Свежие записи из блогов Санди Зырянова

Комар зудел и зудел — надсадно, точно бездарное юное дарование на районном конкурсе самодеятельности, и с той же назойливостью вился вокруг Марины. Марина как раз набрала кучу работы на дом, и отвлекающие маневры комара ее не грели ну совершенно — тем более, что укусы этих насекомых она переносила болезненно.
скрытый текстМарине было тридцать семь, она была умна и успешна, любила свою работу и пятилетнюю дочь Лену. Насчет Лены, правда, беспокоиться не стоило — в детской чадили сразу два фумигатора, и на всякий случай Марина еще сбрызнула малышку репеллентом. А вот в кабинете… В конце концов, осатанев, Марина выбрызгала остатки репеллента на себя, однако ноги уже гудели от невыносимого зуда.
В детстве Марина с мамой каждый вечер собирали комаров пылесосом. Их было много, никому это, естественно, не нравилось, но все понимали, что лето без гнуса и комарья — не лето. Однако сейчас!
— Да что за черт, — процедила Марина сквозь зубы — тихо, чтобы не разбудить Лену. — Во всем городе нет комаров, и только в нашем доме их как грязи!
Успехами своими Марина во многом была обязана четкому планированию, учету любых последствий и любых факторов, а также умению проконтролировать ход событий. Поэтому комары, окопавшиеся в сыром подвале, взбесили ее до кровавых чертиков в глазах.
Они оказались той самой незапланированной и крайне досадной мелочью, с которой невозможно было справиться своими силами. Они зудели, отвлекали, выводили из себя, доставляли невыносимо неприятные ощущения, в конце концов, они укусили Леночку за веко так, что она целую неделю ходила с опухшим глазом. Это было еще хуже, чем нашествие тараканов десять лет назад, когда никакие карандаши и дихлофосы не действовали, так как новые и новые полчища мерзких насекомых лезли из квартиры спившихся соседей. Тараканы хотя бы не кусались…
На следующий день после работы Марина пошла на переговоры с соседями по подъезду.
Она была готова к трудным разговорам ни о чем, а также о ценах, о Путине, о гейропе, об олигархах и опять о ценах, но собиралась побить логику соседей своей, незамысловатой: комары — опасные и вредные существа, в подвале дома им не место, значит, надо вызывать дезинсекцию. Но не учла одного: соседи готовы были терпеть упырей и посерьезнее комаров из экономии…
Дом, в котором жила Марина, когда-то назывался «обкомовским». Едва завершив строительство, ключи от новых квартир вручили партаппаратчикам и функционерам. Надменные супруги восседали на лавочках, чинно перемывая друг другу косточки, а за их мужьями в одинаковых серых костюмах заезжали ведомственные автомобили… Но шли годы, супруги превращались во вдов, и их становилось все меньше. Три подъезда в доме были уже полны новых хозяев жизни, молодых, резвых, циничных и зубастых, не желающих мириться с неудобствами, если их можно было устранить с помощью денег. Еще в двух подъездах жили и новички, и наследники первых хозяев. А подъезд Марины оставался вотчиной старушенций — реликтов ушедшей эпохи. Модные костюмы сменились ситцевыми платьями и халатами, шпильки — тапочками, с трудом налезавшими на косточки, а пенсии союзного значения — жалкими подачками от нового государства. И отрывать от этих подачек энную сумму еще и на вызов дезинсекции старушенции дружно отказывались.
— Хорошо, — наконец вспылила Марина, — я сама вызову эту дезинсекцию! Но не смейте потом приставать ко мне со всякими сборами на благоустройство! А то ишь, какие — как дворничихой недовольны или крышу чинить, так «Мариночка, позвони», а как по двадцать рублей скинуться, так жлобитесь!
Старушенции склонялись к тому, чтобы согласиться. Анна Андреевна с первого этажа, самая активная и сварливая из соседок, однако, сомневалась. Она сразу прикинула, что мало ли какая еще помощь понадобится — а единственным молодым и энергичным человеком на весь подъезд остается Марина, не стоило бы плевать в колодец.
И вдруг все разрешилось, как показалось Анне Андреевне и ее закадычной подружке Марье Филипповне, наилучшим образом. В дверь Марьи Филипповны подсунули рекламный буклетик с нарисованными на нем тараканами, крысами и комарами в алых кружках и текстом «Железная бабочка. Избавим от паразитов. Недорого». Расценки у «Железной бабочки» оказались почти втрое ниже, чем в дезинсекционной службе облСЭС. «Недорого» — это слово производило на старушенций магическое действие!
Единственным, кто заартачился, была Марина. Она-то, искушенная в современных реалиях, отлично понимала, что «недорого» почти наверняка «плохо». В лучшем случае, размышляла Марина, эти «Железные бабочки» там чего-то побрызгают, и через месяц, а то и через неделю комарье вернется. В худшем — возьмут деньги и пропадут с концами. Знаем мы их, уже не раз через это прошли… Однако разубедить соседей ей не удалось.
Специалистов из «Железной бабочки» вызвала Анна Андреевна.
Спустя несколько дней, рано утром, к дому прибыли какие-то люди в форменной серой одежде с шевроном в виде бабочки. Марина видела их из окна. Почему-то ей стало не по себе от этой формы — длинные глухие плащи с капюшоном, от больших очков, закрывавших глаза пришельцев, от оборудования, упакованного в черные ящики. Она быстро собрала Лену в садик, пообещала, что придет за ней сегодня попозже, зато после садика сводит ее в «Диксиленд» — маленький комплекс развлечений неподалеку от дома и обязательно угостит мороженым. Вести ребенка домой ей не очень хотелось. Судя по форме сотрудников, «Железная бабочка» использовала какие-то очень токсичные репелленты, дешевые и уже хотя бы поэтому небезопасные для людей. «Хоть бы мы сами от их репеллентов не отравились», — подумала Марина, ловя себя на совсем уж несуразной и недостойной интеллигентного человека мысли, что Анну Андреевну, пожалуй, и надо бы травануть. Ну ладно, не до смерти, но чтобы хватило на три дня поноса — и не меньше!
В дверь позвонили.
— Фирма «Железная бабочка», — представился человек в очках и плаще. Низенький и тощий, на голову меньше Марины, он говорил неприятным глухим гудящим голосом, и это окончательно настроило Марину против фирмы, ее методов и особенно Анны Андреевны. — Мы провели дезинсекцию подвала. Возьмите вот этот препарат и обработайте им свою квартиру, чтобы исключить возвращение насекомых к исходному состоянию.
Марина поблагодарила, взяв большой флакон спрея со странным запахом, поставила его в прихожей — и забыла о нем в тот же момент.
Вероятно, если бы хоть один комар зажужжал сегодня вечером в квартире, Марина живо бы обработала спреем каждый миллиметр жилища. Но нет, — надолго или не очень, Марина наконец-то получила желанную тишину и возможность поработать на дому, а Лена легла спать без ежедневной церемонии со спреем-репеллентом. Впрочем, фумигаторы Марина все равно включила, отчасти по привычке, отчасти потому что не особо доверяла «Железной бабочке».
Недели через две — Марина к тому времени уже и думать забыла о комарах, занятая куда более насущными и важными делами — ее остановила еще одна старушенция из подъезда, с третьего этажа, по имени Галина Петровна.
— Мариночка, — начала она, — вы Марью Филипповну не видели?
— Нет, — коротко ответила Марина, весьма довольная тем, что редко пересекается с соседями вообще и с Марьей Филипповной в частности. Но говорить «не видела и не хочу» было как-то невежливо.
— Я беспокоюсь, — сказала Галина Петровна. — Марья Филипповна не выходит, она даже не звонит Анне Андреевне. Уж не заболела ли?
И опять-таки говорить, что в возрасте Марьи Филипповны случиться может всякое, было невежливо, поэтому Марина пожала плечами и спросила:
— А вы к ней домой заходили? Звонили?
— Не открывает, — старушенция развела руками.
Марина вздохнула. Галину Петровну она уважала за серьезность, добропорядочность и неизменную благожелательность. Поэтому для очистки совести, спустившись на этаж вниз, она позвонила в квартиру Марьи Филипповны.
Из квартиры доносился едва уловимый, но явственный запах — ни с чем не сравнимая вонь тухлого мяса, сразу сказавшая Марине все, и странный аромат. Он не был явно химическим, но органическое происхождение запаха тоже вызывало сомнения. Так не пахнут ни животные, ни растения. Марина еще раз принюхалась. «Насекомый какой-то запах», — с отвращением подумала она.
— Охохо, — сказала она Галине Петровне. — Давайте вызовем милицию, наверное. Боюсь, с Марьей Филипповной беда.
Ломать дверь она, конечно, не собиралась — просто нажала на нее ладонью, и внезапно дверь подалась.
— Ее убили, — зашептала Галина Петровна. — Ограбили и убили. Мариночка, не ходите туда!
— Да с чего вы взяли-то, — начала Марина — и сообразила.
Любая из этих старушенций куда осторожнее, чем молодежь. У каждой из них на входной двери — по два-три замка и еще внутренняя цепочка образца 1975 года. Да и дверей обычно больше одной. Значит, если дверь открыта…
Вонь стала гораздо сильнее, она уже почти не давала дышать.
Марина шагнула внутрь — и остановилась, резко отворачиваясь и сжимая до хруста веки. Все съеденное за обедом и не успевшее к этому моменту перевариться встало у нее комом в горле. Нет, она готова была увидеть труп и прекрасно понимала, как он должен выглядеть после десяти дней в теплой квартире. Но чтобы такое!
От Марьи Филипповны осталось что-то вроде скорлупы. Ссохшаяся кожа, внутрь которой попадали кости; с черепа кожа слезла, и Марья Филипповна скалилась в последней усмешке. А вокруг…
Вокруг сидели комары. Мириады их расселись на табуретке, диване, ковре, а внутри Марьи Филипповны темнела невероятная шевелящаяся масса, облепившая кости и остатки внутренних органов.
Вылетев из квартиры и задыхаясь, Марина крикнула Галине Петровне «вызывайте милицию, скорее!» и побежала вверх, домой.
Лена уставилась на нее.
— Мама, ты чего? — спросила она. — Что это так воняет? Мама, я хочу наполона!
— Это… репеллент, — нашлась Марина. — Доченька, у нас нет наполеона. Я не купила. Завтра куплю обязательно.
— Посмотреть, как нет, — потребовала Лена. Марина взяла ее под мышки и приподняла, чтобы Лена смогла заглянуть в навесной шкафчик и убедиться. «Репеллент», — подумала она, опуская дочь на пол. Репеллент… этот странный запах, примешавшийся к трупному смраду…
Нет. На фиг. Забыть, забыть, забыть. Развидеть раз и навсегда.
Но и это у Марины не вышло. Спустя еще пару дней Галина Петровна в смущении позвонила к ней в дверь.
— Мариночка, мне совершенно не к кому обратиться, — сказала она. — Похоже, Анна Андреевна тоже…
— Печально, — ответила Марина. — Но ведь они обе уже были очень старенькие. Жаль, конечно, что мы ее не сразу обнаружили, и ее съели эти адские насекомые… Вот говорила же я, давайте вызовем нормальную СЭС! Мне как-то не нравится, что я умру — и меня сожрут комары. Уж лучше крематорий.
— Комары, — Галина Петровна пожевала старческими губами, по въевшейся привычке подкрашенными малиновой помадой. — Вы знаете, Мариночка, мне эти специалисты из фирмы дали какой-то спрей, а я им и не пользовалась. Ведь комаров же и так нет! Зачем травить себя этой химией, правда? Мы даже с Анной Андреевной поспорили из-за этого…
— И я не пользовалась, — сказала Марина. — Забыла. Как бы наши соседи не умерли оттого, что переборщили с этим репеллентом. Я же говорила — дешево хорошо не бывает!
— И ведь не помог, — Галина Петровна значительно подняла палец и потрясла им. — У меня их нет, представляете? А из квартиры Анны Андреевны они так и летят! Ладно, я еще к Ольге Панкратовне позвоню…
Ольга Панкратовна — вдова большого начальника — была колхозной бабкой с очень большим самомнением, чрезмерно увлеченная различными патентованными средствами. Марина отлично понимала, почему Галина Петровна не хочет с ней связываться.
Жили они с Ольгой Панкратовной на одном этаже, и Марине показалось, что из-под ее дорогой металлической двери тоже потянуло запашком разложения и бытовой химии.
Взгляд ее упал на флакон спрея на обувной полочке. Марина в рассеянности поставила этот флакон, когда его принес представитель «Железной бабочки», и забыла о нем. А теперь вспомнила — поднесла к носу…
Она выскочила на лестничную площадку.
— Галина Петровна! — крикнула задыхаясь. — Галина… Петровна!
— Она не открывает, — беспомощно отозвалась Галина Петровна.
Марина бросилась бежать по подъезду, перескакивая через две ступеньки и подворачивая ноги в домашних тапочках. Ни одна из старушенций не открывала, ни в одной квартире не угадывалось никакого движения. Наконец, на пятом этаже открылась дверь — там жила древняя-древняя старуха, уже давно не выходившая из дому. Но открылась, потому что Марина в истерике зарядила по ней кулаком.
Из дверного проема пахнуло тяжелым смрадом, и навстречу — прямо в лицо Марине — вылетело несколько комаров.
Марине показалось, что они смотрят на нее — выжидающе, оценивающе, словно спрашивая: ну, а ты-то когда?
Спотыкаясь и повисая на перилах, она поплелась вниз.
— Галина Петровна, — сказала, — а переселяйтесь ко мне. У меня есть суп. И картошечка. И котлеты. Чайку попьем. А завтра я куплю наполеон…
— Что вы, что вы, Мариночка, — удивилась Галина Петровна, но Марина продолжала:
— …куплю наполеон и найду нам жилье. Сниму, у меня денег хватит, лишь бы убраться отсюда поскорее. Галина Петровна, в этом подъезде живы только мы трое, понимаете?
Старуха подумала. По ее морщинистому и все еще красивому лицу пробегали волны — сначала недоверие, потом понимание, страх и, наконец, решимость.
— Ну нет, — сказала она. — Сейчас я позвоню сыну. Он добрый мальчик, он не может нас не принять! Мы уедем немедленно! Собирайте Леночку!
Марина метнулась в квартиру, побежала по комнатам, хватая все подряд: сумки, детские вещи, одежду, игрушки, шкатулку с золотыми побрякушками, торопливо разобрала и упаковала компьютер, собрала некоторые книги для Леночки. Руки у нее не тряслись — они словно все делали сами, а мозг четко фиксировал происходящее, как сторонний наблюдатель. Как нам повезло с Галиной, мелькнула мысль. А ведь если бы не она, мы с Ленкой еще какое-то время жили бы в подъезде, забитом трупами и комарами…
И вдруг по лестнице застучали чьи-то шаги. Не старческие, медлительные — кто-то молодой уверенно поднимался к Марине на этаж. Марина замерла. Лена пискнула «мама, кто это», Марина зажала ей рот рукой.
— Фирма «Железная бабочка», — представился кто-то рекламным тоном. Марина узнала этот глухой, насекомый голос и сжалась. — Я знаю, что вы дома. Открывайте, возьмите еще спрей от комаров. Возьмите, а то комары вернутся. Возьмите спрей. Я представитель фирмы «Железная бабочка», возьмите спрей…
Он повторял и повторял это, как заведенный; Лена завертела головой, пытаясь вырваться, но Марина, задрожав от ужаса, только крепче сжала дочь. Внутри у нее все захолодело, особенно когда она подумала о Галине Петровне…
В бубнеж представителя ворвался сигнал автомобиля, и сразу же зазвенел впервые за много лет домашний телефон. Марина дернулась и схватила трубку.
— Мариночка, мой сын приехал, — окликнула ее Галина Петровна. — Вы готовы?
— Да, да, да, — Марина схватила дочь в охапку, обвешалась сумками и рюкзаками и с силой ударила ногой в дверь. «Представитель» заорал, падая и роняя какие-то дребезжащие штуки, и Марина кубарем покатилась по лестнице. Сын — пожилой, но еще крепкий человек — и двое юношей, видимо, внуки, поднимались навстречу, перехватывая Галину Петровну и Марину, один из внуков сразу взял на руки Леночку…
Марина упала в машину, не заметив ни марки, ни цвета, забрала дочь и прижала ее к себе. Машина тронулась.
Галина Петровна вздохнула с неприкрытым облегчением. Но Марина никакого облегчения не испытывала.
В конце концов, комаров полно в каждой луже.
В каждом подвале.
В каждой квартире.
И где гарантия, что и в новом доме какой-нибудь чрезмерно экономный жилец не наберет однажды номер фирмы «Железная бабочка»…

Ололо, мы посмотрели "Парк Юрского периода-2"!

Посмотрели с удовольствием. Не знаю, насколько достоверно изображены динозавры - сейчас есть много доводов в пользу того, что они имели перьевой покров, но сделано все очень эффектно. Как всегда, противостояние честных зоозащитников (отчасти немного долбанутых, но хороших) и коварных дельцов от зоологии, красивые пейзажи, много напряженных эпизодов. Очень жалко было брахиозавра, которого не успели спасти. Извержение сделали величественно. Хотя, по совести, раскаленная лава в нескольких сантиметрах от человека, которая наползает на бревно и не сжигает его... эээ... Ну, и это, конечно, не единственная натяжка, ради зрелищности не раз и не два пожертвовали правдоподобием. ААА коварный лиоплевродон! ААА благородный Т-Рекс, который не стал кушать человека! (правда, и до, и после этого он съедал их вполне себе охотно, но положительному герою должно было повезти) и главное - ААА Блу жива и помнит!

Фильм рассчитан в первую очередь на зрелищность, да, но и серьезные вопросы тоже поднимает. Имеем ли мы право вмешиваться в течение природных процессов? А если уже вмешались, до каких пределов можно доводить это вмешательство? Какова мера нашей ответственности за природу и планету? Что делать с опасными животными - уничтожить или выпустить, потому что убивать их несправедливо?

Блу ван лав ))

Не помню, говорил я или нет, но Мых. Зачел. "Двуглавого орла".
И это было хорошо весьма.
Там нет КД, но там есть имперские летчики. И поскольку это Абнетт, все показано чрезвычайно убедительно и реалистично, с очень большой эмоциональной отдачей, необыкновенно живые, неидеальные, но славные люди. И финал, в котором летчик остается на объятой войной планете ради невесты.
Так вот к чему я это все... Подвезли иллюстрации с самолетами.



скрытый текст

















А вот это тот самый летчик и то самое кафе, в котором работала его невеста:
скрытый текст

Дэн постоял перед зеркалом в душевой и поерошил отрастающий «ежик» рыжих волос.
Пожалуй, в приключении с DEX-компани это было самым неприятным.
Он сжился с экипажем «Космического мозгоеда» настолько, что и сам не всегда понимал, насколько для него важно помогать им. Поддерживать их. Радовать их.
Не доставлять им огорчений.
скрытый текстА когда Полина со вздохом косится на его обритую голову и утешает «Ничего, Дэнька, ты ведь все равно наш друг», – это и есть огорчение. И пусть сам Дэн нипочем не стал бы брить свою шевелюру по доброй воле, а заставить волосы расти быстрее не в его силах…
Все равно гадкое чувство, будто ты виноват в чем-то.
Дэн вышел из душевой, пытаясь вспомнить, куда же он дел свою бандану. Когда он надевал бандану, его «ежик» был не так заметен. Память киборга услужливо подсунула: бандана лежала на спинке навигаторского кресла. О’кей, лежала. Раньше.
Кто-то ее взял.
– Тед, – начала Дэн, – а где моя бандана?
– Почем я знаю? – недовольно фыркнул Тед. Отвлекать его разговорами во время работы можно было сколько угодно, но не тогда, когда ближайшая станция гашения (на которую Тед очень рассчитывал) вдруг встала на ремонт. Дэн задумался, кого приоритетнее не огорчать из этих двоих – Теда или Полину. Приоритет у них был равным.
Но куда-то же эта злополучная бандана делась?
Внезапно под ноги пулей вылетела Котька, и в пыльной тряпке, которую она мотала из стороны в сторону, Дэн опознал свою бандану.
– Тед, – сказал он, – не разрешай ей брать…
– Отстань, не до этого! За этой Котькой даже Полли не уследит! – вспылил Тед.
– Я не прошу следить, – не уступил ему Дэн, – просто не давай ей мою бандану!
– Стоп! – ослепительная вспышка полыхнула. Оба повернулись, протирая глаза. Сияющая Полина с фотоаппаратом в руках радостно добавила: – Снято!
– Это зачем еще? – почти хором удивились оба.
– Как зачем? Я буду с вас рисовать кайлакс низкого рейтинга, – гордо заявила Полина. Но буквально через несколько секунд ее улыбка померкла, и Полина огорченно призналась: – А для рейтингового арта у меня натуры как не было, так и нет…

Автор - Илья Назаров

 

 

Темная бутылка тускло поблескивала под светом фонаря, доходившим с улицы. Престарелый джентльмен всматривался в глубины мутноватого стекла.

— Помнишь, как мы впервые встретили этих, с чешуей? — спросил он наконец.

Острый нос клипера вспенивал воду, ветер так туго надувал паруса, что их синеватый деним казался твердым. С тех пор, как в Калифорнии нашли золото, фрахт стал стоить очень, очень дорого, и перевозка пассажиров известного сорта стала необычайно выгодной. Покупку этого клипера капитан сумел окупить всего за один рейс.

скрытый текстСвоим судном он заслуженно гордился. Нигде в Новой Англии вы бы не нашли второго настолько быстроходного парусника, и весь Кингспорт с восторгом повторял его название — «Морской конь». Именно на «Морском коне» прибыла в Кингспорт добрая половина его обитателей — ведь поначалу это был совсем маленький городишко; капитан, уже на излете жизни выбирая место для постройки дома, легко нашел самое удобное — неподалеку от берега, как и хотел, и сожалел лишь о том, что самый высокий утес уже занят. С этого утеса, состарившись и отойдя от дел, он мог бы часами наблюдать за морем и первым видеть, какие корабли стремятся к Кингспортскому маяку. Но на этом утесе уже стоял какой-то дом, и окна его загорались по вечерам, хотя хозяева дома никогда не выходили в город.

Теперь-то, конечно, Кингспорт весь застроен аккуратными улицами. Привычные взгляду капитана остроконечные крыши давно не в моде, когда-то роскошные особняки превратились в обшарпанные трущобы, а его собственный дом, уже обветшалый, состарившийся вместе с самим капитаном, оказался в ряду других на скромной улице Приморской. Но тогда!

В тот день они шли мимо острова Понапе. Фрахт был не самым удачным, но капитану давно хотелось побывать на этом острове или хотя бы пройти вблизи. Неожиданно вода будто вскипела, и небольшой риф справа от борта зашевелился. Матрос, наблюдавший за морем, вскрикнул от удивления и позвал капитана. «Русалки, русалки!» — твердил он.

На прекрасных сирен эти существа походили очень мало. Скорее, они напоминали каких-то двуногих рыб или земноводных, которым провидение зачем-то придало гротескное и пугающее сходство с людьми. Жабры за их затылком приоткрывались — существа дышали, но при попытке приблизиться к ним резво попрыгали в воду…

Позже, несколько лет спустя, капитан все-таки свел с ними знакомство. Они хорошо умели торговаться, и все-таки он буквально озолотился, скупая у них жемчуг — за такой жемчуг любой ювелир продал бы душу дьяволу. Но от капитана не требовалось души. И если дьявол и стоял за плечом водяных людей, которые сами себя называли Глубоководными, то капитану он ничем не повредил.

Глубоководные стали настолько доверять капитану, что показали ему Нан-Мадол — свой город на сваях из базальтовых бревен и даже позволили поклониться священной черепахе…

А потом они ушли. По слухам, кое-кто из них помогал рыбакам, а кое-кто поселился в Инсмуте, где вступал в браки с людьми и уводил отпрысков в море, но капитан с трудом этому верил. Да кто из людей женился бы на таких странных созданиях? Торговать — другое дело, честнейшие ребята эти Глубоководные, хоть, говорят, и людоеды… По крайней мере, когда капитан хотел было вздернуть на рею парочку бунтовщиков, Глубоководные выпросили у него этих людей. Больше никто никогда их не видел.

Бунт был понятно почему — цинга и нехватка пресной воды…

— А помнишь остров рыбьего черта? — продолжал старый капитан.

Надо было бы сказать «рыбий бог», но капитан был ревностным католиком… в детстве. В далеком детстве, когда его родители, добрые католики родом из Килкенни, рассказывали ему сказки о Джеке с фонарем из репы и с ужасом вспоминали о голоде, выгнавшем их из родных мест. Тогда-то будущий капитан и поклялся, что больше никто из его семьи не будет голодать.

Не следует думать, что клипер возил в Калифорнию одних добропорядочных пассажиров и товары, за которые честь по чести была уплачена пошлина. Честь, порядочность… разве они значат то же, что и закон? В те времена и честь, и порядочность были на стороне тех, кто не дружил с законом! А если на «Морского коня» и садились вовсе бесчестные людишки с деньгами, политыми чужой кровью, то капитану не было до того дела.

Однако на этих пассажиров даже он, тертый калач, посматривал с опаской. Странные это были люди, загорелые, угрюмые, молчаливые, необычайно свирепые. Одеты они были неважно, но на обычных бедняков не походили, и у каждого имелись ножи и пистолеты. «Как бы этим господам не взбрело в голову захватить моего „Морского коня” да заняться кое-чем похуже контрабанды», — про себя размышлял капитан. Боцман, такой же, как он, многоопытный морской волк, давний товарищ по имени О’Фланаган, молчать не стал.

— Сдается мне, кэп, — сказал он, — и половины плавания не пройдет, как нам придется пошвырять эти отбросы ко всем чертям за борт.

— Оставь, — ответил капитан, но в голосе его не было убежденности, — они плывут себе, как добрые люди, пусть плывут. Пока что они ничего плохого не сделали.

— Не по душе мне, кэп, как они шепчутся и замолкают, коли мимо них проходит кто-то из команды, — признался О’Фланаган.

Если бы капитан поинтересовался мнением юнги, тот мог бы кое-что порассказать. Но юнга был всего лишь юнгой — вечно голодным мальчишкой, затюканным и по горло занятым работой: то мыл палубу, то помогал на кухне. Зато его не боялись мрачные пассажиры «Морского коня».

Именно юнга однажды робко спросил О’Фланагана — к капитану он подойти боялся: мистер боцман, где тот город Р’Лайх, до которого плывут все эти господа, чтоб им быть здоровыми так, как они ругаются?

— Чего? Ты ничего не путаешь, малец? — взревел О’Фланаган, не по злобе, а по привычке зычно орать, перекрикивая шум ветра и волн. — На кой черт им этот Релох? (ему послышалось испанское слово, означавшее «часы»). Никаких часов им не надо, они плывут в Калифорнию, и видит бог, не за-ради честных трудов!

— Чтоб я не сказал лишнего, — возразил юнга, — но если вы таки найдете в Калифорнии хоть одного человека, чтобы шериф не задавал ему вопросы, то пусть моя мамочка сготовит вам лучшего кошерного мяса, какое найдет на кингспортском рынке! Но эти, эти не плывут в Калифорнию. Они повторяют, что им нужен Р’Лайх, они смотрят в свою карту и все говорят за одно: где тот Р’Лайх, почему так долго его нет?

— Да пусть себе треплют, что в голову взбредет, — по кратком размышлении сказал О’Фланаган, — тебе-то что? И нам-то что за дело? Выполняй, что приказано, и не суйся в чужие карты, вот что я тебе скажу, малец!

И все-таки он сразу же доложил капитану.

Капитан всерьез обеспокоился. О городе Р’Лайх он уже слышал от своих знакомцев-Глубоководных и знал, что часы тут ни при чем. Глубоководные сами опасались этого города, но что могло толкнуть на паломничество к нему двадцать мужчин разбойничьей наружности?

А всего хуже ему тогда показалось, что он понятия не имел, «где тот Р’Лайх». Это был бы несусветный позор — взять пассажиров и не привезти их туда, куда им надо, пусть они и зафрахтовали корабль не до Р’Лайха, а до калифорнийского Ричмонда.

Наступил мертвый штиль — скверная для парусника погода, и «Морской конь» едва-едва делал полтора узла в час. Пассажиры собрались на палубе и всматривались в низкие пасмурное небо, все храня зловещее молчание. О’Фланаган был не в лучшем расположении духа — бранился почем зря, сплевывал за борт, и матросы старались не попадаться к нему на глаза. Капитан же, напротив, почему-то успокоился.

Стояла прохладная, свежая ночь. Высыпали звезды, Южный Крест загорелся над головой, слабые волны отливали зеленоватым свечением, и в ответ им мерцали огни Святого Эльма на клотиках мачт. Наконец, взошла луна.

Пассажиры уже не молчали — они стояли на коленях, протягивая руки к луне, и бормотали какие-то не то стихи, не то молитвы. «Тьфу, — про себя подумал капитан. — И молятся-то они не в урочное время, и ясно, что не святым и не деве Марии! Вот уж взял на корабль чертовых язычников, чтоб их поскорее забрал их же любимый морской дьявол!»

О морском дьяволе он подумал, конечно, ради красного словца. И вдруг над волнами встал остров не остров, город не город — то, что увидел капитан, напомнило ему Нан-Мадол, только размеры зданий были циклопическими. Пассажиры резко подхватились на ноги. И тут черти вынесли прямо на них юнгу, видимо, желавшего устроиться на ночлег на палубе: в кубрике стояла духота.

— Ха-ах! — дружно выдохнули пассажиры. Сразу множество рук вцепилось в подростка.

— А ну, стоять! — вспылил капитан.

До того времени он не обращал внимания на этого худосочного еврейского мальчишку, сбежавшего из дому ради службы на корабле – разве что иногда шпынял его или всыпал линька, если тот был недостаточно расторопен. Но, Иисусе, мальчишка был членом его команды. Эти чертовы язычники с разбойничьими рожами — не им было хватать его грязными лапами!

Матросская куртка, и без того рваная, затрещала и поддалась, когда капитан попытался выхватить юнгу из рук своих пассажиров. С десяток матросов подоспело ему на помощь. Завязалась потасовка. Мальчишку отбросили подальше, а матросы с явным удовольствием лупили своих неприятных пассажиров — те, впрочем, выхватили ножи, заскрежетавшие о матросские кортики…

Несколько человек упало. Неправдоподобно черные лужи растекались под ними — в лунном свете кровь всегда кажется черной. Капитан отшатнулся и застыл.

В центре жуткого, пахнущего мертвыми рыбами циклопического города разверзлись врата. И тогда пассажиры, как по команде, ринулись за борт, увлекая за собой двух или трех матросов из экипажа «Морского коня».

— Стойте! Стойте, черти, дьяволы, чтоб вас! — кричал капитан, пытался удержать кого-то, но его будто не слышали. Лишь один из пассажиров отмахнулся ножом — отмахнулся и вспорол грудь О’Фланагана, боцмана «Морского коня», старинного друга и побратима самого капитана. Море вскипело, взревел ветер, подхватил паруса, ударил в них внезапным дождем и понес «Морского коня», а за кормой погружался в пучины город Р’Лайх...

В тот вечер капитан впервые понял, как сохранить душу покойника и запечатать ее в стекле.

— Ты помнишь, как этот мальчишка, чтоб его, вырос и стал капитаном собственного клипера? — не без гордости говорит капитан.

В темной бутылке раскачивается маятник.

Дом на Приморской улице давно обветшал, и капитана уже никто не называет капитаном — соседи пугливо зовут его за глаза «Страшный Старик», а в глаза уважительно «сэр» и «мистер», и повзрослевшие и состарившиеся потомки бывшего юнги боятся лишний раз пройти мимо его окон на базар, где покупают свое кошерное мясо… И все-таки лавочник охотно принимает в уплату за виски и табак старинные дублоны, поднятые для капитана Глубоководными со дна океана, а дружище О’Фланаган и многие другие, которых капитан пожелал оставить возле себя — они помнят все. И пока они помнят — Страшный Старик будет жить и беседовать с ними по вечерам.

"— Люкориф, ты в курсе, что подобные трупные пятна и бактериальное разложение не могут возникнуть на живом человеке? Биология твоего тела в состоянии автолиза. Твои клетки пожирают друг друга. Неужели поедание братской плоти ускоряет процесс регенерации?"

АДБ, что ты делаешь, прекрати, только, умоляю тебя, не останавливайся.

 

Подумал...

середина ХХ века - интересное время. Нам еще предстоит оценить, насколько за пару десятилетий изменились общественные установки.

А в фантастике того времени много попыток изобразить ксеносов. Чужое мышление, чужое общество, чужие ценности. Гаррисон со своим "Западом Эдема", Азимов "Сами боги", Стругацкие со своей "Улиткой на склоне". Всякий раз в серьезной фантастике это были попытки переосмыслить человечество через чуждые формы. В "несерьезной" - поразить разнообразием и необычностью.

Сейчас продвигаются другие идеи. Ксеносы либо однозначная угроза, либо воплощение идеи сосуществования с теми, кто полностью отличается от тебя.

Просто тенденция.

 

Примечание: нингё - японская русалка. Нан-Мадол - руины древнего города на о. Понапе. Обед Марш - герой "Тени над Иннсмутом" Г.Ф.Лавкрафта

Мягкие водоросли окутывали тело. Занимался рассвет, просвечивая сквозь толщу воды. Эри раздвинула мощные стебли ламинарий и скользнула вверх.
На рассвете всегда приплывала Акико, ее подруга с суши.
Сегодня у Эри для нее был подарок – несколько крупных, безупречно округлых и белых жемчужин. Эри знала, что Акико обрадуется: за эти жемчужины ей дадут много, много тусклых овальных монеток, на которые вся семья Акико сможет жить целый месяц. Правда, это значило, что целый месяц Эри не увидится с Акико. Хотя…
скрытый текстАкико была бедна. Эри не очень понимала, что это означает – под водой не бывало бедности; бывали голодные годы, нападения акул и гигантских кальмаров, эпидемии, однако океан щедро кормил – или не кормил – всех своих детей, не делая между ними различия. Мать-Земля отличалась от Матери-Воды: на суше одни, неустанно трудясь, все-таки жили впроголодь, а другие, ничего не делая, всегда были сыты. Первым приходилось все время думать о будущем, откладывая куски на черный день. Поэтому Эри не удивилась бы, если бы Акико продолжала выходить в море и нырять за жемчугом, даже насобирав полную лодку жемчужин.
На лицо Эри пала тень – так и есть! Акико приплыла! Но… что-то слишком большая лодка у нее на этот раз. Вдруг это не Акико? Сюда редко заходили крупные суда… может, просто Акико сумела скопить денег на новую лодку?
Эри осторожно выглянула из воды.
На волнах колыхалась нарядная огромная лодка-фунэ – Эри такую видела впервые. Богато украшенная резными скульптурами, под ярким парусом. И на палубе стояло несколько человек, которых Эри тоже никогда раньше не видела. Это были мужчины в расписных кимоно, с оружием у пояса. Любопытной Эри захотелось рассмотреть оружие поближе: Акико рассказывала ей о самураях с катанами, однако одно дело слушать рассказы, а другое видеть настоящую катану вблизи, и она двинулась к лодке, как вдруг заметила еще кое-что.
Акико.
Ее подруга, в разорванной одежде, связанная, избитая и окровавленная, стояла на палубе, и двое мужчин грубо удерживали ее за веревки и волосы.
Эри содрогнулась. Она знала, что люди суши не могут жить в воде – и пользовались этим, когда хотели убивать друг друга: ей уже доводилось видеть на дне таких связанных мертвецов. Она не раз спрашивала у Акико, ради чего людям убивать людей. «Но вы же убиваете акул и осьминогов, и мелких рыб тоже», – удивлялась всякий раз Акико. «Это другое дело! Акулы и осьминоги охотятся на нас, а на рыб мы сами охотимся! Но вы – вы же не едите друг друга», – не понимала Эри. Она и сейчас ничего не понимала, кроме одного: вот-вот эти мужчины бросят ее подругу в воду, и надо успеть поймать ее до того, как она умрет. А потом они вдвоем уплывут подальше отсюда, наловят жемчуга и будут жить припеваючи в каком-нибудь красивом заливе…
– Зови нингё, – потребовал один из мужчин.
– Не могу, – прошептала Акико.
Эри удивленно остановилась. Зачем ее звать? И почему не может, если Акико всякий раз, приплывая, звала ее по имени?
– Зови, иначе убью, – обнаженный клинок прочертил по груди Акико длинную линию, мгновенно обросшую бахромой кровавых капель.
– А-а! Эри, – вскрикнула Акико. – Эри!
Эри отчетливо понимала, что выбора у нее нет. Вернее, есть, но такой, что хуже не придумаешь: если она не покажется – эти мужчины убьют Акико, если подплывет к фунэ – возможно, убьют ее саму.
– Зачем она вам? – всхлипнула Акико. – Я скажу ей, она принесет столько жемчуга, сколько прикажете…
«А-а, вот в чем дело, – подумала Эри. – Может, сразу нырнуть за жемчугом, чтобы они поскорее развязали ее?»
– Мясо нингё дает божественное долголетие, женщина, – ласково улыбаясь, произнес какой-то старик, стоявший рядом. – Разве ты не знала?
– Но тот, кто убьет нингё, сам быстро умрет, – возразила, дрожа, Акико.
– У Тодаёши-доно достаточно верных слуг, готовых пожертвовать жизнью ради его божественного долголетия, – все с той же благостной улыбкой пояснил старик.
В голове у Эри сложился план.
Подплыть.
Раскачать лодку. Опрокинуть ее.
Забрать Акико и быстро уплыть.
Остальные пусть выбираются сами. Им хочется божественного долголетия? А океанской водички нахлебаться не хочется?
Возможно, у акул, которых тут водится в большом количестве, тоже есть какая-нибудь легенда о мясе людей…
– Плывет, – гоготнул один из людей. – Какая же она уродливая!
– Нингё уродлива, но вкус ее мяса прекрасен, – возразил самый богатый и властный из мужчин, должно быть, тот самый Тодаёши-доно.
Акико дернулась.
– Эри! – закричала она. – Эри! Уплывай! Быстро! Они тебя убьют, Эри!
Как же Эри сожалела, что не может общаться с ней мыслями, как со своими сородичами…
Клинок вакидзаши снова прошелся по нежной шее девушки. Вгрызся в нее – и оторвался, прорезая страшный второй рот под подбородком… Кровь брызнула тугой струей, заливая кимоно и расползаясь невыносимо яркой лужей под ногами, сквозь прорези в коже видно было какие-то трубки и розоватое мясо, Акико захрипела и осела прямо в собственную кровь...
– Акико!
Эри схватила сильными руками с перепонками борт фунэ. Шатнула. Резко дернула вниз…
А потом, нырнув, издала Акулий Клич.
Рыбьему языку учили каждую молодую нингё – на всякий случай, потому что мало кто мог представить себе, зачем звать опасных хищников и о чем с ними разговаривать. Ладно бы еще дельфины… Но дельфины могли, наоборот, еще и спасти утопающих людей, а этого Эри не хотела.
Люди, одетые в шелковые кимоно, с оружием, на суше чувствовали себя прекрасно – но в воде все это намокало и стремительно тянуло ко дну. Однако до дна не дошел ни один из самураев и слуг Тодаёши-доно: десятка два акул окружило барахтающиеся тела, и вскоре вода помутнела от крови. Впрочем, Эри не смотрела в ту сторону. Она подхватила тело Акико и решительно поплыла к берегу.
Ноги, идеально приспособленные для плавания и ныряния, на суше двигались неуклюже. Стоя, Эри больше походила на пингвина, чем на человека. Но ей и не нужно было идти далеко или быстро – ей нужно было только вытащить Акико из воды и перевязать ее раненую шею. Эри прислушалась: Акико не дышала. Кровь перестала вытекать из раны, хотя поначалу хлестала тугой струей.
– Акико! Акико! – звала Эри, распутывая веревки на руках подруги и сжимая края раны, чтобы срастить их. Но никакие целебные умения Народа моря не помогали – голова Акико почти отделилась от тела, и жизнь ушла из этого тела навсегда. Эри не хотелось в это верить, и она целый день и целую ночь просидела над Акико, шепча заговоры и заклинания – все было напрасно, и к утру на бледной, холодной коже начали выступать трупные пятна.
Тогда Эри заломила руки и, подняв голову к небу, запела.
Она пела о дружбе с Акико, о жемчужинах, которые она продавала, чтобы прокормить младших братьев и сестер, о морских волнах, о птицах в небесах и рыбах в глубине, и снова о дружбе, и снова об Акико. О том, как задубела от морской соли ее нежная кожа, как начали слепнуть ее глаза и глохнуть уши, как трудно ей было дышать на суше, потому что она слишком много времени проводила, задерживая дыхание, под водой. И как сильна духом была бедная Акико…
Закончив петь, Эри сняла с шеи охотничий нож с зазубренным лезвием.
Если бы люди суши не были так глупы, они бы сами приходили и покупали у ее сородичей острые морские ножи, прекрасные украшения и тонкие ткани из волокон водорослей, выделанную рыбью кожу, и, конечно, жемчуг. Но люди суши боялись Народа моря, хотя никто из Народа моря не причинял им зла.
Зазубрины прошлись по коже, вспарывая ее. Эри свежевала тело Акико, снимая кожу и срезая длинными лентами мясо с костей, разделяла ребра, вспарывала брюшину, вычищая требуху – уже тронутая разложением, требуха не годилась в пищу Эри, однако ее охотно съедят акулы. Следовало бы, по обычаю, торжественно выпустить кровь из тела, но крови оказалось совсем немного – почти вся она вышла через рану на шее.
Мясные ленты Эри выполоскала в воде, что смогла – съела сырым, остальное вместе с требухой и костями сбросила в воду со словами «Пусть Мать-Вода примет тебя и возвратит в жизнь, Акико». Так Народ моря напутствовал своих умерших, и хотя Акико была из людей суши, она умерла ради нее, ради Эри. А значит – имела право быть похороненной, как все ее родичи.
Спев последнюю прощальную песню для Акико, Эри соскользнула в воду и поплыла.
Она направилась на юг. Ей было все равно, куда плыть, лишь бы не оставаться здесь, где все напоминало об Акико и ее гибели. В последний раз взглянув на небо, Эри нырнула насколько могла глубоко – и исчезла в темных пучинах океана…

***
По всему дну вспучивались вулканы. Трубки «черных курильщиков» в глубине источали кипящую темную жидкость, лава вытекала на дно, застывая в воде причудливыми сгустками. Там, наверху, никто и представить не мог себе глубинную жизнь Земли. Зато хорошо представляли, из чего можно извлечь выгоду на поверхности.
Эри знала, что когда-то Народ моря жил на этих островах, выходил на сушу и даже строил чудесные города на сваях. Эти города стояли долго и надежно, в отличие от зыбких построек людей суши – Народ моря использовал вырубленные из базальта бревна и доски, неуязвимые для времени, ветра и волн. Где-то здесь, на Мадоле, осталось древнее святилище Нан-Мадол, в котором жила ручная черепаха Великой Матери Седны, а чуть подальше, в открытом море, – большой храм Р’Лайх. Но вулканические силы опускали океаническое дно в одних местах, приподнимая в других. Самые ранние города Народа моря ушли под воду. А те, что еще оставались над водой, были давно покинуты из-за страха перед новыми извержениями вулканов. Люди суши, легкомысленно селившиеся здесь, рассказывали о городах Народа моря всякие небылицы и боялись переступить их пороги… Глупые! Лучше бы они боялись того, что клокотало под их ногами!
А еще им следовало бы бояться друг друга.
…Когда-то, давным-давно, один испанский мореплаватель записал в бортовой журнал, что видел остров. Двести лет спустя русская экспедиция нанесла остров на карты. Испанец не стал высаживаться, а русские никогда и ничем не угрожали обитателям вновь открытых земель, но вскоре к берегам Мадола начали причаливать все новые и новые корабли. Торговцы, пираты, беглые каторжники, авантюристы всех мастей строили хижины на почти нетронутой земле Мадола. Их все еще было мало, очень мало, и удаленность Мадола от материков надежно защищала его от поселенцев, но и те немногие, кто прибыл сюда, насаждали здесь свои порядки.
Эри вышла на берег, отжала волосы.
У нее все еще оставались при себе жемчужины и украшения, которые она хотела подарить Акико. Украшения, на ее вкус, были простенькими, потому что к бедной одежде другие бы не подошли, но Акико неизменно приходила от них в восторг. Сейчас смотреть на переливчатые завитки перламутровых медуз и водорослей было больно. Подумав, Эри решила продать их и купить себе кимоно, как у женщин суши. Такое же, какое носила Акико. А еще – гэта, смешные и неудобные сандалии на деревянных подошвах, чтобы надеть их в память об Акико.
Плоть Акико вошла в плоть Эри, и теперь у нее были желания Акико. Так случалось всегда, когда умирал кто-то из Народа моря, и близкие вкушали его плоть. Другие обряды провести не удалось, и все-таки Эри чувствовала, что Акико посмертно вошла в ее семью и со временем должна возродиться в теле кого-то из ее младших сестер.
Но сейчас Эри заботили более насущные дела. Она направилась в единственный на острове город Колония, прямо к рынку, где и попыталась предложить свои вещи на продажу.
– Безумная женщина, – сказал один из торговцев. Он говорил на незнакомом языке, но Эри слышала его мысли, а вот он ее мысли – нет. – Иди с этим к ювелиру, пока тебя не убили и не ограбили!
Искать ювелира пришлось довольно долго. Босые ноги очень скоро заболели от соприкасания с твердой землей, а жабры начали гореть от сухого воздуха. Эри уже подумывала о том, чтобы отказаться от своей затеи, как увидела витрину с выставленными в ней золотыми и серебряными украшениями. Они не были похожи на ее изделия, и Эри усомнилась в том, что ей удастся что-то продать, однако все же толкнула дверь.
– Ювелир-сан, – вежливо начала она, поклонившись, как это делала при ней Акико, – позвольте показать вам мой товар…
– А-а! Что за чудище! – заорал ювелир.
До Эри докатилась волна его отвращения и страха. По меркам Народа моря она считалась очень хорошенькой, но людям суши Народ моря казался непривлекательным; это было неприятно, но ничего изменить Эри не могла. Она могла только выложить на прилавок маленький подвес, который так и не украсил грудь Акико.
– О, – ювелир мгновенно забыл о страхе и нагнулся над подвесом. – Какая тонкая работа! Восхитительно! Ах, живи я где-нибудь в Лондоне или Париже! Разве тут кто-нибудь сможет заплатить за эту вещицу столько, сколько она стоит? Где ты украла ее, оборвашка?
– Я не крала, – с достоинством возразила Эри. – Это моя собственная работа!
Ей пришлось повторить это на трех наречиях суши, которые она знала; наконец, ювелир понял ее.
– Что за дьявольская тарабарщина, – раздраженно пробормотал он. – Эй, женщина! Сделай и принеси мне еще таких вещиц!
Эри кивнула, сгребла монеты, которые он ей заплатил, и побрела на рынок за одеждой.
Ей и в голову не пришло проверить, дал ли ювелир ей настоящую цену. Деньги под водой не имели хождения, одежду она сама пряла, ткала и шила из волокон водорослей, а платье, которое в конце концов купила Эри, понадобилось ей только затем, чтобы таким образом почтить память Акико. Но Народ моря чтил договоры и выполнял обещания, даже если жалел о том, что дал их. Поэтому точно так же Эри не пришло в голову отмахнуться от слова, данного ювелиру.
Впрочем, она любила мастерить украшения.
Раковины и жемчуг у берегов Мадола были немного не такие, как у берегов Сикоку, но Эри это понравилось. Она уже прикидывала, что из них можно сделать. Тут и водоросли, и рыбы были другими – и вдохновляли ее на другие формы и мысли. Она подыскала небольшую полузатопленную пещерку в окрестностях Нан-Мадола, в одном ее конце оборудовала жилье, другой конец отгородила занавесью и устроила там мастерскую. Смастерить небольшую шлифовальную машинку, истратив последние деньги на земные инструменты, было делом нескольких часов, – и закипела работа. Перепончатые пальцы ловко вплетали куски перламутра в серебряные нити, сверлили жемчужины. Вскоре браслет и диадема уже лежали в котомке Эри. Она задумалась, достаточно ли этого. «Ладно, покажу ему – вдруг он не захочет покупать», – подумала она, выходя на дорогу, ведущую в Колонию…
Ювелир буквально вцепился в ее украшения – и потребовал еще.
Эри окончательно убедилась, что ей необходимо выучить язык здешних людей суши. Поэтому следующий комплект украшений у нее получился нескоро – она тратила много времени на выходы в город и попытки объясниться с торговцами. Оказалось, что их язык не был единым: некоторые говорили по-голландски, некоторые – по-английски и по-испански; тех, кто говорил по-английски, было больше всего, и Эри решила начать с изучения английского. Сначала люди суши потешались над ее неуклюжими фразами и ломаными словами, однако вскоре дело пошло на лад. Одновременно с английским она изучала торговое дело, насколько могла. Теперь-то Эри понимала, что каждый товар имеет рыночную цену, знала, чем опт отличается от розницы и почему драгоценности стоят дороже пищи.
Ей пришло в голову, что оптовая цена на ее украшения слишком низка по сравнению с розничной. Но она быстро делала успехи в английском. Теперь она знала, как сказать об этом ювелиру. И, придя к нему с новым комплектом украшений, раздельно проговорила:
– Мистер ювелир, я хочу получить за это…
Она назвала сумму, которая ей самой казалась довольно приличной. Сейчас Эри опасалась, что ювелир не согласится, но зря. Он кивнул головой и произнес:
– Это выгодная сделка. Предлагаю обмыть!
– Обмыть? Разве мои украшения грязные? – не поняла Эри.
В глазах и повадках ювелира сегодня было что-то… нечистое, Эри не могла понять, что именно, но как отказаться от «обмывания», не знала. А ювелир завел ее в красиво обставленную комнату, налил и протянул ей какой-то сосуд:
– Выпьем за успешные продажи!
Эри глотнула. Голова у нее закружилась, ноги подкосились, но, чтобы не обидеть ювелира, она глотнула еще и еще.
А потом наступила тьма.

***
– Ну, красотка, теперь ты никуда не денешься, – весело произнес мужской голос.
В голове у Эри по-прежнему мутилось, но она все же узнала голос ювелира. «Почему он так говорит? Я ведь никуда не девалась. Что ему от меня нужно? Он что – тоже охотник до мяса Народа моря?»
– Ты хочешь съесть меня? – спросила Эри. Язык плохо слушался, и оттого ей пришлось дважды повторить английские слова, прежде чем до ювелира дошел смысл сказанного.
– Еще чего, жрать такую дрянь, как ты, – фыркнул ювелир. – Ты будешь работать. Если, конечно, ты действительно сама мастерила эти вещицы. Ты будешь делать, а я продавать, и мы с тобой заживем, гы-гы!
– Но моя мастерская…
– Я дам тебе инструменты.
– Но…
Ювелир отвернулся и вышел, захлопнув дверь.
Эри мало-помалу приходила в себя. Она никогда не пробовала алкоголь раньше, и теперь понимала, что ей не следовало и начинать. Но ювелира она понять не могла.
«Зачем? Я и так делала для него украшения! Он мог бы просто сказать, что не согласен повышать оптовую цену!»
Дверь снова хлопнула. Ювелир занес станки и материалы, потом вернулся с куском черствого хлеба и кружкой воды.
– Чтобы до вечера ты сделала хотя бы одну вещь!
То, что принес ей ювелир, не годилось. Эри перебрала низкосортный, почти не блестящий перламутр, тусклый жемчуг, низкопробное серебро… Точно так же не годилась и еда: вода была затхлой, несвежей, а хлеб – плесневелым, черствая корка могла бы расцарапать губы Эри. Вздохнув, Эри отодвинула хлеб и кружку – и принялась за работу.
Что делать с этими скверными материалами, она не знала. С трудом выложила какой-то цветок из обломков перламутра, но до вечера так и не закончила.
Глаза у Эри привыкли к полумраку под водой, но в комнате было совсем темно, может быть, работа не удавалась еще и поэтому.
Когда ювелир снова зашел, Эри беспомощно сидела над его заказом.
– Это плохие перламутр и серебро, – сказала она. – А жемчуг надо выдержать в уксу…
– Где работа? Где работа, я спрашиваю? – не слушая ее, закричал ювелир.
– Я же объясняю…
И тогда на плечи Эри обрушился удар.
Ее никогда в жизни не били палкой. Она умела обороняться от акул и хищных дельфинов, отгонять альбатросов и сражаться с кальмарами. Но палка!
Эри была так потрясена, что даже не почувствовала боли.
…Она пришла в себя, лежа на полу. Все тело ломило. Ювелир избил ее до крови.
– Пока работу не сделаешь – жрать не дам, – сказал он ей напоследок.
Растерянная и подавленная, Эри просидела с его материалами всю ночь. Она попробовала повторить какую-то из своих старых работ, но перламутр раскрошился, а жемчужины совсем не смотрелись в своих гнездах. Однако ювелир наутро, пренебрежительно хмыкнув, все же процедил:
– Можешь, когда хочешь. Сделай еще – тогда жрать принесу.
Фантазия Эри окончательно иссякла. Она сплела из серебряной проволоки рыбку и стала вкладывать куски перламутра в ячейки, но подобрать их по размеру и цвету не сумела: из-за большой разницы получалось некрасиво. Эри села над злополучной рыбкой и заплакала.
Она все еще горевала, когда ювелир вернулся. От него сильно несло тем самым напитком, который он тогда поднес Эри, вот только сознания он не терял. Ноги у него заплетались, и Эри со страхом смотрела на него.
– Эй, ты, уродина! – невнятно заорал он. – А ну, иди сюда!
Эри подумала, что, может быть, ей удастся сбить его с ног и убежать. Голода она не боялась, но ее жабры уже начинали пересыхать, а это могло очень плохо кончиться.
К тому, что ювелир опять ударит ее палкой, она не была готова. И ко второму удару – тоже. И к третьему…
– Вот тебе, уродина! Такие уродины не должны жить, – приговаривал ювелир с каждым ударом. – Твое дело работать, пока я добрый!
Эри выпрямилась. Собралась с силами.
Сил у нее было гораздо больше, чем у любого человека суши. Может быть, потому что людям суши не приходилось драться с акулами и гигантскими кальмарами. А может быть, потому что океан гораздо суровее к своим детям – и в то же время добрее.
Перепончатая рука сомкнулась на палке и не дала ей опуститься на плечи.
– Ах ты… – начал ювелир, но второй рукой Эри дотянулась до его горла и сжала. Сжала надолго, не отпуская, пока ювелир не перестал шевелиться. Тогда Эри разжала пальцы, и ювелир со сломанной шеей осел на пол.
Что делать дальше, Эри не знала. Она еще никогда не убивала человека, и ей стало не по себе. И тут на нее навалилось грызущее, бесконечное чувство голода.
Охотничий ножик снова покинул ее шею. Эри сняла одежду с ювелира, морщась от тяжелого запаха. От Акико пахло свежестью и морем, а от ювелира – немытым телом и перегаром, но Эри знала, что все освежеванные туши пахнут одинаково.
Мясом, которое можно приготовить.
Погребальный ритуал требовал съесть мясо сырым, но по отношению к ювелиру Эри не считала нужным проводить ритуалы. Он не был ее родичем.
…Снимая шкуру и срезая мясо с костей, Эри еще раз вспомнила, как впервые вкусила человеческой плоти. Но то была плоть горячо любимой Акико. А это – просто еда.
Выпускать кровь по обычаю Эри тоже не стала. Подставила какой-то таз, слила туда кровь, разделала тушу. Требуху отложила, отделила кости, сняла кожу. Разделала мясо – без кожи туша ювелира показалась ей по-настоящему безобразной, вялой и расплывшейся. Обдумала, что с этим делать, оценила каждый кусочек. Из кожи вообще-то можно было что-то смастерить, но Эри ее забраковала: слишком старая, неровная и непрочная. Кости ювелира ей тоже не понравились. В отличие от костей многих рыб, они оказались хрупкими, негибкими, из них не вышло бы даже гребешка или пуговицы.
– Ты не годишься даже на хозяйственные мелочи, ювелир-сан, – вслух пробормотала Эри. – Надеюсь, твое мясо хотя бы можно есть!
Более-менее наваристые куски мяса Эри отделила от туши, затем отварила, найдя кухню с кастрюлями, и съела. Оно оказалось невкусным и дряблым, с противным привкусом прогорклого рома, но это все же было лучше, чем плесневелый хлеб. А жилистые или жесткие куски, кости, ободранную кожу и требуху собрала и ночью, уплыв далеко в море, похоронила в воде, подозвав акул.
Ее мастерская была в порядке. Эри забрала свои скромные пожитки и вернулась в дом ювелира.
Спустя несколько дней в лавку заглянул какой-то человек.
– Я тут покупал… эээ… а где мистер Джексон?
– Он уехал, а мне велел работать в лавке, – пояснила Эри. Лгать ей было стыдно, но рассказывать, что на самом деле произошло с ювелиром, не хотелось.
– А когда вернется?
– Не хотел сказать.
– Понятно. Э… мисс…
– Меня зовут Эри. Я должна продать вот это, – и Эри показала свои новые изделия. Созданные из настоящего перламутра и умело восстановленного жемчуга, украшенные самоцветами с суши, они были очень красивы. Злосчастную рыбку Эри теперь носила сама.
– Вот это да! Боюсь, я даже для своей милой Дженни такое не куплю, – начал человек.
– Почему?
– Будто уж я не знаю, сколько стоит такая работа!
Эри назвала цену. Глаза человека удивленно расширились.
– Так дешево? Это что, подделка?
– Нет, настоящее.
Человек торопливо, суетясь, отсчитал деньги, забрал выбранный им браслет и, оглядываясь по сторонам, выбежал из лавки, но на выходе все же остановился и спросил:
– Эй, мисс, а Джонсон тебя не взгреет за то, что продешевила?
– Нет, – твердо сказала Эри. – Заходи, я принесу еще браслетов.
Торговля в когда-то пустой и сонной лавке Джонсона пошла на лад. Эри быстро поняла, что действительно продешевила, но она не слишком ценила деньги, а воспоминания о жадном Джонсоне, как и о властном Тодаёши-доно, были достаточно свежи, чтобы избегать и богатства, и власти. Поэтому Эри удовлетворилась небольшим доходом, выставив умеренные цены на свои изделия, а соседи перешептывались, что она хотя и безобразна, бедняжка, но сердце у нее доброе.
Иногда в ее лавку заходили моряки – и тогда в ней ничего не оставалось: они скупали все. Эри не знала, радоваться или грустить. Ей нравилось видеть свои изделия на немногочисленных женщинах Колонии, а моряки увозили их навсегда.
Как-то раз один такой моряк, покупая украшения, разговорился с ней.
– Если бы вы жили у нас, леди, вы могли бы сколотить большое состояние, – сказал он. – В нашем городе хватает дамочек, готовых платить за такие штучки бешеные деньги!
– Верю, – Эри слабо улыбнулась. – Но у нас мало народу, и не все могут покупать их дорого. Поэтому я прошу столько, сколько мне могут заплатить. А вы можете купить украшения у меня недорого, а у себя в городе продать дороже, разве нет?
– Если бы у вас было побольше украшений, мы могли бы торговать регулярно, – моряк задумался.
Они еще немного поговорили о делах и торговле, а на следующий день моряк пришел еще раз.
– Мистер Марш, – представился моряк, – Обед Марш.
– Эри.
– Ну вот что, мисс Мэри… то есть Эри… как насчет ланча? Мы могли бы обсудить кое-что.
Он предложил ей делать украшения исключительно на продажу, чтобы поставлять их в Новую Англию. Эри задумалась.
– Я буду делать вам целые партии украшений, но и для женщин Колонии тоже буду их делать, – сказала она. – Знаете, как обидно, что я не вижу новых хозяев своих драгоценностей?
Они встречались еще несколько раз. Мало-помалу их разговоры перестали касаться только торговли. И вот наступил последний день пребывания капитана Марша в Колонии.
– Мисс Мэри… Эри… а, черт! Я хочу кое-что вам сказать, – начал он, едва завидев Эри. Та приподняла веки, думая, что он хочет предложить ей торговую сделку, но Марш вынул какую-то коробочку из кармана.
В коробочке оказалось кольцо.
Эри не носила кольца – они не держались на ее перепончатых руках, и не понимала их красоты. То ли дело браслет или диадема! Но Марш вручил ей кольцо очень торжественно.
И она, чтобы не огорчать его, с трудом натянула колечко на безымянный палец…

***

Смит, один из матросов, пошатываясь, шел по палубе.
– Видел невесту капитана? – спросил кто-то из его товарищей, поравнявшись со Смитом.
– Ага, – Смит с удовольствием рыгнул. – А-ах! Страшна, конечно, как смертный грех. Но кэптен доволен. Грит, а чо там мне с ее рожи? С лица не пить, а красивая жена – чужая жена!
– А что ж он ее полюбил, когда она такая страшная? – пискнул юнга.
– Заткнись, сопляк! «Страшная», – фыркнул Смит, забыв, что сам только что нелестно отозвался о внешности капитанской невесты. – Зато верная. Кто там к ней полезет, пока кэптен в рейсе, а? Вот и кэптен то же самое грит!
– Она еще и богатая! Ювелирша, – со значением сказал его друг.
– А по мне, ему нравится – и черт с ним, нам-то что? – сказал еще один матрос.
Капитан Марш под руку с женщиной поднялся на палубу. Матросы мигом прекратили болтовню и сплетни, выстроившись в ровную шеренгу.
Эри, одетая в шелковое платье и туфельки, в перчатках, скрывавших ее перепончатые руки, и в новом красивом колье торопливо перебирала короткими ногами, стараясь приноровиться к широким шагам Марша. Она уже узнала, как проходят свадьбы, и сожалела только об одном: у нее больше не было Акико. А как бы ей хотелось пригласить подругу свидетельницей! «Ты теперь во мне, Акико», – с нежностью подумала она. Акико будет счастлива вместе с ней навсегда…
– Да здравствует капитан Обед Марш! Да здравствует миссис Марш! – закричали матросы.
– Ну, – капитан сам встал у руля, – а теперь домой! Вперед, в Иннсмут!