Свежие записи из блогов Санди Зырянова

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

Мрак

"Скажи хоть на одну ночь "нет" космодесанту", - сказал Мых и зачел книгу "Мужем битая" Алены Стерлиговой.
Ой.
скрытый текстНаписана она откровенно плохо, хотя ясно, что над ней работали... ну явно не один редактор и корректор уж точно. Это всего лишь автобиография человека, который замужем за миллионером, и больше никаких интересов, кроме материальных, прикрытых флером религиозности, у него нет. Человека, который готов на все, лишь бы ничего не делать, кроме как рулить бытом, потому что больше ничего не может. Она даже проговаривается, что самое ужасное для нее - все делать самой. Зато какой святой ее муженек. Запретил работать? - ой молодец, женщине это не надо. Разлучил со всеми подругами? ой молодец, а то подруги, они такие, из-за них семьи рушатся. Наделал пятерых детей? ой молодец! сжег все ее брюки? ой молодец, женщине надо носить платья! Без конца рефреном: женщина, женщина, мужчина, мужчина...
Ей, видать, невдомек, что у людей могут быть разные потребности и цели в жизни. То и дело: "Мы, женщины..." (хотим того, хотим этого, должны так, нас лучше подчинять вот так...)
Несколько страниц посвящено оправданиям избиений жен мужьями: довели, самидурывиноваты.
И какую же травму бедняжке нанесла обычная учеба в школе, что она до сих пор твердит: в школе хорошему не научат!
Кабы эта Алена честно сказала: да, я ничего не представляю как личность и у меня очень слабый характер, я хочу, чтобы мной руководили, - я бы понял. Но она уверяет, что такими есть и должны быть все женщины.
Скучно и отвратительно.
Где, фес вас задери, мое болтерпорно? Пошел-ка я тискать девственных КД, простодушных ИГ и даже коварную Инквизицию. Они хотя бы не кричат, что я обязана носить платье. Ууу, ненавижу...

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

Вендиго в ленту

Таежная легенда
мини, джен, хоррор, NC-21
рассказ отчасти основан на реальных событиях (история охотника Свифта Раннера) и на американской легенде о вендиго. Шок-контент.



– Джим, – окликнула мужа Мэгги, – скажи парням, что ужин уже на столе.
– О’кей, – согласился Джеймс Смит, флегматичный рослый человек лет сорока, с веснушчатым лицом, заросшим рыжей бородой. Он неспешно поднялся и перед тем, как выйти из хижины, бросил полный любви взгляд на Мэгги – пухленькую и юркую, жизнерадостную женщину, вот уже семнадцать лет скрашивавшую его жизнь и родившую ему четверых сыновей.
Завтра он планировал отправиться на охоту ради оленины. Склад с припасами отстоял от хижины Смитов миль на двадцать пять по прямой, и тащиться в такую даль Джеймсу было лениво. То ли дело отмахать вдвое, а то и втрое больше через заснеженный лес, преследуя карибу! Боб и Чарли, конечно, пойдут вместе с ним, они уже заслужили право называться охотниками. Может быть, и Адам увяжется. Адаму только тринадцать, но он тоже неплохо управляется с ружьем… Взять его, что ли?
скрытый текстДжеймс Смит родился в семье охотников, всю жизнь промышлял пушного зверя в лесах Альберты и не представлял себе иной судьбы. Мэгги, конечно, другое дело, она из городских; Джеймс не раз ломал голову над тем, что она в нем нашла, и приходил к единственно возможному выводу: Мэгги родилась, чтобы стать женой охотника и матерью будущих охотников, настоящих Смитов. А он, Джеймс, родился, чтобы стать мужем такой шикарной цыпочки, как его милая Мэгги.
– Эй, парни, – крикнул Джеймс, – Боб! Том! Адам! Чарли!
Разнобой мальчишеских голосов – от совсем детских и до ломающихся юношеских басков – ответил ему одно и то же «иду, папа». Джеймс прислушался.
– Чарли, – повторил он. – Иди к ужину, не заставляй мать ждать! Чарли!
– Чарли увидел зайца, – сказал Том, самый младший из Смитов. – Схватил ружье – и за ним…
– Зайца, – хмыкнул в бороду Джеймс. – О’кей, тогда его можно не ждать. Придет с зайцем – разогреем ему ужин.
– А если без зайца? – уточнил Том.
– Дадим нагоняй и разогреем ужин, – включилась в беседу Мэгги.
Джеймс обстоятельно, как и все, что он делал, произнес молитву, не забыв попросить Бога, чтобы Чарли успешно поохотился и поскорее вернулся, и вся семья приступила к ужину. Готовила Мэгги просто замечательно.
К концу ужина у Джеймса что-то заскребло на душе. Он присматривался к Мэгги и понимал, что она волнуется. А его жена, привычная к лесным будням, зря волноваться не станет.
Пошел снег. Он шел и шел, рассыпая сумерки в хлопья, и густел на глазах.
Чарли, весьма неглупый, рассудительный и довольно опытный юноша, должен был вернуться. Он был подвержен охотничьему азарту, как и любой мужчина, которому в руки попалось ружье, а перед глазами очутился заяц или иная дичь. Но не настолько, чтобы забыть обо всем и разгуливать по лесу в снегопад на ночь глядя! Да и заяц, если он не бешеный, уже давно забился под куст на ночлег…
Джеймс ощутил, как под ложечку закрадывается холодок беспокойства.
– Выйду, поищу его, – бросил он, надевая видавшую виды меховую парку. Боб и Адам вскочили:
– Мы с тобой!
– Останься, Боб, и охраняй мать с Томом, – велел Джеймс. Боб – старший из его сыновей – недавно ушиб ногу на охоте. Да и ему, Джеймсу, будет спокойнее, если Боб присмотрит за Мэгги с Томом…
Хижина была сложена из прочных дубовых бревен, а Мэгги отменно управлялась с ружьем и славилась как меткий стрелок среди охотников, но Джеймс все равно не любил оставлять жену без защиты. Мэгги была слишком дорога ему. И Том. И остальные дети тоже.
Адам поднял над головой мощный галогеновый фонарь. Второй такой же фонарь светил в руках Джеймса. Яркие оранжевые снопы света пролегли через лес, вспугнув какую-то пичугу. Снежинки в этих снопах казались горящими.
Джеймс знал, что Адам обожает включать фонарь в снегопад и любоваться «горящими» снежинками, но сейчас им обоим было не до того. Чарли отправился в лес без всякого фонаря.
– Чарли! Чарли! – звали они.
Чарли не отзывался.
Джеймс вскинул ружье и выстрелил в воздух. На выстрел Чарли должен был обратить внимание.
Ему показалось, что между деревьев мелькает чей-то силуэт. Джеймс обрадованно обернулся, крикнул еще раз «Чарли», но никого не увидел.
– Адам, – отрывисто произнес он, – держись рядом со мной.
– Ага, па, – отозвался мальчик.
То и дело в чаще леса кто-то мелькал, но кто – рассмотреть не удавалось. Уж конечно, не Чарли: Чарли был не такой большой, и двигался не так быстро. Медведь, холодея, подумал Джеймс. Еще не хватало нарваться на огромного хищника среди ночи! Голодный шатун… такая встреча не сулила Чарли ничего хорошего, да и им с Адамом тоже.
Но Чарли был вооружен, и к тому же умел и отважен. А они не слышали ни криков, ни выстрелов – только потрескивание веток под чьими-то лапами и то ли шелест ветра, то ли свист.
– Чааааарлииии! – заорал, надсаживая легкие, Адам.
Молчание.
– Ча-арли-и! – зыкнул Джеймс.
Молчание. Только далекий свист. Видать, ветер задувал в какой-то сучок или расщелину дерева, отчего получался такой странный звук.
– Чарли! – заорали оба хором. Джеймс опять выстрелил.
И снова мелькнул чей-то силуэт вдалеке – удивительно быстро. Джеймсу показалось, что медведь, если это был медведь, шел на задних лапах.
Джеймс не боялся ничего и никого. Он привык выходить победителем из очень непростых положений, недаром же он охотился с младых ногтей. Но тут ему стало очень не по себе; он боялся не столько за себя, сколько за Чарли, да и об Адаме начинал тревожиться.
Прямо по курсу полыхнули красноватые огоньки глаз. Волк? Нет, у волка золотистые. Рысь? Пума? Пумы редко забредали так далеко на север…
– Чарли! – снова позвал Адам.
Джеймсу показалось, что откуда-то повеяло мертвечиной. Это было как-то странно, чтобы дохлятиной воняло в такой мороз. Да и снег шел не первый и не десятый раз за зиму – мертвого зверя давно бы присыпало.
Они кружили уже не первый час по лесу, сорвали голоса, расстреляли пол-обоймы, но Чарли не отзывался. Батареи в фонарях начинали садиться. Джеймс не зря пользовался репутацией превосходного следопыта, но нигде ни разу не заметил ничего даже отдаленно напоминающего человеческие следы.
– Пошли домой, сын, – сказал он. – Чарли, может, уже и вернулся, пока нас не было.
Адам промолчал.
Джеймс брел по лесу. Вот и его гостеприимная хижина – Мэгги, умница, не потушила ни одной лампы, чтобы Джеймс с Адамом могли увидеть свет издалека. Настоящий лесной маяк!
Шаги Адама за спиной подхлестывали Джеймса. Не оборачиваясь, он произнес назидательно:
– Видишь, как важно не увлекаться и не бежать за первой попавшейся дичью? В лесу легко заблудиться. Особенно на ночь глядя!
Кто-то протяжно просвистел прямо над ухом, и запах мертвечины усилился.
«Да что это со мной? Вонь какая-то чудится, – подумал Джеймс. – Не иначе, геморрой… не, гайморит! При гайморите такое. Но насморка вроде же нет…»
– Джеймс! – закричала Мэгги, высунувшись из дверей. – Скорей домой!
Джеймс припустил бегом, на ходу бросив сыну «Адам, живее!», влетел в двери, едва не сбив с ног Мэгги, и двери захлопнулись.
– Чарли дома? – спросил он.
– А где Адам? – спросила одновременно с ним Мэгги.
Они уставились друг на друга.
Том давно спал, а Боб вышел из спальни и хмуро взглянул на родителей.
– Па, за тобой кто-то шел, но это был не Адам, – сказал он. – Высокий, тощий, вроде как лысый.
– Лысый? Без шапки? В такую пого… – начал говорить Джеймс, наконец, вдумался в услышанное. – Боб, ты точно его видел? Тебе не показалось?
Боб задумался.
– Показалось, – сказал он неуверенно. – Он если и был, то очень быстро исчез.
Мэгги заплакала.
Утром Джеймс собрался, взял ружье, запасные патроны и на лыжах помчался по лесу.
Чарли и Адам были тепло одеты. Они не могли замерзнуть насмерть, думал он.
На Адама он наткнулся почти сразу. Меховая курка Адама была разорвана в клочья – кто-то с яростью, не поддающейся пониманию, растерзал куртку так, что клочья меха висели на всех окрестных кустах. А ближе к телу Адама на кустах висело что-то другое. Какие-то синевато-розовые – или красновато-синие – скользкие змеи или веревки, от которых шел запах свежемороженого мяса, перебивавшийся вонью застарелой мертвечины. Джеймс не мог, не хотел верить в увиденное, он не желал понимать, что это за веревки и почему его сын лежит на снегу, отвернувшись, и не шевелится. Он просто упал. Ушибся. Надо ему помочь. Сейчас, сынок, сейчас…
Он повернул необыкновенно легкое – пустое – тело и хрипло застонал.
Тело мальчика было полностью выпотрошено, грудина взломана, и изнутри кто-то выгреб и сердце, и легкие взмахом когтистой лапы. Мясо с бедра, плеча, предплечий – объедено, обглодано, и тонкие юношеские кости оказались переломаны под могучими зубами. Джеймс повернул лицо Адама к себе, в какой-то жалкой надежде, что может быть, это не Адам…
Сохранившаяся половина лица принадлежала Адаму. Его чистая щека с двумя коричневыми бархатными родинками, его слабые веснушки на остатках носа, его серый глаз, одинокий, пустой и безумный. Его чуть вьющиеся волосы, слипшиеся от крови.
А вторую половину снесло начисто – укусом огромной пасти.
Медведь бы такое не сделал, отрешенно думал Джеймс. Медведи так не убивают. Я видел людей, которых заломал медведь, они выглядели совсем не так. И если бы это был медведь, Адам бы сопротивлялся, была бы медвежья шерсть, кровь…
Ружье Адама валялось поодаль, переломанное. Кто-то нарочно взял его и переломал об колено. По-человечески поступил. Вот только никакой человек не смог бы так растерзать рослого и крепкого подростка…
Внутри все закаменело. Медленно, точно в дурном сне, Джеймс начал собирать с кустов и сугробов кишки сына и складывать обратно ему в живот, приговаривая «спи, сынок, больше не будет холодно, больше не будет больно, спи, спи…»
Сзади послышались шаги. Джеймс обернулся, готовый встретиться лицом к лицу с убийцей, но это был Боб. Он подошел ближе, часто задышал, охнул, пробормотал «нельзя, чтобы это видели мама и Том», но Джеймс покачал головой. Том – ладно, а от Мэгги скрыть, как умер ее сын, не удастся.
Джеймс не подумал о том, что сразу пришло в голову Бобу.
– Боже, па, эта тварь, которая сожрала Адама, – она же шла за тобой!
Джеймс вспомнил, как разговаривал с Адамом – думал, что с Адамом, а на самом деле с чудовищем, и его затошнило…
В следующие несколько дней Джеймс и Боб прочесывали весь лес. На то, что Чарли найдется живым и здоровым, надежды не было уже ни у кого. Разве что маленький Том то и дело спрашивал, когда же вернется братик Чарли, а Мэгги, враз постаревшая и серая, будто присыпанная пеплом, глухо отвечала «скоро, милый, погоди еще немного, Чарли на охоте».
Джеймс благодарил Бога за то, что у них родилось сразу трое сыновей-погодков – а спустя восемь лет и Том. Только забота о нем сейчас удерживала Мэгги от полного безумия. Джеймс не мог забыть, какой он увидел Мэгги в первые часы после того, как он принес домой Адама: ее остановившийся взгляд, ее непослушные губы, и то, как она целовала лоб и уцелевшую щеку Адама, шепча ему что-то нежное, как в далеком детстве…
– Папа! – крикнул Боб.
В небольшом распадке снег оказался утоптанным; кто-то натащил сюда веток и еловых лап. Это явно было чье-то логово. Сугробы вокруг логова выглядели разрытыми, рыхлыми, и из одного сугроба проступало что-то очень похожее на кости.
Джеймс приблизился к распадку и поморщился. Смрад стоял невыносимый – тяжелый, липкий, сладковатый, так пахнет застарелая мертвечина. Вокруг тела Адама стоял тот же запах – труп Адама не мог так пахнуть, он был свежим.
Так пахла тварь, убившая Адама и Чарли.
Вдвоем они с Бобом выкопали скелет из снега. Сомневаться, что это Чарли, уже не приходилось. Скелет не был обглодан полностью: тварь методично пожирала Чарли, начиная с руки и ноги, но часть трупа оставила, будто впрок. Это не удивило Джеймса: он знал, что многие хищники заготавливают впрок добытые туши, прикапывая их в земле или в снегу. Удивил, как и раньше, с Адамом, способ убийства.
Вскрыть грудину.
Взломать ребра.
Вырвать внутренности.
Внутренности тварь почти не жрала. Кишки выбрасывала, кровеносные сосуды – тоже. Обыскав снег, Джеймс и Боб выкопали желчный пузырь, разорванный желудок… А вот легкие, сердце, почки, видимо, считались у твари деликатесом.
И снова – пол-лица… У Чарли тварь прогрызла череп и выела мозг.
На обглоданной шее остался серебряный крестик. Мэгги подарила его Чарли на прошлое Рождество.
– Поторопимся, – сказал Джеймс. – Эта сволочь может вернуться в любой момент.
– Я его убью, – свирепо произнес Боб.
– Оставь. Я сказал, пошли! – рыкнул Джеймс на сына.
Он собирался убить тварь сам.
Мэгги, увидев то, что осталось от Чарли, забилась, зарыдала, заколотилась головой об пол… Джеймс подхватил ее на руки, прижал к себе, но не успокаивал. Понимал: она должна выплакаться, выкричать горе.
Джеймс вместе с Бобом навертели из еловых лап и красной шелковой тесьмы венков, положили на могилы. Две могилки сразу… Теперь Боб по требованию отца постоянно оставался вместе с Мэгги и Томом. А Джеймс что ни день выходил с ружьем, чтобы отыскать проклятого хищника.
Джеймсу Смиту не раз и не два приходилось видеть людей, сожранных хищниками. Его старого друга Дилана заели волки. А молодой Джипси – Джеймс так и не узнал, имя это было или прозвище – не пережил свидание с рысью. Но никогда Джеймс не испытывал к животным ненависти. Звери есть звери, они нападают, когда голодны, когда защищают детенышей или когда вынуждены обороняться. Охота есть охота, тут – кто кого.
Но это…
Свист. Запах мертвечины. Крадущиеся за спиной шаги. И вырванные внутренности…
Внезапно откуда-то издалека раздались выстрелы. Джеймсу не пришлось напрягать слух – он и так знал, что стреляют возле его хижины. Кто-то напал на Мэгги и детей.
Резко развернувшись, Джеймс заскользил по слежавшемуся снегу.
Он несся и несся, не останавливаясь, не замечая, что мимо мелькает чей-то силуэт, – ветер свистел в ушах, и Джеймс не сразу понял, что слышит уже знакомый свист.
Возле хижины уже ничего не было. Только кровь – брызги свежей, еще не успевшей замерзнуть крови, запах мертвечины и маленькая варежка.
Том.
Боб и Мэгги Джеймс обнаружил в хижине. Мэгги все еще рыдала и время от времени начинала вырываться, но сын держал ее крепко.
Спрашивать, что случилось, Джеймс не стал.
Они с Бобом потом, когда сумели как-то успокоить Мэгги и хорошенько накачать ее виски, сели обсуждать, как быть дальше.
– Нельзя всю жизнь прятаться, – говорил Боб. – Мы должны убить его. Он уже сожрал троих из нас. Па, не спорь, я все продумал. Будем ловить на живца. Я подежурю возле дома, а ты спрячься, и, когда оно появится, стреляй.
Джеймс спорил, не соглашался, наконец, стукнул кулаком по столу:
– Дежурить будем по очереди, понял?
И наутро вышел первым на дежурство.
Он топтался вокруг хижины, собирал хворост, рубил дрова, подправлял плетень, смазывал петли на ставнях, прогуливался, молился на коленях у могил сыновей. Двух могил, к которым должна была скоро добавиться третья. Джеймс знал, в каком виде найдет Тома, если найдет, и это было особенно больно.
Потом его сменил Боб.
Потом – опять Джеймс.
Уже смеркалось, и Джеймс увидел вдалеке два красноватых глаза, которые мигнули и потухли. «Ну же, мразь, давай», зло подумал он.
– Па, моя очередь, – заявил Боб, показавшись в дверях.
– Сиди дома, – рявкнул Джеймс на него.
– Нет, ты уже отдежурил свое, – настаивал Боб.
Внезапно красные глаза очутились рядом, совсем рядом… Джеймс едва не потерял сознание от трупной вони. Тварь двигалась с необычайной стремительностью, и все же Джеймсу удалось заметить, что она высокая, но очень тощая: брюхо запало, ребра торчали сквозь свалявшуюся шерсть, и передвигается на задних лапах, как человек. Но рожа! Джеймс не успел отвернуться и понял, что эта рожа будет всю жизнь преследовать его в ночных кошмарах: пергаментное, ссохшееся лицо, похожее на человеческое, только мертвое, серое, с желтыми клыками, выбегавшими из оскаленного черного безгубого рта, – длинного, как у лягушки.
Руки сами собой вскинули ружье к плечу, палец нажал на курок…
Выстрел! В упор! Еще! Разрывными пулями, – раньше Джеймс бил такими пулями медведей…
Свистнув прямо в лицо Джеймсу и обдав его зловонием, тварь ухватила Боба поперек туловища и мгновенно исчезла в сумерках.
Джеймс схватил лыжи, наскоро пристегнул их и помчался за ними.
Скорость чудовища было невероятной – Джеймс не мог угнаться за ним даже на лыжах. Боб орал и колотил тварь, но та будто не чувствовала этого, зато Джеймс мог идти на крик.
Но не стрелять: он боялся попасть в Боба.
Боб как почувствовал это и крикнул:
– Стреляй, па! Стреляй! Убей его!
– Сейчас, сынок, сейчас, – Джеймс взвел курок и прицелился.
Все-таки он опасался ранить сына…
– Убей меня! Не хочу, чтобы он меня жрал, – крикнул Боб снова.
Промешкав несколько секунд, Джеймс потерял их из виду – не надолго, но этих минут хватило, чтобы оказалось поздно спасать Боба. Отчаянный крик «Па-а-а-апа!» разнесся над лесом.
И тогда Джеймс выстрелил.
Он стрелял ожесточенно, почти не целясь и отлично зная, что его пули находят цель. Джеймс не мог бежать так быстро, как тварь, но стрелял он быстрее, чем тварь двигалась, всаживая пулю за пулей в скелетообразную, мерзкую тушу…
Наконец, долговязая фигура за деревьями осела на снег. Джеймс видел черные дыры в груди, черные струйки – днем они были бы красными, но подходить не стал. Он спешил к Бобу.
Боб еще дышал, но с первого взгляда Джеймс понял, что ему не помочь. Когти твари располосовали ему горло так, что видна была трубка, по которой в грудь проходил воздух. С окровавленных губ сорвался какой-то хрип.
– Ничего, ничего, сынок, я сейчас, я тебе помогу, – зашептал Джеймс, баюкая Боба. Больше ничего он сделать не мог – только прижимал сына к груди, целуя влажный от испарины лоб. И вдруг из-за спины снова пахнуло мертвечиной.
Джеймс, не помня себя, выхватил тяжелый охотничий нож, развернулся и всадил клинок до самой рукояти во впалый живот твари, провернул там, потом дернул нож вниз, вспарывая живот до самого паха…
Рядом в последний раз вздохнул Боб.
Джеймс выпрямился. Они были рядом с тем распадком, где неделю назад нашли останки Чарли. И вдруг что-то заставило Джеймса присмотреться. Что-то на кусте… или рядом с кустом…
Тельце Тома, окоченевшее, но почти целое, было насажено на тонкий стволик дерева, специально сломанного и грубо обкусанного, чтобы получилось нечто вроде кола. По стволику сбежала и запеклась кровь – Том был еще жив, когда тварь сделала с ним это.
Впервые за все время из глаз Джеймса покатились слезы. Они обжигали обветрившееся лицо, терялись в бороде, бежали по носу, и Джеймс не мог успокоиться. Он потерял всех своих сыновей, – всю свою жизнь, свое счастье, свою надежду, весь смысл своего существования.
Мэгги, вспомнил он. У меня осталась только Мэгги. Как же быть с Мэгги-то?
Джеймс перевел дух.
Согласится ли она родить еще одного ребенка после всего?
Должна, решил Джеймс. Это единственный способ для нее – пережить смерть наших детей. Наших старших детей. Кто знает, вдруг родится дочка. Доченька. Мэгги так хотела дочку.
– Твою сестричку, Том, – втолковывал он мертвому сыну, держа его на руках.
Наломал еловых лап, – резать их тем самым ножом, которым рубил тушу твари, он уже не мог, связал их ремнем, уложил оба тела и поволок, на ходу приговаривая:
– Мамаша наша, – пускай она родит вам сестренку. Наконец-то у меня будет дочь. Я уж ей расскажу, какими вы были, пусть знает, какие у нее были братцы…
Джеймс не заметил, что тварь, казалось бы, надежно убитая им, снова приподнимается и пристально смотрит ему вслед, и на сером, уродливо-человеческом лице тлеет улыбка.
Вернувшись домой, он замешкался. Он не знал, как сказать Мэгги, что и Боба больше нет, но понимал, что скрывать это от нее нельзя, поэтому неловко топтался у двери.
В памяти всплыло странное словцо «вендиго». Хищник, когда-то бывший человеком, но отведавший однажды человечины – и превратившийся в чудовище. Вечно голодное, одержимое злобой.
Говорят, тот, кто убьет вендиго, сам станет вендиго. Вот уж глупости, подумал Джеймс. Как это я могу стать вендиго? Я – человек! Христианин. Я люблю Мэгги. Моя Мэгги! Она такая славная…
Такая пухленькая…
Такая аппетитная…
Вот она идет – я слышу ее шаги, вкусный запах просачивается сквозь дверь. Я слышу биение жилки на ее шее, чувствую, как вздымается ее грудь. Хрупкая грудь, ее ребра взломать будет не в пример легче, чем у мальчишек. Сейчас я возьму ее… А этих мальчиков оставлю на потом, все равно они уже закоченели…
Джеймс ужаснулся, пытаясь отогнать невесть откуда взявшиеся страшные мысли, но они возвращались и возвращались, и Джеймс не мог двинуться с места.
– Мэгги, – прохрипел он, увидев, как жена открывает дверь и шагает навстречу, – беги!
Мэгги широко распахнула глаза, увидела тянущуюся к ней когтистую лапу – и закричала.

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

Записки вахогрыза: Кровь и огонь

Зачел АДБ "Кровь и огонь". Это продолжение знаменитого "Хеллсрича". скрытый текстВ центре снова наш старый друг реклюзиарх Гримальд. Очень понравилась его эволюция - сначала это был настоящий черствый дорнович, для которого борьба со злом вытеснила все добро. В конце первой книги он уже многое понял, в том числе и настоящую ценность людей, которые рядом с ним. В "Кровь..." Гримальд уже говорит не только о борьбе со злом, но и о ценности добра, добродетели. Но его новое миропонимание будет жестоко испытано. Это история ордена Небесных львов. Уже не в первый раз поднимается тема противостояния Астартес и инквизиции, и всякий раз инквизиция пытается уничтожить или целый мир, или всех его обитателей, а КД ей противостоят. Но если Уриэль Вентрис сумел договориться, а сила Космических Волков такова, что с ними грызться себе дороже, то маленький орден Небесных Львов пострадал от инквизиции по полной.
Львы зашли ну вот просто очень. Они совсем не похожи на дорновичей - скорее как добрые Ультрамарины или Саламандры. Гримальд еще удивляется их сердечности в общении, и ему приходится сделать отдельное усилие, чтобы понять, что это не отсутствие дисциплины, а настоящее братство. Сам Гримальд не замечает, но он тоже стал гораздо человечнее и добрее, это радует.

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

Сказочка про гномов

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

Красивого

Шотландская художница Люси Кэмпбелл (Lucy Campbell)



скрытый текст


















Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

Сами боги

Закончил читать Азимова "Сами боги".
скрытый текстИнтересная вещь в том смысле, что она не является научной фантастикой в традиционном понимании. Да, тут есть явный элемент научной фантастики - придуман этот Позитронный Насос, качающий энергию из вселенной во вселенную. Но мэтр, похоже, не стал даже особо заморачиваться "наукообразностью" этой идеи. Его гораздо больше занимали другие моменты: общество, всецело зависимое от одного-единственного источника энергии; нежелание искать альтернативу, связанное с косностью мышления, слепой верой в авторитеты и более всего с желанием этих самых авторитетов сохранить за собой звание истины в последней инстанции. Нравы в научной среде Азимов явно знал не понаслышке. И практически все персонажи преследуют какие-то свои, узко личные цели. ГГ в этой книге - общество.
Книга структурно состоит как бы из трех частей: Земля; параллельная вселенная с попыткой показать отдельное, очень отличающееся от нашего, общество; Луна - часть Земли и ее оппонент.
Вторая часть мне показалась недозавершенной, недораскрытой, что ли. Но зато именно там была неожиданная интрига и вполне логичный, но нетривиальный вотэтоповорот. И сама концепция интересная - триединая семья разум-долг-эмоция, Мягкие-Жесткие как неразрывная дихотомия.
И лав-стори в финале. Хотя ее-то как раз можно было предвидеть буквально с первых страниц. Впрочем, лав-стори хотя и не особо нужная в сюжете, но вполне адекватная.

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

Хороший современный поэт

Cold Ways


Тающие птицы

Затишье. Дрожит переспелая синяя мгла.
Древесные двери закрыты до блеска рассвета,
Но с первым лучом, пробежавшим по утренним веткам,
Уставшая ночь понимает – она не смогла

скрытый текстОставить ничтожного шанса ушедшей зиме.
Легко и невольно… свободно от жизни и смерти.
Сияет заря и невидимым циркулем чертит
Пылающий контур восхода, и мне не суметь

Уйти из долины, где март рассыпает огонь
На плечи хребтов и заросшие инеем кроны.
Всё залито вязким расплавленным золотом, кроме
Туманных холодных низин. Подставляя ладонь

Искристому солнцу, прочувствовав радость весны,
Душа распускается заново бархатной вербой
Я падаю тающей птицей в раскрытое небо,
И вечность мне шепчет: сегодня грехи прощены.

Упали замки ледяных белоснежных ворот –
Каскадные шумные реки проснулись - помчались
По белой равнине, а призраки зимней печали
Рассыпались громкими криками стаи ворон.

Африка

Справка от автораДанный стих - иллюстрация военных действий 1941-42 в Северной Африке. В данном случае от лица британцев.

"Хитрый лис" - Эрвин Роммель немецкий генерал-фельдмаршал (1942) и командующий войсками Оси в Северной Африке.
Полное прозвище "Хитрый лис пустыни" - придумано Черчиллем
"Африка" - название танковой армии немецких войск


Вздыбились ржавые вихри бескрайней пустыни,
Ветер рассеял стальное дыхание смерти.
К вечеру в дюнах рождается холод, и стынет
Выжженный танками воздух. На поиски нефти

Мы отправляемся глубже в железный оазис,
Зная, что близятся «рыцари» «хитрого лиса».
Мало запасов, колодцы с коварной заразой,
Полчища мух… Но сюжет до конца не дописан

Волей к победе, размытой седыми песками.
Солнце исчезло, сползается сумрачный мрамор.
Кто-то с барханов следит неустанно за нами.
Пот и усталость стекают по вскрывшимся шрамам.

Скрежет и роторный гул расползаются к югу,
Ночь обещает, что утро навряд ли настанет.
Время давно растерзало останки испуга,
Только свинцовая боль от безумных стараний:

Выжить и вытравить зверя… Рассыпались грозди
Огненных вспышек лавины гудящих снарядов –
Падают с мёртвого неба последние звёзды…
Братья, скорее, к оружию! - «Африка» рядом.

***

Разноцветное лето сломалось, устало, застыло,
Уменьшаясь до точки, похожей на сбитый прицел,
Разъярившийся ветер стреляет порывом в затылок…
Замерзающий город прижавшись к земле, присмирел.

Пауки одиночества жалят мечты; агрессивней
Набегает тоска миллиона дождливых шагов,
Боль срывается в бездну проспектов на щупальцах ливня
С комотозно съезжающих крыш отсыревших домов.

Густо-красным потоком прольются остатки заката,
Разбиваясь о мраморный корпус горгульевых туч.
Исчезающий в сумраке луч, посмотрел виновато,
Намекнув – до границы печали осталось чуть-чуть.

Пустота растеклась по артериям улиц, столица
Провалилась в туман, расцветающий парк побледнел.
Я вздохнул и подумал: Сейчас ничего не случится –
Это просто безлюдный маршрут под дождём… за предел.

Бег в одиночество

Старые просеки пахнут весной и тленом.
Солнце и тучи. Багровое небо вспорото
Лезвием ливней. Я быстро покинул стены
Каменной скорби заросшего шумом города.

Крепость дубов пропитали тоска и сырость,
Здесь никого – только ветер и крик неясыти.
Кажется, эта дорога однажды снилась –
Бег в одиночество – бег до ворот неясности.

Дождь прекратился, и бор утонул в тумане.
Призраки-птицы ныряют в подвалы сумрака.
Что этот день приготовил? Что будет с нами?..
Страх неизвестного, мысли галдят без умолку.

Образы прошлого смотрят с костлявых веток.
Ночь собирает последние крошки вечера.
Звёзды мне шепчут, что завтра настанет где-то
В мрачных чащобах бескрайнего леса вечности.

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

Про книжки

Как я вижу, тут уже давно гуляет книжный флешмоб. Я начала его относительно давно (правда, на 60 дней у меня терпения не хватит, я отвечаю по 3-4 пункта за раз). И, поразмыслив, решил принести и сюда. В конце концов, "Дупло" читательский дневник, или как? :)

изображение
артер - Щенок с глазами Бойцового Пса

скрытый текстДень 01: Лучшая книга, прочитанная в прошлом году
День 02: Самая неудачная книга, прочитанная в прошлом году
День 03: Книга, которую вы читали более трех раз
День 04: Книга, которую вы читали более десяти раз
День 05: Любимый книжный сериал
День 06: Любимая книга в любимом книжном сериале
День 07: Книга, которая делает счастливой
День 08: Книга, которая заставляет грустить
День 09: Книга, которая заставляет задуматься
День 10: Книга, которая вас шокировала
День 11: Самая недооцененная книга
День 12: Самая переоцененная книга
День 13: Самая любимая книга одного из нелюбимых писателей
День 14: Самая нелюбимая книга одного из любимых писателей
День 15: Книга, которая не должна была вам понравиться, но в итоге вы ее обожаете
День 16: Книга, которая должна была вам понравиться, но абсолютно разочаровала
День 17: Книга, которую вы ненавидите
День 18: Книга, которая нравилась вам раньше, но теперь нет
День 19: Книга, которая не нравилась вам раньше, но потом вы ее полюбили
День 20: Книга, которая вас разочаровала
День 21: Книга, любви к которой вы стыдитесь
День 22: Книга, ненависти к которой вы стыдитесь
День 23: Любимый писатель из классиков
День 24: Любимая книга любимого классического писателя
День 25: Самый нелюбимый писатель из классиков
День 26: Любимый писатель из современников
День 27: Любимая книга любимого современного писателя
День 28: Самый нелюбимый писатель из современников
День 29: Любимый мужской персонаж
День 30: Любимый женский персонаж
День 31: Любимая цитата из любимой книги
День 32: Любимая цитата из нелюбимой книги
День 33: Любимый сборник нескольких авторов
День 34: Любимый рассказ
День 35: Любимая классическая книга
День 36: Любимая книга, по которой сняли фильм, который вам нравится
День 37: Любимая книга, по которой сняли фильм, который вам не нравится
День 38: Книга, фильм по которой вы хотели бы увидеть
День 39: Любимая романтическая книга
День 40: Любимый детектив/триллер
День 41: Любимая книга в жанре фэнтези
День 42: Любимая книга в жанре фантастики
День 43: Любимая книга в жанре мистики/ужаса
День 44: Любимая историческая книга
День 45: Любимая юмористическая книга
День 46: Любимая не художественная книга
День 47: Любимая книга из детства
День 48: Книга, которую вы давно хотите прочесть, но до сих пор не прочли
День 49: Книга, которая изменила ваше мнение о чем-то
День 50: Вы бы хотели, чтобы эту книгу прочитали больше людей
День 51: Персонаж, на которого вы больше всего похожи
День 52: Персонаж, на которого вы больше всего хотели бы быть похожим
День 53: Самый неожиданный поворот сюжета или финал
День 54: Самый разочаровавший финал
День 55: Самое любимое название
День 56: Самое нелюбимое название среди любимых книг
День 57: Книга, которую все ненавидят, а вам понравилось
День 58: Книга, которую все любят, а вы терпеть не можете
День 59: Самая любимая книга из всех
День 60: Книга, которую вы читаете прямо сейчас


Мои ответыДень 01: Лучшая книга, прочитанная в прошлом году
Трилогия "Инквизитор Эйзенхорн" от Дэна Абнетта и его же цикл "Призраки Гаунта". Еще были некоторые вещи Азимова, Гаррисона и "Муми-тролли", но они не совсем в счет, потому что я их только перечитывала.

День 02: Самая неудачная книга, прочитанная в прошлом году
Пожалуй, самой неудачной была попытка познакомиться с творчеством Н.Игнатовой. Я взял книгу из цикла про шефанго, "Змея в тени орла", и, несмотря на пару свежих идей, эта книга меня выбесила какой-то убогой "женскостью". Ну вот когда писательница знает стереотипы про "женскую" литературу и старательно им соответствует. Со всем набором шаблонов: и женщина-злодейка на эмоциях, и мужик-трахальщик, и обязательный переход товарищей и даже врагов разного пола к постели... Ужснх. Но на просторах СНГ найти нормальную, не мизогинную и гендерно незакомплексованную литературу вообще не слишком просто.

День 03: Книга, которую вы читали более трех раз
"Мастер и Маргарита". Я читала ее в юности, в молодости и в зрелом возрасте, и всякий раз прочитывалось по-новому.

День 04: Книга, которую вы читали более десяти раз
Дилогия Ильфа и Петрова "12 стульев" и "Золотой теленок". Чем дальше, тем чаще то, что казалось веселым и ироническим юмором. превращалось в моих глазах в мрачную, тяжелую сатиру с далеко не юмористическим подтекстом. Некоторые сцены по-настоящему жуткие.

День 05: Любимый книжный сериал
Только один? :) Итак, по порядку: АБС цикл о Быкове и его товарищах от "Страны Багровых туч" до "Хищные вещи века"; Туве Янссон "Муми-тролли"; Свержин, цикл об Институте Экспериментальной истории; М. Семенова "Волкодав" и последующее развитие мира - "Там, где лес не растет", "Бусый волк" и "Братья"; Б.Джейкс "Хроники Рэдволла"; Л.Буджолд "Сага о Форкосиганах"; Гаррисон "Стальная крыса"; Азимов, цикл о роботах; Батчер, цикл о Гарри Дрездене. Космоолухи, конечно. И - тадамм! - Вархаммер и отдельно циклы Абнетта об Эйзенхорне, Рейвеноре и Гаунте! внезапно, да?

День 06: Любимая книга в любимом книжном сериале
Так-с... Что, все?
"Стажеры" АБС. Очень уж яркие образы, причем реалистичные, не идеализированные и не "черные". И оно такое светлое, с такой верой в человечество и с такой зрячей любовью к нему, и таким пониманием человеческой натуры, далеко не безупречной.
"Дитя-невидимка", "Папа и море" и "В конце ноября". Во всем муми-цикле это самые взрослые вещи. В рассказах затронуты темы, которые для детской литературы вообще невероятны. Веет некоей криповостью, но оно прекрасно.
"Калибан" Азимова. Не знаю, можно ли его включить в цикл о роботах. Наверное, можно. Прекрасное, сильное философское произведение, все подано вроде бы так просто, но со множеством смыслов. Эх, в каждом из нас сидит Давирник Джидай...
"Сожжение Просперо". Это... ну это просто "Сожжение Просперо". Тут накладывается все и на всё: талант Абнетта, сумрачный шарм Вархаммера, обаяние Влка Фенрика и бесконечно прекрасный Леман Русс. И да, веснушки.

День 07: Книга, которая делает счастливой
Редкость, честно говоря. Обычно я выбираю на почитать что-то для катарсиса. Ну ОК, это будут "Волшебная зима" и "Страна Багровых туч". Но вы же понимаете, да? Мых и в этих, в общем, светлых и жизнеутверждающих, несмотря на все печальные и трагические моменты, книгах находит именно печальные и трагические моменты, чтобы посмаковать! И от этого счаааастлив...

День 08: Книга, которая заставляет грустить
Пожалуй, из последнего прочитанного - "Анна Сверд" Сельмы Лагерлёф. Это история хорошей, доброй женщины с простенькими мечтами и большим сердцем, но вышедшей замуж за абсолютного эгоиста. Он сбежал с любовницей, и вот тут-то их низменные натуры развернулись во всей красе, в конце концов по его вине погибли люди. Но автор почему-то оставил ему возможность духовного возрождения. Да вы шутите! - нарциссы никогда не возрождаются, единственное, что можно сделать, это нейтрализовать их разрушительность. Обычно в таких историях сияет суть патриархата, но в данной книге Анна практически свободна: она самостоятельно принимает решения, зарабатывает на жизнь себе и детям и т.п. Грустно становится от того, что, каким бы разумным и правильным человеком ты ни был, как бы правильно ни было устроено общество, если рядом с тобой оказывается кто-то вроде Карла-Альберта, вся твоя жизнь пойдет наперекосяк.

День 09: Книга, которая заставляет задуматься
Марион Мельвиль "Тамплиеры". Это не художественная книга, она действительно об истории ордена Христа и Храма Соломона. Но читать ее было по-настоящему увлекательно. И есть о чем подумать - об исторических обстоятельствах, о движущих силах развития общества, о причудливых вывертах общественной морали и представлений о добре и зле, о трагических потрясениях, которые двигали человечество вперед. Подумать только, всего несколько столетий - да какое там, десятилетий назад насилие, физические наказания и пытки не считались чем-то из ряда вон.

День 10: Книга, которая вас шокировала
Пожалуй, Айрис Мердок "Черный принц". Не насилием, а его тошнотворной обыденностью, всей этой безысходностью рутины, пустотой жизни, замкнутостью на быте и эгоистических побуждениях, а особенно нравами в браке и взаимоотношениях полов. Мы мало думаем о том, какой никчемной была жизнь женщин еще несколько десятков лет назад, и какую власть над ними имели мужчины, и как это было ужасно.

День 11: Самая недооцененная книга
Мне кажется - "Случай Чарлза Декстера Варда" ГФЛ. Она по-настоящему захватывающая, невероятно атмосферная и жуткая до полной невыносимости, с массой выразительных подробностей и яркими персонажами (особенно кота Ника было жалко) АААА доктор Карвен - Фабий наших дней! Но почему-то в списке бестселлеров ГФЛ и вообще хоррор-литературы ее называют крайне редко. Поэтому усиленно рекомендую!

День 12: Самая переоцененная книга
Ой мамочки )) в моих глазах первую ступеньку пьедестала непочета делят "Доктор Живаго" Пастернака и "Архипелаг ГУЛАГ" Солженицына. Пастернак блестящий поэт (хотя и не мой, не близкий мне), но его проза как-то ну совсем... Что же до "Архипелага...", то в нем очень много личной нелюбви к СССР, очень много конъюнктуры и очень мало литературы в любом из смыслов, какие вкладываются в это слово. ИМХО. Я застала времена, когда с обеими книгами носились как Лев Эль Джонсон с Тухулхой, - потом долго спрашивала себя, зачем я это прочитал. Впрочем, именно в те времена носились вообще со всем "запрещенным" вне зависимости от его духовной и художественной ценности.

День 13: Самая любимая книга одного из нелюбимых писателей
"Призраки" Тургенева. К этому классику я довольно-таки равнодушна, но какую же поэтичную крипоту он сумел написать раз в жизни!
И, пожалуй, цикл о дайверах Сергея Лукьяненко. СЛ я активно не люблю за смакование всякого низменного, мизогинию и дроч на девочек-подростков, но именно этот цикл у него удачный.

День 14: Самая нелюбимая книга одного из любимых писателей
"Бедные люди" ФМД - унылая сентиментальщина, имхо. "Трактир "Разбитые надежды" Свержина. "Град обреченный" АБС не зашел, хотя объективно вещь сильная. "Легион" Абнетта - не то чтобы совсем ноль, просто Альфа-легион у меня вообще никакого воодушевления не вызывает, поэтому в памяти из всей книги осталось только "Меня зовут Гуртадо Бронци" ((

День 15: Книга, которая не должна была вам понравиться, но в итоге вы ее обожаете
"Горное гнездо" Мамина-Сибиряка. Не могу сказать, что обожаю, но мне все ее представляли как ужаснейшую тягомотину, а меня зацепили подробные картины нравов, жизни и характеров. Так что читал с интересом.

День 16: Книга, которая должна была вам понравиться, но абсолютно разочаровала
Не одна отдельная книга, а творчество Энн Райс. С одной стороны, я люблю вампиров, ужастики, мистику и вот это вот все. Особенно я люблю, когда оно длинное, изобилующее действием, дает реалистичные описания городов и событий, эмоционально напряженное, с флешбеками и написано женщиной. Но в какой-то момент понимаешь, что вся эта "красота" совершенно не несет никакой идеи, концепции, она как пустая обертка. И секс. Много секса. Кровосмесительного. С подростками и даже детьми. Даже абсолютно несексуальные моменты имеют сексуальное окрашивание. Причем без всякого сюжетного или иного обоснования, просто автору хочется вставить НЦу сюда, и сюда, и сюда, и даже сюда, где она и на фиг не нужна и только мешает. Вот честно? - [MORE=достало]заебало[/MORE]!

День 17: Книга, которую вы ненавидите
Есть категория книг, которые я не запоминаю - ни сами книги, ни названия, ни авторов - но тем не менее ненавижу. Я бы их никогда не читал - и не читаю, но иногда вляпываюсь, ориентируясь на какие-нибудь звездолеты или драконов на обложке и жанр "фантастика, приключения". Любовные романы. Ненавижу всеми фибрами души - и за банальщину, шаблонность, картонность языка, напыщенность и слащавость, а более всего за культ истеричной любовной зависимости. Плюс там еще вечно мизогинии с избытком, вплоть до оправдания изнасилований, а уж обесценивания всех достижений женских персонажей по сравнению с любовью - так выше крыши.

День 18: Книга, которая нравилась вам раньше, но теперь нет
"Оливер Твист" и другие книги Диккенса. Великий, конечно, писатель... Для своего времени он был крут. И многое показывал правдиво. Но в какой-то момент начинаешь понимать, что он предлагает в качестве идеала обыденное благополучие. Тоже нужно, но на идеал не тянет - идеал должен быть выше и благороднее, что ли.

День 19: Книга, которая не нравилась вам раньше, но потом вы ее полюбили
"Сказка о Тройке" АБС и "Потерпевшие кораблекрушение" Стивенсона. Я начала читать обе книги в детстве, вторую - вообще в 3 классе, естественно, ничего не разобрала и долгое время не прикасалась к ним. Во взрослом состоянии "Потерпевших..." зачел с интересом, а "Сказка о Тройке" сейчас одна из любимейших вещей в обоих вариантах.

День 20: Книга, которая вас разочаровала
"Любовник леди Чаттерлей" Лоуренса. Хспд может, она и революционная в каком-то смысле, но какая же она скучная!

День 21: Книга, любви к которой вы стыдитесь
)) любить не стыдно. Когда взрослая тетя взахлеб читает "Котов-воителей", или "Ночных стражей" про говорящих совушек, или "Рэдволл", или "Милу Рудик"... ну ладно, Мила - это скорее янг-адалт, это совершенно не стыдно, но забавно. А еще я люблю детский науч-поп про динозавров!

День 22: Книга, ненависти к которой вы стыдитесь
Это мы тоже уже переросли, прелесть моя. Но я ненавижу многое из классики, а стыдиться этого перестала не так уж давно. В свое время меня учили, что классику можно только любить. И не просто любить, а благоговеть с придыханием, как будто перед тобой что-то, писанное рукой самого бога-императора. Ну ладно, "Кодекс Астартес" на худой конец. Взирать на обложку с трепетом, читать, молитвенно сложа руки, каждое слово воспринимать как откровение.
А знаете, что? Не все в классике действительно годно. Очень часто классики стали таковыми просто потому, что они были первыми. Очень многое в классике попросту устарело. Многое невозможно понять, не зная исторических реалий, а многое и не нужно понимать по-настоящему - современный человек отшатнется с отвращением от этих "возвышенных" концепций, и будет прав. Хрестоматийная "Муму" пусть остается иллюстрацией бесчеловечного крепостничества, "Анна Каренина" - тупых брачно-семейных законов и предрассудков, "Ромео и Джульетта" - диких нравов, "Мадам Бовари" - свидетельством морального падения, неизбежно настигающего человека, ведущего бессмысленную жизнь, "Пышка" - мерзости мужчин, облеченных властью и проявляющих ее через домогательства. НЕ НАДО считать это все духовным паровозом, пожалуйста!

День 23: Любимый писатель из классиков
Гоголь, Булгаков, Достоевский. Поэты - Верлен, Гарсиа Лорка, Цветаева, Гумилев, Маяковский, вообще люблю хорошие стихи. Нравится многое у Стивенсона, Вальтера Скотта, Чехова, Эдгара По. Недавно к ним присоединилась и Сельма Лагерлеф.
Задумался, можно ли уже считать классиками писателей ХХ века - Лавкрафта, Брэдбери, Стругацких, Азимова, Толкина. Наверное, пора.

День 24: Любимая книга любимого классического писателя
Страшная месть. Идиот и Бесы. Поэмы Горы и Конца у МИЦ. 451 по Фаренгейту, Далекая Радуга, Калибан, ВК. И, конечно, МиМ - эта на первом месте.

День 25: Самый нелюбимый писатель из классиков
Лев Толстой.

День 26: Любимый писатель из современников
Дак полно )) и все-таки - Стругацкие это классики или современники? Александр Грин? Паустовский?
Лавкрафт. Брэдбери. Туве Янссон. Альбер Камю. Азимов. Кастанеда. Джеральд Даррелл. Многое из Нортон. Многое из Саймака. Из совсем уж современников, ныне здравствующих (многая им лета), - Семенова, Пехов, Нил Гейман, Буджолд, Свержин, Олди, Абнетт, Дембски-Боуден (и да, многое из Макнилла тоже), поэты Василь Дробот, Саша Кладбище, Олег Ладыженский. Нравится многое из Беллы Ахмадулиной и Ники Турбиной. И у меня очень сложные отношения с Харуки Мураками: бесит-скучно-озабоченный-куча незначащих деталей, которые на фиг не нужны и очень мешают - но общее ощущение акварельности и живой-живой жизни нравится чрезвычайно.

День 27: Любимая книга любимого современного писателя
Большинство своих любимых современных книг и любимых писателей я уже упоминал. Из неупомянутого: "Сто лет одиночества": у Маркеса мне нравится не все, но вот это определенно шедевр, сочный, яркий, с потрясающими образами вроде прекрасной Ремедиос, улетающей на простынях.

День 28: Самый нелюбимый писатель из современников
Если не брать какую-нибудь Елену Звездную, то, пожалуй, Головачев. Не люблю за фикбучие, патриотизм головного мозга, крайнюю ходульность общей идеи (при довольно интересных тактических ходах, вроде аморфов или разумных насекомых - прародителей человечества, отчего еще обиднее), бредовые теории заговоров, мартистьюшность всех положительных ГГ, рептилоидов, токсичную маскулинность и лицемерный "положительный сексизм", словом, все, за что мы ненавидим НТВ ))

День 29: Любимый мужской персонаж
Таки вы будете смеяться, но у меня не было по-настоящему, безоговорочно любимых персонажей до знакомства с комиссаром-полковником Гаунтом. Были те, кто нравился, были те, кого понимала. Джим Хокинс был слишком безбашенным, Снусмумрик - недостаточно считался с чувствами других, Базарова Тургенев просто слил, когда заставил целоваться с Фенечкой, к тому же "страсть, похожая на злобу" - что это за любовь такая? Артур Грэй - слишком романтичным, граф Форкосиган - неверным мужем, от чего сразу вылетел даже из первой сотни, Горбовский - слишком чудаковатым (хотя все равно любимым)... И тут попадание 10 из 10: образец самого возвышенного благородства без всякой мартистьюшности.
Еще люблю незабвенного Сергея Лисиченко и Быкова с Жилиным. И да, у нас же есть Жиллиман и Леман Русс!

День 30: Любимый женский персонаж
№1 - Фрези Грант "Бегущая по волнам" А. Грина. Для меня это всегда был образец внутренней свободы.
Джен Эйр, Корделия Нейсмит, Кларисса МакЛеллан, великолепная Лотара Саррин из "Кровь для Бога Крови" Макнилла, Полина из "Космоолухов", Муми-мама, Тави Тум из "Блистающего мира" и - с некоторой натяжкой - Лея Органа.

День 31: Любимая цитата из любимой книги
Та, которая у меня в подписи: "Истории лучше камней" ("Сожжение Просперо"). "Мастер и Маргарита" - это просто кладезь: "Готово дело - белая горячка!", "Никого не трогаю, не шалю, починяю примус", "а вы изволите толковать о пятом измерении!" и еще много-много. Кладезь №2 - Ильф и Петров. "Ты куда, старушка, прешься, в крематорий торопишься?", "Стулья расползаются, как тараканы", №3 - Гоголь от "Я понимаю, что Александр Македонский герой..." до "Отчего же не любить свинины?". Толкин - "Кто ищет приключений, остается без ужина!" И конечно. я люблю цитировать Стругацких и реплики Лиса от Свержина.

День 32: Любимая цитата из нелюбимой книги
Дак они потому и нелюбимые, что из них даже годных цитат не надергаешь... Хотя нет, есть одна - из "Лолиты": "Предлагаю похерить игру в поцелуи и пойти жрать".

День 33: Любимый сборник нескольких авторов
Больше всего я любил небольшую книжицу "Таящийся ужас", которую нашел у мужа в загашнике. Именно в ней я впервые нашел историю про Чарлза Декстера Варда. Другие истории там тоже были занятные, некоторые стоили мне пары бессонных ночей, но что может быть страшнее и лучше ГФЛ! А теперь жду, светясь от нетерпения, сборник "Сыны Императора". Там будет рассказ Абнетта и еще один, где Коракс превращался в стаю ворон, это ж ван лав ))

День 34: Любимый рассказ
"Загадочный дом на туманном утесе" ГФЛ. "Филифьонка, которая верила в катастрофы". "Шесть спичек" АБС. "Электрическое тело пою" Брэдбери. "Золотой горшок" Гофмана. "Вечера на хуторе близ Диканьки", даже не знаю, какой лучше. Нравится многое Паустовского, Грина, Чехова и Эдгара По.

День 35: Любимая классическая книга
МиМ я уже упоминал? тогда Идиот и Мертвые души.

День 36: Любимая книга, по которой сняли фильм, который вам нравится
"Властелин колец".
"Записки о Шерлоке Холмсе", из экранизаций зашел советский цикл Игоря Масленникова.
"Остров Сокровищ", - мультипликационный от "Киевнаучфильм".
"Дом странных детей". Очень нравится книга, и понравился фильм, хотя он на книгу не похож ну просто ни в каком месте. Очень, очень далеко ушли и от сюжета, и от идеи, а трэш со скелетами в финале был просто... трэш. Книга в гораздо большей степени мрачная, и от нее веет юностью, взрослением, в ней много от настоящих проблем с самоопределением, в ней много понятного - подросток со странными воспоминаниями и обстоятельствами, который сталкивается с необъяснимой трагедией... А фильм просто красивая сказка. Но зашел.
В меньшей степени "Обитаемый остров". Книгу люблю больше, а фильм по ней зашел намного меньше. И "Солярис", тут обратная ситуация: книга, на мой взгляд, слабее, а фильм Тарковского хорош!

День 37: Любимая книга, по которой сняли фильм, который вам не нравится
"Алые паруса". Тут, наоборот, фильм снят очень близко к тексту, но ни разу не передана ни реальность, житейскость Каперны, ни волшебство мгновенного понимания Ассоль и Грэя. Получилось фальшиво и буднично.
И еще не понравилась ни одна экранизация МиМ.

День 38: Книга, фильм по которой вы хотели бы увидеть
Бегущая по волнам. Зов Ктулху. Трудно быть богом (я в курсе, что уже снимали, но лучше б не снимали). Что-нибудь по Вахе, но только по настоящей Вахе, а не вот эти адаптированные голливудские экранизации, в которых смягчат и выхолостят весь гримдарк и болтерпорно, уберут настоящий ужас и настоящий трэш, а под конец еще вставят слащавый романчик между ультрадесантником и сорориткой (( нинада нам такого. "Час Быка" Ефремовский еще бы неплохо экранизировать, оно должно быть зрелищно.
И... а можно Скайрим экранизировать, а?
День 39: Любимая романтическая книга
*хороший вопрос для человека, который мечтает убрать романтику из 90% читабельных книг, потому что мешает*
ОК, Александр Грин "Блистающий мир"
*завернулся в крылушке и убежал тискать девственных космодесантников*

День 40: Любимый детектив/триллер
Старые добрые рассказы о Шерлоке Холмсе, об отце Брауне от Честертона, и еще иногда с удовольствием читаю братьев Вайнеров.

День 41: Любимая книга в жанре фэнтези
ВК? ))
"Волшебник Земноморья". "Там, где лес не растет" Семеновой. "Крестовый поход восвояси" и "Все лорды Камелота" Свержина. "Я возьму сам" Олди. "Коралина" и "История с кладбищем" Нила Геймана. Из более новых зашли "Созерцатель" и цикл про Ходящих Пехова и Ко, "Полуночники" Вестерфельда и "Дом странных детей".

День 42: Любимая книга в жанре фантастики
Попытка к бегству АБС
Цегаганда, Осколки чести и Криоожог. Буджолд
Возвышение Хоруса. Абнетт
Калибан. Азимов
451 по Фаренгейту. Ветер. Марсианские хроники. Брэдбери
Цикл "Стальная крыса" Гаррисона

День 43: Любимая книга в жанре мистики/ужаса
"Зов Ктулху", "Тень над Иннсмутом" и уже упоминавшийся "Случай Чарлза Декстера Варда". ГФЛ.

День 44: Любимая историческая книга
"Имя розы" У.Эко
Нравятся романы В. Пикуля, хотя нельзя быть на все 100% уверенным в их достоверности, В.Скотта и М. Дрюона.

День 45: Любимая юмористическая книга
Дилогия Ильфа и Петрова "12 стульев / Золотой теленок", Космоолухи Громыко и "Повесть о Ходже Насреддине" Леонида Соловьева.

День 46: Любимая не художественная книга
Стивен Хокинг "Краткая история времени". Ф.Ю. Зигель Сокровища звездного неба. П.П. Рид "История ордена тамплиеров" Гангнус (между прочим, отец Е.Евтушенко) "Тайны земных катастроф". Эрих Фромм "Бегство от свободы"

День 47: Любимая книга из детства
Э. Сетон-Томпсон Рассказы о животных, Ж.Верн "Таинственный остров"

День 48: Книга, которую вы давно хотите прочесть, но до сих пор не прочли
Цветок Камалейника Громыко и Двери в лето Хайнлайна (впрочем, за Двери... я собираюсь приняться в ближайшие дни)

День 49: Книга, которая изменила ваше мнение о чем-то
Научно-популярные книги. Кастанеда с его доном Хуаном.

День 50: Вы бы хотели, чтобы эту книгу прочитали больше людей
Наверное, цикл "Дорога" Олди - интереснейшая же вещь.

День 51: Персонаж, на которого вы больше всего похожи
Давирник Джидай. К сожалению.

День 52: Персонаж, на которого вы больше всего хотели бы быть похожим
Не знаю... На Туу-Тикки. На Базарова. На Жилина. На Майлза Форкосигана. На Ассоль. На Уриэля Вентриса. Кароч на всех, кто в любой ситуации умеет не упасть духом, не опустить рук и найти выход, чего мне категорически не хватает.


День 53: Самый неожиданный поворот сюжета или финал
Макнилл "Черное солнце" адский паровоз нет вы понимаете я 100500 раз видел этот мем, но, чтоб меня, это действительно был демонический паровоз! в далеком будущем! по кровавым рельсам! *бегает по потолку от одной мысли* это какого атронаха надо поймать и дергать за хвост, чтобы вдохновиться на такое?

День 54: Самый разочаровавший финал
Имя им легион (( не абнеттовский, а унылый, если книга была о чем-нибудь серьезном, а закончилась лав-стори.

День 55: Самое любимое название
"Обитаемый остров". "Загадочный дом на туманном утесе". И еще "Метро-2033" - коротко и по делу.

День 56: Самое нелюбимое название среди любимых книг
"Падшие ангелы". Книжка довольно интересная (Майк Ли), но что это за название? С таким названием бывают какие-нибудь розовые сопли для старшего школьного возраста, а не взрослая приключенческая фантастика! Хотя вообще-то, конечно, отражает...
И еще "Папа и море". Как раз эволюция Папы там, ну, не самое главное в сюжете...

День 57: Книга, которую все ненавидят, а вам понравилось
Честно говоря, у меня друзья с настолько разными вкусами, что даже не знаю. Может, "Проклятие Пифоса" Эннендейла? Никто не любит бедного Эннендейла. А там же динозавры!

День 58: Книга, которую все любят, а вы терпеть не можете
"Гарри Поттер" - начал читать, да так и не заставил себя продвинуться дальше первой главы.

День 59: Самая любимая книга из всех
Много. МиМ я уже упоминал, да? )) И "ВК" упоминал. Практически все Стругацкие - тоже упоминал. "Бегство от свободы" Э.Фромма. "Маленький Цахес по прозванию Циннобер" Гофмана. Работы Карен Хорни. И Азимов, и рассказы Брэдбери, и рассказы ГФЛ, и стихи серебряного века, и Хайнлайн, и...
"В конце ноября". Самая грустная и серьезная вещь.

День 60: Книга, которую вы читаете прямо сейчас
"Волчья погибель" Хейли. Вообще-то интересной книжки мне хватает на одну ночь, но официального перевода этой книги пока нет, ее переводят в ВК и на варфорже, выкладывая, скажем так, не часто. Поэтому я сижу и караулю очередной кусок перевода, чтобы зачесть.

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

Пора

Пора

драббл, джен, крипипаста


Друг, я расскажу тебе. Ты только не перебивай и не говори, что так не бывает, о’кей?
Мне было лет восемь. А жили мы с родаками и бабулей в обкомовском доме. Так-то дом был обыкновенный. Просто туда заселили товарищей из кабинетов вместе с семьями. Шло время, товарищи уходили на пенсию, а потом и умирали один за другим; оставались их бодрые вдовушки. Распался Союз, потом грянули лихие 90-е, дефолт, Чечня… А вдовушки, седенькие и все такие же бодрые, восседали на своих лавочках и мыли, мыли, мыли косточки новым соседям.
скрытый текстНовых соседей было мало, и детей у них тоже было – раз-два, и обчелся. У нас в подъезде жила еще одна девочка и мелкий – ему вообще было годика три. И еще одна девчонка из второго подъезда, она иногда гуляла с «нашей». В соседних домах – «хрущевках», битком набитых пролетариями – обитало несколько пацанов, но с ними мне и самому дружить не хотелось. Не надо думать, что все пацаны только и мечтают, что материться, таскать бродячих котов за хвост и кидаться камнями, а в отрыве от этой полезной деятельности зависать над приставкой. Мне это было скучно. Так что я по большей части сидел дома или в секции, куда меня записала мама, играл на компе, читал, смотрел «Энимал Планет» – мы как раз «тарелку» поставили – и томился от одиночества.
В конце концов я дождался, пока родаки уйдут и не возьмут с собой ключи, и удрал.
Мне тогда категорически запрещалось выходить на улицу, если родаков не было дома. А хотелось! И тут – такой подарок судьбы, елы-палы.
Я прошел мимо соседней «хрущобы», и еще мимо одной, и пробрался в конец двора. Детей не было, только на спортплощадке гоняли мяч какие-то пацаны постарше, уже лет по восемнадцать, и я хотел было повернуть домой. Как гляну – дом. Тихий, из выщербленного такого, копченого от времени кирпича, красноватый, низенький. Окна стрельчатые, то-се. В окна я заглянул – а они занавешены плотнее некуда. Дверь закрыта на висячий замок. Везде запустение, пыль, на крыльце полно старой опавшей листвы, В общем, обычный старый дом под снос, но красивый. Я погулял вокруг него, пофантазировал, кто там раньше жил и почему уехал, целую сказочку выдумал. А тут смеркаться стало. Я спохватился, что пора домой бежать, пока предки меня не застукали в самоволке, вдруг смотрю – бац! В окнах свет!
Это сейчас я бы подумал, что туда бомжи влезли. А тогда... В общем, интересно мне стало. Подошел я, стал перед крыльцом, смотрю – дверь приоткрывается, полоска света ложится мне под ноги. Тут я шагнул вперед и говорю: «Здрасте, а можно к вам в гости?»
А в дверях стоит тетка. Приятная вроде, пока я ей в лицо не заглянул. Глаза у нее не двигались, не блестели и не смотрели – неживые. Юбка длинная, кофта с оборками... Стоит и улыбается. А за ее спиной – еще какие-то люди.
Я помню, что тогда я совсем не боялся. Любопытно было, весело, будто в какое-то супер-пупер-прикольное приключение попал.
– В гости? Малыш, тебе еще рано ходить к нам в гости. Приходи, когда почувствуешь, что пора, – сказала эта тетка с мертвыми глазами и отступила. Дверь закрылась, свет в окнах погас, но перед этим…
Перед этим, дружище, я увидел рожи тех, кто был у тетки за спиной. Как их всех перекосило! Один, тот, что за левым плечом, превратился в настоящий череп, второй – с какой-то собачьей харей, третий вообще со свиным рылом, и злобные такие… Не знаю я, что это было, не спрашивай. Я тогда заорал и кинулся бежать сломя голову.
Родаки мои как раз в подъезд заходили. Я с ревом подлетел к ним, что-то нес, какую-то пургу, уж не помню, что именно… В общем, больше меня одного не выпускали из дому лет до четырнадцати, и постоянно шептались о моей тонкой душевной организации.
Фигня, да, дружище? Ну, какая у меня душевная организация? Да еще тонкая? Глянь – я здоровый мужик, работаю за троих, жру за пятерых, и если Валька на меня покрикивает, так она же жена, где это видано, чтобы жена – и мужа не попилила хоть изредка. Мне даже ничего не снилось после этого. Ни кошмаров, ничего. Я про тот дом и забыл.
А почему я тебе про это рассказываю? Потому что ты мой лучший друг. Ты не станешь стебаться и все поймешь правильно.
Когда я немного вырвался из-под родительского недреманного ока, я пошел поискать тот дом. Ну… да, не забыл. Но решил, что мне все показалось. В общем, не было такого дома нигде, хотя я очень хорошо запомнил, где он стоял. На его месте торчала какая-то древняя общага, рядом росли деревья в три обхвата – то есть это не то, что старый дом снесли и новый выстроили, того дома там просто никогда не было. Вот так-то.
Не-ет, погоди. Да не перебивай, я, может, в последний раз с тобой разговариваю!
Нынче вечером я возвращался с работы и вспомнил, что Валька просила зайти за хлебом. Ну, и зашел. Ближайший магазин – как раз мимо той общаги. В общем, иду я с хлебом, вдруг смотрю – дом. Тот самый. Все такой же запустелый, с прошлогодней листвой на крыльце и занавешенными окнами. И как только я поравнялся с ним, в окнах зажегся свет и дверь приоткрылась. Я так и застыл.
На крыльце показалась тетка с мертвыми глазами. Она по-прежнему улыбалась, и кружева на кофте, и все такое… и рыла у нее за спиной…
Я развернулся и полетел от них, как сумасшедший. Но одно слово я успел расслышать – то, которое она сказала.
Она произнесла: «Пора».

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

Дом над Обводным каналом

Редкость для меня - полностью реалистичная вещь.
Но тоже крипотная.

Дом над Обводным каналом

джен, мини


Мое окно выходит на Обводный канал. По совести, смотреть особо не на что. Промышленная зона, облезлые стены и заборы, мосты, которые далеко не так красивы, как Аничков или Египетский, — да к ним туристов и не водят. Мутные нечистые воды, из которых каким-то непостижимым образом высовываются блеклые кубышки. Как только выросли-то?

Глаза у моих сопалатниц похожи на воду в Обводнике. Такие же мутные и мертвые, и то, что в них пробивается от былой жизни, блеклое и безрадостное. Безжизненные, безысходные глаза.

У моих сопалатниц — бесцветные лица, давно не знавшие ни солнца, ни ветра, ни вечного питерского дождя.

Моих сопалатниц ежедневно выводят на прогулку. Они сидят под навесом во дворе, курят дешевые сигареты, о чем-то разговаривают. О том же, о чем и в палате.

скрытый текстМеня иногда отпускают погулять с мамой. Но за час прогулки далеко не уйдешь, и мы гуляем по набережной все того же осточертевшего Обводника, а потом мама заводит меня в какую-нибудь подворотню. Раньше я ненавидела питерские подворотни с их сырым зловонным сквозняком и похабными надписями на стенах, но теперь мне в качестве куска жизни годится и это. Если повезет, подворотня приведет во внутренний дворик, где стоят обшарпанные лавочки, и тогда мама достанет термос и баночку с едой и даст мне. Я буду поспешно заглатывать то, что она привезла, а мама будет досказывать мне начатое — про папу, про Ленку и ее учебу, про то, что звонила Лина…

Лина. Зеленые глаза, россыпь веснушек, привычка рисовать все подряд и где попало.

Я смирилась с тем, что мы с Линой даже не подруги.

И, как всегда, мы опоздаем, и последствия будут зависеть от того, кто нынче дежурная санитарка. Если Петровна — будет вздыхать с пониманием, а если Аня — закатит истерику, тщетно пытаясь подбавить в голос начальственного пафоса. Я не Вика, для меня Аня — не начальство, и заискивать перед ней я не собираюсь.

А потом я возвращаюсь в свою палату напротив сестринской. Не понимаю, на кой черт держать нас здесь, если мои припадки все равно проходят незамеченными. Они тихие. Вот Юлины — да, эти трудно не заметить, где бы она ни лежала. Юлю мне очень жалко. Она кроткая, милая, добрая, если бы не эпилептическое слабоумие во все поля, была бы чудесная женщина. А у Вики и припадков-то не было за все время. Она и поступила сюда не с припадками, а после неудачного суицида. Муженек довел. Вика — тоже слабоумная, только в другом ключе: нестерпимо болтливая, сексуально озабоченная, готовая жить хоть с уголовником, хоть с шизофреником. Кто-то из них бил ее так, что она не выдержала и перерезала себе вены.

А у меня нет слабоумия, хотя тоже вторая группа. У меня — болевой синдром чудовищной интенсивности. Сегодня меня как раз накрыло, и я с утра лежала, не двигаясь, под аккомпанемент беспрерывного Викиного трепа. Никто и не заметил… Только Петровна зашла спросить, с чего это я не вышла на обед. На обед, Карл…

Анальгетиков тут, сколько ни проси, не дадут. «Доктор не велел» — и хоть ты тресни. Мама передает мне тайком темпалгин и цитрамон, но десять таблеток с утра — это, по-моему, перебор, а легче не становится.

Но после обеда в больничной скуке наметилось некоторое оживление. Унылое жужжание больных прервалось отчаянными криками.

Я сползла с кровати и пошла посмотреть, кто это орет.

Санитарки с видимым усилием тащили девушку лет восемнадцати-девятнадцати. Она вырывалась и кричала, кричала, кричала... Еще одна санитарка, самая заморенная, тащилась сзади и что-то истерично втолковывала новенькой, размахивая перед ее лицом игрушками. Тигренок и обезьянка, что ли. Плюшевые. Наконец, девушка обессилела и обмякла, ее втащили в палату. Я тихонько, держась за стенку, прошла к ней.

Ее уже привязывали, а заморенная старуха баба Валя надевала на нее памперс.

— Не хочу! — ныла девушка. — Буду мокренькая!

— Не надо быть мокренькой, — увещевала ее баба Валя. — Смотри, вот твоя обезьянка… вот твой тигренок…

— Дайте, — взвизгнула девушка. Ей в руки вложили игрушки, тогда девушка мгновенно успокоилась, прижала к лицу игрушки и задремала.

У нее было замечательное лицо. Тонкое, изысканно вырезанное, с аристократичным носиком и чудесно очерченным ртом. Длинные-предлинные ресницы лежали на щеках, отбрасывая густую тень. Прядка темных волос прилипла к высокому лбу. И руки, которыми она судорожно сжимала игрушки, тоже были замечательными — в хиромантии такие называются «психическими», узкие, необычайно изящные руки.

Я смотрела на нее не отрываясь.

— Галя, а ты что здесь делаешь? Ну-ка, быстро в свою палату! — шикнула на меня Петровна.

— Галина Сергеевна, — сквозь зубы поправила я, но ушла.

С ними спорить — себе дороже.

— А сестра у меня дура, б-дь, — тараторила тем временем Вика, обращаясь не то к сонной и бледной Юле — видимо, ей тоже с утра нездоровилось, не то сама к себе, — дура, б-дь, моя сестра, такая дура, что ужас какая дура, б-дь! Она вообще, б-дь, дура конченная!

— Сколько можно? — раздраженно перебила я. — Здесь нет б-дей, кроме тебя! Ты что, без этого слова не можешь разговаривать?

Вика опешила. Но ненадолго.

— Привычка, — как ни в чем не бывало заявила она и продолжала: — Моя сестра конченная дура. Ее и отец солдатским ремнем лупил, дуру такую, и мама, а она все равно дура. По сравнению со мной — вообще дура, б-дь!

Я прикусила язык. Вика не виновата, что она такая. Она классический эпилептик, что поделать.

По признанию Вики, она занималась проституцией. Однако свою сестру и одну из больных — здесь, в этом отделении, все друг друга знают — называет «проститутищей» и осуждает за то, что трахается со всеми подряд. А вот своей подружкой, тоже из числа больных, восхищается. За то, что «находит себе на каждом углу».

Вика не виновата…

Если б еще как-то ее заткнуть!

Я легла на свою койку — черт бы ее побрал, Рахметову бы ее подсунуть вкупе с драным гнилым матрацем и почерневшими рваными простынями! — прикрыла глаза и предалась мечтам. Как обниму эту девушку с игрушками и потискаю. А если повезет, то и поцелую. Она такая славная. Может быть, ей тут помогут, и она сможет назвать свое имя и даже рассказать, что с ней происходит… А может быть, она чувствует себя ребенком, и мы с ней поиграем ее игрушками. Чего не может быть — полной безнадежности этой девушки. У нее живые ясные глаза, чистое прекрасное лицо, полное жизни гибкое тело. Она может улыбаться, я не сомневалась в этом.

Надо будет сказать маме, чтобы притащила пару-тройку моих старых плюшиков.

Из сестринской донесся аромат курительных палочек. Это медсестра Ольга Ивановна не выдерживает здешнего запаха. А чего она ожидала? Дверей на туалетах нет, и амбре оттуда сами знаете какое. Да и от больных запашок еще тот. Раз в неделю — помывка, плюс есть душевая, в которую нас водят под присмотром, и многие санитарки разрешают только подмыться. Но половина аборигенок вообще ни черта не соображают, а кто-то хочет, чтобы они мылись.

Я-то моюсь каждый день, а то и дважды в день. Мне становится легче от душа.

Мне еще становится легче от кофе, но кофе тут нельзя. Мама проносит его мне контрабандой, но личное свидание — раз в два дня. Катастрофически мало…

— Вот Копченый был такой хороший, — пробилось сквозь мои мысли бухтение Вики. — Мы с ним жили, он такой хороший был. Мама говорила, он сидел, значит, плохой, а он такой хороший!

— Чего ж расстались? — вяло полюбопытствовала я.

— А он «белку» поймал, — охотно сообщила Вика. — После того, как отсидел, бухал сильно.

— А за что сидел?

— За изнасилование, — легко ответила Вика. — Ну, ему там еще убийство шили, но он на дурку закосил. И молодец! Он очень хороший был.

«Такой хороший парень, всего два взыскания: одно за убийство, второе за изнасилование…»

— А чо такова? — удивилась Вика. Удивилась искренне. — Меня и группой насиловали. Ну и что? Я их потом на бабки развела, а потом мы с одним подружились… Я ж говорю, я проституировала, а потом меня группой насиловали, — вернулась она к своим рассказам.

— А потом ты связалась с шизофреником, — напомнила я.

— Ага. Он меня бил, уж так бил. И я его. Я чего, думаешь, такая худая? Это все от нервов, это он виноват, с-сучара!

Материлась Вика однообразно и скучно, зато долго. Я спаслась бегством.

Бежать тут некуда. Можно поглазеть в окно. Киносеанс «Обводник» начинается. Можно посидеть в холле и посмотреть древний телек. Смотреть нам разрешают только кулинарные шоу и какую-то передачу со сплетнями из жизни «звезд». Можно погулять по коридору, что я и сделала.

Из палаты девушки с игрушками донесся ее голос.

— Не хочу, не хочу, не хочу, — жалобно повторяла она. Санитарка что-то рычала в ответ. Я расслышала, как она называла имя — Алина.

Значит, эту девушку зовут Алина.

Мимо меня пробежала Ирка. Толстая, обрюзглая, она знавала лучшие времена. Узкие щиколотки, красивые руки, да и очертания капризных губ и тонкого носа намекали на это… Ирка с силой хлопнула по стене.

— Я тебе покажу, сволочь! — крикнула она стене, повернулась и побежала дальше.

Сперва я ее боялась и шарахалась, потом привыкла. С внешним миром Ирка вообще не связывается, кроме как в столовой. Там она ходит и пристает: «Не угостишь сочком? Не угостишь булочкой?» Кормят в больнице из рук вон плохо: мерзкое месиво под названием «ячневая каша» или «горох», «вегетарианский борщ», похожий на помои, выблеванные свиньями, и чай, по вкусу сравнимый с мочой молодого поросенка. Я не ем тут ничего. Но многие больные жрут по четыре-пять порций. Больница — единственное место, где женщины хотят поправиться, потому что многие из них попали сюда с энной степенью дистрофии.

Здесь принято клянчить еду, да и не только еду. Я не могу злиться на Ирку, потому что она сошла с ума после группового изнасилования: не все такие, как Вика. Но на остальных — прямо-таки взрываюсь.

Оля берет меня под руку.

— Как самочувствие? — спрашиваю я.

— Лучше, — Оля несмело улыбается. Когда ее сюда привезли, она только спала или плакала. Муж ее не навещает: у него панические атаки. Сама Оля по его настоянию решила не работать, а вести хозяйство, и в результате превратилась в законченного хикки. Страх перед людьми, перед улицей, перед жизнью превратил ее в трясущееся, как кисель, существо. Сейчас это у нее мало-помалу проходит, но до выздоровления еще далеко.

Нас догоняет Наташка.

— Мне плохо, — жалуется она. — У меня палец болит. А я от этого не умру?

Вот кто уж бесит так бесит!

Слава Богу, хоть Таню выписали. Таня уверяла, что у нее «украли душу». Ох, и заколебала…

Думаю, у всех них была причина, чтобы свихнуться. Наташка — из очень религиозной семьи, с кучей предрассудков, и тут ее парень затащил в постель, а потом бросил… Таня же элементарно не справлялась с уходом за своим новорожденным сыном. Но, елки, при чем тут мы? Эта парочка же изводит все отделение своими причитаниями!

Перед сном я все-таки захожу к Алине.

Она дремлет. Лицо ее бледно, но не обычной для больницы жабьей, мертвой, а красивой бледностью — как у героини готического романа. Игрушки лежат рядом с Алиной, такие уютные и трогательные, и вся она такая милая, такая одухотворенная…

— Спокойной ночи, — шепчу я, хотя Алина меня не слышит.

Утром снова переполох: возвращается Инна. Ее только позавчера выписали. Врач ей советовал еще побыть в больнице, но кто же согласится по доброй воле тут сидеть еще неделю? Но зря она не послушалась. С ней случился сильный нервный припадок, она рыдает. Мы сбежались к ней и утешаем ее. Она благодарит — видно, что не ожидала от нас участия и очень тронута. Инна нормальна в том смысле, что разумно и последовательно мыслит, здраво себя ведет, а сюда попала из-за повторяющихся нервных припадков. По-моему, она просто боится своего отца.

К обеду возвращается Алёна.

Ей за сорок, но она потрясающе красивая, жгучая, влекущая брюнетка. Хорошая, добрая женщина, вот только приступы непонятной агрессии мешают ей жить. Из-за диагноза она не смогла работать воспитательницей, как хотела. Нашла другую работу по душе — почтальоном — оказалось, и там ей нельзя работать… Ее выписали со «стойкой ремиссией», в тот же вечер отец напился и закатил ей скандал. Алёна даже не расстроена, что вернулась в больницу.

Она подсаживается ко мне в холле.

— Ты в курсе, что Катьку Рыбакову утопили? — без обиняков спрашивает.

— Утопили? Это точно не несчастный случай? — зачем-то переспрашиваю я.

— А хрен ее знает... Это ж Катька. Она могла так оскорбить, обидеть… вот и утопили, — с грустью констатирует Алёна.

— Жалко…

Мужчин как раз вывели на прогулку, и толстушка Оля, высовываясь из приоткрытой фрамуги, кричит им: «Тестостерончики! Ау!» Сейчас мне не хочется смеяться над ее выходками.

Мне правда жалко Катьку. И другую Катьку тоже жалко — она только что поступила и сейчас буровит где-то в конце коридора. Потоки мата и оскорблений прерываются булькающими звуками, и кто-то из санитарок летит, как на крыльях, за сменой постельного белья — свое Катька заблевала.

— Идиотка, — возмущаются санитарки. — Ей же нельзя пить! Это все ее мама виновата, почему допустила?

Я знаю назубок, что будет дальше.

Живая Катька со всеми перескандалит, всех обматерит. Потом начнет ломать цветы в холле, или опрокидывать телевизор, или швыряться тапками в окно. У нас-то решетки, но они снаружи. И все силы санитарок окажутся брошенными на Катьку. Ее привяжут к постели, вкатят лошадиную дозу успокоительного — нам никогда не говорят, какие препараты нам дают…

А я тем временем навещу Алину.

И вот живая Катька начинает безобразничать — выбегает полуголая из палаты, тряся обвисшими грудями, хватает стул, бросает в диван, хорошо, что на диване никто не сидит… Ее ловят. Раньше я радовалась своей проницательности, теперь надоело.

Я прохожу к Алине.

Она лежит, по-прежнему привязанная к кровати, глаза ее лихорадочно блестят, на щеках играет нездоровый румянец. Губы слишком красные — она их кусала, вон, видно, что прокусила до крови.

— Привет, — говорю я. — Как дела? Какие у тебя классные игрушки. Ты каких зверьков больше любишь? Чебурашки тебе нравятся? А мишки?

— Чебурашка, — Алина успокаивается от моего ласкового тона и вздыхает. — Чебурашечка.

— Галя, что вы тут делаете? Ей нужен покой, — Петровна выпроваживает меня за локоть. Я выхожу из палаты, но все-таки спрашиваю:

— А что с ней такое?

— Изнасиловали в детстве, — опасливо оглянувшись, шепчет Петровна. — Вот она и такая… Так, все, вперед в свою палату!

Потом в палату ко мне приходят Мила и Кира. Мои, можно сказать, подружки, хотя цена этой дружбе — ноль. Но здесь, в больнице, мы не прочь вместе погулять по коридору или поболтать.

Кира уже немного поправилась. Когда она поступила в больницу, ее ребра прощупывались сквозь толстую больничную пижаму. Она постоянно дрожала и все бормотала, что ее бывший муж подбросил ей радиоактивный излучатель в квартиру. К счастью, сейчас она уже почти в норме, через пару недель ее должны выписать. А Миле еще долго лежать. Ее диагноз — родовая травма. Мать-крановщица упала с трехметровой высоты, будучи беременной. Папаша, услышав, что ребенок родился инвалидом, тут же подал на развод…

Я начинаю подумывать о том, что человеку проще жить одному. Почти все мои товарки по несчастью оказались здесь, в этой больнице, или по вине своих «родных и любимых», или при их прямом содействии, или в силу того, что бедняг, уже больных, оставили без помощи и поддержки.

Мне хочется с кем-нибудь поговорить об Алине.

Но что-то мешает, словно в этом будет что-то нецеломудренное. Мои чувства к Алине должны быть только моими.

И все-таки я передаю маме записку с просьбой принести моего старого Чебурашку.

По ночам в соседней палате кто-то разговаривает. Дверей на палатах нет, так что все прекрасно слышно. Большинство больных — под снотворными препаратами, и им эта болтовня нисколько не мешает. Им, но не мне. Признаться, я думала, что это такие же полуночники переговариваются между собой. А потом санитарка зашла и — «С кем ты разговариваешь?» — «С сыном!» Сын этой старухи давно умер…

И вдруг пронзительный вопль разрывает вязкую тишину. Разрубает узел тяжелых сновидений, вспарывает мертвый зловонный воздух, взламывает навеянный лекарствами сон. Я вскочила и поспешила в коридор. Санитарки и дежурная медсестра уже неслись в палату, туда же спешил и дежурный врач — добродушный старичок, мы все его любим. Откуда-то я знала, что это кричит Алина.

— А-а-а-а-а! — кричала она. Крик у нее тоже необычный: живой, настоящий, отчаянный. Другие больные кричат на одной ноте, и в их тоскливом вое нет ничего человеческого, а Алина кричала, как испуганный ребенок. Я подошла к ней.

— Галя! Ты что тут делаешь? А ну-ка, марш в палату! — шикнула на меня Аня.

— Галина Сергеевна, — громко и резко осадила ее я. — Любопытствую.

— Идите спать, Галочка, — попросила меня баба Валя. — Видите, ей плохо…

Алина извивалась и кричала, пока ей делали укол и меняли памперс. Смотреть на нее было нехорошо, но я все же бросила последний взгляд.

У нее была такая тонкая талия. И плоский живот. Ее развернули на живот — на пояснице у нее были трогательные ямочки.

Алина, девушка с игрушками…

Утром у Вики случился припадок. Первый за все время пребывания в больнице.

— У-тю-тю, — визжала она, выгибаясь и деревенея. — Ой, дядька! Дядька! У-тю-тю-тю-тю!

Она сучила ногами, колотилась, руки ее мучительно сжимали и рвали край пододеяльника. Мы с Юлей хотели ей помочь, но Вика вырвалась и упала на пол.

Вбежали санитары, подняли ее, удерживали на кровати, пока подошла медсестра и сделала ей какой-то укол, потом пришел наш эпилептолог, — в общем, переполох… Улучив минутку, я спросила у бабы Вали:

— Как там Алина?

— Спит, — так же шепотом ответила та.

Наконец все успокоилось, санитарки вернулись на свой «пост» у телевизора. Считается, что они пашут до кровавых мозолей. На самом деле полы моют больные — за сигареты, а дежурят санитарки вполглаза, когда они нужны, их вечно звать приходится. Но мне сейчас это было на руку: я прокралась к Алине в палату.

Кроме нее, там были еще две женщины. Одна из них разгадывала простенький кроссворд, вторая похрапывала: тут многие спят целыми сутками. Я подошла к кровати Алины.

Она лежала тихо-тихо, совсем неподвижно, и руки безвольно вытянулись вдоль тела. Одна из игрушек упала на пол. Лицо Алины было очень белым, а губы — синеватыми. Прядка каштановых волос лежала рядом с точеным носиком и не шевелилась. Я наклонилась к ней — и не уловила дыхания.

Аня вломилась в палату — как всегда, агрессивная, вечно всем недовольная.

— Галина… Сергевна, блин, — рявкнула она. — Что вам тут, медом намазано? Идите к себе!

— Тихо, — сказала я. — Т-с-с-с! Разве вы не видите? Она спит. Вы довольно ее беспокоили, не тревожьте ее хоть сейчас.

Лучшее   Правила сайта   Вход   Регистрация   Восстановление пароля

Материалы сайта предназначены для лиц старше 16 лет (16+)