Что почитать: свежие записи из разных блогов

Категория: проза и поэзия

38~

18 сентября 2020 (12:11:55) 153

Бог даровал нам известную власть над своей судьбой; и когда наши силы жаждут деятельности, в которой нам отказано, когда наша воля стремится к пути, который закрыт для нас, мы не должны предаваться отчаянию; нам следует лишь поискать другой пищи для нашей души, столь же существенной, как и запретный плод, которого она жаждет вкусить, но, быть может, более чистой, и проложить для наших дерзаний дорогу, быть может, и более тяжелую, но такую же прямую и широкую, как та, которая преграждена нам судьбой.

#Джейн Эйр

Psoj_i_Sysoj, блог «Логово Псоя и Сысоя»

Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 14. Насколько пошлым может стать сюжет

10 сентября 2020 (13:46:07) 15878

Предыдущая глава

Шэнь Цинцю не знал, сколько проспал, прежде чем пришёл в себя ни жив, ни мёртв.

Узрев над головой знакомый белый полог, он понял, что находится в своей тихой обители на пике Цинцзин.

Сделав глубокий вдох, он как раз собрался хорошенько потянуться, когда дверь открылась.

В комнату вошёл Мин Фань с миской в руках. Видя, что учитель пришёл в себя, он швырнул её на стол и заголосил:

— Учитель, вы наконец-то проснулись!

читать дальшеЗа дверью маячил ещё один посетитель — Ло Бинхэ. Он мялся на пороге, явно не решаясь войти.

Мин Фань причитал так долго, что успел залить слезами всё одеяло — после чего, обернувшись, с бранью накинулся на Ло Бинхэ.

— А ты почему всё ещё здесь? Ты что, не понимаешь, что учителю тошно от одного взгляда на тебя? — Вновь обращаясь к Шэнь Цинцю, он бросил: — Не знаю, что не так с этим мальчишкой — никак не желает убраться отсюда; он словно прирос к полу, будто укоренившаяся палка! Не уходит, сколько бы его ни гнали!

— Он не мешает, — махнул рукой Шэнь Цинцю. — Позволь ему остаться.

— Я… В таком случае я позову шишу Лю, а также главу школы и шишу Му. Они просили немедленно сообщить им, как только вы очнётесь! — пролепетав это, Мин Фань тут же скрылся за дверью.

«Видимо, я и впрямь долго провалялся тут, — заключил про себя Шэнь Цинцю, — раз Юэ Цинъюань уже вернулся. Что же касается «шишу Му», то, должно быть, это Му Цинфан с пика Цяньцао [1]. Адепты этого пика превосходят всех прочих в изготовлении лекарств, постигнув все тайны искусства врачевания, так что, разумеется, следовало позвать их главу.

Ло Бинхэ посторонился, пропуская Мин Фаня, однако, видя, что тот удалился, не спешил последовать за ним — вместо этого он принялся напряжённо всматриваться вглубь комнаты, сжав пальцы в кулаки.

Шэнь Цинцю медленно принял сидячее положение, велев ему:

— Хочешь что-то сказать, так ведь? Тогда заходи.

Ло Бинхэ послушно вошёл в комнату и тотчас бухнулся на колени перед кроватью учителя.

«Погоди!!! — заорал про себя Шэнь Цинцю. — Система, это что ещё за новости? Я лишь немного прикорнул, только и всего, отчего же, когда я проснулся, всё так переменилось? Сколько я, в конце концов, проспал? Лет десять?

Стоящий на коленях Ло Бинхэ поднял голову, уставив на него горящий раскаянием взгляд:

— Прошу учителя простить ученика за то, что он был глуп и невежественен.

«Вот уж с кем-кем, а с Ло Бинхэ эти два слова никак не вяжутся!» — воспротивился Шэнь Цинцю.

— Этот ученик полагал, что безразличен учителю — лишь после третьего поединка он осознал, насколько сильно учитель радел за него всё это время.

«Нет, нет, нет, — запротестовал про себя Шэнь Цинцю, — твоему изначальному учителю действительно было на тебя наплевать — на самом деле, он предпочёл бы, чтобы ты умер… Постой, о каком таком радении ты ведёшь речь? Скажи наконец, а то самому любопытно!»

Но вместо того, чтобы продолжить свою мысль, Ло Бинхэ торжественно заявил:

— С нынешнего дня этот ученик будет добросовестно заботиться об учителе, беспрекословно следуя его воле!

Шэнь Цинцю воззрился на него в смешанных чувствах.

«Что же, выходит, стоило заступиться за него один раз — и все годы оскорблений, побоев и издевательств вмиг позабыты без следа?» — недоумевал он.

В самом деле, нынче он был не в состоянии понять извилистый путь мысли [2] этого Ло Бинхэ!

— Что же, славно, что ты это понял, — помолчав пару мгновений, ответил Шэнь Цинцю. — А теперь вставай.

«Хоть на самом деле я ни бельмеса не понимаю в том, что ты там осознал, Бин-гэ», — заключил он про себя.

Мальчик медленно поднялся на ноги, но уходить не торопился — он смущённо мялся, словно желая что-то добавить.

— Что-то ещё? — поторопил его Шэнь Цинцю.

— Учитель проспал много дней и только что очнулся, — отозвался Ло Бинхэ. — Быть может, он проголодался?

Строго говоря, Шэнь Цинцю давно прошёл стадию голодания [3], так что для поддержания жизни ему вовсе не требовалось принимать пищу, однако он не мог сопротивляться желанию вкусно поесть, а потому при этих словах его глаза тотчас загорелись алчным блеском [4]:

— Да, да, весьма!

Ло Бинхэ стремглав ринулся на кухню — на протяжении последних дней он варил новую порцию каши каждые два часа, и вот теперь она наконец пригодилась. Вернувшись с чашкой исходящей паром каши, он поставил её на стол и помог Шэнь Цинцю сесть на кровати. В своей заботе об учителе Ло Бинхэ проявил столь отчаянное рвение, что даже попытался кормить его с ложечки, отчего руки Шэнь Цинцю покрылись гусиной кожей. Отобрав ложку у ученика, он сделал несколько глотков, прежде чем обратил внимание, что Ло Бинхэ по-прежнему стоит у его кровати, испытующе глядя на учителя.

Задумавшись, чего же он ждёт, Шэнь Цинцю внезапно догадался.

— На вкус недурно, — сдержанно похвалил он ученика.

«Недурно» — совершенно не то слово! Пик Цинцзин славился тем, что в своём учении на первое место ставил принцип лёгкости и свежести — этой же линии придерживались и повара. После долгого употребления такой пищи само понятие вкуса изгладилось из памяти Шэнь Цинцю. Сейчас в его чашке была обычная каша, но, было ли дело в специях или особом способе приготовления, она разительно отличалась от привычной ему пресной похлёбки [5]. В меру горячий снежно-белый рис, слегка сдобренный мелко нарезанным зелёным луком и ароматным рубленым мясом, а также точно выверенным количеством имбиря!

Как же давно он не пробовал ничего подобного! Шэнь Цинцю чуть не прослезился.

От этой немудрёной похвалы глаза Ло Бинхэ засияли, будто капли росы:

— Если учителю нравится, то, может, ученик каждый день будет готовить для него разные блюда?

От такого предложения Шэнь Цинцю тотчас поперхнулся.

Ло Бинхэ тут же принялся похлопывать его по спине, пока Шэнь Цинцю не замахал на него рукой, заверив, что всё в порядке.

«Ты всего лишь напугал меня до чёртиков».

Превосходные кулинарные навыки Ло Бинхэ были оружием массового поражения по завоеванию сердец сестричек — и тут Шэнь Цинцю неожиданно выпадает столь высокая честь. Тех, кому в оригинальной книге довелось попробовать на вкус приготовленную главным героем еду, можно было перечесть по пальцам — лишь главные жёны из его гарема удостаивались «блюд от Ло Бинхэ».

Но ещё сильнее пугала сама фраза: этими словами: «может, я буду каждый день делать для тебя что-нибудь новенькое (в смысле, блюда)» Ло Бинхэ заставлял цветы любви бурно расцветать в сердцах [6] юных барышень [7], склоняя их вступить в свой гарем.

Можно съесть всё что угодно, но таких вот заходов не надо!

Заметив странное выражение лица Шэнь Цинцю, Ло Бинхэ забеспокоился:

— Разве учителю не понравилось?

Как же не радоваться халявной еде?

— Твой учитель весьма доволен, — поспешил заверить его Шэнь Цинцю, изобразив благостное выражение лица. — В таком случае, отныне это будет входить в твои обязанности!

Теперь ему больше не придётся есть эту преснятину! Да что там, выдающийся лидер пика Цинцзин теперь вполне может открыть собственную закусочную, не вставая с постели!

Получив согласие, Ло Бинхэ прямо-таки расцвёл [8] Стоило Шэнь Цинцю бросить взгляд на мальчика, как у него невесть от чего зачесались руки — ему внезапно захотелось коснуться головы ученика. Неужто макушка Бин-гэ и впрямь обладает особыми магнетическими свойствами? А иначе с чего бы его рукам к ней тянуться?

Отослав восвояси (вознамерившегося вкалывать на него чернорабочим [9] задаром) сияющего от радости Ло Бинхэ, Шэнь Цинцю вызвал Систему:

— Бесконечная бездна — обязательный элемент сюжета?

[Если Ло Бинхэ пропустит сюжетный эпизод «Бесконечная бездна», будут сняты 10 000 баллов крутости] — поведала та.

При виде всех этих нулей Шэнь Цинцю почувствовал, как по горлу привычно поднимается кровь. Сплюнув её, он вытер рот — подумаешь, харкнул кровью — за последнее время он уже успел к этому привыкнуть.

Что ж, звучит разумно: если он не столкнёт Ло Бинхэ в Бесконечную бездну, то тот не откроет свой главный чит-код [10]; а если главный герой не будет читерить, то о какой крутости вообще может идти речь?

Итак, драма «Бесконечной бездны» неизбежна. И эта почётная миссия возложена именно на него, первую сволочь, главного злодея этой книги — никто не сможет заменить его в этом деле.

Шэнь Цинцю поневоле вновь и вновь задавался этим вопросом — продолжая сокрушаться, он никак не мог смириться с этим. Неужто нынешнему сияющему словно солнышко Ло Бинхэ суждено пасть, превратившись в тёмного хладнокровного юного демона? Похоже, даже мошенническое перерождение Шэнь Цинцю в книге не способно воспрепятствовать этому.

Ему предназначено судьбой столкнуть главного героя в Бесконечную бездну, тем самым положив начало повести о легендарном пути [11] читера!

У этой карьеры воистину нет ни малейших перспектив.

С Шэнь Цинцю даже не придётся ничего делать — достаточно вычесть 10 000 баллов крутости, и более верной смерти не придумаешь.

В любом случае дело плохо — когда Ло Бинхэ заполучит свой чит-код, который обратит его на тёмную сторону, Шэнь Цинцю точно от него не уйти!

Материальное обеспечение никудышное, плата за тяжкую работу не заслуживает упоминания — что за дела!

Стоило Ло Бинхэ удалиться, как его место заняли шисюн и шиди Шэнь Цинцю, радеющие о его здоровье.

Он лежал на кровати, читая сборник народных сказов обёрнутый в обложку от «Дао дэ цзин» [12]. Заметив Юэ Цинъюаня, Шэнь Цинцю тут же захлопнул книжку, сунув её под одеяло так, чтобы наружу торчала только обложка, и хотел было встать, но глава школы поспешил остановить его:

— Оставь это, тебе сейчас нельзя подниматься с постели, лучше лежи! — после этого он обернулся к стоявшему позади него Му Цинфану: — Шиди Му, попрошу тебя осмотреть его ещё раз.

Видимо, пока Шэнь Цинцю лежал в забытьи, Му Цинфан уже один раз обследовал и лечил его, теперь же настало время для повторного осмотра. Протягивая ему запястье, Шэнь Цинцю вежливо произнёс:

— Прошу прощения, что затрудняю шиди Му.

От этих слов Му Цинфан на мгновение замер, затем отвесил лёгкий кивок и сел у кровати, положив пальцы на пульс Шэнь Цинцю. Владеющему искусством врачевания пика Цяньцао было достаточно мгновения, чтобы вынести решение даже по самым тяжёлым заболеваниям, однако на сей раз Му Цинфан изучал пульс достаточно долго, а когда он наконец убрал пальцы, его лицо приняло предельно серьёзное выражение.

— Как он? — не выдержал Юэ Цинъюань.

Шэнь Цинцю был не настолько сдержанным, когда дело касалось его собственного здоровья, а потому без обиняков поинтересовался:

— Этот яд вообще поддаётся излечению?

Взмахнув рукавом, Лю Цингэ присел на край стола:

— Сам-то как думаешь, если этот яд зовётся «Неисцелимым»?

— Шиди Му, тогда скажи начистоту, сколько лет я протяну? — вздохнул Шэнь Цинцю. — Или месяцев? Или дней?..

Однако Му Цинфан покачал головой:

— Хоть от этого яда нельзя исцелить, его действие можно подавить.

В его мягком тоне не было ни излишней легкомысленности, ни серьёзности, но Шэнь Цинцю внезапно ощутил, что ему в кои-то веки подфартило.

Хоть этот яд и зовётся «неисцелимым», он всё же исцелим.

Ведь во время очередной кульминации [13] сюжета оригинальной книги, а именно, на собрании Союза бессмертных, очаровательная нежная и изящная младшая сестричка одной из школ была отравлена этим самым ядом.

Но весь фокус в том, что она была девушкой главного героя.

А где вы встречали главного героя гаремного романа, который позволил бы своей девушке умереть от ужасного яда?

Найдись такой, он был бы недостоин именоваться главным героем — или, вернее, заслужил бы звание самого бездарного главного героя гаремного романа на все времена!

Итак, решение оказалось крайне простым! Давайте-ка посмотрим, как развивался этот эпизод в оригинальной книге.

Влекомая непреодолимой силой сюжета младшая шимэй Ваньюэ, спасая главного героя, которого знала от силы пару часов, попалась на подлую уловку демона, отравившего её своим ядом. Чувствуя себя в неоплатном долгу перед ней, Ло Бинхэ взвалил на свои плечи бремя поиска противоядия для сестрички Ваньюэ.

По счастливому стечению обстоятельств, в глухих горах, где проходило собрание Союза бессмертных, произрастало волшебное тысячелетнее растение — уж простите, его название Шэнь Цинцю запамятовал, ибо в «Пути гордого бессмертного демона» упоминалось не менее сотни подобных растений, и каждому из них было не менее тысячи лет — такое количество всевозможной волшебной ботвы не удержит в голове и истинный гений.

Сян Тянь Да Фэйцзи, ты обращаешься с этими растениями, словно с пекинской капустой на распродаже — оставь волшебным цветам хоть каплю драгоценного достоинства [14]!

Ло Бинхэ считал, что этот легендарный цветок непременно исцелит сестричку Ваньюэ. Не жалея усилий, преодолев ради неё тысячи невзгод и лишений [15], он потратил три дня (и тридцать глав) на то, чтобы сорвать цветок [16] для Ваньюэ. За эти три дня, посвящённые поиску цветка и сражению с монстрами, взаимная симпатия этой парочки переросла в прочную связь [17]. Яд всё сильнее проникал в тело сестрички Ваньюэ, ослабляя её. Когда Ло Бинхэ наконец отыскал цветок, то оба были вне себя от радости, и он тотчас же заставил девушку съесть его сырьём…

…но это не сработало! Она так и не исцелилась!

Молодые люди пришли в полное отчаяние [18]. Ваньюэ решила, что «на пороге смерти нужны воспоминания о том, что жизнь прожита не напрасно — как бы то ни было, у меня осталось лишь несколько дней, а потому я больше не желаю сдерживать свои чувства» и, воспользовавшись прелестью своего обессилевшего тела, она подтолкнула Ло Бинхэ к…

Тот попытался было сопротивляться для вида, но затем, воспользовавшись предлогом: «После всего, что она для меня сделала, у меня не хватит духа отказать ей в последнем желании», наконец уступил девушке.

И что же, как Ваньюэ удалось избавиться от яда?

После этих забав с па-па-па [19] сестричка естественным образом исцелилась!

Шокирующе? Вульгарно? Притянуто за уши? И всё же круто, так ведь? Чертовски круто [20], ха-ха…

Всё дело в смешанной крови Ло Бинхэ, который был не просто наполовину демоном, но ещё и потомком первого повелителя Царства демонов, носителем крови древнего священного демона! Что против него [21] какая-то капелька демонического яда? В процессе па-па-па Ло Бинхэ всосал и начисто растворил весь яд в своём теле, а попутно впитал полезные свойства волшебного цветка, который только что съела сестричка Ваньюэ, и это позволило ему подняться на новую ступень совершенствования!

Примечания переводчиков:

[1] Му Цинфан 木清芳 (Mù Qīngfāng) — фамилия Му в пер. с кит. означает «дерево», имя Цинфан — «чистый аромат».

Пик Цяньцао 千草峰 (Qiāncǎo fēng) — в пер. с кит. название пика означает «Пик тысячи трав».

[2] Извилистый путь мысли — в оригинале 百转千回 (bǎizhuǎn qiān huí) — в пер. с кит. «сто оборотов, тысяча разворотов».

[3] Стадия голодания — в оригинале 辟谷 (bìgǔ) — бигу — в букв. пер. с кит. «избегание злаков» — воздержание от употребления в пищу злаков в даосских практиках с целью обретения бессмертия.

[4] Алчным блеском — в оригинале 眼睛发绿 (yǎnjing fālǜ) — в пер. с кит. «глаза позеленели».

[5] Пресная похлёбка — в оригинале чэнъюй 清汤寡水 (qīngtāngguǎshuǐ) — в пер. с кит. «водянистый бульончик старой девы», употребляется в значении «пустая похлебка без мяса и жира», а также «пресное и безвкусное, однообразное, трава травой».

[6] Цветы сердца бурно расцвели 心花怒放 (xīn huā nù fàng) — чэнъюй, «сердце ликует, взыграла душа», в обр. знач. «приходить в восторг; ликовать».

[7] Юные барышни — в оригинале 大小姐 (dàxiǎojiě) — в пер. с кит. «старшая дочь зажиточной семьи», дословно — «большая барышня», где小姐 (dàxiǎojiě) — дословно «маленькая старшая сестрёнка» означает «мисс, барышня».

[8] Расцвёл — в оригинале чэнъюй 春暖花开 (chūn nuǎn huā kāi) — в букв. пер. с кит. «тёплая весна в полном цвету», обр. в знач. «весенняя пора, пора цветения природы», а также «хорошая возможность».

[9] Чернорабочий — в оригинале 苦力 (kǔlì) — кули, носильщик.

[10] Чит-код 金手指 (jīnshǒuzhǐ) — в букв. пер. с кит. «золотой палец».

[11] Повесть о легендарном пути — в оригинале 传奇 (chuánqí) — в пер. с кит. «истории об удивительном» повесть или рассказ времён эпохи Тан — эпохи Сун, а также музыкальная драма, сборник пьес Юаньской и последующих эпох.

[12] Народные сказы 话本 (huàběn) — хуабэнь — китайская городская народная повесть, возникшая из устного сказа а также вариант книги на разговорном языке (в отличие от оригинала на книжном литературном языке.

Дао дэ цзин 道德经 (dàodéjīng) — основополагающий трактат даосского учения, его авторство приписывается Лао-цзы; время создания согласно традиции — V в. до н. э.

[13] Очередная кульминация — в оригинале 高潮迭起 (gāocháo diéqǐ) — в букв. пер. с кит. «высокая волна за волной».

[14] Хоть немного драгоценного достоинства — в оригинале поговорка 物以稀为贵 (wù yǐ xī wéi guì) — в букв. пер. с кит. «вещь редкая, и потому дорогая», обр. в знач. «мал золотник, да дорог».

[15] Тысячи невзгод и лишений — в оригинале чэнъюй 千辛万苦 (qiānxīn wànkǔ) — в букв. пер. с кит. «тысяча горечей, десять тысяч мук» — обр. в знач. «мытарства, бесчисленные трудности».

[16] Сорвать цветок — в оригинале 摘花 (zhāi huā) — означает как «сорвать цветок», так и «добиться женщины», «получить славу и почёт».

[17] Взаимная симпатия — в оригинале чэнъюй 眉来眼去 (méilái yǎnqù) — в пер. с кит. «поигрывать бровями, стрелять глазами» — обр. в знач. «обмениваться взглядами; строить глазки, кокетничать, заигрывать».

Прочная связь — в оригинале 深厚的革命友谊 (shēnhòu de gémìng yǒuyì) — в пер. с кит. «крепкая революционная дружба».

[18] Пришли в полное отчаяние — в оригинале чэнъюй 心灰意冷 (xīnhuī-yìlěng) — в букв. пер. с кит. «сердце разочаровалось, мысли заледенели», обр. в знач. «отчаяться, пасть духом, раскиснуть, прийти в уныние».

[19] Па-па-па 啪啪啪 (pāpāpā) — жаргонное звукоподражание занятию сексом.

[20] Шокирующе — в оригинале 雷 (léi) — в пер. с кит. «гром», также «изумительно, потрясающе».

Вульгарно — в оригинале 俗 (sú) — в пер. с кит. «нравы, обычаи», также будд. «суетный мир, мирянин», «мещанский, пошлый, посредственный, повседневный».

Притянуто за уши — в оригинале 牵强 (qiānqiǎng) — в пер. с кит. «сильно тянуть», обр. в знач. «надуманный».

Чертовски круто — в оригинале 爽雷爽雷 (shuǎng léi shuǎng léi) — в пер. с кит. «крутой гром, крутой гром».

[21] Что против него капелька яда — в оригинале 塞牙缝 (sāi yáfèng) — в пер. с кит. «затыкать щель между зубами», обр. в знач. «чрезвычайно маленький», «на один зубок».

Следующая глава

Psoj_i_Sysoj, блог «В те года я открыл зоопарк»

В те года я открыл зоопарк. Глава 6. Подготовка к бета-тестированию

7 сентября 2020 (18:54:45) 799

Предыдущая глава

Видимо, Сяо Су и впрямь приходилось несладко, раз она без каких-либо колебаний согласилась подписать договор. Тогда Дуань Цзяцзэ решил, что зоопарк откроется не позже, чем через месяц, но пока не определился с точной датой.

В его интересах было, чтобы зоопарк начал работу как можно быстрее, ведь перед ним стояла задача: добиться соответствия минимальным требованиям для открытия, уложившись в один месяц. Дуань Цзяцзэ уже приобрёл животных, но если он в течение месяца так и не сумеет заманить к себе нужное число работников, то подобным ведением дел навлечёт на себя удар грома — тогда, может, незачем будет и открываться.

читать дальшеНа самом деле, присутствие Сяо Су до открытия зоопарка не требовалось, но девушка добровольно вызвалась пройти обучение или же стажировку, ведь ей и половина зарплаты была в радость — она и вправду была нищей, так что у неё не оставалось иного выхода.

Однако пока что учиться ей было решительно нечему, тут уж Дуань Цзяцзэ ничего не мог поделать. Волей-неволей Сяо Су пришлось разочарованно сообщить, что она вернётся к подработкам — из-за этого организатор всего этого дела поневоле почувствовал неловкость.

Поскольку ему нужно было подписать договор с работником, Дуань Цзяцзэ вновь связался с адвокатом Ваном. Тот с сомнением поинтересовался: отчего же молодой человек так и не продал зоопарк?

Дуань Цзяцзэ смущённо поведал, что всё-таки решил открыть зоопарк и уже набирает сотрудников.

Адвокат Ван с некоторым удивлением пожелал ему успехов, однако Дуань Цзяцзэ чувствовал, что на самом деле мужчина испытывает по этому поводу изрядные сомнения.

Однако потом молодой человек обнаружил, что был не прав, судя мужчину по себе [1] — на самом деле тот расспрашивал Дуань Цзяцзэ, потому что недавно младший брат его коллеги по конторе пытался найти работу. Везде напоровшись на глухую стену [2], парень в мрачном расположении духа решил таскать кирпичи.

Тогда адвокат Ван сказал ему, что уж лучше быть работником зоопарка, чем убиваться на подобной работе, и он тут же заинтересовался этим — и вот теперь господин Ван собирался познакомить его с Дуань Цзяцзэ. А поскольку именно в этом нуждался молодой директор, он тотчас рассыпался в благодарностях [3].

Несколько дней спустя тот самый младший брат коллеги адвоката Вана явился на собеседование. Молодого человека звали Лю Бинь [4], и, несмотря на свою невзрачную внешность, он был высоким, крепким [5] и весьма мускулистым, а его манера речи и поведение говорили об истинной честности и скромности. Он рано пошёл учиться, поступив одновременно с Дуань Цзяцзэ, хоть тот был его на год старше, и потому молодому директору непривычно было слышать от сверстника обращение «гэ» [6].

Лю Биню было невдомёк, что работодатель почти одного возраста с ним. Необычайно удивлённый его просьбой, он от переизбытка переживаний выдохнул:

— Гармония в обществе стоит на том, что люди не равны друг другу. Сколько бы я ни бился лбом о стену [7] в попытке найти работу — всё безуспешно. Дуань-гэ, мы с тобой одного возраста, но всё-таки я нанимаюсь к тебе, а не наоборот! Устроиться на работу нелегко, а с такой специальностью, как инженерия окружающей среды, и того подавно. Ещё немного — и я бы от безысходности отправился таскать кирпичи!

Дуань Цзяцзэ прямо-таки оторопел от этих слов.

Слыша столь привычные доводы, он аж прослезился, расчувствовавшись:

— Дружище [8], неужто ты тоже изучал окружающую среду? Ты где учился?

Они обменялись ошеломлёнными взглядами — подобное совпадение стало полной неожиданностью для обоих, но, казалось, общая специальность связала их ещё более крепкими узами.

В дальнейшем всё прошло довольно гладко. Если поначалу Лю Бинь только и думал о том, хорошо ли сложится собеседование, то, узнав, что они с директором учились по одной специальности, он оставил все сомнения: ведь выходит, разрыв между поколениями можно перешагнуть — и они с Дуань Цзяцзэ тут же подписали договор.

Итак, директор зоопарка и глазом моргнуть не успел, как завербовал уже двух человек. После этого он сразу позвонил Сяо Су, сообщив, что она может приходить на обучение.

Целью Дуань Цзяцзэ было найти трёх сотрудников. Двух он уже нанял, сам мог считаться за ещё одного, так что он попросту попросил крестьян больше не приходить. Так ему было куда спокойнее — ведь постоянно следить за ними в оба глаза было ещё утомительнее, чем работать самому.

Сяо Су тут же радостно примчалась: в последние дни она перебивалась случайными заработками, которые в сравнении со здешней работой были весьма изнурительны. Дуань Цзяцзэ дал ей задание, отправив кормить рыбок, птиц и прочих маленьких животных — когда он наберёт полный штат работников, то ей больше не придётся заниматься этим.

В отличие от свежеиспечённых сотрудников Дуань Цзяцзэ, который, как-никак, уже проработал здесь некоторое время, знал, что дикий нрав этих животных подавляется контролем Лу Я, а также их собственным непомерным аппетитом, так что совсем не боялся их кормить.

В самом деле, чего ему бояться? Едва ли льву придёт на ум, что он вкуснее, чем мясо, полученное от фонда помощи…

Подобная лёгкость и непринужденность в обращении с опасным хищником заставили Сяо Су и Лю Биня думать, что их директор — настоящий мастер своего дела [9].

***

Поскольку все они были молоды, спустя несколько дней новые работники уже полностью освоились с обстановкой.

Лу Я продолжал то и дело мелькать у них перед глазами, в особенности во время кормления.

Дуань Цзяцзэ в последнее время неплохо поладил с охранником парка. Услышав от него, что он покупает продукты у земледельцев из дальних поселений, молодой человек отправился туда и договорился, что крестьяне за помесячную плату будут присылать ему свежие фрукты и овощи.

Попроси он доставлять еду какой-то паре человек, крестьяне, возможно, не пожелали бы связываться с этим, но зоопарк был расположен крайне удачно — он прилегал к парку отдыха, служащие которого заказывали много продуктов, так что было удобно попутно доставлять их и в зоопарк.

Заполучив подобный источник свежих овощей, Дуань Цзяцзэ принялся готовить. Поскольку новопоступившие Сяо Су и Лю Бинь абсолютно этого не умели, к полудню ему нужно было состряпать ещё два полноценных обеда. Кроме этого, ему также нужно было накрыть отдельный стол для Лу Я, приготовив тому особые блюда.

Так и сложилось, что каждый день в полдень Лю Бинь и Сяо Су голодными глазами наблюдали за тем, как столь же голодный Дуань Цзяцзэ готовит для Лу Я, после чего тот удалялся, чтобы съесть свою порцию в гордом одиночестве (директору ещё мог достаться кусочек, но остальные двое не могли даже мечтать об этом). После этого Дуань Цзяцзэ вновь принимался за готовку, и они ели уже втроём — по всему выходило, что Лу Я не такой, как они все.

Сказать по правде, Лю Бинь порядком ему завидовал.

— Сдаётся мне… что еда Лу-гэ уж точно будет получше нашей, — туманно заметил он. По правде, их еда тоже была неплоха — ведь Дуань Цзяцзэ использовал одинаковый способ приготовления; непонятно, было ли следствием психологического эффекта ощущение, что Лу Я всегда достаётся более лакомый кусочек.

— Всё дело в приправе, — предположила Сяо Су.

— Какой? Бульонном кубике, что ли? — разинул рот Лю Бинь.

Сяо Су соединила руки, изобразив пальцами сердечко:

— Вот в такой!

Содрогнувшись, Лю Бинь так и не решился ответить.

После Лю Биня и Сяо Су Дуань Цзяцзэ так и не удалось сразу же нанять третьего работника. Хоть ему поступало немало звонков, в конце концов те немногие, что приходили на собеседование, так и не подписали договор.

Этим утром Дуань Цзяцзэ, проснувшись, вышел к воротам, чтобы получить продукты, и сразу обратил внимание на незнакомца, стоявшего рядом с тётушкой, которая привезла овощи — это был весьма интеллигентного вида мужчина в очках.

Тётушка представила его, поведав Дуань Цзяцзэ, что это — учитель Чжао, преподающий в начальной школе их сельского райцентра.

Молодой человек немного удивлённо пожал ему руку:

— Здравствуйте, учитель Чжао.

— Здравствуй, Сяо [10] Дуань, верно? Я слышал, что нынче ты стал директором зоопарка «Лин Ю»? — смущённо улыбнувшись, учитель Чжао продолжил: — На самом деле я здесь, чтобы обратиться со скромной просьбой…

После этого он неторопливо поведал причину своего визита.

Оказывается, до того, как Дуань Цзяцзэ унаследовал этот зоопарк, ученики начальной школы сельского райцентра ежегодно приезжали в зоопарк «Хайцзяо» на бесплатную экскурсию в это самое время.

В нынешнем году все, у кого была возможность учиться в городе, так и сделали, а те, что остались в деревне, не могли похвастаться хорошими условиями жизни. Сельская школа, по сути, не имела средств на какие-либо мероприятия вне программы, а потому такие вот бесплатные спонсорские акции оставались для учеников единственной надеждой на какие-либо яркие события.

Его слова потрясли Дуань Цзяцзэ — он никак не ожидал, что его маленький зоопарк, который большинство людей не удостоили бы и взглядом, способен подарить праздник, которого кто-то ждёт с таким нетерпением.

— Не беспокойтесь об этом, — поразмыслив, ответил он. — Я продолжу эту традицию, так что можете привозить детей в любое время.

— Я бесконечно признателен вам! — сжимая в руках ладони Дуань Цзяцзэ, учитель Чжао не переставал сыпать благодарностями. Сначала до него дошли слухи, что зоопарк «Хайцзяо» обанкротился, затем — что он сменил название и владельца, что давало некоторую надежду. Но кто бы мог подумать, что директором нового зоопарка станет такой вот молодой студент с добрым сердцем!

Перед тем, как учитель Чжао уехал, он договорился о том, что планирует приехать уже через пару дней.

Хоть зоопарк ещё толком не открылся, Дуань Цзяцзэ уже дал твёрдое обещание. Обернувшись, он сообщил всем присутствующим:

— Товарищи, мы будем проводить закрытое бета-тестирование!

— Бета-тестирование? — с запозданием отреагировал Лю Бинь.

— У нас будут посетители?! — тут же догадалась Сяо Су.

Дуань Цзяцзэ поведал им, что к ним придут школьники на бесплатную экскурсию.

— О небеса, это же старые фанаты [11] зоопарка «Хайцзяо»! — тут же воскликнула сентиментальная девушка. — Как вы думаете, директор, они будут спрашивать нас, почему вы сменили название на «Лин Ю»?»

— Пожалуй, сперва они спросят, как читается иероглиф «Ю», — невозмутимо ответил Дуань Цзяцзэ.

На это Сяо Су было нечего возразить.

После этого Дуань Цзяцзэ тайком отыскал Лу Я.

— Это… небесный гений, тебе завтра поджарить мясо в соевом соусе или всё-таки отварить на пару?

Лу Я смотрел телевизор, задрав ноги. Видя, что его обычно дерзкий кормилец нынче сделался до того покорным, что сам пришёл спросить его мнения, он тотчас преисполнился тщеславия и, раздуваясь от удовлетворения, отстранённо бросил:

— А ты половину свари, половину поджарь.

— Разумеется, чрезмерно почитаемый [12], — старательно изобразил раболепие Дуань Цзяцзэ.

— Что ты сказал? — переспросил Лу Я, думая, что ослышался.

— Разумеется, безмерно почитаемый, — с невинным видом отозвался молодой человек. — А что такое?

Лу Я с сомнением смерил его взглядом, но ограничился презрительным фырканьем.

— Дело в том, что я узнал в Интернете о передовом опыте других зоопарков, — продолжил Дуань Цзяцзэ. — Мне кажется, что было бы здорово последовать их примеру, вот только нашему зоопарку с его техническим уровнем этого пока не потянуть… Ведь нам через пару дней предстоит закрытое бета-тестирование с первыми посетителями — наверняка это позволило бы нам сделать первый успешный шаг в будущее… я думаю, что надо дать им прочувствовать разницу между современным зоопарком «Лин Ю» и старым «Хайцзяо»...

— Что ты там затеял? — покосился на него Лу Я.

Дуань Цзяцзэ злорадно хихикнул в ответ, и Лу Я охватило дурное предчувствие.

Примечания переводчика:

[1] Судя по себе — в оригинале 度君子之腹 (dù jūnzǐzhī fù) — в пер. с кит. «гадать в сердце солидного человека» — обр. в знач. «мерить других по себе».

[2] Напороться на глухую стену — чэнъюй 四处碰壁 (sì chù pèng bì) — обр. в знач. «получить отказ», «везде встретить препятствия», «биться головой о стену».

[3] Рассыпался в благодарностях — в оригинале чэнъюй 千恩万谢 (qiān ēn wàn xiè) — в пер. с кит. «на тысячу благодеяний десять тысяч благодарностей», обр. в знач. «быть безгранично признательным».

[4] Лю Бинь 柳斌 (Liǔ Bīn) — фамилия в пер. с кит. означает «ива», а имя — «гармоничный, в равной мере наделённый внешними и внутренними достоинствами; безупречный физически и духовно; совершенный; изящный по облику и благородный по натуре».

[5] Высокий и крепкий — в оригинале чэнъюй 牛高马大 (niú gāo mǎ dà) — в букв. пер. с кит. «высокий, как бык, и здоровый, как конь».

[6] Гэ 哥 (-gē) — в пер. с кит. «старший братец», почтительное обращение к старшему лицу мужского пола своего поколения.

[7] Бился лбом о стену — в оригинале чэнъюй 头破血流 (tóu pò xuè liú) — в пер. с кит. «разбита голова и течёт кровь», обр. в знач. «быть избитым до крови; истекать кровью; потерпеть жестокое поражение, разгром».

[8] Дружище — в оригинале 老弟 (lǎodì) — лаоди — в букв. пер. с кит. «старый младший братец», вежливое обращение к младшему по возрасту или учителя к ученику, также «дружище, приятель».

[9] Мастер своего дела — в оригинале 老手 (lǎoshǒu) — в букв. пер. с кит. «старое плечо», обр. в знач. «опытная рука», «ветеран».

[10] Сяо — 小 (xiǎo) — уменьшительно-ласкательная приставка, иногда употребляется с именем младшего собеседника.

[11] Фанаты — в оригинале 粉 (fěn) — в пер. с кит. «порошок», «мука», в интернетном сленге используется как омоним слова «fan» — фанат.

[12] Чрезмерно почитаемый — в оригинале 太君 (tàijūn) — тайцзюнь — в пер. с кит. «Ваша матушка» — вежливое обращение к матери большого чиновника.

Сам иероглиф 太 (tài) означает «чрезмерно, чересчур».

Лексема 太君 (tàijūn) также употребляется при обращении к японцам в качестве замены более оскорбительного 日本鬼子 (rìběn guǐzi) — в пер. с кит. «японский чёрт», возникшей в период японской оккупации.

Безмерно почитаемый — в оригинале «небесный гений» 道君 (dàojūn) — даоцзюнь — букв. «государь дао», почтительное звание главных святых в иерархии даосских бессмертных.

Следующая глава

любитель сладкой ваты, блог «quotes»

37~

6 сентября 2020 (15:45:27) 160

— Говорите же, - настаивал он.

— Но о чём, сэр?

— О чём хотите. Я целиком предоставляю вам и выбор темы и её обсуждение.

Я сидела и молчала. «Если он хочет, чтобы я говорила единственно ради того, чтобы болтать, то увидит, что напрасно обратился за этим ко мне», - думала я.

#Джейн Эйр

Psoj_i_Sysoj, блог «Генерал для матроса»

Генерал для матроса. Глава 22. Солнце касается земли

5 сентября 2020 (21:31:51) 526

Предыдущая глава

Примечание автора:

Если вы читаете на работе или в подобном месте, то можете просто промотать самую жаркую часть главы. Разумеется, если вы читаете эту историю ради сюжета.

***

Здесь нет места соперничеству, позёрству и сомнениям. Наши солдаты сражаются, чтобы положить войне конец, их — чтобы поддержать обвинения старика против нашей королевы. Наши солдаты окрепли на марше, их сердца горят пламенем пяти кораблей, все помыслы сосредоточены на единой цели; их солдаты — молоды, не закалены в боях, а их герои не стоят наших. Фрериз и Ззара повержены, Серак Буреносный сражён лезвием Маджерерн, Лазен Пламенный — луком Дерека, Саце — хором поношений. Солнце давно минуло зенит, а Аджакс так и не показывается; когда оно касается горизонта, становится ясно, что он уже не явится. К концу сражения на краю поля лежат от силы пятьдесят наших.

Я бурно ору и гикаю наравне с остальными, едва не выкашливая лёгкие между криками. Мне на глаза попадается сияющая сумасшедшей улыбкой Джара, которая со слезами на глазах заключает в объятия ошеломлённую Маджерерн. Алим склоняет голову, в кои-то веки он выглядит довольным. Джезимен хлопает Азотеги по плечу, и он оборачивается, чтобы пожать ей руку.

читать дальшеБеловласый Рзалез в последний раз проезжает по полю на своем жеребце, плечи смиренно опущены, в выражении лица читается уважение.

— Генералы, — изрекает он. — Хоть нас преследовали несчастья, я скажу, что ваши солдаты бились достойно и с честью завоевали победу. В этот день я признаю Цзесу Цзиземис законной королевой этих земель. — Воздух вновь взрывается ликованием, даже с вражеской стороны слышно несколько неуверенных выкриков. Странные они всё-таки, эти дзали; сомневаюсь, что я когда-нибудь изменю своё мнение. Из соображений верности они будут драться за своего сеньора, к чему бы ни призывало их сердце.

— Сэр, — отзывается Джезимен, и Азотеги слегка склоняет голову.

Старик прижимает кулак к плечу в ответном приветствии.

— Если вы окажете мне честь, буду рад принять вас всех у себя. Быть может, мы совместно обсудим, как совладать с этими злокозненными пиратами, которые осадили город.

От группы офицеров по полю растекается тишина.

— Ларис, — тихо окликаю его я, — буду тебе по гроб жизни благодарен, если ты сейчас же отыщешь моих кузенов и отведёшь их куда-нибудь подальше отсюда.

— Будет сделано, — легко треплет меня по плечу он. — И ты ничего мне не должен.

Я пропускаю следующую реплику офицеров, но не то, как старик выпрямляется, будто мачта.

— Что? — ревёт он. — Договоры…

— Саце презрел их, — заявляет Джезимен со стальным блеском в глазах. — Новых мы не заключали.

— Это… — лицо Рзалеза идёт пятнами от гнева, его конь переступает копытами, крутясь под всадником, — ….неслыханно. Пусть нас рассудят старейшины.

— Разве есть кто-то старше тебя? — подаёт голос мой генерал. — И тебе не хуже нашего известно, что у нас никогда не было законов относительно моряков.

— В той лодке был один из ваших солдат…

— Просто лежал пластом — едва ли он был в состоянии атаковать.

Покрасневший Дерек прячется за погружённой в раздумья Маджерерн.

Конь Рзалеза встаёт на дыбы, его массивные копыта молотят воздух. Азотеги при этом даже не шелохнулся, хотя мне бы хотелось, чтобы он отодвинулся подальше от этой зверюги.

— Хорошо же, — шипит старый генерал. — Я признал поражение в войне и не преступлю наших законов. Но я не пошлю ни единого солдата сражаться на стороне королевы — это моё право как господина этих земель.

Когда лицо Азотеги так сереет, это значит, что он совершенно убит. Я стискиваю лежащие на коленях руки, закипая гневом, хоть сам толком не понимаю, что происходит. Пусть я и твержу себе, что моё вмешательство точно не поможет делу, смотреть на то, как он страдает, чертовски тяжело.

— Твоё право, — рычит Джезимен в ответ, — но в этом мало чести.

— Не смей говорить мне о чести, — отрубает Рзалез, разворачивая свою огромную конягу, — племянница ты мне или нет. — Пришпорив жеребца, он посылает его рысью к городским воротам. Резкий жест в сторону стражников — и они бросаются к воротам, чтобы закрыть их, обмениваясь встревоженными взглядами и с беспокойством посматривая в нашу сторону.

— Да будет так, — вздыхает Джезимен, глядя на стены. — Похоже, сегодня мы празднуем в одиночестве. — Далее она понижает голос, но мне удаётся разобрать: — Азотеги, этим вечером надо бы подыскать для армии место подальше от глаз горожан, а то кто-нибудь может напасть на лагерь, полагая, что герцог закроет на это глаза.

Я пытаюсь подать голос, но вновь захожусь кашлем; и всё же Азотеги, заметив это, подходит поближе.

— Корабли, — говорю я, откашлявшись. — Где бы они ни были спрятаны, можно не сомневаться, что это хорошее укрытие — уж об этом-то кузены позаботились.

— Чертовски верно, — подтверждает подходящая к нам Эмилия, за ней спешит встревоженный Ларис, который при виде меня бессильно всплескивает руками. — Мы подыскали самую чудную пиратскую бухту из возможных: пляж достаточно большой, чтобы разместить всю армию, над ним — отличная отвесная скала, одним словом, прекрасное место. Подойдёт вам такое? — Оба генерала кивают, и кузина повышает голос, складывая руки рупором: — Вы все приглашены на празднование с моей командой!

Слышны радостные возгласы, в особенности со стороны новобранцев, которые всю битву не спускали с капитанов глаз, а теперь принимаются подначивать друг друга подойти и заговорить с ними.

— С нас ром! — добавляет Эмилия. Это сопровождается озадаченным молчанием, и я наклоняюсь, чтобы шепнуть пару слов ей на ухо: — И… оливки! — с сомнением добавляет она, но последовавший за этим восторженный вопль потрясает землю.

***

В пещере под видавшими виды балками осталась последняя застрявшая бочка. Поставив лампу на пол, Стефано подсовывает под неё доску и налегает до тех пор, пока не раздаётся отрадный для уха хлопок. Взвалив бочку на плечо, он тащит её ко мне по грубым каменным ступеням.

— Тяжело? — спрашиваю я, и он с улыбкой кивает.

— Может, там зерно? — гадает он, передавая бочонок Елене для учёта. Предусмотрительные пираты припасли оливки и миндаль, которые мы тотчас переправили в дзалинский лагерь, а также толчёную цедру и сушёное мясо для наших матросов.

Я поднимаюсь на ноги, стряхивая песок с ладоней, и сообщаю Стефано:

— Ну, пожалуй, я пойду. Дай-ка мне один из этих бочонков с оливками — закину дворянам по пути.

— Даже не думай со своими ранениями, — твёрдо заявляет Эмилия. — Да и вообще, оставался бы ты с нами. Мы даже толком не поговорили.

Хотя она права, если я в скорейшем времени не обсужу всё с Азотеги, то просто взорвусь.

— Прости, сестрёнка, но меня тянет магия, так что я должен идти. Завтра наверстаем, обещаю.

— Да уж пожалуйста. Хочу показать тебе мой новый нож, — торжественно заявляет Елена, а Стефано стискивает моё плечо.

— Жду с нетерпением, — улыбаюсь я, взъерошивая её шелковистые светлые волосы — Елена при этом корчит недовольную гримасу. — Не давай им на тебе ездить, Стеф.

Пасмурное небо над побережьем так потемнело, что я едва вижу, куда ставить свой посох, но дзалинский лагерь хорошо освещён. Над кострами натянуты тенты, чтобы дым и свет не выдали местоположение лагеря, но земля под ними так и светится. Тихий плеск волн по правую руку, ожидающие меня тёплые приветствия, оставшаяся неподалёку семья… что ж, лучшего предзнаменования не пожелаешь.

«Мы наконец поговорим, — обещаю я себе с каждым ударом посоха. — Я скажу ему, что он не просто неплохо выглядит — что я хочу быть рядом, когда он просыпается — и что я вовсе не возражаю против его прикосновений. Что я сам был бы не прочь сделать что-нибудь в честь его победы — может, даже поцеловать его». При этой мысли в лицо бросается жар, но она продолжает меня преследовать. В любой сказке герой получает поцелуй от… конечно, меня едва ли можно счесть принцессой, но раз он этого хочет… если, конечно, и правда хочет.

Разумеется, я обманываю себя — ведь стоит мне войти в его палатку, как я тут же сделаюсь косноязычным от смущения и начну почём зря ходить вокруг да около, так что он не разберёт ни единого слова. И всё же, я задолжал ему этот поцелуй с тех самых пор, как он отдал приказ о постройке новых кораблей, с тех пор, как мы наперегонки бегали по реке, как он рисковал своей жизнью, чтобы спасти мою… Но мужчины ведь не занимаются такими вещами, верно? Чего бы он там ни заслужил, как бы на меня ни смотрел, не знаю, смогу ли я. «Может, я просто трус», — угрюмо раздумываю я. Я тру губы тыльной стороной ладони, но это чувство не уходит: смогу я или нет, я всё равно этого хочу.

Близ лагеря плеск волн начинает мешаться с другими, весьма неожиданными звуками, выдёргивающими меня из раздумий: это не громкие разговоры или шумное веселье, которых я ожидаю, но что-то, почти похожее на драку. Крики, стоны; однако звона металла не слышно, иначе я бы давно насторожился. Может, это что-то вроде представления в честь победы?

Лишь благодаря натренированной реакции мне удаётся не споткнуться о сцепившуюся на песке на краю лагеря парочку. Я поспешно отвожу взгляд от куда большего количества обнажённой благородной плоти, чем я желаю видеть, бормочу извинения и бочком двигаюсь мимо. Что ж, возможно это объясняет…

…эти звуки…

Не веря своим глазам, я хлопаю ими, озирая кольцо костров. Вся та скудная одежда, что я вижу, небрежно скинута на песок, служа импровизированным ложем тем, кто разместился на ней с комфортом или попросту повалился, где стоял. Юный солдат рядом со мной сжимает шест, вскрикивая, когда стоящий сзади тянется, чтобы сжать его… Я поспешно отворачиваюсь, но мой взгляд тут же натыкается на молодого помощника Джезак, который скользит вниз к её животу, целуя обнаженную кожу и трогая её… кто-то проникает пальцами в молодую красивую женщину, в то время как она стискивает его член, вскрикивая…

Что за бардак тут творится?

Я не знаю, куда деть глаза, чтобы взгляд не упал на парочку — или тройничок — или четверничок [1] — даже не знаю, как это назвать, ведь прежде нужды не возникало.

Все эти стоны, и крики, и вид всего этого, и запах — в тысячу раз сильнее, чем в любом борделе — так ударяют в голову, что я рад, что у меня есть посох, потому что это единственное, что удерживает меня на ногах. Моя кожа внезапно взмокла от желания, а от бёдер вверх растекается ноющая боль. Я прежде никогда не испытывал вожделения такой силы.

Прямо передо мной какой-то мужчина наматывает на кулак тёмные волосы Сиры, касаясь губами её обнажённой груди, целует гладкую светлую кожу, впиваясь в соски, тёмные, как зёрнышки граната. Она стонет, скользя ладонью вниз по его груди, касаясь затвердевшего соска. К моему удивлению, он вскрикивает — вот уж не думал, что мужчинам такое нравится…

Мне приходится усилием воли оторвать от них взгляд, отчаянно пытаясь вспомнить, куда и зачем я иду. Я должен поговорить с Азотеги о… надо думать, о чём-то важном. О чувствах, отношениях, и… чёрт, если бы эти стоны прекратились хоть на мгновение, может, мне и удалось бы привести мысли в порядок. Поцелуй — вот это я чётко помню.

— Матрос, — окликает меня кто-то. Слева возникает Ларис — мягко отстранив солдата, который оставлял засосы на его шее, он с потемневшими глазами направляется ко мне — бёдра покачиваются, словно штормовое море. Он обнажён, как и все прочие, являя собой не столь притягательное зрелище, как приоткрытые губы Сиры, когда её господин скользит вниз по её животу — однако, как я не без удивления осознаю, немногим хуже. Хотя, пожалуй, я не могу быть непредвзятым, когда его руки сплетаются на моей шее.

— Мечтал о тебе, — выдыхает он, награждая меня умопомрачительным поцелуем.

Давненько никто не целовал меня с подобной страстью и никогда — задаром. То, что это делается единственно ради удовольствия, а не за звонкую монету, и сопровождается тихим шёпотом, повторяющим моё имя, производит меж моих ног необычайный эффект, хотя мой разум отчаянно вопит, что он мужчина, и дворянин, и, что самое главное — не Азотеги.

— Ох, давай же, — мурлычет он, когда я осторожно его отпихиваю, посылая мне такой взгляд из-под полуопущенных век, что дыхание вновь перехватывает от похоти. — Всё, чего я жажду — преклонить перед тобой колени в акте почитания. Ты ведь можешь вознаградить меня такой малостью, правда? Лишь ощутить твой вкус?

Потрясающе, какой вес непристойным предложениям Лариса придает его обнажённость — по крайней мере для того, что у меня между ног. Возбуждённая плоть отчаянно твердит мне, что Ларис — вот он, голый и жаждущий, а Азотеги, возможно, ни тем, ни другим похвастаться не может; но, — твёрдо заявляю я себе, — это не имеет значения.

— Мои извинения, — выдавливаю я. — Я должен найти генерала.

— Ты глупец, если полагаешь, что он к нам выйдет, — фыркает Ларис. — Генерал — сущий лёд, когда доходит до секса, если за дело не берётся твой кошмарный доктор. — С этими словами он машет рукой по направлению к заднему ряду палаток, и мои внутренности внезапно смерзаются в комок: пылающие пряди Алима растекаются по песку, губы полураскрыты, спина выгибается дугой, а между ног движется чья-то темноволосая голова — и на мгновение мне кажется… но нет, плечи недостаточно широки; на самом деле, это вполне может быть Дерек.

— Я должен поговорить с ним, — заявляю я, прилагая все усилия, чтобы голос звучал ровно. — В смысле, с генералом. — За Алимом мне мерещится… так и есть: Джара поглаживает кончиками пальцев лицо Маджерерн, очерчивая её смущенные, изумлённо распахнутые глаза. Что бы ни шептала ей Джара, видимо, это звучит достаточно убедительно, чтобы Маджерерн опустилась на колени, принимаясь расстёгивать форму на груди. Изо всех сил встряхнув головой, я заставляю себя перевести взгляд на Лариса, в отчаянии взывая: — Это важно!

— Ладно, испорти мне вечер, — со вздохом бормочет он. — Вон та освещённая палатка в отдалении.

— Спасибо, — отзываюсь я, проследив его жест. — Мне правда жаль, что я не могу, гм, остаться.

— Хмф. — Солдат проводит ладонью по моему бедру, что заставляет кое-какую часть моего тела оголтело вопить, какой я идиот, и вновь подплывает к тому, что развлекал его прежде.

Чтобы пересечь лагерь, мне требуется напрячь все свои навыки хождения по опасным морям — и чтобы ни на кого не наступить, и чтобы не дать никому сбить меня с курса. На меня сыплются предложения от дзали, которых я никогда не видал прежде: от женщин, о которых я и мечтать не смел, и от мужчин, чьи голоса звучат столь настойчиво, что я едва не поддаюсь. Меня касаются чужие руки, обнажённые груди, уши наводняют сводящие с ума звуки — и сердце делает по тысячу ударов на вдох, а пульсация между ног настоятельно требует немедленного внимания к себе. Но матросу порой приходится работать и в более сложных условиях, и нередко в стельку пьяным, так что я упорно ковыляю к маяку отдалённой палатки.

Ночь расцвечена огоньками — красными, зелёными, синими вспышками не пойми откуда взявшихся странных искр. И тут до меня доходит — кристаллы; у постанывающего рядом со мной на песке мужчины основание шеи светится золотистым, вспыхивая вновь и вновь с каждым движением бёдер его любовника. Так это не просто празднование, — осознаю я, — это ритуал — что-то явно связанное с магией. Ясное дело, что к людям это не имеет никакого отношения, и всё же эти руки тянутся и ко мне, а моё вожделение твердит, что, раз они не возражают, то и я не должен.

Наконец достигнув палатки, я останавливаюсь при виде затянутых завязок полога, чтобы, игнорируя вдохновенные вскрики парочки у моих ног, задуматься, что я буду делать, если у генерала уже есть компания. Хотя все обычные подозреваемые, вроде как, снаружи — но, чёрт меня дери, в этом лагере обретается около тысячи солдат, о которых я ничего не знаю. Маленькая палатка уже может быть набита до отказа.

Но большую часть моих сомнений порождают трепещущие в животе бабочки — потому что я определённо чего-то хочу. Пресловутого поцелуя, точно. Плевать, что подумают другие, правильно это или нет. Конечно, если он сам этого хочет. Может, это вовсе не так, может, я всё понял неправильно. Непросто думать об этом в такой момент, когда сознание заволокло дымкой желания.

Прищурившись, я, вроде бы, различаю силуэт Азотеги, и, кажется, он один. Что ж, это мне и нужно.

Внутри царит тишина — резкий контраст с творящимся снаружи непотребством. Азотеги сидит на пятках ко мне спиной, опустив руки на колени, и созерцает ровное пламя единственного светильника. Внезапно для меня становится очень важным, что на нём нет туники: золотистая кожа так и сияет в тусклом свете, только в шрамах затаились тонкие тени. Выступивший на спине пот — единственный признак того, что на самом деле он не являет собой то воплощение спокойствия, каким кажется.

Я с усилием сглатываю, хватаясь свободной рукой за шест палатки. Не похоже, чтобы он был в настроении целоваться, но, может, мне удастся его уломать?

— Фараз, — неуверенно шепчу я, и внезапно обнаруживаю, что не знаю, куда подевались остальные слова.

— Кэлентин. — Его голос столь же тихий, приглушённый. — Прошу, не прими это на свой счёт, но, так как сам я не могу покинуть палатку, я вынужден просить тебя уйти.

Моё сердце спотыкается об эти слова, разум силится осознать их, а тело вопит, что и пробовать не стоит.

— Почему?

— Если я выйду, моё участие станет неизбежным. — Это определённо не то, о чём я спрашивал. — Снаружи тебя ждут тысячи вариантов досуга, а если они тебя не устроят, то ты всегда можешь подняться на борт к твоим кузенам. Но прошу тебя, умоляю, уйди.

Значит, он и правда хочет, чтобы я ушёл. Этот удар куда сильнее тех, что я получил от солдат Рзалеза. Я стискиваю посох с такой силой, что костяшки белеют, и отчаянно пытаюсь сообразить, что я такого сделал, чтобы попросить прощения, и тогда, может быть… но ничего не приходит на ум. Он просто меня не хочет — куда уж яснее. Я поворачиваюсь, опираясь на посох, но не могу удержаться от того, чтобы не выпалить:

— Если ждёшь Алима, так он сейчас немного занят.

— Во многом я здесь именно из-за него. Я никого не жду. По сути, именно поэтому я в своей палатке, а не в твоей. Я глубоко сожалею, если мои слова ввели тебя в заблуждение, ведь это не входило в мои намерения. — Я вижу, как в свете пламени начинают подрагивать его руки. — Пожалуйста, уйди.

И как всегда, любопытство заставляет меня остаться, когда я предпочёл бы бежать без оглядки. Сглотнув собственную боль, я заставляю себя спросить:

— Что-то не так?

— Кэлентин! — Внезапно он падает вперёд, простирая руки на землю, словно молится пламени. — Я не так уж много прошу! Я десятилетиями оттачивал способность полностью подчинять свои чувства, и клянусь всеми богами, что никогда не причиню тебе вреда сознательно, но это просто невозможно — не этой ночью. Я хочу… прошу, прошу, уходи!

Я закрываю глаза, упираясь лбом в лежащую на шесте ладонь.

— Хорошо, — бормочу я, — но только если закончишь свою фразу. Чего ты хочешь? — Я разыщу для него любого — это меньшее, что я могу сделать.

— Я… я хочу тебя сильнее, чем следующего вдоха, — выкрикивает он с таким страданием, словно я всадил в него меч. — Я делал всё возможное, чтобы подавить это чувство. Каждую ночь я уходил, чтобы найти укромное место и… Я так старался — и всё напрасно. Даже такое празднество, когда кровь каждого из моих людей бурлит от желания, не может сравниться с сотой долей той жажды, что я чувствовал тогда, что чувствую сейчас. Прости, Кэлентин. Я правда думаю, что не смогу удержаться, чтобы не дотронуться до тебя, если ты. Не. Уйдёшь.

Теперь уже я гляжу на него во все глаза, мысли скачут рысью, как и моё сердце.

— Ты… хочешь меня вот так? — Я гадаю: быть может, я просто вижу сон, потому что в том мире, что мне знаком, просто не может быть такого, что кто-то не в силах удержаться от того, чтобы дотронуться до меня. И зачем это он там уходил каждую ночь?

— Я знаю, что это недостойно с моей стороны, и… я принесу тебе только страдания и отвращение, если останешься. Вот почему я молю тебя уйти.

Азотеги прав: это просто ужасная идея, ведь если всё пойдёт не так, и я наутро не смогу взглянуть ему в глаза, то не знаю, как тогда буду жить, при этом нет ни единого чёртова шанса, что моя нижняя половина позволит верхней хоть что-то решить.

— А… а если просто… — я прерываюсь, чтобы облизать внезапно пересохшие губы, — …если это будет просто поцелуй, то этого будет достаточно?

Азотеги вздрагивает, словно рядом с его головой только что вонзилась стрела.

— Если ты спрашиваешь, смогу ли я удержаться, чтобы не зайти дальше, — слабым голосом отзывается он, — то — да. Если ты спросишь, можно ли убить словами — то и это правда. Зачем ты просишь о такой вещи, если не собираешься убить меня отказом?

— Потому что думаю, что смогу сделать это. В смысле… да, я уверен, — признаю я, чувствуя, как жар подкатывает к щекам.

— Ты уверен? Потому что, если есть хоть малейшая тень сомнения, тогда…

— Если тебе так нужно, чтобы я произнес это вслух, то… я ведь самом деле не знаю — как я могу сказать, пока не попробую?

— …нет, — медленно произносит он, — полагаю, не можешь. Ну что же. — Он поднимается, принимая изначальную позу: руки на коленях, взгляд направлен куда угодно, только не на меня. Его дыхание, судя по движению плеч, неглубокое и неровное. — Я буду сидеть совершенно неподвижно, так что ты можешь попробовать меня поцеловать, и если ты заключишь, что способен получить от этого удовольствие, тогда… тогда посмотрим. Пожалуй, на это моего самоконтроля хватит.

Это звучит справедливо, но устрашающе. Конечно, я всё это время думал о том, чтобы его поцеловать, но в действительности не собирался делать этого сам. Я-то полагал, что Азотеги тут же заключит меня в объятия, принимая решение за меня, так что, если окажется, что идея была так себе, мне хотя бы будет кого в этом винить. Стоит признать, это довольно-таки трусливая мысль, и теперь у меня нет другого выбора, кроме как загладить вину. Верно.

Всё ещё вцепившись мёртвой хваткой в посох, я делаю пару шагов по направлению к нему, затем неловко опускаюсь на колени, отложив палку. Так-то лучше, ведь на земле мои трижды клятые ранения не беспокоят меня так сильно, и я могу двигаться настолько медленно и осторожно, как мне заблагорассудится.

Азотеги такой же, каким я увидел его впервые: измождённый, покрытый шрамами, растрёпанный, настоящий. Не герцог из песен, а мужчина, который держал меня в объятиях всю ночь, смеялся над тупейшими из моих шуток и орал как резаный, когда я зашвырнул его в пруд. И он прекрасен: тёмные ресницы отбрасывают тень на щёки, губы полураскрыты в прерывистом дыхании, выбившаяся прядь падает на лицо. Протянув руку, я бережно убираю её, и Азотеги вовсе прекращает дышать.

Видишь, тебе не надо даже целовать его, чтобы так его распалить, — легкомысленно думаю я, наклоняясь к нему.

Его губы мягче, чем я себе представлял, а кожа оказывается теплее, когда я кладу ладонь ему на щёку, чтобы удержать на месте нас обоих. Затем я сдвигаю руку на его затылок, чтобы, обретя точку опоры, прижаться к нему сильнее.

Вот оно… Он издаёт очень тихий звук, и моё сердце заходится от возбуждения и странного волнения, подобного которому я никогда не испытывал прежде; оно призывает меня пробежать сотню лиг, и схватить его покрепче, и прокричать во всеуслышание, что я это сделал. Я целую своего лорда герцога, и это лучше, чем море, лучше всего на свете. В особенности когда он вновь издаёт этот звук — тихий изумлённый стон.

Я отстраняюсь, когда у меня кончается воздух, и его глаза тут же распахиваются, мечась по моему лицу. Мне удаётся выдавить улыбку, чтобы успокоить его:

— По мне, так это было здорово.

Он издаёт возглас, вызывающий в моей памяти вопль матроса, который видит на горизонте родной флаг, и бросается на меня.

Моя спина ударяется о землю, его руки впиваются в мои плечи, а губы терзают мои. Кожу опаляет огнём, который разбегается от его рук и тех мест, где его ноги касаются моих, а теперь и где его пальцы скользят по моим рёбрам…

— Прости, — выдыхает он между этими сокрушительными поцелуями, — я не… хотел причинить тебе…

Однако мой ответный стон свидетельствует отнюдь не о боли. Внезапно его язык прижимается к моим губам и, проникая внутрь, заставляет каждый дюйм моей кожи трепетать в предвкушении. Я никогда не переживал подобных ощущений — пьянящих, словно глоток хмельного мёда, и определённо более сладостных.

Никак не могу насытиться; одной рукой я вцепился его волосы, пытаясь удержать его, другой — обхватываю его обнажённые плечи. Он по-прежнему возвышается надо мной, стоя на четвереньках — быть может, щадит мои ранения, хотя подобная предупредительность сейчас кажется мне идиотской. Если бы я обнаружил, куда подевались все слова, то сказал бы ему об этом.

Азотеги переключается с моего рта на шею, и я едва не вою в голос, когда его губы проходятся по мышце. Как он, чёрт меня дери, догадался, что это настолько приятно? И как я сам умудрялся не знать об этом? Опять же, ни от одного матроса не услышишь: «Мне просто нужно, чтобы кто-нибудь пососал мою шею». Теперь мне не извернуться, чтобы дотянуться до него губами, но я пробегаюсь пальцами по его спине, и он вздрагивает, словно лист на ветру.

Стоит ему приподняться, как я тяну его за волосы, пока он вновь не склоняет голову, чтобы я мог захватить его губы в плен. Вот эта штука с языком, чем бы она ни была — когда я пытаюсь повторить это, руки Азотеги подгибаются, так что он приземляется на локти. Мне грех жаловаться на это, поскольку теперь он ближе, и прикосновение его обнажённой груди творит невообразимые вещи с тем желанием, что сотрясает моё тело.

Всё ноет от возбуждения, но об этой муке я не пожалею ни единого мгновения. Азотеги отстраняется, испуская тяжёлые, неровные вздохи, зелёные глаза распахнуты, губы побагровели от поцелуев.

— И почему мы прежде этого не делали? — требую я.

Это вызывает у него изумлённый смешок. Я всегда слышал, что смех — это смерть для желания, но нынче он ни капли меня не беспокоит.

— Понятия не имею.

Теперь медленнее — не столь судорожно, но с не меньшим воодушевлением — он целует уголок моих губ, затем щёку, чтобы от неё продвинуться к уху. Когда его язык касается меня там, мой член прямо-таки подпрыгивает сам собой — вот это уже ни в какие ворота: вы когда-нибудь слыхали про чувствительные уши?. Я вскрикиваю, и Азотеги тотчас отстраняется — чтоб его!

— Прости, но этот звук говорит о хороших или о плохих ощущениях?

— Хороших?.. — выдыхаю я, и он делает это вновь, на сей раз самую малость прикусывая ухо. Мои руки отчаянно елозят по его голой спине в поисках того, что доставит ему хоть половину подобного наслаждения.

— Что, ах, — спрашиваю я, стараясь удержать эту мысль, — что тебе нравится?

— Ты, — отвечает он бессильно севшим голосом, возвращаясь к моей шее — на сей раз он вздумал её покусывать, и мне приходится прикусить губу, чтобы не стонать в голос.

— Ну… скажи… — Его губы на моей ключице, и отчего-то это ещё лучше. — Так нечестно, — протестую я.

— Ты же не можешь всерьёз думать, что я получаю от этого меньше удовольствия, чем ты, — отзывается он с еле слышным рычанием. — Те дни, что я провёл… позже, клянусь, только позволь мне… — Его губы вновь смыкаются с моими, ловя их так, будто он умирает от голода, и это — его единственная пища, будто я убегаю, и это единственный способ удержать меня. Жёстко и медленно, мягко и неторопливо — за эти годы я перецеловался с порядочным числом женщин и вот уже двумя мужчинами, но я никогда не считал себя знатоком. Я всегда полагал, что есть только один способ целоваться — Азотеги же демонстрирует мне добрую сотню новых, и я искренне стараюсь быть способным учеником.

Когда у него устают руки, он вытягивается на боку, склоняясь надо мной — пальцы свободной руки рисуют на моей щеке какие-то фигуры. То, как мы расположились, я под ним — это специально? Я слышал от девушек в таверне, что большинство мужчин хотят быть сверху — так что же, я для него на положении женщины? Или он вовсе об этом не помышляет, просто принял ту позу, к которой привык? Я понятия не имею, как мужчины делают это друг с другом, и впервые ловлю себя на мысли, что жалею об этом. Мне стоило бы расспросить кого-нибудь, когда закрутилась вся эта история, просто на всякий случай.

Нам следовало бы остановиться, поговорить, обсудить, наконец, всё это, как я и собирался. Быть может, когда он прекратит вытворять всё это губами и зубами… тут его рука сдвигается мне на бедро, и я забываю обо всём на свете, когда его пальцы принимаются вычерчивать там круги.

Азотеги смещает руку выше — и я обнаруживаю, что сдерживаю дыхание в предвкушении того, что у него на уме — целый мир сужается до одной точки в ожидании… которое вдребезги разлетается от шума перед входом в палатку, сопровождаемого поскрёбыванием по полотну.

— О… о боги… Послание для вас, сэр! — выкрикивает кто-то, затем снова стонет: — Да, вот здесь…

Азотеги отстраняется, чтобы уставиться на меня, затем на полог, затем снова на меня.

— Наверно, лучше узнать, что им надо? — едва соображая, выдавливаю я.

Посланец вновь скребётся, и генерал рычит на него, словно бешеный волк, затем изрыгает поток фраз, которых я не понимаю, но поневоле напрягаюсь.

— Я только… не уходи никуда, — в отчаянии просит он, затем поднимается на ноги и шагает ко входу, рывком поднимая полог. — Лучше, чтобы это оказалось чем-то важным, — рявкает он.

— Фиолетовая печать, сэр! — Теперь в голосе гонца несколько меньше страсти и больше — страха за свою жизнь. — Вот! — Дрожащая рука просовывает внутрь папирусный свиток.

Генерал вырывает его, и рука тут же исчезает.

— О чём только думает герцогиня? — требует Азотеги у свитка, бросая на меня ещё один извиняющийся, отчаянный взгляд, и ломает печать. Мне против воли становится любопытно, и, перекатившись набок, я стягиваю подушку со стоящей неподалеку койки, рассудив, что, раз уж мне всё равно суждено остаться на полу, так надо расположиться поудобнее.

Когда я вновь перевожу взгляд на Азотеги, он застыл еле дыша, словно статуя, уставясь на неразвёрнутый свиток. Я сглатываю тревогу, которая понемногу пробивается сквозь неумолчно бурлящую похоть.

— Азотеги?

Он не отвечает. Запихнув все плотские желания подальше, я поднимаюсь на ноги и хромаю к нему. Его взгляд по-прежнему не отрывается от свитка.

— В чём дело?

Мгновение спустя он наклоняет послание ко мне. Как большинство моряков, я умею читать карты и навигационные схемы, но помимо этого тетя позаботилась о том, чтобы мы выучили все наши буквы, так что я могу догадаться о звучании даже незнакомых слов. Первые слова в верхней строчке: Ма-ри-зо-джа А-джа-а-за. Ох, нет, буква «кси» на конце образует звук «кс», а не «за». Аджакс. Аджакс, который так и не показался на поле, когда в нём нуждались более всего. Мой желудок сжимается в дурном предчувствии, ведь следующим значится Ториза Азотеги.

— Мой старший сын был ранен во время атаки, — отстранённо поясняет Азотеги, неподвижный, словно камень. — Я знал, что он присоединился к Рзалезу, но не ведал о том, что он в крепости. Он не воин, так что я ничего не заподозрил, не увидев его на поле. Быть может, он и вовсе не знает, что под стенами был я.

— С ним всё будет в порядке? — Это всё мой план…. конечно, я знал, что будут раненые и погибшие — это же война, в конце концов — но не думал, что это ударит по Азотеги.

— Она об этом не пишет. — Аккуратно свернув свиток, он бережно кладёт его на ближайший сундук. — Растения — далеко не лучшие информаторы. Может, у него просто ушиб, а может… что-то иное. — Вновь уставясь на свиток, он бормочет: — Черт бы её побрал. Лучше бы я вообще этого не знал, выяснил бы позже. Кэлентин, я…

— Ты должен идти, — тут же отзываюсь я. — Чтобы узнать, как он там. Я пойду с тобой, если хочешь. Если только не… — Мой план. — Если только ты захочешь видеть меня после этого, — заканчиваю я, отворачиваясь.

— Захочу. — Его пальцы впиваются в моё плечо, притягивая меня к себе. — И всё же я не могу допустить, чтобы ты вернулся в этот город, где тебе грозит столько опасностей. Останься, пообещай, что останешься, и я вернусь, как только смогу.

— Я останусь. — Видя, что в его глазах по-прежнему идёт борьба между тревогой и желанием, я пытаюсь улыбнуться: — Ну а ты как же? Они не держат на тебя зла за тех солдат, что ты побил?

— Я пользуюсь неприкосновенностью, кроме того, карой за нанесение ущерба родителю, который навещает раненого ребёнка, служит смертная казнь с лишением всех земель. Если тебе от этого будет спокойнее, я прихвачу меч. — Опуская взгляд, он добавляет: — И рубашку. Ты точно не против? Я могу остаться, ведь… — Он поднимает руку, проводя пальцами по моей щеке, и сглатывает, его ясные глаза всё так же широко распахнуты в темноте. — Я хочу остаться, но я действительно должен знать.

— Я бы сам тебе не простил, поступи ты иначе. — Пользуясь шансом, я наклоняюсь, чтобы запечатлеть на его губах мимолётный поцелуй, ощущая, как его плечи со вздохом расслабляются. — Ступай.

И он уходит, оставляя меня одного в тёмной палатке, в то время как вся армия предаётся оргии прямо за тонкой стенкой. Я со вздохом укладываюсь на койку. С уходом Азотеги тут же становится холоднее: в какую-то невидимую щель задувает ветер, словно убеждая меня выйти туда, где погорячее. Какая-то парочка вскрикивает в экстазе, и я хватаю подушку, нахлобучивая её себе на голову. Вот на что нам приходится идти ради тех, кого мы любим.

Примечание переводчиков:

[1] Парочка, тройничок, четверничок — в английском есть название для каждой из этих групп — couple, treesome, foursome. На самом деле, есть ещё слово для группы из пяти человек — fivesome, sixsome, sevensome и так далее — но Кэлентин, видимо, таких слов не знает :-)

Следующая глава

любитель сладкой ваты, блог «quotes»

36~

4 сентября 2020 (19:01:18) 157

Мне не хотелось возвращаться в Торнфильд: переступить через его порог — значило вернуться домой, в стоячее болото....— одна мысль об этом была способна погасить то легкое возбуждение, которое было вызвано моей прогулкой, и снова сковать мои силы цепями однообразного и слишком тихого существования, безмятежность и спокойствие которого я уже переставала ценить.

Как полезно было бы мне тогда очутиться среди бурь и треволнений необеспеченной жизни, чтобы тоска по тишине и миру, которые меня сейчас так угнетали, пришли ко мне как результат сурового и горького опыта; да, это было мне так же необходимо, как долгая прогулка человеку, засидевшемуся в слишком удобном кресле.

#Джейн Эйр

любитель сладкой ваты, блог «quotes»

35~

4 сентября 2020 (18:57:57) 137

Тогда моим единственным утешением было ходить по коридору третьего этажа взад и вперед, в тишине и уединении, и отдаваться внутреннему созерцанию тех ярких образов, которые теснились передо мною, прислушиваться к нараставшему в моем сердце волнению, смущавшему меня, но полному жизни, и в лучшие минуты внимать той бесконечной повести, которую создавала моя фантазия, насыщая ее событиями, огнем, чувством — всем, чего я желала и чего лишена была в этот период моего существования.

Напрасно утверждают, что человек должен довольствоваться спокойной жизнью: ему необходима жизнь деятельная; и он создает ее, если она не дана ему судьбой. Миллионы людей обречены на еще более однообразное существование, чем то, которое выпало на мою долю, — и миллионы безмолвно против него бунтуют. Никто не знает, сколько мятежей — помимо политических — зреет в недрах обыденной жизни. Предполагается, что женщине присуще спокойствие; но женщины испытывают то же, что и мужчины; у них та же потребность проявлять свои способности и искать для себя поле деятельности, как и у их собратьев мужчин; вынужденные жить под суровым гнетом традиций, в косной среде, они страдают совершенно так же, как страдали бы на их месте мужчины. И когда привилегированный пол утверждает, что призвание женщины только печь пудинги да вязать чулки, играть на рояле да вышивать сумочки, то это слишком ограниченное суждение. Неразумно порицать их или смеяться над ними, если они хотят делать нечто большее и учиться большему, чем то, к чему обычай принуждает их пол.

#Джейн Эйр

любитель сладкой ваты, блог «quotes»

34~

3 сентября 2020 (17:52:28) 141

В течение ряда лет мой мир был ограничен стенами Ловуда: я ничего не знала, кроме его правил и обычаев.

Теперь же я вспомнила, что мир необъятен и что перед теми, кто отважится выйти на его простор, чтобы искать среди опасностей подлинного знания жизни, открывается широкое поле для надежд, страхов, радостей и волнений.

#Джейн Эйр

любитель сладкой ваты, блог «quotes»

33~

3 сентября 2020 (17:37:14) 142

Победитель знает, что будет делать дальше, если проиграет, но не говорит об этом.

Неудачник не знает, что будет делать, если проиграет, но любит говорить о том, что будет делать, когда победит.

#Игры, в которые играют люди

+, микроблог «adres-bloga»

он сидел и читал насыщенные лытдыбром чужие дневники, словно ел пряники с грустничной начинкой.
ничего не скажешь, он здорово подсел на это дело: ведь читая про чужую боль и беду, он радовался, что не он один страдает, радовался, что кому-то тоже плохо.
социопат.

31 августа 2020 (14:37:33) 143

#ru.h

Страницы: ← предыдущая 1 … 55 56 57 58 59 … 100 следующая →

Материалы сайта предназначены для лиц старше 16 лет (16+)