Что почитать: свежие записи из разных блогов

Всем известно, что в Средние века вода напитком не считалась, по крайней мере в крупных городах, где она зачастую не отличалась чистотой из-за того, что отходы производства, помои и т.д. если и не сливались в реку напрямую, то рано или поздно все равно стекали в нее из городских канав. Пускай люди и не проводили параллели между питьем сырой воды и риском желудочных заболеваний, но, во всяком случае, скверный вкус наверняка должен был их отпугнуть. С другой стороны, пить воду избегали не только из боязни заболеть: если черпать воду для питья из реки было рискованно, то существовали колодцы и родники с относительно чистой водой. Употребление воды в качестве напитка было еще и показателем статуса. Если даже деревенские бедняки, которые могли брать чистую воду в ручье или роднике, предпочитали, тем не менее, эль и пиво, то довольствоваться водой приходилось тем, кто стоял на самой низкой общественной ступени и не мог позволить себе самых простых удовольствий.

скрытый текстБедняки пили эль, мед (mead) и сидр, на столе у богачей стояли также различные вина. С пивом и элем мало что могло сравниться по популярности в Средние века, но, помимо упомянутых напитков, нам известны гипокрас (вино со специями и травами), брэгот (пиво или mead со специями), сайзер (mead с яблоками), паймент (вино с медом/виноградный mead), перри (грушевый сидр). Заметим, что все эти напитки были слабее, чем их современные аналоги, и для того, чтобы всерьез опьянеть, требовалось выпить изрядное количество (так, например, в рацион каменщиков в XIII в. входили 3-3.5 литра пива/эля в день, и это была норма, официально выдаваемая им работодателем). Разбавленный эль вплоть до XX века входил в рацион учащихся в частных английских школах. Популярный миф гласит, что в Средневековье дети, допивая из кружек за взрослыми, приучались к пьянству чуть ли не с колыбели; но документы эпохи свидетельствуют, что для детей до пяти лет основным напитком было молоко, а подросткам до 14 лет предписывалось пить вино и эль только в разбавленном виде.

Но, хотя как эль, пиво и мед были самыми популярными напитками в Средние века, некоторые опции для тех, кто предпочитал безалкогольные напитки, все-таки существовали. Например, ячменная настойка – ячмень бросали в горячую воду и добавляли по вкусу мед. В поваренной книге XIV в. упоминается «шалфейная вода» - судя по всему, достаточно популярная. Шалфей следовало залить водой и оставить на ночь: «Чтобы приготовить кувшин воды, пахнущей шалфеем, возьмите 2 унции шалфея, обрежьте стебли и положите листья в кувшин». В результате получался приятный напиток, которым можно было освежить рот в промежутке между блюдами. По сходному рецепту готовилась и кориандровая вода. Состоятельные люди, имевшие возможность покупать заграничные фрукты, пили т.н. granatus – напиток, пришедший из Андалузии и представляющий, по сути, густой и сладкий гранатовый сироп, который при необходимости разбавляли горячей или холодной водой с сахаром либо смешивали с другими напитками. Его сдабривали специями, в том числе гвоздикой и мускатом, добавляли розовую воду, мяту, щавель или бурачник.

Готовили в богатых домах и «лимонную воду» (т.е., лимонад). Ее подслащивали медом и чаще всего подавали перед едой, для аппетита. Секаньябин – еще один напиток родом из Андалузии – представлял собой всего-навсего сочетание уксуса, воды и сахара, иногда с добавлением мяты, но, судя по частоте упоминаний, был очень популярен. Кларея представляла собой воду, которую кипятили с медом (1 часть меда на 12 частей воды) и специями (любыми доступными) и подавали охлажденной; в XIII веке этот напиток зачастую сопровождал монастырскую трапезу. Розовая и лавандовая вода пользовались популярностью у благородных дам. Как правило, готовились эти напитки просто: лепестки упомянутых цветов заливали сладкой водой. Ароматизированная вода вдобавок считалась лекарственным средством, стимулирующим пищеварение после обильного застолья («розовая вода снимает жар, укрепляет желудок и печень, очищает, увлажняет и облегчает тело, вызывает аппетит, исцеляет от водянки на ранней стадии – то есть, Божьим соизволением, она поистине чудесна»). «Византийское вино», известное со времен эллинизма, представляло собой воду, смешанную с красным уксусом, медом или фруктовым соком.
https://tal-gilas.livejournal.com/199733.html

Прядение, в отличие от ткачества, оставалось полностью женским занятием вплоть до Нового времени, даже когда изобретение колесной прялки позволило значительно ускорить дело. Процесс был практически непрерывный, женщины пряли повсюду и в любую свободную минутку; крестьянки зачастую брали прялку даже в поле, где, казалось бы, им и без того хватало работы наравне с мужьями. Пряли и простолюдинки, и аристократки. Буквальная "одержимость" женщин прядением нашла отражение даже в пародиях: так, в одной из мистерий Уэйкфилдского цикла жена Ноя отказывается войти вместе с семейством в ковчег, поскольку-де она оставила дома пряжу.

скрытый текстПрядение зачастую становилось дополнительным заработком, причем усердная пряха, по словам современников, существенно пополняла семейный бюджет. В случае неурожая, вдовства или неудачного замужества женщина, во всяком случае, могла заработать хотя бы на кашу для детей - до тех пор, пока на пряжу находились покупатели. Для одиноких женщин прядение нередко становилось главным источником доходов; само слово spinster - "старая дева" - этимологически происходит от spin, т.е. "прясть". Держа одной рукой прялку с намотанной на нее шерстью, а другой вращая веретено, женщины часто сучили нитку на ходу или совмещали прядение с другими домашними делами - например, пряли, присматривая за стоявшим на огне котелком или качая в колыбели ребенка. Прялка - почти непременный атрибут средневековой женщины, признак рачительной и добродетельной хозяйки, тогда как веретено, лежащее без дела, и провисшая нить символизируют лень и распущенность. Рождение, жизнь и смерть средневековые авторы нередко описывают при помощи метафор, упоминающих прядение и ткачество; незаконного ребенка пословица сравнивает с дурно спряденной пряжей (ill-spon weft). Прядение предписано Еве Богом после изгнания из Рая; иными словами, женщина с прялкой содержит как положительные, так и отрицательные ассоциации: прядение – это, с одной стороны, знак добродетели и покорности, а с другой – напоминание о первородном грехе.

Деву Марию часто изображают за прялкой или ткацким станком; один из апокрифических текстов повествует, что Марии, после ее обручения с Иосифом, вместе с шестью другими девушками было поручено напрясть шерсти для храмовой завесы. Девушки разделили работу по жребию, и Марии досталось прясть пурпурную шерсть (несомненный намек на царственное происхождение ее Сына и грядущее мученичество). «Когда все девушки вытянули жребий, они сказали Ей: «Поскольку ты самая скромная из нас, а еще моложе всех, ты заслужила право прясть пурпурную шерсть». И стали они называть ее Царицей дев, и так исполнилось пророчество. И тогда ангел Господень появился посреди них, сказав: «Не годится говорить сии слова в насмешку, ибо это истина». Девы затрепетали при виде ангела и попросили у Марии, чтобы Она их простила и впредь молилась за них».

https://tal-gilas.livejournal.com/217088.html

Робин-Бобин

В 1377 году Уильям Ланглэнд мельком упомянул стихи о Робин Гуде — таким было первое известное нам упоминание этой легенды. К 1600 году было уже более двухсот таких свидетельств популярности персонажа. О Робине наперебой писали хронисты, люди называли в его честь камни, пещеры и корабли, правоохранители кликали настоящих разбойников «робингудами», а разбойники сами охотно брали в качестве оперативных псевдонимов имена Гуда и его подельников. Более того, в 1510 году сам Генрих VIII с 11 дворянами прокрался к спальню королевы, одетый а-ля Робин Гуд с бандой (если он был Гудом, то интересно, кто был Малюткой Джоном?). Но главное — конечно, сами баллады (изначально рассказываемые в прозе) и театральные представления. Хотя, истории о Робин Гуде всегда были литературой классом ниже, чем легенды артуровского цикла. Скорее средневековый заменитель летнего блокбастера, чем артхауса, дешёвое чтиво, а не Пруст, и средневековые критики часто ругали их за грубость и примитивность. В конце концов, многие баллады вообще идут по одной и той же тропинке: Робин встречает незнакомца, затевает драку, получает на орехи, трубит в рог и зовёт на помощь, предлагает незнакомцу вступить в бандформирование. Учитывая, что весёлых ребят отмутузили по очереди гончар, мясник, кожевник, лудильщик, монах, мельник и прочие простые мужики, возникает вопрос, что это шериф так долго с ними возился? Только вот популярности баллад у народа это не умаляло.

скрытый текстВ ранних балладах Робин Гуд не грабил сборщиков налогов. Не отнимал деньги у богатых, чтобы отдать бедным. В поздних историях он даже строил приюты для бедняков, а в изначальных он разве что помог бедному рыцарю, и никогда не разбрасывал отнятое у богачей золото по какой-нибудь деревне. И, конечно, он не боролся против норманнской тирании — вообще норманны стали злодеями намного позже (в XVII веке радикалы типа левеллеров и диггеров сравнивали социальные пороки своего времени к Норманнским завоеванием и Норманнским игом, т.е. использовали норманнов в качестве аллегорий, а вот Робин Гуд схлестнулся с норманнами только в версии XIX века). Робин Гуд первых рассказов приказывал своим людям не обижать ни йоменов, ни сквайров, ни земледельцев, ни рыцарей, ни женщин и детей. Его враги — только коррумпированные епископы, архиепископы и шерифы, а не «класс эксплуататоров». Расправлялся Робин с ними сурово — Гаю Гисборну отчекрыжил голову и насадил на свой лук, шерифа тоже обезглавил, ну и нехорошего монаха обезглавил вместе с молодым слугой. Робин не поднимал сотни крестьян на восстание, чтобы установить в Англии новый порядок. Даже от борьбы против плохого принца Джона он откосил, равно как и не водил дружбу с добрым королём Ричардом — в ранних сборниках он встречает короля Эдуарда. Каким по счёту был этот Эдик — ещё вопрос, возможно Второй, а скорее Третий, а может и Четвёртый, правивший во время появления большинства баллад. Многие современные версии истории Робин Гуда заканчиваются королевским прощением разбойных грехов, а в ранних рассказах с этого всё только начиналось: через 15 месяцев Робин обанкротился и заскучал при дворе, а потому опять вернулся в лес и грабил путников ещё 22 года.
Современный историк сэр Джеймс Холт считает, что ранний Робин Гуд был фигурой защитника общественного порядка и status quo, помогая охранять народ от коррумпированных элементов. А Стефан Найт видит в Робине борца с властью, поскольку баллады о Робин Гуде «оправдывают кражу церковного имущества в крупном размере, бунт и убийство законно назначенного шерифа, нарушение легитимного соглашения с королём; и все эти вещи якобы ведут к долгой и счастливой жизни». Разве что Морис Кин видел в Робине метафору мятежа крестьян, но позднее сам Кин признался, что для этого мало оснований в первых рассказах.

Интересно не только то, что легенда о Робин Гуде поглотила предыдущие и последующие легенды о разбойных персонажах вроде Юстаса-Монаха, Херварда, Уильяма Уолласа и Фулька Фитца Уаррина, вплоть до похожих сюжетов с обманами, переодеванием и побегами. Главное, что хотя личность реального Робина довольно спорна, в легендах о Гуде нет драконов, гигантов и прочих чудищ голливудского размаха, которые встречаются в рассказах о его вполне исторических предшественниках.

Три шотландских хрониста упоминают Робин Гуда как реальное лицо (хотя и не очень положительное), но каждый относит его к разному времени. В 1420 году Эндрю Уинтоун поместил похождения Робина Гуда и Маленького Джона в 1283-1285 годы, когда правил Эдуард I. Уолтер Боуэр в 1440 году, дописывая «Шотландские хроники» Джона Фордунского, упомянул эту парочку под 1266 годом, в период послевкусия от баронского восстания против Генриха III. В 1521 году Джон Мэйджор поместил Робина и Джона в 1190-е, период правления Ричарда I, и эту версию восприняли последующие легенды. Томас Гэйл, настоятель Йоркского собора в 1697-1702 гг., оставил среди своих бумаг записку, что Робин умер 24 декабря 1247 года. Сэр Джеймс Холт в биографии Гуда 1982 года написал, что Робин активно разбойничал в 1193-1194 годах, в 1225 был объявлен вне закона, а скончался где-то около 1247 года. Джулиан Лаксфорд в 2009 году привлёк внимание к месту в хронике, добавленной к копии «Полихроникона» Ранульфа Хигдена в 1460х годах, где Робин Гуд появляется на странице про 1294-1299 гг. Тем не менее, многие современные исследователи относят Робина (реального или вымышленного) к XIV веку, за пару десятилетий до первого письменного упоминания о нём.

Точно известно, что ранний Робин Гуд не был ни графом, ни рыцарем, ни крестьянином. Все эти варианты пришли позже, а сначала его называли только йоменом. Непонятно только, каким именно йоменом он был. К середине XV века так обычно называли средний класс землевладельцев, которые не относились к благородному сословию. Ещё так называли придворных короля или феодала рангом ниже рыцарей. Они, например, следили за хранением королевских книг, за гардеробом, носили хозяйские луки. Те же бифитеры считались йоменами. Сэр Холт указывает, что Робин был именно королевским йоменом, потому что на это место король принимает его после амнистии, и с этой службы он уходит опять разбойничать. Ещё интересная версия — Олгрен и Тардифф считают, что Робин Гуд мог быть йоменом, работавшим на городские гильдии, поскольку в балладах много упоминаний Робина как торговца тканями, часто особо упоминаются дорогие зелёные и алые одежды, а гильдии ткачей как и Робин были очень преданы деве Марии и королю (так что Робина можно рядить в любые цвета радуги). Также, многие йомены служили лесниками, а потому ассоциировались с луками.

Кстати о стрельбе из лука. Она, конечно, занимала важное место уже в первых рассказах о Робин Гуде. Келли ДеФриз заметил, что в собрании первых баллад лук используют все — и рыцари, и простолюдины, — только вот почти всегда не для боя или охоты. Как ни странно, баллады о Робин Гуде и его шайке упоминают луки в основном в контексте спорта, а сражаются персонажи на мечах — даже если до этого постреливали, луки и стрелы откладываются в сторону и достаются клинки. Однажды, в церкви, Робин вообще выхватывает двуручный меч, убивает им 12 воинов шерифа и ранит ещё больше, прежде чем меч сломался. Тогда Робин ругается, что стал безоружен, хотя лук ещё был при нём. По словам ДеФриза, описание стрельбы из лука в первых балладах лучше всего подходит под вторую половину XIV века и начало XV в., когда лук, во-первых, ассоциировался с йоменами и дворянским спортом, а не более низкими классами, и, во-вторых, не уничтожал солдат противника, а гнал их на оборонительные линии англичан, которые затем пускали в дело копья, мечи и прочее холодное оружие. Только в конце XV и в XVI веке лонгбоу превратился в общественном сознании в совершенное непобедимое оружие.
Робин Гуд как йомен очень соответствовал образу средневекового преступника, ведь по результатам исследований разбойничали вовсе не отбросы общества, а как минимум крестьяне среднего достатка. Более того, многие действительно любили блеснуть отвагой и вытворить что-нибудь этакое, вроде побега из замка или освобождения приговорённого прямо под виселицей. Правда, реальные бандитос всё же грабили кого угодно, даже самых нищих соотечественников, и в отличие от баллад по подсчётам историков женщины составляли 37% убитых разбойниками.
https://antoin.livejournal.com/842747.html

Английские разбойники 14 в.

скрытый текст«Заметьте, что среди всех народов только англичане могут благодарить Господа за особую привилегию, ибо говорят, что Ирландия и Уэльс переполнены разбойниками, которые воруют у своих соседей коров, волов и прочий рогатый скот, за что их и зовут открыто «разбойниками». Но в Англии — восхвалим Господа — всё не так. Что мы находим вместо этого? Среди нас джентльмены зовутся «шавелдурами»[сленг, означает банды землевладельцев-джентри, которые промышляют набегами и разбоем] и «рифелурами» [сленг, означает разбойников], ибо такие люди врываются в сокровищницы богатых, забирают имущество, угоняют стада, грабят священников, и не испытывают угрызений совести. Вместо того, они очень счастливы, когда удаётся ограбить аббата, приора или другого монаха, и они говорят: «Несомненно, это была Господня воля, что этот крестьянин, монах или фра повстречал нас сегодня». Им кажется, будто чтобы они ни делали, они поступают справедливо и разумно. И потому они не делают ничего, для чего они не могут найти оправдания, которое покажется подходящим в результате лживого притворства или искажения». (Неизвестный францисканский монах, 1317 г.)

Видимо, этот монах взял в руки перо, повстречав кого-то вроде сэра Роберта де Райдуэра, который в 1342 году прославился тем, что вместе с бандой рыцарей ограбил пару купцов из Личфилда. Сегодня такое явление называют «преступлениями меховых воротников» (fur-collar crimes) по аналогии с современными преступлениями «белых воротников».

Интересно, что большинство людей в то время больше симпатизировало этим преступникам, а не их жертвам или судьям. Например, хронист Генри из Найтона описал деятельность братьев Фолвиль в восточных центральных графствах сугубо положительно: «[1326] ...в тот же год, если быть точным — 29 января, господин Роджер Беллерс был убит в Лейчестершире... неким Юстасом де Фолвиллем и его братьями, которых он ранее осыпал угрозами и несправедливостями, и он был убит тремя братьями, когда вместе с ним было более пятидесяти человек, в долине близ Рирсби. Этот человек был угнетателем своих соседей, священников и мирян, из-за жадности до их имущества, которое он мечтал даровать построенной им часовне. [Юстас, Роберт и Уолтер де Фолвилль в этом нападении были не одиноки, но их сторонников было меньше, чем у Беллерса. Удар ножом по Беллерсу нанёс другой человек — Ральф ля Зуш. Нападение произошло, когда Беллерс ехал из своего манора в Лейчестер. Неравенство сил Найтоном подчёркивается как знак, что Бог помогал братьям против деспота. По итогам был судебный процесс, шесть человек обвиняли, но никого не осудили, а ля Зуш сбежал из-под ареста и с другими главными преступниками временно покинул страну. Вернулись они после переворота, учинённого королевой Изабеллой, и сразу отметились серией ограблений. В 1327 году четверо Фолвиллей были амнистированы.]
В 1331 во всей Англии заседал trailbaston [дословно «несущий дубину», изначально так называли бандитов времён Эдуарда I, нападавших на владения королевских ленников, когда те были на королевской службе, а также сам такой грабёж, потом так стали называть созданные в 1304 году для борьбы с такими грабителями специальные суды, слово вышло из употребления в конце XIV в.] и многих объявил вне закона во всех местах. За это Ричард де Уиллоуби, королевский судья, был захвачен после Рождества, когда он ехал в сторону Грэнтэма, Ричардом де Фолвиллем, священником прихода Тей в Ратленде, который был необузданным и отважным человеком, склонным к насилию. Его отвели в ближайший лес, где собрались сообщники, и там принудили заплатить выкуп за его жизнь в размере девяноста марок и поклясться всегда соблюдать их указания». [Цель trailbaston'а состояла не только в наказании непосредственных исполнителей преступлений, но в расследовании дел и привлечении к ответственности тайных заказчиков или зачинщиков, которые сначала побуждали преступников, а потом укрывали их от правосудия. Частыми стали жалобы на то, что судьи слишком неразборчивы в своих поисках виновных, но есть подозрение, что эти жалобы писались настоящими преступниками с целью опорочить своих судей. Что касается Уиллоуби, то его много кто не любил. Через несколько лет после этого происшествия его судили за коррупцию, говорили что он «продавал законы так, как будто они были волами или коровами», приговорили его к уплате 1500 марок штрафа, но это доказывает только нелюбовь к нему со стороны тех, кого он судил, а что было на самом деле, неизвестно.]

Кроме Ричарда де Фолвилля, в захвате Уиллоуби участвовали и вышеупомянутые три брата, а также пятый, Лоуренс. Был ещё и шестой, Томас, который братьям не уступал. Вот такая дружная семейка, за исключением седьмого брата, Джона, который единственный жил тихо, не нарушал закон и даже какое-то время работал шерифом. Отец Ричард по количеству убийств и прочих преступлений считался третьим (вторым был Роберт, а лидировал Юстас с пятью убийствами, изнасилованиями и кучей других фелоний). Он и его сообщники к тому времени уже были известны массой грабежей, побоев и требований выкупа пленников, о чём шериф Ноттингема сообщал королю. В 1329 году братья послужили королю в подавлении мятежа графа Ланкастера и за это получили общую амнистию, но даже служа в королевской армии отметились новыми кражами. В 1330 году был приказ братьев арестовать и доставить в Ноттингемский замок, но исполнить его не получилось. Братьев нередко нанимали другие лорды, чтобы например поломать мельницы конкурентов. Так братья и продолжали резвиться, уходя от всех попыток их судить, периодически получая амнистию и опять возвращаясь к излюбленному занятию. Затем они активно служили в военных кампаниях короля, и в основном умерли своей смертью. Ричарда в 1341 году наконец отряд шерифа осадил прямо в церкви. Он и его сторонники вели оттуда ураганную стрельбу из луков, одного человека убили и многих ранили, но в итоге силы правопорядка ворвались внутрь, буйного попа вытащили и сэр Роберт де Колвилль обезглавил его со всеми сообщниками, не собираясь устраивать очередной бесполезный суд. Затем отважному шерифу по указанию папы Клемента VI было даровано особое отпущение грехов за убийство священника.

Та самая церковь.

Возникает логичный вопрос, поменялось бы мнение хрониста, если бы его самого благородно ограбил герой-разбойник? Тем не менее, Фолвиллей помнили даже поколение спустя, и постепенно образ их всё больше сиял. Уильям Ланглэнд, 1377 г.: «И некоторые скакали и возвращали то, что было незаконно отобрано; Божья благодать научила их побеждать силой своих рук и отбирать у злых людей по законам Фолвиллей».

Ещё один рассказ об английских разбойниках: «Что касается числа обманщиков и растущего числа злоумышленников, эта становится позором для страны даже в глазах иностранцев. Количество злоумышленников растёт, несомненно, как и различных мошенников, лжесвидетелей и пособников преступников. Злые люди умножаются, и злые поступки совершаются всё чаще с наглостью: грабёж, увечья, убийство, переломы рук и ног, жестокие побои и всё это с дерзостью негодяев или тех, кто даёт им поддержку в их злых деяниях, так что никто не осмеливается арестовать их или заключить в тюрьму. В светском или мирском обществе разбойники, убийцы и им подобные спасаются от повешения из-за их благородного происхождения или за деньги: ибо двенадцать разбойников освобождают тридцать перед лицом судьи. ...В этом-то и причина, почему так много разбойников и убийц: потому что в этой стране, где нет правосудия, разбойники и убийцы растут числом. Разбойники, убийцы и мошенники находят убежище под ...защитой негодяев. ...Собаки охотника менее охотно подчиняются приказу ...чем те, кто делает всё, что им прикажет знатный защитник, будь то избиение, грабёж или убийство. Тот, кто может привлечь на свою сторону больше разбойников и убийц, будет настоящим господином». (доминиканский проповедник Джон де Бромъярд, 1330 г.).

Действительно, богатые люди легко окружали себя бандитами, которые кого надо принуждали или защищали хозяина, а правовая система была довольно сильно коррумпирована. Центральная власть начала целенаправленные меры по восстановлению правопорядка, но часто честные и деятельные шерифы и констебли оказывались слишком малочисленными. Один шериф сказал разбойнику: «Будь уверен, я остановлю тебя во что бы то ни стало или убью, и мне наплевать, что на мою голову обрушится гнев твоего высокопоставленного защитника», но многие шерифы были менее склонны к самоубийству. Среди джентри и их слуг стали популярны песни и рассказы о невиновных людях, которых влиятельные враги заставили искать убежища в лесу. Там они вынуждены жить за счёт грабежа и браконьерства, но эти преступления расцениваются как вынужденные и оправданные. Затем изгнанник находит способ отомстить и восстановить своё доброе имя, после чего живёт уже на правильной стороне закона.
В реальности же обычно трудно провести грань и решить, какой преступник был настоящим, а кого преступником делала несправедливость, потому что о своей невиновности говорили практически все. Более того, английские судьи в то время не знали, что даже когда им удастся повесить хотя бы некоторых разбойников, в будущем англофобы будут считать это доказательством неоправданной жестокости английского права.
https://antoin.livejournal.com/838682.html

Особо, о "рифелурах" и "шавелдурах", ибо в обычном толковом словаре английского я их не обнаружила. Зато нашла в словаре средневекового английского.
скрытый текстhttps://quod.lib.umich.edu/m/middle-english-dictionary/

rifeloure - ст.фр. - (rī̆flere) ;
Also rif(e)loure, riflor, riffler.
Etymology From rī̆flen v.; also cp. OF riflëure, riffleure.
(a) A robber, pillager, plunderer; (b) a hawk that in attempting to capture a bird catches оnly feathers.

shavaldour - (англо-лат). shavaldǒur -
Also schaveldoure, schaldour, schaildor, (in surname) schavaldur; pl. shavaldours, etc. & shaveldores, shavaldres, savaldores, chevaldoures.
Etymology: Aberrant form of chevalēr n., perh. influenced by a local var. or surname in the north of England, which may also have produced
AL schavaldor.
(a) A wanderer, vagabond; also, a gentleman robber near the Scottish border; ?also, a minstrel or entertainer; (b) as surname.

В стихах Александра Милна король Джон празднует Рождество в полном одиночестве (для интересующихся упомянутые стихи и перевод здесь ))).
Лишённый друзей, он всего лишь перебирает потрёпанные открытки прошлых лет и гадает, получит ли хоть одну в этом году. Душещипательная картина участи тирана, но не очень близкая к реальности. В Англии короли всегда праздновали Двенадцать Дней (от 25 декабря до 6 января) в максимальном блеске своего двора, и король Иоанн Безземельный не был исключением. (прим. Более того, день рождения короля Джона выпадал аккурат на канун Рождества, т.е. 24 декабря, а значит, еще один повод ожидать подарков)).

скрытый текстРождество было одним из трёх ежегодных поводов надеть государственную корону, сверкающую подобно нимбу. Эту вещицу сделали по заказу Уильяма Завоевателя, скопировав с короны Карла Великого. Обязательным дополнением к ней была горностаевая мантия. Для некоторых королей, вроде Генриха II, этого было достаточно, другие же не упускали случая дополнительно облачиться в шитые золотом дорогие одежды, иногда напоминая павлинов. В 1482 году один из королевских гостей отметил, что Эдвард IV, известный любитель красивых тряпок, явился перед двором «облачённым в великое множество самых дорогих платьев, очень отличающихся от обычно принятых в нашем королевстве». Другими известными модниками, естественно, были Генрих VIII и Елизавета.

Королевский двор был центром политической и социальной жизни, паутиной интриг, роскоши и власти, а в центре двора находился монарх, подобно солнцу, которое может и греть, и обжигать. Естественно, всё это не могло куда-то исчезать на время Рождества. Наоборот, редко какие праздники при дворе были более пышными. В конце концов, когда ещё так удобно под маской набожности, празднества и веселья предаться поиску связей, лоббизму, добыче благ и договорам с союзниками в вихре маскарадов, театральных представлений и весёлых игр.

Сами короли придавали особое значение Рождеству. Уильям Завоеватель символично выбрал Рождество днём своей коронации, другие короли проводили в это время ритуалы «лечения» подданных наложением рук. Монархи обязательно приглашали на праздник тех, с кем хотели обмолвиться словечком, так что остаться в одиночестве они никак не рисковали. Приглашение считалось приказом, от исполнения которого нельзя было отказаться. Единственными уважительными причинами отсутствия монарх мог признать лишь войну, крестовый поход, смертельную болезнь и рождение детей. Королева Елизавета особенно жёстко требовала присутствия своих нобилей в течение всех двенадцати дней торжеств. Однако, большинство придворных и не думало отказываться от уникальной возможности одновременно развлечься, вкусно поесть, поучаствовать в демонстрации богатства, пообщаться с другими благородными мужами, поглазеть на иностранных послов, узнать все слухи и почувствовать себя частью элиты.

Интересно, что Елизавета сама хотела наоборот спровадить сватавшегося к ней герцога Анжуйского в 1579 году до Рождества, мол, чтобы не отягощать его необходимостью делать дорогой подарок. Герцог на это только хмыкнул, подарил королеве брошь в виде усыпанного драгоценными камнями якоря и остался до февраля 1581 г., к вящей злости потенциальной невесты.

Подарки вообще были обязательной частью придворных праздников. Ими обменивались на 1 января (хотя в Англии новый год тогда начинался с 1 марта) или иногда на Двенадцатую Ночь. Лучше всего, естественно одаривали королевскую семью. Никто и не беспокоился, что золотой кошелёк, серебряное блюдо, драгоценности или экзотический зверёк по сути являлись взятками, в обмен на которые дарители ждали ответных благодеяний. Так, на Двенадцатую Ночь в 1392 году горожане Лондона, желая примирения с Ричардом II, подарили королю и королеве одногорбого верблюда и пеликана, которые тогда считались изумительными редкостями. Роберт Дадли, граф Лестер, год за годом умудрялся преподносить Елизавете не просто баснословно дорогие, но и оригинальные подарки. Например, на первое Рождество её правления она получила от фаворита элегантные шёлковые чулки, и больше никогда не носила шерстяных. Дадли однажды подарил королеве и наручные часы (может быть, первые в мире), усыпанные драгоценными камнями.

Сами монархи тоже любили вручать подарки, зачастую со скрытым смыслом. Чем роскошнее был подарок, тем сильнее было уважение, которое показывал король (или тем больше будет услуга, которую он вскоре попросит). Придворные почти дрались за места, с которых можно было видеть церемонию получения подарков от короля или королевы: полезно было знать, кому что подарили, и делать соответствующие выводы.

В XVII-XVIII вв. не только Масленица и Пасха, но даже застолья в дни различных святых и сезонные (по сути, языческие) праздники были более роскошными в плане еды, чем Рождество и Новый Год. Неизвестно, так ли это было при Тюдорах, но рождественские пиры поражали не меньше, чем роскошные одежды и подарки. Банкеты, балы и спортивные состязания шли бесконечной чередой. Хорошие куски перепадали даже нищим: королевским поварам специально приказывали в эти дни готовить с запасом, чтобы можно было не только поразить придворных и иностранных послов, но и раздать достаточно еды беднякам. У Елизаветы рождественский пир вообще был особым событием, так как обычно она любила есть без посторонних глаз, а тут позволяла себе при всех отведать изысканных блюд, которые ей подносили, вставая на колено, молодые дворяне.

Все двенадцать дней, по идее, были и временем мира, когда все войны, раздоры и свары должны были затихать. Однако, иногда праздники изрядно омрачались. Так, одна из первых и самых кровавых схваток в Войнах Роз произошла во время Рождества, 30 декабря 1460 года, когда в битве при Уэйкфилде Ричард герцог Йоркский и его сын граф Рутланд погибли в битве с Ланкастерами и их трупы были совершенно обезображены победителями.

В новогодний день 1593 года граф Эссекс раскрыл заговор против Елизаветы, в котором участвовал её личный врач Родриго Лопес. Королева, конечно, всё равно танцевала до часу ночи, но её явно преследовали невесёлые мысли о предателях. А в 1586 году, празднуя Рождество в Гринвиче, Елизавета написала официальный приказ о казни Марии Стюарт, на который поставила подпись в феврале.

Несладко пришлось на Рождество и архиепископу Кентерберийскому Томасу Бекету в 1170 году. Скорее всего, именно его проповедь в рождественское утро стала последней соломинкой, после которой Генрих II в типичном для Плантагенетов приступе ярости завопил «Ну неужели никто не избавит меня от этого беспокойного попа?!» Четверо придворных рыцарей моментально помчались исполнять рождественское пожелание короля, и поскакали в Кентербери, чтобы 29 декабря зарезать надоедливого архиепископа. Впрочем, Генриху от этого было мало хорошего.

https://antoin.livejournal.com/858910.html

Специалисты по исторической кулинарии утверждают, что суп – изобретение весьма древнее. Бросить разные ингредиенты в горшок, чтобы получить питательное, легко усвояемое, дешевое и простое в приготовлении блюдо, - это же совершенно естественно и неизбежно. :) Супы и их разновидности, холодные и горячие, существуют если не во всех странах, то, наверное, в большинстве. Новоанглийская похлебка из моллюсков, испанский гаспачо, русский борщ, итальянский минестроне, французский луковый суп, китайский вонтон… и так далее. В парижских «точках общепита» в XVI в. продавали густой мясной отвар – дешевое и сытное блюдо, считавшееся прекрасным «лекарством» от физического переутомления. А в 1765 году один предприимчивый парижанин открыл заведение, в котором готовили исключительно restoratifs (буквально – «восстанавливающие средства»), то есть супы – мясные, овощные, бульон (bouillion) и консоме.

скрытый текстСчитается, что слово суп (soup) этимологически восходит к позднелатинскому suppare – намокать, пропитывать. В свою очередь, оно произошло от древнегерманского корня “sup” с аналогичным значением. Латинское существительное suppa вошло в французский язык как soupe и означало первоначально хлеб, намоченный в бульоне, или бульон, сваренный на хлебе. В этом значении слово soupe (или sop) вошло в XVII веке в английский язык. До появления слова soup англичане называли аналогичное блюдо broth или pottage. Broth’ом заливали лежавшие в миске мясо, овощи и куски хлеба, иногда поджаренного (прообраз современных гренков). То есть, хлеб довольно долго составлял непременную часть этого блюда. Затем стало модно подавать бульон отдельно, и в начале XVIII века soupe окончательно занял место традиционного первого блюда в английской (и не только) кулинарии.

В Средние века broth (бульон) подавали к столу в мисках и зачастую пили прямо из них. Если для простонародья крепкий бульон мог служить отдельным блюдом, то в богатых домах он зачастую играл роль подливки или соуса к мясу и овощам. Вдобавок горячий broth был хорошим средством, чтоб они не остывали. Мясо и овощи порой подавали отдельно, а порой, нарезанные на мелкие кусочки, оставляли плавать в бульоне. В таких случаях содержимое вытаскивали из общих мисок при помощи ножа, а то и просто руками. Разумеется, воспитанный человек должен был уметь извлекать лакомые кусочки, не погружая чересчур глубоко руку в миску.

В XIV веке бульон уже не пили из мисок, а черпали ложками. Умение донести ложку до рта, не расплескав жидкость на стол и на воротник, считалось признаком воспитанности, об этом неоднократно упоминали авторы справочников по этикету. Ловкое пользование ложкой стало, своего рода, социальным маркером.

Рецепты супов есть во многих средневековых английских поваренных книгах. Так, в сборнике, составленном в конце XIV века придворными поварами Ричарда II, описаны несколько видов супов и бульонов, которыми предполагалось заливать лежавший в миске хлеб. Самый же большой перечень приведен в «Опытном поваре» Роберта Мэя, изданном в Лондоне в 1660 году. Из двухсот страниц книги примерно пятую часть занимают супы. Мэй, обучавшийся в Париже и успевший поработать поваром в тринадцати знатных английских домах, был хорошо знаком с модными европейскими веяниями; не отрываясь полностью от кулинарных традиций Средневековья, он, тем не менее, привнес некоторые новые идеи. В своей книге он знакомит англичан с французским раковым супом (bisque) и итальянским brodo с сыром и клецками (тортеллини). В числе овощей для супа упоминаются шпинат, морковь, артишоки, картофель, репа; вполне в духе средневековой традиции, супом опять-таки предполагается заливать поджаренный хлеб. На рисунках Мэя, изображающих варианты сервировки, в центре стола стоит огромная супница.

Вот некоторые занятные рецепты:

Яблочный суп

2 фунта яблок, без серединки, мелко порезанных
2 кварты воды
1 столовая ложка лимонной цедры
1 палочка корицы
Щепотка соли
200 г. сахара
2 столовых ложки муки
Треть стакана воды
Полстакана белого вина

Сварить яблоки с цедрой, солью и корицей. Варить на медленном огне под крышкой, пока не размягчатся. Размять, добавить сахар. Развести муку в воде, постепенно добавить к яблокам. Варить, пока суп слегка не загустеет, все время помешивая, чтоб не подгорело. Добавить вино. Подождать, пока не закипит, снять с огня и подавать.

Шотландская похлебка с курицей и пореем
На шесть-восемь порций:

Полкурицы
1-2 порея
2 кварты бульона
1 чайная ложка соли
Пол чайной ложки перца
Сварить сначала курицу, затем, если нужно, разбавить бульон водой. Вынув курицу, положить в бульон порей, соль и перец. Варить, пока лук не размягчится.

Сассекский суп

2 фунта говядины, порезать кубиками
2 столовых ложки муки
1 сельдерей, мелко порезанный
2 средних луковицы, мелко порезанных
Соль
Молотый черный перец
Три гвоздички
1 столовая ложка уксуса
1 столовая ложка сливочного масла
Стакан крепкого бульона

Посыпать мясо мукой и обжарить на сковородке на маленьком огне. Затем на той же сковородке обжарить сельдерей и лук. Положить на дно глубокой кастрюли слой лука и сельдерея, затем слой мяса – и так до верху, посыпав каждый слой солью и перцем. Добавьте гвоздику и уксус. Смазать сверху сливочным маслом, залить бульоном, накрыть крышкой и варить полтора часа.

Чесночный суп

6 столовых ложек растительного масла
6 зубчиков чеснока, мелко порезанных
300 грамм хлеба, порезать кубиками
1 чайная ложка паприки
Куриный бульон
Нарезанная петрушка

Вылить масло в кастрюлю, нагреть. Выложить в кастрюлю хлеб и чеснок и поджаривать до золотистой корочки. Добавить бульон и паприку. Варить 5-10 минут, пока хлеб не разойдется. Подавать, посыпав нарезанной петрушкой.

Суп из эля с луком (XV век)

Нарезать лук (не слишком мелко), сварить до частичной готовности, достать из кастрюли, позволить стечь. Затем обжарить в масле до полной готовности. В большой кастрюле смешать эль, лук, шафран и соль по вкусу. Довести до кипения, затем убавить огонь и варить еще до пятнадцати минут до получаса. Нарезать хлеб (черствый, без корочки) маленькими ломтиками или квадратиками, положить на дно миски, залить супом.

https://tal-gilas.livejournal.com/240257.html

Неоднократно уже говорилось, что самым популярным продуктом питания в Средние века был хлеб – в разных вариантах приготовления. Самый «бюджетный» вариант стоил достаточно дешево, чтобы его могли позволить себе даже бедняки, и за тем, чтобы цены на хлеб не выходили за пределы разумного, следили соответствующие должностные лица. Качество хлеба на столе, разумеется, зависело от дохода семьи. Лучший хлеб – белый и мягкий – получался из пшеницы, которая была по карману только людям состоятельным, в первую очередь дворянам. Самый распространенный вид хлеба, столетиями служивший пищей для среднеобеспеченных европейских крестьян, назывался maslin и выпекался из смеси пшеницы и ржи. Из одной ржи пекли темный хлеб, а на севере Англии, в более холодном климате, где пшеница и рожь встречались реже, подмешивали в муку ячмень и овес. В неурожайные годы хлеб пекли с примесью гороха и даже желудей.

скрытый текстАссиза о хлебе и эле (ок. 1266) гласила: «Если четверть пшеницы была продана за 12 пенсов, на фартинг (четверть пенса) должно продавать шесть фунтов и два шиллинга wastel («шиллинг» как английская мера веса – 19 грамм); а cocket из такого же зерна на фартинг должен весить на 2 шиллинга больше. А cocket, сделанный из зерна, которое стоило дешевле, должен весить на 5 шиллингов больше. Simnel должен весить на два шиллинга меньше, чем wastel. Хлеб, сделанный из цельной пшеницы, должен весить как полтора cocket, а cocket, таким образом, должен весить на 5 шиллингов больше, чем wastel. Treet должен весить как два wastel. А хлеб из обычной пшеницы (common wheat) должен весить как два больших cocket».

Что же значат все эти загадочные слова,которые порой попадаются в английских текстах и которые - о! - как трудно переводить? :))

Simnel – хлеб довольно загадочный; в других документах, помимо Ассизы, упоминается нечасто. Можно предположить, что он был ближе к булочке (то, что называется bread roll). К современной выпечке под названием Simnel cake, скорее всего, он отношения не имеет.

Вот основные виды хлеба, изготовлявшегося в Средние века:

“Pandernain” или “paynemaine” – хлеб самого высокого качества, выпекался из «тонкой» пшеничной муки, просеянной несколько раз. Также он носил название «господский хлеб». Из такой муки пекли не только хлеб для богатых домов, но и облатки для Причастия. Недаром этот хлеб не упоминался в Ассизе о хлебе и эле – широкой публике он был недоступен, и пекли его, преимущественно, в домашних печах в поместьях и городских особняках, но не в общественных пекарнях.

“Wastel” – хлеб высокого качества, из тщательно просеянной муки; из такого теста, как правило, пекли пироги. Позволить себе такой хлеб могли лишь весьма обеспеченные люди. Аббатиса в «Кентерберийских рассказах» Чосера кормит таким хлебом своих собачек, намекая тем самым, что ее обитель, мягко говоря, не нуждается. Судя по тексту Ассизы, wastel был несколько ниже качеством, чем pandernaine, но, в любом случае, стоял выше cocket’a – нормального качественного белого хлеба, в нашем представлении. Судя по описаниям, cocket и wastel пекли из одинаковой муки; возможно, разница заключалась в самом процессе выпечки. Wastel в кулинарных книгах часто описывают как нечто похожее на бисквит или булку – возможно, его выпекали при более высокой температуре или дольше, нежели cocket.

Cocket был самым распространенным из разновидностей пшеничного хлеба, иногда с добавлением отрублей; он был несколько дешевле wastel. Судя по описаниям, он представлял собой нечто вроде галет, на которых, возможно, изображался некий знак (cocket); или же он получил свое название потому, что предназначался в первую очередь для моряков (coxswains).

Ближе к концу Средних веков в обиход вошли так называемые matichet, они же manchet – небольшие круглые буханки, размером с ладонь, из пшеницы крупного помола; в домашних печах их, как правило, не пекли – за manchet’ами ходили в пекарню.

Хлеб из цельной пшеницы (whole wheat) был, вероятно, похож на современный цельнозерновой хлеб; также его называли cheat. Это была лучшая разновидность цельнозернового хлеба. Так называемые treet (tourte) и common wheat были грубее и тяжелее (кроме муки, они содержали шелуху от зерен), а потому дешевле и распространенней. Само название – common – на это намекает. Из такого хлеба, полежавшего три-четыре дня, делали т.н. тренчера – хлебные тарелки, на которые в богатых домах во время обедом клали мясо и наливали подливки и соусы и которые затем раздавали бедным в качестве милостыни – или же отдавали на корм свиньям. В любом случае, залежавшийся хлеб не выбрасывали просто так – его сушили, поджаривали, иногда даже нарочно обугливали, крошили и использовали для приготовления соусов; хлеб замачивали в бульоне или уксусе, протирали сквозь сито и добавляли в соус в качестве загустителя. Из черствого хлеба, сваренного в молоке с фруктами, изготовляли сладкий крем.

В состав “Horse bread “ – хлеба низкокачественного – вместе с зерном (а то и вместо него) входил горох, отруби, шелуха от зерна. Это был самый дешевый хлеб, которым в основном кормили лошадей, а в голодные годы ели сами; наряду с ржаным и ячменным хлебом, служил он пищей и тем, кто не мог себе позволить хлеб получше – то есть, беднякам из бедняков.

Пекли также дешевые сорта хлеба «из всякого зерна» - хлеб из отрубей, а на севере и западе Англии – разнообразные виды ячменных и овсяных лепешек, которые и поныне называются старинными названиями: “havereakes” или “clapbread”. Эти лепешки могли быть достаточно большими – около фута в диаметре – и плоскими (толщиной примерно в полдюйма); их пекли на решетке очага или на горячих камнях, а затем подсушивали до хрустящего состояния. Современники заслуженными называли их «твердыми и тонкими» (hard and thin); уверяли, что свое название clapbread получил оттого, что он гремит (clap), когда его переворачивают во время выпекания. Целые стойки с такими лепешками «в промежуточном состоянии» порой стояли перед деревенскими домами. Рецепт clapbread очень просто – 6 унций овсяной муки, щепотка соли, две унции пшеничной муки, вода, ложка растопленного масла или жира; выпекать ок. 25 минут до хрустящей коричневой корочки, можно подавать с сыром.

«А если пекарь будет уличен в несоблюдении помянутой ассизы, то первые три раза надлежит его простить, если он облегчит хлеб ценою в фартинг не более чем на два шиллинга; а если более чем на два шиллинга, то надлежит выставить его у позорного столба, не принимая никакого денежного возмещения».

О символическом смысле хлеба в Средние века – в первую очередь, о хлебе как Теле Христове – написано множество работ. Насколько серьезным был этот символический пласт, можно судить хотя бы по тому, какие споры вызывал на протяжении Средних веков вопрос, какой именно хлеб надлежит использовать во время таинства Причастия. Один из византийских духовных деятелей, отстаивая достоинства квасного хлеба, писал так, обращаясь к латинянам: «Вы называете хлеб panis, мы называем его artos. Это слово происходит от airoel, «подниматься», что означает нечто возвышенное, поднятое, согретое благодаря брожению и соли».
В бенедиктинском монастыре в Клюни, отличавшемся строгими правилами и, в частности, обетом молчания, был разработан настоящий язык жестов, в том числе обозначения хлеба. Руководство XI в. гласило: «Чтобы обозначить хлеб, изобрази кружок при помощи большого пальца и двух соседних, ибо хлеб обычно круглый. Чтобы обозначить хлеб, который приготовлен на воде, сначала изобрази обычный знак хлеба, а потом положи ладонь одной руки на тыльную сторону другой, словно смазывая ее. Чтобы обозначить хлеб, который называют torta, сделай обычный знак хлеба, а потом нарисуй на ладони крест, потому что хлеб такого рода обычно делят на четыре части».

Решила, что лучше сделать отдельным перепостом, а не ссылкой в nn-ом посте на nn-ой странице.

Для любителей аутентичной средневековой кухни заметим, что помидоры, тыквы и уж тем более картофель в Англии XIII-XIV вв. еще не известны, морковь – изрядная редкость; из овощей наиболее распространены капуста, брюква, репа, свекла, из круп – рожь, пшеница, ячмень, овес. (Ячмень в первую очередь употребляется, естественно, в пивоварении.) Зелень отваривали или ели в сыром виде (лук, салат и т.д.); морковь часто варили вместе с мясом. Горох и бобы были известны с давних времен и поедались в больших количествах (зачастую в вареном виде), из фруктов особой популярностью пользовались малина, клубника, смородина, кизил, яблоки, груши, вишни и сливы.

скрытый текстВообще, говядина, свинина, пиво и хлеб (в том числе пироги с мясом и сыром) – самые распространенные продукты того периода. Знать ела белый хлеб – плоские круглые караваи, которые выпекали из пшеничной муки. В деревне ели в основном ржаной и ячменный хлеб; в голодные годы пекли из овса, гороха, бобов, чечевицы и даже желудей. Молоко и молочные продукты (сыворотка, пахта) были скорее едой сельских жителей, нежели горожан; это же касалось и сыра.

Крестьяне и горожане обычно ели три раза в день, садясь завтракать сразу после восхода. Обедали в полдень, а ужинали в пять-шесть часов вечера. На фермах слуги и батраки ели вместе с семьей. Завтрак среднего городского ремесленника обычно состоял из хлеба, рыбы или холодного мяса, сыра и эля, обед – из горячего мяса, супа, пирожков (и эля), ужин – опять-таки из холодных остатков (и эля).

Богатые могли позволить себе большее разнообразие в еде. Говядина, баранина, свинина, дичь, разнообразная птица – утки, лебеди, цапли, дрозды, голуби, зяблики… Поскольку среда, пятница и суббота были постными днями, мясо есть запрещалось, и богатые люди обычно употребляли в пищу рыбу – щуку или карпа. Радикально настроенные современники по этому поводу отзывались: «Богатый человек, у которого в постный день весь стол уставлен рыбными блюдами, спасет свою душу, а бедняк, которому не на что купить рыбы и который поел солонины на два пенса, чтоб сохранить силы для работы, попадет в ад». Специи, по большей части, также были недоступны беднякам (хотя вполне доступны среднезажиточным горожанам), в том числе и недавно привезенная с Востока редкость – тростниковый сахар (одно из утонченных удовольствий для богатых – пить подслащенное «белым» сахаром вино). Самым популярным «подслащивающим» средством был мед, который использовался для изготовления разнообразных сладостей. Перец, гвоздика, корица, миндаль и прочие экзотические специи стоили недешево.

Бедняки-крестьяне питались куда проще и однообразнее – мясо, в том числе домашней птицы, появлялось на их столе далеко не каждый день. Ели, в основном, свинину и баранину; при везении, удавалось разжиться крольчатиной. Значительную часть деревенского рациона составляли ржаной хлеб и сыр (чаще из овечьего молока), сыр, овощи, фрукты, орехи. Горячую еду в крестьянских домах готовили раз в день: на обед хозяйка варила похлебку из зерна и овощей, куда, от случая к случаю, добавляла свинину или рыбу, а утром и вечером обходились холодными остатками.

В Средние века завтрак не считался необходимым приемом пищи; по современным меркам, мы не назвали бы его сытным. Съесть поутру кусок хлеба, иногда поджаренного, с вином (или вымоченного в вине) считалось вполне достаточно (заметим, что крестьяне и ремесленники, которым предстоял трудовой день, обычно завтракали более плотно, чем аристократы). Основных приемов пищи в день было два, и первым из них был обед. Поскольку его приготовление требовало изрядной возни, особенно в богатых семействах, обычно обед подавали не раньше полудня – к тому времени половина дневной работы уже бывала выполнена. Завершался рабочий день второй трапезой, гораздо более простой, которую подавали в пять-шесть часов. Ужинать полагалось снедью, необременительной для желудка. Иоанн Миланский, верный заветам медицинской школы в Салерно, советовал: «Вставай в пять, обедай в девять, ужинай в пять, ложись спать в девять и проживешь долго».
Почему же вполне достаточными считались два приема пищи (а строго говоря, всего один), а не три-четыре? Ответ, несомненно, кроется в сугубо практических соображениях (лишний раз разводить огонь в очаге и возиться на кухне – чересчур трудоемкое занятие), а также и в наставлениях средневековых врачей, заверявших, что садиться за стол надлежит только на голодный желудок. Приступать к трапезе до того, как предыдущая порция еды успела перевариться и покинуть организм, считалось весьма неблагоприятным для здоровья.

По мере того как процесс приготовления обеда усложнялся, он начал появляться на столе все дальше за полдень. Ужин, в свою очередь, стали подавать не раньше 7-8 часов, но он по-прежнему оставался менее значим, чем обед, а потому и блюда за ужином были проще и неприхотливее. К концу Средних веков в обиход наконец вошел и привычный нам завтрак: возможно, людям совсем нестерпимо стало полдня обонять аппетитные запахи готовящегося обеда, которые начинали витать по дому с самого рассвета, и они предпочитали перебить себе аппетит небольшим перекусом с утра. Впрочем, еще в конце XV в. придворный штат короля Эдуарда IV обходился без завтрака – завтракать обитателям дворца дозволялось лишь по специальному разрешению! И если крестьянин или ремесленник завтракал, чтобы не трудиться до обеда на голодный желудок, аристократ делал это, чтобы утолить голод в ожидании трапезы, достойной его статуса. Сначала этот «прото-завтрак» представляет собой лишь кусок хлеба и кружку разбавленного водой вина; затем в меню начинает появляться рыба (анчоусы, английская селедка, копченый лосось и форель). Даже признавая за собой впадение в грех чревоугодия (ибо завтрак есть несомненная поблажка желудку), аристократ мог оправдаться тем, что ел рыбу, а не мясо! И, в любом случае, завтракали дворяне только после мессы.

Считалось, что три полноценных приема пищи в день допустимы для рабочего человека, а остальным надлежит довольствоваться двумя; средневековые авторы писали, что завтракают только рабочие и маленькие дети. В 1289 г. крестьяне-возчики из поместья Ферринг в Сассексе едят на завтрак ржаной хлеб с сыром и элем. Прислуга «высшего разряда» и стражники Нортумберлендского замка получают краюху домашнего хлеба, пиво и кусок вареной говядины, а в постные дни – соленую рыбу; привратники и конюхи там же получают только хлеб и пиво.

Одной из примечательных черт средневекового застолья были т.н. «тренчеры» - тарелки из хлеба. На них не только клали еду и насыпали соль, но и даже ставили свечи! Специальной обязанностью некоторых слуг было нарезать и подавать тренчеры (разумеется, лучшие подавались хозяевам и почетным гостям). Использованные «хлебные тарелки», вместе с остатками соусов и объедками, бросали собакам или отдавали беднякам, которые ждали милостыни на улице. Само слово trencher восходит к французскому глаголу trenchier/trancher, т.е. «резать». Гостям подавали новые тренчеры во время перемены блюд, когда слуги убирали со стола «все корки, кости и тренчеры, перед тем как принести второе блюдо». Съедать тренчер было не принято, тем более что, как правило, краюхи для тренчеров пеклись из муки грубого помола и выдерживались по нескольку дней – прочности ради («Хлеб трехдневной давности лучше всего годится для тренчеров», - пишут в поваренной книге XIV в.). Один парижский автор добавляет, что тренчер должен быть «полфута шириной и четыре дюйма высотой».

Рядовые гости сами отрезали себе тренчер от ближайшей краюхи, садясь за стол, тогда как высокопоставленные особы ждали, когда их обслужат. Опять-таки, хлеб становился показателем статуса; сборники по этикету, в разных вариантах, оговаривали, сколько тренчеров положено хозяину дома, его сыну, прочим домочадцам и гостям в зависимости от их статуса.

Самолично отрезать тренчер для кого-либо – знак почтения. На иллюстрации в Холкэмской Библии мальчик Иисус нарезает хлеб для Марии и Иосифа. Если новой перемены блюд не ожидалось, чистые тренчеры подавали, когда разносили сыр и сладости. В Babees book об этом говорится так: «Когда принесут сыр, возьми чистый тренчер, на который чистым ножом положи себе сыру». По одной из версий, именно от таких «десертных» тренчеров берут свое начало миниатюрные десертные тарелочки XVI-XVII века.

Мифы о средневековой кухне
скрытый текст1. В Средние века использовали много соли и специй, чтобы скрыть вкус испорченного мяса.

Это невозможно по многим причинам. Во-первых, всякий, кто имел дело с тухлятиной, знает, что вкус и запах испорченного мяса нельзя скрыть никаким количеством специй. Во-вторых, в Средние века люди не забивали скот без необходимости, поэтому свежее мясо не лежало так долго, чтобы успеть испортиться. Во всяком случае, оно было свежЕе, чем мясо, которые едят сейчас люди в большинстве европейских стран J. А поскольку специи были дороже мяса, с какой стати тратить пряностей на 10 шиллингов, чтобы улучшить вкус протухшего цыпленка стоимостью в 2 шиллинга? Гораздо проще купить нового. И, наконец, кушанья, для приготовления которых мясо не использовалось, приправлялись специями столь же обильно, как и мясные блюда. Даже в отсутствие холодильников было множество общеизвестных способов заготовить и сохранить мясо впрок (его вялили, коптили, солили).

Корни этого мифа – в книге Дж. Драммонда «Английская еда: пять столетий английской кухни» (1939), где впервые было объявлено, что в Средние века люди обильно приправляли мясо, чтобы скрыть привкус тухлятины. Драммонд – не историк, а профессор биохимии – отнюдь не называл себя экспертом-медиевистом, но, впрочем, это помешало ему сделать ряд весьма спорных утверждений, которые долгое время считались неопровержимыми фактами.

2. Перец – на вес золото.

Перец, конечно, в Средние века был дороже, чем сейчас – примерно в десять раз – но все-таки уступал золоту в цене. Шафран, во все времена остававшийся одной из самых дорогих пряностей, в XV веке стоил 183 пенса за фунт. Золото – для сравнения – стоило 240 пенсов за фунт. Перец, корица, мускатный орех и гвоздика, пускай в небольших количествах, были вполне доступны людям среднего достатка.

3. Хлеб был грубым и исключительно ржаным.

В средневековых текстах есть многочисленные описания того, как надлежит просеивать муку сквозь льняную ткань, чтобы она сделалась белой и чистой. Существовали законы, оговаривающие состав разных сортов хлеба, от грубого черного до пышного белого. Бедняки, возможно, и ели преимущественно ржаной хлеб, но средние и высшие сословия вполне могли позволить себе пшеничный.

4. Бедняки голодали и не ели мяса.

Мясные блюда на столе бедняков, несомненно, были менее обильными и разнообразными, чем у дворян, но, даже не имея возможности пополнять свое меню дичью, как дворяне, крестьяне и горожане держали свиней и овец, что позволяло им по крайней мере раз в неделю есть мясо. Пища крестьян состояла из свинины и домашней птицы, овощей, фруктов, а также яиц, молока и молочных продуктов; к их услугам также были мед, некоторые специи, свежие травы. Мяса потребляли много, а на зиму обычно заготавливали солонину. Даже записи из средневековых тюрем и приютов для бедных свидетельствуют о том, что тамошние обитатели получали порцию мяса от трех до четырех раз в неделю.

5. Средневековые трапезы состояли из хлеба, жареного мяса и вина (эля).

За этот миф нужно поблагодарить Голливуд. Но, в отличие от соответствующих сцен из фильмов, средневековые пиры предполагали многочисленные перемены замысловатых блюд, для приготовления которых использовались не только разные сорта мяса, но и овощи, фрукты, зелень, злаки. Также, помимо съедобных, на столе могли присутствовать и чисто декоративные композиции.

Этот миф возник в связи с тем, что сохранившиеся меню придворных пиров представляют собой, в первую очередь, перечень мясных блюд. Да и в обычных домашних записях не всегда зафиксирована покупка овощей. С другой стороны, сохранились многочисленные свидетельства о наличии обширных огородов, а в поваренных книгах описывались разнообразные способы приготовления овощей.

6. Еда была простой, скверно приготовленной и состояла из немногочисленных ингредиентов.

Средневековые рецепты были полны экзотических специй и «ароматизаторов», кушанья нетривиально сервировались – причем не только при дворе. Даже самые простые блюда предполагали немало компонентов; некоторые из них, состоящие из весьма незамысловатых продуктов, доступных обычным людям, тем не менее, включали до тридцати ингредиентов, в том числе таких, которые теперь совсем вышли из обихода (амарант, любисток, бурачник). Средневековые повара с большим энтузиазмом использовали специи; да, обыкновенное жареное мясо во все времена пользовалось популярностью, но также кулинары готовили и блюда, обладавшие сложным «букетом», в состав которого входили имбирь, сахар, уксус, вино, изюм, гвоздика, мускатный орех, тмин, кардамон, корица, перец и мед. Так, популярное блюдо под название mawmenny состояло из мелко нарезанной говядины, свинины или баранины, сваренной в вине, которую затем подавали в густом винном соусе с измельченным цыплячьим мясом, свежим и жареным миндалем и гвоздикой (в богатых домах к соусу еще добавляли пищевой краситель, чтобы придать ему ярко-красный цвет). Можно сказать, что по степени остроты средневековая кухня напоминала индийскую. Порой средневековые пиры превращались в настоящую демонстрацию кулинарных талантов: жареных павлинов заворачивали в предварительно снятую с них кожу с перьями, дабы подать на стол «в натуральном виде», из животных делали своеобразные матрешки – внутрь жареного поросенка помещали жареного петуха, которого, в свою очередь, фаршировали орехами. Существовало блюдо под названием «пилигрим»: оно представляло собой щуку, варенную с головы, жаренную в середине и испеченную с хвоста (подавалась вместе с жареным угрем, символизировавшим посох пилигрима).

7. В зимнее время овощи и фрукты были недоступны.

С развитием торговых путей стало возможным доставлять овощи и фрукта с юга Европы, где господствовал мягкий средиземноморский климат и где они вызревали с марта по ноябрь. Также фрукты сохраняли, высушивая их или держа в холоде в погребах, так что они были доступны даже в разгар зимы. Экзотические плоды, наподобие лимонов и апельсинов, держали в оливковом масле; другие фрукты помещали в уксус или в вино.

8. Еда хранилась неправильно и была некачественной.

В Средние века люди хранили еду теми же самыми способами, как это делалось по всему миру до изобретения холодильника в ХХ в. – в том числе, в подземных погребах и в коробах со льдом. Хотя специи не в состоянии отбить вкус и запах тухлятины, они могут предотвратить быструю порчу продукта. А средневековые рецепты, в которых упоминается испорченная еда, обычно начинаются с того, что повару советуют отрезать и выбросить испорченные части продуктов.

Несколько рецептов
скрытый текстФриттеры с травами

8 ст.л. мелко нарезанных трав – чабрец, петрушка, майоран и т.д.
2 стакана муки
1.5-2 стакана теплой воды
0.5 чайной ложки соли
1 ст.л. дрожжей
Растительное масло для жарки
Мед

Развести дрожжи в небольшом количестве воды, смешать с мукой, травами и солью. Добавлять воду, пока не получится достаточно густое тесто. Накрыть и оставить в теплом месте, пока, подойдя, тесто не увеличится в объеме примерно вдвое, после чего, набирая в ложку, бросать в горячее масло и обжаривать до золотистой корочки. Подавать с медом.

Постные фриттеры

1 стакан миндального молока
¾ стакана муки
2 ст.л. оливкового масла
1 стакан смородины

Смешать миндальное молоко с мукой, сделав тесто консистенции блинного (если получилось слишком густое, разбавьте миндальным молоком, если слишком жидкое, добавьте муки). Разогрейте масло на сковороде; когда нагреется, вылейте туда половину теста, высыпьте ягоды, залейте сверху оставшимся тестом. Готовьте, пока не поджарится, после чего переверните и поджарьте вторую сторону. Подавать целым или нарезанным, можно с медом.

Булочки

3 ст.л. размягченного масла
¼ стакана сахара
3 яичных желтка
1 ст.л. розовой воды
По четверти чайной ложки соли, гвоздики и мускатного ореха
Щепотка шафрана
1.5 стакана муки

Смешать масло и сахар, добавить яичные желтки, затем розовую воду, соль и специи. Наконец, добавить муку и вымешивать тесто, пока из него не получится шар. Раскатать на посыпанной мукой доске примерно до четверти толщины. Нарезать на квадратики или прямоугольники, вилкой проделать отверстия и положить булочки на противень. Выпекать при 300º ок. 15 минут.

А также
скрытый текстМеню обеда, устроенного герцогом Ланкастером в честь короля Ричарда в Лондоне, в 1387 г.

Первая перемена
Оленина с зернами пшеницы. Мясной бульон. Кабанья голова. Жареная говядина. Жареные лебеди. Жареный поросенок. Ломбардский пирог, с сушеными фруктами и сладким кремом. Т.н. sotelte (блюдо-сюрприз, это могли быть сделанные из сахара фрукты, пирог в виде в крепости, павлин в собственных перьях, извергающий огонь, и т.д.).

Вторая перемена
Суп из телячьих ножек. Белый суп. Жареный молочный поросенок. Жареный журавль. Жареный фазан. Жареная цапля. Подрумяненные цыплята. Рыба. Пирожные. Мясо, нарезанное мелкими ломтиками. Жареный заяц. Снова sotelte.

Третья перемена.
Суп с миндалем. Ломбардское рагу. Жареная оленина. Жареные цыплята. Жареные кролики. Жареные куропатки. Жареные перепела. Жареные жаворонки. Хлебный пирог. Желе. Milk fritters.
https://tal-gilas.livejournal.com/197134.html

(прим). Пыталась найти, что есть "milk fritters". Оказалось, разновидность наших "сырников" или "творожников".
Pressed curds with egg, fried (Cury 1390).
Рецепт Здесь

Об идеале женской красоты Средневековья и вообще Идеальной Женщине

Для Средневековья характерен идеал красоты одновременно девственной и женственной. Вьющиеся золотистые, белокурые (или, на худой конец, рыжеватые) волосы, зачастую украшенные венчиком, лентой или цветами, - несомненный атрибут незамужней девушки. Светские и религиозные власти в равной мере утверждали положительный образ девственности, толкуя ее как путь к спасению, сокровище, которое предназначено в дар только Небесному Жениху.
скрытый текст
Сохранить себя в чистоте для девушки значило сохранить незапятнанной душу, отстраниться от мирского существования и, в идеале, греха. Но, с другой стороны, если девушка не уходила в монастырь, столь тщательно оберегаемую девственность надлежало в конце концов отдать законному мужу. Что характерно, далеко не все родители поощряли у дочерей стремление надеть покрывало монахини.

С самого начала Средних веков в моду вошла «ангельская» внешность, наводящая на мысль о непорочности, святости – белая кожа, «нежная как персик», с умеренным (никоим образом не вульгарным!) румянцем, удлиненный овал лица, большие глаза, маленький рот, алый как вишня или роза вешней порой.

...И примется изображать
Мне светло-золотую прядь,
И стан во всей красе своей,
И переливный блеск очей,
Лилейно-чистое чело,
Где ни морщинки не легло,
И ваш прямой, изящный нос,
И щеки, что свежее роз,
И рот, что ослепить готов
В улыбке блеском жемчугов,
Упругой груди белоснежность
И обнаженной шеи нежность,
И кожу гладкую руки,
И длинных пальцев ноготки…


Яркий румянец, круглые щеки и уж тем более загар – удел грубых крестьянок. Никаких пышных форм a la Рембрандт, минимум открытого тела. Анри де Мондевиль пишет в своей «Хирургии» (начало XIV в.): «Некоторые женщины, которые не хотят или не могут обратиться к хирургу или же не желают предать огласке свое неприличие (sic!), шьют нижние рубашки с двумя мешочками по размеру грудей и надевают эти рубашки каждое утро, после чего как можно туже бинтуют грудь повязкой. Другие, например женщины в Монпелье, сжимают грудь тугими платьями и шнуровкой».

Чтобы кожа была интересно бледной, модницы натирались соком лимона или белилами, в состав которых входили ртуть и свинец, или даже делали регулярные кровопускания. В XIV-XV вв. женщины, придавая лицу модную удлиненную форму и невинный вид, выщипывали брови и брили лоб (иногда даже выводили волосы известью, а затем, чтобы воспрепятствовать их росту в дальнейшем, наносили на кожу сок цикуты или золу, предварительно вымоченную в уксусе). Для того чтобы шея казалась более длинной, выбривали затылки.

Тогда же, в период расцвета готики, в моду входит S-образный силуэт с маленькой грудью и тонкой талией, но при этом с выпуклым животом (поэтому грудь зачастую бинтовали, чтобы она казалась плоской, а под платьем носили накладные валики, т.н. «босы»). Развитию этого полудевического-полуженственного образа способствовал и культ Девы Марии.

Дева Мария на иллюстрациях (особенно северноевропейских) нигде не носит головной убор, подобающий замужней женщине; напротив, она везде изображена с длинными распущенными волосами и юными чертами лица (в отличие, например, от св. Елизаветы). Это – облик девушки, еще не вышедшей из подросткового возраста (16-17 лет).
Для сравнения - иллюстрация из "южной" рукописи, где Мария и Елизавета одеты одинаково "по-женски".


Архиепископ кентерберийский Ансельм публично провозгласил искусственное осветление волос нечестивым занятием. Использование косметики если не запрещали, то всячески стремились ограничить, высмеивая неумеренное пристрастие к румянам и пудре и утверждая, что косметика искажает облик Божьего создания.

Недолго цветет их весна, — Ведь смертный стареть обречен,
Но краской обман совершен: Глядишь — а старуха юна!

Фома Аквинский, рассуждая о пристрастии женщин к косметике, неохотно признавал, что краситься само по себе не грех, если женщина хочет сделать себя более привлекательной для мужа, дабы у него не возникло желания изменить. С другой стороны, женщина должна быть осторожна и не придавать себе чересчур соблазнительный облик, чтобы не увлекать чужих мужей.

Мне бог, обернувшись, сказал:
— Жены, монах, нагрешили,
Статуи красок лишили,—
Их облик святой облинял.
Смотри, как вот эта бледна!
Почаще всходи на амвон,
Громи их, повапленных жен!
Для кары пришли времена.

Исследования показывают, что англичанки усердно белились, чтобы придать лицам модную бледность (самые непритязательные обходились пшеничной мукой в качестве белил); также признанными средствами для высветления кожи считались цикламен и корень лилии. Вот рецепт, приведенный в книге 13 в. «Украшение женщины»: «Залить хорошо просеянную муку водой на пятнадцать дней, затем растолочь и смешать с водой. Процедить сквозь ткань и дать застыть, чтобы вода вся испарилась. Это будет пудра, которая сделает кожу белее снега. Смешайте ее с розовой водой и нанесите на лицо, сперва умыв его теплой водой, а затем вытерев полотенцем».

Гребни были не только необходимым предметом гигиены, но и подарком любимой женщине. Они нередко украшались рисунками или замысловатой резьбой, в том числе сценами куртуазной любви:
Один документ 1316 г. содержит упоминание о зеркальце, гребне, пудренице и кожаном чехле для всего вышеперечисленного; этот «набор» стоил 74 шиллинга, что было весьма существенной суммой.

Образ Богоматери сформировал требования, которые выдвигали по отношению к женщине начиная с середины XI в. Когда ее фигура из величественной, суровой и далекой превратилась в милостивую и близкую, у женщин появился библейский образец для подражания. В том числе, этому способствовало появление жанра миракля – драматического произведения, кульминацией которого являлось чудо, совершаемое Богоматерью или святыми, приходящими на помощь людям. Гвибер Ножанский, французский монах и историограф первого крестового похода, свидетельствует, что образ Девы Марии обретает в представлении людей все бОльшую значимость: «При рождении я был посвящен Ей, Царице небесной, которая занимает место рядом с Господом». Вполне естественно, что, помимо полудевической - полуженственной внешности, идеальный женский образ также предполагал добродетельность, благочестие, неизменное достоинство и учтивость, поскольку Деву Марию славили во всем христианском мире именно за эти качества. «Ее поведение было так серьезно, что всем становилось ясно, как она презирает мирскую суету, - пишет Гвибер о своей матери, - а скромное выражение ее лица отнюдь не располагало к игривым взглядам. Никогда или почти никогда она не бывала в обществе женщин, которые выставляли себя напоказ… а если посторонние люди или ее собственные домочадцы пересказывали какую-нибудь скандальную историю, она сердилась, как будто чернили ее самое».

Если мужчин из благородного сословия ценили за богатство, земли, познания и военную доблесть, женщины зарабатывали себе репутацию примерным поведением. Средневековые повествования зачастую концентрируются вокруг образа главной героини, которая так чиста и идеально женственна, что привлекает всех мужчин, попадающихся ей на жизненном пути. Женщина должна была стремиться к идеалу, воплощенному в образе Девы Марии, - быть скромной в поведении, учтивой, держаться с достоинством вне зависимости от ситуации. Неуклонно следуя этим правилам, женщина могла достичь высшей цели – стать преданной женой и любящей матерью, что в свою очередь нередко было способом обрести серьезное влияние.

Гвибер Ножанской так отзывался о своей матери – «красота, облеченная в добродетель». Он особенно восхвалял ее за внутреннюю силу, необходимую для того, чтобы в одиночку вырастить сына (Гвибер рано лишился отца). Для того времени это была не вполне обычная практика, и матери Гвибера, которая овдовела достаточно молодой, не раз предлагали вступить в брак вторично, «чтобы жить богато и привольно», но та предпочла заниматься образованием сына и полностью принесла в жертву его интересам собственные удобства. А в «Лэ о ясене» Марии Французской речь идет о женщине по имени Френа, которая, уклоняясь от преследований назойливого ухажера, проявляет скромность и добродетель, как и положено идеальной женщине.

Женщина должна быть учтива и отнюдь не вульгарна, причем вне зависимости от происхождения, будь она дворянка или простолюдинка. В «Лэ о ясене» одна из героинь ядовито замечает, что двойняшки могут родиться лишь от разных мужей; хотя сказано это было в самом узком кругу, слух о том «вскоре разошелся по всей Бретани, и все женщины, кто о том слыхал, богатые и бедные, порицали ее за ненавистничество и злой язык». Как Дева Мария сохраняла достоинство и спокойствие, когда окружающие сомневались в ее непорочности, так и средневековые женщины должны были держаться спокойно и хладнокровно вне зависимости от ситуации. Гвибер пишет, что в течение трех лет после брака его мать не могла вступить в супружеские отношения (возможно, потому что ее слишком рано выдали замуж - она едва достигла 12 лет), и в результате ее буквально принудили к тому жестокими насмешками. Тем не менее, «она это выдержала, спокойно снеся все оскорбления, которыми ее осыпали». Ее долгом было подставить другую щеку – и далее идти своим путем. То же самое – в «Лэ о ясене». Френа видит, как ее возлюбленный женится на другой, но «ни единым звуком она не выдала своих чувств». Она продолжает прилежно трудиться в доме своего господина, скрывая сердечную муку и не выказывая ни тревоги, ни печали. Даже новобрачной она прислуживает как положено, «споро и изящно».

Мать Гвибера в конце концов так полюбила своего супруга, что посвятила ему всю дальнейшую жизнь. Узнав, что муж попал в плен, «она упала наземь, как мертвая, а потом воздерживалась от еды и питья и почти не спала от тревоги». Исполняя волю покойного мужа, она постаралась всеми средствами дать сыну достойное образование, с целью посвятить его в дальнейшем Церкви. Когда она узнала, что наставник бьет Гвибера, ее первым инстинктом было поклясться, что «он больше никогда не будет ради знаний терпеть такие муки». Но когда Гвибер заявил, что не бросит учебу, какой ценой ему бы ни достались знания, мать обрадовалась, убедившись, что мальчик и сам стремится выполнить желание отца, которое было свято для нее.
https://tal-gilas.livejournal.com/193060.html