Что почитать: свежие записи из разных блогов
Записи с тэгом #Средневековый быт из разных блогов
Арабелла, блог «Старый замок»
Средневековая кухня - 4. Хлебом и солью
Неоднократно уже говорилось, что самым популярным продуктом питания в Средние века был хлеб – в разных вариантах приготовления. Самый «бюджетный» вариант стоил достаточно дешево, чтобы его могли позволить себе даже бедняки, и за тем, чтобы цены на хлеб не выходили за пределы разумного, следили соответствующие должностные лица. Качество хлеба на столе, разумеется, зависело от дохода семьи. Лучший хлеб – белый и мягкий – получался из пшеницы, которая была по карману только людям состоятельным, в первую очередь дворянам. Самый распространенный вид хлеба, столетиями служивший пищей для среднеобеспеченных европейских крестьян, назывался maslin и выпекался из смеси пшеницы и ржи. Из одной ржи пекли темный хлеб, а на севере Англии, в более холодном климате, где пшеница и рожь встречались реже, подмешивали в муку ячмень и овес. В неурожайные годы хлеб пекли с примесью гороха и даже желудей.
скрытый текстАссиза о хлебе и эле (ок. 1266) гласила: «Если четверть пшеницы была продана за 12 пенсов, на фартинг (четверть пенса) должно продавать шесть фунтов и два шиллинга wastel («шиллинг» как английская мера веса – 19 грамм); а cocket из такого же зерна на фартинг должен весить на 2 шиллинга больше. А cocket, сделанный из зерна, которое стоило дешевле, должен весить на 5 шиллингов больше. Simnel должен весить на два шиллинга меньше, чем wastel. Хлеб, сделанный из цельной пшеницы, должен весить как полтора cocket, а cocket, таким образом, должен весить на 5 шиллингов больше, чем wastel. Treet должен весить как два wastel. А хлеб из обычной пшеницы (common wheat) должен весить как два больших cocket».
Что же значат все эти загадочные слова,которые порой попадаются в английских текстах и которые - о! - как трудно переводить? :))
Simnel – хлеб довольно загадочный; в других документах, помимо Ассизы, упоминается нечасто. Можно предположить, что он был ближе к булочке (то, что называется bread roll). К современной выпечке под названием Simnel cake, скорее всего, он отношения не имеет.
Вот основные виды хлеба, изготовлявшегося в Средние века:
“Pandernain” или “paynemaine” – хлеб самого высокого качества, выпекался из «тонкой» пшеничной муки, просеянной несколько раз. Также он носил название «господский хлеб». Из такой муки пекли не только хлеб для богатых домов, но и облатки для Причастия. Недаром этот хлеб не упоминался в Ассизе о хлебе и эле – широкой публике он был недоступен, и пекли его, преимущественно, в домашних печах в поместьях и городских особняках, но не в общественных пекарнях.
“Wastel” – хлеб высокого качества, из тщательно просеянной муки; из такого теста, как правило, пекли пироги. Позволить себе такой хлеб могли лишь весьма обеспеченные люди. Аббатиса в «Кентерберийских рассказах» Чосера кормит таким хлебом своих собачек, намекая тем самым, что ее обитель, мягко говоря, не нуждается. Судя по тексту Ассизы, wastel был несколько ниже качеством, чем pandernaine, но, в любом случае, стоял выше cocket’a – нормального качественного белого хлеба, в нашем представлении. Судя по описаниям, cocket и wastel пекли из одинаковой муки; возможно, разница заключалась в самом процессе выпечки. Wastel в кулинарных книгах часто описывают как нечто похожее на бисквит или булку – возможно, его выпекали при более высокой температуре или дольше, нежели cocket.
Cocket был самым распространенным из разновидностей пшеничного хлеба, иногда с добавлением отрублей; он был несколько дешевле wastel. Судя по описаниям, он представлял собой нечто вроде галет, на которых, возможно, изображался некий знак (cocket); или же он получил свое название потому, что предназначался в первую очередь для моряков (coxswains).
Ближе к концу Средних веков в обиход вошли так называемые matichet, они же manchet – небольшие круглые буханки, размером с ладонь, из пшеницы крупного помола; в домашних печах их, как правило, не пекли – за manchet’ами ходили в пекарню.
Хлеб из цельной пшеницы (whole wheat) был, вероятно, похож на современный цельнозерновой хлеб; также его называли cheat. Это была лучшая разновидность цельнозернового хлеба. Так называемые treet (tourte) и common wheat были грубее и тяжелее (кроме муки, они содержали шелуху от зерен), а потому дешевле и распространенней. Само название – common – на это намекает. Из такого хлеба, полежавшего три-четыре дня, делали т.н. тренчера – хлебные тарелки, на которые в богатых домах во время обедом клали мясо и наливали подливки и соусы и которые затем раздавали бедным в качестве милостыни – или же отдавали на корм свиньям. В любом случае, залежавшийся хлеб не выбрасывали просто так – его сушили, поджаривали, иногда даже нарочно обугливали, крошили и использовали для приготовления соусов; хлеб замачивали в бульоне или уксусе, протирали сквозь сито и добавляли в соус в качестве загустителя. Из черствого хлеба, сваренного в молоке с фруктами, изготовляли сладкий крем.
В состав “Horse bread “ – хлеба низкокачественного – вместе с зерном (а то и вместо него) входил горох, отруби, шелуха от зерна. Это был самый дешевый хлеб, которым в основном кормили лошадей, а в голодные годы ели сами; наряду с ржаным и ячменным хлебом, служил он пищей и тем, кто не мог себе позволить хлеб получше – то есть, беднякам из бедняков.
Пекли также дешевые сорта хлеба «из всякого зерна» - хлеб из отрубей, а на севере и западе Англии – разнообразные виды ячменных и овсяных лепешек, которые и поныне называются старинными названиями: “havereakes” или “clapbread”. Эти лепешки могли быть достаточно большими – около фута в диаметре – и плоскими (толщиной примерно в полдюйма); их пекли на решетке очага или на горячих камнях, а затем подсушивали до хрустящего состояния. Современники заслуженными называли их «твердыми и тонкими» (hard and thin); уверяли, что свое название clapbread получил оттого, что он гремит (clap), когда его переворачивают во время выпекания. Целые стойки с такими лепешками «в промежуточном состоянии» порой стояли перед деревенскими домами. Рецепт clapbread очень просто – 6 унций овсяной муки, щепотка соли, две унции пшеничной муки, вода, ложка растопленного масла или жира; выпекать ок. 25 минут до хрустящей коричневой корочки, можно подавать с сыром.
«А если пекарь будет уличен в несоблюдении помянутой ассизы, то первые три раза надлежит его простить, если он облегчит хлеб ценою в фартинг не более чем на два шиллинга; а если более чем на два шиллинга, то надлежит выставить его у позорного столба, не принимая никакого денежного возмещения».
О символическом смысле хлеба в Средние века – в первую очередь, о хлебе как Теле Христове – написано множество работ. Насколько серьезным был этот символический пласт, можно судить хотя бы по тому, какие споры вызывал на протяжении Средних веков вопрос, какой именно хлеб надлежит использовать во время таинства Причастия. Один из византийских духовных деятелей, отстаивая достоинства квасного хлеба, писал так, обращаясь к латинянам: «Вы называете хлеб panis, мы называем его artos. Это слово происходит от airoel, «подниматься», что означает нечто возвышенное, поднятое, согретое благодаря брожению и соли».
В бенедиктинском монастыре в Клюни, отличавшемся строгими правилами и, в частности, обетом молчания, был разработан настоящий язык жестов, в том числе обозначения хлеба. Руководство XI в. гласило: «Чтобы обозначить хлеб, изобрази кружок при помощи большого пальца и двух соседних, ибо хлеб обычно круглый. Чтобы обозначить хлеб, который приготовлен на воде, сначала изобрази обычный знак хлеба, а потом положи ладонь одной руки на тыльную сторону другой, словно смазывая ее. Чтобы обозначить хлеб, который называют torta, сделай обычный знак хлеба, а потом нарисуй на ладони крест, потому что хлеб такого рода обычно делят на четыре части».
скрытый текстАссиза о хлебе и эле (ок. 1266) гласила: «Если четверть пшеницы была продана за 12 пенсов, на фартинг (четверть пенса) должно продавать шесть фунтов и два шиллинга wastel («шиллинг» как английская мера веса – 19 грамм); а cocket из такого же зерна на фартинг должен весить на 2 шиллинга больше. А cocket, сделанный из зерна, которое стоило дешевле, должен весить на 5 шиллингов больше. Simnel должен весить на два шиллинга меньше, чем wastel. Хлеб, сделанный из цельной пшеницы, должен весить как полтора cocket, а cocket, таким образом, должен весить на 5 шиллингов больше, чем wastel. Treet должен весить как два wastel. А хлеб из обычной пшеницы (common wheat) должен весить как два больших cocket».
Что же значат все эти загадочные слова,которые порой попадаются в английских текстах и которые - о! - как трудно переводить? :))
Simnel – хлеб довольно загадочный; в других документах, помимо Ассизы, упоминается нечасто. Можно предположить, что он был ближе к булочке (то, что называется bread roll). К современной выпечке под названием Simnel cake, скорее всего, он отношения не имеет.
Вот основные виды хлеба, изготовлявшегося в Средние века:
“Pandernain” или “paynemaine” – хлеб самого высокого качества, выпекался из «тонкой» пшеничной муки, просеянной несколько раз. Также он носил название «господский хлеб». Из такой муки пекли не только хлеб для богатых домов, но и облатки для Причастия. Недаром этот хлеб не упоминался в Ассизе о хлебе и эле – широкой публике он был недоступен, и пекли его, преимущественно, в домашних печах в поместьях и городских особняках, но не в общественных пекарнях.
“Wastel” – хлеб высокого качества, из тщательно просеянной муки; из такого теста, как правило, пекли пироги. Позволить себе такой хлеб могли лишь весьма обеспеченные люди. Аббатиса в «Кентерберийских рассказах» Чосера кормит таким хлебом своих собачек, намекая тем самым, что ее обитель, мягко говоря, не нуждается. Судя по тексту Ассизы, wastel был несколько ниже качеством, чем pandernaine, но, в любом случае, стоял выше cocket’a – нормального качественного белого хлеба, в нашем представлении. Судя по описаниям, cocket и wastel пекли из одинаковой муки; возможно, разница заключалась в самом процессе выпечки. Wastel в кулинарных книгах часто описывают как нечто похожее на бисквит или булку – возможно, его выпекали при более высокой температуре или дольше, нежели cocket.
Cocket был самым распространенным из разновидностей пшеничного хлеба, иногда с добавлением отрублей; он был несколько дешевле wastel. Судя по описаниям, он представлял собой нечто вроде галет, на которых, возможно, изображался некий знак (cocket); или же он получил свое название потому, что предназначался в первую очередь для моряков (coxswains).
Ближе к концу Средних веков в обиход вошли так называемые matichet, они же manchet – небольшие круглые буханки, размером с ладонь, из пшеницы крупного помола; в домашних печах их, как правило, не пекли – за manchet’ами ходили в пекарню.
Хлеб из цельной пшеницы (whole wheat) был, вероятно, похож на современный цельнозерновой хлеб; также его называли cheat. Это была лучшая разновидность цельнозернового хлеба. Так называемые treet (tourte) и common wheat были грубее и тяжелее (кроме муки, они содержали шелуху от зерен), а потому дешевле и распространенней. Само название – common – на это намекает. Из такого хлеба, полежавшего три-четыре дня, делали т.н. тренчера – хлебные тарелки, на которые в богатых домах во время обедом клали мясо и наливали подливки и соусы и которые затем раздавали бедным в качестве милостыни – или же отдавали на корм свиньям. В любом случае, залежавшийся хлеб не выбрасывали просто так – его сушили, поджаривали, иногда даже нарочно обугливали, крошили и использовали для приготовления соусов; хлеб замачивали в бульоне или уксусе, протирали сквозь сито и добавляли в соус в качестве загустителя. Из черствого хлеба, сваренного в молоке с фруктами, изготовляли сладкий крем.
В состав “Horse bread “ – хлеба низкокачественного – вместе с зерном (а то и вместо него) входил горох, отруби, шелуха от зерна. Это был самый дешевый хлеб, которым в основном кормили лошадей, а в голодные годы ели сами; наряду с ржаным и ячменным хлебом, служил он пищей и тем, кто не мог себе позволить хлеб получше – то есть, беднякам из бедняков.
Пекли также дешевые сорта хлеба «из всякого зерна» - хлеб из отрубей, а на севере и западе Англии – разнообразные виды ячменных и овсяных лепешек, которые и поныне называются старинными названиями: “havereakes” или “clapbread”. Эти лепешки могли быть достаточно большими – около фута в диаметре – и плоскими (толщиной примерно в полдюйма); их пекли на решетке очага или на горячих камнях, а затем подсушивали до хрустящего состояния. Современники заслуженными называли их «твердыми и тонкими» (hard and thin); уверяли, что свое название clapbread получил оттого, что он гремит (clap), когда его переворачивают во время выпекания. Целые стойки с такими лепешками «в промежуточном состоянии» порой стояли перед деревенскими домами. Рецепт clapbread очень просто – 6 унций овсяной муки, щепотка соли, две унции пшеничной муки, вода, ложка растопленного масла или жира; выпекать ок. 25 минут до хрустящей коричневой корочки, можно подавать с сыром.
«А если пекарь будет уличен в несоблюдении помянутой ассизы, то первые три раза надлежит его простить, если он облегчит хлеб ценою в фартинг не более чем на два шиллинга; а если более чем на два шиллинга, то надлежит выставить его у позорного столба, не принимая никакого денежного возмещения».
О символическом смысле хлеба в Средние века – в первую очередь, о хлебе как Теле Христове – написано множество работ. Насколько серьезным был этот символический пласт, можно судить хотя бы по тому, какие споры вызывал на протяжении Средних веков вопрос, какой именно хлеб надлежит использовать во время таинства Причастия. Один из византийских духовных деятелей, отстаивая достоинства квасного хлеба, писал так, обращаясь к латинянам: «Вы называете хлеб panis, мы называем его artos. Это слово происходит от airoel, «подниматься», что означает нечто возвышенное, поднятое, согретое благодаря брожению и соли».
В бенедиктинском монастыре в Клюни, отличавшемся строгими правилами и, в частности, обетом молчания, был разработан настоящий язык жестов, в том числе обозначения хлеба. Руководство XI в. гласило: «Чтобы обозначить хлеб, изобрази кружок при помощи большого пальца и двух соседних, ибо хлеб обычно круглый. Чтобы обозначить хлеб, который приготовлен на воде, сначала изобрази обычный знак хлеба, а потом положи ладонь одной руки на тыльную сторону другой, словно смазывая ее. Чтобы обозначить хлеб, который называют torta, сделай обычный знак хлеба, а потом нарисуй на ладони крест, потому что хлеб такого рода обычно делят на четыре части».
Арабелла, блог «Старый замок»
Средневековая кухня - 3. Некоторые факты и некоторые мифы
Решила, что лучше сделать отдельным перепостом, а не ссылкой в nn-ом посте на nn-ой странице.
Для любителей аутентичной средневековой кухни заметим, что помидоры, тыквы и уж тем более картофель в Англии XIII-XIV вв. еще не известны, морковь – изрядная редкость; из овощей наиболее распространены капуста, брюква, репа, свекла, из круп – рожь, пшеница, ячмень, овес. (Ячмень в первую очередь употребляется, естественно, в пивоварении.) Зелень отваривали или ели в сыром виде (лук, салат и т.д.); морковь часто варили вместе с мясом. Горох и бобы были известны с давних времен и поедались в больших количествах (зачастую в вареном виде), из фруктов особой популярностью пользовались малина, клубника, смородина, кизил, яблоки, груши, вишни и сливы.
скрытый текстВообще, говядина, свинина, пиво и хлеб (в том числе пироги с мясом и сыром) – самые распространенные продукты того периода. Знать ела белый хлеб – плоские круглые караваи, которые выпекали из пшеничной муки. В деревне ели в основном ржаной и ячменный хлеб; в голодные годы пекли из овса, гороха, бобов, чечевицы и даже желудей. Молоко и молочные продукты (сыворотка, пахта) были скорее едой сельских жителей, нежели горожан; это же касалось и сыра.
Крестьяне и горожане обычно ели три раза в день, садясь завтракать сразу после восхода. Обедали в полдень, а ужинали в пять-шесть часов вечера. На фермах слуги и батраки ели вместе с семьей. Завтрак среднего городского ремесленника обычно состоял из хлеба, рыбы или холодного мяса, сыра и эля, обед – из горячего мяса, супа, пирожков (и эля), ужин – опять-таки из холодных остатков (и эля).
Богатые могли позволить себе большее разнообразие в еде. Говядина, баранина, свинина, дичь, разнообразная птица – утки, лебеди, цапли, дрозды, голуби, зяблики… Поскольку среда, пятница и суббота были постными днями, мясо есть запрещалось, и богатые люди обычно употребляли в пищу рыбу – щуку или карпа. Радикально настроенные современники по этому поводу отзывались: «Богатый человек, у которого в постный день весь стол уставлен рыбными блюдами, спасет свою душу, а бедняк, которому не на что купить рыбы и который поел солонины на два пенса, чтоб сохранить силы для работы, попадет в ад». Специи, по большей части, также были недоступны беднякам (хотя вполне доступны среднезажиточным горожанам), в том числе и недавно привезенная с Востока редкость – тростниковый сахар (одно из утонченных удовольствий для богатых – пить подслащенное «белым» сахаром вино). Самым популярным «подслащивающим» средством был мед, который использовался для изготовления разнообразных сладостей. Перец, гвоздика, корица, миндаль и прочие экзотические специи стоили недешево.
Бедняки-крестьяне питались куда проще и однообразнее – мясо, в том числе домашней птицы, появлялось на их столе далеко не каждый день. Ели, в основном, свинину и баранину; при везении, удавалось разжиться крольчатиной. Значительную часть деревенского рациона составляли ржаной хлеб и сыр (чаще из овечьего молока), сыр, овощи, фрукты, орехи. Горячую еду в крестьянских домах готовили раз в день: на обед хозяйка варила похлебку из зерна и овощей, куда, от случая к случаю, добавляла свинину или рыбу, а утром и вечером обходились холодными остатками.
В Средние века завтрак не считался необходимым приемом пищи; по современным меркам, мы не назвали бы его сытным. Съесть поутру кусок хлеба, иногда поджаренного, с вином (или вымоченного в вине) считалось вполне достаточно (заметим, что крестьяне и ремесленники, которым предстоял трудовой день, обычно завтракали более плотно, чем аристократы). Основных приемов пищи в день было два, и первым из них был обед. Поскольку его приготовление требовало изрядной возни, особенно в богатых семействах, обычно обед подавали не раньше полудня – к тому времени половина дневной работы уже бывала выполнена. Завершался рабочий день второй трапезой, гораздо более простой, которую подавали в пять-шесть часов. Ужинать полагалось снедью, необременительной для желудка. Иоанн Миланский, верный заветам медицинской школы в Салерно, советовал: «Вставай в пять, обедай в девять, ужинай в пять, ложись спать в девять и проживешь долго».
Почему же вполне достаточными считались два приема пищи (а строго говоря, всего один), а не три-четыре? Ответ, несомненно, кроется в сугубо практических соображениях (лишний раз разводить огонь в очаге и возиться на кухне – чересчур трудоемкое занятие), а также и в наставлениях средневековых врачей, заверявших, что садиться за стол надлежит только на голодный желудок. Приступать к трапезе до того, как предыдущая порция еды успела перевариться и покинуть организм, считалось весьма неблагоприятным для здоровья.
По мере того как процесс приготовления обеда усложнялся, он начал появляться на столе все дальше за полдень. Ужин, в свою очередь, стали подавать не раньше 7-8 часов, но он по-прежнему оставался менее значим, чем обед, а потому и блюда за ужином были проще и неприхотливее. К концу Средних веков в обиход наконец вошел и привычный нам завтрак: возможно, людям совсем нестерпимо стало полдня обонять аппетитные запахи готовящегося обеда, которые начинали витать по дому с самого рассвета, и они предпочитали перебить себе аппетит небольшим перекусом с утра. Впрочем, еще в конце XV в. придворный штат короля Эдуарда IV обходился без завтрака – завтракать обитателям дворца дозволялось лишь по специальному разрешению! И если крестьянин или ремесленник завтракал, чтобы не трудиться до обеда на голодный желудок, аристократ делал это, чтобы утолить голод в ожидании трапезы, достойной его статуса. Сначала этот «прото-завтрак» представляет собой лишь кусок хлеба и кружку разбавленного водой вина; затем в меню начинает появляться рыба (анчоусы, английская селедка, копченый лосось и форель). Даже признавая за собой впадение в грех чревоугодия (ибо завтрак есть несомненная поблажка желудку), аристократ мог оправдаться тем, что ел рыбу, а не мясо! И, в любом случае, завтракали дворяне только после мессы.
Считалось, что три полноценных приема пищи в день допустимы для рабочего человека, а остальным надлежит довольствоваться двумя; средневековые авторы писали, что завтракают только рабочие и маленькие дети. В 1289 г. крестьяне-возчики из поместья Ферринг в Сассексе едят на завтрак ржаной хлеб с сыром и элем. Прислуга «высшего разряда» и стражники Нортумберлендского замка получают краюху домашнего хлеба, пиво и кусок вареной говядины, а в постные дни – соленую рыбу; привратники и конюхи там же получают только хлеб и пиво.
Одной из примечательных черт средневекового застолья были т.н. «тренчеры» - тарелки из хлеба. На них не только клали еду и насыпали соль, но и даже ставили свечи! Специальной обязанностью некоторых слуг было нарезать и подавать тренчеры (разумеется, лучшие подавались хозяевам и почетным гостям). Использованные «хлебные тарелки», вместе с остатками соусов и объедками, бросали собакам или отдавали беднякам, которые ждали милостыни на улице. Само слово trencher восходит к французскому глаголу trenchier/trancher, т.е. «резать». Гостям подавали новые тренчеры во время перемены блюд, когда слуги убирали со стола «все корки, кости и тренчеры, перед тем как принести второе блюдо». Съедать тренчер было не принято, тем более что, как правило, краюхи для тренчеров пеклись из муки грубого помола и выдерживались по нескольку дней – прочности ради («Хлеб трехдневной давности лучше всего годится для тренчеров», - пишут в поваренной книге XIV в.). Один парижский автор добавляет, что тренчер должен быть «полфута шириной и четыре дюйма высотой».
Рядовые гости сами отрезали себе тренчер от ближайшей краюхи, садясь за стол, тогда как высокопоставленные особы ждали, когда их обслужат. Опять-таки, хлеб становился показателем статуса; сборники по этикету, в разных вариантах, оговаривали, сколько тренчеров положено хозяину дома, его сыну, прочим домочадцам и гостям в зависимости от их статуса.
Самолично отрезать тренчер для кого-либо – знак почтения. На иллюстрации в Холкэмской Библии мальчик Иисус нарезает хлеб для Марии и Иосифа. Если новой перемены блюд не ожидалось, чистые тренчеры подавали, когда разносили сыр и сладости. В Babees book об этом говорится так: «Когда принесут сыр, возьми чистый тренчер, на который чистым ножом положи себе сыру». По одной из версий, именно от таких «десертных» тренчеров берут свое начало миниатюрные десертные тарелочки XVI-XVII века.
Мифы о средневековой кухне
скрытый текст1. В Средние века использовали много соли и специй, чтобы скрыть вкус испорченного мяса.
Это невозможно по многим причинам. Во-первых, всякий, кто имел дело с тухлятиной, знает, что вкус и запах испорченного мяса нельзя скрыть никаким количеством специй. Во-вторых, в Средние века люди не забивали скот без необходимости, поэтому свежее мясо не лежало так долго, чтобы успеть испортиться. Во всяком случае, оно было свежЕе, чем мясо, которые едят сейчас люди в большинстве европейских стран J. А поскольку специи были дороже мяса, с какой стати тратить пряностей на 10 шиллингов, чтобы улучшить вкус протухшего цыпленка стоимостью в 2 шиллинга? Гораздо проще купить нового. И, наконец, кушанья, для приготовления которых мясо не использовалось, приправлялись специями столь же обильно, как и мясные блюда. Даже в отсутствие холодильников было множество общеизвестных способов заготовить и сохранить мясо впрок (его вялили, коптили, солили).
Корни этого мифа – в книге Дж. Драммонда «Английская еда: пять столетий английской кухни» (1939), где впервые было объявлено, что в Средние века люди обильно приправляли мясо, чтобы скрыть привкус тухлятины. Драммонд – не историк, а профессор биохимии – отнюдь не называл себя экспертом-медиевистом, но, впрочем, это помешало ему сделать ряд весьма спорных утверждений, которые долгое время считались неопровержимыми фактами.
2. Перец – на вес золото.
Перец, конечно, в Средние века был дороже, чем сейчас – примерно в десять раз – но все-таки уступал золоту в цене. Шафран, во все времена остававшийся одной из самых дорогих пряностей, в XV веке стоил 183 пенса за фунт. Золото – для сравнения – стоило 240 пенсов за фунт. Перец, корица, мускатный орех и гвоздика, пускай в небольших количествах, были вполне доступны людям среднего достатка.
3. Хлеб был грубым и исключительно ржаным.
В средневековых текстах есть многочисленные описания того, как надлежит просеивать муку сквозь льняную ткань, чтобы она сделалась белой и чистой. Существовали законы, оговаривающие состав разных сортов хлеба, от грубого черного до пышного белого. Бедняки, возможно, и ели преимущественно ржаной хлеб, но средние и высшие сословия вполне могли позволить себе пшеничный.
4. Бедняки голодали и не ели мяса.
Мясные блюда на столе бедняков, несомненно, были менее обильными и разнообразными, чем у дворян, но, даже не имея возможности пополнять свое меню дичью, как дворяне, крестьяне и горожане держали свиней и овец, что позволяло им по крайней мере раз в неделю есть мясо. Пища крестьян состояла из свинины и домашней птицы, овощей, фруктов, а также яиц, молока и молочных продуктов; к их услугам также были мед, некоторые специи, свежие травы. Мяса потребляли много, а на зиму обычно заготавливали солонину. Даже записи из средневековых тюрем и приютов для бедных свидетельствуют о том, что тамошние обитатели получали порцию мяса от трех до четырех раз в неделю.
5. Средневековые трапезы состояли из хлеба, жареного мяса и вина (эля).
За этот миф нужно поблагодарить Голливуд. Но, в отличие от соответствующих сцен из фильмов, средневековые пиры предполагали многочисленные перемены замысловатых блюд, для приготовления которых использовались не только разные сорта мяса, но и овощи, фрукты, зелень, злаки. Также, помимо съедобных, на столе могли присутствовать и чисто декоративные композиции.
Этот миф возник в связи с тем, что сохранившиеся меню придворных пиров представляют собой, в первую очередь, перечень мясных блюд. Да и в обычных домашних записях не всегда зафиксирована покупка овощей. С другой стороны, сохранились многочисленные свидетельства о наличии обширных огородов, а в поваренных книгах описывались разнообразные способы приготовления овощей.
6. Еда была простой, скверно приготовленной и состояла из немногочисленных ингредиентов.
Средневековые рецепты были полны экзотических специй и «ароматизаторов», кушанья нетривиально сервировались – причем не только при дворе. Даже самые простые блюда предполагали немало компонентов; некоторые из них, состоящие из весьма незамысловатых продуктов, доступных обычным людям, тем не менее, включали до тридцати ингредиентов, в том числе таких, которые теперь совсем вышли из обихода (амарант, любисток, бурачник). Средневековые повара с большим энтузиазмом использовали специи; да, обыкновенное жареное мясо во все времена пользовалось популярностью, но также кулинары готовили и блюда, обладавшие сложным «букетом», в состав которого входили имбирь, сахар, уксус, вино, изюм, гвоздика, мускатный орех, тмин, кардамон, корица, перец и мед. Так, популярное блюдо под название mawmenny состояло из мелко нарезанной говядины, свинины или баранины, сваренной в вине, которую затем подавали в густом винном соусе с измельченным цыплячьим мясом, свежим и жареным миндалем и гвоздикой (в богатых домах к соусу еще добавляли пищевой краситель, чтобы придать ему ярко-красный цвет). Можно сказать, что по степени остроты средневековая кухня напоминала индийскую. Порой средневековые пиры превращались в настоящую демонстрацию кулинарных талантов: жареных павлинов заворачивали в предварительно снятую с них кожу с перьями, дабы подать на стол «в натуральном виде», из животных делали своеобразные матрешки – внутрь жареного поросенка помещали жареного петуха, которого, в свою очередь, фаршировали орехами. Существовало блюдо под названием «пилигрим»: оно представляло собой щуку, варенную с головы, жаренную в середине и испеченную с хвоста (подавалась вместе с жареным угрем, символизировавшим посох пилигрима).
7. В зимнее время овощи и фрукты были недоступны.
С развитием торговых путей стало возможным доставлять овощи и фрукта с юга Европы, где господствовал мягкий средиземноморский климат и где они вызревали с марта по ноябрь. Также фрукты сохраняли, высушивая их или держа в холоде в погребах, так что они были доступны даже в разгар зимы. Экзотические плоды, наподобие лимонов и апельсинов, держали в оливковом масле; другие фрукты помещали в уксус или в вино.
8. Еда хранилась неправильно и была некачественной.
В Средние века люди хранили еду теми же самыми способами, как это делалось по всему миру до изобретения холодильника в ХХ в. – в том числе, в подземных погребах и в коробах со льдом. Хотя специи не в состоянии отбить вкус и запах тухлятины, они могут предотвратить быструю порчу продукта. А средневековые рецепты, в которых упоминается испорченная еда, обычно начинаются с того, что повару советуют отрезать и выбросить испорченные части продуктов.
Несколько рецептов
скрытый текстФриттеры с травами
8 ст.л. мелко нарезанных трав – чабрец, петрушка, майоран и т.д.
2 стакана муки
1.5-2 стакана теплой воды
0.5 чайной ложки соли
1 ст.л. дрожжей
Растительное масло для жарки
Мед
Развести дрожжи в небольшом количестве воды, смешать с мукой, травами и солью. Добавлять воду, пока не получится достаточно густое тесто. Накрыть и оставить в теплом месте, пока, подойдя, тесто не увеличится в объеме примерно вдвое, после чего, набирая в ложку, бросать в горячее масло и обжаривать до золотистой корочки. Подавать с медом.
Постные фриттеры
1 стакан миндального молока
¾ стакана муки
2 ст.л. оливкового масла
1 стакан смородины
Смешать миндальное молоко с мукой, сделав тесто консистенции блинного (если получилось слишком густое, разбавьте миндальным молоком, если слишком жидкое, добавьте муки). Разогрейте масло на сковороде; когда нагреется, вылейте туда половину теста, высыпьте ягоды, залейте сверху оставшимся тестом. Готовьте, пока не поджарится, после чего переверните и поджарьте вторую сторону. Подавать целым или нарезанным, можно с медом.
Булочки
3 ст.л. размягченного масла
¼ стакана сахара
3 яичных желтка
1 ст.л. розовой воды
По четверти чайной ложки соли, гвоздики и мускатного ореха
Щепотка шафрана
1.5 стакана муки
Смешать масло и сахар, добавить яичные желтки, затем розовую воду, соль и специи. Наконец, добавить муку и вымешивать тесто, пока из него не получится шар. Раскатать на посыпанной мукой доске примерно до четверти толщины. Нарезать на квадратики или прямоугольники, вилкой проделать отверстия и положить булочки на противень. Выпекать при 300º ок. 15 минут.
А также
скрытый текстМеню обеда, устроенного герцогом Ланкастером в честь короля Ричарда в Лондоне, в 1387 г.
Первая перемена
Оленина с зернами пшеницы. Мясной бульон. Кабанья голова. Жареная говядина. Жареные лебеди. Жареный поросенок. Ломбардский пирог, с сушеными фруктами и сладким кремом. Т.н. sotelte (блюдо-сюрприз, это могли быть сделанные из сахара фрукты, пирог в виде в крепости, павлин в собственных перьях, извергающий огонь, и т.д.).
Вторая перемена
Суп из телячьих ножек. Белый суп. Жареный молочный поросенок. Жареный журавль. Жареный фазан. Жареная цапля. Подрумяненные цыплята. Рыба. Пирожные. Мясо, нарезанное мелкими ломтиками. Жареный заяц. Снова sotelte.
Третья перемена.
Суп с миндалем. Ломбардское рагу. Жареная оленина. Жареные цыплята. Жареные кролики. Жареные куропатки. Жареные перепела. Жареные жаворонки. Хлебный пирог. Желе. Milk fritters.
https://tal-gilas.livejournal.com/197134.html
(прим). Пыталась найти, что есть "milk fritters". Оказалось, разновидность наших "сырников" или "творожников".
Pressed curds with egg, fried (Cury 1390).
Рецепт Здесь
Для любителей аутентичной средневековой кухни заметим, что помидоры, тыквы и уж тем более картофель в Англии XIII-XIV вв. еще не известны, морковь – изрядная редкость; из овощей наиболее распространены капуста, брюква, репа, свекла, из круп – рожь, пшеница, ячмень, овес. (Ячмень в первую очередь употребляется, естественно, в пивоварении.) Зелень отваривали или ели в сыром виде (лук, салат и т.д.); морковь часто варили вместе с мясом. Горох и бобы были известны с давних времен и поедались в больших количествах (зачастую в вареном виде), из фруктов особой популярностью пользовались малина, клубника, смородина, кизил, яблоки, груши, вишни и сливы.
скрытый текстВообще, говядина, свинина, пиво и хлеб (в том числе пироги с мясом и сыром) – самые распространенные продукты того периода. Знать ела белый хлеб – плоские круглые караваи, которые выпекали из пшеничной муки. В деревне ели в основном ржаной и ячменный хлеб; в голодные годы пекли из овса, гороха, бобов, чечевицы и даже желудей. Молоко и молочные продукты (сыворотка, пахта) были скорее едой сельских жителей, нежели горожан; это же касалось и сыра.
Крестьяне и горожане обычно ели три раза в день, садясь завтракать сразу после восхода. Обедали в полдень, а ужинали в пять-шесть часов вечера. На фермах слуги и батраки ели вместе с семьей. Завтрак среднего городского ремесленника обычно состоял из хлеба, рыбы или холодного мяса, сыра и эля, обед – из горячего мяса, супа, пирожков (и эля), ужин – опять-таки из холодных остатков (и эля).
Богатые могли позволить себе большее разнообразие в еде. Говядина, баранина, свинина, дичь, разнообразная птица – утки, лебеди, цапли, дрозды, голуби, зяблики… Поскольку среда, пятница и суббота были постными днями, мясо есть запрещалось, и богатые люди обычно употребляли в пищу рыбу – щуку или карпа. Радикально настроенные современники по этому поводу отзывались: «Богатый человек, у которого в постный день весь стол уставлен рыбными блюдами, спасет свою душу, а бедняк, которому не на что купить рыбы и который поел солонины на два пенса, чтоб сохранить силы для работы, попадет в ад». Специи, по большей части, также были недоступны беднякам (хотя вполне доступны среднезажиточным горожанам), в том числе и недавно привезенная с Востока редкость – тростниковый сахар (одно из утонченных удовольствий для богатых – пить подслащенное «белым» сахаром вино). Самым популярным «подслащивающим» средством был мед, который использовался для изготовления разнообразных сладостей. Перец, гвоздика, корица, миндаль и прочие экзотические специи стоили недешево.
Бедняки-крестьяне питались куда проще и однообразнее – мясо, в том числе домашней птицы, появлялось на их столе далеко не каждый день. Ели, в основном, свинину и баранину; при везении, удавалось разжиться крольчатиной. Значительную часть деревенского рациона составляли ржаной хлеб и сыр (чаще из овечьего молока), сыр, овощи, фрукты, орехи. Горячую еду в крестьянских домах готовили раз в день: на обед хозяйка варила похлебку из зерна и овощей, куда, от случая к случаю, добавляла свинину или рыбу, а утром и вечером обходились холодными остатками.
В Средние века завтрак не считался необходимым приемом пищи; по современным меркам, мы не назвали бы его сытным. Съесть поутру кусок хлеба, иногда поджаренного, с вином (или вымоченного в вине) считалось вполне достаточно (заметим, что крестьяне и ремесленники, которым предстоял трудовой день, обычно завтракали более плотно, чем аристократы). Основных приемов пищи в день было два, и первым из них был обед. Поскольку его приготовление требовало изрядной возни, особенно в богатых семействах, обычно обед подавали не раньше полудня – к тому времени половина дневной работы уже бывала выполнена. Завершался рабочий день второй трапезой, гораздо более простой, которую подавали в пять-шесть часов. Ужинать полагалось снедью, необременительной для желудка. Иоанн Миланский, верный заветам медицинской школы в Салерно, советовал: «Вставай в пять, обедай в девять, ужинай в пять, ложись спать в девять и проживешь долго».
Почему же вполне достаточными считались два приема пищи (а строго говоря, всего один), а не три-четыре? Ответ, несомненно, кроется в сугубо практических соображениях (лишний раз разводить огонь в очаге и возиться на кухне – чересчур трудоемкое занятие), а также и в наставлениях средневековых врачей, заверявших, что садиться за стол надлежит только на голодный желудок. Приступать к трапезе до того, как предыдущая порция еды успела перевариться и покинуть организм, считалось весьма неблагоприятным для здоровья.
По мере того как процесс приготовления обеда усложнялся, он начал появляться на столе все дальше за полдень. Ужин, в свою очередь, стали подавать не раньше 7-8 часов, но он по-прежнему оставался менее значим, чем обед, а потому и блюда за ужином были проще и неприхотливее. К концу Средних веков в обиход наконец вошел и привычный нам завтрак: возможно, людям совсем нестерпимо стало полдня обонять аппетитные запахи готовящегося обеда, которые начинали витать по дому с самого рассвета, и они предпочитали перебить себе аппетит небольшим перекусом с утра. Впрочем, еще в конце XV в. придворный штат короля Эдуарда IV обходился без завтрака – завтракать обитателям дворца дозволялось лишь по специальному разрешению! И если крестьянин или ремесленник завтракал, чтобы не трудиться до обеда на голодный желудок, аристократ делал это, чтобы утолить голод в ожидании трапезы, достойной его статуса. Сначала этот «прото-завтрак» представляет собой лишь кусок хлеба и кружку разбавленного водой вина; затем в меню начинает появляться рыба (анчоусы, английская селедка, копченый лосось и форель). Даже признавая за собой впадение в грех чревоугодия (ибо завтрак есть несомненная поблажка желудку), аристократ мог оправдаться тем, что ел рыбу, а не мясо! И, в любом случае, завтракали дворяне только после мессы.
Считалось, что три полноценных приема пищи в день допустимы для рабочего человека, а остальным надлежит довольствоваться двумя; средневековые авторы писали, что завтракают только рабочие и маленькие дети. В 1289 г. крестьяне-возчики из поместья Ферринг в Сассексе едят на завтрак ржаной хлеб с сыром и элем. Прислуга «высшего разряда» и стражники Нортумберлендского замка получают краюху домашнего хлеба, пиво и кусок вареной говядины, а в постные дни – соленую рыбу; привратники и конюхи там же получают только хлеб и пиво.
Одной из примечательных черт средневекового застолья были т.н. «тренчеры» - тарелки из хлеба. На них не только клали еду и насыпали соль, но и даже ставили свечи! Специальной обязанностью некоторых слуг было нарезать и подавать тренчеры (разумеется, лучшие подавались хозяевам и почетным гостям). Использованные «хлебные тарелки», вместе с остатками соусов и объедками, бросали собакам или отдавали беднякам, которые ждали милостыни на улице. Само слово trencher восходит к французскому глаголу trenchier/trancher, т.е. «резать». Гостям подавали новые тренчеры во время перемены блюд, когда слуги убирали со стола «все корки, кости и тренчеры, перед тем как принести второе блюдо». Съедать тренчер было не принято, тем более что, как правило, краюхи для тренчеров пеклись из муки грубого помола и выдерживались по нескольку дней – прочности ради («Хлеб трехдневной давности лучше всего годится для тренчеров», - пишут в поваренной книге XIV в.). Один парижский автор добавляет, что тренчер должен быть «полфута шириной и четыре дюйма высотой».
Рядовые гости сами отрезали себе тренчер от ближайшей краюхи, садясь за стол, тогда как высокопоставленные особы ждали, когда их обслужат. Опять-таки, хлеб становился показателем статуса; сборники по этикету, в разных вариантах, оговаривали, сколько тренчеров положено хозяину дома, его сыну, прочим домочадцам и гостям в зависимости от их статуса.
Самолично отрезать тренчер для кого-либо – знак почтения. На иллюстрации в Холкэмской Библии мальчик Иисус нарезает хлеб для Марии и Иосифа. Если новой перемены блюд не ожидалось, чистые тренчеры подавали, когда разносили сыр и сладости. В Babees book об этом говорится так: «Когда принесут сыр, возьми чистый тренчер, на который чистым ножом положи себе сыру». По одной из версий, именно от таких «десертных» тренчеров берут свое начало миниатюрные десертные тарелочки XVI-XVII века.
Мифы о средневековой кухне
скрытый текст1. В Средние века использовали много соли и специй, чтобы скрыть вкус испорченного мяса.
Это невозможно по многим причинам. Во-первых, всякий, кто имел дело с тухлятиной, знает, что вкус и запах испорченного мяса нельзя скрыть никаким количеством специй. Во-вторых, в Средние века люди не забивали скот без необходимости, поэтому свежее мясо не лежало так долго, чтобы успеть испортиться. Во всяком случае, оно было свежЕе, чем мясо, которые едят сейчас люди в большинстве европейских стран J. А поскольку специи были дороже мяса, с какой стати тратить пряностей на 10 шиллингов, чтобы улучшить вкус протухшего цыпленка стоимостью в 2 шиллинга? Гораздо проще купить нового. И, наконец, кушанья, для приготовления которых мясо не использовалось, приправлялись специями столь же обильно, как и мясные блюда. Даже в отсутствие холодильников было множество общеизвестных способов заготовить и сохранить мясо впрок (его вялили, коптили, солили).
Корни этого мифа – в книге Дж. Драммонда «Английская еда: пять столетий английской кухни» (1939), где впервые было объявлено, что в Средние века люди обильно приправляли мясо, чтобы скрыть привкус тухлятины. Драммонд – не историк, а профессор биохимии – отнюдь не называл себя экспертом-медиевистом, но, впрочем, это помешало ему сделать ряд весьма спорных утверждений, которые долгое время считались неопровержимыми фактами.
2. Перец – на вес золото.
Перец, конечно, в Средние века был дороже, чем сейчас – примерно в десять раз – но все-таки уступал золоту в цене. Шафран, во все времена остававшийся одной из самых дорогих пряностей, в XV веке стоил 183 пенса за фунт. Золото – для сравнения – стоило 240 пенсов за фунт. Перец, корица, мускатный орех и гвоздика, пускай в небольших количествах, были вполне доступны людям среднего достатка.
3. Хлеб был грубым и исключительно ржаным.
В средневековых текстах есть многочисленные описания того, как надлежит просеивать муку сквозь льняную ткань, чтобы она сделалась белой и чистой. Существовали законы, оговаривающие состав разных сортов хлеба, от грубого черного до пышного белого. Бедняки, возможно, и ели преимущественно ржаной хлеб, но средние и высшие сословия вполне могли позволить себе пшеничный.
4. Бедняки голодали и не ели мяса.
Мясные блюда на столе бедняков, несомненно, были менее обильными и разнообразными, чем у дворян, но, даже не имея возможности пополнять свое меню дичью, как дворяне, крестьяне и горожане держали свиней и овец, что позволяло им по крайней мере раз в неделю есть мясо. Пища крестьян состояла из свинины и домашней птицы, овощей, фруктов, а также яиц, молока и молочных продуктов; к их услугам также были мед, некоторые специи, свежие травы. Мяса потребляли много, а на зиму обычно заготавливали солонину. Даже записи из средневековых тюрем и приютов для бедных свидетельствуют о том, что тамошние обитатели получали порцию мяса от трех до четырех раз в неделю.
5. Средневековые трапезы состояли из хлеба, жареного мяса и вина (эля).
За этот миф нужно поблагодарить Голливуд. Но, в отличие от соответствующих сцен из фильмов, средневековые пиры предполагали многочисленные перемены замысловатых блюд, для приготовления которых использовались не только разные сорта мяса, но и овощи, фрукты, зелень, злаки. Также, помимо съедобных, на столе могли присутствовать и чисто декоративные композиции.
Этот миф возник в связи с тем, что сохранившиеся меню придворных пиров представляют собой, в первую очередь, перечень мясных блюд. Да и в обычных домашних записях не всегда зафиксирована покупка овощей. С другой стороны, сохранились многочисленные свидетельства о наличии обширных огородов, а в поваренных книгах описывались разнообразные способы приготовления овощей.
6. Еда была простой, скверно приготовленной и состояла из немногочисленных ингредиентов.
Средневековые рецепты были полны экзотических специй и «ароматизаторов», кушанья нетривиально сервировались – причем не только при дворе. Даже самые простые блюда предполагали немало компонентов; некоторые из них, состоящие из весьма незамысловатых продуктов, доступных обычным людям, тем не менее, включали до тридцати ингредиентов, в том числе таких, которые теперь совсем вышли из обихода (амарант, любисток, бурачник). Средневековые повара с большим энтузиазмом использовали специи; да, обыкновенное жареное мясо во все времена пользовалось популярностью, но также кулинары готовили и блюда, обладавшие сложным «букетом», в состав которого входили имбирь, сахар, уксус, вино, изюм, гвоздика, мускатный орех, тмин, кардамон, корица, перец и мед. Так, популярное блюдо под название mawmenny состояло из мелко нарезанной говядины, свинины или баранины, сваренной в вине, которую затем подавали в густом винном соусе с измельченным цыплячьим мясом, свежим и жареным миндалем и гвоздикой (в богатых домах к соусу еще добавляли пищевой краситель, чтобы придать ему ярко-красный цвет). Можно сказать, что по степени остроты средневековая кухня напоминала индийскую. Порой средневековые пиры превращались в настоящую демонстрацию кулинарных талантов: жареных павлинов заворачивали в предварительно снятую с них кожу с перьями, дабы подать на стол «в натуральном виде», из животных делали своеобразные матрешки – внутрь жареного поросенка помещали жареного петуха, которого, в свою очередь, фаршировали орехами. Существовало блюдо под названием «пилигрим»: оно представляло собой щуку, варенную с головы, жаренную в середине и испеченную с хвоста (подавалась вместе с жареным угрем, символизировавшим посох пилигрима).
7. В зимнее время овощи и фрукты были недоступны.
С развитием торговых путей стало возможным доставлять овощи и фрукта с юга Европы, где господствовал мягкий средиземноморский климат и где они вызревали с марта по ноябрь. Также фрукты сохраняли, высушивая их или держа в холоде в погребах, так что они были доступны даже в разгар зимы. Экзотические плоды, наподобие лимонов и апельсинов, держали в оливковом масле; другие фрукты помещали в уксус или в вино.
8. Еда хранилась неправильно и была некачественной.
В Средние века люди хранили еду теми же самыми способами, как это делалось по всему миру до изобретения холодильника в ХХ в. – в том числе, в подземных погребах и в коробах со льдом. Хотя специи не в состоянии отбить вкус и запах тухлятины, они могут предотвратить быструю порчу продукта. А средневековые рецепты, в которых упоминается испорченная еда, обычно начинаются с того, что повару советуют отрезать и выбросить испорченные части продуктов.
Несколько рецептов
скрытый текстФриттеры с травами
8 ст.л. мелко нарезанных трав – чабрец, петрушка, майоран и т.д.
2 стакана муки
1.5-2 стакана теплой воды
0.5 чайной ложки соли
1 ст.л. дрожжей
Растительное масло для жарки
Мед
Развести дрожжи в небольшом количестве воды, смешать с мукой, травами и солью. Добавлять воду, пока не получится достаточно густое тесто. Накрыть и оставить в теплом месте, пока, подойдя, тесто не увеличится в объеме примерно вдвое, после чего, набирая в ложку, бросать в горячее масло и обжаривать до золотистой корочки. Подавать с медом.
Постные фриттеры
1 стакан миндального молока
¾ стакана муки
2 ст.л. оливкового масла
1 стакан смородины
Смешать миндальное молоко с мукой, сделав тесто консистенции блинного (если получилось слишком густое, разбавьте миндальным молоком, если слишком жидкое, добавьте муки). Разогрейте масло на сковороде; когда нагреется, вылейте туда половину теста, высыпьте ягоды, залейте сверху оставшимся тестом. Готовьте, пока не поджарится, после чего переверните и поджарьте вторую сторону. Подавать целым или нарезанным, можно с медом.
Булочки
3 ст.л. размягченного масла
¼ стакана сахара
3 яичных желтка
1 ст.л. розовой воды
По четверти чайной ложки соли, гвоздики и мускатного ореха
Щепотка шафрана
1.5 стакана муки
Смешать масло и сахар, добавить яичные желтки, затем розовую воду, соль и специи. Наконец, добавить муку и вымешивать тесто, пока из него не получится шар. Раскатать на посыпанной мукой доске примерно до четверти толщины. Нарезать на квадратики или прямоугольники, вилкой проделать отверстия и положить булочки на противень. Выпекать при 300º ок. 15 минут.
А также
скрытый текстМеню обеда, устроенного герцогом Ланкастером в честь короля Ричарда в Лондоне, в 1387 г.
Первая перемена
Оленина с зернами пшеницы. Мясной бульон. Кабанья голова. Жареная говядина. Жареные лебеди. Жареный поросенок. Ломбардский пирог, с сушеными фруктами и сладким кремом. Т.н. sotelte (блюдо-сюрприз, это могли быть сделанные из сахара фрукты, пирог в виде в крепости, павлин в собственных перьях, извергающий огонь, и т.д.).
Вторая перемена
Суп из телячьих ножек. Белый суп. Жареный молочный поросенок. Жареный журавль. Жареный фазан. Жареная цапля. Подрумяненные цыплята. Рыба. Пирожные. Мясо, нарезанное мелкими ломтиками. Жареный заяц. Снова sotelte.
Третья перемена.
Суп с миндалем. Ломбардское рагу. Жареная оленина. Жареные цыплята. Жареные кролики. Жареные куропатки. Жареные перепела. Жареные жаворонки. Хлебный пирог. Желе. Milk fritters.
https://tal-gilas.livejournal.com/197134.html
(прим). Пыталась найти, что есть "milk fritters". Оказалось, разновидность наших "сырников" или "творожников".
Pressed curds with egg, fried (Cury 1390).
Рецепт Здесь
Арабелла, блог «Старый замок»
Об идеале женской красоты Средневековья
Об идеале женской красоты Средневековья и вообще Идеальной Женщине
Для Средневековья характерен идеал красоты одновременно девственной и женственной. Вьющиеся золотистые, белокурые (или, на худой конец, рыжеватые) волосы, зачастую украшенные венчиком, лентой или цветами, - несомненный атрибут незамужней девушки. Светские и религиозные власти в равной мере утверждали положительный образ девственности, толкуя ее как путь к спасению, сокровище, которое предназначено в дар только Небесному Жениху.
скрытый текст
Сохранить себя в чистоте для девушки значило сохранить незапятнанной душу, отстраниться от мирского существования и, в идеале, греха. Но, с другой стороны, если девушка не уходила в монастырь, столь тщательно оберегаемую девственность надлежало в конце концов отдать законному мужу. Что характерно, далеко не все родители поощряли у дочерей стремление надеть покрывало монахини.
С самого начала Средних веков в моду вошла «ангельская» внешность, наводящая на мысль о непорочности, святости – белая кожа, «нежная как персик», с умеренным (никоим образом не вульгарным!) румянцем, удлиненный овал лица, большие глаза, маленький рот, алый как вишня или роза вешней порой.
...И примется изображать
Мне светло-золотую прядь,
И стан во всей красе своей,
И переливный блеск очей,
Лилейно-чистое чело,
Где ни морщинки не легло,
И ваш прямой, изящный нос,
И щеки, что свежее роз,
И рот, что ослепить готов
В улыбке блеском жемчугов,
Упругой груди белоснежность
И обнаженной шеи нежность,
И кожу гладкую руки,
И длинных пальцев ноготки…
Яркий румянец, круглые щеки и уж тем более загар – удел грубых крестьянок. Никаких пышных форм a la Рембрандт, минимум открытого тела. Анри де Мондевиль пишет в своей «Хирургии» (начало XIV в.): «Некоторые женщины, которые не хотят или не могут обратиться к хирургу или же не желают предать огласке свое неприличие (sic!), шьют нижние рубашки с двумя мешочками по размеру грудей и надевают эти рубашки каждое утро, после чего как можно туже бинтуют грудь повязкой. Другие, например женщины в Монпелье, сжимают грудь тугими платьями и шнуровкой».
Чтобы кожа была интересно бледной, модницы натирались соком лимона или белилами, в состав которых входили ртуть и свинец, или даже делали регулярные кровопускания. В XIV-XV вв. женщины, придавая лицу модную удлиненную форму и невинный вид, выщипывали брови и брили лоб (иногда даже выводили волосы известью, а затем, чтобы воспрепятствовать их росту в дальнейшем, наносили на кожу сок цикуты или золу, предварительно вымоченную в уксусе). Для того чтобы шея казалась более длинной, выбривали затылки.
Тогда же, в период расцвета готики, в моду входит S-образный силуэт с маленькой грудью и тонкой талией, но при этом с выпуклым животом (поэтому грудь зачастую бинтовали, чтобы она казалась плоской, а под платьем носили накладные валики, т.н. «босы»). Развитию этого полудевического-полуженственного образа способствовал и культ Девы Марии.
Дева Мария на иллюстрациях (особенно северноевропейских) нигде не носит головной убор, подобающий замужней женщине; напротив, она везде изображена с длинными распущенными волосами и юными чертами лица (в отличие, например, от св. Елизаветы). Это – облик девушки, еще не вышедшей из подросткового возраста (16-17 лет).
Для сравнения - иллюстрация из "южной" рукописи, где Мария и Елизавета одеты одинаково "по-женски".
Архиепископ кентерберийский Ансельм публично провозгласил искусственное осветление волос нечестивым занятием. Использование косметики если не запрещали, то всячески стремились ограничить, высмеивая неумеренное пристрастие к румянам и пудре и утверждая, что косметика искажает облик Божьего создания.
Недолго цветет их весна, — Ведь смертный стареть обречен,
Но краской обман совершен: Глядишь — а старуха юна!
Фома Аквинский, рассуждая о пристрастии женщин к косметике, неохотно признавал, что краситься само по себе не грех, если женщина хочет сделать себя более привлекательной для мужа, дабы у него не возникло желания изменить. С другой стороны, женщина должна быть осторожна и не придавать себе чересчур соблазнительный облик, чтобы не увлекать чужих мужей.
Мне бог, обернувшись, сказал:
— Жены, монах, нагрешили,
Статуи красок лишили,—
Их облик святой облинял.
Смотри, как вот эта бледна!
Почаще всходи на амвон,
Громи их, повапленных жен!
Для кары пришли времена.
Исследования показывают, что англичанки усердно белились, чтобы придать лицам модную бледность (самые непритязательные обходились пшеничной мукой в качестве белил); также признанными средствами для высветления кожи считались цикламен и корень лилии. Вот рецепт, приведенный в книге 13 в. «Украшение женщины»: «Залить хорошо просеянную муку водой на пятнадцать дней, затем растолочь и смешать с водой. Процедить сквозь ткань и дать застыть, чтобы вода вся испарилась. Это будет пудра, которая сделает кожу белее снега. Смешайте ее с розовой водой и нанесите на лицо, сперва умыв его теплой водой, а затем вытерев полотенцем».
Гребни были не только необходимым предметом гигиены, но и подарком любимой женщине. Они нередко украшались рисунками или замысловатой резьбой, в том числе сценами куртуазной любви:
Один документ 1316 г. содержит упоминание о зеркальце, гребне, пудренице и кожаном чехле для всего вышеперечисленного; этот «набор» стоил 74 шиллинга, что было весьма существенной суммой.
Образ Богоматери сформировал требования, которые выдвигали по отношению к женщине начиная с середины XI в. Когда ее фигура из величественной, суровой и далекой превратилась в милостивую и близкую, у женщин появился библейский образец для подражания. В том числе, этому способствовало появление жанра миракля – драматического произведения, кульминацией которого являлось чудо, совершаемое Богоматерью или святыми, приходящими на помощь людям. Гвибер Ножанский, французский монах и историограф первого крестового похода, свидетельствует, что образ Девы Марии обретает в представлении людей все бОльшую значимость: «При рождении я был посвящен Ей, Царице небесной, которая занимает место рядом с Господом». Вполне естественно, что, помимо полудевической - полуженственной внешности, идеальный женский образ также предполагал добродетельность, благочестие, неизменное достоинство и учтивость, поскольку Деву Марию славили во всем христианском мире именно за эти качества. «Ее поведение было так серьезно, что всем становилось ясно, как она презирает мирскую суету, - пишет Гвибер о своей матери, - а скромное выражение ее лица отнюдь не располагало к игривым взглядам. Никогда или почти никогда она не бывала в обществе женщин, которые выставляли себя напоказ… а если посторонние люди или ее собственные домочадцы пересказывали какую-нибудь скандальную историю, она сердилась, как будто чернили ее самое».
Если мужчин из благородного сословия ценили за богатство, земли, познания и военную доблесть, женщины зарабатывали себе репутацию примерным поведением. Средневековые повествования зачастую концентрируются вокруг образа главной героини, которая так чиста и идеально женственна, что привлекает всех мужчин, попадающихся ей на жизненном пути. Женщина должна была стремиться к идеалу, воплощенному в образе Девы Марии, - быть скромной в поведении, учтивой, держаться с достоинством вне зависимости от ситуации. Неуклонно следуя этим правилам, женщина могла достичь высшей цели – стать преданной женой и любящей матерью, что в свою очередь нередко было способом обрести серьезное влияние.
Гвибер Ножанской так отзывался о своей матери – «красота, облеченная в добродетель». Он особенно восхвалял ее за внутреннюю силу, необходимую для того, чтобы в одиночку вырастить сына (Гвибер рано лишился отца). Для того времени это была не вполне обычная практика, и матери Гвибера, которая овдовела достаточно молодой, не раз предлагали вступить в брак вторично, «чтобы жить богато и привольно», но та предпочла заниматься образованием сына и полностью принесла в жертву его интересам собственные удобства. А в «Лэ о ясене» Марии Французской речь идет о женщине по имени Френа, которая, уклоняясь от преследований назойливого ухажера, проявляет скромность и добродетель, как и положено идеальной женщине.
Женщина должна быть учтива и отнюдь не вульгарна, причем вне зависимости от происхождения, будь она дворянка или простолюдинка. В «Лэ о ясене» одна из героинь ядовито замечает, что двойняшки могут родиться лишь от разных мужей; хотя сказано это было в самом узком кругу, слух о том «вскоре разошелся по всей Бретани, и все женщины, кто о том слыхал, богатые и бедные, порицали ее за ненавистничество и злой язык». Как Дева Мария сохраняла достоинство и спокойствие, когда окружающие сомневались в ее непорочности, так и средневековые женщины должны были держаться спокойно и хладнокровно вне зависимости от ситуации. Гвибер пишет, что в течение трех лет после брака его мать не могла вступить в супружеские отношения (возможно, потому что ее слишком рано выдали замуж - она едва достигла 12 лет), и в результате ее буквально принудили к тому жестокими насмешками. Тем не менее, «она это выдержала, спокойно снеся все оскорбления, которыми ее осыпали». Ее долгом было подставить другую щеку – и далее идти своим путем. То же самое – в «Лэ о ясене». Френа видит, как ее возлюбленный женится на другой, но «ни единым звуком она не выдала своих чувств». Она продолжает прилежно трудиться в доме своего господина, скрывая сердечную муку и не выказывая ни тревоги, ни печали. Даже новобрачной она прислуживает как положено, «споро и изящно».
Мать Гвибера в конце концов так полюбила своего супруга, что посвятила ему всю дальнейшую жизнь. Узнав, что муж попал в плен, «она упала наземь, как мертвая, а потом воздерживалась от еды и питья и почти не спала от тревоги». Исполняя волю покойного мужа, она постаралась всеми средствами дать сыну достойное образование, с целью посвятить его в дальнейшем Церкви. Когда она узнала, что наставник бьет Гвибера, ее первым инстинктом было поклясться, что «он больше никогда не будет ради знаний терпеть такие муки». Но когда Гвибер заявил, что не бросит учебу, какой ценой ему бы ни достались знания, мать обрадовалась, убедившись, что мальчик и сам стремится выполнить желание отца, которое было свято для нее.
https://tal-gilas.livejournal.com/193060.html
Для Средневековья характерен идеал красоты одновременно девственной и женственной. Вьющиеся золотистые, белокурые (или, на худой конец, рыжеватые) волосы, зачастую украшенные венчиком, лентой или цветами, - несомненный атрибут незамужней девушки. Светские и религиозные власти в равной мере утверждали положительный образ девственности, толкуя ее как путь к спасению, сокровище, которое предназначено в дар только Небесному Жениху.
скрытый текст
Сохранить себя в чистоте для девушки значило сохранить незапятнанной душу, отстраниться от мирского существования и, в идеале, греха. Но, с другой стороны, если девушка не уходила в монастырь, столь тщательно оберегаемую девственность надлежало в конце концов отдать законному мужу. Что характерно, далеко не все родители поощряли у дочерей стремление надеть покрывало монахини.
С самого начала Средних веков в моду вошла «ангельская» внешность, наводящая на мысль о непорочности, святости – белая кожа, «нежная как персик», с умеренным (никоим образом не вульгарным!) румянцем, удлиненный овал лица, большие глаза, маленький рот, алый как вишня или роза вешней порой.
...И примется изображать
Мне светло-золотую прядь,
И стан во всей красе своей,
И переливный блеск очей,
Лилейно-чистое чело,
Где ни морщинки не легло,
И ваш прямой, изящный нос,
И щеки, что свежее роз,
И рот, что ослепить готов
В улыбке блеском жемчугов,
Упругой груди белоснежность
И обнаженной шеи нежность,
И кожу гладкую руки,
И длинных пальцев ноготки…
Яркий румянец, круглые щеки и уж тем более загар – удел грубых крестьянок. Никаких пышных форм a la Рембрандт, минимум открытого тела. Анри де Мондевиль пишет в своей «Хирургии» (начало XIV в.): «Некоторые женщины, которые не хотят или не могут обратиться к хирургу или же не желают предать огласке свое неприличие (sic!), шьют нижние рубашки с двумя мешочками по размеру грудей и надевают эти рубашки каждое утро, после чего как можно туже бинтуют грудь повязкой. Другие, например женщины в Монпелье, сжимают грудь тугими платьями и шнуровкой».
Чтобы кожа была интересно бледной, модницы натирались соком лимона или белилами, в состав которых входили ртуть и свинец, или даже делали регулярные кровопускания. В XIV-XV вв. женщины, придавая лицу модную удлиненную форму и невинный вид, выщипывали брови и брили лоб (иногда даже выводили волосы известью, а затем, чтобы воспрепятствовать их росту в дальнейшем, наносили на кожу сок цикуты или золу, предварительно вымоченную в уксусе). Для того чтобы шея казалась более длинной, выбривали затылки.
Тогда же, в период расцвета готики, в моду входит S-образный силуэт с маленькой грудью и тонкой талией, но при этом с выпуклым животом (поэтому грудь зачастую бинтовали, чтобы она казалась плоской, а под платьем носили накладные валики, т.н. «босы»). Развитию этого полудевического-полуженственного образа способствовал и культ Девы Марии.
Дева Мария на иллюстрациях (особенно северноевропейских) нигде не носит головной убор, подобающий замужней женщине; напротив, она везде изображена с длинными распущенными волосами и юными чертами лица (в отличие, например, от св. Елизаветы). Это – облик девушки, еще не вышедшей из подросткового возраста (16-17 лет).
Для сравнения - иллюстрация из "южной" рукописи, где Мария и Елизавета одеты одинаково "по-женски".
Архиепископ кентерберийский Ансельм публично провозгласил искусственное осветление волос нечестивым занятием. Использование косметики если не запрещали, то всячески стремились ограничить, высмеивая неумеренное пристрастие к румянам и пудре и утверждая, что косметика искажает облик Божьего создания.
Недолго цветет их весна, — Ведь смертный стареть обречен,
Но краской обман совершен: Глядишь — а старуха юна!
Фома Аквинский, рассуждая о пристрастии женщин к косметике, неохотно признавал, что краситься само по себе не грех, если женщина хочет сделать себя более привлекательной для мужа, дабы у него не возникло желания изменить. С другой стороны, женщина должна быть осторожна и не придавать себе чересчур соблазнительный облик, чтобы не увлекать чужих мужей.
Мне бог, обернувшись, сказал:
— Жены, монах, нагрешили,
Статуи красок лишили,—
Их облик святой облинял.
Смотри, как вот эта бледна!
Почаще всходи на амвон,
Громи их, повапленных жен!
Для кары пришли времена.
Исследования показывают, что англичанки усердно белились, чтобы придать лицам модную бледность (самые непритязательные обходились пшеничной мукой в качестве белил); также признанными средствами для высветления кожи считались цикламен и корень лилии. Вот рецепт, приведенный в книге 13 в. «Украшение женщины»: «Залить хорошо просеянную муку водой на пятнадцать дней, затем растолочь и смешать с водой. Процедить сквозь ткань и дать застыть, чтобы вода вся испарилась. Это будет пудра, которая сделает кожу белее снега. Смешайте ее с розовой водой и нанесите на лицо, сперва умыв его теплой водой, а затем вытерев полотенцем».
Гребни были не только необходимым предметом гигиены, но и подарком любимой женщине. Они нередко украшались рисунками или замысловатой резьбой, в том числе сценами куртуазной любви:
Один документ 1316 г. содержит упоминание о зеркальце, гребне, пудренице и кожаном чехле для всего вышеперечисленного; этот «набор» стоил 74 шиллинга, что было весьма существенной суммой.
Образ Богоматери сформировал требования, которые выдвигали по отношению к женщине начиная с середины XI в. Когда ее фигура из величественной, суровой и далекой превратилась в милостивую и близкую, у женщин появился библейский образец для подражания. В том числе, этому способствовало появление жанра миракля – драматического произведения, кульминацией которого являлось чудо, совершаемое Богоматерью или святыми, приходящими на помощь людям. Гвибер Ножанский, французский монах и историограф первого крестового похода, свидетельствует, что образ Девы Марии обретает в представлении людей все бОльшую значимость: «При рождении я был посвящен Ей, Царице небесной, которая занимает место рядом с Господом». Вполне естественно, что, помимо полудевической - полуженственной внешности, идеальный женский образ также предполагал добродетельность, благочестие, неизменное достоинство и учтивость, поскольку Деву Марию славили во всем христианском мире именно за эти качества. «Ее поведение было так серьезно, что всем становилось ясно, как она презирает мирскую суету, - пишет Гвибер о своей матери, - а скромное выражение ее лица отнюдь не располагало к игривым взглядам. Никогда или почти никогда она не бывала в обществе женщин, которые выставляли себя напоказ… а если посторонние люди или ее собственные домочадцы пересказывали какую-нибудь скандальную историю, она сердилась, как будто чернили ее самое».
Если мужчин из благородного сословия ценили за богатство, земли, познания и военную доблесть, женщины зарабатывали себе репутацию примерным поведением. Средневековые повествования зачастую концентрируются вокруг образа главной героини, которая так чиста и идеально женственна, что привлекает всех мужчин, попадающихся ей на жизненном пути. Женщина должна была стремиться к идеалу, воплощенному в образе Девы Марии, - быть скромной в поведении, учтивой, держаться с достоинством вне зависимости от ситуации. Неуклонно следуя этим правилам, женщина могла достичь высшей цели – стать преданной женой и любящей матерью, что в свою очередь нередко было способом обрести серьезное влияние.
Гвибер Ножанской так отзывался о своей матери – «красота, облеченная в добродетель». Он особенно восхвалял ее за внутреннюю силу, необходимую для того, чтобы в одиночку вырастить сына (Гвибер рано лишился отца). Для того времени это была не вполне обычная практика, и матери Гвибера, которая овдовела достаточно молодой, не раз предлагали вступить в брак вторично, «чтобы жить богато и привольно», но та предпочла заниматься образованием сына и полностью принесла в жертву его интересам собственные удобства. А в «Лэ о ясене» Марии Французской речь идет о женщине по имени Френа, которая, уклоняясь от преследований назойливого ухажера, проявляет скромность и добродетель, как и положено идеальной женщине.
Женщина должна быть учтива и отнюдь не вульгарна, причем вне зависимости от происхождения, будь она дворянка или простолюдинка. В «Лэ о ясене» одна из героинь ядовито замечает, что двойняшки могут родиться лишь от разных мужей; хотя сказано это было в самом узком кругу, слух о том «вскоре разошелся по всей Бретани, и все женщины, кто о том слыхал, богатые и бедные, порицали ее за ненавистничество и злой язык». Как Дева Мария сохраняла достоинство и спокойствие, когда окружающие сомневались в ее непорочности, так и средневековые женщины должны были держаться спокойно и хладнокровно вне зависимости от ситуации. Гвибер пишет, что в течение трех лет после брака его мать не могла вступить в супружеские отношения (возможно, потому что ее слишком рано выдали замуж - она едва достигла 12 лет), и в результате ее буквально принудили к тому жестокими насмешками. Тем не менее, «она это выдержала, спокойно снеся все оскорбления, которыми ее осыпали». Ее долгом было подставить другую щеку – и далее идти своим путем. То же самое – в «Лэ о ясене». Френа видит, как ее возлюбленный женится на другой, но «ни единым звуком она не выдала своих чувств». Она продолжает прилежно трудиться в доме своего господина, скрывая сердечную муку и не выказывая ни тревоги, ни печали. Даже новобрачной она прислуживает как положено, «споро и изящно».
Мать Гвибера в конце концов так полюбила своего супруга, что посвятила ему всю дальнейшую жизнь. Узнав, что муж попал в плен, «она упала наземь, как мертвая, а потом воздерживалась от еды и питья и почти не спала от тревоги». Исполняя волю покойного мужа, она постаралась всеми средствами дать сыну достойное образование, с целью посвятить его в дальнейшем Церкви. Когда она узнала, что наставник бьет Гвибера, ее первым инстинктом было поклясться, что «он больше никогда не будет ради знаний терпеть такие муки». Но когда Гвибер заявил, что не бросит учебу, какой ценой ему бы ни достались знания, мать обрадовалась, убедившись, что мальчик и сам стремится выполнить желание отца, которое было свято для нее.
https://tal-gilas.livejournal.com/193060.html
Средневековые слуги
Понятие household – дом, хозяйство – было ядром семейной жизни во всех классах европейского общества. Household включал гораздо больше людей, чем «дом» или «семья» в нашем нынешнем представлении; помимо родителей, детей и прочих родственников, проживающих под одной крышей, в него входили также слуги, подмастерья, в благородных семействах – оруженосцы, воспитанники и т.д. Повсюду, от королевского замка до самых скромных крестьянских хижин, помимо непосредственных членов семьи, в доме могло проживать то или иное количество родственников разной степени удаленности, а также некоторое количество слуг и иждивенцев. (Для средневековой Англии, впрочем, было менее характерно создание семьи типа итальянского клана , когда в одном непомерно разраставшемся за счет пристроек доме могло проживать до нескольких десятков родственников. Средневековая крестьянская семья в Англии, по преимуществу, нуклеарная; старики родители, по свидетельствам документов, поставив на ноги детей, предпочитали жить отдельно, пускай и неподалеку, и заботиться о себе, пока были в силах это делать. Да и сын, женившись, не возвращался под отчий кров, а в большинстве случаев возводил для своей семьи отдельный дом. Только в случае крайней бедности – при отсутствии земельного надела или возможности построить хотя бы небольшой домик с глинобитными стенами – в одном деревенском доме могли стесниться три-четыре поколения.)
скрытый текстЗачастую «домочадцев» объединяло с «чадами» слово children – так могли назвать и мальчика-оруженосца, и двадцатилетнего подмастерья, и взрослого слугу. В большинстве словарей говорится, что этим словом обозначали «молодежь благородного происхождения», но документы и тексты (в частности, сборники стихотворных наставлений) свидетельствуют, что его реальное употребление было шире. Children – слово, которое в XIV-XV вв. обозначает молодость не только по летам, но и по статусу; а статус слуги, подмастерья и оруженосца всегда неполноправен и сродни статусу ребенка по сравнению с положением хозяина. Точно так же, как собственными несовершеннолетними детьми, хозяин может распоряжаться слугами и подмастерьями, он вправе контролировать их поведение, устанавливая довольно жесткие рамки (вплоть до запрета выходить из дому куда-либо, исключая церковь), требовать полного повиновения и наказывать за непослушание, сам и через суд – вне зависимости от возраста. Для выхода из статуса children и вхождения в мир взрослых (: полноправных) людей следовало миновать некую условную веху, будь то достижение совершеннолетия (желательное, но зачастую не единственное условие), завершение обучения, вступление в гильдию или посвящение в рыцари. В деревенских семьях, как правило, достижение совершеннолетия и вступление в права наследства знаменовали собой превращение ребенка во взрослого человека; в городах эта фаза могла быть отсрочена надолго – в XIV-XV вв. подмастерье, поступивший на выучку в 15-16 лет, мог стать мастером и получить право завести семью, распоряжаться собственным имуществом и т.д. не ранее чем к 25 годам, а то и позже. Те юноши и девушки, которые поступали в услужение на время (например, чтобы скопить денег к свадьбе), по истечении срока контракта избирали себе другой род занятий (торговля, ремесло, сельское хозяйство) и переходили в число «самостоятельных» людей. Для слуг, по каким-либо причинам лишенных возможности когда-либо выйти за рамки этой сферы и заняться чем-то еще (торговлей, ремеслом и т.д.), положение children становилось пожизненным – не только в юности, но и в зрелом возрасте они полностью зависели от хозяев и от условий контракта. В первую очередь это, конечно, справедливо для профессиональных («пожизненных») слуг, трудившихся в небогатых семьях, деревенских и городских; слуга в знатной семье мог достичь значительных высот.
В благородном household – в замке или в поместье – мужчин было значительно больше, чем женщин. К концу средневекового периода это соотношение приблизительно выровнялось, но в XI-XIII веке «женская часть» в благородном доме состояла из хозяйки, ее дочерей, камеристок и, как вариант, еще нескольких прислужниц более низкого ранга (например, носивших воду для мытья). «Мужскую» же часть населения, в значительной мере, составляли люди, исполнявшие чисто военные функции (привратники, рыцари, оруженосцы, наемники, составлявшие замковый гарнизон). Многие из них, помимо военных, выполняли и административные обязанности. Кроме них, были также слуги, отвечавшие за разные сферы хозяйственной жизни (управляющий, казначей, эконом, конюший, свечник и т.д.). Впрочем, чем выше был статус хозяина, тем больше было шансов, что обязанности такого рода также выполняли лица благородного происхождения, нередко из числа аристократической молодежи, присланной для «завершения образования». Наконец, на нижнем уровне замковой иерархии находились слуги попроще, зачастую нанятые в окрестных деревнях для черной работы – они рубили дрова, таскали воду, чистили котлы, выгребали навоз и т.д.
В богатейших семействах, способных позволить себе максимально полный штат прислуги, «служебная лестница» выглядела так:
- во главе иерархии слуг стоял управляющий (стюард, сенешаль, мажордом), который отвечал за все хозяйственные дела в пределах household
- о личных удобствах лорда и его семьи заботился камерарий (chamberlain), или постельничий. В его обязанности входило обустройство личных комнат хозяев, а также забота об их гардеробе и всякой домашней утвари (иногда этим занималось отдельное лицо)
- приблизительно ту же власть в пределах замка, что и управляющий, имел конюший (marshal). Он отвечал за состояние конюшен и лошадей, а также зачастую играл роль блюстителя дисциплины среди слуг.
У всех этих высокопоставленных служителей были многочисленные помощники (лакеи, грумы, пажи) – зачастую подростки или молодые люди.
Конечно, средневековый household не мог обойтись без «подразделения», заведующего доставкой, приготовлением и хранением еды. (Следует помнить, что нужно было не только кормить постоянных обитателей замка или поместья, но и регулярно устраивать пиры.) Замковая кухня разделялась на pantry (кладовую, где хранились не только хлеб, сыр, специи и т.д., но и столовые приборы), и buttery (винный погреб, содержавший, кроме вина, также эль, пиво). Этими «подразделениями» заправляли хлебодар (pantler) и виночерпий (butler), соответственно. В зависимости от размеров и финансовых возможностей семейства эти должности могли совмещаться. Королевские дворы, разумеется, повторяли хозяйственную иерархию дворянских households в увеличенном масштабе, с той разницей, что исполнители хозяйственных должностей при королевском дворе в то же время помогали в управлении королевством, будучи приближенными и советниками государя. Сенешаль, конюший, виночерпий, камерарий, управляющие – все это были аристократы высокого ранга, обладавшие значительной властью и активно пользовавшиеся своим положением при дворе. (Так, родовое имя шотландской династии Стюартов вполне ясно намекает на род занятий их предков – steward, т.е. управляющий.) С течением времени должности при королевском household становятся не более чем почетными назначениями, распределяемыми среди знатнейших семейств или передаваемыми по наследству; хозяйственные обязанности, налагаемые на носителей этих званий, постепенно сокращались – как сокращалось и количество реального политического влияния в их руках.
В крупных дворянских household встречались и такие, более частные, должности (к сожалению, не всегда для них есть адекватный вариант перевода):
- ewer - подавал воду для мытья рук лорду и его гостям в пиршественной зале
- cupbearer – подавал вино и эль
- carver – нарезал мясо и прислуживал за хозяйским столом
- sewer – прислуживал за столом гостям
- almoner – читал предобеденную молитву и распоряжался раздачей остатков бедным
(Все это, разумеется, не считая шутов, музыкантов, жонглеров и т.д., которые также могли входить в штат замковой прислуги.)
Даже в самых скромных домах можно было найти одного, а то и двух слуг. Это могли быть слуги, приходящие на несколько часов в день (например, для уборки), или поденщики, или же полноправные члены household, которые жили под одним кровом с хозяином. Варьировались и их обязанности – в городе слуги и работники помогали в лавке и в мастерской, в деревне трудились в поле, ну и, разумеется, повсюду они выполняли разного рода домашнюю работу. Хотя некоторые становились слугами пожизненно, для многих, напротив, это была временная стадия: юноши и девушки из малообеспеченных семей на несколько лет нанимались в слуги, чтобы скопить немного денег (или заработать на приданое), приобрести необходимые хозяйственные навыки, обзавестись полезными связями и вообще усвоить принятые в обществе нормы поведения. Все это было необходимо для дальнейшего гладкого вхождения во «взрослый» мир. Пожизненно слугами, как правило, оставались те, кто не мог рассчитывать на статус полноправного гражданина, члена гильдии и т.д. – в первую очередь, пришлые (чужаки в городе) и самые бедные, не имевшие ни средств для дорогостоящего обучения ремеслу, ни жилья, ни какой-либо собственности. Слуги «низшей категории» могли работать как за жалованье, так и исключительно за кров, стол и одежду.
Дети из бедных семей порой поступали в услужение в весьма раннем возрасте (начиная с семи лет), однако большинство хозяев все-таки предпочитали слуг постарше, что логично – от подростка можно ожидать большей ответственности, да и проворства, чем от ребенка 6-7 лет. Гораздо чаще встречались юные слуги десяти-двенадцати лет от роду. Разумеется, их обязанности были вынужденно ограничены возрастом и силами: им редко поручали тяжелую работу или дела, требующие изрядной ловкости. Хозяин, принявший в дом слугу-подростка или ребенка, неизбежно должен был дождаться, пока тот научится работать; иными словами, маленький слуга начинал с самых простых дел. Мальчики служили помощниками конюхов, посыльными, младшими лакеями, привратниками, а девочки горничными, няньками, судомойками. В кухне могли работать дети обоего пола. Пройдя минимальное обучение, подростки помогали в мастерской, особенно если хозяева занимались красильным ремеслом, ткачеством, пивоварением (во всем этом трудно обойтись без лишних рук); в деревнях они обучались ткать, молоть зерно, печь хлеб, подковывать лошадей, ну и, разумеется, выполнять сельскохозяйственные работы. Слуги были связаны не менее жесткими условиями, чем подмастерья – зачастую в заключаемых ими контрактах точно так же указывался оговоренный срок, раньше которого они, без чрезвычайных на то причин, не имели права покинуть хозяина. Заключение контракта, где оговаривались жалованье, срок службы, предоставляемые условия и т.д., происходило официальным порядком; впоследствии хозяин мог через суд требовать возмещения издержек, если слуга был небрежен или вороват. Но и слуга, в свою очередь, мог воззвать к справедливости, если подвергался жестокому обращению, если ему не платили в срок, если отказывались предоставлять еду и одежду и т.д. Иногда слуги предпочитали попросту сбежать, чем начинать тяжбу; однако судебные документы свидетельствуют, что в принципе обращаться в суд было регулярной практикой – и хозяева, и слуги прибегали к помощи властей с просьбой разрешить спор, если его не удавалось уладить своими силами.
В аристократических домах встречались слуги более высокого происхождения, особенно среди лакеев, камеристок и прочей «личной» прислуги. Подобные обязанности могли выполнять подростки, принадлежавшие к тому же сословию, что и хозяева, или же люди, принадлежавшие к джентри и среднему городскому классу. У таких слуг даже бывало университетское образование. В XV веке в Лондоне и в других крупных городах в широком обиходе были сборники наставлений, предназначенные для более «утонченной» прислуги Не только знать, но и городские чиновники и богатые купцы предпочитали нанять слугу, который мог бы выполнять деликатные обязанности с сугубой аккуратностью и тактом.
Нередко младшие братья и сестры поступали в тот же дом, где служили их старшие родичи. Когда старший брат или сестра продвигались по служебной лестнице, младший отпрыск мог занять их место. Также нередко бывало, что слуг брали из числа родственников: например, преуспевающий городской торговец мог принять на службу детей своего брата или кузена, проживающего в деревне. Домашние слуги почти всегда проживали под одной кровлей с хозяевами; не предоставить слуге кров, после того как он был обещан, считалось серьезным нарушением условий контракта. Разумеется, совместное проживание могло привести как к созданию крепкой взаимной привязанности, так и к крупным злоупотреблениям. Нередко хозяева и слуги, особенно близкие друг другу по возрасту и статусу, становились друзьями на всю жизнь; однако, бывало и так, что хозяева злоупотребляли зависимым положением слуг. Иногда случается столкнуться с утверждением, что оказание интимных услуг по умолчанию входило в число обязанностей молодых служанок; вряд ли это соответствует действительности, и, во всяком случае, служанка была вправе обратиться в суд, если считала себя обиженной. Контракт гарантировал повиновение слуги хозяину, но не отдавал его в рабство и гарантировал некоторую защиту от злоупотреблений. Разумеется, случалось, что служанка становилась сожительницей хозяина или его сына, если это сулило ей известные льготы на протяжении всего срока службы или, как минимум, избавляло от притеснений – а иногда делалась даже полноправной хозяйкой дома.
tal-gilas.livejournal.com/237210.html
скрытый текстЗачастую «домочадцев» объединяло с «чадами» слово children – так могли назвать и мальчика-оруженосца, и двадцатилетнего подмастерья, и взрослого слугу. В большинстве словарей говорится, что этим словом обозначали «молодежь благородного происхождения», но документы и тексты (в частности, сборники стихотворных наставлений) свидетельствуют, что его реальное употребление было шире. Children – слово, которое в XIV-XV вв. обозначает молодость не только по летам, но и по статусу; а статус слуги, подмастерья и оруженосца всегда неполноправен и сродни статусу ребенка по сравнению с положением хозяина. Точно так же, как собственными несовершеннолетними детьми, хозяин может распоряжаться слугами и подмастерьями, он вправе контролировать их поведение, устанавливая довольно жесткие рамки (вплоть до запрета выходить из дому куда-либо, исключая церковь), требовать полного повиновения и наказывать за непослушание, сам и через суд – вне зависимости от возраста. Для выхода из статуса children и вхождения в мир взрослых (: полноправных) людей следовало миновать некую условную веху, будь то достижение совершеннолетия (желательное, но зачастую не единственное условие), завершение обучения, вступление в гильдию или посвящение в рыцари. В деревенских семьях, как правило, достижение совершеннолетия и вступление в права наследства знаменовали собой превращение ребенка во взрослого человека; в городах эта фаза могла быть отсрочена надолго – в XIV-XV вв. подмастерье, поступивший на выучку в 15-16 лет, мог стать мастером и получить право завести семью, распоряжаться собственным имуществом и т.д. не ранее чем к 25 годам, а то и позже. Те юноши и девушки, которые поступали в услужение на время (например, чтобы скопить денег к свадьбе), по истечении срока контракта избирали себе другой род занятий (торговля, ремесло, сельское хозяйство) и переходили в число «самостоятельных» людей. Для слуг, по каким-либо причинам лишенных возможности когда-либо выйти за рамки этой сферы и заняться чем-то еще (торговлей, ремеслом и т.д.), положение children становилось пожизненным – не только в юности, но и в зрелом возрасте они полностью зависели от хозяев и от условий контракта. В первую очередь это, конечно, справедливо для профессиональных («пожизненных») слуг, трудившихся в небогатых семьях, деревенских и городских; слуга в знатной семье мог достичь значительных высот.
В благородном household – в замке или в поместье – мужчин было значительно больше, чем женщин. К концу средневекового периода это соотношение приблизительно выровнялось, но в XI-XIII веке «женская часть» в благородном доме состояла из хозяйки, ее дочерей, камеристок и, как вариант, еще нескольких прислужниц более низкого ранга (например, носивших воду для мытья). «Мужскую» же часть населения, в значительной мере, составляли люди, исполнявшие чисто военные функции (привратники, рыцари, оруженосцы, наемники, составлявшие замковый гарнизон). Многие из них, помимо военных, выполняли и административные обязанности. Кроме них, были также слуги, отвечавшие за разные сферы хозяйственной жизни (управляющий, казначей, эконом, конюший, свечник и т.д.). Впрочем, чем выше был статус хозяина, тем больше было шансов, что обязанности такого рода также выполняли лица благородного происхождения, нередко из числа аристократической молодежи, присланной для «завершения образования». Наконец, на нижнем уровне замковой иерархии находились слуги попроще, зачастую нанятые в окрестных деревнях для черной работы – они рубили дрова, таскали воду, чистили котлы, выгребали навоз и т.д.
В богатейших семействах, способных позволить себе максимально полный штат прислуги, «служебная лестница» выглядела так:
- во главе иерархии слуг стоял управляющий (стюард, сенешаль, мажордом), который отвечал за все хозяйственные дела в пределах household
- о личных удобствах лорда и его семьи заботился камерарий (chamberlain), или постельничий. В его обязанности входило обустройство личных комнат хозяев, а также забота об их гардеробе и всякой домашней утвари (иногда этим занималось отдельное лицо)
- приблизительно ту же власть в пределах замка, что и управляющий, имел конюший (marshal). Он отвечал за состояние конюшен и лошадей, а также зачастую играл роль блюстителя дисциплины среди слуг.
У всех этих высокопоставленных служителей были многочисленные помощники (лакеи, грумы, пажи) – зачастую подростки или молодые люди.
Конечно, средневековый household не мог обойтись без «подразделения», заведующего доставкой, приготовлением и хранением еды. (Следует помнить, что нужно было не только кормить постоянных обитателей замка или поместья, но и регулярно устраивать пиры.) Замковая кухня разделялась на pantry (кладовую, где хранились не только хлеб, сыр, специи и т.д., но и столовые приборы), и buttery (винный погреб, содержавший, кроме вина, также эль, пиво). Этими «подразделениями» заправляли хлебодар (pantler) и виночерпий (butler), соответственно. В зависимости от размеров и финансовых возможностей семейства эти должности могли совмещаться. Королевские дворы, разумеется, повторяли хозяйственную иерархию дворянских households в увеличенном масштабе, с той разницей, что исполнители хозяйственных должностей при королевском дворе в то же время помогали в управлении королевством, будучи приближенными и советниками государя. Сенешаль, конюший, виночерпий, камерарий, управляющие – все это были аристократы высокого ранга, обладавшие значительной властью и активно пользовавшиеся своим положением при дворе. (Так, родовое имя шотландской династии Стюартов вполне ясно намекает на род занятий их предков – steward, т.е. управляющий.) С течением времени должности при королевском household становятся не более чем почетными назначениями, распределяемыми среди знатнейших семейств или передаваемыми по наследству; хозяйственные обязанности, налагаемые на носителей этих званий, постепенно сокращались – как сокращалось и количество реального политического влияния в их руках.
В крупных дворянских household встречались и такие, более частные, должности (к сожалению, не всегда для них есть адекватный вариант перевода):
- ewer - подавал воду для мытья рук лорду и его гостям в пиршественной зале
- cupbearer – подавал вино и эль
- carver – нарезал мясо и прислуживал за хозяйским столом
- sewer – прислуживал за столом гостям
- almoner – читал предобеденную молитву и распоряжался раздачей остатков бедным
(Все это, разумеется, не считая шутов, музыкантов, жонглеров и т.д., которые также могли входить в штат замковой прислуги.)
Даже в самых скромных домах можно было найти одного, а то и двух слуг. Это могли быть слуги, приходящие на несколько часов в день (например, для уборки), или поденщики, или же полноправные члены household, которые жили под одним кровом с хозяином. Варьировались и их обязанности – в городе слуги и работники помогали в лавке и в мастерской, в деревне трудились в поле, ну и, разумеется, повсюду они выполняли разного рода домашнюю работу. Хотя некоторые становились слугами пожизненно, для многих, напротив, это была временная стадия: юноши и девушки из малообеспеченных семей на несколько лет нанимались в слуги, чтобы скопить немного денег (или заработать на приданое), приобрести необходимые хозяйственные навыки, обзавестись полезными связями и вообще усвоить принятые в обществе нормы поведения. Все это было необходимо для дальнейшего гладкого вхождения во «взрослый» мир. Пожизненно слугами, как правило, оставались те, кто не мог рассчитывать на статус полноправного гражданина, члена гильдии и т.д. – в первую очередь, пришлые (чужаки в городе) и самые бедные, не имевшие ни средств для дорогостоящего обучения ремеслу, ни жилья, ни какой-либо собственности. Слуги «низшей категории» могли работать как за жалованье, так и исключительно за кров, стол и одежду.
Дети из бедных семей порой поступали в услужение в весьма раннем возрасте (начиная с семи лет), однако большинство хозяев все-таки предпочитали слуг постарше, что логично – от подростка можно ожидать большей ответственности, да и проворства, чем от ребенка 6-7 лет. Гораздо чаще встречались юные слуги десяти-двенадцати лет от роду. Разумеется, их обязанности были вынужденно ограничены возрастом и силами: им редко поручали тяжелую работу или дела, требующие изрядной ловкости. Хозяин, принявший в дом слугу-подростка или ребенка, неизбежно должен был дождаться, пока тот научится работать; иными словами, маленький слуга начинал с самых простых дел. Мальчики служили помощниками конюхов, посыльными, младшими лакеями, привратниками, а девочки горничными, няньками, судомойками. В кухне могли работать дети обоего пола. Пройдя минимальное обучение, подростки помогали в мастерской, особенно если хозяева занимались красильным ремеслом, ткачеством, пивоварением (во всем этом трудно обойтись без лишних рук); в деревнях они обучались ткать, молоть зерно, печь хлеб, подковывать лошадей, ну и, разумеется, выполнять сельскохозяйственные работы. Слуги были связаны не менее жесткими условиями, чем подмастерья – зачастую в заключаемых ими контрактах точно так же указывался оговоренный срок, раньше которого они, без чрезвычайных на то причин, не имели права покинуть хозяина. Заключение контракта, где оговаривались жалованье, срок службы, предоставляемые условия и т.д., происходило официальным порядком; впоследствии хозяин мог через суд требовать возмещения издержек, если слуга был небрежен или вороват. Но и слуга, в свою очередь, мог воззвать к справедливости, если подвергался жестокому обращению, если ему не платили в срок, если отказывались предоставлять еду и одежду и т.д. Иногда слуги предпочитали попросту сбежать, чем начинать тяжбу; однако судебные документы свидетельствуют, что в принципе обращаться в суд было регулярной практикой – и хозяева, и слуги прибегали к помощи властей с просьбой разрешить спор, если его не удавалось уладить своими силами.
В аристократических домах встречались слуги более высокого происхождения, особенно среди лакеев, камеристок и прочей «личной» прислуги. Подобные обязанности могли выполнять подростки, принадлежавшие к тому же сословию, что и хозяева, или же люди, принадлежавшие к джентри и среднему городскому классу. У таких слуг даже бывало университетское образование. В XV веке в Лондоне и в других крупных городах в широком обиходе были сборники наставлений, предназначенные для более «утонченной» прислуги Не только знать, но и городские чиновники и богатые купцы предпочитали нанять слугу, который мог бы выполнять деликатные обязанности с сугубой аккуратностью и тактом.
Нередко младшие братья и сестры поступали в тот же дом, где служили их старшие родичи. Когда старший брат или сестра продвигались по служебной лестнице, младший отпрыск мог занять их место. Также нередко бывало, что слуг брали из числа родственников: например, преуспевающий городской торговец мог принять на службу детей своего брата или кузена, проживающего в деревне. Домашние слуги почти всегда проживали под одной кровлей с хозяевами; не предоставить слуге кров, после того как он был обещан, считалось серьезным нарушением условий контракта. Разумеется, совместное проживание могло привести как к созданию крепкой взаимной привязанности, так и к крупным злоупотреблениям. Нередко хозяева и слуги, особенно близкие друг другу по возрасту и статусу, становились друзьями на всю жизнь; однако, бывало и так, что хозяева злоупотребляли зависимым положением слуг. Иногда случается столкнуться с утверждением, что оказание интимных услуг по умолчанию входило в число обязанностей молодых служанок; вряд ли это соответствует действительности, и, во всяком случае, служанка была вправе обратиться в суд, если считала себя обиженной. Контракт гарантировал повиновение слуги хозяину, но не отдавал его в рабство и гарантировал некоторую защиту от злоупотреблений. Разумеется, случалось, что служанка становилась сожительницей хозяина или его сына, если это сулило ей известные льготы на протяжении всего срока службы или, как минимум, избавляло от притеснений – а иногда делалась даже полноправной хозяйкой дома.
tal-gilas.livejournal.com/237210.html
Старость и смерть в средние века
Из кн.: Barbara A. Hanawalt. The Ties, that Bound: Peasant Families in Medieval England.
Часть 1.
Старость и связанные с ней нормы и правила предполагали гораздо больше социальной адаптивности и мобильности, чем любая другая стадия жизни. Если при воспитании детей в расчет, в первую очередь, принимались биологические потребности (кормление, одевание, обучение детей базовым правилам выживания), а брак в большинстве доиндустриальных обществ представлял собой биолого-экономическую единицу, то старение было неразрывно связано с социальными и культурными концептами. Основной проблемой для пожилых людей было обеспечить себе относительное материальное благополучие, а также не потерять уважение в своей социальной среде. Крыша над головой, еда и одежда, конечно, доминировали в списке потребностей, но и участие в хозяйственных решениях, непременное участие в общественных и религиозных событиях, гарантия достойного погребения всегда были психологически очень важны. Кроме того, представители старшего поколения хотели гарантировать себе, что заботиться о них не перестанут, даже когда они станут совсем беспомощными.
скрытый текстСтолкновения «отцов и детей» были очевидны в обществе ничуть не менее, чем война полов. Моралисты не только произносили гневные проповеди о неблагодарности детей, но также и предостерегали родителей, советуя им не назначать отпрысков своими душеприказчиками – ведь дети наверняка не исполнят завещания, если им не понравятся условия. «Не делай душеприказчиком ни врача, ни наследника», - предупреждает поэт Роберт Мэннинг в начале XIV в. Судя по всему, между хозяевами и их наследниками действительно существовало некоторое, вполне понятное, напряжение. Как только старик уходил на покой, передавая свое имущество наследникам, ему оставалось полагаться на милость молодого поколения. С точки зрения молодежи – если верить документам эпохи – старики представляли целый ряд проблем. Они работали мало (во всяком случае, несопоставимо с тем, сколько потребляли); они мешали молодым «пробиваться» и, наконец, с эстетической точки зрения оскорбляли глаз. Молодому крестьянину порой приходилось ждать, пока отец умрет или окончательно уйдет на покой, прежде чем самому жениться и зажить собственным домом. Если старик женился на женщине помоложе, он лишал потенциальной жены какого-нибудь парня. Молодые крестьяне, в свою очередь, нередко женились на вдовах старше себя, рассчитывая пользоваться их приданым, и тем самым лишали деревенских девушек возможности выйти за ровесников. Получался замкнутый круг. Таким образом, у молодежи был повод недолюбливать стариков и как социальных конкурентов. Наверное, неудивительно, что те предпочитали юридически гарантировать себе покой и сытость, вместо того чтобы полагаться на культурные концепты почитания отца и матери.
Но насколько серьезной была конкуренция молодежи и стариков в средневековой Англии? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно понять, насколько остро стояла проблема и каким образом старики вписывались в общество. Возраст, обозначенный как «старость» в Статуте о работниках (1351), - шестьдесят лет. «Каждый человек, крепкий телом и младше шестидесяти лет, обязан зарабатывать себе все то, что ему требуется, или же он будет сидеть в тюрьме, пока не найдет себе поручителей». В некоторых церковных источниках стариками (senex) названы люди старше пятидесяти. Но крестьяне, с вероятностью, могли бы не в курсе церковного деления на стадии жизни, и даже писцы в поместных и королевских судах редко использовали слово senex применительно к пожилым людям. Воистину, ни статут, ни книжные термины не могли иметь широкого практического применения, ведь у людей зачастую было весьма смутное представление о собственном возрасте – даты рождения записывались не всегда, и называть свой возраст в официальной обстановке крестьянам приходилось редко. В тех случаях, когда в судебных отчетах назван возраст, он обычно дан «в среднем», нередко с пометкой et amplis («и старше»). Определение человека как «пожилого», как правило, основывалось на его физических данных и общем состоянии здоровья.
Мы, вероятно, никогда в точности не узнаем процент пожилых людей среди населения средневековой Англии, но не следует думать, что, раз средняя продолжительность жизни составляла около 33 лет, то стариков было мало. Такую цифру давала не столько взрослая, сколько младенческая смертность, которая была весьма высока. Анализ костей из средневековых английских погребений свидетельствует, что как минимум десять процентов покойных разменяли шестой десяток.
Если и впрямь десять процентов населения было старше пятидесяти лет, то конфликт потребностей между стариками и молодыми просто обязан был вызвать некоторые трения. Тем не менее, криминальные варианты избавления от чрезмерно зажившегося отца в средневековой Англии встречаются очень редко. Вместо этого либо сами старики, либо их родственники, либо община старались заранее принять меры. Конечно, условия значительно варьировались по степени материального комфорта, но, тем не менее, для пожилых крестьян открывался целый ряд возможностей.
Одним из наиболее популярных вариантов было заключение, так сказать, «пенсионного договора» - именно такие контракты чаще всего фигурируют в документах манориальных судов. В них оговаривалось, что ушедший на покой крестьянин передает человеку, с которым заключен контракт (не обязательно родственнику), право пользования землей и постройками в обмен на пищу, приют и одежду. Нередко такие контракты заключали на смертном одре мужчины в пользу своих жен, чтобы обеспечить им относительно безбедную старость.
В большинстве случаев состарившийся арендатор сам оговаривал условия контракта. Отец мог заключить договор с сыном, прежде чем передать ему семейный надел, или с дочерью, собирающейся вступить в брак. Так, Ричард Ловерд из Нортгемптоншира, как положено, передал свой дом и все имущество лорду; будущий муж Эммы, дочери и наследницы Ричарда, заплатил лорду пять шиллингов за право вступить во владение землей и пообещал, что, женившись на Эмме, он обеспечит ее отца едой и одеждой. В другом случае некий родственник престарелого Ральфа Бимонда вступил во владение его землей, поскольку Ральф был немощен. Ральфу оставались дом и огород; также родственник обещал ежегодно снабжать его одеждой на сумму два шиллинга шесть пенсов, покупать чулки и башмаки, выдавать четыре бушеля хорошей пшеничной муки и четыре бушеля ячменя. Такие договоры могли заключаться и с человеком, который не приходился «пенсионеру» родней. Когда односельчанин Хью занял надел престарелого Саймона, он согласился «заботиться об Элис, жене Саймона, об его сыне и других детях».
Престарелый крестьянин мог позаботиться о жене и детях, зафиксировав свою волю в манориальном суде. Бывало, что к смертному одру являлся бейлиф, чтобы записать пожелания умирающего. Так, Джон Уайтинг в смертный час передал дом и землю Саймону Уэллингу, с условием, что Саймон будет кормить вдову Джона и выдаст ей шестнадцать бушелей ячменя. Еще Саймон должен был держать для нее корову, шесть кур и гуся, а также каждый год обрабатывать и засевать в ее пользу один акр. На одежду для вдовы он должен был тратить три шиллинга ежегодно, а на Пасху покупать ей новую пару обуви. Вдове позволялось проживать в доме покойного супруга, хотя она и не имела там отдельного помещения – ей гарантировались только право беспрепятственного входа, место у очага и постель.
А как же те арендаторы, которые не могли обеспечить себе хорошее содержание в старости, поскольку им нечего было предложить в обмен? Необходимым минимумом для прокормления одного человека считались два-три акра пахотной земли; таким образом, беднякам попросту нечем было привлечь людей, готовых о них заботиться. Крестьяне, владевшие только домом и огородом, зачастую, чтобы обеспечить себе уход в старости, помимо права пользования своим участком, делали добровольного помощника главным наследником. Иными словами, вся домашняя утварь, одежда и прочее движимое имущество отходило человеку, который соглашался заботиться о престарелом бедняке.
Как правило, контракты дают понять, что составляли их с большим тщанием. Завещатели оговаривали все мелочи и ничего не оставляли на волю судьбы. Вместо того чтобы положиться на милость наследников или добровольных помощников в том, что касалось еды, одежды и крова, старики предпочитали обо всем условиться заранее. Иногда в условия входила перепланировка дома, чтобы старика можно было поместить в отдельной комнате (нередко на втором этаже). Иногда для «пенсионера» строился отдельный домик. Так. в 1281 г. Томас Брид согласился выстроить для своей матери дом длиной в 30 футов и шириной в 14, с тремя дверьми и двумя окнами. Кроме того, некоторые завещатели требовали для себя регулярной стирки белья, предоставления им лошади для поездок, топлива, инструментов, садового участка и так далее. Учитывались и психологические потребности – в контрактах часто идет речь о регулярных дружеских визитах к больному, о порядке похорон, о заупокойных службах.
https://tal-gilas.livejournal.com/248611.html
Часть 2
скрытый текстРазумеется, человек, с которым был заключен «пенсионный контракт» (назовем его «смотритель»), мог умереть раньше, чем «пенсионер». В XV в., после Черной смерти, возможность такого оборота событий была весьма велика. Поэтому в контракте порой специально оговаривались, что наследники «смотрителя», в свою очередь, должны будут заботиться о старике. Иногда изначальный «смотритель» решал продать свои права на землю и имущество «пенсионера», и тогда контракт перезаключался. Человек, к которому переходила собственность «пенсионера», продолжал заботиться о нем, если желал владеть его имуществом.
Старики, семейные или одинокие, как правило, предпочитали оставаться на своей земле. Нормой было проживание в одном доме со «смотрителем»; лишь один из десяти престарелых крестьян, в среднем, располагал такой роскошью, как отдельное жилье. Что характерно, только треть стариков заключала контракты с собственными детьми. Точных причин мы не знаем. Во-первых, можно предположить, что средневековые английские семьи необязательно были «родовыми» - иными словами, престарелый крестьянин-завещатель не приходился родней новой главе дома. Во-вторых, в манориальных записях могли фиксироваться, в первую очередь, именно контракты «на стороне», поскольку у родителей и детей в норме были дружеские отношение, не требующие непременных юридических гарантий. Известно, что обеспеченные крестьяне предпочитали все оговаривать в завещаниях, не составляя специальных контрактов, и строить взрослым детям отдельное жилье. Иными словами, в манориальных записях, по преимуществу, представлены контракты, составленные небогатыми крестьянами без близких родственников – или же крестьянами, которые уже распределили свое имущество между наследниками, оставив за собой домик и несколько акров земли.
Положение одиноких стариков вовсе не обязательно было хуже, чем положение семейных – если, конечно, у них была земля, которую они могли предложить в обмен на уход. Среди известных нам «пенсионных» контрактов 36 процентов составлены семейными парами, 43 – одинокими женщинами и 21 – одинокими мужчинами. Преобладание одиноких наводит на мысль, что пенсионные контракты обычно составлялись, когда человек чувствовал, что больше не может заботиться о себе сам, в частности после смерти супруга/супруги. Напрашивается неприятная мысль – бывало ли так, что «смотрители» соглашались заключить контракт лишь для того, чтобы заполучить землю и, может быть, даже ускорить смерть завещателя? Хотя, конечно, нельзя полностью исключить возможность преступных намерений, но процентное соотношение наводит на интересные соображения: больше половины «смотрителей» - достаточно молодые одинокие мужчины. С вероятностью, это были крестьяне, которые ничего не получили от своей семьи – возможно, собственные родители просто не могли обеспечить их – а потому они делались «смотрителями», намереваясь рано или поздно обзавестись собственным хозяйством. Даже в XV в., когда свободной земли было в избытке, «смотрители» предпочитали брать так называемые «семейные наделы», вместо пахотных, т.е., по сути, дом с огородом. Заключая контракт, они словно становились назваными детьми престарелых крестьян и по смерти подопечных могли предъявить на землю те же права, что и прежние владельцы. Таким образом, домик с несколькими акрами земли, считаясь, скорее, семейным участком, нежели арендуемым пахотным наделом, надежно закреплялся за «смотрителем».
Разумеется, знание условий, оговариваемых в контрактах, на самом деле не дает нам точного ответа на вопрос – каков был уровень жизнь деревенских стариков и как о них заботились? Обеспечивала ли юридическая практика, по крайней мере, обещанные им материальные блага? Жалобы на нарушение условий контракта свидетельствуют о том, что мошенники все-таки бывали. Так, в 1286 г. община в Уэйкфилде обвинила некоего Уильяма Вудмауса в том, что он выгнал женщину по имени Молл, с сыном, из ее собственного дома, убил ее собаку и унес десять локтей полотна; также он забрал у Молл плащ и отказался чинить ее жилище, хотя и обещал. В тех случаях, когда общине приходилось вмешиваться, она, как правило, налагала на нарушителя соответствующее наказание. Когда Джон Кейтлин выгнал Елену Мартин из ее дома и сломал его, присяжные велели ему отстроить дом заново, а до тех пор предоставить женщине подходящее жилище. Когда сын нарушил условия контракта, заключенного со своей престарелой матерью, манориальный суд оштрафовал его и вернул женщине землю, воспретив сыну вступать во владение ею, пока мать жива.
Контракт можно было перепродавать из рук в руки. Так, некий крестьянин, умерший в 1415 г., решил оставить жене дом и участок размером в акр – при условии, что она будет до конца жизни заботиться о его немощной сестре. Однако через шесть лет вдова переехала, договорившись с кем-то из соседей, что тот поселится в доме и возьмет заботу о бедной женщине на себя. Однако через год новый «смотритель» также уехал из деревни, перепродав контракт другому односельчанину. Если подопечный был не в состоянии сам отстаивать свои права, деревенская община зорко следила за соблюдением условий контракта; с вероятностью, в случаях вопиющего небрежения или откровенно дурного обращения соседи вмешивались в происходящее.
Когда жены старились, мужья нередко оговаривали их будущность в завещаниях, стараясь обеспечить им безбедную жизнь. В таких случаях чаще всего именно сыну предстояло заботиться о матери. Осторожные крестьяне старались предусмотреть максимум возможных нарушений. Один старик выразил подозрения в адрес сына и официально объявил, что на первый год его вдове следует получить половину урожая, а в последующие годы – урожай с трех акров, равно и «старую лошадь, чтобы отвезти зерно на мельницу». Нередко оговаривались условия проживания; матери и сыну обычно предстояло жить вместе, но, если они не могли поладить, мать имела право получить отдельный домик или отдельную комнату. Еще один крестьянин беспокоился, что его сын продаст дом, и объявил, что тот, к кому перейдет имущество его сына, обязан предоставить комнату жене завещателя, а также кормить ее со своего стола. Некий предприимчивый муж оставил старшему сыну, Джону, семейное имущество, с условием, что Джон будет выплачивать своей бабке четыре фунта в год пожизненно, а также кормить ее, если она пожелает жить с ним; вдове завещателя предстояло жить у второго сына и получать по двадцать шиллингов в год от каждого из троих младших сыновей, как только они достигнут совершеннолетия, а если она не будет довольна содержанием, то может потребовать стоимость своего приданого. Еще один обеспеченный крестьянин, намеревавшийся после ухода на покой поселиться в доме сына, решил вознаградить молодое поколение за доброту: он заранее передал невестке всю домашнюю утварь, которая еще принадлежала ему, и пообещал до конца дней выплачивать сыну на Рождество сорок шиллингов за стол – и столько же за «заботу и труды».
Трудно сказать, до какой степени престарелые крестьяне полагались на родственников, когда вставал вопрос о том, кто будет о них заботиться. Если судить по сохранившимся документам, может показаться, что проживание с детьми или другими родичами отнюдь не было предпочитаемым вариантом. В средневековой Англии престарелый родитель отправлялся жить к отпрыскам, только если больше никто не мог о нем позаботиться. Все средневековые свидетельства дают понять, что это была установленная практика: люди жили самостоятельно как можно дольше (пока позволяло здоровье и т.д.), но даже и потом только треть из них предпочитала переходить на иждивение родственников.
Еще одним вариантом было нанять человека, который приходил бы присматривать за домом старика и вести хозяйство. Так, Томас Кайн, богатый крестьянин, не имевший ни жены, ни детей, оставил деньги некоей женщине, которую обозначил как «домоправительница» (заметим, что при этом у него были двое братьев и сестра). Бездетная вдова Кэтрин Винсент упомянула в своем завещании служанку и «домоправителя». Престарелые приходские священники также часто нанимали помощников и «домоправителей», несмотря даже на то, что в средневековой Англии существовали организации, специально занимающиеся помощью дряхлым служителям церкви.
По большей части, у одряхлевших крестьян не было доступа в госпитали или в монастыри, чтобы провести там остаток жизни и спокойно умереть. Впрочем, они своими силами создавали нечто вроде добровольных ассоциаций, которые оказывали некоторую помощь старым и немощным. Из 507 гильдий, зафиксированных в документах в 1389 г., примерно треть обещала своим членам помощь, буде те заболеют или состарятся. Как правило, эта помощь представляла собой еженедельное пособие и одежду. Впрочем, пособие составляло всего 7 пенсов – этой суммы едва хватало на покупку каравая хлеба в день. Некоторые гильдии оплачивали погребение сочленов, которые были слишком бедны для устройства «приличных» похорон. Судя по всему, гильдейные пособия не предназначались для долговременной поддержки – они лишь помогали продержаться на плаву тому, кто попал в беду, и облегчали последние дни смертельно больным. Но при этом, несомненно, гильдии оказывали психологическую помощь своим немощным сочленам, давая понять, что не бросят их в час нужды. Это важный аспект заботы о стариках. Заметим, что завещатели нередко платили гильдиям благодарностью, оставляя им деньги, зерно, солод, иногда землю. В некотором отношении, гильдия была продолжение семьи: сочлены устраивали общие праздничные пиры, посещали больных, содержали священника или, как минимум, служили мессы за усопших.
https://tal-gilas.livejournal.com/250443.html
Часть 1.
Старость и связанные с ней нормы и правила предполагали гораздо больше социальной адаптивности и мобильности, чем любая другая стадия жизни. Если при воспитании детей в расчет, в первую очередь, принимались биологические потребности (кормление, одевание, обучение детей базовым правилам выживания), а брак в большинстве доиндустриальных обществ представлял собой биолого-экономическую единицу, то старение было неразрывно связано с социальными и культурными концептами. Основной проблемой для пожилых людей было обеспечить себе относительное материальное благополучие, а также не потерять уважение в своей социальной среде. Крыша над головой, еда и одежда, конечно, доминировали в списке потребностей, но и участие в хозяйственных решениях, непременное участие в общественных и религиозных событиях, гарантия достойного погребения всегда были психологически очень важны. Кроме того, представители старшего поколения хотели гарантировать себе, что заботиться о них не перестанут, даже когда они станут совсем беспомощными.
скрытый текстСтолкновения «отцов и детей» были очевидны в обществе ничуть не менее, чем война полов. Моралисты не только произносили гневные проповеди о неблагодарности детей, но также и предостерегали родителей, советуя им не назначать отпрысков своими душеприказчиками – ведь дети наверняка не исполнят завещания, если им не понравятся условия. «Не делай душеприказчиком ни врача, ни наследника», - предупреждает поэт Роберт Мэннинг в начале XIV в. Судя по всему, между хозяевами и их наследниками действительно существовало некоторое, вполне понятное, напряжение. Как только старик уходил на покой, передавая свое имущество наследникам, ему оставалось полагаться на милость молодого поколения. С точки зрения молодежи – если верить документам эпохи – старики представляли целый ряд проблем. Они работали мало (во всяком случае, несопоставимо с тем, сколько потребляли); они мешали молодым «пробиваться» и, наконец, с эстетической точки зрения оскорбляли глаз. Молодому крестьянину порой приходилось ждать, пока отец умрет или окончательно уйдет на покой, прежде чем самому жениться и зажить собственным домом. Если старик женился на женщине помоложе, он лишал потенциальной жены какого-нибудь парня. Молодые крестьяне, в свою очередь, нередко женились на вдовах старше себя, рассчитывая пользоваться их приданым, и тем самым лишали деревенских девушек возможности выйти за ровесников. Получался замкнутый круг. Таким образом, у молодежи был повод недолюбливать стариков и как социальных конкурентов. Наверное, неудивительно, что те предпочитали юридически гарантировать себе покой и сытость, вместо того чтобы полагаться на культурные концепты почитания отца и матери.
Но насколько серьезной была конкуренция молодежи и стариков в средневековой Англии? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно понять, насколько остро стояла проблема и каким образом старики вписывались в общество. Возраст, обозначенный как «старость» в Статуте о работниках (1351), - шестьдесят лет. «Каждый человек, крепкий телом и младше шестидесяти лет, обязан зарабатывать себе все то, что ему требуется, или же он будет сидеть в тюрьме, пока не найдет себе поручителей». В некоторых церковных источниках стариками (senex) названы люди старше пятидесяти. Но крестьяне, с вероятностью, могли бы не в курсе церковного деления на стадии жизни, и даже писцы в поместных и королевских судах редко использовали слово senex применительно к пожилым людям. Воистину, ни статут, ни книжные термины не могли иметь широкого практического применения, ведь у людей зачастую было весьма смутное представление о собственном возрасте – даты рождения записывались не всегда, и называть свой возраст в официальной обстановке крестьянам приходилось редко. В тех случаях, когда в судебных отчетах назван возраст, он обычно дан «в среднем», нередко с пометкой et amplis («и старше»). Определение человека как «пожилого», как правило, основывалось на его физических данных и общем состоянии здоровья.
Мы, вероятно, никогда в точности не узнаем процент пожилых людей среди населения средневековой Англии, но не следует думать, что, раз средняя продолжительность жизни составляла около 33 лет, то стариков было мало. Такую цифру давала не столько взрослая, сколько младенческая смертность, которая была весьма высока. Анализ костей из средневековых английских погребений свидетельствует, что как минимум десять процентов покойных разменяли шестой десяток.
Если и впрямь десять процентов населения было старше пятидесяти лет, то конфликт потребностей между стариками и молодыми просто обязан был вызвать некоторые трения. Тем не менее, криминальные варианты избавления от чрезмерно зажившегося отца в средневековой Англии встречаются очень редко. Вместо этого либо сами старики, либо их родственники, либо община старались заранее принять меры. Конечно, условия значительно варьировались по степени материального комфорта, но, тем не менее, для пожилых крестьян открывался целый ряд возможностей.
Одним из наиболее популярных вариантов было заключение, так сказать, «пенсионного договора» - именно такие контракты чаще всего фигурируют в документах манориальных судов. В них оговаривалось, что ушедший на покой крестьянин передает человеку, с которым заключен контракт (не обязательно родственнику), право пользования землей и постройками в обмен на пищу, приют и одежду. Нередко такие контракты заключали на смертном одре мужчины в пользу своих жен, чтобы обеспечить им относительно безбедную старость.
В большинстве случаев состарившийся арендатор сам оговаривал условия контракта. Отец мог заключить договор с сыном, прежде чем передать ему семейный надел, или с дочерью, собирающейся вступить в брак. Так, Ричард Ловерд из Нортгемптоншира, как положено, передал свой дом и все имущество лорду; будущий муж Эммы, дочери и наследницы Ричарда, заплатил лорду пять шиллингов за право вступить во владение землей и пообещал, что, женившись на Эмме, он обеспечит ее отца едой и одеждой. В другом случае некий родственник престарелого Ральфа Бимонда вступил во владение его землей, поскольку Ральф был немощен. Ральфу оставались дом и огород; также родственник обещал ежегодно снабжать его одеждой на сумму два шиллинга шесть пенсов, покупать чулки и башмаки, выдавать четыре бушеля хорошей пшеничной муки и четыре бушеля ячменя. Такие договоры могли заключаться и с человеком, который не приходился «пенсионеру» родней. Когда односельчанин Хью занял надел престарелого Саймона, он согласился «заботиться об Элис, жене Саймона, об его сыне и других детях».
Престарелый крестьянин мог позаботиться о жене и детях, зафиксировав свою волю в манориальном суде. Бывало, что к смертному одру являлся бейлиф, чтобы записать пожелания умирающего. Так, Джон Уайтинг в смертный час передал дом и землю Саймону Уэллингу, с условием, что Саймон будет кормить вдову Джона и выдаст ей шестнадцать бушелей ячменя. Еще Саймон должен был держать для нее корову, шесть кур и гуся, а также каждый год обрабатывать и засевать в ее пользу один акр. На одежду для вдовы он должен был тратить три шиллинга ежегодно, а на Пасху покупать ей новую пару обуви. Вдове позволялось проживать в доме покойного супруга, хотя она и не имела там отдельного помещения – ей гарантировались только право беспрепятственного входа, место у очага и постель.
А как же те арендаторы, которые не могли обеспечить себе хорошее содержание в старости, поскольку им нечего было предложить в обмен? Необходимым минимумом для прокормления одного человека считались два-три акра пахотной земли; таким образом, беднякам попросту нечем было привлечь людей, готовых о них заботиться. Крестьяне, владевшие только домом и огородом, зачастую, чтобы обеспечить себе уход в старости, помимо права пользования своим участком, делали добровольного помощника главным наследником. Иными словами, вся домашняя утварь, одежда и прочее движимое имущество отходило человеку, который соглашался заботиться о престарелом бедняке.
Как правило, контракты дают понять, что составляли их с большим тщанием. Завещатели оговаривали все мелочи и ничего не оставляли на волю судьбы. Вместо того чтобы положиться на милость наследников или добровольных помощников в том, что касалось еды, одежды и крова, старики предпочитали обо всем условиться заранее. Иногда в условия входила перепланировка дома, чтобы старика можно было поместить в отдельной комнате (нередко на втором этаже). Иногда для «пенсионера» строился отдельный домик. Так. в 1281 г. Томас Брид согласился выстроить для своей матери дом длиной в 30 футов и шириной в 14, с тремя дверьми и двумя окнами. Кроме того, некоторые завещатели требовали для себя регулярной стирки белья, предоставления им лошади для поездок, топлива, инструментов, садового участка и так далее. Учитывались и психологические потребности – в контрактах часто идет речь о регулярных дружеских визитах к больному, о порядке похорон, о заупокойных службах.
https://tal-gilas.livejournal.com/248611.html
Часть 2
скрытый текстРазумеется, человек, с которым был заключен «пенсионный контракт» (назовем его «смотритель»), мог умереть раньше, чем «пенсионер». В XV в., после Черной смерти, возможность такого оборота событий была весьма велика. Поэтому в контракте порой специально оговаривались, что наследники «смотрителя», в свою очередь, должны будут заботиться о старике. Иногда изначальный «смотритель» решал продать свои права на землю и имущество «пенсионера», и тогда контракт перезаключался. Человек, к которому переходила собственность «пенсионера», продолжал заботиться о нем, если желал владеть его имуществом.
Старики, семейные или одинокие, как правило, предпочитали оставаться на своей земле. Нормой было проживание в одном доме со «смотрителем»; лишь один из десяти престарелых крестьян, в среднем, располагал такой роскошью, как отдельное жилье. Что характерно, только треть стариков заключала контракты с собственными детьми. Точных причин мы не знаем. Во-первых, можно предположить, что средневековые английские семьи необязательно были «родовыми» - иными словами, престарелый крестьянин-завещатель не приходился родней новой главе дома. Во-вторых, в манориальных записях могли фиксироваться, в первую очередь, именно контракты «на стороне», поскольку у родителей и детей в норме были дружеские отношение, не требующие непременных юридических гарантий. Известно, что обеспеченные крестьяне предпочитали все оговаривать в завещаниях, не составляя специальных контрактов, и строить взрослым детям отдельное жилье. Иными словами, в манориальных записях, по преимуществу, представлены контракты, составленные небогатыми крестьянами без близких родственников – или же крестьянами, которые уже распределили свое имущество между наследниками, оставив за собой домик и несколько акров земли.
Положение одиноких стариков вовсе не обязательно было хуже, чем положение семейных – если, конечно, у них была земля, которую они могли предложить в обмен на уход. Среди известных нам «пенсионных» контрактов 36 процентов составлены семейными парами, 43 – одинокими женщинами и 21 – одинокими мужчинами. Преобладание одиноких наводит на мысль, что пенсионные контракты обычно составлялись, когда человек чувствовал, что больше не может заботиться о себе сам, в частности после смерти супруга/супруги. Напрашивается неприятная мысль – бывало ли так, что «смотрители» соглашались заключить контракт лишь для того, чтобы заполучить землю и, может быть, даже ускорить смерть завещателя? Хотя, конечно, нельзя полностью исключить возможность преступных намерений, но процентное соотношение наводит на интересные соображения: больше половины «смотрителей» - достаточно молодые одинокие мужчины. С вероятностью, это были крестьяне, которые ничего не получили от своей семьи – возможно, собственные родители просто не могли обеспечить их – а потому они делались «смотрителями», намереваясь рано или поздно обзавестись собственным хозяйством. Даже в XV в., когда свободной земли было в избытке, «смотрители» предпочитали брать так называемые «семейные наделы», вместо пахотных, т.е., по сути, дом с огородом. Заключая контракт, они словно становились назваными детьми престарелых крестьян и по смерти подопечных могли предъявить на землю те же права, что и прежние владельцы. Таким образом, домик с несколькими акрами земли, считаясь, скорее, семейным участком, нежели арендуемым пахотным наделом, надежно закреплялся за «смотрителем».
Разумеется, знание условий, оговариваемых в контрактах, на самом деле не дает нам точного ответа на вопрос – каков был уровень жизнь деревенских стариков и как о них заботились? Обеспечивала ли юридическая практика, по крайней мере, обещанные им материальные блага? Жалобы на нарушение условий контракта свидетельствуют о том, что мошенники все-таки бывали. Так, в 1286 г. община в Уэйкфилде обвинила некоего Уильяма Вудмауса в том, что он выгнал женщину по имени Молл, с сыном, из ее собственного дома, убил ее собаку и унес десять локтей полотна; также он забрал у Молл плащ и отказался чинить ее жилище, хотя и обещал. В тех случаях, когда общине приходилось вмешиваться, она, как правило, налагала на нарушителя соответствующее наказание. Когда Джон Кейтлин выгнал Елену Мартин из ее дома и сломал его, присяжные велели ему отстроить дом заново, а до тех пор предоставить женщине подходящее жилище. Когда сын нарушил условия контракта, заключенного со своей престарелой матерью, манориальный суд оштрафовал его и вернул женщине землю, воспретив сыну вступать во владение ею, пока мать жива.
Контракт можно было перепродавать из рук в руки. Так, некий крестьянин, умерший в 1415 г., решил оставить жене дом и участок размером в акр – при условии, что она будет до конца жизни заботиться о его немощной сестре. Однако через шесть лет вдова переехала, договорившись с кем-то из соседей, что тот поселится в доме и возьмет заботу о бедной женщине на себя. Однако через год новый «смотритель» также уехал из деревни, перепродав контракт другому односельчанину. Если подопечный был не в состоянии сам отстаивать свои права, деревенская община зорко следила за соблюдением условий контракта; с вероятностью, в случаях вопиющего небрежения или откровенно дурного обращения соседи вмешивались в происходящее.
Когда жены старились, мужья нередко оговаривали их будущность в завещаниях, стараясь обеспечить им безбедную жизнь. В таких случаях чаще всего именно сыну предстояло заботиться о матери. Осторожные крестьяне старались предусмотреть максимум возможных нарушений. Один старик выразил подозрения в адрес сына и официально объявил, что на первый год его вдове следует получить половину урожая, а в последующие годы – урожай с трех акров, равно и «старую лошадь, чтобы отвезти зерно на мельницу». Нередко оговаривались условия проживания; матери и сыну обычно предстояло жить вместе, но, если они не могли поладить, мать имела право получить отдельный домик или отдельную комнату. Еще один крестьянин беспокоился, что его сын продаст дом, и объявил, что тот, к кому перейдет имущество его сына, обязан предоставить комнату жене завещателя, а также кормить ее со своего стола. Некий предприимчивый муж оставил старшему сыну, Джону, семейное имущество, с условием, что Джон будет выплачивать своей бабке четыре фунта в год пожизненно, а также кормить ее, если она пожелает жить с ним; вдове завещателя предстояло жить у второго сына и получать по двадцать шиллингов в год от каждого из троих младших сыновей, как только они достигнут совершеннолетия, а если она не будет довольна содержанием, то может потребовать стоимость своего приданого. Еще один обеспеченный крестьянин, намеревавшийся после ухода на покой поселиться в доме сына, решил вознаградить молодое поколение за доброту: он заранее передал невестке всю домашнюю утварь, которая еще принадлежала ему, и пообещал до конца дней выплачивать сыну на Рождество сорок шиллингов за стол – и столько же за «заботу и труды».
Трудно сказать, до какой степени престарелые крестьяне полагались на родственников, когда вставал вопрос о том, кто будет о них заботиться. Если судить по сохранившимся документам, может показаться, что проживание с детьми или другими родичами отнюдь не было предпочитаемым вариантом. В средневековой Англии престарелый родитель отправлялся жить к отпрыскам, только если больше никто не мог о нем позаботиться. Все средневековые свидетельства дают понять, что это была установленная практика: люди жили самостоятельно как можно дольше (пока позволяло здоровье и т.д.), но даже и потом только треть из них предпочитала переходить на иждивение родственников.
Еще одним вариантом было нанять человека, который приходил бы присматривать за домом старика и вести хозяйство. Так, Томас Кайн, богатый крестьянин, не имевший ни жены, ни детей, оставил деньги некоей женщине, которую обозначил как «домоправительница» (заметим, что при этом у него были двое братьев и сестра). Бездетная вдова Кэтрин Винсент упомянула в своем завещании служанку и «домоправителя». Престарелые приходские священники также часто нанимали помощников и «домоправителей», несмотря даже на то, что в средневековой Англии существовали организации, специально занимающиеся помощью дряхлым служителям церкви.
По большей части, у одряхлевших крестьян не было доступа в госпитали или в монастыри, чтобы провести там остаток жизни и спокойно умереть. Впрочем, они своими силами создавали нечто вроде добровольных ассоциаций, которые оказывали некоторую помощь старым и немощным. Из 507 гильдий, зафиксированных в документах в 1389 г., примерно треть обещала своим членам помощь, буде те заболеют или состарятся. Как правило, эта помощь представляла собой еженедельное пособие и одежду. Впрочем, пособие составляло всего 7 пенсов – этой суммы едва хватало на покупку каравая хлеба в день. Некоторые гильдии оплачивали погребение сочленов, которые были слишком бедны для устройства «приличных» похорон. Судя по всему, гильдейные пособия не предназначались для долговременной поддержки – они лишь помогали продержаться на плаву тому, кто попал в беду, и облегчали последние дни смертельно больным. Но при этом, несомненно, гильдии оказывали психологическую помощь своим немощным сочленам, давая понять, что не бросят их в час нужды. Это важный аспект заботы о стариках. Заметим, что завещатели нередко платили гильдиям благодарностью, оставляя им деньги, зерно, солод, иногда землю. В некотором отношении, гильдия была продолжение семьи: сочлены устраивали общие праздничные пиры, посещали больных, содержали священника или, как минимум, служили мессы за усопших.
https://tal-gilas.livejournal.com/250443.html
Арабелла, блог «Старый замок»
Женщины в броне
XII-XIII века в очередной раз рвут шаблон. Имеем распространенный миф: женщины в Средние века ограничены только домом и воспитанием детей, все иные варианты – только посредством мужчин и негласно (мол, женщина, например, может влиять на политику только будучи женой или всесильной фавориткой… ну или Алиенорой Аквитанской).
Были иные варианты, были. Редко были, что уж там. Но зато какие :)
скрытый текстПомимо полулегендарных историях о женщинах (вроде герцогини Иды Австрийской), сражавшихся в крестовых походах наравне с мужчинами и даже наводившими ужас на Саладина, XII-XIII века нам дают сразу несколько реальных исторических примеров женского военного героизма. Николь де ла Хэй, жена адмирала королевского флота, отбывшего вместе с Ричардом в крестовый поход, унаследовала должность кастеляна Линкольнского замка, по традиции передававшуюся в ее семье. В отсутствие супруга эта ответственность полностью легла на нее – и в 1191 г. Николь де ла Хэй самостоятельно подготовила замок к обороне и выдержала месячную осаду; в 1217 г. ей пришлось повторить этот подвиг, когда замок вновь был осажден мятежными баронами. Более того, в 1216 г. эта отважная дама была официально назначена шерифом Линкольншира и исполняла свои обязанности в течение полугода. Графиня Пембрук была официально назначена командовать рыцарями своего мужа в 1267 году, тако же в отсутствие супруга. Матильда Рамсбери, возлюбленная епископа Роджера из Солсбери, руководила обороной замка Девизес, принадлежавшего епископу. Она и её сын были осаждены там армией короля Стивена в 1139 г. Матильда сдала замок, когда ей пригрозили расправой над Роджером. Петронилла, графиня Лестер, наравне с мужем приняла участие в восстании против Генриха II в 1173 году. По словам хрониста, "она была одета в кольчугу и несла меч и щит".
Иными словами, мы видим, что «женская слабость» отнюдь не мешала дамам занимать весьма ответственные должности, притом не номинально. Еще одна дама, Матильда де Ко (Maud de Caux), в течение многих лет исполняла обязанности главного смотрителя королевских лесов в Ноттингемшире и Дербишире – эта должность также была наследственной в семье де Ко и в отсутствие наследника по мужской линии переходила к женщинам (Матильда де Ко продолжала занимать должность смотрителя, оставшись вдовой).
https://finerollshenry3.org.uk/content/month/fm-01-2006.html
И - не про Англию, но тоже интересно :) Достаточно мало информации у нас про женский боевой (!) орденГневного Молота Топора. Вот что о нем известно. В 1149 году мавры атаковали Тортозу, и отражать эту атаку пришлось женщинам, потому что мужчины были заняты осадой Лериды. Женщины отбились от регулярного войска, притом отнюдь не швыряясь камнями, а сражаясь в мужских доспехах. Когда подошла подмога, дело уже было сделано, и женщин Тортозы нужно было отблагодарить за доблесть, что было сделано. Для них основали рыцарский орден, который назывался orden de la Hacha, Орден Топора (основное оружие сражавшихся, боевой топор). Замужним женщинам были даны одинаковые рыцарские права с их мужьями, незамужним – с их отцами и братьями.
https://tal-gilas.livejournal.com/181103.html
Часть 2.
Женщины Средневековья брали оружие в руки гораздо чаще, чем мы можем предположить, - времена были неспокойные :) Причем за ними стояла давняя литературная, легендарная и историческая традиция. Образованные читатели знали от античных авторов об амазонках; в различных средневековых хрониках нередко встречались истории о германских женщинах, которые "в давние времена" принимали участие в сражениях.
скрытый текстВ XII в. фрейзингский епископ Отто, составляя биографию своего племянника, императора Фридриха Барбароссы, пишет, что женщины лангобардов сражались бок о бок с мужчинами и связывали волосы в узел под подбородком, имитируя длинные мужские бороды (longobardi, т.е. «длиннобородые»). Сверхъестественными женщинами-воительницами изобилуют и героические северные саги – так, в «Саге о Гервор» (XII в.) главная героиня с детства обучается владеть оружием, после чего уходит в леса разбойничать, присоединяется под видом мужчины к шайке викингов, отсекает голову человеку, осмелившемуся дотронуться до ее меча, и даже рискует бросить вызов духу, живущему в кургане.
Существуют свидетельства того, что средневековые женщины иногда действительно принимали участие в сражениях или командовали вооруженными отрядами. Современники зачастую сравнивали их с амазонками и, как правило, относили в категорию «чудес», которые поражали воображение средневековых читателей еще сильнее, чем нынешних. Но сама идея «женщин на войне», пусть даже вне реального воплощения, была достаточно широко распространена и не так уж шокировала публику. Византийская принцесса Анна Комнина, одна из первых женщин-историков, упоминает нормандку по имени Гайта или Гэта (Gaita), которая отправилась в поход вместе с мужем, Робером Гвискаром. Гайта – «вторая Афина» - якобы представляла собой устрашающее зрелище в бою; однажды она бросилась с копьем наперевес к бегущим солдатам и заставила их вернуться на поле боя. А вот что пишет Никита Хониат (ок. 1150-1213), описывающий появление «варваров» на границах римского государства: «Я говорю о движении алеманов и других, поднявшихся с ними и единоплеменных им народов. Между ними были и женщины, ездившие на конях подобно мужчинам, - они бесстыдно сидели в седлах, не опустив ног в одну сторону, но верхом. Они так же, как и мужчины, были вооружены копьями и щитами, носили мужскую одежду, имели совершенно воинский вид и действовали смелее амазонок. В особенности отличалась одна из них, как бы вторая Пентесилея: по одежде своей, украшенной по краям и подолу золотом, она прозывалась Златоногою».
По преданию, Алиенора Аквитанская и ее дамы в 1147 году отправились в крестовый поход, как настоящие амазонки, сидя на белых конях. Также авторы хроник прославляли и женщин-христианок, которые во время осады Акры загнали нескольких турок на корабельный камбуз и связали, после чего отрезали пленным головы ножом и с триумфом ушли, забрав с собой кровавые трофеи (пусть даже корабль был уже захвачен, а женщины всего лишь явились туда вместе с мужчинами). Судя по всему, присутствие вооруженной женщины в военном отряде было не так уж удивительно, особенно если она в качестве сюзерена сопровождала собственный отряд, но в большинстве случаев трудно сказать наверняка, сражались ли средневековые «амазонки» наравне с мужчинами. Современники, как правило, ограничиваются лишь упоминаниями о внешнем облике и смелости, необходимой для того, чтобы отправиться на войну. Восточные авторы – современники крестовых походов – нередко упоминают о вооруженных женщинах в рядах крестоносцев: «Среди франков воистину были женщины, которые стремились в бой в кольчугах и шлемах, одетые по-мужски; они врывались в самую гущу сражения и вели себя как отважные мужи, хотя на самом деле были нежными женами; но они вели себя так из благочестия, рассчитывая снискать небесную награду. В тот день [день битвы при Гераклее, где отряд крестоносцев был истреблен полностью] не одна женщина вступила в бой как рыцарь, выказав мужскую выносливость, несмотря на слабость своего пола. Они были одеты в кольчуги, и их пол распознали, лишь сняв с них доспехи».
В числе женщин, которые действительно принимали участие в боевых действиях, называют некую Элеану, которая якобы носила полный доспех и владела копьем и боевой секирой; Иду Австрийскую, пропавшую без вести в битве при Гераклее; Жанну де Монфор, которая сражалась в Бретани, «в доспехах с ног до головы, на прекрасном боевом коне… у нее был острый меч, которым она рубила с превеликой смелостью»; Изабеллу де Конш, еще одну женщину из рода Монфоров (дочь Симона де Монфора), которая «разъезжала вооруженная среди прочих рыцарей… щедрая, смелая и веселая» (ее сравнивали с амазонками и легендарной Камиллой из «Энеиды»). Шестнадцатилетняя Жанна Лэнь по прозвищу Ашет («Секира») в 1472 г. дралась на стенах осажденного бургундцами Бовэ.
Есть в хрониках упоминания о женщинах, пол которых был обнаружен лишь после их гибели в бою или пленения. Есть упоминания о простолюдинках, погибавших на поле боя, особенно во время восстаний против короля или местного сеньора (в Англии, Шотландии, Франции, Фландрии…).
В Средние века женщинам доводилось командовать вооруженными отрядами и участвовать в военных и политических интригах. И это не так уж удивительно, если вспомнить, что средневековая женщина практически из любого сословия должна была обладать не меньшим запасом знаний и умений, чем мужчина, для того, чтобы при необходимости достойно продолжить дело мужа или выступить его заместителем.
Хотя женщины, принимая командование, поступали точно так же, как поступили бы их братья и мужья, хронисты гораздо чаще склонны были называть их «хитрыми», «кровожадными», «жестокими». Так, например, аттестовали Матильду Тосканскую (1046-1115), которая поддерживала военной силой папу Григория VII против императора Генриха IV во время борьбы за инвеституру, и Матильду Английскую (1102-67), наследницу Генриха I, которая посылала в бой войска против своего кузена и соперника – короля Стефана. Есть и другие примеры женщин-командующих – Эрменгарда Нарбоннская (ум. в 1192 г.) сражалась на юге Франции против сына Матильды, английского короля Генриха II, и защищала собственные земли в бесчисленных местных междоусобицах. Гильдинхильд Каталонская в 1026 г. силой вернула себе отнятые у нее земли и сумела организовать их оборону. София Баварская в 1129 г. осадила замок Фалькенштейн от имени собственного брата, который в это время был занят, помогая своему сюзерену штурмовать замок Шпейер – что характерно, также обороняемый женщиной, Агнес Саарбрюке.
Женщинам зачастую приходилось организовывать оборону собственных земель – или замков сюзерена. «Черная Агнес» (Агнес Рэндольф, графиня Данбар) защищала замок Данбар в Шотландии (1338) против Эдуарда III; Николь де ла Хэй – женщина-шериф – дважды удерживала линкольнский замок, сначала от имени короля Джона, а затем – Генриха III. Знаменитая Мод (Матильда) де Браоз («леди Хэй», 1155-1210) поддерживала политические амбиции своего супруга, активно воевавшего с Уэльсом, - и в 1198 году обороняла замок Пейн от мощной атаки валлийцев, возглавляемых принцем Гвенвивином. Она успешно давала противнику отпор в течение трех недель, пока не подоспело подкрепление. Местные жители прозвали Пейн «замком Матильды»; местная легенда гласила, что, узнав о готовящемся нападении валлийцев, Мод де Браоз за ночь одной рукой надстроила стены до необходимой высоты, нося камни в переднике. Видимо, легенда возникла не на пустом месте, и Мод действительно отличалась недюжинной силой и здоровьем. Свидетельством тому, в том числе, шестнадцать детей, которых «леди Хэй» родила мужу, после чего сохранила достаточно сил для активной жизни и деятельного противостояния королю Джону, которое, увы, завершилось трагически (Мод вместе со своим старшим сыном была взята в плен и по приказу Джона уморена голодом в замке Корф).
Впрочем, участие в осадах для женщин было нормой – если они и не брались за оружие, в помощь мужьям и братьям, то, во всяком случае, швыряли в осаждающих камни, лили сверху кипяток и смолу, помогали заделывать бреши, носили воду, чтобы стоявшие на стене солдаты не страдали от жажды.
Специалисты по церковному праву спорили, «засчитываются» ли обеты, принесенные женщинами-крестоносцами. Поначалу эти обеты безусловно принимались, с оговоркой, что женщине негоже сражаться; подобный обет приравнивался к обету обыкновенного пилигрима. В конце XII в. специальные постановления стали воспрещать безоружным лицам обоего пола сопровождать военные экспедиции. Если женщины все-таки принимали крест, те из них, кто располагал средствами или собственными вассалами, обычно брали с собой отряд рыцарей, и воспретить им это значило бы лишить крестовые походы столь необходимого военного подспорья. Юридические дебаты шли, в основном, вокруг вопроса, можно ли женщинам в принципе принимать крест и не требуется ли для этого разрешения супруга. Знатные паломницы не раз приводили в Святую Землю целые отряды, а иногда даже командовали ими, в том числе по прямому требованию церковных властей и духовных наставников. Так, в XIV в. Екатерина Сиенская убедила неаполитанскую королеву Жанну лично возглавить экспедицию в Святую Землю.
В поэме XIII в. под названием «Дамский турнир» компания вымышленных героинь обсуждает мужские и женские понятия о чести. Одна из дам утверждает, что никакой разницы нет и что женщины также должны носить оружие и искать славы на войне и на турнирах. Она убеждает подруг принять участие в состязаниях, и каждая из участниц выступает под именем своего любимого рыцаря. Мужчины спорят, как им поступить, опасаясь, что «если женщины пойдут сражаться, мужчинам придется вести хозяйство». В книжной традиции к воинственным женщинам, как правило, относились с опаской; только в сочетании с религиозными добродетелями за воинственностью признавалось право на существование. Даже в рыцарских романах женщины, как правило, полностью зависели от мужчин; их функцией было вдохновлять героев на подвиги. Будучи вынуждены браться за оружие, такие героини в конце концов, как правило, возвращались к традиционному образу жизни (хотя были и исключения, о чем ниже).
- героиня «Романа о Лорене» Мэлайн (Maligne) переодевается мужчиной, чтобы отомстить сэру Кэю
- В романе «Флориан и Флорета» Флорета спасает своего мужа Флориана от дракона – она хватает копье и убивает чудовище
- в «Кларисе и Лорисе» женщины, переодетые мужчинами, устраивают турнир, и герою приходится с ними сразиться
- Силенс – героиня одноименного романа – с рождения получает мужское воспитание и ведет себя соответственно, не давая никому повода усомниться в своей принадлежности к сильному полу
- в «Повести о Мерлине и Гризандоле» героиня, разлученная с семьей, отправляется в Рим, переодевшись юношей и взяв имя Гризандоль. Совершив ряд подвигов, она удостаивается посвящения в рыцари и становится «наместником» Рима
- в фаблио «Беранжер Долгохвостый» женщина переодевается мужчиной, чтобы отомстить мужу-простолюдину за оскорбление, нанесенное ее благородному роду
- в «Пророчествах Мерлина» знатная дама переодевается мужчиной, чтобы сражаться с неверными и отомстить за смерть мужа. Там же – юная кузина Морганы переодевается юношей, чтобы помочь сэру Александру-Сироте
- в «Тристане из Нантейля» дама Эй из Авиньона переодевается рыцарем и отправляется на поиски своих пропавших родственников. Также и ее внучка, Бланкандина, в свою очередь выдает себя за мужчину и совершает столько подвигов, что по Божьему соизволению превращается в мужчину
- Ида – героиня «Иды и Оливы» - переодевшись в мужское платье, бежит в Рим, ко двору императора Оттона. Там она проявляет чудеса храбрости и спасает Рим от нашествия язычников. Оттон решает женить Иду на своей единственной дочери Оливе и сделать её наследником. Накануне свадьбы ангел превращает Иду в мужчину, и она благополучно сочетается браком с Оливой.
(Заметим, что реально существовавшие женщины, принимавшие участие в боевых действиях, преимущественно надевали мужскую одежду и доспехи не потому, что желали скрыть свою пол, а исключительно ради удобства.)
Примеры XI-XIII вв., в которых представлен положительный взгляд на «сильных женщин», как правило, взяты из античных, религиозных и исторических источников. Особенно часто в этом контексте упоминаются библейская Юдифь, Семирамида, царицы амазонок, добродетельные римлянки, византийская императрица Ирина, Жанна Сицилийская, персидская царица Томирис, меровингская королева Фредегунда и другие женщины, реально существовавшие и вымышленные, так или иначе повлиявшие на судьбы мира.
Рассуждая о мужественных женщинах, одни авторы нередко ссылались на Аристотеля, писавшего, что в животном мире самки зачастую крупнее и сильнее самцов, а главой пчелиного роя, как известно, является матка, окруженная рабочими пчелами мужеского пола. Зато другие рассуждали, как философ Эгидий Римский: «В отличие от некоторых самок животных, женщины не приспособлены для сражений. Бойцам надлежит иметь три качества – осторожный и предусмотрительный ум, храброе и одушевленное сердце, крепкое сильное тело. По этим признакам мы можем узнать воинственного мужчину… у него массивные ноги, как у льва, широкая грудь, крепкие жилы и мышцы, внимательные глаза, прямая спина, упругая плоть». Женщинам же, по словам Эгидия, недостает как физических данных, так и темперамента (считалось, что по природе своей женщины «холодны» и не способны из-за этого постичь хотя бы основы военного искусства, поскольку воинственной натуре надлежит иметь «горячий» темперамент). «У женщин хрупкие тела, нежная плоть, им недостает телесной силы и мощи, необходимой для того, чтобы носить тяжелое оружие и доспехи». Вслед за Исидором Севильским Эгидий производил латинское слово mulier (женщина) от mollitia (мягкость, нежность).
Иными словами, женщине дозволялось применять силу, если она:
- отстаивала правое дело (женщины в крестовом походе; женщины, защищавшие свои земли)
Гвеннлиан ап Гриффид родилась в 1097 г. Ее муж активно боролся с норманнами в Южном Уэльсе; когда правящая фамилия в очередной раз была низложена, Гвеннлиан вместе с мужем укрылась в укрепленном горном замке. Оттуда небольшой и легкий валлийский отряд наносил молниеносные удары по норманнским позициям. В 1136 году, в разгар междоусобиц в Англии, в Уэльсе вспыхнуло восстание. Пока ее муж собирал союзников, Гвеннлиан вынуждена была собирать армию и организовывать оборону своих земель. В битве у замка Кидвелли войско Гвеннлиан было разгромлено, а сама она взята в плен и обезглавлена. Там же погиб и ее старший сын Морган.
- защищала права детей и мужа (Жанна Фландрская, боровшая за восстановление прав своего малолетнего сына – наследника Бретани)
- действовала от имени своего супруга либо как его преемница. Так, леди Этельфлед после гибели мужа в битве при Тетенхолле заняла место не только правителя, но и военачальника и в этом качестве правила Мерсией восемь лет. Продолжая дело мужа, она начала строительство ряда крепостей, а 916 г. лично возглавила карательную экспедицию в Уэльс, желая отомстить за убийство мерсийского священника.
https://tal-gilas.livejournal.com/203036.html
Были иные варианты, были. Редко были, что уж там. Но зато какие :)
скрытый текстПомимо полулегендарных историях о женщинах (вроде герцогини Иды Австрийской), сражавшихся в крестовых походах наравне с мужчинами и даже наводившими ужас на Саладина, XII-XIII века нам дают сразу несколько реальных исторических примеров женского военного героизма. Николь де ла Хэй, жена адмирала королевского флота, отбывшего вместе с Ричардом в крестовый поход, унаследовала должность кастеляна Линкольнского замка, по традиции передававшуюся в ее семье. В отсутствие супруга эта ответственность полностью легла на нее – и в 1191 г. Николь де ла Хэй самостоятельно подготовила замок к обороне и выдержала месячную осаду; в 1217 г. ей пришлось повторить этот подвиг, когда замок вновь был осажден мятежными баронами. Более того, в 1216 г. эта отважная дама была официально назначена шерифом Линкольншира и исполняла свои обязанности в течение полугода. Графиня Пембрук была официально назначена командовать рыцарями своего мужа в 1267 году, тако же в отсутствие супруга. Матильда Рамсбери, возлюбленная епископа Роджера из Солсбери, руководила обороной замка Девизес, принадлежавшего епископу. Она и её сын были осаждены там армией короля Стивена в 1139 г. Матильда сдала замок, когда ей пригрозили расправой над Роджером. Петронилла, графиня Лестер, наравне с мужем приняла участие в восстании против Генриха II в 1173 году. По словам хрониста, "она была одета в кольчугу и несла меч и щит".
Иными словами, мы видим, что «женская слабость» отнюдь не мешала дамам занимать весьма ответственные должности, притом не номинально. Еще одна дама, Матильда де Ко (Maud de Caux), в течение многих лет исполняла обязанности главного смотрителя королевских лесов в Ноттингемшире и Дербишире – эта должность также была наследственной в семье де Ко и в отсутствие наследника по мужской линии переходила к женщинам (Матильда де Ко продолжала занимать должность смотрителя, оставшись вдовой).
https://finerollshenry3.org.uk/content/month/fm-01-2006.html
И - не про Англию, но тоже интересно :) Достаточно мало информации у нас про женский боевой (!) орден
https://tal-gilas.livejournal.com/181103.html
Часть 2.
Женщины Средневековья брали оружие в руки гораздо чаще, чем мы можем предположить, - времена были неспокойные :) Причем за ними стояла давняя литературная, легендарная и историческая традиция. Образованные читатели знали от античных авторов об амазонках; в различных средневековых хрониках нередко встречались истории о германских женщинах, которые "в давние времена" принимали участие в сражениях.
скрытый текстВ XII в. фрейзингский епископ Отто, составляя биографию своего племянника, императора Фридриха Барбароссы, пишет, что женщины лангобардов сражались бок о бок с мужчинами и связывали волосы в узел под подбородком, имитируя длинные мужские бороды (longobardi, т.е. «длиннобородые»). Сверхъестественными женщинами-воительницами изобилуют и героические северные саги – так, в «Саге о Гервор» (XII в.) главная героиня с детства обучается владеть оружием, после чего уходит в леса разбойничать, присоединяется под видом мужчины к шайке викингов, отсекает голову человеку, осмелившемуся дотронуться до ее меча, и даже рискует бросить вызов духу, живущему в кургане.
Существуют свидетельства того, что средневековые женщины иногда действительно принимали участие в сражениях или командовали вооруженными отрядами. Современники зачастую сравнивали их с амазонками и, как правило, относили в категорию «чудес», которые поражали воображение средневековых читателей еще сильнее, чем нынешних. Но сама идея «женщин на войне», пусть даже вне реального воплощения, была достаточно широко распространена и не так уж шокировала публику. Византийская принцесса Анна Комнина, одна из первых женщин-историков, упоминает нормандку по имени Гайта или Гэта (Gaita), которая отправилась в поход вместе с мужем, Робером Гвискаром. Гайта – «вторая Афина» - якобы представляла собой устрашающее зрелище в бою; однажды она бросилась с копьем наперевес к бегущим солдатам и заставила их вернуться на поле боя. А вот что пишет Никита Хониат (ок. 1150-1213), описывающий появление «варваров» на границах римского государства: «Я говорю о движении алеманов и других, поднявшихся с ними и единоплеменных им народов. Между ними были и женщины, ездившие на конях подобно мужчинам, - они бесстыдно сидели в седлах, не опустив ног в одну сторону, но верхом. Они так же, как и мужчины, были вооружены копьями и щитами, носили мужскую одежду, имели совершенно воинский вид и действовали смелее амазонок. В особенности отличалась одна из них, как бы вторая Пентесилея: по одежде своей, украшенной по краям и подолу золотом, она прозывалась Златоногою».
По преданию, Алиенора Аквитанская и ее дамы в 1147 году отправились в крестовый поход, как настоящие амазонки, сидя на белых конях. Также авторы хроник прославляли и женщин-христианок, которые во время осады Акры загнали нескольких турок на корабельный камбуз и связали, после чего отрезали пленным головы ножом и с триумфом ушли, забрав с собой кровавые трофеи (пусть даже корабль был уже захвачен, а женщины всего лишь явились туда вместе с мужчинами). Судя по всему, присутствие вооруженной женщины в военном отряде было не так уж удивительно, особенно если она в качестве сюзерена сопровождала собственный отряд, но в большинстве случаев трудно сказать наверняка, сражались ли средневековые «амазонки» наравне с мужчинами. Современники, как правило, ограничиваются лишь упоминаниями о внешнем облике и смелости, необходимой для того, чтобы отправиться на войну. Восточные авторы – современники крестовых походов – нередко упоминают о вооруженных женщинах в рядах крестоносцев: «Среди франков воистину были женщины, которые стремились в бой в кольчугах и шлемах, одетые по-мужски; они врывались в самую гущу сражения и вели себя как отважные мужи, хотя на самом деле были нежными женами; но они вели себя так из благочестия, рассчитывая снискать небесную награду. В тот день [день битвы при Гераклее, где отряд крестоносцев был истреблен полностью] не одна женщина вступила в бой как рыцарь, выказав мужскую выносливость, несмотря на слабость своего пола. Они были одеты в кольчуги, и их пол распознали, лишь сняв с них доспехи».
В числе женщин, которые действительно принимали участие в боевых действиях, называют некую Элеану, которая якобы носила полный доспех и владела копьем и боевой секирой; Иду Австрийскую, пропавшую без вести в битве при Гераклее; Жанну де Монфор, которая сражалась в Бретани, «в доспехах с ног до головы, на прекрасном боевом коне… у нее был острый меч, которым она рубила с превеликой смелостью»; Изабеллу де Конш, еще одну женщину из рода Монфоров (дочь Симона де Монфора), которая «разъезжала вооруженная среди прочих рыцарей… щедрая, смелая и веселая» (ее сравнивали с амазонками и легендарной Камиллой из «Энеиды»). Шестнадцатилетняя Жанна Лэнь по прозвищу Ашет («Секира») в 1472 г. дралась на стенах осажденного бургундцами Бовэ.
Есть в хрониках упоминания о женщинах, пол которых был обнаружен лишь после их гибели в бою или пленения. Есть упоминания о простолюдинках, погибавших на поле боя, особенно во время восстаний против короля или местного сеньора (в Англии, Шотландии, Франции, Фландрии…).
В Средние века женщинам доводилось командовать вооруженными отрядами и участвовать в военных и политических интригах. И это не так уж удивительно, если вспомнить, что средневековая женщина практически из любого сословия должна была обладать не меньшим запасом знаний и умений, чем мужчина, для того, чтобы при необходимости достойно продолжить дело мужа или выступить его заместителем.
Хотя женщины, принимая командование, поступали точно так же, как поступили бы их братья и мужья, хронисты гораздо чаще склонны были называть их «хитрыми», «кровожадными», «жестокими». Так, например, аттестовали Матильду Тосканскую (1046-1115), которая поддерживала военной силой папу Григория VII против императора Генриха IV во время борьбы за инвеституру, и Матильду Английскую (1102-67), наследницу Генриха I, которая посылала в бой войска против своего кузена и соперника – короля Стефана. Есть и другие примеры женщин-командующих – Эрменгарда Нарбоннская (ум. в 1192 г.) сражалась на юге Франции против сына Матильды, английского короля Генриха II, и защищала собственные земли в бесчисленных местных междоусобицах. Гильдинхильд Каталонская в 1026 г. силой вернула себе отнятые у нее земли и сумела организовать их оборону. София Баварская в 1129 г. осадила замок Фалькенштейн от имени собственного брата, который в это время был занят, помогая своему сюзерену штурмовать замок Шпейер – что характерно, также обороняемый женщиной, Агнес Саарбрюке.
Женщинам зачастую приходилось организовывать оборону собственных земель – или замков сюзерена. «Черная Агнес» (Агнес Рэндольф, графиня Данбар) защищала замок Данбар в Шотландии (1338) против Эдуарда III; Николь де ла Хэй – женщина-шериф – дважды удерживала линкольнский замок, сначала от имени короля Джона, а затем – Генриха III. Знаменитая Мод (Матильда) де Браоз («леди Хэй», 1155-1210) поддерживала политические амбиции своего супруга, активно воевавшего с Уэльсом, - и в 1198 году обороняла замок Пейн от мощной атаки валлийцев, возглавляемых принцем Гвенвивином. Она успешно давала противнику отпор в течение трех недель, пока не подоспело подкрепление. Местные жители прозвали Пейн «замком Матильды»; местная легенда гласила, что, узнав о готовящемся нападении валлийцев, Мод де Браоз за ночь одной рукой надстроила стены до необходимой высоты, нося камни в переднике. Видимо, легенда возникла не на пустом месте, и Мод действительно отличалась недюжинной силой и здоровьем. Свидетельством тому, в том числе, шестнадцать детей, которых «леди Хэй» родила мужу, после чего сохранила достаточно сил для активной жизни и деятельного противостояния королю Джону, которое, увы, завершилось трагически (Мод вместе со своим старшим сыном была взята в плен и по приказу Джона уморена голодом в замке Корф).
Впрочем, участие в осадах для женщин было нормой – если они и не брались за оружие, в помощь мужьям и братьям, то, во всяком случае, швыряли в осаждающих камни, лили сверху кипяток и смолу, помогали заделывать бреши, носили воду, чтобы стоявшие на стене солдаты не страдали от жажды.
Специалисты по церковному праву спорили, «засчитываются» ли обеты, принесенные женщинами-крестоносцами. Поначалу эти обеты безусловно принимались, с оговоркой, что женщине негоже сражаться; подобный обет приравнивался к обету обыкновенного пилигрима. В конце XII в. специальные постановления стали воспрещать безоружным лицам обоего пола сопровождать военные экспедиции. Если женщины все-таки принимали крест, те из них, кто располагал средствами или собственными вассалами, обычно брали с собой отряд рыцарей, и воспретить им это значило бы лишить крестовые походы столь необходимого военного подспорья. Юридические дебаты шли, в основном, вокруг вопроса, можно ли женщинам в принципе принимать крест и не требуется ли для этого разрешения супруга. Знатные паломницы не раз приводили в Святую Землю целые отряды, а иногда даже командовали ими, в том числе по прямому требованию церковных властей и духовных наставников. Так, в XIV в. Екатерина Сиенская убедила неаполитанскую королеву Жанну лично возглавить экспедицию в Святую Землю.
В поэме XIII в. под названием «Дамский турнир» компания вымышленных героинь обсуждает мужские и женские понятия о чести. Одна из дам утверждает, что никакой разницы нет и что женщины также должны носить оружие и искать славы на войне и на турнирах. Она убеждает подруг принять участие в состязаниях, и каждая из участниц выступает под именем своего любимого рыцаря. Мужчины спорят, как им поступить, опасаясь, что «если женщины пойдут сражаться, мужчинам придется вести хозяйство». В книжной традиции к воинственным женщинам, как правило, относились с опаской; только в сочетании с религиозными добродетелями за воинственностью признавалось право на существование. Даже в рыцарских романах женщины, как правило, полностью зависели от мужчин; их функцией было вдохновлять героев на подвиги. Будучи вынуждены браться за оружие, такие героини в конце концов, как правило, возвращались к традиционному образу жизни (хотя были и исключения, о чем ниже).
- героиня «Романа о Лорене» Мэлайн (Maligne) переодевается мужчиной, чтобы отомстить сэру Кэю
- В романе «Флориан и Флорета» Флорета спасает своего мужа Флориана от дракона – она хватает копье и убивает чудовище
- в «Кларисе и Лорисе» женщины, переодетые мужчинами, устраивают турнир, и герою приходится с ними сразиться
- Силенс – героиня одноименного романа – с рождения получает мужское воспитание и ведет себя соответственно, не давая никому повода усомниться в своей принадлежности к сильному полу
- в «Повести о Мерлине и Гризандоле» героиня, разлученная с семьей, отправляется в Рим, переодевшись юношей и взяв имя Гризандоль. Совершив ряд подвигов, она удостаивается посвящения в рыцари и становится «наместником» Рима
- в фаблио «Беранжер Долгохвостый» женщина переодевается мужчиной, чтобы отомстить мужу-простолюдину за оскорбление, нанесенное ее благородному роду
- в «Пророчествах Мерлина» знатная дама переодевается мужчиной, чтобы сражаться с неверными и отомстить за смерть мужа. Там же – юная кузина Морганы переодевается юношей, чтобы помочь сэру Александру-Сироте
- в «Тристане из Нантейля» дама Эй из Авиньона переодевается рыцарем и отправляется на поиски своих пропавших родственников. Также и ее внучка, Бланкандина, в свою очередь выдает себя за мужчину и совершает столько подвигов, что по Божьему соизволению превращается в мужчину
- Ида – героиня «Иды и Оливы» - переодевшись в мужское платье, бежит в Рим, ко двору императора Оттона. Там она проявляет чудеса храбрости и спасает Рим от нашествия язычников. Оттон решает женить Иду на своей единственной дочери Оливе и сделать её наследником. Накануне свадьбы ангел превращает Иду в мужчину, и она благополучно сочетается браком с Оливой.
(Заметим, что реально существовавшие женщины, принимавшие участие в боевых действиях, преимущественно надевали мужскую одежду и доспехи не потому, что желали скрыть свою пол, а исключительно ради удобства.)
Примеры XI-XIII вв., в которых представлен положительный взгляд на «сильных женщин», как правило, взяты из античных, религиозных и исторических источников. Особенно часто в этом контексте упоминаются библейская Юдифь, Семирамида, царицы амазонок, добродетельные римлянки, византийская императрица Ирина, Жанна Сицилийская, персидская царица Томирис, меровингская королева Фредегунда и другие женщины, реально существовавшие и вымышленные, так или иначе повлиявшие на судьбы мира.
Рассуждая о мужественных женщинах, одни авторы нередко ссылались на Аристотеля, писавшего, что в животном мире самки зачастую крупнее и сильнее самцов, а главой пчелиного роя, как известно, является матка, окруженная рабочими пчелами мужеского пола. Зато другие рассуждали, как философ Эгидий Римский: «В отличие от некоторых самок животных, женщины не приспособлены для сражений. Бойцам надлежит иметь три качества – осторожный и предусмотрительный ум, храброе и одушевленное сердце, крепкое сильное тело. По этим признакам мы можем узнать воинственного мужчину… у него массивные ноги, как у льва, широкая грудь, крепкие жилы и мышцы, внимательные глаза, прямая спина, упругая плоть». Женщинам же, по словам Эгидия, недостает как физических данных, так и темперамента (считалось, что по природе своей женщины «холодны» и не способны из-за этого постичь хотя бы основы военного искусства, поскольку воинственной натуре надлежит иметь «горячий» темперамент). «У женщин хрупкие тела, нежная плоть, им недостает телесной силы и мощи, необходимой для того, чтобы носить тяжелое оружие и доспехи». Вслед за Исидором Севильским Эгидий производил латинское слово mulier (женщина) от mollitia (мягкость, нежность).
Иными словами, женщине дозволялось применять силу, если она:
- отстаивала правое дело (женщины в крестовом походе; женщины, защищавшие свои земли)
Гвеннлиан ап Гриффид родилась в 1097 г. Ее муж активно боролся с норманнами в Южном Уэльсе; когда правящая фамилия в очередной раз была низложена, Гвеннлиан вместе с мужем укрылась в укрепленном горном замке. Оттуда небольшой и легкий валлийский отряд наносил молниеносные удары по норманнским позициям. В 1136 году, в разгар междоусобиц в Англии, в Уэльсе вспыхнуло восстание. Пока ее муж собирал союзников, Гвеннлиан вынуждена была собирать армию и организовывать оборону своих земель. В битве у замка Кидвелли войско Гвеннлиан было разгромлено, а сама она взята в плен и обезглавлена. Там же погиб и ее старший сын Морган.
- защищала права детей и мужа (Жанна Фландрская, боровшая за восстановление прав своего малолетнего сына – наследника Бретани)
- действовала от имени своего супруга либо как его преемница. Так, леди Этельфлед после гибели мужа в битве при Тетенхолле заняла место не только правителя, но и военачальника и в этом качестве правила Мерсией восемь лет. Продолжая дело мужа, она начала строительство ряда крепостей, а 916 г. лично возглавила карательную экспедицию в Уэльс, желая отомстить за убийство мерсийского священника.
https://tal-gilas.livejournal.com/203036.html
Арабелла, блог «Старый замок»
Средневековая кухня - 2. Овсянка, сэр...
Вопреки сложившемуся стереотипу, англичане не едят овсянку каждое утро. Более того, она даже не всегда есть в меню гостиниц и b&b. Т.н. традиционный английский завтрак состоит из фасоли в томатном соусе, запеченных грибов, помидоров, яичницы-глазуньи, жареного бекона и/или сосиски и картофельной оладьи (порция - огромная; впрочем, Британия вообще славится в этом смысле щедростью).
скрытый текстПотребление овсянки на душу населения в Британии не выше, чем в Европе, и сверхъестественной популярностью она также не отличается (скорее всего, человек, спешащий с утра на работу, предпочтет съесть овсяных мюсли, а не стоять у плиты). Европейский миф об английской овсянке – в первую очередь, порождение ХХ века, детище экспорта и рекламы. Ну а для нас в создании этого мифа не последнюю роль сыграла знаменитая фраза «Овсянка, сэр!» из экранизации «Собаки Баскервилей».
А в небольшом эссе Джорджа Оруэлла «В защиту английской кухни» (1945) вообще нет ни слова нет о якобы популярной овсянке!
В современном английском языке для обозначения каши есть два слова – porridge и gruel. В ХХ веке, как уже было сказано, искусство рекламы (в первую очередь, привлекательные упаковки) способствовало созданию мифа об «английской (а на самом деле шотландской) овсянке», но на самом деле каши испокон веков варили в самых разных странах.
Более того, в Средние века porridge вовсе даже не обязательно готовили из крупы. Старый детский стишок-дразнилка помогает это понять. Он гласит:
Peas porridge hot,
Peas porridge cold,
Peas porridge in the pot
Nine days old.
(Гороховая каша горячая, гороховая каша холодная, гороховая каша в горшке, сварена девять дней назад).
То есть, мы видим, что главный ингредиент в porridge не крупа, а горох, притом горох не свежий, а, скорее всего, сушеный. Помимо гороха, в нее могли входить разнообразные овощи – иными словами, то, что англичане сейчас называют кашей, изначально варилось даже не из крупы! Этимология слова «porridge» не вполне ясна до сих пор, в цепочке отсутствует некоторое количество звеньев, но исследователи полагают, что оно родственно латинскому porrum/porrus, что означает «лук-порей», отсюда и среднеанглийское porree – луковый суп. Не исключено, что porridge изначально действительно готовилась, в первую очередь, из лука, а уж дополнительно – и из других ингредиентов, растущих в огороде. В крестьянском обиходе она могла быть относительно грубой, из приблизительно нарезанных и затем сваренных до мягкости овощей; при дворе, где большое внимание уделялось «тонкости» блюда, эту самую луковую кашу, вероятно, подавали в виде хорошо протертого пюре, в которое для густоты добавляли хлеба (многие средневековые рецепты содержат хлеб в качестве «загустителя»). В Испании аналогичное блюдо называлось porra и представляло собой смесь истолченных вареных овощей; ели его при помощи корки хлеба вместо ложки. Клали в него также ячменную, пшеничную и ржаную муку – в зависимости от региона.
В Средние века было весьма популярно блюдо под названием pottage, которое зачастую смешивают с porridge, хотя у этих слов разная этимология. Pottage (от французского potage – буквально «то, что в горшке») представляла собой густой овощной суп (или рагу) и была весьма популярным блюдом в Средние века. Обычно pottage готовили из гороха, репы, лука, капусты, трав, иногда добавляли мясо (кусочками или в виде «фрикаделек» из мелко нарезанного мяса, смешанного с яйцом и хлебными крошками). Для сгущения также зачастую использовали ржаной хлеб или овсяную муку, а иногда – во время мясоеда – кровь животных (птичью или свиную).
Вот примерный состав pottage
На литр воды (или мясного бульона) – по 250 г. следующих овощей: капуста, сельдерей, зеленый горох, лук-порей, репчатый лук, репа, щавель, 1-2 зубчика чеснока, две столовые ложки овсяной крупы. Из специй: базилик, майоран, петрушка, майоран, возможны также розмарин и тимьян.
В английском языке есть выражение mess of pottage, якобы почерпнутое из первого английского перевода Библии (а точнее, истории о том, как Исав продал свое первородство Иакову за чечевичную похлебку). Однако на самом деле эта фраза не фигурирует ни в одной из английских переводов Библии; впервые она появилась в английском «конспекте» одной из проповедей английского историка и теолога Джона Капгрейва (ок. 1452), очевидно прибегнувшего к местным реалиям для пущей доходчивости: «И тогда Иаков перехитрил брата, выкупив у него отцовское благословение за миску похлебки – mess of potage». К XVI в. это выражение окончательно входит в речевой обиход – оно появляется в английских переводах Эразма Роттердамского, в проповедях, хрониках, пересказах Библии, фактически превращается в поговорку.
Кстати, mess в этом выражении не несет уничижительного значения (значение «месиво, беспорядочная груда» появляется лишь в XIX в.). В среднеанглийском языке слово mess означало количество людей, которые ели вместе за столом; иными словами, mess of pottage – это количество, необходимое для того, чтобы насытить нескольких человек. В современном английском языке это слово сохранилось в военной и флотской среде – солдаты и моряки едят in messes, со своими messmates (товарищами по столу).
Разумеется, в Средние века варили и кашу как таковую (gruel) – из овсяной, ржаной или пшеничной муки, на воде и на молоке. Преобладала она, конечно, в крестьянском быту; со временем врачи стали рекомендовать ее для больных (чаще всего с добавлением мускатного ореха, вина, цедры). Варили gruel и в монастырях – от самой простой, на воде, до gruel на мясном бульоне, с луком и специями.
Но, несмотря на все возможные изыски, так она преимущественно и воспринималась – как еда бедняков (в крайнем случае – бережливых представителей среднего сословия). Вспомните «Оливера Твиста» - в работных домах кормили именно gruel’ом. Привычное меню Эбенезера Скруджа в «Рождественской песни» - небольшая кастрюлька овсянки – лишь подчеркивает крайнюю скупость этого персонажа. До того как в широкий обиход вошло представление о здоровом образе жизни, зажиточный дворянин, с аппетитом уписывающий овсянку, скорее всего, был бы воспринят как чудак и эксцентрик.
https://tal-gilas.livejournal.com/210122.html
скрытый текстПотребление овсянки на душу населения в Британии не выше, чем в Европе, и сверхъестественной популярностью она также не отличается (скорее всего, человек, спешащий с утра на работу, предпочтет съесть овсяных мюсли, а не стоять у плиты). Европейский миф об английской овсянке – в первую очередь, порождение ХХ века, детище экспорта и рекламы. Ну а для нас в создании этого мифа не последнюю роль сыграла знаменитая фраза «Овсянка, сэр!» из экранизации «Собаки Баскервилей».
А в небольшом эссе Джорджа Оруэлла «В защиту английской кухни» (1945) вообще нет ни слова нет о якобы популярной овсянке!
В современном английском языке для обозначения каши есть два слова – porridge и gruel. В ХХ веке, как уже было сказано, искусство рекламы (в первую очередь, привлекательные упаковки) способствовало созданию мифа об «английской (а на самом деле шотландской) овсянке», но на самом деле каши испокон веков варили в самых разных странах.
Более того, в Средние века porridge вовсе даже не обязательно готовили из крупы. Старый детский стишок-дразнилка помогает это понять. Он гласит:
Peas porridge hot,
Peas porridge cold,
Peas porridge in the pot
Nine days old.
(Гороховая каша горячая, гороховая каша холодная, гороховая каша в горшке, сварена девять дней назад).
То есть, мы видим, что главный ингредиент в porridge не крупа, а горох, притом горох не свежий, а, скорее всего, сушеный. Помимо гороха, в нее могли входить разнообразные овощи – иными словами, то, что англичане сейчас называют кашей, изначально варилось даже не из крупы! Этимология слова «porridge» не вполне ясна до сих пор, в цепочке отсутствует некоторое количество звеньев, но исследователи полагают, что оно родственно латинскому porrum/porrus, что означает «лук-порей», отсюда и среднеанглийское porree – луковый суп. Не исключено, что porridge изначально действительно готовилась, в первую очередь, из лука, а уж дополнительно – и из других ингредиентов, растущих в огороде. В крестьянском обиходе она могла быть относительно грубой, из приблизительно нарезанных и затем сваренных до мягкости овощей; при дворе, где большое внимание уделялось «тонкости» блюда, эту самую луковую кашу, вероятно, подавали в виде хорошо протертого пюре, в которое для густоты добавляли хлеба (многие средневековые рецепты содержат хлеб в качестве «загустителя»). В Испании аналогичное блюдо называлось porra и представляло собой смесь истолченных вареных овощей; ели его при помощи корки хлеба вместо ложки. Клали в него также ячменную, пшеничную и ржаную муку – в зависимости от региона.
В Средние века было весьма популярно блюдо под названием pottage, которое зачастую смешивают с porridge, хотя у этих слов разная этимология. Pottage (от французского potage – буквально «то, что в горшке») представляла собой густой овощной суп (или рагу) и была весьма популярным блюдом в Средние века. Обычно pottage готовили из гороха, репы, лука, капусты, трав, иногда добавляли мясо (кусочками или в виде «фрикаделек» из мелко нарезанного мяса, смешанного с яйцом и хлебными крошками). Для сгущения также зачастую использовали ржаной хлеб или овсяную муку, а иногда – во время мясоеда – кровь животных (птичью или свиную).
Вот примерный состав pottage
На литр воды (или мясного бульона) – по 250 г. следующих овощей: капуста, сельдерей, зеленый горох, лук-порей, репчатый лук, репа, щавель, 1-2 зубчика чеснока, две столовые ложки овсяной крупы. Из специй: базилик, майоран, петрушка, майоран, возможны также розмарин и тимьян.
В английском языке есть выражение mess of pottage, якобы почерпнутое из первого английского перевода Библии (а точнее, истории о том, как Исав продал свое первородство Иакову за чечевичную похлебку). Однако на самом деле эта фраза не фигурирует ни в одной из английских переводов Библии; впервые она появилась в английском «конспекте» одной из проповедей английского историка и теолога Джона Капгрейва (ок. 1452), очевидно прибегнувшего к местным реалиям для пущей доходчивости: «И тогда Иаков перехитрил брата, выкупив у него отцовское благословение за миску похлебки – mess of potage». К XVI в. это выражение окончательно входит в речевой обиход – оно появляется в английских переводах Эразма Роттердамского, в проповедях, хрониках, пересказах Библии, фактически превращается в поговорку.
Кстати, mess в этом выражении не несет уничижительного значения (значение «месиво, беспорядочная груда» появляется лишь в XIX в.). В среднеанглийском языке слово mess означало количество людей, которые ели вместе за столом; иными словами, mess of pottage – это количество, необходимое для того, чтобы насытить нескольких человек. В современном английском языке это слово сохранилось в военной и флотской среде – солдаты и моряки едят in messes, со своими messmates (товарищами по столу).
Разумеется, в Средние века варили и кашу как таковую (gruel) – из овсяной, ржаной или пшеничной муки, на воде и на молоке. Преобладала она, конечно, в крестьянском быту; со временем врачи стали рекомендовать ее для больных (чаще всего с добавлением мускатного ореха, вина, цедры). Варили gruel и в монастырях – от самой простой, на воде, до gruel на мясном бульоне, с луком и специями.
Но, несмотря на все возможные изыски, так она преимущественно и воспринималась – как еда бедняков (в крайнем случае – бережливых представителей среднего сословия). Вспомните «Оливера Твиста» - в работных домах кормили именно gruel’ом. Привычное меню Эбенезера Скруджа в «Рождественской песни» - небольшая кастрюлька овсянки – лишь подчеркивает крайнюю скупость этого персонажа. До того как в широкий обиход вошло представление о здоровом образе жизни, зажиточный дворянин, с аппетитом уписывающий овсянку, скорее всего, был бы воспринят как чудак и эксцентрик.
https://tal-gilas.livejournal.com/210122.html
Этикет, правила и нормы
Хочу заметить, что слова baby и children в Средние века - понятия довольно растяжимые. Так называют и детей, и подростков, и юношей, еще не достигших совершеннолетия, и молодых слуг. Фактически, эти слова обозначают людей разного возраста, которые еще не обзавелись собственным домом и зависимы от старших, будь то родители, наставники, хозяева и т.д.
Часть 1.
скрытый текстО том, как должны вести себя молодые люди.
Пусть Тот, кто создал человека по образу и подобию Своему, поддержит меня в моем начинании, ибо я перелагаю этот трактат с латинского на родной язык, чтобы все юноши получили должное наставление в учтивости и вежестве.
Вы, дети, кого высокое происхождение наделило изяществом, красотой и многими талантами, - именно вас я призываю прочесть эту книгу, ибо жалости достойно, когда к дворянской красоте не добавляются добродетель и хорошие манеры. А потому я обращаюсь именно к вам, а не к старикам, искушенным в управлении, благопристойности и приличном поведении; что толку давать клыки аду, подливать воду в море или подогревать огонь? Милые дети, моя книга служит тому, чтобы наставить вас; я прошу не хулить ее, но исправить там, где она в этом нуждается, и, ради вашего собственного блага, не судить о ней дурно. Я не желаю иной награды, кроме как порадовать вас и облегчить ваше обучение.
В первую очередь, я полагаю, следует разъяснить, каким образом те, кто живет в семейных домах, должны вести себя за столом, и напомнить также, что надлежит всегда быть наготове с приятными, учтивыми и добрыми словами, если вас просят развеселить компанию. В сем да поможет мне благословенная дева Мария. Как буква А есть первая в алфавите, так Богоматерь – основа всех добродетелей. А теперь, милые дети, послушайте меня. Когда вы приходите к своему господину (лорду), скажите «Храни вас бог» и смиренно, но радостно приветствуйте всех, кто там с ним присутствует. Не врывайтесь шумно, но войдите спокойным шагом, подняв голову, после чего преклоните колено только перед вашим господином и сюзереном, где бы он ни находился.
Если кто-нибудь по приходе вашем к вам обратится, смотрите на него не сводя глаз и внимайте прилежно; при сем не болтайте руками и не блуждайте взглядом по комнате, но внимательно слушайте то, что вам говорят, с видом веселым и исполнительным. Пусть будет ответ у вас наготове и пусть будет он дельным; излагайте свои мысли гладко, учтиво, но сжато, потому что многословие утомительно для мудрого слушателя, а потому со всем старанием от того воздерживайтесь.
Не садитесь сами, но будьте готовы стоять, покуда вам не предложат сесть. Не переминайтесь с ноги на ногу, не щиплите себя за руки, не прислоняйтесь к столбу в присутствии вашего господина. Кланяйтесь всякий раз, когда отвечаете ему; стойте неподвижно, пока он не заговорит. А если вы увидите, что вошел человек, который достойнее вас, поскорей отойдите назад и дайте ему место, и никоим образом не поворачивайтесь к нему спиной, если сие возможно.
Пока ваш господин пьет, сохраняйте молчание, избегая громкого смеха, болтовни, перешептывания, шуток и прочих вольностей. Если он велит вам сесть, немедленно исполните его пожелание и не препирайтесь с другими за место. Севши, не рассказывайте бесчестных историй; также всячески избегайте насмешек, и пусть ваше веселье будет скромным, простым и искренним, без издевок, чтобы не подумали, будто вы желаете ссоры.
Если кто-то похвалит вас, тотчас встаньте и сердечно поблагодарите его. Если вы видите, что ваш господин и его супруга разговаривают о хозяйстве, отойдите и не вмешивайтесь в их дела; но будьте готовы без притворства исполнить данное вам поручение, ибо так вы заслужите доброе имя, а также принести господину питье, посветить, когда стемнеет, и сделать все остальное, что потребуется. Ибо если и можно просить у Бога награды, то не следует желать ничего лучшего, кроме хороших манер.
Если ваш господин предлагает вам выпить из его собственного кубка, встаньте, чтобы его принять, и возьмите кубок обеими руками, а сделав сие, никому больше не передавайте, но верните обратно, ибо никоим образом не следует пускать господский кубок по кругу.
А теперь я коротко расскажу, что делать, когда ваш господин садится за стол. Будьте готовы принести ему чистой воды и подержать полотенце, чтобы он вытер руки. Не отходите, пока он не сядет, и пока не произнесут благодарственную молитву. Стойте рядом, пока он не велит вам сесть, и всегда будьте готовы услужить ему чистыми руками. Держите собственный нож в чистоте и наточенным, чтобы можно было должным образом нарезать свою порцию. Ведите себя учтиво и тихо и не пересказывайте непристойных историй.
Хлеб режьте ножом, а не ломайте. Положите перед собой чистую лепешку, а когда принесут похлебку, возьмите ложку и ешьте тихо. Не оставляйте ложку в миске. Не облокачивайтесь на стол и старайтесь не пачкать скатерть. Не свешивайте голову над миской, не пейте с набитым ртом. Не ковыряйте в носу, в зубах, не чистите ногти за столом. Не набивайте мясом рот до такой степени, чтобы не суметь ответить, если к вам вдруг обратятся. Перед тем как пить, дочиста вытирайте рот и руки, чтобы не запачкать чашу и чтобы ваши соседи не чувствовали отвращения. Сходным образом, не лезьте куском мяса в солонку, но насыпьте сколько нужно на лепешку, ибо так вежливее.
Не ешьте с ножа, не берите мясо руками, а если вам предлагают различные блюда, со всей учтивостью попробуйте. Если же вашу миску унесли вместе с мясом и принесли взамен другую, учтивость требует, чтобы вы тем удовольствовались и не требовали ее возвращения.
Если за столом с вами сидят незнакомые люди, и вам принесли или передали вкусное мясо, угостите их вежливо, ибо, разумеется, если у вас есть соседи, неучтивым было бы оставить себе все, что принесли вам и, подобно скряге, не предложить другим ни кусочка.
Не режьте мясо, как крестьянин, у которого такой аппетит, что он не задумывается, насколько некрасиво кромсает мясо; милые дети, будьте всегда учтивы и тонки в обращении и избегайте излишеств. Когда принесут сыр, возьмите чистую лепешку, на которой можно его резать чистым ножом. За едой старайтесь выглядеть пристойно и не болтайте языком, чтобы заслужить доброе имя и отличиться хорошими манерами.
В конце обеда вытрите ножи и положите их туда, где им надлежит находиться. Не вставайте с места, пока не вымоете руки, ибо так требует приличие. Совершив сие, встаньте с улыбкой, с шуткой или с веселым словом, ступайте к столу вашего господина и стойте там, не отходя, пока не произнесут благодарственную молитву и обед не закончится. Затем ступайте за водой, за полотенцем и полейте господину на руки.
Милые дети, из любви к вам я заклинаю вас от всего сердца, чтобы вы с охотой и радостью прочли эту книгу, и пусть всемогущий Бог, который претерпел лютые муки, сделает вас столь сведущими в вежестве, чтобы вы, сделавшись добродетельны, достигли вечного блаженства.
***
Явившись к господину в дом, В саду ли, в зале, за столом
Скинь шляпу, также капюшон, Когда тебя увидит он.
Сеньору трижды поклонись, Его приветствуй – не ленись –
На правое колено встав, И в этом будешь всяко прав,
И с непокрытой головой, Покуда не дозволят, стой.
Когда с тобой заговорят, Не отводи спокойный взгляд,
И, как учтивость нам велит, Храни всегда веселый вид,
Не тереби одежды край, Повсюду взглядом не блуждай.
Коль ты в парадный зал вошел, Где подают обед на стол,
То, укротив дурную спесь, Будь скромен и вперед не лезь.
Не подпирай столбов спиной, Как делает мужлан иной,
Будь мил, приветлив, людям рад, Тогда дела пойдут на лад.
В саду ли, в доме – не забудь: Манеры пролагают путь.
Достойным окажи почет – Достойный всех к себе влечет –
Но все ж не след бежать гурьбой, Не вызнав, кто перед тобой.
Коль ты пришел в хороший дом, Держись прилично за столом.
Почаще руки омывай И нож точить не забывай –
Им хлеб и мясо ты нарежь И лишь потом спокойно ешь.
Коль за обедом твой сосед Отмечен бременами лет,
Ему служи, ведь стыд и срам, Чтоб брал он мясо с блюда сам.
Не рвись вперед, не чуя ног, Как бы ни лаком был кусок;
Не оставляй, стыда боясь, На полотенце белом грязь,
Не вытирай салфеткой нос, А если пакость в рот занес,
Не ковыряй в зубах при всех; А также вызывает смех
И даже отвращенье тот, Кто в чашу по уши нырнет.
Когда ты говоришь иль пьешь, То отложи ломоть и нож;
Не грех поговорить умно, Но если пьет сосед вино,
То помолчи, покуда он Своею чашей увлечен.
Других насмешкой не язви – Со всеми должно жить в любви.
Запомни, юный друг: хула Немало горя принесла
И многих обратила в прах. Всегда держи себя в руках;
В собранье благородных дам Болтать без толку – стыд и срам;
Не смейся громко; не кричи, И, словно конь, не топочи;
Не всякий юмор – ко двору. Лишь с ровней разделяй игру,
Но и в веселье, милый друг, Не выставляй своих заслуг…
***
От женщины всегда требовали оставаться образцом хороших манер вне зависимости от ее положения в жизни; чем выше был ее статус, тем важней было для нее вести себя соответственно. Средневековый автор Робер де Блуа признавал, что женщины должны знать, как себя вести, и это дается им нелегко: «Если она заговаривает, кто-нибудь заметит, что она чересчур болтлива. Если она молчит, ее упрекают за то, что она не умеет вести беседу. Если женщина дружелюбна и учтива, кто-нибудь решит, что она влюблена. Если, напротив, она серьезна, то слывет гордячкой». Женщин учили держаться изящно, не вертеть плечами, спокойно смотреть вперед. Робер де Блуа пишет: «Дама должна ходить прямо, не семенить и не бегать, но и не медлить. Ее взгляд должен быть устремлен в землю перед собой. И никоим образом женщина не должна смотреть на мужчину, как ястреб на жаворонка».
Волосы, из приличия, надлежало покрывать или укладывать; ходить с распущенными волосами дозволялось только маленьким девочкам, для взрослой девушки это считалось признаком чересчур вольного нрава, как и обнаженные руки (если только женщина не занималась ручным трудом). Если женщина появлялась в платье с широкими рукавами, то непременно надевала нижнюю рубашку с узкими, чтобы случайно не обнажить предплечье. Недопустимо было дозволять прикосновения мужчине, не являющемуся членом семьи (а уж тем более держаться за руки). Вне дома женщине дозволялось идти под руку с компаньонкой или родственником (напомним, что женщина высокого происхождения вообще не появлялась вне дома в одиночестве). Работница или крестьянка, разумеется, при необходимости выходила из дому одна, но при возможности, тем не менее, отправляла с поручением сына, а если шла в пекарню или на речку, то искала общества других женщин. Женщина, вступившая в разговор с посторонним человеком, изрядно портила себе репутацию, а уж если она принимала поцелуй, хотя бы в щеку, от мужчины, который не был ей родней по крови или по браку, ее доброе имя могло серьезно пострадать.
Как для мужчин, так и для женщин верхом грубости считалось отвести взгляд от высшего по рангу. По прямому взгляду судили о душевной чистоте и честности; скрывать лицо значило расписаться в бесчестии и дурных намерениях. Также немыслимо было повернуться спиной к вышестоящему. Надлежало дождаться, пока он пройдет, или же выйти из помещения, пятясь. Как и мужчина, приветствуя вышестоящего, женщина преклоняла колено, а равному кланялась. Если дама появлялась при дворе, она преклоняла колено в дверях, и еще раз – когда доходила до середины зала. Лишь после высочайшего разрешения она могла подойти ближе.
Возлюбленный мог предложить женщине в подарок платок, ленту для волос, золотой или серебряный браслет, брошь, зеркальце, пояс, кошелек, кружев на платье, гребень, перчатки, кольцо, коробочку благовоний, туалетные принадлежности, вазу, поднос, флажок со своего копья (на память), и женщина, в общем, могла принять от возлюбленного все, что могло быть ей полезно, или просто нравилось, или напоминало о любимом, тем не менее, давая понять, что она вполне бескорыстна, хоть и принимает подарки.
«Женщина должна вести себя за столом как подобает… не окунать пальцев в подливку по самые костяшки, не пачкать губ супом, чесноком и жирным мясом, не брать слишком много кусков с блюда и не класть в рот куски слишком большие. Она должна брать кусочек кончиками пальцев и окунать его в подливку, будь она густой, жидкой или прозрачной, после чего осторожно класть в рот, чтобы ни суп, ни подливка не капнули ей на грудь. Когда женщина пьет, она должна делать это как можно аккуратнее, чтобы не пролилось ни капли, иначе окружающие подумают, что она груба и невоспитанна. Также она ни в коем случае не должна пить из кубка, если у нее полон рот. Пусть вытирает губы дочиста, чтобы ни на кубке, ни на губах не оставался жир, потому что в противном случае он попадет в вино, а это неприятно и некрасиво».
https://tal-gilas.livejournal.com/195436.html
Часть 2.
О РЫЦАРЯХ
скрытый текстК сожалению, распространенное представление о средневековых рыцарях зачастую делит их на возвышенных артуровских героев и грубых немытых гопников. Не могу не заметить, что это, скорее, крайности – а посередине, между крайностями, как водится, должна лежать НОРМА. Разумеется, для рыцарей – особенно норманнов и тех, кто усвоил эту культуру и воспитывал в ней своих детей, - представление об «идеальном рыцаре» прописано с детства. О рыцаре, который не вступает ни в какие отношения с неверными и изменниками; который не вредит даме ни делом, ни злым советом (вне зависимости от того, замужем она или девица); верно служит Богу и Королю; соблюдает посты, исправно посещает мессу и жертвует на церковь.
Мера соответствия идеалу… Были те, кто исключительно из духовных соображений, бросив семью и замок, отправлялись в Палестину. Были те, кто на своем щите писал девиз – «Не боюсь ни Бога, ни дьявола». Были те, кто платился жизнью, защищая своего лорда и его семью. И были те, кто своего сюзерена продавал и предавал.
ПОСВЯЩЕНИЕ В РЫЦАРИ
Посвящаемый преклоняет колени перед сеньором, который наносит символический удар мечом плашмя по плечу или по шее :), после чего вручает ему оружие.
ВЫЗОВ НА БОЙ
Вызов на бой, помимо традиционного бросания перчатки, может быть передан устно либо письменно (если адресат умеет читать :)). Впрочем, перчатку тоже можно прислать.
Вызов на бой посылают только равному – и принимают только от равного. Ни один рыцарь не унизится до поединка с йоменом.
Суд имеет право назначить поединок (для окончательного установления истины) как между рыцарями, так и между простолюдинами. Рыцари, в таком случае, сражаются на мечах, топорах или булавах, а йомены, как правило, на мечах или дубинках.
ПРИНЯТИЕ ВАССАЛЬНОЙ ЗАВИСИМОСТИ (Оммаж)
Вассал благородного происхождения, стоя на коленях, вкладывает свои руки в руки господина и приносит ему клятву верности, после чего получает от сеньора меч (или иной подарок) в знак установления взаимных обязательств. У вассалов неблагородного происхождения процедура та же, за исключением вручения меча. Сходным образом приносят клятву и те, кто поступает на службу – например, лесничий, поступающий на службу к шерифу.
ОБЕТЫ
Произнесенный обет подлежит неукоснительному соблюдению, каким бы странным или даже смешным он ни казался. Любой человек, из религиозных или иных соображений, может дать клятву отправиться в паломничество, не прикасаться к какому-либо определенному виду пищи, есть и пить стоя, носить на себе цепи, и т.д. – до тех пор, пока не исполнит торжественно данного обещания или пока не пройдет определенный срок.
ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ОБ УЧТИВОСТИ
Крайнее проявление неуважения - не предоставить старшему по рангу то место, которое ему подобает; но и равные оказывают друг другу почести. Уступить более удобное место, обнажить голову в знак уважения – это признак хорошего воспитания; говорят, что при попытке поцеловать руку особенно щепетильной даме та иногда отдергивала ее, чтобы избежать якобы незаслуженной чести. :)
Про куртуазную любовь речи не будет в этой саге :). В Англии этот концепт (в первую очередь, распространившийся через окружение Элеоноры Аквитанской, матери Ричарда) остается изящной игрой высших сословий, читающих трактат «О любви» Андре ле Шаплена. Расцвет «куртуазной любви» в Англии наступит лишь в 13-15 вв. Тем не менее, посвящение турнирных побед и воинских подвигов благородной девице – почти непременный элемент «благородного» ухаживания. Рыцарь может носить геральдические цвета своей возлюбленной и даже предметы ее туалета, подаренные в знак любви. (Иногда по окончании турнира дамы дарили рыцарям свои украшения и детали одежды – шарф, пояс, платок, даже рукав.)
Но учтите, что английская провинция – не двор Элеоноры и не Пуатье. Так что не перебарщивайте.
ОБРАЩЕНИЯ И ПРИВЕТСТВИЯ
Обращаясь к кому-либо, необходимо помнить и правильно произносить имя и титул (ошибки могут быть чреваты неприятными последствиями). Как минимум, не забывайте добавить «сэр» при обращении к благородной особе – сэр рыцарь (если неизвестно имя), «сэр шериф», даже «сэр епископ» (и «преподобный сэр»).
К рыцарю обращаются «сэр», прибавляя имя (то есть, если рыцаря зовут Ричард Ли, к нему надлежит обращаться «сэр Ричард», но не «сэр Ли»); сходным образом, к благородной даме обращаются «леди» плюс имя («леди Элоиза», «леди Кэтрин» и т.д.). Допустимо обращение «мадам» (к замужней) и «дамуазель» (к незамужней), но это – маркер речи норманна.
Если слух не коробит – можно использовать варианты «господин» и «госпожа» при обращении к благородным особам (не «сэр шериф», а «господин шериф», и т.д.).
При обращении вассала к сюзерену допустимо обращение «милорд» (my lord).
К священнику обращаются «отец такой-то», к монахине – «мать такая-то». «Братьями» монахи называют друг друга.
Среди простолюдинов в ходу уважительное обращение «мастер» (букв. «хозяин») – так обратится подмастерье к наставнику, работник к хозяину, домочадец к главе дома, да и в принципе оно применимо к любому уважаемому лицу.
Женщин приветствуют, снимая головной убор. Человек более низкого происхождения, разумеется, обнажает голову в присутствие высокопоставленного лица, младший – в присутствие старшего.
Дворянин может приветствовать даму поцелуем в руку, более или менее равного по положению мужчину – рукопожатием. (Младший по возрасту или положению никогда не протягивает руку первым, так как ее могут просто не принять.)
Женщины, приветствуя старших по возрасту или рангу, также кланяются или слегка приседают. Обращаясь к высокопоставленному, особо значительному лицу они, как и мужчины, могут преклонить колено.
Знакомя двух равных по общественному положению людей, младшего всего представляют старшему, мужчину – женщине. Если же один из них значительно выше по рангу, ему отдается приоритет: так, благородную даму представляют епископу, а почтенного барона – молодому принцу крови.
Поклон обозначает признание первенства собеседника. Принцип «чем выше приветствуемая персона, тем ниже поклон» действует для всех сословий. Поклон, как правило, сопровождается снятием головного убора или прикосновением к нему. Вышестоящий отвечает благосклонным кивком. :) Подходя под благословение священнослужителя (особенно епископа или аббата), преклоняют колено.
Каковы бы ни были формы приветствия, основополагающий принцип всегда остается одним: младший по возрасту или низший по рангу приветствует первым. Виллан, который заметил знатную особу (и уж тем более собственного господина), но не поспешил снять шапку и поклониться, рискует быть наказанным.
Проигнорировать приветствие равного во все времена считалось оскорблением.
ЗАСТОЛЬНЫЙ ЭТИКЕТ
Совместное принятие пищи всегда было обставлено ритуалами и церемониями, так как, помимо утоления голода, оно имеет и огромное социальное значение. Люди собираются за столом, чтобы отпраздновать какое-либо событие, установить или подчеркнуть дружеские, деловые или общественные связи и, наконец, просто пообщаться. Поэтому очень важно, кто сидит ближе к хозяину, за что поднимают тосты и т. п. Пируют, как правило, за общим столом, во главе которого сидит хозяин, - а иногда для хозяина и особо почетных гостей предназначается отдельный стол. Порой его даже отгораживают специальной занавесью, особенно если предполагается приватный разговор с важным гостем.
Мужчин и женщин зачастую рассаживали попарно; нередко сидящие рядом пили из одного бокала и ели из одной тарелки (если тарелками служили хлебные лепешки, их принято было после еды отдавать беднякам). Своим господам за столом прислуживают (нарезают мясо, наливают вино) пажи и оруженосцы. Сами они сидят либо вместе со слугами, либо отдельно.
Ранг гостя определяется близостью к месту хозяина – желая обидеть пришедшего, хозяин намеренно может указать ему чересчур «низкое», неподобающее по рангу, место. Усадить рыцаря за один стол со слугами и музыкантами – серьезное оскорбление.
Если хозяин сочтет это необходимым, он может воспретить своей супруге присутствовать на пиру – либо она вместе со своими прислужницами и воспитанницами удаляется в определенный момент по приказу мужа.
На пирах обсуждаются дела, разрешаются споры, исполняются песни, происходит обмен подарками. Вооруженные конфликты в пиршественном зале, особенно во время официальных торжеств, караются строже, чем где бы то ни было.
Не выказать уважение хозяину дома (вне зависимости от того, пригласили тебя туда или ты пришел сам) значит серьезно погрешить против приличий.
О ПОДАРКАХ
Бракосочетание, поминки, посещение гостей, совершение сделки, заключение мира и многие другие важные вехи в жизни человека, как правило, сопровождаются взаимным вручением подарков. Эти дары могут иметь значительную материальную ценность, но могут быть и символическими, поскольку самым важным является то, что между людьми возникают узы дружбы или служения. При расторжении договора, помолвки и т.д. обе стороны имеют право требовать взаимного размена подарков (или возмещения стоимости, если вернуть подарок по каким-то причинам невозможно). Возвращение или непринятие подарка должно заставить подарившего задуматься – возможно, он впал в немилость?
Дополнительный материал можно почерпнуть здесь: http://www.countries.ru/library/middle_ages/pasturo/index.htm
https://sherwood-arrow.livejournal.com/47507.html
Часть 1.
скрытый текстО том, как должны вести себя молодые люди.
Пусть Тот, кто создал человека по образу и подобию Своему, поддержит меня в моем начинании, ибо я перелагаю этот трактат с латинского на родной язык, чтобы все юноши получили должное наставление в учтивости и вежестве.
Вы, дети, кого высокое происхождение наделило изяществом, красотой и многими талантами, - именно вас я призываю прочесть эту книгу, ибо жалости достойно, когда к дворянской красоте не добавляются добродетель и хорошие манеры. А потому я обращаюсь именно к вам, а не к старикам, искушенным в управлении, благопристойности и приличном поведении; что толку давать клыки аду, подливать воду в море или подогревать огонь? Милые дети, моя книга служит тому, чтобы наставить вас; я прошу не хулить ее, но исправить там, где она в этом нуждается, и, ради вашего собственного блага, не судить о ней дурно. Я не желаю иной награды, кроме как порадовать вас и облегчить ваше обучение.
В первую очередь, я полагаю, следует разъяснить, каким образом те, кто живет в семейных домах, должны вести себя за столом, и напомнить также, что надлежит всегда быть наготове с приятными, учтивыми и добрыми словами, если вас просят развеселить компанию. В сем да поможет мне благословенная дева Мария. Как буква А есть первая в алфавите, так Богоматерь – основа всех добродетелей. А теперь, милые дети, послушайте меня. Когда вы приходите к своему господину (лорду), скажите «Храни вас бог» и смиренно, но радостно приветствуйте всех, кто там с ним присутствует. Не врывайтесь шумно, но войдите спокойным шагом, подняв голову, после чего преклоните колено только перед вашим господином и сюзереном, где бы он ни находился.
Если кто-нибудь по приходе вашем к вам обратится, смотрите на него не сводя глаз и внимайте прилежно; при сем не болтайте руками и не блуждайте взглядом по комнате, но внимательно слушайте то, что вам говорят, с видом веселым и исполнительным. Пусть будет ответ у вас наготове и пусть будет он дельным; излагайте свои мысли гладко, учтиво, но сжато, потому что многословие утомительно для мудрого слушателя, а потому со всем старанием от того воздерживайтесь.
Не садитесь сами, но будьте готовы стоять, покуда вам не предложат сесть. Не переминайтесь с ноги на ногу, не щиплите себя за руки, не прислоняйтесь к столбу в присутствии вашего господина. Кланяйтесь всякий раз, когда отвечаете ему; стойте неподвижно, пока он не заговорит. А если вы увидите, что вошел человек, который достойнее вас, поскорей отойдите назад и дайте ему место, и никоим образом не поворачивайтесь к нему спиной, если сие возможно.
Пока ваш господин пьет, сохраняйте молчание, избегая громкого смеха, болтовни, перешептывания, шуток и прочих вольностей. Если он велит вам сесть, немедленно исполните его пожелание и не препирайтесь с другими за место. Севши, не рассказывайте бесчестных историй; также всячески избегайте насмешек, и пусть ваше веселье будет скромным, простым и искренним, без издевок, чтобы не подумали, будто вы желаете ссоры.
Если кто-то похвалит вас, тотчас встаньте и сердечно поблагодарите его. Если вы видите, что ваш господин и его супруга разговаривают о хозяйстве, отойдите и не вмешивайтесь в их дела; но будьте готовы без притворства исполнить данное вам поручение, ибо так вы заслужите доброе имя, а также принести господину питье, посветить, когда стемнеет, и сделать все остальное, что потребуется. Ибо если и можно просить у Бога награды, то не следует желать ничего лучшего, кроме хороших манер.
Если ваш господин предлагает вам выпить из его собственного кубка, встаньте, чтобы его принять, и возьмите кубок обеими руками, а сделав сие, никому больше не передавайте, но верните обратно, ибо никоим образом не следует пускать господский кубок по кругу.
А теперь я коротко расскажу, что делать, когда ваш господин садится за стол. Будьте готовы принести ему чистой воды и подержать полотенце, чтобы он вытер руки. Не отходите, пока он не сядет, и пока не произнесут благодарственную молитву. Стойте рядом, пока он не велит вам сесть, и всегда будьте готовы услужить ему чистыми руками. Держите собственный нож в чистоте и наточенным, чтобы можно было должным образом нарезать свою порцию. Ведите себя учтиво и тихо и не пересказывайте непристойных историй.
Хлеб режьте ножом, а не ломайте. Положите перед собой чистую лепешку, а когда принесут похлебку, возьмите ложку и ешьте тихо. Не оставляйте ложку в миске. Не облокачивайтесь на стол и старайтесь не пачкать скатерть. Не свешивайте голову над миской, не пейте с набитым ртом. Не ковыряйте в носу, в зубах, не чистите ногти за столом. Не набивайте мясом рот до такой степени, чтобы не суметь ответить, если к вам вдруг обратятся. Перед тем как пить, дочиста вытирайте рот и руки, чтобы не запачкать чашу и чтобы ваши соседи не чувствовали отвращения. Сходным образом, не лезьте куском мяса в солонку, но насыпьте сколько нужно на лепешку, ибо так вежливее.
Не ешьте с ножа, не берите мясо руками, а если вам предлагают различные блюда, со всей учтивостью попробуйте. Если же вашу миску унесли вместе с мясом и принесли взамен другую, учтивость требует, чтобы вы тем удовольствовались и не требовали ее возвращения.
Если за столом с вами сидят незнакомые люди, и вам принесли или передали вкусное мясо, угостите их вежливо, ибо, разумеется, если у вас есть соседи, неучтивым было бы оставить себе все, что принесли вам и, подобно скряге, не предложить другим ни кусочка.
Не режьте мясо, как крестьянин, у которого такой аппетит, что он не задумывается, насколько некрасиво кромсает мясо; милые дети, будьте всегда учтивы и тонки в обращении и избегайте излишеств. Когда принесут сыр, возьмите чистую лепешку, на которой можно его резать чистым ножом. За едой старайтесь выглядеть пристойно и не болтайте языком, чтобы заслужить доброе имя и отличиться хорошими манерами.
В конце обеда вытрите ножи и положите их туда, где им надлежит находиться. Не вставайте с места, пока не вымоете руки, ибо так требует приличие. Совершив сие, встаньте с улыбкой, с шуткой или с веселым словом, ступайте к столу вашего господина и стойте там, не отходя, пока не произнесут благодарственную молитву и обед не закончится. Затем ступайте за водой, за полотенцем и полейте господину на руки.
Милые дети, из любви к вам я заклинаю вас от всего сердца, чтобы вы с охотой и радостью прочли эту книгу, и пусть всемогущий Бог, который претерпел лютые муки, сделает вас столь сведущими в вежестве, чтобы вы, сделавшись добродетельны, достигли вечного блаженства.
***
Явившись к господину в дом, В саду ли, в зале, за столом
Скинь шляпу, также капюшон, Когда тебя увидит он.
Сеньору трижды поклонись, Его приветствуй – не ленись –
На правое колено встав, И в этом будешь всяко прав,
И с непокрытой головой, Покуда не дозволят, стой.
Когда с тобой заговорят, Не отводи спокойный взгляд,
И, как учтивость нам велит, Храни всегда веселый вид,
Не тереби одежды край, Повсюду взглядом не блуждай.
Коль ты в парадный зал вошел, Где подают обед на стол,
То, укротив дурную спесь, Будь скромен и вперед не лезь.
Не подпирай столбов спиной, Как делает мужлан иной,
Будь мил, приветлив, людям рад, Тогда дела пойдут на лад.
В саду ли, в доме – не забудь: Манеры пролагают путь.
Достойным окажи почет – Достойный всех к себе влечет –
Но все ж не след бежать гурьбой, Не вызнав, кто перед тобой.
Коль ты пришел в хороший дом, Держись прилично за столом.
Почаще руки омывай И нож точить не забывай –
Им хлеб и мясо ты нарежь И лишь потом спокойно ешь.
Коль за обедом твой сосед Отмечен бременами лет,
Ему служи, ведь стыд и срам, Чтоб брал он мясо с блюда сам.
Не рвись вперед, не чуя ног, Как бы ни лаком был кусок;
Не оставляй, стыда боясь, На полотенце белом грязь,
Не вытирай салфеткой нос, А если пакость в рот занес,
Не ковыряй в зубах при всех; А также вызывает смех
И даже отвращенье тот, Кто в чашу по уши нырнет.
Когда ты говоришь иль пьешь, То отложи ломоть и нож;
Не грех поговорить умно, Но если пьет сосед вино,
То помолчи, покуда он Своею чашей увлечен.
Других насмешкой не язви – Со всеми должно жить в любви.
Запомни, юный друг: хула Немало горя принесла
И многих обратила в прах. Всегда держи себя в руках;
В собранье благородных дам Болтать без толку – стыд и срам;
Не смейся громко; не кричи, И, словно конь, не топочи;
Не всякий юмор – ко двору. Лишь с ровней разделяй игру,
Но и в веселье, милый друг, Не выставляй своих заслуг…
***
От женщины всегда требовали оставаться образцом хороших манер вне зависимости от ее положения в жизни; чем выше был ее статус, тем важней было для нее вести себя соответственно. Средневековый автор Робер де Блуа признавал, что женщины должны знать, как себя вести, и это дается им нелегко: «Если она заговаривает, кто-нибудь заметит, что она чересчур болтлива. Если она молчит, ее упрекают за то, что она не умеет вести беседу. Если женщина дружелюбна и учтива, кто-нибудь решит, что она влюблена. Если, напротив, она серьезна, то слывет гордячкой». Женщин учили держаться изящно, не вертеть плечами, спокойно смотреть вперед. Робер де Блуа пишет: «Дама должна ходить прямо, не семенить и не бегать, но и не медлить. Ее взгляд должен быть устремлен в землю перед собой. И никоим образом женщина не должна смотреть на мужчину, как ястреб на жаворонка».
Волосы, из приличия, надлежало покрывать или укладывать; ходить с распущенными волосами дозволялось только маленьким девочкам, для взрослой девушки это считалось признаком чересчур вольного нрава, как и обнаженные руки (если только женщина не занималась ручным трудом). Если женщина появлялась в платье с широкими рукавами, то непременно надевала нижнюю рубашку с узкими, чтобы случайно не обнажить предплечье. Недопустимо было дозволять прикосновения мужчине, не являющемуся членом семьи (а уж тем более держаться за руки). Вне дома женщине дозволялось идти под руку с компаньонкой или родственником (напомним, что женщина высокого происхождения вообще не появлялась вне дома в одиночестве). Работница или крестьянка, разумеется, при необходимости выходила из дому одна, но при возможности, тем не менее, отправляла с поручением сына, а если шла в пекарню или на речку, то искала общества других женщин. Женщина, вступившая в разговор с посторонним человеком, изрядно портила себе репутацию, а уж если она принимала поцелуй, хотя бы в щеку, от мужчины, который не был ей родней по крови или по браку, ее доброе имя могло серьезно пострадать.
Как для мужчин, так и для женщин верхом грубости считалось отвести взгляд от высшего по рангу. По прямому взгляду судили о душевной чистоте и честности; скрывать лицо значило расписаться в бесчестии и дурных намерениях. Также немыслимо было повернуться спиной к вышестоящему. Надлежало дождаться, пока он пройдет, или же выйти из помещения, пятясь. Как и мужчина, приветствуя вышестоящего, женщина преклоняла колено, а равному кланялась. Если дама появлялась при дворе, она преклоняла колено в дверях, и еще раз – когда доходила до середины зала. Лишь после высочайшего разрешения она могла подойти ближе.
Возлюбленный мог предложить женщине в подарок платок, ленту для волос, золотой или серебряный браслет, брошь, зеркальце, пояс, кошелек, кружев на платье, гребень, перчатки, кольцо, коробочку благовоний, туалетные принадлежности, вазу, поднос, флажок со своего копья (на память), и женщина, в общем, могла принять от возлюбленного все, что могло быть ей полезно, или просто нравилось, или напоминало о любимом, тем не менее, давая понять, что она вполне бескорыстна, хоть и принимает подарки.
«Женщина должна вести себя за столом как подобает… не окунать пальцев в подливку по самые костяшки, не пачкать губ супом, чесноком и жирным мясом, не брать слишком много кусков с блюда и не класть в рот куски слишком большие. Она должна брать кусочек кончиками пальцев и окунать его в подливку, будь она густой, жидкой или прозрачной, после чего осторожно класть в рот, чтобы ни суп, ни подливка не капнули ей на грудь. Когда женщина пьет, она должна делать это как можно аккуратнее, чтобы не пролилось ни капли, иначе окружающие подумают, что она груба и невоспитанна. Также она ни в коем случае не должна пить из кубка, если у нее полон рот. Пусть вытирает губы дочиста, чтобы ни на кубке, ни на губах не оставался жир, потому что в противном случае он попадет в вино, а это неприятно и некрасиво».
https://tal-gilas.livejournal.com/195436.html
Часть 2.
О РЫЦАРЯХ
скрытый текстК сожалению, распространенное представление о средневековых рыцарях зачастую делит их на возвышенных артуровских героев и грубых немытых гопников. Не могу не заметить, что это, скорее, крайности – а посередине, между крайностями, как водится, должна лежать НОРМА. Разумеется, для рыцарей – особенно норманнов и тех, кто усвоил эту культуру и воспитывал в ней своих детей, - представление об «идеальном рыцаре» прописано с детства. О рыцаре, который не вступает ни в какие отношения с неверными и изменниками; который не вредит даме ни делом, ни злым советом (вне зависимости от того, замужем она или девица); верно служит Богу и Королю; соблюдает посты, исправно посещает мессу и жертвует на церковь.
Мера соответствия идеалу… Были те, кто исключительно из духовных соображений, бросив семью и замок, отправлялись в Палестину. Были те, кто на своем щите писал девиз – «Не боюсь ни Бога, ни дьявола». Были те, кто платился жизнью, защищая своего лорда и его семью. И были те, кто своего сюзерена продавал и предавал.
ПОСВЯЩЕНИЕ В РЫЦАРИ
Посвящаемый преклоняет колени перед сеньором, который наносит символический удар мечом плашмя по плечу или по шее :), после чего вручает ему оружие.
ВЫЗОВ НА БОЙ
Вызов на бой, помимо традиционного бросания перчатки, может быть передан устно либо письменно (если адресат умеет читать :)). Впрочем, перчатку тоже можно прислать.
Вызов на бой посылают только равному – и принимают только от равного. Ни один рыцарь не унизится до поединка с йоменом.
Суд имеет право назначить поединок (для окончательного установления истины) как между рыцарями, так и между простолюдинами. Рыцари, в таком случае, сражаются на мечах, топорах или булавах, а йомены, как правило, на мечах или дубинках.
ПРИНЯТИЕ ВАССАЛЬНОЙ ЗАВИСИМОСТИ (Оммаж)
Вассал благородного происхождения, стоя на коленях, вкладывает свои руки в руки господина и приносит ему клятву верности, после чего получает от сеньора меч (или иной подарок) в знак установления взаимных обязательств. У вассалов неблагородного происхождения процедура та же, за исключением вручения меча. Сходным образом приносят клятву и те, кто поступает на службу – например, лесничий, поступающий на службу к шерифу.
ОБЕТЫ
Произнесенный обет подлежит неукоснительному соблюдению, каким бы странным или даже смешным он ни казался. Любой человек, из религиозных или иных соображений, может дать клятву отправиться в паломничество, не прикасаться к какому-либо определенному виду пищи, есть и пить стоя, носить на себе цепи, и т.д. – до тех пор, пока не исполнит торжественно данного обещания или пока не пройдет определенный срок.
ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ОБ УЧТИВОСТИ
Крайнее проявление неуважения - не предоставить старшему по рангу то место, которое ему подобает; но и равные оказывают друг другу почести. Уступить более удобное место, обнажить голову в знак уважения – это признак хорошего воспитания; говорят, что при попытке поцеловать руку особенно щепетильной даме та иногда отдергивала ее, чтобы избежать якобы незаслуженной чести. :)
Про куртуазную любовь речи не будет в этой саге :). В Англии этот концепт (в первую очередь, распространившийся через окружение Элеоноры Аквитанской, матери Ричарда) остается изящной игрой высших сословий, читающих трактат «О любви» Андре ле Шаплена. Расцвет «куртуазной любви» в Англии наступит лишь в 13-15 вв. Тем не менее, посвящение турнирных побед и воинских подвигов благородной девице – почти непременный элемент «благородного» ухаживания. Рыцарь может носить геральдические цвета своей возлюбленной и даже предметы ее туалета, подаренные в знак любви. (Иногда по окончании турнира дамы дарили рыцарям свои украшения и детали одежды – шарф, пояс, платок, даже рукав.)
Но учтите, что английская провинция – не двор Элеоноры и не Пуатье. Так что не перебарщивайте.
ОБРАЩЕНИЯ И ПРИВЕТСТВИЯ
Обращаясь к кому-либо, необходимо помнить и правильно произносить имя и титул (ошибки могут быть чреваты неприятными последствиями). Как минимум, не забывайте добавить «сэр» при обращении к благородной особе – сэр рыцарь (если неизвестно имя), «сэр шериф», даже «сэр епископ» (и «преподобный сэр»).
К рыцарю обращаются «сэр», прибавляя имя (то есть, если рыцаря зовут Ричард Ли, к нему надлежит обращаться «сэр Ричард», но не «сэр Ли»); сходным образом, к благородной даме обращаются «леди» плюс имя («леди Элоиза», «леди Кэтрин» и т.д.). Допустимо обращение «мадам» (к замужней) и «дамуазель» (к незамужней), но это – маркер речи норманна.
Если слух не коробит – можно использовать варианты «господин» и «госпожа» при обращении к благородным особам (не «сэр шериф», а «господин шериф», и т.д.).
При обращении вассала к сюзерену допустимо обращение «милорд» (my lord).
К священнику обращаются «отец такой-то», к монахине – «мать такая-то». «Братьями» монахи называют друг друга.
Среди простолюдинов в ходу уважительное обращение «мастер» (букв. «хозяин») – так обратится подмастерье к наставнику, работник к хозяину, домочадец к главе дома, да и в принципе оно применимо к любому уважаемому лицу.
Женщин приветствуют, снимая головной убор. Человек более низкого происхождения, разумеется, обнажает голову в присутствие высокопоставленного лица, младший – в присутствие старшего.
Дворянин может приветствовать даму поцелуем в руку, более или менее равного по положению мужчину – рукопожатием. (Младший по возрасту или положению никогда не протягивает руку первым, так как ее могут просто не принять.)
Женщины, приветствуя старших по возрасту или рангу, также кланяются или слегка приседают. Обращаясь к высокопоставленному, особо значительному лицу они, как и мужчины, могут преклонить колено.
Знакомя двух равных по общественному положению людей, младшего всего представляют старшему, мужчину – женщине. Если же один из них значительно выше по рангу, ему отдается приоритет: так, благородную даму представляют епископу, а почтенного барона – молодому принцу крови.
Поклон обозначает признание первенства собеседника. Принцип «чем выше приветствуемая персона, тем ниже поклон» действует для всех сословий. Поклон, как правило, сопровождается снятием головного убора или прикосновением к нему. Вышестоящий отвечает благосклонным кивком. :) Подходя под благословение священнослужителя (особенно епископа или аббата), преклоняют колено.
Каковы бы ни были формы приветствия, основополагающий принцип всегда остается одним: младший по возрасту или низший по рангу приветствует первым. Виллан, который заметил знатную особу (и уж тем более собственного господина), но не поспешил снять шапку и поклониться, рискует быть наказанным.
Проигнорировать приветствие равного во все времена считалось оскорблением.
ЗАСТОЛЬНЫЙ ЭТИКЕТ
Совместное принятие пищи всегда было обставлено ритуалами и церемониями, так как, помимо утоления голода, оно имеет и огромное социальное значение. Люди собираются за столом, чтобы отпраздновать какое-либо событие, установить или подчеркнуть дружеские, деловые или общественные связи и, наконец, просто пообщаться. Поэтому очень важно, кто сидит ближе к хозяину, за что поднимают тосты и т. п. Пируют, как правило, за общим столом, во главе которого сидит хозяин, - а иногда для хозяина и особо почетных гостей предназначается отдельный стол. Порой его даже отгораживают специальной занавесью, особенно если предполагается приватный разговор с важным гостем.
Мужчин и женщин зачастую рассаживали попарно; нередко сидящие рядом пили из одного бокала и ели из одной тарелки (если тарелками служили хлебные лепешки, их принято было после еды отдавать беднякам). Своим господам за столом прислуживают (нарезают мясо, наливают вино) пажи и оруженосцы. Сами они сидят либо вместе со слугами, либо отдельно.
Ранг гостя определяется близостью к месту хозяина – желая обидеть пришедшего, хозяин намеренно может указать ему чересчур «низкое», неподобающее по рангу, место. Усадить рыцаря за один стол со слугами и музыкантами – серьезное оскорбление.
Если хозяин сочтет это необходимым, он может воспретить своей супруге присутствовать на пиру – либо она вместе со своими прислужницами и воспитанницами удаляется в определенный момент по приказу мужа.
На пирах обсуждаются дела, разрешаются споры, исполняются песни, происходит обмен подарками. Вооруженные конфликты в пиршественном зале, особенно во время официальных торжеств, караются строже, чем где бы то ни было.
Не выказать уважение хозяину дома (вне зависимости от того, пригласили тебя туда или ты пришел сам) значит серьезно погрешить против приличий.
О ПОДАРКАХ
Бракосочетание, поминки, посещение гостей, совершение сделки, заключение мира и многие другие важные вехи в жизни человека, как правило, сопровождаются взаимным вручением подарков. Эти дары могут иметь значительную материальную ценность, но могут быть и символическими, поскольку самым важным является то, что между людьми возникают узы дружбы или служения. При расторжении договора, помолвки и т.д. обе стороны имеют право требовать взаимного размена подарков (или возмещения стоимости, если вернуть подарок по каким-то причинам невозможно). Возвращение или непринятие подарка должно заставить подарившего задуматься – возможно, он впал в немилость?
Дополнительный материал можно почерпнуть здесь: http://www.countries.ru/library/middle_ages/pasturo/index.htm
https://sherwood-arrow.livejournal.com/47507.html
О детях в средние века
О детях в Средние века и об отношении к ним существует множество мифов. Основные точки зрения можно свести к трем:
1. В Средневековье к детям были склонны относиться как к низшим, животным существам или как к несовершенным «маленьким взрослым», которых надлежало поскорее ввести в рамки и «окультурить» (отсюда жестокие наказания и суровая дисциплина, ранние браки, детская одежда, представляющая собой уменьшенную копию взрослой, короткий период детства и т.д.)
2. В Средневековье к детям относились особенно бережно и с любовью, памятуя об их хрупкости и слабости (несомненную роль сыграли высокая детская смертность и культ Младенца Христа).
3. В Средневековье к детям относились равнодушно, памятуя об их хрупкости и слабости J Чрезвычайно высокая детская смертность, буквально, не позволяла родителям слишком привязываться к своим отпрыскам; смерть младенца считалась вполне закономерным событием и не вызывала бурных эмоций.
Как мы видим, мнения историков порой прямо противоположны
скрытый текстТак или иначе, в глазах закона дети совершенно точно не считались низшими существами – за преступления в отношении детей закон карал так же, как и за преступления, совершенные в отношении взрослых (за преднамеренное убийство ребенка – как за преднамеренное убийство взрослого, и т.д.). И ответственными перед законом дети становились задолго до достижения совершеннолетия и обретения полной юридической дееспособности (мальчики в 14 лет, девочки в 12; совершеннолетними оба пола становились в 21 год.
«Дети живут без мысли и без забот. Их легко рассердить и легко порадовать, и они легко прощают...
Дети часто имеют дурные привычки и думают только о настоящем, пренебрегая будущим. Они любят игры и пустые занятия, не обращая внимания на то, что выгодно и полезно. Они считают важными дела, которые не имеют значения, и неважными важные дела. Они больше плачут и рыдают от потери яблока, нежели от потери наследства. Они забывают о милостях, оказанных им.
Они любят разговаривать с другими детьми и избегают общества стариков. Они не держат секретов, но повторяют все, что видят и слышат. Они то плачут, то хохочут, постоянно вопят, болтают и смеются. Вымытые, они снова пачкаются. Когда их матери моют их и расчесывают им волосы, они брыкаются, колотят руками и ногами и сопротивляются изо всей силы. Они думают только о своих животах, всегда желая есть и пить. Едва встав с постели, они уже жаждут пищи».
Такими словами выразил средневековое восприятие детей францисканский монах 13 в., известный как Бартоломей Английский, в своей энциклопедии «О свойствах вещей».
Теория о средневековом восприятии детей как маленьких взрослых частично основывалась на том факте, что в средневековом искусстве дети одеты так же, как взрослые. Но это не совсем верно. На рукописных миниатюрах детская одежда, как правило, проще и короче взрослой. Миниатюры изображают детей за игрой в мяч, в куклы, в солдатики — то есть, за развлечениями, которым дети предавались во все времена .
Хронист Ламберт Ардрский рассказывает о том, что молодая графиня Гвинесс, вышедшая замуж в 14 лет, в первый год брака еще играла в куклы (а потом, видимо, появился ребенок :) ) ). Хронист Гиральд Камбрийский вспоминает, что его братья строили замки из песка (в то время как Гиральд, будущий монах, строил монастыри и церкви).
Что средневековые взрослые смотрели на детей как на взрослых – распространенный миф. Нет ни одной миниатюры, на которой, предположим, дети пашут поле – зато есть множество рисунков, на которых дети заняты играми. Иными словами, старшие сознавали, что дети отличаются от взрослых и что у них иные потребности. Существовал отдельный суд, в котором разбирались дела осиротевших детей и охранялись их права на наследство до достижения ими совершеннолетия. Если дети ничем не отличались от взрослых, почему было не предоставить им самим защищать себя в суде?...
Средневековые педагоги почти сплошь соглашались, что младенческий возраст продолжается до семи лет. В этом возрасте ребенок не способен позаботиться о себе, он нуждается в постоянном родительском примотре. Впрочем, начиная с семи лет большинство детей уже способны выполнять определенные обязанности. Детство продолжалось от семи лет до, как минимум, полового созревания – 12-13 лет (разные авторы расходились во мнениях, когда заканчивается детство и начинается взрослая жизнь). Предполагалась даже некая «третья фаза», когда подросток становится физически зрелым и даже юридически ответственным, но еще не достигает состояния полной умственной зрелости (эта фаза длилась до совершеннолетия и даже дольше).
Обращаться с ребенком как со взрослым значит, в том числе, требовать от ребенка зарабатывать на жизнь и поддерживать семью финансово. В отличие от англичан викторианской эпохи, которые активно использовали детский труд (причем дети 6-7 лет наравне со взрослыми трудились на фабриках и в шахтах), детей в Средние века, как правило, до двенадцати лет не посылали на работу, за которую полагалась бы настоящая плата. У них, несомненно, были свои обязанности – помощь по хозяйству, в лавке, в мастерской, в «приемной» семье – но они не зарабатывали денег и не вносили свою лепту в семейный бюджет; их работа, по сути, считалась не работой, а обучением. Взрослых ролей не возлагали на детей чересчур рано. Обычно лишь после 7-8 лет им поручали различную работу, чаще всего домашнюю: мальчики следили за овцами или гусями, пасли или поили быков и лошадей, подбирали колоски после жатвы; девочки собирали дикие фрукты, приносили воду, помогали готовить.
По крайней мере, современники сознавали, как опасно давать слишком маленьким детям не соответствующие их возрасту обязанности (присматривать за огнем, носить воду, заботиться о младших). Родители старались не оставлять детей без присмотра, даже в деревнях, где старшие были заняты работой почти целый день. Местные судьи обычно с порицанием перечисляют трагические случаи: «Маленький ребенок, оставшись без присмотра, вышел из родительского дома и упал в пруд; двухлетняя девочка, будучи оставлена без надзора, погибла. Мод, дочь Уильяма Бигга, оставили под присмотром слепой старухи, в то время как мать пошла в гости к соседям. Вернувшись, она обнаружила, что ребенок свалился в канаву и утонул. Семимесячного младенца оставили на попечении трехлетнего мальчика. Новорожденную девочку в колыбельке оставили под присмотром трехлетней Агнесс; та заигралась во дворе, а вернувшись, обнаружила, что младенец задохнулся». «Маленькие девочки нередко гибнут, падая в реку, в колодец или в котел, стоящий на огне, - предостерегающе пишет современник. – А из пятилетнего мальчика плохой опекун для грудного ребенка».
Средневековые медицинские энциклопедии говорят о детях отдельно от взрослых, поскольку дети нуждаются в особом уходе. Специальные трактаты – например, сочинение знаменитой Тротулы, преподававшей в 12 в. в медицинской школе Салерно – предписывали особо тщательный уход за новорожденными: в них содержались инструкции, как перевязывать пуповину, купать младенца, устранять слизь из легких и горла. А горе матери, потерявшей ребенка, порой бывало настолько велико, что требовалось вмешательство окружающих: «Одна дама в Лондоне, у которой умерла новорожденная дочь, прожившая всего два дня, так рыдала и вопила, как будто у нее разрывалось сердце. Она уверяла, что хочет сойти вслед за дочерью в могилу, и отказывалась от еды, так что ее пришлось кормить насильно».
Средневековое право также выделяет детей в особую категорию, наделенную личными и имущественными правами, которые в период малолетства требуют опеки. Само понятие малолетства подразумевало уязвимость и потребность в специальной защите.
Разумеется, шлепнуть малыша, который протянул руку к кипящему котелку, порой кажется гораздо более действенным и эффективным средством, нежели разъяснения или брань. В принципе, говоря о жестоких наказаниях детей, следует помнить, что не менее суровым наказаниям подвергались и взрослые. Впрочем, далеко не все воспитатели и наставники считали телесные наказания единственным возможным способом; так, педагог и ученый VIII в., монах Алкуин, в принципе возражал против них, утверждая, что телесные наказания не приносят никакой пользы и лишь отупляют ребенка, и предлагая взамен воздействовать на ученика убеждением и внушением.
Порой воспитательные меры, действительно, могли зайти настолько далеко, что требовалось юридическое вмешательство: так, подмастерья не раз жаловались на жестоких хозяев, которые избивали их по пустякам и даже по-настоящему истязали (одному проткнули руку «каким-то железным предметом», другому сломали палец и т.д.). А некая жительница Лондона, к которой в мастерскую зашел поиграть маленький сын соседки и взял из корзины кусок шерсти, так ударила его кулаком по голове, что мальчик умер спустя два дня (заметим, что суд оправдал женщину, признав убийство непреднамеренным и случившимся в результате вполне законного желания «дисциплинировать» расшалившегося ребенка). Впрочем, за тем, чтобы «педагогическое воздействие» не сделалось чрезмерным, наблюдали не только власти, но и самые обычные люди. Так, соседи вмешались, увидев, что на лондонской улице какой-то лавочник бьет мальчишку-водоноса. Последовала потасовка, и мучителя вынудили оставить ребенка в покое. Соседи не знали мальчика, но, тем не менее, вступились за него. Более того, они отвели лавочника в суд и настояли, чтобы тот был оштрафован за причиненный ущерб.
Средневековые родители любили своих детей, в общем, так же, как среднестатистические современные родители. Общество требовало иного воспитания, нежели в наши дни, но это не значит, что родительской любви не существовало. На каждого жестокого родителя, несомненно, можно найти пример родителя нежного и любящего. Миф о том, что средневековые родители не любили своих детей, в том числе, подкрепляется ссылками на то, что мальчиков (реже девочек) из знатных семей весьма в нежном возрасте отдавали на воспитание в чужие семьи (как правило, все же это была не вполне чужая семья, а родственники по крови или по браку). Отправка юных дворян в чужие семьи на обучение и воспитание служила многим целям: так, мальчики приобретали социальные навыки, учились подобающим манерам, ведению дел, усваивали «рыцарские добродетели».
Во-вторых, «приемная» семья могла иметь более высокий статус, нежели родная, - в таком случае, мальчик имел шанс изрядно продвинуться в жизни. «Приемная» семья становилась фактически второй родной; создавались необходимые связи, расширялся круг полезных знакомств. В-третьих, образованные люди и представители церкви поощряли родителей отдавать детей на воспитание, памятуя о том, что в кругу чужих дети ведут себя иначе, нежели среди родных; родители, из любви к детям, зачастую не в состоянии воспитать своих отпрысков в должной строгости. Если ребенок в раннем возрасте не научится смирению и послушанию, он, скорее всего, не станет порядочным взрослым и в конце концов попадет в ад за свои грехи. Для девочек воспитание в «приемной» семье было полезно в том смысле, что воспитатели зачастую помогали подыскивать ей мужа и даже снабжали приданым. «Приемная» семья нередко осуществляла опеку, если подопечный терял отца или обоих родителей, не успев достигнуть совершеннолетия.
Дети оставались близки к своим родителям, братьям и сестрам, даже если проводили много времени порознь. Сохранилось немало задушевных писем, адресованных родным и близким. Когда юный Вильям Маршалл, будущий граф Пембрук, отбывал в Нормандию, чтобы стать оруженосцем, он, как сообщает его биограф, горько плакал, расставаясь с матерью, братьями и сестрами.
Взрослым случалось и отдавать жизнь ради детей. Одной августовской ночью в 1298 г. в Оксфорде от свечи загорелась солома на полу. Муж и жена выскочили из дома, но, вспомнив о своем младенце-сыне, жена бросилась обратно, чтобы найти его. Вбежав, «она глотнула горячего воздуха и задохнулась». В другом случае был убит отец, защищавший дочь от разбойников. «Однажды Джон Гарв, грузчик, шел по улице, когда какой-то юноша проскакал мимо на коне полным галопом и сбил с ног ребенка. Джон ухватил коня за уздечку и сказал беспечному всаднику, что надлежит быть осторожнее. Тот в ответ выхватил меч и убил благонамеренного лондонца на месте».
Жены крестьян и ремесленников сами выкармливали своих детей, если этому не мешали какие-то обстоятельства (например, болезнь). Состоятельные же женщины в 13 в. прибегали к услугам кормилиц настолько широко, что приходские священники в своих проповедях пытались противодействовать этой практике, утверждая, что она противоречит как Писаниям, так и науке. Скульптуры в церквах и миниатюры в рукописях изображают Деву Марию, которая кормит Иисуса, но проповеди и притчи слабо действовали на знать, которая продолжала приводить в дом кормилиц, которые не только вскармливали младенцев, но и ухаживали за подрастающими детьми. В семьях с достатком каждый ребенок мог иметь собственную няньку. Выбирая кормилицу, ответственные родители искали чистую, здоровую молодую женщину с хорошим характером и следили, чтобы она придерживалась правильного режима и диеты – побольше отдыхала, хорошо спала, воздерживалась от «соленой, острой, кислой и вяжущей» пищи, особенно чеснока, и избегала волнений.
Средневековые дети не переживали продолжительного периода формализованного взросления, который разработали современные системы образования. К детям относились как к «фактическим взрослым» с момента наступления половой зрелости, о чем свидетельствует ранний возраст, в котором мальчики и девочки считались способными вступать в брак.
Впрочем, браки детей заключались исключительно в аристократической среде, крестьяне и ремесленники этого не делали. Относительно ранний (на наш взгляд) возраст вступления в брак отнюдь не казался таковым в XIII веке – по вполне разумным причинам. Средняя продолжительность жизнь крестьян составляла 45-50 лет, у людей состоятельных – лет на десять больше. Женщины обычно переставали рожать в возрасте ок. 35 лет; весьма незначительное количество женщин рожали в сорок и старше. Иными словами, женщина была просто вынуждена взрослеть быстрее и раньше обзаводиться потомством… Девочка знала все, что ей надлежало знать об обязанностях жены и матери, уже в раннем подростковом возрасте. Для юных жен из знатных семей, помимо прислуги, как правило, в доме держали какую-нибудь почтенную матрону, с которой можно было посоветоваться – по поводу беременности, ведения хозяйства, выкармливания детей и т.д. Современники прекрасно понимали, что обязанности жены и матери – тяжкий труд; готовя девочек с ранних лет к роли будущей хозяйки дома, по вступлении в брачный возраст их, разумеется, не бросали на произвол судьбы, как кутят в омут, а, напротив, окружали помощью, советами и наставлениями.
https://tal-gilas.livejournal.com/179498.html
1. В Средневековье к детям были склонны относиться как к низшим, животным существам или как к несовершенным «маленьким взрослым», которых надлежало поскорее ввести в рамки и «окультурить» (отсюда жестокие наказания и суровая дисциплина, ранние браки, детская одежда, представляющая собой уменьшенную копию взрослой, короткий период детства и т.д.)
2. В Средневековье к детям относились особенно бережно и с любовью, памятуя об их хрупкости и слабости (несомненную роль сыграли высокая детская смертность и культ Младенца Христа).
3. В Средневековье к детям относились равнодушно, памятуя об их хрупкости и слабости J Чрезвычайно высокая детская смертность, буквально, не позволяла родителям слишком привязываться к своим отпрыскам; смерть младенца считалась вполне закономерным событием и не вызывала бурных эмоций.
Как мы видим, мнения историков порой прямо противоположны
скрытый текстТак или иначе, в глазах закона дети совершенно точно не считались низшими существами – за преступления в отношении детей закон карал так же, как и за преступления, совершенные в отношении взрослых (за преднамеренное убийство ребенка – как за преднамеренное убийство взрослого, и т.д.). И ответственными перед законом дети становились задолго до достижения совершеннолетия и обретения полной юридической дееспособности (мальчики в 14 лет, девочки в 12; совершеннолетними оба пола становились в 21 год.
«Дети живут без мысли и без забот. Их легко рассердить и легко порадовать, и они легко прощают...
Дети часто имеют дурные привычки и думают только о настоящем, пренебрегая будущим. Они любят игры и пустые занятия, не обращая внимания на то, что выгодно и полезно. Они считают важными дела, которые не имеют значения, и неважными важные дела. Они больше плачут и рыдают от потери яблока, нежели от потери наследства. Они забывают о милостях, оказанных им.
Они любят разговаривать с другими детьми и избегают общества стариков. Они не держат секретов, но повторяют все, что видят и слышат. Они то плачут, то хохочут, постоянно вопят, болтают и смеются. Вымытые, они снова пачкаются. Когда их матери моют их и расчесывают им волосы, они брыкаются, колотят руками и ногами и сопротивляются изо всей силы. Они думают только о своих животах, всегда желая есть и пить. Едва встав с постели, они уже жаждут пищи».
Такими словами выразил средневековое восприятие детей францисканский монах 13 в., известный как Бартоломей Английский, в своей энциклопедии «О свойствах вещей».
Теория о средневековом восприятии детей как маленьких взрослых частично основывалась на том факте, что в средневековом искусстве дети одеты так же, как взрослые. Но это не совсем верно. На рукописных миниатюрах детская одежда, как правило, проще и короче взрослой. Миниатюры изображают детей за игрой в мяч, в куклы, в солдатики — то есть, за развлечениями, которым дети предавались во все времена .
Хронист Ламберт Ардрский рассказывает о том, что молодая графиня Гвинесс, вышедшая замуж в 14 лет, в первый год брака еще играла в куклы (
Что средневековые взрослые смотрели на детей как на взрослых – распространенный миф. Нет ни одной миниатюры, на которой, предположим, дети пашут поле – зато есть множество рисунков, на которых дети заняты играми. Иными словами, старшие сознавали, что дети отличаются от взрослых и что у них иные потребности. Существовал отдельный суд, в котором разбирались дела осиротевших детей и охранялись их права на наследство до достижения ими совершеннолетия. Если дети ничем не отличались от взрослых, почему было не предоставить им самим защищать себя в суде?...
Средневековые педагоги почти сплошь соглашались, что младенческий возраст продолжается до семи лет. В этом возрасте ребенок не способен позаботиться о себе, он нуждается в постоянном родительском примотре. Впрочем, начиная с семи лет большинство детей уже способны выполнять определенные обязанности. Детство продолжалось от семи лет до, как минимум, полового созревания – 12-13 лет (разные авторы расходились во мнениях, когда заканчивается детство и начинается взрослая жизнь). Предполагалась даже некая «третья фаза», когда подросток становится физически зрелым и даже юридически ответственным, но еще не достигает состояния полной умственной зрелости (эта фаза длилась до совершеннолетия и даже дольше).
Обращаться с ребенком как со взрослым значит, в том числе, требовать от ребенка зарабатывать на жизнь и поддерживать семью финансово. В отличие от англичан викторианской эпохи, которые активно использовали детский труд (причем дети 6-7 лет наравне со взрослыми трудились на фабриках и в шахтах), детей в Средние века, как правило, до двенадцати лет не посылали на работу, за которую полагалась бы настоящая плата. У них, несомненно, были свои обязанности – помощь по хозяйству, в лавке, в мастерской, в «приемной» семье – но они не зарабатывали денег и не вносили свою лепту в семейный бюджет; их работа, по сути, считалась не работой, а обучением. Взрослых ролей не возлагали на детей чересчур рано. Обычно лишь после 7-8 лет им поручали различную работу, чаще всего домашнюю: мальчики следили за овцами или гусями, пасли или поили быков и лошадей, подбирали колоски после жатвы; девочки собирали дикие фрукты, приносили воду, помогали готовить.
По крайней мере, современники сознавали, как опасно давать слишком маленьким детям не соответствующие их возрасту обязанности (присматривать за огнем, носить воду, заботиться о младших). Родители старались не оставлять детей без присмотра, даже в деревнях, где старшие были заняты работой почти целый день. Местные судьи обычно с порицанием перечисляют трагические случаи: «Маленький ребенок, оставшись без присмотра, вышел из родительского дома и упал в пруд; двухлетняя девочка, будучи оставлена без надзора, погибла. Мод, дочь Уильяма Бигга, оставили под присмотром слепой старухи, в то время как мать пошла в гости к соседям. Вернувшись, она обнаружила, что ребенок свалился в канаву и утонул. Семимесячного младенца оставили на попечении трехлетнего мальчика. Новорожденную девочку в колыбельке оставили под присмотром трехлетней Агнесс; та заигралась во дворе, а вернувшись, обнаружила, что младенец задохнулся». «Маленькие девочки нередко гибнут, падая в реку, в колодец или в котел, стоящий на огне, - предостерегающе пишет современник. – А из пятилетнего мальчика плохой опекун для грудного ребенка».
Средневековые медицинские энциклопедии говорят о детях отдельно от взрослых, поскольку дети нуждаются в особом уходе. Специальные трактаты – например, сочинение знаменитой Тротулы, преподававшей в 12 в. в медицинской школе Салерно – предписывали особо тщательный уход за новорожденными: в них содержались инструкции, как перевязывать пуповину, купать младенца, устранять слизь из легких и горла. А горе матери, потерявшей ребенка, порой бывало настолько велико, что требовалось вмешательство окружающих: «Одна дама в Лондоне, у которой умерла новорожденная дочь, прожившая всего два дня, так рыдала и вопила, как будто у нее разрывалось сердце. Она уверяла, что хочет сойти вслед за дочерью в могилу, и отказывалась от еды, так что ее пришлось кормить насильно».
Средневековое право также выделяет детей в особую категорию, наделенную личными и имущественными правами, которые в период малолетства требуют опеки. Само понятие малолетства подразумевало уязвимость и потребность в специальной защите.
Разумеется, шлепнуть малыша, который протянул руку к кипящему котелку, порой кажется гораздо более действенным и эффективным средством, нежели разъяснения или брань. В принципе, говоря о жестоких наказаниях детей, следует помнить, что не менее суровым наказаниям подвергались и взрослые. Впрочем, далеко не все воспитатели и наставники считали телесные наказания единственным возможным способом; так, педагог и ученый VIII в., монах Алкуин, в принципе возражал против них, утверждая, что телесные наказания не приносят никакой пользы и лишь отупляют ребенка, и предлагая взамен воздействовать на ученика убеждением и внушением.
Порой воспитательные меры, действительно, могли зайти настолько далеко, что требовалось юридическое вмешательство: так, подмастерья не раз жаловались на жестоких хозяев, которые избивали их по пустякам и даже по-настоящему истязали (одному проткнули руку «каким-то железным предметом», другому сломали палец и т.д.). А некая жительница Лондона, к которой в мастерскую зашел поиграть маленький сын соседки и взял из корзины кусок шерсти, так ударила его кулаком по голове, что мальчик умер спустя два дня (заметим, что суд оправдал женщину, признав убийство непреднамеренным и случившимся в результате вполне законного желания «дисциплинировать» расшалившегося ребенка). Впрочем, за тем, чтобы «педагогическое воздействие» не сделалось чрезмерным, наблюдали не только власти, но и самые обычные люди. Так, соседи вмешались, увидев, что на лондонской улице какой-то лавочник бьет мальчишку-водоноса. Последовала потасовка, и мучителя вынудили оставить ребенка в покое. Соседи не знали мальчика, но, тем не менее, вступились за него. Более того, они отвели лавочника в суд и настояли, чтобы тот был оштрафован за причиненный ущерб.
Средневековые родители любили своих детей, в общем, так же, как среднестатистические современные родители. Общество требовало иного воспитания, нежели в наши дни, но это не значит, что родительской любви не существовало. На каждого жестокого родителя, несомненно, можно найти пример родителя нежного и любящего. Миф о том, что средневековые родители не любили своих детей, в том числе, подкрепляется ссылками на то, что мальчиков (реже девочек) из знатных семей весьма в нежном возрасте отдавали на воспитание в чужие семьи (как правило, все же это была не вполне чужая семья, а родственники по крови или по браку). Отправка юных дворян в чужие семьи на обучение и воспитание служила многим целям: так, мальчики приобретали социальные навыки, учились подобающим манерам, ведению дел, усваивали «рыцарские добродетели».
Во-вторых, «приемная» семья могла иметь более высокий статус, нежели родная, - в таком случае, мальчик имел шанс изрядно продвинуться в жизни. «Приемная» семья становилась фактически второй родной; создавались необходимые связи, расширялся круг полезных знакомств. В-третьих, образованные люди и представители церкви поощряли родителей отдавать детей на воспитание, памятуя о том, что в кругу чужих дети ведут себя иначе, нежели среди родных; родители, из любви к детям, зачастую не в состоянии воспитать своих отпрысков в должной строгости. Если ребенок в раннем возрасте не научится смирению и послушанию, он, скорее всего, не станет порядочным взрослым и в конце концов попадет в ад за свои грехи. Для девочек воспитание в «приемной» семье было полезно в том смысле, что воспитатели зачастую помогали подыскивать ей мужа и даже снабжали приданым. «Приемная» семья нередко осуществляла опеку, если подопечный терял отца или обоих родителей, не успев достигнуть совершеннолетия.
Дети оставались близки к своим родителям, братьям и сестрам, даже если проводили много времени порознь. Сохранилось немало задушевных писем, адресованных родным и близким. Когда юный Вильям Маршалл, будущий граф Пембрук, отбывал в Нормандию, чтобы стать оруженосцем, он, как сообщает его биограф, горько плакал, расставаясь с матерью, братьями и сестрами.
Взрослым случалось и отдавать жизнь ради детей. Одной августовской ночью в 1298 г. в Оксфорде от свечи загорелась солома на полу. Муж и жена выскочили из дома, но, вспомнив о своем младенце-сыне, жена бросилась обратно, чтобы найти его. Вбежав, «она глотнула горячего воздуха и задохнулась». В другом случае был убит отец, защищавший дочь от разбойников. «Однажды Джон Гарв, грузчик, шел по улице, когда какой-то юноша проскакал мимо на коне полным галопом и сбил с ног ребенка. Джон ухватил коня за уздечку и сказал беспечному всаднику, что надлежит быть осторожнее. Тот в ответ выхватил меч и убил благонамеренного лондонца на месте».
Жены крестьян и ремесленников сами выкармливали своих детей, если этому не мешали какие-то обстоятельства (например, болезнь). Состоятельные же женщины в 13 в. прибегали к услугам кормилиц настолько широко, что приходские священники в своих проповедях пытались противодействовать этой практике, утверждая, что она противоречит как Писаниям, так и науке. Скульптуры в церквах и миниатюры в рукописях изображают Деву Марию, которая кормит Иисуса, но проповеди и притчи слабо действовали на знать, которая продолжала приводить в дом кормилиц, которые не только вскармливали младенцев, но и ухаживали за подрастающими детьми. В семьях с достатком каждый ребенок мог иметь собственную няньку. Выбирая кормилицу, ответственные родители искали чистую, здоровую молодую женщину с хорошим характером и следили, чтобы она придерживалась правильного режима и диеты – побольше отдыхала, хорошо спала, воздерживалась от «соленой, острой, кислой и вяжущей» пищи, особенно чеснока, и избегала волнений.
Средневековые дети не переживали продолжительного периода формализованного взросления, который разработали современные системы образования. К детям относились как к «фактическим взрослым» с момента наступления половой зрелости, о чем свидетельствует ранний возраст, в котором мальчики и девочки считались способными вступать в брак.
Впрочем, браки детей заключались исключительно в аристократической среде, крестьяне и ремесленники этого не делали. Относительно ранний (на наш взгляд) возраст вступления в брак отнюдь не казался таковым в XIII веке – по вполне разумным причинам. Средняя продолжительность жизнь крестьян составляла 45-50 лет, у людей состоятельных – лет на десять больше. Женщины обычно переставали рожать в возрасте ок. 35 лет; весьма незначительное количество женщин рожали в сорок и старше. Иными словами, женщина была просто вынуждена взрослеть быстрее и раньше обзаводиться потомством… Девочка знала все, что ей надлежало знать об обязанностях жены и матери, уже в раннем подростковом возрасте. Для юных жен из знатных семей, помимо прислуги, как правило, в доме держали какую-нибудь почтенную матрону, с которой можно было посоветоваться – по поводу беременности, ведения хозяйства, выкармливания детей и т.д. Современники прекрасно понимали, что обязанности жены и матери – тяжкий труд; готовя девочек с ранних лет к роли будущей хозяйки дома, по вступлении в брачный возраст их, разумеется, не бросали на произвол судьбы, как кутят в омут, а, напротив, окружали помощью, советами и наставлениями.
https://tal-gilas.livejournal.com/179498.html
Арабелла, блог «Старый замок»
Друзья и соседи
Друзья и соседи: зона повышенного комфорта
Эмоциональные привязанности человека помимо семьи не раз становились объектом внимания медиевистов. Как правило, выдвигались две основных теории: что сообщество соседей в Средние века представляло собой нечто назойливо-досадное, сующее свой нос в чужие дела; или же что соседи, собратья по гильдии и друзья-прихожане, фактически, и представляли собой семью (в расширенном смысле), поскольку высокая смертность и осознаваемая всеми «бренность» человека препятствовала созданию прочных эмоциональных связей между родителями и детьми, заставляя обращаться на сторону.
скрытый текстЧто характерно, в Англии действительно не была распространена разветвленная, патриархальная семья, объединяющая у одного очага представителей трех поколений; концепция «Дома с большой буквы» средневековым англичанам, в отличие от итальянцев и окситанцев, была не свойственна. Не складывалось тесных связей у членов семьи и с крестными. Для английской деревни нормой была т.н. нуклеарная семья – т.е., семья, состоящая из родителей (родителя) и детей, либо только из супругов. Завещания, судебные записи, хроники и прочие документы свидетельствуют, что женатые сыновья редко оставались жить с семьями в родительском доме, если у них была возможность поселиться отдельно (а такую возможность старались предоставить своим детям даже самые бедные арендаторы, владельцы одного-двух акров пахотной земли), а престарелые родители, вместо того чтобы, передав землю и дом взрослым детям, переложить на них и заботу о своем содержании, предпочитали жить отдельно (зачастую специально выговорив для себя возведение нового дома или хотя бы пристройки к старому), пока здоровье им это позволяло.
Более того, старики более чем в половине случаев, став немощными, предпочитали взять в дом помощника или помощницу из числа односельчан, не связанных с ними кровными узами, вместо того чтобы перебраться к сыну или дочери и нянчить внуков! Почтение к старости, скажем прямо, не было свойственно средневековой Англии – пожилые люди (senex), утратившие работоспособность, скорее, представляли собой лишние рты, а иногда и конкурентов для молодежи (скажем, если старик женился на юной девице, лишая тем самым такой возможности молодого крестьянина, вынужденного ждать и копить средства), нежели мудрого наставника и патриарха. Неудивительно, что и старики предпочитали обеспечивать себе спокойную старость при помощи завещаний и юридических контрактов с посторонними лицами, нежели полагаться на традиционные представления о почитании отца и матери.
Иными словами, мы видим, что на соседей в некоторых случаях полагались больше, чем на ближайших родственников; однако значит ли это, что сообщество вторгалось в частную жизнь? Многие исследователи описывают средневековые крестьянские сообщества как подлинную шпионскую сеть, с заглядыванием в чужие окна и последующим вынесением «приговора» за аморальное поведение. Подобное агрессивное любопытство, разумеется, наводит на мысль, что в таких условиях внутри семьи не может быть ни секретов, ни подлинных эмоциональных уз. Если почитать судебные записи, то очень легко представить себе всю жизнь как непрерывную череду ссор, оскорблений и сплетен, потому что, конечно, это и есть те случаи, которые, преимущественно, доводятся до суда. Но, с другой стороны, то, что кажется назойливостью, можно истолковать и попыткой защитить и сохранить семью, вместе того чтобы грубо вмешаться в ее дела. Судебные записи XIII-XV вв. свидетельствуют, что соседи, как правило, вмешивались, если непорядками встревожено было все сообщество или же нарушение выходило за рамки обычных бытовых ссор. В то время как и сеньор и соседи могли потребовать от холостяка или вдовы вторично вступить в брак, они, тем не менее, не диктовали, с кем этот брак должен быть заключен. Их главной заботой было сделать так, чтобы пахотная земля не пропадала и приносила максимальный доход.
Штраф, налагаемый на женщин, родивших ребенка вне брака, а также на девушек, утративших невинность до свадьбы, тоже, вероятно, имел под собой основания не столько морального, сколько юридического толка: и сеньор, и жители деревни в равной мере были заинтересованы в том, чтобы происхождение можно было установить с минимумом разногласий – это было крайне важно, когда возникал спор из-за наследства. В ту пору, когда регулярное ведение приходских книг еще не вошло в обиход, именно соседи становились самыми достоверными свидетелями, которые совместными усилиями, перечисляя актуальные для односельчан события и даты, могли подтвердить, например, что претендент достиг совершеннолетия. Один твердо помнил, что памятное событие случилось на восьмой год царствования нынешнего монарха, другой запомнил, что во время крестин шел особенно сильный дождь, третий именно в ту осень сломал ногу, упав с телеги… и так далее. Во всех случаях, связанных с внутрисемейными разногласиями, целью сообщества было защитить, а не поколебать и разрушить.
Соседи зачастую становились лучшей защитой, которую мог получить сирота, несправедливо обойденный наследник или обиженный хозяином слуга. Если нарушались условия договора – будь то договор на наем слуги или на уход за немощным стариком – именно соседи могли вмешаться в первую очередь и потребовать справедливости. Таким образом, сообщество, на свой лад, опекало «социально незащищенных» лиц – поскольку это было в его интересах. Деревня, раздираемая внутренними распрями и скандалами, скорее всего, была обречена на бедность и постепенное вымирание: пока длятся споры из-за земли, земля остается необработанной, да и общий эмоциональный климат, как правило, ухудшается, исключая тем самым жизненно необходимую для средневекового человека возможность – возможность попросить помощи у других, за плату или в обмен на соответствующую услугу. Насколько насущна была эта необходимость, становится понятно, если вспомнить, например, о том, что, как правило, только у самых зажиточных семей были полные пахотные запряжки – прокормить 2-4 волов бедная семья была просто не в состоянии – а потому большая часть крестьян просто ВЫНУЖДЕНА была полагаться на помощь и добрую волю соседей, чтобы в срок провести сельскохозяйственные работы.
При этом документы доказывают, что деревенские власти сами отнюдь не считали сплетни ценным источником информации, как это иногда утверждается, и наказывали тех, кто не в меру распускал язык, «к большой досаде всей округи». (Следует заметить: для того чтобы доносы и подглядывания вошли в обиход, они должны поощряться, в идеале материально, или же внедряться под угрозой сурового наказания за недоносительство. Донос имеет шансы расцвести в ситуации «закрытого суда», в отсутствие очных ставок и свидетельских показаний, но при развитой системе поручителей и свидетелей судебной практикой это стать не могло.) Поначалу для сплетников ограничивались штрафами или арестом, а затем, когда со временем наказания стали «изысканней», появились и так называемые позорные маски, которые надевали на сплетниц и сварливых кумушек.
Человек, родившийся и живущий в конкретной деревне, мог рассчитывать на то, что он не останется без помощи в трудной ситуации. Разумеется, помощь в значительной мере определялась экономическим статусом нуждающегося: богатые наследники, потенциальные владельцы обширных пахотных земель, с точки зрения деревенского сообщества были более ценны, чем бедные сироты, которым доставался от покойного отца акр-другой (а то и вообще ничего). Богатый наследник получал опекуна, детально обговоренный контракт, за исполнением которого зорко следило множество глаз, а в перспективе – обучение мастерству/получение образования и выгодный брак, но и бедный сирота мог рассчитывать на то, что его, как минимум, не бросят на произвол судьбы, а пристроят слугой или работником (если не найдется семьи, готовой растить приемыша), ну или хотя бы будут поддерживать доброхотными даяниями. Неплохим вариантом для сироты-подростка также было поступить в «помощники по хозяйству» к немощному старику – тем более неплохим, что зачастую в завещании старик отказывал дом, землю или хотя бы некоторое имущество тому, кто ходил за ним в последние годы.
Т.н. «религиозные гильдии» - сообщества, создаваемые прихожанами – обеспечивали больным или немощным сочленам минимальный уход и периодическую материальную помощь (а поскольку в таких гильдиях, как правило, состояло большинство жителей деревни, становится ясно, насколько широка была эта сеть взаимопомощи). В любом случае, главное, что обеспечивало религиозное братство – это достойные похороны усопшему сочлену, снимая тем самым с родственников обременительную необходимость уплачивать значительную сумму. Естественно, подобная «социальная защита» была гарантирована только своим – к чужакам и бродягам в любой деревне относились с подозрением, на них «внутренние законы» не распространялись (разумеется, кроме общечеловеческого милосердия). Поскольку за чертой бедности в среднестатистической деревне жило, как правило, меньшинство (так, в одной из деревень Оксфордшира было семь семей зажиточных, тридцать пять средних и четыре бедных, «живущих подаянием»), большинство жителей могло рассчитывать на плюс-минус ощутимую поддержку сообщества, позволяющую пережить трудные времена, не скатившись в нищету.
Односельчане достаточно заботились друг о друге, чтобы порой рискнуть жизнью, бросаясь на помощь. В коронерских отчетах сплошь и рядом попадаются истории о людях, которые погибли, помогая соседу вытолкать застрявшую в выбоине повозку, потушить пожар, поймать сорвавшееся в привязи животное или привязать лодку. Другие жертвовали жизнью, заступаясь за друзей в ссорах или преследуя убегающего преступника, покусившегося на соседское добро.
https://tal-gilas.livejournal.com/214160.html
Эмоциональные привязанности человека помимо семьи не раз становились объектом внимания медиевистов. Как правило, выдвигались две основных теории: что сообщество соседей в Средние века представляло собой нечто назойливо-досадное, сующее свой нос в чужие дела; или же что соседи, собратья по гильдии и друзья-прихожане, фактически, и представляли собой семью (в расширенном смысле), поскольку высокая смертность и осознаваемая всеми «бренность» человека препятствовала созданию прочных эмоциональных связей между родителями и детьми, заставляя обращаться на сторону.
скрытый текстЧто характерно, в Англии действительно не была распространена разветвленная, патриархальная семья, объединяющая у одного очага представителей трех поколений; концепция «Дома с большой буквы» средневековым англичанам, в отличие от итальянцев и окситанцев, была не свойственна. Не складывалось тесных связей у членов семьи и с крестными. Для английской деревни нормой была т.н. нуклеарная семья – т.е., семья, состоящая из родителей (родителя) и детей, либо только из супругов. Завещания, судебные записи, хроники и прочие документы свидетельствуют, что женатые сыновья редко оставались жить с семьями в родительском доме, если у них была возможность поселиться отдельно (а такую возможность старались предоставить своим детям даже самые бедные арендаторы, владельцы одного-двух акров пахотной земли), а престарелые родители, вместо того чтобы, передав землю и дом взрослым детям, переложить на них и заботу о своем содержании, предпочитали жить отдельно (зачастую специально выговорив для себя возведение нового дома или хотя бы пристройки к старому), пока здоровье им это позволяло.
Более того, старики более чем в половине случаев, став немощными, предпочитали взять в дом помощника или помощницу из числа односельчан, не связанных с ними кровными узами, вместо того чтобы перебраться к сыну или дочери и нянчить внуков! Почтение к старости, скажем прямо, не было свойственно средневековой Англии – пожилые люди (senex), утратившие работоспособность, скорее, представляли собой лишние рты, а иногда и конкурентов для молодежи (скажем, если старик женился на юной девице, лишая тем самым такой возможности молодого крестьянина, вынужденного ждать и копить средства), нежели мудрого наставника и патриарха. Неудивительно, что и старики предпочитали обеспечивать себе спокойную старость при помощи завещаний и юридических контрактов с посторонними лицами, нежели полагаться на традиционные представления о почитании отца и матери.
Иными словами, мы видим, что на соседей в некоторых случаях полагались больше, чем на ближайших родственников; однако значит ли это, что сообщество вторгалось в частную жизнь? Многие исследователи описывают средневековые крестьянские сообщества как подлинную шпионскую сеть, с заглядыванием в чужие окна и последующим вынесением «приговора» за аморальное поведение. Подобное агрессивное любопытство, разумеется, наводит на мысль, что в таких условиях внутри семьи не может быть ни секретов, ни подлинных эмоциональных уз. Если почитать судебные записи, то очень легко представить себе всю жизнь как непрерывную череду ссор, оскорблений и сплетен, потому что, конечно, это и есть те случаи, которые, преимущественно, доводятся до суда. Но, с другой стороны, то, что кажется назойливостью, можно истолковать и попыткой защитить и сохранить семью, вместе того чтобы грубо вмешаться в ее дела. Судебные записи XIII-XV вв. свидетельствуют, что соседи, как правило, вмешивались, если непорядками встревожено было все сообщество или же нарушение выходило за рамки обычных бытовых ссор. В то время как и сеньор и соседи могли потребовать от холостяка или вдовы вторично вступить в брак, они, тем не менее, не диктовали, с кем этот брак должен быть заключен. Их главной заботой было сделать так, чтобы пахотная земля не пропадала и приносила максимальный доход.
Штраф, налагаемый на женщин, родивших ребенка вне брака, а также на девушек, утративших невинность до свадьбы, тоже, вероятно, имел под собой основания не столько морального, сколько юридического толка: и сеньор, и жители деревни в равной мере были заинтересованы в том, чтобы происхождение можно было установить с минимумом разногласий – это было крайне важно, когда возникал спор из-за наследства. В ту пору, когда регулярное ведение приходских книг еще не вошло в обиход, именно соседи становились самыми достоверными свидетелями, которые совместными усилиями, перечисляя актуальные для односельчан события и даты, могли подтвердить, например, что претендент достиг совершеннолетия. Один твердо помнил, что памятное событие случилось на восьмой год царствования нынешнего монарха, другой запомнил, что во время крестин шел особенно сильный дождь, третий именно в ту осень сломал ногу, упав с телеги… и так далее. Во всех случаях, связанных с внутрисемейными разногласиями, целью сообщества было защитить, а не поколебать и разрушить.
Соседи зачастую становились лучшей защитой, которую мог получить сирота, несправедливо обойденный наследник или обиженный хозяином слуга. Если нарушались условия договора – будь то договор на наем слуги или на уход за немощным стариком – именно соседи могли вмешаться в первую очередь и потребовать справедливости. Таким образом, сообщество, на свой лад, опекало «социально незащищенных» лиц – поскольку это было в его интересах. Деревня, раздираемая внутренними распрями и скандалами, скорее всего, была обречена на бедность и постепенное вымирание: пока длятся споры из-за земли, земля остается необработанной, да и общий эмоциональный климат, как правило, ухудшается, исключая тем самым жизненно необходимую для средневекового человека возможность – возможность попросить помощи у других, за плату или в обмен на соответствующую услугу. Насколько насущна была эта необходимость, становится понятно, если вспомнить, например, о том, что, как правило, только у самых зажиточных семей были полные пахотные запряжки – прокормить 2-4 волов бедная семья была просто не в состоянии – а потому большая часть крестьян просто ВЫНУЖДЕНА была полагаться на помощь и добрую волю соседей, чтобы в срок провести сельскохозяйственные работы.
При этом документы доказывают, что деревенские власти сами отнюдь не считали сплетни ценным источником информации, как это иногда утверждается, и наказывали тех, кто не в меру распускал язык, «к большой досаде всей округи». (Следует заметить: для того чтобы доносы и подглядывания вошли в обиход, они должны поощряться, в идеале материально, или же внедряться под угрозой сурового наказания за недоносительство. Донос имеет шансы расцвести в ситуации «закрытого суда», в отсутствие очных ставок и свидетельских показаний, но при развитой системе поручителей и свидетелей судебной практикой это стать не могло.) Поначалу для сплетников ограничивались штрафами или арестом, а затем, когда со временем наказания стали «изысканней», появились и так называемые позорные маски, которые надевали на сплетниц и сварливых кумушек.
Человек, родившийся и живущий в конкретной деревне, мог рассчитывать на то, что он не останется без помощи в трудной ситуации. Разумеется, помощь в значительной мере определялась экономическим статусом нуждающегося: богатые наследники, потенциальные владельцы обширных пахотных земель, с точки зрения деревенского сообщества были более ценны, чем бедные сироты, которым доставался от покойного отца акр-другой (а то и вообще ничего). Богатый наследник получал опекуна, детально обговоренный контракт, за исполнением которого зорко следило множество глаз, а в перспективе – обучение мастерству/получение образования и выгодный брак, но и бедный сирота мог рассчитывать на то, что его, как минимум, не бросят на произвол судьбы, а пристроят слугой или работником (если не найдется семьи, готовой растить приемыша), ну или хотя бы будут поддерживать доброхотными даяниями. Неплохим вариантом для сироты-подростка также было поступить в «помощники по хозяйству» к немощному старику – тем более неплохим, что зачастую в завещании старик отказывал дом, землю или хотя бы некоторое имущество тому, кто ходил за ним в последние годы.
Т.н. «религиозные гильдии» - сообщества, создаваемые прихожанами – обеспечивали больным или немощным сочленам минимальный уход и периодическую материальную помощь (а поскольку в таких гильдиях, как правило, состояло большинство жителей деревни, становится ясно, насколько широка была эта сеть взаимопомощи). В любом случае, главное, что обеспечивало религиозное братство – это достойные похороны усопшему сочлену, снимая тем самым с родственников обременительную необходимость уплачивать значительную сумму. Естественно, подобная «социальная защита» была гарантирована только своим – к чужакам и бродягам в любой деревне относились с подозрением, на них «внутренние законы» не распространялись (разумеется, кроме общечеловеческого милосердия). Поскольку за чертой бедности в среднестатистической деревне жило, как правило, меньшинство (так, в одной из деревень Оксфордшира было семь семей зажиточных, тридцать пять средних и четыре бедных, «живущих подаянием»), большинство жителей могло рассчитывать на плюс-минус ощутимую поддержку сообщества, позволяющую пережить трудные времена, не скатившись в нищету.
Односельчане достаточно заботились друг о друге, чтобы порой рискнуть жизнью, бросаясь на помощь. В коронерских отчетах сплошь и рядом попадаются истории о людях, которые погибли, помогая соседу вытолкать застрявшую в выбоине повозку, потушить пожар, поймать сорвавшееся в привязи животное или привязать лодку. Другие жертвовали жизнью, заступаясь за друзей в ссорах или преследуя убегающего преступника, покусившегося на соседское добро.
https://tal-gilas.livejournal.com/214160.html