Что почитать: свежие записи из разных блогов
Записи с тэгом #ЗФБ-2016 из разных блогов
Nicoletta Flamel, блог «Прозаек»
Девяносто девять с половиной центов в минуту
Название: Девяносто девять с половиной центов в минуту
Автор: Nicoletta Flamel
Размер: мини, около 1670 слов
Пейринг/Персонажи: редкие пейринги, ОЖП, ОМП
Категория: гет и слэш (намёками), фандомная повседневность
Жанр: юмор
Рейтинг: R
Предупреждения: мат! сатира! самоирония! все совпадения – случайны, все персонажи – вымышлены
Краткое содержание: – Здравствуйте, вы дозвонились в службу секса по телефону «Редкие пейринги».
Размещение: запрещено без разрешения автора
скрытый текст– Здравствуйте, вы дозвонились в службу секса по телефону «Редкие пейринги». Если вас интересует гет, нажмите звёздочку, если слэш – решётку, если гет или слэш с несовершеннолетними – жмите на решётку и звёздочку одновременно и не отключайтесь: за вами уже выехали.
Дневная смена в «Редких пейрингах» начинается в шесть утра. Зевая и шаркая тапочками, подтягивается к аппаратам пенсионерка Маргарита Львовна – бывшая актриса-травести, за полвека службы в ТЮЗе окончательно посадившая голос курением «Беломорканала». Несмотря на неизжитые вредные привычки, Маргарита Львовна – самая высокооплачиваемая работница «Редких пейрингов»: у неё замечательно получается смодулировать интонации профессора зельеварения Снейпа – в русской озвучке и в рикман-оригинале. Несколько раз Маргариту Львовну пытались переманить к себе снарристы, снакисты, снейджеры и прочие снейполютики. Фанатские организации «Уползём Снейпа!» и «Снейп среди нас» предлагали ей президентские кресла (на выбор) и всеобщее обожание. Но у Маргариты Львовны четверо взрослых внуков, а также – артрит, начальная стадия катаракты и самовозникающие с печальной периодичностью камни в почках. В период обострения Маргарита Львовна ненавидит весь мир, что только добавляет шарма в её снейпо-монологи.
– Вы нажали звёздочку. Служба секса по телефону «Редкие пейринги» напоминает: если вы женщина и хотите выбрать мужского персонажа – нажмите единицу, если вы – женщина, но желаете позиционировать себя как мужчину – нажмите двойку и вернитесь в меню «слэш», а если вы – мужчина… хи-хи! (кокетливый смешок резко обрывается)… простите! А если вы – мужчина и вас интересует секс по телефону с персонажами из книг про Гарри Поттера, то первые десять минут разговора для вас бесплатно. Нажмите тройку и не забудьте оставить ваш контактный телефон для базы знакомств между клиентами нашей службы. Мы вам обязательно перезвоним.
В шесть пятнадцать по местному времени в аппаратную подтягивается Мила – пергидрольная деваха неопределённого возраста. С лёгкой руки Маргариты Львовны (и болтливого языка самой Милы) про неё ходят самые разнообразные слухи. Самый популярный из них – история о том, как Мила работала уличной проституткой и (в промежутке между торопливыми минетами и быстрым трахом на задних сиденьях иномарок) пристрастилась к чтению популярных книг. Однажды холодной зимой Мила забежала погреться в кафе и нашла на столике забытую кем-то книжку «Гарри Поттер и узник Азкабана» в переводе Спивак. Несмотря на общую безграмотность обеих (а может, благодаря ей?), великая сила искусства проникла в трепетную проституточью душу. Вечернюю выручку от шести минетов (два с глубоким проникновением, четыре – без) и трёх перепихонов Мила потратила на полное подарочное собрание Роулинг (уже в более-менее сносном переводе) и больше на панель не вернулась. Теперь она работает уборщицей на заводе, живёт в общежитии, пишет рейтинговые слэшные фанфики с вечным статусом «в процессе» и на ГП-фестивалях косплеит попеременно Люциуса Малфоя и Флёр Делакур. В «Редких пейрингах» Мила отрабатывает в основном ночные часы. Но в праздничные и выходные дни она всегда на подхвате.
– Алло, здравствуйте! – запинающийся женский голос прорывается через гудки, на заднем плане – шум стиральной машины. – Я… – торопливый шелест страниц. – Я – Минерва Макгонагалл, и я бы хотела заказать Северуса Снейпа.
Маргарита Львовна с тяжёлым вздохом нажимает кнопку на коммутаторе.
– Always, – вместо приветствия произносит она.
– О-о-о-о! Ещё!
– Минер-р-рва! Кур-р-рва!
В трубке слышатся ёрзанье и сдавленные стоны.
– Я достаю из-под мантии свой белый, длинный, сочащийся смазкой, упругий член, – Маргарита Львовна зажимает телефонную трубку между плечом и ухом и хлопает по карманам халата в поисках спичек.
– О да! Да! Ещё!
На другом конце линии слышится женский протяжный крик, обрывающийся короткими гудками.
Мила показывает Маргарите Львовне большой палец:
– Сильна, старушка! На рекорд идёшь! Двадцать секунд – и баба в оргазме!
Маргарита Львовна показывает палец средний.
– Заткнись, прошмандовка! Из-за этих быстрых поблядушек мне опять премию срежут, – ворчит она голосом Снейпа. – У нас в службе поминутный тариф.
Мила не обижается – это у них уже вошло в привычку, вроде утреннего обмена любезностями у нормальных людей.
– Здравствуйте! – чётко говорит в коммутаторе женский голос. – Меня зовут Невилл Лонгботтом и я хочу Беллатрису Лестрейндж.
– О! Извращенцы проснулись! – ревниво произносит Маргарита Львовна, закуривая. – Снейп ей уже не подходит, соплячке!
Мила откашливается и нажимает кнопку приёма.
– Круцио! – мурлыкает она.
– Сука! Ты убила моих родителей!
– Можешь трахнуть меня, или ты предпочтёшь вначале попытать?
«Невилл» отыгрывает и то, и другое. Мила мастерски тянет время. Через десять минут собеседницы выходят из образов и начинают обсуждать особенности перевода и тематические фанфики с пейрингом Невилл/Беллатриса. Через пять минут Мила спохватывается и диктует «Невиллу» электронные адреса сайтов со своим фантворчеством. «Невилл» оказывается зарегистрированным на трёх из пяти. Они прощаются, довольные друг другом. Правилами «Редких пейрингов» подобное общение не возбраняется, главное – не нарушать анонимность.
Маргарита Львовна в это время доводит до реального или мнимого оргазма двух Розмерт (постарше и помоложе), Лаванду Браун (с голосом сорокалетней матери-одиночки, громкий ор нескольких детских голосов в комплекте), Сибиллу Трелони (два раза подряд!), двух мисс Лавгуд (Луну и Полумну – каждую по разу) и – в виде исключения, по двойному тарифу, одновременно! – двух студенток, представившихся близнецами Уизли.
– Нахуй! – решительно говорит она. – Я ещё даже таблетки не пила! Милка, ставь запись!
Мила, не выходя из роли повзрослевшей Гермионы Грейнджер, беседует с очередным Симусом (Сириусом?) и одновременно нажимает на кнопку диктофона.
Пока Маргарита Львовна запивает порцию утренних таблеток крепким кофе без сахара, шипящая запись с её (Снейповым!) голосом доводит до экстаза ещё трёх клиенток.
– Здравствуйте, вы дозвонились в службу секса по телефону «Редкие пейринги».
– Позовите к телефону Снейпа, – голосом агента по продажам просит очередной клиент.
Маргарита Львовна вздыхает и берёт трубку.
– Снейп у аппарата!
– Скажите – всегда!
– Всегда!
– Нет, как вы говорите обычно.
– Always! – бурчит она.
– Великолепно! Замечательно! А в конце добавьте – теперь и в чёрном цвете!
– Какого хрена? – интересуется Маргарита Львовна.
Мила хихикает.
– Понимаете, мы рекламируем прокладки, – клиент просто-таки излучает очарование. – И хотим пригласить вас…
Маргарита Львовна нажимает на рычаг.
– Занеси номер в чёрный список! – командует она Миле. – Третий раз звонит, урод!
– Здравствуйте, вы дозвонились в службу секса по телефону «Редкие пейринги».
К девяти утра в студию добираются Инна и Димочка, которые заменяют Милу. Маргарита Львовна уходит в другую комнату – подремать на специально выделенной для этих целей кушетке. Обычно для неё вызывают такси и до девяти вечера обходятся старыми записями, но сейчас середина января – самое горячее время для снейпоманок. Пик пришёлся на девятое число, Маргарита Львовна не спала тогда почти двое суток, материлась похлеще сапожника и каждую реплику заканчивала непроизвольным «Авада Кедавра!», что привело к популяризации пейринга Северус Снейп/Альбус Дамблдор. Сейчас стало полегче, но грядёт тридцатое число – день рождения Лили Эванс, и Маргарита Львовна не намерена расслабляться, чтобы не потерять форму. Она уже заказала путёвку в санаторий на март и апрель включительно – вплоть до годовщины битвы за Хогвартс. А потом, после недельного аврала, снова отдых, только уже на даче: помидоры, огурцы, колорадские жуки, колючий крыжовник, мелкая картошка, комары, – короче, благодать. Про «блядских извращенцев» Маргарита Львовна вспомнит лишь первого сентября, когда, нагруженная банками с вареньем и солёными огурцами, появится в студии: жрите, мол, сотруднички-нахлебнички, пока я вам мастер-класс выдам.
– Здравствуйте, вы дозвонились в службу секса по телефону «Редкие пейринги»…
– Хуейринги! – врывается в коммутатор грубый мужской бас.
Инна – полноватая, но по-своему миловидная студентка-заочница филологического факультета – краснеет. Она работает полгода, но всё ещё не привыкла к мату. Слова «член» и «вагина» в её исполнении звучат как «нефритовый жезл» и «врата наслаждений», но чаще всего заменяются местоимениями или иностранными синонимами. Зато Нарциссу Малфой (и прочих гордячек-заучек-скромниц) Инна отыгрывает бесподобно. Маргарита Львовна на пару с ней озвучила пейринг Нарцисса/Северус (три первых места на фандомных конкурсах, лидер по скачиванию аудиофайлов на торрент-снейп-точка-ру), а Мила периодически просит Инну записать на бумажке французских фраз в русской транскрипции – для отыгрыша Флёр Делакур – и не оставляет надежды скосплеить с ней чету Малфоев. Однако Инна слишком стесняется своей полноты, чтобы изображать Нарциссу вживую.
– Если вас интересует гет, нажмите звёздочку, если слэш – решётку…
– Пидарасы сраные! – не унимается мужской голос. – Хуесосы! Какую тут, блять, кнопку жать, чтоб вам пизды вломить?
Димочка – латентный гей на работе (токарь второго разряда, график два через два, Мила подцепила его в курилке завода в свою первую трудовую неделю) и ярко выраженный гей по жизни (Мила клянётся, что проверяла лично!) – подмигивает Инне и радостно нажимает на кнопку коммутатора, пока мужчина не бросил трубку.
– Вы желаете гет или слэш? – воркует он в микрофон. – Рекомендую слэш – остальные работники пока вне зоны доступа.
– Это ты, пидарюга? Ну, вот мы и встретились! – констатирует клиент.
Димочка светится, словно начищенный до блеска галлеон.
– Желаете быть топом или боттомом? Рекомендую топом…
– Хуёпом! Медным тазом ты у меня сейчас накроешься! – мужчина на другом конце провода задумывается. – А вот голосёнок у тебя жидковат! Не может быть, чтобы моя баба с такого кончала.
Инна машет Димочке руками, сигнализируя об экстренном прерывании связи: с сумасшедшими в «Редких пейрингах» предпочитают не связываться.
– Ваша… эээ… кто? Хотите тройничок? Пожарче?
Реальная жизнь не балует Димочку однополыми отношениями. Ну, не может же токарь второго разряда в открытую подкатить к слесарю первого разряда. Вот и Димочка считает, что не может. Поэтому после работы он зависает на порносайтах и вовсю развлекается в «Редких пейрингах», изображая все мальчишеские роли оптом.
– Снейпа, блядь, позови! – В исполнении клиента это звучит почти как «взрослые дома есть?».
И Димочка сдаётся:
– Сейчас! Оставайтесь на линии.
Через пару минут в студию врывается разбуженная Маргарита Львовна.
– Always! – рычит она в трубку.
– Ты – Снейп?
Маргарита Львовна не собирается отрицать очевидного, умудряясь вставить между словами излюбленной «Авады Кедавры» порцию отборного мата.
Инна затыкает уши руками. Димочка восхищённо охает.
Клиент тоже поражён. С хамского тона он переходит на тон более вежливый и объясняет, что его «баба» по нескольку раз в день звонит по этому номеру и изменяет ему со Снейпом, «семья, бля, рушится» и всё такое.
– Сечёшь, братан, в чём фишка?
Маргарита Львовна «сечёт». Первый её зять до сих пор не вышел из тюрьмы за разбой, и, хотя старшая непутёвая дочка давно осчастливила маму зятем вторым и третьим, Маргарита Львовна по доброте душевной до сих пор шлёт ему скудные передачки (те же варенье и солёные огурцы с дачи), а тот пишет ей жалобные письма на лагерной фене.
Профессор зельеварения Северус Снейп никогда ещё не изъяснялся настолько витиевато. Разговор по понятиям затягивается на полчаса, Маргарита Львовна внутренне ликует – для «Редких пейрингов» это абсолютный рекорд. Клиент остаётся доволен. В инструкции «Как удовлетворить жену-снейпоманку» около двух десятков пунктов, включая снятие баллов с факультета жены, наложение заклятий и парочку упражнений по приподниманию бровей.
– Ну охуеть извращенцы! – восхищённо вздыхает мужик и отключается.
Инна и Димочка аплодируют стоя. Маргарита Львовна достаёт из кармана фляжку с коньяком и делает большой глоток. Ей – можно.
– Здравствуйте, вы дозвонились в службу секса по телефону «Редкие пейринги».
На часах – полдень по местному времени. Рабочий день в самом разгаре. В углу закипает чайник.
Автор: Nicoletta Flamel
Размер: мини, около 1670 слов
Пейринг/Персонажи: редкие пейринги, ОЖП, ОМП
Категория: гет и слэш (намёками), фандомная повседневность
Жанр: юмор
Рейтинг: R
Предупреждения: мат! сатира! самоирония! все совпадения – случайны, все персонажи – вымышлены
Краткое содержание: – Здравствуйте, вы дозвонились в службу секса по телефону «Редкие пейринги».
Размещение: запрещено без разрешения автора
скрытый текст– Здравствуйте, вы дозвонились в службу секса по телефону «Редкие пейринги». Если вас интересует гет, нажмите звёздочку, если слэш – решётку, если гет или слэш с несовершеннолетними – жмите на решётку и звёздочку одновременно и не отключайтесь: за вами уже выехали.
Дневная смена в «Редких пейрингах» начинается в шесть утра. Зевая и шаркая тапочками, подтягивается к аппаратам пенсионерка Маргарита Львовна – бывшая актриса-травести, за полвека службы в ТЮЗе окончательно посадившая голос курением «Беломорканала». Несмотря на неизжитые вредные привычки, Маргарита Львовна – самая высокооплачиваемая работница «Редких пейрингов»: у неё замечательно получается смодулировать интонации профессора зельеварения Снейпа – в русской озвучке и в рикман-оригинале. Несколько раз Маргариту Львовну пытались переманить к себе снарристы, снакисты, снейджеры и прочие снейполютики. Фанатские организации «Уползём Снейпа!» и «Снейп среди нас» предлагали ей президентские кресла (на выбор) и всеобщее обожание. Но у Маргариты Львовны четверо взрослых внуков, а также – артрит, начальная стадия катаракты и самовозникающие с печальной периодичностью камни в почках. В период обострения Маргарита Львовна ненавидит весь мир, что только добавляет шарма в её снейпо-монологи.
– Вы нажали звёздочку. Служба секса по телефону «Редкие пейринги» напоминает: если вы женщина и хотите выбрать мужского персонажа – нажмите единицу, если вы – женщина, но желаете позиционировать себя как мужчину – нажмите двойку и вернитесь в меню «слэш», а если вы – мужчина… хи-хи! (кокетливый смешок резко обрывается)… простите! А если вы – мужчина и вас интересует секс по телефону с персонажами из книг про Гарри Поттера, то первые десять минут разговора для вас бесплатно. Нажмите тройку и не забудьте оставить ваш контактный телефон для базы знакомств между клиентами нашей службы. Мы вам обязательно перезвоним.
В шесть пятнадцать по местному времени в аппаратную подтягивается Мила – пергидрольная деваха неопределённого возраста. С лёгкой руки Маргариты Львовны (и болтливого языка самой Милы) про неё ходят самые разнообразные слухи. Самый популярный из них – история о том, как Мила работала уличной проституткой и (в промежутке между торопливыми минетами и быстрым трахом на задних сиденьях иномарок) пристрастилась к чтению популярных книг. Однажды холодной зимой Мила забежала погреться в кафе и нашла на столике забытую кем-то книжку «Гарри Поттер и узник Азкабана» в переводе Спивак. Несмотря на общую безграмотность обеих (а может, благодаря ей?), великая сила искусства проникла в трепетную проституточью душу. Вечернюю выручку от шести минетов (два с глубоким проникновением, четыре – без) и трёх перепихонов Мила потратила на полное подарочное собрание Роулинг (уже в более-менее сносном переводе) и больше на панель не вернулась. Теперь она работает уборщицей на заводе, живёт в общежитии, пишет рейтинговые слэшные фанфики с вечным статусом «в процессе» и на ГП-фестивалях косплеит попеременно Люциуса Малфоя и Флёр Делакур. В «Редких пейрингах» Мила отрабатывает в основном ночные часы. Но в праздничные и выходные дни она всегда на подхвате.
– Алло, здравствуйте! – запинающийся женский голос прорывается через гудки, на заднем плане – шум стиральной машины. – Я… – торопливый шелест страниц. – Я – Минерва Макгонагалл, и я бы хотела заказать Северуса Снейпа.
Маргарита Львовна с тяжёлым вздохом нажимает кнопку на коммутаторе.
– Always, – вместо приветствия произносит она.
– О-о-о-о! Ещё!
– Минер-р-рва! Кур-р-рва!
В трубке слышатся ёрзанье и сдавленные стоны.
– Я достаю из-под мантии свой белый, длинный, сочащийся смазкой, упругий член, – Маргарита Львовна зажимает телефонную трубку между плечом и ухом и хлопает по карманам халата в поисках спичек.
– О да! Да! Ещё!
На другом конце линии слышится женский протяжный крик, обрывающийся короткими гудками.
Мила показывает Маргарите Львовне большой палец:
– Сильна, старушка! На рекорд идёшь! Двадцать секунд – и баба в оргазме!
Маргарита Львовна показывает палец средний.
– Заткнись, прошмандовка! Из-за этих быстрых поблядушек мне опять премию срежут, – ворчит она голосом Снейпа. – У нас в службе поминутный тариф.
Мила не обижается – это у них уже вошло в привычку, вроде утреннего обмена любезностями у нормальных людей.
– Здравствуйте! – чётко говорит в коммутаторе женский голос. – Меня зовут Невилл Лонгботтом и я хочу Беллатрису Лестрейндж.
– О! Извращенцы проснулись! – ревниво произносит Маргарита Львовна, закуривая. – Снейп ей уже не подходит, соплячке!
Мила откашливается и нажимает кнопку приёма.
– Круцио! – мурлыкает она.
– Сука! Ты убила моих родителей!
– Можешь трахнуть меня, или ты предпочтёшь вначале попытать?
«Невилл» отыгрывает и то, и другое. Мила мастерски тянет время. Через десять минут собеседницы выходят из образов и начинают обсуждать особенности перевода и тематические фанфики с пейрингом Невилл/Беллатриса. Через пять минут Мила спохватывается и диктует «Невиллу» электронные адреса сайтов со своим фантворчеством. «Невилл» оказывается зарегистрированным на трёх из пяти. Они прощаются, довольные друг другом. Правилами «Редких пейрингов» подобное общение не возбраняется, главное – не нарушать анонимность.
Маргарита Львовна в это время доводит до реального или мнимого оргазма двух Розмерт (постарше и помоложе), Лаванду Браун (с голосом сорокалетней матери-одиночки, громкий ор нескольких детских голосов в комплекте), Сибиллу Трелони (два раза подряд!), двух мисс Лавгуд (Луну и Полумну – каждую по разу) и – в виде исключения, по двойному тарифу, одновременно! – двух студенток, представившихся близнецами Уизли.
– Нахуй! – решительно говорит она. – Я ещё даже таблетки не пила! Милка, ставь запись!
Мила, не выходя из роли повзрослевшей Гермионы Грейнджер, беседует с очередным Симусом (Сириусом?) и одновременно нажимает на кнопку диктофона.
Пока Маргарита Львовна запивает порцию утренних таблеток крепким кофе без сахара, шипящая запись с её (Снейповым!) голосом доводит до экстаза ещё трёх клиенток.
– Здравствуйте, вы дозвонились в службу секса по телефону «Редкие пейринги».
– Позовите к телефону Снейпа, – голосом агента по продажам просит очередной клиент.
Маргарита Львовна вздыхает и берёт трубку.
– Снейп у аппарата!
– Скажите – всегда!
– Всегда!
– Нет, как вы говорите обычно.
– Always! – бурчит она.
– Великолепно! Замечательно! А в конце добавьте – теперь и в чёрном цвете!
– Какого хрена? – интересуется Маргарита Львовна.
Мила хихикает.
– Понимаете, мы рекламируем прокладки, – клиент просто-таки излучает очарование. – И хотим пригласить вас…
Маргарита Львовна нажимает на рычаг.
– Занеси номер в чёрный список! – командует она Миле. – Третий раз звонит, урод!
– Здравствуйте, вы дозвонились в службу секса по телефону «Редкие пейринги».
К девяти утра в студию добираются Инна и Димочка, которые заменяют Милу. Маргарита Львовна уходит в другую комнату – подремать на специально выделенной для этих целей кушетке. Обычно для неё вызывают такси и до девяти вечера обходятся старыми записями, но сейчас середина января – самое горячее время для снейпоманок. Пик пришёлся на девятое число, Маргарита Львовна не спала тогда почти двое суток, материлась похлеще сапожника и каждую реплику заканчивала непроизвольным «Авада Кедавра!», что привело к популяризации пейринга Северус Снейп/Альбус Дамблдор. Сейчас стало полегче, но грядёт тридцатое число – день рождения Лили Эванс, и Маргарита Львовна не намерена расслабляться, чтобы не потерять форму. Она уже заказала путёвку в санаторий на март и апрель включительно – вплоть до годовщины битвы за Хогвартс. А потом, после недельного аврала, снова отдых, только уже на даче: помидоры, огурцы, колорадские жуки, колючий крыжовник, мелкая картошка, комары, – короче, благодать. Про «блядских извращенцев» Маргарита Львовна вспомнит лишь первого сентября, когда, нагруженная банками с вареньем и солёными огурцами, появится в студии: жрите, мол, сотруднички-нахлебнички, пока я вам мастер-класс выдам.
– Здравствуйте, вы дозвонились в службу секса по телефону «Редкие пейринги»…
– Хуейринги! – врывается в коммутатор грубый мужской бас.
Инна – полноватая, но по-своему миловидная студентка-заочница филологического факультета – краснеет. Она работает полгода, но всё ещё не привыкла к мату. Слова «член» и «вагина» в её исполнении звучат как «нефритовый жезл» и «врата наслаждений», но чаще всего заменяются местоимениями или иностранными синонимами. Зато Нарциссу Малфой (и прочих гордячек-заучек-скромниц) Инна отыгрывает бесподобно. Маргарита Львовна на пару с ней озвучила пейринг Нарцисса/Северус (три первых места на фандомных конкурсах, лидер по скачиванию аудиофайлов на торрент-снейп-точка-ру), а Мила периодически просит Инну записать на бумажке французских фраз в русской транскрипции – для отыгрыша Флёр Делакур – и не оставляет надежды скосплеить с ней чету Малфоев. Однако Инна слишком стесняется своей полноты, чтобы изображать Нарциссу вживую.
– Если вас интересует гет, нажмите звёздочку, если слэш – решётку…
– Пидарасы сраные! – не унимается мужской голос. – Хуесосы! Какую тут, блять, кнопку жать, чтоб вам пизды вломить?
Димочка – латентный гей на работе (токарь второго разряда, график два через два, Мила подцепила его в курилке завода в свою первую трудовую неделю) и ярко выраженный гей по жизни (Мила клянётся, что проверяла лично!) – подмигивает Инне и радостно нажимает на кнопку коммутатора, пока мужчина не бросил трубку.
– Вы желаете гет или слэш? – воркует он в микрофон. – Рекомендую слэш – остальные работники пока вне зоны доступа.
– Это ты, пидарюга? Ну, вот мы и встретились! – констатирует клиент.
Димочка светится, словно начищенный до блеска галлеон.
– Желаете быть топом или боттомом? Рекомендую топом…
– Хуёпом! Медным тазом ты у меня сейчас накроешься! – мужчина на другом конце провода задумывается. – А вот голосёнок у тебя жидковат! Не может быть, чтобы моя баба с такого кончала.
Инна машет Димочке руками, сигнализируя об экстренном прерывании связи: с сумасшедшими в «Редких пейрингах» предпочитают не связываться.
– Ваша… эээ… кто? Хотите тройничок? Пожарче?
Реальная жизнь не балует Димочку однополыми отношениями. Ну, не может же токарь второго разряда в открытую подкатить к слесарю первого разряда. Вот и Димочка считает, что не может. Поэтому после работы он зависает на порносайтах и вовсю развлекается в «Редких пейрингах», изображая все мальчишеские роли оптом.
– Снейпа, блядь, позови! – В исполнении клиента это звучит почти как «взрослые дома есть?».
И Димочка сдаётся:
– Сейчас! Оставайтесь на линии.
Через пару минут в студию врывается разбуженная Маргарита Львовна.
– Always! – рычит она в трубку.
– Ты – Снейп?
Маргарита Львовна не собирается отрицать очевидного, умудряясь вставить между словами излюбленной «Авады Кедавры» порцию отборного мата.
Инна затыкает уши руками. Димочка восхищённо охает.
Клиент тоже поражён. С хамского тона он переходит на тон более вежливый и объясняет, что его «баба» по нескольку раз в день звонит по этому номеру и изменяет ему со Снейпом, «семья, бля, рушится» и всё такое.
– Сечёшь, братан, в чём фишка?
Маргарита Львовна «сечёт». Первый её зять до сих пор не вышел из тюрьмы за разбой, и, хотя старшая непутёвая дочка давно осчастливила маму зятем вторым и третьим, Маргарита Львовна по доброте душевной до сих пор шлёт ему скудные передачки (те же варенье и солёные огурцы с дачи), а тот пишет ей жалобные письма на лагерной фене.
Профессор зельеварения Северус Снейп никогда ещё не изъяснялся настолько витиевато. Разговор по понятиям затягивается на полчаса, Маргарита Львовна внутренне ликует – для «Редких пейрингов» это абсолютный рекорд. Клиент остаётся доволен. В инструкции «Как удовлетворить жену-снейпоманку» около двух десятков пунктов, включая снятие баллов с факультета жены, наложение заклятий и парочку упражнений по приподниманию бровей.
– Ну охуеть извращенцы! – восхищённо вздыхает мужик и отключается.
Инна и Димочка аплодируют стоя. Маргарита Львовна достаёт из кармана фляжку с коньяком и делает большой глоток. Ей – можно.
– Здравствуйте, вы дозвонились в службу секса по телефону «Редкие пейринги».
На часах – полдень по местному времени. Рабочий день в самом разгаре. В углу закипает чайник.
Nicoletta Flamel, блог «Прозаек»
"Rose des vents"
Название: Rose des vents
Автор: Nicoletta Flamel
Бета: Тасара-бокка
Размер: миди, 4580 слов
Пейринг/Персонажи: мадам Розмерта/Северус Снейп, фоном - Северус Снейп/Лили Эванс (как водится, односторонний)
Категория: гет
Жанр: драма, ангст, романс
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: возможен пафос, POV, AU (биография Розмерты взята из личного хэдканона автора)
Краткое содержание: Он приходит сюда почти каждую неделю. Садится в самом дальнем от входа углу за маленький одноместный столик, больше всего похожий на низкую кафедру, прислоняется спиной к стене, до самого кончика носа натягивает капюшон чёрного плаща. Наблюдает. Смотрит. Делает выводы.
Примечание: "Rose des vents" - "роза ветров"
Размещение: запрещено без разрешения автора
скрытый текстЮжный
Он приходит сюда почти каждую неделю. Садится в самом дальнем от входа углу за маленький одноместный столик, больше всего похожий на низкую кафедру, прислоняется спиной к стене, до самого кончика носа натягивает капюшон чёрного плаща. Наблюдает. Смотрит. Делает выводы. Мой личный Чёрный человек, осуждает он меня, одобряет ли? А может быть, просто — не замечает? Сидит, почти не меняя позы. Иногда, изящно лавируя между столиками на своих высоченных шпильках (в Шармбатоне за дефиле и лёгкость походки мне всегда доставался наивысший балл), я нет-нет, да и брошу в его сторону мимолётный скользящий взгляд: не ушёл ли ещё?
Не ушёл. Оплёл узловатыми пальцами чашку с кофе — так корни деревьев оплетают камни, случайно встреченные на пути к сердцу земли, — и смотрит. А куда — в кофейную гущу, на рассохшуюся столешницу, на меня или просто в пустоту? Я не знаю ответа, не пытаюсь его найти. Я делаю своё дело.
Первое время мне казалось, что он по какой-то причине следит за мной. Скучно стало дипломированному профессору Хогвартса, вот и наблюдает за трюками чужеземной циркачки — этакий Доктор, с лёгкой насмешкой созерцающий ужимки пёстрой и шумной Смеральдины.
Единственное, чего я не боялась, так это доноса в аврорат.
Магия? Запрещённая? Помилуйте, мистер Крауч, какая магия может быть в «Трёх мётлах»? У меня и палочки никакой нет — хотите, можете обыскать собственноручно, проказник вы этакий. Всё дело во вкусной еде и уважительном отношении к посетителям. Желаете кружку медовухи за счёт заведения? Ах, да, вы же при исполнении. Ну, тогда кофе. Да-да, я помню, вы торопитесь, но я знаю, от чего вы не сможете отказаться. Миндальный кофе — крепкий охлаждённый коктейль с добавлением мёда, миндаля и капельки рома. Удачного вам дня! — и на кубике льда, прежде чем бросить его в бокал, начертить ногтем незаметный отвращающий знак.
О, с того времени, как предыдущий хозяин оставил свой любимый паб «Три метлы» на попечение двадцатилетней Рози, сколько комиссий из аврората перебывало здесь — не пересчитать. Бывали дни, когда скулы сводило от доброжелательной улыбки, а кончики пальцев покалывало от заклинаний, отгоняющих зло. Я хотела покоя, места, которое могла бы с полной уверенностью назвать своим домом. Но я не думала, что врасту корнями в эту каменистую шотландскую землю настолько, что уже не смогу покинуть её.
Иногда, в самые шумные вечера, когда в пабе не остаётся ни одного свободного столика, я, улучив минутку, выскакиваю на крыльцо. Просто стою и смотрю в небо, и ветер освежает моё разгоряченное лицо. Но он уже не поёт. Или я стала слишком старой, чтобы услышать его голос?
***
Я родилась в пятницу.
Моя мать — femme de rien, бродячая цыганка-мануш — отряхнула меня со своего цветастого подола на пороге Нотр-Дам-де-Фурвьер вместе с пылью лионских дорог. На память о ней мне остались лишь сердоликовые бусы на шее, да поющий ветер в крови.
До одиннадцати лет я жила в магловском приюте для детей-сирот. Училась в начальной школе и всё свободное время была предоставлена сама себе. Босоногая бродяжка с холма Фурвьер, загорелая до черноты, обсыпанная крупными веснушками, в линялом платье, которое было уже неприлично коротко для десятилетней девчонки, я с ранней весны до поздней осени пропадала на берегах Роны, удила рыбу с мальчишками, воровала фрукты и сладости с лотков. Я рано научилась давать сдачи, вцепляться в волосы мёртвой хваткой, целиться ногтями в глаза. Приютские дети дразнили меня Бродяжкой, а поэтично настроенная юная учительница младших классов звала Enfant-du-vent (Дитя Ветра). Я одинаково обижалась на оба прозвища. «Меня зовут Розмерта!» — уже и не вспомнить, сколько разбитых носов, ободранных коленок и порванных тетрадей начиналось с этого вопля.
А ветер всё пел.
Тот, кто никогда не слышал его голоса, не сможет понять, каково это — раскинув руки, сбегать с отвесного склона, покрытого высокой травой, и на бегу, даже не снимая одежды, бросаться в речную воду, поднимая тучу сверкающих на солнце брызг. Или лежать после купания на берегу с неизменной травинкой в зубах и смотреть в летнее небо. «Облачка, детки, это пёрышки из крыльев ангелов, плывущие над землёй», — говорила нам выжившая из ума приютская бонна. За слезливость и сюсюканье её никто не любил, даже воспитательницы, но вот — запомнилось, накрепко вплавилось в мозг.
А ветер всё пел.
Когда мне исполнилось одиннадцать, в приют приехала очень высокая женщина и, поговорив с директором, забрала меня с собой. «Ты будешь учиться в Академии Чародейства и Волшебства, крошка, — сказала она. — Это большая честь для тебя» Поезд мерно стучал по рельсам, пригород Лиона таял в августовской дымке, и мой ветер затих, вслушиваясь в слова мадам Максим (так звали мою спутницу). Но потом — плеснул озорным крылом и помчался наперегонки с паровозом, то прижимаясь к рельсам, то взлетая вверх.
...В Шармбатоне мне довелось проучиться целых два года, пока на практических занятиях не выяснилось, что все мои знания почерпнуты исключительно из книг. Палочка не желала меня слушаться. А мой ветер — что ему были все эти пассы и латинские слова? Моя личная магия: начертанные на краю парты замысловатые знаки, чернильные руны на подушечках пальцев, шёлковые саше в сумке с учебниками, — помогала мне притворяться волшебницей. Я творила её из ничего: из воздуха и песка, из лепестков роз и кофейной гущи, из цветных лоскутков и камешков, подобранных на школьном дворе. Маленькое волшебство, смешное волшебство, больше похожее на детскую игру в «секретики», оно не оставляло магического следа, его невозможно было вычислить. В то время, когда остальные воспитанницы постигали магию как науку, я играла в неё.
Но этого оказалось мало для Академии.
Палочку я оставила в кабинете недоумевающей мадам Максим. Директор Шармбатона уговаривала меня не сдаваться и попробовать окончить третий курс. «Я не могла в вас ошибиться, мадемуазель Розмерта. Я чувствую магию в вашей крови» — сказала она мне. «Это ветер поёт», — беспечно отмахнулась я. Так и ушла — с небольшим рюкзачком за плечами (документы, тёплый свитер да смена белья), вернулась в магловский мир, заново открывая его для себя.
А ветер всё пел...
Северный
В первый раз в «Три метлы» меня затащила Лили. Она весело щебетала что-то о предстоящих экзаменах и отличной погоде, а я был занят судорожным подсчётом мелочи в кармане своей потрёпанной мантии, пытаясь наощупь определить достоинство каждой монеты с точностью до кната. Ведь девушку полагается угощать, не правда ли? Особенно такую, от присутствия которой ладони покрываются липким холодным потом, а чёртов язык прилипает к пересохшему нёбу.
— Что будете заказывать? — звонкий девичий голосок неожиданно прозвучал у меня над самым ухом.
Последняя монета с глухим стуком упала на дно кармана, в кучку таких же медяков. Я с облегчением сглотнул.
— Два сливочных пива, пожалуйста, — стараясь казаться взрослее и одновременно ненавидя себя за это жалкое позёрство, произнёс я.
— Пива? Вы всегда успеете его заказать. Позвольте мне угадать ваш любимый напиток. Не пожалеете.
Это что ещё за новости? Я почувствовал, как во мне закипает раздражение. Она, значит, привлекает клиентов, заманивает рекламными трюками, а денег у меня ровно на два сливочных пива — самого дешёвого и очень популярного (в силу своей дешевизны) напитка среди учеников Хогвартса.
— Северус, ты только взгляни на неё, — восхищённо шепнула Лили, дёргая меня за рукав.
Я поднял глаза на обладательницу звонкого голоса и обмер. Она была невозможна в своей пестроте. Юная то ли цыганка, то ли ирландка, с виду наша ровесница или чуть старше, в платье немыслимо яркой расцветки. Широкий лоскутный подол заткнут за пояс, обнажая хрупкие щиколотки, унизанные звенящими браслетами. Из-под алой косынки выбивается пышная копна тонких длинных косичек. В них вплетены сердоликовые бусины, похожие на запутавшиеся в волосах леденцы.
— Вам, молодой человек, несомненно, понравится крепкий чёрный кофе, — она словно смеялась над моим ошарашенным видом. — Щепотка цикория, лёгкое послевкусие жжёной карамели. А вам, юная леди, подойдёт...
— Два. Сливочных. Пива, — хрипло отчеканил я, стараясь не замечать, как обиженно надула губки Лили. — И счёт.
— Как вам будет угодно. Кстати, я — новая хозяйка «Трёх мётел», Розмерта, — ещё один взгляд на меня, теперь сочувственно-понимающий. — И вас как своих первых клиентов могла бы угостить за счёт заведения.
— Я — Лили. А этот несносный бука — мой... однокурсник Северус, — моя рыжеволосая спутница впервые споткнулась на слове «друг», и это задело меня гораздо сильнее мнимого сочувствия посторонней, попугайски разряженной девицы.
— Сливочное пиво — прекрасный выбор. Не стоит обижаться на... однокурсника, — Розмерта улыбнулась Лили и легко порхнула к стойке. — Сейчас принесу.
— Северус, она похожа на тропическую бабочку. И... и она ходит по пабу босиком! — выдохнула Лили, провожая её сияющим взглядом.
— Что совершенно неразумно, учитывая деревянный пол. Можно занозить ступни.
— Злюка! Из-за тебя я так и не узнала свой любимый напиток!
— Болтовня для привлечения внимания.
— Вообще не буду с тобой разговаривать, — Лили демонстративно отвернулась от меня.
Я украдкой следил за Розмертой, пытаясь понять, что в ней могло так очаровать Эванс. И только поэтому заметил лёгкое, почти неуловимое движение её пальцев над нашими кружками — она словно начертила в воздухе невидимый знак.
***
Вкуса сливочного пива я так и не запомнил. Но оно неожиданно ударило мне в голову. Я шутил, и мне даже казалось, что остроумно. Во всяком случае, Лили перестала дуться и смотрела на меня почти с нежностью. В другое время от такого её взгляда я сразу же потерял бы голос, но тогда это воспринималось как должное. Страшно сказать, я даже почти решился сказать ей, что она не совсем мне безразлична. Или совсем не безразлична? Жалко, что путь из «Трёх мётел» до Хогвартса такой короткий.
На прощание Лили поцеловала меня в щёку.
— Ты был сегодня ужасно милым, Северус. Я люблю, когда ты такой, — сказала она прежде, чем упорхнуть в сторону гриффиндорской гостиной. — Спасибо.
А я стоял, как дурак, и улыбался, держась за щеку, к которой мгновенье назад прикасались тёплые губы. Мне бы догнать её тогда, сказать: «Знаешь, Лил, давай всегда будем вместе». Шепнуть на ушко какую-нибудь ласковую глупость. Коснуться сияющего в полумраке лица. Но стоило только остаться одному, как прежняя нерешительность вернулась. «Завтра, после экзамена, обязательно с ней поговорю, — утешал себя я. — И кто знает».
Никто.
Не.
Знал.
Южный
— Рози, доченька, сделай птичку.
Мамино лицо, осунувшееся от долгого пути, припорошено пылью. Пыль скрипит на моих зубах. Жарко. Хочется пить. Но плакать нельзя. Маме нужно отдохнуть, умыться, поесть, выпить кофе или чего покрепче, поспать хоть немного на настоящей кровати. Иначе скоро, совсем скоро, она рассердится на меня.
Первые послеобеденные прохожие уже появились на площади, и в мамином бубне тускло поблёскивают несколько мелких монеток. Но этого мало для тёплой постели и вкусной еды, я-то знаю.
— Паршивка, — шипит мама и больно дёргает меня за волосы, не переставая при этом улыбаться. — Делай свою птицу и поживее!
Я отрываю от измятого шейного платка кусочек батиста, комкаю его в грязных руках. Я не хочу огорчать маму, я её очень люблю, но я не знаю, не могу предсказать, получится ли у меня в этот раз хоть что-нибудь. Птица не удавалась мне несколько дней подряд. Из-за этого нам приходилось ночевать на набережной, спать урывками, по очереди. Несколько раз нас прогоняли жандармы. Из-за этого мы не ели целые сутки. Маме подают с неохотой, она устала, она измучена и грязна. «Вшивая цыганка» — читается в чужих взглядах, брошенных мельком, исподлобья, точно камень в спину из-за угла. А мне пока ещё удаётся заработать несколько монет. Меня жалеют — брезгливой, высокомерной жалостью, но всё-таки...
— Ну же, давай! Как это у тебя получается? Шепчи свои колдовские слова.
Мама уже на грани, я вижу. Яркий лоскут трепыхается у меня в ладонях, кажется, вот-вот — и взлетит. Но — нет, замирает цветным комком, таким же бездушным и мёртвым как мостовая у меня под ногами...
Мне часто снится этот сон. В последнее время — всё чаще. Я поднимаюсь с постели, чувствуя вкус лионской пыли во рту. Холодный деревянный пол (это тебе не Франция, детка) обжигает ступни. Холод и жар, они вообще похожи, ранят одинаково больно — я помню... Мои руки дрожат, когда я расставляю у изголовья кровати красные свечи с запахом лаванды и мирта. Смешное волшебство, детское волшебство, которое сродни скрещиванию пальцев за спиной — просто так, от дурного глаза, но оно на время спасает меня, заставляет кошмары растаять с первым лучом бледного северного солнца. Я ведь не волшебница, не ведьма, не колдунья. Я всё ещё — бездарная маленькая нищенка, не способная заставить птицу взлететь.
Кажется, я опять плачу.
А ветер... ветер молчит.
***
Я не знаю, как он прошёл через мою защиту.
Носителям Метки даже в голову не приходит заглянуть в мой паб. Для встреч в Хогсмиде они выбрали «Кабанью голову». Аберфорт — нелюдим, он сам с собой не очень-то ладит: Пожиратели, чернокнижники, воры, убийцы — ему всё равно, лишь бы деньги платили. К тому же трактир находится в стороне от главного тракта. Тихое, безлюдное место, идеальное для ночных встреч.
Нет, если бы незваные гости задумали погостить в «Трёх мётлах», я не смогла бы им помешать. Куда мне тягаться с тёмной магией и настоящими заклятьями. Я всего лишь заранее постаралась сделать так, чтобы мысль о моём пабе не пришла в голову никому из них.
У крыльца «Трёх мётел» растут боярышник и шиповник. Я посадила их, когда началась война. На колючих ветках развешаны маленькие серебряные колокольчики, незаметные в густой листве. Их даже зимой не очень-то увидишь, если не приглядываться. «Дзиннь!» — говорят они, а я слышу: «Смерть!» Это значит, где-то поблизости прошёл носитель Метки.
Странное волшебство, смешное волшебство, нелепое даже в сравнении со Ступефаем, бесполезное в открытом бою. Вдоль входа в паб на тонких прочных нитях развешаны алые лоскутки. «Птицы совсем обнаглели, — говорю, смущаясь, если кому в голову приходит спросить о назначении этой гирлянды. — Растаскивают для гнёзд солому из-под крыши, да ещё и гадят на окна. Замучилась мыть».
Ветка чертополоха под ковриком у входа, железный гвоздь в косяке двери, обрывок красной шерстяной нити, намотанный на ручку, перо иволги, воткнутое в притолоку, — для всего найдётся объяснение. Вот только от домовых эльфов пришлось отказаться: бедняги начинают чихать, едва оказавшись поблизости.
Тем более, я не понимаю, как он вошёл сюда.
Колокольчики звякнули, лоскутки всплеснулись на незримом ветру, шляпка гвоздя зацепилась за полу мантии в тщетной попытке удержать гостя, с ветки рябины осыпались сухие ягоды...
— Я закрываюсь, извините, — говорю, скрещивая под шалью пальцы. — Попробуйте пройти чуть дальше, кажется, «Кабанья голова» ещё открыта.
Но он не слышит меня. Не слушает. Мешком валится на ближайший стул.
— Выпить, быстро! — в голосе скрипит песок.
— Вы ранены? — замечаю капли крови на столешнице.
— Пустяки.
— Позвольте мне угадать ваш любимый напиток, — произношу в надежде если не отпугнуть зло, то хотя бы заговорить его.
— Поздно. Тащите всё, что есть. Огневиски, эльфийский самогон, магловский медицинский спирт. Или в этой вашей дыре не наливают ничего, крепче тыквенного сока?
Чёрный песок сыплется из его рта вместе со словами. Я чувствую, как подошвы моих туфель увязают в нём. Внезапный порыв ветра бьёт в ставни. Я вздрагиваю, словно мне под рёбра воткнули нож.
— Страшная ночь, Ночь Всех Святых, — бормочу под нос, прогоняя наваждение.
Приношу в порядке, перечисленном гостем: огневиски, эльфийский самогон... Спирта, правда, не нашлось никакого: ни магловского, ни маговского. Зато ставлю на поднос тёмную бутыль креплёной самодельной настойки — подарок от заведения. Украдкой оборачиваюсь на клиента — не видит ли? — и ногтем царапаю на пробке знак, отвращающий беду.
Он сидит в той же позе, в какой я его оставила: ссутулившись, сцепив окровавленные пальцы в замок (боярышник не подвёл, честно пытался преградить путь).
— Ваш заказ, — говорю, ставя поднос на стол. — Что-нибудь ещё нужно? Бинт, закуска, антипохмельное зелье? Хотя, если вы всё это выпьете, вас даже безоар не спасёт.
— Боитесь, что сдохну, не заплатив? — он с кривой усмешкой высыпает на поднос пригоршню серебра. — Теперь мне не нужно считать по карманам мелочь.
В нём сложно узнать того застенчивого самолюбивого подростка, который когда-то приходил сюда вместе с рыжеволосой спутницей. Мои колокольчики не могут ошибаться, и я могу поклясться, что знаю, какой знак выжжен на его предплечье. Но, тем не менее, это — он.
— А где ваша ...
Договорить я не успеваю.
Северный
Меня никогда не посылали в рейды. Несмотря на свои непомерные амбиции, Лорд не стал бы забивать гвозди хроноворотом.
Для тесной компании Пожирателей я тоже оказался изгоем. Нюнчиком меня в лицо, конечно, не звали: никогда не угадаешь, как повернётся судьба, и вчерашний зубоскал вполне мог оказаться моим бессознательным пациентом — полутрупом, чья жизнь зависит от рук умелого лекаря. Но меня старались избегать. Немалую роль в этом играло моё происхождение. Нищий полукровка из рабочего квартала нелепо смотрелся бы среди чистокровных аристократов-убийц.
Я тренировался в одиночку. Я не хотел повторения сцены у озера или любой из многих подобных сцен. Ощущение собственного бессилия перед лицом врага — не самое приятное чувство. Вот только я не знал разницы между поединком и убийством. Тогда — не знал.
Лорд бредил Шекспиром.
Ты должен всех обмануть, желая стать, как все:
Придать любезность взорам, жестам, речи,
Цветком невинным выглядеть и быть
Змеей под ним.
Его любимый отрывок, за которым следовало не менее любимое Круцио. Аваде предшествовал один из монологов Гамлета, в зависимости от настроения. И Легилименс — верный спутник первых двух заклятий: считывать мыслеобразы жертвы, наслаждаться её страхом, её болью, — сопровождающийся строками из «Короля Лира». Он ведь был сумасшедшим, наш Лорд, двинутым, психом, «ку-ку на всю башку», но от этого ещё более опасным.
А потом случилось то, что случилось...
Я обнимал мёртвую Лили так, как никогда не осмелился бы прикоснуться к живой. Её волосы ещё пахли вербеной и ромашкой, и я зарывался в них лицом. Её ладони ещё хранили последние крохи угасающего тепла, и я покрывал их отчаянными жаркими поцелуями. Мне казалось, что она вот-вот очнётся, придёт в себя, ударит меня по щеке за неподобающую дерзость, и мир вновь обретёт краски, и время — замершее, остановившееся, смёрзшееся в один ледяной ком время — снова потечёт своим обычным ходом.
Но ничего не произошло.
Под жалобное вяканье ребёнка (сын? дочь? — без разницы, для меня он — поттеровский ублюдок) я встал, бережно положил Лили на пол и спустился вниз. Выскочка Поттер лежал у входа, таращась в потолок бессмысленно-храбрым близоруким взглядом. Я помню, как хрустнула под ногой оправа его очков, и тень удивления мелькнула где-то на краю моего сознания: надо же, не заметил сразу.
Шатаясь, как пьяный, я спустился с крыльца, по дороге сбив со ступеней несколько тыкв. Они упали на газон, провожая меня оскаленными горящими ухмылками. «Как бы не случилось пожара», — отстранённо подумал я и криво усмехнулся: Лили теперь всё равно. В переулке меня остановила компания магловских подростков с размалёванными под мертвецов лицами. «Trick-or-treat, дядя!» — крикнул один из них, но когда я оглянулся на звук, они с криками кинулись бежать. «Псих какой-то!», «Обкуренный!», «Пьяный!» — донеслось до меня издалека.
Я шёл, не разбирая дороги. Добравшись до пустыря, аппарировал, не зная, куда. Оказалось, в Хогсмит. Левое предплечье болело. Так ноет, сочась сукровицей, свежий ожог, когда его начинает затягивать тонкой коркой здоровой плоти. Я тогда не знал, что Лорд развоплотился, и первая магическая война окончилась. Я продрог до костей и очень устал. Но боль утраты пересиливала все прочие ощущения и чувства. Я был на краю безумия, так, кажется, писали в магловских романах, к которым за несколько лет до смерти пристрастилась моя мать.
Я бы удивился, если бы мог тогда удивляться, что ноги принесли меня прямо к «Трём мётлам». Невидящим взглядом скользнул по обрывкам красной тряпки на выбеленной стене фасада (подходящее украшение для такой забегаловки), и внезапно решил зайти. Мне казалось, я себя хорошо контролирую (у Лорда слабаки не выживают, детка), но как только я переступил порог, силы оставили меня.
Кажется, я что-то говорил, и хозяйка мне отвечала. Во всяком случае, выпивку принесла быстро.
— Если вы всё это выпьете, вас даже безоар не спасёт, — сказала она.
Всё правильно, хозяева пабов должны шутить даже с самыми подозрительными клиентами. Это их хлеб, шанс на дополнительный заказ и щедрые чаевые. Поэтому господа Пожиратели для своих встреч всегда выбирали «Кабанью голову» с трактирщиком-нелюдимом, который не лез не в свои дела. Я скривился, представив, что сделала бы с ним, к примеру, Беллатриса, если бы тот посоветовал ей не пить слишком много. Но от голоса ли этой ... Рози? Розетты?.. имя какое-то не английское... или же от щедрого глотка огневиски, мне слегка полегчало. Во всяком случае, если я и сдохну, то не сейчас.
Она меня узнала, понимаю в следующее мгновенье.
И... нет, нет, только не это, молчи, пожалуйста, молчи... да не раскрывай же ты рот, чёртова размалёванная кукла!!! ещё через один удар сердца я слышу непоправимое:
— А где ваша очаровательная спутница? Кажется, её звали Лили?
Лили.
Это имя я не осмелился произнести даже тогда, когда негнущимися пальцами закрывал её потухшие безжизненные глаза. Когда выл хриплым воем смертельно раненного зверя, оплакивая её короткую, так бессмысленно и жестоко прервавшуюся жизнь.
Это имя — два повторяющихся слога, — произнесённое чужими губами, ломает наспех возведённый защитный барьер. Ли-ли. Её нет. И никогда больше не будет. Ни-ког-да.
Южный
По его бледному лицу расползается паутина морщин. Кажется, кожа сейчас потрескается и осыплется на пол, словно старая штукатурка.
С каминной полки падает, разбиваясь на тысячу осколков, глиняный горшок (о, ничего особенного, решила попробовать себя в гончарном ремесле, будет потом, где хранить всякую хозяйственную мелочь), за ним — ещё один. И ещё. Мои обереги, хранители моего очага, краеугольные камни моего дома. «Шалфей, розмарин, полевая ромашка, вереск, цветы боярышника, чертополох, омела», — в воздухе остро пахнет сушёными травами, а я шепчу их названия, как шепчут матери имена своих погибших детей.
В мой дом этой ночью пришло безумие, схватило меня за горло костлявой цепкой рукой.
— Что ты знаешь про неё? — шипит оно, впиваясь чернотой зрачков в мою душу. — Что каждый из вас может знать о ней?
— Имя, — хриплю в ответ. — Только имя.
И — волна за волной — на меня накатывает его отчаянье, переполняет его боль, захлёстывает его страх. Раз за разом, сметая все мои защитные барьеры, пытаясь сломать меня, — смерчем, тайфуном, ураганом, неведомым тёмным заклятьем. Вот сейчас, вот ещё немного, — и я не выдержу груза его воспоминаний, где даже светлые моменты пропитаны, словно ядом, неизбывной смертной тоской. Кровь стучит в висках, лёгкие пересохли от недостатка кислорода. «Этот псих сейчас просто задушит меня», — мелькает в голове единственная связная мысль. Но я не чувствую страха.
— А ещё — её любимый напиток.
И его пальцы разжимаются за мгновенье до того, как я готова была потерять сознание.
Северный
Мне становится смешно. И, кажется, я даже смеюсь — хриплым, надсадным, безумным смехом. «Любимый напиток», надо же! Даже подыхая, это торгашеское племя будет думать только о деньгах.
— Сделай мне его, — горло саднит, похоже, я сорвал связки. — Свари мне это проклятое пойло, и я оставлю тебя в живых.
Не знаю, зачем я говорю так, ведь я никого не собирался убивать, тем более эту.
Пошатываясь, она бредёт к стойке.
— Не смей использовать палочку, слышишь? — бросаю ей вслед.
Неопределённо пожимает плечами. Этот жест можно считать согласием, но отчего-то мне чудится в нём горькая насмешка.
Южный
Что нужно добавить в зелье, которое и не зелье вовсе? Как заставить кусок шёлка взлететь? Ты не подскажешь мне, мама?
Лунные лучи, горсть пыли с порога дома — дома, которого у меня никогда не было, речную гальку с берегов Роны?
Нет.
Лепестки вишен, несколько капель гречишного мёда, семена придорожных трав?
Нет.
Есть ли в мире горькое лекарство, способное перебить привкус смерти? Есть ли такая сладкая ложь, чтобы успокоить чужую боль?
Мой ветер молчит. Он приходит, когда захочет, его нельзя вызвать, заманить в ловушку, заставить петь. Для того, чтобы услышать его голос, я должна быть счастливой — ты помнишь, мама? Или — хотя бы верить в свои силы.
Пыль лионских дорог скрипит на моих зубах, забивается в горло, мешая вдохнуть. Маленькое волшебство, смешное волшебство — измятый кусок батиста в грязных детских пальцах... птица не взлетит... или... всё-таки?
Я задумчиво перебираю пакетики с травами. Шафран, корица и базилик... эстрагон, тимьян, розмарин и лаванда... душица, чёрный перец, имбирь... Из них получились бы отличные специи для любого напитка или блюда. Их названия звучат затейливым заклинанием, мечтой любой домохозяйки, эпиграфом к любой кулинарной книге.
Буря за стенами паба внезапно срывается на низкую мелодию альта, всплёскивает голосами испуганных флейт, ранит слух жалобой скрипок...
Что я могу предложить человеку, внезапно потерявшему — всё?
Себя?
Даже этого будет мало.
А больше у меня всё равно ничего нет.
Северный
Она бормочет что-то, повернувшись ко мне спиной. Не колдует, это бы я сразу заметил. Просто шепчет вполголоса, раскачиваясь в такт порывам урагана за стеной.
Интересно, много ли она поняла из того, что я мог наорать вслух? Впрочем, Обливиэйт никто не отменял. Вот, пожалуй, сейчас и...
Она подходит. В руках — ни стакана, ни чашки. Не смогла? Не захотела? Поленилась сыпануть щепотку травы и залить кипятком?
Всё равно мой ответ — нет.
Папаша наутро после пьяного скандала всегда просыпался виноватым и опустошённым. Что-то похожее чувствую сейчас и я. Нет, боль никуда не делась, порыкивает из глубин грудной клетки. Но сил сопротивляться ей у меня уже не осталось. Равно как и желания — превозмогать.
Её ладони сложены ковшиком.
— Что это? — кривлюсь в ухмылке.
— Ничего, простая вода, — отвечает она и расцепляет пальцы.
И тут я вспоминаю.
***
Мокрые рыжие пряди выбились из наспех заплетённой косы, и Лили, сердясь, заправляет их за ухо.
— Я бы хотела родиться рыбой, Северус. Огромной рыбой, размером с солнце, и жить на самом дне всемирного океана, — мечтательно говорит она минуту спустя.
«Ты и так моё солнце и мой океан», — кажется, мои губы шевелятся, и я испуганно закрываю себе рот ладонью.
Потому что оборванный мальчишка из Паучьего тупика не должен знать таких слов.
Над нами колышутся ветви прибрежных деревьев. В этом году мы с Лили забрались ещё дальше от Коукворта — вверх по течению небольшой речушки, что делит город пополам. Здесь её вода ещё не отравлена выбросами фабричных отходов и коллекторными водами. А маленький пляж, затерянный среди зарослей ивняка и ольхи, не пользуется популярностью у местных маглов, привыкших отдыхать поближе к пабам с дешёвой выпивкой и спортивными трансляциями.
— Ты всегда такой задумчивый, Северус, — смеётся Лили и плещет мне в лицо речной водой. — У тебя сейчас был такой вид...
— Какой? — нарочито грубо спрашиваю я, отряхиваясь.
— Будто ты хочешь меня поцеловать...
Северный
— Вы хотите меня поцеловать? — спрашивает она, и в глазах её плещутся глубокие зелёные волны, а каштановые пряди в свете очага отливают тяжёлой медью.
— Ведьма! — рычу я, стискивая её тонкие запястья. — Ничего этого не было!
Лужица на деревянных досках пола плавится жидким янтарём.
Южный
Ветер, мой ветер снова поёт во мне. Поёт — для меня. И я заставлю тебя услышать его голос.
Маленькая цыганка выросла, обула на босые ступни изящные туфли-лодочки, сменила ворох цветастых юбок на скромный костюм, выплела сердоликовые бусины из волос и нанизала их на суровую вощёную нитку.
Но моё волшебство по-прежнему осталось со мной.
Я не умею заговаривать смерть, мама. Но верю, что любая тьма рано или поздно отступает, и приходит рассвет. Нужно только постараться и дожить до утра.
— Ведьма! Ничего этого не было!
— Но могло — быть.
Сейчас я творю волшебство из ничего: из воздуха, из голоса ветра, из глубины сердца, из чужих мыслей, из забытых снов. Если бы только мадам Максим могла меня видеть... о, как бы она гордилась своей ученицей! Как... бы... она... гордилась... мной...
Северный
Её лицо — лицо Лили — склоняется надо мною. Её волосы пахнут ромашкой и вербеной. Её губы — губы Лили — о них я грезил в самых смелых и жарких своих мечтах. Её руки — руки Лили — нежно обнимают меня и держат на самом краю пропасти, не давая сорваться вниз, убаюкивая, утешая, даруя покой.
«Я любила тебя», — шепчет она. И голос её — голос Лили — не лжёт.
«Я люблю тебя», — говорит она, прижимаясь ко мне всем телом. И сердце её — сердце Лили — не лжёт.
«Я буду любить тебя», — обещает она. И она не лжёт
И я сдаюсь.
— Всегда? — спрашиваю, глядя в глубину её зрачков.
Она молчит.
«До рассвета...», — смеётся далёкий ветер.
Но мне и не нужен был ничей ответ...
Эпилог
Он приходит сюда почти каждую неделю. Садится в самом дальнем от входа углу за маленький одноместный столик, больше всего похожий на низкую кафедру, прислоняется спиной к стене, до самого кончика носа натягивает капюшон чёрного плаща... Наблюдает. Смотрит. Ждёт?
Иногда я мечтаю, как, изящно лавируя между столиками на своих высоченных шпильках (о, два года обучения в Шармбатоне всё-таки дают о себе знать!.. а на больную спину можно не обращать внимания), я подойду к его столику и позволю себе пошутить:
— Что будете заказывать, сударь? Огневиски, эльфийский самогон, магловский медицинский спирт? Или, может быть, бинт, закуску, антипохмельное зелье?
И он наконец-то увидит во мне — меня.
Годы идут, и мой паб постепенно обрастает новыми защитными маячками-заклятьями. Красные лоскутки на стене, перо иволги под притолокой, щепотка полыни, брошенная в очаг. У крыльца я опять посадила боярышник и шиповник. «Дзиннь!» — звенят маленькие серебряные колокольчики на ветвях.
И — я бросаюсь к окну, чтобы проводить взглядом растворяющуюся в ночи тёмную фигуру.
Маленькое волшебство, смешное волшебство, с каждым годом я всё меньше верю в него, потому что мой ветер всегда молчит. Мне кажется, даже он оставил меня.
Но иногда, за несколько минут до рассвета, я вижу один и тот же сон: батистовый лоскуток, расправив разноцветные крылья, взмывает вверх — к сияющему летнему солнцу.
И тогда я просыпаюсь с улыбкой на губах...
Nicoletta Flamel, блог «Стихи и...»
* * *
***
С каждым десятком всё безысходней, всё легендарнее
воспринимаются строчки из детских книг.
Хочется, чтобы в шкафу оказалась — Нарния,
чтобы за дверью майя седой возник,
чтобы — хоть к чёрту, хоть к бесу, хоть синим пламенем!
если сова с письмом не нашла пути, —
под гриффиндорским флагом, эльдарским знаменем
в почву свою единственную врасти.
И, словно кошка, жизнь свою начать набело,
раза с девятого — чтоб точно наверняка.
Ветер уносит листки выпускного табеля.
Над Средиземьем сгущаются облака...
Полдень осенний. С резиновым тусклым шорохом
тянется бесконечный поток машин.
Я отыскала летучего горстку пороха.
Чего же ты ждёшь? Скорее шагай в камин!