Что почитать: свежие записи из разных блогов

Взято Отсюда

Если мы хотим уяснить себе юридическое положение жительниц средневекового Лондона, нужно представить в целом жизнь женщин в рамках средневекового законодательства. Вольности и обычаи Лондона, даровавшие определенные привилегии живущим в городе мужчинам, сходным образом раздвигали границы закона применительно к женщинам. С точки зрения общего права первой половины XIII века, мужчина и женщина, вступив в брак, становились «едина плоть» - не в том смысле, что семейная чета представляла собой как бы «составного» человека, а в том, что юридически жена сливалась с мужем. Она принимала его имя и переставала быть отдельным юридическим лицом, разумеется, с некоторыми вариациями, в зависимости от того, шла ли речь о недвижимом или движимом имуществе. Английское законодательство по очевидным причинам больше волновала недвижимость (земля), чем движимое имущество, поскольку земля была основным источником богатства и статуса. Жена не могла предъявлять притязаний на земельные владения супруга при его жизни, однако закон гарантировал ей «вдовью долю» - треть мужних владений, которую она получала в пожизненное пользование.

скрытый текстВ XIV-XV вв. развилась другая практика: перед заключением брака родители жениха и невесты нередко сообща приобретали недвижимость, которую передавали в совместное владение молодой чете. Эта земля должна была достаться женщине в случае смерти мужа, вместо вдовьей доли, а затем перейти к детям. Вдова, в свою очередь, могла отказаться и потребовать традиционную вдовью долю. Кроме того, у женщины могли быть свои земельные владения, доставшиеся ей в приданое от родителей или по наследству. Теоретически муж не мог распоряжаться недвижимым имуществом жены без ее согласия, хотя на практике такое случалось нередко. Таким образом, закон давал женщине некоторую свободу действий: она не могла действовать независимо от мужа и не имела власти над его владениями, однако могла после его смерти потребовать треть. В отношении своих владений она сохраняла, как минимум, право вето и вновь получала полный контроль над ними, если становилась вдовой.
Но в отношении движимого имущества положение замужней женщины было довольно безрадостно. Закон считал разные домашние пожитки слишком малоценными и непрочными, чтобы уделять им особое внимание (что в случае зажиточных купеческих или ремесленных семей, конечно, было несправедливо). После заключения брака все движимое имущество жены переходило мужу, который мог распоряжаться им, как вздумается, а равно и вещами, которые доставались жене в браке (например, по наследству от родственников).
Но даже если муж имел право свободно распоряжаться семейным имуществом при жизни, после его смерти все оно делилось на три части: одна треть отходила вдове, другая детям, а третью надлежало употребить по воле завещателя, обычно во спасение души. Если детей не было, вдова получала половину имущества. Этот обычай (legitim) существовал в Англии до начала XV века, хотя и с разными оговорками.
Отразилось это и в практике составления завещаний: учитывая все вышесказанное, завещательница могла распорядиться своим имуществом лишь с согласия мужа. Вопрос, можно ли считать завещания жен законными, время от времени поднимался; постановление 1261 года гласило, что всякий, кто поощряет замужнюю женщину составить завещание, должен быть отлучен от церкви. Светские юристы, вероятно, имели свою точку зрения. Однако к XVI веку общепринятой нормой стало то, что завещания замужних женщин имели силу лишь в том случае, если были одобрены мужьями.
Несмотря на преобладающую концепцию «единства в браке», в одном случае закон все-таки признавал за женщиной полную независимость от мужа. Она имела право действовать в одиночку, если ее супруг постоянно проживал в другом месте, например приняв монашество или навсегда покинув королевство. В таких случаях закон позволял женщине заключать контракты и распоряжаться своими землями так, как если бы ее муж умер, хотя в глазах церкви она оставалась замужней. Закон был вынужден подчиниться здравому смыслу: когда речь шла о преступлении, муж и жена не считались «единой плотью», и невиновный не отвечал за виновного. По крайней мере, в этом английские законы признавали супругов двумя разными людьми.
Жительницы Лондона не имели права голоса в том, что касалось земельных владений их супругов. Однако лондонские законы недвусмысленно гласили, что муж не вправе отчуждать землю, которая находится в совместном владении супругов, если только жена открыто и добровольно не даст своего согласия. Это согласие надлежало официально зафиксировать в суде. Что любопытно, мэр и олдермены отстаивали право женщин сохранять совместно нажитое имущество после смерти мужа и распоряжаться им по собственному желанию (а в одном случае даже вопреки посмертной воле супруга!).
В Лондоне, как и в других местах, движимое имущество замужней женщины считалось принадлежащим супругу, во всяком случае теоретически. Но поскольку домашняя утварь составляла изрядную часть семейных активов, городской обычай (кутюм) подробно оговаривал природу и масштабы экономической власти мужа. Если у жены до вступления в брак были долги, они становились ответственностью супруга; если замужняя женщина становилась жертвой вора или грабителя, пара подавала совместный судебный иск, тем самым как бы подтверждая ущерб, причиненный жене. Так, Мод Рикмансуорт подала в суд на Джеффри – золотых дел мастера, который, по ее словам, похитил из ее дома в Смитфилде ценную утварь.
Мод особо подчеркнула, что имеет право подать в суд на Джеффри самостоятельно, поскольку на момент совершения кражи еще была не замужем. И наоборот: если в преступлении обвиняли жену, официальный иск подавался против мужа и жены как единого целого. Как в случае с завещаниями, для дачи показаний требовалось согласие мужа. Однако женщине предстояло самой отвечать перед судом, если ее супруг не являлся. Таким образом, хотя личность жены и ее имущество считались принадлежащими мужу, так что ущерб, причиненный жене, рассматривался как ущерб, причиненный ее супругу, тем не менее, женщина могла представать перед городским судом как истица и ответчица, даже если официально иск предъявлялся семейной паре в целом.

часть 2

Хотя может показаться, что права замужней женщины в Лондоне значительно ограничивались – в той мере, в какой городской обычай следовал общему праву – тем не менее, очевидно, что женщина, вступившая в брак с лондонским фрименом (полноправным горожанином), разделяла с ним привилегии, которые давал ему этот статус.

скрытый текстТак, в 1454 году некто Вильям Батайль в награду за долгую военную службу получил права гражданства, так что его жена могла открыть лавочку и заняться мелочной торговлей – эта привилегия принадлежала только фрименам. Замужние жительницы Лондона частенько имели собственное дело, а также принимали подростков в обучение ремеслу. Хотя договор с учеником заключался от имени мужа и жены сообща, в нем подчеркивалось, что ученик будет обучаться ремеслу жены. Женщины могли обучать не только девочек, но и мальчиков: так, Мод Пикот отдала своего сына в ученье на девять лет к Роберту Сэмпсону, сапожнику, и его жене Изабель, портнихе, чтобы тот обучался ремеслу Изабель.
Замужняя женщина в Лондоне имела возможность заниматься своим ремеслом самостоятельно (в таком случае она именовалась femme sole). Эта практика восходит, вероятно, к началу тринадцатого века, а 40-е годы четырнадцатого столетия получает исчерпывающее описание: «Если женщина, имеющая мужа, занимается в городе своим ремеслом, в каковое муж не вмешивается, такой женщину надлежит считать самостоятельной во всем, что касается ее ремесла». Городские законы оговаривали рамки экономической независимости для femme sole: она могла снять мастерскую, лавку или дом в городе и сама должна была вносить арендную плату (в случае неуплаты, именно она лично, а не ее муж, отвечала перед судом). «Как если бы она была не замужем», она вела счета и отвечала на все претензии, касающиеся ее предприятия, пусть даже в официальных документах неизбежно фигурировало имя мужа. К примеру, в 1444 году некто Джон Лоуэлл подал в суд на Эдварда Фрэнка и его жену Кэтрин, торговавшую пивом, требуя вернуть десять шиллингов и десять пенсов, которые, по его словам, она задолжала ему за четыре бочонка пива. Кэтрин отрицала свою вину и получила день на то, чтобы найти поручителей – то есть, определенное число мужчин и/или женщин, которые под присягой подтвердили бы ее невиновность.
Хотя в качестве лондонских femme sole порой упоминаются вдовы, складывается впечатление, что в основном на этот статус претендовали замужние женщины, в подавляющем большинстве – владелицы мелких мастерских, вышивальщицы, ткачихи, торговки, пивоварши. Замужняя женщина, избравшая путь femme sole, пользовалась определенной финансовой независимостью и вела дело на собственный страх и риск – арендовала мастерскую, зарабатывала деньги (или влезала в долги), платила налоги, обучала подмастерьев, нанимала слуг. С вероятностью, такая женщина выступала деловым партнером своего супруга, а их брак представлял собой союз экономически равных сторон. Кроме того, дополнительным преимуществом могла быть возможность в тяжелые времена «перекинуть» деньги или товар от одного партнера другому, избежав разорения.
Для вдов перспективы тоже были неплохими. Вдовья доля в Лондоне, как и повсюду в Англии, состояла из двух частей: во-первых, вдова имела право на так называемую «свободную скамью» (free bench), то есть часть дома, в котором они с мужем проживали на момент его смерти. В 1314 году «свободная скамья» некоей Элис, вдовы Джона Харроу, состояла из «зала», «хозяйской спальни» и погреба; кроме того, она имела право на совместное пользование кухней, конюшней, уборной и двором (да, все это оговаривалось в документах!). Однако семьдесят лет спустя другая вдова, Кристина Кленч, получила не часть дома мужа, а целый дом. После эпидемии чумы Лондон стал меньше страдать от перенаселения, что позволяло щедрее обеспечивать вдов. Кроме того, по обычаю вдова получала не просто помещение, но также и меблировку. Иными словами, лондонский обычай был великодушнее феодальной традиции, которая гарантировала вдове лишь сорок дней пребывания в доме покойного мужа.
Во-вторых, во вдовью долю входила треть (а в случае бездетности - половина) мужней недвижимости, с которой вдова могла получать пожизненный доход. Впрочем, регулярно вставал вопрос, вправе ли женщина пользоваться своей вдовьей долей безусловно или только в том случае, если она не выйдет замуж вторично. В XIV веке лондонские законы гласили, что вдова, выйдя замуж, теряет «свободную скамью», однако сохраняет за собой долю недвижимости первого мужа и доход с нее.
Таким образом, жительница Лондона могла, овдовев, получить и дом мужа, и его предприятие. Возможно, по экономическим причинам городские власти порой склонны были толковать этот закон в пользу женщины – если она была способна продолжить дело мужа. Так, в 1369 году Люси, вдова и вторая жена Генри Бретфорда, получила половину его имущества, поскольку детей у них не было – даже несмотря на то, что у Бретфорда были дети от первого брака.
Иными словами, лондонские вдовы находились в довольно выгодном положении. Им был гарантирован пожизненный доход с недвижимости покойного супруга, и они могли жить в прежнем доме и пользоваться мастерской либо лавкой вплоть до нового замужества – а если женщина предпочитала больше не выходить замуж, дом и предприятие были к ее услугам пожизненно. И если недвижимость после ее смерти должна была вернуться к наследникам мужа (и об этом надлежало помнить), то движимым имуществом, всякой ценной утварью и деньгами, которые ей доставались, она могла распоряжаться как угодно. В том числе, вдова была вправе составить завещание, ни у кого не спрашивая согласия, и никакие правила ее в этом не ограничивали.

Часть 3

В XIII-XIV веках мужчина мог стать полноправным гражданином Лондона (фрименом) тремя способами – отбыв ученичество у лондонского мастера; получив права гражданства по наследству; или купив так называемую «свободу». Известно, что девушки регулярно поступали в обучение в Лондоне и должным образом заключали договор, однако, если изучить списки людей, получивших «свободу» через ученичество, мы, как ни странно, не найдем там женщин.

скрытый текстВозможно, причина заключается в том, что усилия по приобретению гражданства не оправдывали тех привилегий, которые город давал женщине. Она не участвовала в политической жизни, а получить экономические преимущества (то есть, возможность держать лавку или мастерскую) могла просто через брак с фрименом.
Редко встречается и наследственное получение женщинами гражданских прав. Так, некая Элис Брайднелл была допущена в гильдию драпировщиков (и, следовательно, сделалась free woman of London) по уплате ею двадцати шиллингов, на том основании, что ее прапрадедушка был драпировщиком. Но это, судя по всему, исключительный случай.
Есть упоминания о женщинах, купивших себе «свободу» - вероятно, они, не будучи вдовами лондонских фрименов, желали воспользоваться экономическими преимуществами вольного города. Однако таких упоминаний весьма немного: среди 2000 людей, купивших себе права гражданства в 1437-1497 годах, женщин только три. Иными словами, основным способом получить «свободу» для женщин был брак; большинство женщин, обозначенных в городских документах как free women of London – это жены и вдовы лондонских фрименов. В 1465 году городской суд подтвердил «старинный обычай», согласно которому каждая женщина, вышедшая за фримена, не теряла прав гражданства и после смерти супруга, если оставалась вдовой (иными словами, она не могла передать гражданство новому мужу, если бы тот оказался не фрименом).
Интересно, что вдове лондонского фримена не просто позволялось продолжить дело мужа, но, некоторым образом, от нее этого ожидали. Городской экономический цикл должен был продолжаться без перебоев. Именно по этой причине лондонский обычай отдавал вдове дом покойного мужа (целиком или частично) не на сорок дней, а вплоть до вступления в новый брак.
Давая женщине эту привилегию, лондонские власти предполагали, что вдова будет вести хозяйство и продолжит обучать подмастерьев покойного супруга. Если вдова не справлялась с этой задачей, недовольный подмастерье мог пожаловаться мэру. В 1429 году Джон Хэчер сообщил суду, что, когда его хозяин, торговец скобяными изделиями, умер, вдова отказалась содержать его и учить, «так что он пришел в отчаяние». Если женщина не желала продолжать дело мужа, ей следовало договориться о передаче подмастерья другому мастеру, чтобы тот мог завершить свое обучение, согласно договору. Но большинство вдов не бросали дело мужа и заботились об учениках. Так, из тысячи подмастерьев, окончивших обучение в 1551-53 гг., пятьдесят человек, то есть пять процентов, были представлены городским властям вдовами своих покойных хозяев.

Что можно сказать о незамужних женщинах и среднем возрасте вступления в брак в ремесленной среде? Известно, что в Лондоне обучалось ремеслу немало девушек. Продолжительность обучения составляла 7-9 лет и исключала возможность брака в это время. Девочек редко отдавали в учение раньше десяти-двенадцати лет, поэтому можно предположить, что в Лондоне XIII-XIV веков было много девушек-учениц в возрасте до 20 лет, которые по завершении обучения, вероятно, в большинстве своем выходили замуж. К сожалению, мы не знаем, были ли замужем те женщины, чье семейное положение никак не обозначено в лондонских документах; о более или менее достоверной статистике здесь говорить трудно. Если судить по городам Северной Англии в целом - незамужние женщины из этого сословия, в основном мелкие торговки, жили, как правило, небогато и зачастую зависели от благорасположения родственников (если были не одиноки). Большинство женщин все-таки предпочитало искать стабильности в браке.

Опытная мастерица - вдова или жена фримена - могла жить богато, и ее возможности и перспективы не так уж сильно отличались от мужских. К примеру, некая Элис Клейвер, в 1483 году поставила 12 кип шелка и золотой парчи для коронационных облачений Ричарда III, кружева из лилового шелка и золотую нить для отделки коронационных мантий, а также белый шелк и золотое кружево для мантии королевы Анны. В число домочадцев Элис входили ее ученица, Кэтрин Клейвер (вероятно, родственница), мальчики-подмастерья (которых, возможно, обучал ее муж), двое слуг, а также двое маленьких сирот, мальчик и девочка, которых она приняла на воспитание из милости. Однако в XVI столетии ситуация начала меняться. В 1570 году гильдия драпировщиков не позволила мистеру Колверли и его жене взять на обучение девушку, «поскольку ничего подобного ранее не делалось». Этот случай дает понять, что к концу XVI века девушки-ученицы (в отличие, вероятно, от прислуги) стали редкостью. Это подтверждается и списками лондонских подмастерьев 1570-1640 гг.: среди 8000 поступивших в обучение нет ни одной женщины.

Взлет экономического потенциала женщин в английских городах был вызван последствиями чумы, когда женщинам пришлось занять опустевшие места на производстве. Однако к XVI веку демографический подъем окончательно снял проблему нехватки рабочей силы – напротив, предложение стало превышать спрос. По этой причине женщины оказались вытеснены с рынка квалифицированной рабочей силы. Разумеется, они продолжали заниматься разными ремеслами, но их положение было менее официальным и более зависимым, чем у подмастерьев. Кроме того, зажиточные купцы и торговцы все чаще переходили в сословие джентри, а жене джентльмена, хотя бы мелкого, не подобало работать в мастерской, обучать подмастерьев или торговать.