Свежие записи из блогов Psoj_i_Sysoj

Предыдущая глава

Изящество этой миловидной девушки ничуть не умаляла лёгкая хромота — похоже, она подвернула ногу, сражаясь с очередным монстром. Когда она заговорила, её голос звучал жалобно:

— Шисюн Ло, мне так совестно! Мало того, что ты меня спас, так теперь я тебя задерживаю! Если бы не мы, ты бы уже ушёл далеко вперёд!

Однако Ло Бинхэ безыскусно ответил:

— Мы, заклинатели, должны заботиться друг о друге.

читать дальшеПохоже, настало время для явления Ло Бинхэ в ипостаси Гуаньинь, защитницы всех сирых и убогих. Для уже привычного Шэнь Цинцю в этом не было ничего удивительного.

Ло Бинхэ славился тем, что одной рукой бился с врагами, а другой прикрывал слабых женщин и детей, что, конечно же, изрядно ему мешало. Сражайся он в полную силу, давным-давно скинул бы Гунъи с пьедестала! Пока что его опережал даже Мин Фань — однако Шэнь Цинцю нисколько не сомневался, что Ло Бинхэ ещё проявит себя!

И всё же, несмотря на уверенность, мужчина не смог удержаться от мстительной мысли: «Если бы не великодушие моего ученика, которым вы все беззастенчиво пользуетесь, он бы вам показал, каково вставать у него на пути!» При этом ему и в голову не пришло, что с его стороны эти слова звучали довольно странно.

— Как я посмотрю, Цинцю, у твоего ученика доброе сердце! — с благодушной усмешкой заметил Юэ Цинъюань.

Шэнь Цинцю раскрыл веер, пряча улыбку — подобная похвала от шисюна воистину была как бальзам на душу. С какой стороны ни посмотри, нынешний Ло Бинхэ всецело отвечал образу «белого лотоса» [1].

— Да уж, по нему и не скажешь, что его учитель — Шэнь Цинцю, — фыркнула Ци Цинци.

Хоть их хвалебные слова шли от души, пользы от них было немного: на собрании Союза бессмертных значение имела сила, а не доброе сердце, так что в глазах посторонних Ло Бинхэ, должно быть, представал странноватым чистоплюем.

Когда взгляд сидевшего рядом старого главы дворца Хуаньхуа упал на экран, отражающий лицо Ло Бинхэ, он издал удивлённый возглас. Проследив за его взглядом, Шэнь Цинцю усмехнулся про себя:

«Смазливым личиком Ло Бинхэ, должно быть, пошёл в мать — само собой, он напомнил старику о некогда потерянной талантливой ученице».

В это же время на другой стороне ущелья Цзюэди Ло Бинхэ раздумывал о том, как выпутаться из сложившейся ситуации.

Само собой, он не мог просто бросить на произвол судьбы этих молодых да ранних заклинательниц из дворца Хуаньхуа, которые, едва поступив на обучение, не устояли перед возможностью покрасоваться на собрании Союза бессмертных, — и в то же время не мог разочаровать учителя, возясь с этими девицами вместо того, чтобы биться с монстрами.

В тот момент, когда, как полагал Шэнь Цинцю, он обменивался гормональными импульсами с одной из субтильных заклинательниц, на самом деле Ло Бинхэ хладнокровно раздумывал, как бы от них всех избавиться.

А ведь это была та самая сестричка, которой предстояло лишить Ло Бинхэ невинности! Да-да, та самая Цинь Ваньюэ [2]. На самом деле, она производила неплохое впечатление.

Пусть от неё было не слишком много толку там, где речь шла о сражениях и завоевании трёх царств, это была добрая и нежная девушка, которая стремилась к поддержанию мира и порядка в многолюдном гареме Ло Бинхэ. Кто бы отказался от подобной спутницы?

Шэнь Цинцю начал всерьёз сомневаться в этом после пары десятков глав, описывающих склоки между Ша Хуалин и первой женой Ло Бинхэ, дни которых были до отказа заполнены сварами, драками, интригами, попытками оклеветать соперницу или навредить ей каким-либо ещё образом; под конец он просто пролистывал эти эпизоды, приговаривая: «Бла-бла-бла…»

Он подписывался на роман о заклинателях, а не о разборках юных прелестниц!

«Уж лучше бы мне пришлось читать стостраничное описание спаривания пауков-призраков, чем вникать в то, как Ша Хуалин добилась выкидыша у Цинь Ваньюэ, благодарю покорно!»

Но сейчас все эти девицы боготворили Ло Бинхэ как своего спасителя, следуя за ним по пятам. И тот ничего не мог с этим поделать — не гнать же их, в самом деле?

Хоть сердце Шэнь Цинцю ликовало при взгляде на эту картину, в душе самого Ло Бинхэ начинало закипать недовольство: он был великодушен, но отнюдь не глуп. Некоторые из этих заклинательниц и впрямь ещё были слишком слабы для боя с монстрами — им недоставало тренировки, но, по крайней мере, они действительно старались. Другие же, не обладая достаточными навыками, сознательно влезли в это соревнование, чтобы прятаться за широкой спиной, получив при этом пару-тройку кристаллов.

Повстречай эти пройдохи Ло Бинхэ более поздней версии, он бы избавился от них не задумываясь!

Попадавшихся на пути монстров низкого уровня Ло Бинхэ расшвыривал единым мановением пальца, не удосуживаясь даже извлечь меч из ножен. Вскоре сестричек начал утомлять подобный темп.

Разумеется, он наращивал его неспроста. Наконец ближайшая девица из дворца Хуаньхуа принялась стенать:

— Шицзе Ваньюэ, у меня ноги болят!

Ло Бинхэ остановился, но оборачиваться не стал, вместо этого принявшись массировать виски. При виде подобной реакции Цинь Ваньюэ забеспокоилась. Склонившись к девушке, она тихо попросила:

— Шимэй Ваньжун [3], можешь потерпеть? Нам нужно ускориться!

— Но я больше шагу ступить не в состоянии! — всхлипнула та в ответ. — Мы шли целый день, а тут даже искупаться негде! У меня всё тело зудит!

Многие из этих девушек не отучились и года, пусть и утверждали обратное. Если бы Цинь Ваньюэ дали слово, она бы давным-давно отправила их по домам.

Если они не в состоянии пройти пары ли без нытья, то что они вообще забыли на собрании Союза бессмертных? Понятное дело, участвовать могли все желающие, но зачем вешаться камнем на шею более сильным участникам? Брали бы пример с Лю Минъянь — вот достойная соперница мужчинам, немудрено, что она лидирует среди женщин!

Однако, какие бы чувства ни обуревали Ло Бинхэ, ему не суждено было отделаться от Цинь Ваньжун, ведь, наряду с Цинь Ваньюэ, ей предстояло стать цветочком на его клумбе, так что она уж точно никуда не денется, какие бы «смертельные» опасности ей ни грозили…

Неведомое ранее чувство раздражения охватило Шэнь Цинцю при виде этой сцены.

«Бинхэ, тебе непременно нужно было тащить в свой гарем всё что ни попадя? Если на девицу можно смотреть без содрогания, и она удобно располагается в твоих объятиях — решено, принята! Да при одном взгляде со стороны на твой «цветник» у несчастных читателей начинается мигрень!»

Бросив на Ло Бинхэ ещё один осторожный взгляд, Цинь Ваньюэ шепнула сестре:

— Шимэй, мы без того доставили шисюну Ло слишком много беспокойства…

— Но ведь шисюн Ло такой добрый, что он не будет против, — как ни в чём не бывало заявила та. — Правда ведь, шисюн Ло?

Вышеупомянутый юноша медленно развернулся. На его лице играла безукоризненно вежливая улыбка, однако теплоты в ней не было. Хоть он так и не произнёс ни слова, Цинь Ваньюэ стало не по себе от выражения его лица. Однако у Цинь Ваньжун вместо мозгов в голове была рисовая солома — восприняв эту улыбку как знак согласия, она бросилась к ближайшей речушке, напевая: «Ла-ла-ла!»

Вот и оно! Шэнь Цинцю не сводил напряжённого взгляда с экрана.

Ло Бинхэ был в шоке — сопоставив это с её предыдущими словами, он решил, что она собралась купаться. Однако по счастью будущий цветик его гарема был не настолько экзотичен [4]: она лишь стянула обувь и носки, раскинув ноги в воде с блаженным вздохом.

При этом совершенно не подумав о том, кто, быть может, захочет напиться из этого источника… В душе Шэнь Цинцю украдкой поставил свечку за тех, кто находился ниже по течению.

Остальные тотчас последовали её примеру, затеяв радостную возню.

Ло Бинхэ не оставалось ничего другого, кроме как отойти подальше, чтобы ненароком не увидеть их голые ноги. Всё, что он мог, это проворчать:

— Находиться в воде может быть опасно. Лучше бы нам последовать примеру наших сотоварищей и двинуться дальше.

Что-то в этой сцене показалось Шэнь Цинцю неуловимо странным: разве в романе Ло Бинхэ отходил так далеко? Насколько он помнил, в оригинале его ученик, махнув рукой на предрассудки (или, вернее, последовав грязным желаниям автора), как ни в чём не бывало залез в речушку наряду с девицами, от всей души наслаждаясь этой лёгкой эротической сценой. Разве он не заслужил этого за все свои труды?

Болтающие ногами сестрицы не оставляли надежды заполучить его в свой весёлый кружок:

— Шисюн Ло, хватит стесняться, иди к нам!

Главы школ перед хрустальными экранами утратили дар речи. Хоть Шэнь Цинцю был морально готов к этой сцене, прочитав роман, до отказа полный ещё пущих непристойностей, он не мог поверить тому, что происходило у него на глазах.

С окаменевшим лицом он взывал в душе: «Что ж ты тормозишь, Ло Бинхэ! Ещё немного — и ты пропустишь такую сцену!»

К её чести, Цинь Ваньюэ сделала попытку извиниться за своих сестёр, в отчаянии кусая губы:

— Прости нас, шисюн Ло. Мои сёстры впервые участвуют в собрании Союза бессмертных. — При этом она отлично сознавала, что главная виновница всего этого безобразия — её родная сестра. На горестное лицо девушки жалко было смотреть.

Не успел Ло Бинхэ ответить, как с берега речушки раздались пронзительные вопли.

«Ну вот, пропустил…» — разочарованно констатировал Шэнь Цинцю.

Молодым людям не стоило забывать, что в этом романе правят бал лишь баллы крутости Ло Бинхэ — кто не спрятался, я не виноват!

Как Шэнь Цинцю мог предвидеть, что в следующее мгновение младшая сестра Цинь Ваньюэ, которой предстояло войти в гарем главного героя помрёт! Таким! Тупым! Образом!

Выражение лица Ло Бинхэ мигом переменилось. Не обращая внимания на перепуганную Цинь Ваньюэ, он ринулся к речушке.

В то же время лица прикованных к экрану наблюдателей перекосились от ужаса.

Выхватив меч из ножен, Ло Бинхэ воздел его со словами:

— Что тут творится?

Только что в речушке мирно плескались шесть девиц, теперь же осталось всего четыре — и Цинь Ваньжун среди них не было.

Шэнь Цинцю про себя возопил: «Вот видишь! Я ж говорил: поторопись! Зашибись, ты только что прохлопал свою жену! Ты, расточительный сукин… И с кем ты теперь собираешься отыгрывать ту сцену с тройничком, хотел бы я знать?»

— Только что, не знаю, как, вода внезапно почернела и засосала сестёр! — провизжала одна из девиц.

Свободной рукой Ло Бинхэ принялся вытаскивать заклинательниц, которые всё ещё находились в воде, слишком ошарашенные, чтобы двинуться с места. Когда он выволакивал из речушки последнюю, та поскользнулась и, не успев скрыться под водой, исчезла!

В то же время посреди реки возник водоворот тёмной энергии. Впившись взглядом в хрустальный экран, Шэнь Цинцю разглядел, что вода почернела от пелены женских волос, колышущихся в воде подобно шёлковым нитям. Может, кому-то это зрелище и показалось бы завораживающим, но Шэнь Цинцю оно наводило на мысль лишь о жуткой волосне Садако.

— Это нюй юань чань [5]! — в ужасе воскликнул Юэ Цинъюань.

В тот же самый момент Ло Бинхэ припомнил, что это за тварь. Направив энергию меча в воду, он выкрикнул:

— Отойдите от воды! Это — нюй юань чань!

В реке вновь закрутился волосяной водоворот, затем вода внезапно взбурлила и с чавкающим звуком выплюнула что-то на берег.

Это были останки трёх девушек — монстр пожрал плоть и кровь, оставив лишь болтающуюся на костях кожу! О том, как чудовище сделало это, свидетельствовали тёмные расширенные поры на коже, сквозь которые проникли высасывающие жизненные соки волосы.

Это и было самой жуткой особенностью нюй юань чань — способность просачиваться в мельчайшие отверстия.

Собравшиеся на берегу заклинательницы остолбенели от ужаса. Из-за спины Ло Бинхэ раздался отчаянный крик — это Цинь Ваньюэ едва не лишилась сознания при виде того, что осталось от её младшей сестры.

По счастью, у неё хватило выдержки, чтобы остаться в сознании — иначе как бы она смогла насладиться зрелищем возмездия?

Примечания переводчиков:

[1] Белый лотос 白莲花 (bái liánhuā) — метафора, обозначающая чистого, невинного человека. Интересно, что в современном китайском она означает двуличную стерву.

[2] Цинь Ваньюэ 秦婉約 (Qín Wănyuē) — в пер. с кит. Ваньюэ — «покорная, уступчивая, изящная, тактичная».

[3] Цинь Ваньжун 秦婉容 (Qín Wănróng) — в пер. с кит. Ваньжун — «ласковое выражение лица, мягкая манера».

[4] Этот будущий цветик гарема — в оригинале 奇葩 (qípā) — в пер. с кит. «дивный цветок, выдающийся талант, чудак», иными словами, «подарочек» в ироническом смысле слова. В Древнем Китае женщине не полагалось обнажать ноги перед мужчиной, пусть это и не считалось столь же неприличным, как раздеться догола.

[5] Нюй юань чань 女怨纏 (nü yuàn chán) — в пер. с кит. «обволакивающая женская жалоба» или «опутывающая женская ненависть».

Следующая глава

Предыдущая глава

Шэнь Цинцю прищурился:

— Каким бы ни был на деле глава пика Цинцзин хребта Цанцюн, с каких это пор заклинатели других школ руководствуются сплетнями в отношении своих собратьев?

— Будь это обычные сплетни или слухи, безусловно, мы бы не спешили им верить, — невозмутимо отозвался старый глава дворца. — Однако эти слова исходят непосредственно от членов вашей досточтимой школы. — Обведя собравшихся взглядом, он продолжил: — Общеизвестно, что обычно среди адептов устанавливаются доверительные отношения, так что любые толки волей-неволей достигают всех ушей без исключения. То, что горный лорд Шэнь пытается скрыть, как он истязает своих учеников, отнюдь не характеризует его как «человека чести и безупречной моральной чистоты».

читать дальшеШэнь Цинцю не верил своим ушам.

Истязает учеников?

Что ж, это не так уж далеко от истины. В первые годы жизни Ло Бинхэ на пике Цинцзин Шэнь Цинцю денно и нощно сочинял всё новые способы поиздеваться над учеником, принуждая его к тяжёлому физическому труду и периодически избивая. Эти прискорбные факты достойны отдельной трагической повести. А что до прочих выдающихся адептов, которые подвергались жестокому обращению, а то и вовсе уничтожались Шэнь Цинцю… их было так много, что из них можно было бы собрать целую олимпийскую команду. Вот только творил все эти зверства отнюдь не он, а «натуральный продукт»!

— Вы сами признаёте, что это — не более чем толки, — высокопарно возразил на всё это Юэ Цинъюань, — так зачем повторяете их во всеуслышание? Да, моему шиди не свойственно баловать учеников, однако уверяю вас, что в своей строгости он никогда не переходит границ.

Внезапно раздался тонкий девичий голосок — это Цинь Ваньюэ, не сдержавшись, заступилась за свою зазнобу:

— Если этой жалкой ученице позволено будет высказаться, я бы хотела задать вопрос главе школы Юэ. Как вы полагаете, посылать подростка на бой со старейшиной демонов, облечённым веками боевого опыта, чьё оружие и броня усеяна ядовитыми шипами, нельзя счесть жестоким обращением?

На сей раз Шэнь Цинцю уже не мог изображать барышню, скромно ожидающую, пока её пригласят на танец.

— Об этом я судить не берусь, — ответил он голосом, в который начало закрадываться раздражение, — но полагаю, что едва ли можно винить учителя за то, что он отталкивает ученика в сторону, принимая на себя удар этих самых отравленных шипов. Или у тебя есть возражения и на этот счёт, а, Ло Бинхэ?

При звуках этого имени на многих лицах отразилось изумление, в особенности среди заклинателей с хребта Цанцюн. У некоторых уже зародились определённые подозрения, как, например, у Ци Цинци, и они были потрясены тем, насколько близки к правде оказались. Что до тех, которые, только что явившись в Цзиньлань, нос к носу столкнулись с героем дня… что ж, оставалось порадоваться, что им удивляться уже особо нечему.

Поскольку в прошлом Юэ Цинъюаню нечасто доводилось видеть Ло Бинхэ, в особенности после того, как «обновлённый» Шэнь Цинцю нашёл ученику лучшее применение, чем мальчик для битья, то всё это время он и не думал отождествить этого высокого, самоуверенного молодого человека, стоящего подле главы дворца Хуаньхуа, с безвременно погибшим любимым учеником Шэнь Цинцю. Прежде Юэ Цинъюаню не раз доводилось слышать о том, как старый глава дворца выделяет своего любимого ученика, так что, глядя на них, он попросту принял Ло Бинхэ за Гунъи Сяо. Теперь, осознав всю глубину своей ошибки, он явно был потрясён не меньше прочих.

Сам Ло Бинхэ уставил недвижный взгляд на Шэнь Цинцю над головами собравшихся, что при его росте было нетрудно. Заклинатель склонил голову, прикрыв лицо веером, и внезапно ощутил необоримое желание послать ему улыбку в ответ — но в данной ситуации даже лёгкий изгиб губ сочли бы за провокацию.

Разумеется, было бы наглым враньём заявить, что Шэнь Цинцю вовсе не зол. Он годами не без причин беспокоился за свою несчастную жизнь, так что с появлением Ло Бинхэ не поленился переосмыслить всё произошедшее, благо времени бессонная ночь дала предостаточно. Заслоняя ученика, он руководствовался собственным инстинктом. Быть может, тому вообще не требовалась помощь, но, с какой стороны ни посмотри, больше всех за эти три раунда пострадал сам Шэнь Цинцю. Потому-то, упомянув это происшествие с целью его же опорочить, его словно окатили грязной водой.

— Учитель действительно встал под удар, чтобы защитить меня, — медленно произнёс Ло Бинхэ, — и я этого никогда не забуду.

— А это правда ты? — недоверчиво заметила Ци Цинци. — Шэнь Цинцю, разве ты не уверял, что твой ученик погиб на твоих глазах? — Переведя взгляд на Ло Бинхэ, она продолжила: — Как бы то ни было, раз уж ты жив, тебе следовало вернуться на пик Цинцзин, разве нет? Или ты не ведал, что твой учитель от горя…

Шэнь Цинцю был вынужден сымитировать приступ судорожного кашля, чтобы прервать её речь. У Ци Цинци не оставалось другого выбора, кроме как замолчать, недовольно воззрившись на него.

На самом деле, Шэнь Цинцю хотел отвесить ей поклон за заступничество, но у него было нехорошее предчувствие, что следующими её словами будет: «…словно утратил душу». Он больше никогда в жизни не хотел слышать этой чёртовой фразы! От одной мысли об этом по коже побежали мурашки: если бы Ло Бинхэ это услышал, он бы расхохотался так, что его совершенное лицо треснуло!

— Вот это-то сильнее всего озадачивает всех нас, — не сдавался старый глава дворца. — Зачем хранить в тайне то, что он на самом деле не умер? И почему он не хочет возвращаться, хотя, казалось бы, ничто ему не препятствует?

Шэнь Цинцю порядком достал этот менторский тон.

— Раз он не хочет вернуться, ничего не могу с этим поделать, — отрезал мужчина. — Он свободен приходить, свободен уходить — в общем, делать всё, чего его душа пожелает. Если глава дворца Хуаньхуа хочет ещё что-то добавить, прошу его говорить без обиняков.

— Вам отлично известно всё, о чём я хочу сказать, лорд Шэнь, — улыбнулся старый глава дворца, — и люди с незамутнённым взором меня поймут. Само собой, этих демонов следует предать огню, но если кто-то стоял за этим чудовищным деянием — кто-то, подбрасывающий хвороста в огонь — то он также должен понести наказание. И, сдаётся мне, вы задолжали объяснение пострадавшим горожанам Цзиньланя.

Отлично, теперь он ещё и восстановит против него жаждущих мести горожан. Пережившие подобное несчастье души до сих пор были полны горечи и ужаса, так что только и искали цели, на которую направить накопившийся гнев. Несколько из них тотчас принялись свистеть и улюлюкать.

— Учитель ненавидит зло, — вмешался Ло Бинхэ. — Когда дело доходит до демонов, то он просто не может удержаться от того, чтобы немедленно их уничтожить — лишь это наполняет его душу подлинным ликованием. Как мог он вступить с ними в сговор?

Казалось бы, этими словами он снимал все обвинения с Шэнь Цинцю, и лишь сам заклинатель понял скрытое значение фразы: «…не может удержаться от того, чтобы немедленно их уничтожить — лишь это наполняет его душу подлинным ликованием».

Теперь, когда кота наконец вытащили из мешка, Шэнь Цинцю оставалось лишь напрямую спросить:

— Ло Бинхэ, ты всё ещё ученик пика Цинцзин, или адепт дворца Хуаньхуа?

— После всего случившегося вы вновь готовы признать своего ученика, горный лорд Шэнь? — ухмыльнулся старый глава дворца.

— Я никогда не исключал его из их числа, — возразил Шэнь Цинцю. — И, раз он всё ещё зовёт меня учителем, полагаю, он должен считаться моим учеником.

По правде говоря, он сказал это исключительно чтобы позлить Ло Бинхэ — однако, по-видимому, не преуспел. Глаза бывшего ученика сверкнули, и Шэнь Цинцю показалось, что их прежде замутнённый притворством взгляд прояснился.

Теперь стороны противостояния ясно определились: они выстроились друг против друга, они метали искры, сгущающиеся в плотную атмосферу враждебности — мечи извлечены, луки натянуты. Что же до сеятеля, породившего этот конфликт, то о нём уже никто и не вспоминал.

Внезапно напряжённую тишину прорезал чарующий женский голос:

— Шэнь Цзю [1]?.. Ты ведь Шэнь Цзю?

При звуках этого голоса неколебимое самообладание Шэнь Цинцю чуть не раскололось подобно Восточно-Африканской рифтовой долине [2].

«Да пошло оно всё! Похоже, сегодня небеса решили добить меня окончательно!»

Он труп. Эта женщина… Это же Цю Хайтан [3]!

В оригинальном романе её появление знаменовало собой одно: окончательную потерю достоинства Шэнь Цинцю.

Хотя Цю Хайтан уже миновала весну своей юности, её кожа белизной и нежностью напоминала лепестки магнолии, которую искусная рука изрядно приукрасила макияжем. Тонкая талия, пышная грудь — воистину её внешность нельзя было назвать заурядной. И именно это предопределяло, что ей суждено войти в гарем Ло Бинхэ.

Вот только до этого она уже успела закрутить с Шэнь Цинцю.

В общем, предшественника Шэнь Юаня оставалось лишь поздравить с выдающимся достижением: он умудрился впутаться в сложные и противоречивые отношения аж с двумя будущими жёнами главного героя! Воистину, этот Шэнь Цинцю был что-то с чем-то!

На все гаремные романы, прочитанные Шэнь Юанем, ему не доводилось встретить столь же бедового персонажа! И, если подумать, разве не из-за этого он сам, наряду со своими единомышленниками, наперебой флэймил: «Кто-нибудь, отчекрыжьте ему уже мужское достоинство, а то я брошу это читать!»

Пока Шэнь Цинцю безостановочно матерился про себя, понятия не имея, как выпутаться из этой пикантной ситуации, Цю Хайтан обнажила собственный меч с видом: «Если до этого дойдёт, я сперва убью его, а потом — себя!» — и громогласно вопросила:

— Я задала тебе вопрос! Отчего ты не осмеливаешься даже взглянуть в мою сторону?

«Да как бы я осмелился взглянуть на тебя, шицзе — ты ж пришла по мою душу!»

— Хотя чему тут удивляться, — голос Цю Хайтан был полон горечи, — ведь я так долго тебя искала, а ты ни разу не дал о себе знать! Выходит… выходит, ты забыл меня потому, что наконец-то достиг высокого положения, о котором мечтал — ты ж теперь недосягаемый лорд горы Цинцзин! Ха-ха, прими мои поздравления!

Шэнь Цинцю и вправду не знал, куда девать глаза. Наконец он решил глядеть прямо перед собой, старательно сохраняя на лице отстраненное выражение.

По толпе поползли шепотки.

— Цинцю, эта молодая госпожа и ты… вы действительно давние знакомцы? — в свою очередь прошептал Юэ Цинъюань.

С трудом сдерживаемые слёзы залили долины сердца Шэнь Цинцю. Ох, шисюн… лучше не спрашивай!

Каким-то образом расслышав эти слова, Цю Хайтан раздосадованно бросила:

— «Давние знакомцы»? Вот уж не только знакомцы, уверяю я вас! Мы с этим ханжой с детства любили друг друга! Я — его жена [4]!

При этих словах брови Ло Бинхэ судорожно дёрнулись.

«О, нет… Эй, постыдись, перед будущим-то мужем! Приди в себя, женщина!»

Оказавшийся рядом Шан Цинхуа растерянно воскликнул:

— Э? Правда, что ли? А почему шисюн Шэнь никогда о вас не упоминал?

Приподняв краешек губ, Шэнь Цинцю наградил его фальшивой улыбкой, мысленно взмолившись: «Быть может, хоть ты не будешь подливать масло в мой костёр?»

Разве не этот любитель дешёвой мелодрамы расписал его гнусным злодеем? И у него ещё хватает наглости наслаждаться инсценированным им шоу!

А все эти зеваки — разве они не заклинатели? Почему же они столь беззаветно упиваются грязными сплетнями? Эй, вы все, шли бы вы отсюда… по своим заклинательским делам! Вам совсем заняться нечем?

Цю Хайтан горько усмехнулась:

— Этот господин — просто животное в человеческом обличье, мерзавец, пустивший всем пыль в глаза. На его месте я бы тоже не осмелилась поднять голос перед честными людьми.

Великий мастер Учэнь успел хорошо узнать всех трёх заклинателей с Цанцюн, в том числе и заботившегося о нём Шэнь Цинцю, к которому проникся тёплыми чувствами. На протяжении противостояния заклинателей с хребта Цанцюн и дворца Хуаньхуа у него не было шанса вмешаться, но теперь он наконец взял слово:

— А-ми-то-фо, позволю себе заметить, что, о чём бы ни говорила эта милостивая госпожа, ей следует изъясняться прямо. Голословные наговоры не внушают доверия.

В сердце Шэнь Цинцю вновь вскипели слёзы.

«О, великий мастер, я знаю, что вы пытаетесь мне помочь, но уж лучше бы вы об этом не просили… Это поистине тот самый случай, о котором говорят: «Боится не постыдного деяния, а демона, что постучит в ворота [5]»!»

В этот момент Цю Хайтан поистине сделалась центром всеобщего внимания. Она раскраснелась, чувствуя скрестившиеся на ней взгляды, и, выпятив грудь, во всеуслышание заявила:

— Если в моих словах есть хоть слово лжи, я, Цю Хайтан, прошу пронзить меня десятью тысячами отравленных демоническим ядом стрел! — Уставив указующий перст на Шэнь Цинцю, она заявила с горящими ненавистью глазами: — Вот этот человек, нынче занимающий пост лорда пика Цинцзин хребта Цанцюн, обладатель прославленного меча Сюя — никто не знает, что за низкой тварью он был прежде!

Эти бранные речи заставили Ци Цинци нахмуриться.

— Следи за словами! — сурово велела она.

В настоящий момент Цю Хайтан сама занимала пост мастера в одной из мелких школ. Подобный упрёк со стороны главы крупной и могущественной школы Цанцюн малость её осадил, но старый глава дворца тотчас поддержал её:

— Госпожа Ци, нет нужды в подобной резкости. Почему бы не дать этой молодой госпоже высказаться? Ведь, как известно, нельзя заткнуть рот всем.

Бросив на него благодарный взгляд, Цю Хайтан стиснула зубы. Шэнь Цинцю заметил, что ярость в её глазах маскирует умело скрытый страх, промелькнувший лишь на мгновение. Она вновь возвысила голос:

— В двенадцать лет он был лишь жалким рабом, которого моя семья приобрела у иностранного торговца. Поскольку он был девятым по счёту, его назвали Цзю — малыш Цзю. Видя, что он подвергался жестокому обращению, мои родители прониклись к нему состраданием, взяли его в дом, научили языку и чтению, обеспечивали его едой и одеждой так, что он ни в чём не нуждался. Мой брат также относился к нему как к члену семьи. Когда Шэнь Цзю исполнилось пятнадцать, мои родители скончались и главой семьи стал старший брат. Он освободил Шэнь Цзю и побратался с ним. Что до меня, то, воспитываясь бок о бок с ним, я поддалась его обаянию… по правде говоря, мы зашли довольно далеко… казалось, мы были созданы друг для друга… и в результате, был заключён брачный союз.

Стоявший тут же Шэнь Цинцю был вынужден выслушивать свою «подлинную» историю наряду с тысячами посторонних людей. Казалось, невысказанные слова в его сердце сжались в болезненный ком, освобождая место для скорбной тишины.

В глазах женщины заискрились слёзы:

— Когда старшему брату исполнилось девятнадцать, в наш город прибыл бродячий заклинатель и поселился неподалёку, чтобы совершенствовать тело и дух. У городских врат он установил платформу, где дети, а также юноши и девушки до восемнадцати лет могли опробовать свою духовную силу. Он желал найти выдающийся талант, чтобы взять его в ученики. Заклинатель в совершенстве владел многими техниками бессмертных, так что все жители города только и делали, что рассыпались в похвалах. Когда Цзю взошёл на платформу, его уровень духовной ци оказался настолько высок, что заклинатель выбрал его. Преисполнившись восторга, он бросился домой и сообщил, что хочет нас покинуть. Само собой, старший брат ему не позволил: в его глазах жизнь заклинателя была полна превратностей и лишена стабильности. К тому же, он ведь заключил союз со мной, так о каком уходе могла идти речь? Тогда они с братом сильно повздорили, и с этого дня Цзю сделался угрюмым и раздражительным. Мы думали, что у него это пройдёт, и просто ожидали, когда он смирится с положением дел.

Резко переменившись в лице, она продолжила:

— Кто же знал, что вместо этого он явит свою звериную натуру? Взбеленившись, он убил моего брата и нескольких слуг и под покровом ночи бежал вслед за этим самым заклинателем! Я же была всего лишь беспомощной девочкой, понятия не имеющей, что делать дальше. Моя семья погибла, очаг разорён — что же мне оставалось? Я принялась за поиски виновника своих бед, но годами не могла выйти на его след. Заклинатель, взявший его под своё попечение, вскоре погиб жестокой смертью, и с ним след прервался… до этого дня, когда я по случайности попала в Цзиньлань. Если бы не это счастливое совпадение, боюсь, за всю свою жизнь мне бы так и не удалось отыскать этого злодея, который кусает кормящую руку и вонзает кинжал в спину благодетелей. Разве я могла подумать, что за это время он достигнет столь высокого положения — лорда величайшей школы Поднебесья! С тех пор он сильно переменился, но это лицо… даже обратись оно в пепел, я бы ни с чем его не спутала! И я не побоюсь назвать заклинателя, сподвигшего его на преступление — как выяснилось, он сам собственными руками забрал неисчислимое множество жизней. Его имя — У Яньцзы!

У Яньцзы и впрямь пользовался определённой известностью в преступных кругах. Весть о том, что один из двенадцати горных лордов был его учеником, привела толпу в полный ужас. Однако их потрясённые возгласы, вместо того, чтобы добить Шэнь Цинцю, помогли ему вернуть самообладание.

Рассказ Цю Хайтан вызвал у него недюжинные сомнения: при всём драматизме он не избежал противоречий. Не то чтобы Шэнь Цинцю был предубеждён против своего предшественника, но оригинальное произведение с таким жаром доказывало, насколько неприятной личностью был лорд пика Цинцзин, живописуя его гнусную жестокую натуру, мелочность, завистливость, враждебность, неспособность платить добром за добро, высокомерие и тщеславие, что непросто было поверить, будто подобный человек, пусть и в юные годы, мог вызвать столь искреннюю любовь людей, не связанных с ним кровными узами.

Однако остальные, похоже, не уловили этого несоответствия.

На самом деле, Шэнь Цинцю более всего беспокоила именно эта часть сюжета, но не сказать, чтобы ужас переполнял его сердце: не так-то просто было найти доказательства этой поросшей мхом истории. Поскольку обвинение строилось исключительно на словах Цю Хайтан, ему не составило бы особого труда убедить её, что она попросту приняла его за другого человека — достаточно лишь стоять на своём и ни в чём не сознаваться. В итоге у многих всё же останутся подозрения, но столь бледное пятно на репутации он как-нибудь переживёт.

Итак, ему попросту не оставили выбора. В душе он искренне сочувствовал Цю Хайтан, однако не отвечать же за совершённые оригинальным Шэнь Цинцю преступления, чтобы удовлетворить её жажду мести! Он определённо не желал нести этот чёрный горшок [6]! Уж лучше он загладит вину своего предшественника перед Цю Хайтан каким-нибудь иным способом. Он ведь не убивал Лю Цингэ, не покушался на честь Нин Инъин… Как бы то ни было, Шэнь Цинцю не мог позволить своей «прочной, словно дом в тысячу чи [7] высотой» репутации обрушиться в одночасье, завалив свою защиту настолько, что даже былые сторонники захотят его крови.

И всё же нынешняя ситуация в корне отличалась от той, что он себе представлял.

А всё потому, что эти мелкие пятнышки абсурдных, бездоказательных обвинений сбились вместе, грозя обратиться в здоровенную кляксу: перво-наперво, сеятели; затем — инсинуации старого главы дворца, и как венец всему — обвинения Цю Хайтан, свидетельствующие о его порочности и двуличности. Негодяй, соблазнивший и бросивший деву, погубив её семью, предатель, спутавшийся с демонами, ученик известного преступника… Последнее стало завершающим стежком этого замысловатого узора [8].

И подумать только, до чего удачное стечение обстоятельств: все обвинители каким-то чудом собрались в одном месте, подтверждая слова друг друга — в результате это уже не кажется простым совпадением.

— Глава школы Юэ, — изрёк старый глава дворца, — вы не находите, что при разборе подобных дел нельзя допускать, чтобы личные привязанности повлияли на результаты расследования? Я полагаю, что в ваших же интересах способствовать тому, чтобы не остаться в памяти людей как глава школы, при котором на репутацию хребта Цанцюн легли несмываемые пятна… Воистину, подобный исход был бы прискорбным для всех собравшихся!

— Что имеет в виду глава дворца? — ровным голосом вопросил Юэ Цинъюань.

— Я считаю, что в сложившейся ситуации самым лучшим решением для Шэнь Цинцю было бы покинуть свою школу и на время расположиться во дворце Хуаньхуа — пока мы не установим истину. Как вы на это смотрите?

Всем было ясно как день подлинное значение этого «расположиться».

Под пышной резиденцией дворца Хуаньхуа находилась подземная Водная тюрьма. Её расположение в дополнение к прославленному лабиринту дворца делало её надежнейшим местом заточения [9] для бессмертных. Несмотря на то, что бегство из этого узилища и так представлялось невозможным, заключённых стерегла многочисленная стража, а оснащению камер пыток позавидовал бы самый жестокий тиран. Как правило, заточению в Водной тюрьме подвергались наиболее гнусные злодеи из числа заклинателей, запятнавшие руки кровью невинных или преступившие иные непреложные законы.

Проще говоря, подземные чертоги дворца Хуаньхуа были для заклинателей тем же, что тюрьма — для обычных людей. Помимо преступников, туда также на время расследования помещались заклинатели, подозреваемые в том, что представляют собой опасность для Царства людей. После судебного разбирательства, в котором участвуют представители всех четырёх главных школ, они принимают назначенное наказание.

— Вы всё сказали? — оскалился Лю Цингэ.

После того, как ему в течение всего этого времени приходилось смирять свой бешеный темперамент, молча внимая этому потоку чуши, его сердце едва не полыхало огнём. Он выхватил из-за спины Чэнлуань, изготовившись к битве. Стоявшие напротив него адепты Хуаньхуа также обнажили мечи, устремив на него сверкающие лезвия и пылающие яростью взоры.

— Шиди Лю, опусти оружие, — велел ему Юэ Цинъюань.

Хоть подобное повеление было не по сердцу Лю Цингэ, ему не оставалось ничего другого, как подчиниться единственному человеку, который имел на него безоговорочное влияние, так что он нехотя выпустил меч из рук.

Удовлетворенно кивнув, Юэ Цинъюань продолжил:

— Подобное обвинение нельзя основывать лишь на словах.

Внезапно висящий на его поясе длинный меч с чёрной, словно тушь, рукоятью, дёрнулся, являя всеобщим взорам цунь [10] сверкающего белизной лезвия.

В то же мгновение над всей площадью нависла невидимая гигантская сеть, по которой безостановочно курсировала духовная энергия.

При этом меч испустил пронзительный звук, от которого адепты помоложе машинально закрыли уши, чувствуя, как неудержимо ускоряется их сердцебиение.

Это был меч Сюаньсу [11]!

Внезапная атака произвела ошеломляющее впечатление на членов всех школ.

Выходит, Юэ Цинъюань велел Лю Цингэ отступить, лишь чтобы устроить заварушку собственными руками? Неужто мир перевернулся?

Насколько было известно Шэнь Цинцю, с тех пор, как Юэ Цинъюань занял пост самого высокого из горных лордов Цанцюн, он обнажал меч лишь дважды: впервые — на церемонии вступления в должность, а второй раз — в битве с потомком священного демона — отцом Ло Бинхэ.

Лезвие показалось лишь на один цунь, но все внезапно осознали одну вещь. Для того, чтобы восседать на месте главы пика Цюндин, требуется нечто большее, чем приятный характер и невозмутимый нрав!

— Устанавливайте барьер! — провозгласил старый глава дворца.

Неужели война? На сей раз демоны даже не успели толком выступить на сцену, как люди уже передрались. Шэнь Цинцю охватило болезненное осознание неправильности происходящего. Выхватив меч из ножен, он швырнул его так, что Сюя вонзился в землю у ног старого главы дворца Хуаньхуа.

Бросить меч врагу было равносильно сдаче — тем самым он признавал законность своего заточения. Старый глава дворца незамедлительно подхватил меч и велел заклинателям своей школы отступить.

— Шиди! — тихо произнёс Юэ Цинъюань.

— Шисюн, не говори ничего, — отозвался Шэнь Цинцю. — Пусть правда говорит сама за себя. Цинцю желает подчиниться приговору.

Этот глава дворца страдал слабостью многих стариков [12] — прицепившись к чему-то, им непросто отступиться. В сочетании с оговором сеятеля и обвинениями Цю Хайтан, его призыв к заточению Шэнь Цинцю обретал характер неизбежности. Как он ни пытался этого избежать, против всех надежд его путь вновь свернул на кривую дорожку оригинального сюжета. Всё, что было в его силах — это помешать двум крупнейшим школам потерять лицо.

— Дальнейшее обсуждение не имеет смысла, — продолжал настаивать на своём Шэнь Цинцю. — Я сдаюсь добровольно.

Он не стал оборачиваться, чтобы не видеть выражения лица Юэ Цинъюаня, а вместо этого бросил мимолётный взгляд на Ло Бинхэ.

На этом холодном лице не отражалось ни ликования, ни печали. Он по-прежнему стоял недвижно, словно статуя, в противоположность прочим заклинателям, согнувшимся в три погибели от вопля Сюаньсу.

После мучительно длинной паузы Юэ Цинъюань наконец зачехлил свой меч — невидимая сеть тотчас исчезла.

Повернувшись к нему, Шэнь Цинцю отвесил глубокий поклон. Своими словами и действиями он доставил шисюну немало огорчений — вот об этом он сожалел по-настоящему.

Цю Хайтан всё ещё всхлипывала. Проходя мимо, Цинь Ваньюэ задержалась, чтобы утешить её:

— Молодая госпожа Цю, как бы не повернулось дело, три школы позаботятся, чтобы вы получили воздаяние за свои потери. — Она намеренно выпустила из числа этих школ хребет Цанцюн, тем самым как нельзя яснее заявляя о своей позиции. Цю Хайтан явно была тронута, в глазах вновь заискрились слёзы, когда она подняла голову, чтобы поблагодарить девушку — при этом упал на стоявшего рядом Ло Бинхэ, и она поневоле зарделась.

Шэнь Цинцю мысленно закатил глаза. Его только что поимели при всём честном народе, так почему же он вовсе не чувствует себя несчастным?

Гунъи Сяо подошёл к нему в сопровождении нескольких адептов дворца Хуаньхуа, и в руках у него была до боли знакомая штуковина. Привет тебе, о вервие бессмертных [13]; и хотелось бы добавить — и прощай, да никак.

— Старейшина Шэнь, прошу меня простить, — извиняющимся тоном начал Гунъи Сяо. — Этот адепт будет обращаться с вами с должным почтением. Пока судилище не установит истину, я не допущу, чтобы старейшина испытал хотя бы малейшее неудобство.

— Благодарю за заботу, — кивнул Шэнь Цинцю.

Про себя же он подумал: «Какой мне прок от того, что ты один будешь обращаться со мной почтительно? Ты только взгляни на выражения лиц своих спутников — да любой из них готов сожрать меня живьём. В конце концов, во время собрания Союза бессмертных именно ваша школа претерпел наиболее тяжелые потери, так что вполне объяснимо, что они хотят на ком-нибудь отыграться».

Чувствуя, как тело стягивает вервие бессмертных, Шэнь Цинцю окончательно пал духом. Прежде ему доводилось испытывать остановку потока духовной энергии лишь во время приступов интоксикации неисцелимым ядом, да и то это скорее походило на задержку в соединении, которое тотчас налаживается при перезагрузке модема. Теперь же вервие бессмертных словно вовсе отсекло его духовную ци, превратив его в обычного человека.

Тем временем старый глава дворца как ни в чём не бывало предложил:

— Что вы думаете насчёт того, чтобы устроить судебное разбирательство через месяц?

— Пять дней, — буркнул Лю Цингэ.

Чем дольше пробудет в Водной тюрьме Шэнь Цинцю, тем больше страданий ему предстоит вкусить — сознавая это, Лю Цингэ намеревался сократить время до разбирательства до минимума. Само собой, старый глава дворца не согласился:

— Боюсь, что при подобной спешке многое будет выпущено из вида.

Переговоры всегда были специальностью храма Чжаохуа, так что настоятель тут же предложил компромиссный вариант:

— Как насчёт десяти дней?

— Не больше семи, — отрезал Юэ Цинъюань. — Дальнейшее промедление немыслимо.

Со стороны это больше всего походило на сбивание цены на овощном рынке. Однако у Шэнь Цинцю были собственные соображения на этот счёт, которые он поспешил высказать:

— Нет нужды в дальнейших пререканиях, прошу, следуйте воле главы дворца. Пусть будет месяц.

За месяц цветы росы луны и солнца успеют подрасти ещё немного. Скосив глаза на Шан Цинхуа, Шэнь Цинцю выразительно шевельнул бровями. Собрат по несчастью тотчас отозвался, украдкой соединив пальцы в жесте: «Не волнуйся, у меня всё схвачено!»

Вот только… сумеет ли он дожить до дня суда во дворце Хуаньхуа, где балом правит Ло Бинхэ?


Примечания:

[1] Шэнь Цзю — фамилия Шэнь 沈 (shěn) переводится как «тонуть, идти ко дну, погружаться» или «сильный, глубокий», или же «исчезать, скрываться».
Имя Цзю 九 (jiŭ) переводится как «девять».

[2] Восточно-Африканская рифтовая долина сформировалась в результате геологических сдвигов на границе Африканской и Аравийской тектонических плит. Северная часть образования заполнилась водой, образовав Красное море. Через 3-4 миллиона лет по всему разлому восточная Африка отделится от основной части континента, образуя остров, который двинется к Аравийскому полуострову. При столкновении Аравийского полуострова с островом Восточная Африка образуются горы, а Красное море удлинится в 3 раза.

[3] В целом имя Цю Хайтан 秋海棠 (Qiūhăitáng) означает бегонию (если точнее, бегонию Эванса (Begonia evansiana Andr.)). Цю 秋 (Qiū) пер. с кит. как «осенняя пора, жатва». Имя Хайтан 海棠 (Hăitáng) пер. с кит. как «яблоня замечательная» (Matus spectabilis Borkh.)
Кстати говоря, фамилия Цю 秋 (Qiū) пишется так же, как в имени «Цинцю».

[4] Жена 妻 (qī) – хоть суть отношений Шэнь Цинцю с Цю Хайтан довольно сложна, здесь она именует себя его женой.

[5] Боится не постыдного деяния, а демона, что постучит в ворота — в оригинале 就怕厉鬼敲错门 (Jiù pà lìguǐ qiāo cuò mén) — это перефразированная поговорка 不做亏心事，也怕鬼敲门 (Bù zuò kuīxīn shì, yě pàguǐ qiāomén) — «Не делающий зла не боится призрака, что постучит в ворота», здесь имеется в виду, что человек боится не угрызений совести, а возмездия за совершённое.

[6] Чёрный горшок 黑锅 (hēiguō) — идиома, обозначающая «несмытая обида; клевета, ложные обвинения».

[7] Чи 尺 (chǐ) — единица длины, равная около 32,5 см.

[8] Последний стежок замысловатого узора 锦上添花 (jǐnshàngtiānhuā) — словосочетание, означающее «добавлять новые узоры на парчу», в переносном смысле — «наводить лоск».

[9] Надёжнейшее место заточения 压箱底 (yā xiāng dǐ) — в букв. пер. с кит. «засовывание на дно сундука», в образном значении — «наиболее надежное место хранения для ценных вещей» или «оригинальные, особые методы работы».

[10] Цунь 寸 (cùn) — 3,25 см.

[11] Сюаньсу 玄肃剑 (Xuánsù jiàn) — Сюань 玄(Xuán) в пер. с кит. — «чёрный (цвет зимы, стужи)», Су 肃(Sù) — «строгий, суровый, морально чистый, почитаемый», а также «съежиться от холода, озябнуть».

[12] Страдал слабостью многих стариков — в оригинале употреблено словосочетание 老糊涂蛋 (lăohútu dàn) — в букв. переводе «выжившее из ума старое яйцо». 蛋 (dàn) — «яйцо» — родовая морфема бранных слов.

[13] Вервие бессмертных 仙索 (xiān suŏ) сянь со — в пер. с кит. «верёвка бессмертных».

Следующая глава

Предыдущая глава

Подняв голову, Шэнь Цинцю узрел два выплывших из-за стены ярко-желтых светильника [1]. Подобные звонким медным колокольчикам [2] глаза с вертикальными зрачками отбрасывали в зал отраженные лучи света, озаряя картину хаоса и разрушения.

Казалось, Незрячие остовы мигом присмирели от одного звука слабого шипения: всего мгновение назад они расшвыривали камни в отчаянных попытках добраться до Шэнь Цинцю, а тут – опустили головы и, ссутулив плечи, сбились в плотную кучку, чтобы, дрожа, удалиться в коридор, будто нашкодившая ребятня.

Огромные источающие золотистый свет глаза, быстро смерив взглядом Шэнь Цинцю, внезапно погасли; пару мгновений спустя из-за стены показалась фигура, которую заклинатель не преминул радостно поприветствовать:

– Желейка [Сичжи-лан]!

скрытый текстЧжучжи-лан замер на ходу и принялся озадаченно потирать переносицу, словно не желая показать, насколько его смущает подобное обращение [3].

– Если мастер Шэнь желает называть меня подобным образом, он может делать так и впредь, – наконец тактично рассудил он.

– Так это ты стащил тело из Главного зала пика Цюндин? – без обиняков заявил Шэнь Цинцю.

Посиневшая кожа [4] охранявших тело адептов говорила о змеином яде – видимо, Му Цинфан не смог обнаружить никаких ранений, потому что клыки змеи слишком тонки, чтобы оставить видимый след укуса. Наверняка, осмотрев тела повнимательнее, можно было бы заприметить крохотные отметинки на кончиках пальцев или на пятках.

– События развивались чересчур быстро, – уклончиво бросил Чжучжи-лан. – У вашего покорного слуги [5] не было иного выбора, кроме как перейти к следующей стадии плана. Надеюсь, у мастера Шэня достанет великодушия, чтобы простить ему это прегрешение.

Шэнь Цинцю поневоле закашлялся. Как ни посмотри, а это «чересчур быстрое развитие событий» было его рук делом: он мало того что использовал реальгар, чтобы подчинить Чжучжи-лана, заставив его принять изначальную форму, так еще и проехал на нем верхом приличный отрезок пути. Да и в конце концов, никто из адептов серьезно не пострадал.

– Призвав меня в Священный мавзолей, ты избавил меня от одного… затруднения, – наконец признал Шэнь Цинцю. – Прежде ты упоминал, что хочешь затащить меня в Царство демонов. Ну вот я и здесь – теперь-то ты можешь наконец приоткрыть завесу над своими целями?

– Первую из них я уже изложил мастеру Шэню, – начал Чжучжи-лан. – Поскольку вы помогли мне, я чувствую себя обязанным отплатить фонтаном благодарности за каплю вашей милости. Что же до второй… строго говоря, за призыв мастера Шэня в ответе не моя скромная персона. Полагаю, о второй цели вам лучше спросить напрямую самого Цзюнь-шана.

– Ладно, – суховато бросил Шэнь Цинцю. – Ну и где, спрашивается, Тяньлан-цзюнь?

– Но я думал, что мастер Шэнь уже удостоился аудиенции Цзюнь-шана, – непонимающе воззрился на него Чжучжи-лан.

Уже?!

Шэнь Цинцю опустил голову, воззрившись на каменный саркофаг.

Возможно ли, что внутри… был сам Тяньлан-цзюнь?

Да даже если так, едва ли это можно было счесть «аудиенцией»!

Крышка гроба, которую он перед этим безрезультатно пытался открыть, внезапно задрожала, а затем без особых усилий поднялась. Лежавшая под ней фигура приняла сидячее положение.

Опершись локтем на край гроба, его обитатель послал Шэнь Цинцю слабую улыбку:

– Лорд пика Цинцзин, я давно искал случая познакомиться с вами воочию.

Сказать, что это окончательно добило Шэнь Цинцю, значило не сказать ничего.

…Похоже, хобби всей семейки отличались изрядной эксцентричностью: сынок коротает время, обжимаясь с трупами, папаша – полеживая в гробу…

Что до внешности, то Шэнь Цинцю всегда считал, что ее Ло Бинхэ унаследовал от матери, Су Сиянь [6]. Однако теперь, глядя на Тяньлан-цзюня, Шэнь Цинцю видел, что кое-что от отца его ученику также перепало: к примеру, глаза.

Проницательный взгляд больших глаз и решительный разлет бровей Тяньлан-цзюня говорили об отваге и недюжинной силе характера, обсидиановые зрачки казались бездонными пропастями – в точности как у Ло Бинхэ. Оригинальный Ло Бинхэ, без сомнения, был прелестным юношей, но, передайся ему наряду с прочими чертами и глаза матери, это сделало бы его чересчур женственным.

Сходство с отцом прослеживалось и в улыбке: при едином взгляде на нее в душе Шэнь Цинцю поднималась целая буря эмоций самого разного рода – вот только уверенность в них явно не входила.

– Я не так уж долго занимаю этот пост, – наконец опасливо отозвался Шэнь Цинцю.

Глаза Тяньлан-цзюня прищурились в довольной улыбке:

– А по моим ощущениям, я давно восторгаюсь тем, как вы блистаете на этом посту.

Обменявшись с ним парой фраз, одно Шэнь Цинцю мог сказать с определенностью: воистину царственная манера держаться должна прививаться с детства.

Взять хоть эту парочку, отца и сына: первый восседает в гробу с таким видом, словно возвышается на Троне Дракона; если же посадить в гроб Ло Бинхэ… остается признать, что выглядел бы он просто-напросто сидящим в гробу красивым парнем.

Неудивительно, что Сян Тянь Да Фэйцзи, почуяв в Тяньлан-цзюне угрозу гегемонии главного героя, поспешил выпилить его из сюжета.

Находясь в присутствии двух священных демонов и в окружении некоторого количества иных опочивших демонических старейшин, которые словно бы обступили его, стремясь услужить [7], Шэнь Цинцю ощутил, что на него чересчур давит торжественность момента.

– О, я не заслуживаю подобной похвалы, – натянув на лицо улыбку, бросил он. – Но, раз Ваше Величество [8] наблюдало за моей скромной персоной в течение столь долгого времени, почему бы… вам не выйти, чтобы поприветствовать меня?

В самом деле, как бы ни хорохорился Тяньлан-цзюнь, то, что за все это время он так и не покинул гроба, могло говорить лишь о том, что…

Он не может встать.

В зрачках заплясали ядовито-зеленые огни Мавзолея. Неторопливо постукивая пальцем по краю гроба он с готовностью отозвался:

– Хорошо. Будет ли чересчур дерзко попросить горного лорда помочь мне?

Скрепя сердце [9] вынужденный признать, что его вновь переиграли, Шэнь Цинцю со вздохом протянул ему руку:

– Прошу вас.

Схватившись за нее, Тяньлан-цзюнь поднялся на ноги. «Выходит, дело отнюдь не в слабости», – разочарованно подумалось Шэнь Цинцю.

И тут до него дошло, что его движение не встречает сопротивления, словно он хватается за пустоту.

Однако его пальцы совершенно определенно сжимали запястье Тяньлан-цзюня. Опустив взгляд, Шэнь Цинцю обнаружил, что рука ниже локтя ни к чему не присоединяется.

С лица Шэнь Цинцю сбежали все краски.

Вот ведь блядский скример [10]!

Самого же владельца, оставшегося с полупустым рукавом, это, казалось, нимало не смутило:

– Ну вот, опять отвалилась, – с вежливым смешком отозвался он. – Могу я попросить горного лорда ее вернуть?

У Шэнь Цинцю при виде всего этого временно пропал дар речи, так что он молча передал руку хозяину. Очутившийся за его спиной Чжучжи-лан как ни в чем не бывало приделал ее обратно с тошнотворным щелчком.

Приделал, вашу мать!

Он что, типа, шарнирная кукла?

Присмотревшись повнимательнее, Шэнь Цинцю разглядел на руке множество шрамов. Мышцы, связки, жилы почернели, создавая разительный контраст со снежно-белой кожей демона. Из-под ворота одеяния также змеились черные шрамы.

Обдумав все это, Шэнь Цинцю благоразумно решил ни о чем не спрашивать.

Похоже, взмах крыльев бабочки и впрямь породил ураган. Шэнь Цинцю уже давно догадался, что Чжучжи-лан использовал цветок росы луны и солнца, чтобы создать новое тело для Тяньлан-цзюня, вот только оно оказалось с ним не слишком совместимым.

У самого Шэнь Цинцю не возникало затруднений с растительным телом, потому что, во-первых, цветок росы луны и солнца был взращен на его собственной крови, а во-вторых, самой основой существования этого цветка была духовная энергия, которую развивал и сам Шэнь Цинцю.

Ну а с Тяньлан-цзюнем все было иначе. Будучи демоном, в своих практиках он использовал демоническую энергию – ничего удивительного, что «корень жизни» его отторгал. Тут ни о какой доброкачественности тела и речи быть не может – скажите спасибо, если оно не разлагается на ходу.

Что, похоже, и происходило с Тяньлан-цзюнем. Тот как ни в чем не бывало пошевелил новообретённой конечностью и с улыбкой бросил:

– Боюсь, я выставил себя перед вами в нелепом свете. И все же я вполне способен покидать гору Байлу – именно так я и обрел счастье лицезреть исполненного достоинств горного лорда Шэня.

Тот украдкой бросил взгляд на невозмутимо стоящего рядом с гробом Чжучжи-лана. Когда они впервые встретились в лесу, на него в змеиной форме невозможно было смотреть без содрогания. И все же за все те долгие годы, что Тяньлан-цзюнь томился под горой, он ни на миг не покидал леса Байлу, а заполучив «корень бессмертия», не задумываясь, использовал его, чтобы сотворить новое тело для своего господина, не помыслив о собственной выгоде.

До чего верный сподвижник!

– Вам следует благодарить за это Же… Чжучжи-лана, – отстраненно бросил Шэнь Цинцю, окидывая взглядом фрески на стенах зала. – Подумать только, столько лет прозябать отшельником на горе Байлу, тщетно ожидая возможности, которая может никогда и не представиться; воистину Тяньлан-цзюню можно только позавидовать – подобную преданность нечасто встретишь.

– Разве вы не слышали девиз моего племянника? – парировал Тяньлан-цзюнь.

– Слышал-слышал. «За единую каплю милости вы будете вознаграждены фонтаном благодарности».

Даже в ядовито-зеленом свете было заметно, как зарделся Чжучжи-лан.

– Зачем старейшина выставляет меня на смех? – смущенно бросил он.

Однако Шэнь Цинцю вовсе не собирался его высмеивать: по правде говоря, в настоящий момент все его внимание без остатка поглотила одна из фресок.

От прочих ее отличали прямо-таки кричащие краски и до того небрежные мазки, будто творец малевал ее в исступлении, и все же Шэнь Цинцю различил обращенное ко входу в зал огромное лицо женщины. В уголках ее глаз собрались морщинки, а уголки губ приподнялись, будто она не в силах сдержать ликующую улыбку. Выходит, он очутился в Зале восторгов – одном трех главных святилищ Мавзолея наряду с Залами ярости и сожалений [11].

– Таким уж он уродился, – продолжал Тяньлан-цзюнь, не замечая, что собеседник отвлекся. – Потому-то он и умолил меня залучить вас в Царство демонов.

По правде говоря, именно это оставалось для Шэнь Цинцю непостижимым.

– И как это может быть связано с благодарностью, позвольте поинтересоваться? – вполоборота глянув на Чжучжи-лана, потребовал он.

– Самым что ни на есть прямым образом, – невозмутимо отозвался Тяньлан-цзюнь. – Четырем великим школам предречен конец. Само собой, Чжучжи-лан не желает, чтобы горный лорд Шэнь разделил участь хребта Цанцюн.

Сам горный лорд не знал, что и сказать на это.

А он-то надеялся, что за годы заключения Тяньлан-цзюнь разжился хоть толикой здравого смысла. И вот тебе, разговор еще толком не успел завязаться, а незабвенный девиз злобных боссов на все времена – «уничтожить мир, извести все добро» – уже дает о себе знать!

Хотя, если подумать, стоит ли этому удивляться – как бы заговорил он сам после стольких лет заточения под горой, уничтожившей его изначальное тело, не говоря уже о потомке древнего демонического рода, пусть тому изначально и были свойственны некие благородные порывы? Ничего, кроме пламенной ненависти, тут ожидать не приходится.

– А человечеству суждено разделить судьбу заклинательских школ? – помедлив, спросил Шэнь Цинцю.

– С чего бы? – не на шутку озадачился Тяньлан-цзюнь. – Разумеется, нет. Люди как таковые мне симпатичны, в отличие от четырех великих школ. – Затем он с улыбкой добавил: – Напротив, для человеческой расы я приготовил великий дар.

Что бы он ни имел в виду под этим «великим даром», это едва ли будет перевязанный ленточкой яркий сверток, который наполнит любое сердце ликованием! Шэнь Цинцю открыл было рот, чтобы выпалить совершенно несвойственное его утонченному образу: «Твою ж мать!», когда стены Мавзолея внезапно сотряслись.

С потолка вновь посыпалась каменная крошка. Хоть Шэнь Цинцю удалось удержаться на ногах, его зашатало, словно пьяного. Издалека до него донесся дикий вопль, от которого содрогнулась земля.

– Что это? – опасливо поинтересовался заклинатель.

– А они явились быстрее, чем я ожидал, – прислушавшись, пробормотал Тяньлан-цзюнь, а затем развернулся к Чжучжи-лану. – Сколько их?

– По меньшей мере сотни две, – ответил тот.

– Даже на то, чтобы изловить десяток, нужно немало усилий, – улыбнулся Тяньлан-цзюнь. – Должно быть, он потрудился не на шутку.

Шэнь Цинцю совершенно не улавливал, о чем они вообще, и, похоже, старейшины демонов не горели желанием его просвещать.

– Горный лорд Шэнь, – вновь обратился к нему Тяньлан-цзюнь, смахивая с плеча горстку пыли, – в течение долгих пяти лет мой племянник делал все возможное, чтобы заставить вас порвать с хребтом Цанцюн [12]. И что же, его усилия увенчались успехом?

Святые помидоры, вы что же, выходит, затащили меня в свои семейные склепы только затем, чтобы задать этот заведомо бесполезный вопрос [13]? Хотя постойте-ка, пять лет?..

Сердце Шэнь Цинцю совершило дикий скачок.

– Сеятели в Цзиньлане, – выпалил он. – Они тоже были частью твоего плана по выдворению меня из родной школы?

Ведь, если подумать, тот случай и впрямь положил начало цепи событий, в результате которых он не смог вернуться на хребет Цанцюн!

– Тот сеятель, который указал на меня – твоих рук дело? – в лоб спросил он.

Чжучжи-лан понурился.

– На самом деле, изначально это было частью эксперимента по решению продовольственных проблем южных племен, – ответил за него Тяньлан-цзюнь, утешительно похлопывая племянника по плечу. – Просто так уж совпало, что там очутился лорд Шэнь. Чжучжи-лан хотел, чтобы лорд Шэнь сам возжелал порвать все связи с миром заклинателей, только и всего.

Шэнь Цинцю устремил негодующий взгляд на Чжучжи-лана. Вот тебе и «фонтан благодарности»: натравил на него сеятеля, который тонким слоем размазал его репутацию по всей площади – вам не кажется, что это чересчур? Увольте меня от змеиной благодарности, право слово!

– Мастер Шэнь, – мягко обратился к нему Чжучжи-лан, – Цзюнь-шан ведь сказал, что желает уничтожить четыре великие школы, истребив всех до единого, а эта скромная персона меньше всего на свете желает…

– А явление Цю Хайтан – тоже твоих рук дело? – процедил Шэнь Цинцю, тщетно силясь подавить гнев.

– А кто это? – с любопытством отозвался Тяньлан-цзюнь, устремив взгляд на Чжучжи-лана, который, в свою очередь, непонимающе воззрился на Шэнь Цинцю:

– Я правда не имею к этому никакого отношения!

И что же, скажешь, что Цю Хайтан, подоспевшая аккурат к обвинению, павшему на него из-за прицепившегося сеятеля – не более чем совпадение? Впрочем, забудь – сейчас есть куда более насущные проблемы.

– Хорошо, с этим разобрались, – нетерпеливо бросил Шэнь Цинцю. – Так что там насчет второй причины, по которой меня сюда притащили?

На сей раз ему ответил Тяньлан-цзюнь:

– Призывая горного лорда Шэня в мою скромную обитель, я руководствовался также и собственными эгоистическими целями. – Вздохнув, он продолжил: – Это все мой сын – должно быть, его воспитание стоило лорду Шэню немалых трудов.

Хоть Шэнь Цинцю с самого начала подозревал, что все это как-то связано с Ло Бинхэ, при этих словах его сердце непроизвольно сжалось. Ему потребовалось некоторое время, чтобы добиться должной бесстрастности голоса, прежде чем он спросил:

– Вы о Ло Бинхэ? И какое это к нему имеет отношение?

– Как бы вам сказать… – фыркнул Тяньлан-цзюнь, опустив голову. – От меня не укрылось, что по отношению к горному лорду Шэню он питает определённые…

Пусть он и не высказался прямо, предпочтя туманные намеки, Шэнь Цинцю не требовалось дополнительных пояснений, чтобы понять, куда он клонит.

Чем дольше Тяньлан-цзюнь владел этим телом, тем сильнее давала о себе знать его демоническая энергия, и, как следствие, тем быстрее распадалось его тело, требуя постоянной подлатки. Рано или поздно нужда в новом теле станет безотлагательной. И лучше всего, если его прежним обладателем окажется кто-то, связанный с Тяньлан-цзюнем кровными узами – такой же, как он, священный демон. Если же это тело является гибридным, обладая двумя независимыми системами каналов для разных типов энергии, так это просто верх мечтаний.

И кто, спрашивается, подходит на роль подобного «донора» лучше Ло Бинхэ?

– Выходит, вы призвали мою душу, – прищурившись, медленно проговорил Шэнь Цинцю, – чтобы заманить его в Священный мавзолей?

– А горному лорду Шэню не откажешь в проницательности, – радостно отозвался Тяньлан-цзюнь.

– Вам следовало бы помнить, – осадил его Шэнь Цинцю, – что, не достигнув вашего положения, Ло Бинхэ не сможет войти под своды Священного мавзолея, даже пожелай он этого.

– О, что вы, – доверительно понизил голос Тяньлан-цзюнь. – Разумеется, сможет, если по-настоящему захочет.

– Да уж, – медленно произнес Шэнь Цинцю, – ведь, в конце концов, он ваш сын.

– Вот именно, – подтвердил Тяньлан-цзюнь.

– Ваш и Су Сиянь.

– И что?

Заслышав эти слова, Шэнь Цинцю понял все.

Тяньлан-цзюнь удосужился упомянуть Ло Бинхэ от силы в паре фраз, и при этом, хоть его благосклонная улыбка не дрогнула, слова прямо-таки сочились холодом.

Картинка насильно разлученного с сыном любящего отца мгновенно рассыпалась в прах. Да и при упоминании о Су Сиянь его голос не дрогнул, что как-то не вязалось с трагической историей любви. Пусть Тяньлан-цзюнь и называл Ло Бинхэ «мой сын», ничто другое не выдало бы их связи.

Выходит, Тяньлан-цзюнь был чужд не только пацифизма, но и романтики. По всему выходило, что Шэнь Цинцю и впрямь выпестовал в душе идеализированное представление об этом владыке демонов.

Не то чтобы это его удивляло: в конце концов, демоны вообще не придавали чувствам большого значения, отдавая предпочтение обильной трапезе, силе и власти, и все же, воочию узрев подобное равнодушие к собственной плоти и крови, Шэнь Цинцю поневоле внутренне поежился.

Выходит, что Ло Бинхэ воистину… нежеланное дитя.

А он-то раз за разом обрушивал пресловутый «черный горшок» Цзиньланя на голову ученика, невзирая на тщетные попытки оправдаться этого несчастного ребенка с застывшим выражением незаслуженной обиды на лице! Да и всего несколько дней назад он, не задумываясь, бросил ему в лицо столь жестокие слова!

Сердце Шэнь Цинцю переполняла холодная ненависть к Тяньлан-цзюню, и все же он понимал, что сам немногим лучше этого демона, ведь он ранил Ло Бинхэ куда больнее.

В зале воцарилась гробовая тишина, словно призванная подчеркнуть новую волну чудовищного шума снаружи, в котором переплелись рев животных и звуки яростной битвы, приближавшиеся с каждым мгновением.

Вцепившись для устойчивости в стенку саркофага, Шэнь Цинцю потребовал, будучи не в силах и дальше сохранять невозмутимость:

– Кто-нибудь наконец объяснит мне, что там творится?

Однако не успел он произнести слово «что», как камни из ценных пород, слагавшие стены Мавзолея, принялись разваливаться на глазах – благо трое присутствующих обладали достаточно быстрой реакцией, чтобы вовремя от них уворачиваться. Внезапно что-то невероятно тяжелое с грохотом проломило крышу Мавзолея, рухнув прямиком в центр зала. Пронизавшие клубы пыли и дыма лучи высветили исполинскую темную фигуру.

Ло Бинхэ возвышался на голове гигантского угольно-черного зверя, и его одежды бешено полоскались на ветру, за спиной виднелся Синьмо. Испускающие гневно-багряные лучи глаза окинули зал сочащимся жаждой убийства взором.


Примечания переводчиков:

[1] Светильник – 灯笼 (dēnglong) денлун – бумажный или тканевый фонарик, также так называют фонарщика в похоронной процессии.

[2] Подобные звонким медным колокольчикам – 刺刺的铜铃 (qíqí de tónglíng) - в букв. пер. с кит. «без конца лопочущие медные (или золотые) колокольчики».

[3] Желейка – в названии этой сласти 喜 (xǐ) переводится как «радость, счастье, любить», 郎 (-láng) – как «молодой человек, сударь, господин, муженёк», таким образом, прозвище Сичжи-лан 喜之郎 (xǐ zhī láng) можно перевести как «любимый мужёнек» – понятно, отчего смутился Чжучжи-лан.

А вот так выглядит тёзка Сичжи-лана:


[4] Посиневшая кожа – цвет 碧 (bì), как и цвет цин, весьма многогранен: под это определение может подходить как лазоревый и бирюзовый, так и голубовато-зеленый и даже изумрудный.

[5] Ваш покорный слуга 在下 (zàixià) цзайся – в букв. пер. с кит. «находящийся ниже».

[6] Су Сиянь 苏夕颜 (Sū Xīyán)
苏 (Sū) – в пер. с кит. растение Perilla nankinensis, а также «воскресать, пробуждаться».

夕颜 (Xīyán) – в пер. с кит. растение Луноцвет (Calonyction).


[7] Стремясь услужить 干湿粽子在围观 (gānshī zòngzi zài wéiguān) - в букв. пер. с кит. «поднося сушеные плоды, свежие фрукты и цзунцзы». 干湿 (gānshī) - в букв. пер. с кит. «сухой и влажный», используется как устаревшее выражение «угощение клиента сушеными плодами и свежими фруктами в публичном доме». Цзунцзы 粽子 (zòngzi) - кушанье из клейкого риса с разнообразными начинками в бамбуковых или иных листьях, традиционно подается на праздник начала лета, «двойной пятерки» (5 числа 5 месяца), в который проводятся состязания драконьих лодок.

[8] Ваше Величество 閣下 (Géxià) Гэся – вежливое обращение к высокопоставленной персоне.

[9] Скрепя сердце 硬着头皮 (yìngzhe tóupí) – в букв. пер. с кит. «отвердив кожу головы».

[10] Скример – в оригинале 好惊悚 (hǎo jīngsǒng) – в букв. пер. с кит. «добротный фильм ужасов».

[11] Зал восторгов 喜殿 (Xǐ diàn) Си дянь. 喜(Xǐ) – в пер. с кит. «радость, счастье».
Зал ярости 怒殿 (Nù diàn) Ну дянь. 怒 (Nù) – в пер. с кит. «гнев, ярость».
Зал сожалений 哀殿 (Āi diàn) Ай дянь. 哀 (Āi) – в пер. с кит. «скорбь, сожаление».

[12] Порвать с хребтом Цанцюн – в оригинале использовано выражение 一刀两断 (yīdāo liǎngduàn) – в букв. пер. с кит. «одним ударом разрубить надвое», в образном значении – «решительно порвать отношения, покончить раз и навсегда».

[13] Заведомо бесполезный вопрос – в оригинале 屁 (pì) – «газы в кишечнике», в образном значении – «брехня, пиздеж».

Следующая глава

Предыдущая глава

Ло Бинхэ вынес удар без единого звука.

Шэнь Цинцю застыл. По правде говоря, он не ожидал, что его удар достигнет цели, и все же вложил в него всю силу, словно стремясь выплеснуть накопившуюся за последние несколько дней подавленную злость. Внезапно Система пиликнула, пробуждаясь к жизни, чтобы возвестить:

[★，°:.☆(￣▽￣)/$:.°★。Примите наши поздравления~ Начислено 500 баллов крутости!]

Ну, знаете…

читать дальшеЛо Бинхэ воистину заслуживает звание мазохиста! Выходит, он не может быть счастлив, пока ему хорошенько не всыплешь! Подумать только – на сей раз Система не только одарила его целым водопадом очков, но еще и смайликом разродилась! Да и на тильду (~) она расщедрилась впервые на его памяти! За все проведенные в этом мире годы Шэнь Цинцю не доводилось видеть подобной дичи – и от осознания того, что эта дичь [1] взращена его собственными руками, радостнее не становилось.

Он все еще мысленно оплакивал свое педагогическое фиаско, когда Ло Бинхэ решил, что время игр кончилось. Ударив правой рукой, Шэнь Цинцю нечаянно высвободил копящийся в ладони заряд энергии, и в содрогнувшемся потолке появилась видимая глазу выбоина. Когда пыль малость осела, Ло Бинхэ накрыл учителя своим телом, обеими руками вцепившись в его верхнее платье. Без труда разорвав ткань, он во всеуслышание расхохотался:

– Можете не сдерживаться – меня это не убьет! Этот ученик с радостью снесет все, что угодно, от рук учителя!

Уловив в исказившей лицо улыбке оттенок печали, Шэнь Цинцю на мгновение ощутил укол жалости, позабыв, что на нем только что разорвали одежду. Однако Ло Бинхэ не дал ему времени проникнуться состраданием сполна: одним движением руки он разорвал его нижние одежды, прижав учителя к себе за талию – обнаженной кожей к обнаженной коже.

На мгновение Шэнь Цинцю оторопел, но, придя в себя, тотчас треснул Ло Бинхэ рукоятью Сюя по голове, проревев:

– Ты, скотина!

– Боюсь, что в глазах учителя я стою неизмеримо ниже любой скотины, так что стоит ли сдерживаться? – не моргнув глазом отозвался Ло Бинхэ.

Шэнь Цинцю хотел было язвительно рассмеяться ему в лицо, но тут его зрение внезапно затуманилось, а тело обмякло – Сюя со звоном выпал из руки на землю.

Его атаковала необоримая сила, явно собирающаяся вытряхнуть его душу из тела, как Ло Бинхэ чуть ранее – тело из одежды. Заметив, что учитель внезапно застыл, Ло Бинхэ также прекратил двигаться, следя за ним ошеломленным взором. В мгновение ока голову Шэнь Цинцю охватила такая боль, что, казалось, мозг вот-вот взорвется.

Перед глазами вспыхивали тысячи разрозненных фрагментов, с головокружительной быстротой сменяющих друг друга: вот пустое пространство, а вот непроглядная тьма; порой Шэнь Цинцю казалось, что в отдалении он видит расплывчатые человеческие фигуры. И тут в ушах раздался пронзительный звон такой мощи, что от него едва не лопнули барабанные перепонки.

Наконец-то очнувшийся от ступора Ло Бинхэ резко поднялся, приняв сидячее положение, и попытался поддержать учителя – однако тот, вырвавшись из его рук, принялся кататься по полу, обхватив голову: он все явственнее ощущал, как чьи-то неумолимые руки грубо тянут его душу и разум прочь из нового тела.

Словно со стороны раздался вопль, и, не успел он стихнуть, как со всех сторон к нему простерлись бесплотные руки, вцепившись в его душу мертвой хваткой.

– Учитель, – поневоле запаниковал Ло Бинхэ, – я… я всего лишь пытался припугнуть вас! Не стоит принимать это так близко к сердцу! Да что с вами такое?

Тело учителя сотрясалось в его руках, будто в припадке. Поддерживая его, Ло Бинхэ пропустил свою духовную энергию сквозь его тело, чтобы выяснить, что не так. Проверка не выявила никаких отклонений от нормы, и все же Шэнь Цинцю орал так, словно ему в мозг только что впечатали раскаленное клеймо. Что бы ни пробовал Ло Бинхэ, ничего не помогало.

Пульс Шэнь Цинцю неумолимо слабел. Сперва задрожав мелкой дрожью, Ло Бинхэ трясся все сильнее, пока его тело не начало содрогаться в конвульсиях под стать учителю. Не в силах удержаться на ногах, он хлопнулся на колени.

– Эй, вы! Все сюда! – в исступлении проревел он.

***

Внезапно глаза Шэнь Цинцю распахнулись.

Вокруг все было черным-черно.

В ушах все еще отдавался бешеный стук сердца. Чтобы убедиться, что он действительно очутился в кромешной тьме, а не ослеп, Шэнь Цинцю вытянул руку.

Его пальцы тотчас уткнулись во что-то твердое. Озадаченный Шэнь Цинцю принялся ощупывать пространство вокруг себя.

У него быстро возникла одна малоприятная догадка: судя по ощущениям, он был заточен в каком-то узком длинном каменном ящике. Холодный гладкий камень на ощупь походил на мрамор. Его толщина достигала где-то четырех цуней [2], как он убедился, изучив ящик с помощью духовной энергии.

Покончив с исследованием, Шэнь Цинцю задержал дыхание, вслед за чем нанес резкий удар ладонью в центр крышки. Ему пришлось повторить это дважды, прежде чем темноту наконец прорезали лучи света, сопутствуемые шорохом осыпающейся каменной крошки.

Шэнь Цинцю рывком сел, жадно втягивая устремившийся внутрь свежий воздух. Правда, он вскоре убедился, что «свежим» этот воздух можно было признать весьма условно: скорее всего, это помещение годами не проветривалось. Более того, на поверку этот воздух был весьма разреженным. Опустив взгляд, Шэнь Цинцю обнаружил, что сидит в гробу.

Весьма недурном, впрочем, гробу – его изукрашенная затейливыми узорами поверхность блестела подобно драгоценному нефриту.

Опершись на край гроба, Шэнь Цинцю легко выскочил наружу. Оглядевшись, он убедился, что находится в скудно освещенном помещении вроде пещеры. Гроб, крышку которого он только что расколотил, покоился на платформе в центре комнаты. В углах виднелись в беспорядке сваленные вещи – от оружия и драгоценностей до свитков, бутылей и кувшинов. Мерцание драгоценных камней и холодные отсветы от металла мечей и пик проникали даже сквозь толстый слой пыли. Оглядевшись, заклинатель обнаружил на стенах фрески с застывшими в неистовой пляске демонами, которые словно бы наступали на него со всех направлений.

«Священный Мавзолей демонов [3]», – догадался Шэнь Цинцю.

Он все еще не успел толком переварить эту информацию, когда, опустив взгляд, совершил еще одно не слишком приятное открытие.

Его тело больше не было продуктом растительного происхождения от цветка росы луны и солнца – он вновь очутился в изначальном теле Шэнь Цинцю!

Выходит, слухи о том, что Священный Мавзолей обладает средствами для подобного призыва мертвых, и впрямь имеют под собой почву. И похоже, кто-то додумался воспользоваться этим способом: сперва умыкнул тело Шэнь Цинцю, а затем задействовал ритуал призыва, который, вырвав его из нового тела, в мгновение ока переправил в старое.

Священный мавзолей был запретной зоной Царства демонов, где покоились владыки прошлого – не достигнув высшего положения, нечего было даже думать о том, чтобы попасть в него. Однако же сюда зачем-то поместили мертвое тело Шэнь Цинцю, в которое позже переправили и его душу. Как бы то ни было, столь невероятное стечение обстоятельств даровало ему уникальный шанс обозреть самое сокровенное место демонического мира.

Проверив уровень духовной энергии, Шэнь Цинцю убедился, что ее циркуляции ничто не препятствует. Выходит, слова Ло Бинхэ о том, что он потратил пять лет на полное восстановление системы меридианов учителя, не были пустым бахвальством. Что же до «Неисцелимого» яда, то он пока никак не проявлялся, однако это вовсе не значило, что он, как водится, не даст о себе знать в самый неподходящий момент.

Перемещение души должно было вызвать незамедлительное отмирание тела, выращенного из корней цветка росы луны и солнца – любопытно было бы посмотреть на выражение лица Ло Бинхэ, когда в его руках окажется его увядающее, стремительно засыхающее тело…

Однако не успел Шэнь Цинцю толком это обдумать, как Система выдала очередную порцию информации:

[Обратите внимание: вы только что вступили в новую высокоуровневую локацию «Священный мавзолей». Запущена миссия «Восполнение сюжетных дыр». Пожалуйста, отнеситесь к ней с должным рвением и инициативностью!]

Издав слабый возглас, Шэнь Цинцю съежился, сидя на корточках.

[Пожалуйста, отнеситесь к ней с должным рвением и инициативностью!] – продолжала настаивать Система.

Шэнь Цинцю не шелохнулся.

[Предупреждение: обратите особое вни…]

– Да понял я, понял! – не выдержал Шэнь Цинцю. – Уже иду!

Кипя от раздражения [4], он силился припомнить все, что знал о Священном мавзолее из книги, в то время как ноги уже несли его к выходу из зала. В противоположность обычным обиталищам Царства демонов, располагавшимся под землей, Мавзолей был возведен над её поверхностью – короче говоря, у демонов все шиворот-навыворот. Помимо множества ловушек, его лабиринт кишел разнообразнейшими демоническими тварями, только и поджидающими беспечного вторженца.

Если бы не домогательства Системы, Шэнь Цинцю и на аркане не затащили бы на прогулку по этим зловещим склепам!

В коридоре было темно хоть глаз выколи, однако Шэнь Цинцю не решался вызвать хотя бы искорку огня. Задерживая дыхание, он бесшумно двинулся во тьму.

Впрочем, его одиночеству не суждено было продлиться долго: вскоре его ухо различило неровные протяжные вздохи.

На самом деле это больше всего походило не на дыхание, а на предсмертные хрипы. Шэнь Цинцю застыл.

Как это они нашли его так быстро?

Во тьме постепенно проступили очертания худощавой фигуры, словно бы покачивающейся под собственным весом; за ней виднелись вторая и третья – казалось, они плыли по воздуху, будто неприкаянные души.

Эфирные создания приближались. Не меняясь в лице, Шэнь Цинцю принялся покачиваться им в такт, замедлив дыхание до предела.

Итак, познакомьтесь с самыми примитивными, и по совместительству наиболее часто встречающимися стражами Мавзолея: Незрячими остовами.

В глазах-то у этих созданий недостатка явно не было: бесчисленные зенки сплошь усеивали лица тварей – сущий кошмар трипофоба [5] – вот только толку от них было мало. Хоть эти недреманные стражи денно и нощно в буквальном смысле слова шатались по Священному мавзолею, их эффективность была крайне низка. Теснящиеся на лице большие глаза деградировали до крайности, реагируя лишь на свет – но зато это они делали в совершенстве, улавливая даже самый слабый отблеск.

Получив световой сигнал, из следующих друг за дружкой апатичных созданий они мигом преображались в жаждущих крови монстров. Однако Шэнь Цинцю опасался не их, а того, что последует за ними.

Стоило ему помыслить об этом, как один из Незрячих остовов подступил ближе. Шэнь Цинцю тотчас скользнул в сторону, и тут темноту неожиданно прорезала вспышка.

Ядовито-зеленый свет разгорался, превращая пещеру в гротескные декорации подводного царства. Незрячие остовы, которые уже собирались было пройти мимо, разом повернули головы, и с каждой из них на Шэнь Цинцю в упор уставилось четыре-пять пар огромных налитых кровью глаз.

Свеча последнего вздоха [6]!

Похоже, судьба твердо вознамерилась подносить ему холодный чайник [7] до скончания жизни!

Не теряя времени даром, Шэнь Цинцю в мгновение ока умчался в другой конец коридора, однако как бы он ни петлял, слабый зеленый свет неотрывно следовал за ним, не позволяя скрыться. Сколь бы быстрым он ни был, раздраженные светом Незрячие остовы были еще быстрее!

Не сбавляя темпа, Шэнь Цинцю отправил в полет нескольких Незрячих остовов, однако это ничуть не облегчило ситуацию. Свечи последнего вздоха подпитывались дыханием людей, так что их невозможно загасить, пока рядом остается хоть кто-то живой. Со стороны, возможно, это казалось простенькой видеоигрушкой: знай себе носись по лабиринту, подхватывая ништяки и избегая монстров, вот только самому игроку, засеченному Незрячими остовами, было отнюдь не весело. А как вы думали: куда бы он ни забился, не дышать он не может, а следовательно, и Свеча последнего вздоха от него не отцепится, а это, в свою очередь, означало безумную толпу озверевших фанатов в лице Незрячих остовов, вот только нужен им не автограф, а живая плоть. Лишь когда они до нее доберутся, зловещий свет погаснет. Воистину Свеча последнего вздоха – удачное название для этой штуковины!

Ну вот, пожалуйста – подтянувшиеся Незрячие остовы напрочь забили проход, подобно алчным туристам – и что прикажете делать дальше?

Покинув коридор, Шэнь Цинцю ввалился в просторный не без вкуса декорированный зал с высоким сводом, посередине которого на платформе покоился величественный гроб. Подскочив к нему, заклинатель попытался было приподнять крышку, но не преуспел. Тогда, запрыгнув на саркофаг, он ударил по крышке со всей силы – та отозвалась глухим звуком, но при этом не подалась ни на единый цунь: видимо, материал этого гроба был еще более капитальным, чем у того, в котором очнулся он сам. Подумав, что внутри этого ящика также может оказаться обитатель, Шэнь Цинцю тактично постучал по крышке:

– Эй, вы не прочь потесниться ненадолго?

Сказать по правде, он просто дурачился, меньше всего на свете ожидая услышать в ответ слегка насмешливое:

– Милости просим.

Голос явно доносился из гроба, однако звучал столь отчетливо, словно говорящий стоял рядом с ним.

Пресвятые помидоры [8]! Настоящий оживший труп!

Сковавший сердце Шэнь Цинцю первородный ужас не помешал ему, развернувшись, отшвырнуть ударом ноги нескольких устремившихся к гробу Незрячих остовов. Спрыгнув с крышки, заклинатель послал несколько взрывных импульсов прямиком в потолок – сверху посыпались камни. Чувствуя, что материал легко подается, Шэнь Цинцю возобновил удары: он рассчитывал, обрушив потолок на Незрячих остовов и этого жуткого живого мертвеца, под шумок смыться. Но в самый разгар его усилий по радикальной смене дизайна из-за стены раздалось зловещее шипение.


Примечания переводчиков:

[1] Эта дичь – в оригинале 奇葩 (qípā) – в пер. с кит. «дивный цветок, выдающийся талант, чудак», иными словами, «подарочек» в ироническом смысле слова.

[2] Четыре цуня – цунь寸 (cùn) составляет 3,25 см., итого толщина стен – где-то 13 см.

[3] Священный мавзолей 圣陵 (Shèng líng) – Шэн лин – в букв. пер. с кит. «священный курган».

[4] Кипя от раздражения – в оригинале использовано сленговое выражение 蛋疼 (dànténg) «боль в яйцах» – о чем-либо, не соответствующем здравому смыслу.

[5] Трипофобия – боязнь скоплений отверстий.

[6] Свеча последнего вздоха 咽气烛 (yànqì zhú) яньци жу. Яньци 咽气 (yànqì) означает как «испустить дух», так и даосское «вбирать жизненную силу (для долговечности)».

[7] Подносить холодный чайник 哪壶不开提哪壶 (nǎ hú bù kāi tí nǎ hú) – в букв. пер. с кит. «брать тот чайник, который не кипит» – поговорка из притчи о владельце чайной, который отвадил неплатившего посетителя, заваривая ему чай холодной водой; образно в значении «задевать за живое, допустить бестактность, затронуть запретную тему, наступить на больную мозоль, в доме повешенного говорить о веревке, сыпать соль на рану».

[8] Пресвятые помидоры – в оригинале используется сленговое 卧槽 (wòcáo) воцао – в пер. с кит. что-то вроде «лежать в корыте», которое, в свою очередь, является омонимом ругательства 我肏 (wǒcào), которое в пер. с кит. значит «Пиздец! Ни хуя себе!»

Следующая глава

Предыдущая глава

От разрыва между мирами вел широкий каменный коридор. Яркие пятна попарно висящих на стенах факелов уходили в темные, словно ночная чаща, глубины. Судя по росписи на стенах по обеим сторонам коридора, они шествовали по личным апартаментам Ло Бинхэ в Царстве демонов.

После того, как разрыв за их спинами закрылся, Ло Бинхэ, больше не видя смысла удерживать Шэнь Цинцю, медленно разжал пальцы. Заклинатель, приосанившись, отряхнул рукава, не удостоив его ни единым словом.

Да им, по правде, нечего было сказать друг другу, поэтому, не обменявшись даже взглядом, они двинулись по коридору гуськом. В стылой атмосфере не разносился даже звук шагов.

читать дальшеЛо Бинхэ уверенно миновал многочисленные развилки, не задумываясь ни на мгновение. После довольно длительного блуждания по этому лабиринту их глазам внезапно открылся обширный зал. Обычно архитектура Царства демонов сводилась к варьированию разнообразных типов пещер, обитатели которых годами не видели ни солнечного, ни лунного света, однако в своде этой было проделано широкое отверстие, пропускавшее солнечные лучи, что придавало пещере почти уютный вид.

Стоило Шэнь Цинцю миновать дверь, как ему в глаза бросилось, что обстановка комнаты ему знакома: и в самом деле мебель и ее положение почти в точности повторяли его Бамбуковую хижину на пике Цинцзин.

Однако вместо умиления в сердце Шэнь Цинцю вскипела волна возмущения.

Ему до боли хотелось задать Ло Бинхэ вопрос: «Что все это значит?»

Вы только полюбуйтесь на него: выстроил декорации, привел актеров, чтобы как ни в чем не бывало продолжать разыгрывать сценки из жизни любящих друг друга учителя и ученика своих снов!

Сперва он закатывает истерику, словно несчастное дитя; затем плюет ему в душу, давая понять, что это было сплошным лицедейством. Право слово, Шэнь Цинцю не считал себя настолько проницательным [1], чтобы читать в сердце Ло Бинхэ, разбираясь, что там откровенность, а что – чистой воды притворство.

Пока он предавался этим раздумьям, Ло Бинхэ сделал шаг к нему.

Происходи это пару дней назад, Шэнь Цинцю, не задумываясь, отступил бы шага на три, но нынче удержался: это слишком уж походило бы на девицу из хорошей семьи, угодившую в лапы к отъявленному головорезу. Даже оказавшись в столь невыигрышной ситуации, как дракон на мелководье и тигр на равнине [2], он ни при каких обстоятельствах не мог позволить себе потерять лицо.

И все же он не в силах был повлиять на цепенеющее, словно кролик под взглядом удава, тело и унять бешеные кульбиты своего сердца. Ресницы против воли затрепетали, пальцы согнулись, готовые сжаться в кулак.

Каким-то чудом умудрившись заметить это, Ло Бинхэ сделал еще один шаг.

– Учитель, как вы думаете, что я собираюсь с вами сделать? – вкрадчиво поинтересовался он.

– Понятия не имею, – честно ответил тот.

Шэнь Цинцю вообще никому не посоветовал бы предаваться этому бесполезному занятию – пытаться предугадать намерения Ло Бинхэ. Всякий раз, когда ему казалось, что истина на поверхности, он умудрялся промахнуться на целые световые годы!

Ло Бинхэ медленно протянул к нему руку. Шэнь Цинцю не шелохнулся, но его взгляд намертво прикипел к приближающимся кончикам пальцев.

Эта тонкая нежная рука вовсе не походила на длань молодого господина Царства демонов, успевшую лишить жизни бессчетное число людей – казалось, она создана, чтобы касаться струн и возжигать благовония. Украдкой скользнув к щеке Шэнь Цинцю, она едва ощутимо коснулась кожи.

А затем опустилась на его горло.

Шэнь Цинцю не ведал, было ли случайностью то, что пальцы Ло Бинхэ легли аккурат на одну из жизненно важных артерий. Заклинатель против воли сглотнул.

Ло Бинхэ тотчас убрал руку. Когда он заговорил, невозможно было различить, что звучит в его голосе: сожаление, гнев или довольство.

– Моя кровь больше не отвечает на мой зов.

Выходит, он коснулся кожи Шэнь Цинцю, лишь чтобы проверить действие священной крови.

– Похоже, за эти краткие несколько дней учитель пережил еще одну судьбоносную встречу.

– И что теперь? – бросил Шэнь Цинцю. – Заставишь меня выпить ее вновь?

– Ты все равно убежишь, что с ней, что без нее, – отозвался Ло Бинхэ. – Я предпочел бы не давать учителю лишний повод меня ненавидеть.

На глазах посторонних он не постеснялся втоптать репутацию учителя в грязь, однако, оставшись с ним наедине, вновь сделался учтивым и обходительным, тем самым окончательно сбив Шэнь Цинцю с толку.

– Учитель, прошу, останьтесь здесь хотя бы на время. Можете гулять по моему дворцу, где пожелаете. – Помедлив, Ло Бинхэ добавил: – Я поставил слуг за дверью, но они не осмелятся войти сюда. Если вам что-то понадобится, просто дайте им знать.

– Какая предупредительность, – процедил Шэнь Цинцю.

Устремив на него пристальный взгляд, Ло Бинхэ произнес:

– Вы чего-нибудь хотите?

– Мой выбор не ограничен? – поинтересовался Шэнь Цинцю.

Ло Бинхэ кивнул. Повинуясь мстительному порыву, заклинатель выпалил:

– Желаю видеть тебя как можно реже. В идеале – вообще никогда.

Ло Бинхэ побледнел, словно никак не ожидал от него подобных слов.

При виде его реакции Шэнь Цинцю ощутил мимолетную вспышку мстительного восторга, однако за ней тотчас последовал укол сожаления: прежде ему никогда не доводилось язвить кого-либо столь безжалостными речами.

Когда цвет постепенно начал возвращаться на лицо Ло Бинхэ, он бросил:

– Однажды учитель спрашивал меня, хочу ли я стать сильным.

– Помнится, тогда я также говорил тебе, что назначение этой силы – защищать людей, а не подчинять их своей воле и убивать, – парировал Шэнь Цинцю.

– В этом вы ошибались, – холодно возразил Ло Бинхэ. – Не все речи учителя были истинны. Лишь став сильнейшим, можно удержать тех, кто тебе дорог. Я наконец понял, что нет смысла ждать, пока учитель переменит свое мнение обо мне. – Сжав кулаки, он натянул на лицо зловещую улыбку. – Теперь, когда учитель в моей власти, ему лучше даже не помышлять о побеге!

Когда это юное отродье дьявола наконец покинуло сцену, Шэнь Цинцю решился обратиться к Системе:

– Эй, обновленная версия, ты тут?

[Система обеспечивает всестороннюю поддержку пользователя 24 часа в сутки, а также интерактивное сетевое взаимодействие.]

– Пожалуй, ограничусь всесторонней поддержкой, взаимодействия мне в последнее время и без тебя хватает. Поведай-ка мне, сколько у меня нынче баллов?

[На вашем счету 1330 баллов. Из «Пути гордого бессмертного демона» успешно удалена метка «Гром с небес». Вы достигли сюжетной стадии «Переполненная чаша терпения [3]». Возобновив усилия, вскоре вы разблокируете новое важное достижение. Уровень крутости главного героя составляет 3840 баллов, уровень гнева – 1500 пунктов, разбитое сердце – 4500 пунктов. Продолжайте стараться, у вас еще есть над чем работать!]

Что ж, в целом все не так уж плохо. Благодаря упорным усилиям по поиску неприятностей на свою задницу его жалкий счет наконец-то приподнялся. И хоть таинственное наименование «Переполненная чаша терпения» не слишком воодушевляло, оно все же звучало много лучше, чем «Гром с небес». Что же до пунктов гнева, то он успел убедиться, что они имеют не очень-то большое отношение к реальности. А вот пассаж насчет разбитого сердца неожиданно сильно задел чувства Шэнь Цинцю, вновь заставив его ощутить укол вины.

– Сколько баллов мне нужно накопить, чтобы обменять на что-то стоящее? – пряча взгляд, бросил Шэнь Цинцю.

[Вы можете оплатить баллами обновление Системы.]

– Валяй! – беззаботно махнул рукой Шэнь Цинцю.

Издав подходящий случаю звук, Система принялась неторопливо распаковывать обновления. Тут-то в душу Шэнь Цинцю закралось сомнение, которое он не замедлил озвучить:

– Постой, а как называется это твое обновление?

[Улучшенное издание малого двигателя сюжета.]

Шэнь Цинцю что было сил надавил на кнопку «Отмена» загрузочного окна.

К его немалой досаде, грёбаное обновление уже успело установиться, прихватив с собой его грёбаные баллы. И вновь он на мели, зато с дурацким обновлением!

Покрыв Систему потоком нецензурной брани, он со вздохом принялся обживать свое новое обиталище.

***
В последующие дни Ло Бинхэ был слишком занят объединением демонических племен в северных владениях [4] Мобэй-цзюня, а Ша Хуалин была всецело поглощена своей очередной грандиозной интригой. Что и говорить, нынче у Ло Бинхэ был весьма напряженный период, так что, похоже, ему стало попросту не до пленника.

…или же его хрустальное сердце разлетелось на куски от тех жестоких слов, так что он больше не отваживался показаться на глаза бывшему учителю.

И Шэнь Цинцю стоило немалого труда не думать о подобной возможности.

Да и в конце концов, разве не к этому он стремился: Ло Бинхэ наконец оставил его в покое, так что Шэнь Цинцю мог, пользуясь долгожданной передышкой, есть, пить и слоняться без дела в свое удовольствие, со вкусом проводя последние отпущенные ему деньки.

Этому немало способствовало и то, что Ло Бинхэ, не в пример героям нежно любимых его младшей сестренкой книжонок, не потрудился заковать его в цепи, чтобы, раздев, завязав глаза и засунув в рот кляп, избить его до полусмерти. Иными словами, Шэнь Цинцю и впрямь мог располагаться как дома, довольствуясь этими маленькими радостями.

Дерьмо собачье!

Именно им набиты мозги Шэнь Цинцю, если он умудряется тешить себя подобными соображениями! Должно быть, так проявляется запущенная стадия стокгольмского синдрома – если так дальше пойдет, скоро он начнет возносить хвалу Ло Бинхэ за то, что тот позволяет ему как ни в чем не бывало отъедаться в этой золотой клетке! С каких это пор он вместо того, чтобы самостоятельно распоряжаться своей судьбой, покорно положился на милость противника?

От борьбы с пораженческими помыслами сознание Шэнь Цинцю так раскалилось, что он нечаянно порвал надвое страницу книги, которую читал. В тот же момент его ушей достиг громкий стук бамбуковых стеблей за окном. Выглянув из-за занавеси посмотреть, что там такое, он обнаружил группу молодых слуг-демонов, суетливо снующих вокруг. Высунув голову наружу, Шэнь Цинцю поинтересовался:

– Чем это вы тут занимаетесь?

Ответивший ему слуга тотчас расплылся в подобострастной улыбке – можно подумать, он разговаривал не с пленником:

– Высаживаем бамбук.

– Бамбук? – оторопел Шэнь Цинцю.

– Так точно. Бессмертному мастеру должно быть хорошо знакомо это растение из Царства людей. В Царстве демонов он не очень-то приживается, но Цзюнь-шан полон решимости добиться этого, так что придется нам придумать какой-нибудь способ.

Наблюдая за ним, Шэнь Цинцю пришел к выводу, что обладающий подобной силой и сноровкой не мог быть обычным слугой-чернорабочим – более того, он начинал подозревать, что Ло Бинхэ согнал на это волюнтаристское начинание самые сливки демонического общества. Заставлять своих лучших генералов сажать бамбук – воистину деяние, достойное тирана!

Но и этим дело не ограничилось. Первые два дня у Шэнь Цинцю совершенно не было аппетита, однако на третий день он снизошел до того, что обменялся парой слов с симпатичной светлокожей фигуристой демоницей, которая доставила ему обед. Подняв палочки дважды, он понял, что больше не в состоянии проглотить не кусочка.

Девица склонила голову набок, насмешливо поинтересовавшись:

– В чем дело, мастер Шэнь, блюда недостаточно аппетитны?

О, дело было вовсе не в этом – скорее, они были чересчур аппетитны, причем этот тонкий вкус был до боли ему знаком. Минуло немало лет с тех пор, как он в последний раз его ощущал, только и всего.

– Ты сама это приготовила? – положив палочки, осторожно поинтересовался он.

– Вы, верно, шутите, – усмехнулась девица. – Я всего и умею, что забить да съесть добычу сырьем, или дать ей малость полежать, прежде чем подать на стол. Я ни бельмеса не смыслю в этой вашей человечьей кухне с огнем, тоннами риса и прочей ерунды – от всего этого помрешь с тоски.

Вот ведь гребаный сюрприз. Выходит, эта прекрасная девушка с нежным голосом и благоухающим дыханием – любительница разлагающейся плоти. Очевидно, Шэнь Цинцю предался иллюзиям, наблюдая за тем, как она день за днем усердно убирает со стола и подметает пол. Судя по ее силе, ей более подобало махать боевыми топорами в гуще битвы, разрубая врагов надвое, чем нарезать овощи да дыни – именно поэтому Шэнь Цинцю так умилялся, видя ее за этим занятием.

– Тогда кто же это приготовил? – сдержанно спросил Шэнь Цинцю, не меняясь в лице.

– Ох, этого я не имею права говорить, – покачала головой девица. – Иначе Цзюнь-шан меня прибьёт.

Не имеешь права, говоришь? Будто он сам не в состоянии это понять, едва вкусив это блюдо!

Шэнь Цинцю продолжал колебаться, вовсе отложить или пустить в ход палочки. Как там говорится в той пословице? Берущая длань коротка, накормленные уста сладки [5]? Шэнь Цинцю справедливо опасался, что, вкусив этой пищи, ему будет не так легко противопоставить чувство собственной правоты поползновениям Ло Бинхэ. Однако повар слишком хорошо знал его вкусы – раздумывая над этой непростой проблемой, Шэнь Цинцю бессознательно опустошил тарелку…

Собрав со стола, девица удалилась, покачивая бедрами и прикрывая ладонью беззастенчивую ухмылку. Вскоре после ее ухода занавес приподнялся, и в хижину нетвердой походкой ввалился новый посетитель. При едином взгляде на него желчь волной поднялась из желудка Шэнь Цинцю, и он вместо приветствия встретил вошедшего яростным ударом, проорав:

– Самолет, Пронзающий Небеса, ты…

Шан Цинхуа успел вскинуть руки, чтобы блокировать удар. Его меч вылетел из ножен, чтобы застыть в пространстве между ними, нацелившись на Шэнь Цинцю.

– Хэй-хэй-хэй, осади назад! – опасливо затараторил он. – Шэнь-дада [6], нельзя же так с людьми! Будешь нападать на меня, пользуясь тем, что я не облечен столь же впечатляющими талантами – сам же потом пожалеешь!

– Ты сдал меня с потрохами! – проревел Шэнь Цинцю. – Солидарность для тебя совсем пустой звук? Забыл, что мы родом из одного мира?

– О какой такой солидарности ты мне задвигаешь, – обиженно парировал Шан Цинхуа, – когда сам только и делал, что подвергал меня издевательствам да насмешкам? Достал уже таким отношением. Что я тебе такого сделал? Ну да, сдал, но это ж Непревзойденный Ло – он бы и без меня обо всем догадался. Ну и зачем мне принимать бессмысленные мучения? Я всего лишь пошел по более легкому пути – прояви наконец снисходительность [7]!

При виде подобного бесстыдства Шэнь Цинцю буквально утратил дар речи. Воспользовавшись этим, Шан Цинхуа проскользнул внутрь и расположился за столом. Шмякнув на стол зачехленный меч, он отрубил:

– Так что давай не будем больше об этом. Мне было велено доставить это тебе.

Присмотревшись к мечу, Шэнь Цинцю машинально протянул руку, чтобы погладить ножны. Тот самый меч, что рассыпался на осколки вместе с его душой, злосчастный Сюя.

Шэнь Цинцю все еще испытывал сильную привязанность к своему мечу, так что, заполучив его, он и думать забыл о том, как сильно хотел вздуть Шан Цинхуа всего мгновение назад. Вытянув меч из ножен, он принялся любоваться снежным блеском тонкого изящного лезвия. Осколки были соединены столь искусно, что швы были вовсе невидимы, как на одеяниях небожителей [8] – ни малейшей трещинки – благодаря чему воссозданное лезвие прямо-таки лучилось духовной силой.

Сидевший с другой стороны стола Шан Цинхуа нервно усмехнулся и, потирая руки, поцокал языком:

– Я и помыслить не мог, что история может столь далеко отклониться от оригинального сюжета. Невероятно, воистину невероятно…

– Тебе что, и дела нет до того, что чудесный герой твоего романа вместо того, чтобы обзавестись гаремом, заделался обрезанным рукавом? – от души удивился Шэнь Цинцю.

– Да мне-то какая разница, – как ни в чем не бывало отозвался Шан Цинхуа. – Главное – что он запал не на меня.

Показав ему средний палец, Шэнь Цинцю опустил голову, сосредоточившись на полировке меча. На это Шан Цинхуа воздел два больших пальца:

– Ладно тебе, все не так уж плохо. Перед тобой открываются весьма неплохие перспективы, весьма. Уж поверь мне, эти крепкие бедра способны ковать золото [9]!

– Иди ты в жопу со своими крепкими бедрами, – огрызнулся Шэнь Цинцю. – До чего они меня, по-твоему, доведут? До того, что между ними, ясен пень!

– Ну, так это даже лучше, – рассудил Шан Цинхуа. – Как-никак, там располагается все самое дорогое для мужчины…

Лишь нежелание использовать для столь грязных дел новообретенный Сюя удержало Шэнь Цинцю от того, чтобы отсечь им «самое дорогое» Шан Цинхуа. Будучи не в настроении для пустой бравады, он придал своему лицу невозмутимое выражение, бросив:

– Что ж, раз мы дошли до подобных откровений, будь добр, поведай мне, были ли у тебя когда-нибудь сюжетные планы, связанные с Тяньлан-цзюнем?

– А на кой тебе сдался папаша [10] Бин-гэ? – удивился Шан Цинхуа.

– Да не то чтобы сдался, – уклончиво отозвался Шэнь Цинцю. – Просто меня всегда удивляло, почему ему в твоей книге досталось так мало места. Для тебя не фигура накатать полмиллиона слов про какую-то очередную женушку, а для Тяньлан-цзюня и пары страничек жалко?

– А тебе не откажешь в проницательности, – признал Шан Цинхуа. – Настоящий преданный читатель. Ну что ж, раз так, ты имеешь полное право знать, что изначально я собирался посвятить отцу Бин-гэ целую сюжетную арку, сделав его настоящим БОССОМ, однако в процессе ее написания мой комп сдох, и весь этот эпизод вместе с ним. В то же время целевая аудитория требовала у меня развития совсем другой сюжетной линии – рейда Бин-гэ по захвату сотен дюймовочек, которых иные мужчины в глаза не видали, сам понимаешь. Знал бы ты, братец Огурец, как я настрадался с этой чертовой нефритовой клумбой – а тебе бы только меня шпынять…

Теперь, по крайней мере, Шэнь Цинцю знал, откуда взялись все эти сюжетные дыры.

– Выходит, – невозмутимо бросил он, – ты бросился расписывать гарем Ло Бинхэ, вместо того, чтобы прояснить подвисший вопрос с его отцом?

– Да кому вообще есть дело до его отца, – отмахнулся Шан Цинхуа. – Это ж никак не влияет на основной сюжет: всех сестричек – по постелькам, всех злодеев – по могилкам. Усилия по развитию побочных сюжетных линий не окупаются, уж поверь моему опыту. Я всего-то навсего хотел зарабатывать писательством на жизнь – а если бы мои подписчики соскочили, я был бы обречен на голодную смерть, братец Огурец.

Да уж, Сян Тянь Да Фэйцзи, ты мастер залихватски обрубать сюжетные линии – а теперь эта блядская Система заставляет меня заполнять получившиеся дыры!

– На самом деле, это и к лучшему, что та арка накрылась, – продолжал рассуждать Шан Цинхуа. – Видишь ли, по всему выходит, что кровь Тяньлан-цзюня чище, чем у Ло Бинхэ, а это значит, что и его боевые способности куда круче, да и характер у него был более проработанный. А теперь сам посуди – вся суть этой истории сводится к тому, как поднявшийся из грязи главный герой подмял под себя все три царства, посмеявшись надо всем миром, добавь к этому его трагическое детство, которое никого не оставит равнодушным – сущий Марти-Стю [11], верно? И что бы я с этим делал, вылези на свет божий другой герой, который потеснит Ло Бинхэ? Ты же знаешь – Бин-гэ обязан быть первым во всем: во внешности и в талантах, в битве и в постели.

Шэнь Цинцю беззвучно уронил голову на ладони. Теперь-то, благодаря этому признанию, он начал волноваться не на шутку: выходит, освободись Тяньлан-цзюнь из заточения, сам Ло Бинхэ не сможет с ним совладать!

Однако, если взглянуть на это с другой стороны, быть может, получится использовать отца против сына? Но Шэнь Цинцю немедленно придушил эту мысль в зародыше: не стоит связываться с героем, о котором толком ничего не знаешь, а то как бы все не обернулось еще хуже, ведь он даже не в курсе, какая смерть грозит ему в этой обновленной реальности. Оставалось признать одно: этот недоделанный эксперт Сян Тянь Да Фэйцзи задал стандарты литературы для будущих поколений на десятки тысяч лет вперед!

Придя к этой мысли, Шэнь Цинцю решительно опустил ладони на столешницу:

– Лучше тебе быть со мною полностью откровенным – а то как бы не выяснилось, что то, что ты наметил, но не написал, послало под откос все наши планы. Так что давай-ка по существу!

– Ну, я прям не знаю, – поневоле замялся Шан Цинхуа. – Откуда мне знать, что из всего этого – «по существу»? Могу лишь сказать, что там было кое-что, связанное с тобой… то бишь, с Шэнь Цзю. Прежде мне было как-то неловко об этом заговаривать…

При этих словах волоски на тыльной стороне шеи Шэнь Цинцю встали дыбом. Зная наклонности Сян Тянь Да Фэйцзи, он и подумать не мог, что тот уделит биографии главного злодея хоть какое-то внимание!

Стиснув виски, Шэнь Цинцю пробормотал:

– Выкладывай. Я уж как-нибудь справлюсь.

Получив отмашку, Шан Цинхуа тотчас пустился в обстоятельные объяснения:

– У меня было немало идей относительно предыстории Шэнь Цзю. На самом деле, я планировал развить его в многостороннего, как следует проработанного персонажа: пусть он и злодей до мозга костей, но у него были причины, по которым он докатился до такой жизни, а также и свои достоинства. Однако читателям это на фиг не сдалось: стоило мне начать двигаться в этом направлении, как они принялись давить на меня в комментах. Почуяв, откуда ветер дует, я тотчас превратил его в плоского опереточного злодея [12]. Но на самом деле…

Шэнь Цинцю весь превратился во слух, но тут до него снаружи донесся голос прислужниц:

– Цзюнь-шан!

Воистину, он не мог выбрать более неподходящего времени для визита!

Заслышав это, Шан Цинхуа подскочил на три чи [13] от земли, словно его штаны внезапно загорелись. Устремившись к задней двери, он бросил через плечо:

– Явился твой герой – расскажу тебе все малость позже – вернее, когда смогу!

«Куда же ты!» Шэнь Цинцю выбросил руку [14], силясь задержать товарища по несчастью. «Засунь-ка свое “малость позже” знаешь, куда!» Это было еще хуже того избитого детективного клише, когда герой, едва выдавив: «Мой убийца – это…» – тотчас харкает кровью и умирает!

Зеленый занавес вновь приподнялся, и в комнату вступил Ло Бинхэ. Шэнь Цинцю тотчас натянул на лицо самое невозмутимое из выражений: заметь Ло Бинхэ ту жуткую рожу, которую он скорчил, поняв, что разговор вот-вот оборвется на самом важном месте – и все его планы пошли бы прахом. Взгляд Ло Бинхэ тотчас упал на Сюя в руках учителя, прежде чем подняться к его лицу.

После непродолжительного молчания он же решился взять на себя инициативу:

– Похоже, за эти несколько дней учитель так и не улучил момент, чтобы вкусить хоть немного отдыха.

Слово «отдых» немедленно вызвало в мыслях Шэнь Цинцю ассоциации со сном, а те – совершенно непрошеные воспоминания о его неуклюжих попытках утешить Ло Бинхэ в последнем сновидении, отчего заклинателю тотчас захотелось сгореть со стыда. Потирая лоб в попытках скрыть смущение, он пробормотал:

– Будь я способен при этом обойтись без сна, с радостью бы отдохнул.

При этих словах ресницы Ло Бинхэ опустились, скрывая пристальный взгляд. После непродолжительного молчания он, словно наконец решившись на что-то важное, напряженно произнес:

– Признаю, что в том сне я воспользовался положением, чтобы обмануть бдительность учителя. Но чувства, которые я проявил, не были фальшивыми.

– Ло Бинхэ, я больше не могу понять, где в твоих словах правда, а где – ложь, – вздохнув, признался Шэнь Цинцю. – Так что можешь не тратить силы на поиски оправданий.

На самом деле, тот Ло Бинхэ из сна был куда милее его сердцу. Хоть он и не утратил ауру главного героя, тот Ло Бинхэ казался настолько одиноким и несчастным, что пробудил бы сочувствие в ком угодно – и при этом даже такой завзятый натурал, как Шэнь Цинцю, не мог не признать, что это личико просто неотразимо, даже искаженное горем. Вот только чем больше жалости он ощутил тогда, тем больше отвращения чувствовал при взгляде на это лицо сейчас. Тогда, услышав заверения Ло Бинхэ, что он непричастен к событиям в Цзиньлане, Шэнь Цинцю готов был поверить ему процентов на девяносто, но вот теперь доверие не дотягивало и до десяти.

Кровь бросилась в лицо Ло Бинхэ, окрасив щеки розовым.

– Все, что волнует учителя – это мое притворство, – подняв веки, холодно изрек он. – Но ведь если бы не оно, мне бы никогда не представился шанс перемолвиться с ним хотя бы словом.

При этом его пальцы бессознательно сжимались на рукояти Синьмо, пока костяшки не побелели от напряжения. Теперь уже не только зрачки, но и глазницы начали явственно отсвечивать красным.

– А разве учителю не случалось меня обманывать? Не ты ли говорил, что не придаешь большого значения различиям между расами – а потом, не моргнув глазом, отрицал собственные слова! После твоей гибели в Хуаюэ я неустанно призывал твою душу сотни тысяч раз, не смиряясь перед неудачами, чтобы не позволить сердцу обратиться в золу, а помыслам – в лед [15]. И все же я не ожидал, что, вернувшись, учитель не удостоит меня ничем, кроме попреков и отстраненного взгляда, делая вид, будто не понимает смысла моих слов. – К концу этой тирады его голос начал подрагивать, то и дело взлетая от ярости и отчаяния. – Теперь-то у учителя есть все поводы ненавидеть и презирать меня как демоническое отродье – я приношу несчастья везде, куда ступает моя нога. Но на сей раз я ничего дурного не сделал, почему же ты язвишь меня больнее скорпионов и змей? Ты обманул меня дважды, я обманул тебя дважды – разве мы не квиты?

Хоть эта незамысловатое, как «дважды два», утверждение было не лишено логики, Шэнь Цинцю не удержался от того, чтобы высказаться начистоту:

– А тебе, как я посмотрю, злопамятства не занимать.

– Боюсь, учитель еще не знает, каким я бываю, когда действительно затаю на кого-либо злость, – ухмыльнулся Ло Бинхэ, лицо которого мигом помрачнело от этой недоброй усмешки. Сокращая дистанцию между ними, он добавил: – Но, боюсь, учитель не поверит, что я всегда поминал его отнюдь не злом.

Видя, что отбрасываемая им тень стремительно растет в размерах, Шэнь Цинцю поспешил одернуть ученика:

– Возьми себя в руки! – про себя добавив: «Хочешь поговорить мирно – нечего меняться в лице каждую секунду, и изволь держать дистанцию!»

– Это вы славитесь самообладанием, учитель, – внезапно севшим голосом отозвался Ло Бинхэ. – А я больше не в силах сдерживаться.

Шэнь Цинцю не успел толком обдумать эту фразу, когда внезапно ощутил боль в спине – и только тут понял, что они с Ло Бинхэ рухнули на кровать.

…Черт, сколько я ни спал на подобной кровати, никогда не думал, что она такая жесткая!

– Да что с тобой такое? – в исступлении выкрикнул Шэнь Цинцю.

В ответ на это Ло Бинхэ молча поджал губы. Только Шэнь Цинцю собрался скинуть его пинком, как вдруг все его тело с головы до ног покрылось мурашками: чужая рука, скользнув под подол, неожиданно проникла прямиком под нижние одежды!

Да ты вконец спятил, что ли?

Шэнь Цинцю хотел было двинуть агрессора коленом, но тот ловко перехватил его, прижав к собственному боку.

Принужденный к подобной позе заклинатель проорал про себя «Бля-а-а!» с сотню раз: ему совершенно не улыбалось в буквальном смысле раздвигать ноги под нависшим над ним мужчиной. Вскинувшись, он точно рассчитанным выбросом энергии и ловким движением поясницы скинул с себя Ло Бинхэ, поменяв их позиции подобно смене созвездий на небе – теперь он прижимал Ло Бинхэ к кровати. Вытащив Сюя на три цуня [16], он хладнокровно прижал лезвие к горлу ученика. Впервые в жизни кто-то довел его до настолько исступленной ярости. С перекошенным от ярости лицом он процедил:

– Вздумал принудить [17] своего учителя? Так ведь? Вот как ты соблюдаешь свои ученические обеты? – Как бы ни были справедливы обвинения Ло Бинхэ, он напрасно ожидал, что Шэнь Цинцю упадет перед ним лапками кверху!

Тем самым он блокировал как пути отступления для Ло Бинхэ, так и жизненно важную точку на его шее, однако же глаза его ученика сияли, словно ничто не препятствовало течению его духовной энергии. Нимало не устрашенный острым как бритва лезвием у своего горла, он одной рукой схватил Шэнь Цинцю за запястье, другой же оперся о кровать, чтобы приподняться. Один мощный толчок – и их позиции вновь поменялись – однако рука Шэнь Цинцю и тут не дрогнула, бестрепетно прижав жизненную точку на шее Ло Бинхэ рукоятью Сюя.

После еще нескольких таких переворотов они, окончательно сплетясь в клубок, свалились с кровати, рассыпая во все стороны искры и вспышки духовной энергии, сталкивающиеся с демоническими эманациями – вскоре комнату застил густой туман, в котором они продолжали наносить удары не глядя. С тех пор, как он вселился в тело утонченного заклинателя, Шэнь Цинцю и думать забыл, когда в последний раз дрался в столь варварской манере. И тут, в самый разгар битвы, его вдруг осенило.

Это ж чертов заклинательский роман, так какого хрена я тут дерусь голыми руками? Это все равно швыряться комьями земли, имея под рукой пушку!

Он тотчас вскинул руку, собрав в нее приличный заряд духовной энергии, и послал его прямиком в низ живота Ло Бинхэ.


Примечания переводчиков:

[1] Не считал себя настолько проницательным – в оригинале используется идиома 明察秋毫 (míng chá qiū háo) – в пер. с кит. «ясно разглядеть даже осеннюю шерстинку [на теле животного]», в образном значении – «улавливать тончайшие детали», «быть способным безошибочно отличать правду от неправды».

[2] Как дракон на мелководье и тигр на равнине 龙游浅水虎落平阳 (lóng yóu qiǎnshuǐ hǔ luò píngyáng) – кит. идиома, означающая попавшего в невыгодное/безвыходное положение человека.

[3] Переполненная чаша терпения – в оригинале выражение 槽点略多 (cáodiǎn lüè duō) – в пер. с кит. «река (сосуд) от капли переполнилась».

[4] Северные владения – 北疆 (běijiāng), иначе Бэйцзян.

[5] Берущая длань коротка, накормленные уста сладки 拿人家手短，吃人家嘴软 (ná rénjiā shǒu duǎn, chī rénjiā zuǐruǎn) – кит. пословица, означающая, что, принимая что-то от другого человека, неудобно ему отказывать или говорить о нем дурно.

[6] Дада 大大 (dàda) – неформальное вежливое обращение, пер. с кит. «отец», «дядюшка».

[7] Прояви снисходительность – в оригинале использовано выражение 坦白从宽 (tǎnbái cóngkuān) – в пер. с кит. «проявить великодушие к тем, кто признал свою вину».

[8] Швы были вовсе невидимы, как на одеяниях небожителей – в оригинале использовано выражение 天衣无缝 (tiān yī wú fèng) – в букв. пер. с кит. «платье небожителей не имеет швов», образно употребляется в значении «совершенный, безупречный, без изъянов».

[9] Крепкие бедра – в оригинале используется идиома 金大腿 (jīn dàtuǐ) «золотые бедра», означающая сильного и могущественного человека. Шан Цинхуа тем самым делает отсылку к другой поговорке – «обнимать бедра», что означает «сильно к кому-то привязаться», намекая на изначальный план Шэнь Цинцю по внушению ученику чувства признательности.

[10] Папаша – любопытно, что здесь Шан Цинхуа употребляет слово 他爹 (tādiē) таде, которым обычно жена именует мужа – «отец моих детей». В какой-то мере так оно и есть: Тяньлан-цзюнь – отец его детища :-)

[11] Марти-Стю – мужской аналог Мэри-Сью. В оригинале используется Джек Сью 杰克苏 (jié kè sū).

[12] Опереточный злодей 贱人 (jiànrén) цзяньжэнь – в пер. с кит. «человек низкого происхождения, никуда не годный человек», употребляется в китайской театральной лексике в качестве «негодяй, мерзавец, дешёвая тварь».

[13] Чи 尺 (chĭ) – единица длины, равная около 32,5 см., т. е., подскочил где-то на метр.

[14] Выбросил руку – в оригинале используется мем «рука Эркана» 尔康手 (Ěrkāng shǒu) – это когда кто-то тянется за кем-то рукой, типа: «Не-э-эт, не уходи!»
Эркан 福尔康 (Fú Ěrkāng) – герой сериала 还珠格格 (Huán zhū gége) – в рус. пер. «Моя прекрасная принцесса» или «Возвращение жемчужной принцессы» – основанного на истории династии Цин XVIII века.
Вот так выглядит мем:


[15] Сердцу обратиться в золу, а помыслам – в лед 心灰意冷 (xīn huī yì lěng) – кит. идиома для отчаяния и депрессии.

[16] Цунь寸 (cùn) 3,25 см. – итого сантиметров на десять.

[17] Принудить – в оригинале 霸王硬上弓 (bàwáng yìng shàng gōng) – в букв. пер. с кит. «натянуть тетиву на лук голыми руками», образно в значении «изнасиловать»

Следующая глава

Предыдущая глава

Он с такой силой сжал запястье Шэнь Цинцю, что у того затрещали кости. Хоть на сей раз с ногами у него не было никаких проблем, он все же не хотел при всех бить Ло Бинхэ коленом в пах. Вновь вспомнив обо всем, чему ему довелось быть свидетелем, он ощутил поднимающуюся в душе злость.

– Ты сделал все это нарочно, – выплюнул он.

– Что имеет в виду учитель? – как ни в чем не бывало поинтересовался Ло Бинхэ.

– Вместо того, чтобы сразу перебить всю школу, тянул время, чтобы выманить меня!

читать дальшеГубы Ло Бинхэ изогнулись в горькой улыбке:

– Похоже, учитель и впрямь способен читать в душе ученика. Этот ученик вне себя от восторга. Он хотел бы бить себя в грудь и топать ногами [1], чтобы выразить всю глубину своих чувств.

Покачиваясь, словно от головокружения, Лю Цингэ убрал меч и, указывая на Ло Бинхэ, бросил:

– А ну отпусти его!

Обхватив Шэнь Цинцю поперек тела, Ло Бинхэ насмешливо бросил:

– Ты что-то сказал?

От подобной наглости доселе подавляемое негодование Шэнь Цинцю, казалось, готово было взвиться фонтаном в три чжана [2] высотой.

Осторожно переведя дыхание, он заметил:

– Когда ты понял, что это я?

Не догадайся Ло Бинхэ, что он жив, стал бы он поджидать его на хребте Цанцюн, словно охотник добычу [3]?

– Учитель смотрел на меня свысока, – отозвался Ло Бинхэ. – Хоть в первый раз я не обратил на это внимания, не заметить это и во второй раз было бы чересчур глупо с моей стороны.

Шэнь Цинцю сокрушенно признал: «Да нет, ты вовсе не глуп – а вот я вел себя как настоящий идиот».

Кому же, как не ему знать, как мастерски манипулирует своими снами Ло Бинхэ – и при этом Шэнь Цинцю умудрился поддаться иллюзии, что его бывший ученик не в состоянии отличить плоды собственного воображения от вторгшихся в его сон людей?

– Почему же ты не прервал сон, когда обнаружил это? – спросил Шэнь Цинцю. – Решил поразвлечься игрой в «преданного и послушного ученика»?

Бросив на него нечитаемый взгляд, Ло Бинхэ внезапно бросил:

– С чего бы мне это делать? Разве учителю это было не в радость?

…в радость?

В тот момент Шэнь Цинцю был слишком озабочен психическим состоянием ученика, чтобы ощущать какую-то там радость. Теперь же выяснялось, что и его тревоги были подвластны Ло Бинхэ, на манипуляции которого он повелся, словно фигурка из бумаги в руках кукольника. Да и могло ли быть иначе – ведь это Ло Бинхэ, несравненный главный герой. Как мог Шэнь Цинцю совершить подобную ошибку [4], поддавшись иллюзии, что его бывший ученик и впрямь перевернул страницу своей ненависти, вновь превратившись в прежний любящий и нежный белый цветочек?

Шэнь Цинцю всегда считал себя человеком, склонным поддаваться уговорам, но не принуждению [5], но узнав, что Ло Бинхэ лишь притворялся, давя на жалость, он вспыхнул, словно ему надавали пощечин.

У Ци Цинци вырвалось:

– Постойте, что происходит? – Указывая в глубину павильона, она вопросила: – Тот, что лежит там… разве это не Шэнь Цинцю? Откуда же тогда взялся еще один?

Похоже, Ло Бинхэ пребывал в добром расположении духа, поскольку даже удостоил ее ответом:

– Почему бы вам не спросить об этом бывшего лорда пика Аньдин?

«Да чтоб тебя…» – устало выругался Шэнь Цинцю. Он так и знал, что единственное, что мог гарантировать Шан Цинхуа – это собственную бесхребетность и беспринципность.

Шан Цинхуа нервно хихикнул, но послушно выступил вперед, повинуясь косому взгляду Мобэй-цзюня. Вскинув подбородок и выпятив грудь, он направил духовную энергию в даньтянь [6] и изрёк:

– Несколько лет назад шисюн Шэнь нечаянно обнаружил подлинное сокровище – место произрастания цветка росы луны и солнца. Это растение способно принимать форму любого тела. С помощью него шисюн Шэнь смог переместить свой дух в новое тело в городе Хуаюэ. То тело – не более чем его пустая оболочка. Так что по всему выходит, что их двое!

Это объяснение было кратким и доходчивым – чего не отнять, того не отнять. Несколько пар глаз тотчас обратились к Шэнь Цинцю. Лю Цингэ уставил на него острие Чэнлуаня, и убийственное выражение его лица было страшнее, чем когда он кидался на Ло Бинхэ.

– В таком случае, почему ты не давал знать о себе все эти годы? – ошеломленно прошептал Юэ Цинъюань. – Почему оборвал все связи с Двенадцатью Пиками? Потому что в глубине души ты считаешь, что твои собратья не заслуживают доверия?

– Послушай, шисюн, все это… – постарался оправдаться Шэнь Цинцю, преисполнившись раскаяния.

– Шэнь Цинцю, ты… – вздохнула Ци Цинци, – воистину, мы в тебе ошибались! Ты хоть представляешь себе, как ранил всех нас, шисюн? Как заливались слезами твои ученики? Весь день напролет Цинцзин разрывался от их рыданий! Целый год никто не желал ступить на твой пик из-за могильной мрачности, которая там царила – он словно обратился в загробный мир, населенный скорбными фигурами в траурных одеждах! Твое место пустовало все то время, пока ты где-то прохлаждался, не ведая забот!

В глубине души Шэнь Цинцю более всего опасался именно безудержной брани правдоискательницы Ци Цинци – чтобы прервать ее поток, он поспешил вставить:

– Это случилось помимо моей воли! Вовсе я не прохлаждался – все эти годы я покоился под толщей земли, очнувшись всего несколько дней назад! И все по вине вот этого человека, который все это время и впрямь радовался жизни, нимало не беспокоясь о моей судьбе!

Видя, что обвиняющие взгляды вновь обратились на него, Шан Цинхуа возмутился:

– Я-то тут при чем? Разве ты сам не говорил, что цветок не успевает созреть?

– Заткнись! – бросил Лю Цингэ, прижимая пальцы к вискам.

Шан Цинхуа охотно последовал этой рекомендации. Воистину, шумная подобралась компашка. Пожалуй, происходящее немало повеселило бы Шэнь Цинцю, будь он сторонним наблюдателем этого балагана, но в данный момент ему было совсем не до смеха.

Огонь продолжал распространяться по пику Цюндин, пожирая строение за строением. После двух дней осады от его былого величия мало что осталось. Что снаружи, что внутри павильона хватало людей с окровавленными лицами, которые вынуждены были держаться за товарищей. Младшие адепты и вовсе не скрывали охватившего их ужаса. Все выглядели до предела истощенными, словно стрела на излете. Что до облаченных в черное генералов и солдат Ло Бинхэ, взявших в кольцо измученных адептов Цанцюн, то они прямо-таки излучали уверенность, словно наточенные мечи, пожирая глазами людей, словно голодный тигр – добычу.

Развернувшись к державшему его, Шэнь Цинцю заявил:

– Ло Бинхэ, ты ведь явился на хребет Цанцюн за мной?

– Верно, – отозвался тот.

– Ты поймал меня, – бросил Шэнь Цинцю. – Твоя цель достигнута. Теперь тебе нечего здесь делать.

– И ты не убежишь? – с сомнением воззрился на него Ло Бинхэ.

Шэнь Цинцю помедлил, прежде чем ответить:

– Не убегу.

Уголки губ Ло Бинхэ приподнялись в блеклой улыбке . Казалось, он впервые отбросил притворство.

– Я так долго верил учителю, – шепнул он.

– Шэнь Цинцю, что ты имеешь в виду? – вмешался Лю Цингэ. Он бросил на него такой взгляд, словно этими словами лорд Цинцзин прямо-таки оскорбил его лично. – Здесь находится лорд пика Байчжань – и перед его лицом ты вновь собираешься пожертвовать собой, отдавшись на его милость?

«Шиди, я отлично понимаю, что тем самым унижаю твое достоинство, – взмолился про себя Шэнь Цинцю, – но не мог бы ты повнимательнее подбирать слова? Что еще за «отдаться на его милость [7]»? Неужели нельзя было сформулировать это как-то иначе?»

– Если ты делаешь это потому, что боишься стать обузой, – угрюмо добавил Лю Цингэ, – то знай, что Цанцюн подобная обуза не помешает.

– Сколько целых ребер у тебя осталось? – ухмыльнулся Ло Бинхэ.

Едва Юэ Цинъюань схватился за рукоять Сюань Су, стоявший рядом Му Цинфан встревожился:

– Глава школы, вас силой выдернули из продолжительной уединенной медитации [8], а после вы претерпели многочисленные ранения от рук врагов – сейчас вы едва ли в состоянии извлечь свой меч. Я по-настоящему опасаюсь, что…

Лицо Юэ Цинъюаня потемнело от внезапного притока темной ци. Он совладал с собой, однако голос звенел от напряжения:

– Нет, это невозможно. Мы однажды уже потеряли шиди, не сумев его защитить – неужто я могу вновь допустить его гибель?

При этих словах все смешалось в голове Шэнь Цинцю. В числе собратьев по школе, которые пользовались его уважением и доверием, Юэ Цинъюань, безусловно, занимал первое место. И дело тут было не только в его силе, прямолинейности и покровительственных чувствах главы школы, но скорее в том, что тот всегда готов был поступиться всем ради блага хребта Цанцюн. Со стороны Шэнь Цинцю было бы верхом бесстыдства позволять Юэ Цинъюаню подчищать за ним дерьмо и платить по его счетам. Он один навлек на себя все это, и не имеет права переваливать эту ношу на плечи собратьев.

– Я все еще несу ответственность за ученика, которого взрастил, – возвысил голос Шэнь Цинцю. – Шисюн, вы как глава школы отвечаете за безопасность всех адептов хребта Цанцюн. Вы знаете, какой выбор будет верным.

Гробовая тишина окутала зал. Лицо Юэ Цинъюаня застыло, костяшки обхвативших рукоять меча пальцев побелели. Со стороны Шэнь Цинцю довольно жестоко было напоминать ему о том, что он как глава школы не имеет права жертвовать многими ради жизни одного, но при всей своей неприглядности истина говорила сама за себя.

Пока остальные обдумывали слова Шэнь Цинцю, Нин Инъин устремилась вперед, вцепившись в его рукав:

– Я не позволю!

– Мин Фань, позаботься о шимэй, – бросил Шэнь Цинцю.

– Я больше не ребенок! – выкрикнула Нин Инъин. – Я могу постоять за себя! Тогда, в городе Цзиньлань, учитель взял на себя чужую вину, чтобы защитить остальных – почему он должен делать это снова? Почему всякий раз должен страдать наш учитель?

«Да потому что это я – ходячая неприятность, павшая на ваши головы», – с горечью подумал Шэнь Цинцю. По крайней мере, ему удалось воспитать чистую сердцем, преданную девушку. Против всякой логики почувствовав облегчение от этой ребяческой выходки, он принялся увещевать ее:

– Раз ты уже не ребенок, отчего же льешь слезы из-за всякого пустяка? Твой учитель больше не собирается умирать. – Про себя же он украдкой добавил: «Возможно…»

В этот момент вмешался Мин Фань – исполненным праведного негодования голосом он заявил:

– Учитель, разве не лучше умереть, нежели оказаться во власти этого чудовища [9] ради нашего блага? Где это видано, чтобы человек добровольно отдавался на съедение демону?

О чем это ты вообще? Мин Фань, мелкая ты зараза, мог бы ты, по крайней мере, выражаться по-человечески?

Все эти проволочки вконец вывели Ло Бинхэ из себя. Схватив Шэнь Цинцю за руку, другую он опустил на рукоять Синьмо, заявив:

– Бессмертное тело учителя я тоже забираю.

– Это уже чересчур! – возмутился один из горных лордов. – Неужто тебе одного недостаточно? И что ты собираешься делать с телом?

Не удостоив его ответом, Ло Бинхэ жестом подозвал Мобэй-цзюня, чтобы дать ему указания. Глядя на это, Шэнь Цинцю скрепя сердце решил подчиниться. Обстановка так накалилась, что одно неверное слово могло привести к катастрофе. Подавив порыв потянуть Ло Бинхэ за рукав, чтобы привлечь его внимание, он, набравшись мужества, обратился к нему вполголоса:

– Я ведь пойду с тобой по доброй воле [10] – зачем тебе мое мертвое тело?

Собственные слова тотчас обожгли нутро Шэнь Цинцю жгучим стыдом.

Он ведь взрослый мужчина – с какой стати он должен перед целой толпой людей украдкой шептать Ло Бинхэ подобные слова, будто застенчивая девица, согласившаяся на непристойное предложение. А то, что он адресовал это своему ученику, делало ситуацию еще более мерзкой. Гребаный стыд.

Но своей цели это послужило: Ло Бинхэ был явно тронут подобным проявлением слабости наставника. Его лицо вновь принялось лучиться безмятежностью, да и захват на руке существенно ослаб. Однако, хоть его голос зазвучал мягче, слова были столь же бескомпромиссны:

– Настоящее тело учителя все еще ценно. В конце концов, что делать этому ученику, если учитель решит сбросить и это тело, словно цикада – шкурку?

Стоило ему отвернуться от Шэнь Цинцю, как его лицо вновь сделалось холодным и отстраненным:

– Забери его.

Но прежде чем Мобэй-цзюнь успел двинуться с места, Ци Цинци, которая перед этим слушала Лю Минъянь, что-то шептавшую ей на ухо, сперва бросила удивленный взгляд на воспитанницу, затем возвысила голос:

– Довольно! – Вздернув подбородок, она объявила: – Ло Бинхэ, тебе нет нужды настаивать на своем. Даже согласись мы на твои условия, все равно не смогли бы их выполнить.

Зная горячий нрав своей боевой подруги, Шэнь Цинцю справедливо опасался, что она скажет что-то опрометчивое, спровоцировав Ло Бинхэ. Однако та, вместо того, чтобы объясниться, жестом предложила Лю Минъянь выйти вперед:

– Минъянь, скажи им.

– Бессмертное тело шишу Шэня исчезло.

Она тотчас отступила в сторону, чтобы освободить дорогу заклинателям, несущим на носилках адептов, которым было поручено стеречь покоящееся в сидячем положении [11] на церемониальной платформе тело. Все как один были без сознания, а открытые части тела, от лиц до кончиков пальцев, обрели неестественный темно-синий оттенок.

Доселе тихий павильон мигом наполнился возбужденными голосами. Юэ Цинъюань переменился в лице, и даже Ло Бинхэ удивленно приподнял брови. Ци Цинци невозмутимо обратилась к нему:

– Ло Бинхэ, прекрати буравить меня подобным взглядом. Я действительно намеревалась спрятать его от тебя, но, к сожалению, отправленная мною с этим поручением Минъянь обнаружила лишь пустую платформу. Тело, которое мы поместили на нее в приличествующей позе, сохраняя его нетленным, пропало.

Несмотря на тревожащую необъяснимость произошедшего, казалось, этот факт принес ей немалое облегчение – она явно предпочла бы узнать, что труп попросту отрастил крылья и улетел, чем передать его Ло Бинхэ. Обследовавший адептов Му Цинфан вынес свой вердикт:

– Они без сознания, но их жизни вне опасности. Они были отравлены.

– Что это за яд? – тотчас переспросил Юэ Цинъюань.

– Я пока не могу сказать наверняка, – изрек как всегда осторожный Му Цинфан. – Но я не обнаружил на теле ран. Позвольте мне прежде исследовать их кровь.

– Будь это яд Царства людей, шиди Му определил бы его в мгновение ока, – рассудила Ци Цинци. – Признайся, это твоих рук дело? – вновь обратилась она к Ло Бинхэ.

– Я не склонен использовать яды, – бесстрастно бросил тот.

И то правда, он прибегал к ним лишь в крайних случаях. К тому же, ему не было никакой нужды врать, учитывая, что перевес сил все равно на его стороне.

Это могло значить лишь одно: пока две противоборствующие стороны пререкались в главном зале, какой-то неизвестный – или неизвестные – воспользовались творящейся суматохой, чтобы, преодолев защиту, умыкнуть тело Шэнь Цинцю прямо из-под носа у толпящихся по соседству заклинателей и демонов [12]! Вот это мастерство!

«На кой всем сдалось мое тело? – не без досады подумалось Шэнь Цинцю. – Живым я, видите ли, никого не интересую, а на мертвого кидаются, будто на горячие пирожки [13]!»

Видя, что ничего нового все равно не добьётся, Ло Бинхэ нахмурился:

– Не важно, кто его похитил – я все равно его разыщу.

Темная демоническая энергия заклубилась в воздухе, стоило ему вытащить из ножен Синьмо. Один взмах меча – и ткань пространства прорезал портал между мирами.

– Отзови окружение, – напомнил ему Шэнь Цинцю.

Бросив на него быстрый взгляд, Ло Бинхэ буркнул:

– Как пожелает учитель.

Острие Чэнлуаня наконец опустилось, указывая в пол. Подняв глаза на Шэнь Цинцю, Лю Цингэ с такой силой сжал рукоять меча, что по лезвию заструилась кровь из рассеченной между большим и указательным пальцем ладони [14].

Какое-то время он стоял недвижно, словно в забытьи, а потом вдруг выкрикнул одно-единственное слово:

– Подожди!

Эти слова вылетели, словно исполненный жгучей ярости тяжелый ледяной дротик.

Зачехлив Синьмо, Ло Бинхэ послал ему мрачную улыбку:

– Милости просим.


Примечания переводчиков:

[1] Бить себя в грудь и топать ногами – букв. пер. с кит. выражения 捶胸顿足 (chuíxiōng dùnzú), которое образно означает «быть охваченным горем» или «прийти в ярость», что, в сочетании с предыдущими словами, по-видимому, выражает противоречивость чувств Ло Бинхэ.

[2] Чжан 丈 (zhàng) – около 3,25 м., итого высота фонтана негодования Шэнь Цинцю – около 10 м.

[3] Поджидать, словно охотник добычу – в оригинале используется идиома 守株待兔 (shǒu zhū dài tù) – в пер. с кит. «караулить зайцев за пнем» – аллюзия на притчу о земледельце, который взял зайца, случайно разбившегося о пень, и с тех пор стерег этот пень в ожидании следующего зайца и забросил своё поле. Используется в образном значении: пассивно ждать дара судьбы, рассчитывать на милости рока и запустить собственное дело.

[4] Совершить подобную ошибку – в оригинале используется выражение 乌龙(wūlóng) – пер. с кит. как «неожиданная ошибка (или неудача)», а также «черный дракон» – сорт чая, известный у нас как улун. В образном значении – «зарядить в свои ворота».

[5] Поддаваться уговорам, но не принуждению 吃软不吃硬 (chī ruǎn bù chī yìng) – идиома, в букв. пер. с кит. «есть мягкое, но не твердое».

[6] Даньтянь 丹田 (dāntián) – в пер. с кит. «поле эликсира или киновари» или «море ци». Точка духовной энергии, находящаяся на 3 цуня ниже пупка; половая сфера, место сосредоточения жизненных сил. Используется в таких практиках, как цигун, тайчун и традиционной китайской медицине.

[7] Отдаться на его милость – Лю Цингэ употребил выражение 委身 (wěishēn), которое, помимо значения «отдать себя в чье-то распоряжение», «посвятить себя службе», имеет также весьма двусмысленное значение «отдаться», так что неудивительно, что Шэнь Цинцю недоволен.

[8] Уединенная медитация 闭关 (bìguān) – буддийское «уходить в затвор, уединяться для молитвы (созерцания), ритрит (практика в уединении)».

[9] Чудовище – в оригинале используется идиома 魔头 (mó tóu) – в пер. с кит. «дьявол, злодей, тиран, деспот».

[10] Иду по доброй воле – в оригинале используется иероглиф 跟 (gēn), который помимо прямого значения «следовать за кем-то, сопровождать» имеет значения «прислуживать» и даже «выходить замуж».

[11] Покоящееся на церемониальной платформе тело 坐化 (zuò huà) – в пер. с кит. – «почить в позе созерцания», «умереть в сидячем положении» – о почившем буддийском монахе.

[12] Умыкнуть прямо из-под носа – в оригинале используется выражение 神不知鬼不觉 (shén bùzhī guǐ bùjué) – в пер. с кит. «даже духи не знали и демоны не почуяли», образно в значении «совершенно незаметно, в глубочайшей тайне, тайком».

[13] Горячие пирожки 香饽饽 (xiāng bō bo) – в пер. с кит. «благоухающее печенье», «лакомый кусочек» – идиома для товара, пользующегося большим спросом.

[14] Ладонь между большим и указательным пальцем 虎口 (hǔ kǒu) – в пер. с кит. «пасть тигра», в переносном значении – «опасное место или положение».

Следующая глава

Предыдущая глава

Оставшегося в одиночестве Шэнь Цинцю захлестнули воспоминания. Несмотря на то, что до падения в Бесконечную бездну Ло Бинхэ никогда не выказывал своего бешеного нрава, то, с каким видом он убежал, когда учитель бросил наземь его одежду, чем-то напомнило того невинного барашка, которым когда-то был его ученик.

Внезапно мирно предающегося ностальгии Шэнь Цинцю охватило необоримое желание чихнуть. Мокрая одежда вовсе не защищала от стылого камня, так что ему оставалось лишь натянуть на себя черное одеяние Ло Бинхэ.

А что ему оставалось? В конце концов, что бы там ни навоображал себе Ло Бинхэ, нежелание Шэнь Цинцю надеть его одежду исходило вовсе не из ненависти к демонам – просто он не мог сделать этого перед учеником, и все тут.

читать дальшеРазве мог он забыть, как в оригинальном романе Ло Бинхэ всякий раз набрасывал свое одеяние на девушку после секса?

Принять этот жест значило пасть в его глазах так низко, насколько это вообще возможно!

Вновь собравшись предаться медитации, Шэнь Цинцю обнаружил, что, похоже, само провидение вознамерилось воспрепятствовать этому мирному занятию. Сперва это произошло в пещере Линси [1], когда его отвлекли вопли Лю Цингэ, теперь то же самое творилось в Водной тюрьме.

Шум водного занавеса стих, и из воды вновь показалась ведущая к платформе тропа, по которой на сей раз торопливо проследовал Гунъи Сяо. Подняв глаза на Шэнь Цинцю, он чуть не свалился в озеро от изумления.

– Ш… ш… Старейшина Шэнь, вы… – выпалил он, запинаясь.

– Что – я? – недоумевающе переспросил Шэнь Цинцю.

У Гунъи Сяо было весьма странное выражение лица, словно он до сих пор сомневался, остаться ему или дернуть отсюда со всех ног. Он так и продолжал стоять на тропе, не осмеливаясь ступить на платформу. Проследив за его взглядом, Шэнь Цинцю опустил глаза на свое собственное тело.

– Эти одежды, разве они не… – робко начал Гунъи Сяо.

Шэнь Цинцю вздохнул. Так и есть, с барского плеча.

Наконец Гунъи Сяо вышел из ступора. Кашлянув, он вежливо поинтересовался:

– Как старейшина Шэнь провел эти два дня?

– Вполне удовлетворительно, – буркнул Шэнь Цинцю, взмолившись про себя: «Да оставите вы наконец этого старика в покое? За эти два дня у меня уже третий по счету посетитель – едва ли кто-либо из заключенных здесь прежде удостаивался подобного внимания. Должно быть, адепты дворца Хуаньхуа решили расширить спектр предоставляемых Водной тюрьмой услуг, добавив к ним визиты в любое время дня и ночи!»

– Я слышал, что прошлой ночью шисюн Ло… – осторожно начал Гунъи Сяо, – удалился от вас в жутком гневе, так что этот адепт был озабочен, не сделал ли он что-нибудь со старейшиной Шэнем… – При этих словах его взгляд был намертво прикован к одеждам Ло Бинхэ.

Шэнь Цинцю невольно запахнул потуже полы одеяния.

«Ну а я-то тут при чем? – мысленно возмутился он. – Это Ло Бинхэ устроил тут тарарам и понаделал дырок в стенах, учинив в этом без того не слишком комфортабельном местечке первостатейный разгром [2], так с какой радости ты так смотришь на меня?

– Как я посмотрю, Ло Бинхэ чувствует себя во дворце Хуаньхуа как рыба в воде.

Гунъи Сяо издал невеселый смешок.

– Воистину, духовные силы шисюна Ло непревзойденны, он разит, словно гром, и проносится, будто ветер [3], оставляя прочих валяться в пыли – ничего удивительного, что учитель так его ценит. Если бы шисюн Ло так не противился тому, чтобы официально стать его учеником, боюсь, не быть бы мне старшим адептом.

При виде горестного выражения его лица Шэнь Цинцю невольно преисполнился сочувствием.

– Однако этот адепт прибыл не ради этого – он должен передать вам важное известие. Этим утром горный лорд Шан запросил пропуск у моего мастера, но, поскольку дело затянулось, старейшина Шан попросил этого адепта передать вам послание.

Он запустил руку за пазуху и извлек письмо.

Впопыхах сложенный вдвое листок не был запечатан ни заклятием, ни хотя бы восковой печатью.

Браво, Шан Цинхуа, ничего не скажешь!

– Прошу, не волнуйтесь, старейшина, я уже просмотрел это письмо, – заметил Гунъи Сяо.

Попробуй после этого не поволнуйся, мать твою!

– Но все же не понял, о чем в нем говорится, – продолжил Гунъи Сяо.

Шэнь Цинцю с облегчением выдохнул. Похоже, он и впрямь недооценил Шан Цинхуа – тот не завалил бы миссию подобным образом. Видимо, он использовал какой-то тайный код, предвидя, что послание может попасть не в те руки.

Встряхнув листок, Шэнь Цинцю развернул его двумя пальцами. Едва взглянув на него, он позеленел, а прочтя первые же строчки, побелел. По мере чтения, должно быть, его лицо являло собой занимательное цветовое шоу.

Письмо было на английском.

Вернее, на жутчайшем варианте чинглиша [4], состоящем из сплошных ошибок [5]. При составлении Шан Цинхуа широко заимствовал китайскую грамматику, а слова, которые он не знал по-английски, тупо написал на пиньине.

О, великий Самолет, Пронзающий Небеса, тебе не приходило в твою писательскую голову, что я тоже ни бельмеса не пойму в твоем мусорном английском?

Однако, немного поломав голову, ему удалось раскумекать, что там к чему. Шэнь Цинцю сконцентрировал в ладони всю имеющуюся энергию, и бумага распалась на клочки, опадая на платформу, подобно июньскому снегу – или подобно его собственному душевному равновесию после бурных событий последних дней.

По всему выходило, что он таки недооценил творческий подход Сян Тянь Да Фэйцзи.

«Предназначено только для глаз Непревзойденного Огурца.

Все готово, все необходимые предосторожности приняты. Место не изменилось, вышло лишь небольшое отклонение от плана по времени: в попытке ускорить созревание цветка росы луны и солнца я малость переборщил – теперь они настолько созрели, что через какую-то неделю уже сгниют, так что я очень надеюсь, что ты сможешь выбраться из Водной тюрьмы дворца Хуаньхуа до этого срока. Не волнуйся, я использовал обычное минеральное удобрение, так что на свойствах растений это не отразилось. Во всяком случае, я на это надеюсь».

Что ты имеешь в виду под «небольшим отклонением от плана»? Можно подумать, в твоей пустой башке когда-нибудь существовало хоть что-то, похожее на план!

Как ты вообще додумался использовать минеральные удобрения на цветах, которым вредит даже открытое пространство? Ускорить созревание он решил, вы подумайте! «На свойствах растений это не отразилось» – да твоим утверждениям столько же веры, сколько производителям порошкового молока, которым тебя, судя по всему, вскормили – иначе откуда у тебя в голове столько трухи?

Оглянувшись, Гунъи Сяо поторопил его:

– Старейшина, вы дочитали? Если да, то прошу, бросьте остатки письма в озеро. На самом деле, прошлой ночью шисюн Ло настрого запретил всем, кроме него, преступать границы Водной тюрьмы. Этому адепту лучше бы удалиться, пока его никто не застукал.

Схватив Гунъи Сяо за плечи, Шэнь Цинцю выдохнул:

– Окажи мне услугу.

– Прошу, если это… – начал было Гунъи Сяо, но Шэнь Цинцю не дал ему вымолвить «в моих силах», взмолившись:

– Выпусти меня.

Гунъи Сяо с трудом перевел дух.

– Старейшина, об этом и речи быть не может.

– У меня есть основания для подобной просьбы, – торжественно провозгласил Шэнь Цинцю. – У меня и в мыслях нет уклоняться от суда четырех школ. Как только я покончу со своим делом, я по доброй воле вернусь в Водную тюрьму, чтобы ожидать приговора. Если не веришь мне, я могу поклясться на крови.

Хоть подобную клятву нельзя было нарушить, на самом деле, после завершения начатого это уже не будет иметь ни малейшего значения – так что да, он собирался совершенно бесчестным образом обвести доверчивого адепта вокруг пальца.

– Разумеется, я вам верю, – сдавленно произнес Гунъи Сяо, – но разве заключение старейшины не есть основное условие этого суда? Что за дело требует вашего срочного участия? Если старейшина Шэнь потрудится сообщить об этом мне, то я доведу это до сведения участвующих в проведении расследования…

Разумеется, Шэнь Цинцю и сам питал изрядные сомнения на этот счет. Быть замешанным в побеге пленника – это вам не какой-то мелкий проступок для адепта дворца Хуаньхуа. Не очень-то порядочно с его стороны ломать жизнь этого многообещающего юноши подобным образом. Наверняка за эти семь дней ему представится какая-нибудь иная возможность.

Сменив тон, он бросил:

– Пожалуй, ты прав. В конце концов, мир не рухнет.

С этими словами Шэнь Цинцю подобрал клочки письма с поверхности платформы чтобы бросить их в озеро.

Из-за стягивающего тела вервия бессмертных даже это простейшее действие далось ему с трудом. В конце концов, из-за неловкого движения платье Ло Бинхэ вновь соскользнуло с плеч.

Гунъи Сяо, который поспешил прийти ему на помощь, при этом невольно поднял взгляд – и застыл, будто руки и ноги внезапно ему отказали.

Шэнь Цинцю воззрился на него в ответ с вопросительным выражением лица.

Его плечо полностью оголилось – со стороны казалось, что рукав оторвали голыми руками. Белое платье висело клочьями, словно кто-то основательно отходил владельца плетью. На обнажившейся коже виднелось множество ссадин, а если присмотреться, то можно было заметить проступившие на шее синяки.

Казалось, мир Гунъи Сяо перевернулся в мгновение ока.

– С-старейшина, вы… уверены, что ваше дело может подождать?

Неудивительно, что Ло Бинхэ запретил кому бы то ни было – даже из числа имеющих пропуск – посещать Водную тюрьму, дав от ворот поворот самому горному лорду Шану!

Так вот как оно обстоит на деле!

Что за непочтительный ученик!

Совершенно утратил совесть!

Хуже, чем животное!

У Гунъи Сяо был такой вид, словно он вот-вот зарыдает кровавыми слезами.

– Может подождать? – рассеянно повторил его слова Шэнь Цинцю.

Это еще пуще растрогало Гунъи Сяо – как только старейшина Шэнь умудряется сохранять подобное самообладание в подобном положении?

Швырнув в воды озера последний клочок письма, Шэнь Цинцю бросил:

– Прошу, не принимай мои слова близко к сердцу. Ты…

И тут Гунъи Сяо внезапно разогнулся, развернулся на сто восемьдесят градусов и удалился, так и не вымолвив ни единого слова!

Шэнь Цинцю поневоле возмутился [6]: «Какого черта ты сваливаешь, стоило мне сказать, чтобы ты не принимал моих слов всерьез? Мне одному кажется, что ты понял меня чересчур буквально?»

Откуда ему было знать, что менее часа спустя Гунъи Сяо вернется, бережно сжимая в руках какой-то предмет. Приблизившись к Шэнь Цинцю, он распечатал его, расчехлил и сделал взмах.

Белая вспышка тотчас ослабила узы на теле Шэнь Цинцю – чувство сродни внезапно замкнувшемуся электрическому контуру. Разогнув пальцы, он ощутил возобновившийся поток духовной энергии, мощный и непрерывный. В последний перед заточением день циркуляция его ци была заблокирована неисцелимым ядом, но после двух дней в узах вервия бессмертных отравление вновь не давало о себе знать. Может, это тот случай, когда клин клином вышибают [7]?

Вервие бессмертных распалось на куски, осыпавшись на платформу. Гунъи Сяо бросил ему поднесенный предмет, и Шэнь Цинцю с легкостью его поймал.

Это был меч Сюя!

Шэнь Цинцю испытал ошеломляющее чувство восторга, вновь держа в руках свой меч. Бросив взгляд на Гунъи Сяо, он заметил:

– Я думал, он хранится в покоях старого главы дворца.

Тот ответил извиняющимся тоном:

– Даже рискуя навлечь на себя гнев моего мастера, этот адепт не мог оставаться в стороне, когда старший заклинатель подвергается подобному обращению. Я верю старейшине Шэню. Прошу, следуйте за мной!

Шэнь Цинцю охватило чувство полной беспомощности.

«У меня такое впечатление… что он… неверно понял что-то важное… – пронеслось у него в голове. – Но сейчас не время думать об этом».

– Хорошо! – решительно изрек он вслух.

Хоть демоническая кровь в его жилах покамест бездействовала, Ло Бинхэ все равно его отыщет, где бы он ни спрятался.

Однако это не имело значения, пока Ло Бинхэ его не настигнет!

Гунъи Сяо встревоженно поинтересовался:

– Старейшина может идти? Если что, я могу понести…

Помрачнев, Шэнь Цинцю сделал стремительный шаг вперед, чтобы доказать, что он может перемещаться самостоятельно, да еще как!

Озадаченный Гунъи Сяо поспешил за ним. Однако, стоило им заступить за пределы каменной платформы, как водный занавес с грохотом обрушился, отсекая путь.

Не сработай безупречная реакция Шэнь Цинцю, быть бы ему с головы до ног окаченным этой кислотной водичкой. Как только они отступили, занавес вновь поднялся.

Похоже, над системой безопасности поработал кто-то на диво предусмотрительный.

– Я совсем забыл, – покаянно бросил Гунъи Сяо. – Когда в Водной тюрьме содержится узник, кто-то непременно должен находиться на платформе; в противном случае водный занавес запускается даже при отключенном механизме.

Да и как Гунъи Сяо было упомнить об этом, если прежде ему не доводилось организовывать подобных побегов?

– Другими словами, кто-то должен остаться на платформе, чтобы остальные могли уйти? – бросил Шэнь Цинцю.

Гунъи Сяо кивнул.

– Значит, тебе придется остаться.

Не оглядываясь на оторопевшего адепта, он взмахнул рукавами чужого одеяния, шагнув на тропу.

Гунъи Сяо окликнул его, подняв руку, словно старательный ученик:

– Старейшина Шэнь, хоть этот адепт готов пожертвовать собой, чтобы вам помочь, но, если я не смогу показать вам дорогу, боюсь, вам одному не выбраться!

Оглянувшись, Шэнь Цинцю бросил:

– Подожди, я скоро вернусь.

Гунъи Сяо остался стоять на месте, ошарашенно хлопая глазами. Он хотел было последовать за Шэнь Цинцю, однако вовремя сообразил, что ему все равно не сойти с платформы живым, так что оставалось ожидать возвращения старейшины. Вскоре до него донесся приглушенный звук, и из-за поворота показался Шэнь Цинцю, который волок за шиворот чье-то бесчувственное тело.

Затащив бессознательного рябого адепта на платформу, заклинатель похлопал Гунъи Сяо по плечу:

– Этот славный юноша патрулировал тюрьму, и я взял на себя смелость позаимствовать его на время. Идем!

На самом-то деле это не было обычной случайностью: в дозоре было четыре человека, но Шэнь Цинцю, укрывшись в тени, терпеливо выследил именно этого!


Примечания переводчиков:

[1] Пещера Линси 灵犀洞 (Língxī dòng) – в пер. с кит. «пещера Единства душ», Линси – в букв. пер. с кит. «чудесного рога носорога».

[2] Первостатейный разгром – в оригинале употрtiān nán dì bĕiа 天南地北 (tiānnándìběi) – в пер. с кит. «Небо – на юг, земля – на север».

[3] Разит, словно гром, и проносится, будто ветер 雷厉风行 (léi lì fēng xíng) – кит. идиома, означающая «быстрый и решительный».

[4] Чинглиш (Chinglish) – вариант английского языка, созданный под влиянием китайского языка. Термин «чинглиш» используется для обозначения изменений в грамматическом строе языка, не встречающихся в английском, а также — бессмысленных с точки зрения английского языка фраз, используемых на английском в контексте китайского языка.

[5] Состоящем из одних ошибок – оригинале употреблена идиома 漏洞百出 (lòu dòng bǎi chū) – в пер. с кит. «содержащий сто брешей», образно – «всюду неувязка», или «куда ни кинь – всюду клин».

[6] Поневоле возмутился 黑线 (mǎnliǎn hēixiàn), в пер. с кит. «лицо покрылось черными линиями».

[7] Клин клином вышибают – в оригинале испо的道理 负负得正 (fùfù dézhèng) – в пер. с кит. «минус на минус дает плюс».

Следующая глава

Предыдущая глава

Вообще-то говоря, всей этой истории с городом Цзиньлань в оригинальном сюжете и в помине не было. Исходя из хронологии оригинальной книги, в это время Ло Бинхэ должен был всё ещё совершенствовать свои навыки в Царстве демонов, а Шэнь Цинцю ни сном, ни духом не ведать об ожидающей его зловещей участи. Однако Сян Тянь Да Фэйцзи сделал особый упор на одной вещи: с момента повторного появления Ло Бинхэ все убийства, заговоры и злодейства неизменно связывались с ним — с какой стороны ни посмотри, а наиболее очевидным подозреваемым всегда оставался Ло Бинхэ!

Заложив руки за спину, он с мрачным видом принялся мерить платформу шагами.

— Могу я спросить учителя, — внезапно остановившись, отрывисто бросил Ло Бинхэ, — он правда полагает, что все преступления и убийства, совершаемые демонами в Царстве людей — моих рук дело?

читать дальшеШэнь Цинцю нахмурился.

Не получив ответа, Ло Бинхэ сжал кулаки.

— Когда-то ты мне верил, а теперь считаешь, будто всеми моими действиями движет злой умысел. Неужто разница между нашими расами столь велика, что в корне изменила твоё отношение ко мне?

— В таком случае, у меня к тебе тоже есть один вопрос, — не в силах молчать, решился заговорить Шэнь Цинцю.

— Этот ученик готов внимать со всем почтением, — склонил голову набок Ло Бинхэ.

— Если твоим внедрением во дворец Хуаньхуа руководил не злой умысел, то, позволь спросить, каковы же были твои истинные мотивы?

И какого чёрта герой творит бог знает что, наплевав на основную сюжетную линию? Сполна настрадавшись и от Системы, и от этой бедовой книжонки, Шэнь Цинцю был просто обязан задать этот вопрос — хотя бы самому себе.

Казалось, эти слова порядком озадачили Ло Бинхэ — его губы зашевелились, будто он пытался что-то сказать, но в итоге предпочёл промолчать.

— Не можешь ответить? — вполне искренне удивился Шэнь Цинцю.

Что случилось с самоуверенностью главного героя, который сумел покорить хребет Цанцюн одной силой своего красноречия? Быть может, это тоже последствия «ускоренной программы» обучения в Царстве демонов? Очков убедительности-то явный недобор…

— Учитель всё равно мне не поверит, — наконец нехотя отозвался Ло Бинхэ. — Так что какая разница, что я скажу?

Пламя факелов затрепетало, рассыпая блики по взволновавшейся поверхности воды, и Шэнь Цинцю содрогнулся вместе с ними.

На некоторое время вновь воцарилась тишина, но на сей раз её нарушил Ло Бинхэ:

— Но я надеюсь, что учитель даст мне искренний ответ на один вопрос. — Поджав губы, он напряжённо повторил: — Один-единственный вопрос.

— Говори, — бросил Шэнь Цинцю.

Сделав медленный вдох, Ло Бинхэ прошептал:

— Ты сожалеешь об этом?

Шэнь Цинцю сомкнул губы, меряя Ло Бинхэ опасливым взглядом. Пусть то, о чём он, собственно, должен сожалеть, не прозвучало, для него это было яснее ясного: о том, что он сбросил ученика в Бесконечную бездну.

«Ты даже не можешь представить себе, насколько». Разумеется, жалеет до посинения [1]! Но сейчас главное понять: с какой целью Ло Бинхэ задал этот вопрос?

В висках Шэнь Цинцю запульсировало, и внезапно перед его глазами вспыхнуло гигантское диалоговое окно.

[Пожалуйста, выберите ответ из следующих опций:

А: Я сожалею. Учитель глубоко сожалеет об этом с того самого дня. За истекшие года не было ни единого мгновения, когда бы я не сокрушался об этом.

В: (злобно усмехаясь) Видя, во что ты превратился, я ничуть об этом не сожалею!

C: Промолчать.]

«Да чтоб тебя… Это что, ещё одно последствие обновлений? Что это за хрень в скобочках? Теперь ты ещё и выражение лица за меня подбирать будешь? Это что тебе, GALGAME [2], мать твою?»

Определённо, предыдущая версия нравилась ему куда больше. «Эй, добрые люди, поделитесь кто-нибудь исходником Системы версии 1.0, — в отчаянии бросил он про себя, — я буду вечно молиться за вас и ваших близких!»

От судорожных раздумий безупречное лицо Шэнь Цинцю потемнело [3]. «Опция А звучит чересчур фальшиво — на месте Ло Бинхэ меня бы стошнило от такого количества розовых соплей. Как насчет Б? Ты готова предоставить мне гарантии, что он не придушит меня на месте?»

[Пожалуйста, делайте выбор быстрее.]

«С, С, С!» — мысленно выкрикнул Шэнь Цинцю.

[Вам начислено 10 баллов за художественную и философскую глубину.]

«Кто-нибудь объяснит мне, как вообще оценивается эта хрень?» — взорвался Шэнь Цинцю. С этой мыслью он медленно перевёл взгляд на Ло Бинхэ, стойко храня предписанное молчание.

Тот, не получив ответа, медленно разжал кулаки.

— На самом деле, я всегда знал ответ, — с горечью бросил он. — И всё же зачем-то задал этот вопрос учителю. Я такой идиот.

Если бы Шэнь Цинцю не знал, что Ло Бинхэ — основополагающая сила этого сюжета, из которой берут энергию все Системы, он решил бы, что в какой-то момент ученика тоже подменили. И, не будь у него проклятого провидческого дара, позволяющего предвидеть все ужасы, что готовит ему сюжет, Шэнь Цинцю решил бы, что Ло Бинхэ… искренне огорчён.

Воистину, молчание — золото. Стоит открыть рот, как наговоришь такого, о чём будешь жалеть всю оставшуюся жизнь. Закрыв глаза, Шэнь Цинцю предался медитации.

Некоторое время спустя благословенная тишина была нарушена тихим голосом Ло Бинхэ:

— Учитель всегда так сдержан и скуп на слова. Прежде вы бы удостоили меня хотя бы парой фраз — однако нынче не желаете бросить ученику и эти крохи. — После паузы его тон внезапно переменился: — Что ж, на самом деле, это не имеет значения. Я знаю множество способов, чтобы заставить тебя заговорить.

При этих словах глаза Шэнь Цинцю распахнулись. Внизу живота зародилась лёгкая колющая боль.

«Когда я говорю — тебе не нравится, молчу — ты опять недоволен, — в панике подумал Шэнь Цинцю. — Тебе вообще возможно угодить?»

В то же мгновение покалывание исчезло, и вместо него по сосудам начало распространяться ощущение, как будто внутри него ползают полчища насекомых. После нескольких дней спячки кровь священного демона наконец полностью приспособилась к телу нового хозяина и теперь, повинуясь воле изначального владельца, принялась пробовать на вкус его органы.

— Селезёнка, — принялся лениво перечислять Ло Бинхэ. — Почки, печень, лёгкие…

При каждом слове в поименованном им месте поднималось нестерпимое жжение и зуд, будто в плоть вонзалась тысяча крохотных жвал. Хотя эту боль нельзя было назвать невыносимой, она приближалась к этому порогу.

Не в силах сохранять прежнюю позу, Шэнь Цинцю согнулся пополам, изо всех сил борясь с желанием сжаться в комок. Ручейки пота соединились с ещё не высохшими каплями воды, оросив платформу.

Теперь-то Ло Бинхэ наконец действовал, как ему и положено, и наступил черёд страдать Шэнь Цинцю. «Чёрт, в животе всё переворачивается, — стонал про себя мужчина. — Как девчонки вообще это терпят [4]?»

— Учитель, где бы вы хотели это ощутить? — почти ласково бросил Ло Бинхэ.

«Да нигде! К слову об этом, я что, по-твоему, ещё недостаточно это ощутил?! На что же это будет похоже потом? — От души зарядив по воображаемому серверу системы, Шэнь Цинцю мысленно заорал: — Эй, ты, может, сделаешь хоть что-нибудь? Или я тебе больше не пользователь?»

[Желаете использовать артефакт «Поддельная нефритовая подвеска Гуаньинь»? Напоминание: Ключевой артефакт может быть использован лишь единожды.]

«И каков уровень гнева Ло Бинхэ в настоящий момент?»

[30 пунктов.]

«Ты уверена, что правильно считаешь? — поразился Шэнь Цинцю. — Отчего так мало? Это уже за гранью всякой логики! Использовать артефакт, способный снять 5 000 пунктов, для того, чтобы избавиться от жалких 30 — да меня жаба задушит! — возмутился он и вновь принялся допрашивать Систему: — А другие варианты есть? Может, найдутся какие-нибудь хорошие патчи?»

[Желаете использовать «Малый двигатель сюжета»?]

По правде говоря, это звучало не слишком-то вдохновляюще, но, поскольку с выбором у него так и так было небогато, Шэнь Цинцю решительно надавил на кнопку запуска!

— Не желаешь ни говорить со мной, ни даже смотреть на меня? — ухмыльнулся Ло Бинхэ. — Считаешь, что я грязный? — С этими словами он сделал стремительный шаг вперёд, выпалив: — Не надейся, что я буду тебе в этом потакать!

С этими словами он выбросил руку, чтобы схватить Шэнь Цинцю за плечо. Однако тот, предвидя его движение, уклонился, так что Ло Бинхэ поймал лишь рукав. Поскольку одеяние Шэнь Цинцю было основательно истрёпано плетью молодой госпожи Дворца, порвавшись, оно вовсе спало с плеча.

Это повлекло за собой совершенно непредвиденную реакцию Ло Бинхэ: он, словно заворожённый, уставился на плечо учителя.

Поскольку Шэнь Цинцю недавно окатили ледяной водой, мокрая одежда и волосы всё ещё липли к снежно-белой плоти, на фоне которой красными нитями проступало вервие бессмертных. Хоть выражение лица мужчины оставалось столь же бесстрастным, было в его внешности что-то… сломленное.

Глаза Ло Бинхэ внезапно расширились. Он с усилием оторвал взгляд и резко отвернулся, отдёрнув руку, словно коснулся раскалённого железа.

Похоже, именно это движение паразиты в крови Шэнь Цинцю восприняли как сигнал к отступлению: пустившись врассыпную, словно перепуганные зверьки, они устранили мучительное ощущение застоя.

Шэнь Цинцю впервые за долгое время вздохнул с облегчением, столь отрадным, что на глазах выступили слёзы — к чертям это вервие!

«Как вообще работает этот ”Малый двигатель сюжета“? — невольно подивился он. — То, что одежду рвёт, это я уже понял — может, его стоило назвать: ”Малый инициатор стриптиза“? На чём он, интересно, основан — на природном отвращении главного героя к голому мужскому телу?»

Некоторое время Ло Бинхэ так и стоял спиной к нему в напряжённой позе, словно бы не зная, куда девать руки. Внезапно он с быстротой молнии сорвал с себя собственное верхнее платье и, не оборачиваясь, швырнул его в лицо Шэнь Цинцю.

«И что, скажите на милость, это значит?» — оторопел тот.

Эта сцена, этот жест… Почему это так его беспокоит? На ум невольно пришло сюжетное клише: «Парень накидывает куртку на измученную девушку, которую только что вырвал из лап злодея».

При этой мысли всё внутри Шэнь Цинцю похолодело, а волосы встали дыбом. Сделав лёгкое движение плечом, он позволил платью чернильного цвета соскользнуть на платформу.

Серебряная вышивка, словно живая, змеилась по тонкой опадающей ткани. Услышав шуршание, Ло Бинхэ оглянулся, чтобы увидеть своё одеяние на земле. Шэнь Цинцю даже осторожно подтолкнул его к ученику.

На самом деле, мужчина подумывал, не лучше ли было сложить одеяние — он так и не успел определиться с этим, когда Ло Бинхэ внезапно развернулся к нему. В угольно-чёрных глазах бушевало отражённое пламя факелов, на тыльной стороне кисти проступили вены — казалось, его ярость лишь разгорелась ещё пуще. Пару раз сжав и разжав пальцы, он сделал несколько стремительных выпадов, словно бы сбрасывая пар.

На самом деле он никуда особо не целился: пара ударов пришлась по озеру, вызвав несколько больших всплесков на расстоянии, ещё один достался стене, выбив здоровенную дыру — осколки камня так и брызнули, факелы осыпались в воду, продолжая гореть из-за странных свойств этого озера. Их падающий снизу свет бросал странные отблески на лицо Ло Бинхэ, превращая его в маску из резких теней и красноватого света.

— Я совсем забыл, что учитель ненавидит всё, чего коснулась грязная рука демона. —.медленно опустив руку, произнёс он.

Вы только поглядите на этого непревзойдённого главного героя, который только что учинил погром из-за какой-то высосанной из пальца ерунды, совершенно невзирая на урон, который это нанесёт его имиджу! И чем это отличается от капризного ребёнка, который швыряется кубиками? Определённо, главный герой не тянул на роль харизматичного лидера.

Прежде безупречно гладкие стены теперь испещряли выбоины и трещины — а всё потому, что Ло Бинхэ вожжа под хвост попала.

Обернувшись, он обнаружил, что Шэнь Цинцю обозревает всё это с видом безмятежного спокойствия, словно случайный наблюдатель. В затылке Ло Бинхэ застучало, и он прошипел, стиснув зубы:

— …Я и вправду хочу увидеть своими глазами, как через месяц от твоей хвалёной репутации не останется камня на камне, а сам ты будешь валяться в грязи, моля о прощении!

С этими словами он бросился вон с платформы. Проходя мимо, он что было сил двинул по механизму, и вода вновь заструилась с потолка. Шэнь Цинцю уселся на прежнее место, озираясь в полной растерянности. Нынче он пленник в безраздельной власти Ло Бинхэ, так чего ж тому ещё надо?


Примечания:

[1] До посинения — в оригинале 肠子悔青 , в пер. в кит. «до того, что внутренности позеленеют (или посинеют)».

[2] GALGAME (или сокращённо — glgm) — японская игра, где игрок встречается с привлекательными девушками, сопряжённая с частым выбором ответов из выпадающих списков.

[3] Его лицо потемнело — в оригинале 满脸黑线 , в пер. с кит. «чёрные линии по всему лицу».

[4] В китайском языке месячные обозначаются сочетанием иероглифов 大姨妈 (dà yímā), что в буквальном переводе означает «старшая тётушка» (старшая сестра матери).

Следующая глава