Что почитать: свежие записи из разных блогов
Категория: проза и поэзия
+, микроблог «adres-bloga»
если вы — красавица, то дружбы у вас может не быть ни с парнями, ни с девушками.
если вы алкоголик с белой горячкой, шизофреник, социопат, ипохондрик, сплетник, параноик, сноб и недоумок, то дружбы у вас тоже может не быть. ни с кем.
- #n
Psoj_i_Sysoj, блог «Ad Dracones»
Ad Dracones. Экстра 4. Случай на зимней дороге — Eset a téli úton (Эшэт о тэйли утон)
Предыдущая глава
Зима в этом году выдалась снежной, а потому мы не торопясь пробирались к столице по занесённым дорогам — по счастью, наша лошадка исправно месила снег, а когда надо, я помогал ей, раскидывая сугробы лопатой. Кемисэ в такие моменты ненадолго выходил из повозки, чтобы потоптаться рядом со мной и подышать морозным воздухом, и порой я и ему давал помахать лопатой, чтобы укрепить руку, но куда больше он полюбил сидеть на козлах, привалившись к моему боку, и задавать вопросы, которые впору разве что годовалому малышу, к примеру:
— А где же ты доставал еду, когда уходил пасти коз в горы надолго?
— А лук мне на что? — усмехался я в ответ. — К тому же, если рядом речка, можно рыбу удить, молоко, опять же, всегда под боком, а значит, и сыр, и творог; муку и вяленое мясо берём с собой… Да и из родни иногда зайдёт проведать то один, то другой — и уж конечно, не без гостинцев… — При этих словах я поневоле испустил вздох, внезапно затосковав по тем славным дням — сколько радости было в таких вот редких встречах, сколько тепла, весёлых песен и бесед…
читать дальше— А если заболеешь, то кто же придёт на помощь? — вновь вырвал меня из воспоминаний Кемисэ.
— Вообще лучше бы не хворать, когда один, — рассудил я. — Ну а если недуг всё же одолеет, так на ночь хорошо бы смазать грудь жиром да тяпнуть побольше крепкого вина — всё и пройдёт к утру.
— Ну а если сломаешь себе что-нибудь, упав, как вот Феньо? — не унимался Кемисэ.
— Вот уж никто из нас так не дерябнулся бы, как этот дуралей, будь уверен, — ухмыльнулся я, но тут мне на ум тут же пришло, что я понятия не имею, что там с этим самым дуралеем и его старшим братом — живы ли они? — А вообще, в таких случаях нужно разложить дымный костёр — родичи заметят и придут к тебе на выручку, — куда серьёзнее закончил я.
— Ну а если нападут — звери или лихие люди, не успеешь ведь костёр разжечь? — словно уловив тень беспокойства на моём лице, спросил Кемисэ.
— Что ты заладил, будто и впрямь беду накликать хочешь? Да ещё к ночи — с неудовольствием отозвался я, оглядываясь на синеющий по обеим сторонам лес: селение, к которому мы держали путь, никак не показывалось, и я уже начал опасаться, что где-то мы свернули не туда и придётся ночевать в лесу.
Кемисэ обиженно замолчал, отвернувшись, и я тут же пожалел об этих словах — откуда ему знать, что своими вопросами он навёл меня на столь невесёлые мысли? Я уже хотел было заговорить с ним, чтобы сгладить впечатление от своей резкости, но тут он, вздрогнув, повернулся ко мне:
— Что за птица свищет там, в роще?
— Какая ещё птица — зима же! — недоумённо отозвался я. — Тебе, небось, почудилось…
Но тут я и сам это услышал — тихий посвист недалеко от дороги, и испуганно натянул поводья: столько ни погоняй усталую лошадёнку, уйти от погони по заснеженной дороге всё равно не получится.
— Иди в повозку, — шепнул я Кемисэ. — И сиди там тихо…
Я понимал, что это распоряжение умным не назовёшь, но охвативший меня липкий страх мешал мыслить здраво: тьмы лесной чащи уже было достаточно, чтобы мне стало не по себе, а тут ещё и неведомая опасность… Само собой, Кемисэ не подчинился — почувствовав мой испуг, он лишь опустил ладонь левой руки на рукоять меча, вглядываясь в тени между деревьями.
— Хорошо, оставайся здесь, — вполголоса бросил ему я. — Но не встревай прежде времени.
Спрыгнув с козел, я во всеуслышание обратился к лесу — туда, откуда донёсся посвист — старательно смиряя волнение в голосе:
— Если вы добрые люди — покажитесь и молвите, что вам нужно, не подобает хозяину прятаться, когда гость пожаловал.
Послышался шорох безлистных кустов, и на дорогу вышли сразу трое, но вместо страха я почувствовал что-то сродни облегчению: после того, как мы неведомо как одолели восемнадцать бывалых воинов, я был готов и к худшему; однако нельзя было сбрасывать со счетов, что поблизости могли быть и другие.
Все трое закутаны в косматый мех, как и я, у всех замотаны лица — то ли от холода, то ли чтобы их нельзя было узнать.
— Коли желаешь, чтобы с тобой обошлись по-хорошему, выкладывай всё добро — дальше поедешь налегке, — обратился ко мне глухим басом самый плечистый из них.
— Какое же добро у двух бедных путников? — не спасовал я. — Разве что кляча да повозка — но если желаете забрать их, то вам с того много пользы не будет, а мы замёрзнем насмерть…
— А ты не прибедняйся, парень, — оборвал меня тот же человек. — Быть может, у самого тебя ничего и нет, да вот господин твой не беден.
«Эх, — пронеслось у меня в голове, — как чувствовал, что следовало быть поосторожнее, не сорить деньгами в корчмах — но кто ж знал, что так близко к столице шалят разбойники…»
— Кабы были мы не бедны, так зачем бы стали путешествовать одни? — возразил я вслух. — При богачах всегда свита — и охрана, и караван с добром.
— Быть может, Иштен вас нам послал, — в голосе предводителя зазвучала усмешка. — Так что выворачивай карманы, да ступай себе прочь — коли будет он и к тебе милостив, небось, как-нибудь доберёшься, куда ехал.
При этом он сделал шаг ко мне, а двое его сообщников вскинули руки — у одного топор, у другого — сабля.
Я всё же нашёл в себе силы не отступить, хоть из оружия при мне был лишь мой новенький охотничий нож.
— Вы не больно-то наседайте, — запальчиво бросил им я, — коли хотите по-хорошему, так и нечего грозиться, а коли желаете силой всё отнять, то как бы не вышло, что Иштен вас с нами свёл, чтобы вас же и покарать!
В это мгновение я сам не знал, что на меня нашло, сподвигнув на столь дерзкие слова против троих здоровых грабителей — ясно же, что, как ни повернётся, дело, нам с Кемисэ несдобровать, однако отчего-то не верилось, что после всего, что нам довелось пережить, нас ждёт бесславная гибель в этом глухом лесу.
Тут послышался мягкий удар о землю и рядом со мной тенью встал Кемисэ — я только хотел велеть ему, чтобы держался подальше, но он заговорил первым:
— Господа, — его обычно тихий голос прозвучал неожиданно гулко в тишине зимнего леса. — Мы не ищем с вами ссоры. — При этом он, обычно робеющий перед незнакомыми людьми, распрямился во весь рост, глядя предводителю прямо в глаза.
— Да ты что же, франк? — я заметил, как сердито нахмурились тёмные брови мужчины — видимо, он сразу заметил раскатистую букву «р» в слове «урак» — господа [1]. — Неужто франкский дворянин удостоил посещением нашу глушь? Или ты шпион?
— Какой он тебе франк, дядька, — сердито оборвал его я. — С наших он земель.
— Скажи им, что мы не желаем им смерти, пусть пропустят, — тихо бросил мне Кемисэ на валашском, пихнув в бок.
— Ромей, значит! — ухмыльнулся грабитель, уловив сказанное.
— Что вам за дело, кто он родом? — заявил я. — Хороший человек везде хорош, а его я вам тронуть не позволю! Он мне жизнь спас, да не раз, а трижды!
Едва ли мой порыв произвёл на них хоть какое-то впечатление, но тут вновь заговорил Кемисэ:
— Эрёди водёк [2]. Я — твердынец.
Пожалуй, скажи им Нерацу, что он — змей о девяти головах, и это не произвело бы подобного впечатления: трое на миг застыли, пока предводитель не бросил, выйдя из ступора:
— Ты за кого нас принимаешь?
Кемисэ без слов выхватил меч — я и пикнуть не успел — но вместо того, чтобы вновь ринуться в неравную схватку, подбросил его в воздух, поймав рукоять кончиком пальца левой руки — пара движений кисти в стороны — и вот лезвие застыло будто влитое, указывая льдисто сверкающим остриём прямо в небо.
— Шаркань, — потрясённо выдохнул долговязый разбойник.
— Если встретишь одинокого путника в горах — вестимо, это дракон, — заговорил я, пока они не очухались. — Но по нынешним временам, как видно, даже драконам ходить в одиночку небезопасно.
Переглянувшись с товарищами, главный вновь заговорил:
— Сколько лет живу, а не думал, что доведётся встретить дракона — видно, близок день, когда красный снег с неба упадёт. Но раз уж вас занесло в мои края, не могу не пригласить на чарку вина, чтоб хоть было что порассказать перед тем, как отойду к праотцам. Коли назвались гостями, так пожалуйте в мой дом!
Я тут же представил себе, как они, решив, что в одиночку им с твердынцем не совладать, решили заманить нас в своё логово, чтобы разделаться без помех, и поспешил ответить:
— Уж простите, господа хорошие, но мы торопимся, а потому принять ваше приглашение не можем. — При этом я отлично понимал, что попробовать разделаться с нами они вполне могут и здесь, не сходя с места — как ни хорош был Кемисэ, он ещё не вполне оправился от ран, да и их было трое — и всё же зачем добровольно очертя голову бросаться в западню.
Однако Кемисэ и тут рассудил по своему:
— Мы будем вашими гостями.
Я как следует дёрнул его за рукав, но он, высвободившись, уже шагнул к этим людям, и мне не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ним.
Теперь старший шёл впереди, двое — позади, ведя в поводу нашу лошадку, так что нам при всём желании было не сбежать, и всё же, улучив момент, я шепнул Кемисэ на валашском:
— Ну, если нас укокошат, то на сей раз это будет твоя вина.
— Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, — ровным голосом отозвался он.
«Как же, как же», — досадливо бросил я про себя, но вслух сказать уже ничего не решился.
Когда нашим глазам наконец предстало их логово: крохотная полуземлянка среди леса, не больше той, в которой счастливо коротали время мы с Кемисэ — у меня немного отлегло от сердца: в такой при всём желании не уместилась бы большая разбойничья шайка. Как оказалось, нас и впрямь поджидали только две женщины — постарше, явно хозяйка дома, и помладше — судя по всему, её дочь. Они испуганно уставились на незнакомцев, но предводитель разбойников тут же кликнул:
— Госпожа, собирай на стол.
При этих словах я по-новому взглянул на наших «похитителей» — после того, как они, разоблачившись от тяжёлой зимней одежды, открыли и лица, их кафтаны, пусть и штопаные, и потёртые, оказались из дорогой парчи.
— Не больно-то у нас ладится с этим делом, — вместо предисловия начал предводитель, ладный, ещё не старый мужчина с незамысловатыми медными украшениями в коротких косах. — Одно — вместе с товарищами наживать добро в раздольных странствиях, и другое — ждать, не проедет ли лесом какой богатый остолоп.
При этих словах я бросил сердитый взгляд на Кемисэ — по мне, так нынче он вполне отвечал этому званию.
— Дурные времена настали, — подхватил второй, кряжистый, с кудрявыми волосами с проседью. — Всё, что было нажито прежде, ушло за эти годы, да ещё и в долгах остались как в шелках — знали бы, чем дело кончилось, нипочём не стали бы связываться с саксонскими да ромейскими лихоимцами, не пришлось бы по лесам скитаться.
— Кому ж легко приходится, — не удержался я, но всё же проглотил продолжение: «однако иные пытаются заработать честным трудом».
Тем временем хозяйки подали на стол незамысловатое угощение — похлёбку, в которой явно недоставало мяса, да постные лепёшки на воде.
— Так и решили мы с товарищем пойти в разбойники, — вздохнул старший. — Да вот и зять за нами увязался.
Молодой долговязый парень, которому на вид ещё и двадцати не сравнялось, молча принялся за еду, и мне поневоле подумалось — чай, сожалеет теперь, что ввязался в такое дело, а назад сдавать поздно; ясно одно — недолго им гулять по лесной чаще, рано или поздно прижмут их к ногтю…
— Вам бы подальше от Грана держаться, — буркнул я и поспешно прикусил язык, поняв, что сморозил: это что же, я желаю, чтобы они всей компанией отправились в Эрдей, грабить таких же путников, как и мы, в глухих горах — а то и подались в мой родной Тертр?
— Да знаю я, — с досадой бросил старший. — Но так уж неохота навсегда оставлять родные места — к тому же, сказывают, нигде нынче нет покоя… Твой-то господин, чай, тоже не от хорошей жизни зимой по лесам болтается? — задавая мне этот вопрос, он в упор глядел на Кемисэ, явно дивясь его белой с голубоватым отливом, словно дорогой иноземный порцелан, коже и серым, словно намокший пепел костра, волосам. Если прежде у них и оставалась тень сомнения, что их дурят, то теперь они воочию видели, что за птица нечаянно залетела в их разбойничий притон, и у меня в глубине души поневоле шевельнулась опаска: кто при виде подобной не захочет оставить себе её самоцветные перья? Однако недаром ведь говорят, что, упав в горный поток, поздно думать о верёвке, так что я смирил тревожные мысли, готовясь ответить, но Кемисэ вновь упредил меня:
— Мне все говорили, что следует подождать до весны, — непривычно медленно заговорил он, старательно подбирая слова. — Но я торопился, не зная, что тем самым подвергну опасности своих спутников.
— Спутников? — тут же насторожился старший, а вместе с тем подобрались и остальные, обменявшись тревожными взглядами; я же пожалел, что не сообразил ввернуть это раньше — авось они бы сразу оставили нас в покое, услышав о том, что рядом подмога в лице целого отряда драконов; хотя, как знать, может, предпочли бы перебить сразу, пока помощь не подоспела.
— Нас было семеро, — пояснил Кемисэ, — но случилось несчастье, и нас осталось пятеро, а потом на нас напали, я был ранен и остальные не стали меня дожидаться, остался только Ирчи, — при этих словах он бросил на меня такой полный благодарности взгляд, что у меня невольно перехватило дыхание, а в груди разлилось тёплое чувство, совершенно неуместное в этом окружении.
— Кто же осмелился напасть на вас? — спросил старший, недоумевающе сдвинув брови.
— Ишпан Коппань, — ответил Кемисэ, прежде чем я успел его остановить.
— Коппань? — ещё пуще изумился коренастый разбойник. — Это тот, что сидит в замке Ших?
— Бывшем замке Ших, — буркнул я. — Нет теперь ни замка, ни Коппаня.
В хижине повисла тишина — даже женщины, оставив свои занятия, уставились на меня во все глаза.
— Быстро всё меняется в нашей стране, — с невольным злорадством усмехнулся я.
— Чем же твердынцы насолили ишпану? — наконец обретя дар речи спросил старший из разбойников. При его словах я поневоле усмехнулся, вспомнив, как Кемисэ тотчас бездумно взял вину за первое нападение на себя — взял бы и за второе, если бы господин Леле не повинился. Видимо, одного появления твердынца достаточно, чтобы решить, что всё происходящее вращается исключительно вокруг него — тогда в это и правда было несложно поверить.
— У меня не было с ним ссоры, — сдержанно ответил Кемисэ. — Но они так хотели убить одного из наших спутников, что не пощадили бы и остальных. Их было слишком много — оставалось только драться не на жизнь, а на смерть.
По лицу предводителя разбойников я видел, что в нём борются два желания: узнать, что же это за спутник такой, и на что на самом деле способен этот худосочный с виду парень с золотой лентой в волосах, что сидит рядом с ним; второе в конце концов победило.
— И сколько же их было?
— Восемнадцать, — не сдерживая мрачного ликования припечатал я. — А прежде нападали ещё четверо — но на то, чтобы расправиться с ними, господину твердынцу хватило пары мгновений — он и не понял толком, что происходит.
Кемисэ потупился, подтверждая мои слова.
Тишина вновь объяла хижину; молодая женщина невольно попятилась к той, что постарше — а хозяйка тут же обняла дочь, словно стремясь защитить от неведомого чудовища.
Первым пришёл в себя глава шайки — недаром он смолоду был лихим воякой.
— Что ж, впятером на восемнадцать человек — по всему видать, крепкие вы парни.
— Да не впятером, — недовольно поправил его я. — Нас всего и было, что он, я да ещё один, воин вам под стать, разве что лет на десять постарше. Может, вы про него и слыхали — его Эгиром кличут.
— Про Эгира я слыхал, — переглянувшись с товарищем, медленно кивнул разбойник, и видно было, что при этом он над чем-то крепко задумался. — Выходит, втроём порубали восемнадцать человек.
— И что ж с Эгиром, чай, на том свете? — покачал головой второй разбойник.
— Да живёхонек он, — поспешно возразил я. — Вот только глаза лишился — это да. Зато Коппаня своими руками зарубил, — добавил я, решив, что от того, что это узнает троица лесных грабителей, беды не будет. — И поделом ему, ни разу о нём доброго слова не слышал.
— Коппань был вороным коньком, которого не отбелишь, сколько ни поливай щёлоком, — прищёлкнул языком коренастый разбойник. — Горяч в бою, в валке надёжный товарищ, но мало кто желал сидеть с ним у одного костра. Не знаю, что за человек был тот, кого он хотел погубить, но, даже если он и вправду нанёс Коппаню обиду, тех, что претерпели от него, было много больше. Выходит, Эгир поступил как герои древности — чтобы добиться справедливости, лишился глаза.
Я молча кивнул, подивившись тому, насколько точны были его слова: не зря сказывают, что те, кто не видят мира зримого, обретают божественное око, прозревая скрытую правду.
— Господин говорил, что и его ранили, но, видать, было то давно, — продолжил он, кивнув Кемисэ. — Видать, правда, что таким молодцам всё как с гуся вода.
При этих словах на меня накатила обида: откуда им знать, как Кемисэ захлёбывался кровью, как закрылись его глаза, и я думал, что они больше не откроются вновь? Я не знал, что ответить на это, хоть возмущение подступало к самому горлу, не давая дышать.
Кемисэ внезапно поднялся с лавки и, развязав пояс, принялся неуклюже стаскивать верхний халат — вместо того, чтобы помочь ему, я так и застыл, не понимая, что он собирается сделать.
Отодвинув миску, Кемисэ разложил халат на столе и принялся показывать:
— Стрела попала здесь и здесь, — показал он аккуратно наложенные мною стежки. — А вот тут — от меча, и тут, — с этими словами он показал то место, где рукав был почти отрезан напрочь, держась на честном слове. — Моя правая рука почти не поднимается. — Закончил он со всё тем же деловитым спокойствием — будто не рыдал в три ручья, когда впервые сказал мне это — после чего принялся вновь натягивать халат, и на сей раз я не замедлил прийти к нему на помощь, а сам про себя кричал: «Что ж ты делаешь? Ты только что признался шайке грабителей, которые доселе тебя боялись, что ты на самом деле почти безоружен!» — но у меня не хватило бы духу сказать ему это вслух, даже если бы рядом не было посторонних.
Наконец предводитель, будто принимая какое-то важное решение, хлопнул себя по колену:
— Зовите меня Риго Ба, его — Кардош, — показал он на товарища, а затем на зятя, — а это — Янчи [3].
— Моё имя — Кемисэ из рода Нерацу, — отозвался мой спутник, склоняя голову в лёгком поклоне.
— Ну а я — Ирчи, — сообщил я напоследок.
— Не дело вам путешествовать одним, — покачал головой Риго. — Мы бы вас проводили, кабы могли. Конечно, не позавидую я тому, кто встанет на пути господина Нерацу, но всё же…
— Неужто твердынцы все такие? — не удержался от вопроса молодой Янчи, который, хоть его не меньше других одолевало любопытство, прежде не решался заговорить.
Я лишь хмыкнул, в кои-то веки чувствуя себя обладателем тайного знания, которым прежде кичился передо мной Феньо:
— Да ты только краешек углядел — а уж думаешь, будто видел весь ковёр. Тебе такое и на ум не придёт!
Чтобы подтвердить мои слова, Кемисэ с хитрой улыбкой потянулся к очагу и, выхватив прямо из огня красный уголёк, принялся перекидывать его между ладонями — так мы в детстве игрались с хлебным мякишем, пока не попадало по рукам от матушки.
Когда огонёк потускнел, подёрнувшись белёсым пеплом, Кемисэ столь же непринуждённо швырнул его обратно, и, отряхнув ладони, показал чистую, ничуть не покрасневшую кожу.
— Вот это ловко! — восхитился Янчи, но, сунувшись в очаг, лишь обжёгся — молодая жена, охая, сбегала во двор и принялась обтирать ему ладонь снегом, а старшие товарищи беззастенчиво хохотали.
Мы так и просидели за столом всю ночь напролёт, рассказывая друг другу о своём житье-бытье: хозяевам явно хотелось выговориться, я же знал, что всё равно не смогу сомкнуть глаз под кровом тех, что, как-никак, недавно пытались нас ограбить — законы гостеприимства законами, но порой среди ночи алчный дух одолевает и честных людей.
Под утро, когда мы встали из-за стола, Кемисэ тихо бросил мне:
— Ирчи, дай деньги.
— Брось, они всё равно не возьмут, — шепнул я в ответ.
Проводив нас до дороги, рядом с которой они прежде спрятали нашу повозку, Риго сказал:
— Небось, в Гране расскажешь, что в лесу на вас напали…
— Не расскажу, — обиженно отозвался я. «Пусть, может, и доброе дело бы сделал», — проворчал я про себя.
— В одном ты прав — господин твой хороший человек, — бросил он напоследок. — Дай Иштен ему добра.
— У него другие боги, — буркнул я. — А вот вам дай Иштен жизни получше.
Разбойник лишь задумчиво кивнул в ответ и, словно вспомнив что-то, спросил:
— А где, говоришь, сейчас Эгир?
Сдвинув шапку, я почесал в затылке:
— Когда я его видал в последний раз, направлялся в Гран — надо думать, он и сейчас там.
Риго молча кивнул и двинулся обратно, к своим.
Стоило нам остаться в одиночестве, как я рассерженно напустился на Кемисэ:
— Что ты вытворяешь-то? Жить надоело? Или решил, что, как пару раз победил в схватке, тебе теперь и море по колено, забыв, что после того чуть не окочурился!
— Всё же хорошо получилось, — принялся оправдываться он с извиняющейся улыбкой. — Я ведь знаю, что у людей есть такой закон — они ни за что не навредят гостю…
— Много ты знаешь, — оборвал его я. — О законах хорошо толковать, когда мошна туга да амбар набит, а когда в брюхе пусто, то любой закон из головы выветрится.
Кемисэ молчал, не зная, что сказать на это, лишь во взгляде появилась обида, смешанная с непониманием.
— Если и впрямь желаешь идти со мной одной дорогой, — продолжил я, чувствуя, что гнев ещё не выветрился, — так нечего самовольничать; а ежели и дальше будешь так куролесить, то лучше сразу разойдёмся.
Я замолчал, чувствуя, как между нами повисла туча — пока что маленькая, словно запутавшийся в ветвях клочок тумана, и тем не менее она разбухала, заслоняя от меня Кемисэ. Не глядя на него, я принялся запрягать лошадь.
— Я так не могу, — бросил я, не оборачиваясь. — Когда знаю, что ты в опасности, и ничего не могу поделать — это невозможно стерпеть.
Кемисэ сделал шаг, другой — и вот обхватил меня со спины, не давая пошевелиться.
— Хорошо, — отозвался он — судя по глухому звуку, зарывшись лицом в мех моей дохи. — Буду делать, как ты говоришь. Пусть будет по-твоему.
— Ладно тебе, пусти, — я похлопал покрасневшей рукой по его ладони в рукавице. — На сей раз и правда всё обошлось.
Когда Кемисэ разжал руки я, развернувшись, сдвинул шапку с его лба и поцеловал прямо в изумлённо приоткрытые губы.
— Ты молодчина.
Примечания:
Случай на зимней дороге — венг. Eset a téli úton (Эшэт о тэйли утон)
[1] Господа — венг. urak.
[2] Я — твердынец — венг. Еrődi vagyok.
[3] Риго Ба — венг. Rigó Bá — «дядька Дрозд» — где Bá — сокр. от bácsi — «дядя».
Кардош — венг. Kardos — в пер. «мечник».
Янчи — Jáncsi — сокр. от János, венг. аналог имени Иван.
Следующая глава
Зима в этом году выдалась снежной, а потому мы не торопясь пробирались к столице по занесённым дорогам — по счастью, наша лошадка исправно месила снег, а когда надо, я помогал ей, раскидывая сугробы лопатой. Кемисэ в такие моменты ненадолго выходил из повозки, чтобы потоптаться рядом со мной и подышать морозным воздухом, и порой я и ему давал помахать лопатой, чтобы укрепить руку, но куда больше он полюбил сидеть на козлах, привалившись к моему боку, и задавать вопросы, которые впору разве что годовалому малышу, к примеру:
— А где же ты доставал еду, когда уходил пасти коз в горы надолго?
— А лук мне на что? — усмехался я в ответ. — К тому же, если рядом речка, можно рыбу удить, молоко, опять же, всегда под боком, а значит, и сыр, и творог; муку и вяленое мясо берём с собой… Да и из родни иногда зайдёт проведать то один, то другой — и уж конечно, не без гостинцев… — При этих словах я поневоле испустил вздох, внезапно затосковав по тем славным дням — сколько радости было в таких вот редких встречах, сколько тепла, весёлых песен и бесед…
читать дальше— А если заболеешь, то кто же придёт на помощь? — вновь вырвал меня из воспоминаний Кемисэ.
— Вообще лучше бы не хворать, когда один, — рассудил я. — Ну а если недуг всё же одолеет, так на ночь хорошо бы смазать грудь жиром да тяпнуть побольше крепкого вина — всё и пройдёт к утру.
— Ну а если сломаешь себе что-нибудь, упав, как вот Феньо? — не унимался Кемисэ.
— Вот уж никто из нас так не дерябнулся бы, как этот дуралей, будь уверен, — ухмыльнулся я, но тут мне на ум тут же пришло, что я понятия не имею, что там с этим самым дуралеем и его старшим братом — живы ли они? — А вообще, в таких случаях нужно разложить дымный костёр — родичи заметят и придут к тебе на выручку, — куда серьёзнее закончил я.
— Ну а если нападут — звери или лихие люди, не успеешь ведь костёр разжечь? — словно уловив тень беспокойства на моём лице, спросил Кемисэ.
— Что ты заладил, будто и впрямь беду накликать хочешь? Да ещё к ночи — с неудовольствием отозвался я, оглядываясь на синеющий по обеим сторонам лес: селение, к которому мы держали путь, никак не показывалось, и я уже начал опасаться, что где-то мы свернули не туда и придётся ночевать в лесу.
Кемисэ обиженно замолчал, отвернувшись, и я тут же пожалел об этих словах — откуда ему знать, что своими вопросами он навёл меня на столь невесёлые мысли? Я уже хотел было заговорить с ним, чтобы сгладить впечатление от своей резкости, но тут он, вздрогнув, повернулся ко мне:
— Что за птица свищет там, в роще?
— Какая ещё птица — зима же! — недоумённо отозвался я. — Тебе, небось, почудилось…
Но тут я и сам это услышал — тихий посвист недалеко от дороги, и испуганно натянул поводья: столько ни погоняй усталую лошадёнку, уйти от погони по заснеженной дороге всё равно не получится.
— Иди в повозку, — шепнул я Кемисэ. — И сиди там тихо…
Я понимал, что это распоряжение умным не назовёшь, но охвативший меня липкий страх мешал мыслить здраво: тьмы лесной чащи уже было достаточно, чтобы мне стало не по себе, а тут ещё и неведомая опасность… Само собой, Кемисэ не подчинился — почувствовав мой испуг, он лишь опустил ладонь левой руки на рукоять меча, вглядываясь в тени между деревьями.
— Хорошо, оставайся здесь, — вполголоса бросил ему я. — Но не встревай прежде времени.
Спрыгнув с козел, я во всеуслышание обратился к лесу — туда, откуда донёсся посвист — старательно смиряя волнение в голосе:
— Если вы добрые люди — покажитесь и молвите, что вам нужно, не подобает хозяину прятаться, когда гость пожаловал.
Послышался шорох безлистных кустов, и на дорогу вышли сразу трое, но вместо страха я почувствовал что-то сродни облегчению: после того, как мы неведомо как одолели восемнадцать бывалых воинов, я был готов и к худшему; однако нельзя было сбрасывать со счетов, что поблизости могли быть и другие.
Все трое закутаны в косматый мех, как и я, у всех замотаны лица — то ли от холода, то ли чтобы их нельзя было узнать.
— Коли желаешь, чтобы с тобой обошлись по-хорошему, выкладывай всё добро — дальше поедешь налегке, — обратился ко мне глухим басом самый плечистый из них.
— Какое же добро у двух бедных путников? — не спасовал я. — Разве что кляча да повозка — но если желаете забрать их, то вам с того много пользы не будет, а мы замёрзнем насмерть…
— А ты не прибедняйся, парень, — оборвал меня тот же человек. — Быть может, у самого тебя ничего и нет, да вот господин твой не беден.
«Эх, — пронеслось у меня в голове, — как чувствовал, что следовало быть поосторожнее, не сорить деньгами в корчмах — но кто ж знал, что так близко к столице шалят разбойники…»
— Кабы были мы не бедны, так зачем бы стали путешествовать одни? — возразил я вслух. — При богачах всегда свита — и охрана, и караван с добром.
— Быть может, Иштен вас нам послал, — в голосе предводителя зазвучала усмешка. — Так что выворачивай карманы, да ступай себе прочь — коли будет он и к тебе милостив, небось, как-нибудь доберёшься, куда ехал.
При этом он сделал шаг ко мне, а двое его сообщников вскинули руки — у одного топор, у другого — сабля.
Я всё же нашёл в себе силы не отступить, хоть из оружия при мне был лишь мой новенький охотничий нож.
— Вы не больно-то наседайте, — запальчиво бросил им я, — коли хотите по-хорошему, так и нечего грозиться, а коли желаете силой всё отнять, то как бы не вышло, что Иштен вас с нами свёл, чтобы вас же и покарать!
В это мгновение я сам не знал, что на меня нашло, сподвигнув на столь дерзкие слова против троих здоровых грабителей — ясно же, что, как ни повернётся, дело, нам с Кемисэ несдобровать, однако отчего-то не верилось, что после всего, что нам довелось пережить, нас ждёт бесславная гибель в этом глухом лесу.
Тут послышался мягкий удар о землю и рядом со мной тенью встал Кемисэ — я только хотел велеть ему, чтобы держался подальше, но он заговорил первым:
— Господа, — его обычно тихий голос прозвучал неожиданно гулко в тишине зимнего леса. — Мы не ищем с вами ссоры. — При этом он, обычно робеющий перед незнакомыми людьми, распрямился во весь рост, глядя предводителю прямо в глаза.
— Да ты что же, франк? — я заметил, как сердито нахмурились тёмные брови мужчины — видимо, он сразу заметил раскатистую букву «р» в слове «урак» — господа [1]. — Неужто франкский дворянин удостоил посещением нашу глушь? Или ты шпион?
— Какой он тебе франк, дядька, — сердито оборвал его я. — С наших он земель.
— Скажи им, что мы не желаем им смерти, пусть пропустят, — тихо бросил мне Кемисэ на валашском, пихнув в бок.
— Ромей, значит! — ухмыльнулся грабитель, уловив сказанное.
— Что вам за дело, кто он родом? — заявил я. — Хороший человек везде хорош, а его я вам тронуть не позволю! Он мне жизнь спас, да не раз, а трижды!
Едва ли мой порыв произвёл на них хоть какое-то впечатление, но тут вновь заговорил Кемисэ:
— Эрёди водёк [2]. Я — твердынец.
Пожалуй, скажи им Нерацу, что он — змей о девяти головах, и это не произвело бы подобного впечатления: трое на миг застыли, пока предводитель не бросил, выйдя из ступора:
— Ты за кого нас принимаешь?
Кемисэ без слов выхватил меч — я и пикнуть не успел — но вместо того, чтобы вновь ринуться в неравную схватку, подбросил его в воздух, поймав рукоять кончиком пальца левой руки — пара движений кисти в стороны — и вот лезвие застыло будто влитое, указывая льдисто сверкающим остриём прямо в небо.
— Шаркань, — потрясённо выдохнул долговязый разбойник.
— Если встретишь одинокого путника в горах — вестимо, это дракон, — заговорил я, пока они не очухались. — Но по нынешним временам, как видно, даже драконам ходить в одиночку небезопасно.
Переглянувшись с товарищами, главный вновь заговорил:
— Сколько лет живу, а не думал, что доведётся встретить дракона — видно, близок день, когда красный снег с неба упадёт. Но раз уж вас занесло в мои края, не могу не пригласить на чарку вина, чтоб хоть было что порассказать перед тем, как отойду к праотцам. Коли назвались гостями, так пожалуйте в мой дом!
Я тут же представил себе, как они, решив, что в одиночку им с твердынцем не совладать, решили заманить нас в своё логово, чтобы разделаться без помех, и поспешил ответить:
— Уж простите, господа хорошие, но мы торопимся, а потому принять ваше приглашение не можем. — При этом я отлично понимал, что попробовать разделаться с нами они вполне могут и здесь, не сходя с места — как ни хорош был Кемисэ, он ещё не вполне оправился от ран, да и их было трое — и всё же зачем добровольно очертя голову бросаться в западню.
Однако Кемисэ и тут рассудил по своему:
— Мы будем вашими гостями.
Я как следует дёрнул его за рукав, но он, высвободившись, уже шагнул к этим людям, и мне не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ним.
Теперь старший шёл впереди, двое — позади, ведя в поводу нашу лошадку, так что нам при всём желании было не сбежать, и всё же, улучив момент, я шепнул Кемисэ на валашском:
— Ну, если нас укокошат, то на сей раз это будет твоя вина.
— Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, — ровным голосом отозвался он.
«Как же, как же», — досадливо бросил я про себя, но вслух сказать уже ничего не решился.
Когда нашим глазам наконец предстало их логово: крохотная полуземлянка среди леса, не больше той, в которой счастливо коротали время мы с Кемисэ — у меня немного отлегло от сердца: в такой при всём желании не уместилась бы большая разбойничья шайка. Как оказалось, нас и впрямь поджидали только две женщины — постарше, явно хозяйка дома, и помладше — судя по всему, её дочь. Они испуганно уставились на незнакомцев, но предводитель разбойников тут же кликнул:
— Госпожа, собирай на стол.
При этих словах я по-новому взглянул на наших «похитителей» — после того, как они, разоблачившись от тяжёлой зимней одежды, открыли и лица, их кафтаны, пусть и штопаные, и потёртые, оказались из дорогой парчи.
— Не больно-то у нас ладится с этим делом, — вместо предисловия начал предводитель, ладный, ещё не старый мужчина с незамысловатыми медными украшениями в коротких косах. — Одно — вместе с товарищами наживать добро в раздольных странствиях, и другое — ждать, не проедет ли лесом какой богатый остолоп.
При этих словах я бросил сердитый взгляд на Кемисэ — по мне, так нынче он вполне отвечал этому званию.
— Дурные времена настали, — подхватил второй, кряжистый, с кудрявыми волосами с проседью. — Всё, что было нажито прежде, ушло за эти годы, да ещё и в долгах остались как в шелках — знали бы, чем дело кончилось, нипочём не стали бы связываться с саксонскими да ромейскими лихоимцами, не пришлось бы по лесам скитаться.
— Кому ж легко приходится, — не удержался я, но всё же проглотил продолжение: «однако иные пытаются заработать честным трудом».
Тем временем хозяйки подали на стол незамысловатое угощение — похлёбку, в которой явно недоставало мяса, да постные лепёшки на воде.
— Так и решили мы с товарищем пойти в разбойники, — вздохнул старший. — Да вот и зять за нами увязался.
Молодой долговязый парень, которому на вид ещё и двадцати не сравнялось, молча принялся за еду, и мне поневоле подумалось — чай, сожалеет теперь, что ввязался в такое дело, а назад сдавать поздно; ясно одно — недолго им гулять по лесной чаще, рано или поздно прижмут их к ногтю…
— Вам бы подальше от Грана держаться, — буркнул я и поспешно прикусил язык, поняв, что сморозил: это что же, я желаю, чтобы они всей компанией отправились в Эрдей, грабить таких же путников, как и мы, в глухих горах — а то и подались в мой родной Тертр?
— Да знаю я, — с досадой бросил старший. — Но так уж неохота навсегда оставлять родные места — к тому же, сказывают, нигде нынче нет покоя… Твой-то господин, чай, тоже не от хорошей жизни зимой по лесам болтается? — задавая мне этот вопрос, он в упор глядел на Кемисэ, явно дивясь его белой с голубоватым отливом, словно дорогой иноземный порцелан, коже и серым, словно намокший пепел костра, волосам. Если прежде у них и оставалась тень сомнения, что их дурят, то теперь они воочию видели, что за птица нечаянно залетела в их разбойничий притон, и у меня в глубине души поневоле шевельнулась опаска: кто при виде подобной не захочет оставить себе её самоцветные перья? Однако недаром ведь говорят, что, упав в горный поток, поздно думать о верёвке, так что я смирил тревожные мысли, готовясь ответить, но Кемисэ вновь упредил меня:
— Мне все говорили, что следует подождать до весны, — непривычно медленно заговорил он, старательно подбирая слова. — Но я торопился, не зная, что тем самым подвергну опасности своих спутников.
— Спутников? — тут же насторожился старший, а вместе с тем подобрались и остальные, обменявшись тревожными взглядами; я же пожалел, что не сообразил ввернуть это раньше — авось они бы сразу оставили нас в покое, услышав о том, что рядом подмога в лице целого отряда драконов; хотя, как знать, может, предпочли бы перебить сразу, пока помощь не подоспела.
— Нас было семеро, — пояснил Кемисэ, — но случилось несчастье, и нас осталось пятеро, а потом на нас напали, я был ранен и остальные не стали меня дожидаться, остался только Ирчи, — при этих словах он бросил на меня такой полный благодарности взгляд, что у меня невольно перехватило дыхание, а в груди разлилось тёплое чувство, совершенно неуместное в этом окружении.
— Кто же осмелился напасть на вас? — спросил старший, недоумевающе сдвинув брови.
— Ишпан Коппань, — ответил Кемисэ, прежде чем я успел его остановить.
— Коппань? — ещё пуще изумился коренастый разбойник. — Это тот, что сидит в замке Ших?
— Бывшем замке Ших, — буркнул я. — Нет теперь ни замка, ни Коппаня.
В хижине повисла тишина — даже женщины, оставив свои занятия, уставились на меня во все глаза.
— Быстро всё меняется в нашей стране, — с невольным злорадством усмехнулся я.
— Чем же твердынцы насолили ишпану? — наконец обретя дар речи спросил старший из разбойников. При его словах я поневоле усмехнулся, вспомнив, как Кемисэ тотчас бездумно взял вину за первое нападение на себя — взял бы и за второе, если бы господин Леле не повинился. Видимо, одного появления твердынца достаточно, чтобы решить, что всё происходящее вращается исключительно вокруг него — тогда в это и правда было несложно поверить.
— У меня не было с ним ссоры, — сдержанно ответил Кемисэ. — Но они так хотели убить одного из наших спутников, что не пощадили бы и остальных. Их было слишком много — оставалось только драться не на жизнь, а на смерть.
По лицу предводителя разбойников я видел, что в нём борются два желания: узнать, что же это за спутник такой, и на что на самом деле способен этот худосочный с виду парень с золотой лентой в волосах, что сидит рядом с ним; второе в конце концов победило.
— И сколько же их было?
— Восемнадцать, — не сдерживая мрачного ликования припечатал я. — А прежде нападали ещё четверо — но на то, чтобы расправиться с ними, господину твердынцу хватило пары мгновений — он и не понял толком, что происходит.
Кемисэ потупился, подтверждая мои слова.
Тишина вновь объяла хижину; молодая женщина невольно попятилась к той, что постарше — а хозяйка тут же обняла дочь, словно стремясь защитить от неведомого чудовища.
Первым пришёл в себя глава шайки — недаром он смолоду был лихим воякой.
— Что ж, впятером на восемнадцать человек — по всему видать, крепкие вы парни.
— Да не впятером, — недовольно поправил его я. — Нас всего и было, что он, я да ещё один, воин вам под стать, разве что лет на десять постарше. Может, вы про него и слыхали — его Эгиром кличут.
— Про Эгира я слыхал, — переглянувшись с товарищем, медленно кивнул разбойник, и видно было, что при этом он над чем-то крепко задумался. — Выходит, втроём порубали восемнадцать человек.
— И что ж с Эгиром, чай, на том свете? — покачал головой второй разбойник.
— Да живёхонек он, — поспешно возразил я. — Вот только глаза лишился — это да. Зато Коппаня своими руками зарубил, — добавил я, решив, что от того, что это узнает троица лесных грабителей, беды не будет. — И поделом ему, ни разу о нём доброго слова не слышал.
— Коппань был вороным коньком, которого не отбелишь, сколько ни поливай щёлоком, — прищёлкнул языком коренастый разбойник. — Горяч в бою, в валке надёжный товарищ, но мало кто желал сидеть с ним у одного костра. Не знаю, что за человек был тот, кого он хотел погубить, но, даже если он и вправду нанёс Коппаню обиду, тех, что претерпели от него, было много больше. Выходит, Эгир поступил как герои древности — чтобы добиться справедливости, лишился глаза.
Я молча кивнул, подивившись тому, насколько точны были его слова: не зря сказывают, что те, кто не видят мира зримого, обретают божественное око, прозревая скрытую правду.
— Господин говорил, что и его ранили, но, видать, было то давно, — продолжил он, кивнув Кемисэ. — Видать, правда, что таким молодцам всё как с гуся вода.
При этих словах на меня накатила обида: откуда им знать, как Кемисэ захлёбывался кровью, как закрылись его глаза, и я думал, что они больше не откроются вновь? Я не знал, что ответить на это, хоть возмущение подступало к самому горлу, не давая дышать.
Кемисэ внезапно поднялся с лавки и, развязав пояс, принялся неуклюже стаскивать верхний халат — вместо того, чтобы помочь ему, я так и застыл, не понимая, что он собирается сделать.
Отодвинув миску, Кемисэ разложил халат на столе и принялся показывать:
— Стрела попала здесь и здесь, — показал он аккуратно наложенные мною стежки. — А вот тут — от меча, и тут, — с этими словами он показал то место, где рукав был почти отрезан напрочь, держась на честном слове. — Моя правая рука почти не поднимается. — Закончил он со всё тем же деловитым спокойствием — будто не рыдал в три ручья, когда впервые сказал мне это — после чего принялся вновь натягивать халат, и на сей раз я не замедлил прийти к нему на помощь, а сам про себя кричал: «Что ж ты делаешь? Ты только что признался шайке грабителей, которые доселе тебя боялись, что ты на самом деле почти безоружен!» — но у меня не хватило бы духу сказать ему это вслух, даже если бы рядом не было посторонних.
Наконец предводитель, будто принимая какое-то важное решение, хлопнул себя по колену:
— Зовите меня Риго Ба, его — Кардош, — показал он на товарища, а затем на зятя, — а это — Янчи [3].
— Моё имя — Кемисэ из рода Нерацу, — отозвался мой спутник, склоняя голову в лёгком поклоне.
— Ну а я — Ирчи, — сообщил я напоследок.
— Не дело вам путешествовать одним, — покачал головой Риго. — Мы бы вас проводили, кабы могли. Конечно, не позавидую я тому, кто встанет на пути господина Нерацу, но всё же…
— Неужто твердынцы все такие? — не удержался от вопроса молодой Янчи, который, хоть его не меньше других одолевало любопытство, прежде не решался заговорить.
Я лишь хмыкнул, в кои-то веки чувствуя себя обладателем тайного знания, которым прежде кичился передо мной Феньо:
— Да ты только краешек углядел — а уж думаешь, будто видел весь ковёр. Тебе такое и на ум не придёт!
Чтобы подтвердить мои слова, Кемисэ с хитрой улыбкой потянулся к очагу и, выхватив прямо из огня красный уголёк, принялся перекидывать его между ладонями — так мы в детстве игрались с хлебным мякишем, пока не попадало по рукам от матушки.
Когда огонёк потускнел, подёрнувшись белёсым пеплом, Кемисэ столь же непринуждённо швырнул его обратно, и, отряхнув ладони, показал чистую, ничуть не покрасневшую кожу.
— Вот это ловко! — восхитился Янчи, но, сунувшись в очаг, лишь обжёгся — молодая жена, охая, сбегала во двор и принялась обтирать ему ладонь снегом, а старшие товарищи беззастенчиво хохотали.
Мы так и просидели за столом всю ночь напролёт, рассказывая друг другу о своём житье-бытье: хозяевам явно хотелось выговориться, я же знал, что всё равно не смогу сомкнуть глаз под кровом тех, что, как-никак, недавно пытались нас ограбить — законы гостеприимства законами, но порой среди ночи алчный дух одолевает и честных людей.
Под утро, когда мы встали из-за стола, Кемисэ тихо бросил мне:
— Ирчи, дай деньги.
— Брось, они всё равно не возьмут, — шепнул я в ответ.
Проводив нас до дороги, рядом с которой они прежде спрятали нашу повозку, Риго сказал:
— Небось, в Гране расскажешь, что в лесу на вас напали…
— Не расскажу, — обиженно отозвался я. «Пусть, может, и доброе дело бы сделал», — проворчал я про себя.
— В одном ты прав — господин твой хороший человек, — бросил он напоследок. — Дай Иштен ему добра.
— У него другие боги, — буркнул я. — А вот вам дай Иштен жизни получше.
Разбойник лишь задумчиво кивнул в ответ и, словно вспомнив что-то, спросил:
— А где, говоришь, сейчас Эгир?
Сдвинув шапку, я почесал в затылке:
— Когда я его видал в последний раз, направлялся в Гран — надо думать, он и сейчас там.
Риго молча кивнул и двинулся обратно, к своим.
Стоило нам остаться в одиночестве, как я рассерженно напустился на Кемисэ:
— Что ты вытворяешь-то? Жить надоело? Или решил, что, как пару раз победил в схватке, тебе теперь и море по колено, забыв, что после того чуть не окочурился!
— Всё же хорошо получилось, — принялся оправдываться он с извиняющейся улыбкой. — Я ведь знаю, что у людей есть такой закон — они ни за что не навредят гостю…
— Много ты знаешь, — оборвал его я. — О законах хорошо толковать, когда мошна туга да амбар набит, а когда в брюхе пусто, то любой закон из головы выветрится.
Кемисэ молчал, не зная, что сказать на это, лишь во взгляде появилась обида, смешанная с непониманием.
— Если и впрямь желаешь идти со мной одной дорогой, — продолжил я, чувствуя, что гнев ещё не выветрился, — так нечего самовольничать; а ежели и дальше будешь так куролесить, то лучше сразу разойдёмся.
Я замолчал, чувствуя, как между нами повисла туча — пока что маленькая, словно запутавшийся в ветвях клочок тумана, и тем не менее она разбухала, заслоняя от меня Кемисэ. Не глядя на него, я принялся запрягать лошадь.
— Я так не могу, — бросил я, не оборачиваясь. — Когда знаю, что ты в опасности, и ничего не могу поделать — это невозможно стерпеть.
Кемисэ сделал шаг, другой — и вот обхватил меня со спины, не давая пошевелиться.
— Хорошо, — отозвался он — судя по глухому звуку, зарывшись лицом в мех моей дохи. — Буду делать, как ты говоришь. Пусть будет по-твоему.
— Ладно тебе, пусти, — я похлопал покрасневшей рукой по его ладони в рукавице. — На сей раз и правда всё обошлось.
Когда Кемисэ разжал руки я, развернувшись, сдвинул шапку с его лба и поцеловал прямо в изумлённо приоткрытые губы.
— Ты молодчина.
Примечания:
Случай на зимней дороге — венг. Eset a téli úton (Эшэт о тэйли утон)
[1] Господа — венг. urak.
[2] Я — твердынец — венг. Еrődi vagyok.
[3] Риго Ба — венг. Rigó Bá — «дядька Дрозд» — где Bá — сокр. от bácsi — «дядя».
Кардош — венг. Kardos — в пер. «мечник».
Янчи — Jáncsi — сокр. от János, венг. аналог имени Иван.
Следующая глава
+, микроблог «adres-bloga»
— ты должен понять, чего хочет твоё тело, услышать его, принять его, — поучал меня искусно гуру.
я молчал. мне как-то неудобно было ему признаться, что тело моё хочет лежать на диване, пить пиво, заедать его чипсами, обрастать жиром, и класть оно хотело на какие-то актуальные тенденции в эзотерике.
я молчал. раз оно действительно такого хочет, я должен дать ему это? но так не получается. я делаю совсем не то, чего оно хочет: я всё ещё не врос в диван и не подключился к источникам пива и чипсов. что-то в жизни я определённо делаю не так.
— я не могу сделать то, чего оно хочет, — наконец выдавил я из себя.
— почему же?
— долго объяснять.
на миг мне показалось, что гуру был разочарован моим ответом, что ему нечем крыть. но только на миг.
- #нн
+, микроблог «adres-bloga»
— я потерял стольких друзей в моей жизни...
— они умерли?
— нет.
— то были не друзья, — сказала она.
- #нн
+, микроблог «adres-bloga»
каждый день в 20:07 часы возвращали мне мой 2007-й. в 20:05 — 2005-й.
в 20:20 напоминали о том, где мы сейчас. и я вспоминал о том, что мы все вместе. вопрос, в каком. но цитировал я недословно.
в 20:21 часы указывали мне на то, что будущее есть.
но мой 1999-й, когда многие боялись, что компьютеры вскоре не включатся, и мой 1998-й, когда животные были механическими, часы были не в силах вернуть. и мостовая с ним. или пирог. или лосось. или кракозябра. 2007-й же возвращают. и 2004-й.
- #нн
+, микроблог «adres-bloga»
некоторым из них было так скучно жить, что они не гнушались явлением себя в чужие комментарии с явным вызовом, претензией на провокацию и задавание дискуссии. на самом деле, им просто хотелось оправданий. чтобы кто-то перед ними. но не было такого: ни в реальной, ни в виртуальной системе.
не перед всеми, как показала практика, оправдываются.
- #tr
+, микроблог «adres-bloga»
был бы ты такой же глупый, как был (тогда), а был бы ты (сейчас вообще)?
- #_0
Psoj_i_Sysoj, блог «В те года я открыл зоопарк»
В те года я открыл зоопарк. Глава 7. Первая партия посетителей. Часть 1
Предыдущая глава
В шести классах школы деревни Тунсинь училось чуть более пятидесяти человек. Учитель Чжао вместе с ещё одной учительницей по фамилии Янь [1] вели все предметы во всех шести классах.
Когда учитель Чжао сообщил ученикам, что в этом году они как обычно посетят зоопарк «Хайцзяо» — вернее, теперь его следовало называть зоопарк «Лин Ю» — те разразились радостными возгласами.
Старшие ученики тут же принялись обсуждать:
— Я хотел бы увидеть Шашу, уверен, что он помнит меня.
— Что ты несёшь, ясно же, что его зовут Лэйдянь [2]...
читать дальшеПоскольку они бывали в Зоопарке каждый год, все дети давали животным имена, и то, что у каждого они были разные, легко приводило к перепалкам.
С кафедры учитель Чжао в который раз твердил о правилах поведения и мерах предосторожности, напоминая о времени послезавтрашнего отъезда.
Два дня спустя ученики начальной школы деревни Тунсинь выстроились перед учебным корпусом в два ряда. Последний из них потянул за одежду стоявшего перед ним ребёнка.
Учитель Чжао тут же обратил внимание на незнакомое лицо в толпе учеников:
— Мальчик, ты ведь не из нашей школы, кто твои родители?
Этот похожий на четвероклассника ребёнок с белым и нежным личиком был одет весьма опрятно, но вот выражение его лица было не слишком радостным. Учитель Чжао знал практически всех детей деревни Тунсинь, но вот этого видел впервые.
— Учитель, это мой старший двоюродный брат, — подняв руку, пояснил другой мальчик. — Вчера он приехал к нам погостить, вот мои родители и предложили, чтобы сегодня он поехал со мной.
— Чжан Шунь [3], это твой старший брат? Разве он не должен ходить в школу? — Учитель Чжао несколько растерялся. Родители Чжан Шуня должны были каждый день работать в поле и раньше, если у них останавливались родные с детьми, они по большей части разрешали сыну не ходить в школу. Учитель неоднократно говорил его родителям, что Чжан Шуню не следует пропускать занятия — что ж, на этот раз он не прогуливал школу, зато прихватил с собой родственника.
— Нет, мой старший брат учится в экспериментальной начальной школе, у них сейчас каникулы! — с нарочитой гордостью поведал Чжан Шунь.
Прочие ученики не заметили подвоха, лишь посмотрели на старшего брата Чжан Шуня с нескрываемой завистью. Учитель Чжао, впрочем, чувствовал, что здесь что-то не так: в какой это школе спрашивается, в такое время каникулы? Однако он так ничего и не сказал, лишь ласково обратился к мальчику:
— Сегодня у нас внеклассное мероприятие. Как тебя зовут?
— Чжао Бо [4], — сдавленно ответил тот.
Разумеется, никаких каникул у Чжао Бо не было: он подрался с одноклассником, и учитель прогнал его домой. После этого родители сослали его в деревню, заявив, что теперь-то он узнает, почём фунт лиха [5].
Чжао Бо очень редко бывал в гостях у Чжан Шуня и никогда не оставался на ночь — впрочем, тот время от времени приезжал к нему поиграть. Пробыв здесь всего один день, Чжао Бо уже до смерти извёлся от скуки. Ни кондиционера, ни компьютера — даже телефон конфисковали, и с чем, спрашивается, ему играть? Его младшему двоюродному брату для игр сгодился бы и комок глины. А тут в довершение всего ещё и какой-то чёртов зоопарк…
Учитель Чжао ещё раз повторил указания для Чжао Бо, велев Чжан Шуню присмотреть за старшим двоюродным братом, после чего наконец объявил об отправлении. Выстроившись в шеренгу, ученики пешком дошли до главной дороги, где стали ждать автобус.
По пути в зоопарк Чжан Шунь, не в силах сдержать ликования, принялся знакомить двоюродного брата со старыми знакомыми:
— Старший братец, в зоопарке есть один — такой большой лев с очень громким голосом. А ещё есть обезьяны…
Слушая болтовню Чжан Шуня, Чжао Бо не мог сдержать раздражения:
— И что в этом такого? В городском зоопарке есть целая куча львов, а ещё тигры, крокодилы, верблюды и большие панды…
На одном дыхании перечислив всех этих животных, Чжао Бо добавил:
— Гм, и вообще я не люблю зоопарк, нет там ничего интересного.
Жадно внимающий ему Чжан Шунь был до глубины души поражён тем, что его двоюродный брат не любит ходить в зоопарк. Если бы он сам жил в городе, то на каждых выходных веселился бы в том зоопарке, о котором говорил Чжао Бо.
Услышав это, одноклассники Чжан Шуня принялись ломать голову, что же такого особенного есть в зоопарке «Лин Ю», однако, сколько бы они ни напрягали мозги, выходило, что Чжао Бо перечислил всех животных, что здесь есть, но ещё больше — тех, которых в местном зоопарке не было.
В итоге они только и смогли, что, запинаясь, вымолвить:
— А ещё рядом с зоопарком «Лин Ю» есть парк развлечений «Хайцзяо»...
...В самом деле, этому зоопарку было совершенно нечем похвастаться: ежегодно посещающие его школьники не замечали какого-либо увеличения численности животных, а вот лев с каждым годом становился всё более тощим.
***
Ученики всю дорогу гомонили и шумели, пока наконец не прибыли на остановку «Парк развлечений “Хайцзяо”». Выйдя из автобуса, они тут же помчались в сторону зоопарка «Лин Ю».
Подойдя к ещё запертым воротам, учитель Чжао достал телефон и набрал номер Дуань Цзяцзэ. Вскоре навстречу им выбежала Сяо Су и отперла ворота.
— Здравствуйте, учитель Чжао. Наш директор как раз ухаживает за новыми птицами. — Пожав мужчине руку, девушка сообщила: — Меня зовут Сяо Су, сегодня я проведу для вас экскурсию.
— Благодарю за беспокойство, — с улыбкой ответил учитель Чжао. На самом деле, сколько они ни бывали [6] в зоопарке «Хайцзяо» прежде, им никогда не выделяли экскурсовода.
Но, стоило им зайти, как учитель Чжао сразу понял, зачем им понадобился сопровождающий: не то чтобы его учеников здесь принимали как особо важных персон, просто на первый взгляд здесь вовсе не было других служащих.
В этом зоопарке клетки были весьма примитивны: в отличие от более крупных зоопарков, где животные были надёжно отделены от посетителей стеклом, здесь они могли запросто перелезть через перила, а потому был необходим следящий за безопасностью сотрудник.
Однако на глаза учителю попался лишь молодой человек, который кормил обезьян поблизости; Дуань Цзяцзэ, как им сказали, ухаживал за птицами. Неудивительно, что к ним решили отправить Сяо Су…
Само собой, учителя Чжао и Янь тут же принялись со знанием дела рассказывать ученикам о животных, переходя от вольера к вольеру.
Перейдя к противоположной клетке, учитель Чжао при виде обитающего там животного изумлённо воскликнул:
— Вы завезли нового льва?
— Наверно, нет? — Будучи новенькой, Сяо Су и сама точно не знала. — Директор говорил, что этот остался от зоопарка «Хайцзяо», так что, должно быть, он не новый.
— Не новый? — Учитель Чжао переглянулся с учительницей Янь. Во время прошлого посещения он не подходил ко льву, но теперь мог ясно разглядеть, что жизненная сила и мощь этого зверя разительно отличались от того, что он видел прежде. Шелковистая шерсть на его теле лоснилась, глаза светились воодушевлением. Хоть он по-прежнему лежал на месте, его поза не шла ни в какое сравнение с прежней вялостью и апатичностью.
Окружённый глазеющей на него малышней лев поднялся на ноги и испустил оглушительных рык — в нём было на порядок больше вызова и властности против прежнего. Впервые приехавшие сюда малыши, перепугавшись, тут же заревели.
Сяо Су постучала палкой по ограждению, и лев тут же отвернулся, чтобы улечься обратно.
— Не плачьте, — принялась утешать детей она. — Смотрите, он больше не рычит.
Учитель Чжао поразился ещё сильнее: прежде этот лев отнюдь не был таким послушным. Прошлые сотрудники не соблюдали никакой системы, поэтому лев даже не был приучен осуществлять свои естественные отправления в одном месте.
— Это вы его так выдрессировали? — спросил он.
— Выдрессировала? — непонимающе отозвалась Сяо Су. — Я не работаю с животными, я — экономист. — В последние дни она также помогала кормить животных, но только маленьких.
— Значит, кто-то другой его выдрессировал? — с улыбкой спросил учитель Чжао. — Мне кажется, он прекрасно вас слушается.
— Не знаю, может, директор нашёл дрессировщика, — в недоумении почесала в затылке Сяо Су. — Я в первый раз так постучала, по правде, я думала, они все так делают.
В сущности, они оба в этом не разбирались, поскольку не вникали в этот вопрос глубоко, так что учитель Чжао оставил эту тему, перейдя к рассказу о львах, об их местообитании и повадках.
Хоть ученикам тут и нравилось, старшие были здесь много раз, а потому не слишком внимательно слушали учителя — вместо этого некоторые из них облокотились на перила, чтобы поглазеть на льва.
— Смотри, Лэйдянь!
— Вау, как он вырос! Вот бы потрогать его гриву!
Старший брат Чжан Шуня, Чжао Бо, только сейчас пришёл в себя после гневного львиного рыка, однако тут же отыгрался:
— Ну и что! Мне доводилось слышать рычание нескольких львов сразу, это было куда громче.
— После того, как зоопарк открылся заново, вы завезли каких-нибудь новых животных? — отойдя в сторону, спросила у Сяо Су учительница Янь.
— Да, мы приобрели целую кучу птиц, но сегодня вы их пока не видели. Ещё есть океа… то есть, аквариум с рыбками. — Сяо Су чуть не ляпнула «океанариум»: они все принялись в шутку звать так тот небольшой аквариум с декоративными рыбками с тех пор, как Дуань Цзяцзэ наградил его этим званием.
— Тогда давайте пойдём смотреть птиц! — предложила учительница Янь.
Так и вышло, что после посещения единственного хищника в зоопарке Сяо Су повела посетителей в птичник.
Это место содержания птиц также было необычайно примитивным, о чём можно было судить уже по названию: за грубой изгородью на разной высоте вперемешку висело великое множество клеток.
В отдалении Дуань Цзяцзэ возился с единственной птицей, что не сидела в клетке — вместо этого она разместилась на плече директора. Эта сравнительно крупная птица с удивительным огненным оперением необычайно радовала взор.
— Там у вас попугай? — поправил очки учитель Чжао.
— Да нет, клюв не очень похож, — возразила учительница Янь.
Поскольку в этом они тоже не очень-то разбирались, после пары фраз обсуждение заглохло само собой.
В сравнении с их прошлым посещением, в птичнике прибавилось несколько десятков клеток, так что там стало гораздо теснее. Однако, когда они подошли поближе, учитель Чжао заметил ещё одну деталь: дверцы всех клеток были открыты.
Сквозь прутья птичника свободно могла пройти рука — отчего же птицы не улетали? Или это тоже результат дрессировки?
Рядом с птичьим вольером находилась большая клетка с парой павлинов — вопреки ожиданиям, она тоже была открыта. Покачиваясь, павлины подошли к птичнику и уселись у ног Дуань Цзяцзэ.
Переливающиеся всеми цветами радуги [7] птицы притягивали взгляд, особенно павлины — дети тут же начали радостно кричать:
— Распусти хвост! Скорее распусти хвост!
Дуань Цзяцзэ поздоровался с учителем Чжао, а когда ему представили учительницу Янь, поприветствовал и её.
— С вами тут многое переменилось, — хором дивились учителя. — Лев выглядит куда бодрее, и птиц существенно прибавилось. Кстати, что это за птица у вас на плече? Любо-дорого смотреть!
— Птиц не держат взаперти, видно, что они прекрасно выдрессированы!
— Это золотой ворон… — усмехнулся Дуань Цзяцзэ.
В самом деле, сейчас на его плече сидел последний оставшийся в Трёх мирах трёхлапый золотой ворон — Лу Я в своей истинной форме, старательно поджимающий третью лапу под себя.
— Золотой ворон? Должно быть, это какая-то новая разновидность, безусловно, очень редкая и ценная. Надо же, какой красивый, — похвалил учитель Чжао.
— Да уж, весьма редкая и ценная. — Дуань Цзяцзэ заметил, как Лу Я гордо вздёрнул голову — высокомерие этой птицы было просто уму непостижимо. — Кстати, на самом деле мы приготовили небольшое представление для уважаемых посетителей.
Очевидно, зоопарк не зря сменил название и хозяина — он и впрямь сильно переменился. А теперь, сверх всяких ожиданий, ещё и какое-то представление — прежде все представления сводились к выкрутасам галдящих обезьян.
— Это прекрасно. — Учитель Чжао хлопнул в ладоши: — Ученики, а ну тихо! Старший братец-директор сказал, что птички приготовили для вас номер, хотите посмотреть?
— Хотим!!! — хором воскликнули ученики.
Чжан Шунь кричал громче всех.
— Старший брат, — спросил он, дёргая Чжао Бо за рукав, — а в городском зоопарке птички тоже дают представления?
— Почему бы и нет? — пренебрежительно бросил тот. — Попугаи там умеют говорить и считать, а эти?..
— Кто знает, — ответил Чжан Шунь, уставившись на единственного попугая в вольере, — может, и наш так умеет, верно?..
— Небесный гений, твой выход, — шепнул Дуань Цзяцзэ и поднял руку, чтобы отпустить Лу Я в полёт.
Тот свирепо покосился на Дуань Цзяцзэ — у него было ощущение, что он режет кур ножом для забоя быков [8] — это был явно не его масштаб. Подумать только, он, Небесный гений Лу Я, вынужден давать ярмарочные представления! Ради того, чтобы завлечь Лу Я в это мероприятие [9], Дуань Цзяцзэ пришлось изрядно поработать и руками, и языком.
Лу Я облетел птичник, и на глазах учеников попугай, хохлатая майна [10], чиж — один за другим вылетали из клеток и, расправив крылья, устремлялись за Лу Я. После того, как он сделал несколько кругов, все птицы покинули клетки, следуя за ним.
Сперва они летели вдоль стен птичника, затем, сменив направление, принялись сновать в зазорах между клетками, словно стремясь продемонстрировать свою манёвренность.
— Вау… — потрясённо выдохнули ученики.
Все знают, что дикие гуси сбиваются в косяк, летя на юг, и воробьи также стайками собираются на ветвях деревьев; однако чтобы птицы совершенно разных видов столь ровным строем следовали друг за другом, блистая превосходной техникой полёта — такого не увидишь даже по телевизору.
Сперва нарочито глядевший в сторону, дабы выказать своё презрение, Чжао Бо вскоре напрочь забыл о своём притворстве: он во все глаза уставился на стаю птиц, как никогда жалея о том, что родители отобрали у него телефон — ведь иначе он снял бы всё это, чтобы по возвращении в школу показать одноклассникам — то-то у них глаза бы повылазили [11]!
Дуань Цзяцзэ радовался, глядя на то, как успешно осуществляется его план. Кашлянув, он напомнил, что пора переходить к следующему этапу.
Лу Я плавно развернулся в воздухе, приземлившись прямиком на голову директора. Тот всеми силами старался удержать на лице улыбку, чтобы не поморщиться от того, что Лу Я при посадке намеренно вцепился ему когтями в кожу головы.
Остальные несколько десятков птиц вопреки ожиданиям тут же разлетелись во все стороны, а пара преспокойно вылетела на улицу сквозь решётку вольера.
Учитель Чжао испуганно вскрикнул, но, только он хотел сказать, что птицы собираются улететь, как они вместо этого опустились на плечи и макушки учеников.
Это тут же породило ещё больше восторженных криков.
Школьники шумно ликовали, радостно визжа, но иные не осмеливались шелохнуться, чтобы не спугнуть птиц.
Чжао Бо достался разноцветный попугай, и он был вне себя от радости, напрочь позабыв о том, что изначально собрался скучать.
— Смотри, Шунь-цзы [12]! У меня попугай!
На Чжан Шуня уселась пухленькая зебровая амадина — он не знал такую птицу, а потому спросил:
— Вот эта… эта такая милая, что это за птичка, учитель?
— А-а-а, я не вижу свою голову, кто сидит у меня на голове? — воскликнул другой ученик.
Даже на плечо учителя Чжао уселся чиж. Подобного он прежде даже вообразить не мог — вот это дрессировка!
И всё же здесь было более пятидесяти учеников — и потому, хоть на большинство село по птице, были те, кому ни одной не досталось — видя, что у остальных птицы есть, а у них нет, они зарыдали, попадав на землю.
Учителя Янь и Чжао тут же пересадили своих птиц на детей, но даже после этого без птиц остались ещё двое.
— Уа-а-а, — плакал один, — я тоже хочу, тоже хочу!
— Учитель, почему у меня нет птички, — вторил ему второй, — птички меня не любят...
Учитель Чжао обратился за помощью к Дуань Цзяцзэ.
— Не переживайте, дети! — взяв бамбуковую палку, директор подогнал к ним павлинов. — Эти двое ваши!
Несчастные ученики вмиг превратились в объект зависти для всех остальных.
Двое детей готовы были умереть от счастья.
Павлины, будто у них и впрямь было человеческое сознание, остановились аккурат рядом со школьниками. Внезапно самец павлина одним взмахом распустил хвост.
Раскрыв среди толпы учеников пёстрый хвост с броским узором, павлин поднял голову, словно рисуясь перед обступившими его детьми.
— Друзья, прошу минутку внимания! Можно гладить птичек, но не хватайте их, а то они улетят, — напомнил Дуань Цзяцзэ. — Эти птицы будут сопровождать вас во время прогулки по зоопарку — позаботьтесь о них как следует до окончания экскурсии, хорошо?
Дуань Цзяцзэ немало раздумывал над тем, как привлечь туристов, задействуя ограниченные ресурсы. Разумеется, он хотел, чтобы животные внесли свою лепту в развлечение посетителей — это был чистой воды эксперимент.
Такие проекты, как сопровождение посетителей животными, внедрять весьма непросто. Помимо того, что ему будет попросту не хватать рабочих рук, чтобы гарантировать безопасность птиц, при частом применении они быстро утратят уникальность, однако в случае с небольшими группами это всё же осуществимо. И всё же один взгляд на пылкую реакцию этих детей позволял понять, насколько привлекательными могут быть подобные экскурсии, и как много туристов после этого пожелает вернуться в зоопарк снова.
В настоящий момент перед Дуань Цзяцзэ стояло более пятидесяти детей — и на его вопрос, понравилось ли им, они в один голос воскликнули:
— Очень!!!
Примечания переводчика:
[1] Учительница Янь — в главе нет никакого указания на пол второго учителя, но в дунхуа это женщина, поэтому мы решили следовать экранизации.
[2] Шаша 沙沙 (Shāshā) 沙 (shā) — песок, так что льва зовут «Песчаный».
Лэйдянь 雷电 (Léidiàn) — в пер. с кит. «гроза, гром и молния».
[3] Чжан Шунь 张顺 (Zhāng Shùn) — имя Шунь означает «послушный, успешный, приятный».
[4] Чжао Бо 赵博 (Zhào Bó) — имя Бо означает «богатый, эрудированный», а также «мужчина».
[5] Почём фунт лиха — в оригинале 吃苦头 (chī kǔtou) — в букв. пер. с кит. «питаться бедами, горестями», обр. в знач. «хлебнуть горя, мыкать лихо».
[6] Сколько они ни бывали — в оригинале чэнъюй 轻车熟路 (qīngchē shúlù) — в пер. с кит. «лёгкий экипаж и знакомая дорога», обр. в знач. «делать хорошо знакомое дело», «идти по проторенной дорожке».
[7] Переливающиеся всеми цветами радуги — в оригинале чэнъюй 五颜六色 (wǔyán liùsè) — в букв. пер. с кит. «пять расцветок, шесть цветов».
[8] Режет кур ножом для забоя быков 杀鸡用牛刀 (shā jī yòng niú dāo) — чэнъюй, в обр. знач. «палить из пушки по воробьям», растрачивать таланты впустую.
[9] Завлечь в это мероприятие — в оригинале 坐台 (?) (zuòtái) — в пер. с кит. «сидеть на диване», а также «составлять компанию клиентам» (о работающих в ночном заведении девушках).
[10] Хохлатая майна 八哥 (bāgē) лат. Acridotheres cristatellus — птица из семейства Скворцовые, распространены в Юго-Восточной Азии и Индонезии. В букв. пер. с кит. название этой птицы означает «восемь старших братцев»
[11] Глаза бы повылазили — в оригинале чэнъюй 大开眼界 (dàkāiyǎnjiè) — в пер. с кит. «широко раскрывать глаза на что-либо», обр. в знач. «расширять кругозор».
[12] Шунь-цзы 顺子 (Shùn-zi) — 子 (-zi) — уничижительный суффикс существительных, «малый, меньший», так что в данном случае что-то типа «Шунечка».
Следующая глава
В шести классах школы деревни Тунсинь училось чуть более пятидесяти человек. Учитель Чжао вместе с ещё одной учительницей по фамилии Янь [1] вели все предметы во всех шести классах.
Когда учитель Чжао сообщил ученикам, что в этом году они как обычно посетят зоопарк «Хайцзяо» — вернее, теперь его следовало называть зоопарк «Лин Ю» — те разразились радостными возгласами.
Старшие ученики тут же принялись обсуждать:
— Я хотел бы увидеть Шашу, уверен, что он помнит меня.
— Что ты несёшь, ясно же, что его зовут Лэйдянь [2]...
читать дальшеПоскольку они бывали в Зоопарке каждый год, все дети давали животным имена, и то, что у каждого они были разные, легко приводило к перепалкам.
С кафедры учитель Чжао в который раз твердил о правилах поведения и мерах предосторожности, напоминая о времени послезавтрашнего отъезда.
Два дня спустя ученики начальной школы деревни Тунсинь выстроились перед учебным корпусом в два ряда. Последний из них потянул за одежду стоявшего перед ним ребёнка.
Учитель Чжао тут же обратил внимание на незнакомое лицо в толпе учеников:
— Мальчик, ты ведь не из нашей школы, кто твои родители?
Этот похожий на четвероклассника ребёнок с белым и нежным личиком был одет весьма опрятно, но вот выражение его лица было не слишком радостным. Учитель Чжао знал практически всех детей деревни Тунсинь, но вот этого видел впервые.
— Учитель, это мой старший двоюродный брат, — подняв руку, пояснил другой мальчик. — Вчера он приехал к нам погостить, вот мои родители и предложили, чтобы сегодня он поехал со мной.
— Чжан Шунь [3], это твой старший брат? Разве он не должен ходить в школу? — Учитель Чжао несколько растерялся. Родители Чжан Шуня должны были каждый день работать в поле и раньше, если у них останавливались родные с детьми, они по большей части разрешали сыну не ходить в школу. Учитель неоднократно говорил его родителям, что Чжан Шуню не следует пропускать занятия — что ж, на этот раз он не прогуливал школу, зато прихватил с собой родственника.
— Нет, мой старший брат учится в экспериментальной начальной школе, у них сейчас каникулы! — с нарочитой гордостью поведал Чжан Шунь.
Прочие ученики не заметили подвоха, лишь посмотрели на старшего брата Чжан Шуня с нескрываемой завистью. Учитель Чжао, впрочем, чувствовал, что здесь что-то не так: в какой это школе спрашивается, в такое время каникулы? Однако он так ничего и не сказал, лишь ласково обратился к мальчику:
— Сегодня у нас внеклассное мероприятие. Как тебя зовут?
— Чжао Бо [4], — сдавленно ответил тот.
Разумеется, никаких каникул у Чжао Бо не было: он подрался с одноклассником, и учитель прогнал его домой. После этого родители сослали его в деревню, заявив, что теперь-то он узнает, почём фунт лиха [5].
Чжао Бо очень редко бывал в гостях у Чжан Шуня и никогда не оставался на ночь — впрочем, тот время от времени приезжал к нему поиграть. Пробыв здесь всего один день, Чжао Бо уже до смерти извёлся от скуки. Ни кондиционера, ни компьютера — даже телефон конфисковали, и с чем, спрашивается, ему играть? Его младшему двоюродному брату для игр сгодился бы и комок глины. А тут в довершение всего ещё и какой-то чёртов зоопарк…
Учитель Чжао ещё раз повторил указания для Чжао Бо, велев Чжан Шуню присмотреть за старшим двоюродным братом, после чего наконец объявил об отправлении. Выстроившись в шеренгу, ученики пешком дошли до главной дороги, где стали ждать автобус.
По пути в зоопарк Чжан Шунь, не в силах сдержать ликования, принялся знакомить двоюродного брата со старыми знакомыми:
— Старший братец, в зоопарке есть один — такой большой лев с очень громким голосом. А ещё есть обезьяны…
Слушая болтовню Чжан Шуня, Чжао Бо не мог сдержать раздражения:
— И что в этом такого? В городском зоопарке есть целая куча львов, а ещё тигры, крокодилы, верблюды и большие панды…
На одном дыхании перечислив всех этих животных, Чжао Бо добавил:
— Гм, и вообще я не люблю зоопарк, нет там ничего интересного.
Жадно внимающий ему Чжан Шунь был до глубины души поражён тем, что его двоюродный брат не любит ходить в зоопарк. Если бы он сам жил в городе, то на каждых выходных веселился бы в том зоопарке, о котором говорил Чжао Бо.
Услышав это, одноклассники Чжан Шуня принялись ломать голову, что же такого особенного есть в зоопарке «Лин Ю», однако, сколько бы они ни напрягали мозги, выходило, что Чжао Бо перечислил всех животных, что здесь есть, но ещё больше — тех, которых в местном зоопарке не было.
В итоге они только и смогли, что, запинаясь, вымолвить:
— А ещё рядом с зоопарком «Лин Ю» есть парк развлечений «Хайцзяо»...
...В самом деле, этому зоопарку было совершенно нечем похвастаться: ежегодно посещающие его школьники не замечали какого-либо увеличения численности животных, а вот лев с каждым годом становился всё более тощим.
***
Ученики всю дорогу гомонили и шумели, пока наконец не прибыли на остановку «Парк развлечений “Хайцзяо”». Выйдя из автобуса, они тут же помчались в сторону зоопарка «Лин Ю».
Подойдя к ещё запертым воротам, учитель Чжао достал телефон и набрал номер Дуань Цзяцзэ. Вскоре навстречу им выбежала Сяо Су и отперла ворота.
— Здравствуйте, учитель Чжао. Наш директор как раз ухаживает за новыми птицами. — Пожав мужчине руку, девушка сообщила: — Меня зовут Сяо Су, сегодня я проведу для вас экскурсию.
— Благодарю за беспокойство, — с улыбкой ответил учитель Чжао. На самом деле, сколько они ни бывали [6] в зоопарке «Хайцзяо» прежде, им никогда не выделяли экскурсовода.
Но, стоило им зайти, как учитель Чжао сразу понял, зачем им понадобился сопровождающий: не то чтобы его учеников здесь принимали как особо важных персон, просто на первый взгляд здесь вовсе не было других служащих.
В этом зоопарке клетки были весьма примитивны: в отличие от более крупных зоопарков, где животные были надёжно отделены от посетителей стеклом, здесь они могли запросто перелезть через перила, а потому был необходим следящий за безопасностью сотрудник.
Однако на глаза учителю попался лишь молодой человек, который кормил обезьян поблизости; Дуань Цзяцзэ, как им сказали, ухаживал за птицами. Неудивительно, что к ним решили отправить Сяо Су…
Само собой, учителя Чжао и Янь тут же принялись со знанием дела рассказывать ученикам о животных, переходя от вольера к вольеру.
Перейдя к противоположной клетке, учитель Чжао при виде обитающего там животного изумлённо воскликнул:
— Вы завезли нового льва?
— Наверно, нет? — Будучи новенькой, Сяо Су и сама точно не знала. — Директор говорил, что этот остался от зоопарка «Хайцзяо», так что, должно быть, он не новый.
— Не новый? — Учитель Чжао переглянулся с учительницей Янь. Во время прошлого посещения он не подходил ко льву, но теперь мог ясно разглядеть, что жизненная сила и мощь этого зверя разительно отличались от того, что он видел прежде. Шелковистая шерсть на его теле лоснилась, глаза светились воодушевлением. Хоть он по-прежнему лежал на месте, его поза не шла ни в какое сравнение с прежней вялостью и апатичностью.
Окружённый глазеющей на него малышней лев поднялся на ноги и испустил оглушительных рык — в нём было на порядок больше вызова и властности против прежнего. Впервые приехавшие сюда малыши, перепугавшись, тут же заревели.
Сяо Су постучала палкой по ограждению, и лев тут же отвернулся, чтобы улечься обратно.
— Не плачьте, — принялась утешать детей она. — Смотрите, он больше не рычит.
Учитель Чжао поразился ещё сильнее: прежде этот лев отнюдь не был таким послушным. Прошлые сотрудники не соблюдали никакой системы, поэтому лев даже не был приучен осуществлять свои естественные отправления в одном месте.
— Это вы его так выдрессировали? — спросил он.
— Выдрессировала? — непонимающе отозвалась Сяо Су. — Я не работаю с животными, я — экономист. — В последние дни она также помогала кормить животных, но только маленьких.
— Значит, кто-то другой его выдрессировал? — с улыбкой спросил учитель Чжао. — Мне кажется, он прекрасно вас слушается.
— Не знаю, может, директор нашёл дрессировщика, — в недоумении почесала в затылке Сяо Су. — Я в первый раз так постучала, по правде, я думала, они все так делают.
В сущности, они оба в этом не разбирались, поскольку не вникали в этот вопрос глубоко, так что учитель Чжао оставил эту тему, перейдя к рассказу о львах, об их местообитании и повадках.
Хоть ученикам тут и нравилось, старшие были здесь много раз, а потому не слишком внимательно слушали учителя — вместо этого некоторые из них облокотились на перила, чтобы поглазеть на льва.
— Смотри, Лэйдянь!
— Вау, как он вырос! Вот бы потрогать его гриву!
Старший брат Чжан Шуня, Чжао Бо, только сейчас пришёл в себя после гневного львиного рыка, однако тут же отыгрался:
— Ну и что! Мне доводилось слышать рычание нескольких львов сразу, это было куда громче.
— После того, как зоопарк открылся заново, вы завезли каких-нибудь новых животных? — отойдя в сторону, спросила у Сяо Су учительница Янь.
— Да, мы приобрели целую кучу птиц, но сегодня вы их пока не видели. Ещё есть океа… то есть, аквариум с рыбками. — Сяо Су чуть не ляпнула «океанариум»: они все принялись в шутку звать так тот небольшой аквариум с декоративными рыбками с тех пор, как Дуань Цзяцзэ наградил его этим званием.
— Тогда давайте пойдём смотреть птиц! — предложила учительница Янь.
Так и вышло, что после посещения единственного хищника в зоопарке Сяо Су повела посетителей в птичник.
Это место содержания птиц также было необычайно примитивным, о чём можно было судить уже по названию: за грубой изгородью на разной высоте вперемешку висело великое множество клеток.
В отдалении Дуань Цзяцзэ возился с единственной птицей, что не сидела в клетке — вместо этого она разместилась на плече директора. Эта сравнительно крупная птица с удивительным огненным оперением необычайно радовала взор.
— Там у вас попугай? — поправил очки учитель Чжао.
— Да нет, клюв не очень похож, — возразила учительница Янь.
Поскольку в этом они тоже не очень-то разбирались, после пары фраз обсуждение заглохло само собой.
В сравнении с их прошлым посещением, в птичнике прибавилось несколько десятков клеток, так что там стало гораздо теснее. Однако, когда они подошли поближе, учитель Чжао заметил ещё одну деталь: дверцы всех клеток были открыты.
Сквозь прутья птичника свободно могла пройти рука — отчего же птицы не улетали? Или это тоже результат дрессировки?
Рядом с птичьим вольером находилась большая клетка с парой павлинов — вопреки ожиданиям, она тоже была открыта. Покачиваясь, павлины подошли к птичнику и уселись у ног Дуань Цзяцзэ.
Переливающиеся всеми цветами радуги [7] птицы притягивали взгляд, особенно павлины — дети тут же начали радостно кричать:
— Распусти хвост! Скорее распусти хвост!
Дуань Цзяцзэ поздоровался с учителем Чжао, а когда ему представили учительницу Янь, поприветствовал и её.
— С вами тут многое переменилось, — хором дивились учителя. — Лев выглядит куда бодрее, и птиц существенно прибавилось. Кстати, что это за птица у вас на плече? Любо-дорого смотреть!
— Птиц не держат взаперти, видно, что они прекрасно выдрессированы!
— Это золотой ворон… — усмехнулся Дуань Цзяцзэ.
В самом деле, сейчас на его плече сидел последний оставшийся в Трёх мирах трёхлапый золотой ворон — Лу Я в своей истинной форме, старательно поджимающий третью лапу под себя.
— Золотой ворон? Должно быть, это какая-то новая разновидность, безусловно, очень редкая и ценная. Надо же, какой красивый, — похвалил учитель Чжао.
— Да уж, весьма редкая и ценная. — Дуань Цзяцзэ заметил, как Лу Я гордо вздёрнул голову — высокомерие этой птицы было просто уму непостижимо. — Кстати, на самом деле мы приготовили небольшое представление для уважаемых посетителей.
Очевидно, зоопарк не зря сменил название и хозяина — он и впрямь сильно переменился. А теперь, сверх всяких ожиданий, ещё и какое-то представление — прежде все представления сводились к выкрутасам галдящих обезьян.
— Это прекрасно. — Учитель Чжао хлопнул в ладоши: — Ученики, а ну тихо! Старший братец-директор сказал, что птички приготовили для вас номер, хотите посмотреть?
— Хотим!!! — хором воскликнули ученики.
Чжан Шунь кричал громче всех.
— Старший брат, — спросил он, дёргая Чжао Бо за рукав, — а в городском зоопарке птички тоже дают представления?
— Почему бы и нет? — пренебрежительно бросил тот. — Попугаи там умеют говорить и считать, а эти?..
— Кто знает, — ответил Чжан Шунь, уставившись на единственного попугая в вольере, — может, и наш так умеет, верно?..
— Небесный гений, твой выход, — шепнул Дуань Цзяцзэ и поднял руку, чтобы отпустить Лу Я в полёт.
Тот свирепо покосился на Дуань Цзяцзэ — у него было ощущение, что он режет кур ножом для забоя быков [8] — это был явно не его масштаб. Подумать только, он, Небесный гений Лу Я, вынужден давать ярмарочные представления! Ради того, чтобы завлечь Лу Я в это мероприятие [9], Дуань Цзяцзэ пришлось изрядно поработать и руками, и языком.
Лу Я облетел птичник, и на глазах учеников попугай, хохлатая майна [10], чиж — один за другим вылетали из клеток и, расправив крылья, устремлялись за Лу Я. После того, как он сделал несколько кругов, все птицы покинули клетки, следуя за ним.
Сперва они летели вдоль стен птичника, затем, сменив направление, принялись сновать в зазорах между клетками, словно стремясь продемонстрировать свою манёвренность.
— Вау… — потрясённо выдохнули ученики.
Все знают, что дикие гуси сбиваются в косяк, летя на юг, и воробьи также стайками собираются на ветвях деревьев; однако чтобы птицы совершенно разных видов столь ровным строем следовали друг за другом, блистая превосходной техникой полёта — такого не увидишь даже по телевизору.
Сперва нарочито глядевший в сторону, дабы выказать своё презрение, Чжао Бо вскоре напрочь забыл о своём притворстве: он во все глаза уставился на стаю птиц, как никогда жалея о том, что родители отобрали у него телефон — ведь иначе он снял бы всё это, чтобы по возвращении в школу показать одноклассникам — то-то у них глаза бы повылазили [11]!
Дуань Цзяцзэ радовался, глядя на то, как успешно осуществляется его план. Кашлянув, он напомнил, что пора переходить к следующему этапу.
Лу Я плавно развернулся в воздухе, приземлившись прямиком на голову директора. Тот всеми силами старался удержать на лице улыбку, чтобы не поморщиться от того, что Лу Я при посадке намеренно вцепился ему когтями в кожу головы.
Остальные несколько десятков птиц вопреки ожиданиям тут же разлетелись во все стороны, а пара преспокойно вылетела на улицу сквозь решётку вольера.
Учитель Чжао испуганно вскрикнул, но, только он хотел сказать, что птицы собираются улететь, как они вместо этого опустились на плечи и макушки учеников.
Это тут же породило ещё больше восторженных криков.
Школьники шумно ликовали, радостно визжа, но иные не осмеливались шелохнуться, чтобы не спугнуть птиц.
Чжао Бо достался разноцветный попугай, и он был вне себя от радости, напрочь позабыв о том, что изначально собрался скучать.
— Смотри, Шунь-цзы [12]! У меня попугай!
На Чжан Шуня уселась пухленькая зебровая амадина — он не знал такую птицу, а потому спросил:
— Вот эта… эта такая милая, что это за птичка, учитель?
— А-а-а, я не вижу свою голову, кто сидит у меня на голове? — воскликнул другой ученик.
Даже на плечо учителя Чжао уселся чиж. Подобного он прежде даже вообразить не мог — вот это дрессировка!
И всё же здесь было более пятидесяти учеников — и потому, хоть на большинство село по птице, были те, кому ни одной не досталось — видя, что у остальных птицы есть, а у них нет, они зарыдали, попадав на землю.
Учителя Янь и Чжао тут же пересадили своих птиц на детей, но даже после этого без птиц остались ещё двое.
— Уа-а-а, — плакал один, — я тоже хочу, тоже хочу!
— Учитель, почему у меня нет птички, — вторил ему второй, — птички меня не любят...
Учитель Чжао обратился за помощью к Дуань Цзяцзэ.
— Не переживайте, дети! — взяв бамбуковую палку, директор подогнал к ним павлинов. — Эти двое ваши!
Несчастные ученики вмиг превратились в объект зависти для всех остальных.
Двое детей готовы были умереть от счастья.
Павлины, будто у них и впрямь было человеческое сознание, остановились аккурат рядом со школьниками. Внезапно самец павлина одним взмахом распустил хвост.
Раскрыв среди толпы учеников пёстрый хвост с броским узором, павлин поднял голову, словно рисуясь перед обступившими его детьми.
— Друзья, прошу минутку внимания! Можно гладить птичек, но не хватайте их, а то они улетят, — напомнил Дуань Цзяцзэ. — Эти птицы будут сопровождать вас во время прогулки по зоопарку — позаботьтесь о них как следует до окончания экскурсии, хорошо?
Дуань Цзяцзэ немало раздумывал над тем, как привлечь туристов, задействуя ограниченные ресурсы. Разумеется, он хотел, чтобы животные внесли свою лепту в развлечение посетителей — это был чистой воды эксперимент.
Такие проекты, как сопровождение посетителей животными, внедрять весьма непросто. Помимо того, что ему будет попросту не хватать рабочих рук, чтобы гарантировать безопасность птиц, при частом применении они быстро утратят уникальность, однако в случае с небольшими группами это всё же осуществимо. И всё же один взгляд на пылкую реакцию этих детей позволял понять, насколько привлекательными могут быть подобные экскурсии, и как много туристов после этого пожелает вернуться в зоопарк снова.
В настоящий момент перед Дуань Цзяцзэ стояло более пятидесяти детей — и на его вопрос, понравилось ли им, они в один голос воскликнули:
— Очень!!!
Примечания переводчика:
[1] Учительница Янь — в главе нет никакого указания на пол второго учителя, но в дунхуа это женщина, поэтому мы решили следовать экранизации.
[2] Шаша 沙沙 (Shāshā) 沙 (shā) — песок, так что льва зовут «Песчаный».
Лэйдянь 雷电 (Léidiàn) — в пер. с кит. «гроза, гром и молния».
[3] Чжан Шунь 张顺 (Zhāng Shùn) — имя Шунь означает «послушный, успешный, приятный».
[4] Чжао Бо 赵博 (Zhào Bó) — имя Бо означает «богатый, эрудированный», а также «мужчина».
[5] Почём фунт лиха — в оригинале 吃苦头 (chī kǔtou) — в букв. пер. с кит. «питаться бедами, горестями», обр. в знач. «хлебнуть горя, мыкать лихо».
[6] Сколько они ни бывали — в оригинале чэнъюй 轻车熟路 (qīngchē shúlù) — в пер. с кит. «лёгкий экипаж и знакомая дорога», обр. в знач. «делать хорошо знакомое дело», «идти по проторенной дорожке».
[7] Переливающиеся всеми цветами радуги — в оригинале чэнъюй 五颜六色 (wǔyán liùsè) — в букв. пер. с кит. «пять расцветок, шесть цветов».
[8] Режет кур ножом для забоя быков 杀鸡用牛刀 (shā jī yòng niú dāo) — чэнъюй, в обр. знач. «палить из пушки по воробьям», растрачивать таланты впустую.
[9] Завлечь в это мероприятие — в оригинале 坐台 (?) (zuòtái) — в пер. с кит. «сидеть на диване», а также «составлять компанию клиентам» (о работающих в ночном заведении девушках).
[10] Хохлатая майна 八哥 (bāgē) лат. Acridotheres cristatellus — птица из семейства Скворцовые, распространены в Юго-Восточной Азии и Индонезии. В букв. пер. с кит. название этой птицы означает «восемь старших братцев»
[11] Глаза бы повылазили — в оригинале чэнъюй 大开眼界 (dàkāiyǎnjiè) — в пер. с кит. «широко раскрывать глаза на что-либо», обр. в знач. «расширять кругозор».
[12] Шунь-цзы 顺子 (Shùn-zi) — 子 (-zi) — уничижительный суффикс существительных, «малый, меньший», так что в данном случае что-то типа «Шунечка».
Следующая глава
+, микроблог «adres-bloga»
она знала, что общать тех, кого любишь, надо так, чтобы у них случались многократные инсайты.
- #+