Что почитать: свежие записи из разных блогов

Глава 1, в которой Князь оправдывает свой титул отца нации и звание эгоистичного мудака разом, провоцируя череду всевозможных интересных последствий
Глава 1, в которой Князь оправдывает свой титул отца нации и звание эгоистичного мудака разом, провоцируя череду всевозможных интересных последствий

Три дня назад случилось событие, которое потрясло весь Пандем. Бессменный шеф Третьего отделения, гроза врагов Империи, великий и ужасный граф Маклин с гордостью ожидал прибавления в семействе, не ведая, что его поджидает чудовищный сюрприз: почтенная супруга родила графу метаморфа.
В этом не было бы ничего сколь-нибудь удивительного, если бы речь шла о каком-то другом аристократическом семействе, но клан Маклина славился прежде всего своими боевыми магами и искусными менталистами. Был ли сам граф метаморфом, не знал никто, но если и был, то довольно слабым. Графиня и вовсе такими талантами не обладала. Посему появление на свет подобного ребёнка произвело настоящий фурор. Пол потомка определить сразу не удалось, что уже в изрядной степени насторожило акушерок, а после он и вовсе выкинул отменный фортель, на некоторое время лишивший покоя всех обитателей графского дворца.
Не найдя ребёнка в колыбельке, все вначале забили тревогу, решив, что он коварно похищен. Неслыханное дело, грандиозный скандал! Правда, потом счастливый отец выяснил, что скандал этот несколько иного сорта – новорожденный, по каким-то своим непонятным соображениям, попросту перекинулся в узорчатую шёлковую подушечку. Поражённый Маклин с минуту взирал на это безобразие, смутно ожидая увидеть издевательски проступающий на ткани герб Правящего дома. Не дождавшись, досадливо сплюнул в густой ворс ковра и тяжёлым шагом командора направился к любимой жене за разъяснениями.
Императорский бастард в семье – дело нередкое, но всегда серьёзное. Маклину не повезло особенно, сильный метаморф монаршей крови вне зависимости от изначального пола был угрозой самому существованию фамилии. Самый одарённый провидец не смог бы предсказать, каким окажется очередной княжеский кукушонок и что принесёт с собой в мир. При мысли спустя двести лет получить в собственном доме источник постоянного позора вроде маньяка Тойфеля или раздолбая Хэма, Маклин вздрогнул: это были далеко не худшие варианты. Известны случаи, когда подросший бастард становился причиной кровопролитных внутриклановых конфликтов.
С одной стороны, следовало убедиться, что «облагодетельствовал» его именно Первый среди равных, вольные нравы старой аристократии – вещь известная. Но, с другой стороны, правила хорошего тона требуют крутить романы с жёнами соратников открыто и, по возможности, не оставлять долгоиграющих последствий. Веками в таких случаях было принято забирать случайных наследников воспитываться в доме кровного отца. И кто ещё в многотысячелетнем серпентарии мог бы столь легко и изящно наплевать на приличия ради сиюминутной прихоти?
Супруга, впрочем, даже отпираться не стала, когда Маклин, грохнув дверью, вошёл в её покои с единственным вопросом. Графа не порадовали ни полученный ответ, ни полуулыбка и ностальгически затуманившийся взгляд подвергнутой допросу жены.
Немедля мчаться в Осенний защищать поруганную честь с младенцем наперевес было бы верхом идиотизма: неизвестно, на какую грань настроений Темнейшего можно эдак с разбега напороться. Патетически выгонять туда графиню тоже смысла не имело. Она, в сущности, не более чем заскучавшая при вечно отсутствующем супруге придворная дурища. Обвинять такую в измене, да ещё с главой государства… Бесплатный цирк в Пандеме любили едва ли не больше, чем регулярно и вкусно обедать. Проще было замять дело, сделав вид, что этикета никто не нарушал, всё было как множество раз до этого в других почтенных семействах. Только вот счётец к другу и соратнику продолжал расти, пора бы подумать и о способах оплаты. Думать, как водится, было проще на работе.
***
Поскольку «коронкой» графа были разнообразные воздействия на разум, рабочий кабинет Маклина напоминал логово преуспевающего психотерапевта – разве что последние обычно не хранят у себя такого набора оружия. «Пациенты» начальника Третьего отделения обычно попадали «на кушетку», то бишь в кресло напротив окна, качественно спелёнутые разнообразными обездвиживающими заклинаниями или, на худой конец, цепями, посему вероятность, что кто-то из них сумеет добраться до экземпляров коллекции, а потом и до горла допрашивающего близилась к нулю. Причем к нулю по Кельвину: за много сотен лет такого конфуза не происходило ни разу. Граф отстранённо подумал, что, пожалуй, если в кресле каким-то чудом окажется Темнейший, прецедент вполне может возникнуть.
Впрочем, о чём с ним разговаривать? Всё ясно, яснее не бывает.
Устроившись в кресле, Маклин придвинул поближе громоздившиеся на столе бумаги и принялся просматривать. Половину спокойно можно было испепелить, не читая – ничего такого, что требовало бы высочайшего вмешательства, в докладных не было. После просмотра магическим зрением всей кучи и воспоследовавшего за тем несложного заклинания бумаг стало меньше втрое, а в воздухе заплясал огненный шар.
Следующее заклинание вышвырнуло из кучи пару пергаментов – по старинке аристократия для важных сообщений предпочитала именно этот материал. Нечто, оказавшееся приглашением формата «прибыть с супругой», Маклин мстительно зачистил до стерильности и отложил в сторону – палимпсесты были в ходу, потому что одно дело – «пергамент», созданный непонятно из чего и распадающийся по прочтении, а другое – натуральный кусок шкуры, на котором, может, ещё Князь очередной эдикт писал, поди разбери.
Второй неожиданно оказался более чем интересным. Сынок Темнейшего (в этом городе есть вообще хоть что-то, ни малейшего отношения не имеющее к Князю?!) соизволил по всем правилам, со всеми полагающимися по случаю архаичными глаголами, все формы которых вряд ли помнил даже его озабоченный папаша, накатать докладную от СВРиБ Третьему отделению. Если опустить продиктованные этикетом виньетки и просмотреть пергамент магическим зрением, рисовалась там неприглядная история, как оперативник СВРиБ, расследующий некие неуточнённые в послании убийства пропал в неком не до конца установленном районе Пустошей. СВРиБ при попытке расследовать оное происшествие шейхи с Пустошей послали… ну вот туда и послали, ибо внешней разведке в области, официально относящейся к юрисдикции Адмира, делать было, по-хорошему, нечего. Теперь, значит, Малефицио, как глава посланной подале службы, просил (или требовал, что означал конкретный глагол в этой форме Маклин и сам уже не очень помнил, но парень, если верить магическому зрению, писал, не отвлекаясь на словари) расследовать это дело силами Третьего отделения. Для облегчения задачи смежников прилагалась куча барахла – докладные пропавшего, кристалл с его зафиксированной голограммой, карты с определением точек, откуда предположительно уже покойный кадр выходил на связь… короче, всё то, что Маклин и сам бы счел нужным отослать внешникам в аналогичной ситуации.
Граф покрутил пергамент.
Если это – некая ловушка Темнейшего (в идею самому не очень верилось, но и она нуждалась в рассмотрении), то на редкость бездарная. Подобное письмо не обязывало начальника Третьего идти на Пустоши лично – он мог отослать по указанным в рапорте координатам несколько бригад егерей и ждать доклада. Оно, Бездна побери, не обязывало вообще ни к чему – несложно было ответить соответствующего уровня официальной писулькой, рекомендующей СВРиБ, ввиду загруженности Отделения и неотложности проблемы, обратиться напрямую к Темнейшему. Можно было даже снабдить рапорт идиотской глумливой припиской – дескать, так как мы с вами теперь в некотором роде родственники, по-родственному же и рекомендую, готов походатайствовать перед главой клана.
Маклин фыркнул.
По тщательном размышлении отписка совершенно не годилась.
А вот лично прогуляться на Пустоши – хотя бы для того, чтобы развеяться – казалось недурным вариантом.
В случае чего можно будет и напомнить сынку Темнейшего, сколь оперативно – а главное, кем! – была выполнена его просьба касаемо происшествий на Пустошах. Авось пригодится…
Граф потер пальцами виски и решительно придвинул к себе всевозможную параферналию, скрупулезно приложенную к посланию Малефицио.
***
После часового перетасовывания присланного Малефом пасьянса Маклин уяснил одно: пропадали одиночки. Все – мужчины, все – не слишком сильные маги, а то и вовсе не демоны, а полукровки или даже иноплеменники, все – максимум среднего достатка. Кто бы – или что бы – ни охотилось на Пустошах, с сильными противниками или группами оно предпочитало не связываться. Нескольких вовсе не нашли, в некоторых случаях обескровленные и изрядно объеденные трупы были списаны на бродячих гулей, вследствие чего на Пустоши провели пару облав. Толку было немного.
Граф вздохнул. Служебные распоряжения, прямо запрещавшие егерям уходить в поиск поодиночке, без напарника и группы страховки, следовало забыть: не для такого случая писаны. «Ничего никому поручить нельзя, хоть писать устав, хоть нарушать – все самому», – Маклин неожиданно развеселился. Оставалось только сделать так, чтобы его, Тёмного, члена Совета и чистокровного демона, «нечто с Пустошей» приняло за безобидного полукровку, неудачливого контрабандиста или торговца средней руки…
Глава 2, полная покушений, разоблачений, пыток и прочего веселья на пленэре, однако до казней дело всё-таки не доходит
Глава 2, полная покушений, разоблачений, пыток и прочего веселья на пленэре, однако до казней дело всё-таки не доходит

За то время, что Маклин сюда не заглядывал, Пустоши не изменились. Всё тот же цветной песок до горизонта, чёрное марево со сполохами, периодически возникающее над Бездной, ветер, рисующий странные узоры на земле, редкая растительность и палящее солнце. Маклин порадовался, что для своей идиотской вылазки выбрал костюм и облик полукровки-контрабандиста, ищущего разнообразные камни, годящиеся для изготовления артефактов: помимо лотка для просеивания песка и небольшой лопаты за спиной (страшное оружие в умелых руках) обязательный набор включал в себя закрывающий голову и часть лица кусок ткани. Жара как таковая многотысячелетнему демону была не страшна, но дышать песком – невеликое удовольствие.
К тому же с какого-то момента ему не давало покоя ощущение пристальных взглядов со всех сторон. Граф поправил платок и огляделся по сторонам, заметив движение. Нет, ничего, кроме сосредоточенно копающего песок в поисках насекомых или зарывшейся поглубже ящерицы некрупного облезлого лиса. Вряд ли оперативника СВРиБ и тех, в чьих исчезновениях он пытался разобраться, сожрали отоционы: для того, чтобы одолеть взрослого мужчину, даже безоружного, этих тварей понадобился бы легион. Странно, конечно, что зверь охотится днём, обычно на Пустошах всё живое начинает суетиться ближе к ночи, когда спадает жара – но с другой стороны, с голодухи каких только глупостей не делают.
Маклин вздохнул. Идея пошляться по Пустоши в качестве приманки с каждым часом казалась все более идиотской. Ну да, ориентировочно все жертвы пропадали приблизительно здесь – но что такое «приблизительно» по отношению к огромной песчаной равнине? Но раз уж ни дом, ни помпезное здание родимого ведомства совершенно не привлекали – так не всё ли равно, где проводить время? Граф вспомнил, что собирался изображать охотника за минералами и подобрал блеснувший прямо под ногами камень. Слюда. Ничего ценного, но как оправдание вылазки сойдет, – полупрозрачный слоистый обломок отправился в кошель на поясе, где уже болталась парочка его товарищей, треснутая агатовая жеода и недурной кристалл турмалина – настоящего сборщика минералов такая находка кормила бы как минимум неделю.
Ощущение чужих взглядов не пропадало. Напротив, усилилось – да к тому же, если поначалу внимание скорее напоминало детское любопытство, то теперь от него прямо-таки ломило зубы, что графу до крайности не нравилось. Бездна побери эту маскировку – сотворённое с полной мощью парализующее заклинание недобровольного призыва накрыло бы пол-Пустоши и приволокло к Маклину любое живое существо сообразительней варана – животных заклинания, воздействующие на разум, обычно почти не задевали. Он представил, как перед ним на песочке окажется в беспомощном полупарализованном состоянии пара кочевых кланов в полном составе, включая стариков и младенцев, и хмыкнул: жалобами после подобного Осенний завалят до самой крыши. Может, так и сделать? Пусть Темнейший делом займется, с пустынничками пообщается. Авось в гарем себе пару новых подружек сманит, чтобы по чужим постелям поменьше шататься. Идея привлекала, главной проблемой было то, что по-настоящему мощное заклинание способно было призвать и весь персонал из скрытых под землей Пустошей промышленных корпусов, что было бы совершенно ни к чему. Вверенные попечению Мора лаборатории, скорее всего, экранированы, а вот что творится с цехами, граф не знал – в сферу интересов Третьего промышленное производство не попадало ни разу, тамошние были ребятами крутыми и со всем разбирались сами.
Маклин взглянул на небо. Солнце заметно клонилось к Бездне. Следовало или возвращаться, несолоно хлебавши, или озаботиться лагерем. Он бросил простенькое заклинание – «нитку», известное любому пустыннику, и решительно зашагал по цветному песку за переливающейся полоской заклятия. Судя по тому, что «нитка» светилась ярко, добыть воды и отсидеться можно было за ближайшей грядой барханов. Скорее всего, в их основании лежали рудничные и строительные отвалы, оставшиеся с незапамятных времен, когда на Пустоши сперва добывали минералы, а затем затеяли строить заводы.
Когда граф закончил обустраиваться, заметно похолодало. Ощущение чужих взглядов никуда не делось, так что в первоначальный план пришлось внести изменения. В частности, занавесив заклинанием, отвлекающим внимание, часть бархана рядом с готовым и безобидным на вид «логовом» (лежанка из пары одеял, тряпка-тент, крошечный костерок из дешёвого амулетика – как раз согреть воды), он наскоро состряпал другую нычку, не столь комфортабельную. Зато – что важнее – не заметную ни для кого, кроме мага уровнем не ниже членов Совета. Обе норы были связаны заклинанием, которое в случае любого вторжения в одну из них должно было мгновенно переместить хозяина в другую. Схема не была безупречна – достаточно шмыгнувшей по одеялу ящерицы или упавшего с отвалов на тент камня, чтобы ночь пришлось досыпать в узкой щели среди битого щебня и песка – но ничего более сложного граф наворачивать не желал. И так любой, кто следил не за его действиями, а за колебаниями магического фона, уже мог бы заподозрить, что контрабандист не так прост. Впрочем, среди разнообразных полукриминальных и криминальных личностей немало было таких, кто, не обладая особыми магическими умениями, тратил почти весь доход на амулеты, резонно полагая, что жизнь дороже.
Погасив костерок, Маклин завернулся в одеяло и расслабился. Со стороны это выглядело как сон, но сном не было, скорее, напоминало медитацию, позволявшую сознанию погрузившегося в неё стать частью окружающего пространства – так можно было увидеть и услышать много больше. Пустошь ощущалась… странновато. Для начала, в этом месте почему-то практически не было живности крупнее насекомых. Откуда-то послышались голоса.
– Уснул, кажется. Берём? – азартный ломающийся тенорок и согласный шорох – видимо, кто-то кивнул, кто-то помотал головой, кто-то перекинул поудобнее плащ.
– Странный мужик, не нравится он мне, – женский – скорее девчоночий – голос с неожиданно знакомыми интонациями.
– Я рад, что тебе не нравятся посторонние мужики, моя птичка, – хрипловатое урчание, похожее на голос самца гуля.
Сдавленные смешки, шелест одежды, шорох шагов по песку.
Они далеко, примерно в часе ходьбы, но приближаются. Пятеро… нет, все-таки шестеро. Явный молодняк. Сильных магов нет, но как минимум троих следовало бы проверить…
Как интересно. Маклин вынырнул из медитации и подумал, что сейчас вполне можно было бы скрутить эту компанию парой заклинаний. Но предъявить им нечего – хотя интуиция и подсказывала, что, порывшись в этих головёнках, можно будет выяснить немало интересного. Впрочем, не исключено, что ребятки окажутся всего лишь грабителями, «берём» могло относиться и к набитому минералами мешку, небрежно брошенному возле логова. Взгляды на таком расстоянии – простенькое заклинание дальней слежки, не криминал, иначе Третье отделение задыхалось бы от дел, связанных с ревностью к молоденькой любовнице или с родительским беспокойством за малолетнее, но не в меру активное чадушко.
Он снова расслабился, и, по всей видимости, всё же задремал: не успел заблаговременно выкатиться из-под накинутой на логово сети, выдернуло загодя поставленное заклинание. Пробуждения в момент приземления на щебёнку даже более благодушному существу, нежели один из Тёмных князей, хватило бы для того, чтобы озвереть. И именно поэтому Маклин, вместо скручивания напавших заклинанием, решил немного поиграть – досада на себя, что, по сути, проворонил атаку, требовала выхода.
Выкатившись из узкой пещерки в стороне, он бесшумно подошёл к столпившейся возле сети компании. Кокон из одеял и поваленный тент, запутавшиеся в сети, не давали осознать всю глубину и пагубность ошибки, и пара юных идиотов, судя по всему, пыталась связать одеяло, полагая, что таким образом спутывает спящего. Маклин поддержал заблуждение, сотворив иллюзию, но, как только веревки затянулись, рассеял её, не обойдясь без спецэффектов – разлетающихся во все стороны разноцветных искр. Отшатнувшиеся от неожиданного фейерверка нападающие нервно заозирались.
– Что-то ищете? – вежливо осведомился граф. – Могу ли я вам помочь?
Двое шарахнувшихся от фейерверка застыли с открытыми ртами, один из них, правда, быстро опомнился и полез за пазуху. За чем – Маклин не стал выяснять, приложил обоих парализующим конечности заклинанием – вероятнее всего, обычные шестёрки, пусть полежат. Державшаяся чуть поодаль компашка резвых представлялась более перспективной. Недурное ночное зрение позволяло рассмотреть картинку во всех подробностях. Девчонка (странно, физиономия кажется знакомой, с чего бы?) шарахнулась за бархан, и, судя по всему, плетёт заклинание, двое прикрывают… Третий, судя по характерной косолапости, длинным рукам и широченной грудной клетке, гуль или полукровка, выхватил нож и пошёл по кругу, медленно и плавно приближаясь к жертве. Молодцы ребятки, довольно грамотно действуют.
Маклин ухмыльнулся: всё происходящее, начиная с броска сети, было несомненным неспровоцированным нападением. А значит не просто относилось к компетенции Третьего отделения, но и давало ему карт-бланш на любые действия по отношению к нападавшим – как члену Совета, шефу Третьего отделения, и просто как гражданину Адмира. Групповое нападение на спящего даже в рамках мести не слишком одобрялось, по адмирским законам защищающийся от подобного имел право хоть сожрать нападавших на месте, не опасаясь судебного преследования. Есть малолетних идиотов граф не собирался, но и миндальничать с ними – тоже. Маскарад вполне можно было прекращать. Подхватив лопату, граф резко швырнул её в любителя ножевого боя, метя в вооружённую руку. С разрубленным плечом сложно играть в ножички, дружок, я проверял… Гуль взвыл, пошатнулся и, выронив нож, здоровой рукой зажал рану, но, вопреки ожиданиям Маклина, не остановился. Восстановив равновесие после удара, он, поскуливая сквозь зубы и скособочившись, продолжал наступать – с вероятностью, рассчитывал на клыки, полагая, что, бросив лопату, жертва также осталась безоружной.
Шеф Третьего отделения совершенно не желал сцепляться с трупоедом врукопашную, кроме того, магическим зрением видел, что девица доплела заговор. Подпустив полукровку поближе, Маклин плавным и очень быстрым движением сместился за спину нападавшего, развернув его так, что тот оказался между графом и девчонкой. Одновременно получив пару заклинаний от своей же соратницы и кулаком по затылку от противника, тот не устоял и со странным всхлипом рухнул ничком в песок. Девица злобно выкрикнула что-то нечленораздельное, и прикрывавшая её парочка помчалась спасать товарища, но не добежала, с размаху врезавшись в невидимый обычным зрением щит, выставленный Маклином. Приложились знатно – хруст шейных позвонков того, который врезался лбом, напомнил треск ломаемой ветки. Девчонка застыла на месте, очевидно раздираемая сомнениями, затем повернулась и бросилась прочь, но отпускать её никто не собирался – всё та же «нитка», слегка переделанная Маклином ради такого случая, петлёй захватила ноги беглянки и медленно поволокла её по песку поближе к соучастникам. Убрав щит, Маклин проверил состояние противников. Живы, хотя вот этот, со сломанной шеей, ненадолго, если не озаботиться лечением. Граф со вздохом наложил пару «консервирующих» заклятий – допрос при необходимости выдержит, а там посмотрим. На всякий случай остановил кровь у гуля, продолжавшего валяться не просто без сознания, а, похоже, в коме. Странно, гули и их полукровки – довольно дубовые твари, удара по затылку для такого было бы маловато. Вроде и бил-то цивилизованно, – недоумевающий шеф Третьего отделения на всякий случай просканировал лежащего. Выяснилось, что за кому тот должен благодарить свою подругу – заклинания, брошенные ею, должны были погрузить жертву в глубочайший сон без сновидений. Ага, теперь стало понятно, почему следов пропавших не нашли – никто из предполагаемых жертв этой банды не сопротивлялся, и откуда взялась столь некстати сморившая графа лёгкая дремота непосредственно перед нападением: похоже, девчонка была недурной – а по меркам пустынников, так и вовсе уникальной – менталисткой. Будь на месте Тёмного князя обычный средней руки демон, сон оказался бы куда крепче, человек или полукровка некоторое время пребывали бы в коме. Ох, вряд ли девица – самоучка, обязательно нужно узнать, кто же у нас просвещением малых народов так безоглядно занимается…
Маклин подошел к валявшейся на песке девице. «Нитка», спутывавшая её ноги, под взглядом графа растеклась каплями по песку, но девчонка не шевельнулась. Бледное в прозелень лицо, закатившиеся глаза – обморок. Видимо, творя заклинания, изрядно выложилась, а потом старалась справиться с волокущей ее «ниткой». Влезть в голову неудачливой магичке оказалось проще простого – сложнее было понять, что делать с полученным знанием. Как он сразу не догадался, ведь мелькало в лице что-то знакомое… Маклин помнил эту историю, произошедшую по меркам чистокровных демонов буквально вчера – а на самом деле, наверное, не меньше пары десятков лет назад. Очередная подружка Мора, человечица (вот не учатся некоторые ни на чужих, ни на своих ошибках, можно подумать, у недолговечных поперек, а не вдоль), впала в истерику, поняв, что, несмотря на разнообразные магические ухищрения, стареет, как и положено людям. Вместо того чтобы смириться с неизбежным ходом вещей и жить, пока живётся, дурная баба собрала пожитки и умчалась на родные Пустоши, прихватив с собой малолетнюю дочь, а в придачу – столько денег и снадобий из лаборатории, сколько смогла увезти. Искать её не стали – по всем адмирским законам наложница оставалась свободной женщиной и имела право на финансовую компенсацию за проведённые с покровителем годы, а ребенок, достигший разумного возраста, мог сам решать, остаться ему до совершеннолетия с отцом или с матерью. Вот она, значит, и нарешала…
Маклин пристально глянул на девицу. Помимо интересного родства и несомненных магических способностей в буйной головушке нежданно обретенной дочки Мора оказались воспоминания не только о тех нападениях, о которых он знал из присланных Малефицио материалов, но и как минимум о полудесятке доселе неизвестных. Также было очевидно, что девица участвовала как маг, но собственноручно никого не убивала. Наблюдала за убийствами, впрочем, с интересом и без малейшего внутреннего протеста – так что, если Мор не захочет взять блудную дочь на поруки, ей прямая дорога в Бездну. Маклин попытался проникнуть вглубь воспоминаний, докопаться до смысла и цели нападений. Ну не ради грабежа же это затевалось? Жадностью её папаша сроду не отличался, и, явись девчонка к нему с повинной, ни она, ни её мать ни в чем не нуждались бы до конца дней.
Увиденное озадачивало. Пылающее марево Высшей Цели, ничего связного. Примерно такая же картина обычно вырисовывалась при попытке «прочитать» заговоренных смертников, убийц, действовавших не по своей воле, а под внушением или зельем. Ладно, пусть пока полежит, – граф наскоро спеленал девицу ограничивавшим движения и речь заклинанием, и перешел к её неудачливому прикрытию, благо менее пострадавший от удара о щит пустынничек зашевелился, пытаясь встать.
– Будешь дёргаться – будет больно, – граф пинком в бок отправил его обратно. – Чем сильнее дёрнешься, тем больнее будет. Уяснил?
Тот кивнул и по-детски шмыгнул носом.
– Говори правду, и останешься жить. Солжёшь – отвечать на вопросы будет твой труп. Меня вполне устроит – мертвецы не умеют лгать, но вряд ли это понравится тебе. Или? – Маклин смотрел на лежащего сверху вниз, незаметно сканируя его сознание. Если как следует напугать, закрываться не всякий менталист сможет… и что мы тут видим? Еще один полукровка, совершенно бездарный, огонь не разведёт без амулета. Но убивал, да. И немало. Безоружных. Зачем? А Бездна его знает, при попытке понять ментальным сканированием – все та же Высшая Цель. Горит – аж глазам больно. Ладно, старые методы – они надежные… – Ну?
– Рога согну, – огрызнулся лежащий, хлюпая носом уже всерьез. – Мужик, ты не пинайся, ты скажи, чего тебе надо? Чего ты к нам пристал?
– Я-то думал, что мы на Пустошах, и вы мужчины, – хмыкнул Маклин. – А мы, оказывается, на площади Звезды, и вы – красотки в День невест. И я к вам гнусно пристаю. Незадача какая… надо ж было так перепутать! – граф нагнулся и одной рукой легко поднял нахала на ноги, ухватив за грудки, вторая скользнула между ног пленника. – Экая мне девушка странная попалась – ни кожи, ни рожи, ни стыда, ни совести, да ещё что-то лишнее в фигуре… – конец лирического монолога потонул в истошном вое полукровки, не ожидавшего, что переход от увещеваний к выкручиванию мошонки будет столь скорым и болезненным. – Спящих ты, значит, убивать не боишься, а боли боишься? – Маклин ослабил хватку.
– Я не… они не… – зачастил тот, сглатывая слёзы.
– Ты не – что? – с искренним интересом спросил граф.
– Не это… не спящих. Она не любит, когда они спят, – допрашиваемый помотал головой. – Злится.
– Она – это твоя подружка? – Маклин кивнул в сторону обездвиженной девицы. Она, по всей видимости, пришла в себя – по крайней мере, серые, как у Мора, глаза были широко открыты.
– Н-н-не-е-ет, – пленник даже неуклюже улыбнулся. – Не Ула. – Ага, теперь мы знаем, как зовут дочку Мора, неплохо бы так же внезапно понять, что это за «она» такая.
– А кто?
Пленник побледнел и закусил губы. Маклин равнодушно улыбнулся и сжал пальцы. Над Пустошью снова взлетел короткий, захлебнувшийся болью крик.
– Повторяю вопрос, – спокойно произнес граф. – Кто такая «она», которая злится, когда убивают спящих?
– М-м-мать, – обречённо выдохнул пленный и зажмурился, словно ожидая карающей молнии с небес.
– Чья? – смешно будет, если за всеми этими убийствами стоит бывшая конкубина Мора. Чего только не бывает – Маклин своими глазами видел идиоток, да и идиотов, надеющихся вернуть молодость купаниями в крови. Правда, даже человеческие маги были уверены, что кровь для такого сгодится не всякая, а лишь взятая из юных тел, желательно женских. На нежных дам во цвете лет виденные им жертвы не походили никак.
– В-в-всеблагая и в-в-великая, – допрашиваемый заикался. Граф видел, что придурок до смерти напуган, но не врёт.
– Как она выглядит?
– Н-не видел. Отпуст-т-тите, я п-п-правда не видел, – убийцу трясло, по пыльной юношеской мордочке текли слёзы. Маклин слегка ослабил хватку.
– Кто видел?
– Д-да никто… никто… она разговаривает, но не показывается, и А… Адан сказал, что нужно больше крови. Ч-чтобы Она пришла…
– Кто из них – Адан? – Маклин перехватил пытаемого поудобнее.
– С ножом…
– Гуль?
– Нет… он наполовину только… – пленный покосился на Маклина. – Не надо его гулем называть, он от этого злится.
– Как у вас тут все любят злиться… – задумчиво протянул граф. – Ладно, полежи пока, – он швырнул пленного на песок, не забыв спеленать заклинанием, и шагнул к гулю.
Похоже, заклинание моровой дочки было не очень стойким – то, что ранее выглядело комой, перешло в крепкий спокойный сон. Маклин вспомнил, где сталкивался с подобным – Мор часто использовал такие заклятия в полевом госпитале, да и в мирное время говорил, удобно для небольших хирургических вмешательств. Старый приятель оказался прав: рыться в голове у спящего оказалось на редкость просто, по всей видимости, для ментальных манипуляций заклинание годилось так же, как и для медицинских. Убийца. И снова – с Высшей Целью там, где у обычного живого существа можно докопаться до причин. Чуть ближе, чем Высшая Цель, плавали голод, злость, желание убить.
Очередной полукровка. Получеловек при том, – Маклин поморщился. Подобные метисы чаще всего были плодами насилия над человеческими женщинами. Граф к человечкам особой нежности не питал, предпочитая заводить романы с представительницами долгоживущих рас, но изнасилование почитал редкостной гадостью вне зависимости от происхождения жертвы. О, да этот красавчик ещё и трупоед… причем, похоже, не вынужденно, как чистокровные гули, а по собственному выбору. Предпочитает приниматься за обед, пока блюдо совсем свеженькое, дышит. Вот уж кого хоть сейчас пускай в расход, вопросов не будет, как бы к очередной медали не представили… – шеф Третьего скривился: его коллекцией орденов и медалей можно было мостить дороги, от Осеннего до Звезды точно бы хватило, так что очередная была ему совершенно без надобности – имеющиеся хранить негде.
Из блаженного забытья граф выдернул гуля без церемоний, точнёхонько за раненую руку, в процессе подъёма вывернув тому конечность так, что кисть достала до затылка, и быстро зафиксировав локоть. Раздавшийся отчаянный вопль был скорее похож на звериный, но Маклин превосходно знал, что болевой порог у гулей и их метисов крайне высокий.
– Переигрываешь, Адан, – констатировал он. – Ты проснулся ещё до того, как я взял тебя за руку. И очень надеялся, что я наклонюсь настолько низко, чтобы можно было вцепиться зубами мне в глотку. Тебе не повезло.
– Тварь чистокровная, – выругался гуль и попытался освободиться, но снова взвыл от боли.
– У тебя есть выбор, – обманчиво расслабленная поза и спокойный голос Маклина выглядели особенно странно по контрасту с оскалом пленного гуля. – Ты можешь продолжать ломать свою собственную руку. Доломаешь, возьмёмся за вторую, будешь ломать её. Я никуда не тороплюсь. Как ты верно заметил, я – чистокровная тварь, а значит, продержусь дольше любого из вас.
– Её кровь чище твоей, палач, она отомстит, – гуль сплюнул кровью из прокушенной губы, но дёргаться не стал.
– О, помалу движемся к конструктиву. И кто эта прекрасная дама, чья кровь чище моей? Возможно, мне следует к ней посвататься?
– Ты… ты… не смей! – гуль задёргался, словно в припадке, стараясь высвободиться. На хруст собственных сухожилий он не обращал внимания, и Маклину пришлось посильнее надавить на локоть.
– Чего не сметь? – издевательски поинтересовался он. – Свою руку ты ломаешь сам, стой смирно – и даже не останешься калекой.
– Оскорблять Великую мать… не смей… тварь, – на губах Адана пузырилась слюна. Граф понадеялся, что это всё-таки от избытка религиозного рвения, поскольку бешенство у гулей было довольно распространённым заболеванием и оказалось бы весьма некстати.
– Если эта дама так сильна, то, возможно, она сама скажет мне о неуместности сватовства? Без посредников вроде тебя? Давай проверим? Отведи меня к ней, и мы посмотрим, сочтёт ли она оскорблением мой интерес.
– Она… она велит тебе сдохнуть, сволочь! Вместе с вашим Чёрным Властелином! И вы сдохнете, потому что никто не в силах противиться Ей!
– Прекрасно, но пусть она скажет мне это сама, – Маклин слегка подтолкнул очевидно сомневающегося гуля. – Или ты не уверен в её силе? Боишься, что она окажется слабее даже меня, не говоря уж о… гхм… властелине?
– Ничего я не боюсь, – гуль буквально рычал от злости. – Отпусти меня. Отпусти всех – и мы отведем тебя к твоей смерти, если ты так хочешь сдохнуть.
Приготовления заняли около часа. Когда забрезжил рассвет, по Пустоши двинулась странная процессия: остававшиеся на ногах бандиты, попарно спутанные заклинанием, волокли на импровизированных носилках из одеял своего товарища со сломанной шеей, а рядом с Маклином с видом оскорблённой невинности шагала дочка Мора. С накинутой на шею петлёй из всё той же «нитки» – как показала практика, избавляться от пут, наложенных Тёмным князем, девчонке было не под силу.
Глава 3, в которой наконец проясняется, кто такая загадочная «она», но легче от этого не становится
Глава 3, в которой наконец проясняется, кто такая загадочная «она», но легче от этого не становится

Вопреки опасениям Маклина, недавние противники вели себя спокойно. Правда, злорадством от них тянуло ощутимо – скорее всего, надеялись, что их «Мать» его если не развоплотит, то убьёт на месте. Посмотрим. На всякий случай демон незаметно накинул на себя заклинание возврата. Если он будет тяжело ранен, убит или хотя бы потеряет сознание, его немедленно выдернет в отделанный мрамором холл родного Третьего. Бездыханный шеф, конечно, сотрудничков приведёт в такой ступор, какого никогда не добиться живому, но разбираться с последствиями придется не им, а Совету. Потерпят, не маленькие.
Шагая по Пустоши, он помалу сканировал своих вынужденных спутников. Шваль – один к одному, этот, на носилках, оказывается, много где погеройствовал на ниве криминала, прежде, чем осел тут. Разворошить бы всё это осиное гнездо пустынных кланов, да не выйдет – ещё во времена Вселенской войны Темнейший, Бездна его побери, даровал им нечто вроде ограниченного суверенитета под своей властью. Формально вся эта вольница относилась к юрисдикции Адмира, а на практике – и до Раймира, бывало, докочёвывала, и в Лазури светилась. Странно, что у СВРиБ только один оперативник пропал – здесь, случись чего, пол-армии закопать можно.
За размышлениями Маклин утратил чувство времени – и поэтому, когда злорадство, исходящее от его невольных проводников, стало буквально осязаемым, даже удивился – неужели пришли? Вокруг по-прежнему расстилалась Пустошь. Ни стоянки, ни оазиса… ничего. Однако дочурка Мора остановилась, как вкопанная, а уж её ехидной улыбкой сейчас только гулей распугивать. Кстати, о гулях – Адан сотоварищи, бросив одеяла с полумёртвым дружком, тоже застыли и внимательно уставились на песок. Шепчут что-то в унисон.
Граф проследил за их взглядами. Плоская каменная плита с полустёртой резьбой накрыта примитивным пустынным отводом глаз. Под ним – ошмётки старого, как мир, заклинания. «Вуаль забвения». Ну, здравствуй, Мать… давно не виделись и, по чести говоря, предпочёл бы ещё столько же не встречаться.
– Незаметно, чтобы прекрасная дама была рада вашему появлению, – Маклин издевательски посмотрел на своих пленников. – Возможно, вы ей надоели.
– Кровь, – облизнул пересохшие губы гуль. – Чтобы говорить с нами, ей нужна кровь.
– Никуда без взятки не сунуться, – сочувственно покивал головой граф. – Можете зарезаться все, я не возражаю, – пожал он плечами. – Киньте жребий, кто останется в живых, чтобы нажаловаться на меня вашей патронессе.
– Зря лыбишься, узурпаторский прихвостень, – вскинулся Адан. На его и без того отталкивающем лице появилось высокомерное выражение, верхняя губа дёрнулась, обнажая кривые жёлтые клыки. – Мы будем убивать тебе подобных всюду, где бы вы ни прятались, а выживших – изгонять, как изгнали нас, ибо служение ложному господину хуже изгнания и смерти. Так будет, пока мир не примет милосердную руку Великой матери и не склонится перед её величием. Совращённые лживыми речами тирана и отвернувшие от неё своё лицо не убавят её силы, а лишь навлекут на себя возмездие огня Всеблагой. Тогда они захотят прервать свою пытку, но тем лишь ужесточат её стократно.
Этот ублюдок вполне мог бы стать через пару десятков лет весьма уважаемым муртадским шейхом и каждый день отправлять на смерть молоденьких дурачков-трупоедов. Маклин уже видел таких. Совмещают, значит, полезное с приятным, культ Лилит предоставлял для этого благодатнейшую почву.
– Всё предначертано: наш брат уже одной ногой в садах Великой матери, пусть его кровь приблизит твою смерть и смерть всех неверных. – Он равнодушно кивнул в сторону раненого. – Верни мне нож, и я покажу тебе.
От Маклина не укрылось, что к злорадству Улы добавилась чуть ли не гордость. Похоже, дочурка Мора всерьёз считала это уродливое существо не только достойным внимания мужчиной, но и своего рода духовным лидером. Вот уж воистину, грамотный промыв мозгов творит чудеса. В другой обстановке граф, пожалуй, от души бы посмеялся над подобным анекдотом, но сейчас веселиться как-то не тянуло.
– Резвый какой. Да ты и без ножа справишься, не первый раз, а? Вот это я понимаю, настоящее братство – всегда готов загрызть камрада ради великой цели.
– Смейся. Говорят, смех прогоняет страх. – Гуль проковылял к павшему товарищу и кивнул второму – Риад! – Парнишка помог подтащить тело на алтарь и встал рядом, переминаясь с ноги на ногу.
– Отойди! – рявкнул гуль. Затем, поморщившись, продолжил: – О, владычица изначальных измерений, разящее вместилище очистительного пламени первородного Хаоса, услышь нас и прими верного сына в своё лоно. Даруй ему через боль и смерть вечное благословение и свободу, а нас осени своей милостью!
Пафос заметно подпортила слюна, потёкшая изо рта Адана, когда он уставился на жертву: очевидно, подонок изрядно проголодался. Вместо того, чтобы вскрыть клыками артерию и отойти, он прильнул к яремной вене, стремясь продлить удовольствие, и, судя по тому, что хлюпанье перемежалось чавканьем, счёл нужным не только выпить, но и закусить, пока перегрызал горло сотоварищу. Маклин покосился на Улу. По всей видимости, ранее её любовник своих пищевых пристрастий не афишировал: девица отчётливо позеленела и закрыла руками рот. Несмотря на льющуюся кровь и мерное бормотание гуля, ничего не происходило. Озадаченные бандиты переглянулись.
Маклин вздохнул. Бросил «нитку», обвитую вокруг шеи Улы, на песок и произнёс заклинание.
– Если двинешься с места, она тебя задушит, – проинформировал он пленницу. – Понятно? – та кивнула, продолжая бороться с тошнотой.
Граф подошел к плите. Сбросил с неё окровавленное тело, столь же равнодушно отшвырнул за шиворот застывшего у алтаря гуля. Внимательно посмотрел на пленников.
–Если кто-то попытается мне помешать, умрут все. И не от моей руки – я скормлю всех той силе, что сегодня отвернулась от вас, – он вынул из-за пазухи небольшой нож с чёрным, маслянисто блестевшим клинком, и плавно провел лезвием по предплечью. Глубокий разрез доли мгновения оставался сухим, но затем налился кровью. Маклин опустил руку, и тонкий ручеёк, в ярком беспощадном сиянии дня казавшийся чёрным, потёк на ранее запятнанную плиту. Кровь сперва растеклась лужицей, а затем неожиданно впиталась, словно камень превратился в губку. Демон удовлетворенно кивнул и закрыл рану заклинанием.
Вначале стало очень тихо.
Смолкли все звуки, казалось, замерло даже время. Над Пустошью поплыл терпкий аромат диковинных цветов, слишком тяжёлый, чтобы считаться приятным. У алтаря воздух сделался густым и плотным. И там, куда ушла кровь, из дрожащего марева начал медленно проступать силуэт. Он словно вобрал в себя изматывающую силу полуденного зноя, чтобы сделаться видимым, и неустанно менял обличья, ни на одной из форм надолго не останавливаясь. Все ступени от хищного зверя к эфирному божеству и обратно.
Несколько мгновений спустя калейдоскоп превращений завершился, и перед пустынными бандитами встала прекраснейшая из живущих. Бледное безупречное лицо, совершенное тело чувственной женщины – и ничего человеческого. Ожившая мраморная статуя, движимая негасимым пламенем древней жажды и готовая принять каждого в свои смертельные объятия.
Ткань наряда не скрывала роскошных форм, с этим гораздо лучше справлялись бы длинные волосы цвета тёмной бронзы, ниспадающие почти до самой земли, если бы они не приходили поминутно в движение, явно подчиняясь каким-то своим законам, основным из которых была изменчивая воля хозяйки. Была ли она на самом деле красива, никто не взялся бы сказать, но среди пустынников пронёсся благоговейный вздох. В ответ лениво блеснули из-под ресниц два жёлто-зелёных огонька и разомкнулись блестящие, словно чем-то подкрашенные губы, чуть приоткрыв ровный ряд белых острых зубов. Прозвучал негромкий голос, в чарующем тембре которого, однако, тренированный слух уловил бы нечто смутно тревожащее:
– Ты… – Было названо имя, которым Маклин давно не пользовался. У всех изначальных были такие имена, хранившие вкус былого, подобно вину определённого года. Отпечатки эпохи, старые маски на стене. Человеческие маги наивно полагали, что если назвать истинное имя демона, то можно получить над ним безграничную власть. На самом деле это обычно работало не так, если дело вообще доходило до взаимодействий, отличных от пафосных театральных спектаклей, но демоны предпочитали поощрять выгодные им заблуждения.
– Приветствую тебя, Всемать. – Маклин поклонился не с обычной равнодушно-придворной учтивостью, он прекрасно понимал, с кем имеет дело.
– Их крови недостаточно. Ты знаешь, что нужно. – Маклин действительно знал, и хорошо, что подобного знания не было у этих обалдуев. Даже если они зальют всю Пустошь, эффекта не будет.
Он прекрасно помнил, как много лет назад все они, члены тогдашнего Совета, запечатали камеру Лилит. Ритуалы на крови были в Адмире под строгим запретом отчасти по причине кратковременного увлечения ими Темнейшего. При попытке воспроизвести его изобретения погибло или серьёзно пострадало немало народу: большое количество жизненно важных нюансов в сочетании с чудовищным чувством юмора Темнейшего сделали этот вид магии одним из самых сложных и опасных.
– Знаю. Его кровь. – В голове Маклина немедленно созрел нехитрый план, как подбросить драгоценному тирану парочку жирных навозных мух в утренний кофе. – Им её не достать.
– Без твоей помощи – да. У меня нет других союзников, даже Ламию и её ведьм настроили против меня. И теперь я могу слышать своих детей и говорить с ними, но не могу к ним выйти. Это пытка.
Лилит явно была не в курсе, что Ламия предпочла полюбовно договориться с Темнейшим о срыве освободительной операции и теперь была практически полновластной хозяйкой одной отдалённой Пластины. Свою банду отмороженных пустынных ведьм она прибрала с собой. Строить маленькую личную империю подальше от бдительного ока папаши – чертовски верная стратегия, особенно для женщины. Даже если какие-то слухи до Лилит и дошли, она скорее решила бы, что Князь в очередной раз запудрил всем мозги, чем поверила в то, что у собственной дочери их хватило настолько, чтобы не сесть в соседнюю камеру в Бездне за государственную измену.
– На то была веская причина.
– Он так захотел. Забрать всё, забрать всех. – Тёмные губы презрительно искривились, выплюнув следом ненавистное имя.
– Осторожно. – Маклин не был суеверен, но отлично знал, на чём те суеверия основывались.
И помнил, что случилось в те времена, когда Лилит была несколько ближе к своим детям: тогда Лазурь, сплотившаяся под знамёнами Великой матери, пошла войной на Адмир, нарушив и без того хрупкое равновесие сторон. Зато был создан прецедент, когда две вечно соперничающие сверхдержавы сумели найти компромисс и отразить атаку совместными силами.
Лилит не обратила внимания на предупреждение, она продолжала говорить, и чем дольше она говорила, тем отчётливее проявлялась кипящая ненависть, дошедшая за тысячи лет выдержки до уровня мании. Маклин знал, что младшая из Высших опасна и непредсказуема, но теперь стало окончательно ясно, что вдобавок – совершенно безумна. Неудивительно, что даже Князь отчаялся договориться и был вынужден сдать бывшую подругу на попечение Мора. Хотя не исключено, что он лично способствовал развитию мании: по наблюдениям персонала, резкое ухудшение состояния у «пациентки» начиналось обычно аккурат после его посещений. Когда спустя положенный срок после очередного визита на свет появились Аида и Тойфель, в голову не одного только Маклина закралась крамольная мысль, что Темнейший мог бы любезно переехать из Осеннего к своей даме сердца, желательно на тех же условиях содержания. Возможно, раймирская фарминдустрия нашла бы препараты, действовавшие и на него.
Горе-разбойники, похоже, не заметили ничего угрожающего, Адан был захвачен чувством мрачного торжества, но откровенно удивлён тем, что всё пошло не так, как он полагал. Великая мать словно не заметила их, предпочтя разговор с прихвостнем узурпатора. Ула, затаив дыхание, прислушивалась к беседе: она поняла, где ошиблась, переводя древние тексты. Чем ближе к породе Чёрного Властелина жертва, тем большую силу имеет её кровь… Риад подходил всё ближе, на юношеском лице читалось немое восхищение. Пусть его старший брат погиб, не увидев лица Матери, но теперь пребывает с ней. Если сама Великая мать такова, то сколь прекрасны Сады её, где каждого праведного ждёт огненное блаженство вечного шабаша в объятиях черноглазых наложниц. Сколько их должно было приходиться на одного героя-воина, Риад не помнил точно. Адан с братом даже однажды чуть не поссорились на эту тему, а Ула надулась и язвительно сказала, что если брать каноничные свитки дословно, то вообще-то число священных дев шабаша, как ни крути, целым не выходит. Что делать с любой половиной загробной красотки Адан немедленно придумал, вызвав среди соратников взрыв веселья, а потом неожиданно строго велел Уле не лезть в мужские разговоры и заодно пересмотреть свои взгляды, поскольку такие толкования не могли быть ничем иным, как ловушкой отступников, легко обманывающих слабые умы. Стать после смерти непонятно какой половиной священной жены в садах Матери Уле явно не хотелось, но она промолчала. Она всегда помалкивала, стараясь лишний раз не раздражать Адана, у него и без того частенько случались вспышки гнева. Повезло ему с девушкой всё-таки.
Ула, наконец справившись с тошнотой, ревностно следила за поведением своих товарищей, и оно ей явно не нравилось. В какой-то момент девушка подумала, что у Благой богини всё же слишком резкие черты, скрывающие патологическую жестокость, болезненное упрямство, взбалмошность и лицемерие. А длинные прекрасные волосы вполне могли бы служить отличной заменой шёлковым шнурам наёмных убийц. Она сама испугалась этой мысли, вспомнив кое-какие упоминания о мстительности Великой матери, встреченные в запрещённых свитках.
В стремительно набирающем силу голосе Лилит слышался далёкий лай шакалов, визгливая перекличка гиен, стоны разрываемых на куски жертв. И дикий неумолчный вой ветра за стенами её узилища. На дне зрачков Всеблагой заплясали лихорадочные искры неистовой ярости. Тяжёлая волна волос обернулась живой хищной мантией, постоянно меняющийся узор на бледной коже завораживал. Песок ближайших барханов незаметно пришёл в движение, и ничего хорошего это не сулило. Температура вокруг алтаря с голограммой быстро поднималась, и Маклин понял, что связь пора обрывать.
– Я понял тебя, Всемать, и должен уйти, – не дожидаясь ответа, Маклин провел ножом над плитой. Заклинание, закрывавшее портал, сработало бы и без театральных жестов, но следовало учитывать неискушенность зрителей.
– Как я и предупреждал, – граф ехидно обвёл взглядом свою притихшую аудиторию, – ваша компания даму изрядно утомила. Зато против моей она не возражает. О чём это говорит, драгоценные мои уголовнички?
– Повелевай нами, господин! – «драгоценные» рухнули на колени. Последним явно нехотя опустился Адан, измазанный в крови своего неудачливого приятеля. Ула осталась стоять, опасливо теребя «нитку» и вопросительно глядя на Маклина. Тот взглядом снял с шеи девицы удавку и кивнул. Закусив губу, дочка Мора опустилась на песок.
Глава 4, в которой не один достойный сын всемогущего отца приходит в недоумение и всеми силами начинает искать выход обратно
Глава 4, в которой не один достойный сын всемогущего отца приходит в недоумение и всеми силами начинает искать выход обратно

Ажурные кованые ворота распахнулись еще до того, как курьер в тёмно-синей форме с погонами лейтенанта СВРиБ и в низко надвинутой на глаза форменной фуражке успел в них постучать, и немедленно закрылись, стоило парню оказаться во дворе. По всей видимости, его здесь ждали – хотя навстречу никто не вышел, если не считать нескольких хеллхаундов. Звери вылетели откуда-то из-за дома, но вместо того, чтобы броситься на чужака, принялись радостно прыгать вокруг, чуть не выбивая у него из рук здоровенную плетёную корзину. После особенно крепкого толчка мордой и лапами из корзины раздался обиженный скулёж. Лейтенант небрежно отпихнул пару самых наглых, кого-то потрепал за холку и подёргал за уши, и решительно пошёл к парадной лестнице так, словно этот дом принадлежал ему. Входная дверь открылась столь же самостоятельно, как до того – ворота, и по ступенькам навстречу курьеру легко и пружинисто сбежала высокая, худощавая, как мальчик, дама.
– Малыш, что за маскарад? – она шутливо натянула фуражку ещё ниже на лоб гостя. – И почему ты послал голограмму буквально пять минут назад? Я проспала дворцовый переворот, или ты в очередной раз не сошёлся с папашей во взглядах и теперь ищешь политического убежища?
Визитёр галантно склонился над рукой хозяйки и, повинуясь её жесту, прошел в дом. Оказавшись внутри, он стащил фуражку, по-семейному обнял хозяйку и нежно поцеловал в щеку.
– Королева, я пришёл не один, – Малефицио махнул рукой в сторону корзины. – Надеюсь, моя юная подружка вас не разочарует, – с этими словами парень наклонился и вытащил из корзины крупную, неимоверно толстолапую и пушистую щенульку с оранжевыми, словно огненные опалы, глазами. Хозяйка дома по-девчоночьи рассмеялась от радости и кинулась гостю на шею.
– Малыш, ну, если ты ещё и сам за ней лазил, моя благодарность не будет знать границ в пределах разумного! – она быстро и со знанием дела осмотрела подарок, сопевший и лизавший ей руки, и, позвав прислугу, распорядилась, чтобы в малой гостиной накрыли стол, но её с гостем не тревожили, пока не будет дальнейших указаний, а подаренного зверя устроили как следует.
– Простите за дурацкий спектакль, прекрасная Рейна, – сбросив китель и устроившись за столом, Малефицио едва пригубил вино, но тут же поставил бокал обратно. – Я совершенно не чаял обмануть этим маскарадом вас, – он развёл руками и виновато улыбнулся. – Вас не провести, даже если я перекинусь в орка или в эльфийскую красотку. Но вот каким образом многочисленные «топтуны» из Третьего отделения обзавелись прозорливостью на грани ясновидения, узнать бы не отказался… Последнюю пару недель я развлекаюсь, сбрасывая многочисленные «хвосты», навешиваемые мне графом Маклином, а также подсчитываю количество задействованных в этой фантасмагории служак из Третьего. Вы удивитесь, но, кажется, штат у них раздут сверх всякой меры – помимо моей скромной персоны «хвосты» приставлены также ко всем моим единокровным родичам. Не знаю уж, что происходит, но на всякий случай я по тем же адресам навесил собственных агентов, а сам осмелился напроситься в гости. С подарком, как положено, – Малеф ухмыльнулся. – Кстати, не уверен, даст ли это что-то для понимания картины, но, когда я мотался в Зоопарк, за мной никто не увязался.
«Зоопарком» способные ходить по мирам пренебрежительно именовали одну из Пластин, на которой по какой-то непонятной причине разумной жизни так и не появилось. Флора и фауна, правда, потрясали разнообразием, заставляя наиболее древних демонов сравнивать Зоопарк с одной из куда более забавных Пластин в период до пермской катастрофы. Также местные флора, а особенно фауна потрясали готовностью сожрать всё, что движется, – посему добывать в этом Эдеме хоть что-то, кроме своей безвременной кончины, удавалось немногим. Огнеглазый страж, местная дикая собака, была редкостью: приручать их следовало с молочного возраста, а забрать подсосного щенка у не склонной к сантиментам суки размером с пони рисковали только отчаянные отморозки.
– Хороший способ избавляться от слежки, – кивнула Рейна. – Но рискованный – из Зоопарка можно не успеть убраться. И где тебе снова сели на хвост ребята Маклина?
–Возле Осеннего, – Малеф пожал плечами. – Не понимаю причин столь пылкой любви – иначе, чем по деловым вопросам, мы не общались, и на территорию Третьего я не влезал.
– Не льсти себе, – его собеседница задумчиво покрутила бокал. – Что общего у всех вас?
– Только папаша, – на аристократической физиономии Малефа мелькнуло недоумение. – Королева, помилуйте, но граф же не идиот, чтобы надеяться повлиять на Темнейшего благодаря кому-то из нас? Даже подвиги Тойфеля всего лишь обеспечили тому уютные апартаменты в Бездне рядом с маменькой.
Рейна вздохнула. Она была второй за всю историю Адмира женщиной в Совете и пока единственной, кто покинул его по собственному желанию. Сколько ей лет, не знал никто – когда отец небрежно, «посмотрим, годишься ли ты хоть на что-то», засунул Малефа работать в СВРиБ, она возглавляла помянутое ведомство, и в кулуарах шептались, что Стальная Миледи – ровесница Князя. Наиболее смелые, озираясь, добавляли, что якобы Темнейший некогда сватался к ней, но получил от ворот поворот. Предположительно, хромота владыки и платиновая седина Рейны были сувенирами, оставшимися обоим на память о бурном выяснении отношений.
– Малыш, – женщина улыбнулась. – Ты совершенно не интересуешься придворными сплетнями.
– Королева, – двухметровый плечистый «малыш» старательно изобразил страдальческую мину. – Мне хватает тех, что регулярно валятся на стол в форме отчётов, куда уж больше-то? Пока что пальму первенства уверенно держит анонимка, адресованная мне как начальнику СВРиБ, где меня же, но уже как Малефа бен Самаэля, обвиняют в шпионаже в пользу Лазури, на четверть корпуса от этого образчика народного творчества отстаёт душераздирающее повествование о том, что Хэмьен, Аида и Война – засланные Раймиром шпионы, незаметно подменившие настоящих…
– Закрути роман с какой-нибудь сплетницей посимпатичнее из фрейлин Смерти, – расхохоталась Стальная Миледи. – Сразу выяснишь, что твой новый брат – или сестра, кстати, с сильными метаморфами частенько сложно определить – будет расти в семействе графа. Последствия, думаю, представишь сам, у тебя с детства фантазия богатая. Восторг и благодарность старины Мака – тоже. Теперь дошло, что к тебе ажиотаж, поднятый Третьим, имеет мало отношения?
– Очаровательно, – Малеф выпил вино залпом, как воду, – а мне что с этим делать?
– Ровным счётом ничего, – небрежно махнула рукой его бывшая начальница. – Можешь налить себе – и мне заодно – ещё вина. А что до Маклина и твоего папаши – пусть выясняют отношения, пока запала хватит, тебе встревать незачем.
***
Как Берта умудрилась познакомиться с этим проходимцем, никто не знал, но когда он вдруг явился свататься, тётку Доротею чуть не хватил удар. Объявившийся невесть откуда осколок давно пришедшей в упадок стаи, предки которого годами жили в затворничестве, избыточном даже для волков старой крови, отличавшихся угрюмым нравом и странными причудами. Поместье Ламэ в горах под Йеной периодически пустовало, и молва о нём шла недобрая. Естественно, незадачливого одиночку, метившего в супруги юной наследницы, со смехом выставили вон, как только оправились от изумления. Оскорблённым он не выглядел, осклабился напоследок, с издевательской вежливостью попрощался, да и ушёл восвояси, постукивая вычурной тросточкой с резным набалдашником в виде головы полярного волка. Берта не стала долго убиваться по неудачливому жениху, так что все сочли сватовство причудой эксцентричного соседа, а Берту – девушкой здравомыслящей и рассудительной, не желающей портить породу с первым встречным.
Это мнение несколько поколебалось, когда выяснилось, что Берта беременна. Тётка была в бешенстве, требовала поднять стаю и стереть в порошок поместье Ламэ вместе с хозяином. Берта с присущим ей спокойствием велела ничего не предпринимать, а Хорст, вопреки приказу сестры, отправился разбираться в одиночку. И не застал никого, кроме слуг, которые тоном, близким к издевательскому, сообщили, что граф уехал в Лютов ещё пару месяцев назад. А когда вернётся, то непременно набьёт из Хорста чучело и поставит во дворе, раз уж ему так нравится торчать у входа. Хорст от злости был готов рычать и кидаться на тяжёлые доски ворот, но с таким же успехом он мог бы укусить себя за хвост или побиться головой об пень в лесу.
Будто и без того мало бед свалилось на их семью, спустя положенный срок вместо обычной двойни или тройни сестра принесла только одного. Мальчишка родился здоровый, крупный… и c абсолютно белой шерстью. Вой тётки, должно быть, расслышал даже злосчастный Ламэ, где бы он, обе Охоты его побери, ни находился.
Впрочем, ответ на этот вопрос пришёл очень скоро: сам, как ни в чём не бывало. Пробрался через охрану каким-то непостижимым образом, никто и не почуял. Загорелый, в вызывающем лиловом наряде с иголочки, с улыбкой, столь же ослепительной и приятной, как факел загонщика. Добродушно кивнул им с Доротеей: «Здравствуйте, шурин, здравствуйте, драгоценная моя тётушка!» И паузу выдержал, в которую могла бы запросто провалиться и мучительно издохнуть гордость всей стаи.
При попытке вырвать кадык непрошенному «родственничку» с Доротеей приключился странный припадок, окончившийся глубоким обмороком посреди трансформации. Так что Хорсту пришлось вместо того, чтобы разбираться с Ламэ, при его же живейшем содействии тащить тётку в её покои, чтобы не перебудить весь дом.
После Ламэ пожелал увидеть Берту и ребёнка, причём в доме он ориентировался на удивление хорошо. Хорст скрипнул клыками, и последовал за ним. Провожать гостя к сестре было надёжнее в истинной форме. Он сразу заметил, что запах Ламэ изменился: в нём больше не было ничего от волка. Незнакомый, едва уловимый, но вместе с тем пронзительный и выбивающий из равновесия. Чуткий звериный слух донёс короткий сухой смешок.
Времени осмыслить новую тревожную информацию не осталось: Ламэ, несмотря на хромоту, передвигался стремительно. И даже не подумал постучать, прежде чем войти. Больше всего Хорста поразило лицо сестры, она не выглядела удивлённой при виде пропавшего любовника, просто инстинктивно прижала к груди сына. Новорожденный завозился, чувствуя беспокойство матери.
– Как назвали? – участливым тоном осведомился Ламэ, подходя ближе и с интересом рассматривая младенца.
– У него пока нет имени.
– Нет имени – нет судьбы. Какое вопиющее безобразие. Верно, Даджалл? – Он подмигнул ребёнку. Тот передумал плакать и уставил на отца сизые щенячьи глазёнки. Хорст глухо заворчал. Что за имя такое…
Ламэ обернулся к нему.
– Да будет вам известно, мой любознательный шурин, «даджалл» в переводе с адмирского означает «ловкий», либо, если брать староадмирский вариант, «посланник». И то, и другое ему вполне подходит. Даджалл – это звучит гордо! – Молодая мать тихо охнула, поняв, что их только что провели, и ребёнок отныне будет носить это чудовищное имя. – Не волнуйся, Бертина, страдать от насмешек сверстников ему не придётся.
Хорст напрягся, осознав, что в волчьей шкуре он не мог бы подумать вслух. Мысли волков могли слышать только Пастыри, изредка рождавшиеся в семьях вервольфов, но этот тип на Пастыря похож не был.
– Хорст! – рявкнула Берта, и крупный серый зверь молнией метнулся, встав между ней и Ламэ. В глазах сестры он прочел приказ и, как положено, исполнил незамедлительно. Хорст едва касался кожи – ребенок даже не захныкал – но следующее движение дядюшки могло стать движением палача. Даже умирая, он успел бы сжать челюсти. Торжествующая улыбка Ламэ застыла, став похожей на схлопнувшийся впустую капкан. На дне зрачков полыхнули призрачные злые огни. Хорст опустил глаза, боясь шевельнуться.
Теперь Ламэ смотрел прямо на Берту, и на лице его не осталось и следа прежнего снисходительного благодушия. От него словно тянуло безжалостным сквозняком гиблых мест, звонким безмолвием промёрзшего леса за секунду до команды загонщика и неодолимым призывом острых кольев на дне волчьих ям.
– А теперь послушай меня, вожак Зимней Охоты. Я, Берта Ингридсдоттир, глава йенской стаи, говорю с тобой. Детёныша ты заберёшь только вместе с моим братом в качестве воспитателя. И сбережёшь обоих. Обещай мне это, или уйдешь отсюда ни с чем.
Тот, кого называли Ламэ, был зол, но медлить не стал. Прозвучала старая клятва, имевшая хождение среди волков, сделка была заключена.
Хорст приоткрыл пасть, позволив отцу осторожно забрать новорожденного.
– Неплохо, Бертина. Обойдёмся без долгих сборов. У них не будет недостатка ни в чём. Тебе и стае я тоже кое-что оставлю, разумеется. Даже тётушке, раз уж мой визит доставил ей такие неудобства.
Воплощённый кошмар древних легенд, Зекст Ягер, фамильярно потрепал Хорста по загривку, и пространство дрогнуло, накрыв лавиной новых звуков, запахов и красок. Столица Адмира на многих производила подобное ошеломляющее впечатление.
До конца Хорст горожанином так и не стал. Одежда, обычаи, язык, всё вокруг было диким, нелепым и сумасшедшим. До него постепенно начал доходить истинный смысл некогда любимого выражения. Чёрная охота действительно его забрала, сделав их с племянником частью своей процессии. Вожак, которого здесь все называли просто Князем, приставил к Даджаллу отвратительную пародию на гувернёра, ожившего покойника, которого предохраняли от разложения, как полагал Хорст, не столько воля и магия хозяина, сколько неимоверно чопорные манеры и редкий по силе цинизм. Не иначе, такая «нянька» для ребёнка была выбрана, чтобы сделать жизнь шурина при дворе ещё более мучительной. К счастью, подросший племянник не питал к живым мертвецам особой симпатии, хотя командовать приходилось в том числе и ими.
Останься он с матерью, был бы сейчас первым наследником. Щенок, естественно, не помнил родной земли, считая своей территорией не угодья предков, а выжженный бессмысленным светилом Пандем и лежащий за ним бескрайний Адмир. Сторожевой волчонок, выкормленный охотником, какая горькая ирония.
Веру предков Даджалл тоже не разделял: Мать-волчицу в человеческой ипостаси здесь звали Лилит и говорили такое, за что в Лазури были бы немедля растерзаны, причём практически всеми, исключая разве что орков. Больные ублюдки убивали просто так, из любви к насилию, поскольку молились в своих вонючих пещерах о скором наступлении конца Веера. Поговаривали, что эти испорченные создания ранее были высшими ши, но приняли дары вожаков Охоты, и сущность их извратилась.
От обилия адмирских странностей Хорст не свихнулся только благодаря поддержке сестры. Он никогда не уставал восхищаться её умом. Берта должна была вести стаю, несмотря на все попытки тётки Доры занять лидирующие позиции! Из сведений, полученных от брата, она сделала нужные выводы. Сторонников Матери-волчицы было предостаточно и в логове врага, потому в случае успеха йенская стая могла бы встать во главе Орды, а Берта и Хорст – претендовать на звание национальных героев-освободителей. Для этого требовалось только то, что у Хорста получалось почти так же хорошо, как драться, – собирать информацию. Владеющий информацией держит Веер в зубах, как говорил их дед, старый Нортан.
Потому Хорст вошёл в покои племянника не только с обычным докладом, но и с просьбой о краткосрочном отпуске в Йену.
– Именно сейчас? – Даджалл в недоумении воззрился на дядю, и на лице его появилось неприятно знакомое выражение. В такие моменты Хорст смотрел на воспитанника, а видел перед собой его одиозного папашу. Доставшиеся от матери крепкое сложение, пепельные волосы и светло-карие, почти жёлтые глаза не помогали – даже голос волчонка становился похожим на вкрадчивый княжеский баритон. – На редкость невовремя, тебе не кажется?
– Рассказывать тебе, о чем болтают на улицах и рынках, сможет любой, у кого есть глаза и уши. Пойми, я слишком давно не бывал дома. Уже дважды обещал твоей матери приехать.
– Сможет. Но доверять «любому» я не могу. Особенно сейчас, когда СВРиБ и Третье играют в какую-то игру с неизвестными ставками.
– Ты забыл разницу между стаей и сворой, сынок. В последней волку не место. – Хорст с вызовом посмотрел на племянника. – Вспомни традиции, благодаря которым существует и процветает йенская стая! Окажи почтение той, что дала тебе жизнь!
– В процессе участвовали двое, и отцу я сейчас нужнее, – Даджалл наконец соизволил оторваться от карты с какими-то пометками, которую продолжал изучать во время разговора, и встал из-за стола. – А ты, дядюшка, нужнее мне, чем матери, ей есть чем заняться и без свежих сплетен из Пандема. Жизнь Орды никогда не была спокойной, и вряд ли это изменится в будущем.
Хорст прикусил язык, чтобы не сообщить племяннику, что в Лазурь его гонят не столько братские чувства, сколько помянутая игра между могущественными силовыми ведомствами: в мутной воде легче всего ловится крупная рыба, и Берта не простит, если по его лени из-под её чуткого носа вдруг уплывет шанс упрочить положение стаи.
– Именно потому, что жизнь в Лазури непредсказуема, я хочу вновь обнять сестру, – высокопарно заявил он. – Ты мог бы воспользоваться оказией и засвидетельствовать матери почтение письмом, если уж на то пошло.
– А ещё я мог бы воспользоваться тем, что, пока ты, дядюшка, числишься на службе в адмирской армии, я имею право приказывать тебе как старший по званию, – в резко потемневшем янтаре зажглись нехорошие огоньки. – Но не стану. Можешь отправляться, когда и куда пожелаешь, – сухо проинформировал Даджалл и, вернувшись за стол, демонстративно уткнулся в карту.
Хорст не двинулся с места. Когда стало ясно, что племянник считает разговор законченным, дядюшка напомнил о своем присутствии деланным кашлем.
– В чём дело? – «щеночек» покосился на него и вскинул брови. – Почему ты ещё не мчишься в Лазурь? Письмо и подарки матери я отправил курьером на той неделе, поэтому никакими поручениями обременять тебя не собираюсь.
– А портал? – племянник уродился с недурными магическими способностями, что среди оборотней встречалось исключительно редко. Хорст, конечно, старательно учил мальчишку рассчитывать только на себя и не полагаться на магию, но с удовольствием пользовался магическими способностями воспитанника, когда тот вырос и заматерел.
– Традиции, дядюшка, – Даджалл намеренно выделил голосом первое слово и выдержал вполне театральную паузу, – благодаря которым йенская стая добилась своего выдающегося положения, не предусматривают наличия порталов. Ты сам твердил мне, что волк должен уметь обходиться без магии слов и не поддаваться на демонские искушения. Можете идти, полковник, вы свободны, – коротко бросил наглец, распахивая перед Хорстом дверь кабинета.
Глава 5, где цепь случайных совпадений наводит отца могущественного клана на весьма интересные мысли
Глава 5, где цепь случайных совпадений наводит отца могущественного клана на весьма интересные мысли

Не застав супруги в её покоях, лорд Диамар нисколько не удивился – дражайшая Формоза всегда была полна энергии и, к великому облегчению окружающих, неизменно находила ей подходящее применение. С тех пор, как вышла за него прямо с подмостков придворной сцены, в обычную матрону-сплетницу так и не превратилась, из всех традиционных хобби своего круга предпочитая разве что коллекционирование артефактов, разнообразные магико-алхимические опыты и педагогические эксперименты над потомством. В дела жены Диамар обычно не вмешивался, справедливо полагая, что в женщине должна быть какая-то загадка. Моза была ему за это безмерно благодарна, что во многом и служило залогом прочности семейного союза.
Вот и сегодня он просто устроился в кресле и закурил, бесцельно блуждая взглядом по обстановке комнаты.
А посмотреть там было на что, даже с учётом придирчивых вкусов старой аристократии. Часть вещей он самолично добывал по Пластинам и вручал по случаю и без, часть была подарена любимице дядюшкой Баалем. На самом деле, патриарх клана доводился Диамару несколько более дальней роднёй, но дядюшкой его звали все, с его же негласного благословения.
Солидную долю составляли подарки многочисленных поклонников и представительский хлам от желающих выразить почтение госпоже Формозе бин Феор. Опечатанный комплексом особых заклинаний шкафчик хранил презенты Темнейшего.
Диамар потянулся и небрежно бросил окурок в массивную пепельницу. Тут его внимание привлекла изящная высокая коробка, в какие обычно пакуют марочное вино, снабжённая запиской. Очередные дары на алтарь общественной деятельности его супруги? Что ж, прекрасно, вряд ли он не добудет достойную замену в случае необходимости. А пока можно и продегустировать, чем именно угостили его несравненную Формозу, обычно она никогда не возражала, скорее наоборот.
При ближайшем рассмотрении подарок оказался весьма интересным – пыльная бутылка, явно перенесённая напрямую из погребов, стёртая старая этикетка. Кто-то явно расстарался. Плеснув в стакан изрядную порцию, Диамар ухмыльнулся – даритель определённо мужчина: хороший выдержанный порто, в лучших традициях ветеранов дворцовых застолий. Если вкус соответствует аромату…
Вкус соответствовал и даже слишком: в голове у лорда зашумело после первого же глотка, арабески на шёлковых обоях кабинета завертелись, словно листья в водовороте. Усилием воли стряхнув неожиданное опьянение, Диамар поставил стакан на стол и пригляделся к бутылке. Чтобы одним глотком добиться подобных спецэффектов… уж не Темнейший ли решил вспомнить былое? Вот не было печали. Формозу следовало предупредить: если его, здорового мужика с крепкой, как у большинства офицеров княжеской гвардии, головой, чуть не вырубило с пары капель, то жене вряд ли следует прикасаться к подарку.
Когда голограмму супруге отправить не удалось, Диамар насторожился: действие-то простое, аристократов этому обучают наряду с письмом, чтением и счётом. Что маг из него никакой, он знал с юности и особо по этому поводу не переживал, предпочитая упражнения с оружием. Но не до такой же степени? Может, Моза наложила на свою уютную берлогу заклятие наподобие тех, которыми обвешан Янтарный кабинет? Мучиться неопределённостью капитан княжеской гвардии не любил, посему вместо голограмм предпочел куда более примитивный армейский способ – позвал слуг и приказал им немедленно найти миледи и просить посетить его как можно скорее.
***
Формоза деловито размешивала в очередной чашке какой-то резко пахнущий состав. Капитан, несмотря на то, что метаморфом не был и даже не прибегал на данный момент к камуфлирующим чарам, успел пару раз сменить оттенок кожи, остановившись где-то на полпути к бледно-фисташковому. Не то, чтобы это делалось осознанно, по лицу его было видно, что он предпочёл бы следующей микстуре марш-бросок по Пустошам под палящим солнцем или многочасовое торчание за Князевым плечом во время официальной речи: его уже мутило от отвратительного парада принятых антидотов. Улучшений не наблюдалось, что грозило новой чередой экспериментов.
– Вместо того, чтобы переливать в меня всё, что нашла в лаборатории, могла бы доставить сюда пару бутылок из погреба, – взмолилась жертва фармацевтических изысканий. – Толку столько же, но изрядно приятнее на вкус. Успокойся. Жив, цел, импотентом не сделался, а без магии обойдусь.
– К любой отраве лучше иметь противоядие. Всегда есть вероятность, что она попадёт не в те руки, – резонно отозвалась супруга, не прерывая своих манипуляций. – Выяснять эффективность воздействия такой ценой – это слишком, я бы предпочла другого подопытного.
– Радуйся, что влип я, а не кто-то из детей.
– Не заговаривай мне зубы, дорогой. Пей!
Диамар скривился, но чашку взял.
От пытки микстурами его спас наполнивший комнату терпкий сладковатый аромат кальяна, моментально заглушивший осточертевшие запахи. На супругов покровительственно смотрел дядюшка Бааль, небрежно развалившийся в своём знаменитом кресле с ножками в виде птичьих лап.
Голограмма позволяла разглядеть тонкой работы парчовый халат и затканные золотом домашние туфли главы клана. На коленях у Бааля дремал впечатляющих размеров рыжий кот, и трудно было сказать, кто из этой парочки выглядел более вальяжно. Патриарх взирал настолько надменно, словно позировал для портрета по случаю собственной коронации: при известной смелости воображения кальян сошел бы за императорские регалии. Кот открыл один глаз и зевнул во всю пасть, а Бааль столь же хищно улыбнулся в знак приветствия.
– Надеюсь, не помешал? Давненько вы меня не навещали, вот решил зайти, так сказать, по-родственному.
– Мы всегда вам рады, дядя, – присела в быстром реверансе Формоза.
– Раз так, отчего позабыли ко мне дорогу? Тебя это особенно касается, девочка, – взгляд жёлтых, лишённых всякого выражения глаз несколько потеплел, но не стал от этого менее пристальным. – Не отвечай, сам знаю, скучно должно быть развлекать старика. А игры в лазарет ты любила с детства.
– Ничего серьёзного, уверяю, – лорд не знал, проклинать ли моральную стойкость прислуги, павшую под натиском щедрости дорогого родственника, или списать явную информированность патриарха на магическое сканирование.
– Переутомились на службе? – Бааль небрежно выпустил струйку дыма в сторону капитана. – Не бережёт Темнейший молодежь, ох, не бережет. В вашем возрасте ещё развлекаться вовсю… – с той же вальяжной небрежностью Бааль спихнул с колен кота. Вынужденное материализоваться в незнакомом доме животное обиженно уркнуло, но немедля утешилось самым неожиданным образом – в состав последней партии антидота, очевидно, входил котовник или что-нибудь подобное. Чашка немедля отправилась на пол: Диамар совершенно не возражал избавиться от нового творения жены столь элегантным способом.
– Можете на досуге заняться дрессировкой, капитан, эти твари недурно обучаются, вопреки ходящим о них слухам. Прошу, позвольте поговорить с вашей супругой наедине.
Капитан помрачнел, но сгрёб в охапку бурно протестующее животное и удалился.
– Идеальный солдат, идеальный супруг, – проводил его насмешливым взглядом Бааль, сворачивая за собой портал. – Ну что же, девочка, всегда приятно послушать твои истории. – Он указал Мозе на место возле своего кресла, она села в выжидательном молчании. Тяжёлая холодная ладонь дядюшки коснулась её головы, пальцы с заострёнными по придворной моде ногтями ласково перебирали золотистые локоны. Обычай носить длинные ногти завёл, разумеется, Темнейший — в послевоенную эпоху, когда постоянно хвататься за оружие высшему сословию уже не было нужды. С тех пор все старались перещеголять друг друга в этой области. Кто-то даже изобрёл чехольчики для ногтей, чтобы не приходилось лишний раз менять их форму на случай нередких потасовок. Но Бааль почитал это маразмом, потому помимо специфического маникюра обходился только обязательным набором домашних перстней, таивших немало смертельных сюрпризов. Моза от души понадеялась, что дядюшке не придёт мысль использовать тот, с потайной иглой, прозванный «неделькой». Каждый день недели нанесённый на иглу состав менял свои свойства, в зависимости от прихоти носителя.
– Что именно вы хотели бы знать, дядюшка?
– Всё, что ты захочешь рассказать, – добродушно ответил Бааль. – Как в детстве, когда ты прибегала в мой кабинет пожаловаться на обидчиков. Или сознаться в провинности. Ты же всегда понимала, что тогда наказание будет не таким строгим, – цепкие пальцы соскользнули с затылка внучки и замерли, словно поправляя перстни. – Например, я совсем не против услышать, что взбрело в твою хорошенькую головку, когда ты решила посягнуть на благополучие одной из своих подружек.
Моза попыталась встать, но дядюшка удержал её. Аккуратно, но хватка его всегда была железной. Затем продолжил с печалью в голосе.
– Ты хоть понимаешь, каковы были бы последствия в случае твоего успеха?
– Да, – с ненавистью выдохнула Формоза. – Эта стерва получила бы наконец по заслугам. Она бы ни за что не узнала, кто прислал ей подарок.
– Если бы он попал по адресу. Я понимаю, чем ты руководствовалась, выбирая напиток, но могли бы пострадать посторонние. Несмотря на то, что княжеские подарки такого сорта на стол не выставляют.
– А если бы случайно пострадал её сынок – ещё лучше.
– Напоминаю, что «эта стерва» родила не от уборщика улиц. И её возвращению в столицу никто не препятствовал. Да что там, возле ворот особняка ди Малефико нынче частенько замечают курьеров из Осеннего, о чём тебе наверняка наперебой доложили все придворные сплетницы. Так что сейчас, случись хоть что-нибудь из перечисленного, тебя выслушивал бы отнюдь не твой бедный старый дядюшка. И даже не уважаемый граф Маклин. При всех своих полномочиях я бы не смог тебя защитить. Тебе ли не знать, насколько ревностно Князь охраняет свою собственность? – Бааль приобнял упавшую духом внучку, понимая, что его нотация возымела должный эффект. – Но мы попробуем сделать из собранных тобой ингредиентов славный коктейль.
Формоза не вполне поняла, что имеется в виду, но успокоилась, осознав, что немедленной кары ожидать не следует.
– Скажи мне, девочка, ты ведь пустила в дело не всё, что приготовила? – лицо патриарха сделалось лукавым, будто речь шла о маленькой невинной шутке. – Расточительность вовсе не присуща нашей семье, потому я уверен, что у тебя кое-что осталось.
– Вы правы, дядюшка. В состав вошли довольно редкие компоненты, которые не так-то легко достать, не привлекая излишнего внимания.
– Чтобы у тебя не возникало больше искушений угостить кого-нибудь без моего ведома, я, пожалуй, попросил бы тебя передать мне рецепт и образцы. Нет, конечно, малую толику ты должна оставить для дальнейшей разработки антидота. Нельзя же допустить, чтобы твой муж оставался в нынешнем плачевном состоянии. Пока что попроси капитана взять небольшой отпуск, к Темнейшему он подходить не должен ни под каким видом. Я придумаю, куда его определить.
– Разумеется, дядюшка. – В интонациях Бааля она разбиралась, потому за супруга стало тревожно. Дядюшка сам же и устроил этот брак скорейшим образом, но Диамара то ли недолюбливал, то ли просто считал, что его маленькая Моза достойна мужа получше, чем капитан княжеской гвардии. Вероятно, опасался, что в итоге она пойдёт по стопам своей эксцентричной тётки Нэги, которая хоть и родила Князю целый выводок дочерей, но предпочла придворной карьере свои вирусологические изыскания. Даже девиц своих называла в честь самых удачных экспериментов, за что те получили прозвание «сёстры-лихорадки».
– Надеюсь, капитан – единственный, на ком ты успела попрактиковаться? Это хорошо. На базе исходника изготовишь подобное, но в более высокой концентрации, чего не хватит – говори, будет в достатке. Результат в кратчайшие сроки передашь мне. Лично. Никому ни единого слова об этом, даже отцу. С ним я поговорю сам.
Моза молча кивнула. Приказы дядюшки не обсуждались, но вот обдумывать их никто не запрещал. Следовало немедленно поговорить с Диамаром: неизвестно куда его решил бы определить государственный ум главы клана. Не единожды патриарх просто убирал неугодного супруга, распоряжаясь его вдовой и наследниками к общей выгоде.
На кого бы в этот раз ни замахнулся Бааль в своих грандиозных планах, в первую очередь следовало позаботиться о семье. Это правило в клане усваивали быстро и накрепко, если не желали превратиться в горстку разменных монет. Моза не заметила, как дядюшка покинул комнату: уходить неслышно он умел не хуже, чем эффектно появляться.
***
Вернувшись в свой кабинет, Бааль первым делом отправил весточку коллеге. Полной ясности пока не было, но откуда ей взяться, учитывая, что эксперименты уровнем выше незаметно провести бы не удалось. В случае провала всё равно никто ничего не докажет. Князь может сколь угодно практиковать на нём свои коронные взгляды, нарушать установленные им же правила он не станет.
За всю историю Адмира любовницы покушались на жизнь Темнейшего ничуть не реже, чем все остальные придворные. Мозу можно будет просто взять на поруки, всё-таки она не подобранная на обочине какой-нибудь захолустной Пластины недолговечная, за ней стоит Второй дом Преисподней.
За безопасность переписки он не слишком опасался, поскольку Молоха знал ещё с первых дней мира, так что речь здесь шла не о примитивном доверии, а о взаимной выгоде при вернейших гарантиях. Решивший нарушить пакт ушёл бы на дно следом. Та же давняя договорённость обязывала Бааля включать сообщника в свои планы, тот никогда не простил бы ему упущенной возможности. Молох менее всех в Совете поддался коррозии придворной жизни. Надёжнее были только Азраил и Аваддон, но те после своей досадной промашки так и не вернулись из опалы.
Маммона предпочитал сторону победителя, и пока что не прогадал ни разу, а пограничники и вовсе редко когда и с кем были склонны сотрудничать. Левиафан, как поговаривали, был очень дружен с Князем, несмотря на свой скандальный характер и сепаратистские замашки. Любил Темнейший показную честность, что тут скажешь. Вот и сыночка своего за неё обласкал, сунув в совет даже без портфеля, да и второй клоун никогда не будет держать за пазухой ничего, кроме свеженьких срамных песенок про действующую власть.
Явный временщик, хотя и нет в Адмире ничего более постоянного, чем нечто временное. Но поставить во главе МИДа парня, у которого близнец в Раймире, причём не на последней должности… Риск, от которого не просто попахивает, а несёт откровенным сумасшествием. Кресло в Совете всё-таки не галерка в университетской аудитории... Своих детей Бааль натаскивал заранее, с малолетства определив таланты и слабости каждого. Это княжеские дети росли, как ядовитые сорняки, собранные по всему Вееру.
Щенок, несмотря на своё сомнительное происхождение, за державу и папашу загрызёт кого угодно. С собаками Бааль никогда не ладил, потому и их безусловной верности понять не мог. В своём деле Даджалл пока уступал потомкам Бааля только в силу возраста, а по части завуалированных колкостей, пожалуй, дал бы им фору. Зевель с Иалем давно мечтали отправить княжеское отродье в волчью яму, причем не столько из желания расширить сферы влияния, сколько из личной неприязни.
Палача было бы опасно беспокоить, несмотря на прямой недавний повод, всё по той же причине прискорбной верности. Иначе граф никогда бы не стал тем, кто он есть.
Астарот слишком тесно спелся с Маммоной, да и женат был крайне неудачно. С кем только супруга его не перессорила своими безобразными интрижками. Хоть с гульским мусорщиком была готова спознаться ради острых ощущений. Говорили даже, что её видели вблизи не самых респектабельных из Асмодеевых борделей, где какой только швали не водилось, включая нежить… Про самого Асмодея и говорить нечего, с ним за один стол-то садиться в последние годы неловко.
***
На семейный совет сынков пришлось выдёргивать силой. Не всех, Иаль всегда был дисциплинирован, а младшенький, Берит, и вовсе неотлучно находился в отцовском дворце на правах личного секретаря. Толку от него в прямом противостоянии маловато, но мальчик перспективный: государственному механизму для безупречной работы нужны не только лишь одни горячие головы, но и тихие книжники.
Первым явился, как всегда, Зевель. Хоть и не первенец, но любимец и наследник по духу. Именно на него Бааль возлагал большие надежды и соразмерные же опасения, что почтительный сын однажды найдёт способ выкинуть его из любимого кресла. Возможно, при поддержке Эфора. Этот редкостным подонком вырос, хотя его криминальные подвиги удивительным образом всегда оборачивались для клана великой пользой. Хорошо их выучил. Как бы не слишком.
А вот Феора так и не дождались. Мерзавец вначале прислал извинительную записку, мол, занят, много дел, примите уверения в совершеннейшем почтении. Унаследовал всё упрямство и своеволие матери. Ничего. Все в итоге примут нужную сторону. Подход к каждому из отпрысков известен давно.
Глава 6, полная стратегического планирования и суеты вокруг дивана
Глава 6, полная стратегического планирования и суеты вокруг дивана

За долгую историю Адмира в Осенний не раз проникали злоумышленники. Воры, убийцы, шпионы, террористы, поодиночке и группами. Дворец неоднократно пытались взорвать. Правда, в самый неподходящий момент то начиналась песчаная буря, то подрывники ухитрялись заблудиться в тоннелях и выйти какое-то время спустя со стороны Бездны, прямо к постам охраны, то происходил ещё какой-нибудь обидный казус. Один очень ловко проведённый артобстрел Южной башни не дал ровным счётом ничего: Темнейший в этот день у себя так и не объявился.
Смельчаки, пытавшиеся добраться до покоев главы государства с помощью авиации, тоже достигали скорее славы, нежели успеха: притащенный с какой-то Пластины истребитель дал сбой на выходе из портала и эффектно взорвался. Следующие активисты были умнее и даже не стали пытаться рассчитывать возможные расстояния, на которых магические колебания были бы менее фатальными, – вся техника была перетащена заранее, но исполнители десантировались так неудачно, что один зацепился парашютом за шпиль и вынужден был провисеть сутки. Другой и вовсе приземлился в дворцовом саду, поэтому от него остались лишь обрывки замаранной кровью амуниции. Ещё одного счастливчика, пытавшегося попасть в Осенний с воздуха, отнесло ветром прямиком в гвардейские конюшни. Даже ворам, дерзнувшим покуситься на богатое убранство дворца, почему-то фантастически не везло: их бездыханные тела периодически находили в разных углах здания — кого придавило упавшей статуей, кто споткнулся на лестнице и сломал шею, пересчитав все ступеньки. Одного особо неудачливого несуна случайно заперли в холодильнике дворцовой кухни, а потом, благодаря его предсмертному гастрономическому порыву, ещё пару недель поминали в весёлых анекдотах изысканное блюдо "фаршированный кретин". И это не считая просто заблудившихся.
Постепенно в народе сложилось твёрдое убеждение, что войти во дворец может абсолютно любой, но вот выйти обратно целым и невредимым — только тот, чьи помыслы никак не затрагивают благополучие правящего дома.
***
Маклин тихо гордился собой: не всякий сумел бы сдержать сардонический хохот и даже не выдать выражением лица, что эти детские игры обречены. Молодняк, после перформанса возле старого алтаря Лилит обретший очередного духовного лидера вместо неожиданно низведенного на уровень рядового члена террористической группы Адана, был столь радостно готов подчиняться приказам любого уровня маразматичности, что граф не единожды помянул про себя поговорку про демона, связавшегося с человеческим сосунком. Угрызения совести, кабы оная и водилась у Тёмных князей, его не мучили: каждый из предназначенных на заклание ягнят наработал на смертную казнь не единожды даже по довольно мягким в сравнении с раймирскими адмирским законам. В Раймире можно было огрести даже за недвусмысленно высказанное преступное намерение или недонесение об оном, в Адмире карались исключительно совершённые проступки. Считалось, что намерение без действия – всего лишь фантазия, а карать за воображение, сколь бы больным оно ни было, не следует: мало ли какие у кого галлюцинации…
Правда, предметы, притащенные Маклином с одной из отдалённых и строго охраняемых пограничниками Азазеля Пластин, было сложновато отнести к разряду галлюцинаций. Материальней некуда – а главное, ни грана магии. Это было принципиально – ничья магия, кроме княжеской, в Осеннем не действовала, граф же всерьез вознамерился продемонстрировать старому товарищу, что происходит, если на репутацию и благорасположение главы одного из крупнейших силовых ведомств Адмира плевать столь эпично и бессмысленно. Посему за реквизитом для спектакля с фейерверками пришлось идти самому. Маклин понимал, что рискует: выбранная Пластина славилась уровнем своего технологического развития при полном отсутствии магического. Порталы бдительно охранялись: никому, кто пребывал в хотя бы относительно здравом уме, не хотелось проверять на практике, на что сгодится домашний реактор управляемого термоядерного синтеза, будучи доставленным в любой из находящихся на средневековом уровне миров. Эмбарго на перемещение предметов с этой Пластины Маклин обошёл с легкостью: во-первых, с ребятами Азазеля шефа Третьего связывала давняя и довольно бескорыстная дружба, а во-вторых, он честно, не искажая восприятие магией, продемонстрировал пограничникам содержимое увесистого мешка. На той Пластине, куда Маклин зашёл, как в магазин, подобные товары были мало того, что полностью, безоговорочно легальны, так ещё и проходили фактически по разряду детских игрушек. В Адмире, разумеется, могли бы придраться к месту производства – для посещения частными лицами Пластина была закрыта чуть не со дня создания портала. Но то, что должны были делать «игрушки», для члена Совета, друга Темнейшего, начальника Третьего отделения и прочая, прочая, прочая не представляло ни малейшей сложности и без применения достижений прогресса. Пограничники, разумеется, проверили купленное, пожали плечами – стоило возиться с небезопасной для привычного пользоваться магией существа Пластиной, чтобы по итогу оказаться обладателем горы недешёвых, хотя и мощных, пиротехнических примочек – и пожелали Маклину приятного путешествия обратно в Пандем.
Идиоты, одержимые идеей возвращения Лилит, отнеслись к притащенному графом оборудованию ровно так, как и положено детям: с восторгом и некоторой завистью. Чуть не передрались за право испробовать – правда, шатания в рядах граф не допустил, распределив обязанности:
– Вы – останетесь со мной, вы двое – последнее относилось к Адану с Риадом – постарайтесь, чтобы вас не было ни видно, ни слышно, ни даже запаха не было с подветренной стороны. Иначе я огорчусь.
Адан решил было встать в позу, но быстро заткнулся – Маклин попросту вырубил пытавшегося возразить гуля ударом в челюсть. Риад счёл, что демонстрация вышла достаточно наглядной, и пожалел, что её не застала Ула. По его мнению, после того, как Адан перестал быть вожаком, такой подруги он не заслуживал, и чем скорее это поймут все, тем всем же и будет лучше. Ула, как ни странно, у их нового то ли вождя, то ли покровителя, пользовалась если не уважением, то некоторым иммунитетом. Поначалу Риад решил, что демон положил на неё глаз, но ни малейшего мужского интереса Маклин к пленнице не выказывал – просто забрал куда-то, сообщив заинтересовавшемуся судьбой подруги Адану, что девчонка там, где ей следовало находиться с самого начала. И что желающим выяснить, где это самое начало находится, стоило лучше учиться в школе.
С «игрушками» избранные Маклином разобрались быстро: ничего трудного в том, чтобы управлять механическими жуками, способными перетаскивать на изрядные расстояния груз больше своего веса, не было. Самым сложным было запрограммировать движение в нужную точку – но с этим Маклин предпочёл разобраться лично, не доверяя ретивому, но совершенно бестолковому воинству. Пустынникам были выданы пульты, на которых достаточно было нажать кнопку, чтобы жук взял груз, а потом отправился по назначению. Разгружался и возвращался механизм сам: на той Пластине, где игрушки выпускались, ими пользовались, помимо всего прочего, для мелкой уборки дома, так что мини-роботы могли собирать разбросанные вещи и относить их на место.
Маклину совершенно не хотелось, чтобы мощную взрывчатку носители из-за оплошности операторов растащили куда попало, а не под диван в княжеском кабинете. Граф собирался устроить взрыв в тот момент, когда там точно не будет ни единой живой души, а потом, послав столь недвусмысленное предупреждение драгоценному тирану, убрать операторов – на его вкус, эти серийные убийцы выживали до сих пор исключительно волей случая, часто благоприятствующего дуракам. Кабы не претензии к соратнику, вопрос решился бы прямо на Пустошах.
***
Алерт привык, что в логово Великого обслуга старается без зова не заходить, уборка производится редко – когда Тот, Кто Подарил Лисам Мир, считает нужным одним махом уничтожить всё лишнее, а иногда – и пару предметов обстановки или надоедливого визитёра. Также лис привык, что мелкую живность, забегающую из сада или влетающую в окно, можно ловить и есть, а время от времени появляющиеся непонятные предметы ему, полновластному хозяину Беспредельного Поддиванья, ничем не угрожают.
Поэтому, когда в кабинет вползла странная тварь, влачащая не менее странный брусок, Алерт не испугался и не слишком удивился – и не такое видали. Он обнюхал тварь – она пахла чем-то непривычным и вряд ли съедобным. Будучи придавлена лапой, выскреблась на волю, не потеряв поклажи, и даже на пробный укус никак не отреагировала. После того, как эмпирическим путем была доказана непригодность твари в пищу, настала очередь бруска – тем более, что, втащив свою ношу в самый дальний угол Блаженного Поддиванья, тварь заторопилась за дверь, не прикопав и даже не пометив оставленное. Тупая несъедобная скотина притащила столь же несъедобную дрянь, как и она сама, – Алерт проверил, брусок был похож на смесь мыла и глины. Всё бы ничего, но вскоре появилась ещё одна тварь – а может, та же самая, выглядели и пахли они совершенно одинаково, — и деловито приволокла новый шматок никчёмной вязкой гадости, притулив его поближе к первому. По мере того, как родное Поддиванье заполнялось отвратительной несъедобной массой, лис терял терпение. Оставалась надежда на Великого – обычно, когда тот обнаруживал слишком много мусора в логове, хватало одного движения лапы Бесхвостого или даже взгляда, чтобы вокруг стало чисто, тепло и уютно. Но как назло, верховное лисье божество давненько не осеняло благодатью территорию логова, а покидать на старости лет обжитую нору и перебираться в парк Алерту категорически не хотелось. Разумеется, часть племени, издавна заселившая окрестности Осеннего, была бы счастлива, если бы в их колонии счёл нужным поселиться сам пророк Фырф, но что он за Глас Великого, если спит в кустах, как обычный недопёсок-первогодок, а по ночам на глазах у всех охотится за полёвками?
Алерт уселся в центре кабинета и, развесив уши, ещё немного понаблюдал за странными тварями. Будучи перевёрнутой, любая из них шустро возвращалась в первоначальное положение. Вытолкать муравьёв-переростков за дверь или загрызть также не получалось – несмотря на несуразный вид и неспособность к обороне, они оказались неуязвимы. Лис почесал лапой за ухом и злобно тявкнул. Распушив хвост и холку, он попробовал воззвать к Великому, но непостижимый высший разум остался глух к его мольбам. Такое случалось и прежде, рано или поздно Великий неизменно возвращался домой, и, если бы непонятные твари не избрали для своей кладовой его, Алерта, владения, лис бы спокойно ждал возвращения Бесхвостого. Но нет, надо же было этим ненормальным скарабеям натащить дерьма неведомого зверя именно туда!
Алерт нервно заметался по кабинету. В расстроенных чувствах пометил оставленную тварями кучу – но и это не отвратило вторженцев. Они даже не стали перемечать свой склад – неимоверная глупость, но чего ждать от насекомых, будь они хоть трижды несъедобные?
Алерт попробовал оторвать кусок – дрянь не жгла пасть и, подкопав кучу когтями, от неё можно было отгрызть изрядно. Лис отнёс кусок в дальний угол кабинета и улёгся рядом. Насекомое, заметившее этот демарш, возмущённо пискнуло и, выхватив трофей из-под носа Алерта, вернуло на место. Лис при этом не пострадал – очевидно, защищать добычу и себя твари действительно не умели. Правда, двигались шустро, а также каким-то образом находили свою пакость совершенно везде и с тупым упорством возвращали на исходные позиции.
Алерт снова от души почесался, задумчиво и больше для галочки, нежели надеясь на результат, цапнул очередного жука, — и воззвал к племени. Цепочка ярких образов, понятных каждому отоциону, призывала всех, кто достаточно взросл, силён и смел, посрамить мерзостных захватчиков, с подлым и коварным умыслом принявших обличье еды. Результат не замедлил – парк пришел в движение. Ушастые чёрные лисы, казалось, возникали прямо из-под земли – и редкая обслуга, натыкавшаяся в саду или коридорах на воинственно верещащую мохнатую армию, предпочитала убраться восвояси, списав внезапное нашествие блохастых на очередной княжеский эксперимент.
В кабинете царил ажиотаж: каждый, пришедший на зов Пророка, старался показать, что готов на всё ради победы. Лисы пробирались под Священный Диван по несколько за раз – площадь княжеского ложа вполне позволяла разместить под ним не то, что десяток отоционов, а средних размеров зоопарк. Куча таяла на глазах – против орды клыков и когтей не устоял бы и Осенний дворец! Насекомые встревоженно пищали, бросались спасать свою замазку, выдирая её по кусочкам из зубов Алертова воинства, но силы были неравны. Воины утаскивали добычу, и, повинуясь возмущенному тявканью своего вождя, стремглав неслись в парк: зарыть и уничтожить, спрятать и пометить, чтобы никто не дерзнул откопать!
Чтобы ускорить освобождение Священного Поддиванья, добычу, не мудрствуя лукаво, тащили прямиком в сточные ямы в дальнем углу парка, там, где за стенами простиралась Пустошь, – Алерт рассудил, что ни одно насекомое не сумеет извлечь оттуда что бы то ни было. А если несъедобные окажутся настолько безмозглы, что полезут спасать своё имущество и утонут – туда и дорога.
Как только последний солдат армии пророка Фырфа триумфально покинул поле боя, преследуемый разбитыми наголову несъедобными, Алерт облегчённо вздохнул и по новой переметил Освобождённое Поддиванье. С чувством выполненного долга старый лис возлёг в любимое кресло Великого – справившись с проблемой без участия божества, он имел право хотя бы на время занять престол Того, Кто Привёл Лис На Эти Земли.
Увы, долго наслаждаться не получилось – как всякое божество, не считающееся с призывами верных, когда те нуждаются в помощи, Великий явился в аккурат тогда, когда острой надобности в спасительном присутствии уже не было. Спасибо ещё, не материализовался прямо в кресле – но многострадальному дивану не повезло в очередной раз за этот неимоверно долгий день. Соткавшись из воздуха, пропитанного едким запахом лисьей победы, на ложе рухнул сперва Темнейший в своём обычном костюме подгулявшего пандемского люмпена, а следом за ним, цепко держась за ворот княжеской куртки, плюхнулся Асмодей, наряженный по моде какой-то из тех Пластин, где мужчины ещё носили фраки и смокинги.
– Врут, что в твой кабинет нельзя телепортироваться, – укоризненно сообщил он Князю. – Главное – держаться покрепче, а уж за что – не так и важно. Верно, ми-и-и-лый?
Алерт ехидно прижмурил глаза, наблюдая, как Великий брезгливо стряхивает когтистую наманикюренную лапу одного из самцов Осенней колонии со своей шкуры.
– Мог бы не ломать комедию, – сухо сообщил Великий своему миньону. – Ты не на Совете.
– А как же возможная утрата квалификации? – самец, распространявший сложный аромат какого-то селективного парфюма, способного поспорить по насыщенности и стойкости с лисьими метками, наигранно похлопал накрашенными ресницами. – Представь – являюсь я, значит, на Совет, приличный до рвотного рефлекса. И к тебе эдак чинно-благородно, со всем возможным политесом – разрешите, мол, доложить, ваше темнейшество? Хочешь столь грубо избавиться от соратников? Часть загнётся от когнитивного диссонанса, часть – от инфарктов с инсультами. Астарот с Маклином на радостях пришибут друг друга – мешать им станет некому. И останемся ты да я, да мы с тобой… Ну Левиафан с Азазелем, да детишки ещё, они маленькие, невинные. А кто кроме – ума не приложу, нынче все такие нервные и сложные, что старина Люци на их фоне скоро будет выглядеть образцом душевного здоровья. Того и гляди выпустим из Бездны да извинимся за доставленные неудобства.
– И где на твоей шкале душевного нездоровья членов Совета стоит отметка с именем одного нашего общего приятеля? – рассеянно поинтересовался Князь, устраиваясь в ворохе подушек. Закинув руки за голову и пошарив где-то между диванным валиком и стеной, он извлек оттуда початую бутылку непонятной жидкости, поболтал на просвет, понюхал, открыв – Алерт чихнул от убойного духа спирта, торфяного дыма и соли, но Великий бестрепетно отхлебнул прямо из горла.
– Ах, у нас было столько общих друзей и подруг за эти годы, что даже не представляю, о ком ты говоришь, – нахальный миньон свернулся клубочком на диване – Алерт и не подозревал, что длинные и неуклюжие по меркам любой лисы бесхвостые тоже так умеют – и уложил голову Великому на грудь.
– В амплуа тупой шлюхи ты недостаточно убедителен, – Великий отмахнулся от приставучего самца бутылкой, а тот, по-кошачьи извернувшись, ловко выхватил её и припал к резко пахнущему пойлу. Пристрастия бесхвостых к сомнительным жидкостям Алерт не разделял – с его точки зрения вкуснее всего были подбродившие фрукты – но на эту пирушку старого лиса явно не приглашали.
– И всё же уточни, – миньон умудрялся томно коситься на Великого, не отрываясь от бутылки, и при этом сохранял расслабленную позу отдыхающей лисицы. Алерт подумал, что большие уши и пушистая шубка с длинным хвостом выглядели бы на этом двуногом куда лучше одежды. Пожалуй, столь наглая и хитрая тварь смогла бы со временем возглавить сильный и преуспевающий клан.
– На «Б» начинается, – снисходительно проворчал Великий, – и в кои-то веки речь не о твоей привычной роли.
– Интересная кандидатура, – Асмодей внимательно посмотрел на Великого и с видимым сожалением убрался с дивана, вернув бутылку. Только теперь миньон заметил лежащего в кресле Алерта.
– Кстати, ты не задумывался о преемнике? – поинтересовался бесхвостый плут у своего вожака. – Мне кажется, этот ушастый приятель весьма органично выглядит в твоём кресле, осталось научить его подписывать указы и тявкать по восемь часов кряду.
Алерт гордо напушился – наконец хоть кто-то из Осенней стаи заметил его заслуги. К сожалению, прекрасная идея миньона осталась недооценённой – Великий скривился, словно его укусила блоха, и отрывисто фыркнул:
– Ты всё понял? Вали выполнять. По пути можешь поймать отоциона в парке и переписать на него своё имущество – командовать шлюхами и поливать тряпки паскудным парфюмом сможет и лиса.
– Это было жестоко, – закатил глаза Асмодей. – Моё сердце разбито, но я прощу тебя, если ты отсыплешь мне немного кофе из личных запасов.
– Я тебе сейчас так отсыплю, не унесёшь, – сварливо откликнулся Великий. – Бери из шкафа, что захочешь, и уматывай. Последний раз предупреждаю.
– Последнее княжеское предупреждение – это серьёзно, – самец белозубо ухмыльнулся, сноровисто выгреб из шкафа несколько пакетов, ухватил за горлышки чуть не полдесятка бутылок и вымелся из кабинета за мгновение до того, как об закрывшуюся за ним дверь со звоном разлетелась опустевшая стеклотара.
Глава 7, в которой количество покушений некоторым образом переходит в качество
Глава 7, в которой количество покушений некоторым образом переходит в качество

Открытие нового университетского корпуса на Лысых горах должно было стать значительным событием: там разместили недавно созданный Специальный факультет для одарённых имени госпожи Президента Прекрасной Рахмы, куда предполагалось принимать всех магов вне зависимости от пола и происхождения. Разумеется, под патронатом Его Темнейшества господина вице-президента.
Ректор Пандемского государственного университета был в восторге от идеи. Он вообще зарекомендовал себя личностью настолько деятельной и эффективной, что, заведись подобная в ведомстве Маклина, граф предпочёл бы поскорее избавиться от этакого счастья. За время пребывания на посту этот ставленник старой аристократии подтянул все возможные связи и собрал целую банду ушлых паразитов, вместе с которой постепенно превратил в целом безобидное учебное заведение в постоянный источник массовых беспорядков. Громкие скандалы с выдачей поддельных дипломов лицам с весьма посредственными магическими способностями, студенческие волнения и забастовки преподавателей — всё это стало чуть ли не фирменным стилем его правления. Отдельным развлечением оказался невзаимный роман с властью: даже вне сезонов хтонической паранойи у Князя напрочь отсутствовала любовь к подхалимажу. А подхалимом господин ректор был вдохновенным, можно сказать, идейным. Он вместе с другими лизоблюдами порывался присвоить ПГУ имя Темнейшего, но тот ответил отказом и ядовито заметил, что раз уж столицу до сих пор не переименовали из Пандемониума в Князь-Темнейший, то и без вуза его имени страна прекрасно проживёт. Перепутав по угоднической близорукости иронию с излишней скромностью, группа товарищей, которую впоследствии окрестили «фан-клубом», распорядилась сменить название на фасаде главного здания в обход воли монарха. Когда на следующий день лишние буквы осыпались на землю, как сухая листва, чудом никого не задев, ректор всё же что-то заподозрил и направление своей бурной деятельности сменил.
***
Маклин предполагал, что на открытии спецфакультета будет аншлаг — с открытия мавзолея Прекрасной Рахмы Князь не баловал своих подданных появлением на крупных мероприятиях — но реальность превзошла все ожидания. Официальная делегация Раймира — дорогие двоюродные родственники — заняла самые удобные места на свежевозведённых трибунах и, похоже, отмечать достижения адмирского высшего образования начала ещё позавчера. Странно, что возглавляет эту компанию Гавриил — на его месте Маклин бы не светил так физиономией, имевшей подозрительное сходство с рожей господина премьер-министра, даже сквозь маскировочные чары очевидное для всех. Джибриль бен Бааль в роли третьего официального лица Раймира, спешите видеть... можете не спешить, ближайшие часа два этот красавец никуда не денется, не для того явился, чтобы уйти, не высидев всю церемонию. Слишком уж комфортно устроился. Впору подумать, что кто-то из абитуриентов — его родственник-полукровка... Маклин мысленно записал себе не забыть проверить всех новоиспечённых студиозусов на скандальном факультете, на всякий случай — а то многовато на трибунах бомонда с обеих сторон Перешейка. Неоспоримый плюс — гульих метисов тоже хватает, посему изображающий неофита высшего образования Адан не слишком выделяется.
Маклин не выпускал из вида своего карманного террориста. Тот очевидно нервничал — потел и дёргался на каждый резкий звук, облизываясь, словно голодная собака, — но невротиков обоего пола и самого разного происхождения в нестройных рядах абитуры хватало. Граф подумал, что для оправдания собственного присутствия в толпе зевак следовало бы озаботиться притащить в качестве первокурсника спецфака кого-нибудь из подходящих по параметрам детей клана. Мало ли кто задумается, зачем под палящим пандемским солнцем почти час по доброй воле жарится начальник Третьего отделения, вырядившийся в цивильную одежду и очевидно не участвующий в мероприятии. Он скользнул взглядом по толпе, ища знакомых, и облегчённо выдохнул — по всей видимости, масштаб мероприятия он явно недооценил. Армейским-то чем здесь намазано? Компания парней в форме пандемского Легиона наверняка притащилась сюда исключительно для того, чтобы поглазеть на девиц, поесть адбургеров, выпить пива, и возможно (ну, это если очень повезет, конечно) подраться с охраной раймирской делегации. Хотя, похоже, последнее останется в области неэротических мечтаний — Маклин проследил за взглядами армейской компашки и понял, что, если кто-то со стороны за происходящим и следит, то начальник Третьего отделения — не самый интересный фрукт в этом неудобосказуемом компоте. Один из княжеских сынков, как обычно, в форме, и, как обычно, не в парадной, подпирал спиной боковую стенку трибуны, лениво любезничая с какой-то девицей с нашивками сержанта Легиона. Маклин прищурился — похоже, парочка, вопреки первому впечатлению, обсуждала никак не амурные дела. Иначе с чего бы прочим "волчаткам", как ехидно за глаза именовали легионеров, окружать своего командира и его подружку плотной толпой?
Граф посмотрел на Адана. Тот все так же покорно потел в шеренге студиозусов и, судя по всему, заниматься самодеятельностью не собирался. Для страховки Маклин навесил на весь ряд, где находился гуль, "дальнюю слежку" — если возникнут какие-то вопросы, массовое заклинание можно будет объяснить служебным рвением. И, решив слегка отвлечься, неторопливо направился к трибунам — лично убедиться, что среди "волчаток" не затесался посторонний. Он, конечно, принял все меры, чтобы идея вызова Младшей из древнейших кровью Высших осталась достоянием узкого кружка предназначенных на убой фанатиков. Более того, граф сам не очень представлял, что будет, если для снятия печатей воспользоваться не кровью Темнейшего, а кровью любого из княжеских детей. Вероятно, ничего страшного — но на всякий случай слежка, которую правильнее было бы именовать охраной, была заблаговременно приставлена ко всем известным потомкам Первого среди равных. В некоторых случаях объекты слежку не заметили, в некоторых — возможно, заметили, но ничего не предприняли. Двоих для того, чтобы качественно охранять, следовало бы, по-хорошему, обезоружить, обездвижить и запереть в подвале. Малефицио, к счастью, на площади не было — то ли СВРиБ не слишком волновало предстоящее действо, то ли, что вероятнее, Малеф предпочитал лишний раз не попадаться на глаза сиятельному папаше. А вот Даджалл зачем-то явился с целой стаей соратничков — и поди пойми, для чего. Где Университет, а где Легион, как говорится...
Когда к компании, сгрудившейся под трибуной, и что-то напряжённо изучавшей, подошёл начальник Третьего отделения, никто ухом не повёл — что могло означать как полную законность происходящего, так и то, что "волчаткам" наплевать на кого бы то ни было, кроме непосредственного командира. Даджалл, заметив графа, ухмыльнулся, приветственно кивнул и коротким жестом приказал "волчаткам" посторониться — что те, разумеется и сделали.
— Что за гримуары и артефакты вы тут изучаете, ребятки? — граф старался казаться беспечным зевакой, случайно заметившим в толпе хорошего знакомого. Даджалл, возьми он на себя труд приглядеться, вполне мог бы заподозрить неладное — помимо недурных для вервольфа магических способностей, княжеский щеночек обладал определённым чутьем, присущим второй половине его крови. Волки, даже если не понимали, в чём суть, превосходно чувствовали страх, усталость, боль или притворство. "Запах не врёт", — в Третьем хватало вервольфов и их полукровок, и Маклин знал, что лучших оперов и дознавателей ещё поискать.
— Наслаждаемся контрабандой, — дружелюбно отозвался "щеночек". — Не желаете присоединиться, граф? — он протянул Маклину нечто, на взгляд жителя Пандема довольно несуразное, но для знатоков являвшее собой убойное — в прямом смысле слова — совершенство. — Мэй, — кивок в сторону крепкой девчонки в форме, которую Маклин издали счел очередной подружкой Даджалла, — утверждает, что на их Пластине эту штуковину используют в основном ваши коллеги и коллеги Малефа, и что тамошние устройства не всегда идентифицируют это как оружие. Я не вполне понял, что за отвод глаз нужно применять и как нужно накладывать его на предмет, но может, вы разберётесь.
Маклин взял в руки неожиданно лёгкий пистолет. Повертел, магическим зрением "разбирая" оружие на три с лишним десятка частей. Хм, заряжен, — и незаметно, по крайней мере, на первый взгляд, чтобы в конструкции присутствовало что-то, препятствующее случайному выстрелу. По всей видимости, легионеры были потрясающе везучими скотами, если никто из них не спустил крючок, изучая оружие, — ну или Даджалл и эта девчонка, как её... Мэй, кажется, — заранее предупредили своих сослуживцев. Что ещё? Человека или гуля, очень слабого мага или не слишком крупного зверя из такой убить можно, для высшего демона — игрушка. Даже точным попаданием не остановить и не убить, слишком невелика площадь поражения. Неприятных ощущений будет изрядно, но, пожалуй, даже полукровку вроде приволокшего это мальчишки толком не изувечить. Прекрасная вещь, надо подольше постоять здесь и поизучать её — авось и применить удастся. Пора бы Первому среди равных почтить собравшихся своим присутствием, вон, уже торговцы пивом и адбургерами с опустевшими лотками заторопились с площади за новыми партиями товара — значит, торчим мы все тут поболее часа. Если Темнейший не появится с минуты на минуту, изрядная часть электората встретит правителя с красными от солнца и пива осоловелыми мордами без малейших примет верноподданнического почтения...
— Возможно, госпожа Мэй...
— Сержант Мэй, с вашего позволения, господин граф, — сухо поправила девица. Тот кивнул, принимая поправку, и продолжил: — Так вот, возможно, сержант Мэй говорила о каких-то технических средствах, причем не очень... качественных. Отвод глаз на предмет — и на этот в том числе — наложить можно, но любой, кто чётко представляет, что именно он ищет, и обладает магическими способностями, превосходно видит сквозь подобные заклинания. Подействует разве что для отвлечения внимания — например, при рутинной проверке. При тщательном досмотре — почти бесполезно, разве что заклинатель много сильнее тех, кого он пытается провести.
Даджалл кивнул.
— Судя по всему, поэтому вы и заметили нашу игрушку. Я её слегка прикрыл, чтобы не привлекать любопытствующих, но вам это не помешало.
— У Третьего отделения нюх на контрабанду, — пафосно сообщил Маклин и, сосредоточившись на раймирской делегации, незаметно для подвыпивших гостей "ниткой" вытащил у них из-под ног корзину с запасами для продолжения пикника, рассудив по состоянию раймирцев, что четвёртая корзина с бутылками и закуской совершенно очевидно будет для них лишней. — Держите доказательства, господа офицеры, я их только что конфисковал, — граф подал пример Даджаллу и его свите, первым выудив из похищенной корзины бутылку и совершенно машинально проверив содержимое заклинанием. Ни посторонних наговоров, кроме охлаждающего, ни ядов, и притом весьма приличное недешёвое вино — не господин премьер ли расстарался для сыночка? — Можем, не сходя с места, уничтожить конфискат — раймирская делегация в курсе касаемо ограничений ввоза продуктов из Раймира в Адмир и вряд ли подаст жалобу.
— Благодарю, господин граф, вы очень добры, — Даджалл махнул рукой, приглашая "волчаток" принять участие в разграблении корзины. — Мы не догадались прихватить съестного с той Пластины, где гуляли, а здешние адбургеры отвратительно пережарены.
Внезапно вокруг стало тихо, а затем неугомонная толпа зашумела с новой силой.
— О, главкома подвезли, — хрустя добытой из ворованной корзины перепёлкой, прокомментировал кто-то из легионеров. Маклин в комментариях не нуждался — в отличие от парней, он почувствовал приближение Темнейшего ещё несколько минут назад. Судя по всему, их величество не спешили и продвигались к толпе электората откуда-то из недр Университета со скоростью умирающей черепахи. Волоком его там тащат или на руках несут, передавая, как ценный приз? Граф напрягся: Адан должен был броситься на Князя в тот момент, когда тот приблизится, чтобы лично напутствовать студиозусов. Явления Темнейшего за спинами выстроенных в шеренгу будущих жертв образования никто предугадать не мог. Истинно верноподданные вокруг вовсю накладывали заклинания улучшенного зрения, дабы не пропустить появления монарха. Маклин последовал их примеру, хотя, будучи высшим демоном, не слишком нуждался в подобных ухищрениях. Картина стала неестественно чёткой — сейчас он мог бы пересчитать нитки на одежде студентов. Адан сдерживался с трудом — он конвульсивно сжал пустой флакончик в который, согласно замыслу, был должен сплюнуть кровь Князя, и облизывался уже вовсе непристойно. Когда Их Темнейшество, почему-то передумав произносить речь с верхней площадки университетской лестницы, сбежал вниз, расталкивая свиту ректора, и буквально врезался в шеренгу абитуриентов, гуль не выдержал. С нечленораздельным рычанием он сбил с ног находившихся между ним и его целью соседей и бросился на Князя, метя в горло. Бросок оказался неудачным — споткнувшись об одного из пытавшихся встать бедолаг, Адан потерял равновесие и практически рухнул на грудь Темнейшему. Со стороны это выглядело, как крайне неловкая попытка обнять и облобызать правителя, поэтому поначалу никто не заподозрил подвоха. Князь, не глядя, отмахнулся. Окончательно утративший остатки адекватности и опору под ногами Адан, падая, изо всех сил вцепился зубами чуть выше княжеского колена, получил наотмашь тяжелой тростью по плечу, но челюсти не разжал.
Ближайшие студенты в испуге отшатнулись. Кто-то завопил, кто-то схватился за амулеты. Больше, чем неожиданно рехнувшегося сотоварища, они боялись реакции Темнейшего. Кто знает, вдруг государь в запале вздумает обернуться стаей драконов и сожжёт полгорода. Да что там стая, хватило бы и одного.
Воспользовавшись тем, что в какой-то момент возле импровизированной скульптурной группы "Князь, угрызаемый гулем" образовалось пустое пространство, Маклин вскинул притащенную "волчатками" игрушку и плавно нажал на спуск. Дёрнувшийся Адан начал медленно сползать вниз. Князь продолжал стоять изваянием, глядя куда-то в сторону трибуны так, словно позировал фотографам. Последние, разумеется, не упустили такой шанс.
Темнейший с некоторым опозданием поморщился, больше от отвращения, чем от боли, и опустил взгляд на гуля. Пуля попала тому куда-то в основание шеи, и теперь было совершенно невозможно понять, чья кровь — княжеская или собственная — пузырится на губах незадачливого террориста. Он судорожно подёргивался, словно желая повторить бросок, и облизывал окровавленные клыки, а дышал шумно и прерывисто, мучительно пытаясь сглотнуть. Постепенно лицо раненого приобрело синеватый оттенок, открытую пасть перекосило жуткой гримасой, сквозь застывшие на губах клочья жёлто-розовой густой пены вырвался сдавленный хрип. Тело Адана внезапно тряхнуло серией мелких судорог, а затем выгнуло дугой едва не до хруста позвонков, после чего он вытянулся, уставив в небо широко раскрытые глаза, в которых почти не были видны белки.
– Надо бы сообщить Мору, что у гулей опять эпидемия, — вполголоса бросил Князь через плечо кому-то из сопровождающих. И продолжил куда громче, адресуясь к ошарашенной неудавшимся покушением толпе:
— Знание доступно всем, но не всем удаётся переступить порог храма науки...
***
Среди обитателей Пандема было в ходу выражение «чтоб тебя мажордомом в Осенний взяли». Мажордомы у Темнейшего действительно менялись часто – кто сходил с ума, кто погибал, кто пропадал бесследно, но ещё ни один не выходил на пенсию по выслуге лет. Ныне занимавший эту должность Бакар к такому положению дел относился философски. Когда каждый день представляется случай закончить свой жизненный путь самыми разнообразными и неожиданными способами, подобная позиция вырабатывается сама собой.
Благо, его предшественники всё же вели дневниковые записи, позволявшие избежать многих бед, и мажордом подолгу просиживал в наиболее безопасном отделе дворцовой библиотеки, перенимая опыт. Свою лепту он предпочёл не вносить – с какой стати помогать кому-то, если сам уже будешь покойником? Труды по истории и магии тоже вызывали у него интерес, но скорее абстрактно-тоскливый: стать великим полководцем или политическим деятелем ему не светило. Венцом магических упражнений мажордома навсегда осталось слабенькое заклинание «огненный шар», да и применять его после поступления на службу не было ни нужды, ни возможности.
Прочая челядь приняла новобранца вполне дружелюбно. Бакар стремился производить приятное впечатление, и на первых порах ему это удавалось. Что о нём думал Темнейший, Бакар узнавал без особых ухищрений, довольно часто и подробно, а самые красочные характеристики даже записывал потом по памяти в отдельную книжечку, чтобы при случае блеснуть, распекая других. Он вообще очень внимательно приглядывался к особе хозяина и его окружению, чтобы угождать во всём, попутно заимствуя как можно больше полезного для себя. Перенимал он не совсем то, что следовало бы, а угождать получалось скверно. Но Темнейший возвёл разносы в ранг высокого искусства, потому Бакар воспринимал их скорее как неизбежное природное явление. Брань на вороту не виснет, особенно если это ворот роскошного камзола, а взбучку тебе устраивает не какой-то лавочник, всё-таки сам глава государства. Был бы действительно недоволен, казнил бы. Но шрама от пресс-папье Бакар простить так и не смог, поскольку тот не сводился решительно ничем, и пришлось в итоге отрастить бороду, чтобы скрыть это безобразие.
Всё, аккуратно присваиваемое в обход официального жалования, он почитал компенсацией, а себя – свободным от каких-либо моральных обязательств. Слуга тирана должен быть ловким и расторопным, но это святое убеждение не помешало Бакару со временем изрядно облениться и уверовать в необъяснимое с логической точки зрения благоволение судьбы.
В обязанности мажордома помимо прочего входил разбор подарков, присылаемых отцу нации со всех концов света. Сегодня поступления были не столь многочисленны, то ли половину растащили загодя, то ли просто улов в волнах народной любви был невелик. Съедобные дары по большей части выглядели как алкоголь, и Бакар сразу приготовил на вынос в покои повелителя пару наиболее ценных бутылок. Он слишком хорошо помнил, как однажды эдак незаметно умыкнул спиртное попроще, посчитав, что держава не обеднеет. Собственно, это всё, что он потом помнил о том эпизоде, прочее ему злорадно рассказали подчинённые: оказывается, он вломился в княжеский кабинет и, не застав повелителя на месте, решил покрасоваться в его кресле. Там по своему обыкновению мирно дремал ручной лис Темнейшего. При попытке фамильярно ухватить сонного Алерта под пузо и усадить на колени, тот возмущённо взвизгнул, прижал уши и прокомпостировал мажордому руку, практически повиснув на перепонке между большим и указательным пальцами. Пока Бакар с воплями отрывал от себя взбесившегося зверька, тот опозорил неприятеля настолько прицельно, что наблюдавшим за развитием событий слугам потребовалось какое-то время, чтобы подавить хохот, прежде чем всё-таки вмешаться и помочь начальнику, проводив от греха подальше в его покои. Утром нового дня Бакар почти пожалел, что не умер: боль в прокушенной руке и едкая лисья вонь никогда не входили в список средств, облегчающих похмелье.
С тех пор класть глаз на напитки мажордом себе не позволял. А вот кое-что другое сразу приковало его внимание — очень стильная и явно дорогая парадная фуражка. Коллекция княжеских головных уборов всегда была предметом его зависти. Фуражка оказалась великовата и чуть сползала на глаза, но мажордом прямо-таки залюбовался своим отражением в большом зеркале. Даже жаль снимать, до чего хороша, но разгуливать в ней по дворцу хозяин вряд ли позволит даже будучи в самом прекрасном расположении духа.
Бакар вздохнул и напоследок сменил пару тщательно выверенных державных поз. Нашёл лучший ракурс, хотел было поправить козырёк… и застыл в изумлении. Фуражка не сдвинулась ни на миллиметр, будто приросла. Он попробовал снять её, ровно с тем же результатом. Вначале осторожно, а затем уже со всей силы дёргал за козырёк, наплевав на свою безупречную причёску и возможный ущерб для имперского имущества. Чем больше усилий прилагал Бакар, тем плотнее садилась проклятая фуражка, сжимая череп не хуже тисков палача.
Наконец страх наказания с разгромным счётом победила паника, и мажордом пошёл сдаваться, неся на голове предательский убор так осторожно, будто на тулье у него стоял хрустальный бокал. Из отложенных ранее бутылок он дрожащими руками захватил с собой в качестве заградительного щита только одну, от души надеясь, что швыряться любимым сортом вина хозяин всё-таки не станет.
***
Смерть Адана была закономерна. Он был рождён, чтобы встать во главе большого клана и вести за собой других, но оступился и закончил в пыли под ногами Чёрного Властелина, опозоренный безвестностью. Он стал бы героем, а все лишь подумали, что взбесившийся полукровка в помутнении рассудка кинулся на главу государства. Даже право на славную смерть тиран отобрал у Адана.
Чистокровный никогда не любил их бывшего вожака. Но их, избранных Матерью, неудача Адана должна вдохновлять на новые подвиги. Теперь, когда Адана нет, вся ответственность за женщину названного брата должна была лечь на плечи Риада. Чистокровные жадны до чужого добра и чужих женщин и слишком любят морочить мозги, это Риад испытал на своей шкуре. Этот тип внушал Уле, что она вовсе не часть клана и никакая не будущая священная жена, и, кажется, его внушения даром не прошли. Во взгляде девушки незадолго до её исчезновения появилась некоторая снисходительность, словно она знала что-то, чего Риад не смог бы понять даже на самых простых словах. Вместо священных свитков она занималась теми, что Адан запрещал трогать.
Риад понял, в чём была ошибка, стоившая брату жизни: кровь на сигил Матери должна была брызнуть из-под ножа чистокровного. Особый нож тот носил при себе, но Риад всегда был самым ловким. Теперь нож чистокровного у него, как и сигил. Он взял пергамент со стола Улы, опасаясь неверно перерисовать сложные линии и провалить дело. Действовать надо быстро, пока демон не хватился своего ножа.
Риад не опасался, что не пройдёт дальше ворот. Он всё равно не маг, и ему наплевать на то, что заклинания не действуют в покоях тирана. Подробный план дворца с его ловушками упростил бы выполнение замысла, но в исходе своей вылазки Риад почти не сомневался и так: Великая мать карает малодушных, но всегда готова распахнуть свои объятия для смельчаков.
Осенний производил гнетущее впечатление: ощетинившаяся острыми шпилями каменная громада словно стремилась поднять на них небесный свод. Если присмотреться, дворец даже мог показаться красивым. Он словно состоял из частей разных зданий, собранных воедино прихотливым капризом неведомого зодчего. Про странности Осеннего ходило множество легенд. Поговаривали, будто бесчисленные статуи в галереях способны оживать и двигаться, а любой кусок стены или пола может внезапно превратиться в портал, ведущий на самые опасные пластины Веера. Многие и вовсе считали, что дворец – древний зверь, поднявшийся из Бездны и порабощенный Темнейшим. Главные ворота и в самом деле напоминали огромную пасть, а светившиеся окна – горящие голодные глаза.
Но это всё равно лишь дом узурпатора и лжеца. Великая мать не живёт во дворце, она свободна, и свободны её дети. Обилие зелени вокруг только усугубляло тревожное впечатление, слишком ярки были цветы и зелены листья. Коварство миража, поддавшихся этому обаянию ждет бесславная смерть. Риад заметил парочку довольно упитанных пустынных лис, увлечённо рывшихся во дворе. Дорогу ему перебежал третий, на удивление крупный самец. Дурной знак, но старые приметы не должны помешать тому, за кем сила Великой матери.
Внутри сумрачно и пусто, хотя в таком огромном дворце наверняка должно быть полно народу. Ни охраны, ни слуг, только полумрак и нечёткие расплывчатые тени.
Поднявшись на заветный этаж, Риад едва не задохнулся – в коридоре стоял густой дым, словно в кальянной в самый разгар вечера. Дверь в покои Темнейшего была приоткрыта, оттуда доносились какие-то совершенно душераздирающие звуки. Это ещё больше насторожило юношу. Дурная слава за этими комнатами закрепилась с давних времён. Впрочем, ему, отчаянному храбрецу, проникшему в Осенний, отступать было некуда. Неслышным шагом Риад прокрался в покои, ощущая лёгкое головокружение — не то от собственной смелости, не то от дыма.
В кабинете царил беспорядок. Пустые бутылки, окурки, битая посуда, содранные шторы и ломаная мебель устилали ковёр, который, судя по его плачевному виду, неоднократно пытались поджечь. Атмосфера была не просто нездоровой, она практически душила в своих объятиях, разрывала безжизненное тело в клочья, а потом размазывала останки по стенам и потолку, маниакально хихикая.
Риад внутренне содрогнулся, заметив, что многие смятые или оплавленные предметы на полу ранее были чем-то, что в принципе затруднительно повредить до такой степени.
Посреди кромешного бедлама возвышался в чудом уцелевшем кресле источник слышной издалека жуткой какофонии. Пел он явно не первый час (а возможно, и не первые сутки), аккомпанируя себе на инструменте неизвестной Риаду конструкции. Юноша опешил, застав вместо всемогущего повелителя Адмира неопрятного типа, больше напоминающего пьянчугу-дезертира. Да его будто дракон пожевал и выплюнул в канаву! Особенно нелепо выглядела криво нахлобученная помятая фуражка. Она была опасно близка к тому, чтобы слететь, каждый раз, когда певец затягивал очередной куплет, лихо встряхивая головой.
Это не мог быть Сам, решительно не мог. Истории про то, что любой нищий калека на улице мог оказаться Князем, Риад, конечно, слышал, но считал их обычными байками, что рассказывают за стаканом.
Он осторожно подошёл поближе, поняв, что странный тип слишком самозабвенно надрывает глотку, чтобы его заметить. То ли причудливые слова песни, больше похожей на заклинание, то ли что-то неуловимое в ритме, то ли яростное исступление, угадывавшееся во всех очертаниях фигуры певца, заставили парня присесть на груду потрепанных подушек и завороженно наблюдать за быстрыми движениями рук. Низкий хриплый голос звучал как сама безысходность, как воплощение острейшей беспричинной тоски, что поднимается иной раз со дна души даже у записных весельчаков и балагуров, заставляя их оборвать на полуслове очередной пошлый анекдот. О чём пелось, Риад никак не мог уловить, хотя поначалу слова и разбирал. Казалось, голос и инструмент окончательно слились в какой-то мрачной гипнотической гармонии. Риад нахмурился: он словно потерял что-то очень важное и никак не может это найти. Что он делает здесь? Чего хотел? И всё-таки, как же называется эта штука, что способна издавать такой звук?
Тишина обрушилась внезапно, как подлый удар двумя ладонями по ушам в уличной драке. Ответом на невысказанный вслух вопрос глухо, но отчётливо прозвучало:
– Баян.
Риад окончательно перестал понимать, что происходит. Мысли замедлились, на голову словно накинули толстое шерстяное одеяло в жаркий полдень. Даже говорить оказалось сложно. Наконец он смог выдавить из себя какое-то несуразное вопросительное мычание и снова умолк.
– Эта штука, – теперь музыкант обернулся, отставив инструмент в сторону, и Риаду впервые за его недолгую, но насыщенную приключениями жизнь, стало по-настоящему страшно. Хотя ничего угрожающего в облике Князя не было, наоборот, он выглядел куда менее внушительно, чем на картинах или плакатах.
Пламенные речи в духе Адана на ум не шли, да Риад никогда и не блистал по этой части. Бежать было бесполезно. Юноша даже позабыл про нож и сигил. Он оцепенел и старался сфокусировать взгляд на своей цели, готовясь хотя бы погибнуть достойно. Цель пристально посмотрела на него в ответ из-под засаленной гривы, поскребла заросший подбородок, тяжело поднялась и отправилась рыться на столе. Стол, кажется, пострадал менее всего на фоне общего разгрома. Потом цель вернулась к Риаду и протянула какой-то пузырёк. Парень механически принял его и немедленно выпил. Вопреки ожиданиям, не упал после этого в страшных предсмертных корчах, наоборот, ощутил, что в голове немного прояснилось.
– Хоть бы противогаз надел, дурак. Говорить можешь?
Риад не слишком уверенно кивнул, пропустив первую часть фразы, и на всякий случай снова хлебнул из флакона.
– Молодец, – ухмыльнулся его собеседник, усаживаясь на пол рядом и извлекая откуда-то из недр куртки бокал. Тот внезапно пошёл мелкими трещинами, а затем попросту стёк на ковёр лужицей расплавленного хрусталя. Князь равнодушно махнул рукой:
– Обойдёмся без излишеств.
Появившаяся следом бутылка проявила большую устойчивость. Риад заинтересовался, что ещё может быть распихано по княжеским карманам, и не найдётся ли там еды. Темнейший сделал изрядный глоток и передал бутылку гостю, отрицательно покачав при этом головой.
– Зачем пришёл – всё понимаю. Всех понимаю. Но до чего же надоело, грёбаная Бездна, до чего надоело! Пей, парень. Ночь будет долгой.
Риад, к которому постепенно вернулся временно покинувший его дикий ужас, повиновался. Ночь действительно казалась бесконечной, и говорил в основном Темнейший. Речь лилась плавным потоком, унося с собой остатки Риадова рассудка. Он пару раз едва не отключался, но государь щедрой рукой передавал ему бутылку и продолжал прерванный рассказ. Гостеприимство и красноречие хозяина держали надёжнее стального капкана. Многое становилось ясным, как день, ещё большее — бесповоротно теряло смысл. Когда бутылка в третий раз сменила объём и цвет, вкуса Риад уже не различал, чувствуя только обжигающую горечь на языке. В тяжёлом воздухе комнаты постепенно сгущалось, набирая силу, нечто жуткое. Тени предметов ожили и, мешаясь с дымом, медленно стягивались к расслабленной фигуре на полу. Князь задумчиво разглядывал почти пустую бутыль со стёртой этикеткой и к чему-то прислушивался. Внезапно левый глаз его изменил цвет, а губы растянулись в странной усмешке.
Риад наконец понял, как именно выглядит зловещий Архи-тип из историй спятивших бродячих сказителей, и почему некоторые из них чуть не в драку лезли, толкуя про то, что нет для него слов. Как рассказать про того, кто везде и нигде сразу? Глянет мимоходом – и пропал ты, а что вместо тебя останется – одно лишь бессознательное на панцирно-твёрдой спине, беспомощно перебирающее тонкими лапками в воздухе, как опрокинутый скарабей. Риада замутило, словно он и вправду побывал в теле того жука, пить захотелось с особенной остротой. Он огляделся в поисках хоть чего-нибудь, чем можно было утолить жажду, и заметил на столике изящную вазу, в которой вместо пышного букета торчала одинокая, но весьма раскидистая золотая ветка. Риад от удивления аж приоткрыл рот: не про эту ли волшебную хворостину талдычил один подслеповатый чудак, изрядно насмешивший тем вечером завсегдатаев кабака? Мол, такая ветка расчудесная, что целое сочинение про неё написать готов. Точно, та самая, и светится ярко. Вроде как её сорвать надо, чтобы убить какого-то жреца, а потом принести в дар богине… Тут Риада всё-таки стошнило, но Владыка, кажется, вообще о нём позабыл, поэтому не обратил никакого внимания на подобную дерзость. Непонятно откуда возник давешний лис-переросток со знакомым Риаду детонатором в пасти. Он настойчиво привлекал к себе внимание, сердито тычась носом в колено хозяина и отрывисто ворча. Риад при виде этого зрелища впал в окончательный ступор. Владыка выругался сквозь зубы, повертел в руках детонатор, поднялся и ушёл в сторону балкона.
Последнее, что запомнил неудачливый террорист, — брошенную ему фразу «Подержи-ка!» и яркое видение, в котором он стремительно распадался и никак не мог собрать себя воедино. Где-то далеко прогремел мощный взрыв, и мир обрушился на голову всей своей тяжестью. Отчаянный вопль каждой частицы угасающего сознания приняла милосердная пустота.
Глава 8, где воспеваются истинные семейные ценности, а пристрастие к сладкому имеет неожиданные последствия
Глава 8, где воспеваются истинные семейные ценности, а пристрастие к сладкому имеет неожиданные последствия

Когда доложили о прибытии княжеского курьера, Диамар бросил быстрый взгляд на супругу. Его всё ещё беспокоило, что он подал прошение об отпуске в письменной форме, потому не был уверен, как это воспримет Темнейший, предпочитавший некоторые вопросы решать строго в личном порядке. Капитана начала раздражать ситуация в целом. Несмотря на то, что дядюшка Бааль ещё не принял никакого решения касаемо места проведения импровизированного «отпуска», он чувствовал себя под домашним арестом, притом совершенно незаслуженным.
Вошедший офицер козырнул Диамару и поклонился хозяйке, не проронив ни слова. В руках он держал небольшую конфетную коробку и тонкий конверт. Диамар поднялся было с дивана, но Моза перехватила инициативу:
– Дорогой, не вставай, вдруг лекарство ещё не подействовало, – она собственноручно приняла у курьера конфеты и письмо. – Благодарю вас.
Тот по-прежнему молча откланялся и прошёл к выходу, но у неё сложилось впечатление, что любительский спектакль вышел не очень-то убедительным даже для этой живой машины, равнодушной ко всему, кроме прямых приказов повелителя. Но поскольку Моза была не первый год замужем за командиром этих самых машин, разбиралась в их чугунной мимике и нехитрых мотивах весьма неплохо. Должно быть, курьер подумал, что шеф просто решил под благовидным предлогом получить внеочередной отпуск.
Первым делом она проверила письмо. Ничего необычного, при вскрытии это оказался Диамаров же собственный рапорт, поверх которого уверенной княжеской рукой была выведена краткая, не вполне цензурная, но совершенно точно благоприятная резолюция.
А вот конфеты оказались не так просты. Моза перепроверила ещё (вдруг показалось?) и с хитрой улыбкой посмотрела на замученного неизвестностью супруга:
– Дорогой, по-моему, причину «по состоянию здоровья» Темнейший понял очень своеобразно.
– Решил добить мнимого больного? – невесело откликнулся Диамар.
– Да нет, скорее, меня. Задумал подсластить твою горькую отпускную долю: раз уж долг перед страной ты выполнять временно не можешь, то хотя бы перевыполнял супружеский. – Моза не выдержала и захихикала. – Вместо предполагаемой отравы там довольно мощный афродизиак. С забавным эффектом: чем дольше лежат, тем сильнее действие.
– Если бы я знал его чуть хуже, мог бы подумать, что он издевается.
– Даже лучшие умы в Совете не могут похвастаться, будто хоть в малейшей степени понимают, что им движет.
– В любом случае, не представляю, куда их девать. Княжеские подарки – не та вещь, которую можно просто передарить или скормить слугам.
– Ну почему же? Отправлю дядюшке с подробным отчётом о том, как владыка дал тебе отпуск и даже прислал вполне безопасный презент, чтобы показать, как ценит командира своей гвардии. У дядюшки всему и всегда находится применение.
— Не опасайся я, что он применит конфеты не к собственной персоне, а к чьей-нибудь ещё, попросил бы тебя предварительно добавить в состав слабительного или иной гадости, — буркнул Диамар. — Авось это временно переключило бы кипучую дядюшкину энергию на его личные дела. Идеально было бы, чтобы о нас с тобой он и вовсе забыл. У меня, конечно, всегда в запасе испытанное средство, вызывающее временную глубокую пассивность объекта, а иногда и амнезию, но, к сожалению, даже гуманные адмирские законы не одобряют проламывание черепа почтенным старшим родственникам.
***
– Ты велел подготовить старый мундир, – Наама недоумённо вскинула брови. – На нём даже погоны не перешиты. Понять не могу, к чему тебе эта ветошь.
– Занятные вещи можно услышать последнее время, а? – усмехнулся Асмодей, с большой неохотой выбираясь из-под шёлковых простыней.
– Что бы ты ни услышал от Темнейшего, твоей довольной миной можно до сих пор гвардейских коней загонять на башни Осеннего, – в голосе демоницы сквозило раздражение, которое она не считала нужным скрывать.
– Неправда. Я обречён всем нравиться. Некоторые пока просто не нашли в себе сил в этом признаться, – с лукавой надменностью провозгласил Асмодей, а потом прибавил: – Пожалуй, ты права, следует предпочесть что-нибудь более элегантное. Не знаю, что на меня вчера нашло.
Наама выразительно промолчала. Беспутный братец вечно возвращался от начальства, переполненный бредовыми идеями, но намедни выглядел и вовсе невменяемым от радости. Какую скверну он опять хлестал на пару с Князем, и чем они вообще занимались весь вечер, Наама тоже предпочла не уточнять, но в покоях велела проветрить сразу же.
Когда государь пустился в свои вечные якобы абстрактные рассуждения, Асмодей ждал чего угодно, как всегда в подобных случаях. Первый среди равных мог на него рассчитывать: любую самую дикую фантазию он с готовностью воплощал в жизнь. Более удачливого авантюриста за всю историю существования Совет, пожалуй, не видел. Асмодей с первых дней творения не стремился занять трон и таким образом получил едва ли не лучшее место у его подножия, втайне посмеиваясь даже над могущественным премьер-министром.
После того, как Князь поставил Асмодея начальником над игорными домами и борделями, тот был ему вполне искренне благодарен. Это была подходящая среда для реализации его природных талантов. В конце концов, не зря древние адмирские философы, промучившись не одну сотню лет вопросами о демонической природе, в итоге плюнули и сошлись на том, что все демоны – лишь проводники флюидов первозданной анархии, а Веер – система стохастическая и крайне нестабильная. В подобных условиях сокрушаться о том, что тебе достался выигрышный билет не с тем призом, – нелепое развлечение, годное разве что для недолговечных.
Темнейший ничего не соизволил пояснить, но какая разница? В сущности, результат – отнюдь не главное, иногда лучшая награда – сам процесс. Уж в этом-то Асмодей за долгую жизнь не раз убеждался. Возможность покуражиться над старым соперником нынче выпадала редко, Бааль настолько сросся со своей ролью главы клана и второго лица в государстве, что стал совершенно невыносим. В моменты отсутствия Темнейшего на заседаниях Совета он словно стремился воплотить собой всю мощь Империи, даже когда просто выслушивал других. Каждым жестом, каждым взглядом словно давал понять, что все решения Князя – результат его мудрого руководства.
«Конфетки» доносили, что прямо премьер, разумеется, ничего подобного не говорил, но обиняками, намёками, выражал крамольные идеи, за которые в Бездне набрался бы целый корпус постояльцев. Видите ли, государь безумен, и это наследственное. Судьба нации под угрозой. Экие новости…
Князь не зря явился первым из когорты изначальных. Для стихии, создавшей их всех, не существовало ни разума, ни безумия. Всю меру этой древней свободы по необъяснимой случайности получил только Темнейший, и с ней – огромную силу. Потому его воля и стала законом, а единоличная власть – залогом благополучия. Власть, неодолимая даже в бездействии, что бы там ни говорили. За столько лет её носитель каким-то чудом ухитрялся избегать низложения и смерти. Добейся Бааль своего, надолго бы его хватило? Он не смог бы жаловать своим верным дары, лежащие за пределом возможного, хотя и его когда-то звали богом. Религии недолговечных порой на редкость нелепы, но и у них, помнится, имелась разница между понятиями «бог» и «божок». Тёмный трон – не просто место, которое можно занять в силу своих выдающихся достоинств. Искра живого хаоса отличает истинного правителя от державного чучела. Господин премьер-министр, увы, широким шагом шёл в сторону последнего.
Славную вилку в бок старику воткнули за его махинации. А былых товарищей хоть и жаль, но раз не сумели разучить новые номера, что ж. У всех могут быть промашки, вопрос в цене. Те, кто после одного постыдного случая издевательски звал Асмодея Строителем, теперь не имеют возможности вспоминать об этом. Кроме Бааля, но кто знает, какое прозвище в будущем светит тому?
***
– Не помню, чтобы посылал тебе приглашение, – хмуро поприветствовал гостя Бааль.
– Может, ещё и прошение об аудиенции стоило подать по всей форме? Эдак скоро Темнейшего примешься отчитывать за несоблюдение протокола, – Асмодей утомлённо прикрыл густо подведённые веки, наблюдая за реакцией собеседника из-под длинных и тоже накрашенных ресниц. – Брось ты это, господин первый министр. Я ведь чту добрые традиции. – На столе материализовались разнообразные и весьма изысканные дары хозяину дома. После такого выгнать гостя было допустимо только на основании очень веских причин. Их у Бааля не оказалось. Кроме того, неплохо было бы узнать, с чем на самом деле явился Асмодей. Проверять на прочность чужое терпение тот мог бы и в официальной обстановке, с большим количеством зрителей. Да ещё и снял костюм «красотки Асмы». Хотя в мужской ипостаси тако же особой скромностью не отличался: в левом ухе – тяжёлая золотая серьга с причудливым орнаментом из мелких изумрудов и рубинов; кожаные штаны и сапоги для верховой езды дополнял бархатный пиджак цвета бордо с зелёной орхидеей в петлице. Асмодей питал слабость к этим цветам и как-то сделал их темой коллекции своего модного дома. Одно время главный модельер и дизайнер Адмира таскался на заседания Совета с собственноручно изготовленным лорнетом. Фигурки на оправе изгибались так, что живому существу, чтобы это повторить, понадобилось бы вовсе лишиться скелета, а линзы были выточены из очень светлого изумруда. Лорнируя Совет, несносный пижон уверял, что в зеленоватой гамме соратники выглядят элегантнее, и это очень успокаивает нервы. Поскольку лорнет заменил куда более провокационные экспонаты асмодеевского собрания артефактов, против оптики никто не возражал: надеялись, что первым от подобной наглости взорвётся Темнейший.
– Благодарю, – церемонно кивнул Бааль, оглядывая подношения. По умению угождать мало кто мог бы тягаться с Асмодеем. Пришлось слегка проучить наглеца, добавив к натюрморту пару коллекционных экземпляров из погреба.
Разлив вино, Бааль устроился в кресле и выдержал подобающую паузу, игнорируя насмешливый взгляд незваного гостя.
– Ну, за здоровье уважаемого хозяина,– провозгласил нахал, поднимая кубок. Вкус у старого гедониста был всё же неплох: фигурный рисунок на стенках изображал довольно забавные сюжеты. Казнь какого-то бедолаги с помощью хищных виноградных лоз была выполнена весьма искусно и с изрядной долей фантазии. В зависимости от освещения, кубок менял цвет, и становились видны ранее незаметные детали. Бааль снисходительно, хотя и не без лёгкого раздражения, бросил:
– Мне обязательно опускаться до прямых вопросов по поводу причин твоего визита?
– Неужели у всего непременно должны быть причины? Я же не спрашиваю, отчего тебе не мила спокойная жизнь Второго среди равных, – беспечно отозвался мерзавец, наслаждаясь игрой света на стенках бокала.
– Зато ты отвратительно доволен своим положением при Первом, хоть завтра готов под него улечься.
– Кто держит Веер, тот и за меня может подержаться, если захочет, – вызывающе усмехнулся Асмодей. К подобным шпилькам в свой адрес он привык давно, неизбежные издержки хорошей ширмы никак не задевали его самолюбия.
– Сказки, – Бааль фыркнул. – От тебя не ожидал. Ты и вправду веришь, что никто, кроме Темнейшего и его братца, на это не способен? Пусть не в одиночку, пусть общими силами Советов Адмира и Раймира, но удержать Пластины вместе сумеет… – на языке вертелось «Второй дом», но заходить с таких карт премьер побоялся, – сумеет любой из нас. Кроме того, частично ресурс на удержание можно получить по старой схеме.
– Меня вычёркивай, – на идеально симметричном лице нарисовалась скучающая гримаса. – Займу место в партере и буду подбадривать актёров аплодисментами. Я всю жизнь стремился отнюдь не к тому, чтобы закончиться, судорожно вцепившись в ось Веера.
Бааль сощурился. Если слух не обманывал, только что ему открытым текстом обещали не поддержку, нет. Ценнее – невмешательство. С союзниками рано или поздно придется расплачиваться за помощь, у равнодушных нет привычки предъявлять счёт к оплате.
Асмодей тем временем материализовал у стола глиняную жаровню с углями и задумчиво колдовал над ней.
– Кофе, между прочим, прихвачен из знакомого тебе шкафчика в известном всем кабинете, – равнодушно обронил старый товарищ, внимательно следя за происходящим в джезве. – Рискнёшь?
Бааль насторожился. То, что мерзавец пользуется определённым доверием у Первого среди равных, было общеизвестно. Но насколько далеко простирается это доверие? Монолог Малефа в прайм-тайм породил немало анекдотов и спекуляций, возможно, следующим посмешищем для Совета уготовано стать ему. Отказаться? Это может быть превратно истолковано.
– Подумать только, как кстати, – премьер изобразил чисто гастрономическую заинтересованность. – Ты, вроде, провидением никогда не баловался, значит, случайно совпало: наш общий друг (последнее он намеренно выделил интонацией и приличествующей случаю паузой) на днях прислал мне скромный презент. – Щелчком пальцев он извлек из запертого секретера небольшую коробку с вензелем правящего дома на крышке и небрежно открыл её. – Куда их ещё, как не к кофе? – любовь к сладкому Бааль старательно скрывал, но на протяжении пары последних эонов она служила неизменным поводом для шуток за его спиной.
Асмодей налил кофе прямо в опустевшие винные бокалы и всё с тем же скучающим видом отхлебнул из своего. – Передержал, – скривился он и немедленно потянулся к конфетам.
– Какой аромат! – он покрутил конфету, как оценщик – редкой чистоты камень, и покосился на Бааля. Интересно, претендент на мировое господство понимает, что за десерт ему прислали, или невинен, аки новорожденный? Полно, в наше время – и такая незамутнённость? Асмодей еле сдержался, чтобы не хихикнуть. Подобные сладости красовались в изящных вазочках во всех его «весёлых домах» – разве что ингредиенты и качество были не на столь недосягаемой высоте. Бездна меня забери, – княжеский любимец сунул конфету в рот и принялся сосредоточенно жевать, чтобы не рассмеяться в голос. Это что же, патриарх Второго дома и в борделе-то ни разу не был? Похоже – вон уже третью прихватил…
Допивая кофе, Асмодей не глядя потянулся за конфетой и встретился пальцами с Баалем – премьер, дорвавшись до сладостей, ни в чем себе не отказывал, и в коробке сиротливо жались друг к другу две последние.
– Ну что, делим пополам, то есть поровну? – Асмодей вопросительно глянул на Бааля.
Тот кивнул и с видимым удовольствием откусил от своей доли. Силён опора трона, – по идее, эротические мысли ему должны уже навевать даже конфигурация светильников и узоры на обоях. А так с виду и не скажешь, что в него ушла доза, после которой утешиться выйдет разве что в объятиях Лилит. Сам когда-то выбрался от неё еле живой, получив недвусмысленный ответ на вопрос, почему Темнейший равнодушно относился ко всем посторонним авансам в адрес любовницы. И целый букет ощущений, затмить мучительно запредельную остроту которых с тех пор так ни разу и не получилось.
Асмодей с мечтательным выражением на точёной физиономии облизнулся и медленно, словно нехотя, тронул конфету кончиком языка. Ещё пара быстрых, кошачьих движений – и полупрозрачный шарик, одуряюще пахнущий шоколадом, какими-то специями и ванилью, исчез.
Бааль наблюдал эти игры, словно завороженный. Что за нелепые провокации на ровном месте… Определённо кофе чем-то сдобрен. Адресные заклинания – какая глупость, не в его возрасте и не с его опытом вляпываться в столь примитивную ловушку. Странно, однако – в доме жертвы тайные адресные заклятия работать не должны, как минимум без обнаружения. То-то Малефицио попался – кстати, все, кого персона сыночка интересовала, поняли, в частности, что особняк Герцогини парень своим домом не считает. Но чтобы глава могущественного клана в собственной резиденции так влип? – Бааль незаметно проверил охранные заклинания. Не потревожены. Темнейший коварен, но обойти законы созданного в том числе и им самим мира не сможет. Премьер снова взглянул на собутыльника и соучастника. Тот сидел, расслабленно откинувшись на спинку дивана и расстегнув пиджак, под которым вполне предсказуемо не оказалось ровным счётом ничего, только сухие звериные мышцы и гладкая смуглая кожа. Вот же прохвост помешанный! Бааль с трудом вдохнул сквозь стиснутые зубы.
Даже хитроумный премьер-министр мало чем отличался от тех, кого Асмодей уже занёс в свой трофейный список. В сложных фокусах, судя по виду соратника, уже и нужды нет. Знатно разобрало, хоть и не сразу. А ведь нынешний наряд даже не в его вкусе. И всё это с очаровательным оттенком застарелой злобы и вечного соперничества.
Асмодей, казалось, вовсе отстранился от происходящего – запрокинул голову и улыбался, будто на потолке зала показывали чрезвычайно занимательное кино. Нет, он решительно издевается! Бааль сменил позу, стараясь сохранять невозмутимый вид. Шорох затканного золотом шёлка словно разбудил распластавшегося по диванной спинке позёра – тот потянулся, закинув руки за голову, и плавно переместился с дивана на подлокотник кресла Бааля, светским тоном поинтересовавшись:
– Не помешаю?
Сжатые чуть не до зубовного скрежета челюсти и мрачно заблестевшие глаза обычно сдержанного хранителя традиций выглядели всё более многообещающе. Оставалось только снять тонкую плёнку цивилизации и забрать свой нежданный подарок. Бааль не успел опомниться, как треклятый эротоман оказался сверху, крепко ухватив его за плечи.
– Я думал, мы поладили, – поддразнил Асмодей, глядя на сообщника в упор бесстыжими карими глазами. Кофейный цвет радужки зачем-то посветлел от зрачка к краям, сменившись ярким орехово-зелёным.
Оказалось, подлец не только "думал" — через секунду жёсткая парча домашнего халата оказалась распахнута до стягивающего ткань на талии широкого пояса с кистями, очевидно, сложись жизнь иначе, из Асмодея вышла бы недурная камеристка. Бааль не уловил момент, когда тот избавился от собственного наряда. Горячие мягкие губы задержались на шее, скользнули ниже, заострённые ногти игриво царапнули затылок. Бааль поймал себя на том, что хватается за мускулистые плечи, словно утопающий за брошенную с берега верёвку, и отстранился лишь в последний момент, когда прижавшееся к нему гладкое, пахнущее какими-то горьковатыми травами обнажённое тело на ощупь оказалось несомненно и недвусмысленно мужским.
— Говорил же не раз, — голос премьер-министра предательски сел, — предпочитаю женщин.
Над ухом ехидно хмыкнули.
— А я не раз говорил, что ты скучный зануда, — пышногрудая красотка предвкушающе облизнулась, сноровисто развязала пояс многострадального Баалева халата и развернула одеяние, словно конфетный фантик. — Не знаю уж, — она подвигала бёдрами и выгнула поясницу, устраиваясь поудобнее, — зачем ты носишь это старомодное недоразумение, отвратительно жёсткая неприятная ткань...
Глава 9, где щедрость и благородство Темнейшего радуют далеко не всех членов Совета
Глава 9, где щедрость и благородство Темнейшего радуют далеко не всех членов Совета

Стандартное заклинание призыва Совета мог произнести любой из его членов. В теории получивший его должен был собраться по своему разумению и как можно скорее перенестись в зал – или же прислать голограмму с объяснением отсутствия. В исполнении Темнейшего призыв выдергивал всех, как морковку из грядки – безжалостно и равнодушно. Старая гвардия и сильные маги еще могли сопротивляться, но очень и очень недолго… В лучшем случае выгаданного времени, если княжеский зов заставал жертву в неглиже, хватало, чтобы успеть набросить на себя хотя бы плащ. Темнейший любил подобные собрания, когда все насильственно приглашённые были наименее подготовлены.
Вид, в котором члены совета Тёмных иной раз оказывались на внеочередных заседаниях, неизменно служил поводом для шуточек.
Действующим чемпионом по ситуативному идиотизму считался Даджалл – как-то раз его швырнуло в зал не просто в волчьей ипостаси, но с недоеденной тушкой кролика в зубах. Конечно, врио министра обороны мгновенно перекинулся и натянул комплект формы, любезно материализованный папашей прямо на столе, а кролик под ехидным взглядом Малефа превратился в аппетитный кусок рагу на изящной фарфоровой тарелке. Но осадочек, как говорится, остался: зачем было портить свежайшее, еще тёплое мясо солью, розмарином и чесноком, Даджалл так и не понял.
На сей раз Даджаллу с Хэмом повезло – оба ещё не ложились и оказались за столом Совета хоть и в затрапезном, но всё же не допускающем двусмысленных толкований и не требующем изменений виде.
Малеф же, возникший в своём кресле полуголым и босым, совершенно очевидно решал никак не проблемы госбезопасности. Синяк на шее, следы помады где-то в районе ключиц и одуряющий аромат духов заставили кого снисходительно хмыкнуть, а кого и попросту заржать. Напрягся один Астарот, совершенно некстати опознавший не только духи и помаду своей драгоценной супруги, но и её же длинный вьющийся волос, прилипший к голому плечу Малефа. Интенсивно запахло грядущим мордобоем.
Хэм, в кои-то веки решивший сделать доброе дело (точнее, опасавшийся, что Совет с дополнительными мероприятиями затянется куда дольше, чем ему бы хотелось), дистанционно вытащил из собственного шкафа и напялил на брата футболку с надписью «Его обдолбанное величество», оставшуюся после одноимённого концертного тура. Малеф кивнул – кажется, с благодарностью – и, застегнув штаны, дополнил ансамбль ремнём и берцами из драконьей кожи. Того же цвета, что скрывшиеся под футболкой следы помады – драка явно представлялась ему куда более приятным времяпрепровождением, нежели заседания Совета, а провокаторский талант он унаследовал от отца в полной мере.
Масла в огонь с невозмутимым видом подлил Маклин. Материализовав перед собой жестянку с надписью на крышке «Полироль для рогов №6 с норковым маслом», он коротким точным щелчком отправил её по столешнице к Астароту. Прокурор нехорошо покраснел и сжал кулаки. Маклин широко ухмыльнулся. Малеф покосился на соседей и незаметно обзавёлся кастетом: любая магия, кроме бытовой, в зале Совета была под запретом, а драк в биографии прокурора, как к нему ни относись, было в несколько сот раз больше.
Напряжение разрядило своевременное явление Асмодея. В облике Асмы он не мог не привлечь внимания любого существа мужеска пола, включая, наверное, даже гвардейских коней. Полукорсет, пояс с чулками, боа изумрудного цвета, кокетливо перекинутое через плечо, и – тут Левиафан удивлённо присвистнул, Хэм от души заржал, Даджалл покосился на брата и попытался сохранить невозмутимый вид, а Малеф и Азазель брезгливо вздохнули: с годами Асмодей явно не становился вменяемее – хрустальный страпон, каким-то неведомым образом пристёгнутый прямо к поясу для чулок.
Следом за ним в зале возник дядюшка Бааль в своём неизменном кресле. Роскошный парчовый халат премьер-министра выглядел немилосердно измятым и сидел как-то криво, а его носитель, против обыкновения, казался не памятником самому себе, а обычным смертным, неожиданно получившим по голове пыльным мешком. На подлокотнике кресла предательски переливалось изумрудное пёрышко – точно такое, как в боа красотки Асмы. Хэм шумно всхлипнул, в изнеможении давя хохот. Проследив направление его взгляда, Бааль нахмурился и испепелил улику – увы, вместе с половиной подлокотника. Подлокотник восстановился по щелчку пальцев, но нечто более важное было всё же безвозвратно утрачено.
Астарот тем временем расплавил злосчастную банку, услужливо подкинутую Маклином, и медленно встал. Малефицио еле заметно улыбнулся и на всякий случай заострил шипы на кастете.
Внезапно в зале раздалась тихая пентатональная музыка, и во главе стола возник Темнейший. На кровати – как минимум половина членов Совета немедленно пожалела, что та кровать совершенно очевидно не была больничной, а драгоценный тиран и деспот не был к ней надёжно привязан.
Князь возлежал на низком парусиновом ложе с металлическим каркасом, лениво поигрывая тростью. Опиумная кровать вместо кресла и тяжёлый парадный халат вместо чего-то более удобного в эти часы не то, чтобы настораживали, но и не давали понять, какая дикая идея опять посетила Князя. Для более точной оценки его настроения пригодился бы счётчик Гейгера – беда в том, что как минимум половина Совета в своих определениях физических явлений находилась где-то на уровне флогистона. Тем не менее, присутствующие прекрасно знали: если Князь выглядит столь довольным – пора пристегнуться покрепче, желательно за шею к ближайшей пальме, не забывая раскачиваться в такт последней версии государственного гимна. Когда сидевшие ближе разглядели набалдашник, в зале наступила тишина. Астарот побледнел.
Младшее поколение недоумённо смотрело, как лица отцовских товарищей застывают, становясь похожими на посмертные маски. Князья помнили каждый случай, когда трость венчала резная голова древней рептилии, и всех, чьи имена предавались забвению сразу же после вынесения приговора. Благодаря этому набалдашнику старое название «Совет Тринадцати» всегда было довольно условным.
Когда Темнейший убедился, что никто не в силах отвести глаз от его сиятельной персоны, покровительственная улыбка расширилась настолько, что превратилась в хищный оскал. Князь резко поднялся, отвесил высокому собранию лёгкий поклон и не спеша направился вдоль стола, хромая заметно сильнее обычного.
– Давненько мы не собирались в этом зале не для государственных дел, а попросту узким дружеским и даже, можно смело сказать, семейным кругом, – проходя мимо, государь рассеянно потрепал по щеке Малефа. Благодаря железной самодисциплине при касании когтистой отцовской длани холёная физиономия начальника СВРиБ сохранила обычное равнодушно-почтительное выражение. Он даже не выдернул из-под стола руку с кастетом.
– Прислушайтесь. Слышите? Бодрящий ветер перемен в древних стенах, кипение свежей крови… – Судя по выражению лица Астарота, он был бы весьма не прочь посмотреть на эту самую кровь, фонтаном бьющую из груди Малефа, да и от вида старой тоже бы не отказался: проникновенно улыбавшийся Маклин бесил его едва ли не больше прыткого мальчишки. Слабо утешало то, что роль главного блюда на каннибальском фуршете неожиданно перешла к господину премьер-министру. – Помериться рогами вы ещё успеете. В давних традициях, если всем будет угодно. Но не лучше ли показать молодёжи, как умеет гулять старая гвардия? – обратился к соратникам Темнейший. Покуда его тяжёлые шаги звучали за спинами, обернуться не посмел никто, разве что Хэм несколько оживился при столь недвусмысленном намёке. Пьянствовать с отцом ему доводилось, и не всегда результатом подобных досугов были срочные побеги из столицы или тяжёлые увечья.
На столе тем временем возникла пара ящиков отменного выдержанного портвейна, судя по слою пыли и полустёртым этикеткам не одну тысячу лет хранившегося в бездонных погребах Осеннего. Первым к дарам потянулось самое невинное на данный момент княжеское дитя, Хэм, последние пару месяцев не сочинявший никаких антиправительственных хитов, и, следовательно, нимало не опасавшийся за свое здоровье. Вскрыв бутылку, он издевательски отсалютовал отцу и Совету, отпил из горла и, одобрительно кивнув, передал бутылку Даджаллу. Малеф смотрел на этот бардак без энтузиазма, но, когда очередь дошла до него, всё-таки принял вызов, от души понадеявшись, что отцовская щедрость продиктована минутной блажью, а не внезапно открывшейся тягой к массовым отравлениям. Нетрудно было догадаться, что всё заготовленное папашей шоу неприятных сюрпризов предназначалось в этот раз старшему поколению. Пить из горла и дальше Малефицио претило, потому он обзавёлся высоким, чуть зауженным кверху бокалом из даатского хрусталя. Тёмные князья исподволь внимательно следили за каждым движением братьев, делая вид, что занимаются материализацией посуды и прочими пунктами банкетных условностей. Только Левиафан ухмыльнулся и повторил лихой пассаж Хэмьена со словами:
— Эти салаги весь груз растащат, пока вы тут салфетки крахмалите!
Потом всё-таки материализовал свой знаменитый гранёный стакан и вылил туда чуть не полбутылки, а на возмущённые взгляды соседей по столу безапелляционно пояснил: — Из мелкой тары не пью!
Очередь дошла до Маклина, в самом прямом смысле: Темнейший остановился возле него и щедро плеснул вина шефу Третьего, бросив вполголоса: – Браво, стрелок. –Вполне безобидное обращение прозвучало с такой интонацией, что иной бы вздрогнул, но Маклин лишь кивнул с преувеличенной скромностью, и без малейшего сомнения осушил наградной кубок, глядя Князю прямо в глаза. — Мог бы и не в колено, — не меняя выражения лица, на пару тонов тише проворчал Темнейший.
Маклин неопределенно пожал плечами и удостоился очередной порции портвейна из государевых рук — очевидно, владыка твёрдо вознамерился если не перетравить Совет, то хотя бы споить в хлам.
При виде бутылок Бааль застыл в своей привычной величественной позе, даже не ответив на пристальный взгляд Молоха. Тот тоже сделал очевидные выводы, но на основании полного отсутствия в зале обязательного сыновнего эскорта господина премьер-министра, даже в усечённом варианте. Предположить, что Феор, Зевель, Иаль, Эфор и Берит внезапно решили избавиться от главы клана таким образом, было бы вполне логично, но загвоздка была в том, что всё изначально пошло не по плану, известно чьею волей. Потому глава министерства по делам перемещённых лиц поднимал свой бокал, будучи готовым ко всему. Не просто же так Князь сегодня выгуливает тот самый набалдашник… Хотя и тут нельзя быть ни в чём уверенным, возможно, от недавних событий у государя опять начались параноидальные сезоны, когда весь двор жил в подвешенном состоянии, не зная, казнят кого-то сегодня или выдадут орден. Или всё сразу, в произвольном порядке. Сведения поступали совершенно душераздирающие. Некоторые из них на первый взгляд были похожи скорее на выдумки пьяных дезинформаторов, но с этим проще будет разбираться после, благо его ведомства ни один инцидент напрямую не касался.
Что бы там ни приготовил Бааль, оно явно дало сбой, оставалось только понять, насколько фатальными будут последствия. Темнейший всеведущ, но всеведение к делу не пришьёшь. Это подтвердил бы и Астарот, если бы не был так занят метанием убийственных взглядов в сторону Маклина и старшего из княжеских сыновей, усаженных в Совет. Все трое были очень похожи на отца, но только Малеф, пожалуй, представлял собой нечто большее, чем безупречную деталь государственной машины или олицетворение адмирского народа.
Кокетка Асма предусмотрительно обеспечила себя бокалом, отстегнув от пояса хрустальный инструмент и подвергнув его трансформации в нечто более полезное. Она покинула своё место и вертелась возле молодёжи, которая, конечно, не отказала даме в просьбе налить, но видеть эту даму у себя на коленях пока не спешила.
Особенно от внимания тётушки страдал бедняга Малефицио, но успешно компенсировал аморальный ущерб портвейном. Даже братья при таком раскладе раздражали его меньше обычного. Хэм оказался не таким уж паяцем, а Даджалл не отмалчивался, избегая бесед сверх необходимого по светскому протоколу. Судя по лицам братьев, их посещали схожие мысли, и вскоре все трое с подозрением покосились в сторону папаши, расслабленно дымившего длинной трубкой во главе стола. Налить себе он тоже не забыл, но в силу какой-то очередной фанаберии предпочёл пить портвейн из чайной чашки. Тут братья дружно фыркнули: чашка из княжеского сервиза была предметом не менее легендарным, чем бездонный гранёный стакан Левиафана. Пожалуй, это было самое изящное и одновременно чудовищное творение Шеольского фарфорового завода. Одним из эффектов посуды этого сервиза было то, что если вы налили туда чай, никто не гарантировал неизменности состава субстанции в вашей чашке. Если же чай наливал сам Темнейший, самым разумным было спасаться бегством или забронировать местечко в лучшей наркологической клинике. Больше, чем пьянок под руководством Князя или банкетов у Маммоны, при дворе опасались только чаепитий.
Поняв, что её чары бессильны против родственной коалиции, Асма не растерялась и переключила своё внимание на Темнейшего. Она с деланной скромностью уселась на край кровати, задев трость, всё ещё бывшую при Князе как символ пока не свершившегося грозного правосудия. Князь, на удивление, недовольства не выказал, но трость аккуратно отодвинул. О чём они беседовали, слышно не было, но миловидное личико Асмы побледнело и неуловимо изменилось, исполнившись какой-то ледяной алчности. Даже братцы отвлеклись от фестиваля колкостей, спровоцированного двусмысленным поведением врио министра культуры, а Даджалл как военный одобрил эту своеобразную пантомиму, сочтя её субординационной. Они не привыкли воспринимать Асмодея всерьёз, хотя летописи славных подвигов старой гвардии внимательно читали с самого детства. Спустя долю секунды наваждение исчезло. Жизнерадостный смех Асмы, помавающей с княжеского ложа своим изумрудным боа в лучших бурлескных традициях, придавал афронту дядюшки Бааля новые краски.
Левиафан с Азазелем не вполне поняли свою роль на этом импровизированном сабантуе, но привыкли, что кукушка Первого среди равных улетела в сторону Бездны ещё в эпоху, когда у птиц были зубы и чешуя, а в лесах шумели исполинские хвощи, потому следили за развитием событий даже с некоторым интересом. Асмодей, по всей видимости, неплохо сторговался с Темнейшим и больших усилий не приложил. Репутация княжеского любимца была всем известна со времён провального Раймирского переворота и последовавшего за ним ещё менее удачного переворота в Адмире, несмотря на то, что после бегства в Пандем окучивал Люцифера тот же Бааль. Оба Тёмных князя не стремились находиться в центре придворных интриг: и на периферии дел всегда хватало с лихвой. Падение старины Бааля с высоты его недосягаемого авторитета они наблюдали без особого злорадства, скорее в недоумении.
Выпустив струйку дыма в сторону своего самого верного соратника, Князь прищурил один глаз, улыбнулся и коротко кивнул. Дальнейшие колебания были невозможны. Бааль недрогнувшей рукой взял бутылку. Вне зависимости от того, что внутри, этикетку Темнейший воспроизвёл до мелочей. Антидот малышка Моза так и не нашла, как ни билась, днюя и ночуя в лаборатории, но оставался шанс, что на демона высокого ранга зелье не подействует, если вся магия Темнейшего осталась при нём. Экспериментов на членах семьи, естественно, никто не проводил, Диамар же при всей своей ценности для клана сильным магом никогда не был. Если, конечно, старый друг не доработал состав, попавший к нему в руки…
Вкус напитка был превосходен, гурманская натура даже на секунду заставила отвлечься от оценки возможных результатов дегустации. Бааль смело встретил взгляд Темнейшего, не переставая прислушиваться к своим ощущениям.
Маклин оживлённо переговаривался с Малефом: судя по доносившимся обрывкам беседы, Третье отделение и Безопасность обсуждали, что это такое интересное могло взорваться непосредственно за стеной, отделявшей парк при Осеннем от Пустошей, и хором валили странный характер взрыва и масштабность разрушений на отца и повелителя. Дескать, были же разговоры, что неплохо бы расчистить и расширить территорию дворцового парка, вот он, видимо, и того... расчистил и расширил. А что обломками стены насмерть пришибло пару бестолковых пустынничков — так и поделом, ибо при разбирательстве по горячим следам обе высокие договаривающиеся стороны, СВРиБ и Третье, согласно выяснили, что висело на покойниках преизрядно.
Маммона шутливо советовал Астароту всё-таки закусывать. Вечеринка грозила перерасти не то в сольный концерт одного юного таланта, не то всё-таки в старую добрую драку, потому как Астарот закусывать категорически отказывался и мог в любой момент начать накалять обстановку.
Левиафан, проникшийся к Хэмьену некоторым уважением, уже подбивал того что-нибудь спеть. Хэм со злодейской улыбочкой вдохновенно чиркал на салфетке: не иначе, задумал написать очередной шедевр прямо на месте. Сидевший рядом Даджалл косился то в текст, то на тётушку Асму, лихо поднимавшую свой сомнительного происхождения бокал «За культуру!», и улыбался не менее глумливо, подкидывая брату парочку весьма нехитрых, но точных рифм. В момент произнесения тоста бокал Асмы превратился обратно под мстительным взглядом премьер-министра. Князь отложил погасшую трубку и изрёк, игнорируя внезапные метаморфозы:
— Горячо поддерживаю! Друзья мои, сдвинем же орудия страстей за окончательное вступление почтеннейшей Асмы в должность министра культуры! Долой неопределённость в столь важном вопросе. Указ будет подписан завтра же, а пока отметим это в неофициальной обстановке. – И с невозмутимым лицом чокнулся своей чашкой с хрустальным символом новой эры культуры Адмира. Раздался мелодичный звон. Асмодей просиял, не забыв бросить насмешливый взгляд в сторону Бааля. Видимо, портвейн, которого все так опасались, действительно был с начинкой и коварно лишил господина премьер-министра чувства юмора. Хотя все прочие сочли иначе, от души рассмеялся даже Астарот.
– Только давай хоть в этот раз без плясок на столе, – попросил Левиафан, любезно возвращая многострадальному куску хрусталя форму бокала. – Пусть лучше рыжий споёт.
– А что тебе мои танцы? Мне вообще на всех вас наплевать. Государь назначил меня министром культуры, – капризно пожала плечами Асма, покинув ложе нимало не огорчённого этим Князя и переместившись поближе к молодёжи.
Теперь целью её пылких авансов стал Даджалл. Скромником он не был, но предпочитал дам помоложе и с более определённым гендерным статусом. Первые пару раз плюхнувшуюся к нему на колени красотку оборотень спокойно, как ребёнка, пересаживал на колени к соседям, которые, в свою очередь, незатейливо спихивали новоявленного министра культуры на пол. Но страждущая Асма была неумолима, как бумеранг.
– Если тебя насилуют, постарайся расслабиться и получить удовольствие, — заржал Хэм, когда женская ипостась Асмодея в очередной раз уселась к брату на колени, причем верхом, чтобы тяжелее было снимать, и по-хозяйски обхватила того за шею. Даджалл успел увернуться от поцелуя в губы, но разгулявшуюся Асму было не смутить такими мелочами – к шее своей жертвы она присосалась, как вампир. Глаза цвета тёмного янтаря чуть сузились, на губах «щеночка» появилась улыбка, а руки лениво обхватили изящные плечи обольстительницы.
– Ещё немного, и мы станем свидетелями воцарения общечеловеческих ценностей в Адмире, – продолжал комментировать происходящее изрядно нетрезвый Хэмьен. – В истинно гуманных странах культура кроет военно-промышленный комплекс, как сатир козочку, и совсем скоро подобный триумф ожидает и нас!
Ободрённый комментариями Хэма и кажущимся спокойствием Даджалла, Асмодей рискнул разомкнуть объятия, чтобы расстегнуть рубашку на своей жертве. Оборотень раскинулся в кресле, явно дожидаясь, пока очередь дойдет до штанов. Его дыхание участилось, и Асма, уверенная, что мальчишка всё-таки не устоял перед её чарами, на секунду отвернулась, чтобы бросить триумфальный взгляд на членов Совета. Повернувшись обратно, она неожиданно ткнулась лицом в тёплый и очень, очень пушистый бок – вместо полураздетого мужчины в кресле лежал, свернувшись клубочком и издевательски вывалив язык, огромный полярный волк. Озадаченная Асма села на ковер, но её замешательство было недолгим.
— Так даже интереснее, — красотка с готовностью опустилась на четвереньки, прогнув спину и отставив зад. Волк недовольно оскалился и глухо заворчал. Часть Совета оживилась – те, кому доводилось крутить романы с соплеменницами оборотня, прекрасно знали, что, согласно древнему обычаю, оба вступающих в связь партнёра должны быть в одной ипостаси – волчьей или человеческой, неважно. Иные варианты считались убогим извращением и свидетельствовали о неумении сохранять форму. Асмодей, по всей видимости, на радостях позабыл об этом. – Ну же, смелее, — подбодрил он, игриво подёргав волка за хвост. Словно развернувшаяся огромная пружина, зверь вылетел из кресла и коротким точным движением укусил Асму за подставленный филей. Малеф, наблюдавший за этой сценой с начала и до конца, был готов поклясться, что после укуса брат совершенно по-человечески скривился и сплюнул.
От визга красотки, размазывавшей кровь по прокушенной ягодице, у Астарота треснул халтурно, на скорую руку сделанный бокал. Хэм восхищенно присвистнул, пообещав тётушке Асме пожизненное место бэк-вокалистки «Врат», а Даджалл, успевший не только запрыгнуть в кресло, но и устроиться там с максимальным комфортом, положив здоровенную лобастую башку на подлокотник и свесив задние лапы с сиденья, медленно, картинно облизнулся и прикрыл глаза.
Бааль не скрывал своей радости: хоть кто-то поставил блудливого мерзавца на место. Если бы княжеский сынок загрыз его прямо в зале, радость была бы более полной, но тут спасибо и за малые милости.
От общей обстановки Бааля замутило, горечь позора оказались неспособны отбить ни разносолы, ни выпивка. Во рту появился подозрительно материальный привкус, не имеющий отношения к экзистенциям. За долгую жизнь Бааля не раз пытались отравить, но пока это никому не удавалось. Потому яд он узнал без труда: медленный, напоминающий приговорённому о неизбежном мучительном конце. Смерть могла наступить спустя довольно долгий промежуток времени, муки к тому моменту становились нестерпимыми, жертва была готова на всё, чтобы прекратить свои страдания, а под финал многие от боли лишались рассудка. Премьер-министр сам довольно часто пользовался этим составом и его производными для наказания неугодных. Демонам его ранга яд серьёзно не повредил бы, но это не гарантировало ровным счётом ничего, учитывая обстоятельства.
– Неважно выглядишь. Переутомился на службе? А ведь потом будут говорить, что я совсем не берегу верных друзей и соратников, – негромко, так, чтобы его услышал только Бааль, обратился к нему Князь. Дружеский тон, добродушная ухмылка – и тот самый взгляд. Бааль уже видел его в тех случаях, о которых думал почти весь Совет в начале вечера, и о которых выжившие до сих пор не любили вспоминать, даже оставаясь в одиночестве. И что теперь – личный портал в абсолютное ничто, ожидающее каждого обитателя Веера после физической смерти? Высшие демоны жили очень долго, относительно многих рас почти вечно, но так и не удосужились за столько лет выдумать себе подходящих сказок про загробную жизнь любого толка. Особо отличившихся на ниве предательства членов Совета неизменно ждал приказ о переводе в одну из закрытых элитных психиатрических лечебниц в Бездне. Считалось, что если кто-то решился на государственную измену, то находится по умолчанию не в своём уме и должен быть отправлен на принудительное лечение. Стоило ли упоминать, что после попадания за ворота клиники обратно никто не выходил?
Те, кому повезло ещё меньше, сразу помещались в специальный отсек в катакомбах под Осенним, где коротали вечность в саркофагах, лишённые даже перспектив спокойного небытия. Пока тело сохранялось по всем правилам, не было никакой гарантии, что в крышку гроба в один прекрасный день не постучит тяжёлая княжеская длань. Покой после смерти нужно было заслужить. Темнейший очень любил пошучивать на эту тему, мол, я такой же как все, меня вполне можно предавать, все только этим и занимаются за спиной, дерзайте, мол. И навещать потом тех, кто воспринял эти шутки всерьёз, любил не меньше. Друзей, пусть даже бывших, он не забывал никогда.
– Ничего серьёзного, уверяю, – глухо отозвался Бааль, с трудом подавив дрожь в позвоночнике.
– Думаю, стоит отпустить тебя домой. Под надёжную… опеку любящей семьи. – Это прозвучало так, словно бы Темнейший размышлял вслух, а вовсе не беседовал с ним. – Кто знает, насколько опасным может оказаться пустячный с виду недуг. Дома и стены помогают, верно?
– Пожалуй. – В горле пересохло, а нарастающий шум в ушах странным образом напоминал мерный стук инструментов каменотёса. – С вашего позволения.
– Ступай.
Бааль поклонился и исчез из зала.
Глава 10, где полному торжеству справедливости препятствует княжеская забывчивость, а некоторым членам Совета приходится временно стать пролетариями
Глава 10, где полному торжеству справедливости препятствует княжеская забывчивость, а некоторым членам Совета приходится временно стать пролетариями

Отпустив Бааля, Темнейший по своему обыкновению застыл истуканом, смежив веки. Пока все остальные не последовали высочайшему примеру прямо в зале, Левиафан залпом допил портвейн и обратился к дремлющему государю:
— Ну что, верховный главнокомандующий, расходимся? Чтоб два раза не мотаться, могу дать краткий отчёт по своему ведомству: флот Империи на ходу, враги на дне, акватория чиста.
Вместо ответа Князь закурил и переместился в опустевшее кресло Бааля. Остатки ночной пирушки исчезли со стола, в воздухе разнёсся запах свежесваренного кофе, смешанный с ароматом какого-то особенно забористого княжеского курительного сбора. Кто-то чихнул, кто-то зашёлся кашлем, а Темнейший, оторвавшись от чашки, над которой поднималось вместо пара нечто, напомнившее всем собравшимся миниатюрную копию энергетических сполохов над Бездной, оглядел присутствующих.
— Кто-нибудь ещё хочет выступить?
Пока все в замешательстве пытались осмыслить плавный переход пьянки в рабочее заседание, мгновенно оживился притихший было Асмодей, чутко уловивший смену настроения патрона. Министр культуры успел незаметно вернуться в мужскую ипостась, разумеется, не забыв при этом приодеться поэффектней.
Он отставил в сторону коктейльный бокал, содержимое которого кокетливо помешивал веточкой жимолости, вынутой из петлицы, и извлёк из кармана камертон. По залу заседаний поплыл длинный мелодичный звон. Все, кто не просто устал от длительных возлияний пред монаршими очами, а мучился нешуточным похмельем, вздрогнули и страдальчески поморщились. Убедившись, что внимание сосредоточено на нём, Асмодей объявил:
— Размышляя о судьбах подрастающего поколения, я пришёл к выводу, что нашей молодёжи не хватает тонкости чувств и хорошего вкуса, — оратор выразительно посмотрел на Даджалла, всё ещё пребывающего в волчьей форме. У неё были существенные плюсы помимо очевидных: будучи полярным волком игнорировать шпильки было много проще. Громадный зверь зевнул во всю пасть и улёгся ещё более вольготно. – Потому я, с вашего позволения, подготовил проект, призванный исправить бедственное положение дел. Уроки куртуазности должны будут в подобающих условиях открывать юным умам…
— Детей строем в бордель водить? Асмодей, ты совсем охренел? – не выдержав, захохотал Азазель. Левиафан фыркнул, Маммона покачал головой, Молох странно хмыкнул, Хэм опустил голову, явно стараясь прикрыть растрёпанными длинными прядями ухмылку.
Астарот, всё ещё терзаемый не только желанием скормить гвардейским коням Малефа и графа, но и тяжелейшим похмельем, сдержанно кашлянул.
— Спешу напомнить драгоценному министру культуры, — сухим официальным тоном прервал он разгоравшееся веселье, — что, согласно Кодексам Адмира, государственные институты не имеют законного права вмешиваться в частную жизнь граждан до того момента, пока деяния граждан не представляют опасности для благополучия прочих достойных членов общества и никоим образом не угрожают существованию и процветанию государства. Также в означенных Кодексах содержится статья, недвусмысленно декларирующая право воспитывать собственное, взятое под опеку или усыновленное потомство до совершеннолетия, как полагают необходимым и достойным родители, опекуны или усыновители. Вмешательство государства в отношения этого рода допустимо и желательно лишь в тех исключительных случаях, если малолетним гражданам Адмира вследствие деятельности родителей, усыновителей или опекунов наносится несомненный и доказанный вред. Исключением являются случаи, когда нанесенный в процессе воспитания вред причиняется по здравом взвешенном размышлении и из благих побуждений для предотвращения более тяжкого, предположительно, летального вреда, к коему без вмешательства неизбежно привели бы самостоятельные действия воспитуемых несовершеннолетних.
Троица княжеских отпрысков со значением переглянулась и с не меньшим значением покосилась на венценосного папашу. Маклин, даже не сосредотачиваясь, — по-видимому, от княжеского угощения его способности резко обострились — уловил обрывки мыслей всех троих: интересно, мол, что же там в Кодексах называется вредом? «Что, усадить меня на Пиздеца было безвредной идеей? Жив-то остался после той конной прогулки, конечно, но вовсе не благодаря родительской заботе, а скорее, вопреки ей…» — ага, это рыжий. «Сейчас я, конечно, понимаю, что выпускать из зверинца волков и вести их охотиться на павлинов в дворцовом парке было не лучшей идеей. Тем более, что волки там – дички, а не собратья-оборотни. Но если не считать павлинов, которые не граждане и не государство, Бездна их побери, мы никого не тронули. Не обязательно было спускать шкуру хлыстом и запирать меня для острастки в вольер с тупыми дичками. Посиди, познакомься поближе, поболтай с новыми дружками…» — вот почему, оказывается, у нашего врио минобороны даже на гауптвахту никто не отправляется, проштрафившиеся или работать до упаду идут, или вылетают на все четыре стороны. «До сих пор любопытно, что там было про кровную магию в утянутом из кабинета гримуаре? Пары страниц не успел прочитать, а огрёб так, что две недели на брюхе спал», — ясен день, чего в докладных у этого красавца все архаичные формы стоят где надо и написаны как следует. Если он в юношеском возрасте искал в отцовском кабинете, чего бы на ночь почитать… талантливый парнишка, даже странно, что ещё жив.
«Талантливый парнишка» соизволил оторваться от дымящегося кофе, налитого в посудину, из которой впору было поить лошадей. Очевидно, решил отвлечься от воспоминаний о собственных неудобствах в узнаваемой фамильной манере — умножением чужих.
— Со всем уважением к многотысячелетнему опыту старшего коллеги, — подал голос Малефицио, – будучи ближе годами к целевой аудитории обсуждаемого проекта, хочу напомнить, что куртуазное просвещение в стране на данный момент не нуждается во вмешательстве Совета. Со времён юности уважаемого коллеги не произошло серьёзных изменений: сообразно своим потребностям молодые адмирцы прекрасно постигают эту культурную парадигму самостоятельно. Полагаю, господин врио мининдел, по роду своих музыкальных занятий теснее всех нас соприкасающийся с молодёжной аудиторией, мог бы сообщить старшему поколению немало доселе неизвестных подробностей…
Министр культуры обиженно поджал губы и снова воспользовался камертоном, но остановить общее веселье не смог бы и Пандемский симфонический оркестр. Тем более, что Князь не спешил призывать всех к порядку или иным образом оказывать поддержку своему любимцу.
«Интересно, насколько бессрочен отпуск бедняжки Бааля? Если вышел из зала прямо в вечность, то и детишек трогать смысла нет, без меня друг друга прикончат. А ну как опять всплывёт наш непотопляемый? Из всего выводка разве что парочку бы оставить, на развод. Темперамент у Эфора почти папашин, и конфет никаких не надо. Молох что-то тоже бледно выглядит, хотя этот зелёноватый оттенок ему к лицу. Оч-чень не помешал бы хоть самый пространный намёк, но сегодня кое-кто решил побыть омерзительно непроницаемым. Что ж, его право…» — холодный расчётливый голос без сомнения принадлежал Асмодею. Маклин поразился контрасту между мыслями и внешностью старого соратника. Не то чтобы он забыл, что собой представляют его товарищи, но сделал неутешительный вывод, что за прошедшие эоны они если и изменились, то лишь внешне. Судя по тому, как походя графу удалось прочитать происходящее, княжеский портвейн продолжал усиливать его природные способности. Приходилось напрягаться, чтобы хоть слегка приглушить остроту восприятия. Маклин отстранённо подумал, что если это не закончится в ближайшее время, ему гарантирована изрядная головная боль, и это в лучшем случае — бывало, прирожденные сильные менталисты, не успевшие или не сумевшие научиться управлять своим даром, сходили с ума.
— Я вижу, все вы устали. А некоторые даже уснули. – Темнейший наконец соизволил заговорить. – Тем не менее у нас остались вопросы, требующие внимания. Во-первых, моей младшей дочери пришло время найти себе супруга. Полагаю, оповестить о том, что Первый дом готов рассмотреть достойные кандидатуры, следует немедля, а соответствующие мероприятия назначить, к примеру, через полгода.
При известии о грядущей «ярмарке женихов» для любимой сестры заметно занервничал Хэмьен.
— Вы её-то собираетесь спрашивать, или как? – возмутился он. – Или перед фактом поставите?
Столь неожиданное проявление братских чувств не произвело на прочих членов Совета ни малейшего впечатления, разве что Малефицио ни с того ни с сего пристально воззрился на рыжего.
— Вот ты и прокололся, раймирский шпион, — с непроницаемой физиономией констатировал начальник СВРиБ.
Держать лицо Хэм не умел и в лучшие времена, не то что после бессонной ночи.
— Ты что несёшь? – возмутился он. — На тебя кофе всегда так дурно действует?
Столь бесцеремонное напоминание о провале на выборах вызвало у части Совета ехидные улыбки, но Малефа не задело даже по касательной. Невозмутимо констатировав: «Здесь – это тебе не там, господин шпион», он опять припал к кофе.
Вдоволь налюбовавшись на озадаченную физиономию Хэма, товарищи все же сжалились.
— Это по раймирским законам можно выдать замуж или женить по воле старших родственников. «Поскольку интересы державы неизменно являются приоритетом, злонамеренное пренебрежение оными свидетельствует о глубочайшем ментальном расстройстве», — процитировал свод законов Раймира Астарот, на феноменальную память которого даже похмелье, по всей видимости, не влияло. – У нас, да будет тебе известно, во всех городских советах не только нотариусы круглосуточно сидят, чтобы любой, кому в голову взбрело, мог немедля жениться, развестись или завещание составить. С ними менталисты дежурят, чтобы принцип свободы воли был соблюдён, и ни у кого не получилось под заклятием дочку замуж выдать или, скажем, нелюбимого дядюшку заставить имущество на себя переписать якобы по дядюшкину горячему желанию. Учи законы, мальчик, пригодится. – Прокурор закончил свою речь, приложив к виску высокий стакан с минеральной водой.
Хэм вздохнул. Ну вот, выставил себя полным идиотом, спасибо, папа, за портвейн и прочие… напитки. Принцип свободы воли действительно был одним из главных государственных фетишей Адмира. Настолько, что о непременной оговорке про то, что свобода касается лишь совершеннолетних и дееспособных, а также ограничивается сугубо личностью волеизъявителя и не должна вступать в явное противоречие со здравым смыслом и интересами прочих граждан, частенько пытались забыть. На примат свободы воли обожали, в частности, ссылаться чрезмерно активные подростки всех проживающих в Пандеме рас. Как врио министра иностранных дел Хэму уже приходилось заниматься насильственным возвращением подобного совершенно бестолкового, даже по меркам рыжего рок-кумира, молодняка с Перешейка или, того хуже, из Раймира, под родительское крыло.
— Всё именно так, как изложили досточтимые коллеги, — Асмодей мог служить молчаливым украшением интерьера только во время многочасовых княжеских речей. Но сейчас господин министр культуры говорил особенно громко, чётко, да ещё поворачивался так, чтобы все члены Совета могли в подробностях рассмотреть его наряд. Даджалл приподнял голову с подлокотника и навострил уши. От ушлого папашина соратника пахло какой-то странной магией, чем-то вроде «дальней слежки»... К сожалению, для того, чтобы разбираться с этим, следовало перекинуться, чего ему по понятным причинам не хотелось. Волк решил, что в зале полным-полно магов сильнее его, и, коль скоро никто из них не считает нужным вмешаться, значит, ничего необычного не происходит. – Предложить девице подходящего жениха может всякий владетельный дом, адмирский, раймирский и даже лазурский. Выбор останется за нею. Если, к примеру, я решу посвататься, и прекрасный «цветок Пандема» удостоит меня своей любовью, против нашего союза никто не посмеет возразить.
— Пока оная девица не осиротела, против её союза с кем-нибудь излишне одиозным найдётся кому возразить, — цинично прервал токование Асмодея главный прокурор. – Кодекс Адмира категорически запрещает препятствовать единению любящих сердец силой или магией, однако членам намеревающихся породниться семей позволено высказать свои доводы за или против предполагаемого союза. Также статья Кодекса, касающаяся информированности выбора, прямо поощряет всякого, кто располагает сведениями, делающими брак невозможным или нежелательным, донести их заблаговременно до обеих заинтересованных сторон.
Первым и привычным порывом Хэма было съездить по холёной роже новоявленного женишка, а вовремя победивший похмелье прокурор справился без рукоприкладства. Ранее Хэму не доводилось видеть «Глас закона» во всей силе и славе, но после сегодняшней демонстрации он проникся к Астароту искренним уважением.
Внезапно, словно прорываясь сквозь невидимые помехи, в зале возник Бааль. Голограмма была расплывчатой и нечёткой, хотя вполне позволяла заметить, что распластавшийся в очередном кресле господин премьер-министр натурально похож на полутруп. По контрасту с золотом парадного облачения бледность отливала зеленью, вцепившиеся в подлокотники, чтобы скрыть дрожь, руки казались иссохшими птичьими лапами.
Молох и Маммона смотрели на опального сотоварища с неподдельным ужасом.
— Второй дом готов принять участие в «ярмарке женихов» для невесты Первого дома, — проинформировал собравшихся Бааль, глядя, вопреки ожиданиям, не на Темнейшего, а на сидящего на углу стола Асмодея. Тот развел руками – дескать, это не ко мне – и кивнул в сторону Князя.
— Чрезмерное служебное рвение и без того вредно отразилось на твоём здоровье, — бесстрастно отозвался Темнейший. – Потому мы не стали тебя беспокоить в заслуженном отпуске.
Бааля трясло не столько от озноба, сколько от злости. Вернувшись домой, он принял все возможные меры, чтобы хоть как-то ослабить действие княжеского угощения, но к утру ему стало только хуже. Сынки тут же пронюхали, что отец занемог, и вились вокруг, как голодные стервятники. Впрочем, добивать пока не спешили, помощь пришла откуда не ждали. Эфору он доверять не начал, но сейчас было важно выиграть время любой ценой. Судя по виду союзников, они тоже страдали не от банального недосыпа и излишеств. Маммона ещё держится, а вот Молох трёт лоб так, словно у него прорезается третий глаз. И почему верноподданный граф выглядит как без пяти минут обитатель палаты в Бездне?
Резь в желудке, заглушаемая безоаровым порошком, снова напомнила о себе. За сотни лет размеренной сытой жизни Бааль напрочь отвык от физических страданий, что причиняло дополнительный дискомфорт.
— Перед уходом ты был совсем плох, — констатировал очевидное Князь. – Даже позабыл в зале своё кресло. Я пришлю его, когда мы закончим. А пока наслаждайся покоем, ты по-прежнему дурно выглядишь.
— Я готов служить Империи, — собравшись с силами, запротестовал Бааль, но владыка уже отвернулся от него и, словно что-то вспомнив, подошёл к Маммоне.
— К слову о предметах обстановки: в зале Славы не помешала бы парочка новых саркофагов. Разберись и составь смету, во что обойдётся лучшее из ныне доступного. Варианты дизайна можете обсудить с Асмодеем…
Дальнейшего Бааль уже не слышал – в ужасе утратив контроль над голограммой, опальный министр покинул зал Совета.
Темнейший возвёл глаза к потолку:
— Поздравляю, довели беднягу! Мёртвым работать готов, лишь бы на вас всё не оставлять. Довольны? Ждите теперь приказ о назначении врио. Каждый грёбаный раз я с вами тут торчать не намерен. Для особо экзальтированных поясню: этой фигуры нет в нынешнем составе Совета. Решение не обсуждается.
Все, кто хотел было что-то сказать, умолкли на полуслове. Князь продолжал двигаться вкруг стола, как и в начале вечера, со значением постукивая тростью.
— Далее. Я не отказался бы узнать, зачем в некоторых наших доблестных ведомствах такой большой штат, если всё можно решать проще? Сразу объявлять причиной любых разрушений, катаклизмов и прочей подобной хрени вашего государя. А потом разогнать всю набранную подбарханную шваль к ебене Бездне и самим подать в отставку на брудершафт.
Граф знал, что опасаться более всего надо, когда Князь становится до отвращения вежлив и любезен, а не когда разоряется, словно фельдфебель на плацу, но головная боль превращала звуки монаршей речи и постукивание трости по полу в заколачиваемые в голову гвозди. Он не выдержал и прижал ладони к вискам.
Трость с роковым набалдашником в руках Князя в очередной раз приземлилась на пол, издав странный звук. Маклин еле заметно поморщился. Малеф, до последнего предоставлявший возможность высказаться старшему коллеге, не стал более ждать:
— Для того, чтобы убедиться, что мой отец и повелитель является источником многих разрушений и катаклизмов, достаточно пролистать любой учебник истории. Что до хрени вашего, батюшка, авторства, так утром после пьянки я исключительно это в зеркале и вижу.
— Тяга к знаниям и самокритичность – полезные качества, — неприятно улыбнулся Князь. — Прилагается ли к ним трудолюбие – проверим. Сегодня же начнёте восстановительные работы и расчистку пострадавшей части дворцового парка. Совместными усилиями ваших контор. Раз уж ни предотвращать такие инциденты, ни даже выяснить причины не в состоянии, займётесь простым малоинтеллектуальным трудом. А я понаблюдаю, коль без моего контроля все как без пряников. Кстати, почему у нас столица контрабандой набита так, будто стражи границ и порталов резко потеряли квалификацию или чувство самосохранения? Через этот проходной двор нам на площадь Звезды того и гляди ядерный реактор притащат под видом забавного аттракциона.
Азазель меланхолично пожал плечами.
— Не изволь беспокоиться, государь, не притащат. Граница на замке.
— Следи, чтоб ключи от того замка по рукам не гуляли, – сердито проворчал Темнейший.
***
Требование привести в порядок разгромленную взрывом старую часть парка и восстановить стену силами вверенных им служб начальник Третьего отделения и руководитель СВРиБ восприняли на редкость спокойно. Что крылось за верноподданническим смирением, стало ясно, когда работы начались. Из окна княжеского кабинета открывался прекрасный вид: нанятые бригады строителей и пространственных магов работали в три смены, и в те же три смены в наскоро возведённом на парковой лужайке шатре и вокруг него с размахом отдыхал, выпивал и всячески морально разлагался весь штатный состав обеих организаций. Сюрреализма изрядно добавлял факт, что зачинщики этого безобразия были наряжены, как обычные рабочие, да и все приглашённые покутить являлись в импровизированных рабочих робах. Особый ажиотаж на территории вызвала компания девиц, пожаловавших на этот многодневный хэппенинг в строительных касках и с табличками «Не влезай – убьет!» на стратегически важных местах организма. Более на красотках не было ничего, посему какое из ведомств осчастливило начальство этаким цветником, осталось неизвестным.
Приглашённые менялись, а граф Маклин с Малефицио, очевидно, решили пожертвовать не только немалыми деньгами, но и собственным здоровьем. Драгоценный тиран и деспот имел возможность наблюдать за тем, как скрупулезно исполняются его приказы: спевшиеся негодяи не покидали парк и даже отсыпаться отправлялись посменно. В очередной раз выглянув в окно, Темнейший не отказал себе в удовольствии: притащенная с какой-то из наиболее прогрессивных Пластин строительная техника, достававшая всех в округе своим рёвом, бесславно заглохла и отказалась заводиться, невзирая ни на какие ухищрения, магические или механические. Прорабы-любители посовещались и вызвали ещё несколько бригад, а заодно пополнили запасы изрядной партией вина и разнообразных закусок из популярного дорогого ресторана в центре Пандема. Без очередной весёлой компании предпочли, впрочем, обойтись.
— Маги говорят, примерно сутки – и готово, — Малеф вошёл в шатёр, оставляя на устилавшем его ковре грязные следы, и повалился в кресло, наглым образом, чтобы не тратить время и силы на материализацию достойной обстановки, утащенное из Осеннего. Маклин, возлежавший на нагромождении ковров, шкур и подушек рядом с небрежно сервированным низким столиком, ухмыльнулся:
— Похоже, раньше закончится стройка, а не терпение вашего дражайшего батюшки, так что у меня появляются шансы всё-таки выиграть сто шеолов.
— Стройка ещё идет, — возразил Малеф. – Возможно, мне не придется умирать в нищете, — покинув кресло, он уселся рядом с Маклином и потянулся за ломтём ростбифа. – Вино осталось? Или стоит потихоньку наведаться в дворцовые погреба?
— На пару дней должно хватить, — в парке, в отличие от дворца, магия всё же действовала, так что за бутылками, охлаждавшимися в углу шатра, не пришлось даже идти.
Однако наполнить бокалы не удалось – точнее, удалось, но совершенно не тем, чем планировалось. Когда из бутылки потекла чистейшая ключевая вода, а в освободившемся кресле материализовалась знакомая фигура, пришлось вскочить и церемонно поклониться.
Небрежным кивком Темнейший ответил на поклон. В следующий момент в Малефа с такой силой полетел тяжёлый бархатный кошель, что парень предпочёл увернуться, а не ловить этот снаряд. Судя по тому, что, приземлившись на стол, стянутый шнуром мешок расколол доску пополам, интуиция княжеского сыночка не подвела.
– Забирай выигрыш и катись отсюда, — брюзгливо процедил Князь. Малефицио покосился на графа. Тот едва заметно прикрыл веки, давая понять, что тоже предпочёл бы обойтись без свидетелей. Начальник СВРиБ без лишних проволочек подобрал деньги и исчез в портале.
— Свои долги я обычно плачу сам, — Маклин спокойно материализовал на обломке стола несколько аккуратно завёрнутых в кожу столбиков золотых и, проверив, чтобы количество сошлось, преподнёс этот натюрморт Темнейшему.
Тот, не прикасаясь к деревяшке, подвесил её в воздухе и криво усмехнулся.
— Я тоже. Хоть и не всегда вовремя, признаю. Предлагаю считать твоё участие в стройке законченным, а деньги — частью выкупа за то, что всё ещё находится в твоём доме, но по праву принадлежит мне.
Граф ехидно улыбнулся.
— Уже не только тебе. — Спокойно глядя в блестящие, словно обсидиан, глаза вождя и соратника, он продолжил: — Пригласить Астарота, чтобы объяснил?
Князь медленно, словно через силу, качнул головой. Он превосходно знал, куда клонит Маклин: забирать ребёнка по древнему обычаю следовало до того, как его покажут матери.
— Посему изволь, как положено, договариваться не со мной, а с графиней. Как она решит, так тому и быть.
Мрачная тень на челе дражайшего повелителя недвусмысленно свидетельствовала: краткого романа с прекрасной Элизой Князю хватило, чтобы оценить непрошибаемое упрямство, присущее ей в той же мере, что легкомыслие и вполне простительная для светской дамы любовь к роскоши.
— Разрешите идти? – дежурно поинтересовался Маклин и, не дожидаясь высочайшего ответа, шагнул в портал. Рабочий кабинет – подходящее место, чтобы переждать грядущие пертурбации – выступать арбитром при выяснении отношений между супругой и старым приятелем, да и просто присутствовать при сём казалось ему глупым. «Как делали без меня, так пусть и делят», — устроившись за столом, граф с тоской посмотрел на накопившиеся бумаги. Несмотря на то, что всё Третье неделю посменно прохлаждалось в парке, на количестве докладных, писем и прочего это почему-то не отразилось.
Некоторые вещи не меняются никогда.

Отпустив Бааля, Темнейший, по своему обыкновению, застыл истуканом, смежив веки. Пока все остальные не последовали высочайшему примеру прямо в зале, Левиафан залпом допил портвейн и обратился к задремавшему государю:
— Ну что, верховный главнокомандующий, расходимся? Чтоб два раза не мотаться, могу дать краткий отчёт по своему ведомству: флот Империи на ходу, враги на дне, акватория чиста.
Вместо ответа Князь закурил и переместился в опустевшее кресло Бааля. Остатки ночной пирушки исчезли со стола, в воздухе разнёсся запах свежесваренного кофе, смешанный с ароматом какого-то особенно забористого княжеского курительного сбора. Кто-то чихнул, кто-то зашёлся кашлем, а Темнейший, оторвавшись от чашки, над которой поднималось вместо пара нечто, напомнившее всем собравшимся миниатюрную копию энергетических сполохов над Бездной, оглядел присутствующих.
— Кто-нибудь ещё хочет выступить?— Кто-нибудь ещё хочет выступить?
Пока все в замешательстве пытались осмыслить плавный переход пьянки в рабочее заседание, мгновенно оживился притихший было Асмодей, чутко уловивший смену настроения патрона. Министр культуры успел незаметно вернуться в мужскую ипостась, разумеется, не забыв при этом облачиться в очередной экстравагантный наряд.
Он отставил в сторону коктейльный бокал, содержимое которого кокетливо помешивал веточкой жимолости, вынутой из петлицы, и извлёк из кармана камертон. По залу заседаний поплыл длинный мелодичный звон. Все, кто не просто устал от длительных возлияний пред монаршими очами, а мучился нешуточным похмельем, вздрогнули и страдальчески поморщились. Убедившись, что всё внимание сосредоточено на нём, Асмодей объявил:
— Размышляя о судьбах подрастающего поколения, я пришёл к выводу, что нашей молодёжи не хватает тонкости чувств и хорошего вкуса, — оратор выразительно посмотрел на Даджалла, всё ещё пребывающего в волчьей форме. У неё были существенные плюсы помимо очевидных: будучи полярным волком игнорировать шпильки коллеги было много проще. Громадный зверь зевнул во всю пасть и улёгся поудобнее. – Потому я, с вашего позволения, подготовил проект, призванный исправить бедственное положение дел. Уроки куртуазности должны будут в подобающих условиях открывать юным умам…
— Детей строем в бордель водить? Асмодей, ты совсем охренел? – не выдержав, захохотал Азазель. Левиафан фыркнул, Маммона покачал головой, Молох странно хмыкнул, Хэм опустил голову, явно стараясь прикрыть растрёпанными длинными прядями ухмылку.
Астарот, явно терзаемый не только желанием скормить гвардейским коням Малефа и графа, но и тяжелейшим похмельем, сдержанно кашлянул.
— Спешу напомнить драгоценному министру культуры, — сухим официальным тоном прервал он разгоравшееся веселье, — что, согласно Кодексам Адмира, государственные институты не имеют законного права вмешиваться в частную жизнь граждан до того момента, пока деяния граждан не представляют опасности для благополучия прочих достойных членов общества и никоим образом не угрожают существованию и процветанию государства. Также в означенных Кодексах содержится статья, недвусмысленно декларирующая право воспитывать собственное, взятое под опеку или усыновленное потомство до совершеннолетия, как полагают необходимым и достойным родители, опекуны или усыновители. Вмешательство государства в отношения этого рода допустимо и желательно лишь в тех исключительных случаях, если малолетним гражданам Адмира вследствие деятельности родителей, усыновителей или опекунов наносится несомненный и доказанный вред. Исключением являются случаи, когда нанесенный в процессе воспитания вред причиняется по здравом взвешенном размышлении и из благих побуждений для предотвращения более тяжкого, предположительно, летального вреда, к коему без вмешательства неизбежно привели бы самостоятельные действия воспитуемых несовершеннолетних.
Троица княжеских отпрысков со значением переглянулась и с не меньшим значением покосилась на венценосного папашу. Маклин, даже не сосредотачиваясь, — по-видимому, от княжеского угощения его способности резко обострились — уловил обрывки мыслей всех троих: интересно, мол, что же там в этих Кодексах называется вредом? «Что, усадить меня на Пиздеца было безвредной идеей? Жив-то остался после той конной прогулки, конечно, но вовсе не благодаря родительской заботе, а скорее, вопреки ей…» — ага, это рыжий. «Сейчас я, конечно, понимаю, что выпускать из зверинца волков и вести их охотиться на павлинов в дворцовом парке было не лучшей идеей. Тем более, что волки там – дички, а не собратья-оборотни. Но если не считать павлинов, которые не граждане и не государство, Бездна их побери, мы никого не тронули. Не обязательно было спускать шкуру хлыстом и запирать меня для острастки в вольер с тупыми дичками. Посиди, познакомься поближе, поболтай с новыми дружками…» — вот почему, оказывается, у нашего врио минобороны даже на гауптвахту никто не отправляется, проштрафившиеся или работать до упаду идут, или вылетают на все четыре стороны. «До сих пор любопытно, что там было про кровную магию в утянутом из кабинета гримуаре? Пары страниц не успел прочитать, а огрёб так, что две недели на брюхе спал», — ясен день, чего в докладных у этого красавца все архаичные формы стоят где надо и написаны как следует. Если он в юношеском возрасте искал в отцовском кабинете, чего бы на ночь почитать… талантливый парнишка, даже странно, что все ещё жив.
«Талантливый парнишка» соизволил оторваться от дымящегося кофе, налитого в посудину, из которой впору было поить лошадей. Очевидно, решил отвлечься от воспоминаний о собственных неудобствах в узнаваемой фамильной манере — умножением чужих.
— Со всем уважением к многотысячелетнему опыту старшего коллеги, — подал голос Малефицио, – будучи ближе годами к целевой аудитории обсуждаемого проекта, хочу напомнить, что куртуазное просвещение в стране на данный момент не нуждается во вмешательстве Совета. Со времён юности уважаемого коллеги не произошло серьёзных изменений: сообразно своим потребностям молодые адмирцы прекрасно постигают эту культурную парадигму самостоятельно. Полагаю, господин врио мининдел, по роду своих музыкальных занятий теснее всех нас соприкасающийся с молодёжной аудиторией, мог бы сообщить старшему поколению немало доселе неизвестных подробностей…
Министр культуры обиженно поджал губы и снова воспользовался камертоном, но остановить общее веселье не смог бы и Пандемский симфонический оркестр. Тем более, что Князь не спешил призывать всех к порядку или иным образом оказывать поддержку своему любимцу.
«Интересно, насколько бессрочен отпуск бедняжки Бааля? Если вышел из зала прямо в вечность, то и детишек трогать смысла нет, без меня друг друга прикончат. А ну как опять всплывёт наш непотопляемый? Из всего выводка разве что парочку бы оставить, на развод. Темперамент у Эфора почти папашин, и конфет никаких не надо. Молох что-то тоже бледно выглядит, хотя этот зелёноватый оттенок ему к лицу. Оч-чень не помешал бы хоть самый пространный намёк, но сегодня кое-кто решил побыть омерзительно непроницаемым. Что ж, его право…» — холодный расчётливый голос без сомнения принадлежал Асмодею. Маклин поразился контрасту между мыслями и внешностью старого соратника. Не то чтобы он забыл, что представляют его товарищи, но сделал неутешительный вывод, что за прошедшие эоны они если и изменились, то лишь внешне. Судя по тому, как походя графу удалось прочитать происходящее, княжеский портвейн продолжал усиливать его природные способности менталиста. Приходилось напрягаться, чтобы хоть слегка приглушить остроту восприятия. Маклин отстранённо подумал, что если это не закончится в ближайшее время, ему гарантирована изрядная головная боль, и это в лучшем случае — бывало, прирожденные сильные менталисты, не успевшие или не сумевшие научиться управлять своим даром, сходили с ума.
— Я вижу, все вы устали. А некоторые даже уснули. – Темнейший наконец соизволил заговорить. – Тем не менее у нас остались вопросы, требующие внимания. Во-первых, моей младшей дочери пришло время найти себе супруга. Полагаю, оповестить о том, что Первый дом готов рассмотреть достойные кандидатуры, следует немедля, а соответствующие мероприятия назначить, к примеру, через полгода.
При известии о грядущей «ярмарке женихов» для любимой сестры неожиданно занервничал Хэмьен.
— Вы её-то собираетесь спрашивать, или как? – возмутился он. – Или перед фактом поставите?
Столь неожиданное проявление братских чувств не произвело на прочих членов Совета ни малейшего впечатления, разве что Малефицио ни с того ни с сего пристально воззрился на рыжего.
— Вот ты и прокололся, раймирский шпион, — с непроницаемой физиономией констатировал начальник СВРиБ.
Держать лицо Хэм не умел и в лучшие времена, не то что после бессонной ночи.
— Ты что несёшь? – возмутился он. — На тебя кофе всегда так дурно действует?
Столь бесцеремонное напоминание о провале на выборах вызвало у части Совета ехидные улыбки, но Малефа не задело даже по касательной. Невозмутимо констатировав: «Здесь – это тебе не там, господин шпион», он опять припал к кофе.
Вдоволь налюбовавшись на озадаченную физиономию Хэма, старшие товарищи все же сжалились.
— Это по раймирским законам можно выдать замуж или женить по воле старших родственников. «Поскольку интересы державы неизменно являются приоритетом, злонамеренное пренебрежение оными свидетельствует о глубочайшем ментальном расстройстве», — процитировал свод законов Раймира Астарот, на феноменальную память которого даже похмелье, по всей видимости, не влияло. – У нас, да будет тебе известно, во всех городских советах не только нотариусы круглосуточно сидят, чтобы любой, кому в голову взбрело, мог немедля жениться, развестись или завещание составить. С ними менталисты дежурят, чтобы принцип свободы воли был соблюден, и ни у кого не получилось под заклятием дочку замуж выдать или, скажем, нелюбимого дядюшку заставить имущество на себя переписать якобы по дядюшкину горячему желанию. Учи законы, мальчик, пригодится. – Прокурор закончил свою речь, приложив к виску высокий стакан с минеральной водой.
Хэм вздохнул. Ну вот, выставил себя полным идиотом, спасибо, папа, за портвейн и прочие… напитки. Принцип свободы воли действительно был одним из главных государственных фетишей Адмира. Настолько, что о непременной оговорке про то, что свобода касается лишь совершеннолетних и дееспособных, а также ограничивается сугубо личностью волеизъявителя и не должна вступать в явное противоречие со здравым смыслом и интересами прочих граждан, частенько пытались забыть. На примат свободы воли обожали, в частности, ссылаться чрезмерно активные подростки всех проживающих в Пандеме рас. Как врио министра иностранных дел Хэму уже приходилось заниматься насильственным возвращением подобного совершенно бестолкового, даже по меркам рыжего рок-кумира, молодняка с Перешейка или, того хуже, из Раймира, под родительское крыло.
— Всё именно так, как изложили досточтимые коллеги, — Асмодей мог служить молчаливым украшением интерьера только во время многочасовых княжеских речей. Но сейчас господин министр культуры говорил особенно громко, чётко, да ещё поворачивался так, чтобы все члены Совета могли в подробностях рассмотреть его наряд. Даджалл приподнял голову с подлокотника и навострил уши. От ушлого папашина соратника пахло какой-то странной магией, чем-то вроде «дальней слежки»... К сожалению, для того, чтобы разбираться с этим, следовало перекинуться, чего ему по понятным причинам не хотелось. Волк решил, что в зале полным-полно магов сильнее его, и, коль скоро никто из них не считает нужным вмешаться, значит, ничего необычного не происходит. – Предложить девице подходящего жениха может всякий владетельный дом, адмирский, раймирский и даже лазурский. Выбор останется за нею. Если, к примеру, я решу посвататься, и прекрасный «цветок Пандема» удостоит меня своей любовью, против нашего союза никто не посмеет возразить.
— Пока оная девица не осиротела, против её союза с кем-нибудь излишне одиозным найдётся кому возразить, — цинично прервал токование Асмодея главный прокурор. – Кодекс Адмира категорически запрещает препятствовать единению любящих сердец силой или магией, однако членам намеревающихся породниться семей позволено высказать свои доводы за или против предполагаемого союза. Также статья Кодекса, касающаяся информированности выбора, прямо поощряет всякого, кто располагает сведениями, делающими брак невозможным или нежелательным, донести их заблаговременно до обеих заинтересованных сторон.
Первым и привычным порывом Хэма было съездить по холёной роже новоявленного женишка, но вовремя победивший похмелье прокурор справился без рукоприкладства. Ранее Хэму не доводилось видеть «Глас закона» во всей силе и славе, но после сегодняшней демонстрации он проникся к Астароту искренним уважением.
Внезапно, словно прорываясь сквозь невидимые помехи, в зале возник Бааль. Голограмма была расплывчатой и нечёткой, но вполне позволяла заметить, что распластавшийся в очередном кресле господин премьер-министр натурально похож на полутруп. По контрасту с золотом парадного облачения бледность отливала зеленью, вцепившиеся в подлокотники, чтобы скрыть дрожь, руки казались иссохшими птичьими лапами.
Молох и Маммона смотрели на опального сотоварища с неподдельным ужасом.
— Второй дом готов принять участие в «ярмарке женихов» для невесты Первого дома, — официальным тоном проинформировал собравшихся Бааль, глядя, вопреки ожиданиям, не на Темнейшего, а на сидящего на углу стола Асмодея. Тот развел руками – дескать, это не ко мне – и кивнул в сторону Князя.
— Чрезмерное служебное рвение и без того вредно отразилось на твоём здоровье, — равнодушно отозвался Темнейший. – Потому мы не стали тебя беспокоить в заслуженном отпуске.
Бааля трясло не столько от озноба, сколько от злости. Вернувшись домой он принял все возможные меры, чтобы хотя бы ослабить действие княжеского угощения, но к утру ему стало только хуже. Сынки тут же пронюхали, что отец занемог, и вились вокруг, как голодные стервятники. Впрочем, добивать пока не спешили, помощь пришла, откуда не ждали. Эфору он доверять не начал, но сейчас было важно выиграть время любой ценой. Судя по виду союзников, они тоже страдали не от банального недосыпа и излишеств. Маммона ещё ничего, а вот Молох трёт лоб так, словно у него третий глаз режется. И почему верноподданный граф выглядит как без пяти минут обитатель палаты в Бездне?
Резь в желудке, заглушённая безоаровым порошком, снова напомнила о себе. За сотни лет размеренной сытой жизни Бааль напрочь отвык от физических страданий, что причиняло дополнительный дискомфорт.
— Перед уходом ты был совсем плох — констатировал очевидное Князь. – Даже позабыл в зале своё кресло. Я пришлю его, когда мы закончим. А пока наслаждайся покоем, ты дурно выглядишь.
— Я готов служить Империи, — собравшись с силами, запротестовал Бааль, но владыка уже отвернулся от него и, словно что-то вспомнив, подошёл к Маммоне.
— К слову о предметах обстановки: в зале Славы не помешала бы парочка новых саркофагов. Разберись и составь смету, во что обойдется лучший из ныне доступных вариантов, дизайн можете обсудить с Асмодеем…
Дальнейшего Бааль уже не слышал – в ужасе утратив контроль над голограммой, опальный министр покинул зал Совета.
Темнейший возвёл глаза к потолку:
— Поздравляю, довели беднягу! Мёртвым работать готов, лишь бы на вас всё не оставлять. Довольны? Ждите теперь приказ о назначении врио. Каждый грёбаный Совет я с вами высиживать не намерен. Для особо экзальтированных поясню: этой кандидатуры в нынешнем составе Совета нет. Решение не обсуждается.
Все, кто хотел было что-то сказать, умолкли на полуслове. Князь всё так же продолжал двигаться вкруг стола, как и в начале вечера, постукивая тростью.
— Далее. Я не отказался бы узнать, зачем в некоторых наших доблестных ведомствах такой большой штат, если всё можно решать проще? Сразу объявлять причиной любых разрушений, катаклизмов и прочей подобной хрени вашего государя. А потом разогнать всю вашу подбарханную шваль к ебене Бездне и самим подать в отставку на брудершафт.
Граф знал, что опасаться более всего надо, когда Князь становится до отвращения вежлив и любезен, а не когда разоряется, словно фельдфебель на плацу, но головная боль превращала звуки монаршей речи и постукивание трости по полу в заколачиваемые в голову гвозди. Он не выдержал и прижал ладони к вискам.
Трость с роковым набалдашником в руках Князя в очередной раз приземлилась на пол, издав странный звук. Маклин еле заметно поморщился. Малеф, до последнего предоставлявший возможность высказаться старшему коллеге, не выдержал:
— Для того, чтобы убедиться, что мой отец и повелитель является источником многих разрушений и катаклизмов, достаточно пролистать любой учебник истории. Что до хрени вашего, батюшка, авторства, так утром после пьянки я исключительно это в зеркале и вижу.
— Тяга к знаниям и самокритичность – полезные качества, — неприятно улыбнулся Князь. — Прилагается ли к ним трудолюбие – проверим. Сегодня же вы оба начнёте восстановительные работы и расчистку пострадавшей части дворцового парка. Совместными усилиями ваших контор. Раз уж ни предотвращать такие инциденты, ни даже выяснить причины не в состоянии, займётесь простым малоинтеллектуальным трудом. А я понаблюдаю, коль без моего контроля все как без пряников. Кстати, почему у нас столица контрабандой набита так, будто стражи границ и порталов резко потеряли квалификацию или чувство самосохранения? Через этот проходной двор нам на площадь Звезды того и гляди ядерный реактор притащат под видом забавного аттракциона.
Азазель меланхолично пожал плечами.
— Не изволь беспокоиться, государь, не притащат. Граница на замке.
— Следи, чтоб ключи от того замка по рукам не гуляли, – сердито проворчал Темнейший.

***
Требование привести в порядок разгромленную взрывом старую часть парка и восстановить стену силами вверенных им служб начальник Третьего отделения и руководитель СВРиБ восприняли на редкость спокойно. Что крылось за верноподданническим смирением, стало ясно, когда работы начались. Из окна княжеского кабинета открывался прекрасный вид: нанятые бригады строителей и пространственных магов работали в три смены, и в те же три смены в наскоро возведённом на парковой лужайке шатре и вокруг него с размахом отдыхал, выпивал и всячески морально разлагался весь штатный состав обеих организаций. Сюрреализма изрядно добавлял факт, что зачинщики этого безобразия были наряжены, как обычные рабочие, да и все приглашённые покутить являлись в импровизированных строительных робах. Особый ажиотаж на стройплощадке вызвала компания девиц, явившихся на этот многодневный хэппенинг в строительных касках и с табличками «Не влезай – убьет!» на стратегически важных местах организма. Более на красотках не было ничего, посему какое из ведомств осчастливило начальство этаким цветником, осталось неизвестным.
Приглашённые менялись, а граф Маклин с Малефицио, очевидно, решили пожертвовать не только немалыми деньгами, но и собственным здоровьем. Драгоценный тиран и деспот имел возможность наблюдать за тем, как скрупулезно исполняются его приказы: спевшиеся негодяи не покидали парк и даже отсыпаться отправлялись по очереди. В очередной раз выглянув в окно, Темнейший не отказал себе в удовольствии: притащенная с какой-то из наиболее прогрессивных Пластин строительная техника, уже два дня достававшая всех в округе своим рёвом, бесславно заглохла и отказалась заводиться, невзирая ни на какие ухищрения, магические или механические. Прорабы-любители посовещались и вызвали ещё несколько строительных бригад, а заодно пополнили запасы изрядной партией вина и разнообразных закусок из популярного дорогого ресторана в центре Пандема. Без очередной весёлой компании предпочли, впрочем, обойтись.
— Маги говорят, ещё примерно сутки – и готово, — Малеф вошёл в шатер, оставляя на устилавшем его ковре грязные следы, и повалился в кресло, наглым образом, чтобы не тратить время и силы на материализацию достойной обстановки, утащенное из Осеннего. Маклин, возлежавший на нагромождении ковров, шкур и подушек рядом с небрежно сервированным низким столиком, ухмыльнулся:
— Похоже, раньше закончится стройка, а не терпение вашего дражайшего батюшки, так что у меня появляются шансы всё-таки выиграть сто шеолов.
— Стройка ещё идет, — возразил Малеф. – Возможно, мне не придется умирать в нищете, — покинув кресло, он уселся рядом с Маклином и потянулся за ломтём ростбифа. – Вино осталось или стоит потихоньку наведаться в дворцовые погреба?
— На пару дней должно хватить, — в парке, в отличие от дворца, магия всё же действовала, так что за бутылками, охлаждавшимися в углу шатра, не пришлось даже идти.
Однако наполнить бокалы не удалось – точнее, удалось, но совершенно не тем, чем планировалось. Когда из бутылки потекла чистейшая ключевая вода, а в покинутом Малефом кресле материализовалась знакомая фигура, пришлось вскочить и церемонно поклониться.
Небрежным кивком Темнейший ответил на поклон. В следующий момент в Малефа с такой силой полетел тяжёлый бархатный кошель, что парень предпочёл увернуться, а не ловить этот снаряд. Судя по тому, что, приземлившись на стол, стянутый шнуром мешок расколол доску пополам, интуиция княжеского сыночка не подвела. – Забирай выигрыш и катись отсюда, — брюзгливо проговорил Князь. Малефицио покосился на графа. Тот едва заметно прикрыл веки, давая понять, что тоже предпочёл бы остаться без свидетелей. Начальник СВРиБ без лишних проволочек подобрал деньги и исчез в портале.
— Свои долги я обычно плачу сам, — Маклин спокойно материализовал на обломке стола несколько аккуратно завёрнутых в кожу столбиков золотых и, проверив, чтобы количество сошлось, преподнёс этот натюрморт Темнейшему.
Тот, не прикасаясь к деревяшке, подвесил её в воздухе и криво усмехнулся.
— Я тоже. Хоть и не всегда вовремя, признаю. Предлагаю считать твоё участие в стройке законченным, а деньги — частью выкупа за то, что всё ещё находится в твоём доме, но по праву принадлежит мне.
Граф ехидно улыбнулся.
— Уже не только тебе, — и, спокойно глядя в блестящие, словно обсидиан, глаза вождя и соратника, продолжил. — Пригласить Астарота, чтобы объяснил?
Князь медленно, словно через силу, качнул головой. Он превосходно знал, куда клонит Маклин: забирать ребёнка, по древнему обычаю, следовало до того, как его покажут матери.
— Посему изволь, как положено, договариваться не со мной, а с графиней. Как она решит, так тому и быть.
Мрачная тень на челе дражайшего повелителя недвусмысленно свидетельствовала о том, что краткого романа с прекрасной Элизой Князю хватило, чтобы оценить непрошибаемое упрямство, присущее ей в той же мере, что легкомыслие и вполне простительная для светской дамы любовь к роскоши.
— Разрешите идти? – дежурно поинтересовался Маклин и, не дожидаясь высочайшего ответа, шагнул в портал. Рабочий кабинет – подходящее место, чтобы переждать грядущие пертурбации – выступать арбитром при выяснении отношений между супругой и старым приятелем, да и просто присутствовать при сём казалось ему глупым. «Как делали без меня, так пусть и делят», — устроившись за столом, граф с тоской посмотрел на накопившиеся бумаги. Несмотря на то, что всё Третье неделю посменно прохлаждалось в парке, на количестве докладных, писем и прочего это почему-то не отразилось.
Некоторые вещи не меняются никогда.

Ажурные кованые ворота распахнулись еще до того, как курьер в тёмно-синей форме с погонами лейтенанта СВРиБ и низко надвинутой на глаза форменной фуражкой успел в них постучать, и немедленно закрылись, стоило парню оказаться во дворе. По всей видимости, его здесь ждали – хотя навстречу никто не вышел, если не считать нескольких хеллхаундов. Звери вылетели откуда-то из-за дома, но вместо того, чтобы броситься на чужака, принялись радостно прыгать вокруг, чуть не выбивая из рук у парня здоровенную плетёную корзину. После одного из особо крепких толчков мордой и лапами из корзины раздался обиженный скулёж. Лейтенант небрежно отпихнул пару самых наглых, кого-то потрепал за холку и подёргал за уши, и решительно пошёл к парадной лестнице так, словно этот дом принадлежал ему. Входная дверь открылась столь же самостоятельно, как до того – ворота, и по ступенькам навстречу курьеру легко и пружинисто сбежала высокая, худощавая, как мальчик, дама.
– Малыш, что за маскарад?– Малыш, что за маскарад? – она шутливо натянула фуражку ещё ниже на лоб курьера. – И почему ты послал голограмму буквально пять минут назад? Я проспала дворцовый переворот, или ты в очередной раз не сошёлся с папашей во взглядах и теперь ищешь политического убежища?
Гость галантно склонился над рукой хозяйки и, повинуясь её жесту, прошел в дом. Оказавшись внутри, он стащил фуражку, по-семейному обнял хозяйку и нежно поцеловал в щеку.
– Королева, я пришёл не один, – Малефицио собственной персоной махнул рукой в сторону корзины. – Надеюсь, моя юная подружка вас не разочарует, – с этими словами парень наклонился и вытащил из корзины крупную, неимоверно толстолапую и пушистую щенульку с оранжевыми, словно огненные опалы, глазами. Хозяйка дома по-девчоночьи рассмеялась от радости и кинулась гостю на шею.
– Малыш, ну, если ты ещё и сам за ней лазил, моя благодарность не будет знать границ в пределах разумного! – она быстро и со знанием дела осмотрела подарок, сопевший и лизавший ей руки, и, позвав прислугу, распорядилась, чтобы в малой гостиной накрыли стол, но её с гостем не тревожили, пока не будет дальнейших указаний, а подаренного зверя устроили как следует.
– Простите за дурацкий спектакль, прекрасная Рейна, – сбросив китель и устроившись за столом, Малефицио едва пригубил вино, но тут же поставил бокал обратно. – Я совершенно не чаял обмануть этим маскарадом вас, – он развел руками и виновато улыбнулся. – Вас не провести, даже если я перекинусь в орка или в эльфийскую красотку. Но вот каким образом многочисленные «топтуны» из Третьего отделения обзавелись прозорливостью на грани ясновидения, узнать бы не отказался… Последнюю пару недель я развлекаюсь, сбрасывая многочисленные «хвосты», навешиваемые мне графом Маклином, а также подсчитываю количество задействованных в этой фантасмагории служак из Третьего. Вы удивитесь, но, кажется, штат у них раздут сверх всякой меры – помимо моей скромной персоны «хвосты» приставлены также ко всем моим единокровным родичам. Не знаю уж, что происходит, но на всякий случай я по тем же адресам навесил собственных агентов, а сам осмелился напроситься в гости. С подарком, как положено, – Малеф ухмыльнулся. – Кстати, не уверен, даст ли это что-то для понимания картины, но, когда я мотался в Зоопарк, за мной никто не увязался.
«Зоопарком» способные ходить по мирам пренебрежительно именовали одну из Пластин, на которой по какой-то непонятной причине разумной жизни так и не появилось. Флора и фауна, правда, потрясали разнообразием, заставляя наиболее древних демонов сравнивать Зоопарк с одной из куда более забавных Пластин в период до пермской катастрофы. Также местные флора а особенно фауна потрясали готовностью сожрать все, что движется, – посему добывать в этом Эдеме хоть что-то, кроме своей безвременной кончины, удавалось немногим. Огнеглазый страж, местная дикая собака, была редкостью: приручать их следовало с молочного возраста, а забрать подсосного щенка у не склонной к сантиментам суки размером с пони рисковали только отчаянные отморозки.
– Хороший способ избавляться от слежки, – кивнула Рейна. – Но рискованный – из Зоопарка можно не успеть убраться. И где тебе снова сели на хвост ребята Маклина?
–Возле Осеннего, – Малеф пожал плечами. – Не понимаю причин столь пылкой любви – иначе, чем по деловым вопросам, мы не общались, и на территорию Третьего я не влезал.
– Не льсти себе, – его собеседница задумчиво покрутила бокал. – Что общего у всех вас?
– Только папаша, – на аристократической физиономии Малефа мелькнуло недоумение. – Королева, помилуйте, но граф же не идиот, чтобы надеяться повлиять на Темнейшего благодаря кому-то из нас? Даже подвиги Тойфеля всего лишь обеспечили тому уютные апартаменты в Бездне рядом с маменькой.
Рейна вздохнула. Она была второй за всю историю Адмира женщиной в Совете, и пока единственной, кто покинул его по собственному желанию. Сколько ей лет, не знал никто – когда отец небрежно, «посмотрим, годишься ли ты хоть на что-то», засунул Малефа работать в СВРиБ, она возглавляла помянутое ведомство, и в кулуарах шептались, что Стальная Миледи – ровесница Князя. Наиболее смелые, озираясь, добавляли, что якобы Темнейший некогда сватался к ней, но получил от ворот поворот. Предположительно, хромота владыки и платиновая седина Рейны были сувенирами, оставшимися обоим на память о бурном выяснении отношений.
– Малыш, – женщина улыбнулась. – Ты совершенно не интересуешься придворными сплетнями.
– Королева, – двухметровый плечистый «малыш» старательно изобразил страдальческую мину. – Мне хватает тех, что регулярно валятся на стол в форме отчётов, куда уж больше-то? Пока что пальму первенства уверенно держит анонимка, адресованная мне как начальнику СВРиБ, где меня же, но уже как Малефа бен Самаэля, обвиняют в шпионаже в пользу Лазури, ноздря в ноздрю с этим образчиком народного творчества идёт душераздирающее повествование о том, что Хэмьен, Аида и Война – засланные Раймиром шпионы, незаметно подменившие настоящих…
– Закрути роман с какой-нибудь сплетницей посимпатичнее из фрейлин Смерти, – расхохоталась Стальная Миледи. – Сразу выяснишь, что твой новый брат – или сестра, кстати, с сильными метаморфами частенько сложно определить – будет расти в семействе графа. Последствия, думаю, представишь сам, у тебя с детства фантазия богатая. Восторг и благодарность старины Мака – тоже. Теперь дошло, что к тебе ажиотаж, поднятый Третьим, имеет мало отношения?
– Очаровательно, – Малеф выпил вино залпом, как воду, – а мне что с этим делать?
– Ровным счетом ничего, – небрежно махнула рукой его бывшая начальница. – Можешь налить себе – и мне заодно – ещё вина. А что до Маклина и твоего папаши – пусть выясняют отношения, пока запала хватит, тебе встревать незачем.
***
Как Берта умудрилась познакомиться с этим проходимцем, никто не знал, но когда он вдруг явился свататься, тётку Доротею чуть не хватил удар. Объявившийся невесть откуда осколок давно пришедшей в упадок стаи, предки которого годами жили в затворничестве, избыточном даже для волков старой крови, отличавшихся угрюмым нравом и странными причудами. Поместье Ламэ в горах под Йеной периодически пустовало, и молва о нём шла недобрая. Естественно, незадачливого одиночку, метившего в супруги юной наследницы, со смехом выставили вон, как только оправились от изумления. Оскорблённым он не выглядел, осклабился напоследок, с издевательской вежливостью попрощался, да и ушёл восвояси, постукивая вычурной тросточкой с резным набалдашником в виде головы полярного волка. Берта не стала долго убиваться по неудачливому жениху, так что все сочли сватовство причудой эксцентричного соседа, а Берту – девушкой здравомыслящей и рассудительной, не желающей портить породу с первым встречным.
Это мнение несколько поколебалось, когда выяснилось, что сестра беременна. Тётка была в бешенстве, требовала поднять стаю и стереть в порошок поместье Ламэ вместе с хозяином. Берта с присущим ей спокойствием велела ничего не предпринимать, а Хорст, вопреки приказу сестры, отправился разбираться в одиночку. И не застал никого, кроме слуг, которые тоном, близким к издевательскому, сообщили, что граф уехал в Лютов ещё пару месяцев назад. А когда вернётся, то непременно набьёт из Хорста чучело и поставит во дворе, раз уж ему так нравится торчать у входа. Хорст от злости был готов рычать и кидаться на тяжёлые доски ворот, но с таким же успехом он мог бы укусить себя за хвост или побиться головой об пень в лесу.
Будто и без того мало бед свалилось на их семью, спустя положенный срок вместо обычной двойни или тройни сестра принесла только одного. Мальчишка родился здоровый, крупный… и c абсолютно белой шерстью. Вой тётки, должно быть, расслышал даже злосчастный Ламэ, где бы он, обе Охоты его побери, ни находился.
Впрочем, ответ на этот вопрос пришёл очень скоро: сам, как ни в чём не бывало. Пробрался через охрану каким-то непостижимым образом, никто и не почуял. Загорелый, в вызывающем лиловом наряде с иголочки, с улыбкой, столь же ослепительной и приятной, как факел загонщика. Добродушно кивнул им с Доротеей: «Здравствуйте, шурин, здравствуйте, драгоценная моя тётушка!» И паузу выдержал, в которую могла бы запросто провалиться и мучительно издохнуть гордость всей стаи.
При попытке вырвать кадык непрошенному «родственничку», с Доротеей приключился странный припадок, окончившийся глубоким обмороком посреди трансформации. Так что Хорсту пришлось вместо того, чтобы разбираться с Ламэ, при его же живейшем содействии тащить тётку в её покои, чтобы не перебудить весь дом.
После Ламэ пожелал увидеть Берту и ребёнка, причём в доме он ориентировался на удивление хорошо. Хорст скрипнул клыками, и последовал за ним. Провожать гостя к сестре было надёжнее в истинной форме. Он сразу заметил, что запах Ламэ изменился: в нём больше не было ничего от волка. Незнакомый, едва уловимый, но вместе с тем пронзительный и выбивающий из равновесия. Чуткий звериный слух донёс короткий сухой смешок.
Времени осмыслить новую тревожную информацию не осталось, Ламэ, несмотря на хромоту, передвигался стремительно. И даже не подумал постучать, прежде чем войти. Больше всего Хорста поразило лицо сестры, она не выглядела удивлённой при виде пропавшего любовника, просто инстинктивно прижала к груди сына. Новорожденный завозился, чувствуя беспокойство матери.
– Как назвали? – участливым тоном осведомился Ламэ, подходя ближе и с интересом рассматривая младенца.
– У него пока нет имени.
– Нет имени – нет судьбы. Какое вопиющее безобразие. Верно, Даджалл? – Он подмигнул ребёнку. Тот передумал плакать и уставил на отца сизые щенячьи глазёнки. Хорст глухо заворчал. Что за имя такое…
Ламэ обернулся к нему.
– Да будет вам известно, мой любознательный шурин, «даджалл» в переводе с адмирского означает «ловкий», либо, если брать староадмирский вариант, «посланник». И то, и другое ему вполне подходит. Даджалл – это звучит гордо! – Молодая мать тихо охнула, поняв, что их только что провели, и ребёнок отныне будет носить это чудовищное имя. – Не волнуйся, Бертина, страдать от насмешек сверстников ему не придётся.
Хорст напрягся, осознав, что в волчьей шкуре он не мог бы подумать вслух. Мысли волков могли слышать только Пастыри, изредка рождавшиеся в семьях вервольфов, но этот тип на Пастыря похож не был.
– Хорст! – рявкнула Берта, и крупный серый зверь молнией метнулся, встав между ней и Ламэ. В глазах сестры он прочел приказ и, как положено, исполнил незамедлительно. Огромные челюсти сдавили голову младенца. Хорст едва касался кожи – ребенок даже не захныкал – но следующее движение дядюшки могло стать движением палача. Даже умирая он успел бы сжать зубы. Торжествующая улыбка Ламэ застыла, став похожей на схлопнувшийся впустую капкан. На дне зрачков полыхнули призрачные злые огни. Хорст опустил глаза, боясь шевельнуться.
Теперь Ламэ смотрел прямо на Берту, и на лице его не осталось и следа прежнего снисходительного благодушия. От него словно тянуло безжалостным сквозняком гиблых мест, звонким безмолвием промёрзшего леса за секунду до команды загонщика и неодолимым призывом острых кольев на дне волчьих ям.
– А теперь послушай меня, вожак Зимней Охоты. Я, Берта Ингридстоддир, глава йенской стаи говорю с тобой. Детёныша ты заберёшь только вместе с моим братом в качестве воспитателя. И сбережёшь обоих. Обещай мне это, или уйдешь отсюда ни с чем.
Тот, кого называли Ламэ, был зол, но медлить не стал. Прозвучала старая клятва, имевшая хождение среди волков, сделка была заключена.
Хорст приоткрыл пасть, позволив отцу осторожно забрать новорожденного.
– Неплохо, Бертина. Обойдёмся без долгих сборов. У них не будет недостатка ни в чём. Тебе и стае я тоже кое-что оставлю, разумеется. Даже тётушке, раз уж мой визит доставил ей такие неудобства.
Воплощённый кошмар древних легенд, Зекст Ягер, фамильярно потрепал Хорста по загривку, и пространство дрогнуло, накрыв лавиной новых звуков, запахов и красок. Столица Адмира на многих производила подобное ошеломляющее впечатление.
До конца Хорст горожанином так и не стал. Одежда, обычаи, язык, всё вокруг было диким, нелепым и сумасшедшим. До него постепенно начал доходить истинный смысл некогда любимого выражения. Чёрная охота действительно его забрала, сделав их с племянником частью своей процессии. Вожак, которого здесь все называли просто Князем, приставил к Даджаллу отвратительную пародию на гувернёра, ожившего покойника, которого предохраняли от разложения, как полагал Хорст, не столько воля и магия хозяина, сколько неимоверно чопорные манеры и редкий по силе цинизм. Не иначе, такая «нянька» для ребёнка была выбрана, чтобы сделать жизнь шурина при дворе ещё более мучительной. К счастью, подросший племянник не питал к живым мертвецам особой симпатии, хотя командовать приходилось в том числе и ими.
Останься он с матерью, был бы сейчас первым наследником. Щенок, естественно, не помнил родной земли, считая своей территорией не угодья предков, а выжженный бессмысленным светилом Пандем и лежащий за ним бескрайний Адмир. Сторожевой волчонок, выкормленный охотником, какая горькая ирония.
Веру предков Даджалл тоже не разделял: Мать-волчицу в человеческой ипостаси здесь звали Лилит и говорили такое, за что в Лазури были бы немедля растерзаны, причём практически всеми, исключая разве что орков. Больные ублюдки убивали просто так, из любви к насилию, поскольку молились в своих вонючих пещерах о скором наступлении конца Веера. Поговаривали, что эти испорченные создания ранее были высшими ши, но приняли дары вожаков Охоты, и сущность их извратилась.
От обилия адмирских странностей Хорст не свихнулся только благодаря поддержке сестры. Он никогда не уставал восхищаться её умом. Берта должна была вести стаю, несмотря на все попытки тётки Доры занять лидирующие позиции! Из сведений, полученных от брата, она сделала нужные выводы. Сторонников Матери-волчицы было предостаточно и в логове врага, потому в случае успеха йенская стая могла бы встать во главе Орды, а Берта и Хорст – претендовать на звание национальных героев-освободителей. Для этого требовалось только то, что у Хорста получалось почти так же хорошо, как драться, – собирать информацию. Владеющий информацией держит Веер в зубах, как говорил их дед, старый Нортан.
Потому Хорст вошёл в покои племянника не только с обычным докладом, но и с просьбой о краткосрочном отпуске в Йену.
– Именно сейчас? – Даджалл в недоумении воззрился на дядю, и на лице его появилось неприятно знакомое выражение. В такие моменты Хорст смотрел на воспитанника, а видел перед собой его одиозного папашу. Доставшиеся от матери крепкое сложение, пепельные волосы и светло-карие, почти жёлтые глаза не помогали – даже голос волчонка становился похожим на вкрадчивый княжеский баритон. – На редкость невовремя, тебе не кажется?
– Рассказывать тебе, о чем болтают на улицах и рынках, сможет любой, у кого есть глаза и уши. Пойми, я слишком давно не бывал дома. Уже дважды обещал твоей матери приехать.
– Сможет. Но доверять «любому» я не могу. Особенно сейчас, когда СВРиБ и Третье играют в какую-то игру с неизвестными ставками.
– Ты забыл разницу между стаей и сворой, сынок. В последней волку не место. – Хорст с вызовом посмотрел на племянника. – Вспомни традиции, благодаря которым существует и процветает йенская стая! Окажи почтение той, что дала тебе жизнь!
– В процессе участвовали двое, и отцу я сейчас нужнее, – Даджалл наконец соизволил оторваться от карты с какими-то пометками, которую продолжал изучать во время разговора, и встал из-за стола. – А ты, дядюшка, нужнее мне, чем матери, ей есть чем заняться и без свежих сплетен из Пандема. Жизнь Орды никогда не была спокойной, и вряд ли это изменится в будущем.
Хорст прикусил язык, чтобы не сообщить племяннику, что в Лазурь его гонят не столько братские чувства, сколько помянутая игра между могущественными силовыми ведомствами: в мутной воде легче всего ловится крупная рыба, и Берта не простит, если по его лени из-под её чуткого носа вдруг уплывет шанс упрочить положение стаи.
– Именно потому, что жизнь в Лазури непредсказуема, я хочу вновь обнять сестру, – высокопарно заявил он. – Ты мог бы воспользоваться оказией и засвидетельствовать матери почтение письмом, если уж на то пошло.
– А еще я мог бы воспользоваться тем, что, пока ты, дядюшка, числишься на службе в адмирской армии, я имею право приказывать тебе как старший по званию, – в резко потемневшем янтаре зажглись нехорошие огоньки. – Но не стану. Можешь отправляться, когда и куда пожелаешь, – сухо проинформировал Даджалл и, вернувшись за стол, демонстративно уткнулся в карту.
Хорст не двинулся с места. Когда стало ясно, что племянник считает разговор законченным, дядюшка напомнил о своем присутствии деланным кашлем.
– В чем дело? – «щеночек» покосился на него и вскинул брови. – Почему ты еще не мчишься в Лазурь? Письмо и подарки матери я отправил курьером на той неделе, поэтому никакими поручениями обременять тебя не собираюсь.
– А портал? – племянник уродился с недурными магическими способностями, что среди оборотней встречалось исключительно редко. Хорст, конечно, старательно учил мальчишку рассчитывать только на себя и не полагаться на магию, но с удовольствием пользовался магическими способностями воспитанника, когда тот вырос и заматерел.
– Традиции, дядюшка, – Даджалл намеренно выделил голосом первое слово и выдержал вполне театральную паузу, – благодаря которым йенская стая добилась своего выдающегося положения, не предусматривают наличия порталов. Ты сам твердил мне, что волк должен уметь обходиться без магии слов и не поддаваться на демонские искушения. Можете идти, полковник, вы свободны, – коротко бросил наглец, распахивая перед Хорстом дверь кабинета.

Вопреки опасениям Маклина, недавние противники вели себя спокойно. Правда, злорадством от них тянуло ощутимо – скорее всего, надеялись, что их «Мать» его если не развоплотит, то убьет на месте. Посмотрим. На всякий случай Маклин незаметно накинул на себя заклинание возврата. Если он будет тяжело ранен, убит или хотя бы потеряет сознание, его немедленно выдернет в отделанный мрамором холл родного Третьего. Бездыханный шеф, конечно, сотрудничков приведет в такой ступор, какого никогда не добиться живому, но разбираться с последствиями придется не им, а Совету. Потерпят, не маленькие.
Шагая по Пустоши, он помалу сканировал своих вынужденных спутников. Шваль – один к одному, этот, на носилках, оказывается, много где погеройствовал на ниве криминала, прежде, чем осел тут. Разворошить бы все это осиное гнездо пустынных кланов, да не выйдет – ещё во времена Вселенской войны Темнейший, Бездна его побери, даровал им нечто вроде ограниченного суверенитета под своей властью. Формально вся эта вольница относилась к юрисдикции Адмира, а на практике – и до Раймира, бывало, докочёвывала, и в Лазури светилась. Странно, что у СВРиБ только один оперативник пропал – здесь, случись чего, пол-армии закопать можно.
За размышлениями Маклин утратил чувство времени – и поэтому, когда злорадство, исходящее от его невольных проводников, стало буквально осязаемым, даже удивился – неужели пришли? неужели пришли? Вокруг по-прежнему расстилалась Пустошь. Ни стоянки, ни оазиса… ничего. Однако дочурка Мора остановилась, как вкопанная, а уж её ехидной улыбкой сейчас только гулей распугивать. Кстати, о гулях – Адан сотоварищи, бросив одеяла с полумёртвым дружком, тоже застыли и внимательно уставились на песок. Шепчут что-то в унисон.
Граф проследил за их взглядами. Плоская каменная плита с полустертой резьбой накрыта примитивным пустынным отводом глаз. Под ним – ошмётки старого, как мир, заклинания. «Вуаль забвения». Ну, здравствуй, Мать… давно не виделись и, по чести говоря, предпочел бы ещё столько же не встречаться.
– Незаметно, чтобы прекрасная дама была рада вашему появлению – Маклин издевательски посмотрел на своих пленников. – Возможно, вы ей надоели.
– Кровь, – облизнул пересохшие губы гуль. – Чтобы говорить с нами, ей нужна кровь.
– Никуда без взятки не сунуться, – сочувственно покивал головой граф. – Можете зарезаться все, я не возражаю, – пожал он плечами. – Киньте только жребий, кто останется в живых, чтобы нажаловаться на меня вашей патронессе.
– Зря лыбишься, узурпаторский прихвостень, – вскинулся Адан. На его и без того отталкивающем лице появилось высокомерное выражение, верхняя губа дёрнулась, обнажая кривые жёлтые клыки. – Мы будем убивать тебе подобных всюду, где бы вы ни прятались, а выживших – изгонять, как изгнали нас, ибо служение ложному господину хуже изгнания и смерти. Так будет, пока мир не примет милосердную руку Великой матери и не склонится перед её величием. Совращённые лживыми речами тирана и отвернувшие от неё своё лицо не убавят её силы, а лишь навлекут на себя возмездие огня Всеблагой. Тогда они захотят прервать свою пытку, но тем лишь ужесточат её стократно.

Этот ублюдок вполне мог бы стать через пару десятков лет весьма уважаемым муртадским шейхом и каждый день отправлять на смерть молоденьких дурачков-трупоедов. Маклин уже видел таких. Совмещают, значит, полезное с приятным, культ Лилит предоставлял для этого благодатнейшую почву.
– Всё предначертано: наш брат уже одной ногой в садах Великой матери, пусть его кровь приблизит твою смерть и смерть всех неверных. – Он равнодушно кивнул в сторону раненого. – Верни мне нож, и я покажу тебе.
От Маклина не укрылось, что к злорадству Улы добавилась чуть ли не гордость. Похоже, дочурка Мора всерьёз считала это уродливое существо не только достойным внимания мужчиной, но и своего рода духовным лидером. Вот уж воистину, грамотный промыв мозгов творит чудеса. В другой обстановке граф, пожалуй, от души бы посмеялся над подобным анекдотом, но сейчас веселиться как-то не тянуло.
– Резвый какой. Да ты и без ножа справишься, не первый раз, а? Вот это я понимаю, настоящее братство – всегда готов загрызть камрада ради великой цели.
– Смейся. Говорят, смех прогоняет страх. – Гуль проковылял к павшему товарищу и кивнул второму – Риад! – Парнишка помог подтащить тело на алтарь и встал рядом, переминаясь с ноги на ногу.
– Отойди! – рявкнул гуль. Затем, поморщившись, продолжил.
– О, владычица изначальных измерений, разящее вместилище очистительного пламени первородного Хаоса, услышь нас и прими верного сына в своё лоно. Даруй ему через боль и смерть вечное благословение и свободу, а нас осени своей милостью!
Пафос заметно подпортила слюна, потёкшая изо рта Адана, когда он уставился на жертву: очевидно, подонок изрядно проголодался. Вместо того, чтобы вскрыть клыками артерию и отойти, он прильнул к яремной вене, стремясь продлить удовольствие, и, судя по тому, что хлюпание перемежалось чавканьем, счёл нужным не только выпить, но и закусить, пока перегрызал горло сотоварищу. Маклин покосился на Улу. По всей видимости, ранее её любовник своих пищевых пристрастий не афишировал: девица отчётливо позеленела и закрыла руками рот. Несмотря на льющуюся кровь и мерное бормотание гуля, ничего не происходило. Озадаченные бандиты переглянулись.
Маклин вздохнул. Бросил «нитку», обвитую вокруг шеи Улы, на песок и произнёс заклинание.
– Если двинешься с места, она тебя задушит, – проинформировал он пленницу. – Понятно? – та кивнула, продолжая бороться с тошнотой.
Граф подошел к плите. Сбросил с неё окровавленное тело, столь же равнодушно отшвырнул за шиворот застывшего у алтаря гуля. Внимательно посмотрел на пленников.
–Если кто-то попытается мне помешать, умрут все. И не от моей руки – я скормлю всех той силе, что сегодня отвернулась от вас, – он вынул из-за пазухи небольшой нож с чёрным, маслянисто блестевшим клинком, и плавно провел лезвием по предплечью. Глубокий разрез доли мгновения оставался сухим, но затем налился кровью. Маклин опустил руку, и тонкий ручеёк, в ярком беспощадном сиянии дня казавшийся чёрным, потёк на ранее запятнанную плиту. Кровь сперва растеклась лужицей, а затем неожиданно впиталась, словно камень превратился в губку. Демон удовлетворенно кивнул и закрыл рану заклинанием.

Вначале стало очень тихо.
Смолкли все звуки, казалось, замерло даже время. Над Пустошью поплыл терпкий аромат диковинных цветов, слишком тяжёлый, чтобы считаться приятным. У алтаря воздух сделался густым и плотным. И там, куда ушла кровь, из дрожащего марева начал медленно проступать силуэт. Он словно вобрал в себя изматывающую силу полуденного зноя, чтобы сделаться видимым, и неустанно менял обличья, ни на одной из форм надолго не останавливаясь. Все ступени от хищного зверя к эфирному божеству и обратно.
Несколько мгновений спустя калейдоскоп превращений завершился, и перед пустынными бандитами встала прекраснейшая из живущих. Бледное безупречное лицо, совершенное тело чувственной женщины – и ничего человеческого. Ожившая мраморная статуя, движимая негасимым пламенем древней жажды и готовая принять каждого в свои смертельные объятия.
Ткань наряда не скрывала роскошных форм, с этим гораздо лучше справлялись бы длинные волосы цвета тёмной бронзы, ниспадающие почти до самой земли, если бы они не приходили поминутно в движение, явно подчиняясь каким-то своим законам, основным из которых была изменчивая воля хозяйки. Была ли она на самом деле красива, никто не взялся бы сказать, но среди пустынников пронёсся благоговейный вздох. В ответ лениво блеснули из-под ресниц два жёлто-зелёных огонька и разомкнулись блестящие, словно чем-то подкрашенные губы, чуть приоткрыв ровный ряд белых острых зубов. Прозвучал негромкий голос, в чарующем тембре которого, однако, тренированный слух уловил бы нечто смутно тревожащее:

– Ты… – Было названо имя, которым Маклин давно не пользовался. У всех изначальных были такие имена, хранившие вкус былого, подобно вину определённого года. Отпечатки эпохи, старые маски на стене. Человеческие маги наивно полагали, что если назвать истинное имя демона, то можно получить над ним безграничную власть. На самом деле это обычно работало не так, если дело вообще доходило до взаимодействий, отличных от пафосных театральных спектаклей, но демоны предпочитали культивировать выгодные им заблуждения.
– Приветствую тебя, Всемать. – Маклин поклонился не с обычной равнодушно-придворной учтивостью, он прекрасно понимал, с кем имеет дело.
– Их крови недостаточно. Ты знаешь, что нужно. – Маклин действительно знал, и хорошо, что подобного знания не было у этих обалдуев. Даже если они зальют всю Пустошь, эффекта не будет.
Он прекрасно помнил, как много лет назад все они, члены тогдашнего Совета, запечатали камеру Лилит. Ритуалы на крови были в Адмире под строгим запретом отчасти по причине кратковременного увлечения ими Темнейшего. При попытке воспроизвести его изобретения погибло или серьёзно пострадало немало народу: большое количество жизненно важных нюансов в сочетании с чудовищным чувством юмора Темнейшего сделали этот вид магии одним из самых сложных и опасных.
– Знаю. Его кровь. – В голове Маклина немедленно созрел нехитрый план, как подбросить драгоценному тирану парочку жирных навозных мух в утренний кофе. – Им её не достать.
– Без твоей помощи – да. У меня нет других союзников, даже Ламию и её ведьм настроили против меня. И теперь я могу слышать своих детей и говорить с ними, но не могу к ним выйти. Это пытка.
Лилит явно была не в курсе, что Ламия предпочла полюбовно договориться с Темнейшим о срыве освободительной операции и теперь была практически полновластной хозяйкой одной отдалённой Пластины. Свою банду отмороженных пустынных ведьм она прибрала с собой. Строить маленькую личную империю подальше от бдительного ока папаши – чертовски верная стратегия, особенно для женщины. Даже если какие-то слухи до Лилит и дошли, она скорее решила бы, что Князь в очередной раз запудрил всем мозги, чем поверила в то, что у собственной дочери их хватило настолько, чтобы не сесть в соседнюю камеру в Бездне за государственную измену.
– На то была веская причина.
– Он так захотел. Забрать всё, забрать всех. – Тёмные губы презрительно искривились, выплюнув следом ненавистное имя.
– Осторожно. – Маклин не был суеверен, но отлично знал, на чём те суеверия основывались.
И помнил, что случилось в те времена, когда Лилит была несколько ближе к своим детям: тогда Лазурь, сплотившаяся под знамёнами Великой матери, пошла войной на Адмир, нарушив и без того хрупкое равновесие сторон. Зато был создан прецедент, когда две вечно соперничающие сверхдержавы сумели найти компромисс и отразить атаку совместными силами.

Лилит не обратила внимания на предупреждение, она продолжала говорить, и чем дольше она говорила, тем отчётливее проявлялась кипящая ненависть, дошедшая за тысячи лет выдержки до уровня мании. Маклин знал, что младшая из Высших опасна и непредсказуема, но теперь стало окончательно ясно, что вдобавок – совершенно безумна. Неудивительно, что даже Князь отчаялся договориться и был вынужден сдать бывшую подругу на попечение Мора. Хотя не исключено, что он лично способствовал развитию мании: по наблюдениям персонала, резкое ухудшение состояния у «пациентки» начиналось обычно аккурат после его посещений. Когда спустя положенный срок после очередного визита на свет появились Аида и Тойфель, в голову не одного только Маклина закралась крамольная мысль, что Темнейший мог бы любезно переехать из Осеннего к своей даме сердца, желательно на тех же условиях содержания. Возможно, раймирская фарминдустрия нашла бы препараты, действовавшие и на него.

Горе-разбойники, похоже, не заметили ничего угрожающего, Адан был захвачен чувством мрачного торжества, но откровенно удивлён тем, что всё пошло не так, как он полагал. Великая мать словно не заметила их, предпочтя разговор с прихвостнем узурпатора. Ула, затаив дыхание, прислушивалась к беседе: она поняла, где ошиблась, переводя древние тексты. Чем ближе к породе Чёрного Властелина жертва, тем большую силу имеет её кровь… Риад подходил всё ближе, на юношеском лице читалось немое восхищение. Пусть его старший брат погиб, не увидев лица Матери, но теперь пребывает с ней. Если сама Великая мать такова, то сколь прекрасны Сады её, где каждого праведного ждёт огненное блаженство вечного шабаша в объятиях черноглазых наложниц. Сколько их должно было приходиться на одного героя-воина, Риад не помнил точно. Адан с братом даже однажды чуть не поссорились на эту тему, а Ула надулась и язвительно сказала, что если брать каноничные свитки дословно, то вообще-то число священных дев шабаша, как ни крути, целым не выходит. Что делать с любой половиной загробной красотки Адан немедленно придумал, вызвав среди соратников взрыв веселья, а потом неожиданно строго велел Уле не лезть в мужские разговоры и заодно пересмотреть свои взгляды, поскольку такие толкования не могли быть ничем иным, как ловушкой отступников, легко обманывающих слабые умы. Стать после смерти непонятно какой половиной священной жены в садах Матери Уле явно не хотелось, но она промолчала. Она всегда помалкивала, стараясь лишний раз не раздражать Адана, у него и без того частенько случались вспышки гнева. Повезло ему с девушкой всё-таки.
Ула, наконец справившись с тошнотой, ревностно следила за поведением своих товарищей, и оно ей явно не нравилось. В какой-то момент девушка подумала, что у Благой богини всё же слишком резкие черты, скрывающие патологическую жестокость, болезненное упрямство, взбалмошность и лицемерие. А длинные прекрасные волосы вполне могли бы служить отличной заменой шёлковым шнурам наёмных убийц. Она сама испугалась этой мысли, вспомнив кое-какие упоминания о мстительности Великой матери, встреченные в запрещённых свитках.
В стремительно набирающем силу голосе Лилит слышался далёкий лай шакалов, визгливая перекличка гиен, стоны разрываемых на куски жертв. И дикий неумолчный вой ветра за стенами её узилища. На дне зрачков Всеблагой заплясали лихорадочные искры неистовой ярости. Тяжёлая волна волос обернулась живой хищной мантией, постоянно меняющийся узор на бледной коже завораживал. Песок ближайших барханов незаметно пришёл в движение, и ничего хорошего это не сулило. Температура вокруг алтаря с голограммой быстро поднималась, и Маклин понял, что связь пора обрывать.

– Я понял тебя, Всемать, и должен уйти, – не дожидаясь ответа, Маклин провел ножом над плитой. Заклинание, закрывавшее портал, сработало бы и без театральных жестов, но следовало учитывать неискушенность зрителей.
– Как я и предупреждал, – граф ехидно обвел взглядом свою притихшую аудиторию, – ваша компания даму изрядно утомила. Зато против моей она не возражает. О чем это говорит, драгоценные мои уголовнички?
– Повелевай нами, господин! – «драгоценные» рухнули на колени. Последним явно нехотя опустился Адан, измазанный в крови своего неудачливого приятеля. Ула осталась стоять, опасливо теребя «нитку» и вопросительно глядя на Маклина. Тот взглядом снял с шеи девицы удавку и кивнул. Закусив губу, дочка Мора опустилась на песок.

За то время, что Маклин сюда не заглядывал, Пустоши не изменились. Все тот же цветной песок до горизонта, чёрное марево со сполохами, периодически возникающее над Бездной, ветер, рисующий странные узоры на земле, редкая растительность и палящее солнце. Маклин порадовался, что для своей идиотской вылазки выбрал костюм и облик полукровки-контрабандиста, ищущего разнообразные камни, годящиеся для изготовления артефактов: помимо лотка для просеивания песка и небольшой лопаты за спиной (страшное оружие в умелых руках) обязательный набор включал в себя закрывающий голову и часть лица кусок ткани. Жара как таковая многотысячелетнему демону была не страшна, но дышать песком – невеликое удовольствие.
К тому же с какого-то момента ему не давало покоя ощущение ... пристальных взглядов со всех сторон. Граф поправил платок и огляделся по сторонам, заметив движение. Нет, ничего, кроме сосредоточенно копающего песок в поисках насекомых или зарывшейся поглубже ящерицы некрупного облезлого лиса. Вряд ли оперативника СВРиБ и тех, в чьих исчезновениях он пытался разобраться, сожрали отоционы: для того, чтобы одолеть взрослого мужчину, даже безоружного, этих тварей понадобился бы легион. Странно, конечно, что зверь охотится днём, обычно на Пустошах всё живое начинает суетиться ближе к ночи, когда спадает жара – но с другой стороны, с голодухи каких только глупостей не делают.

Маклин вздохнул. Идея пошляться по Пустоши в качестве приманки с каждым часом казалась все более идиотской. Ну да, ориентировочно все жертвы пропадали приблизительно здесь – но что такое «приблизительно» по отношению к огромной песчаной равнине? Но раз уж ни дом, ни помпезное здание родимого ведомства совершенно не привлекали – так не все ли равно, где проводить время? Граф вспомнил, что собирался изображать охотника за минералами и подобрал блеснувший прямо под ногами камень. Слюда. Ничего ценного, но как оправдание вылазки сойдет, – полупрозрачный слоистый обломок отправился в кошель на поясе, где уже болталась парочка его товарищей, треснутая агатовая жеода и недурной кристалл турмалина – настоящего сборщика минералов такая находка кормила бы как минимум неделю.
Ощущение чужих взглядов не пропадало. Напротив, усилилось – да к тому же, если поначалу внимание скорее напоминало детское любопытство, то теперь от него прямо-таки ломило зубы, что графу до крайности не нравилось. Бездна побери эту маскировку – сотворенное с полной мощью парализующее заклинание недобровольного призыва накрыло бы пол-Пустоши и приволокло к Маклину любое живое существо сообразительней варана – животных заклинания, воздействующие на разум, обычно почти не задевали. Он представил, как перед ним на песочке окажется в беспомощном полупарализованном состоянии пара кочевых кланов в полном составе, включая стариков и младенцев, и хмыкнул: жалобами после подобного Осенний завалят до самой крыши. Может, так и сделать? Пусть Темнейший делом займется, с пустынничками пообщается. Авось в гарем себе пару новых подружек сманит, чтобы по чужим постелям поменьше шататься. Идея привлекала, главной проблемой было то, что по-настоящему мощное заклинание способно было призвать и весь персонал из скрытых под землей Пустошей промышленных корпусов, что было бы совершенно ни к чему. Вверенные попечению Мора лаборатории, скорее всего, экранированы, а вот что творится с цехами, граф не знал – в сферу интересов Третьего промышленное производство не попадало ни разу, тамошние были ребятами крутыми и со всем разбирались сами.

Маклин взглянул на небо. Солнце заметно клонилось к Бездне. Следовало или возвращаться, несолоно хлебавши, или озаботиться лагерем. Он бросил простенькое заклинание – «нитку», известное любому пустыннику, и решительно зашагал по цветному песку за переливающейся полоской заклятия. Судя по тому, что «нитка» светилась ярко, добыть воды и отсидеться можно было за ближайшей грядой барханов. Скорее всего, в их основании лежали рудничные и строительные отвалы, оставшиеся с незапамятных времен, когда на Пустоши сперва добывали минералы, а затем затеяли строить заводы.
Когда Маклин закончил обустраиваться, заметно похолодало. Ощущение чужих взглядов никуда не делось, так что в первоначальный план пришлось внести изменения. В частности, занавесив заклинанием, отвлекающим внимание, часть бархана рядом с готовым и безобидным на вид «логовом» (лежанка из пары одеял, тряпка-тент, крошечный костерок из дешевого амулетика – как раз согреть воды), он наскоро состряпал другую нычку, не столь комфортабельную. Зато – что важнее – не заметную ни для кого, кроме мага уровнем не ниже членов Совета. Обе норы были связаны заклинанием, которое в случае любого вторжения в одну из них должно было мгновенно переместить хозяина в другую. Схема не была безупречна – достаточно шмыгнувшей по одеялу ящерицы или упавшего с отвалов на тент камня, чтобы ночь пришлось досыпать в узкой щели среди битого щебня и песка – но ничего более сложного граф наворачивать не желал. И так любой, кто следил не за его действиями, а за колебаниями магического фона, уже мог бы заподозрить, что контрабандист не так прост. Впрочем, среди разнообразных полукриминальных и криминальных личностей немало было таких, кто, не обладая особыми магическими умениями, тратил почти весь доход на амулеты, резонно полагая, что жизнь дороже.
Погасив костерок, Маклин завернулся в одеяло и расслабился. Со стороны это выглядело как сон, но сном не было, скорее, напоминало медитацию, позволявшую сознанию погрузившегося в неё стать частью окружающего пространства – так можно было увидеть и услышать много больше. Пустошь ощущалась… странновато. Для начала, в этом месте почему-то практически не было живности крупнее насекомых. Откуда-то послышались голоса.
– Уснул, кажется. Берём? – азартный ломающийся тенорок и согласный шорох – видимо, кто-то кивнул, кто-то помотал головой, кто-то перекинул поудобнее плащ.
– Странный мужик, не нравится он мне, – женский – скорее девчоночий – голос с неожиданно знакомыми интонациями.
– Я рад, что тебе не нравятся посторонние мужики, моя птичка, – хрипловатое урчание, похожее на голос самца гуля.
Сдавленные смешки, шелест одежды, шорох шагов по песку.
Они далеко, примерно в часе ходьбы, но приближаются. Пятеро… нет, все-таки шестеро. Явный молодняк. Сильных магов нет, но как минимум троих следовало бы проверить…
Как интересно. Маклин вынырнул из медитации и подумал, что сейчас вполне можно было бы скрутить эту компанию парой заклинаний. Но предъявить им нечего – хотя интуиция и подсказывала, что, порывшись в этих головёнках, можно будет выяснить немало интересного. Впрочем, не исключено, что ребятки окажутся всего лишь грабителями, «берём» могло относиться и к набитому минералами мешку, небрежно брошенному возле логова. Взгляды на таком расстоянии – простенькое заклинание дальней слежки, не криминал, иначе Третье отделение задыхалось бы от дел, связанных с ревностью к молоденькой любовнице или с родительским беспокойством за малолетнее, но не в меру активное чадушко.

Он снова расслабился, и, по всей видимости, всё же задремал: не успел заблаговременно выкатиться из-под накинутой на логово сети, выдернуло загодя поставленное заклинание. Пробуждения в момент приземления на щебёнку даже более благодушному существу, нежели один из Тёмных князей, хватило бы для того, чтобы озвереть. И именно поэтому Маклин, вместо скручивания напавших заклинанием, решил немного поиграть – досада на себя, что, по сути, проворонил атаку, требовала выхода.
Выкатившись из узкой пещерки в стороне, он бесшумно подошел к столпившейся возле сети компании. Кокон из одеял и поваленный тент, запутавшиеся в сети, не давали осознать всю глубину и пагубность ошибки и пара юных идиотов, судя по всему, пыталась связать одеяло, полагая, что таким образом спутывает спящего человека. Маклин поддержал заблуждение, сотворив иллюзию, но, как только веревки затянулись, рассеял её, не обойдясь без спецэффектов – разлетающихся во все стороны разноцветных искр. Отшатнувшиеся от неожиданного фейерверка нападающие нервно заозирались.
– Что-то ищете? – вежливо осведомился граф. – Могу ли я вам помочь?
Двое шарахнувшихся от фейерверка застыли с открытыми ртами, один из них, правда, быстро опомнился и полез за пазуху. За чем – Маклин не стал выяснять, приложил обоих парализующим конечности заклинанием – вероятнее всего, обычные шестёрки, пусть полежат. Державшаяся чуть поодаль компашка резвых представлялась более перспективной. Недурное ночное зрение позволяло рассмотреть картинку во всех подробностях. Девчонка (странно, физиономия кажется знакомой, с чего бы?) шарахнулась за бархан, и, судя по всему, плетёт заклинание, двое прикрывают… Третий, судя по характерной косолапости, длинным рукам и широченной грудной клетке, гуль или полукровка, выхватил нож и пошёл по кругу, медленно и плавно приближаясь к жертве. Молодцы ребятки, довольно грамотно действуют.
Маклин ухмыльнулся: всё происходящее, начиная с броска сети, было несомненным неспровоцированным нападением. А значит не просто относилось к компетенции Третьего отделения, но и давало ему карт-бланш на любые действия по отношению к нападавшим – как члену Совета, шефу Третьего отделения, и просто как гражданину Адмира. Групповое нападение на спящего даже в рамках мести не слишком одобрялось, по адмирским законам защищающийся от подобного имел право хоть сожрать нападавших на месте, не опасаясь судебного преследования. Есть малолетних идиотов граф не собирался, но и миндальничать с ними – тоже. Маскарад вполне можно было прекращать. Подхватив лопату, граф резко швырнул её в любителя ножевого боя, метя в вооружённую руку. С разрубленным плечом сложно играть в ножички, дружок, я проверял… Гуль взвыл, пошатнулся и, выронив нож, здоровой рукой зажал рану, но, вопреки ожиданиям Маклина, не остановился. Восстановив равновесие после удара, он, поскуливая сквозь зубы и скособочившись, продолжал наступать – с вероятностью, рассчитывал на клыки, полагая, что, бросив лопату, жертва также осталась безоружной.
Шеф Третьего отделения совершенно не желал сцепляться с трупоедом врукопашную, кроме того, магическим зрением видел, что девица доплела заговор. Подпустив противника поближе, Маклин плавным и очень быстрым движением сместился за спину нападавшего, развернув его так, что тот оказался между графом и девчонкой. Одновременно получив пару заклинаний от своей же соратницы и кулаком по затылку от противника, тот не устоял и со странным всхлипом рухнул ничком в песок. Девица злобно выкрикнула что-то нечленораздельное, и прикрывавшая её парочка помчалась спасать товарища, но не добежала, с размаху врезавшись в невидимый обычным зрением щит, выставленный Маклином. Приложились знатно – хруст позвонков того, который врезался лбом, напомнил треск ломаемой ветки. Девчонка застыла на месте, очевидно раздираемая сомнениями, затем повернулась и бросилась прочь, но отпускать её никто не собирался – всё та же «нитка», слегка переделанная Маклином ради такого случая, петлёй захватила ноги беглянки и медленно поволокла её по песку поближе к соучастникам. Убрав щит, Маклин проверил состояние противников. Живы, хотя вот этот, со сломанной шеей, ненадолго, если не озаботиться лечением. Граф со вздохом наложил пару «консервирующих» заклятий – допрос при необходимости выдержит, а там посмотрим. На всякий случай остановил кровь у гуля, продолжавшего валяться не просто без сознания, а, похоже, в коме. «Странно, гули и их полукровки – довольно дубовые твари, удара по затылку для такого было бы маловато. Вроде и бил-то цивилизованно, – недоумевающий шеф Третьего отделения на всякий случай просканировал лежащего. Выяснилось, что за кому тот должен благодарить свою подругу – заклинания, брошенные ею, должны были погрузить жертву в глубочайший сон без сновидений. Ага, теперь стало понятно, почему следов пропавших не нашли – никто из предполагаемых жертв этой банды не сопротивлялся, и откуда взялась столь некстати сморившая графа лёгкая дремота непосредственно перед нападением: похоже, девчонка была недурной – а по меркам пустынников, так и вовсе уникальной – менталисткой. Будь на месте Тёмного князя обычный средней руки демон, сон оказался бы куда крепче, человек или полукровка некоторое время пребывали бы в коме. Ох, вряд ли девица – самоучка, обязательно нужно узнать, кто же у нас просвещением малых народов так безоглядно занимается…

Маклин подошел к валявшейся на песке девице. «Нитка», спутывавшая ее ноги, под взглядом графа растеклась каплями по песку, но девчонка не шевельнулась. Бледное в прозелень лицо, закатившиеся глаза – обморок. Видимо, творя заклинания, изрядно выложилась, а потом старалась справиться с волокущей ее «ниткой». Влезть в голову неудачливой магичке оказалось проще простого – сложнее оказалось понять, что делать с полученным знанием. Как он сразу не понял, ведь мелькало в лице что-то знакомое… Маклин помнил эту историю, бывшую, по меркам чистокровных демонов буквально вчера – а на самом деле, наверное, не меньше пары десятков лет назад. Очередная подружка Мора, человечица (вот не учатся некоторые ни на чужих, ни на своих ошибках, можно подумать, у недолговечных поперек, а не вдоль), впала в истерику, поняв, что, несмотря на разнообразные магические ухищрения, стареет, как и положено людям. Вместо того чтобы смириться с неизбежным ходом вещей и жить, пока живётся, дурная баба собрала пожитки и умчалась на родные Пустоши, прихватив с собой малолетнюю дочь, а впридачу – столько денег и снадобий из лаборатории, сколько смогла увезти. Искать её не стали – по всем адмирским законам наложница оставалась свободной женщиной и имела право на финансовую компенсацию за проведённые с покровителем годы, а ребенок, достигший разумного возраста, мог сам решать, остаться ему до совершеннолетия с отцом или с матерью. Вот она, значит, и нарешала…

Маклин пристально глянул на девицу. Помимо интересного родства и несомненных магических способностей в буйной головушке нежданно обретенной дочки Мора оказались также воспоминания не только о тех нападениях, о которых он знал из присланных Малефицио материалов, но и как минимум о полудесятке доселе неизвестных. Также было очевидно, что девица участвовала как маг, но собственноручно никого не убивала. Наблюдала за убийствами, впрочем, с интересом и без малейшего внутреннего протеста – так что, если Мор не захочет взять блудную дочь на поруки, ей прямая дорога в Бездну. Маклин попытался проникнуть вглубь воспоминаний, докопаться до смысла и цели нападений. Ну не ради грабежа же это затевалось? Жадностью её папаша сроду не отличался, и, явись девчонка к нему с повинной, ни она, ни её мать ни в чем не нуждались бы до конца дней.
Увиденное озадачивало. Пылающее марево Высшей Цели, ничего связного. Примерно такая же картина обычно вырисовывалась при попытке «прочитать» заговоренных смертников, убийц, действовавших не по своей воле, а под внушением или зельем. Ладно, пусть пока полежит, – граф наскоро спеленал девицу ограничивавшим движения и речь заклинанием, и перешел к её неудачливому прикрытию, благо менее пострадавший от удара о щит пустынничек зашевелился, пытаясь встать.
– Будешь дёргаться – будет больно, – граф пинком в бок отправил его обратно. – Чем сильнее дёрнешься, тем больнее будет. Уяснил?
Тот кивнул и по-детски шмыгнул носом.
– Говори правду, и останешься жить. Солжёшь – отвечать на вопросы будет твой труп. Меня это вполне устроит – мертвецы не умеют лгать, но вряд ли это понравится тебе. Или? – Маклин смотрел на лежащего сверху вниз, незаметно сканируя его сознание. Если как следует напугать, закрываться не всякий менталист сможет… и что мы тут видим? Еще один полукровка, совершенно бездарный, огонь не разведёт без амулета. Но убивал, да. И немало. Безоружных. Зачем? А Бездна его знает, при попытке понять ментальным сканированием – все та же Высшая Цель. Горит – аж глазам больно. Ладно, старые методы – они надежные… – Ну?
– Рога согну, – огрызнулся лежащий, хлюпая носом уже всерьез. – Мужик, ты не пинайся, ты скажи, чего тебе надо? Чего ты к нам пристал?
– Я-то думал, что мы на Пустошах, и вы мужчины, – хмыкнул Маклин. – А мы, оказывается, на площади Звезды, и вы – красотки в День невест. И я к вам гнусно пристаю. Незадача какая… надо ж было так перепутать! – граф нагнулся и одной рукой легко поднял нахала на ноги, ухватив за грудки, вторая скользнула между ног пленника. – Экая мне девушка странная попалась – ни кожи, ни рожи, ни стыда, ни совести, да ещё что-то лишнее в фигуре… – конец лирического монолога потонул в истошном вое полукровки, не ожидавшего, что переход от увещеваний к выкручиванию мошонки будет столь скорым и болезненным. – Спящих ты, значит, убивать не боишься, а боли боишься? – Маклин ослабил хватку.
– Я не… они не… – зачастил тот, сглатывая слёзы.
– Ты не – что? – с искренним интересом спросил граф.
– Не это… не спящих. Она не любит, когда они спят, – допрашиваемый помотал головой. – Злится.
– Она – это твоя подружка? – Маклин кивнул в сторону обездвиженной девицы. Она, по всей видимости, пришла в себя – по крайней мере, серые, как у Мора, глаза были широко открыты.
– Н-н-не-е-ет, – пленник даже неуклюже улыбнулся. – Не Ули. – Ага, теперь мы знаем, как зовут дочку Мора, неплохо бы так же внезапно понять, что это за «она» такая.
– А кто?
Пленник побледнел и закусил губы. Маклин равнодушно улыбнулся и сжал пальцы. На Пустошью снова взлетел короткий, захлебнувшийся болью крик.
– Повторяю вопрос, – спокойно произнес граф. – Кто такая «она», которая злится, когда убивают спящих?
– М-м-мать, – обречённо выдохнул пленный и зажмурился, словно ожидая карающей молнии с небес.
– Чья? – смешно будет, если за всеми этими убийствами стоит бывшая конкубина Мора. Чего только не бывает – Маклин своими глазами видел идиоток, да и идиотов, надеющихся вернуть молодость купаниями в крови. Правда, даже человеческие маги были уверены, что кровь для такого сгодится не всякая, а лишь взятая из юных тел, желательно женских. На нежных дам во цвете лет виденные им жертвы не походили никак.
– В-в-всеблагая и в-в-великая, – допрашиваемый заикался. Граф видел, что придурок до смерти напуган, но не врёт.
– Как она выглядит?
– Н-не видел. Отпуст-т-тите, я п-п-правда не видел, – убийцу трясло, по пыльной юношеской мордочке текли слёзы. Маклин слегка ослабил хватку.
– Кто видел?
– Д-да никто… никто… она разговаривает, но не показывается, и А… Адан сказал, что нужно больше крови. Ч-чтобы Она пришла…
– Кто из них – Адан? – Маклин перехватил пытаемого поудобнее.
– С ножом…
– Гуль?
– Нет… он наполовину только… – пленный покосился на Маклина. – Не надо его гулем называть, он от этого злится.
– Как у вас тут все любят злиться… – задумчиво протянул граф. – Ладно, полежи пока, – он швырнул пленного на песок, не забыв спеленать заклинанием, и шагнул к гулю.

Похоже, заклинание моровой дочки было не очень стойким – то, что ранее выглядело комой, перешло в крепкий спокойный сон. Маклин вспомнил, где сталкивался с подобным – Мор часто использовал такие заклятия в полевом госпитале, да и в мирное время говорил, удобно для небольших хирургических вмешательств. Старый приятель оказался прав: рыться в голове у спящего оказалось на редкость просто, по всей видимости, для ментальных манипуляций заклинание годилось так же, как и для медицинских. Убийца. И снова – с Высшей Целью там, где у обычного живого существа можно докопаться до причин. Чуть ближе, чем Высшая Цель, плавали голод, злость, желание убить.
Очередной полукровка. Получеловек при том, – Маклин поморщился. Подобные метисы чаще всего были плодами насилия над человеческими женщинами. Граф к человечкам особой нежности не питал, предпочитая заводить романы с представительницами долгоживущих рас, но изнасилование почитал редкостной гадостью вне зависимости от происхождения жертвы. О, да этот красавчик ещё и трупоед… причем, похоже, не вынужденно, как чистокровные гули, а по собственному выбору. Предпочитает приниматься за обед, пока блюдо совсем свеженькое, дышит. Вот уж кого хоть сейчас пускай в расход, вопросов не будет, как бы к очередной медали не представили… – шеф Третьего скривился: его коллекцией орденов и медалей можно было мостить дороги, от Осеннего до Звезды точно бы хватило, так что очередная была ему совершенно без надобности – имеющиеся хранить негде.
Из блаженного забытья граф выдернул гуля без церемоний, точнёхонько за раненую руку, в процессе подъема вывернув тому конечность так, что кисть достала до затылка, и быстро зафиксировав локоть. Раздавшийся отчаянный вопль был скорее похож на звериный, но Маклин превосходно знал, что болевая чувствительность у гулей и их метисов крайне высока.
– Переигрываешь, Адан, – констатировал он. – Ты проснулся ещё до того, как я взял тебя за руку. И очень надеялся, что я наклонюсь настолько низко, чтобы можно было вцепиться зубами мне в глотку. Тебе не повезло.
– Тварь чистокровная, – выругался гуль и попытался освободиться, но снова взвыл от боли.
– У тебя есть выбор, – обманчиво расслабленная поза и спокойный голос Маклина выглядели особенно странно по контрасту с оскалом пленного гуля. – Ты можешь продолжать ломать свою собственную руку. Доломаешь, возьмемся за вторую, будешь ломать её. Я никуда не тороплюсь. Как ты верно заметил, я – чистокровная тварь, а значит, продержусь дольше любого из вас.
– Её кровь чище твоей, палач, она отомстит, – гуль сплюнул кровью из прокушенной губы, но дёргаться не стал.
– О, помалу движемся к конструктиву. И кто эта прекрасная дама, чья кровь чище моей? Возможно, мне следует к ней посвататься?
– Ты… ты… не смей! – гуль задергался, словно в припадке, стараясь высвободиться. На хруст собственных сухожилий он не обращал внимания, и Маклину пришлось посильнее надавить на локоть.
– Чего не сметь? – издевательски поинтересовался он. – Свою руку ты ломаешь сам, стой смирно – и даже не останешься калекой.
– Оскорблять Великую Мать… не смей… тварь, – на губах Адана пузырилась слюна. Граф понадеялся, что это всё-таки от избытка религиозного рвения, поскольку бешенство у гулей было довольно распространённым заболеванием и оказалось бы весьма некстати.
– Если эта дама так сильна, то, возможно, она сама скажет мне о неуместности сватовства? Без посредников вроде тебя? Давай проверим? Отведи меня к ней, и мы посмотрим, сочтёт ли она оскорблением мой интерес.
– Она… она велит тебе сдохнуть, сволочь! Вместе с вашим Чёрным Властелином! И вы сдохнете, потому что никто не в силах противиться Ей!
– Прекрасно, но пусть она скажет мне это сама, – Маклин слегка подтолкнул очевидно сомневающегося гуля. – Или ты не уверен в её силе? Боишься, что она окажется слабее даже меня, не говоря уж о… гхм… властелине?
– Ничего я не боюсь, – гуль буквально рычал от злости. – Отпусти меня. Отпусти всех – и мы отведем тебя к твоей смерти, если ты так хочешь сдохнуть.
Приготовления заняли около часа. Когда забрезжил рассвет, по Пустоши двинулась странная процессия: остававшиеся на ногах бандиты, попарно спутанные заклинанием, волокли на импровизированных носилках из одеял своего товарища со сломанной шеей, а рядом с Маклином с видом оскорблённой невинности шагала дочка Мора. С накинутой на шею петлей из всё той же «нитки» – как показала практика, избавляться от пут, наложенных Тёмным князем, девчонке было не под силу.

Три дня назад случилось событие, которое потрясло весь Пандем. Бессменный шеф Третьего отделения, гроза врагов Империи, великий и ужасный граф Маклин с гордостью ожидал прибавления в семействе, не ведая, что его поджидает чудовищный сюрприз: почтенная супруга родила графу ...почтенная супруга родила графу метаморфа.
В этом не было бы ничего сколь-нибудь удивительного, если бы речь шла о каком-то другом аристократическом семействе, но клан Маклина славился прежде всего своими боевыми магами и искусными менталистами. Был ли сам граф метаморфом, не знал никто, но если и был, то довольно слабым. Графиня и вовсе такими талантами не обладала. Посему появление на свет подобного ребёнка произвело настоящий фурор. Пол потомка определить сразу не удалось, что уже в изрядной степени насторожило акушерок, а после он и вовсе выкинул отменный фортель, на некоторое время лишивший покоя всех обитателей графского дворца.
Не найдя ребёнка в колыбельке, все вначале забили тревогу, решив, что он коварно похищен. Неслыханное дело, грандиозный скандал! Правда, потом счастливый отец выяснил, что скандал этот несколько иного сорта – новорожденный, по каким-то своим непонятным соображениям, попросту перекинулся в узорчатую шёлковую подушечку. Поражённый Маклин с минуту взирал на это безобразие, смутно ожидая увидеть издевательски проступающий на ткани герб Правящего дома. Не дождавшись, досадливо сплюнул в густой ворс ковра и тяжёлым шагом командора направился к любимой жене за разъяснениями.
Императорский бастард в семье – дело нередкое, но всегда серьёзное. Маклину не повезло особенно, сильный метаморф монаршей крови вне зависимости от изначального пола был угрозой самому существованию фамилии. Самый одарённый провидец не смог бы предсказать, каким окажется очередной княжеский кукушонок и что принесёт с собой в мир. При мысли спустя двести лет получить в собственном доме источник постоянного позора вроде маньяка Тойфеля или раздолбая Хэма, Маклин вздрогнул: это были далеко не худшие варианты. Известны случаи, когда подросший бастард становился причиной кровопролитных внутриклановых конфликтов.
С одной стороны, следовало убедиться, что «облагодетельствовал» его именно Первый среди равных, вольные нравы старой аристократии – вещь известная. Но, с другой стороны, правила хорошего тона требуют крутить романы с жёнами соратников открыто и, по возможности, не оставлять долгоиграющих последствий. Веками в таких случаях было принято забирать случайных наследников воспитываться в доме кровного отца. И кто ещё в многотысячелетнем серпентарии мог бы столь легко и изящно наплевать на приличия ради сиюминутной прихоти?
Супруга, впрочем, даже отпираться не стала, когда Маклин, грохнув дверью, вошёл с её покои с единственным вопросом «Кто?». Графа не порадовали ни полученный ответ, ни полуулыбка и ностальгически затуманившийся взгляд подвергнутой допросу жены.
Немедля мчаться в Осенний защищать поруганную честь с младенцем наперевес было бы верхом идиотизма: неизвестно, на какую грань настроений Темнейшего можно эдак с разбега напороться. Патетически выгонять туда же графиню тоже смысла не имело. Она, в сущности, не более чем заскучавшая при вечно отсутствующем супруге придворная дурища. Обвинять такую в измене, да ещё с главой государства… Бесплатный цирк в Пандеме любили едва ли не больше, чем регулярно и вкусно обедать. Проще было всё замять, сделав вид, что этикета никто не нарушал, всё было как множество раз до этого в других почтенных семействах. Только вот счётец к другу и соратнику продолжал расти, пора бы подумать и о способах оплаты. Думать, как водится, было проще на работе.
***
Поскольку «коронкой» графа были разнообразные воздействия на разум, рабочий кабинет Маклина напоминал логово преуспевающего психотерапевта – разве что последние обычно не хранят у себя такого набора оружия. «Пациенты» начальника Третьего отделения обычно попадали «на кушетку», то бишь в кресло напротив окна, качественно спелёнутые разнообразными обездвиживающими заклинаниями или, на худой конец, цепями, посему вероятность, что кто-то из них сумеет добраться до экземпляров коллекции, а потом и до горла допрашивающего близилась к нулю. Причем к нулю по Кельвину: за много сотен лет такого конфуза не происходило ни разу. Граф отстранённо подумал, что, пожалуй, если в кресле каким-то чудом окажется Темнейший, прецедент вполне может возникнуть.
Впрочем, о чём с ним разговаривать? Все ясно, яснее не бывает.
Устроившись за столом, Маклин придвинул поближе громоздившиеся на столе бумаги и принялся просматривать. Половину спокойно можно было испепелить, не читая – ничего такого, что требовало бы высочайшего вмешательства, в докладных не было. После просмотра магическим зрением всей кучи и воспоследовавшего за тем несложного заклинания бумаг стало меньше втрое, а в воздухе заплясал огненный шар.
Следующее заклинание вышвырнуло из кучи пару пергаментов – по старинке аристократия для важных сообщений предпочитала именно его. Нечто, оказавшееся приглашением формата «прибыть с супругой», Маклин мстительно зачистил до стерильности и отложил в сторону – палимпсесты были в ходу, потому что одно дело – «пергамент», созданный непонятно из чего и распадающийся по прочтении, а другое – натуральный кусок шкуры, на котором, может, ещё Князь очередной эдикт писал, поди разбери.
Второй неожиданно оказался более чем интересным. Сынок Темнейшего (в этом городе есть вообще хоть что-то, ни малейшего отношения не имеющее к Князю?!) соизволил по всем правилам, со всеми полагающимися по случаю архаичными глаголами, все формы которых вряд ли помнил даже его озабоченный папаша, накатать докладную от СВРиБ Третьему отделению. Если опустить продиктованные этикетом виньетки и просмотреть пергамент магическим зрением, рисовалась там неприглядная история, как оперативник СВРиБ, расследующий некие неуточненные в послании убийства пропал в неком не до конца установленном районе Пустошей. СВРиБ при попытке расследовать оное происшествие шейхи с Пустошей послали… ну вот туда и послали, ибо внешней разведке в области, официально относящейся к юрисдикции Адмира, делать было, по-хорошему, нечего. Теперь, значит, Малефицио, как глава посланной подале службы, просил (или требовал, что означал конкретный глагол в этой форме Маклин и сам уже не очень помнил, но парень, если верить магическому зрению, писал, не отвлекаясь на словари) расследовать это дело силами Третьего отделения. Для облегчения задачи смежников прилагалась куча барахла – докладные пропавшего, кристалл с его зафиксированной голограммой, карты с определением точек, откуда предположительно уже покойный кадр выходил на связь… короче, все то, что Маклин и сам бы счел нужным отослать внешникам в аналогичной ситуации.
Граф покрутил пергамент.
Если это – некая ловушка Темнейшего (в идею он сам не очень верил, но и она нуждалась в рассмотрении), то на редкость бездарная. Подобное письмо не обязывало начальника Третьего идти на Пустоши лично – он мог отослать по указанным в рапорте координатам несколько бригад егерей и ждать доклада. Оно, Бездна побери, не обязывало вообще ни к чему – несложно было ответить соответствующего уровня официальной писулькой, рекомендующей СВРиБ, ввиду загруженности Отделения и неотложности проблемы, обратиться напрямую к Темнейшему. Можно было даже снабдить рапорт идиотской глумливой припиской – дескать, так как мы с вами теперь в некотором роде родственники, по-родственному же и рекомендую, готов походатайствовать перед главой клана.
Маклин фыркнул.
По тщательном размышлении отписка совершенно не годилась.
А вот лично прогуляться на Пустоши – хотя бы для того, чтобы развеяться – казалось недурным вариантом.
В случае чего можно будет и напомнить сынку Темнейшего, сколь оперативно – а главное, кем! – была выполнена его просьба касаемо происшествий на Пустошах. Авось пригодится…
Граф потер пальцами виски и решительно придвинул к себе всевозможную параферналию, скрупулезно приложенную к посланию Малефицио.
***
После часового перетасовывания присланного Малефом пасьянса Маклин уяснил одно: пропадали одиночки. Все – мужчины, все – не слишком сильные маги, а то и вовсе не демоны, а полукровки или даже иноплеменники, все – максимум среднего достатка. Кто бы – или что бы – ни охотилось на Пустошах, с сильными противниками или группами оно предпочитало не связываться. Нескольких вовсе не нашли, в некоторых случаях обескровленные и изрядно объеденные трупы были списаны на бродячих гулей, вследствие чего на Пустоши провели пару облав. Толку было немного.
Граф вздохнул. Служебные распоряжения, прямо запрещавшие егерям уходить в поиск поодиночке, без напарника и группы страховки, следовало забыть: не для такого случая писаны. «Ничего никому поручить нельзя, хоть писать устав, хоть нарушать – все самому», – Маклин неожиданно развеселился. Оставалось только сделать так, чтобы его, Тёмного, члена Совета и чистокровного демона, «нечто с Пустошей» приняло за безобидного полукровку, неудачливого контрабандиста или торговца средней руки…

Глава 1, где происходит то, чему совершенно не следовало бы случаться
Глава 1, где происходит то, чему совершенно не следовало бы случаться
Распахивать дверь в Тайную Канцелярию с ноги, без стука и вопроса, нельзя ли, давненько никто не решался. И когда тяжеленная дубовая дура грохнула в стену так, что с потолка отвалился кусок лепнины, происходящее показалось начальнику Службы внешней разведки и безопасности Адмира дурным сном.
Тем более что на пороге — каковских он будет, это в каком Круге уже не то, что не закусывают, но даже и перерывов между первой и второй не делают?! — появился незнакомый демонёнок. Ничем не примечательный — хотя умыться и причесаться визитеру бы не помешало, да и драные штаны могли быть почище.
— Нехреново вы тут устроились, — с восхищением оглядывая кабинет, протянул мальчишка. — Слуги народа адского и пламени блядского... или наоборот. Неважно. Я тоже хочу млеть, как стейк на сковородке, и ни за что не отвечать.
Будь начальник СВРиБ Малефицио ди Малефико субъектом более нервным, он бы уже обрушил на внезапного визитёра с десяток разнообразных кар за неуставные речи и неподобающий вид. Но сей достойный слуга народа жил на свете не первую сотню лет, поэтому просто негромко и вежливо сказал куда-то в пространство:
— Охрана!
Вместо того, чтобы спешно убраться, откуда пришел, хам в рваных штанах и с вороньим гнездом на голове, казалось, еще больше развеселился.
— И не жалко тебе их? — с тоской в голосе произнес он.
— Судя по тому, что тебя не уложили мордой в пол, у них есть основания себя жалеть. Кто ты такой и где охрана? — на второй части предложения Малефицио повысил голос. — Некомпетентные сотрудники будут уволены.
— Вижу, не жалко, — стервец продолжал валять дурака. — Дай волю, ты всех разгонишь, хоть посмертно... — он старательно скривил подвижную физиономию низшего демона в подобии скорбной гримасы, утёр грязной рукой воображаемую слезу и покосился на Малефицио, словно ища в том признаки раскаяния или подозрений в адрес неведомо как и куда расточившейся охраны.
Не заметив оных, нахал не смутился, но подпустил надрыва в юношеский тенорок. — Меня, небось, тоже уволишь? Без пенсии и выходного пособия?!
Начальник СВРиБ потряс головой и протер глаза: интонации казались смутно знакомыми. Правда, тембр голоса, внешность и все прочее никак не соответствовали, однако ж охрана куда-то подевалась. И дверь, весившая около полутонны, впечаталась в стену уж больно легко и непринужденно.
Неприятное чувство, посетившее его вместе с нахальным, но безобидным с виду гостем, усилилось. Из юношески ясных глаз на него смотрело что-то очень большое, опасное и крайне нестабильное. Вместо того чтобы, как внезапно захотелось, разбить окно столом и прыгнуть вниз, он вскочил и поклонился:
— Приветствую, Вашес-с-ство. Могли бы не трудиться, по-родственному голограмму прислать.
— Голограмма — это скучно, — скривил еще более трагическую морду маль... ох, нет, уже не мальчишка, а неопределенного возраста мужчина. По-прежнему в драных штанах, но уже не в рубашке, а в странного фасона парадном кителе адмирала несуществующего (или же существующего, но никак не в Адмире, Раймире или на любой из известных Пластин) флота. Вместо кокарды на псевдоадмиральской фуражке красовался то ли изрядных размеров драгоценный камень, то ли банальная стекляшка. С Князем никогда нельзя было знать заранее, а выяснять почему-то не тянуло. — К тому же голограмма не способна передать глубины отеческого беспокойства, которое я испытываю, — неожиданно высокопарно продолжил он. — Твое здоровье, Малеф, беспокоит меня чуть меньше, чем моё собственное. А уж как моё-то в последнее время сдаёт — я и рассказать боюсь.
Лицо Малефа тем временем становилось всё более схожим с каменными истуканами, стерегущими древние гробницы. Несмотря на высочайший уровень ментальной дисциплины, он в экстренном режиме перебрал варианты мучительной казни, которую мог предварять таким пассажем сиятельный отец нации. Что характерно, вопроса «за что?» в голове так и не мелькнуло, кошка прекрасно знала, на какой именно шматок сала она нацеливалась последние полсотни лет. Во рту появился мерзкий привкус провала, но Малефицио старался не обращать на него внимания.
— Не уверен, что верно вас понял, Вашес-с-ство.
— Да что тут непонятного? — развел руками тот и вздохнул настолько искренне, что подвоха сынок не заподозрил бы, даже если бы носил имя Полиграф. — Устал я, понимаешь? Тысячи, сотни тысяч лет — и все одно и то же, сплошь интриги... — тут Князь чуть не вышел из образа, слишком пристально уставившись на кровиночку, но вовремя спохватился и изобразил во взоре томность. Хотел было симулировать нервный тик — гулять так гулять! — но передумал. Кем-кем, а идиотом Малефицио не был, и мог что-нибудь заподозрить раньше времени.
Малефицио осознал, что казнь за измену престолу может быть отложена на неопределённый срок, но что для этого надо сделать, пока не понял. Посему решил на всякий случай выразить базовые верноподданические чувства, слегка подыграв государю.
— Простите, не вполне понятно, как Вашес-с-ство могли бы устать. Ведь вы, как всем известно, первозданны, уникальны, неутомимы и совершенно очевидно бессмертны.
— В том-то и дело! — буркнул Князь. Заговорить о бессмертии старшенький, по его прикидкам, должен был на пару реплик раньше. Неспроста он такой показательно тупой да верноподданный... — Люцифер вон тоже бессмертный, пару геологических эпох в Бездне Приапом торчит. А я тут с вами, идиотами, в том же стиле — ни развлечься, ни по Пластинам пошататься, всем тут задницы, считай, подтираю. Хватит! Без меня жить учитесь!
Первую радостную мысль Малефициано не успел сбить на взлёте, поэтому следом незамедлительно подтянулась вторая. Насчет стола, окна и надёжных острых скал внизу. Медитировать вместо того, чтобы реагировать, не стоило. Можно было запросто угодить в помянутую Бездну, к Люциферу в соседушки.
Малеф склонился перед отцом почтительно, но не слишком: картинного подобострастия Князь не выносил.
— Какая роль в вашем плане отводится мне?
— А это не мой план, — ехидно сообщил Князь. — Теперь это твой план. Ты обязан придумать, как назначить мне максимально достойного преемника, попутно убедив население Адмира, что преемник, кем бы он ни оказался, — их свободный и радостный выбор. Хоть котел дырявый на трон водрузить — а чтобы любили и почитали, как собственного законно выбранного владыку. Задача ясна?
— Вас понял, — Малефицио не дрогнул голосом, хотя и чуял, что ничем хорошим затея не кончится. Отец опять задумал развлечься, почему-то в первую очередь именно за его счёт. Иного повода столь явно и издевательски предлагать концепцию, которую блистательно обкатали в рамках проекта «Человечество», быть не могло. Впрочем, незачем пытаться предотвращать бардак, которым ты уже назначен руководить. — Приступаю.
— Приступай, приступай, — по всей видимости, владыка Адмира остался доволен — иначе с чего бы ему медленно исчезать, изображая на прощание Чеширского кота. Тревожила лишь последней растворившаяся в эфире улыбка: человеческая, но очень, очень зубастая.
Глава 2, где не происходит ничего, что не происходило бы в любом из обитаемых миров
Глава 2, где не происходит ничего, что не происходило бы в любом из обитаемых миров
Скучавшая без дела Война, коль скоро апокалипсиса в ближайшее время не намечалось, прилагала все усилия, чтобы спровоцировать хотя бы скромный локальный конфликтик. На данном этапе ее устроил бы даже мордобой среди пленённых ее чарами местных идиотов. Но увы.
Неимоверно дорогой, пафосный и невыносимо скучный курорт, куда ее занесло за компанию с Хэмьеном, находился на Перешейке. Любые серьёзные конфликты, смертоубийство и сведение давних счетов на этой нейтральной полосе между Раймиром и Адмиром исключались: нарушители старого доброго правила "Что происходит на Перешейке, остается на Перешейке, свершившееся за его пределами никого не волнует", отправлялись прямиком в жерло любого из местных вулканов.
Посему военные базы с обеих сторон нейтралки боеготовностью не блистали, а их ограниченный во всех смыслах слова контингент пух от скуки и почти дармовой выпивки, стараясь оправдать свое наличие в приграничье усиленным кадрежом хоть сколько-то симпатичных курортниц.
Симпатичность с точки зрения жителей Веера, обладавших зачастую весьма своеобразной и не вполне антропоморфной внешностью, была понятием крайне растяжимым — посему присвистываний вслед, предложений прогуляться и даже более смелых авансов Всаднице хватало бы с лихвой, кабы не рыжее патлатое чудовище. Что было особенно обидно, чудовище нимало не возражало бы, вздумайся ей развлечься, но бравые вояки откровенно опасались связываться с то ли подругой, то ли любовницей, то ли вовсе полусестрой одного из наследников Князя.
Война мечтательно зажмурилась и нежно улыбнулась, в подробностях представляя себе, что сделала бы своими руками с теми, кто пустил эту похабень гулять по всему Перешейку. Слух у нее был, как у чёрной пустынной лисы, а шёпот горничных этажом ниже не оставлял простора для фантазий. Дескать, оба высоченные, рыжие, мускулистые — притом девку эту со спины с мужиком перепутать, как два пальца об котёл, верно говорили на рынке. — Да и в лице схожесть есть, родная вряд ли, а кровная — кто ж Владыку нашего не знает, приплода от него — пол-Веера. — Ай, да я у них вчера прибиралась в номерах, детьми клянусь, что спали в одной постели, и явно не как кровным по совести положено. Простыни на полу, одежда мало не на люстре, а бесстыдница по всему Перешейку шляется, сверкая сиськами. Уже все и всё в подробностях рассмотрели, один вопрос остался — на жопе-то тоже тату набито, или нет? — Чему удивляешься, детки все в папашу! Князь с сёстрами не спит, конечно — только потому, что нету сестёр, а так бы...
Закончив (к сожалению, только в мечтах) заживо скармливать сплетниц скучающему сейчас в конюшне столичных казарм любимому коню, рыжему, наглому и плотоядному, как и хозяйка, Война потянулась за телефоном.
Пожаловаться на скуку и ограниченность местных жителей очень хотелось, поэтому, перебрав пол-адресной книжки, Война решительно ткнула в переплетение двух одинаковых рун. Судя по тому, что вызываемый абонент ответил на звонок мгновенно, не одна Война изнывала от безделья. Это настораживало: обычно фавориткам Князя было некогда скучать. После долгого и на изрядную часть состоявшего из междометий общения с давней коллегой, Война поняла: из этого, если не повезет, вылезет не паршивенький локальный конфликт, а натуральная Вторая Вселенская. Если, конечно, дети и соратники окажутся достойными своего сумасшедшего папаши и вождя.
Покинув гостиную шикарного номера для новобрачных (никакой свадьбы на горизонте не намечалось, но это были самые приличные комнаты в гостинице), она решительно отправилась в спальню.
— Встать, сука, трибунал проспишь! — рыжая красотка в босоножках и шортах плюхнулась на кровать и пощекотала безмятежно сопящего Хэмьена за рёбра.
Хэм, единственный из отпрысков Князя, боявшийся государственной службы сильнее, чем армии и свадьбы вместе взятых, оказался в этом всеми демиургами забытом пафосном месте исключительно потому, что умудрился в очередной раз в хлам и тряпки разругаться с драгоценным родителем. При дворе не зря шутили, что вторая чудовищная семейная черта представителей правящего дома — характер. Первой был выдающийся нос, но он не мешал жить даже Князевым дочкам. Дурацкие лингвистические выверты, благодаря которым слово "нос" на адском звучало для носителей других языков крайне неприличным и весёлым образом, сделали выражение "не суй свой нос в чужие дела" весьма популярным и породили целый пласт анекдотов, где незадачливому ухажеру любой расы предлагалось устыдиться, сравнив свои репродуктивные богатства с носом любого из владетельного семейства.
В очередном творческом запое Хэмьена угораздило написать песенку, посвящённую обожаемому папочке, и высоким штилем обвинить того (исключительно для красного словца, пасквиль был от первого и до последнего слова выдумкой) ни много ни мало — в воровстве детей, тяжелейшем, по меркам местных Кодексов, проступке. Себя чрезмерно вдохновившийся третьей бутылкой палёной мистофелевки гений, что логично, выдал за невинную и никем не понятую жертву. На тот момент у Князя случился особенно мерзкий период экзистенциальной тоски, сильно обеднивший вполне пристойное для тирана и деспота чувство юмора и вызвавший к жизни приличествующую всякому уважающему себя диктатору паранойю. Никто не удивился, когда незадачливая рок-звезда, даже не собрав в дорогу чемоданов, исчезла из Адмира в чём была. Оставаться в столице, когда прошёл слушок, что любящий отец собственноручно натаскивает на твои несвежие носки свору егерей из Третьего, было бы идиотизмом или героизмом, а героев Князь хоронил хоть и с почестями, но ещё до заката текущего дня.
Хэм и сам понимал, что единственным разумным поступком с момента покупки ящика этой грешной мистофелевки было то, что на Перешеек он удрал не в одиночестве. Война, одна из четвёрки наиболее доверенных лиц Князя, именуемых Всадниками апокалипсиса, почему-то решила стать временной любовницей Хэма. За какие достоинства она его прибрала к рукам, и сколько это продлится, местечковый гений понятия не имел, но здраво рассудил, что проблемы следует решать по мере поступления. Тем более, что из всех его проблем Война была наименьшей — с ней было весело, законный брак, дети и прочие дамские аксессуары её совершенно не интересовали. Соответствовать постельным стандартам привычной к гвардейским казармам подружки при его молодости, здоровье и выносливости было не слишком сложно, скорее, приятно.
Лениво и безуспешно ловя гуляющие по рёбрам ладони, Хэм вынул фамильный профиль из кучи подушек и беззлобно пробормотал:
— Отставить панику в обозе, каких-то пару часов — и я весь твой.
Но когда Войну останавливала дипломатия, тем более такая бездарная?
— Подъём, подъём... — подруга не унималась, стащила простыню и расшвыряла подушки.
— Какого хрена? — несчастная жертва Войны из природной вредности глаз не открывала. — Был тебе ночью подъём, и не единожды... Ты ж меня инвалидом сделаешь, а я и так с детства морально контуженный.
— Будет тебе не только морально, — женщина вытянулась на разорённой кровати и принялась старательно превращать и без того спутанную шевелюру Хэмьена в импровизированные дреды, стараясь дёргать посильнее, чтобы не заснул снова. — Будет тебе и физически. Хочешь до старости сидеть на Перешейке, сиди, не жалко. Но когда через пару сотен лет сам от скуки побежишь в вулкан прыгать, вспомни, как тебя старательно будили! Авось в завещании меня пропишешь. Мелочь, а приятно.
— Из-под какого котла дровишки, м-м? И что должно мне помочь вылезти из этой дыры? Ты затрахала всех наличных егерей до смерти или нашла, собрала и перестирала мои носки, чтобы до них никто не добрался? — меланхолично поинтересовался мерзавец, игнорируя куафёрские усилия Войны. Не обращать внимания на почти центнер первосортных мышц, навалившихся на грудь с невинной яростью голодной пустынной лисы-отоциона, было непросто, но Хэм слишком вымотался, чтобы до завтрака устраивать гладиаторские бои.
— Помнишь, твой папаша как-то вбросил в одном из миров идею дурацкой политической игры?
— Было дело, выстрелило отменно. Такого количества хаоса оптом, со скидкой тот мир давно не получал. Ты пришла проверить, как у меня с новейшей историей миров Веера?
— Слушок пошел, что у нас ту же пульку пишут, но ты в раскладе не значишься.
Хэм понял, что чувствует скорпион, которого вдруг передумали жрать, потому что Война оставила его в покое и села на кровати, скрестив ноги. От неожиданности он тоже сел. Почесал голову, застряв в спутанных патлах пальцами, и витиевато выругался. Фундамент семиэтажной конструкции состоял из краткого описания состояния ментального здоровья патриарха, первые этажи констатировали возможность возрастных изменений даже у Темнейшего, далее возвышались пожелания самых странных и патологических досугов всему совету Тёмных князей, а крыша со шпилем, башенками и горгульями состояла из верноподданнического пожелания совместной радостной прокреации всем помянутым.
— Свежие новости из столицы — лучший будильник, — расхохоталась ничуть не смущённая Война. — Похожие словесные кренделя я слышала пару-тройку сотен лет назад, когда твой папаша с Азраилом вдрызг переругались из-за мамаши ди Малефико. В общем, последние сплетни из Осеннего дворца дали мне идейку, как тебе вернуться в столицу и не шарахаться от каждого куста. Не надейся, валяясь в кровати, ты ничего не узнаешь: мы с тобой, к сожалению, тут не единственные, кто способен слышать, о чем шепчутся этажом выше или ниже. Так что вставай, завтракать на пленэре будем.
Спрыгнув с кровати, Война покрутилась перед зеркалом, занимавшим почти всю стену, и сочла, что босоножки и минималистичного вида шорты — вполне приличное одеяние. Одумавшись, дополнила наряд одной из валявшихся на кресле маек Хэмьена, причем заправив подол с одной стороны, другую оставила свисать сбоку хвостом.
Хэму ничего не оставалось, как последовать за неугомонной подругой. Тем более, что война, как говорится, войной, но обед, то есть, завтрак, обед, ужин и ряд импровизированных перекусов он предпочитал не пропускать. Завтрак, желательно, в постель, но Война же...
Глава 3, в которой раскрываются секреты изготовления политических кандидатов из подручных материалов
Глава 3, в которой раскрываются секреты изготовления политических кандидатов из подручных материалов
В катакомбах под Осенним дворцом властвовала тьма. Те, кто коротал там вечность, более не нуждались в свете или тепле, а тот, чьи тяжёлые шаги размеренно дробили вязкую и удивительно напряжённую тишину, мог обходиться без подобных излишеств. Полы длинного халата прошуршали вдоль ряда внушительных резных саркофагов и замерли возле еще не потускневшего надгробия у западной стены.
— Здравствуй, дорогуша. Извини, давно не виделись, дела, дела, — по голосу читалось, что Князя привела сюда отнюдь не скорбь по безвременно ушедшей любовнице. — Пора вставать!
Визитёр игриво хлопнул по крышке саркофага и отвесил шутовской полупоклон. Внутри что-то завозилось, послышались скрежет и сдавленное шипение.
— Кудрявая, что ж ты не рада, — довольно мелодично прокомментировал возню ленивый баритон. — Я надеялся на понимание, что только благодаря моей снисходительности за фокусы с приворотным зельем ты отправилась сюда, а не в кормушки гвардейских коней. Но всякое терпение имеет свои границы, так что предупреждаю: любой кульбит — и переедешь отсюда под бок к первой местной звезде. Сложный характер у женщины, ни с кем не может ужиться, в последнее время плохо выглядит и совсем одичала…
Шипение из недр саркофага стихло, но возня не прекратилась.
— Ожидание встречи после долгой разлуки — половина удовольствия от воссоединения! — между пальцами визитёра вспыхнул и заплясал болотный зеленый огонь, осветивший площадку возле надгробия. — Очень романтично, постараемся не тревожить соседей, — в неверном свете зелёного пламени лицо говорящего выглядело лишенной возраста и особых примет маской.
Повинуясь еле заметному кивку, многотонная каменная крышка поднялась над саркофагом.
— Встань, Рахма.
Поднявшаяся на зов покойница при жизни была очень эффектной женщиной, но тление оставило от былой красоты лишь пышные светлые волосы, высокий рост и изящество сложения. Голова в странной пародии на кокетство склонилась к плечу, выдавая причину смерти одной из любимых игрушек Князя.
Рахма неловко выбралась из своей гробницы и застыла, вцепившись скрюченными пальцами в край саркофага. Судя по выражению остатков лица, только предупреждение и сомнения по поводу собственной способности быстро перемещаться помешали ей немедленно броситься на своего «благодетеля».
Князь, не слишком любивший пользоваться мимикой, был вынужден поморщиться:
— А ведь говорил же этим идиотам: хранить бережно. Прости, любимая, так получилось! Но не отчаивайся, у Мора станешь краше прежнего. Выше нос, тебя ждёт блестящая политическая карьера!
Покойница оскалилась и зашипела.

Через пару дней Рахма разглядывала своё отражение в большом зеркале без малейшего отвращения. Князь не обманул: ребята Мора постарались на славу, такой красавицей она даже при жизни не была.
Взяв с туалетного столика расчёску, женщина начала укладывать длинные золотистые кудри в сложную высокую прическу. В подобном обрамлении ее точёное породистое лицо и огромные карие глаза всегда смотрелись выигрышнее.
— Могла бы вызвать служанок, Мор тебе выделил целую свору своих симпатяжек не для того, чтобы они изнывали от безделья, — прокомментировали откуда-то сбоку. Не требовалось отрываться от зеркала, чтобы понять, что в роскошном старинном кресле уже развалился и лыбится во весь рот "этот мерзавец".
— Ты меня еще глаза красить поучи! — огрызнулась Рахма, с трудом подавив желание запустить в Темнейшего расчёской.
— Не сомневайся, узнаешь много нового, — не смутился тот. — Но поднимал я тебя не для того, чтобы практиковаться в макияже.
— Если бы не твои шуточки, мне и краситься не нужно было бы! Тебе не понять, как ужасно стать гниющим, омерзительным куском мяса, способным привлечь разве что могильных червей!
— Нет смысла жить, если ты некрасив, да? Но обижаться тебе, в сущности, не на что — человеческий срок краток. Даже не случись между нами досадного недопонимания, над твоей могилкой давно бы рылись в песке лисы.
— Да уж лучше лисы, прожила бы как человек и умерла человеком, а не твоей игрушкой!
— Тебя никто не неволил, — в голосе собеседника скрежетнул металл. — Вопреки басням, что распускают обо мне по всем Пластинам, я не навязываю свое общество дамам и не ворую детей из колыбелек. К слову, информация, что я награждаю за верность и караю за предательство, полностью достоверна, — финальную фразу Князь счел достаточно афористичной, чтобы, едва завершив её, исчезнуть из облюбованного кресла.

Если кого-то из соседей и огорчило, что особняк, стоявший заброшенным около сотни лет, разительно изменился за последнюю неделю, вслух никто не высказывался: задевать протеже властителя Пандема было небезопасно. Впрочем, старая-новая соседка хлопот не доставляла — драк или серенад под окнами красотки больше не водилось. Поводов для сплетен всё равно хватало. Первым и главным был цветущий вид Рахмы, не постаревшей ни на день за многие десятилетия отсутствия. А ведь о короткой жизни "человечков" и их на редкость мимолетной молодости население Пандема прекрасно знало. Молодость магические ухищрения сохраняли, но на срок жизни короткоживущих серьезно повлиять не удавалось. Если демон пары сотен лет отроду считался еще юным, а в полную силу входил, бывало, и к полутысяче, то от человека, умудрившегося дожить до запредельного возраста с помощью чужой магии, оставалась лишь иссохшая оболочка. Исключением являлись очень сильные колдуны, но беда в том, что никакими особыми способностями Рахма бин Игар не обладала, и даже по низким человеческим стандартам могла считаться разве что неплохой знахаркой.
Еще одним поводом для сплетен стала охрана и обслуга особняка, сплошь набранная из самок гулей. В отличие от туповатых и неказистых самцов племени трупоедов, самки считались красотками по меркам большинства разумных рас. Любви окружающих это не добавляло: очарование и грация делали ночных хищниц-падальщиц еще опаснее.
Конечно, в гаремах наиболее одиозных обитателей Пандема встречались гулицы, поговаривали, что из гулей набрана вся прислуга Мора, а некоторые приписывали неразговорчивому экспериментатору и жену-гуля, что, конечно, было вымыслом, но официально не опровергалось. Но чтобы молодая красивая человечица свободно гуляла среди опасных и злобных тварей?
Странное дело, твари не разбегались, подкопов под окрестные дома и нападений на прохожих не совершали, а "возвратившаяся" Рахма, хоть ни с кем и не откровенничала, была неизменно любезна, что постепенно успокоило кумушек.
И всё же, оказавшись в доме, где воздух был пропитан гульскими благовониями, мускусными, тяжелыми, но великолепно маскирующими своеобразный запах ночного народа, нельзя было не нервничать. Не стал исключением и прибывший от Азраила посыльный. Один из влиятельнейших членов Совета князей презирал новомодные изобретения и никогда не упускал случая подчеркнуть древность своего происхождения. Витиеватое письмо, где министр иностранных дел Адмира просил "прекрасную Рахму" о встрече наедине, было написано от руки четким старомодным почерком с резким наклоном влево и упаковано в конверт, запечатанный натуральным красным сургучом. Согласно старым традициям, письмо сопровождалось дорогостоящим и недолговечным подарком: корзинкой свежих фруктов из трёх разных миров Веера. В древности жест свидетельствовал недюжинную магическую силу дарителя, способного быстро и без ущерба для себя перемещаться между пластинами Веера и даже доставлять оттуда скоропортящиеся нежные "артефакты". Сейчас традиции можно было соблюсти, послав слуг на городской рынок, но старый дипломат наверняка не пожалел магии и собственной персоной прогулялся по Пластинам.
Это особенно льстило тем, что по старинному этикету не обязывало получательницу. Дама могла принять, вернуть и даже выбросить подарок, согласиться или отказать во встрече, назначить крайне неудобные место и время для визита.
Рахма, разумеется, приняла дар без капризов: попросив посыльного подождать, черкнула ответную записку. Дескать, премного наслышана от нашего общего знакомого, не слишком доброго, но неизменно объективного, о славных деяниях возглавляемой вами службы, польщена интересом, что Тёмный князь проявил к "бедной изгнаннице, чье имя стерлось из памяти горожан", и с удовольствием приму блистательного рыцаря в своем скромном жилище хоть даже этим вечером.
Молодой, едва разменявший третью сотню лет демонёнок был счастлив, что долго ждать не пришлось — аромат гульских благовоний и пристальные взгляды красавиц в ливреях на холёную упитанную лошадь, на коей он прибыл все по той же старинной моде, парня нервировали. Отвесив поклон и приложившись к ручке "прекрасной хозяйки", вестовой сиганул в седло и был таков.
Из-за дверей малой гостиной, где теперь заседал импровизированный избирательный штаб, состоящий из единственного, но очень влиятельного помощника госпожи кандидата, доносился знакомый всему Вееру голос. Сегодня оратор не напрягался: разговаривать по телефону он мог даже во сне.
— Средства фонда частично пойдут на развитие гуманитарных наук и образования, госпожа бин Игар считает этот пункт своей предвыборной программы одним из главных, — Князь воззрился на вошедшую Рахму с непередаваемым ехидством и подмигнул ей. — Нет, переговорить с госпожой бин Игар никак невозможно, сожалею. Её время расписано на неделю вперёд, направляйте предложения в письменном виде, пожертвования в фонд принимаются во всех банковских отделениях Адмира. Да, переводы со счетов, зарегистрированных в Раймире, также возможны, размер комиссии уточняйте у агентов. Увы, переводы с Перешейка невозможны, поскольку еще одним пунктом предвыборной программы прекрасной Рахмы бин Игар является борьба с коррупцией. Мы не можем принимать пожертвования невыясненного происхождения и надеемся на ваше понимание.
Рахма прятала подаренную корзинку за спиной, но это не помогло.
— Полдник? Это очень мило, моя прелесть, — бросив трубку, вымогатель пожертвований мгновенно оказался за спиной у бывшей любовницы и выхватил из корзинки фрукт, похожий на шипастый зеленый шар. Не предложив поделиться, Князь немедленно оборвал с подарка кожуру и принялся жевать его, заливая рубашку на груди резко и свежо пахнущим соком.
— Неплохо, неплохо, — пробормотал он с набитым ртом. — Мы популярны у электората — на чёрном рынке это потянуло бы на свой вес золотом. Полезная штучка — слабый афродизиак, никаких побочек, но на представителей вашего вида через пару-тройку часов после приема оказывает примерно такое же действие, как сыворотка правды. На поднятых мертвецов желаемого эффекта не произведет, так что на тебя продукт переводить не стану. Спрошу сразу: кому щедрому и недальновидному ты назначила свидание?
Рахма проклинала себя, что не догадалась немедля отправить корзинку на кухню с одной из гулиц — те наверняка не польстились бы на фрукты, их организмы не принимали ничего, кроме трупного мяса.
— Это не твоё дело, но мне нечего скрывать. Один из Тёмных князей пожелал выказать мне свое почтение, — неохотно ответила она.
— Предвыборная кампания набирает обороты, — облизнулся Темнейший. — Вот и конкуренты косяком пошли. Дело чести не разочаровать дорогого гостя, у старой гвардии на этом пунктик.
— Твое присутствие нежелательно, — Рахма не сдавала позиций. — Я согласилась встретиться наедине. Если за время моего отсутствия местный язык не изменился до неузнаваемости, "наедине" не означает "под присмотром бывшего любовника".
— А любовников тут и не будет, — изумлённая Рахма смотрела уже не на ехидную мужскую физиономию, а на бледное остроносенькое личико незнакомой юной демоницы. Трогательная невысокая девушка провела рукой по волосам, поправила свободного покроя платье, маскировавшее аккуратный кругленький животик, и до отвращения знакомым голосом сообщила:
— Что сказать гостю по поводу моего отсутствия — придумай сама. Свидание наедине не предусматривает изгнания из дома слуг и секретарей, поэтому не нервничай — присутствие скромной секретарши, помогающей кандидатке в президенты Адмира, твое обещание Тёмному князю никак не нарушает, — невинно похлопав глазами, девчонка выбежала из кабинета, на ходу звонко выкрикнув мелодичным контральто:
— Схожу пну наших кухонных бездельниц, а то до вечера не управятся же!
Рахма утомленно прикрыла глаза. Что стоило этому мерзкому позёру перекинуться столом или креслом? В конце концов, гобелен на стене — вполне почтенное украшение. Повис бы в гостиной, коль скоро ему непременно надо своими глазами увидеть вечернего гостя, но нет — задумал изрядно накалить ситуацию. Гулицы в качестве слуг и охраны у человеческой дамы — уже достаточно экстравагантно, но молодая беременная пандемка чистой старой крови, находящаяся в подобном балагане, — немыслимо и непредставимо.
Короткие сумерки незаметно сменились вечерней темнотой. В саду уже горели фонари, когда у ворот появился всадник на холёной игреневой кобыле. Обменявшись парой фраз с охраной, он въехал во двор, слегка всполошив своим явлением ночной народ.
Кобыла фыркала и злобно косилась на гулиц, седок был невозмутим. Лицо его скрывал широкий капюшон.
Легко спешившись, он потрепал кобылку по шее и повелительным жестом поднял раскрытую ладонь на уровне груди, запрещая конюхам приближаться.
— Мара прекрасно обойдется без вас, — визитер расслабил подпругу и небрежно забросил повод на луку седла. — Не суйтесь ей в зубы, и она вас не тронет. — Не тронет, — с нажимом повторил он, внимательно глядя в глаза лошади. — Поняла, девочка?
Та оскалилась, показав клыки, больше похожие на волчьи, чем на конские, и неохотно кивнула. Плотоядные лошади, частенько называемые "диомедовыми" в честь приволокшего первую парочку странных зверей с какой-то отдаленной Пластины сумасшедшего подручного Мора, обладали интеллектом примерно семилетнего ребенка. У всех лошадников, рисковавших завести себе крайне дорогого в выращивании и содержании хищного коня, разговоры с питомцем были обязательным элементом дрессуры.
Ласково шлёпнув лошадь по крупу, гость поднялся на крыльцо, где его уже ждали.
— Благодарю за внимание к моей скромной просьбе, — откинув капюшон, высокий худощавый мужчина галантно склонился над протянутой для поцелуя рукой Рахмы.
— Вы оказываете мне огромную честь своим визитом, блистательный рыцарь, — не осталась в долгу Рахма.
Азраил с интересом взирал на человечицу, которая умудрилась в одночасье заинтриговать весь Пандем. Красива, не отнять, но чтобы соваться в адмирскую политику, нужна сила. Зачем Темнейший не просто затеял эту оскорбительно примитивную чехарду вокруг трона, от участия в которой презрительно отказалась почти вся старая гвардия, но и поддерживает неизвестно из какого сундука вытащенную марионетку? Переступив порог, Темный князь поморщился: гульской парфюмерией восхищались отнюдь не за изысканность.
— Прекрасный дом, моя госпожа, и оригинальный выбор слуг, — Азраил коротко кивнул в сторону конюшен.
— Все по воле Темнейшего, — кивнула Рахма. — Без его помощи это хозяйство было бы мне не по силам. Расторопность и исполнительность прислуги вы сможете оценить лично, — улыбнулась она. — В парадной гостиной сервирован лёгкий ужин. Я отвыкла от мужского общества, поэтому заранее прошу простить, если прием покажется слишком скромным...
— Благодарю, но не стоит беспокоиться. Меня несложно порадовать благородной простотой и откровенностью, столь редкой при дворе. Кстати о дворе: не присоединится ли к нам ваш покровитель и мой старый друг?
— Вы знаете, сколь велика лежащая на нём ответственность, — закатила глаза Рахма. — К сожалению, Темнейший не посвящает меня в свои планы, а я не рискую спрашивать. Буду счастлива, если он присоединится к нам, но что значит счастье женщины в сравнении с судьбами миров...
— Если от этого зависит ваше счастье, я буду уповать на то, что государственные дела сегодня позволят моему другу насладиться отдыхом в преданном ему кругу.
За ужином Азраил обратил внимание на то, что радушная хозяйка больше играет с едой на тарелке, чем ест, и почти не прикасается к вину. Тёмный князь не мог опасаться серьезной попытки отравления — человеческие яды почти не вредили демонам. Старому приятелю куда проще было бы избавиться от него в Осеннем дворце, где правила исключительно магия Темнейшего. Однако даже расстройство желудка или головная боль, если Рахма вдруг решит выслуживаться, совершенно не привлекают — и Тёмный князь оглядел антураж магическим зрением. Пища и напитки не сдобрены ничем, кроме качественных специй, зато его визави, гостиная, слуги и весь дом были, словно тонкой вуалью, прикрыты аурой Темнейшего. Похоже, на создание эффектной картинки Первый среди равных не поскупился, швырнул чуть ли не годовой для более слабого демона, не принадлежащего к Совету, резерв энергии. Там, где томно откинулась на спинку кресла светловолосая дама, магия Князя скручивалась в сложный узор, похожий на извивы артерий и вен, и тяжелой каплей пульсировала где-то в районе солнечного сплетения женщины. Футляр же, заключавший в себе энергию, способную создавать и разрушать миры, был восхитительно, безнадежно и беспросветно неживым.
Это объясняло необычную красоту и безукоризненную салонную сдержанность обитательницы особняка, но ничуть не помогало проникнуть в цель игры. Беседы с этим манекеном на территории Темнейшего будут пустой тратой времени, а вот выманить её на свою не помешало бы. Гость вздохнул и встал из-за стола:
— Простите, что вынужден лишить себя вашего общества, но мне пора. Исполнен надежды на ответный визит, — он поклонился и снова коснулся губами узкой прохладной руки.
От предложения вернуть визит в ближайшее время Рахма не отказалась. Азраил не понял, выполняет ли она указания Темнейшего, или обладает свободой воли и играет свою партию. Вряд ли на ней заклятие вроде тех, которыми мечены все четверо Всадников Апокалипсиса: считается, что узор лояльности можно наложить только на живое существо, обладающее магией или хотя бы ее зачатками, но вдруг?
Решив, что разобраться будет проще там, где нет постоянного фона магии Князя, он простился коротким кивком и направился к выходу. В дверях его едва не сбила с ног ожившая стопка бумаг — по крайней мере, тащившую весь этот хлам девицу Азраил заметил не сразу.
— Умоляю, простите мою неловкость, — девчонка попыталась изобразить книксен, получилось так себе. — Госпожа Рахма должна подписать это сегодня же, чтобы фонд получил пожертвования в срок, — трогательно вскинув брови, она улыбнулась Азраилу. — Возможно, член Совета князей не откажется пожертвовать хоть пару шеолов на специальный проект госпожи Рахмы, созданный для того, чтобы помогать оказавшимся в сложном положении женщинам вне зависимости от их расы, племени и магических способностей?
Деловитая наглость и умильная мордочка секретарши сочетались очень забавно. Только поэтому странность происходящего дошла до министра иностранных дел Адмира не сразу. Секундой позже Тёмный князь был близок к тому, чтобы застыть на месте с открытым ртом, как впервые оказавшийся на площади Звезды провинциал. На побегушках у мёртвой человечицы находилась молоденькая пандемка, у которой благородное происхождение и ветвистая родословная были буквально написаны на бледном миловидном лице. Азраил потёр переносицу, украдкой глядя на девушку магическим зрением: если от Рахмы магию можно было не прятать, то молодая демоница могла не заметить любопытства по неопытности, а могла и счесть оскорбительным.
К счастью, девчонка не заметила ни любопытства, ни того, что гость хозяйки едва устоял на ногах. Азраил с трудом сохранил показную невозмутимость, проворчал что-то благодушно-невразумительное и вызвался помочь отнести бумаги. Секретарша легко рассталась с ношей, но напомнила, что подписать их следует немедля. Министр кивнул, судорожно пытаясь понять, почему ее контральто звучит весьма знакомо. Наверняка встречал при дворе, но где, когда, и главное — что молодая аристократка может делать в компании ожившей покойницы и стаи гулиц? Он еще внимательнее оглядел незнакомку. Та не смутилась, наоборот, выпрямилась во весь рост. По всей видимости, девица была еще и беременна. Веер и все его пластины, сколько их ни на есть, что себе думает ее родня?! Такое пренебрежение к собственному потомству демонстрируют разве что обитатели Лазури, но те-то и плодятся, как черные пустынные лисы. Интересно, какой клан пора строем отправлять в Бездну подлечить головушки? — член Совета князей снова переключился на магическое зрение, намереваясь прояснить этот вопрос.
Прояснить не удалось: та же вуаль магии Темнейшего, что окружала Рахму и на ней была вполне проницаема для многотысячелетней силы Азраила, ограждала молодую пандемку каменной стеной. Ломать стену, чтобы понять, с кем девица связана узами родства, или прочитать, к какой расе принадлежит будущий ребёнок, было бы преступлением: столь качественно поставленный щит мог убить, стараясь сберечь.
Логика, конечно, намекала, что, коль скоро драгоценный соратник озаботился безопасностью простой секретарши, то она ему не чужая. Блудная неожиданно объявившаяся дочка? Новая любовница, которую Темнейший прячет ото всех, и от заклятых приятелей из Совета, и от ревнивой Смерти?
Азраил даже ощутил себя помолодевшим — аромат свеженькой запутанной интриги призывно щекотал ноздри.
— Прелестная леди, вы обворожительны, — министр поклонился и поднес руку девицы к губам. — Надеюсь, мы еще не единожды увидимся.
Загадка оказалась хоть и молоденькой, но очевидно не из робких — радостно ухмыльнулась в ответ и прочирикала, что ее имя, конечно, господину из Совета вряд ли что скажет, однако она очень рада видеть столь могущественного и влиятельного политика. После реверанса, выполненного на этот раз потрясающе чётко, красотка собрала подписанные Рахмой бумаги и удалилась.
Азраил подумал пойти за ней и завязать разговор, но мысленно одёрнул себя. Незачем превращать себя в посмешище, бегая по полному гулиц особняку за девицей, годящейся ему в правнучки. Как минимум до конца кампании быть ей при госпоже кандидате, так что в данный момент выгоднее убедить Рахму, что интересуют его лишь несравненная красота и политические планы человечицы.
Глава 4, в которой демонстрируется несомненная польза умеренного алкоголизма для улучшения политической обстановки
Глава 4, в которой демонстрируется несомненная польза умеренного алкоголизма для улучшения политической обстановки
Малефицио заперся в кабинете, плотно задернул шторы и для верности опечатал комнату комплексом надёжных, ещё от матушки выученных заклятий. Он сомневался, что эти меры предосторожности спасут от новых визитов папаши, но уповал на то, что Князь слишком занят своими дурацкими играми. Агенты, работавшие чуть ли не в три смены, доносили, что владыка Адмира в последнее время зачастил в пропахший гулями особняк, где поселилась его странная кукла-кандидатка.
Малеф извлёк из бара бутылку рома и плотно набил любимую трубку: вот уже две недели он метался, как ошпаренный, но толку от этого было немного. Он всё еще не понимал, какая гадюка ужалила любезного папеньку под фалды на этот раз.
Тактику "не спеши выполнять приказ — возможно, его отменят", популярную во множестве миров, Малеф уже опробовал. Первые пару дней исполнительный сын всемогущего отца активно занимался собственными делами, пока не удостоился голограммы из Осеннего. Призрак папаши в халате и с самокруткой в зубах сварливо осведомился, почему до сих пор ни один из кандидатов на пост президента не зарегистрирован в свеженьком избирательном комитете, и, кстати, почему оный избирком вообще не создан? Пришлось спешно исправлять положение, причем — ах, ирония! — силами собственной службы. Целый флигель выделил, штат секретарш набрал — точнее, назначил, приставив к делу наименее ценных полевых агентов и наиболее исполнительных новичков. Главной проблемой комитета было то, что регистрироваться кандидатом на пост Темнейшего... тьфу ты, президента, не желал никто. По всей форме, от руки писанные, личной печатью снабженные и сопровождаемые церемониальными подарками приглашения всему Совету принять участие в предвыборной гонке, не дали ничего. Если, конечно, не считать того, что подарки все адресаты оставили себе, по каковой причине представительский фонд СВРиБ изрядно отощал. Восемь из тринадцати членов Совета не удостоили ответом. Парочка наиболее дипломатичных официально поинтересовалась здоровьем уважаемого батюшки, а старый политикан Азраил в довесок к вопросам о здравии Князя выказал еще искреннее беспокойство за судьбу его сына и пригласил Малефа, буде возникнет необходимость, без стеснения воспользоваться контактами МИДа и отдохнуть на любой из обитаемых Пластин, с которыми установлены прочные и тёплые дипотношения. Маммона витиевато отказался: магическим зрением Малеф прочел упрятанное под официальные обороты "Парень, ты сдурел? Ты во что меня втравить хочешь?". Асмодей воспользовался случаем, чтобы предложить "прекрасному юному другу" принять участие в совместных постельных упражнениях. Старый развратник предлагал подобные досуги всем и при каждом случае, так что умудрился достать до икоты даже ко всему привычных инкубов и суккубов, то есть официальных зарегистрированных проституток мужеска и женска пола.
Чтобы доказать всем, что опасности нет, и Князь идею одобрил, Малефицио зарегистрировался сам, получил удостоверение личности кандидата в президенты Адмира за № 001, и даже шлёпнул на этот грешный кусок пергамента официальную печать. Громов, молний и обвинений в госизмене не последовало. Но даже выступление Малефицио в прайм-тайм по самому популярному каналу Инферно-ТВ, сопровождаемое демонстрацией сляпанного на скорую руку документа, не помогло. Заявок не было.
Начальник СВРиБ тяжело вздохнул, вспомнив, как в прошлом тысячелетии Князь внезапно и надолго заперся в своих покоях, наотрез отказавшись выходить к народу накануне крупного военного парада. Все принесённые на подпись документы выкидывал с балкона, а одного особо рьяного парламентёра случайно зашиб метко пущенным оттуда же сапогом для верховой езды. В гардеробной куда-то пропал княжий любимый китель, но слуги так и не смогли его отыскать. Пришлось срочно выдёргивать придворного фаворита-модельера с Перешейка, чтобы пошить замену. Казалось бы, зачем устраивать подобное шоу из-за какой-то тряпки, будучи практически всемогущим?
О том, что собой представляет его родитель, Малефицио предпочитал не задумываться на трезвую голову, посему за первой бутылкой рома неизбежно последовала вторая. Фестиваль воспоминаний свидетельствовал, что сколь бы странны ни были поступки папаши, даже у самых экстравагантных имелась веская причина. Например, в истории с кителем вытащенный с Перешейка модельер оказался шпионом Раймира. И, кабы не требование "найти и притащить немедленно", без помех обстряпал бы свои дела, пользуясь царящей на Перешейке атмосферой расслабленной лени. Так вот, следовало понять, какие неочевидные цели может преследовать этот бред с выборами?
Сперва Малеф заподозрил, что папаша всё-таки окончательно в курсе его давней хрустальной мечты получить трон Адмира, чтобы передать его впоследствии собственным детям. Виды на уютный престол Империи нелюбезно портили многочисленные братцы, практически заградотрядами бродившие по коридорам дворца. Не зря помимо прочих своих километровых титулов батюшка носит ещё и звание отца народов. Тут Малефицио завистливо хмыкнул, вспомнив про распространённую у многих культур традицию, когда старший сын правителя, вступая на престол, уничтожает остальную поросль со чады и домочадцы.
Но дальнейшее показало, что смелые фантазии сыночка вряд ли могли стать основной причиной переполоха в сиятельном курятнике, даже если и были известны папаше. Темнейший явно задумал более масштабную и странную игру. Вытащил практически из-под полы халата человечицу, по слухам, якшавшуюся с гулями, и зарегистрировал её очередной кандидаткой. Чтобы придать происходящему оттенок сюрреалистической комедии, лично уселся в её избирательный комитет. Анекдоты на тему, в каких позах Князь готовит себе преемницу, начали ходить по Пандему буквально на следующий день. Хуже того, с Перешейка нагло вернулся Хэм (не иначе, решил устроить прощальный концерт перед казнью) и тоже — в избирком. Теперь рыжая беспардонная скотина спокойно разгуливала по городу, помахивая удостоверением кандидата № 003, а его избирательный штаб почему-то обосновался в доме Войны. В довесок прекрасная младшая сестричка Аида дневала и ночевала в этом вертепе. Ну, хоть третьей к себе в постель эти отморозки её не внесли, а ведь и такие слушки агенты уже передавали. Война заклята на лояльность, предаст Князя — костей не соберет в самом буквальном смысле, а за Аиду папенька кому угодно голову открутит, бывали прецеденты.
Малефицио печально встряхнул бутылку и на просвет оценил уровень янтарной резко пахнущей субстанции. Вторая бутылка рома, как говорится, казала дно, а ясности не прибавлялось. Может ли быть так, что все происходящее — некий план "Преемник", главная роль в коем отведена, вопреки здравому смыслу, не ему, а драгоценному братцу с его похабными песенками и пьяными дебошами? Ладно песенки, вереница девиц и репутация эталонного раздолбая, но у него же брат-близнец — раймирец, спасибо странным извивам семейной генетики и периодической тяге папеньки к прогулкам по чужим постелям.
Вконец запутавшийся Малеф залпом допил остатки рома и, облокотившись о столешницу, бессильно уронил голову на руки.
— Мама, мамочка дорогая, — пьяно всхлипнул он. — Во что я встрял, и что мне с этим делать, ма-а-а-ма!
Глава 5, в которой аристократы вынуждены сами варить кофе и воровать алкоголь, а лисы — размышлять о высоких материях
Глава 5, в которой аристократы вынуждены сами варить кофе и воровать алкоголь, а лисы — размышлять о высоких материях
Пробуждение не порадовало Малефа, но отнюдь не из-за похмелья. Жители Адмира в этом плане были на редкость крепкими ребятами, однако спать лицом в столешницу они не любили даже в трезвом виде. Начальник СВРиБ выпрямился в кресле и принялся разминать затёкшие конечности, преисполнясь чувством смутного отвращения. Надрался, как мальчишка, разве что сопли по физиономии не размазывал. Минута слабости в Пандеме стоит очень дорого, особенно если твой отец — не продавец жареных варанов с перекрёстка, а первое лицо в стране. Лучше было не представлять издевательских комментариев, на которые был способен Князь, осени его идея в этот момент почтить сына визитом. К счастью, в кабинете был только Малеф и его невесёлые мысли. Впрочем, счастье было кратко.
Перешибая запахи застоявшегося табачного дыма и перегара, комнату окутал аромат духов, знакомых Малефу с детства. Ничего хорошего сие не предвещало: дополнения к обычной голограмме были довольно трудоёмки, посему злоупотребляла парфюмом, пейзажами и прочими спецэффектами только старая аристократия.
— Я услышала тебя, сын, и немедля прибуду, — произнёс призрак герцогини ди Малефико. — Распорядись приготовить фамильный особняк, я не собираюсь останавливаться в свинарнике, который тебе угодно считать своим домом!
Малефа прошиб холодный пот. Значит, вчера он не только пошлейшим образом перебрал, но умудрился перед отключкой оставить паническое послание матери? "И почему я не круглый сирота?" — мелькнула в голове печальная мысль. На другие, увы, времени не оставалось. Если он не встретит родительницу так, чтобы маман осталась довольна, останется только надраться вторично и голографировать Темнейшему с покорной просьбой убить его на месте. Возможно, папаша даже согласится.
Через сутки сверкал не только фамильный особняк ди Малефико — жутковатое строение, которое Малеф недолюбливал за помпезность, странным образом сочетавшуюся с видом крепости, способной выдержать многомесячную осаду. С мылом драили даже прилегавшую к парадному въезду часть улицы. Парадность же появления Герцогини оказалась сомнительной. Явно желая стать на ближайшую неделю главной героиней адмирских сплетен, она прибыла одетой по моде той Пластины, где провела последние пару сотен лет, и, соответственно, в авто тамошнего производства. "Майбах Экселеро" с черноволосой красавицей неопределенного возраста за рулем, конечно, заставил не одного зеваку восхищенно присвистнуть, но особого фурора не вызвал. Экстравагантные аристократы, таскавшие со всех Пластин понравившиеся "артефакты" и пытавшиеся ввести их в моду в Адмире, бывало, выдавали фортели и покруче. Да, конечно, от силы проходящего по мирам зависело, сколько и чего он может переместить на родину, но после того, как лет сто назад Даджалл вернулся с какой-то из Пластин на танке, развлекаться сувенирами максимального размера стало популярным. Подумаешь, "Экселеро", не карьерный самосвал "Катерпиллер" же...
Малеф прекрасно понимал, что недостаток народного восхищения придётся компенсировать собственной исполнительностью и расторопностью, поэтому сделал всё, чтобы самый отъявленный перфекционист не нашёл повода придраться. Особняк напоминал картинку из рекламного проспекта, кусты и даже деревья были подстрижены по линеечке, кладовые и винный погреб ломились, а на столе в гостиной красовались вазы с фруктами и цветами. Вышколенная прислуга, спешно переманенная в рамках личного одолжения из летней резиденции Азраила, была готова выполнять любые повеления госпожи, не переспрашивая и не ошибаясь.
Тем не менее, когда Малеф, как подобает хорошему сыну, подбежал к машине, распахнул дверь со стороны водителя и, почтительно поклонившись, подал матери руку, чтобы сопроводить в дом, он чувствовал себя школьником, которому в любую минуту может нагореть за несделанное домашнее задание. Мать, деятельная и властная, во времена своей силы и славы при дворе вызывала одновременно восхищение и страх. Именно поэтому её собственное имя вскоре скрылось за титулом, и иначе как Герцогиней подругу Князя никто не называл.
Благосклонно кивнув сыну, она слегка коснулась его щеки своей, изображая родственный поцелуй.
— Рада видеть в добром здравии, — мелодично пропела герцогиня. — Твоя голограмма меня удивила. Я надеюсь получить исчерпывающие объяснения, как только мы окажемся наедине.
— Приношу извинения за этот постыдный момент слабости. Надеюсь, я не слишком обеспокоил. Весьма признателен, что вы прибыли столь скоро, временно лишив ваших внуков своего мудрого руководства. Позвольте узнать, все ли здоровы?
— Да, конечно, дети благополучны и шлют наилучшие пожелания, — кивнула Герцогиня. — Но я примчалась сюда не для того, чтобы беседовать о погоде, природе и семье — это можно было бы обсудить и через голограмму. Расскажи, что именно довело тебя до вчерашнего скотского состояния. Не вздумай увиливать — у меня остались знакомства в столице. Несмотря на то, что ты некогда предпочёл уехать с отцом, я не держу зла и готова помочь, если это окажется в моей власти. Дотронувшись до плеча сына, она чёткой скороговоркой произнесла старинную магическую формулу: "ни с тобой, ни из тебя, ни для тебя я не совершу то, чего не желал бы ты сам". Подобная клятва в давние времена считалась обязательной для того, чтобы сообщники или партнеры по любому делу могли друг другу доверять, но в настоящем считалась архаикой. Малефицио про себя вздохнул, но вернул ритуальную клятву, как того требовал обычай.
Утаивать что-либо от матери было бессмысленно. Тот факт, что она находилась вдалеке от столичного вертепа сплетников, вовсе не означал блаженного неведения: — До вас наверняка доходили слухи о новом батюшкином аттракционе. Вынужден признать, что я в тупике. Но надеюсь, что вам удастся указать мне выход из лабиринта. Когда в столице творится такое, даже члены Совета пребывают в недоумении. Их удача, что отец на этот раз сосредоточил своё внимание на мне. Впрочем, не только. Известны ли вам имена моих, с позволения сказать, соперников? Я был вынужден оказаться на одной ступеньке с поющим шутом и какой-то человечицей. Если Хэмьена знает весь Пандем, то "прекрасная Рахма" — это натуральное оскорбление общественного вкуса. Вы значительно дольше знаете нашего дорогого Князя и наверняка можете предположить, во имя чего ему понадобилось изображать начальника в штабе собственной куклы. Хуже того, в штабе Хэма заправляет Война. Доверенное лицо, заклятое на лояльность, таскается за исполнителем похабных сатирических песенок. Недавно к ним прибилась папочкина любимица, наш нежный "цветок Пандема". Могли бы для комплекта туда ещё Дубля позвать, но, видимо, не смогли вытащить его из очередного притона...
Герцогиня вздохнула.
— Конечно, слухи до меня доходили, но цельной картины я выстроить пока не смогла. Несомненно одно: если в стане "противника" твоего отца, не рискуя жизнью, отирается Война или любой другой из этой четверки, значит, противник — липовый. Заклятие на лояльность невозможно обойти, оно проявляется татуировкой на коже, от которой единственное спасение — отрезать татуированную часть тела.
— Не хотел бы шокировать вас детальными описаниями, но поверьте, отрубить руку или ногу несложно.
— Я не договорила. Татуировка лояльности идет от локтя до середины спины, после разрубания пополам никому не выжить. Заклятие может снять тот, кто накладывал, но тогда исчезнет татуировка. Я давненько не видела Войну, но в последний раз татуировка была при ней. Что говорят твои агенты?
— Те, кто прикреплён к этой парочке, не рассказывают ничего цензурного, но про тату упоминали. На Хэме, впрочем, ничего не нарисовано...
— Тогда очевидно, что Война выполняет волю Темнейшего. Субъект вроде твоего сводного брата нуждается в постоянном контроле. Князь, как известно, в прошлом прекрасно справлялся с комическими ролями. Возможно, и у его сына в репертуаре не только амплуа площадного бунтаря с балалайкой.
— Спихнуть такого со сцены на трон — вполне в духе папочкиных шуток, над которыми громче всех смеётся он сам. К тому же от Хэма и его разнообразных подвигов народ в хроническом восторге. Ситком «1001 способ выбесить Темнейшего» весь Адмир смотрит затаив дыхание с того момента, как братец подрос настолько, чтобы хвататься за бутылку, гитару и девиц. Но в таком случае, кого папенька отрядил ко мне? Не может же он наблюдать за подергушками единственного таракана на беговой дорожке?
Герцогиня задумалась. Резон в рассуждениях сыночка был. Возможно, папаша наконец взялся таким странным образом натаскивать Хэма — по доходившим до нее раймирским сплетням, рыжего близнеца, Арвеля, взяли в оборот буквально с колыбели, готовя из него если и не преемника Светлейшего, то как минимум премьер-министра.
Женщина взяла из вазы яблоко и задумчиво покрутила его в воздухе, держа за хвостик. Красный бочок, желтый бочок — от вращения краски сливались, и яблоко казалось оранжевым. Интересно, приходила ли бывшему любовнику в голову мысль, что, если поменять местами двух близнецов, подмену можно будет вычислить только по манерам и вкусам, но не по внешности? Не собрался ли он таким странным образом наверстать упущенное, устроив повесе с гитарой нечто вроде обучения в полевых условиях? Если да, Малефу впору не завидовать Хэму, а прыгать до потолка, что им папаша пока что не заинтересовался настолько предметно. Поди знай, что Темнейшему взбредет в голову...
— Ты в жизни не узнаешь, что Князь за тобой наблюдает, если он не захочет спугнуть тебя раньше времени, — "осчастливила" она сына. — Мало того, что перекидывается он лучше, чем любой, кого я видела, так ещё и платит щедро. Перекупить любого из твоих подчинённых или слуг ему не составит труда.
— Когда он решил повесить на меня эти грешные выборы, я чуть сам не перекинулся от его спектакля. Другой вопрос, зачем демонстрировать, что бродячий цирк, называемый избирштабом моего братца, под его эгидой. Не все могут делать логичные выводы, располагая нужным объёмом информации, потому за него проголосуют, приняв надзор Войны за одобрение Самого. А папочка, значит, отменно развлечётся, наблюдая через дырку в кармане моего камердинера, как я сяду в лужу. Прекрасно! — Малеф досадливо пнул крутившуюся под ногами лисицу, явно рассчитывавшую на объедки со стола. Эти твари обитали при особняке издавна и в целом не доставляли хлопот. Но этот прошмыгнувший мимо зверёк стал случайной мишенью для накопившегося раздражения.
— Держи себя в руках, — сухо одёрнула его мать. — Отоцион перед тобой ничем не провинился. Лучше не гонять их, когда эти зверьки забегают в дом — с Пустошей чего только не приползает и не прилетает. Скорпион в туфле или гадюка под кроватью, да и обычные тараканы тебе вряд ли помогут на выборах. Ты не задумывался, почему дом, рядом с которым в саду или парке есть колония этих тварей, стоит дороже?
— Простите, матушка, — Малеф был недоволен мелочной придирчивостью вместо трепетного сочувствия, но виду не показал. — Я полагал, что это очередная почтенная традиция, утратившая смысл ещё до моего рождения. Но тут их никто не гонит, хотя они уже весь сад перерыли.
— Не столько традиция, сколько здравый смысл, — пожала плечами Герцогиня. — Можно регулярно накладывать заклятия от ядовитых насекомых и змей, рискуя не упомянуть новый вид, притащенный из других миров невнимательным соседом или слишком изобретательным врагом. Но проще держать дома отоционов — они питаются мелочью такого рода и не страдают от яда. Особенно приятно, что магия на них не действует — ну или почти не действует. Им не нужно заклинаний, им достаточно добычи и иногда объедков со стола. Я не прикармливаю их и не приучаю к рукам, но не выгоняю, если забегают из сада. Чаще всего они суются в дом летом, когда на свет летят мошки и ночные бабочки. А этого, скорее всего, привлек запах фруктов и цветов, и дурачок понадеялся на поживу.
— Благодарю за увлекательную лекцию о природе, но у нас сейчас проблемы посерьёзнее, чем недолюбленные отоционы. — Матушкины нотации успели надоесть Малефу ещё в детстве, отчасти поэтому он так радостно уехал в столицу, когда появилась возможность.
Герцогиня напряженно застыла, прислушиваясь к чему-то.
— Возможно, сейчас часть проблем разрешится... — она склонила голову к плечу, сделавшись похожей на птицу. — Или к твоим для разнообразия добавится парочка моих.
Запыхавшийся слуга еще договаривал "посланник от Князя просит встречи с герцогиней ди Малефико", а упомянутый посланник, плечистый темноволосый демон в мундире сотника гвардии Князя, четким, почти строевым шагом вошел в гостиную и, церемонно поклонившись, застыл на пороге. Герцогиня, встав из-за стола, сделала несколько шагов навстречу посланцу и встала так, чтобы закрыть собой сына.
— Поистине, Темнейший всеведущ: о моем скромном семейном визите уже известно в Осеннем дворце! А ведь я только переступила порог своего дома и даже не успела распаковать чемоданы, — достойная дама не лгала: чемоданов она действительно не распаковывала, ибо примчалась лишь с дорожной сумкой, набитой кое-какими полезными, но совершенно нелегальными в большинстве миров амулетами. — Что вам приказано передать, офицер?
— Его Инфернальное Величество счастлив снова приветствовать вас в столице и в знак глубочайшего уважения просит принять скромный подарок, — отчеканил гвардеец, вручая Герцогине хрустальный футляр, заключавший в себе редкой красоты чёрную орхидею, маленькую, очень изысканную, с нежными махровыми лепестками. К футляру прилагались непрозрачный мешочек и записка.
— Передайте Князю мою искреннюю благодарность, — наверняка посыльный расскажет, как нежно герцогиня ди Малефико прижала подарок к лицу и поцеловала перед тем, как неторопливо развернуть записку. Это хорошо. Будем надеяться, что бывшедрагоценнейший позабыл, как выглядели придворные дрязги в том мире, где Герцогиня провела изрядную часть жизни, и не догадается, что сентиментальность в этом жесте не ночевала. Предусмотрительность требовала помимо применения магического зрения ещё банальной органолептической проверки — нелишне понюхать, не пропитан ли дар каким-нибудь заковыристым ядом. Конечно, во времена их бурного романа, плодом которого стал Малеф, страстью к практическому применению своих познаний в токсикологии Князь не отличался, но, возможно, текущее положение светил и геомагнитных линий подсказало ему, что пора начать?
Посланец смерил обстановку профессиональным оценивающим взглядом, затем коротко кивнул и удалился. Ни одного лишнего слова, машина во плоти. Сравнивать гвардейцев с живыми механизмами составляло ещё одну старую пандемскую традицию. Кое-кто считал, что Мору удалось вывести пресловутых универсальных солдат для личной охраны Темнейшего, однако это было чистой воды вымыслом.
— Что пишет любезный батюшка? — осведомился Малеф, едва киборг с эполетами скрылся за дверью.
— О тебе — ничего, — коротко ответила Герцогиня, пряча письмо в карман сшитого на заказ пиджака. Взглянув на вытянувшуюся физиономию сыночка, сжалилась: — Пара приятных, не особо значимых фраз, приглашение после выборов заходить поболтать о старых-добрых временах и сожаление, что мы практически не видимся при дворе. Последнее смахивает на изощрённое издевательство, если вспомнить, почему я покинула Пандем. Ах да, ещё этот старый негодяй, — последнее было произнесено столь нежным тоном, что могло сойти за признание в любви, — соизволил прислать мне немного кофе. Знает, чем купить вечную признательность девушки, — тут Герцогиня улыбнулась.
— Будем надеяться, что наш маэстро эпистолярного жанра просто использовал повод лишний раз восхитить нас своим всеведением. Эффектные жесты — его конёк. Очевидно, вы были правы, матушка, — Малеф был рад, что вести не разочаровали Герцогиню, но нервозность не проходила. — В любом случае нам остаётся наблюдать за обстановкой. Кандидатов по-прежнему трое, и это явно конечное число. А кофе я бы на вашем месте проверил более тщательно. Чувство юмора у батюшки чернее государственного флага, — почтительный сын не удержался от шпильки.
— Не учи отца... гхм... то есть, мать, — фыркнула герцогиня. — Как видишь, я пока не предлагаю выпить по чашечке кофе.
—Можно поэкспериментировать на слугах, а если выживут и не свихнутся, прикажите сварить нам, — Малеф был не прочь переключить матушкину кипучую энергию на слуг. — Их прислал Азраил, так что, думаю, ребята привычные, наш министр — большой поклонник старины.
— Азраил? — заинтересовалась герцогиня ди Малефико. — Очень рада, что ты поддерживаешь отношения с давним другом семьи. Странно, что он не пожелал приветствовать меня на родине — надеюсь, он в полном здравии и не в опале?
— Здоровей меня будет, — буркнул сын, недовольный, что примчавшаяся якобы в тревоге за него мать охотнее говорит о зверушках и министре иностранных дел, но только не о выходке Темнейшего. — Насчёт опалы я бы не поручился. Мои "хвосты" видели его въезжающим в ворота особняка той самой кандидатки-человечицы, у которой безвылазно торчит папенька. Кто знает, что там творилось, и не разругались ли они вдрызг. Подслушать или подсмотреть невозможно даже с помощью магии, ясно же, кто ставил щиты. Но докладывают, что уезжал наш могущественный друг явно не со спокойной душой.
Герцогиня нехорошо прищурилась и поджала губы.
— Не ожидала, — медленно произнесла она. — Похоже, что Азраилу совершенно всё равно, за кем увиваться, лишь бы вожделенная игрушка принадлежала твоему отцу.
Малеф не вполне понял, какая муха укусила матушку, но подозревал, что с расспросами лучше не лезть.
— Так что, будем экспериментировать на слугах? — нарочито бодро сказал он и потянулся к пакету.
— Оставь! — мать выхватила у него кофе с необычайным для светской дамы проворством. — Я сама проверю зёрна, и, если все в порядке, сварю нам по чашечке. Этот сорт я не доверю ни слугам, ни тебе — это единственный кофе, который употребляет Князь, и рецепты там соответствующие.
Малефицио пожал плечами, но спорить не стал, и, отговорившись работой, которой из-за выборов стало непозволительно много, отправился в Управление. Для разнообразия пешком — может, хоть прогулка выветрит тревожные мысли?
Оставшись одна, герцогиня, как и обещала, принялась за проверку подарка. Орхидея явно не таила угрозы, а вот кофе мог быть сдобрен неприятными, хоть и не смертельными, добавками, скрытыми от магического зрения. Князь любил дурацкие шутки и был гениальным алхимиком — опасное сочетание, если учесть предвыборную гонку. Магическое зрение показало, что зёрна так же чисты, как и цветок, но смутная тревога не оставляла женщину. Возможно, дело не в потенциальной опасности бывшего любовника, а в том, что её старый друг тоже оказался замешан в эту неприглядную историю? Чтобы прогнать неприятные мысли, она взялась за приготовление напитка. Привычные манипуляции и одуряющий запах, поднимавшийся сперва от размолотых в пыль зёрен, а затем — и от джезвы, успокаивали, но расслабляться не следовало. Чтобы избавиться от сомнений, Герцогиня плеснула немного сваренного кофе в первую попавшуюся плошку, приказала служанке щедро разбавить напиток свежим молоком и отнести в сад. Девица озадаченно посмотрела на новую хозяйку — на её памяти никому не приходило в голову поить лучшим кофе Веера садовых лис — но чётко выполнила поручение. Чтобы сохранить свежеприготовленный кофе горячим, Герцогиня наложила несложное заклятие и вернулась в гостиную. Выходящие в сад окна позволяли ей наблюдать за зверьками, поодиночке, осторожно выбиравшимися к непривычно, но вкусно пахнущей миске. Подождать не больше часа — твари мелкие, если в напиток что-то подмешано, подействует быстро — и станет ясно, что делать. То ли возвращаться и спокойно наслаждаться напитком, то ли посылать "законсервированный" заклятием кофе Темнейшему за шиворот. Или в штаны, куда попадёт. Сейчас Герцогиня была настолько зла, что при своей недюжинной магической силе могла надеяться пробить заклинанием даже защиту Князя. Вопрос, останется ли она в живых после такого демарша, не особо волновал — под маской благородной дамы скрывалась темпераментная фурия с редкостно богатой биографией. Прикидывая, какими именно заклинаниями и насколько точно можно попытаться прошибить щит Темнейшего, светскую сдержанность она отбросила, как сбрасывают надоевшие туфли на высоких каблуках: ди Малефико чертила пальцем на столе какие-то знаки и печати, будто ребенок, увлечённо расписывающий ковер или обои. Вскоре её отвлек шум — отоционы оживленно носились друг за другом, вякали, визжали, рылись в песке и перевернули миску, стараясь добыть из пустой посудины ещё хоть капельку, — в общем, вели себя, как подобает сытым здоровым животным, получившим неожиданную дозу бодрящей субстанции. Понаблюдав за тварями ещё немного, Герцогиня заметила, что те, кто первыми прибежал к миске, потихоньку успокаиваются и с явной надеждой на добавку делают подкоп под тяжелую керамическую посудину. Не заметив ничего хоть сколько-то подозрительного, женщина улыбнулась и решительно направилась на кухню. Доверить слугам сервировать кофе она не могла: во времена её юности те, кто излишне полагался на впервые увиденную челядь, бывало, заканчивали свои дни очень неприятными способами.

В кабинете пылал камин, но тепла было немногим больше, чем в прозрачных водах Коцита. Аида зябко поёжилась, ожидая, пока воздух прогреется. О причудах температуры воздуха в этой комнате ходили легенды. Всё списывали на знаменитую рассеянность монарха: дескать, несмотря на свою антропоморфность, он забывает про ограничения, связанные с этой формой, отчего существенно страдает комфорт посетителей. На самом деле, если Темнейший что-то забывал, то единственно затем, чтоб потом «неожиданно» вспомнить, когда гости расслабились и решили, что все позади, либо когда понимал: если затянуть шуточку еще на пару секунд, посторонних придётся выносить и как-то утилизировать.
Аида оглядела внушительный отцовский стол, вечно заваленный важным государственным хламом. В здешнем хаосе не действовали общепринятые законы, помимо книг и бумаг обретались странные вещи, назначение которых не определялось с первого взгляда, а шанса на второй могло не представиться. По-имперски внушительно выглядела даже пепельница: окурки складывались в такие причудливые конструкции, что дух захватывало даже у знаменитых скульпторов-авангардистов.
Комната одновременно напоминала жилище удачливого мародёра, кунсткамеру, библиотеку, лабораторию и опиумный притон. У всех, кто попадал туда впервые, возникало стойкое ощущение, что они накурились какой-то редкостно забористой дряни. У некоторых оно оставалось на всю жизнь в качестве милого сувенира. Возможно, дело было в любимой трубке Князя, за безопасность которой для психического и прочего здоровья даже самых стойких существ не поручился бы ни один нарколог Веера. Бытовало поверье: тот, кто хотя бы пару раз затянется ею безо всяких последствий, станет новым правителем Адмира. Байку пустил гулять Темнейший, любивший наблюдать, как его "Особый сбор № 69" превращает в конфитюр мозг очередного недоузурпатора. Но любящая дочь не претендовала на престол, а в кабинет заглянула навестить здешний барный шкаф, также обладавший довольно зловещей репутацией.
В сумке позвякивала пара бутылок, добытых в партизанском рейде по дворцовым погребам, но с учётом аппетитов братца и его новой подружки куда уместней была бы пара вёдер. Требовалось нечто особенное, а что могло быть круче коллекции настоек, приготовленных батюшкой собственноручно. Брать с нижней полки Аида не стала — ей было прекрасно известно, что самые опасные и непредсказуемые составы находились именно там. Дотянувшись до прошлогодней мандрагоровки, идеально подходящей для коктейлей, она умыкнула пузатую бутылку с синей сургучной печатью на грязной этикетке. Тут из-под дивана высунулась любопытная морда довольно крупной лисы-отоциона. Что его разбудило — шаги, звон бутылок, перепад температуры или что иное — неизвестно, но зверь немедля закружил под ногами у Аиды, коротко потявкивая и распушив хвост.
— Алерт, кыш! — шикнула девушка. — Лис ещё сильнее напушился и состроил умильную морду, но воззванию не внял, принялся с повизгиванием метаться по комнате, прыгать на кресла и диван и скрести стены и пол, словно желал прорыть в камне нору. Аида в недоумении наблюдала, не понимая, что взбудоражило почтенного батюшкина питомца. Алерт жил здесь, сколько Аида себя помнила, хотя срок жизни отоциона за это время должен был не единожды истечь. Если вспомнить, что некоторые отцовские метрессы отличались редкостным для своей расы долгожительством, то причуда не одну сотню лет сохранять лиса уже не казалась экстравагантной. Он, по крайней мере, исправно уничтожал всё, что могло завестись в покоях, исключая разве что помянутых метрессок. Принцип "ты жив, пока нужен Князю", по всей видимости, распространялся даже на домашних животных. Отчаявшись утихомирить Алерта, Аида выудила какую-то очень красивую и очень пыльную бутылку: пока папенька не накрыл её возле шкафа, надо успеть прибрать лучшее. На этикетке значилось: "Полироль №10, улучшает рост здорового копытного рога при условии регулярного использования". Аида удивлённо вздёрнула бровки: видимо, она многого не знала об отце…
— Интересный выбор для коктейльной вечеринки, — раздалось у неё за спиной, — я бы на твоём месте прихватил мандрагоровки или хотя бы кальвадос, если надо чем-то триумфально встретить утро.
В кресле за столом вальяжно развалился любимый родитель, а на его коленях вытянулся моментально угомонившийся Алерт. Тонкие длинные пальцы перебирали пушистую шерсть зверька, словно нащупывая невидимые струны. Аида сделала книксен и мысленно хихикнула, столь забавным показалось ей сходство между этой идиллической картиной и полотнами известных мастеров с некоторых Пластин. Правда, лицо отца было отрешённым, а глаза казались бездонными чёрными провалами, что не сочеталось с обычной благодушно-насмешливой манерой речи. Как правило, подобные диссонансы не предвещали ничего хорошего.
— Спасибо, папа. Что стряслось с Алертом? Этот мохнатый террорист сначала чуть не разгромил кабинет, а теперь тих и благостен.
— Поиграл и успокоился, — равнодушно ответил Князь. — Они все так себя ведут. — Однако глаза отца были по-прежнему черны и безжизненны, а лис, умиротворенно подставляющий для почесывания то бока, то живот, еле слышно поскуливал.
Аида снова поёжилась, хотя знала, что комната давно прогрелась. Последовав совету, вернула на полку подозрительную полироль и выудила кальвадос. Бутылки в сумке брякнули, принимая в свои ряды выдержанного ветерана дубовой бочки. Раз уж нагоняя не случилось, Аида решила ловить момент, и сгребла еще бутылку мандрагоровки: запас карман не тянет. Уходить со столь богатой добычей молча казалось неправильным.
— Папа, а сколько лет Алерту? — светски поинтересовалась она. — Или, когда отоцион умирает, ты просто берешь похожего и называешь Алертом?
— Это было бы слишком просто, — интонации и мимика Темнейшего окончательно рассинхронизировались. — Он не как Всадники, девочка моя. Алерт — единственный в своём роде. Когда-то, задолго до твоего рождения, я мог себе позволить долгие прогулки по Вееру. Но он был тогда другим, нестабильным, Пластины стремительно меняли облик: только что был единый континент — и вот уже осколки расползаются во все стороны, как тараканы при ярком свете. Как-то мне спешно пришлось убираться прочь. Вернулся в Адмир и обнаружил, что прибрал с собой изрядный кусок ландшафта. Часть водившегося там зверья погибла от шока и магического излучения. А лисы уцелели, расплодились и прижились. Этого щенка я вытащил из капюшона и забрал на память о прогулке. Видимо, магией его шарахнуло сильнее всех, он крупный и умнее не только своих сородичей, но и некоторых министров. А что не разговаривает, так в покоях есть всё необходимое, ему просить нечего.
Князь вышел из странной медитативной задумчивости, растянул губы в привычной кривой ухмылке и небрежно спихнул Алерта с колен. Лис обиженно фыркнул, но безропотно ушёл куда-то под кресло.
— А он может разговаривать? — Аида не поверила. На её взгляд, отцовский питомец ничем не отличался от прочих отоционов, кроме размера и отсутствия боязливости, присущей дикарям. — Алерт, Алерт, — девушка порылась в карманах и вытащила несколько вяленых виноградин. — Иди ко мне!
Лис неспешно подошел и потянулся к винограду. Аида убрала руку.
— Нет, сперва попроси, я ещё ни разу не слышала, как ты разговариваешь!
Алерт отрывисто вякнул и попытался выпросить ягоды, привстав на задние лапы. Говорить он отказывался наотрез, и виноградины пришлось отдать за так.
— Чем-то ты ему не угодила, — пожал плечами отец. — Возможно, когда в следующий раз придёшь обносить мой бар, сначала уважишь обитающего тут не один десяток тысяч лет лисопатриарха, и он соизволит тебе что-нибудь сказать. Но он настолько стар и мудр, что даже со мной иногда не разговаривает, — стало окончательно понятно, что Князь шутит, его глаза больше не казались чёрными дырами, а приобрели обычный светло-карий цвет.
— Да ну тебя, так и знала, что ты не всерьёз, — Аида надулась и подхватила сумку с бутылками. На неприметной потёртой кожаной торбе лежало заклятие, позволявшее ей растягиваться почти вдвое, но при этом вчетверо облегчавшее вес упакованного добра. В старину такие сумки обожали странствующие торговцы, и бесчисленное множество похабных анекдотов было посвящено предположениям касаемо сорта идущей на изготовление торбочек кожи. Сейчас подобные вещицы стали музейной редкостью.
Алерт, успевший расправиться с виноградом, сыто щурился. Смешной щенок-самка у Великого, смелый, но глупый. Великий всегда говорит правду, но не всегда полностью, поэтому бесхвостое племя, привыкшее рыть в разные стороны и искать то, чего нет, не доверяет Ему. До последней шерстинки верят ему лишь лисы, те, чьим предкам он дал изобильную, хоть и опасную Пустошь и много прекрасных тенистых садов, где не переводятся вкусные насекомые и сочная падалица. Но так же, как Бесхвостым не дано понять Величия, Хвостатым недоступна речь. Алерт не умел разговаривать, да и понимал произносимое при нём лишь отдельными короткими созвучиями. Но слушать Великого и доносить до барханного народа Его волю лис мог без слов. Он чувствовал Великого, а барханный народ чуял Алерта. Когда Великий приказывал, лис мысленно говорил со своим народом, передавая ему волю Того, Кто Подарил Лисам Мир. Это в кабинете Великого его звали странной кличкой, а среди своих собратьев он был известен многим поколениям как пророк Фырф.
Когда барханный народ видел или чуял что-то, достойное внимания Великого, старый лис узнавал об этом, принюхиваясь к ветру, ловя чуткими ушами любой шорох. Он передавал, что беспокоит братьев, и, если Великий считал тревогу не пустой, дозорные щедро вознаграждались. Тушка кролика, упавшая из мешка мясника, доставившего провизию в особняк, множество свежих куриных потрохов и сочных мясных обрезков, вывезенных из владений Мора в пески Пустоши после очередного странного эксперимента, неожиданно расплодившиеся в парке полёвки — много, много возможностей одарить племя за верную службу. Глупые Бесхвостые, не видящие за барханами Пустоши, пытались заставить лис служить себе магией и разнообразными ухищрениями, но тщетно. Кому нужна нелепая навязчивость не умеющих Видеть и Слушать, если племя, ведомое мудрым Фырфом, испокон веков ходило под рукой Великого и грелось у ног Его?
Глава 6, из которой становится ясно, сколь условны в мире, где водится магия, различия между Ж и М
Глава 6, из которой становится ясно, сколь условны в мире, где водится магия, различия между Ж и М
Такого оживления древние стены Пандема давно не видели: город бурлил слухами и выкипал от любопытства, оправдывая одно из своих многочисленных прозвищ — Большой Котёл. Того, кто заварил всю эту кашу, изрядно побаивались, но любили, чему немало способствовала не только щедрость Темнейшего, но и его известная склонность к экстравагантным выходкам. Возможности от души посмеяться столичный народ никогда не упускал. Сначала все потешались над бедолагой Малефицио, которого по-адски давно перекрестили в Малефа, норовя поставить ударение подальше. Новоявленный кандидат явно не был рад, что его представляют просто как Малефа бен Самаэля, поскольку бен Самаэлем мог запросто называться и сын от горничной. Но он блюл аристократическую сдержанность, всячески подчеркивая, что является достойным продолжателем дела своего отца. Лозунги составлялись с явным намерением взбесить Совет: Малеф не забыл, как Тёмные князья фактически предпочли спрятаться за его спину, выжидая, чем закончится новая папашина затея. "Одна Преисподняя, один народ, один князь!" Ехидные обитатели Пандема неизменно подрисовывали на плакатах заглавную букву, а некоторые, особо благожелательные, и кое-что ещё, дабы выразить уверенность в мощном потенциале первого кандидата. На митингах среди своих сторонников, не столь многочисленных, как хотелось бы, Малеф держался внушительно и твёрдо, светил дорогими костюмами и харизмой, хотя многие признавали, что по длине и пламенности речей сын намного уступает отцу. Это, наряду с тем, как кандидат якобы заманивал ещё хоть кого-нибудь зарегистрироваться дорогими подарками, стало темой анекдотов: сплетники водились и в СВРиБ. Наиболее популярные сюжеты повествовали, как незадачливый претендент на престол слёзно уговаривал младших братьев принять участие в предвыборной гонке. Пикантность ситуации состояла в том, что Даджалл, по примеру старших товарищей, игнорировал весь этот балаган, запершись на военной базе. А брат-близнец Аиды, Тойфель, прозванный Дублем за максимальное сходство с официальным, красовавшимся на шеолах, обликом Темнейшего, вообще не подозревал о происходящем, поскольку большую часть времени проводил на реабилитации в одной из закрытых клиник в Бездне.
Вернувшаяся в столицу Герцогиня добавляла кампании Малефа шарма и, что было гораздо важнее, голосов в стане старой аристократии.
"Прекрасная Рахма" тоже выглядела уверенно, хотя над её программой по защите женщин слегка посмеивались, как и над необычным для человечицы ораторским искусством. Шутки про искусство, которое она постигала под чутким руководством Темнейшего, гуляли повсюду, от аристократических салонов до пивных. Князь подогревал этот ажиотаж неотлучным присутствием при особе Рахмы и довольно двусмысленными хвалебными отзывами в адрес новой звезды политического небосклона. Правда, периодически Князь забывался и с трибуны «по-отечески» разносил в пух и прах третьего кандидата. Хэм в долгу не оставался. Несколько концертов едва не закончились прибытием княжеской гвардии и службы спасения, настолько велика, особенно среди юных восторженных пандемок, в мирное время довольно далёких от политики, была народная любовь к хулигану с микрофоном. Апофеозом одного концерта стали попытки фанаток прорваться на сцену под исполнение знаменитого оппозиционного хита, снабжённого издевательским посвящением начальнику избирательного штаба Прекрасной Рахмы. На другом чуть не начался стихийный митинг против вмешательства раймирской внешней разведки в адмирские дела. Всему виной — невесть кем пущенный слушок про способность Хэма пребывать сразу в нескольких местах. Его истоки объяснялись скорее привычкой рыжего повесы стремительно перемещаться из бара в паб, везде встревая то в подтанцовки, то в потасовки.
Самый скандальный митинг готовился так, как готовится 90% военных переворотов и президентских импичментов во всех мирах Веера и сопредельных Вселенных — совершенно невинно и в тесной дружеской компании.
В штабе Хэма — точнее, в доме Войны, где означенный штаб квартировал — было чисто только потому, что в большинстве миров Веера ходило поверье, что если Война кого отметит, счастливчик непременно станет великим полководцем. Поскольку как именно происходит "отмечание", в каждой из Пластин имелись свои версии, в качестве добровольной прислуги "за всё" вокруг Войны постоянно крутились новобранцы. Госпожа командир могла не беспокоиться за состояние кладовых, погреба и комнат, благо дом был невелик и располагался через дорогу от казарм. Не любивший денников Интервент, в просторечии — Веник — в полной безопасности бродил по двору и валялся на травке в саду, заменяя своей плотоядной персоной свору сторожевых собак. Конь был избалован, начищен до блеска и накормлен от пуза, хотя верхом садиться на него не решались — против кусков печенки и прочих доброхотных даяний зверь не имел ничего, а вот чрезмерную фамильярность пресекал, показательно клацая роскошными волчьими клыками и злобно закладывая уши. Коллективное обожание привело к тому, что Война, редко бывавшая дома, обычно понятия не имела, что там появилось за время её отсутствия. В этот раз "ребятишки", как она шутливо именовала свою свиту, приволокли в гостиную не только букеты цветов и полмешка разнообразных сезонных фруктов, но и здоровенную кадку с фикусом. Фикус был косоват, кривоват и странен, но нагло зеленел и выглядел очень бодро. То, что во время заседаний штаба в кадку периодически отправляли неудавшиеся коктейли, казалось, шло дереву только на пользу. Использование кадки вместо пепельницы тоже не вредило (хотя, возможно, спасали парни, вовремя выгребавшие эти сомнительные удобрения). После того, как пьяный Хэмьен чуть не уснул, стоя в обнимку с фикусом, Война подумывала вынести кадку во двор, но потом решила не обижать "ребятишек" — они ж от чистого сердца.
— Какой гульский выкидыш придумал про вездесущесть Хэма? Дайте мне его или её, у меня Интервент два дня парной печенки не ел, — Война поерзала на полу, вытянула мускулистые ноги, походя пнув кадку с многострадальным фикусом, и закатила глаза к потолку. — Вы иллюзиями решили побаловаться, идиоты? В городе две трети в этом смыслят лучше вас, и как минимум половина лучше меня.
— Сгони с дивана рыжую скотину да допроси, что он хотел этим сказать, — воззрилась на недовольную Войну Аида. Она плюхнула очередную торбу с бутылками на рабочий стол и рылась в бумагах, пытаясь понять, что происходило в её отсутствие.
— Тогда печенку сводного братца оставь себе, — мрачно покосилась на подругу Война. — Интервента травить не дам! Чем он думал, а? Иллюзия плоха тем, что придётся отводить глаза всей толпе на площади; все хотя бы относительно старые демоны или просто сильные малолетки видят через неё, как сквозь марлю. В качественный отвод глаз столько энергии влетит, что твой папаша вытянет, мужики из Совета, я — с трудом.
— Кто запустил сплетни — в душе не ведаю, но это логично. Вы, ребятушки, себя в зеркало давно видели?
— Кто это "мы"? — скривилась Война.
— Независимый кандидат на диване в некоторых ракурсах на тебя смахивает, хотя, я так понимаю, в кои-то веки похождения моего папаши тут ни при чем, — усмехнулась Аида и метко швырнула окурок в кадку. — Хэм, мать твою с крыльями, ты там что, до апокалипсиса дрыхнуть будешь?
Брат и соратник ухом не повёл.
— Если он тебе нужен, не ори, — хихикнула Война. — Когда спит, ни хрена не слышит, проверено. — Она легко поднялась с пола, подмигнула Аиде, дескать, смотри, и завалилась на диван, вмяв при этом Хэма физиономией в пыльную спинку.
— Курсант, вот вы спите, а там война! — фыркнула она прямо в ухо Хэму. — Эту проспите, до следующей не доживете!
Дальше с вмятого в диван и качественно обездвиженного привалившимся к нему телом Хэма начали аккуратно стаскивать сперва рубашку, а потом — гулять, так на все деньги — и штаны. К чести жертвы грубого насилия следует сказать, что очухался он ещё при расстёгивании ремня.
Хэм, по примеру сиятельного батюшки, окончательно оборзел и обленился, поэтому соизволил разве что занять более удобное для ведения бесед положение довольно сонной, но до крайности глумливой диванной подушки.
— Ты вот этим думал? — длиннопалая ладонь Войны скользнула под расстегнутый ремень. — Не, этим ты точно не думал, — рука осталась, где была, что не смутило никого из присутствовавших. Хэм даже поёрзал на диване, чтобы всем было комфортнее.
— А вот если ты повернешься... — Война буквально мурлыкала, и Хэм повелся. Повернулся. О чем немедленно пожалел.
— Вот этой частью своего организма, дорогой... — Хэм никогда не подозревал, что, оказывается, когда щиплют за задницу — это не очень похоже на ухаживание, и поклялся, что, если выйдет из этой аферы живым, ни к единой даме так клеиться не станет.
— Вот ею, аспид, ты и думал, — Война разошлась. — Теперь, пожалуйста, — обе её руки продолжали хозяйничать в штанах у любовника, — любой из деталей своего прекрасного организма придумай, как выкручиваться.
Хэмьен последовал мудрому совету: начал незамедлительно выкручиваться, да так яростно, что чуть не спихнул с дивана вошедшую в педагогический кураж Войну, и едва удержался сам. Оказалось, что надежда и опора адской нации спала практически в обнимку с недопитым стаканом, поэтому финального крушения режима не произошло.
— Совесть имей, женщина! У меня э-э... голова болит! — Нагло заявила жертва и одним махом опустошила заначку. Аида состроила кислую мину:
— Один брат — наркоман, второй — алкоголик, мать в психушке, папаша — Темнейший. Вот же повезло с наследственностью, выиграла в генетическую лотерею, нечего сказать! Если заснёшь опять, бестолочь, я тебе этот фикус в задницу засуну!
Фикус зашелестел листьями (сквозняк, не иначе), но на это никто не обратил внимания.
— Ой, милый, проснулся? — Война вытащила руки из Хэмовых штанов и плотоядно улыбнулась. — Выспался? Давай-давай, расскажи, что тебе снилось? Княжеский трон? Ликующий Пандемониум? Не томи, колись, откуда идея про твое всеведение и вездесущесть?
— Это не мои идеи, мне подбросили, — сделал невинное лицо Хэмьен. — Наш добрый народ хочет видеть то, что ему нравится, то есть как можно больше экземпляров меня. Не сваливай на мою голову галлюцинации электората!
— Ему подбросили! — Война снова полезла в Хэмовы штаны, правда, теперь не в полурасстегнутую ширинку, а как при обыске, по карманам, включая монетный. — Не томи, птичка певчая, выкладывай, что ещё тебе подкинули? Ангельскую пыль, священные реликвии Ватикана или пару граммов полония? Кокс можешь оставить себе, а что посерьёзнее рекомендовала бы сдать папаше. Авось удрать успеешь, пока он тебя в Бездну не запихнул.
— Какую-то рыжую курву прямо на диван подбросили. Спать мешает и в карманах роется. Как есть засланка! Это она меня подставила, зуб даю! — Хэм порвал бы рубаху на груди в качестве завершающего штриха, если бы Война её не стащила. — А если серьёзно, кому мешало, что кандидат отдыхает перед ответственным мероприятием?
— Не догадываешься? — из карманов руки Войны перебрались обратно. — В данный момент очень хочется понять, на кой хрен ты всех так подставил? Мы должны тебе обеспечить "вездесущесть", которую какая-то засланная сука пообещала, а ты неизвестно зачем подтвердил. Тебя вынесут на носилках, если ты попытаешься надурить хотя бы квартал, не говоря уж о половине мегаполиса, молод еще.
— Ну как зачем? Потому что мог, — пожал плечами Хэм. — Вездесущность у нашего электоратишки — это по моим прикидкам от силы две точки в городе. Остальное сделают пандемские кумушки со своими длинными языками. Потом скажут, что нас было по два, по четыре, по шесть, да ещё в каких-нибудь экзотических видах. Я бы пошутил, что мне неоткуда взять свою копию, но видал я ту копию вместе с его райскими другалями известно где. Речь на сутки я закатывать не буду, это папочкин любимый номер, петь собираюсь максимум полчасика, так что из своих любой потянет.
— Любой? — Война вскочила с дивана и с отвращением сплюнула в кадку с фикусом. — В толпе, на изрядную долю любопытной или враждебной, держать твой внешний вид и манеру говорить, а потом еще спеть, точно копируя тебя, не так и просто. "Любой" скорее помрет на трибуне.
Аида меланхолично закурила очередную сигариллу, наблюдая за отражением в большом зеркале на противоположной стене.
— Я извиняюсь за повтор, ребятушки, но вы что, в Бездне трахались? У зеркала поиграйте в "найди десять отличий". Если найдёте, очень удивлюсь.
Заинтригованная Война спрыгнула с дивана, сдёрнув оттуда — всё за те же многострадальные штаны — Хэмьена. Тот в последний момент сгруппировался по-кошачьи и чудом избежал сомнительной радости в виде отбитого копчика.
Решив, что спать не дадут, а дальше зеркала вряд ли потащат, Хэмьен лениво выпрямился, обхватил Войну за талию и провальсировал к зеркалу. После чего столь же деловито стащил с неё потрепанную майку, хмуро буркнув: вот одно отличие мы устранили, затем столь же нагло расстегнул на любовнице шорты, державшиеся на честном слове и паре простеньких заклятий — а вот и второе накрылось Бездной, вполне нетрезвой...
Хихикающая Война не возражала, и, чтобы восстановить декорум, Аиде пришлось выразительно хмыкнуть.
— Оркестр, вы там не заигрались?
— Ну, два отличия я нашел — Хэмьен цапнул Войну за обнажённую грудь и заржал. — Можно я не буду демонстрировать третье, ты мне как-никак сестра, хоть и всего лишь единокровная.
Война игриво ткнула локтем Хэмьена куда-то в район солнечного сплетения и прищурилась. — Роста и мышечной массы у меня поменьше, морда не слишком похожа и волосы светлее. Но тут подгонять немного, тряхнуть, что ли, стариной? Я с войны в мужской шкуре не гуляла, повода не было.
— А я боялась, что по причине терминальной тупости моего братца вы упустите возможность пошутить с размахом.
— Пошутить можно, — фыркнула Война. — Но для простоты, уж извини, придется тебе полюбоваться на нас обоих нагишом. — Раздевайся, — рявкнула она Хэму, стаскивая с себя остатки одежды. — Мне тебя надо скопировать. И одежду проще напялить потом, чем ещё на её материализацию силы гробить.
— Давай, братец, снимай штаны и думай об Империи,— улыбка Аиды сделалась совсем издевательской.
— Сиськи втянуть не забудь, — съязвил Хэм, удостоившись за хамство испепеляющего взгляда от сестры и подзатыльника от любовницы (шутливого, но, тем не менее, чувствительного — рука у Войны была не легче Князевой).
Через пару мгновений язвить Хэму расхотелось — вместо проверенной собутыльницы и любовницы перед ним стоял братец из Рая. Почему-то со сложной многоцветной татуировкой от локтя до середины спины и с заколкой-кинжальчиком в скрученных на затылке волосах, но этим различия исчерпывались.
— Я даже не знаю, кто из вас лучше. Различить сможет разве что Интервент, — восхитилась Аида
— Его не обманешь, — оскалился обнажённый мужчина с татуировкой. — Веник даже не запах чует, а вот это, — обхватив себя руками, словно ему вдруг стало зябко, парень похлопал ладонью по собственному татуированному плечу. — Это не свести, папаша ваш на славу потрудился
— Много твой конь понимает, можно подумать. Вот женщины — дело другое, точно отличат. Оригинал всегда лучше, чем какие-то перевёртыши, не обижайся... дорогая, — Хэм слегка запнулся при обращении, поскольку никак не мог привыкнуть к новому облику Войны.
— Не смеши, — скривилась его новоотштампованная копия. — Можно проверить на любой из твоих баб.
— Серьёзно? А чего только на одной, боишься, всех не потянешь? — похабно хохотнул Хэмьен.
— Всех сразу ты сам не потянешь, — хмыкнула копия, в отличие от оригинала, ничуть не смущавшаяся. По поведению было ясно, что надевала она подобный костюмчик далеко не в первый раз. Настолько сконфуженным Аида не видела Хэмьена никогда.
Война вытащила из тяжёлого узла волос кинжал, оказавшийся не декоративным, а вполне рабочим, с волнистым, напоминающим крис, лезвием, и влёгкую отмахнула около полуметра волос, оставив гриву примерно до лопаток, неотличимую от Хэмовой.
— Эй, красавцы, вам бы одеться не помешало. Желательно так, чтобы роспись авторства моего папочки никто не увидел, — напомнила Аида. — Или вы решили проверять свои чары на дамах прямо у двери штаба? Могу выступить арбитром, но только после митинга. Потом хоть на скорость соревнуйтесь с книгами отзывов наперевес.
— Дело говоришь, — парень с татуировкой одним движением оказался в углу, где валялась груда нестираной одежды, бутылки, пакеты от адбургеров, и поморщился. — Родной, ты везде такой срач разводишь, что хочется напалмиком пройтись. Что тут надевать? Майку, в которой трое умерло? Грязные штаны, которые ты даже испепелить поленился? Учти, с меня станется прогуляться до трибуны нагишом и тем похоронить твою политическую карьеру окончательно.
На выручку брату пришла Аида.
— Чем тебе не угодила бытовая магия? Пара заклинаний, и всё будет чистеньким.
— Выдавай эту пару сама. И поскорее. Мне ещё и костюм с реквизитом подгонять? Бессмысленный расход энергии. Можно швыряться магией на уборку, шмотки и прикуривание от пальца, а потом внезапно обнаружить, что сил осталось — только выспаться и пожрать.
Аида пожала плечами, брезгливо извлекла из сомнительного братского кургана охапку вещей, постояла с ними в руках, сосредоточено хмурясь, после чего швырнула на диван. Вещи резко пахли озоном. — Не благодарите.
Грязь исчезла, но менее потрёпанными одеяния не стали.
— Скромность придется по душе избирателям. Было бы круто, если бы вы вдвоем еще на одну лошадь взгромоздились.
— Веника не дам, — огрызнулся на выходе один из Хэмьенов. — Не для того эта розочка расцвела, чтобы дрова таскать.
"Дрова" обиженно фыркнули, не глядя, лягнули куда-то назад и предсказуемо получили от своей копии очередной подзатыльник. Поскольку выходить из штаба вдвоем было бы неоправданным риском, Хэмьен-Война телепортировался прямо на трибуну на главной площади и в очередной раз подумал, что возиться с молодняком, может, и весело, но накладно. Оригинал отправился на свою точку в довольно мрачном расположении духа: столкновение с собственной копией с детства не предвещало ничего хорошего. Тем не менее, он смотрел в будущее с оптимизмом — сцену Хэм любил.
Глава 7, в которой одни ловят шпионов, другие тешатся иллюзиями, а предвыборная гонка идёт своим чередом
Глава 7, в которой одни ловят шпионов, другие тешатся иллюзиями, а предвыборная гонка идёт своим чередом
Митинга кандидата №003 город ждал, как капризный ребёнок обещанного похода в цирк. Хэмовы концерты всегда были в центре внимания всех новостных хроник, причём никаких усилий в этом направлении фронтмен группы "Врата" не прилагал. Однажды, не выдержав общей вдохновенной атмосферы, вспыхнул синтезатор, но Хэм не оплошал, выгнал со сцены слегка подгоревшего клавишника и, заняв его место, сыграл одну из самых трогательных баллад. После этого случая импровизированное фаер-шоу стало едва ли не визитной карточкой группы. В другой раз Хэму приспичило прямо на сцене крупного рок-фестиваля бросить вызов гитаристу выступавшей до него команды. В третий — умудрился, не прерывая пения, одновременно подкрепляться ромом и принимать бурные ласки от прорвавшейся на сцену поклонницы.
Будучи сильно не в духе, Хэм мог так поприветствовать фанатов в начале концерта, что, окажись на их месте люди менее благожелательные, нахалу пришлось бы несладко. Впрочем, драки на сцене тоже случались, особенно когда Хэму приходили в голову очередные сногсшибательные фокусы вроде сморкания в государственный флаг или вытаскивания на сцену подброшенного в гримёрку младенца с воплем: "Это чьё?".
Вот и сегодня собравшийся на площади Звезды народ предвкушал нечто подобное. На этот раз любимец публики был без группы, и кто-то уже пошутил, что, в отличие от вокалиста, музыканты "Врат" не могли находиться одновременно в двух местах.
— Любезные мои доверчивые идиоты! — Хэм был как всегда одет нарочито небрежно и со вчерашнего вечера явно не вышел из того вдохновенного состояния, которое часто вынуждало его сматываться из города. — Я никогда не лез в этот придворный дурдом… потому что там родился. А это — лекарство от моей родовой травмы. Продолжая пить, я помогаю Империи! — Мерзавец сделал изрядный глоток из бутылки, в которой явно была не минералка. — Вам тоже не помешает! — он щедро окропил передние ряды, чем вызвал в толпе радостные вопли. — Я ушёл на сцену, чтобы видеть поменьше мутных рож, поющих о своём с целью срубить бабла. В отличие от оппонентов, любись они конём моего отца, я хотя бы умею петь без фальши и фанеры. — В толпе раздались смешки: все живо представили фурор, который мог бы произвести в зале Совета злонравный вороной жеребец, и в мирное время почти не уступавший по сложности характера своему хозяину. Звали коня Армагеддон, но об этом мало кто помнил, поскольку сам Князь ласково называл эту тварь несколько иначе. Но все твёрдо знали: если Пиздец встретился без хозяина, добра не жди. Впрочем, наличие венценосного седока не давало стопроцентных гарантий безопасности. Князю даже пришлось со временем отказаться от личного участия в парадах, потому что конь был органически неспособен идти позади других, а в авангарде свечил, бесился и вытанцовывал, желая рвануть карьером куда-нибудь за горизонт. — Вы слышите моё послание в своих сердцах! Если угодно охарактеризовать меня как политика, то вот вам одно слово — эротический. Давайте считать, что я вломился в князюшник чисто из праздного любопытства. Я вовсе не вождь, который принесёт вам процветание и свободу, свободу от собственной слабости. Всё это внутри вас, я лишь озвучиваю возможности. Не бойтесь пройти от известного к неизвестному, а ориентиром пусть послужит моя музыка!

Герцогиня, посетившая одну из своих подруг, скучала — старая сплетница Имельда потеряла квалификацию и вот уже битый час рассказывала не о настроениях в городе или при дворе, а про своих немногочисленных, но, без сомнения, гениальных внуков, правнуков и праправнуков. Не желая показаться невежливой (никогда не знаешь, чем может быть полезен любой из прежних знакомых), герцогиня время от времени вставляла в разговор вежливые фразы, однако её внимание куда больше привлекало разворачивающееся за окном на площади Звезды зрелище. "Что бы и не пошутить?" — лениво подумала госпожа ди Малефико и, несложным заклинанием превратив огромный бриллиант в коктейльном кольце в зеркальце-рефлектор, швырнула через всю площадь простенькую иллюзию. Если — точнее, когда — поднимется переполох, Имельде придется слезть с любимого конька. А приставленной к княжескому сыночку для охраны рыжей дамочке придется объявиться — странно, кстати, что её не видно, да и сводная сестрица этого красавчика где-то болтается. Может ли оказаться так, что Хэмьен тоже пустышка? Вот и проверим...
Касание чужой магии Война ощутила, но, поскольку угрозы или агрессии в этом лучике не было никакой, внимания не обратила. "Наверное, осветители мудрят", — подумала она, продолжая подстраивать гитару и добродушно улыбаясь хэмьеновской фамильной кривоватой улыбочкой прорвавшимся к сцене девчонкам. Внезапно округлившиеся глаза юных демониц, отшатнувшихся от сцены, озадачили — рыжая была готова спорить на что угодно, что расколоть маскарад смог бы разве что Князь. Тогда в чем дело?
Ответ не заставил себя ждать. Обычный нестройный шум в толпе перерос в угрожающий гул, послышались отдельные выкрики "Забери меня Бездна!", "Не может быть!".
— Кандидат липовый! — Раздался чей-то истерический вопль. — Подменыш белоризников!
Война остолбенела: какого хрена примерещилось этим наркоманам в толпе? "Интересное кино", — она выудила из памяти простенькое заклинание "взгляд со стороны". От зеркала оно отличалось тем, что показывало картинку с поправкой на взгляд постороннего, без обычных для любой отражающей поверхности или фото искажений, поэтому "взглядом" вовсю пользовались модницы перед выходом из дома, чтобы убедиться, что со всех сторон и ракурсов они прекрасны как рассвет, и выругалась — к счастью, голосом Хэма. Вместо нечёсаного рокера в драных штанах и линялой майке "взгляд" показал ей огненного ангела, какими их описывают в страшных детских сказках. Всякие там радужные сияния от волос и тела, сверкающие белые одежды и тому подобная низкопробная мишура, которой, как было доподлинно известно Войне, в Раймире мало кто баловался, да и то больше на маскарадах. Иллюзия была наложена мастерски. Война, оставаясь в шкуре Хэма, попробовала убрать морок. Изображение потускнело, но не исчезло. Возникло искушение шарахнуть по лучику парочкой проверенных боевых примочек — пусть те, кто там развлекается, получат в комнату магическую связку гранат. Идею пришлось с сожалением отмести — рядом с возможным провокатором могли находиться ни в чем не виноватые сторонние наблюдатели, а Темнейший вряд ли оценит смерти и разрушения прямо в центре столицы.
Существовал ещё один способ гарантированно избавиться от картинки — вернуть свой вид. Тот, кто накладывал иллюзию, метил в Хэмьена — иначе преобразились бы все, кто оказался на пути луча. Нет Хэмьена — нет иллюзии. Все это Война обдумывала, лениво уворачиваясь от тянущихся к ней рук, пиная особо ретивых патриотов, желавших стащить "раймирского подменыша" со сцены, и отмахиваясь гитарой от не слишком активно летевших на сцену боевых заклинаний сомнительной эффективности. Развлекаться она могла сколь угодно долго: добрые горожане даже толпой не представляли серьезной угрозы, но игра не радовала. Достаточно одного серьезного заклинания, на которое она машинально ответит хотя бы в четверть силы — и прощай, мирный город. Отдельно неприятно, что, пришиби она кого-то, молва спишет все на Хэма — подставлять рыжую бестолочь не хотелось. "Поиграли, и будет", — решила Война и, схватив микрофон, дополнительно накинула на него парочку адресных заклятий, чтобы уж точно "пробило". "Веник, ко мне!", — для того, чтобы перемахнуть ограду и добежать до площади, коню понадобится время, ну так пару минут можно и подурачиться...
То, что злющий, как хеллхаунд, Интервент помчится сломя голову, Войну не беспокоило — он так же, как кони прочих Всадников, прекрасно ориентировался на улицах и был известен всему Пандему. Соваться под ноги плотоядной твари никто бы не решился. Толпа, напиравшая на сцену, неожиданно отхлынула, люди заозирались и наиболее сообразительные, забыв о "раймирском засланце", старались убраться подальше. Кто-то со страху перекинулся скунсом, и над толпой поплыл запах меркаптана. Другой повезло меньше — то ли устала, швыряясь заклинаниями, то ли просто была слабосильна — и женские истошные вопли "Убери копыта с моего хвоста!" зазвенели над площадью, изрядно добавив неразберихи.
Главным кошмаром дня стал Веник. Хозяйку он любил ("Кому война, а кому мать родна", как говорится), и, увидев, что она светится (горит!) и отбивается от лезущих со всех сторон двуногих, осатанел. Кусаясь и по-собачьи отшвыривая недостаточно быстро спасавшихся зрителей грудью и ударами головы, Веник проложил широкую дорогу к сцене — при желании Война вполне могла бы убраться с площади пешком. Но накопившаяся энергия требовала выхода. Особенно радовало, что все шпионы и агенты, будь они от Малефа, Князя или кого-то из Совета, сойдут с ума, пытаясь понять, как и когда Хэм научился ладить с Интервентом, и не мечен ли парень тем же заклятием лояльности, что и четверка Всадников. Пусть гадают, не нового ли Всадника Темнейший готовит из сына, пусть понервничают...
— Молодец, иди сюда, — Хэмьен погладил задравшего башку Интервента. Затем спокойно, будто спускался по ступенькам, сделал шаг — и оказался стоящим на спине неосёдланного рыжего коня. — Какой переполох из-за обычного сценического грима! — принялся издеваться он. — Конь — и тот умнее вас. Он не принял бы раймирского засланца, а вот меня готов покатать, правда? — Веник энергично кивнул — в конце концов, хозяйка не первый раз надевает мужскую шкуру, чего бы и нет? Если и тяжелее, то совсем ненамного.

Этого оказалось многовато даже для привычных ко всему пандемцев. Словно извиняясь за устроенный переполох, люди качнулись к Хэму, но ближе подходить не стали. По сравнению с реальным недовольным Веником, скалящимся на всех, призрачный ангел казался своим в доску парнем.
— Я не верю, что вы все тут настолько трусливы, что испугались нового сценического грима, — еще громче заорал Хэм. — Принять топорно сделанную иллюзию за реальную внешность — да ни фига, я не верю, что моих поклонников так легко обмануть! Наверняка настоящие раймирские засланцы спрятались в толпе и подстрекали всех, используя запрещенные заклинания, но я верю, что вы найдёте их! За каждого провокатора мой брат и конкурент кандидат № 001 заплатит золотом по весу, — ну хоть Малефу гадость сделать, подумала Война, и то хлеб. Воодушевлённая обещанием золота, толпа кинулась искать провокаторов, утратив интерес к концерту. "Раздосадованного" Хэма роль непонятого толпой гения вполне устроила. Он неспешно удалялся с площади под крики "бей провокаторов!" и "лови раймирскую сволочь!", стоя на спине Веника, который, словно проникнувшись торжественностью момента, выступал церемониальным шагом, высоко поднимая ноги, словно цирковая лошадка.

Герцогиня ди Малефико следила за этой сценой, не отрываясь. Имельда понятия не имела, что за переполох следует благодарить Герцогиню, но разразилась прочувствованным монологом про бессмысленность и распущенность молодёжи. "Я не переживу, если мои внучки станут, как эта рыжая стерва", — прочувствованно воскликнула она, указывая туда, где в переплетении улиц медной искрой маячила фигура всадника: устав выпендриваться, Хэмьен сел верхом, прекратив балансировать у лошади на спине и читать мораль всем, кто по-прежнему видел в нём ангела. Герцогиня пропустила "стерву" мимо ушей, полагая, что старинная приятельница просто желала обругать несносного музыканта пообиднее. Она забыла, что несколько тысяч лет назад, когда обе они были еще юны, Имельда делла Караччио считалась подающей большие надежды ясновидицей.
Глава 8, в которой можно наблюдать одно из самых несвоевременных озарений и подготовку маленького кулуарного дворцового переворота на конспиративных шести сотках
Глава 8, в которой можно наблюдать одно из самых несвоевременных озарений и подготовку маленького кулуарного дворцового переворота на конспиративных шести сотках
Отцовский подарок, вопреки опасениям, не перетравил садовых лис и не свёл с ума прислугу, бодрил и прояснял мысли, а на вкус оказался выше всяких похвал. Малеф вошел в студию, одинаково сдержанно приветствуя всех, от гримеров до ведущих. Месяц пролетел незаметно, завтра "день тишины", послезавтра кульминация этого фарса. Братец после своего скандального шоу, считай, вылетел: слишком уж хороша и удобна старая недобрая коллизия с подменышами. Ай да матушка, пошутила не хуже Князя. Судя по тому, что очередной посыльный из Осеннего приволок еще фирменного княжеского кофе и пару бутылок превосходного вина из личных погребов Князя, папаша оценил.
Впрочем, он всегда смеётся последним: по данным опросов его кукла лидирует. Патриоты предпочитают подыгрывать действующему правителю, ручная златовласка послушно открывает рот и кивает по свистку, а ходят на ее выступления исключительно оценить новые костюмы и свежие анекдоты уважаемого господина начальника штаба. Смешно и дико: всемогущий владыка Адмира на посылках у человечицы. Неожиданно для себя Малеф сначала коротко хмыкнул, а затем, не удержавшись, расхохотался прямо в микрофон с такой искренностью, которой не позволял себе с детства. Смех рвался из груди против его воли. Давно потерянное спокойствие вернулось, вместе с ним пришла кристальная ясность мыслей. Гори оно всё вечным пламенем, папаша хотел фарса — будет ему комедия дель арте и Арлекин в шмотках от Бриони. Когда Малеф наконец смог подавить хохот, в студии воцарилась напряжённая тишина. Он прочистил горло, смахнул выступившие слёзы и, криво улыбнувшись, обратился к народу:
— Я собирался сказать вам многое, но сейчас понял, сколь унизительно положение кандидата на эту позолоченную табуретку, которую вы зовете Тёмным троном. Торговать лицом на фоне папашиного портрета нет смысла, рассуждения о демократии — шелуха и мусор. Вы — идиоты, если не понимаете этого. У меня нет никаких конструктивных предложений, кроме очевидного — взять себя за шкирку и вынести на помойку истории. Вы — опора этой бесполезной системы. Если вы рассчитываете что-то изменить своими голосами, у меня для вас плохие новости. Если вы выберете меня, я очень удивлюсь. Если завтра останетесь дома, пойму. Шоу закончено, — коротко кивнув в камеру, Малеф встал и вышел из студии, ощущая странную лёгкость, похожую на опьянение. Он не понимал, что на него нашло, но одним из плюсов новообретённого состояния было полнейшее равнодушие к возможным последствиям.
Любезно одолженные в особняк ди Малефико слуги столь же любезно информировали Азраила о том, что после шикарной истерики в прайм-тайм кандидат №001 долго пытался понять, что побудило его вместо зажигательной агитационной речи выдать страстный монолог с предложением саботировать выборы. Герцогиня была взбешена, но Пандем не покинула, оставшись при сыне. Азраил сожалел, что не приветствовал в городе старую подругу, предпочтя вежливости маленькое частное расследование тайн пропахшего гулями особняка. Памятуя о взрывном темпераменте Герцогини, он не сомневался, что при случае ему это припомнят, но рассчитывал, что, если все пойдет, как хотелось бы, победителя Герцогиня не осудит. При фиаско недовольство прекрасной дамы будет последним, что могло бы его взволновать: покойники обычно равнодушны к женским чарам и капризам. Даже к обаянию удивительной женщины, которой было мало статуса фаворитки и матери отпрыска Темнейшего. Азраил помнил, как серьёзно повздорил с Князем: Герцогиня хотела стать полновластной соправительницей, и вполне заслуживала такой чести. В ответ её любовник расхохотался и предложил его, Азраила, кандидатуру. Дескать, вот тебе князь, бери в законные супруги хоть завтра, Совет вам да любовь, из Тёмного в Темнейшего сама перекрасишь. Герцогиня оскорбилась, хлопнула дверью и спешно уехала из столицы, забрав с собой новорожденного сына. Хотя не только Азраил — почти любой из Совета был готов ввести в свой дом аристократку старой крови, которая помимо магической силы и солидного капитала гарантированно могла подарить клану достойного наследника. Министр усмехнулся: размышлять о былом и несбывшемся — удел бездельников, а ему не следует транжирить время. Призвав слуг, он приказал снабдить подарками и немедленно отправить несколько писем.
Рахма была довольна результатами предвыборной кампании, но донельзя раздражена тем, что бывшедрагоценнейший регулярно заседал у неё в штабе и не пропустил ни одного из её официальных выступлений. Наблюдая за оживлённо треплющимся мало не по всем сразу телефонам господином руководителем избирштаба, Рахма не раз думала проверить, подключён ли хоть один аппарат к сети. После особенно витиеватых хвалебных речей в её адрес Рахме невыразимо хотелось пришибить венценосное радио совершенно пустой папкой с тезисами или выкинуть с трибуны. Темнейший держался с ней насмешливо-ровно, как с упрямым ребёнком или избалованным питомцем, но было видно, что чужая злость только удобряет сады княжеского красноречия. Видимо, этот мерзавец не способен жить без чужих эмоций, причём их качество его не волнует. На фоне Князя с его бесконечным завораживающим словоблудием и безумными нарядами Рахма даже в своих глазах выглядела именно тем, чем её называли — марионеткой. Слово «кукла», на её родной Пластине вполне нейтральное, в Адмире считалось довольно оскорбительным, содержащим в себе намёк на тот материал, из которого Мор безуспешно пытался получить пресловутых универсальных солдат. Безмозглая и быстро надоедающая искусственно созданная игрушка богатой знати, годная лишь для постельных утех.
Что самое обидное, этой же точки зрения, по-видимому, придерживался Совет. Ни один Тёмный, за исключением Азраила, не попытался нанести ей визит. Рахма не вполне представляла, какую роль ей отведут после выборов, но не сомневалась, что Темнейший по-прежнему будет всем заправлять, создав для себя подходящую должность в "новом" госаппарате. Было бы недурно найти себе другого могущественного покровителя, способного гарантировать безопасность и поддержание жизни. Осторожные намёки Азраила, конечно, давали некоторую надежду, но если чему Рахма и научилась за годы придворной жизни, так это не доверять сладким речам здешних лизоблюдов. Правда, ей почти нечего ему предложить и неизвестно, достаточно ли он надёжен.

В Пандеме в день тишины запрет на разнообразную агитацию наложили до отвращения примитивно: ровно в полночь накрылось теле— и радиовещание, дружно "легли" телефонная связь и Инфернет, а в качестве вишенки на тортик над Адмиром повис туман, мешавший любому колдовству сложнее обычной бытовой магии. Впрочем, паники это не вызвало. Столичные жители привыкли решительно ко всему и считали, что в случае реальной опасности их владыка найдёт способ всех оповестить и защитить. День выдался солнечным и тёплым, поэтому на улицах и площадях стихийно организовались гулянки и танцы, превратившие день перед итоговым голосованием во внеочередной государственный праздник.
Толпы на улицах сделали слежку за кем бы то ни было пустой затеей: в толчее было очень легко вытащить из кармана кошелек, но не вести объект. Особенно если "объект" предпочтет выйти пешком, без эскорта. Рахма не ожидала, что ускользнуть из особняка так просто. Штаб Князю, очевидно, надоел — по крайней мере, с утра он не появлялся ни в одной из своих ипостасей. Гулицы, не получая приказов, обычно не обращали на нее внимания, а причесаться и одеться несложно и самой. Женщина ещё раз перечитала письмо Азраила. Тёмный предлагал ей приятно провести время в одном из его загородных домов, отдохнуть перед решающим днем в карьере, отвлечься от тревог. "Если вы решите почтить меня визитом, экипаж будет ждать вас у северного выхода с площади Звезды в течение трёх часов, начиная с полудня", — обещал он. Колебалась Рахма недолго: терять было нечего. Она старалась выглядеть беспечной — кандидатка в президенты не под домашним арестом.
Обещанный "экипаж" оказался притащенным с какой-то из Пластин странным, но удобным двухместным авто, причем за рулём был хозяин. То ли не доверял никому, то ли решил воспользоваться случаем поговорить без свидетелей.
После витиеватых благодарностей за согласие и столь же витиеватых за приглашение в салоне воцарилось неловкое молчание. Маленький, словно игрушечный автомобильчик со скоростью пешехода переполз переполненные народом улицы и выбрался на дорогу, ведущую к Осеннему дворцу, где можно было прибавить скорость.
— Не волнуйтесь, — Азраил заметил, что Рахма испуганно покосилась на оставшуюся за спиной каменную громаду, окруженную парком. — Мне не больше, чем вам, охота встречаться со старым другом.
— Его мало волнуют чужие желания, — резкий ответ прозвучал, когда очертания знакомых всему Адмиру стен окончательно скрылись из виду. — Кроме того, никто не может с уверенностью знать его местонахождение.
— Сегодня он сам себе подпортил игру, — усмехнулся министр. — Никто не пробьется за поставленную им завесу. Как только сам он сделает что-то более серьезное, чем прикурить от пальца, всплеск на общем фоне неизбежно заметят. Не то, чтобы это его смутило, но зато мы сразу узнаем о его присутствии.
— Меня его появление тоже вряд ли смутило бы, — поджала губы Рахма. — Поэтому, полагаю, ожидать его визита не стоит. В городе есть, чем заняться и без нас.
— Очень надеюсь, что скучать ему не придется, — Азраил прибавил скорость, желая скорее убраться в тихий прибрежный район, где шанс встретить знакомых был минимален. Приглашая Рахму в "одну из загородных резиденций", он слегка лукавил: речь шла о небольшом домике, в незапамятные времена купленном через подставное лицо для встреч с полезными, но не слишком принимаемыми в свете людьми. Домик на отшибе имел прямой выход к морю и как нельзя лучше годился для встречи с мертвой креатурой Князя — не в последнюю очередь потому, что был обвешан охранными заклятиями, словно собака блохами. Азраил надеялся, что ни одно сегодня не сработает: старые чары гуманностью не отличались и обычно убивали или увечили посягнувших на хозяина. Если магия Князя не просто поддерживает подобие жизни в Рахме, а обладает собственной волей и может сподвигнуть на агрессивные действия, не исключено, что от главной кандидатки в президенты Адмира останется горстка пепла. К счастью, ничто пока не предвещало такого поворота. Спутница искренне радовалась прогулке и с любопытством смотрела в окно, а когда столица практически осталась позади, заметно расслабилась.
— Добро пожаловать в одну из моих скромных тайных нор, — Азраил уже вышел и распахнул дверь со стороны пассажирки. — Не обращайте внимания на пейзаж — это чары, не люблю незваных гостей.
Выжженный солнцем пустырь на окраине коттеджного поселка оказался мороком — выйдя из машины, Рахма почувствовала под ногами приятно пружинящую траву. В следующий момент из ниоткуда возник небольшой старый садик с аккуратно выложенными галькой тропинками и парой разросшихся кустов, усыпанных странными, похожими на черную малину ягодами. Она заподозрила, что морок — не единственное охранное ухищрение, припасённое Азраилом, но волноваться не стала: какой смысл уважаемому министру покушаться на её жизнь даже в том случае, если они не смогут договориться к обоюдной выгоде? Лёгкой походкой женщина прошла к дому, почти заросшему густой зеленью, что забавным образом контрастировало с образцовой ухоженностью прочего ландшафта.
— Скажите, министр, а бывали случаи, когда ваша иллюзия не срабатывала?
— Пока нет — только потому, что наш общий друг, к счастью, не слишком озабочен моей персоной, — хмыкнул Азраил. — Если опасаетесь, что нас заметили вместе, будьте спокойны — любой сторонний наблюдатель видит сейчас всего лишь пустырь, консервную банку, пару кирпичей и греющихся на них ящериц, недостаточно крупных, чтобы захотеть на них поохотиться ради ужина.
— Если бы я действительно опасалась, осталась бы в отвратительном гулятнике, — презрительная полуулыбка Рахмы выдала Азраилу больше, чем обычное для жителей Адмира отвращение к ночному народу. — Хотя, возможно, это было бы гораздо умнее, посему жажду услышать, ради чего рискую. Вам прекрасно известна подозрительность нашего общего друга: в случае чего вопросы будут не только ко мне.
— Да, разумеется, — Азраила забавляло нетерпение человечицы. Видимо, альянс с Князем ее не слишком устраивает — или все это тонкая игра старого друга. Легко верится, что компания гулиц не совсем то, о чем может мечтать любой, кто не родился самцом гуля. Она говорит о риске — не намек ли это на клятву лояльности? Если так, то никаких серьезных разговоров, придется разыгрывать любителя экзотики и как можно скорее отвозить красотку обратно.
— Наш общий друг очень дорожит вами, но вряд ли сочтёт криминалом прогулку за город, — уклонился от прямого ответа министр. — Кстати, что вы предпочтете — пройти в гостиную или, может, посидеть с напитками в саду?
— Вы знаете его дольше, поэтому способны начертить диаграмму колебаний уровня его доверия гораздо точнее меня, — Рахма отчётливо ощущала, насколько быстро утекает время. — Если не возражаете, я предпочту остаться здесь, пребывание взаперти порядком утомило.
— Прекрасно, — взмахом руки Азраил материализовал на лужайке под деревом пару кресел. Подумав, добавил к ним изящный столик и блюдо с фруктами. — Какие напитки вы предпочитаете в это время дня? — поинтересовался он и, не дожидаясь ответа, материализовал запотевший графин с темным маслянисто вязким вином. — Командария, — пояснил он, — в свое время наш общий друг не мыслил без нее ни одного застолья.
Рахма кивнула, мысленно посылая "общего друга" куда-нибудь поглубже в Бездну, и удобно устроилась в одном из кресел, испытывая желание сбросить туфли и совершенно непозволительным с точки зрения придворного этикета образом расположиться, поджав ноги. Положительно, загородная обстановка действовала на неё умиротворяюще. Здесь пахло травами и цветами, а не гульскими благовониями, от которых у неё случались фантомные мигрени, но хозяин этого райского уголка не спешил делиться с ней информацией. Начинать серьёзный разговор первой было опрометчиво, поэтому она задумчиво крутила в руках бокал, краем глаза наблюдая за собеседником.
— Думаю, вас уже можно поздравить с постом президента, — усмехнулся Азраил. — После всего, что уже сделал для вашей победы покровитель, выборы — пустая формальность. Надеюсь, вы это понимаете. Мне как министру иностранных дел было бы очень интересно узнать, каким вы видите свой кабинет — или, правильнее будет сказать, ваш кабинет при Князе?
— У вас отменное чувство юмора. — Рахме прискучило играть с бокалом. — Даже в роли скромного вице-президента Его Инфернальное Бывшевеличество не отдаст мне на откуп и выбор обоев для зала заседаний.
— Да, бархатные обои вышли из моды пару столетий назад, — легко согласился собеседник. — Но думаю, что касаемо интерьера вы сможете договориться с Темнейшим или сделать все по-своему, не ставя его в известность. Его не слишком занимает антураж, поэтому любые косметические перемены он, скорее всего, даже не заметит. Другое дело — если перемены коснутся его персоны, — тут собеседник коротко взглянул на Рахму. Пока не сказано ничего, что сойдет за измену престолу, но если собеседница хочет избавиться от опеки Темнейшего, намек вполне понятен. Переборщить опасно: узор лояльности преподносит сюрпризы. Известны случаи, когда меченые бросались с ножом на тех, кто просто непочтительно отозвался о хозяине. Азраил не боялся даже не из-за охранных заклинаний — он вполне мог постоять за себя, не пользуясь ни магией, ни оружием. Но было бы очень неприятно лишить Адмир главной кандидатки в президенты накануне дня выборов — этого ему не простит не только Темнейший, но и ушлые букмекеры по всей стране, набравшие ставок на исход выборов на миллионы полновесных шеолов ассигнациями.
— Я бы дорого дала, чтобы посмотреть на подобные перемены, но, к сожалению, мне нечего предложить, — Рахма пристально вгляделась в лицо министра. Опасалась она отнюдь не ловушек хитрого царедворца, а того, что в последний момент он может предать, прикрывшись какой-нибудь чеканной дипломатической формулировкой. Он привёз её сюда явно не для того, чтоб вызвать на откровенность и сдать своему повелителю. Важнее другое: если удастся сменить режиссёра, не уготована ли в новой пьесе ей та же роль бессловесного реквизита?
— Лично вам, как Прекрасной Рахме и ставленнице Темнейшего — да, нечего, — Азраил не единожды сталкивался с тем, что с человечками иногда лучше всего окупается честность, не все умеют вычленять нужную информацию из хитросплетений слов. — Те, кто предан Князю, по-прежнему будут вести дела с ним напрямую, не нуждаясь в посреднице, а те, кто устал от фанаберий Первого среди равных, не пойдут к марионетке нашего капризного божества. Но как госпожа президент вы — правда, очень недолго — сможете предложить очень многое. Например, место в правительстве. На подделку Князь не пойдет — он сам затеял эту игру и не захочет нарушать свои же правила, сколь бы странными они ни были. Ваш указ с назначением кого угодно в обход Темнейшего будет документом, с которым ему придется считаться. И насколько этот указ будет выполнен, зависит не от вас, а от лиц, в нем упомянутых. Им, а не вам, нужно будет противостоять Темнейшему.
— И за малый срок можно успеть достаточно. Если мой указ не пойдёт на растопку камина, то я готова вписать рядом с должностью вице-президента ваше имя. Но в этом случае мне нужны надёжные гарантии личной безопасности.
— Я не могу дать вам гарантий ровно так же, как не могу ничего гарантировать себе: если не выгорит, и все сложится так, как хочет Князь, Бездна — самое мягкое, на что я смогу рассчитывать. До момента подписания указа моя жизнь в ваших руках. Стоит вам рассказать своему покровителю об этой поездке и нашем разговоре... — если Азраил и сгущал краски, то слегка. Всем было известно, что положение соратника и друга еще с тех времен, когда Веер состоял из ежесекундно меняющихся кусков материи, ни от чего не спасет, если старый приятель посягнет на безопасность Империи. — Я могу с легким сердцем поклясться, что в случае успеха приложу все усилия к тому, чтобы ваше положение не ухудшилось в сравнении с нынешним. В той мере, в которой это может зависеть от меня, разумеется, я не всемогущ. Если вы готовы принять такую формулировку, клятва произнесена.
— Я вас услышала и принимаю. На мой счёт можете быть спокойны. Но я потребую также вашего личного присутствия при подписании назначений. Во избежание досадных случайностей. Темнейший может быть далеко не единственным, кому не понравится такой сюжетный ход.
— Здраво мыслите. Успокою вас: при введении нового чиновника в должность по традиции присутствует весь Совет князей. Разумеется, я там буду. Более того, имеются основания полагать, что на нашу сторону, если дойдет до серьезных недоразумений, встанет часть Совета Тёмных. Первому среди равных пора перестать считать себя единственным умным среди идиотов.
Рахма улыбнулась. Все оборачивалось лучше, чем она могла рассчитывать: Тёмный не ограничился обещаниями, а поклялся, что не станет действовать ей во вред. Она знала, что клятв демоны не нарушают, могут искать обходные пути, лазейки в формулировках, как опытные юристы, но не более того. Азраил был в достаточной степени честен. Знает ли он, что она такое, или считает обычной человеческой женщиной? Спросить напрямую — выдать себя. Оставалось действовать обходными путями. Возможно, это шанс почувствовать себя на самом деле живой, хоть на час... Если ее оскорбят, она не связана никакими клятвами и не смутится рассказать Князю об этой прекрасной во всех отношениях поездке. Продолжая улыбаться, она встала, по-кошачьи потянулась, затем подошла к сидящему Азраилу и, опустившись перед ним на колени, закинула руки ему на плечи.
— Там и тогда, где я жила до встречи с Князем, передача наложницы из одних рук в другие не считалась завершенной, пока после обязательного периода очищения новый господин не подтверждал свое формальное право фактически. Только тогда наложница могла навсегда войти в его дом и теряла все обязательства перед прежним владельцем, а те дети, что появлялись у нее, принадлежали новому, а не прежнему господину. Возможно, этот обычай не покажется вам глупым старым суеверием? — она склонила голову набок и пристально посмотрела в глаза министра. Брезгливость, презрение, отвращение — о, эти эмоции она прекрасно знала и наверняка сумела бы прочесть их отражение. Но ничего, кроме легкого недоумения не плеснулось в похожих на полированный обсидиан зрачках.
— Вы уверены, дорогая сообщница, что старинные обычаи такого рода имели хождение в среде политических заговорщиков? — её визави улыбался, и улыбка не показалась Рахме оскорбительной. Вставая с кресла, он приобнял её, поднимая с колен. — Тогда вынужден повторить уже звучавший сегодня вопрос: предпочтёте пройти в дом или останемся здесь?
Глава 9, в которой количество неожиданных превращений превышает все мыслимые нормы, но некоторым образом торжествует вселенская справедливость
Глава 9, в которой количество неожиданных превращений превышает все мыслимые нормы, но некоторым образом торжествует вселенская справедливость
Избирательный штаб Хэмьена мог бы войти в историю как самый пофигистичный. Поняв, что никакого реального шанса на победу нет, блистательная троица ничуть не огорчилась. Война, конечно, долго ругала на чём свет стоит неведомого любителя спецэффектов, а Хэм с Аидой дружным семейным фронтом сочувственно хмыкали и подливали подруге в периодически пустеющий стакан. Себя, естественно, тоже не забывали, а Хэм был склонен не забывать и о своей группе, так что в результате организовался акустический концерт для избранной публики. Под утро Хэмовых корешей-музыкантов пришлось разогнать: перебравший басист с воплем "Видал я ваш день тишины!" чуть не выкинул из окна многострадальный штабной фикус, а барабанщик самым нелепым образом начал подкатывать свои ударные к Князевой любимой дочке. Стихийное развитие этого бардака в собственном доме Войну, разумеется, не устроило. Аида осталась сидеть на полу с бутылкой и перед тем, как уснуть, увлечённо расписала кадку губной помадой. Днём, едва продрав глаза, все отправились в ближайший избирательный участок.
— Зачем мы туда идем? — недоумевала Аида. — Хэму для победы на выборах не хватает наших трёх голосов?
— Мы надеемся, что Малефу не хватает как раз столько, и мечтаем их ему обеспечить, — расхохоталась Война, за-ради торжественного дня щеголявшая в полурасстегнутой чуть не до ремня парадной форме и с ярким макияжем. — Ты же помнишь, как он показательно исстрадался в студии — такую призовую рефлексию и под скополамином нечасто выдают. Интересно, не глотнул ли он с утра для храбрости из папашина бара — от Князевых тинктур и не такие спецэффекты бывают. Если он так не желает в правительство, грех не подложить начальнику СВРиБ жирную свинью. Мальчиков я тоже агитнула, выгорит — повеселимся.
— В этот раз он хоть не был похож на оборотня в мороженую треску, — хохотнул Хэм. — Я думал, он мне вообще не родня, а тут внезапно во весь экран полез фамильный темперамент. Как не кинуться на выручку дорогому брату? А если он даже с нашей неоценимой помощью не выиграет, я ему утешительную песню посвящу.
Аида закатила глаза, но промолчала. Спокойствие изменило ей на входе в избирательный участок: толпа желающих проголосовать тянулась на полквартала. Каждый проголосовавший получал "от оргкомитета" бутылку все той же дешевой мистофелевки, ради выборов снабженной этикеткой "Кандидатовка".
Что предсказуемо, толкаться в очереди Война не пожелала. С радостным воплем "пропустите без очереди беременную женщину с детьми, ветерана Первой Вселенской и члена профсоюза суккубов!" она вломилась в участок, держа Хэма и Аиду за руки. Отпустила только для того, чтобы сцапать три белых шарика — специально для неграмотных в зале висели портреты кандидатов, помеченные нужным цветом, — и прямо с порога метко отправить все три в урну, стоящую под портретом начальника СВРиБ. "Чтоб тебя выбрали!" — пробормотала она, и, сунув Хэму честно заработанную кандидатовку с напутствием не отставать, вымелась прочь.
— Я эту дрянь пить не буду! — возмутилась Аида.
— Тебе и не предлагают, — безмятежно парировала Война. — И тебе тоже, — польстившемуся на мистофелевку Хэму достался подзатыльник. — Это я ребятишкам отдам, а мы с вами будем пить что-нибудь поинтереснее под сенью фикуса в цвету.
— Учитывая, чем мы его поливаем, вряд ли он в благодарность решит зацвести. И чего бутылку сразу ребятишкам-то? Мы не обязаны её пить, существуют представительские расходы, — Хэм почему-то питал слабость к напитку пандемских люмпенов.
— Нарвем цветочков в саду, прицепим скрепками, — проявила изобретательность Аида, мало обеспокоенная судьбой халявной выпивки. — Надо ж отметить твой блистательный провал, а на похороны принято приносить цветы.
— Само собой. Могу своих позвать, они должны были уже отойти после вчерашнего, — живо откликнулся Хэм.
— Если после вчерашнего они не научились себя вести, то отойдут они у меня за грань Веера, — фыркнула Война. — И еще поблагодарят, я точно отправлю туда быстрее и безболезненнее, чем Князь.
— У меня всё было под контролем! — вклинилась возмущённая Аида. — И вообще, папаша назначил кого-то моей дуэньей?
Хэм заржал, вспомнив, как выносил во двор бесчувственное тело драммера, которое, однако, продолжало делать бессвязные авансы уже отсутствующей собеседнице. — Да он же был вчера в умат, от него не то что тебя, а шляпную вешалку убирать следовало. Или наутро сочетать браком. Он по пьяни раза три уже женился.
Аида отвернулась. В конце концов, она уже совершеннолетняя и как-нибудь разобралась бы и без братца с его подружкой. Однако праведное негодование оказалось не самым интересным времяпрепровождением. Когда все ввалились в дом и стали решать, что из притащенных верными "ребятишками" из казармы блюд необходимо сжевать как можно скорее, а что подождет до завтра, и что бы такого коктейльного изобразить из оставшихся со вчерашнего дня ингредиентов, она охотно принимала участие в обсуждении. В комнате успели на скорую руку прибраться, но кое-какие следы разгула всё ещё оставались. Особенно выделялись валявшиеся повсюду исписанные текстами песен салфетки, и новый дизайн кадки фикуса-страстотерпца.
— Да у нас тут творческий салон, — задумчиво произнёс Хэм, собирая салфетки с пола. Почти все основные виды бесполезных искусств. Надо было ещё Дубля позвать, слепил бы статую "Малеф, разрывающий шаблоны Адмира" или ещё какой барельеф-горельеф с аномалиями и превращениями. Кстати, подруга дней моих суровых, ты вчера обещала сказочных историй про них, но мы, кажется, слишком много тебе налили.
— Да ладно там сказочных, — отмахнулась Война. — Знаешь, какая самая страшная сказка при перекидках наскоро?
— Застрянешь на середине? — предположила оторвавшаяся от созерцания собственных художеств Аида. Некоторые лозунги на кадке заставляли задуматься.
— В непривычную форму в боевых условиях перекидывается только идиот, там не то, что застрять на середине, с конечностями разобраться уже подвиг. Шмотки. Про них часто забывают, и результат, если девчонка вроде тебя перекидывается в здоровенного орка — рваные вдрызг лохмотья и голый организм. Зимой неуютненько.
Аида хихикнула, анекдот про то, где лазурские оборотни прячут одежду, она тоже слышала. Хэм меланхолично разлил напитки и привычно убрался со своим стаканом на диван.
— Ну чего бы этой красотке орком вчера не перекинуться? Тогда барабанщик с гитаристом сами на брудершафт из окна сиганули бы, не пришлось бы их таскать.
— Скорее всего, рано ей, — пожала плечами Война. — А может, не в отца. Не все же метаморфы.
Лица княжеских отпрысков сделались озадаченными, каждого из них явно терзало одно и то же, но Хэм успел первым:
— Надобности не было, не армиями же командую, как некоторые, а Аидке одна нервотрёпка. Не узнают наш "цветок Пандема" на общей грядке, затопчут ещё...
— Для армии оно ни к чему, больше для удобства и развлечения. Хотя развлекаться надоедает самое позднее к полутысяче лет, обычно берут себе комфортный облик, да в нем и ходят.
— Ты на днях побывала практически совершенством, но предпочла старый костюмчик? — было затруднительно понять, Хэм шутит или правда искренне недоумевает. — Допускаю, лично я не сто шеолов, чтобы нравиться всем, но в мужской шкуре должно быть комфортнее!
— Это ещё почему? — Аида долила в свой стакан остатки очередных даров княжеского шкафа и вопросительно посмотрела в сторону Войны.
— Удобнее исключительно на тех Пластинах, где женщин не принимают всерьез, — хихикнула Война. — А так — дело вкуса. Кстати, — она пристально посмотрела на Хэма. — Ты-то с чего взял, что парнем быть удобнее, мерил женскую шкуру и не понравилось, или чисто в теории?
— Ничего я не мерил, — отрезал Хэм. — Это очевидно!
— А ты примерь, и потом суди, — Война потянулась за бутылкой и щедро доплеснула в стакан Хэма какой-то очередной аидиной добычи.
— Тоже мне, напугала. Можно подумать, превращусь и решу остаться первой царевной подземного царства... Чего делать-то надо? Отец на эту тему ничего не рассказывал, не мамашу же было спрашивать.
— Да там ничего сложного, — Война махнула рукой. — Сильные метаморфы в детстве от любой эмоции могут перекинуться. Кто послабее, те с возрастом обучаются, и обычно не в любую форму, а так, пара-тройка от силы. А кому-то вообще не дано. Ты в детстве играть, представляя себя кем-то другим, хоть персонажем сказки или зверьком каким-нибудь, не пробовал?
— Пробовал, а то. Как слышали с братцем после очередного косяка от батюшки с десяток характеристик, так сразу и представляли, точнее, пытались, уж очень родитель заковыристые гибриды поминал.
Вместо того, чтобы посочувствовать бедняге, Война расхохоталась — ей было прекрасно известно, что ругается Темнейший почище отставного фельдфебеля, и гипотетические позывы малолетних княжеских отпрысков превратиться во что-нибудь экзотическое, помянутое папашей при разносе, временно лишили её дара речи. — Здесь спасовал бы кто угодно, — выдавила она сквозь хохот. — Я слабо представляю, как можно перекинуться в охеревшего бездновыблядка или в светлоёбского мудоопарыша... Не об этом речь. Первый раз ты должен видеть перед собой или очень четко представлять то, во что хочешь перекинуться. Потом будет легче, форма запоминается, но первый раз лучше иметь образец перед глазами. Надо хотеть стать этим существом — ну или предметом, но это намного сложнее, в неживое перекидываться страшно. Потом происходит нечто вроде перехода — и ты уже другой. Обратный механизм тот же.
— Ну что, теперь твоя очередь образцово-показательно заголяться, — ухмыльнулся Хэм. Аида поняла, что маневр Войны удался, и спрятала улыбку за стаканом.
— Ради тебя — что угодно, — Война лениво стянула через голову полурасстегнутый китель, под которым ничего не было, швырнула в угол. Туда же отправились сапоги и брюки. Весьма символического вида белье повисло на фикусе. — Тебе налить для сосредоточения?
— Налить в любом случае, — согласился Хэм, загоревшийся проверить свои возможности. Он воззрился на подругу, подавив некоторый естественный, но очень отвлекающий порыв, замер и, казалось, даже дышал через раз. Спустя пару минут он разочарованно потянулся за стаканом, проворчав что-то про бабские фанаберии и дурацкие традиции.
— Ну, может тебе тоже ещё рано, в другой раз получится, - попыталась подбодрить брата Аида.
— Мужиков своих так утешать будешь! — рявкнула на нее сердитая рыжая девица, грохнув стаканом. Война оглушительно расхохоталась.
— Ничего так получилось, — оценила она. — Хоть к Даджаллу в Легион вербуй!
Хэм подскочил на диване, судорожно заглянул под майку, оторопел, но в штаны с дальнейшей ревизией всё-таки не полез. На лице недавнего маскулинного кумира молодёжи отразилась неописуемая гамма чувств.
— Очень миленько, — подлила масла в огонь сестрица. — Кажется, у нас с тобой один размер! Если ты решишь так всегда ходить, сможем меняться одеждой. Подожди, — она порылась в своей антикварной торбе и выудила косметичку, вместительную, как сумка для пикника. — Сейчас я тебя накрашу, причешу, пойдем разводить драгоценного папашу — мол, ты его дочь с какой-то из отдаленных Пластин, еще неизвестная, но уже очень любимая.
Радужная перспектива окончательно добила Хэма. С обсценным воплем протеста он шарахнулся от сестры, путаясь в неудобных для его нынешних параметров брюках.
— Так как насчет Легиона? — не унималась Война. — Краситься не хочешь, к папе идти не желаешь... у Даджалла прекрасно платят и девчонки вполне толковые!
— Ещё и ржёте, пеляди! — Хэм наконец обрёл дар цензурной речи, но обижаться не прекратил. — У тебя вообще-то должен быть шкурный интерес относительно моего возвращения на исходные! — обратился перевёртыш к веселящейся любовнице.
— Какой шкурный интерес, я о тебе забочусь, — Война старательно делала серьезное лицо. — Не зашло, перекинься обратно, тоже мне, проблема. Хотя я бы на твоем месте недельку погуляла, посмотрела... может, понравится.
— По Бездне погуляй, может, понравится! — с типично хэмовским сценическим надрывом передразнила девица, расхаживая по комнате. — Я занят на клеточном уровне, а вы меня своим бодрым ржанием отвлекаете. Тьфу, даже протрезвел из-за вас!
— Мы не виноваты, — Война, и не думавшая одеваться, протянула несчастному очередной стакан. — Перекидываешься — много сил тратишь, для организма за эту секунду, считай, сутки уходят. Так что все выветрилось.
— Скотство, — сплюнула рыжая и плюхнулась на пол возле кадки. — Старательно надираешься, и всё впустую. Хотя это объясняет, какого хрена мой батюшка не расстаётся с бутылкой и способен превратиться хоть в стаю озверевших драконов, хоть в матрас с клопами. Трезвый правитель — горе Империи.
Фигура в мешковатой одежде застыла в такой трагической позе, что сжалился бы самый бесчувственный наблюдатель. Впрочем, у всех присутствовавших в комнате понятия о жалости были специфические.
— Да перекинься, что ты комедию ломаешь, — Война не понимала, в чем драма. — Сказками, что можно не вернуться, детей пугают, чтобы раньше времени не пытались перекинуться в то, что им еще не по силам. Ребенка может осенить закосить хоть под куст крапивы, но ни умений, ни концентрации, ни сил не хватит, а тебе-то что? Взрослый же и сил как у Веника... дурости, впрочем, тоже.
— Иди ты! — огрызнулась девица, не поднимая головы.
— Ну ладно, сейчас я тебе помогу... так помогу, что на всю жизнь запомнишь, — ойкнула даже Аида, потому что на месте обнаженной Войны внезапно возник неприятного вида жилистый плечистый мужик, похожий на тех наемников из Лазури, что частенько приходили наниматься в Пандем кто в армию, кто надсмотрщиками на Пустошь или охранниками. Разноцветную татуировку кое-где пересекали старые шрамы, в рыжих прядях поблескивала преждевременная седина. Он неторопливо подошел к недовольной девице и издевательски медленно потянулся к ее растрепанной шевелюре. Широкая, покрытая шрамами лапища схватила пустоту — откатившийся в сторону Хэм завопил что-то нечленораздельное и швырнул в нахала первым, что подвернулось под руку. Брошенный сапог врезался в кадку — наемник, увидев, что его задача выполнена, снова уступил место Войне.
— Только не говори, что я все это время спал с этим вот… — простонал Хэм, хватаясь за голову.
— Уверяю, ты бы заметил. Не думала, что после жизни с отцом тебя способен так потрясти чужой маскарадный костюмчик.
— Извини, в этом смысле я с папашей не жил, и посему... Нет, девицы, вы как хотите, а я прогуляюсь, авось голова прочистится, — с этими словами Хэм скрылся за дверью.
— Знаешь, в чем-то он прав, я и не представляла, что ты можешь быть такой, — Аида затолкала так и не пригодившуюся косметичку обратно и, порывшись, выудила из бездонной торбы плотно укутанный сверток. — Пойдем в сад, я Венику свежей печенки притащила.
— Я еще пожалела нашего гения, не стала перекидываться в орка или вервольфа.
— Я в детстве пыталась в папашиного лиса превратиться, чтобы проще подслушивать. Но не получилось. Можно узнать, я вообще не смогу ни в кого перекинуться, или просто в лису не умею?
— Считается, что можно. Знаешь же эту дурацкую игру, "охота на невест", когда девок на выданье пугают и смотрят, кто перекинется, а кто нет?
— Слышала, — Аида фыркнула. — Девчонки специально бегали на гулянки на площадь Звезды. Вроде кто не перекинется, если пугают, удачно замуж выйдет. Но меня папаша не пускал никогда. А тебя пугали?
— Тебя на свете не было, когда пугали, — Война рассмеялась. — Для замужа понятно, если девушка не перекинется, больше шансов, что она может стабильно держать женскую форму и нормально выносит и родит. Но это, скорее, проверка на способность сохранять облик. Меня пугали — я не перекидывалась, зато по морде могла врезать. Но перекидываться научилась, и лучше многих. Мать твоя не метаморф, зато папаша хоть ту самую стаю драконов изобразит. Насчет тебя — время покажет, чья кровь сильнее.
Вопросы наследственного распределения способностей среди отпрысков правящего дома волновали, как оказалось впоследствии, не только любимую дочь Темнейшего.

Аида жалела, что закончилась предвыборная гонка: ей нравилось в компании брата и его пассии, и даже не из-за постоянной атмосферы лихого раздолбайства, витавшей в штабе. Сегодня после мастер-класса по метаморфозам, от которого братец ещё не скоро оправится, у неё оставались кое-какие вопросы. Причём не к Войне, а к любимому батюшке, который, оказывается, самым подлым образом запрещал вполне безобидную забаву, запирая дочь во дворце во время "охоты на невест". Вернувшись в Осенний, она первым делом направилась в кабинет Темнейшего. Дверь никогда не бывала заперта, равно как и ящики со шкафами: кабинет прекрасно защищал себя в отсутствие хозяина.
Аиде бояться было нечего. Она вошла, даже не постучав. Привычная тишина, но в этот раз хотя бы довольно тепло. Отца в кабинете нет. Аида разочарованно вздохнула: такой обличительный порыв пропадает! Но должен же старый варан приползти обратно в своё логово. Девушка по-хозяйски заинтересовалась, что нового батюшка завёл в своём барном шкафу, но с удивлением обнаружила плотно придвинутым к дверцам штабное зелёное чудовище в размалёванной кадке. Такой же кривой, такой же замусоренный, такой же бодрый.
— Грёбаная Бездна, а ты тут откуда? — поприветствовала фикус девушка, машинально пнув кадку. — Временно бросаю пить, а то чего только не примерещится после выборов.
Аида плюхнулась в кресло, пододвинула пепельницу и достала из верхнего ящика стола пачку своих любимых сигарилл. Отец всегда оставлял их там с тех пор, как она начала курить. Вспомнив прошлый визит, полезла в сумку за припасёнными для батюшкиного лиса кусочками вяленого мяса.
— Алерт! Алерт! Иди сюда, — отоцион, как обычно, вылез из-под дивана и неторопливо пошел на зов. Щенок-самка добрый, припас гостинец, наверняка опять будет дурачиться и чего-то требовать, но в конце концов отдаст всё, что принес…
Но тут лис понял, что щенок-самка воистину дочь Того, Кто Подарил Лисам Мир! Она не поленилась, принесла сюда кусочек сада, чтобы старому лису не приходилось бегать по своим делам из кабинета. Хороший, умный щенок, уже сейчас она заботливее Великого, возможно, когда вырастет, сможет стать достойным божеством в лисьем пантеоне. Алерт благодарно вякнул и решил немедля опробовать царский подарок. Он легко запрыгнул в кадку, сосредоточенно порылся в земле, усыпав пол окурками и мелкими камешками, и пристроился ритуально пометить новую территорию. Очень, очень уместный и нужный подарок!
— Грёбаная Бездна, только тебя мне не хватало! — над головой старейшего представителя барханного народа прогремел голос Великого. Мгновением позже лис понял, что совершает святотатство, но остановить начатое не мог: вместо благословенного уголка сада под хвостом оказался до боли знакомый сапог. Неужели Великий хотел забрать принесенный щенком-самкой кусочек земли себе? Может ли Тот, Кто Подарил Лисам Мир быть так мелочен? Алерт взвизгнул и пулей умчался под диван: не смеет скромный лис претендовать на собственность Великого.
Аида застыла в полном замешательстве, испугавшись не меньше старого отоциона: на месте кадки с заплёванным штабным фикусом мрачно возвышался любимый папенька, но в каком же — Веер и все пластины его! — плачевном виде. Пиджак и штаны залиты неведомой дрянью и густо присыпаны сигаретным пеплом. В длинных спутанных волосах застряли цветы, крошки и пара окурков. Разило от всемогущего владыки Адмира, как от взорвавшегося возле помойки самогонного аппарата. Девушке немедленно стало ясно, что рецепты всех наиболее неудачных коктейлей с еженощных заседаний в штабе Князь теперь знает наизусть. Темнейший в гробовом молчании отряхнул прах предвыборной гонки с сапог, рассеянно порылся в карманах и извлёк оттуда горсть пивных пробок, похожие на халтурные конфетти клочки исписанных бумажек, сломанный штопор, использованные салфетки и мятые алые стринги. Последние под его тяжёлым взглядом вспыхнули и рассыпались горсткой золы. Выражение лица Темнейшего не позволяло проникнуть в сложную гамму чувств, которые он испытывал по поводу подобных издержек трансформации. Последнее, что Аида успела отметить, — следы собственной губной помады оттенка "глубокая депрессия" на многострадальных отцовских сапогах. "In hoc signo vinces", да уж. Не дожидаясь, пока драгоценный родитель решит, что следует избавиться от свидетелей своего эффектного появления, Аида спешно ретировалась. Озадаченный Алерт наблюдал из-под дивана, как щенок-самка улепетывает по коридору в наиболее прекрасной, единственно угодной Великому форме: огромные уши, красивый темный чепрачок на спине, длинные быстрые лапки и пушистый хвост.
Глава 10, рассказывающая о печальной судьбе демократии при тоталитарных режимах и о том, как мало порой надо для конца настоящей мужской дружбы
Глава 10, рассказывающая о печальной судьбе демократии при тоталитарных режимах и о том, как мало порой надо для конца настоящей мужской дружбы
Формальные итоги выборов никого не удивили, хотя благодаря извращённому чувству юмора адмирцев Малефу не хватило для победы буквально пары голосов. На Тёмный трон впервые в истории взошла, во-первых, женщина, во-вторых, человечица, и в-третьих — вообще кто-то кроме Князя. Однако в столице не сомневались, что у главы нового правительства госпожи Президента будет подозрительно знакомое по изображениям на шеолах лицо, да и сам государственный аппарат вряд ли ждут кардинальные перемены. Отдельные энтузиасты надеялись, что сменят хотя бы министра культуры: за последние полторы тысячи лет врио Асмодей утомил не только ширнармассы, но и Совет князей. Ранее кресло занимал Люцифер, но спятил в результате попытки неудачного госпереворота, и некогда обласканного Князем раймирца-перебежчика ныне держали в Бездне, превратив практически в местную достопримечательность.
Судя по лицам Тёмных, часть притащилась в зал Совета для галочки, а часть — посмотреть на кукольный спектакль. Многие удачно совмещали, помня, что во времена, когда Пандем звался иначе, собрания иногда заканчивались импровизированным фаер-шоу и массовыми жертвами. Но любопытные и осторожные равно недоумевали, отчего правитель стремится передать власть своей марионетке нетерпеливее, чем девственник — жениться.
Церемония вышла короткой, зато запоминающейся. Парадный пронос офицерами княжеской гвардии государственного флага, увесистого фолианта в чёрном кожаном переплёте и наскоро выуженного из закромов Темнейшего подобия президентских регалий наблюдали в почтительном молчании. Князь не явился. При попытках премьер-министра Бааля его вызвать, раздражённо ответил, что присутствовать никак не может. Затем благословил Прекрасную Рахму "занять подобающее её выдающимся заслугам место", а всех прочих — "присесть на ось Веера". Официальный гимн Адмира, очередного свеженаписанного текста коего никто не знал наизусть, явно был сочтен неподходящим для такой малозначащей оказии. Вместо него на церемонии звучала бодрая песня о том, что всякий, не нашедший дорогу из одного трактира в другой, непременно умрет. Сбиты с толку оказались даже те, кто пришёл формально отметиться и не был настроен искать в происходящем бездны смысла.
Рахма, казалось, ничуть не удивилась отсутствию своего покровителя. Выглядела бледнее обычного, но была довольна, когда Бааль произнёс дежурную торжественную речь и вручил перевязь со звездой. Регалия смотрелась на редкость безвкусно, хотя камни были отменные — в центре звезды находились рубиновый крест и изумрудный лист клевера, заключенные в круг из голубой эмали, обрамлённый розовыми бриллиантами. Где Темнейший добыл этот дорогостоящий китч — оставалось только догадываться.
После инаугурации общая нервозность обстановки усилилась. Совет князей не понимал, зачем этот фарс понадобилось доводить до логического конца, и главное — зачем здесь они? В этой обстановке классическое развлечение Совета, уютный мордобой парочки заклятых дружков — министра юстиции Астарота и шефа легендарного Третьего отделения Маклина — прошло практически незамеченным. Их дежурно разняли, так что Азраил даже не успел по ходу банкета отвлечься, съездив, якобы для поддержания порядка, по наглой роже Астарота. Адмирал имперского флота Левиафан процедил через губу что-то насчет зажравшейся тыловой сволочи, но уточнять, кто имелся в виду, князья не захотели — шуток с мордобитием коллега не понимал, а бил обычно первым и на поражение. Бааль оглядел собравшихся, словно стервятник — умирающих в засуху антилоп, и сделал неутешительные для Совета выводы. Вопреки обыкновению, он не стал занимать свое место за столом, обосновался в углу ближе к выходу, материализовав для себя удобное кресло с ножками в виде птичьих лап. Далее последовало немыслимое: впервые за несколько сотен лет старый варан отослал прочь половину вечно таскавшихся за ним сыновей. Остались старшие, посильнее и поопытнее. Азраил покосился на семейство и одобрительно хмыкнул: являться в Совет с оружием строго запрещалось, но Зевель и Иаль при необходимости сами по себе могли заменить пару рот княжеской Гвардии.
— Предлагаю госпоже Президенту, — Бааль, как всегда, говорил тихо, сорванным голосом, глядя не на адресата, а куда-то за воображаемую линию горизонта, — помочь каждому из нас достойно исполнить роль в не нами написанном сценарии, — премьер равнодушно, но очень широко и белозубо ухмыльнулся в пространство. — Чем скорее Прекрасная Рахма сформирует свой кабинет и подпишет назначения, тем быстрее мы все, включая и ее саму, отправимся по домам. Есть возражения? Не слышу. Прекрасно. Приступайте, — Бааль откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, словно короткий монолог его утомил.
По старинке все важные — или названные таковыми — документы писались от руки, пером и на пергаменте. После выступления Бааля все необходимое немедля появилось перед Рахмой. Женщина задумалась, затем, словно решившись на что-то, пододвинула к себе пергамент и обмакнула перо в чернильницу так, будто хотела проткнуть ее насквозь. Стряхнув перо, Рахма столь же решительно коснулась им пергамента, но внезапно дернулась и застыла, судорожно ловя ртом воздух. Рука прочертила неровную полосу и остановилась, как сломавшийся самописец. Следивший за сообщницей магическим зрением Азраил увидел, как сложное заклятие, ранее связывавшее тело и питавшую его энергию, разворачивается и слабеет, словно порвавшаяся часовая пружина.
Верная маленькая секретарша, до этого момента стоявшая за спинкой кресла безмолвной статуэткой, бросилась приводить госпожу в чувство, походя отшвырнув сидящих ближе всего к патронессе членов Совета. Озадаченные князья вскочили, но, проделав то же, что и Азраил, поняли, что никакая опасность им не грозит. Кто-то презрительно хмыкнул, кто-то пожал плечами и равнодушно отвернулся. Азраил успел восстановить магический узор, но покойница оставалась без сознания.
— Вы спасете её? — на глазах у секретарши блестели слёзы, нижняя губа предательски подрагивала. Ещё немного — и девчонка разревётся в голос. Бездна побери режиссера этого фарса — облечённый верховной властью некроконструкт висит между жизнью и смертью, беременная аристократка того и гляди родит в зале Совета, а эти древние идиоты готовы вяло похлопать очередной шуточке Темнейшего и разойтись. Бааль с Аваддоном, соблюдая формальности, попытались снова вызвать Князя, но ответа не удостоились. Премьер, сохраняя скучающий вид, просчитывал возможные варианты. В то, что Азраил неудачно подошел к объекту, не верилось — все было по плану до того, как кукла коснулась пергамента. Лист, чернила и перо гарантированно свободны от заклятий. Оставалась сама кукла. И заклятие, наложенное Князем. Бааль покосился на Аваддона: тот старательно игнорировал его и Азраила, словно ни триумвирата, ни заговора никогда не существовало. Это с одной стороны логично — нет ничего глупее, чем оказаться в Бездне за несостоявшийся государственный переворот. С другой — настораживало, поскольку за себя и своих Бааль ручался. Азраил кинулся на помощь "госпоже Президенту", неизбежно сделавшись объектом для умозаключений и кулуарных пересудов на сотню лет вперед. А вот министр обороны, похоже, заблаговременно ушел в свою оборону. Круговую. Глухую. Не подкопаешься.
Впрочем, оставаться здесь далее не имело смысла. На правах премьер-министра Бааль поблагодарил Совет за понимание и человечность — последнее прозвучало как ругательство; высказал надежду, что недуг Прекрасной Рахмы не окажется "по-настоящему смертельным", виртуозно игнорируя вопросительные взгляды тех, кто наблюдал за состоянием помянутой Рахмы магическим зрением. Наконец, сославшись на многочисленные дела, отбыл в сопровождении одного из сыновей, оставив второго наблюдать за дальнейшими событиями.
— Вы спасете ее? — секретарша, по всей видимости, уцепилась за единственного относительно знакомого в этом бардаке, и Азраил понял, что разбираться с неожиданно пошедшим вкривь и вкось планом придется ему. Настораживало отсутствие Князя — выбросов магии от сработавшего заклинания, лежавшего на Рахме, попыток наложить новый узор и активизировавшегося щита на девчонке должно бы хватить для образования парочки симпатичных черных дыр. Если владыку Адмира это не заинтересовало, вариантов немного. Первый и очевидный — переполох срежиссирован. Азраил собрался с силами и просканировал зал. Ничего — магией Темнейшего продолжало тянуть от бездыханной Рахмы и, разумеется, от щита девчонки.
— Полагаю, что это не по силам никому из присутствующих, — он старался не пугать девицу еще больше. — Надеюсь, вашей патронессе помогут в другом месте, — простенькое, но мощное заклинание, стандартно призывающее в зал Совета командира дежурной смены гвардейцев, сработало как надо, несмотря на дестабилизирующие колебания магии щита. Распорядившись касаемо транспортировки госпожи Президента во владения Мора, Азраил счел свою миссию выполненной. Девчонка очевидно думала иначе.
— Неужели мы бросим ее? — она ухватилась за рукав Азраила с неожиданной для такого хрупкого существа силой. — Я бы хотела быть рядом…
— Хорошо, — Азраил пожал плечами. Неожиданное рвение молоденькой демоницы было ему совершенно непонятно — в конце концов, женщине в ее положении, явно находящейся под опекой Князя, логичнее было бы воззвать к покровителю и убраться в безопасное место. — Я готов сопровождать вас к Мору, убедитесь, что для вашей госпожи делается все возможное. Потом настоятельно советовал бы вам отправиться домой — и, разумеется, также готов вас проводить, — кстати, где ее дом, не в гульем особняке же.
Казенный экипаж с невозмутимым дежурным гвардейцем в роли кучера катил по улицам так быстро, как это позволяла неизменная толпа в центре города и то и дело попадающиеся навстречу кареты, авто и прочие средства передвижения, используемые скучающей аристократией. Отсутствие серьезных аварий при адмирском наплевательстве на все и вся было принято объяснять магией, а особо верноподданные ссылались на волю Темнейшего. Азраил считал, что магия или Князь — примерно одно и то же, но всю эту вольницу неплохо бы заставить соблюдать хоть какие-то правила — на многих знакомых ему Пластинах к дорожному движению в черте города относились совершенно иначе. Идея навесить функции дорожных инспекторов на отмороженных егерей Маклина показалась ему забавной, но девицу, сидевшую рядом, молчание не устраивало.
— Вы были близким другом госпожи Рахмы? — беспардонно поинтересовалась она.
— Ваша патронесса была неплохим человеком, — ушел от прямого ответа Азраил.
— Она тоже очень тепло отзывалась о вас, — кивнула девчонка. Азраил насторожился: насколько он успел понять, его сообщница вряд ли стала бы откровенничать с креатурой Князя, сколь бы безобидной та ни была. — Говорила, что вы добрый, — продолжала щебетать его спутница. Министр прекрасно знал: ни один адмирец в здравом уме не назвал бы кого-то из князей Совета добрым или злым, с тем или другим мировое равновесие не имело ничего общего. Что, Бездна побери, тут происходит? Азраил повернулся к девушке:
— Девочка моя, — подобного обманчиво отеческого тона опасалось все министерство иностранных дел, и основания на то имелись. — Понятия не имею, откуда вы, но даже в Раймире для совета Светлых используют другие определения. Не желаете рассказать доброму, — он издевательски подчеркнул эпитет, — дядюшке Азраилу, кто — или что — вы такое? Клянусь, "ни с тобой, ни из тебя, ни для тебя я не совершу то, чего не желала бы ты сама", — четкой скороговоркой произнес он старинную формулу.
После ритуального ответа губы собеседника разъехались в неприятной ухмылке, как молния на брюках паркового эксгибициониста. Первый среди равных привычно развалился на сиденье и внимательно следил за реакцией.
— На кой хрен тебе это понадобилось? — выдохнул Азраил. Он ждал чего угодно, но щит, который не защищает, а маскирует, не пришел бы ему в голову. Такого никто на его памяти не делал, скрыть облик куда проще и быстрее десятком менее энергозатратных способов.
— Согласись, прекрасно получилось, — старый друг неприкрыто наслаждался. — Совет ничего не заподозрил, даже ты купился. Вас, помнящих Веер совсем другим, на Пластинах зовут демиургами, но провести оказалось легче, чем неопытный молодняк. Для свиты нашей рок-звезды пришлось, представь себе, перекидываться в фикус. На девчонку они бы не клюнули, а вот от дерева не ждали подвоха. Могущество Совета безгранично, но вы об этом забыли, променяв Веер на придворные и семейные интриги.
— Ты решил произнести передо мной речь, которую неделю репетировал для Совета, но поленился озвучить в зале, не желая раскрывать инкогнито? Польщен высочайшим доверием. Обычай держать всех за идиотов — не лучший способ вербовать союзников, — Азраил понимал, что с оппонентом следует говорить на понятном ему языке, и оборвал разговор максимально неожиданным и эффектным жестом, на который был способен в настоящий момент. Рывком распахнув дверь кареты, он издевательски козырнул владыке и, не дожидаясь реакции, выпрыгнул на мостовую. Затеряться в лабиринте Старого города, вплотную прилегающей к Пустошам наиболее древней части Пандема, он мог и без магии.
— Это похоже на конец настоящей мужской дружбы, — пробормотал оставшийся в одиночестве Князь. — Можешь возвращаться, — сообщил он кучеру и покинул карету, в прямом смысле слова растаяв в воздухе.
Глава 11 и последняя, в которой Князь использует повод нарядиться в траур, происходит вынужденная смена состава Совета, столица обзаводится новой достопримечательностью, а некоторые отдаленные Пластины — свежеиспеченными адмирскими политэмигрантами
Глава 11 и последняя, в которой Князь использует повод нарядиться в траур, происходит вынужденная смена состава Совета, столица обзаводится новой достопримечательностью, а некоторые отдаленные Пластины — свежеиспеченными адмирскими политэмигрантами
Вице-президент Адмира, врио Президента, по-прежнему Первый среди равных, Темнейший и бессменный председатель Совета, утомленно позировал на фоне хрустальных стен возведённого в рекордные сроки мавзолея. Новенький егерский костюм продуманно сочетал традиционные цвета большого и малого траура — фиолетовый и зелёный, и наиболее изысканным и глубоким оттенком фиолетового радовали высокие сапоги из драконьей кожи. К траурному одеянию прилагались вдвое меньшее, чем обычно, количество драгоценностей, спутанная волнистая шевелюра, давненько не встречавшаяся с расческой, и примерно суточная небритость. Красные якобы от слез глаза были сочтены избыточной деталью, посему смотрел Темнейший на журналистов совершенно спокойно и даже с некоторой иронией. Постукивая тяжёлой тростью, он медленно поднялся на трибуну. Сегодня его хромота была особенно заметна, и первые ряды собравшихся на конференцию по случаю открытия мавзолея фактически ушедшей госпожи Президента с пристальным любопытством взирали на трость: сменный набалдашник на ней служил для посвященных индикатором настроения Темнейшего. На одной из пресс-конференций лет пятьсот назад Князь махом испортил отношения со всеми СМИ, как провластными, так и оппозиционными, посоветовав журналистам поговорить с тростью и исчезнув из зала. Сегодня трость венчало изображение изящной женской головы, удивительно напоминавшей чертами лица Прекрасную Рахму.
— Мы готовились шагнуть в демократическое будущее, но госпожу Президента очень некстати сразил тяжелый недуг, затруднивший ее участие в политической жизни Адмира. Мы должны верить, что передовые достижения адской медицины не просто смогут поддерживать жизнь Прекрасной Рахмы, но и найдут средство, чтобы вернуть её! До этого момента я облечен полномочиями, отказ от которых был бы хуже любого преступления. Безвластие порождает хаос, а наша государственность держится на порядке и стабильности.
В задних рядах кто-то, не полностью проспавшись после выборов, развернул потрепанный, но пришедшийся ко двору плакат с избирательной кампании Малефа. Несмотря на то, что заглавная буква в слове "князь" была торопливо подрисована губной помадой неестественного цвета, все операторы "Инферно-ТВ" и "Адмир-портала", как по команде, принялись снимать это проявление всемерной народной поддержки и гнать в эфир оптимистичную картинку. Толпящиеся под трибуной журналисты затеяли горячий спор, умерла ли Рахма, или так спит, кому-то пришла в голову воистину светлая мысль опробовать на госпоже Президенте достижения народной медицины — в частности, проверить, нельзя ли разбудить красавицу поцелуем.
— На данный момент были использованы все, подчеркиваю, все известные науке методики, — звучно изрек Князь.
— Значит, не только целовали, — со знанием дела хихикнула известная всему Пандему обозревательница светской хроники, немедля собрав возле себя компанию желавших выяснить максимальное количество подробностей касаемо бурной жизни двора и Совета — на изрядную долю вымышленных предприимчивой красоткой. Поскольку Князь предпочел не затягивать ни свое выступление, ни общение с журналистами, дальнейшее все сильнее напоминало балаган. Посвященные открытию нового памятника репортажи оппозиционных изданий в тот же вечер вышли под заголовками "Пышные похороны демократии" и "Данс макабр, второе отделение", но в общем и целом спектакль под названием "Выборы" можно было считать успешно закончившимся.
В рабочем порядке Темнейший объявил о предоставлении министру иностранных дел длительного отпуска в связи с состоянием здоровья, но последнее слово произнёс так, что от спекуляций на тему не удержались даже диомедовы кони.
Аваддон в том же рабочем порядке отбыл по делам своего ведомства во внезапно ставшие горячими точки некоторых весьма отдалённых Пластин. Придворные немедля усмотрели в этом стальную хватку хозяина Янтарного кабинета и косвенное доказательство причастности министра обороны к путанице в документах. Врио министра обороны на неопределенный срок был назначен Даджалл. Отсидеться, как водилось ранее, на военной базе не удалось, приходилось участвовать в заседаниях Совета. Была бы на то его воля, Даджалл в любой момент предпочел бы партию ржавых танков выводку бен Баалей, которых он едко именовал "бааль-бесами", ленясь придумывать более заковыристые характеристики. Собственных единокровных братцев, которых Темнейшему взбрело под фуражку засунуть в Совет, он, впрочем, ценил не выше.
Самым неожиданным назначением стал Хэмьен бен Самаэль, не по своей воле и, как поговаривают, после громкого скандала едва ли не с мордобоем в отцовском кабинете, занявший временно опустевшее кресло Азраила. Хэм в расстроенных чувствах готовился сбежать все на тот же Перешеек и сидеть там до скончания времен, помешала сестра. Аида набилась ему в помощницы с неожиданного отцовского одобрения и клятвенно пообещала таскать на министерские заседания лучшие экземпляры княжеской алкогольной коллекции.
Малефа оставили на прежней должности, но забывать его финальное выступление во время предвыборной вакханалии Тёмные князья не собирались. Совет приветствовал начальника СВРиБ фейерверком глумливого остроумия, умело замаскированного под одобрение: мол, должен же быть в нашем многогрешном серпентарии хоть один честный и правдивый персонаж, практически, оппозиция Его Величества. Величеством Князя называть не перестали, несмотря на новый порядок, но он с присущей ему скромностью не стал уделять внимания точности в этих вопросах.
Элегантно засунутый в Совет княжеский выводок с лёгкой руки дядюшки Бааля стали именовать "Темнейшенькими". Самому Баалю, патриарху второго по величине и влиятельности после правящего клана, жаловаться было не на что. Формальных доказательств его причастности к незаметно провалившейся попытке переворота не обнаружилось. Но многозначительным взглядом, способным без труда просверлить каменную столешницу, Первый среди равных старого соратника для профилактики дальнейших эксцессов-таки одарил. Некоторым для того, чтобы удалиться в свой замок под добровольный домашний арест, хватало и меньшего.
Наблюдатели из Раймира и Лазури, следившие за ходом первых адмирских выборов, и иностранные журналисты, освещавшие эту краткую вспышку демократии на политическом горизонте Адмира, сходились на том, что обставлено все было в достаточной мере цивилизованно, но вот раздаваемая на избирательных участках мистофелевка могла бы быть и почище. Впоследствии в Лазури и Раймире независимо друг от друга вышли справочники по кухне и напиткам Адмира. Оба, как назло, под одним и тем же названием "Как я в очередной раз чудом остался жив". Иск о плагиате и встречный иск о нем же заняли куда больше времени, сил, денег и внимания публики, нежели вся история с выборами. Sic transit политическая борьба.