Что почитать: свежие записи из разных блогов
Категория: проза и поэзия
+, микроблог «adres-bloga»
в его жизни была цель: достигнуть баланса между паранойей и психологическим эксгибиционизмом
- #n
+, микроблог «adres-bloga»
как избавиться от мысли о том, что заделанные под олдскул современные композиции и коллективы, их исполняющие — подделка? и надо ли от неё избавляться?
- #?
+, микроблог «adres-bloga»
реакции на действия некоторых не меняются. так уж лучше не знать, чего они в очередной раз настрадали. лучше жестоко не давать им никакого шанса. и себе — никакого права на унылую прокрастинацию в созерцании настраданного ими. может быть, не меняются сами некоторые. но желания познавать их внутренний мир, уже несколько раз натолкнувшись на его содержимое, нет.
+, микроблог «adres-bloga»
что лучше: отвечать вопросом на вопрос или, не отвечая вовсе, пускаться в отвлечённые рассуждения? риторический.
- #?
+, микроблог «adres-bloga»
странно бывает, хотя не странно, наверное: делаешь заметки в разных местах, в разных стилях, о разных вещах. и один и тот же реагирующий субъект реагирует на твои тексты по-разному. это даже смешно. это ведь признание, что получаются у тебя действительно разные тексты. но за субъектом уже была возможность понаблюдать, и какой бы он тебя не находил интересной личностью, ты же знаешь, что на некоторые ипостаси твоего самовыражения он отреагировал негативно. ты уже знаешь.
+, микроблог «adres-bloga»
однажды обрастя наблюдателями, ожидающими определённой реакции, ты уже не можешь больше откровенничать там, где кто-то явил тебе себя. ты уже начинаешь делать, предвкушая реакцию, изучая наблюдателей. волна ведёт себя как частица, если есть наблюдатель, или как там было в квантовой физике. знакомо?
- #?
+, микроблог «adres-bloga»
бывают неприятные личности, которые, так получилось, где-то тебя фолловят или отслеживают. и вместо того, чтобы их обижать и банить, ты уходишь из «места, где завелись крысы». интересно, это слабость или сила — так поступать? или это просто лень как-то разбираться с этим?
Psoj_i_Sysoj, блог «Рим под знаком Розы»
Недальновидный в Тире [1] (перевод) / Ill Seen in Tyre
Эта история про древнеримского сыщика Гордиана не входит в цикл «Рим под знаком Розы», она была написана Стивеном Сейлором для сборника:
Rogues / edited by George R. R. Martin and Gardner Dozois. - 2014.
***
– Что это за любопытные фрески на стенах? – спросил я. Служанка, симпатичная пышнотелая блондинка, только что поднесла мне третью чашу вина, благодаря которой эти картины становились всё более интересными.
Антипатр [2], мой попутчик, некогда бывший наставником, нахмурил свои белоснежные брови, наградив меня уничижительным взглядом, к которому я успел привыкнуть за время наших странствий. Хоть мне уже сравнялось девятнадцать, что, согласно римским законам, делало меня полноправным мужчиной, этот взгляд мигом отнимал у меня десяток лет, вновь заставляя чувствовать себя неразумным ребёнком.
– Гордиан! Неужто ты никогда не слышал историй о Фафхрде и Сером Мышелове [3]?
читать дальше– О сером чём?
– Мышелове.
– Я знаю, что такое мышь, – нахмурился я в ответ, – но что, чёрт возьми, за штука такая – мышелов?
– Так кличут египетскую домашнюю кошку, – со вздохом поведал мне Антипатр. – Создание, прославленное своими охотничьими навыками, в особенности в отношении грызунов. Так что мышелов – тот, кто ловит мышей.
– Что ж, ты же знаешь, мы в Риме кошек не держим, – ответил я, содрогнувшись от одной мысли об острых когтях и зловещих клыках этих созданий: мне доводилось встречать парочку на кораблях во время наших странствий. Видимо, капитаны с их помощью боролись с грызунами, однако я предпочитал держаться подальше от этих экзотических созданий. Как большинство римлян, я находил их отталкивающими, если не сказать устрашающими. Я слыхал о том, что египтяне на самом деле молились этим мохнатым бестиям, позволяя им разгуливать по улицам и даже селиться в домах; пусть мне ещё не доводилось бывать в Египте, одна мысль о том, что люди там живут бок о бок с кошками, сводило на нет всё желание его увидеть.
Разумеется, в конце концов мы с Антипатром должны были добраться и до Египта, ведь там находилась Великая Пирамида – старейшее и, сказывают, величайшее из Чудес света, а мы намеревались посетить все семь. Нынче мы только что покинули Родос, родину Колосса, и направлялись в Вавилон, чтобы увидеть прославленные Висячие Сады.
И вот, что называется, между двумя Чудесами света, мы оказались в портовом городе Тире, который и сам мог похвастать весьма древней и цветистой историей. Пожалуй, он был наиболее знаменит производящимся там красителем, получаемым из моллюска мурекса [4] – всякий уважающий себя властитель непременно жаждал облачиться в тирский пурпур. Так уж совпало, что в Тире родился Антипатр, так что этот визит стал для него возвращением на родину.
Мои мысли продолжали вольно бродить туда-сюда, пока я потягивал вино из третьей чаши; Антипатр опередил меня, приканчивая четвёртую. Подобная невоздержанность в выпивке была ему не свойственна – должно быть, он изменил своему обычному воздержанию по случаю возвращения в родной город: что может быть трогательнее, чем старый поэт, окружённый детскими воспоминаниями?
– Египет, кошки, мыши, пирамиды – о чём мы вообще толкуем? – не выдержал я. – Ах да – любопытные тут фрески…
Таверна носила название «Раковина мурекса», и, само собой, на внешней стене было намалёвано огромное изображение раковины, её же оттисками были украшены окружающие дверной проём керамические плитки. Внутри, однако, не было ни единого напоминания о мурексе, равно как на фресках стены ничто не говорило о тирском пурпуре. Вместо этого красующиеся на любой доступной плоскости картины повествовали о похождениях двух незнакомых мне героев. Один был куда выше и массивнее – мускулистый гигант с огненной бородой. Тот, что помельче, курносый, был облачён в серый плащ с остроконечным капюшоном. Оба были при мечах, и зачастую орудовали ими прямо на фреске с весьма разрушительными последствиями.
– Как, ты сказал, их звали?
– Фафхрд…
– Да, я и в первый раз расслышал, просто подумал, что ты прочищаешь горло.
– Очень смешно, Гордиан. Итак, повторяю: Фафхрд. Что и говорить, весьма экзотическое имя. Говорят, что он был настоящим гигантом, явившимся с севера, что простирается за Истрой и Дакией – да что там, за дикими землями Германии [5].
– Но ведь севернее Германии ничего нет, разве не так? – усомнился я.
– Во всяком случае, никто из тех, кого я знал, там не бывал. И всё же, говорят, что оттуда и прибыл Фафхрд.
– Фафхрд! Фафхрд! – я повторял это имя, покуда милостивый кивок Антипатра не дал понять, что я наконец-то сумел произнести его правильно. – А что со вторым? Которого ты назвал Серым Мышеловом?
– Похоже, он был местным мальчишкой, выросшим на улицах Тира. Более тёмный и щуплый чем его спутник, он тем не менее обращался с мечом ничуть не хуже него. Говорят, что эти двое воистину были лучшими мечниками своего времени.
– И когда же это было?
– Фафхрд и Серый Мышелов жили в Тире около ста лет назад. Мой дед однажды встретился с ними – если верить его словам, они были не только лучшими мечниками тех времён, но и на все времена.
– Смелое заявление. И почему же я никогда прежде о них не слышал?
– Полагаю, они в самом деле лучше всего известны в Тире, поскольку произвели неизгладимое впечатление на местных. А что до Тира, то лучше всего их помнят здесь, в стенах «Раковины мурекса», где они провели немало времени за пьянством и распутством…
– Похоже, это вонючее местечко и впрямь сделалось их святилищем! – рассмеялся я, рассматривая фрески.
– Лишь потому что ты, выросший в далёком Риме, никогда о них не слышал… – фыркнул Антипатр.
– Но, учитель, мы с тобой более года колесили по всему эллинскому миру – от Эфеса и Галикарнаса до Олимпии [6] и всех тех эгейских островов – и я что-то не припомню ни единого изображения или надписи, поминающей хоть кого-то из этих парней. Ни один из поэтов – включая тебя! – не прославил их подвиги. Быть может, этот Фафхрд и Серый Мышелов – просто персонажи местных преданий, известных лишь в Тире?
Ответное бурчание Антипатра вполне сошло бы за признание моей правоты, однако, даже будучи зелёным юнцом, я понимал, как дороги сердцу старика герои его юности, так что удержался от дальнейших сомнений в известности этих предположительно великих мечников.
– Забавную же парочку они составляют, – вместо этого бросил я. – По некоторым изображениям можно судить, что перед нами – бог и его слуга-гном, а на других их можно принять за карлика-мага и огромную человекообразную машину, повинующуюся его воле.
– Какая богатая фантазия, Гордиан, – кисло заметил Антипатр. Мы в молчании осушили наши чаши, и он подал знак служанке, чтобы принесла ещё вина.
– Так что же мы на самом деле видим на этой картине? – спросил я, силясь изобразить почтительность.
Некоторое время Антипатр продолжал дуться, глядя в сторону, однако в конце концов врождённые педагогические наклонности наряду со стремлением освежить детские впечатления взяли верх.
– Что ж, раз уж ты спросил… на этой картине мы видим стычку с сидонскими [7] контрабандистами; а здесь – их легендарную схватку с сицилийскими пиратами и спасение похищенной каппадокийской царевны. А эта фреска повествует о их встрече с кипрской торговкой рабами – ты только посмотри, что за грозная бабища! – а эта – о свидании, которое обернулось засадой. Здесь же идумейские бандиты вылетают из пустыни в поисках украденных из египетской гробницы бесценных сокровищ, которые никто никогда не видел…
– И всё же мы видим их здесь.
– Художественная вольность, Гордиан!
– А как насчёт этой? – Я указал на особо непристойную фреску над окном.
– А, здесь мы можем приобщиться к удовольствиям ночи, проведённой Фафхрдом и Серым Мышеловом в объятиях сластолюбивой Ладики Египетской [8], которая наутро послала отряд нубийских евнухов обезглавить их. Однако, как можешь видеть, наши герои спаслись, прихватив сундучок царевны из слоновой кости – в котором обнаружилась не только её потрясающая коллекция афродизиаков, но и та самая чаша, из которой испил цикуту Сократ…
– Потрясающе! – воскликнул я. – А на той стене сверху – похоже, эти изображения повествуют о деяниях совершенно иного рода.
– Какое тонкое наблюдение. Да, эти фрески повествуют о приключениях более мистического толка. Так, на этой мы видим, как наши два мечника советуются со странным демоном по имени Нингобл – он изображён здесь в виде пузатой фигуры в плаще, из-под тёмного капюшона которого высовываются семь глаз на извивающихся стебельках.
– Жуть какая!
– На поверку Нингобл Семиглазый оказался весьма дружелюбным демоном и мудрым советчиком. Именно он отправил наших героев в их величайшее путешествие – поход на восток, в дали за заснеженными пиками Ливанского хребта [9]. Некоторое время они следовали легендарным путём Ксенофонта и его Десяти тысяч [10]. Затем они углубились в вовсе непознанные земли и в конце концов прибыли в Затерянный город, а затем Замок туманной мглы, где и повстречались со своим главным противником, адептом воистину ужасающих магических сил. – Глаза Антипатра заблестели, будто он воочию переживал подвиги своих героев.
Я кивнул, продолжая изучать поражающие воображение фрески.
– А как насчёт вон той картины? Похоже, что там они сражаются в какой-то битве. Знаменитой?
– Ещё бы, ведь это – осада Тира Александром Македонским [11], во время которой они отважно обороняли город. Здесь ты можешь видеть, как Фафхрд, пополнив ряды защитников стен, сбрасывает огромные глыбы камня на корабли захватчиков, а Серый Мышелов изображён под водой в тот момент, когда он перепиливает якорные цепи. Вокруг них звенят мечи и свистят стрелы…
– Погоди-ка, учитель, разве ты не говорил, что эти двое жили в Тире сто лет назад?
– Да.
– Но разве осада Тира Александром не случилась сотней лет раньше? – Я позволил себе гордую улыбку, в кои-то веки припомнив что-то из уроков Антипатра.
– Да, это так, – кашлянул тот.
– Так как же они?..
– Говорю же тебе, художественная вольность! – не сдавался мой наставник. – Или… может, они и вправду участвовали в событиях, которые разделяет сотня лет.
Я всеми силами старался сдержать ухмылку.
– Не всё в этом мире так однозначно, как хотелось бы думать вам, завзятым прагматикам-римлянам, – наставительно заявил Антипатр. – Точно известно, что Фафхрд и Серый Мышелов были в Тире сто лет назад – ведь этот факт подтверждён моим собственным дедом, как и картинами, что у тебя перед глазами – но никому не ведомо, ни откуда они прибыли, ни куда ушли. Есть те, кто верит, что Фафхрд и Серый Мышелов явились к нам из земель, существующих вне нашего времени и пространства – царства магии, если тебе угодно; если это так, то вполне возможно, что они были здесь, в Тире, не только сто лет назад, но и за сотню лет до этого.
– Почему бы тогда им не появиться здесь на сотню лет позже? Что значит… что они и сейчас могут оказаться рядом с нами! – С этими словами я принялся нарочито вглядываться в прочих посетителей таверны, большинство которых отличались весьма потрёпанным видом. Несколько фигур в плащах вполне сошли бы за Серого Мышелова, однако ни одного рыжебородого гиганта в сфере обзора не наблюдалось.
Антипатр устремил на меня сердитый взгляд, и я тотчас устыдился того, что дразню своего старого наставника. Чтобы отвлечь его, я указал на те фрески, которые и сподвигли меня на эту дискуссию:
– А вот те два изображения кажутся мне наиболее занятными.
Антипатр приподнял мохнатую седую бровь:
– Те? И почему же? Опиши!
Заставлять ученика в подробностях описывать статую или изображение было обычным упражнением, к которому частенько прибегал мой наставник во время визитов в храмы и святилища – но прежде мне не доводилось заниматься этим в таверне.
– Что ж, учитель: каждая из этих картин делится на две части. В левой части первого изображения Фафхрд держит на коленях красивую девушку в платье времён возрождения Крита – грудь остаётся полностью обнажённой; однако на соседней панели у него на коленях сидит огромная свинья. Поскольку на ней тот же весьма откровенный наряд, что и на девушке, следует думать, что мы наблюдаем превращение девушки в свинью! А здесь, по другую сторону дверного проёма, Серый Мышелов милуется с другой симпатичной девушкой, однако на другой части она предстаёт огромным моллюском! Что же это за история такая, в которой герои утешаются со свиньями и моллюсками?! И почему столь непристойные картины удостоились таких почётных мест, где ни один посетитель таверны их не пропустит? Что за зрелище представляется глазам того, чья утроба полна вина, а голова – его паров!
– Эти фрески в особенности заслуживают внимания, – возразил Антипатр, – ведь они изображают события, которые состоялись прямо здесь, в «Раковине мурекса»!
– Должно быть, ты шутишь! Женщины превращались в свиней и моллюсков на этом самом месте?
– Это не подлежит сомнению, ведь мой дед был свидетелем этого происшествия.
– Не сомневаюсь, что был, но…
– Видишь ли, они стали жертвами заклятия – я имею в виду Фафхрда и Серого Мышелова. Каждая девушка, что им доводилось обнять, на их глазах превращалась в отвратительное создание. Чтобы избавиться именно от этого заклятия, они пустились в путь, чтобы сперва отыскать Нингобла Семиглазого, а затем, миновав множество опасностей и препятствий, добраться до Замка туманной мглы, где вступили в сражение с адептом. Однако начинается эта история именно здесь, в «Раковине моллюска», где одна из местных потаскушек обратилась в свинью. Адепт, наложивший это заклятие, был также родом из Тира – и как ты думаешь, как он обучился магии?
– Не имею ни малейшего понятия.
– С помощью частной библиотеки, хранящейся в этом городе – странных книг, которые их владелец именует Книгами тайного знания. Свитки из всевозможных времён и мест – к сокрытым в них секретам можно приобщиться лишь здесь. Ещё мальчиком я слышал, как о них шёпотом говорил мой дед, но, когда я спрашивал, можно ли их прочесть, он отвечал, что это слишком опасно, веля вместо этого уделять больше внимания моему Гомеру.
– И этот совет дал добрые плоды, ведь ты, как и Гомер, стал поэтом.
– Да, и при том знаменитым – можно сказать, величайшим в мире, – вздохнул Антипатр. Он обладал множеством неоспоримых достоинств, однако скромность явно не принадлежала к их числу. – Но насколько иным мог бы быть мой жизненный путь, если бы тогда, мальчиком, я получил доступ к Книгам тайного знания! В них заключена сила, неподвластная человеческому рассудку. Не та сила, что позволяет поэтам обрести власть над аудиторией, заставляя её смеяться или горевать – нет, я имею в виду силу магии, способную исказить самую ткань реальности по произволу адепта!
Мы уже встречались с проявлениями магии на своём пути – я поневоле вздрогнул, подумав о коринфской волшебнице, и поспешил запить это воспоминание добрым глотком из чаши.
Прикончив свою одновременно со мной, Антипатр заказал ещё вина. Прежде я никогда не видал его в столь необузданном расположении духа.
– А теперь, – продолжил он, – проведя целую жизнь на чужбине, я наконец-то вернулся в родной город, мудрее, чем был – и талантливее, и искушённее, позволю себе заметить. А также упорнее, так что не испытываю прежнего трепета.
– Трепета перед чем?
– Книгами тайного знания, разумеется! Неужто ты не понял, Гордиан? За ними-то мы сюда и прибыли.
– Я думал, что Тир – не более чем остановка на пути из Родоса в Вавилон, – нахмурился я. – Ну и, разумеется, твой родной город. Ясное дело, тебе не стоило упускать возможность предаться воспоминаниям…
– О нет, Гордиан, мы здесь с весьма необычной целью. Мы прибыли в город Фафхрда и Серого Мышелова, героев моего детства, чьими приключениями я грезил днями и ночами напролёт. Их величайшее начинание закончилось противостоянием с магическим искусством, почёрпнутым из Книг тайного знания – коим наконец овладею и я! Я уже предпринял несколько шагов к тому, чтобы заполучить их – в это же время завтра… а, вот и опять эта милая прислужница!
Я протянул ей опустевшую чашу – быть может, вино оказало своё действие, но она показалась мне ещё более фигуристой, чем прежде; её улыбка также казалась весьма завлекательной.
– В это же время завтра… что? – вопросил я, проглотив вино.
– Увидишь, – загадочно улыбнулся Антипатр. – Или, вернее, не увидишь! – При этом он разразился столь странным хохотом, что я поспешил вновь приникнуть к чаше.
***
На следующее утро я проснулся в комнатах, которые мы сняли на втором этаже «Раковины мурекса», мучимый чудовищным похмельем. Но куда хуже болезненной пульсации в голове были нотации Антипатра, на которого, похоже, вовсе не повлияло выпитое накануне.
– Подъём, подъём, Гордиан! Мы ведь в Тире – и должны извлечь из нашего краткого визита как можно больше!
– Краткого? – Я со стоном спрятал голову под подушкой. – Я думал, что мы на какое-то время задержимся здесь … в этой приятной, тихой комнате…
– Ха! Едва я осуществлю задуманное, мы сей же миг покинем Тир! Так давай же насладимся его достопримечательностями, пока есть такая возможность!
С этими словами он отобрал у меня подушку и практически выволок меня из кровати.
Час спустя, когда мой желудок наполнила кой-какая пища, а лёгкие – свежий воздух, я следом за Антипатром отправился обозревать город. Хоть Тир явно проигрывал в величии тем городам, что нам доводилось видеть раньше, он всё же являлся старейшим из виденных мною городов, где всё дышало историей. Не кто иной, как тирские мореходы первыми заплыли за Геркулесовы столбы (впрочем, они, по финикийской традиции, почитали этого героя как Мелькарта); отсюда родом была царица Дидона, основавшая Карфаген [12], который некогда осмелился бросить вызов Риму; и вот нет больше Карфагена, но Тир стоит как прежде, пусть завоевание Александром Македонским изменило его до неузнаваемости.
– Прибыв к городу на острове, Александр оставил после себя полуостров, – поведал Антипатр. По извилистым улочкам мы достигли высшей точки города, с которой наставник продемонстрировал мне массивную дамбу из земли и камня, некогда соединившую остров, на котором мы находились, с материком. – Александр осадил островной форт не только с моря, но и с суши, насыпав этот мол, по которому он мог подвести к городу мощные стенобитные орудия. Ему потребовалось семь месяцев, чтобы поставить Тир на колени – но в конце концов он преуспел, отметив своё завоевание вон там, в древнем Храме Мелькарта. С того времени Тир стал частью эллинского мира, коей является и поныне, то под господством Селевкидов, то под Птолемеями Египетскими. Однако сорок лет назад Тир сумел вернуть себе независимость, возобновив чеканку собственной монеты – знаменитого тирского сикля. Более того, он являет собой образец гордого и свободного города-государства – коим и останется, ежели избежит цепких когтей Рима. – Мне далеко не первый раз приходилось выслушивать от Антипатра подобные направленные против Рима суждения.
По столь же извилистым улочкам мы спустились в прибрежную часть города, где было куда оживлённее. Тир был благословлён двумя удобными гаванями природного происхождения – на севере и на юге города – и обе нынче были битком набиты судами. Верфи прямо-таки кишели суетливыми матросами и купцами, которые присматривали за разгружающими и загружающими товары на суда рабами. Здешние таверны ломились от посетителей (включая и «Раковину мурекса», расположенную неподалёку от северной гавани). В отдалении от набережной, на отгороженных участках мощёной площади, красильщики развешивали мокрую зелёную ткань: по словам Антипатра, солнечный свет обратит зелень в пурпур.
– Разве такое возможно? – поразился я. – Звучит как настоящая магия.
– В самом деле? Что ж, полагаю, так и есть. Однако мы ещё зайдём сюда позже, и ты сможешь убедиться в этом собственными глазами. – Затем он с улыбкой добавил: – Так или иначе, а кое-какую магию ты сегодня непременно увидишь!
– Учитель, о чём это ты? – искоса глянул на него я.
– Прошлой ночью, уложив тебя, я вернулся вниз и заключил договор с парнем, с которым собирался встретиться.
– С каким таким парнем?
– С тем, кто знает нынешнего владельца Книг тайного знания. И сегодня вечером мы встретимся с ним в «Раковине мурекса».
– И что тогда?
– Увидишь. Или не увидишь!
Хоть моя память была изрядно затуманена вином, я смутно припомнил, как Антипатр употребил похожий оборот прошлым вечером – мне оставалось лишь недоумевать, что же задумал мой старый наставник.
С этим мы продолжили осмотр города – поскольку он был невелик, мы без труда обошли его пешком. Из-за того, что земли здесь явно недоставало, тирские дома росли ввысь, так что теснящиеся в центральной части острова жилые дома достигали пяти-шести, а то и семи этажей в высоту – так что в целом Тир был даже выше Рима, из-за узкие улочки даже в полдень были темны. Все открытые солнцу площади занимали красильные мастерские, от которых шёл такой дух, подобного которому мне не доводилось встречать нигде в пределах города – видимо, подобную вонь испускали различные растворы и примеси, вовлечённые в процесс окрашивания.
Чтобы урвать хоть немного солнца и чистого воздуха, мы отправились прогуляться по дамбе Александра, однако Антипатр не пожелал дойти до самого материка. Я мог видеть, что на том берегу образовался внушительных размеров город, но наставник заверил меня, что в этих пригородных трущобах нет ровным счётом ничего примечательного, так что вместо этого мы направили наши стопы к Храму Мелькарта.
Затхлый воздух тёмного зала пах плесенью, однако там и вправду имелся вечный огонь (весьма похожий на священный очаг Весты в Риме), а также несколько заслуживающих внимания статуй и изображений бога, которого я знал под именем Геракла – наиболее почитаемого в Тире небожителя.
По дороге к «Раковине мурекса» мы действительно завернули на площадь, где развесили свои ткани красильщики – к моему изумлению, по мере высыхания зелень действительно обратилась в пурпур!
– И впрямь словно магия! – потрясённо прошептал я.
Антипатр лишь с улыбкой кивнул.
***
Тем вечером в небольшой отдельной комнатке «Раковины мурекса» мы отужинали салатом из осьминога и пальмовых листьев, а также рыбным рагу. Блюда подавала всё та же симпатичная блондинка что прислуживала нам накануне – как мне удалось узнать, её звали Галатея.
Я понял, зачем Антипатр приплатил за отдельную комнату, лишь когда в дверях появился незнакомец.
Тёмную тунику незнакомца стягивал широкий кожаный пояс, на котором крепились ножны кинжала с инкрустированной слоновой костью рукоятью, опоясанной лентой крохотных рубинов. Туника прикрывала колени, однако оставляла открытыми мускулистые загорелые плечи, перехваченные затейливыми браслетами из чеканного серебра. На шее поблёскивал жгут перепутанных цепочек, на которых болтались подвески из сердолика и лазури, а в ушах красовались столь толстые серебряные кольца, что они оттягивали мочки. Длинная нечёсаная грива была чёрной за исключением пары серебристых прядей, а челюсть покрывала трёхдневная щетина. По его словно выдубленному морщинистому лицу определить возраст было не так-то просто: я мог с уверенностью сказать лишь, что он был порядком старше меня и младше Антипатра.
Тот, только что покончив со своим рагу, вопросительно приподнял брови:
– Ты?..
– Моё имя – Кериний [13]. Полагаю, мы договорились о встрече.
Не отрывая от него глаз, Антипатр отодвинул миску, расчищая место на столе.
– Так и есть. Ты принёс?..
На плече мужчины висела сума, распухшая от кожаных цилиндров. Вынув один из них, он извлёк оттуда потрёпанный побуревший папирусный свиток.
– Похоже, он весьма стар, – предположил Антипатр.
– Воистину так, – подтвердил Кериний. – С подобными записями чем древнее, тем лучше. Чем моложе копия, тем больше вероятности, что в неё закрались ошибки, а это может быть… опасным, как, полагаю, вы и сами себе представляете. Малейшее отступление, и – пуф! – ваша голова обернётся кочаном капусты.
Антипатр разразился немного нервным смехом.
– Ты прав, ещё как представляю. Такой древний… и столь хрупкий.
– Я обращался с ним со всей осторожностью.
– Могу я его коснуться? – поинтересовался мой наставник.
– Можете. Но, пока вы его не приобрели, извольте обращаться с ним как с ценным предметом, коим он, безусловно, и является.
– Разумеется! – Антипатр нетерпеливо, но бережно принял свиток из рук Кериния, расправив его на столе – он был столь истрёпан, что не потребовалось никаких грузов, чтобы удерживать его в развёрнутом состоянии.
Поднявшись со стула, я заглянул через плечо наставника. Выписанные в какой-то старой манере и вдобавок сильно выцветшие греческие буквы оказались выше моего понимания, однако Антипатр, похоже, успешно разбирал их, водя пальцам по строкам и что-то бормоча под себе нос.
– Потрясающе! «Обращение мужчины в женщину»… «Убийство взглядом»… «Временная способность понимать речь птиц»… «Власть над чужими сновидениями»… «Оживление мёртвых»… Превосходно!
– Что это, учитель? – вопросил я, поднимая взгляд на Кериния. Тот так и застыл со сложенными на груди руками, с насмешливым видом наблюдая восторги Антипатра.
– Этот документ – реферат, или же содержание Книг тайного знания, – пояснил мой наставник. – Просто невообразимо! Если хотя бы половина этих заклятий работает…
– То подобная коллекция бесценна, – закончил за него Кериний и с усмешкой добавил: – При этом вы, полагаю, спросите: отчего же я так хочу избавиться от неё? – с этими словами он похлопал по набитой суме. – На самом деле, большая часть этих книг – обычный мусор, только и всего. Вы можете приготовить чародейское зелье точно по рецепту, соблюдая малейшие детали, но вместо второй головы заработаете лишь несварение. Однако скажите на милость: кому вообще может потребоваться вторая голова? – Отсмеявшись, он продолжил: – А некоторые из этих книг набиты отборной чепухой, как, например, вся эта муть про халдейских звездочётов [14] – даже если по звёздам и впрямь можно узнать будущее, кто, спрашивается, этого захочет? Жизнь и без того невероятно скучна, так что я предпочитаю сюрпризы. Что же до иудейских пословиц, то берите на свой страх и риск, – пожал плечами он.
– Создаётся впечатление, что ты основательно с ними ознакомился, – заметил Антипатр.
– Так и есть. Не судите обо мне по внешности. Я знаю, что люди обычно думают при взгляде на меня: завзятый пират; ведь кто ещё будет разгуливать, обвешанный такой горой побрякушек на тот случай, если придётся срочно заложить их, чтобы по-быстрому убраться из города? Однако мой отец был книжником в Александрийской библиотеке, так что я вырос в окружении свитков. Я мог наизусть читать Гесиода, прежде чем меня приучили к горшку – «То, словно мачеха, день, а другой раз — как мать, человеку» [15]. – Он вновь рассмеялся. – И, пусть с тех пор в моей жизни было немало крутых поворотов, уж поверьте, я знаю цену написанному слову.
– Так, говоришь, Книги тайного знания бесполезны? – разочарованно бросил Антипатр.
– Такого я не говорил, друг мой. – Вновь похлопав по суме, Кериний опустил взгляд на плотно уложенные цилиндры. – Иные из этих книг – и впрямь результат трудов истинного гения – дело лишь в том, чтобы отделить зёрна от плевел. Можете заняться этим методом проб и ошибок, но это, возможно, займёт всю вашу жизнь – и вдобавок укоротит её, если вы совершите ошибку.
– Ошибку?
Кериний кивнул.
– В этой книге немало любовных заклятий – и, сказать по правде, большинство людей готовы раскошелиться лишь ради них. Что до меня самого, то у меня никогда не было проблем с тем, чтобы выудить приглянувшуюся мне рыбку, но для многих, надо думать, это не так-то легко. Так вот, в этих свитках вы найдёте немало заклинаний, а также рецептов. Но если, скажем, какая-нибудь богатая жаба заплатит вам за любовное зелье, чтобы завоевать благосклонность прелестной девушки или юноши, на которых он положил глаз, то знайте, что работать-то оно работает – но при этом здорово ядовито. – Он присвистнул, раздувая щёки. – Вам никогда не встретить более разгневанного клиента, чем тот, что очутился в постели с трупом – пусть и прелестным – и почитает это вашей виной. Уж поверьте, я знаю, о чём говорю – ведь я сам побывал в подобном положении.
– Так ты пользовался этими книгами? – воскликнул Антипатр. – Проверял их?
– Кое-что пробовал, однако не посвятил этому всю свою жизнь, как следует сделать тому, кто хочет хорошенько разобраться во всём этом. Хотите правду? Не думаю, что это стоит затраченного времени. Мне волшба без надобности, я предпочитаю действовать прямо, если понимаете, о чём я. Если вижу то, чего мне хочется – попросту беру это, и всё тут. Мне ни к чему подчинять чужой разум или становиться невидимым.
– Невидимым? – прошептал Антипатр. – Неужто такая формула действительно существует? Тот, с кем я говорил вчерашним вечером, дал понять…
– Да, это был мой помощник. Ему кое-что известно об этих книгах, но немного.
– Но он и правда толковал о невидимости.
– О да. И поведал мне об особом интересе с вашей стороны именно к этой области, так что я взял на себя труд разыскать этот отрывок… – Кериний принялся рыться в суме, чертыхаясь из-за того, что искомое никак не попадалось под руку. – Постойте, вот же он!
С этими словами из особо потёртого кожаного цилиндра он извлёк столь же потрёпанный папирус.
– Можно мне взглянуть? – с дрожью в голосе спросил Антипатр.
– Только осторожно, он и без того разваливается на части. Видите – только вчера отломился уголок, когда я делал зелье по рецепту.
– Ты правда изготовил зелье невидимости?
– О да, и не впервой. Но, скажу я вам, это не так-то просто! Иные ингредиенты практически невозможно достать, и при этом их нужно смешать в точной пропорции. – Запустив руку на самое дно сумы, Кериний вытащил сосуд из тёмно-зелёного стекла с корковой пробкой.
– Что это? – спросил мой наставник.
– Оно самое, – с улыбкой поведал продавец. – Сварил его сам прошлой ночью.
– Но как?..
– Прочтите инструкцию, – кивнул он на свиток.
Антипатр тотчас принялся изучать папирус, читая вслух:
– Возьми левую лапу твари, именуемой хамелеоном…
– Обратите внимание, левую, – вмешался Кериний. – Переднюю или заднюю – без разницы, лишь бы не правую. Я как-то совершил подобную ошибку, и, поверьте, результат вам бы не понравился. Продолжайте.
– Добавь равную меру травы, именуемой хамелеоновой [16]… а это что такое?
– Растёт тут неподалёку, – пожал плечами мужчина. – И в Египте тоже.
Кивнув, Антипатр продолжил:
– Пропекай на жаровне, пока не побуреет, но не до черноты, затем измельчи в порошок и смешай с мазью из… – прочтя про себя, мой наставник кивнул: – Да, рецепт весьма незамысловат… Перелей в стеклянную тару.
– Непременно стеклянную, а не металлическую! – заметил Кериний. – При соприкосновении с любым металлом оно тотчас портится.
– А, буду знать, – бросил Антипатр, вновь углубившись в свиток. – Будучи закупоренным, зелье сохраняет свои свойства неограниченное время. Оно позволит испившему его бродить в толпе незамеченным. Сперва употреби лишь малую толику, затем понадобится увеличение дозы.
– И так придётся поглощать всё больше и больше, чтобы оно сработало, – кивнул Кериний. – Поскольку я употреблял его множество раз, для невидимости мне понадобилось бы выпить весь этот фиал, и при этом вы всё равно смогли бы разглядеть меня при ярком свете. Однако, раз вы никогда им не пользовались, вам хватит и пары капель на язык – на пару минут точно.
– Невообразимо! – поразился Антипатр. – Так ты говоришь, я могу его опробовать?
– Разумеется.
– Прямо здесь и сейчас?
– Почему бы нет? Но должен предупредить вас, что зелье может вызвать несколько странное чувство.
– Странное?
– Сродни головокружению. Одним словом, непривычное. Эдакая лёгкость в голове – но не как при опьянении. Это чувство может быть вам не по душе, но это та цена, которую приходится платить.
– А в остальном оно безопасно? – нахмурился Антипатр.
– Взгляните на меня, – Кериний распростёр руки. – Всё ещё жив, и всё моё при мне.
Взяв сосуд, Антипатр вытащил пробку и поднёс к носу, однако тотчас отстранился, затыкая фиал.
– Ну и запах! Редкостное зловоние.
– Я и не обещал, что он хорош на вкус, – ухмыльнулся Кериний.
– Учитель, – вмешался я, не в силах молчать. – Ты уверен, что хочешь это попробовать?
– На самом деле, Гордиан, я мечтаю об этом с самого детства – однако и подумать не мог, что мне правда представится такая возможность. – Мой наставник некоторое время молча созерцал сосуд и наконец решился: – Я сделаю это! А потом подождём, пока зелье окажет эффект, и ты, мальчик мой, скажешь, насколько хорошо оно работает.
– Нет, так не выйдет, – покачал головой Кериний. – Я имею в виду, в качестве проверки.
– Отчего же? – вопросил Антипатр.
– Ошибусь ли я, предположив, что вы странствуете вместе?
– Так и есть.
– И ваше путешествие было довольно долгим?
– Более года.
– При этом вы видитесь практически каждый день?
– Да.
– В таком случае ваш юный друг всё равно будет видеть вас, несмотря на зелье.
– Что ты такое говоришь?
– Это как-то связано с «лучами видимости» – в одном из этих томов объясняется механизм этого процесса. Не стану утверждать, будто всё понял, однако это что-то вроде отпечатка вещи, который вы продолжаете видеть, даже закрыв глаза. Глаза того, кто видит вас каждый день, настроены на ваши лучи видимости, и потому он продолжает видеть вас, даже когда не видят иные.
– Это накладывает весьма существенные ограничения на сферу применения этого зелья, – нахмурился Антипатр.
– Это значит, что мужчина не может, став невидимым, проскользнуть мимо своей жены – что правда, то правда, – пожал плечами Кериний. Однако тот же мужчина может пройти сквозь целую толпу незнакомцев – и ни единый из них его не приметит.
– Это значит, применив зелье, я могу выйти в общий зал таверны – и никто там меня не увидит? – задумчиво кивнул мой наставник.
– Верно.
– А как насчёт служанки Галатеи? – вмешался я. – Ведь она за последнюю пару дней не раз видела Антипатра.
– Этого недостаточно для того, чтобы приспособиться к его лучам видимости – тут нужны месяцы.
– Я готов! – Наставник потянулся за сосудом, чтобы вновь его откупорить, но Кериний перехватил его руку.
– Ещё рано. Сперва давайте удостоверимся, что мы пришли к соглашению. Вы принесли ту сумму, о которой говорилось?
Антипатр похлопал по спрятанному под туникой кошелю, произведя приглушённый звон, затем извлёк небольшой, но до отказа набитый мешочек.
– Всё здесь. Можешь пересчитать, коли хочешь.
– Так я и сделаю. Всё в тирских сиклях? Мне ни к чему иноземные монеты.
– Как и просил твой человек.
– Оставьте деньги на столе, – кивнул Кериний. – А я положу Книги тайного знания рядом с ними. – С этими словами он водрузил свою суму на стол. – Книги за звонкую монету – вот и вся сделка.
– Ясно, – ответил Антипатр. – Что ж, покончим с этим.
Я прежде никогда не видел своего учителя в подобном нетерпении. Он на моих глазах откупорил сосуд, аккуратно нанёс пару капель бурой маслянистой вязкой жидкости на тыльную сторону ладони и наконец коснулся их языком.
– Вот так? – спросил он, бросив взгляд на Кериния.
– Да, этого должно хватить. Нужно подождать пару минут, прежде чем вы ощутите эффект. Можете пока посмотреть книги, а я займусь подсчётом денег.
Антипатр тут же принялся рыться в суме. К каждому из кожаных цилиндров крепился ярлык, на котором значилось название или автор хранящегося в нём свитка. Кериней тем временем развязал кошель и, высыпав его содержимое на стол, принялся раскладывать монеты кучками. Я поневоле ахнул при виде того, сколько серебра собирается отвалить мой наставник – откуда у него вообще столько?
В ответ на мою реакцию Кериний поднёс одну из монет к лампе.
– Серебряный тирский сикль – есть ли на свете что-нибудь прекраснее? На одной стороне – прекрасный профиль Мелькарта, а на другой – гордый орёл, сжимающий в когтях пальмовую ветвь. Кому нужна эта затхлая кипа книг, если взамен он может получить вот это? Но, само собой, каждому своё, так что, если вы считаете, что моя скромная коллекция того стоит, то я буду счастлив совершить с вами сделку.
Внезапно Антипатр уронил кожаный цилиндр, который держал в руках, и резко выпрямился.
– Да, эффект начинает сказываться, – взглянув на него, кивнул Кериний. – Ваши очертания уже слегка нечёткие…
– Да, я чувствую, – прошептал мой наставник. – Ощущение тепла – не назвал бы его неприятным, но определённо необычное…
– Не вижу никаких изменений, – прищурился я.
– И не увидишь, юноша, – отозвался Кериний. – Как я и говорил. Во имя Мелькарта, ты бы видел, как он растворяется на глазах! Это всякий раз поражает…
– Это уже случилось? – спросил Антипатр, поднимаясь со стула. – Я невидим? – С этими словами он двинулся к двери.
Кериний не сводил взгляда с того места, где он только что сидел.
– Можете прогуляться в общий зал – увидите, как отреагируют остальные. Но помните, что эффект продлится лишь несколько минут!
Когда мой учитель открыл дверь, чтобы выйти, Кериний вздрогнул, выругавшись под нос.
– Я думал, что меня не подловить, но, право, невидимые люди заставляют подскакивать от неожиданности, – рассмеялся он, качая головой.
– Пожалуй, схожу с ним, – бросил я, также поднимаясь с места.
Однако мужчина жестом велел мне вернуться:
– Не мешай старику развлекаться.
Окинув взглядом высящиеся на столе столбики серебряных монет и цилиндры со свитками, я решил, что мне и впрямь не стоит отлучаться. Из этой комнаты было три выхода: один – в общий зал, второй – на кухню, а куда вёл последний, я и сам не знал; в самом деле, если оставить Кериния без присмотра, что помешает ему скрыться с деньгами и книгами?
Подняв одну из монет, он присвистнул:
– Ты только погляди: безносый Мелькарт!
– О чём это ты?
– Такие монеты крайне редки, о мой юный друг. В какой-то момент от формы явно что-то откололось – и как результат получились монеты, на которых Мелькарту недостаёт носа. Обнаружив это, форму, разумеется, заменили, потому такие образчики нечасто встретишь.
– Они ценны?
– Не более, чем любой другой сикль того же веса, – фыркнул Кериний. – Если уж на то пошло, они считаются менее ценными: кому, спрашивается, нужен безносый Мелькарт в кошеле?
Пока он забавлялся с монетами, восторгаясь ими не меньше, чем мальчик – игрушечными солдатиками, я присмотрелся к так называемым Книгам тайного знания. Мне под руку попался свиток, в котором объяснялось, как превратить мужчину в женщину – и наоборот. С подобной магией я был знаком не понаслышке, поскольку видел подобное превращение в священном источнике Салмакиды [17] в Галикарнасе. Погрузившись в текст, я искал в нём упоминание Салмакиды, так что не сразу заметил, что Кериний склонился ко мне, почти касаясь своим носом моего, и читает текст вверх ногами.
– Хотел бы превратиться в девушку? – вкрадчиво улыбнулся он. – Возможно, лишь на одну ночь?
– Уж всяко не с таким, как ты, – сообщил я, прочистив горло.
– Ну-ну, юный римлянин, – рассмеялся он. – Ты ведь римлянин, верно? Этот акцент ни с чем не спутаешь. И что же ты имеешь против таких, как я? Я – всего лишь честный парень, собирающийся заключить честную сделку.
– То-то оно и видно. И как же, позволь спросить, к тебе попали эти Книги тайного знания?
– А вот это не твоего ума дело – однако могу заверить тебя, что они подлинные. Неужто ты думаешь, что я попытаюсь одурачить человека столь недюжинного ума, как твой спутник? Он куда старше и мудрее тебя, мой юный друг, и всё же, как видишь, доверяет мне.
Я устремил на него гневный взгляд, силясь придумать достойный ответ, но тут сам вздрогнул, потому что дверь вновь отворилась, впустив лучащегося улыбкой Антипатра.
При этом звуке Кериний также обернулся к двери. Пару мгновений он невидящим взглядом глазел на пустой проём, затем прищурился:
– А, вижу, заклятие начитает выветриваться – я смутно вижу ваши очертания. Как прошёл опыт?
– Невероятно! – провозгласил Антипатр. – Я был совершенно невидим – меня не заметила ни одна живая душа. От этого я почувствовал некую тягу… к озорству, так что не удержался от того, чтобы подшутить над парочкой посетителей.
– Как именно подшутить? – спросил я, возмущённый одной мыслью, что мой почтенный наставник вёл себя словно какой-то мальчишка.
– Это не имеет значения, Гордиан. – Антипатр расправил плечи, словно сбрасывая с них накатившее на него мальчишество. – Главное – что эта формула работает. Возможности применения этого зелья просто поражают воображение! Скажем, с военной целью или для шпионажа – с его помощью можно войти в историю!
– Но, учитель, неужто ты забыл о примере Икара? Если бы люди были созданы для полёта, боги дали бы нам крылья. А если бы нам предназначалась невидимость…
– Ты должен опробовать его сам! – заявил Антипатр, протягивая мне фиал.
– Что?
– Да-да, попробуй, – согласился Кериний.
Некоторое время я молча созерцал сосуд, затем всё-таки забрал его у наставника, вынул пробку и понюхал – как и говорил Антипатр, зловоние было знатное.
– Давай, – поторопил меня тот. – Пара капель на тыльную сторону кисти.
– Ты молод и силён, – склонил голову Кериний. – Тебе может потребоваться на каплю больше.
Сделав глубокий вдох, я осторожно отмерил три капли мази и, помедлив в нерешительности, слизал её – вкус был просто ужасающим.
Спустя довольно долгое время двое мужчин молча созерцали меня. Наконец я тоже начал ощущать то самое тёплое чувство, что, зародившись в солнечном сплетении, быстро разлилось по груди и конечностям. В голове появилась непривычная лёгкость, а комнату словно бы окутало лёгкое свечение.
– А, уже начинает действовать, – кивнул Кериний.
– Не замечаю никаких перемен, – насупил брови Антипатр.
– И не должны – я же объяснил. Как себя чувствует юный римлянин?
– Странно… – сглотнул я. – Но не так чтобы в плохом смысле. – Взглянув на руку, на которую нанёс капли, я заметил: – Я по-прежнему себя вижу.
– Разумеется, видишь, – подтвердил Кериний. – Лучи видимости, как я и говорил. Ты ведь видишь себя каждый день – так что собственная невидимость на тебя не действует.
Осторожно поднявшись на ноги, я прошёл в другой конец комнаты, а он всё продолжал смотреть туда, где я только что находился.
– Опробуй его! – шепнул Антипатр. – Ступай в общий зал – и сам увидишь, что будет! Я схожу с тобой.
– Нет, учитель, останься здесь. – Я красноречиво указал взглядом на деньги и суму с книгами, а затем – на Кериния, которому по-прежнему не доверял ни на грош.
– Хорошо. – Мой наставник охотно опустился обратно на стул, принявшись возиться с цилиндрами.
Итак, находясь под слегка дурманящим воздействием зелья, я двинулся в общий зал. Там собралось около дюжины посетителей, занятых азартной игрой или выпивкой. Я прошёл зал из конца в конец, ступая как можно тише – разумеется, никто не обратил на меня ни малейшего внимания. Тогда я решился на пару незамысловатых экспериментов: например, хлопал в ладоши прямо перед лицом незнакомого пьянчуги, чтобы увидеть, как он в изумлении отпрянет.
Мимо прошла Галатея с кувшином вина. Шагая рядом с ней, я вволю налюбовался её миловидным лицом, золотистыми волосами и верхней частью грудей, соблазнительно обрамлённых широким воротом платья. Вот бы сейчас очутиться в прошлом столетии, в дни Фафхрда и Серого Мышелова, когда в моде были платья критского возрождения, оставляющие груди полностью обнажёнными!
Следуя за ней по пятам, я был свидетелем того, как она беззастенчиво флиртует с каждым встречным. Ощутив укол совершенно иррациональной ревности, я, поддавшись порыву, приблизил губы вплотную к её уху, шепнув:
– Бу!
Бедная девушка так вздрогнула, что залила вином весь перед платья – пара капель брызнула на груди. При виде подобной неуклюжести мужчины разразились смехом и пьяными выкриками.
– Эй, Галатея, – воскликнул один из них, – поди сюда, дай слизать с тебя вино!
Она вспыхнула, явно смущённая собственной неловкостью, и поспешила прочь по узкому коридору – я за ней, и успел проскочить, едва избежав удара дверью.
Захламлённая комнатушка без окон освещалась единственной тусклой лампой. Это явно была спальня служанки – здесь стояла узкая кровать, стул, а также открытый сундук, набитый одеждой и прочим скарбом. Пока я в неподвижности осматривался, Галатея стянула залитое вином платье через голову и предстала передо мной полностью обнажённой.
Надо сказать, мне давненько не доводилось видеть голой женщины. Когда мы коротали зимние месяцы на Родосе, я наслаждался весьма интимной дружбой с галлом Виндовиксом – но ведь это не одно и то же. Не боясь быть застуканным, я глазел в своё удовольствие. Девушка так и эдак крутилась в янтарном свете лампы, так что я успел рассмотреть её со всех углов. Галатея была подобна статуе Венеры, наделённая её гладкими белоснежными руками и ногами, соблазнительными бёдрами и ягодицами и грудями, которые то и дело меняли форму, когда она нагибалась, поворачивалась и вновь распрямлялась – и каждая была ещё искусительнее предыдущей. Когда она наконец извлекла из сундука новое платье, я не смог сдержать разочарованного стона.
Галатея мигом обернулась, уставившись прямиком туда, где стоял я.
– Кто здесь?
Я затаил дыхание.
Девушка нахмурилась, но вскоре вновь занялась своим делом: встав спиной ко мне, натянула новое платье через голову. Однако когда она вновь повернулась к двери, должно быть, зелье невидимости начало выветриваться, поскольку она мигом отпрянула, вскинув руки в защитном жесте.
– Что ты?.. Как ты?.. – похоже, она не находила слов, как и любая девушка, в закрытой комнате которой внезапно из ниоткуда материализовался мужчина.
Я также на мгновение утратил дар речи.
– Боюсь, ты пролила вино из-за меня, – наконец выдавил я.
– Не глупи, – нахмурилась она. – Я попросту допустила неосторожность, вот и всё. Но откуда ты, спрашивается, взялся?
– А это имеет значение?
– Ах да, теперь я тебя узнала, – нехотя улыбнулась Галатея. – Ты – тот самый римлянин, что путешествует со стариком. Я… сперва тебя не приметила. Должно быть, это из-за сумерек. И всё равно… как ты?..
– Сожалею, что ты облилась вином, – повторил я.
– Платье безвозвратно испорчено, – горестно вздохнула она.
– Я куплю тебе новое.
– Это будет очень мило с твоей стороны. Однако мне пора возвращаться к работе, а то эти выпивохи заберутся за прилавок и начнут обслуживать себя сами. – С этими словами она двинулась к двери, проскользнув вплотную ко мне, так что мы соприкоснулись грудью. Мне показалось, что она догадывается, какой эффект на меня оказало это краткое касание, ведь, на мгновение опустив взгляд, она послала мне понимающую улыбку и коснулась моих губ в мимолётном поцелуе, прежде чем открыть дверь и оставить меня в одиночестве в этой крохотной комнатушке.
К тому времени как я возвратился в отдельную комнату, Антипатр и Кериний уже скрепили свой договор: монеты исчезли со стола, а полная свитков сума покоилась на полу у ног моего наставника.
– Как впечатления? – спросил Кериний.
– Ну как, Гордиан, удалось тебе пошалить? – вторил ему Антипатр.
Должно быть, я покраснел, ведь мой учитель рассмеялся, качая головой. – Во имя Геркулеса, полагаю удалось на славу.
Казалось, Кериний тоже забавляется вовсю – воспользовавшись моим замешательством, он наградил меня шлепком по заду. Пара слов на прощание – и он исчез вместе с сиклями, оставив нам книги.
***
Антипатр засиделся за изучением своих новых приобретений хорошо за полночь, периодически заправляя лампы свежим маслом, когда они выгорали. Он то и дело принимался бормотать себе под нос, порой перемежая это восторженными восклицаниями: «Ты только представь себе!» или «Поразительно! Неужто это возможно?»
Я же, лёжа на узкой кровати в одной набедренной повязке под простынёй, не мог думать ни о чём, кроме Галатеи. В открытое окно проникали обычные звуки набережной – умиротворяющий плеск волн о пирс, поскрипывание корпусов кораблей – однако даже они были не в силах меня успокоить. Несмотря на плотно смеженные веки, сон не шёл. Внезапно меня посетила одна идея.
– Учитель, а где тот сосуд?
– Какой?
– С зельем.
– Здесь, в суме со свитками. А тебе зачем?
– Да так.
Оторвавшись от разложенного на коленях свитка, наставник наградил меня косым взглядом.
– У тебя есть какая-то надобность в невидимости среди ночи?
– Разумеется, нет!
Недоверчиво хмыкнув, Антипатр вновь углубился в чтение.
Я же продолжал ворочаться, безрезультатно ожидая прихода сна.
В моём воображении Галатея представала спящей в чём мать родила – не прикрытая даже простынёй; как я не старался отвлечься, ничего другое в голову не шло.
В какой-то момент в комнате потемнело – масло выгорело, но вместо того, чтобы пополнить его, Антипатр кивнул, его хватка разжалась и лежащий на коленях свиток развернулся, распластавшись до самого пола; комнату наполнило похрапывание моего наставника.
Бесшумно поднявшись с кровати, я начал было натягивать тунику – но затем сообразил, что она мне без надобности: даже в набедренной повязке нужды не было, ведь зачем невидимке одежда? С щекочущим нервы трепетом, который лишь девятнадцатилетний юноша может ощутить, просто раздевшись догола, я стянул набедренную повязку, наслаждаясь дыханием прохладного бриза из окна.
Осторожно отыскав фиал, я откупорил его, проглотил несколько капель и пару мгновений спустя уже ощутил эффект.
Внизу было тихо: общий зал закрыли на ночь. Осторожно пробираясь в темноте, я направился к узкому коридору в комнатку Галатеи.
Дверь была не заперта. Очень тихо отодвинув засов, я отворил её и зашёл.
Стоящая на сундуке маленькая лампа еле светила. По крайней мере в одном моё воображение подвело меня: Галатея спала, накрывшись простынёй, так что, слегка наклонив лампу, я узрел не завлекательное сияние плоти в янтарном свете, а беспорядочный ландшафт из складок льна, меж которыми залегли тени.
Рядом с лампой блеснуло кое-что иное: серебряная монета. Привлечённый её сверканием, я склонился над сундуком, чтобы рассмотреть поближе.
Это был тирский сикль – да не простой: у оттеснённого на ней Мелькарта отсутствовал нос.
Каковы шансы, что мне за один день попались аж две столь редкие монеты?
Присмотревшись получше, я проникся уверенностью, что это была та самая монета, которую продемонстрировал мне Кериний. Как же она попала к Галатее – разве что сам продавец книг отдал монету ей? И с чего бы ему отдавать столь ценную монету простой подавальщице – разве что она оказала ему услуги, выходящие за рамки обычных?
И сколько же ещё посетителей таверны этим вечером удостоились подобного вознаграждения за разыгранное ими безупречное представление? Даже если Кериний вручил по монете каждому из них, у него осталось предостаточно.
До меня донёсся сонный вздох – обернувшись, я воззрился на изножье кровати. Внезапно разозлившись на то, что меня выставили идиотом, я схватился за ближайший ко мне угол простыни и одним движением сдёрнул её с кровати.
В одном я таки не ошибся: Галатея действительно спала голой. Игра тёплых отблесков огня на её разметавшемся теле тотчас вызвала во мне вспышку желания несмотря на обуявший меня гнев.
Однако она была не одна.
Рядом с ней возлежал столь же обнажённый Кериний. Оба зашевелились, сонно нащупывая простыню, которой их столь грубо лишили.
Меня тотчас посетила иная мысль: быть может, мужчина отдал ей сикль в уплату за удовольствия этой ночи, а вовсе не за подыгрывание двум странствующим простакам, вообразившим себя невидимыми? Если это так, то моя обида несправедлива, и зелье действительно сработало – в этом случае они не видели, как я стою перед ними совершенно голый.
Мгновением позже эта иллюзия была безжалостно рассеяна самим Керинием: осоловевший от вина и прочих удовольствий, он перекатился на сторону постели, отодвинувшись от Галатеи, и похлопал по освободившемуся месту:
– Быть может, присоединишься к нам, стойкий римлянин? Мы могли бы воспроизвести любовное приключение Фафхрда и Серого Мышелова с царевной Ладикой!
Галатея рассмеялась и, глядя на меня из-под полуопущенных век, послала мне сонную улыбку, а затем также похлопала по пустому месту на кровати.
Итак, они оба всё же меня видели.
***
– Но, учитель, почему бы тебе не обратиться с жалобой к властям? – недоумевал я. – Или в Тире нет магистратов? Вызови мерзавца в суд и потребуй, чтобы он вернул деньги в обмен на свой бесполезный хлам!
В окно уже сочились рассветные лучи, когда я разбудил Антипатра, чтобы поведать ему о своём открытии. Теперь же косые лучи солнца осветили корабельные мачты – а мы всё ещё спорили.
– Нет-нет, Гордиан, я не стану этого делать. Деньги теперь по правду принадлежат ему, а книги – мне, вот и конец истории.
– Но ведь это неправильно, – не унимался я. – Он обвёл тебя вокруг пальца. Выставил дураками нас обоих.
– Разве подобает ученику величать своего старого учителя подобным образом? – приподнял седую бровь Антипатр.
– Я вовсе не это имел в виду, и ты это знаешь. – Я принялся мерить шагами комнату. – Стоит мне подумать об этом, как я весь горю.
– Подумать о чём?
– Как они все смеялись над нами за нашими спинами. Полный зал посетителей, которым Кериний заплатил за то, чтобы они поддержали его обман. Полагая, что это мы подшучиваем над ними, незримо бродя среди них, мы сами превратились в посмешище! Потому что всё это время они отлично нас видели!
– Учти, какое мастерство потребно, чтобы разыграть подобное представление, – задумчиво бросил Антипатр. – Поразительно, что ни один из них не допустил ни смешка.
– Что ж, полагаю, сейчас-то они надрывают животики в своё удовольствие. И будут гоготать всякий раз, пересказывая эту историю. При одной мысли об этом…
– Тогда вот тебе мой совет, Гордиан: просто не думай об этом, и всё тут.
Я резко втянул воздух.
– Если бы я только мог отобрать деньги у этого Кериния, я бы так и сделал. Однако при мне нет никакого оружия… – Тот факт, что при встрече с этим мошенником на мне даже клочка одежды не было, не то что оружия, я предпочёл перед моим старым наставником не озвучивать – как и прочие детали моих ночных похождений.
– Однако он не похищал этих денег, Гордиан; скажи на милость, что за закон он нарушил?
– Он ввёл тебя в заблуждение!
– Что до зелья, то это правда – однако же я заплатил ему не за зелье, а за Книги тайного знания.
– И что же заставляет тебя думать, что это не такая же подделка, как и зелье? Всё это никчёмная фальшивка, не стоящая ломаного гроша…
– То, что прошлой ночью у меня был шанс присмотреться к ним как следует. У меня не осталось ни малейших сомнений: это те самые Книги тайного знания, о коих повествуют легенды про Фафхрда и Серого Мышелова.
– Но то зелье невидимости – сущее шарлатанство; за исключением того, что мы почувствовали лёгкое головокружение, оно не оказало ни малейшего эффекта!
– Да, это верно, что в этом фиале нет никакого проку; однако это само по себе не значит, что сам рецепт бесполезен. Быть может, в этом следует винить Кериния, а не свиток: возможно, этот парень попросту поленился отыскать правильные ингредиенты, чтобы сделать приличное зелье. К слову, полагаю, что он заблуждался в отношении так называемой хамелеоновой травы: подозреваю, это растение тут вовсе не произрастает – и, пожалуй, мне потребуется произвести дополнительные исследования, чтобы установить, о какой именно траве здесь говорится.
– Но, учитель, отчего ты полагаешь, будто эти Книги тайного знания не столь же лживы, как и человек, что их продал?
Казалось, на мгновение Антипатр опешил от подобной дерзости, затем наградил меня суровым взглядом:
– Я верю в Книги тайного знания, Гордиан, поскольку верю легендам, которые подтверждают, что содержащаяся в них магия подлинная – вот только нужно верно интерпретировать эти знания.
Я сделал глубокий вдох. В самом деле, какой смысл спорить с человеком, вера которого в легенды его детства столь крепка?
– Итак, Гордиан, где же сейчас наш друг Кериний?
– Покинул таверну с первыми лучами солнца, прихватив с собой свою разбойничью добычу. Но мы всё ещё могли бы его выследить…
– Нет, нет и нет! – бескомпромиссно заявил Антипатр. – Я рад, что тебе довелось встретиться с ним и выпытать у него правду насчёт этого бесполезного зелья, но, надеюсь, никто из вас при этом не пострадал? Дело ведь не дошло до рукоприкладства?
– Нет, нет, никакого насилия и рукоприкладства… подобного рода.
На это мой учитель ответил озадаченным взглядом, но выпытывать не стал.
– Сожалею, что ты испытал подобное разочарование, проникнув в комнату девушки: не только узнал, что она приняла участие в этом обмане, но и обнаружил её в объятиях другого мужчины. Увы! Он прежде тебя сорвал сладкий плод. Я полагаю, этот Кериний тут же обратился в бегство, едва ты вытянул из него правду?
– Не совсем, – признался я, переминаясь с ноги на ногу.
– А, значит, вырвав у него признание, ты так и оставил его там, в постели с девушкой?
– Нет, они на моих глазах оделись и ушли. В конечном итоге.
– Не знаю точно, когда я уснул, – нахмурился Антипатр, – но я полагал, что ты направился в комнату девушки перед рассветом, а затем быстро вернулся – при первых лучах солнца. Или… ты ушёл раньше? Столько же времени вы трое находились в той комнате – и что задержало тебя там? – Видя, как я смущённо ёрзаю на месте, наставник приподнял бровь: – Что ж, это не столь важно. Полагаю, это нимало меня не касается. Равно как то, за какую сумму я приобрёл эти книги, не касается тебя. Верно, Гордиан?
После весьма продолжительной паузы я кивнул:
– Верно.
– В таком случае, не станем больше поминать эту историю.
В тот день мы наняли небольшой караван мулов, подготовившись к очередному этапу нашего путешествия – и день спустя покинули Тир, направляясь в Вавилон.
Пока мулы несли нас по разбитой дороге к Ливанскому хребту, мы оба не выходили из молчаливых раздумий. Я недоумевал, как такой человек, как Антипатр, обычно столь мудрый, мог позволить одурачить себя столь отпетому мошеннику как Кериний? И почему он так убеждён в ценности этих Книг тайного знания, которые оказались совершенно бесполезными? Должно быть, возвращение в родной город порядком ослабило его бдительность, – наконец рассудил я. Полузабытые мечты о героях детства пробудили наивное дитя и в нём самом, пустив прахом весь нажитый годами нелёгкий жизненный опыт.
Что же до того, с какой лёгкостью я сам стал жертвой обмана, то тут я могу сказать в свою защиту лишь, что в свои девятнадцать лет я весьма легко поддавался внушению – тем паче вдали от дома, посреди долгого путешествия. Новые места и новые люди не уставали меня поражать – и сам я тоже подчас себе дивился.
Наконец Антипатр первым нарушил молчание:
– В первый вечер, что мы провели в «Раковине мурекса», ты, Гордиан, заметил, что на протяжении наших странствий тебе нигде не доводилось слышать о Фафхрде и Сером Мышелове – и спросил, как такое возможно. Я подверг этот вопрос должному рассмотрению: в самом деле, как могло случиться, что две столь выдающиеся фигуры избегли внимания не только хронистов и историков, но и философов, поэтов и жрецов? Полагаю, это могло быть связано с их, прямо скажем, сомнительной репутацией. Пожалуй, они были слишком свободолюбивы, чтобы служить какому-либо одному городу, тем самым став частью его эпоса. К тому же, они чересчур часто связывались с демонами и магами, чтобы привлечь внимание трезвомыслящего философа, а их неуловимость отнюдь не импонирует степенному историку. В конце концов, они ведь были отпетыми мошенниками, а им подобным нет места в анналах царей, полубогов и героев. Увы, возможно, их подвигам не суждено быть воспетыми ни единым поэтом!
Какое-то время мы оба молчали, поскольку дорога сделалась круче и мулы едва тащились.
– Я тут подумал…
– О чём же, Гордиан?
– Как ты считаешь, быть может, однажды поэт напишет о наших приключениях, учитель?
– Увы, сомневаюсь, что проживу так долго, – горестно улыбнулся Антипатр. Как всегда при слове «поэт», он подумал исключительно о собственной персоне.
– Может, я сам это сделаю, – предположил я.
– Ты, Гордиан? Но ты ведь не поэт. И твой греческий просто ужасен!
– Неужто можно писать поэмы лишь на греческом?
– Во всяком случае, те, что заслуживают прочтения, – отрубил Антипатр, вновь демонстрируя свои антиримские настроения.
– А мне вот интересно, учитель, кем выставила бы нас эта поэма: героями или проходимцами, мудрецами или же дураками? А может, мошенниками?
– Ха! Полагаю, последний встреченный нами мошенник – это твой товарищ по постельным игрищам Кериний! – При виде досады на моём лице Антипатр разразился смехом. – А разве мужчина не может сочетать в себе все эти роли, как, скажем, Фафхрд и Серый Мышелов? Это-то и делает их образы столь притягательными. Иные люди не такие, какими кажутся снаружи, и настоящий поэт показывает не только то, что на поверхности, но и то, что спрятано под ней, позволяя читателю делать собственные выводы.
При взгляде на моего седого учителя я невольно улыбнулся, чувствуя, насколько глубока моя симпатия к нему.
– Я не забуду об этом, учитель, когда придёт мой черёд писать мемуары.
Примечания переводчиков:
[1] Недальновидный в Тире — названии рассказа (Ill seen in Tyre) содержится игра слов, так как Ill seen в пер. с англ. означает как «плохо видимый», так и «необдуманный».
Тир (греч. Τύρος)) — соврем. город Сур в Ливане, один из древнейших крупных торговых центров Финикии и Средиземноморья. Древнее поселение располагалось на острове. Первые свидетельства существования города относятся к XIV в. до н.э. В XII в. до н.э. выдвинулся на первое место среди финикийских городов, играл ведущую роль в торговле. Во времена эллинизма был одним из центров образованности. В 64 г. до н.э. был подчинён римлянами.
[2] Антипатр – др.-греч. Αντιπατρος – означает «похожий на отца». Так звали полководца Александра Македонского, который стал наместником Македонии в его отсутствие.
[3] «Фафхрд и Серый Мышелов» Фрица Лейбера — одна из известнейших саг в жанре героического фэнтези. Цикл писался с 40-ых по 80-ые годы XX века, является тонкой пародией на Конана Варвара. Действие цикла происходит в вымышленом мире Невона. Цикл повлиял на творчество Терри Прачетта и Майкла Суэнвика.
[4] Моллюск мурекс – возможно, самый дорогой краситель древности, тирский пурпур, получали из двух видов моллюсков: Murex brandaris и Murex trunculus (по современной классификации Bolinus brandaris и Hexaplex trunculus). Краситель производится гипобранхиальной железой, представляющей собой вырост прямой кишки моллюска. Краска является редким случаем синтеза животным органического бром-содержащего соединения, которое синтезируется из содержащегося в морской воде бромида.
Окраска пурпуром отличается необыкновенной прочностью, им окрашивали шёлк, шерсть и лён. Красильщики измельчали тела улиток, размешивая с водой, и полученным раствором пропитывали ткань, которую развешивали на воздухе. На солнечном свету постепенно проявляется красный цвет пурпура: свежий желтоватый сок улитки приобретает зелёный, затем синий и наконец красный цвет, причём появляется запах чеснока. Кроме красного красителя в пурпуре содержится синий (индиго), и именно смесь этих двух красителей дает пурпурный цвет. Из 12000 улиток можно было добыть чуть более 1 г. красителя. Близ городов Тира и Сидона обнаружены залежи скорлупы пурпурных улиток, оставшихся от древних финикийских красилен. Колонии пурпурных улиток были истреблены в ХIV веке. В средние века искусство крашения пурпуром было утрачено.
Химический аналог пурпура был получен синтетическим путём, но не дал ожидаемой красоты и прочности, присущей натуральному красителю. (мат. с сайта Мастерской консервации: http://art-con.ru/node/3416 и из Википедии)
[5] Истра – фракийское и эллинское название Дуная — Istros.
Дакия – государство на территории современной Румынии и Молдавии, частично занимало области Болгарии, Сербии, Венгрии и Украины (близ Карпат) со столицей в Сармигетузе. Южная граница проходила приблизительно по Дунаю. Возникло в результате объединения гето-дакийских племён (ветвь фракийцев). Подпало под влияние древних греков и римлян.
Германия (латин. Germania) – термин, термин, которым Гай Юлий Цезарь (в «Записках о Галльской войне») и Корнелий Тацит (в трактате «О происхождении германцев») обозначали область проживания германских племён (ориентировочно между Маасом и Неманом). Этот латинский топоним стал впоследствии названием крупнейшей страны Центральной Европы.
[6] Эфес и Галикарнас – древние город на западном средиземноморском побережье побережье Малой Азии, на современной территории Турции.
Олимпия – одно из крупнейших святилищ на Пелопоннесском полуострове, где возникли и на протяжении веков проводились Олимпийские игры.
[7] Сидон – один из древнейших городов Финикии, крупный торговый центр в X-IX вв. до н.э., совр. Сайда (Ливан).
[8] Ладика (Лаодика) Египетская (др.-греч. Λαδική) – по всей видимости, имеется в виду древнегреческая царевна из рода Баттиадов, супруга египетского фараона Амасиса II (VI в. до н.э.). Подозревая её в колдовстве, супруг хотел расправиться с ней, но потом очень её полюбил.
[9] Хребет Ливан тянется с севера на юг параллельно побережью Средиземного моря через весь Ливан, параллельно хребту Антиливан, между которыми расположена долина Бекаа.
[10] Ксенофонт и его Десять тысяч – афинский историк Ксенофонт в своём главном труде «Анáбасис» (в букв. пер. с др.-греч. «Восхождение») описал отступление десяти тысяч греческих наёмников-гоплитов из Месопотамии на север к Трапезу после злополучной для них битвы при Кунаксе (401 год до н. э.). При отступлении греки двигались по суше в противоположном от родины направлении, чтобы потом добраться до неё морским путём.
Возможно, это сочинение было первой в истории автобиографией, от него идёт традиция античных авторов (перенятая и Цезарем) описывать собственные деяния в третьем лице.
[11] Осада Тира Александром Македонским (332 г. до н.э.) – изначально Тир обещал заключить с Александром Македонским союз против персов, однако после того, как Александра не пустили в Тир для принесения жертвы Мелькарту (бог-покровитель мореплавания и города Тира), он осадил город, насыпав плотину от материка к острову, на котором располагался город. Тиряне успешно сопротивлялись осаде в течение семи месяцев, пока Александр не собрал мощный флот из враждебных Тиру государств. Население было почти полностью истреблено, город – сожжён, но быстро восстановился, будучи заселённым жителями окрестных земель. Падение неприступного города стало не только одной из самых ярких побед Александра Македонского, но и вошло в анналы мирового военного искусства.
[12] Дидона, основавшая Карфаген – согласно преданию, царица Дидона бежала из Тира после того, как её брат Пигмалион, царь Тира, убил её мужа Сихея, чтобы завладеть его богатством.
[13] Кериний – в оригинале Kerynis – это имя, вероятно, происходит от названия селения Керинея (Keryneia), известного благодаря Керинейской лани, поимка которой стала одним из подвигов Геракла.
[14] Халдеи – семитские племена, обитающие на юге Месопотамии, вели борьбу с ассирийцами за обладание Вавилоном. Халдеями в древнем мире также называли колдунов, магов, волхвов, гадателей, астрологов.
Вавилонская жреческая астрономия и астрология были хорошо известны в древнем мире, халдеев считали основателями астрологии и астрономии. Религия халдеев, в сущности, была не что иное, как поклонение небесным светилам. Учение о небесных телах было развито преимущественно жрецами, составлявшими замкнутую касту и называвшимися магами (греки звали их халдеями). (по материалам книги К.Ф. Беккера «Мифы древнего мира» и Википедии)
[15] То, словно мачеха, день, а другой раз — как мать, человеку – цитата из «Трудов и дней» Гесиода, пер. В.В. Вересаева.
[16] Хамелеоновая трава – любопытно, что так называют растение Хауттюйния (Гуттуиния) сердцевидная (Houttuynia cordata) из-за пёстрой окраски листьев. Растение широко распространено по Азии от Гималаев до Японского архипелага и острова Ява, используется как декоративное, эфиромасличное, лекарственное растение, и даже в пищу (корневища). Были попытки использовать её для лечения коронавирусной инфекции (SARS). Вряд ли именно её имел в виду автор, но как знать :-)
[17] Салмакида – лат. Salmacis – нимфа, жившая при источнике в Галикарнасе. Она обладала чарующей внешностью, сочетающейся в ней с неистребимой ленью, из-за чего не желала предаваться охоте с богиней Артемидой и другими нимфами.
Считалось, что её источник способствует изнеженности тех, кто пьёт из него.
Согласно «Метаморфозам» Овидия, она слилась с Гермафродитом в одно существо (возможно, против его воли), и тот наложил на источник заклятие, из-за которого с погрузившимися в него случается то же самое.
Галикарнас – древний город в Карии на Средиземноморском побережье Малой Азии (совр. турецкий Бодрум).
Rogues / edited by George R. R. Martin and Gardner Dozois. - 2014.
***
– Что это за любопытные фрески на стенах? – спросил я. Служанка, симпатичная пышнотелая блондинка, только что поднесла мне третью чашу вина, благодаря которой эти картины становились всё более интересными.
Антипатр [2], мой попутчик, некогда бывший наставником, нахмурил свои белоснежные брови, наградив меня уничижительным взглядом, к которому я успел привыкнуть за время наших странствий. Хоть мне уже сравнялось девятнадцать, что, согласно римским законам, делало меня полноправным мужчиной, этот взгляд мигом отнимал у меня десяток лет, вновь заставляя чувствовать себя неразумным ребёнком.
– Гордиан! Неужто ты никогда не слышал историй о Фафхрде и Сером Мышелове [3]?
читать дальше– О сером чём?
– Мышелове.
– Я знаю, что такое мышь, – нахмурился я в ответ, – но что, чёрт возьми, за штука такая – мышелов?
– Так кличут египетскую домашнюю кошку, – со вздохом поведал мне Антипатр. – Создание, прославленное своими охотничьими навыками, в особенности в отношении грызунов. Так что мышелов – тот, кто ловит мышей.
– Что ж, ты же знаешь, мы в Риме кошек не держим, – ответил я, содрогнувшись от одной мысли об острых когтях и зловещих клыках этих созданий: мне доводилось встречать парочку на кораблях во время наших странствий. Видимо, капитаны с их помощью боролись с грызунами, однако я предпочитал держаться подальше от этих экзотических созданий. Как большинство римлян, я находил их отталкивающими, если не сказать устрашающими. Я слыхал о том, что египтяне на самом деле молились этим мохнатым бестиям, позволяя им разгуливать по улицам и даже селиться в домах; пусть мне ещё не доводилось бывать в Египте, одна мысль о том, что люди там живут бок о бок с кошками, сводило на нет всё желание его увидеть.
Разумеется, в конце концов мы с Антипатром должны были добраться и до Египта, ведь там находилась Великая Пирамида – старейшее и, сказывают, величайшее из Чудес света, а мы намеревались посетить все семь. Нынче мы только что покинули Родос, родину Колосса, и направлялись в Вавилон, чтобы увидеть прославленные Висячие Сады.
И вот, что называется, между двумя Чудесами света, мы оказались в портовом городе Тире, который и сам мог похвастать весьма древней и цветистой историей. Пожалуй, он был наиболее знаменит производящимся там красителем, получаемым из моллюска мурекса [4] – всякий уважающий себя властитель непременно жаждал облачиться в тирский пурпур. Так уж совпало, что в Тире родился Антипатр, так что этот визит стал для него возвращением на родину.
Мои мысли продолжали вольно бродить туда-сюда, пока я потягивал вино из третьей чаши; Антипатр опередил меня, приканчивая четвёртую. Подобная невоздержанность в выпивке была ему не свойственна – должно быть, он изменил своему обычному воздержанию по случаю возвращения в родной город: что может быть трогательнее, чем старый поэт, окружённый детскими воспоминаниями?
– Египет, кошки, мыши, пирамиды – о чём мы вообще толкуем? – не выдержал я. – Ах да – любопытные тут фрески…
Таверна носила название «Раковина мурекса», и, само собой, на внешней стене было намалёвано огромное изображение раковины, её же оттисками были украшены окружающие дверной проём керамические плитки. Внутри, однако, не было ни единого напоминания о мурексе, равно как на фресках стены ничто не говорило о тирском пурпуре. Вместо этого красующиеся на любой доступной плоскости картины повествовали о похождениях двух незнакомых мне героев. Один был куда выше и массивнее – мускулистый гигант с огненной бородой. Тот, что помельче, курносый, был облачён в серый плащ с остроконечным капюшоном. Оба были при мечах, и зачастую орудовали ими прямо на фреске с весьма разрушительными последствиями.
– Как, ты сказал, их звали?
– Фафхрд…
– Да, я и в первый раз расслышал, просто подумал, что ты прочищаешь горло.
– Очень смешно, Гордиан. Итак, повторяю: Фафхрд. Что и говорить, весьма экзотическое имя. Говорят, что он был настоящим гигантом, явившимся с севера, что простирается за Истрой и Дакией – да что там, за дикими землями Германии [5].
– Но ведь севернее Германии ничего нет, разве не так? – усомнился я.
– Во всяком случае, никто из тех, кого я знал, там не бывал. И всё же, говорят, что оттуда и прибыл Фафхрд.
– Фафхрд! Фафхрд! – я повторял это имя, покуда милостивый кивок Антипатра не дал понять, что я наконец-то сумел произнести его правильно. – А что со вторым? Которого ты назвал Серым Мышеловом?
– Похоже, он был местным мальчишкой, выросшим на улицах Тира. Более тёмный и щуплый чем его спутник, он тем не менее обращался с мечом ничуть не хуже него. Говорят, что эти двое воистину были лучшими мечниками своего времени.
– И когда же это было?
– Фафхрд и Серый Мышелов жили в Тире около ста лет назад. Мой дед однажды встретился с ними – если верить его словам, они были не только лучшими мечниками тех времён, но и на все времена.
– Смелое заявление. И почему же я никогда прежде о них не слышал?
– Полагаю, они в самом деле лучше всего известны в Тире, поскольку произвели неизгладимое впечатление на местных. А что до Тира, то лучше всего их помнят здесь, в стенах «Раковины мурекса», где они провели немало времени за пьянством и распутством…
– Похоже, это вонючее местечко и впрямь сделалось их святилищем! – рассмеялся я, рассматривая фрески.
– Лишь потому что ты, выросший в далёком Риме, никогда о них не слышал… – фыркнул Антипатр.
– Но, учитель, мы с тобой более года колесили по всему эллинскому миру – от Эфеса и Галикарнаса до Олимпии [6] и всех тех эгейских островов – и я что-то не припомню ни единого изображения или надписи, поминающей хоть кого-то из этих парней. Ни один из поэтов – включая тебя! – не прославил их подвиги. Быть может, этот Фафхрд и Серый Мышелов – просто персонажи местных преданий, известных лишь в Тире?
Ответное бурчание Антипатра вполне сошло бы за признание моей правоты, однако, даже будучи зелёным юнцом, я понимал, как дороги сердцу старика герои его юности, так что удержался от дальнейших сомнений в известности этих предположительно великих мечников.
– Забавную же парочку они составляют, – вместо этого бросил я. – По некоторым изображениям можно судить, что перед нами – бог и его слуга-гном, а на других их можно принять за карлика-мага и огромную человекообразную машину, повинующуюся его воле.
– Какая богатая фантазия, Гордиан, – кисло заметил Антипатр. Мы в молчании осушили наши чаши, и он подал знак служанке, чтобы принесла ещё вина.
– Так что же мы на самом деле видим на этой картине? – спросил я, силясь изобразить почтительность.
Некоторое время Антипатр продолжал дуться, глядя в сторону, однако в конце концов врождённые педагогические наклонности наряду со стремлением освежить детские впечатления взяли верх.
– Что ж, раз уж ты спросил… на этой картине мы видим стычку с сидонскими [7] контрабандистами; а здесь – их легендарную схватку с сицилийскими пиратами и спасение похищенной каппадокийской царевны. А эта фреска повествует о их встрече с кипрской торговкой рабами – ты только посмотри, что за грозная бабища! – а эта – о свидании, которое обернулось засадой. Здесь же идумейские бандиты вылетают из пустыни в поисках украденных из египетской гробницы бесценных сокровищ, которые никто никогда не видел…
– И всё же мы видим их здесь.
– Художественная вольность, Гордиан!
– А как насчёт этой? – Я указал на особо непристойную фреску над окном.
– А, здесь мы можем приобщиться к удовольствиям ночи, проведённой Фафхрдом и Серым Мышеловом в объятиях сластолюбивой Ладики Египетской [8], которая наутро послала отряд нубийских евнухов обезглавить их. Однако, как можешь видеть, наши герои спаслись, прихватив сундучок царевны из слоновой кости – в котором обнаружилась не только её потрясающая коллекция афродизиаков, но и та самая чаша, из которой испил цикуту Сократ…
– Потрясающе! – воскликнул я. – А на той стене сверху – похоже, эти изображения повествуют о деяниях совершенно иного рода.
– Какое тонкое наблюдение. Да, эти фрески повествуют о приключениях более мистического толка. Так, на этой мы видим, как наши два мечника советуются со странным демоном по имени Нингобл – он изображён здесь в виде пузатой фигуры в плаще, из-под тёмного капюшона которого высовываются семь глаз на извивающихся стебельках.
– Жуть какая!
– На поверку Нингобл Семиглазый оказался весьма дружелюбным демоном и мудрым советчиком. Именно он отправил наших героев в их величайшее путешествие – поход на восток, в дали за заснеженными пиками Ливанского хребта [9]. Некоторое время они следовали легендарным путём Ксенофонта и его Десяти тысяч [10]. Затем они углубились в вовсе непознанные земли и в конце концов прибыли в Затерянный город, а затем Замок туманной мглы, где и повстречались со своим главным противником, адептом воистину ужасающих магических сил. – Глаза Антипатра заблестели, будто он воочию переживал подвиги своих героев.
Я кивнул, продолжая изучать поражающие воображение фрески.
– А как насчёт вон той картины? Похоже, что там они сражаются в какой-то битве. Знаменитой?
– Ещё бы, ведь это – осада Тира Александром Македонским [11], во время которой они отважно обороняли город. Здесь ты можешь видеть, как Фафхрд, пополнив ряды защитников стен, сбрасывает огромные глыбы камня на корабли захватчиков, а Серый Мышелов изображён под водой в тот момент, когда он перепиливает якорные цепи. Вокруг них звенят мечи и свистят стрелы…
– Погоди-ка, учитель, разве ты не говорил, что эти двое жили в Тире сто лет назад?
– Да.
– Но разве осада Тира Александром не случилась сотней лет раньше? – Я позволил себе гордую улыбку, в кои-то веки припомнив что-то из уроков Антипатра.
– Да, это так, – кашлянул тот.
– Так как же они?..
– Говорю же тебе, художественная вольность! – не сдавался мой наставник. – Или… может, они и вправду участвовали в событиях, которые разделяет сотня лет.
Я всеми силами старался сдержать ухмылку.
– Не всё в этом мире так однозначно, как хотелось бы думать вам, завзятым прагматикам-римлянам, – наставительно заявил Антипатр. – Точно известно, что Фафхрд и Серый Мышелов были в Тире сто лет назад – ведь этот факт подтверждён моим собственным дедом, как и картинами, что у тебя перед глазами – но никому не ведомо, ни откуда они прибыли, ни куда ушли. Есть те, кто верит, что Фафхрд и Серый Мышелов явились к нам из земель, существующих вне нашего времени и пространства – царства магии, если тебе угодно; если это так, то вполне возможно, что они были здесь, в Тире, не только сто лет назад, но и за сотню лет до этого.
– Почему бы тогда им не появиться здесь на сотню лет позже? Что значит… что они и сейчас могут оказаться рядом с нами! – С этими словами я принялся нарочито вглядываться в прочих посетителей таверны, большинство которых отличались весьма потрёпанным видом. Несколько фигур в плащах вполне сошли бы за Серого Мышелова, однако ни одного рыжебородого гиганта в сфере обзора не наблюдалось.
Антипатр устремил на меня сердитый взгляд, и я тотчас устыдился того, что дразню своего старого наставника. Чтобы отвлечь его, я указал на те фрески, которые и сподвигли меня на эту дискуссию:
– А вот те два изображения кажутся мне наиболее занятными.
Антипатр приподнял мохнатую седую бровь:
– Те? И почему же? Опиши!
Заставлять ученика в подробностях описывать статую или изображение было обычным упражнением, к которому частенько прибегал мой наставник во время визитов в храмы и святилища – но прежде мне не доводилось заниматься этим в таверне.
– Что ж, учитель: каждая из этих картин делится на две части. В левой части первого изображения Фафхрд держит на коленях красивую девушку в платье времён возрождения Крита – грудь остаётся полностью обнажённой; однако на соседней панели у него на коленях сидит огромная свинья. Поскольку на ней тот же весьма откровенный наряд, что и на девушке, следует думать, что мы наблюдаем превращение девушки в свинью! А здесь, по другую сторону дверного проёма, Серый Мышелов милуется с другой симпатичной девушкой, однако на другой части она предстаёт огромным моллюском! Что же это за история такая, в которой герои утешаются со свиньями и моллюсками?! И почему столь непристойные картины удостоились таких почётных мест, где ни один посетитель таверны их не пропустит? Что за зрелище представляется глазам того, чья утроба полна вина, а голова – его паров!
– Эти фрески в особенности заслуживают внимания, – возразил Антипатр, – ведь они изображают события, которые состоялись прямо здесь, в «Раковине мурекса»!
– Должно быть, ты шутишь! Женщины превращались в свиней и моллюсков на этом самом месте?
– Это не подлежит сомнению, ведь мой дед был свидетелем этого происшествия.
– Не сомневаюсь, что был, но…
– Видишь ли, они стали жертвами заклятия – я имею в виду Фафхрда и Серого Мышелова. Каждая девушка, что им доводилось обнять, на их глазах превращалась в отвратительное создание. Чтобы избавиться именно от этого заклятия, они пустились в путь, чтобы сперва отыскать Нингобла Семиглазого, а затем, миновав множество опасностей и препятствий, добраться до Замка туманной мглы, где вступили в сражение с адептом. Однако начинается эта история именно здесь, в «Раковине моллюска», где одна из местных потаскушек обратилась в свинью. Адепт, наложивший это заклятие, был также родом из Тира – и как ты думаешь, как он обучился магии?
– Не имею ни малейшего понятия.
– С помощью частной библиотеки, хранящейся в этом городе – странных книг, которые их владелец именует Книгами тайного знания. Свитки из всевозможных времён и мест – к сокрытым в них секретам можно приобщиться лишь здесь. Ещё мальчиком я слышал, как о них шёпотом говорил мой дед, но, когда я спрашивал, можно ли их прочесть, он отвечал, что это слишком опасно, веля вместо этого уделять больше внимания моему Гомеру.
– И этот совет дал добрые плоды, ведь ты, как и Гомер, стал поэтом.
– Да, и при том знаменитым – можно сказать, величайшим в мире, – вздохнул Антипатр. Он обладал множеством неоспоримых достоинств, однако скромность явно не принадлежала к их числу. – Но насколько иным мог бы быть мой жизненный путь, если бы тогда, мальчиком, я получил доступ к Книгам тайного знания! В них заключена сила, неподвластная человеческому рассудку. Не та сила, что позволяет поэтам обрести власть над аудиторией, заставляя её смеяться или горевать – нет, я имею в виду силу магии, способную исказить самую ткань реальности по произволу адепта!
Мы уже встречались с проявлениями магии на своём пути – я поневоле вздрогнул, подумав о коринфской волшебнице, и поспешил запить это воспоминание добрым глотком из чаши.
Прикончив свою одновременно со мной, Антипатр заказал ещё вина. Прежде я никогда не видал его в столь необузданном расположении духа.
– А теперь, – продолжил он, – проведя целую жизнь на чужбине, я наконец-то вернулся в родной город, мудрее, чем был – и талантливее, и искушённее, позволю себе заметить. А также упорнее, так что не испытываю прежнего трепета.
– Трепета перед чем?
– Книгами тайного знания, разумеется! Неужто ты не понял, Гордиан? За ними-то мы сюда и прибыли.
– Я думал, что Тир – не более чем остановка на пути из Родоса в Вавилон, – нахмурился я. – Ну и, разумеется, твой родной город. Ясное дело, тебе не стоило упускать возможность предаться воспоминаниям…
– О нет, Гордиан, мы здесь с весьма необычной целью. Мы прибыли в город Фафхрда и Серого Мышелова, героев моего детства, чьими приключениями я грезил днями и ночами напролёт. Их величайшее начинание закончилось противостоянием с магическим искусством, почёрпнутым из Книг тайного знания – коим наконец овладею и я! Я уже предпринял несколько шагов к тому, чтобы заполучить их – в это же время завтра… а, вот и опять эта милая прислужница!
Я протянул ей опустевшую чашу – быть может, вино оказало своё действие, но она показалась мне ещё более фигуристой, чем прежде; её улыбка также казалась весьма завлекательной.
– В это же время завтра… что? – вопросил я, проглотив вино.
– Увидишь, – загадочно улыбнулся Антипатр. – Или, вернее, не увидишь! – При этом он разразился столь странным хохотом, что я поспешил вновь приникнуть к чаше.
***
На следующее утро я проснулся в комнатах, которые мы сняли на втором этаже «Раковины мурекса», мучимый чудовищным похмельем. Но куда хуже болезненной пульсации в голове были нотации Антипатра, на которого, похоже, вовсе не повлияло выпитое накануне.
– Подъём, подъём, Гордиан! Мы ведь в Тире – и должны извлечь из нашего краткого визита как можно больше!
– Краткого? – Я со стоном спрятал голову под подушкой. – Я думал, что мы на какое-то время задержимся здесь … в этой приятной, тихой комнате…
– Ха! Едва я осуществлю задуманное, мы сей же миг покинем Тир! Так давай же насладимся его достопримечательностями, пока есть такая возможность!
С этими словами он отобрал у меня подушку и практически выволок меня из кровати.
Час спустя, когда мой желудок наполнила кой-какая пища, а лёгкие – свежий воздух, я следом за Антипатром отправился обозревать город. Хоть Тир явно проигрывал в величии тем городам, что нам доводилось видеть раньше, он всё же являлся старейшим из виденных мною городов, где всё дышало историей. Не кто иной, как тирские мореходы первыми заплыли за Геркулесовы столбы (впрочем, они, по финикийской традиции, почитали этого героя как Мелькарта); отсюда родом была царица Дидона, основавшая Карфаген [12], который некогда осмелился бросить вызов Риму; и вот нет больше Карфагена, но Тир стоит как прежде, пусть завоевание Александром Македонским изменило его до неузнаваемости.
– Прибыв к городу на острове, Александр оставил после себя полуостров, – поведал Антипатр. По извилистым улочкам мы достигли высшей точки города, с которой наставник продемонстрировал мне массивную дамбу из земли и камня, некогда соединившую остров, на котором мы находились, с материком. – Александр осадил островной форт не только с моря, но и с суши, насыпав этот мол, по которому он мог подвести к городу мощные стенобитные орудия. Ему потребовалось семь месяцев, чтобы поставить Тир на колени – но в конце концов он преуспел, отметив своё завоевание вон там, в древнем Храме Мелькарта. С того времени Тир стал частью эллинского мира, коей является и поныне, то под господством Селевкидов, то под Птолемеями Египетскими. Однако сорок лет назад Тир сумел вернуть себе независимость, возобновив чеканку собственной монеты – знаменитого тирского сикля. Более того, он являет собой образец гордого и свободного города-государства – коим и останется, ежели избежит цепких когтей Рима. – Мне далеко не первый раз приходилось выслушивать от Антипатра подобные направленные против Рима суждения.
По столь же извилистым улочкам мы спустились в прибрежную часть города, где было куда оживлённее. Тир был благословлён двумя удобными гаванями природного происхождения – на севере и на юге города – и обе нынче были битком набиты судами. Верфи прямо-таки кишели суетливыми матросами и купцами, которые присматривали за разгружающими и загружающими товары на суда рабами. Здешние таверны ломились от посетителей (включая и «Раковину мурекса», расположенную неподалёку от северной гавани). В отдалении от набережной, на отгороженных участках мощёной площади, красильщики развешивали мокрую зелёную ткань: по словам Антипатра, солнечный свет обратит зелень в пурпур.
– Разве такое возможно? – поразился я. – Звучит как настоящая магия.
– В самом деле? Что ж, полагаю, так и есть. Однако мы ещё зайдём сюда позже, и ты сможешь убедиться в этом собственными глазами. – Затем он с улыбкой добавил: – Так или иначе, а кое-какую магию ты сегодня непременно увидишь!
– Учитель, о чём это ты? – искоса глянул на него я.
– Прошлой ночью, уложив тебя, я вернулся вниз и заключил договор с парнем, с которым собирался встретиться.
– С каким таким парнем?
– С тем, кто знает нынешнего владельца Книг тайного знания. И сегодня вечером мы встретимся с ним в «Раковине мурекса».
– И что тогда?
– Увидишь. Или не увидишь!
Хоть моя память была изрядно затуманена вином, я смутно припомнил, как Антипатр употребил похожий оборот прошлым вечером – мне оставалось лишь недоумевать, что же задумал мой старый наставник.
С этим мы продолжили осмотр города – поскольку он был невелик, мы без труда обошли его пешком. Из-за того, что земли здесь явно недоставало, тирские дома росли ввысь, так что теснящиеся в центральной части острова жилые дома достигали пяти-шести, а то и семи этажей в высоту – так что в целом Тир был даже выше Рима, из-за узкие улочки даже в полдень были темны. Все открытые солнцу площади занимали красильные мастерские, от которых шёл такой дух, подобного которому мне не доводилось встречать нигде в пределах города – видимо, подобную вонь испускали различные растворы и примеси, вовлечённые в процесс окрашивания.
Чтобы урвать хоть немного солнца и чистого воздуха, мы отправились прогуляться по дамбе Александра, однако Антипатр не пожелал дойти до самого материка. Я мог видеть, что на том берегу образовался внушительных размеров город, но наставник заверил меня, что в этих пригородных трущобах нет ровным счётом ничего примечательного, так что вместо этого мы направили наши стопы к Храму Мелькарта.
Затхлый воздух тёмного зала пах плесенью, однако там и вправду имелся вечный огонь (весьма похожий на священный очаг Весты в Риме), а также несколько заслуживающих внимания статуй и изображений бога, которого я знал под именем Геракла – наиболее почитаемого в Тире небожителя.
По дороге к «Раковине мурекса» мы действительно завернули на площадь, где развесили свои ткани красильщики – к моему изумлению, по мере высыхания зелень действительно обратилась в пурпур!
– И впрямь словно магия! – потрясённо прошептал я.
Антипатр лишь с улыбкой кивнул.
***
Тем вечером в небольшой отдельной комнатке «Раковины мурекса» мы отужинали салатом из осьминога и пальмовых листьев, а также рыбным рагу. Блюда подавала всё та же симпатичная блондинка что прислуживала нам накануне – как мне удалось узнать, её звали Галатея.
Я понял, зачем Антипатр приплатил за отдельную комнату, лишь когда в дверях появился незнакомец.
Тёмную тунику незнакомца стягивал широкий кожаный пояс, на котором крепились ножны кинжала с инкрустированной слоновой костью рукоятью, опоясанной лентой крохотных рубинов. Туника прикрывала колени, однако оставляла открытыми мускулистые загорелые плечи, перехваченные затейливыми браслетами из чеканного серебра. На шее поблёскивал жгут перепутанных цепочек, на которых болтались подвески из сердолика и лазури, а в ушах красовались столь толстые серебряные кольца, что они оттягивали мочки. Длинная нечёсаная грива была чёрной за исключением пары серебристых прядей, а челюсть покрывала трёхдневная щетина. По его словно выдубленному морщинистому лицу определить возраст было не так-то просто: я мог с уверенностью сказать лишь, что он был порядком старше меня и младше Антипатра.
Тот, только что покончив со своим рагу, вопросительно приподнял брови:
– Ты?..
– Моё имя – Кериний [13]. Полагаю, мы договорились о встрече.
Не отрывая от него глаз, Антипатр отодвинул миску, расчищая место на столе.
– Так и есть. Ты принёс?..
На плече мужчины висела сума, распухшая от кожаных цилиндров. Вынув один из них, он извлёк оттуда потрёпанный побуревший папирусный свиток.
– Похоже, он весьма стар, – предположил Антипатр.
– Воистину так, – подтвердил Кериний. – С подобными записями чем древнее, тем лучше. Чем моложе копия, тем больше вероятности, что в неё закрались ошибки, а это может быть… опасным, как, полагаю, вы и сами себе представляете. Малейшее отступление, и – пуф! – ваша голова обернётся кочаном капусты.
Антипатр разразился немного нервным смехом.
– Ты прав, ещё как представляю. Такой древний… и столь хрупкий.
– Я обращался с ним со всей осторожностью.
– Могу я его коснуться? – поинтересовался мой наставник.
– Можете. Но, пока вы его не приобрели, извольте обращаться с ним как с ценным предметом, коим он, безусловно, и является.
– Разумеется! – Антипатр нетерпеливо, но бережно принял свиток из рук Кериния, расправив его на столе – он был столь истрёпан, что не потребовалось никаких грузов, чтобы удерживать его в развёрнутом состоянии.
Поднявшись со стула, я заглянул через плечо наставника. Выписанные в какой-то старой манере и вдобавок сильно выцветшие греческие буквы оказались выше моего понимания, однако Антипатр, похоже, успешно разбирал их, водя пальцам по строкам и что-то бормоча под себе нос.
– Потрясающе! «Обращение мужчины в женщину»… «Убийство взглядом»… «Временная способность понимать речь птиц»… «Власть над чужими сновидениями»… «Оживление мёртвых»… Превосходно!
– Что это, учитель? – вопросил я, поднимая взгляд на Кериния. Тот так и застыл со сложенными на груди руками, с насмешливым видом наблюдая восторги Антипатра.
– Этот документ – реферат, или же содержание Книг тайного знания, – пояснил мой наставник. – Просто невообразимо! Если хотя бы половина этих заклятий работает…
– То подобная коллекция бесценна, – закончил за него Кериний и с усмешкой добавил: – При этом вы, полагаю, спросите: отчего же я так хочу избавиться от неё? – с этими словами он похлопал по набитой суме. – На самом деле, большая часть этих книг – обычный мусор, только и всего. Вы можете приготовить чародейское зелье точно по рецепту, соблюдая малейшие детали, но вместо второй головы заработаете лишь несварение. Однако скажите на милость: кому вообще может потребоваться вторая голова? – Отсмеявшись, он продолжил: – А некоторые из этих книг набиты отборной чепухой, как, например, вся эта муть про халдейских звездочётов [14] – даже если по звёздам и впрямь можно узнать будущее, кто, спрашивается, этого захочет? Жизнь и без того невероятно скучна, так что я предпочитаю сюрпризы. Что же до иудейских пословиц, то берите на свой страх и риск, – пожал плечами он.
– Создаётся впечатление, что ты основательно с ними ознакомился, – заметил Антипатр.
– Так и есть. Не судите обо мне по внешности. Я знаю, что люди обычно думают при взгляде на меня: завзятый пират; ведь кто ещё будет разгуливать, обвешанный такой горой побрякушек на тот случай, если придётся срочно заложить их, чтобы по-быстрому убраться из города? Однако мой отец был книжником в Александрийской библиотеке, так что я вырос в окружении свитков. Я мог наизусть читать Гесиода, прежде чем меня приучили к горшку – «То, словно мачеха, день, а другой раз — как мать, человеку» [15]. – Он вновь рассмеялся. – И, пусть с тех пор в моей жизни было немало крутых поворотов, уж поверьте, я знаю цену написанному слову.
– Так, говоришь, Книги тайного знания бесполезны? – разочарованно бросил Антипатр.
– Такого я не говорил, друг мой. – Вновь похлопав по суме, Кериний опустил взгляд на плотно уложенные цилиндры. – Иные из этих книг – и впрямь результат трудов истинного гения – дело лишь в том, чтобы отделить зёрна от плевел. Можете заняться этим методом проб и ошибок, но это, возможно, займёт всю вашу жизнь – и вдобавок укоротит её, если вы совершите ошибку.
– Ошибку?
Кериний кивнул.
– В этой книге немало любовных заклятий – и, сказать по правде, большинство людей готовы раскошелиться лишь ради них. Что до меня самого, то у меня никогда не было проблем с тем, чтобы выудить приглянувшуюся мне рыбку, но для многих, надо думать, это не так-то легко. Так вот, в этих свитках вы найдёте немало заклинаний, а также рецептов. Но если, скажем, какая-нибудь богатая жаба заплатит вам за любовное зелье, чтобы завоевать благосклонность прелестной девушки или юноши, на которых он положил глаз, то знайте, что работать-то оно работает – но при этом здорово ядовито. – Он присвистнул, раздувая щёки. – Вам никогда не встретить более разгневанного клиента, чем тот, что очутился в постели с трупом – пусть и прелестным – и почитает это вашей виной. Уж поверьте, я знаю, о чём говорю – ведь я сам побывал в подобном положении.
– Так ты пользовался этими книгами? – воскликнул Антипатр. – Проверял их?
– Кое-что пробовал, однако не посвятил этому всю свою жизнь, как следует сделать тому, кто хочет хорошенько разобраться во всём этом. Хотите правду? Не думаю, что это стоит затраченного времени. Мне волшба без надобности, я предпочитаю действовать прямо, если понимаете, о чём я. Если вижу то, чего мне хочется – попросту беру это, и всё тут. Мне ни к чему подчинять чужой разум или становиться невидимым.
– Невидимым? – прошептал Антипатр. – Неужто такая формула действительно существует? Тот, с кем я говорил вчерашним вечером, дал понять…
– Да, это был мой помощник. Ему кое-что известно об этих книгах, но немного.
– Но он и правда толковал о невидимости.
– О да. И поведал мне об особом интересе с вашей стороны именно к этой области, так что я взял на себя труд разыскать этот отрывок… – Кериний принялся рыться в суме, чертыхаясь из-за того, что искомое никак не попадалось под руку. – Постойте, вот же он!
С этими словами из особо потёртого кожаного цилиндра он извлёк столь же потрёпанный папирус.
– Можно мне взглянуть? – с дрожью в голосе спросил Антипатр.
– Только осторожно, он и без того разваливается на части. Видите – только вчера отломился уголок, когда я делал зелье по рецепту.
– Ты правда изготовил зелье невидимости?
– О да, и не впервой. Но, скажу я вам, это не так-то просто! Иные ингредиенты практически невозможно достать, и при этом их нужно смешать в точной пропорции. – Запустив руку на самое дно сумы, Кериний вытащил сосуд из тёмно-зелёного стекла с корковой пробкой.
– Что это? – спросил мой наставник.
– Оно самое, – с улыбкой поведал продавец. – Сварил его сам прошлой ночью.
– Но как?..
– Прочтите инструкцию, – кивнул он на свиток.
Антипатр тотчас принялся изучать папирус, читая вслух:
– Возьми левую лапу твари, именуемой хамелеоном…
– Обратите внимание, левую, – вмешался Кериний. – Переднюю или заднюю – без разницы, лишь бы не правую. Я как-то совершил подобную ошибку, и, поверьте, результат вам бы не понравился. Продолжайте.
– Добавь равную меру травы, именуемой хамелеоновой [16]… а это что такое?
– Растёт тут неподалёку, – пожал плечами мужчина. – И в Египте тоже.
Кивнув, Антипатр продолжил:
– Пропекай на жаровне, пока не побуреет, но не до черноты, затем измельчи в порошок и смешай с мазью из… – прочтя про себя, мой наставник кивнул: – Да, рецепт весьма незамысловат… Перелей в стеклянную тару.
– Непременно стеклянную, а не металлическую! – заметил Кериний. – При соприкосновении с любым металлом оно тотчас портится.
– А, буду знать, – бросил Антипатр, вновь углубившись в свиток. – Будучи закупоренным, зелье сохраняет свои свойства неограниченное время. Оно позволит испившему его бродить в толпе незамеченным. Сперва употреби лишь малую толику, затем понадобится увеличение дозы.
– И так придётся поглощать всё больше и больше, чтобы оно сработало, – кивнул Кериний. – Поскольку я употреблял его множество раз, для невидимости мне понадобилось бы выпить весь этот фиал, и при этом вы всё равно смогли бы разглядеть меня при ярком свете. Однако, раз вы никогда им не пользовались, вам хватит и пары капель на язык – на пару минут точно.
– Невообразимо! – поразился Антипатр. – Так ты говоришь, я могу его опробовать?
– Разумеется.
– Прямо здесь и сейчас?
– Почему бы нет? Но должен предупредить вас, что зелье может вызвать несколько странное чувство.
– Странное?
– Сродни головокружению. Одним словом, непривычное. Эдакая лёгкость в голове – но не как при опьянении. Это чувство может быть вам не по душе, но это та цена, которую приходится платить.
– А в остальном оно безопасно? – нахмурился Антипатр.
– Взгляните на меня, – Кериний распростёр руки. – Всё ещё жив, и всё моё при мне.
Взяв сосуд, Антипатр вытащил пробку и поднёс к носу, однако тотчас отстранился, затыкая фиал.
– Ну и запах! Редкостное зловоние.
– Я и не обещал, что он хорош на вкус, – ухмыльнулся Кериний.
– Учитель, – вмешался я, не в силах молчать. – Ты уверен, что хочешь это попробовать?
– На самом деле, Гордиан, я мечтаю об этом с самого детства – однако и подумать не мог, что мне правда представится такая возможность. – Мой наставник некоторое время молча созерцал сосуд и наконец решился: – Я сделаю это! А потом подождём, пока зелье окажет эффект, и ты, мальчик мой, скажешь, насколько хорошо оно работает.
– Нет, так не выйдет, – покачал головой Кериний. – Я имею в виду, в качестве проверки.
– Отчего же? – вопросил Антипатр.
– Ошибусь ли я, предположив, что вы странствуете вместе?
– Так и есть.
– И ваше путешествие было довольно долгим?
– Более года.
– При этом вы видитесь практически каждый день?
– Да.
– В таком случае ваш юный друг всё равно будет видеть вас, несмотря на зелье.
– Что ты такое говоришь?
– Это как-то связано с «лучами видимости» – в одном из этих томов объясняется механизм этого процесса. Не стану утверждать, будто всё понял, однако это что-то вроде отпечатка вещи, который вы продолжаете видеть, даже закрыв глаза. Глаза того, кто видит вас каждый день, настроены на ваши лучи видимости, и потому он продолжает видеть вас, даже когда не видят иные.
– Это накладывает весьма существенные ограничения на сферу применения этого зелья, – нахмурился Антипатр.
– Это значит, что мужчина не может, став невидимым, проскользнуть мимо своей жены – что правда, то правда, – пожал плечами Кериний. Однако тот же мужчина может пройти сквозь целую толпу незнакомцев – и ни единый из них его не приметит.
– Это значит, применив зелье, я могу выйти в общий зал таверны – и никто там меня не увидит? – задумчиво кивнул мой наставник.
– Верно.
– А как насчёт служанки Галатеи? – вмешался я. – Ведь она за последнюю пару дней не раз видела Антипатра.
– Этого недостаточно для того, чтобы приспособиться к его лучам видимости – тут нужны месяцы.
– Я готов! – Наставник потянулся за сосудом, чтобы вновь его откупорить, но Кериний перехватил его руку.
– Ещё рано. Сперва давайте удостоверимся, что мы пришли к соглашению. Вы принесли ту сумму, о которой говорилось?
Антипатр похлопал по спрятанному под туникой кошелю, произведя приглушённый звон, затем извлёк небольшой, но до отказа набитый мешочек.
– Всё здесь. Можешь пересчитать, коли хочешь.
– Так я и сделаю. Всё в тирских сиклях? Мне ни к чему иноземные монеты.
– Как и просил твой человек.
– Оставьте деньги на столе, – кивнул Кериний. – А я положу Книги тайного знания рядом с ними. – С этими словами он водрузил свою суму на стол. – Книги за звонкую монету – вот и вся сделка.
– Ясно, – ответил Антипатр. – Что ж, покончим с этим.
Я прежде никогда не видел своего учителя в подобном нетерпении. Он на моих глазах откупорил сосуд, аккуратно нанёс пару капель бурой маслянистой вязкой жидкости на тыльную сторону ладони и наконец коснулся их языком.
– Вот так? – спросил он, бросив взгляд на Кериния.
– Да, этого должно хватить. Нужно подождать пару минут, прежде чем вы ощутите эффект. Можете пока посмотреть книги, а я займусь подсчётом денег.
Антипатр тут же принялся рыться в суме. К каждому из кожаных цилиндров крепился ярлык, на котором значилось название или автор хранящегося в нём свитка. Кериней тем временем развязал кошель и, высыпав его содержимое на стол, принялся раскладывать монеты кучками. Я поневоле ахнул при виде того, сколько серебра собирается отвалить мой наставник – откуда у него вообще столько?
В ответ на мою реакцию Кериний поднёс одну из монет к лампе.
– Серебряный тирский сикль – есть ли на свете что-нибудь прекраснее? На одной стороне – прекрасный профиль Мелькарта, а на другой – гордый орёл, сжимающий в когтях пальмовую ветвь. Кому нужна эта затхлая кипа книг, если взамен он может получить вот это? Но, само собой, каждому своё, так что, если вы считаете, что моя скромная коллекция того стоит, то я буду счастлив совершить с вами сделку.
Внезапно Антипатр уронил кожаный цилиндр, который держал в руках, и резко выпрямился.
– Да, эффект начинает сказываться, – взглянув на него, кивнул Кериний. – Ваши очертания уже слегка нечёткие…
– Да, я чувствую, – прошептал мой наставник. – Ощущение тепла – не назвал бы его неприятным, но определённо необычное…
– Не вижу никаких изменений, – прищурился я.
– И не увидишь, юноша, – отозвался Кериний. – Как я и говорил. Во имя Мелькарта, ты бы видел, как он растворяется на глазах! Это всякий раз поражает…
– Это уже случилось? – спросил Антипатр, поднимаясь со стула. – Я невидим? – С этими словами он двинулся к двери.
Кериний не сводил взгляда с того места, где он только что сидел.
– Можете прогуляться в общий зал – увидите, как отреагируют остальные. Но помните, что эффект продлится лишь несколько минут!
Когда мой учитель открыл дверь, чтобы выйти, Кериний вздрогнул, выругавшись под нос.
– Я думал, что меня не подловить, но, право, невидимые люди заставляют подскакивать от неожиданности, – рассмеялся он, качая головой.
– Пожалуй, схожу с ним, – бросил я, также поднимаясь с места.
Однако мужчина жестом велел мне вернуться:
– Не мешай старику развлекаться.
Окинув взглядом высящиеся на столе столбики серебряных монет и цилиндры со свитками, я решил, что мне и впрямь не стоит отлучаться. Из этой комнаты было три выхода: один – в общий зал, второй – на кухню, а куда вёл последний, я и сам не знал; в самом деле, если оставить Кериния без присмотра, что помешает ему скрыться с деньгами и книгами?
Подняв одну из монет, он присвистнул:
– Ты только погляди: безносый Мелькарт!
– О чём это ты?
– Такие монеты крайне редки, о мой юный друг. В какой-то момент от формы явно что-то откололось – и как результат получились монеты, на которых Мелькарту недостаёт носа. Обнаружив это, форму, разумеется, заменили, потому такие образчики нечасто встретишь.
– Они ценны?
– Не более, чем любой другой сикль того же веса, – фыркнул Кериний. – Если уж на то пошло, они считаются менее ценными: кому, спрашивается, нужен безносый Мелькарт в кошеле?
Пока он забавлялся с монетами, восторгаясь ими не меньше, чем мальчик – игрушечными солдатиками, я присмотрелся к так называемым Книгам тайного знания. Мне под руку попался свиток, в котором объяснялось, как превратить мужчину в женщину – и наоборот. С подобной магией я был знаком не понаслышке, поскольку видел подобное превращение в священном источнике Салмакиды [17] в Галикарнасе. Погрузившись в текст, я искал в нём упоминание Салмакиды, так что не сразу заметил, что Кериний склонился ко мне, почти касаясь своим носом моего, и читает текст вверх ногами.
– Хотел бы превратиться в девушку? – вкрадчиво улыбнулся он. – Возможно, лишь на одну ночь?
– Уж всяко не с таким, как ты, – сообщил я, прочистив горло.
– Ну-ну, юный римлянин, – рассмеялся он. – Ты ведь римлянин, верно? Этот акцент ни с чем не спутаешь. И что же ты имеешь против таких, как я? Я – всего лишь честный парень, собирающийся заключить честную сделку.
– То-то оно и видно. И как же, позволь спросить, к тебе попали эти Книги тайного знания?
– А вот это не твоего ума дело – однако могу заверить тебя, что они подлинные. Неужто ты думаешь, что я попытаюсь одурачить человека столь недюжинного ума, как твой спутник? Он куда старше и мудрее тебя, мой юный друг, и всё же, как видишь, доверяет мне.
Я устремил на него гневный взгляд, силясь придумать достойный ответ, но тут сам вздрогнул, потому что дверь вновь отворилась, впустив лучащегося улыбкой Антипатра.
При этом звуке Кериний также обернулся к двери. Пару мгновений он невидящим взглядом глазел на пустой проём, затем прищурился:
– А, вижу, заклятие начитает выветриваться – я смутно вижу ваши очертания. Как прошёл опыт?
– Невероятно! – провозгласил Антипатр. – Я был совершенно невидим – меня не заметила ни одна живая душа. От этого я почувствовал некую тягу… к озорству, так что не удержался от того, чтобы подшутить над парочкой посетителей.
– Как именно подшутить? – спросил я, возмущённый одной мыслью, что мой почтенный наставник вёл себя словно какой-то мальчишка.
– Это не имеет значения, Гордиан. – Антипатр расправил плечи, словно сбрасывая с них накатившее на него мальчишество. – Главное – что эта формула работает. Возможности применения этого зелья просто поражают воображение! Скажем, с военной целью или для шпионажа – с его помощью можно войти в историю!
– Но, учитель, неужто ты забыл о примере Икара? Если бы люди были созданы для полёта, боги дали бы нам крылья. А если бы нам предназначалась невидимость…
– Ты должен опробовать его сам! – заявил Антипатр, протягивая мне фиал.
– Что?
– Да-да, попробуй, – согласился Кериний.
Некоторое время я молча созерцал сосуд, затем всё-таки забрал его у наставника, вынул пробку и понюхал – как и говорил Антипатр, зловоние было знатное.
– Давай, – поторопил меня тот. – Пара капель на тыльную сторону кисти.
– Ты молод и силён, – склонил голову Кериний. – Тебе может потребоваться на каплю больше.
Сделав глубокий вдох, я осторожно отмерил три капли мази и, помедлив в нерешительности, слизал её – вкус был просто ужасающим.
Спустя довольно долгое время двое мужчин молча созерцали меня. Наконец я тоже начал ощущать то самое тёплое чувство, что, зародившись в солнечном сплетении, быстро разлилось по груди и конечностям. В голове появилась непривычная лёгкость, а комнату словно бы окутало лёгкое свечение.
– А, уже начинает действовать, – кивнул Кериний.
– Не замечаю никаких перемен, – насупил брови Антипатр.
– И не должны – я же объяснил. Как себя чувствует юный римлянин?
– Странно… – сглотнул я. – Но не так чтобы в плохом смысле. – Взглянув на руку, на которую нанёс капли, я заметил: – Я по-прежнему себя вижу.
– Разумеется, видишь, – подтвердил Кериний. – Лучи видимости, как я и говорил. Ты ведь видишь себя каждый день – так что собственная невидимость на тебя не действует.
Осторожно поднявшись на ноги, я прошёл в другой конец комнаты, а он всё продолжал смотреть туда, где я только что находился.
– Опробуй его! – шепнул Антипатр. – Ступай в общий зал – и сам увидишь, что будет! Я схожу с тобой.
– Нет, учитель, останься здесь. – Я красноречиво указал взглядом на деньги и суму с книгами, а затем – на Кериния, которому по-прежнему не доверял ни на грош.
– Хорошо. – Мой наставник охотно опустился обратно на стул, принявшись возиться с цилиндрами.
Итак, находясь под слегка дурманящим воздействием зелья, я двинулся в общий зал. Там собралось около дюжины посетителей, занятых азартной игрой или выпивкой. Я прошёл зал из конца в конец, ступая как можно тише – разумеется, никто не обратил на меня ни малейшего внимания. Тогда я решился на пару незамысловатых экспериментов: например, хлопал в ладоши прямо перед лицом незнакомого пьянчуги, чтобы увидеть, как он в изумлении отпрянет.
Мимо прошла Галатея с кувшином вина. Шагая рядом с ней, я вволю налюбовался её миловидным лицом, золотистыми волосами и верхней частью грудей, соблазнительно обрамлённых широким воротом платья. Вот бы сейчас очутиться в прошлом столетии, в дни Фафхрда и Серого Мышелова, когда в моде были платья критского возрождения, оставляющие груди полностью обнажёнными!
Следуя за ней по пятам, я был свидетелем того, как она беззастенчиво флиртует с каждым встречным. Ощутив укол совершенно иррациональной ревности, я, поддавшись порыву, приблизил губы вплотную к её уху, шепнув:
– Бу!
Бедная девушка так вздрогнула, что залила вином весь перед платья – пара капель брызнула на груди. При виде подобной неуклюжести мужчины разразились смехом и пьяными выкриками.
– Эй, Галатея, – воскликнул один из них, – поди сюда, дай слизать с тебя вино!
Она вспыхнула, явно смущённая собственной неловкостью, и поспешила прочь по узкому коридору – я за ней, и успел проскочить, едва избежав удара дверью.
Захламлённая комнатушка без окон освещалась единственной тусклой лампой. Это явно была спальня служанки – здесь стояла узкая кровать, стул, а также открытый сундук, набитый одеждой и прочим скарбом. Пока я в неподвижности осматривался, Галатея стянула залитое вином платье через голову и предстала передо мной полностью обнажённой.
Надо сказать, мне давненько не доводилось видеть голой женщины. Когда мы коротали зимние месяцы на Родосе, я наслаждался весьма интимной дружбой с галлом Виндовиксом – но ведь это не одно и то же. Не боясь быть застуканным, я глазел в своё удовольствие. Девушка так и эдак крутилась в янтарном свете лампы, так что я успел рассмотреть её со всех углов. Галатея была подобна статуе Венеры, наделённая её гладкими белоснежными руками и ногами, соблазнительными бёдрами и ягодицами и грудями, которые то и дело меняли форму, когда она нагибалась, поворачивалась и вновь распрямлялась – и каждая была ещё искусительнее предыдущей. Когда она наконец извлекла из сундука новое платье, я не смог сдержать разочарованного стона.
Галатея мигом обернулась, уставившись прямиком туда, где стоял я.
– Кто здесь?
Я затаил дыхание.
Девушка нахмурилась, но вскоре вновь занялась своим делом: встав спиной ко мне, натянула новое платье через голову. Однако когда она вновь повернулась к двери, должно быть, зелье невидимости начало выветриваться, поскольку она мигом отпрянула, вскинув руки в защитном жесте.
– Что ты?.. Как ты?.. – похоже, она не находила слов, как и любая девушка, в закрытой комнате которой внезапно из ниоткуда материализовался мужчина.
Я также на мгновение утратил дар речи.
– Боюсь, ты пролила вино из-за меня, – наконец выдавил я.
– Не глупи, – нахмурилась она. – Я попросту допустила неосторожность, вот и всё. Но откуда ты, спрашивается, взялся?
– А это имеет значение?
– Ах да, теперь я тебя узнала, – нехотя улыбнулась Галатея. – Ты – тот самый римлянин, что путешествует со стариком. Я… сперва тебя не приметила. Должно быть, это из-за сумерек. И всё равно… как ты?..
– Сожалею, что ты облилась вином, – повторил я.
– Платье безвозвратно испорчено, – горестно вздохнула она.
– Я куплю тебе новое.
– Это будет очень мило с твоей стороны. Однако мне пора возвращаться к работе, а то эти выпивохи заберутся за прилавок и начнут обслуживать себя сами. – С этими словами она двинулась к двери, проскользнув вплотную ко мне, так что мы соприкоснулись грудью. Мне показалось, что она догадывается, какой эффект на меня оказало это краткое касание, ведь, на мгновение опустив взгляд, она послала мне понимающую улыбку и коснулась моих губ в мимолётном поцелуе, прежде чем открыть дверь и оставить меня в одиночестве в этой крохотной комнатушке.
К тому времени как я возвратился в отдельную комнату, Антипатр и Кериний уже скрепили свой договор: монеты исчезли со стола, а полная свитков сума покоилась на полу у ног моего наставника.
– Как впечатления? – спросил Кериний.
– Ну как, Гордиан, удалось тебе пошалить? – вторил ему Антипатр.
Должно быть, я покраснел, ведь мой учитель рассмеялся, качая головой. – Во имя Геркулеса, полагаю удалось на славу.
Казалось, Кериний тоже забавляется вовсю – воспользовавшись моим замешательством, он наградил меня шлепком по заду. Пара слов на прощание – и он исчез вместе с сиклями, оставив нам книги.
***
Антипатр засиделся за изучением своих новых приобретений хорошо за полночь, периодически заправляя лампы свежим маслом, когда они выгорали. Он то и дело принимался бормотать себе под нос, порой перемежая это восторженными восклицаниями: «Ты только представь себе!» или «Поразительно! Неужто это возможно?»
Я же, лёжа на узкой кровати в одной набедренной повязке под простынёй, не мог думать ни о чём, кроме Галатеи. В открытое окно проникали обычные звуки набережной – умиротворяющий плеск волн о пирс, поскрипывание корпусов кораблей – однако даже они были не в силах меня успокоить. Несмотря на плотно смеженные веки, сон не шёл. Внезапно меня посетила одна идея.
– Учитель, а где тот сосуд?
– Какой?
– С зельем.
– Здесь, в суме со свитками. А тебе зачем?
– Да так.
Оторвавшись от разложенного на коленях свитка, наставник наградил меня косым взглядом.
– У тебя есть какая-то надобность в невидимости среди ночи?
– Разумеется, нет!
Недоверчиво хмыкнув, Антипатр вновь углубился в чтение.
Я же продолжал ворочаться, безрезультатно ожидая прихода сна.
В моём воображении Галатея представала спящей в чём мать родила – не прикрытая даже простынёй; как я не старался отвлечься, ничего другое в голову не шло.
В какой-то момент в комнате потемнело – масло выгорело, но вместо того, чтобы пополнить его, Антипатр кивнул, его хватка разжалась и лежащий на коленях свиток развернулся, распластавшись до самого пола; комнату наполнило похрапывание моего наставника.
Бесшумно поднявшись с кровати, я начал было натягивать тунику – но затем сообразил, что она мне без надобности: даже в набедренной повязке нужды не было, ведь зачем невидимке одежда? С щекочущим нервы трепетом, который лишь девятнадцатилетний юноша может ощутить, просто раздевшись догола, я стянул набедренную повязку, наслаждаясь дыханием прохладного бриза из окна.
Осторожно отыскав фиал, я откупорил его, проглотил несколько капель и пару мгновений спустя уже ощутил эффект.
Внизу было тихо: общий зал закрыли на ночь. Осторожно пробираясь в темноте, я направился к узкому коридору в комнатку Галатеи.
Дверь была не заперта. Очень тихо отодвинув засов, я отворил её и зашёл.
Стоящая на сундуке маленькая лампа еле светила. По крайней мере в одном моё воображение подвело меня: Галатея спала, накрывшись простынёй, так что, слегка наклонив лампу, я узрел не завлекательное сияние плоти в янтарном свете, а беспорядочный ландшафт из складок льна, меж которыми залегли тени.
Рядом с лампой блеснуло кое-что иное: серебряная монета. Привлечённый её сверканием, я склонился над сундуком, чтобы рассмотреть поближе.
Это был тирский сикль – да не простой: у оттеснённого на ней Мелькарта отсутствовал нос.
Каковы шансы, что мне за один день попались аж две столь редкие монеты?
Присмотревшись получше, я проникся уверенностью, что это была та самая монета, которую продемонстрировал мне Кериний. Как же она попала к Галатее – разве что сам продавец книг отдал монету ей? И с чего бы ему отдавать столь ценную монету простой подавальщице – разве что она оказала ему услуги, выходящие за рамки обычных?
И сколько же ещё посетителей таверны этим вечером удостоились подобного вознаграждения за разыгранное ими безупречное представление? Даже если Кериний вручил по монете каждому из них, у него осталось предостаточно.
До меня донёсся сонный вздох – обернувшись, я воззрился на изножье кровати. Внезапно разозлившись на то, что меня выставили идиотом, я схватился за ближайший ко мне угол простыни и одним движением сдёрнул её с кровати.
В одном я таки не ошибся: Галатея действительно спала голой. Игра тёплых отблесков огня на её разметавшемся теле тотчас вызвала во мне вспышку желания несмотря на обуявший меня гнев.
Однако она была не одна.
Рядом с ней возлежал столь же обнажённый Кериний. Оба зашевелились, сонно нащупывая простыню, которой их столь грубо лишили.
Меня тотчас посетила иная мысль: быть может, мужчина отдал ей сикль в уплату за удовольствия этой ночи, а вовсе не за подыгрывание двум странствующим простакам, вообразившим себя невидимыми? Если это так, то моя обида несправедлива, и зелье действительно сработало – в этом случае они не видели, как я стою перед ними совершенно голый.
Мгновением позже эта иллюзия была безжалостно рассеяна самим Керинием: осоловевший от вина и прочих удовольствий, он перекатился на сторону постели, отодвинувшись от Галатеи, и похлопал по освободившемуся месту:
– Быть может, присоединишься к нам, стойкий римлянин? Мы могли бы воспроизвести любовное приключение Фафхрда и Серого Мышелова с царевной Ладикой!
Галатея рассмеялась и, глядя на меня из-под полуопущенных век, послала мне сонную улыбку, а затем также похлопала по пустому месту на кровати.
Итак, они оба всё же меня видели.
***
– Но, учитель, почему бы тебе не обратиться с жалобой к властям? – недоумевал я. – Или в Тире нет магистратов? Вызови мерзавца в суд и потребуй, чтобы он вернул деньги в обмен на свой бесполезный хлам!
В окно уже сочились рассветные лучи, когда я разбудил Антипатра, чтобы поведать ему о своём открытии. Теперь же косые лучи солнца осветили корабельные мачты – а мы всё ещё спорили.
– Нет-нет, Гордиан, я не стану этого делать. Деньги теперь по правду принадлежат ему, а книги – мне, вот и конец истории.
– Но ведь это неправильно, – не унимался я. – Он обвёл тебя вокруг пальца. Выставил дураками нас обоих.
– Разве подобает ученику величать своего старого учителя подобным образом? – приподнял седую бровь Антипатр.
– Я вовсе не это имел в виду, и ты это знаешь. – Я принялся мерить шагами комнату. – Стоит мне подумать об этом, как я весь горю.
– Подумать о чём?
– Как они все смеялись над нами за нашими спинами. Полный зал посетителей, которым Кериний заплатил за то, чтобы они поддержали его обман. Полагая, что это мы подшучиваем над ними, незримо бродя среди них, мы сами превратились в посмешище! Потому что всё это время они отлично нас видели!
– Учти, какое мастерство потребно, чтобы разыграть подобное представление, – задумчиво бросил Антипатр. – Поразительно, что ни один из них не допустил ни смешка.
– Что ж, полагаю, сейчас-то они надрывают животики в своё удовольствие. И будут гоготать всякий раз, пересказывая эту историю. При одной мысли об этом…
– Тогда вот тебе мой совет, Гордиан: просто не думай об этом, и всё тут.
Я резко втянул воздух.
– Если бы я только мог отобрать деньги у этого Кериния, я бы так и сделал. Однако при мне нет никакого оружия… – Тот факт, что при встрече с этим мошенником на мне даже клочка одежды не было, не то что оружия, я предпочёл перед моим старым наставником не озвучивать – как и прочие детали моих ночных похождений.
– Однако он не похищал этих денег, Гордиан; скажи на милость, что за закон он нарушил?
– Он ввёл тебя в заблуждение!
– Что до зелья, то это правда – однако же я заплатил ему не за зелье, а за Книги тайного знания.
– И что же заставляет тебя думать, что это не такая же подделка, как и зелье? Всё это никчёмная фальшивка, не стоящая ломаного гроша…
– То, что прошлой ночью у меня был шанс присмотреться к ним как следует. У меня не осталось ни малейших сомнений: это те самые Книги тайного знания, о коих повествуют легенды про Фафхрда и Серого Мышелова.
– Но то зелье невидимости – сущее шарлатанство; за исключением того, что мы почувствовали лёгкое головокружение, оно не оказало ни малейшего эффекта!
– Да, это верно, что в этом фиале нет никакого проку; однако это само по себе не значит, что сам рецепт бесполезен. Быть может, в этом следует винить Кериния, а не свиток: возможно, этот парень попросту поленился отыскать правильные ингредиенты, чтобы сделать приличное зелье. К слову, полагаю, что он заблуждался в отношении так называемой хамелеоновой травы: подозреваю, это растение тут вовсе не произрастает – и, пожалуй, мне потребуется произвести дополнительные исследования, чтобы установить, о какой именно траве здесь говорится.
– Но, учитель, отчего ты полагаешь, будто эти Книги тайного знания не столь же лживы, как и человек, что их продал?
Казалось, на мгновение Антипатр опешил от подобной дерзости, затем наградил меня суровым взглядом:
– Я верю в Книги тайного знания, Гордиан, поскольку верю легендам, которые подтверждают, что содержащаяся в них магия подлинная – вот только нужно верно интерпретировать эти знания.
Я сделал глубокий вдох. В самом деле, какой смысл спорить с человеком, вера которого в легенды его детства столь крепка?
– Итак, Гордиан, где же сейчас наш друг Кериний?
– Покинул таверну с первыми лучами солнца, прихватив с собой свою разбойничью добычу. Но мы всё ещё могли бы его выследить…
– Нет, нет и нет! – бескомпромиссно заявил Антипатр. – Я рад, что тебе довелось встретиться с ним и выпытать у него правду насчёт этого бесполезного зелья, но, надеюсь, никто из вас при этом не пострадал? Дело ведь не дошло до рукоприкладства?
– Нет, нет, никакого насилия и рукоприкладства… подобного рода.
На это мой учитель ответил озадаченным взглядом, но выпытывать не стал.
– Сожалею, что ты испытал подобное разочарование, проникнув в комнату девушки: не только узнал, что она приняла участие в этом обмане, но и обнаружил её в объятиях другого мужчины. Увы! Он прежде тебя сорвал сладкий плод. Я полагаю, этот Кериний тут же обратился в бегство, едва ты вытянул из него правду?
– Не совсем, – признался я, переминаясь с ноги на ногу.
– А, значит, вырвав у него признание, ты так и оставил его там, в постели с девушкой?
– Нет, они на моих глазах оделись и ушли. В конечном итоге.
– Не знаю точно, когда я уснул, – нахмурился Антипатр, – но я полагал, что ты направился в комнату девушки перед рассветом, а затем быстро вернулся – при первых лучах солнца. Или… ты ушёл раньше? Столько же времени вы трое находились в той комнате – и что задержало тебя там? – Видя, как я смущённо ёрзаю на месте, наставник приподнял бровь: – Что ж, это не столь важно. Полагаю, это нимало меня не касается. Равно как то, за какую сумму я приобрёл эти книги, не касается тебя. Верно, Гордиан?
После весьма продолжительной паузы я кивнул:
– Верно.
– В таком случае, не станем больше поминать эту историю.
В тот день мы наняли небольшой караван мулов, подготовившись к очередному этапу нашего путешествия – и день спустя покинули Тир, направляясь в Вавилон.
Пока мулы несли нас по разбитой дороге к Ливанскому хребту, мы оба не выходили из молчаливых раздумий. Я недоумевал, как такой человек, как Антипатр, обычно столь мудрый, мог позволить одурачить себя столь отпетому мошеннику как Кериний? И почему он так убеждён в ценности этих Книг тайного знания, которые оказались совершенно бесполезными? Должно быть, возвращение в родной город порядком ослабило его бдительность, – наконец рассудил я. Полузабытые мечты о героях детства пробудили наивное дитя и в нём самом, пустив прахом весь нажитый годами нелёгкий жизненный опыт.
Что же до того, с какой лёгкостью я сам стал жертвой обмана, то тут я могу сказать в свою защиту лишь, что в свои девятнадцать лет я весьма легко поддавался внушению – тем паче вдали от дома, посреди долгого путешествия. Новые места и новые люди не уставали меня поражать – и сам я тоже подчас себе дивился.
Наконец Антипатр первым нарушил молчание:
– В первый вечер, что мы провели в «Раковине мурекса», ты, Гордиан, заметил, что на протяжении наших странствий тебе нигде не доводилось слышать о Фафхрде и Сером Мышелове – и спросил, как такое возможно. Я подверг этот вопрос должному рассмотрению: в самом деле, как могло случиться, что две столь выдающиеся фигуры избегли внимания не только хронистов и историков, но и философов, поэтов и жрецов? Полагаю, это могло быть связано с их, прямо скажем, сомнительной репутацией. Пожалуй, они были слишком свободолюбивы, чтобы служить какому-либо одному городу, тем самым став частью его эпоса. К тому же, они чересчур часто связывались с демонами и магами, чтобы привлечь внимание трезвомыслящего философа, а их неуловимость отнюдь не импонирует степенному историку. В конце концов, они ведь были отпетыми мошенниками, а им подобным нет места в анналах царей, полубогов и героев. Увы, возможно, их подвигам не суждено быть воспетыми ни единым поэтом!
Какое-то время мы оба молчали, поскольку дорога сделалась круче и мулы едва тащились.
– Я тут подумал…
– О чём же, Гордиан?
– Как ты считаешь, быть может, однажды поэт напишет о наших приключениях, учитель?
– Увы, сомневаюсь, что проживу так долго, – горестно улыбнулся Антипатр. Как всегда при слове «поэт», он подумал исключительно о собственной персоне.
– Может, я сам это сделаю, – предположил я.
– Ты, Гордиан? Но ты ведь не поэт. И твой греческий просто ужасен!
– Неужто можно писать поэмы лишь на греческом?
– Во всяком случае, те, что заслуживают прочтения, – отрубил Антипатр, вновь демонстрируя свои антиримские настроения.
– А мне вот интересно, учитель, кем выставила бы нас эта поэма: героями или проходимцами, мудрецами или же дураками? А может, мошенниками?
– Ха! Полагаю, последний встреченный нами мошенник – это твой товарищ по постельным игрищам Кериний! – При виде досады на моём лице Антипатр разразился смехом. – А разве мужчина не может сочетать в себе все эти роли, как, скажем, Фафхрд и Серый Мышелов? Это-то и делает их образы столь притягательными. Иные люди не такие, какими кажутся снаружи, и настоящий поэт показывает не только то, что на поверхности, но и то, что спрятано под ней, позволяя читателю делать собственные выводы.
При взгляде на моего седого учителя я невольно улыбнулся, чувствуя, насколько глубока моя симпатия к нему.
– Я не забуду об этом, учитель, когда придёт мой черёд писать мемуары.
Примечания переводчиков:
[1] Недальновидный в Тире — названии рассказа (Ill seen in Tyre) содержится игра слов, так как Ill seen в пер. с англ. означает как «плохо видимый», так и «необдуманный».
Тир (греч. Τύρος)) — соврем. город Сур в Ливане, один из древнейших крупных торговых центров Финикии и Средиземноморья. Древнее поселение располагалось на острове. Первые свидетельства существования города относятся к XIV в. до н.э. В XII в. до н.э. выдвинулся на первое место среди финикийских городов, играл ведущую роль в торговле. Во времена эллинизма был одним из центров образованности. В 64 г. до н.э. был подчинён римлянами.
[2] Антипатр – др.-греч. Αντιπατρος – означает «похожий на отца». Так звали полководца Александра Македонского, который стал наместником Македонии в его отсутствие.
[3] «Фафхрд и Серый Мышелов» Фрица Лейбера — одна из известнейших саг в жанре героического фэнтези. Цикл писался с 40-ых по 80-ые годы XX века, является тонкой пародией на Конана Варвара. Действие цикла происходит в вымышленом мире Невона. Цикл повлиял на творчество Терри Прачетта и Майкла Суэнвика.
[4] Моллюск мурекс – возможно, самый дорогой краситель древности, тирский пурпур, получали из двух видов моллюсков: Murex brandaris и Murex trunculus (по современной классификации Bolinus brandaris и Hexaplex trunculus). Краситель производится гипобранхиальной железой, представляющей собой вырост прямой кишки моллюска. Краска является редким случаем синтеза животным органического бром-содержащего соединения, которое синтезируется из содержащегося в морской воде бромида.
Окраска пурпуром отличается необыкновенной прочностью, им окрашивали шёлк, шерсть и лён. Красильщики измельчали тела улиток, размешивая с водой, и полученным раствором пропитывали ткань, которую развешивали на воздухе. На солнечном свету постепенно проявляется красный цвет пурпура: свежий желтоватый сок улитки приобретает зелёный, затем синий и наконец красный цвет, причём появляется запах чеснока. Кроме красного красителя в пурпуре содержится синий (индиго), и именно смесь этих двух красителей дает пурпурный цвет. Из 12000 улиток можно было добыть чуть более 1 г. красителя. Близ городов Тира и Сидона обнаружены залежи скорлупы пурпурных улиток, оставшихся от древних финикийских красилен. Колонии пурпурных улиток были истреблены в ХIV веке. В средние века искусство крашения пурпуром было утрачено.
Химический аналог пурпура был получен синтетическим путём, но не дал ожидаемой красоты и прочности, присущей натуральному красителю. (мат. с сайта Мастерской консервации: http://art-con.ru/node/3416 и из Википедии)
[5] Истра – фракийское и эллинское название Дуная — Istros.
Дакия – государство на территории современной Румынии и Молдавии, частично занимало области Болгарии, Сербии, Венгрии и Украины (близ Карпат) со столицей в Сармигетузе. Южная граница проходила приблизительно по Дунаю. Возникло в результате объединения гето-дакийских племён (ветвь фракийцев). Подпало под влияние древних греков и римлян.
Германия (латин. Germania) – термин, термин, которым Гай Юлий Цезарь (в «Записках о Галльской войне») и Корнелий Тацит (в трактате «О происхождении германцев») обозначали область проживания германских племён (ориентировочно между Маасом и Неманом). Этот латинский топоним стал впоследствии названием крупнейшей страны Центральной Европы.
[6] Эфес и Галикарнас – древние город на западном средиземноморском побережье побережье Малой Азии, на современной территории Турции.
Олимпия – одно из крупнейших святилищ на Пелопоннесском полуострове, где возникли и на протяжении веков проводились Олимпийские игры.
[7] Сидон – один из древнейших городов Финикии, крупный торговый центр в X-IX вв. до н.э., совр. Сайда (Ливан).
[8] Ладика (Лаодика) Египетская (др.-греч. Λαδική) – по всей видимости, имеется в виду древнегреческая царевна из рода Баттиадов, супруга египетского фараона Амасиса II (VI в. до н.э.). Подозревая её в колдовстве, супруг хотел расправиться с ней, но потом очень её полюбил.
[9] Хребет Ливан тянется с севера на юг параллельно побережью Средиземного моря через весь Ливан, параллельно хребту Антиливан, между которыми расположена долина Бекаа.
[10] Ксенофонт и его Десять тысяч – афинский историк Ксенофонт в своём главном труде «Анáбасис» (в букв. пер. с др.-греч. «Восхождение») описал отступление десяти тысяч греческих наёмников-гоплитов из Месопотамии на север к Трапезу после злополучной для них битвы при Кунаксе (401 год до н. э.). При отступлении греки двигались по суше в противоположном от родины направлении, чтобы потом добраться до неё морским путём.
Возможно, это сочинение было первой в истории автобиографией, от него идёт традиция античных авторов (перенятая и Цезарем) описывать собственные деяния в третьем лице.
[11] Осада Тира Александром Македонским (332 г. до н.э.) – изначально Тир обещал заключить с Александром Македонским союз против персов, однако после того, как Александра не пустили в Тир для принесения жертвы Мелькарту (бог-покровитель мореплавания и города Тира), он осадил город, насыпав плотину от материка к острову, на котором располагался город. Тиряне успешно сопротивлялись осаде в течение семи месяцев, пока Александр не собрал мощный флот из враждебных Тиру государств. Население было почти полностью истреблено, город – сожжён, но быстро восстановился, будучи заселённым жителями окрестных земель. Падение неприступного города стало не только одной из самых ярких побед Александра Македонского, но и вошло в анналы мирового военного искусства.
[12] Дидона, основавшая Карфаген – согласно преданию, царица Дидона бежала из Тира после того, как её брат Пигмалион, царь Тира, убил её мужа Сихея, чтобы завладеть его богатством.
[13] Кериний – в оригинале Kerynis – это имя, вероятно, происходит от названия селения Керинея (Keryneia), известного благодаря Керинейской лани, поимка которой стала одним из подвигов Геракла.
[14] Халдеи – семитские племена, обитающие на юге Месопотамии, вели борьбу с ассирийцами за обладание Вавилоном. Халдеями в древнем мире также называли колдунов, магов, волхвов, гадателей, астрологов.
Вавилонская жреческая астрономия и астрология были хорошо известны в древнем мире, халдеев считали основателями астрологии и астрономии. Религия халдеев, в сущности, была не что иное, как поклонение небесным светилам. Учение о небесных телах было развито преимущественно жрецами, составлявшими замкнутую касту и называвшимися магами (греки звали их халдеями). (по материалам книги К.Ф. Беккера «Мифы древнего мира» и Википедии)
[15] То, словно мачеха, день, а другой раз — как мать, человеку – цитата из «Трудов и дней» Гесиода, пер. В.В. Вересаева.
[16] Хамелеоновая трава – любопытно, что так называют растение Хауттюйния (Гуттуиния) сердцевидная (Houttuynia cordata) из-за пёстрой окраски листьев. Растение широко распространено по Азии от Гималаев до Японского архипелага и острова Ява, используется как декоративное, эфиромасличное, лекарственное растение, и даже в пищу (корневища). Были попытки использовать её для лечения коронавирусной инфекции (SARS). Вряд ли именно её имел в виду автор, но как знать :-)
[17] Салмакида – лат. Salmacis – нимфа, жившая при источнике в Галикарнасе. Она обладала чарующей внешностью, сочетающейся в ней с неистребимой ленью, из-за чего не желала предаваться охоте с богиней Артемидой и другими нимфами.
Считалось, что её источник способствует изнеженности тех, кто пьёт из него.
Согласно «Метаморфозам» Овидия, она слилась с Гермафродитом в одно существо (возможно, против его воли), и тот наложил на источник заклятие, из-за которого с погрузившимися в него случается то же самое.
Галикарнас – древний город в Карии на Средиземноморском побережье Малой Азии (совр. турецкий Бодрум).
Psoj_i_Sysoj, блог «Колодец и яблоня»
Чёрный вепрь. Глава 6. Полный провал
Предыдущая глава
Сказать, что Оскар неважно ездил верхом, было бы порядочным преувеличением: на самом деле, на лошадь он садился от силы пару раз во времена туманного детства. Однако с тех пор он пребывал в счастливом заблуждении, что лошадь – животное спокойное, незлобивое и, в общем, миролюбиво настроенное по отношению к седоку. По счастью, питомица Амори не спешила разрушать это убеждение; однако же Анейрин не слишком ей доверял, судя по тому, что, подсадив гостя на лошадь, не выпускал поводьев ни на мгновение. Оскар был ему за это весьма благодарен, хотя его несколько беспокоило то, что с обеда хозяин так и не проронил ни единого слова. Но сам он не предпринимал попыток завести беседу, решив, что Анейрину, по-видимому, надо поразмыслить; самому ему точно бы это понадобилось – пусть у Оскара и не было своих детей, и недостатком толерантности он не страдал, он был уверен, что подобные известия о личной жизни сына заставили бы и его крепко призадуматься. Ну а Анейрин, вестимо, человек другого поколения и других правил, другой морали. Хотя…
Из этих раздумий его вырвал вопрос Риддерха:
– Амори сказал мне, что Канада – это за океаном.
читать дальше– Да, – отозвался Оскар, гадая, часто ли приходится сыну устраивать подобные экскурсы для отца: мол, земля – это шар, единорогов не существует, а Германия больше не империя…
– На другом краю света.
– Можно и так сказать, – согласился Оскар, отметив про себя, что в превратности гелиоцентрической системы Амори, судя по всему, предпочел не углубляться.
– Зачем же ты пустился в подобный путь в одиночку? – Риддерх запрокинул голову, чтобы видеть лицо едущего позади спутника. – За товарами, навестить родичей или с более важной миссией?
– Сейчас это не то чтоб большое дело, – поспешил заверить его Ле Мюэ. – Всего каких-то полдня пути – и ты в Европе. Наши часто сюда ездят просто отдохнуть, посмотреть – у нас-то такой старины не сыщешь. Взять хоть этот замок – впрочем, наверно, этот пример не самый лучший.
Однако именно за эту оговорку тотчас ухватился Анейрин:
– Кстати говоря, что там делал ты сам, когда обнаружил меня? Просто осматривался?
Оскар заёрзал в седле: врать не хотелось, да и едва ли этот пребывающий в собственном мире человек сможет обернуть это против него, но правда казалась слишком громоздкой.
– И так, и не так… Видите ли, у меня есть друг, я его упоминал…
– Это с ним ты говорил? – Анейрин сделал жест в воздухе у уха. – На недоумённый взгляд Оскара он пояснил: – На самом деле, я понимаю англосаксонский. – Оскар выругался про себя – настолько цветисто, насколько позволяло воспитание и кругозор: выходит, он всё это время говорил человеку в лицо что он сумасшедший – не считая того, что нежеланная помеха и вообще чёрт из коробочки – а тот и ухом не повёл. Каким-то образом Анейрин одновременно всё дальше отдалялся от образа психа, каковой сложился в голове Оскара, и утверждал его в мысли о собственном безумии. Впрочем, откуда простому библиотекарю знать, какие они на самом деле – сумасшедшие? Все эти мысли пронеслись за ту долю мгновения, что отделяла эту фразу от последующей: – Но не слишком хорошо. Отдельные слова, не более того – может, это не англосаксонский? Уж очень непривычно всё звучит.
– Да нет, это он, – заверил его Оскар, устремив озадаченный взгляд на чернявый затылок спутника. Теряет человек память или нет – языки он при этом не забывает. Конечно, возможен такой вариант, что на самом деле Риддерх изучал английский, скажем, в школе и имеет о нём самое смутное представление – но откуда тогда это замечание о «странном» звучании? Конечно, произношение у Оскара то ещё, но, пожалуй, его всё же легче понять, чем коренного англичанина… Всё ещё во власти этой дилеммы, он спросил, переменив тему:
– Я так понимаю, вы с сыном – немцы, верно?
– Да, – легко согласился Анейрин.
– Но вы очень хорошо говорите на французском… А имя у вас, гм…
– Всё это не так-то просто, – в свою очередь туманно бросил Риддерх. – В общем-то, я родом из Франции – вырос там, потом служил. А Амори родился уже здесь, и его мать – уроженка здешних мест. Но он тоже неплохо говорит на французском, полагаю, из-за меня.
– А отец? – брякнул Оскар, с запозданием сообразив, что лезет в какие-то дебри, для него явно не предназначенные.
– А чёрт его знает, – в совершенно непривычной для себя манере бросил Анейрин, пожимая плечами. – Весьма своеобразный тип этот его отец.
Это-то Оскар отлично понимал: ясное дело, что Риддерх не стремился вызнавать подробности жизни бывшего мужа – или любовника, как знать – его жены. Судя по тому, какой пиетет питает к нему Амори, Анейрин вырастил его как собственного сына – быть может, настоящего отца мальчик и не знал…
– Так зачем этот твой друг искал тот замок? – вновь отвлёк его Риддерх.
«Уж явно не ради его обитателя», – чуть было не сморозил Оскар, но вместо этого пояснил:
– Он учёный – ну, понимаете?
– Да-да, учёный муж, – поторопил его Анейрин.
– И он, как раз, исследует то время… ваше время. – Этим он вновь заработал взгляд из-за плеча. – Вы бы с ним быстро нашли общий язык, полагаю.
– Возможно, – суховато отозвался мнимый рыцарь. Помолчав, он добавил: – И что же ты ему скажешь? Что вернулся ни с чем?
– Да это не главное. – Оскар похлопал лошадь по холке; у него родилась было мысль попросить что-нибудь у Риддерха в качестве сувенира, но он рассудил, что не вправе выманивать ценные вещи столь бесчестным способом. – Знаете, по правде, меня дрожь пробирает, когда я думаю, что бы случилось, не окажись я там.
– Я бы не проснулся. – Анейрин потупился, созерцая свои сапоги, а Оскар принялся гадать, что тот имеет в виду: что он задохнулся бы раньше? – Ле Мюэ, завтра мы расстанемся, и возможности поговорить откровенно у нас уже не будет. – Он шёл, по-прежнему свесив голову. – Я не умею благодарить. Человеку, что был мне дороже всех на свете, я так и не сказал, что он для меня значит; не хочу, чтобы это повторилось. – Он повернулся, глядя спутнику прямо в глаза: – Ты говоришь, что я тебя не знаю; но я знаю тебя лучше, чем своего сына – а может, даже лучше, чем самого себя.
Оскар видел на его лице отражение внутренней борьбы: Риддерх силился найти слова для того, что выразимо лишь в отдаленном подобии – тени от ветвей мешаются с пятнами света, губы подрагивают в напряжении, тёмный взгляд то устремляется на него, то вновь опускается.
Оскар не знал, что на него нашло – безумие – конечно, безумие – он жаждал лишь помочь Анейрину в этом затруднении, не словом, так действием, и сам не заметил, как соскользнул в пучину, против которой смолоду предостерегают всех и каждого: не стоит доверяться наитию, лишь здравый рассудок способен уберечь от беды – свесившись, он коснулся губ Анейрина, вцепившись в луку седла для равновесия.
Он задумывал полноценный поцелуй, но это оказалось поистине акробатическим трюком, так что он ощутил лишь лёгкое касание, прежде чем Риддерх отпрянул, словно от ядовитой змеи, панически выкрикнув краткое:
– Нет!
Оскар не успел даже ужаснуться собственному поступку, ибо лошадь, наконец-то почуяв долгожданную свободу, выбрала именно этот момент, чтобы зарысить куда-то в чащу. Тут вскрикнул уже Ле Мюэ, который, само собой, не успел разогнуться, а на тряской лошади это было и вовсе невозможно, так что он предсказуемо и безотлагательно грянулся о землю.
Впоследствии он понял, что ему крупно повезло, что он не запутался в стремени, не ударился головой о какое-нибудь дерево или, пуще того, камень, не свернул шею и не был затоптан невольной виновницей своего несчастья, но в данный момент ему было не до этого – он валялся на земле и тихо подвывал, схватившись за ушибленное плечо.
– Покатался… Мать вашу… – шипел он, когда мигом подскочивший Анейрин поднял его в сидячее положение, придерживая за спину.
– Всё в порядке, ты хорошо упал, – деловито и как-то совсем не сочувственно сообщил он. – Кроме плеча, ничего не зашиб?
– Хорошо? – выдавил Оскар. – Это что ж тогда…
Но Анейрин его, похоже, не слушал: оторвав от плаща широкий лоскут, он принялся приматывать его локоть к телу, чем породил возобновление панического воя.
Позже, когда Оскар отирал выступившие слёзы здоровой рукой, Анейрин принялся заверять его:
– Говорят, что каждый мужчина должен уметь терпеть боль, но на деле это не так: я знавал сильных воинов, что плакали как дети от пустячного ранения, а также и в остальном непримечательных людей, что терпели воистину нечеловеческие страдания, не дрогнув. Да и вообще, женщины куда лучше переносят боль – как бы иначе они переживали родильные муки – так что едва ли это вообще можно считать атрибутом мужественности.
От этих откровений Оскар даже на миг позабыл про собственные мучения; покосившись на Анейрина, он поинтересовался:
– А вы всегда были… рыцарем? – не сказать, чтобы он надеялся на осмысленный ответ: уж лучше было бы спросить про подлинный род занятий Риддерха-старшего у Амори – однако тот не спешил с ответом:
– Не всегда. Я путешествовал, сражался… Ну а потом… – он умолк, задумавшись, – потом женился.
– Понятно, – отозвался Оскар, укрепившись в догадке: некогда Риддерх-старший был военным. Это отлично согласовывалось и с его телосложением, и с манерой поведения – суровой и повелительной – и с непреклонностью характера.
Оскар шёл пешком, придерживая больную руку под локоть – ехать верхом он уже не решился, хоть Анейрин и уверял его, что это совершенно безопасно. Риддерх же вёл не слишком довольное животное в поводу – она явно рассчитывала на более длительную прогулку.
– Это моя вина, что так получилось, – неожиданно произнес Анейрин, глядя куда-то в сторону.
– Вовсе нет, это всё я, – принялся заверять Оскар, чувствуя, что краснеет: он-то надеялся, что его глупая выходка больше не всплывёт. – Надо быть осторожнее.
Анейрин лишь вздохнул в ответ, но спустя некоторое время заговорил:
– В том-то всё и дело. Знаешь, я всегда относился настороженно к… любовным связям – они несут в себе немало опасностей, и не для меня одного. – Последние слова он прошептал еле слышно, из-за чего, вкупе со своеобразностью произношения, Оскар не был уверен, что разобрал правильно, но переспросить не решился: смысл и так был понятнее некуда.
Что ж, остаётся лишь признать, что в благоразумии сэру Риддерху не откажешь, несмотря на расстройство этого самого разума: случайные связи и впрямь до добра не доводят. Сам же он должен быть доволен хотя бы тем, что Анейрин от него не шарахается, как поступило бы большинство представителей его пола; впрочем, ему ли жаловаться после того поцелуя в замке…
При виде них Амори лишь руками всплеснул:
– Как же так вышло? Обычно Стелла такая смирная…
– Это я такой неуклюжий, – пробурчал Оскар, от всей души надеясь, что Анейрин не станет пускаться в объяснения.
Сам же Риддерх-старший лишь мотнул головой вместо ответа:
– Этот Биниджи – он ведь лекарь?
– Если вы не возражаете, отец, – по быстроте, с которой отозвался Амори, видно было, что он подумал о том же.
– Если он не сможет помочь нашему гостю – пускай пеняет на себя, – отрезал Анейрин.
***
Амори зашёл за дом и набрал номер, заранее скорчив угрюмую гримасу в ожидании ответа. Вместо приветствия из трубки раздалось:
– Неужто Ваше Величество сменило гнев на милость?
– У тебя появился шанс загладить вину перед нашим гостем, – ровным голосом отозвался Амори.
– Он что, тоже с твоим папашей не поладил?
Риддерх-младший вместо ответа разорвал соединение, бормоча под нос ругательства на разных языках.
Вскоре обманчиво моложавый турок вновь появился в лесном домике, где он под бдительным надзором Риддерха-старшего принялся ощупывать плечо Оскара, сняв самодельную повязку. Тот поначалу напрягся, ожидая нового приступа раздирающей плечо боли, однако прикосновения были настолько мягкими, что лишь её слабые отзвуки достигали сознания.
Склонившись ближе, Эсен что-то зашептал, глядя Оскару прямо в глаза; хоть слова были непонятны, отчего-то от них по телу волнами расплылось тепло, скапливаясь в плече, которое тотчас запульсировало, но и это ощущение оказалось приятным. Постепенно Оскар позабыл обо всём, что происходит вокруг него, обнаружив, что не в состоянии отвести глаз, словно чёрные провалы зрачков накинули цепенящую сеть на самое его естество.
– Всё, – бросил Биниджи, выводя его из забытья. Оскар в недоумении принялся хлопать глазами, потирая плечо – оно несколько онемело, но почти не болело. Когда он вновь перевел взгляд на врача – тот как раз убирал в сумку пузырек с желтоватой вязкой жидкостью, затем небрежным жестом швырнул использованный шприц на пол, но Амори и не подумал сделать ему замечание – лишь безропотно подобрал и выбросил в мусорное ведро. Эсен тем временем извлёк из сумки широкий тёмно-синий шарф, подмигнув Оскару:
– Под цвет глаз, – и мигом подвязал его руку. – В принципе, тебе не обязательно носить эту штуку – там ничего особенного, обычный ушиб, хрящ цел, сумка не повреждена – но лучше на первых порах поберечься: плечевой сустав – штука тонкая. И вы, это, – он повернулся к Анейрину, – имейте в виду, ему нельзя опираться на эту руку, так что… – Амори не дал ему закончить: без слов развернул и подтолкнул к выходу.
– Эй, имей совесть! – запротестовал Биниджи. – Я тут бросаю все дела, срываюсь на ночь глядя, а мне завтра на работу…
– Вам далеко ехать? – не выдержал Оскар. – Быть может, в самом деле… – Но он тут же осёкся: здесь-то хозяйничал отнюдь не он.
Наконец Анейрин в ответ на два умоляющих взгляда процедил:
– На сей раз он был приглашён – так пусть остаётся.
– Диван! – тотчас изрек Амори, поднимая палец.
– А я думал, может, лучше… – начал было Оскар, но тут же оборвал себя.
***
Стоило им зайти в спальню, как Анейрин велел ему:
– Сядь.
Оскар подчинился, но, не успел он нагнуться, чтобы снять ботинки, как Анейрин тотчас очутился подле него на коленях. Стянув ботинки, он отставил их в сторону, затем принялся за пуговицы рубашки.
– Я сам могу, – запротестовал было Оскар.
– Нет, не можешь. Ты же слышал, что он велел, – буркнул Анейрин. На его лице застыла угрюмая сосредоточенность, словно он делал это по обязанности, невзирая на неприязнь. Хоть движения и были бережными, в них чувствовалась такая напряжённость, что Оскар и сам невольно сжался, когда Риддерх высвобождал его руки из рукавов: того и гляди с трудом сдерживаемая нервозность найдёт выход, заставив его дёрнуть сильнее необходимого.
– Дальше я уж точно сам, – заверил Оскар и, вскочив с постели, двинулся в душ. Там, вновь расслабляясь под тёплыми струями, он размышлял о превратностях человеческой души: неужто Риддерха и впрямь так задела его безрассудная попытка, что теперь он и дотронуться до него боится? И он вновь пожалел о том, что диван уже оккупирован: быть может, на сей раз хозяин не стал бы возражать против подобного переселения…
Анейрин сидел на том самом месте, где он его оставил: руки сложены на коленях, плечи ссутулены. Оскар хотел было подсесть к нему, но тот устало бросил:
– Ложись, прошу тебя.
Хоть Оскара порядком задело, что от него так вот отмахиваются, была и своя прелесть в том, чтобы просто натянуть одеяло до подбородка и погрузиться в сон близ того, чья тёмная фигура возвышалась на краю кровати, будто недрёманый страж.
Следующая глава
Сказать, что Оскар неважно ездил верхом, было бы порядочным преувеличением: на самом деле, на лошадь он садился от силы пару раз во времена туманного детства. Однако с тех пор он пребывал в счастливом заблуждении, что лошадь – животное спокойное, незлобивое и, в общем, миролюбиво настроенное по отношению к седоку. По счастью, питомица Амори не спешила разрушать это убеждение; однако же Анейрин не слишком ей доверял, судя по тому, что, подсадив гостя на лошадь, не выпускал поводьев ни на мгновение. Оскар был ему за это весьма благодарен, хотя его несколько беспокоило то, что с обеда хозяин так и не проронил ни единого слова. Но сам он не предпринимал попыток завести беседу, решив, что Анейрину, по-видимому, надо поразмыслить; самому ему точно бы это понадобилось – пусть у Оскара и не было своих детей, и недостатком толерантности он не страдал, он был уверен, что подобные известия о личной жизни сына заставили бы и его крепко призадуматься. Ну а Анейрин, вестимо, человек другого поколения и других правил, другой морали. Хотя…
Из этих раздумий его вырвал вопрос Риддерха:
– Амори сказал мне, что Канада – это за океаном.
читать дальше– Да, – отозвался Оскар, гадая, часто ли приходится сыну устраивать подобные экскурсы для отца: мол, земля – это шар, единорогов не существует, а Германия больше не империя…
– На другом краю света.
– Можно и так сказать, – согласился Оскар, отметив про себя, что в превратности гелиоцентрической системы Амори, судя по всему, предпочел не углубляться.
– Зачем же ты пустился в подобный путь в одиночку? – Риддерх запрокинул голову, чтобы видеть лицо едущего позади спутника. – За товарами, навестить родичей или с более важной миссией?
– Сейчас это не то чтоб большое дело, – поспешил заверить его Ле Мюэ. – Всего каких-то полдня пути – и ты в Европе. Наши часто сюда ездят просто отдохнуть, посмотреть – у нас-то такой старины не сыщешь. Взять хоть этот замок – впрочем, наверно, этот пример не самый лучший.
Однако именно за эту оговорку тотчас ухватился Анейрин:
– Кстати говоря, что там делал ты сам, когда обнаружил меня? Просто осматривался?
Оскар заёрзал в седле: врать не хотелось, да и едва ли этот пребывающий в собственном мире человек сможет обернуть это против него, но правда казалась слишком громоздкой.
– И так, и не так… Видите ли, у меня есть друг, я его упоминал…
– Это с ним ты говорил? – Анейрин сделал жест в воздухе у уха. – На недоумённый взгляд Оскара он пояснил: – На самом деле, я понимаю англосаксонский. – Оскар выругался про себя – настолько цветисто, насколько позволяло воспитание и кругозор: выходит, он всё это время говорил человеку в лицо что он сумасшедший – не считая того, что нежеланная помеха и вообще чёрт из коробочки – а тот и ухом не повёл. Каким-то образом Анейрин одновременно всё дальше отдалялся от образа психа, каковой сложился в голове Оскара, и утверждал его в мысли о собственном безумии. Впрочем, откуда простому библиотекарю знать, какие они на самом деле – сумасшедшие? Все эти мысли пронеслись за ту долю мгновения, что отделяла эту фразу от последующей: – Но не слишком хорошо. Отдельные слова, не более того – может, это не англосаксонский? Уж очень непривычно всё звучит.
– Да нет, это он, – заверил его Оскар, устремив озадаченный взгляд на чернявый затылок спутника. Теряет человек память или нет – языки он при этом не забывает. Конечно, возможен такой вариант, что на самом деле Риддерх изучал английский, скажем, в школе и имеет о нём самое смутное представление – но откуда тогда это замечание о «странном» звучании? Конечно, произношение у Оскара то ещё, но, пожалуй, его всё же легче понять, чем коренного англичанина… Всё ещё во власти этой дилеммы, он спросил, переменив тему:
– Я так понимаю, вы с сыном – немцы, верно?
– Да, – легко согласился Анейрин.
– Но вы очень хорошо говорите на французском… А имя у вас, гм…
– Всё это не так-то просто, – в свою очередь туманно бросил Риддерх. – В общем-то, я родом из Франции – вырос там, потом служил. А Амори родился уже здесь, и его мать – уроженка здешних мест. Но он тоже неплохо говорит на французском, полагаю, из-за меня.
– А отец? – брякнул Оскар, с запозданием сообразив, что лезет в какие-то дебри, для него явно не предназначенные.
– А чёрт его знает, – в совершенно непривычной для себя манере бросил Анейрин, пожимая плечами. – Весьма своеобразный тип этот его отец.
Это-то Оскар отлично понимал: ясное дело, что Риддерх не стремился вызнавать подробности жизни бывшего мужа – или любовника, как знать – его жены. Судя по тому, какой пиетет питает к нему Амори, Анейрин вырастил его как собственного сына – быть может, настоящего отца мальчик и не знал…
– Так зачем этот твой друг искал тот замок? – вновь отвлёк его Риддерх.
«Уж явно не ради его обитателя», – чуть было не сморозил Оскар, но вместо этого пояснил:
– Он учёный – ну, понимаете?
– Да-да, учёный муж, – поторопил его Анейрин.
– И он, как раз, исследует то время… ваше время. – Этим он вновь заработал взгляд из-за плеча. – Вы бы с ним быстро нашли общий язык, полагаю.
– Возможно, – суховато отозвался мнимый рыцарь. Помолчав, он добавил: – И что же ты ему скажешь? Что вернулся ни с чем?
– Да это не главное. – Оскар похлопал лошадь по холке; у него родилась было мысль попросить что-нибудь у Риддерха в качестве сувенира, но он рассудил, что не вправе выманивать ценные вещи столь бесчестным способом. – Знаете, по правде, меня дрожь пробирает, когда я думаю, что бы случилось, не окажись я там.
– Я бы не проснулся. – Анейрин потупился, созерцая свои сапоги, а Оскар принялся гадать, что тот имеет в виду: что он задохнулся бы раньше? – Ле Мюэ, завтра мы расстанемся, и возможности поговорить откровенно у нас уже не будет. – Он шёл, по-прежнему свесив голову. – Я не умею благодарить. Человеку, что был мне дороже всех на свете, я так и не сказал, что он для меня значит; не хочу, чтобы это повторилось. – Он повернулся, глядя спутнику прямо в глаза: – Ты говоришь, что я тебя не знаю; но я знаю тебя лучше, чем своего сына – а может, даже лучше, чем самого себя.
Оскар видел на его лице отражение внутренней борьбы: Риддерх силился найти слова для того, что выразимо лишь в отдаленном подобии – тени от ветвей мешаются с пятнами света, губы подрагивают в напряжении, тёмный взгляд то устремляется на него, то вновь опускается.
Оскар не знал, что на него нашло – безумие – конечно, безумие – он жаждал лишь помочь Анейрину в этом затруднении, не словом, так действием, и сам не заметил, как соскользнул в пучину, против которой смолоду предостерегают всех и каждого: не стоит доверяться наитию, лишь здравый рассудок способен уберечь от беды – свесившись, он коснулся губ Анейрина, вцепившись в луку седла для равновесия.
Он задумывал полноценный поцелуй, но это оказалось поистине акробатическим трюком, так что он ощутил лишь лёгкое касание, прежде чем Риддерх отпрянул, словно от ядовитой змеи, панически выкрикнув краткое:
– Нет!
Оскар не успел даже ужаснуться собственному поступку, ибо лошадь, наконец-то почуяв долгожданную свободу, выбрала именно этот момент, чтобы зарысить куда-то в чащу. Тут вскрикнул уже Ле Мюэ, который, само собой, не успел разогнуться, а на тряской лошади это было и вовсе невозможно, так что он предсказуемо и безотлагательно грянулся о землю.
Впоследствии он понял, что ему крупно повезло, что он не запутался в стремени, не ударился головой о какое-нибудь дерево или, пуще того, камень, не свернул шею и не был затоптан невольной виновницей своего несчастья, но в данный момент ему было не до этого – он валялся на земле и тихо подвывал, схватившись за ушибленное плечо.
– Покатался… Мать вашу… – шипел он, когда мигом подскочивший Анейрин поднял его в сидячее положение, придерживая за спину.
– Всё в порядке, ты хорошо упал, – деловито и как-то совсем не сочувственно сообщил он. – Кроме плеча, ничего не зашиб?
– Хорошо? – выдавил Оскар. – Это что ж тогда…
Но Анейрин его, похоже, не слушал: оторвав от плаща широкий лоскут, он принялся приматывать его локоть к телу, чем породил возобновление панического воя.
Позже, когда Оскар отирал выступившие слёзы здоровой рукой, Анейрин принялся заверять его:
– Говорят, что каждый мужчина должен уметь терпеть боль, но на деле это не так: я знавал сильных воинов, что плакали как дети от пустячного ранения, а также и в остальном непримечательных людей, что терпели воистину нечеловеческие страдания, не дрогнув. Да и вообще, женщины куда лучше переносят боль – как бы иначе они переживали родильные муки – так что едва ли это вообще можно считать атрибутом мужественности.
От этих откровений Оскар даже на миг позабыл про собственные мучения; покосившись на Анейрина, он поинтересовался:
– А вы всегда были… рыцарем? – не сказать, чтобы он надеялся на осмысленный ответ: уж лучше было бы спросить про подлинный род занятий Риддерха-старшего у Амори – однако тот не спешил с ответом:
– Не всегда. Я путешествовал, сражался… Ну а потом… – он умолк, задумавшись, – потом женился.
– Понятно, – отозвался Оскар, укрепившись в догадке: некогда Риддерх-старший был военным. Это отлично согласовывалось и с его телосложением, и с манерой поведения – суровой и повелительной – и с непреклонностью характера.
Оскар шёл пешком, придерживая больную руку под локоть – ехать верхом он уже не решился, хоть Анейрин и уверял его, что это совершенно безопасно. Риддерх же вёл не слишком довольное животное в поводу – она явно рассчитывала на более длительную прогулку.
– Это моя вина, что так получилось, – неожиданно произнес Анейрин, глядя куда-то в сторону.
– Вовсе нет, это всё я, – принялся заверять Оскар, чувствуя, что краснеет: он-то надеялся, что его глупая выходка больше не всплывёт. – Надо быть осторожнее.
Анейрин лишь вздохнул в ответ, но спустя некоторое время заговорил:
– В том-то всё и дело. Знаешь, я всегда относился настороженно к… любовным связям – они несут в себе немало опасностей, и не для меня одного. – Последние слова он прошептал еле слышно, из-за чего, вкупе со своеобразностью произношения, Оскар не был уверен, что разобрал правильно, но переспросить не решился: смысл и так был понятнее некуда.
Что ж, остаётся лишь признать, что в благоразумии сэру Риддерху не откажешь, несмотря на расстройство этого самого разума: случайные связи и впрямь до добра не доводят. Сам же он должен быть доволен хотя бы тем, что Анейрин от него не шарахается, как поступило бы большинство представителей его пола; впрочем, ему ли жаловаться после того поцелуя в замке…
При виде них Амори лишь руками всплеснул:
– Как же так вышло? Обычно Стелла такая смирная…
– Это я такой неуклюжий, – пробурчал Оскар, от всей души надеясь, что Анейрин не станет пускаться в объяснения.
Сам же Риддерх-старший лишь мотнул головой вместо ответа:
– Этот Биниджи – он ведь лекарь?
– Если вы не возражаете, отец, – по быстроте, с которой отозвался Амори, видно было, что он подумал о том же.
– Если он не сможет помочь нашему гостю – пускай пеняет на себя, – отрезал Анейрин.
***
Амори зашёл за дом и набрал номер, заранее скорчив угрюмую гримасу в ожидании ответа. Вместо приветствия из трубки раздалось:
– Неужто Ваше Величество сменило гнев на милость?
– У тебя появился шанс загладить вину перед нашим гостем, – ровным голосом отозвался Амори.
– Он что, тоже с твоим папашей не поладил?
Риддерх-младший вместо ответа разорвал соединение, бормоча под нос ругательства на разных языках.
Вскоре обманчиво моложавый турок вновь появился в лесном домике, где он под бдительным надзором Риддерха-старшего принялся ощупывать плечо Оскара, сняв самодельную повязку. Тот поначалу напрягся, ожидая нового приступа раздирающей плечо боли, однако прикосновения были настолько мягкими, что лишь её слабые отзвуки достигали сознания.
Склонившись ближе, Эсен что-то зашептал, глядя Оскару прямо в глаза; хоть слова были непонятны, отчего-то от них по телу волнами расплылось тепло, скапливаясь в плече, которое тотчас запульсировало, но и это ощущение оказалось приятным. Постепенно Оскар позабыл обо всём, что происходит вокруг него, обнаружив, что не в состоянии отвести глаз, словно чёрные провалы зрачков накинули цепенящую сеть на самое его естество.
– Всё, – бросил Биниджи, выводя его из забытья. Оскар в недоумении принялся хлопать глазами, потирая плечо – оно несколько онемело, но почти не болело. Когда он вновь перевел взгляд на врача – тот как раз убирал в сумку пузырек с желтоватой вязкой жидкостью, затем небрежным жестом швырнул использованный шприц на пол, но Амори и не подумал сделать ему замечание – лишь безропотно подобрал и выбросил в мусорное ведро. Эсен тем временем извлёк из сумки широкий тёмно-синий шарф, подмигнув Оскару:
– Под цвет глаз, – и мигом подвязал его руку. – В принципе, тебе не обязательно носить эту штуку – там ничего особенного, обычный ушиб, хрящ цел, сумка не повреждена – но лучше на первых порах поберечься: плечевой сустав – штука тонкая. И вы, это, – он повернулся к Анейрину, – имейте в виду, ему нельзя опираться на эту руку, так что… – Амори не дал ему закончить: без слов развернул и подтолкнул к выходу.
– Эй, имей совесть! – запротестовал Биниджи. – Я тут бросаю все дела, срываюсь на ночь глядя, а мне завтра на работу…
– Вам далеко ехать? – не выдержал Оскар. – Быть может, в самом деле… – Но он тут же осёкся: здесь-то хозяйничал отнюдь не он.
Наконец Анейрин в ответ на два умоляющих взгляда процедил:
– На сей раз он был приглашён – так пусть остаётся.
– Диван! – тотчас изрек Амори, поднимая палец.
– А я думал, может, лучше… – начал было Оскар, но тут же оборвал себя.
***
Стоило им зайти в спальню, как Анейрин велел ему:
– Сядь.
Оскар подчинился, но, не успел он нагнуться, чтобы снять ботинки, как Анейрин тотчас очутился подле него на коленях. Стянув ботинки, он отставил их в сторону, затем принялся за пуговицы рубашки.
– Я сам могу, – запротестовал было Оскар.
– Нет, не можешь. Ты же слышал, что он велел, – буркнул Анейрин. На его лице застыла угрюмая сосредоточенность, словно он делал это по обязанности, невзирая на неприязнь. Хоть движения и были бережными, в них чувствовалась такая напряжённость, что Оскар и сам невольно сжался, когда Риддерх высвобождал его руки из рукавов: того и гляди с трудом сдерживаемая нервозность найдёт выход, заставив его дёрнуть сильнее необходимого.
– Дальше я уж точно сам, – заверил Оскар и, вскочив с постели, двинулся в душ. Там, вновь расслабляясь под тёплыми струями, он размышлял о превратностях человеческой души: неужто Риддерха и впрямь так задела его безрассудная попытка, что теперь он и дотронуться до него боится? И он вновь пожалел о том, что диван уже оккупирован: быть может, на сей раз хозяин не стал бы возражать против подобного переселения…
Анейрин сидел на том самом месте, где он его оставил: руки сложены на коленях, плечи ссутулены. Оскар хотел было подсесть к нему, но тот устало бросил:
– Ложись, прошу тебя.
Хоть Оскара порядком задело, что от него так вот отмахиваются, была и своя прелесть в том, чтобы просто натянуть одеяло до подбородка и погрузиться в сон близ того, чья тёмная фигура возвышалась на краю кровати, будто недрёманый страж.
Следующая глава
Psoj_i_Sysoj, блог «В те года я открыл зоопарк»
В те года я открыл зоопарк. Глава 3. Забота? Разведение!
Предыдущая глава
События двухнедельной давности дали Дуань Цзяцзэ понять, как нестабильна его жизнь, и всё же, когда у него перед глазами внезапно возник этот высокомерный красавчик, с оскорблённым видом несущий какую-то чушь о том, что он и есть новое животное, его сердце не могло не зайтись в бурном волнении [1].
— Так, говорите, вы — присланный сотрудник? — вконец смешался он.
При этом Дуань Цзяцзэ был до глубины души убеждён, что этот Лу Я, должно быть, оговорился.
читать дальше— В таком случае, позволь тебя спросить, — гневно отозвался новоприбывший. — Раз обычно на работу принимаются сотрудники, с какой стати им превращаться в животных?
— Эта Система выдала мне план, ну а поскольку сейчас, согласно её данным, зоопарку для развития недостаёт животных… — Невольно отступив на пару шагов, Дуань Цзяцзэ продолжил: — ...я полагал, что служащие будут заменены животными, но, должно быть, ошибся. Не сердитесь, как бы то ни было, я не собираюсь выставлять вас в качестве экспоната…
Ещё не договорив, он вдруг почувствовал что-то неладное.
— Само собой, сейчас не будешь, — невозмутимо ответил Лу Я. — Однако впредь каждый день в рабочее время я буду вынужден бессменно пребывать в своей первоначальной форме.
…Эти слова столь безжалостно разбили мировоззрение Дуань Цзяцзэ, что у него перед глазами всё поплыло.
Смерив его долгим взглядом, Лу Я нахмурился:
— Ты что же, правда из людского рода?
Его весьма удивил уже тот факт, что зоопарк находится в мире людей, а то, что директор, похоже, был самым обычным человеком, поверг в ещё большее изумление.
— Да, — отозвался Дуань Цзяцзэ, едва удерживаясь от того, чтобы разрыдаться в голос. — По-видимому, вы… А вы, судя по всему, н-не… кхе-кхе…
Лу Я вскинул густые брови вразлёт.
— Последний во всём подлунном мире, безмерно почитаемый трёхлапый золотой ворон [2].
По счастью, посетителей в зоопарке ещё не было, а вход сторожил лишь безмятежно клюющий носом дядюшка.
Дуань Цзяцзэ через плечо бросил взгляд на круглую вывеску зоопарка, затем — снова на этого бесценного, невообразимо редкого, стоящего выше самого неба господина трёхлапого золотого ворона, и вежливая улыбка окончательно застыла на его лице.
***
Благодаря не внушающим уверенности разъяснениям Лу Я Дуань Цзяцзэ получил хоть какие-то общие сведения о направляющей его Системе. Похоже, его изначальные представления о мире порядком отличались от окружающей реальности: над небом есть высшие уровни небес, над людьми — небожители, а этот Фонд помощи «Линсяо», выходит, был создан теми самыми мифическими небесными чертогами.
Казалось бы, эта Система была одинаково открыта для всех трёх сфер и шести кругов перевоплощений [3], равно как и для любого рода и племени. Однако, поскольку мир людей был давным-давно отделён от других миров так, что всякая связь с ним была потеряна, с самых тех пор, как много лет назад запустили этот проект, он никогда не был направлен на помощь людям и не развивался в человеческом мире.
Возможно, из-за того, что интеллект Системы находился на начальном этапе развития, она пока что не поддерживала функцию отмены онлайн.
Один неверный шаг — и он повлечёт за собой всё новые ошибки [4]. Прежде всего, если бы Система в качестве мишени избрала кого-то, не принадлежащего к человеческой расе, то даже допусти он промах, тот не стал бы непоправимым; в случае же с Дуань Цзяцзэ он попросту не доживёт до того момента, когда поддержка обработает его запрос на отмену.
Да и где, в каких мирах это видано, чтобы служащие зоопарка обращались в животных…
В общем, как ни посмотри, вся эта «высокоинтеллектуальная» Система не может идти ни в какое сравнение с человеческим разумом, раз допускает грубые ошибки подобного рода.
Короче говоря, Лу Я решил: из-за того, что с тестированием Системы явно схалтурили, в её работу закрался неизбежный баг, в результате чего она по ошибке избрала в качестве объекта человека.
Однако тут уж ничего не попишешь — раз ошибочный процесс уже приведён в действие, Лу Я, конечно же, был обязан сообщить об ошибке, но рассмотрение его жалобы также займёт не менее нескольких десятилетий. В сравнении с человеческим правительством Небесные чертоги — ещё более громадная и перегруженная работой организация, из-за чего периоды рассмотрения дел были необычайно длительны.
Выходит, в эту яму угодил не один только Дуань Цзяцзэ.
Хоть Лу Я и бахвалился, что является служащим, направленным сюда Фондом помощи «Линсяо», на самом деле он являлся добровольцем старшего поколения, призванным помогать молодёжи.
И всё же такие, как он, были связаны той же системой штрафов, что и Дуань Цзяцзэ — так что за проваленное задание ему тоже полагалось поражение громом.
Будучи животным, Лу Я был обязан неукоснительно придерживаться этой функции — из-за этого у него не было возможности выполнять обычные обязанности сотрудника зоопарка — например, отремонтировать что-нибудь и тому подобное.
И если со вторым условием ещё можно было смириться [5], то первое было куда более тяжким.
— Эта Система бесчеловечна до предела, — не выдержал Дуань Цзяцзэ. — С какой радости волонтёры тоже караются раскатом грома? Вы что же, не можете пожаловаться? И у вас тоже нет возможности уйти?
Он обратил внимание, что Лу Я на мгновение замер, смерив его подозрительным взглядом, прежде чем начать бранить этот дрянной фонд помощи на все корки.
На это Дуань Цзяцзэ было решительно нечего сказать…
***
Они не могли вечно стоять за воротами, поэтому Дуань Цзяцзэ пригласил Лу Я в “Лин Ю”.
— Я правда не знал, что вы приедете, поэтому… — начал молодой человек, бросив взгляд на пустую клетку.
— Это ещё что такое? — уставил на него ледяной взор Лу Я.
— Ваш… офис? — неуверенно бросил Дуань Цзяцзэ.
Лу Я наградил его презрительным молчанием.
— Разве вы не говорили, что во время работы будете принимать первоначальную форму? — не получив ответа, продолжил Дуань Цзяцзэ. — Животные в зоопарке живут в клетках — мы так нуждаемся в поддержке именно потому, что условия здесь пока и впрямь не очень хорошие...
От его слов Лу Я тут же пришёл в ярость:
— Ты вообще понял, что значит “последний в мире трёхлапый золотой ворон”? Я — единственный в своём роде под небесами и на земле! А ты смеешь как ни в чём не бывало предлагать мне работать в подобном месте — как ты с таким отношением вообще умудрился открыть зоопарк?!
От такого Дуань Цзяцзэ попросту выпал в осадок =_=
— Вообще-то, эта клетка предназначена для крупных животных, — набравшись смелости, выдохнул он. — Так что, возможно, вы не сможете… работать в этом офисе согласно плану. Для этого вам придётся отправиться в вольер для птиц.
Опешивший Лу Я ощутил резкое желание врезать этому нахалу.
— Это только на рабочее время, и я ещё разок приберусь в вольере, — поспешил заверить его Дуань Цзяцзэ. — А после работы вы можете жить в двухэтажном административном здании.
В сравнении со стоящим неподалёку убогим зданием клетка тотчас показались Лу Я не такой уж никудышной: воистину, всё познаётся в сравнении.
Его гнев немного поутих.
— Гм-м, мне нужно рабочее место малость побольше, — велел он Дуань Цзяцзэ, — так что убери из той клетки льва и всё там тщательно вычисти.
Молодой директор вздохнул с облегчением, ведь тем самым новый работник признал, что согласен с условиями дневного проживания.
Лу Я продолжал источать атмосферу недовольства, так что Дуань Цзяцзэ только и оставалось, что взять инициативу на себя. И всё же для него было неожиданностью, что Лу Я в самом деле назвал эту клетку офисом, а также что он приспособился так быстро.
***
Впрочем, весьма скоро Дуань Цзяцзэ столкнулся с новой проблемой.
Он понятия не имел, каким образом переселить льва в другой вольер. В основании клетки имелась подвижная железная дверь, которой можно было отделять пространство для уборки, участок за участком.
Однако Дуань Цзяцзэ, будучи полным профаном, не имел ни малейшего представления о том, как переместить льва в новую клетку!
В последнее время этот лев весьма хорошо питался, так что изрядно воспрянул духом; ну а не корми его Дуань Цзяцзэ вдосталь, на корм без разговоров пошёл бы он сам!
Молодой человек удручённо топтался перед львиной клеткой, а Лу Я тем временем глумился над ним, скрестив руки на груди:
— Неужто нынешние люди все такие? Даже льва — и то боитесь?
Дуань Цзяцзэ предпочёл проигнорировать насмешки Лу Я. От него не укрылось, что новый сотрудник, в сущности, не такой уж надменный и отстранённый, каким кажется со стороны. Однако же высокомерия и холодности ему вполне хватало, чтобы вызвать желание врезать по морде — вот как сейчас, например...
Принимая во внимание, что Лу Я — животное, принадлежащее зоопарку, директор Дуань всё же решил с ним не ссориться.
В этот момент лев открыл пасть и взревел.
Его рык сотряс воздух поразительной мощью величия. От этого внезапного рёва Дуань Цзяцзэ едва не хлопнулся на землю.
Лу Я издал издевательский смешок.
До сих пор Дуань Цзяцзэ старался сохранять безупречные манеры, однако после того, как он невольно отпрянул от клетки, его самообладание изрядно пошатнулось.
— Раз такой умный — флаг тебе в руки! [6] — вне себя от злости и стыда выплюнул он.
Лу Я бросил на него пристальный взгляд, пугающий сильнее рычания льва.
Однако на сей раз Дуань Цзяцзэ не дрогнул, вновь застыв перед Лу Я с безупречно вежливым выражением лица — он уже понял, что, будучи точно так же связанным Системой, тот не сможет ему навредить.
Чтобы скрыть, что его ноги всё ещё подрагивают, Дуань Цзяцзэ присел сбоку, заявив:
— Не буду, и всё тут — предоставлю это твоим несравненным талантам! И вообще, это ведь твой офис!
— Я — редкое животное, а ты — директор зоопарка, — беспардонно фыркнул в ответ Лу Я. — Это тебе полагается ухаживать за мной, так что поживее приведи клетку в порядок.
От подобного заявления Дуань Цзяцзэ попросту утратил дар речи.
Удостоверившись, что ему удалось одержать победу, сбив с начальника спесь, Лу Я надменно вздёрнул подбородок, делая вид, будто оказывает человеку великую милость.
— Давай-ка пошевеливайся, что этот лев сможет тебе сделать пред лицом Безмерно почитаемого? — приказал он, в тот же миг принимая свой изначальный облик.
«Эта птица… и впрямь заслуживает того, чтобы ей наподдали, а?» — думал Дуань Цзяцзэ, в душе безостановочно скрипя зубами.
Он не знал, как Лу Я этого добился, но лев и впрямь больше не осмеливался подать голос, трусливо поджав хвост. Пользуясь моментом, молодой человек набрался смелости, чтобы палкой выгнать льва из вольера.
Находясь под воздействием угнетающей ауры, которую напустил на него Лу Я, лев послушно протрусил в другую клетку. Стоило зверю зайти туда, как он, подняв ногу, обмочился — так он был напуган.
Лу Я стоял в стороне со скрещенными на груди руками, явно наслаждаясь превосходством над поверженным противником. Под его командованием Дуань Цзяцзэ тщательно надраивал клетку, пока в ней не воцарились безукоризненная чистота, свежесть и уют — лишь тогда огненный ворон был удовлетворён результатом.
Между делом Лу Я продолжал полоскать Дуань Цзяцзэ мозги:
— Поскольку ты — директор зоопарка, в будущем тебе следует хорошенько заботиться о Безмерно почитаемом.
— Заботиться? — с усмешкой отозвался Дуань Цзяцзэ. — В нашем зоопарке подобное слово не в ходу, мы называем это разведением [7].
От подобной наглости Безмерно почитаемый лишился дара речи.
Примечания автора:
Вот и второй явился~~~ Любите меня?
Примечания переводчика:
[1] В бурном волнении — в оригинале 波澜起伏 (bōlánqǐfú) — в пер. с кит. «волны (чувства) вздымаются и опускаются», чэнъюй применяется по отношению к бурно развивающемуся сюжету, в котором одна кульминация следует за другой, также буддийское «волны души».
[2] Безмерно почитаемый — в оригинале 本尊 (běnzūn) — бэньцзунь — буддийское «Изначально Почитаемый» — самый почитаемый из всех будд. Так буддийские монахи именуют своих наставников, также на сленге так именуют главных героев и основной аккаунт.
Трёхлапый золотой ворон 三足金乌 (sānzújīnwū) — существо из мифов Азии и Северной Африки, символ солнца.
Впервые изображение трёхлапого ворона встречается в живописи Древнего Египта. Самое раннее изображение в Китае относится к керамике эпохи неолита. Изображение трёхлапого ворона входило в число 12 медальонов, которыми украшали одежду императора. Обычно его окрашивали в красный цвет.
Согласно легенде, некогда жили десять огненных воронов, они сидели на дереве фусан (шелковица или гибискус) и сопровождали богиню Сихэ, когда она объезжала мир на колеснице. Однажды (ок. 2170 г. до н.э.) вороны отправились на обход все вместе и мир загорелся — тогда стрелок Хоу И спас мир, уничтожив девять воронов, так что остался только один, этому событию посвящён Праздник середины осени.
[3] Три сферы 三界 (sānjiè) — три сферы мироздания (небо, земля, люди).
В буддизме — три категории развития сознательных существ:
Юйцзе 欲界 (yùjiè) —мир желаний (страстей) — существа мира страстей (от животных до голодных демонов).
Сэцзе 色界 (sèjiè) — в букв. пер. с кит. «мир цвета», мир форм — обладающие способностью к восприятию внешнего мира.
Усэцзе 无色界 (wúsèjiè) — нематериальный мир, мир отсутствия восприятия форм.
Шесть кругов перевоплощений 六道 (liùdào) — также буддийское понятие, обозначающее круги ада, голодных духов, животных, асуров, человеческий и небесный.
[4] Один неверный шаг — и он повлечёт за собой всё новые ошибки — в оригинале поговорка 一步错，步步错 (Yībù cuò, bù bù cuò) — в пер. с кит. «Один шаг неверный — все шаги неверные».
[5] Ещё можно смириться — в оригинале 倒也罢了 (dào yěbàle) — в пер. с кит. “ну и ладно”, “больше не стоит об этом”.
[6] Раз такой умный — флаг тебе в руки! — в оригинале 你行你上 (nǐ xíng nǐ shàng) — китайская калька с английской фразы “you can you up”, которую обычно переводят как “сперва добейся”.
[7] Забота и разведение — здесь используется игра смыслов:
Забота 伺候 (cìhou) — означает заботу и уход за человеком
Разведение 饲养 (sìyǎng) — означает откорм скота.
Таким образом Дуань Цзяцзэ напоминает Лу Я, что он тут на правах животного, а не человека.
Следующая глава
События двухнедельной давности дали Дуань Цзяцзэ понять, как нестабильна его жизнь, и всё же, когда у него перед глазами внезапно возник этот высокомерный красавчик, с оскорблённым видом несущий какую-то чушь о том, что он и есть новое животное, его сердце не могло не зайтись в бурном волнении [1].
— Так, говорите, вы — присланный сотрудник? — вконец смешался он.
При этом Дуань Цзяцзэ был до глубины души убеждён, что этот Лу Я, должно быть, оговорился.
читать дальше— В таком случае, позволь тебя спросить, — гневно отозвался новоприбывший. — Раз обычно на работу принимаются сотрудники, с какой стати им превращаться в животных?
— Эта Система выдала мне план, ну а поскольку сейчас, согласно её данным, зоопарку для развития недостаёт животных… — Невольно отступив на пару шагов, Дуань Цзяцзэ продолжил: — ...я полагал, что служащие будут заменены животными, но, должно быть, ошибся. Не сердитесь, как бы то ни было, я не собираюсь выставлять вас в качестве экспоната…
Ещё не договорив, он вдруг почувствовал что-то неладное.
— Само собой, сейчас не будешь, — невозмутимо ответил Лу Я. — Однако впредь каждый день в рабочее время я буду вынужден бессменно пребывать в своей первоначальной форме.
…Эти слова столь безжалостно разбили мировоззрение Дуань Цзяцзэ, что у него перед глазами всё поплыло.
Смерив его долгим взглядом, Лу Я нахмурился:
— Ты что же, правда из людского рода?
Его весьма удивил уже тот факт, что зоопарк находится в мире людей, а то, что директор, похоже, был самым обычным человеком, поверг в ещё большее изумление.
— Да, — отозвался Дуань Цзяцзэ, едва удерживаясь от того, чтобы разрыдаться в голос. — По-видимому, вы… А вы, судя по всему, н-не… кхе-кхе…
Лу Я вскинул густые брови вразлёт.
— Последний во всём подлунном мире, безмерно почитаемый трёхлапый золотой ворон [2].
По счастью, посетителей в зоопарке ещё не было, а вход сторожил лишь безмятежно клюющий носом дядюшка.
Дуань Цзяцзэ через плечо бросил взгляд на круглую вывеску зоопарка, затем — снова на этого бесценного, невообразимо редкого, стоящего выше самого неба господина трёхлапого золотого ворона, и вежливая улыбка окончательно застыла на его лице.
***
Благодаря не внушающим уверенности разъяснениям Лу Я Дуань Цзяцзэ получил хоть какие-то общие сведения о направляющей его Системе. Похоже, его изначальные представления о мире порядком отличались от окружающей реальности: над небом есть высшие уровни небес, над людьми — небожители, а этот Фонд помощи «Линсяо», выходит, был создан теми самыми мифическими небесными чертогами.
Казалось бы, эта Система была одинаково открыта для всех трёх сфер и шести кругов перевоплощений [3], равно как и для любого рода и племени. Однако, поскольку мир людей был давным-давно отделён от других миров так, что всякая связь с ним была потеряна, с самых тех пор, как много лет назад запустили этот проект, он никогда не был направлен на помощь людям и не развивался в человеческом мире.
Возможно, из-за того, что интеллект Системы находился на начальном этапе развития, она пока что не поддерживала функцию отмены онлайн.
Один неверный шаг — и он повлечёт за собой всё новые ошибки [4]. Прежде всего, если бы Система в качестве мишени избрала кого-то, не принадлежащего к человеческой расе, то даже допусти он промах, тот не стал бы непоправимым; в случае же с Дуань Цзяцзэ он попросту не доживёт до того момента, когда поддержка обработает его запрос на отмену.
Да и где, в каких мирах это видано, чтобы служащие зоопарка обращались в животных…
В общем, как ни посмотри, вся эта «высокоинтеллектуальная» Система не может идти ни в какое сравнение с человеческим разумом, раз допускает грубые ошибки подобного рода.
Короче говоря, Лу Я решил: из-за того, что с тестированием Системы явно схалтурили, в её работу закрался неизбежный баг, в результате чего она по ошибке избрала в качестве объекта человека.
Однако тут уж ничего не попишешь — раз ошибочный процесс уже приведён в действие, Лу Я, конечно же, был обязан сообщить об ошибке, но рассмотрение его жалобы также займёт не менее нескольких десятилетий. В сравнении с человеческим правительством Небесные чертоги — ещё более громадная и перегруженная работой организация, из-за чего периоды рассмотрения дел были необычайно длительны.
Выходит, в эту яму угодил не один только Дуань Цзяцзэ.
Хоть Лу Я и бахвалился, что является служащим, направленным сюда Фондом помощи «Линсяо», на самом деле он являлся добровольцем старшего поколения, призванным помогать молодёжи.
И всё же такие, как он, были связаны той же системой штрафов, что и Дуань Цзяцзэ — так что за проваленное задание ему тоже полагалось поражение громом.
Будучи животным, Лу Я был обязан неукоснительно придерживаться этой функции — из-за этого у него не было возможности выполнять обычные обязанности сотрудника зоопарка — например, отремонтировать что-нибудь и тому подобное.
И если со вторым условием ещё можно было смириться [5], то первое было куда более тяжким.
— Эта Система бесчеловечна до предела, — не выдержал Дуань Цзяцзэ. — С какой радости волонтёры тоже караются раскатом грома? Вы что же, не можете пожаловаться? И у вас тоже нет возможности уйти?
Он обратил внимание, что Лу Я на мгновение замер, смерив его подозрительным взглядом, прежде чем начать бранить этот дрянной фонд помощи на все корки.
На это Дуань Цзяцзэ было решительно нечего сказать…
***
Они не могли вечно стоять за воротами, поэтому Дуань Цзяцзэ пригласил Лу Я в “Лин Ю”.
— Я правда не знал, что вы приедете, поэтому… — начал молодой человек, бросив взгляд на пустую клетку.
— Это ещё что такое? — уставил на него ледяной взор Лу Я.
— Ваш… офис? — неуверенно бросил Дуань Цзяцзэ.
Лу Я наградил его презрительным молчанием.
— Разве вы не говорили, что во время работы будете принимать первоначальную форму? — не получив ответа, продолжил Дуань Цзяцзэ. — Животные в зоопарке живут в клетках — мы так нуждаемся в поддержке именно потому, что условия здесь пока и впрямь не очень хорошие...
От его слов Лу Я тут же пришёл в ярость:
— Ты вообще понял, что значит “последний в мире трёхлапый золотой ворон”? Я — единственный в своём роде под небесами и на земле! А ты смеешь как ни в чём не бывало предлагать мне работать в подобном месте — как ты с таким отношением вообще умудрился открыть зоопарк?!
От такого Дуань Цзяцзэ попросту выпал в осадок =_=
— Вообще-то, эта клетка предназначена для крупных животных, — набравшись смелости, выдохнул он. — Так что, возможно, вы не сможете… работать в этом офисе согласно плану. Для этого вам придётся отправиться в вольер для птиц.
Опешивший Лу Я ощутил резкое желание врезать этому нахалу.
— Это только на рабочее время, и я ещё разок приберусь в вольере, — поспешил заверить его Дуань Цзяцзэ. — А после работы вы можете жить в двухэтажном административном здании.
В сравнении со стоящим неподалёку убогим зданием клетка тотчас показались Лу Я не такой уж никудышной: воистину, всё познаётся в сравнении.
Его гнев немного поутих.
— Гм-м, мне нужно рабочее место малость побольше, — велел он Дуань Цзяцзэ, — так что убери из той клетки льва и всё там тщательно вычисти.
Молодой директор вздохнул с облегчением, ведь тем самым новый работник признал, что согласен с условиями дневного проживания.
Лу Я продолжал источать атмосферу недовольства, так что Дуань Цзяцзэ только и оставалось, что взять инициативу на себя. И всё же для него было неожиданностью, что Лу Я в самом деле назвал эту клетку офисом, а также что он приспособился так быстро.
***
Впрочем, весьма скоро Дуань Цзяцзэ столкнулся с новой проблемой.
Он понятия не имел, каким образом переселить льва в другой вольер. В основании клетки имелась подвижная железная дверь, которой можно было отделять пространство для уборки, участок за участком.
Однако Дуань Цзяцзэ, будучи полным профаном, не имел ни малейшего представления о том, как переместить льва в новую клетку!
В последнее время этот лев весьма хорошо питался, так что изрядно воспрянул духом; ну а не корми его Дуань Цзяцзэ вдосталь, на корм без разговоров пошёл бы он сам!
Молодой человек удручённо топтался перед львиной клеткой, а Лу Я тем временем глумился над ним, скрестив руки на груди:
— Неужто нынешние люди все такие? Даже льва — и то боитесь?
Дуань Цзяцзэ предпочёл проигнорировать насмешки Лу Я. От него не укрылось, что новый сотрудник, в сущности, не такой уж надменный и отстранённый, каким кажется со стороны. Однако же высокомерия и холодности ему вполне хватало, чтобы вызвать желание врезать по морде — вот как сейчас, например...
Принимая во внимание, что Лу Я — животное, принадлежащее зоопарку, директор Дуань всё же решил с ним не ссориться.
В этот момент лев открыл пасть и взревел.
Его рык сотряс воздух поразительной мощью величия. От этого внезапного рёва Дуань Цзяцзэ едва не хлопнулся на землю.
Лу Я издал издевательский смешок.
До сих пор Дуань Цзяцзэ старался сохранять безупречные манеры, однако после того, как он невольно отпрянул от клетки, его самообладание изрядно пошатнулось.
— Раз такой умный — флаг тебе в руки! [6] — вне себя от злости и стыда выплюнул он.
Лу Я бросил на него пристальный взгляд, пугающий сильнее рычания льва.
Однако на сей раз Дуань Цзяцзэ не дрогнул, вновь застыв перед Лу Я с безупречно вежливым выражением лица — он уже понял, что, будучи точно так же связанным Системой, тот не сможет ему навредить.
Чтобы скрыть, что его ноги всё ещё подрагивают, Дуань Цзяцзэ присел сбоку, заявив:
— Не буду, и всё тут — предоставлю это твоим несравненным талантам! И вообще, это ведь твой офис!
— Я — редкое животное, а ты — директор зоопарка, — беспардонно фыркнул в ответ Лу Я. — Это тебе полагается ухаживать за мной, так что поживее приведи клетку в порядок.
От подобного заявления Дуань Цзяцзэ попросту утратил дар речи.
Удостоверившись, что ему удалось одержать победу, сбив с начальника спесь, Лу Я надменно вздёрнул подбородок, делая вид, будто оказывает человеку великую милость.
— Давай-ка пошевеливайся, что этот лев сможет тебе сделать пред лицом Безмерно почитаемого? — приказал он, в тот же миг принимая свой изначальный облик.
«Эта птица… и впрямь заслуживает того, чтобы ей наподдали, а?» — думал Дуань Цзяцзэ, в душе безостановочно скрипя зубами.
Он не знал, как Лу Я этого добился, но лев и впрямь больше не осмеливался подать голос, трусливо поджав хвост. Пользуясь моментом, молодой человек набрался смелости, чтобы палкой выгнать льва из вольера.
Находясь под воздействием угнетающей ауры, которую напустил на него Лу Я, лев послушно протрусил в другую клетку. Стоило зверю зайти туда, как он, подняв ногу, обмочился — так он был напуган.
Лу Я стоял в стороне со скрещенными на груди руками, явно наслаждаясь превосходством над поверженным противником. Под его командованием Дуань Цзяцзэ тщательно надраивал клетку, пока в ней не воцарились безукоризненная чистота, свежесть и уют — лишь тогда огненный ворон был удовлетворён результатом.
Между делом Лу Я продолжал полоскать Дуань Цзяцзэ мозги:
— Поскольку ты — директор зоопарка, в будущем тебе следует хорошенько заботиться о Безмерно почитаемом.
— Заботиться? — с усмешкой отозвался Дуань Цзяцзэ. — В нашем зоопарке подобное слово не в ходу, мы называем это разведением [7].
От подобной наглости Безмерно почитаемый лишился дара речи.
Примечания автора:
Вот и второй явился~~~ Любите меня?
Примечания переводчика:
[1] В бурном волнении — в оригинале 波澜起伏 (bōlánqǐfú) — в пер. с кит. «волны (чувства) вздымаются и опускаются», чэнъюй применяется по отношению к бурно развивающемуся сюжету, в котором одна кульминация следует за другой, также буддийское «волны души».
[2] Безмерно почитаемый — в оригинале 本尊 (běnzūn) — бэньцзунь — буддийское «Изначально Почитаемый» — самый почитаемый из всех будд. Так буддийские монахи именуют своих наставников, также на сленге так именуют главных героев и основной аккаунт.
Трёхлапый золотой ворон 三足金乌 (sānzújīnwū) — существо из мифов Азии и Северной Африки, символ солнца.
Впервые изображение трёхлапого ворона встречается в живописи Древнего Египта. Самое раннее изображение в Китае относится к керамике эпохи неолита. Изображение трёхлапого ворона входило в число 12 медальонов, которыми украшали одежду императора. Обычно его окрашивали в красный цвет.
Согласно легенде, некогда жили десять огненных воронов, они сидели на дереве фусан (шелковица или гибискус) и сопровождали богиню Сихэ, когда она объезжала мир на колеснице. Однажды (ок. 2170 г. до н.э.) вороны отправились на обход все вместе и мир загорелся — тогда стрелок Хоу И спас мир, уничтожив девять воронов, так что остался только один, этому событию посвящён Праздник середины осени.
[3] Три сферы 三界 (sānjiè) — три сферы мироздания (небо, земля, люди).
В буддизме — три категории развития сознательных существ:
Юйцзе 欲界 (yùjiè) —мир желаний (страстей) — существа мира страстей (от животных до голодных демонов).
Сэцзе 色界 (sèjiè) — в букв. пер. с кит. «мир цвета», мир форм — обладающие способностью к восприятию внешнего мира.
Усэцзе 无色界 (wúsèjiè) — нематериальный мир, мир отсутствия восприятия форм.
Шесть кругов перевоплощений 六道 (liùdào) — также буддийское понятие, обозначающее круги ада, голодных духов, животных, асуров, человеческий и небесный.
[4] Один неверный шаг — и он повлечёт за собой всё новые ошибки — в оригинале поговорка 一步错，步步错 (Yībù cuò, bù bù cuò) — в пер. с кит. «Один шаг неверный — все шаги неверные».
[5] Ещё можно смириться — в оригинале 倒也罢了 (dào yěbàle) — в пер. с кит. “ну и ладно”, “больше не стоит об этом”.
[6] Раз такой умный — флаг тебе в руки! — в оригинале 你行你上 (nǐ xíng nǐ shàng) — китайская калька с английской фразы “you can you up”, которую обычно переводят как “сперва добейся”.
[7] Забота и разведение — здесь используется игра смыслов:
Забота 伺候 (cìhou) — означает заботу и уход за человеком
Разведение 饲养 (sìyǎng) — означает откорм скота.
Таким образом Дуань Цзяцзэ напоминает Лу Я, что он тут на правах животного, а не человека.
Следующая глава