Что почитать: свежие записи из разных блогов
Записи с тэгом #история из разных блогов
EricMackay, блог «EricMackay»
* * *
Невероятные приключения греческих наёмников в Африке
https://vk.com/@155728041-neveroyatnye-priklucheniya-grecheskih-naemnikov-v-afrike
Прекрасная история
EricMackay, блог «EricMackay»
* * *
Картографический архив || старые карты
Старые карты России и стран Европы
Множество разнообразных старых карт.
Картинка для привлечения внимания - иллюстрированная туристическая карта Германии, 1936 год
EricMackay, блог «EricMackay»
* * *
С. А. Никонов
«Кто в море не ходил, тот Богу не маливался». Промысловая колонизация Мурманского берега и Новой Земли крестьянами и монастырями Поморья в XVI - XVIII вв.
Совсем мне не понравилось. Материала вроде бы набрано много, но какой-то ясной картины в общем не создается. Четверть текста историография с источниками. Есть цветные иллюстрации, карт нет. Полиграфия неплохая.
скрытый текстРайоны колонизации и промышленники
скрытый текст
Под Мурманским берегом понимается побережье Кольского полустрова от норвежской границы до мыса Святой Нос. Он располагается в субарктической зоне и входит в тундровую зону, однако благодаря Гольфстриму прибрежные районы берега богаты рыбой - до 150 видов, из которых 20 - промысловые. Из последних основное значение имели треска, пикша, палтус и семга. Рыболовство здесь существовало с древнейших времен, русские рыбные промыслы начали развиваться с XVI века.
Мурманский берег делился на два промысловых района - западный Мурманский конец (от Варангер-фьорда до западного побережья Кольского залива) и восточный Русский конец (от восточного побережья Кольского залива до мыса Святой Нос).
Первые документальные свидетельства существования русских становищ (баз промысловых артелей) на Мурманском конце относятся ко второй половине XVI века. Писцовая книга Кольского уезда 1608 - 1611 годов фиксирует здесь уже 21 становище со 122 избами и 88 скиями (амбарами для хранения соленой рыбы). Большая часть становищ (17 из 21) располагалась на п-ове Рыбачьем, остальные в Мотовском заливе. Число изб в крупнейших становищах доходило до 21, ский - до 13. К крупным становищам (более 5 изб) относилось 9 из 21.
В более поздних документах XVII века встречаются лишь отрывочные сведения о местных промыслах. В таможенных книгах 1703 - 1704 годов упоминаются 14 местных становищ (в т. ч. 7 на п-ове Рыбачьем и 5 в Мотовском заливе). На 1710 год известны 15 становищ (в т. ч. 4 на п-ове Рыбачьем и 11 в Мотовском заливе), на 1760-е годы - 22, на 1796 год - 7.
В целом, в XVI - XVII веках промысловая деятельность концентрировалась в районе п-ова Рыбачий, что было связано с развитием международной торговли, в XVIII веке, с прекращением международной торговли, центр промысловой деятельности смещается ближе к Коле.
Промысловые становища на Русском конце также впервые упоминаются источниками второй половины XVI века. Писцовая книга 1608 - 1611 годов фиксирует здесь 30 становищ (74 избы, 2 скии), но большей частью мелких (только в 4 из 30 имелось по 5 - 6 изб) и рассредоточенных по всему побережью.
Другие сведений за XVII век опять же почти не имеется. В 1706 - 1728 годах в книгах судовых пошлин упоминаются, за вычетом двойных названий, 45 становищ, на 1766 год известны 18, на 1796 год - 26. Характер размещения становищ изменений не претерпел, а общее сокращение их числа к концу XVIII века возможно свидетельствует об упадке промыслов.
Среди северных монастырей первыми собственными промыслами на Мурманском берегу обзавелись местные Троицкий Печенгский и Пречистенский Кандалакшский.
Первое становище Печенгского монастыря упоминается уже в 1556 году. Писцовая книга 1608 - 1611 годов знает уже четыре - три на Рыбачьем и одно на Русском конце. В первой половине XVIII века монастырь владел 4 становищами - двумя на Рыбачьем и двумя на Русском конце.
Кандалакшский монастырь владел становищами с 1590 года, в начале XVII века и в первой половине восемнадцатого столетия также ведя промысел одновременно и на Мурманском и на Русском концах.
Николо-Корельский монастырь хозяйственную деятельность на Мурманском берегу вел со второй половины XVI века, но поначалу ограничивался лишь куплей - продажей рыбы и рыбопродуктов. В XVII веке монастырь начал участвовать в местных промыслах в качестве пайщика холмогорских артелей, а с 1680 года вел промысел самостоятельно (имея, впрочем, обычно лишь одно становище).
Во второй половине 1650-х на Мурманском берегу появился свежеоснованный Крестный Онежский монастырь. Он с ходу получил некие рыбные ловли Антониево-Сийского монастыря в Кольском уезде, затем к нему был приписан Троицкий Печенгский монастырь, а в 1658 году обитель обзавелась уже собственным становищем в районе Териберки (Русский конец).
В 1664/65 промысел на Мурманском берегу начал Соловецкий монастырь, лишившийся ранее части своих промысловых угодий в пользу вышеупомянутого Крестного. В 1665 - 1698/99 годах монастырь получил в виде вкладов ряд становищ на Русском конце, а в XVIII веке вел промысел в основном на Кильдине.
Антониево-Сийский монастырь вел промысел на Русском конце со второй половины XVII века, довольствуясь лишь одним становищем.
Холмогорский архиерейский дом в 1685 году царским указом получил в вотчину Веселкину губу на Русском конце. Помимо самого архиерейского дома здесь вели промысел его приписные монастыри - Спасо-Новоприлуцкий и Михайло-Архангельский. Последний в XVIII веке имел и собственное отдельное становище. К архиерейскому дому в конце XVII века был приписан и Троицкий Печенгский монастырь со всеми его промыслами.
Имеются также сведения об участии в промысле двух небольших северных монастырей - Богословского Сефтренского и Преображенского Пертоминского. Первый еще в начале 1630-х годов упоминается как пайщик промысловой артели, а в 1706 - 1728 годах вел промысел в становище на Русском конце. Второй в 1691 - 1700 годах вел промысел на Русском конце в кооперации с одним из холмогорских промышленников.
О численности и составемурманских промышленников в XVI - XVII веков имеются лишь отрывочные сведения. Ведомости сбора судовых пошлин за 1706 - 1728 годы фиксируют здесь ежегодно от 5 до 158 крестьянских и посадских артелей и от 0 до 7 монастырских и, в общей сложности, от 32 до 328 промысловых судов (128 - 1 312 промышленников, из расчета 4 промышленника на судно). Подавляющее большинство артелей представляли т. н. Поморский берег Белого моря (Кемь, Сумский острог) - 54,2% и Подвинье - 29,2%. Примерно 19% от общего числа артелей участвовали в промысле регулярно, из года в год.
Территориальное распределение промышленников оставалось таким же и позднее - примерно половина промышленников представляла Поморский берег, вместе с жителями Подвинья составляя 80 - 90% промысловиков.
Монастырские промышленники большей частью представляли районы расположения соответствующих монастырей: соловецкие - Поморский берег, николо-корельские и холмогорские архиерейские - Подвинье и т. д.
Определенное участие в промысловой деятельности принимало также русское население Кольского полуострова. [Большая часть полуострова входила в состав Кольского уезда, часть побережья Белого моря - Терский берег, до 1775 года была частью Двинского. На большей части территории региона жили саамы, русское население занимало в это время только Терский и Кандалакшский берега Белого моря и сам город Кола.]
По писцовой книге 1608 - 1611 годов жители Кольского уезда составляли большинство среди владельцев становищ на Мурманском берегу, владея 103 из 155 становищ на Мурманском конце и 21 из 68 - на Русском. Из 124 владельцев 80 были жителями Колы и 35 - Кандалакши. Из 80 кольских владельцев 69 были местными посадскими людьми и девять - стрельцами. Общее число становищ в их собственности, впрочем, было невелико - 11? на Мурманском конце и 8 - на Русском [так в тексте].
К началу XVIII века кольские стрельцы составляли видимо уже большую часть местных промышленников - на 1704 год 92 из 100 кольских судов, промышлявших на Мурманском конце принадлежало местным стрельцам и только 8 - посадским. В том же году на Мурманском конце промышляло и 60 судов крестьян Кандалакшского берега. К концу XVIII века, с ликвидацией местного стрелецкого гарнизона, роль военных в промыслах сошла на нет.
На 1764 год из общего числа жителей уезда (русские волости и посад Колы) в мурманских промыслах участвовало примерно 22% (322 чел. из 1 447 взрослых мужчин и женщин) и 22% дворов (53 из 239). На 1785 год - уже 40% уездных ревизских душ (527 из 1 306), без учета самой Колы.
О возрастном составе промышленников можно судить по реестру выдачи паспортов крестьянам Соловецкого монастыря (1744 - 1757 годы). Большинство (от 48 до 88%) находилось в возрасте 16 - 35 лет, от 1 до 8% промышленников составляли подростки (11 - 15 лет), дети младше 11 лет почти не встречались, мужчины старше 50 лет также встречались редко. Дети и подростки выполняли в основном вспомогательные работы на становищах - распутывал снасти, разделывали рыбу, готовили пищу. Пая своего они не имели и получали вознаграждение либо деньгами (сколько заплатит промышленник), либо в натуральном виде - по рыбине от тюка. Среди организаторов и руководителей промыслов изредка встречались женщины.
Архипелаг Новая Земля располагается в арктической зоне, большей частью покрыт льдом и непригоден для жизни, однако здешние места богаты промысловым зверем - моржом, тюленем, нерпой. Документальные источники фиксируют присутствие здесь русских промышленников со второй половины XVI века. Промысел морского зверя велся в районе острова Южный, севернее промышленники не ходили.
Монастыри в местном промысле участвовали очень скромно. Пинежский Богородицкий Красногорский монастырь вел промысел у Новой земли во второй половине XVII века, отправляя за морским зверем 2 коча в летнее время. В 1701 году один из монастырских кочей разбился, была потеряна вся добыча, понесенные убытки видимо вынудили обитель прекратить новоземельский промысел.
Николо-Корельский монастырь вел промысел у Новой земли в 1690 - 1701 годах, прекратив его по неизвестным причинам (возможно из-за запрета навыход в море из-за начавшейся шведской войны).
Холмогорский архиерейский дом начал промысел здесь лишь в 1694 году, однако уже в 1695 году два из трех кочей дома разбились вместе с добычей, в 1696 году снова разбился один из трех холмогорских кочей, после чего видимо промысел у Новой земли был прекращен.
Определенных сведений о промысловых становищах на Новой Земле не имеется. Численность промышленников участвововавших в новоземельских промыслах неизвестна даже ориентировочно, однако несомненно была много ниже мурманской. О составе новоземельских промышленников в XVI - XVIII веках также полноценных сведений не имеется. Подробные сведения о территориальном происхождении промысловиков имеются лишь для артелей одного из промышленников конца XVIII века (1795, 1797 - 1799). Среди них явно преобладали жители Пинежского, Архангельского и Холмогорского уездов. Так, на 1795 год 48% промышленников представляли Пинежский и 31% - Архангельскийуезды, на 1797 год 24% промышленников представляли Пинежский, 22% Архангельский и 22% Холмогорский уезд и т. д. Монастырские промышленники также в подавляющем большинстве представляли Пинегу и Подвинье.
Инфраструктура промысловой колонизации
скрытый текст
Промысловые становища состояли из жилых и хозяйственных помещений. Жилые включали обычно избу / избы с сенями и поварнями, хозяйственные - скею (амбар для хранения рыбы), сальник - помещение для вытапливания и разливки рыбьего жира, амбары для хранения продуктов, снастей и проч. На части становищ имелись также бани. Монастыри обычно владели становищами единолично, крестьянские / посадские / стрелецкие всегда были в коллективной (паевой) собственности. В межсезонье монастырские становища охранялись нанятыми караульщиками - в основном из местных саамов.
Для промысла на Мурманском берегу использовались небольшие суда - 4-местные карбасы и шнеки. Для доставки припасов на промыслы и вывоза добытой рыбы использовались более крупные суда - лодьи, соймы, кочмары. В 1714 - 1719 годах вышла серия указов требовавших от местных судостроителей строить суда на западный манер и помимо традиционных лодей и пр. здесь появились «новоманерные» яхты, гукоры и донкшоты. Часть местных монастырей (Соловецкий, Кадалакшский Пречистенский) очередную петровскую дурь игнорировала, продолжая пользоваться судами старых типов. Указы 1730 и 1749 годов разрешили местным судостроителям вернуться к строительству прежних типов судов и к концу XVIII века среди крупных судов преобладали те же лодьи и кочмары.
Монастыри и отдельные промышленники имели собственные крупные суда (Соловецкий монстырь в XVIII веке - 8 штук). Промышленники своих крупных судов не имевшие договаривались о доставке припасов, вывозе рыбы и проч. с владельцами таких судов.
К Мурманскому берегу крупные суда обычно ходили два раза в сезон. Первый раз в мае-июне - доставляли на становища припасы и забирали весенний улов. Во второй половине августа - начале сентября они приходили снова - забирали летний улов и самих промышленников.
У монастырей с крупными судами к промыслам ходили монастырские приказчики, осуществлявшие общее руководство и морскими перевозками и промыслами. Приказчики назначались из числа монастырских старцев, монастырских слуг и служебников, архиерейских детей боярских (Холмогорский дом). Приказчики и поверенные могли руководить промыслом и в крестьянских артелях - при отсутствии на промысле хозяина и проч., однако такое случалось нечасто.
К Новой Земле ходили в основном на кочах, одномачтовых парусных судах с округлыми бортами, длиной до 21,3 м и шириной до 6,4 метров. Ближе к концу XVIII века коч видимо вытесняется другими типами судов - лодьей, «новоманерным» гукором и проч. Постоянных становищ на Новой Земле не имелось и все необходимое для промысла бралось с собой. Суда к Новой Земле обычно выходили в мае - июне.
Подготовка к промысловому сезону начиналась с осени - готовились суда, снасти, запасались продукты и соль для засолки рыбы, собирались артели, заключались разнообразные соглашения - о вывозе рыбы и т. д. В монастырях всем этим занимались соответствующие монастырские службы. Снасти, в частности, покупались монастырями у местных производителей.
Промысел велся артелями, хотя сам термин артель в источниках XVI - XVIII века практически не встречается - соответствующий коллектив именовался «промышленниками», «товарищами» или (по району промысла) «мурманщиками» и «новоземельцами».
Артели имелись как малые, соответствующие одной производственной единице (на Мурмане - карбасу), так и большие, включавшие несколько малых. Большие артели могли накануне или во время промысла создавать временные объединения. Так, мурманские артели объединялись в т. н. мойвенные артели для совместного лова мойвы, служившей наживкой для трески и палтуса. В новоземельской практике большие объединения назывались котляной.
Малая мурманская артель обычно состояла из 4 человек: кормщика-руководителя, тяглеца (отвечал за метание и вытягивание основной рыболовной снасти - яруса), весельщика (греб веслами во время забрасывания снасти) и наживотчика (наживлял крюки наживкой и снимал с них пойманную рыбу). К ним добавлялись упомянутые выше мальчики-зуйки, выполнявшие вспомогательные обязанности.
Малая новоземельская артель включала гарпунщика (обычно организатор артели или назначенное им лицо), носошников (помощников гарпунщика), забочешников (следили за ремнями которыми крепился гарпун и привязанными к ним поплавками-бочешками), кормщика и его помощников - полукормщика и полууженика.
Руководителем артели всегда был кормщик (иногда называвшийся карбасником), рядовые промышленники именовались обычно покручениками или «товарищами». У них имелась своя иерархия отражавшаяся и на размере пая: тяглец - весельщик - наживотчик.
В больших мурманских артелях на конец XVIII века обычно имелось не более 20 промышленников. Так, на 1796 год 48% артелей включали до 10, а 38% - до 20 промышленников. Из числа монастырских наиболее крупными были соловецкие - во второй половине XVII века монастырь отправлял на весенний лов от 16 до 32 промышленников, а в XVIII веке - по 16 - 24.
Новоземельские артели были крупнее, обычно включая более 10 промышленников на одном судне. Численность больших артелей могла доходить до полусотни человек. Так, поверенный Выгорецкого старообрядческого общежития С. А. Пушко в 1797 году отправил на промысел 49 промышленников на трех судах, Холмогорский дом в 1696 году послал на промысел 45 промышленников и т. д.
По форме организации артели могли быть единоличными (с одним хозяином-организатором) и складническими (несколько хозяев на паях). Помимо этого имелись артели организованные несколькими отдельными промышленниками, на равных участвовавшими в промысле своим трудом и средствами производства (судами и снастями). Артели такого типа встречались в основном у жителей Колы. Для новоземельских артелей характерно было присутствие в составе коллектива уженника - пайщика, лично участвовавшего в промысле.
Единоличные и складнические артели комплектовались в основном вольным наймом. Соловецкий и Крестный Онежский монастырь использовали также свои вотчинные ресурсы понуждая крестьян выставлять («избирать») промышленников из своей среды. «Избранные», впрочем, могли и отказаться идти на промысел, но обязаны были предложить вместо себя другие кандидатуры. Договорные отношения в крестьянских артелях оформлялись в основном устно, у монастырей - в письменной форме.
Расчет с артелью происходил по окончании промысла. Принцип распределения доходов был видимо общим для крестьянских и монастырских артелей - организатор получал 2/3, артель - 1/3 дохода. Внутри артели доход распределялся в зависимости от статуса ее конкретного члена. Этот основной доход промышленника именовался обычно покрутом или паем.
Помимо этого промышленники получали другие выплаты, известные в основном по документам местных монастырей. Так, перед началом промысла (а при необходимости - и во время) кормщику и покрученикам давались беспроцентные ссуды (в натуральном или денежном виде) и задатки, вычитавшиеся из их дохода по окончании сезона.
Еще одной распространенной выплатой являлся свершонок. В большинстве случаев он выдавался только кормщикам, в одних случаях - после окончания промысла, в качестве дополнительного вознаграждения, в других - перед выходом на промысел (Соловецкий и Крестный Онежский монастыри). Монастыри Поморья и Холмогорский дом свершонок выдавали перед промыслом и кормщику и покрученикам - в качестве оплаты дорожных расходов. При любом варианте выплаты свершонок являлся безвозмездной наградой и возврату не подлежал.
Соловецкий и Крестный Онежский монастыри практиковали также выплату кормщикам полового (половинного покрута) - в конце промыслового сезона.
Практиковались также разовые безвозмездные выплаты для поощрения кормщиков или всей артели - поискание и потешение (встречаются в документах Николо-Корельского и Крестного Онежского монастырей). Они могли выдаваться как перед промыслом, так и после.
Во второй половине XVII века кормщики мурманских монастырских промыслов получали от 1 до 3 рублей свершонка, покрученики (Холмогорский дом и Николо-Корельский монастырь) - от 0,6 до 0,75 руб, в первой половине XVIII века - от 1,5 до 3 руб. и от 0,7 до 1,2 руб. соответственно. Во второй половине XVIII века промысел на Мурмане сохранялся только у Соловецкого монастыря, платившего своим кормщикам к концу столетия уже по 5 рублей свершонка.
Размер ссуд выдаваемых промышленникам был невелик. Николо-Корельский монастырь в конце XVII века давал кормщикам от 0,3 до 1,5 руб., покрученикам - от 0,2 до 0,6 руб. Холмогорский дом в конце XVII века давал кормщикам 0,4 - 0,5 руб., покрученикам - от 0,15 до 0,39 руб., в середине XVIII века - до 4 и 2 руб. соответственно.
Соловецкий монастырь в 1670 - 1690-х годах давал покрученикам ссуды в размере 1 руб., в 1754 - 1756 годах задатков кормщикам - по 4 руб., покрученикам - по 3,5 руб., в 1761 - 1763 годах, и тем, и другим - по 5 руб.
В крестьянских мурманских артелях также практиковалась выплата свершонка кормщику - к концу XVIII века до 3 - 5 рублей «смотря по старанию» (и видимо в конце сезона). Кормщики могли получать также и половое.
Поискание / потешение, нерегулярно выплачиваемое кормщикам Крестным Онежским монастырем, на 1671 год составляло всего 0,4 руб., на 1672 год - 0,10 руб.
Новоземельские монастырские артели получали перед выходом на промысел безвозмездные дачи на обувь (небольшие - от 0,03 до 0,75 руб.) и возмездные ссуды (размер которых неизвестен).
Основной доход, как уже отмечалось, обычно делился между хозяином и артелью в пропорции примерно 2 к 1. При сохранении общего принципа на практике могли применяться разные схемы разделения доходов.
Так, в крестьянских артелях Поморского и Карельского берега на 1743 год весенний улов делился пополам между хозяином и артелью, 3/4 летнего шло хозяину и 1/4 - артели (в целом хозяин получал 1,25, а артель 0,75 общего дохода). Каждый член артели получал равную долю основного дохода, однако кормщику дополнительно выплачивались свершонок и половое. В артели Алексея Елизарова (1743 год) при применении описанной схемы каждый промышленник получил по 14,5 руб. (11,5 руб. из весеннего и 3,5 руб. из летнего улова), а кормщик - 20? руб. (14,5 + 3,5 полового и 2,5 свершонка). Аналогичную схему оплаты применял в первой половине XVIII века Соловецкий монастырь. В новоземельских артелях использовалась сложная схема распределения дохода по паям.
Размер общих доходов крестьянских артелей неизвестен.
Артели Соловецкого монастыря в последней трети XVII века ежегодно получали от 19,27 до 286,5 руб. дохода, в первой половине XVIII века - от 200 до 1 032 руб., во второй - от 305 до 2 096 руб. Для XVIII века известно и соотношение доходов монастыря и артели, в разные годы оно составляло от 59 до 67% (монастырь) и от 33 до 41% (артель).
Известны также и доходы промышленников монастыря в XVIII веке. В 1710 - 1717 годах покрученик получал от 4,45 до примерно 8,64 руб., кормщик - от примерно 5,66 до примерно 10,45 руб. (покрут + половое, свершонок не учтен). В 1746 - 1793 годах покрученик получал от 7,29 до примерно 43 руб., кормщик - от примерно 13,3 до примерно 69,17 руб. (покрут + половое + от 2 до 5 руб. свершонка). В среднем, доход покрученика составлял в это время примерно 60% дохода кормщика.
В Крестном Онежском монастыре в 1660 - 1686 годах доход артели (после вычетов в пользу монастыря) колебался от 2,93 до 75,4 руб., доход кормщика - от 0,29 до 9,43 руб, покрученика - от 3,5 копеек до 3,14 руб.
Артели Холмогорского дома в 1716 году получили дохода на 43,6 руб. Покрученики (только за весенний сезон) получили почти 0,94 руб., кормщики - почти по 2,37 руб. (т. е. примерно в 1,5 раза больше). В 1750 году артель дома получила 111,4 руб. общего дохода, кормщики - по 1,18 руб., покрученики - по 0,59 руб.
Артель Николо-Корельского монастыря на 1681 год получила доход в 18,08 руб., на 1683 год - 44,49 руб. Кормщики монастыря в 1680 - 1696 годах получали от 2,25 до 9 руб., покрученики - от 1,5 до 2,5 руб., на 1697 год, соответственно, 4,22 руб. и 1,69 руб.
Новоземельская артель Красногорского монастыря в 1668 году получила доход в 90,65 руб., кормщик - 2,8 руб., покрученики - от 0,88 до 0,96 руб. На 1681 год общий доход артели составил 75,18 руб., на 1682 год - 116,02 руб.
Новоземельский промысел был, в целом, более доходным, но более рискованным и требовавшим больших вложений. Доход новоземельских покручеников мало отличался от дохода мурманских, доход кормщиков был существенно выше (на 1682 год - в 7-13 раз). Еще более доходным он (на бумаге) был для уженников - пайщиков, непосредственно участвовавших в промысле. Однако последние, как отмечается, сами вкладывались в предприятие и окупал ли получаемый доход понесенные ими затраты неизвестно.
Технология промысла и объемы добычи
скрытый текст
На Мурманском береге, как уже отмечалось промысел вели на небольших 4-местных судах - карбасах и шнеках. Промысловую рыбу ловили с помощью яруса - веревочной снасти с крюками, с насаженной на них наживкой. Ярус удерживался на поверхности поплавками-кубусами, крепясь ко дну якорями, ставился на несколько часов, после чего вытягивался назад на судно. В качестве наживки использовалась в основном мойва. Последнюю ловили обычно большим неводом сразу с нескольких карбасов, что часто требовало кооперации нескольких артелей. Невод имелся не во всех артелях, не имевшие своего невода артели платили владельцам за его использование.
Выловленная рыба разделывалась и обрабатывалась на берегу - отделялись головы, вынимались внутренности - без удаления хребтины. Добытую весной до Николина дня (9 мая) треску сушили на ветру. После Николина дня сушили только мелкую треску, а крупную засаливали. Засолка производилась традиционным способом, сохранявшимся до XX века - рыбу раскладывали на полу амбара и посыпали солью, затем вывозимую лодьей рыбу снова солили уже разложив на полу трюма, после прибытия на место ее солили в третий раз. Качество такой засолки по отзывам авторов XIX - XX веков оставляло желать и сильно уступало засолке в бочках. Во второй половине XVIII века иногда использовались и более продвинутые методы засолки (в бочках и с удалением хребтины) - обычно для рыбы предназначавшейся для неких значимых лиц.
Тресковые головы сушились и в дальнейшем также шли на продажу. Из печени трески вытапливался жир, разливавшийся затем по бочкам. Тресковые языки солились в бочках, вязигу сушили.
Разделкой и обработкой рыбы занимались сами члены артели.
Сведения об объемах добычи сохранились лишь для монастырей. Выловленную рыбу до начала XVIII века считали поштучно, позднее ее стали взвешивать и учитывать в весовых категориях, однако параллельно сохранялся и поштучный учет. Мелкую рыбу, солимую промышленниками на свой обиход или для монастыря, иногда считали и бочками.
Сушеную, вяленую рыбу и тресовые головы могли считать связками, пучками, кулями, тюками и проч. Тресковое сало, визига и проч. считались пудами и фунтами (сало могло также считаться емкостями - бочками и проч.).
В качестве промысловых пород рассматривались треска, палтус и пикша. Последняя вылавливалась в незначительном количестве. Соотношение улова трески и палтуса многократно и резко менялось, что имеющимися источниками никак не объясняется.
Соловецкий монастырь в 1710 - 1793 годах, по неполным данным, получал от 415,3 до 4 933,4 пудов (6,8 - 80,8 тонн) рыбы и рыбопродуктов (головы, сало, визига и проч.) в год, в т. ч. трески - от 265 до 3 733 пудов, палтуса - от 82 до 1978,3 пудов. Пикши вылавливалось не более 100 пудов, трескового сала получалось не более 254 пудов, вязиги - не более 3,3 пудов.
Крестный Онежский монастырь в 1660 - 1755 годах, по неполным данным, получал от 79 до 1 753 пудов (1,3 - 28,7 тонн) рыбы и рыбопродуктов в год, в т. ч. трески - от 3 до 1 044 пудов, палтуса - от 8,5 до 1 025 пудов. Пикши вылавливалось не более 32 пудов, трескового сала получалось не более 109 пудов.
Николо-Корельский монастырь в 1683 - 1753 годах, по неполным данным, получал от 327 до 1 198,1 пудов (5,4 - 19,5 тонн) рыбы и рыбопродуктов в год, в т. ч. трески - от 115 до 1 100 пудов, палтуса - от 29 до 688 пудов (в обоих случаях - без сушеной рыбы, которой, впрочем, больше 105 пудов в год никогда не делали). Пикши вылавливалось не более 55 пудов, тресковых голов получалось не более 16 пудов, трескового сала - не более 50 пудов, вязиги - не более 2,3 пудов.
Холмогорский дом в 1691 - 1696 годах получал от 700 до 1 568,2 пудов (11,5 - 25,7 тонн) рыбы, в т. ч. от 168,39 до 432,19 пудов трески и от 350 до 1 103,1 пуда палтуса. В 1750 - 1757 годах он получал от 434 до 1 742 пудов (7,1 - 28,5 тонн) рыбы и рыбопродуктов, в т. ч. от 304 до 1 509 пудов трески (не считая сушеной) и от 98 до 193 пудов палтуса. Пикши ловили не более 10 пудов, голов тресковых получали не более 8 пудов, вязиги - не более 5 пудов и трескового сала - не более 54,3 пудов.
Сведений о крестьянских промыслах сохранилось очень мало однако общие объемы добычи крестьянских артелей предположительно намного превосходили монастырские. Так, в 1727 году артель одного промышленника Сумского острога Андрея Елизарова добыла 645,2 пудов (10,6 тонн) рыбы - Николо-Корельский монастырь в том же году добыл, например, 750,2 пуда. В 1753 году на судне того же Николо-Корельского монастыря помимо его собственной рыбы (939,2 пуда) вывозилась добыча 11 кладчиков (покручеников, договорившихся с монастырем о вывозе рыбы) - 566,34 пуда (от 2 до 77 пудов на каждого). По (неполным) сведениям архангельской таможни в 1730 - начале 1740-х монастыри и Холмогорский дом поставляли лишь от 1 до 4% рыбы реализуемой на рынке Архангельска - остальное приходилось на крестьянские артели.
Для значительной части крестьян Поморья рыбный промысел был основой благосостояния. У монастырей большая часть рыбы шла на внутренние нужды и меньшая - на продажу. Так, Крестный Онежский монастырь в 1697 - 1749 годах в течении года расходовал от 41 до 99% получаемой рыбы. Большая часть рыбы (от 29 до 78%) раздавалась по службам монастыря (монастырские села, мельницы, усолье и проч.), на содержание братии и работников тратилось не более 12%, на раздачи и подношения - не более 11%. На продажу шло от 9 до 49% рыбы.
В Николо-Корельском монастыре в 1735 - 1737 годах на содержание служб шло 20 - 32% рыбы, братии и работникам - 21%, на раздачи и подношения 4 - 5% (сведений о продаже нет).
На Новой Земле добывали моржей, тюленей, нерп, белух. В воде зверя били гарпуном, на суше и на льду спицами (тонкими пиками) или из винтовок. Белух загоняли в заливы и узости и ловили крупным неводом. Артели приходили к Новой Земле в кочах, но промысел вели с тех же карбасов (к месту промысла они шли на буксире за крупными судами). Постоянных становищ здесь видимо не было, однако какие-то временные все же устраивались.
Туши убитых животных сваливали в кучу, разбирая и частично обрабатывая в конце промысла. С них сдирали шкуры, выдирали бивни, снимали жир - последний, не обрабатывая, набивали в бочки (вытопка сала производилась после возвращения домой). При богатой добыче часть ее оставлялась на месте боя и брошенное могли беспрепятственно забирать другие промышленники.
Об объемах новоземельского промысла известно мало. По данным Архангельской таможни в 1768 - 1785 годах только в Амстердам, Гамбург, Бремен и Брест было вывезено 4 814 моржовых кож и 641 пуд 39 фунтов моржовой кости (без учета вывезенной в 1782 - 1783 годах - посчитана в штуках (2 364), без указания веса).
Промысловая колонизация и государство
скрытый текст
На Мурманском берегу уже к концу XVI века существовала налаженная система сбора пошлин. С приходивших на промысел промышленников брались явочные деньги - 2 деньги с человека, к 1608 году - уже по 4 деньги. С рыболовных судов бралась судовая пошлина - по 1 алтыну (поначалу только на Мурманском конце), к 1608 году - по 2 алтына (по всему берегу), с добытых рыбы и сала - десятое (1/10 часть добычи).
Сбором пошлин занималась таможня Колы, имевшая ряд местных отделений, присудов, по всему берегу - к началу XVII века известны 5 присудов (три на Мурманском и два на Русском концах). Присуды размещались в становищах. Таможенные целовальники набирались из посада Колы.
К концу XVII века с промышленников брали уже по 1 алтыну 4 деньги за явку и 6 алтын 4 деньги судовой пошлины, однако неясно было ли это официальной практикой или самодеятельностью местных воевод.
Помимо явки, судовой пошлины и десятого промышленники платили писчее таможенникам - за оформление выписок об уплате пошлин.
Разнообразным официальным лицам в почесть давались также разнообразные «подарки». По книгам Крестного Онежского монастыря на 1673 - 1675 год размер почести колебался от 13 алтынов 4 денег до 1 рубля 3 денег. В 1709 году таможенному сборщику в чине капитана было дано в почесть 3 пуда соли, в 1712 году - 2,5 пуда соли и т. д.
В XVIII веке с промышленников продолжали брать явочные деньги (на 1711 и 1719 годы по 2 деньги), судовую пошлину и десятое, а также некую порублевую пошлину [рублевую? вместо десятого? неясно].
Промышленники выходившие на промысел из Колы дополнительно платили судовой оброк - 1 алтын.
Новоземельские промышленники платили только десятое - по возвращении с промысла, в таможнях Холмогор, Усть-Пинеги и Мезени. Промышленники выходившие из Пустозерска платили еще и явку - 2 деньги.
Занимавшиеся промыслом монастыри большей частью имели налоговые привилегии, сводившиеся в основном к освобождению от уплаты десятого.
Троицкий Печенгский монастырь в 1591 году был освобожден от уплаты десятого с добываемой морской, речной и озерной рыбы. Грамота 1606 года дополнительно освобождала его от уплаты десятого с трескового и китового сала. Прежние пожалования были подтверждены грамотой 1675 года.
Пречистенский Кандалакшский монастырь также был освобожден от уплаты десятого (грамоты 1615 и 1624 годов, неоднократно подтверждавшиеся вплоть до 1684 года).
Соловецкий монастырь грамотами 1540/41 и 1620/21 годов был освобожден от уплаты десятого с добытых семги и ворвани, а грамотой 1666 года - и с остальных рыбных промыслов (трески, палтуса и трескового сала).
Антониево-Сийский монастырь был освобожден от уплаты десятого грамотами 1671, 1678, 1682 годов и 1684 годов.
Николо-Корельский монастырь аналогичную привилегию получил вероятно в 1678 году (подтвержена в 1681), а Спасо-Прилуцкий и Михайло-Архангельский - в 1681 - 1682 годах.
Крестный Онежский монастырь был освобожден от уплаты десятого грамотами 1680 и 1684 годов.
Объемы необлагаемого десятым промысла теоретически ограничивались. Так, самый маленький Спасо-Прилуцкий монастырь мог беспошлинно добывать по 870 пудов в год (330 пудов трески, 525 палтуса и 15 рыбьего сала), а крупнейшие Соловецкий монастырь и Холмогорский дом по 5 200 (5000 пудов трески и палтуса и 200 пудов сала) и 5 400 (3850 + 1300 + 250) пудов соответственно. [Однако эти квоты вероятно с лихвой покрывали весь монастырский промысел.]
Помимо освобождения от десятого монастыри и Холмогорский дом имели ряд других льгот.
Красногорский монастырь, отправлявший артели на Новую Землю, в 1653 году также добился освобождения от уплаты десятого в Архангельске и Мезени (грамота подтверждена в 1684 году).
В 1704 году местные промыслы оказались затронуты петровской секуляризацией. По инициативе холмогорского архиерейского сына боярского Михаила Окулова промыслы Холмогорского дома, Троицкого Печенгского и Пречистенского Кандалакшского монастырей были фактически отписаны на государя и переданы в управление самому Окулову и присланному в Колу стольнику П. А. Кондыреву.
Образовавшиеся таким образом государевы промыслы в 1705 году выслали в море 29 судов со 120 промышленниками, добыв более 2 000 пудов (52 930 штук) трески и 229 пудов трескового сала. Добыча оказалась значительно меньше чем обещал Окулов (в своем проекте расписывавший радужные перспективы подобных промыслов), возникли и другие проблемы и уже в марте 1706 года Окулов и Кондырев были отстранены от дела и попали под следствие. [О дальнейшей судьбе этих промыслов автор ничего не пишет, если судить по приводимым им в других местах сведениям, по крайней мере Холмогорский дом свои промыслы себе вскоре вернул].
Повседневная жизнь промышленников
скрытый текст
В крестьянских артелях устный сговор о найме промышленника закреплялся выдачей небольшой денежной суммы - запивного. Для отправлявашейся на промысел артели и частными хозяевами и монастырями устаивалось щедрое застолье, артельщикам давались подарки (сукно на вачаги - рабочие руковицы, хлеб и пр.).
Для выхода на промысел [в XVIII веке?] требовалось разрешение общины - отпускное (прокормежное) письмо, служившее основанием для получения паспорта.
На весенний промысел артели шли сухопутным путем, на лыжах и с небольшими санями-кережами, запрягавшимися собаками или самими промышленниками. Монастырские артели часть пути могли преодолевать на нанимаемых для них подводах (стоимость найма затем вычиталась из добычи). В путь артели выходили в феврале-марте и шли через Кандалакшу в Колу или на Русский конец [каким образом на Мурманский берег попадали промысловые суда и где они находились между промыслами автор не указывает.]
Работники летнего промысла видимо прибывали морем, вместе с приходившими в мае - июне лодьями / крупнотоннажными судами, забиравшими весенний улов. Новоземельские артели шли на промысел морем.
Промысловый сезон продолжался примерно 4,5 месяца. Артель на промысле (в идеале) практически беспрерывно работала на суше и на море, изредка отдыхая по церковным праздникам и в случае совсем уж скверной погоды. Так, артель Соловецкого монастыря в 1761 году была на промысле 139 дней (11 апреля - 29 августа) из которых на море работала 48 дней, на суше - 62, на суше и на море - 22, нерабочих дней - 8. В 1763 году та же артель была на промысле 137 дней (15 апреля - 29 августа), на море - 45, на суше - 78, на море и на суше - 13, нерабочий - 1 [так у автора].
Каждая соловецкая шнека на промысле в 1763 - 1791 годах выходила в море от 5 до 22 раз за сезон. Один выход в море мог занимать 18 - 36 часов.
Основу питания промышленников составляли ржаной хлеб, крупы, рыба и квас. Ржаной муки за сезон расходовалось по 10 - 14 пудов на человека. Овощи использовались редко (репа, капуста). Алкоголь был формально запрещен и в монастырских, и в крестьянских артелях, однако фактически эти запреты не соблюдались и промышленники нередко прилично закладывали, что приводило ко всяким безобразиям, а иногда и к срыву промысла.
«Кто в море не ходил, тот Богу не маливался». Промысловая колонизация Мурманского берега и Новой Земли крестьянами и монастырями Поморья в XVI - XVIII вв.
Совсем мне не понравилось. Материала вроде бы набрано много, но какой-то ясной картины в общем не создается. Четверть текста историография с источниками. Есть цветные иллюстрации, карт нет. Полиграфия неплохая.
скрытый текстРайоны колонизации и промышленники
скрытый текст
Под Мурманским берегом понимается побережье Кольского полустрова от норвежской границы до мыса Святой Нос. Он располагается в субарктической зоне и входит в тундровую зону, однако благодаря Гольфстриму прибрежные районы берега богаты рыбой - до 150 видов, из которых 20 - промысловые. Из последних основное значение имели треска, пикша, палтус и семга. Рыболовство здесь существовало с древнейших времен, русские рыбные промыслы начали развиваться с XVI века.
Мурманский берег делился на два промысловых района - западный Мурманский конец (от Варангер-фьорда до западного побережья Кольского залива) и восточный Русский конец (от восточного побережья Кольского залива до мыса Святой Нос).
Первые документальные свидетельства существования русских становищ (баз промысловых артелей) на Мурманском конце относятся ко второй половине XVI века. Писцовая книга Кольского уезда 1608 - 1611 годов фиксирует здесь уже 21 становище со 122 избами и 88 скиями (амбарами для хранения соленой рыбы). Большая часть становищ (17 из 21) располагалась на п-ове Рыбачьем, остальные в Мотовском заливе. Число изб в крупнейших становищах доходило до 21, ский - до 13. К крупным становищам (более 5 изб) относилось 9 из 21.
В более поздних документах XVII века встречаются лишь отрывочные сведения о местных промыслах. В таможенных книгах 1703 - 1704 годов упоминаются 14 местных становищ (в т. ч. 7 на п-ове Рыбачьем и 5 в Мотовском заливе). На 1710 год известны 15 становищ (в т. ч. 4 на п-ове Рыбачьем и 11 в Мотовском заливе), на 1760-е годы - 22, на 1796 год - 7.
В целом, в XVI - XVII веках промысловая деятельность концентрировалась в районе п-ова Рыбачий, что было связано с развитием международной торговли, в XVIII веке, с прекращением международной торговли, центр промысловой деятельности смещается ближе к Коле.
Промысловые становища на Русском конце также впервые упоминаются источниками второй половины XVI века. Писцовая книга 1608 - 1611 годов фиксирует здесь 30 становищ (74 избы, 2 скии), но большей частью мелких (только в 4 из 30 имелось по 5 - 6 изб) и рассредоточенных по всему побережью.
Другие сведений за XVII век опять же почти не имеется. В 1706 - 1728 годах в книгах судовых пошлин упоминаются, за вычетом двойных названий, 45 становищ, на 1766 год известны 18, на 1796 год - 26. Характер размещения становищ изменений не претерпел, а общее сокращение их числа к концу XVIII века возможно свидетельствует об упадке промыслов.
Среди северных монастырей первыми собственными промыслами на Мурманском берегу обзавелись местные Троицкий Печенгский и Пречистенский Кандалакшский.
Первое становище Печенгского монастыря упоминается уже в 1556 году. Писцовая книга 1608 - 1611 годов знает уже четыре - три на Рыбачьем и одно на Русском конце. В первой половине XVIII века монастырь владел 4 становищами - двумя на Рыбачьем и двумя на Русском конце.
Кандалакшский монастырь владел становищами с 1590 года, в начале XVII века и в первой половине восемнадцатого столетия также ведя промысел одновременно и на Мурманском и на Русском концах.
Николо-Корельский монастырь хозяйственную деятельность на Мурманском берегу вел со второй половины XVI века, но поначалу ограничивался лишь куплей - продажей рыбы и рыбопродуктов. В XVII веке монастырь начал участвовать в местных промыслах в качестве пайщика холмогорских артелей, а с 1680 года вел промысел самостоятельно (имея, впрочем, обычно лишь одно становище).
Во второй половине 1650-х на Мурманском берегу появился свежеоснованный Крестный Онежский монастырь. Он с ходу получил некие рыбные ловли Антониево-Сийского монастыря в Кольском уезде, затем к нему был приписан Троицкий Печенгский монастырь, а в 1658 году обитель обзавелась уже собственным становищем в районе Териберки (Русский конец).
В 1664/65 промысел на Мурманском берегу начал Соловецкий монастырь, лишившийся ранее части своих промысловых угодий в пользу вышеупомянутого Крестного. В 1665 - 1698/99 годах монастырь получил в виде вкладов ряд становищ на Русском конце, а в XVIII веке вел промысел в основном на Кильдине.
Антониево-Сийский монастырь вел промысел на Русском конце со второй половины XVII века, довольствуясь лишь одним становищем.
Холмогорский архиерейский дом в 1685 году царским указом получил в вотчину Веселкину губу на Русском конце. Помимо самого архиерейского дома здесь вели промысел его приписные монастыри - Спасо-Новоприлуцкий и Михайло-Архангельский. Последний в XVIII веке имел и собственное отдельное становище. К архиерейскому дому в конце XVII века был приписан и Троицкий Печенгский монастырь со всеми его промыслами.
Имеются также сведения об участии в промысле двух небольших северных монастырей - Богословского Сефтренского и Преображенского Пертоминского. Первый еще в начале 1630-х годов упоминается как пайщик промысловой артели, а в 1706 - 1728 годах вел промысел в становище на Русском конце. Второй в 1691 - 1700 годах вел промысел на Русском конце в кооперации с одним из холмогорских промышленников.
О численности и составемурманских промышленников в XVI - XVII веков имеются лишь отрывочные сведения. Ведомости сбора судовых пошлин за 1706 - 1728 годы фиксируют здесь ежегодно от 5 до 158 крестьянских и посадских артелей и от 0 до 7 монастырских и, в общей сложности, от 32 до 328 промысловых судов (128 - 1 312 промышленников, из расчета 4 промышленника на судно). Подавляющее большинство артелей представляли т. н. Поморский берег Белого моря (Кемь, Сумский острог) - 54,2% и Подвинье - 29,2%. Примерно 19% от общего числа артелей участвовали в промысле регулярно, из года в год.
Территориальное распределение промышленников оставалось таким же и позднее - примерно половина промышленников представляла Поморский берег, вместе с жителями Подвинья составляя 80 - 90% промысловиков.
Монастырские промышленники большей частью представляли районы расположения соответствующих монастырей: соловецкие - Поморский берег, николо-корельские и холмогорские архиерейские - Подвинье и т. д.
Определенное участие в промысловой деятельности принимало также русское население Кольского полуострова. [Большая часть полуострова входила в состав Кольского уезда, часть побережья Белого моря - Терский берег, до 1775 года была частью Двинского. На большей части территории региона жили саамы, русское население занимало в это время только Терский и Кандалакшский берега Белого моря и сам город Кола.]
По писцовой книге 1608 - 1611 годов жители Кольского уезда составляли большинство среди владельцев становищ на Мурманском берегу, владея 103 из 155 становищ на Мурманском конце и 21 из 68 - на Русском. Из 124 владельцев 80 были жителями Колы и 35 - Кандалакши. Из 80 кольских владельцев 69 были местными посадскими людьми и девять - стрельцами. Общее число становищ в их собственности, впрочем, было невелико - 11? на Мурманском конце и 8 - на Русском [так в тексте].
К началу XVIII века кольские стрельцы составляли видимо уже большую часть местных промышленников - на 1704 год 92 из 100 кольских судов, промышлявших на Мурманском конце принадлежало местным стрельцам и только 8 - посадским. В том же году на Мурманском конце промышляло и 60 судов крестьян Кандалакшского берега. К концу XVIII века, с ликвидацией местного стрелецкого гарнизона, роль военных в промыслах сошла на нет.
На 1764 год из общего числа жителей уезда (русские волости и посад Колы) в мурманских промыслах участвовало примерно 22% (322 чел. из 1 447 взрослых мужчин и женщин) и 22% дворов (53 из 239). На 1785 год - уже 40% уездных ревизских душ (527 из 1 306), без учета самой Колы.
О возрастном составе промышленников можно судить по реестру выдачи паспортов крестьянам Соловецкого монастыря (1744 - 1757 годы). Большинство (от 48 до 88%) находилось в возрасте 16 - 35 лет, от 1 до 8% промышленников составляли подростки (11 - 15 лет), дети младше 11 лет почти не встречались, мужчины старше 50 лет также встречались редко. Дети и подростки выполняли в основном вспомогательные работы на становищах - распутывал снасти, разделывали рыбу, готовили пищу. Пая своего они не имели и получали вознаграждение либо деньгами (сколько заплатит промышленник), либо в натуральном виде - по рыбине от тюка. Среди организаторов и руководителей промыслов изредка встречались женщины.
Архипелаг Новая Земля располагается в арктической зоне, большей частью покрыт льдом и непригоден для жизни, однако здешние места богаты промысловым зверем - моржом, тюленем, нерпой. Документальные источники фиксируют присутствие здесь русских промышленников со второй половины XVI века. Промысел морского зверя велся в районе острова Южный, севернее промышленники не ходили.
Монастыри в местном промысле участвовали очень скромно. Пинежский Богородицкий Красногорский монастырь вел промысел у Новой земли во второй половине XVII века, отправляя за морским зверем 2 коча в летнее время. В 1701 году один из монастырских кочей разбился, была потеряна вся добыча, понесенные убытки видимо вынудили обитель прекратить новоземельский промысел.
Николо-Корельский монастырь вел промысел у Новой земли в 1690 - 1701 годах, прекратив его по неизвестным причинам (возможно из-за запрета навыход в море из-за начавшейся шведской войны).
Холмогорский архиерейский дом начал промысел здесь лишь в 1694 году, однако уже в 1695 году два из трех кочей дома разбились вместе с добычей, в 1696 году снова разбился один из трех холмогорских кочей, после чего видимо промысел у Новой земли был прекращен.
Определенных сведений о промысловых становищах на Новой Земле не имеется. Численность промышленников участвововавших в новоземельских промыслах неизвестна даже ориентировочно, однако несомненно была много ниже мурманской. О составе новоземельских промышленников в XVI - XVIII веках также полноценных сведений не имеется. Подробные сведения о территориальном происхождении промысловиков имеются лишь для артелей одного из промышленников конца XVIII века (1795, 1797 - 1799). Среди них явно преобладали жители Пинежского, Архангельского и Холмогорского уездов. Так, на 1795 год 48% промышленников представляли Пинежский и 31% - Архангельскийуезды, на 1797 год 24% промышленников представляли Пинежский, 22% Архангельский и 22% Холмогорский уезд и т. д. Монастырские промышленники также в подавляющем большинстве представляли Пинегу и Подвинье.
Инфраструктура промысловой колонизации
скрытый текст
Промысловые становища состояли из жилых и хозяйственных помещений. Жилые включали обычно избу / избы с сенями и поварнями, хозяйственные - скею (амбар для хранения рыбы), сальник - помещение для вытапливания и разливки рыбьего жира, амбары для хранения продуктов, снастей и проч. На части становищ имелись также бани. Монастыри обычно владели становищами единолично, крестьянские / посадские / стрелецкие всегда были в коллективной (паевой) собственности. В межсезонье монастырские становища охранялись нанятыми караульщиками - в основном из местных саамов.
Для промысла на Мурманском берегу использовались небольшие суда - 4-местные карбасы и шнеки. Для доставки припасов на промыслы и вывоза добытой рыбы использовались более крупные суда - лодьи, соймы, кочмары. В 1714 - 1719 годах вышла серия указов требовавших от местных судостроителей строить суда на западный манер и помимо традиционных лодей и пр. здесь появились «новоманерные» яхты, гукоры и донкшоты. Часть местных монастырей (Соловецкий, Кадалакшский Пречистенский) очередную петровскую дурь игнорировала, продолжая пользоваться судами старых типов. Указы 1730 и 1749 годов разрешили местным судостроителям вернуться к строительству прежних типов судов и к концу XVIII века среди крупных судов преобладали те же лодьи и кочмары.
Монастыри и отдельные промышленники имели собственные крупные суда (Соловецкий монстырь в XVIII веке - 8 штук). Промышленники своих крупных судов не имевшие договаривались о доставке припасов, вывозе рыбы и проч. с владельцами таких судов.
К Мурманскому берегу крупные суда обычно ходили два раза в сезон. Первый раз в мае-июне - доставляли на становища припасы и забирали весенний улов. Во второй половине августа - начале сентября они приходили снова - забирали летний улов и самих промышленников.
У монастырей с крупными судами к промыслам ходили монастырские приказчики, осуществлявшие общее руководство и морскими перевозками и промыслами. Приказчики назначались из числа монастырских старцев, монастырских слуг и служебников, архиерейских детей боярских (Холмогорский дом). Приказчики и поверенные могли руководить промыслом и в крестьянских артелях - при отсутствии на промысле хозяина и проч., однако такое случалось нечасто.
К Новой Земле ходили в основном на кочах, одномачтовых парусных судах с округлыми бортами, длиной до 21,3 м и шириной до 6,4 метров. Ближе к концу XVIII века коч видимо вытесняется другими типами судов - лодьей, «новоманерным» гукором и проч. Постоянных становищ на Новой Земле не имелось и все необходимое для промысла бралось с собой. Суда к Новой Земле обычно выходили в мае - июне.
Подготовка к промысловому сезону начиналась с осени - готовились суда, снасти, запасались продукты и соль для засолки рыбы, собирались артели, заключались разнообразные соглашения - о вывозе рыбы и т. д. В монастырях всем этим занимались соответствующие монастырские службы. Снасти, в частности, покупались монастырями у местных производителей.
Промысел велся артелями, хотя сам термин артель в источниках XVI - XVIII века практически не встречается - соответствующий коллектив именовался «промышленниками», «товарищами» или (по району промысла) «мурманщиками» и «новоземельцами».
Артели имелись как малые, соответствующие одной производственной единице (на Мурмане - карбасу), так и большие, включавшие несколько малых. Большие артели могли накануне или во время промысла создавать временные объединения. Так, мурманские артели объединялись в т. н. мойвенные артели для совместного лова мойвы, служившей наживкой для трески и палтуса. В новоземельской практике большие объединения назывались котляной.
Малая мурманская артель обычно состояла из 4 человек: кормщика-руководителя, тяглеца (отвечал за метание и вытягивание основной рыболовной снасти - яруса), весельщика (греб веслами во время забрасывания снасти) и наживотчика (наживлял крюки наживкой и снимал с них пойманную рыбу). К ним добавлялись упомянутые выше мальчики-зуйки, выполнявшие вспомогательные обязанности.
Малая новоземельская артель включала гарпунщика (обычно организатор артели или назначенное им лицо), носошников (помощников гарпунщика), забочешников (следили за ремнями которыми крепился гарпун и привязанными к ним поплавками-бочешками), кормщика и его помощников - полукормщика и полууженика.
Руководителем артели всегда был кормщик (иногда называвшийся карбасником), рядовые промышленники именовались обычно покручениками или «товарищами». У них имелась своя иерархия отражавшаяся и на размере пая: тяглец - весельщик - наживотчик.
В больших мурманских артелях на конец XVIII века обычно имелось не более 20 промышленников. Так, на 1796 год 48% артелей включали до 10, а 38% - до 20 промышленников. Из числа монастырских наиболее крупными были соловецкие - во второй половине XVII века монастырь отправлял на весенний лов от 16 до 32 промышленников, а в XVIII веке - по 16 - 24.
Новоземельские артели были крупнее, обычно включая более 10 промышленников на одном судне. Численность больших артелей могла доходить до полусотни человек. Так, поверенный Выгорецкого старообрядческого общежития С. А. Пушко в 1797 году отправил на промысел 49 промышленников на трех судах, Холмогорский дом в 1696 году послал на промысел 45 промышленников и т. д.
По форме организации артели могли быть единоличными (с одним хозяином-организатором) и складническими (несколько хозяев на паях). Помимо этого имелись артели организованные несколькими отдельными промышленниками, на равных участвовавшими в промысле своим трудом и средствами производства (судами и снастями). Артели такого типа встречались в основном у жителей Колы. Для новоземельских артелей характерно было присутствие в составе коллектива уженника - пайщика, лично участвовавшего в промысле.
Единоличные и складнические артели комплектовались в основном вольным наймом. Соловецкий и Крестный Онежский монастырь использовали также свои вотчинные ресурсы понуждая крестьян выставлять («избирать») промышленников из своей среды. «Избранные», впрочем, могли и отказаться идти на промысел, но обязаны были предложить вместо себя другие кандидатуры. Договорные отношения в крестьянских артелях оформлялись в основном устно, у монастырей - в письменной форме.
Расчет с артелью происходил по окончании промысла. Принцип распределения доходов был видимо общим для крестьянских и монастырских артелей - организатор получал 2/3, артель - 1/3 дохода. Внутри артели доход распределялся в зависимости от статуса ее конкретного члена. Этот основной доход промышленника именовался обычно покрутом или паем.
Помимо этого промышленники получали другие выплаты, известные в основном по документам местных монастырей. Так, перед началом промысла (а при необходимости - и во время) кормщику и покрученикам давались беспроцентные ссуды (в натуральном или денежном виде) и задатки, вычитавшиеся из их дохода по окончании сезона.
Еще одной распространенной выплатой являлся свершонок. В большинстве случаев он выдавался только кормщикам, в одних случаях - после окончания промысла, в качестве дополнительного вознаграждения, в других - перед выходом на промысел (Соловецкий и Крестный Онежский монастыри). Монастыри Поморья и Холмогорский дом свершонок выдавали перед промыслом и кормщику и покрученикам - в качестве оплаты дорожных расходов. При любом варианте выплаты свершонок являлся безвозмездной наградой и возврату не подлежал.
Соловецкий и Крестный Онежский монастыри практиковали также выплату кормщикам полового (половинного покрута) - в конце промыслового сезона.
Практиковались также разовые безвозмездные выплаты для поощрения кормщиков или всей артели - поискание и потешение (встречаются в документах Николо-Корельского и Крестного Онежского монастырей). Они могли выдаваться как перед промыслом, так и после.
Во второй половине XVII века кормщики мурманских монастырских промыслов получали от 1 до 3 рублей свершонка, покрученики (Холмогорский дом и Николо-Корельский монастырь) - от 0,6 до 0,75 руб, в первой половине XVIII века - от 1,5 до 3 руб. и от 0,7 до 1,2 руб. соответственно. Во второй половине XVIII века промысел на Мурмане сохранялся только у Соловецкого монастыря, платившего своим кормщикам к концу столетия уже по 5 рублей свершонка.
Размер ссуд выдаваемых промышленникам был невелик. Николо-Корельский монастырь в конце XVII века давал кормщикам от 0,3 до 1,5 руб., покрученикам - от 0,2 до 0,6 руб. Холмогорский дом в конце XVII века давал кормщикам 0,4 - 0,5 руб., покрученикам - от 0,15 до 0,39 руб., в середине XVIII века - до 4 и 2 руб. соответственно.
Соловецкий монастырь в 1670 - 1690-х годах давал покрученикам ссуды в размере 1 руб., в 1754 - 1756 годах задатков кормщикам - по 4 руб., покрученикам - по 3,5 руб., в 1761 - 1763 годах, и тем, и другим - по 5 руб.
В крестьянских мурманских артелях также практиковалась выплата свершонка кормщику - к концу XVIII века до 3 - 5 рублей «смотря по старанию» (и видимо в конце сезона). Кормщики могли получать также и половое.
Поискание / потешение, нерегулярно выплачиваемое кормщикам Крестным Онежским монастырем, на 1671 год составляло всего 0,4 руб., на 1672 год - 0,10 руб.
Новоземельские монастырские артели получали перед выходом на промысел безвозмездные дачи на обувь (небольшие - от 0,03 до 0,75 руб.) и возмездные ссуды (размер которых неизвестен).
Основной доход, как уже отмечалось, обычно делился между хозяином и артелью в пропорции примерно 2 к 1. При сохранении общего принципа на практике могли применяться разные схемы разделения доходов.
Так, в крестьянских артелях Поморского и Карельского берега на 1743 год весенний улов делился пополам между хозяином и артелью, 3/4 летнего шло хозяину и 1/4 - артели (в целом хозяин получал 1,25, а артель 0,75 общего дохода). Каждый член артели получал равную долю основного дохода, однако кормщику дополнительно выплачивались свершонок и половое. В артели Алексея Елизарова (1743 год) при применении описанной схемы каждый промышленник получил по 14,5 руб. (11,5 руб. из весеннего и 3,5 руб. из летнего улова), а кормщик - 20? руб. (14,5 + 3,5 полового и 2,5 свершонка). Аналогичную схему оплаты применял в первой половине XVIII века Соловецкий монастырь. В новоземельских артелях использовалась сложная схема распределения дохода по паям.
Размер общих доходов крестьянских артелей неизвестен.
Артели Соловецкого монастыря в последней трети XVII века ежегодно получали от 19,27 до 286,5 руб. дохода, в первой половине XVIII века - от 200 до 1 032 руб., во второй - от 305 до 2 096 руб. Для XVIII века известно и соотношение доходов монастыря и артели, в разные годы оно составляло от 59 до 67% (монастырь) и от 33 до 41% (артель).
Известны также и доходы промышленников монастыря в XVIII веке. В 1710 - 1717 годах покрученик получал от 4,45 до примерно 8,64 руб., кормщик - от примерно 5,66 до примерно 10,45 руб. (покрут + половое, свершонок не учтен). В 1746 - 1793 годах покрученик получал от 7,29 до примерно 43 руб., кормщик - от примерно 13,3 до примерно 69,17 руб. (покрут + половое + от 2 до 5 руб. свершонка). В среднем, доход покрученика составлял в это время примерно 60% дохода кормщика.
В Крестном Онежском монастыре в 1660 - 1686 годах доход артели (после вычетов в пользу монастыря) колебался от 2,93 до 75,4 руб., доход кормщика - от 0,29 до 9,43 руб, покрученика - от 3,5 копеек до 3,14 руб.
Артели Холмогорского дома в 1716 году получили дохода на 43,6 руб. Покрученики (только за весенний сезон) получили почти 0,94 руб., кормщики - почти по 2,37 руб. (т. е. примерно в 1,5 раза больше). В 1750 году артель дома получила 111,4 руб. общего дохода, кормщики - по 1,18 руб., покрученики - по 0,59 руб.
Артель Николо-Корельского монастыря на 1681 год получила доход в 18,08 руб., на 1683 год - 44,49 руб. Кормщики монастыря в 1680 - 1696 годах получали от 2,25 до 9 руб., покрученики - от 1,5 до 2,5 руб., на 1697 год, соответственно, 4,22 руб. и 1,69 руб.
Новоземельская артель Красногорского монастыря в 1668 году получила доход в 90,65 руб., кормщик - 2,8 руб., покрученики - от 0,88 до 0,96 руб. На 1681 год общий доход артели составил 75,18 руб., на 1682 год - 116,02 руб.
Новоземельский промысел был, в целом, более доходным, но более рискованным и требовавшим больших вложений. Доход новоземельских покручеников мало отличался от дохода мурманских, доход кормщиков был существенно выше (на 1682 год - в 7-13 раз). Еще более доходным он (на бумаге) был для уженников - пайщиков, непосредственно участвовавших в промысле. Однако последние, как отмечается, сами вкладывались в предприятие и окупал ли получаемый доход понесенные ими затраты неизвестно.
Технология промысла и объемы добычи
скрытый текст
На Мурманском береге, как уже отмечалось промысел вели на небольших 4-местных судах - карбасах и шнеках. Промысловую рыбу ловили с помощью яруса - веревочной снасти с крюками, с насаженной на них наживкой. Ярус удерживался на поверхности поплавками-кубусами, крепясь ко дну якорями, ставился на несколько часов, после чего вытягивался назад на судно. В качестве наживки использовалась в основном мойва. Последнюю ловили обычно большим неводом сразу с нескольких карбасов, что часто требовало кооперации нескольких артелей. Невод имелся не во всех артелях, не имевшие своего невода артели платили владельцам за его использование.
Выловленная рыба разделывалась и обрабатывалась на берегу - отделялись головы, вынимались внутренности - без удаления хребтины. Добытую весной до Николина дня (9 мая) треску сушили на ветру. После Николина дня сушили только мелкую треску, а крупную засаливали. Засолка производилась традиционным способом, сохранявшимся до XX века - рыбу раскладывали на полу амбара и посыпали солью, затем вывозимую лодьей рыбу снова солили уже разложив на полу трюма, после прибытия на место ее солили в третий раз. Качество такой засолки по отзывам авторов XIX - XX веков оставляло желать и сильно уступало засолке в бочках. Во второй половине XVIII века иногда использовались и более продвинутые методы засолки (в бочках и с удалением хребтины) - обычно для рыбы предназначавшейся для неких значимых лиц.
Тресковые головы сушились и в дальнейшем также шли на продажу. Из печени трески вытапливался жир, разливавшийся затем по бочкам. Тресковые языки солились в бочках, вязигу сушили.
Разделкой и обработкой рыбы занимались сами члены артели.
Сведения об объемах добычи сохранились лишь для монастырей. Выловленную рыбу до начала XVIII века считали поштучно, позднее ее стали взвешивать и учитывать в весовых категориях, однако параллельно сохранялся и поштучный учет. Мелкую рыбу, солимую промышленниками на свой обиход или для монастыря, иногда считали и бочками.
Сушеную, вяленую рыбу и тресовые головы могли считать связками, пучками, кулями, тюками и проч. Тресковое сало, визига и проч. считались пудами и фунтами (сало могло также считаться емкостями - бочками и проч.).
В качестве промысловых пород рассматривались треска, палтус и пикша. Последняя вылавливалась в незначительном количестве. Соотношение улова трески и палтуса многократно и резко менялось, что имеющимися источниками никак не объясняется.
Соловецкий монастырь в 1710 - 1793 годах, по неполным данным, получал от 415,3 до 4 933,4 пудов (6,8 - 80,8 тонн) рыбы и рыбопродуктов (головы, сало, визига и проч.) в год, в т. ч. трески - от 265 до 3 733 пудов, палтуса - от 82 до 1978,3 пудов. Пикши вылавливалось не более 100 пудов, трескового сала получалось не более 254 пудов, вязиги - не более 3,3 пудов.
Крестный Онежский монастырь в 1660 - 1755 годах, по неполным данным, получал от 79 до 1 753 пудов (1,3 - 28,7 тонн) рыбы и рыбопродуктов в год, в т. ч. трески - от 3 до 1 044 пудов, палтуса - от 8,5 до 1 025 пудов. Пикши вылавливалось не более 32 пудов, трескового сала получалось не более 109 пудов.
Николо-Корельский монастырь в 1683 - 1753 годах, по неполным данным, получал от 327 до 1 198,1 пудов (5,4 - 19,5 тонн) рыбы и рыбопродуктов в год, в т. ч. трески - от 115 до 1 100 пудов, палтуса - от 29 до 688 пудов (в обоих случаях - без сушеной рыбы, которой, впрочем, больше 105 пудов в год никогда не делали). Пикши вылавливалось не более 55 пудов, тресковых голов получалось не более 16 пудов, трескового сала - не более 50 пудов, вязиги - не более 2,3 пудов.
Холмогорский дом в 1691 - 1696 годах получал от 700 до 1 568,2 пудов (11,5 - 25,7 тонн) рыбы, в т. ч. от 168,39 до 432,19 пудов трески и от 350 до 1 103,1 пуда палтуса. В 1750 - 1757 годах он получал от 434 до 1 742 пудов (7,1 - 28,5 тонн) рыбы и рыбопродуктов, в т. ч. от 304 до 1 509 пудов трески (не считая сушеной) и от 98 до 193 пудов палтуса. Пикши ловили не более 10 пудов, голов тресковых получали не более 8 пудов, вязиги - не более 5 пудов и трескового сала - не более 54,3 пудов.
Сведений о крестьянских промыслах сохранилось очень мало однако общие объемы добычи крестьянских артелей предположительно намного превосходили монастырские. Так, в 1727 году артель одного промышленника Сумского острога Андрея Елизарова добыла 645,2 пудов (10,6 тонн) рыбы - Николо-Корельский монастырь в том же году добыл, например, 750,2 пуда. В 1753 году на судне того же Николо-Корельского монастыря помимо его собственной рыбы (939,2 пуда) вывозилась добыча 11 кладчиков (покручеников, договорившихся с монастырем о вывозе рыбы) - 566,34 пуда (от 2 до 77 пудов на каждого). По (неполным) сведениям архангельской таможни в 1730 - начале 1740-х монастыри и Холмогорский дом поставляли лишь от 1 до 4% рыбы реализуемой на рынке Архангельска - остальное приходилось на крестьянские артели.
Для значительной части крестьян Поморья рыбный промысел был основой благосостояния. У монастырей большая часть рыбы шла на внутренние нужды и меньшая - на продажу. Так, Крестный Онежский монастырь в 1697 - 1749 годах в течении года расходовал от 41 до 99% получаемой рыбы. Большая часть рыбы (от 29 до 78%) раздавалась по службам монастыря (монастырские села, мельницы, усолье и проч.), на содержание братии и работников тратилось не более 12%, на раздачи и подношения - не более 11%. На продажу шло от 9 до 49% рыбы.
В Николо-Корельском монастыре в 1735 - 1737 годах на содержание служб шло 20 - 32% рыбы, братии и работникам - 21%, на раздачи и подношения 4 - 5% (сведений о продаже нет).
На Новой Земле добывали моржей, тюленей, нерп, белух. В воде зверя били гарпуном, на суше и на льду спицами (тонкими пиками) или из винтовок. Белух загоняли в заливы и узости и ловили крупным неводом. Артели приходили к Новой Земле в кочах, но промысел вели с тех же карбасов (к месту промысла они шли на буксире за крупными судами). Постоянных становищ здесь видимо не было, однако какие-то временные все же устраивались.
Туши убитых животных сваливали в кучу, разбирая и частично обрабатывая в конце промысла. С них сдирали шкуры, выдирали бивни, снимали жир - последний, не обрабатывая, набивали в бочки (вытопка сала производилась после возвращения домой). При богатой добыче часть ее оставлялась на месте боя и брошенное могли беспрепятственно забирать другие промышленники.
Об объемах новоземельского промысла известно мало. По данным Архангельской таможни в 1768 - 1785 годах только в Амстердам, Гамбург, Бремен и Брест было вывезено 4 814 моржовых кож и 641 пуд 39 фунтов моржовой кости (без учета вывезенной в 1782 - 1783 годах - посчитана в штуках (2 364), без указания веса).
Промысловая колонизация и государство
скрытый текст
На Мурманском берегу уже к концу XVI века существовала налаженная система сбора пошлин. С приходивших на промысел промышленников брались явочные деньги - 2 деньги с человека, к 1608 году - уже по 4 деньги. С рыболовных судов бралась судовая пошлина - по 1 алтыну (поначалу только на Мурманском конце), к 1608 году - по 2 алтына (по всему берегу), с добытых рыбы и сала - десятое (1/10 часть добычи).
Сбором пошлин занималась таможня Колы, имевшая ряд местных отделений, присудов, по всему берегу - к началу XVII века известны 5 присудов (три на Мурманском и два на Русском концах). Присуды размещались в становищах. Таможенные целовальники набирались из посада Колы.
К концу XVII века с промышленников брали уже по 1 алтыну 4 деньги за явку и 6 алтын 4 деньги судовой пошлины, однако неясно было ли это официальной практикой или самодеятельностью местных воевод.
Помимо явки, судовой пошлины и десятого промышленники платили писчее таможенникам - за оформление выписок об уплате пошлин.
Разнообразным официальным лицам в почесть давались также разнообразные «подарки». По книгам Крестного Онежского монастыря на 1673 - 1675 год размер почести колебался от 13 алтынов 4 денег до 1 рубля 3 денег. В 1709 году таможенному сборщику в чине капитана было дано в почесть 3 пуда соли, в 1712 году - 2,5 пуда соли и т. д.
В XVIII веке с промышленников продолжали брать явочные деньги (на 1711 и 1719 годы по 2 деньги), судовую пошлину и десятое, а также некую порублевую пошлину [рублевую? вместо десятого? неясно].
Промышленники выходившие на промысел из Колы дополнительно платили судовой оброк - 1 алтын.
Новоземельские промышленники платили только десятое - по возвращении с промысла, в таможнях Холмогор, Усть-Пинеги и Мезени. Промышленники выходившие из Пустозерска платили еще и явку - 2 деньги.
Занимавшиеся промыслом монастыри большей частью имели налоговые привилегии, сводившиеся в основном к освобождению от уплаты десятого.
Троицкий Печенгский монастырь в 1591 году был освобожден от уплаты десятого с добываемой морской, речной и озерной рыбы. Грамота 1606 года дополнительно освобождала его от уплаты десятого с трескового и китового сала. Прежние пожалования были подтверждены грамотой 1675 года.
Пречистенский Кандалакшский монастырь также был освобожден от уплаты десятого (грамоты 1615 и 1624 годов, неоднократно подтверждавшиеся вплоть до 1684 года).
Соловецкий монастырь грамотами 1540/41 и 1620/21 годов был освобожден от уплаты десятого с добытых семги и ворвани, а грамотой 1666 года - и с остальных рыбных промыслов (трески, палтуса и трескового сала).
Антониево-Сийский монастырь был освобожден от уплаты десятого грамотами 1671, 1678, 1682 годов и 1684 годов.
Николо-Корельский монастырь аналогичную привилегию получил вероятно в 1678 году (подтвержена в 1681), а Спасо-Прилуцкий и Михайло-Архангельский - в 1681 - 1682 годах.
Крестный Онежский монастырь был освобожден от уплаты десятого грамотами 1680 и 1684 годов.
Объемы необлагаемого десятым промысла теоретически ограничивались. Так, самый маленький Спасо-Прилуцкий монастырь мог беспошлинно добывать по 870 пудов в год (330 пудов трески, 525 палтуса и 15 рыбьего сала), а крупнейшие Соловецкий монастырь и Холмогорский дом по 5 200 (5000 пудов трески и палтуса и 200 пудов сала) и 5 400 (3850 + 1300 + 250) пудов соответственно. [Однако эти квоты вероятно с лихвой покрывали весь монастырский промысел.]
Помимо освобождения от десятого монастыри и Холмогорский дом имели ряд других льгот.
Красногорский монастырь, отправлявший артели на Новую Землю, в 1653 году также добился освобождения от уплаты десятого в Архангельске и Мезени (грамота подтверждена в 1684 году).
В 1704 году местные промыслы оказались затронуты петровской секуляризацией. По инициативе холмогорского архиерейского сына боярского Михаила Окулова промыслы Холмогорского дома, Троицкого Печенгского и Пречистенского Кандалакшского монастырей были фактически отписаны на государя и переданы в управление самому Окулову и присланному в Колу стольнику П. А. Кондыреву.
Образовавшиеся таким образом государевы промыслы в 1705 году выслали в море 29 судов со 120 промышленниками, добыв более 2 000 пудов (52 930 штук) трески и 229 пудов трескового сала. Добыча оказалась значительно меньше чем обещал Окулов (в своем проекте расписывавший радужные перспективы подобных промыслов), возникли и другие проблемы и уже в марте 1706 года Окулов и Кондырев были отстранены от дела и попали под следствие. [О дальнейшей судьбе этих промыслов автор ничего не пишет, если судить по приводимым им в других местах сведениям, по крайней мере Холмогорский дом свои промыслы себе вскоре вернул].
Повседневная жизнь промышленников
скрытый текст
В крестьянских артелях устный сговор о найме промышленника закреплялся выдачей небольшой денежной суммы - запивного. Для отправлявашейся на промысел артели и частными хозяевами и монастырями устаивалось щедрое застолье, артельщикам давались подарки (сукно на вачаги - рабочие руковицы, хлеб и пр.).
Для выхода на промысел [в XVIII веке?] требовалось разрешение общины - отпускное (прокормежное) письмо, служившее основанием для получения паспорта.
На весенний промысел артели шли сухопутным путем, на лыжах и с небольшими санями-кережами, запрягавшимися собаками или самими промышленниками. Монастырские артели часть пути могли преодолевать на нанимаемых для них подводах (стоимость найма затем вычиталась из добычи). В путь артели выходили в феврале-марте и шли через Кандалакшу в Колу или на Русский конец [каким образом на Мурманский берег попадали промысловые суда и где они находились между промыслами автор не указывает.]
Работники летнего промысла видимо прибывали морем, вместе с приходившими в мае - июне лодьями / крупнотоннажными судами, забиравшими весенний улов. Новоземельские артели шли на промысел морем.
Промысловый сезон продолжался примерно 4,5 месяца. Артель на промысле (в идеале) практически беспрерывно работала на суше и на море, изредка отдыхая по церковным праздникам и в случае совсем уж скверной погоды. Так, артель Соловецкого монастыря в 1761 году была на промысле 139 дней (11 апреля - 29 августа) из которых на море работала 48 дней, на суше - 62, на суше и на море - 22, нерабочих дней - 8. В 1763 году та же артель была на промысле 137 дней (15 апреля - 29 августа), на море - 45, на суше - 78, на море и на суше - 13, нерабочий - 1 [так у автора].
Каждая соловецкая шнека на промысле в 1763 - 1791 годах выходила в море от 5 до 22 раз за сезон. Один выход в море мог занимать 18 - 36 часов.
Основу питания промышленников составляли ржаной хлеб, крупы, рыба и квас. Ржаной муки за сезон расходовалось по 10 - 14 пудов на человека. Овощи использовались редко (репа, капуста). Алкоголь был формально запрещен и в монастырских, и в крестьянских артелях, однако фактически эти запреты не соблюдались и промышленники нередко прилично закладывали, что приводило ко всяким безобразиям, а иногда и к срыву промысла.
EricMackay, блог «EricMackay»
* * *
Ясачные чуваши до систематического крещения в середине XVIII века (когда они получили привычные современному уху христианские имена) при имянаречении пользовались неимоверно широким разнообразием вариантов: от татарских имен до русских прозвищ, фамилий и даже существительных.
Спонсоры сегодняшнего топа дня - чуваши Шерданской волости Чебоксрского уезда:
Батька Петрушкин
Товарыщ Самилин
Половник Фетькин
Мурза Васькин
Литва Онькин
Крыша Тимиров
Полковник Селендеев
Опраксин Семендеев
Хованской Тибекеев
Сахар Бараев
Разин Яндеев
Бурмистр Тойдураев
Камисар Осипов
А чуваш Ваня Костюнкин решил назвать двух своих сыновей Вахмист и Сержан (своеобразное переосмысление воинских чинов вахмистра и сержанта).
EricMackay, блог «EricMackay»
* * *
Коммерческий факультет Северо-Маньчжурского университета, выпуск 1943 года.
Интересный интернационал - половина преподавателей японцы (с одним затесавшимся китайцем), половина русские. Студенты почти все русские (кроме двух китайцев) и почти все девушки.
Фото сперто отседова
Северо-Маньчжурский университет был создан в 1938 году на основе Харбинского политехнического института. Последний был учрежден в апреле 1922 года на базе Русско-китайского техникума и до 1928 года назывался Русско-китайским политехническим институтом. Обучение в РКПИ и ХПИ велось на русском языке, для китайцев существовали специальные подготовительные курсы. Содержался институт за счет средств КВЖД и платы за обучение.
После оккупации Маньчжурии японцами положение ХПИ стало ухудшаться, в 1938 году обучение было переведено на японский. Среди русских желающих учиться на японском почти не нашлось и русские студенты и преподаватели перешли в свежесозданный Северо-Маньчжурский университет. Последний работал до 1945 года, после чего на его базе был вновь создан Харбинский политехнический институт, уже чисто советский, существовавший до 1950-х годов.
EricMackay, блог «EricMackay»
* * *
Вроде обычная туристическая фоточка, а чем-то цепляет.
Анна Павлова в Египте, 1923 год.
EricMackay, блог «EricMackay»
* * *
А. С. Ракитин
Северский поход и осада Чернигова. Боевые действия на юго-западном порубежье Московского государства и Речи Посполитой в период Смоленской войны (1632-34 гг.)
Книжка полезная, но очень уж сумбурная.
скрытый текстПеред походом
В соответствии с условиями Деулинского перемирия 1618 года северские города (Чернигов, Новгород-Северский, Стародуб и проч.) остались за Речью Посполитой.
Значительную часть русских войск действовавших на северском направлении составили дети боярские этих «отдаточных» городов. Численность крупнейших местных корпораций на 1617 год была следующей. По Новгороду-Северскому служило 85 человек, по Стародубу - 116. Черниговские дети боярские к этому времени, видимо из-за разорения города поляками в 1611 году, служили уже по Путивлю (124 человека) и Новгороду-Северскому (36 человек).
После Деулинского перемирия большая часть корпораций отданных полякам городов ушла в Россию. Дети боярские Новгорода-Северского были переведены в Рыльск, Чернигова - в Путивль (где и так уже служили), Почепа и смоленского Рославля - в Брянск. В Брянск же, видимо, перевели и стародубцев.
В 1621 году 222 стародубца и рославца были переведены далеко на восток - в Алатырь, а некоторое число - в Карачев.
На 1623 год по Брянску служило 29 стародубцев, 62 почепца и 75 рославцев, по Рыльску - 91? черниговец, по Путивлю - 152 черниговца. Сведений о детях боярских Новгорода-Северского нет.
Часть детей боярских «отдаточных» городов осталась на старом месте и служила польскому королю. Более всего таковых имелось в Стародубе - 44 человека, в Почепе осталось около 10 чел., несколько человек осталось видимо в Рославле, черниговские и новгородские дети боярские ушли в Россию видимо практически в полном составе. В Трубчевске имелся т. н. «двор» князей Трубецких - беглого изменника кн. Ю. Н. Трубецкого* и его сыновей, всего ок. 25 детей боярских.
В ходе Смоленской войны русское правительство пыталось отвоевать потерянные в Смуту земли, включая и северские города. Руководить походом в Северскую землю назначены были Федор Кириллович Плещеев-Смердов** и Баим Болтин.
По росписи с ними было назначено служить 1 065 человек детей боярских Чернигова, Брянска, Карачева, Болхова, Рыльска, Рославля, Стародуба, Почепа, а также казаков и атаманов из Новгорода-Северского, Рыльска и Путивля (последних - 157 человек). В большинстве случаев видимо на службу с воеводами посылалась половина соответствующей корпорации, другая половина оставлялась на месте.
Автор приводит таблички с росписью детей боярских и казаков по воеводским полкам. С Плещеевым должны были служить дети боярские Болхова - 154 чел., Рыльска - 142, Путивля - 142, Чернигова - 123, Карачева - 92, Брянска - 72, Почепа - 21, Стародуба - 17, всего 763 человека.
С Болтиным - дети боярские Чернигова - 123 человека, Рославля - 42, Стародуба - 18, казаков и атаманов Новгорода-Северского, Рыльска и Путивля - 157, всего - 363 человека.
[В табличках смущают черниговцы, расписанные по обоим полкам в равном числе и посчитанные и там и там. В тексте это никак не поясняется.]
Боеспособность этих детей боярских отчасти можно оценить по приводимым автором результатам смотра служилых городов Болхова и Карачева (14 октября 1632 года).
Болховичей на смотре присутствовало 148 (по росписи назначено 154) - 14 выборных, 35 дворовых, 84 городовых, 15 новиков 131 (1631/32) года. Отсутствовало трое (двое умерло, один болен).
Из 148 присутствовавших «на коне с саадаком и саблей» явилось 95 человек, «на коне с пищалью и саблей» - 47 человек, прочих - 6 человек («на коне с саадаком» - 1, «на коне с рогатиной и саблей» - 2, «на мерине с саадаком и саблей» - 1, «на мерине с пищалью и саблей» - 2).
«Людей боярских» за болховичами было 54 человека. Из них «на мерине с простым конем» - 43 человека, «на коне с простым конем» - 1, с каким либо вооружением - 10 («на коне с пищалью и саблей» - 1, «на мерине с пищалью и саблей» - 1, «на коне с саблей» - 1, «на коне с пищалью» - 7).
Карачевцев явилось 82 человека (по росписи - 92) - 13 выборных, 21 дворовый, 38 городовых, 10 новиков. Отсутствовало 5 человек (трое умерли, один убит татарами под Ельцом, один служил стрелецким головой).
Из 82 присутствовавших «на коне с саадаком и саблей» явился 61 человек, «на коне с пищалью и саблей» - 19 человек, прочих - 2 человека (оба «на мерине с саадаком и саблей»).
«Людей боярских» имелось 43 человека. Из них «на мерине с простым конем» было всего 10 человек (+ 1 «на коне с простым конем»), а остальные тридцать два были вооружены - 11 «на коне с пищалью и саблей», 4 «на коне с саадаком и саблей», 5 «на мерине с пищалью и саблей», 7 «на коне с пищалью», 4 «на мерине с пищалью» (плюс один «на мерине с пищалью, с простым конем»).
Таким образом, большая часть и болховичей и карачевцев продолжала выходить на службу в классическом виде - лук + сабля. Полноценных боевых холопов у болховичей практически не было, а у карачевцев, наоборот, было, для провинциальной корпорации, достаточно много.
Уже осенью (10 ноября?) 1632-го Плещееву и Болтину дополнительно придали 100 севских и рыльских стрельцов и предписали набрать на месте, в Рыльске, Путивле и Комарицкой волости, 500 охочих людей-казаков, пообещав им жалованье в 4 рубля.
К 24? ноября 1632 года отряд Плещеева и Болтина включал 927 дворян и детей боярских (171 рылянин, 154 болховича, 146 путивлян, 131 черниговец, 92 карачевца, 88 северских новгородцев, 64 брянчанина, 40 рославцев, 25 почепцев, 19 стародубцев), 400 московских, путивльских и черниговских стрельцов и казаков и 109 новгород-северских и рыльских казаков и атаманов, всего 1 556 человек. [Судя по числу болховичей и карачевцев численность списочная, а не фактическая].
Из Москвы Плещеев и Болтин выехали 15 августа 1632 года, 10 сентября прибыв в Севск, где и должны были собирать войска. Отношения с севским воеводой Михаилом Еропкиным у Плещеева и Болтина, мягко говоря, не сложились и последний гадил им чем мог.
Сбор войск сопровождался традиционными проблемами - собиравшиеся дети боярские грабили население и т. д. На границе почти сразу же развернулась традиционная малая война. Несмотря на заявленное намерение правительства привлечь на свою сторону русское население Северщины русские служилые люди принялись ходить в грабительские рейды за кордон, население северских земель отвечало им тем же.
10 ноября 1632-го Плещеев и Болтин получили указ: «...смотря по вестем и по людем и собрався со всеми ратными людьми идти к Нову городку Северскому». 24 ноября войска выступили было в поход, однако он едва не был прерван внезапной кончиной Федора Плещеева. 27 ноября на его место был назначен Иван Еропкин (брат севского воеводы), срочно высланный из Москвы.
Силы и укрепления противника к началу войны выглядели следующим образом.
В Новгороде-Северском имелся скверный деревянный острог (без обламов, полноценных башен и проч.) с довольно приличным нарядом - 20? медных пушек (12 медных литых, 7 фальконетов, 1 4-фунтовая «полуторная медная сороковая») и 15 затинных пищалей (5 медных и 12 железных). Людей имелось ок. 280 чел. (50 чел. шляхты, ок. 100 пахоликов, 90 казаков, 40 гайдуков) + 150 мещан (русских посадских - ок. 50, литовских мещан - ок. 100) и 60 - 100 черкас [последние видимо тоже были служилыми людьми, хотя из текста это и не ясно].
В Стародубе имелось ок. 100 чел. шляхты и пахоликов, 44 стародубских сына боярских, 10 почепских детей боярских, 50 казаков, 130 гайдуков, всего примерно 384 человека + 180 литовских мещан и будников (работников селитрянных, поташных и пр. «заводов») и 200 русских посадских людей. Наряд крепости включал 7 медных орудий (2-пудовая проломная пушка, 6-фунтовая полуторная пищаль, 5 1-фунтовых полковых пушек) и 13 железных затинных пищалей «в ложах».
В Трубчевске имелась деревянная крепость с тремя башнями и нарядом в 1 пушку (полуфунтовый железный фальконет), 4 затинными пищалями и неким «большим мушкетом».
Людей имелось около сотни (91 - 96 чел. - 33 чел. поляков и литвы и некий венгр, 14 пахоликов, 28 людей Трубецких, 15 - 20 казаков) + 84 мещанина (55 русских посадских и 29 - литвы).
В Почепе имелся недоделанный деревянный острог без наряда, с гарнизоном примерно в 30 казаков. Мещан в городе жило, по разным сведениям, от 30 (20 русских посадских и 10 литовских мещан) до 180 (те же + 150 «белорусцев», бежавших при подходе русских войск). Почепские дети боярские к началу войны были в Стародубе.
Сведений о Чернигове не имеется.
[* Князь Юрий Никитич Трубецкой, стольник царей Федора и Бориса, Лжедмитрия и Василия Шуйского, в 1608 году по подозрению в измене был сослан в Тотьму, бежал к Вору, от которого получил чин боярина, позднее служил Сигизмунду. В 1611 году выехал в Польшу вместе с тестем М. Г. Салтыковым, перешел в католичество. В 1621 году получил от Сигизмунда во владение Трубчевск и прежние родовые земли Трубецких в уезде. После смерти Ю. Н. Трубецкого (1634) ими владели его сыновья Александр и Петр. Сын последнего, Юрий Петрович, в 1657 году вернулся на русскую службу, от него пошли все поздние русские Трубецкие.]
** О Плещееве см. здесь - https://ericmackay.dreamwidth.org/306785.html
Северский поход
Не дожидаясь прибытия нового первого воеводы (Иван Еропкин доехал до войска только 22 декабря) Баим Болтин двинулся к Новгороду-Северскому, выйдя к городу в последних числах ноября. После затяжного боя на посаде гарнизон был оттеснен в крепость, сам посад в результате боя выгорел. 30? ноября был взят штурмом католический костел [видимо находившийся вне городских стен], защищавшийся сотней черкас с 2 затинными пищалями.
Артиллерии Болтин, судя по всему, не имел и пытался взять город осадой, устроив вокруг него острожки. У Москвы была запрошена осадная артиллерия - проломная пищаль и верховые пушки. 18 декабря из столицы Болтину были высланы 2 мортиры с 4 пушкарями и 80 ядрами, однако до взятия города они прибыть не успели.
Видя неуспех осады (отнять воду у осажденных не удалось, они часто ходили на вылазки и проч.) и получая постоянные предупреждения о возможном подходе подкреплений к врагу Болтин решился на штурм города. 20 декабря на совете «со всеми ратными людьми» было принято решение взять Новгород-Северский приступом. Вечером 21 декабря войска пошли «приступом со все стороны» и после длившегося до полуночи боя овладели городом. Почти весь гарнизон, вместе с урядником Яном Кунинским и прочими «знатными поляками», попал в плен. Всего в Москву было отправлено 405 пленных - 74? шляхтича и 331 пахолик, гайдук, казак и черкас.
Подожженная в ходе боя крепость полностью выгорела, наряд, по одной версии, сняли с башен, по другой - он, вместе с пороховым погребом, сгорел. На пепелище Болтин 28 декабря устроил острог с нарядом (полуторная пушка, 5 фальконетов и 5 затинных пищалей [- надо полагать, трофейные, т. е. наряд если и погорел, то не весь]).
22 декабря в Новгород-Северский прибыл первый воевода Иван Еропкин, немедленно сцепившийся с Болтиным. Оба воеводы с этого времени были в ссоре и фактически действовали раздельно.
Помимо основных сил Болтина на Северщине действовали и другие русские отряды.
14 ноября 1632-го из Брянска к Почепу и Стародубу вышел второй воевода Брянска Никита Оладьин. Небольшой отряд воеводы включал 3 сборных дворянских сотни (135 дворян и детей боярских Брянска, Стародуба, Почепа и Рославля), 200 брянских, стародубских и рославльских стрельцов, 100 стрельцов брянского приказа Опая Анбаева и 100 московских стрельцов, всего 536 человек. [Численность, надо полагать, тоже списочная]. В самом Брянске с первым воеводой, кн. Василием Ромодановским, осталось 20 детей боярских, 200 стрельцов приказа Анбаева и 200 московских стрельцов.
17 ноября Оладьин пришел к Почепу. После небольшой стычки с русскими местный урядник Ян Лапинский бежал в Стародуб, а его люди укрылись было в остроге, но позднее в тот же день сдались Оладьину.
18 ноября под город явился польско-литовский отряд ротмистра Яна Дроздовского (ок. 300 человек) и попытался отбить Почеп. Выйдя из острога Оладьин бился с врагом на посаде и разбил Дроздовского, бежавшего к Стародубу. Вражеский отряд [надо полагать, по отписке воеводы] потерял 93 человек убитыми и 63 человека пленными, а также знамена и литавры.
Фактическая численность отряда Оладьина [неясно, до боя с Дроздовским или после] после взятия Почепа составляла 477 человек (99 детей боярских, 77 московских и 271 брянский стрелец).
Заняв Почеп Оладьин принял меры по укреплению его обороны. Так, уже 23 ноября из Брянска были доставлен наряд (дробовой медный тюфяк и пушка), свинец и порох.
Вскоре после падения Почепа русскими отрядами был взят и Трубчевск. Здесь действовала сборная солянка, включавшая отряды пришедшие из разных мест.
16 ноября севский воевода Михаил Еропкин получил указ направить под Трубчевск отряд даточных комарицких казаков (500 человек)*. Во главе отряда были поставлены местные подьячии Григорий Ферапонтов и Афанасий Никитин.
18 ноября литва (ок. 200 чел.) совершила набег на Карачевский уезд. Карачевский воевода Григорий Квашнин выслал в погоню за налетчиками отряд во главе с атаманом Ильей Горячкиным (стародубские дети боярские, карачевские казаки и стрельцы). В пути к нему пристал отряд стародубского сына боярского Семена Веревкина** (400? охочих людей).
20 ноября на сакме, оставленной литовскими людьми, карачевцы сошлись с отрядом Ферапонтова и Никитина и 21 ноября вышли к Трубчевску, решив осадить город.
23 ноября к ним присоединился пришедший из Брянска отряд головы Андрея Зиновьева (15 брянских детей боярских и 100 московских стрельцов), а 24 ноября еще один отряд посланный севским воеводой - головы Григория Бакшеева (400 севских стрельцов и казаков, 2 полковых пищали).
Автор приводит табличку в которой помимо перечисленных присутствуют и другие отряды, в тексте не указанные, общая их численность, согласно показаниям очевидцев, составляла более 1 715 чел. Самому автору численность этих отрядов представляется завышенной, однако под Трубчевском, по его мнению, собралось видимо все же не менее 1 000 разнокалиберных бойцов.
Гарнизон города героизма проявлять не пожелал и уже 5 декабря сдался. Часть сдавшихся сразу же целовала крест царю Михаилу, перейдя на русскую службу. Остальных решили было с почетом отпустить в Литву, однако в итоге ограбили. Воеводой Трубчевска стал сначала Григорий Бакшеев, вскоре его сменил Андрей Зиновьев.
Укрепив оборону Почепа и оставив здесь воеводой Григория Тухачевского Никита Оладьин 28 декабря 1632-го двинулся к Стародубу. Осада города была начата 3 января. Гарнизон Стародуба (см. выше) успел к этому времени усилиться какими-то подкреплениями, однако их состав и численность неизвестны.
7 января 1633-го к осаждающим подошли подкрепления - 400 детей боярских и новокрещен, с немецким полковником Анцем Фуцем и головой Петром Гурьевым из Рославля (занят русскими войсками 14 ноября 1632) и отряд Матвея Износкова и Федора Ширкова из Рыльска (численность его неизвестна).
8 января под город пришел и Иван Еропкин, приведший из Новгорода-Северского отряд в 1 100 человек (600 детей боярских, 200 немцев, 100 севских стрельцов, 200 охочих людей из Карачева и Трубчевска), с 4 полковыми пушками. Баим Болтин под Стародуб идти отказался, оставшись со своими людьми в Новгороде-Северском.
Подход подкреплений позволил плотно обложить город и уже 20 января стародубский гарнизон решил сдаться.
Успех был омрачен появлением пресловутых «балашовцев» - под город явился сам атаман Иван Балаш с большим отрядом (по разным оценкам - от 500-700 до 2 000 чел.). Балаш, утверждая, что действует по приказу рославльского воеводы Богдана Нагого, попытался захватить и разграбить уже сдавшийся город, однако был отбит силами Еропкина и Оладьина и ушел в Почепский уезд, встав лагерем в 5-10 верстах от Почепа. Оладьин, опасаясь захвата балашовцами Почепа, двинулся было к городу, однако его люди не горели желанием драться с превосходящими силами квазимятежников и по пути большей частью разбежались (с воеводой осталось 40 детей боярских и 77 московских стрельцов). Балашовцы, впрочем, Почеп не тронули и вскоре ушли в грабительский поход к Чернигову и «черкасским городам». На этом Северский поход фактически завершился.
Таким образом, в ходе зимней кампании 1632 - 1633 годов русское государство сравнительно небольшими силами отбило у поляков и литвы большую часть потерянных ранее северских городов.
Участвовавшие в походе воеводы были щедро награждены - Баим Болтин получил золотную атласную шубу на соболях (108 рублей) и серебряный кубок (2 гривенки 26 золотников), 100 четей к поместному окладу (был 900 четей) и 50 рублей к денежному (был 130); Иван Еропкин (за «стародубскую службу») - зеленую атласную шубу на соболях (90 рублей), серебряный кубок (2 гривенки) и 40 рублей к окладу (был 101)***; Никита Оладьин - шубу на соболях (90 рублей), серебряный кубок (2 гривенки), 100 четей к поместному (был 900) и 40 рублей к денежному (был 65) окладам.
* С началом войны в Комарицкой волости из местных дворцовых крестьян было набрано несколько сотен даточных (по одному с пищалью с выти), служивших отрядами под началом детей боярских и есаулов из числа самих даточных.
** Веревкин «с братьей» должен был идти в поход с Болтиным на Новгород-Северский, однако в войско не явился, предпочтя самостоятельно воевать под Трубчевском. После взятия последнего он поучаствовал в грабеже литвы, затем отметился каким-то злоупотреблением при раздаче соляных и хлебных запасов и, в конце концов, обратил на себя внимание Москвы. Последняя припомнила ему еще и службу Сигизмунду в 1610-1612 годах и приказала арестовать - задержан в Карачеве в январе 1633 года.
*** Поместный оклад оставлен тот же - 1000 четей.
Северские города в 1632 - 1633 годах
Воеводой Новгорода-Северского вскоре после взятия города был назначен Иван Бобрищев-Пушкин (прибыл 18 января 1633). С ним на службе Разряд указал быть 179 новгород-северским детям боярским, 91 новгородскому поместному и кормовому казаку, 100 новгородским стрельцам, 100 курским детям боярским (явилось 56) и 100 курским и севским стрельцам (явилось 95), итого, по списку - 570 служилым людям [у автора - 670].
Помимо этого в городе оставался отряд Баима Болтина - 380 человек (100 жилых казаков?, 100 путивльских и по 90 рыльских и севских стрельцов), а также (временно) отряд карачевских служилых людей Ивана Буцнева (240 человек) и 100 брянских стрельцов.
Местный наряд составляли 2 пищали присланные с Бобрищевым-Пушкиным из Москвы (прежний наряд Иван Еропкин забрал под Стародуб), обслуживаемые 5 пушкарями (бывшими литовскими).
Всего, таким образом, в Новгороде-Северском должно было быть 1 295 человек [у автора 1 398] - явно по списку и неясно на какое время.
На конец октября 1633 года фактическая численность гарнизона составляла 360 человек.
После взятия Стародуба жившие здесь под литвой русские дети боярские целовали крест государю и вернулись на русскую службу. Местные военные силы включали 44 (по другим сведениям - 60) детей боярских «которые были в Стародубе при Литве», две сотни московских стрельцов (194 человека), 30 новоприбранных казаков и 13 пушкарей и затинщиков, всего 280 - 296 человек [на какое время не указано]. Помимо этого, в осаду могли сесть местные посадские люди - 348 человек (60 с пищалями и 288 - с рогатинами).
В сентябре 1633 года в Стародуб было переведены из Алатыря 55 (в другом месте у автора - 65) детей боярских - прежних стародубцев (см. выше), пожалованных своими прежними поместьями.
Фактически, на конец октября 1633-го на службе находилось 45 «алатырских» стародубцев и 180 московских стрельцов.
В Трубчевске на русской службе остался (в каком качестве неясно) прежний «двор» Трубецких (28 человек). Здесь же приказано было прибрать из охочих людей 100 стрельцов*, однако набрать требуемое число видимо не удалось. Позднее сюда на службу были назначены 100 московских стрельцов (служили переменяясь) и 25 севских полковых казаков (переменялись помесячно). В марте 1633 года на временную службу было прислано также 92 поместных атамана и беломестных казака и 5 пушкарей из Воронежа. На местном посаде жило 39 посадских и 9 бобылей.
В Почепе после февраля 1633 года со стрелецким и казачьим головой Григорием Тухачевским оставалось 10 детей боярских (ранее служивших литве), 100 стрельцов, 2 орудия (тюфяк и пушка, ранее присланные из Брянска, см. выше) и 2 затинных пищали (трофейные стародубские).
Обе стороны продолжали активно вести «малую войну». Так, уже в конце января 1633 года большой русский отряд посланный из Стародуба сжег посады Гомеля, Пропойска и Чечерска, спалив также немало сел и деревень и побив и угнав в полон «уездных многих людей». Литва, в свою очередь, совершала регулярные рейды на территорию Стародубского, Рославльского и иных уездов.
Противник предпринимал также попытки отбить северские города. В конце марта 1633-го большой отряд литвы (будто бы до 3 тысяч человек) приходил под Стародуб, попытавшись взять и сам город (26 марта). В июне литва (снова «три тысячи») пыталась отбить уже Почеп (14 июня), но также не преуспела. 31 августа 1633-го литва пыталась взять Рославль - вновь неудачно.
Русские воеводы, в свою очередь, в августе 1633-го пытались взять Кричев (сожжен посад?). В декабре 1633 года соединенные силы брянского, стародубского и трубчевского воевод взяли и сожгли Пропойск, захватив и вывезя местный наряд и опустошив окрестности города.
* Жалованье им положив по образцу брянских - 3 рубля и 6 четей ржи и овса рядовому, 3,5 рубля и 6 четей с осьминою - десятнику и 4 рубля и 8 четей - пятидесятнику.
«Черниговский поход»
К началу 1633 года королю Владиславу удалось перетянуть на свою сторону колеблющихся запорожских казаков, на сотрудничество с которыми в Москве до войны возлагали большие надежды. Это позволило значительно увеличить местные силы Речи Посполитой. Уже в феврале 1633-го поляки (А. Песочинский и Н. Мочарский) и черкасы, всего будто бы до 5 000 чел., приходили под Путивль, пытаясь взять его штурмом (27 февраля). В марте отряд черкас под командованием Якова Острянина сжег Валуйки (23 марта).
В апреле 1633 года Владислав приказал А. Песочинскому идти со своими людьми к Смоленску, однако черкасы уговорили того совершить еще одно нападение на Путивль. 14 мая 1633-го поляки (Песочинский и отряды Иеремии Вишневецкого) и черкасы (всего будто бы от 20 до 50 тысяч человек) пришли к Путивлю. Безуспешная осада города продолжалась до 9 июня.
В июне 1633-го упоминавшийся Я. Острянин (будто бы с 5 000 черкас) вновь разорил Валуйки, а затем осадил Белгород, безуспешно его штурмовав (20 июля).
Узнав об осаде Путивля Москва направила в помощь городу войско (указ от 25 мая) во главе со стольником Федором Матвеевичем Бутурлиным и московским дворянином Григорием Андреевичем Алябьевым. С ними по росписи посылалось из Москвы 500 человек (100 московских дворян, 200 жильцов и 200 неких дворцовых служителей). На службу с воеводами были назначены также болховские и карачевские дети боярские (те же списочные 154 и 92 чел.) и служившие по Карачеву стародубцы (40 чел.), всего - 286 человек. Прибыв в Карачев воеводы должны были собрать стрельцов, казаков и атаманов украинных и северских городов (не конкретизируется), набрать на месте охочих людей и затем идти к Путивлю.
Помогать Путивлю не понадобилось и к 16 августа Бутурлин и Алябьев пришли с московскими чинами в Новгород-Северский (болховичей, карачевцев и стародубцев с ними не было, возможно были оставлены в своих городах). Пополнившись местными служилыми людьми, отряд Алябьева (до 800 чел.) 18 - 19 августа двинулся к Чернигову (Бутурлин остался в Новгороде-Северском). Целью похода вероятно было отвлечение местных польских сил и черкас от Смоленска. Об укреплениях и гарнизоне Чернигова почти ничего не известно, вероятно город обороняло не более 300 человек.
Придя к Чернигову Алябьев встал возле Елецкого Успенского монастыря и в ночь с 22 на 23 августа попытался взять город штурмом, но был отброшен. На следующую ночь штурм был повторен - вновь неудачно. 24 августа, получив сведения о подходе к городу польских подкреплений, Алябьев снял осаду и ушел к Новгороду-Северскому.
На рубеже сентября-октября 1633-го отряд Алябьева, усиленный местными контингентами, совершил еще один глубокий рейд - на этот раз к Миргороду, разорив город и его окрестности. Вскоре (указ от 18 сентября), в связи с резким ухудшением обстановки на главном направлении, Бутурлин и Алябьев были отозваны под Смоленск. За черниговскую и миргородскую службы московские чины из отряда Алябьева получили прибавки к окладам - по 50 четей и от 2 до 8 рублей.
Поход Алябьева вынудил поляков существенно усилить гарнизон Чернигова - в сентябре 1633-го в город из Киева прибыло несколько сотен бойцов, а в октябре - св. 1 300 конных и пеших воинов с 2 пушками, под общим командованием брестского воеводы Тышкевича. 30 октября Тышкевич, с отрядом примерно в 1,5 тысячи конных людей, пытался взять изгоном Новгород-Северский, но был отбит.
Окончание войны
Зимой-весной 1634 года поляки и черкасы развернули настоящее наступление на окраины русского государства. 13 - 15 января 1634 года отряд поляков и черкас (500? человек) пытался взять Курск. 1 марта большое войско И. Вишневецкого (будто бы св. 9 000 чел.) осадило Севск, защищаемый небольшим (675 стрельцов, городовых и даточных комарицких казаков), но, после почти трехнедельной осады отступило (20 марта). Позднее Вишневецкий пытался взять Карачев (23 марта), но также неудачно.
20 апреля 1634 года стороны начали мирные переговоры. По условиям подписанного 4 июня 1634 года Поляновского мира русское правительство возвращало подлякам почти все занятые города, включая Новгород-Северский, Стародуб, Трубчевск, Почеп и Рославль. В начале июля соответствующие города были переданы полякам.
Дети боярские северских городов вернулись на прежние места службы. Большая часть из остававшихся под поляками после 1618 года также видимо теперь ушла в Россию.
К прежним местам службы детей боярских северских городов добавился Севск - на 1635 год по городу служило 125 стародубцев и рославцев, на 1636 год - 111 стародубцев и 53 рославца. Среди стародубцев служивших по Севску 25 человек ранее (1618 - 1632) служило польскому королю, помимо этого бывшие «польские» стародубцы служили также по Серпейску и Карачеву.
В 1640-х годах часть черниговцев, новгородцев, стародубцев и рославцев служивших по Рыльску и Севску была переведена в новопостроенный Хотмыжск. После 1647 году в новопостроенную Олешню было переведено из Севска 100 стародубцев, а в 1651 году в новопостроенный Каменный - 64 рославца и 27 стародубцев из Севска и неизвестное число черниговцев и новгородцев из Рыльска.
Северский поход и осада Чернигова. Боевые действия на юго-западном порубежье Московского государства и Речи Посполитой в период Смоленской войны (1632-34 гг.)
Книжка полезная, но очень уж сумбурная.
скрытый текстПеред походом
В соответствии с условиями Деулинского перемирия 1618 года северские города (Чернигов, Новгород-Северский, Стародуб и проч.) остались за Речью Посполитой.
Значительную часть русских войск действовавших на северском направлении составили дети боярские этих «отдаточных» городов. Численность крупнейших местных корпораций на 1617 год была следующей. По Новгороду-Северскому служило 85 человек, по Стародубу - 116. Черниговские дети боярские к этому времени, видимо из-за разорения города поляками в 1611 году, служили уже по Путивлю (124 человека) и Новгороду-Северскому (36 человек).
После Деулинского перемирия большая часть корпораций отданных полякам городов ушла в Россию. Дети боярские Новгорода-Северского были переведены в Рыльск, Чернигова - в Путивль (где и так уже служили), Почепа и смоленского Рославля - в Брянск. В Брянск же, видимо, перевели и стародубцев.
В 1621 году 222 стародубца и рославца были переведены далеко на восток - в Алатырь, а некоторое число - в Карачев.
На 1623 год по Брянску служило 29 стародубцев, 62 почепца и 75 рославцев, по Рыльску - 91? черниговец, по Путивлю - 152 черниговца. Сведений о детях боярских Новгорода-Северского нет.
Часть детей боярских «отдаточных» городов осталась на старом месте и служила польскому королю. Более всего таковых имелось в Стародубе - 44 человека, в Почепе осталось около 10 чел., несколько человек осталось видимо в Рославле, черниговские и новгородские дети боярские ушли в Россию видимо практически в полном составе. В Трубчевске имелся т. н. «двор» князей Трубецких - беглого изменника кн. Ю. Н. Трубецкого* и его сыновей, всего ок. 25 детей боярских.
В ходе Смоленской войны русское правительство пыталось отвоевать потерянные в Смуту земли, включая и северские города. Руководить походом в Северскую землю назначены были Федор Кириллович Плещеев-Смердов** и Баим Болтин.
По росписи с ними было назначено служить 1 065 человек детей боярских Чернигова, Брянска, Карачева, Болхова, Рыльска, Рославля, Стародуба, Почепа, а также казаков и атаманов из Новгорода-Северского, Рыльска и Путивля (последних - 157 человек). В большинстве случаев видимо на службу с воеводами посылалась половина соответствующей корпорации, другая половина оставлялась на месте.
Автор приводит таблички с росписью детей боярских и казаков по воеводским полкам. С Плещеевым должны были служить дети боярские Болхова - 154 чел., Рыльска - 142, Путивля - 142, Чернигова - 123, Карачева - 92, Брянска - 72, Почепа - 21, Стародуба - 17, всего 763 человека.
С Болтиным - дети боярские Чернигова - 123 человека, Рославля - 42, Стародуба - 18, казаков и атаманов Новгорода-Северского, Рыльска и Путивля - 157, всего - 363 человека.
[В табличках смущают черниговцы, расписанные по обоим полкам в равном числе и посчитанные и там и там. В тексте это никак не поясняется.]
Боеспособность этих детей боярских отчасти можно оценить по приводимым автором результатам смотра служилых городов Болхова и Карачева (14 октября 1632 года).
Болховичей на смотре присутствовало 148 (по росписи назначено 154) - 14 выборных, 35 дворовых, 84 городовых, 15 новиков 131 (1631/32) года. Отсутствовало трое (двое умерло, один болен).
Из 148 присутствовавших «на коне с саадаком и саблей» явилось 95 человек, «на коне с пищалью и саблей» - 47 человек, прочих - 6 человек («на коне с саадаком» - 1, «на коне с рогатиной и саблей» - 2, «на мерине с саадаком и саблей» - 1, «на мерине с пищалью и саблей» - 2).
«Людей боярских» за болховичами было 54 человека. Из них «на мерине с простым конем» - 43 человека, «на коне с простым конем» - 1, с каким либо вооружением - 10 («на коне с пищалью и саблей» - 1, «на мерине с пищалью и саблей» - 1, «на коне с саблей» - 1, «на коне с пищалью» - 7).
Карачевцев явилось 82 человека (по росписи - 92) - 13 выборных, 21 дворовый, 38 городовых, 10 новиков. Отсутствовало 5 человек (трое умерли, один убит татарами под Ельцом, один служил стрелецким головой).
Из 82 присутствовавших «на коне с саадаком и саблей» явился 61 человек, «на коне с пищалью и саблей» - 19 человек, прочих - 2 человека (оба «на мерине с саадаком и саблей»).
«Людей боярских» имелось 43 человека. Из них «на мерине с простым конем» было всего 10 человек (+ 1 «на коне с простым конем»), а остальные тридцать два были вооружены - 11 «на коне с пищалью и саблей», 4 «на коне с саадаком и саблей», 5 «на мерине с пищалью и саблей», 7 «на коне с пищалью», 4 «на мерине с пищалью» (плюс один «на мерине с пищалью, с простым конем»).
Таким образом, большая часть и болховичей и карачевцев продолжала выходить на службу в классическом виде - лук + сабля. Полноценных боевых холопов у болховичей практически не было, а у карачевцев, наоборот, было, для провинциальной корпорации, достаточно много.
Уже осенью (10 ноября?) 1632-го Плещееву и Болтину дополнительно придали 100 севских и рыльских стрельцов и предписали набрать на месте, в Рыльске, Путивле и Комарицкой волости, 500 охочих людей-казаков, пообещав им жалованье в 4 рубля.
К 24? ноября 1632 года отряд Плещеева и Болтина включал 927 дворян и детей боярских (171 рылянин, 154 болховича, 146 путивлян, 131 черниговец, 92 карачевца, 88 северских новгородцев, 64 брянчанина, 40 рославцев, 25 почепцев, 19 стародубцев), 400 московских, путивльских и черниговских стрельцов и казаков и 109 новгород-северских и рыльских казаков и атаманов, всего 1 556 человек. [Судя по числу болховичей и карачевцев численность списочная, а не фактическая].
Из Москвы Плещеев и Болтин выехали 15 августа 1632 года, 10 сентября прибыв в Севск, где и должны были собирать войска. Отношения с севским воеводой Михаилом Еропкиным у Плещеева и Болтина, мягко говоря, не сложились и последний гадил им чем мог.
Сбор войск сопровождался традиционными проблемами - собиравшиеся дети боярские грабили население и т. д. На границе почти сразу же развернулась традиционная малая война. Несмотря на заявленное намерение правительства привлечь на свою сторону русское население Северщины русские служилые люди принялись ходить в грабительские рейды за кордон, население северских земель отвечало им тем же.
10 ноября 1632-го Плещеев и Болтин получили указ: «...смотря по вестем и по людем и собрався со всеми ратными людьми идти к Нову городку Северскому». 24 ноября войска выступили было в поход, однако он едва не был прерван внезапной кончиной Федора Плещеева. 27 ноября на его место был назначен Иван Еропкин (брат севского воеводы), срочно высланный из Москвы.
Силы и укрепления противника к началу войны выглядели следующим образом.
В Новгороде-Северском имелся скверный деревянный острог (без обламов, полноценных башен и проч.) с довольно приличным нарядом - 20? медных пушек (12 медных литых, 7 фальконетов, 1 4-фунтовая «полуторная медная сороковая») и 15 затинных пищалей (5 медных и 12 железных). Людей имелось ок. 280 чел. (50 чел. шляхты, ок. 100 пахоликов, 90 казаков, 40 гайдуков) + 150 мещан (русских посадских - ок. 50, литовских мещан - ок. 100) и 60 - 100 черкас [последние видимо тоже были служилыми людьми, хотя из текста это и не ясно].
В Стародубе имелось ок. 100 чел. шляхты и пахоликов, 44 стародубских сына боярских, 10 почепских детей боярских, 50 казаков, 130 гайдуков, всего примерно 384 человека + 180 литовских мещан и будников (работников селитрянных, поташных и пр. «заводов») и 200 русских посадских людей. Наряд крепости включал 7 медных орудий (2-пудовая проломная пушка, 6-фунтовая полуторная пищаль, 5 1-фунтовых полковых пушек) и 13 железных затинных пищалей «в ложах».
В Трубчевске имелась деревянная крепость с тремя башнями и нарядом в 1 пушку (полуфунтовый железный фальконет), 4 затинными пищалями и неким «большим мушкетом».
Людей имелось около сотни (91 - 96 чел. - 33 чел. поляков и литвы и некий венгр, 14 пахоликов, 28 людей Трубецких, 15 - 20 казаков) + 84 мещанина (55 русских посадских и 29 - литвы).
В Почепе имелся недоделанный деревянный острог без наряда, с гарнизоном примерно в 30 казаков. Мещан в городе жило, по разным сведениям, от 30 (20 русских посадских и 10 литовских мещан) до 180 (те же + 150 «белорусцев», бежавших при подходе русских войск). Почепские дети боярские к началу войны были в Стародубе.
Сведений о Чернигове не имеется.
[* Князь Юрий Никитич Трубецкой, стольник царей Федора и Бориса, Лжедмитрия и Василия Шуйского, в 1608 году по подозрению в измене был сослан в Тотьму, бежал к Вору, от которого получил чин боярина, позднее служил Сигизмунду. В 1611 году выехал в Польшу вместе с тестем М. Г. Салтыковым, перешел в католичество. В 1621 году получил от Сигизмунда во владение Трубчевск и прежние родовые земли Трубецких в уезде. После смерти Ю. Н. Трубецкого (1634) ими владели его сыновья Александр и Петр. Сын последнего, Юрий Петрович, в 1657 году вернулся на русскую службу, от него пошли все поздние русские Трубецкие.]
** О Плещееве см. здесь - https://ericmackay.dreamwidth.org/306785.html
Северский поход
Не дожидаясь прибытия нового первого воеводы (Иван Еропкин доехал до войска только 22 декабря) Баим Болтин двинулся к Новгороду-Северскому, выйдя к городу в последних числах ноября. После затяжного боя на посаде гарнизон был оттеснен в крепость, сам посад в результате боя выгорел. 30? ноября был взят штурмом католический костел [видимо находившийся вне городских стен], защищавшийся сотней черкас с 2 затинными пищалями.
Артиллерии Болтин, судя по всему, не имел и пытался взять город осадой, устроив вокруг него острожки. У Москвы была запрошена осадная артиллерия - проломная пищаль и верховые пушки. 18 декабря из столицы Болтину были высланы 2 мортиры с 4 пушкарями и 80 ядрами, однако до взятия города они прибыть не успели.
Видя неуспех осады (отнять воду у осажденных не удалось, они часто ходили на вылазки и проч.) и получая постоянные предупреждения о возможном подходе подкреплений к врагу Болтин решился на штурм города. 20 декабря на совете «со всеми ратными людьми» было принято решение взять Новгород-Северский приступом. Вечером 21 декабря войска пошли «приступом со все стороны» и после длившегося до полуночи боя овладели городом. Почти весь гарнизон, вместе с урядником Яном Кунинским и прочими «знатными поляками», попал в плен. Всего в Москву было отправлено 405 пленных - 74? шляхтича и 331 пахолик, гайдук, казак и черкас.
Подожженная в ходе боя крепость полностью выгорела, наряд, по одной версии, сняли с башен, по другой - он, вместе с пороховым погребом, сгорел. На пепелище Болтин 28 декабря устроил острог с нарядом (полуторная пушка, 5 фальконетов и 5 затинных пищалей [- надо полагать, трофейные, т. е. наряд если и погорел, то не весь]).
22 декабря в Новгород-Северский прибыл первый воевода Иван Еропкин, немедленно сцепившийся с Болтиным. Оба воеводы с этого времени были в ссоре и фактически действовали раздельно.
Помимо основных сил Болтина на Северщине действовали и другие русские отряды.
14 ноября 1632-го из Брянска к Почепу и Стародубу вышел второй воевода Брянска Никита Оладьин. Небольшой отряд воеводы включал 3 сборных дворянских сотни (135 дворян и детей боярских Брянска, Стародуба, Почепа и Рославля), 200 брянских, стародубских и рославльских стрельцов, 100 стрельцов брянского приказа Опая Анбаева и 100 московских стрельцов, всего 536 человек. [Численность, надо полагать, тоже списочная]. В самом Брянске с первым воеводой, кн. Василием Ромодановским, осталось 20 детей боярских, 200 стрельцов приказа Анбаева и 200 московских стрельцов.
17 ноября Оладьин пришел к Почепу. После небольшой стычки с русскими местный урядник Ян Лапинский бежал в Стародуб, а его люди укрылись было в остроге, но позднее в тот же день сдались Оладьину.
18 ноября под город явился польско-литовский отряд ротмистра Яна Дроздовского (ок. 300 человек) и попытался отбить Почеп. Выйдя из острога Оладьин бился с врагом на посаде и разбил Дроздовского, бежавшего к Стародубу. Вражеский отряд [надо полагать, по отписке воеводы] потерял 93 человек убитыми и 63 человека пленными, а также знамена и литавры.
Фактическая численность отряда Оладьина [неясно, до боя с Дроздовским или после] после взятия Почепа составляла 477 человек (99 детей боярских, 77 московских и 271 брянский стрелец).
Заняв Почеп Оладьин принял меры по укреплению его обороны. Так, уже 23 ноября из Брянска были доставлен наряд (дробовой медный тюфяк и пушка), свинец и порох.
Вскоре после падения Почепа русскими отрядами был взят и Трубчевск. Здесь действовала сборная солянка, включавшая отряды пришедшие из разных мест.
16 ноября севский воевода Михаил Еропкин получил указ направить под Трубчевск отряд даточных комарицких казаков (500 человек)*. Во главе отряда были поставлены местные подьячии Григорий Ферапонтов и Афанасий Никитин.
18 ноября литва (ок. 200 чел.) совершила набег на Карачевский уезд. Карачевский воевода Григорий Квашнин выслал в погоню за налетчиками отряд во главе с атаманом Ильей Горячкиным (стародубские дети боярские, карачевские казаки и стрельцы). В пути к нему пристал отряд стародубского сына боярского Семена Веревкина** (400? охочих людей).
20 ноября на сакме, оставленной литовскими людьми, карачевцы сошлись с отрядом Ферапонтова и Никитина и 21 ноября вышли к Трубчевску, решив осадить город.
23 ноября к ним присоединился пришедший из Брянска отряд головы Андрея Зиновьева (15 брянских детей боярских и 100 московских стрельцов), а 24 ноября еще один отряд посланный севским воеводой - головы Григория Бакшеева (400 севских стрельцов и казаков, 2 полковых пищали).
Автор приводит табличку в которой помимо перечисленных присутствуют и другие отряды, в тексте не указанные, общая их численность, согласно показаниям очевидцев, составляла более 1 715 чел. Самому автору численность этих отрядов представляется завышенной, однако под Трубчевском, по его мнению, собралось видимо все же не менее 1 000 разнокалиберных бойцов.
Гарнизон города героизма проявлять не пожелал и уже 5 декабря сдался. Часть сдавшихся сразу же целовала крест царю Михаилу, перейдя на русскую службу. Остальных решили было с почетом отпустить в Литву, однако в итоге ограбили. Воеводой Трубчевска стал сначала Григорий Бакшеев, вскоре его сменил Андрей Зиновьев.
Укрепив оборону Почепа и оставив здесь воеводой Григория Тухачевского Никита Оладьин 28 декабря 1632-го двинулся к Стародубу. Осада города была начата 3 января. Гарнизон Стародуба (см. выше) успел к этому времени усилиться какими-то подкреплениями, однако их состав и численность неизвестны.
7 января 1633-го к осаждающим подошли подкрепления - 400 детей боярских и новокрещен, с немецким полковником Анцем Фуцем и головой Петром Гурьевым из Рославля (занят русскими войсками 14 ноября 1632) и отряд Матвея Износкова и Федора Ширкова из Рыльска (численность его неизвестна).
8 января под город пришел и Иван Еропкин, приведший из Новгорода-Северского отряд в 1 100 человек (600 детей боярских, 200 немцев, 100 севских стрельцов, 200 охочих людей из Карачева и Трубчевска), с 4 полковыми пушками. Баим Болтин под Стародуб идти отказался, оставшись со своими людьми в Новгороде-Северском.
Подход подкреплений позволил плотно обложить город и уже 20 января стародубский гарнизон решил сдаться.
Успех был омрачен появлением пресловутых «балашовцев» - под город явился сам атаман Иван Балаш с большим отрядом (по разным оценкам - от 500-700 до 2 000 чел.). Балаш, утверждая, что действует по приказу рославльского воеводы Богдана Нагого, попытался захватить и разграбить уже сдавшийся город, однако был отбит силами Еропкина и Оладьина и ушел в Почепский уезд, встав лагерем в 5-10 верстах от Почепа. Оладьин, опасаясь захвата балашовцами Почепа, двинулся было к городу, однако его люди не горели желанием драться с превосходящими силами квазимятежников и по пути большей частью разбежались (с воеводой осталось 40 детей боярских и 77 московских стрельцов). Балашовцы, впрочем, Почеп не тронули и вскоре ушли в грабительский поход к Чернигову и «черкасским городам». На этом Северский поход фактически завершился.
Таким образом, в ходе зимней кампании 1632 - 1633 годов русское государство сравнительно небольшими силами отбило у поляков и литвы большую часть потерянных ранее северских городов.
Участвовавшие в походе воеводы были щедро награждены - Баим Болтин получил золотную атласную шубу на соболях (108 рублей) и серебряный кубок (2 гривенки 26 золотников), 100 четей к поместному окладу (был 900 четей) и 50 рублей к денежному (был 130); Иван Еропкин (за «стародубскую службу») - зеленую атласную шубу на соболях (90 рублей), серебряный кубок (2 гривенки) и 40 рублей к окладу (был 101)***; Никита Оладьин - шубу на соболях (90 рублей), серебряный кубок (2 гривенки), 100 четей к поместному (был 900) и 40 рублей к денежному (был 65) окладам.
* С началом войны в Комарицкой волости из местных дворцовых крестьян было набрано несколько сотен даточных (по одному с пищалью с выти), служивших отрядами под началом детей боярских и есаулов из числа самих даточных.
** Веревкин «с братьей» должен был идти в поход с Болтиным на Новгород-Северский, однако в войско не явился, предпочтя самостоятельно воевать под Трубчевском. После взятия последнего он поучаствовал в грабеже литвы, затем отметился каким-то злоупотреблением при раздаче соляных и хлебных запасов и, в конце концов, обратил на себя внимание Москвы. Последняя припомнила ему еще и службу Сигизмунду в 1610-1612 годах и приказала арестовать - задержан в Карачеве в январе 1633 года.
*** Поместный оклад оставлен тот же - 1000 четей.
Северские города в 1632 - 1633 годах
Воеводой Новгорода-Северского вскоре после взятия города был назначен Иван Бобрищев-Пушкин (прибыл 18 января 1633). С ним на службе Разряд указал быть 179 новгород-северским детям боярским, 91 новгородскому поместному и кормовому казаку, 100 новгородским стрельцам, 100 курским детям боярским (явилось 56) и 100 курским и севским стрельцам (явилось 95), итого, по списку - 570 служилым людям [у автора - 670].
Помимо этого в городе оставался отряд Баима Болтина - 380 человек (100 жилых казаков?, 100 путивльских и по 90 рыльских и севских стрельцов), а также (временно) отряд карачевских служилых людей Ивана Буцнева (240 человек) и 100 брянских стрельцов.
Местный наряд составляли 2 пищали присланные с Бобрищевым-Пушкиным из Москвы (прежний наряд Иван Еропкин забрал под Стародуб), обслуживаемые 5 пушкарями (бывшими литовскими).
Всего, таким образом, в Новгороде-Северском должно было быть 1 295 человек [у автора 1 398] - явно по списку и неясно на какое время.
На конец октября 1633 года фактическая численность гарнизона составляла 360 человек.
После взятия Стародуба жившие здесь под литвой русские дети боярские целовали крест государю и вернулись на русскую службу. Местные военные силы включали 44 (по другим сведениям - 60) детей боярских «которые были в Стародубе при Литве», две сотни московских стрельцов (194 человека), 30 новоприбранных казаков и 13 пушкарей и затинщиков, всего 280 - 296 человек [на какое время не указано]. Помимо этого, в осаду могли сесть местные посадские люди - 348 человек (60 с пищалями и 288 - с рогатинами).
В сентябре 1633 года в Стародуб было переведены из Алатыря 55 (в другом месте у автора - 65) детей боярских - прежних стародубцев (см. выше), пожалованных своими прежними поместьями.
Фактически, на конец октября 1633-го на службе находилось 45 «алатырских» стародубцев и 180 московских стрельцов.
В Трубчевске на русской службе остался (в каком качестве неясно) прежний «двор» Трубецких (28 человек). Здесь же приказано было прибрать из охочих людей 100 стрельцов*, однако набрать требуемое число видимо не удалось. Позднее сюда на службу были назначены 100 московских стрельцов (служили переменяясь) и 25 севских полковых казаков (переменялись помесячно). В марте 1633 года на временную службу было прислано также 92 поместных атамана и беломестных казака и 5 пушкарей из Воронежа. На местном посаде жило 39 посадских и 9 бобылей.
В Почепе после февраля 1633 года со стрелецким и казачьим головой Григорием Тухачевским оставалось 10 детей боярских (ранее служивших литве), 100 стрельцов, 2 орудия (тюфяк и пушка, ранее присланные из Брянска, см. выше) и 2 затинных пищали (трофейные стародубские).
Обе стороны продолжали активно вести «малую войну». Так, уже в конце января 1633 года большой русский отряд посланный из Стародуба сжег посады Гомеля, Пропойска и Чечерска, спалив также немало сел и деревень и побив и угнав в полон «уездных многих людей». Литва, в свою очередь, совершала регулярные рейды на территорию Стародубского, Рославльского и иных уездов.
Противник предпринимал также попытки отбить северские города. В конце марта 1633-го большой отряд литвы (будто бы до 3 тысяч человек) приходил под Стародуб, попытавшись взять и сам город (26 марта). В июне литва (снова «три тысячи») пыталась отбить уже Почеп (14 июня), но также не преуспела. 31 августа 1633-го литва пыталась взять Рославль - вновь неудачно.
Русские воеводы, в свою очередь, в августе 1633-го пытались взять Кричев (сожжен посад?). В декабре 1633 года соединенные силы брянского, стародубского и трубчевского воевод взяли и сожгли Пропойск, захватив и вывезя местный наряд и опустошив окрестности города.
* Жалованье им положив по образцу брянских - 3 рубля и 6 четей ржи и овса рядовому, 3,5 рубля и 6 четей с осьминою - десятнику и 4 рубля и 8 четей - пятидесятнику.
«Черниговский поход»
К началу 1633 года королю Владиславу удалось перетянуть на свою сторону колеблющихся запорожских казаков, на сотрудничество с которыми в Москве до войны возлагали большие надежды. Это позволило значительно увеличить местные силы Речи Посполитой. Уже в феврале 1633-го поляки (А. Песочинский и Н. Мочарский) и черкасы, всего будто бы до 5 000 чел., приходили под Путивль, пытаясь взять его штурмом (27 февраля). В марте отряд черкас под командованием Якова Острянина сжег Валуйки (23 марта).
В апреле 1633 года Владислав приказал А. Песочинскому идти со своими людьми к Смоленску, однако черкасы уговорили того совершить еще одно нападение на Путивль. 14 мая 1633-го поляки (Песочинский и отряды Иеремии Вишневецкого) и черкасы (всего будто бы от 20 до 50 тысяч человек) пришли к Путивлю. Безуспешная осада города продолжалась до 9 июня.
В июне 1633-го упоминавшийся Я. Острянин (будто бы с 5 000 черкас) вновь разорил Валуйки, а затем осадил Белгород, безуспешно его штурмовав (20 июля).
Узнав об осаде Путивля Москва направила в помощь городу войско (указ от 25 мая) во главе со стольником Федором Матвеевичем Бутурлиным и московским дворянином Григорием Андреевичем Алябьевым. С ними по росписи посылалось из Москвы 500 человек (100 московских дворян, 200 жильцов и 200 неких дворцовых служителей). На службу с воеводами были назначены также болховские и карачевские дети боярские (те же списочные 154 и 92 чел.) и служившие по Карачеву стародубцы (40 чел.), всего - 286 человек. Прибыв в Карачев воеводы должны были собрать стрельцов, казаков и атаманов украинных и северских городов (не конкретизируется), набрать на месте охочих людей и затем идти к Путивлю.
Помогать Путивлю не понадобилось и к 16 августа Бутурлин и Алябьев пришли с московскими чинами в Новгород-Северский (болховичей, карачевцев и стародубцев с ними не было, возможно были оставлены в своих городах). Пополнившись местными служилыми людьми, отряд Алябьева (до 800 чел.) 18 - 19 августа двинулся к Чернигову (Бутурлин остался в Новгороде-Северском). Целью похода вероятно было отвлечение местных польских сил и черкас от Смоленска. Об укреплениях и гарнизоне Чернигова почти ничего не известно, вероятно город обороняло не более 300 человек.
Придя к Чернигову Алябьев встал возле Елецкого Успенского монастыря и в ночь с 22 на 23 августа попытался взять город штурмом, но был отброшен. На следующую ночь штурм был повторен - вновь неудачно. 24 августа, получив сведения о подходе к городу польских подкреплений, Алябьев снял осаду и ушел к Новгороду-Северскому.
На рубеже сентября-октября 1633-го отряд Алябьева, усиленный местными контингентами, совершил еще один глубокий рейд - на этот раз к Миргороду, разорив город и его окрестности. Вскоре (указ от 18 сентября), в связи с резким ухудшением обстановки на главном направлении, Бутурлин и Алябьев были отозваны под Смоленск. За черниговскую и миргородскую службы московские чины из отряда Алябьева получили прибавки к окладам - по 50 четей и от 2 до 8 рублей.
Поход Алябьева вынудил поляков существенно усилить гарнизон Чернигова - в сентябре 1633-го в город из Киева прибыло несколько сотен бойцов, а в октябре - св. 1 300 конных и пеших воинов с 2 пушками, под общим командованием брестского воеводы Тышкевича. 30 октября Тышкевич, с отрядом примерно в 1,5 тысячи конных людей, пытался взять изгоном Новгород-Северский, но был отбит.
Окончание войны
Зимой-весной 1634 года поляки и черкасы развернули настоящее наступление на окраины русского государства. 13 - 15 января 1634 года отряд поляков и черкас (500? человек) пытался взять Курск. 1 марта большое войско И. Вишневецкого (будто бы св. 9 000 чел.) осадило Севск, защищаемый небольшим (675 стрельцов, городовых и даточных комарицких казаков), но, после почти трехнедельной осады отступило (20 марта). Позднее Вишневецкий пытался взять Карачев (23 марта), но также неудачно.
20 апреля 1634 года стороны начали мирные переговоры. По условиям подписанного 4 июня 1634 года Поляновского мира русское правительство возвращало подлякам почти все занятые города, включая Новгород-Северский, Стародуб, Трубчевск, Почеп и Рославль. В начале июля соответствующие города были переданы полякам.
Дети боярские северских городов вернулись на прежние места службы. Большая часть из остававшихся под поляками после 1618 года также видимо теперь ушла в Россию.
К прежним местам службы детей боярских северских городов добавился Севск - на 1635 год по городу служило 125 стародубцев и рославцев, на 1636 год - 111 стародубцев и 53 рославца. Среди стародубцев служивших по Севску 25 человек ранее (1618 - 1632) служило польскому королю, помимо этого бывшие «польские» стародубцы служили также по Серпейску и Карачеву.
В 1640-х годах часть черниговцев, новгородцев, стародубцев и рославцев служивших по Рыльску и Севску была переведена в новопостроенный Хотмыжск. После 1647 году в новопостроенную Олешню было переведено из Севска 100 стародубцев, а в 1651 году в новопостроенный Каменный - 64 рославца и 27 стародубцев из Севска и неизвестное число черниговцев и новгородцев из Рыльска.
EricMackay, блог «EricMackay»
* * *
Чтобы дипломатия заработала, нужно, чтобы дипломаты доехали до места назначения. В старые времена эту задачу не отнесешь к числу тривиальных. Вот, например, как царский гонец ехал к польскому королю в 1656 г. Стартовал из Киева. А дальше:
В первый польский город приехал в Лобунь [Лабунь, ныне Новолабунь] маия в 22 день. Людей в нем человек с тридцать. Сидят в замке. Подвод не дали, в замок не пустили, для того что боятся казаков.
...Мая в 24 день приехал в город Дубно. Наместник пан Радловский прислал к гонцу шляхтича, который сказал:
"Пан наместник велел тебя звать к себе. Тебе же велел побить челом, чтоб ты наместнику дал пару соболей на шапку, и наместник-де, увидя твою ласку, велит тебе подводы дать тотчас".
Гонец сказал: "Хотя бы был наместником дед его, и я бы к нему не пошел и соболей не токмо пары - и соболья хвоста волоса ему не дал. А лошадей у меня по государеве милости и своих много".
И наместник пан Радловский прислал подводы и провожатого тотчас. От наместника же на дороге сугнал шляхтич пан Женецкий, а догнав, говорил:
"Велел тебе побить челом наместник, чтоб ты на него не покручинился. А о соболях присылал он говорить по доброте".
EricMackay, блог «EricMackay»
Яузская часть
После музея погулял по бывшей 1-й Яузской части.
Между Чистыми прудами и Садовым сохранилось, к счастью, много исторической застройки, тут скорее нужно себя сдерживать.
скрытый текстВ начале улицы Чаплыгина (Машков переулок) с одной стороны (формально это Большой Харитоньевский) симпатичный доходный дом Грибова (1887).
По нечетной стороне особняк Л. В. Готье-Дюфайе (1898, архитектор Н. И. Якунин; в 1914 надстроен с изменением фасада Д. С. Марковым). Внутри посольство лимитрофа.
Напротив симпатичный доходный дом (1903, архитектор П. В. Яковлев), в котором в детстве жил Григорий Юматов.
На соседней Машковой улице (Добрая Слободка) известный образец лужковского кича - дурацкий дом-яйцо. В нем по прежнему никто не живет.
Фурманный переулок плотно застроен доходными домами.
По нечетной стороне два доходных дома А. Г. Герасимова - 1899 года, архитектор Н. Д. Бутусов и 1897-го, архитектор И. Д. Боголепов.
За ними миленький доходный дом братьев А. Н. и И. Н. Прохоровых (1912, архитектор О. Г. Пиотрович) и доходный дом Г. Е. Бройдо (1910, архитектор Н. И. Жерихов).
Сворачиваем в Малый Козловский переулок.
По нечетной стороне - здание детского приюта (1895, архитектор Д. В. Шапошников).
По четной - особняк А. И. Обуховой (1891). Предположительно, первый проект знаменитого Кекушева (позднее перестроенный).
Далее идем по Большому Харитоньевскому.
По нечетной стороне на углу с Большим Козловским - палаты дьяка Андреяна Ратманова (конец XVII века). Андрей Григорьевич был дьяком Поместного, позднее Военного приказа, собирал десятую деньгу в Сибири и построил эти палаты на нажитое непосильным трудом. После его смерти, впрочем, все его имущество отписали на государя. Позднее здесь жил А. В. Сухово-Кобылин.
Рядом - т. н. палаты Волковых - Юсуповых (XVII век).
Палатами XVII века последовательно владели вице-канцлер П. П. Шафиров, граф П. А. Толстой, меншиковский холуй А. Волков (меньше года), а затем 200 лет - князья Юсуповы. В 1801 - 1803 годах здесь снимал квартиру Сергей Львович Пушкин, а вместе с отцом тут жил и Александр Сергеич (к лучшей части палат не подойдешь).
Напротив, по четной стороне, целый комплекс исторических зданий.
Женский Дом трудолюбия имени М. А. и С. Н. Горбовых (1896, проект И. П. Машкова, архитектор Н. И. Якунинын). Обеспечивал работой (шитьем), дешевыми обедами и яслями малоимущих женщин.
Здание конца XVIII века. С 1801 года крепостной театр Юсуповых, с 1839 года - Московский Работный дом. В Работный дом помещались (по собственному желанию или принудительно) нищие, бродяги, попрошайки, здесь их обеспечивали ночлегом, едой, а также работой, в основном, неквалифицированной.
На углу с Малым Козловским - Ксенинский учебно-ремесленный приют для бедных девочек (1895, архитектор М. К. Геппенер).
Далее по четной стороне в сторону Чистых прудов.
Доходный дом (1911, архитектор Г. А. Гельрих), здесь А. М. Васнецов жил до Фурманного переулка.
Поворачиваем в Малый Харитоньевский.
По четной стороне - особняк купца А. В. Рериха (1909, архитектор С. Ф. Воскресенский). В межвоенный период - посольство Чехословакии. Сейчас - широко известный Грибоедовский ЗАГС (Дворец бракосочетания № 1)
По нечетной стороне - доходный дом (1891, архитектор Б. В. Рутковский), здесь жил А. Я. Чаянов.
Здание Филаретовского епархиального училища (1861, архитектор А. О. Вивьен; 1878 - надстроено третьим этажом, архитектор М. Г. Пиотрович; 1930-е - пристроен портик) занято самотопами которые творят с ним какую-то шойгу.
Далее мы опять поворачиваем. При возвращении нормальных имен московским улицам Чудовскому переулку по каким-то причинам старое название не вернули, а переименовали в переулок Огородная Слобода, по имени слободы которая здесь когда-то располагалась. Переулок совсем короткий, но здесь масса интересного.
По нечетной стороне - деревянный Больничный корпус Мясницкого отделения Чернорабочей больницы (1875, А. А. Мейнгард). Корпус специально построили деревянным, посчитав что каменные строения быстрее пропитываются миазмами, а деревянную постройку всегда можно снести и выстроить новую. Саму больницу при советской власти снесли, но этот корпус чудом уцелел. И до исторического материализма и после здесь располагалось венерическое отделение. Теперь сидит некое Московское агентство организации отдыха и туризма.
Далее по нечетной стороне красивый особняк текстильного фабриканта, крестьянина Коломенского уезда Михаила Щербакова (1885, архитектор П. А. Дриттенпрейс).
Доходный дом А. И. Зиминой (1913, архитектор А. Д. Чичагов)
На углу с Гусятниковым - красивый доходный дом С. Ф. и А. А. Плещеевых (1911, архитектор Б. М. Нилус)
По четной стороне - парк, устроенный еще в досоветские времена. На входе стоит юный Ильич, у которого довольно забавная судьба. Ранбше на его месте стоял Сталин, потом Сталина сменили на Ильича, в 2008 году соседнее дерево не выдержало, упало на статую и расколошматило ее вдребезги. Этого антисоветская Федерация пережить конечно не смогла и уже на следующий год поставила статую взад.
С восточной стороны парка - огромный дом чаепромышленников Высоцких (1900, архитектор Р. И. Клейн). Позднее здесь сидели общество старых большевиков и дом пионеров.
С западной - деревянный дом усадьбы Э. А. Беренса (1871, архитектор М. А. Фидлер). Фронтоном - в Гусятников переулок.
На углу с Гусятниковым - особняк Д. А. Беренса (1892, архитектор Н. И. Якунин). Посольство омерзительной швейцарии.
Ну и хватит, пожалуй.
Между Чистыми прудами и Садовым сохранилось, к счастью, много исторической застройки, тут скорее нужно себя сдерживать.
скрытый текстВ начале улицы Чаплыгина (Машков переулок) с одной стороны (формально это Большой Харитоньевский) симпатичный доходный дом Грибова (1887).
По нечетной стороне особняк Л. В. Готье-Дюфайе (1898, архитектор Н. И. Якунин; в 1914 надстроен с изменением фасада Д. С. Марковым). Внутри посольство лимитрофа.
Напротив симпатичный доходный дом (1903, архитектор П. В. Яковлев), в котором в детстве жил Григорий Юматов.
На соседней Машковой улице (Добрая Слободка) известный образец лужковского кича - дурацкий дом-яйцо. В нем по прежнему никто не живет.
Фурманный переулок плотно застроен доходными домами.
По нечетной стороне два доходных дома А. Г. Герасимова - 1899 года, архитектор Н. Д. Бутусов и 1897-го, архитектор И. Д. Боголепов.
За ними миленький доходный дом братьев А. Н. и И. Н. Прохоровых (1912, архитектор О. Г. Пиотрович) и доходный дом Г. Е. Бройдо (1910, архитектор Н. И. Жерихов).
Сворачиваем в Малый Козловский переулок.
По нечетной стороне - здание детского приюта (1895, архитектор Д. В. Шапошников).
По четной - особняк А. И. Обуховой (1891). Предположительно, первый проект знаменитого Кекушева (позднее перестроенный).
Далее идем по Большому Харитоньевскому.
По нечетной стороне на углу с Большим Козловским - палаты дьяка Андреяна Ратманова (конец XVII века). Андрей Григорьевич был дьяком Поместного, позднее Военного приказа, собирал десятую деньгу в Сибири и построил эти палаты на нажитое непосильным трудом. После его смерти, впрочем, все его имущество отписали на государя. Позднее здесь жил А. В. Сухово-Кобылин.
Рядом - т. н. палаты Волковых - Юсуповых (XVII век).
Палатами XVII века последовательно владели вице-канцлер П. П. Шафиров, граф П. А. Толстой, меншиковский холуй А. Волков (меньше года), а затем 200 лет - князья Юсуповы. В 1801 - 1803 годах здесь снимал квартиру Сергей Львович Пушкин, а вместе с отцом тут жил и Александр Сергеич (к лучшей части палат не подойдешь).
Напротив, по четной стороне, целый комплекс исторических зданий.
Женский Дом трудолюбия имени М. А. и С. Н. Горбовых (1896, проект И. П. Машкова, архитектор Н. И. Якунинын). Обеспечивал работой (шитьем), дешевыми обедами и яслями малоимущих женщин.
Здание конца XVIII века. С 1801 года крепостной театр Юсуповых, с 1839 года - Московский Работный дом. В Работный дом помещались (по собственному желанию или принудительно) нищие, бродяги, попрошайки, здесь их обеспечивали ночлегом, едой, а также работой, в основном, неквалифицированной.
На углу с Малым Козловским - Ксенинский учебно-ремесленный приют для бедных девочек (1895, архитектор М. К. Геппенер).
Далее по четной стороне в сторону Чистых прудов.
Доходный дом (1911, архитектор Г. А. Гельрих), здесь А. М. Васнецов жил до Фурманного переулка.
Поворачиваем в Малый Харитоньевский.
По четной стороне - особняк купца А. В. Рериха (1909, архитектор С. Ф. Воскресенский). В межвоенный период - посольство Чехословакии. Сейчас - широко известный Грибоедовский ЗАГС (Дворец бракосочетания № 1)
По нечетной стороне - доходный дом (1891, архитектор Б. В. Рутковский), здесь жил А. Я. Чаянов.
Здание Филаретовского епархиального училища (1861, архитектор А. О. Вивьен; 1878 - надстроено третьим этажом, архитектор М. Г. Пиотрович; 1930-е - пристроен портик) занято самотопами которые творят с ним какую-то шойгу.
Далее мы опять поворачиваем. При возвращении нормальных имен московским улицам Чудовскому переулку по каким-то причинам старое название не вернули, а переименовали в переулок Огородная Слобода, по имени слободы которая здесь когда-то располагалась. Переулок совсем короткий, но здесь масса интересного.
По нечетной стороне - деревянный Больничный корпус Мясницкого отделения Чернорабочей больницы (1875, А. А. Мейнгард). Корпус специально построили деревянным, посчитав что каменные строения быстрее пропитываются миазмами, а деревянную постройку всегда можно снести и выстроить новую. Саму больницу при советской власти снесли, но этот корпус чудом уцелел. И до исторического материализма и после здесь располагалось венерическое отделение. Теперь сидит некое Московское агентство организации отдыха и туризма.
Далее по нечетной стороне красивый особняк текстильного фабриканта, крестьянина Коломенского уезда Михаила Щербакова (1885, архитектор П. А. Дриттенпрейс).
Доходный дом А. И. Зиминой (1913, архитектор А. Д. Чичагов)
На углу с Гусятниковым - красивый доходный дом С. Ф. и А. А. Плещеевых (1911, архитектор Б. М. Нилус)
По четной стороне - парк, устроенный еще в досоветские времена. На входе стоит юный Ильич, у которого довольно забавная судьба. Ранбше на его месте стоял Сталин, потом Сталина сменили на Ильича, в 2008 году соседнее дерево не выдержало, упало на статую и расколошматило ее вдребезги. Этого антисоветская Федерация пережить конечно не смогла и уже на следующий год поставила статую взад.
С восточной стороны парка - огромный дом чаепромышленников Высоцких (1900, архитектор Р. И. Клейн). Позднее здесь сидели общество старых большевиков и дом пионеров.
С западной - деревянный дом усадьбы Э. А. Беренса (1871, архитектор М. А. Фидлер). Фронтоном - в Гусятников переулок.
На углу с Гусятниковым - особняк Д. А. Беренса (1892, архитектор Н. И. Якунин). Посольство омерзительной швейцарии.
Ну и хватит, пожалуй.
EricMackay, блог «EricMackay»
Музей-квартира А.М. Васнецова
На этот раз объединился с Аполлинарием Михайловичем Васнецовым. Он не так известен как старший брат, но особенно дорог любителям истории Москвы и России Раннего Нового времени. Музей очень атмосферный, милые смотрительницы, мне и здесь все очень понравилось.
Находится он в Фурманном переулке, в 10 - 15 минутах ходьбы от Чистых прудов, работает с 10 до 17, в будние дни здесь почти никого нет (по крайней мере, летом), билет - 300 рублей.
скрытый текстАпполинарий Михайлович в 1901 - 1918 годах руководил пейзажным классом Московского училища живописи, ваяния и зодчества и в 1903 году поселился поблизости - в свежепостроенном доходном доме в Фурманном переулке и жил здесь вплоть до кончины в 1933 году.
Фурманный переулок сейчас довольно тихий, однако сто лет назад здесь было не так спокойно - по переулку постоянно курсировали ломовые извозчики, везущие по булыжной мостовой разнообразные грузы от вокзалов на Каланчевской площади на склады в Зарядье и Замоскворечье - с соответствующими звуковыми эффектами. Во дворе дома нередко повлялись бродячие старьевщики, торговцы рыбой, китайцы-фокусники и проч., громко рекламировавшие свои услуги. Аполлинарию Михайловичу вся эта движуха, по воспоминаниям сына, нравилась, напоминая сельскую ярмарку.
Васнецовы (сам художник, его жена Татьяна Ивановна и сын Всеволод) занимали квартиру №21 на третьем этаже. В квартире было пять комнат (гостиная, столовая, спальня, кабинет, детская), комнаты, по нынешним меркам, небольшие, смежные, но с очень высокими потолками.
В 1924 году Васнецовых «уплотнили», оставив им три комнаты. Коммуналка существовала здесь до конца пятидесятых. В 1957 году Всеволоду Аполлинариевичу и его супруге Екатерине Константиновне удалось добиться решения об организации в квартире музея художника. В 1980 году к музею была присоединена квартира напротив, где устроили небольшую галерею.
Музей, таким образом, состоит из двух частей. В квартире №21 восстановлены в изначальном виде три комнаты - гостиная, кабинет и мастерская / столовая. Все вещи тут подлинные.
Гостиная обставлена в стиле ампир. Мебельный гарнитур второй четверти XIX века, старинное венецианкое зеркало. В углу немецкое пианино 1910-х годов - на нем играла хозяйка. На стенах этюды самого хозяина и подарки его друзей - Поленова, Клодта и др. Над диваном два больших портрета - Татьяны Ивановны Васнецовой (подарок ученика и земляка Васнецова - Алексея Исупова, 1911) и девятилетнего Всеволода Аполлинарьевича (написан дядей - Виктором Васнецовым). Около зеркала фотография - ней четверо из шести братьев Васнецовых - Виктор, Аполлинарий, Аркадий и Александр.
Как и у старшего брата, в доме много прекрасной резной мебели выполненной по эскизам самого художника в абрамцевских мастерских и московском Кустарном музее.
В остальные комнаты, к сожалению, попасть можно только с экскурсией и осмотр доступен только наружный.
Кабинет восстановлен по состоянию на 1910 - 1917 годы. На дубовом столе - личные вещи, сытинская карта Москвы. Перед столом кресло-перемет с перекидывающейся спинкой. В углу - «турецкий» диван.
На стене большой зимний пейзаж - «Зимний сон», из нереализованного цикла «Времена года». Слева от него и над диваном два демьяновских этюда - «На погосте. Демьяново» и «Царский пруд. Демьяново». В подмосковном Демьянове Васнецовы до 1917 года снимали летом дачу - в усадьбе Владимира Танеева, брата сомпозитора Сергея Танеева.
При «уплотнении» 1924 года Васнецову, как академику, «дозволили» оставить «лишнюю» комнату - мастерскую. В нее была превращена бывшая столовая. На мольберте вышеупомянутая дача в Демьянове. В углу - раскладной обеденный стол-«сороконожка», с венскими стульями вокруг. На столе стоит старинный сундук-подголовник (XVII век).
На стене, в золоченой раме, картина «Ифигения в Тавриде». Справа вверху, эскиз «Христос-Вседержитель», подарок брата Виктора (создан во время работы над росписями Владимирского собора в Киеве).
В углу у двери - буфет, выполненный в мастерских Троице-Сергиевой лавры по эскизу Аполлинария Михайловича. В углу напротив прекрасный резной шкафчик (похожий на шкафчик в доме Виктора Михайловича, заодно выяснилось его назначение - это оказывается аптечка). Шкафчик, как и два резных табурета, подарок художницы Елены Дмитриевной Поленовой – сестры Василия Поленова.
В оставшихся двух комнатах квартиры после создания музея жили Всеволод Аполлинариевич и Екатерина Константиновна Васнецовы. После смерти Екатерины Константиновны в 1997 году они были присоединены к музею. Здесь сохранена прежняя обстановка быта позднесоветской интеллигентной семьи. Всеволод Аполлинариевич был океанологом-полярником и охотником-любителем - белый медведь, шкура которого висит на стене был добыт на Новой Земле.
В квартире №22, расположенной напротив мемориальной, до исторического материализма проживал адвокат, позднее была страшная коммуналка на 8 персон. В 1980 году ее передали музею и в 1983 году здесь была открыта небольшая галерея. Здесь же находятся касса и небольшой сувенирный магазин.
Первый зал галерии - «Родина».
На одной из стен серия акварелей «Моя Родина». В тяжелых 1918 - 1919 годах, сидя в голодной замерзающей Москве, художник, в качестве психологической компенсации, рисовал родное вятское село Рябово - по памяти и детским рисункам.
Здесь же одна из более ранних работ - цветная автолитография «Двор удельного князя» (1908 - 1909), выполненная для издания Иосифа Кнебеля «Картины по русской истории».
В витрине у окна сохранившиеся вещи из родного дома - ручка, магнит и чернильница, коллекция окаменелостей собранная юным Аполлинарием, офорты с видами родного села и пр.
У другой стены - прекрасный большой буфет, выполненный по эскизу художника в мастерских Кустарного музея (часть большого гарнитура из 18 предметов). Прекрасная резьба, окошки сделаны из слюды.
Справа от двери в следующий зал часть расписного стеллажа из мастерской на Мясницкой. Закончив работу, Васнецов обычно чистил палитру - расписывал остатками красок столы, стеллажи и табуретки.
Следующий зал - «Пейзаж».
Здесь представлены пейзажи выполненные на Урале, в Крыму, Париже и проч. В витрине личные вещи художника (бинокль и проч.) и карта, на которой отмечены места где он писал этюды. В золоченой раме на стене большое полотно «Элегия» (1893), высоко оцененое современниками.
Зал «Пейзаж» как-то незаметно перетекает в зал «Москва и окрестности». В одном углу напротив «Элегии» еще пейзажи Парижа, а в другом уже московские. Стол и стулья из того же гарнитура, что и большой буфет.
Главным украшением зала, да и всей галерии, являются, конечно, мои любимые прекрасные «Гонцы».
Интерес к истории старой России пробудила у художника работа над иллюстрациями к «Песне о купце Калашникове», юбилейного издания 1891 года. С 1900 года он был членом комиссии по сохранению древних памятников Московского археологического общества, с 1906 года - действительным членом Общества. С 1919 года - председателем, позднее почетным председателем Комиссии по изучению Старой Москвы. В 1920-е годы Васнецов практически полностью посвятил себя теме Москвы. Художник сотрудничал с Московским коммунальным музеем (теперь - Музей Москвы), для которого создал серию акварелей, рассказывающих о развитии города.
В зале «Москва» представлены несколько эскизов к известным «московским» картинам.
«Воскресенский мост в конце XVIII века» (1926)
«Мясницкие ворота. Уличное движение в XVII веке» (1926)
«Стены деревянного города. Старая Москва» (1920)
«Красная площадь в конце XVII века» (1925)
В 1922 году А.М. Васнецов выполнил серию автолитографий на основе своих исторических акварелей.
«На крестце в Китай-городе»
«Кремль при Иване Калите»
«Пушечно-литейный двор на Неглинной»
«Кремль при Иване III»
Здесь же небольшая акварель «Сухаревская площадь. У водоразборного фонтана, 1870» (1926)
И этюд «Облака и золотые купала» (1920) - погибший Симонов монастырь.
Еще один буфет и стулья из вышеописанного гарнитура.
Здесь же почему-то прекрасный пейзажик «Абрамцевские дали» (1882 - 1885)
И большая картина «Всё в прошлом / Шум старого парка» (1926), написанная под впечатлением от смерти старшего брата Виктора, которую Аполлинарий Михайлович перенес очень тяжело.
Находится он в Фурманном переулке, в 10 - 15 минутах ходьбы от Чистых прудов, работает с 10 до 17, в будние дни здесь почти никого нет (по крайней мере, летом), билет - 300 рублей.
скрытый текстАпполинарий Михайлович в 1901 - 1918 годах руководил пейзажным классом Московского училища живописи, ваяния и зодчества и в 1903 году поселился поблизости - в свежепостроенном доходном доме в Фурманном переулке и жил здесь вплоть до кончины в 1933 году.
Фурманный переулок сейчас довольно тихий, однако сто лет назад здесь было не так спокойно - по переулку постоянно курсировали ломовые извозчики, везущие по булыжной мостовой разнообразные грузы от вокзалов на Каланчевской площади на склады в Зарядье и Замоскворечье - с соответствующими звуковыми эффектами. Во дворе дома нередко повлялись бродячие старьевщики, торговцы рыбой, китайцы-фокусники и проч., громко рекламировавшие свои услуги. Аполлинарию Михайловичу вся эта движуха, по воспоминаниям сына, нравилась, напоминая сельскую ярмарку.
Васнецовы (сам художник, его жена Татьяна Ивановна и сын Всеволод) занимали квартиру №21 на третьем этаже. В квартире было пять комнат (гостиная, столовая, спальня, кабинет, детская), комнаты, по нынешним меркам, небольшие, смежные, но с очень высокими потолками.
В 1924 году Васнецовых «уплотнили», оставив им три комнаты. Коммуналка существовала здесь до конца пятидесятых. В 1957 году Всеволоду Аполлинариевичу и его супруге Екатерине Константиновне удалось добиться решения об организации в квартире музея художника. В 1980 году к музею была присоединена квартира напротив, где устроили небольшую галерею.
Музей, таким образом, состоит из двух частей. В квартире №21 восстановлены в изначальном виде три комнаты - гостиная, кабинет и мастерская / столовая. Все вещи тут подлинные.
Гостиная обставлена в стиле ампир. Мебельный гарнитур второй четверти XIX века, старинное венецианкое зеркало. В углу немецкое пианино 1910-х годов - на нем играла хозяйка. На стенах этюды самого хозяина и подарки его друзей - Поленова, Клодта и др. Над диваном два больших портрета - Татьяны Ивановны Васнецовой (подарок ученика и земляка Васнецова - Алексея Исупова, 1911) и девятилетнего Всеволода Аполлинарьевича (написан дядей - Виктором Васнецовым). Около зеркала фотография - ней четверо из шести братьев Васнецовых - Виктор, Аполлинарий, Аркадий и Александр.
Как и у старшего брата, в доме много прекрасной резной мебели выполненной по эскизам самого художника в абрамцевских мастерских и московском Кустарном музее.
В остальные комнаты, к сожалению, попасть можно только с экскурсией и осмотр доступен только наружный.
Кабинет восстановлен по состоянию на 1910 - 1917 годы. На дубовом столе - личные вещи, сытинская карта Москвы. Перед столом кресло-перемет с перекидывающейся спинкой. В углу - «турецкий» диван.
На стене большой зимний пейзаж - «Зимний сон», из нереализованного цикла «Времена года». Слева от него и над диваном два демьяновских этюда - «На погосте. Демьяново» и «Царский пруд. Демьяново». В подмосковном Демьянове Васнецовы до 1917 года снимали летом дачу - в усадьбе Владимира Танеева, брата сомпозитора Сергея Танеева.
При «уплотнении» 1924 года Васнецову, как академику, «дозволили» оставить «лишнюю» комнату - мастерскую. В нее была превращена бывшая столовая. На мольберте вышеупомянутая дача в Демьянове. В углу - раскладной обеденный стол-«сороконожка», с венскими стульями вокруг. На столе стоит старинный сундук-подголовник (XVII век).
На стене, в золоченой раме, картина «Ифигения в Тавриде». Справа вверху, эскиз «Христос-Вседержитель», подарок брата Виктора (создан во время работы над росписями Владимирского собора в Киеве).
В углу у двери - буфет, выполненный в мастерских Троице-Сергиевой лавры по эскизу Аполлинария Михайловича. В углу напротив прекрасный резной шкафчик (похожий на шкафчик в доме Виктора Михайловича, заодно выяснилось его назначение - это оказывается аптечка). Шкафчик, как и два резных табурета, подарок художницы Елены Дмитриевной Поленовой – сестры Василия Поленова.
В оставшихся двух комнатах квартиры после создания музея жили Всеволод Аполлинариевич и Екатерина Константиновна Васнецовы. После смерти Екатерины Константиновны в 1997 году они были присоединены к музею. Здесь сохранена прежняя обстановка быта позднесоветской интеллигентной семьи. Всеволод Аполлинариевич был океанологом-полярником и охотником-любителем - белый медведь, шкура которого висит на стене был добыт на Новой Земле.
В квартире №22, расположенной напротив мемориальной, до исторического материализма проживал адвокат, позднее была страшная коммуналка на 8 персон. В 1980 году ее передали музею и в 1983 году здесь была открыта небольшая галерея. Здесь же находятся касса и небольшой сувенирный магазин.
Первый зал галерии - «Родина».
На одной из стен серия акварелей «Моя Родина». В тяжелых 1918 - 1919 годах, сидя в голодной замерзающей Москве, художник, в качестве психологической компенсации, рисовал родное вятское село Рябово - по памяти и детским рисункам.
Здесь же одна из более ранних работ - цветная автолитография «Двор удельного князя» (1908 - 1909), выполненная для издания Иосифа Кнебеля «Картины по русской истории».
В витрине у окна сохранившиеся вещи из родного дома - ручка, магнит и чернильница, коллекция окаменелостей собранная юным Аполлинарием, офорты с видами родного села и пр.
У другой стены - прекрасный большой буфет, выполненный по эскизу художника в мастерских Кустарного музея (часть большого гарнитура из 18 предметов). Прекрасная резьба, окошки сделаны из слюды.
Справа от двери в следующий зал часть расписного стеллажа из мастерской на Мясницкой. Закончив работу, Васнецов обычно чистил палитру - расписывал остатками красок столы, стеллажи и табуретки.
Следующий зал - «Пейзаж».
Здесь представлены пейзажи выполненные на Урале, в Крыму, Париже и проч. В витрине личные вещи художника (бинокль и проч.) и карта, на которой отмечены места где он писал этюды. В золоченой раме на стене большое полотно «Элегия» (1893), высоко оцененое современниками.
Зал «Пейзаж» как-то незаметно перетекает в зал «Москва и окрестности». В одном углу напротив «Элегии» еще пейзажи Парижа, а в другом уже московские. Стол и стулья из того же гарнитура, что и большой буфет.
Главным украшением зала, да и всей галерии, являются, конечно, мои любимые прекрасные «Гонцы».
Интерес к истории старой России пробудила у художника работа над иллюстрациями к «Песне о купце Калашникове», юбилейного издания 1891 года. С 1900 года он был членом комиссии по сохранению древних памятников Московского археологического общества, с 1906 года - действительным членом Общества. С 1919 года - председателем, позднее почетным председателем Комиссии по изучению Старой Москвы. В 1920-е годы Васнецов практически полностью посвятил себя теме Москвы. Художник сотрудничал с Московским коммунальным музеем (теперь - Музей Москвы), для которого создал серию акварелей, рассказывающих о развитии города.
В зале «Москва» представлены несколько эскизов к известным «московским» картинам.
«Воскресенский мост в конце XVIII века» (1926)
«Мясницкие ворота. Уличное движение в XVII веке» (1926)
«Стены деревянного города. Старая Москва» (1920)
«Красная площадь в конце XVII века» (1925)
В 1922 году А.М. Васнецов выполнил серию автолитографий на основе своих исторических акварелей.
«На крестце в Китай-городе»
«Кремль при Иване Калите»
«Пушечно-литейный двор на Неглинной»
«Кремль при Иване III»
Здесь же небольшая акварель «Сухаревская площадь. У водоразборного фонтана, 1870» (1926)
И этюд «Облака и золотые купала» (1920) - погибший Симонов монастырь.
Еще один буфет и стулья из вышеописанного гарнитура.
Здесь же почему-то прекрасный пейзажик «Абрамцевские дали» (1882 - 1885)
И большая картина «Всё в прошлом / Шум старого парка» (1926), написанная под впечатлением от смерти старшего брата Виктора, которую Аполлинарий Михайлович перенес очень тяжело.