Что почитать: свежие записи из разных блогов

– …Прости, Гилберт, что не смог сразу ответить на твой звонок. У меня были дела… – Джерри Павор, мужчина возрастом под пятьдесят, в очках, полноватый, с брюшком и модной окладистой бородой, поднялся с металлического стула и вытащил из бара банку «Туборга». – Будешь?

Гилберт кивнул. Джерри дернул за ушко банки, и в бокалы полилась янтарная пузырящаяся жидкость. Павор взял один бокал, а второй пододвинул Гилберту.

– Спасибо. – Гилберт взял бокал, однако пить из него не спешил. – Так вот, ты что-нибудь слышал про местечко под названием Холлов-Крик?

– Слышал кое-что… – Джерри отхлебнул из своего бокала. – Магнитная аномалия; видимо, это связано с высоким содержанием железа в грунте. Электронные приборы в этом месте глючат, а то и вовсе выходят из строя. Кроме того, люди, обладающие способностями сенситивов…

– Экстрасенсов?

– Дружище, никогда не говори при всех этого слова. Экстрасенс – это шарлатан, вроде Ури Геллера, показывающий дешевые балаганные трюки, вроде гнутья ложек или угадывания задуманных чисел. Так вот, сенситивы говорят о наличии в этом месте большого количества потусторонних сущностей. Была даже попытка вступить с ними в контакт…

– Была попытка? И чем же она закончилась?

– Сенситив говорил о каких-то «семенах-маяках» откуда-то из… из иного измерения, видимо. Они выходят из иных пространств, чтобы призвать некоего «бледного носителя»*…

– Как-как?! – Гилберт вскочил со стула. – Что он имел в виду на самом деле?

– Гилберт, Гилберт… Успокойся… – Джерри явно был испуган; должно быть, у Гилберта и впрямь был такой вид, будто он вот-вот кинется на собеседника.

– Прости, нервы ни к черту… Он точно имел в виду именно это? Именно «бледный носитель», а не «несущий саван»?

– Может быть, и так… Во всяком случае, узнать что-то еще уже невозможно. Сенситив, участвующий в опыте, сошел с ума, и вскоре умер.

– Отчего?.. – Гилберт глотнул горьковатой хмельной жидкости из бокала.

– Приступ удушья, сонный паралич… Похоже, он настолько поверил в то, что умирает, что и в самом деле скончался. Но вернемся к делу. Ты что-то хотел сообщить насчет этого Холлов-Крика?

– Да… – Подтянув к себе чемодан, Гилберт открыл его и выложил на стол завернутые в газету предметы – палочку и H-образную конструкцию. – Вот эти вот предметы я и… м… моя компаньонка… нашли их там, в овраге на месте высохшей реки.

– Хм, хм, хм… – В глазах Джерри блеснул огонек заинтересованности. – Занятно, занятно… – Развернув палочку, он внимательно ее осмотрел. – Хм, на поделки индейцев это мало похоже…

– Я знаю, что это сделали не индейцы.

Джерри тем временем вертел в руках H-образную конструкцию, даже попытался вставить палочку в отверстие – без всякого успеха, конечно же.

– Из чего это сделано? – обратился он к Гилберту.

– Понятия не имею. Возможно, тебе удастся пролить на это свет. И вот еще что… Похоже, от них… они что-то излучают. Нет, не радиацию – я проверял их счетчиком Гейгера; фон в пределах нормы. Но когда они появились в моей квартире, я стал плохо спать.

– Да, оно и видно… Хочешь сказать, это излучение ментального характера?

– Что-то вроде этого, я в подобных вещах профан. Спрячь их подальше от жилых помещений, лучше в какой-нибудь сейф.

– Хорошо, я учту. Ты сказал, тебе в поисках помогла компаньонка? Могу ли я с ней поговорить?

«Уже нет», – подумал Гилберт, но вслух, разумеется, сказал совсем другое.

– Боюсь, это будет сопряжено… с трудностями. Она не очень-то расположена откровенничать с посторонними. Я, конечно, постараюсь на нее повлиять; но за успех переговоров не ручаюсь…

…Треск статики в радиоприемнике становился все громче, пока не заглушил музыку окончательно. Гилберт покрутил ручку настройки – бесполезно.

В памяти, словно плохо притопленные трупы, всплывали слова Элизабет:

«Семена… Семена-маяки, что блуждают меж мирами… Они могут создавать связь друг с другом… и не только… Так говорила мне бабушка…

Когда они чуют то, что может… может стать добычей… они посылают сигнал… Сигнал для Несущего Саван… Я не хочу, не хочу! Можешь задушить меня – лучше уж так, чем стать для него добычей!..»

Двигатель затарахтел и заглох. Кончилось горючее. Гилберт, стиснув зубы, тихо выругался, затем вытащил из кармана брюк сигаретную пачку и, сунув последнюю оставшуюся там сигарету в рот, закурил. Горький табачный дым отчасти вернул ему иллюзию подконтрольности окружающего мира. Приоткрыв дверь, Гилберт швырнул смятую пустую пачку прямо на дорогу, затем полез в перчаточный отсек – в надежде, что там найдется пачка, оставленная «про запас»…

– Гилберт, ты? – первым делом спросил Томас, открыв дверь кладоискателю. – Ты сильно изменился, я даже не сразу тебя узнал…

– Ты не знаешь, что случилось с Джерри? Ну, Джерри Павор, помнишь такого?

– Да, помню… Скверная история, в общем. Скверная и темная… А что случилось? – В его голосе Гилберту почудилось подозрение.

– Мы должны были встретиться сегодня… Я позвонил; мне ответил человек, представившийся сотрудником ФБР…

– А-а… Видишь ли, темная история, как я сказал. Вчера ночью Павор сел в машину и уехал из города. Доехав до ближайшего ранчо, он достал дробовик и устроил стрельбу. Убил четырех – фермера, его жену и двух пришедших на выстрелы соседей – прежде чем подоспевший патруль прикончил его самого… Так говорят полицейские. Еще они говорят, что Джерри был обдолбан травой, ЛСД и алкоголем до зеленых собак…

– Джерри? Он же вроде девять лет как завязал…

– Вот именно. Я говорю, дело темное. Что, если он наступил на хвост кому-то могущественному…

– Рептилоидам, что ли?

– Думаешь, это смешно? Сегодня мне снился сон, будто небо превратилось в бетонный купол, и будто он вот-вот упадет… Вроде как что-то приближается… Что-то страшное…

– Извини… мне пора…

Гилберт плохо помнил, как спустился от Томаса по лестнице. В себя он пришел, уже сидя в автомобиле. Сердце стучало так, будто пыталось выскочить через горло.

Он не стал возвращаться домой. Вместо этого он повернул к выходу из города и помчался прочь по пустынному шоссе. Разумеется, он не верил, что Джерри мог просто так угаситься до того, что отправился воевать против захвативших Землю рептилоидов. Как не верил и в то, что Павор нашел доказательства присутствия этих самых рептилоидов на Земле и был за это казнен коррумпированными агентами ФБР. У него не было сомнений: Джерри действительно начал сходить с ума – но вовсе не под влиянием наркотиков. Просто он почувствовал, как на его плечи давит готовое вот-вот обрушиться небо…

…Гилберт проверил, надежно ли привязаны утяжелители. Ему не хотелось, чтобы труп всплыл слишком рано. Утяжелители из кусков старого рельса были привязаны хорошо; веревка тоже была надежной, синтетической.

Он все еще боялся глядеть в глаза своей жертвы. Ему казалось, что она все еще следит за ним сквозь надетый на голову полиэтиленовый пакет. Подхватив труп, он извлек его из багажника и, развернувшись, шагнул к краю дамбы; при этом на бетон что-то с громким стуком упало – наверное, какой-нибудь инструмент, забытый в багажнике.

С громким всплеском тело рухнуло в воду – Гилберт аж вздрогнул. Если поблизости, вопреки ожиданиям Гилберта, все же кто-то оказался, он наверняка услышал этот всплеск. Кладоискатель постоял над мутными водами, похоронившими в себе правду о содеянном им, потом повернулся к машине, намереваясь отправиться в обратный путь.

Его взгляд зацепился за лежащий возле машины продолговатый предмет – тот самый, который выпал из багажника, когда Гилберт доставал труп. И когда он рассмотрел этот предмет – по его спине прошел холод.

Это оказалась черная кривоватая палочка, увенчанная тремя выростами. Та самая, которую он и Элизабет нашли в Холлов-Крике. «Но ведь я же оставил ее дома, в городе… – ошарашенно подумал Гилберт. – Как она сюда попала? Может быть, я сначала хотел показать ее Павору, а потом передумал и решил, что от нее лучше избавиться? Черт, все забыл…» Раньше у него не было ощущения таких зияющих провалов в памяти.

Подняв палочку с бетона, кладоискатель снова повернулся лицом к озеру. «Может быть, и совершенное мной убийство – тоже… ложное воспоминание?» – с щемящей тоской подумал он, уже подняв руку, чтобы выбросить палочку в озеро, но вместо этого только крепче ее сжал.

Зов… Зов… Он тянул Гилберта, и тот не мог ему противиться. На негнущихся ногах, подобно больному лунатизмом, кладоискатель шел по краю дамбы; дважды он едва не свалился вниз, но даже это не вывело его из состояния транса. Дойдя до берега, он двинулся вдоль кромки озера – то, что притягивало его, находилось где-то там…

…Он пришел в себя оттого, что в его ботинки залилась холодная вода. Ноги увязали в прибрежном иле; вокруг в воде лежали плети водных растений, вынесенных на мелководье. В их извивах Гилберту померещилось нечто страшное – словно его окружили мерзкие глубинные твари, собирающиеся обвить его щупальцами и утащить в топкую, пропахшую гнилыми водорослями бездну.

«Здесь… здесь…»

Нагнувшись, Гилберт рукой расшвырял растительные плети. Он все еще пытался убедить себя, что это была очередная выходка его собственного рассудка, изнуренного кофе, никотином и мыслями о собственном преступлении. Пальцы его меж тем нащупали что-то твердое. Коряга? Ухватив неведомый предмет крепче, Гилберт вытянул его из ила.

Это была не коряга. Это был предмет странной формы, из странного, не поддающегося опознанию материала. Он напоминал букву «H», только конец средней перекладины с одной стороны заметно выходил за боковину. В месте пересечения боковины и перекладины имелось утолщение с идеально круглым глухим отверстием. Может, туда что-то вставляли? Может, это вообще часть чего-то, не целое?..

В одном Гилберт не мог сомневаться: найденный им предмет – того же происхождения, что и палочка. Идентичный материал; какая-то неприятная, вызывающая дрожь искривленность, чуждость – все говорило об этом.

Опустив голову, Гилберт направился к дамбе. В промокших ботинках неприятно хлюпало. Он попался – попался на крючок тайны, к которой дерзнул прикоснуться…

– Что случилось? Ничего особенного, просто мы переспали.

– А…

– Элизабет, не надо делать вид, что ты только сегодня узнала о такой возможности. Ты не девочка; я тоже не наивный юноша… – Гилберт ткнул докуренной едва не до фильтра сигаретой в пепельницу, встал с постели и принялся натягивать рубашку. – Нормальные компаньоны: вместе работаем, вместе спим…

– Работаем?..

– Да, мы же вчера договорились осмотреть одно местечко… Я бывал там пару раз. Весьма многообещающее место в плане находок; я там нашел парочку керамических горшков и рукоять от томагавка. К сожалению, там сильно железистый грунт; металлоискатель глючит и показывает данные прошлогоднего календаря. – Покончив с рубашкой, Гилберт сел на стул и взялся за брюки. – Да и, если честно, металлоискатель бесполезен при поиске неметаллических предметов.

– Одно местечко? – В голосе Элизы проснулась тревога. – Уж не Холлов-Крик ли?

– Он самый. А ты, я вижу, действительно экстрасенс…

– Холлов-Крик… Об этом месте ходит дурная слава. Ты же знаешь все эти… индейские предания. Бабушка говорила, что туда лучше не ходить.

– Предположим, я там был. Как видишь, со мной ничего страшного не произошло. – Гилберт наконец закончил с брюками. – Нет, если ты боишься, то можешь отказаться…

Холлов-Крик представлял собой овраг, окруженный лесом. Когда-то здесь текла небольшая речушка, но к тому моменту, когда сюда пришли белые люди, она обмелела, а потом и вовсе пересохла.

Элиза и Гилберт замерли у входа в лес, не решаясь сделать шаг. Отсюда лес выглядел темным и мрачным, точно густые джунгли.

– Взгляни… – негромко, словно боясь кого-то, произнесла женщина. – Видишь эти деревья? Что их так скривило, будто гравитация для них не писана?..

– Все нормально. – Гилберт говорил подчеркнуто обыденным тоном. – Я же говорил – здесь железистый грунт. Деревья этого не любят…

Однако, пока он говорил, в его голове зарождались сомнения. Деревья искривились так, что больше напоминали извитые щупальца погребенного монстра. Сейчас они задвигаются, обовьются вокруг неосторожных путников, сдавят их в смертоносных объятьях, ломая кости…

Вздор. Все вздор. Нет никаких монстров, просто нервы шалят. Вдохнув холодный воздух, Гилберт шагнул вперед. Элиза несмело шла за ним.

– Ну, вот видишь… – выдохнул Гилберт, облизав пересохшие губы, – здесь ничего нет…

Он обернулся к Элизе… но Элизы уже не было на месте. Поискав глазами, кладоискатель нашел ее – она странной, неестественной походкой шла в глубину леса.

– Стой! – крикнул Гилберт. – Ты куда?

Элиза не останавливалась, продолжая быстро идти вперед, точно зомби или сомнамбула. С ужасом Гилберт понял – эта женщина не властна над своими действиями. Какая-то сверхъестественная сила звала ее к себе. Гилберт кинулся за ней, но споткнулся о корень дерева – он не был уверен, что этот корень был здесь ранее, а не вылез из-под земли секунду назад. При падении в кармане брюк что-то хрустнуло – Гилберт мысленно выругался, поняв, что лишился сотового телефона. Поднявшись, он увидел удаляющуюся меж деревьев фигуру Элизы.

– Стой, стой! – Гилберту пришла в голову бредовая идея, что если он немедля не догонит свою компаньонку, то с ней произойдет нечто страшное, как в ужастике категории «Б». Встав на ноги, даже не удосужившись отряхнуть свои брюки, он бросился в погоню. В какой-то момент он на время потерял Элизу из виду; до него не сразу дошло, что она свернула немного левее, в то время как он продолжал идти напрямик. Изуродованные деревья смыкали ветви над его головой, точно полог. И вдруг впереди открылось свободное от деревьев пространство…

Элизабет вышла на край обрыва; если бы Гилберт не догнал ее и не схватил вовремя за руку, она упала бы вниз, с высоты двухэтажного дома.

– Элизабет! – крикнул кладоискатель, ударив компаньонку по лицу, чтобы привести ее в чувство. – Что с тобой, Элиза?!.

Женщина взглянула на Гилберта ничего не выражающими остекленевшими глазами… и вдруг заплакала, сев на поваленный ствол дерева и закрыв лицо руками.

– Элиза, – Гилберт сел рядом, – прости меня, что я тебя в это втянул… Я скажу Джерри Павору – может, слышала о таком? Довольно известный в своих кругах исследователь всякой паранормальщины. Клянусь, он выбьет из этого чертова Холлов-Крика все дерьмо, он перероет его вдоль и поперек!.. Прости… прости меня…

– Это… это здесь… – Элиза отняла руки от лица. – Внизу…

Обнаженные корни деревьев, торчащие из размытого обрыва, напоминали сюрреалистических щупальцевых тварей. Цепляясь за них, Гилберт и Элиза спустились по откосу на дно Холлов-Крика. При этом Гилберт основательно измазал брюки в рыже-бурой глине; впрочем, сейчас подобная мелочь его уже не волновала.

Подойдя к стене оврага, Элиза принялась руками разгребать глину.

– Ты… что-то нашла?.. – обратился к ней стоящий за ее спиной Гилберт.

Элиза не ответила. Она пыталась вытащить из глины странный продолговатый предмет – с первого взгляда его можно было принять за ветку или корень дерева.

Но это был вовсе не корень. Предмет выглядел как слегка искривленная черная палочка сантиметров примерно двадцати в длину, толщиной в палец. Палочку венчали три отростка, похожие на рога или на лапки диковинного насекомого. Материал, из которого состояла палочка, Гилберт опознать не смог – это был не металл, не дерево, скорее что-то похожее на рог или даже пластмассу, типа эбонита. В очертаниях находки виделось что-то неприятное, скверное, вызывающее дрожь.

– Зря… – выдавила из себя Элиза, – зря мы… это нашли… – Она села прямо на влажный суглинок, совершенно не заботясь о чистоте юбки, и заплакала…

В редколесье пахло сыростью, землей и прелыми листьями. Выйдя из «пежо», Гилберт огляделся – нет ли кого поблизости? Конечно, это было излишне – кто заберется в эти забытые богом края? Впрочем, если бы и забрался, особых проблем от него не было бы – просто Гилберт не любил посторонних.

Вытащив из машины металлоискатель с портативным осциллографом, Гилберт повесил его себе на плечо, надел наушники и, выставив перед собой штангу с катушкой-детектором, двинулся по направлению к деревьям. Под ногами шуршала листва, в наушниках раздавалось ровное попискивание. Следя за пляской зеленого огонька на экране, Гилберт продвигался в глубь редколесья.

В какой-то момент характер писка в наушниках изменился – звук стал чуть выше. Гилберт бросил взгляд на экран, потом огляделся по сторонам…

Где-то в кронах деревьев пронзительно вскрикнула заблудившаяся галка. Легкий порыв ветра заставил ветви слегка заколыхаться. Гилберт резко оглянулся – ему показалось, что позади него кто-то стоит.

«Уф-ф, нервы шалят…» – подумал он.

Разумеется, за его спиной никого не было. Однако в окружающем пейзаже Гилберту померещилось нечто зловещее. Черные деревья тянули ветви к серому безрадостному небу, словно корчась в растянутой на годы муке. Здесь вполне могли водиться призраки; и Гилберт был готов поклясться, что в этот момент они очень внимательно посмотрели на нарушителя их покоя.

Искатель кладов постоял на месте, вслушиваясь в попискивание металлоискателя, затем достал из кармана куртки блокнот и сделал в нем несколько заметок. Убрав блокнот обратно в карман, он снова взялся за штангу и двинулся дальше.

Тогда-то он и увидел ее.

На ней были темно-зеленая куртка-пуховик и твидовая юбка в коричневую клетку. Волосы ее были собраны на затылке в «конский хвост». В левой руке она держала лопату, в правой – самодельную рамку для лозоходства. Вытянув вперед руку с рамкой и закрыв глаза, женщина шла по редколесью. Гилберт хотел ее окликнуть, но что-то его остановило.

Тем временем женщина вышла на широкую прогалину меж деревьев. Здесь она воткнула лопату в землю и открыла глаза.

– Ах! – воскликнула она, увидев Гилберта. – Ч-что вы здесь делаете?

– Ну, у меня к вам тот же самый вопрос… – Достав из пачки сигарету, Гилберт сунул ее в рот. – И как я понимаю, в обоих случаях ответ очевиден. – Он хотел спрятать пачку, но вместо этого протянул ее женщине. – Будете?

Утвердительно кивнув, женщина взяла сигарету. Вытащив спичечный коробок, она попыталась зажечь спичку. Это оказалось непросто; спички предпочитали ломаться, нежели загораться.

– Проклятые спички… Должно быть, от сырости. – Виновато улыбнувшись, женщина взглянула на Гилберта, сунувшего конец своей сигареты в пламя зажигалки. – Можно?

Не дожидаясь разрешения, она прикурила от зажигалки Гилберта. Некоторое время оба стояли и смотрели в серое декабрьское небо, затягиваясь и выпуская дым.

– Простите, а как вас зовут? – нарушил молчание Гилберт.

– Меня? Элизабет.

– А меня Гилберт. Можно считать, что мы познакомились, да? – Гилберт усмехнулся, однако вышло это как-то… невесело, что ли, мрачно. – Когда-то здесь жило индейское племя. Потом они куда-то исчезли; ну а я, вот… – он приподнял штангу металлоискателя, – ищу то, что осталось…

– Я знаю. – Элизабет кивнула. – Я сама… в какой-то мере… из местных. Мой прадед… был одним из них. Моя бабушка говорила… – Она замолчала и долго глядела куда-то в пространство меж деревьев. Гилберт уже хотел спросить ее насчет бабушки, когда она заговорила снова.

– Бабушка говорила, что за ними пришли.

– Кто пришел?

Женщина не ответила. По кронам деревьев снова пробежался ветер; Гилберту показалось, что холодное прикосновение этого ветра достигло его спины, несмотря на теплую кожаную куртку.

– Я тоже… – снова нарушила молчание Элизабет. – Ищу разные артефакты… только не так, как вы… Видите ли, я немного… что-то вроде экстрасенса.

– Ах, экстрасенс… – Усмехнувшись, кладоискатель стряхнул пепел с сигареты. – Можно, я буду называть вас Элизой? Не будет ли это слишком фамильярно?..

…«Пежо» остановился на дамбе. Выйдя из машины, Гилберт некоторое время курил и смотрел вниз, на серую воду, подернутую радужной пленкой. Пахло прокисшим илом и гниющей тиной.

«Чего я жду? – думал он, с тоскливым видом выпуская дым из ноздрей. – Ясно же, что сюда никто не придет. А если даже кто-то и может прийти – тогда тем более надо поторопиться…» Разумеется, он хорошо понимал, почему он медлит. Самое сложное в убийстве – вовсе не убить, на самом-то деле. Самое сложное – осознать, что ты своими руками оборвал чью-то жизнь. И вот именно этого осознания и боялся Гилберт. Потому он и медлил, тянул с избавлением от тела.

«Ну, пора… Все равно я должен это сделать. Раньше начну – раньше закончу.» С этой мыслью Гилберт открыл багажник…

– …что он порядочный человек, и не будеть тебя обижать.

– …

– Но ты же не собираешься скрываться от него, пока он будет здесь?

– …

– Ну, это ты зря. Я, конечно, доверяю твоему чутью, но и сам кое-что могу…

– …

– Ну что с тобой поделаешь…

Ганил едва успел отскочить от двери, когда та открылась, и в хижину вошел спутник Энцо. Теперь юноша смог разглядеть его получше. На спутнике Энцо была мешковатая холщовая роба с капюшоном, похожая на монашескую рясу, подпоясанная широким кожаным поясом; такие носят странствующие батраки-наемники, в поисках заработка путешествующие по всей Талласии. На поясе висели сума и кинжал.

– Ну, Ганил, – промолвил вошедший следом Энцо, – твои дела идут хорошо, я надеюсь?

– Да. – Ганил присел на скамью. – Простите… а как звать вашего спутника?

– Тидор. Зови его Тидор. Это, по правде говоря, не совсем его настоящее имя, но… Ладно, перейдем к делу. Ты знаешь, что происходит в Арконцце?

– Да, знаю. Принц Монте хочет взойти на престол, опустевший после смерти короля Маженто. Местные патриции всячески противятся этому. Кроме того, я слышал, что у Монте конфликт с Его Святейшеством. На стороне Монте – «потато» из северо-восточных земель, плюс наемники… Один человек сказал мне, – Ганил понизил голос, – что Инквизиция пытается склонить Монте к примирению с папистами…

– Хм, любопытно, любопытно… Хотя я должен кое-что уточнить. Начнем с того, что патрициев-республиканцев в счет можно не брать. Эти люди уже доказали, что покойный Гаэтани был не так уж и плох. Если победитель, кто бы он ни был, повесит их на центральной площади, вокруг тут же соберется народ, возмущенный слишком мягким наказанием… Далее, конфликт между папой и Монте – это в действительности конфликт между папой и северо-восточными землями; Монте просто встал в этом споре на ту сторону, которая сулила ему преимущества в его собственных делах. Как только помощь «потато» станет не нужна – Монте сразу побежит целовать понтифику его расшитую камнями туфлю. И я не сомневаюсь – понтифик примет его покаяние.

– А что вы думаете о Божьем воинстве?

– Хм, эти сумасшедшие во главе с безумным пророком Эвролой? В случае, если дело дойдет до войны, они окажутся между молотом и наковальней. Хотя… кто знает, может, в этом вся соль?

– Как вы сказали?! Эврола?

– Да, странноватый тип. Два года назад он объявился в Тиронне, объявил себя воплощением святого Голеана, обличал власти и Церковь… Вокруг него быстро собралась община восторженных почитателей, и это сильно не понравилось местному управителю. Говорят, последователи Эвролы, будучи окруженными войском, заперлись в церкви и подожгли ее. Но сам Эврола, похоже, сумел спастись…

– Но каким образом?

– Естественно, чудом, как же еще? Но я, кажется, знаю секрет этого «чуда»… – Энцо вытащил из висящего на поясе футляра завернутый в тонкую кожу предмет. – Видишь?

Он развернул кожу, и перед взором Ганила предстал хрустальный шар. В его глубине что-то едва заметно мерцало опаловым блеском.

– Что это? – Ганил поглядел на шар, затем на Энцо.

– Артефакт, оставшийся от Древних. Неизвестно, для чего он был нужен – и, скорее всего, мы этого так и не узнаем. Но он работает – реагирует на человеческие чувства, главным образом негативные. Видишь, внутри него что-то мерцает? Это флюиды горя и отчаяния, доходящие из города. В городе он будет светиться ярче; в таком состоянии его можно даже использовать для связи…

– Связи?

– Именно. – Энцо протянул руку и взял лежащий на скамье у изголовья деревянный футляр, затем раскрыл его и достал из него такой же шар, как и первый, также завернутый в тонкую кожу. – Между этими шарами имеется некое… взаимодействие, скажем так. Видимо, это как-то связано с пространством. Такие шары время от времени находят искатели древности; но, как правило, если у них есть пара, то она потерялась. Парные шары – это редчайший случай. Как я уже сказал, в действие их приводят негативные чувства человеческие: гнев, горе, страх… И более того, под воздействием особо мощных чувств… например, предсмертной муки нескольких десятков человек, сгорающих живьем… между этими шарами может открыться портал.

– Портал? Думаешь, именно так Эврола сумел спастись?

– Я почти не сомневаюсь в этим. Скажу тебе по секрету: подобные эксперименты проводились в свое время. Нет, я не участвовал в них, если что… – Энцо закрыл футляр. – Держи… Возможно, это тебе пригодится.

Лекция в академии прошла как обычно, вот только там, где Ганил привык видеть Эствано, теперь зияло пустое место. После лекции юноша отыскал профессора Чикконду.

– Скажите, – начал он напрямик, – что с Эствано? Его все-таки отчислили?

– Да, отчислили. Говоря по правде, я удивляюсь, что этого не сделали ранее, ибо его возмутительные выходки портили репутацию Академии… Все-таки знатность – не всегда залог благонравного поведения; в наши дни, увы, все чаще бывает наоборот. Мальчик мой, послушай меня – не как преподавателя, а как повидавшего жизнь человека – если встретишь Эствано, передай, что он встал на опасную дорожку…

– Обязательно передам… если встречу, конечно…

– Да, вот еще что. Один человек очень хочет тебя видеть…

Несмотря на напряжение последних дней, в Арконцце чувствовалось приближение праздника. Еше в языческие времена Латрисской империи день осеннего равноденствия отмечали играми, пиршествами и плясками; считалось, что в этот день дочь бога Солнца, богиня жизни и плодородия, нисходит в царство мертвых к своему мужу – богу смерти, царю подземного мира. После того, как в Латриссии окончательно победили сторонники Голеана, языческие праздники были запрещены; но, говорят, люди продолжали тайно отмечать их. Впрочем, скоро людям стало не до праздников – Латрисская империя рухнула. Наступили черные времена; казалось, богиня жизни навсегда покинула людей, и ее место занял ангел Смерти, собирающий обильную жатву душ человеческих.

Прошло время, и осколки погибшей империи – Талласия, Гестинамия, Люцерия, Глодивия – сами стали государствами, готовыми поспорить с ней в величии. Постепенно старые обычаи возвращались; даже Церковь была вынуждена признать их. Осеннее равноденствие стало Судным днем, когда святой Голеан спускался с небес, чтобы судить и наказывать демонов, незримо присутствующих меж людей. Демоны пытались скрыться от суда в людях; чтобы избежать одержимости, люди в этот день носили маски. В этот день везде звучала музыка, люди пели и танцевали – ибо демоны не любят искреннего, задорного смеха и веселья. Веселье продолжалось допоздна; а когда начинали бить колокола в соборе святого Маркоза и на городской ратуше, возвещая полночь – люди срывали маски, дабы святой Голеан увидел их лица, не отягощенные грехом и пороком.

Ганил и Альбертин сидели за столиком в таверне. Это было не то дешевое заведение, где Ганил и Эствано встретили Дитера. Здесь подавали лучшее вино и закуски, а также совсем недавно вошедшую в моду новинку – напиток из привезенных с Юга бобов; чашка такого напитка стоила всю месячную стипендию студента Академии. Из окна с улицы доносились звуки лютни – кто-то готовился поразить народ своим мастерством на маскараде Судного дня.

– …Итак, – говорил Альбертин, прихлебывая горьковатый напиток из чашки, – ты встретился с Энцо?

– Да, встретился… Правда, он не сказал мне ничего конкретного…

– Будь осторожен. Инквизиция уже выпустила приказ о его аресте. Этого никак нельзя допустить.

– А что в нем такого, что вы так оберегаете его даже от своих?

– Ты слышал что-нибудь о Метрополисе?

– Метрополис?! Да; Энцо как-то помянул это слово… Но что за ним скрывается?

– Тайна. Великая Тайна, за которую многие и многие поплатились жизнью и рассудком. Магистр Жийом де Марэ мечтал найти этот город; за свои мечтания он в итоге был сожжен… Говорят, где-то на Юге, посреди бескрайней пустыни стоит город Древних. Легенды называли его Ирам, Сарнат, Селеваис… Но с некоторых пор у него появилось новое название. Метрополис.

– Что же в нем такого?

– Легенда говорит, что там до сих пор спят его обитатели. Говорят также, что лишь тот, кто сможет стать наравне с Древними, сделаться могучим и безгрешным – будет удостоен чести войти в его врата. И еще говорят, что когда-нибудь все люди уподобятся Древним, отринут ограничения и запреты, став свободными, словно дикие звери… Тогда врата Метрополиса откроются, и его обитатели выйдут к людям… чтобы…

– Чтобы – что?!.

– Не кричи, мальчик мой, я и так хорошо тебя слышу. И вообще, это не те вещи, о которых стоит говорить вслух. Так вот, группе исследователей-магосов удалось выяснить точное местонахождение Метрополиса – удалось, сказать по правде, весьма… грязными методами. Вплоть до сотрудничества с бандами культистов, вроде той, что поймали три года назад. Однако в итоге, сколь веревочке не виться…

– Их поймали…

– Не всех. Двух или трех; остальные бежали, или… в общем, неважно. Разумеется, их знания сгинули вместе с ними. Единственный, кто мог бы знать их тайну – сотрудничавший с магосами авантюрист Энцо. Мы неоднократно пытались выйти на связь с ним, но все было бесполезно… а с некоторых пор – еще и опасно. Ибо пока мы искали связи с ним, другие стали следить за нами, надеясь через нас настигнуть Энцо и схватить его. Скажу тебе по секрету, – Альбертин пригнулся к собеседнику и громким шепотом произнес, – я почти уверен, что меня еще не задержали только потому, что надеются с моей помощью выйти на след неуловимого авантюриста-исследователя. Так что будь осторожен, мой мальчик. Внимательно гляди по сторонам; ведь даже стены могут иметь уши – и не только уши!..

– Нет… – Но в действительности Ганил уже понял, что хочет сказать ему легат Инквизиции.

– Дитер, твой «друг» – агент Инквизиции. Он – точнее, его хозяева – хочет завербовать тебя, дабы превратить в гамбитную пешку… Ты играл когда-нибудь в шахматы? Знаешь, что такое гамбит?

– Н-нет…

– Чтобы быстрее развить наступление, одна из сторон продвигает вперед пешку или фигуру, в итоге жертвуя ею. Тебя хотят выдвинуть вперед… чтобы при первой возможности принести в жертву. Тебе это надо? Нет?

– Но что же мне тогда делать?

– Держаться за меня. Пойми, я искренне хочу тебе добра… Ты помнишь Энцо?

– Да…

– Так вот, он здесь, в Арконцце. Похоже, его наняли патриции-республиканцы. Постарайся найти его.

– Зачем это вам? Выведать планы его союзников? Или… выследить его?

– Это нужно, чтобы его спасти.

– Ему угрожает опасность?!

– Ему постоянно угрожает опасность, и он это знает. И все же если у него появится свой ангел-хранитель – я буду чувствовать себя спокойнее… Понимаешь, мой мальчик, Инквизиция вовсе не единое целое. И в то время, пока одни лезут в политические свары или мучают каленым железом несчастных деревенских ведьм – другие занимаются действительно важным делом. Они ищут ответы на вопросы, которые никто никогда не задавал…

«Где-то я это уже слышал…»

– …В Инквизиции, – продолжал Альбертин, – есть группы и целые отделы, занимающиеся поиском и исследованием наследия Древних. Конечно, возникли они не от хорошей жизни… Сто лет назад за саму мысль исследования и использования артефактов Древних могли отправить на костер. Кроме нас, этими исследованиями также занимаются и независимые группы самого разного рода – от совсем уже обезумевших изуверов-культистов, до тайных лож магосов-исследователей. Есть и исследователи-одиночки; и Энцо – один из них. Впрочем, насколько я могу судить, поиск Древнего наследия для Энцо – всего лишь одно из увлечений. Он авантюрист, ищущий приключений…

– Но что от меня требуется?

– Я уже сказал: встретиться с ним и найти общий язык. Энцо нужен нам, очень нужен!..

Несмотря на пасмурную погоду, площадь была полна народу. На дощатом помосте стоял мужчина тридцати с лишним лет, в одеянии монаха, опоясанный веригами. Ганил даже вздрогнул – настолько сильно оратор напоминал Грюльхана.

– …Папа и принц, – говорил оратор, – есть свиньи, едящие из одного корыта! Святая Церковь превратилась в вертеп, где владычествуют чудовища в человечьем обличье! Они обирают вдов и сирот, не останавливаясь даже перед прямым грабежом! Разве святой Голеан хотел такого? Нет, он хотел сделать людей равными пред ликом Божьим! Чтобы не было ни раба и ни господина, ни ладдита, ни илирийца… Но те, кто правит Церковью ныне, служат уже не ему, а тому, против кого он всю свою жизнь сражался!..

Эствано, понуро опустив голову, закутавшись в плащ, стоял у стены. Ганил заметил его еще издали и кинулся к нему.

– Друг, Эствано! Ты сегодня неважно выглядишь…

– А, Ганил… Знаешь, трудно выглядеть важно, когда тебя грозят вышвырнуть из академии. Твой приятель, Дитер…

– Он мне, вообще-то, не приятель. Так… были знакомы когда-то… Ты ему не верь. – Придвинувшись поближе, Ганил перешел на шепот. – Мне кое-кто нашептал, что Дитер завербован Инквизицией, и что он хочет завербовать и тебя.

– Да неужели? – Против ожидания, слова Ганила не вызвали у Эствано серьезной реакции; похоже, что гестинамец и сам догадался, что Дитер не так прост. – Честное слово, все это такое мьердо… Эти паписты, этот Монте, эти патриции-республиканцы… Гори оно все огнем! Я-то надеялся, что здесь подобного безобразия не водится; а вот поди ж ты!.. Дитер предлагает мне теплое местечко в гвардии Монте… чтоб он провалился вместе со всеми этими интриганами!..

– …Не папа, не принц, не коррумпированные патриции! – распинался оратор. – Наш вождь – сам Господь и пророк его Галлеан! Так говорю я – Джулио Эврола! Сам пророк велел мне сказать это! Объединимся же, братья, ибо того хочет Господь!

– Того хочет Господь! – кричали люди. Ганил заметил, что возле помоста людям раздают белые плащи-сюрко с нашитым на них красным символом – крестом в круге. Затем он перевел взгляд на Эствано, продолжавшего кутаться в плащ – вряд ли только из-за плохой погоды…

– Ну-ка, раскрой плащ! – обратился он к другу. – Что ты там прячешь, а?!

Неловко улыбнувшись, Эствано развел полы плаща. Под ним был другой плащ – белый, точно такой же, как те, что раздавали у помоста.

– Прости, что я не сказал сразу… – произнес Эствано виноватым тоном. – Я примкнул к братству Божьего воинства, и теперь не служу ни папе, ни Монте, ни патрициям – только Богу. Примкни и ты к нашему воинству, дабы снискать небесные венцы…

Ганил снова поглядел в сторону помоста. Эвролы там уже не было; его сменил новый оратор, говоривший что-то о новом крестовом походе. Повернувшись, юноша побрел прочь; ему не давало покоя так некстати разбуженное воспоминание.

«Господь никого из людей не вознаграждает! Потому что люди злы, подлы, нерадивы, скупы – грешны, одним словом!..»

«Кроме того ада, где дьявол наказывает грешников, есть и ад земной! И от него вам уж точно не уйти!»

– Стой, ты куда? – крикнул ему вслед Эствано. – Да что с тобой?..

Юноша, не оглядываясь, шел по узким улочкам. Он догадывался, что зашел слишком далеко, попросту заблудился – но останавливаться ему не хотелось. Он шел и шел – без цели, без смысла…

– Эй, стой! Стой!..

Откуда-то выскочили двое в плащах – один высокий, другой низенький. Они окружили Ганила с двух сторон.

Грабители?! Этого еще не хватало!.. Юноша схватился за шпагу, приготовившись дорого продать свою жизнь.

– Ганил, ты не узнал меня? – Высокий «грабитель» откинул капюшон плаща и снял скрывающую лицо полумаску.

– Энцо? Вы?.. – Ганил оглянулся.

Второй «грабитель» был без маски – вместо этого его лицо полностью скрывали бинты.

– Это мой друг, – пояснил Энцо. – В свое время он попал в беду и сильно обгорел. И он недостаточно хорошо знает здешний язык…

Так шло время; дни складывались в недели, а недели в месяцы. С прибытия Ганила в Арконццу минуло уже три года; все уже забыли историю с поимкой культистов, тем более, что ее уже давно затмили другие животрепещущие новости. В тавернах и на приемах знати обсуждали одну из таких новостей – вскочивший на глазу герцогини Эрлинии ячмень – когда вестовые принесли в город действительно важное известие.

В десятке лиг от Арконццы, в своем родовом замке в возрасте семидесяти шести лет испустил последний вздох король Талласии Маженто Четырнадцатый. Королем, надо сказать, он в течение последних двадцати с лишним лет был только номинально. После мятежа, направленного против первого королевского министра Гаэтани, король был фактически низложен. Тем не менее, патрициат Талласии согласился оставить за ним корону, а также все его имущество и большую часть привилегий – при условии, что тот откажется от любых попыток влиять на решения, выносимые патрициями по государственным делам. Ни для кого не было секретом, что короля на самом деле оставили исключительно как гарантию, что трон не достанется его племяннику, принцу Монте. Этого малого в Талласии ненавидели не меньше, чем министра Гаэтани, за то, что тот заключил союз с лежащим к северо-востоку от Талласии княжеством Мюкельберг и в знак нерушимости этого союза женился на дочери тамошнего курфюрста. С Мюкельбергом и его соседями у талласийцев давно уже шла вражда, в прошлом неоднократно перераставшая в войну; самих мюкельбергцев талласийцы презрительно называли не иначе, как «потато» – за их привязанность к картофелю.

Теперь старый король умер, и ничто не мешало ненавидимому всеми племяннику занять талласийский престол…

– …Боюсь, скоро здесь будет жарко! – разглагольствовал Эствано, потягивая из кружки дешевое вино. – Большинство патрициев выступают против Монте; они до того его ненавидят, что готовы провозгласить республику – лишь бы не отдать ему корону! – В голосе потомственного гестинамского дворянина звучало явное презрение в адрес талласийских патрициев, готовых променять власть аристократии крови на власть вчерашних торгашей, купивших себе дворянские грамоты.

– Думаешь, принц отступит? – Ганил, скептически нахмурясь, посмотрел на собеседника. Ему, если честно, было все равно, добьются ли патриции изгнания принца или нет.

– Ты бы отступил? – Эствано пригнулся к Ганилу. – Тем более, что он далеко не беззащитен и не безоружен. Сто пятьдесят «потато» из Мюкельберга, плюс сто из Ундервольда, плюс сто двадцать из Геренгена, плюс рейтары-наемники со всех концов… Э, да вот же и один из них!

В таверну вошел молодой человек в костюме из ткани темно-янтарного цвета, с лазоревой подкладкой, выглядывающей из многочисленных разрезов. На поясе его болтался кацбальгер в ножнах, которым он то и дело задевал ноги прохожих (Ганил был готов поклясться, что он делал это намеренно). Похоже, этот рейтар нацепил на себя все свое жалование, да еще и задолжал немало.

– Эй, тавернщик! – Взмахнув рукой, рейтар плюхнулся на скамью. – Пива и копченого мяса мне! – Сорвав с пояса кожаный кошель, он потряс им, как бы демонстрируя, что тот полон. Затем, развязав завязки, он заглянул внутрь, покопался в кошеле пальцами и наконец, выудив два дуката, эффектным жестом бросил их на стол.

Еще когда наемник вошел в таверну, Ганилу показалось, что он уже где-то видел этого человека. Теперь же это подозрение превратилось в уверенность.

– Эй, – негромко окликнул юноша рейтара, – ты, случайно, не Дитер?

– А? – вздрогнул тот, оборачиваясь. – Да, я Дитер. А ты…

– Я Ганил из приюта святой Гернессы. Узнал меня?

– Ты?! – Дитер искренне удивился. – Вот уж не ожидал увидеть тебя здесь! Как же тебя сюда занесло?

– Я студент Академии Кошкоглазых. Наверное, ты слышал о ней?

– Конечно, слышал… Но туда, наверное, без связей лучше не идти. Куда мне, приютскому выкормышу… Вот в наемники – это совсем другое дело! Принц Монте щедро платит тем, кто готов ему служить. Кстати… может, ну ее, эту Академию? Корпеть над книжками, наживая горб и портя зрение? То ли дело на службе у принца своей шпагой добыть себе славу и богатство! Приходите, честное слово, вам будут рады! Хозяин окажет вам великую честь…

– А ты знаешь, как меня зовут? – Эствано вышел из-за стола. – Меня зовут Хабриелло Мари Эствано де ла Гарсиа Мармороло, мой предок был правой рукой Безеда Доблестного, первого гестинамского короля и победителя язычников-южан! Кровь моего рода течет в жилах королей – и твоего хозяина тоже, между прочим! Так что это не Монте окажет нам честь, это мы окажем ему честь взять над нами командование! Или не окажем…

От этой произнесенной на одном дыхании тирады Дитер на несколько секунд застыл с ошеломленным видом.

– Вот как?.. – промолвил он, когда дар речи вернулся к нему. – Что ж… столь высокородный… Я думаю, Монте будет очень рад… если вы придете к нему…

– Неизвестно, будем ли этому рады мы, – отрезал Эствано. – Мы довольны той жизнью, которой живем. Утром – занятия в либрариуме, либо лекции профессоров; днем – упражнения в фехтовании; вечером можно посетить храм любви, или просто гульнуть в кабаке… Лично я такой жизнью вполне доволен! Надеюсь, что и мой друг того же мнения…

Ганил промолчал. Не то, чтобы он не был согласен с Эствано – но, с другой стороны, за спиной Эствано не стояла Инквизиция. Он свободен в выборе, может стать наемником или кем-то еще; а вот Ганилу придется сделаться клинком Церкви, гончим псом святого Голеана. Когда-то он согласился на эту участь – ибо у него не было выбора. Но теперь-то выбор был?..

– Ну, как знаете… – Дитер хотел было встать, но тут трактирная служанка поднесла заказанные им пиво и мясо. – Послушайте, а может, нам выпить вместе? За знакомство, а?

– Это будет неплохо! – Запустив руку в кошелек, Эствано, не глядя, вытащил оттуда несколько монет и кинул их служанке. – Вина на все деньги! Сдачи не надо!..

…Смеркалось. Небо затянуло тучами – погода обещала быть ненастной.

От выпитого вина у Ганила кружилась голова. К счастью, он вовремя остановился, а то, наверное, некому было бы довести его до замка, где располагалась академия. Дитер едва держался на ногах и норовил заснуть прямо на ходу; что же до Хабриелло Мари Эствано де ла Гарсиа Мармороло, то он, что называется, и вовсе лыка не вязал.

– Э… слышь, Дитер… – произнес Ганил, поддерживая Эствано, – как там нынче… в Ахатенбурге… ты не в курсе?..

– Пло… плохо там… – сонным голосом ответил Дитер. – Спустя год после того… как ты… ну это… в общщщ… мнмм… Да, вот… через год разразилась… это… эпи… э-пи-демия… Чума… треть города… амм… на кладбище…

Ганил поморщился. Все-таки память бывает иногда той еще сукой… Ему жутко не хотелось тревожить собственное прошлое, которое он когда-то постарался схоронить в своей памяти; однако он понимал, что это самое прошлое могут потревожить и без него.

– А что… как там этот… вонючка?.. Ну помнишь, старый козел… Грюльхан?..

– Все… помер Грюльхан… от чумы… Ну, туда… ему… и дорога… амм…

– Дитер, не спи…

Вопреки ожиданию, известие о том, что Грюльхана нет в живых, не принесло Ганилу облегчения. Словно из души вынули старую ржавую иглу, и затем смазали рану скипидаром. Нет, встреча с прошлым – явно не к добру, не к добру… Юноша не мог отделаться от чувства, что это не первое его свидание с тем, что он с радостью бы забыл. Наверное, и впрямь лучше будет послушаться предложения Дитера и уйти в наемники…

Ганил плохо помнил, как он добрался до академии, как пришел в свою личную спальню и заснул на неразобранной постели, прямо в одежде.

– Господин, проснитесь! Господин…

– А?.. – Ганил приоткрыл глаза. У его постели стоял привратник академии.

– Господин, – обратился он к Ганилу, – вас хочет видеть один человек… Он не представился, но сказал, что вы должны знать его, и что это очень важно.

«Кто же хочет видеть меня? – размышлял Ганил, ополаскивая лицо холодной водой. – Неужели… неужели это опять он?.. Ладно, скажу ему, что я бросаю академию и ухожу в рейтары.»

Однако говорить такое Грюльхану в этот момент было все равно что обращаться с аналогичной просьбой к настоящему архангелу. Скорее всего, распаленный расправой с Марри субдиакон даже не услышал слов Ганила – а если бы и услышал, наверное, прихлопнул бы дерзеца на месте.

Тем временем лицо Марри посинело, глаза закатились, изо рта текла слюна. Немного успокоившись, субдиакон отпустил мальчика, и тот упал на пол, словно цирковая марионетка с оборванными нитями.

– Он… мертв… – выдавил из себя Ганил.

– Обосрунчик… – Субдиакон, осклабившись, толкнул ногой тело Марри. – Ну, и кто теперь пердун? Кто пердун, я спрашиваю?!

– Он же мертв, мертв! А-ах!.. – Упав на колени, Ганил приник к телу. Он еще надеялся отыскать признаки жизни. Надежны оказались напрасны – сердце не билось, дыхание отсутствовало.

– Ну конечно, мертв! – Грюльхан вроде бы немного успокоился. – И кто же его убил? Ты, ты, ты-ы его убил!

Он с силой ткнул мальчишку в лицо грязным пальцем с коричневым, криво обрезанным ногтем, содрав кожу у виска.

– Ну… – протянул субдиакон, – не думаю, что это ты сделал, так ска-азать, сам… Твоя сестра ведь якшалась с диаволом, в чем полностью призналась на допросе, ведь так? Может, и ты одержим бесами? А?! – Он склонился над Ганилом; мальчишка чувствовал исходящий изо рта субдиакона резкий запах перекисшей капусты. – Я с радостью стану твоим экзорцистом! Твои бесы сполна вкусят вкус моей плети! Я взгрею их как следует, можешь не беспокоиться – видишь, как я забочусь о твоей заблудшей душе, маленький негодник!

Субдиакон выпрямился.

– Или, может быть, ты сделал это сам? – вкрадчивым тоном произнес он. – Может, вы чего-то не поделили, и тобой овладел грех скупости? Я охотно отпущу твой грех, если ты не будешь отягощать свою душу еще и лжесвидетельством! Я скажу, что этот маленький грешник повесился сам, без твоего участия! Верно ведь? Он сам покончил со своей жалкой жизнью?

Ганил кивнул – говорить он не мог, слова застревали в горле…

…С Марри поступили так, как велит Святая Церковь поступать с самоубийцами – бросили его в известковую яму, ибо самовольно прекратить юдоль испытаний, именуемую жизнью – значит пойти против воли Господа, совершить страшный грех. Ганил же впал в отчаяние, забился в свою келью, где дни напролет лежал на скамье, уткнувшись лицом в стену. Когда он наконец решил выйти наружу, то заметил, что окружающие стали иначе к нему относиться. Наставники смотрели на мальчишку со страхом, другие послушники – с плохо скрытой ненавистью. С ним никто не пытался заговорить, а когда Ганил сам обратился к одному из монахов с какой-то просьбой, тот спешно отказался, сославшись на занятость. И пару раз Ганил слышал за спиной произнесенное шепотом слово – «одержимый».

Наверняка Грюльхан сделал все, чтобы пустить по приюту слух о том, что это Ганил убил Марри, будучи одержимым дьяволом… Впрочем, Ганилу уже было все равно. Через несколько дней мальчишку забрал Альбертин. А потом было долгое путешествие по дороге, идущей через горы Гельвезии, через Хелиланд и далее – в Талласию…

«…Интересно, ее уже ищут? Главное, не подавать виду, что я знаю о случившемся. А впрочем, что мне мешает сослаться на сон? Похоже, здесь, в пустыне, сны бывают куда ближе к реальности, чем…» Ганил прислушался, но услышал лишь свист ветра за стенами. Неужели они все бросились искать Веслану? Тревога снова зазвенела в его сердце надтреснутым колокольчиком.

За стеной раздались шаги; скосив взгляд, Ганил увидел вошедшего в комнату Энцо.

– Уже проснулся? – В голосе Энцо чувствовалась озабоченность. – У нас проблема: Веслана пропала.

– Как пропала? – Ганил привстал с циновки.

– На рассвете куда-то ушла, никому не сказав, и не вернулась. Мы обыскали окрестности, но не нашли даже следов.

«И не найдете…» – подумал Ганил.

– Думаю, она скоро вернется… – произнес он вслух, усаживаясь на полу.

– Скорее бы… Если мы не найдем ее в ближайшее время – дальше можно будет уже не искать. Слышишь, как воет ветер?

Ветер действительно выл заметно громче обычного. Ганил выглянул в окно; сейчас же волосы юноши растрепал ветер. Небо потемнело; солнце приняло зловещий багровый оттенок. С юга на безымянный город надвигалось нечто темное, напоминающее тучу.

Приближалась песчаная буря.

Верблюдов завели внутрь дома. Окна завесили тканью, чтобы ветер не нанес песок. Все было готово к тому, чтобы встретить бурю.

– Наша не найти девушка… – Бамара положил руку Ганилу на плечо. – Твоя быть… нгуву, нгуву… моя не помнить, как ваша говорить это… Му-же-ства-на, вот!..

– Не может быть!.. – Ганил готов был заплакать.

– Ничего не поделаешь, – подал голос Скальдик. – Похоже, она и впрямь по… потерялась… Мы обыскали все окрестности – никаких следов.

– Может, она спряталась в каком-нибудь укрытии?

– И ее там разорвали гули, – вмешался Энцо. – Да, это печально…

– Я должен ее найти!

Он почти поверил в то, что сможет вернуть Веслану – ибо сердце его, вопреки рассудку, не желало признавать, что он сам сделал все, чтобы она исчезла навсегда.

– С ума сошел? – Скальдик постучал пальцем по лбу. – Все равно ее уже не найдешь, только сам погибнешь ни за грош!

Ветер за стенами уже не свистел – выл, словно стая бешеных волков. Несомый ветром песок с шелестом бил в стены – как будто бесчинствовавшая снаружи буря пыталась разгрызть камень и добраться до прячущихся внутри людей.

– Давно не было такой бури, – промолвил Мардуф. – Странное это место – пустыня…

Тем временем Ганил тихонько подобрался к затянутому тканью от шатра окну. Под порывами ветра ткань прогибалась, но вбитые в стены крючья держали ее надежно. Взявшись за краешек ткани, юноша рванул ее вниз, впустив в комнату ревущего песчаного зверя.

– Что ты делаешь?! – в один голос вскричали находящиеся в комнате люди. – Остановись!

Куда там! Прыгнув вперед и вверх, Ганил перебрался наружу и скрылся в круговерти бури.

…Ветер ревет, словно чудовищная тварь из нортских легенд – полуволк-полудракон, что в день Рагнарока приходит, чтобы пожрать весь мир. Песок бьет, не зная пощады; каждая песчинка – словно маленький кулачок, но все вместе они сбивают человека с ног. На землю словно спустились сумерки; нет ни «право», ни «лево», ни «впереди», ни «сзади» – только земля внизу, под ногами. И то Ганил не был уверен, что сейчас этот ураган не подхватит его и не понесет над землей наравне с тучами взбитого песка.

Надо идти. Надо идти. Вот только куда и зачем?.. Не стоит задумываться. Не стоит думать о целесообразности. Если тратить время на подобные вещи здесь – умрешь, погибнешь. Так – тоже умрешь, но по крайней мере…

Нет! Не думать. Не думать. Пусть сердце ведет, невзирая на крик отчаявшегося рассудка. По маршруту, который отпечатался в памяти юноши так отчетливо, что тот мог бы проделать его и вслепую.

…Что ты делаешь? Зачем?! Ты и так уже сделал непоправимое, зачем тебе искать место собственного преступления? Хочешь умереть на могиле своей возлюбленной, как пастушок из дурацких романсов, которые так любят ахатенбургские девы? Ты сам когда-то смеялся над этими сюжетами; а теперь, видать, решил уподобиться их героям?..

Что ж, иди. Ты заслужил это, гнусный убийца. Ты убил Веслану. Ты убил Марри…

– Нет, я не убивал его! Это все Грюльхан, вонючка!..

Кричать трудно – от песка першит в горле. Песок скрипит на зубах, от песка жжет в глазах. Песок, кругом песок.

…Нет, пащенок, его убил ты, ты, ты! Не спорь, негодяй!

– Господь… Всемогущий, всеблагой Господь… Святой Голеан… святые благородные праведники… святая Гернесса… святые супруги мученики Аддина и Кориан… Сжальтесь, сжальтесь… Святые… святые… Громовержец и супруга его Жизнедательница… и отец его, Великий Ярл Воронов… Ирила-Солнечный и сестра его, Живина… Добрый Унгулабалама… что царапает священным копьем знаки на небе… танцуя во имя жизни и смерти… на вершине горы… тьфу, забыл, как она называется… Черт, дьявол, король демонов Бахамейт!.. Великие Древние!.. Сверхлюди, что спят там, за песками, в мертвом городе!.. Кто-нибудь, сжальтесь надо мной…

…Или не надо.

Я не заслужил этого. Я преступник, гнусный негодяй, пащенок. Я червь и раб греха. Но кроме того ада, где дьявол наказывает грешников, есть и ад земной. И я, думая, что бегу прочь от него – в итоге вошел в его врата.

Фиат юститиа превалебунт, эт мундус перибит…