу-но ками больше не зовёт вернуться.
И ожесточённо заткнув зеркальце за оби, я решительно двинулась к условленному месту проведения банкета, огибая пруд...
***
В утонувшем во тьме саду позади храма было как-то неестественно тихо и по-осеннему печально. Ещё несколько часов назад меня беспокоило, что в тонком кимоно я замёрзну после захода солнца, но натуральный шёлк прекрасно сохранял тепло, и я не чувствовала холода даже в порывах ветра, пахнущего желудями и прелой листвой. Я шла уверенно, но не торопясь, мелкими шажочками, аккуратно переставляя ноги, обутые в такие неудобные дзори. Ну ладно, зато я стала чуть выше ростом... Вечер стоял ясный, и хотя луна ещё не взошла, звёзды светили ярко, и на полянках было достаточно светло. Идти по тропинке между деревьями было бы, конечно, значительно удобнее, но я, чувствуя, что опаздываю, решила сократить путь и зашагала напрямик по мягкой траве.
Ками стоял на одной из полянок и, запрокинув голову, смотрел на звёзды, ярко сиявшие над ним густыми мазками непознаваемых космических тайн. Ветер играл внизу складками хакама, хаори с гербами было небрежно наброшено на плечи, а на светлых рукавах кимоно смутно поблёскивал какой-то узор — в темноте не было видно, но я почему-то подумала, что это журавли, вышитые золотом. А ещё я успела подумать, прежде чем он заметил меня, что эта одежда странным образом очень хорошо знакома мне, словно бы я не раз видела её раньше, хотя могла бы поклясться, что ничего подобного Хикари-но ками никогда при мне не носил. Я шла к нему, постепенно замедляя шаги в охватившем меня каком-то благоговейном трепете, пока, наконец, не поймала себя на мысли, что невольно уже почти крадусь. Ками повернул ко мне голову, улыбнулся и сказал своим спокойным негромким голосом:
— Опаздываешь, тэнши.
— В дзори ходить неудобно, — попыталась я оправдаться.
Несмотря на то, что мой благоговейный трепет до сих пор не развеялся и я продолжала смотреть на бессмертного ками как зачарованный кролик, каким-то краешком сознания я улавливала в нём ещё не до конца растворившуюся сущность тэнши, и только поэтому не падала ниц и разговаривала с ним, как более или менее равная. Меня посещали похожие чувства, когда я видела Мидзу-но ками, стоящего в струях дождя, и Кадзэ-но ками, расправившего крылья в полёте, но их величие было таким мощным, что меня буквально парализовывало и язык прирастал к нёбу. Сейчас Хикари-но ками, купающийся в звёздном свете, тоже был на пике своей божественной мощи, но его могущество не успело окончательно окрепнуть — слишком недолго ещё он был в статусе ками.
— Старший Первосвященник уже, наверное, решил, что ты дала дёру в Токио, — усмехнулся ками.
— А почему ты не с ними? — спросила я тихо, делая ещё несколько неуверенных шагов в его сторону.
— Тебя вышел встречать, — отозвался ками и на этот раз ни тени улыбки не мелькнуло у него на лице.
— Спасибо, — поблагодарила я, чувствуя, как противно защипало в горле.
Он снова запрокинул голову и посмотрел на звёзды.
— Хочешь звёздочку с неба, Саку-чан? — неожиданно спросил он.
Я улыбнулась:
— Детский вопрос, ками. Во-первых, звёзды очень-очень далеко, а во-вторых, это огромные раскалённые шары...
Он не дослушал:
— Много ты знаешь о звёздах! Дай-ка мне руку.
Я послушно протянула вперёд правую руку. Хикари-но ками едва заметно прищурился, взял её двумя своими, перевернул ладошкой вверх и быстро убрал руки. Что-то холодное, круглое и светящееся осталось лежать на моей раскрытой ладони. Я поднесла руку ближе к глазам, чтобы получше рассмотреть таинственный предмет, и ахнула:
— Неужели?... — спросила я, задыхаясь от волнения.
Он улыбнулся и кивнул.
Обжигающе-холодный, призрачно-сияющий, серебристо-белый матовый шарик, размером чуть поменьше шарика для пинг-понга, действительно был похож на звезду с неба. Не на гигантский раскалённый шар. На маленькую звёздочку, о которой я тайно мечтала, будучи ребёнком.
— Нравится? — спросил Хикари-но ками, поправляя на плечах хаори.
— О-о-очень! — простонала я.
— С Днём рождения, тэнши.
Я не выдержала и низко поклонилась ему:
— От всего сердца благодарю, Хоши-но Хикари-но ками-сама!
Он расхохотался:
— Ну зачем же так официально, а? Простого "спасибо" было бы более чем достаточно.
— Ты же не знал... хотя... ой, только не говори, что знал! Ведь я с самого детства мечтала о звёздочке! Мне хотелось, чтобы она жила у меня под подушкой, и я бы с ней играла по ночам в стране снов, и... Ой, ну это всё детские глупости, конечно!...
— Я не знал, честно. Просто подумал, что звёздочка могла бы тебе понравится.
Я слегка покатала шарик на ладони и заметила, что он оставляет яркий светящийся след.
— Что это, ками? — спросила я, легонько потерев след пальцем.
— Звёздная пыль. Она красивая, но в нашей атмосфере нестойкая, — быстро тает.
И действительно, след от шарика бледнел прямо на глазах.
— А как ухаживать за звёздочками? Как использовать? Где хранить? — во мне вновь проснулся любознательный бесёнок и так и сыпал теперь вопросами.
— Звёздочки особого ухода не требуют, Саку-чан. Носи с собой, если хочешь, или положи её где-нибудь дома. Она может подарить вдохновение или красивые сны, но это не обязательно будет так. В общем-то звёзды — довольно бесполезные игрушки.
Я перекатывала свою звёздочку с ладони на ладонь, чувствуя, как горит кожа от её ледяного дыхания. Но чем дольше она была у меня в руках, тем теплее становилась.
— Ну что, пойдём к остальным? — спросил Хикари-но ками.
— Да, конечно, — ответила я.
Карманов в кимоно, разумеется, предусмотрено не было, а носить что-либо в рукавах я не привыкла. Но ничего, у меня есть тайничок понадёжнее, — подумала я, скользнув рукой за пазуху и поудобнее размещая уже только лишь слегка прохладную звёздочку в бюстгальтере.
Хикари-но ками вновь улыбнулся мне и пошёл вперёд, не оглядываясь. Я заковыляла сзади, стараясь не спотыкаться, чувствуя, как звёздочка приятно холодит грудь, и изо всех сил вонзив ногти в ладони, всё ещё сияющие стремительно гаснущим серебристо-белым светом звёздной пыли...
***
Если бы Хикари-но ками так любезно не притормозил, я бы наверняка шлёпнулась, но судьба была ко мне явно благосклонна, и я успела в последний момент вцепиться в широкое спасительное плечо. "Осторожнее, эй!" — воскликнул он, быстро подхватывая меня под локоть. Мидзу-но ками ахнул, Первосвященники дружно хихикнули, Кадзэ-но ками скользнул по мне равнодушным взглядом и вернулся к прерванному возлиянию. Та-ак, очень хорошо! Все решили, что я просто споткнулась. Никто не понял, что у меня подогнулись колени, когда я увидела Повелителя Ветров спустя такое долгое время... и защемило сердце, когда, приглядевшись, заметила, что у него больше не было длинных волнистых прядей — вместо них торчали во все стороны странного вида остриженные рыже-пегие "пёрышки". Кровь бешено застучала в висках, заглушая все прочие звуки, а тем временем заботливый Хикари-но ками уже помогал мне усесться между Первосвященниками на специально приготовленный для меня дзабутон. Само собой, что про уроки госпожи Накамура по правильному подворачиванию подола я даже и не вспомнила, но руки, странное дело, сделали всё сами, как будто я с рождения не носила ничего кроме кимоно. Братья почти хором отчитали меня за опоздание (при этом я бесконечно извинялась и кланялась, как китайский болванчик), Мидзу-но ками долго пел цветистые дифирамбы в адрес добрейшей и искуснейшей госпожи Накамура, превратившей меня ("маленького серого воробушка") в такую изысканную даму ("цветущую яркую розу"). На этом вводная часть была закончена, и началась собственно праздничная.
По форме и содержанию закрытые банкеты в нашем храме мало чем отличаются от обычных дружеских пьянок, и к этому я была уже заранее готова. Основная цель мероприятия сводилась к тому, чтобы хорошо посидеть в компании близких людей, поэтому все старались веселиться, как могли. Мидзу-но ками развлекал нас длинными забавными притчами из личного опыта, которые, как я полагаю, все уже, кроме меня, слышали раз по двадцать, но всё равно смеялись, как и над шутками Старшего Первосвященника, многие из которых вообще были за пределами моего понимания. Даже вечно молчавший Хикари-но ками, разрумянившийся от выпитого сакэ, оживился, болтал и хохотал вместе со всеми. И только Кадзэ-но ками продолжал сосредоточенно есть, и ещё более сосредоточенно пить, не принимая участия в беседе, даже, казалось, не слушая, и лишь изредка подталкивал локтем сидящего слева Младшего Первосвященника, чтобы тот поставил поближе к нему очередное блюдце с закуской. Несмотря на достаточно хрупкое телосложение, аппетит у него всегда был завидный. Я искоса наблюдала за ним, не поворачивая головы и отчаянно стараясь, чтобы никто этого не заметил, и в конце концов от напряжения в скошенный глазах у меня начала кружиться голова. Есть мне совсем не хотелось, пить тем более, но я машинально что-то глотала, даже не запоминая, кто и что мне наливал. Мидзу-но ками сидел прямо напротив, и несколько раз за вечер, случайно поднимая глаза, я ловила его ободряющую светлую улыбку, но даже она, всегда безотказно действовавшая на меня в любой ситуации, сейчас облегчения не приносила.
Как-то незаметно для меня, целиком поглощённой наблюдениями за трапезничающим Повелителем Ветром, Хикари-но ками вдруг переместился на место Старшего Первосвященника и оказался рядом со мной. У меня к тому времени так отваливалась спина от неудобного сидения, что просто сил уже не было терпеть. А может быть, конечно, во всём был виноват коварный алкоголь, напрочь отключивший во мне последние остатки совести и воспитания, только я обнаглела настолько, что, улучшив момент, склонила голову и спросила у ками, нельзя ли мне немножко посидеть, прислонившись к нему. Он удивлённо распахнул глаза, однако же ничего не ответил, переложил чашечку с сакэ в другую руку, освободившейся обнял меня за плечи и притянул к себе. Я чуть не застонала от счастья, почувствовав, как начало потихоньку отпускать сведённую от напряжения спину. Поёрзав немного и устроившись поудобнее, я клятвенно пообещала шёпотом, что завтра же разложу все его диски в алфавитном порядке. Ками рассмеялся и ответил:
— Договорились! И ещё... отнесёшь одеяла в химчистку?
— Отнесу, — пообещала я, мысленно скрипнув зубами. Одеяла жутко тяжёлые, а до ближайшей химчистки топать и топать, и до сих пор я всячески старалась отвертеться от этой работы, намекая Хикари-но ками различными путями, что мы могли бы как-нибудь вдвоём отвезти их в машине. Но все мои намёки тщательно игнорировались, и теперь вот меня поймали на слове...
— Устала, Саку-чан? — спросил сидевший с другой стороны Младший Первосвященник, заботливо доливая мне сакэ.
Я кивнула и подумала, что пить-то мне, пожалуй, хватит, но всё равно машинально поднесла чашечку к губам.
— Подожди-ка! — вдруг остановил меня Хикари-но ками, и разговор моментально смолк и все посмотрели на нас, а я вдруг почувствовала, что его пальцы скользнули под тонкий шёлк, направляясь к моему надёжному тайничку. И не успела я ещё как следует удивиться, испугаться и смутиться, как он умелым движением выудил оттуда звёздочку и бросил её мне в сакэ. Звёздочка заняла почти всю чашечку, смешавшееся со звёздной пылью вино перелилось черед край и потекло светящимися ручейками по моей руке.
— Ты спрашивала, как можно использовать звёзды, — улыбнулся Хикари-но ками. — Вот так тоже можно, Саку-чан!
— Пей-пей, девочка, — промурлыкал вдруг Мидзу-но ками. — Сакэ, настоянное на звёздах, — самое лучшее лекарство от хандры.
При упоминании о хандре я невольно бросила быстрый взгляд на Кадзэ-но ками, но он, вот уже в который раз за сегодняшний вечер, почти целиком спрятался в плотных клубах табачного дыма. Вздохнув, я зажмурилась и выпила. Вкус никак не изменился, разве что сакэ стало чуть прохладнее, и этот холодок ещё некоторое время жил у меня во рту и на губах — видимо, пока таяла звёздная пыль...
Сейчас уже не могу вспомнить, был ли у "лекарства" какой-то моментально ощутимый положительный эффект или нет, но я почему-то очень серьёзно увлеклась "лечением", и в конце концов по моему глупому хихиканью и неловким движениям всем стало понятно, что с расстройства и непривычки я, очевидно, перебрала. Всё это я помню уже крайне смутно и неотчётливо, но голос Кадзэ-но ками до сих пор, как раскалённый гвоздь, плавит туман моих воспоминаний:
— Эта тэнши совершенно не умеет пить. Отведите её кто-нибудь спать от греха подальше!
Хикари-но ками легонько потормошил меня:
— Ну что, Саку-чан, пойдём спать?
— Угу, — промычала я, утыкаясь носом ему в плечо...
Пока мы не скрылись в густом сумраке под деревьями ведущей к храму аллеи, я, собрав в кулак всю имеющуюся в наличии волю, старалась идти прямо, даже несмотря на то, что неудобные дзори, причинявшие столько проблем и на трезвую голову, до сих пор были у меня на ногах. Хикари-но ками крепко держал меня за локоть и уверенно шёл в темноте, казавшейся мне совершенно непроглядной. Он тоже изрядно выпил сегодня, но по сравнению со мной, это никак не ощущалось. Как только я поняла, что оставшийся за спиной Кадзэ-но ками уже не сможет увидеть меня, вся моя воля куда-то улетучилась, ноги начали подламываться и я беспомощно повисла на руке Хикари-но ками. Но в голове, как это ни странно, мигом прояснело.
— Отнести тебя? — спросил ками, останавливаясь.
— Не-не, я сама...
Язык у меня заплетался так же, как и ноги.
— Да перестань, мне вовсе не трудно, — сказал он, подставляя спину.
Я послушно залезла на него и обняла руками за шею.
— Держись только крепче, ладно?
— Ладно, — отозвалась я, и зарылась лицом в его волосы.
Почувствовав, что мы свернули с аллеи, хотя вроде бы не должны были, я подняла голову и попыталась сориентироваться.
— Подожди... куда это мы?... Разве мы идём не... к тебе? — спросила я тихо, запнувшись на последних словах.
— Нет, — ответил ками спокойно, — мы идём к Младшему, в Правое крыло.
Очевидно хмель безраздельно господствовал в моей голове, раз я была уверена, что Хикари-но ками несёт меня в свою спальню! И самое интересное, что я не сопротивлялась. Не хотела — это абсолютно точно, но и не возражала... Почему, ну почему я вообще решила, что этой ночью буду спать рядом с ним? Потому что была одинокая, пьяная и несчастная, а он был таким же пьяным и одиноким, но он был надёжным... и ещё он был моим другом. А Кадзэ-но ками так ни разу за весь вечер и не взглянул на меня. Не сказал ни слова. Даже не пожелал спокойной ночи, когда мы уходи, только небрежно кивнул, сделав вид, что всецело занят прикуриванием очередной своей вонючей сигареты...
— Прости меня, ками... — прошептала я, снова пытаясь спрятать горящее лицо у него в волосах. — Сама не знаю, чего это я вдруг...
— Не бери в голову, Саку-чан. Поспишь, и всё пройдёт...
Господин Младший Первосвященник был не только проницательным, но и дальновидным, поэтому футон для меня приготовил заранее.
— Смотри, выспись хорошенько, — напутствовал меня Хикари-но ками перед уходом. — Тебе завтра одеяла в химчистку нести.
Я поморщилась и кивнула, начав развязывать оби, и вдруг вспомнила:
— Ой! Моя звёздочка! Я оставила её там, в чашечке!
Хикари-но ками, который уже практически успел задвинуть за собой сёдзи, просунул голову обратно в комнату и сказал:
— Не волнуйся, я занесу её, когда пойду спать.
— А ты что... возвращаешься?
— Ну конечно! Ты знаешь, сколько там ещё сакэ осталось? Мы, наверное, до утра сидеть будем.
"Бедные-бедные наши с господином Младшим Первосвященником цветочки! Ведь если Кадзэ-но ками напьётся..." — думала я в ужасе, натягивая одеяло на свою глупую, пьяную и очень несчастную голову...
...Мне снилось, что он идёт быстрыми шагами по какому-то лавовому полю, а я почти бегом следую за ним, и всё никак не могу догнать, хотя ясно и чётко вижу перед собой слегка ссутуленную спину — кажется, что вот, только протяни руку, и коснёшься торчащих под рубашкой лопаток, — и я тяну руки, но дотронуться до него так и не получается. Наверное, мы уже долго так идём, потому что я чувствую, что сил у меня почти не осталось, и я скоро отстану настолько, что уже никогда не смогу приблизиться даже на такое расстояние.
— Безмозглая идиотка! — доносится до меня его глухое ворчание. — Никчёмная дура! Ничего не замечаешь вокруг себя, ничего не хочешь видеть! Оба вы — тупые безмозглые идиоты, но ты хуже, потому что женщина, чёрт тебя дери! За каким лешим ты до сих пор таскаешься за мной, а?
Я чувствую, что вот-вот заплачу, но у меня не получается. "Ах да, благодетельный Мидзу-но ками же унёс мои слёзы!" — вспоминаю я.
— Подожди... Ну притормози хоть на секундочку! — кричу из последних сил, задыхаясь. — Я же живой человек! Мне, в конце концов, больно!
Только сейчас я замечаю, что на ногах у меня дзори на высоченной подошве, и некогда беленькие носочки-таби почти до самого верха пропитались кровью.
— Если больно, сиди дома, тебя никто не просил бежать за мной! — бросает он на ходу через плечо.
— Я бегу по собственному выбору, ками! — кричу я, что есть силы, чувствуя, что лёгкие вот-вот разорвутся.
— Дура!
— Да! Но и дура я тоже по собственному выбору!
Он резко останавливается и поворачивается ко мне, но тут внезапно я спотыкаюсь, падаю и лечу куда-то в пустоту, мимо него, словно меня засасывает в землю.
— Держись, цветочек мой, держись!
Он бросается ко мне и протягивает руку. Я пытаюсь было ухватиться, но пальцы только чуть-чуть скользят по коже, и его рука вдруг рассыпается на части розовыми лепестками. Они падают мне на лицо, я продолжаю лететь вниз, но вижу только его космические глаза, из которых крупными каплями сочится горечь.
— Если бы ты не была дурой, я никогда не полюбил бы тебя, — почти беззвучно шепчут его губы на прощание...
...Проснулась я далеко за полдень и тихонько лежала, наблюдая в приоткрытые сёдзи, как Младший Первосвященник колдует над чайником. Возле моей руки стояла вчерашняя чашечка для сакэ, в которой бледным светом сияла моя звёздочка, а вокруг лежало несколько удвядших розовых лепестков.
— Гуджи-сама, это Вы принесли сакуру, когда я спала? — спросила я потом, задумчиво отхлёбывая свежезаваренный ароматный чай.
— Нет, Саку-чан, я ничего не приносил. Хикари-но ками заходил потом, принёс твою звёздочку, но лепестки уже были здесь... Мы подумали, что это лепесточки твоей силы — ну, что ты как-то пыталась использовать магию перед сном...
— Не-ет, мои бы так долго не пролежали, развеялись бы моментально... Откуда же?..
— Сёдзи были слегка раздвинуты, когда я пришёл, и хотя это странно, конечно, но, может быть, их просто принесло ветром?
— ...принесло ветром... — снова задумчиво повторила я, бережно заворачивая лепестки в салфетку. Про сон, приснившийся мне в священную ночь Равноденствия, я никому рассказывать не стала...
— Ты не потеряла бумажку с графиком вывоза мусора?
— Нет, конечно. Она всё ещё висит на холодильнике.
— Смотри не потеряй, это важно! Пропустишь день — потом долго ждать придётся.
— Да знаю я, знаю. Не волнуйся. Не потеряю, не пропущу и ждать не придётся.
читать дальшеИ обругав про себя чёртову японскую систему утилизации бытовых отходов, так исправно работавшую даже в мире сновидений, я отправилась сортировать мусор, сверяясь с графиком. Вот, например, я живу одна, и любого вида мусора произвожу по минимуму, так мне не страшно и пропустить недельку-другую, а каково-то приходится семьям, с маленькими детьми, например? Вывоз использованных "памперсов" строго по графику один раз в неделю! А где, скажите, хранить их всю эту неделю?..
А в следующий раз:
— Ты не забываешь вынимать почту? Счета не трогай, я сам с ними разберусь, когда приеду, всё остальное можешь смело выбрасывать — это реклама.
— Хорошо, счета не трону, рекламу выброшу. Письма от поклонниц тоже выбрасывать?
— А что, разве что-то пришло? — в голосе Хикари-но ками появилась явная заинтересованность.
— Нет, — ответила я сокрушённо, — ни одного ещё не вытаскивала.
— Ну и зачем тогда спрашиваешь?
— На всякий случай. Мало ли что-то придёт, а я не знаю, что с этим делать?..
— Нет, ты письма ни в коем случае не выбрасывай — это же невежливо!
— Я пошутила, ками, не беспокойся. Конечно же, я ничего не выброшу. Если только что-то придёт...
"Ну почему сейчас?!.." — рычала я про себя, возвращаясь вечером из супермаркета, на ходу пытаясь вынуть из кармана надрывающийся мобильник и при этом не растерять покупки из очень экологичных, но ужасно непрактичных бумажных пакетов.
— Ты куда пропала? Я звоню-звоню домой, а трубку никто не берёт...
— Ходила за продуктами, — ответила я как можно беспечнее, с ловкостью мартышки поддерживая коленом уже почти выскользнувший из моих, как оказалось, не слишком цепких объятий пакет и пытаясь подбородком прижать телефон к плечу, чтобы освободить руку.
— О, это кстати! Завтра вечером я приеду, приготовишь что-нибудь на ужин?
— Хорошо, но только если действительно "что-нибудь", потому что — ты ведь знаешь, — я не очень-то умею, как ты любишь...
— Да ерунда какая, я всё съем! А что у тебя с голосом? Почему пыхтишь?
— Пакеты тяжёлые, рвутся! — уже почти простонала я, доковыляв всё-таки кое-как до ближайшей скамейки и плюхнувшись на неё с размаху вместе с этими злосчастными пакетами. Немного отдышавшись и сообразив, что Хикари-но ками всё ещё не отключился, я неожиданно спросила:
— Ты волновался что ли?
— Конечно, — как всегда невозмутимо отозвался он.
— Ну, прости. Когда в следующий раз куда-нибудь соберусь, оставлю запись на автоответчике.
— Слушай, Саку-чан... У тебя точно всё в порядке? - спросил ками чуть изменившимся голосом.
— Точно.
— Ты не скучаешь там... одна?
— Да нет, не особо, — ответила я, стараясь, чтобы голос звучал как можно беспечнее. — Сплю от души, читаю потихоньку твою мангу, балую себя десертами и смотрю сериалы.
И всё это, конечно же, была ложь, до последнего слова, но ему об этом знать совсем не обязательно.
— Ах, ну если так, то рад это слышать. Тогда до завтра?
— Да-да, до завтра! - ответила я бодро и отключила вызов.
До завтра, да...
Как же всё-таки здесь рано темнеет. И почему-то с наступлением сумерек, количество прохожих и автомобилей моментально сокращается в разы, хотя ещё совсем не поздно. Интересно, это характерно только для данного конкретного района или для всего Токио в целом? Или же это такая особенность отражённой реальности? Я сидела в одиночестве на скамейке, обнимая пакеты с покупками, под таким же, как и я, одиноким бледным фонарём, и мне казалось, что я будто бы затерялась во мраке где-то далеко-далеко, в самых дальних закоулках Вселенной, и уже никто никогда не придёт и не выведет меня обратно, и я так и просижу здесь всю жизнь, отрешённая, неподвижная, лишённая голоса, лишённая слёз, пока не погаснет фонарь...
Мобильник снова ожил, и я вздрогнула, прогоняя наваждение. Звонок был от Мидзу-но ками, и я, не успев удивиться, автоматически приняла его. И услышала в трубке всего два слова:
— Иди домой.
— Но как ты..?! — начала было я, но он не дослушал.
— Иди домой, — снова повторил ками и отключился.
Всё ещё не придя в себя до конца, я встала, перехватила поудобнее пакеты, и без лишних размышлений зашагала в сторону "Берлоги". Саку-чан послушная девочка, всегда беспрекословно исполняет то, что ей говорят. Да, иногда даже слишком послушная. А вот если бы я тогда взяла на себя труд хоть немного задуматься над тем, что делаю, то немало бы удивилась выбранному направлению...
***
Хикари-но ками приехал к ужину, как и обещал.
— Ой, что это там? — спросила я, приподнимаясь на цыпочки, чтобы удобнее было засунуть нос в большую картонную коробку у него в руках.
— Подожди-подожди, давай сперва куда-нибудь поставим...
Освобождая место на низком столике возле дивана, я быстренько сдвинула в сторону стопку журналов и разноцветных конвертов. Вопреки обещанию, я не стала выбрасывать ничего из почтового ящика, опасаясь по невнимательности принять за рекламу и случайно выкинуть что-нибудь важное. Ками пристроил коробку и осторожно вынул оттуда что-то, тщательно укутанное в несколько слоёв мягкого синтепонового утеплителя. Пока он бережно разворачивал упаковку, я нетерпеливо пританцовывала рядом, сгорая от любопытства. Когда-то он обмолвился, что хочет всерьёз заняться созданием уюта в "Берлоге" — переклеить, наконец, обои, поменять мебель, — и я подумала, что сегодня он решил сделать первый шаг и принёс какую-нибудь милую интерьерную безделушку, вроде статуэтки или вазы. И ведь почти угадала.
— О-о! Бонсай! — восхищённо прошептала я , когда из-под слоёв синтепона показались первые листики.
Хикари-но ками бросил на меня быстрый взгляд и загадочно улыбнулся. Я решительно поднырнула руками под его руки и начала осторожно помогать.
— Это сакура, — сообщил ками, продолжая улыбаться. — Не священная, поэтому сейчас не цветёт — не сезон. Но женщины в питомнике заверили, что весной на ней непременно будут цветочки, если правильно ухаживать.
— Ах, какая красавица! — проворковала я, легонько погладив пальцем крепенький ствол. Деревце было хоть и небольшое, но ухоженное и сильное, как румяный плотный ребёночек. На овальном керамическом горшке тёмно-коричневого цвета, почти незаметные с первого взгляда под слоем блестящей глазури, резвились в облаках два длинных дракона, нарисованные тонкими бледно-золотыми штрихами.
— Нравится? — обрадовался Хикари-но ками. — Я понимаю, что нашу храмовую сакуру эта тебе никогда не заменит, но всё равно... Ты доставишь мне огромное удовольствие, Саку-чан, если примешь её! Я долго думал, какая бы тебе понравилась больше всего, и в конце концов выбрал эту.
Я плотно обхватила пальцами горшочек и несколько секунд напряжённо прислушивалась к ощущениям, зажмурившись.
— Я чувствую, что эта малышка отнюдь не неженка: она крепкая и здоровенькая, и весной обязательно расцветёт. И хотя я никогда ещё не ухаживала за бонсаями и предполагаю, что дело это непростое, но постараюсь изо всех сил и с радостью буду заботиться о ней. Спасибо, ками!..
Голос предательски дрожал, выдавая вдруг охватившее меня волнение, когда пальцы почувствовали отголоски знакомых вибраций. Это крохотное деревце имело ту же энергетическую природу, и пусть на нём не было сейчас розовых цветов, пахло почти точно так же, как и сакура во дворе храма.
— Мне хотелось хоть чем-нибудь порадовать тебя сегодня, Саку-чан, — проговорил Хикари-но ками. — Странно, что ты забыла... Год назад тебе дали крылья...
— Ах, да... — пробормотала я, осторожно, как ребёнка, прижимая к себе маленькую сакуру. — Я действительно забыла...
— Ну, главное, что я не забыл, — улыбнулся ками, запихивая в коробку ошмётки утеплителя. — А, вот ещё — я же купил тебе специальный справочник! — сообщил он, доставая со дна коробки толстенький «фолиант». — Он, правда, на японском, и я догадываюсь, что самостоятельно ты его не осилишь, но ничего, почитаем потом как-нибудь вместе, да?
— Непременно! — оживилась я, впиваясь жадными глазами в книгу. Мне уже не терпелось поскорее полистать её, чтобы как можно быстрее пополнить свои более чем скудные познания о комнатных бонсаях.
Пока мы ужинали, маленькая сакура гордо красовалась на столе между нами. Хикари-но ками проявлял удивительную терпимость в отношении моей стряпни, во всяком случае, в глаза почти никогда не критиковал. То ли понимал, что с человека, воспитанного в совершенно другой культуре, сложно что-то требовать, то ли просто жалел. Сказать по правде, я не особо-то и старалась угодить ему, и готовила всегда то, что умела, время от времени импровизируя с некоторыми местными продуктами. Иногда, если ками оставался на ночь, завтрак он готовил сам, и это неизменно было маленьким пиршеством для желудка. Вот только посуды при этом он пачкал столько, сколько мне не удалось бы и за неделю. Сейчас, меланхолично ковыряясь палочками у себя в миске и наблюдая краем глаза за тем, как ест Хикари-но ками, я всё никак не могла набраться решимости спросить у него, как поживает Кадзэ-но ками. С тех пор как я уехала, мы не виделись, он ни разу не позвонил, и в те дни, когда я приезжала в храм, его там не бывало с самого утра и до позднего вечера. При мне никто не заводил разговоров о нём — видимо, щадили мои чувства, — а расспрашивать специально я почему-то всегда стеснялась. Может быть, это и к лучшему. Разве не для того я хотела сбежать из храма, чтобы избежать нечаянных встреч с Повелителем Ветров? Но если бы это принесло хоть какое-нибудь облегчение... День за днём, совершая одни и те же действия, произнося одни и те же слова, я увязала всё сильнее и сильнее в собственном горе, пряча его глубоко в себя и тщательно оберегая от посторонних глаз. Мне казалось, что в этом я хорошо преуспела. Пожалуй, только Мидзу-но ками мог бы понять, что творилось в те дни с моим сердцем.
— Почему ты так плохо ешь? — спросил Хикари-но ками, чуть-чуть наклоняясь влево — видимо, веточки сакуры заслоняли моё лицо.
Я вздохнула:
— Да вот, что-то в последнее время так получается... Должно быть, я просто быстро наедаюсь...
Ками задумчиво хмыкнул в ответ. Я встала и принялась неторопливо убирать со стола.
— Можно я спрошу у тебя... кое-что? — решилась я наконец, когда мы перебрались в гостиную и уютно устроились на разных концах дивана, укрыв ноги одним пледом. Сентябрьская жара спала, погода испортилась: весь сегодняшний день моросил дождь и с залива дул резкий пронизывающий ветер, из-за чего в тонкостенной квартирке сразу же стало холодно и неуютно.
— Спрашивай, — отозвался Хикари-но ками, не отрывая сощуренных глаз от разложенных на коленях квитанций, пришедших в его отсутствие.
— У моего ка... у Кадзэ-но ками... всё хорошо? — выдавила я с трудом, давясь каждым словом.
— Да, насколько я могу судить...
Спрашивать что-то ещё я не посмела. Выудила из-за диванной подушки пульт от стереосистемы, набрала программу установленного плей-листа... Негромкие мягкие аккорды "Across The Universe" постепенно растворяли повисшее напряжение. Хикари-но ками небрежно шлёпнул квитанции на столик, заулыбался и сладко потянулся всем телом, стараясь захапать на свою сторону побольше пледа. Я издала возмущённый возглас и принялась отстаивать свой кусок шерстяного тепла. Некоторое время мы смеялись и возились, перетягивая плед, но в конце концов сошлись на ничьей. Ками откинулся назад, в медово-жёлтом приглушённом электрическом свете его узкие внимательные глаза вдруг утратили отблески звёздного сияния и стали обычными, человеческими.
— С кем ещё я мог бы вот так спокойно послушать "Битлз" сегодня вечером, а, тэнши? — спросил он вдруг тихо, без тени улыбки.
Я отчего-то смутилась и не нашла, что ответить, поэтому просто промолчала.
— У меня нет такой развитой способности чувствовать, как у вас с Мидзу-но ками, да она здесь и не нужна, достаточно просто посмотреть на тебя... Не надо больше убеждать меня, что у тебя всё в порядке, ладно? — продолжал ками так же тихо, не сводя с меня глаз. — Ведь ты же не ешь, почти не спишь, и уж точно не смотришь сериалы.
— Прости, — ответила я, смутившись ещё сильнее от того, что моя маленькая ложь разоблачена. — Я знала, что ты по доброте душевной начнёшь беспокоиться, и не хотела тебя расстраивать.
— Ты сильно скучаешь здесь? Может быть, стоит вернуться в храм? Там ты, по крайней мере, не будешь одна.
— Если я вернусь, ничего ведь не изменится, верно?
— Может и так. А может и нет. Это зависит от того, для чего ты уехала. Для того ли, чтобы захлопнуться в себе до конца жизни и смаковать свои страдания, или для того, чтобы сражаться с собой до конца.
— Я сражаюсь, ками. Но пока проигрываю на всех фронтах.
— Ты опять забыла, Саку-чан, что между двумя крайностями всегда пролегает Третий путь... Не нужно изводить себя в бесплодных битвах. Разве оба твоих ками никогда не говорили, что большое сердце — это непреодолимый недостаток твоей сущности, а значит, и победить его невозможно? Просто проиграй себе.
Я вздохнула:
— Благодарю за совет, ками. Я попробую поискать для себя возможность Третьего пути...
— Подумай хорошенько. Возможно, что Третий путь ничего хорошего тебе и не принесёт. Я ещё слабоват в роли духовного наставника, поэтому не воспринимай это как совет...
Сытный ужин, тёплый плед, приглушённый свет и космический голос Леннона, тихо льющийся из динамиков стереосистемы, убаюкали Хикари-но ками: он уже давно дремал, свернувшись калачиком на своём конце дивана, обнимая подушку. Я тоже постаралась поудобнее угнездиться на своём конце, и задумчиво слушала музыку, уткнувшись подбородком в сложенные на подлокотнике руки. Маленькая сакура стола сейчас на журнальном столике в ярком пятне света от настольной лампы, и, казалось, впитывала каждым листиком это тёплое электрическое "солнце" и плавно струящиеся аккорды "Битлз". Мне хорошо было видно её со своего места. Я думала о том, будут ли её лепесточки весной такими же розовыми, как лепестки священной сакуры... Однажды, давным-давно уже, Мидзу-но ками ненароком обмолвился, что хорошо знает, каково приходится его "сосудам силы", потому что поддерживать вечное цветение — это очень тяжело... Ой!.. "Вечное цветение"?.. Ну конечно же!
Я резко соскочила с дивана, запутавшись в пледе и стягивая его за собой на пол. Хикари-но ками моментально проснулся и сел, отбросив подушку.
— Что случилось? — спросил он с явным беспокойством.
Я услышала, но не ответила, стоя на коленях перед журнальным столиком и сосредоточенно растирала ладони, подготавливая их к работе.
— Эй, Саку-чан, да что с тобой?
Почувствовав, как пробуждённая сила заструилась во мне, устремляясь к кончикам пальцев, я осторожно поднесла руки к маленькой зелёной кроне, и только тогда повернула голову к взволнованно сопевшему в ожидании ответа ками.
— Эта сакура будет цвести! — пообещала я, всем своим существом ощущая радость собственной улыбки в тот момент. — Кажется, я поняла, как добиться вечного цветения, ками!
— Думаешь, одной твоей силы тут хватит? — спросил он с сомнением, как бы невзначай кладя руки мне на плечи. Моментально возникшее во всём теле покалывание недвусмысленно говорило о том, что звёздный свет Хикари-но ками свободно проходил сквозь меня, вливаясь через мои пальцы в деревце... Но как-то неправильно расходовать божественную силу на такие пустяки. Я осторожно пошевелила плечами, пытаясь стряхнуть его руки:
— Всё в порядке, ками! Уверена, что и сама справлюсь.
Но он в ответ только усмехнулся:
— Эй, мне, между прочим, тоже хочется поскорее увидеть, как эта малышка расцветёт! Что плохого в том, если я немного помогу?
...Спустя несколько дней маленькая сакура сбросила листья. А спустя ещё примерно недели две Хикари-но ками привёз бутылку вина, и мы хорошенько отпраздновали рождение пяти кругленьких тёмно-розовых бутонов. Ежедневная подпитка деревца магической силой порядком выматывала, но зато ко мне вернулся хороший аппетит и сон вновь стал относительно спокойным...
***
Момотаро-сан появилась в моей жизни как раз в те дни, когда маленькая сакура сбросила листочки, и я по незнанию ударилась в панику, решив, что своими магическими экспериментами погубила-таки несчастное деревце. Хикари-но ками, в силу своей божественной "специализации" на Абсолютном Равновесии тоже мало что понимавший в сфере Созидания, как-то не слишком уверенно выразил надежду, что всё обойдётся, когда я позвонила ему и с горестными стенаниями пожаловалась на судьбу, одарившую меня кривыми руками и безмозглой головой.
— В крайнем случае, если мы не сможем спасти эту, я привезу тебе другую, — попытался он меня утешить, но я, как капризный ребёнок, твердила, что уже привязалась именно к этой, и другой мне не надо.
— Слушай, Саку-чан, я тут недавно подумал... — вдруг прервал мои сетования Хикари-но ками, — а как ты относишься к кошкам?
— К кошкам? — переспросила я, слегка опешив от резкой смены темы. — Вообще-то хорошо... Да нет, даже очень хорошо! Я люблю кошек.
— Отрадно это слышать, потому что я как раз хотел попросить тебя... В общем, раз уж ты живёшь у меня, не могла бы ты заодно присмотреть за одной... ммм... хвостатой особой?
— За какой осо... за кошкой что ли?
— Угу. За кошкой.
— В принципе, могла бы. Конечно.
— Хорошо, — обрадовался ками. — Наконец-то моя кошечка вернётся домой!
— Твоя?! У тебя есть кошка? — закричала я в трубку, не в силах справиться с изумлением.
— Не ори, пожалуйста, — мягко попросил ками. — Да, у меня есть кошка. А что тебя так удивило?
— Прости, я нечаянно... Никогда даже не слышала о том, что у тебя есть животное... или, может быть, даже животные?..
— Нет-нет, не волнуйся, других животных у меня нет.
— ...в общем, поэтому и удивилась, — закончила я.
— Понятно, что ты не слышала. В последний год у меня было не слишком много свободного времени, приходилось постоянно курсировать между "Берлогой", храмом и ещё парой-тройкой мест, поэтому кошка жила у моих племянниц...
— У тебя есть племянницы?! — снова взвыла я в трубку, начисто забыв, что минуту назад пообещала больше не орать.
Хикари-но ками рассмеялся:
— А ты думаешь, я чем-то хуже других, ха-ха? Конечно, у меня есть племянницы, почему бы им, собственно, и не быть? И у них весь последний год жила моя кошка. Знаю, что о ней там хорошо заботились, но... я страшно скучаю, когда её нет рядом. И как я уже сказал, раз теперь ты живёшь у меня, значит, будет кому присмотреть за Момо. Я познакомлю вас... — ками сделал паузу, словно прикидывая что-то в уме, — завтра! Да, пожалуй, завтра я как раз успею съездить за ней.
И на следующий день хвостатая особа полностью перешла под мою опеку. Я как раз собиралась понежиться в джакузи и даже уже почти разделась, когда запиликал домофон. Хикари-но ками всегда пользовался своими ключами, поэтому я решила было поначалу не открывать — ведь я никого не ждала, — но домофон пищал и пищал не переставая, и от этого звука у меня начало сводить зубы.
— Прости, Саку-чан, не могла бы ты открыть мне дверь? — как-то странно простонал Хикари-но ками, когда я щёлкнула кнопкой переговорного устройства. — У меня руки заняты.
— Представляешь, я только чуть-чуть приоткрыл переноску, потому что мне показалось, что в машине слишком жарко... — жаловался он, спустя несколько минут, задрав футболку и с тоской рассматривая шесть длинных глубоких царапин у себя на груди. — Чёрт знает, как она вообще умудрилась протиснуться в такую крохотную щёлочку!
— Подожди, сейчас чем-нибудь обработаю, — предложила я, на ходу вспоминая, где тут видела аптечку.
— Да не нужно, — поморщился ками, быстро опуская футболку. — И ведь всю дорогу она просидела спокойно на заднем сидении, а когда мы приехали, и я попытался вытащить её из машины... Хорошо, что без глаз не остался!
Он усмехнулся и покосился на виновницу своих страданий. Та, как ни в чём не бывало, намывала мордочку лапкой, устроившись на его брошенной на диване куртке.
— Но ты не переживай, Саку-чан, Момо совсем не агрессивная, — быстро заверил меня Хикари-но ками. — Она, наверное, просто испугалась. И вдобавок сердится на меня за то, что долго не навещал её.
— Момо, да? — переспросила я, осторожно приближаясь, чтобы получше разглядеть свою будущую подопечную. Изящная кошечка — отметила я про себя, — с короткой плюшевой шёрсткой розовато-рыжего цвета, без каких-либо пятнышек или полосочек, и с поразительными глазами цвета расплавленного золота. Настоящая красавица.
— Момотаро, — уточнил ками.
— А, так она... всё-таки котик?
Из-за отсутствия в японском грамматического рода у существительных подобные уточнения приходилось делать регулярно. Всё это время мне казалось, что мы говорим о кошке женского пола, но при этом я хорошо помнила, что Момотаро звали волшебного мальчика из сказки, родившегося из персика...
— Нет, ну что ты! Это кошка. Девочка.
— А имя?.. Разве не?..
— А-а, я понял, — снова рассмеялся ками. — Ну да, Момотаро в сказке был мальчиком, но это всё-таки девочка, и зовут её так в честь одной гейши. Кстати, она была весьма популярной в конце позапрошлого века. Я выбрал это имя, потому что у них мордочки очень похожи... то есть, я хочу сказать... в общем, покажу тебе потом её фотографию в Интернете, сама всё увидишь.
— Ладно, — кивнула я.
Кошка перестала умываться и презрительно уставилась на меня большими золотистыми глазами. В этом взгляде так явственно прочитывались все её мысли, что я невольно отпрянула.
— Ой, она смотрит совсем как Кадзэ-но ками! — выдохнула я, медленно опускаясь на пол возле дивана.
— Она ещё не поняла, кто ты, — отозвался Хикари-но ками.
Кошка продолжала пристально смотреть на меня, выставив вперёд лапку с наполовину выпущенными когтями, наглядно демонстрируя, как она поступит, в случае неожиданной атаки с моей стороны. "А девушка-то с характером!" — подумала я, и осторожно возобновила попытку приблизиться.
— Здравствуйте, Момотаро-сан, — вежливо поприветствовала я гордое создание. — Очень рада познакомиться с Вами.
Кошка всё ещё смотрела недоверчиво, но однако же, видя, что я не собираюсь нападать, спрятала когти.
Хикари-но ками опустился на пол рядом со мной:
— Момо-чан, эта тэнши теперь живёт с нами и будет заботиться о тебе в моё отсутствие. Я знаю — она добрая, ей вполне можно доверять. Было бы хорошо, чтобы ты тоже приглядывала за ней, потому что сейчас у неё не самое лучшее время. Могу я рассчитывать на то, что вы найдёте общий язык?
Момотаро переводила взгляд с него на меня и обратно, и, казалось, размышляла. И хотя она даже не поменяла позы, я видела, как стремительно оттаивали её глаза.
— Не волнуйся, ками, — прошептала я, не поворачивая головы, — чувствую, что мы не просто найдём общий язык с госпожой Момотаро. Мы непременно подружимся.
И мы в самом деле подружились, и даже быстрее, чем я ожидала. Момо как-то сразу приняла меня как равную, и действительно оказалась совсем не такой заносчивой злюкой, какой хотела казаться поначалу. Она не любила, когда её тискали, но сама охотно шла на руки и ложилась на колени, доверчиво прижимаясь ко мне тёплым мягким бочком. Мы спали вместе, ели вместе, вместе пытались смотреть ужасное японское телевидение и с трудом разбирать отдельные предложения в справочнике по уходу за бонсаями. Когда я уезжала утром в храм, Момо садилась возле вешалки, провожая, а когда я возвращалась вечером, то она неизменно встречала меня на том же самом месте.
— Что ты сделала с моей кошечкой, Саку-чан? — шутливо спрашивал время от времени заезжавший к нам Хикари-но ками. — Она явно любит тебя больше, чем меня! Смотри, я ревновать начну!
На самом деле маленькая госпожа Момотаро вряд ли могла бы полюбить кого-нибудь больше, чем его. Я поняла это однажды, когда тихонько гладила её перед сном, рассказывая что-то о Кадзэ-но ками. В сумраке золотые глаза блеснули совсем не по-кошачьи, маленькая головка с острыми ушками нырнула под моей рукой и ткнулась в грудь. Момо-чан хорошо знала, что чувствует покинутая женщина. Так чувствует себя кошка, которую любимый хозяин отдаёт в хорошие, но совершенно чужие руки...
***
— И даже не пытайся выдумать какой-нибудь благовидный предлог, чтобы отвертеться, — строго предупредил Старший Первосвященник, при этом так зыркнув в мою сторону, что я чуть не проглотила кисточку, кончик которой грызла по дурацкой привычке, неистребимой ещё со школы.
Честно говоря, именно это я и собиралась сделать, как только услышала, что официальной церемонии в этом году не будет.
— Осеннее Равноденствие — важный сезонный праздник, тэнши, и чёрта с два ты у меня его пропустишь! — гремел Первосвященник, грозно размахивая у меня над головой свёрнутой в рулончик тетрадкой, в которую обычно заносил какие-то коротенькие расчёты — то ли бухгалтерские выкладки, то ли сметы затрат на предстоящие торжества.
Я постаралась как можно горестнее вздохнуть и состроить скорбные глазки.
— Гуджи-сама, но ведь церемонии всё равно не будет, значит и моя помощь Вам не нужна... Уж от банкета-то освободите, а?
— Ещё чего! Думаешь, ты здесь только для работы нужна? А просто повеселиться со всеми, тем более, что такая возможность крайне редко выдаётся? Не дури, Саку-чан. Я уже говорил, кажется, куда тебе надо засунуть свои бабские глупости?
— Говорили, — пробормотала я, потупившись.
— Вот и не дури, — повторил Первосвященник.
Ему, конечно, хорошо говорить. А мне придётся сидеть всю ночь бок о бок с Кадзэ-но ками, и делать вид, что всё хорошо...
Да, Осеннее Равноденствие — важный сезонный праздник. Обычно к этому времени приурочивают посвящения, да я и сама принимала своё ровно год назад именно в ночь Равноденствия, поэтому и для меня этот праздник особенный. Но в нынешнем году выдалось редкое затишье — у Мидзу-но ками было очень мало новеньких, и никто из них ещё не закончил обучение, поэтому-то и никаких официальных мероприятий не намечалось, и все три ками единогласно сошлись на том, что праздничную церемонию вполне можно заменить тихим домашним банкетом. Первосвященники едва ли не запрыгали от радости, когда узнали, что посторонних в эти дни в храме не будет, а значит, можно смело задвинуть на выматывающую и силы и нервы подготовку, и только я не считала это стечение обстоятельств удачным. Конечно, в случае, если бы состоялась официальная церемония, мне всё равно пришлось бы столкнуться лицом к лицу с Кадзэ-но ками, но к подобной ситуации я успела уже мысленно подготовиться — работа есть работа, как сказал тогда господин Старший Первосвященник. Но пить сакэ в саду и вести непринуждённую беседу... смогу ли? Глядя на то, с какой генеральской решимостью Первосвященник размахивал надо мной тетрадкой, я подумала, что по всей видимости отвертеться всё-таки не получится...
— Подарок? Мне?! — переспросила я, недоуменно разглядывая внушительную кучу коробок и пакетов, посреди которой сидел радостно улыбавшийся Мидзу-но ками.
— Ну да, тебе! — промурлыкал ками. — У кого-то же всё-таки сегодня День рождения...
— Нет-нет, ками, у меня уже был! Летом, — поспешила я исправить промах сияющего божества.
Он насупился и покачал головой с лёгкой укоризной, словно сетуя на мою несообразительность.
— Сегодня день, когда моя девочка стала тэнши, — пояснил он.
Мне вдруг стало ужасно неловко.
— Но после всего того, что я натворила, мне кажется, уж подарков-то я точно не заслуживаю… — пробормотала я, краснея.
— Заслуживаешь, конечно! — заверил меня Мидзу-но ками, выдёргивая с самого низа большую плоскую коробку, от чего вся куча, естественно, тут же развались. — Я вообще люблю дарить подарки своим девочкам... И не своим тоже! — быстро добавил он, заметив, что я уже открыла рот, чтобы возражать. — Ками, знаешь ли, провалами в памяти не страдают, поэтому давай не будем в сотый раз повторять то, что мы оба хорошо знаем, ладно?
И не дожидаясь ответа, он склонился над коробкой и принялся нетерпеливо разрывать пальцами нарядную бумажную обёртку.
— Так, посмотрим-посмотрим, не перепутал ли я коробочки, — бормотал он, снимая крышку. — А! Смотри-ка, не перепутал! Цвет серебристо-голубой, хорошо оттенит глаза, журавлики и цветы павлонии по подолу — всё, как я и хотел для тебя, моя дорогая. И хотя цвет и узор не соответствуют времени года... но знаешь, я ужасно не люблю осеннего увядания!..
Я благодарила и благодарила без остановки, а ками кивал головой и довольно улыбался.
— Надеюсь, что сегодня вечером я смогу увидеть, как это кимоно будет сиять на тебе, девочка.
— Непременно, ками!.. Если только найдётся кто-нибудь добрый, кто поможет мне завязать оби...
— А я как раз сегодня очень добрый, Саку-чан, — промурлыкал Мидзу-но ками, закатывая глаза и любовно поглаживая себя по коленке, словно бы сам млел от собственной доброты. — Но мне, к несчастью, некогда — посмотри только, сколько тут ещё подарков! Да и потом... развязывал-то я пояса часто, а вот завязывать... Не уверен, что хорошо получится...
При этом он улыбался такой чистой и радостной улыбкой, что никто бы и не заподозрил, для чего он развязывал пояса. Нет, ну просто само воплощение божественной невинности!
Я призадумалась было, к кому обратиться за помощью. Дело вроде бы не такое трудное, но без определённых навыков тут не справиться, значит нужен кто-то, кто хотя бы в теории имеет представление о том, как завязывается оби на женском кимоно.
Мидзу-но ками внимательно следил за выражением моего лица, не переставая улыбаться. Потом сосредоточенно порылся в складках своих многочисленных накидок и извлёк на свет самый тривиальный потрёпанный блокнот. Быстро перелистав странички, испещрённые разными интересными рисуночками и довольно-таки корявыми иероглифами, он ткнул своим красивым тонким пальцем в группу каракулей.
— Вот! Госпожа Накамура, приятнейшая женщина, мой давний-давний дорогой друг... хотя вообще-то "сосуд любви", — поправился ками, рассмеявшись. — Во-первых, я точно знаю, что у неё нет предрассудков касательно отречений, а во-вторых, она живёт тут неподалёку — если идти напрямик через лесок, то минут за тридцать-сорок спокойно дойдёшь. Сейчас я позвоню и обо всём договорюсь...
И из складок цветных шёлковых накидок уже выныривала божественно красивая рука, на ходу раскрывая отточенным жестом мобильник-слайдер...
...Госпожа Накамура действительно оказалась милейшей женщиной, и это впечатление не смогла испортить даже парочка её малолетних крикливых и до ужаса приставучих внуков, так и норовивших потрогать ручонками интересную тётю европейской внешности. Бабушка периодически извинялась за их недостойное, по её же собственным словам, поведение, однако даже и не пыталась приструнить наглеющую на глазах малышню. Но зато я была одета и причёсана действительно быстро и красиво, и в добавок ещё получила кучу ценных советов, как следует носить национальную японскую одежду: как ходить, садиться, вставать, чтобы не помять подол, не запачкать таби и не навернуться где-нибудь ненароком в дзори. Из всех прилагающихся к моему новому роскошному кимоно аксессуаров, именно обувь вызывала у меня больше всего опасений — высота "платформы" была гораздо большей той, которую я носила со своим облачением "ученицы додзё". И даже та, минимальная высота, доставляла мне много проблем, если приходилось совершать маршрут длиннее, чем тот, что вёл напрямую из спальни Кадзэ-но ками до церемониального зала. Сейчас же мне вообще предстояло топать минут сорок по тёмным зарослям на высоченных негнущихся подошвах, державшихся на ногах на двух тоненьких ремешках, и вдобавок не слишком приятно хлопающих по пяткам, и я уже заранее была уверенна, что непременно переломаю где-нибудь ноги. Но, хвала богам, со мной был пакет с повседневной одеждой, в которой я пришла к госпоже Накамура, а в нём — любезные сердцу разношенные кроссовки!
Распрощавшись в бесконечных благодарностях и поклонах с "давним-давним дорогим другом", а по совместительству и "сосудом любви", Мидзу-но ками, я , чтобы не ранить ненароком эстетические и патриотические чувства доброй женщины, доковыляла до лесочка и только там переобулась. Если бы какой-нибудь несчастный попался мне тогда навстречу на дороге, он заработал бы икоту от смеха, и то в лучшем случае. Шутка ли — повстречаться с одиноко бредущей в сумраке светловолосой европейкой с пышными формами в изысканнейшем кимоно и... кроссовках! Более нелепой картины трудно даже представить. Но на моё счастье, короткой дорогой до храма местные пользовались нечасто, и уж никак не в канун ночи Осеннего Равноденствия...
Хотя я уже чувствовала, что опаздываю, идти быстрее никак не получалось. И не только из-за того, что кимоно — не самая удобная одежда для пеших прогулок. Я ни на минуту не забывала, что мне вот-вот предстоит встретиться лицом к лицу с Повелителем Ветров, с которым мы не виделись с самого моего переезда в Токио. Причина, по которой мы расстались, всё ещё оставалась неразрешённой загадкой, и в последнее время это стало изводить меня едва ли не больше, чем сам факт разрыва: если я не вижу, где оступилась, значит не застрахована от повторения ошибки и, как следствие, ещё большей неприязни со стороны Кадзэ-но ками... Да, я готова была признать, что зациклилась на этом, но мысль о вероятном презрении, на которое я могу жестоко напороться, заглянув в его глаза, причиняла почти физические страдания. И я неосознанно оттягивала момент нашей встречи насколько возможно...
Благодарение богам, я догадалась снять кроссовки возле чайного домика, и оставила там же пакет с одеждой. У особы, глянувшей на меня из зеркальца, был бледный и унылый, совсем не праздничный, вид. Надо было послушаться госпожу Накамура и использовать побольше косметики, но я не люблю яркий макияж, даже по особенным случаям... Вот ещё и руки подрагивают, как у неврастенички. Какой там, к чертям, праздник в таком-то виде? Я всё ещё подумывала, не сбежать ли мне. Пусть это невежливо, путь даже чудовищно невежливо, и мне непременно влетит и от Первосвященников, и от ками...
— Дура и трусиха! — прошептала я зло своему отражению. — Не удивительно, что такая безмозглая дурында в конце концов осталась одна! Даже Мидзу-но ками больше не зовёт вернуться.
И ожесточённо заткнув зеркальце за оби, я решительно двинулась к условленному месту проведения банкета, огибая пруд...
***
В утонувшем во тьме саду позади храма было как-то неестественно тихо и по-осеннему печально. Ещё несколько часов назад меня беспокоило, что в тонком кимоно я замёрзну после захода солнца, но натуральный шёлк прекрасно сохранял тепло, и я не чувствовала холода даже в порывах ветра, пахнущего желудями и прелой листвой. Я шла уверенно, но не торопясь, мелкими шажочками, аккуратно переставляя ноги, обутые в такие неудобные дзори. Ну ладно, зато я стала чуть выше ростом... Вечер стоял ясный, и хотя луна ещё не взошла, звёзды светили ярко, и на полянках было достаточно светло. Идти по тропинке между деревьями было бы, конечно, значительно удобнее, но я, чувствуя, что опаздываю, решила сократить путь и зашагала напрямик по мягкой траве.
Ками стоял на одной из полянок и, запрокинув голову, смотрел на звёзды, ярко сиявшие над ним густыми мазками непознаваемых космических тайн. Ветер играл внизу складками хакама, хаори с гербами было небрежно наброшено на плечи, а на светлых рукавах кимоно смутно поблёскивал какой-то узор — в темноте не было видно, но я почему-то подумала, что это журавли, вышитые золотом. А ещё я успела подумать, прежде чем он заметил меня, что эта одежда странным образом очень хорошо знакома мне, словно бы я не раз видела её раньше, хотя могла бы поклясться, что ничего подобного Хикари-но ками никогда при мне не носил. Я шла к нему, постепенно замедляя шаги в охватившем меня каком-то благоговейном трепете, пока, наконец, не поймала себя на мысли, что невольно уже почти крадусь. Ками повернул ко мне голову, улыбнулся и сказал своим спокойным негромким голосом:
— Опаздываешь, тэнши.
— В дзори ходить неудобно, — попыталась я оправдаться.
Несмотря на то, что мой благоговейный трепет до сих пор не развеялся и я продолжала смотреть на бессмертного ками как зачарованный кролик, каким-то краешком сознания я улавливала в нём ещё не до конца растворившуюся сущность тэнши, и только поэтому не падала ниц и разговаривала с ним, как более или менее равная. Меня посещали похожие чувства, когда я видела Мидзу-но ками, стоящего в струях дождя, и Кадзэ-но ками, расправившего крылья в полёте, но их величие было таким мощным, что меня буквально парализовывало и язык прирастал к нёбу. Сейчас Хикари-но ками, купающийся в звёздном свете, тоже был на пике своей божественной мощи, но его могущество не успело окончательно окрепнуть — слишком недолго ещё он был в статусе ками.
— Старший Первосвященник уже, наверное, решил, что ты дала дёру в Токио, — усмехнулся ками.
— А почему ты не с ними? — спросила я тихо, делая ещё несколько неуверенных шагов в его сторону.
— Тебя вышел встречать, — отозвался ками и на этот раз ни тени улыбки не мелькнуло у него на лице.
— Спасибо, — поблагодарила я, чувствуя, как противно защипало в горле.
Он снова запрокинул голову и посмотрел на звёзды.
— Хочешь звёздочку с неба, Саку-чан? — неожиданно спросил он.
Я улыбнулась:
— Детский вопрос, ками. Во-первых, звёзды очень-очень далеко, а во-вторых, это огромные раскалённые шары...
Он не дослушал:
— Много ты знаешь о звёздах! Дай-ка мне руку.
Я послушно протянула вперёд правую руку. Хикари-но ками едва заметно прищурился, взял её двумя своими, перевернул ладошкой вверх и быстро убрал руки. Что-то холодное, круглое и светящееся осталось лежать на моей раскрытой ладони. Я поднесла руку ближе к глазам, чтобы получше рассмотреть таинственный предмет, и ахнула:
— Неужели?... — спросила я, задыхаясь от волнения.
Он улыбнулся и кивнул.
Обжигающе-холодный, призрачно-сияющий, серебристо-белый матовый шарик, размером чуть поменьше шарика для пинг-понга, действительно был похож на звезду с неба. Не на гигантский раскалённый шар. На маленькую звёздочку, о которой я тайно мечтала, будучи ребёнком.
— Нравится? — спросил Хикари-но ками, поправляя на плечах хаори.
— О-о-очень! — простонала я.
— С Днём рождения, тэнши.
Я не выдержала и низко поклонилась ему:
— От всего сердца благодарю, Хоши-но Хикари-но ками-сама!
Он расхохотался:
— Ну зачем же так официально, а? Простого "спасибо" было бы более чем достаточно.
— Ты же не знал... хотя... ой, только не говори, что знал! Ведь я с самого детства мечтала о звёздочке! Мне хотелось, чтобы она жила у меня под подушкой, и я бы с ней играла по ночам в стране снов, и... Ой, ну это всё детские глупости, конечно!...
— Я не знал, честно. Просто подумал, что звёздочка могла бы тебе понравится.
Я слегка покатала шарик на ладони и заметила, что он оставляет яркий светящийся след.
— Что это, ками? — спросила я, легонько потерев след пальцем.
— Звёздная пыль. Она красивая, но в нашей атмосфере нестойкая, — быстро тает.
И действительно, след от шарика бледнел прямо на глазах.
— А как ухаживать за звёздочками? Как использовать? Где хранить? — во мне вновь проснулся любознательный бесёнок и так и сыпал теперь вопросами.
— Звёздочки особого ухода не требуют, Саку-чан. Носи с собой, если хочешь, или положи её где-нибудь дома. Она может подарить вдохновение или красивые сны, но это не обязательно будет так. В общем-то звёзды — довольно бесполезные игрушки.
Я перекатывала свою звёздочку с ладони на ладонь, чувствуя, как горит кожа от её ледяного дыхания. Но чем дольше она была у меня в руках, тем теплее становилась.
— Ну что, пойдём к остальным? — спросил Хикари-но ками.
— Да, конечно, — ответила я.
Карманов в кимоно, разумеется, предусмотрено не было, а носить что-либо в рукавах я не привыкла. Но ничего, у меня есть тайничок понадёжнее, — подумала я, скользнув рукой за пазуху и поудобнее размещая уже только лишь слегка прохладную звёздочку в бюстгальтере.
Хикари-но ками вновь улыбнулся мне и пошёл вперёд, не оглядываясь. Я заковыляла сзади, стараясь не спотыкаться, чувствуя, как звёздочка приятно холодит грудь, и изо всех сил вонзив ногти в ладони, всё ещё сияющие стремительно гаснущим серебристо-белым светом звёздной пыли...
***
Если бы Хикари-но ками так любезно не притормозил, я бы наверняка шлёпнулась, но судьба была ко мне явно благосклонна, и я успела в последний момент вцепиться в широкое спасительное плечо. "Осторожнее, эй!" — воскликнул он, быстро подхватывая меня под локоть. Мидзу-но ками ахнул, Первосвященники дружно хихикнули, Кадзэ-но ками скользнул по мне равнодушным взглядом и вернулся к прерванному возлиянию. Та-ак, очень хорошо! Все решили, что я просто споткнулась. Никто не понял, что у меня подогнулись колени, когда я увидела Повелителя Ветров спустя такое долгое время... и защемило сердце, когда, приглядевшись, заметила, что у него больше не было длинных волнистых прядей — вместо них торчали во все стороны странного вида остриженные рыже-пегие "пёрышки". Кровь бешено застучала в висках, заглушая все прочие звуки, а тем временем заботливый Хикари-но ками уже помогал мне усесться между Первосвященниками на специально приготовленный для меня дзабутон. Само собой, что про уроки госпожи Накамура по правильному подворачиванию подола я даже и не вспомнила, но руки, странное дело, сделали всё сами, как будто я с рождения не носила ничего кроме кимоно. Братья почти хором отчитали меня за опоздание (при этом я бесконечно извинялась и кланялась, как китайский болванчик), Мидзу-но ками долго пел цветистые дифирамбы в адрес добрейшей и искуснейшей госпожи Накамура, превратившей меня ("маленького серого воробушка") в такую изысканную даму ("цветущую яркую розу"). На этом вводная часть была закончена, и началась собственно праздничная.
По форме и содержанию закрытые банкеты в нашем храме мало чем отличаются от обычных дружеских пьянок, и к этому я была уже заранее готова. Основная цель мероприятия сводилась к тому, чтобы хорошо посидеть в компании близких людей, поэтому все старались веселиться, как могли. Мидзу-но ками развлекал нас длинными забавными притчами из личного опыта, которые, как я полагаю, все уже, кроме меня, слышали раз по двадцать, но всё равно смеялись, как и над шутками Старшего Первосвященника, многие из которых вообще были за пределами моего понимания. Даже вечно молчавший Хикари-но ками, разрумянившийся от выпитого сакэ, оживился, болтал и хохотал вместе со всеми. И только Кадзэ-но ками продолжал сосредоточенно есть, и ещё более сосредоточенно пить, не принимая участия в беседе, даже, казалось, не слушая, и лишь изредка подталкивал локтем сидящего слева Младшего Первосвященника, чтобы тот поставил поближе к нему очередное блюдце с закуской. Несмотря на достаточно хрупкое телосложение, аппетит у него всегда был завидный. Я искоса наблюдала за ним, не поворачивая головы и отчаянно стараясь, чтобы никто этого не заметил, и в конце концов от напряжения в скошенный глазах у меня начала кружиться голова. Есть мне совсем не хотелось, пить тем более, но я машинально что-то глотала, даже не запоминая, кто и что мне наливал. Мидзу-но ками сидел прямо напротив, и несколько раз за вечер, случайно поднимая глаза, я ловила его ободряющую светлую улыбку, но даже она, всегда безотказно действовавшая на меня в любой ситуации, сейчас облегчения не приносила.
Как-то незаметно для меня, целиком поглощённой наблюдениями за трапезничающим Повелителем Ветром, Хикари-но ками вдруг переместился на место Старшего Первосвященника и оказался рядом со мной. У меня к тому времени так отваливалась спина от неудобного сидения, что просто сил уже не было терпеть. А может быть, конечно, во всём был виноват коварный алкоголь, напрочь отключивший во мне последние остатки совести и воспитания, только я обнаглела настолько, что, улучшив момент, склонила голову и спросила у ками, нельзя ли мне немножко посидеть, прислонившись к нему. Он удивлённо распахнул глаза, однако же ничего не ответил, переложил чашечку с сакэ в другую руку, освободившейся обнял меня за плечи и притянул к себе. Я чуть не застонала от счастья, почувствовав, как начало потихоньку отпускать сведённую от напряжения спину. Поёрзав немного и устроившись поудобнее, я клятвенно пообещала шёпотом, что завтра же разложу все его диски в алфавитном порядке. Ками рассмеялся и ответил:
— Договорились! И ещё... отнесёшь одеяла в химчистку?
— Отнесу, — пообещала я, мысленно скрипнув зубами. Одеяла жутко тяжёлые, а до ближайшей химчистки топать и топать, и до сих пор я всячески старалась отвертеться от этой работы, намекая Хикари-но ками различными путями, что мы могли бы как-нибудь вдвоём отвезти их в машине. Но все мои намёки тщательно игнорировались, и теперь вот меня поймали на слове...
— Устала, Саку-чан? — спросил сидевший с другой стороны Младший Первосвященник, заботливо доливая мне сакэ.
Я кивнула и подумала, что пить-то мне, пожалуй, хватит, но всё равно машинально поднесла чашечку к губам.
— Подожди-ка! — вдруг остановил меня Хикари-но ками, и разговор моментально смолк и все посмотрели на нас, а я вдруг почувствовала, что его пальцы скользнули под тонкий шёлк, направляясь к моему надёжному тайничку. И не успела я ещё как следует удивиться, испугаться и смутиться, как он умелым движением выудил оттуда звёздочку и бросил её мне в сакэ. Звёздочка заняла почти всю чашечку, смешавшееся со звёздной пылью вино перелилось черед край и потекло светящимися ручейками по моей руке.
— Ты спрашивала, как можно использовать звёзды, — улыбнулся Хикари-но ками. — Вот так тоже можно, Саку-чан!
— Пей-пей, девочка, — промурлыкал вдруг Мидзу-но ками. — Сакэ, настоянное на звёздах, — самое лучшее лекарство от хандры.
При упоминании о хандре я невольно бросила быстрый взгляд на Кадзэ-но ками, но он, вот уже в который раз за сегодняшний вечер, почти целиком спрятался в плотных клубах табачного дыма. Вздохнув, я зажмурилась и выпила. Вкус никак не изменился, разве что сакэ стало чуть прохладнее, и этот холодок ещё некоторое время жил у меня во рту и на губах — видимо, пока таяла звёздная пыль...
Сейчас уже не могу вспомнить, был ли у "лекарства" какой-то моментально ощутимый положительный эффект или нет, но я почему-то очень серьёзно увлеклась "лечением", и в конце концов по моему глупому хихиканью и неловким движениям всем стало понятно, что с расстройства и непривычки я, очевидно, перебрала. Всё это я помню уже крайне смутно и неотчётливо, но голос Кадзэ-но ками до сих пор, как раскалённый гвоздь, плавит туман моих воспоминаний:
— Эта тэнши совершенно не умеет пить. Отведите её кто-нибудь спать от греха подальше!
Хикари-но ками легонько потормошил меня:
— Ну что, Саку-чан, пойдём спать?
— Угу, — промычала я, утыкаясь носом ему в плечо...
Пока мы не скрылись в густом сумраке под деревьями ведущей к храму аллеи, я, собрав в кулак всю имеющуюся в наличии волю, старалась идти прямо, даже несмотря на то, что неудобные дзори, причинявшие столько проблем и на трезвую голову, до сих пор были у меня на ногах. Хикари-но ками крепко держал меня за локоть и уверенно шёл в темноте, казавшейся мне совершенно непроглядной. Он тоже изрядно выпил сегодня, но по сравнению со мной, это никак не ощущалось. Как только я поняла, что оставшийся за спиной Кадзэ-но ками уже не сможет увидеть меня, вся моя воля куда-то улетучилась, ноги начали подламываться и я беспомощно повисла на руке Хикари-но ками. Но в голове, как это ни странно, мигом прояснело.
— Отнести тебя? — спросил ками, останавливаясь.
— Не-не, я сама...
Язык у меня заплетался так же, как и ноги.
— Да перестань, мне вовсе не трудно, — сказал он, подставляя спину.
Я послушно залезла на него и обняла руками за шею.
— Держись только крепче, ладно?
— Ладно, — отозвалась я, и зарылась лицом в его волосы.
Почувствовав, что мы свернули с аллеи, хотя вроде бы не должны были, я подняла голову и попыталась сориентироваться.
— Подожди... куда это мы?... Разве мы идём не... к тебе? — спросила я тихо, запнувшись на последних словах.
— Нет, — ответил ками спокойно, — мы идём к Младшему, в Правое крыло.
Очевидно хмель безраздельно господствовал в моей голове, раз я была уверена, что Хикари-но ками несёт меня в свою спальню! И самое интересное, что я не сопротивлялась. Не хотела — это абсолютно точно, но и не возражала... Почему, ну почему я вообще решила, что этой ночью буду спать рядом с ним? Потому что была одинокая, пьяная и несчастная, а он был таким же пьяным и одиноким, но он был надёжным... и ещё он был моим другом. А Кадзэ-но ками так ни разу за весь вечер и не взглянул на меня. Не сказал ни слова. Даже не пожелал спокойной ночи, когда мы уходи, только небрежно кивнул, сделав вид, что всецело занят прикуриванием очередной своей вонючей сигареты...
— Прости меня, ками... — прошептала я, снова пытаясь спрятать горящее лицо у него в волосах. — Сама не знаю, чего это я вдруг...
— Не бери в голову, Саку-чан. Поспишь, и всё пройдёт...
Господин Младший Первосвященник был не только проницательным, но и дальновидным, поэтому футон для меня приготовил заранее.
— Смотри, выспись хорошенько, — напутствовал меня Хикари-но ками перед уходом. — Тебе завтра одеяла в химчистку нести.
Я поморщилась и кивнула, начав развязывать оби, и вдруг вспомнила:
— Ой! Моя звёздочка! Я оставила её там, в чашечке!
Хикари-но ками, который уже практически успел задвинуть за собой сёдзи, просунул голову обратно в комнату и сказал:
— Не волнуйся, я занесу её, когда пойду спать.
— А ты что... возвращаешься?
— Ну конечно! Ты знаешь, сколько там ещё сакэ осталось? Мы, наверное, до утра сидеть будем.
"Бедные-бедные наши с господином Младшим Первосвященником цветочки! Ведь если Кадзэ-но ками напьётся..." — думала я в ужасе, натягивая одеяло на свою глупую, пьяную и очень несчастную голову...
...Мне снилось, что он идёт быстрыми шагами по какому-то лавовому полю, а я почти бегом следую за ним, и всё никак не могу догнать, хотя ясно и чётко вижу перед собой слегка ссутуленную спину — кажется, что вот, только протяни руку, и коснёшься торчащих под рубашкой лопаток, — и я тяну руки, но дотронуться до него так и не получается. Наверное, мы уже долго так идём, потому что я чувствую, что сил у меня почти не осталось, и я скоро отстану настолько, что уже никогда не смогу приблизиться даже на такое расстояние.
— Безмозглая идиотка! — доносится до меня его глухое ворчание. — Никчёмная дура! Ничего не замечаешь вокруг себя, ничего не хочешь видеть! Оба вы — тупые безмозглые идиоты, но ты хуже, потому что женщина, чёрт тебя дери! За каким лешим ты до сих пор таскаешься за мной, а?
Я чувствую, что вот-вот заплачу, но у меня не получается. "Ах да, благодетельный Мидзу-но ками же унёс мои слёзы!" — вспоминаю я.
— Подожди... Ну притормози хоть на секундочку! — кричу из последних сил, задыхаясь. — Я же живой человек! Мне, в конце концов, больно!
Только сейчас я замечаю, что на ногах у меня дзори на высоченной подошве, и некогда беленькие носочки-таби почти до самого верха пропитались кровью.
— Если больно, сиди дома, тебя никто не просил бежать за мной! — бросает он на ходу через плечо.
— Я бегу по собственному выбору, ками! — кричу я, что есть силы, чувствуя, что лёгкие вот-вот разорвутся.
— Дура!
— Да! Но и дура я тоже по собственному выбору!
Он резко останавливается и поворачивается ко мне, но тут внезапно я спотыкаюсь, падаю и лечу куда-то в пустоту, мимо него, словно меня засасывает в землю.
— Держись, цветочек мой, держись!
Он бросается ко мне и протягивает руку. Я пытаюсь было ухватиться, но пальцы только чуть-чуть скользят по коже, и его рука вдруг рассыпается на части розовыми лепестками. Они падают мне на лицо, я продолжаю лететь вниз, но вижу только его космические глаза, из которых крупными каплями сочится горечь.
— Если бы ты не была дурой, я никогда не полюбил бы тебя, — почти беззвучно шепчут его губы на прощание...
...Проснулась я далеко за полдень и тихонько лежала, наблюдая в приоткрытые сёдзи, как Младший Первосвященник колдует над чайником. Возле моей руки стояла вчерашняя чашечка для сакэ, в которой бледным светом сияла моя звёздочка, а вокруг лежало несколько удвядших розовых лепестков.
— Гуджи-сама, это Вы принесли сакуру, когда я спала? — спросила я потом, задумчиво отхлёбывая свежезаваренный ароматный чай.
— Нет, Саку-чан, я ничего не приносил. Хикари-но ками заходил потом, принёс твою звёздочку, но лепестки уже были здесь... Мы подумали, что это лепесточки твоей силы — ну, что ты как-то пыталась использовать магию перед сном...
— Не-ет, мои бы так долго не пролежали, развеялись бы моментально... Откуда же?..
— Сёдзи были слегка раздвинуты, когда я пришёл, и хотя это странно, конечно, но, может быть, их просто принесло ветром?
— ...принесло ветром... — снова задумчиво повторила я, бережно заворачивая лепестки в салфетку. Про сон, приснившийся мне в священную ночь Равноденствия, я никому рассказывать не стала...
Резервная копия, блог «Мемуары тэнши»
2.1 Мемуары тэнши: Разрыв
Часть 2. Отражённая реальность
Когда в любви всё идёт слишком гладко — это верный признак того, что скоро непременно случится катастрофа. У нас же с Кадзэ-но ками всё рухнуло настолько стремительно, что я даже не успела понять, где оступилась. Он всё время качал меня, как на качелях, то с головой погружая в щемящую нежность, то иссушая обжигающей страстью, и мне просто некогда было что-то анализировать, иначе я бы наверняка заметила, когда его чувства вдруг изменились...
читать дальшеНельзя сказать, что мысли о возможном конце никогда не приходили мне в голову, — приходили, и не раз, — но скорее всё-таки больше в виде гипотетической, чем реальной возможности. Одним словом, я наивно полагала, что впереди у нас должно было быть ещё предостаточно времени до тех пор, пока чувства не начнут угасать, и не знала, что счёт счастливых безмятежных дней на самом деле уже шёл на часы.
Лето кончалось. Я справилась с двумя Безднами, почти до конца сумела вытравить из сердца боль от разрыва с Мидзу-но ками, и теперь просто отдыхала, отдаваясь всё сильнее и сильнее бушевавшей страсти... И тем страшнее мне было осознать те несколько равнодушно брошенных слов: "Я больше не могу быть с тобой!" — и колючие глаза, беззвёздные сгустившиеся космические ночи на дне холодных зрачков...
Я шла ему навстречу, веря, что меня как обычно крепко обнимут, и я почувствую тёплое дыхание на своих волосах прежде, чем смогу дотянуться до его губ. Да-да, именно — я шла за поцелуем, и теперь жестокие слова Кадзэ-но ками, острыми кольями резко вбиваясь в позвоночник, заставили меня неподвижно замереть на полпути. Но в первый момент я даже смогла проглотить слёзы и только спросила, стараясь, чтобы голос не сорвался:
— Почему?
— На тебя уходит слишком много сил. И времени.
И всё. Я поняла, что он больше ничего не скажет.
Теперь во всяком случае мне стало ясно, почему вдруг сегодня в саду собрались все обитатели храма. Отречение требует свидетелей. Я спиной чувствовала, как недоуменно переглянусь Первосвященники, — видимо, для них слова Кадзэ-но ками тоже были полнейшей неожиданностью. От Мидзу-но ками сейчас исходили явственно ощутимые волны поддержки, и может быть только благодаря им я всё ещё стояла на ногах и могла сдерживать слёзы, хотя где-то глубоко в своих мыслях сейчас каталась по земле от отчаяния и рыдала так, что лёгкие сжимались в спазмах, отказываясь дышать. Я чувствовала пристальный взгляд Хикари-но ками, но никаких эмоциональных вибраций от него не шло. Понимая всю драматичность происходящего, никто не проронил ни слова, только оглушительно трещали цикады и деловито жужжали толстые шмели в траве у наших ног. Кадзэ-но ками тоже молчал и продолжал смотреть на меня теми же холодными, неподвижными глазами. Очевидно, он ждал какой-то ответной реакции с моей стороны. Где-то в глубине сознания у меня мелькнула было крохотная искорка надежды — уж не испытание ли это? — но ответ был слишком очевиден: даже мой суровый ками не стал бы играть такими вещами. Хотя я старалась изо всех сил сдерживаться, всё же невооружённым взглядом было заметно, что меня трясёт, и как потом мне рассказали, слёзы-то у меня всё-таки капали, только я их не замечала.
— Если ты считаешь... что другого решения нет... - начала я почти шёпотом, делая вынужденные паузы, чтобы перевести дух, — мне остаётся только... принять...
Всё же где-то в глубине души я рассчитывала, что он несерьёзно. И вот-тот сейчас застывшая чернота в глазах оттает, и он улыбнётся, криво и как бы нехотя, шагнёт вперёд и прижмёт меня к груди, ворча вполголоса: "Какая же ты у меня дурочка, цветочек!.." И когда ничего подобного не произошло, и горькое чувство непоправимой неизбежности наконец захлестнуло меня с головой, породив что-то наподобие паники, я поняла, что кажется сейчас всё-таки упаду на колени и зареву так, что не смогу дышать.
— Хм... Я не надеялся, что ты так легко смиришься, но, в любом случае, это единственное, что тебе сейчас остаётся, — холодно процедил Кадзэ-но ками, отвернулся и пошёл, не спеша, по гравийной дорожке в сторону храма...
Почему даже тогда, когда он ушёл, никто так и не сказал мне ни слова? Братья-Первосвященники и Хикари-но-ками просто тихо испарились, словно бы их здесь никогда и не было, и только Мидзу-но ками, проходя мимо, быстро укрыл одной из своих ароматных шёлковых накидок мои вздрагивающие от рвущихся наружу рыданий плечи.
Сама удивляюсь, почему я тогда не каталась и не выла, как раненное животное. Земля уходила у из-под ног, Вселенная перевернулась и раскололась, обрушиваясь на голову, смысл всего моего существования отвернулся и равнодушно ушёл, а я тихо сидела на лужайке, залитой тёплым солнышком позднего лета, и думала только о том, что должна во что бы то ни стало сохранить лицо. Безусловно, я сделала что-то такое, что очень сильно разочаровало моего любимого ками. Вероятно, его утомила моя бестолковость... Или, быть может, он просто устал от меня самой? Как бы то ни было, но я не могу допустить, чтобы его разочарование переросло в презрение. Отчуждение и холодность ранят больно, но это я, пожалуй, вытерплю — после всего, что мне довелось пережить, сопротивляясь Безднам, я способна вынести и не такое — но только не презрение, нет! "Не хочу! Не хочу! — твердила я шёпотом сквозь прикушенные пальцы. — Сейчас нельзя поддаваться эмоциям. Потом, всё потом! И повою, и покатаюсь всласть, чтобы выдохнуть наконец этот ужасный болезненный комок из груди, но только когда ОН не сможет увидеть меня. Когда никто не увидит меня и не сможет рассказать ЕМУ. Потом!.."
...Не знаю, сколько я просидела так, тихонько раскачиваясь из стороны в сторону, обливаясь слезами и грызя до синевы собственные пальцы под тонким узорчатым шёлком, пахнущим Мидзу-но ками. Но, кажется, когда Младший Первосвященник пришёл за мной, солнце уже садилось, и слёз больше не осталось.
— Пойдём ко мне, Саку-чан, — проговорил он ласково, словно утешая больного ребёнка, помогая мне подняться на затёкшие ноги. — Поешь, согреешься... Я чаёк для тебя заварил...
Поесть у меня так и не получилось, и Младший Первосвященник со вздохом унёс нетронутый ужин. Его особенный чай на этот раз оказал какой-то странный эффект: я ожидала, что он согреет и успокоит, но вместо этого, как только моя чашка опустела, всё то, что я так старательно утрамбовывала в себя, сидя в саду, вдруг неудержимо полезло назад, и как я ни старалась сдерживаться, в конце концов вырвалось наружу в виде неудержимого клокочущего плача. Я быстро зажала руками рот, чтобы было не слышно всхлипов, но это слабо помогло. Первосвященник, ничего не говоря, погладил меня по плечу и налил ещё чаю. Я упрямо замотала головой, опасаясь, что если выпью ещё хоть каплю, окончательно потеряю над собой контроль и начну, пожалуй, в истерическом припадке рвать на себе волосы. И тогда Младший Первосвященник вдруг перестал улыбаться и пообещал, что будет вливать в меня чай насильно, и даже через клизму, если вдруг вздумаю плеваться, и глаза его сузились и стали настолько безжалостными, что я нисколечко не усомнилась — он недрогнувшей рукой исполнит обещанное. Поэтому в тот вечер я больше не спорила, чашка за чашкой пила ароматную горячую жидкость, не приносившую облегчения, захлёбывалась от плача, попутно шепча какие-то бессвязные извинения и даже несколько раз порываясь убежать в сад. В конце концов мне уже самой начало казаться, что не настолько глубоким было моё горе, сколько я тут наплакала. И всё-таки чай кончился раньше, чем слёзы.
— Пожалуйста, гуджи-сама, только не рассказывайте никому! — молила я, судорожно переводя дух, используя при этом редко употребляемое здесь официальное обращение к первосвященнику.
— Нет-нет, что ты, что ты! — поспешно начинал уверять он, пододвигая поближе ко мне салфетки...
И всё это время, с той самой минуты, как Кадзэ-но ками произнёс эти ужасные слова, у меня в голове в бешеном темпе вертелись осколки воспоминаний, образов, ощущений... Прикосновения рук, которые я так любила, мягкие и лёгкие пряди волос, танцующие на ветру, щекотавшие мои щёки, поцелуи и ласки, запах нори, источаемый мокрым голым плечом, в которое так сладко было уткнуться носом, насмешливый шёпот по покровом ночи, непрестанный надоедливый табачный дым, мерцающие серебристо-чёрные перья уверенно раскинутых в полёте сильных крыльев, тепло родных коленей, убежище от кошмаров в крепких объятьях и утешительный ровный стук любимого сердца, когда в груди начинает щемить от невыносимой нежности... Всё это безостановочно кружилось в сознании, вонзаясь в сердце и разрывая его на части, оглушая, лишая разом всех накопленных сил одним лишь единственным осознанием — всего этого для меня больше не будет. Никогда...
Той ночью я осталась спать в Правом крыле. Младший Первосвященник ещё долго уговаривал меня хоть что-нибудь съесть, но аппетита совершенно не было, и я продолжала упорно отказываться. Тогда он сходил за моим футоном и расстелил его прямо тут, в столовой. Я уткнулась было носом в одеяло, но тут же слёзы снова хлынули из глаз — оно всё ещё хранило запах Кадзэ-но ками.
Так я лежала в темноте без сна, вдыхая стремительно таявший аромат любимого божества, и тихо-тихо плакала, боясь потревожить Младшего Первосвященника.
...Мидзу-но ками пришёл уже глубокой ночью. Он неслышно сел возле меня и начал осторожно гладить по вздрагивавшей взмокшей спине.
— А я ведь предупреждал тебя, девочка моя... — прошептал он, склонившись к самому моему уху. — Я говорил, что привязанности до добра не доводят, но ты не послушалась...
Я не ответила, но он, кажется, не особенно и не ждал.
— Ты ведь не хочешь, чтобы кто-то видел твои страдания, верно? Ш-ш, нет-нет, не надо ничего говорить... Сейчас я унесу все твои слёзки до тех пор, пока ты не станешь сильнее, и их никто-никто не увидит. Но болеть — да, — болеть ещё будет долго, деточка... Ну ты уж потерпи, хорошо? Всё когда-нибудь проходит, и сегодня мне больше нечем тебя утешить.
Мне хотелось броситься к нему на шею, прильнуть всем телом, прирасти, да так и остаться с ним навсегда. Мидзу-но ками... мой неиссякаемый живительный источник... от которого сама же и отвернулась по собственной воле. Он снова пришёл, чтобы помочь, даже после того необдуманного отречения, принёсшего всем столько беспокойства. И хотя теперь я снова сгорала от стыда за тот раз, но и после этого всё равно ни на единое мгновение не засомневалась в том, что поступила тогда правильно. И поэтому сейчас даже не посмела повернуться и взглянуть в глаза сияющему ками. Но он ведь и так всегда понимал меня, без лишних жестов и слов.
...Мидзу-но ками просидел со мной до самого рассвета, погрузившись в отрешённое молчание, и только продолжал легонько поглаживать меня по спине. Он ушёл только после того, как убедился, что я крепко уснула тем особенно целительным чёрным ватным сном без сновидений, после которого вновь обретаются силы и ясность восприятия.
И он ведь сдержал своё обещание: с той ночи я больше не могла плакать.
***
Несколько следующих дней я почти безвылазно просидела в Правом крыле Младшего Первосвященника, всеми силами стараясь не столкнуться как-нибудь ненароком с Кадзэ-но ками. По всей видимости, он тоже не особо жаждал со мной встречаться, поэтому перестал завтракать вместе со всеми, и часто попросту куда-то уезжал, ничего никому не сказав. Я же все эти дни усиленно помогала Первосвященнику по хозяйству, чтобы как-то отвлечься, но вместе с тем напряжённо размышляла о том, как мне теперь быть дальше. Как и предупреждал Мидзу-но ками, боль никуда не ушла, и, наверное, даже стала ещё сильнее, когда прошёл первый шок.
Сейчас я пряталась скорее инстинктивно, чтобы не растравлять лишний душу, но в то же время понимала, что рано или поздно выйти и заняться какими-то текущими делами всё равно придётся, и частых встреч с покинувшим меня ками будет никак не избежать. Это угнетало, потому что я не знала, как выдержать такое и не сойти с ума. Кроме того, здесь, в храме, всё было в буквальном смысле пропитано его аурой: о нём напоминала каждая чашка в буфете, каждый цветочек в саду, и это уже само по себе сильно меня мучило. С тех пор, как он ушёл, я не могла даже подойти к священной сакуре — её мирно кружившиеся в воздухе лепестки пробуждали во мне неясные и, казалось бы, уже давно уснувшие воспоминания: судорожно сжатые пальцы, горячий июльский полдень, широко распахнутый воротник юката и пряди волос, прилипшие к жаркой влажной коже, клубы табачного дыма, тонувшие в густой розовой кроне в сумерках первого вечера Танабата мацури, когда все ждали Ткачиху и Волопаса, чтобы поприветствовать их... Нет, пока эти воспоминания причиняют такую боль, к сакуре мне лучше вообще не ходить. Да и, наверное, лучше вообще никуда не ходить. Или же наоборот, уйти как можно дальше, спрятаться и не вспоминать, не страдать...
— Ты совсем спятила, да? — строго поинтересовался у меня Старший Первосвященник, когда я вскоре попросила разрешения перебраться в какой-нибудь региональный храм. — Тебе что, так плохо здесь?
— Н-нет... не то чтобы плохо, — пролепетала я, старательно разглядывая переплетающиеся полоски на циновке возле своего колена и не смея поднять глаза. Когда старший гуджи-сама был в таком настроении, я реально начинала его бояться. Мне и так потребовалось всё моё мужество, чтобы приплестись сегодня в Левое крыло с такой просьбой. Сейчас мне чудилось, что в дзабутоне, на котором я сидела, было не меньше килограмма гвоздей. Причём раскалённых.
— Ну и? — спросил он ещё суровее, и мне тут же страшно захотелось вернуться под заботливое крылышко его брата и в пятый раз перемыть всю посуду из буфета.
— Ну, понимаете... После того, что недавно случилось... Мне стало тяжело здесь находиться... Хотя я уже давно привыкла считать этот храм своим домом, и пока не совсем представляю, как буду жить вдали от него... — заикаясь, залепетала я.
— А, понятно. Убегаешь, значит.
Я вздохнула.
— Пусть так... Но я не знаю, как теперь смотреть в глаза Кадзэ-но ками... Всё время боюсь, что сделаю что-то так, он начнёт окончательно презирать меня.
— Вот уж не думал я, Саку-чан, что ты такая трусиха! С чего вдруг такие мысли? Разве ты в чём-то провинилась перед ним?
— Н-не знаю... — призналась я честно. — С одной стороны, я не вижу, где могла допустить ошибку, с другой — думаю, ками должно быть виднее. Если он расстался со мной, почти ничего не объяснив, значит, что-то было не так.
Первосвященник тоже вздохнул, потом проворчал, но уже куда мягче:
— Причина может быть и не в тебе вовсе, об этом ты не думала? Мало ли что могло стукнуть в голову Кадзэ-но ками, а ты уже решила всё бросить и ищешь себе нору поглубже, чтобы забиться туда понадёжнее. Ты же вроде бы всегда понимала, что служить в главном храме — высокая честь, так какого же хрена теперь от этого отказываешься?
По правде говоря, его слова удивили меня. До сих пор я видела себя здесь обыкновенной приживалкой, вовсе не считая свои повседневные обязанности служением. Оказывается, Старший Первосвященник думал по-другому...
— Ой, ну что ж ты так вылупилась-то, девочка? — захохотал он, резко откинув назад голову. — Только не говори, что ты до сих пор не сообразила, что тебя готовят на должность бывшего нашего Хикари-но тэнши?!
Видок у меня, наверное, и в самом деле был настолько изумлённый, что Первосвященник хохотал до тех пор, пока слёзы не выступили на глазах.
— Ха-ха, нет, ну это надо же! Видимо, совсем ты тут со своими романтическими бреднями связь с окружающим миром потеряла! Тебя же Мидзу-но ками не за красивые глазки привёл сюда! Или ты как раз так и подумала?
Мне было ужасно стыдно, но ведь примерно так я всё время и думала. То есть даже представить не могла, что меня — МЕНЯ, которую всегда была сама по себе едва ли чуть больше, чем ничего, — и вдруг сразу на место Хикари-но тэнши!
— Да быть же такого не может! — пискнула я, на всякий случай по-черепашьи втягивая голову в плечи. — Вы шутите?
— Хах, стал бы я столько времени терпеть здесь обычную дармоедку! Тут знаешь ли, милая моя, всё-таки храм, а не дом свиданий, и если ты думала, что к тебе особое отношение только потому, что ты спишь с ками... Много вас таких, очень много... слишком даже много. И если каждая будет жить в храме — ой-ёй! — мы с братом мигом перевоплотились бы из служителей культа в служителей борделя, ха-ха-ха!
— Но... постойте-постойте, почему меня? У Мидзу-но ками не нашлось никого получше?
Я удивлялась абсолютно искренне. Первосвященник недоумённо пожал плечами:
— А я почём знаю? Сначала он вроде бы просто привёл тебя на посвящение, как всех, потом сказал: "Присмотритесь повнимательнее к этой тэнши, может, она здесь приживётся". Ну, мы присмотрелись, ты и в самом деле прижилась, от добра добра не ищут, так что на некоторые твои недостатки и неопытность мы закрыли глаза. Ками сказал: "Готовьте её потихоньку", мы и готовили. В храме при любом раскладе должен быть кто-то из тэнши, поэтому после посвящения Хикари-но ками ты как бы и осталась вместо него. И между прочим, если бы не эти твои дурацкие приключения с отречением, безднами и прочими глупостями, давно уже смогла бы начать полноценно работать.
Я сидела, напрочь лишившись дара речи, пришибленная такой неожиданной новостью. В самом деле, если бы я хоть на минуточку освободила разум от своих любовных переживаний, то могла бы и сама догадаться... и почему моим наставником когда-то был Хикари-но тэнши, и почему меня не выставили за ворота сразу же после отречения, и даже почему мне больше не давали танцевать кагура во время служб — конечно же, уже не по статусу, как и сказал тогда Младший Первосвященник! Сейчас моё сознание лихорадочно пыталось переварить полученную информацию, и я буквально оцепенела от растерянности.
— Всё ещё хочешь уехать? — насмешливо поинтересовался Первосвященник.
Я заколебалась, не зная, что ответить.
— Дело твоё, конечно...
— Не хочу, — прошептала я хрипло, упершись кулаками в пол.
— Вот! Наконец-то ты сказала что-то разумное. Эй, ты не хнычешь там часом?
— Не хнычу.
Могла бы, давно б уже ревела в три ручья, но ведь милосердный Мидзу-но ками унёс мои слёзы...
— Так примешь ответственность?
— Приму!
— Учти, что все твои бабские глупости и сердечные дела нас с братом мало интересуют, поэтому делать на это скидку никто не будет. Работа есть работа, и мы будет требовать качественного её выполнения. Ясно?
— Ясно.
— Вот-вот! Такой настрой мне нравится уже куда больше. Значит так, слушай: во-первых, — сразу для справки — в обиду мы тебя никому не дадим, даже не сомневайся. Во-вторых, после всех своих бездн ты пока полноценно работать не сможешь, поэтому ограничимся для начала каким-нибудь простым служением. Ммм... думаю, что обязанности каннуси тебе вполне по силам, что скажешь?
И поскольку ничего внятного я сказать не могла, только мычала, хлопала глазами и открывала рот, как выброшенная на берег рыба, Старший Первосвященник спросил, уже почти обиженно:
— Ну ты что же, не хочешь быть нашей с братом любимой младшей сестрёнкой? Мы же тебя практически удочеряем. Что "Хаа"? "Хочу"? Так и говори, и не таращись, ради всего святого, не таращись ты так, а то мне уже страшно!
Гуджи-сама ещё некоторое время пытался разъяснить мне предстоящие обязанности, но видя, что я до сих пор мало вменяема, отпустил наконец с миром, пообещав, что мы ещё вернёмся к этому разговору.
На негнущихся ногах я кое-как доползла до Правого крыла и буквально рухнула на пол перед испуганным Младшим Первосвященником.
— Саку-чан, ты чего это? — захлопотал он, мигов притащив из кухни стакан с водой. Он, видимо, не знал, то ли напоить меня, то ли вылить воду на голову, чтобы я быстрее пришла в себя.
— Гуджи-сама, Вы тоже хотите удочерить меня? — пролепетала я, забирая у него стакан и осушая залпом.
— Ну-у... конечно, почему бы нет, — улыбнулся Первосвященник, на всякий случай озабоченно потрогав мой лоб. — Ты ведь очень хорошая девочка, Саку-чан...
— Не-ет, я дура! Дурындой была, дурындой и останусь, правильно Кадзэ-но ками говорил...
— Вот пусть попробует ещё раз такое сказать, когда я тебя удочерю, и до второго пришествия будет сам себе завтрак готовить! — засмеялся Первосвященник.
Я тоже невольно улыбнулась и протянула ему пустой стакан:
— Чайку нальёте?
— Непременно! Как раз свеженький заварил.
Улыбка Младшего Первосвященника была куда нежнее его фирменных бисквитов...
***
А на следующий день решилась и моя самая большая проблема.
Первосвященники сказали, что никаких церемоний для того, чтобы официально стать священнослужительницей (как-то по-дурацки звучит моя новая должность, поэтому буду впредь звать себя каннуси) не требуется, достаточно устной договорённости со всеми обитателями храма. Я выразила было осторожное опасение, что сейчас Кадзэ-но ками может и не согласиться, чтобы глупая тэнши и дальше тут оставалась, но Старший Первосвященник умел делать свирепое лицо ничуть не хуже самого Повелителя Ветров, и мне пришлось замолчать, так и не получив ответа. В конце концов, всё это было под его ответственность. Никакого специального облачения, ни парадного, ни повседневного, мне тоже не полагалось, и я осталась при своём строгом образе нерадивой ученицы додзё. Но я этому обстоятельству ничуть не огорчилась, и даже обрадовалась, Это образ нравился мне самой, и... был ещё одним напоминанием о счастливых днях с Кадзэ-но ками.
Определиться с моими прямыми обязанностями братья обещали как можно скорее, а пока что мне предложили выбрать личную спальню. Но ни одна из свободных комнат в главном жилом строении не подошла: мне казалось, что все они располагались слишком близко от спальни Кадзэ-но ками. Помявшись, я спросила у Младшего Первосвященника, нельзя ли мне перебраться в чайный домик у пруда, где я когда-то отращивала себе новые крылья. Он тут же принялся отчаянно трясти головой и махать руками:
— Нет-нет-нет-нет! Ни за что! Летом я бы ещё подумал, но сейчас — ни-ни! Там же даже электричества нет! Скоро начнутся холода, и ты там околеешь, Саку-чан, поверь на слово!
— Как же мне тогда?.. — по-детски скуксилась я.
— Ну, не знаю, — развёл руками Первосвященник. — Может быть, просто потерпишь? Знаешь, всякая боль со временем притупляется...
Я вдохнула и помотала головой:
— Дело не только в этом. А вдруг к нему однажды... кто-нибудь... придёт на ночь? И я услышу... что-нибудь?.. Нет, лучше уж я околею от холода в чайном домике, чем здесь от... от...
Я не зря беспокоилась. В лучшие дни Хикари-но ками, живший в соседней комнате, часто деликатно намекал нам за завтраком, что до рассвета не мог сомкнуть глаз, потому что "орали кошки", на что Кадзэ-но ками только смущённо прыскал в кулак, а я так вообще готова была провалиться сквозь пол. Межкомнатные перегородки во всех традиционных храмовых постройках были такие же традиционно тонкие, и как ни старались мы по ночам вести себя тише, в конце концов обоих накрывало так, что иногда даже Мидзу-но ками просыпался. В самые же горячие наши ночи спокойно спать могли только братья, потому что каждый из них жил в своём удалённом крыле.
— Ну что с тобой делать, — пожал плечами Первосвященник, — поживи до холодов, но потом я тебя пригоню обратно, слышишь? Перееду к брату, а тебя у себя в спальне поселю, если уж совсем никак. Хотя всё-таки надеюсь, что ты образумишься.
Я поблагодарила. Конечно же, я и сама понимала, что чайный домик был не самым удачным вариантом, но разве оставался у меня хоть какой-нибудь другой выбор? Прошла неделя с того дня, как мы расстались, и за это время я видела Кадзэ-но ками всего два раза, мельком, когда он в сумерках возвращался домой, попыхивая своей неизменной сигаретой. Подглядывала за ним в крохотную щёлочку неплотно задвинутых сёдзи в библиотеке, дрожала и задыхалась от боли, от непролитых слёз и нерастраченной нежности. И как бы сейчас ни свербило и ни жгло в груди, но у меня не получалось ни обидиться, ни разозлиться на него. Дни шли, но тоска не уменьшалась. Напротив, с каждым часом жить здесь и знать, что единственное моё лекарство — вот оно, рядом, только протяни руку — даже не желает смотреть в мою сторону, становилось всё невыносимее, и желание спрятаться росло с астрономической скоростью. Чайный домик был плохим решением, но другого у меня не было.
Впрочем, ситуация неожиданно поменялась уже после обеда.
Узнав от Младшего Первосвященника, что Кадзэ-но ками, уезжая сегодня утром, заранее предупредил, что к ужину не появится, я воспользовалась случаем, и выбралась наконец полноценно погулять в сад. Сначала я просто бесцельно бродила по старым аллеям позади храма, старательно избегая несколько наиболее памятных мест, связанных с такими, казалось бы, недавними безмятежными днями, но которым уже никогда не суждено было повториться.
Осень только-только началась, и здесь она совершенно не отличалась от лета: тот же зной, та же влажность, горячее солнце, синее небо с ослепительно-белыми кудрявыми облаками, яркая зелень, визжащие цикады, приставучии мухи, и даже запах был ещё совершенно летний, пыльный, пряный и цветочный. Я бродила, прокладывая странный, петляющий маршрут между разросшейся жимолостью и жасминовыми кустами, словно пыталась запутать и сбить со следа несущиеся вдогонку воспоминания, но сколько я ни кружила, а отделаться от них не получалось. Вот тут мы проходили, когда он вёл меня отращивать крылья... Здесь я потеряла мобильник, и долго потом ползала в траве, выслушивая длинную тираду о собственной бестолковости от невозмутимо курившего в сторонке ками, пока звуковой сигнал принятого сообщения не положил конец моим поискам... А вот у того дерева... — ой, нет, это даже вспоминать теперь неловко! — он тогда с такой силой прижимал меня к стволу, что у меня осталась ссадина между лопатками, и я неделю не могла носить открытые сарафаны, а ведь был самый разгар лета и стояло адское пекло...
Так, увлечённая настигавшими меня невольными воспоминаниями, я сама не заметила, как очутилась возле сакуры. Солнце уже клонилось к закату — темнеет здесь рано, — и неспешно кружащие в воздухе лепестки сейчас казались медово-оранжевыми. Как заворожённая, я стояла с враз опустевшей головой, и только смотрела и смотрела, как величественно и плавно танцуют на ветру срывающиеся с веток медовые капли. И хотя сердце моё в тот миг, вопреки ожиданиям, не разорвалось от горя, всё же подойти ближе я так и не решилась. Только доковыляла до старого каменного фонаря, и тяжело прислонилась, точнее сказать, привалилась к нему.
Не знаю, сколько я так простояла. Солнце ещё не успело сесть, значит не так долго... Но я не слышала, как кто-то подошёл. Только когда моего плеча коснулось другое, тёплое и сильное, я вышла из оцепенения и повернула голову.
— Сегодня особенно красиво, да? — тихо спросил стоящий рядом Хикари-но ками.
— Да, — эхом отозвалась я.
Мы помолчали. Рядом с ним всегда приятно молчать — это никогда не вызывает чувства неловкости. Я вдруг вспомнила, что в точно такой же позе возле этого же самого каменного фонаря ками стоял в моём давнишнем сне, когда я поразила Бездну Мидзу-но ками чёрным танто с серебряный драконом на рукояти. Это было... ох, как же давно это было! Ведь уже полгода прошло!
— Слышал, ты собралась перебираться в чайный домик? — спросил Хикари-но ками, не отрывая внимательных глаз от сакуры.
— Да, — точно так же, как и в первый раз, отозвалась я.
— Может быть, согласишься пожить пока у меня в Токио?
— Э-э?..
Вопрос был неожиданный, и я, как всегда в подобных случаях, растерялась.
— Ну, не за просто так, конечно. Видишь ли, я уволил недавно свою домработницу, а посудомоечную машину так и не купил... А если ты будешь жить там, то и посуду вымоешь, и пыль протрёшь, и почту из ящика вынешь, правильно?
— Да-а, — осторожно отозвалась я в третий раз, начиная уже сама себя чувствовать идиоткой.
— С братьями я поговорил, они в общем-то не против. Работы здесь у тебя сейчас немного, так что надо будет показываться им на глаза только раза два в неделю, не чаще. Правда, от "Берлоги" сюда добираться долго и не слишком удобно, но, думаю, что по сравнению с чайным домиком, это не такая большая беда.
— Подожди! — вдруг опомнилась я. — А как же ты? Я не буду мешать твоим... эээ... тебе?
— Моим свиданиям, да? — усмехнулся он, поворачиваясь ко мне. — Не будешь. На худой конец, если очень припрёт, я могу с девушкой и в отель пойти.
— Но... — замялась я, — даже не знаю, удобно ли так. Ведь это твоё "убежище", и...
— Ну, буду время от времени наведываться туда, когда понадобится. Всё-таки там две комнаты, и в гостиной есть диван, если мне вдруг захочется остаться на несколько дней, так что твоё присутствие в моём "убежище" мне лично никак не помешает. И ты как раз не будешь всё время скучать в одиночестве. Ну как?
Я молчала, не зная, что ответить. Предложение Хикари-но ками казалось мне слишком великодушным. Он опять усмехнулся, засунул руки в карманы и повернулся к сакуре.
— Только представь, — промурлыкал он тихо, словно обращаясь к самому себе, — джакузи. В любое время суток.
— Ах!.. — восторженно выдохнула я. Он отлично знал, против чего я никак не смогу устоять!
— Так переезжаешь ко мне?
— Да! Но только если и в самом деле не помешаю...
— Я же сказал, что нет. Завтра будешь готова?
— Конечно.
— Отлично! Я тогда завтра сам тебя и отвезу.
Ещё какое-то время мы молчали, наблюдая, как стремительно меняется закатный свет. И когда уже почти совсем стемнело, я наконец ткнулась лбом ему в плечо и прошептала:
— Спасибо!
— Да нет, тебе спасибо. Избавила меня от такого нудного и хлопотного дела, как поиск новой домработницы, — ответил Хикари-но ками, усмехнувшись, и потрепал меня по затылку.
***
И вот так я переселилась в отражённую реальность, в токийскую "Берлогу отшельника" Хикари-но ками. Два раза в неделю я ездила в храм к девяти утра, как на работу, и занималась там различными незначительными делами ровно до восьми вечера, а потом снова возвращалась в Токио. Дорога отнимала много времени, но, как и сказал тогда Хикари-но ками, по сравнению с неудобствами чайного домика, полтора часа на электричке плюс минут сорок на автобусе плюс ещё около сорока пяти минут пешком - это не такая уж большая жертва.
Хотя я теперь стала каннуси, и это несколько повысило мой официальный статус, никакой серьёзной работы братья мне так и не доверили, и я по-прежнему пересаживала цветы и занималась разными мелкими хозяйственными делами с Младшим или переставляла с места на место книги в библиотеке, согласно каталогу, под чутким руководством Старшего. Однажды он посадил меня писать бумажки с предсказаниями — был такой милый романтический пережиток и в нашем храме, — но, только взглянув на то, как неуклюже я схватилась за кисть, тут же отобрал образцы и принёс прописи для начальной школы и какие-то невнятные наставления по каллиграфии. Узнав об этом, Младший Первосвященник в тот же день выгнал меня из кухни, посадив вместо этого шить маленькие мешочки для заклинаний, приговаривая, что ничто так не развивает пальчики, как мелкое рукоделие. Таким образом, моя основная работа в храме свелась к рукоделию, каллиграфии и уходу за цветочками, что с некоторой натяжкой, но всё же можно было приравнять к искусству икебаны.
— Для полного комплекта не хватает только уроков стихосложения, — как-то неосторожно высказалась я вслух, разложив прописи на низком столике в библиотеке, расположившись напротив копающегося на стеллажах Старшего Первосвященника.
— Н-да? — хмыкнул он, и три минуты спустя на столик передо мной шлёпнулся потрёпанный томик классической поэзии в мягкой обложке.
— Это — не перевод, — сообщил Первосвященник на всякий случай, хотя я и по заголовку уже догадалась. — Начиная с сегодняшнего дня, будешь учить по три хайку в день, а в Новый год мы все послушаем твоё собственное творение.
В ответ я испуганно ахнула и уронила кисточку. Вот же ведь! Ну, ладно, сама, в общем-то, виновата. Итак, рукоделие, каллиграфия, псевдо-икебана и стихосложение... а ещё будем считать, что курс домоводства я сдаю экстерном дома у Хикари-но ками — ой, да меня же готовят в образцовые японские жёны века так позапрошлого!
— Ничего-ничего! — словно бы прочитав мои мысли, отозвался Первосвященник. — В дальнейшем всё это обязательно пригодится.
Я, собственно, и не спорила. Как ни крути, а за всю свою жизнь я ещё никогда не получала такого удовольствия от настолько простых занятий. Поначалу многочасовое прописывание одних и тех же иероглифов показалось мне делом довольно нудным. Но уже с первого раза, когда после двадцатого или тридцатого повторения, знак (по иронии судьбы это был "хана" - "цветок") раскрылся передо мной во всём своем сильнейшем магическом потенциале, зашифрованном в строгом порядке черт, я поняла, что несмотря ни на что, моё обучение продолжается. Рукоделие теперь как-то само собой объединилось с изучением классической поэзии: я шила с открытой книгой на коленях, многократно повторяя про себя стихи, и таким образом без труда их запоминала. А после обеда, поливая георгины в оранжерейке или подрезая хризантемы в саду, я читала им наизусть про тоскующих журавлей и хор лягушек в пруду, и цветы молча внимали, гордо вытянув стебельки. Великая поэзия тоже несла в себе могучую силу, и я, запоминая образы и сочетания звуков, интуитивно училась перенимать и использовать её для себя.
Единственными цветами в саду, которые до сих пор ни разу не слышали Басё в моём исполнении, были маленькие розовые "отпрыски" священной сакуры. С тех пор, как я навсегда потеряла снисходительную улыбку Повелителя Ветров, лишь один-единственный раз мне удалось пересилить себя и подойти к ней вплотную. Утром, в день моего переезда к Хикари-но ками в Токио, я вдруг почувствовала, что непременно должна попрощаться...
— Прости, дорогая, что долго не приходила, — начала я, обнимая ствол, на котором каждая неровность коры была мне так же хорошо знакома, как шрамы на собственном теле. — Но ты ведь всё понимаешь, верно?
Лепестки тихо и ласково сыпались мне на голову. О да, — она понимала!
— Я уеду, — продолжала я шёпотом, прижимаясь лбом к коре, — но, хотя и буду приезжать сюда раз в несколько дней, к тебе снова подойти не смогу... Временно, надеюсь. Ведь должно же мне когда-нибудь полегчать, правда?
Ни одна веточка не шевельнулась, священная сакура словно застыла в моих объятьях, только лепестки продолжали сыпаться и сыпаться, как лились бы сейчас мои слёзы, не забери их Мидзу-но ками.
— Когда ками придёт — наверняка ведь придёт, ведь он любит цветочки, — пожалуйста, позаботься о нём, как ты всегда заботилась о нас. И вместо меня тоже...
Да, она позаботится. Я почувствовала очень ясно. Теперь, зная это, мне будет пусть и немного, но легче.
— Спасибо! — я поцеловала ствол и разомкнула руки. — Мне пора. Хикари-но ками, наверное, уже ждёт...
И быстро развернувшись, чтобы не усугублять ещё больше тяжесть прощания, я хотела уже как можно скорее убежать, но в траве, возле моей ноги неожиданно что-то блеснуло. Я наклонилась и подняла маленький никелированный брелок в виде черепа единорога. Не так давно вся нация зачитывалась Мураками, и подобные вещички были довольно распространены. Кадзэ-но ками повесил его себе на ключи от машины после того, как узнал, что я зову её "единорогом"...
— Слушай, а зачем ты гладишь мою машину, прежде чем сесть в неё? — поинтересовался он как-то раз, подозрительно прищуриваясь в густых клубах табачного дыма. Я давно хотела уже попросить его не курить так много хотя бы в машине, но до сих пор так и не осмелилась.
— Ну... как же?.. — растерялась я, захлопывая за собой дверцу. — Как его не погладить? Он же живой.
— Кто живой? — брови сурового ками поползли вверх, а глаза ещё больше сузились — верный признак того, что сейчас он начнёт язвить и ругаться.
— Эээ... твоя машина... "единорог"... — пискнула я, вжимаясь в кресло.
Ками фыркнул и закашлялся, поперхнувшись дымом.
— Это — моя резвая "скакунья", чтоб ты знала! - прохрипел он тоном обиженного ребёнка, когда прокашлялся. — И вообще, она — "девочка"!
Я разозлилась и тоже фыркнула, старясь по возможности передразнить его:
— Ну, знаешь ли, я ему... или ей... под капот — или как там это называется — не заглядывала, и "мальчик" это или "девочка" не знаю! Я вижу, то есть чувствую, прекрасного белоснежного единорога-самца, вот и всё!
— Ха-ха, ну что за бред ты несёшь, цветочек? — расхохотался ками, выбрасывая недокуренную сигарету в окно и включая зажигание. — Я же ясно сказал тебе, что это - моя "лошадка"!
— Я чувствую то, что чувствую, — упрямо повторила я, отвернувшись к окну. — Это — "единорог"!
После того случая Кадзэ-но ками ещё некоторое время потешался надо мной из-за того, что я не могу отличить лошадь от единорога, как и девочку от мальчика, но, в конце концов, как-то незаметно в его речи "скакунья" превратилась в "скакуна", а потом вдруг появился и этот брелок.
Крепёжное колечко явно обломано, значит брелок не был намеренно выброшен и потерялся случайно. Надо бы вернуть... Но руки уже помимо воли тянули неожиданную находку в карман, и я знала: не верну. Колечко можно заменить и превратить брелочек в подвеску — он маленький — да и носить на шее, глубоко-глубоко под одеждой, чтобы никто не увидел... Ведь у мня, кроме ранящих воспоминаний, почти ничего не осталось на память о нём. А теперь я увезу с собой крохотную частичку его белоснежного "единорога"...
Прощалась с сакурой, я не знала, что всё это время Хикари-но ками, внезапно потерявший меня перед самым отъездом, вышел в сад и внимательно наблюдал за всем происходящим...
***
— Почему ты называешь своё убежище "берлогой"? — спросила я по дороге.
Машина у Хикари-но ками была европейская, с привычным мне левым рулём, классического чёрного цвета и слегка "тупомордая", как бульдожка, но своими мощными габаритами скорее напоминала медвежонка. "Медвежонок" отлично сочетался с "берлогой", поэтому я и спросила.
— Наверное, потому, что я обзавёлся этой квартиркой, чтобы было где спокойно отоспаться, — ответил ками, не отрывая глаз от дороги. — В те времена мы все жили как-то суетно, мне это смертельно надоедало, и всё время хотелось спать. Вот я и завёл себе такое укромное место, где можно было сладко выспаться, прятался там и спал... сутками. Но, к сожалению, моё убежище быстро рассекретили, — добавил он, улыбнувшись.
— Ясно, — ответила я, немного помолчав. — "Отшельник" тоже, как я понимаю, пошёл оттуда?
— Точно, — кивнул головой ками, и до самого Токио мы не сказали друг другу больше ни слова.
Уволенная домработница была, вероятно, настоящим виртуозом домашнего хозяйства, потому что со времени её ухода ни одной пылинки не осело на кухонных полочках и ни одной грязной ложечки не появилось в раковине, а вся сантехника в ванной сверкала такой кристальной чистотой, словно её вымыли только сегодняшним утром. Я хмыкнула про себя, но никоим образом не выразила охватившие меня подозрения. Скорее всего, расчёт бедная женщина получила всего несколько часов назад.
Остаток этого и весь следующий день Хикари-но ками провёл со мной, подробно объясняя, где что лежит, как и чем пользоваться, как зовут соседей, где и какие магазины есть поблизости, как отсюда добраться до метро, и ещё кучу всего полезного, важного и необходимого, что непременно должна знать иностранка, живущая одна в токийской квартире. Спальня с огромной кроватью была полностью предоставлена в моё распоряжение, сам же он по-джентльменски остался спать на диване. В глубине души я вздохнула с облегчением, когда Хикари-но ками пожелал мне спокойной ночи и ушёл в гостиную, плотно прикрыв за собой дверь. Когда-то, на этой самой кровати, я совершенно запросто лежала на его уютном удобном плече... Но тогда ещё он был тэнши. И я пока ничего не знала про его самурайское прошлое и несдержанную клятву...
Утром третьего дня Хикари-но ками, оставив машину в Токио, вместе со мной отправился в храм на электричке, чтобы убедиться, что я хорошо запомнила дорогу и не заблужусь уже где-нибудь на станции. Разговаривали мы по обыкновению мало, но, даже молча, рядом с ним мне становилось ощутимо легче переживать внутри себя расставание с Кадзэ-но ками. Так уж повелось изначально, что только в присутствии моего бывшего наставника, непонятной природы одиночество, с которым я родилась и жила в обоих мирах, и которое не таяло ни под ласками Мидзу-но ками, ни в ураганной страсти Повелителя Ветров, каким-то совершенно естественным образом, незаметно становилось вдвое легче. Было ли тому причиной наше общее далёкое прошлое или же дело было в чём-то другом, я не знала, и почему-то даже не хотела узнать, вопреки своему обыкновению.
Назад в Токио я уже вернулась одна. Належалась в джакузи, наскоро приготовила себе ужин, просидела около часа на диване с включённым телевизором, даже не пытаясь понять, что я там такое смотрю. Телефонный звонок вывел меня из прострации — это звонил Хикари-но ками, чтобы узнать, как у меня дела. Я бодрым голосом ответила, что всё замечательно, пожелала ему спокойной ночи и на нетвёрдых ногах поползла в спальню и рухнула ничком на кровать. Через полчаса заметила, что в комнате душно, встала и открыла окно, выключила свет, разделась, легла... Остаток ночи я так и пролежала, не шевелясь, с открытыми глазами, глядя, как на потолке пляшут и переливаются отсветы огней ночного Токио, прислушиваясь к тихим шорохам и шелесту накрапывавшего дождя за окном. До рассвета перед моими открытыми глазами проносились живые и яркие, наполненные светом и радостью, воспоминания об ушедшем лете.
Когда в любви всё идёт слишком гладко — это верный признак того, что скоро непременно случится катастрофа. У нас же с Кадзэ-но ками всё рухнуло настолько стремительно, что я даже не успела понять, где оступилась. Он всё время качал меня, как на качелях, то с головой погружая в щемящую нежность, то иссушая обжигающей страстью, и мне просто некогда было что-то анализировать, иначе я бы наверняка заметила, когда его чувства вдруг изменились...
читать дальшеНельзя сказать, что мысли о возможном конце никогда не приходили мне в голову, — приходили, и не раз, — но скорее всё-таки больше в виде гипотетической, чем реальной возможности. Одним словом, я наивно полагала, что впереди у нас должно было быть ещё предостаточно времени до тех пор, пока чувства не начнут угасать, и не знала, что счёт счастливых безмятежных дней на самом деле уже шёл на часы.
Лето кончалось. Я справилась с двумя Безднами, почти до конца сумела вытравить из сердца боль от разрыва с Мидзу-но ками, и теперь просто отдыхала, отдаваясь всё сильнее и сильнее бушевавшей страсти... И тем страшнее мне было осознать те несколько равнодушно брошенных слов: "Я больше не могу быть с тобой!" — и колючие глаза, беззвёздные сгустившиеся космические ночи на дне холодных зрачков...
Я шла ему навстречу, веря, что меня как обычно крепко обнимут, и я почувствую тёплое дыхание на своих волосах прежде, чем смогу дотянуться до его губ. Да-да, именно — я шла за поцелуем, и теперь жестокие слова Кадзэ-но ками, острыми кольями резко вбиваясь в позвоночник, заставили меня неподвижно замереть на полпути. Но в первый момент я даже смогла проглотить слёзы и только спросила, стараясь, чтобы голос не сорвался:
— Почему?
— На тебя уходит слишком много сил. И времени.
И всё. Я поняла, что он больше ничего не скажет.
Теперь во всяком случае мне стало ясно, почему вдруг сегодня в саду собрались все обитатели храма. Отречение требует свидетелей. Я спиной чувствовала, как недоуменно переглянусь Первосвященники, — видимо, для них слова Кадзэ-но ками тоже были полнейшей неожиданностью. От Мидзу-но ками сейчас исходили явственно ощутимые волны поддержки, и может быть только благодаря им я всё ещё стояла на ногах и могла сдерживать слёзы, хотя где-то глубоко в своих мыслях сейчас каталась по земле от отчаяния и рыдала так, что лёгкие сжимались в спазмах, отказываясь дышать. Я чувствовала пристальный взгляд Хикари-но ками, но никаких эмоциональных вибраций от него не шло. Понимая всю драматичность происходящего, никто не проронил ни слова, только оглушительно трещали цикады и деловито жужжали толстые шмели в траве у наших ног. Кадзэ-но ками тоже молчал и продолжал смотреть на меня теми же холодными, неподвижными глазами. Очевидно, он ждал какой-то ответной реакции с моей стороны. Где-то в глубине сознания у меня мелькнула было крохотная искорка надежды — уж не испытание ли это? — но ответ был слишком очевиден: даже мой суровый ками не стал бы играть такими вещами. Хотя я старалась изо всех сил сдерживаться, всё же невооружённым взглядом было заметно, что меня трясёт, и как потом мне рассказали, слёзы-то у меня всё-таки капали, только я их не замечала.
— Если ты считаешь... что другого решения нет... - начала я почти шёпотом, делая вынужденные паузы, чтобы перевести дух, — мне остаётся только... принять...
Всё же где-то в глубине души я рассчитывала, что он несерьёзно. И вот-тот сейчас застывшая чернота в глазах оттает, и он улыбнётся, криво и как бы нехотя, шагнёт вперёд и прижмёт меня к груди, ворча вполголоса: "Какая же ты у меня дурочка, цветочек!.." И когда ничего подобного не произошло, и горькое чувство непоправимой неизбежности наконец захлестнуло меня с головой, породив что-то наподобие паники, я поняла, что кажется сейчас всё-таки упаду на колени и зареву так, что не смогу дышать.
— Хм... Я не надеялся, что ты так легко смиришься, но, в любом случае, это единственное, что тебе сейчас остаётся, — холодно процедил Кадзэ-но ками, отвернулся и пошёл, не спеша, по гравийной дорожке в сторону храма...
Почему даже тогда, когда он ушёл, никто так и не сказал мне ни слова? Братья-Первосвященники и Хикари-но-ками просто тихо испарились, словно бы их здесь никогда и не было, и только Мидзу-но ками, проходя мимо, быстро укрыл одной из своих ароматных шёлковых накидок мои вздрагивающие от рвущихся наружу рыданий плечи.
Сама удивляюсь, почему я тогда не каталась и не выла, как раненное животное. Земля уходила у из-под ног, Вселенная перевернулась и раскололась, обрушиваясь на голову, смысл всего моего существования отвернулся и равнодушно ушёл, а я тихо сидела на лужайке, залитой тёплым солнышком позднего лета, и думала только о том, что должна во что бы то ни стало сохранить лицо. Безусловно, я сделала что-то такое, что очень сильно разочаровало моего любимого ками. Вероятно, его утомила моя бестолковость... Или, быть может, он просто устал от меня самой? Как бы то ни было, но я не могу допустить, чтобы его разочарование переросло в презрение. Отчуждение и холодность ранят больно, но это я, пожалуй, вытерплю — после всего, что мне довелось пережить, сопротивляясь Безднам, я способна вынести и не такое — но только не презрение, нет! "Не хочу! Не хочу! — твердила я шёпотом сквозь прикушенные пальцы. — Сейчас нельзя поддаваться эмоциям. Потом, всё потом! И повою, и покатаюсь всласть, чтобы выдохнуть наконец этот ужасный болезненный комок из груди, но только когда ОН не сможет увидеть меня. Когда никто не увидит меня и не сможет рассказать ЕМУ. Потом!.."
...Не знаю, сколько я просидела так, тихонько раскачиваясь из стороны в сторону, обливаясь слезами и грызя до синевы собственные пальцы под тонким узорчатым шёлком, пахнущим Мидзу-но ками. Но, кажется, когда Младший Первосвященник пришёл за мной, солнце уже садилось, и слёз больше не осталось.
— Пойдём ко мне, Саку-чан, — проговорил он ласково, словно утешая больного ребёнка, помогая мне подняться на затёкшие ноги. — Поешь, согреешься... Я чаёк для тебя заварил...
Поесть у меня так и не получилось, и Младший Первосвященник со вздохом унёс нетронутый ужин. Его особенный чай на этот раз оказал какой-то странный эффект: я ожидала, что он согреет и успокоит, но вместо этого, как только моя чашка опустела, всё то, что я так старательно утрамбовывала в себя, сидя в саду, вдруг неудержимо полезло назад, и как я ни старалась сдерживаться, в конце концов вырвалось наружу в виде неудержимого клокочущего плача. Я быстро зажала руками рот, чтобы было не слышно всхлипов, но это слабо помогло. Первосвященник, ничего не говоря, погладил меня по плечу и налил ещё чаю. Я упрямо замотала головой, опасаясь, что если выпью ещё хоть каплю, окончательно потеряю над собой контроль и начну, пожалуй, в истерическом припадке рвать на себе волосы. И тогда Младший Первосвященник вдруг перестал улыбаться и пообещал, что будет вливать в меня чай насильно, и даже через клизму, если вдруг вздумаю плеваться, и глаза его сузились и стали настолько безжалостными, что я нисколечко не усомнилась — он недрогнувшей рукой исполнит обещанное. Поэтому в тот вечер я больше не спорила, чашка за чашкой пила ароматную горячую жидкость, не приносившую облегчения, захлёбывалась от плача, попутно шепча какие-то бессвязные извинения и даже несколько раз порываясь убежать в сад. В конце концов мне уже самой начало казаться, что не настолько глубоким было моё горе, сколько я тут наплакала. И всё-таки чай кончился раньше, чем слёзы.
— Пожалуйста, гуджи-сама, только не рассказывайте никому! — молила я, судорожно переводя дух, используя при этом редко употребляемое здесь официальное обращение к первосвященнику.
— Нет-нет, что ты, что ты! — поспешно начинал уверять он, пододвигая поближе ко мне салфетки...
И всё это время, с той самой минуты, как Кадзэ-но ками произнёс эти ужасные слова, у меня в голове в бешеном темпе вертелись осколки воспоминаний, образов, ощущений... Прикосновения рук, которые я так любила, мягкие и лёгкие пряди волос, танцующие на ветру, щекотавшие мои щёки, поцелуи и ласки, запах нори, источаемый мокрым голым плечом, в которое так сладко было уткнуться носом, насмешливый шёпот по покровом ночи, непрестанный надоедливый табачный дым, мерцающие серебристо-чёрные перья уверенно раскинутых в полёте сильных крыльев, тепло родных коленей, убежище от кошмаров в крепких объятьях и утешительный ровный стук любимого сердца, когда в груди начинает щемить от невыносимой нежности... Всё это безостановочно кружилось в сознании, вонзаясь в сердце и разрывая его на части, оглушая, лишая разом всех накопленных сил одним лишь единственным осознанием — всего этого для меня больше не будет. Никогда...
Той ночью я осталась спать в Правом крыле. Младший Первосвященник ещё долго уговаривал меня хоть что-нибудь съесть, но аппетита совершенно не было, и я продолжала упорно отказываться. Тогда он сходил за моим футоном и расстелил его прямо тут, в столовой. Я уткнулась было носом в одеяло, но тут же слёзы снова хлынули из глаз — оно всё ещё хранило запах Кадзэ-но ками.
Так я лежала в темноте без сна, вдыхая стремительно таявший аромат любимого божества, и тихо-тихо плакала, боясь потревожить Младшего Первосвященника.
...Мидзу-но ками пришёл уже глубокой ночью. Он неслышно сел возле меня и начал осторожно гладить по вздрагивавшей взмокшей спине.
— А я ведь предупреждал тебя, девочка моя... — прошептал он, склонившись к самому моему уху. — Я говорил, что привязанности до добра не доводят, но ты не послушалась...
Я не ответила, но он, кажется, не особенно и не ждал.
— Ты ведь не хочешь, чтобы кто-то видел твои страдания, верно? Ш-ш, нет-нет, не надо ничего говорить... Сейчас я унесу все твои слёзки до тех пор, пока ты не станешь сильнее, и их никто-никто не увидит. Но болеть — да, — болеть ещё будет долго, деточка... Ну ты уж потерпи, хорошо? Всё когда-нибудь проходит, и сегодня мне больше нечем тебя утешить.
Мне хотелось броситься к нему на шею, прильнуть всем телом, прирасти, да так и остаться с ним навсегда. Мидзу-но ками... мой неиссякаемый живительный источник... от которого сама же и отвернулась по собственной воле. Он снова пришёл, чтобы помочь, даже после того необдуманного отречения, принёсшего всем столько беспокойства. И хотя теперь я снова сгорала от стыда за тот раз, но и после этого всё равно ни на единое мгновение не засомневалась в том, что поступила тогда правильно. И поэтому сейчас даже не посмела повернуться и взглянуть в глаза сияющему ками. Но он ведь и так всегда понимал меня, без лишних жестов и слов.
...Мидзу-но ками просидел со мной до самого рассвета, погрузившись в отрешённое молчание, и только продолжал легонько поглаживать меня по спине. Он ушёл только после того, как убедился, что я крепко уснула тем особенно целительным чёрным ватным сном без сновидений, после которого вновь обретаются силы и ясность восприятия.
И он ведь сдержал своё обещание: с той ночи я больше не могла плакать.
***
Несколько следующих дней я почти безвылазно просидела в Правом крыле Младшего Первосвященника, всеми силами стараясь не столкнуться как-нибудь ненароком с Кадзэ-но ками. По всей видимости, он тоже не особо жаждал со мной встречаться, поэтому перестал завтракать вместе со всеми, и часто попросту куда-то уезжал, ничего никому не сказав. Я же все эти дни усиленно помогала Первосвященнику по хозяйству, чтобы как-то отвлечься, но вместе с тем напряжённо размышляла о том, как мне теперь быть дальше. Как и предупреждал Мидзу-но ками, боль никуда не ушла, и, наверное, даже стала ещё сильнее, когда прошёл первый шок.
Сейчас я пряталась скорее инстинктивно, чтобы не растравлять лишний душу, но в то же время понимала, что рано или поздно выйти и заняться какими-то текущими делами всё равно придётся, и частых встреч с покинувшим меня ками будет никак не избежать. Это угнетало, потому что я не знала, как выдержать такое и не сойти с ума. Кроме того, здесь, в храме, всё было в буквальном смысле пропитано его аурой: о нём напоминала каждая чашка в буфете, каждый цветочек в саду, и это уже само по себе сильно меня мучило. С тех пор, как он ушёл, я не могла даже подойти к священной сакуре — её мирно кружившиеся в воздухе лепестки пробуждали во мне неясные и, казалось бы, уже давно уснувшие воспоминания: судорожно сжатые пальцы, горячий июльский полдень, широко распахнутый воротник юката и пряди волос, прилипшие к жаркой влажной коже, клубы табачного дыма, тонувшие в густой розовой кроне в сумерках первого вечера Танабата мацури, когда все ждали Ткачиху и Волопаса, чтобы поприветствовать их... Нет, пока эти воспоминания причиняют такую боль, к сакуре мне лучше вообще не ходить. Да и, наверное, лучше вообще никуда не ходить. Или же наоборот, уйти как можно дальше, спрятаться и не вспоминать, не страдать...
— Ты совсем спятила, да? — строго поинтересовался у меня Старший Первосвященник, когда я вскоре попросила разрешения перебраться в какой-нибудь региональный храм. — Тебе что, так плохо здесь?
— Н-нет... не то чтобы плохо, — пролепетала я, старательно разглядывая переплетающиеся полоски на циновке возле своего колена и не смея поднять глаза. Когда старший гуджи-сама был в таком настроении, я реально начинала его бояться. Мне и так потребовалось всё моё мужество, чтобы приплестись сегодня в Левое крыло с такой просьбой. Сейчас мне чудилось, что в дзабутоне, на котором я сидела, было не меньше килограмма гвоздей. Причём раскалённых.
— Ну и? — спросил он ещё суровее, и мне тут же страшно захотелось вернуться под заботливое крылышко его брата и в пятый раз перемыть всю посуду из буфета.
— Ну, понимаете... После того, что недавно случилось... Мне стало тяжело здесь находиться... Хотя я уже давно привыкла считать этот храм своим домом, и пока не совсем представляю, как буду жить вдали от него... — заикаясь, залепетала я.
— А, понятно. Убегаешь, значит.
Я вздохнула.
— Пусть так... Но я не знаю, как теперь смотреть в глаза Кадзэ-но ками... Всё время боюсь, что сделаю что-то так, он начнёт окончательно презирать меня.
— Вот уж не думал я, Саку-чан, что ты такая трусиха! С чего вдруг такие мысли? Разве ты в чём-то провинилась перед ним?
— Н-не знаю... — призналась я честно. — С одной стороны, я не вижу, где могла допустить ошибку, с другой — думаю, ками должно быть виднее. Если он расстался со мной, почти ничего не объяснив, значит, что-то было не так.
Первосвященник тоже вздохнул, потом проворчал, но уже куда мягче:
— Причина может быть и не в тебе вовсе, об этом ты не думала? Мало ли что могло стукнуть в голову Кадзэ-но ками, а ты уже решила всё бросить и ищешь себе нору поглубже, чтобы забиться туда понадёжнее. Ты же вроде бы всегда понимала, что служить в главном храме — высокая честь, так какого же хрена теперь от этого отказываешься?
По правде говоря, его слова удивили меня. До сих пор я видела себя здесь обыкновенной приживалкой, вовсе не считая свои повседневные обязанности служением. Оказывается, Старший Первосвященник думал по-другому...
— Ой, ну что ж ты так вылупилась-то, девочка? — захохотал он, резко откинув назад голову. — Только не говори, что ты до сих пор не сообразила, что тебя готовят на должность бывшего нашего Хикари-но тэнши?!
Видок у меня, наверное, и в самом деле был настолько изумлённый, что Первосвященник хохотал до тех пор, пока слёзы не выступили на глазах.
— Ха-ха, нет, ну это надо же! Видимо, совсем ты тут со своими романтическими бреднями связь с окружающим миром потеряла! Тебя же Мидзу-но ками не за красивые глазки привёл сюда! Или ты как раз так и подумала?
Мне было ужасно стыдно, но ведь примерно так я всё время и думала. То есть даже представить не могла, что меня — МЕНЯ, которую всегда была сама по себе едва ли чуть больше, чем ничего, — и вдруг сразу на место Хикари-но тэнши!
— Да быть же такого не может! — пискнула я, на всякий случай по-черепашьи втягивая голову в плечи. — Вы шутите?
— Хах, стал бы я столько времени терпеть здесь обычную дармоедку! Тут знаешь ли, милая моя, всё-таки храм, а не дом свиданий, и если ты думала, что к тебе особое отношение только потому, что ты спишь с ками... Много вас таких, очень много... слишком даже много. И если каждая будет жить в храме — ой-ёй! — мы с братом мигом перевоплотились бы из служителей культа в служителей борделя, ха-ха-ха!
— Но... постойте-постойте, почему меня? У Мидзу-но ками не нашлось никого получше?
Я удивлялась абсолютно искренне. Первосвященник недоумённо пожал плечами:
— А я почём знаю? Сначала он вроде бы просто привёл тебя на посвящение, как всех, потом сказал: "Присмотритесь повнимательнее к этой тэнши, может, она здесь приживётся". Ну, мы присмотрелись, ты и в самом деле прижилась, от добра добра не ищут, так что на некоторые твои недостатки и неопытность мы закрыли глаза. Ками сказал: "Готовьте её потихоньку", мы и готовили. В храме при любом раскладе должен быть кто-то из тэнши, поэтому после посвящения Хикари-но ками ты как бы и осталась вместо него. И между прочим, если бы не эти твои дурацкие приключения с отречением, безднами и прочими глупостями, давно уже смогла бы начать полноценно работать.
Я сидела, напрочь лишившись дара речи, пришибленная такой неожиданной новостью. В самом деле, если бы я хоть на минуточку освободила разум от своих любовных переживаний, то могла бы и сама догадаться... и почему моим наставником когда-то был Хикари-но тэнши, и почему меня не выставили за ворота сразу же после отречения, и даже почему мне больше не давали танцевать кагура во время служб — конечно же, уже не по статусу, как и сказал тогда Младший Первосвященник! Сейчас моё сознание лихорадочно пыталось переварить полученную информацию, и я буквально оцепенела от растерянности.
— Всё ещё хочешь уехать? — насмешливо поинтересовался Первосвященник.
Я заколебалась, не зная, что ответить.
— Дело твоё, конечно...
— Не хочу, — прошептала я хрипло, упершись кулаками в пол.
— Вот! Наконец-то ты сказала что-то разумное. Эй, ты не хнычешь там часом?
— Не хнычу.
Могла бы, давно б уже ревела в три ручья, но ведь милосердный Мидзу-но ками унёс мои слёзы...
— Так примешь ответственность?
— Приму!
— Учти, что все твои бабские глупости и сердечные дела нас с братом мало интересуют, поэтому делать на это скидку никто не будет. Работа есть работа, и мы будет требовать качественного её выполнения. Ясно?
— Ясно.
— Вот-вот! Такой настрой мне нравится уже куда больше. Значит так, слушай: во-первых, — сразу для справки — в обиду мы тебя никому не дадим, даже не сомневайся. Во-вторых, после всех своих бездн ты пока полноценно работать не сможешь, поэтому ограничимся для начала каким-нибудь простым служением. Ммм... думаю, что обязанности каннуси тебе вполне по силам, что скажешь?
И поскольку ничего внятного я сказать не могла, только мычала, хлопала глазами и открывала рот, как выброшенная на берег рыба, Старший Первосвященник спросил, уже почти обиженно:
— Ну ты что же, не хочешь быть нашей с братом любимой младшей сестрёнкой? Мы же тебя практически удочеряем. Что "Хаа"? "Хочу"? Так и говори, и не таращись, ради всего святого, не таращись ты так, а то мне уже страшно!
Гуджи-сама ещё некоторое время пытался разъяснить мне предстоящие обязанности, но видя, что я до сих пор мало вменяема, отпустил наконец с миром, пообещав, что мы ещё вернёмся к этому разговору.
На негнущихся ногах я кое-как доползла до Правого крыла и буквально рухнула на пол перед испуганным Младшим Первосвященником.
— Саку-чан, ты чего это? — захлопотал он, мигов притащив из кухни стакан с водой. Он, видимо, не знал, то ли напоить меня, то ли вылить воду на голову, чтобы я быстрее пришла в себя.
— Гуджи-сама, Вы тоже хотите удочерить меня? — пролепетала я, забирая у него стакан и осушая залпом.
— Ну-у... конечно, почему бы нет, — улыбнулся Первосвященник, на всякий случай озабоченно потрогав мой лоб. — Ты ведь очень хорошая девочка, Саку-чан...
— Не-ет, я дура! Дурындой была, дурындой и останусь, правильно Кадзэ-но ками говорил...
— Вот пусть попробует ещё раз такое сказать, когда я тебя удочерю, и до второго пришествия будет сам себе завтрак готовить! — засмеялся Первосвященник.
Я тоже невольно улыбнулась и протянула ему пустой стакан:
— Чайку нальёте?
— Непременно! Как раз свеженький заварил.
Улыбка Младшего Первосвященника была куда нежнее его фирменных бисквитов...
***
А на следующий день решилась и моя самая большая проблема.
Первосвященники сказали, что никаких церемоний для того, чтобы официально стать священнослужительницей (как-то по-дурацки звучит моя новая должность, поэтому буду впредь звать себя каннуси) не требуется, достаточно устной договорённости со всеми обитателями храма. Я выразила было осторожное опасение, что сейчас Кадзэ-но ками может и не согласиться, чтобы глупая тэнши и дальше тут оставалась, но Старший Первосвященник умел делать свирепое лицо ничуть не хуже самого Повелителя Ветров, и мне пришлось замолчать, так и не получив ответа. В конце концов, всё это было под его ответственность. Никакого специального облачения, ни парадного, ни повседневного, мне тоже не полагалось, и я осталась при своём строгом образе нерадивой ученицы додзё. Но я этому обстоятельству ничуть не огорчилась, и даже обрадовалась, Это образ нравился мне самой, и... был ещё одним напоминанием о счастливых днях с Кадзэ-но ками.
Определиться с моими прямыми обязанностями братья обещали как можно скорее, а пока что мне предложили выбрать личную спальню. Но ни одна из свободных комнат в главном жилом строении не подошла: мне казалось, что все они располагались слишком близко от спальни Кадзэ-но ками. Помявшись, я спросила у Младшего Первосвященника, нельзя ли мне перебраться в чайный домик у пруда, где я когда-то отращивала себе новые крылья. Он тут же принялся отчаянно трясти головой и махать руками:
— Нет-нет-нет-нет! Ни за что! Летом я бы ещё подумал, но сейчас — ни-ни! Там же даже электричества нет! Скоро начнутся холода, и ты там околеешь, Саку-чан, поверь на слово!
— Как же мне тогда?.. — по-детски скуксилась я.
— Ну, не знаю, — развёл руками Первосвященник. — Может быть, просто потерпишь? Знаешь, всякая боль со временем притупляется...
Я вдохнула и помотала головой:
— Дело не только в этом. А вдруг к нему однажды... кто-нибудь... придёт на ночь? И я услышу... что-нибудь?.. Нет, лучше уж я околею от холода в чайном домике, чем здесь от... от...
Я не зря беспокоилась. В лучшие дни Хикари-но ками, живший в соседней комнате, часто деликатно намекал нам за завтраком, что до рассвета не мог сомкнуть глаз, потому что "орали кошки", на что Кадзэ-но ками только смущённо прыскал в кулак, а я так вообще готова была провалиться сквозь пол. Межкомнатные перегородки во всех традиционных храмовых постройках были такие же традиционно тонкие, и как ни старались мы по ночам вести себя тише, в конце концов обоих накрывало так, что иногда даже Мидзу-но ками просыпался. В самые же горячие наши ночи спокойно спать могли только братья, потому что каждый из них жил в своём удалённом крыле.
— Ну что с тобой делать, — пожал плечами Первосвященник, — поживи до холодов, но потом я тебя пригоню обратно, слышишь? Перееду к брату, а тебя у себя в спальне поселю, если уж совсем никак. Хотя всё-таки надеюсь, что ты образумишься.
Я поблагодарила. Конечно же, я и сама понимала, что чайный домик был не самым удачным вариантом, но разве оставался у меня хоть какой-нибудь другой выбор? Прошла неделя с того дня, как мы расстались, и за это время я видела Кадзэ-но ками всего два раза, мельком, когда он в сумерках возвращался домой, попыхивая своей неизменной сигаретой. Подглядывала за ним в крохотную щёлочку неплотно задвинутых сёдзи в библиотеке, дрожала и задыхалась от боли, от непролитых слёз и нерастраченной нежности. И как бы сейчас ни свербило и ни жгло в груди, но у меня не получалось ни обидиться, ни разозлиться на него. Дни шли, но тоска не уменьшалась. Напротив, с каждым часом жить здесь и знать, что единственное моё лекарство — вот оно, рядом, только протяни руку — даже не желает смотреть в мою сторону, становилось всё невыносимее, и желание спрятаться росло с астрономической скоростью. Чайный домик был плохим решением, но другого у меня не было.
Впрочем, ситуация неожиданно поменялась уже после обеда.
Узнав от Младшего Первосвященника, что Кадзэ-но ками, уезжая сегодня утром, заранее предупредил, что к ужину не появится, я воспользовалась случаем, и выбралась наконец полноценно погулять в сад. Сначала я просто бесцельно бродила по старым аллеям позади храма, старательно избегая несколько наиболее памятных мест, связанных с такими, казалось бы, недавними безмятежными днями, но которым уже никогда не суждено было повториться.
Осень только-только началась, и здесь она совершенно не отличалась от лета: тот же зной, та же влажность, горячее солнце, синее небо с ослепительно-белыми кудрявыми облаками, яркая зелень, визжащие цикады, приставучии мухи, и даже запах был ещё совершенно летний, пыльный, пряный и цветочный. Я бродила, прокладывая странный, петляющий маршрут между разросшейся жимолостью и жасминовыми кустами, словно пыталась запутать и сбить со следа несущиеся вдогонку воспоминания, но сколько я ни кружила, а отделаться от них не получалось. Вот тут мы проходили, когда он вёл меня отращивать крылья... Здесь я потеряла мобильник, и долго потом ползала в траве, выслушивая длинную тираду о собственной бестолковости от невозмутимо курившего в сторонке ками, пока звуковой сигнал принятого сообщения не положил конец моим поискам... А вот у того дерева... — ой, нет, это даже вспоминать теперь неловко! — он тогда с такой силой прижимал меня к стволу, что у меня осталась ссадина между лопатками, и я неделю не могла носить открытые сарафаны, а ведь был самый разгар лета и стояло адское пекло...
Так, увлечённая настигавшими меня невольными воспоминаниями, я сама не заметила, как очутилась возле сакуры. Солнце уже клонилось к закату — темнеет здесь рано, — и неспешно кружащие в воздухе лепестки сейчас казались медово-оранжевыми. Как заворожённая, я стояла с враз опустевшей головой, и только смотрела и смотрела, как величественно и плавно танцуют на ветру срывающиеся с веток медовые капли. И хотя сердце моё в тот миг, вопреки ожиданиям, не разорвалось от горя, всё же подойти ближе я так и не решилась. Только доковыляла до старого каменного фонаря, и тяжело прислонилась, точнее сказать, привалилась к нему.
Не знаю, сколько я так простояла. Солнце ещё не успело сесть, значит не так долго... Но я не слышала, как кто-то подошёл. Только когда моего плеча коснулось другое, тёплое и сильное, я вышла из оцепенения и повернула голову.
— Сегодня особенно красиво, да? — тихо спросил стоящий рядом Хикари-но ками.
— Да, — эхом отозвалась я.
Мы помолчали. Рядом с ним всегда приятно молчать — это никогда не вызывает чувства неловкости. Я вдруг вспомнила, что в точно такой же позе возле этого же самого каменного фонаря ками стоял в моём давнишнем сне, когда я поразила Бездну Мидзу-но ками чёрным танто с серебряный драконом на рукояти. Это было... ох, как же давно это было! Ведь уже полгода прошло!
— Слышал, ты собралась перебираться в чайный домик? — спросил Хикари-но ками, не отрывая внимательных глаз от сакуры.
— Да, — точно так же, как и в первый раз, отозвалась я.
— Может быть, согласишься пожить пока у меня в Токио?
— Э-э?..
Вопрос был неожиданный, и я, как всегда в подобных случаях, растерялась.
— Ну, не за просто так, конечно. Видишь ли, я уволил недавно свою домработницу, а посудомоечную машину так и не купил... А если ты будешь жить там, то и посуду вымоешь, и пыль протрёшь, и почту из ящика вынешь, правильно?
— Да-а, — осторожно отозвалась я в третий раз, начиная уже сама себя чувствовать идиоткой.
— С братьями я поговорил, они в общем-то не против. Работы здесь у тебя сейчас немного, так что надо будет показываться им на глаза только раза два в неделю, не чаще. Правда, от "Берлоги" сюда добираться долго и не слишком удобно, но, думаю, что по сравнению с чайным домиком, это не такая большая беда.
— Подожди! — вдруг опомнилась я. — А как же ты? Я не буду мешать твоим... эээ... тебе?
— Моим свиданиям, да? — усмехнулся он, поворачиваясь ко мне. — Не будешь. На худой конец, если очень припрёт, я могу с девушкой и в отель пойти.
— Но... — замялась я, — даже не знаю, удобно ли так. Ведь это твоё "убежище", и...
— Ну, буду время от времени наведываться туда, когда понадобится. Всё-таки там две комнаты, и в гостиной есть диван, если мне вдруг захочется остаться на несколько дней, так что твоё присутствие в моём "убежище" мне лично никак не помешает. И ты как раз не будешь всё время скучать в одиночестве. Ну как?
Я молчала, не зная, что ответить. Предложение Хикари-но ками казалось мне слишком великодушным. Он опять усмехнулся, засунул руки в карманы и повернулся к сакуре.
— Только представь, — промурлыкал он тихо, словно обращаясь к самому себе, — джакузи. В любое время суток.
— Ах!.. — восторженно выдохнула я. Он отлично знал, против чего я никак не смогу устоять!
— Так переезжаешь ко мне?
— Да! Но только если и в самом деле не помешаю...
— Я же сказал, что нет. Завтра будешь готова?
— Конечно.
— Отлично! Я тогда завтра сам тебя и отвезу.
Ещё какое-то время мы молчали, наблюдая, как стремительно меняется закатный свет. И когда уже почти совсем стемнело, я наконец ткнулась лбом ему в плечо и прошептала:
— Спасибо!
— Да нет, тебе спасибо. Избавила меня от такого нудного и хлопотного дела, как поиск новой домработницы, — ответил Хикари-но ками, усмехнувшись, и потрепал меня по затылку.
***
И вот так я переселилась в отражённую реальность, в токийскую "Берлогу отшельника" Хикари-но ками. Два раза в неделю я ездила в храм к девяти утра, как на работу, и занималась там различными незначительными делами ровно до восьми вечера, а потом снова возвращалась в Токио. Дорога отнимала много времени, но, как и сказал тогда Хикари-но ками, по сравнению с неудобствами чайного домика, полтора часа на электричке плюс минут сорок на автобусе плюс ещё около сорока пяти минут пешком - это не такая уж большая жертва.
Хотя я теперь стала каннуси, и это несколько повысило мой официальный статус, никакой серьёзной работы братья мне так и не доверили, и я по-прежнему пересаживала цветы и занималась разными мелкими хозяйственными делами с Младшим или переставляла с места на место книги в библиотеке, согласно каталогу, под чутким руководством Старшего. Однажды он посадил меня писать бумажки с предсказаниями — был такой милый романтический пережиток и в нашем храме, — но, только взглянув на то, как неуклюже я схватилась за кисть, тут же отобрал образцы и принёс прописи для начальной школы и какие-то невнятные наставления по каллиграфии. Узнав об этом, Младший Первосвященник в тот же день выгнал меня из кухни, посадив вместо этого шить маленькие мешочки для заклинаний, приговаривая, что ничто так не развивает пальчики, как мелкое рукоделие. Таким образом, моя основная работа в храме свелась к рукоделию, каллиграфии и уходу за цветочками, что с некоторой натяжкой, но всё же можно было приравнять к искусству икебаны.
— Для полного комплекта не хватает только уроков стихосложения, — как-то неосторожно высказалась я вслух, разложив прописи на низком столике в библиотеке, расположившись напротив копающегося на стеллажах Старшего Первосвященника.
— Н-да? — хмыкнул он, и три минуты спустя на столик передо мной шлёпнулся потрёпанный томик классической поэзии в мягкой обложке.
— Это — не перевод, — сообщил Первосвященник на всякий случай, хотя я и по заголовку уже догадалась. — Начиная с сегодняшнего дня, будешь учить по три хайку в день, а в Новый год мы все послушаем твоё собственное творение.
В ответ я испуганно ахнула и уронила кисточку. Вот же ведь! Ну, ладно, сама, в общем-то, виновата. Итак, рукоделие, каллиграфия, псевдо-икебана и стихосложение... а ещё будем считать, что курс домоводства я сдаю экстерном дома у Хикари-но ками — ой, да меня же готовят в образцовые японские жёны века так позапрошлого!
— Ничего-ничего! — словно бы прочитав мои мысли, отозвался Первосвященник. — В дальнейшем всё это обязательно пригодится.
Я, собственно, и не спорила. Как ни крути, а за всю свою жизнь я ещё никогда не получала такого удовольствия от настолько простых занятий. Поначалу многочасовое прописывание одних и тех же иероглифов показалось мне делом довольно нудным. Но уже с первого раза, когда после двадцатого или тридцатого повторения, знак (по иронии судьбы это был "хана" - "цветок") раскрылся передо мной во всём своем сильнейшем магическом потенциале, зашифрованном в строгом порядке черт, я поняла, что несмотря ни на что, моё обучение продолжается. Рукоделие теперь как-то само собой объединилось с изучением классической поэзии: я шила с открытой книгой на коленях, многократно повторяя про себя стихи, и таким образом без труда их запоминала. А после обеда, поливая георгины в оранжерейке или подрезая хризантемы в саду, я читала им наизусть про тоскующих журавлей и хор лягушек в пруду, и цветы молча внимали, гордо вытянув стебельки. Великая поэзия тоже несла в себе могучую силу, и я, запоминая образы и сочетания звуков, интуитивно училась перенимать и использовать её для себя.
Единственными цветами в саду, которые до сих пор ни разу не слышали Басё в моём исполнении, были маленькие розовые "отпрыски" священной сакуры. С тех пор, как я навсегда потеряла снисходительную улыбку Повелителя Ветров, лишь один-единственный раз мне удалось пересилить себя и подойти к ней вплотную. Утром, в день моего переезда к Хикари-но ками в Токио, я вдруг почувствовала, что непременно должна попрощаться...
— Прости, дорогая, что долго не приходила, — начала я, обнимая ствол, на котором каждая неровность коры была мне так же хорошо знакома, как шрамы на собственном теле. — Но ты ведь всё понимаешь, верно?
Лепестки тихо и ласково сыпались мне на голову. О да, — она понимала!
— Я уеду, — продолжала я шёпотом, прижимаясь лбом к коре, — но, хотя и буду приезжать сюда раз в несколько дней, к тебе снова подойти не смогу... Временно, надеюсь. Ведь должно же мне когда-нибудь полегчать, правда?
Ни одна веточка не шевельнулась, священная сакура словно застыла в моих объятьях, только лепестки продолжали сыпаться и сыпаться, как лились бы сейчас мои слёзы, не забери их Мидзу-но ками.
— Когда ками придёт — наверняка ведь придёт, ведь он любит цветочки, — пожалуйста, позаботься о нём, как ты всегда заботилась о нас. И вместо меня тоже...
Да, она позаботится. Я почувствовала очень ясно. Теперь, зная это, мне будет пусть и немного, но легче.
— Спасибо! — я поцеловала ствол и разомкнула руки. — Мне пора. Хикари-но ками, наверное, уже ждёт...
И быстро развернувшись, чтобы не усугублять ещё больше тяжесть прощания, я хотела уже как можно скорее убежать, но в траве, возле моей ноги неожиданно что-то блеснуло. Я наклонилась и подняла маленький никелированный брелок в виде черепа единорога. Не так давно вся нация зачитывалась Мураками, и подобные вещички были довольно распространены. Кадзэ-но ками повесил его себе на ключи от машины после того, как узнал, что я зову её "единорогом"...
— Слушай, а зачем ты гладишь мою машину, прежде чем сесть в неё? — поинтересовался он как-то раз, подозрительно прищуриваясь в густых клубах табачного дыма. Я давно хотела уже попросить его не курить так много хотя бы в машине, но до сих пор так и не осмелилась.
— Ну... как же?.. — растерялась я, захлопывая за собой дверцу. — Как его не погладить? Он же живой.
— Кто живой? — брови сурового ками поползли вверх, а глаза ещё больше сузились — верный признак того, что сейчас он начнёт язвить и ругаться.
— Эээ... твоя машина... "единорог"... — пискнула я, вжимаясь в кресло.
Ками фыркнул и закашлялся, поперхнувшись дымом.
— Это — моя резвая "скакунья", чтоб ты знала! - прохрипел он тоном обиженного ребёнка, когда прокашлялся. — И вообще, она — "девочка"!
Я разозлилась и тоже фыркнула, старясь по возможности передразнить его:
— Ну, знаешь ли, я ему... или ей... под капот — или как там это называется — не заглядывала, и "мальчик" это или "девочка" не знаю! Я вижу, то есть чувствую, прекрасного белоснежного единорога-самца, вот и всё!
— Ха-ха, ну что за бред ты несёшь, цветочек? — расхохотался ками, выбрасывая недокуренную сигарету в окно и включая зажигание. — Я же ясно сказал тебе, что это - моя "лошадка"!
— Я чувствую то, что чувствую, — упрямо повторила я, отвернувшись к окну. — Это — "единорог"!
После того случая Кадзэ-но ками ещё некоторое время потешался надо мной из-за того, что я не могу отличить лошадь от единорога, как и девочку от мальчика, но, в конце концов, как-то незаметно в его речи "скакунья" превратилась в "скакуна", а потом вдруг появился и этот брелок.
Крепёжное колечко явно обломано, значит брелок не был намеренно выброшен и потерялся случайно. Надо бы вернуть... Но руки уже помимо воли тянули неожиданную находку в карман, и я знала: не верну. Колечко можно заменить и превратить брелочек в подвеску — он маленький — да и носить на шее, глубоко-глубоко под одеждой, чтобы никто не увидел... Ведь у мня, кроме ранящих воспоминаний, почти ничего не осталось на память о нём. А теперь я увезу с собой крохотную частичку его белоснежного "единорога"...
Прощалась с сакурой, я не знала, что всё это время Хикари-но ками, внезапно потерявший меня перед самым отъездом, вышел в сад и внимательно наблюдал за всем происходящим...
***
— Почему ты называешь своё убежище "берлогой"? — спросила я по дороге.
Машина у Хикари-но ками была европейская, с привычным мне левым рулём, классического чёрного цвета и слегка "тупомордая", как бульдожка, но своими мощными габаритами скорее напоминала медвежонка. "Медвежонок" отлично сочетался с "берлогой", поэтому я и спросила.
— Наверное, потому, что я обзавёлся этой квартиркой, чтобы было где спокойно отоспаться, — ответил ками, не отрывая глаз от дороги. — В те времена мы все жили как-то суетно, мне это смертельно надоедало, и всё время хотелось спать. Вот я и завёл себе такое укромное место, где можно было сладко выспаться, прятался там и спал... сутками. Но, к сожалению, моё убежище быстро рассекретили, — добавил он, улыбнувшись.
— Ясно, — ответила я, немного помолчав. — "Отшельник" тоже, как я понимаю, пошёл оттуда?
— Точно, — кивнул головой ками, и до самого Токио мы не сказали друг другу больше ни слова.
Уволенная домработница была, вероятно, настоящим виртуозом домашнего хозяйства, потому что со времени её ухода ни одной пылинки не осело на кухонных полочках и ни одной грязной ложечки не появилось в раковине, а вся сантехника в ванной сверкала такой кристальной чистотой, словно её вымыли только сегодняшним утром. Я хмыкнула про себя, но никоим образом не выразила охватившие меня подозрения. Скорее всего, расчёт бедная женщина получила всего несколько часов назад.
Остаток этого и весь следующий день Хикари-но ками провёл со мной, подробно объясняя, где что лежит, как и чем пользоваться, как зовут соседей, где и какие магазины есть поблизости, как отсюда добраться до метро, и ещё кучу всего полезного, важного и необходимого, что непременно должна знать иностранка, живущая одна в токийской квартире. Спальня с огромной кроватью была полностью предоставлена в моё распоряжение, сам же он по-джентльменски остался спать на диване. В глубине души я вздохнула с облегчением, когда Хикари-но ками пожелал мне спокойной ночи и ушёл в гостиную, плотно прикрыв за собой дверь. Когда-то, на этой самой кровати, я совершенно запросто лежала на его уютном удобном плече... Но тогда ещё он был тэнши. И я пока ничего не знала про его самурайское прошлое и несдержанную клятву...
Утром третьего дня Хикари-но ками, оставив машину в Токио, вместе со мной отправился в храм на электричке, чтобы убедиться, что я хорошо запомнила дорогу и не заблужусь уже где-нибудь на станции. Разговаривали мы по обыкновению мало, но, даже молча, рядом с ним мне становилось ощутимо легче переживать внутри себя расставание с Кадзэ-но ками. Так уж повелось изначально, что только в присутствии моего бывшего наставника, непонятной природы одиночество, с которым я родилась и жила в обоих мирах, и которое не таяло ни под ласками Мидзу-но ками, ни в ураганной страсти Повелителя Ветров, каким-то совершенно естественным образом, незаметно становилось вдвое легче. Было ли тому причиной наше общее далёкое прошлое или же дело было в чём-то другом, я не знала, и почему-то даже не хотела узнать, вопреки своему обыкновению.
Назад в Токио я уже вернулась одна. Належалась в джакузи, наскоро приготовила себе ужин, просидела около часа на диване с включённым телевизором, даже не пытаясь понять, что я там такое смотрю. Телефонный звонок вывел меня из прострации — это звонил Хикари-но ками, чтобы узнать, как у меня дела. Я бодрым голосом ответила, что всё замечательно, пожелала ему спокойной ночи и на нетвёрдых ногах поползла в спальню и рухнула ничком на кровать. Через полчаса заметила, что в комнате душно, встала и открыла окно, выключила свет, разделась, легла... Остаток ночи я так и пролежала, не шевелясь, с открытыми глазами, глядя, как на потолке пляшут и переливаются отсветы огней ночного Токио, прислушиваясь к тихим шорохам и шелесту накрапывавшего дождя за окном. До рассвета перед моими открытыми глазами проносились живые и яркие, наполненные светом и радостью, воспоминания об ушедшем лете.
КалиЮна, блог «любуЯсьДоХваном•внутренняЯмонгОлия•»
Тай•вбассейневжёлтыхтруселЯХ!
Вах, какие ключицы, ми-ми-ми!!
Хорош, зараза, и без мейка, света, в неправильном ракурсе))) Курносенький!А-А-Афигенский!!! *пищитнаультразвуке* Спасибочки!
На башке сено-солома, пони натуральное)) оброс! для роли не обстригли, что ли...
... дальше
Жаркого тайского лета в наши зимние ленты!
А, смотри-ка, разнообразием жёлтых пляжных труселей в своей жизни он, кажется, не заморачивается)) На все поездки одни? М..., ну, или модель другая, но любимый цвет?!... дальше
Голый и с вот такенным прессом! Спасибочки, хоть что-то дал увидеть, лол)))
Вот такой он когда усиленно жил на одном кофеине: худой, объёмов стало меньше, а четкости и красоты больше! Вау! Ходи так везде)))
Лягушоночек такой, ы!!!
Что за деревяшка в руках? Папка? Тетрадь со сценарием?Альбом для рисования? Ну а чо?! Великий худо-жник же))
Ну, натуральная поняшка! Вон и траву жуёт завлекательно))
Милота! Такой хорошенький! Этот носик, эти губки, эти щечки!Глазища! И вечно лопнувшие сосудики в правом глазу... давняя травма?
Я так рада этим фото! Вообще не ожидала ничего подобного, честно говоря, от
этого (не)товарища))) А оно вон чего! Хорошо ему там, сразу видно.
Дохван такой неожиданно открытый и даже обнажённый))
но при этом очень милый! Расслабуха на курорте!
Он там работает вообще?!!
Интересно, это арендованное жилье или... конечно, дружеское!!
Как удачно быть красивым, милым и талантливым! Ты всем нравишься ❤️
И тут внезапно сюрприз от фитнес-друга Ихвана!
Он вообще молодец, хотя у него явные проблемы с масштабированием, лол))Но без него я бы вообще вот ЭТОГО не увидела! Да-да, бассейн!
Пришлось активировать тег на картинке, иначе никто не поверит,
что эта фигурка в желтых труселях — Дохван, ы)))
Он наверняка только поэтому и разрешил фотки с собой выложить.
Ну и потому что случился такой безумный закат!
Жучка противный! Сверкает там вдали голой кожей, прекрасно зная,как мы ЯЯЯ!!! хотим видеть все детали и ничего нам не давая!!
Кривляется!)))) Ну почему так далекоооо!!! *ВОЙНАБОЛОТАХ*
А рядом дружочек себя селфит или Дохвана?! А может потом выложит еще фоток?! Ну позязязяяяяя!!!
Как устроены такие бассейны без краев, будто висящие воздуха над бездонной пропастью... Примерно понимаю, но нет. Ходит же он там где-то, сбоку должна быть дорожка, или другой бортик, куда-то же все это сливается.
Боже, какой кайф!! Дохван вырвался, наверное, на выходные со своего съемочного процесса, вряд ли ближний свет отсюда туда кататься, лучше поспать лишний часок...
апд_ вечером выложил еще сторис!
Правда, повторяется, ЖАДИНА! Хвастается и повторяется.
Пошла проставлять теги про Тайланд, и таки набралось немало постов, хотя так-то по факту, ездит он туда с июня 2023, я имею ввиду, освещая это публично в иг!
Дохванище обновило иг и подписалось как-то вот так: © вк соо
— «Pom Ruk Muang Thai 🤍
»
И все сердечки, какие есть, понатыкал )))
(я почему в браузере не вижу первое белое, а в телеге вижу.)
Crank, блог «Размышлизмы, алогизмы, наблюдазмы обо всём.»
О занятиях - любимых и не очень.
... Намедни вопрос был - не лично, а вообще. Ко многим. Касаемо любимого занятия.
В качестве ответов подразумевалось, понятное дело, что-то вроде "читать", "вышивать крестиком", "гулять под пальмами" и тому подобное. Меня вопрос поставил в тупик, поскольку (с одной стороны) мне ли себя не знать со всеми моими хобби и прочим.
А с другой...
Короче говоря, мой ответ был "ДУМАТЬ".
... Придётся признаться, что я ожидаю логичных вопросов "И ВСЁ?!" или (хотя бы!) "О ЧЁМ?". Всё ж таки дело было в чате, что подразумевало тенденцию к ничему не обязывающей болтовне на грани (да и за гранью) флуда, трёпа "меж делом".
Но - увы.
Таки шо - отвечу здеся. На незаданное. продолжение следует…