Свежие записи из блогов Psoj_i_Sysoj
Psoj_i_Sysoj, блог «Логово Псоя и Сысоя»
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 75. Ветер, приносящий снег
Предыдущая глава
Как выяснилось, сам Ло Бинхэ ожидал, что ему двинут вместо ответа — он так и замер, искренне оторопев, когда Шэнь Цинцю кивнул.
Тут-то до заклинателя дошло, что он натворил, и как, должно быть, воспринял этот кивок его ученик. Преисполнившись желанием помереть со стыда, он готов был прибить всякого, кто ненароком войдет, став свидетелем этой сцены.
«Нет-нет-нет, я вовсе не это имел в виду! — мысленно взревел он. — Дай мне объясниться!»
Само собой, Ло Бинхэ не дал ему такой возможности — усилив захват на талии учителя, он выдохнул севшим голосом:
— …Учитель правда скучал по мне?
читать дальшеШэнь Цинцю нахмурился, не удостоив его ответом. Однако Ло Бинхэ не собирался сдаваться:
— Правда скучал? — повторил он, задыхаясь.
«Эй, гений, ты же сам заткнул мне рот! — возмутился про себя Шэнь Цинцю. — Даже пожелай я ответить, всё равно не смог бы!»
Всё, что ему оставалось — это кивать либо мотать головой.
Шэнь Цинцю попробовал и то, и это в разной последовательности — однако Ло Бинхэ не унимался:
— Так учитель скучал по мне или нет?
Видя, что в глазах ученика вновь закипают слезы, Шэнь Цинцю наконец признал поражение.
Затолкав поглубже невыносимо мучительный страх потерять лицо, Шэнь Цинцю торжественно кивнул.
На сей раз он имел возможность убедиться в этом воочию: в то самое мгновение у Ло Бинхэ перехватило дыхание.
В его зрачках загорелась искра, постепенно затопившая сиянием его глаза, лицо, а затем и все тело — вскоре его ученик полыхал, будто пожар в ночи.
Когда Шэнь Цинцю почувствовал, что уже не в силах сдержать слезы умиления, Ло Бинхэ опустил голову, зарывшись лицом в сгиб его шеи, и медленно отнял закрывавшую рот ладонь.
А после этого принялся осыпать уголки губ Шэнь Цинцю легкими стремительными поцелуями, словно цыплёнок, клюющий рис.
Наконец-то вернув себе возможность дышать, Шэнь Цинцю выдавил между судорожными вздохами:
— Прекрати… безобразничать…
— Я тоже очень тосковал по вам — очень, — бормотал Ло Бинхэ, не обращая на его протесты никакого внимания. — Не было такого мгновения, когда бы я не думал об учителе…
При этих словах воздух, наполнивший было грудь Шэнь Цинцю, мигом улетучился, словно из продырявленного шарика.
Распластанный на бамбуковой лежанке, будто дохлая рыбина, он бездумно уставился на потолок собственной хижины.
— Если ты так сильно тосковал, — наконец вздохнул он после непродолжительного молчания, — то почему же не искал этого учителя в Царстве снов все эти дни?
На него в упор уставились темные влажные глаза Ло Бинхэ.
— Разве учитель не полагает, что я чересчур навязчивый?
Липнет к нему круглый день, липнет по ночам, двадцать четыре часа в сутки только и делает, что маячит перед глазами, заглядывая в лицо щенячьим взглядом; навязчивый — не то слово!
Однако в какой-то момент, утратив бдительность, Шэнь Цинцю… попривык к этой навязчивости, что ли? И теперь, когда Ло Бинхэ возлежит прямо на нем, он даже не находит это столь уж невыносимым…
Как он вообще до этого дошел? Это уж явно чересчур!
— Раз ты сам это сознаешь, — суховато бросил в ответ Шэнь Цинцю, — отчего же не пытаешься себя сдержать?
— Что ж, учитель не раз отворачивался от меня прежде, — покаянно признал Ло Бинхэ. — Так что, если я надоел учителю — так тому и быть.
При этих словах сердце Шэнь Цинцю невольно сжалось.
Насколько же Ло Бинхэ должен быть к нему привязан, чтобы сказать такое?
После всего, что ему довелось вынести за годы ученичества у оригинального Шэнь Цинцю, стоило проявить к нему каплю доброты — и он готов в одночасье забыть все обиды и мучения, без малейших колебаний задвинув их в самый дальний угол.
Нечаянно разбив это хрустальное сердце, Шэнь Цинцю, словно молодая жена, склеил осколок к осколку этот хрупкий сосуд, наполнив его надеждой, лишь чтобы снова разбить — и вновь склеивать, до бесконечности…
— Всякий раз, когда я видел учителя рядом с другими на хребте Цанцюн, он так счастливо улыбался — оттого я думал, что он совсем по мне не скучает…
«Знал бы ты, что лорд Шэнь так привык носить маску бесстрастной невозмутимости, что это вошло в привычку — в особенности когда он находился на хребте Цанцюн, — мысленно посетовал Шэнь Цинцю. — Едва ли это было полноценной улыбкой — скорее просто выражением благосклонной доброжелательности. А если даже и улыбка — то она, растягивая губы, не затрагивала душу, не давая остальным разглядеть то, что крылось за ней. Как бы то ни было, всё это — сплошная фальшь; неужели ты и вправду не способен отличить притворную улыбку от искренне счастливой?»
— Ерунда, — только и вымолвил он вслух.
— Это верно, что учитель никогда не дает воли чувствам, — признал Ло Бинхэ. — Но я всегда знаю, когда в глубине души он улыбается.
«Лежа на мне пластом, ведешь себя, будто избалованная девчонка, строящая глазки, играя с прядью волос! — возмутился про себя Шэнь Цинцю. — Ты что, школьница?»
— Заноза в заднице [1] — вот что ты такое, — закатил он глаза.
— Я не хочу быть занозой, — запротестовал Ло Бинхэ.
Шэнь Цинцю двинул его по руке, которую ученик запустил было в его волосы, словно прихлопывая комара:
— Ну и чего ты от меня добиваешься? Кому, по-твоему, этот учитель улыбался?
Он успел многократно пожалеть, что задал этот вопрос, шлёпая ученика по руке при каждом слове, пока тот, не переводя дыхания, перечислял:
— Многим — Лю… то есть, шишу Лю, главе школы Юэ, Шан Цинхуа, Мин Фаню, с шицзе Нин, тем людям с пиков Сяньшу, Ваньцзянь, Цяньцао, Цюндин, Байчжань, стражам ворот, подметальщикам лестницы…
Подумать только: подметальщиков со стражами — и тех не выпустил из внимания! Похоже, все обитатели хребта Цанцюн без исключения удостоились первоклассного выдержанного ароматизированного уксуса от ведущего производителя Царства демонов!
— Когда ты называешь Лю Цингэ «шишу», я не слышу искренности в твоем голосе, — не преминул заметить Шэнь Цинцю.
— Зато когда он зовет меня «неблагодарным ублюдком» или «белоглазым волком [2]», искренности в его голосе хоть отбавляй, — огрызнулся Ло Бинхэ.
Тут Шэнь Цинцю поневоле рассмеялся и, подхватив валяющийся у лежанки веер, стукнул им Ло Бинхэ по голове.
— И что же, скажешь, что он неправ? Кто ты после того, как наложил на учителя свои волчьи лапы без спроса, как не зверёныш?
Слова сами собой сорвались с его губ, прежде чем он понял, что сам того не заметив, перешёл границы благопристойности — в конце фразы он и вовсе позволил себе полуулыбку, которую иначе как фривольной не назовешь.
Когда Ло Бинхэ заметил это, глядя на учителя сверху вниз, он, не в силах противостоять разгоревшемуся в сердце и животе неистовому пламени, бессознательно засунул колено между ног Шэнь Цинцю, но тут же, опомнившись, подставил учителю макушку, чтобы тот молотил его по голове веером, сколько вздумается, лишь бы не сбрасывал его с лежанки.
— Пусть я и зверёныш, — признал он, — но только для учителя. Больше никто не имеет права называть меня так.
При этих словах Шэнь Цинцю охватило чувство, будто его заставили выпить целый цзинь [3] сладкого до тошноты морса из чернослива. Он с такой силой сжал веер, что тот едва не переломился напополам, и ткнул им в грудь Ло Бинхэ:
— А ну поднимайся!
Шэнь Цинцю не собирался вести речь о серьезных вещах в подобном положении — это ж кто знает, до чего может довести подобный разговор! Хоть Ло Бинхэ был не в восторге от подобного приказа, он нехотя сполз с учителя и пристроился на другом конце лежанки.
После пятидневного постельного режима старая поясница Шэнь Цинцю едва держалась, но он сумел выпрямиться, принимая чинную позу. Сам он полагал, что являет собой яркий образ старого ворчуна, хватающегося за спину с гримасой боли на лице, но постороннему взору представала совершенно иная картина: растрепанные волосы, одежда в беспорядке, верхнее платье сползло, а ворот нижнего — перекосился, открывая полоску бледного плеча, горло и ключицы выставлены на всеобщее обозрение, на щеках еще не выцвел румянец от недавних упражнений на лежанке — вкупе со всем этим то, как он, морщась, потирал поясницу, неизбежно вызвало бы не самые благопристойные образы в сознании любого, наделенного хотя бы толикой воображения.
При виде того, как учитель хмурится от боли, Ло Бинхэ тотчас подполз к нему, принимаясь массировать спину.
— Вот славно, — удовлетворенно крякнул Шэнь Цинцю. — Как предупредительно с твоей стороны.
— Учитель еще не ведает, насколько предупредительным [4] я могу быть, — радостно отозвался Ло Бинхэ.
«Кое-кто напрашивается на похвалу», — вздохнул про себя Шэнь Цинцю.
— Если во время противостояния с Тяньлан-цзюнем вам понадобится моя помощь, — продолжил Ло Бинхэ, — прошу, зовите меня не задумываясь.
Шэнь Цинцю намеренно не упоминал его отца, дабы не расстраивать ученика почем зря, и уж никак не ожидал, что тот сам поднимет эту тему. Поколебавшись, он все же осторожно бросил:
— Твой отец…
— У меня нет отца, — напряженно бросил Ло Бинхэ, утыкаясь носом в его плечо. — Только учитель.
«И что я теперь, твой папочка?!» — поневоле возмутился Шэнь Цинцю, однако вслух высказал лишь:
— Если ты на самом деле не желаешь выступать против него, никто не станет тебя заставлять.
Ведь, каким бы оригиналом [5] ни был Тяньлан-цзюнь, он все же оставался отцом Ло Бинхэ, с которым тот в глубине души всегда мечтал повстречаться, пока не убедился, что реальность порядком расходится с его фантазиями.
— Желаю, — не отнимая руки от спины учителя, ровным голосом бросил Ло Бинхэ.
Шэнь Цинцю всмотрелся в лицо ученика — что и говорить, его выражение и впрямь свидетельствовало о том, что Ло Бинхэ не терпится поквитаться с папашей.
Ну что ж, им это только на руку — пусть науськивание сына на родного отца и не самая благородная стратегия, Царство людей в лице Ло Бинхэ обретёт несравненного по своей мощи союзника, а сам он наконец-то хоть немного подправит свою репутацию, возместив тем самым провал своего учителя в храме Чжаохуа.
Тут Шэнь Цинцю припомнил последние слова Юэ Цинъюаня и виновато пробормотал:
— Глава школы не желает, чтобы я принимал участие в битве. Река Ло, когда выпадет первый снег — хорошенько запомни время и место.
— Порой мне кажется, что учитель и впрямь знает все наперёд, — восхищенно бросил Ло Бинхэ, ослабив давление на его поясницу.
При этих словах сердце в груди Шэнь Цинцю произвело бешеный кульбит.
— Вот как в Священном мавзолее — учитель никогда не бывал там прежде, и всё же ведал о расположении погребальных камер, а также обо всех опасностях и ловушках, встретившихся нам на пути, и даже умудрялся ими воспользоваться. Этому ученику воистину остается лишь преклонить голову перед глубиной его познаний.
— Это всё старинная библиотека пика Цинцзин, — вывернулся Шэнь Цинцю. — Если приложить достаточно усилий, то там можно отыскать не только полуистлевшие свитки с многословной чушью [6], но и немало полезного.
Тихо ахнув, Ло Бинхэ невзначай переместил руку, принимаясь расчесывать пальцами длинные шелковистые пряди волос учителя.
— Этот ученик также прочёл пару-тройку древних книг, однако куда ему до прозрений учителя — в сравнении с ним он просто бездарь.
…И как Шэнь Цинцю мог забыть об ореоле несравненного ученика, полагающемся Ло Бинхэ наряду с прочими суперспособностями? Если тот походя упоминает о «паре-тройке» книг, то это значит, что он вызубрил всю библиотеку пика Цинцзин от корки до корки — ему ли не знать, что на самом деле из них можно почерпнуть, а что — нет?
И это тебе не Юэ Цинъюань, от которого можно отделаться удручённым видом — если уж Ло Бинхэ вознамерился из тебя что-то вытянуть, то будь уверен, что он не отступится, пока не добьется своего, да и скормить ему правдоподобную ложь не так-то просто. Шэнь Цинцю судорожно перерывал содержимое своего мозга в поисках достаточно убедительного ответа, когда с улицы раздался голос Нин Инъин:
— Учитель, вы проснулись? Инъин дозволено будет зайти?
«О Небеса, за что вы даровали мне столь заботливую ученицу?» — горестно взмолился Шэнь Цинцю.
— Уходи, — тихо бросил он в адрес Ло Бинхэ.
Рука Ло Бинхэ застыла.
— Почему это я должен уйти? — шёпотом возмутился он.
— Учитель, сюда пожаловали несколько наших шишу, — присоединился Мин Фань. — Вы можете встать?
Вот уж воистину ни минуты покоя! Подскочив с лежанки, Шэнь Цинцю подтолкнул Ло Бинхэ к окну.
— Выходит, учителю по душе тайные свидания, — бросил тот через плечо.
В ответ на это Шэнь Цинцю от души хлопнул его веером по лбу:
— Можно подумать, этого учителя кто-то спрашивает!
Ну почему его ученику непременно надо превращать все в подобие любовной интрижки?
Ло Бинхэ бесшумно перемахнул через подоконник, но после этого вновь схватил Шэнь Цинцю за рукав:
— Учитель, когда все это закончится, вы согласитесь уйти со мной?
Решив, что он и без того утратил лицо, Шэнь Цинцю сдержанно отозвался:
— Этот учитель все ещё занимает пост лорда пика Цинцзин.
Можно подумать, что-то способно помешать Ло Бинхэ заявиться к нему, когда бы ему ни заблагорассудилось! Что же до самого Шэнь Цинцю, то ему вовсе не улыбалось предоставлять материал для продолжения «Сожалений горы Чунь»!
— Этого я и ожидал, — тихо вздохнул Ло Бинхэ.
Стоило ему закрыть окно, как бамбуковая дверь отворилась.
Командирский голос Ци Цинци проник в хижину еще раньше хозяйки — приподняв занавес, она скривилась:
— А ты, как я посмотрю, вконец изнежился! Можно подумать, в храме Чжаохуа тебя отходили всей толпой, а не задели от силы пару раз! Пять дней проваляться — где это видано?
— Не надо браниться, шимэй Ци, — повернулся к ней Шэнь Цинцю, натянув покаянное выражение лица. — Вы же знаете о моей болезни.
— Что я точно знаю, так это то, что с тобой вечно всё не слава богу, — фыркнула та.
За ней по пятам следовала Лю Минъянь, отвесившая вежливый поклон лорду Цинцзин, за ней — Лю Цингэ и Му Цинфан, а замыкали процессию всё те же Нин Инъин и Мин Фань. Теперь в без того не слишком просторной Бамбуковой хижине воистину было яблоку негде упасть. При мысли о том, что, не подчинись Ло Бинхэ, не было бы никакой возможности его спрятать, на лбу Шэнь Цинцю выступил холодный пот.
— Я говорил им, что с шисюном Шэнем все в порядке, и он просто спит, — виновато улыбнулся Му Цинфан. — Ну что, убедились?
Шэнь Цинцю указал собратьям на сидения и, заметив, что глаза Лю Цингэ так и рыскают по всем закоулкам с насторожённым выражением, бросил ему:
— Шиди Лю, я здесь!
Повернувшись к нему, тот бесцеремонно бросил:
— Кто тут был только что?
Примечания переводчиков:
[1] Заноза в заднице — на самом деле Шэнь Цинцю называет ученика «глистом в животе» 肚子里的蛔虫 (dùzi lǐ de huíchóng) (вернее – аскаридой (Ascaris lumbricoides), но мы подумали, что лучше уж заноза в заднице, хотя, учитывая кровяных паразитов, это не так уж далеко от истины…
[2] Белоглазый волк 白眼狼 (bái yǎn lánɡ) — в букв. пер. с кит. «выкатить глаза по-волчьи», метафора для неблагодарного, злобного и коварного человека.
[3] Цзинь — 斤 (jīn) — мера веса, равная 500 г.
[4] Предупредительный — тут присутствует игра слов: употребленное в оригинале 贴心 (tiēxīn), помимо значения «теплый, заботливый, задушевный», имеет также значение «интимный».
[5] Оригинал — в оригинале 奇葩 (qípā) — в пер. с кит. «чудак, дивный цветок, выдающийся талант, гений (в ироническом смысле слова)».
[6] Многословная чушь – в оригинале 一纸空文 (yīzhǐkōngwén) – в букв. пер. с кит. «полон лист пустых значков», образно в значении «бессодержательная писанина, пустые слова».
Следующая глава
Как выяснилось, сам Ло Бинхэ ожидал, что ему двинут вместо ответа — он так и замер, искренне оторопев, когда Шэнь Цинцю кивнул.
Тут-то до заклинателя дошло, что он натворил, и как, должно быть, воспринял этот кивок его ученик. Преисполнившись желанием помереть со стыда, он готов был прибить всякого, кто ненароком войдет, став свидетелем этой сцены.
«Нет-нет-нет, я вовсе не это имел в виду! — мысленно взревел он. — Дай мне объясниться!»
Само собой, Ло Бинхэ не дал ему такой возможности — усилив захват на талии учителя, он выдохнул севшим голосом:
— …Учитель правда скучал по мне?
читать дальшеШэнь Цинцю нахмурился, не удостоив его ответом. Однако Ло Бинхэ не собирался сдаваться:
— Правда скучал? — повторил он, задыхаясь.
«Эй, гений, ты же сам заткнул мне рот! — возмутился про себя Шэнь Цинцю. — Даже пожелай я ответить, всё равно не смог бы!»
Всё, что ему оставалось — это кивать либо мотать головой.
Шэнь Цинцю попробовал и то, и это в разной последовательности — однако Ло Бинхэ не унимался:
— Так учитель скучал по мне или нет?
Видя, что в глазах ученика вновь закипают слезы, Шэнь Цинцю наконец признал поражение.
Затолкав поглубже невыносимо мучительный страх потерять лицо, Шэнь Цинцю торжественно кивнул.
На сей раз он имел возможность убедиться в этом воочию: в то самое мгновение у Ло Бинхэ перехватило дыхание.
В его зрачках загорелась искра, постепенно затопившая сиянием его глаза, лицо, а затем и все тело — вскоре его ученик полыхал, будто пожар в ночи.
Когда Шэнь Цинцю почувствовал, что уже не в силах сдержать слезы умиления, Ло Бинхэ опустил голову, зарывшись лицом в сгиб его шеи, и медленно отнял закрывавшую рот ладонь.
А после этого принялся осыпать уголки губ Шэнь Цинцю легкими стремительными поцелуями, словно цыплёнок, клюющий рис.
Наконец-то вернув себе возможность дышать, Шэнь Цинцю выдавил между судорожными вздохами:
— Прекрати… безобразничать…
— Я тоже очень тосковал по вам — очень, — бормотал Ло Бинхэ, не обращая на его протесты никакого внимания. — Не было такого мгновения, когда бы я не думал об учителе…
При этих словах воздух, наполнивший было грудь Шэнь Цинцю, мигом улетучился, словно из продырявленного шарика.
Распластанный на бамбуковой лежанке, будто дохлая рыбина, он бездумно уставился на потолок собственной хижины.
— Если ты так сильно тосковал, — наконец вздохнул он после непродолжительного молчания, — то почему же не искал этого учителя в Царстве снов все эти дни?
На него в упор уставились темные влажные глаза Ло Бинхэ.
— Разве учитель не полагает, что я чересчур навязчивый?
Липнет к нему круглый день, липнет по ночам, двадцать четыре часа в сутки только и делает, что маячит перед глазами, заглядывая в лицо щенячьим взглядом; навязчивый — не то слово!
Однако в какой-то момент, утратив бдительность, Шэнь Цинцю… попривык к этой навязчивости, что ли? И теперь, когда Ло Бинхэ возлежит прямо на нем, он даже не находит это столь уж невыносимым…
Как он вообще до этого дошел? Это уж явно чересчур!
— Раз ты сам это сознаешь, — суховато бросил в ответ Шэнь Цинцю, — отчего же не пытаешься себя сдержать?
— Что ж, учитель не раз отворачивался от меня прежде, — покаянно признал Ло Бинхэ. — Так что, если я надоел учителю — так тому и быть.
При этих словах сердце Шэнь Цинцю невольно сжалось.
Насколько же Ло Бинхэ должен быть к нему привязан, чтобы сказать такое?
После всего, что ему довелось вынести за годы ученичества у оригинального Шэнь Цинцю, стоило проявить к нему каплю доброты — и он готов в одночасье забыть все обиды и мучения, без малейших колебаний задвинув их в самый дальний угол.
Нечаянно разбив это хрустальное сердце, Шэнь Цинцю, словно молодая жена, склеил осколок к осколку этот хрупкий сосуд, наполнив его надеждой, лишь чтобы снова разбить — и вновь склеивать, до бесконечности…
— Всякий раз, когда я видел учителя рядом с другими на хребте Цанцюн, он так счастливо улыбался — оттого я думал, что он совсем по мне не скучает…
«Знал бы ты, что лорд Шэнь так привык носить маску бесстрастной невозмутимости, что это вошло в привычку — в особенности когда он находился на хребте Цанцюн, — мысленно посетовал Шэнь Цинцю. — Едва ли это было полноценной улыбкой — скорее просто выражением благосклонной доброжелательности. А если даже и улыбка — то она, растягивая губы, не затрагивала душу, не давая остальным разглядеть то, что крылось за ней. Как бы то ни было, всё это — сплошная фальшь; неужели ты и вправду не способен отличить притворную улыбку от искренне счастливой?»
— Ерунда, — только и вымолвил он вслух.
— Это верно, что учитель никогда не дает воли чувствам, — признал Ло Бинхэ. — Но я всегда знаю, когда в глубине души он улыбается.
«Лежа на мне пластом, ведешь себя, будто избалованная девчонка, строящая глазки, играя с прядью волос! — возмутился про себя Шэнь Цинцю. — Ты что, школьница?»
— Заноза в заднице [1] — вот что ты такое, — закатил он глаза.
— Я не хочу быть занозой, — запротестовал Ло Бинхэ.
Шэнь Цинцю двинул его по руке, которую ученик запустил было в его волосы, словно прихлопывая комара:
— Ну и чего ты от меня добиваешься? Кому, по-твоему, этот учитель улыбался?
Он успел многократно пожалеть, что задал этот вопрос, шлёпая ученика по руке при каждом слове, пока тот, не переводя дыхания, перечислял:
— Многим — Лю… то есть, шишу Лю, главе школы Юэ, Шан Цинхуа, Мин Фаню, с шицзе Нин, тем людям с пиков Сяньшу, Ваньцзянь, Цяньцао, Цюндин, Байчжань, стражам ворот, подметальщикам лестницы…
Подумать только: подметальщиков со стражами — и тех не выпустил из внимания! Похоже, все обитатели хребта Цанцюн без исключения удостоились первоклассного выдержанного ароматизированного уксуса от ведущего производителя Царства демонов!
— Когда ты называешь Лю Цингэ «шишу», я не слышу искренности в твоем голосе, — не преминул заметить Шэнь Цинцю.
— Зато когда он зовет меня «неблагодарным ублюдком» или «белоглазым волком [2]», искренности в его голосе хоть отбавляй, — огрызнулся Ло Бинхэ.
Тут Шэнь Цинцю поневоле рассмеялся и, подхватив валяющийся у лежанки веер, стукнул им Ло Бинхэ по голове.
— И что же, скажешь, что он неправ? Кто ты после того, как наложил на учителя свои волчьи лапы без спроса, как не зверёныш?
Слова сами собой сорвались с его губ, прежде чем он понял, что сам того не заметив, перешёл границы благопристойности — в конце фразы он и вовсе позволил себе полуулыбку, которую иначе как фривольной не назовешь.
Когда Ло Бинхэ заметил это, глядя на учителя сверху вниз, он, не в силах противостоять разгоревшемуся в сердце и животе неистовому пламени, бессознательно засунул колено между ног Шэнь Цинцю, но тут же, опомнившись, подставил учителю макушку, чтобы тот молотил его по голове веером, сколько вздумается, лишь бы не сбрасывал его с лежанки.
— Пусть я и зверёныш, — признал он, — но только для учителя. Больше никто не имеет права называть меня так.
При этих словах Шэнь Цинцю охватило чувство, будто его заставили выпить целый цзинь [3] сладкого до тошноты морса из чернослива. Он с такой силой сжал веер, что тот едва не переломился напополам, и ткнул им в грудь Ло Бинхэ:
— А ну поднимайся!
Шэнь Цинцю не собирался вести речь о серьезных вещах в подобном положении — это ж кто знает, до чего может довести подобный разговор! Хоть Ло Бинхэ был не в восторге от подобного приказа, он нехотя сполз с учителя и пристроился на другом конце лежанки.
После пятидневного постельного режима старая поясница Шэнь Цинцю едва держалась, но он сумел выпрямиться, принимая чинную позу. Сам он полагал, что являет собой яркий образ старого ворчуна, хватающегося за спину с гримасой боли на лице, но постороннему взору представала совершенно иная картина: растрепанные волосы, одежда в беспорядке, верхнее платье сползло, а ворот нижнего — перекосился, открывая полоску бледного плеча, горло и ключицы выставлены на всеобщее обозрение, на щеках еще не выцвел румянец от недавних упражнений на лежанке — вкупе со всем этим то, как он, морщась, потирал поясницу, неизбежно вызвало бы не самые благопристойные образы в сознании любого, наделенного хотя бы толикой воображения.
При виде того, как учитель хмурится от боли, Ло Бинхэ тотчас подполз к нему, принимаясь массировать спину.
— Вот славно, — удовлетворенно крякнул Шэнь Цинцю. — Как предупредительно с твоей стороны.
— Учитель еще не ведает, насколько предупредительным [4] я могу быть, — радостно отозвался Ло Бинхэ.
«Кое-кто напрашивается на похвалу», — вздохнул про себя Шэнь Цинцю.
— Если во время противостояния с Тяньлан-цзюнем вам понадобится моя помощь, — продолжил Ло Бинхэ, — прошу, зовите меня не задумываясь.
Шэнь Цинцю намеренно не упоминал его отца, дабы не расстраивать ученика почем зря, и уж никак не ожидал, что тот сам поднимет эту тему. Поколебавшись, он все же осторожно бросил:
— Твой отец…
— У меня нет отца, — напряженно бросил Ло Бинхэ, утыкаясь носом в его плечо. — Только учитель.
«И что я теперь, твой папочка?!» — поневоле возмутился Шэнь Цинцю, однако вслух высказал лишь:
— Если ты на самом деле не желаешь выступать против него, никто не станет тебя заставлять.
Ведь, каким бы оригиналом [5] ни был Тяньлан-цзюнь, он все же оставался отцом Ло Бинхэ, с которым тот в глубине души всегда мечтал повстречаться, пока не убедился, что реальность порядком расходится с его фантазиями.
— Желаю, — не отнимая руки от спины учителя, ровным голосом бросил Ло Бинхэ.
Шэнь Цинцю всмотрелся в лицо ученика — что и говорить, его выражение и впрямь свидетельствовало о том, что Ло Бинхэ не терпится поквитаться с папашей.
Ну что ж, им это только на руку — пусть науськивание сына на родного отца и не самая благородная стратегия, Царство людей в лице Ло Бинхэ обретёт несравненного по своей мощи союзника, а сам он наконец-то хоть немного подправит свою репутацию, возместив тем самым провал своего учителя в храме Чжаохуа.
Тут Шэнь Цинцю припомнил последние слова Юэ Цинъюаня и виновато пробормотал:
— Глава школы не желает, чтобы я принимал участие в битве. Река Ло, когда выпадет первый снег — хорошенько запомни время и место.
— Порой мне кажется, что учитель и впрямь знает все наперёд, — восхищенно бросил Ло Бинхэ, ослабив давление на его поясницу.
При этих словах сердце в груди Шэнь Цинцю произвело бешеный кульбит.
— Вот как в Священном мавзолее — учитель никогда не бывал там прежде, и всё же ведал о расположении погребальных камер, а также обо всех опасностях и ловушках, встретившихся нам на пути, и даже умудрялся ими воспользоваться. Этому ученику воистину остается лишь преклонить голову перед глубиной его познаний.
— Это всё старинная библиотека пика Цинцзин, — вывернулся Шэнь Цинцю. — Если приложить достаточно усилий, то там можно отыскать не только полуистлевшие свитки с многословной чушью [6], но и немало полезного.
Тихо ахнув, Ло Бинхэ невзначай переместил руку, принимаясь расчесывать пальцами длинные шелковистые пряди волос учителя.
— Этот ученик также прочёл пару-тройку древних книг, однако куда ему до прозрений учителя — в сравнении с ним он просто бездарь.
…И как Шэнь Цинцю мог забыть об ореоле несравненного ученика, полагающемся Ло Бинхэ наряду с прочими суперспособностями? Если тот походя упоминает о «паре-тройке» книг, то это значит, что он вызубрил всю библиотеку пика Цинцзин от корки до корки — ему ли не знать, что на самом деле из них можно почерпнуть, а что — нет?
И это тебе не Юэ Цинъюань, от которого можно отделаться удручённым видом — если уж Ло Бинхэ вознамерился из тебя что-то вытянуть, то будь уверен, что он не отступится, пока не добьется своего, да и скормить ему правдоподобную ложь не так-то просто. Шэнь Цинцю судорожно перерывал содержимое своего мозга в поисках достаточно убедительного ответа, когда с улицы раздался голос Нин Инъин:
— Учитель, вы проснулись? Инъин дозволено будет зайти?
«О Небеса, за что вы даровали мне столь заботливую ученицу?» — горестно взмолился Шэнь Цинцю.
— Уходи, — тихо бросил он в адрес Ло Бинхэ.
Рука Ло Бинхэ застыла.
— Почему это я должен уйти? — шёпотом возмутился он.
— Учитель, сюда пожаловали несколько наших шишу, — присоединился Мин Фань. — Вы можете встать?
Вот уж воистину ни минуты покоя! Подскочив с лежанки, Шэнь Цинцю подтолкнул Ло Бинхэ к окну.
— Выходит, учителю по душе тайные свидания, — бросил тот через плечо.
В ответ на это Шэнь Цинцю от души хлопнул его веером по лбу:
— Можно подумать, этого учителя кто-то спрашивает!
Ну почему его ученику непременно надо превращать все в подобие любовной интрижки?
Ло Бинхэ бесшумно перемахнул через подоконник, но после этого вновь схватил Шэнь Цинцю за рукав:
— Учитель, когда все это закончится, вы согласитесь уйти со мной?
Решив, что он и без того утратил лицо, Шэнь Цинцю сдержанно отозвался:
— Этот учитель все ещё занимает пост лорда пика Цинцзин.
Можно подумать, что-то способно помешать Ло Бинхэ заявиться к нему, когда бы ему ни заблагорассудилось! Что же до самого Шэнь Цинцю, то ему вовсе не улыбалось предоставлять материал для продолжения «Сожалений горы Чунь»!
— Этого я и ожидал, — тихо вздохнул Ло Бинхэ.
Стоило ему закрыть окно, как бамбуковая дверь отворилась.
Командирский голос Ци Цинци проник в хижину еще раньше хозяйки — приподняв занавес, она скривилась:
— А ты, как я посмотрю, вконец изнежился! Можно подумать, в храме Чжаохуа тебя отходили всей толпой, а не задели от силы пару раз! Пять дней проваляться — где это видано?
— Не надо браниться, шимэй Ци, — повернулся к ней Шэнь Цинцю, натянув покаянное выражение лица. — Вы же знаете о моей болезни.
— Что я точно знаю, так это то, что с тобой вечно всё не слава богу, — фыркнула та.
За ней по пятам следовала Лю Минъянь, отвесившая вежливый поклон лорду Цинцзин, за ней — Лю Цингэ и Му Цинфан, а замыкали процессию всё те же Нин Инъин и Мин Фань. Теперь в без того не слишком просторной Бамбуковой хижине воистину было яблоку негде упасть. При мысли о том, что, не подчинись Ло Бинхэ, не было бы никакой возможности его спрятать, на лбу Шэнь Цинцю выступил холодный пот.
— Я говорил им, что с шисюном Шэнем все в порядке, и он просто спит, — виновато улыбнулся Му Цинфан. — Ну что, убедились?
Шэнь Цинцю указал собратьям на сидения и, заметив, что глаза Лю Цингэ так и рыскают по всем закоулкам с насторожённым выражением, бросил ему:
— Шиди Лю, я здесь!
Повернувшись к нему, тот бесцеремонно бросил:
— Кто тут был только что?
Примечания переводчиков:
[1] Заноза в заднице — на самом деле Шэнь Цинцю называет ученика «глистом в животе» 肚子里的蛔虫 (dùzi lǐ de huíchóng) (вернее – аскаридой (Ascaris lumbricoides), но мы подумали, что лучше уж заноза в заднице, хотя, учитывая кровяных паразитов, это не так уж далеко от истины…
[2] Белоглазый волк 白眼狼 (bái yǎn lánɡ) — в букв. пер. с кит. «выкатить глаза по-волчьи», метафора для неблагодарного, злобного и коварного человека.
[3] Цзинь — 斤 (jīn) — мера веса, равная 500 г.
[4] Предупредительный — тут присутствует игра слов: употребленное в оригинале 贴心 (tiēxīn), помимо значения «теплый, заботливый, задушевный», имеет также значение «интимный».
[5] Оригинал — в оригинале 奇葩 (qípā) — в пер. с кит. «чудак, дивный цветок, выдающийся талант, гений (в ироническом смысле слова)».
[6] Многословная чушь – в оригинале 一纸空文 (yīzhǐkōngwén) – в букв. пер. с кит. «полон лист пустых значков», образно в значении «бессодержательная писанина, пустые слова».
Следующая глава
Psoj_i_Sysoj, блог «Логово Псоя и Сысоя»
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 74. Как важно вовремя вернуться
Предыдущая глава
…Какого хрена!!! [1]
Причиной подобной реакции стал отнюдь не человек за дверью, а то, что его лицо было напрочь стёрто — глазам Шэнь Цинцю предстала словно бы мозаика пикселей, с первого взгляда показавшаяся обгоревшей маской.
Хоть Мэнмо с самого начала предупреждал его, что такое возможно, узрев это воочию, Шэнь Цинцю еле удержался от того, чтобы харкнуть кровью.
Старейшина Мэнмо, неужто нельзя было как-нибудь это подправить? Мне ведь по-настоящему важно было увидеть это лицо!
читать дальшеИ в тот самый момент, когда Шэнь Цинцю хотел было пройти сквозь дверь, чтобы проверить, не превратится ли эта жуткая мозаика в нормальное лицо, он провалился в очередной разрыв между фрагментами воспоминаний.
На сей раз его глазам предстала библиотека.
Молодой господин Цю писал за столом, Шэнь Цзю стоял рядом, растирая чернила.
Он по-прежнему сохранял худощавое и изящное телосложение, однако сильно вытянулся — пожалуй, на фоне своих сверстников он выглядел тощим, будто шест. Несмотря на юные года, он источал лишь ауру спокойствия и серьезности.
Видя, что лист близится к завершению, Шэнь Цзю решился заговорить, склонив голову и почтительно опустив взор долу:
— Молодой господин, у меня к вам одно дело…
Тот даже не поднял глаз от стола:
— Ты о том бродячем мошеннике [2]?
— Старейшина У Яньцзы [3] — не мошенник! — возразил Шэнь Цзю.
Молодой господин Цю, нахмурившись, отложил кисть.
— Просто веди себя как подобает почтительному зятю, хорошо обращайся с моей младшей сестрой и живи себе тихой достойной жизнью — чего тебе еще надобно? Откуда только берутся эти нелепые фантазии!
Помолчав, Шэнь Цзю неожиданно заскрежетал зубами:
— «…Живи тихой жизнью, живи тихой жизнью»… А если мне нужна вовсе не такая жизнь?
Тут-то молодой господин Цю наконец поднял глаза, чтобы удостоить его взглядом. После этого он неожиданно выбросил ногу, ударив его под колени.
Шэнь Цзю ничком хлопнулся на пол. Глядя на это, Шэнь Цинцю невольно потер собственные нетронутые лодыжки. Неужто эти двое все эти годы так вот «ладили»…
— Сколько тебя ни учи, — усмехнулся молодой господин Цю, поднимаясь с места, — а ты даже уловок шарлатана распознать не в состоянии.
Подняв измазанное в крови и грязи лицо, Шэнь Цзю усмехнулся:
— Это никакие не уловки, а техники самосовершенствования бессмертных — простому смертному, как вы, только и остается утешать себя, именуя это мошенничеством!
Присев на корточки, молодой господин Цю запустил пятерню в его волосы и пропел в ухо:
— Техники самосовершенствования бессмертных, говоришь? И что же, такая дешёвка, как ты, взаправду надеется подняться до подобных высот?
Шэнь Цзю попытался было отстраниться, но молодой господин Цю похлопал его по лбу, издевательски улыбаясь:
— Тебя человеком-то можно назвать с натяжкой, куда уж тебе до бессмертного!
Шэнь Цзю молчал, не шевелясь. Решив, что он сломил его сопротивление, молодой господин Цю ослабил захват.
— Что плохого в том, чтобы прожить обычную добропорядочную жизнь, выполняя свой долг? — вновь посерьёзнев, изрек он. — Тебе ведь уже сравнялось пятнадцать — пора бы тебе остепениться. Ты уже давно упустил свой шанс пойти тропой бессмертных — чего же ты хочешь добиться? Свяжешься с этим мошенником — а он, может, еще и не захочет принять тебя!
Шэнь Цинцю ясно, как никогда, понимал, что этими словами молодой господин Цю только что подписал себе смертный приговор. Всем, что по-настоящему волновало оригинального Шэнь Цинцю в этой жизни, были его успехи на стезе совершенствования духа и тела, и единственное, чего он не мог вынести — это чтобы кто-либо превосходил на этом пути — иначе с чего бы ему преисполниться безумной ненависти к несчастному Ло Бинхэ; а этот мужик вот так бросает ему в лицо, что у него нет никаких шансов!
Внезапно Шэнь Цзю выбросил руку, схватив со стола камень для растирания туши, и запустил его в молодого господина Цю. Шэнь Цинцю, которому почудилось, будто камень летит прямиком в него, невольно отклонился.
Разумеется, это метательное орудие не поразило ни его, ни молодого господина Цю, однако оставило картинную дугу чернильных брызг на его драгоценных расшитых одеяниях. Переменившись в лице, он заорал:
— Твоё счастье, что ты нравишься Тан-эр — кому еще выпадет подобная удача? Да если бы не моя семья, ты бы нынче побирался на улицах, зарабатывая себе на жизнь подённым трудом! Чего тебе ещё надо, когда здесь ты не знаешь нужды ни в еде, ни в одежде — тебя даже чтению и письму обучили! И такова твоя благодарность [4]?
Залепив Шэнь Цзю затрещину, он вновь повалил его на пол.
— Неблагодарный щенок!
Казалось, Шэнь Цзю и сам обезумел от гнева, позабыв об осторожности:
— Я — человек! Как могу я быть благодарен такой скотине, как ты?
Вот уж воистину мужество, достойное лучшего применения!
Схватив его за горло, молодой господин Цю пришпилил его к стене:
— Я-то думал, что ты наконец взялся за ум, но, выходит, что из грязи и впрямь стены не слепишь [5]!
На белой стене висел меч — когда Шэнь Цзю врезался в него спиной, он свалился наземь. Стоило молодому господину Цю ослабить захват, как юноша, осев на пол, схватился за рукоять меча и, повинуясь отчаянному импульсу, сжал меч обеими руками, направив острие на раскрасневшегося от гнева молодого мастера Цю.
Всё еще не веря, что его подчинённый способен на столь решительный поступок, мужчина насмешливо бросил:
— Ишь как раздухарился — чай, даже кости зудят [6]?
С этими словами он вновь сделал шаг к Шэнь Цзю — видно было, что в том от страха едва душа держалась.
— Не подходи! — выкрикнул он.
— Никчёмное отродье! — не унимался господин Цю. — Ты…
Больше он ничего не успел сказать.
Медленно опустив голову, он уставился на торчащий из живота меч.
На лице молодого господина Цю все еще было написано изумление, смешанное с недоверием, когда Шэнь Цзю одним движением выдернул меч.
Охваченный противоречивыми чувствами Шэнь Цинцю, словно заворожённый, наблюдал за этим кровопролитием.
Вашу, вашу, вашу мать, убийство в прямом эфире!
За считанные секунды, не успели персонажи его воспоминаний обменяться и парой фраз, как началась та самая резня!
Шэнь Цзю словно в трансе глядел на дело собственных рук. Прикрывая рану рукой, молодой господин Цю выхватил у него меч и, ударом ноги повалив юношу на пол, заорал:
— Эй, кто-нибудь, сюда!
Шэнь Цзю, не теряя времени, обхватил его за шею. Пока молодой господин Цю пытался высвободиться, в комнату вбежало несколько старых слуг семьи Цю. Завидя залитый кровью кабинет, они завопили дурными голосами. Охваченный паникой Шэнь Цзю сделал какой-то жест, и, вырвавшись из рук молодого господина Цю, меч пронзил грудь слуг, одного за другим.
Обернувшись, он узрел молодого господина Цю — тот, шатаясь, приближался к нему, собираясь вцепиться ему в волосы окровавленными руками. Шэнь Цзю ударил вновь, на сей раз пробив лёгкое.
Снова и снова, в полную силу — Шэнь Цзю вонзил в него меч не менее полусотни раз, и с каждым ударом его лицо делалось всё свирепее. Он не успокоился, пока не превратил лежащее перед ним бездыханное тело в кровавое месиво — и лишь тогда остановился, задыхаясь.
Должно быть, это было первое убийство Шэнь Цзю — и определенно первое, совершённое с помощью духовной энергии.
Наблюдавший за ним Шэнь Цинцю застыл в немом ужасе.
Первый раз — и с какой жестокостью!
Некоторое время Шэнь Цзю в остолбенении созерцал полную трупов комнату, затем словно бы очнулся, швырнув меч оземь. Меряя библиотеку шагами, он вновь и вновь обтирал ладони об одежду, словно лишившись разума [7] от содеянного. Однако он весьма быстро пришел в себя — подобному самообладанию и впрямь можно было позавидовать.
Остановившись, Шэнь Цзю собрал пальцы в печать [8] для пробы — обагрённый кровью меч медленно поднялся с пола.
Казалось, вид парящего в воздухе меча преисполнил юношу невиданным воодушевлением.
Твёрдой рукой ухватив клинок за рукоять, Шэнь Цзю взмахнул им и двинулся прочь из кабинета, сжимая орудие убийства. Шэнь Цинцю какое-то время недвижно глядел ему вслед, пока Система не уведомила его:
[Напоминание: пожалуйста, сосредоточьтесь на заполнении пробелов в основной линии сюжета. Рекомендуемая дистанция для гарантии успешного завершения миссии — не более 10 метров!]
Итак, если он не последует за своим кровожадным предшественником, то Система вновь начнет драть с него баллы? При мысли о том, чем это заканчивается, Шэнь Цинцю поспешил следом за юношей, не рискуя отстать ни на шаг. Едва повернув за угол, Шэнь Цзю натолкнулся на пару дородных слуг. Изящное движение кисти — и вспышка холодного света раскроила жирные шеи, выпустив на волю фонтаны крови.
Теперь Шэнь Цзю убивал всех встречных, не моргнув глазом, и с каждой новой отнятой жизнью лишь сильнее распалялся — зародившаяся в уголке губ улыбка всё сильнее походила на звериный оскал. Его путь сопровождали неумолчные крики ужаса — а следы усеивало не менее десятка обезглавленных трупов. Однако предпочтения в выборе жертв были очевидны: он убивал лишь мужчин — видимо, только они навлекли на себя его ненависть — не обращая внимания на прячущихся в кухне и по углам перепуганных служанок: похоже, его нимало не беспокоила возможность оставить свидетелей своего преступления.
Без того доведенного этой сценой до содрогания [9] Шэнь Цинцю заставил передёрнуться внезапный вопль ужаса из-за спины.
В конце коридора стояла Цю Хайтан, смотря на них остановившимся взглядом. И было от чего: с ног до головы покрытый кровью Шэнь Цзю, выдергивающий меч из горла очередной жертвы, был неотличим от лютого призрака.
Красивое чистое лицо Цю Хайтан исказила судорога, глаза закатились, и она рухнула прямиком в лужу крови.
По всему видно, что обморок — излюбленная реакция этой женщины на любые потрясения.
При виде Цю Хайтан Шэнь Цзю, казалось, пришел в чувство — опустив руку с мечом, он, поколебавшись какое-то время, двинулся в сторону кухни.
Вскоре занялся пожар, и чёрные тучи над поместьем Цю окрасились багровыми сполохами Преисподней.
Вытащив из дома бесчувственное тело Цю Хайтан, Шэнь Цзю как раз укладывал его под кустом, когда за его спиной беззвучно возникла темная фигура. Юноша тотчас крутанулся на месте, вскинув руку с мечом, а в глазах вновь сверкнула жажда убийства — но тотчас потухла, как только он узнал подошедшего.
— Старейшина, — бросил Шэнь Цзю, испуская вздох облегчения.
Стало быть, это — тот самый У Яньцзы, который, смутив ум юноши своими заклинательскими трюками, сподвиг его на бунт.
— Почему убил не всех? — тотчас потребовал он.
Шэнь Цзю помолчал некоторое время, прежде чем ответить:
— Те, кого я хотел убить, мертвы.
— На самом деле, твой брат был не так уж и неправ: хоть ты и обладаешь выдающимися задатками, ты упустил время для их развития. К тому же, твои кости повреждены длительными пытками. Быть может, тебя и удастся чему-то обучить, но вершин мастерства тебе уже не достичь. Будь ты хотя бы на пару лет моложе — был бы совсем другой разговор.
Раз этот человек знал, что именно сказал Шэнь Цзю молодой господин Цю, выходит, он видел всю драму от начала до конца, и все же предпочел не вмешиваться, оставаясь безмолвным наблюдателем сродни Шэнь Цинцю. Похоже, этот «старейшина» и впрямь был тот еще фрукт — последовав за ним, Шэнь Цзю избрал отнюдь не гордый путь благородного мужа [10].
При этом сам Шэнь Цинцю мог запросто указать на несколько противоречий в словах У Яньцзы: даже начав с запозданием, человек мог сформировать золотое ядро за десяток лет с небольшим, если он достаточно талантлив — а что до этого тела, то о задатках своего предшественника он знал отнюдь не понаслышке — потому-то даже столь равнодушный к вопросам карьеры и достижений человек, как он сам, не мог не возмутиться подобным принижением возможностей Шэнь Цзю. Теперь-то он наконец понял, откуда взялось неуемное стремление оригинального Шэнь Цинцю непременно быть первым во всём, и почему он, несмотря на все свои достижения, продолжал чувствовать себя ущемлённым. Воистину, иметь что-то и потерять — ещё хуже, чем не иметь вовсе.
На тыльной стороне державшей меч руки Шэнь Цзю выступили вены.
— Эта скотина мне не брат, — холодно бросил он. — И как, по-вашему, могу ли я свернуть с этого пути, зайдя так далеко? Разве вы оставили мне иной путь?
Но У Яньцзы уже отвернулся, удаляясь. Видя, что Шэнь Цзю неподвижно стоит в воротах поместья Цю, он бросил через плечо:
— Так ты идешь или нет? Кого ждешь?
Это риторическое «Кого ждешь?» было призвано поторопить Шэнь Цзю, в глазах которого плясало взметающееся к небесам пламя.
Из дома сломя голову вылетали слуги, которым посчастливилось выжить в этой резне. Среди этой беготни и криков ужаса лишь бледный силуэт в воротах оставался средоточием спокойствия; багровые и золотые отблески пламени дрожали на одежде, переплетаясь с юркими тенями в причудливом танце.
Огонь разгорался все сильнее. Вскоре балки не выдержали, и крыша рухнула. При виде этого бледная дорожка прочертила черную от копоти щёку Шэнь Цзю.
Зашвырнув меч в бушующий океан огня, он развернулся, чтобы последовать за наставником.
— Я больше не буду ждать.
Лишь Шэнь Цинцю знал, кого он имел в виду — юношу, который обещал вернуться, чтобы спасти его — и всё же не пришёл.
Но ведь иначе и не могло быть, верно? Это же клише из клише, навроде: «Вот вернусь домой и женюсь на тебе!» Всем известно, что, когда человек торжественно заверяет тебя: «Я непременно вернусь!» или «Я тотчас же вернусь, как только…» — то вы больше и тени его не увидите, проверено опытом миллионов читателей!
В особенности не следовало полагаться на столь чистые и невинные взаимные обещания двух детей — даже если поодиночке у них был шанс отыскать себе наставников, то кто же станет брать сразу двоих? Для Шэнь Цинцю стало изрядным сюрпризом, что даже столь циничный человек, как Шэнь Цзю, умудрился поддаться столь очевидной иллюзии.
Ведь даже если принять, что тот парень и впрямь умудрился достичь желаемого, поступив в заклинательскую школу, то стоило ли ожидать, что после того, как перед ним открылся новый мир, даровав множество новых радостей и забот, он хоть на единое мгновение вспомнит о своем товарище по детским играм, не говоря уже о том, чтобы вернуться за ним? К тому же, кому как не Шэнь Цинцю было знать, сколько опасностей и непредвиденных трудностей таит в себе мир заклинателей! В общем, резюмируя всё это, можно заключить, что вероятность того, что Ци-гэ и впрямь вернется за Шэнь Цзю, составляла не более пяти процентов.
Теперь-то, вдоволь насмотревшись на всё это раздолье жестокой драмы, Шэнь Цинцю начал понимать своего товарища-попаданца в его решении зарубить эту сюжетную линию на корню.
В самом деле, описание этой мрачной и весьма тягомотной истории стало бы весьма трудоёмким и при этом на редкость неблагодарным занятием. После этого всякий раз, встречаясь с очередным злодеянием оригинального Шэнь Цинцю, читатели поневоле задумывались бы: да, он злодей, но ведь таковым его сделали невзгоды, которым невозможно не посочувствовать; однако как, спрашивается, сочувствовать тому, кто сам не питает ни капли сострадания к своим жертвам? Подобный негодяй с несчастной судьбой неизбежно становился той самой первопричиной раздора [11], вокруг которой вспыхивают самые ярые интернетные холивары. Уж лучше превратить его в шаблонного злодея, которому суждено пасть под пятой главного героя, и всё тут — читатели довольны, да и автору в разы меньше головной боли.
Однако же за кого Шэнь Цинцю было по-настоящему обидно, так это за Цю Хайтан: её любовь была искренней, ненависть — справедливой, и она не совершила ничего такого, что шло бы против её совести. Но неутолимая жажда мести превратила эту добрую и чистую девочку в неистовую фурию, опустившуюся до низких заговоров. Ну а её нелепая гибель в стенах Священного мавзолея — и вовсе апогей несправедливости. Такой конец еще хуже, чем в оригинальном романе — там ей, по крайней мере, досталось хоть немного счастья.
Если бы только Шэнь Цинцю мог поддержать её с самого начала…
В тот самый момент, когда он украдкой вздохнул о судьбе Цю Хайтан, поле зрения внезапно покрылось мельканием черно-белых хлопьев, словно на экране неисправного старого телевизора. Пейзаж и фигуры людей при этом исказились прямо-таки монструозным образом, уши наполнил нестерпимый скрежет, более всего напоминающий чертыхания на каком-то инопланетном языке.
Система услужливо уведомила его:
[Фрагмент памяти сильно поврежден: потеря данных составляет 5%... 7%... 9%...]
Судя по цифрам, провалы лишь разрастались!
Шэнь Цинцю принялся в панике молотить ладонью по окошку уведомления, словно по телевизору в детстве, когда тот барахлил. Спустя несколько десятков ударов, когда процент потери достиг десяти, его действия наконец увенчались успехом: уведомления внезапно прекратились, а поле зрения наконец-то очистилось.
С облегчением выдохнув, Шэнь Цинцю наконец опустил руку и по инерции сделал пару шагов назад; но прежде, чем он успел восстановить равновесие, кое-что приковало к себе его взгляд.
Перед ним на расстоянии шага на корточках сидел мальчик.
Нежную кожу по-детски округлого лица испещряли тёмные полосы, видимо, появившиеся, когда он стирал пот грязной рукой. На шее на красном шнуре висела нефритовая подвеска, изображающая Гуаньинь, за спиной — тряпичный узел в мелкий цветочек. Пыхтя от натуги, он… выкапывал дыру в земле голыми руками.
— Ло Бинхэ? — бездумно выпалил Шэнь Цинцю.
Разумеется, тот его не услышал, продолжая копать которую по счёту ямку, чтобы заполнить ее грязью, как и предыдущие.
Оглядевшись, Шэнь Цинцю обнаружил, что они не одиноки: вокруг них в долине копошились сотни претендентов разных возрастов — от детей до юношей и девушек — в разномастных одеяниях, поглощенных все тем же загадочным занятием.
В голове Шэнь Цинцю промелькнула догадка, и он поднял глаза — как он и предполагал, на скальном уступе над равниной обнаружились два человека.
Облаченный в сюаньдуань [12] мужчина был поглощен наблюдением за претендентами, излучая ауру благожелательности и спокойствия. Второй, с длинным мечом на поясе, медленно поворачивал в пальцах веер, бросая безразличные взгляды на собравшихся в долине детей, словно на мельтешащих под ногами муравьёв [13]. Его одеяние цвета цин трепетало под порывами ветра, подобно переливам чистого ключа.
Вот он и повстречался с Юэ Цинъюанем… и самим собой.
Видимо, это был тот самый день, когда Ло Бинхэ был принят на обучение на хребет Цанцюн.
Ну да, вы не ошиблись: вступительные испытания сводились к копанию ям!
Окажись тут великий Сян Тянь Да Фэйцзи, он тотчас принялся бы разоряться на тему, что то, что кажется непосвященным примитивным занятием, на деле является простым до изящества способом оценки выносливости, стойкости, ловкости, концентрации, уровня духовной энергии и даже силы характера, однако всё это не больно-то убеждало Шэнь Цинцю: с его точки зрения, какую теорию под это ни подведи, копание ям в земле останется копанием ям!
Присутствие Шэнь Цинцю на этой своеобразной церемонии означало, что он уже занял пост лорда пика Цинцзин.
Правила хребта Цанцюн были просты и прозрачны, как и отборочные испытания: двенадцать горных лордов участвуют в любом начинании сообща. Они принимают любые миссии по взаимной договорённости, и отказываются от них тоже. Во время проведения церемоний они то и дело сбиваются в толпу, подобно сплочённому дружескому коллективу, и даже уединённой медитации поодиночке не предаются. Если же кого-то из их товарищей постигает безвременная кончина, они не спешат искать преемника — так и все пять лет, прошедших с мнимой смерти Шэнь Цинцю, место главы пика Цинцзин пустовало. За всё время пребывания в этом мире Шэнь Цинцю не мог припомнить ситуацию, в которой один из горных лордов действовал бы совершенно независимо от остальных.
Хоть подобный уклад порождал ряд неизбежных сложностей, он предотвращал разрыв между поколениями, а также способствовал возникновению нерушимых дружеских уз между членами коллектива.
Едва подумав об этом, Шэнь Цинцю не мог не вспомнить о ещё одном обычае.
Каждый из горных лордов Цанцюн, избирая старшего адепта, менял его имя на соответствующее его поколению [14], дабы подчеркнуть перемену в статусе. И надо же было такому случиться, что из всех имен мира, которые можно присоединить к «Цин», его предшественнику досталось именно «Цю» — вот уж воистину несчастливое совпадение [15]!
Оригинальный Шэнь Цинцю всегда питал смертную ненависть к этой второй части своего имени — ведь для него это было сродни ношению клейма, о котором не можешь забыть ни на единое мгновение. Даже сам Шэнь Цинцю, осознав это, не мог не посочувствовать книжному злодею, мысленно устроив в его честь минуту молчания [16]. Неудивительно, что тот не питал особой любви к своему предшественнику на посту лорда пика Цинцзин.
Тем временем два человека на уступе скалы вступили в дискуссию. Напоследок бросив взгляд на погруженного в работу Ло Бинхэ, Шэнь Цинцю похлопал его по макушке нематериальной ладонью и взвился в воздух, чтобы, приземлившись рядом с двумя горными лордами, прислушаться к их разговору.
— Кажется, в этом году претендентов еще больше, чем в прошлом, — бросил Юэ Цинъюань.
Шэнь Цзю сузил глаза, с нечитаемым выражением глядя на скопление детей — по его лицу невозможно было догадаться, радует его подобный наплыв желающих или, напротив, раздражает. Еле заметное движение двух пальцев — и веер слегка приоткрылся.
В этот момент к ним присоединился третий:
— Приветствую главу школы! — бросил он, не удостоив Шэнь Цзю ни единым взглядом — тот, в свою очередь, окатил подошедшего почти ощутимым потоком презрения.
Такой охренительно крутой персонаж не мог быть никем иным, как Великим и Ужасным Лю!
Хоть Лю Цингэ на тот момент занимал свой пост лорда пика Байчжань от силы пару лет, он уже источал свойственную лишь ему одному ауру силы и стремительности, светящихся в твердом взгляде, хоть в чертах ещё заметна была юношеская незрелость.
— Шиди Лю, ты как раз вовремя, — поприветствовал его Юэ Цинъюань. — Тебе тоже не помешает на них взглянуть. Какие из них представляются тебе достойными?
— Вот у этого несомненный талант, — сообщил Лю Цингэ, окинув претендентов одним-единственным взглядом.
Шэнь Цинцю кивнул в немом одобрении: похоже, Великому и Ужасному Лю не откажешь в проницательности, ведь он тотчас выделил копающегося в земле спиной к ним Ло Бинхэ.
— Возьмешь его, шиди Лю? — тотчас предложил Юэ Цинъюань.
— Пусть сам приходит, если пожелает, — ответствовал непреклонный Лю Цингэ.
Таковы уж обычаи пика Байчжань: можете явиться туда в любое время, если не боитесь, что вас отметелят по первое число. Если же вместо того, чтобы подняться туда, во всеуслышание сообщая о своем появлении, вы будете сидеть на попе ровно, ожидая, пока вас выберут — то будьте уверены, путь на пик Байчжань для вас закрыт.
— Прирожденный талант еще не гарантирует выдающихся достижений, — холодно бросил Шэнь Цзю.
— Во всяком случае, ему не сложно будет превзойти того, кто начал путь совершенствования тела и духа в шестнадцать в отличие от приверженцев более консервативной практики, — отозвался Лю Цингэ, по-прежнему не глядя в его сторону.
Да уж, накал страстей явно достиг предела, учитывая, что немногословный лорд пика Байчжань разорился на столь длинную фразу лишь ради того, чтобы уязвить Шэнь Цзю!
То, что после такого сам Шэнь Цинцю умудрился как-то с ним поладить, можно было счесть чудом из чудес.
— Шиди Лю! — сурово одернул его Юэ Цинъюань.
Не желая продолжать разговор, Лю Цингэ как ни в чем не бывало повернулся к нему спиной, бросив:
— Я на тренировку.
Только что был тут — и только его и видели, в этом он весь. Шэнь Цзю уставился ему вслед ненавидящим взглядом, всё еще трясясь от злости из-за последнего замечания. Его пальцы с такой силой стиснули веер, что тот жалобно затрещал.
— Шиди Лю совершенно не умеет вести себя в обществе, — извиняющимся тоном бросил Юэ Цинъюань. — Не стоит обращать внимания на его резкие слова.
Шэнь Цзю фыркнул, явно собираясь возразить, но ему помешала вскарабкавшаяся на скальный уступ Нин Инъин.
— Учитель, учитель! — запричитала она, обхватив Шэнь Цзю за пояс. — У Инъин появится новая шимэй или шиди?
При виде неё напряжение на лице Шэнь Цзю тотчас разгладилось:
— А тебе бы хотелось?
Нин Инъин яростно закивала. Подняв голову, Шэнь Цзю взмахнул веером и вновь окинул взглядом долину, явно что-то просчитывая, судя по сузившимся в задумчивости глазам.
— Я беру того мальчишку, — внезапно заявил он.
Его взгляд остановился на Ло Бинхэ. Юэ Цинъюань застыл от неожиданности.
Отношение оригинального Шэнь Цинцю к одарённым ученикам уже давно не было секретом ни для кого на хребте Цанцюн, так что несложно было понять сомнения главы школы, когда тот самолично выбрал одного из самых многообещающих претендентов. Тут и впрямь было над чем призадуматься [17].
Видя, что Юэ Цинъюань что-то бормочет себе под нос, не спеша дать согласие, Шэнь Цзю с нажимом повторил:
— Я беру его.
«Эй, ты как разговариваешь с главой школы?» — чуть не бросил вслух Шэнь Цинцю, у которого от подобного выступил холодный пот.
Против всех его ожиданий, Юэ Цинъюань медленно кивнул:
— Так тому и быть.
У Шэнь Цинцю просто не было слов, чтобы прокомментировать подобное решение.
Да как это тело вообще дожило до сегодняшнего дня, после того, как его предшественник позволял себе подобным образом обращаться к грозному во гневе Юэ Цинъюаню!
А тут еще и вмешательство Великого и Ужасного Лю — выходит, что причиной, по которой Шэнь Цинцю прибрал к рукам Ло Бинхэ, было желание увести его из-под носа извечного соперника!
Нин Инъин возрадовалась, тотчас бросившись вниз с приветственными возгласами, чтобы вытащить Ло Бинхэ из толпы, тем самым запуская длительную арку «Ученичество под началом Шэнь Цинцю».
Из-за того, что повествование так или иначе крутилось вокруг главного героя, Сян Тянь Да Фэйцзи уделял не больно-то много внимания перипетиям бурных отношений трёх горных лордов, вместо этого предпочтя описать во всех красках, как благоухающая юная дева спустилась с Небес, дабы вознести с собой погрязшего в грязи Ло Бинхэ. Любой читатель, включая Шэнь Юаня, решил, что это и есть начало блистательного возвышения главного героя и по совместительству — первой романтической линии [18]; могли ли они предвидеть, что тем самым автор подслащивает очередной удар ножа?
Теперь-то Шэнь Цинцю отлично представлял себе, что ждет бедного невинного барашка дальше — и обречен наблюдать за этим со стороны, не имея возможности вмешаться. Следуя за ними, он очутился в Бамбуковой хижине, где на любимом стуле Шэнь Цинцю восседал Шэнь Цзю с чашкой в руке, сдувая плавающие на поверхности чайные листья.
Отослав радостно щебечущую Нин Инъин, Шэнь Цзю предоставил ожидающему в сторонке Мин Фаню разговаривать с новичком:
— С этого дня будешь жить на пике Цинцзин.
Щеки маленького Ло Бинхэ порозовели от восторга. Опустившись на колени, он тонким ясным голосом провозгласил:
— Адепт Ло Бинхэ приветствует учителя!
Приподняв уголок рта в кривоватой улыбке, Шэнь Цзю отнял чашку от губ.
— Поведай-ка нам, зачем ты прибыл на хребет Цанцюн? — неспешно произнес он.
— Этот адепт с раннего детства восхищался неподражаемой силой и грацией бессмертных мастеров горной школы, — немного сбивчиво, но уверенно начал Ло Бинхэ, будто рассказывая хорошо затверженный урок. — Дух моей матери на Небесах возрадуется, когда она узнает, что я сумел поступить сюда и добиться успехов.
Шэнь Цинцю было ведомо, сколько раз этот отрок так и сяк повторял про себя эти слова по дороге, оттачивая свою речь до совершенства.
— Ах, — в притворном удивлении бросил Шэнь Цзю. — У тебя была мать? И какой же она была? — будто бы невзначай бросил он.
— Для меня матушка была самой лучшей на свете, — поведал Ло Бинхэ, подняв к нему расцветшее в улыбке лицо с радостно сверкающими глазами.
Лицо Шэнь Цзю исказила мимолетная судорога, и он вскинул руку, веля ученику замолчать.
— Да, твой возраст и впрямь оптимален для того, чтобы приступить к совершенствованию тела и духа, — признал он, смерив его взглядом.
При этом на его лице отразился основной лейтмотив его отношения к главному герою.
Зависть, зависть, ещё больше зависти.
Он смертельно завидовал тому, что у Ло Бинхэ была «самая лучшая на свете» мать, завидовал его прирожденному таланту, но более всего — тому, что тот имел возможность поступить на хребет Цанцюн в столь подходящем для этого возрасте. Да, оригинальный Шэнь Цинцю был именно таким — способным на самую чёрную зависть по отношению к несмышленому ребенку.
Шэнь Цзю поднялся с места и неторопливо приблизился к Ло Бинхэ. Шэнь Цинцю попытался преградить ему путь, но что он мог поделать, находясь здесь на правах призрака?
Подняв голову, Ло Бинхэ снизу вверх уставился на учителя, словно на сошедшее наземь божество.
Но где вы видели божество, которое, следуя мимо, не моргнув глазом выльет вам на голову чашку чая, не потрудившись даже снять с нее крышку [19]?
Чай успел малость остыть, так что едва ли Ло Бинхэ получил сильный ожог, но он застыл, словно громом поражённый.
Шэнь Цзю, заложив руки за спину, вышел из хижины, не удостоив ученика взглядом. Мин Фань двинулся за ним, не забыв бросить напоследок:
— Стой так и дальше, учитель не разрешал тебе подниматься! Если осмелишься встать без дозволения, я прикажу подвесить тебя, чтобы хорошенько поколотить, а потом запру в дровяном сарае дня на три!
Тут-то Шэнь Цинцю впервые осознал, что вся жизненная задача, назначенная автором Мин Фаню, и впрямь сводилась к тому, чтобы целенаправленно искать смерти, истязая Ло Бинхэ!
Сердце только что принятого на обучение Ло Бинхэ было исполнено ликования и благодарности, но вылитая на голову чашка чая подействовала на него, словно выплеснутое в лицо ведро ледяной воды с плавающими в ней осколками льда — его сердце съёжилось, словно от озноба.
Он так и стоял на коленях, не осмеливаясь пошевелиться — или хотя бы моргнуть.
По бледным щекам беззвучно стекли две слезы.
Ло Бинхэ впервые заплакал с тех самых пор, как собственными руками похоронил свою приёмную мать — и в последний раз на все время пребывания на хребте Цанцюн.
С этого дня, сколь бы несправедливым унижениям его ни подвергали, какие бы способы отыграться на нём ни изобретал его наставник, Ло Бинхэ никогда не позволял себе подобной слабости.
Шэнь Цинцю опустился перед ним на корточки — но его рукава прошли сквозь тело ученика: он не мог коснуться его, не мог обнять, не мог даже стереть ползущие по щекам слезинки. Его сердце изнемогало от боли за ученика — казалось, ещё немного, и оно по-настоящему разорвется.
Зная, что Ло Бинхэ не может его слышать, он всё-таки произнес:
— Ну же, не плачь!
Уставясь на собственные колени, Ло Бинхэ сжал кулаки, комкая полы одеяния. Слёзы лились все неудержимее, капая на подол.
Шэнь Цинцю вновь тщетно попытался вытереть его слезы, приговаривая:
— Не плачь, учитель больше никогда тебя не обидит!
Разжав пальцы, Ло Бинхэ вытер глаза и, подняв чашку, поставил её на стол. Стиснув в ладони нефритовую подвеску, он выпрямился, принимая надлежащую позу.
Шэнь Цинцю отлично знал, что он сейчас чувствует.
Должно быть, он раздумывает, какое правило невольно нарушил по незнанию, тем самым оскорбив своего наставника, который решил преподать ему урок: ведь стоять на коленях по воле наставника — неотъемлемая часть обучения.
Глядя на него, Шэнь Цинцю не смог удержаться от того, чтобы опуститься на колени рядом с ним.
Вытянув руку, он заключил такие хрупкие плечи своего ученика в нематериальное объятие.
После этого он закрыл глаза, отсекая приглушённый дневной свет, чтобы, открыв их, узреть ослепительно-белый балдахин над кроватью с кисточками по углам.
Порядком озадаченный столь резкой сменой обстановки, Шэнь Цинцю не решался двинуться, пока сбоку не раздался голос Юэ Цинъюаня:
— Очнулся?
Несколько раз моргнув, Шэнь Цинцю прочистил порядком пересохшее горло:
— Глава школы?
Смерив его долгим взглядом, сидящий у постели Юэ Цинъюань бросил:
— Ты звал Ло Бинхэ.
— Гм, — только и нашёлся что сказать порядком смущенный Шэнь Цинцю.
— Звал и плакал.
Шэнь Цинцю тотчас провел ладонью по лицу — и точно, помимо пленки холодного пота, там определенно имелись следы иной жидкости. Как видно, плач — весьма заразная штука.
— Шисюн, я могу все объяснить, — пристыженно бросил он.
Хотя что тут объяснять? Кто, спрашивается, поверит этой бредовой истории «Лорд пика Цинцзин в слезах призывает своего ученика во сне»?
Видя, что подчиненный явно не в силах подобрать подходящие слова, Юэ Цинъюань вздохнул:
— Забудь об этом. Я рад, что ты очнулся, не нужно ничего объяснять.
Шэнь Цинцю приподнялся, все еще не в силах совладать с охватившим его чувством неловкости, и внезапно испытал ощущение дежа вю: когда он впервые оказался в этом мире, Юэ Цинъюань вот так же сидел у его ложа.
— Ты проспал пять дней, — вновь окинул его встревоженным взглядом глава школы. — Тебя еще клонит в сон?
Целых пять дней! При этих словах Шэнь Цинцю едва не свалился с кровати.
Система тотчас «порадовала» его сообщением:
[Статус заполнения сюжетных дыр в арке «Шэнь Цзю» — 70%.]
Всего-то семьдесят? Ну ладно, десять, судя по всему, не подлежат восстановлению, но где тогда, спрашивается, остальные двадцать?
Однако у него не было времени на раздумья над подобными вопросами: схватив Юэ Цинъюаня за плечи, он воскликнул:
— Глава школы, первый день снегопада на реке Ло!
Понимая, что в подобном состоянии он едва ли сможет произнести хоть что-то мало-мальски связное, он заставил себя успокоиться и, приняв обычный бесстрастный вид, продолжил более обстоятельно:
— Я хотел сказать, что велика вероятность, что Тяньлан-цзюнь использует меч Синьмо, чтобы объединить Царство демонов с Царством людей в это самое время и в том самом месте.
— Откуда тебе это известно? — насторожился Юэ Цинъюань.
Тут Шэнь Цинцю понял, что вновь загнал себя в угол: не мог же он открыть, что прочитал об этом в оригинальном романе? В итоге он решил прибегнуть к полуправде:
— Я провел некоторое время в ставке Тяньлан-цзюня.
— Он сам тебе это сказал? — недоверчиво переспросил Юэ Цинъюань.
На сей раз Шэнь Цинцю было не так-то просто подобрать объяснение. В конце концов он скрепя сердце изрек:
— Прошу главу школы покамест просто поверить мне на слово.
Некоторое время Юэ Цинъюань молча созерцал его внимательным взглядом, затем прикрыл глаза, чтобы применить заклятие.
— Отдохни пока, тебе нужно восстановить силы, — наконец произнес он, поднимаясь с места с привычной теплой улыбкой. — Этим могут заняться наши братья.
«Отдохни? Это что, опять спать? Да я гребаных пять дней проспал!» — возмутился про себя Шэнь Цинцю.
Бессмертный заклинатель, дрыхнущий битые пять дней без задних ног — такое воистину можно встретить разве что в «Пути гордого бессмертного демона»! Напиши об этом какой угодно другой автор — и его засмеют так, что он больше не решится выйти из дома!
Стоило Юэ Цинъюаню выйти, как Шэнь Цинцю скатился с постели, судорожно осматриваясь в поисках верхнего платья. Этим-то моментом и воспользовался еще один бесцеремонный посетитель, который, подкравшись со спины, прикрыл его глаза ладонями.
Шэнь Цинцю машинально двинул ему локтем под ребра, выкрикнув:
— Это еще кто?!
Хотя мог бы и не спрашивать — кто еще до такой степени прется от подобных шуточек? Его локоть тотчас угодил в тиски, а совсем рядом с ухом послышался вкрадчивый шепот:
— А разве учитель не догадывается?
«Чего уж тут гадать, после того, как ты открыл рот, назвав меня учителем?» — закатил глаза Шэнь Цинцю. Тайный посетитель внезапно перехватил его за талию, повалившись вместе с ним на бамбуковую лежанку, жалобно скрипнувшую под их весом. Тогда-то «таинственный незнакомец» наконец-то отнял руку от глаз Шэнь Цинцю — само собой, им оказался Ло Бинхэ.
На сей раз его ладонь прикрыла рот плененного им заклинателя.
— Учитель, не моргайте — от этого ваши длинные ресницы щекочут мою ладонь, а вместе с ней будоражат и мое сердце.
«Кто бы говорил про длинные ресницы — это ты у нас признанный чемпион в этой номинации!» — проворчал про себя Шэнь Цинцю и в отместку ученику моргнул еще с десяток раз. В ответ на это Ло Бинхэ с улыбкой склонился, чтобы запечатлеть поцелуй на его веке.
— Не стоит кричать, — шепнул он при этом. — Если нас застукают вместе на пике Цинцзин, боюсь, репутацию учителя уже ничто не спасет.
О какой репутации ты говоришь, непочтительный юнец? Можно подумать, ты от нее хоть что-то оставил!
— Я же сказал, что вернусь за вами, — добавил Ло Бинхэ, продолжая покрывать его веки поцелуями. — Мы не виделись так долго — учитель скучал по мне?
Самым верным ответом на этот вопрос был бы удар коленом по солнечному сплетению, чтобы сбросить его на пол, чтобы потом, оправив одежду, бросить отстраненно-равнодушное: «Нет».
Но восставший перед глазами образ одиноко стоящего на коленях посреди Бамбуковой хижины Ло Бинхэ, который поднимает чашку, чтобы тихо поставить ее на стол, не дал ему этого сделать.
Судорожно хватая воздух, Шэнь Цинцю почувствовал, как его начинает бить дрожь в объятиях ученика.
Прикрыв глаза, он молча кивнул.
Примечания переводчиков:
[1] Какого хрена – в оригинале WTF – What the fuck.
[2] Мошенник 江湖骗子 (jiānghú piànzi) — в пер. с кит. «мошенник рек и озер», то есть «бродячий шарлатан, мошенник (например, продающий поддельные лекарства, притворяющийся гадателем и т.д.)».
[3] Старейшина У Яньцзы 无厌子前辈 (Wú Yànzi qiánbèi). 前辈 (qiánbèi) цяньбэй – в букв. пер. с кит. «старшее поколение». Фамилия 无 (Wú) У – распространённое отрицание, часто употребляется, например, в именах буддийских монахов (в т. ч. великих мастеров Учэня и Увана). Также это слово соответствует глаголу «считать несуществующим», то фамилию можно интерпретировать как «Никто». 厌子(Yànzi) Яньцзы в пер. с кит. значит «пресыщенный сын», а в сочетании с фамилией значит «ненасытное отродье».
[4] Такова твоя благодарность? 人模狗样 (rén mú gǒu yàng, rén mó gǒu yàng) – в букв. пер. с кит. «человек, а ведет себя, как собака».
[5] Из грязи стены не слепишь 烂泥扶不上墙 (lànní fúbushàng qiáng) — китайская идиома, обозначающая никчемного, бесполезного человека.
[6] Кости зудят 骨头又痒了 (gǔtou yòu yǎng le) — китайская идиома, означающая «раздражён до предела».
[7] Лишившись разума 六神无主 (liù shén wú zhǔ) — в букв. пер. с кит. «все шесть жизненно важных органов (сердце, лёгкие, печень, почки, селезёнка и желчный пузырь) вышли из строя», в образном значении — «растеряться, пасть духом, совершенно смешаться».
[8] Собрал пальцы в печать 勾手 (gōushǒu) – в пер. с кит. «рука-крюк» - форма кисти, при которой пальцы собраны в щепоть, а кисть согнута к внутренней стороне предплечья.
[9] Доведенный до содрогания – в оригинале 心惊肉跳 (xīnjīng ròutiào) – в букв. пер. с кит. «на душе тревога, плоть трепещет», образно в значении «не находить себе места», «трепетать в предчувствии беды».
[10] Гордый путь благородного мужа – в оригинале 阳关大道 (yángguāndàdào) – в букв. пер. с кит. «великий путь за Янгуаньскую заставу», образно – «столбовая дорога, широкий путь».
[11] Первопричина раздора – в оригинале 神T (shén Т) – в букв. пер. с кит. «божественный Т» или «божок», в сленге интернет форумов – «личность, намеренно провоцирующая на агрессию».
[12] Сюаньдуань 玄端 (xuánduān) — черная ритуальная одежда.
[13] Словно на копошащихся муравьев – в оригинале 蝼蚁 (lóuyǐ) – в пер. с кит. «медведки и муравьи», в образном значении «бессловесные скоты», «ничтожество, слабый, бессильный человек».
[14] Менял имя на соответствующее своему поколению — согласно старой китайской традиции, все двоюродные братья одного поколения получали одинаковый «серийный иероглиф» 字辈 (zìbèi) — первый в двусложном имени. Обычно это имя выбирается из «песни/стиха поколения» 派字歌 (pài zì gē).
[15] Несчастливое совпадение — как вы, возможно, помните, иероглиф «Цю» 秋 (qiū) в имени Шэнь Цинцю совпадает с иероглифом фамилии Цю Хайтан — выходит, учитель все-таки не романтик, это ему не повезло…
[16] Минута молчания – в оригинале 30S, то бишь, полминуты.
[17] Было над чем призадуматься – в оригинале 斟酌 (zhēnzhuó) – в букв. пер. с кит. «налить и выпить [вино]», в образном значении «обдумать, поразмыслить, обсудить, принять в соображение», то есть, «без пол-литра не разберёшься».
[18] Начало первой романтической линии – в оригинале 桃花运 (táohuāyùn) - в букв. пер. с кит. «судьба персикового цветка», в образном значении – «успешный в любви (в отношениях с противоположным полом)», а также «разврат».
[19] Крышка 盖 (gài) – имеется в виду традиционная посуда для заваривания чая.
Следующая глава
…Какого хрена!!! [1]
Причиной подобной реакции стал отнюдь не человек за дверью, а то, что его лицо было напрочь стёрто — глазам Шэнь Цинцю предстала словно бы мозаика пикселей, с первого взгляда показавшаяся обгоревшей маской.
Хоть Мэнмо с самого начала предупреждал его, что такое возможно, узрев это воочию, Шэнь Цинцю еле удержался от того, чтобы харкнуть кровью.
Старейшина Мэнмо, неужто нельзя было как-нибудь это подправить? Мне ведь по-настоящему важно было увидеть это лицо!
читать дальшеИ в тот самый момент, когда Шэнь Цинцю хотел было пройти сквозь дверь, чтобы проверить, не превратится ли эта жуткая мозаика в нормальное лицо, он провалился в очередной разрыв между фрагментами воспоминаний.
На сей раз его глазам предстала библиотека.
Молодой господин Цю писал за столом, Шэнь Цзю стоял рядом, растирая чернила.
Он по-прежнему сохранял худощавое и изящное телосложение, однако сильно вытянулся — пожалуй, на фоне своих сверстников он выглядел тощим, будто шест. Несмотря на юные года, он источал лишь ауру спокойствия и серьезности.
Видя, что лист близится к завершению, Шэнь Цзю решился заговорить, склонив голову и почтительно опустив взор долу:
— Молодой господин, у меня к вам одно дело…
Тот даже не поднял глаз от стола:
— Ты о том бродячем мошеннике [2]?
— Старейшина У Яньцзы [3] — не мошенник! — возразил Шэнь Цзю.
Молодой господин Цю, нахмурившись, отложил кисть.
— Просто веди себя как подобает почтительному зятю, хорошо обращайся с моей младшей сестрой и живи себе тихой достойной жизнью — чего тебе еще надобно? Откуда только берутся эти нелепые фантазии!
Помолчав, Шэнь Цзю неожиданно заскрежетал зубами:
— «…Живи тихой жизнью, живи тихой жизнью»… А если мне нужна вовсе не такая жизнь?
Тут-то молодой господин Цю наконец поднял глаза, чтобы удостоить его взглядом. После этого он неожиданно выбросил ногу, ударив его под колени.
Шэнь Цзю ничком хлопнулся на пол. Глядя на это, Шэнь Цинцю невольно потер собственные нетронутые лодыжки. Неужто эти двое все эти годы так вот «ладили»…
— Сколько тебя ни учи, — усмехнулся молодой господин Цю, поднимаясь с места, — а ты даже уловок шарлатана распознать не в состоянии.
Подняв измазанное в крови и грязи лицо, Шэнь Цзю усмехнулся:
— Это никакие не уловки, а техники самосовершенствования бессмертных — простому смертному, как вы, только и остается утешать себя, именуя это мошенничеством!
Присев на корточки, молодой господин Цю запустил пятерню в его волосы и пропел в ухо:
— Техники самосовершенствования бессмертных, говоришь? И что же, такая дешёвка, как ты, взаправду надеется подняться до подобных высот?
Шэнь Цзю попытался было отстраниться, но молодой господин Цю похлопал его по лбу, издевательски улыбаясь:
— Тебя человеком-то можно назвать с натяжкой, куда уж тебе до бессмертного!
Шэнь Цзю молчал, не шевелясь. Решив, что он сломил его сопротивление, молодой господин Цю ослабил захват.
— Что плохого в том, чтобы прожить обычную добропорядочную жизнь, выполняя свой долг? — вновь посерьёзнев, изрек он. — Тебе ведь уже сравнялось пятнадцать — пора бы тебе остепениться. Ты уже давно упустил свой шанс пойти тропой бессмертных — чего же ты хочешь добиться? Свяжешься с этим мошенником — а он, может, еще и не захочет принять тебя!
Шэнь Цинцю ясно, как никогда, понимал, что этими словами молодой господин Цю только что подписал себе смертный приговор. Всем, что по-настоящему волновало оригинального Шэнь Цинцю в этой жизни, были его успехи на стезе совершенствования духа и тела, и единственное, чего он не мог вынести — это чтобы кто-либо превосходил на этом пути — иначе с чего бы ему преисполниться безумной ненависти к несчастному Ло Бинхэ; а этот мужик вот так бросает ему в лицо, что у него нет никаких шансов!
Внезапно Шэнь Цзю выбросил руку, схватив со стола камень для растирания туши, и запустил его в молодого господина Цю. Шэнь Цинцю, которому почудилось, будто камень летит прямиком в него, невольно отклонился.
Разумеется, это метательное орудие не поразило ни его, ни молодого господина Цю, однако оставило картинную дугу чернильных брызг на его драгоценных расшитых одеяниях. Переменившись в лице, он заорал:
— Твоё счастье, что ты нравишься Тан-эр — кому еще выпадет подобная удача? Да если бы не моя семья, ты бы нынче побирался на улицах, зарабатывая себе на жизнь подённым трудом! Чего тебе ещё надо, когда здесь ты не знаешь нужды ни в еде, ни в одежде — тебя даже чтению и письму обучили! И такова твоя благодарность [4]?
Залепив Шэнь Цзю затрещину, он вновь повалил его на пол.
— Неблагодарный щенок!
Казалось, Шэнь Цзю и сам обезумел от гнева, позабыв об осторожности:
— Я — человек! Как могу я быть благодарен такой скотине, как ты?
Вот уж воистину мужество, достойное лучшего применения!
Схватив его за горло, молодой господин Цю пришпилил его к стене:
— Я-то думал, что ты наконец взялся за ум, но, выходит, что из грязи и впрямь стены не слепишь [5]!
На белой стене висел меч — когда Шэнь Цзю врезался в него спиной, он свалился наземь. Стоило молодому господину Цю ослабить захват, как юноша, осев на пол, схватился за рукоять меча и, повинуясь отчаянному импульсу, сжал меч обеими руками, направив острие на раскрасневшегося от гнева молодого мастера Цю.
Всё еще не веря, что его подчинённый способен на столь решительный поступок, мужчина насмешливо бросил:
— Ишь как раздухарился — чай, даже кости зудят [6]?
С этими словами он вновь сделал шаг к Шэнь Цзю — видно было, что в том от страха едва душа держалась.
— Не подходи! — выкрикнул он.
— Никчёмное отродье! — не унимался господин Цю. — Ты…
Больше он ничего не успел сказать.
Медленно опустив голову, он уставился на торчащий из живота меч.
На лице молодого господина Цю все еще было написано изумление, смешанное с недоверием, когда Шэнь Цзю одним движением выдернул меч.
Охваченный противоречивыми чувствами Шэнь Цинцю, словно заворожённый, наблюдал за этим кровопролитием.
Вашу, вашу, вашу мать, убийство в прямом эфире!
За считанные секунды, не успели персонажи его воспоминаний обменяться и парой фраз, как началась та самая резня!
Шэнь Цзю словно в трансе глядел на дело собственных рук. Прикрывая рану рукой, молодой господин Цю выхватил у него меч и, ударом ноги повалив юношу на пол, заорал:
— Эй, кто-нибудь, сюда!
Шэнь Цзю, не теряя времени, обхватил его за шею. Пока молодой господин Цю пытался высвободиться, в комнату вбежало несколько старых слуг семьи Цю. Завидя залитый кровью кабинет, они завопили дурными голосами. Охваченный паникой Шэнь Цзю сделал какой-то жест, и, вырвавшись из рук молодого господина Цю, меч пронзил грудь слуг, одного за другим.
Обернувшись, он узрел молодого господина Цю — тот, шатаясь, приближался к нему, собираясь вцепиться ему в волосы окровавленными руками. Шэнь Цзю ударил вновь, на сей раз пробив лёгкое.
Снова и снова, в полную силу — Шэнь Цзю вонзил в него меч не менее полусотни раз, и с каждым ударом его лицо делалось всё свирепее. Он не успокоился, пока не превратил лежащее перед ним бездыханное тело в кровавое месиво — и лишь тогда остановился, задыхаясь.
Должно быть, это было первое убийство Шэнь Цзю — и определенно первое, совершённое с помощью духовной энергии.
Наблюдавший за ним Шэнь Цинцю застыл в немом ужасе.
Первый раз — и с какой жестокостью!
Некоторое время Шэнь Цзю в остолбенении созерцал полную трупов комнату, затем словно бы очнулся, швырнув меч оземь. Меряя библиотеку шагами, он вновь и вновь обтирал ладони об одежду, словно лишившись разума [7] от содеянного. Однако он весьма быстро пришел в себя — подобному самообладанию и впрямь можно было позавидовать.
Остановившись, Шэнь Цзю собрал пальцы в печать [8] для пробы — обагрённый кровью меч медленно поднялся с пола.
Казалось, вид парящего в воздухе меча преисполнил юношу невиданным воодушевлением.
Твёрдой рукой ухватив клинок за рукоять, Шэнь Цзю взмахнул им и двинулся прочь из кабинета, сжимая орудие убийства. Шэнь Цинцю какое-то время недвижно глядел ему вслед, пока Система не уведомила его:
[Напоминание: пожалуйста, сосредоточьтесь на заполнении пробелов в основной линии сюжета. Рекомендуемая дистанция для гарантии успешного завершения миссии — не более 10 метров!]
Итак, если он не последует за своим кровожадным предшественником, то Система вновь начнет драть с него баллы? При мысли о том, чем это заканчивается, Шэнь Цинцю поспешил следом за юношей, не рискуя отстать ни на шаг. Едва повернув за угол, Шэнь Цзю натолкнулся на пару дородных слуг. Изящное движение кисти — и вспышка холодного света раскроила жирные шеи, выпустив на волю фонтаны крови.
Теперь Шэнь Цзю убивал всех встречных, не моргнув глазом, и с каждой новой отнятой жизнью лишь сильнее распалялся — зародившаяся в уголке губ улыбка всё сильнее походила на звериный оскал. Его путь сопровождали неумолчные крики ужаса — а следы усеивало не менее десятка обезглавленных трупов. Однако предпочтения в выборе жертв были очевидны: он убивал лишь мужчин — видимо, только они навлекли на себя его ненависть — не обращая внимания на прячущихся в кухне и по углам перепуганных служанок: похоже, его нимало не беспокоила возможность оставить свидетелей своего преступления.
Без того доведенного этой сценой до содрогания [9] Шэнь Цинцю заставил передёрнуться внезапный вопль ужаса из-за спины.
В конце коридора стояла Цю Хайтан, смотря на них остановившимся взглядом. И было от чего: с ног до головы покрытый кровью Шэнь Цзю, выдергивающий меч из горла очередной жертвы, был неотличим от лютого призрака.
Красивое чистое лицо Цю Хайтан исказила судорога, глаза закатились, и она рухнула прямиком в лужу крови.
По всему видно, что обморок — излюбленная реакция этой женщины на любые потрясения.
При виде Цю Хайтан Шэнь Цзю, казалось, пришел в чувство — опустив руку с мечом, он, поколебавшись какое-то время, двинулся в сторону кухни.
Вскоре занялся пожар, и чёрные тучи над поместьем Цю окрасились багровыми сполохами Преисподней.
Вытащив из дома бесчувственное тело Цю Хайтан, Шэнь Цзю как раз укладывал его под кустом, когда за его спиной беззвучно возникла темная фигура. Юноша тотчас крутанулся на месте, вскинув руку с мечом, а в глазах вновь сверкнула жажда убийства — но тотчас потухла, как только он узнал подошедшего.
— Старейшина, — бросил Шэнь Цзю, испуская вздох облегчения.
Стало быть, это — тот самый У Яньцзы, который, смутив ум юноши своими заклинательскими трюками, сподвиг его на бунт.
— Почему убил не всех? — тотчас потребовал он.
Шэнь Цзю помолчал некоторое время, прежде чем ответить:
— Те, кого я хотел убить, мертвы.
— На самом деле, твой брат был не так уж и неправ: хоть ты и обладаешь выдающимися задатками, ты упустил время для их развития. К тому же, твои кости повреждены длительными пытками. Быть может, тебя и удастся чему-то обучить, но вершин мастерства тебе уже не достичь. Будь ты хотя бы на пару лет моложе — был бы совсем другой разговор.
Раз этот человек знал, что именно сказал Шэнь Цзю молодой господин Цю, выходит, он видел всю драму от начала до конца, и все же предпочел не вмешиваться, оставаясь безмолвным наблюдателем сродни Шэнь Цинцю. Похоже, этот «старейшина» и впрямь был тот еще фрукт — последовав за ним, Шэнь Цзю избрал отнюдь не гордый путь благородного мужа [10].
При этом сам Шэнь Цинцю мог запросто указать на несколько противоречий в словах У Яньцзы: даже начав с запозданием, человек мог сформировать золотое ядро за десяток лет с небольшим, если он достаточно талантлив — а что до этого тела, то о задатках своего предшественника он знал отнюдь не понаслышке — потому-то даже столь равнодушный к вопросам карьеры и достижений человек, как он сам, не мог не возмутиться подобным принижением возможностей Шэнь Цзю. Теперь-то он наконец понял, откуда взялось неуемное стремление оригинального Шэнь Цинцю непременно быть первым во всём, и почему он, несмотря на все свои достижения, продолжал чувствовать себя ущемлённым. Воистину, иметь что-то и потерять — ещё хуже, чем не иметь вовсе.
На тыльной стороне державшей меч руки Шэнь Цзю выступили вены.
— Эта скотина мне не брат, — холодно бросил он. — И как, по-вашему, могу ли я свернуть с этого пути, зайдя так далеко? Разве вы оставили мне иной путь?
Но У Яньцзы уже отвернулся, удаляясь. Видя, что Шэнь Цзю неподвижно стоит в воротах поместья Цю, он бросил через плечо:
— Так ты идешь или нет? Кого ждешь?
Это риторическое «Кого ждешь?» было призвано поторопить Шэнь Цзю, в глазах которого плясало взметающееся к небесам пламя.
Из дома сломя голову вылетали слуги, которым посчастливилось выжить в этой резне. Среди этой беготни и криков ужаса лишь бледный силуэт в воротах оставался средоточием спокойствия; багровые и золотые отблески пламени дрожали на одежде, переплетаясь с юркими тенями в причудливом танце.
Огонь разгорался все сильнее. Вскоре балки не выдержали, и крыша рухнула. При виде этого бледная дорожка прочертила черную от копоти щёку Шэнь Цзю.
Зашвырнув меч в бушующий океан огня, он развернулся, чтобы последовать за наставником.
— Я больше не буду ждать.
Лишь Шэнь Цинцю знал, кого он имел в виду — юношу, который обещал вернуться, чтобы спасти его — и всё же не пришёл.
Но ведь иначе и не могло быть, верно? Это же клише из клише, навроде: «Вот вернусь домой и женюсь на тебе!» Всем известно, что, когда человек торжественно заверяет тебя: «Я непременно вернусь!» или «Я тотчас же вернусь, как только…» — то вы больше и тени его не увидите, проверено опытом миллионов читателей!
В особенности не следовало полагаться на столь чистые и невинные взаимные обещания двух детей — даже если поодиночке у них был шанс отыскать себе наставников, то кто же станет брать сразу двоих? Для Шэнь Цинцю стало изрядным сюрпризом, что даже столь циничный человек, как Шэнь Цзю, умудрился поддаться столь очевидной иллюзии.
Ведь даже если принять, что тот парень и впрямь умудрился достичь желаемого, поступив в заклинательскую школу, то стоило ли ожидать, что после того, как перед ним открылся новый мир, даровав множество новых радостей и забот, он хоть на единое мгновение вспомнит о своем товарище по детским играм, не говоря уже о том, чтобы вернуться за ним? К тому же, кому как не Шэнь Цинцю было знать, сколько опасностей и непредвиденных трудностей таит в себе мир заклинателей! В общем, резюмируя всё это, можно заключить, что вероятность того, что Ци-гэ и впрямь вернется за Шэнь Цзю, составляла не более пяти процентов.
Теперь-то, вдоволь насмотревшись на всё это раздолье жестокой драмы, Шэнь Цинцю начал понимать своего товарища-попаданца в его решении зарубить эту сюжетную линию на корню.
В самом деле, описание этой мрачной и весьма тягомотной истории стало бы весьма трудоёмким и при этом на редкость неблагодарным занятием. После этого всякий раз, встречаясь с очередным злодеянием оригинального Шэнь Цинцю, читатели поневоле задумывались бы: да, он злодей, но ведь таковым его сделали невзгоды, которым невозможно не посочувствовать; однако как, спрашивается, сочувствовать тому, кто сам не питает ни капли сострадания к своим жертвам? Подобный негодяй с несчастной судьбой неизбежно становился той самой первопричиной раздора [11], вокруг которой вспыхивают самые ярые интернетные холивары. Уж лучше превратить его в шаблонного злодея, которому суждено пасть под пятой главного героя, и всё тут — читатели довольны, да и автору в разы меньше головной боли.
Однако же за кого Шэнь Цинцю было по-настоящему обидно, так это за Цю Хайтан: её любовь была искренней, ненависть — справедливой, и она не совершила ничего такого, что шло бы против её совести. Но неутолимая жажда мести превратила эту добрую и чистую девочку в неистовую фурию, опустившуюся до низких заговоров. Ну а её нелепая гибель в стенах Священного мавзолея — и вовсе апогей несправедливости. Такой конец еще хуже, чем в оригинальном романе — там ей, по крайней мере, досталось хоть немного счастья.
Если бы только Шэнь Цинцю мог поддержать её с самого начала…
В тот самый момент, когда он украдкой вздохнул о судьбе Цю Хайтан, поле зрения внезапно покрылось мельканием черно-белых хлопьев, словно на экране неисправного старого телевизора. Пейзаж и фигуры людей при этом исказились прямо-таки монструозным образом, уши наполнил нестерпимый скрежет, более всего напоминающий чертыхания на каком-то инопланетном языке.
Система услужливо уведомила его:
[Фрагмент памяти сильно поврежден: потеря данных составляет 5%... 7%... 9%...]
Судя по цифрам, провалы лишь разрастались!
Шэнь Цинцю принялся в панике молотить ладонью по окошку уведомления, словно по телевизору в детстве, когда тот барахлил. Спустя несколько десятков ударов, когда процент потери достиг десяти, его действия наконец увенчались успехом: уведомления внезапно прекратились, а поле зрения наконец-то очистилось.
С облегчением выдохнув, Шэнь Цинцю наконец опустил руку и по инерции сделал пару шагов назад; но прежде, чем он успел восстановить равновесие, кое-что приковало к себе его взгляд.
Перед ним на расстоянии шага на корточках сидел мальчик.
Нежную кожу по-детски округлого лица испещряли тёмные полосы, видимо, появившиеся, когда он стирал пот грязной рукой. На шее на красном шнуре висела нефритовая подвеска, изображающая Гуаньинь, за спиной — тряпичный узел в мелкий цветочек. Пыхтя от натуги, он… выкапывал дыру в земле голыми руками.
— Ло Бинхэ? — бездумно выпалил Шэнь Цинцю.
Разумеется, тот его не услышал, продолжая копать которую по счёту ямку, чтобы заполнить ее грязью, как и предыдущие.
Оглядевшись, Шэнь Цинцю обнаружил, что они не одиноки: вокруг них в долине копошились сотни претендентов разных возрастов — от детей до юношей и девушек — в разномастных одеяниях, поглощенных все тем же загадочным занятием.
В голове Шэнь Цинцю промелькнула догадка, и он поднял глаза — как он и предполагал, на скальном уступе над равниной обнаружились два человека.
Облаченный в сюаньдуань [12] мужчина был поглощен наблюдением за претендентами, излучая ауру благожелательности и спокойствия. Второй, с длинным мечом на поясе, медленно поворачивал в пальцах веер, бросая безразличные взгляды на собравшихся в долине детей, словно на мельтешащих под ногами муравьёв [13]. Его одеяние цвета цин трепетало под порывами ветра, подобно переливам чистого ключа.
Вот он и повстречался с Юэ Цинъюанем… и самим собой.
Видимо, это был тот самый день, когда Ло Бинхэ был принят на обучение на хребет Цанцюн.
Ну да, вы не ошиблись: вступительные испытания сводились к копанию ям!
Окажись тут великий Сян Тянь Да Фэйцзи, он тотчас принялся бы разоряться на тему, что то, что кажется непосвященным примитивным занятием, на деле является простым до изящества способом оценки выносливости, стойкости, ловкости, концентрации, уровня духовной энергии и даже силы характера, однако всё это не больно-то убеждало Шэнь Цинцю: с его точки зрения, какую теорию под это ни подведи, копание ям в земле останется копанием ям!
Присутствие Шэнь Цинцю на этой своеобразной церемонии означало, что он уже занял пост лорда пика Цинцзин.
Правила хребта Цанцюн были просты и прозрачны, как и отборочные испытания: двенадцать горных лордов участвуют в любом начинании сообща. Они принимают любые миссии по взаимной договорённости, и отказываются от них тоже. Во время проведения церемоний они то и дело сбиваются в толпу, подобно сплочённому дружескому коллективу, и даже уединённой медитации поодиночке не предаются. Если же кого-то из их товарищей постигает безвременная кончина, они не спешат искать преемника — так и все пять лет, прошедших с мнимой смерти Шэнь Цинцю, место главы пика Цинцзин пустовало. За всё время пребывания в этом мире Шэнь Цинцю не мог припомнить ситуацию, в которой один из горных лордов действовал бы совершенно независимо от остальных.
Хоть подобный уклад порождал ряд неизбежных сложностей, он предотвращал разрыв между поколениями, а также способствовал возникновению нерушимых дружеских уз между членами коллектива.
Едва подумав об этом, Шэнь Цинцю не мог не вспомнить о ещё одном обычае.
Каждый из горных лордов Цанцюн, избирая старшего адепта, менял его имя на соответствующее его поколению [14], дабы подчеркнуть перемену в статусе. И надо же было такому случиться, что из всех имен мира, которые можно присоединить к «Цин», его предшественнику досталось именно «Цю» — вот уж воистину несчастливое совпадение [15]!
Оригинальный Шэнь Цинцю всегда питал смертную ненависть к этой второй части своего имени — ведь для него это было сродни ношению клейма, о котором не можешь забыть ни на единое мгновение. Даже сам Шэнь Цинцю, осознав это, не мог не посочувствовать книжному злодею, мысленно устроив в его честь минуту молчания [16]. Неудивительно, что тот не питал особой любви к своему предшественнику на посту лорда пика Цинцзин.
Тем временем два человека на уступе скалы вступили в дискуссию. Напоследок бросив взгляд на погруженного в работу Ло Бинхэ, Шэнь Цинцю похлопал его по макушке нематериальной ладонью и взвился в воздух, чтобы, приземлившись рядом с двумя горными лордами, прислушаться к их разговору.
— Кажется, в этом году претендентов еще больше, чем в прошлом, — бросил Юэ Цинъюань.
Шэнь Цзю сузил глаза, с нечитаемым выражением глядя на скопление детей — по его лицу невозможно было догадаться, радует его подобный наплыв желающих или, напротив, раздражает. Еле заметное движение двух пальцев — и веер слегка приоткрылся.
В этот момент к ним присоединился третий:
— Приветствую главу школы! — бросил он, не удостоив Шэнь Цзю ни единым взглядом — тот, в свою очередь, окатил подошедшего почти ощутимым потоком презрения.
Такой охренительно крутой персонаж не мог быть никем иным, как Великим и Ужасным Лю!
Хоть Лю Цингэ на тот момент занимал свой пост лорда пика Байчжань от силы пару лет, он уже источал свойственную лишь ему одному ауру силы и стремительности, светящихся в твердом взгляде, хоть в чертах ещё заметна была юношеская незрелость.
— Шиди Лю, ты как раз вовремя, — поприветствовал его Юэ Цинъюань. — Тебе тоже не помешает на них взглянуть. Какие из них представляются тебе достойными?
— Вот у этого несомненный талант, — сообщил Лю Цингэ, окинув претендентов одним-единственным взглядом.
Шэнь Цинцю кивнул в немом одобрении: похоже, Великому и Ужасному Лю не откажешь в проницательности, ведь он тотчас выделил копающегося в земле спиной к ним Ло Бинхэ.
— Возьмешь его, шиди Лю? — тотчас предложил Юэ Цинъюань.
— Пусть сам приходит, если пожелает, — ответствовал непреклонный Лю Цингэ.
Таковы уж обычаи пика Байчжань: можете явиться туда в любое время, если не боитесь, что вас отметелят по первое число. Если же вместо того, чтобы подняться туда, во всеуслышание сообщая о своем появлении, вы будете сидеть на попе ровно, ожидая, пока вас выберут — то будьте уверены, путь на пик Байчжань для вас закрыт.
— Прирожденный талант еще не гарантирует выдающихся достижений, — холодно бросил Шэнь Цзю.
— Во всяком случае, ему не сложно будет превзойти того, кто начал путь совершенствования тела и духа в шестнадцать в отличие от приверженцев более консервативной практики, — отозвался Лю Цингэ, по-прежнему не глядя в его сторону.
Да уж, накал страстей явно достиг предела, учитывая, что немногословный лорд пика Байчжань разорился на столь длинную фразу лишь ради того, чтобы уязвить Шэнь Цзю!
То, что после такого сам Шэнь Цинцю умудрился как-то с ним поладить, можно было счесть чудом из чудес.
— Шиди Лю! — сурово одернул его Юэ Цинъюань.
Не желая продолжать разговор, Лю Цингэ как ни в чем не бывало повернулся к нему спиной, бросив:
— Я на тренировку.
Только что был тут — и только его и видели, в этом он весь. Шэнь Цзю уставился ему вслед ненавидящим взглядом, всё еще трясясь от злости из-за последнего замечания. Его пальцы с такой силой стиснули веер, что тот жалобно затрещал.
— Шиди Лю совершенно не умеет вести себя в обществе, — извиняющимся тоном бросил Юэ Цинъюань. — Не стоит обращать внимания на его резкие слова.
Шэнь Цзю фыркнул, явно собираясь возразить, но ему помешала вскарабкавшаяся на скальный уступ Нин Инъин.
— Учитель, учитель! — запричитала она, обхватив Шэнь Цзю за пояс. — У Инъин появится новая шимэй или шиди?
При виде неё напряжение на лице Шэнь Цзю тотчас разгладилось:
— А тебе бы хотелось?
Нин Инъин яростно закивала. Подняв голову, Шэнь Цзю взмахнул веером и вновь окинул взглядом долину, явно что-то просчитывая, судя по сузившимся в задумчивости глазам.
— Я беру того мальчишку, — внезапно заявил он.
Его взгляд остановился на Ло Бинхэ. Юэ Цинъюань застыл от неожиданности.
Отношение оригинального Шэнь Цинцю к одарённым ученикам уже давно не было секретом ни для кого на хребте Цанцюн, так что несложно было понять сомнения главы школы, когда тот самолично выбрал одного из самых многообещающих претендентов. Тут и впрямь было над чем призадуматься [17].
Видя, что Юэ Цинъюань что-то бормочет себе под нос, не спеша дать согласие, Шэнь Цзю с нажимом повторил:
— Я беру его.
«Эй, ты как разговариваешь с главой школы?» — чуть не бросил вслух Шэнь Цинцю, у которого от подобного выступил холодный пот.
Против всех его ожиданий, Юэ Цинъюань медленно кивнул:
— Так тому и быть.
У Шэнь Цинцю просто не было слов, чтобы прокомментировать подобное решение.
Да как это тело вообще дожило до сегодняшнего дня, после того, как его предшественник позволял себе подобным образом обращаться к грозному во гневе Юэ Цинъюаню!
А тут еще и вмешательство Великого и Ужасного Лю — выходит, что причиной, по которой Шэнь Цинцю прибрал к рукам Ло Бинхэ, было желание увести его из-под носа извечного соперника!
Нин Инъин возрадовалась, тотчас бросившись вниз с приветственными возгласами, чтобы вытащить Ло Бинхэ из толпы, тем самым запуская длительную арку «Ученичество под началом Шэнь Цинцю».
Из-за того, что повествование так или иначе крутилось вокруг главного героя, Сян Тянь Да Фэйцзи уделял не больно-то много внимания перипетиям бурных отношений трёх горных лордов, вместо этого предпочтя описать во всех красках, как благоухающая юная дева спустилась с Небес, дабы вознести с собой погрязшего в грязи Ло Бинхэ. Любой читатель, включая Шэнь Юаня, решил, что это и есть начало блистательного возвышения главного героя и по совместительству — первой романтической линии [18]; могли ли они предвидеть, что тем самым автор подслащивает очередной удар ножа?
Теперь-то Шэнь Цинцю отлично представлял себе, что ждет бедного невинного барашка дальше — и обречен наблюдать за этим со стороны, не имея возможности вмешаться. Следуя за ними, он очутился в Бамбуковой хижине, где на любимом стуле Шэнь Цинцю восседал Шэнь Цзю с чашкой в руке, сдувая плавающие на поверхности чайные листья.
Отослав радостно щебечущую Нин Инъин, Шэнь Цзю предоставил ожидающему в сторонке Мин Фаню разговаривать с новичком:
— С этого дня будешь жить на пике Цинцзин.
Щеки маленького Ло Бинхэ порозовели от восторга. Опустившись на колени, он тонким ясным голосом провозгласил:
— Адепт Ло Бинхэ приветствует учителя!
Приподняв уголок рта в кривоватой улыбке, Шэнь Цзю отнял чашку от губ.
— Поведай-ка нам, зачем ты прибыл на хребет Цанцюн? — неспешно произнес он.
— Этот адепт с раннего детства восхищался неподражаемой силой и грацией бессмертных мастеров горной школы, — немного сбивчиво, но уверенно начал Ло Бинхэ, будто рассказывая хорошо затверженный урок. — Дух моей матери на Небесах возрадуется, когда она узнает, что я сумел поступить сюда и добиться успехов.
Шэнь Цинцю было ведомо, сколько раз этот отрок так и сяк повторял про себя эти слова по дороге, оттачивая свою речь до совершенства.
— Ах, — в притворном удивлении бросил Шэнь Цзю. — У тебя была мать? И какой же она была? — будто бы невзначай бросил он.
— Для меня матушка была самой лучшей на свете, — поведал Ло Бинхэ, подняв к нему расцветшее в улыбке лицо с радостно сверкающими глазами.
Лицо Шэнь Цзю исказила мимолетная судорога, и он вскинул руку, веля ученику замолчать.
— Да, твой возраст и впрямь оптимален для того, чтобы приступить к совершенствованию тела и духа, — признал он, смерив его взглядом.
При этом на его лице отразился основной лейтмотив его отношения к главному герою.
Зависть, зависть, ещё больше зависти.
Он смертельно завидовал тому, что у Ло Бинхэ была «самая лучшая на свете» мать, завидовал его прирожденному таланту, но более всего — тому, что тот имел возможность поступить на хребет Цанцюн в столь подходящем для этого возрасте. Да, оригинальный Шэнь Цинцю был именно таким — способным на самую чёрную зависть по отношению к несмышленому ребенку.
Шэнь Цзю поднялся с места и неторопливо приблизился к Ло Бинхэ. Шэнь Цинцю попытался преградить ему путь, но что он мог поделать, находясь здесь на правах призрака?
Подняв голову, Ло Бинхэ снизу вверх уставился на учителя, словно на сошедшее наземь божество.
Но где вы видели божество, которое, следуя мимо, не моргнув глазом выльет вам на голову чашку чая, не потрудившись даже снять с нее крышку [19]?
Чай успел малость остыть, так что едва ли Ло Бинхэ получил сильный ожог, но он застыл, словно громом поражённый.
Шэнь Цзю, заложив руки за спину, вышел из хижины, не удостоив ученика взглядом. Мин Фань двинулся за ним, не забыв бросить напоследок:
— Стой так и дальше, учитель не разрешал тебе подниматься! Если осмелишься встать без дозволения, я прикажу подвесить тебя, чтобы хорошенько поколотить, а потом запру в дровяном сарае дня на три!
Тут-то Шэнь Цинцю впервые осознал, что вся жизненная задача, назначенная автором Мин Фаню, и впрямь сводилась к тому, чтобы целенаправленно искать смерти, истязая Ло Бинхэ!
Сердце только что принятого на обучение Ло Бинхэ было исполнено ликования и благодарности, но вылитая на голову чашка чая подействовала на него, словно выплеснутое в лицо ведро ледяной воды с плавающими в ней осколками льда — его сердце съёжилось, словно от озноба.
Он так и стоял на коленях, не осмеливаясь пошевелиться — или хотя бы моргнуть.
По бледным щекам беззвучно стекли две слезы.
Ло Бинхэ впервые заплакал с тех самых пор, как собственными руками похоронил свою приёмную мать — и в последний раз на все время пребывания на хребте Цанцюн.
С этого дня, сколь бы несправедливым унижениям его ни подвергали, какие бы способы отыграться на нём ни изобретал его наставник, Ло Бинхэ никогда не позволял себе подобной слабости.
Шэнь Цинцю опустился перед ним на корточки — но его рукава прошли сквозь тело ученика: он не мог коснуться его, не мог обнять, не мог даже стереть ползущие по щекам слезинки. Его сердце изнемогало от боли за ученика — казалось, ещё немного, и оно по-настоящему разорвется.
Зная, что Ло Бинхэ не может его слышать, он всё-таки произнес:
— Ну же, не плачь!
Уставясь на собственные колени, Ло Бинхэ сжал кулаки, комкая полы одеяния. Слёзы лились все неудержимее, капая на подол.
Шэнь Цинцю вновь тщетно попытался вытереть его слезы, приговаривая:
— Не плачь, учитель больше никогда тебя не обидит!
Разжав пальцы, Ло Бинхэ вытер глаза и, подняв чашку, поставил её на стол. Стиснув в ладони нефритовую подвеску, он выпрямился, принимая надлежащую позу.
Шэнь Цинцю отлично знал, что он сейчас чувствует.
Должно быть, он раздумывает, какое правило невольно нарушил по незнанию, тем самым оскорбив своего наставника, который решил преподать ему урок: ведь стоять на коленях по воле наставника — неотъемлемая часть обучения.
Глядя на него, Шэнь Цинцю не смог удержаться от того, чтобы опуститься на колени рядом с ним.
Вытянув руку, он заключил такие хрупкие плечи своего ученика в нематериальное объятие.
После этого он закрыл глаза, отсекая приглушённый дневной свет, чтобы, открыв их, узреть ослепительно-белый балдахин над кроватью с кисточками по углам.
Порядком озадаченный столь резкой сменой обстановки, Шэнь Цинцю не решался двинуться, пока сбоку не раздался голос Юэ Цинъюаня:
— Очнулся?
Несколько раз моргнув, Шэнь Цинцю прочистил порядком пересохшее горло:
— Глава школы?
Смерив его долгим взглядом, сидящий у постели Юэ Цинъюань бросил:
— Ты звал Ло Бинхэ.
— Гм, — только и нашёлся что сказать порядком смущенный Шэнь Цинцю.
— Звал и плакал.
Шэнь Цинцю тотчас провел ладонью по лицу — и точно, помимо пленки холодного пота, там определенно имелись следы иной жидкости. Как видно, плач — весьма заразная штука.
— Шисюн, я могу все объяснить, — пристыженно бросил он.
Хотя что тут объяснять? Кто, спрашивается, поверит этой бредовой истории «Лорд пика Цинцзин в слезах призывает своего ученика во сне»?
Видя, что подчиненный явно не в силах подобрать подходящие слова, Юэ Цинъюань вздохнул:
— Забудь об этом. Я рад, что ты очнулся, не нужно ничего объяснять.
Шэнь Цинцю приподнялся, все еще не в силах совладать с охватившим его чувством неловкости, и внезапно испытал ощущение дежа вю: когда он впервые оказался в этом мире, Юэ Цинъюань вот так же сидел у его ложа.
— Ты проспал пять дней, — вновь окинул его встревоженным взглядом глава школы. — Тебя еще клонит в сон?
Целых пять дней! При этих словах Шэнь Цинцю едва не свалился с кровати.
Система тотчас «порадовала» его сообщением:
[Статус заполнения сюжетных дыр в арке «Шэнь Цзю» — 70%.]
Всего-то семьдесят? Ну ладно, десять, судя по всему, не подлежат восстановлению, но где тогда, спрашивается, остальные двадцать?
Однако у него не было времени на раздумья над подобными вопросами: схватив Юэ Цинъюаня за плечи, он воскликнул:
— Глава школы, первый день снегопада на реке Ло!
Понимая, что в подобном состоянии он едва ли сможет произнести хоть что-то мало-мальски связное, он заставил себя успокоиться и, приняв обычный бесстрастный вид, продолжил более обстоятельно:
— Я хотел сказать, что велика вероятность, что Тяньлан-цзюнь использует меч Синьмо, чтобы объединить Царство демонов с Царством людей в это самое время и в том самом месте.
— Откуда тебе это известно? — насторожился Юэ Цинъюань.
Тут Шэнь Цинцю понял, что вновь загнал себя в угол: не мог же он открыть, что прочитал об этом в оригинальном романе? В итоге он решил прибегнуть к полуправде:
— Я провел некоторое время в ставке Тяньлан-цзюня.
— Он сам тебе это сказал? — недоверчиво переспросил Юэ Цинъюань.
На сей раз Шэнь Цинцю было не так-то просто подобрать объяснение. В конце концов он скрепя сердце изрек:
— Прошу главу школы покамест просто поверить мне на слово.
Некоторое время Юэ Цинъюань молча созерцал его внимательным взглядом, затем прикрыл глаза, чтобы применить заклятие.
— Отдохни пока, тебе нужно восстановить силы, — наконец произнес он, поднимаясь с места с привычной теплой улыбкой. — Этим могут заняться наши братья.
«Отдохни? Это что, опять спать? Да я гребаных пять дней проспал!» — возмутился про себя Шэнь Цинцю.
Бессмертный заклинатель, дрыхнущий битые пять дней без задних ног — такое воистину можно встретить разве что в «Пути гордого бессмертного демона»! Напиши об этом какой угодно другой автор — и его засмеют так, что он больше не решится выйти из дома!
Стоило Юэ Цинъюаню выйти, как Шэнь Цинцю скатился с постели, судорожно осматриваясь в поисках верхнего платья. Этим-то моментом и воспользовался еще один бесцеремонный посетитель, который, подкравшись со спины, прикрыл его глаза ладонями.
Шэнь Цинцю машинально двинул ему локтем под ребра, выкрикнув:
— Это еще кто?!
Хотя мог бы и не спрашивать — кто еще до такой степени прется от подобных шуточек? Его локоть тотчас угодил в тиски, а совсем рядом с ухом послышался вкрадчивый шепот:
— А разве учитель не догадывается?
«Чего уж тут гадать, после того, как ты открыл рот, назвав меня учителем?» — закатил глаза Шэнь Цинцю. Тайный посетитель внезапно перехватил его за талию, повалившись вместе с ним на бамбуковую лежанку, жалобно скрипнувшую под их весом. Тогда-то «таинственный незнакомец» наконец-то отнял руку от глаз Шэнь Цинцю — само собой, им оказался Ло Бинхэ.
На сей раз его ладонь прикрыла рот плененного им заклинателя.
— Учитель, не моргайте — от этого ваши длинные ресницы щекочут мою ладонь, а вместе с ней будоражат и мое сердце.
«Кто бы говорил про длинные ресницы — это ты у нас признанный чемпион в этой номинации!» — проворчал про себя Шэнь Цинцю и в отместку ученику моргнул еще с десяток раз. В ответ на это Ло Бинхэ с улыбкой склонился, чтобы запечатлеть поцелуй на его веке.
— Не стоит кричать, — шепнул он при этом. — Если нас застукают вместе на пике Цинцзин, боюсь, репутацию учителя уже ничто не спасет.
О какой репутации ты говоришь, непочтительный юнец? Можно подумать, ты от нее хоть что-то оставил!
— Я же сказал, что вернусь за вами, — добавил Ло Бинхэ, продолжая покрывать его веки поцелуями. — Мы не виделись так долго — учитель скучал по мне?
Самым верным ответом на этот вопрос был бы удар коленом по солнечному сплетению, чтобы сбросить его на пол, чтобы потом, оправив одежду, бросить отстраненно-равнодушное: «Нет».
Но восставший перед глазами образ одиноко стоящего на коленях посреди Бамбуковой хижины Ло Бинхэ, который поднимает чашку, чтобы тихо поставить ее на стол, не дал ему этого сделать.
Судорожно хватая воздух, Шэнь Цинцю почувствовал, как его начинает бить дрожь в объятиях ученика.
Прикрыв глаза, он молча кивнул.
Примечания переводчиков:
[1] Какого хрена – в оригинале WTF – What the fuck.
[2] Мошенник 江湖骗子 (jiānghú piànzi) — в пер. с кит. «мошенник рек и озер», то есть «бродячий шарлатан, мошенник (например, продающий поддельные лекарства, притворяющийся гадателем и т.д.)».
[3] Старейшина У Яньцзы 无厌子前辈 (Wú Yànzi qiánbèi). 前辈 (qiánbèi) цяньбэй – в букв. пер. с кит. «старшее поколение». Фамилия 无 (Wú) У – распространённое отрицание, часто употребляется, например, в именах буддийских монахов (в т. ч. великих мастеров Учэня и Увана). Также это слово соответствует глаголу «считать несуществующим», то фамилию можно интерпретировать как «Никто». 厌子(Yànzi) Яньцзы в пер. с кит. значит «пресыщенный сын», а в сочетании с фамилией значит «ненасытное отродье».
[4] Такова твоя благодарность? 人模狗样 (rén mú gǒu yàng, rén mó gǒu yàng) – в букв. пер. с кит. «человек, а ведет себя, как собака».
[5] Из грязи стены не слепишь 烂泥扶不上墙 (lànní fúbushàng qiáng) — китайская идиома, обозначающая никчемного, бесполезного человека.
[6] Кости зудят 骨头又痒了 (gǔtou yòu yǎng le) — китайская идиома, означающая «раздражён до предела».
[7] Лишившись разума 六神无主 (liù shén wú zhǔ) — в букв. пер. с кит. «все шесть жизненно важных органов (сердце, лёгкие, печень, почки, селезёнка и желчный пузырь) вышли из строя», в образном значении — «растеряться, пасть духом, совершенно смешаться».
[8] Собрал пальцы в печать 勾手 (gōushǒu) – в пер. с кит. «рука-крюк» - форма кисти, при которой пальцы собраны в щепоть, а кисть согнута к внутренней стороне предплечья.
[9] Доведенный до содрогания – в оригинале 心惊肉跳 (xīnjīng ròutiào) – в букв. пер. с кит. «на душе тревога, плоть трепещет», образно в значении «не находить себе места», «трепетать в предчувствии беды».
[10] Гордый путь благородного мужа – в оригинале 阳关大道 (yángguāndàdào) – в букв. пер. с кит. «великий путь за Янгуаньскую заставу», образно – «столбовая дорога, широкий путь».
[11] Первопричина раздора – в оригинале 神T (shén Т) – в букв. пер. с кит. «божественный Т» или «божок», в сленге интернет форумов – «личность, намеренно провоцирующая на агрессию».
[12] Сюаньдуань 玄端 (xuánduān) — черная ритуальная одежда.
[13] Словно на копошащихся муравьев – в оригинале 蝼蚁 (lóuyǐ) – в пер. с кит. «медведки и муравьи», в образном значении «бессловесные скоты», «ничтожество, слабый, бессильный человек».
[14] Менял имя на соответствующее своему поколению — согласно старой китайской традиции, все двоюродные братья одного поколения получали одинаковый «серийный иероглиф» 字辈 (zìbèi) — первый в двусложном имени. Обычно это имя выбирается из «песни/стиха поколения» 派字歌 (pài zì gē).
[15] Несчастливое совпадение — как вы, возможно, помните, иероглиф «Цю» 秋 (qiū) в имени Шэнь Цинцю совпадает с иероглифом фамилии Цю Хайтан — выходит, учитель все-таки не романтик, это ему не повезло…
[16] Минута молчания – в оригинале 30S, то бишь, полминуты.
[17] Было над чем призадуматься – в оригинале 斟酌 (zhēnzhuó) – в букв. пер. с кит. «налить и выпить [вино]», в образном значении «обдумать, поразмыслить, обсудить, принять в соображение», то есть, «без пол-литра не разберёшься».
[18] Начало первой романтической линии – в оригинале 桃花运 (táohuāyùn) - в букв. пер. с кит. «судьба персикового цветка», в образном значении – «успешный в любви (в отношениях с противоположным полом)», а также «разврат».
[19] Крышка 盖 (gài) – имеется в виду традиционная посуда для заваривания чая.
Следующая глава
Psoj_i_Sysoj, блог «Логово Псоя и Сысоя»
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 72. Человек по имени Шэнь Цзю
Предыдущая глава
— Ты больше не боишься меня? — бросил Ло Бинхэ.
«Того, что там — нет. А того, что здесь — еще как!» — промелькнуло в голове Шэнь Цинцю.
— Иди сюда, — велел Ло Бинхэ, простирая руку.
Учитывая, что это был оригинальный Ло Бинхэ, явно проделавший порядочный путь «на темную сторону силы», Шэнь Цинцю отнюдь не собирался принимать это любезное приглашение: в его планы еще входило побороться за свою жизнь. Однако в то самое мгновение, когда он развернулся, собираясь бежать, у него на пути встала черная фигура, отрезая ему путь, так что он едва в нее не врезался.
Еле удержавшись на ногах, Шэнь Цинцю попятился, но Ло Бинхэ тотчас ухватил его двумя пальцами за рукав, подтягивая к себе.
— Почему ты убегаешь? — с обманчивой мягкостью спросил он.
читать дальшеГлядя в его лицо, Шэнь Цинцю не мог найти в себе сил его ударить — даже испугаться как следует и то не получалось. Он попробовал еще раз вызвать Систему: «Это ведь оригинальный Ло Бинхэ, верно? Не из этого мира? Так что я должен сделать, чтобы пройти через это наказание? Одолеть его? В таком случае, знаешь ли, ты с тем же успехом могла бы отфутболить меня в мой изначальный мир!»
[Приветствуем вас! На время действия наказания…]
Шэнь Цинцю в сердцах захлопнул диалоговое окно.
Некоторое время Ло Бинхэ так же молча всматривался в его лицо, затем нахмурился:
— Меня почему-то не оставляет чувство… что в тебе что-то изменилось. Ты действительно Шэнь Цинцю?
Тот моргнул, умудряясь сохранить невозмутимое выражение лица и при этом не теряя бдительности. Вновь уставив на него озадаченный взгляд, Ло Бинхэ медленно протянул руку к Шэнь Цинцю и опустил ему на плечо.
Его сухая ладонь, как и в последний раз, казалась холодной как лед — это почему-то тронуло Шэнь Цинцю, и он как раз собирался сказать что-то на этот счет, когда его правое плечо внезапно занемело.
Шэнь Цинцю не успел почувствовать, как рука отделяется от тела — лишь успел заметить, как что-то пролетело в воздухе, да испытал ощущение непривычной легкости с правой стороны.
Но в следующее же мгновение невыносимая боль добралась до мозга, скрутив судорогой его тело.
Этот Ло Бинхэ только что отхреначил ему руку!
Получив серьезное увечье, тело Шэнь Цинцю отреагировало само собой, выбросив всю имеющуюся духовную энергию в противника — однако Ло Бинхэ встретил удар раскрытой ладонью, и энергия рассеялась [1], превратив заклинателя в беспомощного калеку.
Теперь ничто не могло воспрепятствовать хлещущему из плеча потоку крови. В глазах Шэнь Цинцю потемнело, и словно со стороны до него донесся чей-то крик — но быть может, ему мерещилось, ведь в ушах стоял такой звон, что он ничего толком не мог расслышать. Все его помыслы были направлены на одно — скрыться от человека, что стоял перед ним!
Он отпрянул от Ло Бинхэ, но, сделав всего несколько шагов, запнулся об обгорелый пенек бамбука и рухнул навзничь на почерневшую землю.
Из-за нестерпимой боли в плече он не почувствовал удара затылком об землю. Ло Бинхэ невозмутимо приблизился к нему и легонько погладил лодыжку.
Человек-палка!
Прямо сейчас Ло Бинхэ собирается превратить его в человека-палку!
Испытывая такую боль, что даже дышалось с трудом, Шэнь Цинцю вцепился в Ло Бинхэ оставшейся левой рукой, в исступлении тряся головой:
— Не надо… Не надо…
Человек с лицом Ло Бинхэ не мог сотворить с ним такое!
Ло Бинхэ прижал его к земле, глядя на него исполненным тепла и искренности взором.
— Я ведь не впервые это делаю, неужто учитель никак не может привыкнуть? — ласково произнес он. — Что ж, придется повторить еще пару-тройку раз — как насчет этого?
В то же мгновение Шэнь Цинцю захлестнула разливающаяся от бедра волна боли.
Не в силах это вынести, он испустил истошный крик.
Внезапно в голове зазвучал монотонный голос Системы:
[Наказание завершено.]
Боль исчезла так же внезапно, как и явилась. Перекатившись, Шэнь Цинцю вскочил на ноги — но лишь чтобы тотчас рухнуть на колени. У него не осталось сил даже на то, чтобы проклинать Систему, так что он просто сидел на земле, в трансе наблюдая за тем, как капли холодного пота стекают, шлепаясь на землю, а в глазах все еще плясали искры.
Внезапно рядом раздался голос:
— Что с тобой приключилось?
Лишь тогда Шэнь Цинцю заметил, что он тут не один.
Вдобавок к этому, он все еще находился во сне.
Эта пещера также показалась ему смутно знакомой — она чем-то походила на ту, в которой они впервые встретились с Мэнмо в виде клубов черного тумана.
И верно — Демон Снов собственной персоной.
Кое-как совладав с собой, Шэнь Цинцю спросил:
— Почему я здесь оказался?
— Ты был втянут в невероятно могущественное сновидение — самую твою душу едва не порвало в клочья. Этот старик пытался вмешаться, но у него не выходило; однако он не оставлял попыток, пока они внезапно не увенчались успехом — тогда-то этот старик и вытащил тебя сюда.
Прежде Шэнь Цинцю ни за что бы не заподозрил, что Мэнмо даст за его жизнь хотя бы ломаный грош — однако, когда он попал в беду, именно старый демон не пожалел усилий, чтобы «вытащить» его.
— От души благодарю вас, старейшина, за неоценимую помощь, — искренне произнес пораженный в самое сердце Шэнь Цинцю.
— Нет нужды меня благодарить, — фыркнул Мэнмо. — Просто ты порядком удивил этого старика, продержавшись в Священном мавзолее всю дорогу, пока этот малец не проснулся. Ты тогда немало для него сделал, а помогать ему значит подсобить и этому старику.
Образ агонии от оторванных конечностей настолько глубоко впечатался в мозг Шэнь Цинцю, что одно упоминание Ло Бинхэ вызвало в сознании отголоски этой боли. Поневоле схватившись за правое плечо, он был вынужден сделать несколько глубоких вдохов, чтобы утихомирить дрожь в голосе:
— А где же сам Ло Бинхэ?
Обычно именно ученик затаскивал его в свои сны — в последнее время он и вовсе зачастил, осеняя своим присутствием каждый сон своего учителя. И все же на сей раз Мэнмо неожиданно обошел Ло Бинхэ, собственноручно вытянув Шэнь Цинцю — где же, в таком случае, прохлаждается главный герой?
Казалось, одна мысль об этом удручала старого демона донельзя.
— Мне-то откуда знать? — брюзгливо бросил он. — С тех пор, как этот сопляк освоил мои техники, этому старику закрыт путь в его Царство снов. Так что теперь он не держит передо мной отчета — тут уж ничего не поделаешь.
Шэнь Цинцю чувствовал, что, если немедленно не увидит своего послушного и любящего Ло Бинхэ, его конечности всякий раз будет прошивать боль при одних звуках его имени. Почему бы его нежному белому цветочку наконец не явиться, чтобы скормить ему болеутоляющее в лице своего заботливого взгляда?
Скосив глаза на Шэнь Цинцю, Мэнмо посерьезнел при виде его посеревшего лица и побелевших губ.
— Да явится твой мозгляк, куда он от тебя денется — к чему так изводить себя? А ведь раньше ты, помнится, делал все возможное, чтобы держаться от него подальше.
Можно ли счесть это за утешение?
Глядя на презрительно цедящего слова Мэнмо, Шэнь Цинцю внезапно почувствовал, как на сердце потеплело.
Расслабившись усилием воли, он поудобнее устроился на земле.
— Старейшина Мэнмо, — мгновение спустя припомнил он, — тогда, в Священном мавзолее, я и впрямь потащил Ло Бинхэ на восток, следуя вашему совету, и по пути повстречал двоих — старика и женщину. Я хотел спросить, вы не…
Помнится, тогда Цю Хайтан упала в обморок, а затем, придя в себя, внезапно с криком убежала — и Шэнь Цинцю не без оснований заподозрил, что, пребывая в бессознательном состоянии, она кое-кого повстречала в Царстве снов. Ло Бинхэ также пребывал в отключке, причем его голова полыхала, словно раскаленные угли, так что ему явно было не до того, чтобы влезать в сон Цю Хайтан. Оставалось предположить, что этим кем-то мог быть сам старейшина Мэнмо.
— Всего лишь трюк, не стоящий упоминания, — поглаживая бороду, бросил старый демон, тем самым подтверждая догадки Шэнь Цинцю. Несмотря на ложную скромность, коей были пропитаны его слова, тон Мэнмо прямо-таки сочился самодовольством.
— И что же вы ей показали? — не удержался от вопроса Шэнь Цинцю.
Вообще-то, он догадывался, что, скорее всего, Демон Снов воспользовался излюбленным методом разрушения сознания, продемонстрировав Цю Хайтан ее самые мучительные воспоминания — и логично было предположить, что там не обошлось без уничтожения ее семьи.
Однако и тут что-то не сходилось: ведь тогда, едва открыв глаза и узрев Шэнь Цинцю, она должна была преисполниться первозданной ненависти, вознамерившись понаделать в нем пару сотен дыр своим мечом — почему же вместо этого она с рыданиями бросилась прочь?
— Этот старик не стал показывать ей ее воспоминания, — отозвался Мэнмо, явно догадываясь о его помыслах. — Вместо этого он показал ей твои.
Те самые осколки памяти Шэнь Цзю, что сохранились в его теле!
Его давно уже мучила упомянутая Сян Тянь Да Фэйцзи предыстория Шэнь Цинцю, которую тот так и не написал, так что он тотчас переспросил:
— А не мог бы старейшина показать их и мне?
Мэнмо уставил на него озадаченный взгляд, однако вместо того, чтобы спрашивать, зачем ему понадобилось пересматривать собственные воспоминания, старый демон поинтересовался:
— Ты вообще ничего не помнишь?
— Верно, — кивнул Шэнь Цинцю, мысленно приготовившись изложить целую историю о том, как он утратил память в результате временного помешательства и хотел бы заполнить пробелы.
Сказать по правде, его выдумки все равно не выдерживали критики, так что он испытал немалую долю облегчения, когда вместо расспросов Мэнмо ограничился фразой:
— Некоторые вещи и впрямь лучше не помнить.
— Однако я нижайше прошу старейшину о помощи.
— Ты и впрямь хочешь это видеть? — с сомнением бросил демон.
Шэнь Цинцю торжественно кивнул, и тогда Мэнмо потянулся к нему, прижав палец к его лбу, и велел:
— Закрой глаза. Можешь открывать их, когда я уберу руку.
Шэнь Цинцю покорно смежил веки.
— Твои воспоминания сильно повреждены, и в них много провалов, — вновь заговорил Мэнмо. — Из-за этого они утратили связность. Тебе также могут попадаться люди с размытыми лицами. Причина этого кроется в твоем собственном сознании — так что просто не обращай внимания.
Иными словами, он хотел сказать: «Если тебе попадутся баги, то знай, что виной тому косяки в твоих исходниках, а не мои техники».
Мысленно досчитав до десяти, Шэнь Цинцю почувствовал, как давление на лоб ослабло, и тотчас открыл глаза. Перед ним на коленях стоял тощий растрепанный паренек, связанный веревкой [2].
Этот бледный [3] юноша с острым подбородком был весьма хорош собой, однако его черты были отмечены невыразимой мрачностью, а на лбу и в уголках рта виднелись лиловые отметины. Юный Шэнь Цзю собственной персоной.
Сбежав от Ло Бинхэ во сне в городе Хуаюэ, Шэнь Цинцю нечаянно угодил в остатки воспоминаний своего предшественника — и тогда перед ним предстала эта самая сцена. Оглядевшись, он убедился, что первое впечатление его не подвело: эта просторная комната оказалась библиотекой, соединенной со спальней — их разделяли лишь «лунные ворота» [4] из сандалового дерева. Повсюду дорогая мебель, образцы каллиграфии и живописи — едва ли обычные работорговцы могли позволить себе подобное.
Скрестив руки на груди, Шэнь Цинцю оперся о полку с драгоценными безделушками в квадратных секциях [5], и замер в ожидании.
Однако долго ждать ему не пришлось: вскоре перед ним бесшумно отворилась дверь, покрытая искусной резьбой с растительным орнаментом.
Шэнь Цзю не шелохнулся, лишь глаза взметнулись вверх, так что в них отразилась фигура вошедшего.
Лицо молодого человека в роскошной одежде на удивление сильно напоминало Цю Хайтан — выходит, перед ним только что предстал старший представитель истребленного семейства Цю — ее брат.
И, очевидно, подозрения Шэнь Цинцю имели под собой почву: что бы там ни утверждала Цю Хайтан, не похоже, чтобы с Шэнь Цзю обращались «как с членом семьи».
Молодой человек неспешным шагом приблизился к Шэнь Цзю и принялся наворачивать вокруг него круги. Выражение лица юноши при этом не изменилось — в плотно сжатых губах читалась угрюмая решимость, но плечи слегка подрагивали, выдавая скрытый страх; похоже, он делал все возможное, чтобы казаться невозмутимым.
Внезапно молодой господин [6] Цю ударил его ногой в спину — Шэнь Цзю тотчас рухнул на пол, уткнувшись лицом в доски.
— Ну что, на сей раз не осмелишься дать сдачи? — холодно бросил молодой господин Цю.
Приподняв лицо, измазанное в пыли, приставшей к крови из носа, Шэнь Цзю тихо ответил:
— Не гневайтесь, молодой господин, я не знал, что это были вы.
— Не знал? — насмешливо повторил молодой господин Цю. — Не знал, и все же осмелился напасть!
Размахнувшись, он отвесил Шэнь Цзю оплеуху, от которой голова того с глухим стуком ударилась о пол, и из носа вновь хлынула кровь, заливая подбородок. Казалось, молодому господину Цю доставляло особое удовольствие отбивать его голову, будто мяч.
Шэнь Цинцю в молчании наблюдал, как он проделал это не менее дюжины раз. Наконец выдержка Шэнь Цзю подошла к концу, и он выкрикнул:
— Чего вы хотите этим добиться?
— Теперь ты принадлежишь нашей семье, — злорадно рассмеялся молодой господин Цю. — Так что я могу делать с тобой все, что захочу.
Внезапно из-за двери раздался нежный мелодичный голос:
— Братец? Братец, ты тут?
Едва заслышав его, молодой господин Цю тотчас переменился в лице. Быстро развязав Шэнь Цзю, он шепотом велел ему:
— А ну вытри лицо! И если осмелишься хоть пикнуть, прибью!
Шэнь Цзю наградил его взглядом, полным страха и презрения. В его глазах Шэнь Цинцю углядел отблеск смертной ненависти, но юноша и впрямь не осмелился открыть рот. Он тотчас принялся яростно тереть лицо, однако при этом лишь размазывал грязь и кровь. При виде этого молодой господин Цю взял вазу с подоконника и выплеснул воду прямиком ему в лицо. Просияв в улыбке, он отворил дверь:
— Тан-эр что-то нужно?
Теперь-то Шэнь Цинцю знал, откуда взялась эта манера оригинального Шэнь Цинцю — «сама благожелательность на поверхности и яростный оскал за спиной»: похоже, он перенял ее прямиком… от своего господина.
В дверях появилась Цю Хайтан в фиалковом парчовом платье и маленьких атласных белых туфельках с украшенными жемчугом носками — она и впрямь казалась девушкой из цветочного бутона. В ней еще не проявилась та зрелая красота, закаленная жизненными тяготами [7], которой она славилась позже. Переступив через порог, она хихикнула:
— Я слышала, что братец кого-то купил, и захотела взглянуть.
Ее взгляду предстал забившийся в угол паренек с опущенной головой, однако при виде его тонких правильных черт ее глаза тотчас загорелись. Расплывшись в радостной улыбке, она сделала шаг к нему:
— Ты ведь Сяо Цзю, верно?
Тем временем Шэнь Цзю успел вытереть лицо, но видок у него был тот еще. Остановившись за спиной сестры, молодой господин Цю наградил его свирепым взглядом, со смешком ответив за него:
— Он не очень-то разговорчив, да и вообще чудаковат.
Взяв Шэнь Цзю за руку, Цю Хайтан ласково спросила:
— Почему ты не любишь разговаривать? Может, поговоришь со мной немного?
Казалось, ни у кого не хватило бы духа не отозваться на подобную нежную заботу, пронизанную чистотой и невинностью. Шэнь Цинцю внезапно пришло в голову, что в девичестве Цю Хайтан порядком напоминала Нин Инъин — выходит, женщины именно такого типа всегда привлекали его предшественника.
Поначалу гримаса угрюмого упрямства не покидала лица Шэнь Цзю, но в конце концов дружеское поддразнивание девушки заставило его черты дрогнуть — он отвернулся, причем мочки его ушей порозовели. При виде этого Цю Хайтан захлопала в ладоши:
— Ах, братец, он такой смешной! Неудивительно, что ты его купил, хоть ты и не любишь брать в дом людей со стороны. Мне он нравится.
— Да, мне тоже, — растянул губы в фальшивой улыбке молодой господин Цю.
При этих словах Шэнь Цзю непроизвольно содрогнулся.
Вслед за этим поле зрения Шэнь Цинцю потемнело — похоже, этот фрагмент воспоминаний подошел к концу.
Все действующие лица постепенно исчезли, и Шэнь Цинцю очутился в пустоте — видимо, это и был один из тех «провалов», о которых упоминал Мэнмо — учитывая, что воспоминания повреждены довольно сильно, по-видимому, с подобным заклинателю предстояло встретиться не раз. Однако ему недолго пришлось проскучать в одиночестве — тотчас запустился новый фрагмент.
Место действия осталось тем же. На сей раз Шэнь Цзю не был связан — он валялся на полу с покрытым синяками заплывшим лицом и с такой яростью царапал ковер, что пальцы кровоточили.
В дверь постучали, и тотчас послышался приглушенный юный голос:
— Сяо Цзю! Ты здесь?
Едва заслышав его, Шэнь Цзю метнулся к двери.
— Ци-гэ [8]! — отозвался он, прижимаясь лицом к отверстию замка.
— Тише, сейчас я к тебе проберусь, — заверил его юноша по ту сторону двери.
Сперва Шэнь Цинцю не мог взять в толк, кто это такой, но затем до него дошло: учитывая, что Шэнь Цзю был «девятым», купленным у работорговцев, выходит, где-то должны быть и остальные восемь.
По правде, Шэнь Цинцю был порядком удивлен, что у Шэнь Цзю, при его откровенно недружелюбной натуре, когда-то был такой хороший друг.
До него донесся шум, словно кто-то безрезультатно тряс дверь.
— Бесполезно, — бросил Шэнь Цзю. — Тут то ли пять, то ли шесть замков. И окно тоже заперто.
— Они ведь не сделали с тобой ничего такого, — встревоженно спросил юноша из-за двери, — за попытку побега?
— Не сделали? — тотчас взвился Шэнь Цзю. — За кого ты их принимаешь — за добрых духов? Заперли меня здесь два дня назад, переломав мне ноги — вот что они сделали!
На самом-то деле, как уже имел возможность убедиться Шэнь Цинцю, хоть его предшественнику досталось немало колотушек, его ноги были в полном порядке — но юноше по ту сторону двери приходилось верить ему на слово.
— Все, что я сделал, было ошибкой, — покаянно бросил он.
— Разумеется! — гневно отозвался Шэнь Цзю. — Это все из-за тебя! Мы едва знали тех новоприбывших юнцов — мог хотя бы раз наступить на горло собственной песне, так ведь нет, тебе вздумалось корчить из себя героя! Или ты просто боишься, что нас с тобой ждет столь же ничтожная доля? А ведь если бы я за тебя тогда не заступился, не привлек бы внимания этого Цю, и он бы меня не купил! И теперь посмотри, до чего меня довели твои благие порывы! Он бьёт меня без продыху [9], забавляется со мной, будто с псом!
— Прости меня, я все сделал не так, — повторил Ци-гэ.
Да уж, воистину друзья Шэнь Цзю должны были обладать настолько мягким характером, что жалко смотреть со стороны. После еще нескольких извинений кряду он наконец сменил гнев на милость:
— Ладно, — примирительно бросил Шэнь Цзю. — В этой жизни я прежде никогда никого не называл настоящим другом, чтоб их всех. Но сейчас готов назвать им тебя.
— Я знаю, — с признательностью отозвался юноша из-за двери.
— Ни черта ты не знаешь, — раздраженно бросил Шэнь Цзю.
— Я правда знаю, — настойчиво повторил его друг. — Ци-гэ всегда будет помнить, что ты для него сделал, и непременно отплатит тебе за это в будущем.
— Каком еще будущем! — выплюнул Шэнь Цзю. — Самое большее, чего может добиться такой, как ты — это самому стать работорговцем! Хотя нет, такой доброхот едва ли станет торговать людьми — скорее, станешь попрошайкой.
— Сяо Цзю, я хотел поговорить с тобой как раз об этом. Сегодня я ухожу. Я пришел попрощаться.
Видно было, что это известие поразило Шэнь Цзю в самое сердце — выпрямившись, он переспросил:
— Уходишь? Куда?
— Я больше не могу здесь оставаться, — ответил Ци-гэ. — Семья Цю очень богата и влиятельна, так что мы не могли бы ни совладать с ними, ни сбежать от них. В мире немало заклинательских школ — я собираюсь примкнуть к одной из них и вернуться за тобой.
При этих словах глаза Шэнь Цзю загорелись.
— Ци-гэ, я слышал, что гора бессмертных на востоке каждый год набирает самых талантливых адептов. Ты направляешься туда?
— Пока не знаю… — неуверенно ответил тот. — Но я попробую. Должна же хоть какая-то школа принять меня?
— Если бы меня не заперли тут, я бы пошел с тобой, — пробормотал Шэнь Цзю, не в силах скрыть обуревающую его зависть, с таким видом двинув по двери, словно хотел добраться до скрывающегося за ней — и Шэнь Цинцю поневоле встревожился за этого Ци-гэ. Совладав с собой, Шэнь Цзю вздохнул и принялся увещевать товарища: — Ци-гэ, тебе впредь следует усмирять свои порывы — ни до чего хорошего они не доводят. Пока что от твоих выходок пострадал я один, но, когда ты поступишь в заклинательскую школу, как бы необдуманные поступки не довели до беды! Будь сдержаннее!
Шэнь Цинцю позабавило то, с какой серьезностью Шэнь Цзю отчитывает старшего товарища за импульсивность, однако того это нимало не задело.
— Я буду помнить твои слова, — покаянно отозвался он.
— Эй, и не забудь о том, что говорил раньше! — преисполнившись надежды, взмолился Шэнь Цзю. — Ты должен вернуться и вызволить меня!
Воцарилась тишина — похоже, Ци-гэ без слов кивал — затем он ответил:
— Да. Подожди немного, пока я обучусь всему — а затем я обязательно тебя заберу!
Некоторое время оба молчали по разные стороны двери, затем Шэнь Цзю бросил:
— Ты уже ушел?
— Нет, — поспешно отозвался Ци-гэ, — просто ждал, пока ты заговоришь.
— Ци-гэ, подойди ближе, — попросил Шэнь Цзю. — Дай мне взглянуть на тебя в щель. Не знаю, когда… сколько лет спустя я снова тебя увижу.
— Хочешь сказать, что не знаешь, не помру ли я, не успев осуществить обещанное? — рассмеялся Ци-гэ. — Хорошо.
— Заметь, ты сам это сказал! — выплюнул Шэнь Цзю. — А еще винишь меня в мрачных предвестиях!
С трудом придвинувшись к двери, он приник к щели.
Шэнь Цинцю также стало любопытно, так что он приблизился, уставясь в крохотную щелку.
Примечания переводчиков:
[1] Рассеялась — в оригинале 溃不成军 (kuìbùchéngjūn) — в пер. с кит. «перестать существовать как войско (как армия), быть разбитым наголову».
[2] Связанный веревкой 五花大绑 (wǔhuā dàbǎng) — это словосочетание означает связывание одной верёвкой шеи и заведённых за спину рук; может также означать связанные за спиной руки, в букв. переводе «большое связывание пяти цветов». Да, похоже на бондаж, что наводит на мысли…
[3] Бледный — в оригинале 白脸 (báiliǎn) — в букв. пер. с кит. «белое (загримированное) лицо», в традиционном китайском театре — «белая маска отрицательного персонажа», амплуа злодеев.
[4] Лунные ворота 月洞门 (yuèdòngmén) — дверной проем круглой формы.
[5] Полка с драгоценными безделушками в квадратных секциях 多宝格的架子 (duōbǎogé de jiàzi) — что-то вроде открытой витрины с безделушками.
[6] Молодой господин — в данном случае 少爷 (shàoye) шаое. Обратите внимание, что молодой господин молодому господину рознь – в частности, когда так величают Ло Бинхэ или Гунъи Сяо, то употребляют другое слово –公子 (gōngzǐ) — гунцзы, что в буквальном переводе значит «сын дворянина» или «сын общества».
[7] Закаленная жизненными невзгодами 饱经风霜 (bǎojīng fēngshuāng) – в букв. пер. с кит. «навидаться ветра и инея», в образном значении «много испытать на своем веку, натерпеться невзгод, нахлебаться горя».
[8] Ци-гэ 七哥 (Qī-gē) — в пер. с кит. «седьмой старший брат».
[9] Бьёт без продыху – в оригинале 两天一小打三天一大打 (liǎng tiān yī xiǎo dǎ sān tiān yī dà dǎ) – в букв. пер. с кит. «два дня бьёт слабо, на три дня бьёт сильно», что, возможно, является перефразированной идиомой三天打鱼，两天晒网 (Sān tiān dǎ yú, liǎng tiān shài wǎng) – в пер. с кит. «три дня ловят рыбу, два дня сушат сети», что означает непоследовательность в работе – видимо, имеется в виду, что Цю Цзяньло в противоположность этим ленивым рыбакам не ленится бить Шэнь Цзю каждый день.
Следующая глава
— Ты больше не боишься меня? — бросил Ло Бинхэ.
«Того, что там — нет. А того, что здесь — еще как!» — промелькнуло в голове Шэнь Цинцю.
— Иди сюда, — велел Ло Бинхэ, простирая руку.
Учитывая, что это был оригинальный Ло Бинхэ, явно проделавший порядочный путь «на темную сторону силы», Шэнь Цинцю отнюдь не собирался принимать это любезное приглашение: в его планы еще входило побороться за свою жизнь. Однако в то самое мгновение, когда он развернулся, собираясь бежать, у него на пути встала черная фигура, отрезая ему путь, так что он едва в нее не врезался.
Еле удержавшись на ногах, Шэнь Цинцю попятился, но Ло Бинхэ тотчас ухватил его двумя пальцами за рукав, подтягивая к себе.
— Почему ты убегаешь? — с обманчивой мягкостью спросил он.
читать дальшеГлядя в его лицо, Шэнь Цинцю не мог найти в себе сил его ударить — даже испугаться как следует и то не получалось. Он попробовал еще раз вызвать Систему: «Это ведь оригинальный Ло Бинхэ, верно? Не из этого мира? Так что я должен сделать, чтобы пройти через это наказание? Одолеть его? В таком случае, знаешь ли, ты с тем же успехом могла бы отфутболить меня в мой изначальный мир!»
[Приветствуем вас! На время действия наказания…]
Шэнь Цинцю в сердцах захлопнул диалоговое окно.
Некоторое время Ло Бинхэ так же молча всматривался в его лицо, затем нахмурился:
— Меня почему-то не оставляет чувство… что в тебе что-то изменилось. Ты действительно Шэнь Цинцю?
Тот моргнул, умудряясь сохранить невозмутимое выражение лица и при этом не теряя бдительности. Вновь уставив на него озадаченный взгляд, Ло Бинхэ медленно протянул руку к Шэнь Цинцю и опустил ему на плечо.
Его сухая ладонь, как и в последний раз, казалась холодной как лед — это почему-то тронуло Шэнь Цинцю, и он как раз собирался сказать что-то на этот счет, когда его правое плечо внезапно занемело.
Шэнь Цинцю не успел почувствовать, как рука отделяется от тела — лишь успел заметить, как что-то пролетело в воздухе, да испытал ощущение непривычной легкости с правой стороны.
Но в следующее же мгновение невыносимая боль добралась до мозга, скрутив судорогой его тело.
Этот Ло Бинхэ только что отхреначил ему руку!
Получив серьезное увечье, тело Шэнь Цинцю отреагировало само собой, выбросив всю имеющуюся духовную энергию в противника — однако Ло Бинхэ встретил удар раскрытой ладонью, и энергия рассеялась [1], превратив заклинателя в беспомощного калеку.
Теперь ничто не могло воспрепятствовать хлещущему из плеча потоку крови. В глазах Шэнь Цинцю потемнело, и словно со стороны до него донесся чей-то крик — но быть может, ему мерещилось, ведь в ушах стоял такой звон, что он ничего толком не мог расслышать. Все его помыслы были направлены на одно — скрыться от человека, что стоял перед ним!
Он отпрянул от Ло Бинхэ, но, сделав всего несколько шагов, запнулся об обгорелый пенек бамбука и рухнул навзничь на почерневшую землю.
Из-за нестерпимой боли в плече он не почувствовал удара затылком об землю. Ло Бинхэ невозмутимо приблизился к нему и легонько погладил лодыжку.
Человек-палка!
Прямо сейчас Ло Бинхэ собирается превратить его в человека-палку!
Испытывая такую боль, что даже дышалось с трудом, Шэнь Цинцю вцепился в Ло Бинхэ оставшейся левой рукой, в исступлении тряся головой:
— Не надо… Не надо…
Человек с лицом Ло Бинхэ не мог сотворить с ним такое!
Ло Бинхэ прижал его к земле, глядя на него исполненным тепла и искренности взором.
— Я ведь не впервые это делаю, неужто учитель никак не может привыкнуть? — ласково произнес он. — Что ж, придется повторить еще пару-тройку раз — как насчет этого?
В то же мгновение Шэнь Цинцю захлестнула разливающаяся от бедра волна боли.
Не в силах это вынести, он испустил истошный крик.
Внезапно в голове зазвучал монотонный голос Системы:
[Наказание завершено.]
Боль исчезла так же внезапно, как и явилась. Перекатившись, Шэнь Цинцю вскочил на ноги — но лишь чтобы тотчас рухнуть на колени. У него не осталось сил даже на то, чтобы проклинать Систему, так что он просто сидел на земле, в трансе наблюдая за тем, как капли холодного пота стекают, шлепаясь на землю, а в глазах все еще плясали искры.
Внезапно рядом раздался голос:
— Что с тобой приключилось?
Лишь тогда Шэнь Цинцю заметил, что он тут не один.
Вдобавок к этому, он все еще находился во сне.
Эта пещера также показалась ему смутно знакомой — она чем-то походила на ту, в которой они впервые встретились с Мэнмо в виде клубов черного тумана.
И верно — Демон Снов собственной персоной.
Кое-как совладав с собой, Шэнь Цинцю спросил:
— Почему я здесь оказался?
— Ты был втянут в невероятно могущественное сновидение — самую твою душу едва не порвало в клочья. Этот старик пытался вмешаться, но у него не выходило; однако он не оставлял попыток, пока они внезапно не увенчались успехом — тогда-то этот старик и вытащил тебя сюда.
Прежде Шэнь Цинцю ни за что бы не заподозрил, что Мэнмо даст за его жизнь хотя бы ломаный грош — однако, когда он попал в беду, именно старый демон не пожалел усилий, чтобы «вытащить» его.
— От души благодарю вас, старейшина, за неоценимую помощь, — искренне произнес пораженный в самое сердце Шэнь Цинцю.
— Нет нужды меня благодарить, — фыркнул Мэнмо. — Просто ты порядком удивил этого старика, продержавшись в Священном мавзолее всю дорогу, пока этот малец не проснулся. Ты тогда немало для него сделал, а помогать ему значит подсобить и этому старику.
Образ агонии от оторванных конечностей настолько глубоко впечатался в мозг Шэнь Цинцю, что одно упоминание Ло Бинхэ вызвало в сознании отголоски этой боли. Поневоле схватившись за правое плечо, он был вынужден сделать несколько глубоких вдохов, чтобы утихомирить дрожь в голосе:
— А где же сам Ло Бинхэ?
Обычно именно ученик затаскивал его в свои сны — в последнее время он и вовсе зачастил, осеняя своим присутствием каждый сон своего учителя. И все же на сей раз Мэнмо неожиданно обошел Ло Бинхэ, собственноручно вытянув Шэнь Цинцю — где же, в таком случае, прохлаждается главный герой?
Казалось, одна мысль об этом удручала старого демона донельзя.
— Мне-то откуда знать? — брюзгливо бросил он. — С тех пор, как этот сопляк освоил мои техники, этому старику закрыт путь в его Царство снов. Так что теперь он не держит передо мной отчета — тут уж ничего не поделаешь.
Шэнь Цинцю чувствовал, что, если немедленно не увидит своего послушного и любящего Ло Бинхэ, его конечности всякий раз будет прошивать боль при одних звуках его имени. Почему бы его нежному белому цветочку наконец не явиться, чтобы скормить ему болеутоляющее в лице своего заботливого взгляда?
Скосив глаза на Шэнь Цинцю, Мэнмо посерьезнел при виде его посеревшего лица и побелевших губ.
— Да явится твой мозгляк, куда он от тебя денется — к чему так изводить себя? А ведь раньше ты, помнится, делал все возможное, чтобы держаться от него подальше.
Можно ли счесть это за утешение?
Глядя на презрительно цедящего слова Мэнмо, Шэнь Цинцю внезапно почувствовал, как на сердце потеплело.
Расслабившись усилием воли, он поудобнее устроился на земле.
— Старейшина Мэнмо, — мгновение спустя припомнил он, — тогда, в Священном мавзолее, я и впрямь потащил Ло Бинхэ на восток, следуя вашему совету, и по пути повстречал двоих — старика и женщину. Я хотел спросить, вы не…
Помнится, тогда Цю Хайтан упала в обморок, а затем, придя в себя, внезапно с криком убежала — и Шэнь Цинцю не без оснований заподозрил, что, пребывая в бессознательном состоянии, она кое-кого повстречала в Царстве снов. Ло Бинхэ также пребывал в отключке, причем его голова полыхала, словно раскаленные угли, так что ему явно было не до того, чтобы влезать в сон Цю Хайтан. Оставалось предположить, что этим кем-то мог быть сам старейшина Мэнмо.
— Всего лишь трюк, не стоящий упоминания, — поглаживая бороду, бросил старый демон, тем самым подтверждая догадки Шэнь Цинцю. Несмотря на ложную скромность, коей были пропитаны его слова, тон Мэнмо прямо-таки сочился самодовольством.
— И что же вы ей показали? — не удержался от вопроса Шэнь Цинцю.
Вообще-то, он догадывался, что, скорее всего, Демон Снов воспользовался излюбленным методом разрушения сознания, продемонстрировав Цю Хайтан ее самые мучительные воспоминания — и логично было предположить, что там не обошлось без уничтожения ее семьи.
Однако и тут что-то не сходилось: ведь тогда, едва открыв глаза и узрев Шэнь Цинцю, она должна была преисполниться первозданной ненависти, вознамерившись понаделать в нем пару сотен дыр своим мечом — почему же вместо этого она с рыданиями бросилась прочь?
— Этот старик не стал показывать ей ее воспоминания, — отозвался Мэнмо, явно догадываясь о его помыслах. — Вместо этого он показал ей твои.
Те самые осколки памяти Шэнь Цзю, что сохранились в его теле!
Его давно уже мучила упомянутая Сян Тянь Да Фэйцзи предыстория Шэнь Цинцю, которую тот так и не написал, так что он тотчас переспросил:
— А не мог бы старейшина показать их и мне?
Мэнмо уставил на него озадаченный взгляд, однако вместо того, чтобы спрашивать, зачем ему понадобилось пересматривать собственные воспоминания, старый демон поинтересовался:
— Ты вообще ничего не помнишь?
— Верно, — кивнул Шэнь Цинцю, мысленно приготовившись изложить целую историю о том, как он утратил память в результате временного помешательства и хотел бы заполнить пробелы.
Сказать по правде, его выдумки все равно не выдерживали критики, так что он испытал немалую долю облегчения, когда вместо расспросов Мэнмо ограничился фразой:
— Некоторые вещи и впрямь лучше не помнить.
— Однако я нижайше прошу старейшину о помощи.
— Ты и впрямь хочешь это видеть? — с сомнением бросил демон.
Шэнь Цинцю торжественно кивнул, и тогда Мэнмо потянулся к нему, прижав палец к его лбу, и велел:
— Закрой глаза. Можешь открывать их, когда я уберу руку.
Шэнь Цинцю покорно смежил веки.
— Твои воспоминания сильно повреждены, и в них много провалов, — вновь заговорил Мэнмо. — Из-за этого они утратили связность. Тебе также могут попадаться люди с размытыми лицами. Причина этого кроется в твоем собственном сознании — так что просто не обращай внимания.
Иными словами, он хотел сказать: «Если тебе попадутся баги, то знай, что виной тому косяки в твоих исходниках, а не мои техники».
Мысленно досчитав до десяти, Шэнь Цинцю почувствовал, как давление на лоб ослабло, и тотчас открыл глаза. Перед ним на коленях стоял тощий растрепанный паренек, связанный веревкой [2].
Этот бледный [3] юноша с острым подбородком был весьма хорош собой, однако его черты были отмечены невыразимой мрачностью, а на лбу и в уголках рта виднелись лиловые отметины. Юный Шэнь Цзю собственной персоной.
Сбежав от Ло Бинхэ во сне в городе Хуаюэ, Шэнь Цинцю нечаянно угодил в остатки воспоминаний своего предшественника — и тогда перед ним предстала эта самая сцена. Оглядевшись, он убедился, что первое впечатление его не подвело: эта просторная комната оказалась библиотекой, соединенной со спальней — их разделяли лишь «лунные ворота» [4] из сандалового дерева. Повсюду дорогая мебель, образцы каллиграфии и живописи — едва ли обычные работорговцы могли позволить себе подобное.
Скрестив руки на груди, Шэнь Цинцю оперся о полку с драгоценными безделушками в квадратных секциях [5], и замер в ожидании.
Однако долго ждать ему не пришлось: вскоре перед ним бесшумно отворилась дверь, покрытая искусной резьбой с растительным орнаментом.
Шэнь Цзю не шелохнулся, лишь глаза взметнулись вверх, так что в них отразилась фигура вошедшего.
Лицо молодого человека в роскошной одежде на удивление сильно напоминало Цю Хайтан — выходит, перед ним только что предстал старший представитель истребленного семейства Цю — ее брат.
И, очевидно, подозрения Шэнь Цинцю имели под собой почву: что бы там ни утверждала Цю Хайтан, не похоже, чтобы с Шэнь Цзю обращались «как с членом семьи».
Молодой человек неспешным шагом приблизился к Шэнь Цзю и принялся наворачивать вокруг него круги. Выражение лица юноши при этом не изменилось — в плотно сжатых губах читалась угрюмая решимость, но плечи слегка подрагивали, выдавая скрытый страх; похоже, он делал все возможное, чтобы казаться невозмутимым.
Внезапно молодой господин [6] Цю ударил его ногой в спину — Шэнь Цзю тотчас рухнул на пол, уткнувшись лицом в доски.
— Ну что, на сей раз не осмелишься дать сдачи? — холодно бросил молодой господин Цю.
Приподняв лицо, измазанное в пыли, приставшей к крови из носа, Шэнь Цзю тихо ответил:
— Не гневайтесь, молодой господин, я не знал, что это были вы.
— Не знал? — насмешливо повторил молодой господин Цю. — Не знал, и все же осмелился напасть!
Размахнувшись, он отвесил Шэнь Цзю оплеуху, от которой голова того с глухим стуком ударилась о пол, и из носа вновь хлынула кровь, заливая подбородок. Казалось, молодому господину Цю доставляло особое удовольствие отбивать его голову, будто мяч.
Шэнь Цинцю в молчании наблюдал, как он проделал это не менее дюжины раз. Наконец выдержка Шэнь Цзю подошла к концу, и он выкрикнул:
— Чего вы хотите этим добиться?
— Теперь ты принадлежишь нашей семье, — злорадно рассмеялся молодой господин Цю. — Так что я могу делать с тобой все, что захочу.
Внезапно из-за двери раздался нежный мелодичный голос:
— Братец? Братец, ты тут?
Едва заслышав его, молодой господин Цю тотчас переменился в лице. Быстро развязав Шэнь Цзю, он шепотом велел ему:
— А ну вытри лицо! И если осмелишься хоть пикнуть, прибью!
Шэнь Цзю наградил его взглядом, полным страха и презрения. В его глазах Шэнь Цинцю углядел отблеск смертной ненависти, но юноша и впрямь не осмелился открыть рот. Он тотчас принялся яростно тереть лицо, однако при этом лишь размазывал грязь и кровь. При виде этого молодой господин Цю взял вазу с подоконника и выплеснул воду прямиком ему в лицо. Просияв в улыбке, он отворил дверь:
— Тан-эр что-то нужно?
Теперь-то Шэнь Цинцю знал, откуда взялась эта манера оригинального Шэнь Цинцю — «сама благожелательность на поверхности и яростный оскал за спиной»: похоже, он перенял ее прямиком… от своего господина.
В дверях появилась Цю Хайтан в фиалковом парчовом платье и маленьких атласных белых туфельках с украшенными жемчугом носками — она и впрямь казалась девушкой из цветочного бутона. В ней еще не проявилась та зрелая красота, закаленная жизненными тяготами [7], которой она славилась позже. Переступив через порог, она хихикнула:
— Я слышала, что братец кого-то купил, и захотела взглянуть.
Ее взгляду предстал забившийся в угол паренек с опущенной головой, однако при виде его тонких правильных черт ее глаза тотчас загорелись. Расплывшись в радостной улыбке, она сделала шаг к нему:
— Ты ведь Сяо Цзю, верно?
Тем временем Шэнь Цзю успел вытереть лицо, но видок у него был тот еще. Остановившись за спиной сестры, молодой господин Цю наградил его свирепым взглядом, со смешком ответив за него:
— Он не очень-то разговорчив, да и вообще чудаковат.
Взяв Шэнь Цзю за руку, Цю Хайтан ласково спросила:
— Почему ты не любишь разговаривать? Может, поговоришь со мной немного?
Казалось, ни у кого не хватило бы духа не отозваться на подобную нежную заботу, пронизанную чистотой и невинностью. Шэнь Цинцю внезапно пришло в голову, что в девичестве Цю Хайтан порядком напоминала Нин Инъин — выходит, женщины именно такого типа всегда привлекали его предшественника.
Поначалу гримаса угрюмого упрямства не покидала лица Шэнь Цзю, но в конце концов дружеское поддразнивание девушки заставило его черты дрогнуть — он отвернулся, причем мочки его ушей порозовели. При виде этого Цю Хайтан захлопала в ладоши:
— Ах, братец, он такой смешной! Неудивительно, что ты его купил, хоть ты и не любишь брать в дом людей со стороны. Мне он нравится.
— Да, мне тоже, — растянул губы в фальшивой улыбке молодой господин Цю.
При этих словах Шэнь Цзю непроизвольно содрогнулся.
Вслед за этим поле зрения Шэнь Цинцю потемнело — похоже, этот фрагмент воспоминаний подошел к концу.
Все действующие лица постепенно исчезли, и Шэнь Цинцю очутился в пустоте — видимо, это и был один из тех «провалов», о которых упоминал Мэнмо — учитывая, что воспоминания повреждены довольно сильно, по-видимому, с подобным заклинателю предстояло встретиться не раз. Однако ему недолго пришлось проскучать в одиночестве — тотчас запустился новый фрагмент.
Место действия осталось тем же. На сей раз Шэнь Цзю не был связан — он валялся на полу с покрытым синяками заплывшим лицом и с такой яростью царапал ковер, что пальцы кровоточили.
В дверь постучали, и тотчас послышался приглушенный юный голос:
— Сяо Цзю! Ты здесь?
Едва заслышав его, Шэнь Цзю метнулся к двери.
— Ци-гэ [8]! — отозвался он, прижимаясь лицом к отверстию замка.
— Тише, сейчас я к тебе проберусь, — заверил его юноша по ту сторону двери.
Сперва Шэнь Цинцю не мог взять в толк, кто это такой, но затем до него дошло: учитывая, что Шэнь Цзю был «девятым», купленным у работорговцев, выходит, где-то должны быть и остальные восемь.
По правде, Шэнь Цинцю был порядком удивлен, что у Шэнь Цзю, при его откровенно недружелюбной натуре, когда-то был такой хороший друг.
До него донесся шум, словно кто-то безрезультатно тряс дверь.
— Бесполезно, — бросил Шэнь Цзю. — Тут то ли пять, то ли шесть замков. И окно тоже заперто.
— Они ведь не сделали с тобой ничего такого, — встревоженно спросил юноша из-за двери, — за попытку побега?
— Не сделали? — тотчас взвился Шэнь Цзю. — За кого ты их принимаешь — за добрых духов? Заперли меня здесь два дня назад, переломав мне ноги — вот что они сделали!
На самом-то деле, как уже имел возможность убедиться Шэнь Цинцю, хоть его предшественнику досталось немало колотушек, его ноги были в полном порядке — но юноше по ту сторону двери приходилось верить ему на слово.
— Все, что я сделал, было ошибкой, — покаянно бросил он.
— Разумеется! — гневно отозвался Шэнь Цзю. — Это все из-за тебя! Мы едва знали тех новоприбывших юнцов — мог хотя бы раз наступить на горло собственной песне, так ведь нет, тебе вздумалось корчить из себя героя! Или ты просто боишься, что нас с тобой ждет столь же ничтожная доля? А ведь если бы я за тебя тогда не заступился, не привлек бы внимания этого Цю, и он бы меня не купил! И теперь посмотри, до чего меня довели твои благие порывы! Он бьёт меня без продыху [9], забавляется со мной, будто с псом!
— Прости меня, я все сделал не так, — повторил Ци-гэ.
Да уж, воистину друзья Шэнь Цзю должны были обладать настолько мягким характером, что жалко смотреть со стороны. После еще нескольких извинений кряду он наконец сменил гнев на милость:
— Ладно, — примирительно бросил Шэнь Цзю. — В этой жизни я прежде никогда никого не называл настоящим другом, чтоб их всех. Но сейчас готов назвать им тебя.
— Я знаю, — с признательностью отозвался юноша из-за двери.
— Ни черта ты не знаешь, — раздраженно бросил Шэнь Цзю.
— Я правда знаю, — настойчиво повторил его друг. — Ци-гэ всегда будет помнить, что ты для него сделал, и непременно отплатит тебе за это в будущем.
— Каком еще будущем! — выплюнул Шэнь Цзю. — Самое большее, чего может добиться такой, как ты — это самому стать работорговцем! Хотя нет, такой доброхот едва ли станет торговать людьми — скорее, станешь попрошайкой.
— Сяо Цзю, я хотел поговорить с тобой как раз об этом. Сегодня я ухожу. Я пришел попрощаться.
Видно было, что это известие поразило Шэнь Цзю в самое сердце — выпрямившись, он переспросил:
— Уходишь? Куда?
— Я больше не могу здесь оставаться, — ответил Ци-гэ. — Семья Цю очень богата и влиятельна, так что мы не могли бы ни совладать с ними, ни сбежать от них. В мире немало заклинательских школ — я собираюсь примкнуть к одной из них и вернуться за тобой.
При этих словах глаза Шэнь Цзю загорелись.
— Ци-гэ, я слышал, что гора бессмертных на востоке каждый год набирает самых талантливых адептов. Ты направляешься туда?
— Пока не знаю… — неуверенно ответил тот. — Но я попробую. Должна же хоть какая-то школа принять меня?
— Если бы меня не заперли тут, я бы пошел с тобой, — пробормотал Шэнь Цзю, не в силах скрыть обуревающую его зависть, с таким видом двинув по двери, словно хотел добраться до скрывающегося за ней — и Шэнь Цинцю поневоле встревожился за этого Ци-гэ. Совладав с собой, Шэнь Цзю вздохнул и принялся увещевать товарища: — Ци-гэ, тебе впредь следует усмирять свои порывы — ни до чего хорошего они не доводят. Пока что от твоих выходок пострадал я один, но, когда ты поступишь в заклинательскую школу, как бы необдуманные поступки не довели до беды! Будь сдержаннее!
Шэнь Цинцю позабавило то, с какой серьезностью Шэнь Цзю отчитывает старшего товарища за импульсивность, однако того это нимало не задело.
— Я буду помнить твои слова, — покаянно отозвался он.
— Эй, и не забудь о том, что говорил раньше! — преисполнившись надежды, взмолился Шэнь Цзю. — Ты должен вернуться и вызволить меня!
Воцарилась тишина — похоже, Ци-гэ без слов кивал — затем он ответил:
— Да. Подожди немного, пока я обучусь всему — а затем я обязательно тебя заберу!
Некоторое время оба молчали по разные стороны двери, затем Шэнь Цзю бросил:
— Ты уже ушел?
— Нет, — поспешно отозвался Ци-гэ, — просто ждал, пока ты заговоришь.
— Ци-гэ, подойди ближе, — попросил Шэнь Цзю. — Дай мне взглянуть на тебя в щель. Не знаю, когда… сколько лет спустя я снова тебя увижу.
— Хочешь сказать, что не знаешь, не помру ли я, не успев осуществить обещанное? — рассмеялся Ци-гэ. — Хорошо.
— Заметь, ты сам это сказал! — выплюнул Шэнь Цзю. — А еще винишь меня в мрачных предвестиях!
С трудом придвинувшись к двери, он приник к щели.
Шэнь Цинцю также стало любопытно, так что он приблизился, уставясь в крохотную щелку.
Примечания переводчиков:
[1] Рассеялась — в оригинале 溃不成军 (kuìbùchéngjūn) — в пер. с кит. «перестать существовать как войско (как армия), быть разбитым наголову».
[2] Связанный веревкой 五花大绑 (wǔhuā dàbǎng) — это словосочетание означает связывание одной верёвкой шеи и заведённых за спину рук; может также означать связанные за спиной руки, в букв. переводе «большое связывание пяти цветов». Да, похоже на бондаж, что наводит на мысли…
[3] Бледный — в оригинале 白脸 (báiliǎn) — в букв. пер. с кит. «белое (загримированное) лицо», в традиционном китайском театре — «белая маска отрицательного персонажа», амплуа злодеев.
[4] Лунные ворота 月洞门 (yuèdòngmén) — дверной проем круглой формы.
[5] Полка с драгоценными безделушками в квадратных секциях 多宝格的架子 (duōbǎogé de jiàzi) — что-то вроде открытой витрины с безделушками.
[6] Молодой господин — в данном случае 少爷 (shàoye) шаое. Обратите внимание, что молодой господин молодому господину рознь – в частности, когда так величают Ло Бинхэ или Гунъи Сяо, то употребляют другое слово –公子 (gōngzǐ) — гунцзы, что в буквальном переводе значит «сын дворянина» или «сын общества».
[7] Закаленная жизненными невзгодами 饱经风霜 (bǎojīng fēngshuāng) – в букв. пер. с кит. «навидаться ветра и инея», в образном значении «много испытать на своем веку, натерпеться невзгод, нахлебаться горя».
[8] Ци-гэ 七哥 (Qī-gē) — в пер. с кит. «седьмой старший брат».
[9] Бьёт без продыху – в оригинале 两天一小打三天一大打 (liǎng tiān yī xiǎo dǎ sān tiān yī dà dǎ) – в букв. пер. с кит. «два дня бьёт слабо, на три дня бьёт сильно», что, возможно, является перефразированной идиомой三天打鱼，两天晒网 (Sān tiān dǎ yú, liǎng tiān shài wǎng) – в пер. с кит. «три дня ловят рыбу, два дня сушат сети», что означает непоследовательность в работе – видимо, имеется в виду, что Цю Цзяньло в противоположность этим ленивым рыбакам не ленится бить Шэнь Цзю каждый день.
Следующая глава
Psoj_i_Sysoj, блог «Мастер календаря»
Мастер календаря. Глава 2 — 11.02.2027. Сяонянь. Часть 2
Предыдущая глава
Итак, с ним внезапно заговорил старый настенный календарь. Обычный человек от подобного, чего доброго, хлопнулся бы в обморок, но Сяо Наньчжу с малых лет не боялся всей этой сверхъестественной фигни, так что, хоть его порядком огорошило это явление, он всё же умудрился сохранить присутствие духа.
Машинально попятившись, он убедился, что голос и впрямь исходит от календаря.
— У них что, теперь и голосовая функция есть? — пробормотал он, позабыв закрыть рот от изумления.
читать дальшеКазалось, Сяонянь на календарном листе прямо-таки кипит от возмущения — заслышав слова Сяо Наньчжу, он вновь гневно надул щёки. Подумать только, ещё немного — и он мог беззаботно проспать целый год, необременённый никакими обязанностями!
Кто же мог знать, что этот болван по имени Сяо Наньчжу всё испортит за какие-то считанные минуты до полуночи! Духи календаря [1] отличаются весьма деликатным сложением, поскольку им приходится трудиться всего один день в году, а тем счастливчикам, что приходятся на конец года, и вовсе редко выпадает поработать — именно таким и был Сяонянь, божество Малого новогоднего сочельника.
«Разве в Праздник весны людям положено иметь какие-то заботы, помимо подарков [2], семейных обедов и тёплых пледов? — негодовал про себя мальчик. — Почему для Лабы [3] и Личуня [4], дежурство которых завершилось всего пару дней назад, всё прошло без сучка без задоринки, а мне достался этот недоумок?..»
От этих мрачных мыслей круглое пухленькое личико, неизменно ассоциирующееся с благодушным календарным божеством, скорбно сморщилось, и Сяоняня охватило необоримое желание выпустить из рук своего драгоценного карпа, чтобы от души плеснуть этому парню полную лохань озёрной воды прямо в физиономию.
Однако, оценив комплекцию Сяо Наньчжу, он в итоге решил, что связываться с ним будет себе дороже. Тот, в свою очередь, никак не мог сообразить, что происходит, ещё не вполне отойдя от воздействия алкоголя. Только он собрался потрогать календарь, чтобы выяснить, что с ним не так, как нарисованный искусной рукой щекастый мальчонка, по-прежнему сжимая в руках огромного карпа, вылез из листа, сверкая голыми ягодицами [5].
— Эй, ты! Если тебе есть, что сказать, так говори! — не слишком дружелюбно обратился он к хозяину квартиры, глядя на него снизу вверх. — Не стой разинув рот [6]! У меня на тебя всего двадцать минут, так что поторопись! Тебе что: предсказать судьбу, сказать, как поживают твои родичи, что сегодня можно делать, а что нельзя или истолковать сон?
Этот миловидный ребёнок, как две капли воды похожий на «золотого отрока» Цзиньтуна [7], принялся донимать Сяо Наньчжу этими бессмысленными вопросами, едва соскочив на пол. Виднеющийся из-под курточки красный передник [8] и карп в пухлых ручках довершали невыразимо трогательный образ. И всё же у любого, с кем сперва заговорил персонаж с календарного листа, а затем и вовсе ожил, вторгаясь в личное пространство, по спине пополз бы предательский холодок — и Сяо Наньчжу не был исключением. Однако сам мальчик, похоже, привык к виду впавших в ступор смертных — поглаживая подбородок, он задумчиво пробормотал:
— Ну, не могу же я вовсе ничего не сделать. Дай-ка я тебе что-нибудь предскажу — в конце концов, работа есть работа. Так-так, посмотрим… сегодня тебе не следует мыться и разводить огонь.
Звук его умиротворяющего бормотания помог Сяо Наньчжу худо-бедно прийти в себя. Ущипнув переносицу, он всерьёз задался вопросом, что же перед ним: обычная галлюцинация или последствия неумеренных возлияний?
В конечном счёте, полученное им за последние двадцать лет образование безостановочно внушало ему, что ничего сверхъестественного в природе на самом деле не существует, однако в следующую минуту его сомнения потеснило нечто вполне осязаемое.
— А это что? — подозрительно потянул он носом. — Жареный кальмар [9], что ли?..
Он вновь принюхался — обычно Сяо Наньчжу соображал куда быстрее, но нынче хмель и потрясение сделали своё дело, основательно затуманив его сознание [10].
— А-а-а, это у тебя вместо мозгов кальмар! — взвился мальчик. — Я ж сказал тебе, никакого огня! Никакого! Огня!
Сяонянь в панике отбросил своего карпа и вцепился в штаны Сяо Наньчжу, таща его за собой на кухню. Тот, внезапно вспомнив про чайник, наконец пришёл в себя, поспешив за мальчиком.
Само собой, чайник давным-давно выкипел, а огонь на плите продолжал бушевать, наполняя кухню удушливым дымом — языки пламени успели переметнуться даже на пол. Прикрывая лицо, Сяо Наньчжу сорвал ближайшую занавеску и принялся сбивать пламя, отмахиваясь от летящих во все стороны искр. Сяонянь носился вокруг, заливая огонь водой из неведомо откуда взявшейся лохани.
— Уф… — то и дело отдувался он. — Едва успели… Ну и вымотался же я…
Вытирая лоб тыльной стороной ладошки, Сяонянь бессознательно размазывал сажу по белой коже, помогая Сяо Наньчжу ликвидировать возгорание. На самом деле, для того, кто работал один-единственный день в году, он проявил недюжинные выносливость и выдержку. Сяо Наньчжу также вздохнул с облегчением, хотя сердце всё ещё колотилось как бешеное, и медленно обозрел свою изрядно пострадавшую кухню.
А ведь если бы не этот толстощёкий мальчонка из календаря, то, пожалуй, он бы так и заснул себе на диване.
Теперь-то он с запозданием вспомнил о том, что при долгом неиспользовании газовых труб в них скапливается жидкое горючее вещество, которое может послужить причиной пожара — так что, засни он тут пьяный… не дожить бы ему до Нового года, конец истории.
Подумав об этом, он ощутил невольную благодарность к ребёнку, избавившему его от столь нелепой гибели. Теперь Сяо Наньчжу было совершенно не важно, откуда взялся этот мальчонка — из календаря или ещё откуда — как ни крути, он спас ему жизнь. Не ожидая, что хозяин квартиры так быстро уверует в его существование, Сяонянь тем временем принялся деловито тереть запачканное лицо не менее грязными ладошками — и только тут осознал, что чего-то в них не хватает. Глаза мальчика в испуге распахнулись, и он стремглав бросился в гостиную, топоча босыми пятками.
— Эй, ты куда? — окликнул его Сяо Наньчжу. — Ты простудишься, если будешь бегать с босыми ногами!
Преисполнившись тревоги, будто и впрямь обратился в отца этого мальчугана, мужчина бросился за ним, чтобы подыскать ему какие-нибудь тапочки — и нашёл этого непоседу на корточках у дивана над неподвижно вытянувшимся на полу карпом с помутневшими глазами.
Сяо Наньчжу застыл над ним, не зная, что сказать.
— Сяохун [11]… Мой Сяохун… умер… Уа-а-а!
Слёзы хлынули неудержимым потоком. Помогая Сяо Наньчжу потушить пожар, Сяонянь совершенно позабыл о своём драгоценном карпе, выпустив из виду, что рыбы не могут прожить без воды. А пока он спохватился, символ процветания грядущего года в последний раз судорожно оттопырил жабры и испустил дух.
Глядя на малыша, который яростно тёр глаза кулачками, безутешно рыдая, Сяо Наньчжу ощутил укол вины — ещё бы мальчик не горевал, он ведь только что потерял своего питомца! Подтащив низенькую табуретку, Сяо Наньчжу посадил на неё ребёнка, после чего напялил на него безразмерные мягкие тапочки. Подождав, пока рыдания Сяоняня не перейдут в судорожные всхлипы, Сяо Наньчжу ущипнул его за мокрые от слёз щёчки:
— Ну же, не плачь, дядя [12] завтра купит тебе нового, идёт? Хочешь карпа — будет тебе карп, другую рыбку — будет и она, черепашку так черепашку [13]…
Улещивая мальчонку словно волк, завлекающий Красную шапочку в лесную чащу, Сяо Наньчжу напрочь позабыл про свою подпаленную кухню — опустившись на корточки рядом с Сяонянем, он не жалел слов, чтобы отвлечь это дитя от постигшего его несчастья.
В другое время у него едва ли хватило бы терпения на хнычущего ребёнка, но ведь этот толстощёкий паренёк рисковал ради него своей жизнью в канун Нового года, так что Сяо Наньчжу, смирив подступающее раздражение, делал всё возможное, чтобы быть милым хотя бы единственный раз в жизни. Однако на Сяоняня его увещевания возымели прямо противоположный эффект: он заревел с новой силой.
— День п-почти на исходе, ничего уже не поправишь, — всхлипнув, ребёнок внезапно разразился обвинениями: — Это всё ты! Всё из-за тебя! Мой Сяохун… — дальнейшие слова потонули в рыданиях.
— Слушай, мальчик, я-то тут при чём? — растерялся Сяо Наньчжу. — Твоему Сяохуну просто не повезло…
— Нет, это всё ты! Это твоя вина! — выкрикнул Сяонянь, отчаянно хлюпая носом. — Твоя, безмозглый верзила!
— Ну ладно, ладно, — поспешил согласиться мужчина. — Моя так моя… — признал он, про себя решив, что дальнейшие попытки утешения едва ли возымеют успех.
К тому же, от детского рёва у него так разболелась голова, что он готов был встать на колени, чтобы молить о прощении, однако не похоже было, что это окажет хоть какое-то действие на маленького тирана.
На самом деле, Сяо Наньчжу с куда большим удовольствием полюбопытствовал бы у этого божка, каким образом тот вылез из календаря и как умудрился предсказать пожар, но Сяоняню было явно не до его досужих расспросов — он был слишком занят самозабвенным плачем.
Понятия не имея, что ещё предпринять, Сяо Наньчжу поневоле начал задумываться, стоит ли ему оставить этого ребёнка у себя — в конце концов, нельзя же позволять ему разгуливать без присмотра! Приняв решение, он поднялся на ноги, сообщив по-прежнему восседавшему на табурете Сяоняню:
— У меня в доме не так-то много съестного, но есть кунжутная паста [14]. Будешь?
Не обратив ни малейшего внимания на его слова, Сяонянь продолжал безутешно рыдать. Почесав в затылке, Сяо Наньчжу отправился на кухню готовить еду для ребёнка. Мельком глянув на часы, он увидел, что до полуночи оставалась от силы минута.
Не придав этому значения, мужчина двинулся к многострадальной плите и вновь наполнил чайник. На сей раз он не решился отойти от плиты. Провозившись на кухне с десяток минут, Сяо Наньчжу нога за ногу вернулся в гостиную — но к немалому своему изумлению обнаружил, что там никого нет.
Пухленький ребёнок словно сквозь пол провалился — а вместе с ним и его дохлый карп.
Однако же, вздумай мальчик покинуть квартиру, Сяо Наньчжу непременно услышал бы звук отпираемой двери.
Чувствуя, как сердце всё сильнее сдавливает ледяная рука, Сяо Наньчжу поставил фарфоровую плошку и бросился к календарю, толком не зная даже, что его туда влечёт. На побуревшей от времени странице он вновь узрел того щекастого мальчонку, голыми ягодицами повернувшегося к хозяину квартиры. В руках мальчик сжимал… дохлого карпа.
Примечания переводчиков:
[1] Духи календаря 历神 (lì shén) ли шэнь. Иероглиф 神 (shén) можно перевести как «духи», так и «божества», а также как «нечто сверхъестественное».
[2] Подарки — в оригинале 红包 (hóngbāo) — в пер. с кит. «красный конверт» — денежный подарок на Новый год.
[3] Лаба 腊八 (làbā) — 8-е число 12-го месяца по лунному календарю, буддийский религиозный праздник. Китайцы верят, что в этот день происходит переход нового в старое. В этот день они совершают подношения богам за хороший урожай и едят особую кашу.
[4] Личунь 立春 (lìchūn) — начало весны (период года с 4 или 5 февраля, отнесён к первой половине 1-го лунного месяца).
[5] Сверкая голыми ягодицами — Сяонянь носит традиционные для Китая детские штанишки с разрезом 开裆裤 (kāidāngkù) кайданку. Тут про них целая статья: https://ekd.me/2015/07/split-crotch-pants-history/
[6] Не стой разинув рот — в оригинале 别墨迹 (biémòjì) — в букв. пер. с кит. «не делать клякс», в образном значении — «вообще ничего не делать», «тянуть резину».
[7] Цзиньтун 金童 (Jīntóng) — в пер. с кит. «золотой отрок», сокращённое от Шанцай Тунцзы 善财童子 (Shàncái Tóngzǐ) — бодхисаттва Судхана, ученик Будды. Является одним из героев "Путешествия на Запад" — Красным Ребенком. С ним часто сравнивают миловидных мальчиков до двенадцати лет.
[8] Передник, или набрюшник 肚兜 (dùdōu) дудоу — традиционная одежда для детей. Теперь так также называют лифчик для девочек.
[9] Жареный кальмар 铁板鱿鱼 (tiěbǎn yóuyú) тебань ююй — кальмар на гриле. Тебань 铁板 (tiěbǎn) — железная плита, лист железа, способ приготовления, при котором блюда подаются на раскалённой сковороде.
[10] Затуманив его сознание — в оригинале 脑子就和生锈 (nǎozi jiùhé shēngxiù) — в пер. с кит. «мозг (память, способности) покрылись ржавчиной».
[11] Сяохун 小红 (xiǎohóng)— в букв. пер. с кит. «красненький», а также «маленькие красные плоды», что можно перевести как «ягодка».
[12] Дядя 叔叔 (shūshu) шушу — младший брат отца, дружеское обращение к младшему сверстнику отца, а также жены к деверю — младшему брату мужа.
[13] Хочешь карпа — будет тебе карп, другую рыбку — будет и она, черепашку так черепашку — на самом деле Сяо Наньчжу предлагает Сяоняню карпа (Cyprinus carpio) 鲤鱼 (lǐyú) , белого амура (Ctenopharyngodon idella) 草鱼 (cǎoyú) и дальневосточную черепаху (Pelodiscus sinensis) 甲鱼 (jiǎyú). По-китайски все эти названия рифмуются: лиюй, цаоюй и цзяюй.
[14] Кунжутная паста 芝麻糊 ( (zhīmahù) — тхина, тахина или тахини. Китайская кунжутная паста производится из поджаренных белых семян кунжута. Рисовый вкус китайской кунжутной пасты делает его очень популярным в разных регионах китайской кухни, особенно в кухне провинции Сычуань. Паста довольно твёрдая, а на ней есть масло, поэтому её следует равномерно перемешивать перед употреблением.
Следующая глава
Итак, с ним внезапно заговорил старый настенный календарь. Обычный человек от подобного, чего доброго, хлопнулся бы в обморок, но Сяо Наньчжу с малых лет не боялся всей этой сверхъестественной фигни, так что, хоть его порядком огорошило это явление, он всё же умудрился сохранить присутствие духа.
Машинально попятившись, он убедился, что голос и впрямь исходит от календаря.
— У них что, теперь и голосовая функция есть? — пробормотал он, позабыв закрыть рот от изумления.
читать дальшеКазалось, Сяонянь на календарном листе прямо-таки кипит от возмущения — заслышав слова Сяо Наньчжу, он вновь гневно надул щёки. Подумать только, ещё немного — и он мог беззаботно проспать целый год, необременённый никакими обязанностями!
Кто же мог знать, что этот болван по имени Сяо Наньчжу всё испортит за какие-то считанные минуты до полуночи! Духи календаря [1] отличаются весьма деликатным сложением, поскольку им приходится трудиться всего один день в году, а тем счастливчикам, что приходятся на конец года, и вовсе редко выпадает поработать — именно таким и был Сяонянь, божество Малого новогоднего сочельника.
«Разве в Праздник весны людям положено иметь какие-то заботы, помимо подарков [2], семейных обедов и тёплых пледов? — негодовал про себя мальчик. — Почему для Лабы [3] и Личуня [4], дежурство которых завершилось всего пару дней назад, всё прошло без сучка без задоринки, а мне достался этот недоумок?..»
От этих мрачных мыслей круглое пухленькое личико, неизменно ассоциирующееся с благодушным календарным божеством, скорбно сморщилось, и Сяоняня охватило необоримое желание выпустить из рук своего драгоценного карпа, чтобы от души плеснуть этому парню полную лохань озёрной воды прямо в физиономию.
Однако, оценив комплекцию Сяо Наньчжу, он в итоге решил, что связываться с ним будет себе дороже. Тот, в свою очередь, никак не мог сообразить, что происходит, ещё не вполне отойдя от воздействия алкоголя. Только он собрался потрогать календарь, чтобы выяснить, что с ним не так, как нарисованный искусной рукой щекастый мальчонка, по-прежнему сжимая в руках огромного карпа, вылез из листа, сверкая голыми ягодицами [5].
— Эй, ты! Если тебе есть, что сказать, так говори! — не слишком дружелюбно обратился он к хозяину квартиры, глядя на него снизу вверх. — Не стой разинув рот [6]! У меня на тебя всего двадцать минут, так что поторопись! Тебе что: предсказать судьбу, сказать, как поживают твои родичи, что сегодня можно делать, а что нельзя или истолковать сон?
Этот миловидный ребёнок, как две капли воды похожий на «золотого отрока» Цзиньтуна [7], принялся донимать Сяо Наньчжу этими бессмысленными вопросами, едва соскочив на пол. Виднеющийся из-под курточки красный передник [8] и карп в пухлых ручках довершали невыразимо трогательный образ. И всё же у любого, с кем сперва заговорил персонаж с календарного листа, а затем и вовсе ожил, вторгаясь в личное пространство, по спине пополз бы предательский холодок — и Сяо Наньчжу не был исключением. Однако сам мальчик, похоже, привык к виду впавших в ступор смертных — поглаживая подбородок, он задумчиво пробормотал:
— Ну, не могу же я вовсе ничего не сделать. Дай-ка я тебе что-нибудь предскажу — в конце концов, работа есть работа. Так-так, посмотрим… сегодня тебе не следует мыться и разводить огонь.
Звук его умиротворяющего бормотания помог Сяо Наньчжу худо-бедно прийти в себя. Ущипнув переносицу, он всерьёз задался вопросом, что же перед ним: обычная галлюцинация или последствия неумеренных возлияний?
В конечном счёте, полученное им за последние двадцать лет образование безостановочно внушало ему, что ничего сверхъестественного в природе на самом деле не существует, однако в следующую минуту его сомнения потеснило нечто вполне осязаемое.
— А это что? — подозрительно потянул он носом. — Жареный кальмар [9], что ли?..
Он вновь принюхался — обычно Сяо Наньчжу соображал куда быстрее, но нынче хмель и потрясение сделали своё дело, основательно затуманив его сознание [10].
— А-а-а, это у тебя вместо мозгов кальмар! — взвился мальчик. — Я ж сказал тебе, никакого огня! Никакого! Огня!
Сяонянь в панике отбросил своего карпа и вцепился в штаны Сяо Наньчжу, таща его за собой на кухню. Тот, внезапно вспомнив про чайник, наконец пришёл в себя, поспешив за мальчиком.
Само собой, чайник давным-давно выкипел, а огонь на плите продолжал бушевать, наполняя кухню удушливым дымом — языки пламени успели переметнуться даже на пол. Прикрывая лицо, Сяо Наньчжу сорвал ближайшую занавеску и принялся сбивать пламя, отмахиваясь от летящих во все стороны искр. Сяонянь носился вокруг, заливая огонь водой из неведомо откуда взявшейся лохани.
— Уф… — то и дело отдувался он. — Едва успели… Ну и вымотался же я…
Вытирая лоб тыльной стороной ладошки, Сяонянь бессознательно размазывал сажу по белой коже, помогая Сяо Наньчжу ликвидировать возгорание. На самом деле, для того, кто работал один-единственный день в году, он проявил недюжинные выносливость и выдержку. Сяо Наньчжу также вздохнул с облегчением, хотя сердце всё ещё колотилось как бешеное, и медленно обозрел свою изрядно пострадавшую кухню.
А ведь если бы не этот толстощёкий мальчонка из календаря, то, пожалуй, он бы так и заснул себе на диване.
Теперь-то он с запозданием вспомнил о том, что при долгом неиспользовании газовых труб в них скапливается жидкое горючее вещество, которое может послужить причиной пожара — так что, засни он тут пьяный… не дожить бы ему до Нового года, конец истории.
Подумав об этом, он ощутил невольную благодарность к ребёнку, избавившему его от столь нелепой гибели. Теперь Сяо Наньчжу было совершенно не важно, откуда взялся этот мальчонка — из календаря или ещё откуда — как ни крути, он спас ему жизнь. Не ожидая, что хозяин квартиры так быстро уверует в его существование, Сяонянь тем временем принялся деловито тереть запачканное лицо не менее грязными ладошками — и только тут осознал, что чего-то в них не хватает. Глаза мальчика в испуге распахнулись, и он стремглав бросился в гостиную, топоча босыми пятками.
— Эй, ты куда? — окликнул его Сяо Наньчжу. — Ты простудишься, если будешь бегать с босыми ногами!
Преисполнившись тревоги, будто и впрямь обратился в отца этого мальчугана, мужчина бросился за ним, чтобы подыскать ему какие-нибудь тапочки — и нашёл этого непоседу на корточках у дивана над неподвижно вытянувшимся на полу карпом с помутневшими глазами.
Сяо Наньчжу застыл над ним, не зная, что сказать.
— Сяохун [11]… Мой Сяохун… умер… Уа-а-а!
Слёзы хлынули неудержимым потоком. Помогая Сяо Наньчжу потушить пожар, Сяонянь совершенно позабыл о своём драгоценном карпе, выпустив из виду, что рыбы не могут прожить без воды. А пока он спохватился, символ процветания грядущего года в последний раз судорожно оттопырил жабры и испустил дух.
Глядя на малыша, который яростно тёр глаза кулачками, безутешно рыдая, Сяо Наньчжу ощутил укол вины — ещё бы мальчик не горевал, он ведь только что потерял своего питомца! Подтащив низенькую табуретку, Сяо Наньчжу посадил на неё ребёнка, после чего напялил на него безразмерные мягкие тапочки. Подождав, пока рыдания Сяоняня не перейдут в судорожные всхлипы, Сяо Наньчжу ущипнул его за мокрые от слёз щёчки:
— Ну же, не плачь, дядя [12] завтра купит тебе нового, идёт? Хочешь карпа — будет тебе карп, другую рыбку — будет и она, черепашку так черепашку [13]…
Улещивая мальчонку словно волк, завлекающий Красную шапочку в лесную чащу, Сяо Наньчжу напрочь позабыл про свою подпаленную кухню — опустившись на корточки рядом с Сяонянем, он не жалел слов, чтобы отвлечь это дитя от постигшего его несчастья.
В другое время у него едва ли хватило бы терпения на хнычущего ребёнка, но ведь этот толстощёкий паренёк рисковал ради него своей жизнью в канун Нового года, так что Сяо Наньчжу, смирив подступающее раздражение, делал всё возможное, чтобы быть милым хотя бы единственный раз в жизни. Однако на Сяоняня его увещевания возымели прямо противоположный эффект: он заревел с новой силой.
— День п-почти на исходе, ничего уже не поправишь, — всхлипнув, ребёнок внезапно разразился обвинениями: — Это всё ты! Всё из-за тебя! Мой Сяохун… — дальнейшие слова потонули в рыданиях.
— Слушай, мальчик, я-то тут при чём? — растерялся Сяо Наньчжу. — Твоему Сяохуну просто не повезло…
— Нет, это всё ты! Это твоя вина! — выкрикнул Сяонянь, отчаянно хлюпая носом. — Твоя, безмозглый верзила!
— Ну ладно, ладно, — поспешил согласиться мужчина. — Моя так моя… — признал он, про себя решив, что дальнейшие попытки утешения едва ли возымеют успех.
К тому же, от детского рёва у него так разболелась голова, что он готов был встать на колени, чтобы молить о прощении, однако не похоже было, что это окажет хоть какое-то действие на маленького тирана.
На самом деле, Сяо Наньчжу с куда большим удовольствием полюбопытствовал бы у этого божка, каким образом тот вылез из календаря и как умудрился предсказать пожар, но Сяоняню было явно не до его досужих расспросов — он был слишком занят самозабвенным плачем.
Понятия не имея, что ещё предпринять, Сяо Наньчжу поневоле начал задумываться, стоит ли ему оставить этого ребёнка у себя — в конце концов, нельзя же позволять ему разгуливать без присмотра! Приняв решение, он поднялся на ноги, сообщив по-прежнему восседавшему на табурете Сяоняню:
— У меня в доме не так-то много съестного, но есть кунжутная паста [14]. Будешь?
Не обратив ни малейшего внимания на его слова, Сяонянь продолжал безутешно рыдать. Почесав в затылке, Сяо Наньчжу отправился на кухню готовить еду для ребёнка. Мельком глянув на часы, он увидел, что до полуночи оставалась от силы минута.
Не придав этому значения, мужчина двинулся к многострадальной плите и вновь наполнил чайник. На сей раз он не решился отойти от плиты. Провозившись на кухне с десяток минут, Сяо Наньчжу нога за ногу вернулся в гостиную — но к немалому своему изумлению обнаружил, что там никого нет.
Пухленький ребёнок словно сквозь пол провалился — а вместе с ним и его дохлый карп.
Однако же, вздумай мальчик покинуть квартиру, Сяо Наньчжу непременно услышал бы звук отпираемой двери.
Чувствуя, как сердце всё сильнее сдавливает ледяная рука, Сяо Наньчжу поставил фарфоровую плошку и бросился к календарю, толком не зная даже, что его туда влечёт. На побуревшей от времени странице он вновь узрел того щекастого мальчонку, голыми ягодицами повернувшегося к хозяину квартиры. В руках мальчик сжимал… дохлого карпа.
Примечания переводчиков:
[1] Духи календаря 历神 (lì shén) ли шэнь. Иероглиф 神 (shén) можно перевести как «духи», так и «божества», а также как «нечто сверхъестественное».
[2] Подарки — в оригинале 红包 (hóngbāo) — в пер. с кит. «красный конверт» — денежный подарок на Новый год.
[3] Лаба 腊八 (làbā) — 8-е число 12-го месяца по лунному календарю, буддийский религиозный праздник. Китайцы верят, что в этот день происходит переход нового в старое. В этот день они совершают подношения богам за хороший урожай и едят особую кашу.
[4] Личунь 立春 (lìchūn) — начало весны (период года с 4 или 5 февраля, отнесён к первой половине 1-го лунного месяца).
[5] Сверкая голыми ягодицами — Сяонянь носит традиционные для Китая детские штанишки с разрезом 开裆裤 (kāidāngkù) кайданку. Тут про них целая статья: https://ekd.me/2015/07/split-crotch-pants-history/
[6] Не стой разинув рот — в оригинале 别墨迹 (biémòjì) — в букв. пер. с кит. «не делать клякс», в образном значении — «вообще ничего не делать», «тянуть резину».
[7] Цзиньтун 金童 (Jīntóng) — в пер. с кит. «золотой отрок», сокращённое от Шанцай Тунцзы 善财童子 (Shàncái Tóngzǐ) — бодхисаттва Судхана, ученик Будды. Является одним из героев "Путешествия на Запад" — Красным Ребенком. С ним часто сравнивают миловидных мальчиков до двенадцати лет.
[8] Передник, или набрюшник 肚兜 (dùdōu) дудоу — традиционная одежда для детей. Теперь так также называют лифчик для девочек.
[9] Жареный кальмар 铁板鱿鱼 (tiěbǎn yóuyú) тебань ююй — кальмар на гриле. Тебань 铁板 (tiěbǎn) — железная плита, лист железа, способ приготовления, при котором блюда подаются на раскалённой сковороде.
[10] Затуманив его сознание — в оригинале 脑子就和生锈 (nǎozi jiùhé shēngxiù) — в пер. с кит. «мозг (память, способности) покрылись ржавчиной».
[11] Сяохун 小红 (xiǎohóng)— в букв. пер. с кит. «красненький», а также «маленькие красные плоды», что можно перевести как «ягодка».
[12] Дядя 叔叔 (shūshu) шушу — младший брат отца, дружеское обращение к младшему сверстнику отца, а также жены к деверю — младшему брату мужа.
[13] Хочешь карпа — будет тебе карп, другую рыбку — будет и она, черепашку так черепашку — на самом деле Сяо Наньчжу предлагает Сяоняню карпа (Cyprinus carpio) 鲤鱼 (lǐyú) , белого амура (Ctenopharyngodon idella) 草鱼 (cǎoyú) и дальневосточную черепаху (Pelodiscus sinensis) 甲鱼 (jiǎyú). По-китайски все эти названия рифмуются: лиюй, цаоюй и цзяюй.
[14] Кунжутная паста 芝麻糊 ( (zhīmahù) — тхина, тахина или тахини. Китайская кунжутная паста производится из поджаренных белых семян кунжута. Рисовый вкус китайской кунжутной пасты делает его очень популярным в разных регионах китайской кухни, особенно в кухне провинции Сычуань. Паста довольно твёрдая, а на ней есть масло, поэтому её следует равномерно перемешивать перед употреблением.
Следующая глава
Psoj_i_Sysoj, блог «Логово Псоя и Сысоя»
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 71. Возмездие Системы
Предыдущая глава
Вкладывая в противостояние ровно столько сил, чтобы удерживать настоятеля Увана, Шэнь Цинцю улучил момент, чтобы, обернувшись, бросить Ло Бинхэ:
— Предоставь учителю разобраться с этим!
Наконец покончив с пустыми угрозами, великий мастер Уван высказался по существу:
— Шэнь Цинцю, не уподобляйся Су Сиянь, которая, поддавшись демону, горько об этом пожалела. В конце концов, горному лорду надлежит блюсти чувство собственного достоинства!
При этих словах Шэнь Цинцю пошатнулся, едва не утратив преимущество: как настоятель мог уподобить его Су Сиянь?
читать дальшеУсилием воли он вновь придал лицу бесстрастное выражение, но самообладания ему хватило ненадолго: в следующее же мгновение к их противостоянию подключилась третья сторона в лице Ло Бинхэ, залепившего настоятелю пощечину.
Направив энергию в кончик веера, Шэнь Цинцю наконец откинул посох, раздраженно бросив Ло Бинхэ:
— Разве я не сказал, что сам разберусь?
— Он может говорить про меня что угодно, — ответствовал мрачный, словно туча, Ло Бинхэ, — но я не позволю ему порочить учителя!
Стоило ему вымолвить это, как их обступили заклинатели из всех присутствующих в Зале великой силы школ — как и предполагал Шэнь Цинцю, вспышка демонической энергии тотчас подняла волну враждебности.
— Лорд Юэ, этот демон продолжает называть Шэнь Цинцю учителем, — заявил Уван, размахивая посохом. — И сам он этого не отрицает. Ну а вы что думаете на этот счет? Признаете Ло Бинхэ адептом своей школы?
Юэ Цинъюань не ответил ему. Не меняясь в лице и не поднимаясь с места, он ровным голосом окликнул Шэнь Цинцю:
— Шиди, иди сюда.
Шэнь Цинцю бессознательно сделал шаг к нему, полагая, что наилучшим решением будет, признав свои ошибки, предоставить главе школы все уладить. Прими он сторону Шэнь Цинцю, лучшего союзника в творящемся тут кавардаке и пожелать нельзя. Однако, стоило ему двинуться с места, как Ло Бинхэ вцепился в него, взмолившись:
— Не уходите! — а затем повторил еще более отчаянно: — Не уходи!
Шэнь Цинцю не успел ответить ему: в то же мгновение к ним устремились сотни мечей.
Сверкнув глазами, Лю Цингэ выхватил из ножен Чэнлуань. Внезапно Зал великой силы содрогнулся до основания, и воздух прошили зигзагообразные вспышки белой и черной энергии, вслед за чем случился взрыв.
Когда вибрации утихли, на все еще содрогающейся земле осталась стоять от силы четверть присутствующих. Глаза Ло Бинхэ до такой степени налились алым сиянием, что сияли даже в свете дня, словно из них вот-вот выплеснется лава или поток горячей крови, а одеяния прямо-таки источали волны бурлящей темной энергии.
Один из демонов, прижатый к земле стражами храма Чжаохуа, разразился громогласным хохотом:
— Как я посмотрю, у заклинателей Царства людей и впрямь нет стыда! Когда-то, ополчившись против Тяньлан-цзюня, вы окружили его и взяли числом — и, как видно, до сих пор не придумали ничего получше! Что ж, вперед, если жизнь вам не дорога!
Одной рукой прижимая к себе Шэнь Цинцю, Ло Бинхэ гневно бросил:
— Я — демон, так что вы в своем праве нападать на меня; но что вам сделал мой учитель?
На самом деле, Шэнь Цинцю вовсе не пострадал: его тряхануло от души, но Ло Бинхэ тотчас поддержал его за локоть, позволив удержаться на ногах.
— Ты продолжаешь звать его учителем, — не унимался настоятель Уван. — И он сам не спешит отрицать это — разве это недостаточное доказательство того, что вы заодно?
Вот ведь упертый осел! Крутанув запястьем, Шэнь Цинцю послал веер в воздух, отбивая сыплющиеся со всех сторон удары мечей.
— Даже если этот Шэнь не отрицает этого, — бросил он, натянув фальшивую улыбку [1], — то вам-то что с того?
Казалось, звону мечей не будет конца. Обернувшись, Шэнь Цинцю увидел, как Юэ Цинъюань с решительным видом движется прямиком к нему, опустив ладонь на рукоять Сюаньсу.
Рука Шэнь Цинцю тотчас замерла в воздухе, и он прямо-таки отдернул веер.
Неужто он станет биться с Юэ Цинъюанем? Да ни в жизни!
Мог ли Шэнь Цинцю предвидеть, что, воздев Сюаньсу, глава школы направит меч вовсе не на него? Зачехленный клинок устремился на полдюжины цуней [2] в сторону, и уши тотчас заложило от оглушительного звона металла о металл. Развернувшись, Шэнь Цинцю узрел, что рукоять Сюаньсу намертво скрестилась с посохом настоятеля.
Не в силах одолеть Ло Бинхэ в открытом бою, Уван решил сменить тактику, подкравшись к нему со спины!
Вступив в бой, Юэ Цинъюань вовсе не собирался атаковать тех двоих, что служили мишенью всем прочим — вместо этого он играючи отбивал атаки, направленные на Шэнь Цинцю. Лю Цингэ не заставил себя долго ждать и очертя голову ринулся в битву, следуя тому же принципу: бей всех, кто не Шэнь Цинцю. В зале воцарилась сущая куча-мала, ведь восставшие против всего мира заклинатели разили противников без промаха и малейшей жалости.
— Горный лорд Лю! — гаркнул настоятель Уван, по-видимому, окончательно исчерпав без того невеликий запас терпения.
Этот самый Лю тем временем умудрился одним движением срезать все волосы с метелок [3] нескольких даосских монахов, оставив в их руках лысые рукояти.
— Промахнулся, — как ни в чем не бывало бросил он.
— Мастер Юэ! — проревел настоятель Уван с таким неистовством, что, казалось, даже борода оттопырилась от ярости.
Уже трижды отбивший нацеленный на Шэнь Цинцю посох Юэ Цинъюань беспардонно заявил:
— Боюсь, мои глаза не те, что раньше.
Все прочие, наблюдавшие за этим противостоянием, наверняка пришли к единодушному согласию: слухи о том, что адепты Цанцюн готовы грудью встать за своих, что бы те ни натворили — сущая правда!
Предположим, одна рука может промахнуться, но чтобы обе, да еще столько раз? Ладно один раз перепутать противника из-за затуманившегося взора — но то, что представало их глазам, походило вовсе не на слепоту — на чьей вы оба стороне, в конце-то концов? (╯‵□′)╯︵┻━┻
Своими действиями эти двое словно хотели дать всем понять: «Драться можно, а вот бить лорда пика Цинцзин — нельзя!»
Толкнув Ло Бинхэ в спину, Шэнь Цинцю бросил в раздражении:
— Смерти ищешь? Уходи первым!
Однако его ученика было не так-то просто устранить: схватив Шэнь Цинцю за запястье, он заявил:
— Учитель, уходим! Следуйте за мной!
Шэнь Цинцю не стал оборачиваться, чтобы поглядеть на его выражение лица. Прежде всего, у него и времени-то на это не было. Ну а во-вторых, его терпение также иссякло.
— И что ты встал как вкопанный? — бросил он, отмахиваясь от ученика. — Когда учитель велит уходить — надо уходить! Будешь ты слушаться или нет?
Шэнь Цинцю не знал, сколько времени продержится против наседающих на него заклинателей. Уйти, как того требовал Ло Бинхэ, в сложившейся ситуации он не мог. Комедия, которую ему на потребу ломали Юэ Цинъюань и Лю Цингэ, никого не могла обмануть. Настоятель Уван уже достиг точки кипения. Кто-то из них — он или Ло Бинхэ — должен остаться на растерзание толпе, в противном случае по их вине вновь разразится война, на сей раз между храмом Чжаохуа и хребтом Цанцюн.
— …Быть по-вашему, — мгновение спустя шепнул Ло Бинхэ. — Я подчиняюсь воле учителя.
Миг спустя он уже приземлился на площади перед Залом великой силы.
Подобная скорость воистину поражала воображение. Как были, с занесенными мечами, заклинатели скопом ломанулись следом за ним.
— Разойдись! — прокричал им вслед настоятель Уван.
Как только монахи высыпали на площадь, Шэнь Цинцю одним стремительным движением извлек из ножен Сюя. Повинуясь щелчку пальцев, меч, казалось, впал в безумие, мечась между монахами так, что те оступались, сбивая их с толку, разрушая их заклятья.
— Твой учитель сперва должен вернуться на хребет Цанцюн, — прокричал он вслед Ло Бинхэ. — Потом я разыщу тебя!
Учитывая, что Ло Бинхэ может в любой момент проникнуть в его Царство снов, искать его даже не придется — достаточно смежить веки, и тоска его ученика будет утолена — однако не мог же Шэнь Цинцю прокричать об этом во всеуслышание? То, что он сказал, и без того могло смутить кого угодно — при этой мысли Шэнь Цинцю невольно бросил виноватый взгляд в сторону сотоварищей с Цанцюн.
Заметив это, Ло Бинхэ тотчас приподнял уголок рта, отчего его лицо исказила весьма странная улыбка.
Каждый, кто заметил эту улыбку, невольно содрогнулся от необъяснимого страха.
— Я вернусь за тобой! — отчетливо произнес Ло Бинхэ и скрылся с глаз прежде, чем истаял звук его голоса.
Обнаружив, что добыча ушла, настоятель Уван издал раздраженный вздох. Шэнь Цинцю же, напротив, выдохнул с облегчением, тотчас зачехлив Сюя.
Протягивая меч Юэ Цинъюаню на вытянутых руках, он покаянно изрек:
— Это была прискорбная необходимость. У Цинцю не оставалось иного выбора. Он сожалеет, что нанес оскорбление всем присутствующим и просит своих братьев по ордену присудить ему положенное наказание.
Тихо хмыкнув, Юэ Цинъюань также убрал меч.
— Что ж, поскольку ты наконец возвратился, мы обсудим твое наказание на хребте Цанцюн.
При этих словах Шэнь Цинцю не удержался от того, чтобы украдкой заглянуть в лицо главы школы. Хоть в его чертах читалась все та же суровость, учитывая его недавние действия… быть может, это лишь фасад, воздвигнутый для посторонних?
Исходя из прошлого опыта Шэнь Цинцю, «обсудим твое наказание на хребте Цанцюн» на деле означало «давай просто забудем об этом прискорбном инциденте и разделим праздничную трапезу по случаю твоего возвращения».
Но насколько всепрощающим был глава хребта Цанцюн, настолько же упертым — настоятель Уван. Ло Бинхэ только что ушел у него из-под носа на глазах честного собрания представителей всех заслуживающих уважения школ — и пусть вину за это он мог невозбранно свалить на трех путающихся под ногами лордов Цанцюн, как ни погляди, это было прямое унижение его школы.
— Боюсь, что мы не можем оставить это вопиющее происшествие безнаказанным, — заявил он, соединив ладони перед грудью в молитвенном жесте. — Горный лорд Шэнь по меньшей мере должен всем нам объяснение. В противном случае объясняться за него придется главе школы!
— Тут только что рассуждали о том, как глупа была Су Сиянь, — подтявкнул кто-то из угла, — позабыв о доброте учителя и братьев ради ложных посулов мужчины. Но этот Шэнь Цинцю еще глупее — ему даже цветистой лести не потребовалось. Видать, у него совсем стыда нет!
Шэнь Цинцю предпочел сделать вид, что не слышит этих возмутительных речей.
— Я в состоянии самостоятельно разобраться с проступками моего подчиненного, — сдержанно отозвался Юэ Цинъюань. — И, уверяю вас, в скорейшем времени дам вам исчерпывающее объяснение.
— А-ми-то-фо, это нас вполне устроит, — примирительно отозвался великий мастер Учэнь. — Мы верим, что мастер Юэ и горный лорд Шэнь разберутся с этим с должной беспристрастностью.
Однако настоятель Уван отнюдь не разделял его мнения.
— У этого монаха есть основания усомниться в этом, — фыркнул он. — Или вы забыли, как горный лорд Шэнь обещал предстать перед четырьмя школами, чтобы дать объяснения относительно сеятелей в Цзиньлане? Однако по сию пору он об этом ни слова не проронил. Сбежав из Водной тюрьмы дворца Хуаньхуа, он сымитировал собственную смерть в городе Хуаюэ, после чего пять лет скрывался от правосудия. И, вопреки заверениям мастера Юэ, от него мы также не получили ровным счетом никаких объяснений. Если же вы готовы удовлетвориться подобными доводами, то, право, это говорит отнюдь не в вашу пользу.
Вот и всплыли старые дела — по правде, Шэнь Цинцю уже был морально готов к этому, так что попросту перестал слушать, переключившись на более насущные вопросы.
Сами посудите, какое ему было дело до брюзжания старого монаха, который предпочитает во всеуслышание перемывать старые кости, когда Система разразилась целым потоком угрожающе красных сообщений!
[Сюжетная арка «Монастырь Чжаохуа» прервана. Статистика миссии: -200 очков. Статус завершенности миссии: Полный провал!]
Да, он и впрямь добил счет до 200 очков — вот только не в плюс, а в минус!
Что и говорить — впервые за все время, что он имел дело с Системой, он завалил миссию окончательно и бесповоротно.
Внезапно мозг прошила резкая боль, вслед за которой последовало жестокое головокружение.
[Миссия провалена! Пожалуйста, приготовьтесь: через 60 секунд вы будете отправлены в ваш изначальный мир.]
Ведь отрицательный баланс означал автоматическое выкидывание из этого мира!
«Твою ж системную мать! Как это — в изначальный мир? — в негодовании взревел про себя Шэнь Цинцю. — Будто не знаешь, что мой изначальный аккаунт [4] врезал дуба! Я всего один-единственный раз лажанул! Как насчет этих самых баллов расположения? Неужто нельзя это компенсировать ими? И что с баллами крутости — у меня ж их до хрена! Должен же от них быть хоть какой-то прок, или как?
Однако голова продолжала немилосердно [5] кружиться, а лицо то бледнело, то краснело, то зеленело. Шэнь Цинцю чувствовал, что его вот-вот вырвет или вырубит. Заметив, что с ним что-то не так, Лю Цингэ окликнул его:
— Что с тобой?
[Желаете ли вы использовать все свои баллы расположения, чтобы оплатить более мягкое наказание?]
«Ну разумеется!!! — не замедлил с ответом Шэнь Цинцю. — И неважно, сколько это будет стоить!!!»
[Приобретение осуществлено успешно. Пожалуйста, обратите внимание на ваш счет. Наказание загружается.]
Веселенькая розовая шкала очков расположения живо съехала до нуля. Уже второй раз. Второй, сука, раз!
Голова Шэнь Цинцю больше не раскалывалась, но дурнота никуда не делась. Теперь это заметил уже и Юэ Цинъюань:
— Ты ранен? — тихо спросил он.
Поддержав Шэнь Цинцю, Лю Цингэ огляделся, угрожающе бросив:
— Кто это сделал?
Вопрос лорда пика Байчжань нельзя было оставить без ответа, и все поспешно затрясли головами.
Он что, шутит? Да кто осмелился бы его тронуть? Учитывая происходящее, даже попытайся кто, он едва ли преуспел бы, когда на его защиту, в открытую или тайно, встали три непревзойденных мастера! А теперь, наваляв всем по первое число, он еще и разбрасывается обвинениями — видали такого?
Снаружи также послышались возбужденные голоса, нараставшие с каждой секундой. В глазах Шэнь Цинцю потемнело — он до сих пор держался на ногах лишь благодаря тому, что был зажат между Лю Цингэ и Юэ Цинъюанем. Сознание уже покидало его, когда воцарившийся в зале шум затмил оглушительный грохот.
Последней его мыслью было: «Кажется, я принял неверное решение».
***
Очнувшись, он понял одно: он больше не в храме Чжаохуа. Оглядевшись по сторонам, он не обнаружил ни единой души, которая могла бы хоть как-то прояснить происходящее.
Похоже, он опять очутился во сне — а значит, на пике Цинцзин, ведь именно он был любимым местом действия сновидений его ученика.
Поднявшись на ноги, Шэнь Цинцю принялся бродить вокруг, и вскоре убедился, что это и впрямь пик Цинцзин.
Во всяком случае, был им когда-то.
Бамбуковая хижина и окружавшая ее рощица сожжены до основания — остались лишь обгоревшие руины да почерневшие пеньки. Ветер носил прядки белого дыма над пожарищем, а от стойкого запаха гари щипало в глазах.
Чем дольше Шэнь Цинцю созерцал эту достойную сожаления картину, тем тяжелее становилось у него на сердце.
Кто-то потрудился тут на славу. Кто же преисполнился подобной жажды мести?
«Система, можешь определить мое нынешнее местоположение?» — послал он запрос.
[Приветствуем вас! На время действия наказания большинство функций Системы недоступны. Надеемся на ваше понимание и желаем вам успехов.]
«Так, выходит, наказание уже идет полным ходом», — заключил про себя Шэнь Цинцю. Врезав кулаком по несуществующей стене, он различил шорох приближающихся шагов.
Эти размеренные, неторопливые, но уверенные шаги прямо-таки источали ощущение силы и решимости.
Вскоре среди опаленных стеблей и клубов дыма возникла высокая темная фигура.
Полы черных одеяний и широкие рукава трепетали на прохладном ветру. Лицо и ворот нижних одежд сохраняли все ту же безупречную белизну, болезненно контрастирующую с окружавшим его пепелищем. Руки скрещены на груди, на лице застыло надменное выражение; шествуя вперед, он то и дело отшвыривал ногой почерневший камень, будто вовсе не замечая тлеющего совсем рядом пожарища.
— Ло Бинхэ! — не сдержавшись, во весь голос выкрикнул Шэнь Цинцю.
Тот, моргнув, бросил в его сторону льдисто-холодный взгляд.
Им он словно пришпилил Шэнь Цинцю к месту двумя пущенными с безупречной меткостью ножами. Сердце заклинателя екнуло, и он внезапно ощутил, что холодный ветер слишком пронзителен, а одежды на нем — чересчур тонки; а иначе отчего бы его прошиб подобный озноб?
Приподняв бровь, Ло Бинхэ смахнул несуществующую частицу пепла с рукава и тихо хмыкнул, словно бы в глубокой задумчивости.
Шэнь Цинцю застыл на месте.
Все это неправильно, в корне неправильно.
— Шэнь Цинцю? — лениво бросил его ученик, склонив голову набок.
Еще хуже.
Этот тон, это выражение лица, эта аура… все это совсем не походило на Ло Бинхэ, и в то же время до ужаса его напоминало.
Он должен был немедленно выяснить, кто именно стоит перед ним. Этот Ло Бинхэ… более всего напоминал Шэнь Цинцю героя оригинального романа.
Видя, что замерший на месте Шэнь Цинцю не собирается дать ему ответ, Ло Бинхэ сам сделал шаг навстречу.
Шэнь Цинцю хотел было выхватить меч — но того не было на поясе.
«Эй, Система, — осторожно постучался он, — это что еще за хрень под соусом наказания? Откуда ты его вообще вытащила? И что мне теперь, сражаться с этим танком голыми руками?»
[Приветствуем вас! На время действия наказания большинство функций Системы недоступны, включая консультации. Надеемся на ваше понимание и желаем вам успехов.]
Вашу, вашу, вашу мать [6]!!! И что ему, спрашивается, теперь делать?
Засунув руки в рукава, Ло Бинхэ растянул губы в зловещей улыбке:
— Что ты здесь делаешь? Что-то не припомню, чтобы я тебя звал.
Теперь-то Шэнь Цинцю был уверен на все десять тысяч процентов, что перед ним не его Ло Бинхэ.
Тот смотрел на учителя, как на начало и конец своего мира, обращаясь к нему с самыми прочувствованными речами [7]. Он никогда не посмел бы вот так беспардонно обращаться к нему по имени, не говоря уже о подобном тоне.
Ну что ж, наказание есть наказание — не убьет же оно его? Обдумав это, Шэнь Цинцю малость расслабился, бросив:
— Это ведь пик Цинцзин.
— Надо же, — бросил Ло Бинхэ, оглядываясь. — Не скажи ты об этом, я бы и не вспомнил.
Можно подумать, не он тут все спалил! Как мог он об этом забыть?
Примечания переводчиков:
[1] Натянув фальшивую улыбку 皮笑肉不笑 (pí xiào ròu bù xiào) — в пер. с кит. «внешне улыбаться (смеяться), а внутренне — нет».
[2] Полдюжины цуней — около 23 см, цунь寸 (cùn) — 3,25 см.
[3] Метелка, или мухогонка 拂尘 (fúchén) фучэнь, принадлежность высоких особ.
[4] Основной аккаунт 账号 (zhànghào) – по всей видимости, тут имеется в виду изначальное тело Шэнь Юаня.
[5] Немилосердно – в оригинале 排山倒海 (pái shān dǎo hǎi) – в букв. пер. с кит. «сносить горы и опрокидывать моря», в образном значении – «неодолимо, всесокрушающе».
[6] Вашу, вашу, вашу мать! В оригинале 我屮艸芔茻 (wǒ chè cǎo huì mǎng). 屮 в пер. с кит. означает «трава», а каждый последующий иероглиф, как можно видеть, все более и более густую «траву», вплоть до «зарослей». В целом это зацензуренное грубое ругательство, так как 艸 (cǎo) (пишется также 草, в сокращенной форме 艹) созвучно с родовыми иероглифами 肏 и 操. Короче говоря, ёлки-палки, лес густой :-)
[7] Обращаясь к нему с самыми прочувствованными речами – в оригинале 蜜里调油 (mìlǐtiáoyóu) – в букв. пер. с кит. «примешивать в мёд масло», образно в значении «быть в самых теплых отношениях».
Следующая глава
Вкладывая в противостояние ровно столько сил, чтобы удерживать настоятеля Увана, Шэнь Цинцю улучил момент, чтобы, обернувшись, бросить Ло Бинхэ:
— Предоставь учителю разобраться с этим!
Наконец покончив с пустыми угрозами, великий мастер Уван высказался по существу:
— Шэнь Цинцю, не уподобляйся Су Сиянь, которая, поддавшись демону, горько об этом пожалела. В конце концов, горному лорду надлежит блюсти чувство собственного достоинства!
При этих словах Шэнь Цинцю пошатнулся, едва не утратив преимущество: как настоятель мог уподобить его Су Сиянь?
читать дальшеУсилием воли он вновь придал лицу бесстрастное выражение, но самообладания ему хватило ненадолго: в следующее же мгновение к их противостоянию подключилась третья сторона в лице Ло Бинхэ, залепившего настоятелю пощечину.
Направив энергию в кончик веера, Шэнь Цинцю наконец откинул посох, раздраженно бросив Ло Бинхэ:
— Разве я не сказал, что сам разберусь?
— Он может говорить про меня что угодно, — ответствовал мрачный, словно туча, Ло Бинхэ, — но я не позволю ему порочить учителя!
Стоило ему вымолвить это, как их обступили заклинатели из всех присутствующих в Зале великой силы школ — как и предполагал Шэнь Цинцю, вспышка демонической энергии тотчас подняла волну враждебности.
— Лорд Юэ, этот демон продолжает называть Шэнь Цинцю учителем, — заявил Уван, размахивая посохом. — И сам он этого не отрицает. Ну а вы что думаете на этот счет? Признаете Ло Бинхэ адептом своей школы?
Юэ Цинъюань не ответил ему. Не меняясь в лице и не поднимаясь с места, он ровным голосом окликнул Шэнь Цинцю:
— Шиди, иди сюда.
Шэнь Цинцю бессознательно сделал шаг к нему, полагая, что наилучшим решением будет, признав свои ошибки, предоставить главе школы все уладить. Прими он сторону Шэнь Цинцю, лучшего союзника в творящемся тут кавардаке и пожелать нельзя. Однако, стоило ему двинуться с места, как Ло Бинхэ вцепился в него, взмолившись:
— Не уходите! — а затем повторил еще более отчаянно: — Не уходи!
Шэнь Цинцю не успел ответить ему: в то же мгновение к ним устремились сотни мечей.
Сверкнув глазами, Лю Цингэ выхватил из ножен Чэнлуань. Внезапно Зал великой силы содрогнулся до основания, и воздух прошили зигзагообразные вспышки белой и черной энергии, вслед за чем случился взрыв.
Когда вибрации утихли, на все еще содрогающейся земле осталась стоять от силы четверть присутствующих. Глаза Ло Бинхэ до такой степени налились алым сиянием, что сияли даже в свете дня, словно из них вот-вот выплеснется лава или поток горячей крови, а одеяния прямо-таки источали волны бурлящей темной энергии.
Один из демонов, прижатый к земле стражами храма Чжаохуа, разразился громогласным хохотом:
— Как я посмотрю, у заклинателей Царства людей и впрямь нет стыда! Когда-то, ополчившись против Тяньлан-цзюня, вы окружили его и взяли числом — и, как видно, до сих пор не придумали ничего получше! Что ж, вперед, если жизнь вам не дорога!
Одной рукой прижимая к себе Шэнь Цинцю, Ло Бинхэ гневно бросил:
— Я — демон, так что вы в своем праве нападать на меня; но что вам сделал мой учитель?
На самом деле, Шэнь Цинцю вовсе не пострадал: его тряхануло от души, но Ло Бинхэ тотчас поддержал его за локоть, позволив удержаться на ногах.
— Ты продолжаешь звать его учителем, — не унимался настоятель Уван. — И он сам не спешит отрицать это — разве это недостаточное доказательство того, что вы заодно?
Вот ведь упертый осел! Крутанув запястьем, Шэнь Цинцю послал веер в воздух, отбивая сыплющиеся со всех сторон удары мечей.
— Даже если этот Шэнь не отрицает этого, — бросил он, натянув фальшивую улыбку [1], — то вам-то что с того?
Казалось, звону мечей не будет конца. Обернувшись, Шэнь Цинцю увидел, как Юэ Цинъюань с решительным видом движется прямиком к нему, опустив ладонь на рукоять Сюаньсу.
Рука Шэнь Цинцю тотчас замерла в воздухе, и он прямо-таки отдернул веер.
Неужто он станет биться с Юэ Цинъюанем? Да ни в жизни!
Мог ли Шэнь Цинцю предвидеть, что, воздев Сюаньсу, глава школы направит меч вовсе не на него? Зачехленный клинок устремился на полдюжины цуней [2] в сторону, и уши тотчас заложило от оглушительного звона металла о металл. Развернувшись, Шэнь Цинцю узрел, что рукоять Сюаньсу намертво скрестилась с посохом настоятеля.
Не в силах одолеть Ло Бинхэ в открытом бою, Уван решил сменить тактику, подкравшись к нему со спины!
Вступив в бой, Юэ Цинъюань вовсе не собирался атаковать тех двоих, что служили мишенью всем прочим — вместо этого он играючи отбивал атаки, направленные на Шэнь Цинцю. Лю Цингэ не заставил себя долго ждать и очертя голову ринулся в битву, следуя тому же принципу: бей всех, кто не Шэнь Цинцю. В зале воцарилась сущая куча-мала, ведь восставшие против всего мира заклинатели разили противников без промаха и малейшей жалости.
— Горный лорд Лю! — гаркнул настоятель Уван, по-видимому, окончательно исчерпав без того невеликий запас терпения.
Этот самый Лю тем временем умудрился одним движением срезать все волосы с метелок [3] нескольких даосских монахов, оставив в их руках лысые рукояти.
— Промахнулся, — как ни в чем не бывало бросил он.
— Мастер Юэ! — проревел настоятель Уван с таким неистовством, что, казалось, даже борода оттопырилась от ярости.
Уже трижды отбивший нацеленный на Шэнь Цинцю посох Юэ Цинъюань беспардонно заявил:
— Боюсь, мои глаза не те, что раньше.
Все прочие, наблюдавшие за этим противостоянием, наверняка пришли к единодушному согласию: слухи о том, что адепты Цанцюн готовы грудью встать за своих, что бы те ни натворили — сущая правда!
Предположим, одна рука может промахнуться, но чтобы обе, да еще столько раз? Ладно один раз перепутать противника из-за затуманившегося взора — но то, что представало их глазам, походило вовсе не на слепоту — на чьей вы оба стороне, в конце-то концов? (╯‵□′)╯︵┻━┻
Своими действиями эти двое словно хотели дать всем понять: «Драться можно, а вот бить лорда пика Цинцзин — нельзя!»
Толкнув Ло Бинхэ в спину, Шэнь Цинцю бросил в раздражении:
— Смерти ищешь? Уходи первым!
Однако его ученика было не так-то просто устранить: схватив Шэнь Цинцю за запястье, он заявил:
— Учитель, уходим! Следуйте за мной!
Шэнь Цинцю не стал оборачиваться, чтобы поглядеть на его выражение лица. Прежде всего, у него и времени-то на это не было. Ну а во-вторых, его терпение также иссякло.
— И что ты встал как вкопанный? — бросил он, отмахиваясь от ученика. — Когда учитель велит уходить — надо уходить! Будешь ты слушаться или нет?
Шэнь Цинцю не знал, сколько времени продержится против наседающих на него заклинателей. Уйти, как того требовал Ло Бинхэ, в сложившейся ситуации он не мог. Комедия, которую ему на потребу ломали Юэ Цинъюань и Лю Цингэ, никого не могла обмануть. Настоятель Уван уже достиг точки кипения. Кто-то из них — он или Ло Бинхэ — должен остаться на растерзание толпе, в противном случае по их вине вновь разразится война, на сей раз между храмом Чжаохуа и хребтом Цанцюн.
— …Быть по-вашему, — мгновение спустя шепнул Ло Бинхэ. — Я подчиняюсь воле учителя.
Миг спустя он уже приземлился на площади перед Залом великой силы.
Подобная скорость воистину поражала воображение. Как были, с занесенными мечами, заклинатели скопом ломанулись следом за ним.
— Разойдись! — прокричал им вслед настоятель Уван.
Как только монахи высыпали на площадь, Шэнь Цинцю одним стремительным движением извлек из ножен Сюя. Повинуясь щелчку пальцев, меч, казалось, впал в безумие, мечась между монахами так, что те оступались, сбивая их с толку, разрушая их заклятья.
— Твой учитель сперва должен вернуться на хребет Цанцюн, — прокричал он вслед Ло Бинхэ. — Потом я разыщу тебя!
Учитывая, что Ло Бинхэ может в любой момент проникнуть в его Царство снов, искать его даже не придется — достаточно смежить веки, и тоска его ученика будет утолена — однако не мог же Шэнь Цинцю прокричать об этом во всеуслышание? То, что он сказал, и без того могло смутить кого угодно — при этой мысли Шэнь Цинцю невольно бросил виноватый взгляд в сторону сотоварищей с Цанцюн.
Заметив это, Ло Бинхэ тотчас приподнял уголок рта, отчего его лицо исказила весьма странная улыбка.
Каждый, кто заметил эту улыбку, невольно содрогнулся от необъяснимого страха.
— Я вернусь за тобой! — отчетливо произнес Ло Бинхэ и скрылся с глаз прежде, чем истаял звук его голоса.
Обнаружив, что добыча ушла, настоятель Уван издал раздраженный вздох. Шэнь Цинцю же, напротив, выдохнул с облегчением, тотчас зачехлив Сюя.
Протягивая меч Юэ Цинъюаню на вытянутых руках, он покаянно изрек:
— Это была прискорбная необходимость. У Цинцю не оставалось иного выбора. Он сожалеет, что нанес оскорбление всем присутствующим и просит своих братьев по ордену присудить ему положенное наказание.
Тихо хмыкнув, Юэ Цинъюань также убрал меч.
— Что ж, поскольку ты наконец возвратился, мы обсудим твое наказание на хребте Цанцюн.
При этих словах Шэнь Цинцю не удержался от того, чтобы украдкой заглянуть в лицо главы школы. Хоть в его чертах читалась все та же суровость, учитывая его недавние действия… быть может, это лишь фасад, воздвигнутый для посторонних?
Исходя из прошлого опыта Шэнь Цинцю, «обсудим твое наказание на хребте Цанцюн» на деле означало «давай просто забудем об этом прискорбном инциденте и разделим праздничную трапезу по случаю твоего возвращения».
Но насколько всепрощающим был глава хребта Цанцюн, настолько же упертым — настоятель Уван. Ло Бинхэ только что ушел у него из-под носа на глазах честного собрания представителей всех заслуживающих уважения школ — и пусть вину за это он мог невозбранно свалить на трех путающихся под ногами лордов Цанцюн, как ни погляди, это было прямое унижение его школы.
— Боюсь, что мы не можем оставить это вопиющее происшествие безнаказанным, — заявил он, соединив ладони перед грудью в молитвенном жесте. — Горный лорд Шэнь по меньшей мере должен всем нам объяснение. В противном случае объясняться за него придется главе школы!
— Тут только что рассуждали о том, как глупа была Су Сиянь, — подтявкнул кто-то из угла, — позабыв о доброте учителя и братьев ради ложных посулов мужчины. Но этот Шэнь Цинцю еще глупее — ему даже цветистой лести не потребовалось. Видать, у него совсем стыда нет!
Шэнь Цинцю предпочел сделать вид, что не слышит этих возмутительных речей.
— Я в состоянии самостоятельно разобраться с проступками моего подчиненного, — сдержанно отозвался Юэ Цинъюань. — И, уверяю вас, в скорейшем времени дам вам исчерпывающее объяснение.
— А-ми-то-фо, это нас вполне устроит, — примирительно отозвался великий мастер Учэнь. — Мы верим, что мастер Юэ и горный лорд Шэнь разберутся с этим с должной беспристрастностью.
Однако настоятель Уван отнюдь не разделял его мнения.
— У этого монаха есть основания усомниться в этом, — фыркнул он. — Или вы забыли, как горный лорд Шэнь обещал предстать перед четырьмя школами, чтобы дать объяснения относительно сеятелей в Цзиньлане? Однако по сию пору он об этом ни слова не проронил. Сбежав из Водной тюрьмы дворца Хуаньхуа, он сымитировал собственную смерть в городе Хуаюэ, после чего пять лет скрывался от правосудия. И, вопреки заверениям мастера Юэ, от него мы также не получили ровным счетом никаких объяснений. Если же вы готовы удовлетвориться подобными доводами, то, право, это говорит отнюдь не в вашу пользу.
Вот и всплыли старые дела — по правде, Шэнь Цинцю уже был морально готов к этому, так что попросту перестал слушать, переключившись на более насущные вопросы.
Сами посудите, какое ему было дело до брюзжания старого монаха, который предпочитает во всеуслышание перемывать старые кости, когда Система разразилась целым потоком угрожающе красных сообщений!
[Сюжетная арка «Монастырь Чжаохуа» прервана. Статистика миссии: -200 очков. Статус завершенности миссии: Полный провал!]
Да, он и впрямь добил счет до 200 очков — вот только не в плюс, а в минус!
Что и говорить — впервые за все время, что он имел дело с Системой, он завалил миссию окончательно и бесповоротно.
Внезапно мозг прошила резкая боль, вслед за которой последовало жестокое головокружение.
[Миссия провалена! Пожалуйста, приготовьтесь: через 60 секунд вы будете отправлены в ваш изначальный мир.]
Ведь отрицательный баланс означал автоматическое выкидывание из этого мира!
«Твою ж системную мать! Как это — в изначальный мир? — в негодовании взревел про себя Шэнь Цинцю. — Будто не знаешь, что мой изначальный аккаунт [4] врезал дуба! Я всего один-единственный раз лажанул! Как насчет этих самых баллов расположения? Неужто нельзя это компенсировать ими? И что с баллами крутости — у меня ж их до хрена! Должен же от них быть хоть какой-то прок, или как?
Однако голова продолжала немилосердно [5] кружиться, а лицо то бледнело, то краснело, то зеленело. Шэнь Цинцю чувствовал, что его вот-вот вырвет или вырубит. Заметив, что с ним что-то не так, Лю Цингэ окликнул его:
— Что с тобой?
[Желаете ли вы использовать все свои баллы расположения, чтобы оплатить более мягкое наказание?]
«Ну разумеется!!! — не замедлил с ответом Шэнь Цинцю. — И неважно, сколько это будет стоить!!!»
[Приобретение осуществлено успешно. Пожалуйста, обратите внимание на ваш счет. Наказание загружается.]
Веселенькая розовая шкала очков расположения живо съехала до нуля. Уже второй раз. Второй, сука, раз!
Голова Шэнь Цинцю больше не раскалывалась, но дурнота никуда не делась. Теперь это заметил уже и Юэ Цинъюань:
— Ты ранен? — тихо спросил он.
Поддержав Шэнь Цинцю, Лю Цингэ огляделся, угрожающе бросив:
— Кто это сделал?
Вопрос лорда пика Байчжань нельзя было оставить без ответа, и все поспешно затрясли головами.
Он что, шутит? Да кто осмелился бы его тронуть? Учитывая происходящее, даже попытайся кто, он едва ли преуспел бы, когда на его защиту, в открытую или тайно, встали три непревзойденных мастера! А теперь, наваляв всем по первое число, он еще и разбрасывается обвинениями — видали такого?
Снаружи также послышались возбужденные голоса, нараставшие с каждой секундой. В глазах Шэнь Цинцю потемнело — он до сих пор держался на ногах лишь благодаря тому, что был зажат между Лю Цингэ и Юэ Цинъюанем. Сознание уже покидало его, когда воцарившийся в зале шум затмил оглушительный грохот.
Последней его мыслью было: «Кажется, я принял неверное решение».
***
Очнувшись, он понял одно: он больше не в храме Чжаохуа. Оглядевшись по сторонам, он не обнаружил ни единой души, которая могла бы хоть как-то прояснить происходящее.
Похоже, он опять очутился во сне — а значит, на пике Цинцзин, ведь именно он был любимым местом действия сновидений его ученика.
Поднявшись на ноги, Шэнь Цинцю принялся бродить вокруг, и вскоре убедился, что это и впрямь пик Цинцзин.
Во всяком случае, был им когда-то.
Бамбуковая хижина и окружавшая ее рощица сожжены до основания — остались лишь обгоревшие руины да почерневшие пеньки. Ветер носил прядки белого дыма над пожарищем, а от стойкого запаха гари щипало в глазах.
Чем дольше Шэнь Цинцю созерцал эту достойную сожаления картину, тем тяжелее становилось у него на сердце.
Кто-то потрудился тут на славу. Кто же преисполнился подобной жажды мести?
«Система, можешь определить мое нынешнее местоположение?» — послал он запрос.
[Приветствуем вас! На время действия наказания большинство функций Системы недоступны. Надеемся на ваше понимание и желаем вам успехов.]
«Так, выходит, наказание уже идет полным ходом», — заключил про себя Шэнь Цинцю. Врезав кулаком по несуществующей стене, он различил шорох приближающихся шагов.
Эти размеренные, неторопливые, но уверенные шаги прямо-таки источали ощущение силы и решимости.
Вскоре среди опаленных стеблей и клубов дыма возникла высокая темная фигура.
Полы черных одеяний и широкие рукава трепетали на прохладном ветру. Лицо и ворот нижних одежд сохраняли все ту же безупречную белизну, болезненно контрастирующую с окружавшим его пепелищем. Руки скрещены на груди, на лице застыло надменное выражение; шествуя вперед, он то и дело отшвыривал ногой почерневший камень, будто вовсе не замечая тлеющего совсем рядом пожарища.
— Ло Бинхэ! — не сдержавшись, во весь голос выкрикнул Шэнь Цинцю.
Тот, моргнув, бросил в его сторону льдисто-холодный взгляд.
Им он словно пришпилил Шэнь Цинцю к месту двумя пущенными с безупречной меткостью ножами. Сердце заклинателя екнуло, и он внезапно ощутил, что холодный ветер слишком пронзителен, а одежды на нем — чересчур тонки; а иначе отчего бы его прошиб подобный озноб?
Приподняв бровь, Ло Бинхэ смахнул несуществующую частицу пепла с рукава и тихо хмыкнул, словно бы в глубокой задумчивости.
Шэнь Цинцю застыл на месте.
Все это неправильно, в корне неправильно.
— Шэнь Цинцю? — лениво бросил его ученик, склонив голову набок.
Еще хуже.
Этот тон, это выражение лица, эта аура… все это совсем не походило на Ло Бинхэ, и в то же время до ужаса его напоминало.
Он должен был немедленно выяснить, кто именно стоит перед ним. Этот Ло Бинхэ… более всего напоминал Шэнь Цинцю героя оригинального романа.
Видя, что замерший на месте Шэнь Цинцю не собирается дать ему ответ, Ло Бинхэ сам сделал шаг навстречу.
Шэнь Цинцю хотел было выхватить меч — но того не было на поясе.
«Эй, Система, — осторожно постучался он, — это что еще за хрень под соусом наказания? Откуда ты его вообще вытащила? И что мне теперь, сражаться с этим танком голыми руками?»
[Приветствуем вас! На время действия наказания большинство функций Системы недоступны, включая консультации. Надеемся на ваше понимание и желаем вам успехов.]
Вашу, вашу, вашу мать [6]!!! И что ему, спрашивается, теперь делать?
Засунув руки в рукава, Ло Бинхэ растянул губы в зловещей улыбке:
— Что ты здесь делаешь? Что-то не припомню, чтобы я тебя звал.
Теперь-то Шэнь Цинцю был уверен на все десять тысяч процентов, что перед ним не его Ло Бинхэ.
Тот смотрел на учителя, как на начало и конец своего мира, обращаясь к нему с самыми прочувствованными речами [7]. Он никогда не посмел бы вот так беспардонно обращаться к нему по имени, не говоря уже о подобном тоне.
Ну что ж, наказание есть наказание — не убьет же оно его? Обдумав это, Шэнь Цинцю малость расслабился, бросив:
— Это ведь пик Цинцзин.
— Надо же, — бросил Ло Бинхэ, оглядываясь. — Не скажи ты об этом, я бы и не вспомнил.
Можно подумать, не он тут все спалил! Как мог он об этом забыть?
Примечания переводчиков:
[1] Натянув фальшивую улыбку 皮笑肉不笑 (pí xiào ròu bù xiào) — в пер. с кит. «внешне улыбаться (смеяться), а внутренне — нет».
[2] Полдюжины цуней — около 23 см, цунь寸 (cùn) — 3,25 см.
[3] Метелка, или мухогонка 拂尘 (fúchén) фучэнь, принадлежность высоких особ.
[4] Основной аккаунт 账号 (zhànghào) – по всей видимости, тут имеется в виду изначальное тело Шэнь Юаня.
[5] Немилосердно – в оригинале 排山倒海 (pái shān dǎo hǎi) – в букв. пер. с кит. «сносить горы и опрокидывать моря», в образном значении – «неодолимо, всесокрушающе».
[6] Вашу, вашу, вашу мать! В оригинале 我屮艸芔茻 (wǒ chè cǎo huì mǎng). 屮 в пер. с кит. означает «трава», а каждый последующий иероглиф, как можно видеть, все более и более густую «траву», вплоть до «зарослей». В целом это зацензуренное грубое ругательство, так как 艸 (cǎo) (пишется также 草, в сокращенной форме 艹) созвучно с родовыми иероглифами 肏 и 操. Короче говоря, ёлки-палки, лес густой :-)
[7] Обращаясь к нему с самыми прочувствованными речами – в оригинале 蜜里调油 (mìlǐtiáoyóu) – в букв. пер. с кит. «примешивать в мёд масло», образно в значении «быть в самых теплых отношениях».
Следующая глава
Psoj_i_Sysoj, блог «Логово Псоя и Сысоя»
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 70. Храм Чжаохуа. Часть 3
Предыдущая глава
По толпе тотчас поползли изумленные шепотки:
— Неужто Су Сиянь и вправду родила от него ребенка?
— Кто же это?
— Но как это возможно — ведь она встречалась с Тяньлан-цзюнем лишь с целью выудить у него информацию…
Другие же были куда больше озабочены биологической стороной вопроса [1]:
— Выходит, у демонов и людей действительно может быть потомство?
— Вообще-то, физические различия не столь уж велики — так почему бы и нет?
читать дальшеОтвечая им всем разом, великий мастер Уван поведал:
— Может, изначально Су Сиянь и сблизилась с Тяньлан-цзюнем лишь по приказу своего наставника, но, хоть она и была сильна духом, как могла она не попасться на удочку обманчивого обаяния демона? Этот старый монах признает, что, всего на миг утратив бдительность, она могла совершить неверный шаг, о котором ей предстояло горько сожалеть всю жизнь [2]. К моменту битвы на горе Байлу она уже понесла дитя. Что же до того, кто этот ребенок, то его имя давно известно всем вам — это не кто иной, как тот, о ком упоминалось совсем недавно — тот самый Ло Бинхэ, захвативший власть во дворце Хуаньхуа!
Стоило этим словам сорваться с губ, как приглушенные шепотки переросли в затопивший зал гул.
Шэнь Цинцю не удержался от того, чтобы украдкой взглянуть на ученика.
Вначале тот невозмутимо слушал, знай себе посмеиваясь, однако, по мере того, как все новые подробности жизни его родителей становились достоянием общественности, его лицо все больше мрачнело, пока улыбка окончательно не покинула побледневшее лицо, на котором льдистым блеском сверкали темные глаза.
В задумчивости коснувшись костяшками пальцев рукояти Сюаньсу, Юэ Цинъюань возвысил голос:
— Мне доводилось встречать мастера Су Сиянь [3] на собрании Союза бессмертных за несколько лет до тех событий — Ло Бинхэ и впрямь сильно на нее похож. Поначалу я думал, что это простое совпадение – в конце концов, в этом мире многие разделяют схожую наружность – но учитывая, что он действительно наполовину демон, это все объясняет…
Глава клана Баци и тут не преминул вмешаться:
— Если он вынудил ее, в этом нет ее вины. Но зачем же она, зная, что носит во чреве отродье демона, дала ему рождение?
— И то правда, — тотчас поддержал его кто-то, — ведь, не дай она ему жизни, тем самым Су Сиянь избавила бы мир от этого бедствия во плоти. Отчего бы ей не прервать беременность?
— Позор, сущий позор! Неудивительно, что я прежде не слыхал об этой Су Сиянь — само собой, дворец Хуаньхуа сделал все, чтобы замять этот скандал. Взрастить предательницу в своем гнезде — если бы она не умерла на месте, то опозорила бы честь своего учителя!
Внимая этому гласу народа, великий мастер Учэнь некоторое время колебался, качая головой, но в конце концов решился:
— Послушайте, ни к чему чернить репутацию милостивой госпожи [4] Су, которая, ко всему прочему, давно опочила. Все не так просто, как представляется господам. Им следует принять во внимание, что сила крови демона не дозволила бы матери погубить плод, накрепко связав его жизнь с ее собственной — попытка прервать беременность была бы самоубийственной. И все же Су Сиянь, обладая гордой и бесстрашной натурой, не пожелала примириться со своим положением, терпя косые взгляды и пересуды. Приняв у старого главы Дворца снадобье, смертельное для демонов, она оставила дворец Хуаньхуа, и впредь никто ее не видел. Во имя милости Будды [5], попрошу господ следить за своими речами [6].
Лицо Ло Бинхэ ничего не выражало, однако его пальцы то сжимались в кулак, то вновь распрямлялись.
Рядом с ними кто-то с жаром прошептал:
— Дитя, отвергнутое матерью еще до рождения — ни капли милосердия к собственной плоти и крови! Как может женщина быть столь жестокосердной!
— Верно, не поддайся она соблазну, какое великое ее ждало бы будущее! Имя Су Сиянь прогремело бы по всему миру заклинателей!
— Ни за что не пошла бы на подобное даже ради всех сокровищ мира: подумать только, закрутить интрижку с демоном, чтобы он наградил тебя своим проклятым семенем! Вот уж спасибо, несите мимо подобное подношение, пусть бы и на драгоценном подносе.
— Видимо, Су Сиянь со стыда не смела взглянуть в глаза своему наставнику, вот и сбежала.
— Все это никак не касается Тяньлан-цзюня, — внезапно вновь возвысил голос глава клана Баци. — И основывается лишь на словах старого главы Дворца. — Зал погрузился в мертвую тишину. Не замечая повисшего в воздухе напряжения, глава клана Баци продолжил: — Я всего лишь высказываю собственное мнение, но, по-моему, вам стоит его услышать. Неужто вы и впрямь устроили засаду на горе Байлу, приняв эту историю за чистую монету? Сдается мне, что все это от начала до конца — не более чем выдумки отвергнутого любовника. Более того, отправить невинную девушку к известному своим коварством демону, учить ее притворяться и обманывать и в конце концов, снабдив ее опасным зельем, выдворить с глаз долой — все это представляется мне просто возмутительным. Мы в нашем клане Баци никогда бы не поступили так с сотоварищем.
Его слова изрядно удивили Шэнь Цинцю: неужто даже этот самодовольный баран [7] способен призвать к здравому смыслу толпу, жаждущую лишь поругания себе подобных? Похоже, его IQ также претерпел любопытные метаморфозы с момента их последней встречи, явно превысив полагающийся обычному статисту уровень.
— Вздор! — выплюнул настоятель Уван, сдвинув седые брови. — Демоны испокон веку ополчались на Царство людей — и что же, нам следовало подождать, пока Тяньлан-цзюнь утопит наши школы в крови? Да и мыслимо ли возводить на главу уважаемой школы обвинения в столь гнусных злодействах? Что же до этого демонического отродья, то разумеется, нельзя было дать ему появиться на свет! Остается посетовать на то, что дьявольское семя оказалось сильнее яда!
Его категоричное высказывание было тотчас поддержано ободряющими выкриками и хлопками. На лице великого мастера Учэня, соединившего ладони в молитве, напротив, застыло выражение глубочайшего неодобрения.
Не то чтобы злоключения Су Сиянь вовсе не встретили сочувствия в собравшихся, однако общее настроение вкупе с проникновенной речью великого мастера Увана так подействовали на слушателей, что они не пожелали внять голосу разума. В конце концов, речь ведь шла об исчадии дьявола Ло Бинхэ, кто осмелился бы высказаться в его защиту? — вот они и чихвостили его в свое удовольствие.
Веки Ло Бинхэ опустились, скрывая наводящий трепет взгляд. Казалось, он прислушивается к говорившему, однако мысли его явно витали в иных сферах. Черты, несколько смягчившиеся за последние дни, казалось, вновь покрылись ледяной коркой.
Казалось, собравшиеся в Зале великой силы пытаются перещеголять друг друга в вариациях на тему того, что Ло Бинхэ вообще не следовало рождаться на свет, и как славно было бы, если бы мать погубила его уже в утробе — однако тот, кому они перемывали кости, казалось, вовсе их не слышал.
Вот как должны были развиваться события согласно оригинальному сюжету: главы школ собираются, чтобы обсудить, что им делать с исходящей от Тяньлан-цзюня угрозой → выскочившие как чертик из коробочки демоны творят бесчинства → Ло Бинхэ единолично одолевает их, завоевывая симпатии окружающих. Однако после того, как этот квохчущий курятник в обличии собрания заклинателей принялся так и эдак склонять его происхождение, надежд на то, что события примут верное направление, оставалось все меньше.
Поглядывая на молчаливого Ло Бинхэ, Шэнь Цинцю начал жалеть о своем решении.
Надо было отказаться от этой миссии.
— К чему подобные речи? — вздохнул великий мастер Учэнь. — Увы, милостивая госпожа Су сгинула, оставшись в горьком одиночестве — хоть старый глава Дворца посылал людей на ее поиски, они не увенчались успехом — и кто знает, что ей довелось выстрадать перед смертью. Что же до Ло Бинхэ, то, пусть в его жилах и течет кровь демона, но он пока никому не причинил серьезного вреда…
— Шиди чересчур великодушен, — одернул его настоятель Уван. — Или вы забыли, как чуть не расстались с жизнью в городе Цзиньлань? Кому, как не вам, знать о коварстве и жестокости демонов? Против них всегда лучше применять превентивные меры. Эта парочка — отец и сын — долгое время вынашивали злодейские планы, и теперь собираются сообща нанести удар, повергнув наш мир во прах. Выступая в их защиту, вы выказываете не милосердие, а прямо-таки женское мягкосердечие [8], и при этом сами ужаснетесь результату своего благодушия, когда наш сон станет явью!
Хоть уровень самосовершенствования великого мастера Увана, безусловно, был высок, он явно выбрал не ту школу, ведь от буддиста у него была разве что бритая голова — вместо того, чтобы источать ауру просветленности, он прямо-таки раздувался от агрессии. Воистину, топор смотрелся бы в его руках куда уместнее настоятельского посоха, да и звание «великого мастера» куда больше подходило Учэню, который, не отличаясь выдающимися талантами, обладал щедрым и незлобивым сердцем. Даже под градом упреков он сумел сохранить невозмутимость:
— Но ведь то, что они действуют сообща — не более чем догадка, если я не ошибаюсь?
Неизвестно, как долго еще препирались бы старейшины храма Чжаохуа, не вмешайся Юэ Цинъюань:
— В сговоре они или нет, одно я могу сказать уверенно: Ло Бинхэ — дурной человек. — Возвысив голос, он обратился к толпе: — Цинцю, может, наконец дашь о себе знать?
Волосы Шэнь Цинцю встали дыбом [9] от неожиданности. Помедлив, он все же поднялся на ноги.
Он чувствовал себя, будто ученик начальной школы, которого учитель вызвал к доске, чтобы отчитать перед всем классом — лицо так и горело, однако у него хватило выдержки, чтобы безмятежно поклониться:
— Глава школы.
После того, как все взгляды обратились на Шэнь Цинцю, тот, кто сидел рядом с ним, также неизбежно должен был привлечь к себе внимание общественности — и точно: тут же кто-то воскликнул:
— Ло Бинхэ! Смотрите, это же Ло Бинхэ!
— Это и правда он! Когда он появился?
— И Шэнь Цинцю здесь! Разве он не мертв?
— Но он же уничтожил себя в городе Хуаюэ прямо у меня на глазах…
В воцарившуюся какофонию вплелись и нежные голоса трех сестричек-даосок: вцепившись в друг друга, они жадными глазами уставились на них — вот только отчего-то Шэнь Цинцю казалось, что на сей раз их девичья застенчивость направлена не на ученика, а на него самого…
Окинув его нечитаемым взглядом, Юэ Цинъюань бросил в лоб:
— Покончил с этим маскарадом [10]?
Прежде глава школы никогда не заговаривал с ним столь резким тоном — да что там, одно слово «маскарад» из его уст ошарашило Шэнь Цинцю, будто глава школы только что приказал всыпать ему бамбуковых палок [11]. Похоже, Лю Цингэ не пожалел цветистых выражений, описывая события последних дней.
При этой мысли Шэнь Цинцю поклялся, что однажды утащит Чэнлуань, чтобы порубить им все свиные ножки на кухнях всех двенадцати пиков — после этого Лю Цингэ вовеки не вернуть своему мечу былого сияния!
«Мне одному не наплевать на сюжет? — взъярился он про себя. — Может, обратите уже внимание на демонов, которые засидели весь ваш Храм, будто мухи — варенье? Мне, вообще-то, положено поощрять благие порывы главного героя, а не отыгрывать козла отпущения!»
Он уже собирался было привлечь внимание окружающих к затесавшимся в их ряды подозрительным фигурам, когда настоятель Уван грохнул посохом об пол, злорадно ухмыляясь:
— Что ж, Ло Бинхэ, ты любезно избавил нас от многих хлопот, пожаловав к нам самолично. Так почему бы тебе не поведать о том, что замыслили вы с Тяньлан-цзюнем?
— Я в этом не участвую, — ледяным тоном отозвался Ло Бинхэ.
— Он же твой отец, — выкрикнул кто-то из толпы, — как же ты смеешь утверждать, будто не имеешь отношения к его начинаниям?
— Он мне не отец, — равнодушно бросил Ло Бинхэ.
— Пытаешься вывернуться даже перед лицом беспристрастной истины [12]? — обличительно пророкотал великий мастер Уван. — Кто мы, по-твоему — легковерные дети?
Однако Ло Бинхэ лишь упрямо тряхнул головой:
— Он мне не отец.
— Воистину, ты — чума нашего тысячелетия, — фыркнул великий мастер Уван. — Истребив тебя во чреве, Су Сиянь оказала бы всем нам неоценимую услугу!
Эти жестокие слова наконец угодили в цель: Ло Бинхэ шумно втянул воздух, в глубине глаз мелькнула алая вспышка. На задумываясь ни на мгновение, Шэнь Цинцю поймал его за руку, удерживая на месте.
Лю Цингэ застыл за спиной Юэ Цинъюаня, скрестив руки на груди. При виде того, как Шэнь Цинцю у всех на глазах хватается за руку Ло Бинхэ у него на лбу запульсировала жилка.
— Эй! — вырвалось у него, и к этому он ничего не добавил — по всей видимости, не нашел слов от возмущения. Однако Шэнь Цинцю сделал вид, что попросту не заметил его вспышку, ведь если Ло Бинхэ сейчас впадет в раж, это будет посерьезнее недовольства Лю Цингэ. Тут уж не до репутации — будучи второстепенной, арка с храмом Чжаохуа все же требовала к себе крайне осмотрительного отношения.
Если сейчас все эти сотни заклинателей навалятся на них скопом, они смогут в одночасье стереть в порошок его вместе с Ло Бинхэ; не поможет даже его необоримая аура главного героя, ведь монахи из храма Чжаохуа славились умением рассеивать демоническую энергию — это-то Шэнь Цинцю сознавал куда лучше этой безбашенной парочки, Цзючжун-цзюня и его дочурки.
— Кто такая Су Сиянь? — холодно бросил Ло Бинхэ. — Моя мать была прачкой.
— Слова настоятеля Увана не имеют под собой основания, — мягко заверил его Шэнь Цинцю. — Ты же знаешь, что за человек был старый глава Дворца. Едва ли стоит прислушиваться к этим пересудам о далеком прошлом, так что просто не обращай внимания!
Он намеренно использовал менторский тон, пытаясь передать ученику хотя бы часть собственной невозмутимости. Ло Бинхэ потянул за его руку, словно требуя подтверждения своих слов:
— Учитель, Тяньлан-цзюнь мне не отец. Мне вообще не нужен отец.
Шэнь Цинцю не знал, что и сказать на это, а потому лишь крепче сжал его ладонь, тем самым веля ученику успокоиться.
В оригинале прошлое Ло Бинхэ было описано лишь в самых общих чертах, а потому Шэнь Цинцю мог только догадываться, какой эффект произведут на него все эти откровения — едва ли тут помогут пара утешительных слов и ласковое похлопывание по макушке.
Все его фантазии в одночасье пошли прахом — отец и сын попросту отказывались признавать друг друга. Тяньлан-цзюнь как чистокровный демон и прежде был невысокого мнения о семейных связях, а тут еще добавьте все то, что он претерпел по вине Су Сиянь и ее приспешников, и станет яснее ясного, что ему и впрямь не с чего любить Ло Бинхэ. При встрече в Священном мавзолее он не выказал ни тени теплоты, даже не упомянув при Ло Бинхэ об их родстве. Что до Су Сиянь, то и с ней дело обстояло ничуть не лучше — она с самого начала сделала свой выбор: притворство, ложь, шпионаж, манипуляция, предательство, презрение — и наконец полное отторжение.
Воистину, Ло Бинхэ был нежеланным ребенком.
— Других слов от демона я и не ожидал, — насупил брови настоятель Уван.
Однако Ло Бинхэ вновь обратился не к нему, а к Шэнь Цинцю:
— Если он мой отец, почему он об этом даже не упомянул?
И в самом деле, всем, на что расщедрился Тяньлан-цзюнь, были слова: «Вылитая мать». И что дальше?
А ничего.
Шэнь Цинцю хранил молчание. Что он мог сказать на это? Потому что твой отец — больной на всю голову безответственный тип?
Все это неправильно — от начала и до конца. Шэнь Цинцю был уже сыт по горло этим тошнотворным бредом.
— Братья и сестры, — начал он, озирая собравшихся, — не делайте опрометчивых выводов. Сегодня Ло Бинхэ пришел сюда вовсе не с дурными намерениями — совсем напротив…
— Верно, послушайте горного лорда Шэня, — вторил ему великий мастер Учэнь.
Шэнь Цинцю послал ему благодарный взгляд, но настоятель Уван осклабился:
— Не с дурными намерениями, говорите? А чем вы тогда объясните это?
Его голос взвился к концу фразы, и одновременно с этим с места сорвалась дюжина монахов-бойцов в красно-золотом облачении, тут же скрутив нескольких из присутствующих — прижатые к земле тела источали демоническую энергию. Зал тотчас наполнился криками:
— Здесь демоны!
— Ло Бинхэ, а ты неплохо подготовился!
Вся сюжетная линия летела к чертям!
Эти злополучные приспешники Цзючжун-цзюня, чья миссия изначально заключалась в том, чтобы пасть во имя репутации главного героя, вот-вот закопают ее на такие глубины, откуда ей едва ли суждено выбраться — ведь все, само собой, решили, что эту засаду устроил Ло Бинхэ!
Повинуясь мгновенному предчувствию, Шэнь Цинцю вскинул веер — и точно, в него тут же врезался посох настоятеля Увана. Приподняв веер, заклинатель без усилий удерживал посох в воздухе, судорожно обдумывая дальнейшие действия.
Примечания переводчиков:
[1] Биологическая сторона вопроса – в оригинале 生殖隔离 (shēngzhí gélí) – в пер. с кит. «репродуктивная изоляция» - биологический критерий вида (т.е., представители разных видов не могут иметь плодовитого потомства).
[2] Совершить неверный шаг, о котором ей предстояло горько сожалеть всю жизнь – в оригинале пословица 一失足成千古恨 (yī shīzú chéng qiāngǔ hèn) – в пер. с кит. «раз ошибившись, раскаиваться долгие годы».
[3] Мастер Су Сиянь — на самом деле, в оригинале Юэ Цинъюань употребляет слово «старейшина» 前辈 (qiánbèi) цяньбэй (старшее поколение, старший коллега), но это немного странно звучит по отношению к молодой женщине.
[4] Милостивая госпожа 施主 (shīzhǔ) шичжу — буддийский термин, означающий «податель милостыни, прихожанин».
[5] Во имя милости Будды 我佛慈悲 (wǒfócíbēi) – в пер. с кит. «сострадателен, как к самому себе».
[6] Следить за своими речами – в оригинале 少造口业罢 (shǎo zào kǒuyè bà) – будд. «не впадать в словесный грех» (ложь, хвастовство, пустословие).
[7] Самодовольный баран — в оригинале KY от Kuuki Yomenai — тот, кто не умеет улавливать витающее в воздухе настроение, прочувствовать атмосферу.
[8] Женское мягкосердечие 妇人之仁 (fùrénzhirén) – в пер. с кит. «женское милосердие» (иронически о мелком благодеянии, о дамской благотворительности).
[9] Волосы встали дыбом — китайское выражение 背嵴一毛 (bèi jǐ yī máo) дословно переводится как «шерсть на спине встопорщилась хребтом».
[10] Маскарад — в оригинале 胡闹 (hú nào) — в пер. с кит. «безобразничать, шалить, ходить на голове, затевать ссоры», а также диалектное «распутничать».
[11] Всыпать бамбуковых палок — выражение 打板子 (dǎ bǎnzi) в дословном переводе означает «получить наказание бамбуковыми палками», в переносном же — «подвергнуться порицанию, получить на орехи».
[12] Беспристрастная истина – в оригинале 铁证如山 (tiězhèngrúshān) – в пер. с кит. «неопровержимое доказательство, несокрушимое, как гора».
Следующая глава
По толпе тотчас поползли изумленные шепотки:
— Неужто Су Сиянь и вправду родила от него ребенка?
— Кто же это?
— Но как это возможно — ведь она встречалась с Тяньлан-цзюнем лишь с целью выудить у него информацию…
Другие же были куда больше озабочены биологической стороной вопроса [1]:
— Выходит, у демонов и людей действительно может быть потомство?
— Вообще-то, физические различия не столь уж велики — так почему бы и нет?
читать дальшеОтвечая им всем разом, великий мастер Уван поведал:
— Может, изначально Су Сиянь и сблизилась с Тяньлан-цзюнем лишь по приказу своего наставника, но, хоть она и была сильна духом, как могла она не попасться на удочку обманчивого обаяния демона? Этот старый монах признает, что, всего на миг утратив бдительность, она могла совершить неверный шаг, о котором ей предстояло горько сожалеть всю жизнь [2]. К моменту битвы на горе Байлу она уже понесла дитя. Что же до того, кто этот ребенок, то его имя давно известно всем вам — это не кто иной, как тот, о ком упоминалось совсем недавно — тот самый Ло Бинхэ, захвативший власть во дворце Хуаньхуа!
Стоило этим словам сорваться с губ, как приглушенные шепотки переросли в затопивший зал гул.
Шэнь Цинцю не удержался от того, чтобы украдкой взглянуть на ученика.
Вначале тот невозмутимо слушал, знай себе посмеиваясь, однако, по мере того, как все новые подробности жизни его родителей становились достоянием общественности, его лицо все больше мрачнело, пока улыбка окончательно не покинула побледневшее лицо, на котором льдистым блеском сверкали темные глаза.
В задумчивости коснувшись костяшками пальцев рукояти Сюаньсу, Юэ Цинъюань возвысил голос:
— Мне доводилось встречать мастера Су Сиянь [3] на собрании Союза бессмертных за несколько лет до тех событий — Ло Бинхэ и впрямь сильно на нее похож. Поначалу я думал, что это простое совпадение – в конце концов, в этом мире многие разделяют схожую наружность – но учитывая, что он действительно наполовину демон, это все объясняет…
Глава клана Баци и тут не преминул вмешаться:
— Если он вынудил ее, в этом нет ее вины. Но зачем же она, зная, что носит во чреве отродье демона, дала ему рождение?
— И то правда, — тотчас поддержал его кто-то, — ведь, не дай она ему жизни, тем самым Су Сиянь избавила бы мир от этого бедствия во плоти. Отчего бы ей не прервать беременность?
— Позор, сущий позор! Неудивительно, что я прежде не слыхал об этой Су Сиянь — само собой, дворец Хуаньхуа сделал все, чтобы замять этот скандал. Взрастить предательницу в своем гнезде — если бы она не умерла на месте, то опозорила бы честь своего учителя!
Внимая этому гласу народа, великий мастер Учэнь некоторое время колебался, качая головой, но в конце концов решился:
— Послушайте, ни к чему чернить репутацию милостивой госпожи [4] Су, которая, ко всему прочему, давно опочила. Все не так просто, как представляется господам. Им следует принять во внимание, что сила крови демона не дозволила бы матери погубить плод, накрепко связав его жизнь с ее собственной — попытка прервать беременность была бы самоубийственной. И все же Су Сиянь, обладая гордой и бесстрашной натурой, не пожелала примириться со своим положением, терпя косые взгляды и пересуды. Приняв у старого главы Дворца снадобье, смертельное для демонов, она оставила дворец Хуаньхуа, и впредь никто ее не видел. Во имя милости Будды [5], попрошу господ следить за своими речами [6].
Лицо Ло Бинхэ ничего не выражало, однако его пальцы то сжимались в кулак, то вновь распрямлялись.
Рядом с ними кто-то с жаром прошептал:
— Дитя, отвергнутое матерью еще до рождения — ни капли милосердия к собственной плоти и крови! Как может женщина быть столь жестокосердной!
— Верно, не поддайся она соблазну, какое великое ее ждало бы будущее! Имя Су Сиянь прогремело бы по всему миру заклинателей!
— Ни за что не пошла бы на подобное даже ради всех сокровищ мира: подумать только, закрутить интрижку с демоном, чтобы он наградил тебя своим проклятым семенем! Вот уж спасибо, несите мимо подобное подношение, пусть бы и на драгоценном подносе.
— Видимо, Су Сиянь со стыда не смела взглянуть в глаза своему наставнику, вот и сбежала.
— Все это никак не касается Тяньлан-цзюня, — внезапно вновь возвысил голос глава клана Баци. — И основывается лишь на словах старого главы Дворца. — Зал погрузился в мертвую тишину. Не замечая повисшего в воздухе напряжения, глава клана Баци продолжил: — Я всего лишь высказываю собственное мнение, но, по-моему, вам стоит его услышать. Неужто вы и впрямь устроили засаду на горе Байлу, приняв эту историю за чистую монету? Сдается мне, что все это от начала до конца — не более чем выдумки отвергнутого любовника. Более того, отправить невинную девушку к известному своим коварством демону, учить ее притворяться и обманывать и в конце концов, снабдив ее опасным зельем, выдворить с глаз долой — все это представляется мне просто возмутительным. Мы в нашем клане Баци никогда бы не поступили так с сотоварищем.
Его слова изрядно удивили Шэнь Цинцю: неужто даже этот самодовольный баран [7] способен призвать к здравому смыслу толпу, жаждущую лишь поругания себе подобных? Похоже, его IQ также претерпел любопытные метаморфозы с момента их последней встречи, явно превысив полагающийся обычному статисту уровень.
— Вздор! — выплюнул настоятель Уван, сдвинув седые брови. — Демоны испокон веку ополчались на Царство людей — и что же, нам следовало подождать, пока Тяньлан-цзюнь утопит наши школы в крови? Да и мыслимо ли возводить на главу уважаемой школы обвинения в столь гнусных злодействах? Что же до этого демонического отродья, то разумеется, нельзя было дать ему появиться на свет! Остается посетовать на то, что дьявольское семя оказалось сильнее яда!
Его категоричное высказывание было тотчас поддержано ободряющими выкриками и хлопками. На лице великого мастера Учэня, соединившего ладони в молитве, напротив, застыло выражение глубочайшего неодобрения.
Не то чтобы злоключения Су Сиянь вовсе не встретили сочувствия в собравшихся, однако общее настроение вкупе с проникновенной речью великого мастера Увана так подействовали на слушателей, что они не пожелали внять голосу разума. В конце концов, речь ведь шла об исчадии дьявола Ло Бинхэ, кто осмелился бы высказаться в его защиту? — вот они и чихвостили его в свое удовольствие.
Веки Ло Бинхэ опустились, скрывая наводящий трепет взгляд. Казалось, он прислушивается к говорившему, однако мысли его явно витали в иных сферах. Черты, несколько смягчившиеся за последние дни, казалось, вновь покрылись ледяной коркой.
Казалось, собравшиеся в Зале великой силы пытаются перещеголять друг друга в вариациях на тему того, что Ло Бинхэ вообще не следовало рождаться на свет, и как славно было бы, если бы мать погубила его уже в утробе — однако тот, кому они перемывали кости, казалось, вовсе их не слышал.
Вот как должны были развиваться события согласно оригинальному сюжету: главы школ собираются, чтобы обсудить, что им делать с исходящей от Тяньлан-цзюня угрозой → выскочившие как чертик из коробочки демоны творят бесчинства → Ло Бинхэ единолично одолевает их, завоевывая симпатии окружающих. Однако после того, как этот квохчущий курятник в обличии собрания заклинателей принялся так и эдак склонять его происхождение, надежд на то, что события примут верное направление, оставалось все меньше.
Поглядывая на молчаливого Ло Бинхэ, Шэнь Цинцю начал жалеть о своем решении.
Надо было отказаться от этой миссии.
— К чему подобные речи? — вздохнул великий мастер Учэнь. — Увы, милостивая госпожа Су сгинула, оставшись в горьком одиночестве — хоть старый глава Дворца посылал людей на ее поиски, они не увенчались успехом — и кто знает, что ей довелось выстрадать перед смертью. Что же до Ло Бинхэ, то, пусть в его жилах и течет кровь демона, но он пока никому не причинил серьезного вреда…
— Шиди чересчур великодушен, — одернул его настоятель Уван. — Или вы забыли, как чуть не расстались с жизнью в городе Цзиньлань? Кому, как не вам, знать о коварстве и жестокости демонов? Против них всегда лучше применять превентивные меры. Эта парочка — отец и сын — долгое время вынашивали злодейские планы, и теперь собираются сообща нанести удар, повергнув наш мир во прах. Выступая в их защиту, вы выказываете не милосердие, а прямо-таки женское мягкосердечие [8], и при этом сами ужаснетесь результату своего благодушия, когда наш сон станет явью!
Хоть уровень самосовершенствования великого мастера Увана, безусловно, был высок, он явно выбрал не ту школу, ведь от буддиста у него была разве что бритая голова — вместо того, чтобы источать ауру просветленности, он прямо-таки раздувался от агрессии. Воистину, топор смотрелся бы в его руках куда уместнее настоятельского посоха, да и звание «великого мастера» куда больше подходило Учэню, который, не отличаясь выдающимися талантами, обладал щедрым и незлобивым сердцем. Даже под градом упреков он сумел сохранить невозмутимость:
— Но ведь то, что они действуют сообща — не более чем догадка, если я не ошибаюсь?
Неизвестно, как долго еще препирались бы старейшины храма Чжаохуа, не вмешайся Юэ Цинъюань:
— В сговоре они или нет, одно я могу сказать уверенно: Ло Бинхэ — дурной человек. — Возвысив голос, он обратился к толпе: — Цинцю, может, наконец дашь о себе знать?
Волосы Шэнь Цинцю встали дыбом [9] от неожиданности. Помедлив, он все же поднялся на ноги.
Он чувствовал себя, будто ученик начальной школы, которого учитель вызвал к доске, чтобы отчитать перед всем классом — лицо так и горело, однако у него хватило выдержки, чтобы безмятежно поклониться:
— Глава школы.
После того, как все взгляды обратились на Шэнь Цинцю, тот, кто сидел рядом с ним, также неизбежно должен был привлечь к себе внимание общественности — и точно: тут же кто-то воскликнул:
— Ло Бинхэ! Смотрите, это же Ло Бинхэ!
— Это и правда он! Когда он появился?
— И Шэнь Цинцю здесь! Разве он не мертв?
— Но он же уничтожил себя в городе Хуаюэ прямо у меня на глазах…
В воцарившуюся какофонию вплелись и нежные голоса трех сестричек-даосок: вцепившись в друг друга, они жадными глазами уставились на них — вот только отчего-то Шэнь Цинцю казалось, что на сей раз их девичья застенчивость направлена не на ученика, а на него самого…
Окинув его нечитаемым взглядом, Юэ Цинъюань бросил в лоб:
— Покончил с этим маскарадом [10]?
Прежде глава школы никогда не заговаривал с ним столь резким тоном — да что там, одно слово «маскарад» из его уст ошарашило Шэнь Цинцю, будто глава школы только что приказал всыпать ему бамбуковых палок [11]. Похоже, Лю Цингэ не пожалел цветистых выражений, описывая события последних дней.
При этой мысли Шэнь Цинцю поклялся, что однажды утащит Чэнлуань, чтобы порубить им все свиные ножки на кухнях всех двенадцати пиков — после этого Лю Цингэ вовеки не вернуть своему мечу былого сияния!
«Мне одному не наплевать на сюжет? — взъярился он про себя. — Может, обратите уже внимание на демонов, которые засидели весь ваш Храм, будто мухи — варенье? Мне, вообще-то, положено поощрять благие порывы главного героя, а не отыгрывать козла отпущения!»
Он уже собирался было привлечь внимание окружающих к затесавшимся в их ряды подозрительным фигурам, когда настоятель Уван грохнул посохом об пол, злорадно ухмыляясь:
— Что ж, Ло Бинхэ, ты любезно избавил нас от многих хлопот, пожаловав к нам самолично. Так почему бы тебе не поведать о том, что замыслили вы с Тяньлан-цзюнем?
— Я в этом не участвую, — ледяным тоном отозвался Ло Бинхэ.
— Он же твой отец, — выкрикнул кто-то из толпы, — как же ты смеешь утверждать, будто не имеешь отношения к его начинаниям?
— Он мне не отец, — равнодушно бросил Ло Бинхэ.
— Пытаешься вывернуться даже перед лицом беспристрастной истины [12]? — обличительно пророкотал великий мастер Уван. — Кто мы, по-твоему — легковерные дети?
Однако Ло Бинхэ лишь упрямо тряхнул головой:
— Он мне не отец.
— Воистину, ты — чума нашего тысячелетия, — фыркнул великий мастер Уван. — Истребив тебя во чреве, Су Сиянь оказала бы всем нам неоценимую услугу!
Эти жестокие слова наконец угодили в цель: Ло Бинхэ шумно втянул воздух, в глубине глаз мелькнула алая вспышка. На задумываясь ни на мгновение, Шэнь Цинцю поймал его за руку, удерживая на месте.
Лю Цингэ застыл за спиной Юэ Цинъюаня, скрестив руки на груди. При виде того, как Шэнь Цинцю у всех на глазах хватается за руку Ло Бинхэ у него на лбу запульсировала жилка.
— Эй! — вырвалось у него, и к этому он ничего не добавил — по всей видимости, не нашел слов от возмущения. Однако Шэнь Цинцю сделал вид, что попросту не заметил его вспышку, ведь если Ло Бинхэ сейчас впадет в раж, это будет посерьезнее недовольства Лю Цингэ. Тут уж не до репутации — будучи второстепенной, арка с храмом Чжаохуа все же требовала к себе крайне осмотрительного отношения.
Если сейчас все эти сотни заклинателей навалятся на них скопом, они смогут в одночасье стереть в порошок его вместе с Ло Бинхэ; не поможет даже его необоримая аура главного героя, ведь монахи из храма Чжаохуа славились умением рассеивать демоническую энергию — это-то Шэнь Цинцю сознавал куда лучше этой безбашенной парочки, Цзючжун-цзюня и его дочурки.
— Кто такая Су Сиянь? — холодно бросил Ло Бинхэ. — Моя мать была прачкой.
— Слова настоятеля Увана не имеют под собой основания, — мягко заверил его Шэнь Цинцю. — Ты же знаешь, что за человек был старый глава Дворца. Едва ли стоит прислушиваться к этим пересудам о далеком прошлом, так что просто не обращай внимания!
Он намеренно использовал менторский тон, пытаясь передать ученику хотя бы часть собственной невозмутимости. Ло Бинхэ потянул за его руку, словно требуя подтверждения своих слов:
— Учитель, Тяньлан-цзюнь мне не отец. Мне вообще не нужен отец.
Шэнь Цинцю не знал, что и сказать на это, а потому лишь крепче сжал его ладонь, тем самым веля ученику успокоиться.
В оригинале прошлое Ло Бинхэ было описано лишь в самых общих чертах, а потому Шэнь Цинцю мог только догадываться, какой эффект произведут на него все эти откровения — едва ли тут помогут пара утешительных слов и ласковое похлопывание по макушке.
Все его фантазии в одночасье пошли прахом — отец и сын попросту отказывались признавать друг друга. Тяньлан-цзюнь как чистокровный демон и прежде был невысокого мнения о семейных связях, а тут еще добавьте все то, что он претерпел по вине Су Сиянь и ее приспешников, и станет яснее ясного, что ему и впрямь не с чего любить Ло Бинхэ. При встрече в Священном мавзолее он не выказал ни тени теплоты, даже не упомянув при Ло Бинхэ об их родстве. Что до Су Сиянь, то и с ней дело обстояло ничуть не лучше — она с самого начала сделала свой выбор: притворство, ложь, шпионаж, манипуляция, предательство, презрение — и наконец полное отторжение.
Воистину, Ло Бинхэ был нежеланным ребенком.
— Других слов от демона я и не ожидал, — насупил брови настоятель Уван.
Однако Ло Бинхэ вновь обратился не к нему, а к Шэнь Цинцю:
— Если он мой отец, почему он об этом даже не упомянул?
И в самом деле, всем, на что расщедрился Тяньлан-цзюнь, были слова: «Вылитая мать». И что дальше?
А ничего.
Шэнь Цинцю хранил молчание. Что он мог сказать на это? Потому что твой отец — больной на всю голову безответственный тип?
Все это неправильно — от начала и до конца. Шэнь Цинцю был уже сыт по горло этим тошнотворным бредом.
— Братья и сестры, — начал он, озирая собравшихся, — не делайте опрометчивых выводов. Сегодня Ло Бинхэ пришел сюда вовсе не с дурными намерениями — совсем напротив…
— Верно, послушайте горного лорда Шэня, — вторил ему великий мастер Учэнь.
Шэнь Цинцю послал ему благодарный взгляд, но настоятель Уван осклабился:
— Не с дурными намерениями, говорите? А чем вы тогда объясните это?
Его голос взвился к концу фразы, и одновременно с этим с места сорвалась дюжина монахов-бойцов в красно-золотом облачении, тут же скрутив нескольких из присутствующих — прижатые к земле тела источали демоническую энергию. Зал тотчас наполнился криками:
— Здесь демоны!
— Ло Бинхэ, а ты неплохо подготовился!
Вся сюжетная линия летела к чертям!
Эти злополучные приспешники Цзючжун-цзюня, чья миссия изначально заключалась в том, чтобы пасть во имя репутации главного героя, вот-вот закопают ее на такие глубины, откуда ей едва ли суждено выбраться — ведь все, само собой, решили, что эту засаду устроил Ло Бинхэ!
Повинуясь мгновенному предчувствию, Шэнь Цинцю вскинул веер — и точно, в него тут же врезался посох настоятеля Увана. Приподняв веер, заклинатель без усилий удерживал посох в воздухе, судорожно обдумывая дальнейшие действия.
Примечания переводчиков:
[1] Биологическая сторона вопроса – в оригинале 生殖隔离 (shēngzhí gélí) – в пер. с кит. «репродуктивная изоляция» - биологический критерий вида (т.е., представители разных видов не могут иметь плодовитого потомства).
[2] Совершить неверный шаг, о котором ей предстояло горько сожалеть всю жизнь – в оригинале пословица 一失足成千古恨 (yī shīzú chéng qiāngǔ hèn) – в пер. с кит. «раз ошибившись, раскаиваться долгие годы».
[3] Мастер Су Сиянь — на самом деле, в оригинале Юэ Цинъюань употребляет слово «старейшина» 前辈 (qiánbèi) цяньбэй (старшее поколение, старший коллега), но это немного странно звучит по отношению к молодой женщине.
[4] Милостивая госпожа 施主 (shīzhǔ) шичжу — буддийский термин, означающий «податель милостыни, прихожанин».
[5] Во имя милости Будды 我佛慈悲 (wǒfócíbēi) – в пер. с кит. «сострадателен, как к самому себе».
[6] Следить за своими речами – в оригинале 少造口业罢 (shǎo zào kǒuyè bà) – будд. «не впадать в словесный грех» (ложь, хвастовство, пустословие).
[7] Самодовольный баран — в оригинале KY от Kuuki Yomenai — тот, кто не умеет улавливать витающее в воздухе настроение, прочувствовать атмосферу.
[8] Женское мягкосердечие 妇人之仁 (fùrénzhirén) – в пер. с кит. «женское милосердие» (иронически о мелком благодеянии, о дамской благотворительности).
[9] Волосы встали дыбом — китайское выражение 背嵴一毛 (bèi jǐ yī máo) дословно переводится как «шерсть на спине встопорщилась хребтом».
[10] Маскарад — в оригинале 胡闹 (hú nào) — в пер. с кит. «безобразничать, шалить, ходить на голове, затевать ссоры», а также диалектное «распутничать».
[11] Всыпать бамбуковых палок — выражение 打板子 (dǎ bǎnzi) в дословном переводе означает «получить наказание бамбуковыми палками», в переносном же — «подвергнуться порицанию, получить на орехи».
[12] Беспристрастная истина – в оригинале 铁证如山 (tiězhèngrúshān) – в пер. с кит. «неопровержимое доказательство, несокрушимое, как гора».
Следующая глава
Psoj_i_Sysoj, блог «Логово Псоя и Сысоя»
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 69. Храм Чжаохуа. Часть 2
Предыдущая глава
— Если двое видят один и тот же сон, это можно счесть удивительным совпадением, — весомо заявил великий мастер Уван. — Если же его одновременно видят несколько сотен людей, то это не объяснишь даже словом «чудо». К тому же, содержание этого сна обычным не назовешь — он был чересчур близок к реальности. Полагаю, проснувшись, все вы ощутили, что даже окружающая действительность не так ярка, как это видение.
Заклинатели, развившие золотые ядра, удрученно кивнули, обменявшись перепуганными взглядами. Кто-то, не удержавшись, бросил вслух:
— А как этот Тяньлан-цзюнь был заточен? Если он и вправду столь могущественен, как же с ним совладали в прошлом?
читать дальше— Всему виной месть за причиненное зло, — вздохнул великий мастер Учэнь. — Будь с нами глава дворца Хуаньхуа, полагаю, он со скорбью в душе согласился бы со мной.
— Глава дворца Хуаньхуа? — раздался из толпы потрясенный женский голос. — Как это может быть связано с Ло Бинхэ?
Чистый и мелодичный, он звучал подобно песне иволги [1] — едва заслышав его, Шэнь Цинцю невольно проследил его источник.
Это была стройная миловидная монашка с вершины Тяньи.
Сложно сказать, которая именно, поскольку все эти сестрички в одинаковых одеяниях были словно бы отлиты в одной форме — стоя друг подле друга, они более всего напоминали три прекрасных лазоревых цветка. Даже выражение их лиц было сходным, являя… радостное предвкушение. Да, определенно радостное предвкушение.
Те самые три сестрички из гарема Ло Бинхэ — давно не виделись, цветики!
Прежде, узрев их воочию, Шэнь Цинцю преисполнился бы неизъяснимого восторга, одновременно разражаясь воодушевляющими речевками в адрес главного героя, вдохновляя его на амурные подвиги, и поношениями его автору. Но нынче…
В его уши проник тихий невозмутимый голос Ло Бинхэ, от которого за десятки ли разило уксусом:
— Учитель находит их привлекательными?
«Слушай, не начинай, а?» — мысленно взмолился Шэнь Цинцю, тотчас отводя взгляд от монашек. Учитывая, в какой винегрет нынче обратился сюжет, три сестрички, так и не удостоившись чести стать сосудами для демонической энергии Ло Бинхэ, ясное дело, не представляли собой для него никакого значения — и все же по неведомой причине оживлялись, стоило кому-то упомянуть о Ло Бинхэ, ведь чем еще могло объясняться написанное на их лицах предвкушение? Видимо, аура главного жеребца новеллы продолжала действовать даже помимо воли владельца!
— А-ми-то-фо, — вмешался великий мастер Уван. — Мой брат имел в виду старого главу дворца Хуаньхуа. Тот, кого нынче именуют этим титулом, не заслуживает своего звания, присвоив его бесчестными методами.
При этих словах Ло Бинхэ приподнял брови, пренебрежительно скривив губы.
— И все же эти события напрямую связаны с дворцом Хуаньхуа. Несколько десятилетий назад у старого главы Дворца была старшая ученица по имени Су Сиянь.
Душа Шэнь Цинцю воспрянула в предвкушении: вот-вот раскроется тайна прошлого Ло Бинхэ!
— Славясь поистине выдающимися талантами, умом и отвагой, эта девушка обладала необычайной способностью подчинять людей своей воле. Старый глава Дворца души не чаял в ученице, почитая ее за драгоценную жемчужину [2], которую нужно всячески ограждать от посторонних взглядов. Не секрет, что именно ей он прочил место своей преемницы. Куда бы он ни направлялся, он неизменно брал с собой Су Сиянь. Одним словом, он явно возлагал на нее несбыточные ожидания.
При этих словах перед глазами Шэнь Цинцю встал непрошеный образ старого главы Дворца, каким он видел его в Священном мавзолее — с затуманенным взглядом и стекающей по подбородку слюной — и с негодованием подумал, что «драгоценная жемчужина» — не очень-то точное определение: скорее уж он видел в ученице кусок сочного мясца, который приберегал для роскошного пиршества.
Все присутствующие превратились во слух, ловя каждое слово настоятеля.
— Однажды старый глава Дворца и Су Сиянь были призваны в одну из деревень, чтобы истребить монстров. Возвращаясь во дворец Хуаньхуа, они наткнулись на старинный город в нижнем течении реки Ло, в котором окончательно распоясавшиеся демоны истребили почти всех жителей, Тем не менее, Су Сиянь повстречалась там с молодым человеком благородного вида — помимо выдающейся внешности, он обладал незаурядной аурой. Посиживая под плакучей ивой, он, аккомпанируя себе, напевал балладу. Разумеется, такой человек не мог по случайности оказаться в подобном месте — не укрылось это и от Су Сиянь. Заведя с ним разговор, она тотчас почувствовала, что, хоть он порядком отличается от других, ничего зловещего в нем нет.
Шэнь Цинцю жадно вслушивался в повествование монаха наряду с прочими.
Выходит, Тяньлан-цзюнь и впрямь сызмальства был именно таким искушенным любителем человеческой поэзии [3], как утверждал. А какого типа утонченных творческих личностей следует опасаться прежде всего? Верно, того, в ком ум и способности сочетаются с неотразимой внешностью. Зная это, предвидеть дальнейшее развитие событий было воистину несложно: если медведь не напрочь оттоптал уши смазливому певцу, любовь с первого взгляда без промаха сразит свою жертву.
А вот внезапный поворот от романтики к трагедии и впрямь застал его врасплох!
Су Сиянь немедленно поведала своему наставнику о странной встрече. Немало повидавший на своем веку старый глава Дворца тотчас насторожился. Отметив, что между молодыми людьми вспыхнули приязненные чувства — от дружеской беседы молодой человек успел перейти к более явным выражениям симпатии — старый глава Дворца велел своей ученице сблизиться с ним, чтобы выяснить, кто он такой, и Су Сиянь не понадобилось много времени, чтобы установить, что этот пусть и необычайно привлекательный, но вполне обычный с виду молодой человек — не кто иной, как великий владыка демонов севера и юга Тяньлан-цзюнь.
Принято считать, что мужьями руководит страсть, женами же – расчет; но немногие знают, что те же круги ада проходят и заклинательские школы в отношениях с демоническими группировками.
Также и тут, если присмотреться, то старая как мир прискорбная история совращения невинного белого цветочка безжалостным демоном приобретает совсем иной характер, превращаясь в историю наивного демона, не способного распознать зло в человеческих сердцах, и хладнокровной красотки [4], которая вознамерилась использовать его в своих целях.
Теперь-то Шэнь Цинцю наконец понял, что крылось за невеселой улыбкой Тяньлан-цзюня, когда он говорил, что Су Сиянь была холодной и безжалостной.
— Подослав к нему свою ученицу, старый глава Дворца направил еще нескольких адептов, чтобы те, в свою очередь, шпионили за старшей сестрой по школе — однако та без труда скрывалась от надзора, так что старому главе Дворца пришлось заняться этим самолично. И он не пожалел о потраченном на слежку времени, ведь ему наконец удалось вызнать причину, по которой Тяньлан-цзюнь пребывал в Царстве Людей. Глава школы застал ученицу на горе Байлу — та восседала на голове гигантской зеленой змеи бок о бок с владыкой демонов, ведя с ним тихую беседу.
Должно быть, этой гигантской зеленой змеей был Чжучжи-лан — ничего другого в голову Шэнь Цинцю не шло. Подумать только, родной племянник, ближайший сподвижник — и низведен до роли подушечки для сидения на свидании своего господина! С какой стороны ни посмотри, Желейке можно только посочувствовать!
— Страшась спугнуть эту парочку, старый глава Дворца схоронился неподалеку, внимая еле слышной беседе. Терпеливо подводя разговор к нужному ей предмету [5], Су Сиянь наконец заставила Тяньлан-цзюня настолько утратить голову, что тот открыл ей преследуемую им в Царстве Людей цель: учинить резню, напав на заклинательские школы, дабы пополнить их артефактами сокровищницы Царства Демонов!
При последних словах толпа потрясенно ахнула, а Шэнь Цинцю разочарованно хмыкнул.
Сказать по правде, подобная цель, достойная победителя в номинации «Самый Шаблонный Злодей Года», не подобала столь неординарной фигуре, как Тяньлан-цзюнь — честное слово, мог бы придумать хоть что-нибудь поинтереснее. Помимо всей тупости этого начинания, оно было попросту бессмысленным: едва ли для владыки Священного мавзолея, неисчерпаемого хранилища невообразимых сокровищ, в пределах Царства Людей могло бы найтись что-то хоть мало-мальски интересное. Он же мог позволить себе разбрасываться этими сокровищами, раздавая их в качестве призов в игре «набрось кольцо» [6] — к чему ему, спрашивается, лезть из кожи вон ради того, чтобы стянуть пару побрякушек у четырех великих школ?
Хоть вся эта история вызывала у Шэнь Цинцю изрядные сомнения, он предпочел придержать их при себе, ведь настоятель Уван продолжал вещать:
— Старый глава Дворца незамедлительно поставил в известность об этом глав всех великих школ, и они разработали план: Су Сиянь встречалась с Тяньлан-цзюнем дважды в месяц, и во время очередной встречи заклинатели возьмут владыку демонов в окружение [7]. Что до дальнейшего, то лучше я передам слово главе школы Юэ как очевидцу тех событий.
— Боюсь, что я не так уж много могу добавить к словам великого мастера, — вступил Юэ Цинъюань. — Тяньлан-цзюнь никак не ожидал, что вместо Су Сиянь наткнется на засаду [8]. С ним был лишь один из его сподвижников — Чжучжи-лан, который также угодил в окружение.
Да уж, из песни слов не выкинешь — справедливости ради, Юэ Цинъюань беспристрастно излагал события того дня, не пытаясь приукрасить не слишком приглядную правду. Многие из тех, кто вырос на хвастливых рассказах своих старейшин о сражении на горе Байлу, почувствовали себя не в своей тарелке.
— Пытаясь защитить своего господина, — продолжил Юэ Цинъюань, — Чжучжи-лан был поражен «небесной карой» [9] моего наставника — обвившись вкруг него, заклятье заставило демона принять изначальную форму, обратив его в бегство, а Тяньлан-цзюня заточили под горой Байлу.
Так вот почему Шэнь Цинцю нашел Чжучжи-лана у озера Лушуй в столь плачевном состоянии — всему виной небесные молнии предыдущего главы хребта Цанцюн. А учитывая незамысловатые понятия Чжучжи-лана об отмщении и благодарности… Додумать эту мысль Шэнь Цинцю не успел: Система вновь дала о себе знать:
[Запущена новая миссия. Помогите персонажу «Ло Бинхэ» завершить вторичную арку «Храм Чжаохуа». Условия успешного завершения миссии: количество полученных в результате базовых очков [10] должно достигнуть 200!]
Что еще за базовые очки?
Тут-то Шэнь Цинцю наконец вспомнил, в чем заключалась суть арки с храмом Чжаохуа.
Она была напрямую связана с отцом Ша Хуалин, Цзючжун-цзюнем [11]. Этот злополучный владыка демонов пострадал из-за собственной неблагодарной дочки, неспособной отличить добро от зла, которая в конце концов оборотилась против собственной семьи [12] ради службы новому господину. Потеряв свои земли, он некоторое время странствовал по южным рубежам, собирая разношерстную армию в надежде вернуть утерянное и отплатить Ло Бинхэ. Однако пресловутый ореол главного героя лишал его малейших шансов как на первое, так и на второе…
Потерпев неудачу по всем фронтам, Цзючжун-цзюнь долго копил неутолимую злобу в своем растерзанном сердце.
Должен же он был ее хоть на ком-то выместить!
И так уж вышло, что этим «кем-то» оказались монахи храма Чжаохуа…
Это нападение как две капли воды походило на то, что некогда учинила Ша Хуалин на пике Цюндин: преисполнившись самоуверенности, демоны крушили все направо и налево, позабыв обо всех небесных и земных законах [13], словно им жить надоело. Читая эту часть, Шэнь Цинцю мысленно фыркал, даваясь диву, до чего схож образ мыслей отца и дочери, несмотря на все противоречия между ними.
Так вот, именно из-за этого нападения, затронувшего не только сам Храм, но и близлежащие селения, монахи Чжаохуа созвали общее собрание заклинателей — чтобы разобраться с этой бандой отчаявшихся мародеров, а вовсе не посудачить о личной жизни Тяньлан-цзюня.
Однако сама по себе причина сбора не имела значения — важным в этой второстепенной арке было то, что она позволила Ло Бинхэ очистить свою репутацию.
Во время собрания демоны Цзючжун-цзюня смешались с толпой заклинателей, поджидая удобного момента, чтобы «преподать урок этим плешивым ослам [14]» (так и было дословно сказано в романе). Однако, стоило нападающим высунуться, как они были тотчас сметены всепобеждающей аурой Ло Бинхэ, мнение о котором благодаря этому сместилось от «дьявола во плоти» до «не совсем потерян для общества».
Украдкой скосив глаза, Шэнь Цинцю безошибочно подметил среди собравшихся тех, чей облик и выражение лица выбивались из общей массы. Итак, сцена готова и все актеры на местах!
Не обошлось в этой истории и без трех прекрасных даосок, которые, действуя сообща [15], немало повысили престиж гарема Ло Бинхэ — однако в этой версии они были сведены до роли сторонних наблюдательниц.
И что же, Шэнь Цинцю предстоит и их отыгрывать, всех троих?!
Тем временем, настоятель Уван продолжал:
— В нашем общем сне воссоздавший свое тело Тяньлан-цзюнь утопил в крови Царство Людей, положив начало владычеству демонов. Этот старый монах полагает, что тем самым он жаждет отомстить за поражение, которое потерпел на горе Байлу.
— Но ведь, если оригинальное тело Тяньлан-цзюня уничтожено, — вмешался кто-то из собравшихся, — то он не представляет собой угрозы, верно?
— Не следует недооценивать Тяньлан-цзюня, — наставительно произнес Уван. — Он известен как самый могущественный из властителей демонов — даже среди священных демонов прошлого ему не было равных. Более того, помимо генерала Чжучжи-лана, который освободил его, у него есть сын.
Примечания переводчиков:
[1] Песня иволги 莺啼 (yīng tí) – образно о прекрасном пении или голосе, приятном говоре женщины; о разгаре или исходе весенней поры; о любви и прочной дружбе, а также о куртизанках.
[2] Драгоценная жемчужина – в оригинале идиома 掌上明珠 (zhǎngshàng míngzhū) – в пер. с кит. «жемчужина на ладони» (о горячо любимом ребёнке, особенно дочери).
[3] Человеческая поэзия – в оригинале 诗词歌赋 (shī cí gē fù) ши, цы, гэ, фу – четыре жанра стихотворных произведений, основные формы китайской поэзии и ритмической прозы.
[4] Безжалостная красотка – в оригинале 霸王花 (bàwánghuā) – в пер. с кит. «трупная лилия», она же раффлезия арнольда (латин. Rafflesia arnoldii), слово состоит из 霸王 (bàwáng) – баван – «князь-гегемон», а также «тиран, деспот» и 花 (huā) – «цветок».
[5] Терпеливо подводя разговор к нужному ей предмету 旁敲侧击 (pángqiāocèjī) – в букв. пер. с кит. «стучать сбоку и бить со стороны», образно в значении «делать намёки, говорить обиняками».
[6] Набрось кольцо 套圈圈 (tàoquānquān) — игра, в которой надо набрасывать кольца на какие-то предметы, которые потом используются в качестве призов.
[7] Возьмут в окружение 围剿 (wéijiǎo) — в букв. пер. с кит. «окружить и уничтожить», «устроить карательный поход».
[8] Засада 围攻 (wéigōng) — в пер. с кит. «атаковать со всех сторон, осадить, затравить».
[9] Небесная кара 天劫降罪 (tiān jié jiàngzuì) — в букв. пер. с кит. «признать виновным в нападении на Небеса». 天劫 (tiān jié) — наказание тому, кто идет против воли Небес.
[10] Базовые очки 形象正面值 (xíngxiàng zhēng miànzhí) — в букв. пер. с кит. «Баллы положительного образа». У Системы имеется довольно запутанная… система оценивания действий Шэнь Цинцю: его жизнь зависит от базовых очков, которые были обнулены в результате приобретения обновления. Также имеются баллы притворства 原始B格 (yuánshǐ B gē) и баллы крутости 爽度值 (shuǎng dùzhí), которые носят вспомогательный характер.
[11] Цзючжун-цзюнь 九重君 (Jiǔzhóng Jūn) – в пер. с кит. «девять кругов неба», а также «императорский дворец», образно в значении «император». Чжун 重 (zhóng) в этом прочтении означает «веский, важный».
[12] Оборотилась против собственной семьи 胳膊肘往外拐 (gēbozhǒu wǎngwài guǎi) — в букв. пер. с кит. «выставила локти наружу», в образном значении — «поддержать чужих против своих».
[13] Преисполнившись самоуверенности… позабыв обо всех небесных и земных законах 不知天高地厚 (bù zhī tiān gāo dì hòu) – в букв. пер. с кит. «не знать высоту неба и толщину земли», в образном значении – «быть невежественным и заносчивым».
[14] Плешивые ослы 秃驴 (tū lǘ) — бранное прозвище буддийских монахов.
[15] Действуя сообща — в оригинале 里应外合 (lǐ yìng wài hé) — «плечом к плечу нанося координированные удары изнутри и извне».
Следующая глава
— Если двое видят один и тот же сон, это можно счесть удивительным совпадением, — весомо заявил великий мастер Уван. — Если же его одновременно видят несколько сотен людей, то это не объяснишь даже словом «чудо». К тому же, содержание этого сна обычным не назовешь — он был чересчур близок к реальности. Полагаю, проснувшись, все вы ощутили, что даже окружающая действительность не так ярка, как это видение.
Заклинатели, развившие золотые ядра, удрученно кивнули, обменявшись перепуганными взглядами. Кто-то, не удержавшись, бросил вслух:
— А как этот Тяньлан-цзюнь был заточен? Если он и вправду столь могущественен, как же с ним совладали в прошлом?
читать дальше— Всему виной месть за причиненное зло, — вздохнул великий мастер Учэнь. — Будь с нами глава дворца Хуаньхуа, полагаю, он со скорбью в душе согласился бы со мной.
— Глава дворца Хуаньхуа? — раздался из толпы потрясенный женский голос. — Как это может быть связано с Ло Бинхэ?
Чистый и мелодичный, он звучал подобно песне иволги [1] — едва заслышав его, Шэнь Цинцю невольно проследил его источник.
Это была стройная миловидная монашка с вершины Тяньи.
Сложно сказать, которая именно, поскольку все эти сестрички в одинаковых одеяниях были словно бы отлиты в одной форме — стоя друг подле друга, они более всего напоминали три прекрасных лазоревых цветка. Даже выражение их лиц было сходным, являя… радостное предвкушение. Да, определенно радостное предвкушение.
Те самые три сестрички из гарема Ло Бинхэ — давно не виделись, цветики!
Прежде, узрев их воочию, Шэнь Цинцю преисполнился бы неизъяснимого восторга, одновременно разражаясь воодушевляющими речевками в адрес главного героя, вдохновляя его на амурные подвиги, и поношениями его автору. Но нынче…
В его уши проник тихий невозмутимый голос Ло Бинхэ, от которого за десятки ли разило уксусом:
— Учитель находит их привлекательными?
«Слушай, не начинай, а?» — мысленно взмолился Шэнь Цинцю, тотчас отводя взгляд от монашек. Учитывая, в какой винегрет нынче обратился сюжет, три сестрички, так и не удостоившись чести стать сосудами для демонической энергии Ло Бинхэ, ясное дело, не представляли собой для него никакого значения — и все же по неведомой причине оживлялись, стоило кому-то упомянуть о Ло Бинхэ, ведь чем еще могло объясняться написанное на их лицах предвкушение? Видимо, аура главного жеребца новеллы продолжала действовать даже помимо воли владельца!
— А-ми-то-фо, — вмешался великий мастер Уван. — Мой брат имел в виду старого главу дворца Хуаньхуа. Тот, кого нынче именуют этим титулом, не заслуживает своего звания, присвоив его бесчестными методами.
При этих словах Ло Бинхэ приподнял брови, пренебрежительно скривив губы.
— И все же эти события напрямую связаны с дворцом Хуаньхуа. Несколько десятилетий назад у старого главы Дворца была старшая ученица по имени Су Сиянь.
Душа Шэнь Цинцю воспрянула в предвкушении: вот-вот раскроется тайна прошлого Ло Бинхэ!
— Славясь поистине выдающимися талантами, умом и отвагой, эта девушка обладала необычайной способностью подчинять людей своей воле. Старый глава Дворца души не чаял в ученице, почитая ее за драгоценную жемчужину [2], которую нужно всячески ограждать от посторонних взглядов. Не секрет, что именно ей он прочил место своей преемницы. Куда бы он ни направлялся, он неизменно брал с собой Су Сиянь. Одним словом, он явно возлагал на нее несбыточные ожидания.
При этих словах перед глазами Шэнь Цинцю встал непрошеный образ старого главы Дворца, каким он видел его в Священном мавзолее — с затуманенным взглядом и стекающей по подбородку слюной — и с негодованием подумал, что «драгоценная жемчужина» — не очень-то точное определение: скорее уж он видел в ученице кусок сочного мясца, который приберегал для роскошного пиршества.
Все присутствующие превратились во слух, ловя каждое слово настоятеля.
— Однажды старый глава Дворца и Су Сиянь были призваны в одну из деревень, чтобы истребить монстров. Возвращаясь во дворец Хуаньхуа, они наткнулись на старинный город в нижнем течении реки Ло, в котором окончательно распоясавшиеся демоны истребили почти всех жителей, Тем не менее, Су Сиянь повстречалась там с молодым человеком благородного вида — помимо выдающейся внешности, он обладал незаурядной аурой. Посиживая под плакучей ивой, он, аккомпанируя себе, напевал балладу. Разумеется, такой человек не мог по случайности оказаться в подобном месте — не укрылось это и от Су Сиянь. Заведя с ним разговор, она тотчас почувствовала, что, хоть он порядком отличается от других, ничего зловещего в нем нет.
Шэнь Цинцю жадно вслушивался в повествование монаха наряду с прочими.
Выходит, Тяньлан-цзюнь и впрямь сызмальства был именно таким искушенным любителем человеческой поэзии [3], как утверждал. А какого типа утонченных творческих личностей следует опасаться прежде всего? Верно, того, в ком ум и способности сочетаются с неотразимой внешностью. Зная это, предвидеть дальнейшее развитие событий было воистину несложно: если медведь не напрочь оттоптал уши смазливому певцу, любовь с первого взгляда без промаха сразит свою жертву.
А вот внезапный поворот от романтики к трагедии и впрямь застал его врасплох!
Су Сиянь немедленно поведала своему наставнику о странной встрече. Немало повидавший на своем веку старый глава Дворца тотчас насторожился. Отметив, что между молодыми людьми вспыхнули приязненные чувства — от дружеской беседы молодой человек успел перейти к более явным выражениям симпатии — старый глава Дворца велел своей ученице сблизиться с ним, чтобы выяснить, кто он такой, и Су Сиянь не понадобилось много времени, чтобы установить, что этот пусть и необычайно привлекательный, но вполне обычный с виду молодой человек — не кто иной, как великий владыка демонов севера и юга Тяньлан-цзюнь.
Принято считать, что мужьями руководит страсть, женами же – расчет; но немногие знают, что те же круги ада проходят и заклинательские школы в отношениях с демоническими группировками.
Также и тут, если присмотреться, то старая как мир прискорбная история совращения невинного белого цветочка безжалостным демоном приобретает совсем иной характер, превращаясь в историю наивного демона, не способного распознать зло в человеческих сердцах, и хладнокровной красотки [4], которая вознамерилась использовать его в своих целях.
Теперь-то Шэнь Цинцю наконец понял, что крылось за невеселой улыбкой Тяньлан-цзюня, когда он говорил, что Су Сиянь была холодной и безжалостной.
— Подослав к нему свою ученицу, старый глава Дворца направил еще нескольких адептов, чтобы те, в свою очередь, шпионили за старшей сестрой по школе — однако та без труда скрывалась от надзора, так что старому главе Дворца пришлось заняться этим самолично. И он не пожалел о потраченном на слежку времени, ведь ему наконец удалось вызнать причину, по которой Тяньлан-цзюнь пребывал в Царстве Людей. Глава школы застал ученицу на горе Байлу — та восседала на голове гигантской зеленой змеи бок о бок с владыкой демонов, ведя с ним тихую беседу.
Должно быть, этой гигантской зеленой змеей был Чжучжи-лан — ничего другого в голову Шэнь Цинцю не шло. Подумать только, родной племянник, ближайший сподвижник — и низведен до роли подушечки для сидения на свидании своего господина! С какой стороны ни посмотри, Желейке можно только посочувствовать!
— Страшась спугнуть эту парочку, старый глава Дворца схоронился неподалеку, внимая еле слышной беседе. Терпеливо подводя разговор к нужному ей предмету [5], Су Сиянь наконец заставила Тяньлан-цзюня настолько утратить голову, что тот открыл ей преследуемую им в Царстве Людей цель: учинить резню, напав на заклинательские школы, дабы пополнить их артефактами сокровищницы Царства Демонов!
При последних словах толпа потрясенно ахнула, а Шэнь Цинцю разочарованно хмыкнул.
Сказать по правде, подобная цель, достойная победителя в номинации «Самый Шаблонный Злодей Года», не подобала столь неординарной фигуре, как Тяньлан-цзюнь — честное слово, мог бы придумать хоть что-нибудь поинтереснее. Помимо всей тупости этого начинания, оно было попросту бессмысленным: едва ли для владыки Священного мавзолея, неисчерпаемого хранилища невообразимых сокровищ, в пределах Царства Людей могло бы найтись что-то хоть мало-мальски интересное. Он же мог позволить себе разбрасываться этими сокровищами, раздавая их в качестве призов в игре «набрось кольцо» [6] — к чему ему, спрашивается, лезть из кожи вон ради того, чтобы стянуть пару побрякушек у четырех великих школ?
Хоть вся эта история вызывала у Шэнь Цинцю изрядные сомнения, он предпочел придержать их при себе, ведь настоятель Уван продолжал вещать:
— Старый глава Дворца незамедлительно поставил в известность об этом глав всех великих школ, и они разработали план: Су Сиянь встречалась с Тяньлан-цзюнем дважды в месяц, и во время очередной встречи заклинатели возьмут владыку демонов в окружение [7]. Что до дальнейшего, то лучше я передам слово главе школы Юэ как очевидцу тех событий.
— Боюсь, что я не так уж много могу добавить к словам великого мастера, — вступил Юэ Цинъюань. — Тяньлан-цзюнь никак не ожидал, что вместо Су Сиянь наткнется на засаду [8]. С ним был лишь один из его сподвижников — Чжучжи-лан, который также угодил в окружение.
Да уж, из песни слов не выкинешь — справедливости ради, Юэ Цинъюань беспристрастно излагал события того дня, не пытаясь приукрасить не слишком приглядную правду. Многие из тех, кто вырос на хвастливых рассказах своих старейшин о сражении на горе Байлу, почувствовали себя не в своей тарелке.
— Пытаясь защитить своего господина, — продолжил Юэ Цинъюань, — Чжучжи-лан был поражен «небесной карой» [9] моего наставника — обвившись вкруг него, заклятье заставило демона принять изначальную форму, обратив его в бегство, а Тяньлан-цзюня заточили под горой Байлу.
Так вот почему Шэнь Цинцю нашел Чжучжи-лана у озера Лушуй в столь плачевном состоянии — всему виной небесные молнии предыдущего главы хребта Цанцюн. А учитывая незамысловатые понятия Чжучжи-лана об отмщении и благодарности… Додумать эту мысль Шэнь Цинцю не успел: Система вновь дала о себе знать:
[Запущена новая миссия. Помогите персонажу «Ло Бинхэ» завершить вторичную арку «Храм Чжаохуа». Условия успешного завершения миссии: количество полученных в результате базовых очков [10] должно достигнуть 200!]
Что еще за базовые очки?
Тут-то Шэнь Цинцю наконец вспомнил, в чем заключалась суть арки с храмом Чжаохуа.
Она была напрямую связана с отцом Ша Хуалин, Цзючжун-цзюнем [11]. Этот злополучный владыка демонов пострадал из-за собственной неблагодарной дочки, неспособной отличить добро от зла, которая в конце концов оборотилась против собственной семьи [12] ради службы новому господину. Потеряв свои земли, он некоторое время странствовал по южным рубежам, собирая разношерстную армию в надежде вернуть утерянное и отплатить Ло Бинхэ. Однако пресловутый ореол главного героя лишал его малейших шансов как на первое, так и на второе…
Потерпев неудачу по всем фронтам, Цзючжун-цзюнь долго копил неутолимую злобу в своем растерзанном сердце.
Должен же он был ее хоть на ком-то выместить!
И так уж вышло, что этим «кем-то» оказались монахи храма Чжаохуа…
Это нападение как две капли воды походило на то, что некогда учинила Ша Хуалин на пике Цюндин: преисполнившись самоуверенности, демоны крушили все направо и налево, позабыв обо всех небесных и земных законах [13], словно им жить надоело. Читая эту часть, Шэнь Цинцю мысленно фыркал, даваясь диву, до чего схож образ мыслей отца и дочери, несмотря на все противоречия между ними.
Так вот, именно из-за этого нападения, затронувшего не только сам Храм, но и близлежащие селения, монахи Чжаохуа созвали общее собрание заклинателей — чтобы разобраться с этой бандой отчаявшихся мародеров, а вовсе не посудачить о личной жизни Тяньлан-цзюня.
Однако сама по себе причина сбора не имела значения — важным в этой второстепенной арке было то, что она позволила Ло Бинхэ очистить свою репутацию.
Во время собрания демоны Цзючжун-цзюня смешались с толпой заклинателей, поджидая удобного момента, чтобы «преподать урок этим плешивым ослам [14]» (так и было дословно сказано в романе). Однако, стоило нападающим высунуться, как они были тотчас сметены всепобеждающей аурой Ло Бинхэ, мнение о котором благодаря этому сместилось от «дьявола во плоти» до «не совсем потерян для общества».
Украдкой скосив глаза, Шэнь Цинцю безошибочно подметил среди собравшихся тех, чей облик и выражение лица выбивались из общей массы. Итак, сцена готова и все актеры на местах!
Не обошлось в этой истории и без трех прекрасных даосок, которые, действуя сообща [15], немало повысили престиж гарема Ло Бинхэ — однако в этой версии они были сведены до роли сторонних наблюдательниц.
И что же, Шэнь Цинцю предстоит и их отыгрывать, всех троих?!
Тем временем, настоятель Уван продолжал:
— В нашем общем сне воссоздавший свое тело Тяньлан-цзюнь утопил в крови Царство Людей, положив начало владычеству демонов. Этот старый монах полагает, что тем самым он жаждет отомстить за поражение, которое потерпел на горе Байлу.
— Но ведь, если оригинальное тело Тяньлан-цзюня уничтожено, — вмешался кто-то из собравшихся, — то он не представляет собой угрозы, верно?
— Не следует недооценивать Тяньлан-цзюня, — наставительно произнес Уван. — Он известен как самый могущественный из властителей демонов — даже среди священных демонов прошлого ему не было равных. Более того, помимо генерала Чжучжи-лана, который освободил его, у него есть сын.
Примечания переводчиков:
[1] Песня иволги 莺啼 (yīng tí) – образно о прекрасном пении или голосе, приятном говоре женщины; о разгаре или исходе весенней поры; о любви и прочной дружбе, а также о куртизанках.
[2] Драгоценная жемчужина – в оригинале идиома 掌上明珠 (zhǎngshàng míngzhū) – в пер. с кит. «жемчужина на ладони» (о горячо любимом ребёнке, особенно дочери).
[3] Человеческая поэзия – в оригинале 诗词歌赋 (shī cí gē fù) ши, цы, гэ, фу – четыре жанра стихотворных произведений, основные формы китайской поэзии и ритмической прозы.
[4] Безжалостная красотка – в оригинале 霸王花 (bàwánghuā) – в пер. с кит. «трупная лилия», она же раффлезия арнольда (латин. Rafflesia arnoldii), слово состоит из 霸王 (bàwáng) – баван – «князь-гегемон», а также «тиран, деспот» и 花 (huā) – «цветок».
[5] Терпеливо подводя разговор к нужному ей предмету 旁敲侧击 (pángqiāocèjī) – в букв. пер. с кит. «стучать сбоку и бить со стороны», образно в значении «делать намёки, говорить обиняками».
[6] Набрось кольцо 套圈圈 (tàoquānquān) — игра, в которой надо набрасывать кольца на какие-то предметы, которые потом используются в качестве призов.
[7] Возьмут в окружение 围剿 (wéijiǎo) — в букв. пер. с кит. «окружить и уничтожить», «устроить карательный поход».
[8] Засада 围攻 (wéigōng) — в пер. с кит. «атаковать со всех сторон, осадить, затравить».
[9] Небесная кара 天劫降罪 (tiān jié jiàngzuì) — в букв. пер. с кит. «признать виновным в нападении на Небеса». 天劫 (tiān jié) — наказание тому, кто идет против воли Небес.
[10] Базовые очки 形象正面值 (xíngxiàng zhēng miànzhí) — в букв. пер. с кит. «Баллы положительного образа». У Системы имеется довольно запутанная… система оценивания действий Шэнь Цинцю: его жизнь зависит от базовых очков, которые были обнулены в результате приобретения обновления. Также имеются баллы притворства 原始B格 (yuánshǐ B gē) и баллы крутости 爽度值 (shuǎng dùzhí), которые носят вспомогательный характер.
[11] Цзючжун-цзюнь 九重君 (Jiǔzhóng Jūn) – в пер. с кит. «девять кругов неба», а также «императорский дворец», образно в значении «император». Чжун 重 (zhóng) в этом прочтении означает «веский, важный».
[12] Оборотилась против собственной семьи 胳膊肘往外拐 (gēbozhǒu wǎngwài guǎi) — в букв. пер. с кит. «выставила локти наружу», в образном значении — «поддержать чужих против своих».
[13] Преисполнившись самоуверенности… позабыв обо всех небесных и земных законах 不知天高地厚 (bù zhī tiān gāo dì hòu) – в букв. пер. с кит. «не знать высоту неба и толщину земли», в образном значении – «быть невежественным и заносчивым».
[14] Плешивые ослы 秃驴 (tū lǘ) — бранное прозвище буддийских монахов.
[15] Действуя сообща — в оригинале 里应外合 (lǐ yìng wài hé) — «плечом к плечу нанося координированные удары изнутри и извне».
Следующая глава
Psoj_i_Sysoj, блог «Логово Псоя и Сысоя»
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 68. Храм Чжаохуа. Часть 1
Предыдущая глава
Шэнь Цинцю склонил голову, задумавшись, но Лю Цингэ решил, что ему удалось пристыдить собрата.
— Никто на хребте Цанцюн не понимает, как ты после всего этого можешь так хорошо к нему относиться, — куда менее суровым тоном поведал он.
Лю Цингэ слегка склонился вперед, отчего теплые отсветы свечи упали на снежно-белую кожу.
— Проще говоря, я хочу знать, есть ли в тех сплетнях хоть слово правды? — спросил он звенящим от напряжения голосом.
читать дальшеВидать, Шэнь Цинцю все же заблуждался, полагая, что Великий и Ужасный Лю не способен снизойти до подобных сплетен. Чуть сильнее сжав веер, он ответил:
— Что же я могу на это сказать, если даже шиди Лю склоняет слух к подобным выдумкам.
— Такого я не говорил, — выпрямился Лю Цингэ. — Но ведь я своими глазами видел, как ты защищаешь этого неблагодарного ублюдка.
— И вовсе я его не защищаю, — принялся оправдываться Шэнь Цинцю. — Просто не хочу нового… недопонимания.
— Это я тебя не понимаю, — сухо бросил Лю Цингэ. — Недаром ведь говорят, что проще передвинуть гору или русло реки, чем заставить человека измениться. А с Ло Бинхэ, сдается мне, это еще сложнее. Так что поостерегись.
С этими словами он поднялся и двинулся к двери. Пусть Шэнь Цинцю признавал правоту товарища, что сердце его ученика не особенно доброе, вся проблема была в том, что он никак не мог взять в толк, действительно ли оно злое.
Уже на выходе из комнаты взгляд Лю Цингэ случайно упал на маленький столик — и его нога так и замерла в воздухе, будто он увидел нечто небывалое.
Подняв голову, Шэнь Цинцю узрел застывшего на пороге Лю Цингэ и не удержался от вопроса:
— Что?
Тот с видимым трудом отвернулся, смерив Шэнь Цинцю загадочным взглядом, будто видел его первый раз в жизни и не может определиться со своим отношением к нему. После этого, тряхнув головой, он наконец покинул комнату, по пути умудрившись споткнуться о порог.
Да что такое с ним творится?!
***
Той ночью Шэнь Цинцю наконец посчастливилось как следует выспаться.
Пробудившись наутро, он, еще не вполне очнувшись ото сна, почувствовал, что в комнате есть кто-то еще.
Он вел себя крайне тихо, невесомыми шагами скользя по углам. Приподняв одно веко, Шэнь Цинцю так и застыл от изумления.
Само собой, единственный, кому могла прийти в голову фантазия пробираться к нему до первых петухов, был Ло Бинхэ.
Вот только это был совсем не тот Ло Бинхэ, с которым он расстался накануне вечером.
Переодевшись в белое, он собрал волосы в пучок, как у обычного адепта Цанцюн, повязав их светлой лентой, и хлопотал по комнате в совершенно повседневной и оттого отрадной глазу манере.
При виде этого Шэнь Цинцю посетило необычайное по силе дежа вю: к нему словно вернулся тот самый Ло Бинхэ, с которым он расстался на собрании Союза бессмертных. Образец чистого и трудолюбивого ученика известной школы — нет, не то — прилежная и услужливая юная служанка — нет, это уж совсем не то — он походил на… на…
В этот момент Ло Бинхэ обернулся и, узрев Шэнь Цинцю, который рассматривал его, приподнявшись на локте, и протянул ему руку, расплывшись в улыбке:
— Учитель проснулся? Завтрак готов!
Шэнь Цинцю не удержался от фэйспалма, но его тело отреагировало само собой, протянув другую руку Ло Бинхэ, который помог ему подняться с кровати.
Дежа вю продолжалось, ибо дальнейшее в точности повторяло утренний распорядок, к которому он привык на пике Цинцзин. Пробуждение, облачение, умывание, завтрак — все это происходило под неусыпным присмотром Ло Бинхэ, как и тогда.
Если бы еще и интерьер был бы тем же, что в Бамбуковой хижине, Шэнь Цинцю окончательно уверился бы, что угодил в прошлое!
— Завтрак с местной кухни просто несъедобен, — посетовал Ло Бинхэ. — Прошу прощения за то, что подвел учителя.
Что ж, в сравнении с тем, что готовил сам Ло Бинхэ, это еще было весьма тактичной характеристикой.
— Где твой шишу? — с глубоким вздохом поинтересовался Шэнь Цинцю.
— Не знаю, — с улыбкой отозвался Ло Бинхэ.
Похоже, спрашивая у них друг о друге, ничего, кроме этих двух грубоватых слов, ему услышать не суждено, и потому Шэнь Цинцю не стал допытываться дальше. Стоило ему встать, как Ло Бинхэ с быстротой молнии метнулся застилать его постель.
Подумать только, владыка демонов [1] застилает его постель! Как ни привлекательна была эта сцена, Шэнь Цинцю не отваживался даже взглянуть в его сторону. Внезапно Ло Бинхэ вновь подал голос:
— Раз учитель зовет Лю Цингэ моим шишу, выходит, он все еще признает меня адептом пика Цинцзин?
Да ладно?
А то, что ты все это время преследовал меня, во всеуслышание именуя учителем, в расчет не шло?
— Разве этот учитель когда-либо говорил, будто не признает тебя своим учеником? — с укоризной бросил он.
— Я думал, что на порог учителя мне ход заказан, — тихо отозвался Ло Бинхэ. — Хоть я и продолжал звать вас учителем, я боялся, что это не более чем самообман [2].
…Нет, Шэнь Цинцю положительно не мог больше этого выносить.
Он со всей силы хлопнул себя по лбу, мысленно возопив: «Где ж твои яйца, Бин-гэ! Разве не ты во всеуслышание заявлял честному собранию своих женушек: “Да, у меня много женщин, и будет еще больше — смиритесь с этим или убирайтесь восвояси!” Вот это я понимаю — настоящий авторитарный и непреклонный герой гаремного романа!»
А этот белоснежный цветочек, самозабвенно заваривающий чай, таскающий воду, стирающий одежду, застилающий постели, отваживающийся заговорить, лишь повернувшись к тебе спиной — кто это вообще такой?
А?
Кто вселился в его тело?
Как бы то ни было, Шэнь Цинцю решил воспользоваться представившейся возможностью наставить своего великовозрастного ученичка:
— Очень хорошо, что ты так думаешь. Ну а поскольку ты сам признал, что ты — все еще адепт пика Цинцзин, тебе более не подобает вести себя грубо по отношению к твоим шишу и шибо [3]. Когда мы сегодня возвратимся на хребет Цанцюн, тебе первым делом стоит смиренно принести извинения за то, что ты натворил там в прошлый раз.
Про себя он при этом добавил: «И, разумеется, не только на словах: тебе надлежит выплатить компенсацию за все уничтоженное тобой — это меньшее, что ты можешь сделать, чтобы доказать свою искренность».
Принимаясь убирать со стола, Ло Бинхэ как бы невзначай бросил:
— Учителю не обязательно возвращаться на хребет Цанцюн сегодня.
— Гм, о чем это ты? — насторожился Шэнь Цинцю.
— Я имею в виду, что, если учитель желает увидеть всех… моих шишу и шибо, то ему не нужно отправляться на хребет Цанцюн для этого — вместо этого нам стоит завернуть в храм Чжаохуа.
Едва эти слова слетели с его губ, как Система подкинула сообщение:
[Миссия «Храм Чжаохуа» успешно запущена! Миссию дает: Ло Бинхэ. Пожалуйста, решите, готовы ли вы ее принять!
А: Охотно принять;
В: Неохотно принять;
С: Отказаться.]
Выходит, эту миссию самолично запускает Ло Бинхэ.
— Откуда ты это знаешь? — подозрительно прищурился Шэнь Цинцю.
— Если учитель согласится, он узнает, — уклончиво отозвался Ло Бинхэ. — Давайте отправимся, пока Лю… пока шишу Лю не вернулся.
Стоило ему произнести эти слова, как дверь с грохотом распахнулась, возвещая явление Лю Цингэ. Уже привыкший к своеобразным манерам своего шиди Шэнь Цинцю и бровью не повел. Проигнорировав Ло Бинхэ, вошедший обратился к Шэнь Цинцю со словами:
— Планы меняются. Мы не возвращаемся на хребет Цанцюн — вместо этого мы отправляемся в храм Чжаохуа.
— Что-то случилось? — тотчас поднялся на ноги Шэнь Цинцю.
— Да, случилось, — отрубил Лю Цингэ. — Ночью поступило сообщение о том, что представители школ собираются в храме Чжаохуа по приглашению его главы — включая заклинателей хребта Цанцюн. Клан заклинателей этого города [4] как раз готовится к отбытию.
***
Дорога в храм Чжаохуа пролегала через город Цзиньлань.
Несколько лет назад этот прежде процветающий город подвергся небывалому бедствию, наверняка оставившему свой след на его лике — если бы они так не торопились, Шэнь Цинцю непременно спустился бы под толстый слой облаков, чтобы взглянуть на него хотя бы одним глазком.
Миновав Цзиньлань, они прибыли к храму Чжаохуа.
Древний прославленный буддийский храм располагался на склоне покрытой пышной зеленью горы. Обычно эта уединенная обитель славилась тишиной и спокойствием, но нынче она прямо-таки бурлила жизнью: отовсюду слышался гул голосов, мимо то и дело проносились силуэты заклинателей на мечах.
Остановившись у подножия ступеней, восходящих к Залу великой силы [5], Лю Цингэ бросил Шэнь Цинцю:
— Следуй за мной к главе школы.
Шэнь Цинцю как раз собирался кивнуть, когда Ло Бинхэ подступил ближе, явно собираясь следовать за ними. Сознавая, что особый статус его ученика может породить вполне предсказуемые сложности, Шэнь Цинцю велел ему:
— А ты покамест укройся где-нибудь, а то как бы на тебя не набросились [6] главы всех школ.
— Хотят бросаться — пускай бросаются, — равнодушно заявил Ло Бинхэ. — Разумеется, я иду вместе с учителем.
Вот уж воистину как об стенку горох. Однако если его хоть кто-нибудь узнает, проблем потом не оберешься. Поразмыслив над этим, Шэнь Цинцю решил:
— Шиди Лю, ступай вперед, а я подойду позже.
Смерив спутников холодным взглядом, Лю Цингэ взлетел по ступеням на встречу с главой школы и остальными.
На самом деле, подавив демоническую энергию и придав лицу соответствующее выражение, Ло Бинхэ запросто мог сойти за безобидного статиста, в мгновение ока смешавшись с толпой. При этом кто угодно принял бы его за обычного адепта какой-нибудь известной школы — разве что чересчур миловидная внешность могла притянуть нежелательное внимание. Что же до Шэнь Цинцю, то после того не слишком блистательного выступления на площади Цзиньланя он, покоясь под землей, долгие годы никому не показывался на глаза, так что шанс, что его кто-либо узнает, был еще ниже.
Сбившиеся в группки наблюдатели плотным кольцом окружали Зал великой силы, запрудив площадь мощным людским потоком. В прошлом наиболее выдающимися в этой массе были бы адепты дворца Хуаньхуа, кичащиеся богатством и славой своей школы, однако нынче попавший под влияние демонов Дворец, само собой, был исключен из подобных сборищ — похоже, ни один из них так и не удостоился приглашения.
Посередине зала стояли несколько настоятелей храма Чжаохуа, играющие роль распорядителей этого собрания — среди них Шэнь Цинцю углядел даже великого мастера Учэня. Лишь приглядевшись, заклинатель понял, что обе ноги монаха заменяли деревянные протезы, благодаря которым он мог не только стоять, но и ходить не хуже любого другого.
Представители хребта Цанцюн под предводительством Юэ Цинъюаня сидели у стены, сохраняя одновременно торжественный и почтительный вид. Лю Цингэ только что подошел, склонившись к главе школы, чтобы сказать ему несколько слов. При этом Юэ Цинъюань, переменившись в лице, поднял голову и принялся осматривать зал.
Рядом с великим мастером Учэнем возвышался настоятель Уван [7]. Соединив ладони в молитвенном жесте, этот седобородый старик начал неожиданно сильным и гулким голосом, с легкостью разносящим его слова по всему залу:
— Позвольте этому монаху прямо спросить почтенных гостей: кто из присутствующих прошлой ночью видел тот же сон, что и я?
Сон?
Стоило ли уточнять, что это было очередным деянием Ло Бинхэ!
— Учитель, разве вы не тревожились из-за отсутствия «неоспоримых доказательств»? — шепнул тот на ухо Шэнь Цинцю. — А так вам не придется расточать слова понапрасну!
Ничего удивительного, что той ночью его ничто не потревожило. Шэнь Цинцю грешным делом подумал было, что у его ученика просто-напросто иссякли силы, однако, оказывается, тот в это время творил сон для несчетного множества людей.
В глазах Ло Бинхэ так и светилось самодовольное: «Похвалите меня, учитель! Погладьте меня по головке!», так что от одного взгляда на него у Шэнь Цинцю начала болеть голова. Что же за сон отгрохал для них Ло Бинхэ, после которого все сломя голову понеслись в храм Чжаохуа, чтобы поделиться впечатлениями?
Однако, прежде чем он успел осведомиться об этом, кто-то рядом раздраженно бросил:
— Хоть у кого-нибудь есть понятие, что это был за сон?
Сказавший это показался Шэнь Цинцю смутно знакомым; напрягая память, Шэнь Цинцю припомнил, что это был тот самый глава клана Баци, на которого Шэнь Цинцю волею судьбы натыкался раз за разом.
— Могу ли я спросить мастера, — вновь зазвучал учтивый голос настоятеля Учэнь, — каков уровень его самосовершенствования?
— Золотое ядро на поздней стадии формирования, — гордо поведал тот.
Двое настоятелей украдкой переглянулись, прочие собравшиеся принялись покашливать.
Великий мастер Учэнь, которого при этих словах посетила какая-то догадка, вслух подивился:
— По правде говоря, это весьма необычно. В нашем храме всем сформировавшим золотое ядро явился один и тот же сон…
Понять значение его слов было легче легкого: если бы глава клана Баци говорил правду, то и его не минула бы сия участь.
Стоявшие поодаль заклинатели принялись беззастенчиво обмениваться сомнениями:
— И то верно, все те, кто еще не сформировал золотое ядро, мирно проспали всю эту ночь.
Завысить перед подобным собранием свои достижения на стезе совершенствования тела и духа было все равно что поднять камень, чтобы уронить его себе прямиком на ногу [8]. Шэнь Цинцю мысленно затеплил свечку за своего знакомца, который, похоже, за все эти годы не продвинулся ни на йоту.
Зато его самомнение, в противоположность достижениям, явно порядком подросло: нимало не смутившись, он надменно бросил:
— У любого явления бывают исключения! Мы здесь собрались, чтобы прояснить куда более важные вещи — так о чем был этот сон?
Выходит, ко всему прочему, во всем клане Баци, самое имя которого вещало о его величии [9], не нашлось ни единого заклинателя, сформировавшего золотое ядро — в противном случае его главе не пришлось бы признаваться в своем невежестве перед целой толпой заклинателей. Похоже, не получив приглашения на встречу, он попросту примазался к кому-то [10].
Великий мастер Уван нахмурился, однако добродушный [11] Учэнь терпеливо посвятил главу клана Баци в суть дела:
— В этом сне говорилось о том, что Тяньлан-цзюнь, долгие годы заточенный под горой Байлу, вырвался на свободу, обретя новое тело, и теперь сеет повсюду тлетворные поветрия и кровавый дождь [12].
Хотя словам великого мастера нельзя было отказать в цветистости, он передал содержание сна весьма условно — зная наклонности Ло Бинхэ и его способности в этой области, Шэнь Цинцю мог поручиться, что здесь не обошлось без множества весьма выразительных сцен.
Примечания переводчиков:
[1] Владыка демонов — в оригинале 混世魔王了 (hùnshìmówáng) хуньшимован — в букв. пер. «князь демонов, дезорганизующий мир», в образном значении — «великий смутьян, злой гений мира, главный преступник».
[2] Не более чем самообман – в оригинале 一厢情愿 (yī xiāng qíng yuàn) – в пер. с кит. «заботиться только о своих желаниях, не учитывая мнения других людей».
[3] Шишу 师叔 (shīshū) — младший брат или младшая сестра учителя по школе/клану заклинателей.
Шибо 师伯 (shībó) — старший брат или старшая сестра учителя по школе/клану заклинателей.
[4] Клан заклинателей 修真世家 (xiūzhēn shìjiā) – в букв. пер. с кит. «владетельный, родовитый дом самосовершенствующихся».
[5] Зал великой силы 大雄宝殿 (Dàxióng Bǎodiàn) – будд. зал Махавира, «Драгоценный зал великого героя», главное святилище буддийского храма, где стоят статуи Будды и совершаются подношения.
[6] Набросились – в оригинале 把矛头指向 (bǎ máotóu zhǐxiàng) – в пер. с кит. «направить острие на кого-либо».
[7] Уван 无妄 (wúwàng) — в пер. с кит. его имя означает «неподвластный пороку, чистый, безвинный».
[8] Поднять камень, чтобы уронить его себе на ногу 搬起石头打自己的脚 (bānqǐ shítou dǎ zìjǐde jiǎo) — китайская пословица, означающая «копать себе яму» или «рубить сук, на котором сидишь».
[9] Клан Баци, самое имя которого вещало о его величии — в оригинале также используется игра слов 霸气侧漏 (Bàqì cè lòu) – в пер. с кит. «выпендреж прет из всех щелей», где Баци 霸气 (Bàqì) — «дерзкий, уверенный в себе, бравый, вызывающий».
[10] Примазался к кому-то – в оригинале 凑热闹 (còurènao) – в пер. с кит. «поддержать компанию», «присоединиться к общему веселью», «путаться под ногами», «соваться, куда не просят».
[11] Добродушный 心地 (xīndì) – в букв. пер. с кит. «природные данные», буддистское понятие «душа (сердце) как мерило добра и зла, как основа поступков».
[12] Тлетворные поветрия и кровавый дождь 腥风血雨 (xīng fēng xuè yǔ) — выражение, означающее «порождать ужас и резню».
Следующая глава
Шэнь Цинцю склонил голову, задумавшись, но Лю Цингэ решил, что ему удалось пристыдить собрата.
— Никто на хребте Цанцюн не понимает, как ты после всего этого можешь так хорошо к нему относиться, — куда менее суровым тоном поведал он.
Лю Цингэ слегка склонился вперед, отчего теплые отсветы свечи упали на снежно-белую кожу.
— Проще говоря, я хочу знать, есть ли в тех сплетнях хоть слово правды? — спросил он звенящим от напряжения голосом.
читать дальшеВидать, Шэнь Цинцю все же заблуждался, полагая, что Великий и Ужасный Лю не способен снизойти до подобных сплетен. Чуть сильнее сжав веер, он ответил:
— Что же я могу на это сказать, если даже шиди Лю склоняет слух к подобным выдумкам.
— Такого я не говорил, — выпрямился Лю Цингэ. — Но ведь я своими глазами видел, как ты защищаешь этого неблагодарного ублюдка.
— И вовсе я его не защищаю, — принялся оправдываться Шэнь Цинцю. — Просто не хочу нового… недопонимания.
— Это я тебя не понимаю, — сухо бросил Лю Цингэ. — Недаром ведь говорят, что проще передвинуть гору или русло реки, чем заставить человека измениться. А с Ло Бинхэ, сдается мне, это еще сложнее. Так что поостерегись.
С этими словами он поднялся и двинулся к двери. Пусть Шэнь Цинцю признавал правоту товарища, что сердце его ученика не особенно доброе, вся проблема была в том, что он никак не мог взять в толк, действительно ли оно злое.
Уже на выходе из комнаты взгляд Лю Цингэ случайно упал на маленький столик — и его нога так и замерла в воздухе, будто он увидел нечто небывалое.
Подняв голову, Шэнь Цинцю узрел застывшего на пороге Лю Цингэ и не удержался от вопроса:
— Что?
Тот с видимым трудом отвернулся, смерив Шэнь Цинцю загадочным взглядом, будто видел его первый раз в жизни и не может определиться со своим отношением к нему. После этого, тряхнув головой, он наконец покинул комнату, по пути умудрившись споткнуться о порог.
Да что такое с ним творится?!
***
Той ночью Шэнь Цинцю наконец посчастливилось как следует выспаться.
Пробудившись наутро, он, еще не вполне очнувшись ото сна, почувствовал, что в комнате есть кто-то еще.
Он вел себя крайне тихо, невесомыми шагами скользя по углам. Приподняв одно веко, Шэнь Цинцю так и застыл от изумления.
Само собой, единственный, кому могла прийти в голову фантазия пробираться к нему до первых петухов, был Ло Бинхэ.
Вот только это был совсем не тот Ло Бинхэ, с которым он расстался накануне вечером.
Переодевшись в белое, он собрал волосы в пучок, как у обычного адепта Цанцюн, повязав их светлой лентой, и хлопотал по комнате в совершенно повседневной и оттого отрадной глазу манере.
При виде этого Шэнь Цинцю посетило необычайное по силе дежа вю: к нему словно вернулся тот самый Ло Бинхэ, с которым он расстался на собрании Союза бессмертных. Образец чистого и трудолюбивого ученика известной школы — нет, не то — прилежная и услужливая юная служанка — нет, это уж совсем не то — он походил на… на…
В этот момент Ло Бинхэ обернулся и, узрев Шэнь Цинцю, который рассматривал его, приподнявшись на локте, и протянул ему руку, расплывшись в улыбке:
— Учитель проснулся? Завтрак готов!
Шэнь Цинцю не удержался от фэйспалма, но его тело отреагировало само собой, протянув другую руку Ло Бинхэ, который помог ему подняться с кровати.
Дежа вю продолжалось, ибо дальнейшее в точности повторяло утренний распорядок, к которому он привык на пике Цинцзин. Пробуждение, облачение, умывание, завтрак — все это происходило под неусыпным присмотром Ло Бинхэ, как и тогда.
Если бы еще и интерьер был бы тем же, что в Бамбуковой хижине, Шэнь Цинцю окончательно уверился бы, что угодил в прошлое!
— Завтрак с местной кухни просто несъедобен, — посетовал Ло Бинхэ. — Прошу прощения за то, что подвел учителя.
Что ж, в сравнении с тем, что готовил сам Ло Бинхэ, это еще было весьма тактичной характеристикой.
— Где твой шишу? — с глубоким вздохом поинтересовался Шэнь Цинцю.
— Не знаю, — с улыбкой отозвался Ло Бинхэ.
Похоже, спрашивая у них друг о друге, ничего, кроме этих двух грубоватых слов, ему услышать не суждено, и потому Шэнь Цинцю не стал допытываться дальше. Стоило ему встать, как Ло Бинхэ с быстротой молнии метнулся застилать его постель.
Подумать только, владыка демонов [1] застилает его постель! Как ни привлекательна была эта сцена, Шэнь Цинцю не отваживался даже взглянуть в его сторону. Внезапно Ло Бинхэ вновь подал голос:
— Раз учитель зовет Лю Цингэ моим шишу, выходит, он все еще признает меня адептом пика Цинцзин?
Да ладно?
А то, что ты все это время преследовал меня, во всеуслышание именуя учителем, в расчет не шло?
— Разве этот учитель когда-либо говорил, будто не признает тебя своим учеником? — с укоризной бросил он.
— Я думал, что на порог учителя мне ход заказан, — тихо отозвался Ло Бинхэ. — Хоть я и продолжал звать вас учителем, я боялся, что это не более чем самообман [2].
…Нет, Шэнь Цинцю положительно не мог больше этого выносить.
Он со всей силы хлопнул себя по лбу, мысленно возопив: «Где ж твои яйца, Бин-гэ! Разве не ты во всеуслышание заявлял честному собранию своих женушек: “Да, у меня много женщин, и будет еще больше — смиритесь с этим или убирайтесь восвояси!” Вот это я понимаю — настоящий авторитарный и непреклонный герой гаремного романа!»
А этот белоснежный цветочек, самозабвенно заваривающий чай, таскающий воду, стирающий одежду, застилающий постели, отваживающийся заговорить, лишь повернувшись к тебе спиной — кто это вообще такой?
А?
Кто вселился в его тело?
Как бы то ни было, Шэнь Цинцю решил воспользоваться представившейся возможностью наставить своего великовозрастного ученичка:
— Очень хорошо, что ты так думаешь. Ну а поскольку ты сам признал, что ты — все еще адепт пика Цинцзин, тебе более не подобает вести себя грубо по отношению к твоим шишу и шибо [3]. Когда мы сегодня возвратимся на хребет Цанцюн, тебе первым делом стоит смиренно принести извинения за то, что ты натворил там в прошлый раз.
Про себя он при этом добавил: «И, разумеется, не только на словах: тебе надлежит выплатить компенсацию за все уничтоженное тобой — это меньшее, что ты можешь сделать, чтобы доказать свою искренность».
Принимаясь убирать со стола, Ло Бинхэ как бы невзначай бросил:
— Учителю не обязательно возвращаться на хребет Цанцюн сегодня.
— Гм, о чем это ты? — насторожился Шэнь Цинцю.
— Я имею в виду, что, если учитель желает увидеть всех… моих шишу и шибо, то ему не нужно отправляться на хребет Цанцюн для этого — вместо этого нам стоит завернуть в храм Чжаохуа.
Едва эти слова слетели с его губ, как Система подкинула сообщение:
[Миссия «Храм Чжаохуа» успешно запущена! Миссию дает: Ло Бинхэ. Пожалуйста, решите, готовы ли вы ее принять!
А: Охотно принять;
В: Неохотно принять;
С: Отказаться.]
Выходит, эту миссию самолично запускает Ло Бинхэ.
— Откуда ты это знаешь? — подозрительно прищурился Шэнь Цинцю.
— Если учитель согласится, он узнает, — уклончиво отозвался Ло Бинхэ. — Давайте отправимся, пока Лю… пока шишу Лю не вернулся.
Стоило ему произнести эти слова, как дверь с грохотом распахнулась, возвещая явление Лю Цингэ. Уже привыкший к своеобразным манерам своего шиди Шэнь Цинцю и бровью не повел. Проигнорировав Ло Бинхэ, вошедший обратился к Шэнь Цинцю со словами:
— Планы меняются. Мы не возвращаемся на хребет Цанцюн — вместо этого мы отправляемся в храм Чжаохуа.
— Что-то случилось? — тотчас поднялся на ноги Шэнь Цинцю.
— Да, случилось, — отрубил Лю Цингэ. — Ночью поступило сообщение о том, что представители школ собираются в храме Чжаохуа по приглашению его главы — включая заклинателей хребта Цанцюн. Клан заклинателей этого города [4] как раз готовится к отбытию.
***
Дорога в храм Чжаохуа пролегала через город Цзиньлань.
Несколько лет назад этот прежде процветающий город подвергся небывалому бедствию, наверняка оставившему свой след на его лике — если бы они так не торопились, Шэнь Цинцю непременно спустился бы под толстый слой облаков, чтобы взглянуть на него хотя бы одним глазком.
Миновав Цзиньлань, они прибыли к храму Чжаохуа.
Древний прославленный буддийский храм располагался на склоне покрытой пышной зеленью горы. Обычно эта уединенная обитель славилась тишиной и спокойствием, но нынче она прямо-таки бурлила жизнью: отовсюду слышался гул голосов, мимо то и дело проносились силуэты заклинателей на мечах.
Остановившись у подножия ступеней, восходящих к Залу великой силы [5], Лю Цингэ бросил Шэнь Цинцю:
— Следуй за мной к главе школы.
Шэнь Цинцю как раз собирался кивнуть, когда Ло Бинхэ подступил ближе, явно собираясь следовать за ними. Сознавая, что особый статус его ученика может породить вполне предсказуемые сложности, Шэнь Цинцю велел ему:
— А ты покамест укройся где-нибудь, а то как бы на тебя не набросились [6] главы всех школ.
— Хотят бросаться — пускай бросаются, — равнодушно заявил Ло Бинхэ. — Разумеется, я иду вместе с учителем.
Вот уж воистину как об стенку горох. Однако если его хоть кто-нибудь узнает, проблем потом не оберешься. Поразмыслив над этим, Шэнь Цинцю решил:
— Шиди Лю, ступай вперед, а я подойду позже.
Смерив спутников холодным взглядом, Лю Цингэ взлетел по ступеням на встречу с главой школы и остальными.
На самом деле, подавив демоническую энергию и придав лицу соответствующее выражение, Ло Бинхэ запросто мог сойти за безобидного статиста, в мгновение ока смешавшись с толпой. При этом кто угодно принял бы его за обычного адепта какой-нибудь известной школы — разве что чересчур миловидная внешность могла притянуть нежелательное внимание. Что же до Шэнь Цинцю, то после того не слишком блистательного выступления на площади Цзиньланя он, покоясь под землей, долгие годы никому не показывался на глаза, так что шанс, что его кто-либо узнает, был еще ниже.
Сбившиеся в группки наблюдатели плотным кольцом окружали Зал великой силы, запрудив площадь мощным людским потоком. В прошлом наиболее выдающимися в этой массе были бы адепты дворца Хуаньхуа, кичащиеся богатством и славой своей школы, однако нынче попавший под влияние демонов Дворец, само собой, был исключен из подобных сборищ — похоже, ни один из них так и не удостоился приглашения.
Посередине зала стояли несколько настоятелей храма Чжаохуа, играющие роль распорядителей этого собрания — среди них Шэнь Цинцю углядел даже великого мастера Учэня. Лишь приглядевшись, заклинатель понял, что обе ноги монаха заменяли деревянные протезы, благодаря которым он мог не только стоять, но и ходить не хуже любого другого.
Представители хребта Цанцюн под предводительством Юэ Цинъюаня сидели у стены, сохраняя одновременно торжественный и почтительный вид. Лю Цингэ только что подошел, склонившись к главе школы, чтобы сказать ему несколько слов. При этом Юэ Цинъюань, переменившись в лице, поднял голову и принялся осматривать зал.
Рядом с великим мастером Учэнем возвышался настоятель Уван [7]. Соединив ладони в молитвенном жесте, этот седобородый старик начал неожиданно сильным и гулким голосом, с легкостью разносящим его слова по всему залу:
— Позвольте этому монаху прямо спросить почтенных гостей: кто из присутствующих прошлой ночью видел тот же сон, что и я?
Сон?
Стоило ли уточнять, что это было очередным деянием Ло Бинхэ!
— Учитель, разве вы не тревожились из-за отсутствия «неоспоримых доказательств»? — шепнул тот на ухо Шэнь Цинцю. — А так вам не придется расточать слова понапрасну!
Ничего удивительного, что той ночью его ничто не потревожило. Шэнь Цинцю грешным делом подумал было, что у его ученика просто-напросто иссякли силы, однако, оказывается, тот в это время творил сон для несчетного множества людей.
В глазах Ло Бинхэ так и светилось самодовольное: «Похвалите меня, учитель! Погладьте меня по головке!», так что от одного взгляда на него у Шэнь Цинцю начала болеть голова. Что же за сон отгрохал для них Ло Бинхэ, после которого все сломя голову понеслись в храм Чжаохуа, чтобы поделиться впечатлениями?
Однако, прежде чем он успел осведомиться об этом, кто-то рядом раздраженно бросил:
— Хоть у кого-нибудь есть понятие, что это был за сон?
Сказавший это показался Шэнь Цинцю смутно знакомым; напрягая память, Шэнь Цинцю припомнил, что это был тот самый глава клана Баци, на которого Шэнь Цинцю волею судьбы натыкался раз за разом.
— Могу ли я спросить мастера, — вновь зазвучал учтивый голос настоятеля Учэнь, — каков уровень его самосовершенствования?
— Золотое ядро на поздней стадии формирования, — гордо поведал тот.
Двое настоятелей украдкой переглянулись, прочие собравшиеся принялись покашливать.
Великий мастер Учэнь, которого при этих словах посетила какая-то догадка, вслух подивился:
— По правде говоря, это весьма необычно. В нашем храме всем сформировавшим золотое ядро явился один и тот же сон…
Понять значение его слов было легче легкого: если бы глава клана Баци говорил правду, то и его не минула бы сия участь.
Стоявшие поодаль заклинатели принялись беззастенчиво обмениваться сомнениями:
— И то верно, все те, кто еще не сформировал золотое ядро, мирно проспали всю эту ночь.
Завысить перед подобным собранием свои достижения на стезе совершенствования тела и духа было все равно что поднять камень, чтобы уронить его себе прямиком на ногу [8]. Шэнь Цинцю мысленно затеплил свечку за своего знакомца, который, похоже, за все эти годы не продвинулся ни на йоту.
Зато его самомнение, в противоположность достижениям, явно порядком подросло: нимало не смутившись, он надменно бросил:
— У любого явления бывают исключения! Мы здесь собрались, чтобы прояснить куда более важные вещи — так о чем был этот сон?
Выходит, ко всему прочему, во всем клане Баци, самое имя которого вещало о его величии [9], не нашлось ни единого заклинателя, сформировавшего золотое ядро — в противном случае его главе не пришлось бы признаваться в своем невежестве перед целой толпой заклинателей. Похоже, не получив приглашения на встречу, он попросту примазался к кому-то [10].
Великий мастер Уван нахмурился, однако добродушный [11] Учэнь терпеливо посвятил главу клана Баци в суть дела:
— В этом сне говорилось о том, что Тяньлан-цзюнь, долгие годы заточенный под горой Байлу, вырвался на свободу, обретя новое тело, и теперь сеет повсюду тлетворные поветрия и кровавый дождь [12].
Хотя словам великого мастера нельзя было отказать в цветистости, он передал содержание сна весьма условно — зная наклонности Ло Бинхэ и его способности в этой области, Шэнь Цинцю мог поручиться, что здесь не обошлось без множества весьма выразительных сцен.
Примечания переводчиков:
[1] Владыка демонов — в оригинале 混世魔王了 (hùnshìmówáng) хуньшимован — в букв. пер. «князь демонов, дезорганизующий мир», в образном значении — «великий смутьян, злой гений мира, главный преступник».
[2] Не более чем самообман – в оригинале 一厢情愿 (yī xiāng qíng yuàn) – в пер. с кит. «заботиться только о своих желаниях, не учитывая мнения других людей».
[3] Шишу 师叔 (shīshū) — младший брат или младшая сестра учителя по школе/клану заклинателей.
Шибо 师伯 (shībó) — старший брат или старшая сестра учителя по школе/клану заклинателей.
[4] Клан заклинателей 修真世家 (xiūzhēn shìjiā) – в букв. пер. с кит. «владетельный, родовитый дом самосовершенствующихся».
[5] Зал великой силы 大雄宝殿 (Dàxióng Bǎodiàn) – будд. зал Махавира, «Драгоценный зал великого героя», главное святилище буддийского храма, где стоят статуи Будды и совершаются подношения.
[6] Набросились – в оригинале 把矛头指向 (bǎ máotóu zhǐxiàng) – в пер. с кит. «направить острие на кого-либо».
[7] Уван 无妄 (wúwàng) — в пер. с кит. его имя означает «неподвластный пороку, чистый, безвинный».
[8] Поднять камень, чтобы уронить его себе на ногу 搬起石头打自己的脚 (bānqǐ shítou dǎ zìjǐde jiǎo) — китайская пословица, означающая «копать себе яму» или «рубить сук, на котором сидишь».
[9] Клан Баци, самое имя которого вещало о его величии — в оригинале также используется игра слов 霸气侧漏 (Bàqì cè lòu) – в пер. с кит. «выпендреж прет из всех щелей», где Баци 霸气 (Bàqì) — «дерзкий, уверенный в себе, бравый, вызывающий».
[10] Примазался к кому-то – в оригинале 凑热闹 (còurènao) – в пер. с кит. «поддержать компанию», «присоединиться к общему веселью», «путаться под ногами», «соваться, куда не просят».
[11] Добродушный 心地 (xīndì) – в букв. пер. с кит. «природные данные», буддистское понятие «душа (сердце) как мерило добра и зла, как основа поступков».
[12] Тлетворные поветрия и кровавый дождь 腥风血雨 (xīng fēng xuè yǔ) — выражение, означающее «порождать ужас и резню».
Следующая глава
Psoj_i_Sysoj, блог «Мастер календаря»
Мастер Календаря. Глава 1 — 11.02.2015. Сяонянь. Часть 1
За восемь дней до Праздника весны [1] военный Сяо Наньчжу вышел в отставку, чтобы вернуться в родной городок Y.
Хоть он и вырос здесь, теперь Сяо Наньчжу едва ли мог назвать город Y своим домом.
Он рано потерял родителей, и единственным членом его семьи оставалась бабушка, которая умерла в тот самый год, когда он пошёл в армию. Средств на то, чтобы приобрести новое жильё после того, как его старый дом снесли вместе со всем их дряхлым кварталом, у него также не водилось.
читать дальшеВыплаты по случаю увольнения из армии особой щедростью не отличались, да и никаких выдающихся навыков за Сяо Наньчжу сроду не замечали, так что на вопросы сослуживцев о дальнейших планах он лишь отшучивался:
— Как кривая выведет.
По сути дела, он рассматривал город Y лишь как тихую гавань, в которой планировал передохнуть от превратностей судьбы, но в свои без малого тридцать Сяо Наньчжу и впрямь предпочитал не задумываться о будущем.
Вся первая половина его жизни прошла в старом переулке, где теснилось несколько десятков семей. Большинство из них были местными уроженцами, прожившими бок о бок друг с другом свыше шестидесяти лет. Разумеется, все они знали своих соседей как облупленных, да и на жизнь зарабатывали примерно одним и тем же.
Поскольку город Y издавна славился как исторический и культурный центр, большинство здешних жителей подвизались либо в традиционных промыслах, либо в сфере торговли антиквариатом, будучи экспертами по живописи и каллиграфии, мастерами физиогномики и мо гу [2], практикуя тяо дашэнь [3], иглоукалывание и иные народные средства — в общем, всё то, чему в недалёком будущем предстояло вовсе отмереть.
Что же до бабушки самого Сяо Наньчжу, то она занималась выбором благоприятных дней для различных знаменательных событий [4]: когда где-то затевалась свадьба или установка несущей балки [5] при возведении дома, без её участия не обходилось. Обычно старушка редко покидала дом, но когда появлялись клиенты, она спешила к ним, дабы побаловать внука стряпнёй на вырученные деньги.
Стоило ли удивляться, что дети из семей, обитавших в этом переулке в течение трёх—четырёх поколений, сдружились — вот и теперь первым, кому Сяо Наньчжу дал знать о своём возвращении из армии, был его друг детства, живший по соседству.
Хоть они и поддерживали контакт, Сяо Наньчжу не виделся с другом то ли пять, то ли шесть лет — строгая дисциплина не давала такой возможности даже во время его кратких визитов домой. В его памяти остались лишь обрывочные воспоминания о двух двенадцатилетних мальчишках, слоняющихся по узким улочкам, но и они казались какими-то выцветшими и потрёпанными, будто старые фотографии.
— Сяо Наньчжу! Сяо Наньчжу! Парни с третьего переулка нагоняют!
— Живее, Сыту Чжан! Дёру, дёру!
Как ни странно, даже эти невнятные клочки согревали душу теплом. Предаваясь думам о родном городе и старых друзьях, Сяо Наньчжу прибыл на место назначения.
Поскольку он приехал в самый разгар новогодних праздников, платформу мигом запрудила толпа людей, возвращающихся домой, чтобы отметить Новый год с семьёй. Пробираясь сквозь это столпотворение со своим скудным багажом, Сяо Наньчжу чувствовал, как от холода на глаза наворачиваются слёзы.
Заснеженные улицы были полны радостных в предвкушении Праздника весны прохожих. Большинство приезжих торопились по домам, отчего этот застывший на месте худощавый мужчина с побелевшим от холода лицом казался чужаком.
Купив пачку «Юйси» [6], он прикусил фильтр, и, нахмурившись, затянулся было, когда его ушей достиг зычный окрик:
— Сяо Наньчжу! А, Сяо Наньчжу! Эй, ступай сюда! Что стоишь, как идиот?
Его подзывал к себе крупный мужчина со стрижкой ёжиком в чёрной куртке, которая была ему безнадёжно велика, круглых солнечных очках и с раззявленным от крика ртом. Со стороны он выглядел по меньшей мере странно.
Едва ушедший в себя Сяо Наньчжу поднял глаза на этого парня, в его душе тут же всколыхнулись воспоминания. Убедившись, что тот зовёт именно его, Сяо Наньчжу спустился к нему вместе с багажом. Оглядев старого знакомца с ног до головы, он рассмеялся, не выпуская сигареты изо рта.
— Ты только посмотри на себя — на носу Праздник весны, а ты разодет так, словно не встречать меня собрался, а хоронить!
Сняв солнечные очки, молодой человек, прищурившись, присвистнул в ответ:
— О чём это ты, детка? Это ж моя рабочая одежда — я примчался забрать тебя прямо с работы, так что тебе должно быть совестно делать подобные замечания. Позволь мне сегодня угостить тебя — выпьем и поговорим о нашем житье-бытье за эти годы…
Несмотря на то, что минуло немало лет, тон этого парня ничуть не изменился, к немалому облегчению Сяо Наньчжу. Он с улыбкой обнял друга, наградив его медвежьими объятиями. Прикинутый словно заправский слепец Сыту Чжан также рассмеялся в ответ и позволил Сяо Наньчжу увлечь себя вниз по улице, разговаривая во весь голос — от этой встречи у него в груди также разлилось подлинное тепло. Полчаса спустя они взяли такси до местного ресторанчика и уселись за столик, чтобы вволю поговорить о прошлом.
При встрече старых друзей это неизбежная тема для беседы, а благодаря тому, что они росли вместе с малых лет, вскоре уже болтали об этом, будто расстались вчера.
Сяо Наньчжу за годы службы привык держать себя довольно бесцеремонно. Заказав пару блюд и выпивку, он откинулся на стуле и затянулся сигаретой. Принявшийся за расспросы Сыту Чжан, казалось, был не против подобного поведения — подув на очки, он протёр их тряпочкой и в лоб спросил:
— А как у тебя с личной жизнью — женился наконец?
— В армии одни мужики — на ком мне, по-твоему, жениться?
— А как с работой?
— Безработный, разумеется — а ты как думал? — прищурившись, Сяо Наньчжу стряхнул пепел ленивым движением пальцев. На самом деле, он был морально готов к тому, что для поиска работы ему потребуется немало времени. В конце концов, в обществе сейчас такая конкуренция за вакансии, что даже молодым подчас не устроиться, не говоря уже о таких старых армейских псах, как он сам.
Сыту Чжан с усмешкой возвратил солнечные очки на место. Глядя на него, Сяо Наньчжу рассеянно бросил:
— Ну а ты сам — расскажи уже и о себе!
В тот же миг улыбка Сыту Чжана малость померкла. Некоторое время они молча таращились друг на друга, причём Сяо Наньчжу мысленно проклинал тёмные очки, из-за которых не видно выражения глаз. Наконец он не выдержал — склонился ближе и понизил голос:
— Слушай, а чего ты на самом деле носишь эти очки — ты себе, что, двойное веко [7] сделал?
При виде выражения на лице друга Сяо Наньчжу не смог удержаться от смешка.
— Сукин ты сын! — нахмурился Сыту Чжан, припомнив обыкновение друга изводить его своими шуточками с самых малых лет.
Отхлебнув пива, он вновь заговорил, хмуро глядя на ухмыляющегося Сяо Наньчжу:
— Открыл салон слепого массажа [8]. Покажу как-нибудь потом. Это тебе не какой-то дабаоцзянь [9], всё серьёзно — настоящий массаж на основе цигун [10].
На самом деле, даже не заговори он об этом, Сяо Наньчжу и так догадался бы, чем нынче промышляет этот парень: передающееся из поколения в поколение ремесло его семьи было весьма широко известно. Как всегда в такого рода профессиях, мастеров цигун частенько клеймили мошенниками, так что репутация у них была немногим лучше, чем у распространителей фальшивых лекарств — и всё же именно на этом поприще некогда подвизались родители Сыту Чжана.
Всякий раз, заходя за приятелем, Сяо Наньчжу видел выстроившуюся у его дома очередь из стариков и старушек, жаждущих попасть на приём к мастеру Сыту — говорили, что каждый сеанс его массажа продлевает жизнь на четверть часа.
Хоть для современного человека всё это звучало как немыслимая чушь, она привлекала немало клиентов, однако для Сяо Наньчжу, который с детства был привычен к подобным штукам, всё это не представляло ровным счётом никакого интереса, и он уж никак не предполагал, что его друг изберёт явно отжившую свой век профессию. В конце концов, он всегда считал Сыту Чжана достаточно смышлёным, чтобы устроиться в жизни, не прибегая к такого рода шарлатанству. При виде изумления, написанного на лице друга, Сыту Чжан лишь улыбнулся, наливая ему полный бокал «Хапи» [11].
— И что тебя так удивляет? Не ожидал, что я преуспею в семейном бизнесе? Искусство цигун передаётся в нашей семье от поколения к поколению около трёх сотен лет, нельзя же дать этой традиции прерваться? И, надо признаться, дела идут неплохо — если бы мне не пришлось забирать тебя сегодня, на приём ко мне выстроилось бы не меньше дюжины клиентов.
Сяо Наньчжу не знал, что и сказать, продолжая молча таращиться на друга.
— Ты слишком долго не был дома, — несколько самодовольно бросил Сыту Чжан, — так что многое тебе невдомёк. Помнишь тётушку Лю, жившую неподалёку от нас, ту, что практиковала тяо дашэнь? Так вот, две её дочки поступили в танцевальные академии, одна изучает современный танец, а другая — народный. И, будь уверен, без дела они не останутся. А дядюшку Вана, астролога, помнишь? Его внук, Ван Сяодун, весьма популярен на вэйбо [12], причём зашибает своими прогнозами куда больше моего… А, ну и ещё есть Ли Сяньгу — медиум — и Чжэн Шушу — этот крошит камни о свою грудь…
— Ладно, хватит уже, я понял, как это безумно круто! — выпалил Сяо Наньчжу, чуть не выплюнув пиво на стол.
Сказать по правде, он и впрямь не ожидал, что его недавние соседи добьются подобных успехов своими дедовскими навыками. Видя, что друг всё ещё сомневается в его словах, Сыту Чжан почёл за нужное не переубеждать его, вместо этого просто подмигнув ему с ухмылкой.
— Сейчас то и дело говорят, будто цигун и китайская медицина антинаучны [13], но что это, по сути, значит — то, чего наука пока не в силах объяснить, разве нет? Да и разве она сама не полна предрассудков? То же, на что опираемся мы, вовсе не суеверия, а вековое наследие наших предков. Нельзя же позволить культурному наследию сгинуть лишь потому, что нынче оно не в чести у учёных? К слову о твоей бабуле — она ведь была известным мастером календаря [14]! Даже если ты не собираешься всерьёз взяться за семейное дело, это ведь лучше, чем сидеть сложа руки, а?
При этих словах на Сяо Наньчжу невольно нахлынули воспоминания об умершей почти пять лет назад бабушке. Однако Сыту Чжан не знал, что говорит — бабушка и сама при жизни отнюдь не стремилась передать ему своё искусство толкования календаря, не говоря уже о том, что её внук не проявлял к этому ни малейшего интереса. Теперь же не могло быть и речи о том, чтобы обучиться этому самостоятельно, не то что сделать это своей профессией.
Так что Сяо Наньчжу предпочёл пропустить это предложение мимо ушей.
Их посиделки закончились лишь около десяти вечера, причём оба приятеля основательно набрались, так что из забегаловки они выходили, ощутимо покачиваясь. Махнув Сыту Чжану, Сяо Наньчжу бросил ему: «Увидимся!» — и двинулся прочь, направляясь к дому, где снимал квартиру — в основном для того, чтобы держать там свои пожитки, да чтобы было куда возвращаться на побывку. На настоящий момент он не появлялся здесь уже около года.
Потёртый диван, столь же дряхлый столик да старый перекидной календарь на стене — вот и вся обстановка.
Эти вещи достались ему от бабушки — так и не разобравшись с ними после её смерти, он и теперь не находил в себе сил от них избавиться. Вот и сейчас, хотя в спёртом воздухе ощущались лишь унылые запахи пустующего жилья, Сяо Наньчжу казалось, будто он насквозь пропитан воспоминаниями. Нетвёрдым шагом вступив в комнату, он помедлил, держась за стену, прежде чем включить свет. Зайдя на кухню, чтобы поставить чайник, он вернулся в гостиную, усевшись на диван.
Время от времени из-за окон до него долетал треск фейерверков — в конце концов, близился Новый год.
Ожидая, пока закипит вода, Сяо Наньчжу откинулся на спинку дивана, постепенно проваливаясь в дрёму. Сверху доносился приглушённый шум — соседи передвигали столы и стулья. Старые настенные часы дали знать, что полчаса спустя наступит новый день. От их циферблата взгляд Сяо Наньчжу скользнул к висящему рядом календарю, и мужчина озадаченно нахмурился.
В квартире, где целый год никто не жил, ровным счётом ничего не могло измениться, за исключением количества пыли.
И всё же кто-то перевернул страницы календаря на нынешнюю дату.
11 февраля 2015 года, среда [15].
Некоторое время Сяо Наньчжу тщетно пытался припомнить тот день, когда в последний раз бывал здесь. Что-то тут явно было не так, но он никак не мог сообразить, что именно. Однако зародившееся в сердце подозрение наконец побудило его встать и подойти к стене.
Вглядываясь в пожелтевший старый календарь, Сяо Наньчжу обнаружил, что, помимо рекомендаций и предостережений китайского гороскопа на день, посередине страницы имеется рисунок ребёнка в ярко-красной курточке [16] с родинкой меж бровей и большим красным карпом в руках.
— Саньхэ [17], собака и тигр, Цзюсин Сыюань [18], благоприятный день для любых начинаний… — прищурился Сяо Наньчжу, — также известный как Сяо… нянь [19]?
Прочитав надпись классическими китайскими иероглифами внизу странички, он бессознательно нахмурился, пребывая во власти необъяснимого чувства, что вот-вот свершится что-то из ряда вон выходящее.
Долю секунды спустя ребёнок с карпом в руках внезапно открыл глаза и встряхнул покрытой бурыми пятнами от воды головой, распространяя резкий запах сырой рыбы. Сердито уставившись на Сяо Наньчжу, он надул красные от злости щёки и внезапно заорал:
— Бедному маленькому мне только и оставалось, что каких-то полчаса работы до конца годичной смены, и тут этому пустоголовому [20] смертному вздумалось впериться в меня! Ты что, удачу на весь год хочешь отвадить? Эй, ты, к тебе обращаюсь!
Сяо Наньчжу продолжал молча таращиться на ребёнка.
С ним только что заговорил… к-к-календарь?
Примечания переводчиков:
[1] Праздник весны 春节 (Chūnjié) Чуньцзе — китайский Новый год (второе новолуние после 21 декабря, один из дней между 21 января и 21 февраля). В повествовании этот день приходится на 19 февраля.
[2] Мо гу 摸骨 (mō gǔ) – в букв. пер. с кит. «прощупывать кости» — древний способ определения степени одарённости человека.
[3] Тяо дашэнь 跳大神 (Tiào dàshén) — в букв. пер. с кит. «прыжки/танец великого бога» — заклинательская практика, в которой участвуют двое: медиум призывает в своё тело божество (или призрака), а второй ему ассистирует. С помощью этого ритуала смертные могут общаться с богами и умершими.
[4] Выбор благоприятного дня для знаменательного события 看日子 (kàn rìzi) — в букв. пер. с кит. «наметить дату».
[5] Несущая балка 上梁 (shàngliáng) — по поверьям от неё зависит мир и покой в доме.
[6] «Юйси» 玉溪 (yùxī) – китайская марка сигарет.
[7] Двойное веко 双眼皮 (shuāngyǎnpí) — складка кожи на верхнем веке, имеющаяся почти у всех европейцев, но далеко не столь распространённая у азиатов. Считается, что двойное веко делает глаза больше, придавая лицу более юное и невинное выражение, а также придаёт более живой и бодрый вид, а потому подобная операция и впрямь довольно широко распространена в Китае и Японии.
[8] Салон слепого массажа 盲人按摩院 (mángrén ànmóyuàn) – манжэнь – в Китае традиционно считается, что лучше всего массаж делают слепые или плохо видящие люди, поэтому иногда занимающиеся массажем люди прикидываются слепыми или слабовидящими, отсюда и тёмные очки Сыту Чжана. Судя по отзывам, массаж хороший, но «жёсткий» :-)
[9] Дабаоцзянь 大保健 (dàbǎojiàn) — салон «особых» оздоровительных услуг (зачастую — баня с проститутками).
[10] Массаж цигун, или туйна 气功推拿 (qìgōng tuīná) — процедуры, основанные на воздействии на духовную энергию ци 气 (qì) — дыхательная и лечебная гимнастика, массаж и т.д.
[11] Хапи 哈啤 (Hāpí) — сорт пива, производящегося в Харбине (哈 — сокращённое от Харбина, 啤 — пиво).
[12] Вэйбо 微博 (wēibó) — в букв. пер. с кит. «микроблог», китайский аналог твиттера.
[13] Антинаучный 不科学 (bù kēxué) – употребляется как весьма распространенный синоним слов «невозможный», «нелогичный», «плод суеверия».
[14] Мастер календаря 黄历师 (huánglì shī) – толкователь благоприятных и неблагоприятных дней для различных событий, предсказатель.
[15] 11 февраля 2015 года, среда — в оригинале — 2027 год, однако даты Сяоняня и других праздников, а также день недели соответствуют 2015-му году, поэтому мы взяли на себя смелость везде поменять год на 2015 (см. примечание к оглавлению).
[16] Курточка 夹袄 (jiá’ǎo) — словарь переводит этот предмет одежды как «куртка на подкладке». Вот что даёт гугл: https://p1.ssl.qhmsg.com/dr/220__/t01cce61d43fa8466af.jpg
[17] Саньхэ 三合 (sānhé) — третья комбинация парных меридиан — желудок и селезёнка.
[18] Цзюсин 九星 (jiǔxīng) — четыре страны и пять планет, звёзды Большой Медведицы или звёзды девяти разновидностей окраски лучей, по сочетанию которых делаются предсказания. Сыюань 四缘 (sì yuán) — четыре условия (будд. Пратьяя), жребия, предопределения.
[19] Сяонянь 小年 (Xiǎo nián) — в букв. пер. с кит. «маленький год», «малый новогодний сочельник» (24-го числа 12-го месяца по лунному календарю).
[20] Пустоголовый — в оригинале 脑子 有 坑 (nǎozi yǒu kēng) — в букв. пер. с кит. «голова в ямах».
Следующая глава
Хоть он и вырос здесь, теперь Сяо Наньчжу едва ли мог назвать город Y своим домом.
Он рано потерял родителей, и единственным членом его семьи оставалась бабушка, которая умерла в тот самый год, когда он пошёл в армию. Средств на то, чтобы приобрести новое жильё после того, как его старый дом снесли вместе со всем их дряхлым кварталом, у него также не водилось.
читать дальшеВыплаты по случаю увольнения из армии особой щедростью не отличались, да и никаких выдающихся навыков за Сяо Наньчжу сроду не замечали, так что на вопросы сослуживцев о дальнейших планах он лишь отшучивался:
— Как кривая выведет.
По сути дела, он рассматривал город Y лишь как тихую гавань, в которой планировал передохнуть от превратностей судьбы, но в свои без малого тридцать Сяо Наньчжу и впрямь предпочитал не задумываться о будущем.
Вся первая половина его жизни прошла в старом переулке, где теснилось несколько десятков семей. Большинство из них были местными уроженцами, прожившими бок о бок друг с другом свыше шестидесяти лет. Разумеется, все они знали своих соседей как облупленных, да и на жизнь зарабатывали примерно одним и тем же.
Поскольку город Y издавна славился как исторический и культурный центр, большинство здешних жителей подвизались либо в традиционных промыслах, либо в сфере торговли антиквариатом, будучи экспертами по живописи и каллиграфии, мастерами физиогномики и мо гу [2], практикуя тяо дашэнь [3], иглоукалывание и иные народные средства — в общем, всё то, чему в недалёком будущем предстояло вовсе отмереть.
Что же до бабушки самого Сяо Наньчжу, то она занималась выбором благоприятных дней для различных знаменательных событий [4]: когда где-то затевалась свадьба или установка несущей балки [5] при возведении дома, без её участия не обходилось. Обычно старушка редко покидала дом, но когда появлялись клиенты, она спешила к ним, дабы побаловать внука стряпнёй на вырученные деньги.
Стоило ли удивляться, что дети из семей, обитавших в этом переулке в течение трёх—четырёх поколений, сдружились — вот и теперь первым, кому Сяо Наньчжу дал знать о своём возвращении из армии, был его друг детства, живший по соседству.
Хоть они и поддерживали контакт, Сяо Наньчжу не виделся с другом то ли пять, то ли шесть лет — строгая дисциплина не давала такой возможности даже во время его кратких визитов домой. В его памяти остались лишь обрывочные воспоминания о двух двенадцатилетних мальчишках, слоняющихся по узким улочкам, но и они казались какими-то выцветшими и потрёпанными, будто старые фотографии.
— Сяо Наньчжу! Сяо Наньчжу! Парни с третьего переулка нагоняют!
— Живее, Сыту Чжан! Дёру, дёру!
Как ни странно, даже эти невнятные клочки согревали душу теплом. Предаваясь думам о родном городе и старых друзьях, Сяо Наньчжу прибыл на место назначения.
Поскольку он приехал в самый разгар новогодних праздников, платформу мигом запрудила толпа людей, возвращающихся домой, чтобы отметить Новый год с семьёй. Пробираясь сквозь это столпотворение со своим скудным багажом, Сяо Наньчжу чувствовал, как от холода на глаза наворачиваются слёзы.
Заснеженные улицы были полны радостных в предвкушении Праздника весны прохожих. Большинство приезжих торопились по домам, отчего этот застывший на месте худощавый мужчина с побелевшим от холода лицом казался чужаком.
Купив пачку «Юйси» [6], он прикусил фильтр, и, нахмурившись, затянулся было, когда его ушей достиг зычный окрик:
— Сяо Наньчжу! А, Сяо Наньчжу! Эй, ступай сюда! Что стоишь, как идиот?
Его подзывал к себе крупный мужчина со стрижкой ёжиком в чёрной куртке, которая была ему безнадёжно велика, круглых солнечных очках и с раззявленным от крика ртом. Со стороны он выглядел по меньшей мере странно.
Едва ушедший в себя Сяо Наньчжу поднял глаза на этого парня, в его душе тут же всколыхнулись воспоминания. Убедившись, что тот зовёт именно его, Сяо Наньчжу спустился к нему вместе с багажом. Оглядев старого знакомца с ног до головы, он рассмеялся, не выпуская сигареты изо рта.
— Ты только посмотри на себя — на носу Праздник весны, а ты разодет так, словно не встречать меня собрался, а хоронить!
Сняв солнечные очки, молодой человек, прищурившись, присвистнул в ответ:
— О чём это ты, детка? Это ж моя рабочая одежда — я примчался забрать тебя прямо с работы, так что тебе должно быть совестно делать подобные замечания. Позволь мне сегодня угостить тебя — выпьем и поговорим о нашем житье-бытье за эти годы…
Несмотря на то, что минуло немало лет, тон этого парня ничуть не изменился, к немалому облегчению Сяо Наньчжу. Он с улыбкой обнял друга, наградив его медвежьими объятиями. Прикинутый словно заправский слепец Сыту Чжан также рассмеялся в ответ и позволил Сяо Наньчжу увлечь себя вниз по улице, разговаривая во весь голос — от этой встречи у него в груди также разлилось подлинное тепло. Полчаса спустя они взяли такси до местного ресторанчика и уселись за столик, чтобы вволю поговорить о прошлом.
При встрече старых друзей это неизбежная тема для беседы, а благодаря тому, что они росли вместе с малых лет, вскоре уже болтали об этом, будто расстались вчера.
Сяо Наньчжу за годы службы привык держать себя довольно бесцеремонно. Заказав пару блюд и выпивку, он откинулся на стуле и затянулся сигаретой. Принявшийся за расспросы Сыту Чжан, казалось, был не против подобного поведения — подув на очки, он протёр их тряпочкой и в лоб спросил:
— А как у тебя с личной жизнью — женился наконец?
— В армии одни мужики — на ком мне, по-твоему, жениться?
— А как с работой?
— Безработный, разумеется — а ты как думал? — прищурившись, Сяо Наньчжу стряхнул пепел ленивым движением пальцев. На самом деле, он был морально готов к тому, что для поиска работы ему потребуется немало времени. В конце концов, в обществе сейчас такая конкуренция за вакансии, что даже молодым подчас не устроиться, не говоря уже о таких старых армейских псах, как он сам.
Сыту Чжан с усмешкой возвратил солнечные очки на место. Глядя на него, Сяо Наньчжу рассеянно бросил:
— Ну а ты сам — расскажи уже и о себе!
В тот же миг улыбка Сыту Чжана малость померкла. Некоторое время они молча таращились друг на друга, причём Сяо Наньчжу мысленно проклинал тёмные очки, из-за которых не видно выражения глаз. Наконец он не выдержал — склонился ближе и понизил голос:
— Слушай, а чего ты на самом деле носишь эти очки — ты себе, что, двойное веко [7] сделал?
При виде выражения на лице друга Сяо Наньчжу не смог удержаться от смешка.
— Сукин ты сын! — нахмурился Сыту Чжан, припомнив обыкновение друга изводить его своими шуточками с самых малых лет.
Отхлебнув пива, он вновь заговорил, хмуро глядя на ухмыляющегося Сяо Наньчжу:
— Открыл салон слепого массажа [8]. Покажу как-нибудь потом. Это тебе не какой-то дабаоцзянь [9], всё серьёзно — настоящий массаж на основе цигун [10].
На самом деле, даже не заговори он об этом, Сяо Наньчжу и так догадался бы, чем нынче промышляет этот парень: передающееся из поколения в поколение ремесло его семьи было весьма широко известно. Как всегда в такого рода профессиях, мастеров цигун частенько клеймили мошенниками, так что репутация у них была немногим лучше, чем у распространителей фальшивых лекарств — и всё же именно на этом поприще некогда подвизались родители Сыту Чжана.
Всякий раз, заходя за приятелем, Сяо Наньчжу видел выстроившуюся у его дома очередь из стариков и старушек, жаждущих попасть на приём к мастеру Сыту — говорили, что каждый сеанс его массажа продлевает жизнь на четверть часа.
Хоть для современного человека всё это звучало как немыслимая чушь, она привлекала немало клиентов, однако для Сяо Наньчжу, который с детства был привычен к подобным штукам, всё это не представляло ровным счётом никакого интереса, и он уж никак не предполагал, что его друг изберёт явно отжившую свой век профессию. В конце концов, он всегда считал Сыту Чжана достаточно смышлёным, чтобы устроиться в жизни, не прибегая к такого рода шарлатанству. При виде изумления, написанного на лице друга, Сыту Чжан лишь улыбнулся, наливая ему полный бокал «Хапи» [11].
— И что тебя так удивляет? Не ожидал, что я преуспею в семейном бизнесе? Искусство цигун передаётся в нашей семье от поколения к поколению около трёх сотен лет, нельзя же дать этой традиции прерваться? И, надо признаться, дела идут неплохо — если бы мне не пришлось забирать тебя сегодня, на приём ко мне выстроилось бы не меньше дюжины клиентов.
Сяо Наньчжу не знал, что и сказать, продолжая молча таращиться на друга.
— Ты слишком долго не был дома, — несколько самодовольно бросил Сыту Чжан, — так что многое тебе невдомёк. Помнишь тётушку Лю, жившую неподалёку от нас, ту, что практиковала тяо дашэнь? Так вот, две её дочки поступили в танцевальные академии, одна изучает современный танец, а другая — народный. И, будь уверен, без дела они не останутся. А дядюшку Вана, астролога, помнишь? Его внук, Ван Сяодун, весьма популярен на вэйбо [12], причём зашибает своими прогнозами куда больше моего… А, ну и ещё есть Ли Сяньгу — медиум — и Чжэн Шушу — этот крошит камни о свою грудь…
— Ладно, хватит уже, я понял, как это безумно круто! — выпалил Сяо Наньчжу, чуть не выплюнув пиво на стол.
Сказать по правде, он и впрямь не ожидал, что его недавние соседи добьются подобных успехов своими дедовскими навыками. Видя, что друг всё ещё сомневается в его словах, Сыту Чжан почёл за нужное не переубеждать его, вместо этого просто подмигнув ему с ухмылкой.
— Сейчас то и дело говорят, будто цигун и китайская медицина антинаучны [13], но что это, по сути, значит — то, чего наука пока не в силах объяснить, разве нет? Да и разве она сама не полна предрассудков? То же, на что опираемся мы, вовсе не суеверия, а вековое наследие наших предков. Нельзя же позволить культурному наследию сгинуть лишь потому, что нынче оно не в чести у учёных? К слову о твоей бабуле — она ведь была известным мастером календаря [14]! Даже если ты не собираешься всерьёз взяться за семейное дело, это ведь лучше, чем сидеть сложа руки, а?
При этих словах на Сяо Наньчжу невольно нахлынули воспоминания об умершей почти пять лет назад бабушке. Однако Сыту Чжан не знал, что говорит — бабушка и сама при жизни отнюдь не стремилась передать ему своё искусство толкования календаря, не говоря уже о том, что её внук не проявлял к этому ни малейшего интереса. Теперь же не могло быть и речи о том, чтобы обучиться этому самостоятельно, не то что сделать это своей профессией.
Так что Сяо Наньчжу предпочёл пропустить это предложение мимо ушей.
Их посиделки закончились лишь около десяти вечера, причём оба приятеля основательно набрались, так что из забегаловки они выходили, ощутимо покачиваясь. Махнув Сыту Чжану, Сяо Наньчжу бросил ему: «Увидимся!» — и двинулся прочь, направляясь к дому, где снимал квартиру — в основном для того, чтобы держать там свои пожитки, да чтобы было куда возвращаться на побывку. На настоящий момент он не появлялся здесь уже около года.
Потёртый диван, столь же дряхлый столик да старый перекидной календарь на стене — вот и вся обстановка.
Эти вещи достались ему от бабушки — так и не разобравшись с ними после её смерти, он и теперь не находил в себе сил от них избавиться. Вот и сейчас, хотя в спёртом воздухе ощущались лишь унылые запахи пустующего жилья, Сяо Наньчжу казалось, будто он насквозь пропитан воспоминаниями. Нетвёрдым шагом вступив в комнату, он помедлил, держась за стену, прежде чем включить свет. Зайдя на кухню, чтобы поставить чайник, он вернулся в гостиную, усевшись на диван.
Время от времени из-за окон до него долетал треск фейерверков — в конце концов, близился Новый год.
Ожидая, пока закипит вода, Сяо Наньчжу откинулся на спинку дивана, постепенно проваливаясь в дрёму. Сверху доносился приглушённый шум — соседи передвигали столы и стулья. Старые настенные часы дали знать, что полчаса спустя наступит новый день. От их циферблата взгляд Сяо Наньчжу скользнул к висящему рядом календарю, и мужчина озадаченно нахмурился.
В квартире, где целый год никто не жил, ровным счётом ничего не могло измениться, за исключением количества пыли.
И всё же кто-то перевернул страницы календаря на нынешнюю дату.
11 февраля 2015 года, среда [15].
Некоторое время Сяо Наньчжу тщетно пытался припомнить тот день, когда в последний раз бывал здесь. Что-то тут явно было не так, но он никак не мог сообразить, что именно. Однако зародившееся в сердце подозрение наконец побудило его встать и подойти к стене.
Вглядываясь в пожелтевший старый календарь, Сяо Наньчжу обнаружил, что, помимо рекомендаций и предостережений китайского гороскопа на день, посередине страницы имеется рисунок ребёнка в ярко-красной курточке [16] с родинкой меж бровей и большим красным карпом в руках.
— Саньхэ [17], собака и тигр, Цзюсин Сыюань [18], благоприятный день для любых начинаний… — прищурился Сяо Наньчжу, — также известный как Сяо… нянь [19]?
Прочитав надпись классическими китайскими иероглифами внизу странички, он бессознательно нахмурился, пребывая во власти необъяснимого чувства, что вот-вот свершится что-то из ряда вон выходящее.
Долю секунды спустя ребёнок с карпом в руках внезапно открыл глаза и встряхнул покрытой бурыми пятнами от воды головой, распространяя резкий запах сырой рыбы. Сердито уставившись на Сяо Наньчжу, он надул красные от злости щёки и внезапно заорал:
— Бедному маленькому мне только и оставалось, что каких-то полчаса работы до конца годичной смены, и тут этому пустоголовому [20] смертному вздумалось впериться в меня! Ты что, удачу на весь год хочешь отвадить? Эй, ты, к тебе обращаюсь!
Сяо Наньчжу продолжал молча таращиться на ребёнка.
С ним только что заговорил… к-к-календарь?
Примечания переводчиков:
[1] Праздник весны 春节 (Chūnjié) Чуньцзе — китайский Новый год (второе новолуние после 21 декабря, один из дней между 21 января и 21 февраля). В повествовании этот день приходится на 19 февраля.
[2] Мо гу 摸骨 (mō gǔ) – в букв. пер. с кит. «прощупывать кости» — древний способ определения степени одарённости человека.
[3] Тяо дашэнь 跳大神 (Tiào dàshén) — в букв. пер. с кит. «прыжки/танец великого бога» — заклинательская практика, в которой участвуют двое: медиум призывает в своё тело божество (или призрака), а второй ему ассистирует. С помощью этого ритуала смертные могут общаться с богами и умершими.
[4] Выбор благоприятного дня для знаменательного события 看日子 (kàn rìzi) — в букв. пер. с кит. «наметить дату».
[5] Несущая балка 上梁 (shàngliáng) — по поверьям от неё зависит мир и покой в доме.
[6] «Юйси» 玉溪 (yùxī) – китайская марка сигарет.
[7] Двойное веко 双眼皮 (shuāngyǎnpí) — складка кожи на верхнем веке, имеющаяся почти у всех европейцев, но далеко не столь распространённая у азиатов. Считается, что двойное веко делает глаза больше, придавая лицу более юное и невинное выражение, а также придаёт более живой и бодрый вид, а потому подобная операция и впрямь довольно широко распространена в Китае и Японии.
[8] Салон слепого массажа 盲人按摩院 (mángrén ànmóyuàn) – манжэнь – в Китае традиционно считается, что лучше всего массаж делают слепые или плохо видящие люди, поэтому иногда занимающиеся массажем люди прикидываются слепыми или слабовидящими, отсюда и тёмные очки Сыту Чжана. Судя по отзывам, массаж хороший, но «жёсткий» :-)
[9] Дабаоцзянь 大保健 (dàbǎojiàn) — салон «особых» оздоровительных услуг (зачастую — баня с проститутками).
[10] Массаж цигун, или туйна 气功推拿 (qìgōng tuīná) — процедуры, основанные на воздействии на духовную энергию ци 气 (qì) — дыхательная и лечебная гимнастика, массаж и т.д.
[11] Хапи 哈啤 (Hāpí) — сорт пива, производящегося в Харбине (哈 — сокращённое от Харбина, 啤 — пиво).
[12] Вэйбо 微博 (wēibó) — в букв. пер. с кит. «микроблог», китайский аналог твиттера.
[13] Антинаучный 不科学 (bù kēxué) – употребляется как весьма распространенный синоним слов «невозможный», «нелогичный», «плод суеверия».
[14] Мастер календаря 黄历师 (huánglì shī) – толкователь благоприятных и неблагоприятных дней для различных событий, предсказатель.
[15] 11 февраля 2015 года, среда — в оригинале — 2027 год, однако даты Сяоняня и других праздников, а также день недели соответствуют 2015-му году, поэтому мы взяли на себя смелость везде поменять год на 2015 (см. примечание к оглавлению).
[16] Курточка 夹袄 (jiá’ǎo) — словарь переводит этот предмет одежды как «куртка на подкладке». Вот что даёт гугл: https://p1.ssl.qhmsg.com/dr/220__/t01cce61d43fa8466af.jpg
[17] Саньхэ 三合 (sānhé) — третья комбинация парных меридиан — желудок и селезёнка.
[18] Цзюсин 九星 (jiǔxīng) — четыре страны и пять планет, звёзды Большой Медведицы или звёзды девяти разновидностей окраски лучей, по сочетанию которых делаются предсказания. Сыюань 四缘 (sì yuán) — четыре условия (будд. Пратьяя), жребия, предопределения.
[19] Сяонянь 小年 (Xiǎo nián) — в букв. пер. с кит. «маленький год», «малый новогодний сочельник» (24-го числа 12-го месяца по лунному календарю).
[20] Пустоголовый — в оригинале 脑子 有 坑 (nǎozi yǒu kēng) — в букв. пер. с кит. «голова в ямах».
Следующая глава
Psoj_i_Sysoj, блог «Логово Псоя и Сысоя»
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 67. Трое в пути
Предыдущая глава
Царства людей и демонов можно было уподобить двум сторонам листа бумаги: сколько ни веди линию по одной стороне, на другую она не перейдет.
Однако же Синьмо по силам было слить эти два измерения в одно.
К примеру, в оригинале Ло Бинхэ использовал свой меч, чтобы соединить реку Ло в Царстве людей и хребет Майгу из Царства демонов, в результате чего посередине реки возник скалистый остров.
читать дальшеКогда Шэнь Цинцю на пальцах объяснил все это Лю Цингэ, тот озадаченно сдвинул брови:
— Неужто это и вправду возможно?
«Еще как — по крайней мере, у Ло Бинхэ из оригинального романа получилось!» — подумал Шэнь Цинцю и лишь торжественно кивнул в ответ.
— В это не так-то просто поверить, — изрек Лю Цингэ после продолжительного молчания. — Тебе понадобятся недюжинные доказательства, чтобы убедить остальных.
А вот с этим дело обстояло значительно хуже — от одной мысли об этом у Шэнь Цинцю начинала раскалываться голова.
— Учитель, почему бы не спросить меня? — внезапно вмешался прежде молчаливый Ло Бинхэ.
Шэнь Цинцю не успел ответить, когда обогнавший их Лю Цингэ нарочито фыркнул.
Чтобы понять, что именно он тем самым хотел сказать, не требовалось дополнительных пояснений: в жилах давным-давно отпавшего от своей школы Ло Бинхэ текла кровь демона, а весть о его деяниях распространилась до самых дальних границ. Под его началом дворец Хуаньхуа превратился в какое-то царство тьмы, так что, хотя позиция процветающей школы лишь укрепилась, остальные больше не хотели иметь с ней никакого дела — от нее, что называется, осталось одно лишь имя.
Так что, спрашивай — не спрашивай, шансов, что к нему хоть кто-нибудь прислушается, было еще меньше, чем с Шэнь Цинцю…
И все же заклинатель предпочел не озвучивать все это, дабы пощадить хрупкое сердце своего ученика. Выдавив натужный смешок, он тотчас ощутил новую тяжесть на левом плече.
На него словно бы невзначай приклонил голову Ло Бинхэ.
Полагая, что это — преддверие очередного бесстыжего поползновения, Шэнь Цинцю раздраженно тряхнул плечом, но тотчас обнаружил, что веки ученика крепко смежены — тот умудрился мигом провалиться в глубокий умиротворенный сон, являя собой до невозможности трогательную картину.
Только что поддерживал осмысленную беседу — и вот уже заснул, стоя на мече?
Подхватив его под локоть, чтобы невзначай не свалился, Шэнь Цинцю тихо окликнул его:
— Ло Бинхэ?
Никакой реакции. Подождав, Шэнь Цинцю понизил голос:
— …Бинхэ?
Ему пришлось повторить это еще пару раз, прежде чем его ученик наконец открыл затуманенные дремой глаза.
— Устал? — вырвалось у Шэнь Цинцю.
Они покинули Священный мавзолей какую-то пару дней назад, и, хоть Ло Бинхэ, похоже, успешно удалось исцелить свои раны, вполне возможно, что без побочных эффектов все же не обошлось — взять хоть эту внезапную сонливость.
— Нет, — затряс головой тот.
Задумавшись на мгновение, Шэнь Цинцю перевел взгляд на Лю Цингэ, который, сложив руки на груди, неодобрительно созерцал эту сцену.
— Шиди Лю, как насчет того, чтобы, миновав пограничные земли, тебе вернуться на хребет Цанцюн вперед нас? Там ты мог бы созвать наших старших братьев и сестер на всеобщее собрание.
— А ты? — Глаза Лю Цингэ сами собой расширились при этих словах.
— Ну а я подоспею несколько позже. Похоже, Ло… Бинхэ понадобится несколько дней, чтобы восстановить силы.
— Я пустился в путь, чтобы вернуть тебя, — выдохнул Лю Цингэ.
Шэнь Цинцю заколебался, воззрившись на молчаливого Ло Бинхэ — тот свесил голову, являя собой образ безупречно преданного и послушного ученика.
— Всего одну ночь, — наконец выдавил Шэнь Цинцю.
Прожигая взглядом притулившегося к учителю Ло Бинхэ, Лю Цингэ сурово бросил:
— Об этом не может быть и речи.
Ну и что ему, спрашивается, оставалось делать?
Одну стражу [1] спустя они благополучно пересекли границу, остановившись у дверей самого большого постоялого двора в городе.
Поскольку этот город отстоял довольно далеко от Центральной равнины [2], запрудившие его люди происходили из великого множества мелких школ и кланов. Им редко доводилось видеть хотя бы одного богоподобного бессмертного мастера известной школы, не говоря уж о троих, каждый из которых был еще краше предыдущего [3], так что их быстро обступили зеваки.
Вцепившись в Чэнлуань мертвой хваткой, Лю Цингэ с напыщенным видом проследовал внутрь, очутившись в богато декорированной прихожей, стены которой так и переливались в свете многочисленных светильников. Стоило им ступить за порог, как к ним устремился усердный приказчик.
— Шиди Лю, ты уверен, что желаешь к нам присоединиться? — вновь спросил у спутника Шэнь Цинцю.
По правде, он всегда почитал, что Лю Цингэ, которому чуждо все человеческое [4], если и нисходит до обычного сна, то предпочитает дремать среди облаков на мече, ни на мгновение не прекращая своего непрерывного самосовершенствования.
— Мне так спокойнее [5], — бросил Лю Цингэ, перехватывая меч.
При этом он впервые встретился взглядом со стоящим за спиной Шэнь Цинцю Ло Бинхэ — теперь пришла очередь того фыркнуть, первым отводя глаза, причем губы изогнулись в неприязненной улыбке. При этом Лю Цингэ с такой силой стиснул рукоять Чэнлуаня, что набрякшие вены на запястье потемнели.
Видя, что дело вот-вот окончится перебранкой, Шэнь Цинцю поспешил заметить:
— Если хочешь что-то сказать, так говори начистоту — нечего держать это в себе.
С этими словами он повернулся к ученику — тот встретил его взгляд, невинно хлопая ресницами.
— Все господа почтят нас своим присутствием? – подобострастно поинтересовался приказчик.
Поскольку Лю Цингэ проигнорировал вопрос, Шэнь Цинцю пришлось отвлечься от созерцания побледневших губ ученика, который выглядел так, словно того и гляди грохнется в обморок.
— Верно, — отрывисто бросил он.
— Сколько комнат понадобится господам?
— Три… — начал было Шэнь Цинцю, однако Ло Бинхэ перебил его:
— Две.
При этом лицо Лю Цингэ приняло столь суровое выражение, словно у судьи пред лицом закоренелого преступника [6].
— Да-да, будьте любезны подготовить две комнаты, — с улыбкой подтвердил Ло Бинхэ.
— Три, — отрубил Лю Цингэ.
— Прошу прощения, а кто будет платить? — расплылся в самодовольной улыбке Ло Бинхэ.
Шэнь Цинцю и Лю Цингэ застыли от потрясения.
Что до Шэнь Цинцю, то с ним все было ясно: он только что спасся из логова демонов [7], так откуда у него при себе средства? С Лю Цингэ дело обстояло еще проще: будучи столь далеким от суетного мира заклинателем, который спускается со своего пика, лишь чтобы сражаться, повергая в пыль противников, он едва ли помнил, что такое деньги.
— Я, — выдержав паузу, торжествующе бросил Ло Бинхэ. — А денег на три у меня не хватит. Так что две.
— Шиди Лю, не стоит вступать с ним в спор, — беспомощно бросил Шэнь Цинцю.
И впрямь, что им оставалось взамен — разве что заложить Сюя или Чэнлуань?
Хоть у Шэнь Цинцю оставались изрядные сомнения в искренности ученика, он предпочел не озвучивать их вслух. Обзаведясь табличками от своих комнат [8], они гуськом поднялись по лестнице: Лю Цингэ впереди, за ним Шэнь Цинцю и Ло Бинхэ — замыкающим.
— Если будешь так разговаривать со своим шишу, — укоризненно бросил Шэнь Цинцю ученику, оборачиваясь, — то в следующий раз я отдам им тебя в услужение в уплату за жилье.
— Учитель всегда так безжалостен с этим учеником, — ответил Ло Бинхэ, поднимая голову, однако в его голосе не улавливалось ни тени обиды.
Лю Цингэ бросил на них гневный взгляд через плечо, наморщив нос, словно едва сдерживал желание зарубить их обоих, чтобы потом похоронить с почестями одного и порвать в клочки другого, упокоив его останки на дне океана.
Их комнаты располагались рядом, а вот их распределение вызвало неожиданное затруднение.
Перед Лю Цингэ встала непростая дилемма: каким бы паинькой ни прикидывался этот бесноватый Ло Бинхэ, именно он долгие пять лет проделывал с трупом Шэнь Цинцю невообразимые вещи — так мыслимо ли теперь, когда перед ним предстал воскресший учитель, оставлять их наедине?
Казалось, воздух вот-вот заискрится от напряжения.
Бросив взгляд на застывших друг против друга спутников, Шэнь Цинцю безмолвно развернулся на каблуках, открыл дверь и, шагнув за порог, закрыл ее за собой.
После этого он приоткрыл дверь, чтобы бросить исполненным достоинства тоном:
— Желаю вам двоим отдохнуть как следует.
Народившиеся было искры мигом угасли.
— Эй! — беспомощно окликнул его Лю Цингэ.
Над головой Ло Бинхэ начала сгущаться туча темной энергии.
— Учитель, он меня убьет!
Указывая на Лю Цингэ, Шэнь Цинцю заявил:
— Драться можно, убивать друг друга — нельзя!
Шутить изволите? Натуралу ночевать в компании с зацикленным на нем геем — все равно что смерти искать!
Да-да, Шэнь Цинцю по-прежнему не видел оснований сомневаться в своей ориентации! А иначе зачем бы он читал эту графоманскую макулатуру про амурные похождения Ло Бинхэ?
Остаться на ночь с Лю Цингэ он бы тоже не рискнул, хоть и по совершенно иной причине: Шэнь Цинцю почитал лорда Байчжань за натуральнейшего из мужчин этой вселенной, чистого, словно свет луны и солнца [9], и все же, когда на сцене появлялся этот завзятый любитель уксуса [10] Ло Бинхэ, готовый хлебать его бочками, тут нельзя было поручиться решительно ни за что.
— Ну что, договорились? — жизнерадостно бросил Шэнь Цинцю напоследок.
— У учителя сердце из камня, — буркнул Ло Бинхэ.
Шэнь Цинцю усмехнулся и захлопнул дверь, оставив за ней своих окаменевших спутников. Хоть снаружи бушевала буря, за дверями царил покой.
А на что, спрашивается, надеялся Ло Бинхэ? Они ведь остановились здесь лишь из беспокойства за его состояние — однако теперь его цвет лица нездоровым не назовешь!
Так стоило ли вообще из-за него тревожиться?
Приняв ванну, Шэнь Цинцю переоделся в чистое и от нечего делать взялся за стопку тоненьких брошюрок у окна. Каллиграфия на обложках была столь вычурной, что он не мог разобрать ничего, кроме цифр. Устроившись с одной из них на кровати, Шэнь Цинцю погрузился в чтение.
Бегло пролистывая [11] брошюрку, он с первого же взгляда определил, что перед ним — весьма недурно написанная история с увлекательным сюжетом и превосходными иллюстрациями. Однако, стоило ему вчитаться, как в голове раздался полузабытый позывной Системы:
[Приветствуем вас! Уведомление 1: Уровень баллов расположения превысил заданное значение, так что выполнено условие для использования ключевого артефакта. Пожалуйста, приготовьтесь получить артефакт: если пользователь не заберет артефакт сразу после появления, тот становится недействительным.]
Этот ключевой артефакт — не та ли поддельная нефритовая подвеска Гуаньинь, способная снять 5000 пунктов гнева Ло Бинхэ?
Шэнь Цинцю отшвырнул брошюру.
— Постой-ка, ты имеешь в виду, что прежде, чем уровень баллов расположения достиг этого значения, я не смог бы использовать ключевой артефакт?
[Верно.]
Но разве прежде, в Водной тюрьме, Система не предлагала ему задействовать подвеску? Ничего себе шуточки с ее стороны!
Теперь же этот самый ключевой артефакт был ему не особо и нужен: Шэнь Цинцю не без оснований полагал, что, даже если он впоследствии повздорит с Ло Бинхэ, это будет совсем не то, как если бы его легковозбудимый ученик взъелся на кого-либо еще. Нынче, даже повали он Ло Бинхэ на землю и избей до бесчувствия, все, что ему за это будет — еще пара сотен баллов расположения.
[Уведомление 2. Вас ждет экшен-сцена. Вам предстоит важная миссия в храме Чжаохуа. Пожалуйста, приготовьтесь принять миссию. Система желает вам приятного дня!]
Да уж, обновления налицо — теперь она от случая к случаю предупреждает об очередной сюжетной зарубе!
Сказать по правде, Шэнь Цинцю изрядно озадачивало, что, несмотря на то, что в последнее время их отношения с Ло Бинхэ сделались весьма близкими, новых баллов расположения не поступало, в то время как прежде за любые попреки, затрещины и даже неодобрительные взгляды они сыпались словно из рога изобилия. У Шэнь Цинцю начали зарождаться смутные подозрения на этот счет, и все же он почел за нужное проверить: быть может, он просто пропустил какие-то из уведомлений Системы?
Однако же, сверившись с базой данных, он убедился, что баллов и впрямь почитай что не прибавилось.
Когда он озвучил свои сомнения Системе, та охотно ответила:
[Из-за того, что в последнее время уровень баллов расположения рос слишком стремительно, в целях экономии ресурсов Системы подсчет баллов будет проводиться в конце каждого месяца. Система желает вам приятного дня!]
В конце месяца?
Что-то подсказывало Шэнь Цинцю, что это будет прямо-таки пугающее число…
Он как раз хотел собраться с мыслями, припоминая все, что ему было известно об этой арке с храмом Чжаохуа из оригинального романа, когда его отвлек резкий стук в дверь.
Будучи твердо уверенным, что это Ло Бинхэ, Шэнь Цинцю отворил дверь, лишь чтобы убедиться, что его представления о собственной неотразимости несколько преувеличены [12].
Ведь в комнату протопал не кто иной, как Лю Цингэ.
Однако с каких это пор гордый лорд Байчжань обучился стучать, вместо того, чтобы врываться, вышибая дверь?
Ну что ж, по крайней мере, насчет него у Шэнь Цинцю опасений не было, так что он просто посторонился, пропуская его внутрь, и, закрывая за ним дверь, бездумно бросил:
— Шиди Лю, что ты здесь делаешь в такой час? И где Ло Бинхэ?
При этих словах лицо Лю Цингэ окаменело.
— Не знаю! — выплюнул он.
Судя по выражению его лица, было ясно как день, что он скорее предпочел бы провести ночь на крыше, чем рядом со своим извечным противником.
Шэнь Цинцю поневоле вздохнул, усмехаясь про себя. Бросив на него подозрительный взгляд, Лю Цингэ запустил руку за ворот и вынул оттуда предмет, который тотчас швырнул Шэнь Цинцю. Уже поймав его, заклинатель понял, что это — один из складных вееров, оставленных им на пике Цинцзин.
Не в силах сдержать эмоции, Шэнь Цинцю тотчас раскрыл его и принялся обмахиваться, вновь принимая вид благородного возвышенного божества. Воистину, веер был просто офигительным по силе орудием — с каждым взмахом он чувствовал, как его овевает баллами крутости!
— Шиди… ты не забыл прихватить его для меня… — бросил он срывающимся от волнения голосом.
Однако Лю Цингэ явно почтил его своим визитом среди ночи не только для того, чтобы вручить ему веер. Пододвинув стул, он чинно уселся, опираясь локтем о стол, и, приосанившись, бросил:
— Мне надо с тобой поговорить.
Повинуясь взятому им тону, Шэнь Цинцю также подобрался и не менее церемонно изрек:
— Хорошо, давай поговорим.
— Что произошло между тобой и Ло Бинхэ? — без лишних предисловий потребовал Лю Цингэ.
Если уж лорд пика Байчжань задавал подобный вопрос, то явно не ради праздного любопытства или досужих сплетен, потому, поразмыслив немного, Шэнь Цинцю откровенно ответил:
— Я… пока сам не знаю. Просто все слишком сильно переменилось, так что я еще не успел толком это осмыслить.
— Ты действительно веришь, что он начал с чистого листа?
— Я бы так не сказал, — покачал головой Шэнь Цинцю. — Скорее, дело в том, что все эти годы я попросту не понимал его.
— Не понимал? — холодно усмехнулся Лю Цингэ. — Он вынудил тебя уничтожить себя, затерроризировал дворец Хуаньхуа, подверг осаде хребет Цанцюн, обратил в пепел свод Главного зала пика Цюндин, ранил нашего главу школы — скажешь, это все результат недопонимания?
При последних словах Шэнь Цинцю с запозданием спохватился:
— Кстати, как там глава школы? Он и впрямь сильно пострадал. Шиди Му удалось ему помочь? Его и правда ранил Ло Бинхэ?
— Кто ж еще? — раздосадованно бросил Лю Цингэ. — И ты по-прежнему будешь искать ему оправдания? Ты воистину безнадежен.
Нет, он вовсе не искал оправданий Ло Бинхэ — просто не мог поверить, что тот ранил Юэ Цинъюаня.
Ведь в его памяти прочно засел тот факт, что, хоть Ло Бинхэ в оригинальном романе несколько раз вступал в схватку с Юэ Цинъюанем, ему ни разу не удалось одолеть главу хребта Цанцюн. Горькая ирония заключалась в том, что в этом ему помог оригинальный Шэнь Цинцю, позволив ненавистному ученику пронзить сердце своего шисюна десятью тысячами стрел.
К слову, еще в бытность его читателем сего бессмертного произведения Шэнь Юаня всегда ставило в тупик чрезмерное расположение Юэ Цинъюаня по отношению к своему вероломному коллеге — похоже, чрезмерное легковерие и впрямь было единственным недостатком этого во всех остальных отношениях безупречного лидера — помнится, Шэнь Юань прямо-таки кипел от негодования, сокрушаясь о том, что подобной милостью Юэ Цинъюань одаривал самого никчемного из своих братьев по школе. Тут поневоле задумаешься: а может, между ними все же что-то было?
И что это — одна из многочисленных сюжетных дыр или его разыгравшееся в свете последних событий воображение?
Примечания переводчиков:
[1] Стража 时辰 (shíchen) – «большой час», в современном Китае обозначает час, в Древнем Китае был равен двум часам. Сутки состоят из 12 таких периодов.
[2] Центральная равнина 中原 (zhōngyuán) – Чжунъюань, историческая область, в широком смысле весь бассейн Хуанхэ, в узком - окрестности Хэнань. Образно – весь Китай.
[3] Каждый из которых был еще краше предыдущего 一个赛一个 (yīgè sài yīgè) – в пер. с кит. «молодец к молодцу», «один к одному».
[4] Чуждо все человеческое 不食人间烟火 (bù shí rénjiān yānhuǒ) – в пер. с кит. «не есть приготовленную людьми пищу», в образном значении – «отречься от мира, свободный от мирских забот».
[5] Мне так спокойнее — в оригинале немногословный Лю говорит 不放心 (bù fàngxīn), что в букв. пер. с кит. значит «на сердце неспокойно» или образно «сердце не на месте».
[6] Суровое выражение, словно у судьи пред лицом закоренелого преступника – в оригинале выражение 狼子野心 (lángzǐ yěxīn) – в букв. пер. с кит. «у волчонка - волчье сердце», образно в значении «злобный, неукротимый; неисправимый, трудновоспитуемый», а также «коварные замыслы, происки».
[7] Логово демонов – в оригинале 魔窟 (mókū) – в пер. с кит. «логово чудища», образно – «притон», «заведение с плохой репутацией».
[8] Табличка от комнаты 房牌 (fáng pái). 牌 (pái) – бамбуковая дощечка с надписью, использующаяся в Древнем Китае практически для всего: как номерная дощечка, указатель, бирка, вывеска, ярлык, косточка для игры (в домино, мацзян), табличка предков, доска для официальных распоряжений, удостоверение; верительная бирка (грамота).
[9] Чистый, словно свет луны и солнца – в оригинале 天地日月 (tiāndì rìyuè) – в букв. пер. с кит. «земля и небо, солнце и луна).
[10] Завзятый любитель уксуса — в оригинале 醋王 (cù wáng) — в пер. с кит. «князь уксуса». 醋 (cù) образно также «ревность», так что это выражение означает «невыносимый ревнивец».
[11] Бегло пролистывая – в оригинале 走马观花 (zǒumǎ guānhuā) – в букв. пер. с кит. «любоваться цветами на скаку», в образном значении – «мельком, поверхностно, галопом по европам».
[12] Его представления о собственной неотразимости несколько преувеличены — в оригинале употреблено выражение 脸大 (liǎndà) — в букв. пер. с кит. «большое лицо», в образном значении — «беззастенчивый, слишком высокого мнения о себе».
Следующая глава
Царства людей и демонов можно было уподобить двум сторонам листа бумаги: сколько ни веди линию по одной стороне, на другую она не перейдет.
Однако же Синьмо по силам было слить эти два измерения в одно.
К примеру, в оригинале Ло Бинхэ использовал свой меч, чтобы соединить реку Ло в Царстве людей и хребет Майгу из Царства демонов, в результате чего посередине реки возник скалистый остров.
читать дальшеКогда Шэнь Цинцю на пальцах объяснил все это Лю Цингэ, тот озадаченно сдвинул брови:
— Неужто это и вправду возможно?
«Еще как — по крайней мере, у Ло Бинхэ из оригинального романа получилось!» — подумал Шэнь Цинцю и лишь торжественно кивнул в ответ.
— В это не так-то просто поверить, — изрек Лю Цингэ после продолжительного молчания. — Тебе понадобятся недюжинные доказательства, чтобы убедить остальных.
А вот с этим дело обстояло значительно хуже — от одной мысли об этом у Шэнь Цинцю начинала раскалываться голова.
— Учитель, почему бы не спросить меня? — внезапно вмешался прежде молчаливый Ло Бинхэ.
Шэнь Цинцю не успел ответить, когда обогнавший их Лю Цингэ нарочито фыркнул.
Чтобы понять, что именно он тем самым хотел сказать, не требовалось дополнительных пояснений: в жилах давным-давно отпавшего от своей школы Ло Бинхэ текла кровь демона, а весть о его деяниях распространилась до самых дальних границ. Под его началом дворец Хуаньхуа превратился в какое-то царство тьмы, так что, хотя позиция процветающей школы лишь укрепилась, остальные больше не хотели иметь с ней никакого дела — от нее, что называется, осталось одно лишь имя.
Так что, спрашивай — не спрашивай, шансов, что к нему хоть кто-нибудь прислушается, было еще меньше, чем с Шэнь Цинцю…
И все же заклинатель предпочел не озвучивать все это, дабы пощадить хрупкое сердце своего ученика. Выдавив натужный смешок, он тотчас ощутил новую тяжесть на левом плече.
На него словно бы невзначай приклонил голову Ло Бинхэ.
Полагая, что это — преддверие очередного бесстыжего поползновения, Шэнь Цинцю раздраженно тряхнул плечом, но тотчас обнаружил, что веки ученика крепко смежены — тот умудрился мигом провалиться в глубокий умиротворенный сон, являя собой до невозможности трогательную картину.
Только что поддерживал осмысленную беседу — и вот уже заснул, стоя на мече?
Подхватив его под локоть, чтобы невзначай не свалился, Шэнь Цинцю тихо окликнул его:
— Ло Бинхэ?
Никакой реакции. Подождав, Шэнь Цинцю понизил голос:
— …Бинхэ?
Ему пришлось повторить это еще пару раз, прежде чем его ученик наконец открыл затуманенные дремой глаза.
— Устал? — вырвалось у Шэнь Цинцю.
Они покинули Священный мавзолей какую-то пару дней назад, и, хоть Ло Бинхэ, похоже, успешно удалось исцелить свои раны, вполне возможно, что без побочных эффектов все же не обошлось — взять хоть эту внезапную сонливость.
— Нет, — затряс головой тот.
Задумавшись на мгновение, Шэнь Цинцю перевел взгляд на Лю Цингэ, который, сложив руки на груди, неодобрительно созерцал эту сцену.
— Шиди Лю, как насчет того, чтобы, миновав пограничные земли, тебе вернуться на хребет Цанцюн вперед нас? Там ты мог бы созвать наших старших братьев и сестер на всеобщее собрание.
— А ты? — Глаза Лю Цингэ сами собой расширились при этих словах.
— Ну а я подоспею несколько позже. Похоже, Ло… Бинхэ понадобится несколько дней, чтобы восстановить силы.
— Я пустился в путь, чтобы вернуть тебя, — выдохнул Лю Цингэ.
Шэнь Цинцю заколебался, воззрившись на молчаливого Ло Бинхэ — тот свесил голову, являя собой образ безупречно преданного и послушного ученика.
— Всего одну ночь, — наконец выдавил Шэнь Цинцю.
Прожигая взглядом притулившегося к учителю Ло Бинхэ, Лю Цингэ сурово бросил:
— Об этом не может быть и речи.
Ну и что ему, спрашивается, оставалось делать?
Одну стражу [1] спустя они благополучно пересекли границу, остановившись у дверей самого большого постоялого двора в городе.
Поскольку этот город отстоял довольно далеко от Центральной равнины [2], запрудившие его люди происходили из великого множества мелких школ и кланов. Им редко доводилось видеть хотя бы одного богоподобного бессмертного мастера известной школы, не говоря уж о троих, каждый из которых был еще краше предыдущего [3], так что их быстро обступили зеваки.
Вцепившись в Чэнлуань мертвой хваткой, Лю Цингэ с напыщенным видом проследовал внутрь, очутившись в богато декорированной прихожей, стены которой так и переливались в свете многочисленных светильников. Стоило им ступить за порог, как к ним устремился усердный приказчик.
— Шиди Лю, ты уверен, что желаешь к нам присоединиться? — вновь спросил у спутника Шэнь Цинцю.
По правде, он всегда почитал, что Лю Цингэ, которому чуждо все человеческое [4], если и нисходит до обычного сна, то предпочитает дремать среди облаков на мече, ни на мгновение не прекращая своего непрерывного самосовершенствования.
— Мне так спокойнее [5], — бросил Лю Цингэ, перехватывая меч.
При этом он впервые встретился взглядом со стоящим за спиной Шэнь Цинцю Ло Бинхэ — теперь пришла очередь того фыркнуть, первым отводя глаза, причем губы изогнулись в неприязненной улыбке. При этом Лю Цингэ с такой силой стиснул рукоять Чэнлуаня, что набрякшие вены на запястье потемнели.
Видя, что дело вот-вот окончится перебранкой, Шэнь Цинцю поспешил заметить:
— Если хочешь что-то сказать, так говори начистоту — нечего держать это в себе.
С этими словами он повернулся к ученику — тот встретил его взгляд, невинно хлопая ресницами.
— Все господа почтят нас своим присутствием? – подобострастно поинтересовался приказчик.
Поскольку Лю Цингэ проигнорировал вопрос, Шэнь Цинцю пришлось отвлечься от созерцания побледневших губ ученика, который выглядел так, словно того и гляди грохнется в обморок.
— Верно, — отрывисто бросил он.
— Сколько комнат понадобится господам?
— Три… — начал было Шэнь Цинцю, однако Ло Бинхэ перебил его:
— Две.
При этом лицо Лю Цингэ приняло столь суровое выражение, словно у судьи пред лицом закоренелого преступника [6].
— Да-да, будьте любезны подготовить две комнаты, — с улыбкой подтвердил Ло Бинхэ.
— Три, — отрубил Лю Цингэ.
— Прошу прощения, а кто будет платить? — расплылся в самодовольной улыбке Ло Бинхэ.
Шэнь Цинцю и Лю Цингэ застыли от потрясения.
Что до Шэнь Цинцю, то с ним все было ясно: он только что спасся из логова демонов [7], так откуда у него при себе средства? С Лю Цингэ дело обстояло еще проще: будучи столь далеким от суетного мира заклинателем, который спускается со своего пика, лишь чтобы сражаться, повергая в пыль противников, он едва ли помнил, что такое деньги.
— Я, — выдержав паузу, торжествующе бросил Ло Бинхэ. — А денег на три у меня не хватит. Так что две.
— Шиди Лю, не стоит вступать с ним в спор, — беспомощно бросил Шэнь Цинцю.
И впрямь, что им оставалось взамен — разве что заложить Сюя или Чэнлуань?
Хоть у Шэнь Цинцю оставались изрядные сомнения в искренности ученика, он предпочел не озвучивать их вслух. Обзаведясь табличками от своих комнат [8], они гуськом поднялись по лестнице: Лю Цингэ впереди, за ним Шэнь Цинцю и Ло Бинхэ — замыкающим.
— Если будешь так разговаривать со своим шишу, — укоризненно бросил Шэнь Цинцю ученику, оборачиваясь, — то в следующий раз я отдам им тебя в услужение в уплату за жилье.
— Учитель всегда так безжалостен с этим учеником, — ответил Ло Бинхэ, поднимая голову, однако в его голосе не улавливалось ни тени обиды.
Лю Цингэ бросил на них гневный взгляд через плечо, наморщив нос, словно едва сдерживал желание зарубить их обоих, чтобы потом похоронить с почестями одного и порвать в клочки другого, упокоив его останки на дне океана.
Их комнаты располагались рядом, а вот их распределение вызвало неожиданное затруднение.
Перед Лю Цингэ встала непростая дилемма: каким бы паинькой ни прикидывался этот бесноватый Ло Бинхэ, именно он долгие пять лет проделывал с трупом Шэнь Цинцю невообразимые вещи — так мыслимо ли теперь, когда перед ним предстал воскресший учитель, оставлять их наедине?
Казалось, воздух вот-вот заискрится от напряжения.
Бросив взгляд на застывших друг против друга спутников, Шэнь Цинцю безмолвно развернулся на каблуках, открыл дверь и, шагнув за порог, закрыл ее за собой.
После этого он приоткрыл дверь, чтобы бросить исполненным достоинства тоном:
— Желаю вам двоим отдохнуть как следует.
Народившиеся было искры мигом угасли.
— Эй! — беспомощно окликнул его Лю Цингэ.
Над головой Ло Бинхэ начала сгущаться туча темной энергии.
— Учитель, он меня убьет!
Указывая на Лю Цингэ, Шэнь Цинцю заявил:
— Драться можно, убивать друг друга — нельзя!
Шутить изволите? Натуралу ночевать в компании с зацикленным на нем геем — все равно что смерти искать!
Да-да, Шэнь Цинцю по-прежнему не видел оснований сомневаться в своей ориентации! А иначе зачем бы он читал эту графоманскую макулатуру про амурные похождения Ло Бинхэ?
Остаться на ночь с Лю Цингэ он бы тоже не рискнул, хоть и по совершенно иной причине: Шэнь Цинцю почитал лорда Байчжань за натуральнейшего из мужчин этой вселенной, чистого, словно свет луны и солнца [9], и все же, когда на сцене появлялся этот завзятый любитель уксуса [10] Ло Бинхэ, готовый хлебать его бочками, тут нельзя было поручиться решительно ни за что.
— Ну что, договорились? — жизнерадостно бросил Шэнь Цинцю напоследок.
— У учителя сердце из камня, — буркнул Ло Бинхэ.
Шэнь Цинцю усмехнулся и захлопнул дверь, оставив за ней своих окаменевших спутников. Хоть снаружи бушевала буря, за дверями царил покой.
А на что, спрашивается, надеялся Ло Бинхэ? Они ведь остановились здесь лишь из беспокойства за его состояние — однако теперь его цвет лица нездоровым не назовешь!
Так стоило ли вообще из-за него тревожиться?
Приняв ванну, Шэнь Цинцю переоделся в чистое и от нечего делать взялся за стопку тоненьких брошюрок у окна. Каллиграфия на обложках была столь вычурной, что он не мог разобрать ничего, кроме цифр. Устроившись с одной из них на кровати, Шэнь Цинцю погрузился в чтение.
Бегло пролистывая [11] брошюрку, он с первого же взгляда определил, что перед ним — весьма недурно написанная история с увлекательным сюжетом и превосходными иллюстрациями. Однако, стоило ему вчитаться, как в голове раздался полузабытый позывной Системы:
[Приветствуем вас! Уведомление 1: Уровень баллов расположения превысил заданное значение, так что выполнено условие для использования ключевого артефакта. Пожалуйста, приготовьтесь получить артефакт: если пользователь не заберет артефакт сразу после появления, тот становится недействительным.]
Этот ключевой артефакт — не та ли поддельная нефритовая подвеска Гуаньинь, способная снять 5000 пунктов гнева Ло Бинхэ?
Шэнь Цинцю отшвырнул брошюру.
— Постой-ка, ты имеешь в виду, что прежде, чем уровень баллов расположения достиг этого значения, я не смог бы использовать ключевой артефакт?
[Верно.]
Но разве прежде, в Водной тюрьме, Система не предлагала ему задействовать подвеску? Ничего себе шуточки с ее стороны!
Теперь же этот самый ключевой артефакт был ему не особо и нужен: Шэнь Цинцю не без оснований полагал, что, даже если он впоследствии повздорит с Ло Бинхэ, это будет совсем не то, как если бы его легковозбудимый ученик взъелся на кого-либо еще. Нынче, даже повали он Ло Бинхэ на землю и избей до бесчувствия, все, что ему за это будет — еще пара сотен баллов расположения.
[Уведомление 2. Вас ждет экшен-сцена. Вам предстоит важная миссия в храме Чжаохуа. Пожалуйста, приготовьтесь принять миссию. Система желает вам приятного дня!]
Да уж, обновления налицо — теперь она от случая к случаю предупреждает об очередной сюжетной зарубе!
Сказать по правде, Шэнь Цинцю изрядно озадачивало, что, несмотря на то, что в последнее время их отношения с Ло Бинхэ сделались весьма близкими, новых баллов расположения не поступало, в то время как прежде за любые попреки, затрещины и даже неодобрительные взгляды они сыпались словно из рога изобилия. У Шэнь Цинцю начали зарождаться смутные подозрения на этот счет, и все же он почел за нужное проверить: быть может, он просто пропустил какие-то из уведомлений Системы?
Однако же, сверившись с базой данных, он убедился, что баллов и впрямь почитай что не прибавилось.
Когда он озвучил свои сомнения Системе, та охотно ответила:
[Из-за того, что в последнее время уровень баллов расположения рос слишком стремительно, в целях экономии ресурсов Системы подсчет баллов будет проводиться в конце каждого месяца. Система желает вам приятного дня!]
В конце месяца?
Что-то подсказывало Шэнь Цинцю, что это будет прямо-таки пугающее число…
Он как раз хотел собраться с мыслями, припоминая все, что ему было известно об этой арке с храмом Чжаохуа из оригинального романа, когда его отвлек резкий стук в дверь.
Будучи твердо уверенным, что это Ло Бинхэ, Шэнь Цинцю отворил дверь, лишь чтобы убедиться, что его представления о собственной неотразимости несколько преувеличены [12].
Ведь в комнату протопал не кто иной, как Лю Цингэ.
Однако с каких это пор гордый лорд Байчжань обучился стучать, вместо того, чтобы врываться, вышибая дверь?
Ну что ж, по крайней мере, насчет него у Шэнь Цинцю опасений не было, так что он просто посторонился, пропуская его внутрь, и, закрывая за ним дверь, бездумно бросил:
— Шиди Лю, что ты здесь делаешь в такой час? И где Ло Бинхэ?
При этих словах лицо Лю Цингэ окаменело.
— Не знаю! — выплюнул он.
Судя по выражению его лица, было ясно как день, что он скорее предпочел бы провести ночь на крыше, чем рядом со своим извечным противником.
Шэнь Цинцю поневоле вздохнул, усмехаясь про себя. Бросив на него подозрительный взгляд, Лю Цингэ запустил руку за ворот и вынул оттуда предмет, который тотчас швырнул Шэнь Цинцю. Уже поймав его, заклинатель понял, что это — один из складных вееров, оставленных им на пике Цинцзин.
Не в силах сдержать эмоции, Шэнь Цинцю тотчас раскрыл его и принялся обмахиваться, вновь принимая вид благородного возвышенного божества. Воистину, веер был просто офигительным по силе орудием — с каждым взмахом он чувствовал, как его овевает баллами крутости!
— Шиди… ты не забыл прихватить его для меня… — бросил он срывающимся от волнения голосом.
Однако Лю Цингэ явно почтил его своим визитом среди ночи не только для того, чтобы вручить ему веер. Пододвинув стул, он чинно уселся, опираясь локтем о стол, и, приосанившись, бросил:
— Мне надо с тобой поговорить.
Повинуясь взятому им тону, Шэнь Цинцю также подобрался и не менее церемонно изрек:
— Хорошо, давай поговорим.
— Что произошло между тобой и Ло Бинхэ? — без лишних предисловий потребовал Лю Цингэ.
Если уж лорд пика Байчжань задавал подобный вопрос, то явно не ради праздного любопытства или досужих сплетен, потому, поразмыслив немного, Шэнь Цинцю откровенно ответил:
— Я… пока сам не знаю. Просто все слишком сильно переменилось, так что я еще не успел толком это осмыслить.
— Ты действительно веришь, что он начал с чистого листа?
— Я бы так не сказал, — покачал головой Шэнь Цинцю. — Скорее, дело в том, что все эти годы я попросту не понимал его.
— Не понимал? — холодно усмехнулся Лю Цингэ. — Он вынудил тебя уничтожить себя, затерроризировал дворец Хуаньхуа, подверг осаде хребет Цанцюн, обратил в пепел свод Главного зала пика Цюндин, ранил нашего главу школы — скажешь, это все результат недопонимания?
При последних словах Шэнь Цинцю с запозданием спохватился:
— Кстати, как там глава школы? Он и впрямь сильно пострадал. Шиди Му удалось ему помочь? Его и правда ранил Ло Бинхэ?
— Кто ж еще? — раздосадованно бросил Лю Цингэ. — И ты по-прежнему будешь искать ему оправдания? Ты воистину безнадежен.
Нет, он вовсе не искал оправданий Ло Бинхэ — просто не мог поверить, что тот ранил Юэ Цинъюаня.
Ведь в его памяти прочно засел тот факт, что, хоть Ло Бинхэ в оригинальном романе несколько раз вступал в схватку с Юэ Цинъюанем, ему ни разу не удалось одолеть главу хребта Цанцюн. Горькая ирония заключалась в том, что в этом ему помог оригинальный Шэнь Цинцю, позволив ненавистному ученику пронзить сердце своего шисюна десятью тысячами стрел.
К слову, еще в бытность его читателем сего бессмертного произведения Шэнь Юаня всегда ставило в тупик чрезмерное расположение Юэ Цинъюаня по отношению к своему вероломному коллеге — похоже, чрезмерное легковерие и впрямь было единственным недостатком этого во всех остальных отношениях безупречного лидера — помнится, Шэнь Юань прямо-таки кипел от негодования, сокрушаясь о том, что подобной милостью Юэ Цинъюань одаривал самого никчемного из своих братьев по школе. Тут поневоле задумаешься: а может, между ними все же что-то было?
И что это — одна из многочисленных сюжетных дыр или его разыгравшееся в свете последних событий воображение?
Примечания переводчиков:
[1] Стража 时辰 (shíchen) – «большой час», в современном Китае обозначает час, в Древнем Китае был равен двум часам. Сутки состоят из 12 таких периодов.
[2] Центральная равнина 中原 (zhōngyuán) – Чжунъюань, историческая область, в широком смысле весь бассейн Хуанхэ, в узком - окрестности Хэнань. Образно – весь Китай.
[3] Каждый из которых был еще краше предыдущего 一个赛一个 (yīgè sài yīgè) – в пер. с кит. «молодец к молодцу», «один к одному».
[4] Чуждо все человеческое 不食人间烟火 (bù shí rénjiān yānhuǒ) – в пер. с кит. «не есть приготовленную людьми пищу», в образном значении – «отречься от мира, свободный от мирских забот».
[5] Мне так спокойнее — в оригинале немногословный Лю говорит 不放心 (bù fàngxīn), что в букв. пер. с кит. значит «на сердце неспокойно» или образно «сердце не на месте».
[6] Суровое выражение, словно у судьи пред лицом закоренелого преступника – в оригинале выражение 狼子野心 (lángzǐ yěxīn) – в букв. пер. с кит. «у волчонка - волчье сердце», образно в значении «злобный, неукротимый; неисправимый, трудновоспитуемый», а также «коварные замыслы, происки».
[7] Логово демонов – в оригинале 魔窟 (mókū) – в пер. с кит. «логово чудища», образно – «притон», «заведение с плохой репутацией».
[8] Табличка от комнаты 房牌 (fáng pái). 牌 (pái) – бамбуковая дощечка с надписью, использующаяся в Древнем Китае практически для всего: как номерная дощечка, указатель, бирка, вывеска, ярлык, косточка для игры (в домино, мацзян), табличка предков, доска для официальных распоряжений, удостоверение; верительная бирка (грамота).
[9] Чистый, словно свет луны и солнца – в оригинале 天地日月 (tiāndì rìyuè) – в букв. пер. с кит. «земля и небо, солнце и луна).
[10] Завзятый любитель уксуса — в оригинале 醋王 (cù wáng) — в пер. с кит. «князь уксуса». 醋 (cù) образно также «ревность», так что это выражение означает «невыносимый ревнивец».
[11] Бегло пролистывая – в оригинале 走马观花 (zǒumǎ guānhuā) – в букв. пер. с кит. «любоваться цветами на скаку», в образном значении – «мельком, поверхностно, галопом по европам».
[12] Его представления о собственной неотразимости несколько преувеличены — в оригинале употреблено выражение 脸大 (liǎndà) — в букв. пер. с кит. «большое лицо», в образном значении — «беззастенчивый, слишком высокого мнения о себе».
Следующая глава